Чёрная радуга [Андрей Анатольевич Хорь] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Андрей Анатольевич Хорь Чёрная радуга

Первая глава

Вереница пушистых невесомых облаков плывет над Большим Фоком, подгоняемая цепким Надлосом — ветром, служащим пиратам Туманной гавани. Лишь одно облако отбилось от стаи, поднялось выше, ухватило кудри трепетного малыша Фангста и двигается на восток, все удаляясь от островов империи. На этом облаке стоит потрепанный патефон, рождающий небесные вариации Гимермека Сикинтиши. Нельзя назвать эту музыку ни печальной, ни веселой — это просто джаз. И, кажется, словно все облака подчиняются этой разливающейся из невидимого устройства гармонии. И музыка, звучащая в небесах, является сигналом ко всему происходящему. Из патефона рождается малыш Фангст, в волосах которого запутались белоснежные хлопья. И высокий мальчишеский голос кричит в небе, между блистающей высью и зеленовато-голубой бездной моря:

— Неси нас, перо земных духов! Верни ему былую легкость, старушка Ансет!

Если вы поднимете голову и присмотритесь к табуну белогривых облаков, то легко отличите одно из них и не только потому, что оно следует не на запад, как все прочие. Правильной формы эллипс, плотные кожаные ремни, обхватившие брюхо гигантского зефира, и прозрачное подбрюшье — капитанский мостик и длинная застекленная веранда, опоясывающая весь нижний ярус. В самом хвосте летающего сооружения пыхтят два облегченных мотора фирмы «Хацудоки», чьи миниатюрные котлы выбрасывают в небо едва зеленоватый дым. Этот дым окончательно выдает в летящем облаке ДЖК-34 — дирижабль с жестким корпусом Почтовой службы империи.

— Это что же, Вадим, следы от пиратских крюков? — кричит Клаус Гордин, механик «Перышка». Ему с самого начала не понравилась идея конфискации новых многомощных цеппелинов для нужд имперской армии. Только они с Вадимом навели лоск на своем «Облачке», как приставы тут же пронюхали это и внесли корабль в свой увесистый список. Туда, к слову, попал и цеппелин франта Асурито, на которого у Клауса давненько был зуб, но и это не сильно подсластило горькую пилюлю, подложенную указом императора Идо Хитрого. В результате парни получили неплохую компенсацию (правда, с серьезной рассрочкой — аж на десять лет!) и допотопный ДЖК-34, из сферы которого едва ли не готов был вырваться предсмертный вздох.

— Возможно, он служил на почте еще до подписания договора с небесными капитанами, — предположил Вадим, капитан цеппелина. — Тогда нападения котаров случались очень часто.

— Ого! — покачал головой механик. — Сколько же этому кораблю лет?

— Может и твой ровесник, — усмехнулся Вадим. Сейчас он стоял на капитанском мостике и мысленно сверялся относительно курса с ками — духом цеппелина — по имени Ансет. Ками помогал в выборе нужного ветра, направления, предупреждал об опасности или сообщал новости, полученные от других духов, встреченных по ходу следования. Мальчишки сразу окрестили Ансет «старушкой», хотя у ками не было ни пола, ни возраста.

— Этой крошке досталось по полной программе! Сфера повреждена в нескольких местах. Наляпали заплаток и вроде как все нормально, — сокрушался механик. — Куда уж там! А галерея! На ней словно не летали, а плавали. Или того хуже — по горным рекам сплавлялись…

Клаус крайне дотошен ко всему, что касается надежности. Он уже трижды намеревался перебрать моторы «Перышка», сетуя на их дряхлость и допотопность конструкции. По его словам, со дня на день из этого облака сбежит ками, и тогда то уж оно точно развалится на части.

Вадим не любит спешить. Это их первый полет на «Перышке», а потому рано что-либо загадывать. К тому же, сколько сил и любви было вложено ими в «Облачко»?! И каков результат? Бравые бойцы империи теперь будут сбрасывать с него бомбы на лысые головы воинственных нагов. Стоило ли так корячиться?!

— Думаю, следует взять в долг у господина Дзэнсая, — кричит из машинного отсека Клаус. — Отчего бы ему не дать нам несколько тысяч в рассрочку. Он ведь в курсе про нашу компенсацию. Да, полная замена сферы влетит нам в звонкую монету. Брюхо можно только подновить, а вот моторами я займусь всерьез…

Вадим лишь задумчиво улыбается. Он в очередной раз бросает взгляд на карту Восточного Каннагара, распятую на столе двумя кружками крепкого чая с ромом. Карта подробная. Восточная часть острова Сораяка увеличена до такого масштаба, что изображение каменных колец крепости Родокан похоже на человеческий глаз. Белыми тонкими стрелками обозначены ветра, цифры указывают высотность их протекания. Вадим упирается пальцем в узкую полоску с надписью «Фангст» и медленно следует по этой воздушной реке. Несколько лиг и они обойдут с севера мумонкан — плавучую крепость. Это Атлант. Его квадрат обозначен на карте графитом — города-призраки, как называют их моряки, частенько снимаются с якорей и дрейфуют в том или ином направлении. Потертые места на карте демонстрируют ту активность, с которой начальники плавучих фортов предпринимают такие вояжи.

Границы империи на востоке обделены мелкими островами — удачными стратегическими пунктами. А вот противников с этой стороны у империи хоть отбавляй. Одни — котары — владеют россыпью из девяти Кошачьих островов. И располагаются они на таком несущественном расстоянии, что генералы Каннагарской империи не перестают теребить эфесы своих шпаг под аккомпанемент быстрой и бескомпромиссной «Песни Салдириша». Другие — вольные пираты Фока и Туманной гавани — по-своему робки и предсказуемы, но оттого не менее кровожадны и алчны.

Плавучие крепости, как стайка перепуганных рыб, сбиваются косяком то к югу, надеясь защитить империю от вылазок воздушных и морских пиратов, то к юго-востоку, выстраивая заслон на пути агрессии котаров — фанатичек из секты богини Неко. Генералы прогнозируют то одно, то другое нападение, однако в последние месяцы на Большом Фоке царит невиданное умиротворение. И пусть в предвоенном мире Сианука фраза «Все спокойно» звучит как сладостный сон, но в этой части Большого Фока, на самом деле, иллюзия гармонии поддерживается даже мерным ходом невинных облаков.

— Клаус, не стоит оперировать нашу старушку, — говорит Вадим, сверяя по карте расстояние до пункта назначения. У него за спиной раздается скрип деревянных досок, которыми покрыт пол.

— Он скрипит просто ужасно! — не перестает сокрушаться механик, поднимаясь на капитанский мостик. Голый торс Клауса перепачкан углем, его черные кожаные штаны отсвечивают зеленоватым — микриновая пыль. На голове большие летные очки, которые мальчишка уже давно задрал чуть ли не на самую макушку. На руках плотные кожаные перчатки. — Как так не стоит?! Развалится же!

Механик снимает перчатки, вытирает рукой пот со лба, отчего остается жирный след копоти, подходит к столу и берет кружку с чаем. Карта вздрагивает, словно не веря до конца, что свободна, и один ее край начинает медленно сворачиваться в трубку. Клаус подозрительно принюхивается и смотрит на своего капитана.

— Открыл из Мишкиных запасов? — спрашивает он, и, получая утвердительный ответ, делает большой глоток.

— Она слишком хрупка! — Вадим одет в длинный кожаный плащ, плотно облегающий его фигуру, стянутый тремя ремнями, которые сцеплены на спине большими металлическими кольцами. Здесь, на высоте, жарко бывает разве что механику. Широкий ремень на поясе капитана удерживает легкий топорик на правом бедре и кортик — на левом. Вадим извлекает кортик с позеленевшим от микринового дыма клинком — неосвященный кусок стали — и кладет его на место убранной кружки. Край карты вновь прижат к столу.

— Надо бы пополнить запас, верно? — спрашивает Клаус, кивая на кружку. — Рома осталось всего ничего. А весна будет прохладной.

— Здесь ты прав! — улыбается Вадим.

— И сферу надо обязательно…

— Проверь! — перебивает его капитан. — Только проверь! Нет утечки и все нормально.

— А как же галерея? Капитанский мостик?

— Отлично! Все с ними хорошо! Пусть следы крюков останутся, будто шрамы на теле воина.

— Там днище…

— Лар с ним!

— Ну а машина?! — Клаус решительно подступает к капитану, останавливается буквально в шаге от него. — Паровой котел еще послужит, но вот поршенек…

— Дружище Клаус, машину, конечно, посмотри, — сдается Вадим. — Резерва здесь нет. А-то выйдет из строя, и будем дрейфовать, пока не съедим всех почтовых голубей.

Механик чуть не давится чаем.

— Как Валка что ли?!

— Он самый, — кивает капитан. — На нашем участке нужно держать ухо востро. Фангст хоть и не столь силен, но цепок, как краб. А перекрестье ветров — одно из опаснейших мест. Тысячный фоквинд унесет на север в мгновение ока.

— И на диких пляжах Сахиля мы, наконец, услышим Сакинтиши живьем, — хитро прищуривается Клаус. — Его рояль будет стоять прямо на песке, его ноги будет омывать соленая вода, а все побережье будет устелено обломками привлеченных блюзом кораблей.

— Да ты в хорошем настроении! — одобрительно кивает Вадим. — Кстати, про голубей. Ты доволен нашим последним гостем? Пора бы обработать оперение голубя инсектицидным препаратом против пухопероедов.

Механик мнется, не решаясь сообщить очередную неприятную новость.

— Знаешь, дружочек, с ним что-то не так. Ты бы сам посмотрел…

* * *
В голубятне за счет выгодного расположения в глубине сферы всегда сохранялась температура в пределах 20'С — оптимальная для птичника, чтобы не размножались клещи, клопы и прочие вредители. Ступая по полу, усыпанному опилками, стружками, крупным песком и торфом, Вадим миновал клетки с почтовыми голубями, которые заворковали, завидев хозяина.

— Ну, и где тут наш гость? — тихо спросил капитан, уходя все глубже в птичник. В самом дальнем углу располагалась крупная клетка, которая служила для карантина птиц. Здесь на жердочке сидел нахохлившись один единственный голубь. В небольшой кучке песка и опилок в другом углу клетки капитан приметил голубиное крыло.

— Ты когда его выбросишь?

— Прямо сейчас, — кивнул Клаус. — Что за напасть?! Проклятие какое-то!

Вадим подошел к клетке, внимательно присмотрелся к птице, сидящей на жердочке. Затем извлек из петли своего ремня топорик и легонько постучал по железным прутьям. Голубь вытянул шею, передвинулся на пару шажков в сторону и снова присел, втянув голову в плечи.

— Я же говорил, что и с ним что-то неладно, — заметил Клаус.

— Да, он мне не нравится! — согласился капитан, открывая клетку. — Давай поближе посмотрим! Ну, что тут у нас?

Вадим вошел в клетку и без особых усилий схватил голубя. Внимательно осмотрел клюв, веки, глаза, проверил оперение, жесткость корпуса, после чего прощупал грудные мышцы.

— Хорошая тренированная птица, — констатировал Вадим. — Только что-то с ней все же не в порядке.

Он раскрыл крылья голубя, проверяя на жесткость. Затем, держа птицу двумя руками, отпустил сначала одно крыло, затем другое. Голубь сразу попытался взлететь, взмахивая свободным крылом.

— На первый взгляд ничего не бросается в глаза, — задумчиво сказал капитан. — Разве что он слишком вялый. Как у него с аппетитом?

Вадим и Клаус склонились над кормушкой.

— Да он тут ни к чему не притронулся! — вздохнул механик.

— А ну-ка, — капитан поднес голубя к кормушке. Птица несколько раз клюнула, словно бы нанося удары вслепую.

— Паразиты? — предположил Клаус.

— А спросим у нашей старушки, — предложил Вадим. — Ансет, что это на твой взгляд?

В голове капитана отчетливо прозвучал ответ: «Вертячка».

— Демоны! — покачал головой сокрушенный механик, который тоже слышал ответ духа. — Вертячка! Никаких шансов! И с чего бы?!

— Да ни с чего! — Вадим отпустил голубя. Тот взмахнул крыльями и быстро занял прежнее место на жердочке. — С чего бывает вертячка? Ни с чего она не бывает. Птичье сумасшествие. Пошли!

Друзья вышли из клетки, и Клаус на сей раз очень аккуратно прикрыл за собой дверцу. Оглянулся, посмотрел на птицу и молча покачал головой. По пути обратно на капитанский мостик Вадим думал о том конверте, что доставила эта проклятая голубиная почта. Если честно, он ничегошеньки не понял из всего начертанного на десяти рукописных листах. Какие-то формулы, странные описания, химические реакции… В химии Вадим не был силен. Не была в ней сильна и Ансет, которая и того пуще — человеческих наук не признавала, поскольку являлась духом. Но оба сходились во мнении — чисто интуитивном в отношении Вадима, и вполне осознанным в отношении Ансет, — что речь в документе идет о деле весьма щекотливом.

С химией на короткой ноге был старик Масакори — один из немногих друзей Вадима в империи. Однако страстный изобретатель и поклонник множества наук, непризнанный поэт и искатель приключений Масакори на данный момент отсутствовал в Кантае. Его слуги ждали прибытия хозяина со дня на день, но о точной дате возвращения неугомонного старика оставалось лишь гадать. Оставалось ждать. Вадим решил сначала показать конверт и его содержимое своему другу, а уж после подумать о реальном адресате — некоем господине Моттакере, чей адрес был отчетливо выведен рукой неизвестного отправителя.

— Наверное, он стоит больших денег, — сказал мечтательно Клаус, поглядывая на капитана. Тот поймал себя на том, что стоит у стола и держит в руке загадочный конверт. — На эти деньги можно было бы сварганить неплохой косметический ремонт, а? Ведь верно рассуждаю?

Вадим покосился на друга.

— И не говори, что сумасшествие почтового голубя здесь что-то значит! — замотал головой полуголый Клаус. — Это ерунда! А вот то, что адресат ждет письма… Судя по содержанию, он человек серьезный, ученый какой-то, может хорошо заплатить…

Капитан осмотрел механика с ног до головы.

— Тебе не холодно, дружочек? — поддел он.

— Да так, — пожал плечами Клаус.

— Ну, так иди, иди! — кисло улыбнулся Вадим. — Не забивай мне голову своими бредовыми идеями.

— И с чего это они вдруг стали бредовыми?! — возмутился механик. — Нам денег позарез надо, а он тут думает невесть о чем! Есть груз, есть адресат. Мы — почтальоны. Все просто, не находишь?

— Здесь пахнет полицией, — заметил Вадим.

— Как только ты хочешь от меня отвязаться, так сразу сводишь разговор к запахам! — усмехнулся Клаус. — Я не обладаю таким нюхом, как ты. Но это не повод выставлять меня дураком!

— Успокойся! — повысил голос Вадим и добавил чуть мягче. — Я и не собирался выставлять тебя дураком. Просто подумай о том, что этот конверт мог принадлежать пиратам или котарам. Адресат может быть шпионом на нашей территории. А мы станем соучастниками, если возьмем и просто доставим эту корреспонденцию.

— Ну точно! Пираты! — кивнул с издевкой механик.

— Старушка Ансет разделяет эти опасения…

— Все, с меня хватит! — Клаус махнул рукой и побрел в машинный отсек, бубня под нос. — А я еще хотел с ним поделиться своими соображениями…

— Ты чего там бормочешь, злодей? — улыбнулся капитан.

Механик тут же вернулся обратно.

— Ну, — он потер грязный лоб, размазывая копоть, — у меня тут есть кое-какие соображения…

— Так-так! Уже интересно! — Вадим сел в высокое капитанское кресло и взял в руку чашку чая с ромом.

— Господин Камба, начальничек воздушного бюро доставки грузов Кантая…

— Так!

— …так вот! Я недавно обсуждал с ним будущее «Перышка». Ну, там, про деньги тоже говорили. И он сказал мне такое. Работы, говорит, у береговой охраны невпроворот. Контрабанда, пираты, нелегалы. Восточное побережье хоть и спокойное с виду, да только ведь жизнь здесь тоже кишмя кишит.

— Верно, кишит! — кивнул Вадим.

— Вот и говорит. Тяжела у них служба, и помощники бы им очень кстати пришлись, охранничкам-то нашим. Если, говорит, вы сможете пользу империи принести, то в денежном плане отблагодарит нас не только бюро, но и само командование острова. Мол, они уже и так готовят обращение ко всем почтальонам. У нас в бюро-то есть и неплохие кораблики. Так ведь?

— Ну, есть.

— Отчего бы не использовать их для помощи береговой охране, мол?! Ход их мыслей понятен. В военное время все в дело пойдет! А если учесть, что у нас отняли «Облачко», то вину загладить смогут при нашей помощи…

— Ты куда клонишь, злодей? — усмехнулся капитан. — Хочешь перейти на службу в береговую охрану?

— Да нет же! — отмахнулся Клаус. — Мы можем помочь им, оставаясь почтальонами. У нас есть все, что нужно. Храбрость, ловкость, собственное судно…

— Стоп, стоп, стоп! — Вадим вскочил с кресла. — Ты с ума сошел! Использовать «Перышко» для поимки пиратов?!

— Ну почему сразу пиратов? — миролюбиво улыбнулся Клаус. — Контрабандистов, к примеру.

— Это очень добродушные парни, Клаус, — съязвил капитан. — Они сразу же сдадутся, да еще и сами себя свяжут! Точно!

— Не все так бесперспективно, — предположил механик.

— Мы тихоходны, мы вооружены минимальным набором средств, да мы развалимся, не успев начать погони! — усмирял друга Вадим.

— Мы можем многое, дружочек! Главное — храбрость и вера в свои силы! Кому я это все рассказываю?! Человеку, который на днях поставил фингал красавцу Асурито!

— Начнем с того, что к нему пристал не я, а ты…

— Было дело! Он себя плохо вел с дамой.

— Но это была его девушка! — заметил капитан.

— Ну и что?! — взорвался Клаус. — Если и его, он что же, может себе все позволять, что ему заблагорассудится?

— Как тебе сказать, Клаус? — задумчиво покачал головой молодой человек.

— Нет, нет и еще раз нет! — не утихал механик. — Власть не значит унижение.

— Я тебя понял, друг! Успокойся! — Вадим попытался унять пыл худосочного вулкана. — Я же поддержал тебя? Поддержал! Мерзавца проучил? Проучил! Так, а теперь послушай, что я тебе скажу! Давай предположим, что твой план удался…

— В смысле?

— Ну, в смысле мы поймали контрабандистов.

— Хорошо!

— Конечно, хорошо, но что дальше? Сейчас ни у правительства, ни у твоего любимого господина Камба нет денег. Они тебе новую рассрочку придумают. Лет на сто. Старушку нашу загонишь до смерти, а получишь ворох бумажек. Ерунда, мой друг!

Механик поморщился.

— Ну, а что делать-то? Не на войну же идти! Это удел арвингов!

Вадима аж передернуло! Губы исказились, глаза зло сощурились и, казалось, сейчас он скажет что-то очень едкое, способное разъесть своей ненавистью саму перину облака. Клаус даже отступил прочь, ругая себя в глубине души за то, что снова назвал этот бессмертный народ в присутствии друга.

Но капитан смолчал. Переборол, видно, свою злобу. Молча встал за штурвал и посмотрел на море.

— Хотя, в принципе, и почтальоном ничего, — робко заметил Клаус. Его геройство как рукой сняло. Редко он видел друга в таком бешенстве. Только лишь когда тот слышал про арвингов.

— Ладно, — сказал вдруг Вадим. — Мотор переберем по возвращении. Возьмем пару дней отгулов. Затеем небольшой ремонт. Тех денег, что нам уже дали, хватит на что-нибудь не существенное.

— Да, совсем неплохо, — отозвался Клаус.

— Угу, — подтвердил капитан.

Механик осторожно вышел с мостика и вернулся в машинное отделение. Здесь было жарко и душно, тело, которое успело остыть и даже покрыться мурашками, вновь ощутило дыхание горячих котлов. Некоторое время Клаус пребывал не в самом лучшем расположении духа, однако вскоре ему стало легче — слаженный шум моторов радовал сердце.

Капитан тем временем рассеяно смотрел на горизонт. Небо вокруг оставалось таким же безмятежным, как и прежде. Лишь на юго-западе показалась стая каких-то птиц. Они следовали на север. «Наверное, возвращаются в Сахиль или того севернее, в Веглунд, — подумал Вадим. — Да уж, а там сейчас черти что творится».

* * *
Уже через час показался мумонкан Атлант — одна из плавучих крепостей Каннагарской империи. Череда этих оборонительных сооружений оберегала спокойствие островного государства с востока, запада и юга.

— По-моему, Атлант стал ближе к береговой зоне, — заметил Клаус.

— Да, — кивнул Вадим, — они, видимо, сжимают боевой серп. Ожидают неприятностей от котаров.

Восточный боевой серп Кокая, пожалуй, был ничуть не слабее западного серпа, оберегающего границы империи от вторжения нагов. Юго-восточные соседи — котары — всегда воспринимались правительством Каннагара как один из наиболее коварных противников. Прежде мумонканы империи регулярно подвергались нападениям либо котаров, либо охотников за удачей — пиратов Туманной гавани. Однако император Идо Хитрый смог найти выход из положения: он переманил на сторону Каннагара бывших вольных странников — небесных капитанов, — изредка промышлявших то каперством, то наоборот пиратством. Договор, подписанный между императором и главой небесных капитанов холодной красавицей Сагой, обеспечил мир и спокойствие на восточных рубежах, позволив сконцентрировать все внимание на главном враге — железной земле нагов.

Атлант медленно надвигался, похожий на оторванный от ближайшего материка кусок суши. Уже можно было различить высокие стены этого рукотворного острова, сделанные из прочного дерева гофур и обшитые тонкими стальными щитами. По четырем углам крепости изящно нависали над морской бездной небольшие капсулы башенок-эркеров. Надо полагать, из ближайших дозорных постов начальству Атланта уже сообщено о появлении в небе почтового дирижабля.

Одна из башен крепости была значительно выше остальных, и на ее вершине трепетал белый флаг Каннагара с иероглифом «Величие» в самом центре. Рядом возвышались похожие на большие подковы ванты воздушной пристани. Именно к этой башне держал курс Вадим. Вооружившись подзорной трубой, он внимательно изучал обстановку. С такого расстояния можно было уже не только созерцать крепостные укрепления Атланта, но и заглянуть внутрь деревянного ларца. А за стенами крепости открывалась умиротворяющая картина — здесь был разбит небольшой аккуратный садик, где нашлось место даже для нескольких деревьев и крупных зарослей кустарников. Рядом с садом возвышалась невысокая часовенка, построенная специально для ками крепости. Ее защитником в мире духов был поклонник блюза ками Онгакка.

Призрачные обитатели мира Сианук редко жаловали искусства людей, но вот музыка неожиданно пришлась им по душе. В крупных городах империи можно было даже отыскать бары, где выступали сами ками, облачавшиеся в черные одежды с капюшоном — сугаты. Особо ками преуспели в джазе, дававшем духам простор для интерпретаций и вариаций. Спрос на суга-джаз был в империи крайне велик, хотя, если честно, не многие могли по достоинству оценить многочасовые музицирования представителей иного измерения. И все же немногочисленные, но оттого крайне дорогие суга-бары редко пустовали.

На территории крепости царило нездоровое запустение. Вадим почесал подбородок, пытаясь понять причину такого положения дел.

— Сбавь скорость! — крикнул он в широкую медную трубку звукового канала.

— Что случилось? Мы не швартуемся? — послышался крик Клауса из машинного отсека.

— Переведи машину на холостой ход! — крикнул капитан и сбавил горелок. Дирижабль стал медленно набирать высоту.

— Да в чем дело-то? — кричал Клаус, а старушка Ансет передавала Вадиму, что его помощник немного волнуется.

— Хорошо, зайдем с подветренной стороны, — решил сам для себя капитан. Он резко крутанул штурвал влево, намереваясь вывести дирижабль с северной стороны крепости. Он надеялся, что резкие южные ветра скажут ему куда больше, чем глаза.

Белоснежная сигара ДЖК-34 изменила курс и, забирая вверх, поплыла на север, минуя плавучую крепость. Правда, разворачиваясь боком к Атланту, «Облачко» становилось уязвимым для возможного нападения. Сейчас Вадим не исключал даже такой вероятности.

Затишье, которое царило в Атланте, было вещью неслыханной для вымуштрованной плавучей крепости полковника Жерара Афраншира, выходца из ноарского Эскаргота. Его крепость всегда работала как часы. Во многом именно его тактическому гению империя была обязана долгими годами успешных войн с котарами и пиратами на восточных рубежах. Оттого крайне странным было видеть такое запустение на мумонкане.

Так близко приближаться к крепости было рискованно. В случае если неприятель захватил тяжелые орудия в периметре крепости, их зажигательные снаряды вполне могли достать обшивку ДЖК-34. Прямое попадание такого снаряда могло просто разорвать старушку на куски. Оставалось надеяться, что проблемы у имперцев не столь существенны.

— Котары! Неужели это проделки котаров?! — бубнил себе под нос Вадим. Пока они заходили на вираж, он не отрывался от подзорной трубы. Вот он увидел, как у северной стены мумонкана в волнах Большого Фока толкутся черные туши непонятных существ. Они то и дело наскакивают на стальную броню Атланта, словно пытаясь вцепиться в нее зубами. Да что же там происходит?

— Прибавь скорость! — скомандовал капитан.

Ни голубей, ни сигнальных ракет, ни выстрелов. Флаг по-прежнему колышется на флагштоке. Ловушка? На внешних стенах крепости не видно никаких повреждений. Правда, летчики заходят с севера, а котары, скорее всего, атаковали — если вообще атаковали — с юга. Заходить на крепость с подветренной стороны им особого смысла не было: вряд ли здесь у имперцев есть такой же ловец запахов как Вадим.

— Только левая машина! Клаус, снизь обороты!

Вадим отложил подзорную трубу. Смысла смотреть в нее уже не было: внутреннее пространство мумонкана скрылось за зубчатыми стенами. Теперь следовало пустить в ход свое тайное оружие — нюх. Капитан «Перышка» осторожно приоткрыл створку окна, впуская свежий морской воздух. Дирижабль не спеша заходил на крепость с севера, и все настойчивее о себе давали знать приспешники холодного Нудлоса. Обрывки южных ветров врывались на капитанский мостик: сначала они нахально сдергивали со стола листы бумаги и письма, затем, осмелев, пронеслись шквалом по всей застекленной веранде, потревожив своим ревом даже отдых почтовых голубей, а после и вовсе почувствовали себя безнаказанно и опрокинули на пол чашки с чаем, сорвали со стола остатки бумаг и карту и завертели белые хлопья документов в бешенном круговороте. Стрелка патефона разом съехала с пластинки и оборвала небесный блюз. Теперь среди облаков неприветливого Большого Фока царили лишь завывания и свист ветра в помещениях почтового дирижабля.

Черные короткие волосы трепетали на ветру, глаза были закрыты. Вадим погрузился в мир запахов, судорожно вдыхая упругие порывы ветра. Сначала образы были обрывочными, словно вырванными ветрами из контекста единой картины. Но вот начала растворятся черная мгла, и молодой человек увидел разноцветные нити запахов, мчащиеся мимо него словно стрелы с привязанными к их древкам шелковыми обрывками разноцветных тканей. Эти пестрые ленты пролетали мимо, касались Вадима, опутывали его, цепляясь за волосы, грудь, шею, срывая с его губ судорожное дыхание, чтобы донести запах капитана ДЖК-34 на сотни миль к северу от Атланта. Словно пущенные многотысячным войском стрелы запахов налетали на капитана «Перышка» свистящим роем. Весь воздух был соткан из многоцветия этих шелковых лоскутов. И через мгновение Вадим ощутил всем своим естеством, что не небо наполнено этими пестрыми видениями запахов, а сам воздух является хаотическим скоплением обонятельных призраков. И как только он ощутил это, как только иллюзия перед его внутренним взором предстала в полном своем величии, он перестал судорожно глотать рванье ветра, а спокойно вдохнул, растворяясь в материи иного измерения — мира запахов Сианука.

В этом мире переплетались прошлое, настоящее и будущее. Призрачные запахи прошлого доносили до капитана дирижабля воспоминания о кораблях эпох Хираты Надэсико и Тордена Могучего, покоящихся сейчас на дне Большого Фока. Запахи будущего предвещали дождь и разочарование. Но Вадима интересовали запахи настоящего; яркие, волнительные, сочные. Этот воздушный шелк еще не успел растерять своих цветов. Он был переполнен образами — теми, из которых будут сотканы призраки прошлого, и теми, что растворятся без остатка под напором беспощадного времени.

Вадим уловил запахи бойцов крепости Атлант, отсыревшего гофура, нагретой на солнце стали, поросшей родной травой черепицы на крыше храма — его мысленному взору предстал весь плавучий мумонкан. Образ крепости походил на кипящий котел, выбрасывающий в небо сотни запахов. Те, в свою очередь, как слепые жадные черви ползли к солнцу, но срывались с места, схваченные хищными порывами южных ветров. Над крепостью кружились сонмы хищников — незримых орлов поднебесья, — жаждущие новых запахов. И каждый червь, нехотя выползший из котла мумонкана, становился добычей этих хищников. И вся эта стая небожителей проносилась сквозь дирижабль, сквозь капитанский мостик, преломляясь в истинной точке вселенной, способной распознать образы одного измерения и перевести их в образы другого. Этой точкой был нос Вадима. Попадая в него, запахи призрачного мира преображались в зрительные образы мира людей. Так капитан ДЖК-34 читал книгу воздуха.

Молодой капитан «Перышка» дышал глубоко и с каждым вдохом он словно поднимался все выше над этой картиной мироздания. С каждым вдохом он видел все больше, и вскоре перед его взором предстала полная картина окружающего. Легкие хищные птицы ветров проносились по верхней кромке мира, и миллионы их тел сплетались в единое существо — дух ветра. Этот дух был древнее всех людей мира Сианука и вместе с тем — самым молодым духом среди высших духов — ренсъелей. Его тело, переливаясь бесконечным числом цветов и оттенков, струилось между плотным морем и горячим солнцем. Он перебирал своими воздушными лапами по спине более медлительного, твердотелого ками — духа моря. Тот, лежебока и завистник, колыхался мириадами поющих рыб, которые также танцевали в мире запахов, изредка упуская свою добычу — хищники ветра вырывали у рыб их ароматы воды. И тело духа моря переворачивалось с бока на бок в сотнях футах под Вадимом. А между этими двумя древнейшими созданиями стоял пышущий испарениями котел — крепость Атлант. И был этот котел черен, бездушен и тлетворен. Он был похож на черную дыру, из которой лезут бесконечные черви, словно пробоина в сфере дирижабля, через которую уходит драгоценный газ. Рану мира зализывали два могучих ками, обтекая ее с двух сторон. Но котел продолжал бурлить запахами иного мира.

— Ну что там?

Клаус стоял рядом с входом на капитанский мостик, с подозрением взирая на беспорядок. Он с испугом следил за своим другом, замершим перед распахнутым окном. Казалось, Вадиму нипочем шквалы высокого ветра.

Но вот он открыл глаза и тут же схватился за ручку окна. Сразу закрыть его не удалось. На помощь подоспел механик. Так, вместе, они захлопнули широкую ставню и на капитанском мостике воздух замер в один момент. Будто бы друзья законсервировали эту комнату вместе с ее запахами, образами, остановив время в этой точке.

— Что? — не унимался Клаус.

— У меня неприятная новость! — ответил встревоженный капитан. Его щеки стали пунцовыми, глаза горели, а грудь по-прежнему высоко поднималась, стесненная узким кожаным плащом, словно бы он пытался выдохнуть те миллионы запахов, что прошли через него совсем недавно, проветривая легкие.

— Нападение?

— Хуже! Крепость Атлант покинул Онгакка.

* * *
Сигара, свернутая из белоснежного табака, медленно опустилась к воздушному причалу мумонкана.

— Разве ками может сам уйти? — не унимался механик.

Вадим молча смотрел на приближающуюся пристань. До сих пор там не было ни души и вдруг… Показался первый человек.

— Клаус!

— Это на юге да в Наге их изгоняют, вроде как мешают они людям жить, а сами-то они вряд ли уйдут…

— Клаус! Морок тебя побери! Смотри туда! Человек! — шикнул на него капитан.

Механик подбежал к окну капитанского мостика и с интересом посмотрел на гвардейца, со всех ног бегущего на пристань.

— Он бежит от кого-то? — тихо спросил Клаус.

— Ханг его знает, — задумчиво ответил Вадим. — Что-то он мне не нравится!

— Тебе сегодня никто не нравится. Ни голубь, ни гвардеец…

— Тихо! — повысил голос капитан. — Почему он так испуган? Полагаю, нужно выйти на внешний мостик.

— Пожалуй, — неуверенно согласился механик, который на всякий случай проверил свой кортик. Тот был на месте.

Вадим прошел по застекленной галерее и открыл дверь на внешний мостик, где царил соленый воздух Фока. Капитан вышел к перилам и махнул рукой гвардейцу. Тот ответил.

— Эй! — крикнул Вадим. — Что у вас так тихо?

Военный вздрогнул и чуть присел, озираясь по сторонам. Затем приложил палец к губам, мол, не кричи. Дирижабль шел сейчас на самом малом ходу и потому у Вадима еще оставалось время подумать, а стоит ли швартоваться к Атланту? В дверях внешнего мостика появился Клаус.

— Я готов вступить в бой! — браво возвестил он, поигрывая кортиком в правой руке.

— Тут еще не ясно, с кем мы дело имеем, — задумчиво проговорил капитан.

— Это уже их проблемы! — зло усмехнулся механик, в котором уже проснулся последний герой мира, на чью голову всегда сыплются сплошные неприятности.

— Стоп! — покачал головой Вадим. — Умерь свой героизм! Лучше посмотри на того гвардейца и скажи, что в нем подозрительно.

— Хм, — Клаус внимательно присмотрелся к пристани, на краю которой уже стоял военный. — Он нервничает. У него в руках нет оружия. Он сильно горбится, словно боясь быть замеченным.

— А самое главное заметил? — задумчиво спросил Вадим.

— Главное? А что здесь главное?

— Дурачок, у него в руках нет швартового каната! — прошипел капитан. — Он вовсе не собирается нас принимать. Он хочет сбежать.

После этих слов Вадим быстро выскочил с мостика и бросился к штурвалу.

— Прибавь-ка скорости! — крикнул он механику.

Капитан разом прибавил жар всех горелок. Те зашумели, нагревая газ в сфере «Перышка». Дирижабль медленно стал набирать высоту, продолжая приближаться к причалу Атланта.

Клаус вернулся в машинный отсек и схватил лопату. Он принялся быстро черпать угольно-микриновую смесь, приговаривая: «Сейчас подбавим! Ух, подбавим!» В топке полыхало пламя. Поршни «Хацудоков» выдавали не один десяток лошадиных сил и были похожи сейчас на ноги беспокойного металлического кузнечика.

Завидев, что почтовый цеппелин передумал швартоваться, гвардеец стал размахивать руками и что-то кричать. Громадина дирижабля приблизилась настолько, что, казалось, его можно будет коснуться. Лишь протяни руку.

Прозрачное подбрюшье «Перышка» поравнялось с пристанью. Вадим увидел, как гвардеец разбегается для того, чтобы запрыгнуть на внешний мостик.

— Что он делает?!

В следующий момент раздался выстрел. Клаус бросил лопату. Вадим припал к окну, пытаясь понять, откуда ведет огонь невидимый противник. Послышался крик механика с внешнего мостика:

— Гвардеец убит!

Тут же Клаус забежал на капитанский мостик и тоже встал у окна.

— Вон он! — указал Вадим. Метрах в тридцати от пристани на стене стоял высокий мужчина с пистолем в руке. Он был недвижим, однако вскоре приметил летчиков и замахал руками, прогоняя почтальонов.

— Кто это? — спросил механик.

— Это и есть полковник Жерар Афраншир, — ошарашено констатировал Вадим.

— Он сошел с ума?

— Не знаю, — покачал головой капитан «Перышка», — но садиться здесь нам действительно не стоит.

Белоснежный цеппелин Почтовой службы медленно уходил ввысь, оставляя далеко позади мумонкан Атлант — некогда один из оплотов восточного серпа Кокая, а ныне — остров сумасшедшего, блуждающий в Большом Фоке.

* * *
Прошло около получаса, а Клаус все никак не мог прийти в себя.

— Это вторжение! Падет серп, и небесные капитаны в одиночку не смогут сдержать напора котаров. Тогда то уж мы точно пойдем в вооруженные силы…

Вадим стоял у стола и перебирал небольшую связку ключей. Наконец, он нашел нужный, наклонился к нижнему ящику стола и вставил ключ в замочную скважину. Вскоре в руках Вадима показался тот самый конверт, что принес неизвестный голубь. Сейчас почтовая птица умирала от загадочной болезни — вертячки, — этимология которой была до сих пор не выяснена. За спиной оставался мумонкан, где с пистолем в руке бродил сошедший с ума (так, по крайней мере, легче было думать) полковник Афраншир, который, возможно, перестрелял всех своих подчиненных. Капитан «Перышка» вспомнил черных рыбин у стен крепости. Лишь сейчас он понял, что то были мешки с телами погибших гвардейцев, которые выбрасывали в море.

— Ты думаешь, все дело в том послании? — осторожно предположил Клаус.

— Вокруг происходят необъяснимые вещи, — прошептал Вадим, — и все началось с этого конверта. Что же в нем за белиберда?

— Нам сможет дать ответ адресат, — заметил механик. — Попросим, чтобы он нам все объяснил. А уж потом решим, стоит обращаться в полицию или нет.

— Твой беспочвенный оптимизм меня удручает, — хмыкнул капитан, — но чаще просто поднимает настроение.

— Но ведь кто знает, когда вернется этот старикан?! — пожал печами Клаус. — Если все это взаимосвязано… Страшно предположить, что же нас ждет дальше.

«Черная радуга». Это название, написанное на первой странице, долго крутилось в голове Вадима. Что бы оно могло значить? Странный алогизм. Походило на занятную головоломку, игру скучающего филолога. Но, судя по характеру текста, здесь приложил руку химик. В любом случае Вадим никогда прежде такого не встречал.

Можно было попробовать прибегнуть к своему нюху. Капитан внимательно посмотрел на конверт и поднес к носу. Распечатать его они решили после того, как Ансет забила тревогу — «Опасное письмо! Ужасные люди!» Несколько раз Вадим глубоко вдохнул. Пахло краской. И чернилами. Бумага была недорогой, привезенной из Пустоши. Волокнистые листы впитали в себя смолистые ароматы Хоромных лесов на севере Братских княжеств, толчею разношерстных запахов железнодорожной станции Горинска, смрад распределительного пункта Шварцбрака и затхлость трюмов имперского торгового корабля «Таканами». Следуя из редких лесов Пустоши, бумага собрала целую гамму ароматов, которые Вадим сейчас с упоением открывал для себя, словно читал книгу между строк.

Между тем конверт имел совершенно другую историю. Он был родом из Фемарки. Лесопереработка в Вальде была поставлена на широкую ногу. Лесорубы понемногу изводили окрестные леса, что испокон веков оберегали державу от печально знаменитой Хангеларской пущи. Оттуда лес проследовал на заводы Ирдиха, после чего, став бумагой, был доставлен в вальдийский порт Форсвар. Уже оттуда путь конверта шел в империю, а далее и в руки неизвестному автору этой химической загадки.

Две бумаги, две истории. Вадим так увлекся чтением между строк, что не заметил тихо подкравшегося сзади Клауса.

— Ну, как? Что пишут? — вдруг спросил тот словно бы между делом.

— Морок тебе в ребро! — выругался капитан. — Ты меня так совсем с ума сведешь!

В этот момент что-то глухо ударило в корпус дирижабля. Друзья замерли.

— Что-то столкнулось со сферой, — не терпящим возражения тоном оповестил механик.

Вадим мысленно обратился к духу корабля — старушке Ансет.

— Гость? — удивленно проговорил он вслух. — Птица?

— Вполне возможно, — кивнул Клаус, — только довольно большая птичка. Не меньше орла будет.

Капитан бросил конверт с рукописью на стол и выхватил короткий пистоль, что был заложен за его широкий ремень.

— Ерунда! Это не птица! Быстро на палубу! — он перебросил пистолет механику, а сам сорвал со стены ножны со шпагой и одним рывком выхватил клинок. Тут же по лезвию прокатился ярко-синий червь, словно зарождающаяся молния. И вот уже весь клинок сиял голубоватым свечением. Ками вещи проснулся и был готов защитить своего хозяина.

— Ансет говорит, что друг, — хмыкнул Клаус, извлекая из ножен кортик.

— Странные какие-то друзья… Пошли! — резко скомандовал капитан, и друзья бросились по галерее к внешнему мостику «Перышка».

Здесь свистел ветер, перила раскачивались и скрипели. Вадим тут же посмотрел на море: на его глади отчетливо вырисовывался силуэт «Перышка», а рядом с ним… Друзья вскинули головы. И в этот момент увидели огромное белоснежное облако и сразу троих человек, быстро спускающихся по ремням, перетягивающим сферу почтового цеппелина.

— Всесильные раматы, кто это?! — обмер Клаус.

Вадим поднял свою шпагу навстречу первому незнакомцу. Непрошенные гости были одеты в просторные белые одежды, развевающиеся на ветру. Они спускались так умело и так быстро, что у капитана от удивления открылся рот.

— Сущие демоны! — покачал он головой.

Не прошло и десяти секунд, как первый гость приземлился на палубу мостика. Он двигался с легким цоканьем, словно бы на его ногах были сапоги со шпорами. Пышная белокурая грива незнакомца была разделена на сотни косичек, в которые были вплетены разноцветные ленты. Лицо гостя было обезображено большим накладным клювом, отливающим сталью.

Жадный до чужой смерти дух шпаги Вадима качнулся навстречу гостю.

— Добрая встреч-ча! — незнакомец приложил руку к сердцу, словно бы не замечая освященного клинка, направленного в его сторону.

— Небесные капитаны! — прошептал пораженный Клаус, опасливо опуская руку с кортиком.

В тот же миг за спинами друзей приземлились двое других существ, и на плечи почтальонов разом легли тяжелые когтистые лапы. Хватка гостей была мертвой, хотя и не причиняла боли. Только вот друзьям стало так жутко, что они оба боялись шелохнуться.

— Мы не прич-чиним вам вреда! — прошипел все тот же незнакомец.

— Что вам нужно? — спросил Вадим, пытаясь сохранять спокойствие.

Подобно сну рядом с левым бортом выплыло огромное облако. Оно быстро опускалось вниз, минуя по пути, словно зависшее на месте, «Перышко». Друзья молча смотрели на огромный воздушный корабль. С левого борта плавно погружались вниз три уровня палубы. На каждом уровне стояли странные существа, одетые в просторные светлые хламиды. В их волосах трепетали вплетенные белые и голубые нити или шнурки. Сильный ветер не позволял разглядеть лица небесных капитанов. Но Вадиму показалось, что и у них были клювы наподобие такого, что имел стоящий перед ним незнакомец. Это были люди-птицы. Они стояли на двух ногах и по телосложению походили на людей. Но вот были ли они на самом деле людьми? Кем они были больше?

Лишь на верхней палубе цеппелина стояла молодая красавица, которая вполне походила на обыкновенную земную женщину. Она едва заметно кивнула Вадиму и громко сказала:

— Уноси ноги, мальчик!

Следом за палубами показалась необъятная сфера. Она была белоснежной, куда белее плывущих вокруг облаков. И она была настолько велика, что у механика Клауса еще немного и от зависти случился бы сердечный приступ.

— Уходите на з-запад? — прошипел между тем человек-птица, стоящий на внешнем мостике «Перышка». — Потороитессссь!

За спиной послышалось клокотание. Этот звук был настолько жутким, настолько нечеловеческим, что капитана прошиб озноб. Казалось, только сейчас он осознал, что находится в лапах гигантской птицы, которая одним ударом клюва может пробить его голову. И держали его не просто руки или лапы, а кожистые птичьи пальцы с загнутыми когтями. В голове у Вадима помутилось, и ноги вдруг перестали слушаться. Им овладел страх.

— С-счас-стливого пути!

Цепкие лапы разом исчезло с плеч почтальонов. Что-то зашуршало за их спинами, и лишь Клаус успел лишь проводить незваных гостей взглядом. Когда Вадим обернулся, человека-птицы уже не было: он спрыгнул вниз, за борт дирижабля, возвращаясь к своим.

— Это хранители восточных рубежей — небесные капитаны! — прошептал пораженно Клаус. — Никогда прежде не видел их…

Клаус так и стоял с кортиком в руке, а Вадим — с пистолем, так и не выстрелившим в человека-птицу, и шпагой, чей дух смерти так и не пожрал ничью душу.

— Они находятся на службе императора, — выдавил, наконец, механик.

— Да, — кивнул Вадим. Его до сих пор тряс озноб.

— Бывшие пираты Фока…

Неожиданно раздался громкий хлопок. Чуть позади между облаками повис шар, словно распустился странный цветок. Еще хлопок, чуть ближе и левее. Снова шар.

— А это еще кто? — прошептал капитан.

Милях в трех от «Перышка» на полном ходу шел черный как ночь дирижабль. На его сфере был нарисован жуткий орел с выпученными глазами. Цеппелин то исчезал за облаками, то снова выныривал, как большая хищная рыбина. Притормаживая и разворачивая корпус, им в нос выходил огромный корабль Небесных капитанов. Сначала пираты хотели резко набрать высоту и обойти серьезное препятствие, но вскоре им пришлось притормозить. А «Перышко», между тем, уходило прочь, в сторону Сораяки, в сторону спасительных огней Кантая.

— Полный вперед! — скомандовал Вадим, сбрасывая с себя оцепенение.

— Есть полный вперед! — браво подхватил Клаус. Видимо, и ему нужно было привести себя в чувство.

За спиной слышались громкие хлопки выстрелов легких воздушных пушек. Этот шум сменился треском и пронзительным свистом — Небесные капитаны пошли врукопашную. С каждой минутой шум битвы все стихал, оставаясь далеко позади. Друзья несколько раз вставали на корме, пытаясь различить между столпотворением облаков всполохи выстрелов и предсмертный танец двух сцепившихся в схватке дирижаблей. Но им почти ничего не удалось увидеть.

Вторая глава

Полотно снега походило на рваные отребья, наброшенные на плечи бездомного. Темные подтаявшие проплешины выдавали мочажины, а вытянутые торфяные гряды, припорошенные снегом, казались с дороги макушками воинов, поднимающихся из глубин болот. По левую руку шумели невысокие сосны. По их черным словно масляным стволам текли ручейки влаги с крон. Снег был вязким: копыта лошадей безжалостно рвали белое полотно, тут же превращая его в кисельную грязь. Одним словом, в Дакмур пришла весна.

Здесь она была своя — тяжелая, унылая. Небо опускалось на плечи, наполненное влагой, которую некуда было израсходовать. Низкие приземные ветра приносили студеный воздух с угрюмых равнин и темных лесов на востоке и гнали его через все болота, через поросшие вереском и бесцветными хвощами Рыхлые холмы, вплоть до редколесья на западе, где смрадные ветра запутывались в ветвях берез и кистях ольхи. Природа, которая весной отходила ото сна, здесь, на болотистых равнинах Дакмура была мертворожденной.

Двое всадников старались держаться ближе к заброшенной железной дороге, что петляла между холмов и зарослей худосочного тростника. Дакмур никогда не славился хорошим приемом, а потому удаляться от железнодорожного полотна не стоило.

— Кто-то наблюдает за нами всю дорогу от Етимхане, — сказал негромко всадник в черном плаще, оглянулся и пришпорил коня. Этот наездник был значительно выше и стройнее своего компаньона. Просторный капюшон скрывал его лицо.

Второй всадник — грузный, низкорослый мужчина — опасливо покосился назад, затем быстрым взглядом окинул болота.

— Интересно, кто же это? — спросил он.

— Ясно дело, кто, — буркнул наездник в плаще. — Мне запрещено пересекать границы Веглунда, а мы с тобой направляемся в один из его районов. К тому же уверен, рен-корпус никогда от меня не отвяжется, будь я даже настоящим пай-мальчиком. И даже тот факт, что я решил отойти от дел и уехать в дальние колонии, не успокаивает «чистильщиков». Я уверен, это их ищейка. Причем смышленый малый, со следа не сбивается, идет, словно пришитый. Гегнер воспитал себе верных слуг!

— Он же вроде как Ге-нер, — заметил толстяк.

— Он не арвинг, а лишь сын арвинга — арвенгур или бегавельс, как будет удобнее, — пояснил наездник в черном. — Он не сможет стать бессмертным, пусть даже исковеркает свое имя, как ему заблагорассудится!

— Что же им от вас нужно, уважаемый Га-тор?

— Моей смерти, Ян! Чего же еще?!

Они продолжали свой путь, следуя извилистой тропинке. Поначалу всадники держались подветренной стороны Рыхлых холмов, не желая попасть на глаза случайным путникам. Достигнув резкого поворота железной дороги влево, черный всадник остановил коня, жестом предлагая то же самое сделать и своему компаньону.

Га-тор спрыгнул на землю, припорошенную снегом, и побежал по склону невысокого холма, чуть пригибаясь к земле. С ледяным скрежетом выползло стальное жало его клинка. По странным рунам, выгравированным на стали, пробежал слабый голубоватый разряд — ками вещи был разбужен хозяином. Мастер держал лезвие горизонтально земле, словно бы собирал невидимый урожай. Отвел левую руку назад, на пальце блеснуло массивное кольцо с рубином.

Идти было сложно. Под ногами растекался кисельный снег, а под его рыхлой толщей обнажалась такая же насыщенная мертвой водой земля Дакмура. Сапоги скользили, не находя достойной опоры для толчка. В таких условиях даже небольшой уклон холма был непрост для восхождения.

У самой вершины Га-тор заметно притормозил, пригнулся к земле и осторожно стал оглядывать окрестности.

Когда арвинг спустился вниз, к полотну дороги, его клинок уже был вложен в ножны, а правая рука поигрывала пальцами по массивному эфесу шпаги.

— Вегнах уже близко и, похоже, нас там ждут гости, — объявил он.

— Хозяин, порой мне кажется, что у вас во врагах числится весь мир, — вздохнул грузный всадник.

— Не беспокойся, Ян, — улыбнулся Га-тор. — Хоть я и изгнанник среди арвингов, но встречаться с ними для меня не опасно. К тому же, думаю, что многие понимают истинную причину такого положения вещей — у Гегнера немало противников. После того, как он возглавил рен-корпус, проблемы начались не только у меня.

— Многие недовольны? — участливо заметил толстяк. — И что же вы планируете сделать с ним?

— С кем?

— Как с кем?! С Гегнером?

Черный всадник вскочил в седло.

— Ничего, — наконец ответил он, — Эта война для меня не имеет никакого значения. Я давно отошел от дел и, если бы не твоя история о древней рукописи, я бы уже давно добрался до Фарафанганы.

— Ох, эти ваши мечты! Фарафангана — рай земной! Не знаю ни одного человека, кто бы там был, но все считают, что так и есть, — улыбнулся толстяк.

— А мне все равно, рай это или нет. Мне не хочется видеть того безумия, когда арвинг убивает арвинга. Не видеть ничего подобного и не слышать. Ты говоришь Фарафангана — рай земной? А мне кажется, это тоже слишком близко. Я уйду дальше, в земли, которые еще не нанесены на карты. Благо таких белых пятен еще полно. И, возможно, именно там есть подсказки происхождению нашего рода.

Толстяк задумчиво почесал нос и решил перевести тему.

— Значит, в поселке арвинги? Их много? Вы с ними знакомы, хозяин?

— Похоже, это отряд мастера Ку-гара, — кивнул черный всадник. — Мы давно с ним не виделись, хоть и жили совсем близко: я в Деяре, а он — в Таш-кале. Мне пока сложно предположить, сколько в поселке людей, но, по всей видимости, Ку-гар здесь со своим отрядом. А это без малого сотня.

— Видимо, их призвал странствующий император, — предположил толстяк Ян. — Война близко, очень близко.

— Угроза из Дамгарта гораздо серьезнее, чем многие могли себе предположить, — согласился черный всадник. — Император Си-анг намерен перебросить основные силы с южного побережья, чтобы хоть как-то выровнять соотношение армий. Никогда не думал, что доживу до такого позора!

— На ваш век придется закат всего мира, — усмехнулся толстяк. — Бессмертие не лучший из даров. Хозяин, я предлагаю обойти поселок стороной. Арвинги хоть вам и братья, но они чтят власть императора и рен-корпуса. Они выдадут вас!

Га-тор внимательно посмотрел на ученого.

— Ку-гар — мой хороший друг! — ответил он. — Мы знаем друг друга еще со славных времен Асгарда.

— И все же, я бы не советовал рисковать, — вздохнул толстяк.

Всадники двинулись далее по дороге и вскоре выехали к пологому склону, с которого открывался отличный вид на весь поселок. Правда, Вегнах походил на что угодно, только не на обыкновенный поселок. Обшитые досками и брезентом вагоны давным-давно заброшенного поезда так и стояли аккурат в рядок, точно ожидающие сигнала к отправлению. Тягач этого состава находился с северной стороны и сейчас изрядно дымил. С обратной стороны состава особняком стоял один из вагонов. Точнее, это был уже не вагон, а лишь почерневший остов сгоревшего «дома». От этой развалины до сих пор в небо курился черный дым.

По всей видимости, последним рейсом этого поезда был «Таш-Кале — Хегенскофф». Вот только застрял незадачливый рейс прямо посреди мрачного Дакмура, ровнехонько между пунктами назначения.

Жили здесь люди уже давно. Об этом говорили и капитальные пристройки из камня к нескольким вагонам, и невысокая дозорная башня над одним из «домов», и некое подобие теплиц, где возможно удавалось даже вырастить что-то съедобное. Поселок был обнесен невысокой изгородью, сложенной из нутлоса — кирпичей, сделанных из промерзшего дерна. Рядом с одним из вагонов стояли две лошади. Они были сделаны столь искусно, что Га-тор не сразу признал в них скальдов — паровых машин.

— Странно, — заметил арвинг. — Бессмертные не ездят на скальдах. По всей видимости, либо среди местных жителей есть хороший механик, либо к этим ребятам в гости заехал кто-то еще.

— Либо они бандиты, — предположил Ян. — Едемте отсюда поскорее!

— Не думаю, — усмехнулся черный всадник. — Поехали знакомиться.

Они тронули коней и быстро съехали по склону к центральным воротам изгороди. Из-за ближайшего вагона показалось сразу несколько мужчин. Двое из них были со шпагами в руках. Какой-то сухощавый мужичонка держал увесистый карабин. Га-тор остановил коня у самых ворот и крикнул:

— Добрый день, истинные правители Мельденбурга! Я — арвинг Га-тор, изгнанник. Буду рад встрече с вашим командиром — мастером Ку-гаром, с которым мы хорошо знакомы.

Один из мужчин сделал знак остальным вложить шпаги в ножны — свой клинок он даже не извлекал — и подошел к невысокой ограде.

— Добрый день, брат! — ответил он. — Меня зовут Ла-рой, я из ноарских арвингов Халейна. К сожалению, уважаемый Га-тор, выполнить твою просьбу мы уже не сможем.

Черный всадник сбросил капюшон с головы, и все увидели его черные волосы и огненный взгляд.

— Что случилось со стариной Ку-гаром?

— Вынужден сообщить тебе неприятную новость, друг мой, — ответил ноарец. — Наш командир был убит два дня назад. В настоящий момент отрядом из Таш-Кале руководит мастер Но-вар.

— Вот влипли! — прошептал ученый.

Черный всадник быстро спешился и подошел к ограде, рядом с которой стоял ноарец.

— Как это произошло?

— В двух словах и не расскажешь, — заметил Ла-рой. — Проходите, скорее, внутрь. Сейчас хоть и день, но оставаться здесь небезопасно.

Толстяк Ян настороженно огляделся.

— Мы чувствовали, что кто-то идет за нами, — сказал он.

— Они всюду, — ответил ноарец, и Га-тору показалось, что в голосе арвинга промелькнула обреченность.

— Вы говорите про ингенов Дакмура? — уточнил черный всадник.

Неожиданно со стороны болот раздался пронзительный крик птицы, и ноарец выхватил шпагу, вокруг клинка которой тут же начал клубиться черный туман. Изгнанник многозначительно покосился на своего компаньона, у которого глаза на лоб полезли — вальдиец Ян Ирремахен никогда не видел знаменитых черных клинков Предгорного Ноара.

— Нервы шалят, — сморщился Ла-рой, возвращая шпагу обратно в ножны. — Пойдемте. Вы подоспели как раз к нашему совету. Ахмет! Ярдимчи! — крикнул он. — Помогите гостям!

Двое фокшей, которые, по всей видимости, были оруженосцами арвингов, приняли коней. Ла-рой между тем пригласил странников к одному из домов-вагонов, рядом со входом в который стояли пятеро бессмертных. Их лица были угрюмы, а плечо одного из воинов перетягивал серый бинт. На серой материи виднелось пятно засохшей крови.

— Когда-то я служил в рен-корпусе, — заметил ноарец, ступая рядом с Га-тором, — но после прихода Гегнера к руководству «чистильщиками», службу пришлось оставить. Молодой принц полностью извратил работу корпуса. Мы стали не «над арвингами», а «против них».

— Опять этот рен-корпус! — вздохнул Ян.

— Да, — кивнул Ла-рой. — Сегодня эту силу также нужно принимать в расчет наравне с прочими. Корпус, созданный для того, чтобы контролировать внутренние взаимоотношения арвингов, сегодня превратился в особый род войск. И, если говорить начистоту, — Ла-рой остановился, взяв черного всадника за локоть, — я вовсе не уверен, что выбирая между отцом Си-ангом и опальным генералом Ви-гаром сыночек Гегнер остановится на первом. Как вы думаете?

— Эти вопросы сейчас меньше всего интересуют моего хозяина, — ответил вдруг толстяк Ян.

— Почему?! — с нескрываемым удивлением спросил ноарец.

Черный арвинг молчал, и вальдиец продолжил:

— Став изгнанником, господин Га-тор решил отойти от дел и покинуть Сианук…

— Сейчас?! — повысил голос Ла-рой. — В самый ответственный момент в истории арвингов?! Я понимаю ваши чувства по отношению к Гегнеру и всей его шайке-лейке. Но сдаваться… Это, на мой взгляд, слишком!

Вальдиец пожал плечами, а Га-тор так и не вымолвил ни слова.

— Думаю, у нас еще будет время поговорить об этом, — тихо ответил Ла-рой. Он внимательно посмотрел на грузного мужчину, который также спешился и следовал сейчас за бессмертными. — А вы кто такой? Судя по всему, простой смертный.

— Да, — кивнул Ян. — Я — вальдийский лингвист из Искольдхава.

— Клянусь Серскильтом, занятная компания у вас подобралась! — усмехнулся ноарец. — И куда вы следуете? В Хегенскофф, полагаю?

— Да, — кивнул изгнанник. — Меня влечет туда личный интерес.

Ла-рой с удивлением посмотрел на собеседника.

— Странный выбор в вашем положении…

— Отчего же?

— Во-первых, Сельскаб по-прежнему входит в состав Веглунда, на территории которого вам категорически запрещено появляться. А во-вторых… вы вообще в курсе, что там происходит?

— Я слышал, что там неспокойно, — ответил Га-тор.

Ноарец лишь покачал головой.

— Это еще мягко сказано!

Однако данная тема была Ла-рою неприятна, и он перевел тему разговора:

— Может быть, вы знакомы и с мастером Но-варом?

— Прежде не встречал, — ответил Га-тор.

— Он был командиром наших разведчиков. После вчерашней вылазки отряда все им сильно недовольны…

Арвинги, охранявшие вход в дом-вагон, едва заметно кивнули вновь прибывшим. Один из них — тот, у которого плечо было перехвачено бинтом — с усмешкой заметил:

— Не важное, однако, подкрепление. Ночка опять выдастся жаркой.

* * *
За тяжелой дверью царил полумрак: пространство освещалось лишь несколькими свечами. Несмотря на это, Га-тор сумел разглядеть вокруг стола около десятка арвингов. Все они были одеты в серые плащи, в отличие от изгнанника Га-тора. На столе лежала карта. Она была сложена таким образом, что в центре находилась ветка железной дороги и небольшая черная точка с надписью «Вегнах». Поселок этих пассажиров-неудачников находился здесь с таких давних пор, что его уже успели нанести на некоторые карты. Правда, сегодня без сомнения все арвинги могли наблюдать упадок этого поселения.

— Разрешите прервать ваше обсуждение, мастер, — Ла-рой обратился к одному из бессмертных, что стоял во главе стола. — Хочу представить вам друга бесстрашного командира Ку-гара, арвинга Га-тора.

Черный всадник поклонился и все бессмертные, находившиеся в помещении, также едва заметно склонили головы.

— Рад видеть вас в добром здравии, командир! — послышался чей-то голос.

— Кто это? — спросил Га-тор.

— Фо-раф. Помните меня? Я служил в вашем отряде, когда вы бились при Негле и позже стояли в Хегенскоффе.

— Конечно, старина Фо-раф! — изгнанник кивнул. Воспоминания о былых временах, полных ратных подвигов и мирской суеты, холодной волной накрыли его. Когда-то и он командовал отрядом, и в его подчинении была не одна сотня клинков. Он был одним из немногих, кого странствующий император приметил во время последней нагской кампании. Все шло к тому, что Га-тор возглавит одну из групп войск арвингов, став при этом военным советником императора. Однако судьба распорядилась иначе.

Арвинг вспомнил белоснежную конницу бессмертных, что неслась по высокой траве, полной росы. Вспомнил, как во все горло кричал отрывистые команды, и сотни всадников срывалась с места. Вспомнил десятки, сотни бессонных ночей, проведенных накануне битв, когда мысли мечутся в голове, сменяя друг друга, дельные, пустые, странные, а под утро наступает кристальная чистота и кажется, что обрел мудрость. Дразнящий холодок пробежал по спине Га-тора, рука легла на эфес шпаги. И показалось, что вот сейчас он отдаст приказ, и все эти воины преклонят перед ним колени, признав в нем своего командира.

— Да, — задумчиво произнес он. — Помню…

— Проясню для вас обстановку, — послышался голос из темного угла комнаты. То был Но-вар. При взгляде на него что-то кольнуло в груди. Где он встречал его раньше? Где они могли столкнуться? Было странно, но тело нага, в котором сейчас пребывал Но-вар, казалось изгнаннику знакомым. Его лицо он безусловно когда-то видел. Уголки губ слегка опущены вниз, маленькие глубоко посаженные глаза цепко следят за оппонентом, крупный нос хищно опущен на манер клюва.

— Отряд под командованием мастера Ку-гара получил приказ передислоцироваться из Таш-Кале в Хегенскофф три дня назад, — между тем продолжал Но-вар. — В предельно сжатые сроки были завершены все сборы, и мы выдвинулись в северном направлении по придакмурской дороге…

Поймав внимательный взгляд изгнанника, новый командир отряда истолковал его несколько иначе:

— Приказ был срочный, дела в Хегенскоффе идут несладко. Потому мастер Ку-гар выбрал кратчайший путь, хотя отряд можно было провести западнее, по более спокойной дороге через Синир, обогнуть могучий Башдаг и по реке Беяз спуститься до Родборга. Мы сделали бы крюк, но дошли бы до места назначения без каких-либо неприятностей. Правда, в наше время сложно прогнозировать встречу с опасностью. Пусть придакмурская дорога никогда не считалась одной из приятных, но что тут творится такое, мы и предположить не могли. Переход до Вегнаха дался нам легко, но здесь начались неприятности. Ночью был убит наш дозорный, который охранял лошадей, и какие-то твари ворвались в загон для животных. Местные уверяют, что это ингены. В последнее время они частенько наведываются в поселок, и здесь уже осталось всего трое или четверо жителей.

Га-тор вспомнил мужчину с карабином и задумчиво кивнул.

— Ингены напали на наших лошадей, многих загрызли, — продолжил свой жуткий рассказ командир отряда бессмертных. — Поднялась суматоха, мы выскочили из вагонов и бросились на нападающих. По эту сторону ограждения нам легко удалось смутить их, твари бросились прочь и некоторые из нас последовали за пределы поселка, пытаясь нагнать либо ингена, либо найти лошадь, напуганную нашими гостями. В этой вылазке и погиб майор Ку-гар. Кроме того, мы не досчитались трех оруженосцев и еще одного арвинга. К сожалению, нам не удалось убить ни одну из тварей. А если кто-либо из их племени и был убит нами, то тел мы не нашли.

— А вчера утром мы попытались выйти из поселка пешими, — пробасил здоровенный детина, по виду сугавар. — Над болотами лежал туман и поначалу мы не обратили на него внимания, однако, как только мы тронулись в сторону Хегенскоффа, облака тумана стали двигаться. Они стекались со всей болотистой долины, сливались в большие молочные стены. И когда мы отошли на пару миль севернее, держась железной дороги, эти стены тумана подошли вплотную к отряду. Там, где Рыхлые холмы мельчают, переходя в промозглую низину, туман опрокинулся на наш отряд. Меня сложно чем-либо напугать, мастер Га-тор, но тогда, окруженный со всех сторон этой стеной, я почувствовал, как холодеет у меня внутри. Было жутко, я ощущал себя последним человеком, оставшимся в живых. Я ощущал себя один на один со всей страшной силой Дакмура. Я взывал к приходу Серскильта, но он не услышал меня. И когда туман стал слагаться в фигуры призрачных животных, я отдал приказ своему подразделению отступать в поселок. На обратном пути мне удалось собрать почти весь отряд. В тумане мы потеряли троих арвингов и пятерых оруженосцев. Они просто исчезли…

Сугавар замолчал.

— Это наш храбрец Да-гур, — зло усмехнулся командир отряда. — Понадеялся я на тебя, а ты развернул нос цепочки назад вместо того, чтобы прорываться на север. Никакого толка от нашей кавалерии!

— Наш Да-гур — командир основного звена, — прошептал Ла-рой на ухо изгнаннику.

— Вы прекрасно знаете меня, мастер Но-вар, — повысил голос сугавар. — Из-за ерунды я бы не стал разворачивать отряд. Ради чего так рисковать людьми?!

— А по-моему это разведка у нас недоработала! — с сильным акцентом сказал другой арвинг. Он чуть выступил из темноты к свету свечей и по светлым волосам и голубым глазам Га-тор признал бессмертного в теле лакса.

— Это Ир-хан, — прошептал из-за спины черного всадника ноарец, — командир подразделения бомбардеров.

— Какие могут быть претензии к разведке?! — усмехнулся Но-вар. — Разве вы имеете дело с организованным противником? Или хотя бы материальным?

— У них есть кровь и клинком можно выбить души из их тел! — пробасил детина сугавар.

— Ночью, в загоне? Да, — кивнул Но-вар. — Это были смертные существа. Хотя и их мы не нашли. Ни одного тела! А вчера. Это были духи болот. Никакие мороки или ингены не сунулись бы среди белого дня в бой. Разведка не может узнать планы духов, как бы мы об этом ни мечтали.

— Так, по-твоему, мы должны идти напролом? — удивился Ир-хан. — Каков план?

Га-тор с интересом следил за всем происходящим. Ситуация, в которую попал новоиспеченный командир корпуса, была не из приятных. В аналогичном положении Га-тор находился во время окружения при Дюнкерке. Тогда лимит доверия его подчиненных почти иссяк и Га-тор со дня на день ждал бунта. Но все же ему удалось справиться, ежедневно обнадеживая своих бойцов. Сейчас возродить надежду в успешном исходе операции должен был Но-вар. Черный всадник плохо знал командира разведчиков, и ему сложно было предположить, сможет ли тот сохранить свои позиции. У арвингов — существ одинаково древних и оттого подчас одинаково опытных — функции управления мог взять на себя любой воин, признанный большинством. Смена командира могла происходить достаточно часто, вне зависимости от воли странствующего императора. И потому Но-вару сейчас грозило отстранение от командования. Или же он сможет изменить ситуацию, предложив новый план действий.

— Я предлагаю сегодня же отправиться в обратный путь, — уверенно сказал Но-вар. — Не доходя до горной цепи Илдирима, мы повернем на запад и выйдем к Синиру. А там спустимся по Беязу до Родборга, как и следовало поступить изначально.

Арвинги молчали. Обратная дорога подкупала ложной безопасностью. Однако стоило вспомнить, что теперь бессмертным предстояло передвигаться пешими, и их лица мрачнели. Пеший строй мало того, что был уязвим на случай новых непредвиденных неприятностей, так еще и дорога до Синира растягивалась по времени.

— Согласен, план не идеален, — читал мысли присутствующих командир отряда, — однако что нам остается: мы можем двигаться в трех направлениях — на север, на запад и на юг. Север для нас пока закрыт. Я не знаю, с каким проклятием или каким врагом мы столкнулись вчера, но в настоящий момент, с нынешними силами, мы вряд ли сможем противостоять этому злу. Западное направление хоть и является самым коротким, однако весеннее половодье на притоках Беяза напоило не только болота, но и всю землю долины. Там нас ждут сотни озер и трясин. Нет проводников, что знали бы опасности этой дороги, и могли бы провести по зыбкому мокрому снегу. Остается юг. Дорога нами пройдена совсем недавно. Пешими она значительно растянется, не спорю…

— Вполне возможно, что Хегенскофф столкнулся именно с этой напастью, и именно для борьбы с ней нас вызвал император! — подал голос сугавар.

— Не думаю! — пожал плечами Но-вар. — Кто-то видит иной выход из ситуации?

Низенький наг уперся кулаками в поверхность стола, на котором лежала карта, и с усмешкой посмотрел на всех присутствующих. Он пускал в ход проверенное оружие — ставил противников на свое незавидное место. Вместе с тем сильно рисковал, отдавая инициативу. И ее тут же перехватили.

— В данной ситуации приоритет командира, выполняющего приказ странствующего императора, более чем ясен — доставить отряд в Хегенскофф живыми и невредимыми, — с расстановкой начал лакс Ир-хан. — Однако, есть ли разница в том, бить врага в Хегенскоффе или здесь. Я особой разницы не вижу. Если мы не можем покинуть этого места без боя, мы должны выйти и сразиться.

— С кем ты предлагаешь сражаться? — усмехнулся Но-вар. — С духами болот?

— Мы и сами наполовину духи. Мы можем сразиться с ними на их территории, в их обличье.

— Не-е-ет! — глаза командира отряда расширились. — Ты предлагаешь полнейшую бредятину! Ты что, Ир-хан, совсем голову потерял?! Вздумал красть тела у духов болот?

— Мы сможем действовать через ингенов, — настаивал Ир-хан.

Сугавар, стоящий плечом к плечу с лаксом, покачал головой:

— Сурово! Практически смертный приговор…

— Идти на запад — не такая уж и плохая затея, — робко предложил кто-то из прочих арвингов, стоящий в темноте комнаты. — У нас есть скальды, есть местные жители, которые ориентируются…

Но-вар отрицательно покачал головой.

— Это чересчур опасно. Скальды, которых ко всему прочему всего два, это обычные железяки, которые на болотах пойдут на дно куда быстрее, чем мы сами. Местные жители? На кого вы рассчитываете? На алкоголика? Или может быть его малолетнего сына? Есть еще душевнобольной и местный механик. Не думаю, что господин Геван, в моральной устойчивости которого действительно не приходится сомневаться, знает дорогу через болота…

Командир арвингов указал пальцем на карту.

— Все, что вы сейчас предлагаете, куда рискованнее, нежели мой план. Согласитесь с этим! Продвижение на юг отягощено лишь близостью болот и оттого нашей уязвимостью. Но нас ждут в Хегенскоффе, и мы должны туда добраться. Сидеть здесь и ждать нападения или топиться на болотах — не вижу в этом никакого смысла. В конце-концов, у нас есть достаточно оруженосцев, которых можно выдвинуть в авангард.

«Не лучшее заявление для арвинга», подумал Га-тор.

— Хочешь пустить их в расход? — холодно посмотрел на командира Ла-рой.

— Их судьба — быть нашими слугами, — пожал плечами наг. — Сложились обстоятельства, при которых нужно исключить риск нашими душами. Это тот самый момент, когда нужно пожертвовать меньшим, чтобы получить большее.

— Друг мой, разве не ради них мы идем на север?! — удивился ноарец.

— Знаешь, почему ты никогда не сможешь стать командиром, Ла-рой? — хищно оскалился Но-вар. — Вовсе не потому, что ты пока еще не стал мастером, а простой всадник. Ты слишком часто прислушиваешься к своему сердцу. Есть цель и ее нужно достичь. И если дамгартский кретин Ви-гар одержит верх, меня спросят, какого черта я пожалел трех людишек, когда мог привести на подмогу целый отряд Бессмертных? А что, если бы ты был командиром, и тебя спросили об этом? Что бы ты ответил в свое оправдание, Ла-рой?

— Я бы сказал, что единственная цель для нас — сохранить жизнь человечеству. Вот наша миссия. И не они наши рабы, а мы — их защитники. Если верить пророчествам, то в час последней битвы именно мы погибнем ради будущей жизни людей. Об этом сегодня многие забыли. И в первую очередь «дамгартский кретин».

— Говоришь красиво, — кивнул с улыбкой Но-вар, — но одна беда — на последнюю битву ты не поспеешь с отрядом. И оправдываться тебе будет не перед кем.

Рыцари Мельденбурга улыбнулись.

— На мой взгляд, нужно забыть про Хегенскофф! — снова включился в спор лакс. — Наша битва уже началась! Нас никто не отпустит без боя! Никто! И если уж речь зашла про последний бой, так вот он — получите! Вот он — наш последний бой за людей! И без этого боя мы из Вегнаха не уйдем.

Повисло гнетущее молчание.

— Мы хотим схитрить, улизнуть, ищем пути отступления, — наконец продолжил Ир-хан, — но думать нужно не об этом. Мы словно уж в руке, все пытаемся высвободиться, свиваясь кольцами. Пора уже кусать руку, схватившую нас за горло!

— Среди нас есть опытный командир, который и не из таких переделок выходил живым и невредимым, — вдруг подал голос арвинг Фо-раф.

Но-вар посмотрел на черного всадника, не так давно прибывшего в Вегнах.

— Мастер Га-тор, — начал он, — все мы знаем, что вы участвовали не в одной военной кампании. Правда, мы также в курсе ваших проблем с рен-корпусом… Вы, если я не ошибаюсь, изгнанник?

— Да, — кивнул Га-тор.

— Значит, вам нельзя пересекать границу Сельскаба. И вы уже нарушили закон арвингов.

Ир-хан и Да-гур нахмурили брови.

— Ну да ладно! — примирительно улыбнулся командир отряда. — Я сам не в восторге от работы юнца Гегнера. По-моему, он сам перегнул палку… Что скажете вы, мастер Га-тор, возможно, в своих планах мы не учли чего-то, что в силах помочь нам достичь главной цели — Хегенскоффа?

Га-тор окинул взглядом собравшихся: бессмертные рыцари ожидали его ответа. Черный всадник давно уже расстался с чувством ответственности. Став изгнанником, он старался не думать о судьбах арвингов, старался отдалиться от событий, происходящих в мире. Но теперь этот самый мир, который Га-тор пытался игнорировать, настойчиво вторгался в его замкнутую оболочку, снова затягивая его в бесконечную круговерть истории.

Глядя на разношерстную компанию арвингов — здесь были и сугарвары, и сентосы, и лаксы и представители других народов Сианука, — Га-тор снова ощутил щекочущее нервы осознание своей власти. Он мог пустить реку истории по определенному руслу, он мог одним мудрым решением переписать будущие страницы бесславной войны западных арвингов против арвингов восточных.

Вместе с тем Га-тор был не в силах объективно оценить сложившуюся ситуацию, поскольку слабо себе представлял, с каким же противником столкнулись бессмертные в Дакмуре. Ему оставалось полагаться лишь на свой опыт, на свои ощущения и интуицию.

— Во-первых, — тихо начал он, — я не мастер, а ворхут.

Арвинги с уважением посмотрели на гостя. Не многие бессмертные достигли такого высокого уровня. Если мастера могли забирать тела человеческие, не зная имени носителя, то ворхуты более того — могли оживлять мертвых и вселяться в них. Достижение такого уровня зависело от многих причин, и в первую очередь от числа захватов тел, которые за свою жизнь совершал арвинг. Как правило, более высокого уровня достигли те бессмертные, часто принимающие участие в военных кампаниях.

— А, во-вторых, — продолжил Га-тор, — я арвинг-колокол, а потому уверен, что нам на помощь придет извечный наш покровитель — могущественный бог Серсильт!

Сугавар Да-гур так и замер с раскрытым ртом. Все бессмертные едва заметно расступились, словно для того, чтобы лучше разглядеть столь необычного гостя. А командир отряда, похоже, не ожидавший такого поворота, покачал головой и только и смог вымолвить:

— Тебя, друг Га-тор, послал нам сам Серскильт!

Третья глава

Вадим и Клаус летали вместе с самого рождения. Еще в детстве двое мальчишек из поселка Донгур, что близ северного побережья пустошного Энгана, мечтали о небе. Многие путешественники, что останавливались в поселке, рассказывали невероятные истории про огромные белые облака, парящие в небе и несущие в своих хлопьях множество людей. Те гуляют по облакам, смотрят вниз, на города и страны, и оттуда, сверху, жизнь внизу кажется игрушечной. Города легко размещаются на ладони, деревья, словно щетина хозяина кабака, а люди… Людей-то и вовсе не различить, мельтешат черные точки, точно ошпаренные муравьи. И так парят путники на облаке, поднимаясь то ближе к солнцу, то, отдаляясь от него. То один ветер поймают, схватят за пышную гриву и несутся, пока тот не иссякнет, силу свою не потеряет, то другой изловят и служить себе заставят. Так и странствуют, недосягаемые для всего живого кроме птиц.

Эти истории были самыми любимыми сказками для мальчишек. Они могли слушать их по несколько раз на дню, а потом неожиданно встречался еще один путник и только он начинал говорить про управляемые облака, как ребятня тут же разевала рты.

И все бы им казалось красивой сказкой, если бы на ярмарке в Кэндзи они впервые не увидели огромный белоснежный дирижабль. Ни Вадим, ни Клаус уже и не помнили, что тогда был за дирижабль, какой модели и куда он следовал. Но помнился до сих пор его величественный образ, не забывалось то волшебное чувство, что все возможно в этом мире, и что они, обычные мальчишки из пустошного захолустья, также смогут покорить облако, взяв его под уздцы, словно небесного коня. И тогда они построили в мечтах свой первый дирижабль, который назвали «Облачком». И на нем Вадим был пилотом, а Клаус — механиком. И на нем мальчишки совершили столько незабываемых путешествий! Они пролетели над всем миром, заглянули даже за его край, туда, где жили воинственные адвары, где текли красные реки и птицы разговаривали человеческими голосами, где нити мира сплетались в единый узел рая, называемый Фарафанганой.

Много лет назад это было! И сейчас, управляя доживающим последние дни ДЖК-34 Почтовой службы империи, они с легкостью могли представить себе, что ноги их проваливаются в вату, и что, запустив руку в самое нутро, можно нащупать там мокрое сердце плачущего дождем облака.

* * *
В Кантай вернулись уже на закате. Огненно-красная звезда Милепаль, именуемая чаще солнцем, опускалась за спину города. Ее предзакатные лучи отражались в стеклах сотен домов, и, казалось, что древний дух дня поднес факел к куче сена, чтобы развести костер. Весь город пылал, словно охваченный пожаром. Эта картина была жуткой и одновременно прекрасной.

— Парням будем рассказывать? — тихо спросил Клаус. Он стоял на пороге капитанского мостика и смотрел на сидящего в кресле Вадима. Тот сбросил оцепенение — поднялся и подошел к штурвалу. Затем все же вернулся к прежнему месту и захватил бокал с ромом, что стоял на широком подлокотнике кресла.

— О ком? О небесных капитанах? Или о сумасшедшем Афраншире? — уточнил капитан, глядя на приближающийся город.

— Ну… вроде того… О капитанах, — отозвался механик. — Про генерала, думаю, стоит сообщить Камбе.

— Это верно. А вот о капитанах не стоит зря языками чесать! — сухо заметил Вадим. Однако он-то и сам понимал, насколько трудно Клаусу хранить какие-либо тайны. А тут такое событие! Встреча с небесными капитанами! Стоило разве что делать ставки, как долго продержится бедняга механик.

— Понятно! — кивнул Клаус. — Лишние разговоры и все такое. Верно!

Капитан смотрел вниз, на воды Большого Фок. Он видел легкую тень, перескакивающую с волны на волну. Казалось, тень скользила куда быстрее, чем летел сам дирижабль. Если долго смотреть на ее полет по зеленоватой глади моря, то пропадает чувство реальности и возникает ощущение, что ты вот-вот сольешься с этой тенью в одно целое и понесешься над Большим Фоком. Да и сам Фок выглядит уже не морем вовсе, а глубоким зелено-голубым ветром, плотным и насыщенным, как сама жизнь.

— Как полагаешь, Клаус, они люди или птицы? — спросил вдруг Вадим.

— Люди, — уверенно кивнул механик. — Птичьего у них немного, да и то лишь ненастоящее. Они же бывшие пираты. Промышляли где-нибудь в Туманной гавани, подчинялись своему хофманду, что живет на мысе Глимренд, и ничего общего с птицами не имели. Уж и не знаю, чего им в голову взбрело так измениться!

Вадим усмехнулся и слегка подкорректировал направление движения цеппелина.

— Ты веришь всем сказкам, что тебе рассказывают? — спросил капитан.

— Многие моряки и летчики видели Глимренд!

— Кто?

— Ну… — Клаус закатил глаза. — Как же его? Эх! Не помню! У меня вообще, дружочек, очень плохая память на имена. Но это вовсе не доказательство того, что Глимренда не существует.

— Клаус, помолчи! — покачал головой капитан «Перышка». — Иди лучше проверь нашего гостя.

— Какого? — замер механик.

— Голубя, Клаус, голубя!

Через несколько минут механик вернулся бледный как смерть. Правда, Вадим уже знал, к какой новости ему готовиться — старушка Ансет уже сообщила ему об утрате.

— Он мертв! — сказал пораженный Клаус. — Представляешь?! Но если это простая вертячка, он должен был протянуть еще несколько дней. Насколько я понимаю, при вертячке умирают от истощения. Странно все это!

Капитан едва заметно кивнул. Сейчас его поглощала одна мысль — загадочная рукопись, принесенная на борт «Перышка» этим почтовым голубем. Именно с появления этой вещи началась череда необъяснимых событий. Правда, сейчас рановато было проводить какие-либо параллели — все казалось притянутым за уши. Однако долгие часы полета в хрупкой тишине, столь располагающие для неспешных размышлений, сделали свое дело. Теперь в голове Вадима выстраивалась пусть и эфемерная, но все же столь заманчивая и мистически необъяснимая сеть причинно-следственных связей. Осторожно, стежок за стежком, плелась эта паутина, словно бы книга бытия инталов, все литературные памятники которых были не написаны, а вышиты или связаны.

* * *
«Перышко» пришвартовалось одним из последних. Разнорабочие в ангаре едва слышно костили летчиков, которые сегодня как специально сговорились и прибывали один позже другого. И вместо того, чтобы сыграть партейку в ганеш, они вынуждены были привязывать канаты к швартовым кольцам.

— На себя возьми поболе! — кричал один.

— Ослабь! Ослабь, тебе говорю! — орал другой.

Клаус запрокинул голову, услышав крики птиц. Под сводами огромного ангара Почтовой службы империи пронеслась стая диких голубей. Механик поежился.

— К вечеру похолодало, — заметил он, пытаясь натянуть на грязное от гари тело свою кожаную куртку.

— Пошли сразу в душ, — предложил Вадим, — а Камбе доложимся чуть позже.

— Он потом ныть начнет!

— Не начнет, — успокоил друга капитан. — Мы не последние. Вон, смотри, пустует место Асурито. Небось, восхищенные его красотой адресаты никак не могут отпустить мальца в обратный путь.

К мальчишкам подошел худой мужчина со впалыми глазами и тонкими костистыми пальцами. В руках он держал раскрытым большой журнал, к корешку которого толстым длинным шнуром была привязана ручка.

— Сегодня много почты? — по равнодушному тону, с которым говорил служитель Почтовой службы, в нем легко было распознать апатичного урдинца.

— Мы сегодня дежурили над Фоком, — усмехнулся Вадим, — много почты быть и не могло. Правда, есть целый мешок возвратки. Это из Атланта.

Мужчина поставил какие-то галочки в своем журнале и удалился.

— Даже не удивился, — покачал головой Клаус.

— Что с этих урдинцев взять?! — ответил капитан «Перышка». — Если им там в своей Урде и на себя-то наплевать, то уж и на работу подавно!

— Вадик! — крикнул кто-то.

Летчики обернулись и приметили двух пилотов, бегущих за ними следом. Это были Валка с Лави. Среди почтовых пилотов не часто встречались семейные тандемы, но опыт этой пары показывал, что работать можно и так. Причем, судя по их успехам, трудностей на почве брачных отношений у них пока не возникало.

— Ну, как вы здесь без нас? — улыбнулся Валка, пожимая руку Вадима.

— Да так, нормально! — кивнул капитан «Перышка». Он посмотрел на очаровательную Лави и слегка склонил голову, едва сдерживая улыбку. — Мое почтение!

Молодожены были с ног до головы перепачканы гарью. От вида их чумазых лиц с белоснежными улыбками нельзя было не рассмеяться.

— Смейся, смейся! — махнула рукой девушка. — Последние два дня у нас были жуткие проблемы с двигателем. Ты вон на Валку лучше посмотри! Я-то механик, мне полагается черной как морок ходить. А он у нас ведь капитан! Важная птица! А выглядит не лучше…

— Что, не справляется? — улыбнулся Вадим, кивая на Лави. — Приходится самому все делать?

— Я тебе сейчас дам «не справляется»! — засмеялась девушка.

Разнорабочие, выгружающие почту с «Перышка», опустили на бетонный пол ангара полный мешок для Атланта.

— Это куда? — крикнул один из мужчин Вадиму.

— Тащите в отдел доставки! — отозвался тот.

— Вы чего это обратно почту вернули? — удивилась Лави. — А еще говорит, что я работать не умею!

— У Атланта какие-то проблемы, — ответил Вадим, не обратив внимания на легкую подначку со стороны пилотессы. — Мы видели Афраншира. Он очень плох!

— Что случилось? Что там? — тихо спросил Валка, подходя ближе к летчику.

— Не знаю… — начал было Вадим, но его перебил Клаус, которому уже не терпелось поделиться с коллегами новостями дня.

— Старина Афраншир на наших глазах пристрелил своего солдата, представляете?! Да, да! И только лишь за то, что тот хотел убежать из крепости на нашем цеппелине…

— Не может быть! — ахнула Лави.

Валка лишь молча покачал головой.

— В последнее время много странного происходит на восточных рубежах, — заметил он. — Я думаю, что все дело в небесных капитанах. Все же наниматьхранителями неба бывших пиратов — это чересчур! Они, как и прежде, крутят здесь свои делишки. Только теперь размах другой, поскольку доступ полный.

— Ну, не знаю! Сегодня они спасли нам жизни! — важно покачал головой Клаус. Вадим наградил его таким тяжелым взглядом, что механик тут же вжал голову в плечи.

— Кто? Капитаны? А что произошло? — ухватилась на новость девушка.

— Да так… — Клаус опасливо покосился на своего капитана. — Ничего особенного!

Лави посмотрела на Вадима и улыбнулась. Она тут же схватила его руку своими маленькими пальчиками и просительно залепетала:

— Ну, Вадик, ну пусть он расскажет! Ну что ты, жалко что ли тебе?!

— Не противься ее воле! — усмехнулся Валка. — Она тебе весь мозг выест, пока ты ей всего не расскажешь. Лучше сразу сдаться…

— Ну, Клаус! Ну, дружище! — покачал головой капитан «Перышка».

— Выскочило! — виновато потупил взор механик.

— Все! — Вадим взял в руки ладонь Лави и переложил ее на перепачканное гарью плечо Клауса, который так и не успел натянуть свою летную куртку. — Все ответы у моего секретаря. А я пошел в душ.

— Пошли! — согласился Валка. — А-то я уже чешусь от этого чертового микрина как суслик, а завтра, я так понимаю, нам снова готовить дирижабль для вылета в Мескатон. Хоть бы отдохнуть денек…

Но не успели они сделать и двух шагов, как со стороны административной пристройки звонким эхом разнеслось объявление:

— Вадим Химмель! Вадим Химмель! Срочно зайдите к начальнику почтовой службы! Срочно зайдите к начальнику почтовой службы!

— Ханг бы его побрал! — выругался капитан «Перышка». — И помыться не дадут!

— Ладно, догонишь, — хлопнул его по плечу Валка.

Вадим посмотрел на своего механика.

— Мне пойти с тобой? — спросил Клаус.

— Ох, нет! Не стоит! — улыбнулся Вадим. — Развлекай вон Лави! Она от своего мужа за день устала пуще, чем от редиски.

Девушка улыбнулась.

— Иди уже! Господин Камба не может без тебя и дня прожить!

* * *
— Вызывали, господин Камба?

Начальник почтовой службы — весьма упитанный мужчина, несмотря на свой достаточно молодой возраст — мерил шагами кабинет, то и дело подходил к окну, смотрел на белоснежные цеппелины, что висели в ангаре, и бесконечно курил сигару.

— Да, да! — кивнул он вошедшему летчику и указал на стул, стоящий перед своим столом. — Садись, Вадим!

Капитан «Перышка» снял кожаную шапку и очки, покрыты слоем гари, и присел. Господин Камба совершил еще несколько увлекательных вояжей по своему кабинету, захламленному картами, досками, глобусами, моделями цеппелинов и томами технической литературы. Несмотря на свой размер и вес, начальник господин Камба был весьма подвижным. Возможно, именно поэтому летчики называли его Самым маленьким дирижаблем в ангаре Почтовой службы.

— Как вижу, первый полет «Перышка» прошел достаточно успешно, — приступил к разговору начальник. — Проблем не было?

— Вы спрашиваете, не отвалилось ли что-нибудь у этой малышки? — спросил летчик.

— Вадим! — господин Камба миролюбиво улыбнулся. — Не такая уж и старая эта машинка. Еще полетает.

— Я очень на это надеюсь, господин Камба!

— Ну, ты же не станешь меня упрекать в том, что я не смог сохранить «Облако»?! Это приказ императора, пойми! Тут никого жалеть не станут. Вот, возьми Асурито! Ну и что, что у него папаша работает в администрации Кантая. Даже его связей не хватило для того, чтобы сохранить сыну новый дирижабль. А ты говоришь!

— Я молчу, господин Камба!

Мужчина еще несколько раз проплыл перед глазами летчика, еще несколько раз посмотрел в окно на ангар и лишь после всех этих действий спросил:

— Так что там, с Атлантом?

— С Атлантом? — Вадим почесал макушку. — Хм, новости, по всей видимости, безрадостные. Их оставил ками Онгакка.

Начальник почтовой службы внимательно посмотрел на летчика, словно бы пытаясь понять, шутит тот или говорит правду.

— Оставил ками?

Вадим кивнул.

— Это сказал тебе полковник Афраншир?

— Я не имел возможности пообщаться с полковником.

— Почему?

— По всей видимости, полковник Афраншир был не в себе, — ответил Вадим. — На моих глазах он застрелил своего подчиненного. Думаю, это должно быть весьма странное поведение для командира крепости.

Господин Камба посмотрел на собеседника и сокрушенно покачал головой.

— И откуда в тебе столько желчи, Вадим? Может быть, именно она и притягивает все эти неприятности на твою голову, а? То они каких-то путешественников подвозят, то пиратов ловят…

— Мы же задержали тех пиратов! — заметил капитан «Перышка».

— Но это работа береговой охраны, мальчик мой! А у нас — другая работа. Почту доставлять адресату. Чувствуешь разницу?

Вадим пожал плечами. Хотел было промолчать, но спустя минуту добавил:

— А я слышал, что вам за поимку преступников хотели от лица администрации города какую-то благодарственную грамоту вручить…

— Да шут с этой грамотой! Ты подставляешь службу, Вадим, понимаешь?

Летчик молчал.

— Я собрал хороший коллектив, привел в порядок летную базу, обеспечиваю службе нормальный заработок за счет коммерческих заказов, а не полагаясь лишь на имперскую подачку. И мне неприятно, когда в моем офисе появляются люди в форме. Пусть это будет полиция, пусть береговая охрана.

Господин Камба продолжал активно перемещаться по кабинету, угрожая устойчивости ряда шкафов, чьими ножками служили стопки книг. Вадим то и дело опасливо косился на эти платяные горы, окружающие его со всех сторон, словно надгробные плиты.

— А что, грамота прямо от администрации города? — вдруг спросил начальник службы.

— Да, — кивнул летчик. — А еще вроде как хотели какую-то статуэтку вручить.

— Статуэтку? — удивился господин Камба. Его щеки чуть подрумянились, он потер руки, словно бы замерз. — Прохладно сегодня вечером.

— И все это хотел вручить вам лично мэр, — продолжал Вадим.

— Мэр? Лично? — не верил ушам начальник.

— Конечно, в присутствии горожан и членов островного парламента…

— Ух ты!

— И еще слышал, что даже подумывают памятник вам ставить, — едва сдерживая смех, Вадим уже не мог остановиться.

— Мне? Да за что, помилуйте меня раматы!

— За ваш вклад в возрождение почтовой службы, поимку преступников и бесперебойное снабжение граждан острова свежей корреспонденцией.

Господин Камба замер, словно боясь разрушить свое счастье — такое хрупкое, такое эфемерное. На его круглом румяном лице отразился полет мысли, не знающий границ. Его фантазия, прежде загоняемая в самый темный уголок сознания, неожиданно вырвалась на волю, почувствовала неожиданную свободу. И господин Камба уже не в силах был сдержать этот порыв самолюбования. Он видел, как многочисленные рабочие возводят монументальное изваяние на площади…

— А на какой площади это будет?

— Что?

— Где будет памятник стоять?

— Ах, памятник! — кивнул с улыбкой Вадим. — Непременно на площади 12 апреля, чтобы подчеркнуть связь ваших заслуг с заслугами ваших предшественников, которые боролись с народами Реки и нагами за объединение империи.

Площадь 12 апреля! Рабочие продолжают возводить его монументальное изваяние на площади 12 апреля. Он сам лично следит за ходом работ… Нет, его срочно вызвали в Иреку, и он ничего не знал о готовящемся событии. В Иреку его, конечно же, хотел видеть сам император Идо Хитрый. Возможно, сам император отмечает труд господина Камба на благо империи. А по возвращении тот обнаруживает необычайный сюрприз — на площади его родного города собралась толпа горожан, построены помосты для первых лиц Кантая и почетных гостей праздника. Он и сам сидит в ложе, но ничего не знает. И все скрывают от него причину торжества. Он волнуется, не может понять, в чем дело. И лишь жена успокаивает его: «Все отлично! Тебе понравится!» И вот торжественный момент настал. Мэр рассказывает, каким отличным гражданином является господин Камба, сколько всего хорошего он сделал для своего родного города. Непременно он оценивает его предприимчивость, его высокие моральные устои, которыми вовсе не блещут многочисленные дипломаты и коммерсанты новой волны. И после длинной речи, в которой отмечается лишь небольшая часть добродетелей господина Камбы, с изваяния сдергивают белоснежное покрывало, и он видит… себя. Он такой огромный, что изваяния цеппелинов ему по колено. Он поглаживает их рукой, словно овец, которых пасет на лугах ренсъелей. Все хлопают в ладоши, гремит марш, а жена шепчет ему на ухо: «Я помогала скульптору работать над твоей попкой!» Господин Камба улыбается, щиплет ее за грудь и целует в щеку.

Возможно, далее фантазии начальника Почтовой службы империи приобрели бы более откровенное эротическое содержание, однако он неожиданно натыкается своим взглядом на улыбающуюся морду летчика Вадима Химмеля. И мрачная тень затягивает не только круглое лицо господина Камбы, но и импровизированный праздник по случаю открытия памятника, проходящий в его мыслях.

В следующий миг Самый маленький дирижабль в почтовой службе орет во все горло на хохочущего летчика:

— Вон! Вон отсюда!

Разнорабочие в ангаре слышат этот крик и поворачивают головы в сторону административной пристройки. Они видят фигуру разгневанного начальника, который держит в руках глобус и сотрясает им в воздухе, словно настоящий великан, заполучивший в свои руки целую планету. От этой сцены всем становится не по себе.

— А ну вернись, негодник! — орет господин Камба.

— Я здесь, господин Камба! — улыбается Вадим, вновь возникая на пороге кабинета.

Но его довольная физиономия настолько не сочетается с жутким душевным состоянием начальника почтовой службы, на глазах которого рушится иллюзорный памятник, возведенный в его мечтах, что он вновь орет во все горло:

— Вон! Чтобы глаза мои тебя не видели!

— Слушаюсь, господин Камба! — охотно соглашается летчик.

В следующий момент ему вслед летит увесистый глобус. Господин Камба вскидывает руки и хохочет, словно бы уничтоживший весь мир злодей. Грохот глобуса и жуткий смех начальника почтовой службы приводит весь персонал в такое замешательство, что каждый сотрудник срочно стремится оказаться в самом дальнем углу ангара. К тому же туда, как нельзя кстати, заплывает последний цеппелин. Это возвращается из полета пилот Асурито.

* * *
В раздевалке несколько летчиков уже окружили Клауса и, затаив дыхание, слушали его рассказ. Как правило, большая часть летчиков несла ежедневную вахту, облетая близлежащие города и поселения. На дальние дистанции назначались опытные почтовики, которые, ко всему почему, могли похвастать наиболее мощными цеппелинами. После соответствующего указа императора, почти все почтовые службы империи вынуждены были распрощаться со своими лучшими воздушными судами. В этой связи назначение летчиков на дальние либо сложные по каким-либо причинам маршруты стало проблематичным. Взять ту же почтовую службу Кантая, организованную господином Камба. Прежде у него были слаженные пары — Вадим с Клаусом, Валка с Лави и Асурито с Дольфом, — которым он мог доверить наиболее протяженные западные маршруты — на Мескатон, Куни или даже Будо. Имперские приставы лишили цеппелинов — к слову сказать, отличных цеппелинов! — двух команд: Вадима с Клаусом и Асурито с Дольфом. Не помогли ни связи Камбы с влиятельными людьми Кантая и восточного побережья Сораяки, ни прямое родство самого Асурито с мэром города. Приказ императора не обсуждался, а сами приставы были на редкость неподкупны. Ясно дело, понабрали этих ребят из несговорчивых сугаваров. Этих хлебом не корми — дай приказ и потребуй выполнения в срок. Не люди — машины! Да и на вид они такие мощные и угрюмые, что особого желания настаивать на своем не возникает.

В итоге на контору господина Камбы повалились сплошные неприятности. От таких дальних направлений, как Будо и все побережье Внутреннего моря, пришлось отказаться. Не пройдет и месяца, как это направление покроет какой-нибудь предприимчивый кантаец. Камба сделал ставку на Мескатон, поскольку там у него работал хороший партнер, который всегда платил в срок. Оставшийся самый крупный цеппелин «Воздушный змей», капитаном которого был молодой летчик Валка, пришлось зарядить на это направление. И смены ему пока не предвиделось. По крайней мере, до конца войны, будь она неладна.

Господин Камба не переставал удивляться — война так далеко, а страдает он, здесь! К тому же, если учесть, что она еще и не началась…

— Он приставил к моей шее свой коготь, а еще двое держали меня за ноги… — заливал Клаус.

Вадим, войдя в помещение раздевалок, с улыбкой покачал головой. Большинство летчиков слушали буквально с открытым ртом. Не удивительно — никто из конторы господина Камбы не мог похвастать прежде, что встречал небесного капитана. Во-первых, бывшие пираты ходили на слишком больших высотах для почтовой авиации. А во-вторых, им никогда не было ровным счетом никакого дела до простых людей, тем более обычных почтальонов.

— Нашли кому верить! — вдруг раздался насмешливый голос. Это был не кто иной, как красавчик Асурито. — Он вам любой бред недорого продаст.

— Эй! — Клаус угрожающе сжал кулак. — Тебе что, мало досталось?

Асурито машинально провел языком по передним зубам и нащупал разбитую изнутри губу.

— Опять будешь за спину своего капитана прятаться? — усмехнулся он.

Вадим, подойдя к своему ящику с вещами, молча открыл металлическую дверцу. Ему жутко надоело вытаскивать друга из неприятностей. И были бы они стоящие того. Но тут, из-за всякой ерунды! Вспыльчивый нрав Клауса не давал покоя никому — ни бармену в суга-баре «Черный мотылек», ни начальнику ремонтного депо ангара, ни соседу механика по квартире, ни тому самому Асурито. Правда, в отличие от остальных, Асурито и сам был вздорным малым. Честь ему делало то, что он до сих пор не жаловался на своих коллег папочке-мэру, хотя поводы порой появлялись.

— Да я сам с тобой разберусь! — крикнул Клаус. — И на рост твой не посмотрю!

Напарник Асурито — молчаливый здоровяк Дольф, выходец откуда-то из Номарка — махнул рукой и отправился в душ, уже не обращая внимания на обычную картину раздора. Сам же сын мэра уже закатал рукава и вытер правой рукой пот и гарь со лба.

— Да ладно вам! — сказал кто-то из летчиков.

— Нашли повод, еру вас побери!

Капитан «Перышка» спокойно разделся догола и накинул на плечо сухое полотенце.

— Он замучил меня своей ложью! — повысил голос Асурито. Кто-то из присутствующих едва слышно согласился с этим обвинением.

— Но я говорю правду! — вскипел Клаус, стягивая свой черный кожаный фартук механика. В карманах загремели многочисленные болты и гайки. Он бросил фартук прямо на скамью, и на пол со звоном выпали несколько гаечных ключей. — Мы видели сегодня небесных капитанов! Это вам и сам Вадим подтвердит.

— С какого это перепуга бывшие пираты занялись вашими персонами? — состроил кислую ухмылку Асурито.

— Кто уж их знает! Хотели от настоящих пиратов спасти…

— Небесные капитаны убивают пиратов, — согласился сын мэра. — Но вот отчитываться перед вами они вряд ли считают нужным.

— Да! — кивнул один из летчиков.

— Что они забыли на вашей развалюхе? — вопросительно наклонил голову Асурито, подходя к механику.

Услышав такие разговоры, Вадим тут же смекнул, что его дорогого друга надолго не хватит. Дай ему волю и пару-другую внимательных ушей, и он готов выдать любую, даже самую страшную тайну. Потому капитан «Перышка» тут же громко хлопнул дверцей своего ящика, привлекая внимание собравшихся. Не глядя ни на кого, он вышел в душевые кабины. Летчики молча проводили Вадима взглядами, а Клаус тут же сдал свои позиции:

— Ладно! Не верите, ну и не надо!

Асурито даже вздохнул разочарованно, попытался еще парой фраз раззадорить своего неудавшегося соперника, но так ничего и не добился и безо всякого настроения отправился пить чай с ромом в небольшое круглосуточное заведение для пилотов, что находилось прямо в здании ангара.

Когда Вадим вышел из душа, механик уже сидел одетый рядом со своим ящиком и вытирал мокрые волосы полотенцем. Капитан цеппелина молча посмотрел на своего друга. Тот деловито кивнул, мол, все под контролем. Однако Вадим знал, что Клаус и тайны — вещи взаимоисключающие. Не пройдет и недели, как все в почтовой службе будут в курсе залетного голубя и таинственного послания с формулами под названием «Черная радуга». Жаль, что этого больного голубя нашел не он, а Клаус. Теперь уже ничего не попишешь. Удивительно, что он до сих пор еще держится! Или кто-то уже знает их тайну?

* * *
Старое такси, нещадно дымящее из своих коротких труб, осторожно пробиралось по узким улочкам центральной части Кантая. После недолгого блуждания по темным переулкам, паромобиль выехал на залитую светом множества газовых фонарей улицу 12 апреля. Вечерний квартал Бурубару излучал призрачный свет богатства и умиротворения. Здесь располагались преимущественно старинные дома из серого блочного камня. Они были построены еще пять веков назад, когда на острове бушевала Гражданская война, прозванная в народе «войной двух смертей». Тогда предвестники котаров воевали с арвингами и людьми, и нападения женской армии ожидали даже здесь, в благополучном Кантае. А потому строили дома-крепости. Тогда же был возведен Новый замок, в противовес старому — замку Тирё, построенному еще в X веке. Почти каждый дом квартала Бурубару украшал герб того или иного рода, а на крышах красовалось целое сборище флюгеров самой разной формы, сделанных из черного металла. Многие дома были увиты плющом, а некоторые окна утопали в зарослях дикого винограда.

Сегодня здесь проживали главным образом фабриканты, банкиры, отошедшие на покой самураи, избежавшие обвинений в воровстве чиновники и генералы, выжившие в кровавых битвах прошлого. Здесь же, в доме номер 37, проживал господин Ёсикава Масакори, более известный в Кантае как господин Жесть. Именно этому человеку Вадим был обязан своим относительным благополучием в Будо и Кантае.

Господин Жесть в свое время был крупным фабрикантом. Его предприятия на территории империи и двух сегунатов Пустоши — Сунакуни и Акки — производили полный спектр химических веществ, необходимых для нужд как граждан Каннагара, так и армии самого императора Идо Хитрого. Столь нелицеприятное прозвище Ёсикава Масакори получил за крутой нрав. В свое время он так стремительно ворвался в этот бизнес и так жесток был со своими конкурентами, что многим пришлось потесниться. Сегодня господин Жесть не любил вспоминать о сомнительных предприятиях, что организовывали его головорезы с молчаливого согласия босса. В любом случае фабриканта так и не удалось притянуть ни к одному громкому убийству, а последующее личное знакомство с императором и специальные заказы Идо Хитрого сделали персону Жести буквально недосягаемой для служителей правосудия.

Господин Масакори не так давно разменял седьмой десяток лет. Уже больше года как он отошел от дел, передав управление промышленным гигантом своей дочери Анисе. Ранее предполагалось, что место отца займет его старший сын — Ацуки. Однако последний выбрал карьеру военного и сейчас нес службу в Мескатоне.

— Господину Масакори мы обязаны нашей встречей в империи, — напомнил Клаус, зачарованный видами самого богатого квартала Кантая.

Вадим молча кивнул. Два года назад он устраивался на работу в Будо. В том самом ресторанчике, где он встретился с господином Жестью, судьба вновь свела его с Клаусом — другом детства. Тогда, отчасти пораженный даром нюхача, отчасти будучи знакомым с начальником полиции Шварцбрака господином Троскапом, принявшим активное участие в судьбе Вадима, фабрикант согласился выполнить любую просьбу юноши. В итоге мальчишки из Пустоши смогли осуществить свою мечту — стать летчиками. С тех самых пор Масакори стал одним из лучших друзей и, по сути, единственным покровителем Вадима в империи. Даже после смерти отец Вадима продолжал заботиться о сыне, поскольку с господином Жестью юношу свел друг отца — полковник Троскап.

— Здесь? — спросил таксист, притормозив у двухэтажного серого здания.

— Да, подождите минутку! — Вадим вышел из машины и захлопнул дверцу. Сделал несколько шагов в сторону дома, но замер уже перед первой ступенью, ведущей к парадному входу. Вадим закрыл глаза и втянул носом воздух. Пространство между ним и сооружением из серого камня дрогнуло, словно бы в гладь воды упала ракушка. Еще одно колебание… И Вадим погрузился в эту атмосферу, воздух уже не стоял перед ним стеной, как прежде, а обтекал его тело, доверяя ему свои сокровенные секреты. Еще один вдох и качнулись мощные стены дома, по скупому и в то же время величественному каменному покрову пробежала рябь. Еще вдох, еще… И навстречу Вадиму метнулись тысячи сейфир — мельчайших созданий, из которых сотканы все запахи мира. Они метались в пространстве, казалось бы, создавая самый настоящий хаос. Однако нюхач видел четкие шлейфы, что создавали тела этих созданий. Оставалось лишь схватить эти нити и смотать их в невидимый клубок.

В доме находилось двое самураев, вероятно, охранявших покои хозяина, несколько женщин с очень странным сладковатым запахом и один мужчина из прислуги, два стрижа, что свили гнездо под самой крышей, да крыса, которая совсем недавно принесла новое потомство.

Когда Вадим сел обратно в такси, Клаус уже понял, что старик Масакори еще не вернулся из поездки в Будо.

— Куда? — поинтересовался водитель, опасливо поглядывая на Вадима. Странное поведение клиента рядом с домом в квартале Бурубару его серьезно насторожило.

— Суга-бар «Черный джаз», — сказал Клаус.

— Это где такой? — удивился таксист.

— Это новый, — улыбнулся механик. — Поезжай, я покажу.

* * *
Заведение, куда так стремился попасть Клаус, оказалось весьма уютным. Как и все суга-бары империи «Черный джаз» был небольшим, имел скудное освещение и мог похвастать серьезной охраной. На входе стояло сразу трое самураев, у ног которых сидели пышущие паром скальды-псы. Подобная атмосфера создавалась по одной простой причине — в суга-барах выступали либо ками, либо мороки. А с ними нужно было всегда держать ухо востро! Причем, и с теми, и с другими.

«Черный джаз» сразу же привлек внимание кантайской богемы тем, что на ее сцене исполняли джаз порождения смерти — мороки. Это было первым подобным заведением на благочестивом острове Сораяка, где прежде и предположить такой вольности никто не мог. Но времена меняются.

— Ты когда-нибудь слышал фокшанский джаз или кедер в исполнении морока? — хитро улыбался Клаус. Официант с лицом покрытым мелом и иероглифом «Неприкасаемый», выведенным черной сажей на лбу, ставил на столик бокалы с ромом.

— Что-нибудь еще, господа?

Вадим отрицательно покачал головой.

— Говорят, что этих ребят пришлось везти сюда аж с Ксара, — Клаус кивнул в сторону удаляющегося официанта. — Местные не хотят работать бок о бок с мороками.

— Да, у него странный акцент, — согласился Вадим.

— Я слышал, у них там на Ксаре есть целая каста «Неприкасаемых». Эти люди готовы работать с любыми тварями…

— На Ксаре каждый второй за звонкую монету пойдет на любой грех, — скептически заметил капитан «Перышка». — Мне, если честно, здесь немного не по себе. Эти ребята ограждены от влияния мороков, пускай и самым примитивным заклятием, а вот мы с тобой…

— Вадик! — механик поднял бокал. — Следи за происходящим! Здесь все учтено. Просто сделано в виде развлекухи.

— Ну что же, посмотрим! — хмыкнул Вадим.

Сначала на сцену вышел конферансье, который объявил выступление обычного человека. Для затравки джазовые вариации должен был исполнить фокш. Традиционное начало в любом джаз-кафе, поскольку именно фокши считались основателями жанра и лучшими музыкантами среди людей. Исполнитель был облачен в белоснежный костюм, что подчеркивало его связь с миром живых.

— Посмотри, дружочек! — Клаус вертел головой по сторонам, выискивая знакомые лица. — Вон за тем столиком сидит сам граф Тирё. А вон там, дальше, видишь ту старлетку? Говорят, это любовница папаши Асурито, нашего мэра.

Вадим сделал глоток рома и закрыл глаза. Ему был безразличны все эти люди.

— А вон там какие симпатичные цыпочки сидят! Ух, просто красотки! Слушай, Вадик, одолжи мне свой капитанский берет!

— Зачем? — не открывая глаз, промямлил Вадим.

— Ну… Капитаны цеппелинов больше нравятся красоткам, нежели механики…

— Не вмешивайся в историю, Клаус! — ответил капитан «Перышка». — Ты еще не забыл, как нарвался на гейш-самоучек из южных провинций? Они же обчистят твои карманы, будь здоров! Не лезь, ладно?

Клаус замолчал. «Неужто одумался?» — усмехнулся Вадим и открыл глаза. Друга уже не было рядом, как не было на столике и капитанского берета.

— Морок тебя побери! — тихо выругался Вадим. Потом подумал, что в этом заведении подобное ругательство слишком неуместно и раздраженно покачал головой. Потом сделал еще глоток рома и посмотрел на сцену. Мужчина с длинными косматыми волосами в стильном белом костюме играл на саксофоне. Легко угадывался «Рассвет над Мальтахезом» Сикинтиши. По обе стороны сцены стояли несколько официантов с белыми лицами. Сейчас они походили на мраморные изваяния, чьи черные глаза неотступно следили за всеми присутствующими. Казалось, все эти покрытые мелом ничего не выражающие лица смотрели в сторону Вадима. Ему стало не по себе, и он снова глотнул рома.

В зале появились несколько девушек в легких туниках. Их лица также были белы от мела. Волосы забраны в пучки, которые словно башни возвышались над их головами. В сплетении волос у каждой девушки сверкали два драгоценных камня, походившие сейчас на глаза неких существ, оседлавших невинных красавиц. В таком облачении сложно было сразу понять, что это не настоящие люди, а антропы. Сейчас их выдавали разве что кольца ароматизированного дыма, которые вырывали из их ртов.

Миниатюризация паровиков сделало их общедоступными, что послужило активному внедрению паровой энергии в жизнь людей. С каждым разом человеку хотелось все больше и больше задействовать в своей жизни помощь паровой машины. Так появилось специфическое направление в машиностроении, названное фаумеханикой. Одним словом, создание паровых механизмов, повторяющих своим внешним обликом существующие виды фауны Сианука. Чуть позже появилась диктопомеханика, последователи которой создавали несуществующие виды животных. И совсем недавно ряд мастерских империи и других развитых стран заявили о появлении антропомеханики. В центре этого направления стоял не кто иной, как человек. Ученые создавали самые различные подобия людей с паровым сердцем — от гротескных до внешне вполне идентичных реальному образцу. Взять, к примеру, этих антропов из «Черного джаза». Причем все творения инженеров Сианука имели одухотворенную начинку — ками. Ведь чтобы ни создавал человек в этом мире, в мире духов появлялся ками этой вещи. И вместе с тем, уничтожая что-либо — рукотворное или нет — человек мог уничтожить лишь оболочку, но не духа.

— Какие-то дурочки! — сказал кто-то рядом. Вадим обернулся и увидел механика, который разочарованно осматривал зал суга-бара. — Сразу отшивают, даже поговорить не хотят.

— Они избавили тебя от неприятностей, друг, — усмехнулся капитан «Перышка».

Девушки с белыми лицами рассредоточились между столиками. Каждая из них несла на груди небольшой сосуд с толченым мелом, а в правой руке держала кисть. Подходя к посетителям, девушки запускали узкие руки в сосуд и проводили белой от порошка ладонью по лицам опешивших гостей. Затем быстрым движением рисовали на лбах иероглиф «Неприкасаемый».

— Я же говорил тебе, — кивнул довольный Клаус и сел за столик.

Вадим посмотрел в сторону сцены. Сейчас ему казалось, что все официанты смотрят именно на него. Один из них повернулся к соседу, что-то шепнул на ухо, тот передал следующему, и вскоре вся цепочка молодых людей исчезла.

— Все же странное местечко! — задумчиво произнес Вадим.

Перед столиком летчиков возникла девушка и мило улыбнулась. Она запустила руку в сосуд с мелом и прошептала:

— Это вовсе не страшно!

— Надо полагать, — улыбнулся Клаус, слегка наклонился вперед и закрыл глаза, предлагая покрыть свое лицо защитным заклятием.

В этот момент в баре заиграла музыка. Конечно, то, что играло прежде, тоже было музыкой, причем волшебной, неповторимой, чарующей. Но сейчас вдруг все услышали нечто настолько сказочное, настолько обезоруживающее, что, казалось, сам воздух застыл от этих звуков. Вадим увидел, что на сцене уже стоял новый исполнитель в черном плаще и капюшоне, скрывающем его лицо.

Морок! Это, безусловно, был морок!

Духи — существа, проживающие на иных гранях мира Сианук — достаточно часто входили в контакт с людьми. Ками — простейшие из них — оберегали дома, крепости, корабли и дирижабли, а также поселялись в освященном оружии, становясь жадными до крови врагов. Вместе с тем, никакие из духов, будь то ками или тем более камикоши, не признавали никакое из творений человеческих достойным внимания. Только музыка. Только гармония, рождаемая людьми из музыкальных инструментов, считалась духами единственным и лучшим плодом человеческой расы. И сами духи — безусловно, только простейшие — считали достойными себя создавать мелодии. И самым их излюбленным жанром был джаз.

Музыка, создаваемая духами, была настолько чарующей, что люди теряли дар речи, растворяясь в этой вселенной гармонии. И сейчас, слушая переливы саксофона морока, Вадим не мог сдвинуться с места. В отличие от кедера, легкого и невесомого, эта музыка мрачного создания одной из призрачных граней мира сокрушала, отягощала, отнимала силы. При этих звуках всех слушателей охватило такое ощущение собственной слабости, собственного ничтожества, что у многих потекли слезы.

Вадим видел, как по белым щекам замершей на месте девушки побежали две слезинки, смывая легкую пудру мела. Ками в ее стальном теле наслаждался гармонией. Девушка не могла шелохнуться и неотрывно смотрела перед собой. За ее спиной росла черная фигура музыканта. Он шел среди столиков, продолжая играть, и тем самым сохраняя оцепенение среди посетителей суга-бара.

В следующий момент девушка-антроп воспарила. Она улетела влево, оставляя за собой белый всплеск мела, повисшего перед столиком летчиков подобно облаку. Вадим вздрогнул. Бросил взгляд налево — девушка лежала у стены, с ее головы был сорван парик, а белое лицо раскололось пополам, и из черных глаз шел густой дым. Грянул еще один залп! Похоже, был и первый, но тогда капитан «Перышка» пребывал во власти джаза. На сей раз столики позади Вадима и Клауса были сметены шквальным огнем. Посетители падали на пол, пытались спрятаться под столиками, женщины завизжали. Большие окна суга-бара щерились разбитыми стеклами. Здесь же лежали тела двух убитых самураев из охраны заведения. На улице перед заведением стоял высокий грузовик, борт которого был поднят на манер ворот, и внутри были видны несколько человек с мушкетами. Один из бомбардеров боролся с псом-скальдом. Стальная машина смерти вцепилась в колено, и мужчина дико орал. Резко опустился железный борт, и его краем перерубило ногу бомбадеру по самое бедро. Пес отлетел прочь с остатком своей добычи. На улице царил хаос: бегали какие-то люди, кто-то истошно кричал.

В этот момент из белого облака, висевшего перед столиком летчиков, возник морок. Две его конечности держали саксофон, который продолжал играть, две другие — сжимали массивный пистоль, который он направлял в грудь Клаусу.

— Унеси с собой, Химмель! — прошипел морок и нажал на курок.

— Нет! — закричал Вадим и бросился вперед. В левой руке капитан «Перышка» сжимал кортик, а в правой — держал прихваченную со столика свечу. Он бросил перед собой свечу и услышал визг черного существа. Следом Вадим нанес призрачному противнику удар. Лезвие вошло в плотную материю.

Четвертая глава

— Значит, вы предлагаете принять бой? — воскликнул Ир-хан, с восхищением разглядывая арвинга-колокола. — С помощью всемогущего Серскильта нам удастся сломить напор этих тварей!

Га-тор понимал, что получать себе в противники нынешнего командира корпуса ему не с руки. Он отрицательно покачал головой и посмотрел на Но-вара.

— Много лет назад я руководил батальоном при штурме Бубоскары, а позже выводил целый корпус из окружения при Дюнкерке, — начал издалека черный арвинг. — Как командир я понимаю и разделяю опасения Но-вара. Для нас приоритет — достижение Хегенскоффа…

— Тогда что же вы предлагаете? — удивился Да-гур — арвинг в теле сугавара.

— Уходить нужно и уходить на север! — отрезал Га-тор. — При этом двигаться пешими нельзя ни в коем случае.

— У нас есть всего два скальда, — заметил кто-то.

— Я знаю, — кивнул арвинг-колокол. — Нам необходимо воспользоваться тем, что есть. Мы находимся в поселке, который в прямом смысле слова стоит на колесах. Можно отцепить большую часть вагонов и запустить тягач. Или воспользоваться силой скальдов. Думаю, двух машин вполне хватит для того, чтобы сдвинуть пару вагонов с места и отправить их на север.

Собравшиеся арвинги оживились.

— А что, неплохая мысль! — оценил Ир-хан. — Мы убьем двух зайцев: сократим время и снизим опасность нападения.

— Но ведь поезд стоит здесь лишь по одной причине — поскольку сломан, — критически заметил сугавар.

— Ну а скальды! — напомнил кто-то.

— Скальды… Хм!

— Нужно проверить дорогу, — заметил ноарец Ла-рой. — Наш противник тоже мог предвидеть подобный способ… Хм… бегства.

— Мне так же, как и вам, Ла-рой, не нравится слово «бегство», — понимающе кивнул черный арвинг. — Просто мы ставим себя в равные условия с противником. Вот и все. Что же касается дороги, вы правы. Ее вполне могли попытаться вывести из строя. Это нужно проверить прямо сейчас…

— Подождите, но если поезд неисправен и мы положимся на двух скальдов, сконструированных местным умельцем, — прервал всех молчавший все это время Но-вар, — мы рискуем даже сильнее, чем если останемся в поселке. Мы не только не ставим себя в равные условия с врагом, но и даем ему фору.

— Это еще почему? — искренне удивились Да-гур и Ир-хан.

— Скальды быстро выйдут из строя, — пояснил наг. — Сейчас мы находимся в пределах поселка. Здесь множество преград для нападающих, Вегнах хоть и не форпост, но достаточно хорошо оборудованная база для отражения атак. Покинув поселок, мы окажемся посреди болот, запертыми в одной консервной банке. Вскрыть ее будет значительно легче.

— Что ты тогда предлагаешь? — приблизился к командиру отряда сугавар Да-гур.

— Я уже сказал свое слово, — заметил командир корпуса из Таш-Кале. — Сегодня же отправляемся в обратный путь. Не доходя до горной цепи Илдирима, повернем на запад и выйдем к Синиру, а там по Беязу до Родборга. При учете, что с нами арвинг-колокол, мы пройдем уже знакомую местность куда быстрее. На мой взгляд, это наиболее безопасный маршрут.

Арвинги молчали. С одной стороны, обратная дорога подкупала пусть и ложным, но все же ощущением безопасности. С другой стороны, план черного арвинга Га-тора был смел и дерзок, что многим пришлось по душе.

— Нам остается выбрать меньшее из двух зол, — усмехнулся Ир-хан, похлопав Га-тора по плечу. — И я ставлю на план нашего гостя.

— Хотел бы заметить, — Но-вар все сильнее нервничал, — что ответственность…

— Да! Безусловно! — лакс кивнул и обвел взглядом всех собравшихся. — Вместе с планом действий мы выбираем и нашего командира, который поведет корпус дальше. Я «за» Га-тора!

Черный арвинг вздрогнул.

— Я настаиваю на своем предложении, — нервно усмехнулся наг Но-вар. — Так что весь вопрос в том, на чью сторону встанешь ты, Да-гур. Что ты скажешь?

Все взгляды устремились на командира центрального звена. Сугавар задумчиво покачал головой.

— Ты готов снова положить своих ребят на северном пути? — спросил тихо Но-вар.

Да-гур колебался. Он подошел к карте, лежащей на столе, и несколько минут разглядывал ее, что-то бормоча себе под нос.

— Думаю, стоит рискнуть, — сказал ему Ир-хан. Сам же Га-тор молчал, прикидывая, что делать, если арвинги решат назначить его командующим корпуса из Таш-Кале. Вновь брать на себя ответственность за чужие души ему жутко не хотелось, но похоже судьба решала за него.

— Думаю… — нерешительно начал мощный сугавар. — На мой взгляд, если тягач можно будет починить, то почему бы и нет. А вот на двух скальдов я бы не надеялся. Только при условии, что тягач можно будет запустить…

Ир-хан улыбнулся и посмотрел на Га-тора. Разжалованный командир корпуса едва сдерживал свой гнев: его рука дрожала, а в глазах плясали угольки ярости.

— К тому же, с нами Серскильт! — более уверенно добавил Да-гур.

— С нами Серскильт! — вдруг крикнул Ир-хан и все арвинги, находящиеся в темном вагоне, за исключением Но-вара, выхватили свои клинки. И каждый из них тут же вспыхнул холодным синим сиянием. И в комнате вдруг стало темно. Лишь светлые пятна духов мечей колыхались на остриях смерти. И за спиной сгустилась тьма, и в глаза ударил свет. И все сияния, выхваченные из ножен, заметались по комнате, затем вдруг быстро сошлись в одной точке и вспыхнули одним большим голубым клубком, словно странное далекое солнце, замерзшее во льду. И в круге света от ками мечей первое, что бросалось в глаза, было лицо обескураженного арвинга Га-тора, пожелавшего оставить Сианук в поисках иной доли.

Изгнанник прислушивался к своему внутреннему голосу. За сотни лет, которые он прожил на земле, в нем обосновались два голоса — глас строгого разума и шепот авантюриста. Первый говорил своим зычным голосом, отдающимся внутри черепной коробки подобно набату: «Жизнь проверяет тебя — насколько ты тверд в своих решениях. На каждое твое решение она находит свой искус. Поддайся ему и ты докажешь, что у тебя есть своя судьба, и ты не в силах ее изменить». Второй голос сладко нашептывал: «Война — время перемен, время, когда все может измениться в мгновение ока. Один точный выстрел и ты — генерал».

— Если вы думаете, что, уйдя из Сианука, покинете весь этот безумный мир с его тысячами проблем, то ошибаетесь! Ох, как ошибаетесь! — вдруг заговорил третий голос.

От неожиданности Га-тор пришел в себя. Прямо перед ним стоял ноарец Ла-рой. За его спиной колыхалось огромное голубоватое сияние, которое словно потусторонний пожар охватило всю комнату. Ноарец держал в руке свою шпагу, выхваченную из ножен, и по ней, подобно упругой хищной змее, подобно дьявольскому туману преисподней, переливалось десятками оттенков иссиня-черное пламя духа шпаги. И руны на его клинке слабо поблескивали во тьме призрачным серебряным светом. Это была клятва духу Халейна. И Ла-рой говорил, смотря прямо в глаза ворхута:

— Когда умрет весь этот мир, вы тоже почувствуете холод остывающей земли! Где бы вы ни были…

Зло бессмысленно, это словно химическая реакция — уничтожать то, что непохоже на тебя. Здесь нет места философствованиям, нет места смыслу. Просто есть они — звери, руководимые неким жестоким началом, и есть мы — корпус арвингов, загнанный в угол. И возможно ли в таком месте слушать глас разума или шепот авантюриста?! Здесь, в болотах Дакмура, пропадают нюансы человеческих взаимоотношений. Здесь начинается лишь битва за свою жизнь и за жизнь таких же, как и ты людей, пусть и Бессмертных.

* * *
Идея бегства по железной дороге пришла в голову и жестокому разуму Дакмура. Разведывательный отряд, наскоро заброшенный Но-варом недалеко на север для обследования железнодорожного полотна, обнаружил за первым же поворотом высокую гору из веток и камней, заложенную мокрой землей. В срочном порядке на разбор завала были направлены бравые ребята Да-гура. Подсобного инструмента было крайне мало: было найдено около пяти кирок и два ведра. Те, кому не хватило подручных приспособлений, разгребали каменистую массу руками, помогая себе походными кортиками. Прибегать к способностям арвингов не стоило — можно было серьезно повредить железнодорожное полотно.

Бомбардеры Ир-хана занялись подготовкой состава к срочному отправлению. Арвинги, руководимые лаксом, отцепили большую часть вагонов и разрушили несколько капитальных пристроек. Было решено, что трех вагонов должно вполне хватить для размещения всех воинов. Дело осложнял тот факт, что первый вагон в голове состава имел скромный брезентовый навес и был наполовину заполнен углем.

— Без этой платформы нам не обойтись, — задумчиво сказал Га-тор, разглядывая заплатки на брезенте. — Эту тряпицу сорвите, пусть платформа простреливается с крыши второго вагона, где мы разместим бомбардеров.

Самым сложным вопросом была починка механизма тягача. За помощью арвингам пришлось обратиться к местному умельцу — господину Гевану, сконструировавшему двух здешних скальдов. Мужчина попал в поселок гораздо позже остальных. Механик потерял работу в Хегенскоффе и направлялся на заработки в Синир. В худшем случае намеревался добраться до моря, до шумного и многолюдного Ренгаренка, где всегда работы с избытком. Однако натолкнулся на странный поселок, жители которого обратились к нему за помощью. Именно Геван сумел наладить в Вегнахе горячее водоснабжение. Тепловая энергия выполняла и роль обогревателя всех вагонов. Он переделал паровую машину тягача таким образом, чтобы котел нагревал большую емкость воды, а поршень силовой установки вместо того, чтобы приводить в движение колеса паровоза, гонял кипяток по трубам, проложенным вдоль всего состава. Система водоснабжения была замкнутой, и вода возвращалась обратно в котел. Для подобной работы механизма требовалось не настолько много угля. В результате остатки топлива были до сих пор велики — их вполне хватало для того, чтобы добраться до Хегенскоффа. Продолжительное время тягач вообще никак не использовался жителями Вегнаха, и именно Геван нашел ему достойное применение, сумев вернуть к жизни. И как вернуть! Га-тор с интересом ознакомился с системой водоснабжения, осмотрев ближайшие вагоны.

— Занятное изобретение, господин Геван, — одобрительно кивнул новый командир арвингов. — К сожалению, его придется уничтожить. Сколько времени вам понадобиться для того, чтобы наладить работу поршней?

Геван — худощавый, небритый мужчина с длинными, цепкими пальцами — пожал плечами.

— До вечера я не смогу починить ходовую часть машины, — сказал он. — В то время, когда я ломал механизм, уменя и мыслей не возникало, что когда-то придется его вновь восстанавливать. Часть деталей я смогу найти, а часть — ищи-свищи в поле. Поршни вроде бы целы, но даже если мне удастся заставить паровую машину вновь крутить колеса, вы должны понять, что это будет достаточно хрупкая конструкция.

— Вы не очень оптимистично настроены, — заметил Га-тор.

— Я сразу стараюсь лишить вас излишних иллюзий, — пожал худыми плечами механик.

— Мы можем совместно использовать и силу паровых установок двух ваших скальдов, — напомнил Ир-хан, который внимательно слушал разговор.

— Я постараюсь использовать детали скальдов, но не более, — заметил Геван. — Меня настораживает тот факт, что, желая остановить поезд, твари нанесут первый же удар по тягачу. Будем надеяться, что он выдержит.

— Скорее всего, силы противника стянуты кольцом вокруг Вегнаха, — предположил Га-тор. — В таком случае, прорвав кольцо, шансы на спасение возрастут. Нам главное — выдержать этот самый первый удар.

— Это только ваши догадки, господин арвинг, — покачал головой Геван. — Хотя не могу с ними не согласиться. Меня поражают зачатки тактики в действиях этих зверей. Будь они простыми тварями, то давно бы уже все сбежались к лакомому куску Вегнаха. Но они ждут. Думаю, ими кто-то руководит. Или что-то.

— А какой вывод?! — усмехнулся Ир-хан. — Так просто нам от них не уйти.

— Хорошо, — кивнул Га-тор. — За дело! Времени у нас в обрез. Господин Геван, на вас починка машины. В вашем распоряжении арвинги Но-вара.

— Спасибо! — кивнул Геван.

Командир экспедиционного корпуса из Таш-Кале отошел в сторону от состава и посмотрел на крыши вагонов: починенные Ир-хана оборудовали там огневые точки. Бомбардеры соорудили невысокие укрытия, из-за которых готовы были ощетиниться десятками стволов.

— Неплохо, неплохо, — бубнил себе под нос Га-тор.

Арвинги Да-гура, уже расчистившие завал на дороге, отцепили ненужные вагоны и теперь принялись за те, что попытаются отправиться на север. Из «домов» выгребали весь домашний хлам. Рядом со вторым вагоном от головы состава, в котором жил Геван, располагался брошенный «дом». Одно время там жила большая семья, а после их ухода некоторое время вагон использовался как общая кухня — близость пышущей паром машины позволяла соорудить подобие печки.

— Быстрее! Быстрее! — кричал сугавар, подгоняя своих бойцов.

Из вагона летели кухонные приборы, тарелки падали в мокрую траву, чашки тонули в грязных лужах. Арвинги вышвыривали прошлое Вегнаха вон. Посуда звенела, билась на осколки, бедно звенели россыпи алюминиевых ложек и вилок.

— Здесь кто-то есть! — послышался крик одного из бессмертных.

— Что такое? — мямлил чей-то голос.

— Да он пьян в стельку! — сообщил арвинг своему командиру, спешно подошедшему проверить ситуацию.

— Оставьте его на месте! — приказал Да-гур.

Га-тор задумчиво подошел к вагону и посмотрел на тело мужчины.

— Давайте лучше его во второй вагон! — приказал он. — Вагон Гевана лучше обустроен. Там он будет в безопасности.

Не усели арвинги вытащить тело пьяницы, как послышались детские крики:

— Отец! Отпустите его! Куда вы его выбрасываете?

К арвингам, держащим на руках пьяного мужчину, подбежал мальчишка лет двенадцати. Га-тор прежде не замечал его в поселке.

— Отпустите! — крикнул мальчик на арвингов, и те послушно положили тело мужчины на мокрую землю, рядом с лужей талой воды. Мальчик присел рядом и зло покосился на Га-тора.

— Все в порядке! — поспешил его успокоить командир бессмертных. — Мы перенесем твоего отца в средний вагон. Там ему будет намного лучше.

Мальчик присел рядом с мужчиной на землю и исподлобья косился на командира арвингов.

— Как тебя зовут? — поинтересовался Га-тор.

— Саша.

Арвинг вздрогнул.

— Ты родом из Пустоши? Каким ветром ваков могло занести в Сельскаб?

— Мои родители бежали от войны. Они говорили, что здесь будет лучше.

Га-тор не удивился такому объяснению: в Братских княжествах война была обычным состоянием. После того, как в начале века умер единый царь Вакии, прежде богатые земли поделили между собой его сыновья. С тех пор междоусобные войны между образовавшимися княжествами не прекращались практически никогда.

— Давно твой отец в таком состоянии?

— После того, как мама исчезла, — тихо ответил тот.

— Ее тоже украли твари с болот?

— Не знаю. Дядя Геван говорит, что ее утащили белые звери, — мальчик указал на пустынную бесконечность Дакмура. — Белые звери. Они хотят забрать нас всех.

— Успокойся, Саша! — как можно увереннее попросил Га-тор. — Рядом с тобой почти сотня Бессмертных воинов Серскильта. Мы защитим и тебя, и твоего отца.

Арвинг наклонился к мальчику и положил ладонь на его голову. Лишь сейчас Га-тор разглядел, каким же прекрасным был этот ребенок. Его ясные голубые глаза были полны печали, его нежная бархатная кожа, несмотря на грязные подтеки, источала аромат, сравнимый разве что с неземными сладостями базара Ренгаренка. Тонкие губы едва окрасились в розовый цвет зари. Га-тор поймал себя на том, что проводит ладонью по мягким шелковым волосам ребенка и шепчет:

— Сашенька, я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось…

— То же самое мне говорил и человек с черным туманом в руке, — сказал вдруг мальчик. — Но мы до сих пор здесь.

Командир арвигов понял, что речь шла о Ла-рое или каком-нибудь другом из арвингов Халейна.

— Знаешь, все бессмертные, что собрались здесь, очень смелые ребята, — прошептал Га-тор, неотрывно глядя в голубые глаза мальчика. — Но я — особенный арвинг. Я могу докричаться до нашего бога, потому что я знаю его язык. И ты можешь быть уверен, что сегодня же ночью мы покинем это проклятое место.

Арвинг-колокол поднялся с корточек и посмотрел на стоящего неподалеку бессмертного.

— Отнесите мужчину в самый укрепленный вагон. Тот, где проживал Геван, — приказал он. — И проверьте все оставшиеся «дома» на предмет оставшихся жителей…

— Больше там никого нет, — прервал его Саша. — Разве что Хромыль.

— А кто такой Хромыль? — удивился Га-тор.

* * *
Последний вагон был закрыт изнутри. Неподалеку на рельсах стояла черная обгоревшая платформа. Она была бесформенной, припорошенной снегом, и от нее исходил едкий запах костровища.

— Здесь кто-нибудь есть? — крикнул арвинг, сопровождающий Га-тора. Толстяк Ян опасливо прятался за спину командира бессмертных. Саша же наоборот подбежал к самой двери в «дом» и несколько раз постучал в нее кулачком. Внутри «дома» что-то грузно упало.

— Он никогда не выходит, — пояснил мальчик. — Он там, если только… он ни в кого не превратился.

— Ни в кого я не превратился! — раздался срывающийся крик из вагона.

— У него странный акцент, — заметил Га-тор. — Он тоже вак?

Саша пожал плечами.

— Про него мало кто знает. Может и вак.

— Господин… — арвинг, стоящий у входа в «дом», обернулся к Га-тору. — А как его зовут?

— Да, кстати, — командир арвингов посмотрел на мальчика. — Хромыль — это ведь не имя, а кличка, так?

— А я и не знаю его имени, — признался тот.

— Кхе… Господин Хромыль! — крикнул боец и два раза сильно приложился кулаком к двери.

— Я не Хромыль! У меня нет имени! К тому же, для арвингов… Вы же они? Вы же арвинги?

— Да, — ответил Га-тор.

— Значит, нет имени, — ответил голос. — Вы уже украли у меня сына. А теперь что же, за мной пришли? Нет уж, твари! Так просто я вам не дамся!

— О чем он говорит? — поинтересовался командир арвингов.

— Он жил здесь с сыном, — пояснил Саша. — А несколько месяцев назад здесь начали появляться первые арвинги…

— Какие арвинги? — не понял Га-тор.

— Какие-какие?! Ваши, конечно!

— В смысле, они шли через Вегнах?

— Да, — кивнул мальчик. — Только они шли не на север и не на юг.

— И куда же они шли? — терпеливо спросил командир.

— Они уходили на восток…

— В Дакмур?!

Мальчик кивнул.

— Что за глупости! — Га-тор усмехнулся. — Ерунда какая-то!

Арвингу-колоколу трудно было найти объяснение этим словам мальчика. Никто из бессмертных не отправился бы в сторону Хангеларской пущи, к тому же в одиночку.

— Здесь был большой отряд?

— Нет, что вы! Приходили по двое и потом уходили туда, — мальчик махнул рукой в сторону болот. — Они были одеты в такие же серые плащи, что и у ваших арвингов. — Саша посмотрел на черный плащ Га-тора. — А вы, дядя, в черном плаще, потому что командир?

Арвинг решил не распространяться и молча кивнул.

— Их было очень много, — продолжил мальчик. — Никогда раньше бессмертные нами не интересовались, да и что им тут делать-то?! И они уходили от нас также быстро, как и появлялись. Мы видели сами, как некоторые арвинги уходили прямо в болота. Они брели так долго, что мы видели их крошечные фигурки со своего поста в течение целого дня. Дакмур большой, с Рыхлых холмов можно увидеть его сердце. Они уходили туда, сливаясь с горизонтом, и больше не появлялись. Это было в конце осени. А зимой все и началось!

— Ингены?

— Я не знаю, кто это, — пожал плечами мальчик. — Мой отец называет их белыми зверьми. Они хотят есть. И они хотят есть мясо. Дядя Геван говорил, что убил несколько этих тварей, и остальные съели их останки.

В груди у ворхута похолодело. События, которые происходили на восточных окраинах Номарка, все более приобретали угрожающий характер. Белые звери, сумасшедшие арвинги, смертельный туман… И за всем этим стоит некто или нечто, чья злая воля хочет захлестнуть мир людей и арвингов. Никогда прежде Га-тор не слышал о таких странных событиях в Дакмуре. Да, местечко всегда было пустынным, даже зловещим, но когда-то здесь ходили поезда, дорога считалась вполне безопасной. Разве что крайне скучной и однообразной. Но теперь!

Что же творилось здесь? Какие силы вступили в игру, и против кого эта игра ведется?

— …Хромыль говорит, что один из арвингов украл тело его сына и бежал. Взамен он оставил свою старую оболочку. Он был стариком, очень старым арвингом. Ведь вы же можете красть чужие тела?

Га-тор поймал себя на том, что мальчик ждет от него ответа на вопрос.

— Что? О чем ты говоришь?

— Вы крадете тела? — повысил голос Саша.

Трудно вот так взять и ответить на вопрос, относительно судьбы арвингов Сианука. Га-тор не одну сотню лет мечтал найти ответ на вопрос — кто же такие арвинги, и к какому миру они принадлежат? Они были наполовину духи, наполовину люди. В темную эпоху распутного Утукта — одного из двенадцати царей Элендига — люди признали арвингов чуждыми себе, корыстными духами, которые питаются телами обычных людей, дабы победить смерть. Именно тогда, с Утукта, и начались гонения и расправы над арвингами. Именно тогда, обескровленные войной с арвингами, северяне ослабили границы и не смогли сдержать пылкого юношу-завоевателя Унга Северного, который довел орды лаксов до самого Дамгарта на западе и отрогов Ноара — на юге. И если бы не заступничество каннагарского императора Надэсико, нынешняя численность Бессмертных могла быть куда более скромной.

С эпохи веглундского короля Грюндлова арвинги были признаны высшими людьми. Скорее всего, основатель юриспруденции и первый объединитель Номарка руководствовался отнюдь не бескорыстными посылами. Вернув расположение бессмертных, он обеспечил их военную помощь на востоке, прогнав вальдийцев из Сельскаба, и на севере отвоевав города Рогвид и Пенгерйорд у лаксов. Однако и после Грюндлова его благое начинание было продолжено. Правивший после него король Торден Могучий продолжил политику объединения земель Фемарки, и помощь арвингов пригодилась ему как нельзя кстати. После двух этих героических эпох, когда на стороне людей активно сражались арвинги, отношение к этому народу существенно переменилось. Теперь уже не только официальная власть признала Бессмертных высшими людьми, но и жители Номарка увидели в них своих старших братьев, своих покровителей и защитников. Именно во времена Грюндлова и Тордена Могучего было заложено отношение к арвингам, как к защитникам человеческого рода, словно ангелам, сошедшим на землю, дабы помочь людям выстоять во всех предстоящих битвах со злом.

Но при этом природу арвингов никто не отменял — для сохранения жизни им по-прежнему необходимы были молодые тела. Короли эпохи Возрождения — Грюндлов и Торден — вышли из ситуации таким образом: арвингам было законодательно разрешено забирать тела у представителей тех народов, с которыми в то время веглундцы, а после номаркцы вели войну. Соответственно Бессмертные могли безнаказанно омоложаться за счет лаксов и вальдийцев. Императоры Каннагара, которые на протяжении всей истории Сианука поддерживали дружеские отношения с арвингами, дали им «добро» на безжалостное обхождение с представителями Наги, с которыми островная империя вела постоянные войны за остров Ксар. Поздние колониальные и ресурсные военные кампании в Пустоши расширили список потенциальных «омолодителей» арвингов еще на несколько народов — сугаваров, сентосов и инталов. Правда, сразу с окончанием пустынных войн это разрешение было отменено на Совете Девяти, проходившем в Иреку, столице Каннагарской империи. Последовавшие за этим экономический спад и военное затишье поставили в тупик правителей Сианука. Однако и на этот раз выход был найден — Совет Девяти очередным своим решением позволил отдавать арвингам тела смертников или заключенных на длительный срок каторжников. Так среди арвингов-лаксов, арвингов-сугаваров и арвингов-нагов появились благородные северяне, гордые ноарцы и хитрые фокши.

— Мы забираем себе лишь тела преступников и врагов, — сказал Га-тор. — Его сын был преступником?

— Не знаю, — пожал плечами мальчик.

— Он не был преступником! Не был! — закричал из-за двери Хромыль.

— Открывай! Мы что, так и будем перекрикиваться?! — недовольно пробурчал сопровождающий арвинг.

— Не открою! — ответил голос.

— Ты наг? Или может лакс? — поинтересовался Га-тор.

— Я уроженец Искольдхава! Я — вальдиец! — закричал Хромыль.

— Вон как! Я не силен в акцентах, и сначала принял тебя за выходца из Вакии, — арвинг-колокол огляделся, отыскивая глазами Яна. — Знаю я одного вальдийца из Искольдхава. Яном зовут. Фамилия Ирремахен. Слыхал про такого?

— Нет!

— Ян! Иди сюда! — позвал ворхут. — Тут твой соотечественник сидит.

— Слышу, слышу, — недовольно пробормотал толстяк и подошел ближе к вагону.

— Странно все это! — потер подбородок Га-тор. — На вальдийца арвинг не мог напасть. Запрет на ваши тела появился более трех сотен лет назад. Вряд ли кто-то из нас этого не знал. Будь он даже самым распоследним изгнанником.

Арвинг, стоящий у двери «дома», покосился на командира.

— Послушайте, господин Хромыль или как там вас еще! — обратился Га-тор. — Через несколько часов мы покинем это место. Причем покинем все, вместе с вашими друзьями Геваном, Сашей и его отцом. Мы починим тягач и уедем на север на трех вагонах, не считая тягача. Нас около сотни и мы надеемся прорваться к Хегенскоффу, несмотря на все эти проделки Дакмура…

— Проделки?! Вы называете это проделками?! — засмеялся внутри вагона Хромыль. — Разве вы сможете противостоять демонам Хангелара?! Что вы сможете сделать, когда поднимется снежная метель, каждая из снежинок которой может превратиться в белого зверя? Что вы сможете сделать, когда оживут холмы, когда проснутся спящие под ними чудовища Ханг и Лар? Что?

— Наши клинки освящены духами Мельденбурга и Хельской рощи, а часть наших клинков из Ноара носит священные искры духа Халейна, — ответил ворхут. — На нашей стороне духи арвингов.

— Вам нужны не агты и даже не мелемы, — серьезно проговорил голос Хромыля. — Бери выше, арвинг! Если вам на помощь не придет ренсъель, вы проиграете битву с дакмурскими зверьми. Ты когда-нибудь призывал ренсъеля своего народа? Призывал?

Повисла тишина. И арвинг, и мальчик посмотрели на своего командира. От ответа на этот вопрос во многом зависело, что ожидает экспедиционный корпус из Таш-Кале этой ночью.

— Да, призывал! — ответил командир бессмертных.

— И он пришел? Он помог тебе? — не унимался голос Хромыля.

— Да!

В этот момент затрещал затвор замка, и дверь в вагон отворилась.

* * *
Изнутри вагон Хромыля че-то напоминал камеру душевнобольного в госпитале ордена ринсинов в Северном Будо. Если вы никогда там не были, чему я несказанно рад, то вкратце опишу внешний вид такой стандартной камеры. Обычно стены таких камер делают из прочных материалов, в отличие от тонких матерчатых или бумажных перегородок обычных больничных покоев. Как правило, используют кирпичную или каменную кладку. Поэтому в госпитале ордена ринсинов возведена высокая башня, в которую заключают сумасшедших. Я бы назвал ее темницей, однако далеко не факт, что люди оберегают мир от больных, а не наоборот. Возможно, это именно крепость духа, призванная оградить слабые души от порока и алчности внешнего мира. Но я отвлекся. Итак, внутренние покои душевнобольных решают одну главную задачу — сохранить жизнь несчастному. Для этого они обшиты мягким материалом, не имеют предметов из стали и даже дерева. Изнутри палаты душевнобольных в Будо похожи на бархатное ложе шкатулки для драгоценностей. Только вместо бриллианта или алмаза, там мечется горячее сердце существа, увидавшего истинное обличие мира.

Комната Хромыля, который так и не назвал своего настоящего имени, походила именно на такое помещение, разве что его стены не были покрыты мягким материалом. В нем отсутствовали все предметы, характерные для других «домов» Вегнаха. Вся домашняя утварь была просто ликвидирована. «Чтобы не было мест, где можно спрятаться, — пояснил Хромыль, — и чтобы вещи не отбрасывали тень». Голые стены покрывали странные символы, какие-то надписи на неизвестном Га-тору языке. Сам же вальдиец Хромыль выглядел настоящим сумасшедшим: глаза горели, волосы были всклокочены, длинные давно не стриженные ногти царапали щеки.

— Ян, переведи мне, что здесь написано! — попросил ворхут.

— Вряд ли вы сможете! — покачал головой Хромыль. — Это писал мой сын, когда он потерял тело и стал стариком. Он сошел с ума. В этих каракулях возможно и нет никакого смысла.

— Ну, что у вас здесь? — толстяк Ян нехотя протолкнулся в вагон. — Так-так, забавные закорючки?

— Думаю, тебе будет не безынтересно, — кивнул Га-тор. — Познакомься, это господин Хромыль!

Сумасшедший, слегка осмелев, протянул гостю свою иссохшую руку с жуткими ногтями.

— Ох, не будем фамильярничать! — отшатнулся лингвист.

Хромыль зло ухмыльнулся, убрал руку и процедил:

— А ведь он человек… Да еще и вальдиец!

— Да, — кивнул ворхут, — сами люди брезгуют друг другом, но не истинные арвинги, которые призваны их защищать. А потому я очень удивлен вашими словами. Расскажите мне про арвингов, которые приходили сюда!

— Ваших братьев? — усмехнулся Хромыль. У него были неровные острые зубы и тонкие губы, упрямые и жутко бледные. — Верно говорят, в семье не без урода, да? И даже в вашей высшей священной семье арвингов есть такие ничтожества, что диву даешься. Вы, наверное, и сами встречали таких, верно?

Ворхут промолчал.

— Бессмертных было много, — продолжил старец. — Они прибывали в основном с юга. По двое или по трое. Говорили что-то про силу духов и помощь богов Сианука. Не знаю, я ровным счетом ничегошеньки не понимал из того, что они несли. Сплошная околесица! Останавливались на ночь у кого-нибудь из жителей поселка. В последний-то год тут у нас всегда можно было найти крышу над головой — многие уехали в города. Дети подрастали: девчонки хорошели, а парням хотелось чего-нибудь добиться в жизни, а не гнить в этом болоте. В Вегнахе, знаете ли, рады жить разве что те, кому податься некуда или кто несет в себе тяжкий груз тайны…

— А вы к каким из них относитесь? — спросил изгнанник.

Хромыль хитро прищурил глаза.

— Зачем вам знать? У каждого человека есть тайна. Уверен, что и у каждого бессмертного есть тайна, страшная тайна. К тому же, не одна.

Га-тор снова промолчал.

— Моя тайна исчезнет вместе со мной, — продолжил Хромыль. — Если только ее вместе с моими белыми косточками не сожрут эти твари. На чем я остановился? Ах да, арвинги. Для всех нас было делом чести приютить странников такого высокого рода. Мы ни в чем им не отказывали. А на утро, переночевав в Вегнахе, бессмертные уходили. Они отправлялись на север. Однако вскоре мы совершенно случайно узнали, что творится нечто странное. Наши высшие гости лишь делали вид, что их путь лежит в Хегенскофф. На самом же деле, обойдя ближайшие к поселку холмы, арвинги поворачивали на восток и следовали к горизонту, исчезая в бескрайних просторах Дакмура…

— Вы видели это собственными глазами? — поинтересовался Га-тор.

— Нет, я не видел, — отрицательно покачал головой Хромыль, — но люди рассказывали… Что вы так на меня смотрите?! На самом деле, рассказывали те люди, которым я доверял, которым все доверяли, поскольку они никогда не были уличены во лжи. Да и что за смысл им придумывать такие небылицы?!

— Мотивы бывают совершенно разные, причем некоторые из них трудно объяснить после даже самим…

— Что вы несете?! Вы пытаетесь сбить меня с толку? — закричал вальдиец и отшатнулся к стене. — Вы хотите напустить на меня морок, не так ли? Запутать, заплести мои мысли в дьявольский узор безумия, чтобы потом упечь куда-нибудь с глаз долой. Я вас вижу насквозь…

— Вы не верите ни мне, ни ему? — спросил из-за спины арвинга Саша, который до сих пор молча стоял в уголке и с изумлением оглядывал комнату местного сумасшедшего.

— Я могу сомневаться, и думаю, это неудивительно, — пожал плечами изгнанник. — Слишком уж странные вещи вы рассказываете!

— А вам в голову не приходило, раз арвинги могут воевать друг с другом, значит, кто-то из них не является высшим для людей родом? — усмехнулся Хромыль. — У каждой стороны есть своя правда, и для людей существует лишь одна правда. Значит, кто-то из ваших — то ли вы, то ли ваши бывшие братья из Дамгарта — стали нашими врагами.

— Ну, здесь, господин Хромыль, я думаю, что у вас сомнений быть не должно, — успокоил сумасшедшего ворхут. — Бунтари с запада устроили настоящий переворот, захватив власть в свои руки. То, что они действуют против людей, всем понятно. Их захватила идея возрождения древнего Арсдага — извечной земли арвингов. Мы же, в свою очередь, встали на защиту прав людей. Хотя о возвращении себе прежних территорий наш император ведет переговоры с королевой Люр на протяжении последних десяти лет. И все безуспешно. Те же переговоры он вел и с ее матерью, и с ее отцом… Мы могли бы встать на сторону Ви-гара, но понимаем, что правда не в том, чтобы вернуть исконную землю арвингам, а в том, чтобы жить бок о бок с людьми.

— Складно ты все говоришь, орм, — усмехнулся Хромыль и сел на пол. Весь пол был устелен мягкими одеялами и небольшими ковриками. Кое-где выглядывали обрывки газет.

— Не люблю, когда меня и моих братьев называют ормами! — твердо сказал Га-тор.

— А вас вообще не все любят, — ответил серьезно старик. — Это в эпоху Возрождения вас все считали богами. А сейчас… Многие думают, что вы покровительствуете пиратам.

— Это еще почему? — удивился ворхут.

— Ну, как же! Пусть в свое время и отменили рабство, но тела-то вам нужны. В такой глуши, как эта, тем более есть дефицит. А пираты… Они воруют людей, чтобы снабжать вас этими самыми телами.

— Я сам лично убивал пиратов! — сказал Га-тор. — И отнимал у них тела.

— Но арвинги бывают разными, сам говоришь! — хитро прищурился старик. — Отчего же ты мне не веришь?

— Мой возраст и жизненный опыт позволяет видеть связи между многими шестеренками этого мира, — тяжело вздохнул ворхут, также присаживаясь на мягкий пол. — Ты и не различишь в некоторых событиях взаимосвязи, а мой глаз приметит. Слова, которые говорят люди, ничего не стоят и не значат, пока это только слова. Я смотрю на тебя и вижу, где ты врешь мне, а где изливаешь свою боль.

— Боль… — склонил голову Хромыль. — Боль во мне, она разрывает меня, потому что я уже ничего не могу изменить. Я не знаю пищи, которой могу насытить ее, кроме мести. Но кому мстить? Тебе, бессмертный? Или тебе, глупый ребенок? Или последовать туда, в глубь Дакмура, чтобы отыскать хотя бы то, что осталось от него, что осталось от моего мальчика…

— Что же произошло с ним?

— Арвинги, это все твои братья, — Хромыль скрючил свой указательный палец с длинным, загнувшимся ногтем и указал им в сторону командира бессмертных. — Двое из ваших останавливались и в моем доме. Один был спокойный, безразличный ко всему, словно ледяной. А вот другой, тот, что постарше, долго думал о чем-то, часами мог сидеть у двери и смотреть на болота. Все точила его мысль какая-то. Сынишка мой все с расспросами приставал к этому арвингу. К холодному и не подойти было. Молчал почти всегда, точно рыба. Да я его так и прозвал Рыбой. А этот стал с сынишкой-то моим общаться, истории ему всякие рассказывал, про города большие, про страны разные. Ревность во мне даже взыграла, что словно на отца смотрит мой мальчик, внимая рассказам, восхищается этим нечеловеком. Но, с другой стороны, останавливал я себя тем, что ведь он — высший, он арвинг, защитник людей. Живой бог. И вот смолчал я, а-то может и спас бы моего мальчика. Когда пришел день, запланированный ими для ухода, проснулись мы по утру, а старый арвинг вдруг запричитал, стал по дому носиться, кричал что-то бессвязное. Его друг пытался образумить, к разуму взывал, а потом и вовсе клинок свой достал. Так у старика даже ноги подкосились. Упал он на колени, подполз к Рыбе и шепчет: «Верни меня! Верни!» Я во всей этой панике совсем про сынишку забыл. Думал, может, в погреб пошел или к механику Гевану — его вся молодежь очень любила. Стал звать его, а старый арвинг подбежал ко мне и говорит: «Это я твой сын! Не смотри на тело — поверь мне!» Я чуть умом не тронулся тогда! А Рыба и кричит: «Сбежал, сволочь! Сбежал!» Потом к старому арвингу подбежал и на него стал орать, мол, пустышку мне подсунули, кожу сброшенную. Потом взял и просто ушел.

Я же, как в себя пришел, сразу старика запер в «доме» и к мужикам за советом. Одни говорят, мол, надо ему проверку устроить, заставить про детство свое рассказать. А другие смеются — чего проверять-то, арвинги, мол, друг друга чуют за версту, если бы не сын твой это был, так потащил бы актера куда нужно и на слезы его смотреть не стал. А где же сын-то мой, спрашиваю. Мне говорят, дурак ты, Хромыль! Он твой сын-то и есть, никак ты этого не поймешь, темный человек. А то, что ты сыном называешь, но имеешь в виду тело его, так оно, словно плащ, нашло другого хозяина. Сбросил твой сын кожу, словно змея, подхватил ее арвинг и на себя натянул. А свою — старую да потертую — сынишке оставил. Заклятиями да уговорами сотворил такое арвинг, чтобы от какого-то страшного дела уйти, убежать. Видно, совсем на какие-то жуткие вещи они шли, в болота. Да и что там может быть не жуткого?!

Сошлись мы на том, что отпустить нужно старика. А меня всего холод до костей пробрал, сойти с места не могу. Как представлю, что мужчину, который по годам меня опередил, буду сыном называть, так худо и становится. Нет, говорю, идите и выпустите, а я здесь останусь. И так я и сидел, пока несколько человек пошли его освобождать. А потом слышу крики! Бегут, кричат что-то. «Убежал! Убежал!» И тогда я не смог слез своих сдержать. Не вынес сын такой жизни, понял он, что мучает меня. А уж когда я родную душу закрыл под замок, так совсем ему тошно стало. Не знаю, уж как ему удалось, но сорвал он замок, выбил дверь и исчез. Оставил после себя только вот эти странные штуки, — Хромыль показал на стены, — не знаю, зачем это и для чего. А что с сыном стало? Откуда ж мне знать, пошел ли он на болота, отыскивать своего обидчика. Либо в город отправился — многие считают, что беглец-арвинг именно в города подался в новом-то теле…

Между тем толстяк Ян прошелся по комнате, брезгливо ступая по скомканным тряпкам и коврикам. Долго всматривался в одну группу рун, затем в другую. Что-то бубнил себе под нос и чесал подбородок. Наконец, подошел к Га-тору, по прежнему сидящему на полу, по примеру хозяина «дома», и констатировал:

— Очень странная система письма. Вам нужно взглянуть, чтобы вы поняли, что я имею в виду.

Командир арвингов, Хромыль и мальчик поднялись с пола и последовали за вальдийцем. Тот подошел к одной из стен и указал рукой на нижний ряд небольших черных завитков. Со стороны они могли показаться совершенно одинаковыми, однако при тщательном рассмотрении оказывалось, что, несмотря на свои небольшие размеры, они отличаются друг от друга. То наклоном, то изгибом, то длинной хвоста или величиной всей черной точки.

— Итак, — начал лингвист, — на первый взгляд вам кажется, что они достаточно похожи друг на друга. Я с вами соглашусь, эффект присутствует. Вроде бы простые точки, поставленные чем-то наподобие угля. Но прошу, обратите внимание на ряд особенностей. Во-первых, если рассматривать эти группы знаков именно как группы, то удивляет их неравномерность расположения. Знаки скачут, словно ноты по невидимой нотной линейке.

— Да, согласен, — кивнул Га-тор.

— Во-вторых, в силу минимальной величины и отсутствия характерной геометрии букв, невозможно сравнить эти письмена ни с одним аналогом, известным мне. По крайней мере, если рассматривать эти знаки именно как письменность, как систему знаков, передающих какое-то послание. Ничего похожего в известных языках Сианука нет. И, в-третьих, если все же рассматривать это как письменность, то следует заметить, что большая часть точек имеет характерный нажим, свойственный при написании начальной буквы, как точка отрыва.

У меня две версии. Первая — кто-то писал на вполне обычном языке, который мы с вами в случае сохранения написанного могли бы с легкостью прочесть, однако автор, видимо передумав, быстро стер свою писанину, оставив хаотически разбросанные следы своего послания. Эта версия имеет существенный недостаток. Дело в том, что если человек писал это грифелем или кусочком угля, должны были остаться разводы, следы уничтоженного. Сложно предположить, что он так тщательно стер эту часть, но сохранил мелкие точки по всем стенам.

Вторая версия — это действительно письменность, которую мы с вами не знаем. Для примера приведу народы Пустоши. Те же сугавары, сумсары и в меньшей степени сентосы. Их письменность минималистична. Я знаком с письменностью сугавар и сентосов. Никогда не приходилось видеть, как пишут сумсары и пишут ли они вообще. Да их и самих сейчас днем с огнем не сыщешь! Так вот, письменные знаки сугаваров отталкиваются в своей традиции от двух символов — зерна филиза и обычной песчинки. При этом зерно филиз является олицетворением жизни, возрождения, оживления и всего такого. Песчинка является олицетворением пустоты, смерти, ничто. Сугавары умудряются записывать свои тексты — к слову сказать, крайне немногочисленные — исключительно этими двумя знаками. Только зерно филиз и песчинка. Чередуя их в различных последовательностях, им удается писать книги о своих отцах и победах в древних битвах. Только два символа, только две буквы. Замечательно, не находите?! Так вот, я пытался идентифицировать в этой письменности данные символы. Но это невозможно. Все знаки, нанесенные на стены этого вагона, прошу прощения, этого «дома», различные. Часть из них напоминает мне зерно филиз, но я сильно сомневаюсь, что сами сугавары, если бы они здесь были, смогли бы прочитать столь небрежную мазню.

— Хм… А говорили, что ученый, — недовольно отозвался Хромыль.

— Попрошу без оскорблений! — выкатил свой живот навстречу противнику вальдиец Ян.

— Стоп! — поморщился Га-тор. — Крайне примечательный доклад! Не стоит требовать невозможного… от людей.

Все люди, находившиеся в этот момент в «доме», переглянулись. Ворхут не сводил взгляда со странных каракулей, которыми были испещрены все стены вагона. Затем он подошел ближе, почти вплотную к стене, прищурившись, склонился к черным точкам.

— А может это быть неким шифром? — поинтересовался он.

— Я проверял и эту версию, — кивнул ученый. — Мне знакомы около дюжины шифров, но ни один из них здесь не использован. Есть вероятность того, что какие-то способы шифрования используют, к примеру, те же сугавары. Вполне возможно, что все символы, начерченные на этих стенах, можно разбить на группы по два. В таком случае читать следует сначала одну группу символов, затем другую и так далее, пока все знаки не будут использованы. Следом останется лишь установить последовательность чтения и воспроизвести текст. Я стараюсь мыслить по аналогии с шифром рыцарей ордена тильсанов. Но сам я ранее подобного не встречал.

— Отлично, значит надежда на то, что вы сможете применить свою методику расшифровки, и мы прочтем таки текст, у вас есть? — прищурился Га-тор.

— Надежда всегда есть, — кивнул с достоинством Ян.

— Хорошо, — командир арвингов отошел от стены. — Тогда перепишите все эти знаки, тщательным образом сохраняя месторасположение, внешний вид и последовательность. Думаю, до тех пор, пока мы починим этот паровоз, время у вас есть.

— Ух! — вздохнул толстяк. — Вот так задачка!

— Неужели вам и самому не интересно узнать, что же здесь все-таки за язык, и о чем пытался нас предупредить автор текста?! — удивился ворхут, глядя на своего слугу.

— Хочется-хочется, — недовольно отозвался тот. — Только вот за сутки такую задачку не одолеть. Даже мне.

— Ладно, не буду торопить, — улыбнулся командир арвингов. — Итак, а вы, господин Хромыль, соберите все ценное, что хотели бы взять с собой… Если оно у вас еще осталось. И переходите во второй вагон. Там уже спит один ваш знакомый, папа Саши.

Старик грустно кивнул:

— Да уж! Ему тоже досталось. Да и мальчугану. Они тоже потеряли близкого им человека. А мне? Что мне? Все, что было у меня дорогого, я уже потерял. Осталась лишь моя никчемная жизнь, которую вы приказываете мне спасти.

— Мир велик, и он опутан невидимыми нитями судьбы, — тихо сказал Га-тор. — Все обитатели этого мира, словно пауки, ткут свою собственную нить жизни. И эти сотни и тысячи нитей переплетаются, образуя узор, образуя паутину, в центре которой бьется сердце этого мира. И хотите вы или нет, но ваша нить еще обязательно пересечется с нитью вашего сына. Не сегодня так завтра…

— Занятный взгляд! — улыбнулся Хромыль.

— Так считают плетельщики инталы в Пустоши, — пояснил ворхут. — Когда-то я воевал в тех краях. Думаю, инталы не сильно ошибаются, проповедуя такой взгляд на жизнь.

После этих слов командир арвингов вместе с Хромылем покинули вагон, оставив в нем ученого Ирремахена, которому предстояло перенести на бумагу все загадочные руны. Лишь Саша был заинтригован происходящим настолько, что не мог просто так оставить странную комнату сумасшедшего.

— Саша, пошли! — позвал Га-тор.

— Господин арвинг! Господин арвинг! — по всей видимости, мальчик хотел остаться в «доме» Хромыля. — Разрешите мне присутствовать при работе этого человека. Я только одним глазком посмотрю…

Ворхут улыбнулся и потрепал шелковые волосы Саши.

— Конечно! — сказал он. — Оставайся! — потом кивнул сопровождающему арвингу. — Присмотри за ним! Ответишь за его безопасность!

Бессмертный кивнул.

* * *
— Вы знаете сотню языков? — спросил мальчик. Он сидел на полу, за спиной ученого, и наблюдал, как тот тщательно переносит все эти диковинные закорючки на бумагу.

— Сотню не знаю, но сложно найти такой язык, который был бы мне незнаком, — гордо заметил толстяк Ян.

— Но ведь этот же не знаете, а ведь его написал всего лишь сын Хромыля, который нигде кроме как в Хегенскоффе и не бывал за свою короткую жизнь!

— Где он бывал, это уже не важно, — отмахнулся ученый. — Ты знаешь, голодранец, что арвинг, забирая себе тело человека, приобретает не только его оболочку, но и память, и даже грехи. Вместе с тем и оставляют нечто большее, чем просто тело.

— Да? И эти грехи нужно искупить? — удивился Саша.

— Хе! Как ты себе это представляешь? — Ян повернулся к мальчику. — Думаю, все арвинги изначально грешны.

— А это как?

— Бессмертие — это вовсе не дар, преподнесенный им ренсъелями. Это скорее проклятие, с которым нужно жить, жить каждый день, из века в век.

— Проклятие? — удивился мальчик.

— Конечно! Они помнят ужасы Междувековья, когда царствовала дюжина королей Элендига. Если бы не кровавые века Междувековья, то род арвингов был бы куда многочисленнее. Но войны и гонения сделали свое дело. Между тем бессмертным все же дано увидеть закат мира, ужасную его смерть. Скорее всего, нам с тобой это не грозит, а вот моему господину, к примеру, будет очень тяжело стараться удержать в руках рассыпающийся мир. То, что он лелеял несколько веков подряд, пойдет прахом, несмотря на все его старания…

— Почему вы так думаете?

— Что почему? Почему мир пойдет прахом? Потому что все всегда имеет свое начало и свой конец…

— И господин командир это увидит? — восхищенно произнес мальчик.

— Вполне возможно, что и не увидит, даже очень возможно, — прошептал толстяк и вновь принялся за работу. — Помяни мое слово!

После короткой паузы мальчик снова обратился к толстяку.

— Господин Ирремахен, а память самого арвинга остается человеку вместе с кожей?

— Черт, как же ты меня достал! Достается, достается! Только частично. Это словно чужие сны. Всплывают в самые неожиданные моменты, но с чего начинались и чем закончились, понять почти невозможно. Так, обрывки, полный хаос образов…

— Интересно, у кого бессмертные будут забирать кожу, если они воюют друг с другом? — задумчиво произнес мальчик.

Лингвист опустил лист бумаги и покачал головой. А ведь мальчишка дело говорил! Ну, были раньше нагские кампании или микриновые войны в пустынях Пустоши. Был враг, у которого без зазрения совести арвинги могли забирать тела. Что же теперь? Бывшие братья, а, по сути, и настоящие, воевали друг против друга. Одинаково древние арвинги делили тела. И сразив брата, бессмертный воин рвался в гущу схватки, спешил вперед до тех пор, пока не падал, пораженный ударом одного из своих высших родичей. И после он попадал в госпиталь, где под стражей содержались пленные арвинги противника, и он выбирал понравившегося себе и отнимал у того тело, оставляя свою окровавленную, обреченную на смерть оболочку. И только что здоровый арвинг попадал в новое тело и падал на пол, корчась от боли, не смея пошевелить раздробленными ногами, и его сознание обволакивал туман спасительного обморока. А между тем вековая память двух истинных братьев соединялась в одном носителе — по-прежнему бессмертном и как никогда жестоком.

— Вы пытаетесь их расшифровать? — спросил за самой спиной мальчик.

— Ох! — вздрогнул ученый. — Ты чего ко мне привязался?

— Работа у вас интересная! — оценивающе покачал головой Саша. — Тайны, загадки… Брр!

— Не то слово, голодранец! — усмехнулся толстяк. — В нашем языке сокрыто бесконечное количество потайных комнат и такое же бесконечное количество секретных ключиков, способных эти комнаты открыть. Вот наглядный пример. Город Дамгарт, столица Номарка в целом и Веглунда в частности. Принято считать, что его название образовано от двух слов старовеглундского языка — «даме» и «гартен». «Даме» практически не изменилось и до сих пор означает прекрасную «даму». «Гартен» означает «сад». Таким образом, официальная версия гласит, что название города можно расшифровать как «дамский сад». На то, если честно, есть и свои доказательства. Вспомнить хотя бы увлечение садоводством королевы Фалены, правившей небольшим прибрежным государством Бреннинг. И сегодня в Дамгарте сохранились сады, заложенные еще Ее Величеством и возрожденные по старинным рукописям и планам матерью королевы Люр. Однако никто почему-то не принимает во внимание тот факт, что город был основан до правления королевы Фалены. Конечно, это всего лишь версия, но она не опровергнута. Исследователи отвечают мне, мол, культура садоводства в прибрежной зоне Дамгарта ведет свою историю еще задолго до правления королевы Фалены, и сама королева опиралась на прежние наработки. Так они говорят мне. Но я уверен, что они ошибаются.

— Но ведь в названии все четко сказано?! — заметил мальчик.

— Им, этим лентяям из академий Иреку и Искольдхава, которым сложно поднять свои задницы, все, как и тебе, кажется четким и понятным, — недовольно отозвался толстяк. — Если тебе это простительно, то им — ни в коем случае. Открыть тайны мира невозможно, не пытаясь по-новому взглянуть на казалось бы понятные вещи. Я, например, как один из способов такого познания мира и его истории прибегнул к расшифровке названий местностей и городов с использованием других языков Сианука. Получается забавная картина. Предположим, Дамгарт значительно старше, чем мы думаем. Возможно, он был заложен еще до создания государства Бреннинг и уж точно до образования Северного союза. Самыми древними языками, сохранившимися без особых изменений, ученые считают языки сарской группы и восточный каннагарский язык. Но есть и еще один язык, который вполне возможно назвать праязыком мира Сианук и уж точно праязыком веглундского. Я говорю о языке вельдигов. После недавних событий на юге Номарка, в ученых кругах заговорили о существовании некой расы людей, которые жили задолго до известной нам истории. Сегодня уже появилось их название — вельдиги. По мнению ученых, это слово на языке самих вельдигов означает нечто вроде «могущественных, богоподобных».

— Ничего не слышал об этом! — восхищенно прошептал Саша.

— И не удивительно! — кивнул Ян. — О существовании вельдигов впервые заговорили лишь после находки на побережье Среднего Фока.

— А что там нашли?

— Город, целый город на дне моря, — ученый смотрел на мальчика с довольным видом, радуясь тому, что смог так его удивить. — Его уже назвали Андерсойском. Все стены этого города были сделаны из металла.

— Почти как наш! — присвистнул мальчик.

— Да уж!

— А вы были там!

— Я принимал участие в изучении города. Конечно, там работы еще непочатый край. Процесс замедляется дороговизной каждого погружения. Но уже по тому, что мне удалось выяснить, я был просто поражен этим сооружением. Но я отвлекся. Так вот, сейчас ученым известна почти тысяча слов из языка вельдигов, причем над большим из них числом идут ожесточенные споры, поскольку не известно точного их значение. У многих слов сегодня по пять-шесть альтернативных значений. Но те слова, что я могу сказать тебе сейчас, известны с большой вероятностью. Итак,Дамгарт. В языке вельдигов есть слова «даммерн» и «гарде». Легко сложить их и получить Дамгарт, не правда ли?

— И что же означают эти слова?

— Сумеречная армия, — отозвался Ирремахен. Мальчик пораженно открыл рот. — Язык — это уникальный носитель истории человечества, — продолжил толстяк, возвращаясь к своим письменам. — В нем, как в хрониках королевских дворов или летописях войн, запечатлены все значимые события истории. Необходимо только уметь их читать. Ведь нынешний язык сильно отлакирован, отполирован временем до лоска. Но стоит лишь заглянуть под первый этот презентабельный слой, как ты тут же увидишь и историю исхода народов, и историю расцвета цивилизации Квелле, и историю дюжины царей Элендига, и историю черного Междувековья…

— А что значит…

— Так, все, обалдуй! — повысил голос лингвист. — Ты меня достал! Отстань!

— Ну, господин Ирремахен! — стал клянчить мальчик. — Ну, хоть немного про город расскажите, который под водой построен.

— Андерсойск? — хмыкнул толстяк. — Это город высшей расы.

Раньше я думал о том, что тайна Андерсойска стала достоянием науки по причине естественных процессов коррозии и разрушительного действия подводных течений Нордфока, то теперь я почти уверен — кто-то или что-то стремится открыть нам эту тайну. Возможно, имеет место быть первоначально заложенный механизм оповещения. Ну, как, к примеру, завещание. Говорят нотариусу: «Откройте конверт, если со мной что-либо случится». Так и здесь. Но только на этот раз мы столкнулись с часовым механизмом, основанным на самых высоких технологиях. Только досконально зная свойства и характеристики материалов, из которых был сконструирован бункер Андерсойска, можно было рассчитать время псевдоразрушения. Это была смерть, рассчитанная до года или даже до месяца. Это была необходимая смерть.

— Но зачем?! — выпучил глаза пораженный Саша.

— Наши предки хотят нас предупредить об опасностях будущего. Возможно, они были провидцами и могли заглянуть сквозь толщу лет. Или, возможно, они не исчезли, а наблюдают за нами, находясь в одном из измерений Сианука. Ты вот думаешь, что Дакмур от нечего делать начал бесноваться?

Мальчишка пожал плечами.

— Все в мире имеет свое начало. Все имеет корни. Вот и Дакмур не просто стремится нас запугать, но открывает занавес со своей страшной тайны. Тайны мистического Номараиса…

— Но это же все сказки! — возмутился мальчик.

— Сказки, мой голозадый друг, основаны на истории. Это одна из литературных форм передачи информации по истории мира. И если есть сказки про город, ушедший на дно болота, то помяни мое слово, когда-нибудь этот город снова поднимется из смердящих глубин и станет более чем реальным… Надеюсь, мы этого не увидим. По крайней мере, я бы не хотел.

* * *
Га-тор, несколько часов назад признанный новым командиром экспедиционного корпуса арвингов из Таш-Кале, обошел весь состав, подготовленный к поездке на север. В последнем вагоне он проверил лошадей, на которых они приехали с толстяком Яном. Они были последними животными, что остались в Вегнахе: все лошади арвингов были уничтожены ингенами ранее.

На крыше и у небольших окошек вагонов расположились бомбардеры, всю носовую часть тягача опутала колючая проволока, призванная послужить своего рода паутиной для особо ретивых белых зверей.

— Нам нужен еще час, чтобы завершить работы с механизмом, — крикнул Геван. Он вместе с тремя арвингами Но-вара спешил с починкой паровоза. — Котел в полном порядке, с поршнями пришлось повозиться, и ходовой привод я заменил. Не беспокойтесь, командир, никуда эта развалюха не денется, потащит вагоны, куда скажете.

— Хорошо, — кивнул Га-тор.

Часом ранее разведчики Но-вара доложили, что осмотр ближайшей части полотна ничего подозрительного не выявил. Заросшая травой и кустарником, присыпанная песком и камнями, увитая плющом и окученная мхом она выглядела диковатой, но главным являлось то, что сами рельсы повреждены не были. Арвинги Да-гура очистили от всего домашнего хлама требуемые три вагона, сорвали брезент с открытой платформы, часть угля перебросили в тягач, забив его буквально под завязку и закрыв доступ в кабину со стороны состава. Остатки угля на платформе разровняли, а поверх натянули колючую проволоку, чтобы противнику неповадно было туда соваться. Бомбардеры Ир-хана организовали укрепленную огневую точку на крышах двух крытых вагонов, откуда хорошо простреливалась как открытая платформа, так и все подступы к составу. Оставшихся бессмертных командиры подразделений разместили по двум вагонам. Место в тягаче занял сам Геван и Да-гур.

Между тем видимость ухудшалась. Надвигалась ночь, тяжелая, мокрая, гнетущая. Га-тор все чаще бросал взгляды в сторону мрачного Дакмура, пытаясь уловить какое-либо движение. Однако над бескрайними просторами болот лишь гулял холодный, пронизывающий ветер да где-то далеко смеялась неизвестная ночная птица. Обрывки мокрого снега на болотных кочках стали похожи на разбросанные кости животных или людей. Если долго не сводить взгляда с этого пейзажа, кажется, словно смотришь на место былого пиршества духов ночи.

Скоро совсем стемнело.

— У нас больше нет времени! — крикнул ворхут, поторапливая механика и людей Но-вара.

— В каком вагоне будете вы, господин? — спросил толстяк Ян. Он говорил шепотом, словно боясь кого-то потревожить.

— В кабине тягача, — ответил командир отряда. — На него придется серьезный удар.

— Ох! — вздохнул лингвист. — А какой вагон лучше оборудован?

— Ты имеешь в виду, где безопаснее? — усмехнулся Га-тор. — Думаю, тебе стоит сесть во второй вагон. Я поместил туда ноарцев…

— О, это мне нравится!

— И там, кстати, господин Хромыль? — усмехнулся Га-тор.

— Мы с ним поладим! — кисло улыбнулся толстяк.

— Иди, занимай место! — кивнул командир. — Скоро уже тронемся…

Однако отбыть удалось лишь спустя полчаса, когда механик Геван полностью убедился, что ходовая часть сможет выдержать нагрузку.

— Не стоит выжимать максимум скорости, — заметил механик. — Если у нас выйдет из строя ходовая часть тягача, мы окажемся просто в деревянном гробу посреди болот.

Черная мгла немного отступила, когда из-за низких, влажных, словно коровье вымя, облаков выступила луна. Она была похожа на слепой глаз ренсъеля, который ничего не видит и не может помочь своим созданиям. При взгляде на ночное светило у Га-тора появилось чувство бессильного одиночества. Казалось, что в мире остался лишь один корпус арвингов и больше никого. Последняя сотня людей на всей земле. И не было уже ни императора Си-анга, ни хитрого Гегнера, ни долгожданного Хегенскоффа, ни Номарка в целом. Все эти имена и названия отходили куда-то прочь, превращаясь в мифы о прошлых веках существования Сианука. А под этой луной осталась только сотня бессмертных и незримые твари Дакмура.

От размышлений командира отряда отвлек хищный крик, раздавшийся на болотах. Он донесся откуда-то издалека, но вскоре был повторен громче и ближе.

— Они идут! — прошептал Да-гур, стоящий в кабине паровоза, рядом с Геваном.

Состав резко дернулся и медленно начал разгон. Тягач пыхтел и источал жаркий пар. Га-тор запрыгнул на подмостки паровоза, окинув напоследок взглядом весь состав. В кабине двое слуг из числа фокшей без устали бросали уголь в топку.

— Ну, тронулись! — сказал командир.

Луна походила на замочную скважину, через которую кто-то великий и недосягаемый наблюдал сейчас за началом кровавой драмы. Рыхлые холмы на западе пугали своими мрачными силуэтами, а мертвенно-бледные обрывки снега на болотах заставляли мурашки бегать по коже.

Поезд набирал обороты, и с каждой минутой лицо Гевана становилось все спокойнее.

— Пока все идет неплохо, — улыбнулся он командиру арвингов. — Похоже, мы сможем дотянуть до Хегенскоффа…

Через несколько минут поезд миновал место, которое еще днем было перегорожено завалом. Совсем близко с поездом раздался леденящий кровь визг. Он был таким неожиданным, что Да-гур тут же выхватил шпагу. Слуги с уважением отшатнулись от голубого сияния, окутавшего сталь.

— Они здесь! — сказал верзила командиру.

Га-тор медленно выдвинул свой клинок, поглядывая в широкое застекленное окошко, за которым лежало бледное тело Дакмура. Голубой червь духа выполз, казалось, из рукояти, лениво прошелся по всей длине стали, и вернулся обратно, окутав своим сиянием круглый эфес.

В ночи повторился пронзительный крик неизвестного существа.

— Ты видел их вблизи, Да-гур? — спросил ворхут, перекрикивая гудящую машину.

Сугавар отрицательно покачал головой.

— Я различил во тьме лишь их белые тела… Они скрытны, отлично лазают и… Они очень похожи на людей…

Тем временем в последнем вагоне испуганно заржали лошади Га-тора и Яна. Они почуяли приближение жутких творений Дакмура, и попытались вырваться.

— Тише! Спокойнее! — прикрикнул на них один из арвингов.

— Животное чует смерть! — сказал Но-вар, находящийся в том же вагоне. — Приготовьтесь к битве!

И он извлек свой сияющй во мраке клинок.

На крыше второго вагона из стороны в сторону, с трудом удерживая равновесие при езде, расхаживал Ир-хан, рвущийся в бой. Он отчаянно жестикулировал, а когда подходил к одному из краев крыши, то принимался кричать напутствия своим воинам на верхатуре третьего — последнего — вагона. Те отвечали бодрыми выкриками и потрясали своими ручными бомбардами и кинжалами.

— Дети Ноарских гор и Хельской рощи! Рыцари бессмертного Мельденбурга! — кричал Ир-хан. — Воители Сельскаба и Веглунда! Сыны беспощадного к своим врагам Серскильта! Приготовьтесь поднять свое оружие на кровожадных тварей Хангеларской пущи! Нет страха в душе арвинга, потому что он бессмертен! Он один увидел рождение мира и станет свидетелем его смерти. Только арвинг наравне с незримыми богами Сианука может сказать, что родился и умрет, повинуясь судьбе мира. Обнажите клинки, посмотрите в глаза чудовищ!

Внутри второго вагона царило молчание. Один за одним, словно светлячки, вспыхивали во тьме огни шпаг. Целый их рой мерно раскачивался внутри вагона, готовый вырваться из своего секретного улья наружу, навстречу врагу. Хромыль, Ян и мальчик Саша в ужасе забились в самый дальний угол вагона.

Га-тор всматривался в ночь, наполненную светом одинокой луны. Дакмур вселял в сердца одиночество. Не только луна и звезда Милепаль здесь совершают свои восхождения и падения в одиночестве. Каждый человек, будь он хоть вместе с многотысячным войском, ощутит здесь свое одиночество, ощутит свою слабость перед огромным миром, полным смерти. Дакмур умел окутывать сердца живых существ страхом, вселяя в них мысли о смерти.

Тягач надсадно пыхтел, из топки вырывались языки голодного пламени. Между трубой паровоза и кабиной мерно покачивалась паутина из колючей проволоки. Сквозь нее Га-тор, Да-гур и Геван смотрели вперед, на север.

— Сейчас будет небольшой поворот, — предупредил механик. — Сбрасывать скорость смысла нет.

Арвинги согласились.

— Ну, что же? Где наши гости? — задумчиво проговорил ворхут.

Сугавар не расслышал его слов и вопросительно посмотрел на своего командира.

— Ничего! — покачал головой тот.

И в этот момент над Дакмуром раскатился тяжелый зычный рык. У сугавара и изгнанника похолодело в груди. Механик Геван вцепился в шнур гудка и инстинктивно дернул за него. В ночи раздался протяжный гудок паровоза. Двое фокшей бросили лопаты и забились в угол кабины.

— Конец света! Нихайет! Нихайет! — запричитал один из них.

— Молчите, трусы! — рявкнул Да-гур. — Это вовсе не конец, это лишь начало!

— Дух Дакмура! — зло улыбнулся Га-тор. — Вот мы и встретимся!

Снова повторился громогласный рык, но на сей раз ему ответили тысячи мерзких высоких голосов, словно стая гигантских комаров, готовых к трапезе. Эти неприятные, писклявые голоса, которые точнее назвать визгом, прокатились с юга на север. Казалось, весь мир запищал, отвечая на призыв незримого властелина болот. Визг стоял настолько жуткий, что многим арвингам пришлось закрыть уши.

Фокши закрыли и уши, и глаза. Теперь они уже оба причитали:

— Нихайет! Нихайет!

Лошади в последнем вагоне громко заржали, стали брыкаться и пытались выбить стенку вагона. Вскоре послышались и другие удары.

— В нас стреляют? — удивился Но-вар.

С костяным стуком и жутким хрустом что-то билось в стены вагонов. Здесь удар, там удар! Казалось, неприятель принялся обстреливать поезд черепами своих жертв. Возможно, сам дух Дакмура поднялся во весь свой рост и принялся барабанить огромными костями по своему новому инструменту.

— Что это такое? — не понял Га-тор. — Чем они в нас стреляют?

Из самого сердца Хангеларской пущи вырвался рык властелина, прокатился по бескрайним лесам, миновал сопки и гибельные болота. Затряслась земля под ногами. Во втором вагоне от этого грохота и рыка проснулся пьяный житель Вегнаха. Он открыл глаза и увидел стоящих вокруг себя молчаливых воинов Серскильта. Все они держали в руках мерцающие во тьме клинки. Сияние освещало их суровые решительные лица. Все они ждали.

Мужчина с трудом поднялся на ноги и спросил у арвингов:

— А куда мы едем?

Никто не отвечал. Голубоватые черви копошились на клинках, освященных в Хельской роще. Почуяв чужака, они слегка качнулись в его сторону, словно дюжина танцующих змей. Со всех сторон доносились странные удары, словно кто-то разделывал тушу огромной свиньи.

— А вы кто такие, ребята? — не унимался мужчина. — Я что, умер?

— Папа! Папа! — Саша сбросил с себя оцепенение и подбежал к отцу. — Мы едем на север.

— Куда? — не понял тот.

— На север! Нас спасают…

— Кто?

— Бессмертные.

— Ормы? Так это ормы?

— Да, папа, — по щекам мальчика потекли слезы. — Только им нравится, когда их называют не ормами, а арвингами.

— Какая разница?! — засмеялся мужчина. — Бессмертие есть Бессмертие, как его ни назови!

— Арвинги нас спасут!

— Не думаю, мой мальчик! Не думаю! — покачал головой мужчина.

Между тем арвинги даже не обратили внимания на проснувшегося пропойца. Их интересовало другое — что за звуки доносятся снаружи. Вот, что-то треснуло прямо за стеной, заставив скрипнуть дерево. И снова далекие удары костей или костяных ядер. Они попадают в другие вагоны, но пока не наносят серьезных повреждений.

— Что за чертовщина! — выругался мужчина, схватившись рукой за лоб. — И так голова раскалывается!

Он протиснулся к восточной стороне вагона, где у окошка дежурили двое бомбардеров Ир-хана. Взглянув на болота, мужчина вздрогнул: мертвенный пейзаж, заливаемый мерцающими красками луны, находился в движении. Белые пятна снега двигались в разные стороны, они словно ожили. Невозможно было различить, что это такое — живые твари или обрывки тумана.

— Отойдите от окошка! — сказал кто-то.

Неожиданно ночное светило скрылось за облаками, и над Дакмуром воцарилась тьма. Что-то огромное, словно сама ночь, надвинулось разом на поезд, летящий на север. Сумрачное дыхание неизвестного врага почувствовали все, находившиеся в вагоне. Арвинги вздрогнули, проснувшийся мужчина остолбенел, не в силах сойти с места, а мальчик рванулся в угол вагона, уперся во что-то мягкое, обхватил его руками, прижался к нему и только тут услышал шепот Хромыля:

— Сейчас все и начнется! Жаль, что мы не взяли тот вагон с рунами. Он бы нас непременно спас…

* * *
Отец Саши стоит перед небольшим окошком и наблюдает, как над болотами снова разливается лунный свет, однако, противясь законам природы, мгла не рассеивается. Это странно. И тут мужчина понимает, как такое может быть. Перед ним стоит огромная гора, которая машет своими конечностями, сотканными из тьмы. Это великан, это дух Дакмура — лезут в голову пугающие, леденящие кровь догадки. И темная гора хватает с земли охапку тумана или снега и с громким ревом швыряет ее в поезд.

Может быть, мужчине все это просто кажется. Возможно, он еще спит. Это обычный кошмар, который может каждому присниться после бутылки сивухи. Сейчас он пойдет, снова ляжет на свое пригретое местечко и закроет глаза. Совсем немного подождать и шум вокруг раствориться в спасительном сне, голову наполнит ватный, расслабляющий туман. А затем его вдруг кто-то начнет трясти за рукав и окажется, что уже утро, что новый день пришел в Дакмур, несмотря на всю силу ночи в этих краях. Звезда Милепаль снова победила тьму, и вышла на свой ежедневный обход небосклона.

Для этого нужно сделать первый шаг. Первый шаг к месту, где он ляжет и уснет. Но ноги не слушаются, все тело отказывается подчиняться. Почему? Потому что он весь сконцентрировался, сжался, стал сгустков внимания, который следит за перемещением белой точки. Это снег или туман? Или это птица, большая белая птица, сорванная с болота, словно звездный цветок, распускающийся лишь при свете луны.

Птица приближается. Стремительно. Она летит прямо на него, прямо на мужчину. Но он не в силах сойти с места. Тело не слушается команд. Даже глаза не могут закрыться, все продолжая смотреть на приближающуюся точку.

Она растет до тех пор, пока с ужасным треском не ударяется в деревянную раму окна вагона. Дерево не выдерживает удара — буквально лопается. Арвингов отбрасывает внутрь, кто-то падает на мужчину и увлекает его одеревеневшее тело назад.

Когда отец Саши с трудом открывает глаза, он теряет дар речи. В горле застревает крик. Лицо мужчины перекошено. Он смотрит на то, что сидит перед ним на четырех тонких скрюченных лапах. Он смотрит и узнает это создание. И оттого, что это существо ему знакомо, ему настолько жутко, что ни единая клеточка тела не в силах переместиться, изменить свое положение. Он все пытается прошептать, позвать… «Она узнает меня! Она узнает!» — крутится в голове. Тварь хищно скалится, увидев лежащего на полу вагона мужчину. Ее молочное тело светится во тьме не хуже, чем клинки арвингов. Плечи и шея залиты кровью. На боку кожа сорвана и мотается, словно приспущенное платье.

И в тот момент, когда дитя Дакмура прыгает на мужчину, мощно отталкиваясь от пола всеми четырьмя конечностями, тьма ощетинивается десятками голубых шершней, бросающихся со всех сторон на врага. А проснувшийся пьяница закрывает лицо руками и кричит срывающимся голосом лишь одно слово — имя того создания, что мечтает сейчас о его смерти.

* * *
Ночь то и дело выплевывает белые тела и бросает их в борта поезда, в переплетение проволоки на открытой платформе, на огневые площадки на крышах двух вагонов. Твари, бессильно мотающие в воздухе своими конечностями, то проносятся над головами воинов, с визгом исчезая в ночи, то со страшным хрустом бьются о деревянные стенки, исчезая под колесами поезда… Но вот одно из порождений властелина Дакмура врывается в толпу бомбардеров, роняет их, отбрасывая своим весом. Существо бьет лапой наотмашь, цепляя когтями кого-то по соседству. Еще удар, другой рукой, словно отмахиваясь от назойливого голубого сияния. Пронзительный визг! Дух шпаги не прощает такой фамильярности: кисть твари падает под ноги арвингов.

— У него кровь! Кровь! — кричит кто-то из бессмертных.

И в следующее мгновение сияющий клинок сносит существу голову. Из шеи фонтаном бьет темная жидкость, пачкая серые плащи арвингов. В ночи кровь кажется ужасно черной. Глядя на лицо Ир-хана, на чьей щеке красуется такое пятно, кажется, словно сама тьма начала разъедать тела бессмертных воинов.

— Это кровь! — повторяет кто-то совсем рядом. — Значит, это не ингены. Они живые… Это люди!

Га-тор вздрогнул, когда что-то белое пронеслось перед паровозом, чуть задело путы колючей проволоки, но, так и не сумев зацепиться, пролетело дальше во тьму. Следом он услышал крик арвингов с крыши одного из вагонов. Изгнанник повернулся к фокшам: у тех в глазах застыл настоящий ужас. Они уже не могли пошевелиться и лишь бубнили какие-то заклинания. Геван уже сам бросал в топку уголь, а сугавар стоял у противоположной двери, ожидая встречи с тварями тьмы. Га-тор приоткрыл окошко со своей стороны и попытался рассмотреть что-либо на открытой платформе с углем. Ему показалось, что в ночи, в облаках колючей проволоки, покрывающей уголь, копошились три существа. Их было плохо видно. Можно было различить молочно-белые спины, длинные конечности, которыми они неуклюже перебирали, стараясь вырваться из железных пут.

— Это что за напасть?! — выругался командир арвингов.

Что-то тяжелое ударило в корпус тягача. Затрещала за окном проволока, поймавшая свою первую на сегодня жертву. Га-тор отстранился от окна, а фокши заорали:

— Керры! Керры!

Увиденное ворхутом потрясло его: в паутине колючей проволоки бледнело тучное тело, пытающееся двумя вполне человеческими руками порвать свои путы. У твари ничего не выходило, и она выла то на беспощадную луну, призывая своего хозяина, то на светящееся окошко кабины, за стеклом которой стояли трое мужчин и внимательно следили за ночным гостем.

— Не верю своим глазам! — вскричал Га-тор. — Как такое может быть?!

— Да уж, разве это ингены?! — охнул Да-гур.

— Керры! — продолжали кричать фокши.

— Заткнитесь! — рявкнул на них сам командир арвингов. — А ну за работу!

Тварь, понимая, что разорвать проволоку ей не удастся, попыталась своим весом продавить препятствие. Она бросилась в сторону кабины, заставив Гевана, мужественно стоящего в центре у окна, отшатнуться назад. Существу удалось сделать несколько стремительных движений, перемещаясь вперед, но вскоре проволока, лишь крепче сомкнулась вокруг белого тела, окончательно обхватив его мертвенной хваткой. Теперь уже тварь не могла двинуться, оставаясь совсем близко от лобового стекла кабины. Существо завизжало, протянуло руки к мерцающему свету кабины, словно пытаясь вцепиться в лицо Гевана. Пальцы с длинными когтями бессильно хватали воздух в нескольких дюймах от стекла. Га-тор распахнул свою дверь, надеясь шпагой достать до ночного гостя, но в этот момент раздался громкий выстрел бомбарды. Тварь неуклюже мотнула головой и затихла, обмякнув всем телом. Изгнанник посмотрел наверх, на крышу, где держали пост двое бомбардеров.

— Все нормально! — крикнул один из них своему командиру. — Мы следим за обстановкой!

Ворхут снова подошел к окну, пытаясь понять, что же происходит. И при слабом, мерцающем свете луны он увидел, как десятки барахтающихся в воздухе тел, появляются из ночи и со страшной силой бьются в стены бывших «домов» Вегнаха. Самая легкая для них добыча — открытая платформа позади тягача. Правда, эта легкость обманчива — сети из колючей проволоки нашпигованы мертвыми телами. Новых гостей дружными залпами встречают бомбардеры Ир-хана. Твари хватаются руками за проволоку, пытаются лезть наверх, на крышу ближайшего вагона, откуда ведется прицельный огонь. Некоторые существа начинают интересоваться и тягачом, на крыше которого также сидят две потенциальные жертвы. Правда, цель на вагоне куда аппетитнее, а вот значимость другой цели — тягача — ускользает от их скудного сознания. Но все же есть те неугомонные, кто то и дело бросается в сторону паровоза. Но они тут же падают на брезент, сраженные пулями бомбард. Одни здесь же падают замертво и качаются в паутине проволоки, других отбрасывает назад, и их тела летят под колеса поезда.

Над вагонами стоит грохот бомбард. Он все возрастает, усиливается, выстрелы становятся чаще. В ночи слышен молодецкий крик Ир-хана:

— Быстрее перезаряжайте! Смена! Сюда!

Где-то трещит дерево, борта уже не выдерживают натиска. Твари прорвались в один из вагонов и затеяли там битву с арвингами. Слышны крики и визг. Пронзительный визг. С поезда то и дело срываются белые тела кровожадных существ, словно кто-то околачивает плоды с дерева. Вот, с крыши второго вагона за борт сорвался один из бессмертных. На нем висят сразу двое тел, они крутят его, увлекая в ночь.

— Огонь! — кричит Ир-хан.

Не успевает Га-тор отстраниться от окна, как в него с треском врезается тело. Своими лапами оно разбивает стекло и теперь пытается схватить за плащ командира арвингов. Тварь не видит того, что творится внутри кабины: в небольшое окошечко она смогла протиснуть лишь одну руку по плечо.

Удар наотмашь и белая рука падает на пол. Из плеча существа бьет фонтан крови, и тварь издает пронзительный писк. Срывается, не в силах более держаться за окошко, и улетает во тьму. Рука, упавшая на пол, еще некоторое мгновение живет своей жизнью: пытается схватить воздух, судорожно сокращая хватку пальцев.

— Отстаньте от нее! — вопит Га-тор, видя как фокши бросаются с лопатами на отрубленную руку. Они пытаются разрубить ее острыми краями своих орудий. — Это же рука! Всего лишь рука!

— Нихайет! — вопят они.

Что-то гулко грохочет над головой. Крик арвинга замирает по ту сторону стекла. Когда сверху на стекло кабины медленно спускается белая рука с длинными когтями, осторожно обшаривает гладкую поверхность, пытаясь понять, можно ли здесь за что-то уцепиться, все — и Га-тор, и Геван, и верзила Да-гур, и даже два ополоумевших слуги фокша — понимают, что пост на крыше паровоза больше не ограждает их от тварей ночи.

— Не пройдете, твари! — кричит сугавар.

А между тем первое из существ соскальзывает по стеклу и срывается вниз, цепляясь за колючую проволоку. Однако там уже лежит его сородич, прижавший часть ограждения своим телом. Да-гур открывает дверь со своей стороны и стреляет из короткого пистоля. Тварь дергает плечом, отскакивает в сторону. Она удивлена тем, что ее ужалил невидимый враг. Пытаясь сообразить, что же произошло, она делает два неверных шага назад, и с визгом срывается за борт.

Но тут же на ее место сверху спрыгивает еще одно существо. Оно более проворно, гибкие руки аккуратно минуют все кольца проволоки. Исключая вероятность зацепиться и увязнуть в хитросплетении железа, существо окидывает хищным взглядом все лакомые кусочки, закрытые для него за стеклом кабины.

— Великие ренсъели! Это же мальчик! Совсем юный! — шепчет Геван.

Сугавар снова нажимает спусковой курок, и существо, взвизгнув, отшатывается назад. Хватается своими лапами за бедро. Голая нога обожжена порохом и начинает кровоточить. Существо чешет рану, словно пытаясь сбросить неизвестного врага, который жалит его, но все бесполезно. С высоким визгом белое тело бросается на стекло, видимо, даже не понимая, что перед ним прозрачная преграда. Со всей силы существо врезается в стекло, скулит и падает назад, на спину. Еще один выстрел Да-гура и на сей раз пуля попадает в шею. Существо визжит, кружится на месте, падает, не удерживаясь на ходу поезда, снова встает и падает. За этим безумным танцем смерти наблюдают все, даже потерявшие от ужаса дар речи фокши.

Между тем сразу несколько цепких лап просовываются в окошко со стороны Га-тора, пытаясь открыть дверь в кабину. Ворхут глубоко всаживает свой клинок в переплетение рук, и сияющий дух шпаги утопает в белом мясе существ. С шипением и визгом клубок врагов отскакивает от двери, вновь освобождая путь для следующих нападающих.

И глядя в освободившееся окошко, Га-тор вдруг застывает на месте. Тьма Дакмура, прежде гигантская и пугающе глубокая, движется. Словно огромный сгусток ночи выступает вперед, следуя со стороны болот к несущемуся на полных парах поезду. Его многочисленные конечности, кружась в воздухе, хватают и бросают своих слуг в бой с арвингами. Но теперь и сам он — дух Дакмура — спешит вперед, спешит поучаствовать в этой схватке с бессмертными.

— Ну вот, — шепчет ошарашено командир арвингов, — и пришло время призывать дух Серскильта…

Сугавар Да-гур поворачивается к своему командиру. Ему не виден пока силуэт смерти, собранной по капле от злобы и ненависти множества живых существ Хангеларской пущи, стекающийся сюда год за годом со всего мира. Словно магнит притягивает пуща зло от всех живых существ, накапливаясь здесь, в самом жутком из мест Сианука. Черная губка болотной топи впитала в себя столько ненависти и жажды смерти, что теперь не в силах остановить беспощадного зла, переливающегося через край этой чаши.

— Серскильт! — повышает голос Га-тор. — Услышь свое вечное имя и приди на помощь детям своим! Услышь мольбу твоих бессмертных сыновей и окажи им честь лицезреть мощь твою! — и уже совсем срываясь на крик. — Приди Серскильт, вечный, как мир, могучий, как свет, непобедимый, как звезда Милепаль. Приди тот, чье имя Оке Бесс-Скайтере, чья кровь зеленого цвета, чье тело обитает во всех гранях Сианука! Пусти корни в теле твоего врага!

И Да-гур, и механик Геван, и фокши с трепетом ожидали дальнейших событий. На их глазах происходил один из самых редких обрядов арвингов — взывание к покровителю бессмертных. И когда в стекло кабины со звоном врезалось чье-то тело, все буквально подпрыгнули от неожиданности. Стекло посыпалось на пол, Геван отскочил назад, пытаясь устраниться от очередной белой фурии. А та, вся залитая кровью, изрезанная стеклом, озиралась по сторонам, пытаясь выбрать для себя жертву получше. Кровь заливала ее глаза, и она плохо ориентировалась в пространстве. Лишь когда сияющий клинок опустился на голову существа, оно сообразило, что все кончено.

Га-тор закрыл глаза и тихо сказал:

— Услышь нас! Без твоей помощи мы погибнем…

Справа, за окошком его двери, клубилась ночь, все ближе приближаясь к поезду, нагоняя его, обхватывая его деревянное тело своими цепкими лапами — бесконечными и всесильными, как сама смерть.

* * *
Мужчина лежал на полу, ощущая под собой и на себе чьи-то тела. Перед ним зияла огромная дыра — рама окна полностью выбита. Скудный лунный свет освещал отверстие, и сквозь дыру можно было видеть летящие силуэты белоснежных зверей. А на фоне этой фантастической картины раскачивалось на четырех лапах гибкое холодное существо, готовое броситься на свою жертву.

На теле создания торчали редкие лохмотья ткани. По всей видимости, когда-то это было одеждой. Сейчас же эти куски были изодраны и их жалкие остатки походили лишь на редкую ощетинившуюся шерсть. Темные пятна ее виднелись на плечах и бедрах. Остальное же тело существа белело своей пугающей наготой. Шея, спина, руки, живот… Все было белым, тусклым, словно слепленным из парафина.

В такт движениям существа раскачивались две полные женские груди. Ткань на плечах окровавлена, и белая шея залита черной густой кровью. Лицо, покрытое кровавыми царапинами, было устремлено на мужчину: тварь выбрала свою жертву. И сейчас она не замечает ничего происходящего вокруг. Белый зверь не видит ни одного арвинга, что тянут к ней свои сияющие клинки, не чувствует боли в боку, где сорван ошметок кожи, словно очередной слой одежды, под которым начинается истинное тело слуги смерти. Белое существо, гибкое и свирепое, отталкивается от пола и летит вперед.

Мужчина смотрит в лицо этому созданию, не в силах поверить в реальность происходящего. Он видит тело женщины, переставшей быть ею, не осознающей себя, лишенной души. Лишь знакомое ему белое тело, которое он не так давно потерял, и которое вернулось к нему с одной лишь жаждой утолить свой животный голод.

Сейчас, в момент ее прыжка, он успевает вспомнить ее всю, каждый ее изгиб, каждый ее запах, каждое ее настроение. Он видит ее прекрасное тело, покрытое черными ссадинами и залитое кровью. Оно спешит к нему. Оно прекрасно и в то же время ослепительно ужасно. Ее дикие расширенные глаза, ее хищная ухмылка, ее когти, готовые вцепиться в шею мужчины. И в последний момент он закрывает голову руками и кричит:

— Эльза!

Он не видит того, что происходит дальше. Он слышит лишь хруст костей, пронзительный визг и окрики арвингов.

— Мама! Мама! — кричит мальчишка. Но его держат, говорят: «Это не она! Не она!» Но он не слушает, пытается вырваться из рук Хромыля.

Мужчина отводит руки от лица и видит тело своей жены, пронзенное сразу несколькими клинками бессмертных. Тело лежит у самых его ног. Голубые духи выжигают нутро своей добыче, а женщина вопит, пытаясь схватиться за сталь уже не существующими руками.

— Эльза! — вновь кричит муж. Наконец, срывает с себя оцепенение и бросается к ней. Его не успевают остановить — он уже обнимает этот изрубленный, но все еще живой кусочек его родного существа.

— Не прикасайтесь! — орет один из арвингов. — Вон!

Но мужчина не понимает. Он ничего не осознает. Лишь обнимает жену крепче и в этот момент чувствует, как ее зубы впиваются ему в плечо.

— Черт возьми! — орет еще один голос.

— Прочь! — вопит кто-то.

Несколько рук хватают мужчину за ноги, плечи, шею. Его пытаются оторвать от того, что осталось от ночного чудовища. А то пытается вгрызться поглубже, цепляется зубами за человеческую плоть. Из ее рта вырывается глубокий рокот, она вся шипит от боли, выжигаемая изнутри ненасытными духами шпаг.

И вот челюсти ее разжимаются. Женщина, точнее то кровавое месиво, что осталось от нее, издает леденящий кровь крик. Кажется, будто с этим криком из тела вырывается душа. Невидимая она мечется по вагону, бьется о стены, проносится мимо бессмертных воинов Серскильта и одним махом выстреливает из черной дыры в ночь.

Только сейчас мужчина чувствует боль в плече, а кто-то стоит над ними и кричит:

— Дурак! Ты совсем спятил!

Но мужчина не понимает, о чем идет речь. Его сон трансформируется, перемещаясь на грани бреда. Полнейшая фантасмагория, которая просто не может быть правдой. Он улыбается. Всего лишь сон, это всего лишь сон. В этом мире возможно все, потому что он сплетен из призрачной материи других измерений, далеких, не властных над тобой.

И потому он старается не удивляться, когда в брешь в стене влетают сразу двое обнаженных людей. Они также стараются встать на четыре лапы, словно звери. Но они более чем похожи на людей. Мужчина даже уверен, что ему снятся просто белые люди, которые умеют летать и бегать на четырех лапах. Неожиданно у того арвинга, что стоял перед ним, на спине оказывается один такой гость. Тут же рядом кого-то изрубили на куски. Стоит невыносимый визг, писк, что-то громадное грохочет за стенами вагона, становясь все ближе и ближе. И уже не две, не четыре, а, кажется, что десятки, сотни белых рук тянутся к арвингам из бреши, стараясь схватить кого-нибудь и утащить к себе в ночь. Иногда им это удается: двух бессмертных, что дежурили с бомбардами у бреши, уже нет. Вперед выступают арвинги Халейна, чьи черные сияния клинков сливаются с ночью и неразличимы зверьми.

Подползает Саша.

— Мальчик мой, это сон! Странный, правда? — шепчет мужчина, прижимая того к себе.

Земля вздрагивает, и вагон качает из стороны в сторону. Кажется, еще одно усилие и их перевернут на бок.

— Это не сон, папа! Нас сейчас убьют! — плачет мальчик.

— Нет, ты что?! — улыбается отец. — Во сне никто не умирает…

— Они уже убили нашу маму! — кричит Саша. Его руки ощущают какую-то теплую, даже горячую жидкость, которая сочится из шеи отца.

— Это была не она, сынок, — шепчет мужчина, пытаясь убедить скорее себя, чем мальчика. — Это была не она!

А кругом беснуется масса фантастических созданий. Летят белые конечности, отрубленные головы смеются, вцепившись зубами в одежду арвингов, пол залит кровью, скользкий, теплый. У воинов разъезжаются ноги. Во тьме пляшут десятки жадных духов, ярко сияющих своими гибкими языками, словно бы в руках бессмертных приручен ледяной огонь. Влетающие твари тут же напарываются на выставленные вперед клинки. Невидимая катапульта или рука великана насаживает с каждым броском все больше безразличных пищащих тел на эти вилы, пытаясь завалить арвингов пушечным мясом своих слуг. Кому-то удается вцепиться в борт вагона и не оказаться сразу же во власти кишащих голубых и черных духов. Но, ступая на пол вагона, они бессильно скользят, теряют равновесие, поскальзываются в лужах масляной крови и коряво падают. Один, два, три… Белые тела, сплетенные в клубок незащищенной плоти, кружатся у ног бессмертных. Тем остается лишь натравить своих голодных духов, нарезав звериный пирог на ломти.

А рокот все нарастает. Хозяин идет по топким болотам проклятой земли. Он нагоняет поезд. Это понимают все. И все молят Серскильта придти им на помощь, а еще более они молят своего командира Га-тора, который знает истинное имя покровителя арвингов.

Приди же Серскильт, вечный, как мир, могучий, как свет, непобедимый, как звезда Милепаль. Приди тот, чья кровь зеленого цвета, чье тело обитает во всех гранях Сианука! Пусти корни в теле твоего врага!

* * *
С верхатуры вагонов открывается поистине зловещий вид, величественный и ужасный. Командир подразделения арвингов лакс Ир-хан только и успевает насаживать на свою шпагу ядра из плоти и крови, что летят со стороны болот. Воины палят по бесчисленным мишеням. Белые, легко различимые в ночи, они назойливы и поистине бесконечны.

— Смена! — кричит Ир-хан.

Ряд арвингов, совершивших залп, отступает от борта и начинает перезаряжать свои бомбарды. Другая шеренга быстро пересаживается вперед и, выбрав свою цель, жмет на курок. Именно во время смены стрелков отряд Ир-хана становится наиболее уязвимым. Уже двух или трех арвингов удалось так застать врасплох, когда они перезаряжали свои ручные бомбарды. Одному сразу же оторвали голову, другой весь в крови лежит сейчас на крыше вагона, хватая ртом воздух, а третий… Третий упал в ночь, под колеса поезда.

— Смена! Быстрее!

Вся земля над Дакмуром пенится белыми волнами страха. Ночь, словно материализовавшись, движется на поезд, становясь все темнее и неминуемее. Ир-хан сначала смотрел на луну, пытаясь понять, почему она не желает светить. Но потом понял, что даже свет луны не в силах разогнать мрак в этом месте, даже извечный лунный свет не может уничтожить гигантскую фигуру как обычную тень. Потому что это вовсе не тень от тяжелых водянистых туч. Это порождение мрака, которое спешит само пойти в атаку. Вряд ли деревянные коробки вагонов выдержат столь мощный натиск.

— Огонь! — кричит Ир-хан.

Громыхают бомбарды. Справа слышен крик: один из стволов разорвало от чрезмерного количества пороха. У арвинга обожжено лицо, похоже, он ослеп.

— Смена!

Словно вырванные из болот белые ростки хищной травы, летят в сторону поезда визжащие чудовища. Эти жуткие костяные ядра, сорванные незримой рукой, большую часть пути от болот летят свернувшись в клубок. Лишь на самом подлете к вагонам, они раскрываются, выбрасывая вперед свои белые конечности. Ядра, поднимающиеся от черной земли, расцветают у самых ног Ир-хана подобно адским цветам смерти. Их причудливые лепестки цепляются за доски вагонов, засаживают свои когти в лица и шеи арвингов. Кто-то с мясным хрустом разбивается о стены и отлетает в ночь, будто сломанная кукла. Кругом стоит невыносимый шум, гвалт. Гремят колеса поезда, то и дело тревожно гудит сигнал паровоза, сама ночь то визжит сотнями противных высоких голосов, то глубоко ухает, будто бы великан вытягивает из земли очередной корень чудо-травы.

Ир-хан смотрит налево и замечает, что пост на тягаче состава уже отвоеван белыми зверьми. Он кричит воинам на первом вагоне, которые находятся ближе к паровозу:

— Снимите этих тварей немедленно!

Но тот, кому он кричит, вдруг отлетает в сторону, снесенный очередной белой тушей. На крыше первого вагона разгорается потасовка, слышны выстрелы. А из мрака прилетает еще одно тело.

— Смена! — вопит лакс.

Мрачная гора, надвигающаяся на состав, совсем близко. Вот она уже заносит свою черную культю, похожую на огромное щупальце, и наносит сокрушительный удар по последнему вагону.

— О, боги! — вырывается у Ир-хана. — Держись, старина Но-вар!

Доски словно спички разлетаются в стороны. Тела арвингов вылетают в ночь, подхваченные очередными существами из парафина и страха. Вот тяжелым мешком выпадает прочь большая черная туша, подскакивает на шпалах и с хрустом неестественно выгибает свою изящную шею. Это была лошадь командира.

А великан, похоже, весел, ему нравится эта игра. Он готов для второго удара, но немного медлит. Белые звери, похожие сейчас на трупных червей, копошатся уже и на первом и на последнем вагоне. На верхатуре состава единственным оплотом бомбардеров остается лишь второй вагон, где собраны воины вокруг своего командира Ир-хана.

Дух Дакмура наносит второй удар, который должен легко сорвать с колес остатки третьего вагона. Неожиданно он вязнет в невидимой защите. Гигант издает жуткий вой и с новой силой бросается на состав. Только сейчас Ир-хан замечает, что весь третий вагон опутан не то сетями, не то плющом. И это невероятное создание — да, оно тоже является созданием! — растет, очень быстро, охватывая сначала весь третий вагон, затем перемещаясь на второй.

Арвингов сначала бросает в дрожь, но они вскоре понимают, что ЭТО такое. У них словно прибавляются силы, и Ир-хан, кажется, еще громче кричит:

— Огонь! Смена!

А тем временем настойчивые несокрушимые лианы доходят до второго вагона, стелятся под ногами арвингов, а затем поднимаются со всех сторон подобно монументальным колоннам, и в итоге сходятся прочным гибким куполом над головами бессмертных.

— Слава тебе, Серскильт! — кричат арвинги, которые, наконец, могут перевести дух.

А позади состава продолжается противостояние двух духов мира Сианук — хозяина проклятых болот и покровителя бессмертных воинов. Кругом перепугано пищат белые звери, пронзаемые зелеными отростками Серскильта. Зеленый дух опутывает их белые тела, вонзает в их плоть свои острые иглы и прорастает в теле врага своей несокрушимой мощью, вечно не знающей покоя. Звери, так похожие на людей, визжат от боли, разрываемые изнутри беспощадными пальцами покровителя арвингов. Их тела пухнут, то из шеи, то из животов вырываются наружу зеленые отростки жадного ростка. Зеленые путы захватывают сердца белых зверей, и те воют дикими голосами, моля уже не о пощаде, а о скорейшей смерти.

Дойдя до головы поезда, зеленые нити Серскильта пленили всех белых тварей, заброшенных сюда щупальцами гигантского духа мрака. Некоторые, завидя смертельные лианы, сами бросались прочь, стараясь вернуться на болота, однако многие срывались и падали под колеса.

Нити покровителя бессмертных создали прочные и гибкие доспехи для поезда арвингов. Они покрыли своей зеленой кольчугой каждый вагон, выстлали своей живой мощью полы, крыши, стены. Даже те белые звери, что находились внутри вагонов, теперь были пойманы вечным Серскильтом, и нити его рвали плоть врага, испивая его соки, словно изголодались по дождю и влаге. Сейчас для нитей покровителя вместо дождя была кровь врага.

Свои зеленые купола Серскильт возвел на крыше каждого вагона, атакже над двумя открытыми платформами. Именно с верхатуры поезда сейчас можно было лицезреть битву двух титанов — сумрачной тени и эфемерного корня. И судя по тому, что битва все более отдалялась от состава, оставаясь на юге, было очевидно, что покровитель арвингов берет верх. Еще несколько раз мрачный дух Дакмура разрывал ночь своими злобными рыками, заставлявшими бессмертных схватиться за оружие, однако разорвать путы своего противника ему не удавалось.

Ночь отступала. То ли близилось утро, то ли из-за туч вышла, наконец, луна, то ли тень покровителя проклятых болот, покрывающая весь небосклон, отступила, дав дорогу свету. И теперь упругие порывы встречного ветра легко колыхали зеленую одежду поезда, обдували строгие лица арвингов и их уставшие тела, наполняя уверенностью и спокойствием.

Однако никто не решался сказать, что битва выиграна. На северо-востоке, где болота подступали вплотную к холмам и железнодорожному полотну, обнаружила себя новая опасность. Сложно было понять, что движется в бледнеющей тьме наперерез составу. Большие фигуры походили не то на слонов, не то на древних ящеров. Они осторожно ступали по сопкам болот. Боялись провалиться, значит, они не были духами. Это были реальные существа. Но кто?

* * *
Около получаса состав двигался, погруженный в молчание. Воины ожидали столкновения с новыми страшными порождениями мрака. Между тем тень духа Дакмура отстала, сокрушаемая вечным Серскильтом. Кто знает, придет ли он на помощь в битве против очередных тварей? Звездная ночь над головой и упрямая дорога, ведущая на север, в сторону спасительного Хегенскоффа. Оставалась еще одна преграда.

— Давненько нам не приходилось наводить порядок в Дакмуре, — покачал головой Да-гур. — Духи болот почувствовали свою силу.

— Думаю, их растревожили сами арвинги, — ответил командир бессмертных.

— Не знаю, не знаю!

— К сожалению, Серскильт не оставил тел наших ночных гостей. Я не могу понять, что это за создания.

— Это не смигры. Они похожи на обыкновенных людей, — заметил сугавар. — В жилах этих существ течет самая настоящая кровь, они не являются беспокойными беглецами из Эвиг-Векта. Ингены?

— Ингены, — тихо проговорил Га-тор. — Возможно, это они. Но сейчас я не берусь говорить точно. Сам же Серскильт не делится со мной подобными откровениями.

— В тех мало что человеческого. Они, скорее, похожи на оживший кошмар, чем на белого человека. Я теряюсь в догадках, — покачал головой громила.

Да-гур и Га-тор посмотрели на перепуганных слуг фокшей. Те немного пришли в себя. Один из них, тот, что держал в руках лопату с окровавленным штыком, осторожно поддел изуродованную конечность белого зверя, которому арвинги так и не нашли имени, и с шумным выдохом бросил ее в огонь топки.

Вскоре Га-тор приказал Гевану остановить поезд. Командир бессмертных отдал приказ перебросить часть бомбардеров со второго вагона на паровоз, а также освободить последний искореженный вагон. Сейчас от него было мало толку, только тормозил скорость состава. Воины Но-вара и Да-гура перебрались во второй вагон, который тоже сильно пострадал от штурма.

Командиры подразделений срочно отдали приказы пересчитать погибших и раненных. Вскоре у арвингов возникло понимание той утраты, что они понесли на болотах. Последний вагон был сильно поврежден, на его крыше был почти полностью разрушен оборонительный пост бомбардеров. Все ноарцы, находящиеся на посту на крыше паровоза были убиты и исчезли в ночи. Подразделение Но-вара, на которое пришелся сокрушительный удар черного властелина, потеряло убитыми почти десять Бессмертных. Бомбардеры Ир-хана не досчитались трех бойцов, и пятеро были легко ранены. Воины же сугавара Да-гура молили великана Кьемпа, хозяина подземных чертогов Эвиг-Векта, о душах пяти своих собратьев. Таким образом, схватка с белыми зверьми болот унесла жизни двух десятков арвингов. Столь жуткий расклад привел в уныние командиров корпуса.

Понесли потери и смертные. От потери крови скончался отец Саши. Мальчик не мог поверить в произошедшее и сжимал отца в объятиях, что-то шепча тому на ухо. Командиру арвингов пришлось достаточно долго успокаивать Сашу, прежде чем тот заснул или точнее повалился в сон, истощенный произошедшими событиями. Ворхут сам перенес тело мальчика в кабину тягача, где уложил его рядом с углем на свой черный плащ изгнанника.

Когда состав вновь тронулся, Геван заметил:

— Теперь пойдем чуточку быстрее. Правда, толку от этого не много…

— Это почему? — удивился Га-тор.

— Да потому что полотно вклинивается здесь в россыпь холмов и начинает петлять, сильно петлять. Нам в любом случае придется сбросить скорость…

Действительно, с продвижением на север, дорога становилась все более извилистой, обходя участки провалов и брешей в насытившейся влагой земле. Если властелин Дакмура или его странные слоноподобные создания нагонят арвингов на этом участке, дела у бессмертных пойдут куда хуже — скорость здесь пришлось сбросить прилично.

Все чаще стали попадаться на пути неказистые деревца и копны кустарника. Тонкий снежный покров здесь протаял во многих местах, оголив черную землю. Как бы ни противились холодные сердца мира, весна вступала в свои права.

Га-тор посмотрел на северо-восток: несмотря на свою осторожность, темные силуэты стремительно сокращали расстояние между собой и приближающимся поездом. Совсем скоро гиганты Дакмура поравняются с изнуренными битвой арвингами. У бессмертных была лишь маленькая передышка между первым действием этой трагедии и вторым, возможно, заключительным.

— Расплодились здесь! — в сердцах пробасил Да-гур.

Неожиданно для всех зеленые лианы стали ослабевать, разжимать свои путы, иссыхать прямо на глазах. И вот уже порывы встречного ветра сорвали купола, ставшие ветхими строениями пожухшей травы. Вот уже с бортов вагонов облетели побеги некогда жадной травы. А под ногами ковер из хвощей рассыпался в прах.

— Благодарю тебя, Серскильт! — ошеломленно прошептал командир арвингов.

— Он уходит? — ужаснулся сугавар.

Ворхут кивнул. В одно мгновение ему стало страшно за всех тех бессмертных, кто усомнится в силе своего покровителя. Почему он бросал своих детей навстречу смерти? Почему он отнимал у них защиту, которую они так редко просят у него? Казалось, сердце в груди окаменело. Дух Дакмура не желал отпускать своих пленников.

Также внезапно черные силуэты на болотах остановились, словно натолкнувшись на невидимую преграду. Несколько мгновений они стояли без движения, видимо, решая, что им делать дальше. И вот медленно развернулись и побрели жуткими облаками обратно в сторону болот.

Но не успели арвинги обрадоваться этому факту, как машина начала замедлять ход.

— В чем дело? — удивился Га-тор.

Геван развел руки.

— Не пойму! Ничего не понимаю!

Фокши стали с удвоенной скоростью бросать в топку уголь.

— Уголь не горит! — вдруг сказал один из них.

— Черт возьми! — выругался Геван. — Что происходит!

— Это духи! Они повелевают машиной, они приказывают ей остановиться… — повысил голос Га-тор.

Поезд продолжал сбрасывать ход. Всем без исключения в этот момент стало жутко. Сначала — оттого, что возвращающиеся в болота гигантские звери повернут обратно, а дух Дакмура нагонит состав, а затем — оттого, что ждало их впереди, что так напугало слуг хангеларского властелина.

Небо откристаллизовалось, луна стала удивительно желтой и большой, словно кусок сыра. Казалось, ничего не стоит проглотить его, сорвать с неба и вернуть на землю мрак. Состав терял скорость… Впереди всех ждали некие создания, существа, возможно, даже более могущественные, нежели белые звери, неторопливые гиганты или даже дух Дакмура. Возможно, именно сейчас арвингов ждал истинный дух Дакмура. И было жутко от одной лишь мысли, что сейчас эти самые правители проклятых земель предстанут перед арвингами. Было сложно представить их — всесильных правителей Дакмура. И жутко было оттого, что, казалось, сам всесильный Серскильт отступил перед могуществом нового врага бессмертных.

Га-тор положил ладонь на рукоять шпаги и произнес вслух:

— Скажи свое имя! Скажи свое имя!

Сугавар вздрогнул. Он слышал четверостишие Нефта. Сам же ворхут в последний раз шептал эти слова лет 20 назад, когда вот так же летел на своем коне навстречу закованным в металл нагам. Тогда, в битве при Гунне 1934 года, ему было также жутко, как и сегодня. Тогда против них выступил неизвестный противник — паровые рыцари стального Хвана. Тогда эти закованные в металл воины с огромными паровыми мечами казались несокрушимыми, воинами-исполинами. Но тогда арвинги не дрогнули. Они смели всю эту мощь, смешав железо с плотью, смазочное масло с кровью. Они не дрогнули и победили.

Сейчас также нельзя было дрогнуть.

— Скажи мне свое имя!

Состав дрогнул и окончательно остановился. Паровая машина выдохнула. Глянув в окно, Га-тор увидел, что на пути движения поезда стоят их враги. Он не знал, кто это или что это, но чувствовал нутром, что пришло время для битвы.

Командир арвингов бросил взгляд на спящего мальчика, чья жизнь сейчас была в его руках, затем открыл дверцу ударом сапога и выпрыгнул из кабины паровоза. Под ногами оказалась на удивление густая и мягкая трава. В руке Га-тора искрился голубой смертью червяк духа шпаги.

— Скажи свое имя!

То ли эта строка отдалась в голове Га-тора, то ли он сам крикнул ее, то ли со всех сторон заорали арвинги, бросаясь в последний бой. И бессмертные воины окружили своего командира, нагнали его, побежали рядом с ним, создавая мощный кулак. Ворхут посмотрел направо, через плечо и увидел Да-гура. У него текла кровь из рассеченного лба, но он вроде как и не замечал этого. Он улыбался.

— Хэй! — крикнул он Га-тору. — И умирать не страшно!

— Дух моего меча бессмертен, как и моя душа! — отозвался ворхут.

Верзила Да-гур засмеялся и ускорил бег. А Га-тор стремился заглянуть в лицо Смерти и угадать ее имя. Да и имя-то ее ему уже было не нужно! Он был ворхутом и мог вселяться в тела, не зная имен. Держись, Смерть! Я иду!

Пустота, ночная степь! Впереди Га-тор увидел темные бараки.

На самом пути арвингов, которые не снизили скорость, стояли невысокие сутулые силуэты. Их лица скрывали черные капюшоны, и из того, что могло быть ртами, вырывались в ночное небо плотные пары дыхания.

Некоторые воины неожиданно стали останавливаться. Га-тор в изумлении прикрикнул:

— Ну же! Истинные хозяева Мельденбурга! Вперед!

Но те воины, что уже остановились, не сделали ни шагу. Наоборот, все новые арвинги замирали как вкопанные.

— Вперед! — заорал сугавар Да-гур. — За честь арвингов!

«Остановись, Га-тор! Остановись!»

Эти слова прозвучали в голове командира арвингов. «Неужели это смигры?! — изумился Га-тор. — Они наводят на нас морок! Они пытаются погасить нашу волю… Но с каких это пор они столь сильны, чтобы тягаться с арвингами?!»

И собрав последние силы, изгнанник ускорил бег. Это было нелегко. Обреченность, слабость, отстраненность тяжелым покрывалом сковали его волю. Сейчас ему казалось, что смерть это не так уж и плохо, что бренное тело, которое рвется в бой, есть нечто надоедливое и несуразное. Безразличие было настолько сильным и всеохватывающим, что рука сама по себе опускалась, ноги наливались свинцом, готовые прорасти в этой земле. Все прежние посылы — честь, доблесть, бесстрашие, — все стерлось, все отошло куда-то далеко, стало лишним, бессмысленным. И вся эта «круговерть» силы и смерти показалась Га-тору смешной и чуждой этому миру, миру Сианука.

Все воины остановились, преклонив мечи и головы. И лишь двое — Да-гур и Га-тор — продолжали приближаться к силуэтам в темных плащах с капюшонами. И сугавар уже не был столь силен, и командир арвингов не в силах был поднять свой горящий меч. Да-гур перешел на шаг. С трудом давался каждый шаг и Га-тору. И лишь духи мечей трепетали, казалось, в предвкушении битвы. И они все ближе и ближе подходили к своим врагам.

Ворхут посмотрел на свой меч. Где-то на краю сознания, словно бы покидая тело, он уловил яркое сияние духа меча. Он попытался сконцентрироваться на нем, на этом свечении. И глубоко вдохнув, он поднял руку, замахнулся для последнего удара. И он уже ничего не видел, его душа, казалось, уже прощается с телом, таким бренным, таким никчемным. И будучи наполовину в мире духов, он еще пытался взять реванш в мире людей.

Черный арвинг остановился перед одним из жителей кладбища. Га-тор держал меч вверху, устремленным в небо и готовым обрушиться на голову противника. Силуэт в темном плаще стоял не шелохнувшись. Было ясно, что если меч обрушится вниз, то голова этого человека или иного существа, похожего на человека, покатится в ночь, а тело безвольно свалится на землю. Но странный противник не сходил с места. В нескольких шагах позади него стояло еще порядка десяти таких же существ в плащах.

И когда Га-тор уже готов был опустить свой меч, который он удерживал с таким трудом, в своей голове он услышал спокойный уверенный голос:

— Остановись, изгнанник!

И невозможно было сказать, что несет этот голос — добро или зло. Он был спокоен, он был уверен в себе, он был открыт и не пытался обманом уклонить руку бессмертного воина от головы соперника. Он был ласков и миролюбив. Но это могла быть ловушка. Это мог быть тот же морок, наведенный странным существом.

Вон стоит как вкопанная вся дружина арвингов! Вон бесстрашный сугавар Да-гур выронил меч из руки и отстраненно смотрит на происходящее, даже не пытаясь вмешаться! Все побеждены! Все! Остался лишь он, он один! И сейчас один лишь удар его меча может вернуть силу в этих воинов, один лишь удар меча разорвет липкие путы лжи и морока!

— Остановись, изгнанник!

Словно эхо гуляет в голове. Незнакомец прикасается к его сознанию и пытается погасить пыл его страсти. Он пытается остудить сердце.

Изо ртов этих существ то и дело вырываются облачка пара. Пар настолько густой, что в уме мелькает мысль-вспышка — это скальды! Это новые механические воины стального Хвана! Скальды по подобию людей. Или арвингов!

— В тебе огромная сила, ворхут Га-тор, — сказал голос. — Но склони же колена пред теми, кто не является твоим врагом! Мы лишь тени прошлого, мы тлен мира Сианука! Тебе незачем убивать чужое прошлое и свое будущее, изгнанник! Опусти меч!

Неожиданно холодное сияние его меча погасло. Дух меча остыл, отказавшись от схватки. В руке Га-тора теперь было обычное неосвященное железо, которое, несмотря на это, могло также нести смерть.

— Нам не нужна твоя душа, — продолжил голос, — но если ты не остановишься, потеряешь ее. И мы уже ничего не сможем сделать. Наша сила осталась в прошлом, а наша жизнь испаряется на твоих глазах из наших ртов. Опусти меч!

Командиру экспедиционного корпуса из Таш-Кале показалось, что он действительно теряет свое тело. Оно становилось тяжелее и тяжелее с каждым мигом. Он не в силах был удерживать этот груз. Тело оседало, а душа поднималась все выше, с трудом цепляясь за лоскутки его оболочки. Он словно бы пытался удержать тяжелый, промокший плащ. И ткань рвалась в его пальцах, и тяжесть вещи была так велика, что руки немели. Душа отлетала в мир невидимого.

Га-тор опустил свой меч…

Пятая глава

До шестнадцати лет Вадим прожил в поселке Барндом, веглундском поселении в Энгане — редколесье северо-восточного сегуната Сунакуни. Через этот поселок лежали оживленные пути с востока — из Вакии — и с юга — из Акки и Урды — на благодатный запад, где располагались такие оживленные центры торговли, как Шварцбрак и порты Леонии. По улочкам Барндома проходили оружейные караваны из Братских княжеств, следовали паромобили из Акки, груженые микрином, тесанным камнем или чайным листом, заезжали редкие торговцы из Урги, чаще всего возившие в Шварцбрак микриновую смесь и ткани. Даже торговцы с юга отдавали предпочтение этой дороге, несмотря на близость вечно воюющих в последние годы ваков. Вялотекущая война, в которую были вовлечены все шесть княжеств некогда единой Вакии, продолжалась уже более тридцати лет, то затихая, то вновь разгораясь с новой силой.

Несмотря на достаточно выгодное расположение, уровень жизни в Сунакуни был крайне низок. Если Шварцбрак и походил на развитый и богатый город, то остальная часть страны жила значительно хуже. К настоящему упадку Сунакуни привела сначала война за независимость от Каннагарской империи, а после — борьба за власть в своем собственном руководстве. В результате добившаяся независимости страна не выдержала и десяти лет в свободном плавании. К власти очень скоро пришел опальный капитал, который вновь наладил взаимоотношения с прежним хозяином. Вскоре зависимость Сунакуни от Каннагара стала чуть ли не больше, чем была ранее, до освободительной войны. Теперь всю политику и экономику страны определяли исключительно в Иреку — столице Каннагарской империи. Для данной формы управления даже название свое придумали «сегунат». Это не так обидно, как прежняя «колония», а смысл тот же самый.

Барндом — поселок дюжины дорог — славился своими мастерами-механиками. Долгие переходы по каменистым проселочным путям сказывались на паровых машинах, будь они хоть бы и в Наге сделаны. Дорога брала свое, приводя в негодность сложную технику. Десятки мастерских предлагали решить эту проблему, причем поднимая ценовую планку практически до уровня Шварцбрака.

Однако Вадим вырос не в мастерской, что было бы вполне логичным для Барндома, а на ферме отца Старка. Последний вложил немало сил в развитие коневодства в Энгане. Если учесть, в какой нищете проживала большая часть Сунакуни, то станет понятно, отчего именно лошадь стала основным средством передвижения для простых граждан, а не паромобили или дорогостоящие скальды. Так что дело Старка набрало вес всего за пару-тройку лет.

Старк, как и многие жители Барндома, был родом из Номарка. Своей родиной он всегда называл Рему. Местные купцы настолько оценили его мастерство в разведении первоклассных лошадей, что невольно сравнивали с главными коневодами Сианука — ноарцами. А потому некоторые утверждали, что на самом деле северянин Старк родом из Маноира. Барндомские скакуны Старка славились изяществом и легкостью. Они были чрезвычайно быстры и выносливы, могли покрыть большие расстояния без отдыха. Единственными конкурентами Старка были вакийские конезаводчики. Однако в силу непрекращающейся войны данная отрасль на востоке быстро пришла в упадок.

Мать Вадима была вакийкой, и, по словам некоторых острословов Барндома, происходила из знатного вятицкого рода, возможно, даже из княжеского рода Храбров. Слухи по большому счету рождались в силу того, что семейка, прямо скажем, была замкнутой. Да и глядя на Вадима, люди шептались между собой: «Младший Химмель — точная копия родителей! Такой же дундук — молчун каких поискать!»

Хотя поначалу мальчик был совершенно обычным, немного хулиганистым, любителем задорных дворовых игр. Вот только с определенного момента он вдруг начал сторонился своих сверстников. Нельзя сказать, что остальные дети относились к нему с каким-то неприятием. Этого не было. Для своих сверстников — детей многочисленных механиков, трактирщиков и служащих гостиниц — Вадим был самым обыкновенным мальчиком, одним из многих. Но что-то резко изменилось в нем, в его характере, в его отношении к окружающим.

С какого-то момента общество сверстников стало для него отталкивающим. Рядом с бывшими друзьями он начинал чувствовать себя плохо: ни с того, ни с сего кружилась голова, легкие заполнялись невыносимым смрадом, словно бы он пытался дышать, глубоко закопавшись лицом в песок. Страшные, пугающие картины рождались в сознании мальчика. То ему чудились большие черные черви, в которых превращались его сверстники, то нечто огромное и непостижимое, не позволяющее шелохнуться, заглатывало мальчиков, накрывало весь мир вокруг Вадима, и лишь себя он мог видеть в непроглядном мраке, словно упрямую свечу, не гаснущую даже там, где нет воздуха и нечем дышать. В этом пространстве, где не было ни верха, ни дна, где существовала лишь одна единственная точка — он сам, Вадим, его душа, — плотные стены мрака шевелились тысячами паразитов. Их упругие змеевидные тела выступали сквозь неясную преграду, словно тонкую шелковую ткань. Возможно, они искали душу Вадима, мечтая вкусить ее. И преграда была столь эфемерна, что мальчик скорее считал ее некой ловушкой, огромным мешком, куда его посадили за неизвестную ему провинность. И как только он думал о слабости своей защиты, тут же набирали силу существа по ту сторону мешка. Они начинали сжимать обручи своих тел, сокращаясь все быстрее, уменьшая пространство, освещаемое свечой Вадима. Но как только мальчик глубоко вдыхал невесомый безвкусный воздух, как только готовился к последней атаке, стена отступала, змеи жалобно шипели, ослабляя свои путы. И мальчик ощущал, что многое зависит от его воли. Он в силах многое победить, будучи не воином, а простым мальчишкой.

Вадим не понимал, что с ним происходило. Почему сверстники так пугают его? Почему их детские забавы порождают столь ужасные видения в его сознании? Ему все чаще казалось, что за ним по пятам идет смерть, и это ее дыхание он так явственно чувствует. Мальчик все чаще оставался один — так ему было куда легче. Он бродил по лугам своего отца, забредал в редкие леса Пустоши, а иногда брал лошадей и уезжал к небольшой речке Кьеле, чтобы искупать своих любимцев. С лошадьми Вадим ощущал себя намного лучше, чем с людьми. Рядом с этими животными он чувствовал себя спокойным, благородным, чистым, как слеза. И лишь близлежащий Барндом стоял за спиной подобно тяжкой ноше, которую он должен нести.

Он частенько приходил на заводь Кьеле, пересыхающий рукав которой давно уже превратился в заросшее тиной озерцо, и смотрел в темную зеленую воду. Иногда он бросал в стоячую мертвую воду камни, и зеленые водоросли колыхались в глубине, словно руки, пытающиеся схватить свою добычу. Мальчика гипнотизировали эти клубы зеленого тумана, лежащего на дне озера. Он мог часами не сводить глаз с притягательной глубины. Ему казалось, что там, на дне этого озера, царит настоящий покой. Там всегда тепло и уютно, там не нужно быть никаким — ни обычным, ни странным — там можно просто быть, просто лежать на дне и быть мальчиком, который лежит на дне. Это казалось очень странным и простым. И какое-то время Вадим даже верил в то, что существовать на дне озера даже лучше, чем существовать в вони механического городка Барндома.

Вадим брал палочку и писал на слежавшемся темном песке:

«Город.

Плохое — Тим, черные змеи

Отец Марика, кислятина

Эймар, сладковато, словно кровь…»

Скоро Вадим осознал, что источником всех его странных ощущений является… нос. Он мог улавливать множество запахов, которые оказывали на мальчика столь мощное воздействие, словно бы весь мир вставал с ног на голову по одному его слову. Он воспринимал запахи всем своим существом. Нельзя было сказать, что все остальное тело Вадима молчало. Просто нюх мальчика был именно тем чувством, которое впускало в него некий иной мир. Это словно замочная скважина, через которую в его нутро проникало некое новое пространство, позволяющее ему по-новому взглянуть на мир. И когда он находился среди сверстников, он ощущал никем не уловимые запахи жестокости и злобы. Он поражался той агрессии, которой были наполнены сердца детей, всего лишь маленьких жителей огромной Пустоши.

Вадим мог долго писать на песке, составляя список самых неприятных запахов поселка. Ему сложно было давать названия тем запахам, что он улавливал в воздухе. Он еще слабо в них разбирался и мог лишь подбирать самые приблизительные, порой странные сравнения. Вроде «запаха ржавых гвоздей» или «вонищи красных огурцов». Вряд ли кто-либо, прочитавший эти сравнения, смог бы даже представить себе подобные запахи. Единственным мальчишкой, который не отпугивал Вадима своими жуткими видениями, был Клаус, сын местного полицейского. Однако отец у Клауса был очень жестким человеком, и не давал сыну спуску. В те редкие дни, когда его отпускали гулять, куда ему вздумается, Вадим приводил Клауса к мертвому озеру, рассказывал о страшных запахах и своих видениях. Только ему он мог рассказать все. И Клаус слушал друга с открытым ртом, а после клялся, что не расскажет такие страсти никому из своих знакомых, даже родителям и даже отцу, который всегда достает ремень, как только заподозрит, что его обманывают или что-то скрывают.

В ответ Клаус делился с Вадимом своими страхами. Он рассказывал ему про своего дядю, который сильно болеет и, по всей видимости, скоро умрет. Дядя Клауса был личностью примечательной: работал долгое время на маяке близ местечка Айсо, на который держали курс многие сбившиеся с пути дирижабли империи, позже и сам летал штурманом на одном из пассажирских цеппелинов, был пойман пиратами и около года провел в плену, потом был освобожден небесными капитанами Саги и, не успев вернуться домой, отправился на нагскую войну. Мальчика беспокоило то, что дядя побывал во стольких переделках, и, возможно, убил не одного и не двух человек, а значительно больше. Ничего в этом хорошего не было, и, по всей видимости, совсем скоро бывалый солдат южного сегуната должен был появиться в Барндоме в теле морока.

— Когда грешишь, когда убиваешь людей, ты становишься мороком, — шептал Клаус, сидящий над мертвой водой озера. — Это все знают, но все делают вид, словно бы ничего не произошло и вроде как и не ждут нашего дядю обратно.

— Может, он не придет! — оптимистично предположил Вадим.

— А куда же он денется? — удивился Клаус.

— Ты так говоришь, словно бы хочешь его увидеть…

— Ерунда какая-то!

— И не ерунда вовсе, — обиделся Вадим. — Может, ты просто по нему соскучился, вот и хочешь снова увидеть. Пусть он даже и мороком будет.

— Морок приносит с собой смерть, дурачок!

— Мне отец рассказывал однажды, что встречал морока, который помогал людям. Он и сейчас живет в Забрюгге…

— Это еще где?

— По карте наверх.

— На севере что ли?

Мальчик кивнул и продолжил:

— Отец говорил, что у мороков есть странное состояние, когда им хочется убивать. Что-то вроде муст или густ называется. Не помню точно. Так вот, мороки тогда становятся злыми, чернеют больше обычного, короче, встречаться с ними в этот момент не стоит.

— Да они итак чернее-черного! — усмехнулся Клаус.

— Помолчи! Много ты знаешь? Ты где кроме нашего Барндома бывал?

— В Хонрае был пару раз, — веско заявил Клаус.

— «В Хонрае», — передразнил Вадим. — Кто ж там не бывал?! Ну и я был. Правда, только раз. А дальше был где-нибудь? У дяди своего был на маяке в Айсо?

— Ух! Шутишь что ли?!

— У тебя же отец крутой! Не боится!

— Не боится, — подтвердил мальчик. — Только кто ж его туда пустит. Там рядом уже заградпосты вятичей. Угрюмые люди, убийцы настоящие. Лучше к ним не соваться.

— Вот, был только в Хонрае, а уже и говорит, мороки чернее-черного! Да, темные они как грозовая туча, но в пору муста делаются совсем как безлунная ночь. Злоба у них так и проступает.

— Ну а что там на севере-то?

— Там морок работал, да может быть, и по сей день работает дворником…

— Да иди ты!

— Честно! Мне отец рассказывал…

— Заливал, наверное!

— Нет, работал он дворником. По утрам, когда все спали и когда у мороков самый спокойный период, он выходил в пустынный город и мел улицы. А после, когда уже начинали появляться люди, первые пешеходы, он уходил, забивался в свое жилище и сидел там безвылазно, пережидая сначала день, а потом и ночь, полную муста…

— Не верю я в такие сказки! — признался Клаус.

— Ну, и не верь! У меня отец полмира объездил. Много знает и про мороков, и про ками, и даже про камикошей.

— Наверное, у него, как и у тебя, глюки всякие бывают! — съязвил Клаус.

Он всегда был невоздержан на язык, отчего ему частенько доставалось от местного хулигана Орхана по прозвищу Пират. Орхан был фокшем, а потому проживал в бедном квартале Армаган, где не так давно расселилось множество выходцев из Манзума.

Вадим был не в настроении ругаться с другом, а потому не обратил внимания на его слова. К тому же, в последнее время у него действительно участились видения.

— Ты положи под подушку перо голубя! — предложил он.

Клаус наклонился ближе к другу и пошептал:

— Я уже положил. Воняет, зараза!

— Протухло, наверное, — также шепотом ответил Вадим.

— И чего? Раз протухло, значит, не отпугивает больше? Меня бы отпугнуло!

— Меня бы тоже, — признался Вадим.

Они еще немного посидели молча, глядя на зеленые путы водорослей в толще озера. Сейчас вода не двигалась ни на йоту, словно бы ветви водорослей были погружены в стекло. Казалось, встань сейчас на берег, сделай шаг вперед и не упадешь на глубину, так и пойдешь по самой воде, ступая, словно по твердому полу. Видение было столь сильным, что даже Клаус быстро встал, подошел к воде и осторожно коснулся ее рукой. Поверхность вдруг вздрогнула, раскололась мелкими трещинами, которые тут же сделали невидимыми водоросли на дне. По воде пошли круги, будто озеро мелко задрожало.

— Я боюсь, что он придет, — сказал вдруг Клаус. Было очень странным то, что он сам — задира и драчун — признался в своем страхе. Такого признания от него никто и никогда не слышал. Эти слова сейчас дорогого стоили. Не сложно было догадаться, что Вадим был единственным мальчишкой в Барндоме, кому Клаус эти слова сказал. Наверное, он на самом деле сильно боялся своего дяди. Точнее, того, что могло вместо него вернуться.

— Успокойся! Многие умирают, у многих людей родственники умирают. Но ведь мороки приходят очень редко. Лишь те, у которых остается память. А они редко когда хотят зла. Они лишь тоскуют по своим родным.

— И нам придется его убить?

Вадим внимательно посмотрел на друга. Да, похоже, в нем боролись сразу два чувства. С одной стороны, страх перед приходом ночного создания. С другой, желание снова увидеть дядюшку, который всегда был так добр к своему племяннику, пожалуй, даже добрее, чем родной отец.

— Они становятся темнее, когда у них муст? — тихо переспросил Клаус.

— Да, они становятся черными, как безлунная ночь!

Возвращаясь с озера, мальчики решили заглянуть в яблоневый сад. Они чуть вернулись по проселочной дороге, повернули направо, в сторону моря, где кривые деревья низко склонялись к земле и едва плодоносили от скудности почв. Здесь всем заправлял офицер в отставке, некогда бравый бомбардер Зигмунд. Он очень любил всякое оружие, которое извергало серные столпы дыма. Он просто обожал порох и грохот. Потому перед его домом стояли две миниатюрные пушки, которые два раза в день громыхали так, что весь поселок слышал. Раз выстрелило, значит, либо полдень, либо шесть часов вечера. Признаться, яблоки офицер Зигмунд также обожал, но не за их сладкий вкус, а за то, что по форме они точь-в-точь походили на небольшие ядра для его пушек. Некоторые горожане даже посмеивались, говоря, будто бы вояка Зигмунд палит из своих пушек именно яблоками, сорванными у себя в саду. Оттого их и так мало.

Друзья обошли сад Зигмунда по краю. Правда, соблазн был столь велик, что Клаус все же перелез через невысокую ограду и нарвал фруктов.

— Скоро шесть, — пояснил он, — Зигмунд во всю готовится к своей канонаде.

И верно, хозяина нигде не было видно. Потому мальчики спокойно миновали сад, а, немного осмелев, даже нарвали еще яблок. У Вадима были полны карманы, а Клаус и вовсе наложил плодов себе за шиворот, и его рубашка оттянулась, словно пивной живот хозяина харчевни «Лунный свет».

— А как ты думаешь, дружочек, куда мороки приходят? — Клаус снова и снова возвращался к этой теме.

Вадим остановился на перекрестке, решая, куда лучше пойти — свернуть направо и продолжить путь вдоль владений Зигмунда, либо пройти еще чуточку вперед, за невысокие дома фокшанского квартала. Небольшой квартал прежде принадлежал рабочим с местного деревообрабатывающего завода. Однако поставки древесины из Хонрая давно прекратились, и железнодорожная ветка заросла бурьяном. Рабочих уволили, но дома не снесли. Они долгое время пустовали, бестолково взирая своими пустыми глазницами окон на сад Зигмунда и дома его соседей. И примерно год назад здесь появились беженцы из Манзума. Они завесили разбитые окна своими разноцветными тряпками, обзавелись каким-никаким хозяйством и теперь в квартале Армаган, как его называли сами фокши, звучал меланхоличный сахильский блюз, и многочисленная ребятня гонялась между коробок домов за одичалыми тощими кошками.

Фокши были не то чтобы плохими людьми. Как и в других народах, были среди них и добрые люди, и злые, и честные, и мошенники, каким палец в рот не клади. Вадиму нравилось приходить сюда и сидеть в сторонке, чтобы никто не обращал на него внимания и не трогал. А Клаус этих горемык явно недолюбливал, считая их поголовно тунеядцами и разгильдяями.

— Так что, Вадик? Как ты думаешь? — настойчиво повторил вопрос Клаус.

— Пошли, зайдем в гости к тетушке Даиме, — подмигнул ему Вадим. — Она-то тебе куда лучше меня ответит!

— Вот уж нет! — замахал руками мальчишка.

— Пошли! — потянул его за рукав Вадим. — Думаешь, у фокшей нет своих мороков?!

— Ну… Наверное, есть… — Клауса явно заинтересовал такой подход к вопросу. — Они у всех народов есть. По крайней мере, должны быть. Кто живет и умирает, у того и могут быть мороки.

— Подожди-ка! — остановился его Вадим. — А как же самураи и монахи?

— А что с ними не так?

— Ну как же?! Ни те, ни другие не совершают поступков, противных духам…

— Постой! Но ведь самураи убивают людей?

— Ну…

— Нет, скажи, убивают или нет?

— Да, убивают, — согласился Вадим.

— Значит, есть свои грехи, — усмехнулся Клаус. — Значит, и мороки свои есть. К тому же, чего ты так говоришь? Словно бы они — какой-то особенный народец…

— Я в том смысле, что возможно, на земле есть такой народ, который чтит духов настолько, что они даже не знаю такого понятия, как «морок», — пояснил Вадим.

— Понятно, — кивнул Клаус. — Думаю, это вполне возможно.

— Пошли! — снова толкнул друга Вадим. — Там и поговорим!

— К твоей толстухе Даиме? — скрючил физиономию Клаус.

— К ней, дружочек, к ней. Про мороков она должна что-нибудь знать…

* * *
По мере приближения к кварталу Армаган нос Вадима стал различать резкие запахи. Совсем недавно его нюх был отвлечен и расслаблен в прохладной неге яблочного сада. А теперь… У мальчика сердце забилось чаще и на ладонях проступил пот. Он чувствовал густую смесь самых различных запахов, сотканную из табака, пота, травяного чая истирахат, свалявшейся одежды, свежей древесины, мочи, картошки и яблочного мусса. «Наверное, таскают яблочки у своего соседа офицера», — подумал Вадим.

На самом солнце, у входа в ближайший дом, на невысоком кресле полулежал старик. Его кожа была дубленой как нождачка, и изо рта то и дело вырывались клубы ароматного дымка.

— Здравствуй, мой мальчик! — кивнул он Вадиму. Посмотрел на Клауса и молча повторил кивок.

— Странный он какой-то! — прошептал Клаус на ухо другу, озираясь на оставшегося позади фокша.

— Ты что?! — улыбнулся Вадим. — Это же сказочник Шехирли! Он любит рассказывать истории из своей жизни, аккомпанируя себе на чем-нибудь. Например, на маленькой гитаре.

— И про что рассказывает?

— Да так, все больше какие-то легенды из прошлого, — ответил Вадим. — Тех времен, когда они еще в Манзуме жили. Тамошние легенды.

— Понятно!

Мальчики прошли несколько домов глубь квартала и увидели балкон, увитый выгоревшим на солнце плющом. На перилах сохранился всего один горшок с живым цветком. Остальные не выдержали летнего пекла. На балконе стояла пышная женщина с черными вьющимися волосами. Она помахала мальчикам и сказала:

— Бебе, дорогой! Я как раз только что вынула из духовки яблочный мусс.

— Это она кому? — не понял Клаус.

— Бебе — это вроде обращения такого, — пояснил с улыбкой Вадим. — Ну, типа, мальчик, малыш.

— А!

Весть о яблочном муссе пришлась Вадиму не по душе. Когда они уже сидели на потертом диванчике на уютной кухоньке мамаши Даимы, он никак не мог решиться и взять кусок.

— Что тебя смущает, бебе? — удивилась Даима. У нее был приятный бархатистый голос. И в целом Вадим считал ее очень симпатичной женщиной, несмотря на свой явно излишний вес. Среди фокшей всегда было много полных женщин. Наверное, потому что они отлично готовили всякие сладости и выпечку, которую сами же и могли поглощать в огромных количествах.

— Вкусный мусс! — кивнул ему Клаус, который вроде бы пришел в себя и даже как-то повеселел, сидя на кухне.

— Ты думаешь, наверное, что я украла эти яблоки, бебе? — предположила Даима, прищурив глаза.

— У Зигмунда! — от страшной догадки у Клауса кусок мусса застрял в горле.

— Ха-ха! — мамаша Даима положила руку на высокую грудь и рассмеялась. — Ну, шутники!

Мальчики переглянулись.

— Мы — честные люди! — сказала вдруг серьезно мамаша Даима. — Вы, возможно, не слышали про илеридов.

— Нет, — признались мальчики.

— Это манзумские гадалки…

— И вы гадалка? — восхитился Клаус.

Женщина с улыбкой кивнула и продолжила:

— Мы можем заглянуть в ближайшее будущее человека. И мы видим, что все неверные поступки получают отражение в будущем, идет своеобразный ответ из будущего, словно обратный удар. Зло возвращается, причем в кратном размере… — Даима внимательно посмотрела на гостей. — Не понятно, наверное, говорю. Ну, проще говоря, сделаешь кому-нибудь зло, и оно вернется к тебе от того ли человека, которому ты зло делал, от другого ли, но вернется, не сомневайтесь. Некоторые люди пытаются избавиться от свалившегося на них якобы с неба невезения… Они это так называют. Невезение. Они не понимают его природу и снова пытаются решить проблемы новым злом, обманом, грехом. И снова получают то, что посеяли.

— И что же, вы никогда не совершаете дурных дел? — спросил осторожно Клаус.

— Бывает, конечно, — улыбнулась мамаша Даима. — Однажды я не заметила, что маленький мальчик залез в духовку, и запекла его в свой яблочный мусс. А так, больше ничего вроде не случалось…

Вадим чуть с дивана не упал, а Клаус снова подавился муссом.

— Да шучу я, бебе! — засмеялась Даима. — Ешьте, ешьте! Просто одна сижу уже неделю. Муженек укатил в Шварцбрак, а мне и поговорить не с кем.

— А мусс для кого же делали? — удивился Вадим.

— Это я к Зигмунду ходила…

— К Зигмунду-бомбардеру?! — воскликнул Клаус. — Ничего себе! Все-таки стащили яблочек?

— Клаус! — покосился на него Вадим.

— Ничего, ничего! — замахала руками мамаша Даима, успокаивая мальчиков. — Не стащила, а он сам мне дал. Заплатил яблоками. А что мне с ними делать, как не яблочный мусс.

— Интересно! — задумчиво сказал Вадим.

— Он прознал, что среди жителей Армагана есть и илериды. Нашел меня. И пригласил к себе в гости. Очень его один вопрос волнует, все хочет узнать, будет это в ближайшее время или нет.

— И что же это за вопрос такой? — удивился Вадим.

— Наверное, хочет узнать, долетит ли его ядро до Хонрая, — засмеялся Клаус.

— Да уж! — улыбнулась мамаша Даима. — Почти что так. Он хочет знать, будет ли в ближайшее время война.

— Ух ты! Никак ему спокойно не сидится, — покачал головой Вадим. — Года четыре назад война была, а его снова тянет погеройствовать!

— Может быть и так, — пожала плечами женщина.

— И что же вы ему нагадали? — поинтересовался Клаус.

— Я не могу заглядывать очень далеко, но то, что вижу в ближайшем будущем, спокойное и мирное. Никаких крупных войн не предвидится.

Мальчики усмехнулись:

— Хочет уж так погеройствовать, так вон под боком Вакия. Там всегда война!

Потом поговорили о новостях Армагана, машине Орхана по прозвищу Пират, пиратах Южного Фока и воительнице Саге, которая оберегает небо Энгана. Вадим плавно перевел разговор к теме, которая сегодня особенно интересовала мальчиков.

— Мамаша Даима, а куда же к пиратам приходят мороки, если они на своих дирижаблях живут всю жизнь?

Женщина потерла подбородок.

— Мороки ведь не как люди, бебе, они состоят из призрачной материи, которая может спутаться в клубок и стать фигурой, а может и раствориться в темноте, словно бы и не было ничего. Другое дело, если свет солнца обожжет его кожу. Бока задеревенеют, и не сможет морок раствориться по своему желанию. Придется ему задержаться в мире людей, пока снова мрак не наступит. Так вот, они могут перемещаться по другим граням мира, где нет понятий пространства, расстояний, высоты и глубины. Морок пирата появится там, где захочет, куда его будет тянуть. Есть невидимые глазу путы зла, которые оставил умерший после себя. Морок будет семь дней после смерти человека, будь он пират или сам император, сплетать эти путы, сворачивать их в клубок, уничтожая всякую связь темной души с миром людей. Спутав свой клубок зла, он и пойдет с ним в Ералти — подземный мир керров — духов смерти. Именно этот клубок он должен будет положить на весы Главного керра — всемогущего Козме.

Мальчики ошеломленно молчали, не смея отвести взгляд от женщины.

— Я слышала, у тебя дядя при смерти. Это правда? — вдруг спросила мамаша Даима у Клауса.

Мальчик вздрогнул.

— Это тоже вы увидели у себя? Там? — с трудом выговорил он.

Женщина кивнула. Клаус молчал, не зная, что и сказать.

— Не беспокойся! — ласково сказала женщина. — Через семь дней мороки, как правило, уходят. Если найдут все нити зла. Если не найдут, то могут бродить очень долго, пребывая между мирами. Пока не найдут. Могут и вечно здесь скитаться. Но, мне так видится, твой дядя, если и придет, все отыщет быстро.

Мальчик задумался.

— Не переживай! Ладно?

Клаус кивнул.

— Ну, что же вы?! Еще по кусочку! — задорно воскликнула мамаша Даима. — И обязательно истирахат.

Клаус был настолько погружен в мысли о мороках и своем дяде, что пропустил слова про фокшанский чай мимо ушей. А ведь он всегда грешил на истирахат, обвиняя его в наличии колдовских трав и дьявольских кореньев. А тут и глазом не моргнул — выпил и только облизнулся. Потом кивнул и добавки попросил. Колдовской чай ему явно пришелся по вкусу.

— А что делать, если морок придет? — спросил серьезно Клаус. — Он не станет на меня нападать?

— Они не всегда хотят крови, — задумчиво ответила женщина. — Разное у них бывает состояние…

— Вот! — кивнул Вадим. — Муст!

— Откуда ты про муст знаешь? — удивилась мамаша Даима.

— Отец рассказывал. Он сталкивался с мороками. Унего есть даже знакомый морок в Забрюгге, который работает дворником.

Женщина покачала головой.

— Не стану спорить, все может быть. У меня нет знакомых дворников-мороков, но вот про муст я знаю. Когда мороки находятся в таком состоянии, они готовы убивать. Вот только мало кто знает, когда и почему это состояние возникает. В любом случае, бебе Клаус, знай, что мороки боятся света. Они становятся плотными и в таком стоянии их можно убить даже простым кухонным ножом, — она показала длинный нож, которым резала мусс. — Вот даже таким!

Перед уходом мамаша Даима согласилась погадать и самим мальчикам.

— Думаю, вас война не интересует, — улыбнулась она.

— Нееет! — затянули мальчишки.

— Ну да ладно! — кивнула женщина.

Взяла руки сначала Вадима и нежно потерла их своими толстыми теплыми пальцами. Задумалась и принялась словно бы кивать своим мыслям.

— Что там? — не выдержал Вадим.

Мамаша Даима ласково посмотрела на мальчика и тихо сказала:

— Милый бебе, я так завидую тебе! Ты скоро откроешь для себя этот мир по-новому. Не знаю точно, что это значит, и уж тем более, как это будет, но ты начнешь смотреть на окружающее тебя пространство иначе, чем сейчас. Каждый человек по мере взросления поднимается все выше от земли, и видит все дальше. Горизонт отодвигается в такую даль! Это как восход солнца, бебе! Как восход солнца! Ты взрослеешь.

Потом мамаша Даима взяла руки Клауса и тревожно нахмурилась. Так она сидела долго, не обращая внимания на вопросы взволнованного мальчика. Наконец открыла глаза и сказала:

— Ты очень любознателен, бебе Клаус. Будь осторожен в своих желаниях. Любопытство, мой милый, это обвязать толстую веревку одним концом вокруг шеи, а другим — присобачить к гарпуну, и метнуть его в мутную воду. Кто знает, что там?! Во что ты попадешь? Не утащит ли оно тебя за собой? Не сломает ли шею? Будь очень осторожен, бебе Клаус!

По дороге домой друзья решили пройти краем квартала Армаган, однако они все-таки успели натолкнуться на банду Орхана по прозвищу Пират. Орхан рос на улице и не признавал ни чьих авторитетов, помимо отца, угнавшего у кого-то отличный леонийский паромобиль «Месаджоре», и пирата по имени Юкент, встреченного как-то раз близ харчевни «Лунный свет». Последний уверил балбеса в том, что собственными глазами видел Глимренд — сияющее сердце Туманной гавани.

В банде Орхана почти все парни были старше Вадима и Клауса. Однако, зная характер Клауса, вы скажете: «Возраст противника ему нипочем!» И на самом деле, окажетесь правы.

Вот и на сей раз вышло так. Не успел какой-то заводила из прихвостней Орхана крикнуть что-то дюже обидное в адрес Клауса, как тот сразу выпятил грудь и полез в драку. Единственным недостатком тактики Клауса было то, что он вовсе не умел драться. Будучи невысокого роста и скромного телосложения, мальчк быстро сдавал позиции и уже после третьего удара плохо ориентировался в пространстве и становился грушей для битья. Что оставалось делать в таких случаях Вадиму?! Друг за друга должен стоять горой. А уж если не смог сдержать такого попрыгунчика как Клаус, то давай сам расхлебывай эту кашу!

Когда Клаус упал в песок, зажимая губу, из которой уже брызнула кровь, Вадим достал из кармана яблоко, лихо откусил большой кусок, прожевал, а остальное яблоко выбросил в сторону. Вадиму этот жест показался демонстрацией уверенности в своих силах. Но, судя по самодовольным лицам фокшей, на них этот спектакль должного воздействия не произвел. Вадим посмотрел на друга. Тот уже поднимался, костя манзумских идиотов на чем свет стоит. Вдруг его рубашка лопнула на животе, и оттуда посыпались на землю яблоки из сада Зигмунда.

— Воры! — крикнул кто-то из фокшей. — Вот мы придурку Зигмунду расскажем! Он-то вас проучит!

— Ну, как ты? — спросил Вадим у друга.

— Черт, мои яблоки! — сплюнул он кровавый сгусток слюны в пыль дороги.

Теперь уже вперед выступил Вадим. Он был куда выше и сильнее своего друга-задиры. Первым против него вышел парень с длинными культями, который ковырял в зубах короткой палочкой. Он был еще выше Вадима. А против длинных рук хулигана и вовсе невозможно было что-то противопоставить в рукопашной драке. Оставалось понадеяться на эффект неожиданности. Что ему еще оставалось? Вадим ударил быстро, первым, попал в бровь и сразу же ее рассек. Кровь залила глаза длиннорукого, и тот в первое время походил на слепого боксера, пытающегося поймать бабочку. Правда, аналогичный эффект уже не мог помочь с остальными. И когда Клаус выступил вперед, понося фокшей и их страну на чем свет стоит, началась неравная драка.

* * *
После драки в Армагане родители Вадима запретили тому выходить из дома. И хотя Клаус как ни в чем ни бывало заявился к другу уже через пару часов, мать с отцом посадили сына под домашний арест. Никакие мольбы и обещания мальчишек не возымели должного эффекта.

Чуть позже, когда уже стемнело, в окошко Вадима постучали. Если принять во внимание, что его комната находилась на втором этаже, то стучать мог только хулиган Клаус. Вадим отложил в сторону тетрадь с домашними заданиями — видимо, сегодня не судьба поучиться. Подошел к окну и увидел друга, который забрался на дуб, росший у самой стены дома. Клаус деловито уселся на толстую кривую ветку и держал в руках какой-то мешок. Вадим осторожно приоткрыл окно и прошептал:

— Залазь!

Клаус кивнул и неуклюже перебрался с ветки на подоконник, после чего перекинул ногу и грузно приземлился на пол.

— Тише ты! Они могут услышать.

— Фух! — отдышался ночной гость и уронил на пол свой мешок.

— Ты чего? — изумленно спросил Вадим. — Что случилось-то? — потом перевел взгляд на мешок, который Клаус бросил на пол. — И что это ты с собой принес?

— Так, — поднял руки друг. — Давай обо всем по порядку!

— Давай! — согласился Вадим и сел на кровать.

Клаус присел на стул, с сомнением пробежался по последним записям в тетради и мотнул головой:

— Тут ошибка!

— Брось, Клаус! О чем ты?

— Поправь потом!

— Говори уже! Забудь ты про учебу! — Вадим сорвался с места, закрыл тетрадь, взял ее с собой и спрятал под подушку. Снова сел на свое место в ожидании рассказа.

— Ну, так вот, — начал Клаус, — сегодня умер мой дядя.

У Вадима даже дыхание перехватило.

— Как? Когда?

— Сегодня, — терпеливо повторил Клаус.

— Мы же с тобой только недавно…

— Это происходит быстро. Прихожу домой, а мне и говорят — все!

— И что теперь?

— Сегодня будем ждать морока, — решительно сказал Клаус.

— Сдурел совсем?! — покачал головой Вадим. — Это же мертвяк! В штаны наложишь!

Клаус молча посмотрел на друга. В его глазах читалась такая решимость, что Вадим решил не продолжать — все равно толку бы не было. А Клаус тем временем поднялся со стула и сказал:

— Идешь или нет?

В груди у Вадима похолодело. Он разом вспомнил разговор с мамашей Даимой, ее рассказы про мороков и предостережение для Клауса. Как она помрачнела тогда! Нет, нужно держаться вместе!

— Ну, так как? — повторил вопрос Клаус.

— Да, да! Я с тобой! — кивнул Вадим.

Клаус улыбнулся и снова присел на стул.

— Мой дядя постоянно жил в домике для гостей, который сейчас пустует, — продолжил он, — и нам нужно сегодня там непременно заночевать.

— Но, Клаус!… Заночевать? Нас хватятся!

— Не, мы выйдем поздно, очень поздно…

— Ты уверен, что хочешь увидеть его? — вдруг спросил Вадим. — А вдруг у него муст? И тебе придется его убить…

Клаус замолчал. Он некоторое время сидел и пялился на свои руки, скрещенные у колен. Затем поднял голову, посмотрел на друга и решительно ответил:

— Я очень хочу его увидеть. Хотя бы напоследок… А если муст. Там видно будет.

Глупости какие! Вадим покачал головой. Что же делать? Отговаривать? Запугивать? Наплести что-нибудь про пророчества мамаши Даимы? Вадим уже было открыл рот, но остановился. «Нет, так делать нельзя! Он все равно пойдет, а я лишь запугаю его».

— Я взял масляную лампу, веревку, карту пиратского гимана, чтобы нам не было скучно…

— А веревку-то зачем? — не понял Вадим.

Клаус пожал плечами:

— А шут ее знает! Веревка — это такая штука, которая всегда пригождается. Вот думаешь, зачем ее брать, а потом когда понадобится, ее — хвать! — и нету.

— Да! — согласился Вадим. — Бывает такое!

Он некоторое время посидел молча, выслушивая своего друга. Тот был возбужден, его чуть ли не как в лихорадке трясло в ожидании страшной и странной встречи с умершим дядей.

«Семь дней, — думал Вадим, — семь дней этот морок будет блуждать по земле. Семь дней для того, чтобы переделать все свои дела в мире живых. Семь дней на то, чтобы собрать все нити зла, что оставил в этом мире, и сплести их в клубок, который забросишь за спину и потащишь к жуткому Козме. И не факт, далеко не факт, что это удастся».

Сейчас, поздним вечером, все эти образы казались куда более жуткими и реалистичными, нежели днем. И Козме не был кем-то мифическим, живущим в нереальном мире легенд и вымыслов, и вечно голодные керры казались куда более реальными созданиями, которых можно встретить в любом уголке мира в такую-то темень. Возможно, стаи керров сейчас обходят поселок Барндом где-нибудь по окраинам, следуя тропинкой, проложенной Вадимом и Клаусом вдоль оградки яблоневого сада офицера в отставке Зигмунда по прозвищу Грохотун. Хотя, так говорят лишь фокши. Это у них существуют легенды про керров, Козме и извечные весы. Мама же рассказывала ему про остров Сибо, куда отлетают души всех умерших. Такие легенды проросли в Пустоши под влиянием каннагарской империи. А вон вятичи, что охраняют восточные рубежи Энгана от своих же собратьев из Братских княжеств, вообще верят в единственно правильную смерть, способную подарить рай — смерть в битве. И вообще они не верят ни в какие воскрешения, и ни в какие духовные лестницы, про которые толкуют в школе.

Учителя говорят: «Умрет человек и душа его либо взлетит по лестнице вверх, либо падет вниз, смотря, как жил этот человек в мире живых». Но Вадиму с каждым днем, с каждым годом, прожитым в этом мире, казалось, что все эти сказки придуманы лишь для того, чтобы люди не переубивали друг друга за деньги. И-то ведь не спасает, лишь сдерживает. В той же харчевне «Лунный свет», где два верхних этажа отведены для постояльцев, нередко случаются убийства и грабежи. Ведь всякие проходимцы держат путь через Барндом. Есть и те, кто везет деньги, и те, кому эти деньги позарез нужны. А духи?! Вадим никогда не видел их. Разве что в газовых фонарях, освещающих их дом по вечерам. Мама говорит, что они так ярко горят именно потому, что в них есть духи. Но ведь и это может быть простой сказкой.

Отец никогда не заговаривал с сыном про духов Сианука. Правда, Вадим никогда и не спрашивал. Отец был молчалив, суров и оттаивал сердцем лишь в те моменты, когда, либо смотрел на жену, либо учил Вадима кататься на лошади. Только в эти моменты он едва заметно улыбался, и глаза его становились мягкими и печальными. Вадим всегда думал о том, что же так тяготит отца. Но не смел заговорить с ним об этом. Он лишь мечтал, как можно чаще видеть улыбку на его строгом лице. Скорее всего, отец многое знал про духов. Вадиму отчего-то так казалось. И он ждал момента, когда сможет спросить об этом. Когда подрастет настолько, что сможет это спросить и получит ответ.

Клаус тем временем продемонстрировал другу скромный запас еды, которая должна была скрасить их томительное ночное ожидание.

— Самое главное, чего я так и не смог найти, это кофе, — сокрушался мальчик. — Оно нам позарез необходимо, иначе мы уснем там уже через час. Сможешь достать?

— Можно постараться, — кивнул Вадим. — А тебя отец не хватится? Думаю, наша затея ему не понравится.

— Конечно, не понравится, — усмехнулся Клаус, — но что делать?! Я должен встретиться с дядей!

Вадим задумчиво кивнул. Хотя и ночное бдение в пустом доме, и вероятность встречи с мороком, и побег из дома, — все это казалось ему слишком рискованным. Что надеялся получить от этой встречи его друг? Зачем ему было так необходимо увидеть порождение мрака? К тому же, хотя мамаша Даима и соглашалась, что мороки опасны лишь в период муста, но кто его знает, когда такой период наступает.

Что стало защитой от мороков? Фонари, которые давали какой-никакой свет. Мороки боятся света. Мальчишки надеялись, что свет фонарей мог запросто отпугнуть морока от своей потенциальной добычи. Что еще? Оружие. Клаус раздобыл длинный кухонный нож. Неизвестно, насколько он может стать эффективным оружием против существа, сотканного из призрачной материи, однако уверенности эта штука вселяла. Вадим захотел было тоже взять такой, но в последний момент передумал — уж слишком невероятным показалось ему бросаться на морока с ножом в руке. «Обойдусь фонарями, — подумал он. — Что в силах победить тьму, как не свет?!»

Вадиму повезло: отец с матерью уже были у себя в комнате. Мальчик спокойно взял на кухне немного кофе, сыра и копченого мяса. Первый шаг к победе страха — полный желудок. Вадим еще раз внимательно оглядел набор кухонных ножей, однако во второй раз отказался от своей затеи. Он лишь прихватил целых два коробка спичек и зачем-то несколько восковых свечей. Когда он вернулся в комнату, Клауса уже не было. На столе записка: «Смотри — не усни! И не закрывай окно!»

Вадим ждал друга до полуночи, но тот так и не появился. Только в половине первого ночи он погасил свет и лег в кровать. На всякий случай Вадим лег одетым, чтобы друг не застал его врасплох. Некоторое время он еще смотрел на раскачивающиеся ветви дуба, но вскоре стал ловить себя на том, что его глаза закрыты. Пару раз мальчик поднимался с постели и принимался ходить взад-вперед по комнате. Затем он уселся за стол и стал наблюдать за домом Рианки, что располагался напротив, через дорогу.

Там жила семья Мурата — выходцев из империи. Хотя полноценной семьей ее было сложно назвать. Отец Рианки был коммивояжером, мотался по всему Энгану, продавая всякую дребедень. Он наезжал раз в два месяца, а иной раз задерживался и на более длительный срок. Приезжал он в такие моменты, когда в карманах звенели монеты. Судя по тому, что появлялся он не часто, этот радостный звон был не частой для него музыкой. У матери Рианки были больные ноги, и она целыми днями не выходила из дома. Лишь изредка ее можно было увидеть, сидящей перед домом в кресле качалке с неизменным стилем в руке. Дело в том, что она подрабатывала переписчицей. У женщины был красивый подчерк, и многие горожане прибегали к ее услугам, когда нужно было написать письмо, скопировать документ или просто заполнить налоговые декларации. Тот же офицер Зигмунд по прозвищу Грохотун заказывал женщине переписать целую книгу о правилах ведения боя в условиях пустыни. А мэр Барндома Рок Сельвгод, который забавлялся тем, что сочинял помпезные стихи, то и дело давал свои перемаранные черновики для того, чтобы каллиграфистка подарила его стихам хотя бы внешнюю красоту. В жилах женщины текла каннская кровь, так что увлечение каллиграфией не было чем-то удивительным: у имперцев очень высоко ценились люди, умеющие красиво писать.

В результате Рианка — застенчивая красавица — вела все домашние дела, помогая больной матери и ожидая отца в редкие наезды из его деловых поездок по Энгану. Вадим часто видел девушку, когда проходил утром в школу или шел вечером обратно домой. Также он часто видел ее в выходные, когда по несколько раз на дню пробегал мимо дома Мурата, специально выбирая такие маршруты для своих прогулок, чтобы увеличить вероятность их встречи. Летом, в дни каникул, Вадим частенько забирался на свой высокий дуб, росший под окном его спальни. Оттуда дом Мурата был как на ладони, а самого наблюдателя было сложно уличить в шпионаже. Если просидеть на дубе час или больше, то непременно можно было увидеть Рианку. Она всегда ходила в белых платьях, перехватывала светлой лентой свои непослушные каштановые волосы и любила гулять по траве босиком. Вадим долгое время наблюдал за девушкой, и хорошо знал многие ее пристрастия. Вот только вряд ли мальчик когда-либо смог бы приблизиться к ней и сказать, как сильно она ему нравится. Тому было много причин. Это и возраст Рианки, которая была на три года старше Вадима, и замкнутость обоих. Потому мальчику оставалось лишь мечтать о том моменте, когда все эти причины не будут ничего стоить, и когда он просто сможет подойти к ней и что-нибудь сказать.

Вадим завидовал своему другу. Того девочки еще не интересовали, по крайней мере, он весьма прохладно выслушивал признания Вадима о прелестях Рианки и сам никогда не заговаривал ни о ком в Барндоме. Клаус чаще говорил про дядю, у которого была небольшая мастерская близ дома Гординов, где мальчик проводил каждое лето, помогая дяде. Как только недуг уложил дядю в постель, отец Клауса тут же продал мастерскую. Подобная расточительность привела Клауса в бешенство. Он никогда не позволял себе перечить воле отца, человека строгого и даже в чем-то жестокого, однако в тот момент вокруг мастерской разгорелись нешуточные внутрисемейные страсти. Похоже, такая активность настолько удивила самого Гордина старшего, что Клаус отделался лишь сочной затрещиной.

За всеми этими мыслями Вадим и не заметил, как провалился в сон. Его разбудил увесистый шлепок по уху.

— Заснул? — прошептал голос во тьме.

— Неа, — сонно отозвался Вадим.

— Пошли, соня! Нас ждут приключения!

Мальчики осторожно перебрались из окна дома на толстый сук дуба. В груди отчаянно колотилось сердце. Давненько они не совершали таких бесшабашных поступков. Причем Вадим понимал, насколько их нынешнее поведение придется не по душе родителям и того, и другого искателя приключений, однако с каждой минутой идея Клауса о ночном похождении возбуждала его фантазию все больше. Когда же они слезли с дерева и мягко опустились на траву перед домом Химмелей, сердце наполнила такая невообразимая свобода, такое чувство полета в эту темную ночь, что Вадим едва не засмеялся. Ему хотелось глубоко вдыхать этот воздух, что казался ему сейчас отчего-то чистым и прозрачным. На улицах не было видно людей, и никто не дышал больше этим воздухом, кроме них с Клаусом. Почти все дома Барндома стояли черными и безмолвными. Разве что где-то недалеко выводил песню какой-то пьяница, ужасно фальшивя и чертыхаясь после каждого куплета. Однако в ближайших мастерских даже сейчас кипела работа: широкие ставни ворот были подняты, и из недр гаражей доносился мерный рокот двигателей. А на соседней улице окна одного из домов отбрасывали теплые желтые квадратики света на траву. Городок продолжал жить своей жизнью и, казалось, защищал мальчиков. Он словно бы стоял у них за спиной. Можно было в любой момент выбежать на свет, позвать людей и тут же рядом с ними появились бы знакомые, соседи. Такая близость людей, которые не спали, сильно успокоила не только Вадима. Оба мальчика почувствовали уверенность, и слегка загасив пыл сердец, что отбивали отчаянную дробь, отправились в путь.

Проходя мимо дома Мурата, Вадим не мог не посмотреть на окна второго этажа: в столь поздний час они были черны. Он представил, что девушка сидит в темной комнате и смотрит в окно. Она видит двух молодых людей, отправившихся на встречу опасности. Она восхищается их мужеством и тихонько машет им вслед своей маленькой ручкой, желая удачи. От этих фантазий у Вадима появилось еще больше уверенности в своих силах, даже, несмотря на то, что оружие против мороков у него заменяли обычные восковые свечи.

— Ты уж словно с ней прощаешься! — Клаус поймал взгляд друга. — Мороки не так опасны, как многие думают. Они лишь тени в нашем мире.

Вадим улыбнулся.

— Да не прощаюсь я, — ответил он. — Просто…

— «Просто», — съязвил Клаус. — Нас с тобой ждет встреча, каких ты еще не видывал и, может быть, уже никогда больше не увидишь, а ты все об этой девчонке думаешь. Дурачок!

— Клаус, я все понимаю. Ты хочешь встретиться с дядей, ты хочешь увидеть морока, в конце концов. Но мне непонятно одно: с чего ты так уверен, что он придет именно сегодня?

— А, то есть ты надеешься, что его не будет? — хлопнул себя по лбу Клаус. — Ты не боишься, потому что уверен, что мы никого сегодня не встретим?

Сейчас, услышав эти слова, Вадим вдруг понял, что так оно и есть. Он на самом деле почти что уверен, что вот так придти с едой, фонарями и веревкой и встретить морока, словно придти на спектакль в местный театр. Если бы все было так просто, каждый желающий ходил бы да смотрел на мороков столько, сколько вздумается. Сейчас Вадим воспринимал их похождение не более чем увеселительную прогулку, отчаянное приключение, которое непременно ждет хороший финал.

— Ну, не знаю, — пожал плечами Вадим. Он хотел было сначала солгать и выгородить себя храбрецом, однако понял, что рисоваться ему и не перед кем. Его лучший друг — Клаус — итак знал Вадима, как облупленного. К тому же, они оба стремились быть друг перед другом честными. — Возможно, ты прав.

— Я тебе одно скажу, дружочек, — понизил голос Клаус. — Мой дядя столько всег в жизни натворил, что мороки и за семь дней не управиться. Работенки у него будет полно! А собаки?!

— Что собаки?

— Они тоже чуют что-то. Собаки, знаешь, они, как и все животные, очень чувствительны к духам. Она чувствует то, что там твориться. Они его чуют по запаху. И они выли сегодня весь вечер. Он там. Говорю тебе, он уже там.

Слова друга вселили в Вадима некоторое напряжение. Былая уверенность таяла на глазах. Он несколько раз оборачивался на окна Рианки, и ощущал почти что физически, как тает защита и покровительство этой застенчивой души. И песня пьяницы стихла вдали, и шум мастерской неожиданно затих… Город словно бы накрывала пелена ночи, усыпляла его жителей. И теперь мальчики оставались с ее порождениями один на один. От ощущения этого у Вадима пробежал по спине холодок.

Друзья прошли еще несколько кварталов, стараясь держаться в тени оград и крон придорожных деревьев. В душе Вадима одни чувства сменялись другими с калейдоскопической быстротой: то он видел себя одиноким и беззащитным, то ощущал силу и решимость противостоять мифическим угрозам и затем снова оказывался в пустом городе, где все души уснули, умерщвленные загадочным сном.

В этот час очертания всех предметов стали нечеткими, призрачными, прежние простые вещи стали жить иной жизнью теней, превращаясь во тьме в различных существ, словно выпуская на волю свои истинные сущности. В этот час у Вадима обострился нюх. Он вдруг стал внимательно втягивать носом ночной воздух, улавливая все новые и новые запахи. Вадим всегда был внимателен к запахам и чувствовал многое, что было не по силам уловить носу Клауса, однако сейчас, находясь в постоянном напряжении в ожидании пугающей встречи, его чувства обострились. Обострился и нюх. Теперь он с удивлением обнаружил, что не просто улавливает многие необычные запахи, но и может определить концентрацию того или иного возбудителя, от чего рассчитывает и местонахождение того или иного предмета. Он словно бы начал улавливать зародыши запахов, от которых в ночную мглу тянутся эфемерные шлейфы. Сейчас это походило на улицы со множеством костров — такая картина обычна для осеннего Барндома, когда на каждом углу сжигают опавшие листья. В этот сезон от каждого костра в небо уходит свой шлейф дыма. Иногда ветер, налетающий на поселок, опрокидывает стройные колонные серого дыма, толкает их друг на друга, свивает из них причудливые узоры в небе, перепутывая шлейфы, как попало. В такие моменты кажется, что некогда ровные колонны теряют свою прочность и становятся резиновыми, гибкими, словно стебли невиданной серой травы, стремящейся к остывающему осеннему солнцу.

Вадим даже остановился и огляделся по сторонам, пораженный настолько обострившемуся нюху.

— Что такое? — прошептал встревоженный Клаус, останавливаясь и возвращаясь за другом. — Кто там?

— Нет, ничего, — ответил Вадим. — Пахнет просто как-то странно.

— Пахнет? — переспросил тот.

— Да, — кивнул Вадим. — Пахнет очень странно. Хотя, может быть, я просто очень давно не гулял ночью.

— А ты вообще когда-нибудь гулял ночью? — улыбнулся Клаус.

Вадим напряг память, пытаясь вспомнить подобные ситуации, но в голову ничего не шло. Были, правда, моменты, когда они с отцом поздно возвращались с торгов из Хонрая, и кругом была ночь, а отец молчал и понукал коня. Нет, тогда такого не было, тогда Вадим не испытывал настолько шокирующих ощущений. Может быть, он стал старше?

— Не то чтобы гулял, но что-то вроде того, — неуверенно ответил он.

— «Вроде того» не считается! — хлопнул его по плечу Клаус. — Просто не считается. Пошли!

Они миновали последние дома на улице Ретвей, которая тянулась через весь поселок подобно центральному стержню, и остановились у ограды дома дяди Клауса. Мальчики огляделись, а Вадим еще и вдохнул побольше воздуха, надеясь уловить что-нибудь необычное.

— Кто-нибудь сидит с телом? — поинтересовался он. Ему только сейчас пришло в голову, что этот вопрос нужно было бы задать в самом начале их пути.

— Тетушка одна сидит, — ответил Клаус.

— Так там есть люди?! — изумился Вадим. — Ты что, с ней договорился?

— Нет, ты что?! Я надеюсь, мы ее не увидим…

— Каким это образом?

— Ну, знаешь, она у нас любительница пропустить перед сном пару-тройку рюмочек абсента. Она много лет жила в Сунахами, у границы с Леонией. Там, знаешь ли, любят такое дело.

— И что же, она спит?

— Угу! — кивнул довольный Клаус. — Она крепко спит!

Наличие живых людей в доме немного успокоило нервы Вадима, однако заявления о спящей мертвым сном тетушке, которую они, скорее всего, и не увидят, были малорадостны. Уж куда более по душе Вадиму пришлась бы новость о совместном заговоре друга с этой милой поклонницей абсента.

— Поторопись! — напомнил Клаус, и они перемахнули через забор. Затрещали кусты бирючины, и они тут же притаились, склонившись к земле.

— Ты же говорил, что она спит, — заметил Вадим.

— Кто ее знает, — пожал плечами друг, — может, она еще не приняла свое снотворное.

Так друзья просидели минут десять или даже больше. Бирючина у забора была густой, высокой, так что волноваться о своей конспирации им не приходилось.

— Наверное, пора, — заметил, наконец, Клаус. — В окнах свет так и не загорелся, никакого движения нет. Пошли!

Он поднялся и первым потрусил в сторону дома. Вадим поправил свой мешок со свечами и едой, и последовал за ним. Вокруг все замерло. Темный дом словно бы присматривался к незваным гостям своими глубокими глазницами-окнами. Возможно, он заманивал мальчиков в ловушку. Это ощущение притихшего, притаившегося врага не отпускало Вадима всю дорогу до дома. Не доходя до входной двери, Клаус свернул налево, молча показывая направление другу. Так они прошли вдоль стены дома, то и дело подныривая под окна.

— Я был здесь сегодня днем и оставил открытым окошко в подсобку, — объяснил Клаус, когда Вадим нагнал его на углу. — Вот оно! — он показал на плотно прикрытое окно.

— Вроде бы оно закрыто, — с некоторой надеждой произнес Вадим.

— Сейчас проверим, — ответил Клаус и встал в полный рост. Он прикоснулся к раме обеими рукам и слегка надавил. Окно не тронулось с места. — Черт! Неужели закрыли?

— А другого пути нет? — поинтересовался Вадим. — Может быть, ключи?

— От входной двери? — Клаус был раздосадован. — Если бы я мог их достать, то не стал бы затевать всю эту дребедень с окошком.

Но он решил не сдаваться и приналег сильнее. Рама чуть тронулась, слегка скрипнув в звенящей тишине сада. Мальчишки разом присели и замерли. Казалось, что они раскрыты. Сердца скакали прочь, галопом. Обступившая тишина была хуже, чем шум проснувшейся тетушки. Неизвестность пожирала их волю.

Наконец, Клаус тронул друга за руку.

— Оно все-таки открыто! — улыбнулся он. Вадим понял, что его друг улыбается по белому блеску зубов в темноте. И тот действительно был рад.

Клаус снова поднялся во весь рост и посмотрел на соседние окна. Шикнул Вадиму. Когда тот поднялся, он констатировал:

— Спит! Видишь, ни в одном окне свет не появился. Видимо, мы дождались хорошего момента. Пошли!

На сей раз оконная рама уже с завидной легкостью открылась внутрь темной комнаты, и Клаус залез в дом. Вадим последовал за ним, озираясь по сторонам. В саду было по-прежнему тихо. Также тихо было и внутри дома. Клаус некоторое время привыкал к темноте, пытаясь различить очертания предметов.

— А, черта с два! Давай фонарь запалим, все равно ничего не увидим! — выругался он.

— А ее здесь быть не может? Тетушки-то?

— В подсобке? Вряд ли! — усмехнулся Клаус, зажигая масляный фонарь. Пламя с трудом раздвинуло оковы ночи, заливая центр помещения слабым желтым светом. Здесь был голый бетонный пол, на стенах висело невообразимое количество всевозможных ящиков с инструментами, стояли какие-то бутылки, банки, канистры с водой, пакеты с углем, прямо на полу лежали какие-то запчасти от паромобиля.

— Красота, правда ведь?! — восхищенно задрал голову Клаус.

Вадим мало что понимал в технике и потому решил промолчать. Его скорее раздражало такое большое количество непонятных деталей и общий хаос, царивший в помещении. Хотя, по большому счету, ощущение хаоса могло рождаться и в силу того, что свет фонаря выхватывал лишь лоскуты из окружающей обстановки. В их случае сложно было составить целостное восприятие окружающего.

— Пошли искать тетушку! — наконец сказал Клаус.

— Хм, это еще зачем? Проверить спит ли?

— Точно, — кивнул Клаус. — К тому же нам не помешает знать, где она вообще находится.

— Думаю, не в той комнате, где лежит тело…

Они побрели в полной тишине далее, внутрь дома, минуя все новые и новые комнаты. В руках Клауса слабо горел фонарь — он убавил его свет до минимума. В одной из дальних комнат мальчики обнаружили тетушку. Она лежала спиной к входной двери и, судя по храпу, приняла сегодня изрядную порцию абсента.

— Да! Поболее трех рюмок будет! — тихо усмехнулся Клаус.

Они прикрыли дверь и вернулись чуть назад, к двери, на которой висел цветочный венок. Здесь так резко пахло зеленью, что Вадим чуть было нос не зажал.

— Здесь! — кивнул Клаус.

Половицы под их ногами слабо постанывали, и мальчики постоянно озирались вокруг. А вокруг был лишь мрак коридора, скопившийся здесь из-за отсутствия окон.

Клаус приоткрыл дверь и медленно просунул голову в комнату. Неизвестность пугала даже такого бесшабашного сорвиголову, как он.

— Ну? — поинтересовался Вадим, стоя за спиной друга. — Чего стоишь?

Клаус наконец-то пересилил свои страхи и вошел в комнату, где лежало тело покойника. Вадим быстро прошмыгнул за ним. Здесь стояла не такая беспросветная тьма, как в коридоре: окно было приоткрыто и с этой стороны светила луна. Ее бледный свет заливал комнату, словно бы она была наполнена каким-то заменителем воздуха. И казалось, что, вдыхая здесь полной грудью, ты ощущаешь кислый вкус лунной пыли на языке.

Сияющее белизной одежд тело покойника лежало на традиционном деревянном настиле — скафе, — который стоял на нескольких стульях посреди комнаты. Именно на скафе спустя семь дней тело умершего хоронили или кремировали. В Пустоши было принято кремировать, поскольку многие считали, что тело без души станет лакомым кусочком для порождений ночи. На севере — в том же Номарке — наоборот, было принято хоронить умерших в земле. Отец Клауса, видимо, хотел все сделать по южным традициям и оттого решил ветерана кремировать. В Барндоме крематория не было — слишком маленький городок. Поэтому через неделю тело дяди Клауса погрузят в черный катафалк и отправят в Хонрай.

Мальчики сразу же подошли к скафу и поднесли фонарь к лицу покойника. Оно было спокойным и белым, как мел. Казалось, что оно очень твердое, словно вырезано из мрамора. И, наверное, очень холодное.

Вадим замер рядом с телом. Здесь словно бы все запахи обесцветились. Или это эффект после смачного букета зелени на входе в комнату, или смерть нейтрализует все запахи мира, умерщвляя и их природу тоже. Вадим был ошеломлен. Он никогда не ощущал такой пустоты, такой скудности воздуха. Казалось, что воздух вокруг тебя пустой, в него забыли добавить какие-то жизненно необходимые составляющие, без которых не происходило насыщение организма кислородом. И оттого чувство, словно бы вдыхаешь воздух с самой мертвой луны, становилось еще отчетливее, еще сильнее.

У Вадима началась легкая паника. Ему казалось, что он начинает задыхаться. Скудный воздух проходил через его легкие, так и не насыщая организм. Он стал судорожно вдыхать воздух, что заметил и Клаус.

— Эй! — прошептал тот. — Ты чего?

— Воздух… странный…

— Успокойся! Успокойся, дружочек!

Клаус быстро прошел мимо тела на скафе, растворил окно на распашку и тихонько позвал друга. Когда Вадим подошел, Клаус сказал:

— Наклонись сюда и дыши! Ладно?

Вадим кивнул, не в силах сказать ни слова.

— Дыши! Там сад, там хороший воздух! — успокаивающе бубнил Клаус.

Вадим перевесился через подоконник и несколько раз глубоко вдохнул. Здесь пахло ирисами, смородиновым листом, растущим деревом, смолой, мокрой трухой, какими-то ягодами и листвой деревьев. Такой букет несколько успокоил Вадима. Сердце сбавило бег. Вскоре спазмы прошли.

— Ну, как ты? — прошептал Клаус.

— Нормально! — ответил Вадим, смахивая капли пота со лба. — Теперь уже все нормально!

Они осторожно вернулись к скафу. Теперь уже Клаус больше следил за своим другом, нежели разглядывал холодное лицо покойника. Но на этот раз Вадим чувствовал себя уже более уверенно. Он выдержал небольшую паузу у скафа, и отошел в угол, где мальчики решили расположиться.

Первым делом они зажгли несколько свечей и поставили вокруг себя, чтобы пространство большей части комнаты заливал свет.

— Но ведь морок не любит света! — заметил Вадим. — Он может не придти.

— Да, ты прав, — кивнул Клаус. — Нам придется накрыть горящие свечи какими-нибудь колпаками. Мы не может оставить их не зажженными. Вряд ли у нас будет время разжигать спички, если придет морок.

Они так и сделали. Накрыли свечи какими-то жестяными клапанами, найденными в подсобке.

— Это от дядиной машины, — пояснил Клаус.

— Главное, чтобы не загорелось ничего, — кивнул Вадим. — Они ведь полностью железные?

— Да.

Теперь комната стала поистине фантастическим помещением: от причудливых машинных клапанов, стоящий на полу, исходил мерцающий свет, словно зловещая подсветка. Теперь комната походила на зал для мистических обрядов. И теперь, при таком освещении Вадим по-настоящему поверил в возможность появления здесь настоящего морока. Взглянув на возвышающийся над полом скаф, он вдруг представил, как тело дяди оживает, начинает медленно подниматься и садится, выпучив пустые глаза на мальчишек.

— Слушай, а как появляется морок? — спросил Клаус. — Тебе Даима не рассказывала? Она ведь многое знает.

— Он выходит прямо из мрака, говорила она, — ответил Вадим. — Еще она говорила, что он вовсе не обязательно появится рядом с телом покойника. Нити зла, что он собирает перед уходом, могут находиться по всему миру. А ведь он у тебя был во многих местах, так?

— Да, — согласился Клаус. — И в Айсо, и на Южном Фоке, и даже в Туманной гавани. Вот они там, сейчас, наверное, шарахаются от его морока!

— Может быть! — кивнул Вадим. — Еще мамаша Даима говорила, что душа умершего делится на две части — светлую и темную. Темная в обличие морока собирает зерна зла, а светлая в обличие духа в течение семи дней может выполнить семь желаний…

— Это уже сказки фокшей! — фыркнул Клаус. — Что еще за исполнение желаний?! Вот про мороков все знают, их многие видели, и многие от них пострадали. Не забывай, у меня как-никак отец — полицейский. Он частенько сталкивался за время своей службы с такими случаями. Правда, он мало мне рассказывал. Говорил лишь, держись от них подальше, сынок! Даже у нас в Барндоме были случаи, когда мороки нападали на людей. Хотя, если верить его словам, никто не погиб, а более других пострадала лишь старуха Кнаппеналь, которая тронулась рассудком при встрече с мороком своего сына, погибшего на войне.

— Эта та самая, что живет на восточной окраине?

— Да, та самая. Она все время что-либо вяжет или шьет. Без конца. Говорят, что она шьет одну военную форму за другой. Вроде как для сына. Наш рифмоплет Сельвгод даже из этого сумел получить выгоду. Он продал целую машину обмундирования от старухи Кнаппеналь вятичам.

— Да уж! Он еще тот воротила!

— Так что, в мороков нельзя не верить. А вот в светлую часть души… Очень сомневаюсь! Никто ничего подобного не рассказывал.

Вадим пожал плечами.

— Это говорит мамаша Даима. Надо думать, она знает, что говорит. По крайней мере, верит в это. Хотя, с другой стороны, это уже ее проблемы, верно?

Клаус кивнул.

Они просидели за разговорами достаточно долго. После историй про мороков последовали истории про ингенов — настоящих ночных убийц. Благо, на их счет у отца Клауса не было никаких случаев из личной практики. Вообще про ингенов больше рассказывали либо выжившие из ума старики, либо подозрительного вида путники, ищущие ночлега в «Лунном свете». При этом никто не мог описать этих существ конкретно, из чего складывалось стойкое впечатление, что все рассказчики просто вешали ребятам лапшу на уши. Одни рассказывали будто бы эти твари были похожи на жутких гусениц с человеческими руками вместо бесконечного числа ног, другие описывали их как людские копии, разве что не имеющие кожи. В любом случае столкнуться с ними возможно было разве что забравшись поглубже в болотистую местность. А ближайшие к Энгану известные топи имелись лишь в Зеленицком княжестве.

Несмотря на это, мальчикам стало жутковато сидеть в темной комнате, посреди которой стоял свежесрубленный скаф с покойником, и Клаус предложил перейти к более веселым историям. Сначала он сам рассказал о том, как однажды ему в штаны залез рак и подарил массу незабываемых ощущений. Вадим же вспомнил случай, когда его по ошибке закрыли в шкафу, и он долгое время не мог оттуда выбраться. Стало чуть легче. Тревога, сковавшая было сердце, отпустила.

Тем временем за окном посвежело — ночь вступила в свои права. Подул прохладный западный ветер и ребята поежились. Призрачные огни самодельных светильников, сделанных из свечек и каких-то металлических запчастей, заколыхались, словно раскачивая пространство комнаты. Казалось, некто невидимый пытается разорвать мягкие стены своей мрачной темницы и ворваться в мир живых. Клаус и Вадим замерли.

— Может, окно закроем? — предложил Клаус.

— Пожалуй, — согласился Вадим, и мальчики осторожно направились к скафу.

Ветер прошелестел в кронах деревьев в саду, запутался в густых кустах бирючины, и долго там копошился, пока не вырвался прочь и не спрятался в шапках высоких тополей у самого края участка. Ставни окон слегка раскачивались то в одну, то в другую стороны, и жалобно поскрипывали, словно умоляя их закрыть. Мальчики так и сделали, как только добрались до окна.

В комнате словно время остановилось. Прежнее движение, рождаемое залетающим ветерком, резко прекратилось. Воздух замер и в углах сгустились тени. Казалось, мальчики поймали в свой гигантский садок опасную рыбу. Вот только отыскать ее среди водорослей было не так-то просто.

Подняв над головой фонарь, мальчики медленно обошли всю комнату, проверили все углы. При их приближении тьма отступала и мрак, пытавшийся соткать в углах своих эфемерных чудовищ, бессильно распускал в воздухе призрачную вязь ночи.

— Давай-ка поедим! — предложил Вадим, опасливо озираясь по сторонам.

Клаус кивнул. Он был напряжен не меньше своего друга. Они снова заняли свои места в дальнем углу комнаты и развернули свой нехитрый скарб. То и дело косясь на скаф, освещенный мерным пламенем свечей, мальчики принялись уплетать один бутерброд за другим. Это было удобно — следить за покойником и есть одновременно. Потому они молча жевали, не сводя глаз со скафа, на котором лежало бледное одеревеневшее тело, прикрытое куском плотной белой материи. Вот только вкуса бутербродов не ощущали: все внимание мальчишек было направлено на соседа-молчуна. Затем Клаус достал термос с горячим чаем, и они принялись отхлебывать напиток прямо из него, обжигаясь и почти беззвучно ловя воздух открытыми ртами.

На больших круглых часах, что висели на стене комнаты, было уже три ночи, когда мальчики стали клевать носами. Сморенные теплом и плотным ужином, они то и дело роняли головы на грудь. То Клаус, то Вадим вздрагивали, ловя себя на последнем рубеже сна. Глаза слипались, и голова так и просилась на подушку. Вадим подсказал неплохой способ, как отогнать сон: нужно было наслюнявить пальцы и протереть глаза. Все просто. Однако такой способ помогал лишь на время. Не успевала слюна высохнуть, как веки снова начинали наливаться свинцом и глаза мало-помалу закрывались.

— Пойду, умоюсь! — наконец сказал Вадим, не в силах более совладать с путами сна. — Иначе мы просто уснем.

Клаус кивнул, но за другом не последовал.

Выйдя в коридор, Вадим первым делом решил проведать старушку, перебравшую абсента. Всего лишь около десяти шагов по темному коридору и дверь в ее комнату. Однако эти десять шагов дались мальчику с трудом. Вновь нахлынули прежние страхи, тело сковало, и он с трудом передвигал ноги, убеждая себя, что все будет нормально. Сон отступил, изгнанный страхом. Кровь застучала в висках. Вадим делал шаг за шагом в полной темноте, видя впереди лишь мерцание медной дверной ручки. Дверь в комнату была приоткрыта, и на ручку падал лунный свет из окна. Этот отраженный свет и узкий проем между дверью и косяком были единственным ориентиром в полнейшем мраке коридора.

Вокруг Вадима колыхалась тьма. По спине пробегали мурашки. Именно сзади отчего-то ожидался главный удар чудовищ. В воздухе витали запахи дерева, краски, стоячей воды в вазах для цветов, пожухшей зелени и пыли. Эти запахи не вселяли ужас, и Вадим немного успокоился. Если бы уж что-то здесь скрывалось, он бы, наверное, почуял.

Подойдя к дверному проему, Вадим замер, медленно приблизив лицо к щели. Некоторое время глаза привыкали. Так он простоял минуту или две. Затем, наконец, различил кровать, комод, невысокий столик с пустой вазой из-под цветов. Мертвый лунный свет окрасил одну сторону всех предметов своей ночной краской. В комнате все выглядело безжизненным, словно нарисованном на выцветшем холсте.

Вадим пригляделся к кровати и вздрогнул. Из горла чуть было не вырвался крик. Чисто инстинктивно рука прикрыла рот, и волосы на голове зашевелились.

Кровать былапуста!

Первым делом появилась самая страшная мысль — никакой тетушки и не было в помине. Это и был морок, притворившийся человеком.

Или тетушка все же была, но теперь похищена мороком своего мужа. Тоже версия, достойная существования.

Хотелось броситься бежать, предупредить Клауса и как можно скорее делать отсюда ноги. Но с другой стороны, Вадим боялся шуметь. Два противоборствующих стремления буквально разрывали его. Нюх обострился — теперь он стал улавливать больше запахов, окружающих его ленивым круговоротом в замкнутом пространстве. Вадим сделал шаг, другой… Быстрее! Нужно предупредить Клауса!

Когда Вадим открыл дверь в комнату со скафом, он не сразу понял, что здесь происходит. Он тут же закрыл дверь, оставшись в темном коридоре один на один со своими страхами. Войти в комнату ему не давал настоящий ужас, еще более жуткий, нежели ждал его за спиной. Только сейчас — стоя под дверью, не в силах выдавить из себя ни слова, с выпученными глазами, рвущимся из груди криком — он начинал осознавать, что же такое жуткое он увидел там, в комнате со скафом. Но не ради этого ли они сюда пришли? Они хотели встретить ЭТО! И теперь Вадим вновь и вновь прокручивал у себя в мозгу только что увиденную картину — стоящий перед скафом Клаус протянул руки вперед, а прямо перед ним над мертвым телом колышется густой черный туман, свитый в форму человеческого тела. И эта мрачная фигура протягивает к мальчику свои полупрозрачные руки, не то с желанием обнять, не то, готовясь затащить за собой в царство теней.

Казалось, вся жизнь пронеслась перед глазами Вадима: мама с букетом весенних цветов, отец, затягивающий седло на лошади и кивающий Вадиму, единственный и самый настоящий друг — Клаус, — лежащий на песке в квартале Армаган, и Вадим, смотрящий на него единственным не залитым кровью глазом, и снова он — мальчик 12 лет, — сидящий на берегу мертвого озера и мечтающий лечь на дно. И сейчас это чувство вновь возобладало. Голоса в голове настойчиво стали зазывать его отправиться в один единственно верный путь — на дно мертвого озера. Именно там только и можно обрести покой, именно там завершатся все невзгоды мира живых людей. Там не нужно будет, пересиливая себя, делать то, что не хочешь. Там не будет людей, не понимающих тебя. Там не будет красоты, сохранить которую ты не в силах, отчего сердце разрывается от ощущения собственной слабости.

Мир вокруг не совершенен. Либо потому, что он населен не теми существами. Либо потому, что эти существа еще не научились видеть мир таким, каков он есть на самом деле. Скорее всего, мир совершенен, а несовершенны люди. Исключить лишний элемент, убрать ненужную составляющую и воцарится настоящая гармония.

Вадим схватился за голову. Он напряг все свои силы, пытаясь понять, что с ним происходит. Страх настойчиво пытался сделать все эти юношеские сомнения и неуверенность, которые прежде ему удавалось побеждать горячим шоколадом, звуком маминого голоса и запахом вольного ковыльного поля, его целью, смыслом его жизни. И Вадим заставил себя во что бы то ни стало вспомнить и горячий шоколад, и звук маминого голоса, и запах вольного ковыльного поля. Он вспомнил все, что было ему дорого, что удерживало его в этом мире уже не один год, что стояло между его душой и волшебным зеленым туманом на дне мертвого озера. И это помогло сбросить с себя наваждение, сотворенное мороком. И главная цель — отбросить страх — была достигнута. Он более не боялся мира вокруг, он не боялся своего будущего, он не боялся двери, за которой он теряет своего друга. Тогда, в Армагане, Вадим не смог совладать со своими чувствами, он замкнулся в своем мире, отдавшись во власть страха. И они проиграли. Но так не может продолжаться. Что сказал ему потом Клаус? Он сказал: «Это придет само! Ты поймешь, что на самом деле очень сильный».

И теперь, повторив эти слова про себя, Вадим уверенно распахнул дверь и сделал шаг вперед.

* * *
События той ночи запомнились Вадиму на всю жизнь. Первое время он не любил вспоминать о них, как и обо всем, что отрылось ему, подобно вдохновению. Он пугался своего открывшегося дара, как некоего проклятия. Говорил себе, что итак жизнь была не во всем добра к нему, а тут еще ЭТО! Он боялся прибегать к своему новому видению мира. Правда, как тут утаишься от своей силы, когда без дыхания существование человека невозможно. При каждом вдохе он ощущал, что имеет силы сделать шаг за грань, глубоко вдохнуть и увидеть весь мир вокруг таким, каким его не видит ни один человек. По крайней мере, ему казалось, что никто из людей не видит. А, возможно, этим даром обладает не только он? Некоторое время он в задумчивости посещал свое мертвое озеро и думал о том, что похож на собаку. Следовать нюху не путь человека. Или он не человек?

Каждый раз, когда Вадим вспоминал ту ночь, по его спине пробегали мурашки. И каждый раз, когда ему становилось не по себе, и страх вновь начинал опасную игру с его разумом, он, как и тогда, говорил себе: «На самом деле ты очень сильный!» И каждый раз он мысленно распахивал дверь в ту комнату, чтобы вновь пережить тот ужас…

И он видел…

Несмотря на то, что воздух в комнате был недвижим, словно лунное желе, силуэт морока колыхался из стороны в сторону. Его темные руки — или точнее будет назвать их лапами! — уже обхватили Клауса за плечи. Мальчик не двигался, и казалось, он спит. При этом его тело уже не стояло на полу, а поднялось слегка в воздух и качалось в невесомости.

Вадим быстро схватил фонарь, стоявший в самом углу, недалеко от входа, и подошел к ночному духу. Направив свет на морока, мальчик прошипел:

— Прочь от него, тварь!

Все это Вадим делал как по наитию. Он словно бы отпустил свой хрупкий хрустальный кораблик жизни в свободное плавание, и даже не смотрел на него. Он шел на риск, почти что попрощавшись с жизнью. Именно так — отпустив от себя все самое дорогое — можно потом почувствовать радость возвращения, радость нового обретения. И в глазах горел лихорадочный огонь, руки налились сталью, голос не дрожал, разве что кровь мощными толчками пронзала все тело, подобно разогнавшемуся до невероятной скорости локомотиву.

— … тварь!

Черное облако отпрянуло. Морок ослабил хватку, и тело Клауса рухнуло на пол.

— Прочь! — повторил Вадим, размахивая фонарем.

Сгусток мрака сначала отскакивал в один угол, затем менял свое убежище, но Вадим не сдавался. Ускользая от мальчика, морок несколько раз настойчиво приближался к телу Клауса, лежащему на полу. Но Вадим не отходил от друга. Он встал прямо над ним, переступив одной ногой через тело, чтобы посланник Козме не смог унести этого человека с собой.

В этот момент, когда все чувства Вадима были напряжены до предела, когда настал, пожалуй, момент истинной проверки его силы, он вдруг… открыл для себя новый мир. Нет, конечно, раньше он ощущал запахи получше многих в Барндоме, мог различать те или иные травы или цветы, мог улавливать далекие запахи, едва долетающие до его носа. Но сейчас оказалось, что все эти откровения были лишь отдаленными видениями его реальных возможностей.

Стоя с горящим фонарем в правой руке, он вдруг ощутил себя в большом мешке, за мягкими стенками которого колышутся тысячи, миллионы змей. Это видение его уже настигало, правда теперь оно было столь реально, столь натуралистично, что когда стенки стали надвигаться на него, Вадим закричал:

— Прочь! Вон!

Склизкие тела невидимых монстров, скрытых за последней тончайшей преградой, становились все ближе. Отчего то они не могли прорвать эту грань. Или возможно она и не являлась преградой, а была лишь чревом огромного мрака, единого, всепоглощающего, пришедшего за ним. И рука с фонарем тяжелела, и глаза закрывались, не желая видеть своей смерти. Но ноги чувствовали, что рядом с ним беззащитное тело друга. И Вадим вновь и вновь поднимал фонарь и мрак раз за разом отступал все дальше. И, наконец, решившись на отчаянный шаг, он ударил горящим фонарем в преграду перед собой и порвал ее, выпуская скрытых по ту сторону монстров. Теперь он будет с миром один на один!

И в этот момент мальчик ощутил свою истинную силу. Запахи — тысячи запахов! — ворвались в его сознание, один за другим, все вместе, смешанные, уничтожающие один другой, нейтрализующие все прежние и вновь наполняя его! Вдохнув воздух, Вадим вдруг ощутил такой огромный вакуум внутри себя, что, казалось, весь воздух мира, все его ароматы и благоухания, одним махом рванули в образовавшуюся полость. И закрыв глаза, Вадим смог увидеть новый мир, который прежде не знал. Теперь он увидел мир запахов, не зависящий от наличия света, от хода времени, от системы координат всем известного мира людей. Это был совершенно новый мир! И Вадим почувствовал, что он только что прозрел.

И в этом новом измерении, перейдя на эту грань мира Сианук, мальчик увидел происходящее в ином свете. Многочисленные запахи окружающего мира, взвихренные полетом морока по кругу, закрутились в пеструю спираль, заполонившую весь окружающий мир. Темная клякса самого морока была многорука, и своими лапами, подобно пауку, он вытягивал разноцветные нити из тела лежащего на полу Клауса. Маленькие красные глазки существа неотрывно следили за действиями последнего соперника, способного оказать сопротивление. Вадим понял, что прежде ничем не помогал другу, а лишь несколько усложнял работу мрачной твари. Она продолжала выкрадывать душу мальчика, совершая свой полет в пространстве. Увидев происходящее в этой грани, Вадим схватил одно щупальце морока, другое, третье… При этом мальчик понимал, что в реальном мире людей он продолжает держать в руке фонарь. Лишь здесь, в мире запахов, он был многорук и всесилен. Он разрывал одну щупальцу, сотканную из мрака, за другой. Морок жалобно запищал, чувствуя, как разрушается его хрупкая связь с телом мальчика.

— Прочь! — зашипел Вадим. — Прочччччь!

Руки мальчика уже потянулись к черному пятну призрачного существа, готовясь его самого разорвать на части. Но морок отпрянул, провалившись одним боком в радугу ночных ароматов, кружащихся теперь уже по смолкающей инерции. И последним усилием Вадим отбросил от себя пространство этой грани настолько сильно, что морок вылетел прочь из радужной центрифуги, создав черную зияющую дыру, в которую устремились и запахи окружающего мира, словно втягиваемые невидимым ртом.

Через минуту Вадим уже стоял ошарашенный посреди вполне материальной комнаты, залитой лунным светом и отсветами мерцающих свечей. У его ног лежал Клаус, грудь которого высокого вздымалась. Он дышал!

— Клаус! Друг! Как ты? — упал на колени Вадим. — Ну же, скажи что-нибудь!

Он стал трясти друга, припадать ухом к его груди, пытаясь понять, на самом ли деле он жив или Вадим выдает желаемое за действительное. Но вот мальчик открыл глаза и удивленно посмотрел на друга.

— Он… Он был здесь… — прошептал Клаус.

— Был! — кивнул Вадим, едва сдерживая улыбку и слезы счастья. — Он едва твою душу не украл, дубина ты!

— Это был не мой дядя, — продолжил Клаус.

— А кто же? — удивился Вадим.

— Он не узнал меня! Он меня не узнал…

Далеко внутри дома хлопнула дверь. Мальчики замерли, прислушиваясь к слабым старческим шагам.

— Это тетушка! — зашипел на друга Клаус. — Она проснулась!

— Что же делать? — испугался Вадим. — Она же увидит свечи, она найдет нас. Что будет!

Друзья затушили свой фонарь и спрятались в углу, где было достаточно темно. Свечей было слишком много, чтобы все их успеть затушить.

— Свечи! — шептал перепуганный Клаус.

— Ханг с ним! — успокаивал его друг.

Ручка двери медленно повернулась, и едва различимый скрип заставил затаить дыхание. Тетушка открыла дверь.

Мальчики сидели тихо, прижимая к себе сумки с недоеденными припасами и веревкой, которая так и не пригодилась.

— Ой! Ой! — запричитала тетушка. — Что это такое?!

Она сделала шаг внутрь комнаты, но тут же остановилась.

— Что ты пила сегодня, дурында? Опять свой абсент? Тебе же врач говорил, что от него могут случаться галлюцинации. Говорил? Ну, ты и дурында, каких свет не видывал! Тьфу-тьфу-тьфу! Сгинь!

Тетушка неожиданно развернулась и как ни в чем не бывало отправилась к себе. Она аккуратно закрыла за собой дверь, но шагов слышно не было. Через мгновение дверь опять открылась, и послышался разочарованный голос женщины:

— Не прошло! Наверное, много выпила. Ох ты ж горе какое, старость не радость! Полынь совсем мой разум выела!

И она снова закрыла дверь. На сей раз было отчетливо слышно, как она вернулась к себе и захлопнула дверь.

— Нам повезло! — в темноте сверкали белые зубы Клауса.

— Невероятно! — лишь шептал пораженный Вадим. Он был уверен в том, что все закончится куда хуже. — Все, гасим свечи и домой!

Клаус кивнул. Он поднялся и вдруг замер.

— Со мной все вроде в норме, — улыбнулся он. — Может быть, мне все приснилось, а ты издеваешься надо мной?

— Дуралей! — шикнул на него Вадим. — Пошли!

Они затушили все свечи, клапаны, которыми приглушали их свет, сложили в углу комнаты, а свечи, растекшиеся по полу восковыми озерцами, кое-как отскрябали, скатали в шарики и взяли с собой. Быстро открыли окно и выпрыгнули в сад.

Поселок походил на останки мертвого животного. Он был погружен во тьму и нигде не было слышно ни единого звука. Никакого! Гнетущая тишина, почти звенящая. Когда они добежали до развилки, где необходимо было расстаться, Вадим спросил:

— С тобой точно все в порядке? Может, тебя проводить?

— Нормально, не надо! — отмахнулся Клаус. — У меня до сих пор мурашки по коже бегают да во рту так сухо, что казалось бы весь Южный Фок выпил залпом. Но в целом все путем! Я доберусь!

— До завтра! — бросил Вадим.

— До завтра! — ответил Клаус и побежал налево, в сторону дома Гординов.

Вадиму нужно было проделать чуть больший путь. Он бежал все быстрее, осознавая с каждым мгновением, что морок не ушел, что он находится где-то рядом. К тому же все произошедшее настолько ошеломило мальчика, что он сам себе не мог до конца объяснить, как такое возможно. Странный мир разноцветных шлейфов, пятен, облаков и туманов. Непонятные ирреальные сущности, живущие своей жизнью, танцующие в пространстве, подобно воздушным змеям. Возможно, всему виной его страх. Тот самый, с которым он боролся и который он, в конце концов, победил.

Но одной победы было мало! Страх снова сгущался над ним, гнался за ним по пятам, настигал его своими сумрачными щупальцами. Страх вечен, побеждать его нужно каждый день, каждый час, каждую минуту, чтобы он вновь не овладел твоим сердцем.

Но сил бороться больше не было. Сейчас сил хватало лишь для одного — бегства.

Вадим как никогда мечтал увидеть свою маму. После всего пережитого — странного, пугающего, необъяснимого — очень хотелось припасть к теплому мягкому животу матери, почувствовать ее нежные руки на своей голове, треплющие непослушные вихры. Она бы говорила ему о чем-нибудь, — все равно о чем! — а он бы лежал и слушал ее голос, и слышал этот успокаивающий голос в ее животе, проходящий через все ее тело, какой-то глубокий, утробный, всесильный.

Родные, знакомые с детства запахи сплетались вокруг него в невероятный клубок, единственный и неповторимый, аромат самого Барндома. Теперь, когда он так ярко чувствовал запахи, когда некая пелена, отделявшая его от этого мастерства, лопнула, когда он сам выхватил из рук судьбы свой дар — дар нюхача — он ощущал запах родного Барндома, который теперь не спутает ни с чем. И где бы Вадим ни был, куда бы его ни занесла в будущем судьба, он всегда узнает этот запах, он всегда сможет глубоко вдохнуть и ощутить в какой стороне располагается его родной Барндом. Если, конечно, запахи настолько вечны и всесильны.

Между тем страшная мысль заставляла его вновь и вновь искать прибежища в своем поселке, искать ту неведомую силу, что хранит Барндом. Вадим думал о силе мороков, о том страшном, чуждом запахе, пронзившем его родной поселок, когда этот призрачный монстр вырвется из радужной темницы, куда отбросил его мальчик, и является ли та радуга ароматов темницей для морока? Вряд ли. Скорее всего, Вадим просто выбросил морока из своей грани — из мира запахов, — где он получил могучую силу. Но морок есть дух мира Сианук, а значит, он может переходить из одного измерения в другое, менять грани мира, скрываясь от своих врагов. Вадим не представлял, есть ли еще грани у мира, кроме зримой людьми и открывшейся теперь для него. А если их всего две? Тогда если он изгнал морока из мира запахов, значит, тот появится в мире людей.

Ночной убийца невидимой тенью пронесется по улочкам Барндома, возможно даже, что по тем самым улочкам, по которым сейчас бежит Вадим. И эта тень, этот призрак с двумя маленькими блестящими глазками пройдет полгорода, и запах его прорастет болотной гнилью, алчущим паразитом в аромате Барндома. И разорвется тугой клубок, порвутся бесчисленные нити его запахов, рухнет единство силы этого поселка. И довлеющим станет запах этого демона, пустив корни в земле обычных людей, в земле всего Энгана. И настанет день, когда все ночные люди, весь неизвестный, неразгаданный ночной народ мороков почует этот запах смерти, исходящий из Барндома, и двинется сюда, в поисках новой родины.

Все эти сумбурные, отрывочные, во многом неясные самому Вадиму мысли проносились в его голове, заставляя сжиматься, дрожать и все более ускорять шаг, спеша попасть домой. Но паутина улиц цепко держала мальчика. Тот плутал в ней, сворачивая все на новых поворотах. Когда он увидел дом Мурата, то остановился. Его окна смотрели на мальчика пустыми глазницами. В комнате Рианки также не было света. Хотя это ведь не удивительно, верно. На дворе глубокая ночь. Это странно, что он сейчас стоит здесь, посреди улицы, перед домом Рианки и смотрит в ее окно.

Вадиму вдруг стало жутко. Ему показалось, что в поселке больше нет людей. Всех унесли мороки, либо все просто исчезли. Разом, вот так взяли и исчезли. А он стоит посреди пустого города и пытается где-нибудь укрыться от преследования. Но есть ли в бегстве смысл? Возможно, уже не осталось ни Клауса, ни Рианки, ни его родителей! Он в пустом городе, беззащитный, окруженный гробами домов. Один на один со смертью!

Мысль о родителях подстегнула его. Вадим в последний раз бросил взгляд на окна в комнате Рианки, и так и не найдя в них надежды, бросился сломя голову прочь.

Он бежал долго, слишком долго, не отдавая себе отчета в том, что он делает. И когда увидел перед собой винные склады, Вадим чуть не вскрикнул.

О, всевышние раматы! Зачем он здесь?! Незримая сила отбросила его от родного дома, играя с ним, словно с котенком.

Нити паутины дернулись. Возможно, это уже пробудившийся черный многоногий паук направился на проверку своих постов, решил посмотреть, кто попался к нему сегодня на ужин. Кто? Вадим? Знатный будет сегодня ужин!

Мальчик бросился назад. Гулкие камни узкого тротуара выдавали его бег.

«Он здесь, он очень спешит!» — говорили камни.

И паук уже шел к нему, скользя по витиеватым нитям улиц.

Вадим добежал до перекрестка и увидел свой дом. Высокий, темный, с мощным дубом у стены и открытым окошком в его комнату на втором этаже. Легкость и непередаваемая эйфория нахлынули на мальчика. При виде родного дома все произошедшее вдруг стало каким-то далеким, бессильным по сравнению с этой крепостью. При взгляде на родные стены, окна, двери, крышу Вадим ощутил такое облегчение, что из глаз брызнули слезы счастья. Он быстро смахнул капли ладонями. Но слезы все не переставали, словно поспевший виноград — только и успевай срывать ягоду за ягодой! Все вокруг преломилось, как в кривых зеркалах. Поплыла улица, дома скособочились, расплылись, тасуемые, словно цветные стекляшки в калейдоскопе. Все скакало перед глазами, сдабривалось изрядной порцией соли и оглушало громовым стуком сердца.

Уже не сдерживая слез, Вадим полез на дерево. Он плохо видел, за какие ветви хватался дрожащими руками и что его ноги выбирали для опоры. Благо, он так часто лазил по этому дубу, что мог бы совершить это восхождение с закрытыми глазами.

В комнате царил мрак. Вадим не стал зажигать рожок — шум газа могут услышать родители. А он, пусть и хотел бы увидеть их прямо сейчас, но показывать свои слезы никак не мог. Он быстро скользнул в кровать. Лишь мрак, кругом лишь непроглядная тьма. Даже у него под одеялом и то ничего нет, кроме наступившей ночи. Именно такой мрак любят мороки. Бродят по ночам, рыщут в поисках жителей Барндома, распространяя кругом свой мертвый запах. И пусть Клаус рассказывал, что никто в поселке не погиб от лап этих призрачных созданий. Но ведь сегодня он сам видел, как морок пытался украсть жизнь его друга!

Вадим тяжело дышал: под одеялом заканчивался кислород. Да, это большой недостаток такой защиты от ночных кошмаров и мороков — когда долго лежишь, укрывшись одеялом с головой, становится душно. По лбу и спине течет пот. Жарко! Спасет лишь один глоток свежего воздуха, однако так не хочется высовывать нос наружу.

Мальчик тихонько приподнял край одеяла, высунул в просвет нос и потянул воздух. Стало легче. Неожиданно Вадиму во что бы то ни стало захотелось увидеть своих родителей, почувствовать их близость. Он сделал несколько глубоких вдохов, погружаясь с каждым из них все глубже за границу между двумя гранями мира — миром людей и миром запахов. Он ощутил знакомые с самого детства запахи родного дома, что витали в темноте, клубились, передавая невидимыми нитями внутренний облик жилища. Пары вдохов достаточно было Вадиму для того, чтобы пространство расцветилось пестрыми красками, чтобы исчезли границы мира, установленные зрением человека. В мире запахов он видел куда больше. Он увидел плотный дубовый стол, платяной шкаф из ясеня, ворох бумаги на столе, его вещи, брошенные в беспорядке, пятна пота на майках, легкие воздушные занавески, на которых еще остались ароматные следы прикосновений маминых рук… Вадим проследовал по едва уловимому шлейфу этого аромата. Он уходил вниз, на первый этаж, затем возвращался обратно наверх, в комнату родителей. Нить ее аромата опутала все комнаты дома, и сейчас сияющий сгусток ее чарующего родного запаха был за стеной, совсем рядом, и Вадим мог лежа под одеялом, закрытыми глазами видеть ее такой, какая она есть. И сделав еще пару вдохов — очень глубоких — Вадим словно бы поднялся выше, над самим домом и увидел каждую деталь, источающую свой неповторимый запах, увидел своих спящих родителей, свое тело, исторгающее запах пота, он увидел весь дом разом со всеми его комнатами, подвалами, помещениями, кладовками, словно бы тот стал прозрачным. Он увидел запахи тысяч вещей — хлопчатобумажных маек, льняных рубашек, шерстяных свитеров… Он увидел все на уровне запахов, в иной грани мира. Не открывая глаз, он видел весь этот мир, сотканный из десятков, сотен запахов. Словно тот самый мамин свитер, сотканный из реально ощутимой пряжи. Только здесь пряжа призрачная, медленно преобразующаяся, пульсирующая, словно чье-то живое сердце.

Скоро закончится время, отведенное ему мороком. Скоро униженная тварь из царства Козме приведет за ним всех керров из мира мертвых. Что же делать? К знакомым запахам жилища примешиваются все отчетливее запахи пота и страха. Это его пот, это его страх. Он боится, что их различит его мать или отец, но где-то глубоко, в груди теплится надежда на то, что они все же почувствуют его страх, придут и обнимут его, оградят от морока. Но нет, может ли взрослый парень 12 лет думать о таком спасении?! Трусость! Он не может быть таким, больше не может позволить себе быть таким после всего, что с ним случилось, после того, как он открыл в себе силы, доказал себе, что он может, что он сильный. Он — Вадим — должен пересилить себя, должен выстоять один на один с этой тревожной, нескончаемой ночью — временем ночных кошмаров и мороков.

«Я мог обжечь его светом. Но смог ли я обжечь его светом фонаря? Мог ли он задержаться в мире живых людей и стать уязвимым? Остаться навсегда? Вряд ли!»

Но каким бы невероятным это ни казалось, в ушах уже стучали молоточки — это приливает кровь. Сердце работает на износ. Тело деревенеет. И всем существом Вадима правит страх.

А может рассказать? Это же так легко — взять и все рассказать! Мол, хотели посмотреть на морока, хотели увидеть дядю Клауса, забрались в дом и ничего дурного там не делали. Ну, разве что столкнулись таки с мороком и немного его потрепали.

Нет, рассказывать нельзя! Если родители Вадима может и не станут сильно ругаться, то вот у папаши Клауса нрав суров. Этакую свинью тогда другу подложишь! Нет! Все ведь прошло как нельзя лучше — тетушка не заметила, никто не видел, следов не оставили, по крайней мере, таких, по которым можно вычислить, кто здесь был. Главное, чтобы дома не хватились. Его — Вадима — не хватились. Неизвестно, как все прошло у Клауса. Завтра узнаем, завтра непременно узнаем.

За окном что-то ухнуло.

Лар возьми! Это что?

Вадим весь сжался, подобрал ноги, плотнее укутался в одеяло. Слух обострился, нос жадно вдыхал все окружающие запахи. Мальчик боялся того момента, когда к уже знакомым запахам вдруг примешается запах морока. Но он знал, что этот момент непременно настанет. Этот демон пройдет сквозь стену, заполнит один из углов комнаты своей неясной, жуткой тенью.

Загудел ветер. Пронесся по улицам, закачались стекла. Это открылись врата мира мертвых. Все, тень вышла на охоту!

Нужно бежать, нужно спасать родителей. Разбудить их, рассказать все про нынешнюю встречу с мороком. Они все поймут. Тут же соберут вещи и уйдут. Он не знает, куда, но они уйдут из этого дома. Хотя, что толку? Скорее всего, у этих тварей нюх ничуть не хуже, чем у него. В мире запахов морок тоже неплохо управлялся, свивая себе костюмчик из жизненных нитей Клауса.

Подойдет эта черная тень к их дому, покрутится на месте и бросится в погоню. Быстрее, быстрее! Лишь пятки сверкают и горят два уголька на невидимом лице. И этот ночной демон будет мчаться у них по пятам, взрывая землю барндомских улочек своими железными когтями. И где тогда они спрячутся?

— Выйди, моя ослепительная луна! — вдруг крикнул кто-то в ночи. Это бабник Крус. Напился пива и теперь собрался горло надрывать у них под окнами. Видимо, надеется попасть сегодня в гости к вдове Клам, проживающей по соседству с домом Химмелей. — Моя душа разрывается от тоски, мое сердце съедает лю… любов…

Как сейчас Вадим был рад тому, что Круса угораздило сегодня напиться, что его потянуло на подвиги, причем именно рядом с их домом. Этот пьяница и балагур явно спугнет морока. Стало немного легче, мальчик снова приподнял край одеяла, вдохнул воздух. Слыша крики мужика, он понемногу успокаивался.

— Может еще пива? — вроде как Крус был не один. Правда, ему так никто и не ответил. — Любовь моя, покажись, а не то запою!

— Ты чего напился, пройдоха?! — это уже шикает на незваного ухажера вдовушка.

Они переходят на шепот. Изредка лишь слышны возгласы Круса:

— Это же любовь… Что поделать-то с ней…

Легкая дремота понемногу овладевала Вадимом. Голоса за окном уходили куда-то далеко, растворялись, таяли. Иногда какое-то одно, четко и громко сказанное слово, врывалось вдруг в начинающийся сон мальчика, словно пытаясь его вернуть в мир, задержать еще немного в окружающей реальности, но и это слово исчезало, растворялось, так и не осознанное, не расшифрованное, не понятое. И вот уже казалось, что за окном кричит вовсе и не Крус, а дядя Клауса. Он сидит на скафе, прикрывая стыд белоснежной простыней. Дядя весь бледный и уставший, поворачивается и говорит кому-то:

— Вы что ж, ребятки! Зачем моего морока-то спугнули? Он ведь семь дней должен собирать нити зла! А что теперь, не удалось ведь ему, не получилось, спугнули! Придется мне опять оживать и жить среди людей. Вот так!

А тут и тетушка появилась.

— Ох, крепкий абсент! Красота! Напоила покойника, а он и ожил! — лепечет она. — Где еще покойники? Давайте-ка я оживлять их начну. У меня этого абсента…

Вадим и Клаус стоят на берегу мертвого озера, а рядом отец Клауса — злой, как еру! Показывает на дядюшку и кричит:

— Вы чего старику спокойно умереть не даете?! Вот я вас сейчас буду убивать, а тетушка оживлять станет. И так до бесконечности. Посмотрим, долго ли вы выдержите!

— Мы лучше будем костюмы шить для военных, — говорит вдруг Клаус. — Верно, Вадим?

А он и не знает, чем это лучше. Думает, ну их всех, лучше пойду и нырну в озеро. Разбегается, прыгает и… проваливается в черный мешок, который сжимается вокруг него, переливаясь телами тысяч змей. Он хочет раздавить Вадима, однако неожиданно трещит край мешка, чьи-то руки рвут его на части и яркий свет бьет в глаза мальчика. Он прищуривается, смотрит и видит Рианку, которая ему улыбается. Стоит и молча смотрит на него, на Вадима. И тут вдруг он понимает, что это никакая не Рианка, а морок своими глазками-угольками в душу его заглядывает.

Ледяной ужас ударил! Мальчишка прямо-таки подпрыгнул на кровати.

Фу ты сон какой!

Прислушался — тишина. Вокруг ночь. Протянул Вадим руку перед собой — а там стена! Что за ерунда?! Стал шарить по стене, выход искать. Ищет и не может найти. Весь вспотел, дрожит от страха, боится рот открыть, чтобы на помощь позвать. И тут вдруг смотрит Вадим на дальний край кровати, а там густая тень лежит. Не двигается. Поджал мальчик ноги и не шелохнется. Стал он думать, что же делать. И неожиданно понял, что он вовсе не дома, на кровати лежит, а в темном склепе Козме, в один каменный мешок с мороком помещен. Похолодело все внутри. Дышать страшно стало!

Мысли путаются, в голове полный сумбур, к горлу тошнота подкатывает. А ночной демон не двигается. «Может, он меня изучает, разглядывает, думает, вкусный я или нет», пронеслось в голове. Поискал взглядом маленькие угольки, но ничего не увидел, лишь густой сумрак, плотный, словно кисель. А может это вовсе и не морок? Может, все же на кровати он, Вадим, лежит? Надо бы проверить. Но как? Как-как, надо потрогать этот призрак, узнать на ощупь, он ли это или нет.

И Вадим протянул перед собой руку. Глаза зажмурил. Пальцы на руке онемели, ничего не чувствуют, словно каменная рука стала. Пошарил мальчик во тьме рукой — ничего! А сам думает: «Вот сейчас, сейчас наткнусь я на этого морока!» И вдруг пальцы цепляют что-то липкое, влажное, на самом деле кисель какой-то. Открывает мальчик глаза, а перед ним две точки красных горят во тьме. И под этими точками открывается какая-то щель, вроде как рот. Светится изнутри какими-то цветными испарениями. Искажается эта щель, хлопает, словно рыбу из речки поймали, а она задыхается, круглым ртом кислород ищет, ловит остаточки жизни. Так и этот демон что-то там ртом хлопает, да только ничего не слышно. Тишина, мрак, безмолвие. Лишь два глаза и беззвучный рот.

Не выдержал Вадим и бросился к стене, а там решетка. Дверь оказалась открытой. Выбежал Вадим из клетки и домой бежать. Выскочил на улицу. А здесь солнце, люди, паромобили. Кругом шум, гам. Помчался мальчик домой. Бежит, а ни одной улицы узнать и не может. Носом тянет, но запахов не узнает. Вроде бы они и те, да вот немного изменились. В одну сторону побежал, в другую… Ничего не узнает. Смотрит по сторонам, у людей спросить хочет, а люди те вовсе и не люди оказываются. У них тоже два уголька вместо глаз да круглый беззвучный рот. И все они смотрят на мальчика, рты разевают, а ничего не говорят.

Быстрее домой! Где же он, мой дом? Вдруг кто-то его за руку хватает, тянет за собой. А ему страшно, он кричать хочет, но ничего не получается. Может, и у него рот теперь такой же рыбий, безвольный?

Тянут его по улицам, туда сворачивают, сюда. Все быстрее и быстрее, ускоряют шаг. Наконец, дверь какая-то раскрывается и Вадим понимает, что это его дом, он наконец-то нашел свой дом. Видит гостиную с цветами, что мама нарвала, стол с бледно-голубым фарфоровым сервизом, что какие-то дальние родственники из Вакии подарили, далее лестница на второй этаж, платяной шкаф из ясеня… Ложится в кровать — он так устал, так устал! Ложится и тут…

Открывает глаза!

Рядом стоит мама. На ее глазах слезы. Она улыбается, смахивает слезинку, гладит сына по плечу:

— Ну, ты что же это, Вадик? Чего же это ты заболел?

— Пришел в себя? — спросил кто-то. Это Клаус. Он подходит к другу, стоит за спиной мамы. Подмигивает.

— Твой друг мне очень помог, — говорит мама. — В аптеку бегал за лекарствами, у кровати твоей сидел.

— А что со мной? — шепчет Вадим. Голос у него слабый, болезный.

— Молчи! — шикает мама. — Нечего тебе говорить! Отдыхай и сил набирайся.

Когда мама оставляет друзей вдвоем, Вадим садится в кровати и первым делом спрашивает:

— Ну, как отец? Что с дядей?

— Да все нормально, — усмехается Клаус. — Дома и не заметили, что меня не было. А тетушка стала про мороков рассказывать, мол, являлись ей, свечи зажигали и хороводы водили. Говорит, что морок самого дяди принялся было из подсобки с собой в мир мертвых вещички потихоньку перетаскивать, только вот силенок не хватило, так по дороге клапаны какие-то свои и побросал.

Вадим слабо посмеялся.

— Что же это со мной?

— Шок! Переживания! — предположил Клаус. — Я тоже себя неважно чувствовал, но вот ты оказался более впечатлительным.

Не стал Вадим рассказывать другу про то, что с ним произошло там, в темной комнате, когда он открыл мир запахов, не стал вспоминать про то, как отбивал тело друга у морока, только спросил:

— Ну, ты доволен? Увиделся с дядей?

Клаус пожал плечами:

— Он не узнал меня, он уже был не моим дядей…

Мама принесла морса, теплого, сладкого. Клаус машинально взял кружку, не сводя глаз с друга. Мама протянула напиток и сыну:

— Пей, набирайся сил!

* * *
Месяц спустя Вадим с Клаусом вновь оказались в квартале Армаган. Дом мамаши Даимы легко было опознать по знакомому запаху яблочного мусса.

— Здравствуйте, бебе! — поздоровалась с мальчиками илерида. Все тот же цвет ее волос, та же улыбка, с которой она говорит эти слова, и пыльные цветки герани, что стоят на балкончике ее покосившегося домика на улице без названия, лишь с давним заводским логотипом «12». Вот только теперь все по-другому, весь мир иной.

Солнце клонилось к закату и серые домишки квартала Армаган окрасились хлесткими, закатными лучами солнца, которые нарисовали четкие горизонтальные линии на пыльных стенах. Лучи солнца были золотыми, отчаянно золотыми, отчего Вадим подумал о сумраке Туманной гавани. Возможно, только такие лучи могли пробиться в глубины этой пиратской малины.

— Заходите, ребята, возьмите домой кусочек пирога! — предложила мамаша Даима.

Мальчики вошли в подъезд, где двери были нараспашку, и оттого до самого второго этажа гулял ветерок, и обрывки газет кружились на ступенях. Вадим и Клаус быстро поднялись наверх. В тот вечер много говорили о мороках, покойниках, мусте и муссе из яблок бомбардера Зигмунда. Когда Клаус вышел на минуту, илерида поставила чашку чая на стол и внимательно посмотрела в глаза мальчика.

— Ты изменился, ты стал старше, ты увидел мир именно таким, каким ты будешь видеть его теперь постоянно, — сказала мамаша Даима.

— Но я не уверен, что хочу этого… — тихо сказал Вадим. — Ну, как бы сказать поточнее? Это страшно!

— Я понимаю тебя, — улыбнулась женщина. — Ты боишься нового. Это нормально. Знаешь, когда моя мать, научившая меня мастерству илерид, нагадала моему отцу скорую кончину, я смертельно испугалась этого, а когда отец действительно умер — я просто возненавидела это мастерство. Было время, я даже считала мать виновницей этой смерти. Я думала, что она накликала эту смерть, прочитав возможный ход судьбы, она выбрала именно такую нить, именно такое развитие, словно бы отрепетировав эту смерть, пустив ручей его жизни по выбранному пути, утрамбованному ее невидимой рукой.

— Вы обвиняли свою мать?! — удивился Вадим.

— Да, я жестоко поступила с ней, — согласилась Даима, задумчиво помешивая чай. — Я не могла жить рядом с ней, считая ее убийцей. И она не могла жить так, чувствуя каждый день обвинительные взгляды, слыша лишь многозначительное молчание, которое резало хуже, нежели самые страшные оскорбления и обвинения из моих уст. Я оставила дом и ушла скитаться.

— А она не пыталась вас остановить?

— Милый мой бебе, она была илеридой! Ты забываешь об этом, мой дорогой. Думаю, да нет, уверена, что она не раз читала линии моей судьбы, она видела мое будущее, и она видела все, что произошло, что должно было произойти. Она знала, что я уйду. Думаю, она знала, что мы больше с ней не встретимся.

— Мне кажется, что нет ничего проще, чем все изменить, — удивился Вадим. — Разве нельзя сесть на дирижабль и улететь обратно в Манзум? Разве нельзя просто отдать герань дядюшке Шехирли, поехать в Хонрай и купить билет на ближайший дирижабль? Уверен, они ходят достаточно часто…

— Бебе, ты рассуждаешь, как маленький мальчик, каковым ты в принципе и являешься, — улыбнулась мамаша Даима. — И мне приятно слышать тебя, мне приятно осознавать, что ты пока находишься в таком возрасте, когда все кажется проще простого, когда для достижения цели кажется, что нужно сделать только первый шаг. Я желаю тебе, чтобы такое ощущение не пропадало у тебя как можно дольше…

— Но разве не так? Разве мы не делаем то, что хотим?

— Не хочу говорить, что ты не прав. Скорее, не права я, усложняя свою жизнь сама. Мне нравится, как ты говоришь. Не слушай старушку Даиму, ладно, бебе?

— Но скажите, почему?

— Почему? — мамаша встала, чтобы отрезать еще кусочек пирога для Вадима и Клауса. — С каждым новым прожитым годом человек все больше привязывает себя к другим людям, делает себя несвободным, зависимым от кого-то. Дело в том, что он с каждым годом все более чувствует приближение своей смерти, он боится ее дыхания. И потому страшится остаться один перед ликом смерти. Стадный инстинкт, бебе. Человек идет на все возможные уловки для того, чтобы не быть одному. Он принимает законы общества, которые лишают его свободы, он отдает часть своей свободы ради того, чтобы не остаться одному. И вот так, живя в обществе одиноких людей, которые никогда и ни за что не уберегут его душу от страха на смертном одре, он жертвует самым дорогим. Он не может позволить себе делать все то, что он хочет. Хотя, что может быть проще, да? Делай то, что хочется. Но не получается…

Мамаша Даима поймала удивленный взгляд Вадима и тихо засмеялась.

— Милый мой, ты, наверное, ничегошеньки не понял. Скажу тебе проще, ведь дети любят простоту. Именно так и нужно говорить с вами, на простом чистом языке, без красивых тяжеловесных и ничего не значащих по сути слов, — кивнула она. — Человек сам придумал для себя рамки. Пойми, Вадим, лишь одинокий человек свободен и честен сам с собой. Мы сами ограничиваем себя во всем, чтобы не показать, что именно мы сами боимся все изменить. В нас нет смелости сделать первый шаг, о котором ты говоришь, и мы скрываем свою трусость за красивыми словами. На самом деле — взрослые куда трусливее детей!

— Но почему же вы стали илеридой? — удивился Вадим.

— Потому что мне было предначертано выйти замуж, и мне было предначертано родить двух детей, которые сейчас живут кто где. Мне было предначертано говорить людям их будущее, и даже то, что тебя я предупредила, тоже было предначертано. И, как ни странно, несмотря на то, что многим людям я говорю, что их ждет и чего стоит оберегаться, я не могу сама сделать первый шаг, который куда более простой, чем то, что я советую сделать другим.

Мамаша Даима посмотрела на мальчика и улыбнулась.

— Так, давай ешь пирог, пока он горячий, а я пока положу тебе несколько кусочков для родителей!

Вадим вдруг набрался смелости и спросил:

— Я могу отказаться от этого?

Сейчас, когда он уже открыл свою тайну, ничто не сдерживало его любопытства. Теперь он уже чувствовал в себе решимость пойти до конца.

— От чего, бебе?

— От этого моего дара.

— А, вон ты про что! — мамаша Даима подошла к окошку и посмотрела на улицу Армагана, по которой сновали в большинстве своем бездельники, так и не нашедшие работу. — Конечно, это не рука, которую можно отрезать и выбросить, и не зрение, которого можно лишить в любой момент, одним лишь движением. Твой дар — куда более сложная штука. Но, знаешь, если человек желает отказаться от чего-то, он отказывается. Не знаю как, но и твой дар может исчезнуть. Но прежде чем сказать себе — да, я не хочу его больше иметь! — подумай, не помог ли он тебе в чем-нибудь жизненно важном? Ведь ничего не появляется в мире просто так, бебе. Все имеет свое предназначение, все имеет цель, к которой стремится, и для которой существует. Понимаешь меня?

Вадим осторожно кивнул.

— Ну, и молодец, бебе! В любом случае последнее слово остается за тобой.

После того, как вернулся Клаус, они еще немного побеседовали о мертвом озере, офицере Зигмунде и его яблоках. После чего мальчики попрощались и отправились домой.

Когда друзья возвращались от мамаши Даимы, они подсознательно выбирали именно такой путь, что привел бы их к месту прошлой неприятной потасовки. Возможно, они желали отмщения или ими двигало иное чувство. В любом случае, когда они услышали окрик одного из бандитов Орхана, оба мальчишки несказанно обрадовались. Кровь забурлила в жилах, к лицам бросился жар.

— Стоп! Куда пошли? А поздороваться?

Клаус реагировал быстро, словно разгибалась пружина. Ему хватило этих слов и самодовольного вида того самого длиннорукого фокша, чтобы ответить в своей лучшей манере:

— Ты бы руки помыл, чудик, а-то волочатся по земле! Даже как-то здороваться с тобой неприятно!

— Чего! — взбунтовал фокш, и в несколько прыжков оказался рядом с друзьями. Со скамейки, где он сидел и играл в карты, поднялись еще пятеро достаточно крупных детин. — Ты чего это осмелел? Или давно к нам в гости не заходил?

— Надо бы проучить их снова! — отозвался за спиной еще кто-то.

— Да, пусть нам обувь почистят! — злорадно усмехнулся длиннорукий. — Как вам, согласны?

— Боюсь, ноги переломаем, пока чистить будем, — пожал плечами Клаус, который уже сжал кулаки и готовился отразить удар. Жаль, что Клауса обычно хватало лишь на первый удар.

— Я бы не стал так разговаривать с нами, недотепы! — сказал вдруг Вадим. Клаус с явным удивлением посмотрел на своего прежде достаточно молчаливого друга. Чего это он у мамаши Даимы такого наелся, что так осмелел? Или это все морок, будь он неладен?

— Что? И ты тоже захотел, чтобы я тебе помял лицо?

Эти слова на сей раз развеселили мальчиков еще сильнее, чем прежде.

— Давай, помни, помни, недоумок! А я твое потопчу!

Тут уж длиннорукий не выдержал такого хамства и направил свой гнев на основного противника, которого следовало вывести из строя первым. Им был Клаус. Удар наотмашь былприцельным и Клаус с трудом увернулся, отступая назад. Вадим покидать своих позиций не стал, а просто поставил подножку длиннорукому, после чего тот грохнулся в пыль. Но следом уже набегали его друзья, обрадованные хоть каким-то развлечением. И тут Вадим глубоко вдохнул воздух…

…улица вокруг него растворилась в сером мареве горячей земли, в небо устремились невидимые глазу теплые волны испарений от почвы. На Вадима мчались бесформенные существа, окруженные облаком пота и тысячью посторонних мелких запахов, связывающих их со множеством мест в Армагане и Барндоме в целом. Эти еле уловимые запахи, словно нити, тянулись во все стороны, словно опутывая свою жертву. Однако вырваться из этих пут было можно. Вот и существа, несущиеся сейчас на Вадима, стремительно обрывали слабо колышущиеся нити запахов, оставляя чуть позади шлейф своего основного запаха пота. Сейчас, в мире запахов, они были похожи на падающие кометы.

Причем та комета, что была справа, отличалась тем, что ее запах был наиболее резким, кислым. Вадим сразу же понял, что это наиболее слабое звено — этот противник не уверен в себе и сам боится поединка. После этого Вадим сместился вправо, и бросился на свою первую жертву. Причем мальчик направлял удар, ориентируясь не в мире людей, а в мире запахов, уловив наиболее уязвимое место. Здесь, в этом мире, его почувствовать было не сложно. Вадим ударил и противник тут же бросился вспять. Бегство первого соперника оказало сильное воздействие на остальных: двое из них остановились. Правда, оставшиеся двое только сильнее разозлились.

Вадим схватил своими призрачными щупальцами двух остановившихся за горло, парализуя их волю, а сам бросился вперед, желая смутить смельчаков. В мире запахов тело казалось значительно больше в размерах, что было легко объяснить неустойчивостью парящих пахучих частиц, и оттого Вадим старался уклоняться и перемещаться с куда большим запасом, чем делал бы это в обычном реальном мире. При этом получалось, что в нашем человеческом мире он становился неуязвим, уклоняясь от ударов противников, при этом, нанося точные удары в те места, которые его враг оберегал более прочих. В основном таким местом многие ощущали живот, как наиболее болезненное и уязвимое место. Именно туда Вадим и направил свой удар. Двое фокшей тут же загнулись, схватившись за животы. Двое перепуганных их друзей уже чесали прочь, оставляя место битвы…

— Ну, ты даешь! — восхищенно воскликнул Клаус. — Что это нашло на нашего тихоню?

Вадим пораженно осмотрелся. В пыли лежали двое фокшей, трое других бежали, скрывшись за углом ближайшего дома. Длиннорукий стоял в нерешительности между двумя друзьями. У Клауса уже была рассечена губа, и мелкая струйка крови текла на подбородок.

— Забирай своих друзей, и валите отсюда! — сказал жестко Вадим.

Длиннорукий колебался. Было ясно, что он хочет восстановить прежний баланс, но не уверен, что не сделает хуже.

— Иди! Иначе я за себя не ручаюсь! — предупредил Вадим.

Этих слов было достаточно для того, чтобы предводитель фокшей ретировался. Он помог подняться двум своим приспешникам и последовал прочь.

— Еще раз увижу на своем пути, — заорал Клаус, — в порошок сотру! Помну твое лицо, слышишь?!

— Я все скажу Орхану! Он вам устроит! — кричал длиннорукий на бегу.

Друзья отправились домой, и Клаус всю дорогу косился на друга.

— Ты стал другим! — сказал он Вадиму. — Что же там было, пока я валялся без сознания? Что же там случилось, что ты стал таким…

— Ничего! — улыбнулся Вадим. — Ты не пропустил ничего интересного!

Шестая глава

Вопрос рождения для арвингов является, пожалуй, самым спорным. Так, согласно одним из хроник мира, что хранятся в подземельях Йорда — кладезе знаний бессмертных, — своим появлением арвинги обязаны духу ветра. Якобы являясь его детьми, бессмертные одно время могли перемещаться по миру, не взирая на расстояния. Они были бесплотны, легки и веселы. Другие хроники ссылаются на тот факт, что нынешним покровителем бессмертных является ни кто иной как Серскильт — дух с руками из трав и сердцем в виде семени цветка. А потому эти источники называют создателем бессмертных именно духа природы, духа цветущей земли.

Принято считать, что изначально у бессмертных не было телесной оболочки, и они были скорее похожи на духов Сианука, которых в Каннагаре именуют ками, в Фемарке — агтами, а в Пустоши — просто демонами. Если верить древним хроникам, то в ту пору еще не существовало людей. Они появились позже, и первое время поклонялись бессмертным как богам. Связь между появлением людей и обретением арвингами тел историками Сианука так и не установлена.

Имея дар бессмертия, арвинги однако же не могли передавать его по наследству. В мире не существовало бессмертных женщин под стать этим полубогам. С появлением людей арвинги смогли продолжать свой род, заключая союзы со смертными девушками. Однако их дети не перенимали у своих отцов бессмертие. Мальчики, как правило, становились носителями некоего дара. Таких детей в Номарке называли бегавельсами, в Каннагарской империи — арвенгурами, а на юге — змеенышами. Практически каждый сын арвинга рано или поздно обнаруживал у себя некий дар. Достаточно часто встречались леги — бегавельсы, имеющие дар излечивать людей. Именно дети арвингов организовали в темную эпоху Междувековья мощнейшие рыцарские ордена лекарей. Пример тому, орден ринсинов, широко распространенный сегодня на территории Фемарки и островной империи Каннагар. Были среди бегавельсов и такие личности, чей дар являлся исключительным для мира Сианук. Что же касается дочерей арвингов, то они ровным счетом ничем не отличались от обычных смертных девушек.

Правда, ряд более поздних источников в Йорде проводит мысль о том, что ренсъель-создатель подарил своим детям вторые половины. Речь идет пусть и о смертных женщинах, однако и самых загадочных созданиях мира — котарах. Некоторые называют их потомками бессмертных женщин. Сегодня этот странный народ проживает на Квиндских островах, что севернее Альтомара и восточнее Каннагарской империи. На этих островах живут исключительно женщины, каждая из которых обладает не менее чем девятью жизнями. При этом их земной век аналогичен человеческому, да и потомков себе котары редко рожают сами, а все чаще воруют из внешнего мира. Однако большинство арвингов отрицают, что между ними и котарами могло бы быть что-либо общее. И причина не только в воинственности котаров. Арвинги уверены, что котаров объединяет отнюдь не происхождение, а всего лишь прохождение магического ритуала.

* * *
Сейчас Га-тору крайне сложно вспомнить что-либо конкретное, связанное с его юностью. Память скупа и подбрасывает ему лишь самые красочные образы — бескрайнее голубое небо, невообразимые замки, парящие в облаках, корабли, опутанные корнями деревьев, рассекающие своим носом молочный туман… И еще он помнит странный, чарующий звук, похожий не то на чье-то пение, не то на дыхание. Этот звук разливается в мире, наполненном сиянием небес, и в сердце каждого он находит некий инструмент, который начинает играть в унисон.

Также сложно вспомнить арвингу долгие годы — а их было много! — проведенные им в Скьельде. Сегодня этот небольшой городок близ Забрюгге может похвастать лишь руинами некогда крупного замка, где располагался рыцарский орден бессмертных — Нелк. В древние времена именно Скьельд был столицей славного Арсдага — государства, которым руководили арвинги. Несмотря на обширную географию расселения арвингов в мире Сианук, в те времена у них существовала единая родина, признанная всеми бессмертными. Почти все историки сходятся в том, что Арсдаг располагался на территории нынешней области Рехт. Горные цепи на границе Манстерка и Рехта, хвойные леса, обступающие Нистру на востоке и северо-востоке, а также унылые вересковые холмы близ устья Хьюрта некогда являлись ядром государства арвингов. Однако судьбы мира сложились так, что смертные лишили своих богов земли, стерли с древних карт границы Арсдага, и чуть было не уничтожили сам род бессмертных. Потому очертания Арсдага сохранились сегодня на редких картах северных и ноарских арвингов. Причем в разных источниках территория Арсдага несколько варьируется. Так, северные арвинги включают в древний Арсдаг область Рехт, северные земли Ског, а также территорию, на которой сегодня располагаются два вольных города — Рогвид и Пенгерйорд. В свою очередь ноарские арвинги уверены, что в состав Арсдага входили и земли по эту сторону Черных гор, другими словами территория нынешнего Предгорного Ноара.

Те времена были самыми благополучными для арвингов. Люди почитали их наравне с духами Сианука, а сами бессмертные активно развивали науки и искусства, ощущая себя покровителями людского рода. Однако потребность арвингов в человеческих телах для продления жизни сформировала рабовладельческую модель общества, что, в конечном итоге, стало одной из причин падения Арсдага. В памяти Га-тора то было светлое время, когда человечество процветало, жило в мире и благополучии. То были времена расцвета цивилизации, стремительного ее обогащения. Правда, если сегодня спросить у любого южанина — жителя Наги, Леонии или малых городков Сунакуни, то многие назовут эпоху Арсдага ужасным прошлым человечества, позорным прошлым, когда люди были рабами арвингов. Если, конечно, ваш респондент сможет вспомнить такое название. Почему южанина? Да потому что историки Фемарки и уж тем более Каннагара склонны находить положительные моменты в существовании арвингов. Причиной тому эпоха Возрождения, когда правители той же Фемарки искали помощи именно у бессмертных рыцарей Нелка. Исконная лояльность правителей Каннагара к арвингам удивляет всех историков. Большинство из них склонны полагать, что все дело в силе традиций островного народа.

Как бы то ни было, в эпоху Арсдага Га-тор был рыцарем Нелка. В те времена практически не было крупных войн. Наиболее серьезные военные конфликты у ордена возникали по ходу присоединения к Арсдагу земель Фемарки. Но и они не идут ни в какое сравнение с войнами последующих лет, когда люди взяли власть в свои руки.

Как ни старались боги быть мудрыми и щедрыми, смертные таки организовали масштабный заговор, в результате которого им удалось отбить у арвингов земли к западу от Рехта (нынешняя область Манстерк) и весь Ноар. После ряда локальных войн Арсдаг развалился на дюжину небольших царств. Царство Мальтрост — преемник Арсдага — в скором времени стало одним из самых могущественных. Царствовавший там арвинг Са-рог медленно, но верно проводил политику возрождения Арсдага и объединения земель Фемарки. Его попытки привели лишь к созданию Совета наций в городке Элендиг, что находится сегодня в нескольких часах езды на юг от Дамгарта. Именно там было провозглашено временное правительство дюжины царей Элендига. Са-рогу удалось вернуть бессмертным территории в пределах Рехта и части Предгорного Ноара. Надо полагать, что при благополучном стечении обстоятельств Са-рог сумел бы объединить разрозненные части империи и вернуть былое могущество Арсдага. Однако вскоре случилось непредвиденное — началось нашествие варваров. Их лавина, пришедшая с севера, смела все остатки некогда великой империи вместе с Мальтростом и самим Са-рогом.

Во главе варваров стоял талантливый полководец Унг Северный. Он был лаксом, и большую часть войска варваров представляли выходцы из этого племени. Остальные племена, присоединившиеся к нашествию, были куда малочисленнее и использовались талантливым полководцем лишь для увеличения численности своего войска. Это в наши дни лаксы считаются больше сказочниками, нежели настоящими воинами. Они так долго пересказывали подвиги Унга Северного, что сами разучились воевать. И теперь основной промысел, где лаксы еще могут совершать чудеса, это рыбная ловля. А в те времена это племя было весьма воинственным, а что касается короткого периода царствования Унга, то это вообще считается одним из самых поразительных моментов истории. По сути мальчишка, которому только то исполнилось 18 лет, возглавил свое племя, сколотил мощную армию, заручился поддержкой соседних племен и отправился покорять мир. Он успел предпринять два головокружительных похода. За время первого Унг Северный захватил свободные города и северные провинции будущего Номарка, дошел до Дамгарта, который взял осадой, спустился до Ноара, но так и не смог преодолеть горы. Во время своего второго похода лаксы под предводительством Унга Северного завоевали весь Вальд и вышли к Большому Фоку. Ими на побережье был основан город Унглис, позднее переименованный в Форсвар. Там Унгом был построен первый в истории флот лаксов, на котором завоеватель хотел попасть в Пустошь. Однако его корабли угодили в шторм и потерпели крушение вблизи Квиндских островов. Согласно легендам самих лаксов, потомки Унга до сих пор живут на островах.

Га-тор хорошо помнил те времена. Тогда он сражался бок о бок с будущим императором арвингов — Ро-катом. Объединившись с армиями южных царств, арвинги сумели сдержать лаксов в предгориях Черных гор. Несколько лет просуществовало небольшое царство на побережье Фемарки, но начавшиеся после смерти Унга гражданские войны на покоренных им землях полностью расстроили отношения людей и арвингов.

Тогда начался, пожалуй, самый страшный период в истории Сианука — так называемое Междувековье. Следом за нашествием лаксов в одном за другим мелких царствах Фемарки, а после и Пустоши, стала разгораться война людей с арвингами. Каждому правителю захотелось сбросить власть бессмертных, которые всегда пытались быть покровителями людей. В те времена во всех грехах принято было винить именно арвингов. Особенно ожесточенными были войны против арвингов в западной Фемарке и на западе Пустоши. Единственной страной, которая дала приют бессмертным, стала Каннагарская империя. Ее тогдашний император, памятуя о прежних заслугах бессмертных перед островной империей, даровал всем арвингам право проживать на территории трех крупнейших островов — Ксаре, Кихонтэки и Сораяке. Что касается прежних заслуг, то речь шла о давнишней межклановой войне. Пору раздробленности каннагарцы пережили куда раньше жителей Фемарки. И уже более сотни лет назад на островах стартовал процесс объединения, во главе которого встали самураи клана Хашимото. В ту пору на острова стянулись многие желающие проверить свою силу и удачливость, а многие — просто заработать. В результате в войне двух кланов принимали участие и рыцари ордена тильсанов из Фемарки, и арвинги Мельденбурга. В итоге клану Хашимото удалось уничтожить конкурентов и присоединить третий остров — Ксар — к двум уже объединенным островам. Именно за эти заслуги император Каннагара был столь милостив как к ордену тильсанов, чьи монастыри после этой кампании как грибы выросли на территории империи, так и арвингов, которым он и вовсе даровал Сюену — небольшой городок на реке Хасиру, что в самом сердце Сораяки, и крупный порт Мескатон на севере того же острова.

Между тем еще около двух веков арвинги являлись изгоями мира Сианук. За эти два века Га-тор сменил столько тел, что не всегда успевал привыкнуть к своему новому облику. Иной раз доходило до курьезного, когда он по утрам не узнавал себя в зеркале. Он снимал и одевал новые тела, словно одежду, обращая внимание лишь на необходимость смены.

* * *
Иногда выбирать не приходилось. Когда ты смертельно ранен, пойдет и тело горбатого старика, и тело инвалида войны, и тело маленького мальчика, который еще не держал в руках оружия. Сложно вспоминать эти моменты. Те люди, что отдавали ему свои тела, теряли жизнь. И не так тягостно было, когда старик или инвалид вдруг оказывался в истекающем кровью теле смертельно раненного арвинга. Но вот когда совсем юный мальчишка вдруг примерял на себя растерзанное тело бойца, впервые чувствовал ужасную боль умирающего тела, тогда было тяжело.

После ряда крупных битв, прошедших между армиями людей и арвингов на территории Фемарки и Леонии, странствующий император бессмертных — на ту пору это был предшественник Си-анга император Ро-кат — принял решение отказаться от продолжения боевых действий. Воспользовавшись приглашением каннагарского императора, Ро-кат расформировал армию бессмертных, осевшую в то время на юге Манзума, и переправил ее на острова Каннагара.

Аналогичный сбор военных корпусов произошел и в Пустоши, где многотысячные армии бессмертных оставляли обжитые города, облагороженные земли. Все они двигались на восток от Шварцбрака, который уже всколыхнуло восстание людей. В крупнейших городах и поселениях Пустоши все смертные встали от мала до велика, чтобы изгнать своих недавних попечителей — своих старших братьев. Арвингам пришлось уходить в Энган, где они соорудили небольшой временный порт Айсо. Именно оттуда, где с редкими порывами ночного ветра смог из Туманной гавани приносило даже сюда, арвинги покидали Пустошь.

* * *
Расформировав армию, Ро-кат фактически уничтожил рыцарский орден Нелка. Все арвинги стали трудиться бок о бок с гражданами Каннагара. Тогда Га-тор был в теле северянина и работал строителем в Мескатоне. Позже арвинг был и моряком в Будо, и конструктором паровых машин в Иреку, и почтальоном, и сотрудником текстильной фабрики, и журналистом, и грузчиком, и агентом страховой компании, и ветеринаром и даже сыщиком.

Возвращение позиций арвингов в остальных странах мира произошло в эпоху царствования короля Грюндлова — первого короля Номарка. Именно Грюндлов, спустя два века после развала лоскутных царств правителей Элендига, разорвал путы мрачного Междувековья и принялся за объединение северных земель. Первоначально укрепив Рехт, где он стал королем, Грюндлов воспользовался слабостью соседнего короля в Сельскабе и без единой смерти присоединил эти земли к своей территории. Позже хитрый Грюндлов выдал своего сына за дочь королевы, правившей в ту пору в Манстерке. Ну а когда расширять свои владения без армии уже не получалось, король будущего Веглунда обратился за помощью к… арвингам. Тогда он пообещал бессмертным вернуть их земли в случае, если те помогут ему объединить разрозненные королевства Фемарки. Часть арвингов согласилась, сам же странствующий император Ро-кат сохранил нейтралитет в этом вопросе, позволив каждому решать свою участь. В результате войско Грюндлова, усиленное многотысячным корпусом бессмертных воинов, без особого труда взяла северные земли Ског и два вольных города — Рогвид и Пенгерйорд. Именно после этого Грюндлов был коронован в Дамгарте, как первый король объединенного королевства Веглунд.

Надо признать, что про арвингов он не забыл. Только вот землю отдал бессмертным скудную и вовсе не те пределы, которые прежде принадлежали арвингам. Грюндлов сослался на одну из многочисленных карт, на которой была указана территория древнего Арсдага. Судя по всему, это была очень старая карта!

Пришедший на смену Грюндлову король Торден Могучий первым же делом подкупил арвингов заверениями, что все прежние обещания будут исполнены. Правда, для того, чтобы это произошло он попросил бессмертных снова выступить на стороне веглундской армии. На тот момент и сам Га-тор вернулся в ряды возрожденной армии бессмерных.

Торден хотел окончательно объединить всю западную часть Фемарки. В результате армия веглундцев и арвингов перешла через Черные горы и присоединила Ноар, после чего, следуя берегом Фока — сначала Среднего, а потом и Северного, — вошла на территории фокшей. Рыбаки не оказали достойного сопротивления, и Манзум быстро перешел под знамена Тордена Могучего. По сути, самой ожесточенной битвой в этой кампании Позднего Междувековья стала битва короля Тордена с вальдийской армией короля Бона Праведного, что произошла на Южном рукаве под вершиной горы Негль. Как указывают многочисленные источники, король Торден Могучий «смел своей дланью скудные толпы сектантов и расчистил себе дорогу, и объединил земли под своим чутким руководством». Так пишут официальные источники, которые читали и выверяли министры самого Тордена. На самом же деле, если подольше покопаться в подземельях мельденбургских архивов, вы найдете документы, в которых данная битва описана куда драматичнее. На самом деле, если верить записям самих арвингов, армия вальдийцев была куда дисциплинированнее, нежели разношерстное войско Тордена, в которое входили представители еще не сжившихся вместе народов: веглундцы, северные веглундцы (выходцы из Скога и свободных городов), сельскабы, загорные и предгорные ноарцы, фокши Манзума, прилаксы из северных земель и мателоты — жители мелких островков близ побережья Манстерка. Наиболее дисциплинированным ядром этого войска были, несомненно, арвинги, имеющие огромный ратный опыт. Нужно отдать должное королю Тордену — он и сам понимал, чем грозит подобная ситуация, и делал главную ставку именно на корпус арвингов. Присутствие бессмертных и дало столь необходимый перевес западному войску. В итоге Бону пришлось покинуть поле битвы. Победа при Негле дала в руки Тордена весь Южный рукав, однако дальше веглундец не пошел. Неизвестно, то ли он не был уверен, что сможет повторить свой успех во второй раз, то ли его разведчики доложили о новом походе лаксов. Есть мнения, и они принадлежат естественно источникам арвингов, что этот поход северных варваров спонсировал сам Торден из казны будущего Номарка. Как бы то ни было, лаксы объединились под знаменами лжесына Унга Северного, появившегося невесть откуда. Именно этот самозванец умудрился довести лаксов до самого Форсвара и переименовать его обратно в Унглис. Во многом здесь была заслуга веглундцев, которые разметали войска вальдийцев. Однако большая заслуга, по всей видимости, приходилась не на войну реальную, а на войну духовную. Бон Праведный проповедовал единоверие — веру в одного бога, — что было крайне странным для многобожеского мира Сианука. В битве при Негле погиб основной костяк его сектантов, а вера оставшихся пошатнулась: сочувствующие «единоверцам» не могли поверить, что тот самый могучий и единственный Бог оказался слабее множества мелких божков Запада. И Бону не удалось убедить большую часть своих сторонников в том, что не только духам мира плевать на судьбы людей, королевств и целых народов, но и сам его единый Бог печется лишь об общей судьбе мира — единой судьбе, в которой судьбы народов лишь песчинки в пустынном море. В любом случае власть Бона пошатнулась, и потому лаксы, пришедшие сюда сразу же после битвы при Негле, уже пожинали плоды духовного кризиса некогда сильного государства. Таким образом, Торден Могучий стал первым коронованным монархом Номарка. Он был коронован также в Дамгарте, который являлся как столицей Веглунда, так и столицей всего Номарка.

Кровавая эпоха подошла к концу. Взаимоотношения людей и арвингов стали налаживаться. Страны мира Сианук занялись экономическим развитием, и самыми страшными войнами были лишь военные конфликты с Нагой, мечтавшей уже несколько веков к ряду вернуть себе остров Ксар. Следом были колониальные войны — пустынные войны, микриновые войны, морские и золотые войны. Еще множество войн пережил мир Сианука, но все они были уже не в пример побоищам героического времени, когда многотысячные армии Грюндлова, Тордена или Унга Северного выжигали целые леса, затапливали целые поля и уничтожали целые народы на своем пути. Время катаклизмов прошло!

* * *
Теперь все было иначе, и за изменившимся миром наблюдал умудренный опытом Га-тор. Прежде, во времена Арсдага, жизнь текла так размеренно, что день сливался с днем, и целые века образовывали в памяти единый массив величия и красоты. Эти сотни лет были схожи со стотонными плитами, которыми арвинги замостили дорогу к будущему, и теперь именно на этом фундаменте существовала и процветала нынешняя цивилизация пара.

Хотя, если честно, мало кто сегодня из арвингов считал, что нынешняя цивилизация процветает. Скорее походило на то, что на величественном фундаменте, созданном арвингами, люди пытались возводить различные строения из самых экспериментальных материалов. Один сгорал, другой — разрушался от дождя, третий — от ветра. Все дома рушились, погребая под собой своих строителей, и вот теперь люди сделали ставку на металл и пар. Теперь они поклонялись духу пара — капризному ренсъелю теплорода и его отпрыскам — и доверяли его туманной силе свое будущее. Казалось, люди отыскали источник энергии, обладающий огромным потенциалом. И теперь старались выжать из него все больше энергии для того, чтобы превратить весь мир в одну большую паровую машину. И эта машина, двигаясь вперед, с каждым годом все ускоряла свой ход. И сейчас арвингу Га-тору казалось, что жизнь буквально летит под откос.

Век пара поменял взгляды и принес свой уклад жизни, свою философию. Начало нынешнего века стало поистине революционным для общества мира Сианук. Во многом это было обязано одному организационному и двум технологическим изобретениям. Первое — это переход от системы ремесленных мастерских к фабричному производству. В разных отраслях этот переход начался в разное время и имел свои формы. В некоторых случаях фабричное производство не без выгоды для себя начинали те же фирмы и те же люди, что прежде функционировали как ремесленные. В других случаях это делали новые фирмы и новые люди, которые замещали своих предшественников, далеко для них небезболезненно. Многочисленные фабрики и заводы выросли во всех городах мира, превратив некогда даже не столь крупные поселения в крупные экономические центры.

Что же касается технологических изобретений, то первым из двух грандиозных технологических изменений было изумительное возрастание использования силы воды и пара в фабричном производстве и пара — для водного и сухопутного транспорта. В текстильном и металлургическом производствах высшим достижением промышленной революции стало использование паровых двигателей — для преобразования получаемой из угля энергии в паровую и приведения в действие разных машин.

Вторым из двух плодотворных технологических новшеств была замена дерева, как конструкционного материала, железом и сталью. Эта замена увеличила размеры, повысила продолжительность эксплуатации, точность изготовления и сложность устройства широкого круга изделий — от швейных машин до судов.

Социальные и политические последствия этих изменений в промышленности и на транспорте были существенно усилены двумя не менее важными изменениями в других сферах жизни общества. Во-первых, быстро увеличивалось население крупнейших стран Сианука. Во-вторых, постепенно совершенствовались методы сельскохозяйственного производства, что вело к высвобождению сельскохозяйственных работников и лишало этот сектор занятости его традиционной роли главного источника рабочих мест для растущего населения. Высвободившееся население двинулось в города, на фабрики, заводы. И этот исход создал в мире Сианука первые промышленные мегаполисы, такие как Дамгарт, Шварцбрак, Хоноо, Забрюгге.

Все эти процессы в обществе протекали на глазах Га-тора. Он жил в эпоху попечительства (как арвинги называли отношения в Арсдаге), он жил в эпоху феодализма, на его глазах прежние источники энергии — вода, ветер и мускулы — постепенно заменялись паровыми двигателями. В отличие от людей, живущих сегодня вокруг Га-тора, он отлично помнил те времена, когда не существовало парового двигателя, и источником энергии служили водяные и ветряные мельницы, тягловые животные и мускулы человека. Мощность водяной или ветряной мельницы зависела от ее расположения и размера, но и в конце прошлого века, накануне упадка прежних источников энергии, обычно не превосходила десяти лошадиных сил. Что касается ветряных мельниц, которые были популярны на ветреных северных берегах Пустоши, а также на берегах Манстерка и загорного Ноара, то средняя мощность ветряка составляла также не более 10 л. с.

Задолго до появления паровых двигателей в Каннагарской империи, в континентальной Фемарке и Пустошных государствах, наиболее быстро развивающимся из которых была Леония, было много мастерских, получавших энергию от водяных или ветряных мельниц. На ранних этапах индустриализации и в Каннагаре, и в странах Фемарки и Пустоши вода была главным источником энергии. По целому ряду причин Каннагарская империя немного раньше континентальных государств перешла на паровые двигатели: из-за менее высоких темпов индустриализации Номарк, Леония, Нага и Вальд не столь быстро исчерпали свои источники водной энергии; в Нильской подкове, где первоначально концентрировалась промышленность Леонии, а также в большинстве районов Номарка и Вальда имелось изобилие рек и речек. К тому же благодаря экспериментам Луиджи Бадолино с водяными колесами, методы использования водной энергии были усовершенствованы, и во многих областях производства водяные мельницы продолжали соперничать с паровыми двигателями. Даже в 1910 году почти 30 % потребляемой энергии промышленные предприятия Леонии, Номарка, Вальда и Наги получали с помощью водяных колес. С другой стороны, по оценкам ученых, текстильная промышленность Каннагарской империи в Торике, Бренесле, Хоноо и Сэньи-Кодзе уже в 1878 году использовала существенно больше паровых двигателей, чем водяных. Такой разрыв в технологиях привел к тому, что островная империя вырвалась в авангард промышленной революции нынешнего века.

Паровой двигатель нильского инженера Де Куверта начали использовать в Леонии с 1825 года для откачки воды из шахт. Главной деталью его был поршень, двигавшийся в большом вертикальном цилиндре. Давление пара, подаваемого в цилиндр из котла, поднимало поршень. Впрыскивание холодной воды охлаждало пар и создавало в цилиндре вакуум. Атмосферное давление опускало поршень вниз, и двигатель был готов к новому впрыскиванию пара. Хотя принято считать изобретателем парового двигателя каннагарского конструктора Юи Арамаки. В самом деле, он сумел так изменить конструкцию двигателя Де Куверта, что потребление угля сократилось на две трети. Эффективность повысилась за счет использования отдельного цилиндра для конденсации пара. Воздушный насос отсасывал воздух из этого цилиндра, названного конденсором, и вакуум отсасывал пар из главного цилиндра в той точке цикла, когда в двигателе Де Куверта туда подавалась вода для охлаждения пара. Благодаря этому в двигателе Арамаки главный цилиндр оставался постоянно горячим и подаваемый туда пар в гораздо меньшей степени расходовался на повторный разогрев цилиндра.

Арамаки ввел ряд других изменений и усовершенствований в паровой двигатель, в том числе: использование давления пара для подачи поршня в обоих направлениях (двухтактный двигатель); быстрое впрыскивание пара в главный цилиндр, что позволяло толкать поршень силой расширения пара; центробежный регулятор для управления впрыскиванием пара при разных нагрузках; создание механизма для преобразования возвратно-поступательного движения поршня во вращательное движение маховика — как раз то, что было нужно для вращения станков. К 1860 году он усовершенствовал конструкцию и создал широко применимый и полезный двигатель. Чуть позже были разрешены непростые проблемы создания топок, котлов, двигателей и передаточных механизмов, пригодных для установки на локомотивах и судах.

Чуть позднее стараниями ученых Каннагарской империи и Вальда появились меньшие по размеру и более мобильные паровые двигатели. С этого момента паровая энергия стала более пригодна для использования в городах и в домашнем хозяйстве. Мобильные паровики использовались в сельском хозяйстве для приведения в движение разных машин, а в надземке Шварцбрака поезда приводились в движение паровозами. Прогулочные пароходы обслуживали тех, кто не мог купить собственную яхту с паровым двигателем, а в начале XX века инженеры активно взялись за разработку автомобиля будущего.

В тот момент произошло еще одно событие, которое существенно облегчило задачу инженерам — для сжигания в паровых топках был впервые применен микрин. Эта руда имела куда больший КПД по выбору тепловой энергии, превосходя в несколько раз уголь и любые другие виды топлива. Именно начало использования микрина значительно упростило процесс конструирования первых автомобилей на паровиках. Возросшее КПД тепловой энергии позволило существенно уменьшить размеры паровых двигателей, и привело к появлению автомобиля с паровым двигателем. Это стало началом эпохи роста паромобильной промышленности, которая в настоящий момент переживала самый настоящий расцвет.

Некоторым сдерживающим фактором на первых порах была относительная дороговизна микрина и возросшая угроза взрывоопасности в связи с резким увеличением единомоментного выброса большого количества тепловой энергии. Однако обе эти проблемы были быстро решены. Первая за счет создания целого ряда смесей микрина с углем. Концентрация микрина в таких смесях начиналась от самых простых смесей, в которых более дешевый уголь использовался в качестве базисного, до высоконасыщенного угля с коэффициентом 80 % и чистого микрина для желающих, кому это было по карману. Вторая проблема была частично решена за счет создания угольно-микриновых смесей, поскольку в большинстве своем уровень выброса энергии несколько снизился относительно первых экспериментальных образцов.

Настоящий паромобильный бум наблюдался во всех развитых странах Сианука. Если каннагарские и леонийские паровые корпорации делали ставку на презентабельный внешний вид, то аккские паромобили славились удобством и простотой, а нагские — мощностью и меньшим расходом топлива. В начале века грандиозный подъем паромобильной промышленности и экономики в целом пережила Нага. На то были две серьезных причины. Во-первых, после военного переворота в этой стране в конце прошлого века к власти пришел новый кабинет министров во главе с генералом Хваном. Генерал Хван основную ставку сделал на развитие военно-промышленного комплекса, который исправно загружал заказами паромобильную промышленность. Во-вторых, наги отказались от использования силы духов, изгнав последних с территории своего государства. Нага, по сути, стала первым государством Сианука, где человек по собственной воле отказался признавать силу духов. Отказавшись от нее, нагские инженеры вынуждены были в оперативном режиме решать многие проблемы, которые прежде брали на себя именно духи. В любом случае это серьезно подстегнуло развитие технологий в этой стране. К слову сказать, использование микрина также было впервые испробовано именно нагскими инженерами; их не остановила даже высокая взрывоопасность этой руды.

Другим фактором, существенно повлиявшим на создание нынешнего общества, было активное использование железа и стали. Сто лет назад горны и печи, как и все другие производственные мощности, были невелики по размерам, и тогда даже и намека не было на тяжелую промышленность начала нынешнего века. Прежде самые совершенные печи работали не непрерывно, а отдельными циклами. В комплекте с кузницей и двумя горнами они могли выдать в год только 100–150 тонн стали, тогда как сегодняшние печи — тысячи тонн. В начале этого века размеры и сложность печей увеличивались из-за стремления к более экономному использованию топлива. Поскольку большие печи рассеивают меньше тепла, чем малые, они более экономичны. Что касается сложности, то предварительный подогрев продуваемого воздуха потребовал разработки соответствующих устройств. Дополнительным источником экономии стали улавливание и утилизация отходящих газов. Дальнейшая экономия топлива была получена за счет соединения плавки с поддувом воздуха (в результате которой получается чугун) с последующими операциями, необходимыми для выработки стали. Это позволило исключить затраты на повторный нагрев извлеченного из печи чугуна.

В настоящий момент промышленная революция набирала обороты. И Га-тор наблюдал за тем, как на его глазах смешивались эпохи и технологии. Вытеснение дерева началось в судостроении и железнодорожном транспорте. Параллельно шло вытеснение прежних источников энергии — силы ветра и воды. И вместе с тем моря продолжали бороздить парусные суда, в небе царствовали дирижабли, а на полях Пустоши размахивали своими ручищами ветряные мельницы. Машины продолжали изготовляться в основном из дерева, с некоторыми чугунными деталями и с очень небольшими упрочняющими стальными конструкциями.

Мир было охватила эйфория, однако теперь Га-тор понимал, что продлится она недолго. Заметно окрепшие в военном плане государства Сианука мечтали проверить друг друга на прочность. Человечество почувствовало в себе такие силы, что теперь плевать хотело на всех духов этого мира, оно ощущало свою мощь и исключительность. Получившее паровое сердце, закованное в металл, оно начинало свою последнюю войну.

Седьмая глава

Сначала был Гулен — город тысячи казино. ОН сидел за барной стойкой и пропивал последнюю монету. Огромный куш, сорванный на прошлой неделе, исчез. Нет, ЕГО не ограбили, не обчистили карманы, ОН не потерял эти деньги. Они просочились сквозь колесо рулетки, их сожрали короли и дамы, подстегиваемые алчными валетами. И теперь ОН понимает, что вполне может сдохнуть в этом городе, где все ищут богатства, а находят смерть. Уже сегодня ему негде ночевать, и приходится остатки денег тратить на выпивку, не только для того чтобы бармен не гнал взашей, а чтобы закончить этот тур в Гулен красиво. Нужно было остановиться еще на той неделе, когда он сорвал тот куш. Но ОН захотел большего. И теперь ему придется украсть эти деньги, иначе как ОН вернется к своей Луизе?!

— Повтори! — говорит ОН бармену. Оборачивается и видит саксофониста, который грустит, сидя на высоком стульчике. — А чего он отдыхает?

Бармен кивает и наливает рюмку рома.

— Сыграй что-нибудь из Мюнгерта! — кричит ОН саксофонисту. Тот поднимает глаза, осматривает ЕГО так, словно в кафе забежала мокрая кошка. — «Ночную прогулку»! — снова кричит ОН.

— Вряд ли он осилит, — говорит достаточно громко бармен. ЕМУ кажется, что саксофонист может услышать такой нелестный комментарий и потому ОН поворачивается к бармену.

— Зачем ты так? — спрашивает.

— Сейчас увидишь, — шепотом отвечает тот и улыбается.

И вскоре ОН узнает знакомые переходы, бархатный голос печального саксофона и лишь некому спеть «Я пою и город спит…» Эта блюзовая фантазия номаркского композитора ЕМУ всегда нравилась. Когда ОН слышит ее, то сразу же представляет стройку в Дамгарте. ОН вспоминает, как сидел на лесах строящегося дома и курил. А под НИМ лежал вечерний Дамгарт. Солнце падало в океан, на воде, словно уснувшие птицы, качались суда, а ОН сидел и думал о чем-то светлом. Наверное, мечтал. Представлял, как сложится ЕГО жизнь завтра, через год, через десять лет. Говорил СЕБЕ: «Накоплю денег, куплю квартирку в Дамгарте, заведу детей, а потом отправлюсь путешествовать на яхте. У меня будет двое сыновей, и я буду учить их управляться с яхтой. Мы будем выходить из Разноцветной бухты, заходить за остров Смад и следить за чайками. Они всегда выдают, где идет косяк рыбы. Птицы будут низко кружиться над водой, некоторые будут падать вниз, хватая рыбу. Я скажу своим парням: «Вперед!» И мы поплывем к тому месту. Забросим удочки, и только и будем успевать, что вытаскивать улов. Потом мы пристанем к острову. Туда часто выезжают компании на пикник. Но в тот день остров будет пуст, он будет полностью в нашем распоряжении. Мы разведем костер, насадим рыбу на палки и будем жарить. Я буду сидеть у самого огня, костер будет обжигать мои руки, припекать лицо. Я закрою глаза, чтобы они не слезились, и стану рассказывать про то, как мы ходили в Ниль и Леонию. Расскажу, как мы случайно сожгли чердак дома в Эбельтофте, как я съел полусырого голубя, как опечатали наш корабль, и нам негде было жить. Пожалуй, мои сыновья будут еще слишком малы, чтобы рассказывать им про все те шалости, которые мы с феей из Ниля совершали в лифте, такси и на подоконнике в ее квартирке на улице Норбю. Я лишь скажу: «Ребята, ваша мама (а она, по всей видимости, будет их мамой!) поразила меня своей неземной красотой. Она была настоящей феей» — скажу я, и мальчики разинут рты. А потом самый младший уронит рыбу в костер и налетит туман. Ничего не будет видно на расстоянии руки. Мы наспех построим шалаш, съедим рыбу (оставим немного на утро) и ляжем спать. Перед сном, в темноте Смада, я буду рассказывать сыновьям про туман в Эбельтофте, про выскакивающие из него трамваи, и то, как я чудом спасся от этой жестяной банки. А потом я буду вспоминать вслух про плавания в жаркий Сиберут, шикарный Кодигоро, сумасшедший Хоноо и сонный Кантай… Потом я замолчу и прислушаюсь — мои сыновья уже уснут, утомленные новыми впечатлениями. Я выйду из шалаша в ночь, добреду до пляжа, и под шипение волн буду мурлыкать «Я пою и город спит…» Буду ступать по песку босыми ногами, а кругом плотной стеной сгустится туман. И не видно будет гавани Дамгарта, и ничего не видно будет вокруг. Вода с одной стороны, пальцы ветвей — с другой. А остальное — туман. Я обойду весь остров, представляя, что бреду по улицам Эбельтофта. Буду представлять, что вот-вот выскочит трамвай, что сейчас подойду к «Интерклубу», зайду в него, и там будет играть саксофонист, а бармен нальет бокал пива и скажет: «Вчера мне дали премию — сразу три девушки! Но я отказался. Взял деньгами!» А Михаэль будет сидеть за баром и хохотать. Потом будет звать Эдду и кричать, что сам хочет стать барменом, что ему ничего платить не нужно, лишь девочек побольше и миску супа, чтобы силы были с девчонками разобраться. Потом я вернусь к шалашу, обойду весь остров по пляжу и вернусь к шалашу. Лягу и засну. А утром мы доедим рыбу, встанем под парус и пойдем обратно в порт. Денек будет ясным: Южный ветер порвет туман в клочья. Мы быстро доберемся до берега, и там будет стоять она, фея из Ниля, и будет махать нам рукой. И мальчики скажут: «А вон наша мама!» А я скажу: «Это наша фея вышла указать нам дорогу домой! Именно она разогнала своими чарами ночной туман и привела нашу яхту обратно в порт»…

— Привет, друг!

Тяжелая рука Михаэля ложится ЕМУ на плечо.

— Чего случилось? — говорит ОН. — Чего отрываешь от музыки?

— Какой музыки? — удивляется Михаэль и дает бармену купюру.

ОН смотрит на сцену: музыкант уже перестал играть «Ночную прогулку» и осматривает свойинструмент. Лентяй! Если бы не его характерные скулы и светлые волосы, его можно бы было принять за фокша. Такой же лентяй!

* * *
На смену Гулену пришел Палоташ.

ОН бежит так быстро, что деревья по сторонам от НЕГО слились в единый вихрь, ветер треплет космы на голове, а солнце, висящее над далеким горизонтом впереди, скачет, словно озорной мяч. Вверх-вниз, вверх-вниз… Ноги касаются мягкого настила из опавшей листвы, то и дело хрустят сломанные веточки, стреляют, словно выстрелы пистолей, за бока цепляются кусты и ветви деревьев. Быстрее!

— Ну же! — кричал откуда-то издалека Кема. — Догоняй, лентяй! Кто первый, тот будет Унгом Северным!

ОН прибавляет в скорости. Небо, ясное и чистое, ширится впереди, словно чья-то невидимая рука открывает театральный занавес, раздвигая сочащие пахучей смолой стволы деревьев. Синева всасывает весь окружающий мир. Исчезает вкрадчивая тьма леса, уступая место прозрачному водовороту света. На краю леса, близ Горбатого холма, стоит Кема, ожидая своего друга. Его силуэт похож на неясный оттиск чьей-то руки, оставленный на песке. И не скажешь сразу — он ли это или… нет.

В следующую секунду ОН застывает на месте.

Что? Сердце предательски выдает своего носителя — тук-тук, мы здесь, тук-тук, мы здесь! ЕГО ноздри расширяются. ОН глубоко дышит, опускается ближе к земле, чуть ли не вжимается в толстый наст из листьев — черных, желтых, зеленых… Прищуривает глаза, пытаясь разобрать — кто же стоит у кромки леса? Темный силуэт неожиданно исчезает, его проглотило солнце.

Неожиданно силуэт вновь возникает на прежнем месте, словно давая подсказку.

— Эй! — кричит Кема. — Ты там чего пропал?

Это Кема, это просто Кема! Но ведь это был не он, минутой раньше. Или нет?

ОН снова бежит вперед, к своему другу, чувствуя, как холодок остужает спину — весь лес позади НЕГО вдруг становится призрачным, враждебным, пугающим. Чья-то невидимая рука тянется за ним, желая схватить за ногу. Какое-то страшное, не поддающееся описанию существо тянет свои когти к нему, намереваясь схватить, оставить при себе, вернуть во мрак леса. ОН уже чувствует затылком чей-то взгляд. Прибавляет ходу. Быстрее! Холодная мертвая сила стоит за спиной. Страшно оглянуться, потому что при одном взгляде на носителя этой силы пропадут последние силы сопротивляться и страх, ледяной, будто снег с Колючих гор, сожмет все тело, выпьет волю без остатка, оставив безвольной игрушкой для великана. Быстрее!

— Братец! — зовет Кема.

Еще прыжок, еще. Рывок к солнцу и светлому пронизанному сотнями лучей воздуху. Успеет ли ОН выскользнуть из этого леса, в одночасье превратившегося из старого знакомого в злейшего и коварнейшего врага? ОН чувствует кожей чье-то шевеление позади себя, бормотание деревьев теперь кажется ему ворчанием чудовища, которое уже готово запустить свои когти в его спину…

— Да, я здесь, здесь! — кричит ОН, подбегая к другу.

* * *
После Палоташа явился Ренгаренк.

В голове ужасный гул! Такая слабость в теле, что нельзя даже глаза открыть. Сейчас нужно сделать одно — выспаться как следует. Но ЕГО кто-то тормошит. Боги, что это? Кто это? Кому ОН сдался в час ночи?

— Подъем!

Кто это кричит? Где ОН? Может, ОН уснул на улице, в парке? И ЕГО нашел полицейский. И теперь пытается добудиться. Какой кошмар!

Нет, не полицейский! Голос женский. А женщины могут быть полицейскими?

— Хватит спать! Кому-то на корабль пора!

Корабль? Стоп! Корабль!

Открыть глаза, нужно только открыть глаза!

Ага, вот так. Черт, как же больно! Свет такой колючий.

— Привет! — хрипит ОН.

— Ты говорил, что ваш корабль отходит сегодня, — напоминает женский голос. — Вы плывете обратно в Нагу. Верно?

Обратно. Обратно. Так, нужно разобраться с мыслями! Для начала понять, где ОН.

На кровати сидит женщина. Под глазами потекшая тушь. Она в халате. Нет, в халате ОН ее не помнит. Помнит, что халата вчера не было. А кто это вообще такая?

Чтобы понять, нужно…

— Дурак!

— Ох! Ну за что же бить-то?

Вот это удар! Аж в голове затрещало.

— Я сейчас умру! Прямо здесь! — говорит ОН ей.

Видит, что она хмурится. Ее эта перспектива не устраивает.

— Давай поступим так, — говорит она. — Ты выйдешь из моей квартиры и помрешь на улице. Хорошо?

Она говорит так ласково, что ОН не задумываясь отвечает:

— Хорошо!

Стоп! Помирать никак нельзя! Где? На улице? Нет, ОН против!

— Минуточку!

— Что еще? — недовольно спрашивает женщина в халате. Вчера этого халата определенно не было. Это ОН помнит точно.

— Я не могу умереть на улице…

— Почему?

Опа! Какой неожиданный вопрос! У НЕГО так трещит в голове, мысли так путаются, что ОН не понимает, как можно на него ответить.

— Ну… Это… Слушай, чего ты ко мне пристала?

Вроде бы хорошо отмазался! Теперь спать!

— Эээээ! Это моя квартира, так что выметайся! Твой корабль сейчас, наверное, уже отчаливает… И ты мне не заплатил вчера!

О! ОН вспомнил! Это та самая проститутка из «Интерклуба»! ОНИ с другом Отто пошли в «Интерклуб». Конечно, целая ночь в Ренгаренке, к тому же ИМ выдали деньги за два месяца. Как же можно было не потискать фокшанских девчонок?! Говорят, они славятся здесь полным отсутствием комплексов. Готовы на все ради денег! Не то, что крали в Кьерри или Кантае. Ломают из себя Ханг знает что! Да еще и стоят раза в три дороже. Нет, лучше фокшанских девчонок не бывает… Ну, и нильских в придачу.

Ладно. Хорошо!

— Сейчас расплачусь…

Садится в постели. Ох! На голове словно ведро какое одето. Что ОНИ такое пили вчера? Где ЕГО штаны? Так, сейчас… Ага, вот они, лежат на полу, у самой кровати.

— Ты тут чего по одежде моряка ходишь?

Она молчит. Наверное, стыдно. Конечно, топтать униформу нагского моряка. Еще бы не было стыдно!

— Так, это за прекрасную ночь! — протягивает ей купюру. Улыбается. Хочет подчеркнуть широту своей души. Вот так берет и отваливает ей кучу денег за то, чего и сам не помнит толком. ОН этот… как его? Бескорыстный человек. Нет! Великодушный…

— Это лишь за первый раз, — вдруг говорит она.

Вон как повернулось!

— А что, было несколько раз?

— Два раза было по обычной таксе, — отвечает девушка. — Потом был один раз в такси…

Ух ты! А ОН просто зверь!

Протягивает ей еще одну купюру. Она кивает, но не останавливается:

— Еще один раз мы делали это в лифте…

Ой! Что же ОН такое вчера выпил?

— Ну, на еще!

— Потом…

— Стоп! Разве я был способен на такое?

Она кивает. Слушать ее очень приятно, даже, несмотря на то, что ОН расстается со своими кровными. Ну, давай, удиви еще чем-нибудь!

— Потом мы… — она вдруг наклоняется к ЕГО уху и шепчет кое-что.

Если бы у НЕГО не было такого сильного похмелья, ОН бы точно покраснел. Стал бы точно свекла. И ОН такое вчера сделал с ней? С этим цветком? С этой нежной девочкой?

ОН молча отдает ей еще купюру.

— А потом…

Она снова шепчет ЕМУ на ухо очередное откровение. О, боги, вчера ОН реализовал все свои сокровенные фантазии! ОН полностью ощутил себя внеземным существом! Наверное, такое блаженство могут испытать лишь раматы! Да и то, они умерли бы тут же, от наслаждения. А ОН… ОН выжил. Потому что НИ ЧЕРТА НЕ ПОМНИТ!

Какой ужас!

ОН протягивает ей еще одну купюру.

— Спасибо! — улыбается она. — Ты хочешь есть? Что-нибудь приготовить?

ОН мотает головой.

— Нет! Я хочу спать!

Она кивает и говорит ласково:

— Ложись!

ОН ложится. Вот оно счастье! В лежачем положении ощущение счастья легче постигнуть. Вот сейчас ОН и будет его постигать…

* * *
Следом за Ренгаренком было нечто неописуемое… Возможно, это был земной рай, возможно, это была Фарафангана!

Яркое солнце, ослепительно белый песок, бирюзовое море… На пляже два лежака и ОНИ вдвоем. Больше никого. Рядом низкий столик, плетенный из ротанга. На нем фрукты, ее легкий платок и ведерко с шампанским. У нее были закрыты глаза. Она держала одну руку на шляпке, словно придерживая ее от ветра. ОН видел у нее под мышкой прилипшие песчинки белого песка. Хотелось смахнуть их, прикоснуться к ее руке, коже… Но это было как сон! Не было никаких сил двигаться, хотелось лишь смотреть и смотреть на эти песчинки, на изгиб руки, на ее шею и пряди волос, выбивающиеся из-под фланелевой шляпки, на губы, которые ОН видел и которых также сильно хотел коснуться. В воздухе словно бы была растоплена нега. Все пространство на пляже, на этом острове — или что это такое? — было затоплено солнцем, оно было осязаемо, как воск, прозрачный, густой, бесконечно счастливый. ОН чувствовал себя каким-нибудь насекомым, навеки помещенным в каплю янтаря, отчего ставшим бессмертным и прекрасным.

ОН не мог пошевелиться. Смотрел на нее и даже не думал ни о чем.

С моря долетал легкий бриз. Шипел прибой, пробегающий справа налево ненасытной волной. Недалеко среди пальм пели какие-то птицы.

Она неожиданно опустила руку, взяла со столика бокал с шампанским и поднесла к губам. ОН не видел ее лица. Видел лишь, как стекло касается ее высохших губ, как влага смачивает их и капля выбивается из уголка рта. Бежит к подбородку, а ее губы растягиваются в улыбке, и она смахивает эту каплю пальцами. Затем ставит бокал на столик, на то же самое место, чтобы восстановить прежнюю гармонию, и тут… она приподнимает поля шляпки и смотрит на НЕГО.

И ОН понимает, что рушится мир, что ОН попал в чью-то бесконечную фантазию. Лишь сейчас ОН осознает в полной мере, каким же счастливым и спокойным ОН был мгновение назад, как же ОН любил жизнь. ОН любил жизнь, потому что в ней была она, ОН любил жизнь, поскольку в ней был смысл. И она была ЕГО смыслом. Но с НИМ сыграли злую шутку. Это не ЕГО жизнь, не ЕГО мечта, не ЕГО вчера и не ЕГО возможное завтра.

ОН вдруг зло усмехается и говорит:

— Га-тор, тебе меня не удержать!

* * *
Командир отряда из Таш-Кале очнулся лежащим на земляном полу. Было на удивление тепло, и под спиной он чувствовал мягкую траву. В воздухе витал странный запах, которого изгнанник никогда раньше не ощущал.

Открыл глаза. Вокруг его тела клубился дым. Он попытался различить что-либо вокруг себя, но в первое время это было практически невозможно. Га-тор подумал, что он один и попытался встать, но тут же его остановил голос. Знакомый голос. Голос, звучащий в его голове.

— Не двигайся, изгнанник! Душа еще не окончательно вернулась в свой дом.

И тут вдруг он вспомнил весь вчерашний кошмар. Нападение белых зверей, грохот битвы на болотах Дакмура, прыгающих тварей, туман, страх, черные силуэты, кладбище, морок…

В тот же миг он вновь почувствовал легкость своей души, готовой в любой миг покинуть тело. И она уже поднималась все выше и выше, Га-тор видел свое тело, лежащее на земляном полу, видел девять фигур, сидящих вокруг его тела и воскуряющих тонкие длинные трубки, из которых змеился плотный дым, обволакивающий тело всадника. Он поднялся выше и увидел небольшое помещение, единственным источником света в котором были факелы, расположенные по периметру, и огоньки в трубках незнакомцев. Вырвавшись из дома, он увидел дневной свет. Было яркое солнечное утро. Весна вступала в свои права. Рядом с домом он увидел простые палки и рогатины, глубоко воткнутые в землю и украшеные странными красными лентами. Поднялся выше и увидел поезд. Состав стоял на железнодорожных рельсах, которые проходили прямо через кладбище. Га-тор присмотрелся и увидел сидящих на мешках с углем арвингов, Да-гура, мерящего шагами длину состава, двух арвингов вместе с Ир-ханом, бросающих лопатами землю на чью-то могилу, а рядом — мальчика с шелковыми волосами.

Вчера! Это было вчера ночью!

Туман рассеялся. Вокруг, насколько хватало зрения, лежала черная земля. Лишь небольшой участок, где располагались несколько сараев, огороженный кольями с красными лентами, казался удивительным лазурным островком. Здесь росла зеленая трава, и на деревьях распускались почки. А вокруг стояло уныние, черная земля казалась одним большим комком грязи. Тут и там по всем болотам были разбросаны белые обрывки снега, словно осевший вчерашний туман или трупы белых зверей.

Га-тор резко вдохнул и открыл глаза.

— Отлично! Вы вернулись! — сказал голос. — Только не делайте резких движений! Сначала привыкнете к своему телу. Заново.

Ворхут попытался пошевелить правой рукой, нащупать свой меч, но тело его не слушалось. Он попробовал двинуть ногой, другой рукой… Ничего. Даже глаз открылся лишь один — левый.

— Дайте своей душе время, — успокоил голос. — Вы слишком далеко зашли вчера. Ваши призраки уже польстились на тело. А их у вас предостаточно! Сразу видно, что много воевали. Столько призраков в одном теле! Благо у вас есть и свой заступник, который помог нам сохранить тело.

«Миртус! Он никогда не отпустит меня! Пока не добьется своего!»

— Кто… кто вы? — прохрипел Га-тор.

— Молчите! — ответили ему. — Вам незачем открывать рот, чтобы говорить с нами. Просто думайте.

— Кто вы? — мысленно спросил командир арвингов.

— Вот так-то лучше, хранящий тысячу имен. Мы знаем все твои имена и видим все твои жизни… И даже видим те жизни, что прожил не ты, а те, у кого ты отнимал тела…

— Вы мелемы?

— Хм, бери ниже, — был ответ. — Мы также имеем тысячу имен, но в мире людей у нас нет своего имени.

— Кто же вы?

— Мелемы хоть и не желают нас знать, но все же брезгливо окрестили гримами.

— Гримы?! — Га-тор чуть не сказал это вслух. — Вы — смигры?

— Возможно, мелемы уравнивают нас с этими порождениями мрака, но мы считаем себя врагами смигров, — ответил голос. — Мы — бродячие духи Сианука. Агты без вещи.

— И такие бывают?! — удивился Га-тор.

— Бывают! — усмехнулся голос. — В последнее время люди перестали ценить духов. Мы им больше не нужны.

— Да, это точно.

— Здесь, в Фемарке, нас не так много, а вот в Пустоши тысячи. Изгнанные духи — гримы — ушли на юг, в горы.

— Но… Вы же духи! Разве вы не можете найти нового пристанища?

Некоторое время ответа не было, и вот, наконец, голос вновь зазвучал:

— Мы потеряли свое бессмертие с приходом людей. Миллионы лет мы жили в мире и согласии в нашем Сиануке, а людям потребовались всего-то пару тысяч лет для того, чтобы изгрызть его, словно черви. Я был духом небольшой лазурной долины неподалеку от горы Негль. Ты знаешь ее. Каждое утро я встречал лучи солнца, слушал пение птиц, журчание ручья. Я ухаживал за моей долиной, я хранил ее долгие-долгие годы. В моей счастливой жизни было столько дней, что они слились в века, и я помнил восходы и закаты целых веков. Умиротворение царило в моих краях, мои соседи — духи рек и озер, деревьев и лесов, гор и равнин — обменивались со мной новостями, делились впечатлениями от всего прекрасного, что встречали в мире. Дух ветра рассказывал удивительные истории о невиданных существах, о странных событиях и великих свершениях. Дух реки нашептывал слухи из самых глубин гор, слухи, рождающиеся в корнях остроконечного заснеженного Негля.

Люди все это разрушили, привели в запустение. Моя долина была разрыта, Негль превратился в котлован. Людям нужны были металлы и уголь. Им нужен был камень и вода из реки. Вся вода. Люди не могут брать часть воды, им нужна вся вода, вся…

Сначала я бродяжничал один. Но с каждым годом нас становилось все больше. Нас никто не любит в этом мире, некогда бывшем нашим родным домом. Нас боятся люди и презирают мелемы и агты. Мы остались одни. Неизвестно, чего мы ждем. Не спрашивай меня, мы сами этого не знаем. С каждым выдохом мы теряем наше бессмертие и не спасает нас даже хелбред.

Мы думаем, что именно люди разбудили демонов Дакмура. Те, что гнались за вами, это странные люди. Мне кажется, что люди открыли врата Грани мертвых, и все твари, что там обитали, бросились населять наш мир.

— Их очень много!

— Наверное, их столько же, сколько людей успело умереть в этом мире…

— Кто же они?

— Не знаю, племя диких душ, — голос стал говорить медленнее. — Думаю, это нападение лишь начало. Мы видели и других созданий. Более ужасных и кровожадных. Вчера одно из таких созданий гналось за вами, но так и не смогло настигнуть цели. Тварей становится все больше, и они видят свою цель на западе. Я не знаю, куда они стремятся, но пока мы пытаемся их сдержать. Мы пытаемся подчинить себе их волю, но они крайне осторожны…

— Да, не то, что я вчера! — усмехнулся ворхут.

— Да. Это точно. Вчера ты был силен! Мне давно не попадался такой сильный противник.

— Я подумал, что вы — смигры…

— Мороки?! Ха, вот кем мы будем и кем мы уже стали!

Га-тор промолчал.

— В любом случае все мы лишь пешки в игре ренсъелей. И, возможно, сами люди есть не что иное, как новое их развлечение. Возможно, их создали сами ренсъели, чтобы уничтожить, а следом возродить наш мир заново. Мы этого не исключаем.

— Тогда, может быть, и тех самых тварей из грани мертвых также создали ренсъели? — предположил Га-тор.

Невидимый собеседник замолчал.

— Все возможно в самом призрачном из миров.

— Они нападают на вас?

— Да, в последнее время все чаще. Мы уже долго сдерживаем их натиск с востока, но мы не знаем, что творится на севере и юге. Возможно, эти твари уже вокруг нас.

Голос смолк.

— А зачем вам хелбред?

— Эта подземная трава удерживает нас в этом мире. Мы надеемся продержаться здесь подольше, и, возможно, мы еще поборемся за Сианук, отомстим этим людишкам!

— Но почему же вы помогли нам?!

— Арвинги — такие же заложники этого мира, как и мы, — отозвался голос. — Люди съедят этот мир и уйдут дальше, искать следующий. А вы навсегда останетесь здесь. Вы — создания этого мира. Вы — такие же агты, как и мы. Ну, практически такие же. Конечно, мы разные. Но, если честно, между нами намного больше общего, чем между вами и людьми.

Га-тор ошеломленно захлопал глазами. Он даже не понял, что его стали слушаться глаза, что правая рука уже стала импульсивно сжиматься и разжиматься. Он был поражен услышанным.

— Но… Но кто мы такие? — выпалил ворхут.

— Изгнанник! Обычный грим, пусть и был он в прошлом агтом, не в силах дать тебе ответ, — вздохнул собеседник. — Я не мелем и не могу видеть нити мироздания ренсъелей. Да и мелемы многого не знают, являясь просто детьми и помощниками высших богов. А для нас и вовсе замыслы ренсъелей — нечитаемая книга.

Га-тор сокрушенно махнул рукой и вдруг понял, что тело начало его слушаться. Он сел и огляделся. В густом дыме от курительных трубок вырисовывались силуэты сидящих. Гримы сидели кругом, лицом к арвингу, как тому и виделось во сне. Или это был не сон? Или его душа на самом деле взмывала высоко вверх и видела ясное весеннее небо, зеленую траву и своих новых друзей.

— Я могу идти? — мысленно спросил Га-тор.

То ли кто-то из гримов кивнул, то ли сказал в его голове: «Да», но ворхут понял, что может быть свободен. Он поднялся, коротко поклонился и вышел из круга. Тут же изгнанник почувствовал прохладную свежесть утра, тяжесть притяжения к земле. Его мышцы заныли, а голова слегка закружилась. По всей видимости, Га-тор слишком надышался всем этим благовонным дымом. Он дважды чихнул и поспешил выйти из помещения на воздух.

* * *
Тут же у двери стоял Ян Ирремахен. Он внимательно разглядывал какой-то корешок. Увидев арвинга, ученый прямо таки подпрыгнул.

— О, боги! Они выходили вас! Какое счастье!

Ян бросился к своему хозяину с объятиями, от которых ворхут с трудом сумел избавиться.

— Знаете, с этим корешком я и сам могу стать бессмертным, — продемонстрировал свою находку ученый.

— С чего вы взяли?!

— Это же хелбред — корень, продлевающий жизнь этим существам, — ученый покосился за еще не прикрытую дверь. После чего быстренько ее захлопнул и вздохнул. — Ну, вы вчера и напугали всех! Вы бы видели эту сцену! Вы вместе с ноарцами и этим свирепым здоровяком неслись на этих, — он покосился на дверь, — а потом стали замирать как вкопанные. Поезд к тому времени тоже остановился. Мальчишка уголь кидает, а тот не горит. Представляете?! Вот и встали. Огонь в топке погас. Мы выскочили вон, все за оружие, бомбардеры встали на изготовку, ждут белых тварей. А небо ясное, все видно и тварей нет. Одни только эти… духи. И смотрим! Вы один за одним, словно кто невидимый вбивает колышки в землю. Только вы с Да-гуром дошли почти что до самых духов. Здоровяк в последний момент меч выронил. А вы чуть было ихнего вожака-то и не зарубили. Не знаю уж, к лучшему это бы было или нет…

— Вряд ли! — отозвался Га-тор, и, приметив спешащих к нему Да-гура и Ир-хана, постарался перевести тему. — Кстати многих мы вчера не досчитались?

— Да, командир! — пробасил сугавар. — Мое подразделение потеряло пятерых и шестеро бессмертных ранено.

— В целом, — подхватил Ир-хан, — мы потеряли убитыми 18 арвингов и 15 — ранеными. Причем двое из них в крайне тяжелом состоянии. Нам нужно поспешить в Хегенскофф, чтобы спасти их души.

— А кто это такие? — не унимался ученый. — Какая-то разновидность смигров?

— Помолчи! — рявкнул на него ворхут.

Толстяк отошел в сторонку и, задумчиво разглядывая корешок хелбреда, пробурчал себе под нос:

— Отходняк! После такого зелья и не то будет…

Тем временем командование арвингов в спешном порядке осмотрело вагоны. Га-тор навестил раненных, которых разместили в одном из пустующих сараев. Командир отряда из Таш-Кале первым делом справился о здоровье двух тяжелораненых. Один из них, старый знакомый Фо-раф, с которым они сражались еще в эпоху Возрождения в битве при горе Негль, метался и бредил. Га-тор слышал, как арвинг говорит разными голосами, рассказывая всякую белиберду о лаксах, нагах и сугаварах — его призраки вступили в борьбу за тело. Другой же арвинг, с которым ворхут прежде не сталкивался, лежал тихо и, казалось, спал.

— Похоже, он чувствует себя лучше, — предположил Га-тор.

Ир-хан покачал головой.

— Мы боимся, что один из его призраков уже взял верх.

Командир арвингов оглядел помещение сарая, в котором находились раненые, и вдруг заметил забившийся в самый темный угол силуэт.

— Кто это? — тихо спросил он у Ир-хана.

— Тот мальчик, которого мы подобрали в Вегнахе, — пояснил лакс.

— Саша! — вздрогнул Га-тор. Он быстрым шагом направился туда и замер рядом с фигурой, сидящей в углу.

— Дяденька, почему вы не спасли моего папу?

— Сашенька, — ворхут покачал головой, — мы сделали все, что могли… Я сделал все, что мог!

— Он умер! Его закопали! — вдруг заплакал мальчик.

Га-тор опустился на колени и обнял Сашу за плечи. Рука бессмертного опустилась на голову ребенка и пальцы, огрубевшие от стали эфеса, обожженные голодным духом клинка, ощутили невыносимую нежность этих волос. Казалось, сквозь пальцы течет само время, подобное ветру, шепчущему сказки степным травам. Га-тор закрыл глаза и почувствовал непреодолимое желание поцеловать эти волосы. Он не мог сдержать этого порыва и коснулся губами головы мальчика, ощутив волнующий аромат юного тела.

— Тише! — шептал он. — Тише, маленький герой!

Тем временем к наблюдавшему за этой сценой Ир-хану подошел здоровяк Да-гур.

— Что он делает? — в полголоса пробасил он.

— А ты не видишь, дубина?! — усмехнулся лакс. — У нашего командира появился свой любимчик.

— Маловат, — покачал головой Да-гур.

— Вырастет! — успокоил его Ир-хан.

Саша прижался к арвингу и еле слышно прошептал:

— Он сможет стать арвингом?

— Кто?

— Мой папа.

Га-тор снова прижался губами к волосам мальчика. Так хотелось пообещать ему все, что он захочет! Но этого нельзя было делать.

— Не знаю, — ответил ворхут. — На самом деле, не знаю. Душа бессмертна, ее путь к познанию мира бесконечен. И чаша весов во власти ренсъелей. Что они положат на чашу весов во имя добра никому не ведомо. И с каких позиций они вообще оценивают наши деяния. Ренсъели стоят над добром и злом, они в своем понимании видят мир, они его видят таким, каким нам — будь мы людьми или арвингами — никогда не увидеть. Но я верю, что если твой папа был честен перед собой, то он вполне может возродиться в теле более высшего существа. Возможно, он станет агтом…

— Даже агтом?! — удивился Саша.

— Все арвинги уже родились, а духи мира появляются постоянно. Все новые и новые. И твой папа вполне может стать одним из них.

— А вдруг он превратится в смигра! — испуганно прошептал мальчик.

— Не должен, Сашенька, не должен! Хотя все может быть. В этом веке мир наводнили смигры. Их много, очень много. Век такой — сплошные войны. Именно в такие века, в такие эпохи и появляются полчища смигров — бывших людей, чьи души не нашли приют в мире духов.

— А что если… — мальчик замолчал. — Что если он все же вернется в этом ужасном облике? Что мне делать?

— Не обязательно он придет именно сюда. Ну, то есть именно к тебе, — заметил Га-тор.

— Но если вернется, и я увижу его! Что мне делать?

Ворхут тяжело вздохнул, вспоминая свою долгую, слишком долгую жизнь. Он вспоминал знакомых и друзей, веселых, добрых людей, что после появлялись в его жизни в личине ночных тварей — смигров. Было ли в их судьбе некое поворотное событие, когда они дали неверный ответ? Или в их сердцах находились тайные комнаты, запертые на ключ. Черные комнаты. У каждого человека есть тайна, есть грех, отягощающий душу. Немногие становятся духами после смерти. Большинство продолжает свой путь в облике морока. Поскольку почти у каждого есть свои черные комнаты. В них имеют доступ разве что мелемы и ренсъели. Только они могут раскрыть эти двери настежь, выпустить мрак, что поглотит человека и превратит его в морока-смигра. И теперь уже не будет ему пощады, и теперь уже он станет уходить все глубже на дно, затягиваемый грузом грехов и людского страха. И, возможно, лишь познав цену жизни, ощутив падение души, человек начинает свое восхождение.

— Мне нужно будет его убить? — спросил вдруг мальчик.

— Не спеши! — прошептал Га-тор. — Никто в этом мире не достоин смерти, иначе бы все наши души были смертными. Вчера мы убили много тварей. Это было некое племя диких душ. Но мы убивали их лишь потому, что должны были защитить свои жизни. Ведь в прошлом те же белые звери, те же ингены, те же смигры были людьми. Когда-то, возможно, очень давно, они были людьми. А, возможно, некоторые из них упали с самых вершин мироздания, и кто-то из них в прежних жизнях добирался до высот агта или даже мелема. Но потом оступился, сорвался, пошел по темному пути. Возможно, он сделал это лишь в помыслах, но в будущей жизни упал вниз. Он был предрасположен к падению и упал. По крайней мере, он готов был это сделать.

— Они захотели стать ингенами? — удивился Саша.

— Узри себя в роли ингена и ты станешь ингеном, — ответил бессмертный.

— Значит, я должен буду убить папу, если он придет за мной? Или он вспомнит меня?

Изгнанник провел ладонью по шелковым волосам и почувствовал острую ревность. Он видел того пьяницу, что превратился в мрачного смигра. Это существо звало Сашу, тянуло к нему свои черные щупальца, мечтая заключить в объятия, стремясь утащить его в мир мрака.

— Редко какой смигр помнит свое прошлое, — сказал он твердо. — Так что готовься к тому, что тебе придется его убить. Если он придет за тобой, ты должен будешь его убить.

* * *
Толстяк Ян некоторое время без дела бродил по территории, огражденной кольями с красными лентами. Его заинтересовали эти лент, и он подошел к самому краю этого странного поселка, сорвал с одной из палок красную тряпку и принялся ее внимательно изучать. Однако это был самый обыкновенный материал. На нем не было никаких надписей, он не имел какого-либо специфического запаха и на ощупь ничем не отличался от обычного лоскута.

— Ерунда какая-то! — проворчал ученый. — Неужели этого боятся твари с болот?!

Несмотря на это, толстяк засунул красный лоскут за пазуху. Огляделся — вроде бы никто не заметил. Посмотрел на бескрайние унылые болота Дакмура — и там все спокойно. Надо полагать, белые твари даже не почувствовали, что одной тряпкой стало меньше.

Потом Ян еще некоторое время бродил между заброшенных сараев, разглядывая свою ценную находку — корешок хелбреда. Он совершенно случайно натолкнулся на него, когда обследовал то неказистое здание, в котором жуткие духи воскрешали Га-тора. И арвинги даже внимания на этот корешок не обратили. А ведь это зелье, настоящее колдовское зелье, способное продлять жизнь. Истинное семя земли, дарующее бессмертие! Хотя… какое дело арвингам до бессмертия?! Они его уже получили. Неизвестно только, за какие такие заслуги!

Унылый пейзаж на юге и востоке наводил на самые тягостные мысли. Колкие порывы ветра с Дакмура долетали даже сюда, на цветущую землю духов. Невзрачная картина открывалась, по всей видимости, и с оставшихся сторон света, однако с запада ее скрывали гребни Рыхлых холмов, которые в этом месте неожиданно поблескивали белесыми камнями, пробивающимися из глубин земли.

В который раз ознакомившись со здешним удручающим пейзажем, вальдиец подумал о своей горемычной судьбе. Сколько еще тайн и загадок скрывает эта земля! Сколько еще нужно сделать, сколько открытий совершить! И для всего этого нужны деньги. В Искольдхаве его и видеть не хотят, после того, как он в своем последнем труде подробно описал наиболее ценные находки, украденные им из Андерсойска. А в Иреку его и на порог не пускают в академию наук! А причина-то — сущий пустяк! Назвал официальную теорию о расселении народов Сианука бредятиной. Ерунда ведь! К тому же, если она и в самом деле не выдерживает серьезной критики, так почему же она не является бредятиной?! Он так долго, по крупицам собирал доказательства своей альтернативой теории, а она никого не интересует. Никто не хочет платить за его открытие! А ведь он доказал — практически доказал, — что мифический народ вельдигов пережил ужасную войну, которая согнала его остатки с севера в степи Пустоши, на земли нынешних ваков, адваров и муйнаков. И потом, спустя многие века потомки вельдигов, которыми Ян считал нынешние народы Сианука, вернулись на свои исконные земли, возвратив себе как острова Каннагара, так и Фемарку. Но кому сегодня до этого есть дело?! Всем плевать на свое прошлое!

Хорошо еще, что добрый господин Ре-иль исправно платит ему за службу. Приходится идти на сделку со своей совестью, но что поделать?! Маленькое зло ради всеобщего просвещения. А ведь просвещение — это, безусловно, благо!

Однако загадок на свете так много, а жизнь столь коротка… Ян покрутил в руках корень хелбреда. Надо бы побольше этих корешков собрать, верно?

Он бродил по округе еще около часа. Видел, как Га-тор вместе с тремя своими командирами подразделений вновь вошел в жуткое сооружение, где сидели духи. По всей видимости, пошел просить помощи для раненых. Раз уж Га-тора эти существа смогли вернуть, так уж и раненым помогут. Вместе с ворхутом увязался этот мальчишка. Ох и как же он не кстати! Будет путаться под ногами! Хотя осталось еще немного, до Хегенскоффа рукой подать. Ян потерпит.

Вот еще корень! Ух ты! Да у него сегодня знатный улов бессмертия! Знать бы только, как им пользоваться.

Толстяк понюхал найденный корень, попробовал на вкус — гадость какая! Прибавился ли ему годик-другой? Вряд ли. Он бы почувствовал.

Если на самих духов посмотреть, то они постоянно что-то курят. Видимо, этот самый хелбред. Вон у них какой дым изо ртов валит! Надо его поджечь!

Примостившись под невысоким деревцем, Ян нашел два камня и принялся толочь корень бессмертия. Получалось так себе, но он не останавливался. Желание как можно скорее получить порцию бессмертия охватило все его существо. Так, вроде бы пойдет. Теперь ему необходима бумага, в которую он этот тертый хелбред завернет. Толстяк запустил руку в свою сумку и извлек оттуда листок, со странными знаками со стен вагона Хромыля. Хм, пригодится ли ему это? Может попытаться продать их господину Ре-илю? А нужно ему это? Какая-то галиматья, скорее всего, не имеющая смысла. Но все же…

Ученый остановился. Желание разгадать эту загадку охватило его с такой силой, что он вновь вернул листок обратно в сумку. А вдруг это разновидность языка вельдигов? Мало ли!

Снова стал копаться в сумке. После продолжительных поисков Ян понял, что из подходящего у него есть разве что исписанные каракулями листы из Вегнаха. Морок тебя побери! Что же делать?

Вальдиец снова достал один из листков. Всего их было пять. Одним больше — одним меньше. Верно? Разве господин Ре-иль сможет понять, что здесь пропущена страница? Даже я этого не могу понять, а уж этот арвинг и подавно. Эх, была не была!

Толстяк быстро порвал небольшой листок с загадочными знаками на две части, и принялся из одной скручивать самокрутку. Затем засыпал в трубочку толченый хелбред и закрутил конец. Получилась очень симпатичная папироска. Ян даже улыбнулся. Ага, вот она — цигарка бессмертия!

Похлопал себя по карманам. Вот и спички. Засунул свое творение в рот и быстро зажег другой его конец. Глубоко вдохнул, еще раз… Кхе! Кхе!

Цигарка вывалилась из руки, жестокий кашель чуть ли не вывернул ученого наизнанку. Морок тебя побери! Что за гадость!

Как они это курят?!

Ян затоптал свою самокрутку сапогом, огляделся, едва сдерживая подступающий кашель. Вроде бы никто не видел его неудачного опыта прикоснуться к бессмертию. Вот бы арвинги посмеялись над ним!

Но как же этот самый хелбред использовать? Может, у этих духов специальные трубки? Или у них настолько луженые глотки, что им уже все нипочем? Нет, видимо, все дело в трубках, этих длинных трубках, что они редко выпускают из своих невидимых ртов! Ему, Яну Ирремахену, непременно нужна такая. А где ее достать?

Ученый крадучись подошел к одному из сараев. Духи ведь живут не только в том сооружении, верно? Они и здесь бывают. Вон, раз кругом можно так легко хелбред найти, что валяется буквально на каждом шагу, так и трубку кто-то из них мог оставить. Или запасную сострогать и положить, до поры до времени.

Он осторожно приоткрыл дверь в один из сараев, попытался вглядеться в темноту, но ничего не смог различить. Тихо проскользнул внутрь и закрыл за собой дверь. В следующий миг в его голове прозвучал голос:

— Зачем ты пришел, Ян?

* * *
Арвингам быстро удалось найти общий язык с гримами относительно помощи раненым. Изгнанные духи не только видели в бессмертных своих союзников, но и ощущали Га-тора таким же, как и они, изгнанником из своего мира. Помочь тяжелораненым арвингам вызвался тот самый грим — в прошлом дух лазурной долины близ Негля. Самым простым и коротким из его тысячи имен было Ванаралагнар.

— Зови меня просто Вар, — услышал Га-тор голос внутри себя, когда они вместе с гримом вышли из дома, где собирались умирающие духи. Целыми днями они воскуряли хелбред, медленно уходя из этого мира. — Будь осторожен со своим помощником, изнанник.

— С вальдийцем?

— Да, его помыслы нечисты. Пусть он и не злой человек в душе, но часто идет на подлости. Не доверяй ему ни в чем!

— На мой взгляд, нельзя до конца доверять никому из смертных. В любом случае спасибо за предупреждение, Вар! — кивнул ворхут. — Прошу, сюда!

Они вошли в сарай, оборудованный под полевой госпиталь. Все бессмертные так часто сталкивались со смертью, что стали неплохими целителями. Те арвинги, что пострадали менее других, уже чувствовали себя лучше. Одному из воинов Но-вара пришлось ампутировать руку, и он сейчас пребывал в забытьи, усыпленный снадобьем из редких кореньев и трав, имеющихся в аптечке каждого бессмертного воина. При оперировании еще трех арвингов пришлось использовать мощные болеоники, которые бессмертным поставляли торговцы из Саглама и Ишлема. Большую дозу пришлось вколоть и Фо-рафу, который, по-прежнему, пребывал без сознания.

В полевом госпитале всем руководил Юр-ген, опытный вояка, прошедший не одну военную кампанию Номарка и Каннагара. Этот арвинг, находящийся сейчас в теле фокша, всегда отличался веселым нравом. Некоторые бессмертные в силу столь легкого отношения к жизни приписывали ему увлечение эфиром. На этой же почве у Юр-гена частенько случались стычки с рен-корпусом, поскольку среди бессмертных увлечение алкоголем или наркотическими веществами преследовалось с особой жесткостью. Столь суровое отношение объяснялось высокой стоимостью жизни арвинга: под воздействием алкоголя или болеоников порог чувствительности заметно снижался, что могло привести к неверной оценке своего физического состояния. В свою очередь среди людей использование болеоников наоборот считалось эффективным способом увеличения отдачи бойцов на поле боя.

— Ну, как дела? — спросил Га-тор у Юр-гена, которому кто-то из арвингов поливал из небольшого ведерка на руки.

— Мы потеряли его, — ответил тот, брызгая водой на лицо.

— Кого?

— Фо-рафа. Один из призраков почти вытеснил его.

Юр-ген вытер руки о протянутое полотенце и настороженно посмотрел на мрачного спутника Га-тора, из-под капюшона которого то и дело вырывались облачка пара.

— Отведите меня к нему! — услышал мысленную просьбу командир арвингов.

Га-тор провел грима между тел раненых, большинство из которых сейчас отдыхало, к своему старому знакомому. Дух-изгнанник едва уловимым движением остановил изгнанника, а сам подошел к арвингу вплотную. Его фигура в черном как ночь плаще застыла на месте. Слышалось лишь громкое дыхание этого существа и под потолок помещения улетали облачка густого пара.

Неожиданно тело Фо-рафа дернулось. Арвинг согнулся пополам, затем выгнулся в дугу и взвыл так, что все спавшие в госпитале проснулись, и кто был в силах, схватились за свои шпаги. Между тем Фо-раф вскочил на ноги и сделал шаг в сторону грима. Га-тор, стоявший за спиной духа, увидел, как лицо храброго воина исказила судорога. Командиру даже показалось, что он увидел совсем другое лицо, незнакомое ему.

— Отпусти меня! — зашипел Фо-раф. — Это мое тело!

Грим молчал. Над его головой, покрытой черным капюшоном, сгустилось облако. Оно было серого цвета и сейчас принимало очертания самого грима. Со стороны это выглядело так, словно в помещении находились два духа — один над другим. Пожалуй, это можно было сравнить с отражением фигуры в глади воды.

— Я уйду в степи Мантулы, я вернусь в Палоташ, — шипел Фо-раф. — Отпусти!

И в этот миг серая зыбкая фигура, висевшая над головой грима, рванулась вперед и буквально обрушилась на несчастного арвинга. Тот рухнул на свой лежак и замер. Вар обернулся к командиру бессмертных и мысленно спросил:

— Где еще тяжелораненые?

Юр-ген и Га-тор переглянулись.

— Он будет жить? — прошептал вояка.

— Надеюсь, что да, — кивнул командир.

После этого грим уселся посреди полевого госпиталя бессмертных и закурил свою длинную трубку. Густой серый дым пополз от него во все стороны, подобно жутким щупальцам. Он окутывал тела всех арвингов, погружая их в благотворный сон. От фигуры грима во все концы сарая тянулись плотные серые нити, вдыхающие в тела бессмертных соки жизни.

* * *
Пока грим облегчал страдания раненым арвингам, воскуряя хелбред, Га-тор вместе со своими командирами вышел на воздух.

— Здесь раньше располагалась небольшая крепость, — Ир-хан показал на белесые вкрапления камня на склонах западных холмов. — Скорее всего, дозорный пост. Наверное, еще во времена Тордена Могучего.

Ворхут кивнул.

— Когда мы будем готовы выступить? — спросил он после недолгого молчания. — Какова обстановка?

— Мои разведчики докладывают, что заметили какое-то движение в северном направлении, — ответил Но-вар. — Похоже, нас уже ждут. Надеюсь, наш командир это предусмотрел? — съязвил он.

— Серскильт их разорви! — прорычал Да-гур. — Они снова хотят получить по первое число. Уж я им задам жару!

— Похвальное рвение, всадник! — грустно улыбнулся Га-тор, не обращая внимания на выпад нага. — Однако вторую такую битву мы уже не выдержим. У нас много раненых, наш поезд практически приведен в негодность. Сейчас этим тварям не составит особого труда вскрыть нашу оборону. Выдвинемся завтра утром…

— Я предлагал идти на юг, — напомнил Но-вар. — А теперь, чем дальше мы будем идти на север, тем глубже увязнем в Дакмуре.

— Брат, иного пути нет! — серьезно ответил Ир-хан. — На юге их вовсе не меньше.

— А я прихожу к выводу, что их основное скопление вовсе не в районе Вегнаха, — не унимался командир разведчиков. — Это был ваш главный просчет, командир. — Слово «командир» наг произнес настолько едко, что Га-тор непроизвольно опустил ладонь на эфес шпаги. Рука нага тут же скользнула к ремню, отыскивая свое оружие.

— Остановитесь! — прошипел Ир-хан.

Между тем два арвинга молча смотрели друг другу в глаза. В любой момент это противостояние могло закончиться потасовкой. Между бессмертными случались дуэли, однако и они в свое время были запрещены рен-корпусом.

— Мало вам нечисти с болот, — сказал Ир-хан, — так вы и друг друга готовы убить.

Га-тор убрал руку с эфеса и посмотрел на лакса.

— Мы слишком далеко зашли, чтобы поворачивать обратно, — сказал он. — Мы идем дальше на север.

— На верную смерть! — прошептал Но-вар. — Именно вокруг Хегенскоффа полчища этих созданий. А здесь лишь ошметки их армии.

— С нами колокол! — пробасил Да-гур.

— С ними свои боги, — парировал командир разведчиков.

— Но-вар, нам осталось еще немного, и мы прорвемся к своим, — успокаивающе прошептал Ир-хан. — Идти на юг уже нет смысла.

— Я не могу так рисковать своими бессмертными, — повысил голос Но-вар. — Наш отряд мы отдали в руки изгнанника, а что сделал он? Он затащил нас в самую гущу противника, с которым мы не можем сладить. Да, сознаюсь, я тоже поддался на его россказни, когда услышал о колоколе. Я знаю, что таких арвингов осталось от силы двое…

— Трое, — задумчиво поправил Га-тор.

— Пусть трое! — махнул рукой наг. — Что с того?! Серскильт не смог оградить десятерых моих воинов. Десять бессмертных пали из-за самоуверенности нашего командира. Или ты хочешь так отомстить Гегнеру, который сделал тебя изгнанником?

Га-тор выхватил свою шпагу и на ее лезвии вспыхнул голубой цветок смерти.

— Ты бы попридержал язык! — сказал он твердо.

— Кто мне будет указывать? Неужто изгнанник?! — усмехнулся наг и тоже извлек свой клинок. Голодный дух шпаги выполз из эфеса и окутал своим сиянием лезвие.

— Ну, это ни в какие ворота! — развел руки сугавар. — Вокруг столько врагов, а вы попусту силы тратите.

— Не буду вам напоминать, что дуэли запрещены, — спокойно сказал Ир-хан. — Это опять таки решение рен-корпуса, на которое мне, как и вам, наплевать. Но решать спор поединком… К тому же, двум командирам.

— Готов сразиться с тобой в Хегенскоффе, — сказал Га-тор.

— Я не поведу своих арвингов на смерть, — ответил нагНо-вар.

— Совсем сдурел! — рыкнул Да-гур. — Без разведчиков идти глупо. Ты подставляешь весь отряд.

— Уж кто подставляет, так это наш командир, — покачал головой Но-вар.

Га-тор вспомнил Дюнкерк. Тогда за его спиной многие командиры плели заговор, намереваясь сместить арвинга. Но в Дюнкерке никто не решался открыто вызвать его на поединок, а желающих возглавить отряд было так много, что они разбились на группы и долгое время соперничали друг с другом. Это и спасло Га-тора — приняв единственно правильное решение, он вывел весь отряд из окружения и тем самым снял все вопросы о смене лидера. Сейчас был редкий случай, когда один из командиров бросил ему вызов. В эпоху Междувековья являлось позорным отказаться от такого вызова, а, начиная с эпохи Возрождения, считалось недостойным бессмертного попусту лишать жизни своего брата.

Вместе с тем ворхута останавливало то, что он принял решение уйти из этого мира, от этой войны. Он был изгнанником и лишь в силу обстоятельств взял на себя такую ответственность. Корпус из Таш-Кале вовсе не обязан был подчиняться его воле. Просто его посчитали именно той силой, которая поможет привести бессмертных на север. Нужно ли было ему отказаться от этого предложения или довести дело до конца?

Га-тор посмотрел на свой искрящийся клинок. Нет, сейчас он не может оставить отряд! Будь он изгнанником, будь он нарушителем указа императора. Нет! Идти, так до конца! К тому же тактика осторожного Но-вара была ему не по душе. Осторожность хороша при планировании, но когда ты уже бросился в бой, любое колебание подобно смерти.

— Давайте решим этот спор сейчас, — сказал твердо командир арвингов. — Я не намерен отправлять в чертоги Эвиг-Векта ни одного бессмертного, даже если он этого очень жаждет. Поэтому будем драться до первой крови.

Ир-хан и Да-гур молчали. Они уже поняли, что это противостояние двух лидеров может решиться только поединком.

— В случае победы, — продолжил Га-тор, — Но-вар предложит свой план действий. Но будь я на месте вашего бывшего и истинного командира — покойного Ку-гара — я бы предложил в точности такой же план, как и сейчас, а тебя, Но-вар, поставил бы на место.

— Думаю, этого поединка никто не должен видеть, — заметил Ир-хан. — Если уж без него никак, то давайте хотя бы поднимемся на холмы, к тем развалинам.

Все согласились и Га-тор с Но-варом вложили шпаги в ножны. Да-гур пошел первым, за ним следовали дуэлянты, а замыкал шествие лакс Ир-хан. Сначала восхождение было легким: густая невысокая трава была плотной и сухой. Однако чем дальше арвинги удалялись от территории гримов, тем земля становилась вязкой, напоенной влагой сверх всякой меры. Сапоги стали скользить, бессмертные съезжали вниз, но снова карабкались вверх, хватаясь за кусты и сухие деревца, попадающиеся все реже. Достигнув середины холма, стало легче: здесь из почвы проступали белые камни, что осыпались во время разрушения дозорного пункта. Используя их как опору, арвинги быстро достигли вершины. Здесь находилась достаточно ровная площадка, вполне просторная для проведения поединка. С двух сторон — с севера и юга — на ней возвышались большие белые валуны, некогда служившие фундаментом башни. На западе лежала страна холмов, которые мельчали ближе к горизонту и там, вдали, были видны темно-зеленые россыпи болот. На востоке простирался бесконечный Дакмур, а у самого подножия холма притаилась изумрудная долина гримов — последний оплот в борьбе с тварями Хангеларской пущи.

— В нашем уговоре чересчур много лукавства, — усмехнулся Но-вар, выхватывая свою шпагу. — Мы бьемся освященным оружием, а потому раны могут быть куда серьезнее.

— Вполне возможно, — кивнул Га-тор, извлекая свой клинок.

— Я предлагаю определить тело, которое будет отдано побежденному.

— Ну, и кого ты предлагаешь? — пробасил Да-гур. — Небось своего слугу-фокша. Ты их и за людей-то не считаешь!

— Отчего же! — улыбнулся наг. — Кому охота ходить в теле чумазого фокша. У нас есть куда более достойный кандидат. Мальчишка, правда, но зато какой шустрый!

Сердце Га-тора дрогнуло. Ему захотелось броситься на противника и немедленно всадить ему клинок в горло. Но он поймал внимательный взгляд хитрого Ир-хана и усмирил свой пыл. Нельзя показывать своим подчиненным слабостей. Он усмехнулся и кивнул.

— Отлично!

И тут же бросился на нага. Га-тор выставил свой клинок прямо перед собой, направив его конец в горло Но-вара. Он шел шпагой прямо в кадык всадника, но тот парировал его удар вправо и попытался поймать на противоходе. Дух клинка Но-вара изогнулся подобно смертельной косе, обходя по верхней дуге клинок и намереваясь сорвать с противника голову. Однако Га-тор вовремя отстранился, чувствуя обжигающий серп слева от лица, и тут же ударил из нижнего положения. Сияющий дух шпаги ворхута столкнулся с духом клинка противника, и вечерний воздух заискрился ярким всполохом, роняя огненные брызги на мокрую траву и белые мертвые камни. Но-вар попробовал выбить меч из рук арвинга-колокола, но тот поставил клинок в горизонтальное положение, нанося удар по эфесу всадника. Сцепившиеся было духи клинков оттолкнулись друг от друга, разбрасывая искры стороны.

Да-гур покачал головой. Ир-хан инстинктивно положил ладонь на эфес, чувствуя, как и в нем закипает кровь. Становилось понятно, что одной первой кровью здесь не обойдется.

На этот раз наг бросился первым. Он действовал грамотно, атакуя почти всегда из верхнего положения. Дух его клинка, ощущая близкую жертву, набрасывался подобно голодному псу, стремясь срубить голову Га-тору. Однако на его пути всегда вставал другой дух — такой же сияющий и такой же голодный.

Ворхут старался не изменять своей тактике — он делал упор на среднее положение шпаги. Он на всю свою долгую жизнь запомнил уроки учителя из Арсдага. Есть пять положений клинка, говорил тот: верхнее, среднее, нижнее, правостороннее и левостороннее. Других положений не существует. Единственный смысл каждого положения — в том, чтобы сразить врага. Верхнее, нижнее и среднее положения устойчивы, тогда как правостороннее и левостороннее — неустойчивы. Главное — понять среднее положение. Оно — самое важное. Сконцентрируйся на самом кончике клинка, пойми одно: среднее положение — это положение командира, тогда как все остальные положения следуют за ним.

Га-тор вновь двинулся вперед. Всеми силами он пытался сдержать свой порыв, он пытался действовать спокойно. Выпад — удар сверху. Еще один выпад — снова защита Но-вара. Всадник отступал шаг за шагом, отражая удары ворхута то из верхнего, то из нижнего положения. Неожиданно Но-вар пошел вперед: ударив сверху, он сделал выпад, и конец его шпаги прокатился по эфесу Га-тора. Духи сцепились в клубок подобно двум муренам.

— Кому же достается паренек? — тяжело дыша спросил Но-вар. — А?

— Я пощажу тебя, — усмехнулся ворхут. — С тебя и фокша хватит.

Услышав это, всадник тут же сделал выпад вперед. Га-тор на мгновение смутился, клинок миновал его защиту и, казалось, уже был близок к цели. Однако в последний момент ворхут сделал шаг в сторону и ударил справа. Перед глазами Га-тора прокатилась голубая волна ярости. Казалось, он видел глаза самого духа. Он отвернулся, нанося свой удар, и лишь щекой почувствовал обжигающий укус агта. В свою очередь Но-вар, не ожидавший такого финта, едва успел отскочить вправо, спасая свою левую руку от удара стали и обжигающего языка духа. Он упал на траву и схватился за плечо. Под ладонью ощущалось тепло крови. Но-вар бросил взгляд на своего противника: у Га-тора была оцарапана щека и несколько капель крови скатилось к подбородку. Наг улыбнулся.

— Вот и первая кровь, — пробасил Да-гур.

В этот момент четверо командиров услышали крик мальчика. Он доносился откуда-то поблизости. Арвинги бросились к восточному склону и тут же заметили Сашу, который карабкался наверх.

— Что случилось? — крикнул Га-тор. — Саша, в чем дело?

— Он пришел! Он… пришел…

— Кто? — не понял ворхут и вложил шпагу в ножны. Но-вар посмотрел на противника, несколько секунд колебался, но все же с глубоким вздохом последовал примеру своего командира. — Кто пришел?

Мальчик взбежал по камням на самую вершину холма, встал перед четырьмя бессмертными и указал рукой на поселок гримов.

— Мой папа вернулся!

Восьмая глава

Ресторанчик «Вакия», располагавшийся в шумном портовом квартале, всегда был на прицеле кантайской полиции — здесь любили собираться бездельники из Ниля, безработные из Номарка и Сунакуни, беженцы из Братских княжеств и прочая подозрительная публика. Хозяин заведения — Михаил Хмелевский, уроженец Вятицкого княжества — закрывал глаза на темные делишки, которые проворачивались у него под носом, а некоторых личностей и вовсе опекал и скрывал от полиции. Служителям порядка это сильно не нравилось, но частые проверки редко давали результат.

Вятицкий бородач недолюбливал Небесных капитанов, фокшей и полицию Сораяки в целом и Кантая в частности. Первые в свое время отняли у него отличную работенку. Много лет назад Михаил и сам стоял у штурвала боевого цепеллина, находясь на службе у императора Каннагара. Его команда в составе двадцати бойцов обеспечивала неприкосновенность юго-восточных границ империи еще в ту пору, когда не был заключен договор с Небесными капитанами. Это позже на смену сотням небольших летучих бригад пришли летающие крепости Саги и ее капитанов, оставив таких искателей приключений и ратной славы, как Михаил, не у дел. Фокши насолили вятичу в самом начале его новой карьеры — карьеры ресторатора, — нагрев его на кругленькую сумму. А вот за что он недолюбливал служителей закона, было известно только ему одному.

Неудачное начало новой карьеры чуть было не разрушило все планы бородача. Однако он нашел выход из ситуации: свой ресторанчик он открыл в собственном цеппелине, поставив его на прикол в прямом и переносном смысле слова. По иронии судьбы именно этот прокол с манзумскими партнерами и сделал заведение вятича самым популярным в портовом квартале Кантая. Сегодня ресторанчик «Вакия» невозможно было спутать ни с каким другим заведением города. Большая белоснежная сфера его любимой «Молнии» повисла над портом, бросая тень на многочисленные дома ловянских беженцев и торговые ряды рыбного рынка. Повинуясь бегу светила, гигантская тень ресторанчика целыми днями блуждала по улицам Кантая, словно локальное солнечное затмение. Однако странствовать по портовому району могла лишь душа цепеллина, а вот тело было намертво приковано к земле. Сферу удерживали многочисленные прочные канаты, закрепленные в стальных кольцах, вбитых в мостовую порта. Сама палуба «Молнии» с изящным капитанским мостиком, казалось, вросла в землю острова. Если верить Михаилу, под ней уже выросла целая цепь подвальных помещений, где хранились лучшие вина империи.

В «Вакии» любили бывать те, кто мог рассказать всякую всячину о далеких странах, суровых народах и загадочных происшествиях, и те, кто любил все это послушать, угощая сказочника рюмкой-другой рома. К последним относились как молодые летчики почтовой службы, так и сам хозяин, давно уже не поднимавший в небо своего цеппелина. Что же до мальчишек-почтальонов, то вак симпатизировал им больше остальных своих посетителей, поскольку именно в их работе он видел отдаленное напоминание о той романтике неба, которую некогда утратил навсегда.

Потому, когда поздно вечером в его заведение буквально ворвались его старые знакомые — Вадим и Клаус, — бородач без разговоров проводил их на второй этаж ресторана, где в бывшей кают-компании находилась комната для приема гостей. Благо, летчики появились в такой час, когда на первом этаже — в главном зал ресторана — шло бурное веселье: музыканты, приглашенные хозяином из соседней деревушки, играли что-то зажигательное, и толпы разгоряченных посетителей топали и хлопали им в такт. Среди всего этого шума и гама никто и внимания не обратил на появление двух юнцов. Михаил же вместе с бухгалтером ресторана сидели за большим дубовым столом, что стоял в самом углу зала, и в сотый раз пытался свести дебет с кредитом. От цифр у вака уже кругом шла голова, и он все чаще пропускал объяснения сутулого остроносого бухгалтера-леонийца мимо ушей и поглядывал на танцующую братию ноарцев. Он сразу же приметил появившихся летчиков, по лицам которых было видно, что стряслось нечто ужасное.

— За вами погоня? Легавые? — прошептал Михаил на ухо капитану «Перышка», приглашая почтальонов войти в уединенную комнату.

— Не знаю, — ответил Вадим, быстро проходя внутрь. — Но лучше закрой дверь, старина Мих!

На Клаусе лица не было. За всю дорогу на второй этаж он не проронил ни слова, и теперь грохнулся в широкое кресло, словно подкошенный.

— Что с ним? — спросил хозяин ресторана.

— Я не пойму, — Вадим был сильно взволнован. Ваку никогда прежде не доводилось видеть этого хладнокровного малого в таком состоянии. — В него стреляли. В него стрелял морок. И… он ничего не чувствует.

— Что значит, ничего не чувствует? — Михаил присел рядом с Клаусом на корточки и посмотрел механику в лицо. Тот был бледен и испуганно смотрел прямо перед собой. — Он онемел что ли? Куда ему попали?

— А шут его знает! На нем ни царапины!

— Может, промахнулся этот ваш стрелок? — вак осторожно дотронулся ладонью до груди механика. — Тут больно?

— У него ничего не болит, — пожал плечами Вадим.

— А почему ты все время говоришь? — повысил голос бородач. — Эй! Очнись! Скажи хоть что-нибудь!

— Что? — выдавил из себя Клаус.

— Он говорит, — кивнул вак. — Уже лучше. Может, вы меня разыгрываете? — он хитро сощурился, глядя на Вадима, что метался по комнате из угла в угол, натыкаясь то на глобус-бар, то на большой круглый стол.

— Мих, нам делать больше нечего! — поднял тот глаза к небу.

— Так, отряд! Слушай мою команду! — пробасил вдруг бородач. — Всем сесть и принять дозу успокоительного! Понятно!

Друзья переглянулись.

— Ты пить-то можешь, раненый? — спросил Михаил, поднимаясь и подходя к бару, который располагался в большом деревянном глобусе.

— А что? — спросил Вадим.

— Ром, конечно ром! Привезен из Альтомара. Отличная вещь! — авторитетно заявил вак.

— Ром? Могу, — кивнул Клаус.

— Пациент идет на поправку! — улыбнулся Михаил — Ноарцы… Те, что гуляю внизу. Они уже пол-ящика такого выдули. Завтра им лететь к себе на родину. Говорят, там сейчас не сахар: сошедшие с ума арвинги собрались воевать с Ноаром. Подумать только! Братья наши старшие, морок их побери!

— Ох! — выдохнул Клаус при упоминании о мороках.

В свою очередь Вадим, заслышав об арвингах, замер на месте, но через мгновение уже снова маячил у механика и вака перед глазами.

— Жаль я себе скоро не смогу позволить пить такую роскошь, — покачал головой Михаил. — Посетителей полно, а дела идут в минус. Я думал, что нет лучшего бухгалтера, чем леониец, а он, видимо, специалист по отмыванию чужих денег. Надо бы его на рее вздернуть по пиратским обычаям! — вак заметил, что его шутка не возымела должного эффекта, и обратился к Вадиму:

— Так что там у вас все-таки случилось? И сядь ты, наконец!

Капитан «Перышка» уселся в кресло рядом с другом.

— Мы были в баре «Черный джаз», — начал он.

— А, это тот самый, где теперь будут играть мороки? — вак разлил ром в два бокала и протянул их летчикам.

— Думаю, они уже отыграли свое, — усмехнулся Вадим, поднося свой бокал к носу. — О, и действительно отличная вещь!

Бородач развел руки, мол, я хорошим знакомым предлагаю только лучшее.

— А что так? Почему отыграли? — продолжил он свой расспрос.

— Не успели нам нанести на лбы охранительные иероглифы, как на сцену вышел морок. Он стал играть и, честно признаюсь, такой музыки я не слышал никогда. Я не могу сказать, как долго это продолжалось, но судя по тому, что антроп так и не успел размалевать даже Клауса, происходило это не более минуты. Затем грянули выстрелы! Стреляли, как я понял, с улицы. Выбили все стекла, убили охранников, двоих точно положили. А потом вдруг появился этот самый морок…

— Музыкант что ли?

— Да, — кивнул Вадим. — И выстрелил в Клауса.

— То-то я смотрю, ты какой-то бледный, — кивнул Михаил. — А это мел оказывается.

Держа в руке бокал с ромом, вак подошел к механику и пальцем провел по его щеке.

— Ну точно, мел!

— Ты не расслышал, Мих, — шепотом напомнил Вадим, указывая на друга. — В него выстрелил морок из пистоля. В упор. Клаус отлетел под соседний стол.

Бородач замер, с удивлением глядя на механика. В этот момент в дверь постучали.

— Кто там? — крикнул Михаил.

— Неужели это за нами? — Клаус буквально вжался в кресло.

— Ужин подавать? — спросил голос из-за двери.

— Пошел к лешему! — гаркнул вак. Смолкли удаляющиеся шаги в коридоре, бородач посмотрел на летчиков и вдруг спросил:

— А может быть, вы есть хотите?

Клаус и Вадим кивнули.

— Куда он пошел-то?! — вскочил Михаил. Быстро подошел к двери, распахнул ее и крикнул во всю глотку. — Кикимора, вернись! Ужин на троих!

— Давайте выпьем! — сказал тихо Клаус и, не дожидаясь одобрения остальных, опрокинул все содержимое бокала в рот.

— Да, шибануло тебя конкретно! — кивнул вак и тоже осушил свой бокал.

Вадим еще некоторое время наслаждался ароматом рома, но вскоре тоже выпил свою порцию, не торопясь, маленькими глотками. Алкоголь растекся по всему телу, расслабляя мышцы, согревая сердце. Друзья закрыли глаза, переводя дух после бегства по кантайским улочкам от невидимой погони. Сейчас и здесь можно было расслабиться — в недрах «Вакии» их вряд ли кто-то смог бы теперь потревожить.

— Ничего не понимаю! — заключил Михаил, вновь подходя к Клаусу. — Куда тебя ударило-то?

Механик пожал плечами.

— Все произошло так быстро… Я не понял…

— Он не понял! — покачал головой вак. — Из пистоля, говоришь, стрелял? В упор?

— Угу, — кивнул Вадим.

— Может, у него ствол разорвало?

Клаус пожал плечами.

— Да ты-то понятно, ничего не понял, — махнул на него хозяин ресторана. — Вадим, ты что-нибудь заметил?

— Я тут же бросился на эту тварь и даже успел всадить в него свой кортик. Но он все же ушел. Одна сугата осталась, в которой он выступал.

— Ух ты! — хлопнул себя по коленям бородач. — А я тут сижу, дебет с кредитом свожу вместе с этим остолопом. А вы вона что творите! Молодцы! Горжусь!

— Может, пуля какая странная? — тихо предположил Клаус. — Это же морок. Может у них свои пули какие?

— У мороков-то? — почесал бороду Михаил. — Что-то я такого не слышал. Хм, здорово тебя тряхануло, раз на тебе капитанский берет оказался!

Вадим внимательно посмотрел на друга.

— Подожди-ка, Клаус! — он вдруг что-то вспомнил. — Что морок тебе сказал, перед тем как выстрелить? Что?

— Да не помню я! — замотал головой раненый.

— Что-то вроде «уходи» или «забери»…

— Или «получи, гад», так? — серьезно спросил вак.

— Мих! — недовольно покачал головой капитан «Перышка». — Он что-то сказал Клаусу перед тем, как выстрелить. Не помню, что именно, но он назвал его моим именем.

Михаил с Вадимом с подозрением посмотрели на механика. Затем хозяин ресторана перевел взгляд на своего земляка.

— Так он хотел убить тебя?! — удивился бородач. — Вот так дела! Слушайте, парни, по-моему, вы ввязались в какую-то грязную игру. И самое обидное, что я про это ничегошеньки не знаю.

Официант принес поднос с ужином. Он аккуратно расставил все тарелки на большом круглом столе, стоявшем в самом центре комнаты. С педантичной точностью мужчина разложил приборы, разместил чистые бокалы и салфетки. Закончив свой ритуал, он повернулся к хозяину и с улыбкой поклонился:

— Все готово. Приятного аппетита вам и вашим гостям!

— Спасибо, Христиан!

Все то время, пока работал официант, Вадим с нескрываемым интересом следил за ним. Когда же тот ушел, капитан «Перышка» с удивлением обратился к ваку:

— А что тут делает фокш?

— Фокш? Где? — вскрикнул Михаил, озираясь.

— Ну… Тот официант…

— Он сказал мне, что он нилец.

— А, вон как! — улыбнулся Вадим.

— У него в жилах нильская кровь смешалась с ноарской, потому он такой смуглый, — принялся втолковывать Михаил.

— Понятно-понятно! — продолжал улыбаться летчик.

— Ты не веришь, ешкин кот? — взорвался хозяин.

— Верю! Верю, Мих! — успокоил того Вадим. — Давайте уже поедим. Я надеялся перекусить в этом суга-баре, а вышло совсем не то…

— У меня мурашки по спине бегают, когда я вспоминаю ту руку с пистолем, — прошептал Клаус и опасливо огляделся, словно бы ожидая снова увидеть ту же самую жуткую картину.

— Успокойся! — похлопал его по плечу Вадим. — Садись, перекуси! Все вроде обошлось. Ты цел, а что еще нужно.

— В принципе, ничего, — робко согласился механик.

— В первый раз вижу сорвиголову Клауса таким смирным! — усмехнулся Михаил, усаживаясь за стол. — Водяной меня утащи, но на это стоит посмотреть!

— Ничего! — обнадежил механик. — Скоро буду самим собой. А пока… Всем приятного аппетита!

Летчики немного расслабились. Причиной тому был не то отменный альтомарский ром, не то радушие хозяина «Вакии», не то сытный ужин. А, возможно, и все вместе взятое. Михаил много расспрашивал про их последние полеты, справлялся о стареньком цеппелине, который им выделил жадюга Камба, не забыл передать «привет» и старушке Ансет, после чего с открытым ртом слушал про безумие полковника Афраншира. Но в конце-концов каждая тема сводилась к одному — происшествию в суга-баре «Черный джаз».

— Я все думаю про пули мороков, — признался Клаус, который явно повеселел после третьего бокала рома. — Вспомните легенды про магистра Алехо!

— Это тот, что написал «Моротрон»? — кивал бородач, откручивая поджаристую куриную ножку. — Вовсе и не легенда, говорят. Был такой. Давно правда. Еще в эпоху Междувековья. Был на службе вроде как у царя Са-рога…

— Бессмертный царь Мальтроста?! — выпалил захмелевший механик. — Был, был такой!

— А ты неплохо в школе историю учил, — улыбнулся Михаил. — Мне вот учиться особо некогда было… И негде. У меня вон тут, в «Вакии», столько учителей было, караул! Каждый приходит и историю рассказывает. Обучение на производстве, так сказать. Заполняю пробелы в образовании…

— Ну, и дальше-то что? — прервал его Вадим.

— Что? — не понял бородач. — А! Про Алехо-то?! Так вот, был вроде как. Смертный, правда. Написал книжку для мороков. Писатель значит был. Я бы такому писателю глаз на жопу натянул!

— О! — поднял вверх указательный палец Клаус. — Кардинальный подход к рецензированию. Но это ж неаргументированно. Так разве можно?

— А я бы сначала ему аргументировал, а потом уже натянул, — помахал куриной лапкой бородач.

— Вот это правильно! Профессионально! — согласился механик.

— А к чему мы вообще про Алехо вспомнили? — удивился Вадим, который, похоже, был трезвее всех.

— Это все Клаус! — кивнул Михаил в сторону «раненого» — механик уплетал за обе щеки и причмокивал.

— А что сразу я?! — развел руки Клаус. — Я про другое что-то говорил… Ах нет, я про Алехо говорил. Про пули… Точно, про пули. А что, если это специальные пули, которые Алехо разработал для мороков? Они не убивают сразу, а сидят в тебе некоторое время, понемногу выедают изнутри, а потом — раз! — и ты морок!

— Жуть какая! — скривился Вадим. — Клаус, дружище, брось эти сказки! Ты чего себя пугаешь?! И нас тоже…

— Это ж тебе не пустынный филиз! — возмутился Михаил. — Это он может выедать человека изнутри, пожирая его влагу. Такими сугавары только стреляю. Попадет в человека — все, покойник! Пусть даже в руку попадет или в ногу. Все равно покойник. Ничего не попишешь! В теле прорастет своими ростками, все выест внутри, заполнит тебя, а потом и вовсе разорвет на куски.

— Наслушался ты тут всяких ужасов, Мих! — покачал головой Вадим. — Неужто к тебе тут и сугавары заходят?

— А что, всякие личности бывают.

— А может, этот морок вроде как якорек во мне оставил, — не унимался Клаус, — и теперь будет с того света мою душу понемногу высасывать, а? И слушайте, а зачем вообще этот самый Алехо — тудыть его! — для мороков книжки писал?

— Может, привлечь хотели? — предположил капитан «Перышка». — Вспомни тот период из истории! Там же этих… тварей, как их? Арвингов. Их же теснили к морю. Война с ними была. Вот этот Са-рог и решил к духам за помощью обратиться. По-моему, логично.

— Что-то я такого со школы не припомню, — задумчиво сказал Клаус.

— Хм, — Вадим тоже призадумался. — Я тоже. Кто-то мне рассказал. Ты рассказал, Мих? Признавайся!

— Вы мне лучше расскажите, во что вы такое ввязались, бесы? — улыбнулся хозяин ресторана. — По что за вами мороки с пистолями скачут?

— А мы их канделябрами закидаем! — захохотал механик. — Вон, тут у тебя есть, — он указал в угол комнаты, где рядом с книжными полками стояла пара канделябров без свечей.

— Даже и не знаем, — пожал печами Вадим. — Сами в догадках теряемся. И ведь фамилию мою сказал! Знал ведь в кого стрелять!

— Точно! — вдруг зашептал Клаус. — Мороки мстят тебе!

— За что? — удивился летчик.

— А помнишь того… Из Барндома…

Парни замолчали.

— Что? Что за история? — у бородача заблестели глаза в предвкушении новой захватывающей истории.

Неожиданно в дверь постучали.

— Заходи, Христиан, дружище! — крикнул Михаил.

Однако на пороге возник не Христиан — фокш, который называл себя нильцем, — а перепуганный бухгалтер леониец.

— Тебе чего, счетовод? — удивился вак. — Опять будем считать? С самого начала? Пока дебет с кредитом не сойдется? Ух, нация ваша хитрющая! Выведу я вас на чистую водицу! Вот научусь считать как следует и выведу! Ну, чего тебе? Что застыл с круглыми глазами, словно русалку увидал?

— Там… Этот… Сыскарь… Из сыска, — залепетал бухгалтер.

Летчики вместе с хозяином ресторана замерли. Михаил даже вроде немного протрезвел.

— Кто? Харуки?

— Да, он самый! — леониец весь трясся. — Вместе с ним еще трое полицейских.

— Этот чертов сыскарь Харуки меня изрядно достал! — закатил глаза бородач. — Что ему на сей раз надо?

— Он говорит, что ищет двух пилотов — Химмеля и Гордина…

Клаус вскочил со стула и направился к двери.

— Все! Я не намерен больше бегать! — у него заплетался язык. — Это мой город! Я здесь живу! Пусть, наконец, скажут, что это за маскарад! В мирных граждан из пистоля палить! Как вам это понравится?!

Вак схватил механика поперек тела и поднял над собой.

— Дурачина! Никуда ты не пойдешь!

Клаус мотал в воздухе руками и ногами, стараясь высвободиться из цепких лап бородача.

— Пусть скажут мне все в лицо!

— Это Харуки, — твердил Михаил. — Он тебя посадит и будет год разбираться, пострадавший ты или сам в морока стрелял.

— Да пусть бы и стрелял, — орал механик. — Он же морок!

— Ну, знаешь, нынешний император к морокам лоялен, — уверял его Михаил.

— Да поставь же его! — крикнул Вадим. — Куда нам деться?

Бухгалтер следил за всем происходящим с таким изумлением, словно бы он находился на грани сумасшествия.

— Где они сейчас? — спросил хозяин ресторана, возвращая механика в вертикальное положение.

— Их пока держит Христиан, что-то выясняет, — ответил перепуганный леониец.

— Хорошо! — кивнул вак. — Сюда! Вадим! Клаус! Русалка тебе в ребро, зачем мой канделябр схватил?

Капитан «Перышка» вырвал канделябр из рук механика, но тот схватил второй и бросился к Михаилу.

— Сюда! — торопил вак, подбегая к книжному стеллажу. Он нажал на один из неприметных томов, и вся стена вдруг скрипнув, выдвинулась чуть вперед. — Здесь потайной выход. Окажетесь на задах. Там через двор выйдете на Рыбную улицу. Есть место, где укрыться?

Вадим на мгновение задумался.

— Да, вроде есть.

— Если что, возвращайтесь обратно под утро тем же путем, — торопил бородач. — Имейте меня ввиду. Я сделаю все, что в моих силах. На крайний случай, завтра ноарцы отбывают домой… Хотя что я несу?! Быстрее! Быстрее!

Друзья чуть отодвинули стеллаж, и им в нос ударил слежавшийся воздух. Видимо, этим ходом никто уже давно не пользовался. Узкие ступени уходили резко вниз. Скудный свет попадал туда лишь из открытой потайной двери, да и он освещал только первые ступени. Дальше была тьма.

— Осторожно! — предупредил Вадим, следовавший первым. Механик поспешил за ним. Когда за спинами летчиков закрылась импровизированная дверь, все исчезло. Стало так темно, что хоть глаз выколи.

— Здесь с правой стороны перила, — сказал капитан «Перышка», нашарив спасительную жердь на стене. Без ее помощи спускаться было бы довольно таки опасно. — Нашел?

— Ага!

— Пошли! Быстрее! — сказал Вадим. — Кто знает, что там у них происходит. Думаю, единственно верное решение сейчас — уносить ноги!

— Морок меня побери! — выругался пьяный механик. — Был бы у меня сейчас освященный клинок, или у тебя, тогда не было бы проблем…

— Точно! — согласился Вадим лишь для того, чтобы успокоить друга. — Быстрее!

Он придерживал Клауса под руку, стараясь сам не свалиться в черную бездну потайного хода. А лестница уходила все ниже и ниже, и казалось, ей нет конца.

Тем временем хозяин ресторана отдал распоряжение леонийцу шементом убрать со стола два столовых прибора, лишние тарелки и бокалы с недопитым ромом. Сам же Михаил медленным шагом спустился на первый этаж, где ошарашенные ноарцы взирали на сыщика. Тот задумчиво разглядывал официанта Христиана. У самого выхода из ресторана стояли трое полицейских, которые давали понять, что отсюда никто не уйдет по своей воле, пока этого не разрешит господин сыщик.

Харуки был истинным канном — узкие глаза, иссиня-черные волосы, вздернутый нос. На нем был просторный зеленый плащ с императорским символом солнца на спине. У пояса, как и у трех полицейских, поблескивал эфес итига — короткого ножа с тремя тонкими клинками, используемого служителями правопорядка для обезоруживания преступников. На большом пальце правой руки сыщика красовался массивный перстень с рубином — отличительный знак императорского сыска.

— Прошу прощения, господа, что заставил вас ждать! — улыбнулся Михаил, спускаясь по лестнице. — Добрый вечер, господин Осии! Чем могу служить?

— Для тебя он был добрым до этой минуты, — кисло улыбнулся сыщик. — Хотя… У тебя есть последний шанс исправить ситуацию. Ты сохранишь свой ресторан при условии, если сейчас же выдашь мне двух пилотов.

— Кто такие? — серьезно поинтересовался вак.

— Твои дружки, Михаил, вот кто, — покачал головой Харуки. — Ты не сможешь их спрятать ни в одном из своих чуланов.

— «Чулан»? Вы сказали «чулан», господин сыщик? — бородач сделал знак Христиану, стоявшему неподалеку. — Дружок, срочно поверь все чуланы! Все до одного! Где-то там сидят двое пилотов. Как найдешь, тут же веди их сюда!

— Слушаюсь, хозяин! — улыбнулся Христиан, кивнул и бросился к лестнице.

— Не так быстро, мой друг! — остановил его сыщик. — Господин Хмелевский, до знакомства с вами я был весьма невысокого мнения об артистических данных вашего народа. Ели честно, думал, вы только и умеете, что морды друг другу бить, да самогонку хлестать. А вы вон каков, одаренный медведь. В вас умирает артист, господин Хмелевский!

Михаил с трудом сдержал себя, чтобы не схватить сейчас же этого остолопа и не вышвырнуть его вон. Пожалуй, такая выходка приведет к тому, что он навсегда потеряет свою «Вакию». Темный ром из Альтомара бурлил в его венах, и решение о помиловании сыщика далось бородачу не легко.

— Многоуважаемый господин Осии, — как мог вежливо ответил Михаил, — я очень рад, что смог так повысить рейтинг моего народа в ваших глазах…

— Ну, вот что! — Харуки подошел вплотную к хозяину ресторана. — Мне ваш театр наскучил. Видят раматы, я давал вам шанс спасти это вшивое заведеньице. Но… Вы не захотели. Ваше право. Я умываю руки!

Сыщик одним движением извлек из-под плаща короткую трость вишневого цвета. Вздрогнул Михаил, вздрогнул официант Христиан, вздрогнули, похоже, все посетители «Вакии», которые увидели этот предмет в руках имперской ищейки. Тот же, заметив испуг в глазах всех присутствующих, неприятно улыбнулся.

— Прошу прощения, господа! — излишне вежливо процедил он. — Небольшая проверка.

Сыщик повернулся к своим помощникам и кивком указал на дверь. Полицейские поспешно покинули ресторан. Сам же Харуки вновь повернулся к Михаилу, демонстративно сжал свою трость и неожиданно заговорил низким монотонным голосом:

— Мокутэки-о тассэй-суру содайна сэйсин Мадорому!

Услышав староканнагарское наречие, посетители замерли на своих местах, не в силах шелохнуться. Даже хозяин заведения, происходивший родом из далекой страны и слабо знакомый с местными порядками, не в силах был пошевелиться. Сыщик, стоявший перед ним и прикрывший глаза, читал заклинание духа. В воздухе зависла рука с перстнем, сыщик повернул трость таким образом, чтобы она была перпендикулярна земле. Неожиданно щелкнул скрытый механизм, и трость раздвинулась в обе стороны. Еще немного и она достигла одним своим концом пола ресторана. Другой конец ушел значительно выше головы сыщика. Упершись в пол, трость бросила сначала узкую тень, затем та стала расти, уплотняться, и вот уже Михаил краем глаза уловил пугающее движение в стороне от себя. Казалось, тень, брошенная на пол тростью сыщика, оживает. Это был поисковый призрак — траккон. И первым, кого он коснулся, был хозяин ресторана…

* * *
Друзья бежали вниз по лестнице настолько быстро, насколько это было возможно. Пьяный Клаус то и дело норовил поскользнуться и свернуть себе шею. Вадиму составляло неимоверных усилий удерживать механика под локоть и при этом самому хвататься за перила. Ноги скользили по слишком узким ступеням, и дважды друзья буквально скатывались по инерции вниз.

— Что здесь за лестница?! — жаловался на бегу Клаус. — Почему только посетители не жалуются?!

Впереди уже ощущалась прохлада ночи. Под воздействие стресса, да и просто потому, что Вадим пил меньше всех, с него хмель как рукой сняло. Мысли прояснились, осознание сложившейся ситуации навалилось ужасным грузом. Что же случилось с этим миром? Почему они с Клаусом сегодня весь день попадают в жуткие передряги? Сначала Атлант, затем суга-бар, теперь за ними вообще полиция гонится. Похоже на сон, который не хочется досматривать до конца.

Возможно, кто-то хочет сокрыть правду об Атланте. Они видели, как полковник Афраншир застрелил своего подчиненного. Может в этом все дело? Они свидетели. Но стоило ли ради этого громить суга-бар? Притом убить хотели именно его — Вадима Химмеля. Белиберда какая-то! Кому они могли насолить? И чем? Одни вопросы и никаких ответов. Ни одного.

Вадим глубоко втянул воздух, но погружение в мир запахов происходило с трудом. Во всем виноват алкоголь — притупил его обоняние. Еще вдох, еще… Наконец, летчик провалился за грань видимого. Он сразу же увидел весь коридор и всю лестницу до мельчайших подробностей. Тут же Вадим подхватил друга обеими руками и помчался еще быстрее, полностью доверяясь своему носу. Впереди он «увидел» дверь. Не сбавляя ходу, навалился на нее всем весом. Хлоп! Она раскрылась и перед Вадимом возникла темная улочка, выборочно освещаемая газовыми фонарями. Большинство из них не работало, потому желтые островки света были достаточно редки и напоминали оазисы в пустыне.

— Опа! Где это мы? — удивился Клаус.

В этот миг Вадим ощутил чье-то незримое присутствие. Оно было не в мире людей, а на грани бестелесного — в мире духов. Он отпустил друг, который побрел к ближайшему фонарю, а сам обернулся и застыл у темного провала потайного пути. Неужели полиция так быстро их раскусила? Не может быть! Предательство? Или…?

Все эти мысли промелькнули в долю секунды. Вадим вдруг увидел странную тень, переливающуюся множеством самых невообразимых цветов. Нечто невидимое отбрасывало ее в мир запахов. Яркий гребень, набирая скорость, летел прямо на него. Было ясно, что с летчиком в схватку намеревался вступить некий дух.

Вадим тут же захлопнул дверь и отшатнулся. В руке очутился его верный кортик, а ноги сами несли прочь, ближе к улице, ближе к свету одинокого фонаря, под которым уже бродил Клаус. Нюхач ощущал, что дух несется по пятам, минуя все преграды. Что же его остановит? Если Вадим правильно понял, то это траккон — поисковый призрак имперского сыска. Штука весьма препротивная! Может парализовать любого человека и подчинить его мозг. Тракконы предназначены для получения информации, а потому первым делом они считывают всю память мозга, подпавшего под их власть. Очень удобная вещь при допросах подозреваемых в совершении преступлений. Для тракконов нет преград, и им невозможно сопротивляться, положившись на силу воли. Хотя… для имперской полиции совершенно неожиданным стал тот факт, что тракконы крайне неохотно внедряются в мозг ваков, сентосов и представителей ряда других наций юга. Поначалу это казалось странным, но позже удалось выяснить, что поисковые духи чураются людей, склонных к выпивке. Имперские ученые выдвинули уже не одну гипотезу относительно этой особенности тракконов, но до сих пор к однозначному мнению не пришли. Одно очевидно — сами тракконы испытывают шок при контакте с такими людьми.

А потому, когда сыщик Харуки Осии вызвал своего зеленого траккона и направил его в сторону хозяина ресторана, дух лишь на мгновение прикоснулся к сознанию вака. Тут же отпрянул, успев получить лишь самую малость необходимой информации. Но и этого было достаточно, чтобы понять — искать стоит на втором этаже. Траккон метнулся к лестнице, по пути накрыв своим призрачным телом сознание Христиана. Если Михаил, при контакте с тракконом ощутил легкое головокружение и слегка покачнулся, то официант Христиан рухнул сначала на колени, затем, не в силах далее сопротивляться проникновению поискового духа, упал на пол. Оставив его, ищейка Харуки метнулась вверх по лестнице, далее вылетела на второй этаж и помчалась по коридору. Она хватала всех, кого встречала на своем пути — один за другим люди падали, как подкошенные. Бухгалтер из Леонии выглянул в коридор и увидел, как валятся на пол посетители и сотрудники ресторана. Невидимая сила неслась к нему, и он захлопнул дверь. В ужасе отступил на середину комнаты. У леонийца не было оружия, а потому он лихорадочно окинул взглядом кабинет вака, бросил взгляд сначала на грязные вилки, затем на короткий нож, уже было бросился к нему, но по дороге приметил увесистый канделябр, что стоял на краю стола, рядом с книжным стеллажом. Подбежал к нему, схватил и поднял над головой. Это орудие, по мнению бухгалтера, могло напугать неизвестного врага. Он уставился на дверь, шепча древние леонийские заклятия. Никакой реальной силы они не имели в отличие, скажем, от староканнагарских. В Леонии испокон веков делали ставку не на связь с духами природы, а на изворотливость человеческого мышления, способного принести немалые барыши. А потому потомок извечных торговцев скорее успокаивал самого себя, чем призывал кого-либо на помощь.

Бухгалтер и не приметил, как тень от канделябра, падающая ему на спину, стала расти и охватывать все его тело. В следующий миг леониец рухнул на пол, несколько раз дернулся, пытаясь сопротивляться силе траккона, но вскоре затих. Дух, накрыв собой последнего свидетеля, метнулся в сторону книжного стеллажа. Нырнул в мрачную бездну потайного хода и уже здесь почувствовал беглецов. Это были они! Химмель и Гордин, которых он искал. Траккон помчался вниз, подгоняемый желанием как можно быстрее схватить виновников всей этой погони. Он пролетел всю лестницу, вырвался на улицу и обнаружил подозреваемых под фонарем. Они поняли, с кем имеют дело, а потому старались держаться на свету, подальше от теней. Но и здесь траккон имел свою лазейку — все люди имеют тень, тем более те, кто пытается спрятаться от поискового духа под светом фонаря. А потому зеленый траккон Харуки сделал пару кругов вокруг освещаемого островка, отыскал свою лазейку и нырнул в тень одного из беглецов.

В следующий миг он уже пытался покрыть собой сознание этого человека, но тот отчаянно сопротивлялся. Сначала траккон пережил легкое чувство брезгливости, когда ощутил присутствие алкоголя, но позже он испытал настоящий ужас. Сознание жертвы вдруг начало расширяться, оно стало настолько огромным, что траккон смутился — а не с духом ли он столкнулся?! Какая-то могучая сила росла сейчас в этом человеке, грозя разорвать цепкие кольца траккона, которыми он уже успел окрутить жертву. Коснувшись памяти этого загадочного существа, поисковый дух увидел обрывочные образы странного мира — парящие в бескрайнем небе города, колышущиеся в воздухе корни древних замков, летающие люди… В следующий миг траккон осознал, что его хватка слабеет. Он постарался оставить этого загадочного преступника и уйти за грань, но не успел дух провалиться в свою родную стихию, как почувствовал — что-то тянет его обратно. Может ли такое быть?! Чтобы смертный смог схватить траккона за хвост! Дух вновь вернулся в мир теней и увидел огромную тень охотника, что держал в одной из своих многочисленных лап его хвост, переливающийся всеми цветами радуги. Траккон был порождением мира теней и потому с удивлением обнаружил, что здесь существует это жуткое создание. Кто это? Что за охотник объявился в мире теней? Поисковый дух рванулся было навстречу своему противнику, но тот схватил длинное тело траккона сразу тремя своими лапами. Одна из них держала сейчас духа за хвост, другая — за гребень, две оставшихся — за тело. Траккон попытался вырваться, но тут же понял, что ему противостоит куда более сильный противник. Последнее, что он успел сделать перед тем, как охотник разорвал его на части, был призыв о помощи к своему хозяину — господину Осии.

* * *
Двое летчиков выскочили на улицу, тяжело дыша и скользя на тонком льду, что образовался под вечер на мостовых Кантая. Изо ртов вырывались клубы пара, лица раскраснелись… Вадим неожиданно обернулся и выхватил кортик. В следующий миг он быстро захлопнул дверь и бросился вслед за Клаусом, который медленно брел в сторону фонаря. Подхватил под руки пьяного механика и поволок того к фонарю.

— Сюда! Быстрее! Это траккон! — шептал он другу.

— Кто? — не понимающе улыбался тот. — А где Миха? Слушай, дружочек, а давай еще выпьем, а?

Вадим поставил Клауса под самый фонарь, а сам замер, глядя на дверь, откуда они только что выбежали. Он сделал глубокий вдох, еще один и провалился за грань. В мире запахов сейчас все двигалось куда медленнее, чем обычно — виной томурезкое похолодание. Сейфиры кружились вокруг него словно в замедленном танце, шлейфы запахов огромными покрывалами накладывались один на другой, укутывая окружающий мир. Вадим вспомнил себя в родительском доме, когда его мама стирала белье, а после развешивала его на веревках. Сейчас он ощутил себя примерно так, как и тогда — блуждающим среди раскачивающихся на легком ветерке простыней, рубашек, платьев, полотенец… Где-то там, впереди, стояла его мама. Он отыскивал ее по запаху, по голосу, по ощущению тепла. Сейчас среди колышущихся в пространстве огромных шлейфов запахов он отыскивал своего противника — траккона. Это оказалось сложнее, чем он думал. Траккон существовал на какой-то другой грани мира, и уловить его запах было сложно. И Вадим пока не знал, возможно ли это вообще. Он всматривался в потоки парящих сейфир, делая вдох за вдохом, пытаясь погрузиться как можно глубже в мир запахов.

Неожиданно Клаус поскользнулся и упал. «Вот и удар траккона!» Вадим бросился к нему.

— Оба-на! — как ни в чем не бывало усмехнулся механик. — Чего это я?!

Капитан «Перышка» замер на месте. Если Клаус так спокойно может говорить, значит, дух его не коснулся. Значит, он выбрал не его…

И тут голову летчика словно сжали тиски. В глазах потемнело. На мгновение Вадим выпал из мира запахов, пытаясь прийти в себя. Но объятия все сжимались, невидимые кольца охватили его голову, его сознание и теперь пытались подчинить себе. Летчик через силу сделал вдох, другой. Ему непременно нужно было вернуться за грань. Когда он оказался в мире запахов, то увидел едва различимую тень. Ее оставляло существо, которое присутствовало на другой грани, а потому здесь могло быть некоторое искажение. Вадим пытался сконцентрироваться на этой тени, что мелькала перед его мысленным взором. Однако кольца сжимались все сильнее. Острая боль вдруг поразила летчика. Он вскрикнул и выронил из руки кортик. Ноги стали подгибаться. Вадим схватился за фонарный столб и еле удержался на ногах.

— Дружочек… Дружочек… — неслось эхом из мира людей.

В следующий момент Вадим увидел бескрайнее небо. Посреди его просторов качался огромный замок из светло-розового камня. Вокруг него росли сады, тенистые дорожки блуждали между старинными скульптурами и сверкающими фонтанами. Вадим увидел себя, стоящего посреди одного из залов этого замка. Вокруг находилось множество существ, подобных ему. Он стоял на возвышении и чувствовал свое превосходство.

— Мы не знаем, где ты и кто покрывает твое бегство в наших рядах, но мы отыщем тебя! — неожиданно сказало одно из существ. — Твой палач уже в пути!

Летчик вздрогнул, и видение пропало. Вместо него он вдруг отчетливо увидел волнистый хвост, который раскачивался в мире запахов. Вадим сделал над собой усилие и схватился за него. Траккон похоже почувствовал, что жертва не так проста и попытался сжать свои кольца. Голова закружилась и, казалось, сознание срывается в небытие. Однако Вадим удерживал себя на последней черте. Он глубоко дышал и старался не выпускать призрачный хвост траккона из своих рук. Несколько мгновений и дух сдался. Он ослабил свои объятия и рванулся прочь, стараясь скрыться. Вадим не отпускал хвост. Летчик видел, как тень духа исчезает, растворяясь в мире запахов. Но он держал хвост и отпускать его не собирался. С каждым мгновением уверенность в своих силах пробуждалась в нем. Тело траккона дергалось в его руках, но никак не могло ускользнуть. Наконец дух вернулся. Он разом вывалился в мир запахов своей тенью и бросился на летчика. Капитан «Перышка» даже испугаться не успел — инстинктивно схватил поискового духа четырьмя своими руками и дернул в разные стороны.

— Здрасьте! — пролепетал Клаус.

Вадим медленно приходил в себя. Он вновь увидел качающегося друга. Но тот смотрел куда-то за спину летчика. Не успел Вадим обернуться, как на его плечо легла чья-то рука. Первой мыслью было вновь провалиться в мир запахов, но капитан «Перышка» не успел этого сделать.

— Траккон отпустил тебя? — спросил незнакомец. — Эти духи вас — ваков — просто не переваривают!

Летчик обернулся и увидел невысокого мужчину с небольшим чемоданчиком, пристегнутым к его запястью стальной цепью. Черноволосый, с глубоко посаженными круглыми глазами и тонкими губами он был, по всей видимости, канном. Мужчина неприятно улыбнулся и сказал.

— Я бы советовал вам поторопиться. Машина уже ждет.

Он указал на черный кодиллон, что был припаркован у самого тротуара. Прежде Вадим не обратил на него внимания. Или же его тогда еще не было?

— Кто вы? — спросил летчик.

— Меня послал за вами господин Масакори, — ответил незнакомец и приоткрыл дверцу паромобиля. — Ну же! Не стоит помогать сыщикам делать их работу…

— А мы куда едем? — промямлил механик, ковыляя к кодиллону.

— Клаус! — повысил голос Вадим, но тот уже плюхнулся на заднее сиденье и крикнул водителю. — Гони, дружочек, в какой-нибудь бар! Да поживее! А не то как дам канделябром!

— Быстрее! Я остановлю их! — сказал твердо незнакомец с чемоданчиком, глядя за спину летчика. Вадим обернулся и увидел мужчину в зеленом плаще и бегущих следом трех полицейских. Они бежали в их сторону и сыщик что-то отчаянно кричал. Неожиданно один из полицейских выхватил пистоль и выстрелил вверх.

— Стоять! — орал Харуки. — Именем императора!

— Старик ждет тебя, Вадим! — сказал тихо незнакомец, указывая летчику на место рядом с Клаусом.

Летчик быстро протиснулся на заднее сиденье и захлопнул дверцу.

— Поехали! — сказал он водителю.

Кодиллон тронулся, и послышалось сразу два выстрела.

— Да за вами знатная погоня! — усмехнулся водитель. — Ничего, Хлыст с ними разберется!

Вадим посмотрел в заднее окошко паромобиля. Он увидел, как посреди улицы стоит незнакомец с чемоданчиком. Полицейские бегут к нему, размахивая своими пистолями. Человек в зеленом плаще что-то кричит. А незнакомец недвижим. Лишь вокруг его чемоданчика начинает сгущаться черный туман. Вадим в ужасе откидывается на кресло, не в силах далее наблюдать за этой схваткой.

— А кто такой этот Хлыст? — спросил он у водителя.

Тот покачал головой, посмотрел в зеркало заднего вида и ответил:

— Правая рука нашего шефа. Думаю, вы уже можете попрощаться с этими легавыми.

В этот момент Вадим услышал крики ужаса, вырванные из глоток несчастных служителей закона, а водитель надавил на газ.

— Помчались!

Девятая глава

Командиры арвингов бежали следом за Сашей. Га-тор вспоминал свои прежние встречи с мороками и то и дело бросал взгляды на мальчика. Тот, по всей видимости, был так возбужден всем произошедшим, что даже толком не испугался прихода мрачного создания.

— Он признал тебя, Саша? — на бегу кричал командир отряда.

— Да, — кивал тот, — он назвал меня по имени…

— Он не сделал тебе ничего плохого? Он не нападал на тебя? Может, тебя спасли гримы?

— Все хорошо, дядя арвинг, — улыбался мальчик. — Он хочет нам помочь…

У дальнего сарая, находившегося у самых шестов с красными тряпками, уже стояли двое гримов и пятеро бессмертных. Сейчас, во время вечерних заморозков, у всех изо ртов вырывались клубы белого пара — гримы курили свой хелбред, а арвингов выдавало их горячее дыхание. Духи-изгнанники отличались разве что своими черными плащами-сугатами с просторными капюшонами, скрывающими их лица.

— Этот морок хочет говорить именно с вами, командир, — сказал Ла-рой, стоявший у входа в сарай. — Так говорят гримы. Они уже пообщались с этой тварью.

— Это мой папа! — крикнул Саша, гневно глядя на ноарца.

— Да-да, прости! — поклонился тот.

Мальчик безбоязненно подошел ко входу и обернулся к Га-тору.

— Пойдем! Он ждет!

Ворхут посмотрел на гримов.

— Не жди подвоха, — услышал он мысленный голос Вара. — Этот дух надолго сохранил память. Такое нечасто случается, но бывает. У него необычное предложение для тебя.

Га-тор посмотрел на мальчика, улыбнулся и толкнул дверь рукой.

— Пошли, Саша! — сказал он.

Арвинг с мальчиком вошли в сарай. Громко скрипнув, дверь закрылась. Здесь царил полумрак. Га-тор инстинктивно выхватил свой меч, и сияние голодного духа озарило помещение. Послышался визг, и чья-то тень метнулась во мрак, спасаясь от света.

— Спрячьте меч, дядя! — крикнул мальчик. — Мой папа боится!

— Я пришшшел с ми-иром, — прошипел морок из дальнего угла. — Потушшшите! Потушшшите све-ет!

Га-тор поспешно вложил клинок в ножны. В сарае снова воцарился мрак. Некоторое время глаза арвинга привыкали к темноте, но уже вскоре он смог различить черный сгусток, пульсирующий во тьме. Морок стоял в двух шагах от бессмертного. По всей видимости, он боялся подступить ближе и рассматривал Га-тора на расстоянии. Саша хотел было броситься к отцу, но ворхут поймал его за руку.

— Это морок, Саша! Это уже не твой папа! Душа, знающая тебя, потихоньку ускользает из него…

— Это папа! — повысил голос мальчик, пытаясь освободиться от цепкой хватки бессмертного.

— Мой мальччик! — подал голос морок. — Послу-ушай его-о! Искушшение забрать тебя-я слишшком сильно во мне. Постой лучшшшше там. Не обижжайся-я!

Саша перестал вырываться и лишь жалобно сказал:

— Ну, пап!

— Слушшшай меня-я! Не шшшевелись!

Га-тор молчал, ожидая, что морок первым приступит к делу.

— Командир, — начал тот, — твои ормы сделали все, шшто могли-и, шштобы спасти меня. И все жже я сейчасс тако-ой. Не страшшшно! Пока моя память ещще не оскудела, пока я помню васс… Я могу помоччь.

— Как? — спросил ворхут.

— На нашшшей грани много мороков, которые помнят прошшшлое…

— Чем они могут нам помочь?

— Я призову их на помощщь, — прошипел морок.

Га-тор не ожидал такого предложения. Чтобы мороки соглашались помочь бессмертным? Да где это видано?!

— Я не верю тебе! — жестко ответил ворхут.

— Скоро я забуду сына, — раздалось из мрака. — Я хоччу ему помоччь. Я помогаю не вам, а ему.

Арвинг посмотрел на мальчика. Саша слушал весь разговор молча, не сводя глаз с мрачного собеседника, в котором он сейчас видел своего отца. Этому способствовало умение мороков создавать иллюзии. Но им подвластны были лишь люди. Арвинги подпадали под чары лишь высших мороков, а их в мире было не так много.

— Доверься мне! — шептал морок. — Пока я помню свое прошшлое…

— Ты понимаешь, что рискуешь своим сыном? — спросил ворхут. — Если мы не прорвемся на север, к Хегенскоффу, он погибнет. Точнее сказать, он достается тварям Дакмура.

— Да, — согласился морок. — Их много. Но они живут лишь на вашшей грани, и слабее насс. Мы сможжем их одолеть…

Га-тор задумался. Предложение морока стоило обсудить с тремя своими командирами и гримами. Ему ох как не хотелось доверять свою судьбу морокам, но, похоже, в нынешнем положении это был более чем реальный шанс вырваться из окружения.

— Одно уссловие, — вновь прошипел морок.

— Что ты хочешь?

— Мы должны высступить ссегодня жже ноччью. Мы можжем воевать только ноччью. К тому жже, моя память постепенно тает. Спешшшши!

— Хорошо! — кивнул арвинг. — Дай нам час. И я дам тебе свой ответ.

Он повернулся к двери, чтобы уйти, но мальчик стоял как вкопанный. Га-тор покачал головой:

— Отпусти его!

Черный силуэт мгновенно растаял в воздухе. Саша вздрогнул.

— Пошли! — ворхут положил ему руку на плечо. — Твой папа ушел.

И лишь у самого выхода Га-тор едва расслышал шепот морока:

— Сбереги его! Сбереги моего малышшшша!

* * *
— Расплодилось же в Дакмуре всякой нечисти, — покачал головой Да-гур, выпуская дым из длинной трубки гримов. Командиры корпуса из Таш-Кале сидели кружком в том самом сарае, где сегодня утром приводили в чувство Га-тора. Вместе с четырьмя арвингами здесь находились и трое гримов в черных сугатах. Трубка переходила от арвинга к гриму и шла строго по кругу. Под потолок поднимались кольца хелбреда. — И раньше от Хангеларской пущи были одни беды, но сейчас…

— Раньше они не смели выходить из леса! — заметил Но-вар. — Что-то изменилось.

— Да, что-то изменилось, — согласился Ир-хан.

— Это происходит по вине людей, — сказал Но-вар. — Они скоро окончательно развалят этот мир!

Га-тор усмехнулся.

— О чем ты говоришь, Но-вар?! Жители Вегнаха рассказывали нам про бессмертных, которые уходили на болота. Кто они?

— Ну, мало ли что и кому там привиделось! — ответил командир разведчиков. — А наш командир готов любому бомжу верить…

— Прекрати, Но-вар! — огрызнулся Ир-хан. — У тебя уже был шанс доказать свое превосходство. Теперь помолчи!

Наг приложил руку к перебинтованному плечу и зло посмотрел на ворхута.

— Я подозреваю, что странствующий император и Ви-гар затеяли опасную игру, — продолжил Га-тор. — Они хотят сохранить место для арвинов в этом мире, а сами того не ведая, уничтожают его собственными руками.

— Ты думаешь…? — удивленно посмотрел на командира лакс Ир-хан.

— Все может быть! А этот вывод напрашивается сам собой.

— Они что же, хотят использовать Хангелар для войны? — удивился великан Да-гур. — Разве им можно управлять?

— Лучше спросить об этом гримов, — прищурился Ир-хан.

— Хангеларская пуща не имеет единого духа, чьей воле подчинялись бы все остальные, — последовал мысленный ответ одного из духов.

— Но как же тогда объяснить то, что мы видели вчера ночью?! — удивился Но-вар.

— Это был один из многих властелинов пущи, что живет в Дакмуре. Таких, как он, здесь много.

Арвинги замолчали. Каждый из них ощущал, что их окружают не только бесконечные болота Дакмура, но и сотни тайн, разгадать которые они сейчас не в силах.

— У нас мало времени, — напомнил Га-тор. — Я считаю, что нам стоит принять предложение мороков.

— Это порождения мрака! — сокрушенно покачал головой Да-гур. — Как можно верить им?!

Ир-хан, который сейчас держал в руке длинную трубку, согласно кивнул:

— А что если мороки тоже находятся под властью одного из властелинов Дакмура? Что тогда?

Но-вар медлил. Он был удивлен, что прежде согласные со всеми решениями командира, теперь Да-гур и Ир-хан высказывались против. Он задумчиво смотрел прямо перед собой, обдумывая свой ответ.

— Вар, гримы могут видеть помыслы мороков?

— Да, — ответил дух. — Помыслы этого морока чисты. Одно «но» — его могут самого использовать. Здесь уж и мы бессильны что-либо уловить.

— А какой толк им, в принципе, от такого засланца?! — удивился Да-гур.

— Все просто, — заметил Ир-хан. — Мы планировали тронуться днем, чтобы нам легче было сражаться с белыми зверьми. Морок ставит условие — движение в ночное время. Если мы согласимся, то получим сразу две силы в противовес нам — белых зверей, которым плевать в принципе, ночь или день, и мороков, которые могут сражаться только ночью. И ведь мороки куда сильнее будут, чем вчерашние бледные ребята.

— Вот так расклад! — пробасил Да-гур.

— Но раз так, раз Дакмур может использовать мороков, то почему их не было вчера? — спросил командир арвингов.

— Резонный вопрос! — усмехнулся Ир-хан. — Даже и не знаю.

— Они не смогли взять нас вчера силами одних ингенов… ну, или тех самых тварей, которые вроде ингенов, но с кровью, — подал голос Но-вар. — Сегодня они хотят взять нас с помощью двух армий — белой и черной.

Вар передал трубку Га-тору и тот затянулся хелбредом. Вкус у него был очень терпкий, и командир арвингов чуть было не закашлялся. Но потом дым бессмертного корня ворвался в легкие, заполнил все его тело и разом накрыл мозг ватным туманом. Ворхут ощутил, как мышцы наливаются силой, как сердце начинает четко биться, словно отлаженный механизм. И голова, на несколько мгновений окутанная туманом, вдруг разом прояснилась.

— Мы поставим ему свое условие!

— Хм, интересно какое? — едко усмехнулся Но-вар.

— Он должен будет явиться со своей армией сюда, в поселок гримов, — сказал ворхут. — Только те, чьи помыслы чисты, смогут миновать магическую ограду.

— Всю армию сюда?! — удивился Да-гур. — А что, это возможно?

— В принципе… — гримы задумались. — Возможно. Не знаю, все ли из нас пойдут на это.

— Но только так мы сможем проверить этих тварей! — согласился Ир-хан.

— Или нам придется поверить им! — усмехнулся Да-гур.

— Только не это! — посмотрел на сугавара командир разведчиков. — Только не поверить!

Гримы некоторое время сидели молча. Наконец Вар мысленно обратился к Га-тору:

— Мы согласны. Можешь поставить такое условие морокам.

— У меня еще вопрос к гримам, — обратился ворхут. — Смертный по имени Хромыль хочет остаться в вашем поселке. Разрешаете ли вы ему остаться с вами и под вашей защитой?

— Да, — согласился Вар. — Мы не прочь делить эту долину с одним старым смертным. Мы могли бы и вашим воинам предоставить убежище. На какое-то время. Может быть кто-то из вас не хочет сегодня уходить на север?

Га-тор окинул взглядом своих командиров и повторил вопрос грима:

— Кто-то из ваших воинов хочет остаться? Или даже кто-то из вас намерен попросить защиты у гримов?

Да-гур и Ир-хан отрицательно покачали головами. Но-вар поймал на себе взгляд командира и усмехнулся:

— Нет уж, Га-тор, я пойду за тобой до Хегенскоффа, чтобы взять реванш!

— Отлично! — едко улыбнулся ему ворхут.

* * *
— Ты давно видел мороков? — спросил один из арвингов, стоявший у двери в походный госпиталь. Этот сарайчик почти опустел после визита грима Вара, и из раненых оставались лишь двое — Фо-раф и Дю-мор.

— Года три назад, — ответил другой, подошедший проведать раненого разведчика. — Правда, он был один. Мне пришлось его убить.

— Да-гур оповестил всех наших, чтобы держали себя в руках, — усмехнулся первый. — Говорит, сюда должна прибыть целая уйма этих существ. Они вроде как хотят нам помочь.

— Не знаю, — пожал плечами другой. — Я за свою жизнь видел и тех мороков, что сохранили память, и тех, что потеряли. Я бы не стал доверять ни тем, ни другим. Если беспамятные твари делают, что велит им темный свой разум, то другие, словно флюгеры — то память у них верх берет, то их потусторонний инстинкт. Короче, спиной к ним поворачиваться не стоит.

— Да уж! Я как-то с такими не сталкивался. Не приходилось!

— А я тебе говорю, этот ворхут затеял плохое дело, — не унимался разведчик. — Наш командир, Но-вар, все эти штуки изгнанника не разделяет. Говорит, плохо все это кончится.

— А что же он предлагает?

— На запад надо идти…

— Там же болота! — удивился воин Да-гура. — Все сгинем!

— А на что разведка?! Мы бы вас вывели!

— Ну, не знаю, — пожал плечами арвинг. — Разведка-разведкой, но плутать по болотам, не зная пути, можно несколько месяцев. Там до Родборга еще пилить и пилить!

— Это верно! — почесал затылок разведчик. — А с другой стороны, нам что же, не могут помочь гримы? Могли бы и по болотам провести.

— Да они отсюда ни шагу не ступят! — усмехнулся первый бессмертный. — Вцепились в этот клочок земли. Люди их прогнали со своих мест, а это они теперь отдадут лишь с боем.

— Смотри! Вон изгнанник вышел!

Оба арвинга посмотрели на сарай, где собирались гримы. Из его дверей вышел сначала Га-тор, за ним грим Вар, следом трое арвингских командиров. Остальные гримы, видимо, не захотели покидать своего убежища. Ворхут подошел к редкому частоколу, выставленному духами, и остановился.

— Ждут мороков что ли? — недоуменно спросил разведчик.

— Видимо, да, — воин Да-гура присмотрелся. — Эх, ничего не разберешь толком, такая темень!

— Вроде как стоит кто-то перед командиром-то!

— Где?

— Вон! Видишь, перед ним…черный такой силуэт…

Воин Да-гура покачал головой.

— Хоть бы луна что ли светила поярче!

Он обернулся на запад, где над самым хребтом Рыхлых холмов, висел диск луны, и замер. Его рука метнулась к эфесу шпаги.

— Ты чего?! — остановил арвинга разведчик.

Бессмертный указал на вершину холма, где прежде находился дозорный пост. Между белыми камнями разрушенной постройки сейчас сновали темные фигуры. Они появлялись со стороны болот, легко перемахивали через вершину и далее спускались вниз, к поселку гримов. Их было так много, что весь спуск покрыли их черные как смоль тела, мерно следующие прямо к арвингам.

— Вот и они! — только и промолвил разведчик, продолжая удерживать руку своего собеседника, чтобы тот не бросился кромсать эту нечисть.

Черные фигуры, слабо напоминающие людей, а более похожие на вытянутых вверх медуз, плавно скользили над самой землей. Вскоре они миновали изгородь духов, поравнялись с сараями поселка и проследовали прямо к командирам корпуса из Таш-Кале. Мороки даже и внимания не обратили на двух арвингов, что стояли у походного госпиталя. Они пролетали мимо, буквально на расстоянии вытянутой руки. Их черные тела, казалось, состояли из какой-то густой жидкости, которая пульсировала внутри их оболочек, сродни биению человеческого сердца.

— Не делай резких движений! — прошептал разведчик, видя, что воина Да-гура так и подмывает выхватить свою шпагу.

А полчища мороков продолжали стекаться с холмов в лазурную долину гримов. Когда разведчик посмотрел на дальний предел поселка, где прежде стояли командиры арвингов, то увидел, что они окружены плотным кольцом черных тел.

Через час весь поселок был наводнен мрачной армией мороков.

* * *
Поезд тронулся глубоко за полночь. Железнодорожное полотно еще освещал скудный свет луны, но дальние рубежи болот уже погрузились в непроглядный мрак. Над Дакмуром висели низкие тучи, которые то и дело грозили скрыть лик ночного светила. После успокоения и свежести, что даровал бессмертным поселок гримов, земли Дакмура вновь напомнили о себе своей сыростью и тягостным запахом гнили. Все арвинги ощущали смрадное дыхание болот и понимали, что так просто сети Дакмура не отпустят их в мир людей. Мрачный и мертвый он захочет вернуть их в свое жуткое черное лоно, превратив бессмертных в ужасных белых зверей.

По правую сторону от короткого состава в воздухе парили сотни черных тел мороков. Они летели на разной высоте — кто-то у самой земли, кто-то поднялся выше крыши поезда. Но все они мчались с такой же скоростью, что и передвижная крепость бессмертных.

После битвы у Вегнаха арвинги подлатали искореженные вагоны, закрыли пробоины и заново укрепили посты на крышах. На сей раз на крыше самого тягача разместили троих воинов Да-гура и двух бомбардеров Ир-хана. Большая часть бомбардеров сконцентрировалась, как и прежде, на втором вагоне. Места в кабине тягача заняли Геван, Да-гур, Га-тор, Саша и двое фокшей, которые бросали уголь в топку.

Первые несколько часов поезд двигался безо всяких происшествий. Как ни вглядывались командиры в ночь, они не могли различить там никакого движения. Лишь ближе к рассвету обрывки снега, которыми были покрыты болота Дакмура, стали оживать и сливаться в большие белые пятна. Мороки, следовавшие бок о бок с поездом, почувствовали приближение солнечного света и начали исчезать, не желая быть застигнутыми врасплох. Это и стало сигналом для атаки Дакмура. Когда над бескрайними болотами раскатился первый звериный рык, Га-тор покачал головой.

— Они ждали рассвета! — прошептал он. — Боялись выступать против армии мороков.

— Хитрые твари! — пробасил Да-гур.

Фокши переглянулись.

— Быстрее! Кидайте быстрее! — крикнул им Геван.

И в этот момент первые костяные ядра ударили в борта состава.

— Началось! — сказал ворхут, извлекая свой сияющий меч.

Белые звери, заполонили все небо. Они летели подобно стрелам невидимого стрелка-великана. Многих из них удалось остановить морокам. Черные порождения ночи опутывали своими конечностями белые тела не то ингенов, не то людей. Белые звери оказались беспомощными против мороков. Сгустки мрака быстро разрывали их тела на части и бросали вниз, под колеса поезда. Некоторые из нападавших, правда, долетали до самого состава, но тут же встречали сопротивление арвингов: большинство из них сметал огонь бомбардеров.

Перед окном тягача приземлились первые твари. Обе они запутались в путах колючей проволоки.

— Где твой пистоль? — крикнул Га-тор сугавару.

Тот высунулся из своего окошка и выстрелил. Один из зверей отскочил, словно обжегшись. Он был крупным мужчиной с отвислым животом. Из его груди хлынула черная кровь. Мужчина сначала пытался расчесать рану когтями, но никак не мог избавиться от боли. Он взвыл и вновь бросился в сторону Да-гура, но второй выстрел взорвал его череп. Беспомощное тело отлетело, свалившись прямо под колеса тягача.

Командир арвингов услышал плач: это плакал Саша, впервые увидевший порождения Дакмура так близко.

— Уберите его дальше в кабину, туда! — крикнул он фокшам.

Второй инген или белый зверь оказался моложе. Его худые длинные руки и ноги быстро освободились от проволоки, и он уже готовился прыгнуть на стекло кабины.

— Морок меня побери! — крикнул Геван. — Снимите его!

Инген прыгнул вперед, но уже в полете был разорван на куски шквальным огнем бомбадеров. В стекло кабины ударилась уже бесформенная масса, заливая кровью весь обзор на дорогу.

— Ничего не видно! — выругался Геван.

С крыши тягача вниз спустился один из воинов Да-гура. Удерживаясь на полном ходу за раму окна, он отбросил куски ингена и рукавом своего серого плащ вытер стекло. Не успел он вернуться на свой пост, как рядом приземлился еще один зверь. Он удачно упал на все четыре лапы и зацепился за проволоку лишь лоскутами одежды. Дернувшись вперед инген сорвал с себя остатки материи. Перед арвингом раскачивался худой голый мальчишка, изо рта которого капала слюна.

— Руби его! — крикнул Га-тор.

Но бессмертный замер — уж больно это существо было похоже на человека! В следующий миг мальчишка рванулся вперед, протянув к арвингу свои руки с острыми когтями. Воин мгновенно отсек ингену руки, а затем вонзил свой сияющий клинок прямо в грудь. Тварь взвыла, пытаясь сорваться с этого обжигающего крючка, но дух клинка уже ни за что бы не отпустил своей добычи. И когда яркие голубые языки духа вытолкнули прочь глазные яблоки зверя и вырвались двумя языками из пустых окровавленных глазниц, крик существа замер.

Ночь отступала. Все больше мороков исчезало, уходя на свою грань, где вечно царила тьма. Редкие из этих порождений мрака желали умереть за арвингов. Осознав, что защита поезда слабеет с каждым мигом все сильнее, дух Дакмура удвоил свои попытки захватить бессмертных. Вот уже костяные ядра стали все чаще достигать открытых постов на крышах вагонов, вот уже пробита наскоро залатанная брешь во втором вагоне. Белые тела, брошенные огромным невидимым великаном, вновь заполонили все небо. Остатки мороков стянулись к тягачу поезда, оградив его своим черным пульсирующим щитом. Теперь для белых зверей уже был открыт доступ ко второму вагону. Их тела забарабанили по корпусу, то и дело проникая в брешь. Однако пока все прорвавшиеся внутрь вагона звери тут же падали под ударами сияющих клинков, не успев даже схватить ни одного из бессмертных.

Когда появились первые лучи солнца, остатки мороков дрогнули. Те из них, кто не успел уйти на свою грань, потеряли свою зыбкость и обрели твердые тела, которые теперь было возможно поразить не сложнее, чем тела людей. Теперь уже на мороков, сдерживающих напор белых зверей у тягача, бросилось все воинство Дакмура. Один за одним мороки падали вниз, опутанные смертельным клубком белых тел. Звери запрыгивали на спины летящим воинам мрака и рвали их тела своими когтями, вгрызались в их шеи своими зубами, не знающими упоения. Черный щит стал редеть.

— Похоже, нам нужно снова обращаться за помощью к Серскильту! — сказал Да-гур, видя, как тает мрачное воинство.

Над Дакмуром раскатился победный клич невидимого великана. От его неудержимой пляски дрогнула сама земля, и кровь в жилах арвингов похолодела. Забившись вглубь вагона, Ян вставил в рот свою новую самокрутку с хебредом и трясущимися руками потянулся за спичками.

— Неужели не дотянем? — покачал головой Геван, по лицу которого стекал ручейками пот.

— Осталось последнее! Осталось надеяться, что дух Серскильта услышит своих детей снова! — ответил Га-тор.

Черный щит окончательно был сметен белыми телами и последние мороки рухнули слева от тягача. Теперь уже град зверей обрушился на сам тягач. Сразу несколько тел упали перед стеклом кабины. Они не успевали вставать, подниматься на свои тонкие лапы, как тут же сверху приземлялись другие и давили их своим весом. Белые твари были так голодны, что кусали друг друга, прорываясь к светящемуся окну кабины. Глаза Гевана расширились, и он уже не мог сойти с места. Фокши побросали лопаты. Саша плакал и что-то кричал Га-тору, но когда первые твари разбили стекло, он потерял сознание.

— Приди же Серскильт, вечный, как мир, могучий, как свет, непобедимый, как звезда Милепаль, — шептал командир арвингов, видя как месиво из белых тел, в котором угадывались мужчины, женщины и даже дети, тянет к нему свои руки. — Приди тот, чья кровь зеленого цвета, чье тело обитает во всех отражениях мира Сианук! Пусти корни в теле твоего врага!

И когда звери зашипели от боли, когда невидимый властелин Дакмура взвыл своим ужасным голосом, Га-тор улыбнулся. Однако если бы он находился среди остатков бомбардеров Ир-хана, то увидел, что в небе над поездом парит тело духа в черной сугате. Из его рта вырываются сотни серых потоков дыма, и эти упругие щупальца хватают белые тела зверей и отшвыривают в слабеющую ночь. Пролетев надо всем составом, дух завис над крышей кабины. Серые щупальца колыхались над всем составом, не давая проникнуть в вагоны белым зверям.

Лишь когда солнце поднялось из-за горизонта, невидимый великан Дакмура вернулся в глубь болот, а впереди показались холмы Утканта, дух в сугате опустился в кабину тягача. Несколько мгновений ни арвинги, ни Геван с фокшами не могли понять, кто это. И лишь когда дух мысленно сказал Га-тору: «Так и знал, что вас нельзя оставлять одних!» командир арвингов улыбнулся.

— Вар! Ну, дружище! — вырвалось у него.

Неожиданно дух медленно осел на пол кабины и замер. Га-тор и Да-гур переглянулись. Фокши испуганно встретившие новое загадочное существо, теперь и вовсе забились в дальний угол.

— Что с ним? — спросил удивленный Геван.

Га-тор пожал плечами.

— Я не так давно начал общаться с гримами, так что не знаю про них почти ничего, — напомнил он. Возможно, он потратил слишком много сил, — предположил ворхут.

Да-гур чуть приблизился к лежащему телу. Со стороны казалось, что уставший путник не смог найти приюта и уснул, где пришлось. Существо слегка колыхалось и из черной дыры рта то и дело вырывались густые облачка пара. Надо полагать, тело грима дышало, а не испускало дух.

— Ты дотрагивался до него? — спросил Да-гур.

— Нет.

— Он полон пепельных духов! — прошептал один из фокшей. — Не трогайте его!

— Смигр тебя возьми! Ты то откуда можешь знать? — рявкнул сугавар. — Может, он умирает! Может, ему помощь нужна!

— Я бы не стал его трогать! — заметил все тот же фокш.

— А ты и не будешь… Слушай, Га-тор, давай хотя бы капюшон снимем!

От этого предложения всем стало жутко. Да-гур и Га-тор стояли над гримом, и обоих снедало желание приоткрыть хоть на миг, хоть на дюйм эту загадку мира Сианук. Кто такие гримы? Для чего они существуют в этом мире? Какие они?

— Загляни хотя бы ему в лицо! Если у него есть лицо, — сказал Да-гур, глядя на своего командира.

Ворхут чуть склонился к гриму, но ничего не мог разобрать под капюшоном. Хоть тот и не полностью прикрывал лицо, или то, что можно было по аналогии назвать лицом, но все пространство под капюшоном скрывал мрак. Если раньше Га-тору казалось, что он может различать в этом мраке мелкие угольки глаз, то теперь под капюшоном царил настоящий бездонный мрак. И чем дольше ворхут смотрел в эту мрачную вечность, тем глубже он проникал в нее, погружался в пучину неизведанной сущности этого существа. И вот уже вокруг не осталось ничего — ни сугавара с пистолем, ни двух перепуганных фокшей, ни мальчика, мать которого превратилась в белого зверя и была изрублена на куски бессмертными арвингами… Никого! Только он один, падающий в бездонную пучину. И вот уже его начала охватывать невероятная легкость. Он летел в бездну все быстрее и быстрее, уже почти не ощущая тела. Было тяжело дышать, но вот он преодолел и это. Теперь Га-тору вообще не нужен был воздух. Теперь он стал несуществующей частичкой этого несуществующего мира. Ничего не было видно, но ворхут во все глаза смотрел в эту бездну, словно бы надеясь различить ее дно. Но это ему не удавалось. Неожиданно спокойствие или даже безразличие накатило на него. И в тот миг, когда он было закрыл глаза, когда он всецело отдался полету, в своей голове арвинг услышал отрезвляюще-четкий голос:

— Очнись!

Ворхут вздрогнул. Лишь сейчас он понял, что склонился над самым лицом грима, почти касаясь его лбом, касаясь лбом невидимого лица этого изгнанного бога. Командир арвингов отшатнулся и упал на пол.

— Вы, бессмертные, вовсе не цените свою жизнь, — заметил Вар. Он приходил в себя. — Га-тор, ты уже второй раз пытаешься отдать мне свою жизнь. Что, она так опостылела тебе?

Ворхут почувствовал легкое покалывание по всему телу. Его дух возвращался в тело, как тогда, после поединка с мощью гримов.

— Я могу в любой момент отнять твою жизнь, — сказал Вар спокойно, — как могу отнять жизни у многих твоих бойцов. Если бы мне это было нужно, я бы давно это сделал. Но мне это ни к чему. Но и ты не искушай мое существо! Если будешь сам бросаться в омут с головой, я могу не совладать со своими чувствами и просто поглощу тебя. Мне это даст больше жизненных сил, чем целый корень хелбреда.

Грим медленно поднялся на ноги и глубоко вздохнул, приходя в себя.

— Не подходи близко к бездне! — еще раз напомнил он Га-тору.

Десятая глава

Кодиллон Масакори блуждал по улочкам Кантая, отыскивая самый короткий и безопасный маршрут в квартал Буробару. За время пути Клаус присмирел и уже начинал клевать носом. Вадим смотрел на огни ночного города, проплывающие за темными стеклами паромобиля, и пытался сложить в голове все кусочки этой жуткой мозаики.

Какая связь может быть между таинственным посланием некоему Моттакеру, покушением морока в суга-баре, безумием Афраншира, пиратами, небесными капитанами и имперским сыском? Этот неизвестный господин Моттакер мог узнать что письмо, которое, возможно, представляет большую ценность, находится у пилотов. Имея связи в департаменте полиции Кантая, без труда можно натравить этого самого сыщика Осии, чтобы тот рыскал по всему городу в поисках двух воров. Другое дело — нападение в суга-баре. Какого лешего морокам убивать Вадима? И ведь убийца даже не пытался забрать письмо! А если учесть, что в этом покушении были замешаны и люди — фургон с бомбардерами, — то становится ясно, что кроме господина Моттакера содержимым письма интересуются другие силы. А вот каким образом привязать ко всей этой истории полковника Афраншира и выходку небесных капитанов Вадим даже предположить не мог.

— Приехали, — голос водителя оторвал летчика от сумбура мыслей. Кодиллон остановился прямо у парадного входа в дом Љ37.

Вадим посмотрел на друга — тот мирно посапывал, обнимая канделябр Хмелевского.

— Канделябр отвезти обратно? — улыбнулся водитель.

— Хм, — летчик покачал головой, — это наш подарок старику.

Капитан «Перышка» растолкал механика и вышел из машины. Следом вылез заспанный Клаус.

— Мы тут уже были, — промямлил он.

За спиной взревел паромобиль и умчался в обратном направлении, выбрасывая из труб зеленоватый дым.

— Вернись! — крикнул Клаус. — Эй! Такси!

— Дружочек, нам сюда! — подтолкнул механика под бок Вадим. Не успели они подняться на верхнюю ступеньку, как входная дверь открылась. На пороге стоял высоченный лысый слуга-сугавар.

— Веди себя тихо! — прошептал в самое ухо Клаусу капитан. Потом обратился к мужчине. — Мы прибыли к господину Масакори…

Слуга молча отошел в сторону, предлагая войти. Вадим глубоко вдохнул воздух и принял приглашение. В коридоре их встретили два самурая.

— Отдай дяде канделябр! — сказал твердо летчик. Клаус без лишних препирательств распрощался со своим грозным оружием и совсем скис. Один из самураев молча взял неожиданный подарок, другой — жестом предложил подняться вверх по широкой лестнице, покрытой ковром.

На втором этаже стены коридора украшали гипсовые гербы, а на лестничной площадке стоял древний самурайский доспех на высоком подиуме. У дверей в кабинет старика мальчишки встретили еще двоих самураев.

— Подождите! — сказал один из них, и вошел в кабинет, прикрыв за собой дверь. Через мгновение он вернулся и раскрыл дверь перед гостями.

— Прошу, господин Химмель и господин Гордин. Вас уже давно ждут.

Старик Жесть сидел за своим рабочим столом, что располагался прямо напротив входной двери. Рядом со столом — с обоих его сторон — лежали огромные скальды-псы. Их паровые сердца сейчас работали на минимуме потребления микриновой смеси и слабые струйки зеленого дыма сочились из приоткрытых пастей.

— А вот и они! — громко сказал старик, вставая со своего места. Он обошел свой стол и сдавил в объятиях двух пилотов. — Давненько я вас не видел!

Есикава Масакори был весьма крупным мужчиной, что являлось редкостью для чистокровного канна. Сам старик любил повторять, что именно такими, как он, были предки каннов, объединившие острова, и что с тех пор нация сильно помельчала. Шапка седых волос на голове, кустистые выразительные брови, мясистый нос и цепкие внимательные глаза. Более же всего Вадима поражали большие ручищи Жести; несмотря на их кажущуюся неловкость, эти руки могли творить чудеса в мастерской, собирая мельчайшие механизмы.

— А что это у нас Клаус скис совсем?

— Устал от погони, — усмехнулся Вадим.

— Ну, раз устал, я отдам его на поруки своим умелым феям, — он хлопнул в ладоши. В кабинете появились три полупрозрачные девушки, чьи ножки даже не касались пола. Они парили и светились подобно видениям из счастливого детства. — Позаботьтесь о нашем мальчике! Пусть отдохнет!

— А может, еще выпьем? — спросил вдруг Клаус.

Феи вопросительно посмотрели на старика.

— Нет, девочки мои, пить с ним не надо! — строго сказал тот.

— Хорошо-хорошо! — пропели они и подхватили механика под руки. Когда за ними закрылась дверь, Вадим сказал:

— Да, ему больше не стоит!

— Кому? Клаусу? Да что ему будет? — усмехнулся старик. — Это я за сирен переживаю. Если они до алкоголя дорвутся, такие похабные песни петь начнут! Ох, берегись! Привез их из Альтомара. Там всякими диковинками торгуют. У меня же, знаешь, бессонница была. Так теперь все как рукой сняло. Эти милашки начинают петь, и меня прямо вырубает. Почти стоя засыпаю. Красота! Только вот пить им нельзя давать. Один раз дал… Ну, посмотреть хотелось. Предупреждали меня, но все ж таки интересно. Этих стерв еле в чувства привели. Я такой похабщины наслушался, сколько у нас в портовом районе и не знают. Теперь пью только коньяк.

— А почему коньяк? — удивился Вадим. — Они его не признают?

— Не, они от запаха коньяка с лимоном тают, — подмигнул старик, приглашая гостя присесть на большой кожаный диван в другой части вытянутого кабинета. Здесь располагался длинный стол, а по углам у стен стояли скульптуры. Особенно выделялась та, что стояла у окна: женщина с огромными крыльями. — Сам нашел их слабинку. Да, их бы в «Вакию» отдать, такие бы разгульные концерты давали!

— Про «Вакию», думаю, стоит на некоторое время забыть, — ответил летчик, присаживаясь.

— Что такое? — Жесть подошел к стене и, нажав невидимый рычаг, открыл створки бара. — Может, по рюмашке? Пока сирен нет.

— Вы сегодня как сговорились! — покачал головой Вадим. — Нет уж, спасибо!

— Согласен, — кивнул старик. — А я, пожалуй, опрокину стопочку рома. — Он налил себе в рюмку, чуть поднял, салютуя летчику, и залпом выпил. Затем закрыл бар и сел рядом с Вадимом. Некоторое время он сидел с закрытыми глазами, наслаждаясь ромом, потом вдруг открыл глаза и неожиданно серьезно начал:

— Я все знаю. Даже больше, чем ты.

Летчик попытался что-то сказать, но старик показал знаком, чтобы его не прерывали.

— У вас был послание для господина Моттакера. Оно прибыло к вам с голубем с почтового дирижабля «Дух». На днях этот цеппелин был пойман в районе одного из мумонканов небесными капитанами. На его борту не было никого. Он был пуст и между тем шел на полном ходу. А двумя днями ранее некто пришел к господину Моттакеру и сообщил, что готов за вознаграждение продать ему потерянное послание…

— Морок его побери! Кто этот шутник?

— Это почтальон по фамилии Гордин…

— Клаус?! — Вадим подпрыгнул на месте.

— Да, — кивнул старик. — Надо полагать, он преследовал благие цели. Например, ремонт вашей старушки. Но в целом эффект от его поступка вышел плачевным. Хотя, полагаю, он и сам несколько пострадал.

— Вы и про «Черный блюз» знаете?

— Да, знаю. Правда, пока не совсем понимаю, кому это было нужно. Газетчики кричат об этих аттарах — бессмертных экстремистах. Глупости! Те устраивают свои теракты в местах скопления арвингов. А тут совсем иное. Вообще вокруг этого вашего послания такая каша закрутилась, что можно голову сломать. Знаю только, что вами заинтересовались пираты, мороки, имперский сыск, пара сораякских самурайских орденов и лично губернатор острова.

— Ого! — летчик замер с открытым ртом.

— А потому мне и самому интересно, за чем же таким все они гоняются. У тебя послание с собой?

Вадим еще не мог придти в себя.

— Но что им всем надо? — лишь качал он головой.

— Вадим, я смогу понять это, когда прочту, что там за послание…

— Ах да, — летчик достал небольшой конверт и протянул старику. — Вот оно.

Давно отошедший от дел промышленник, а ныне свободный художник, как он сам себя называл, Есикава Масакори взял конверт и посмотрел его на свет. Он уже было собрался извлеч бумажные листы, но вдруг остановился и позвал кого-то:

— Ангел мой!

Неожиданно скульптура женщины с крыльями сошла со своего пьедестала и направилась к мужчинам. Вадим невольно вздрогнул.

— Ага, твой нос не почувствовал ее?

Летчик хмыкнул:

— Я знаю, что в вашем доме, господин Масакори, видимо-невидимо разных механизмов! После того, как вы увлеклись конструированием, этот дом напоминает ковчег для антропов на случай всемирного потопа. Просто я не ожидал, что именно она…

— Ну, ладно-ладно! — отмахнулся старик. — Кстати, ты не сказал мне, что почувствовал своим носом, когда вошел сюда.

Извольте. Совсем недавно вы ели креветок с овощами, затем здесь была женщина… нет, две женщины… два разных запаха. Судя по всему, одна из них осталась в доме, а другая — ушла. Вместе с ними был мужчина. Я уже знаю его запах. Он ваш наемный убийца по прозвищу Хлыст. Я чувствую запах бумаги. Значит, первая женщина читали вам книгу. А, судя по тому, что бумага была рисовая, причем из редкого кихонтэкского риса, это была не простая книга, а «Сказания о подвигах прошлого». Надо думать в преддверии войны с Нагой, вы решили вспомнить историю покорения острова Ксар.

— Отлично! — рассмеялся старик. — Отлично! Но как же звали ту женщину, что читала мне книгу?

— Это Аниса.

Жесть улыбнулся и обратился к антропу с крыльями:

— Позови Анису. Пусть быстрее придет к нам! — и вернулся к разговору. — А ты молодец, не растерял своего дара!

— Вы называете это даром?! — усмехнулся Вадим. — Прежде я каждый день сталкивался с людьми, которые мечтают отнять у своего соседа кусок пожирнее, которые готовы обчистить карманы монаха или изнасиловать жену приятеля. Знаете, господин Масакори, на днях я зашел в одну лавку, что на улочке Маоки…

— Ну, и что там?

— Я зашел туда, чтобы купить салата и патиссонов. И вскоре почувствовал, что кто-то мечтает повеселиться за чужой счет. Каково же было мое смятение, когда я понял, что какой-то придурок решил ограбить меня. Я редко когда выхожу из дома без своей шпаги. И на этот раз она была со мной. Я готов был применить ее, чуть что, но этого не понадобилось.

— Он ограбил другого? — предположил старик.

— Нет, он никого не ограбил. Возможно, он лишь подумал об этом, представил во всех красках, как валит меня на землю, пинает в живот и выхватывает бумажник. Возможно, да что там говорить, скорее всего, этот дурак никого и никогда не грабил в своей жизни. Ни разу он не переступал эту зыбкую грань, но мысли о подобном его посещали неоднократно. Не удивлюсь, если он живет во вполне респектабельной семье, а может, уже закончил университет и поступил на работу. Вполне возможно, что до конца жизни он пройдет свой путь, не оступившись. Но мысли… Они посещают каждого, а я живу не в мире людей, что ходят по улицам, заходят в лавку на Маоки, заканчивают институты и живут до конца дней своих примерной жизнью. Нет, морок меня возьми! Весь ужас в том, что я живу в мире их мыслей, их пороков, которые, признаюсь, отвратительно пахнут. Уж поверьте мне, господин Масакори! И спасибо вам за то, что я провожу большую часть жизни в небе!

— Не за что, Вадим! Я верю тебе! — улыбнулся Жесть по-отечески. — А ты никогда не думал о том, что и меня иногда посещают страшные мысли, и от меня исходит отвратительный запах порока?

Летчик внимательно посмотрел на собеседника:

— Вы честны со мной.

— Да, Вадим, с тобой я кристально честен. И знаешь… Лишь с тобой. Я не до конца честен ни со своей женой, ни со своим сыном, и со своей дочерью. Это неправильно, наверное, но без этого никак. А уж что говорить про моих бывших клиентов и партнеров по бизнесу. Часто приходилось обманывать первых и чуть реже — вторых. Это закон жизни. Если ты в одну комнату поставишь сразу все свои цветы, то получится сумасшедшая какофония ароматов. Если же ты один цветок будешь держать в руке, а часть других поставишь в дальний угол, чтобы перевести их аромат на второй план, то твой нос учует всю прелесть букета. Многие вещи в нашей жизни имеют одинаково крепкий и стойкий запах.

Летчик молчал.

— Я понимаю, что не в праве учить тебя жизни, — продолжил старик. — И уверен, что именно ты должен учить меня чистоте помыслов, а не я тебя — искусству обмана. Так что не слушай моих слов. Я хотел лишь объяснить тебе механизм лжи. Она нужна для того, чтобы человеческое общество не превратилось в мир одиноких монахов, в мир отшельников. Я не чувствую запахов чужих пороков, я не знаю, до конца ли со мной честны мои близкие. Да что я говорю, я знаю, догадываюсь, что есть некие тайные желания, поступки, которых стыдится и мой сын, и моя дочь, и моя жена. И никто из них никогда не скажут мне о них. Разве что… если захотят меня обидеть, сильно обидеть или попросту убить. Ты, чувствующий ложь в каждом человеке, подобен змее, которая носит в себе яд, способный убить ее в течение нескольких секунд.

— А почему вы честны со мной, господин Масакори?

— Потому что я знаю, что ты почувствуешь любой обман. Это как беседовать с самим собой. Уж себе-то ты не будешь лгать! — усмехнулся старик.

— Но разве нельзя также и с другими?

— Вадим, возможно, в будущем этот мир будут населять именно такие люди, как ты. Не умеющие лгать и чувствующие намного больше, нежели сейчас. Это было бы замечательно! Ведь ты уникальный человек, — продолжал старик задумчиво. — Обыкновенный житель империи, самый обычный человек способен распознавать от 4 до 10 тысяч запахов. При этом он не может их четко классифицировать, не может на нюх определять большую часть из этих запахов. Притом обоняние большинства людей сильно лишь на ограниченном пространстве. В результате человек при помощи обоняния в среднем получает не более 2–3% информации из окружающей действительности. Для них, обычных людей, обоняние лишь игрушка, в которую они, к тому же, не умеют играть. Что, зачем, как? Не было бы его, никто бы особо и не расстроился. В них самих, внутри их, данное от природы мощнейшее оружие, сила, которой даже зрение и слух в подметки не годятся. Но они просто не знают, как с ней обращаться. А взять тебя, — господин Масакори посмотрел на нюхача. — Ты распознаешь куда больше запахов, к тому же, ты можешь их классифицировать, можешь выделять примеси, оттенки, влияния, ассимиляции. В конце концов, ты в силах улавливать и опознавать такие запахи, как ярость, бессилие, разочарование, ненависть… Кстати, я недавно думал о запахах человеческих эмоций, и знаешь, что мне пришло в голову?

— Что же? — заинтересовался Вадим.

— Взять деревья и травы, — начал старик. — Эфиромасличные железы листьев, цветов, корней и плодов выделяют особые атмовитамины, которые при усвоении легкими человека являются катализаторами биохимических процессов обмена веществ. Вместе с атмосферным воздухом человек вдыхает 3–4 мг летучих фиторганических веществ, обычно называемых эфирными маслами. Это прямой порядок: источник тире потребитель. А что если повернуть эту связь в обратную сторону?

— Так, — кивнул летчик.

— Когда человек волнуется, на его коже появляется пот. Все это обыкновенная биологическая реакция. Биохимические процессы происходят внутри человека постоянно, и все это зависит от множества факторов, в том числе и внутренних, психических. Если человек разгневан, он запускает некую цепочку биохимических процессов обмена веществ, в результате действия которой и появляется запах. Особый запах, произведенный, синтезированный самим человеком. Понимаешь? Сам человек становится источником запаха. Неизвестно только, кто получатель, потребитель этого запаха. Ведь эти испарения ненависти и прочих эмоций никуда не могут просто так испариться бесследно. Нечто становится их потребителем. В этой связи у меня два соображения.

Во-первых, запахи людей попадают в атмосферу и поглощаются деревьями, водорослями, животными, другими людьми. Эти запахи каким-то образом воздействуют на своих непроизвольных потребителей. Во-вторых, ведь было время, когда на земле не было людей. Значит, эти запахи появились вместе с человеком, или даже точнее, человеческим обществом, социумом, который завуалировал животные инстинкты под маской социальных норм? Получается, в мире не было этих запахов, они привнесены нами, так?

Вадим кивнул.

— Я не так силен в химии, как вы, господин Масакори. Об этих самых биохимических процессах ничегошеньки не знаю. Но вот что могу сказать: природные запахи преобразуются в силу изменений во внешней среде. Взять те же незабудки в Пустоши и на островах империи. Я знаю, что вы не видите разницы. Но я-то вижу! Точнее, чую. Так вот, эти цветы уже сейчас в силу разной среды имеют различные запахи. А среда везде разная, да и в целом среда меняется, поскольку мы ее активно меняем. Думаю, если бы вы смогли сейчас достать незабудку трехсотлетней давности, то без труда уловили бы сильное отличие от современного цветка.

— Да, такие нюансы под силу улавливать лишь тебе! — восхищенно покачал головой старик Жесть.

— А в целом, если проводить аналогию с запахами духов, у каждого аромата есть юность, зрелость и старость. Возможно, и у запаха мира Сианука есть такие этапы.

— Согласен, химический состав воздуха меняется и различный в каждом веке, — кивнул старик, — но если предположить твое деление, то у нашего мир есть запах упадка. И, в таком случае, ты сможешь почувствовать закат мира!

— А вам не кажется, господин Масакори, что все эти запахи человеческих пороков и дают в целом жуткую вонь конца света?

— Мир меняется, без этого никак, — парировал Жесть. — Я не думаю, что мы с тобой станем свидетелями заката мира Сианук. Хотя все возможно…

— Но ведь у заката будут свои зрители. Отчего бы и не мы?! — улыбнулся Вадим.

— Будут, молодой человек, это верно. Вот только глазки этих чертовых скальдов с трудом тянут на огонь демонов с острова Сибо. Это лишь создания, созданные одними людьми для того, чтобы топтать других. Знаешь, что думаю я?

— Нет, — признался летчик.

— На мой взгляд, закат мира начался тогда, когда в нем появился человек. С другой стороны, если учесть, как долго мир существовал без людей, то и закат его не будет таким скорым. Но уверен, что человек в силах найти против себя самого противоядие. Просто он как молодой бог — имеет силы создавать, но пока не знает, что.

— Теперь вы и сами бьетесь над этим вопросом?

— Да, я стараюсь найти единство между паровыми машинами и духами мира…

— Но разве сейчас происходит не то же самое?! — пожал плечами Вадим. — Человек создает машину, а ее наполняют духи. Чем не «золотая середина»?

— Тем, что человек создает машины для уничтожения!

В дверь постучали.

— Да-да! — крикнул старик. — Что-то мы с тобой заболтались! Вон и дочь пришла.

В кабинет вошли антроп вместе с юной красавицей Анисой. Девушке не было еще и двадцати, но при этом она вела себя уже достаточно высокомерно. Холодно посмотрела на Вадима, вздернула свой курносый носик и небрежно бросила:

— Добрый вечер!

— Аниса, это Вадим Химмель, летчик почтовой службы Кантая.

Девушка, не обращая внимания, присела к столу.

— Ну, что там у тебя, отец?

— Вадим, это она так норов свой показывает…

— Отец!

— Ничего-ничего! — улыбнулся летчик. — Пусть показывает!

Дочь фабриканта внимательно посмотрела на Вадима, но все же промолчала.

— Зачем ты меня звал?

Старик поднялся с дивана и положил перед ней на стол конверт для Моттакера.

— Вот, посмотри! Я не стал открывать без тебя — очки забыл.

Аниса брезгливо взяла конверт и извлекла несколько листов. Некоторое время она внимательно читала, а старик подмигивал Вадиму:

— Слушай, Вадим, твое появление ее, безусловно, поразило.

Девушка не обращала внимания на разговоры мужчин. Она прогуливалась с бумагами в руках вдоль стола, что-то бубнила себе под нос и вдруг вскрикнула.

От неожиданности старик с Вадимом вскочили с дивана.

— Что случилось, дорогая? — Жесть бросился к дочери.

Аниса стояла в растерянности и смотрела на пол перед собой — у ее ног лежал пепел. Это было все, что осталось от письма. Она бросила быстрый взгляд на летчика:

— Откуда у вас эти бумаги?

Вадим вопросительно посмотрел на старика.

— Ей можно сказать все, — успокоил тот. — Она уже вошла в бизнес химического концерна и в курсе всех изменений, за которыми я уже не слежу. Без помощи Анисы мы далеко не продвинемся!

— Хорошо, — согласился летчик. — Это бумаги с почтового дирижабля «Дух». Они предназначались некоему господину Моттакеру.

— Кстати, про Моттакера! — поднял вверх палец старик Жесть. — Мои ребята навели о нем справки. Этот северянин появился в Кантае незадолго до всей этой истории и исчез сразу же после прихода к нему Клауса.

— Странно, он что же, не дождался своего послания, которое обещал принести Клаус? — удивился Вадим.

— Видимо, он понял, что все идет не по плану, и быстренько слинял за границу, — предположил старик. — Ну и что же там такое, дочка?

Аниса задумчиво смотрела на отца.

— Там описываются какие-то химические опыты… Я не поняла до конца, с чем это связано… Я только начала читать… Но это странно! Это очень странно! Вся эта история мне жутко не по душе! Отец, думаю, этот человек должен сейчас же уйти!

— Что ты такое говоришь?! — повысил голос старик. — Я не посмотрю на то, что ты глава корпорации. Возьму сейчас и отлуплю тебя по милой попке толстым ремнем.

Девушка покраснела, но не стала перечить.

— Ты химик или кто?! — рявкнул строго Жесть. Из милого старичка, каким он был совсем недавно, фабрикант превратился в жесткого отца, не дающего спуску своим шаловливым детишкам. — Что это за документ?

— Да не знаю я! — повысила голос девушка. — Не поняла. Я только читать начала, и он тут же рассыпался. Кто его смотрел еще?

— Я недолго смотрел, — признался Вадим. — Увидел формулы и сразу решил обратиться к вам. Я в химии не силен.

— А что за история с Моттакером? — спросила Аниса. — Он значился получателем?

Старик кивнул.

— Если этот ваш пройдоха пошел и предложил адресату конверт в обмен на деньги, я так полагаю, тот первым делом заказал его убийство наемникам, а сам сбежал, — озвучила свои мысли девушка. — Слишком большой риск…

— Он не пройдоха! — веско заметил Вадим.

— Его пытались убрать? — девушка и не заметила его фразы.

— Да, в «Черном блюзе», — кивнул летчик. — Правда, он назвал его моим именем…

— Из чего стреляли? — поинтересовалась Аниса.

— Вот! Видимо, Клаус еще и тобой представился, когда шантажировал того парня, Моттакера! — заметил старик.

— Так из чего же стреляли в этого вашего механика? — повторила вопрос Аниса.

— Из пистоля.

— Понятно, — покачала она головой. — Выбрали столь ненадежный способ, чтобы напугать, нежели убить. Здесь присутствовал иной способ уничтожения документа: отправитель покрыл эту бумагу специальным составом. В результате через некоторое время после пребывания этого послания на свету оно самоуничтожилось. И нас не спасло даже то, что один читатель оказался ни бельмес в химии, а другой — плохо видит без очков. Самое обидное, что такой детский прием сработал со знатоками химии. А вот если бы вас, господин Химмель, действительно хотели убрать, то непременно взорвали бы!

Вадим смущенно улыбнулся и посмотрел на фабриканта.

— Да уж сразу пусть бы закопали, — предложил летчик. — Или расстреляли из пушки!

— Да, может быть и так, — согласилась девушка, задумчиво разглядывая кучку пепла. — Отец, дай ручку и бумагу. Я попробую восстановить, что там было описано. Хотя бы в первых абзацах.

Но в этот момент раздался гулкий стук в дверь.

— Это еще кто? — махнул рукой старик и рявкнул в сторону входа. — Кого там принесло?

— Господин Масакори, к вам со срочным донесением господин Хлыст!

Старик поднялся с дивана и шепнул дочери:

— Вы тут сядьте вместе, вроде как беседуете… — Есикава поплелся к двери, и крикнул на ходу. — Заходи, Хлыст, заходи!

— Отец! — недовольно отозвалась девушка, потом покосилась на почтальона. — Откуда у вас бумаги с «Духа»? Украли?

— Птички принесли, — съязвил Вадим.

Аниса фыркнула и отвернулась.

Дверь распахнулась, и в кабинет вошел тот самый мужчина с чемоданчиком, который не более часа назад разделался с тремя полицейскими и сыщиком из имперского сыска.

— Ну, как? Все чисто? — спросил негромко Жесть.

Мужчина огляделся и, приметив девушку и молодого человека в дальней части кабинета, демонстративно отошел к окну. Масакори последовал за ним. После непродолжительной беседы старик резко обернулся к молодым людям.

— Вадим! — крикнул он. — Вдохни, вдохни глубже!

Летчик вскочил с дивана и бросился к окну. Он распахнул его настежь и сделал глубокий вдох. Мгновенно он провалился за грань видимого мира в свою вселенную запахов. Сначала он не заметил ничего необычного — продирался сквозь бесчисленное множество ароматов ночного города, которые так и норовили окутать его своими сказочными мантиями, — но вот, поднялся выше и увидел, точнее, уловил своим дьявольским носом тревожное движение вдали от дома Љ37. Еще выше, еще… И вот он уже ощущает, как бесшумные духи — поисковые тракконы — подобно водяным змеям плывут по волнам эфира к дому Масакори. Их призрачные тела, переливаясь всеми цветами радуги, несутся вперед, стекаясь со всех сторон города. И ничто не останавливает их, поскольку ночь — это лучшее время для духов.

Вадим отпрянул от окна.

— Они повсюду! Совсем скоро будут здесь!

Аниса взвизгнула.

— Кто? Кто будет здесь?

— Может, лучше сдаться полиции? — предложил летчик. — Имперские сыщики доставят этот документ самому Идо Хитрому…

— Я же говорила! Я же говорила! Пусть сдается! — кричала Аниса.

— Я бы не стал сейчас доверять ни кантайской полиции, ни губернатору Сораяки, ни даже имперскому сыску, — осадил летчика старик, не обращавший вимания на крики дочери. — На кону нечто очень важное. Если речь идет о мировой войне, то противники заплатят любые деньги, чтобы заполучить этот конверт. Все на этом острове могут быть подкуплены. Кроме тех, кто находится в этом доме. Этот документ нужно доставить лично императору. И сделаешь это ты, Вадим. В помощь тебе даю свою дочь и Хлыста. Также с вами отправятся двое моих лучших самураев…

— Отец! Я-то тут причем?! — удивилась девушка.

— Ты должна записать все то, что успела прочесть. А также можешь попытаться расшифровать содержание оставшихся листов. Сколько их там осталось? Один? Два?

— Я не поеду с этим… почтальоном, — расширила глаза Аниса.

— Мигом! — рявкнул старик. — Иначе тобой займутся тракконы!

— Но как же Клаус? — спросил Вадим.

— Клаус? Он что, тоже еще жив?! — изумилась девушка.

— Представьте себе! — ответил летчик.

— Что за убийцы?! Уже и укокошить нормально не могут!

— Дочь, прекрати! — крикнул старик. — Вадим, с Клаусом я разберусь. Он пока отдохнет с моими сиренами. Не волнуйся!

Через пару минут беглецы уже разместились в черном кодиллоне Масакори: Вадим с Хлыстом сели на заднее сиденье, напротив них места заняли двое самураев, а Аниса расположилась рядом с водителем. Последний улыбнулся и спросил молодую особу:

— И куда же едем?

— К императору, да побыстрее — мы должны вернуться к завтрашнему утру, чтобы я успела на работу!

Водитель обернулся к четырем серьезным мужчинам и удивленно спросил:

— Кто из вас сегодня понимает женщин?

Благо из дома выскочил сам господин Масакори. Он подбежал к окошку водителя и скороговоркой сказал:

— Итак, гони вдоль берега, по трассе прямо до Мескатона, оттуда в Будо, а там они сами разберутся! Пошел!

— Я ничего толком не понял, но уверен, доберемся мы быстро! — усмехнулся водитель и надавил на газ.

Одиннадцатая глава

Га-тор не помнил своего истинного, первого тела, в котором он явился в этот мир. Было ли оно особенным, более чувствительным, чем нынешнее, совершенным с точки зрения эстетической красоты, имело ли такие способности, которыми было обделено это тело? Имело ли две ноги и две руки или совершено не было похоже на человеческое? Таких вещей сегодня не мог вспомнить не только Га-тор, но и любой из бессмертных.

Память. Пожалуй, она была самым уязвимым местом арвингов. Любой бессмертный заботился об ее сохранности, ежедневно тренируя изучением языков, наук, стихов, песен или простым заучиванием кусков текста, порой бессмысленного, целых отрывков бессистемного скопления цифр или букв. Кроме того, большинство арвингов принимало душистые травяные ванны, соблюдало жесткий распорядок дня, а также ежевечерне делали непременный массаж головы.

Несмотря на все это, никто из арвингов не мог хотя бы смутно припомнить свое рождение. А потому слова странствующего императора Си-анга звучали как красивая легенда о том, как он вышел из белого света, наполненного любовью ренсъелей, и окунулся в мрачность окружающего еще не полностью достроенного мира.

— Боги делали мир наш по своему подобию, — говорил Си-анг, — и для наполнения этой тщедушной копии им нужна была душа. Они создали этакого охрененного скальда, уж куда побольше и получше, чем наши супостаты-диктописты могут сотворить. Но им не хватало души, чтобы наполнить этот сосуд. И они создали нас. Именно мы и есть душа мира Сианук!

По сути, мнение императора согласовывалось с одной из самых распространенных концепций относительно природы арвингов. Согласно ей, до рождения бессмертных ренсъели или в имперской традиции раматы блуждали во Вселенной, подобно звездам или бесконечным светилам. Но созданная ими Вселенная была пуста и безжизненна, она походила на пустое полотно, на которое еще не был нанесен рисунок. И тогда ренсъели решили наполнить Вселенную жизнью. Они сотворили мир Сианука, в котором сами бы хотели прожить свои бесконечные жизни. Но вскоре боги совсем обленились и решили создать себе слуг, чтобы те выполняли за них мелкую работу, не требующую никаких божественных сил. Так на свет появились дети ренсъелей — арвинги.

Подобного взгляда придерживались практически все императоры, когда либо властвующие над бессмертными. Разве что если во времена Арсдага арвинги считали себя живыми богами, а людей — своими слугами, то с правления Ро-ката бессмертные заявили чуть ли не об обратном, признав себя защитниками людей, а фактически их слугами в этом мире. Нынешний император Си-анг несколько сгладил столь самоуничижительные оценки прошлого и подверг концепцию арвингов значительной корректировке. Согласно его позиции, арвинги были детьми ренсъелей, следящими за миром людей. Бессмертные пожинали плоды человеческих пороков, забирая себе тела преступников, презревших законы богов. И время арвингов истечет лишь тогда, когда человечество обретет достаточный опыт для того, чтобы построить гармоничное общество, не знающее войн, убийств, насилия и алчности. Сам же Си-анг ухмыляясь признавал:

— Даю на отсечение любую часть этого чужого тела, что смертные никогда не построят общества без мордобоя и сутяжничества! В их природе спешить забрать себе все, на что упадет их голодный взгляд. А все почему? А все потому, что их век короток и ограничен. Их тела увядают, их силы слабеют. Их судьба — вор на ярмарке!

Вместе с тем ряд бессмертных считали повинными в бедах мира Сианук самих арвингов. Они называли себя аттарами — «несущими новое» — и были уверены в том, что все несчастья начались вовсе не с людей, а с арвингов, которые первыми начали творить мир вокруг себя уже не по подобию ренсъелей, а по своему подобию. И люди появились в мире лишь благодаря арвингам, как их дети, как следующий виток развития мира. И данное развитие запустили арвинги, начав тем самым планомерное разрушение своего рая. И теперь уже отринувшие своих родителей, детишки сами изменяли окружающий мир под себя, окончательно разрушая в нем гармонию. Они стремительно развивали прогресс, наращивали военную мощь и мечтали о ратных подвигах в эпоху пара и микрина, в эпоху паромобилей и парофрегатов, в эпоху ручной бомбарды и дирижаблей-бомбардировщиков. Мир наращивал мощь технологий, чтобы с их помощью снова начать менять мир. И что останется от Сианука на сей раз, никто из арвингов уже не знал. В свою очередь аттары нашли собственный подход к решению мировых проблем — они устраивали теракты, взрывая бессмертных направо и налево. Заключительным аккордом в этой битве с бессмертием должно было стать массовое самоубийство оставшихся после этой войны арвингов-аттаров. Вот только, каким образом мир восстановит свою гармонию после ухода последнего арвинга, было не совсем ясно.

* * *
Между тем проклятием арвингов были не только сумасбродство людей и экстремизм аттаров, а бессмертие даровало своим носителям не только взвешенный подход к жизни. Существовали у арвингов и проблемы другого характера. Причем извечные проблемы. Речь идет о призраках чужих душ. Захватывая очередное тело, арвинг полностью забирал память прежнего носителя. Носитель, перемещенный в тело арвинга, сохранял свою память, но мог получить лишь частичные обрывки из прошлого арвинга, незначительные и отрывочные. А вот картинка, открывающаяся арвингу, была полной. И захватывая тело чужого человека вместе с его памятью, он словно бы улавливал некий призрак вытесненного человека. Это могло сказаться на поступках, пристрастиях, привычках и настроениях арвинга. Иногда призрак был сильнее, чем обычно и мог вступать в конфликт с арвингом, что, в принципе, бывало крайне редко. В большинстве своем сила арвинга с легкостью затмевала призрак бывшего носителя. О легкой победе можно говорить в том случае, если сам носитель не был арвингом, что также случалось. А вот люди были слабее своей внутренней силой, правда, некоторые из них все же умудрялись донимать арвингов своим призраком.

Конфликт с сильным призраком порой был для бессмертного опаснее, нежели открытый бой с превосходящими силами противника на поле брани. При самом жутком раскладе арвинг мог потерять свое «Я» — оно само превращалось в призрак. А призрак вытесненного человека подавлял новое существо в своем теле, и арвинг терялся в лабиринте чужих мыслей, снов, видений. Пытаясь спасти свою жизнь, он становился заложником чужого призрака, чужого тела. Он захватывал тело, которое не слушалось его, превращаясь для арвинга в клетку из плоти и крови.

Традиционно считалось, что наиболее сильными призраками обладают отшельники адвары, слоняющиеся по дорогам мира в поисках Краеугольного места — точке слияния всех граней, где царит настоящий рай, фанатичные муйнаки, чьи больные фантазии кого хочешь в могилу загонят, и сами арвинги. Кстати, что касается переселения в тела арвингов, то здесь захватчики частенько шли на хитрость, одурманивая здоровое тело с бессмертным внутри особым составом трав. Это позволяло захватчику быстро укрепиться внутри нового тела, не встречая сопротивления призрака. Но в любом случае позже призрак мог долго не давать покоя своему хозяину, и многие арвинги предпочитали вскорости заменять это тело на обычного смертного, чей уровень защиты был куда ниже. В таком случае призрак арвинга, оставленный человеку (если он, конечно, не получал тело при смерти), обычно брал верх над его сущностью и порабощал тело. Таких существ называли потерянными призраками. Их большим минусом было то, что они, как правило, были уже очень стары или покалечены (иначе, с чего бы арвинг решил освободиться от этого носителя, разве только от страха быть вытесненным сильным призраком). Кроме того, потерянные призраки не умели захватывать себе новые тела, а потому просто умирали от старости. Однако богатый опыт, накопленный призраками арвингов за свои долгие жизни, позволял им найти неплохое место в мире людей. Некоторые, наоборот, бежали прочь, превращаясь в тех же адваров. В силу этого арвинги не спешили забирать себе тела адваров, опасаясь натолкнуться на потерянный призрак.

* * *
Особым подразделением у бессмертных был рен-корпус. В число его сотрудников входили наиболее опытные арвинги. Среди задач, которые решал этот корпус, были поиск и ликвидация аттаров, а также контроль за захватом тел на территории стран, подписавших Конвенцию Девяти — Каннагарская империя, Номарк, Вальд, Лехтурм, Леония, Ниль, Сунакуни, Акка и Альтомар. Все арвинги, проживающие в вышеперечисленных странах, намереваясь сменить свое нынешнее тело, обязаны были подать соответствующий запрос в рен-корпус. Данное подразделение появилось сравнительно недавно — пару веков назад. Несмотря на то, что аналогичная конвенция была составлена и подписана со стороны людей и арвингов еще во времена Тордена Могучего (тогда в ней фигурировали лишь Каннагар, Номарк и Вальд), долгие века выполнение ее условий лежало целиком на совести каждого конкретного бессмертного. Однако с появлением аттаров и расцветом работорговли, чему сопутствовали мирные времена, эта конвенция была подписана на более высоком уровне, и за выполнением ее предписаний стали следить воины рен-корпуса.

Со дня своего основания это подразделение находилось под контролем странствующего императора. В большинстве же своем непосредственно император вникал лишь в суть спорных вопросов и сложных разбирательств в отношении бессмертных.

На долю рен-корпуса приходилась львиная часть бюджета несуществующей империи. Дело в том, что это подразделение закупало тела преступников у различных поставщиков — правительств девяти государств, альтомарских купцов, что привозили невольников из далеких стран, а также черных работорговцев, которые в свою очередь скупали «живой товар» у пиратов и даже мороков.

Не редки были расследования относительно самовольного захвата человеческих тел. В этой связи на большую часть номаркских и каннагарских арвингов были заведены специальные досье, позволяющие отслеживать перемещения бессмертных. Правда, долгое время этой работе уделялось мало внимания, а редкие случаи разбирательств заканчивались в пользу арвингов. Лишь самых отъявленных нарушителей конвенции ждали суровые санкции — вплоть до содержания в единственной тюрьме для бессмертных — Квайль, — что находилась в подземелье под Мельденбургом.

Все изменилось с приходом к руководству рен-корпусом сына императора Си-анга — бегавельса Гегнера. Самоуверенный и амбициозный юнец быстро сделал подразделение военизированной организацией, набравшей вес среди бессмертных и ставшей реальной силой наравне с самим императором. С приходом Гегнера император Си-анг уже не вмешивался в работу рен-корпуса, а бегавельс придумывал все новые и новые ухищрения. Его стараниями услуги по предоставлению тел стали для арвингов платными. Кроме того, Гегнер активизировал работу по поимке нарушителей конвенции: с начала его работы в тюрьму Квайль были посажены в десятки раз больше бессмертных, чем за всю историю Сианука. Вскоре бойцы рен-корпуса стали настоящим проклятием арвингов, поскольку встреча с ними не сулила ничего хорошего. За решеткой мог оказаться любой, кто высказывался против политики Гегнера или оказывал сопротивление его бойцам. Тех, до кого не дотянулись руки юного бегавельса, он проклинал и нарекал изгнанниками. Им запрещалось пересекать границы Девяти стран.

Несмотря на недовольство действиями Гегнера со стороны большинства арвингов, император закрывал глаза на проделки сына. Говорили, тот так любил малыша Гегнера, что прощал ему буквально все. И даже слухи о сговоре Гегнера с восставшим Ви-гаром, который надеялся возродить древний Арсдаг при помощи оружия и силы бессмертных, не изменили отношение Си-анга к бегавельсу.

* * *
Первое время после захвата тела арвинг ощущает себя вполне сносно: тело слушается, память сохранена, мысли ясны. Потому нередки захваты тел прямо во время боя. Это позволяет повысить свою выносливость, улучшить здоровье, а подчас и обескуражить противника, к примеру, если захваченным оказывается тело командира.

Однако в течение суток в захваченном теле начинает пробуждаться призрак. В принципе, захватывая тело, арвинг получает черный мешок, внутри которого копошится не то безобидный кролик, не то ядовитая гадюка. «Получить змею в мешке» — так сами бессмертные отзываются о судьбе несчастных, получивших сильного призрака. При этом поединок нового хозяина тела и призрака старого вовсе не выглядит как мозговой штурм. Отнюдь нет. Призрак проникает в существо бессмертного своими скрытыми помыслами, сильными чувствами, ужасными пороками. Поддавшись им, арвинг начинает терять свое «Я».

Самый жуткий случай из своей жизни, который в связи с этим мог припомнить Га-тор, произошел несколько веков назад. Виновником последующих событий стал молодой фокш, обвиненный в убийстве своей невесты. Этот парень сидел тогда в знаменитой дамгартской тюрьме Де-Ар. Нет, он не был особо опасным преступником или требовал скорейшего вытеснения. Просто отец девушки, в убийстве которой был обвинен этот молодой человек, имел неплохие связи в столице и похлопотал о его срочном переводе в Де-Ар. А тюрьма Де-Ар отличается от остальных номаркских тюрем тем, что здешние заключенные уходят исключительно на нужды бессмертных. Таким образом убитый горем отец намеревался отомстить своему обидчику.

Как правило, фокши никогда не отличались сильными призраками. За свою жизнь Га-тор уже несколько раз был вынужден носить тело фокша, но ему ни разу не приходилось жаловаться на то, что он получил змею в мешке. Проблемы у него если и возникали, то лишь с лаксами и номаркцами. Их тела он теперь если и рассматривал в качестве носителя, то лишь на самый крайний случай.

А вот от фокша он подвоха не ожидал. И когда спустя сутки его начало одолевать чувство ненависти к неизвестному ему человеку, Га-тор не обратил на это внимания. Однако через несколько дней ему стало невмоготу. Арвинг не находил себе места, его мучили сны, от которых он просыпался либо в холодном поту, либо в слезах. Как оказалось, молодой человек, осужденный на пожизненное заключение, не был причастен к убийству своей невесты. Более того, фокш подозревал в совершении этого преступления самого отца погибшей. Мотивы последнего ускользали от мысленного взора Га-тора, однако чувство ненависти росло с каждым днем и буквально выжигало его изнутри. Почти каждую ночь он видел в своих снах ту прекрасную девушку, что сплетала венки из цветов несчастному парню, что любила его больше жизни и мечтала о прекрасном будущем на лазурных берегах Чинголы. Похоже, и он, и она чувствовали, что отец девушки не одобряет выбора дочери. После свадьбы молодые хотели сбежать в свою сказочную Чинголу. Однако неизвестный убийца нарушил их планы.

Заинтересовавшись этой историей, и, по сути, предоставив некоторую свободу своему призраку, Га-тор узнал имя подозреваемого и его место жительства. Отцом девушки оказался зажиточный нилец, перебравшийся в Манзум. В Фемарке он организовал судоремонтное предприятие, которое в скорости начало приносить ему неплохой доход. Его дочь родилась еще в Эбельтофте и была нажита с прошлой нильской женой, а нильские девушки всегда славились в странах Внутреннего кольца своей красотой. Правда, в Манзуме мужчина подпал под влияние местной купчихи, которая так и норовила поправить свои финансовые дела, пришедшие в упадок, с помощью заезжего фабриканта. В результате ей это удалось: прежняя жена была изгнана из дома, а красавица дочь получила ненавистную мачеху. Вскоре при невыясненных обстоятельствах первая жена фабриканта исчезла. Полиция Саглама списала это исчезновение на происки котаров, однако Га-тор понимал, что без взятки здесь не обошлось. Арвингу было известно, что котаров интересовали лишь девственницы, которые могли пройти обряд посвящения и стать одной из Девятихвостых, как называли этот народ во многих странах за их девять жизней.

Чем дальше Га-тор углублялся в эту историю, тем более явственным становились мотивы и виновники убийства. Вместе с тем, давая одну поблажку своему призраку, арвинг не замечал, как следом шла другая — он впустил в свое сердце любовь к этой несчастной девушке. Это чувство, как и чувство ненависти к ее отцу, было исключительно плодом призрака. Сам Га-тор естественно не был знаком ни с нильцем-фабрикантом, ни тем более с его дочерью. Однако чувства ненависти и любви крепли в его сердце с каждым днем, переплетаясь и питая одно другое.

Га-тор понимал — дай ему свободу чувств, и призрак начнет расти, подобно семени филиз, до тех пор, пока не вытеснит сознание самого арвинга прочь из тела. Потому бессмертный забросил эту историю и попытался перетерпеть, задушить в себе чужие чувства. Однако ничего не вышло, призрак не сдавался. Чувства любви и ненависти были столь сильны, что вскоре арвинг стал следить за фабрикантом и его женой. Потаенные чувства призрака выползали одно за другим, подобно змее. И однажды утром Га-тор понял, что всем сердцем желает убить эту пару из Саглама. Как бы ни сопротивлялся арвинг, призрак вынуждал его оказываться рядом с домом будущих жертв, а голова раскалывалась от всевозможных планов убийства.

Бессмертный решил избавиться от этой напасти с помощью нового перемещения. Он был готов как можно быстрее найти новое тело, чтобы избавиться от этого призрака. Однако запрос, поданный в рен-корпус, получил отрицательный ответ. Члены комиссии, которая рассматривала запрос Га-тора, посчитали, что жизни арвинга ничего не угрожает, что тело находится в отличном состоянии, да и предыдущий обмен произошел всего ничего — два месяца назад. Мастер (в то время Га-тор еще не был ворхутом) посчитал, что руководство рен-корпуса просто решило сэкономить. Для этой организации, находящейся под контролем странствующего императора, было накладно закупать тела здоровых заключенных у правительств стран Конвенции, а оговоренный ежегодный лимит тел давно не пересматривался и был крайне скуден. Более того, альтернативная покупка у темных работорговцев была еще накладнее для империи бессмертных. Конечно, арвинг и сам мог позаботиться о своем будущем, отыскать наиболее привлекательное для него тело и лично организовать захват. Однако в таком случае существовала угроза санкций со стороны рен-корпуса — у бессмертного могли конфисковать тело и дать ему на первое время какой-нибудь невыгодный вариант, например, тело с сильным призраком или ограниченное физически.

Таким образом, самым дешевым способом помочь нуждающемуся арвингу было отправить его на войну. Так и поступили с Га-тором. Точнее сказать, ему предложили принять участие в одной из колониальных Пустынных войн в Пустоши, и арвинг подал заявку в экспедиционный корпус «Зеленый лист», который планировал выступить на стороне проканнагарских сил. Учитывая его ратный опыт, командование бессмертных отдало под его командование весь батальон. Под его началом сражалось порядка 230 бессмертных бойцов, которые протоптали приличную тропинку от развалин Джуронга — священного города саров — до оазиса Дюкерт. Под умелым руководством комбата Га-тора 3 батальон «Зеленого листа» уничтожил мелкие банды сугаваров по периметру пустынных земель и серьезно помял бока военизированным подразделениям «Волков пустыни» под предводительством сумасшедшего генерала аккской армии генерала Хо-дета.

Несмотря на все успехи, немало пролитой крови и мелких битв с аборигенами, Га-тор не смог полностью отвлечься от своего призрака. Тот жаждал смерти своего врага и каждый день напоминал ему о любви к неизвестной девушке. Га-тор пытался увидеть смерть своего призрака хотя бы в одной из смертей непокорных сугаваров. Он сам рвался в бой, и показывал чудеса отваги. Все подчиненные шептались: «Наш командир ищет смерть!» Та жажда битвы, с какой он выходил навстречу противнику, не позволяла ему захватить тело хотя бы одного из врагов — все они при встрече с мастером превращались в непригодное мясо. Но ни смерть не находила Га-тора, ни он сам не находил успокоения в схватке. Возможно, именно отвага Га-тора, его личный пример позволили его батальону так быстро захватить серьезные территории Мертвых земель и основать одноименный поселок на оазисе Дюкерт.

Между тем, прибыв в альтомарский Сиберут после удачно выполненного дела, Га-тор почувствовал, что его призрак продолжает брать верх. В этой битве сложно было посмотреть в глаза врагу, сложно было взять и выжечь его огнем. Он был внутри самого арвинга, и здесь обычное оружие не помогало.

Задержавшись в Сиберуте, Га-тор намеревался таки добиться положительного ответа от рен-корпуса. Для этого он решил… привести свое нынешнее тело, не получившее ни одного сколько-нибудь серьезного повреждения в ходе военных действий в пустынях Пустоши, в непригодность. Закрывшись в своем номере в сиберутском отеле «Ольос Аква», Га-тор принялся обдумывать свой план неполного самоубийства. Он мысленно перебрал множество способов, подкрепляя их изрядными порциями алкоголя — в большинстве своем знаменитым альтомарским ромом, которым особо славилось побережье страны. Но либо Га-тор останавливался на последнем шаге перед мнимой смертью, либо напивался до такого состояния, что уже не мог серьезно угрожать своей бесконечной жизни. Почему он останавливался на последнем шаге? Возможно, потому что был военным и не мог перешагнуть через рубеж. Всю жизнь мысливший категориями спасения человеческих и арвингских ресурсов, решавший вопросы сохранения жизни как можно большему числу людей и арвингов, Га-тор не мог разом пренебречь своим многолетним опытом и собственным силами нанести себе урон. Этот внутренний парадокс угрожал расстроить все его планы относительно фиктивного самоубийства.

В конце концов, Га-тор, мучимый своим призраком, выпрыгнул из окна третьего этажа отеля «Ольос Аква». Это очень не понравилось менеджерам отеля, а комиссия рен-корпуса признала переломы ног не смертельными и посоветовала Га-тору впредь быть аккуратнее с альтомарским ромом.

Провалявшись в госпитале Сиберута, мастер решился на отчаянный шаг: он задумал совершить убийство человека. Он больше не мог терпеть тех мук, что испытывало его тело. Призрак разъедал его душу, ослаблял его волю, покорял его сердце. Нужно было скорее дать ему пищу, и возможно, тот бы успокоился. Конечно, Га-тор обманывал сам себя: реализовав план мести, он бы не утихомирил своего призрака, а лишь дал ему большую свободу.

И все же Га-тор решился реализовать свой план мести. После восстановления сил в здравницах Альтомара, арвинг отправился в Манзум, где возобновил слежку за нильцем и его женой. Потакая чувствам призрака, Га-тор чувствовал, что с каждым днем любовь и ненависть в его душе становятся все сильнее и сильнее. В какой-то момент его существо слилось с призраком, и Га-тор не мог отделить свои ощущения от ощущений другого человека. Он уже не понимал, он ли любит ту девушку или это чувство фокша, он ли ненавидит ее отца за разрушенное счастье или ему наплевать. Ему стало казаться, что именно он — Га-тор — лежал с очаровательной голубоглазой нильской красавицей на пляже Чинголы. Он перестал различать свое «Я» от чужого.

И вот тогда-то наступила развязка. Га-тор тщательно спланировал убийство и пришел в дом фабриканта. Если попытка с самоубийством превратилась в фарс, то план мести он реализовалблестяще. Он умел убивать врагов. Так что шансов у нильца не было. И у его жены тоже.

Однако, реализовав свой тайный план, Га-тор вовсе не почувствовал облечения. Его призрак томился потерей любимой, а совершенный акт мести вовсе не утолял этой первобытной жажды. С каждым днем призрак побеждал, топя существо арвинга внутри себя самого, как в бездонном колодце. В конце концов, Га-тор вынужден был подать повторный запрос в рен-корпус, сознавшись при этом в убийстве двух человек. Рассмотрев все обстоятельства дела и приняв в качестве смягчающих заслуги Га-тора на южном фронте, рен-корпус постановил дать мастеру новое тело.

* * *
Если у арвингов своим специфическим проклятием были призраки, то у людей — мороки. Правда, если призраки жили внутри каждого бессмертного, то мороки населяли канализационные системы городов, подвалы и чердаки домов. Они жили бок о бок с людьми, являясь жутким эхом умерших на этой грани мира.

Долгое время мороки считались приобретением человечества за свои грехи и пороки. Однако совсем недавно обнаружилось, что эта форма жизни (или нежити) эволюционировала на манер арвингов, некоторые из которых достигли уровня ворхута, чего прежде никогда не было. Среди мороков появились высшие мороки, имеющие куда более серьезные способности и навыки. Что же касается арвингов, то их весьма озаботил тот факт, что высшие мороки преследовали не тело, совершившее грех, а душу.

В результате после долгожданного переселения из тела фокша Га-тор обнаружил, что он приобрел не только силы ворхута, но и заполучил своего личного морока. И последний с тех пор следовал за арвингом неотступно.

Миртус, как называл себя сам морок, использовал любой удобный случай, чтобы напомнить Га-тору о его преступлении. Со времени его появления арвинга мучили жуткие сны, в которых он раз за разом убивал и убивал своих жертв. И ему продолжала сниться та девушка на пляже, столь недосягаемая и вместе с тем столь прекрасная. Миртус вынашивал еще более жуткий план мести, о котором Га-тор мог только догадываться.

* * *
Отношение арвингов к женщинам было весьма специфическим. Начать с того, что, захватывая женские тела, бессмертные начинали понемногу терять свои силы. Если они находились в теле дольше недели, то уже окончательно теряли способность к захвату других тел и навсегда оседали здесь, становясь, по сути, простыми смертными. А потому женские тела арвинги использовали в самых крайних случаях, если речь шла о жизни и смерти.

Что же касается любви, то в жизни каждого бессмертного было множество женщин. Были женщины, которых любили призраки арвингов, были женщины, которых любили сами арвинги. Однако человеческий век слишком короток, отчего каждое сильное чувство непременно заканчивалось трагически. В силу этого многие арвинги сторонились женщин, не желая вновь испытать мучительное бессилие от потери близкого человека. Правда, многие арвинги были наслышаны о поучительной истории Та-гора. Этот бессмертный жил со своей возлюбленной на Ксаре. Когда его жена неожиданно заболела, Та-гор путем хитроумных захватов обменял их тела на более молодые. Благо, Ксар никогда не отличался особой целомудренностью и строгостью нравов, а потому отыскать и захватить тела двух симпатичных молодых людей для него не представляло особой сложности. Позже пара предприняла аналогичные действия еще несколько раз, продлив совместную жизнь до трех веков. И лишь стараниями бегавельса Гегнера Та-гор вместе с женой были пойманы, после чего женщина скончалась в тюрьме Де-Ар, а следом покончил с собой и сам Та-гор.

Как уже упоминалось, бегавельсы — дети арвингов — не наследовали бессмертия своих отцов. Вместе с тем у каждого бессмертного было множество детей. Дело в том, что женщины во многих странах (не считая Наги и Леонии, где к арвингам относились крайне недружелюбно) охотно выходили замуж за арвингов. Считалось, что брак с бессмертным наиболее крепок, нежели с обычным мужчиной, и в этом была доля истины. В любом случае для арвинга жизнь со смертной женщиной пролетала, словно один миг, наполненный счастьем и любовью. Жены арвингов никогда не жаловались на измены или охлаждение супруга; от свадьбы до смертного одра рядом с ними был пылкий влюбленный. Период влюбленности, длившийся у арвингов дольше, чем у простых смертных, занимал десятилетия, что было гарантией крепкого брака.

Вместе с тем сами арвинги с годами становились требовательнее к своим вторым половинам. Но оттого и сладостнее был миг, когда бессмертная душа встречала свою очередную половину. И тогда же забывалось о разнице в веках, о скорой смерти этой чудесной избранницы: все отходило на задний план перед ее совершенством.

Такое же случилось не так давно и с Га-тором. Впервые он увидел ЕЕ, сидящую в седле, свесив обе ноги на левую сторону, по подобию риан из Междувековья — воинственных дев Фемарки. У нее были голубые глаза, которые никогда не покидала печаль. И видя ее робкую улыбку, Га-тор терял самообладание. Он ощущал, как звук ее голоса, сияние ее глаз, аромат ее молодого смуглого тела крадет его сердце. И ничего не мог поделать. Неуязвимый для мечей всех возможных противников мира Сианук, он пал побежденным к ногам этой красавицы. Прежде спокойная размеренная жизнь, какой он видел ее лишь днем, часом, минутой ранее, вдруг менялась на глазах. Все менялось, словно бы все снега северного Варгашора мигом оттаяли, и волна теплого воздуха и прогретой воды окатила весь мир, разбудив от какой-то спячки.

Это был яркий роман. Пожалуй, самый яркий как в его жизни, так и во всех уже прошлых жизнях его призраков. Но и этот роман закончился смертью. Так и должно было быть, говорил он потом сам себе. Годом раньше — годом позже. Все женщины смертны, бессмертна лишь любовь.

Двенадцатая глава

Период страха за свой дар прошел достаточно быстро, и вскоре Вадим перестал его бояться. Если поначалу мальчик приписывал свой феноменальный нюх пугающим и таинственным силами мира, то теперь он осознал созидательную силу его природы, ощутив свою избранность. Он говорил себе: «Раз я получил подобный дар, то буду им пользоваться до тех пор, пока эта способность остается. Природа дала, она же может и взять обратно».

Теперь мальчик решил смело использовать свой нюх, полагая, если уж одну душу ему удалось спасти, значит, он будет делать так и дальше. Если представится такой случай. А для того, чтобы использовать этот дар, нужно было постичь всю его силу, необходимо было понять, какова же его мощь.

Вскоре весь городок стал для Вадима настоящим полигоном для испытаний своего дара. Он то и дело окунался в мир запахов, сначала разглядывая причудливые радужные водовороты ароматов, что бурлили над улочками Барндома, улавливая нити запахов тех или иных его жителей, животных, растений, деревьев… Наблюдая за хаосом ароматических переплетений, Вадим размышлял о линиях судеб, которые рисовались уже на таком примитивном уровне запахов, соединяя тела своих носителей. Возможно, нити запахов были тем строительным, крепежным материалом, что соединял в первую очередь души разных людей. Переплетаясь, соединяясь на уровне запахов, люди сближались этими невидимыми призрачными путами. И Вадим верил, что если научиться читать эту книгу запахов, возможно познать будущее, ничуть не хуже лериды Даимы. Ведь этот уровень восприятия мира дает возможность увидеть те взаимосвязи, что в реальном мире человек старается скрыть, нивелировать. Стоит лишь глубоко вдохнуть теплый воздух Барндома и закрыть глаза, и вся подноготная жителей предстает как на ладони.

И вот уже мальчик выясняет интересные подробности из жизни механика Халка, который изо дня в день навещает кондитерскую лавку «Барндом и Ко», где закупает исключительно разноцветный шварцбракский мармелад для своей пассии — молодой девушки Розы. Старик Малков, что сидит с длинной трубкой на пороге своего дома и пускает завитки ароматного дыма ежедневно с 9 утра до 6 вечера, исправно докладывает все, что он увидел за день, барндомскому блюстителю порядка — отцу Клауса. За что и получает очередную порцию ароматного табака из запасов полицейского склада. Интересный фрукт банкир Ригменнеске, открывший не так давно крохотное представительство в Барндоме, надеясь поймать здесь разбогатевших коммерсантов и посыльных с крупными денежными суммами, а также охотников за драгоценностями, опасающихся нездоровой ауры «Лунного света». Не даром господин Ригменнеске, всегда путешествующий по улочкам Барндома с неизменной тростью и в клетчатом шарфе, арендовал пустовавшее здание рядом с гостиницей, заплатив мэру приличную сумму отступных. Похоже, дела его шли не важно, и маршрут ежедневных прогулок господина Ригменнеске все чаще пролегал через небольшую пивнушку «Пенная гавань», где на капитанском мостике стоял молчаливый Олаф. Молчаливый Олаф, между тем, частенько встречается с механиком Халком, консультируясь у того относительно механики сложных замков и конструкции передовых моделей сейфов. Старик Малков ежедневно докладывает отцу Клауса о том, что Роза и молчаливый Олаф часто остаются одни и неплохо проводят время, загружая механика Халка работой. И влюбленная парочка уже давно лелеет мысль об ограблении банка господина Ригменнеске и поездке в Шварцбрак, где они надеются скрыться от правосудия. Молчаливый Олаф уже присматривает хозяина для своей пивнушки. И чтобы ускорить процесс раскрытия этого запутанного во всех отношениях дела, полицейский Барндома уже попросил мэра поспособствовать в поиске такой кандидатуры, кто бы предложил молчаливому Олафу хорошенькую сумму за его заведение.

Когда Вадим распутал свой первый клубок корыстных планов, он поразился, насколько же взаимосвязаны все жители этого небольшого поселка, насколько же тесно переплетены их судьбы! Возможно, и он однажды увидит такую же тесную взаимосвязь своей жизни с жизнями многих своих соседей и друзей.

Разгадав множество загадок, распутав дюжины клубков похоти, страсти и алчности — маленький Барндом, уж поверьте, был забит ими под завязку, словно корзина тетушки Хельги клубками разноцветной пряжи, Вадим обратился в поисках новых впечатлений к посетителям «Лунного света» — странникам, что часто приезжали в поселок. Эти люди приносили множество неизвестных таинственных запахов. От одних пахло морем, от других — порохом, третьи воняли потом и прелой одеждой так, что у мальчика начинали слезиться глаза. Один стильный мужчина в черном костюме, прикативший на шикарном новеньком кодиллоне, пыхтящем черным паром, привез в Барндом запах странных цветов, которых мальчик никогда ранее не встречал. Ему оставалось лишь представлять, как они выглядят в нашем реальном мире. Другой человек, механик старенького паромобиля, так пропах красным песком, что Вадим никогда не бывавший дальше Хонрая, явственно представил себе бескрайние иссушенные солнцем скалы Акки. Люди привозили ему со всего мира сотни запахов. Кожа неизвестных ему животных, помет фантастических птиц, странные напитки и фрукты, бумага, сделанная из невероятной древесины, металл необычной плавки, запахи бесконечно далекой земли на сапогах…

В представлении Вадима эти люди — странники — были схожи с иголками, в которые были вдеты нити запахов. Они делали каждый день стежок за стежком, наматывая мили дорог, проникая сквозь Барндом, и с каждым днем все ближе и ближе стягивая материю этого мира. Весь этот бесконечный мир, еще толком и не исследованный людьми, становился для мальчика все ближе. С каждым днем все ближе. Стежок за стежком. Оставалось лишь взять и потянуть за эти нити, чтобы весь мир оказался сжатым до размеров барной стойки в «Лунном свете».

Теперь мальчик имел свой образ далекого Сельскаба, небесного острова Сораяки, бескрайних сопок адваров, красной земли и гигантских разломов Акки, древней Леонии и изящного Маноира. Он создал в своем представлении карту почти всего мира, и в глубине души мечтал сравнить свое видение с его реальным воплощением, созданным ренсъелями.

Как только Вадим ощутил, что его звериный нюх может заменить зрение, он полюбил путешествовать по округе с закрытыми глазами, полностью растворяясь в мире запахов. Это было забавным! Он закрывал глаза и ходил либо по задворкам Барндома, где никто ему не мешал, либо в ранние часы шатался по улочкам поселка, пока все еще спали. Но более прочих времен суток он полюбил ночь. В час, когда солнце покидало этот мир, когда предметы таяли в пространстве, когда люди становились беспомощными, когда человеческая грань исчезала и вместе с тем становилась бесконечно огромной, Вадим по-настоящему ощущал себя властелином мира. Он уверовал, что зрение — есть лишь некая рудиментарная функция человеческого тела. По сравнению с обонянием оно было столь несовершенным и подчас просто бессильным.

Это стало его новой игрой. Видеть без помощи глаз. Бывали дни, когда Вадиму удавалось вообще не открывать глаз. Причем в это время он бродил по дому, совершал прогулки на мертвое озеро, ухаживал за лошадьми… К тому времени отец уже стал доверять ему пасти своих знаменитых барндомских скакунов, и Вадим мог закрытыми глазами следить за своими подопечными. Сидя в седле, он закрывал глаза и видел своим внутренним чутким оком перемещение каждого животного.

В голове мальчика выстраивался новый взгляд на мир, мир, в котором есть невидимая сторона. Причем мир запахов был намного причудливее реального. В нем существовало много такого, чем мир человеческий похвастать не мог. В мире запахов шел постоянный обмен информацией. Можно было увидеть самые неожиданные взаимосвязи, о которых с помощью одного только зрения догадаться было невозможно. Причем нити ароматов не только опутывали все вокруг, они еще и находились в постоянной трансформации.

Мир запахов менялся безостановочно, и невозможно было нарисовать его карту, нанести на бумагу этот невидимый мир. Хотя в первое время у мальчика была такая мечта. Он садился за стол и пытался нарисовать сначала карту дома, используя лишь цветные шлейфы, обозначающие запахи. Затем он пытался нарисоваться карту ближайшего поля, где на невысоком холме возвышался огромный дуб, каждую осень роняющий свои янтарные желуди. Но все это было бесполезным. У мальчика ничего не получалось и первое время он не мог понять, почему так происходит. Приходя на то же место в следующий раз, он улавливал, изменение оттенков запахов, новые нити вплетались в эту картину, отчего та становилась еще богаче, еще красочнее, сочнее. То и дело в зону досягаемости попадал некий внешний раздражитель, привносящий новый еле уловимый аромат. И этого запаха, этой крупицы в огромном море запахов, хватало для того, чтобы опутать своими путами всю территорию, нанесенную на тетрадный лист. И тогда Вадим понял, что мир запахов находится в постоянном движении, он не статичен. Точнее, не настолько статичен, как реальный мир географических координат.

И эта мысль поразила его! Он понял, что в мире запахов, который он не так давно открыл для себя, время бежит значительно быстрее. Сама материя времени протекает на другой скорости. В обычном мире, который видит наш глаз, деревья растут так медленно, что мы не в силах этого уловить, острова и материки миллионами лет дрейфуют по волнам магмы, словно вальяжные черепахи. Горы стоят казалось бы недвижимыми, и камень в мире отражений похож на сгусток мертвой материи. Но все это вовсе не так! Стоит закрыть глаза, и вы попадаете в совершенно другой мир. Здесь время летит словно птица. Здесь ты начинаешь чувствовать, как растет трава, как на деревьях набухают почки, как соки земли поднимаются в могучие стволы дубов, как сама земля шевелится… И это шевеление под ногами начинается от работы кротов и заканчивается тектоническими движениями плит.

Все чаще думая о ходе времени в мире запахов, и том, насколько призрачны те видения, что мальчик нарисовал сам для себя, пытаясь вообразить карту мира, Вадим задумался о том, что вся эта сложная, сочная картина мира менялась миллионы лет, переплетая в себе все новые и новые нити. Но ведь когда-то существовал самый примитивный мир запахов, возможно даже, в мире существовал один или два запаха. Соединившись, они запустили бесконечный процесс взаимных реакций и смешений. Сегодня вряд ли можно узнать, каким был первый запах мира. Но в любом случае вполне возможным представлялось другое — разложить все имеющиеся запахи на примитивные кирпичики, составные атомы. И Вадим занялся этой работой. Он долгое время сравнивал различные запахи, пытался отыскать единые оттенки, ноты, потом пытался и эти составные разложить на более мелкие части. И эта работа принесла ему неожиданный результат — Вадим научился разбирать запахи на составляющие, после чего собирать их воедино. Теперь чувствуя запах, он мог определить, что является составными его ингредиентами.

А это уже был шаг к тому, чтобы попытаться самому воссоздавать те или иные запахи. Это было не так уж и сложно! Мальчик мог в любой момент вызвать в своем воображении запах любимого скакуна, матери, отца, старого дуба, только что сорванного желудя, молока, солнца, травы… Он мог вызвать запах того или иного дня, любого события, которое помнил достаточно ярко и отчетливо. Запахи имели свойство хорошо запоминаться, потому именно по запаху Вадим мог восстановить в памяти свои чувства, свои мысли в тот или иной момент в прошлом. Причем, как он отметил, такая ароматическая память присутствовала у многих его знакомых. Сначала он даже думал, что этот навык можно воспитать и пытался научить своего друга «нюхать» мир, но тому вскоре это надоело, да и хоть сколько-нибудь ощутимого результата им добиться не удалось.

А совсем скоро Вадим задумал создать свой мир запахов, новый, не существовавший прежде. Правда, он подозревал, что все возможные варианты слияний уже существовали в окружающем мире. Но в любом случае ощутить их сегодня, когда мир уже так мудр и опытен, было просто фантастично. И мальчик создал множество своих запахов. Он создавал запахи невиданных чудовищ, которые некогда, как он думал, жили в глубинах мирового океана, он создавал запахи огромных птиц, паривших в небе в то время, когда еще не было суши, и вся жизнь у этих огромных птиц проходила в небе. Мальчик создавал в своем воображении запахи ненаписанных книг, не созданных картин, запахи невообразимых растений, тканей, деревьев, зданий, кораблей, дирижаблей, сказочных минералов, не существующих рек с невиданными рыбами, запахи мертвых городов и городов никогда не построенных, запахи мистических ветров, не открытых островов. В конце концов, Вадим создал целый мир со своими городами, горными цепями, лесами, населенными диковинными животными, и реками, наводненными причудливыми рыбами. В небе его мира парили невообразимые создания и на полях его мира скакали волшебные породы лошадей. Одного из своих волшебных коней мальчик назвал Ружгаром. Как рассказал ему проезжий торговец из Шварцбрака, это слово родом из земель Манзума и на языке фокшей означает «ветер». Именно таким Вадим и представлял себе самого лучшего скакуна своего несуществующего мира грез.

* * *
Вместе с тем, улавливая запахи предметов реального мира, Вадим открыл для себя иллюзорный мир запахов чувств, мыслей, пороков. Это были запахи, рождаемые помыслами и стремлениями людей — жителей Барндома.

Самый резким из первых опознанных им подобных запахов был страх. Тот случай, что стал поворотным в исследовании запахов людей, относился к вдове Исимуре, не так давно проводившая в последний путь своего супруга. Господин Исимура работал сапожником и долгое время жаловался на боли в сердце. Говорили, мол, врач Фудзивара, пытавшийся все это время помочь несчастному, решил прибегнуть к новому лекарству, только что поступившему с Кихонтэки. Химическая промышленность там была на подъеме, и время молодости Вадима можно было охарактеризовать триумфом таблеток. Так вот, врач Фудзивара применил новое лекарство, которое, если верить злым языкам, и свело беднягу Исимуру в могилу. Однако история с запахом началась уже после этого — через несколько дней после смерти больного в поселке появился морок. Этот случай был одним из немногих, однако в последнее время подобные истории все чаще стали попадать на страницы газет, обрастать слухами и домыслами и, казалось, мороки во всем мире стали вылезать из каких-то своих нор. Раньше, как рассказывают городские легенды и россказни стариков, мороки приходили крайне редко. Исключением была эпоха Междувековья, когда этих потусторонних тварей развелось так много, что они даже осаждали небольшие замки и города. С тех пор эта нечисть понемногу сошла на нет, а вот в последнее время вновь начала возвращаться. Старики вздыхали — грехи и пороки вновь начали питать мир злых духов, и мороки почувствовали силу.

Однако жителей Барндома подобные объяснения не устраивали. Все дело, говорили они, в мести. Врач убил своего клиента. Пускай, он не виновен, пускай пытался сделать, как лучше, но ведь клиент умер и, похоже, вернулся в мир людей за тем, чтобы забрать должок. Эта версия устраивала всех. Кроме самого Фудзивары. Врач потерял покой и сон: неясные тени бродили вокруг его дома, тьма сгущалась под его дверью, ночь была для него темнее и дольше, чем у других, и всю ночь в окно смотрели чьи-то глаза. Врач Фудзивара спал с лица, потерял аппетит, а вскоре начал прикладываться к бутылке. Встретив его однажды рано утром — Вадим привез в дом Фудзивары лошадей на заказ — мальчик понял, что врач решил навсегда покинуть поселок. Во дворе стояла груженая повозка, многочисленная семья врача металась из дома на улицу и обратно, перетаскивая имущество, стоял гомон и неразбериха. А сам Фудзивара сидел в экипаже и озирался по сторонам. Когда Вадим подошел к нему, чтобы произвести расчет за предоставленных лошадей, то почувствовал этот запах. Кислый, как недозрелое яблоко, липкий, как сплетенная ночью паутина кровопийцы. Это был запах страха, и мальчик его настолько явственно отличил от остальных ароматических нитей врача, что тут же запомнил навсегда.

После этого случая мальчик принялся за накопление запахов чувств. Теперь он стал больше времени проводить со сверстниками. Родители, опасавшиеся его прогулок к мертвому озеру, успокоились, списав все на возраст. А тем временем мальчик занимался самым настоящим коллекционированием. Он собрал в свою коллекцию запахи ярости, раздражения, неуверенности, высокомерия, алчности, похоти… С каждым днем он открывал все новые и новые стороны жизни своих земляков, раскрывая их богатую жизнь, не всегда видимую и подчас нелицеприятную.

Но самым главным открытием того времени стало новое чувство, которое он смог уловить у Рианки. Оно было легким, восхищенным, чистым и прекрасным, оно дарило ощущение эйфории. Этим чувством была любовь. Девушка была влюблена в Вадима, о чем последний никогда бы не догадался, восхищаясь девушкой со стороны, опасаясь ее молчаливости и замкнутости. Вадим стал больше времени проводить рядом с домом девушки, упиваясь этим ароматом.

Это была поистине золотая пора в жизни мальчика. Он открывал для себя все новые и новые грани своего дара. И осознание этих граней давало ему возможность познать не только окружающий мир, но и самого себя. К сожалению, долго прожить в этом мире мальчику не удалось. Спустя несколько лет, когда Вадиму исполнилось семнадцать, произошло ужасное и трагическое событие, перевернувшее жизнь всего Барндома в целом и семьи Химмелей в частности.

* * *
Все началось поздним летом. Поговаривали, мол, один из князьков Братских княжеств снова затевает войну и для того направил грузовые паромобили за оружием в Шварцбрак. Через Барндом потащились вереницы караванов, а любящие покутить ваки осадили немногочисленные злачные заведения поселка. Тогда же в поле близ фермы Химмеля была найдена мертвой девушка Рианка. Она была зарезана. Подозрения сразу же пали на младшего Химмеля. Однако многие жители Барндома сразу же отринули такую вероятность, ведь молодые люди были влюблены друг в друга, о чем знали многие.

Другое дело торговцы из Братских княжеств. Их нравы никогда не отличались вежливостью и благодарностью. Они вполне могли ответить на гостеприимность какой-нибудь гадостью. Правда, раньше ваки никогда не были замешаны в убийствах ни в Барндоме, ни в других ближайших поселках и городках. Сложно сказать за Шварцбрак — все-таки город очень большой и находится не близко, — но, тем не менее, немногие верили в причастность ваков к этой жуткой истории.

Некоторое время расследование вел отец Клауса, однако ничего конкретного он выяснить так и не смог. Дальнейшие события привели к не менее драматичному продолжению. Вадим, шокированный происшедшим, решил задействовать свой дар для того, чтобы отыскать убийцу. Нюхач стал распутывать очередной клубок человеческих страстей в мире запахов, отбрасывая привнесенные позже наслоения, словно бы разгребал кучу опавшей листвы. Он повернул время вспять в мире, где оно всегда неслось с огромной скоростью. И все же он победил. Благодаря своему носу, Вадим доподлинно восстановил картину произошедшего. Он словно бы стоял рядом и наблюдал за убийством своей любимой.

Вот здесь шла несчастная Рианка, здесь она встретилась с кем-то и они пошли вместе. На этом месте произошло нечто, отчего девушка резко изменила направление пути, тут постояла немного, а тут — обрывистые хлопья запаха, стираемые сочными красками травы и земли — она бросилась бежать. Молодой человек сконцентрировал все свое внимание на чужом запахе, который преследовал девушку. Оба эти запаха — убийцы и девушки — слились в одной трагической точке.

Как ни странно, но этот запах показался знакомым. Всю последующую неделю Вадим бродил по поселку, принюхиваясь к жителям. И в одно утро он таки нашел убийцу. Какого же было его удивление, когда он узнал, что в смерти девушки был повинен сын мэра Сельвгода — Ванри. Его Вадим видел в Хонрае, когда они вместе с Клаусом заприметили тот гигантский цепеллин. Вадим видел Ванри мельком, и оттого долгое время не мог вспомнить, почему этот запах — запах убийцы Рианки — был настолько ему знаком. Пораженный своим открытием и стремящийся как можно скорее наказать злодея, молодой человек выложил всю правду отцу Клауса.

Однако, научившись прекрасно разбираться в запахах, Вадим в ту пору еще не познал всей низости самого человеческого существа. Он не сразу уловил подвох в поведении полицейского, не спешившего арестовать виновного. Остается лишь догадываться, что пообещал отцу Клауса мэр Сельвгод, но Ванри остался на свободе, и никаких обвинений ему предъявлено не было. Вместе с тем чиновник перешел в атаку. Перепуганный заявлением мальчишки, он призвал на помощь… фокшей. Несмотря на всю абсурдность обвинений, которым подверглась тогда семья Химмелей, несмотря на неумело сфальсифицированные улики, эмигранты с берегов Сахиля поверили мэру. Хотя, скорее всего, их резкое неприятие Химмелей было вызвано в большей степени не ненавистью к настоящим убийцам, до сих пор пребывающим на свободе, а уступками, обещанными Сельвгодом в отношении квартала Армаган. В частности, мэр пообещал старейшинам квартала передать весь район бывшего завода в собственность чужеземцев с берегов Сахиля, а также гарантировал существенное снижение налогового бремени. Как ни прискорбно, но этого вкупе с бесплатной и к тому же весьма обильной выпивкой оказалось достаточно, чтобы фокши ринулись громить имение Химмелей.

Когда ближе к вечеру эмигранты принялись забрасывать дом Вадима камнями, некоторые соседи попытались встать на защиту фермера. Однако те немногие, кто подал голос, были избиты, а их участки потоптаны. Когда фокши срубили дуб и повалили его на дом Химмелей, с пастбища вернулся Старк — отец Вадима. Найдя перепуганных жену и сына, а также бесчинствующих фокшей, он достал из чулана пыльный мешок. В нем оказались ножны, украшенные узорами в виде растений.

— Сынок! — плакала мать, и у Вадима сердце разрывалось при виде ее слез. — Нам нужно срочно уезжать в Вятицу, к моим родственникам. Там переждем, пока вся эта кутерьма не завершится…

— Нет! — твердо сказал Старк. — Там сейчас назревает война. Бежите от одного безумия, а попадете в другое. Уходите в Шварцбрак. Там найдете моего друга Троскапа, он работает в полиции. Он поможет. Возьмите лучших скакунов.

Дух дома отвел очередные камни от окон, и те, ударившись в деревянные стены, гулко скатились вниз, к стволу дерева. Послышались звуки потасовки — это кто-то из соседей вновь попытался остановить разбушевавшихся чужеземцев своими силами.

— А ну, чумазые! Пошли прочь! — кричала мать Рианки.

Беженцы из Манзума не пощадили и ее. По иронии судьбы, наказывая убийц Рианки, они расправились с ее собственной матерью. Когда Старк извлек клинок из ножен, по его лезвию пробежала искра, затем вспыхнуло сочное голубое сияние. В этот момент на входную дверь навалилась толпа штурмующих.

— Бегите! — крикнул Старк.

В сгущающихся сумерках Вадим с матерью почти сразу же натолкнулись на бомбардеров. Те засели в кустах, и молодой человек даже не сразу понял, что произошло, когда его мама упала на землю. Он пытался оттащить ее обратно в дом, но его накрыл шквальный огонь из бомбард. Отнялась левая рука, кровь вместе со слезами застилала глаза. Вскоре вспыхнул дом. Вадим вжался в землю и пополз. Со всех сторон сновали фокши с факелами, а он полз в густой траве и думал о том, что глаза людей порой бывают столь бессильны и бесполезны, как сейчас.

* * *
Чем дальше Вадим уходил на запад, в сторону Шварцбрака, тем тоньше становилась связь между ним и родным поселком Барндомом. В стремительно изменяющемся мире запахов расстояния были куда короче; то, что находится в пределах видимости, может уже не улавливаться носом, каким бы чутким он ни был. Однако запахи Барндома продолжали преследовать молодого человека даже спустя три дня после побега. Вскоре он понял, в чем дело. Пришлось купить в Хонрае новую одежду и сжечь старую, чтобы таким образом уничтожить свое страшное воспоминание.

Однако по ночам его продолжали мучить обонятельные галлюцинации. Ему казалось, что он ощущает запах матери. Она лежит совсем рядом, у него за спиной. Он чувствует ее тепло, запах ее кожи, ее волос. Больше всего на свете в такие моменты ему хочется перевернуться на другой бок и посмотреть в ее закрытые глаза. Он знает, что ее глаза закрыты, потому что мама спит. И вместе с тем Вадим боится шелохнуться. Одно едва уловимое движение, и эфемерное наваждение, окутавшее его, исчезнет. Это словно спугнуть бабочку, что села на нос: хочется поймать это мгновение и продлить, но ох как чешется нос! И с каждой минутой, проведенной в скованном, замороженном состоянии, становится все нестерпимее. Тело горит, градом катится пот по спине, заливает глаза, капает с кончика носа, солонит губы. Мышцы мертвеют и начинают болеть. Все тело бунтует против этой игры с призраком, пусть даже и столь любимым. И вскоре Вадим не выдерживает и вскакивает с постели.

Каждый раз итог один. Вскочит ли он, стараясь поймать момент, или постарается осторожно подглядеть, медленно поворачиваясь на другой бок. Итог один!

Он думает, что это морок. Его мама стала мороком и теперь провожает его в Шварцбрак, как она и обещала. Возможно, она не помнит того, что случилось. Она идет рядом с ним и не знает ничего о том, что умерла. Крепка ли память мороков? Помнят ли они свою смерть и как долго? А самое главное — как долго она будет помнить Вадима? Неделю, две? Или забудет уже через пару дней? Возможно, сейчас черви мрачного мира смерти пожирают ее мозг, каждое мгновение уничтожая воспоминания о нем.

Уже под утро Вадим засыпает. Во сне его мучают кошмары. Он раз за разом выбегает из дома и слышит хлопок бомбард. Раз за разом он видит, как падает его мать, и раз за разом во сне он задает себе один вопрос — почему тогда, выбегая в поле, я не сделал вдох? И вот уже ему снится, что его нос отвалился и лежит на земле. Вадим смотрит на него, и ему очень жаль, что нос вот так просто отвалился и лежит. Молодой человек пытается его поднять, но руки не дотягиваются, земля слишком далеко от него. Он тянется изо всех сил, но результата никакого. Вадим просыпается в холодном поту, а в голове крутится жуткая мысль — его обоняние исчезло! Он тут же встает с постели, делает вдох, еще и проваливается в свой мир, где в небе парят невообразимые создания и на полях пасутся волшебные породы лошадей. Он протягивает руку и касается шелковистой гривы Ружгара. Он здесь, его верный друг ждет его! Вадим вскакивает на коня и мчится по изумрудной траве все дальше к горизонту. Они преодолевают холодные ручьи, взбираются на крутые холмы, перескакивают через узкие разломы оврагов. Рядом с ними наперегонки несутся в ясном небе диковинные птицы с мощными лапами и огромным размахом крыльев. Это фарты — гордые хозяева неба, одушевленная мечта Вадима о бескрайнем небе. Их огромные тени на земле подобны теням облаков. Они несутся очень быстро, но Вадим на своем белоснежном Ружгаре куда стремительнее. Он готов обогнать ветер, так быстро они мчатся! И впереди из-за шапки очередного холма из изумрудных глубин медленно всплывает замок. На его шпилях реют флаги, еле слышны звуки труб и мерный бой барабанов. Ружгар еще более ускоряет ход, и замок, словно огромный гриб, вырастает прямо на пути Вадима. Но вот они взбираются на вершину холма и видят оторвавшийся от земли ломоть, висящий в воздухе. Этот летающий остров парит подобно облаку. На нем стоит огромный замок, корни которого колышутся словно рассадник змей. И лишь фарты устремляются туда, ввысь, чтобы обойти остров сверху, загнув петлю над площадью, где сейчас идет карнавал.

Каждый вечер, перед тем как уснуть, Вадим думает о том, что завтра утром может не проснуться. Все зависит от того, как долго его будут помнить. Будет ли он драться с мороком своей матери, как делал это с мороком дяди Клауса, спасая своего друга? Он не знал.

* * *
Впервые увидев столицу Сунакуни, Вадим ощутил запах этого города — тяжелый микриновый смог. Казалось, дышать этой смесью воздуха и мертвых запахов просто невозможно. У Вадима лихорадочно билось сердце, когда он входил в город, словно бы погружался на дно того самого мертвого озера. Он ощущал жадные щупальца этого гиганта и думал, что если войдет в этот лабиринт каменных домов, покрытых зеленоватым налетом микрина, то выйти прочь будет почти невозможно. К тому же этот монстр пожелает отнять у него самое дорогое — его обоняние. Что же он получит взамен? Неизвестно.

Вадим несколько дней провел на окраинах Шварцбрака, решаясь на этот поступок. Он вспоминал отца, его последние слова о некоем друге Троскапе, он вспоминал мать. А та — мрачной тенью — стояла над ним, накапливая мертвенный голод и утрачивая связь с миром живых. Ее присутствие все больше угнетало и пугало, поскольку ее самой оставалось все меньше.

В последнюю ночь перед отправлением в Шварцбрак Вадим снова чувствовал запах матери. Она была так близко, что он, казалось, ощущал тяжесть ее новой тени. Не в силах более терпеть молодой человек обернулся и попытался схватить морока. Неожиданно его рука легла на плечо матери. Он некоторое время боялся открывать глаза. Он обнял морока! Вадим не представлял даже, опасно это или нет. Он не чувствовал боли и все крепче прижимался к маме. Своим носом он ощущал слабый запах ее волос, но был ли это действительно запах, исходящий от морока, или ароматическая память — он не знал. Да и задумываться об этом вовсе не хотелось. Хотелось быть с ней, ощущать ее тепло, прикосаться к ней. Вадим открыл глаза.

Рядом с ним лежала мама, такой, какой он ее и запомнил. Именно такой он видел ее в последний день. То же платье, та же прическа. Она лежала с закрытыми глазами и, похоже, спала. Вадим долго смотрел на ее спокойное лицо, удерживая себя от желания прикоснуться к ее лбу губами. Она еле заметно дышала, грудь едва поднималась. Ничего общего с мрачным мороком дяди Клауса. Или же все родные видят близких такими, какими те были при жизни? Вряд ли случайный свидетель, подглядев сейчас за Вадимом, увидел бы рядом с ним прекрасную женщину — тихую и замкнутую вакийку. По всей видимости, рядом с ним лежал самый настоящий морок — черное, бесформенное создание. И от этой мысли становилось жутко. Хотелось как можно скорее прикоснуться к маме, чтобы ощутить, что она настоящая, что она такая же, как и он сам. И Вадим, прижавшись к ней всем телом, коснулся ее лба губами.

В следующий момент морок открыл глаза. Некоторое время они смотрели друг на друга. Наконец морок сказал:

— Уходи завтра же утром! Кем бы ты ни был! Я забуду, что любила тебя, с первыми лучами солнца!

На рассвете молодой человек тронулся в путь. Он добровольно сдался жуткому микриновому гиганту. С каждым шагом, погружаясь в город все глубже, он чувствовал, что тонет. Смрад, висящий плотной, почти ощутимой пеленой над домами, лишал его сил, разрушал его призрачные волшебные миры. Вадим почти слышал, как рушатся воздушные замки на летающих островах, как гибнут гордые фарты, как гниют трупы великолепных лошадей на некогда изумрудных полях его фантазии. Весь его придуманный мир с треском проваливался в небытие, изгоняемый липкой вонью парового мегаполиса.

Шварцбрак стал настоящим испытанием для Вадима, а вернее сказать — для его носа. Каждый день он улавливал столько различных запахов, что под вечер у него начинала раскалываться голова. Он так перегружал свои рецепторы и свой мозг, что вечером и ночью у молодого человека начинались настоящие ароматические галлюцинации. Перед сном он ел рис, который пах машинным маслом, после пил сакэ с ароматом эдельвейсов, а снимая одежду, ловил себя на том, что его рубашка и брюки пахнут рыбой.

Но самым главным откровением для молодого человека в этом городе стало то, что здесь люди и мороки жили бок о бок. Запах мертвой плоти был таким сильным, что Вадим долгое время не мог понять, кого в Шварцбраке больше — людей или мороков. Последние оккупировали всю подземную часть города, а также целые брошенные кварталы, куда живые заходили редко. В Шварцбраке постоянно было пасмурно, часто шли дожди, казалось, смог не рассеивается никогда. Такие условия были просто изумительными для мороков, боявшихся света. В этом городе они чувствовали себя комфортно. А по ночам и вовсе Вадим принюхивался к каждой тени, поскольку сразу понять, кто перед тобой, было невозможно.

Может быть, ночью все люди становятся темными, меняя свою оболочку, думал он. Ночью не только весь мир показывает свою вторую половину, но и каждый человек становится другим, тем, что скрыто в нем. Показывает свою темную половину. И сколько ни рассказывал молодому человеку офицер Троскап о планах полиции по зачистке черных районов Шварцбрака, Вадим верил в одно — у каждого жителя столицы есть свой двойник в обличие морока, которого может уничтожить лишь сам человек. Здесь бессильны законы, полиция, надзор, наказания… Здесь правит совесть человека и потому сколько бы людей не дали Троскапу для реализации его смелых задумок, будущее Шварцбрака вовсе не за ним.

Вспоминая свои игры в сыщика в родном Барндоме, Вадим с ужасом смотрел на новый город, где ему предстояло жить. Здесь не было клубков обмана, алчности, корысти, которые можно было распутать. Весь мегаполис походил на кипящий котел человеческих пороков, где варились души сотен тысяч людей. И войдя в этот лабиринт, Вадим молил всех духов мира лишь об одном — не забыть запах чистого неба.

Тринадцатая глава

Паромобиль мчался по улочкам ночного Кантая на полных парах. Аниса то и дело говорила водителю:

— Сбавь скорость! Мы же сами себя угробим, не дожидаясь этих тракконов, будь они неладны!

Вадим приоткрыл окошко и глубоко вдыхал воздух. Его сознание сейчас находилось высоко над машиной, парило над крышами кантайских домов. В мире запахов он различал еле уловимые шлейфы тракконов, стекавшихся со всех уголков города. Их было очень много! Казалось, огромные светлячки сползаются в одно место. Что они будут делать, когда этого места достигнут, для Вадима было неприятной загадкой. Хотелось надеяться, что старик Жесть не пострадает из-за всей этой истории с «Черной радугой». Да и то, что пришлось впутать сюда ни в чем не повинную Анису, тоже выглядело некрасиво. Хотя… За ее высокомерность, стоило хоть раз проучить эту соплячку! Знала бы она, что старик в свое время предлагал встать у руля его химического концерна летчику Вадиму Химмелю, по-другому бы заговорила.

— Они еще не взяли след, — сказал вдруг Хлыст.

Капитан «Перышка» внимательно посмотрел на соседа слева. Вадим еще пребывал в мире запахов, потому увидел «правую руку» старика под другим углом. От Хлыста не пахло ни страхом, ни ложью. Он был спокоен и тверд. Возможно, такую уверенность в него вселяло содержимое чемоданчика, что был прикован к правой руке. Вадим постарался уловить хотя бы малейший запах, исходящий от ноши Хлыста, но ему это не удалось. Это было странным. Как ни напрягался нюхач, этого небольшого чемоданчика словно бы и не существовало в мире запахов — он ничем не пах!

— Откуда вы знаете? — спросил Вадим, чувствуя, что его голос слегка дрожит.

— Как только они доберутся до старика, прибрежная дорога будет для нас закрыта, — вместо ответа продолжил Хлыст. — Тракконы легко прочитают все его наставления, данные нам.

Это было верно. Поисковые духи быстро узнают о плане старика, который советовал следовать берегом. Нужно было изменить направление, причем не откладывая.

— Ларс, на следующем повороте бери влево, — сказал Хлыст. — Уйдем по горной дороге…

— Но ведь господин Масакори… — начал было водитель.

— Ларс, дорогой! Если ты не хочешь, чтобы в твою пустую голову залез здоровенный траккон, то поворачивай налево, — сказал спокойно человек с чемоданчиком.

— Понял, — улыбнулся Ларс, — не дурак! У меня в голове итак полный бардак, а тут еще траккон появится. Нет уж, увольте!

— Хлыст, через горы мы до Мескатона доберемся не скоро, — повысила голос Аниса. — Что за глупости?! Мы только ищейкам задачу облегчим…

— А зачем нам в Мескатон? — усмехнулся Хлыст.

— Как зачем?! — не поняла девушка. — Там наши деловые партнеры, там я знаю много людей, которые смогут нам помочь.

— Вот поэтому нам и не нужно в Мескатон, — вежливо ответил Хлыст.

— Так действительно будет лучше, — кивнул Вадим, уже успевший прийти в себя после неожиданного открытия.

Аниса повернулась к летчику и наградила его леденящим кровьвзглядом.

— Вы бы, господин почтальон, вообще молчали! — процедила она. — Из-за вас у моего отца и у меня могут быть серьезные неприятности. Морок вас побери, вы влезли в такую темную историю, что я вам не завидую!

— Я вовсе не нуждаюсь в вашей помощи! — усмехнулся летчик. — Ни в какие истории вас втягивать я не собираюсь!

— Вот и замечательно! — кивнула Аниса. — Ларс, останови машину!

— Так! — повысил голос Хлыст. — Давайте помолчим. Все мы уже повязаны этим конвертом и его содержимым. Сейчас для каждого из нас главное — как можно быстрее выбраться из города. И давайте без глупостей!

— А вот это бросьте! — повысила она голос. — Доберемся до Мескатона…

— До Куни, как минимум, — перебил ее Хлыст.

— Пусть! Пусть до Куни! — кивнула девушка. — Доберемся до Куни, и я выхожу из игры. Мне нужно только переписать формулы, точно перенести их на бумагу, сделать копию, просто сделать копию. Ни в какой Иреку я ехать не собираюсь.

— Отлично, госпожа! — ответил по-прежнему спокойный Хлыст. — Ваша воля для нас закон.

Аниса замолчала. Было видно, что она хочет выплеснуть свое недовольство, но невозмутимый как камень Хлыст рушил все ее начинания. Девушка некоторое время сидела молча, скрестив руки на груди. Наконец не выдержала и крикнула на водителя Ларса:

— Куда ты руль крутишь, кретин?!

— Влево и вправо, госпожа, — затараторил тот, — он же круглый, куда его еще крутить. Вон дорога, вот я и кручу…

— Ты мне еще поговори! — угрожающе прошипела девушка.

Хлыст пожал плечами, мол, с такими лучше не спорить, себе дороже будет. Вадим молча кивнул и отвернулся к окну. Он видел Анису редко, но и этих редких встреч ему хватало. Предстоящая дорога до Куни пугала своей протяженностью; сложно было сказать, чего больше не желал Вадим — встречи с тракконами или созерцания этой высокомерной особы в непосредственной близости. Да и общество всех этих попутчиков его начинало тяготить. Вадим не любил долго находиться среди людей. Сейчас ему страстно хотелось вырваться из этой черной консервной банки и взмыть высоко в небо, туда, где царствуют цеппелины.

— Они не оцепляли улиц, — сказал Хлыст. — Видимо, такой прыти от нас никто не ожидал. Думаю, до Куни мы доберемся без проблем.

Все молчали. Хлыст закрыл глаза и тоже замолчал. До самого утра больше никто не произнес ни слова.

* * *
Первые лучи солнца застали паромобиль высоко в горах. Вокруг поднимались лесистые склоны Сэкитана — горной цепи Сораяки, где весьма активно добывали каменный уголь. Ларсу пришлось выбрать наиболее отдаленную от угольных карьеров дорогу, чтобы не привлекать внимание. И, похоже, выбор себя оправдал: за всю ночь им не встретилась ни одна машина. В горах еще лежал снег. Да и дорога была покрыта тонким слоем снега, на котором не было видно ни одних следов от шин. Предрассветные заморозки сковали растопленный за вчерашний день снежный покров и превратили его в ледяной наст.

Несмотря на прохладу, окно со стороны Вадима было слегка приоткрыто, позволяя ему ощущать все окружающие запахи. Здесь в горах вдыхать воздух было просто упоительным занятием. Смолистый запах сораякской ели оттенялся сладковатым — кустарникового бамбука, резкий запах зарослей черемухи доминировал над тонким ароматом магнолии. И все же здесь, на перевале восточных высот острова — примерно 750 метров над уровнем моря — преобладали хвойные породы деревьев, чьи соки наполняли воздух неповторимым освежающим ароматом. Настоящее пиршество для обоняния!

Когда солнце показалось из-за поросших многовековыми соснами спин Сэкитана, Ларс притормозил у обочины.

— Что случилось? — тихо спросил Хлыст.

— У меня глаза слипаются, — пожаловался водитель. — Я хоть немного разомнусь.

— Брось ты это! Давай лучше спать ложись, а я тебя заменю.

— О, это дело! Спасибо, господин Хлыст!

— Давай-давай! — проворчал тот, открывая дверцу. — Надеюсь ками твоего паромобиля против не будет?

— Вы просто с ним поласковее, — улыбнулся Ларс. — Он очень чуткий к чужому управлению.

Как только Хлыст занял место водителя, проснулась Аниса. Она посмотрела на помощника отца заспанными глазами и спросила:

— Ты чего?

— Ларса подменил, — объяснил тот. — Спите, госпожа.

Вадим всю ночь то проваливался в сон, то вдруг просыпался и первым делом погружался в мир запахов. Погони не ощущалось. Видимо, тракконы взяли ложный след и сейчас прочесывали дорогу на Мескатон. Когда Ларс поменялся местами с Хлыстом, летчик проснулся. Солнечные лучи били в окошко, и он надвинул на глаза свой берет капитана. Паромобиль вновь тронулся и Хлыст вывел машину на дорогу. Мерный шум топки и приглушенное уханье поршней возымели свое действие: Вадима снова начало клонить в сон. Ему представлялось, что он стоит у штурвала своего «Перышка» и смотрит вдаль, а далеко под ним расстилается бескрайнее море…

— Как ты думаешь, есть ли смысл нам тащиться в Иреку?

— Думаю, есть.

— Но ведь имперский сыск находится под непосредственным контролем императора! Мы бежим от тех, кому, по сути, и должны поведать о странном послании и передать остатки бумаг. Чушь какая-то!

— Накануне войны я бы не стал никому верить. Сейчас как никогда оживились противники императора. Судя по всему, содержимое конверта, что везет ваш друг, может стать сильным козырем в борьбе за трон.

— Да никакой он мне не друг! Скажешь тоже, Хлыст! Простой почтальон.

— Не простой, госпожа. У него феноменальный нюх, мне ваш отец рассказывал о его даре.

— У моего отца в свое время тоже был отличный нюх!

— Не спорю. Только уж никак не ровня Химмелю! Знаете, я ничуть не удивлюсь, если окажется, что этот паренек — арвенгур.

— Не факт! Он может просто прибегать к помощи духов. Вот как ты, Хлыст!

Вадим оторвался от своих фантазий и прислушался к разговору Хлыста с Анисой. За шумом мотора было сложно разбирать слова, но смысл сказанного он улавливал.

— Слушай, Хлыст, ты даже и представить себе не можешь, что это за бомба! Здесь такие игроки, что нам лучше не соваться. Если в курсе губернатор, то в Куни нас всех накроют. Смысла бежать нет!

— Я знаю одно место в этом городишке, куда никто не сунется.

— Нет таких мест на острове, пойми ты! Нужно срочно избавляться от этого почтальона!

— Это исключено.

— Ах да, личный приказ моего отца. Он и толком-то не понял, о чем речь. Неверно оценил обстановку.

— Это неважно.

— Хлыст, с тобой как с деревом разговаривать!… Ладно, в Куни, допустим, мы найдем место. Но ведь чтобы покинуть Сораяку нужно вылетать из Будо. Там у нас уже нет шансов. Или ты предлагаешь переплыть Внутреннее море на лодке?

— А почему вас это волнует, госпожа?

— В смысле?

— Вы же остаетесь в Куни, ведь так?

Аниса замолчала и демонстративно отвернулась к окну. Хлыст был невозмутим.

Он держался ближе к середине дороги, поскольку, чем выше они забирались в горы, тем хуже было полотно. Вскоре скорость пришлось сбавить до минимума и плестись на самых малых оборотах. Однако к полудню погодка снова разыгралась: яркое весеннее солнце растопило наледь, и под колесами снова зачавкала кисельная масса.

Двое самураев, сидящие напротив Вадима, за всю дорогу не проронили ни слова. Да это было и понятно — они являлись воинами ордена Крамагона, которые всегда были скупы на слова. С этими ребятами Вадим частенько встречался, поскольку основателем ордена являлся сам старик Жесть. В этом не было ничего удивительного. В конце прошлого века свои личные самурайские ордена имели все крупнейшие промышленники империи. Был свой орден у легкой промышленности, у машиностроителей, угольщиков, станкостроителей, оружейников, хлебопеков и судостроителей. Самураи охраняли покой промышленников на заводах по производству мебели, металла, керамики, вина, пива и стекла. В начале века нынешнего часть орденов развалилась. А в 1909 году с приходом к власти императора Идо Хитрого, который сразу же поднял налоги для промышленности, чтобы развязать очередную нагскую военную кампанию, у толстосумов попросту не хватило средств на содержание личных орденов. Правда, у тех, кто работал непосредственно на военные заказы, дела пошли в гору. Вот и старик Жесть сохранил свой орден.

Как правило, все личные ордена базировались на существовавших еще до них самурайских школах. Так и Ёсикава Масакори сделал ставку на реальный орден Иссин. В ту пору, в начале века, этот орден загибался, потеряв протекторат ряда сораякских кланов.

В основе философии ордена Иссин было овладение всеми пятью чувствами. «Слепой видит ушами, а глухой слышит глазами, — гласили постулаты ордена. — Если каждый из пяти органов чувств проявляет не свойственную ему функцию, как это можно объяснить? Дело в том, что слепой и глухой наделены умом. Иссин (единый дух) — господин тела. Пять органов чувств — его слуги. Слуги служат господину во внешних делах. Господин принимает решения…»

Господин Масакори привнес некоторые новшества в уклад ордена. В частности, ходили слухи, что крамагонцы не редко используют психотропные вещества, синтезируемые в одной из лабораторий химического концерна Масакори. Это вовсе не означает, что тренировки тела и духа, направленные на развитие всех пяти чувств, были забыты. Просто подчас Жесть хотел добиться от своих починенных невозможного. В результате, сделав ставку на покорение чувств, «химики», как крамагонцев именовали в народе, стали одними из искуснейших воинов империи. Их слегка побаивались и, похоже, старику Масакори это даже нравилось. Во всяком случае, его самураи котировались в империи наравне с Черной сотней Икао — брата императора, и связываться с ними желающих было немного.

Вадим захотел узнать об этих двух самураях побольше. Он чуть приподнял кончик носа и сделал глубокий вдох. Уловив запахи своих телохранителей, летчик тут же оценил их личные качества. Так, первый по прозвищу Каменный, что сидел прямо напротив молодого человека, был по натуре молчуном. Этому самураю было, пожалуй, далеко за тридцать. Сразу же становилось ясно, что он находит правильным и даже приятным аскетичный образ жизни. Он даже чересчур усердствует, ужесточая свою жизнь в ордене. Он любит оружие, любит его холод и простоту, любит вообще все простое и понятное. Интересный тип! По духу воин и одиночка.

Рядом с ним сидел самурай по прозвищу Стрела. Вадима несколько смутил запах, исходивший от него. Причиной стал специфический запах напряжения, который источал этот человек. Если копнуть глубже, то становилось ясно, что этот самурай не уверен в себе и испытывает явный дискомфорт. Внешне это никак не выражалось, но то, что он был на взводе, отчетливо ощущалось на уровне обоняния. Вадим внимательно посмотрел на Стрелу: тот уставился в точку перед собой и не шелохнулся. Со стороны ничего и не заподозришь!

— Еще один перевал и мы увидим Куни, — сказал Хлыст.

Рядом с Вадимом кто-то заскулил и прижался к летчику. Это оказался Ларс; просидев за рулем всю ночь, теперь он ни в чем себе не отказывал и, похоже, просыпаться не собирался. Капитан «Перышка» сбросил голову водителя со своего плеча и повернулся к окну.

Всю оставшуюся дорогу до городка в горах Сэкитан Вадим думал о своих дальнейших действиях. Судя по словам Анисы, содержимое конверта способно было сгубить их всех. Ставить под удар ни в чем не повинных людей ему вовсе не хотелось. К тому же, если тракконы добрались — а они точно добрались! — до старика Жести, то полиция и имперский сыск, а также заказчик всей этой «музыки» на территории острова знают, кто следует вместе с… хм, вместе с почтальоном. Причин более чем достаточно для того, чтобы оставить всех своих «помощников поневоле» в Куни и продолжить путешествие одному. Конечно, жаль, что рядом не было Клауса, но с другой стороны, он все время впутывается в какую-нибудь историю. А на голову Вадима истории уже хватало. Решено! Сегодня Аниса сделает копию письма, а завтра утром он уйдет. Один.

До перевала восточных пиков Сэкитана повстречалась разве что одинокая кавалькада на скальдах. После того, как кодиллон миновал середину пути, движение на дороге стало куда более оживленным. За окнами промелькнули несколько невзрачных рабочих поселков, где было множество грязных мужчин, кругом стояла самая различная техника — от используемой на добыче угля до запасных частей к скальдам — и пахло мокрым деревом. Здесь только-только начал сходить снег, а в некоторых местах он еще продолжал лежать огромными шапками, и деревянные стены множества простых домов источали влагу. Как правило, большинство рабочих поселков строилось несколько лет назад, и при этом осознавалась временность этого поселения. Поэтому здесь не было ни одного каменного или кирпичного здания. Кругом одно дерево.

Ближе к вечеру они достигли гор-близнецов, на склонах которых приютился городок Куни. Издалека можно было разглядеть доминанту города — скромную Новую крепость. Она представляла собой строгий куб с четырьмя башенками, направленными на четыре дороги, ведущие в Куни. Крепость, некогда выполнявшая функцию наблюдательной вышки, была выложена из голубого камня и, если верить Хлысту, в утренние и вечерние часы цвет ее стен сливался с цветом неба, в силу чего Новая крепость становилась практически невидимой. За это местные жители прозвали ее Кунским миражом и Летающей крепостью. Некогда ходили даже поверья о том, что каждый вечер крепость улетает на остров Сибо — землю мертвых — и сторожит границы острова, дабы никто не покинул его в поисках мира живых. В силу этого местные жители всегда с опаской относились к караульным, которые несли службу на этой башне.

Пока же не начало смеркаться Вадим мог спокойно различить голубую крепость, что высилась на одном из холмов. Но, пожалуй, его больше поразил сам город. Он располагался на столь пересеченной местности, что серпантин улиц вполне можно было принять за искусный лабиринт.

В прошлый раз, когда Вадим пересекал остров Сораяку с запада на восток, он ехал на поезде до Мескатона, что на берегу Северного Фока, а оттуда уже добрался по побережью, обходя с севера горы Сэкитан, до Кантая. На сей раз молодой человек пересек часть острова, следуя горными дорогами. Прежде он и слыхом не слыхивал про городок Куни, в настоящий момент поражавший его все больше. И глядя на его сказочные домишки, облепившие склоны гор, словно котята, припавшие к сосцам матери-кошки, он вдруг пожалел, что узнал это место только сейчас.

Небольшие кривые улочки, неожиданно начинающиеся и также неожиданно заканчивающиеся, многоярусные балконы крохотных площадей, закутки с вишневыми деревьями, грушами и яблонями, маленькие уютные домишки, которые одним боком вгрызлись в землю, а другим — висят над обрывом. Все в этом городе было миниатюрным, волшебным и отчего-то хрупким. Хотя, надо полагать, все эти дома простояли здесь не одно столетие.

Старая часть города занимала склоны двух гор-близнецов и шлейфом спускалась к их подножию. Новые районы, возведенные здесь после открытия в Изобильной долине угля — в принципе, после того, как долина получила название Изобильная из-за открытия того самого угля, — угрожающе высились на самых верхушках гор. Там селились богатые промышленники, создавшие угольные концерны, располагались представительства крупнейших мастерских империи, предлагающие изготовление и починку любой техники, банки — как старые, давно себя зарекомендовавшие, так и новые, никому не известные, но не менее амбициозные, — которые готовы были собрать с нежданно-негаданно обогатившихся фабрикантов и рабочих побольше денег. Подобное расположение, когда новая часть находится в сердцевине города, было очень необычным и тоже поразило Вадима. Он до сих пор видел лишь традиционные древние города империи, разрастающиеся подобно взрыву пороха. Минато, Будо, Мескатон, Кантай… Куни был основан чуть позже Мескатона и Кантая, но был на них совершенно не похож.

Когда паромобиль въехал в городок, Вадим с удивлением обнаружил, что жизнь здесь куда оживленнее, нежели в привычном ему Кантае. На улицах царит суета, множество машин без умолку сигналят, пытаясь проехать по узким улочкам, залезают на тротуары, пугают толпы прохожих, пытаются срезать путь, сворачивают на какую-нибудь малознакомую улочку и рыскают по серпантину в поисках выхода. Где-то играет музыка, откуда-то слышится кудахтанье кур, кто-то кричит и ругается на чем свет стоит, а с другой стороны улицы — слышен смех.

— Хм, когда я здесь был в последний раз, народу было куда меньше, — заметил проснувшийся Ларс. — Похоже, сюда сбежались шахтеры со всей Изобильной долины.

— Ты проснулся? — спросил Хлыст. — Давай-ка за руль, любезный!

Он притормозил у двухэтажного здания с вывеской «Речная пивнушка». По всей видимости, название напоминало его посетителям о преемственности места древнему народу Реки. Хлыст вышел из машины и тут же натолкнулся на какого-то однорукого бродягу, который принялся клянчить у убийцы Масакори мелочь:

— Я только что вернулся с фронта, добрый человек! Там царит настоящий ужас. Император не оплатил мне лечение. Помоги хоть ты защитнику империи.

Хлыст презрительно посмотрел на попрошайку и прошел мимо.

— И твой дом я защищал, а ты пренебрегаешь мной! — запищал оборванец.

— Ну, начинается! — покачала головой Аниса. — Война еще не началась, а здесь уже появились ее славные ветераны…

Ларс занял место водителя, но ему уже с трудом удалось закрыть дверь: «ветераны» войны с Нагой выползали изо всех щелей, заприметив дорогой паромобиль.

— Отвалите герои! — закричал он. — Чтоб вас всех таки послали на войну! Вот умора-то будет!

— Давай поскорее отсюда выезжать, Ларс! — посоветовала Аниса.

— Да-да, сейчас… Уже едем!

Кодиллон тронулся, распугивая нахлынувшую толпу покалеченных людей. Кто-то смачно приложился костылем по капоту: самураи схватились за эфесы своих китан.

— Эх я сейчас кому-то! — заорал Ларс и сбавил скорость, намереваясь остановиться.

— Поехали! — рявкнул Хлыст. — Они сейчас наш мобиль на запчасти быстро разберут!

Водитель прибавил скорость, и машина легко ушла по пологому подъему.

— Так, говорите, куда рулить! — сказал Ларс. — Я ведь не в курсе вашего плана.

— Хлыст, руководи! — вяло отмахнулась Аниса.

— Нам нужно проехать через город и спуститься к реке. Забирай все время влево, не ошибешься.

Ларс кивнул. Несмотря на простоту навигации по Куни, добраться до гостиницы оказалось очень сложно. Дороги были наводнены грузовыми паромобилями, на одной из улочек у мобиля разорвало паровой бак, и движение вообще было перекрыто — прибывшие полицейские накрывали окровавленные тела погибших белыми кусками материи. По тротуарам брели толпы безработных, а из пивнушек выбрасывали на мостовую пропойц, чьи карманы уже не играли веселой музыки монет. То и дело попадались кавалькады на скальдах, а по одной из улочек брели сразу с десяток скальдов-верблюдов, навьюченных грудой бесформенных мешков.

— Похоже, заварушка на этот раз будет куда грандиознее последней кампании, — хмыкнул Ларс. — Сюда сбежалось половина населения с Ксара.

— Это только начало, Ларс, — покачала головой дочь фабриканта. — Вот когда заварушка действительно начнется…

— Может, уже началась? А мы не в курсе.

— Нет, еще две недели продлится миграция священных скатов, — заверила Аниса. — До той поры не посмеют начать…

— Да этим нагам наплевать — священные или не священные! — усмехнулся Ларс. — Я вон слышал, что они всех духов из своей страны изгнали. Вроде как хотят стать свободными. Правда, слабо я понимаю, как можно прогнать духов и что там за свобода у них тогда получится?!

— Здесь прямо проезжай — там улица перекрыта! — подсказал Хлыст.

С обеих сторон стояли невысокие домишки; дорога то опускалась вниз, скрывая обзор по правую руку, то взлетала вверх, позволяя увидеть слева сверкающую стрелу Мариндука — реки, буквально разделяющей остров на две части. Именно по этой самой реке давным-давно проходила граница между кланом Хашимото и народом Реки. Согласно каннским легендам, неподалеку от этого места обе стороны подписали мирный договор, оказавшийся на поверку весьма непродолжительным.

— Кого-кого, а полицейских здесь хоть отбавляй! — съязвила Аниса, оборачиваясь к Хлысту. — Я даже двух «зеленых» видела из имперского сыска. Отличное местечко, чтобы затаиться!

— Здесь нас пока никто не ищет, — успокоил Хлыст, которого вовсе не смутили слова девушки, — а у госпожи Мамору так и вовсе не подумают искать.

— Кто она такая? — поинтересовалась Аниса.

— Госпожа Мамору никогда не спрашивает имен и всегда держит руку на пистоле…

* * *
— Знаете, госпожа Мамору никогда не спрашивает имен, — улыбнулся смуглый паренек, похожий то ли на фокша, то ли на нильца, но представившийся каннским именем Кори. Он стоял в длинной нильской гондоле и держался рукой за изящные белые перила миниатюрного причала. На самом краю мостика возвышались массивные ворота, за которыми бурлил Мариндук. Сейчас они были открыты, и мальчик приглашал гостей отправиться в путь.

— Ага, и всегда держит руку на пистоле? — усмехнулся Ларс, подмигивая Хлысту.

— Вы знаете госпожу Мамору? — улыбка расплылась по мордахе пацана. — Она помнит всех своих постояльцев. Значит, и вас вспомнит. Она любит, когда ее постояльцы возвращаются.

Ларс с сомнением потер подбородок, видимо, пытаясь представить, насколько приятная их ждет встреча. Потом посмотрел на безразличного Хлыста, оценивающе оглядел его чемоданчик и спросил:

— Господин Хлыст, а вы значит тут бывали?

«Правая рука» Масакори промолчал, помогая Анисе спуститься в гондолу.

— Вы тут что, не могли нормальный мост сделать к гостинице?! — жаловалась девушка.

— Поймите, «Водяные ворота» — не обычная гостиница, а настоящий форт, — пытался объяснить Кори. — Здесь все сделано специально для того, чтобы исключить иные пути попадания внутрь.

— Ерунда какая-то! — поправила прическу Аниса, затем брезгливо окинула взглядом скамейки, на которые ей предстояло сесть. — Кругом все делают для людей, а вы — наоборот.

— Вам бы лучше присесть, госпожа! А-то можем кувыркнуться.

— У вас есть что-нибудь постелить на это… сиденье?

— Оно чистое!

— Не хотела бы вас разочаровывать…

— Садитесь! Быстрее, а-то и вправду пойдем на дно!

Девушка тут же села.

— Вам помочь с багажом? — спросил мальчишка, указывая на чемоданчик Хлыста. Тот наградил его таким взглядом, что Кори примирительно поднял руки:

— Я только спросил!

— Отправляйтесь без меня, — сказал вдруг Хлыст. — Я вернусь позже.

— Стемнеет уже через час, — заметил мальчишка. — Хотя у нас нет ограничения по времени. Можете хоть ночью придти.

— Хлыст, в чем дело? — возмутилась Аниса.

— Мне нужно проверить обстановку, — мрачно ответил тот.

— Так, — Ларс топтался на причале, оглядываясь на двух молчаливых самураев, которые замыкали группу постояльцев, — ну, кто следующий?

Кори помог Вадиму; летчик занял место рядом с девушкой и посмотрел на гору. Та возвышалась совсем близко: видимо, река брала свое начало где-то в глубине этой горы или огибала ее у самого подножья. Недалеко над кронами ив виднелась покатая крыша, крытая черепицей. Само здание гостиницы «Водяные ворота» скрывали пышные кроны деревьев, обступивших в этом месте реку со всех сторон. Разве только в месте причала был освобожден небольшой пляж: похоже, постаралась администрация гостиницы.

Перед тем как забраться в гондолу, водитель бросил взгляд на свой кодиллон.

— Эй! Машину здесь оставлять?

Парень посмотрел на берег, приметил черный кодиллон гостей и ответил:

— Оставьте там, где стоит. За ним присмотрит Мидзу!

— Вы ему часто такие дела поручаете? — с сомнением спросил Ларс. — У меня там салон кожаный. Этот ваш Мидзу не расплатится потом!

— Он свое дело знает, — засмеялся мальчишка, протягивая руку водителю. — Он все же дух.

У Ларса глаза округлились. Он вдруг закрутился волчком и стал кланяться во все стороны.

— Виноват. Виноват, — твердил он. Прежде всегда бесстрастные крамагонцы не сумели скрыть улыбки. Водитель приметил их ухмыляющиеся физиономии, что-то хотел сказать, но махнул рукой, лишь выдохнув:

— Эх!

Он забрался в гондолу и сел рядом с местом Кори. Следом забрались два самурая, не выпускавшие из рук своих китан. Мальчик оценивающе оглядел оружие и спросил:

— Освященное?

Самураи промолчали.

— Понятно, — кивнул мальчуган. — Освященное.

Лодка отчалила от миниатюрного причала и медленно направилась вверх по течению. При этом мальчишка, встретивший Вадима и компанию, сидел, сложа руки, и бесцеремонно разглядывал пассажиров лодки, и не думая притрагиваться к веслам.

— Это наш Мидзу, — пояснил он, улыбаясь. — Если на что осерчает, то придется за весла браться. Но такое редко бывает — мы его почитаем. Разве что ваш водитель его позлит немного. Но для нашего Мидзу это лишь забава!

— Я приношу свои извинения! — повторил Ларс, опасливо озираясь по сторонам.

Пассажиры попались Кори неразговорчивые, но он и не думал унывать.

— Госпожа уже думала, что мертвый сезон начался, — продолжил он. — С востока понаехало столько всякого народа! Торговцы, шахтеры, банкиры, солдаты, самураи… Я вчера видел воинов Черной сотни, представляете?!

— Вот как! — оживился Ларс.

— Да, они бродили по городу, вон там, в районе храма Тоси — ками нашего города, — паренек обрадовался, что, наконец, смог растормошить новых постояльцев. — Мы уж подумали, неужто к «Водяным воротам» подбираются?! Но вроде бы в храм сходили и умотали куда-то. А еще, господин, наша кухарка рассказывала, что видела на рынке сыщиков императора. Эти уж точно кого-то ищут! Может быть, и вас…

Мальчишка хитро прищурился, глядя на Анису. Девушка едко процедила:

— Для служащего гостиницы, в которой не спрашивают имен, ты слишком болтлив, не находишь?

— Да, есть такой грешок, — кивнул мальчишка. — Оттого госпожа Мамору и зовет меня Воробьем.

— Я бы тебя просто уволила и никак не называла, — заметила Аниса.

— Да, ты бы поменьше языком молол, — серьезно кивнул Ларс. — Или думай, прежде чем говорить. У тебя такое бывает?

— Да, я часто думаю, что сказать.

— Молодец! — кивнул с довольным видом Ларс. — Так что говоришь, сыщики бродят?

Кори принялся делиться своими последними наблюдениями, а Вадим чуть придвинулся к Анисе и шепотом спросил:

— Вы доверяете ему?

— Кому?

— Как кому, Хлысту конечно!

Девушка смерила летчика ледяным взглядом и процедила:

— Он работает на отца уже несколько лет. Ему я доверяю куда больше, чем вам.

— А мне-то какой резон вас обманывать? За мной погоня…

— За нами погоня, — поправила шепотом Аниса. — Может, вам пообещали новое корыто вместо развалюхи, на которой вы сейчас летаете? Мне отец рассказывал о ваших проблемах. А у нашей семьи много врагов. И все мечтают подставить отца, чтобы он, наконец, загремел в тюрьму. Откуда мне знать, что вы не преследуете такой цели?

— Понятно, — Вадим отвернулся от девушки и не разговаривал с ней до самого прибытия. А вот Кори с Ларсом так и чесали языками.

Вскоре лодка обогнула небольшой мыс, и раскидистые кроны ив неожиданно расступились, открывая вид на гостиницу «Водяные ворота». Здание буквально нависало над широким потоком, который уходил прямо под причудливые своды низкого грота. Гостиница — по крайней мере, видимая ее часть — имела два этажа. Первый располагался у самой глади воды, разделяя широкий грот надвое узкой опорой. Над самой водой Мариндука находились большие окна, украшенные замысловатой резьбой. Строго по центру конструкции изящная арка, в глубине которой подрагивал свет газовых фонарей. У самого входа арку обрамляли не только орнаменты, выполненные рукой умелого мастера, но и две скульптуры, наподобие гальюнных фигур, которые в данном случае изображали мужчин с рыбьими хвостами.

— Обратите внимание на балконы, — заметил Кори по прозвищу Воробей. — Они сделаны в форме нильских гондол. Как и та лодка, на которой мы плывем с вами. Только наша с вами попроще будет.

Вадим поднял глаза на второй этаж: там ровно в ряд висели причудливые балкончики, действительно один в один похожие на гондолы Эбельтофта, которые летчик видел на рисунках в школьных учебниках. Они были выполнены из дерева и покрыты тонким слоем позолоты. Мастерство отделки и ее пышность демонстрировали хороший вкус заказчика и его толстый кошелек.

— Эта война с Нагой нам совсем не на руку, — делился проблемами мальчишка. — С Ксара на Сораяку прибывают такие толпы! Если они уже стали наводнять Куни, значит, в Будо уже не протолкнуться. А в Тайхо не оседают, верно, потому что там работы никакой. Это у нас тут кругом шахты, всегда можно найти, как заработать себе на кусок хлеба. А там что? Гидом ходить по тамошней крепости?! Я вот что думаю, разведется там полным-полно разбойников! Да и тут итак уже всякой рвани понаехало! Видели в городе безруких и безногих? Одна шайка-лейка! Плачутся, что ветераны войны. А на самом деле это настоящие разбойники, которые живут в одном месте и у них есть свой хофманд, что собирает с них заработок и делит на всех. «Помяните мое слово, война еще не успеет начаться, а на улицах этого городка уже будут обсуждать несуществующие бои, оплакивать неубитых солдат и праздновать несовершенные победы», — хмыкнул Кори, затем исподволь бросил взгляд на приезжих, смущенно улыбнулся и пояснил. — Это так мой отец говорит. Красиво, да?

— Да, — кивнул Ларс. — Твой отец знает толк в красивостях. И я с ним полностью согласен, ведь… — и снова принялся чесать своим языком без костей. Эти двое друг друга стоили.

Гондола нырнула в искусственный грот, где на стенах подрагивало пламя газовых фонарей. Здесь Мариндук шел отчетливым упругим жгутом; думается, если бы они следовали здесь на веслах, то им пришлось бы приложить немало усилий. Грот оказался весьма продолжительным и за время их продвижения под массивной глыбой скалы Воробей успел наболтать еще много чего.

— …их вырезал один мастер, которого бывший хозяин приглашал специально из Вальда. Там же у них сплошные леса и искусство резьбы по дереву развито ого-го! Не то, что у нас! Не знаю уж, почему он изобразил Мидзу именно таким — с рыбьим хвостом, — но все равно получилось очень симпатично…

— Слушай, Воробей, а здесь сейчас есть постояльцы? — перебил его Вадим.

— У нас всегда есть постояльцы, — кивнул Кори. — Хотя некоторых мы не видели уже очень давно.

Вадим и Аниса переглянулись.

— Это в каком смысле? — не поняла девушка. — Они что, пропали?

— Нет, — улыбнулся мальчишка. — Вы все поймете, когда познакомитесь с нашей гостиницей. Если поближе познакомитесь.

— А что с ней не так? — осторожно спросил Ларс.

Мальчишка улыбнулся.

— Строительство гостиницы начал отец госпожи Мамору господин Мольдварп. Странное имя, не правда ли?! Он был южанином, у них порой такие странные имена, что можно язык сломать. Ну так вот, этот самый Моль прежде занимался добычей угля где-то в Пустоши. Но потом угольная жила иссякла, и ему пришлось занимать кучу денег для того, чтобы найти новое месторождение. Однако судьба ему не улыбнулась. Он ничего не нашел. По крайней мере, ничего стоящего. А кредиторы начали одолевать. И вот господин Моль решил сбежать от них куда подальше. И рванул в Каннагар. Не очень далеко от Пустоши, но надо полагать, на большее у него денег не было. Наш остров он, верно, выбрал как самый дальний. Все-таки край света, как никак! И здесь, обосновавшись в Куни, господин Моль охмурил хозяйку гостиницы и женился на ней…

— Подожди! Так значит, гостиницу построили еще до него? — не понял Ларс.

— Нет, речь идет о другой гостинице, которая располагается в другой части городка.

— Неплохой капитал! Ваша хозяйка владеет двумя гостиницами!

— Нет, — отрицательно покачал головой мальчик. — Ту гостиницу господин Моль продал. И на эти деньги стал строить эту — «Водяные ворота». Никто не знает, зачем он это сделал. Зачем имея готовую гостиницу, на то время единственную в городке, ему понадобилось ее продавать и строить новую? Странные поступки делал этот южанин.

— Да уж! — согласилась Аниса.

— Невозможно назвать дату окончания строительства этой гостиницы, — продолжил мальчик, — поскольку разработки могут продолжаться.

— Что это значит?

— Дело в том, что часть гостиницы, причем большая ее часть, находится в горной породе. Сегодня вам никто не скажет, сколько здесь комнат. Гостиница «Водяные ворота» уходит вглубь горы Хатэсинай. Долгое время, когда гостиница уже существовала, разработки шли полным ходом. Уж и не знаю, что руководило господином Молем, — жажда наживы или еще что, — но только гостиница все росла и росла внутрь. Согласно одной из легенд, господин Моль до сих пор где-то глубоко под землей продолжает расширение своего детища, откапывая все новые и новые номера для своей гостиницы. Якобы вместе с одной из комнат он откопал свое бессмертие, и теперь будет трудиться до тех пор, пока не достигнет до сердца земли. Он вроде как соорудил огромную усыпальницу, гробницу, погребя себя под тоннами земли и пепла. По мне так он чисто подсознательно хотел спрятаться от своих кредиторов, вот и зарывался как можно глубже.

— Но что стало с хозяином? — Ларс слушал историю с открытым ртом.

— С господином Молем? Исчез.

— Исчез?

— Да, при невыясненных обстоятельствах. После того, как господин Моль исчез, гостиница перешла по наследству моей хозяйке — госпоже Мамору. Она приходится приемной дочерью нильскому сумасшедшему. Госпожа Мамору не стала вносить никаких изменений в архитектуру здания, хотя все в городке и ожидали от нее неких мер, направленных на то, чтобы сделать здание не таким зловещим и отчужденным, каким оно было. Однако хозяйке, вроде как, и самой нравилось, что ее гостиница становится приютом для темных личностей. Возможно, в этом был свой резон, ведь подобный контингент клиентов всегда исправно платил и вел себя очень тихо. Идеальные клиенты, если не считать недовольства, какого-то глухого, сдержанного недовольства горожан по поводу этого места. Однажды, было это года три назад, хозяйку даже обвинили в том, что она, якобы, поклоняется неизвестному богу, создала свою секту и мечтает захватить власть в Куни. Вот уж лакомый кусочек! Тогда под стены гостиницы пришло множество горожан, и все они требовали снести этот дьявольский дом. Однако все так с миром и разошлись. Может быть, кишка тонка была у них замахнуться на сооружение, построение по всем канонам фортификационной науки. А может быть, свое дело сыграл тот факт, что хозяйка хорошо ладит с мэром города, являясь одним из крупнейших спонсоров и меценатов Куни. Однако меценатство поднимает госпожу Мамору лишь в глазах мэра и его заместителей, а вот для обычных горожан она остается хозяйкой некоего дома с привидениями.

— И что же за привидения у вас тут водятся? — покосилась Аниса.

— Привидения? Глупости! Единственные призрачные штуки, которых вы можете встретить у нас, это омбры. Омбр — это тень без тела. Ему хочется заиметь свое тело. Потому он может напасть на вас для того, чтобы получить его…

— Какая жуть! — вырвалсь у Анисы.

— Да ерунда! — отмахнулся Кори. — Это обычная практика. Вы не встречали их прежде потому, что во всех гостиницах сразу же после отъезда постояльца номер обрабатывается солью, чтобы изгнать омбра. Понятное дело, что в «Водяных воротах» сделать это достаточно сложно, исходя из того, сколько номеров в заведении, к тому же никто точно не знает их числа. Однжды даже был такой случай! Обхохочешься! Омбр — это тень, а тень попытается переделать ваше тело под своего бывшего хозяина. Так вот, однажды один из наших охотников пропал, а наружу вернулся… господин Мольдварп. Представляете, как все перепугались?! А потом поняли, что к чему, и долго потешались над незадачливым охотником. Это наваждение быстро проходит — после выхода на свет, вы продержите новую личину от силы день-два…

— Но ведь если это был Молдварп, значит… — начал было Ларс.

— Ничего это не значит, — отмахнулся мальчишка. — Омбры появляются после того, как человек покидает некое жилище, где провел достаточно долгое время. Если учесть сколько дней Моль терял на откапывание одного номера, то можно предположить, что по «Водяным воротам» бродят десятки его омбров. Не думаю, что он напрягался и таскал с собой соль…

— Вон как!

— Но вы не бойтесь! Наш милый Мидзу следит за порядком. Правда, и он не задает душам постояльцев лишних вопросов. Он впускает в нашу гостиницу самых темных личностей, зная, что они не причинят беды. По крайней мере, мы надеемся на это. Мидзу мыслит слишком широко, чтобы понять, что есть беда. Вы меня понимаете?

— Он старый дух? — предположил Вадим.

— Да, он из древних, — кивнул мальчик. — А у них знаете, наверное, как. Их сознание расширяется настолько, что они оценивают происходящее и будущее с позиций глобальных, общемировых. Тут однажды мэр требовал закрыть гостиницу. Она пустовала целый год. Это же плохо, да? Я ведь правильно беду понимаю?! А все потому, что наш Мидзу дал ночлег магистру Алехо.

Ларс чуть за борт не свалился, а Вадим с Анисой переглянулись.

— Да, успокойтесь вы! Это ж было сотню лет назад, если не больше, — улыбнулся Кори. — Магистра давно уже нет в мире живых. Может, стал мороком, которых он так любил.

— Он снимал здесь номер?

— Да, было дело, — кивнул мальчик.

— А что за номер?

— Хм, — прислуга задумался. — Надо бы у хозяйки узнать. Давно это было. Я ведь все-таки не арвинг какой. А простой человек.

— Это хорошо, что ты не арвинг! — Вадим внимательно посмотрел на мальчика.

— Не любите их?

— Ненавижу!

— Бывает! — кивнул мальчик. — И такое бывает!

— Еще у нас здесь умер черный всадник котаров, единственный мужчина из племени женщин — потомок Унга Северного, — похвалился Воробей.

— Ух ты! Да вам тут музей пора открывать с такими-то именами! — присвистнул Ларс и тут же уточнил. — Это ведь тоже давно было?

— Да, в принципе давно, — согласился мальчик.

— А откуда же ты знаешь, что это был Алехо или котар, ведь вы у постояльцев имен не спрашиваете? — усмехнулась Аниса.

— Некоторые личности очень известны, либо становятся известны позже и о том, что у нас останавливались исключительные личности, нам сообщают недовольные власти.

— Кто же еще вызывал их недовольство?

— Чиновники обвиняли госпожу Мамору в том, что у нас останавливался Саркиси.

— А кто это?

— Вы знаете музыку кедер?

Вадим с интересом посмотрел на мальчика.

— Конечно, знаю! Каждый летчик знает, что такое свобода, одиночество и кедер.

— Саркиси — это морок, исполняющий музыку кедер.

— Вон как! — хмыкнул Вадим. — Бывал-бывал.

— Есть такие заведения — суга-бары, — пояснил Кори. — Пожалуй, легче всего найти их на Ксаре. Там сильна диаспора легальных мороков. Мой отец говорит, что в свое время, чтобы сохранить общественное мнение островитян, император пошел на слишком лояльные меры. Теперь Ксар превращен в настоящий котел пороков.

— Ты бывал там? — спросил Вадим.

— Нет, — отрицательно покачал головой мальчик, — и не собираюсь.

— Я тоже слышал про вольные нравы, что царят там, — кивнул летчик, — и тоже не собираюсь туда попадать. Но кедер я обожаю! И если Саркиси отлично его исполняет, я готов послушать даже морока. Даже если это будет угрожать моей безопасности.

Мальчик недовольно посмотрел на Вадима.

— Вам будет играть сам грех! Чей-то грех в призрачной плоти! И вы готовы этим наслаждаться?

Летчик покачал головой:

— Красота — это чужая боль. Кедер — это музыка, пропущенная через чье-то страдание, это чье-то раскаяние, это, в конце-концов, чей-то грех.

Мальчик некоторое время подумал, затем сказал:

— Давайте не будем про это!

— Давай! — легко согласился Вадим.

— И сколько комнат в вашей гостинице? — поменял тему Ларс.

— Госпожа Мамору говорит, что в «Водяных воротах» 361 комната, — ответил Кори. — Так ей вроде как сказал ее отец. Но… не все так просто, — подмигнул мальчуган. — На двери каждой отвоеванной у горы комнаты господин Мольдварп ставил цифру, обозначающую ее порядковый номер. После его смерти у нас появилась должность охотника за комнатами. Очень опасная, знаете ли, должность. За последние пять лет у нас сменились порядка пятнадцати человек, а шестеро пропали бесследно внутри горы. В обязанности охотника за комнатами входит поиск утраченных комнат, созданных господином Мольдварпом, и их нумерация с занесением на план заведения. Мало помалу охотники нашли 275 комнат, а дальше началось странное — они стали находить комнаты, пронумерованные с завышением общего числа комнат по версии Мольдварпа. Были открыты комнаты с 377 по 387, а также комната под номером 399. Сначала подумали, что это шутка строителей. Или даже шутка самих охотников. Но вскоре были найдены записки строителей, датированные датой значительно позже предполагаемой смерти господина Мольдварпа. То есть какая-то бригада сумасшедших продолжала, и после смерти заказчика делать свою работу. После этого-то и появилась легенда о бессмертии Мольдварпа. В принципе, он был настолько помешан на этой идее, что вполне мог продолжить свою работу в облике морока. Эту версию я тоже не отбрасываю.

— Мороки? Здесь? Но как же ваш Мидзу? — удивилась Аниса.

— Духи никогда не говорят всей правды, верно?!

Девушка пожала плечами.

— А Мидзу — ками гостиницы? — вновь спросил Ларс.

— Нет, ками Мариндука…

— Ками реки? — открыл рот водитель.

— Да, Мидзу является ками реки Мариндук, — ответил Кори по прозвищу Воробей. — Ками реки, как и ками любых водных поверхностей, — рек, озер, искусственных водоемов, — отчасти являются и хранителями сна, избавителями от ночных кошмаров. Мидзу взял под свою опеку нашу гостиницу еще с момента ее строительства. Дело в том, что господин Мольдварп значительно расширил холодные ключи и сделал каменную чашу у источника. Река течет долгие километры внутри гор, но рождается на свет земной лишь под «Водяными воротами». Такое внимание Мидзу оценил по достоинству и с тех самых пор помогает нам во всем. Это очень могущественная поддержка. Одно дело свой собственный ками, а другое — ками реки, который взял нас под свое крыло. Знаете, когда один нерадивый мэр Куни поднял жителей против госпожи Мамору и гостиницы, толпы недовольных остановили вовсе не фортификационная хитрость постройки, как об этом сейчас судачат горожане, а именно ками реки. Вы только представьте, какимможет быть гнев ками реки против обидевших его горожан! Устроит наводнение в вечно спокойном Куни, а кого и в пучину заберет. В этом я и не сомневаюсь, и отец мой не сомневается, и думаю, что и госпожа Мамору тоже.

— Так ты не вспомнил номер комнаты, где останавливался магистр Алехо? — напомнил Вадим.

— Да и останавливался ли он здесь на самм деле? — покачал головой Ларс. — Что-то мне все-таки не верится!

— Он прожил здесь несколько месяцев, — шепотом поведал Воробей. — Так мне рассказывали. Госпожу Мамору теперь упрекают за то, что в стенах «Водяных ворот» был написан тот самый бессмертный труд магистра — «Моротрон».

— О боги! — поморщилась Аниса.

— Да, так говорят, но толком ничего не известно. Он, видимо, что-то писал на стенах, но после почти все стер. Так что разобрать ничего нельзя. Можете попытаться и вы. С тех пор, как там останавливался магистр, в номере ничего не меняли, никого туда не пускали. Номер?… По-моему, комната Љ56.

* * *
Наконец своды грота расступились, и лодка вошла в большое помещение, залитое газовым светом. Полукругом располагались мраморные ступени, уходящие в воду. Напротив входа в грот находился большой желоб, по которому с шумом бежали воды Мариндука. С обеих сторон от этого желоба грозно возвышались большие каменные крокодилы из чьих разинутых пастей также хлестала вода. Скульптуры животных были расположены в метре от воды, и вода из их зубастых глоток срывалась небольшими водопадами вниз, рождая легкие водовороты у самых ступеней этого внутреннего двора гостиницы.

— Никогда не видела ничего подобного! — призналась Аниса, запрокинув голову и разглядывая своды сооружения. Внутренняя часть гостиницы изобиловала портиками на манер древневельдигских акрополей с колоннадами и надписями на несуществующих языках. Нечто подобное Вадим видел в кантайском Родокане. По периметру своеобразный холл «Водяных ворот» окаймлял балкон, поддерживаемый этой самой безумной колоннадой. Своды холла украшали огромные сталагмиты, свисающие сверху невообразимой люстрой. Некоторые из наростов были столь древними, что замерли буквально в двух метрах от бурлящего Мариндука.

— Когда-нибудь эти пальцы духа Сибо — господина страны мертвых — достигнут воды и скуют ее хваткой камня, — зловеще поведал Кори.

— Надеюсь, это произойдет не сегодня, — процедил Вадим.

— Нет! — заверил мальчишка, поднимаясь со своего места. — Они растут очень медленно. Медленнее деревьев.

Гондола подошла к самым ступеням, и Воробей спрыгнул на мраморные плиты холла.

— Давайте, помогу! — протянул он руку Вадиму.

— Нормально! Не стоит! — отмахнулся летчик и легко перескочил через борт на ступени. — Вон, лучше даме помоги!

Аниса опасливо поглядывала на бурлящую воду под лодкой и раскинула руки в стороны.

— А здесь глубоко? — спросила она.

— О, да! — кивнул с улыбкой мальчишка. — Говорят, там внизу точно такая же копия двора, что и здесь. Такие же огромные колонны, по периметру также проходит балкон, а на самом дне из камня, словно языки пламени вырываются огроменные сталактиты. Они идут навстречу этим, что сверху.

Аниса в ужасе посмотрела на воду.

— Хоть бы какие канаты тут натянули, — заметила она, неожиданно покачнулась и не успел никто и глазом моргнуть, как госпожа бултыхнулась в воду.

— Ой! — вырвалось у Кори.

Вадим, не долго думая, бросился в бурлящий поток Мариндука в надежде, что здесь нет серьезных водоворотов, способных утащить на дно. Перед тем как уйти под воду он услышал крик Ларса и заметил машущих руками самураев. Далее воцарилась звенящая тишина. Летчик отчаянно двигал руками и ногами, стараясь перехватить тело девушки, уходящей вниз. Он открыл глаза и увидел ее лицо, испуганное, молящее о помощи. Ее тело неслось вниз, и лишь длинные светлые волосы рвались к небу, словно тончайшие сталактиты. Вадим вспомнил про слова Кори и посмотрел вниз. Видимость здесь была отличная, и летчик сразу различил на далеком дне толстые стрелы сталактитов. Аниса летела прямо на них. Кругом царил камень, а из тьмы подводного грота выступали фрагменты колонн. Вадим стал работать руками активнее, поскольку девушка и не думала спасаться. Она была, видимо, в таком шоке, что лишь раскинула руки и замерла. Через несколько метров такого медленного падения она все же сделала несколько неуклюжих взмахов руками, чем немного притормозило свою скорость. Этого хватило Вадиму, чтобы догнать Анису и схватить ее за руку. Он усиленно заработал ногами и потащил ее тело вверх, но это было нелегко. Воздух в легких уже кончался и в груди, казалось, вот-вот должно что-то разорваться. Сердце билось учащенно и в голове шумело. «Глупо было бы вот так погибнуть», — подумал летчик. И в этот момент его тело вдруг стало легче, сильнее. Оно взметнулось вверх, понеслось к свету и спустя несколько мгновений он уже сделал первый вдох. Руками вытянул на поверхность Анису, которая тут же стала ловить распахнутым ртом воздух и бить руками по воде. Пришла в себя, значит! Сейчас визгу будет!

На ступенях стояли Кори, Ларс, двое самураев и еще пятеро девушек, одетых в белые кимоно. На лице Ларса застыло напряженное ожидание, однако он был более чем спокоен. А Воробей и вовсе улыбался, качая головой.

— Хороший знак! — сказал он, когда Вадим забросил колено на первую ступень, что обнаружил под водой, и потянул на себя Анису. Ему пришлось схватить ее за талию и вытолкнуть вверх, где девушку подхватил мальчишка.

— Да вы!… Да у вас!… - Аниса еще продолжала судорожно вдыхать воздух.

Вадим поднялся на ступени и смахнул с лица воду. Затем пригладил волосы, выжимая их, и оглянулся на подземное озеро Мариндука — его капитанский берет, верно, уже покоился на дне.

Ларс и самураи были на удивление спокойны. Вадим кивнул девушкам, указывая на Анису, и сказал:

— Быстрее дайте ей сухую одежду и разожгите камин!

Одна из девушек поклонилась и взяла Анису под локоть. Когда они удалились, Вадим покосился на Ларса.

— Ничего бы не случилось, — заверил тот.

— Хм… Мне бы твою уверенность! — отвернулся от него летчик.

— Здесь никто не сможет утонуть, господин! — поклонился с улыбкой Воробей. — Здесь царство Мидзу.

Только сейчас Вадим вспомнил о той легкости, что внезапно охватила его тело. Казалось, он сам рвался вверх от страха смерти, от безнадежности своего положения. Но нет… Это был ками. Летчик повернулся к бурлящей воде и сделал глубокий вдох. Через несколько мгновений он увидел перед собой мерцающие потоки сейфир, которые парили над водой, рождая еще одну величественную колонну.

— Прошу! — отвлек его Кори. — Девушки проводят вас в комнаты. А я буду ждать вашего друга.

Вода потоками стекала с Вадима. Девушка в кимоно улыбнулась и слегка поклонилась:

— Добрый вечер, господин!

— Добрый вечер! — ответил летчик, засунув указательный палец в ухо и подпрыгивая на правой ноге.

— Позвольте показать вам вашу комнату!

Девушка держалась чуть впереди. Они вошли в одну из колоннад, и тут же окунулись в темный коридор.

— Здесь немного темновато, но сейчас переход закончится, — успокоил голос проводницы.

И действительно вскоре они вышли к лестнице, на которой горело множество фонарей. Ступени вели вверх.

— Номера находятся на втором этаже? — спросил Вадим.

— Да.

— Это те, что с гондолами?

— Конечно, лучшие номера для наших гостей, — кивнула девушка в кимоно. — Но если вы пожелаете более уединенное место, то я могу предложить вам номер в глубине горы. Там вы будете в полном одиночестве.

— Ой, нет, не надо! — взмахнул руками летчик. — Мне нужно видеть свет, небо, понимаете?

— Конечно, — улыбнулась девушка, — я же тоже человек, как и вы.

Капитан «Перышка» сделал глубокий вдох в надежде уловить запахи других постояльцев гостиницы. Здесь, в коридоре, залитом газовым светом, шлейфы запахов были столь пассивны, что походили на ленивых змей. Запахи земли, корней трав, дерева и краски ползли между полом и потолком, натыкаясь друг на друга, обтекая, смешиваясь и вновь замирая. В этой инертной массе очень сложно было отыскать запахи иных постояльцев «Водяных ворот».

— У вас тут не людно, — заметил Вадим.

Девушка промолчала. Видимо, персоналу гостиницы не разрешалось сообщать постояльцам друг о друге. Да, здесь действительно можно было затаиться.

Они подошли к одной из дверей, проводница остановилась и показала на соседний номер:

— Здесь остановился ваш друг. Там, дальше, девушка, которая упала в воду. Остальных расселим также рядом с вами.

Она толкнула дверь рукой и пригласила войти.

— Ключ на каминной полке. Сухое белье на кресле. В углу стоит корзина. Положите в нее вашу мокрую одежду и оставьте снаружи у двери. Я потом заберу.

Вадим вошел в комнату и первым делом подошел к камину. Он был большой, сделанный в форме звериной пасти. За решеткой потрескивали сухие дрова, только что брошенные в огонь. На полу и стенах висели ковры с замысловатыми рисунками.

— Это случайно не работа инталов? — спросил летчик, оборачиваясь к девушке. Однако той уже не было. — Вот ведь невидимки! Уже исчезла!

Новый постоялец «Водяных ворот» обошел комнату, посмотрел на балкон, затем бегло поинтересовался сюжетами здешних полотен и, наконец, принялся раздеваться. Всю мокрую одежду он бросил в корзину, растерся большим полотенцем и прильнул к камину. Обжигающее тепло быстро растеклось по его телу, и Вадим уже не торопясь облачился в оставленную ему сухую одежду и сел в кресло.

Теплые волны накатывали на него из камина, и летчик закрыл глаза. У него из головы не шел Хлыст, который остался в городе. Что если и он уже подкуплен? С другой стороны, сколько лет он служил старику Жести! За это время, надо думать, ему не раз предлагали взятки. И если учесть, какие влиятельные враги были у Масакори, то их суммы могли быть заоблачными. Что же это за тип такой? И что у него в чемоданчике? Никогда прежде Вадим не сталкивался с такими материалами, которые были бы невидимы в мире запахов. Хотя… оттого и не сталкивался, что не видел их. Из чего же он сделан? Получается, есть материалы, невидимые для его носа. Фантазия начинала раскручивать эту идею: плащи из материала, не обладающего запахом, скальды, покрытые такой шкурой, в конце-концов, мешок, в который можно было бы поймать Вадима, и он был бы внутри него абсолютно беспомощным. Как тогда, в детстве! Тот самый мешок, стены которого выдавали движения тысяч гигантских червей или змей! Вадим ощутил ужас, медленно накатывающий на него. В комнате стало темнее. Казалось, сами стены сужаются, ковры заходили ходуном, и вот уже весь его некогда фешенебельный номер превратился в огромную ловушку. «Ковры, думал он, ковры сотканы из такого материала! Я пойман! Я ничего не чувствую!» Он старался сделать глубокий вдох, но ничего не происходило. Наоборот, ему стало не хватать воздуха, он начал задыхаться. Пойман! Как глупо! И во всем виноват Хлыст! Именно он заманил их сюда! Вадим вскочил с кресла и… проснулся.

Некоторое время он сидел недвижим, приходя в себя. В дверь постучали. Летчик понял, что проснулся из-за стука. Посмотрел на корзину с мокрым бельем, что стояла у него в ногах.

— Сейчас, сейчас! — крикнул он. — Я итак уже хотел поставить вам корзину с бельем, просто немного задремал…

Однако за дверью оказался Хлыст.

— Нам нужно срочно обсудить дальнейший план, — сказал он. — Ждем тебя в комнате Анисы. Через номер от твоего. В ту сторону.

— Да я знаю, — кивнул Вадим. — Хорошо. Сейчас буду.

* * *
Обстановка в комнате Анисы была схожая с номером Вадима. Те же ковры, тот же камин, разве что картины другие. Девушка сидела в кресле, поджав под себя ноги и закутавшись в огромных размеров махровое одеяло. В камине потрескивал огонь. Хлыст сидел в другом кресле, положив себе на колени свой незаменимый чемоданчик. Вадим занял оставшееся третье кресло и скрестил руки на груди.

— Ну, так что же? — спросил он. — Мое предложение простое: вы, госпожа Масакори, восстановите в памяти все, что успели прочесть, перенесете на бумагу, а также дорасшифруйте последние листы, которые еще не уничтожены. После чего отдадите все это мне, а я завтра же утром уеду на запад, лишив вас хлопот относительно этого дела.

— Думаю, тебе не стоит горячиться, Вадим! — тихо сказал Хлыст. — Я только что из города. Там рыщут не только ищейки императорского сыска, который сейчас непонятно на кого работает. Ходят слухи, что в Куни прибыли несколько котаров. Полиция пока молчит, чтобы не поднимать паники, но они почесывают все гостиницы, все частные пансионы. На железной дороге несколько офицеров с тракконами. Прочесывают всех! Одному тебе будет крайне сложно пробраться в Будо. Я поклялся старику, что буду сопровождать тебя до самого Иреку, если этому не помешает смерть. Я нашел в городе человека, что даст нам лодку. Спустимся по Мариндуку на север и попадем в Мескатон. А вот нашу госпожу мы действительно отпустим завтра же утром.

— Я… Мне неприятно… — начала было Аниса.

— Давайте забудем об этой истории! — предложил летчик.

— Что еще случилось? — не понял Хлыст.

— Я неплохо плаваю, — задрала свой носик девушка и свысока посмотрела на Вадима. — Спасибо, конечно, но не стоило бросаться за мной.

У Химмеля даже дыхание перехватило — откуда столько высокомерия?! Не дочка фабриканта, а ками во плоти.

— Не знал, не знал! — покачал головой Вадим. — Но в любом случае приму к сведению.

— Уж примите! — ехидно сморщила носик Аниса и еще плотнее закуталась в полотенце.

— Так, я не в курсе вашего обсуждения, но уверен, оно куда менее важное, чем то, которое я предложил, — проворчал Хлыст. — Итак, что мы имеем? Имперский сыск на территории каждого острова курируется местным губернатором. Если с самого начала нами занялись ищейки империи, то уровень никак не ниже губернаторского. Большой вопрос, в курсе происходящего сам император или нет. Будем отталкиваться от худшего — император ничего не знает. Губернатора купили и не важно кто. Котары, наги, леонийцы. Факт то, что он не даст нам уйти с острова, перекрыв пути в порты. Ему нужно удержать нас внутри своей территории и уж тут устраивать облавы. Сейчас он схватился за Будо и Мескатон. Это два города, из которых мы могли бы улизнуть. Ясно дело, в Кантай нам дорога заказана. Уходить на юг смысла нет: в тамошних поселках мы даже путевой лодки не отыщем. Я предлагаю сделать ставку на Мескатон. Это, по сути, город арвингов. Влияние губернатора там минимально. По крайней мере, куда меньше, чем в Будо.

— Ла-мара можно купить за ящик рома! О чем ты говоришь?! — покачала головой Аниса. — Мэр Мескатона падок до алкоголя, так что проблем у губернатора там не будет.

— В любом случае там не один Ла-мар, — не соглашался Хлыст. — Арвинги в любом случае куда предпочтительнее людей.

— А я бы не стал делать ставку на арвингов! — брезгливо сморщился Вадим.

— Вот как?

— К тому же там сейчас усиленный режим…

Хлыст вопросительно посмотрел на летчика:

— Ты о чем?

— Там полным ходом идет подготовка к шоу цеппелинов. Каждый год там проводится этот международный фестиваль, и в этом году будет, несмотря на всю напряженность с Нагой.

— Ах это! — кивнул Хлыст. — Но ведь оно нам на руку. Там сейчас сущая неразбериха творится!

— Нет, действительно это слишком рискованно, — согласилась с Вадимом девушка. — Я бы предложила переждать в горах, или здесь. Место тихое, нелюдимое. Скоро начнутся боевые действия на Ксаре и про нас немного подзабудут. Тогда уже можно будет продолжить путь.

— Отсидеться? — задумчиво ответил Хлыст. — Вполне возможно это послание связано с войной и тогда нам нельзя тянуть время. Кроме того, я склонен верить тому, что за письмом ведут охоту другие силы, параллельно с губернатором. Кстати, — он посмотрел на девушку. — Ты записала то, что там было?

— Да! Но кто ж его знает, что все это значит?! — пожала плечами Аниса. — Там описывался способ получения какого-то вещества. Я набросала примерно производные и некоторые операции, но не больше. Из этого невозможно понять, о чем идет речь.

— А оставшиеся листы? — спросил Хлыст.

— Они не сильно проясняли ситуацию. В них идет речь о семи цветах радуги. Причем в данном случае она называется «Черной радугой». Оставшийся текст сравнивает данное вещество с остальными шестью. Выходит, есть еще шесть аналогичных конвертов…

— Но что это? — не выдержал убийца.

— Очевидно, что речь идет о каком-то оружии. Новый вид оружия! Нужно хотя бы день-другой посидеть в лаборатории. Ах, если бы я смогла прочесть еще хотя бы страницу… — девушка покосилась на летчика.

Вадим сделал вид, что не заметил ее взгляда. Хлыст между тем сокрушенно качал головой:

— Я же говорил, что дело касается войны. Нам нужно как можно быстрее добраться до Иреку. Возможно, тамошние ученые поймут, о чем идет речь в послании. Надеюсь, им будет достаточно тех набосков, что ты сделала, Аниса. А если тебе, Вадим, не по душе Мескатон, то остается Будо. Мы не сможем там сесть на дирижабль, но вот с местными рыбаками договориться можно. Это я беру на себя. Другой вопрос — нам нельзя двигаться такой большой группой. Я понимаю старика, он хотел подстраховаться, но для нас сейчас это чревато.

— Я итак дальше не поеду! — отозвалась Аниса.

— Не сомневаюсь! — ответил Хлыст. — Между тем нас все равно пятеро. Предлагаю разделиться на две группы. Вадим, мы пойдем с тобой, а Ларса отправим в Мескатон с самураями. Они ищут машину, ну вот и получат ее.

Вадим вздрогнул: как легко этот человек избавлялся от попутчиков! Как бы и самому в такой расход не угодить!

— Хлыст, твое описание ни с чем не спутать! Человек с пристегнутым к руке чемоданом, — заметил Вадим. — Лучше тебя отправить в Мескатон. А я пойду дальше один.

— Ой, ну хватит уже геройствовать! — отмахнулась девушка. — Без Хлыста затея вообще обречена.

— Я не доверяю тебе! — признался летчик.

— Что? — не понял Хлыст.

— Не доверяю! Что у тебя в чемодане?

Убийца замолчал. Аниса постаралась вступиться за подчиненного своего отца:

— Вадим, что за вопросы?! Даже я не знаю, что там!

— А я хочу знать! — уперся летчик. — Я не тронусь ни на шаг отсюда, пока не узнаю о содержимом!

— Ну, это глупо! — вскочила с кресла Аниса. — Почтальон, у тебя совсем нет мозгов!

— Может, и ты с ним заодно? — прищурился Вадим. — Облапошили старика, а теперь за меня взялись…

— Допустим, так, — рассуждал Хлыст. — Но зачем мы бы тащили тебя в такую даль? Ведь все, что мы имеем, это часть текста, прочитанного Анисой, и ею же записанный.

— Вполне вероятно вы думаете, что у меня есть другое письмо, — вырвалось у летчика.

— В смысле? — удивился Хлыст. — Какое еще другое? Что, голубь, принесший сообщение, был не один?

Аниса замерла.

— Ты хочешь сказать, что у тебя есть другая часть письма? Вторая половина? Или… Одно из семи!

Хлыст побарабанил пальцами по своему чемоданчику.

— Интересный поворот! — сказал он. — Кому не стоило бы полностью доверять, так это нашему почтальону!

— Я предположил, — ответил Вадим, опуская руку на эфес шпаги и ругая себя за такую глупость.

— Оно у тебя? Покажи! Оно здесь? — девушка шагнула к летчику, и край ее полотенца чуть откинулся в сторону, обнажив ногу.

Вадим отпрыгнул к двери и выхватил шпагу.

— Стой, где стоишь! — сказал он тихо. — Без лишних движений!

Хлыст продолжал барабанить по своему чемоданчику.

— Перестань стучать! — крикнул летчик.

— Хорошо! — спокойно ответил убийца.

— Подними руки, чтобы я видел этот твой чемодан!

Хлыст медленно поднял руки верх, его небольшая ноша повисла мертвым грузом.

— Так значит, я прав? — усмехнулся Вадим. — Вы обдурили старика… Или может даже нет… Он бы уже пустил меня в расход, если бы то письмо неожиданно не рассыпалось…

— Я думал, ты более здраво мыслишь, — сказала Аниса. — Ты же нюхач, легко бы уловил подвох от любого из нас.

— Я тоже так думал… Раньше! — тихо сказал летчик, не опуская своего клинка. — Но твой чемоданчик заставил меня взглянуть на всю эту историю по-другому.

— А что с ним не так? — удивился Хлыст, продолжая держать руки поднятыми вверх.

— Он не пахнет! — ответил Вадим. — Я не чувствую, чем он пахнет. Его словно бы нет. Я и не думал, что такое возможно.

— Это кажадор, — ответил Хлыст.

— Что?

— Кажадор. Материал, который изготавливают в горных мастерских Ноара.

— Никогда не слыхал о таком! — покачал головой Вадим.

— Редкая штука, — кивнул Хлыст. — Тракконы такой не могут вскрыть. Я не знал, что ты тоже бессилен против него.

— Вы могли использовать его в своей игре, — продолжил летчик.

— Могли, если бы нам это было нужно, — девушка хотела было шагнуть к почтальону, но тот направил на нее свой клинок. Аниса отшатнулась:

— Дурак!

— Не подходи! — предупредил Вадим. — Так что же у тебя в твоем чемоданчике, а?

Хлыст улыбнулся и спросил тихо:

— Ты действительно хотел бы это знать?

Вадим внимательно посмотрел на убийцу. «Если это бомба? Или траккон? В таком материале он точно в ловушке, как собака на привязи. Но ведь существуют трости, в которых живут тракконы! Зачем чемоданчик? Не пойму!»

— Хочешь, чтобы я открыл его? — поинтересовался Хлыст.

«Так, самураи заняли комнаты у лестницы. Они могут уже ждать там, перекрыв выход. Что остается? Коридор, ведущий вглубь гостиницы. Воробей говорил, что там очень много ходов и уйма номеров. Большая часть не освещается, а потому преследователи окажутся в худшем положении, чем я. У меня будет фора. Остается лишь один вопрос — что в чемоданчике? От него зависит, имею ли я такое большое преимущество в темноте, как мне кажется!»

В этот момент вокруг чемоданчика начало сгущаться черное облако. Вадим отступил к двери.

— Куда же ты? — улыбнулся Хлыст. — Ты же хотел посмотреть!

Облако медленно росло. По спине летчика побежала струйка пота. Он нашарил левой рукой ручку двери, и рванул ее тогда, когда заметил, что из черного облака появляется рука…

— Мы не должны его потерять! — сказал Хлыст, когда дверь за Вадимом захлопнулась.

Аниса в ужасе отшатнулась к горящему камину и не сводила глаз с чемоданчика.

— Успокойся! — посоветовал убийца. — Она поможет нам вернуть почтальона!

Четырнадцатая глава

Высокие аскетичные залы Лесерома в настоящее время были переоборудованы из читальных залов и библиотечных архивов под штаб восточных войск. Здесь же было выделено несколько кабинетов под мэрию Хегенскоффа. Прежний штаб и мэрия, располагавшиеся на правом берегу реки Киме, были сданы врагу на прошлой неделе. С тех пор обе стороны наращивали свое присутствие в зоне конфликта, готовясь к решающей битве.

Облокотившись о перила широкого балкона, выполненные из редких пород деревьев, Га-тор разглядывал куцый отряд новобранцев, который топтался во внутреннем дворике Лесерома. Наниматься добровольцами в армию Хегенскоффа пришли смертные: здесь, на восточных рубежах Номарка, уже ощущалась нехватка арвингов.

Ворхут покачал головой. А какое славное было прошлое у этого дворца! И сам арвинг Га-тор лично присутствовал при этих событиях. Здесь, во внутреннем дворике Лесерома, в окружении своих генералов король Магнус III Хранитель устраивал военные советы, назначения и награждения. Он правил Сельскабом еще за сорок с лишним лет до рождения будущего объединителя северных земель Грюндлова. Под дланью Магнуса находился весь Сельскаб и большая часть Мертвых земель. В те годы они еще не были настолько мертвы, и часть болотистого Дакмура была заселена подданными короля. Хегенскофф и тогда был столицей Сельскаба, а король Магнус приложил немало усилий для того, чтобы сдерживать натиск воинственных лаксов. В те далекие времена Га-тор посещал Хегенскофф дважды и провел здесь около месяца. И он помнит до сих пор того славного короля и тот могущественный город, что был неприступен для любого врага на протяжении почти 60 лет.

Арвинг вспомнил этот город в последний раз, когда был здесь. Тенистые улочки парка Фиркантета, готические стрелы Лесерома, двурукая набережная Огса… Давно это было. Но о Хегенскоффе у Га-тора остались самые приятные воспоминания. Возможно, потому что тогда он пребывал в молодом полном сил теле лакса. А возможно, причина столь радужных воспоминаний в душевном спокойствии, которое царило тогда еще в его сердце. А возможно, сказались обе эти причины, и каждая из них повлияла на другую. И первое знакомство с уютным Хегенскоффом сохранилось в его памяти одним из самых светлых воспоминаний.

Славные времена для династии Магнуса III Хранителя завершились под самый занавес его долгой жизни. Понимая, что заменить его на троне Сельскаба некому, престарелый Магнус пошел на объединение с молодым и целеустремленным королем соседнего Рехта — Грюндловым. Только таким образом умирающий король смог спасти свое царство от угрозы быть растерзанным соседями — лаксами, вальдийцами, северными фокшами или варгашорами.

До сей поры Лесером поражал своим размахом и поистине являлся культурным центром столицы Сельскаба. В арочном внутреннем дворике с галереями и сегодня проходили самые значимые события города, а крышу из цветной глазурованной черепицы можно было различить из любого уголка Хегенскоффа.

— Вы просто чудом избежали смерти! Пройти через весь Дакмур, а потом еще и переправиться через Киме, прошагав весь вражеский берег от холмов Утканта до набережной Огса! Невероятно!

Рядом с ворхутом появился высокий светловолосый северянин. Это был командующий группой восточных армий теперь уже Восточного Номарка Ту-гар. Он встал рядом и посмотрел вниз, на прибывшее пополнение от жителей города.

— Приходится набирать простых смертных, — посетовал он. — В моем подчинении остались корпуса из Хегенскоффа, Родборга и Индина. Здешний корпус изрядно потрепан после последней битвы. Мы в итоге вынуждены были сдать правый берег. Я просто увел войска, чтобы в мясорубке не полегли все. Индинский корпус крайне малочисленный. Прежде не было особой нужды охранять ткачей-переселенцев из Загорного Ноара, так он всегда и был недоукомплектованным. Более менее свеж корпус из Родборга, что прибыл совсем недавно. Но я все же надеюсь на подкрепление из центральных областей.

— Вы надеетесь, что император перебросит сюда войска из Ремы или Забрюгге? — удивился Га-тор. — Там ожидают самый мощный удар Ви-гара…

— Если он все же решится на войну, — заметил Ту-гар.

— А он решится, уж в этом не сомневайтесь, — покачал головой ворхут. — Сейчас для него наиболее благоприятная ситуация. Упусти этот шанс, потом может и не представится. А уж Ви-гар везде свою выгоду увидит!

Ту-гар скрестил руки на груди и посмотрел на ворхута.

— А манзумские корпуса? Там же еще оставались армии в Кумах и Сагламе!

— Не надейтесь! — отозвался Га-тор. — Сагламский корпус, насколько мне известно, пока никуда выдвигать не собирались. А кумский направлен в Загорный Ноар. Император надеется сохранить эту область хотя бы частично под своей юрисдикцией.

— Да уж! — вздохнул командующий. — Безрадостная перспектива. Мне только и остается, что формировать добровольческие дружины из простых смертных. Такие подразделения неплохо показали себя в последней битве, но у них есть два больших минуса — они слабо владеют оружием и боятся монстров. Люди давно не брались за оружие, предоставив заботы о своей безопасности арвингам. Знаете, сейчас я даже благодарен королеве Люр за то, что она разрешила проведение дуэлей между людьми. Благодаря этому хотя бы молодые люди неплохо фехтуют. Правда, молодежь не столь активно идет к нам. В основном, добровольцев набираем из тех, кто потерял работу и дом на том берегу. Это люди остепенившиеся, семейные. Молодежь просто уходит.

— Куда?

— На запад, — командующий махнул рукой в сторону Забрюгге. — Там всегда есть рабочие места, там всегда есть деньги. Кто хочет — работает, кто не хочет — становится вором. Там есть что украсть.

— Да уж! А еще смертные не могут забирать тела врагов, — напомнил Га-тор.

— Судя по итогам сдачи правого берега, этого не удалось сделать никому из наших, пусть и бессмертных, — заметил командующий.

— Почему? Разве большая часть вашего войска не состоит из мастеров?

— Да, в Сельскабе традиционно много мастеров, — согласился Ту-гар. — Регион такой… Опасный. Но дело в том, что слишком неравнозначные противники выступают против нас. Впереди они пускают голодранцев вроде ингенов…

— Белых зверей!

— Как вы сказали? Белые звери? Да, похоже, мы говорим об одном и том же.

— У них в жилах течет кровь, — сказал Га-тор.

— Да, это они, — кивнул командующий. — Нам тоже показалось это странным, но с другой стороны, не все ли равно, есть у врага кровь или нет, если он враг?!

— Это верно! — согласился ворхут.

— Так вот, эти самые белые звери идут у них как расходный материал, — продолжил Ту-гар. — Как вы понимаете, нет смысла захватывать эти отбросы. А вот до сильных воинов через моря ингенов не доберешься, да и жарят они сурово. От них у нас в той битве большинство бессмертных и полегло.

— Вы все время говорите «у них» и «они», — прищурился ворхут. — А кто это — «они»? Кто ваш враг?

Командующий ненадолго задумался.

— Знаете, давно я не задавал себе этот вопрос, — признался он. — Думаю, мы боремся с духами или даже мелемами Хангелара. Есть там некая объединяющая сила. Но что это за сила, я не знаю. Да и никто сегодня не знает. Возможно, сами ренсъели, создавшие мир, осерчали на нас. Есть за что!

— За то, что мы перестали их почитать? За то, что изгоняем их из собственного мира? — предположил Га-тор.

Командующий кивнул.

— А вы знаете, кто такие гримы? — неожиданно спросил ворхут.

— Гримы? — Ту-гар задумался. — Нет, я с такими не сталкивался. Или, возможно, я знаю их под другим именем.

— Это духи без вещи, — пояснил Га-тор. — Изгнанники мира духов. Изгнанные, между прочим, людьми.

— Вполне возможно, что есть и такие. Они тоже выступают против нас?

— В том то и парадокс, — задумчиво сказал ворхут. — Они помогли нам добраться до Хегенскоффа. И потому я теряюсь в догадках — кто же направляет мощь Хангеларской пущи, если не они?

— Именно им вы обязаны этим чудом?

— Им и Серскильту, — поправил Га-тор.

— Вы вызывали Серскильта?

Ворхут кивнул.

— Что за прекрасная новость! — глаза командующего заблестели, и он протянул Га-тору руку. — Вы арвинг-колокол?

Арвинг улыбнулся и пожал протянутую руку.

— Значит, и мои мольбы были услышаны великим Серскильтом! Я благодарен великому ренсъелю, что он привел вас в Хегенскофф именно сейчас!

— Не делайте на меня слишком больших ставок, — предупредил Га-тор. — Я лишь дважды вызывал Серскильта за свой век. Точнее, он лишь дважды приходил на мой зов.

— Я слышал, в мире осталось только трое таких, как вы, — улыбался Ту-гар. — Двое пропали с легкой руки молокососа Гегнера. Вы — единственный, кого я вижу живым. Я же за весь свой век лишь пользовался силой Векке.

— Кстати, о Гегнере и его «чистильщиках». В Хегенскоффе сохранился рен-корпус?

— Есть тут один сучонок, немало мне крови попортил, — вспомнил Ту-гар. — Как только начались военные действия, он пытался свои порядки наводить. Но у меня хорошие отношения с мэром Хегенскоффа Олафом Бором, да и с губернатором тоже неплохие. В результате они перевели все финансирование на штаб армий, исключив из цепочки рен-корпус. Теперь нам из Синира и Маноира везут заключенных для подпитки бессмертных. Синир, правда, как мне известно, работает с работорговцами из Ишлема. Ну да мне на это плевать! Кто сказал, что рен-корпус проверял всех своих поставщиков?!

— И что же этот ваш сучонок делает сейчас?

Командующий пожал плечами.

— Он сидит в замке Раух и не вякает…

— В Раухе?

— Да, — кивнул Ту-гар. — Я хотел их турнуть оттуда, но этот местный гаденыш вовремя замолчал и убежал, поджавши хвост. А потом уже не до него было.

— Понятно. В таком случае, вопрос с заменой тел для двух моих раненых бойцов мне нужно решать с вами?

Северянин похлопал гостя по плечу и с улыбкой сказал:

— С этим проблем не будет. Я обещаю! Сколько их? Двое? У меня в последней партии есть двое здоровых пиратов. Отловили их где-то близ Альтомара. Для себя присматривал вчера. Мало ли! Битва будет жестокая!

— Надеюсь, клинки корпуса из Таш-Кале вам сильно помогут, правда, я вынужден передать командование этим подразделением…

— Это еще почему?

— Я возглавил корпус только на время перехода через Дакмур, — пояснил ворхут.

— Если вы смогли сделать то, что не смог истинный командир, то грош ему цена, — повысил голос Ту-гар. — Мне в предстоящей битве нужны лучшие!

— Возможно, я возьму под свое командование новобранцев из смертных, — предложил Га-тор. — Что на это скажете?

Командующий замолчал. Несколько секунд он задумчиво наблюдал за тем, как новобранцы получают новенькие шпаги из арсенала Хегенскоффа. Затем повернулся к ворхуту и ответил:

— Скажу, что лучшего наставника им не найти…

* * *
Га-тор покинул Лесером и направился на улицу Малинг, дом 17, где некогда располагалась художественная школа, а ныне был расквартирован экспедиционный корпус из Таш-Кале. От Лесерома до нового адреса было всего лишь три квартала, потому ворхут отказался от машины, которую предложил ему Ту-гар. Арвингу давно уже хотелось пешком прогуляться по улочкам Хегенскоффа, одному, без посторонних, дабы вспомнить былые времена.

Только вот окунуться в атмосферу прошлого ему не удалось. Город сильно изменился. Его изменило время, а теперь и война. Он не узнавал прежде солнечных, легкомысленных улочек. Теперь кругом спешили рабочие, военные, личные помощники Ту-гара с донесениями, добровольческие дружины, наряды полицейских. Вокруг бурлила жизнь. Атмосфера стала иной, пропиталась напряжением и обреченностью. Например, сейчас он шел вроде бы по знакомой ему улице Хазардспил, где прежде находились игорные заведения, конторы ростовщиков и многочисленные пивные пабы. Однако сейчас здесь не было и намека на легкомысленную жизнь, полную удовольствий и пороков. Здесь не пахло деньгами, выигранными в долю секунды. Теперь здесь спешили куда-то озабоченные люди, поделившие улицу на два стройных потока. Несколько вывесок ростовщиков и пабов еще можно было увидеть на стенах домов, но они скорее были чужими в этом месте.

В паре кварталов от улицы Малинг начиналась двурукая набережная Огса. Когда-то давно Га-тор гулял там с девушками, наслаждаясь жизнью и упиваясь своим бессмертием. Когда-то давно набережная Огса была для него символом влюбленности, символом сладких горячих губ сельскабских красоток. Теперь же оттуда доносились удары молотов и шум работающих механизмов. Ворхут решил, что лучше ему не видеть нынешнего вида набережной.

Свернув на узкую улочку Малинг, Га-тор медленным шагом прошел до художественной школы. Когда-то давно всю эту улочку наводняли мольберты, незамысловатые полотна, неброские пейзажи, смешные карикатуры, копии известных работ художников эпохи Воссоединения… Сейчас улица художников пустовала. Лишь одинокая лошадь протащила мимо него повозку с тюками и большими коробками — очередной житель покидал Хегенскофф.

На пороге художественной школы он встретил сугавара Да-гура и механика Гевана. Они молча стояли и пускали табачный дым из своих трубок. Рядом же приютился толстяк Ян, который тоже держал в толстых пальцах что-то наподобие самокрутки.

— Ян, дорогой, ты разве куришь? — удивился Га-тор.

Ученый закашлялся и отрицательно помотал головой:

— Нет… Ох… Кхе!… Нет, господин!…Кхе-кхе!…Просто эксперимент провожу…

— Ага! — усмехнулся ворхут. — Эксперимент говоришь?! — он подошел и хлопнул ученого по спине, чтобы помочь откашляться. — Так лучше?

— Ох!

— Терпи, экспериментатор! Ты и ром пьешь ради эксперимента?

— Нет… Кхе!… Я не пью!

— Ну, хоть в чем-то ты меня сегодня порадовал, — улыбнулся командир арвингов.

— А в чем собственно? Кхе!

— Что остальным ребятам больше рома достанется! — ворхут толкнул его в бок и ученый снова раскашлялся. — Ну, как устроились? — обратился он к сугавару.

— Все в порядке, командир! — кивнул здоровяк. — А на счет Фо-рафа и Дю-мора…

— Через полчаса будут тела!

Сугавар улыбнулся.

— Отлично! Наконец, ребята расслабятся!

— Господин Геван, о вас я поговорил с Ту-гаром, командующим группы восточных армий. Ему очень нужны механики. Так что отправляйтесь в Стадтренд! Это самый западный район Хегенскоффа, знаете такой? Там находятся мастерские по ремонту механизмов — от паромобилей до дирижаблей. В пятом ангаре спросите Йона! Скажете, что от Ту-гара. Он в курсе.

— Спасибо огромное! — поклонился мужчина.

— Брось ты! — приобнял его ворхут. — Если бы не ты, мы бы так и сидели до сих пор в той глуши посередь болот.

Га-тор поднялся по ступеням, остановился на самом верху у дверей в школу и спросил у сугавара:

— Ир-хан с Но-варом здесь?

— А где ж им еще быть?!

— Хорошо, пошли, поговорим!

— А о нашем деле вы не забыли, господин? — напомнил Ян.

— Помню-помню! Погуляй пока, а вечерком сходим…

В холле было светло и просторно. После тягостных видов Дакмура, которые сопровождали воинов Серскильта последние пять дней, здешняя чистота и умиротворенность отогревали сердца. Большая часть картин из художественной школы была перевезена в хранилища Лесерома, однако остались еще интересные работы, и сегодня радующие глаз и дающие пищу уму. Пока Га-тор вместе с Да-гуром поднимались по широкой белой лестнице на второй этаж, им попалось несколько картин, на которые командир арвингов смотрел с нескрываемым интересом. Почти поднявшись на площадку, он вдруг остановился у последней картины.

— Друг мой, это же Жан Питтореско, ноарский художник эпохи Воссоединения!

Да-гур внимательно присмотрелся к холсту и констатировал:

— Да, это он. Или очень качественная копия.

— На всякий случай, — сказал командир, — отправь ее вместе с посыльными от Ту-гара в Лесером. Береженого ренсъели берегут!

Они, наконец, поднялись на второй этаж, и здесь уже сугавар подсказал, куда идти дальше. Навстречу прошли двое арвингов; у одного был наложен бинт на левую кисть, у другого — перевязано плечо. Оба кивнули:

— Добрый день, командир!

Га-тор улыбнулся и кивнул в ответ.

— Где-то здесь отвели кабинет для Юр-гена?

— Да, — отозвался Да-гур, — он старается максимально восстановить ребят перед битвой. Говорят, будет что-то жуткое — разведчики Ту-гара сообщают о полчищах лаксов, которые примкнули к войскам Дакмура. У них там вроде как очередной Лжеунг объявился, нарек себя потомком Унга Северного и пошел искать счастья со своей армией.

— Да, он мне рассказывал, — покачал головой ворхут.

— Сюда, командир! — сугавар раскрыл перед Га-тором дверь, и они вошли в просторную комнату, заставленную пустыми мольбетами.

— Даже сдвинуть не успели! — усмехнулся командир корпуса из Таш-Кале.

У окна стояли Ир-хан и Но-вар. Они смотрели на набережную Огса, которую можно было увидеть над крышами домов.

— Нет, что значит взорвать? Это и нам отрежет возможность для контратаки! — горячился командир бомбардеров.

— Спорите? — улыбнулся Га-тор, подходя к своим командирам.

— Я считаю, что взрывать мост через Киме нельзя, — заметил Ир-хан. — Командиры корпусов предлагают Ту-гару пойти на такой крайний шаг…

— Он этого не сделает, — успокоил ворхут. — Мы только что с ним обсуждали вопрос с мостом. Так что не горячись!

Лакс улыбнулся и хлопнул Но-вара по плечу. Тот кивнул.

— Я должен вам кое-что сказать, — сразу перешел к делу Га-тор. — В Вегнахе я принял командование корпуса на себя и обещал довести вас с минимальными потерями до Хегенскоффа. Вам виднее, насколько мне удалось выполнить свое обещание. Мы потеряли своих товарищей, не уберегли одну человеческую жизнь. Так что не все удалось сделать так, как я планировал. В любом случае мне было приятно сражаться вместе с вами, но теперь я должен исполнить еще одно свое обещание — я должен оставить командование корпусом на Но-вара. Кстати, мастер, если у вас остались ко мне какие-либо претензии, то можем это обсудить в любое удобное для вас время!

Наг покачал головой:

— Бросьте, командир! Всякое бывает!

Ворхут слегка удивила подобная отходчивость разведчика.

— Но что же вы намерены делать теперь? — спросил Ир-хан. — Вы сами, командир, сделали свой выбор? Совсем недавно вы вообще не хотели принимать участие в противостоянии Востока и Запада. Вы по-прежнему намерены уйти в дальние колонии и остаться изгнанником?

Ворхут замолчал. Да, действительно, совсем недавно он мечтал бросить мир Сианука, мечтал покинуть пределы алчного, обезумевшего мира, мира, изгоняющего извечных духов. И прежде он сделал выбор в пользу войны руководствуясь тем, что речь шла о выживании, а не о выборе своего пути. Теперь Мертвые земли были позади, его миссия была выполнена и временные обязательства более не тяготили его.

— Я сделал свой выбор, когда родился арвингом, когда стал одним из вас, — сказал, наконец, Га-тор. — Моя судьба неотделима от судеб всех арвингов. Знаешь, Ир-хан, мне кажется, я понял это за время нашего тяжелого перехода. Теперь все прежние мысли кажутся временными помутнением сознания. Не хотелось бы становиться аттаром и бродить по пустынным дорогам Пустоши, когда здесь решается судьба мира. Если нам суждено погибнуть в пылу гражданской войны, позабыв про прежние постулаты и законы, то в ней погибну и я.

— Я знал, что вы останетесь, — с улыбкой кивнул лакс.

— Да, я остаюсь в Хегенскоффе, и буду ждать прихода наших врагов. Я попросил у Ту-гара небольшой отряд из смертных. Постараюсь поднатаскать их в фехтовании.

Да-гур кивнул:

— Да, им этого не помешало бы!

— Какие у командующего настроения? — спросил снова Ир-хан.

— Он понимает, что надеяться кроме как на себя не на кого, а это главное! — ответил тихо Га-тор. — Я бы на вашем месте тоже не стал надеяться на помощь с запада. Все корпуса, которые уже успели прибыть под командование Ту-гара, встретят неприятеля в ближайшей битве. Все вопросы с ранеными решайте непосредственно с командующим и штабом армий. Здешний рен-корпус не имеет реальной власти.

— Давно бы уже так! — усмехнулся Да-гур.

— Здесь, в Хегенскоффе, есть один существенный плюс по сравнению с остальными территориями, над которыми еще властен император Си-анг, — заметил ворхут. — Так исторически сложилось, что Сельскаб постоянно удерживаетнатиск каких-либо врагов государства. Они сражаются испокон веков то с вальдийцами, то с лаксами, то вот теперь с Хангеларской пущей. Здесь всегда бытовало свое представление о справедливости, основанное на ратном подвиге, а потому все это столичное словоблудие, которое опутало теперь уже и Мельденбург, здесь не имеет никакой силы. Здесь все просто и понятно: от каждого требуется только одно — быть храбрым и верить в свою победу. И не думайте больше о рен-корпусе или Гегнере. Вы бессмертны не телами, которыми «чистильщики» вас шантажировали, а ратным подвигом. Именно его будут вспоминать многие века, передавая из уст в уста, созидая ваше бессмертие…

Неожиданно дверь распахнулась, и в комнату заглянул Саша.

— Ах, вот и он! Сорванец! — улыбнулся Га-тор.

Мальчик бросился навстречу арвингу, который подхватил его и крепко прижал к груди.

— Дядя Га-тор, я вас везде искал! — пожаловался Саша.

— Я отъезжал по делам, — успокоил его ворхут. — Ты отдохнул? На тебе лица нет!

— Да все нормально! — отмахнулся мальчишка. — Я себя хорошо чувствую.

— Я же вижу, что ты бледный, — Га-тор наклонился к Саше и тихо спросил. — Он приходил опять?

Мальчик кивнул.

— Понятно, пошли, расскажешь! — ворхут уже направился к двери, но вдруг остановился. — Ах да, кстати! Но-вар, у меня к тебе дело небольшое. Поможешь?

— Конечно, командир! — улыбнулся тот.

— Э-эх! Командир-то теперь ты! Смотри не забудь!

Ир-хан покачал головой, а Да-гур раскатисто расхохотался.

Выйдя за двери кабинета, Га-тор подтолкнул мальчика в спину:

— Спускайся пока вниз! Я сейчас!

— В чем дело? — спросил наг. — Чем я могу помочь?

Ворхут проводил взглядом мальчика и негромко сказал, чуть наклоняясь в сторону собеседника:

— Твои разведчики мне бы очень помогли, Но-вар. Сегодня вечером я отправлюсь в гости. Это та самая история, ради которой я тащился в Хегенскофф с самого начала…

— Что-то про рукописи на старинных языках вроде? — припомнил Но-вар.

— Да, они самые! — кивнул Га-тор. — Только вот не доверяю я моему ученому другу. Вполне возможно, что это ловушка. Я буду внимателен, но на всякий случай мне необходима будет небольшая поддержка. Пара-тройка твоих отличных разведчиков и можно не волноваться об исходе этой прогулки.

Наг кивнул.

— Конечно, ворхут! Мои ребята будут тише воды, ниже травы. Ваш ученый ничего и не заподозрит!

— Спасибо! Я знал, что в конце-концов мы с тобой поладим, — улыбнулся Га-тор и хлопнул его по плечу. — Не болит?

— Да нет, нормально! — отмахнулся арвинг. — Как на собаке!

— Только один совет дам, перед тем, как мы расстанемся, — серьезно сказал Га-тор. — Умей верить в то, что ты говоришь своим подчиненным! Они сразу чувствуют, если у тебя есть хоть толика сомнений. Если же ты будешь верить в свои слова, то воины пойдут за тобой и в огонь, и в воду.

— Делитесь опытом, командир? — улыбнулся наг.

— Можно сказать и так, — кивнул ворхут и направился к лестнице на первый этаж. — И еще, Но-вар! Командир теперь ты!

— Да знаю-знаю! — махнул тот рукой. — А вы-то сейчас куда?

— Пойду, подышу воздухом…

Спустившись на первый этаж, Га-тор приметил фигуру, стоящую в углу. Это был грим Вар. Казалось, он разглядывал большую картину, на которой были изображены горные пики, покрытые льдом и снегом.

— Ну, теперь-то все? — подбежал Саша.

— Пошли картину посмотрим, — ответил ворхут.

Мальчик вцепился в его руку.

— Ты чего?

— Там этот… черный!

Га-тор усмехнулся и прижал мальчика к себе.

— Не бойся его, он наш друг! — прошептал ворхут. — Мы даже с ним и говорить-то сейчас не будем. Только картину посмотрим и все!

— Честно? — мальчик вопросительно посмотрел на арвинга.

— Разве я могу обмануть эти голубые глаза?! — улыбнулся Га-тор. — Пошли!

Они подошли к Вару, причем мальчик все время прятался за ворхута, стараясь быть от грима как можно дальше. Поведение Саши позабавило Га-тора: с мороком не страшно было встретиться, а с гримом, который выглядит куда менее жутко, боится до дрожи в коленках. Правда, здесь одна существенная разница — морока мальчик видит в образе отца, словно бы общается с совершенно обычным человеком. Вот только времени уже сколько прошло! Еще три-четыре дня и морок забудет о своем прошлом, забудет про сына, про жену, растерзанную арвингами, про свою земную жизнь. Вот тогда-то он станет непредсказуем. Еще никому не удалось понять, когда у мороков случается муст. А потому за Сашей нужен будет глаз да глаз!

— Спасибо тебе за помощь, Вар! — подумал Га-тор и тут же получил мысленный ответ: «Я могу еще чем-то помочь?»

Они молча стояли и внимательно, не отрывая глаз от снежных пиков, смотрели на картину. Со стороны могло показаться, что эти двое посетителей выставки поражены полотном.

— Здесь назревает серьезная заварушка. Если бы ты выступил на нашей стороне…

— Один я много не смогу, — мысленно посетовал Вар. — Силы оставляют меня. После той ночи я выжат как лимон!

— Ну что же, тогда можешь вернуться домой, в долину гримов.

— Да, последние недели я доживу, наверное, там. Надеюсь, эти твари с болот дадут мне спокойно умереть?!

— Ты так плох?

— Хелбред еще держит меня, но чувствую, осталось немного.

— Очень жаль, Вар! Ты так помог всем нам! Что же… Прощай!

— Прощай, изгнанник!

— Хорошая картина, да? — сказал Га-тор вслух.

Мальчик снова потянул его за руку.

— Да-да, пойдем!

* * *
Вечером улица Хазардспил осталась по-прежнему неузнаваемой, несмотря на то, что газовые фонари осветили несколько вывесок с названиями баров. В наступивших сумерках брели неясные силуэты людей. Все шли молча и навалившуюся тишину ночи на миг сбрасывали крики из баров или шум проезжающих паромобилей.

— Откуда у этого старика все же взялись такие редкие документы? — поинтересовался Га-тор.

— Меня самого мучил этот вопрос, — признался Ян. — Он говорит, что работал долгое время в архивах Лесерома и наткнулся на эти документы совершено случайно.

— Как же их не могли заметить раньше? Не понимаю?

— Их могли не расшифровать… Просто не расшифровать… Нам сюда!

Толстяк указал в узкий проход. Эта незаметная улочка отделялась от широкого бульвара Хазардспил и терялась среди старых кособоких домишек. По сторонам светились окна, а на миниатюрных балкончиках были развешаны горы стиранного белья.

Га-тор пропустил толстяка вперед, а сам положил ладонь на эфес своей шпаги. Обстановка ему не нравилась. Внутренним чутьем он ощущал, что следует прямиком в западню, но сделать пока ничего не мог. Нужно было ждать первого хода врага. Каким он будет? По крайней мере, Га-тор был готов к встрече с незваными гостями.

— Здесь недалеко, — сказал Ян, обходя лужи на мостовой.

— Хорошо, — кивал ворхут. — Хорошо.

Цепким взглядом он обшаривал дома, крыши, внутренние дворики, сараи и приоткрытые окна. По всей видимости, ребята Но-вара следуют по верхам, поскольку за спиной все тихо. А толстяк слегка начинает нервничать. Или просто кажется?

Опять большая лужа, рядом с которой сидит черная кошка.

— Брысь! — шикает ученый и обходит водную преграду справа. Останавливается у неказистой двери, обитой листами металла, поворачивается к ворхуту и улыбается:

— Пришли!

Неужели же этот толстяк не врал?! Га-тор внимательно смотрит на своего попутчика и тоже изображает улыбку на лице. Столько предосторожностей, а этот малый действительно оказался ученым. Ворхут даже почувствовал разочарование, что вся эта западня была лишь в его воображении. Он снял правую ладонь с эфеса и постучал в дверь.

— Он глуховат, — пожал плечами Ян, когда никто не открыл.

Га-тор сжал кулак и сильно приложился по центру стального листа. В этот момент в доме, наконец-то, послышалась возня и дверь открылась…

Обожгло правую руку. Благо, ворхут успел отскочить в сторону, иначе залп из бомбард разорвал бы его на части. Из дома выскочили сразу пятеро человек. Их лица были скрыты черными масками. В вечернем проулке сияющие духи их шпаг походили на факелы. Следом показались двое бомбардеров — они перезаряжали свое оружие.

Га-тор сразу же оценил ситуацию, левой рукой выхватил шпагу и бросился вперед. Нападавших такой маневр смутил, и они расступились. Га-тор на бегу пригнулся, чтобы пропустить два клинка над головой, — один из духов прошипел совсем близко, — затем оказался прямо перед бомбардерами, которые пока оставались беззащитными, и пустил в ход свою верную сталь. Одним ударом он рассек первого парня снизу доверху, от бедра до шеи. Сияние клинка сожгло ему лицо. Второй бросился обратно в дом, пытаясь на бегу отбиваться от ворхута незаряженной бомбардой. Недалеко от двери Га-тор приметил перепуганного Яна, вжавшегося в каменную кладку стены.

«Ничего, ничего, тобой я еще займусь!»

Ворхут забежал в дом и закрыл за собой дверь на засов. С той стороны преследователи навалились всей своей массой, но сорвать дверь с петель им не удалось. Послышался звук разбивающегося стекла. В комнате было темно, но свет духа не давал пропасть. В лицо полетела бомбарда. Га-тор увернулся и тут же сделал выпад вперед, достав своим клинком живот беглеца. Голодный дух оружия ворвался в тело врага и тут же выжег ему нутро, вскипятив кровь. Бомбардер рухнул замертво.

Га-тор бросился к двери. В окно уже лез один из бойцов. Следующий навал на дверь и ворхут убрал засов. Несколько человек повалилось на пол. Га-тор вскочил на чью-то спину, всадил клинок по самый эфес и выпрыгнул на улицу, слыша за собой отчаянные крики. Там стоял один из противников с сияющей шпагой. Оставалось только броситься вперед. Ворхут нанес удар сверху, еще удар, снизу… Воин отлично фехтовал. Он отразил все удары и сам сделал выпад, едва не дотянувшись до плеча Га-тора. Позади, из дома выбежали трое убийц. Нужно было менять позицию, и арвинг бросился напрямик, через лужу. Загребая сапогами воду, он обливал своего соперника, оказавшегося крепким орешком. Тот хоть и отступал назад, но не успел перекрыть улочку и вынужден бы пропустить Га-тора. Трое противников спешили на помощь, опасаясь, что жертва бросится бежать в сторону Хазардспила. Но Га-тор об этом даже не думал. Прежде чем четверо убийц объединились, он бросился на ближайшего преследователя. Нанеся несколько ударов, которые тот мастерски отразил, ворхут вдруг остановился и сказал с усмешкой:

— Отдавай свое тело, дурачок!

Подоспевшая троица остановилась рядом со своим другом. Тот, кто совсем недавно был их противником, замер, опустил руку со шпагой и выкрикнул:

— Он украл мое тело, ребята!

Парень, преследовавший арвинга, испуганно посмотрел на убийц:

— Эй! Вы чего?

В следующий миг сразу три клинка опустились на его голову, и жадные духи буквально разорвали всю верхнюю часть тела несчастного.

— Он успел убежать! Он убежал! — вдруг закричал в ужасе их прежний противник, который теперь стал их другом. Он так и стоял с опущенной шпагой, приходя в себя. — Он перепрыгивает из одного в другого! Ловите его!

Троица остановилась. Убийцы переглянулись.

— В нем! — вдруг крикнуло во всю глотку тело ворхута.

Парень в испуге поднял свой клинок. Это его и сгубило — оставшиеся двое убийц, нанося удары с разных сторон, разорвали его тело пополам.

— Вы чего творите, дураки?! — заорал толстяк.

— Он в одном из вас! — сказало тело Га-тора.

— Он дурит вас! — орал Ян. Толстяк бросился в сторону схватки, подбирая на бегу оставленную бомбарду. — Не слушайте!

— Чувствуете? У кого он внутри?

Убийцы переглянулись.

— Кто из вас арвинг? Кто? Кто?

— Я не арвинг! — крикнул один из убийц, отступая в сторону от бывшего коллеги. Он сорвал с лица маску и повторил. — Я не арвинг!

— Я тоже, брат! — отозвался другой, прижимая ладонь левой руки к груди.

— Не подпускай его близко к себе! — прошептало тело Га-тора.

— Его нет во мне! — возмутился убийца в маске.

— В ком же он из нас? — спросил растерянно другой.

— Он и есть! — крикнул тот, чье лицо еще скрывала черная ткань. Он бросился в сторону Га-тора, но тело, некогда принадлежавшее арвингу, вдруг вскричало:

— Леон, он убьет меня!

И тут же убийца, сорвавший с себя маску, взмахнул шпагой и отсек голову своему бывшему помощнику. Толстяк Ян замер в двух шагах от места, где происходила кровавая резня, и начал пятиться назад, не сводя глаз с Га-тора. Тот же поднял свой клинок над головой последнего из убийц.

— Дело сделано! — улыбнулся парень, расправившийся с напарником. Но стоило ему поднять глаза на ворхута, как лицо исказила ужасная гримаса и последнее, что он успел сказать, было:

— Откуда ты знаешь мое имя?

Когда тело последнего убийцы осело на мокрую мостовую, а сияющие духи изглодали его лицо и плечи, Га-тор ответил:

— Дурак, я знаю все ваши имена!

Ученый бросился наутек. Правда, Га-тор преследовал его недолго: вскоре улочка закончилась тупиком. Когда ворхут подошел к каменной стене последнего дома, то заметил, что толстяк сжимает в руке бомбарду.

— Она не заряжена, господин ученый! — сказал спокойно Га-тор и резким ударом ноги выбил бесполезное оружие из рук толстяка.

За спиной ворхута послышались быстрые шаги и плеск воды. Кто-то бежал сюда.

— Морок меня возьми! Я опоздал! Извините, командир! Извините!

Это оказался Но-вар. В руке он сжимал пистоль.

— Мои ребята пошли по верхам, но там такая гниль. Можно шею свернуть! Пришлось возвращаться. А вы уже того…

Га-тор указал на трясущегося от страха ученого.

— Я так и знал, что смертным нельзя доверять, — с горечью заметил он. — Какой тебе толк от моей смерти, предатель?

— Он пообещал мне денег на дальнейшую работу, — залепетал перепуганный толстяк. — Мне нужно было продолжать исследования, но никто не хотел финансировать…

— О ком ты говоришь? — не понял ворхут.

— Он попросил заманить вас в Хегенскофф, чтобы здесь убить, — не унимался ученый. — Ему был нужен арвинг-колокол. Последний из живых.

— Да кому, инген тебе в печень? — рявкнул Га-тор. — Кому это нужно-то?

Неожиданно ворхут почувствовал ствол пистоля, который уперся ему в спину, прямехонько напротив сердца.

— Господину Ре-илю, — послышался вкрадчивый голос Но-вара. — Магистру рен-корпуса Ре-илю. Брось шпагу, ворхут! И не поворачивайся — не хотелось бы в реальности испытать твою способность к захвату тел.

— Я не понимаю, Но-вар! — сказал ворхут, отбрасывая в сторону свою шпагу. Сталь упала в лужу, и сияющий дух стал колыхаться под водой, словно светящаяся рыбина. — Ты же вернул себе командование корпусом. Что же тебе нужно? Денег?

— Ян, свяжи его! — приказал наг. — Мне плевать на этот корпус. Надеюсь, его положат в ближайшей битве под чистую!

— Что ты говоришь?! Опомнись! — пораженно воскликнул Га-тор.

— И на деньги мне плевать! — усмехнулся Но-вар.

Ученый достал из кармана заготовленную веревку и тоже зашел со спины, чтобы не попасться арвингу на глаза.

— Будьте любезны, господин Га-тор, скрестите руки за спиной, — попросил ученый. Ворхут послушно положил кисти в петлю.

— Но что же ты хочешь от того же Ре-иля? — Га-тор пытался понять логику предателя. — И почему именно я?

— Не только ты, — заверил Но-вар. — Ир-хан к нам скоро присоединится. А с Да-гуром я сам разберусь. Во время битвы.

— Но разве так может поступать арвинг?! — ужаснулся ворхут. — Из-за какого-то обезумевшего Ви-гара! Уничтожать своих!

— А я не работают на Ви-гара, — прошептал наг.

— Смигр тебя разорви, ты сошел с ума! — покачал головой Га-тор. — Но-вар, опомнись!

Ученый крепко стянул кисти рук пойманного ворхута. Затем завязал ему глаза черной повязкой, сорванной с одного из мертвых убийц. Находясь в темноте, Га-тор крикнул:

— Но-вар, опомнись!

— А я не Но-вар, — вдруг послышался шепот у самого уха.

Ворхут замер.

— Я командующий 35 батальоном великой нагской армии Железного Хвана. И зовут меня вовсе не Но-вар, а Каракол.

— Призрак! — вырвалось у арвинга.

— Угадал. Я вытеснил Но-вара. Это было не сложно. Просто я очень хотел отомстить.

— Отомстить?

— Да, — шептал враг в самое ухо ворхуту. — Очень хотел отомстить. Тебе.

— Мне?

— Да, именно тебе. Помнишь меня, Га-тор?

Арвинг замер.

— Мы встречались… И тогда я должен был тебя убить!

И только сейчас Га-тор вспомнил, где же он раньше видел это лицо.

Пятнадцатая глава

Офицер Имперского сыска Широку Сато сидел в беседке мескатонского парка Кайган и смотрел на волны Фока. Они накатывали с таким упорством, то Широку вновь принялся раскручивать цепочку заговора, намереваясь уподобиться настырности водной стихии. В беседку вошел официант из ближайшего кафе и принес горячий чай.

Итак…

Широку поднес чашку к носу и вдохнул аромат зеленого чая.

Итак. Все началось с господина Мурасе — полномочного представителя императора Идо Хитрого на острове Сораяка. Прежде о нем Широку и слыхом не слыхивал, а тут объявился, грамоту с императорским вензелем показал и заявил, что работы будет много. Поначалу казалось, что дело и выеденного яйца не стоит: в руки двух почтальонов попали документы, угрожающие двору Иреку. О содержании этих документов можно было и не спрашивать — тайна за семью печатями. Но Широку это и не интересовало. Главное было поймать преступников и сделать это как можно быстрее. Два почтальона для имперского сыска не мишень!

Широку сразу же отбыл в Кантай, намереваясь завершить дело без промедления. Там он связался с местным сотрудником сыска — Харуки Осии. Очень целеустремленный агент, только иногда перегибает палку. Харуки вышел на ресторан «Вакия» в портовом районе Кантая, где и собирался арестовать обоих почтальонов. Широку уже руки потирал — какое простое дело император поручил сыску! Но тут и началось самое интересное…

Агент Харуки вместе с тремя полицейскими выехали в сторону ресторана «Вакия», и последнее, что они успели сделать, это объявить сигнал тракконовой облавы. Сами же исполнители пропали, а части их растерзанных тел были найдены лишь на следующий день. Кантай — городишко тихий, а потому подобный сигнал был воспринят с диким воодушевлением. Были задействованы тракконы всех полицейских участков. По горячим следам удалось выйти на местного воротилу в отставке — Есикава Масакори, — который оказал беглецам поддержку. Он дал им машину (черный кодиллон), шофера, двух самураев, свою дочь и личного телохранителя. Есикава дал им указание двигаться на север, в сторону Мескатона. Этот вариант Широку сразу же отверг — обычная уловка для тракконов. Кроме того, если верить старику, почтальон намерен был доставить письмо самому императору! Вот это уже никак не вязалось с версией господина Мурасе. Единственное объяснение этому — фабриканта самого ввели в заблуждение заговорщики, попросив о помощи.

Вместе с тем он на всякий случай проверил сына Масакори — Ацуки, — который служил в береговой службе Мескатона. Траккон основательно покопался в его голове, но никаких следов причастности молодого человека к заговору обнаружено не было. По всей видимости, он был даже не в курсе происходящего.

Сыщик сделал глоток и ощутил, как горячая жидкость растекается по телу. Он закрыл глаза и попытался представить себя в роли беглеца. Беглеца от Широку Сато.

Первым делом он рванул бы в горы, а оттуда подался на юг — там уйма мелких поселков, минимум агентов сыска и полицейских. Если предварительно план был детально отработан, то следовало ожидать активности пиратов Фока в этом районе. Однако, стоит учесть, что приблизительно за неделю до произошедших событий произошло несколько инцидентов близ Кантая. Широку склонен был полагать, что преступники первоначально планировали вывоз документов на восток. Неизвестно, как подчиненные императора — тот же господин Мурасе — узнали об этих документах, но им удалось своевременно спугнуть злоумышленников.

Что же мы имеем? Судя по всему, первоначально рассматривался вариант вывоза груза через Кантай. Когда этот план провалился, преступники вынуждены были бежать. Вряд ли они успели скоординировать новый план действий со своими партнерами вне империи. С другой стороны, у них должен был быть запасной план. Потому Широку и обратился за помощью к небесным капитанам, которые патрулировали небо в районе южного берега Сораяки. Вместе с тем он направил в южные поселки несколько агентов сыска. Однако эти действия результата пока не дали.

В любом случае уйти через юг они не могли, просто бы не успели. Пусть Широку поставили в известность не сразу, но времени преступникам было недостаточно. Если не юг, то оставалась центральная часть острова. Здесь, безусловно, стоило сделать ставку на Куни. Этот городок располагался прямо на пути следования беглецов. Ставить кордоны уже было поздно, а потому оставалось положиться лишь на агентов и обратиться за помощью к местным полицейским. А вот дороги, ведущие от Куни на север, запад и юг, были перекрыты — здесь преступникам уже не пройти!

Широку сделал еще глоток, наслаждаясь слегка горьковатым ароматом Изумрудных спиралей весны из Эдзомацу. Этой чай был просто совершенен. Сыщик посмотрел на море и ощутил уверенность в себе.

Беглецы загнаны в тупик. Где бы они ни скрывались в Куни, рано или поздно агенты Широку отыщут их. Городок небольшой, много безработных, которые за монету готовы глотку порвать. Проблем с информаторами быть не должно. Конечно, некоторый сумбур вносят толпы мигрантов с запада, которые валом валят на Сораяку из Ксара и западного Кихонтэки. Но все ж таки все они едут на восток, а наши злодеи должны бежать на запад.

Существовала вероятность, что крупная группа разделится и будет пытать счастья сразу по всем направлениям.

Достаточно слабым звеном был Мескатон, потому Широку и сидел сейчас в одном из лучших парков этого города. В данное время здесь шли приготовления к шоу цеппелинов и со всего мира прибывали участники соревнований. Мэр Мескатона арвинг Ла-мар хоть и подтвердил, что окажет всяческое содействие поискам нарушителей порядка, больно уж надежды на него никакой. Бессмертный пропойца мог уже через час свои слова забыть, а потому Широку активизировал в Мескатоне штаб имперского сыска и на время возглавил его, перебросив сюда несколько агентов из Будо.

Оставалось ждать. В ближайшие часы Широку надеялся получить последние данные по проверке Куни. И он был уверен, что это будут хорошие новости. Но спокойствия не было.

Пока он не поймает этих странных почтальонов, его сердце не успокоится. Действия беглецов сейчас выглядели полным сумасшествием. Полное отсутствие логики. Почему они все же не ушли на восток? Пусть их заговор и был раскрыт, но, учитывая то, как они легко ушли от Осии, можно было попытать счастья и с восточным направлением. Кроме того, параллельно с этим эпизодом в Кантае происходили странные вещи. Взять, к примеру, гибель всех военных на мумонкане Атлант. Эксперты сыска склонны видеть здесь атаку редким оружием — проклятым порохом. Жертва не получает никаких увечий или ранений, зато на нее накладывается проклятие. Люди, получившие такое «ранение», буквально притягивали несчастья на свою голову. Не известно, сошел ли полковник Афраншир с ума или перестрелял часть команды, не желая выносить беду в империю, теперь и сам Атлант был проклят.

А случай в «Черном джазе»! Со времени существования суга-баров это был первый аналогичный случай. Да уж! Было над чем подумать!

Сыщик допил чай. Неожиданно он услышал звук паромобиля, совсем близко. Это было странным, поскольку проезд любых механизмов на территорию парка Кайган строго воспрещался. Широку поднялся с места и увидел, что черный паромобиль медленно подплывает к его беседке. Мобиль остановился у самого входа. Никто не вышел, а сам паромобиль продолжал кочегарить на холостом ходу. Сыщик понял, что о себе решил подать знать господин Мурасе. Широку подошел к мобилю. Опустилось стекло, и низкий уставший голос сообщил:

— Император не доволен вами, господин Широку. Император опасается, что в планах заговорщиков сорвать Совет Девяти, который пройдет в Иреку через пять дней. В течение этого времени вам необходимо поймать преступников, а документы предоставить мне, чтобы я переправил их в столицу.

Широку молчал.

— Поторопитесь, господин Широку.

Паромобиль тронулся и вскоре скрылся за деревьями, распугивая прогуливающиеся парочки. Сыщик снова вернулся в беседку, подозвал официанта, чтобы заказать новую чашку чая, и принялся ждать.

Шестнадцатая глава

До Етимхане мы с Ке-ником добирались тяжело. Несмотря на то, что фокши воспринимают взятки как нечто само собой разумеющееся, проехать Манзум с запада на восток было задачей не из легких. А начиналось все за здравие — дали на лапу полицейскому в Синирдаше и легко миновали границу между Загорным Ноаром и Манзумом. Ке-ник сказал, что в Кумах стоит одна из армий императора Си-анга, и потому мы взяли курс сначала на северо-восток, а когда оказалось, что вокруг стоят военные кордоны, повернули на север и двинулись прямо к Черным горам. Ке-ник все время сетовал на то, что нас отправили так поздно, мол, неверные арвинги уже все дороги позакрывали. Хотя и раньше, говорит, поход в Дакмур не был развлекательной прогулкой, но уж во всяком случае, таких сложностей не возникало.

Вскоре мы дошли до истоков Беяза. Здесь места были глухие, деревеньки маленькие, народ темный. С недоверием относились к чужакам, а потому нас с Ке-ником не жаловали. На постой если и пускали, то забирали оружие и кругом вешали замки. Мы долго не могли допытаться, с чем связано такое странное отношение к путникам. Одного мужика нам все же удалось разговорить. Я пожертвовал ему свою фляжку, а Ке-ник — значок, который выиграл в лотерее. Неравнозначные подарки, правда?! Рассказал он нам, что в эти места наведываются «сезаландириши» или просто «дириши» — каратели из числа арвингов. Они наезжают отрядами по десять-пятнадцать человек и хватают всех, кто зазевается. На дома приступом редко идут, да почти никогда, а вот чтобы в степи или где за работой поймать и утащить — это запросто. Крадут исключительно мужчин, потому женщин в деревнях больше всего и им приходится выполнять почти всю работу в полях. Мужик, который нам это рассказал, долго хвастал, что однажды и по его душу приходили дириши — приметили его у речки, пока рыбачил, но ему удалось убежать и на другой берег переплыть. Туда уже арвинги не поехали — лень, наверное, было.

— Это что же, — спрашиваю, — неверные арвинги такое учинили?

— Нет, — отмахнулся тот. — Давно уже такое творится, последние лет пять.

Мы переглянулись. Вот дела!

— Сами-то вы не боитесь тут ходить? — спрашивал мужик. — На дороге только так и пропадают.

После этого разговора мы с Ке-ником всю ночь совещались, решая, что делать. Ни он, ни я и слыхом не слыхивали про этих дириши, смигр им в глотку! И попадаться в лапы этих карателей вовсе не было желания. Решили следовать вдоль течения Беяза, пересечь границу с Северным Манзумом и добраться до Синира. Благо, река шла вдоль границы Манзума с Предгорным Ноаром. Я пару жизней прожил недалеко от Маноира, и ни про каких карателей там не слыхал. Возможно, это было чисто манзумское «нововведение».

— Наверное, сосунок Гегнер такое выдумал, — покачал головой Ке-ник, когда мы покинули деревню и направились в сторону реки. — Фокши всегда крайние оказываются. Вот он их в расход и пустил для нужд бессмертных.

— Он же вроде как лорду Ви-гару помогает, — говорю я, — может, для него поставки организовал подобным образом?

— Вряд ли, Ме-лин, — качает головой Ке-ник. — Герд Ви-гар фокшей не ценит. А чтобы еще и тела их своим воинам раздавать — нет уж, не верится что-то. Это сам Гегнер придумал, верно. У него определенно что-то с головой. Думаю, Ви-гар первым делом как Номарк объединит этого самого сосунка-то и вышвырнет прочь. Куда-нибудь в Пустошь.

Мы уже почти до реки добрались, когда Ке-ник сказал, чтобы я пригнулся. Мы поползли к реке. Вскоре я услышал топот копыт. Он все приближался, а Ке-ник шипел на меня, чтобы я полз быстрее — я был впереди него. Сердце колотилось, так и намеревалось выпрыгнуть из груди. А реки все не было и не было.

— Проверьте там! — вдруг крикнул кто-то. — Они не могли далеко уйти.

Ну все, думаю, хана нам! Это те самые дириши приехали. Можно, конечно, скрыть, что мы сами арвинги и после воспользоваться удобным случаем. А вдруг мы им не понравимся, и нам животы вспорют. Нет уж, рискованно! А скажи, что арвинг, так сразу расспрашивать начнут — каких будете, откуда идете, зачем и куда… Не дай Серскильт, еще что-нибудь заподозрят, потащат в тот же Синир, посадят под стражу и станут выяснять, чистые у нас документы или «липовые». А если Ке-ника слушать, так наши «липовые» паспорта только пьяный фокш и не отличит от настоящих. А остальные — запросто! Сунем мы им эти «липы» и все — операция коту под хвост!

Нет, нужно было ползти прочь. Я ужом изворачивался, стараясь дотянуть до зарослей осоки, а Ке-ник за мной — по пяткам мне лупит. Слышу, по правую руку голоса. А главный их кричит:

— К реке идите! Если уйдут в Ноар, потеряем тела.

Вот подонки! Я уж думал, может, за шпагу схватиться, но нет — сияние духа сразу видно будет. Чем ближе к реке, тем трава гуще, выше. Думаю, вот оно наше спасение. А тут вдруг буквально в паре метров от меня двое арвигов объявились. Встали и стоят, на реку смотрят. Как назло — ни туда, ни сюда. Ке-ник по ногам бьет, а я к нему — тихо, говорю, услышат. Замерли. Кругом трава шелестит, арвинги ходят, но нас пока не замечают. Волосы на затылке дыбом встали, еле удержался, чтобы не вскочить и на карателей не броситься.

— Дальше пройдите! — кричат им.

— Нету никого! — отвечают эти, стоя совсем близко.

Ох и натерпелись мы с Ке-ником! Пролежали в траве, наверное, час. Не слышали, как эти дириши и ушли. Боялись потом вставать, думали, ловушка такая. Но нет, переждали и потом потихоньку-полегоньку поползли дальше. Как до осоки добрались, более-менее осмелели. На ноги поднялись, огляделись — этих карателей и след простыл.

— Нет, — говорю, — дальше так не пойдем.

— А что делать-то будем? — спрашивает Ке-ник.

— Надо, — говорю, — в деревню идти ближайшую, баб искать.

— А баб-то зачем? — удивляется. Потом понял, что к чему, говорит. — Ты совсем сдурел?! Живым себя в могилу вогнать решил?! Женское тело — чужое!

Поприпирался, но вскоре и сам понял, что по-другому нам отсюда целыми не уйти. Решили в долгий ящик не откладывать, а сразу идти в сторону ближайшей деревни. Я, правда, предлагал перейти реку и в ноарскую деревушку заглянуть, но Ке-ник отговорил:

— Там мужиков полно, вдруг еще нарвемся! А тут одно бабье! Без пыли и шума.

Уже стемнело, когда до деревни добрались. В первый же дом постучали, сказали, что еле ноги унесли от диришей, ночлега ищем и места скоромного. Хозяйка добрая оказалась, впустила, стол накрыла. Рассказала нам, что ее мужа и сына украли дириши. После их набегов почти все жители сбежали за реку, там вроде как полиция не допускает таких-то безобразий. Хотя и то неизвестно, правда ли, ведь не видела она с тех пор никого из них.

Еще много чего рассказывала, а сама все мне глазки строила. Конечно, всех мужиков из округи повылавливали! Думаю, вот рыба нам сама в сети и плывет.

— И много ли сейчас живет народу в деревне? — спрашиваю.

— Я и подружка моя осталась, — отвечает. — Совсем недавно у нее мужа уволокли. Прятала она его несколько лет, а тут поутру вышел во двор, воды из колодца принести, а ему — хвать! — на шею петлю и увели.

— Зови, — говорю. — И то веселее будет!

Только баба за порог, а Ке-ник ко мне:

— План твой дюже рисковый! А вдруг потом тел нормальных не найдем? А в бабьем-то от силы дня три можно протянуть.

— Не бойся, — говорю. — В таком-то обличье до Синира быстро доберемся.

— Это если будет на чем.

Резонно. Пошли мы с хозяйством знакомиться, а там из живности только поросята. На них далеко не уедешь. Ни лошадей, ни ослов. По карте сверились — до ближайшего городка Дияра день пути. Сошлись на том, что день — в самый раз, а потому идти придется в Дияр.

Когда за стол вернулись, там уже две клуши сидят. На нас смотрят, улыбаются. Я не стал долго разговоры разговаривать, хозяйку в охапку и в спальню — отчего бы приятное с полезным не объединить?!

На утро встречаю на кухне соседку. Стоит она, воду пьет из ушата. Думаю, как бы так спросить ее, чтобы понять — Ке-ник это уже или еще нет. А она зараза пьет и пьет, словно попойка вчера какая была! Думаю, нужно прибегнуть к проверенному способу — ущипнуть за зад. Если засмеется, значит, что-то не в порядке и Эрик, по всей видимости, просто уснул вчера, измочаленный этой особой, а вот если крикнет: «Дурак! А тебе сейчас по роже съезжу!», тогда все нормально, тогда это Ке-ник. Ну я и ущипнул. Не сразу понял, что произошло, но в глазах звездочки засверкали. Ну, думаю, это верный знак, почти что «Дурак!», только еще вернее.

— Ты хорошо свое тело-то прежнее привязал? — спрашиваю, отлавливая звезды.

— Нормально, — говорит. — Не сразу выпутается.

В Деяр двинулись по прямой, ни от кого не скрываясь. А чего теперь-то бояться?! Обидно, правда, будет, если так по пути и не встретим этих дириши. Всю дорогу Ке-ник молчал и все воду хлебал из своей фляжки. Потом, когда привал сделали, говорит, что какие-то чувства у него странные. Вроде как отравился чем. Пей, говорю, воды больше, вся зараза рассосется. А после Ке-нику и вовсе худо сделалось — тошнит, голова кружится.

— Может, они чего заподозрили и отравились? — спрашивает. — А помереть-то не успели, и теперь мы за них помрем.

— Вряд ли, — говорю. — Мы им такие тела хорошие отдали. Я бы еще носил и носил! Чего травиться-то? Не убили же мы их. Вот дойдем до пригорода, заглянем в больницу.

Так и сделали. Только до Деяра дошли, сразу Ке-ника в больницу отвел. Врач с ним недолго занимался. Когда вышел, устало мне улыбнулся. Уж и не знаю, то ли я ему понравился в новом теле, то ли состояние Ке-ника обрадовало. Я его и спрашиваю:

— Рассосалось, доктор? А ведь я ему… тьфу ты!… ей и говорил, чтоб воды побольше пила и все нормально будет!

А доктор все улыбается так загадочно и отвечает:

— Это, милочка, от воды не рассосется!

— А от чего? — спрашиваю.

— Уже ни от чего. Беременность, дорогая моя, не рассасывается. Разве что, если она выдуманная, но это определенно не тот случай.

Потом и Ке-ник показался. Он был так шокирован всем произошедшим, что постоянно называл меня по имени, отчего доктор то и дело вздрагивал.

— Нужно срочно найти отца моему ребенку! — серьезно сказал он. И мы пошли искать. Если бы я знал, что Ке-ник такой привередливый окажется до мужского пола, то не стал бы ему предлагать моего плана с захватом бабьих тел. А тут почти два убили на то, чтобы Ке-ник нашел достойного «папашу», чтобы в женское тело засунуть. Я так сразу отыскал, в тот же день, как в Деяр пришли. Познакомился с ним в баре. Если учесть, что я женщина привлекательная, то долго уговаривать его не пришлось. Только вот нажралась эта скотина так, что я потом из его квартиры еле ноги унес — все углы посшибал, а потом еще и в какой-то столб лбом ударился. Прихожу в гостиницу, а Ке-ник грустный сидит, смотрит на меня и спрашивает:

— По какому случаю нажрался?

— Это, — говорю, — не я, это тело нажралось перед тем, как я его захватил. А я теперь страдаю из-за него! Да еще и утром буду страдать. Чужое похмелье — это высшая несправедливость!

Наконец, Ке-ник присмотрел себе кандидата. Когда уже из Деяра выехали на поезде до Таш-Кале, я ему такую ситуацию предложил:

— А вдруг наши тела добредут таки до Дияра и найдут там свои женские тела, что мы оставили. Вот скандал будет у них! Придется им, в конце концов, пожениться всем!

Дорога до Таш-Кале была не близкая, а по вагонам постоянно военные проходили, что-то проверяли. Только вот это не арвинги были, а простые фокши. А потому особо не старались, документов почти ни у кого не спрашивали и все время о чем-то жарко спорили.

— Где мы встретимся с нашим агентом? — шепотом интересуюсь у Ке-ник.

Он озирается и отвечает:

— Место ты выбрал для таких разговоров просто замечательное!

— Ты просто скажи — где?

— Нас встретят в Вегнахе…

— Это еще где? — удивляюсь. — Что-то раньше не слышал такого названия.

— Потому что поселок очень небольшой, его и на картах-то нет, — отвечает мой попутчик. — Там уже мы узнаем, что делать дальше.

В тот день мы больше не перекинулись ни словом. Рано легли спать, но всю ночь по вагонам бродили какие-то не то люди, не то смигры. Слышалось лишь неясное дыхание, жуткое, леденящее кровь. Кто-то невидимый, беззвучно ступая, бродил среди спящих, заглядывая в их лица, словно заблудшая душа отыскивала свое потерянное тело. Я постоянно держал руку на эфесе. Не удивительно, в том гребаном Манзуме все не как у людей — на дорогах бесчинствуют какие-то дириши, в поездах — бродят смигры. Что ждало меня дальше, было сложно представить.

И все же где-то под утро я немного вздремнул. Мне приснился Пандеборк, где я провел множество жизней. Я уже упоминал, что пару жизней прожил в Маноире, однако там мне не понравилось — ноарцы люди жесткие, воинственные, скупые на слова. Таких любят на ратном поле, но жить человеческой жизнью среди ноарцев — просто жутко! А вот в Пандеборке мне очень понравилось. Тамошние луга и теплые зимы, добродушные жители и размеренный ход жизни — что может быть лучше?!

Я давно понял, что бессмертие — не удел людей. Не знаю, как у других, но у меня всегда были проблемы с памятью. Тяжелыми, громоздкими сооружениями, наваленными безо всякой определенной последовательности, возвышаются надо мной прожитые годы. Надо обладать уникальными способностями, чтобы построить из этой прорвы лет более-менее удачную, функциональную постройку. Надо быть исключительным, чтобы заставить все эти сотни и сотни лет работать на тебя, на сегодняшний день, на этот миг. Чтобы вся твоя прошлая жизнь не висела над тобой подобно миллионам кубометров мутной воды. Твоя душа, твоя мысль должна пронизывать всю эту непостижимую толщу дней, и в долю секунды перемещать тебя по вселенной твоего прошлого. Но что если все сложилось не так, что если твое прошлое живет своей жизнью, оно самоорганизовалось в некое измерение, в котором ты чужой, в котором ты теряешь уйму времени для того, чтобы из «сегодня» попасть в «прошлый год». При этом ты перемещаешься из «сегодня» не напрямик, а блуждая, пронизывая какие-то чужие, давно забытые «прошлые года».

Хочется умереть, и родиться заново. Хочется просто умереть…

Это я все к тому говорю, что для бессмертного человека — размеренный ход жизни — настоящее спасение! Чем медленнее течет жизнь, чем меньше в ней ярких событий, тем лучше. В такой жизни хотя бы можно ориентироваться и не сойти окончательно с ума. Правда, и мне порой говорят знакомые арвинги, что я с головой не дружен, мол, совсем дурачок. А меня все устраивает! И я думаю, это главное.

Хочу напиться — иду и пью. Хочу валять дурака — валяю и ни о чем не думаю. Мне по рождению можно менять тела, так отчего же использовать эту возможность по полной?! Да, несколько десятков тел умерло от цирроза печени. Зато у меня не было всех этих кризисов бессмертия! Кризис трех веков, а потом девяти и шестнадцати. Сколько арвингов покончили с собой в эти века! Не справились с тяжестью прошлого. Оно ведь копиться, копиться на сердце могильным грузом. Не было бы прошлого, не было бы у арвингов памяти — они были бы самыми счастливыми существами по образу и подобию человеческому. А так…

В одном Пандеборке я знал о существовании трех клубов самоубийц. Меня однажды пригласили в один из этих клубов. В него входило около двадцати арвингов. Они обставили свой страстно желаемый уход из жизни, как мистический спектакль. Собирались по определенным дням, всякий раз в новом месте, приглашали в свое общество настоящих людей и разыгрывали страшную лотерею. Никто не знал, кому достанется яд. Он мог убить как бессмертного арвинга, так и ни в чем не повинного человека, гостя со стороны. Не знаю, что влекло туда смертных, может, заманивали деньгами или на самом деле находили разочаровавшихся в жизни людей.

Там я разговорился с одним из постоянных членов клуба.

— Спроси у любого смертного, хочет ли он стать бессмертным? — резонно спросил он. Помнится, к тому моменту мы осушили с ним всего-то полбутылки красного. — И он обязательно скажет: «Да! Хочу!» В любом случае ответ будет одинаковым. Смертная тварь мечтает о большем. Будучи ограниченным какими-либо рамками каждый мечтает вырваться из них, отодвинуть свой горизонт как можно дальше. Человек создан с душой, которая требует все нового познания. Так же как он жаждет познать бесконечную вселенную, таким же образом он и не в силах воспротивиться такому лакомому кусочку мечты, как бессмертие. И лишь спустя века, спустя сотни лет, получивший так страстно желаемого бессмертия человек понимает, какую же непосильную ношу он взвалил на себя.

— Еще по стакашке? — спросил я.

— Да, безусловно!

Мы выпили еще, и арвинг продолжил:

— Грани познания — влекущие, бесконечные — демонстрируют ограниченные средства человеческого сознания. Человек не создан для бессмертия. Измененные обстоятельства не меняют ни в коем случае разума человека. Создание, имеющее набор качеств социального свойства и располагающее такой низкофункциональной структурой памяти, обречено на провал в этом бесконечном эксперименте. Отсюда и появляется понятие кризиса третьего века, отсюда и возникают клубы самоубийц, отсюда и произрастает крайне гедонистское отношение к оставшейся, бесконечной жизни. Ну, вот как у тебя!

— А что со мной не так? — удивился я.

— Ты же пьешь как скотина! Ты прославился в Пандеборке, как бессмертный алкоголик, который меняет не тела, а лишь печень, — мой сосед расхохотался.

— Да, занятно, — согласился я. — Ну а что еще делать? Бессмертие не угнетает, если прожигать жизнь по полной. Правда, вот пить яд — в этом приятного мало!

— Я и сам так думаю, — прошептал мне на ухо мой сосед. — Я уже потерял к этому клубу всякий интерес и все хочу его покинуть, только не могу решить, когда. Этим арвингам не удалось найти своего смысла смерти, они не создали систему координат, в которой смерть стала бы сутью нового понимания жизни. Жалкий спектакль, неудачная попытка реанимировать чувство самосохранения, напоследок пощекотать сознание. Нет, уйти из жизни таким образом я уже не хочу…

В тот вечер умер мой сосед. Мы мило поболтали, а через полчаса он уже начал остывать. Жаль! Мы с ним неплохо посидели. Два бессмертныхсобутыльника — неплохая идея. А-то все мои смертные помощники больно быстро отбрасывают копыта.

Сон свой я так и не досмотрел. Пандеборк был чудесен, вино было ароматным, девушки — нежными… Не сон, а сказка!

А разбудил меня Ке-ник. Сказал мне, что по поезду ходит патруль арвингов и нужно быть начеку. Мы прошли до конца состава и вышли на воздух. Здесь можно было полной грудью вдохнуть утренний воздух, нереальный, колючий, едко-синего цвета, словно на глазах очки с разноцветным стеклом.

— Посмотри туда! — говорит Ке-ник. — Это Башдаг — самая высокая гора Манзума. Она может посоперничать с Черными горами, хотя там будет с пяток вершин, которым этот самый Башдаг разве что по пояс.

— Ты здесь раньше работал? — спрашиваю я.

— Да, приходилось, — кивает.

— Тоже так, в Вегнах по заданию?

— Вроде того, — отвечает он. Немногословен. Тогда мне показалось, что его тревожит тот самый патруль бессмертных.

К обеду уже добрались до Таш-Кале. Патрульные нам так и не встретились, что не могло не радовать. Я на радостях предложил эту новость отметить в первом же кабаке. Но Ке-ник отказался. Сказал, что в Таш-Кале расквартирован корпус императорской армии, да и городок в целом почти полувоенный. Пройти по улице и не встретить какого-нибудь арвинга при исполнении — редкость. А потому, говорит, потерпи до Етимхане. Там поселок небольшой, народ — простой, самогонка — отменная.

И в тот же день, не задерживаясь в Таш-Кале, мы переправились через Иккиль и сняли комнату в поселке. Надо сказать, самогон там был действительно отменный. Мне удалось так напоить Ке-ника, что он еле язык ворочал. По первой у меня был план — напоить его и подробно разузнать про наше задание. Мне все больше казалось, что он чего-то недоговаривает. Однако я и сам так увлекся, что напрочь позабыл о своем плане. Мы полночи говорили про неверных арвингов. Все пытались понять, какая же собака их укусила, что они не хотят вернуть славные времена Арсдага?! Эрик постоянно хвалил герда Ви-гара, говорил, что тот, мол, мужик умный и все сделает как надо. Он говорил это так уверенно и так часто, что мне и самому показалось, что я так думаю.

Правда, вот похмелиться Ке-ник по утру не разрешил. Говорит, разум перед выполнением задания должен быть чистым. А тут до Вегнаха уже рукой подать! И вот, мы купили двух скальдов и по скупым степям Согука поплелись на север, к границе с Сельскабом. Хорошо еще, что я припас фляжку вчерашнего самогона. А то помер бы со скуки! Все же здесь край скудный, безжизненный. Даже в угрюмом Ноаре и-то степи куда живописнее и сочнее что ли. А уж с Пандеборком и в сравнение не идут! Рядом с границей откуда-то вынырнула серой змейкой заброшенная железная дорога, которая и повела нас на север, к загадочному Вегнаху.

Как мы ни старались поскорее миновать дорогу вдоль Дакмура, нам все же пришлось остановиться на ночевку. Примостились вместе с лошадьми с западной стороны железнодорожной насыпи. По очереди несли дежурство. Погодка была жуткая, ветер пронизывал насквозь, как я ни кутался в свой плащ. Да еще болота за насыпью, казалось, ожили: слышались какие-то голоса, жуткие звуки, шлепки и тихий смех. Мне и без того было холодно, а тут еще мурашки по спине стали бегать — вообще смертный холод! Меня подмывало подняться на невысокую насыпь и посмотреть, что же там происходит. Однако при одной мысли о том, что любое мое движение выдаст нас, я замирал и мечтал лишь об одном — чтобы наступило утро. Теперь-то я понял, зачем Ке-ник купил дорогих скальдов. Паровые сердца останавливаются и скальдов уже ничем не отличить от мертвого металла. Если бы у нас сейчас были живые лошади, то всем бы нам, по всей видимости, была крышка!

В назначенный час я тихонько разбудил Ке-ника, но и сам больше не уснул. Мы вместе лежали и слушали, как перешептывается ночь совсем близко с нами. Казалось, мы слышим голоса из самого Эвиг-Векта. То ли мертвецы обсуждали, как с нами разделаться, то ли, не замечая нас, делились своими новостями друг с другом. Моя фантазия уже нарисовала мне не одну картину расправы этих тварей над нами с Ке-ником. Слава Серскильту, что ни одна из фантазий не стала реальностью!

Весь день мы тащились по безликой дороге на грани сна. Пригретые на теплых боках скальдов, мы то и дело норовили провалиться в сон. Однако Ке-ник постоянно будил меня и подгонял паровые сердца машин. Только к вечеру мы добрались до этого странного места под названием Вегнах. Не поселок, а проржавевший паровоз. Уж и не знаю, отчего оставшиеся жители отсюда не уезжали по добру, по здорову. Хотя, и остались-то пропойцы да одиночки, которым и податься-то было особо некуда.

Мы остановились у одного мужика, который постоянно что-то говорил про какую-то Эльзу, а после напивался в стельку и храпел, как стая смигров. Я так понял, что у мужчины был сын, который постоянно пропадал с главным механиком поселка — господином Геваном.

Я хотел было прибегнуть к проверенному способу — совместному распитию с аборигенами, — однако мои скудные запасы самогона из Етимхане закончились. Что же касается хозяина вагона, где мы остановились, то он пил такую гадость, что даже я не мог поднести ее к носу.

Ке-ник попросил меня общаться с местными жителями лишь в случае крайней необходимости.

— Когда за нами приедут? — спросил я. — Находиться в столь жутком месте просто невозможно. Еще день-два и я начну пить такую же гадость, что этот мужик, который жутко храпит.

— Завтра за нами приедут, не беспокойся, — обнадежил Ке-ник. — Кстати, я тут в Етимхане прикупил немного самогона. Знал, что тебя здешние края не впечатлят.

Такой доброты от своего попутчика я не ожидал. Думаю, с чего это он сам выпить предлагает.

— Успокоился я просто, что мы с тобой прошли весь путь без проблем, — пояснил он.

Ну ладно, думаю, в принципе повод неплохой. Для бессмертного поводы — вещь проблематичная. Сели мы, выпили, потом еще выпили, а потом…

* * *
…Я открыл глаза.

Кругом стоял лес. Я был привязан к дереву.

Что произошло? Это сон? Насколько же он реалистичен, что аж мурашки по коже! Какой-то шум справа от меня. Что это? Смигр меня побери!

Насколько мог я скосил глаза — по правую руку от меня стоял скальд с красными горящими глазами и из его ноздрей вырывались клубы зеленоватого дыма.

— Запомни его имя, — сказал знакомый голос. — Ханг. Когда он появится здесь, забери его тело. В его теле ты станешь настоящим воином герда Ви-гара. Главное, чтобы они пригнали именно его. Ну и, конечно, если ты успеешь…

Откуда мне был известен… Твою мать!

Из-за дерева вышел Ке-ник. Он холодно мне улыбнулся и обернулся в сторону леса. Прислушался, замерев на несколько мгновений, но потом снова принялся обвязывать меня веревкой.

— Ке-ник, что происходит? — прохрипел я. Язык еле ворочался. — Что за гадость ты мне вчера налил?

— Снотворное, обычное снотворное, — отозвался мой попутчик. — Не бойся, у меня все рассчитано — ты должен был проснуться именно к встрече с ним.

— Но как же встреча?… Агенты?

— Знаешь, это поначалу в Хангелар рвались смелые, отчаянные арвинги, которые ради Ви-гара могли сделать все, что угодно. Но ведь такие бессмертные нужны и ему самому, в Дамгарте. Вот он и решил прибегнуть к помощи неблагонадежных арвингов, таких как ты…

— Что значит «неблагонадежных»?! — замотал я головой.

— Да что толку от вас — бессмертных пропойц и фанатиков болеоников?! А герд Ви-гар дает тебе редкий шанс послужить будущей империи Арсдаг…

— Но я не хочу ей служить! Я просто хотел немного подзаработать, а на ваш Арсдаг мне начхать!

— Жаль, что ты так говоришь, — вздохнул Ке-ник. — Ну да ладно, там посмотрим, что будет. Может, хоть какая-то польза от тебя будет…

— Кто ты сам? — спросил я.

— Я? — удивленно переспросил Ке-ник. — Твой проводник.

— Проводник?

— Ну да, видишь, как мы легко попали сюда, миновали все посты и границы. Ты уже не первый, кого я привожу в здешние леса…

Было видно, что он спешит. Нервничает.

— Где же все они? Где все те, кого ты сюда уже привел?

— Они в Лойских пещерах, — сказал Ке-ник. — Когда ты займешь тело своего врага, ты познакомишься с ними. Новые воины герда Ви-гара готовят там вторжение в Хегенскофф. Ты будешь кстати…

— Сукин сын! — вырвалось у меня.

Но мой проводник вроде как не заметил этого. Он лишь повторил настойчиво:

— Запомни имя — Ханг.

— Отдай мне свое тело, Ке-ник! — резко выкрикнул я и замер. В следующий миг передо мной встал улыбающийся проводник и грустно покачал головой:

— Для тебя я — Ке-ник! Для кого-то другого — Ту-мас, а для третьего — сам Серскильт! У меня сотня имен, но истинного ты не знаешь. Ты не мастер, поскольку вел разгульный образ жизни. Ты, насколько я знаю, ни в одной военной кампании не участвовал, и потому не так часто менял тела. Так что, не повезло тебе. Да и не могло повезти! Прощай!

Я еще долго слышал его шаги. Или мне казалось, что это его шаги. Это просто лес жил своей жизнь, какие-то животные бегали туда-сюда, в кронах деревьев порхали птицы. Лес жил своей жизнью, а я стоял привязанный к дереву.

Первое время мне казалось, что Ке-ник пошутил. Возможно, он напился. Но нет, он не производил впечатление пьяного. Неужели все, что он сказал, — правда?!

Все это не укладывалось в моей голове. Я пробовал звать Ке-ника, кричать. Пока было светло, мне казалось, что это неплохой способ помочь себе. Однако прошло несколько часов и в лесу стало темнеть. И только сейчас я понял, насколько же жутким является мое положение! Я стою один посреди леса и не могу шелохнуться! Если сюда придет медведь или волк… Мне даже страшно представить, что будет, если сюда придет медведь или волк! Мне придется захватить их тела? Интересно, как это делается? Мне такого делать не доводилось — захватывал тела у своих более молодых собутыльников и думал, что жизнь — это бесконечная круговерть стакана вокруг бутылки.

А здесь…

Замер. Тихо!

Что-то двигалось в мою сторону, и это что-то было немаленьких размеров. Возможно, оно не заметит меня. Разве крупный хищник сможет насытиться такой мелкой жертвой?!

Я не шевелился. Я почти не дышал, но мое сердце стучало так громко, что, похоже, существо шло на его стук.

Когда прямо передо мной стали трепетать кроны деревьев, я зажмурился. Мне было страшно представить, что за существо может обладать таким ростом и силой. Помнится, в моих многочисленных жизнях бывали белые горячки, и много интересного мне привиделось за двадцать веков, но такого не припомню.

Шум стих. Так же резко, как и начался.

Я открыл глаза.

Прямо надо мной возвышалась черная гора. Это жуткое существо дышало. Шумно, с хрипом. Оно было живое, но пугало меня пуще любого смигра или духа смерти. Эта мрачная туша нависла надо мной и я увидел его огромный глаз, в котором, похоже, я отражался целиком — с ног до головы. Если честно, в ту же секунду я обмочился. Тварь фыркнула на меня, разинула свою пасть, и я тут же с перепугу выкрикнул:

— Ханг, отдай мне свое тело!

Зажмурился. Ожидал, что сейчас эта махина обрушит на меня всю свою мощь. Хриплый вдох, еще один…

И тут я понял, что это уже дышу я. Это дышу Я!

Приоткрыл один глаз, другой… Внизу стояло мое тело, привязанное веревками к стволу дерева. Я не мог узнать его — глаза горят, изо рта течет слюна, из горла вырывается сплошной жуткий рык. Это уже был не я, а Ханг в моем теле.

Услышал вокруг себя треск веток и закрутил головой. Пока что каждое движение в этом огромном теле давалось мне с усилием, я еще не научился целиком контролировать такую махину. Справа от себя я увидел многоголовое существо на четырех массивных лапах. Подумал, смогу ли справиться с ним. Сделал шаг влево… Там меня встречала жуткая тварь с короткими лапами. У этого моего противника когти на лапах были такими внушительными, что я чуть было еще раз не обмочился, уже будучи Хангом.

Между тем из темнеющего леса ко мне выходили все новые и новые порождения мрака. Вскоре я оказался окружен ими со всех сторон. И когда я уже простился с моей странной жизнью, одна из тварей сказала мне:

— Здравствуй, Ме-лин! Мы ждали тебя!

Семнадцатая глава

Магистр Ре-иль пребывал в теле невысокого, пухлого человека с короткими седыми волосами, острым длинным носом и тонкими упрямыми губами. Надо полагать, что когда-то это тело принадлежало гражданину Леонии. Если учесть, что разрешения на использование леонийцев для нужд арвингов не существовало ни в какие века, то была очевидной «помощь» ишлемских работорговцев. В этой связи двойные стандарты Гегнера не вызывали сомнений — рядовых арвингов за подобное нарушение конвенции он бы давно упек в Квайль.

— Ты хорошо поработал, Ян! — сказал тихо магистр. Он стоял у окна и смотрел на Хегенскофф, который медленно погружался в тревожную ночь.

— Это было непросто, — толстяк вытирал со лба пот. Он стоял у двери, а рядом с ним неподвижно, словно статуя, замер Но-вар. — Этот арвинг сначала ни в какую не желал ехать сюда, все говорил про Фарафангану, хотел уехать в дальние провинции. А я все же смог его уговорить, заинтересовал всей этой белибердой про несуществующие языки и древние манускрипты…

— А я тебе сразу сказал, что ты сможешь, — задумчиво кивнул Ре-иль. — А ты не верил!

— Всегда пожалуйста, господин Ре-иль! С удовольствием вам помогу в любом начинании, — заулыбался Ян. — У меня только вопрос небольшой…

— В чем дело?

— Вопросец буквально мизерный… — толстяк снова смахнул пот со лба.

— А, понимаю! — магистр отвернулся от окна и внимательно посмотрел на гостей. — Ты про вознаграждение?

Служитель рен-корпуса подошел к своему столу, открыл верхний ящик и достал оттуда неподписанный конверт. Судя по тому, что он был достаточно увесистым, сумма вознаграждения должна была ученого устроить. Магистр положил конверт на прежде пустовавший стол.

— Возьми! Как и уговаривались!

Толстяк осторожно подошел, медленно взял конверт и поклонился.

— Все во благо науке! Все во благо! — залепетал он, делая робкие шаги к двери.

— Конечно, во благо, как же еще?! — усмехнулся магистр. — Ну а ты, мастер Но-вар, оказал неоценимую услугу не только рен-корпусу, но и всем арвингам. Я помню твою цену, только у меня будет небольшое уточнение. На суть вопроса не повлияет никоим образом.

Но-вар кисло улыбнулся.

— Ян, дорогой, ты можешь нас оставить! — сказал магистр. — Ты свободен!

— Как приятно это слышать! — поклонился толстяк. — До свиданья!

— До скорого! — улыбнулся Ре-иль и взглядом проследил за ученым до тех пор, пока тот не закрыл за собой дверь.

— Что за уточнение? — тут же спросил Но-вар.

— Долгая история, — вежливо ответил магистр и сел за стол. — Присядьте.

Арвинг продолжал стоять, не шелохнувшись.

— Вы так спешите? Неужели так хочется поскорее отомстить своему обидчику? Но ведь месть сладка ожиданием, мастер. Запомните это! Учитывая ваше бессмертие, я бы не стал так торопиться…

— Сегодня падет Хегенскофф, — спокойно сказал Но-вар. — И я должен быть там.

Ре-иль некоторое время внимательно смотрел в глаза командиру разведчиков, пытаясь понять, насколько тот серьезен. Вероятно, он увидел в них такую уверенность в только что сказанном, что невольно вздрогнул.

— Вы передумали его убивать? — спросил мастер.

Магистр улыбнулся.

— Это приказ моего непосредственного начальства, так что оставлять в живых я его не собираюсь. Здесь будьте уверены — ваша обида будет отмщена. Только способ убийства мы избрали иной…

— Какой же?

— Газ.

Но-вар пожал плечами.

— В чем смысл? — поинтересовался он.

— Смысл? — задумчиво протянул магистр. — Вы когда-нибудь слышали про остров Вурмак?

Арвинг отрицательно покачал головой.

— Знаете, легенды бывают старые, пришедшие к нам из глубины веков. Как, например, легенды народа Реки в Каннагаре. Бывали там когда-нибудь?

Но-вар молчал.

— Ладно, глупый вопрос, — согласился магистр. — За два десятка веков там побывал каждый арвинг. Так вот, мне особенно нравится легенда о ками рек, которые объединились, чтобы прийти на помощь народу Реки, и подобно змеям ползли по острову, заливая то один новый город, то другой. А бывают легенды новые, как легенда об острове Вурмак. Она бродила по странам Сианука с легкой руки пиратов. Они рассказывали, что в Большом Фоке есть затерянный остров, где живут сумасшедшие монахи, основавшие там орден нового жестокого божества. Придет день, говорили они, и это самое божество вырвется на свободу и уничтожит мир.

— Занимательная сказка! — усмехнулся Но-вар.

— Одно время эту легенду считали вариацией на более древнюю легенду об острове Сибо — земле мертвых, — продолжил магистр Ре-иль. — И я, признаться, тоже склонен был думать так же. Однако не так давно к нам в руки попал весьма интересный молодой человек. Перед тем как он вывалился из окна и сломал себе шею… Сразу скажу, мы к этому никак не причастны! Нам его смерть была вовсе не на руку. Так вот, перед своей неожиданной кончиной, он успел поведать нам — служителям рен-корпуса, — что работал на почтовом дирижабле «Дух», летавшем между Вальдом и Каннагаром. Внушительное расстояние, не находите? Оно было выбрано не случайно. В обязанность команды, за которой постоянно велась слежка неких спецслужб, входило посещение загадочного острова в Большом Фоке. Он располагается вдали от традиционных воздушных путей, и потому «Духу» всегда приходилось заламывать ощутимый крюк. Там они забирали какую-то корреспонденцию и доставляли ее либо в Вальд, либо в Каннагар. С контактным лицом всегда встречался только капитан, и потому наш несчастный не знал, кто был получателем этих странных писем. Этот установленный порядок был нарушен теми же пиратами Фока. По крайней мере, так уверяет сам пострадавший. Они были атакованы черным цеппелином, который расстрелял их дирижабль из странных орудий, не причинивших на первый взгляд никакого урона. Но после исчезновения этого корабля, на «Духе» начали происходить странные события — один за другим стали умирать члены команды…

— Все это, конечно, очень интересно, — кисло улыбнулся Но-вар, — но при чем здесь газ?

Магистр Ре-иль внимательно посмотрел на своего недобросовестного слушателя.

— Перед нападением пиратов капитан «Духа» избавился от документов, неизвестным мне способом, но последний выживший успел записать на своем теле небольшую часть послания.

Но-вар медленно подошел к столу и остановился прямо перед магистром.

— Это новый дух уничтожения?

Седовласый мужчина кивнул, глядя на арвинга снизу вверх. Затем поднялся, чтобы быть с Но-варом на одном уровне, и сказал:

— Мы должны опробовать его на арвинге.

— Вы еще не испытывали его?

— Только на смертных, — ответил магистр Ре-иль. — Это смертельный газ. Действует очень впечатляюще.

— Ну, что же? — мастер кивнул, давая свое согласие. — Я с удовольствием посмотрю на ваши опыты. И предлагаю поторопиться! Армии севера и востока совсем скоро войдут в Хегенскофф!

— Да, конечно, — согласился магистр, выходя из-за стола. — Но сначала я должен с ним поговорить…

Послышался негромкий, но четкий стук. Ре-иль молча подошел и открыл дверь. На пороге стоял худощавый служитель рен-корпуса. Он был одет в теплый бардовый плащ, из чего можно было заключить, что это непосредственно кригер — воин этой организации. Мужчина чуть наклонился к магистру и что-то прошептал так, чтобы присутствующий арвинг не мог ничего слышать. Ре-иль выслушал сообщение подчиненного и кивнул.

— Многоуважаемый Но-вар, не ваш ли гость топчется у входа в Раух?

— Ах да, — улыбнулся мастер, — я думаю, вы будете не против, если в вашем эксперименте примут участие двое бессмертных?

* * *
Га-тор не спал уже более двух суток и сейчас ощущал, как спасительный сон пытается затащить его в свои сети. Последний раз, когда он пребывал в некоем подобии сна, было в стане гримов. Казалось, все это было так давно! Словно бы произошло с ним год назад. Вообще после размеренной жизни в Етимхане, когда время текло словно мед, бурная насыщенная событиями жизнь во время путешествия буквально сводила с ума. И чтобы окончательно не потерять грань между реальностью и вымыслом, ему сейчас же непременно нужно было поспать. Непременно.

Но мысли, пугающие мысли не давали упасть и забыться. Каракол победил Но-вара. Призрак командира разведчиков, настоящий хозяин тела одолел дух бессмертного. Что теперь задумал этот наг накануне решающей битвы за Хегенскофф? Находясь под «прикрытием тела», он может спутать все карты Ту-гару. Одним ренсъелям известно, что подлый наг может устроить для врагов своего безумного царства! А врагов у Наги хоть отбавляй — почитай весь мир. Ну, разве что кроме Леонии, которая, обходя все запреты Совета Девяти, продолжает вести торговлю с грозным соседом, сводя на нет какой-либо эффект от торгового эмбарго. Да и южные купцы окажутся не нужны Железному Хвану, если он захватит Каннагарскую империю или Номарк.

Восточная твердыня, вот уже столько веков сдерживающая натиск алчных соседей, может пасть из-за личного врага Га-тора. Ворхут отлично помнил, какие страшные времена настали, когда Хегенскофф пал под мощным ударом Унга Северного. Не дай Серскильт, этому вновь повториться! Мир Сианука вновь погрузится в хаос.

Откуда вообще взялся здесь Каракол? Га-тор подошел к небольшому окошку, выходившему на юго-восток. Отсюда можно было различить серый поток Киме и правый берег, отданный врагу и сейчас погруженный в оцепенение. Ворхут осмотрел кладку у окна, перекрестье железных решеток. В обычных условиях он бы легко разрушил все это, призвав Векке — силу подземных корней, которой мог воспользоваться любой из арвингов. Но несколько камер Рауха с легкой руки рен-корпуса были приспособлены под содержание бессмертных. Во всех углах камеры на стенах были выжжены иероглифы «Бессилие». В сплетении с духами-колодцами — поглощающими огромные объемы любой энергии — эти знаки давали полную изоляцию для заключенного: никакая связь с ренсъелями или мелемами отсюда была невозможна.

Ворхут бросил взгляд на наручники. Разве что ноги свободны, но что от них толку. Нужно было найти способ выбраться отсюда, прежде чем Каракол возглавит корпус из Таш-Кале и поведет его на верную смерть. Совсем недавно Га-тор отвечал за каждого из бессмертных, что входил в этот корпус, совсем недавно он всеми силами боролся ради того, чтобы сохранить как можно больше своих братьев. И чем все завершится в итоге? Слепой смертью!

Он от бессилия ударил железными кольцами наручников по каменной стене. Металл звонко отозвался, оставив на камне слабый еле заметный белесый след. Этот след сейчас был как настоящее издевательство над ворхутом, потерявшим всю свою былую силу. Он — практически последний из арвингов-колоколов, способных вызывать могучего Серскильта — оказался в столь бесславном положении. И это накануне битвы, в которой мастер Ту-гар делает большие ставки именно на его дар!

Мысли путались, возвращались в прошлое, скакали в будущее… Бессилие дразнило пуще жажды. Он вдруг вспомнил про Сашу. Сейчас, находясь в самом сердце мрачного Рауха, висящего над Хегенскоффом, словно погибельное предзнаменование, Га-тор ощущал острую боль, ревность и ярость. Невинная беззащитная душа находилась там, в каменном лабиринте гибнущего города. Каракол, намереваясь отомстить ему, непременно уничтожит все, что он ценит и чем дорожит — корпус, город, Сашу. А после он явится сюда, за ним. Тогда ворхут уже будет почти мертв…

Взять себя в руки! Нужно взять себя в руки!

Га-тор подошел к окну и постарался успокоиться. Он простоял у окна до тех пор, пока сгустившиеся сумерки не поглотили шпили Лесерома. Сначала ночь накатила на дальнюю, правобережную часть города. Дома, костелы, башни, улицы… Все неумолимо исчезало под прибывающими волнами тьмы. Река ночи становилась все полноводнее, приближаясь к стенам Рауха. Сначала тьма поработила Правобережье, о существовании которого некоторое время напоминала лишь стрелка моста, сюрреалистически врезавшаяся во тьму, словно соединяя этот берег города с самой ночью. Затем экспансия переметнулась и на левобережную часть Хегенскоффа, накрывая гребнем своей черной волны квартал за кварталом. В далеком прошлом осталась левая рука набережной Огса, каменные дома вдоль реки также не смогли остановить надвигающуюся неумолимую угрозу. Арвинг стоял и смотрел, как плотная пелена ночи подходит к тюрьме Рауха, как она прикасается к грубой каменной кладке, ложится на нее, словно уставший зверь, и заполняет своим телом все пустоты здания. В камере Га-тора тоже стало темно. Как-то сразу, вдруг. Ночь буквально упала, накатила гигантской волной, погрузив на свое унылое дно весь восток Номарка.

Когда исчез город за окном, арвинг сел на нары. Время замерло и скоро Га-тору стало казаться, что он находится в этой комнате уже целую вечность. С одной стороны десятки веков, прожитых до заключения в тюрьму Раух, а с другой стороны — тюрьма Раух. Сопоставимые величины.

Когда-то давно он служил в тюрьме Арасинда Сур, что в сердце Саглама. Тамошний крепостной комплекс Га-тор знал досконально. Но там были самые обычные смертные — потенциальные носители арвингов. А вот в Квайле он не был. И это его радовало. Кто знает, что такое тюремный срок для бессмертного? Даже Гегнер не знает, хотя набил арвингов в Квайль, словно сельдь в бочку. Можно ли находясь в четырех стенах не давать воли призракам своего тела? Может ли призрак сойти с ума? Может ли он передать свое сумасшествие арвингу?

Ка-ра-кол. Какого лешего ты здесь объявился, за сотни миль от своей страны? Или наги таким образом устраивают захват мира? Бунт призраков, который развернет собственные пушки, дирижабли, морские парофрегаты и шпаги против императоров, королей и князей. Если учесть, сколько тел нагов сейчас находится в пользовании арвингов по всему миру Сианук, эффект от вероятного бунта призраков поражает воображение.

Но вряд ли такое возможно, успокаивал себя Га-тор. Это уже бред, это уже мысли сплетаются с тканью ночи и порождают безумный узор над его головой, подобный нимбу мускусной крысы… Какой еще крысы? О чем он думает? Он должен поспать иначе сойдет с ума!

Но глаза сами собой открывались, пытаясь различить хоть что-либо во тьме. И он вспоминал ту битву при Бубоскаре, когда кровь заливала его глаза, он почти ничего не видел и лишь отыскивал здоровое тело нага, чтобы тут же захватить его. А эти обезумевшие парни летели на него, и буквально сами напрашивались на смерть. Он обложил себя горой трупов, и уже обессилевший, полуслепой принялся обшаривать все вокруг себя в поисках более-менее целого тела. Все, что он находил, было теплым и мокрым. И мертвым. В ту пору он еще не был ворхутом, и не мог оживлять тела и вселяться в них. А потому накатывала паника, ему стало казаться, что он умрет здесь и сейчас. И все двадцать веков разом превратятся в прах, просто в кучу мяса.

И вот тогда он увидел Каракола. Этот воин возник неожиданно, он выбил шпагу из руки Га-тора и, ликуя рявкнул что-то на своем языке. Затем поднял свой широкий меч над головой арвинга…

Нет, бунт призраков невозможен, вмешалась в воспоминания другая мысль. Он невозможен по той простой причин, что для синхронного действия нужен сигнал. Чтобы бунт стал победным шествием, нужна слаженность действий, дисциплина. А как подать сигнал призракам…

В этот момент над ночным Хегенскоффом прокатился жуткий рев. Га-тор вскочил с места и подбежал к окну. В темноте он не рассчитал и ударился коленом о стену. Схватился за ушибленное место, зашипел. Смигр тебя подери! Рев угас где-то на задворках города, оставив после себя звенящую пустоту. Ворхут присмотрелся. За окном царила ночь, хоть глаз выколи. Однако вскоре далеко на юго-востоке, за рекой Киме стали появляться маленькие робкие огоньки. Сначала их было немного, но затем они стали вспыхивать все в новых и новых местах, пока весь горизонт не окутало белоснежное марево смерти. Это шли армии севера и востока — лаксы и твари Дакмура, — объединенные ненавистью и общим чувством голода. Они пришли его утолить.

* * *
— Вы так уверенно говорите о падении Хегенскоффа, — усмехнулся Ре-иль. — Право, странные разговоры для доблестных арвингов! Если столь упадочные настроения во всей армии Ту-гара, то этот город действительно обречен.

Магистр рен-корпуса вместе с Но-варом шли по пустынному коридору, на стенах которого дрожали огни газовых фонарей. Впереди шествовал кригер, держа в левой руке керосиновый фонарь. В правой руке он сжимал связку ключей на большом кольце, выполненном в форме эмблемы рен-корпуса — человек, поедающий человека.

Круговорот тел в природе, круговорот тел в истории. Бесконечная история превращений и возрождений, как неограниченный кредит на исполнение желаний. Раз за разом дается шанс достичь величия, приблизиться к богам. Но что в итоге? Бесславный упадок — от эпохи героев до эпохи ремесленников. От золотого века, о котором слагали песни, до парового века, о котором пишут газеты, что покупают утром, дабы выбросить их вечером. Человек, поедающий человека. Как волны размельчают камень, превращая его в песчинку, так и живая плоть под силой движения волн времени становится все слабее, все безжизненнее. Словно бы с каждым веком тело теряет вещества, становясь прозрачнее любого духа.

— Просто я трезво смотрю на вещи, — сухо ответил арвинг.

— И как же вы будете сражаться с такими мыслями? — удивился магистр.

— Арвинги рождены для того, чтобы умереть за людей. Разве вы не знали этого?!

— Да, конечно, — смиренно кивнул Ре-иль. — Вы — герой!

— Вы тоже станете героем, поскольку сегодня погибнете вместе со мной, — ехидно улыбнулся Но-вар.

Магистр попытался изобразить улыбку, но у него это неважно получилось.

— Здесь! — кригер остановился у двери в одну из камер. На металле, которым была обшита дверь, красовался еле заметный иероглиф «Бессилие».

— Это что такое? — спросил Но-вар.

— Ограда для арвингов. Здесь все бессмертные становятся простыми людьми.

— И не действует даже умение захватывать тела? — удивился мастер.

— Не бойтесь, там он не более чем человек, — улыбнулся Ре-иль.

— Но ведь и я стану там простым человеком, — покачал Но-вар. — Нет, пожалуй, я подожду вас здесь, магистр.

Тот пожал плечами и приказал кригеру открыть дверь. Внутри царил мрак. Кригер передал магистру фонарь и тот вошел внутрь, освещая перед собой пространство. Когда дверь за спиной Ре-иля захлопнулась, он увидел у самого окна силуэт Га-тора.

— Доброй ночи, господин Га-тор! — громко сказал магистр. — Любуетесь видами Хегенскоффа?

Силуэт дрогнул и направился в сторону Ре-иля.

— Сядьте на кушетку! — спокойно сказал «чистильщик». — Мне так будет удобнее с вами общаться.

— Боитесь, господин Ре-иль?

Магистр вздрогнул. И чего это безумные арвинги из Манзума его сегодня так пугают? Один спокойно рассказывает о падении Хегенскоффа, а другой…

— Если вы отпустите его, город обречен!

Ну вот, начинается! И этот туда же!

— Кого?

— Но-вара, кого же еще?!

— Наш общий друг, ученый человек, между прочим, сегодня в красках живописал вашу возможность натравливать своих врагов друг на друга, — усмехнулся Ре-иль. — Здесь, знаете ли, такое не проходит, каких бы ренсъелей вы не просили о помощи.

— Это не Но-вар, говорю я вам! — повысил голос ворхут. — Это его призрак. Он одолел Но-вара, и теперь это наг, наг Каракол.

Магистр потер лоб. Ото всех этих сумасшедших у него сегодня уже начинала болеть голова.

— С каждым мгновением я все отчетливее понимаю, что зашел сюда зря, — сжал губы Ре-иль. — А хотел ведь только спросить… Хотите ли вы сотрудничать с королем Ви-гаром?

— Ох ты! — усмехнулся Га-тор. — Отчего же только королем, а не императором? Чего тянуть-то?

— Да, я слегка поторопился, — кивнул Ре-иль. — Но не сильно, если честно. Со дня на день состоится брачная церемония Ви-гара и королевы Люр. Вот тогда-то этот великий арвинг станет новым королем Номарка.

— Вам-то что?

Магистр замолчал.

— Вам это должно быть по барабану, поскольку сегодня вы умрете вместе со мной и со всем Хегенскоффом! — выкрикнул Га-тор.

Нет, это невыносимо! Похоже, в Манзуме арвинги набираются тупости от этих черномазых фокшей!

— Послушайте…

Га-тор неожиданно бросился к магистру, и тому пришлось выхватить пистоль, чтобы остановить арвинга буквально в метре от себя.

— Тише! Тише! Успокойтесь, господин Га-тор! Пистоль весьма полезное изобретение, поскольку не содержит духов. Исключительно чистый механизм, работающий как часы даже там, где на стенах стоят иероглифы «Бессилие». Неправда ли это символично — технология, убивающая служителя ренсъеля! Иллюстрация к современному миру.

— Вы ничего не понимаете! — устало ответил голос из темноты. Га-тор вновь отступил к нарам и сел.

— Я-то как раз все понимаю, — улыбнулся Ре-иль. — Вы не хотите сотрудничать. Ну да это и не важно. Оставшиеся два колокола уже служат Ви-гару. Одним больше — одним меньше! Не велика потеря!

— Думаете, Серскильт поможет бессмертным уничтожать друг друга?! — усмехнулся ворхут.

— Вынужден вас разочаровать, господин Га-тор. Эти двое уже показали себя в деле. С их помощью, а точнее с помощью могучего Серскильта, войска Ви-гара уже взяли Загорный Ноар.

— Вы лжете! Я вам не верю!

— Ой! — отмахнулся магистр. — А мне все равно, верите вы мне или нет.

— Хорошо. Ладно. Не верьте, дело ваше, действительно. Но объясните, зачем вам это? Какой толк уничтожать своих братьев?

— Это объединение северных земель под флагом Арсдага.

— Объединение кого? Кому это все останется?

— Объединение огнем и мечом, господин Га-тор! — торжественно заявил Ре-иль. — А останется все лучшим. Тем, кто готов принять новый мир.

— Гегнер с самого начала плясал под дудку Ви-гара, верно? — предположил ворхут.

— Гегнер лишь пешка в этой игре, — поправил заключенного магистр.

— Он слишком доверяет Ви-гару…

— Нет, этот молокосос вовсе ничего не значит!

— Как это понимать?

— Существует тайное руководство рен-корпуса, — вальяжно начал объяснять Ре-иль. — Это пятеро ворхутов, принимающих все решения рен-корпуса, а Гегнер лишь является исполнителем. Это руководство сформировалось накануне прихода бегавельса к власти. И он будет нужен нам лишь до той поры, пока на политическом небосклоне есть фигура Си-анга. Гегнер имеет большое влияние на отца, несмотря на, казалось бы, воинственный нрав последнего. Но им обоим осталось недолго. Скоро Арсдаг возродится и все вновь встанет на свои места — арвинги вернутся на небосклон, а смертные… Смертные будут плодить себе подобных, чтобы питать бессмертие.

— Однажды уже был такой сценарий, — напомнил Га-тор. — Рассказать, чем все закончилось?

— Тогда мы допустили одну большую ошибку!

— И какую же, если не секрет?

— Мы позволили людям жить так, как они хотели, — Ре-иль покачал головой. — Теперь же будут существовать закрытые зоны, где мы будем заниматься селекцией. Это подобно разведению породистых собак или лошадей. Разницы никакой. Самое главное — у людей, привыкших с детства подчиняться, будут очень слабые призраки. Это почти как прийти в магазин и выбрать паромобиль. Только не марки, а национальности.

Га-тор вновь поднялся со своего места. Пистоль в руке Ре-иля дрогнул, напоминая о своем существовании в этой камере.

— Ничего более глупого не слышал в своей жизни! — брезгливо отозвался ворхут.

— Вот потому то вы и сидите сейчас здесь, в Раухе!

— Тогда понятно, что рассказывать про Каракола вам, смысла нет, — вздохнул Га-тор. — Вы готовите штуку куда более жуткую.

— Нелицеприятная похвала, но за неимением другой принимаю эту, — улыбнулся магистр. — Ну, что же, вы готовы? Пойдемте!

Ре-иль отступил к двери и дважды постучал. Заскрежетал засов, и толстая дверь распахнулась.

— Выходите медленно! — приказал Ре-иль.

В коридоре стояли кригер и Но-вар. Увидев командира разведчиков, Га-тор зло усмехнулся:

— О, да ты еще с нами! Поспеши, а-то не успеешь провернуть все свои грязные делишки!

— Успею, — тихо отозвался арвинг. — Ты же не будешь путаться под ногами.

— Куда мы идем? — спросил ворхут.

— Это наш тебе прощальный подарок, — отозвался Ре-иль. — И без глупостей! Здесь нет сдерживающих иероглифов, зато при мне пистоль. Одно неверное движение и ты лишишь себя удовольствия познакомиться с подарком.

Некоторое время они шли молча. Кригер подталкивал перед собой ворхута, опасаясь попасть под его взгляд.

— Вот и пришли! — сказал Ре-иль. — Располагайся!

Га-тора буквально втолкнули внутрь. Здесь горело несколько фонарей, а у противоположной стены, на которой не было окна, стоял человек. В камере вообще не было окон, был лишь одинокий человек. Когда он повернулся к Га-тору лицом, тот закрыл глаза и вспомнил все ругательства, которые знал.

* * *
Безумные, безумные, безумные арвинги!

Куда катится мир?! То, что бессмертные вырождаются и сходят с ума, доказывает тот простой факт, что требуется долгая и изнурительная селекция. А этих наслушаешься, и уже жуть берет. А вдруг Хегенскофф действительно падет? Что делать? Умирать за людей он вовсе не желает. Он желает унести отсюда ноги, да побыстрее.

Оставив Но-вара и кригера у газовой камеры, магистр незаметно покинул их компанию. Сначала он шел медленно, вроде как прогуливаясь в задумчивости, потом все быстрее, оглядываясь и ускоряя шаг, еще быстрее, еще… И вот уже магистр Ре-иль несется со всех ног, спеша покинуть эту тюрьму, эту ночь, этот город.

В кабинете пусто. Он подбегает к столу, открывает поочередно все ящики, проверяя, не оставил ли чего ценного. Деньги, увесистый перстень в виде эмблемы рен-корпуса… Он слишком большой, Ре-иль редко одевает его. Но сейчас подумав несколько мгновений, он все же надел перстень на палец. Пригодится! Ворох бумаг — отчеты, приказы, заявки, отказы… Все к шутам! Кого сейчас волнуют заявки арвингов, когда всю работорговлю в Сельскабе прибрал к рукам мастер Ту-гар?! Он ловко сделал — договорился с мэром, с губернатором. Возможно, он предложил им какие-то бонусы сверх военного присутствия. Может, вопрос чисто коммерческий? А, может быть, совсем в другом дело…?

Магистр замер. Вполне возможно, Ту-гар решил действовать по схеме Ви-гара — выселять политиков из их тел, насаживая на их место верных людей. В итоге государственный переворот проходит без единого выстрела и без единой капли крови. В телах бывших руководителей страны скрываются арвинги, взявшие управление в свои руки. А может все еще серьезнее? Сам император Си-анг пошел на такой шаг, чтобы жестко контролировать оставшиеся территории. Посадил в кресла и тела мэров своих людей, исключив недовольство на местах.

Ре-иль огляделся. Нужно поговорить об этом с Ви-гаром. Нужно срочно в Дамгарт! Магистр дернул шелковый шнур, что висел на стене близ стола. Вроде ничего не забыл. Через секунду в дверь постучали.

— Живее, живее! — закричал Ре-иль.

В кабинет вошел один из «чистильщиков». Этот был одет в простой костюм, который сегодня носило большинство клерков. Обычный канцелярский работник рен-корпуса, дослужившийся до места секретаря магистра.

— Тиль, срочно выводи мою машину из гаража! Возьми с нами двух кригеров. Мы отбываем в Дамгарт!

— Магистр, через час отправляется колонна со служащими всего рен-корпуса в Хегенскоффе? Мы можем поехать с ними…

— Кретин! Ты хочешь стать трофеем лаксов? Через час здесь уже ничего не останется! Си-анг сдает город! — рявкнул Ре-иль. — Бегом!

У парня глаза на лоб полезли. Он пулей выскочил из кабинета. Ре-иль еще некоторое время постоял посреди комнаты, прощаясь и с Раухом, и с городом, и с империей Си-анга. Если воины Его Величества не верят в свою победу, значит, битва ими уже проиграна. Магистр вышел из кабинета и осторожно прикрыл дверь — славные времена его правления в этом городе миновали. Хотя они миновали уже несколько месяцев назад, и он просто ждал удобного случая, чтобы покинуть Хегенскофф. Вот и настал этот случай.

— Ваш кодиллон уже во дворе, — подлетел секретарь Тиль. В этот момент ужасный крик сотряс стены Рауха. Сначала казалось, что кричит жертва, но протяжный звук все более приобретал зловещий оттенок, переходя в хрип. Ре-иль и его секретарь переглянулись. Парень готов был уже наложить в штаны.

— Они выпустили духа, — прошептал магистр.

* * *
Крепкий толчок в спину и Га-тор оказался в камере, освещаемой призрачным светом светильников. За спиной со скрежетом закрылась дверь. Ворхут огляделся — у противоположной стены стоял человек в сером плаще арвинга, на стенах ни единого окна. Человек обернулся, и Га-тор обреченно опустил голову, закрыв глаза. Смигр им в душу! Он так и знал, что Караколу не хватит одной души для мести.

— Не вините себя, командир! — сказал Ир-хан. — Я был сам излишне неосторожен. Когда я получил это послание…

— Это не Но-вар! — сказал тихо ворхут.

— Что?

— Это его призрак, Ир-хан, понимаешь? Он намерен уничтожить наш корпус.

Командир бомбардеров ошеломленно покачал головой.

— Сотня керров ему в глотку! Это наг?! Это просто напросто дерьмовый наг?!

Он подбежал к закрытой двери и со всей силы приложился по ней сапогом. Примерно на уровне полутора метров от пола на ее поверхности находилась панель из толстого стекла, только вот по ту сторону прозрачная часть двери была закрыта металлической пластиной. Ир-хан принялся кричать в эту стеклянную нишу, поочередно прикладываясь то правым, то левым локтем.

— Что ж ты со мной на равных не сразился, трус? Вы же такие прославленные бойцы! Наги — дерьмовые правители Ксара! Вам бы с такими трусливыми вояками хоть бы свою Нагу удержать. Или вы такие смелые только у себя на родине? А здесь хвост поджал и чужими руками свои грязные делишки прокручиваешь? Нашел себе достойных соратников? Наша земля богата всякой дрянью!

Резко открылась металлическая створка и по ту сторону толстого стекла возникла физиономия Но-вара.

— О, вот и наш воин! — усмехнулся Ир-хан.

— Если я буду драться с каждым арвингом, чтобы отправить его на остров Сибо, мне не хватит одной моей жизни, — процедил предатель по ту сторону стекла. — А вас так много еще осталось! Слишком много!

— Да уж, с телом арвинга тебе вовсе не досталось его бессмертия. Потому что бессмертны наши души, а не тела!

Ир-хан еще раз ударил локтем в окошко, на что наг ответил презрительной улыбкой.

— Вы готовы встретиться с духом?

Га-тор обошел камеру кругом, поверяя стены. У самого пола совсех сторон имелись небольшие отверстия, а на потолке имелись плотно закрытые створки воздуховодов.

— Это газовая камера, — констатировал ворхут.

— Это, наверное, называется — честный бой по-нагски, — ответил бомбардер.

В этот момент за одной из стен что-то громко щелкнуло и зашипело. Казалось, там, за толщей камня, проснулась огромная змея. Она шипела так мощно и так громко, что Ир-хан вздрогнул.

— Так, — ворхут указал на углы камеры, — здесь нет изоляции от призыва духов.

— А у меня есть кое-какой сюрприз для нашего друга нага! — улыбнулся Ир-хан и достал из внутреннего кармана несколько длинных семян, похожих на крупный рис.

— Филиз! — удивился Га-тор.

— Точно! — кивнул бомбардер.

Аналогичный щелчок послышался из-за другой стены, а затем и из-за оставшихся двух. У самого пола зазмеились белесые струйки дыма.

— Газ! — сухо констатировал Ир-хан. — Что же, начнем!

Он сплюнул в ладонь, в которой лежали два семени филиза. Как только на них попала влага, семена из засушливой пустыни задвигались, выпуская из себя вечно голодные ростки. Бомбардер бросил семена под самую дверь. Она была сделана из дерева и обшита стальными пластинами. Для того чтобы ее выбить, потребовалось бы намного больше сил, чем та, которой обладали Га-тор и Ир-хан вместе взятые. Но тот факт, что сама дверь была изготовлена из дерева, становился решающим для семян филиз. Голодные семена могли выжимать влагу из любой органики, даже древесина шла в ход. Высушенная и растерзанная филизом она превращалась в прах, оставляя единственной царицей пустынь именно кустарник филиз.

Дело сразу же задалось. Семена пустили десятки отростков, разрушая древесную основу двери. Но работа семян шла медленно, а газ прибывал стремительно, он курился из-подо всех стен камеры. Прежде робкие его струйки быстро разрослись в полноводные потоки, которые подобно колоннам вырастали из пола. И теперь уже арвинги ощущали себя попавшими в императорский зал тысячи колонн в Иреку.

Только сейчас в этом зале был кто-то еще помимо двух бессмертных. Это кто-то неуловимым шпионом, не выдающим себя наблюдателем следил за арвингами. И было ясно, что он наблюдает за своими будущими жертвами.

— Между колонн… — указал Га-тор.

— Дух газа! Это дух этого чертового газа! — захрипел Ир-хан.

— Если убить его…

Бомбардер бросился вперед. Он перебегал от одной колонны к другой, блуждал в лесу белых столбов, которые становились все толще, грозя в следующий раз не выпустить своих гостей.

— Выходи, тварь! — кричал Ир-хан. — Сволочь!

Разгневанный лакс разрывал руками белые столбы газа, рассекал их кистями рук. А те и не замечали его движений, срастаясь своими мощными столбами-щупальцами снова воедино. И теперь уже колонны стали срастаться между собой, заполняя всю комнату однородной туманной массой.

— О, древо Векке! — зашептал Га-тор, призывая извечного спасителя бессмертных. — Приди на помощь своим отпрыскам! Подари свои корни мне, соединись со мной!

— Приди Векке, приди же! — в бессилии опустив руки, захрипел вымотанный погоней за неуловимым духом Ир-хан. Лакс хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.

— Ну же! — ревел Га-тор, раз за разом наскакивая плечом в дверь. Филиз уже заметно подточило древесину, но преграда по-прежнему была слишком тверда для арвинга. — Ну же!

Вскоре ворхут услышал, как за его спиной шумно упало тело. Бомбардер если и не был мертв, но уже не мог драться. Его лицо было покрыто язвами, из пор шла кровь. Бросив взгляд за спину, Га-тор уловил едва заметное движение. По его спине пробежали мурашки. Несмотря на жар, который охватил его в порыве схватки за свою жизнь, липкий страх холодной лапой опустился на его плечи. Это дух смерти! Каков он в данном обличие? В обличие этого газа…

А газ уже начал проникать в ноздри ворхута. Опутав весь пол своими зыбкими реками, он начал подниматься вверх, словно вода, начавшая заполнять некую емкость. Закололо сердце, стало жарко, очень жарко, легкие, не принимающие газ, стали требовать кислорода. Из последних сил Га-тор бросился на приступ двери, но, похоже, так и не добежал до нее. Попав в легкие и достигнув мозга, растворившись в крови, газ мгновенно сковал его действия, обездвижил. Арвинг почувствовал за своей спиной шаги. Или ему показалось? Какие шаги он мог услышать, когда в его ушах громом стучит кровь?! Но что-то было, что-то едва уловимое, страшное, жуткое, предсмертное…

Падая на пол, Га-тор неожиданно ощутил, как его кто-то поймал, словно бы он упал в руки матери. Той самой матери, к которой подсознательно стремится в своих мыслях каждый арвинг, и которая будет ускользать от его взора вечно. Ну, или до той поры, пока смерть не придет за арвингом, и перед его глазами не пронесется вся его жизнь. Лишь тогда он сможет увидеть лик своей матери, матери, которую он никогда не знал.

«За последние два дня я умирал уже дважды, — подумал Гарт. — И теперь-то уж точно уйду в мир духов».

И тут что-то эфемерное подхватило арвинга. То ли его душу, то ли тело вместе с душой. Он полетел вверх, воспарил.

— Он здесь! Дух смерти пришел! Здравствуй смерть!

* * *
Во внутреннем дворе Рауха в монолитную колонну выстроились около дюжины грузовиков, крытых брезентом. Слышались негромкие окрики, кто-то кого-то подгонял, несколько водителей уже завели двигатели и в черное небо вырывались тугие столбы зеленоватого дыма. Вдоль колонны через каждые десять метров стояли люди в бардовых плащах, попеременно поглядывающие на небо. Все они ждали начала конца.

Из здания выбежал строй кригеров. Молодые люди дружно подбежали к одному из грузовиков и стали запрыгивать в кузов. Оттуда высовывались руки: им помогали побыстрее загрузиться внутрь. Следом вышел магистр. Он оглядел вереницу фургонов, посмотрел на тюрьму.

— Что с Га-тором? — спросил он у своего секретаря Тиля.

— Они выпустили Синий, — шепотом ответил тот.

— И как эта штука? Оправдала себя? — магистр также перешел на шепот.

— Да, — кивнул секретарь, — он весьма локален, отлично держит концентрацию, думаю, великолепно подойдет для открытых пространств. Но без проверки на местности… Ну, вы понимаете?

Магистр с едва заметной улыбкой кивнул. Они с секретарем подошли к ближайшему фургону. Позади хлопнули двери Рауха — это вышел раздосадованный Но-вар. Ему было бы куда приятнее уничтожить Га-тора собственными руками, а не видеть, как тела подопытных крыс падают на пол, словно мешки с зерном. Но-вар вскочил в седло стоящего неподалеку скальда и умчался прочь.

Магистр Ре-иль усмехнулся. Вместе с секретарем они миновали колонну и направились к черному паромобилю, который был припаркован у небольшой безжизненной клумбы. Ночью земля казалась бездонной дырой, уходящей к самому черному сердцу планеты.

За их спинами фырчали грузовики. Уже подходя к паромобилю, магистр почувствовал, как на его плечо легла рука секретаря. Ре-иль резко обернулся. Секретарь никогда не трогал его. Маленький человек был сильно перепуган. Он указывал куда-то вверх, на крышу Рауха. Когда магистр перевел взгляд туда, в его груди похолодело. На ребре крыши, каким-то чудом удерживая равновесие, стояла черная фигура. Она была очень странной, многорукой или многоногой, качающаяся на легком ночном ветру Хегенскоффа подобно призрачному пауку. Сначала магистр даже принял существо за тварь Дакмура, однако, приглядевшись, понял, что это такое.

На крыше Рауха стоял не то человек, не то морок, у которого на руках был человек. Магистр бросился обратно к тюрьме. Он не обращал внимания на крики секретаря, не видел, как из его машины выбежали несколько человек, даже водитель покинул свое место. Они все кричали ему что-то, но магистр не слушал их. Он бежал вперед, он хотел увидеть все точно, чтобы понять. Он хотел быть уверен в одном — ворхут Га-тор мертв! И с каждым шагом его уверенность таяла. С каждым шагом он все более отчетливо видел, кто именно находится на крыше тюрьмы Раух.

Это был морок. Его черное струящееся тело, словно сотканное из черного облака, балансировало на самом ребре. И теперь становилось понятно, как же это существо вообще может удержать равновесие. Морок может. Но на его руках был именно человек. Было видно, как грудь его слегка поднимается в такт дыханию. И этим человеком был Га-тор.

— Ублюдок! Брось его! Брось! — заорал магистр, выхватывая пистоль из-за пояса. Крик Ре-иля заглушили шум моторов грузовиков.

Магистр прицелился в замершего морока и выстрелил. Пронзенное пулей, туман-тело слегка забурлило, рождая на поверхности призрачной ткани водовороты уходящей пули. Было очевидно, что такое оружие мороку не страшно.

— Черт, пули же обычные! — в сердцах выругался магистр.

Он выхватил из-за пазухи трость с тракконом.

— Ну, держись! — торжествующе проговорил он.

Сейчас он уже слышал крики его свиты. Он обернулся к ним. Его люди, прежде бежавшие к нему, теперь в страхе пятились обратно к машине. Водитель уже занял место и запустил двигатель. Когда магистр Ре-иль снова обернулся к Рауху, он увидел, как по левую и по правую руку от морока в воздухе появляются, выплывая из-за края крыши, два летающих существа с длинными упругими телами, подобными кошачьим и с широкими кожистыми крыльями. Их красные глаза горели в темноте ночного Хегенскоффа. Это были крипоны.

Магистр замер. Ему показалось, что твари набросятся на морока и разорвут его туманное тело на части, вместе с телом Га-тора. В глубине души даже всплыло некое радостное чувство, некое предвосхищение успеха. Однако в следующий момент он ужаснулся своему просчету. Крипоны зависли рядом с морока, буквально в метре с обеих сторон, словно два гибких смертельных крыла морока, а тот поднял одну из своих конечностей и указал на Ре-иля. В следующий миг два крипона сорвались вниз.

— Высший морок! — прошептал пораженный магистр.

За спиной кричал секретарь, кричали телохранители, кричали служители рен-корпуса. Ре-иль спрятал обратно свою трость и бросился бежать. Он ощущал, как ночное небо режут гибкие тела крипонов, но гнал себя вперед. Когда он подбежал к машине, то тут же резко присел и обернулся, в надежде уклониться от настигающего его существа. Крипоны пронеслись над машиной, издав высокие неприятные крики. Раздались выстрелы. Это кто-то из телохранителей-кригеров открыл огонь по тварям.

Магистр обежал машину и распахнул дверь — на его месте сидел перепуганный Ян Ирремахен. Ре-иль схватил того за лацкан плаща и закричал:

— Вон, тварь! Какого смигра ты здесь делаешь?!

— Возьмите меня с собой! — причитал ученый. — Смотрите! Смотрите, что я раздобыл! Это важно!

Он стал тискать в руки магистру какие-то листки с каракулями. Ре-иль выхватил листы, затем вытолкнул со своего места Яна и уселся рядом с водителем, захлопув за собой дверь.

— Дурак! — прокомментировал с заднего сиденья секретарь Тиль. — Эти ученые просто придурки!

Ян бросился к задней дверце. Магистр посмотрел в небо и заметил, что крипоны делают второй заход. Он крикнул водителю:

— Гони! Быстрее!

Толстяк безрезультатно пытался втиснуться на заднее сиденье. Там уже сидело трое человек. Они враждебно отталкивали неудачника.

— Пошел вон! — заорал секретарь.

Неожиданно тело толстяка рванулось вверх и исчезло. Все сидящие на заднем сиденье замерли. Лишь магистр продолжал бить кулаками водителя в бок и орать:

— Гони!

Машина тронулась и свободная дверца, прежде находящаяся в руках исчезнувшего ученого, с треском закрылась. Паромобиль развернулся, сделав круг вокруг клумбы. В этот момент на ее мягкую землю упало тело Яна. Он лежал в неестественной позе и не двигался. Машина унеслась по направлению на запад, а тело ученого продолжало лежать на черной земле. И сверху, если бы вы посмотрели глазами морока, стоящего на самой крыше Рауха, вы бы увидели все в несколько сюрреалистическом свете: тело несчастного, растерзанного и сброшенного из поднебесья крипонами, лежало в пустоте, в черной дыре, которая доходила своей глубиной до самого черного сердца планеты.

Восемнадцатая глава

Вадим захлопнул за собой дверь и бросился в сторону лестницы, по которой сегодня поднимался наверх из колонного зала холла. Однако уйти самым простым путем ему не удалось: дверь комнаты самураев открылась и на его пути появилась серьезная преграда.

«Они заодно! Они все заодно! — крутилось в голове. — Остается положиться на свой нюх».

Летчик бросился в обратную сторону и свернул налево. Узкий коридор уходил вглубь горы, но уже через несколько метров сворачивал направо и шел длинной стрелой вплоть до большой стеклянной веранды. Всюду мерцали газовые фонари. Здесь невозможно было укрыться от преследователей. Вадим бежал вперед в надежде, что по пути найдет какое-либо ответвление, ведущее вглубь, к тем загадочным номерам, что строители во главе с Мольдварпом отвоевали у горы. Летчик выбежал на широкую веранду. За высокими — от пола до потолка — стеклами висела непроглядная ночь. Здесь через каждые несколько шагов стояли светильники, выполненные в форме русалок, которые держали на вытянутых руках приоткрытые раковины. Из этих белоснежных сосудов на веранду тек приглушенный свет. Позади уже слышались быстрые шаги догоняющих.

Вадим пробежал всю веранду, которая в этот ночной час пустовала — многочисленные кресла с невысокими столиками у каждого еще хранили запахи своих посетителей. В конце веранды была распахнута дверь, ведущая направо, внутрь горной породы. Летчик бросился туда. Поначалу коридор освещался призрачным светом фонарей, но чем дальше он бежал, тем темнее становилось вокруг. Вскоре ему пришлось погрузиться в мир запахов, чтобы не натыкаться на стены.

Город Мольдварпа был причудливым сооружением. Как только Вадим переступил через черту двух миров, он ощутил холодное дыхание скалы. Здесь было прохладнее и царила более высокая влажность. Чем глубже он проникал вглубь скалы, тем мрачнее становилась атмосфера. Сначала коридор ничем не отличался от своей надземной части: те же комнаты, та же ширина и оформление, разве что стены стали куда мрачнее, да отсутствовали светильники. Но далее… Коридор то становился уже, то снова расширялся и через несколько шагов опять менял ширину. Следом стала варьироваться высота потолка, затем стали появляться причудливые ответвления. Чем дальше, тем больше гостиница стала превращаться в настоящий подземный лабиринт. Коридоры стали хаотически разбегаться во все стороны. Появляющиеся лестницы свидетельствовали о том, что возросла этажность: в некоторых местах, насколько успевал уловить Вадим, гостиница достигала пяти или шести этажей. Совсем скоро гостиница превратилась в некий клубок нор, причем и здесь, как и во всей гостинице, были в наличии комнаты, и если довериться своим ушам и носу, то и здесь жили постояльцы.

Вскоре молодой человек учуял омбров. Эти существа бродили по коридорам гостиницы медленно и беззвучно, как и полагается настоящим теням людей. Омбры, по сути, являлись призраками существ, проживших достаточно давно на одном месте. Некий слепок их физических и эмоциональных данных, не имеющий памяти и схожий более с выжившим из ума стариком. Чем дольше существо прожило в помещении, тем сильнее и живучее был его омбр. Со временем, после отъезда или смерти постояльца, омбры начинали слабеть. Вадим не знал, насколько эти призрачные существа вечны, но в том, что он вполне мог бы встретить в комнате Љ56 омбра самого магистра Алехо, он не сомневался.

Насколько мог судить Вадим, у омбров было много общего с миром запахов — той гранью, в которой он чувствовал себя как рыба в воде. В понимании летчика омбры походили на сентенцию запахов того или иного существа, оставленную после себя. Каждое существо в мире Сианука имеет свой запах, и после каждого существа в том или ином месте остаются омбры. Это словно маячки-сейфиры, отмечающие, где существо было и как долго. Хотя, эту суть омбров Вадим черпал лишь из того мира, в котором сейчас находился. Вполне возможно, что на других гранях мира Сианук эти существа представляли нечто совершенно иное.

С каждым шагом ему становилось все тяжелее. И дело было вовсе не в том, что он бежал. Просто Вадим привык вдыхать воздух полной грудью, ощущать полет и бесконечность пространства во всех направлениях. Здесь же, под тоннами скальной породы, ему не хватало воздуха.

Неожиданно Вадим почувствовал запах железа и знакомый запах угля. Скальды? Здесь? Хотя скальды не имели какого-то характерного запаха, разве что горячего масла. Но как такое может быть, чтобы здесь был скальд? Нет, верно, он ошибся. Такого просто быть не может. Хотя возможно это пахнет… землеройными машинами. Мальчик Кори рассказывал о том, что где-то глубоко в недрах горы могли продолжаться разработки. С другой стороны, рабочие просто могли бросить свое оборудование прямо здесь, а не тащить его наружу. Это больше похоже на правду.

Вадим остановился, чтобы перевести дух. Сейчас он больше всего хотел понять, кому же он на самом деле может доверять. После всей этой истории с кажадором летчик подозревал в заговоре буквально каждого. Старик. Хлыст. Аниса. Возможно, даже Клаус замешан в этой странной игре. Хотя нет! В последнее он не мог поверить. Пусть Вадим и привык не доверять людям, поскольку те подвластны самым низменным чувствам и порокам, но с Клаусом он был знаком с детства. С помощью своего носа он всегда читал его как раскрытую книгу. И в этой «книге» не существовало вырванных листов. Конечно, он прошляпил поход Клауса к Моттакеру и это было непростительным упущением. Он давно не сканировал своего друга с помощью носа. Может быть, в последнее время тот сильно изменился?

Послышались какие-то шаги. Сложно было сказать, двигаются ли это его преследователи или кто-то из постояльцев обитает в такой глуши. В любом случае он никому не хотел попадаться на глаза, а потому вновь сорвался с места и побежал.

Если судить по странным, хаотическим ходам подземного города, то можно было предположить, что с каждым метром, уходящим вглубь скалы, Мольдварп терял остатки рассудка. Возможно, сама скала забирала его разум. В таком случае, где-то в конце этого пути есть некая комната, которую этот странный человек сделал тогда, когда разум покинул его окончательно. И обыкновенный человек, попав в эту комнату, может запросто сойти с ума.

Вадим не знал, откуда берутся такие пугающие мысли. Наверное, сказывалось хитросплетение коридоров, лестниц, небольших промежуточных площадок. Теперь он и сам начинал меняться, попав в этот жуткий каменный мир.

Во мраке гостиницы отчетливо слышались загадочные шорохи, то справа, то слева мелькали тени, словно бы души всех постояльцев, спрятавшихся здесь в свое время, наблюдали сейчас за редким посетителем дальних подземелий «Водяных ворот». Тени выплывали изо всех смежных коридоров, закрытых комнат, казалось, каждый участок мглы рождает по одной тени, отрывая от своей темноты по кусочку забвения.

Бежать! Нужно бежать! Как можно дальше!

Рука инстинктивно легла на эфес шпаги. Вадим постоянно вдыхал темный воздух подземелья, чтобы не терять связи с миром запахов. Сейчас он мог ориентироваться в этой черной пустоте лишь полагаясь на свой нюх.

Через пару-тройку поворотов летчик вдруг приметил далеко впереди свет. Первым делом он подумал, что стоит свернуть и обойти этот островок света, каким-то чудом сюда затесавшийся, однако любопытство взяло верх, и он побежал к пляшущим во мраке огням. Расстояние быстро таяло, и белое пятно росло на глазах. Вскоре он выбежал на небольшую площадку. Здесь мерно шумела вода — в центре зала находился фонтан, окруженный газовыми фонарями. Посреди самого фонтана стояла каменная глыба, из отверстия в которой била струя воды. Вадим огляделся по сторонам. Вокруг располагались двери комнат. При взгляде на одну из них, летчик замер. Не веря своим глазам, он подошел ближе. Так и есть — на деревянной двери, покрытой зеленоватыми грибками и паутиной, можно было до сих пор с легкостью прочесть номер комнаты.

У Вадима похолодело в груди. Несмотря на то, что по спине тек горячий пот, и на лбу выступили испарина, ему стало холодно. Он прислушался — погони не было. В мире запахов также отсутствовали его враги. Летчик постоял немного, переводя дыхание, и, наконец, решился войти внутрь.

— Ну, что же, пойдем! — сказал он вслух, и толкнул дверь рукой. Она не поддалась. Может быть, она закрыта, пронеслось в голове. Молодой человек чуть отступил и на сей раз надавил на дерево всем своим весом. Послышался скрип — он отвоевал несколько сантиметров. Значит, она не закрыта. Если учесть, сколько лет прошло с тех пор, как здесь жил магистр Алехо, дверь вполне могла отсыреть и врасти в породу. Конечно, смотря из какой древесины ее делали.

Последовало еще несколько яростных атак Вадима. Массивная деревянная дверь держалась до последнего, но вот вдруг резко отступила, чуть не повалив на пол своего победителя. Из темного чрева комнаты пахнуло сыростью и гнилью.

Медленно, шаг за шагом, Вадим вошел внутрь. Он почти кожей ощутил, как погружается в слоеный пирог слежавшихся запахов. Двигаться нужно было как можно медленнее, чтобы не нарушать установившийся в мире запахов порядок — каждый новый запах способен был вызвать здесь полную неразбериху. Было ясно, что этого не миновать, но летчик старался насколько это возможно оттянуть рождение ароматических водоворотов. Его тело подобно клинку разрезало почти что осязаемую плоть запахов. Здесь был такой плотный воздух, что он, казалось, мало чем отличается от воды.

Молодой человек закрыл глаза и глубоко вдохнул. Через мгновение сотни, тысячи запахов устремились в его нос, доставляя информацию о находящихся в комнате веществах, микроорганизмах, органических и неорганических соединениях. Словно мозаика стала складываться перед его мысленным взором — правая стена выложилась «по кирпичику», от пола до потолка, тут же левая стена возникла наполовину, а дальняя — еще имела ряд белых пятен, которые нюх еще не успел распознать и мысленно нарисовать. Еще вдох, еще! Глубже! Вадим улыбнулся — после третьего вдоха перед его внутренним обонятельным взором выстроилась вся картина. Полная картина комнаты Љ56.

Самым странным, что он «увидел» в этой комнате было расположение единственной кровати — она стояла ровно посреди комнаты. Три шага вперед и летчик может дотронуться до стального изгиба ее спинки, провести рукой по проржавевшему металлу, собрать в ладонь горсть личинок и мелких слизней. На кровати лежал ворох истлевшей бумаги. Судя по остаточному химическому запаху краски, это были газеты. Старые газеты, которыми была буквально усыпана кровать. Также нос Вадима уловил запах чернил, кожи и теплого мяса.

— Крысы, — задумчиво сказал он.

Итак, дальше. Вокруг кровати странные запахи. Они еле уловимы, призрачны, настолько эфемерны, что тотчас же после того, как их улавливает нос, сознание отрицает их наличие. Нет уж, они есть! Вадим сделал еще несколько вдохов, пытаясь уйти глубже, до второго уровня своей родной грани. Вот перед его взором поплыли мелкие существа, словно пылинки в свете невидимой лампы. Это были частицы, сотворяющие тела духов — сейфиры. Для того, чтобы увидеть внутренним взором сейфир, нюхачу приходилось сильно напрячься. Помнится, он уходил так глубоко на борту своего «Перышка», когда они подлетали к плавучей крепости Атлант. А в последний раз он «видел» сейфир Мидзу в колонном холле гостиницы.

Дыши, но не вдыхай весь мир! Дыши, но не утопай в иной грани! Чем глубже ты погружаешься, тем сложнее выплыть обратно. Вадим вспотел, пытаясь удержаться между двумя гранями — зримой и незримой. Когда он слышал звуки реального, видимого мира, находясь так глубоко за гранью, они доносились откуда-то издалека, словно бы между Вадимом и внешним миром возникала глухая стена. Зато теперь молодой человек мог уловить такие нюансы запахов, которые прежде были ему недоступны. Он начинал улавливать даже те запахи, чьи источники уже были беспощадно уничтожены временем.

Когда-то Вадима расстраивало то, что время в мире запахов течет не в меру быстрее, чем в мире живых существ. Позже он узнал, что, погружаясь глубже, в мире сейфир, можно улавливать нити самых призрачных запахов, вроде бы стертых временем, но оставленных маячками-сейфирами. Эти существа словно бы закрепляли якоря и тянули нити запахов в новые миры, теряясь в их бесконечности. Вадим, конечно же, был не в силах уследить развитие того или иного древнего запаха, его видоизменение, превращение и прочее путешествие между гранями мира, но он мог уловить те якоря, которыми сефиры скрепляли запахи с гранями. И теперь, вдыхая прелый воздух комнаты Љ56, Вадим мог собрать мысленно все якоря, оставленные сейфирами. Это были подсказки. И ими молодой человек уже научился пользоваться.

Сейчас он мог улавливать те самые маячки, что стояли в этой комнате. Он вдохнул глубже и поймал маяк крови. Затем маяк призрачного тела — мороки, это, безусловно, они. Картина начинала восстанавливаться. Посреди комнаты стояла кровать, на которой сидел магистр Алехо. Вокруг на полу располагались тринадцать мороков. Возможно, они нашептывали ему тот самый «Моротрон», который стал единственной книгой на языке мороков и единственным же путеводителем этой расы в мире Сианук. Мороки менялись, это возможно было уловить. Их было больше, чем тринадцать. Что они делали? Диктовали? Подсказывали? Или уже после написания скрепляли кровными печатями свой будущий путеводитель в мире призрачных существ?

А вот и еще одна деталь! Вадим, осторожно обойдя кровать, проследовал к дальней стене. Остановился прямо перед ней и кисло улыбнулся — здесь было нечто интересное, но летчик был бессилен прикоснуться к тайне: такого языка он еще не видел. Странными символами была исписана практически вся дальняя стена комнаты, а также большая часть левой стены от входа. Тот, кто писал на этом языке или этими странными знаками-символами, умел перемещаться между гранями мира. Начиная писать символ в одном мире, он продолжал его в другом и так далее — путешествовал, водя каким-то пишущим предметом по штукатурке стены. По всей видимости, этот способ письма являлся своего рода шифром — текст могло прочитать только такое существо, которое способно погружаться во все затронутые грани. Судя по тому, что Вадим видел перед собой только полную белиберду, число задействованных граней было велико. Для него велико. Но, надо думать, духи вряд ли бы испытали сложности при прочтении этих письмен. И вполне возможно, что это было обычное письмо духов. В любом случае летчик прежде никогда подобного не видел.

Чем дольше Вадим «смотрел» на эти письмена, тем больше он проникался мыслью, что перед ним находится некая мистическая тайна, способная открыть ему врата в невероятные измерения. Перед ним ключ к таким секретам мира, о которых прежде молодой человек и подумать не мог. На фоне этих призрачных открытий его секрет относительно письма для некоего злосчастного Моттакера казался уже не столь существенным. Все эти самоуничтожающиеся письма, дирижабли с исчезнувшей командой, почтовые голуби, умирающие от странных заболеваний, отступали перед пугающей тайной автора «Моротрона». Возможно, Мидзу поможет молодому человеку расшифровать текст магистра. Летчик сомневался, что дух реки будет не в силах погрузиться во все затронутые Алехо грани мира.

Летчик вздрогнул. Алехо? Но если писал он, значит, он не смертный человек! Хотя… Он мог лишь диктовать, не сходя с кровати. Эти строки могла писать не рука магистра Алехо, а прислуживающие ему духи. А если учесть, что письмена напоминают следы каких-то мелких животных, то нанести их могли и сумрачные крысы — прислужницы мороков. Вадим так и видел, восседавшего на кровати магистра и чертову дюжину высших мороков, расположившихся кольцом вокруг, а по стене мечутся мохнатые крысы с голыми хвостами, чьи лапки оставляют эти пугающие непонятные руны. Мороки раскачивались в такт своим мыслям, что они передавали на расстоянии друг другу и своему лидеру — магистру Алехо. Крысы пищали, сталкивались, топтались по стене, кусали друг друга, отгоняя, мешая писать текст. И все это происходило в полнейшей темноте, в которой видели и мороки, и крысы, и, надо полагать, магистр. Если он был не совсем обычным человеком. Этот язык в силах прочесть лишь дух. И видимое — лишь часть написанного. Эти странные закорючки, словно танцующие на стенах комнаты, похожи на зерна филиз, которые дали призрачные побеги в незримом мире. Словно корни букв, невидимых глазом. Есть ли смысл копировать видимую часть? Пожалуй, никакого. Никто, даже дух, не сможет прочесть весь текст целиком, если списана лишь одна часть — несущественная — этого текста?

Мидзу! Приди на помощь, Мидзу! Ты — дух реки, хранитель гостиницы — можешь раскрыть тайну этих знаков!

В воздухе чувствовалось невысокая концентрация сейфир Мидзу — значит, дух реки был в курсе происходящего. Его сейфиры, надо полагать, витали во всех помещениях гостиницы. Возможно, он единственный знал точное число комнат и загадку смерти господина Мольдварпа. Другое дело, что духи редко делятся тайнами мира с людьми.

Что это могло быть? Наброски «Моротрона»? Клятвы высших морочьих родов Сианука? Комментарии к тексту? Послание потомкам? Да все, что угодно! Одно не подлежало сомнению — автором текста был сам магистр Алехо.

Тем временем медленно вальсирующие шлейфы многочисленных запахов вздрогнули. Сейфиры Мидзу слились в мерцающее облачко, повисшее посреди комнаты.

— Наш хозяин рад встрече с тобой! — пропели игривые сейфиры.

— Но я никогда не бывал здесь! — удивился Вадим. — Откуда он может меня знать?

— Пока ты Спящий, — раздался уверенный голос самого Мидзу.

Голос звучал, похоже, только в голове Вадима.

Он пришел!

— Уважаемый Мидзу, я даже не знаю…

— Спящий всегда просыпается, — отозвался Мидзу. — И ты пробудишься. Я на твоей стороне и не выдам тебя твоим преследователям.

— Ты на моей стороне? — летчик ничего не понимал.

— Человечество — это слишком восприимчивый вирус. Я помню, сколько раз ты старался, и сколько раз мир рушился. Но ты продолжаешь, и я просто восхищаюсь тобой. Возможно, когда-нибудь им это надоест, и они окончательно уничтожат мир. Или ты победишь.

— О чем ты говоришь?

— Они уже являлись тебе? В Кантае?

Вадим вспомнил тот момент, когда на него напал траккон. Те странные существа, что намеревались найти его…

— Они ищут тебя, — сказал Мидзу. — В последнее время ты слишком часто заходил за второй уровень грани. Я бы не советовал тебе делать этого. Хорошо, я попался тебе на этот раз, но духов в мире уйма, весь мир — дом духов. Будь на моем месте кто-то другой, он сдал бы тебя с потрохами.

— Скажи мне, кто же я такой! — попросил Вадим. — Ты говоришь загадками. Я почти ничего не понимаю.

— Я бы сделал это с удовольствием, если бы не одно «но». Раскрой я тебе сейчас твое происхождение, и ты быстро Проснешься. Пока ты Спящий ты невидим для твоих врагов. Сейчас ты простой смертный, ну, почти что простой. И в этом своем воплощении у тебя много работы. У тебя есть враги, достойные твоего уровня. Перестанешь быть Спящим, у тебя появятся другие, намного более могущественные враги. Не спеши сразиться с ними, наберись опыта, постигай мир постепенно. Чем дольше ты побудешь Спящим, тем выше будут твои шансы победить.

Летчик не смел пошевелиться. Все сказанное было столь загадочным, непонятным, пугающим. Какие могли быть у него могущественные враги? Кем он являлся на самом деле? Чего он пытался достичь в этом мире? Перед ним находилось существо, которое знало ответы на все эти вопросы, но не желало его Будить.

Смигр его подери!

— Ты хоть можешь мне сказать…

— Да, — перебил его Мидзу, — это меилон.

— Что?

— Письменность духов. Ее изобрели ресъели. Знаешь, они любят эту свою кастовость. Есть низшие, есть высшие. Меилон изобретен для того, чтобы прочесть написанное в нем могли лишь существа схожие с автором послания. К примеру, то, что написали низшие духи, которых вы называете ками, смогут прочесть сами ками и все существа, располагающиеся выше по иерархии духов. То, что написано агтами, смогут прочесть те, кто выше, но ками уже ничего не понимают. А вот прочесть послания самих ренсъелей не под силу никому кроме них самих.

— Ты можешь прочесть это?

Вадим указал на стену.

— Да, — ответил Мидзу. — Это писали мороки, мне по силам одолеть их меилон, поскольку я вхож в куда большее число граней. Но будет лучше, если тебе поможет кое-кто другой.

— Опять загадки? — вздохнул летчик.

— Я вижу будущее, и так будет лучше, поверь! Твой помощник рядом с тобой. Он прочтет все, что здесь написано. Правда, придется постараться, чтобы быть с ним на равных. С другой стороны, ты в моем царстве, так что любой уровень погружения за грань не опасен. Разве что смотри, не заплывай слишком глубоко!

В этот миг какое-то крупное, значительно больше крысы существо, зашевелилось под пеплом бывших газет на кровати.

— До встречи! — сказал дух реки Мариндук.

— А я остаюсь в неведении? — грустно добавил Вадим.

— Придет время, и ты узнаешь больше, чем я! — ответил Мидзу.

— Это присказка такая?

— Нет, ты действительно вовлечен в интересную партию. Не расслабляйся!

И неожиданно сейфиры взорвались подобно фейерверку, густому, красивому, видимому только лишь Вадиму. Так ушел дух реки Мидзу.

Нюхач подошел к кровати и протянул руку. Кончиками пальцев он дотронулся до сгнивших газет и ощутил легкие колебания. Это был омбр. Бояться его не стоило. Омбры редко имеют что-либо против людей. Разве что их несколько может тревожить запах пота. Прежде Вадим редко имел дело с омбрами. Когда он жил в гостинице в Шварцбраке, он видел бродячих омбров. Не известно уж, экономило ли руководство того заведения на соли, но пару призраков он встреча.

Летчик вдыхал смрад комнаты мелкими вдохами, словно бы пил маленькими глотками черную воду тайны. Погрузившись в мир запахов чуть глубже обычного, он тут же различил черную тень, сидящую на кровати. Она — по форме напоминавшая человека — сидела лицом к Вадиму и смотрела на него.

Он помнил, что омбры не имеют памяти хозяев. Однако в голову пришла мысль — а вдруг магистр не был обычным человеком?! Возможно, духом или неким промежуточным звеном. Оставляют ли они своих омбров и отсутствует ли у тех память, по аналогии с омбрами людей?

Вадим подошел чуть ближе к кровати и мысленно обратился к тени:

— Кто твой хозяин? Чья ты тень?

— Охелартсигам! — прозвучало в голове.

Летчик вздрогнул. Тень говорила с ним, только вот понять сказанное было невозможно. Может быть, у теней есть собственный язык? Да уж, может, ему сейчас понадобилась бы помощь «химиков» — орден Крамагона славится тем, что все его самураи знают множество языков. Правда, они изучают лишь языки человеческих рас, а прочих существ, насколько знал Вадим, не касались. Разве что они говорили на языке небесных капитанов. Так ведь и они тоже были людьми. Практически.

— Ты понимаешь меня? — вновь обратился летчик к омбру, по-прежнему сидящему на кровати.

— Онченок.

— Алехо. Ты ведь омбр Алехо…

— Йомнидопсог!

— Морок меня возьми! — сокрушенно покачал головой летчик. — Придется с тобой по-другому поговорить.

Вадим задержал дыхание, чтобы выйти из мира запахов. Он сделал несколько вдохов ртом, зажав нос пальцами. Наполнив легкие воздухом, он вновь задержал дыхание. Затем освободил нос и сделал сразу несколько резких глубоких вдохов. Тут же он провалился на второй уровень: здесь были и знакомые ему существа и духи, вовсе не виданные никогда прежде. Но на этой грани Вадим уже бывал, нырок сюда у него получался все лучше. На этом же уровне он общался с Мидзу, сотканным из сейфир. Но нужно было идти глубже. За мир запахов, на грань источников, как называл ее сам нюхач. Еще один глубокий вдох, увесистый глоток воздуха. Нырок!

Голова слегка закружилась. Замерло сердце, голова начала легко кружиться и, казалось, что воздуха не хватит на то, чтобы всплыть. Сначала показалось, что в глазах заплясали звездочки или человечки. Но вскоре видение стало шириться, весь мир вокруг вдруг расцвел самыми невообразимыми красками. Вадим вошел на грань источников. На этой грани не было понятий света и тьмы, разве что в интерпретации ультрафиолета и тепловых волн. Здесь не было границ для статичного и движимого, не было границ видимому — все предметы, растения и даже существа представали прозрачными, и Дио мог видеть все процессы, проходящие внутри этих организмов. Все вокруг казалось некой схемой, в которой были указаны все мелочи, позволяющие функционировать миру именно так, а не иначе.

И на этой грани перед ним располагалась черная дыра, сотканная из прошлого. Ее края уходили лохмотьями в другое измерение, за грань которого Вадим уже не мог заглянуть. Черная дары была словно распята в пространстве. И ее внутренние процессы проходили сразу в нескольких мирах, словно бы это существо было наживкой в невидимой руке. Удочка, заброшенная на эту грань из другого мира.

— Чья ты тень? — спросил нюхач, с трудом удерживаясь на этом уровне.

На грани источников не было понятия языков. Мысли, перерождаемые в слова, здесь являлись результатом механических сокращений гортани и легких, а также биохимических процессов мозга. На этой грани можно было вообще не знать языков, и при этом общаться с любыми представителями мира Сианук.

— Я тень магистра Алехо, — ответил омбр.

— Эти письмена написал он?

— Нет, мороки их писали своими языками…

Вадим зачарованно смотрел на черную дыру. Прежние картины с крысами теперь показались ему действительно смешными. Все было иначе. Черные тела извивались у самых стен, и мороки облизывали мокрую от влажности штукатурку, выписывая тайные руны своими склизкими черными языками. Их тела облепили стену, а магистр и тринадцать высших мороков восседали посреди комнаты и диктовали им текст «Моротрона».

— На этих стенах написан «Моротрон»?

— Здесь воедино сплетены знания мороков и фантазия магистра. Это и есть в вашем понимании «Моротрон».

— И ты можешь прочитать мне эти руны?

— Подойди ближе и я смогу сделать это, — отозвалась черная дыра.

— Ты обманываешь меня!

— Омбры лишь тени своих господ. Омбры не имеют хитрости, лести, тщеславия, любви. Они имеют лишь жажду. Это жажда тьмы, которая тебе так близка…

— Мне? — удивился Вадим, пытаясь справиться с накатывающей слабостью и головокружением. — Говори, что там написано!

— Еще шаг, носитель собственной тени! Еще шаг!

Летчик шагнул к черной дыре и увидел, как ее углы, уходящие в другие миры, качнулись, словно бы огромная глотка, сглотнув, поймала слюну, жаждая проглотить добычу.

— Говори!

— Мир мороков столь же обширен, как и мир людей, — прошелестела черная дыра, — он существовал и прежде, до людей, но не был столь обширен. Люди подарили ему вес и силу, люди принесли ему жажду познания и жажду покорения новых территорий. Они словно отражения вас в зеркале. В черном зеркале, в котором видны все ваши пороки, слабости, где видно ваше бессилие и трусость. Они точные копии людей. И пусть им оставили сумрачную сторону мира, где нет солнца, и они вынуждены скрываться от лучей светила в подвалах, канализациях и на дне колодцев. Это просто вторая половина. Есть день, и есть ночь. Одно время людей, другое — мороков.

Имея свое время, мороки изгнаны с территорий, отданных людям. Люди не в праве сохранять и ночью эти владения. Они должны уходить на дно подземелий, чтобы на ночь освободить землю для новых хозяев — мороков.

— Ну и развернулся же магистр! — выдохнул в ужасе Вадим.

— Тьма должна забрать то, что ей причитается, — продолжала черная дыра, — а сделать это возможно лишь силой. Мороки должны объединиться по подобию людских армий в сотни крупных группировок, командование над которыми возьмут высшие мороки. Сплочение сил тьмы должно начинаться не в голове, а во всем теле одновременно. Другими словами, в каждом подвале, каждом подземелье, колодце, канализационном люке должен начаться процесс слияния армий. Движение мороков за свободу начнется под каждым домом, и разрастется подобно лишаям на теле земли. Вскоре очаги начнут сливаться воедино, поглощая острова империи, поглощая материки, континенты, поглощая весь мир.

Командование армий мороков возьмут на себя тринадцать присутствующих здесь высших мороков и магистр Алехо.

Армия Ксара — Теагхагх

Армия Кихонтэки — Биармат

Армия Сораяки — Грогхаг

Армия сегунатов Пустоши — Мадгоргх

Армия Леонии — Рикгош

Армия Наги — сам магистр Алехо

Армия Ниля — Грошхашг

Армия Лехтурма — Дрогхмар

Армия Западного Номарка — Кхаграх

Армия Восточного Номарка — Миртус

Армия Вальда — Тхигиранир

Армия Братских княжеств и территорий муйнаков — Бермагх

Армия Альтомара — Коргоркх

Армия Девичьих островов — Дагушогоркх

Вадим не верил своим ушам! На стенах в небольшом отеле на Сораяке записаны имена высших мороков, отвечающих за создание армий Тьмы! На стенах в «Водяных воротах», которые местные жители хотели сжечь, записаны главы из «Моротрона»! Возможно, оттого и существует неприятие или даже непонятный подсознательный страх перед этим заведением у местных жителей, что здесь запрятано самое сердце страшной тайны — план по захвату земли у людей!

— На заводах Мегаларуса будут созданы оружие, боевые машины, цеппелины для армий мороков. Армии людей и мороков сойдутся в грандиозных битвах, исход которых легко пророчить уже сейчас. И мир станет истинным, мир наполнит гармония…

— Стоп! — вырвалось у летчика, но черная дыра продолжала вещать.

— Лишь люди, существа недалекие, оценивающие мир лишь в двух цветах — черном и белом — не смогут сначала оценить всю гармонию нового мира. А духи и те, кто путешествует между гранями, увидят истинный мир, вне полярности греха, вне полярности дня и ночи. Ведь в мире на самом деле нет черного и белого. В нем есть источники и последствия. И ты, Химмель, видишь именно такой мир. Так что ты сможешь увидеть именно то, что случится с миром. А потом… потом это смогут увидеть все, потому что после будет сотворен мир, в котором перемешаются расы, в котором мороки и люди будут жить вместе. Это следующий этап, за делением на ночь и день. После него произойдет слияние рас, слияние дня и ночи. И после этого люди станут путниками между гранями, чего им всегда так хотелось.

— Бред какой-то! — не принимал слов дыры Вадим.

— И ты получишь свое небо, Вадим. Оно не будетголубым или черным. Оно будет бескрайним, и будет иметь тот цвет, который ты захочешь увидеть. И твоя вселенная будет бескрайней как небо, поскольку она будет состоять лишь из одного только неба. И в этом мире не будет пределов, границ, системы координат. И в этом небе будут парить облака такого цвета и такого запаха, какого ты пожелаешь.

Вадим почувствовал, как все пространство вокруг затягивает белесая дымка. Ничего не было видно. Пропала комната, пропали стены, пропала кровать с омбром. Но кто-то был рядом. Летчик сделал шаг, покачиваясь не то от слабости, не то оттого, что поверхность под его ногами раскачивалась, подобно кораблю во время качки. И тут летчик увидел силуэты, вырисовывающиеся в пелене тумана. Они шли к нему, широко расставив руки. Они были со всех сторон. И Вадиму оставалось лишь ждать. Мужчины обступили его кольцом, и тут Вадим понял кто они такие. Хиторимоны! Это люди, жадно вдыхающие свежий воздух полной грудью. Это летчики, мечтающие познать бескрайность неба, мечтающие никогда не приземляться на землю. Люди из мира-фантазии, созданного им самим когда-то давно.

Что делают эти люди под землей, в угрюмом царстве омбров, мороков и прочей сумрачной швали?

— Скоро вы сами увидите Мрачную расселину, магистр! — сказал кто-то.

Вадим обернулся по направлению к голосу и увидел мужчину с белыми волосами. На его носу лежала стальная пластина, а волосы трепетали на ветру. Стальная пластина переходила на глаза, оставляя лишь два маленьких отверстия для зрения. Далее она крепилась, видимо, за ушами.

— Мы создали то, о чем давно мечтал ваш гений, магистр, — продолжил мужчина, — мы близки к тому, чтобы приблизить мир будущего, чтобы стать полноценными гражданами мира Сианука.

— Смотрите! Смотрите! — раздались возгласы вокруг.

Неожиданно туман сорвался, словно бы кто-то сдернул с плеч этот белоснежный шлейф. И тогда Вадим увидел две огромные скалы, о подножия которых яростно бились волны. Между скалами хищно чернела расселина. Именно на нее держал курс корабль хиторимонов.

— Вот она, магистр, вот она, Мрачная расселина! — прошептал кто-то совсем близко.

Только сейчас Вадим увидел, что стоит на огромной палубе боевого цеппелина. Здесь было множество людей, подобных тому беловолосому человеку со стальным клювом. Все они также носили такие же пластины. Тут же, рядом с небесными людьми стояли… мороки. Их тела походили на человеческие, только были черными, как смоль. При солнечном свете тела мороков становились плотными и переставали переливаться, как во мраке. Именно в таком состоянии они становились наиболее уязвимы. Все стояли бок о бок, словно братья. У тех и у других на поясах висели мечи, а у некоторых мороков за спиной находились бомбарды.

Между тем цепеллин на полной скорости подходил к расселине. Казалось, она слишком маленькая, чтобы такая громадина смогла туда уместиться. Летчик зажмурил глаза и приготовился к удару. Поискал руками за что уцепиться. Нащупал чье-то плечо. И тут вокруг послышался треск и звук рвущейся ткани.

— Гардели, вашу мать! Спускайся ниже!

Вадим открыл глаза, но вокруг было темно. Сначала ему показалось, что он снова вернулся в ту комнату в гостинице «Водяные ворота». Но лишь на мгновение. Потому что тут же кто-то зычно крикнул:

— Зажигай огни!

И вокруг летчика вспыхнули сотни факелов. И где-то вверху, на мачте затрубил рог. Три простых аккорда разнеслись по бесконечному туннелю. Затем повторились, и неожиданно в ответ на призыв послышался далекий ответ.

— Ту-тум! Ту-тум!

Летчик посмотрел на того, кого он в порыве паники схватил за плечо. Перед летчиком стоял невысокий морок. Его тело играло всеми цветами радуги. В пещере, куда не попадал солнечный свет, тела мороков были зыбкими, словно воск, струились в пространстве. Находясь вне солнечного света, мороки становились практически неуязвимы — их тела теряли плотность, хотя и могли по желанию восстанавливать это свойство любой из частей тела. В таком состоянии им был не страшен любой удар шпаги. Лезвие проходило сквозь существо. Другое дело на поверхности, где их тела твердели, и любого морока можно было убить легче простого.

Вадим замер. Морок посмотрел на летчика и улыбнулся во весь свой зубастый рот.

— Мы скоро прибудем, магистр!

Впереди в темноте стали мелькать огни. Их встречали. На палубе слышались радостные крики, восклицания и приветствия. Летчик едва стоял на ногах, пораженный всем происходящим. Какого же было его удивление, когда неожиданно стены расселины разом расступились в стороны, и цепеллин вплыл в огромное помещение, своего рода зал. Это была гавань, подземная гавань. Здесь стояли прикованные цепями десятки цепеллинов, на мостках, висящих прямо в воздухе и расположенных по краям зала, на скалах бегали сотни людей. Или это были не люди? Нет, здесь были и люди. И люди, и мороки, и эти странные создания со стальными клювами.

Молодой человек задрал голову, пораженный размерами каменного зала.

— Мы находимся внутри огромной скалы, — сказал кто-то. — Нас практически невозможно обнаружить. Вы отлично подобрали место для нашего штаба и заводов Мегаларуса, магистр!

— Но я… Я же…

Начал было Вадим, но его вдруг кто-то встряхнул за руку. Летчик обернулся к мороку, но того уже не было. Кто-то снова тряхнул молодого человека за плечо и позвал:

— Химмель! Химмель! Вот он где!

Вадим вдруг открыл глаза.

Он лежал на кровати посреди темной комнаты, а над ним склонились двое самураев Крамагона вместе с Хлыстом. «Химики» держали поднятыми вверх свои клинки, на которых упругими змеями извивались ками.

— Это не Вадим! — вырвалось у Каменного.

— Это он, я знаю! — отозвался Хлыст. — Просто слишком долго общался с омбром и все.

— Нам нужно быстрее уходить! — послышался крик Анисы. — Они взорвали холл. Придется уходить в сторону веранды.

— Нам пора, господин Химмель! — сказал прежде неразговорчивый Каменный. — Мы сделаем все возможное, чтобы спасти вас, но думаю, нам лучше поторопиться.

— Да, да! Конечно! — устало отозвался летчик. Он чувствовал такую слабость, что не мог подняться с кровати. Голова клонилась вниз, все тело было невесомым, словно бы лишенным крови. Казалось, он не спал целую вечность.

Вадим попытался встать с постели, но то ли запутался в обрывках газет, то ли его ноги совсем ослабли после призрачных путешествий, но он тут же камнем рухнул на пол. Пол оказался холодным, покрытым неприятно мягкими на ощупь грибками. Летчик коснулся их щекой, но даже не нашел сил поднять лицо, хотя и испытывал ужасное отвращение.

— Что это со мной? — прошептал он.

— Возьми его на руки! — скомандовал Хлыст. — Может, выйдя из этой комнаты, он придет в себя.

Один из самураев поднял тело Вадима и направился к выходу.

— Нет, не надо! — слабо протестовал Вадим, однако самурай, не обращая внимания на слова летчика, бросился прочь из комнаты.

Двигались очень быстро. Хлыст, бежавший впереди, держал перед собой оголенный клинок кинжала, голубое жало которого освещало путь. Вадим ощущал, как следом за ними движутся темные обитатели подземных номеров гостиницы. Их тени смыкались прямо за его спиной, и молодой человек ощущал леденящее кожу дыхание омбров. Их полчища шествовали чинно, и в то же время не отставали от самураев, несущихся с большой скоростью по хаотичным коридорам отеля. Омбры пытались заглянуть в лицо Вадиму, но он отворачивался от них, и лишь спиной ощущал их присутствие. Сейфиры Мидзу лежали в воздухе легким покрывалом, подобно планктону. Омбры по пути следования разрывали эфемерное тело хранителя гостиницы, словно бежали сквозь пелену тумана.

Каменный тяжело дышал, держа летчика на руках. В руке Стрелы появился клинок. Вадим открыл глаза и увидел, что даже Аниса и Ларс, бегущие следом, держат в руках клинки. Они приготовились к битве?

Впереди что-то громко шумело, громыхало. Сначала могло показаться, что это сильная гроза. Но вскоре летчик услышал характерные звуки выстрелов.

Его нашли!

Вадим попытался глубоко вдохнуть воздух, но у него тут же закружилась голова. Путешествие на грань источников лишило его практически всех сил.

Сердце лихорадочно стучало! По лбу текли капли ледяного пота.

Сейчас он должен был встретиться лицом к лицу со своими врагами, а он так плохо себя чувствует! Разве он готов к битве?! Разве это тот самый момент, когда ему необходимо принимать битву?!

Но с другой стороны… Вадим закрыл глаза и постарался успокоиться, насколько это было возможно в пылу спешки. С другой стороны, человек никогда не может решить, пришло ли время. Время никогда не придет, если это решение отдать на откуп человеку. Время само решает. И всегда встреча с врагом не вовремя. И теперь она не вовремя, хотя и кажется, что сегодня более чем когда-либо этот момент пришел не кстати.

В любом случае, решать не ему!

Хлыст остановился и сделал знак остальным. Стрела выступил чуть вперед.

— Ну, что же! — усмехнулся Хлыст. — Все готовы поработать? Ларс, иди сюда, вперед! А ты, Каменный, отступи назад. Вадима нужно спрятать.

По коридору что-то неслось к ним навстречу. Летчик все еще не в силах стоять на ногах, огляделся. Рядом находилась дверь ближайшего номера. Љ15. Интересно, счастливое это число для него или нет. 15 февраля он впервые заговорил с Рианкой. Он помнил этот день особенно четко. Не известно, значит ли это хоть что-нибудь сейчас. Она была самой яркой страничкой в его жизни. Но ее больше нет. Приносит ли счастье то, что мимолетно? Или само счастье само по себе занимает не более мига? Или само счастье проскакивает подобно вспышке между прошлым и будущим, рождая то самое настоящее, которое невозможно повторить?

— Может, нам с Вадимом уйти обратно? — спросила Аниса.

— А смысл?! — повысил голос Хлыст. — Это, скорее всего, мороки. Там они легко найдут вас. Нужно пробиваться наружу.

— Там тоже ночь, Хлыст! — запищала девушка. — Что же делать? Я не хочу умирать здесь, в этой гостинице!

— Заткнись! — рявкнул Хлыст. — У нас нет выбора. Нужно занять позицию поудобнее. Стрела, Ларс, давайте отойдем чуть назад — там проход чуть сужается.

— Я не уверен, что наши клинки… — начал Ларс.

Шум нарастал. Слышались звуки падающих тел, кто-то торжествующе верещал.

Хлыст посмотрел на клинок Ларса.

— Морок тебя раздери! Да у тебя неосвященный клинок! Каменный, дай ему свой! Конечно, простым железом с ними не совладать!

Топот ног. Тяжелые ботинки. Вместе с тем призрачный шорох. Кто это?

Вадим вновь попытался сделать глубокий вдох, чтобы перейти за грань, но так и не нашел сил нырнуть даже на самый простой уровень.

— Они идут! — прошептал Хлыст.

— Давайте уйдем назад! — почти плакала Аниса, едва удерживая клинок в руке.

— Только вперед! — резко сказал Хлыст и вытянул руку со своим небольшим чемоданчиком в сторону выхода. — Только вперед!

Вокруг царила тьма.

— Они идут! — прошептал Ларс, сжимая эфес самурайского меча. Голодный ками был готов к битве.

Из-за поворота неожиданно выскочили около десятка существ. По крайней мере, стольких можно было разглядеть в свете сияющих духов. Почти все из них были мороками. Их тела слегка переливались, поскольку сюда не доходил рассеянный свет, хотя их немного раздражал свет ками и сейфиры Мидзу. В центре своры находилось иное существо, одетое в длинный плащ телесного цвета. Из-под капюшонов сверкали холодные кошачьи глаза.

О, Боги! Смилостивитесь! Это же котар!

— Вот он! — зашипела девятихвостая.

Мороки начали медленно продвигаться вперед. Их тела походили на человеческие, разве что имели по шесть и больше рук — видимо, в таком обличье с ними готовы были общаться котары. Держа в своих многочисленных черных конечностях клинки, они подкрадывались к обороняющимся, в любой момент готовые броситься в атаку. У Ларса со лба тек пот, глаза были расширены. Руки Анисы дрожали, и из глаз текли слезы. Хлыст так и стоял где-то впереди с чемоданчиком на втянутой руке. Каменный продолжал держать Вадима на руках.

— Если это последний бой, то я не могу принять его так, — подумал летчик.

Он высвободился из оков самурая, и встал на пол.

— Господин! — начал было Каменный.

Голова кружилась, ноги отказывались слушаться, но он все же удержался. Ему нужно выйти вперед, нечего прятаться за спинами. Весь сыр-бор из-за него — ему и стоять впереди всех. С трудом отыскивая силы, Вадим пошел вперед, отталкивая спины Стрелы и Ларса. Первым стоял Хлыст. Вокруг его чемоданчика мрачной дырой висело черное облако. Он приготовил свое главное оружие!

Летчик медленно вышел вперед, миновав и самого Хлыста.

— Вадим, мать твою! — вырвалось у убийцы.

В следующий момент летчик поднял глаза. Узкий коридор царства Мольдварпа освещался призрачным светом голодных ками, что колыхались за его спиной. Прямо перед ним в кругу света находилось переплетение черных тел. Мороки клинками на изготовку стояли на полу, висели на потолке, цеплялись за стены. Они кольцом опоясали весь проход. А в самом центре этого мрачного месива стояла бледная фигура котара. Хрупкое тело выдавало молодую девушку. Под капюшоном можно было различить кошачьи глаза, а ее тонкая рука медленно поднималась вверх, вытягиваясь по направлению к Вадиму. И вот уже она — обладательница девяти жизней — указывает на него, а морочье кольцо пульсирует, словно удавка, которая сейчас сомкнется на его шее.

— Назад! — крикнул Хлыст.

Вадим почувствовал, как его окутывает мрачное облако, выпущенное убийцей. Если не было шансов, нужно было умереть красиво. Летчик выдвинул свою шпагу из ножен. Искра подобно молнии вспыхнула на лезвии, зашипев на противников. Вадим протянул клинок вперед, указывая на котара, и усмехнулся.

Позади слышался треск духов клинков, которые держали самураи. Облако Хлыста окружило летчика, прикрывая его спину и бока. Лишь со стороны мороков можно было сейчас увидеть его, стоящего с вытянутым вперед клинком, с разгорающимся огнем в глазах.

Неожиданно мороки замерли. Они стали переглядываться, по их рядам пробежал шорох. Те, что висели или стояли в первых рядах, уставились на Вадима, и были не в силах тронуться с места.

— Он! Он! Это же он! — зашептало черное кольцо, пульсируя и переливаясь невообразимыми цветами.

— Вперед! — зашипел котар. — Убейте же его!

Кольцо мороков запульсировало чаще, словно огромное сердце, готовое разорваться. Из первого ряда вперед выступил высокий морок. На его предплечьях, подобно браслетам, светились загадочные руны. В его шести руках были длинные загнутые на манер серпов мечи из черной стали. Эти шесть жал колыхались в кругу света, направляясь к Вадиму.

— Убей! — шипел котар.

В следующий миг морок упал на левое колено и все его шесть рук поочередно опустили мечи остриями в пол. Шесть эфесов были подняты вверх, а морок склонил голову и прошептал:

— Мы знали, что вы вернетесь!

Котар сорвал с головы капюшон. Это оказалась коротко стриженная девчушка лет семнадцати. Вздернутый носик, едва заметные веснушки на щеках. Ее холодные, цепкие глаза смотрели на морока.

— Ты что делаешь? Ты кому служишь? — взвизгнула она.

Морок не обратил на ее слова никакого внимания. Он так и продолжал стоять на левом колене, склонив голову, а пульсирующее кольцо за его спиной неожиданно замерло. Казалось, время остановилось. В узком черном коридоре несколько мгновений не было ни намека на движение, и Вадиму показалось, что такова смерть. Но в следующий миг кольцо мороков вдруг резко сомкнулось вокруг котара, поглотив ее тело и ее последний крик.

— Мы вынесем вас отсюда, хозяин! — сказал морок Вадиму.

Он разом вложил свои клинки в невидимые глазу ножны, развернулся спиной к летчику и встал на все лапы. Сейчас он походил на странного черного волка, готового взять на свою спину седока. Вадим сел на морока и увидел, как кольцо просело, все мороки бросились назад, в сторону выхода. Тут же спина морока под Вадимом чуть приподнялась и понесла его вперед. Летчик вцепился пальцами в маслянистую гриву мертвого создания.

Они скакали по то сужающимся, то расширяющимся коридорам царства Мольдварпа. Впереди, сверху и по сторонам неслись черные тела мороков. Вадиму казалось, что он попал в жуткий водоворот, который несет его к неизвестной цели. Пульсирующая воронка проглотила его тело, и он оказался вместе со своим мороком-волком внутри мрачной трубы, созданной из призрачных тел.

Летчик оглянулся; позади него на таких же потусторонних «скакунах» неслись во мраке коридоров его телохранители во главе с Хлыстом. По мере приближения к освещенным проходам тела мороков начали твердеть, загустевать. Когда они ворвались на веранду, дорогу эскорту Вадима преградили десять невысоких фигур в серых плащах.

— Урхангах! — закричал морок, несущий летчика.

Заслышав этот призыв, сумрачные тела волной накатили на противников. Однако те разом выхватили свои клинки из ножен и отбросили мороков назад. Процессия, прежде летевшая как ветер, наткнулась на преграду и остановилась. Хлыст поравнялся с Вадимом.

— За твоим письмом охотятся самые сильные твари мира! — крикнул убийца, пытаясь заглушить рычание мороков.

Бросив взгляд на фигуры, стоящие спиной к окнам веранды, летчик замер. Таких воинов он еще не видел. У каждого из них вокруг клинка плясало сразу по три духа. Их сияющие змеиные тела то сплетались в клубок, то неожиданно раскрывались, подобно жуткому смертоносному цветку.

— Урхангах! — вновь заверещал морок.

Очередная волна черных тел бросилась на котаров. У тех духи мечей соткали в воздухе безумный узор, и одним взмахом они искромсали первый строй мороков. На правом фланге девственницы не смогли справиться с натиском и две фигуры рухнули на пол, погребенные под толстым слоем мрачных тел. Из одной кучи выглядывала тонкая обнаженная лодыжка, но и она вскоре скрылась в месиве. Неожиданно черные тела завизжали, и их тела пронзили яркие узкие лучи. Это возрождалась следующая жизнь котаров.

— Деять жизней, — шептал Вадим, — девять жизней…

Окна, возвышающиеся за спинами котаров, сдерживали потную массу ночи с той стороны. Казалось, за стеклом течет полноводная река безмолвия. Летчик бросил взгляд туда и обомлел — в стекле он увидел, что на мороке сидит вовсе не он, а сам магистр Алехо.

— Кхунгаркх, — захрипел главный морок, несший на свой спине Вадима.

Из строя мороков выступили высокие существа. В каждой из вытянутых рук — а их было не меньше десятка! — они сжимали лук. Еще столько же рук оттягивали тетиву, держа за черное оперенье длинные стрелы. Вдоль черенков стрел змеилась какая-то жуткая иссиня-черная масса.

— Это не магистр, тупицы! — закричала одна из котар. В ее тонкой девичьей руке сиял меч, а голодные ками колыхались в воздухе, цепляясь за эфес лишь своими тонкими хвостами. — Это ваш враг!

Многорукие лучники замерли. Главный морок тяжело выдохнул и через мгновение словно выплюнул:

— Кхунгаркх!

И сотни черных стрел сорвались с места, словно голодные псы с привязи. Часть из них перехватили языки духов, часть — прошла мимо, но некоторые впились в плащи котаров. Маслянистая жидкость тут же окутала несчастных тесными обручами, пеленая их тонкие грациозные тела. Умирающие и вновь возрождающиеся котары пучками ярких вспышек сбросили оковы и напугали мороков. Те отступили назад.

— Вы против кого подняли лапы, твари! — заорала душа одного из котаров, сплетающаяся в прежнее тело из нескольких лучей. Когда ее восстановление завершилось, и она вновь обрела внешность фанатички с Квиндских островов, девушка закричала. — Вам не одолеть котаров! Все вы отправитесь намного дальше острова Сибо! И всех вас обезглавит мой меч!

И она бросилась вперед!

— Защитить! Защитить магистра! — закричали вдруг мороки. И их голоса слились в такой сумасшедший гвалт, что Вадим закрыл уши ладонями. Он был обессилен всем произошедшим, он был выжат как лимон погружением за грань. Он погрузился так глубоко, что теперь с трудом находил в себе силы, чтобы держаться на спине морока.

Когда толпа мороков вздрогнула, Вадим выпустил из рук гриву и повалился на пол. Ничего не соображая в начавшемся хаосе, он встал и побрел вперед, в сторону выхода с веранды. А вокруг мороки рубились с котарами, чьи девятидушные жизни кончались слишком медленно. Оттого-то котары и считаются столь хорошими воинами, что их очень сложно убить. Это тоже самое, что убить семь опытных бойцов. В одиночку не справишься! Но мороков было куда больше, и им было по силам совладать с котарами, хотя сами по себе мороки никудышные воины. Слишком трусливые. Они сильны лишь толпой.

Самураи в главе с Хлыстом включались в битву лишь в тех случаях, когда тот или иной котар прорывался сквозь кольцо мороков к Вадиму. А тот медленно брел к выходу, даже не обращая внимания на кровопролитную схватку, что творилась вокруг. Самураи опасливо поглядывали на своего господина и шли к нему спина к спине. Круговерть смерти, крики, стоны, отрубленные конечности, рык и шипение. Все это наполняло кунскую ночь, что царила над городком.

В этот момент сразу трое котар насели на мороков, пытаясь прорваться к телу летчика, и те рухнули под их натиском. Вадим увидел одну из девушек. Она резкими, хлесткими движениями меча разорвала плотное кольцо мороков вокруг почтальона. Удар Каменного пришелся на ее левое плечо. Девушка вскрикнула и с ее головы упал капюшон. В следующий миг самурай лишился головы и рухнул на пол к ногам летчика. Котар смотрела на летчика, и тот отлично видел ее густые каштановые волосы, ее горящие кошачьи глаза, ее яркие губы. Она была прекрасна! Как сама смерть! И эта женщина в прошлом, а ныне — безжалостный котар — занесла над его головой меч.

Вдруг кто-то повалил Вадима на пол, и он услышал крик Хлыста, который орал в самое ухо:

— Пригнись!

И разом лопнули все стекла веранды. Невидимая мощь сорвала нескольких котар и швырнула в стену. Месиво мороков было смято. Девушка, что только что стояла над Вадимом с занесенным мечом, буквально взорвалась, забрызгав ближайших к ней воинов кровью. Стеклянная крошка повисла в воздухе и последнее, что услышал летчик, были слова Хлыста:

— Закрой глаза! Закрой!

Девятнадцатая глава

Это была Фарафангана!

Яркое солнце, ослепительно белый песок, бирюзовое море… Мы на пляже вдвоем. Больше нет ни души. Низкий столик, плетенный из ротанга. На широкой тарелке фрукты, с которых стекает вода. Кругом море, песок, солнце, небо… Но для меня лишь ОНА. ОНА, ОНА и еще раз ОНА.

У НЕЕ закрыты глаза.

ОНА держит одну руку на шляпке, словно придерживая ее от порывов ветра.

ЕЕ грудь слегка поднимается в такт дыханию.

Жарко, весь мир вокруг раскален, кажется еще немного и расплавятся мозги, потекут из ушей, из ноздрей, из глаз. Но двигаться невозможно, просто нереально! Неизвестно почему. Неизвестно, что мешает сделать это, но этого сделать не получается. То, что перед глазами, настолько хрупко, что может расколоться, растаять, быть уничтожено. И это может произойти от одного неверного движения, от одного резкого дыхания, даже вздох, слишком резкий вздох, может уничтожить все это.

Это как отпечаток на сетке мозга, как оттиск снимка на обратной стороне глазного яблока. Моргнул и оно — видение — исчезло!

Это Фарафангана! Вокруг ненасытная до твоих наслаждений Фарафангана!

У НЕЕ под мышкой прилипшие песчинки белого песка. Хочется их смахнуть, прикоснуться к ЕЕ руке, коже… ЕЕ кожа неестественно красива, смугла и пахнет хной. Даже сон может благоухать хной!

Надо мной склоняется призрак. Он накрывает меня облаком воспоминаний, чужих, но оттого не менее захватывающих, чутких, близких и щемящих воспоминаний. Это его память, раскрытая передо мной наподобие книги. Такой книги, в которой не нужно перелистывать страницы, чтобы понять содержание. Возьми любую страницу, открой ее, и ты поймешь суть всего.

Надо мной склонился призрак. Другой, третий, десятый… Толпа призраков, почувствовав мою слабость, близость моей смерти, сбежались отовсюду, из самых отдаленных уголков мозга.

Они жаждут одного — власти надо мной, над моим телом. Прежде, имеющие свои собственные тела, им было чем распоряжаться. Но теперь, обворованные мною, они словно дальние родственники на похоронах. И их ряды все полнятся, и их желания наполняют мой мозг. Их желания, их мечты и фантазии толкутся в моем мозгу, как паромобили на автостраде близ Шварцбрака. Одним усилием воли я могу вытеснить их, вытолкнуть прочь, но убить, уничтожить их я не могу. Они уже стали частью меня! Они стали моей частью в тот момент, когда я посмотрел в их глаза и сказал:

— Отдай мне свое тело, Человек!

Их память. Теперь я знаю, что настоящее становится идеальным, когда оно превращается в прошлое. Именно став прошлым, жизнь расцвечивается невероятными красками, наполняется яркими событиями и становится столь насыщенной, что мне трудно судить, чья жизнь прекраснее — жизнь бессмертного или жизнь смертного. И порой, просыпаясь после очередного ночного кошмара, навеянного чужими воспоминаниями, еще не отошедший от чужого приключения, которое пережил я, по своему, по-новой, я хочу стать смертным, чтобы все стало прошлым. В такие утренние часы, когда я один, и когда призраки слабеют, но еще имеют надо мною свою тлетворную власть, я мечтаю, чтобы вся моя жизнь стала ПРОШЛЫМ. Ведь только в прошлом настоящее приобретает полноцветность, насыщенность и становится идеальным, когда ты лежишь на смертном одре. Понятие Бессмертие исключает страх потерять прошлое. И это плохо. Так я думаю утром. В ту пору, когда призраки слабеют, но еще имеют надо мною свою тлетворную власть.

И один из призраков — он сильнее прочих вторгается в этот бедлам. Он раздвигает руки остальных, он прогоняет прочь призрачные видения, которые мечтают утащить меня в небытие. Они видят, что я слаб, и пытаются воспользоваться моментом. Но ОДИН призрак сильнее всех. Это высший морок — это призрак мести, который будет следовать за мной по пятам до конца моих дней. Это мое личное проклятие.

И зовут его Миртус.

Миртус разгоняет остальных призраков, он имеет право и силы сделать со мной нечто, что желает сделать именно он. Его месть нечто абстрактное, но столь могучее и бессмертное, что порой я думаю, что у каждой конкретной мести есть свой дух.

Он отгоняет призраков и, склоняясь надо мной, он шепчет. И звуки вылетают из него, словно кусочки тумана отрываются от черного облака и падают на мое лицо, подобно мертвому дождю. Он говорит:

— Я не дам тебе умереть! Слишком просто хочешь от меня отделаться! Я заставлю тебя страдать!

Я не могу говорить, но мои мысли подобно его словам, отрываясь от меня, летят к нему:

— Я увижу закат мира? Я увижу падение Сианука?

И он смеется. Или мне кажется, что он смеется. Он издает какие-то звуки, и я понимаю, что в данном контексте это и есть смех.

— Ты увидишь нечто еще более худшее!

Боги, что же может быть хуже? Но он смеется, он просто смеется.

— Ты настолько могущ?! — удивляюсь я.

Но он лишь смеется.

Я открываю глаза. Мы летим. Небо черное, словно земля висит надо мной. То ли это земля, черная как небо несется подо мной. Рядом свешиваются две пасти. Жуткие пасти, каких раньше я не видел. Из их глоток вырываются шипение и клокотание. Кто это? Черные ангелы? Ангелы Эвиг-Векта?

Морок говорит им:

— Прогоните людей!

И твари, взмахнув огромными крыльями, срываются в ночь. Их когти рассекают воздух, из их пастей вырывается жуткий визг. Кто же это?

Я закрываю глаза…

С моря долетает легкий бриз. Шипит прибой, пробегающий справа налево ненасытной волной. Недалеко среди пальм поют птицы.

ОНА неожиданно опускает руку, берет со столика бокал с шампанским и подносит к губам. Я не вижу ЕЕ лица. Вижу лишь, как стекло касается ЕЕ высохших губ, как влага смачивает их и капля выбивается из уголка рта. Бежит к подбородку, а ЕЕ губы растягиваются в улыбке, и ОНА смахивает эту каплю пальцами. Затем ставит бокал на столик, на то же самое место, чтобы восстановить прежнюю гармонию, и тут…

ОНА приподнимает поля шляпки и поворачивается ко мне…

* * *
Над Киме висели остатки дирижаблей из потрепанного разведотряда старины Шмитца. Сам капитан Гюнтер Шмитц — смертный человек — находился на передовом воздушном корабле «Легком», что завис над «правой рукой» набережной Огса, несмотря на слабый северный ветер. Толстые якорные канаты были прикреплены с одной стороны к флюгерам на крышах близлежащих домов, с другой — к опорам моста через Киме. Цеппелин вцепился своими лапами в город и не желал отдавать его неприятелю. Капитан молча стоял у борта и мечтал лишь об одном в это мгновение — успеть докурить свою сигару, прежде чем смерть поглотит все вокруг.

С того момента, как он зажег сигару, прошла уйма времени. И много изменилось с тех пор. В тот момент, когда Гюнтер Шмитц зажигал свою ароматическую сигару из бесподобного лехтурмского табака, весь мир был еще привычным, прочным и знакомым с самого детства. Теперь же он с содроганием смотрел на восток, где квартал за кварталом расцвечивался яркими хищными огнями, и с каждым часов рабочие районы Правобережья накрывало полоумное марево пожара. Нет, горели не дома. Противник не дурак, чтобы поджигать город у себя за спиной. А пускать огненного зверя перед собой и ждать пока Правобережные кварталы догорят дотла, не позволило бы их нетерпение. Орды лаксов и мелких северо-восточных племен, чьи факелы сейчас расцвечивали темноту, упавшую на Хегенскофф, жаждали поглотить этот город как можно скорее. И прежде прочный мир превратился для Гюнтера в топкую лощину, грозившую ему и его людям.

Прежде знакомые кварталы пожилых дам Альтватериш и безработных беженцев с юга Узаклар, где он прежде знавал каждый дом, каждый кирпичик, теперь таили невиданные прежде опасности, превратились в одночасье в бесконечные коридоры Хельведа — последнего пристанища человеческой души.

Гюнтер обернулся. Терпкий дым сигары попал ему в глаза, и он прослезился. Смахнул слезы ладонью, отстранил сигару и окинул взором неровный строй бледных воинов Хегенскоффа. На его борту собрались только смертные — арвингов уже не хватало для того, чтобы воевать. Теперь в ход шли смертные души.

Он перевел взгляд налево, затем направо. По обе стороны от «Легкого» в воздухе висели строгой формы облака, похожие на гюнтерову сигару. Только эти сигару были белого цвета и едва заметно покачивались в темноте над Киме. Вереница белоснежных тел уходила в обе стороны, и капитан не видел дальних дирижаблей — они висели в толще ночи, скудно подсвеченные бортовыми огнями. А там, далее на запад, затихла передовая линия обороны Хегенскоффа. Она лежала в молчаливой темноте, ничем не выдавая себя приближающемуся противнику.

— Все орудия заряжены и готовы к первому залпу! — сообщил его помощник.

«Легкий» висел своим правым бортом к набережной Огса, ощетинившись в ночь двадцатью заряженными пушками. Одного залпа этой колонны достаточно для того, чтобы смести первый строй алчных лаксов. Следующий строй, взбешенный кровавым месивом, которое надеется устроить Гюнтер, рванет вперед, в надежде достичь моста. И тут то в ход пойдут зажигательные бомбы, начиненные легковоспламеняющимся маслом. Гюнтер уже видел своим мысленным взором картину: сотни воинов бросятся вперед, но стесненные узким проходом к мосту, замешкаются, собьются в кучу и дружно заорут, когда на их головы станут падать бомбы. Одни, кто будет находиться с края, смогут броситься в воду Киме. Другие, кто будет со всех сторон зажат своими соотечественниками, так и сгорят заживо. И их обугленные тела строй беснующихся горящих людей понесет дальше, на мост. И многие достигнут своей цели, пребывая уже в ином мире.

Смущало одно — разведка еще вчера сообщала о странных животных или людях, которые могут летать. Одни говорили, что это полумифические крипоны, вставшие на службу лаксам. Другие уверяли, что речь идет о странных летательных костюмах самих северян, снабженных небольшим микриновым двигателем. В любом случае эти твари уже уничтожили два его разведывательных цеппелина. А один потрепали так, что он еще долгое время проведет в западных мастерских Стадтренда. Разведчики передавали, что нескольких этих летающих тварей видели не так давно вниз по течению Киме. Они якобы перелетали через реку в сторону города. По всей видимости, противник также проводил разведку с воздуха. Лаксы действуют на удивление хладнокровно. Вспомнить их прежние шапкозакидательские кампании, то и вовсе на ум приходит, что это не горячие безмозглые лаксы идут на приступ Хегенскоффа, восточного оплота Номарка, а некий иной куда более грамотный и хорошо подготовленный противник.

— Этих летающих тварей больше не видели? — поинтересовался Гюнтер у помощника.

— Нет, капитан, — отрицательно покачал тот головой. — А вы верите, что они существуют?

— Сегодня я верю всему.

— Но ведь крипоны — это сказочные персонажи, — покачал головой помощник. — Не думал я, что те детские истории, что я рассказывал сыну на ночь, вдруг оживут.

Капитан затянулся густым ароматным дымом сигары и снова посмотрел на восток. Кварталы Узаклара уже наполовину были наполнены огнем. Быстрому продвижению по Альтватериш по всей видимости мешали слишком узкие витиеватые улочки. Следуя лабиринту старых улочек Альтватериш, можно было легко заблудиться. Было бы забавно, если бы какое-нибудь подразделение лаксов заплутало в этой сети, и всю битву пыталось освободиться от пут города. Тогда Гюнтер подумал бы, что и сам город защищает себя, помогая своим немногочисленным воинам.

— Наземная разведка передает, что через Узаклар идет, по меньшей мере, пятнадцать тысяч лаксов, — сказал кто-то за спиной Шмитца.

— Понятно, — кивнул капитан.

— Также сообщают о духах зла…

Гюнтер вздрогнул. Старшие братья лаксов, великаны, в ногах у которых путается армия Лжеунга Южного, как уже прозвали в Сельскабе нового военачальника северян. Вот кто прорвет оборону сегодня, вот кто дойдет дальше остальных, вот кто представляет основную угрозу для города. Эти существа, рожденные, по всей видимости, в самой Хангеларской пуще, показали себя настоящим смертельным оружием в битвах за рабочие кварталы восточного Хегенскоффа. Однако теперь маневренность цеппелинов куда выше — открытое пространство набережной позволяет лучше ориентироваться с высоты и дает время для маневра. Здесь тварям из пущи будет куда сложнее сражаться с белыми сигарами Шмитца.

— Сколько их?

— Много. Говорят, они следуют по всем улицам Узаклара, уже не являясь ведущими для людей, а вроде как образуя свои собственные подразделения. Их значительно больше, чем раньше.

В груди Гюнтера похолодело. Он представил стройные ряды духов зла, надвигающиеся на него с востока, и судьба Хегенскоффа стала для него намного туманнее, нежели прежде.

— Все цеппелины готовы открыть огонь?

— Да, капитан.

— Что с мостом? Ту-гар решил таки его минировать?

— Не знаю, капитан, — пожал плечами помощник. — Похоже, что нет. Мастер Ту-гар мечтает сохранить этот мост в целости и сохранности.

— Глупость! — прошептал Шмитц. — Он слишком ценит прошлое, чтобы сохранить будущее.

— Из Альтватериша пока поступают обрывочные сообщения, которые сложно понять.

— Что такое?

— Вроде как оттуда на нас двигаются вовсе не лаксы…

— Боги, а кто же идет оттуда? — усмехнулся капитан, ожидая нового неприятного сюрприза.

— Вроде как какие-то звери, — осторожно сообщил помощник. — Но это, похоже, не духи зла. Они небольших размеров и перемещаются хаотически. Внешне вроде как похожи на людей. Они не держат строй, не имеют командиров и обследуют каждый дом.

— Новая напасть!

— Да уж! — кивнул помощник. — Сложно представить, на что можно рассчитывать на этом рубеже.

— А рассчитывать, дорогой мой Отто, следует только на победу!

— Да, да! — без энтузиазма отозвался помощник.

— Разверните все пушки на Узаклар и переместите туда два цеппелина с запада! — коротко скомандовал Гюнтер.

— Так точно!

Пустынная набережная Хегенскоффа смотрелась дико. Прежде даже в столь поздний час здесь слышался приглушенный смех, прогуливались или сидели на многочисленных лавочках влюбленные парочки, а из кустов бугенвиллии и вовсе доносились сладкие стоны. Местные жители называли набережную «дорогой любви». Теперь же покинутая всеми, потрепанная недавними боями на улицах, она походила на брошенную девку, от которой добились дешевой любви и даже не заплатили.

Над рекой висели высокие борта цеппелинов, ощетинившиеся десятками пушек. Особенно жутко это зрелище выглядело на востоке, вниз по течению Киме, куда были переброшены летающие крепости с запада — так Гюнтер Шмитц надеялся противостоять нашествию армии духов зла из Узаклара. Большая часть цеппелинов сгруппировалась в районе моста через Киме. Это было единственным местом переправы. Возможность переброски сил противника по воде должны были пресечь одинокие дирижабли на разных концах набережной. Также на саму Киме были спущены плоты с добровольцами, которые безо всяких огней сливались с ночью и с темными водами реки.

Если в Альтватериш огни перемещались на редкость медленно, то со стороны Узаклар горящее марево накатывало с пугающей скоростью. Было похоже, что здесь атака начнется куда раньше. Это было на руку защитникам города, и они даже мысленно подгоняли своих будущих врагов вперед, навстречу смерти.

До Гюнтера уже доносился призрачный гул приближающегося войска. За последние полчаса, по данным разведки, численность лаксов возросла с пятнадцати тысяч до тридцати. И продолжала расти. Количество духов зла было сложно подсчитать. Но их число было также внушающим. Если этих тварей будет, по крайней мере, около сотни, тогда городу явно не поздоровится. Шмитц сделал последнюю затяжку и бросил сигару вниз, в воды Киме. Теперь оставалось лишь ждать, ждать прихода неприятеля.

Из-за ближайших домов показались первые лаксы. Они шли быстрым шагом, небрежно поглядывая по сторонам, словно бы бывали здесь по три раза на дню.

— Приготовиться! — скомандовал капитан «Легкого».

Около двух десятков лаксов вышли на набережную. Высокие тополя, близко посаженные у домов, скрывали от их взора висящие в небе цеппелины. Но вот кто-то приметил белые сигары Шмитца и стал кричать.

— Кулар Хай! — заорал чей-то высокий неприятный голос.

Ему никто не ответил. Но через несколько мгновений крик повторился. Он был еще пронзительнее и требовал ответа.

— Кулар Хай! Кулар Хай!

И неожиданно из-за домов, изо всех щелей появились факелы. В воздухе раскатился гулкий лязг стали и в ответ на призыв по всему Узаклару раскатилось громоподобное:

— Батагай!

Первые ряды лаксов резко сорвались с места и бросились вперед. Своей целью они избрали мост, на набережной рядом с которым были свалены десятки ящиков. Дикари миновали живую изгородь из тополей, росшую у самых домов, и приближались ко второй «живой линии», располагавшейся уже прямо на набережной — здесь стояли пкалеченные после недавней битвы липы.

— Батагай! — орала толпа позади бегущих. Казалось, весь Узаклар превратился в одну огромную глотку, желающую своим криком стереть с лица земли Хегенскофф.

— Огонь! — скомандовал Гюнтер.

Воины с сигнальными флажками сделали отрывистый знак соседним цеппелинам. Прошло несколько мгновений и сразу несколько дирижаблей содрогнулись, ощущая мощную отдачу от залпа десятков пушек. Белый дым поднялся над бортами летающих крепостей. Первый залп срезал начисто верхушки буков и вязов, отбросил ряды лаксов к дороге и смешал куски тел северян с дерном и булыжниками из мостовой. Ударная волна выбила стекла близлежащих домов.

— Батагай! — заорала толпа снова и лаксы как ни в чем ни бывало бросились в атаку, переступая, перепрыгивая через тела убитых соплеменников. На этот раз нападающие быстро достигли моста, пользуясь тем, что пушки временно замолчали. Однако не успели они забежать на мост, как сверху стали падать горящие бомбы. Они обдали первые ряды лаксов шипящим маслом и нападающие мигом вспыхнули. Несколько бомб упало рядом с ящиками. Сначала на них никто не обратил внимание, но через некоторое время горы брошенных ящиков взорвались сияющим фейерверком, отбросив волной ряды воинов.

— Огонь! — крикнул Гюнтер.

— Огонь! Огонь! — разнеслось по другим цеппелинам.

Второй залп разбросал нападавших в стороны. Один из домов, стоящих на набережной, вздрогнул, по его стене прошла трещина, и левая его сторона рухнула вниз. Сначала капитан «Легкого» подумал, что это последствия пушечного огня, но когда он увидел огненную пасть и длинные витые рога…

— Духи! Гигантские ингены!

— Духи зла!

— Хангеларские воины!

Крики людей, сражающихся в качестве добровольцев бок о бок с арвингами, потонули в рыке невероятного чудовища. Множество имен, которые приписывались этим существам, были лишь попыткой назвать неназываемое. Кем или чем были эти существа? Чью волю они несли людям и несли ли они что-нибудь кроме смерти? Никто не знал. Но люди, в силу своей природы, хотели дать объяснение, хотели поставить своего противника с собою на равных хотя бы тем, чтобы дать ему имя.

— Огонь! — скомандовал Гюнтер.

Третий залп пришелся значительно выше и повредил почти все дома, стоящие на первой очереди набережной. У одних домов вылетели рамы и по стенам пошли трещины, у других целые этажи рухнули вниз, открыв взору дома следующей линии. Но ни одно ядро не попало в первое из чудовищ.

В ответ оно сделало два шага вперед, присело на передние лапы и разинуло свою пасть, из которого вырывался огонь. В следующий миг его тело сократилось и выбросило из себя какую-то горящую массу. Это было похоже на выстрел гигантской пушки. Чудовище заскулило. Видимо, такая процедура была для него весьма болезненной.

Тем временем огненное ядро, выброшенное из нутра хангеларского воина, угодило в борт одного из цеппелинов. Стальные пластины, защищавшие борта, разлетелись в стороны, отражая мощнейший удар. Благо огонь не успел перекинуться на тканную оболочку летающей крепости. Она хоть и была покрыта огнезащитным клеем, однако прорыв большой дыры в оболочке мог привести к взрыву всего цеппелина.

Лаксы, воодушевленные такой поддержкой, снова бросились вперед. Над их рядами летело почти победное: «Батагай!»

— Огонь! — закричал во все горло Гюнтер.

— Огонь! Огонь! — разлетелось в обе стороны, словно эхо.

Над черной водой Киме поднялся белый дым и медленно поплыл на юг, в сторонуприближающейся толпы лаксов. Сотрясая мечами, бесконечные ряды неприятеля накатили на мост. Теперь уже их не смог сдержать ни огненный дождь, льющийся с бортов цеппелинов, ни залпы небесных орудий. Лаксы ворвались на мост и покатились по нему волной, стремясь как можно быстрее перейти на другой берег.

В этот момент мост буквально ожил — вспыхнули десятки огней и мощный залп бомбард разметал первый ряд дикарей. Тут же последовал еще один, и из-за укреплений показались облаченные в серые плащи конники с сияющими мечами в руках. Светящиеся черви ками жаждали пищи. Бессмертные пришпорили коней и ворвались в толпу окровавленных лаксов, чудом переживших два жутких залпа. Обескураженные дикари бросились бежать, и арвингам только и оставалось, что рубить их спины. Конница бессмертных быстро освободила мост и вклинилась в ряды лаксов, продвигаясь дальше по набережной в направлении чудовища.

— Харбала! — закричал кто-то.

И ему вторили другие перепуганные голоса.

— Харбала! Харбала!

Рогатое чудовище — хангеларский воин — стало перебирать лапами, пытаясь развернуться в сторону приближающейся конницы. Своими лапами оно давило мельтешащих вокруг лаксов и истошно ревело. Арвинги быстро прорубили себе дорогу к этой махине и разделились на две группы, уйдя в стороны от смертоносной пасти.

— Заряжай, черт возьми! — закричал Гюнтер. — Огонь!

Черное небо Сельскаба треснуло очередным залпом пушек. Дикари разлетались, разрываемые в клочья. Вся мостовая близ набережной была залита кровью, а на еще сохранившихся фасадах домов висели куски тел.

Чудовище, видимо, намереваясь выполнить еще один залп по цеппелинам, присело на передние лапы, но вдруг заскулило, упало на бок и стало дрыгать лапами. Его бок окрасился кровью и сразу несколько сияющих мечей принялись рвать его плоть.

Пушкари услышали плеск воды. К этому времени добровольцы из жителей Хегенскоффа переправились на плотах и лодках на правый берег и высаживались на песчаный пляж.

— Смотрите, командир! — крикнул помощник.

Гюнтер посмотрел восток. Вниз по течению творилось нечто жуткое — с левобережной набережной в воду спускались огромные дома на длинных ходулях. Они шли вброд, пересекая реку, и то и дело содрогались от залпов орудий, что несли на своем борту.

— Ходячие крепости! — усмехнулся помощник. — Теперь посмотрим, кто кого! Наши крепости или их уродцы!

— Ну, началось! — прошептал Гюнтер, инстинктивно ища свою любимую лехтурмскую сигару.

В этот момент в небе над «правой рукой» Огса показались хищные крипоны, чей крик заставил волосы встать дыбом по всему телу, а из подворотен полезли огнедышащие твари наподобие той, что только что была умерщвлена.

— Огонь! — гаркнул Гюнтер.

Последнее, что он увидел, был огненный шар, летящий прямо на него.

* * *
Га-тор лежал на земле и ощущал ее ледяное тело под собой. Над ним возвышалась черная фигура Миртуса, чье тело струилось во мраке. Ворхут понемногу приходил в себя. Неожиданно морок вздрогнул. В следующий момент со всех сторон начали вырастать из земли призрачные тени. Они обступали Миртуса со всех сторон.

— Что вам здесь надо? — прошипел он.

Десятки, сотни мороков стояли уже плотным кольцом вокруг Га-тора и высшего морока. Одна из теней шагнула вперед и склонила перед Миртусом некое подобие головы.

— Мы пришли за ворхутом, — сказал морок. — Мы хотим, чтобы он возглавил нас.

— Вы будете биться на стороне людей? — удивился Миртус.

— Те, кто помнит свое прошлое, не могут оставить близких на растерзание.

Высший морок зашипел. Это было похоже на усмешку.

— Ваши тела были уничтожены лаксами, и вы мечтаете о мести. Но совсем скоро все люди станут вашими врагами, и вы объединитесь в борьбе против них.

Морок молчал.

— Почему он? — спросил Миртус.

— Он в ответе за моего сына, который еще жив.

— Идите!… Но знайте, что никто из вас не доживет до утра, а он — этот ворхут — будет жить еще долго. Сравнительно долго. И если бы ты имел память столь же долгую, то успел бы возненавидеть этого арвинга.

Миртус сделал шаг к Га-тору и в следующий миг окутал его черным облаком, поднял над землей и понес в сторону реки. Следом, не касаясь земли, следовала призрачная армия мороков. Они текли полноводной мрачной рекой по пустым улочкам Хегенскоффа, а во главе летел ворхут с сияющим мечом, чьи плечи скрывал черный плащ, сотканный из тела высшего морока — бесконечный как ночь, неуязвимый как небо.

По мере приближения к набережной стала видна поражающая своим размахом битва за город. В небе взрывались гигантские цеппелины, срывались с места и рушились вниз, прямо на головы лаксов, заливая их огнем. Обе стороны Киме кипели огненной кашей, по левую руку ходячие крепости штурмовали «левую руку» Огса, по правую — чудовища Хангеларской пущи изрыгали горящие шары, которые с жутким свистом улетали в сторону Левобережья и рассыпались там снопом искр и человеческих тел. С рыком носились по небу крипоны. Они то наскакивали на команды цеппелинов, то срывались вниз, выхватывали воинов из гущи битвы, поднимали вверх, отрывая им головы, и после бросали вниз.

Га-тор направил свою призрачную армию чуть правее моста. В лапах мороков начали появляться мечи из мрачной стали, а в конечностях некоторых — высокие луки. Черные тела пронеслись над головами защитников Хегенскоффа, которые испуганно замахали своими мечами, приняв их за очередную напасть.

— Это мороки! — кричали люди. — Они нападают со стороны Лесерома!

Но волна мертвых воинов пролетела дальше, не тронув никого из защитников, миновала Киме и вторглась в ряды лаксов. Те в свою очередь, не сообразив, что происходит, бросились в атаку, которая тут же захлебнулась — мечи дикарей не причиняли телам нового противника никакого вреда.

Сам Га-тор устремился вперед, словно дразня смерть. Он знал, что рядом Миртус, который накрывает его неуязвимым плащом, а значит, смерть намного дальше, чем когда-либо прежде.

И он рубил направо и налево, уже не понимая, что перед ним за враг. Одно время ему казалось, что ему снится битва при Бубоскаре. Наги наседали, их было куда больше, чем арвингов. Но нужна была победа. Победа любой ценой.

Почему ему снится эта битва? Наверное, потому что именно тогда он встретился с Караколом!

Отхватив голову одному мальцу, который не успел даже поднять своего меча, Га-тор вдруг понял, что это вовсе не наги. Это лаксы. Откуда здесь лаксы? Возможно, он переживает в сотый раз ту незабываемую битву при Негле, когда схлестнулись две лавины — будущих полновесных номаркцев и вальдийцев, на чьей стороне выступали и некоторые племена лаксов.

История крутится подобно волчку. Битвы меняли названия, но суть оставалась прежней. Бесконечный передел мира, как работа модельера: нужно скроить новое платье, поспевая за ветренной модой. Что теперь в моде? Кровь, смерть, нажива? Берись за ножницы, отхватывай куски мертвой материи! Сейчас начнется веселье! Все модницы Иреку, все расфуфыренные швабры Шварцбрака, все потаскушки Эбельтофта, все милые блудницы Дамгарта будут в восторге. Мода ступает по земле, она несет новую тенденцию — красивую смерть! Легко сварганить смерть, сложно приготовить красивую смерть. Это признак мастера. Сделать смерть красивой, значит, осуществить самый интимный поступок человека или арвинга, или иного другого существа Сианука.

Ведь что есть смерть, как ни самое сокровенное, как ни самое величественное из достижений человека. Лишь уходя в мир иной, живое существо постигает наслаждение настоящим полным одиночеством. Именно там, за порогом красивой смерти, в новом смертельном платье от кутюр, оно — смертное или бессмертное существо — достигает вершины мироздания — оно становится творцом. Творцом своего мира, который кто-то по незнанию называет Эвиг-Вектом, кто-то Олумом, а кто-то Хелведом. Кто-то считает, что эта определенная территория, находящаяся на куске суши, заброшенной в океан. Кто-то, наоборот, думает, что это эфемерное понятие, не имеющее ничего общего с миром материи. Но поверьте, все они ошибаются!

Именно смерть превращает существо в творца, позволив после мастерской жизни, где оно училось всему необходимому у Великих творцов — ренсъелей, — попробовать создать свой собственный мир, свою собственную Вселенную, самому стать ренсъелем. И, несмотря на весь необъятный мир, который теперь будет твоим, ты будешь ощущать истинное сладкое величественное одиночество, прежде недоступное тебе. И именно одиночество является настоящим наслаждением, великим даром, лежащим вне мира материи и вне мира тебе подвластного.

Руби, бей, убивай! Вперед! Победа нужна любой ценой!

Га-тор вонзил меч в очередного лакса и увидел, как на него пикирует пумоподобное существо. Его широкие крылья чуть ли не касались рядом стоящих стен. Вырвать рукоять, высвободить духа меча и нанести удар! Кошка зашипела и отскочила прочь в небо. Это крипоны, их много, они заполонили небо, словно бы стая летучих мышей была разбужена шумом битвы. Все небо кишмя кишит этими тварями, на земле тоже некуда ступить — вокруг орущие невесть что лаксы и арвинги — кудесники меча. Цеппелины перестали палить и теперь уже ведут борьбу с воздушной угрозой — крипонами. Вода на пляже кипит от падающих тел защитников города и убитых крипонов. Из развалин домов то и дело всплывают страшные морды невероятных чудовищ. Одни изрыгают пламя, другие молотят по толпе воинов своими культями с острыми когтями, не разбирая, где свои, где чужие. Одной из таких хангеларских зверушек Га-тор уже отсек ногу. Правда, этих самых ног у существа оказалось около десятка. Смигр их побери, работы много!

Краем глаза замечает, что на него бросаются сразу двое лаксов. Он разворачивается, прикрывая спину туманной накидкой. Бросаясь на нее, обезумевшие лаксы исчезают в звездном небе, словно срываясь в пустоту. Сверкающий серп месяца, царящий в ночи его накидки, подобен гильотине — головы дикарей падают на мостовую.

Перед Га-тором стоит какой-то арвинг. Он машет в сторону Альтватериш. Только сейчас ворхут замечает, что с ними поравнялись силы авингов, которые также начали теснить лаксов.

— Оттуда идут новые враги! — кричит незнакомый арвинг.

— Лаксы? Снова лаксы?

— Нет! Это другие! Белые!

Пугаясь своей догадке, Га-тор бросается на правый фланг. Он минует обезглавленные тела, которые еще ходят на двух ногах и машут мечами, оталкивает сцепившихся воинов, которые не в силах вынуть мечи друг из друга. Под ногами скользкая масса. Она состоит из человеческих и нечеловеческих внутренностей, обильно сдобренных кровью. Под ногами словно лед. Ноги скользят, меч пляшет в руке. Арвинги вокруг, лаксы вокруг, мороки над всеми ними, все перемешались, спутав окончательно ряды.

Ворхут с трудом пробивается на правый фланг. Когда он видит, как из окон на воинов прыгают белые обнаженные тела, он понимает — это они, это белые звери! Только здесь этих пугающих существ еще больше, чем было на болотах. Здесь их тела выливаются изо всех щелей подобно реке. Они несутся вперед, толкая друг друга, вися друг на друге, поднимаясь над воинами Хегенскоффа на несколько голов выше, поскольку всех их узкие улочки вместить не могут. Белая река из обнаженных тел мужчин и женщин выливается под таким напором, что первые ряды арвингов просто сбивает с ног и навсегда хоронит под собой.

— Назад! — кричит Га-тор. — К мосту!

Он понимает, что если в начале битвы открытое пространство давало преимущество защитникам, позволяя использовать по полной артиллерию цеппелинов, то теперь оно играет на руку нападающим. Необходимо срочно отступить к мосту, чтобы снизить потери. Почему этого не понимает Ту-гар?

А вот и он, на белом скальде, отливающем великолепной сталью. Пробивается среди арвингов и на полном скаку врывается в реку белых зверей. Вокруг командующего армией бессмертных около десятка конников на скальдах. Похоже, вопреки обычаю арвингов, Ту-гар решил пожалеть лошадей и использует скальды.

— Огонь! — слышится крик пушкарей с одного из немногих уцелевших до этой поры цеппелинов.

Мощный залп разрывает в клочья гибкие тела крипонов, рвет их крылья и обрывает кошачий визг. Некоторые ядра пропахиваю борозды в белой реке смерти, устремленной из Альтватериш. Но для этих существ пара-другая ядер ничего не решает.

— К мосту! — кричит Га-тор. — Ту-гар, бесполезно идти на них!

Командующий замечает ворхута.

— Вот вы где! Я уж подумал, это вы гробите свой корпус! — отзывается мастер.

Га-тор в ужасе ищет взглядом арвингов, с кем сражался под Вегнахом. Значит, Каракол здесь! Значит, он повел таки их всех на смерть!

Ворхут разворачиваясь к врагам своей накидкой, он пытается дать уйти защитникам назад. Но вот накидка сорвана, меч в руке обломился пополам. Лаксы, завидев упавший под ноги серп месяца, торжествующе кричат:

— Батагай!

От бессилия и переполняющей ярости Га-тор разворачивается к нападающим и рычит. Лаксы неожиданно отступают, то ли испугавшись измазанного кровью лица арвинга, то ли его безумию в глазах.

Мастера арвингов пытаются использовать свой дар и прямо во время битвы отнимают тела у лаксов. Им не нужно знать их имен, им не нужно сложных процедур, просто и коротко потребовать тело и забрать его, не принимая возражений. То и дело лаксы шарахаются в стороны от очередного «перевертыша». Прежние друзья и собутыльники вдруг отхватывают вам руку по локоть и намереваются отсечь голову долой. Такое никому не понравится!

С помощью дара арвинги сдерживают наплыв лаксов, но за спинами северян то и дело возникают чудовища. Несколько раз огненные шары вырываются из нутра хангеларских тварей. Справа от моста взрывается двухпалубный цеппелин, разбросав в стороны куски конструкции. Нос летающей крепости с кричащими людьми на борту плавно пикирует в Киме. Другая часть цеппелина, развалившись в воздухе на несколько полыхающих частей, рушится на головы дерущихся.

Га-тор видит, как неестественно двигается еще один белоснежный цеппелин. Вскоре он понимает, в чем дело. Одно из чудовищ схватило якоря крепости и теперь раскручивает ее, намереваясь ударить о рядом стоящий дом.

— Огонь! — слышится бессильный крик командира.

Залп приходится в небо. Следующий — в сторону левого берега Хегенскоффа. Монстр все же добивается своего — цеппелин со всего маху врезается в стену полуразрушенного дома. Стальные пластины осыпаются на мостовую, экипаж вываливается вниз, попадая в лапы лаксов. В следующий миг существо вонзает свои когти в брюхо огромной белой сигаре и мощнейший взрыв разрывает и цеппелин, и монстра, и ликующих лаксов, и команду людей и арвингов.

— К мосту!

Защитники Хегенскоффа пятятся вглубь оборонительной линии. Те, кто остался на пляже, уже обречены. Разве что бросятся в воду. Но вода кипит от огня, кругом плавают горящие части цеппелина.

Теперь солирующую роль играют белые звери. Они оттеснили от моста лаксов и сами пытаются перебраться на другой берег. Дикари хотят опередить нелюдей и бросаются в воду. Киме бурлит от сотен желающих переправиться на левый берег.

— Великое дерево Векке, помоги сыновьям Серскильта! — шепчут губы десятков арвингов и воды вечно спокойной Киме вдруг наполняются ужасными воплями. Корни Векке, словно подводные змеи, появляются над водой, хватают людей и тянут их на дно. Со стороны кажется, что дикари борются с огромным спрутом, чьи щупальца настигают беззащитные тела.

— Дерево Векке… — шепчет и Га-тор, отступая по мосту к левому берегу и продолжая искать взглядом Каракола.

Под ногами белых зверей появляются толстые корни, которые стремятся опутать ноги наступающих. Кто-то падает, не в силах вырвать свою ногу. Его тут же затаптывают остальные, напирающие сзади. Белые звери, пойманные Векке, дико кричат, их нечеловеческий визг заполоняет все вокруг. Некоторые пытаются отгрызть себе ноги, опутанные смертоносными корнями, и у некоторых это почти получается, правда, они не успевают вырваться — их затаптывают.

Га-тор размахивает обломком своего меча. Несмотря на то, что стальное жало сломалось пополам, ками светится в полную силу, обрисовывая во тьме полные очертания меча. Ворхут смотрит на двух молодых девушек, которые тянут к нему руки. У одной из них отсечена левая грудь, но она этого вовсе не замечает. Другая долгое время остается целой и потому изумительно похожа на обычную девушку с неестественно белой кожей. Она тянет свои тонкие руки к Га-тору, и на ее лице нет выражения ярости. Она спокойна, она практически умиротворена. Ее обнаженное тело прекрасно в скудном свете ущербной луны. И вспоминая своих дочерей, Га-тор чувствует, как жалость накатывает на него мощной, сокрушительной волной. Рука отказывается слушаться хозяина. Тонкие бледные губы слегка улыбаются, ее глаза закрыты, она словно бы идет во сне. На ее красивом лице лежат волосы. Кажется, что это небесное создание чудом затесалось в армию монстров. Вокруг нее белые звери дико верещат, хватая воздух своими цепкими руками, вращая безумными глазами. И лишь она спокойна и прекрасна. Идущая во сне, идущая к тебе. Она словно богиня, которую не смеют тронуть прочие твари. Она изумительно белая, как кусочек луны. Словно сон, навеянный весной и запахами проснувшихся трав.

Га-тор не в силах поверить в происходящее. Ему снова кажется, что это галлюцинация. Нечто похожее на то, как он только что убивал нагов, которых здесь нет. Теперь это. Девушка. Высокая, стройная, обнаженная девушка. Ее белоснежная нагота приковывает взор.

И ворхут тянет руку, надеясь коснуться ее. Если она жива, и если она ходит во сне, я вытащу ее сюда, к нам — думает он. Мозг сопротивляется — Га-тор, кричит он, Га-тор, очнись! Это безумие! Это гипноз! Они так и делают, они на это и надеются.

Но арвинг уже не контролирует себя. Он тянет руку и почти касается белой кисти девушки. Она открывает глаза и…

Хищно бросается на ворхута, надеясь достать зубами до его шеи. В следующий миг он отсекает обрубком меча ее прекрасную голову. Теперь она такая же, как все — ущербный нечеловек!

Если в Киме корни Векке еще могут справиться с людьми, то на мосту они бессильны против оравы белых зверей. Тех слишком много, чтобы остановить их таким способом. Лучники мороков осыпают и лаксов, и белых зверей своими жутким стрелами, которые тут же опутывают своих жертв. Мрачные мечники неуязвимы для дикарей, однако огненные шары, которыми чудовища все чаще и чаще выстреливают в ночь, сжигают пульсирующие тела мороков. Река белых зверей вновь выравнивает позиции двух армий — хангеларское воинство оттесняет арвингов к мосту, разве что на флангах защитники Хегенскоффа продолжают удерживать отвоеванные позиции: на правом мороки почти продавили щит лаксов и дошли до первой очереди домов, на левом — ходячие крепости из Стадтренда пошли и того дальше, подминая под себя полчища белых зверей. Но центр арвинги пока сдали, решив отступить.

Га-тор наконец-то приметил Каракола, что скакал на белоснежном коне во главе небольшого отряда. Неужели это все, что осталось от корпуса из Таш-Кале?!

Ворхут бросается туда, навстречу своему врагу, который возродился на поле новой брани, словно столь же, как и он, бессмертный противник. Каракол вел остатки корпуса в самую гущу сражения, пробиваясь в толпе лаксов. Вот он уже достиг дома, стоящего вдоль мостовой, и забежал внутрь. Ворхут бежал туда, по пути рассекая то одного, то другого лакса.

Внутри дома светло — сквозь выбитые стекла и провалы в стенах смотрит луна. Отовсюду на голову и плечи Га-тора прыгают белые звери. Они визжат, чмокают, чавкают. Они кругом и ворхуту приходится поработать своим клинком, чтобы накормить своего ками белыми телами. Ступени ведут наверх, некоторые площадки обвалились, одна из стен гулко двигается, грозя рухнуть в самое ближайшее время. Но Га-тор не обращает внимания — перед ним цель. Он забегает на самый верхний этаж, ударом ноги вышибает дверь и выскакивает на крышу.

Каракол дерется с одним из последних противников. Всаживает в грудь белому зверю свой клинок, и ками меча прожигает тварь насквозь. Наг сталкивает мертвое тело вниз, на мостовую и оборачивается.

Га-тор сразу заметил, что Каракол не ожидал увидеть арвинга в добром здравии. Если учесть, что тот с головы до ног покрыт кровью лаксов, то сейчас ворхута вполне можно принять за призрак войны.

— Знал я, что не стоит доверять Ре-илю! — покачал головой наг. — Этот его газ! Лучше бы я лично убил тебя сегодня…

— Вот и представился случай, — усмехнулся ворхут.

Каракол не долго думая бросился на арвинга, нанося сокрушительные удары сверху и снизу. Его сияющий ками плясал в воздухе, так и норовя ухватиться за локти Га-тора. Ворхут грамотно отбился, чуть отступив назад. Затем провел несколько ударов из нижнего положения, поощряя Каракола к выпаду вперед. Наг так и сделал, и Га-тор снова применил тот же самый прием, результатом которого в последний раз стало ранение плеча Но-вара. Однако на сей раз противник вовремя сделал шаг в сторону, удаляясь от арвинга.

— Скудный арсенал, господин бессмертный! — тяжело дыша, заметил Каракол.

Ворхут снова бросился вперед. Он с таким упорством атаковал, что Караколу пришлось запрыгнуть на парапет, уходя от ударов сверху. Теперь уже арвинг нанес несколько колющих ударов, а сияющий червь его клинка вцепился в кисть. Наг взвыл. Он спрыгнул с парапета и тут же попытался пробить оборону арвинга боковыми ударами. Га-тор ушел вниз, пропустив сияющий шлейф над головой, и сделал выпад вперед, стараясь достать таки противника.

В этот момент на крышу выбежали сразу с десяток белых зверей. Они не стали разбирать, отчего друг с другом дерутся два бессмертных, и бросились на обоих. На время Га-тору и Караколу пришлось забыть о своем поединке и переключиться на тварей Дакмура. Сияющие ками с интересом принялись исследовать тела зверей, выжигая то одну душу, то другую. Когда все звери упали к ногам арвингов, те вновь бросились друг на друга, осыпая противника ударами, каждый из которых мог стать смертельным.

Внизу, вокруг дома, колыхалось море лаксов, уже основательно перемешанное с белыми зверьми. Вся эта стихия двигалась, словно единый организм, сродни огромной змее, чье тело опутало весь город, а вот где находится голова — и есть ли она! — никто не знал. Из волн этого жуткого моря то и дело вырывались сгустки огня. Они трещали в небе, сбивая попутно зазевавшихся крипонов, сметающих на своем пути лаксов и зверей, но в итоге докатываясь до пляжей Киме, где держатся остатки людей, и шипя, погружаясь в пучину воды.

Га-тор еще дважды проводил стремительные атаки на Каракола, но тот не уступал арвингу в мастерстве. Вспоминая сейчас тот бой при Бубоскаре, когда наг собирался отсечь голову Га-тору, ворхут понимал, что попытайся в том состоянии одолеть врага, он бы проиграл. Слишком он был тогда измотан, слишком наг был силен.

Ворхуту было сложнее биться, поскольку его клинок был обломан пополам. Дух меча Каракола так и грозил вцепиться в его руки. Но вместе с тем ками, что скрывал своим сиянием отсутствие части клинка, подчас вынуждал нага ошибаться. То и дело клинок Каракола пролетал мимо, а голодный ками, извиваясь, пытался отсечь голову врагу. Вот и на этот раз, отражая удар сверху, наг ошибся и пропустил сияющую змею духа. Тот, в свою очередь, рассек несколько слоев одежды Каракола и вспорол ему живот. Га-тор сделал шаг назад и опустил клинок. Наг в ужасе посмотрел на вспоротое брюхо, выронил меч и упал на колени. Губы его ловили воздух, грудь дергалась, глотая эти бесполезные дозы жизни.

— Вот я и сделал то, что должен был, — сказал Га-тор, тоже с трудом переводя дух после бешенной схватки.

Каракол смотрел на противника глазами, полными ненависти.

— Моя смерть не изменит будущего, — прохрипел наг.

— Она изменит мое прошлое, — усмехнулся ворхут.

— Ястребы Хвана уже в пути, — на губах Каракола, покрытых запекшейся кровью, сияла улыбка. — Они уже в пути… Империи осталось недолго…

Когда тело нага рухнуло замертво, Га-тор смог, наконец, перевести дух. Неожиданно Каракол захрипел, выплюнул сгусток крови и прошептал:

— Простите меня, командир!

Ворхут вздрогнул. Это был Но-вар, это была душа несчастного обворованного арвинга. Га-тор упал на колени рядом с телом поверженного врага, но Но-вар уже закрыл глаза и грудь его не поднималась. Он умер.

* * *
Га-тор некоторое время стоял на самом краю крыши и смотрел на юго-восток. Он был опустошен. Безумие, что творилось вокруг него, и не думало прекращаться. Все Правобережье было залито огнями неприятеля, все улицы были полны лаксами и белыми зверьми. Эти твари словно заговоренные шли на другой берег. Если лаксов нала жажда наживы и ненависть к своим соседям с юга, то что двигало белыми зверьми — было непонятно. Мужчины и женщины, молодые и пожилые. Их мертвенно белые тела, напоминающие восставших покойников, тянули свои руки к арвингам, мечтая заполучить живой крови. Зачем им левый берег? Кто толкает их сюда? Хозяин Дакмура? Хангелара? Где же он сам?

Ворхут постоял еще несколько минут, пока на крышу не выбежали сразу трое зверей. Среди них было двое мужчин, достаточно крепких и высоких. Будь у них в руках оружие, Га-тору пришлось бы несладко. Но все белые звери атаковали, полагаясь на свои когти и зубы. Оттого арвинг с легкостью расправился с двумя бугаями, искромсав их тела в капусту. Оставшийся паренек лет пятнадцати ощерился и отступил, выжидая удобного момента. Ворхут поигрывал в руке обломком меча и не сводил взгляда с противника. Пусть он и слаб на первый взгляд, но давать фору этим тварям ни в коем случае нельзя.

В этот момент над Хегенскоффом раскатился трубный рев какого-то жуткого существа. Га-тор признал его сразу же — точно такой же сопровождал их поезд в топях Дакмура. Арвинг отступил к парапету, пытаясь сообразить откуда исходит угроза. Паренек почувствовал уверенность в своих силах и стал медленно приближаться. Га-тор бросил взгляд налево, затем направо. Откуда же двигается эта тварь? Если вспомнить ту жуткую ночь, то на память приходят внушительные размеры этого существа. В низкорослом Хегенскоффе такая громадина вряд ли затеряется.

Неожиданно парень созрел для прыжка. Хорошо еще Га-тор заметил его рывок краем глаза. Он быстро отскочил в сторону, прикрывая свой правый бок духом меча. Но этого уже не требовалось — тело белого звереныша пролетело мимо и сорвалось вниз с крыши. С пронзительным визгом он рухнул в толпу дерущихся.

Теперь то Га-тор мог спокойно оглядеться. Когда он увидел существо, издававшее столь жуткие звуки, все его тело онемело. Его огромная туша, покрытая черным мехом, шла по одной из улочек Альтватериш. Плоская морда зыркала по сторонам десятком блестящих глаз, а на месте пасти красовался небольшой изогнутый клюв, который то и дело скрежетал. Существо вновь задрало голову и испустило громоподобный рев. Га-тор заметил, что арвинги смутились и отступают назад, а весь левый берег погрузился в тишину. Это и не удивительно — защитники Хегенскоффа впервые в жизни увидели героя старых сказок, мифического обитателя пущи — жуткого Ханга.

Он — хозяин пущи, сердце Хангелара — идет в сторону набережной, затаптывая белых зверей, лаксов, арвингов. Он не обращает на них внимания. Его туша разбрасывает тела дерущихся в стороны. Когда до его ног докатывается лавина мороков, он пытается схватить их струящиеся тела, но ничего не получается. Те жалят его, оставаясь невредимыми. Тогда Ханг хватает двух тварей с множеством ног, что испускают огонь из своего нутра, и выдавливает их словно тюбики с клеем, поливая мороков огнем и раскаленной слюной. Черные тела нападающих вспыхивают, отскакивают прочь. Монстр ревет, захватывает пригоршню белых зверей и швыряет их в сторону Левобережья. Большая часть их недолетает до баррикад людей и с визгом обрушивается в воды Киме. Ханг подходит ближе и повторяет попытку. Теперь белые тела подобно дождю барабанят по крышам близлежащих домов. Некоторым из них удается статься в живых. Они прыгают на людей и арвингов сверху, впиваются зубами в их шеи. А Ханг ненасытен — он вновь и вновь загребает белые тела зверей из потока и обрушивает на головы защитников Хегенскоффа.

Вот и пришло время вызывать Серскильта, думает Га-тор. Он стоит на краю крыши и его губы шепчут молитву, направленную к покровителю арвингов — одному из ренсъелей Сианука.

— Приди же Серскильт, вечный, как мир, могучий, как свет, непобедимый, как звезда Милепаль, — шепчут губы сотен арвингов. — Приди тот, чья кровь зеленого цвета, чье тело обитает во всех отражениях мира Сианук! Пусти корни в теле твоего врага!

Между тем Ханг опускает одну свою лапу в Киме, грозя миновать реку. Белые звери лезут ему на спину, цепляясь за шерсть, забираясь на толстую шею и голову. Слышны оглушительные залпы бомбард, но их выстрелы нипочем гиганту. В небе догорает еще один цеппелин, который пока не взорвался и каким-то странным образом удерживается в воздухе. Над ним видна цепь пикирующих крипонов, которые устремили свои когти на арвингов у баррикад. На пляже несколько жутких многоруких существ копошатся в песке, пытаясь сбросить путы Векке.

Арвиги сдают мост и отступают в город. Те немногочисленные подразделения, что остались на правом берегу, теперь обречены. Волна мороков захлебнулась и тоже откатывается назад. Неприятель отбросил защитников назад и начал штурм левого берега. Лишь вдалеке видны успехи левого фланга, который поддерживают ходячие крепости Стадтренда. Экипажи этих огромных машин разворачивают своих железных гигантов, поворачивая левый фланг направо, и устремляясь к центру битвы.

Между тем Ханг легко выпутывается из переплетенья Векке и несколькими мощными ударами разрушает одну из баррикад. Белые звери, висящие на его шкуре, прыгают вниз, врываются в ряды защитников и рвут их в клочья.

Га-тор не верит своим глазам. Битва, которая, казалось, уже начала складываться в их пользу, неожиданно меняет свое русло. И все благодаря этому сказочному монстру, в существование которого никто никогда всерьез и не верил. А сейчас, видя этого гиганта, защитники бросаются врассыпную. Если арвинги и пытаются из последних сил удержать хлипкие позиции, то люди уже сдались. Охваченные ужасом, они бегут по улочкам Хегенскоффа прочь от места битвы. Рычащие крипоны уже закладывают виражи в сторону дальних кварталов города, стараясь нагнать беглецов.

— Приди же Серскильт, вечный, как мир, могучий, как свет, непобедимый, как…

Но он не слышит. Он не идет на помощь. И на глазах Га-тора наворачиваются слезы. Он видит падение Хегенскоффа — восточного оплота Номарка. С этого поражения начнется падение всего мира.

Саша! Если ворхут не может помочь городу, то он обязан спасти хотя бы эту невинную душу!

— Миртус! — зовет он, но высший морок молчит. И это вовсе не из-за того, что небо уже сереет и приближается рассвет. Просто Миртус не слуга, а проклятие. — Миртус, приди же, тварь!

Га-тор сотрясает своим мечом, угрожая невидимому противнику, и уже срывается к выходу с крыши, как вдруг ощущает, что с противником твориться что-то странное. Лаксы начинают что-то кричать, указывая на юг, белые звери и вовсе замирают, крутя своими глупыми башками. Ворхут оборачивается и смотрит на юг. Сначала сложно понять, что же это такое. Но по мере приближения становится ясно, что это духи мира.

Они летят над крышами домов в своих длинных плащах. Из их ртов подобно щупальцам спрута вырываются упругие плети тумана. Со стороны кажется, будто бы длинные ноги несут на себе тщедушное тело. На самом же деле рты этих существ сродни пасти самого жуткого зверя — они несут смерть.

Лаксы, стоящие на берегу, заполонившие мост, замирают, также оглядываясь на юг. Всю армию противника охватывает некое необъяснимое смятение. Даже крипоны, заходящие на очередной заход, жалобно кричат и вертят головами. Огромная туша Ханга тоже остановила свое сокрушительное шествие по рядам арвигов и повернула голову с хищным клювом на юг, пытаясь разглядеть своими десятью глазами свою будущую смерть.

Га-тор смахивает пот, перемешанный с кровью со лба, и в этот момент в голове вспыхивают знакомые слова:

— Здравствуй, изгнанник! Я подумал, что наша помощь может тебе пригодиться…

Ворхут едва сдерживает улыбку. Появление этих существ вселяет уверенность в исходе этой битвы. Надо полагать, что оно вселяет уверенность во всех защитников Хегенскоффа, которые сейчас всматриваются вдаль, стоя на баррикадах, залитых кровью, над бурлящей Киме, заросшей корнями Векке. Арвинги и остатки измученных людей благословляют эту помощь, пришедшую столь неожиданно, и на которую сегодня никто не делал ставок.

И отсюда, сверху, с крыши полуразрушенного дома Га-тор видит, как с юга летит по светлеющему небу вереница темных фигур. В руках существ длинные мечи, а из их ртов вырываются белоснежные щупальца смерти.

Двадцатая глава

У Широку Сато болела голова. Стоя у окна своего здешнего мескатонского кабинета, он смотрел тусклым взглядом на улицу Кавагай, названную так в силу своей близости к набережной. Правда, отсюда не было видно моря, и можно быо различить лишь небольшой кусочек парка Кайган. Как бы он хотел сейчас побродить по тенистым аллеям этого чудесного парка, подумать о жене, с которой они в последнее время почти не разговаривали. Все дело в этом чертовом почтальоне! Пусть бы смигр забрал его на остров Сибо!

Ярость отдалась в голове колкой болью. Офицер Сато прикоснулся пальцами к вискам и начал тихонько их массировать, совершая круговые движения.

Что же это за секрет такой, если за конвертом гоняются все кому не лень? Последние события в Куни повергли в шок видавших виды агентов Имперского сыска. На окраинах прежде тихого городка разгорелась самая настоящая битва. Прибывшие на место агенты, а также наряды полиции обнаружили множество тел погибших, большая часть которых прежде принадлежала морокам. Эти твари пытались унести с собой все тела и если бы агенты слегка запоздали, то не нашли бы почти ничего. Между сыщиками и мороками вспыхнула небольшая перепалка, однако подоспевшие наряды полиции окончательно напугали пришельцев из мира мертвых.

Согласно протоколу, помимо тел мороков в гостинице «Водяные ворота» были найдены тела пяти котаров и десяти человек. Насколько можно судить, большая часть из человеческих тел принадлежала сотрудникам гостиницы. Некоторые тела было невозможно идентифицировать — они были либо почти полностью уничтожены, либо сильно безображены. Теперь было сложно определить группу беглецов. Вполне возможно, почтальон был убит. Может быть, даже своими подельниками. Такое случалось часто, если на дело шла группа лиц. А тут целых шесть человек. С другой стороны, если учесть, что почтальон ввел фабрикант Масакори в заблуждение (не повезет же он на самом деле послание императору!), ему самому нужно избавиться от своего эскорта. Для молодого парня убить двух самураев и одного профессионального телохранителя достаточно сложно. Девчонка и шофер ни в счет. Задачка не из простых!

И что обидно — никаких свидетелей! Тракконы бессильны. С кордонов на дорогах близ Куни ничего не слышно — никто подозрительный не появлялся.

Господин Мурасе в бешенстве. Он уже дважды появлялся в кабинете Сато и угрожал отставкой. В последний свой визит он даже обвинил офицера в пособничестве заговорщикам и намекнул на свои хорошие связи в Иреку.

Да, проблемы навалились все сразу, скопом. И на работе смигр ногу сломит, и дома стало холоднее, чем в разгар зимы на Ксаре. Как же он устал!

Офицер закрыл глаза рукой и некоторое время медитировал, думая о солнце, лете, пляжах Внутреннего моря. Он всегда мечтал жить в Будо, чтобы под рукой был благодатный пляжный рай. Но, перебравшись туда с женой, так ни разу и не сходил и не искупался в теплом море. Ни разу за последние пять лет.

Нужно собраться с мыслями! Сконцентрироваться!

Почтальон… Морок с ним, с почтальоном! Послание. Тот, кто его сейчас несет, мечтает выбраться к побережью. Ему нужно покинуть остров как можно скорее. В другой ситуации они залегли бы на дно. Но здесь их подгоняют некие преследователи, что идут по пятам.

Котары. Зачем им сдался этот конверт? Вполне возможно, что они его обладатели, конверт был украден у них. Но если воры при этом стали заговорщиками, значит, они не хотят отдавать содержимое конверта подчиненным императора. А может быть, тайна столь жутка, что агенты императора хотели их убрать после выполнения задания?

Нет, все эти предположения казались притянутыми за уши. Каким образом подобная операция могла быть организована без участия Имперского сыска? В том или ином случае, в зависимости от сложности и секретности дела, в известность ставился некий круг лиц в Имперском сыске. Круг мог быть достаточно широким или в курсе событий могли быть люди избранные. Но в любом случае Широку Сато знал обо всем, что организовывалось с санкции императора Идо Хитрого на территории острова Сораяка. И каждое дело, требующее отчета для императора, находилось под контролем Сато.

Тут же творилось нечто непотребное! Кто таков господин Мурасе? Прежде не существовало никакого полномочного представителя императора на острове. Эти функции возлагались на губернатора. По информации Сато, губернатор в данный момент находился в Будо. Зачем императору идти в обход установленной схеме? Он не доверяет губернатору? Да, накануне войн изо всех нор вылезают сторонники различных антиправительственных партий и движений. Однако, насколько знал Сато, губернатор всегда был сторонником политики Идо.

В любом случае императорский двор намерен был исключить губернатора из этой истории. Хотя в последние дни события развивались так бурно, что он и сам скоро пожалует с многочисленными вопросами в кабинет к Сато.

Если император действовал в обход губернатора, значит, логично предположить, что и на уровне сыска он также прибегнул к помощи иной силы. Орден Черной сотни. Этот самурайский орден младшего братца императора всегда выполнял грязную работу. По всей видимости, на этот раз они здорово оплошали, раз Идо вынужден был обратиться за помощью к своему собственному сыску.

Но все же вопросов более чем достаточно. Если самураи ордена Черной сотни, выполнявшие задание, отказались выдавать документы императорскому двору, то почему они сразу не покинули остров? Как так получилось, что у императора был люфт для того, чтобы обратиться за помощью к сыску? К тому же, если речь идет о самураях-«черносотенцах», то кто из этой шестерки относится к ним? Более всех подходит некий помощник фабриканта Масакори, убивший трех полицейских вместе с агентом сыска у ресторана «Вакия», но нет никаких подтверждений, что он когда-либо входил в число самураев этого ордена.

Можно предположить, что император прознал о темных делах котаров на территории Сораяки совершенно случайно. И тут же привлек сыск. Зачем понадобился уполномоченный, когда раньше к Сато приезжали его коллеги с Кихонтэки, не совсем ясно.

Для поимки заговорщиков хорошо бы знать, кто еще может быть замешан во всей этой истории. Вот неожиданно всплыли котары. Кто еще? Что касается мороков, то не совсем ясно — кто уложил столько черных в гостинице «Водяные ворота»? Мороки традиционно выступаю на стороне котаров, оказывая им поддержку во многих начинаниях. Но если не котары, тогда кто? Значит, есть еще одна сила, весьма серьезная, которая положила пять котаров и около сотни мороков. Вряд ли это могли совершить шесть человек!

В дверь постучали.

— Да, — отозвался Сато, и вновь вспомнил о том, как же сильно болит его голова.

В кабинет вошла хрупкая секретарша и, поклонившись, сказала:

— К вам господин Мурасе! Он очень настаивает!

— Только не это! — прошептал офицер, отходя от окна.

— Что? — переспросила девушка.

— Пригласите! Пригласите, конечно! Пусть войдет!

Не успела секретарша выйти, как в кабинет влетел господин Мурасе. Он выглядел весьма необычно — сильно нервничал, потирая руки, то и дело кусал губы и вообще был захвачен какой-то идеей.

— Мы делаем все возможное… — начал было Сато, но полномочный представитель оборвал его на полуслове.

— У меня есть информация, куда они летят сейчас, — выпалил господин Мурасе. — Нужно срочно организовать поимку.

— Подождите! Летят? — переспросил офицер.

— Да, да. Направляются в сторону Тайхо.

— Откуда у вас такая информация, позвольте поинтересоваться? — внимательно посмотрел на гостя сыщик.

— Не могу разглашать своих информаторов, — строго ответил Мурасе, стараясь взять себя в руки. Но было видно, что ему не терпится поскорее схватить этих беглецов.

— Возможно, вы знаете, кого мы можем встретить там?

Гость вопросительно посмотрел на офицера сыска.

— Я имею в виду, кроме самих заговорщиков, — уточнил Сато.

— Там будут и другие желающие заполучить послание, — тихо сказал господин Мурасе. — У вас серьезные противники. Потому позаботьтесь о том, чтобы наше силовое присутствие было куда весомее.

Двадцать первая глава

Вадима подхватили под руки и потащили через груды черных тел. Открыв глаза, он обнаружил, что все рамы на веранде выбиты напрочь, а в ночном небе Куни, рядом со скалой висит дирижабль.

— Быстрее! — кричал Хлыст. — Они оживают!

— Я пойду сам… — шептал летчик. — Я могу…

— Успокойся! — ответил вдруг до боли знакомый голос. — Осталось то совсем чуть-чуть, дружочек!

Обернувшись на голос, Вадим раскрыл было рот, да так ничего и не сказал. Под левую руку его тащил Клаус, пыхтя и скалясь во весь свой зубастый рот.

— У тебя еще будет шанс погеройствовать, когда пойдешь по доске, — успокоил механик.

Капитан «Перышка» не понимал, ни о чем идет речь, ни откуда здесь взялся Клаус. По всей видимости, у него начиналась горячка. Вадима даже забавляло насколько красочными и бредовыми были его видения. Настоящая фантасмагория! Вот с борта цеппелина им навстречу выскакивает Михаил. Он что-то кричит про котаров и держит в руках увесистую бомбарду. Конечно, как же в бреду без Михаила?! Наверное, вся эта чертыхвость завершится традиционной вакийской попойкой.

Вот и Хлыст что-то кричит, подталкивая Вадима в спину. А под ногами бездна, и лишь узкая доска, на другом конце которой чьи-то руки ожидают его. Он идет вперед, слегка покачиваясь. За спиной раздается гулкий выстрел. Жалобно пищат мороки. А Вадим все идет, перебирая ногами над черной бесконечной бездной. Вот чьи-то руки хватают его, втаскивают на борт дирижабля. Он не знает этого человека.Какой-то человек совершенно посторонний затесался в его бред. Обидно!

Летчик поворачивается, чтобы посмотреть, что же происходит там, позади него. Оттуда слышны крики и выстрелы, лязг металла. Там идет битва! Вадим присматривается и видит двух котаров, которые наседают на Ларса, Михаила и самурая Стрелу. Хлыст с Анисой на руках бежит по доске, спеша покинуть гостиницу. За спинами идущих котаров сияют яркие лучи — там возрождаются еще несколько девиц. Мороки, облепившие стены и потолок, прыгают сверху на фанатичек, пытаясь окутать их своими струящимися телами. Еще один выстрел и тот котар, что шел справа, отлетает прочь. Ее тело тут же поглощает масса мороков. Судя по тому, что лучей больше не появляется, эта девушка израсходовала сегодня все девять жизней. На вторую фанатичку бросается Стрела. Пользуясь тем, что котара отвлекли, Ларс и Михаил бросаются на доску, чтобы перебраться на дирижабль.

— Быстрее, Стрела! — орет Хлыст, стоящий у борта.

Но самурай не может оторваться от умелой воительницы, на чьем мече пляшут сразу три духа. Один обманный маневр, еще один… И вот тело самурая оседает, из его спины подобно гребню траккона выскакивают сразу два сияющих языка ками.

— Убирай доску! Быстро! — кричит кто-то.

Котар быстро извлекает свой меч и бросается к оконной раме, за которым висит дирижабль. Девушка уже ступает на доску, однако что-то удерживает ее в гостинице. Похоже, это мороки. Она разворачивается, чтобы сбросить их со спины, и этих мгновений хватает для того, чтобы Ларс столкнул доску вниз. Она срывается и быстро исчезает во тьме ночи.

— Поехали! — командует Михаил.

Цеппелин медленно набирает высоту. И вот уже фанатичка трясет в воздухе кулаком и визжит:

— Мы достанет тебя с края света, Химмель!

Вадим вздрагивает. Какой правдоподобный сон! Он садится рядом с бортом и кладет голову на руки. За прошедший день он жутко устал. Да и не спал он толком уже двое суток. Голова тяжелая, словно вместо волос у него выросли корабельные тросы. Неожиданно чья-то рука ложится ему на плечо.

— Иди, отдохни!

Он поднимает голову. Перед ним стоит Клаус.

* * *
Когда на следующий день Михаил с Клаусом рассказывали о своих приключениях, Хлыст, Аниса, Ларс и Вадим хохотали до слез. И спрашивается, кто мог еще так набедокурить в тихом и миролюбивом Кантае? Конечно, вак Михаил. Кому еще могла прити в голову мысль… угнать ресторан?!

После визита сыщика Осии в «Вакию» и сканирования части персонала, а также самого Михаила поисковым тракконом, настроение у хозяина было прескверное. А когда спустя час к нему заявился бледный как смерть Клаус и рассказал о бегстве Вадима, оно и вовсе исчезло. Осталась лишь решимость спасти друга.

Пользуясь шумихой вокруг погони за Вадимом, бородач и механик решили слинять из города. Опрокинув на двоих еще бутылку рома, друзья принялись собирать вещи в дорогу. Вскоре оказалось, что вещей слишком много и непонятно, на чем их собственно можно увезти. Кто именно принял решение забрать с собой весь ресторан, оставалось тайной за семью печатями. По всей видимости, этого не помнил никто.

Официант Христиан быстро выпроводил остатки посетителей, а бухгалтер принялся молить всех духов Леонии дабы ресторан никуда не полетел, ну разве что максимум довез его до дома на Восточной улице. Поварихи — двое румяных вакиек — с визгом попрыгали в окна. В принципе, они правильно сделали, поскольку пи взлете всю кухню залило кипящим супом, а бомбометание гороховой кашей затронуло даже коридор. Но это не сильно расстроило горе-летчиков. Самая страшная потеря произошла все при том же взлете в винном погребе. Там разбилось множество бутылок вина, виски и рома. Стойкий запах утраты стоял по всему вновь испеченному кораблю. И каждую минуту он отдавался мукой в сердцах бесстрашных пилотов.

Правда, на расстройства времени особо не было. Надо признать, что когда проектировался ресторан «Вакия», никто и не предусматривал возможности его обратного перепрофилирования в летающий аппарат. А потому при взлете были сильно изуродованы как корпус, так и поддерживающие его деревянные конструкции. Обломки крепежных лесов, что прежде держали корпус цепеллина вровень с землей, сейчас криво висели в небе под днищем корабля. Вся эта несимметричная летательная конструкция, назвать которую дирижаблем можно разве что с натяжкой, давала сильный крен вправо. Это значительно осложняло все действия экипажа по управлению летающим рестораном. Михаил и Клаус скромно признались, что покинуть взбудораженный Кантай им удалось по одной простой причине — их приняли за идиотов. А уж каких трудов им стоило добраться до Куни, тут и не пересказать!

Были, конечно, и положительные моменты во всей этой котовасии. Пусть ресторан, переделанный в цеппелин, и плохо летал, зато кормил и поил он отлично, продолжая поддерживать славные традиции заведения Михаила. Запас еды на борту был не менее чем на год, запас питья — и алкогольного в том числе — превышал все мыслимые и немыслимые мечты тунеядцев и алкоголиков Сораяки.

— В любом случае нам придется оставить этот чудо-корабль, — покачал головой Хлыст, у которого от смеха на глазах проступили слезы. — Но перед этим я предлагаю основательно подкрепиться!

— Убытки! Сплошные убытки! — вздыхал бухгалтер, сидящий в углу.

— Ты, мой милый, столько наворовал в моем ресторане, — пробасил Михаил, — что вполне можешь покрыть все его убытки, верно?

— Что вы, хозяин! — замахал руками леониец.

— На пути следования у нас Тайхо, — задумчиво произнес Хлыст. — В долине Фурайпан неплохие леса. Мы можем сесть, не долетая до городка, и обойти его по лесным тропинкам.

Михаил с Клаусом то и дело косились на Вадима: вместо молодого человека рядом с ними сидел пожилой магистр. Разве что глаза и волосы выдавали истинного владельца тела.

— Вадим, только я к тебе новому привыкну, а ты опять физиономию сменишь! — ругался вак.

— Все то вам шуточки! — отмахнулся летчик. — А мне в зеркало смотреть страшно!

Вадим до сих пор чувствовал себя неважно. События, произошедшие в Куни, где ему пришлось столкнуться с целой оравой котаров и настоящей армией мороков, сильно измотали его. Хотя, если быть честным, особо вымотала его не сама битва, а погружение на прежде недосягаемый уровень мира, на грань, о существовании которой Вадим прежде лишь догадывался. Он был сильно истощен и проспал до середины следующего дня.

Прежде он погружался в основном в мир запахов первого уровня, где следил за шлейфами ароматов. Несколько раз он уходил и дальше — на грань сейфир. А теперь ему удалось еще более сложное действие — погрузиться на грань источников. Возможно, он с годами набирался опыта, и скоро сможет посещать и более глубокие уровни мира запахов. Об этом сейчас он мог только гадать.

— Всегда знал, что работа почтальона ответственная, — заметил вак, — но никогда бы не подумал, что настолько! Вот не получил один адресат письмецо, и осерчал. Даже котаров натравил.

— Да уж! — вздохнул леониец.

— Так! А ты чего сидишь?! — посмотрел на него Михаил. — А ну быстренько сваргань нам обед!

— Так я же бухгалтер! — удивился леониец. — Я обеды не готовлю!

— Девчонки в Кантае в окошко сиганули? Сиганули. Не доглядел? Не доглядел. Значит, с тебя обед.

— Но… — попытался сопротивляться бухгалтер.

— Христиан, помоги ему! — кивнул Михаил. — Покажи, где там чего лежит. Да отдай ты мне эту бухгалтерскую книгу!

Вак вырвал из рук бухгалтера увесистый том, положил перед собой на стол и раскрыл на последней странице.

— Так, что тут у нас? — он внимательно посмотрел на столбцы цифр и поднял руку, требуя перо. Леониец с готовность принес чернильницу, поставил ее на стол, обмакнул кончик пера и вставил в поднятую руку хозяина. Тот недолго думая размашисто написал: «Ресторан обанкротился. Все долги взыскать с бухгалтера Марио».

— Как так можно?! — завопил леониец.

— Мне свиную отбивную, — с улыбкой сказал Михаил, закрывая книгу.

— Мне рыбу, желательно жареную, — кивнул Хлыст.

Аниса мечтательно поводила в воздухе пальчиком и, наконец, сказала:

— А я бы съела зеленый салат и кальмара.

— Ой! Я так давно не ел, что обязательно что-нибудь выпью, — отозвался Ларс. — Тем более что я уже не за рулем.

Вадим с Клаусом ограничились куриными ножками под грибным соусом с жаренной цветной капустой в сухарях.

— А! — обреченно махнул рукой бухгалтер и направился на кухню.

— Итак, какой же у нас план? — спросил Клаус, поглядывая на друга.

— А ты сначала ничего мне не хочешь сказать? — спросил Вадим.

— О чем? — удивился механик. Все сидящие за столом в кают-компании заинтересованно посмотрели на летчиков.

— Почем ты хотел продать послание Моттакеру, дружочек?

В кабинете воцарилась гробовая тишина. Чтобы несколько разрядить обстановку, Михаил поднялся с места и подошел к своему бару-глобусу.

— Рома? — спросил он.

— Да, — хором ответили Ларс, Вадим, Клаус и Аниса. Хлыст удивленно посмотрел на девушку, и та смущенно поправила себя:

— Вина белого… сухого…

— Вадим… Я хотел подлатать нашу старушку… Я и не думал, что какое-то там послание…

— В этом я не сомневаюсь, — кивнул капитан «Перышка». — Мог бы и со мной посоветоваться. У кого из нас нюх на такие вещи?

Клаус виновато кивнул.

— Ладно, это дела давно минувших дней, — продолжил Вадим. — Сейчас нужно понять, как действовать дальше.

Михаил поставил на стол четыре рюмки и один бокал для вина. Откупорил бутылку рома и как заправский бармен разлил горячительный напиток.

— А я бы не стал доверять какому-то механику, который нас всех сдал, — вдруг пренебрежительно заявила Аниса. Михаил так и застыл с бутылкой вина над ее бокалом. — Лейте-лейте, уважаемый, разве я говорю что-то странное?!

— Аниса! — Вадим кисло улыбнулся. — Вы не так давно и мне не доверяли…

— А кто сказал, что я тебе доверяю сейчас?

Михаил налил ей вина и отошел.

— Покушение на него было? Почему он остался жив? Это все для отвода глаз. Вполне возможно, что механик работает на этого самого исчезнувшего Моттакера…

— Да вы чего?! — вскочил с места Клаус. — Ни на кого я не работаю!

— Ну, или ни на кого не работаешь, а просто решил заграбастать послание, — холодно улыбнулась ему девушка, и сделал глоток вина.

— Бред какой-то! — покачал головой Клаус.

— Вполне логичное предположение, а не бред, — заметила Аниса. — Откуда вы узнали про гостиницу «Водяные ворота»?

— Ну, это проще простого, — улыбнулся механик. — Мы с Михаилом подумали, что вы вряд ли пуститесь на север, поскольку тракконы обработали старика…

— Господина Масакори! — поправила девушка.

— Да, я про него и говорю! Так вот, на юг ехать смысла нет — там глушь деревенская, а вы вряд ли будете залегать на дно, раз послание нужно как можно быстрее доставить императору. Значит, вы поехали через горы. А самый ближайший пункт — это Куни.

— Но почему «Водяные ворота»? — не унималась Аниса.

— Мы поговорили с местными в одном из кабаков, — пробасил Михаил, садясь на своем место. — По их описаниям для вас подходила лишь одна гостиница. Кстати, нам рассказали, что этой гостиницей интересовались ребята в зеленых плащах с солнечными бляхами…

— Имперский сыск! — прошептал Хлыст.

— Да, они самые! — кивнул хозяин летающего ресторана. — И мы спешили, как только могли. Вполне возможно, они опоздали совсем не намного.

— А что с покушением?

— Не знаю! — пожал плечами Клаус. — В меня стреляли в упор. Отбросило метра на два. Но… ни одной царапины.

— Может быть, дело в оградительных заклинаниях, которые накладывали на зрителей суга-бара? — предположил Вадим.

— Но ведь стреляли из обычного пистоля! — повысила голос Аниса.

— Да.

— А может, в тебя вживили таким образом спящего траккона? — предположил Хлыст и все разом замолчали. Предположение было жутким!

— Хорошо, — кивнула дочь Масакори. — Если так, то нам нужно запутать следы. Клауса нужно отправить в другую сторону вместе с кем-либо еще.

— Что значит в другую? — механик был явно недоволен таким раскладом.

— На север, например, — неприятно улыбнулась Аниса. — В Мескатон.

— Мы тут вас спасали, а вы… — Клаус опрокинул содержимое рюмки в рот.

— Мы должны думать о безопасности, — заметила Аниса.

— А я бы подумал сначала о послании, — тихо сказал Хлыст. — Есть ли второе послание или нет?

— Второе? — удивился Клаус.

— Если нет, то к императору поедет госпожа Масакори, — подал голос Ларс, который уже уговаривал третью рюмку рома.

— Я? С чего бы? — усмехнулась девушка.

— Тоже вариант, — отозвался Хлыст, и поймал на себе гневный взгляд Анисы.

— Есть, — наконец сказал Вадим. — Второе послание у меня. Вполне возможно, что оно отличается от первого. И я бы не советовал вам открывать его.

Аниса улыбнулась.

— Это уже хорошие новости! Теперь помимо странички расшифрованного мной текста мы имеем полновесное письмо. Предлагаю его также передать мне на сохранение…

— Это еще почему? — усмехнулся Вадим.

— Лучше разделить послания, — посоветовал Хлыст. — И вам двоим нужно во что бы то ни стало добраться до Иреку.

— Но…

— Хотя бы одному из вас. А лучше… передай свой лист Клаусу! Если так, то под Тайхо мы разделимся, — сказал Хлыст тоном, не терпящим возражения. — Я с Вадимом и… Клаусом отправлюсь в Будо…

— Нельзя брать механика! — упрямо повторила девушка.

— Аниса… Ты, Аниса, отправишься в Тайхо, а Михаил, Ларс и ваши ребята летчики-бухгалтеры — направятся в Мескатон.

В этот момент с нижней палубы цепеллина послышался громкий шум. Все повыскакивали из-за стола и бросились туда. Впереди мчался Михаил, размахивая своими огромными кулачищами. Вся орава ресторанных летчиков буквально скатилась по лестнице вниз. Здесь слышались крики леонийца:

— Держи его! Держи!

В главном зале, где прежде проходили шумные пирушки, шла схватка. Христиан повалил кого-то и из-под стола торчали лишь брыкающиеся ноги. Бухгалтер с половником в руке дирижировал мордобоем. Михаил подбежал к месту драки и, схватив кого-то за голые лодыжки, вытащил в центр зала. Тут же подбежали остальные.

— Это еще кто такой? — удивился Ларс, который уже был подшофе.

— Что у вас за сервис такой?! — завопила находка Христиана.

Аниса с отвращением посмотрела на небритого мужчину со следами вчерашнего веселья на лице.

— О раматы! — она закатила глаза. — Еще один алкаш в команду заговорщиков!

Михаил налег на незнакомца, заломив ему руку под таким углом, что тот взвыл:

— Все, что угодно сделаю, только руки не ломайте! Не калечьте меня!

— Миш, зачем нам калека на корабле? — резонно заметил Вадим.

— Это шпион! Он следил за нами с Кантая! — орал вак.

Ваки — люди сильные и азартные, вот и Михаил разошелся не на шутку, сворачивая и разворачивая конечности бедняги, словно собирая оригами.

— Леший! Слезь с меня! Никакой я не шпион!

— Если он и шпион, то грим у него отменный, — усмехнулась Аниса.

— Говори, кто таков? — заорал ему в ухо Михаил.

— Лучше ему еще налить, и он все как миленький расскажет, — пролепетал Ларс, танцуя с пустой рюмкой.

— Хорошая мысль! — улыбнулся Вадим. — Миш, слышишь?

— Да, — отозвался тот, слезая с тела несчастного. — Глупить не будешь? Тогда подъем!

— Хм, — рука Клауса непроизвольно легла на эфес шпаги. Он сделал несколько шагов и оказался между бывшим пленником и своим командиром, ограждая последнего от возможного нападения.

Незнакомец был высокого роста, смуглый, курчавые волосы выдавали в нем леонийца.

— Еще один леониец на мою голову! — воскликнул хозяин летающей «Вакии».

— Недоразумение, это недоразумение! — затараторил мужчина. — Я зашел выпить с друзьями и…

— И уснул, — закончила за него Аниса.

— Вполне возможно! — кивнул мужчина. — А что, мои друзья уже ушли?

Мимо прошел Христиан, и леониец опасливо покосился на официанта.

— Все ушли! — ответил Михаил. — Как же мы тебя вчера просмотрели?

— Что значит «вчера»? — настороженно спросил мужчина. — Так, мне пора на работу…

Леониец деловито поклонился и направился к двери. Поскольку цеппелин немного качало, он удивленно посмотрел на ходящий ходуном пол и вздохнул:

— Ну вот, всю ночь проспал, а до сих пор пьян!

— Христиан, ты дверь закрыл? — спросил Михаил.

— Нет, а что? — отозвался откуда-то издалека официант.

— Морок тебя побери! — вак рванулся в сторону выхода, но леониец, заметив такое нездоровое оживление, со всех ног бросился прочь. В следующий момент он повис в воздухе, держась за ручку двери.

— Мама! — истошно заорал мужчина, дрыгая ногами. — Помогите! Спасите!

— Куда ж ты рвешься, дурак?! — проворчал Михаил, хватая его за шиворот и затаскивая обратно в ресторан.

— Все! Я умер! — констатировал мужчина. — Говорила мне жена, не ходи в кабак, не ходи! Надо было бабу-то послушать! Что теперь делать? Летим теперь на остров Сибо…

— Эй, покойничек! — усмехнулся Михаил. — Как ты думаешь, что делают на острове Сибо?

Леониец недоуменно пожал плечами.

— Там повара нужны! Ртов полно, а готовить некому. Так что иди на кухню и тренируйся! Христиан, проводи!

* * *
За обедом начались хмельные диспуты про предстоящую войну с Нагой, бунт арвингов и все такое прочее. Михаил и Клаус быстро ушли, вернувшись к управлению летающей посудиной. На сей раз заводилами были самые пьяные участники полета — Ларс и опохмелившийся леониец. Планы на будущее уже не обсуждали, и потому Вадим вскоре ушел на верхнюю палубу, где можно было выйти на небольшой мостик — рудимент прежнего ресторана, пригодившийся как нельзя кстати.

Летчик задумчиво рассматривал скудные леса низменности Фурайпан, что ровной сковородой лежала уже на протяжении нескольких десятков километров, подтверждая свое название. Именно здесь сохранились небольшие леса, которыми прежде была славна Сораяка. Однако многие века вырубки, а также способствующее этому развитие технологий, привели к тому, что сегодня небольшие зеленые островки на Фурайпане были остатками некогда могучих бескрайних лесов острова. Кое-где сейчас можно было увидеть легкую зыбь молодых деревьев — здесь пытались остановить убыль лесов. Однако до того момента, когда эти деревца станут настоящими гигантами, ни Вадим, ни Клаус уже не доживут.

И все же на душе было легко. После мрачных подземных чертогов Мольдварпа Вадим снова вернулся в небо. Именно там, под землей, он понял, насколько же тяжело он переносит расставание с этой стихией. Сейчас, стоя в потоке плотного ветра, он жадно вдыхал свежий воздух, наполняя им легкие под завязку. Он летел, он снова ощутил себя свободным и счастливым.

Вадим сделал глубокий вдох, но у нее тотчас же закружилась голова, и он оставил попытки перейти в мир запахов. Видимо, после такого глубокого погружения, как тогда, в комнате магистра Алехо, он еще не пришел в себя. Бессилие больно кольнуло нюхача, но что делать. Оставалось только ждать и надеяться, что вместе с прежними способностями к нему вернется и его прежнее, настоящее лицо.

В этот момент на мостик неожиданно вылез новый знакомый, представившийся Джузеппе. По его рассказам, он эмигрировал в Каннагарскую империю из Имбаркадеро в поисках заработка, но осесть в Иреку или Будо не удалось. Сложилось так, что он женился на девушке из провинции и уехал к ней в Кантай.

— Летал когда-нибудь на цепеллине? — спросил Вадим.

— Нет, — покачал головой тот. — Из Леонии я на пароходе.

— Ну и как ощущения? Мог бы остаться здесь навсегда?

Незнакомец посмотрел на летчика и усмехнулся.

— Зачем?

Если человек задает такой вопрос, значит, он тебя не понимает. Как бы ни казался призрачен мир неба, который иной раз грезился Вадиму, многое из него имело свое отражение и в реальном мире. И здешние люди делились на обычных и тех, кто может именоваться хиторимонами. Возможно, в этом мире их куда меньше, чем в мире неба, однако они есть всегда. И сам он, если задуматься, есть тот самый хиторимон — ищущий неба, жаждущий раствориться в нем, мечтающий никогда не ступать на грешную землю, смердящую пороками. Ведь не на земле — морок ее побери! — а именно где-то в синеве неба маячит призрачная надежда услышать дыхание невидимого огромного существа, что грустит о бесконечности воздушной стихии, которую невозможно познать. Вадим мечтал столкнуться с этим существом, что зовется кедер.

— Меня уже слегка мутит, — заметил между тем пострадавший.

— Наверное, воздух для тебя слишком чистый, — процедил сквозь зубы летчик.

Он неожиданно ощутил такое резкое неприятие к этому человеку, что и сам удивился. И прежде Вадим не жаловал людей, постоянно улавливая их обман, алчность, жадность, слабость. Но даже распутывая клубки тайн в родном Барндоме или в шумном Шварцбраке, он старался думать о том, что не все люди такие. Когда он работал в столице Сунакуни, он пережил сильную депрессию в связи с жуткими преступлениями, совершаемые людьми. Тогда Троскап — друг его погибшего отца — сказал: «Ты видишь таких людей лишь потому, что по роду своей профессиональной деятельности вынужден с ним сталкиваться и ловить их. Те люди, что чисты душой, никогда тебе не попадутся, пока ты служишь здесь».

И когда он приехал в Кантай и устроился в почтовую службу, Вадим познакомился с отличными людьми, которые помогли ему поверить в людей. Только вот каждый вечер, выходя в город, он снова погружался в трясину лжи и притворства. Он полагал, что прозрачные души притягивает небо, и все те люди, которыми род людской может гордиться, обитают в небе — во сне или наяву.

Остальные… Они слишком тяжелы для неба. Их притягивает земля, словно магнит для пороков. Их души накопили столько обмана, что стали подобны балласту, от которого избавляются летчики на цеппелинах, дабы подняться еще выше.

И сейчас Вадим вдруг ощутил, что связывает этого человека с землей, считает его ограниченным этой самой землей, и именно потому стремящимся овладеть миром, сожрать его. Мир безумно многогранен. Людям земли не дано понять этого, они не способны ощутить, понять полета. Именно эти люди развязывают войны, чтобы перекроить землю, унавоженную пороками, чтобы себе досталось больше. И когда-нибудь они уничтожат все то, что не могут понять своим скудным умишком.

Но были ли когда-нибудь люди хиторимонами? Могли ли они когда-нибудь осознавать всю безграничность мира, окружающего их? Или люди вышли из земли, чтобы в нее уйти? Возможно, эти бескрылые существа, рожденные людьми, лишь изгнанники?! Они не могут быть птицами, поскольку не умеют летать, но и не могут быть людьми, поскольку их сердца прикованы к небу. Это проклятие мира, расколотого на две части. Это проклятие людей земли, полной грудью вдохающих чистый воздух горных высот.

Под цепеллином, некогда бывшим рестораном, неслись волны зеленого океана. Он был скуден, но все же редкие волны накатывали, словно поднимаясь из глубин земли. Сверху казалось, что какая-то замурованная в толщу земли душа стремится к небу, тянется к нему, недосягаемому, бесконечному, протягивая свои руки-деревья.

Здесь весна уже вступила в свои права. Лазурная трава как бескрайний океан. Деревья поднимаются волнами, достаточно высокими, но все же неспособными дотянуться до неба. И пусть в детских сказках из зерна может вырасти растение, способное доставить человека на небеса, способное связать землю с небом. Это лишь сказки, это лишь констатация бессилия человечества, которое не в состоянии познать небо.

А ему бы так хотелось! Большую часть мира занимает именно небо. Это огромные территории, где человек нашел бы место, чтобы развернуться. Но он до сих пор не может колонизировать его, не может построить в нем города, церкви, школы, больницы, крепости. Человечество научилось лишь сталкивать армии в чистом голубом небе и убивать в нем себе подобных. А кроме этого он мало что может сделать в небе.

Все потому, что род людской призван жить на самом дне мира, которым является земля. Вполне возможно все из-за того, что небесная материя не признает грехов. Они тянут человечество на дно, на самое дно — на землю, чтобы сгнить в ее толще.

И глядя на этот мир, глядя на небо, которое властвует над ним, приходит понимание того, что вовсе не для человека он создан, вовсе не для человека создано все вокруг, что он лишь побочный продукт или вовсе некое создание, как болезнь, занесенная извне.

В который раз размышляя над судьбой духов мира Сианук, которые мало-помалу сдают свои позиции в этом мире, вспоминая те ужасные картины разложения, вызванные применением ужасных видов оружия, созданных человеком, Вадим понимал, сколько же бед принесло человечество этому миру. Словно семя филиз оно поглощало всю влагу этого мира, все прекрасное, все сочное, все свежее, что здесь можно было найти. Семя филиз может расти бесконечно, пока его росток чувствуют влагу. Если бы не морская соль, филиз давно бы уничтожил все моря и океаны в мире. Но соль убивает филиз и эта гармония, эта симметрия спасает мир, оставляет его уникальным и живым. И если сравнивать с человечеством, то семя филиз выглядит куда безобиднее. Оно является частью этого мира, его существование уже увязано с миром Сианука, с его потребностями, законами. Оттого ничто не может уничтожить океаны и ничто не уничтожает филиз. Это как взаимная договоренность.

Другое дело человек. Он ни с чем не увязан, он перевешивает свой жестокостью и алчностью все законы мира. Он один способен уничтожить океаны, моря и даже сам филиз просто одним своим существованием. И от осознания того, что ты также являешься частью этого монстра, пожирающего на твоих глазах мир, становится по-настоящему жутко.

Размышления Вадима прервал глубокий рвотный звук, вырвавшийся из горла пострадавшего. Он чуть ли не по пояс перевесился через борт цепеллина и принялся облегчать свой желудок на лазурные поля и леса Фурайпана, похожие сверху на брошенных детей, жмущихся друг к другу.

Летчик быстро спустился по лестнице внутрь корабля, где встретил Ларса.

— Дерьмовый земляной червь! — выругался Вадим. — Отведи его в каюту!

Капитан «Перышка» спустился этажом ниже. Он был чертовски зол на этого алкоголика, которого Христиан отыскал сегодня под столом. Чтобы успокоиться, он побродил по коридорам ресторана, намереваясь сесть в какой-нибудь из комнат, оборудованных под зоны для отдыха богатых людей. Но, посидев в одной такой комнате, когда-то давно бывшей простой каютой, Вадим вновь вышел в коридор и направился на капитанский мостик, где сейчас всем заправлял Михаил.

Он нашел бородача за штурвалом. Благо обзорные окна не были заделаны во время ремонта цеппелина. Теперь они пришлись очень кстати.

— О, Вадим! — радостно встретил его вак. — Совсем немного осталось, и мы будем рядом с Тайхо. Предупреди Хлыста — он просил!

— Хорошо, — кивнул летчик. — Что-то мы быстро. И никаких патрульных дирижаблей? Никаких сигнальных ракет?

— Удача нам сопутствует, не иначе! — улыбнулся Михаил. — Я и сам беспокоился. Все-таки через Тайхо проходят маршруты на Мескатон и Кантай. В ту пору, когда я еще летал на нормальной посудине, в этом районе дежурили по два-три цеппелина. Но я взял чуть севернее. Возможно, мы попали в свободную зону.

— Возможно, — согласился Вадим.

Хотелось бы разделить оптимизм вака, но летчику было тревожно. И самое обидное, что он не мог проверить свои опасения, прибегнув к обонянию. Оставалось доверять опытному Михаилу. И своим кулакам.

Они были знакомы с ваком уже давно. В почтовом бюро работали летчики, летавшие еще в бытность Михаила. Они вспоминали его «Ласточку» и рассказывали множество небылиц про его приключения в небе. Сам Михаил не любил распространяться о своих полетах. Уж и не знаю, то ли природная скромность сказывалась, то ли многое было придумано, а врать Михаил просто не умел. Не хотел, наверное, разочаровывать слушателей!

Бывало спросишь его: «А правду говорят, что ты на своем цепеллине садился на воду и по утреннему туману уходил от пиратов вплавь?» И он смущенно кивает, мол, было дело. «А что облако птиц изрешетило твою сферу?» — спрашиваешь. Бурчит что-то себе под нос, что-то типа: «Птицы, птицы! Много было птиц в мои годы!» Или напоминаешь ему: «А верно говорят, то вы с механиком напились раз и очнулись в самом сердце Туманной гавани?» И он мнется, кивает вроде, но ничего не говорит, или отмахивается, как он любит, широко, по-молодецки, и говорит: «Совсем меня замучили! Дела то уже совсем старые! Кто ж все упомнит то?!»

Михаил всегда готов был придти на помощь друзьям, а друзей у него было хоть отбавляй. Во многом это благодаря его специфическому бизнесу, притягивающему мужчин, как пчел на мед. Вак ценил дружбу, но иной раз был слишком мягок и доверчив. Он не особо разбирался в людях, и потому одной из существенных статей расходов его ресторана были мертвые задолженности клиентов по выпивке. Убедить его никому не давать в долг не смог даже Вадим, с которым у Михаила были самые, пожалуй, теплые отношения.

Кстати, вак поставлял самодельную медовуху для старика Масакори. Многие считали, что медовуха из «Вакии» куда лучше, чем из Братских княжеств, что исконно славились этим напитком.

Несмотря на все это, Вадим был поражен поступком, который для него совершил Михаил. Ведь, несмотря на все проблемы с полицией и большие суммы невозвращенных долгов, ресторанчик приносил неплохую прибыль. А Михаил в одночасье зарубил свой бизнес на корню. Хотя, конечно, теоретически существовала возможность приземлиться в каком-нибудь городке и начать там торговать. Главное, получить разрешение властей, а уж тут то вакийская диаспора могла помочь. Ваки хоть и ленивые, подчас даже похлеще фокшей, но порой могут объединиться ради брата и решить любое дело.

Летчик похлопал бородача по плечу и сказал:

— Спасибо!

Тот посмотрел на парня и улыбнулся:

— Да ладно! Главное — вовремя поспели!

Над долиной Фурайпан медленно ползли легкие облака, а по земле мчались их невообразимые тени, словно бы облака были привязаны к земле невидимыми путами, не дающими им воспарить в верхние слои атмосферы. Долина традиционно славилась жуткой жарой, которую обеспечивали горы Маку на востоке и их северная коса Сэйфундзе. Сегодня было тепло, но жары не было. Облака, занесенные сюда, по всей видимости, неутомимой рукой Фангста, подарили долине столь редкую и желанную прохладу.

Совсем скоро на горизонте, слева по курсу, показались невысокие крепостные стены. Небольшой городок Тайхо, что расположен в западной части низменности Фурайпан, достаточно известен не только на Сораяке, но и по всей империи. Его история тесно сплетена с историей покорения острова кланом Хашимото с острова Кихонтэки. В ту пору еще и не существовало никакого Красного клана, к которому принадлежит нынешний император Идо Хитрый. А ведь этот клан является самым древним в империи. Но история Тайхо куда древнее. Именно в Тайхо между Хашимото и людьми Реки — исконными жителями Сораяки — был подписан первый и последний план раздела острова. Воины Хашимото объединили огнем и мечом три крупнейших острова архипелага и подчинили себе еще множество мелких клочков суши поблизости. Спустя порядка десяти лет после подписания того памятного плана, именно в Тайхо, а не в куда более молодом Мескатоне, как уверяют некоторые экскурсоводы, очередной император Хашимото собирал войска для того, чтобы окончательно выжить людей Реки с острова. И сегодня здесь тяжело протолкнуться из-за многочисленных туристов со всего мира.

На капитанском мостике стояли Михаил, Вадим и Хлыст.

— Это Тайхо, — констатировал Михаил.

— Спускайся ниже, — сказал Хлыст. — Патрули где-то близко, а нам с ними связываться ни в коем случае нельзя. Вон туда бери, дальше! — он указал на небольшую поляну.

Между тем Христиан разбудил Ларса и Джузеппе, которые так храпели, что сюда могли в любой момент нагрянуть патрульные цеппелины. Аниса просидела большую часть полета в гордом одиночестве, назвав всех посетителей летающего ресторана алкоголиками и неудачниками.

На посадку заходили осторожно, стараясь выбрать место поровнее. Выбранная зорким глазом Хлыста поляна подошла для этой цели как нельзя лучше.

— А как я доберусь до дома? — мямлил еще не пришедший в себя Джузеппе.

— Не серчай! — успокоил его Михаил. — Обедом за счет заведения мы тебя уже накормили. Вот тебе еще и бутылка отменного рома в дорогу!

— О! — леониец схватился за сюрприз обеими руками. — Я к вам еще зайду!

— Непременно, Джузеппе! — усмехнулся Христиан. — Только адрес запиши.

Посадка прошла успешно: запасы спиртного на сей раз не пострадали. Клаус вместе с Христианом и бухгалтером ресторана бросились крепить тросы к близлежащим деревьям. Джузеппе и Ларс вышли из ресторана шатающейся походкой, словно бы зашли туда именно затем, чтобы промочить горло. Только вот после очередной рюмки оказались посреди леса. Они сразу же присели на траву, привыкая к твердой земле.

— Господа! — сказал кто-то за их спиной.

Ларс обернулся и замер. Клаус, Христиан и бухгалтер стояли в ряд, положив руки на затылок. За их спинами на едва заметном вечернем ветерке трепетали зеленые плащи Имперского сыска.

— Руки за голову! — скомандовал один из сыщиков.

— Это еще что за ерунда? — усмехнулся Джузеппе. — Прямо маскарад! Вы чьих будете, ребята?

Сыщики переглянулись, затем один из них позвал:

— Кто-нибудь, займитесь этими двумя!

Неожиданно рядом с Ларсом и Джузеппе появились двое солдат регулярной имперской армии. Когда они принялись заламывать руки подвыпившим посетителям «Вакии», леониец возмущенно закричал:

— Да что же это такое! Как что, так сразу руки ломать!

В следующий миг он получил отрывистый удар эфесом шпаги в голову и обмяк. Ларс оценивающе посмотрел на эфес и решил промолчать, хотя у него тоже было что сказать.

Сыщики в зеленых плащах указали на вход в ресторан. Туда сразу же бросились несколько солдат.

— Этих тоже свяжите! — указал один из сыщиков на троицу пойманных ранее.

— Отпустите их! — сказал Клаус. — Вам же нужен только я!

Один из сыщиков посмотрел на молодого человека и улыбнулся:

— Добрый вечер, господин Химмель!

Когда первая группа солдат ворвалась в зал первого этажа, им навстречу попался высоченный бородач. Завидев новых гостей, он тут же пустил в ход кулаки и двоих уложил, и бровью не моргнув.

— Нас выследили! — крикнула Аниса. — Хлыст! Хлыст!

По лестнице вниз сбежали Вадим с Хлыстом. Еще со ступеней на второй этаж им было видно место побоища, которое вак устроил императорским юнцам. В руках тех, кто шел во втором ряду, уже появились шпаги с сияющими клинками. Вадим выхватил неосвященный клинок, а Хлыст принялся барабанить по своему чемоданчику. Аниса, стоящая у барной стойки, не могла пошевелиться от испуга.

— Миха, назад! — крикнул Вадим.

Дверь в ресторан открылась, и на пороге появились трое сыщиков.

— Опять — двадцать пять! — покачал головой хозяин «Вакии», завидев новых гостей. — Те, кто приходил до вас, плохо кончили.

— Мы это учтем, — усмехнулся один из сыщиков. — Ребята, остановитесь! — солдаты замерли на середине зала, однако не вкладывая своих шпаг в ножны. — Михаил Хмелевский, ваше заведение объявлено в розыск! Вы в курсе?

— Я заявляю, что оно найдено, — улыбнулся бородач. — Все в порядке. Спасибо за беспокойство!

— Именем императора вы арестованы! — сказал сухо сыщик. — Причем все. И в первую очередь, Вадим Химмель, которого мы уже задержали.

Хлыст и Аниса посмотрели на Вадима, стоящего рядом, но имеющего совсем другое лицо.

— Так что прошу без самодеятельности, — кисло улыбнулся сыщик и достал из внутреннего кармана небольшую трость.

— Я бы не стал рисковать на вашем месте, — ответил Хлыст и вытянул в правой руке свой маленький чемоданчик.

Солдаты отступили, а сыщики прошли через зал и приблизились к противникам. Михаил встал перед Вадимом и Анисой, заграждая их от незваных гостей.

— А вы оказались крепким орешком, — сказал сыщик. — Уже трое суток вся полиция и сыск на ногах, а вас все поймать не могут. Надеюсь, вы не будете делать глупостей? Траккон есть не только у меня…

Двое других сыщиков также достали похожие деревянные трости. Вспомнив последнее общение с тракконом, Вадим поморщился.

— Ребята, я надеюсь, вы понимаете, что изрядно нам надоели?! — покачал головой Михаил.

Сыщики вытянули вперед руки со своим оружием. Вак отступил к друзьям, а у Анисы глаза стали круглыми от ужаса.

И в этот момент с грохотом упала одна из створок на окнах. Все посмотрели в сторону закрывающегося окна, но не шелохнулись. Неожиданно упала створка на окнах с другой стороны борта. Через мгновение все оставшиеся створки, одна за другой, стали падать, закрывая солнечный свет. Весь зал стремительно погружался во мрак. Солдаты сбились вокруг сыщиков, выставив перед собой светящиеся мечи. Когда кругом воцарилась тьма, из пола и из потолка стали появляться черные маслянистые тела.

— Мороки! — крикнул главный из сыщиков и бросился к двери. За ним устремились двое других. Солдаты пустили в ход мечи, кромсая появляющиеся отовсюду тела.

Не успели сыщики открыть дверь, как снаружи грянул залп. Главный сыщик, один из его коллег и несколько солдат рухнули, как подкошенные.

— Наверх! — скомандовал Хлыст, бросившись по лестнице на второй этаж.

Забежав в коридор, Михаил направился на капитанский мостик. Здесь везде были открыты окна, и опасаться мороков не приходилось.

— Срочно взлетаем! — кричал Хлыст. — На борту есть оружие?

Вак кивнул:

— По коридору до конца и направо… Вадим, в машинный зал!

Убийца и Аниса бросились прямо по коридору в небольшие хозяйственные помещения, в надежде найти хоть какое-то оружие. Вадим же пробежал по коридору в обратную сторону и спустился по другой лестнице вниз, в отсек, где располагался машинный зал. Вряд ли они так быстро смогут запустить цеппелин, думал летчик. К тому же вместе с ним не было Клауса, который бы помог с паровой машиной. Он открыл дверь в машинный зал — здесь еще было жарковато, поскольку паровой котел не успел остыть. «А может, и успеем», понеслось в голове.

Солдаты вместе с оставшимся сыщиком также побежали наверх, желая избавиться хотя бы от надоедливых мороков. Но не успели они подняться на второй этаж, как у бегущего первым оторвалась голова, а следом раздался хлопок бомбарды. Еще двое повалились сверху на остальных.

— Именем императора! — закричал сыщик и снова вытянул перед собой трость, намереваясь выпустить траккона. Однако в следующий момент сразу два черных пульсирующих тела повисли на его руке, а чьи-то холодные щупальца схватили за горло.

— Ну, как там? — крикнул Михаил в фоническую трубу.

Вадиму удалось раскачать кривошип, и сейчас, весь перемазанный в угольной пыли, он бросал микриновую смесь в топку.

— Готово! — ответил он.

Громадина цепеллина медленно поползла обратно в небо. Снаружи сразу же раздались множественные хлопки, и в деревянные борта дирижабля забарабанила невидимая рука. Ресторан, поначалу легко идущий вверх, вдруг застопорил свой ход, затрещала обшивка и по корпусу корабля пробежала лихорадочная дрожь.

— Твою мать! — заорал Михаил. — Это гарпуны! Они приковали нас к земле!

Из коридора послышался очередной выстрел — это Хлыст с Анисой пытались удержать остатки солдат, что продолжали рваться наверх. В смотровые окна хозяину ресторана была видна картина боя — часть императорской армии схлестнулась с котарами, а из-за деревьев напротив выплывала хищная туша черного цеппелина.

— Пираты-то здесь откуда?! — воскликнул вак.

А когда цеппелин противника начал поворачиваться боком к прикованной и обездвиженной «Вакии», Михаил оставил попытки поднять свой дирижабль в воздух и со всех ног бросился с капитанского мостика. Через минуту громыхнул пушечный залп, и вся носовая часть летающего ресторана развалилась, как трухлявый пень. Не успевшие исчезнуть мороки, тут же затвердели. Несколько солдат, выживших в схватке на первом этаже, а после — на лестнице, бросились в контратаку и быстро изрубили сумрачных воинов.

В свою очередь цеппелин, чью носовую часть теперь не сдерживали канаты гарпунов, вновь пополз вверх. Точнее, лишь одна его часть стала подниматься, а вторая продолжала оставаться прикованной к земле. Все находящиеся на борту упали на пол и покатились в сторону хвостовой части.

Михаил летел по коридору вниз, словно по гигантскому желобу. По пути он столкнулся с Хлыстом и Анисой. Девушка визжала, а убийца хладнокровно сжимал в руках бомбарду. Тут же по коридору катился какой-то заблудший солдат, тут же попытавшийся выхватить шпагу и достать клинком бока вака.

Громыхнул еще один залп с пиратского корабля и «Вакия» рухнула всем своим весом вниз, ударившись о землю и расколовшись на части.

Вадим поднялся на ноги. В ушах звенело. Он обернулся посмотреть на бывший цеппелин, но увидел лишь груду хлама, на которую сверху опустилась парашютом огромная изодранная сфера. Кругом лежали тела убитых солдат. Летчик выхватил меч из бледной руки первого попавшегося воина — на холодном клинке заплясал голодный ками.

— Бомбардеры, огонь! — раздалось справа.

Вадим упал на землю и посмотрел в сторону хлопка. Подразделение бомбардеров засело на краю поляны и отбивалось от насевших котаров. Несколько фигур в серых плащах были отброшены огнем бомбард, но сейчас уже над их телами воссияли воскрешающие лучи.

— Быстрее! — лихорадочно орал командир бомбардеров. — Быстрее!

Из леса выбегали какие-то испуганные лошади, где-то звенела сталь, за спиной послышался крик Хлыста:

— Вадим, помоги!

Он обернулся и увидел убийцу, который нес на руках дочь фабриканта. Сначала летчик подумал, что ему нужна помощь с девушкой, но Хлыст кивнул в сторону пылающего цеппелина:

— Там Михаил!

Нюхач бросился к хозяину ресторана. Тот с трудом поднялся на ноги и уже стоял, держась за перевернутый борт «Вакии». Вак был весь в крови, левая рука висла плетью.

— Ничего себе приземлились! — кричал он.

За его спиной разгоралось пламя, и Вадим быстро отвел бородача в сторону.

— Нужно уходить в лес! — сказал Хлыст. — Я видел здесь лошадей.

— Да, я тоже! — кивнул Вадим.

Справа раздался треск бомбард, а после прогремел еще один залп пиратского цеппелина. На сей раз покалеченный ресторан лопнул, словно перезревший арбуз. Несколько деревьев на опушке затрещали и медленно рухнули вниз, накрывая дерущихся. Где-то рядом раздался взрыв и внебо воспарили разорванные тела солдат.

— Быстро уходим, — крикнул Хлыст, и побежал с Анисой на руках к опушке.

Михаил тоже вооружился мечом, подобранным среди тел убитых, и они вместе с Вадимом прикрывали отход. Уже на самой опушке на них напали трое солдат: вак и летчик легко разобрались с ними. Среди редкого ивняка, которым начинался лес, царил настоящий хаос. Бегали какие-то люди, слышались выстрелы, метались кони, потерявшие своих наездников, командиры гаркали команды. Вадим поймал лошадь.

— Сажай ее! — крикнул он Хлысту. Сам же летчик искал глазами Клауса или еще кого-нибудь из их отряда. Но никого невозможно было различить в суматохе. С другой стороны, на них и самих немногие обращали внимание. Правда, это продолжалось недолго. Неожиданно рядом с ними появился котар. Завидев беглецов, фанатичка со всех ног бросилась к ним, что-то крича на бегу. Вскоре рядом показались и другие ее приспешницы. В их руках сияли мечи, и капюшоны уже давно были сорваны. Девушки-котары неслись по лесу с диким криком, выставив вперед свои жала. Понятно, что встреча с ними не сулила ничего хорошего.

Хлыст успел забросить тело Анисы на лошадь, подсадил Вадима и со всего маху влепил по крупу.

— Я нагоню! — крикнул он.

Вадим, удерживая одной рукой тело девушки, а другой — поводья, нещадно ударил каблуками в бока животному. Они неслись между тонких деревьев, между сражающихся фигур, под шквальным огнем бомбард. Кругом полыхал огонь — горели какие-то повозки, паромобили, останки цеппелина и раскуроченных скальдов. Далеко слева в небе висело черное облако пиратского корабля. Нужно было уходить так, чтобы эти ребята ничего не заметили. Вадим взял чуть севернее, дабы максимально обезопасить свое бегство. За спиной громыхали взрывы, и высокие стрелы деревьев рушились как подкошенные. Какое-то время летчику казалось, что за ними идет погоня. Он гнал лошадь во весь опор и вскоре так далеко забрался в лес, что же и сам точно не знал, где они находятся.

Стемнело. Вадим осадил лошадь и огляделся. Нужно было найти приют на ночь, но здесь похоже поблизости не было ни души. С одной стороны, это радовало. А с другой, тело тосковало по постели и горячему ужину. Было бы неплохо еще и рюмку рома опрокинуть, но это уже были неосуществимые мечты.

Продвигаться во мраке ночи было бессмысленно, поскольку они могли сильно сбиться с курса, да и не безопасно — если мороки редко уходили далеко от людских поселений, то вот еру — жуткие порождения зла — всегда блуждали в одиночестве и были вовсе не прочь полакомиться заблудившимися путниками.

Летчик осторожно втянул воздух. Голова уже не кружилась, и он легко шагнул на первый уровень мира запахов. Ночной лес, прежде таивший множество тайн и пугающий неизвестностью, вдруг преобразился и стал понятным и родным. Вадим слез с лошади и подхватил тело Анисы на руки. Она все еще не пришла в себя. На ее лице запеклась кровь, она беззвучно дышала, словно провалилась в самый глубокий сон в своей жизни.

Над головой пики деревьев вонзались в черное небо. Колкий весенний ветер пробирал до костей. Вадим еще раз принюхался — все спокойно. Раз так, то самое время развести небольшой костер.

Двадцать вторая глава

Рука сжимала какой-то кусок материи во внутреннем кармане. От него шел такой жар, что тяжелый сон, увлекающий тело куда-то прочь, толкающий его в пропасть, вынужден был понемногу сдать позиции. Мысли прояснились, и первым желанием было — бежать!

Толстяк пошевелился. Он был цел, хотя свалился с такой высоты! Открыл один глаз, другой. Было уже светло. Значит, он пролежал здесь, во дворе крепости Раух, всю ночь. И последнее, что он помнил, это была жуткая кошка, которая схватила его своими лапами и подняла в воздух. А что было до этого? Ре-иль. Магистр Ре-иль. Он отнял у Яна несколько последних листов с каракулями из Вегнаха. Да, шут с ними! Вряд ли бы он дорого продал их этому скупердяю из рен-корпуса. К тому же почти все листы из скопированных он потратил на самокрутки с хелбредом. Возможно, именно хелбред спас ученого от верной смерти. Или нечто другое?

Ян Ирремахен достал из кармана кусок материи, который буквально обжигал ладонь. Это оказалась красная тряпка. Откуда она у него? Вспомнил! Из долины гримов! Наверное, все дело в ней, возможно, ей он обязан тем, что выжил после столкновения с этой летающей фурией. Толстяк переложил материю в другую ладонь. Она быстро остывала, и вот уже стала совершенно обычной тряпкой, на какую бы он прежде и внимания не обратил. Но нет, теперь-то он знает, что она не простая. Ян аккуратно сложил тряпку и вернул ее во внутренний карман.

Отталкнувшись руками от холодной земли, он сел. Утро в Хегенскоффе выдалось солнечным, прозрачным, светлым. Он с удовольствием вдохнул серебристый воздух Сельскаба.

Битва!

Неожиданно Ян вспомнил о битве, которая началась вчера вечером. В груди похолодело. Чей город сейчас? Кто здесь хозяин? Арвинги? Твари из Хангелара? Осталось ли все на прежних позициях или у города новый хозяин?

Собрав все свои силы, Ян поднялся и сделал несколько шагов. Они дались ему тяжело, и он облокотился на железную ограду Рауха. Возможно, он не слышит криков раненных и плача жен и матерей лишь потому, что император Си-анг сдал город врагу. А его посчитали за мертвого.

Одна догадка была страшнее другой. Ученый опасливо огляделся. Вокруг не было ни души. А что если армия тварей из Хангелара погнала арвингов дальше на запад, в сторону Забрюгге? В таком случае ему стоило сейчас выйти к реке и идти по ее течению на юг, к Родборгу. Вряд ли неприятеля заинтересует эта небольшая крепость.

В небе пронеслись стрижи. Толстяк пригнулся к земле, памятуя о вчерашней угрозе с воздуха. Затем посмотрел на беспечных птиц и покачал головой. Нет, отсюда стоило выбираться как можно скорее. Кто бы не остался у власти в Хегенскоффе, это были не его друзья. Господин Ре-иль уехал, а те, кто остались, с удовольствием бы перерезали ему глотку.

Ученый медленно побрел к ближайшей улице, постоянно озираясь по сторонам. Не доходя до улицы два квартала, он услышал шум разговор и шагов. Спрятался в какую-то подворотню и стал следить. Перекресток, который он мог отсюда видеть, был пуст. Однако вскоре по улице проехал паромобиль, а следом прошли несколько рабочих, оживленно о чем-то беседующих.

Арвинги отстояли город! Невероятно! Несмотря на то, что Ян сильно насолил одному из бессмертных, отправив его в мрачные чертоги Хелведа, он все же был рад такому исходу битвы. Все-таки арвинги ему нравились куда больше, чем твари из Хангелара!

Он привел себя в порядок, оттряхнулся, пригладил волосы и, стараясь ступать уверенно, направился в сторону улицы. Пока он шел к людям, к кварталу, где была слышна людская речь, он представлял, каким был бы Хегенскофф, если бы на его улицах и площадях, в его домах и храмах сейчас хозяйничали белые звери и лаксы. Он пытался представить город, в котором звучала бы лающая речь лаксов и рычание зверей. По спине пробежал холодок. Видение было не из приятных.

Не успел Ян дойти до мостовой, как тут же отпрянул назад. Он сошел с ума! У него начались галлюцинации! Скорее всего, это из-за его состояния. Ну откуда сейчас на улицах Хегенскоффа взяться… Га-тору? Бред! Вчера он своими глазами видел, как кригеры Ре-иля заключили этого ворхута в камеру Рауха. Судя по настрою магистра, этот арвинг не должен был дожить до утра.

Толстяк, неуклюже переваливаясь, подбежал к углу дома, за которым скрылись двое всадников. Выглянул и сокрушенно замотал головой.

Этого не может быть! Он не верил своим глазам!

Однако по одной из улиц Хегенскоффа ехали двое всадников, в одном из которых Ян сразу же признал ворхута Га-тора. У него в седле сидел мальчик. Понятное дело, это Саша. Их попутчик, судя по всему, также был знаком ученому. Это был грим Вар.

Ошеломленный увиденным, ученый наблюдал за тем, как двое спутников едут на запад, видимо, покидая город. В голове предприимчивого толстяка тут же созрел план. Он огляделся. Конечно же, лошадь или скальда он сейчас не найдет. Да и если бы были у него деньги, он не смог бы купить ни то, ни другое.

Кстати!

Ученый похлопал себя по карманам — один из них отозвался радостным звоном. Деньги Ре-иля! Они как никогда кстати. Если сейчас он вложит их в свое новое предприятие, то даже скупердяй Ре-иль раскошелится на куда более солидную сумму. Толстяк выскочил на улицу в поисках чего-нибудь подходящего. У двери в ближайший магазин он приметил велосипед почтальона. Да, не чета лошадкам этих нелюдей, но какое-никакое, а средство передвижения. Доберется до ближайшей деревни и купит там лошадь. А пока…

Самый толстый шпион магистра Ре-иля быстро перебежал улицу, схватил велосипед и покатил его в ту сторону, куда уехали его новые жертвы. Поначалу он бежал рядом с велосипедом, ощущая, как кровь наполняет мышцы его тела, как его ноги оживают и становятся подвижнее. Вскоре он вскочил в седло и принялся крутить педали. Стало чуть легче. Толстяк улыбнулся — от него еще никто не уходил!

* * *
Замок Хвальфангер возник частично на месте поселения китобоев, а потому в изяществе и смелости архитектурных решений не мог соревноваться даже с тюрьмой Де-Ар. Традиционная резиденция королей Номарка располагалась на плоской и остроконечной как подошва утюга скале, вонзающейся в море. Замок стоял чуть в стороне от самого Дамгарта. Сегодня небо над ним было чистым от туч, что для одной из самых дождливых столиц мира было в диковинку — весной, как правило, здешнее небо не давало спуску местным жителям.

В огромной зале для торжественных церемоний суетились сотни человек. Слуги сооружали огромный стол для гостей, приглашенных на бракосочетание лидера западных — или, как он любил говорить, истинных арвингов — с королевой Люр. Ви-гару не нравилось название «лидер». Перед поездкой в столицу Каннагарской империи на Совет Девяти, ему хотелось бы получить новый статус — короля Номарка. Пусть фактически он становился лишь королем части провинций этой некогда могучей державы, в миг расколовшейся на два лагеря, это было не столь важно. Он возглавит самые обетованные земли Номарка — Манстерк, который славится своими судоверфями и машиностроительным производством, а также свободные города севера Пенгерйорд и Рогвид, где проживают настоящие денежные мешки, столь необходимые для объединения Номарка под новым знаменем Арсдага. Но самое главное — он сконцентрировал свое влияние именно на тех провинциях, где традиционно располагались элитные военные корпуса арвингов. Умелая работа с командованием и под знамена Ви-гара встала армия численностью почти вдвое превосходящая армию Восточного Номарка под командованием императора Си-анга.

К тому же создание организации «Арвинг-унге», проповедующей идею о том, что стать бессмертным может каждый молодой человек, пройдя определенный курс упражнений и тренировок, в разы увеличило численность новобранцев в армии Западного Номарка. Теперь каждый молодой человек рвался сложить свою пустую голову за дело освобождения несчастных жителей Рехта, Ноара, Сельскаба и Манзума. В предстоящих военных кампаниях Ви-гар планировал сделать ставку именно на эту силу, используя арвингов лишь в случае крайней необходимости.

Все складывалось как нельзя лучше, но арвинг был печален. Совсем недавно ему сообщили о провале наступления на восточном фронте. Он вложил в создание этой армии огромные резервы бессмертных воинов, он собирал эту жуткую армию буквально по крупицам. Для подстраховки он заключил соглашение с лаксами, чьи орды примкнули к его армии близ Хегенскоффа. Ви-гар полагал, что эта группировка уже в ближайший месяц осадит Забрюгге. А что в итоге? Армия разбита, Ханг убит, остатки сил — видимо, самая жалкая их часть — бежала в Хангеларскую пущу. Правда, оставались дикари — те, кому не довелось захватить тело монстра, но удалось выжить. На них он еще мог делать ставку.

Два десятка командиров лаксов бежали на крипонах в сторону Ледяных озер, а оттуда заложили вираж аж до самого Дамгарта. Именно они и принесли будущему королю Номарка столь жуткую весть. По словам лаксов, на стороне людей и арвингов выступили сами духи. По всей видимости, речь идет о Серскильте. Значит этот чертов Ре-иль так и не смог разделаться с последним колоколом.

Одни проблемы от этих духов! Правильно сделали наги в свое время, изгнав всех духов со своей земли. Видимо, и Ви-гару придется сделать то же самое после объединения Номарка, разве только секрет изгнания прознать придеться. Да и вообще работы будет полно. Главное, чтобы о ней раньше времени не прознали в империи — союзнические отношения с Каннагаром пока не повредят.

Ви-гар вышел из зала для торжественных церемоний и направился к себе в кабинет. На лестнице он встретил одного из секретарей.

— Что с Башем? — спросил арвинг.

— Ждем гонца в самое ближайшее время, господин! — поклонился секретарь.

— Смигр тебе в глотку! Сколько можно ждать?! Через час ответ должен быть у меня на столе, понял?

— Но… — хотел было пояснить мужчина, однако Ви-гар оттолкнул его и пошел дальше. Он давно понял, что все дела нужно решать лишь так. Люди по природе своей ленивы. Получив дозу страха, они в состоянии горы свернуть. Они могут многое, порой даже больше, чем арвинги, поскольку боятся смерти. Нужно лишь научиться это использовать.

— Господин!

Арвинг обернулся и увидел распорядителя свадебной церемонии. Этот маленький пузатый мужичишка был настолько бледен, что даже Ви-гара обеспокоило его самочувствие.

— Что с тобой? — спросил он.

— По поводу приглашенных… — робко заметил распорядитель.

— Что еще такое?

— Король Энсон…

— Ну, король Лехтурма. Что с ним не так?

— Он не приедет, — сказал распорядитель и чуть не зажмурился.

— Почему? Он болен? — предположил арвинг.

— Он… Он не хочет… — осторожно доложил мужчина. — Он написал в ответе, что не признает Западный Номарк как новое государство.

— Тварь! — вскричал Ви-гар. У него слов не было, чтобы передать свою ярость и гнев. — Вызовите ко мне командующего флотом! Ну, Энсон! Ты у меня еще попляшешь! Что стоишь? Зови командующего! Иначе и тебя воевать с Лехтурмом отправлю!

Распорядитель сорвался с места и убежал.

Нет, конечно, воевать с Лехтурмом сейчас смысла не было. В преддверии войны с Нагой можно было сделать дело чужими руками. Просто нужно было эти самые руки направить, куда следует.

Не приедет на свадьбу. Не велика потеря. Главное, что в Дамгарт прибудут представители из Каннагара и Леонии, а также сам король Вальда Тильскир Холодный. Признание этих стран уже дорогого стоило! Что же до будущей супруги, то и здесь особо беспокоиться не пришлось — королева Люр, справившая прошлым летом свой двадцать восьмой день рождения, взяла на раздумье два дня и по истечении срока дала согласие. И ничего, что была обещана родителями какому-то молодому принцу. При желании и сам Ви-гар может у этого самого принца тело отнять и тогда вовсе разницы не будет. Только не до ублажения ему сейчас женских сердец. Пусть бы и королевских. Если бы Люр не дала согласия, он бы сделал с ней то же самое, что и с другими нужными ему личностями Номарка. Просто отдал бы ее тело какому-нибудь арвингу, чтобы тот заменил глупышку на церемонии. Всего-то делов!

Людям нельзя говорить ему «нет». Иначе их губами «да» скажет уже кто-нибудь другой. А потому все говорят «да», и даже те, кто хотел бы сказать что-то иное, говорят исключительно «да». Вот потому то совсем скоро Ви-гар станет королем Номарка. Арвинг остановился рядом со своим кабинетом и задумался. А ведь проще простого также поступить и с императором Идо Хитрым. Что с того, что он Хитрый?! Он же не арвинг! На губах будущего короля появилась загадочная улыбка. И с такой улыбкой и в сравнительно неплохом самочувствии, которое заметно улучшилось после прогулки по коридорам дворца, Ви-гар вошел в приемную.

Секретарь ту же вскочил с места.

— К вам господин…

— Я вижу-вижу, — хмыкнул Ви-гар, глядя на ожидающего его мужчину. — Заходи, Ре-иль!

Будущий король Номарка вошел в свой кабинет и указал магистру рен-корпуса на стул.

— Плохо, дорогой мой Ре-иль! Очень плохо! — Ви-гар сел за стол и взял в правую ладонь небольшой глобус, размером с теннисный шарик. Он с увлечением принялся его крутить в руке, то и дело бросая на магистра нелицеприятные взгляды. — Мы потеряли Хегенскофф. Надолго потеряли. А по вашей вине потеряем контроль и над оставшимися двумя городами.

— Император доверяет Гегнеру… — начал было Ре-иль.

— Ты что же, сукин сын, не мог эту тварь просто взять и замочить?! — вдруг сорвался Ви-гар. Магистр даже в сторону отпрянул. — Он же был у тебя в руках!

— Да, господин! — склонил голову Ре-иль. — Я заманил его в Раух.

— «Заманил!» — передразнивая магистра, скорчил физиономию Ви-гар. — Теперь по твоей милости мы потеряли одну из самых наших сильных армий. Кто мне ее восполнит? Ты что ли?

Ре-иль молчал.

— Мы потеряли Хегенскофф! А если Га-тор доберется до императора, то потеряем и влияние рен-корпуса в Забрюгге и Реме. Я так понимаю, он уже добрался до Забрюгге. Значит, еще одним городом меньше. Ты мне хочешь всю войну запороть, сучонок?

— Ваше Величество!

Подобное обращение слегка поубавило пыл Ви-гара и он выжидательно посмотрел на магистра.

— Ваше Величество, ворхуту помог высший морок. Это все происходило на моих глазах, потому я говорю так конкретно. Он спас его из газовой комнаты.

— Интересно! — покачал головой будущий король. — Пусть так! У меня тогда другой вопрос — почему в газовой камере не было оградительных заклятий? Как морок мог проникнуть туда?

Ре-иль снова замолчал.

— Вашу мать, прежде чем что-либо делать, надо подумать головой. В следующий раз я тебя самого посажу в газовую камеру, понял?

— Понял, Ваше Величество! — смиренно склонил голову магистр.

— Свободен!

Ре-иль поднялся с места, направился было к двери, но остановился и вновь повернулся к Ви-гару.

— Что тебе еще?

— Тут такое дело… — магистр подошел к столу, за которым сидел будущий король, и достал из внутреннего кармана какие-то листы бумаги.

— Что это? — Ви-гар с сомнением посмотрел на ряд каракуль.

— Меилон.

— Что?

— Письменность межгранья, — пояснил магистр.

— Ах да, — задумчиво кивнул Ви-гар. — Помню что-то такое… Правда, смутно весьма…

— Точнее, это калька с меилона…

— И что здесь такое написано?

Магистр Ре-иль откашлялся.

— Дело в том, что прочитать его в таком виде невозможно. Копию с меилона нужно делать также в меилоне, и для этого переписчик должен уметь перемещаться в тех же гранях, что и существо, написавшее текст. А этот текст копировал обычный человек.

— К чему ты клонишь, Ре-иль? — хитро посмотрел на него Ви-гар.

— Ваше Величество, помните того беглеца с «Духа», что поведал нам о Синем духе?

— Ты про газ? Конечно, помню.

— Его сообщение было записано на меилоне…

Ви-гар внимательно посмотрел на магистра.

— А что, на меилоне писал только этот беглец? — спросил он.

— Нет. Просто я подумал, что это может быть как-то связано… Оттуда, где мой человек нашел эти письмена, до Манзума, где мы нашли механика с «Духа», всего ничего.

— Хм!

Занятная штука, только уж за уши сильно притянута, подумал Ви-гар. Вроде не до того сейчас.

Он снова посмотрел на два листа ничего не значащих закорючек.

— Ладно, я подумаю, что нам с этим делать, — сказал он, наконец. — А ты бы пока присмотрел за нашим папенькиным сыночком! Думаю, скоро Гегнер нам уже не понадобится…

Когда магистр рен-корпуса ушел, будущий король Номарка, а далее и Асгарда, задумался о будущем своей великой империи. Однако занозой в теле его мечты сидел ворхут Га-тор. Вопреки озвученной информации в распоряжении Ви-гара не было ни одного колокола. А значит, на стороне противника, пусть и малочисленного, был очень сильный козырь — защитник арвингов, ренсъель Серскильт. Что можно противопоставить такому аргументу? Синий газ?

Ви-гар представил огромную газовую камеру, куда он загнал всех своих врагов. Он открывает кран и выпускает жуткого монстра, духа смерти. Как же будут корчиться его враги! Красота! Они буду харкать кровью и умирать, выблевывая свои кишки! Он им покажет, как говорить ему «нет»! Как бы хорошо было провернуть такое дельце! Может, напустить газа в Мельденбург? Наполнить весь замок до краев смертью! А что? Или…

Арвинг замер. Газовая атака! Затопить облаками газа целое поле, создать смертоносный туман! Ви-гар даже с кресла вскочил, потрясенный такой живописной картиной.

В этот момент постучали в дверь.

— Ну, что там еще? — крикнул он.

— Новости от Баша!

— Да пошел он! — рявкнул Ви-гар.

За дверью воцарилось молчание, и потом голос секретаря осторожно напомнил:

— Баш, который царь варгашоров.

— Ну, что с ним еще? — недовольно отозвался арвинг. Он подошел к двери и распахнул ее. Секретарь протянул конверт с посланием Ви-гару.

— Вот видишь, можешь ведь, когда захочешь! — усмехнулся арвинг.

Ви-гар закрыл за собой дверь, но распечатывать послание не стал. Он просто бросил его на стол и вновь стал думать о своей задумке с полями смерти. Просто Ви-гар знал, что на свете нет ни одного смертного, кто сможет сказать ему «нет».

Двадцать третья глава

Тот день можно назвать моим вторым днем рождения. Да, пожалуй, это не будет преувеличением! Столько всего произошло в то воскресенье, так резко изменилась моя жизнь! А если жизнь изменилась так резко, что и не узнать в ней прежней, не увидеть себя в прошлом… Или нет, не так. Себя, конечно, ощущаешь, вспоминаешь, но, знаете, вся прежняя жизнь кажется мне теперь каким-то ирреальным наваждением.

Но начну с другого, чтобы вы все поняли. Так, я думаю, будет лучше. Начну с фрау Хайвенхарт — женщины с морщинистым лицом и цепкими птичьими руками. Был у нас на улице генерала Кристофа салон фрау Хайвенхарт. На первом этаже серого каменного здания, в котором еще работал с незапамятных времен блюзовый бар. Так вот, эта самая старуха Хайвенхарт гадала на картах. Однажды, перед тем, как пойти работать на завод, я зашел к ней. Долго не решался, всю ночь думал, глядя в окно на гудящий город, утопающий не то в тумане, не то в смоге. Но все же решился. Иногда, знаете, думаешь, а что может быть страшнее смерти… И плюешь на всякие инстинкты, на всякие прочие детские страхи. А как еще эту ерунду назвать? Детские страхи и все тут. Так вот, я решился. Деньги у меня были на этот визит — продал Карлу свой маленький глобус. Уж и не знаю, зачем он Карлу, но купить его он сразу же согласился. Не торговался, ничего такого. Конечно, возможно, он долго мечтал о нем, когда приходил ко мне в гости. Может, он столько же лет, сколько мы знакомы, мечтал об этом глобусе, но не решался предложить мне такую сделку. А тут я сам, говорю, хочешь купить у меня глобус? И он тут же купил — даже не докурил свою папироску. Я был очень удивлен. Тогда, помнится, подумал, что судьба моего похода к фрау Хайвенхарт предопределена и все это чувствуют, и лишь я один все пытаюсь отсрочить встречу. Откладываю, откладываю — будто натягиваю время как резинку. Зацепился день за мою нерешительность и никак не закончится. Уже каждый житель города, наверное, с нетерпением ждал этой встречи. Думается, если бы я пришел тогда к фрау Хайвенхарт просто без денег, она приняла бы меня и так — ей и самой ужасно хотелось сдвинуть время с мертвой точки.

Так вот, о чем я? О визите в салон. Я хотел узнать про себя. Ну, знаете, бывает в жизни такое время, когда ловишь себя на мысли — что я здесь делаю? Как обычно, просыпаешься с утра, чистишь зубы, умываешься, идешь по делам, выкуриваешь папироску в темном утреннем городе, думаешь — и почему всегда так холодно? — и тут вдруг — БАЦ! — приходит мысль, словно прошел мимо какого человека и его мысль уловил, чужую то бишь… А мысль хоть и чужая, но прилипчивая, свербит, требует ответа, каких-то действий. Останавливаешься вот так, с этой мыслью в голове, и думаешь ее, думаешь. А она крутится, и когда папироска вдруг кусает пальцы, роняешь ее в снег, и почему-то хочется снова закурить. Дурь! Приходишь в мастерскую Отто, мужа моей старшей сестры, подметаешь площадку перед гаражом, открываешь ворота, которые скрипят как потерпевшие, видишь ледяные металлические инструменты, и эта чужая мысль вроде как уходит, забываешь про нее. Весь день вкалываешь на этого дылду, который нормально и общаться-то не умеет, все талдычит про железяки, ругается всякими терминами и порой такие глаголы придумывает, что прям хоть записывай за ним. Порой кажется, что он каждый раз хочет так сказать, так извернуть свой толстый язык, чтобы я его не понял. Может, ему приятно выставлять меня идиотом? Можно ведь и проще сказать, так сказать, чтобы я понял, а не так, чтобы повторять раза два еще и нервничать, кричать на меня. Отчего бы не назвать брата жены дураком? Прихлебатель, можно сказать, живет на шее, как купленный на распродаже ребенок. Так вот, и уже вечером, когда куришь папироску, и снова идешь по темного снежному городу, эта мысль возвращается, как бумеранг. Стоишь с папироской и думаешь ее — зачем я живу? Это мысль такая: «Зачем я живу?» Но это, как вы понимаете, краткое ее изложение. Если брать ее в целом, то сложно так коротко ее обозвать. На самом деле, эта мысль очень длинная, сумбурная, постоянно меняющаяся. Что-то вроде того: «…и не приходить больше к нему, чтобы не видеть этот гараж и эти ворота, ведь я свободен, я могу жить сам, потому что я лишний там, но нет денег, которые, впрочем, можно заработать, и уехать отсюда, совсем уехать, потому что нет здесь ничего стоящего, один холод и туман, а там есть все, что пожелаешь, надо искать, и найдешь это…» Ну вот примерно так. Это несколько кусочков мозаики. Если давать ее всю, будет на несколько страниц, да и то, я же говорю, что она постоянно меняется. Поэтому лучше уж я дам всей этой мозговой активности некий заголовок. И пусть он будет таким кратким: «Зачем я живу?» В принципе, вся мысль сводилась именно к этому. Словно бы яд этого города копился во мне, и теперь вызвал невиданную аллергию, поразившую мозг. Город мне опостылел. Мне не хотелось больше ни дня идти по прежнему маршруту в мастерскую Отто, слушать весь день его корявую нечеловеческую речь, мерзнуть с утра до вечера. Хотелось поменять жизнь, я был готов к этому, но никак не мог решиться.

И я пошел к фрау Хайвенхарт. Тогда-то она нагадала мне много чего интересного. Про какие-то ужасные вещи, про две белых стены, про дочку мастера, про следование судьбе, про какие-то летающие суда, великого изгоя, битву в пустыне и ходячие деревья. И был там страх, кровь была. Много она всяких слов страшных говорила, а я сидел с круглыми глазами и не мог закрыть рта. Она мне потом сама даже сказала: «Рот-то прикрой, мальчишка!» Когда я вышел на улицу, оставив фрау Хайвенхарт с ее картами, мне показалось, что я за этот час прожил другую жизнь, словно бы мне снилась другая жизнь, но меня взяли и разбудили на самом интересном.

И тот день, про который я хочу вам рассказать, был тоже именно таким наваждением. Порой кажется, что все это приснилось. Иной раз даже думаешь, что это все мне фрау Хайвенхарт рассказала в своем мрачном кабинете, а я так поверил, что не могу отличить вымысел от правды. Но некоторые неоспоримые доказательства налицо. Не было бы их, точно, уговорил бы себя, что все сон. Но от фактов никуда не деться, к тому же если эти самые факты тебе напоминают о своем существовании практически каждый день…

В то воскресенье мы стояли с Карлом в дозоре. Ах да, вам не сразу понятно, почему это мы стояли в дозоре, ведь я совсем недавно сказал, что работал в мастерской мужа старшей сестры. Извините, рассказчик из меня никакой! Давайте все по порядку.

Я остановился на том, что пошел к фрау Хайвенхарт и она мне нагадала много всякой всячины, настоящий цирк нагадала. Все это произвело на меня такое неизгладимое впечатление, что я в тот же день слег с температурой. Два дня со мной творилась какая-то ерунда, чувствую, как ругался Отто, называл, наверное, меня всякими нехорошими словами. Их он тоже, как и нереальные глаголы, любил выдумывать. Как рявкнет, бывало, чего-нибудь на своем скверном веглундском и не поймешь, чего сказал, но так неприятно, осадок сразу тягостный, а ему в радость. Он так коряво говорит, видимо, потому, что большую часть жизни прожил в Ишлеме. Там, знаете ли, ни по-фокшански толком говорить не умеют, ни по-веглундски. Настоящая солянка из языков и наречий! Приграничный город-порт — что может быть хуже?!

Так вот, тогда он выговорил, верно, все свои припасенные ругательные слова. Причем я провалялся в постели два дня кряду, так что слов он успел сказать о-го-го сколько. А на третий день я проснулся рано утром и пошел устраиваться на металлургический завод, тот, что на восточной окраине Забрюгге. Сестра не стала меня винить — она Отто любит, но и меня любит не меньше. Так что мое желание для нее закон. После того, как умерли наши родители, сестра делает все, чтобы я ни в чем не нуждался, чтобы я вырос нормальным человеком, имеющим будущее. Я мог легко связаться с бандами Забрюгге — их у нас много! — но сестра с такой заботой и любовью обхаживала меня, что не дала сбиться с дорожки. У моего друга Карла была семья. Судя по тому, что он также не ввязался в сомнительные авантюры молодости, родители его тоже любили. Сестра только сказала: «Если не сложно, отдавай Отто за проживание немного денег. Сколько сможешь! Это возместит ему потерю помощника в мастерской».

И я отдавал Отто часть денег. Сначала я, конечно, хотел ему отдать чуть ли не всю первую получку. Хотелось утереть ему нос, показать, вон, смотри, сколько я получаю на заводе! Ты платил мне втрое меньше, а пахал я так же. И чтобы он промолчал, ушел, понурив голову, чтобы понял, что я стал большим, самостоятельным. Но когда получил деньги на руки, когда из них вычли какие-то налоги, мне вдруг показалось, что их слишком мало. Наверное, это показалось оттого, что я уже давно расписал все покупки, которые хочу на них сделать. Я их уже мысленно потратил. А тут еще Отто отдавать. В итоге я отдал чуть меньше моей прежней зарплаты в мастерской. По идее, это тоже немало, но Отто, когда увидел протянутые ему деньги, хмыкнул и изучающее посмотрел мне в глаза. Он знал, сколько платят на заводе. Он знал, что завод является крупнейшим поставщиком металла в Номарке, что из металла, произведенного в Забрюгге, сделан каждый второй скальд в Фемарке. Он знал даже то, что мне понадобилось расколоть свой глиняный замок-копилку, чтобы дать взятку при приеме на эту работу. Соответственно Отто понимал, сколько там должны платить, и, видимо, он ждал от меня куда более весомых отступных. Но я выдержал его взгляд. Он взял деньги и ушел. Ни слова не сказал, просто сгреб деньги с моей ладони, развернулся и пошел вниз, на первый этаж, чтобы пожаловаться на меня жене. Я знал, что он будет жаловаться, но сестра мне ничего скажет. Она меня любит, и ничего не скажет. Так и вышло.

Целый год я проторчал на заводе. Наверное, мне бы там стало тошно еще раньше, но через месяц после моего прихода туда же устроился и мой друг Карл. Знаете, Карл все равно что хвостик: куда я — туда и он. Нет, не сказать, что он беспомощный, маменькин сынок. Он достаточно хваткий парень, но отчего-то ему всегда нужно идти в фарватере другого человека. Он, видимо, выбрал меня и следовал за мной. Когда он пришел на завод, то признался, что дважды просился к Отто в мастерскую, чтобы работать со мной вместе. Отчего же Отто не согласился? Меня это сначала удивило, но потом я все понял — представьте двух сорванцов в мастерской Отто! У него от нас было бы больше проблем, чем пользы. А вот попасть на завод Карлу удалось. Ему даже не пришлось искать нужного человека и давать взятку — его отец был в хороших отношениях с начальником одного из цехов. Так что, вскоре мы стали работать вместе с Карлом.

Работенка была тяжелая. Мы целыми днями толкали вагонетки с углем. В одну сторону с углем, в другую — порожние. Это продолжалось до бесконечности — туда-обратно, туда-обратно. К концу работы мы были черными, словно черти. Вскоре угольная пыль так въелась в кожу, что уже не отмывалась, сколько я ни тер ее руками, и сколько мыла ни изводил. Пальцы вообще не отмывались. Так и ходили на свиданья с девчатами: обматывали руки тканью и врали, что мы боксеры из молодежного состава «Норгена». Боксеров любили больше, чем рабочих с металлургического завода. Нас с Карлом тоже любили, потому что верили, что у нас скоро звездные бои, на которых мы заработаем кучу денег.

Что мне нравилось на этой работе, так это жара. Да-да, после двух зябких лет, проведенных в мастерской Отто, который всегда экономил на обогревателе, дни на заводе казались мне раем. Здесь было жарко, здесь было чертовски жарко. Причем везде. Целый день я обливался потом, я ходил полуголый по цеху, толкал вагонетки в самое пекло. И когда во время перерыва я подходил к запотевшему окошку и смотрел на покрытый снегом Забрюгге, меня охватывало самое настоящее счастье. Мне казалось, что я смотрю на землю с небес, словно божество. Я видел тысячи мастерских, тысячи Отто, тонны снега и холод. И это было там, внизу. А здесь царило тепло, царил жар. И когда я шел домой, от меня исходил пар. Мне становилось смешно, потому что я сравнивал себя со скальдом и представлял, что могут подумать люди, увидев пар, вьющийся надо мной. Мне было смешно, и Карл тоже веселился. От него тоже исходил пар. Правда, ему жара не сильно нравилась, но он ее переносил вполне сносно. Порой мы даже не шли домой, а оставались ночевать на заводе. Здесь были специальные комнатки для персонала, в которых жили иногородние рабочие. Комнаты, которые точнее назвать бараками, располагались рядом с цехами, чтобы не тратиться на обогрев этих помещений. Так что и здесь царила жара. Все ходили в одних шортах или подвернутых штанах, спали почти голыми. Свободные койки были всегда, и мы с Карлом иногда спали здесь. Самое интересное в жизни на заводе — это рассказы Дипа и Мариоки. Дип — жилистый старикашка — был родом из Ишлема и объездил полсвета. Да, вы скажете, что фокши — хитрюги, лжецы и все такое, но, видимо, и в Ишлеме иногда рождаются стоящие люди. Раз на раз, конечно, не приходится — посмотрите, к примеру, на Отто! — но иной раз звезды встают в должном виде. Так вот Дип работал в Каннагаре, видел Внутреннее море, о котором все отзываются, как о рае на земле, бывал в тамошней столице и гулял в парке у императорского дворца. Так он частенько рассказывал про эту страну, кишащую ками. Он говорил, что божества там на каждом шагу. Все каннагарцы носят на поясе мечи, и в каждом мече живет свой ками. Ками есть в большинстве домов — они, вроде как, охраняют покой жильцов. Ками есть в садах, прудах, парках, есть ками кораблей, машин, дирижаблей, ками ресторанов, баров, казино, полицейские ками, ками судей и адвокатов, даже у преступников есть свои ками, и их ловят наравне с самими преступниками. Жить в этом мире человеку непосвященному, непривычному очень тяжело. Старик Дип рассказывал, как полицейские запретили ему переходить какой-то перекресток, мол, вас здесь собьет машина. Ему пришлось обходить это место за несколько кварталов. Он опоздал на встречу, и все потому, что какой-то там полицейский ками увидел его ближайшую смерть под колесами авто. В некоторые дома его не пускали потому, что ками видел в его визите угрозу. Ему объясняли, далеко не факт, что ты угрожаешь в таком случае жителям дома, но ты можешь повлиять на будущее этой семьи, и этот вариант реальности приведет к плачевным последствиям. Эти самые плачевные последствия могут произойти лет через десять, но механизм несчастья, механизм рока запустит именно Дип. Понять всю эту белиберду довольно сложно!

Представь я, как опаздываю к Отто в мастерскую и говорю: «Меня тут полицейские остановили, говорят, машина скоро приедет, и вас собьет, нужно перекресток обойти за два квартала!» Думаю, на этот случай у Отто припасена парочка смачных ругательств. А может и оплеуха. Нет, в Номарке ками есть, но не так много. По крайней мере, полицейскими они не рабоают. То вон оружейники из Кюртена, Айторфа и Айторф-Гладбаха делают мечи с ками, правда, я ни разу такого не видел. Может, их не так много из-за холода?

А Мариоки из Дамгарта рассказывает, что однажды даже бился таким мечом с каким-то темным всадником. Это было ночью, он ехал из Дамгарта в Рёму, и по пути встретился ему этот самый всадник. Точнее, сначала он наткнулся на разграбленную колонну из трех паромобилей. От луны ночь была синяя, трупы казались сделанными из камня, и кругом витал запах смерти. Один паромобиль был перевернут вверх дном, два других стояли в стороне. Кругом валялись какие-то тюки, вещи, части человеческих тел. Мариоки было ужасно страшно, но он захотел посмотреть, нет ли чего полезного на этой свалке. Заглянул в одну машину, другую, попинал тюки — там было что-то мягкое. Разворачивать их было жутко — а вдруг там что-то такое страшное, что потом всю жизнь помнить будешь?! Побродил он так без особого толка между мертвецов и решил уже идти дальше, как услышал шум. Тогда-то он и увидел черного всадника. Тот был на скальде, и Мариока уверен — зуб дает! — что это была не лошадь, а скальд-дракон. Он вроде как плевал огнем из пасти и махал крыльями. Мариока выхватил у одного из мертвецов меч и решил принять бой. Как только он вынул меч из ножен, тут же из рукояти выплеснулся синий цветок, сияние, ручной ураган… Сложно объяснить! По словам Мариоки, это можно сравнить с тем, словно бы ты держишь за хвост синий смерч или северное сияние. Наверное, очень красиво! Так вот, Мариоки отбил несколько ударов всадника, и тот скрылся в ночи. Мариоки утверждает, что под капюшоном видел лицо… Это был котар…

Бррр!

Эту историю всегда было страшно слушать. Даже находясь здесь, в тепле, среди дюжины крепких мужиков и за толстыми заводскими стенами и заборами с проволокой от воров, все равно холодок пробегал по спине, хотелось вжаться в пол, в кровать, укутаться с головой в жидкое одеяло. Даже здесь при такой высокой температуре становилось холодно, словно очутился снова на улице или в мастерской Отто. Правда, мало кто верил в то, что Мариока сражался с настоящим котаром. Ведь они — прекрасные воины, хоть и женщины. А что Мариока? Какой из него воин?! Притом драконов-скальдов не бывает. По крайней мере, ни разу о таком никто на заводе не слышал.

На заводе мы с Карлом проработали ровно год. Не знаю, почему мне не сиделось на месте? Все же было прекрасно, все было лучше некуда. Но нет — в один самый обычный день я посмотрел в глаза старика Дипа, и меня словно обожгло что-то. Я увидел себя на месте этого старика, который кучу лет трудился на заводе, делал одну и ту же работу каждый день, каждый день ложился спать в одну и ту же постель, смотрел по ночам в окошко на один и тот же ночной вид Забрюгге и вспоминал свою молодость, полную приключений. Такая старость вовсе не пугала меня, но о чем я буду вспоминать в такие дни, подумал я. О мастерской Отто, или о любимой сестре, которая к тому времени родит не одного маленького Отто? Будем с Карлом как два старых пня, сидеть здесь, слушать байки и вспоминать Дипа и Мариоку. Будем рассказывать молодежи о чужих приключениях, чужой жизни, а сами… Можно, конечно, приукрасить некоторые сцены и из своей жизни, но как же все это глупо, унизительно! Мне вдруг показалось, что завод — это вчерашний день. Если раньше я словно осьминог держался за эту работу всеми своими щупальцами, вытягивал из этой жизни какие-то силы, надежды, то теперь словно моя жертва иссякла. Кончилась в ней жизненная энергия, пустая стала, как порожняя вагонетка. Все, я свою порцию угля довез, теперь тащил вагонетку обратно, пустую, в надежде найти в том месте, откуда ехал сначала, новую, полную. Я все шел и шел, но полной не видел. Где же она?

Стало даже страшно. Нет, не так, как от рассказов Мариоки. Хуже! Чувство не проходило, а лишь нарастало. Казалось, этот завод засосал меня в какую-то воронку. Однажды я даже выбежал среди смены в туалет, и меня вырвало. Это было слишком!

Старик Дип сказал мне, что я слишком рано стал стареть. «Ты заметил, что стал редко ходить на свиданки и танцы? Ты заметил, что каждый вечер остаешься здесь, сидишь среди стариков и слушаешь их бредни?» Это он мне говорил. Смотрел на меня и качал головой: «Эх, хоронишь себя здесь, привязал путами к печи и горишь вместе с ней. Через год у тебя появятся седые волоски, месяцы станут лететь как дни, годы как месяцы. Все будет повторяться, словно ты несешься на карусели. И, в конце концов, тебе захочется просто сойти. Просто взять и сойти. А ведь ты знаешь, что смерть приходит именно тогда, когда ты хочешь умереть?! Однажды ты подойдешь к вагонетке, подумаешь-подумаешь, да и умрешь…»

После разговора с Дипом меня снова стошнило.

Нет, определенно оставаться здесь было опасно. Опасно для жизни. Добровольно сажать себя в клетку мне не хотелось. Я мечтал о путешествиях. Есть две вещи в мире, которые я страстно люблю. Это тепло и путешествия. Люблю когда жарко, и когда бредешь куда-нибудь вперед и не задумываешься, зачем ты это делаешь.

Я рассказал о своих мыслях Карлу. Я не удивился, когда он сказал, конечно, мы уйдем отсюда, будем путешествовать, исследуем мир. Но сразу же бросаться в путешествия мы все же не рискнули. Решили пойти на военную службу, чтобы посмотреть мир. Однако в иностранный легион нас сразу не записали. Я слышал, что эти ребята вдоль и поперек обходят всю Фемарку, а порой даже высылаются на остров Норбю, что в море Фок, недалеко от Каннагарской империи. А тут еще и эта штука случилась! Говорят, теперь мы возьмем вас только во внутренние войска. Как все это не кстати!

Что случилось? Сложно вот так точно, без тени сомнений описать случившееся. Вроде как один из арвингов, он вроде бы высокопоставленный какой-то был у них, решил захватить власть в Номарке. Знаете, эти арвинги — страшные создания. Они могут вселяться в вас и изгонять ваш разум прочь, в другое тело. Представьте себе, подходит к вам старик и спрашивает, сынок, а как твое имя. И ты говоришь, зовут меня, мол, Освальд. Это меня так на самом деле зовут. А старик и говорит, ну, Освальд, спасибо тебе за тело молодое. Ты смотришь на себя, а ты уже в теле старика. Не успел и глазом моргнуть, а ты уже он, а он — уже ты. Кошмар! Это похлеще ужасов завода, когда работаешь-работаешь, и становишься стариком. Хотя… Если подумать, та же ерунда! Годы пролетели как дни, и смотришь на себя в зеркало — а ты уже дряхлый старик, и твои руки все черны от угольной пыли. Ходишь каждый день на завод и думаешь, а был ли старик в моей жизни, или это жизнь пролетела впустую, на одном месте, за одним делом, не то, чтолюбимым, но теплым. Страшно, наверное, вдруг осознать, что ты старик. Вот так намотать на руки тряпки, придти на свиданку, а девчонки тебе и говорят, уууууу, старикашка, ты чего здесь забыл? А ты говоришь, да я боксер, да у меня завтра звездный бой. А они смеются, молодые, свежие, кудрявые.

Ужас какой! Если бы в меня такой арвинг вселился, я бы тут же копыта отбросил. Вмиг постареть! Кошмар да и только!

Так вот, один из этих самых арвингов организовал грамотный захват власти в Дамгарте — его приспешники вселились в тела всех влиятельных политических деятелей Номарка, а он сам собрался жениться на королеве Люр. Наши мужики говорят, что и в саму королеву вполне могли вселиться — чего это она ни с того, ни с сего замуж собралась за злодея?! Точно, всех захватили — королеву, советников ее, заместителей, генералов… Группа взбесившихся арвингов захватила весь цвет номаркской аристократии. Если бы такое рассказал в свое время Мариока, я бы не поверил. Но тут…

Благо, те арвинги, что жили на востоке — в то же Рехте, — сразу же осудили действия этого выскочки. Даже сам странствующий император арвингов заявил во всех газетах, что не признает власти из Дамгарта, и что Рехт, Сельскаб, Ноар и Манзум больше не подчиняются дамгартской короне. Не знаю, почему уж он «странствующий», может, любит путешествовать, но так его называют все. Эти арвинги ни в кого вселяться не стали, они провели встречи с губернаторами земель, мэрами городов, генералами и командующими различных частей войск. Когда предатели призвали страну к изгнанию лжеарвингов — так он назвал своих бывших товарищей, — Забрюгге, Рёма и Хегенскофф уже объединились во временную автономию Восточный Номарк. И теперь все жили в ожидании войны. Страна раскололась на две части, и те, и другие срочно направили армейские подразделения в южные провинции Манзума. Арвингов с запада интересовали фокши как рабочая сила и пушечное мясо. Фокши, конечно, воины никакие, зато их много и они самая дешевая рабочая сила в Фемарке. Другие — те, что с востока — хотели удержать выход к морю. Я слышал, что западные арвинги уже захватили Загорный Ноар. Так что, до Мнзума им осталось всего-ничего.

Вообще, конечно, все могло быть так, а могло и иначе. Кто сказал, что в приближенных королевы и в нее саму вселились арвинги? Те, кто действуют от имени странствующего императора, и те, кто организовал Восточный Номарк. По самой же политике сложно понять, изменилось ли что-нибудь в руководстве королевством. Ни новых судьбоносных указов, ни странных выходок, ни манифестов… НИЧЕГО НЕ ИЗМЕНИЛОСЬ! Тогда в чем беда? Что за страх поверг страну в холодную пору предгражданской войны? Может, и не было никаких арвингов, захвативших власть? Может, это сам странствующий император взбесился и решил поработить мир? Или, по крайней мере, оттяпать у Номарка некоторые земли. Правда, если уж тяпать, то не Забрюгге, и не Рёму, и не Хегенскофф. У восточных земель нет выхода к морю, нет ценных ископаемых, из промышленности развита лишь металлургия, машиностроение — ряд заводов в Рёме — и химическая промышленность. Другими словами, недостатка в скальдах и порохе нет, а вот кушать скоро станет нечего. Сельское хозяйство наибольшее свое развитие получило в прибрежных регионах — Дамгарт, Пандеборк, Везель. Но главным в Номарке всегда было судостроение и флот. Именно в порты Дамгарт и Вестер-Линген приходят суда с продовольствием, строительными материалами, полезными ископаемыми. И если уж ставить целью захватить власть в Номарке, то начинать следует именно с побережья. В этом смысл был, однако сомнения оставались как у ряда военных чинов уже образованного временного королевства, так и простого народа, который не желал выслушивать объяснения, почему подорожали продукты в магазинах. На ряде предприятий Забрюгге разразились забастовки, персонал одного из заводов Рёмы потребовал присоединения их города к Дамгарту, в Забрюгге — городе рабочих, а оттого весьма криминальном — участились случаи разбойного нападения на магазины, лавки, салоны. В окрестностях города, если верить слухам, появился разбойничий отряд во главе с бежавшим не так давно из тюрьмы в Лине Микаэлем Свирепым. И на фоне этого всего дамгартский двор объявил о нападении на восточные земли неких лжеарвингов. Красота! Полная неразбериха! В мастерскую Отто прихожу как-то на днях, а он делает бронированный паромобиль. Спрашиваю, это кому же такой заказ? А он шепчет, сукин сын, швалья, помог бы построить машину, чтобы мы в Дамгарт убежали отсюда. Я говорю, а ты уверен, что там все так хорошо, как уверяет королева Люр? А он отвечает, мы сейчас в заложниках, и можем скоро все помереть.

Уж и не знаю, отчего мы должны все помереть, разве только оттого, что сильно подорожал хлеб и пиво. А на заводе старики спокойные, как замерзшие рыбы. Спрашиваю, а вы то чего не боитесь? А они отвечают, чего нам бояться, Освальд, мы-то старые, дряхлые, наши тела арвинги не захотят. А вот тебе стоит поаккуратнее быть!

Брррр!

Так вот, случилась вся эта штука, и нас с Карлом в иностранный легион брать отказались. Говорят, сейчас дом родной охранять надо. Во внутренних войсках нехватка личного состава. И — бах! — нам штампы, зачислены, говорят, теперь вы элитный дозорный корпус Забрюгге. И подмигивают, мол, как вам шутка. Да, пошутили славно — элитный дозорный корпус! В каком же это он месте элитный, думаю я, а Карл и вовсе масла в огонь подливает — говорит, ну все, придут арвинги и съедят наш мозг. Только неизвестно откуда придут — из Дамгарта или из самого Забрюгге. Вот и сиди теперь средь двух огней, понимай-кумекай, кто тебе ближе, кто о тебе позаботится, кто спасет. И торчим целыми днями в дозорах, на западной окраине Забрюгге, всматриваемся в припорошенные снегом приграничные земли.

Вон там, вон, левее, там находится поселок Айторф. В нем самом ставить дозор не рискнули — слишком далеко от города, нападут и подмога не подоспеет. А здесь, у речки Сорг, на которой скоро треснет лед, в самый раз. Только холодно. Как ни грелся я на заводе, а все равно тепла того надолго не хватило — снова холод пробрался в душу, всего сковал, не разогнуться, свободно плечи не расправить. Не судьба, а вечный лед.

Здесь на заставе, которую срубили буквально за три дня, есть целое стойло для скальдов. Мест на двадцать. Только сейчас здесь стоят три машины. Большие, стальные, блестят — новые! На лошадей очень похожи, старались видно, когда делали. Хотя капитан Риц говорит, что их штампуют на заводе сотнями, мне кажется, что есть на свете человек, который вдохнул в эту железяку крупицу своей души. Конструктор, наверное. У скальдов очень красивые, строгие морды. Черные глазные ниши сначала настораживают, словно бы мертвый конь, ослепленный. Но когда включаешь его…

Мы с Карлом несколько раз уже оставались вдвоем на заставе. Точнее, конечно, втроем. Только капитан иногда заваливается спать. Говорит нам, разбудите, когда война начнется. И давай храпеть! А мы между тем спускаемся в стойло, садимся на скальдов и запускаем их паровые сердца. Брусок угля, активированного микрином, и эта волшебная штука может проскакать полстраны. Мы подолгу сидим на наших скальдах, смотрим с Карлом друг на друга и тихо смеемся. Смеемся одними губами. И глазами. Ложимся на стальные спины, прижимаемся к ним, и по телу распространяется почти животное тепло, внутри железяк урчит какая-то странная, неведомая жизнь, нутро урчит, словно большой кот под тобой. Или словно скальд кота съел, а тот урчит у него в брюхе. Ухо если приложить к спине скальда, то слышны какие-то механические звуки. И представляешь себе, как механическое сердце сжимается и разжимается, сжимается и разжимается… Пульсирует! Живет эта машина, живет!

И когда мы нагреваемся вместе с ними, с машинами, мы подмигиваем с Карлом друг другу, дергаем за уздцы и выводим наших паролошадок на улицу, под легкий, сухой снег. По спине метель, ветер, холод, а под тобой жар, сердце большое, горячее. Хватаешь это сердце, пришпориваешь и мчишься вперед, сквозь мглу, туман, вьюгу, сквозь километры страха. Летишь в неизвестность! Кругом тьма и холод, а тебе тепло и страшно! Страшно и весело! Одновременно. И не поймешь, то ли тебе весело оттого, что страшно, то ли наоборот. И мы с Карлом объезжаем на скальдах вокруг заставы, сначала по маленькому кругу, затем увеличиваем его, еще увеличиваем, а под конец мчимся вперед, в сторону Ремы, влетаем в Айторф, пугаем жителей, каких-то детишек, укутанных в шубы, девок, теток, угрюмых мастеров, пролетаем весь поселок и несемся дальше, к далеким пикам Сольоппганга. А там дальше и граница будет, по сути, она близко, не очень близко, но близко. Мы поднимаемся… нет, мы взлетаем на стальных крыльях на Бюзумские сопки, останавливаемся на вершине как вкопанные и смотрим. Карл говорит, вон там наш враг, нам нужно разбить его во что бы то ни стало. Я смеюсь, зло смеюсь, в ожидании бойни, поглаживаю эфес новенькой, недавно выданной сабли и отвечаю, я поведу своих людей в лобовую атаку, а ты заходи с фланга. Он смотрит на меня, я вижу снежинки у него на ресницах, он смеется, у него красные щеки, горячие, снег на них плавится. Карл уже не говорит, а кричит, батальон!!! Я тоже ору во все горло, в атаку!!! И он орет что-то, но я уже не слышу, пришпориваю скальда, и мы мчимся вниз по склону сопки…

Все это было замечательно, но все-таки пришел тот день, про который я вам хочу рассказать. Наверное, уже совсем надоел всякими глупостями, мелочами. Сразу бы взял да и рассказал, да? Наверное, вы правы. Но такой уж я — как начну языком чесать, сложно остановиться, а когда еще никто не сдерживает… Иду себе по дороге и иду. Чего еще делать, как ни рассказывать вам про свою жизнь. Но все же, давайте про тот день.

Вспоминать больно, не хочется. Но это был тот случай, который поменял всю мою жизнь, перевернул ее вверх тормашками. Помните рассказы старика Дипа? Я вот думаю, если бы было больше в нашей жизни ками, пусть столько же, как и в Каннагаре, случилось бы это со мной или нет?

В тот день мы с Карлом стояли как обычно на дозорной вышке, смолили папироски и поглядывали на дорогу из Айторфа. Было раннее утро, легкий туман, весна осторожно вступала в свои права. Сорг еще не успел сломать лед и глухо журчал где-то там, внутри, под снегом. Мы с Карлом обсуждали скорость, до которой может максимально разогнаться скальд. Делали разные ставки, но проверить было не у кого. Капитан спал. Он в последнее время часто спал — от скуки, наверное, подружился с бутылкой, уходил в многодневные запои, а потом долго спал, очень долго. Вот и теперь он спал, а мы с Карлом спорили о скоростных качествах скальдов.

Мы не сразу заметили ту девушку. Она вела под уздцы невысокого скальда. Когда они подошли, я понял, что это скальд-осел. Странная модель, вряд ли таких делают на заводах. Наверное, умельцы из Айторфа сами себе сконструировали помощника. Занятно! Мы шементом спустились с вышки и встретили девушку у дороги.

— Чего в такую рань, крошка? — спросил Карл. Он, вообще, очень любил девушек, любвеобильный был до жути. А эта хоть и куталась в пальто, но было видно, что фигуристая, вполне взрослая, чтобы надеяться на взаимность и не брать на себя никаких обязательств.

— Товар везу, покупатель ждет, — ответила она. У нее был приятный голос. Она остановилась рядом с нами. Видимо, ей было и самой приятно с нами поболтать. Она рассказала, что родилась в Айторфе и прожила там всю жизнь. Что у нее был жених, да вот сбежал в Дамгарт, испугался лжеарвингов. «Жених? У тебя? Ты же совсем кроха!» — удивился Карл. Я видел, как горели его глаза, он был под впечатлением. Я, признаться, тоже находил эту девушку очень симпатичной. Мне уже восемнадцать, ответила та, и улыбнулась. Улыбалась она Карлу, видимо, он ей приглянулся больше. Я уж было подумал засмолить еще папироску и оставить парочку вдвоем — подняться, к примеру, на вышку! А что? Жениха нет, времени целый вагон, Карл симпатичный хоть куда, капитан, опять же, спит беспробудным сном…

Но не успел я подумать про капитана, как этот алкоголик выскочил из дверей заставы.

— Ты назвал ей свое имя? — заорал он.

Я подумал тогда, ну все, белая горячка. Стал вспоминать, как нужно лечить людей от этой штуки.

— Назвал? — не унимался капитан. В его руке возник пистолет. Это уже было не смешно. Я подошел с краю, взвешивая: стоит ли вступать в разговор или обождать? Карл и девушка молчали. По моему другу было видно, что он ожидает от капитана более рассудительных действий. Но капитан был в бешенстве, его лицо было красным, глаза готовы были выскочить из орбит. Он снова проорал свой вопрос.

— Так точно! — ответил холодно Карл. Ему однажды пришлось купать капитана головой в ведре с холодной водой, так что и теперь он чувствовал свое превосходство, поскольку был куда трезвее начальника. Если нужно, искупает его в сугробе или окунет в Сорг. Ерунда, что лед не сошел. Как раз будет дан старт ледоколу.

— Ты назвал арвингу свое имя, — вдруг тихо сказал капитан. Сейчас, когда он говорил эти слова, он вдруг показался нам вполне трезвым. Более того, сейчас все его прежнее состояние можно было списать на страх. Он боялся!

Я посмотрел на девушку. Карл тоже посмотрел на девушку. Она испуганно смотрела на нас. То на Карла, то на меня.

Нет, бред какой-то, подумал я, чтобы лжеарвинг под видом невинной девушки пришел в город?! Хотя… Кто его знает, как это может быть.

— Возьми его на мушку! Возьми на мушку, я сказал! — это орал капитан.

Я не совсем понял, кому он это кричит. Оказалось мне. Он требовал, чтобы я взял на мушку своего друга. В него мог уже вселится арвинг, поскольку девушка узнала его имя. Я ничего понимал, все казалось глупым, забавным, словно бред алкоголика. Казалось, вот сейчас капитан рассмеется и опустит пистолет. Или поднимет дуло в небо и пальнет. Я не вынимал пистолета, смотрел на капитана. Тот посмотрел на меня и вдруг направил пистолет мне в грудь.

— Или и ты уже стал одним из них? — крикнул он мне.

У меня по спине побежали мурашки. Мне стало так страшно, что я не мог сдвинуться с места. Карл сделал шаг в сторону капитана, и тот вновь направил дуло на моего друга. Карл остановился.

— Вы не понимаете, — заговорил капитан, не опуская оружия. — Они похожи на невинных овечек. Они заговорят с вами елейными голосами, будут обещать золотые горы, но все лишь для того, чтобы отнять ваши тела. Молодые тела.

Мы с Карлом перевели взгляд на девушку. Наверное, мы подумали об одном и том же — она была очень молода. Правда, она была девушкой, а это куда менее боеспособный носитель духа, чем любой из нас — солдат элитного дозорного корпуса из Забрюгге. Неожиданно для меня Карл достал из кобуры пистолет и направил его на девушку. Та отшатнулась, но он крикнул:

— Стой! Стой же!

Она остановилась.

Мне было больно на нее смотреть. Это была перепуганная птичка, это был комок страха и беззащитности. Сейчас оба ствола были направлены на нее.

— Вы чего творите? — вырвалось у меня. Я сам не помню, как я решился на такое, но я выхватил свой пистолет и направил его на капитана. — Она обычная девушка, самая обычная!

Капитан перевел ствол на меня.

— Это он! — сказал капитан шепотом.

Я бросил взгляд на Карла: он не сводил ствола с девушки, но смотрел на меня, в его глазах было недоумение, он не знал, что делать.

Над нами повисла гробовая тишина. Было так тихо, что я, казалось, слышал стук сердца каждого из нас, я слышал рокот ключевого Сорга, завывание ветра в помещениях заставы, еле уловимый скрип дозорной вышки, далекое эхо большого города. Посмотрел на дорогу, ведущую в город, и увидел две стены тумана. Они стояли ровно с обеих сторон дороги. Дело в том, что дорога была на возвышенности, насыпная, и туман не мог подняться вверх, лежал в низине. Две ровных белых стены… Я неожиданно вспомнил фрау Хайвенхарт…

И в этот момент девушка жалобно сказала, словно позвала:

— Освальд!

Все произошло в доли секунды. Мозг оценил информацию так быстро, что я даже не успел осознать, что же я делаю. Я выстрелил в девушку. Видимо, мне показалось, что в данной ситуации, она самый страшный враг, она и есть арвинг, раз она сказала «Освальд». Наверное, так и происходит процесс захвата чужого тела у этих бестий!

Карл выстрелил. И капитан выстрелил тоже. Все пистолеты, задействованные в страшной головоломке, поразили цели. Но стоять на ногах остался только я. Когда я огляделся, все трое — Карл, девушка и капитан — лежали на снегу. Я попал девушке прямо в лицо. На том месте, где раньше были милые глаза и озорная улыбка, сейчас располагалось страшное месиво. Кровь была повсюду! Кровь текла и из-под Карла, и стекала по ступеням, на которых скорчился капитан. Карл и капитан выстрелили друг в друга. Наверное, все были мертвы. Никто не двигался. Я сделал шаг к Карлу, но остановился. Волосы стояли дыбом, мне хотелось кричать, но при этом было страшно даже дышать. Мой друг чуть качнул головой. Мне показалось или я увидел… Я ВИДЕЛ ЭТО? ИЛИ МНЕ ПОКАЗАЛОСЬ? Он пытался сказать мое имя. Он пытался СКАЗАТЬ МОЕ ИМЯ!

Черт! Только не это! Нет!

Я бросился прочь! Забежал в дом, захлопнул дверь. В голове носились мысли про арвингов. Как они вселяются, проходит ли их существо через стену? Я забежал в самую дальнюю комнату и закрылся там. У меня в руках был пистолет, на поясе висела сабля. Я выхватил саблю и стал ждать.

Прошла уйма времени — может час, может два, а может и целый день, — прежде чем дверь открылась… И тогда я увидел настоящего арвинга.

Двадцать четвертая глава

После припорошенных снегом восточных окраин Номарка центральная провинция Рехт была похожа на сказочную страну: на ветках распускались почки, птицы носились под сверкающим пока еще не жарким весенним солнцем, а Нистра журчала так звонко, словно стекольщики со всей округи затеяли забастовку. Даже серая глыба Мельденбурга казалась цветущей, поскольку все ее отвесные склоны, обычно скудно поросшие растительностью, сейчас покрылись бледно-зеленым ковром. Всему виной было теплое течение Ланкерим, приносящее потоки с Нильской подковы к берегам Манзума и западного Номарка. В портах Сахиля и городах Манстерка, по всей видимости, уже наступило лето.

— Да! — Га-тор полной грудью вдохнул прозрачный весенний воздух. — Вот, наконец, я возвращаюсь к себе домой!

— А что это за огромная крепость? — спросил Саша, запрокидывая голову.

— Это родина всех бессмертных! — улыбнулся ворхут.

— Она похожа на гору… Только в некоторых местах есть окошки…

— Мельденбург отстраивали несколько веков, — заметил Га-тор. — По сути, это единственное здание, которое пережило Междувековье, сохранив свой первозданный облик.

— Страшное место! — признался мальчик.

— Почему? — удивился ворхут и с улыбкой стиснул бока Саши. Тот засмеялся и толкнул арвинга в грудь.

— Духам гор здесь бы понравилось, — констатировал грим Вар, который по-прежнему разговаривал на телепатическом уровне, чтобы не пугать Сашу.

Первое время мальчик побаивался грима, но уже после того, как они миновали Забрюгге, страх у него поубавился. Теперь он даже изредка поглядывал на духа, то и дело норовя заглянуть ему под капюшон. Но что там находилось на самом деле, не знал даже сам Га-тор.

Они обогнули небольшую рощицу кленов и выехали на широкий мост, который проходил по гребню узкой горной тропы. По левую руку, словно бравые воины, стояли вершины Сольоппганга. Где-то совсем близко, скрываемая каменными теснинами, бежала холодная Нистра.

— У тебя будет сложный разговор? — спросил грим.

— Да, это точно, — подумал Га-тор. — Полагаю, сначала я должен встретиться с ним лично. А там уже посмотрим. Не удивительно, что за все время пути, нам не попался ни один патруль рен-корпуса, ведь вестники Ту-гара куда быстрее нас. Но в любом случае, убедить императора будет непросто, если это вообще возможно. Во всех городах рен-корпус будет изгнан, а в Мельденбурге, как ни в чем не бывало, будет сидеть Гегнер и прятаться за спину своего отца.

— Он сейчас здесь?

— Кто? Гегнер? Не знаю. Думаю, он будет несколько удивлен, увидев меня.

— Если он, конечно, еще не убежал, — предположил грим.

— Что тоже возможно, но в таком случае его песенка спета, — заметил Га-тор. — Он нужен Ви-гару только как любимый сыночек Си-анга. А сам по себе ценности не представляет. По крайней мере, так считал Ре-иль. А в этом вопросе я отчего-то склонен ему доверять.

Мальчик потряс руку ворхута:

— А это что такое?

Он указал на вход в замок. Здешняя арка была выполнена в виде змеи, кусающей свой хвост; с одной стороны возвышалась верхняя часть с пастью, а с другой — хвост, ускользающий под землю.

— Змея — символ бессмертия, — сказал Га-тор.

— Так значит, вы все же ормы? — улыбнулся мальчик. — А что же говорят, что это название вам не нравится?

— Ормы, Саша, это ядовитые змеи, которые представляют опасность для человека, а мы защитники людей. Вот и вся разница. Большая?

— Ага, — кивнул тот.

Они въехали в ворота Мельденбурга, который повис над всадниками огромной серой скалой, достающей до небес. Высоко над землей птицы оборудовали себе гнезда в выбоинах на стене крепости. Если приглядеться, то можно было различить оспины их гнезд на сером камне. А когда на спины Сольоппганга ложились грозовые облака, проседающие под гнетом накопленной влаги, верхняя часть замка тонула в их темной вате.

Первым делом, каждый, кто заезжал в Мельденбург, попадал во внутренний дворик под названием Понедельник. Никто уже не помнил, откуда пошло это название. К тому же, два остальных двора, которые располагались далее, с названиями дней недели ничего общего не имели — Центральный двор и Медвежий угол. Между дворами имелись переходы, чьи арки также были украшены символикой арвингов.

— Добрый день! — послышался голос охранника. Он стоял рядом с фонтаном, что располагался посреди двора Понедельник, и мыл в нем свою жестяную кружку. — Вы к кому?

— К императору, — ответил Га-тор.

— Подождите здесь! — остановил он путников жестом. — Вас ждут?

— Если вы скажете, что приехал ворхут Га-тор, то, полагаю, он будет рад меня принять…

Охранник застыл.

— Га-тор?!

Ворхут вопросительно посмотрел на молодого парня. По всей видимости, этот арвинг совсем недавно получил новое тело.

— Я же Ро-ска! Помнишь, дружище?

Ворхут спрыгнул на каменные плиты двора и обнял охранника.

— Сколько лет, Ро-ска! Вижу, получил новое тело!

— Перед службой в Мельденбурге всегда дают новое, с иголочки, — подмигнул тот.

— А что ты тут делаешь?

— Говорю же, службу несу. Порядок-то уже устоявшийся — два года служишь в армии арвингов, пять лет — отдыхаешь. Сейчас, правда, хотят сократить этот срок. Но ведь сейчас-то вообще ничего не ясно. Что там будет дальше? Смигр его знает!

— Воевать скоро все будем, — кивнул Га-тор. — К тому все идет.

— А ты, видимо, только что из Хегенскоффа…

— Откуда знаешь? — удивился ворхут.

— О! — Ро-ска улыбнулся и похлопал друга по плечу. — Тут уже вся Рема гудит про вашу победу с Ту-гаром.

— А я-то что?

— Говорят, ты призвал духов, и они помогли справиться с самим Хангом.

Га-тор повернулся к своим попутчикам и указал на Вара:

— Знакомься, это грим — дух лазурной долины, — который и помог нам одолеть тварей из пущи!

Вар едва заметно поклонился. А арвинг Ро-ска так и обомлел. Он не сводил глаз с грима и лишь что-то лепетал про битву четырехдневной давности:

— У нас в газетах написали, что злые духи превратили всех жителей Хегенскоффа в белых трупов, которые ополчились против нас…

— Ты больше им верь, Ро-ска! — усмехнулся ворхут.

— Ну а про летающих львов, правда?

— Ну… Не то чтобы львы, — Га-тор почесал затылок. — Скорее, пумы.

— Кошки! — сказал мальчик.

— Ой! — улыбнулся охранник. — А ты тоже что ли там воевал? Наверное, вы втроем всех и положили!

— Да, если бы не Сашка, была бы беда, — засмеялся ворхут.

— Говорили еще про серых змей…

— Так, друг мой! — прервал своего любознательного знакомого Га-тор. — Мы весь день в пути, так что сообщи, будь добр, императору о нашем приезде, и распорядись на счет комнат.

— Да-да, конечно! — заторопился Ро-ска. Он, наконец, отвел взгляд от грима и направился к своему посту. — А вы пока проезжайте в самый угол, который Медвежий. Там Ла-гуш служит, наш общий знакомый.

— Ла-гуш?! Вот так встреча! — улыбнулся Га-тор и повел свою лошадь под уздцы. Следом за ними проследовал грим.

— Ты здесь всех знаешь? — спросил мальчик, слегка наклоняясь к ворхуту.

— Ну, понимаешь, за те долгие века, что мы живем, мы уже успели со многими братьями познакомиться. Другое дело, что мы часто меняем тела, а потому не всегда признаем друг друга. Потому то и стараемся смотреть на каждого человека, как на родного брата, потому что в нем может быть родственная душа.

— И при этом собрались друг друга убивать! — услышал Га-тор в голове голос грим.

Арвинг помрачнел и оставшийся путь до Медвежьего угла шел молча.

* * *
Император Си-анг был высоким седовласым стариком с пронзительно голубыми глазами. Он всегда был очень бодр и жизнелюбив и, казалось, не чувствует старости своего физического тела. Также император не лез далеко за словом и порой многие мировые лидеры упрекали его за невоздержанность в общении.

Си-анг правил несуществующей империей арвингов уже более двух сотен лет. С тех пор он поменял всего три тела. Причем последнему недавно стукнуло семьдесят. В этой связи многие арвинги ожидали очередной смены. Для этих нужд у императора существовала специальная гимнасия, где необходимую подготовку проходили мальчики от восьми до двенадцати лет. Как уверяли воспитатели, при правильной подготовке молодая душа быстро стареет, смиряется со своей участью и легко принимает смерть в теле старика. Как правило, в гимнасию (а данное заведение появилось еще при прошлом императоре Ро-кате) набирали мальчиков из детей, подброшенных в монастыри и приюты. Сейчас в гимнасии воспитывались десять мальчиков, из которых в ближайшее время Си-анг должен был выбрать одного. Для того чтобы отнять молодое тело, а старое вручить молодой душе.

В данный момент, сидя на открытой веранде и вдыхая сочный весенний воздух, Си-анг размышлял совсем над другими вопросами. После выходки предателя Ви-гара их накопилась целая уйма.

— Вот он наш герой! — завидев гостя, император поднялся со своего кресла. — Кто ты у нас теперь — Хангоруб?

Га-тор подошел к старику, и они крепко обнялись.

— Твою мать, да ты совсем не изменился, хоть и сменил уже третье тело на моей никудышной памяти! — усмехнулся император, обратно опускаясь в свое кресло.

— Ваше Величество, а вы все также не сдержаны на язык, — улыбнулся ворхут, присаживаясь за стол.

— Да уж, побудешь тут сдержанным! — махнул старик рукой в направлении запада. — Этот мозготрах Ви-гар ввел войска в Загорный Ноар! Ты представляешь?! Хорошо, что большую часть арвигов командиры просто увели из-под раздачи, чтобы сохранить. Знаешь, что он делает? Втирает в неокрепшие мозги манстерских юнцов, что они станут бессмертными, как только выполнят одну-единственную миссию — возродят Арсдаг. И они ему верят! Идиоты, мать их!

— Хорошо устроился, — покачал головой Га-тор. — Пускает людей на мясо, а арвингов бережет для главной битвы. К тому времени у нас уже и сил-то не останется. К тому же, если учесть, что в его распоряжении два колокола…

— Два?! — император выпучил глаза. — А ты откуда знаешь?

— Мне магистр Ре-иль рассказал.

— Что за хрен?

— Этот хрен, Ваше Величество, травил меня газом в Раухе.

— Да иди ты!

— И он, между прочим, многое рассказал о планах своей организации, — ворхут внимательно посмотрел на императора, но тот отчего-то не задавал никаких вопросов, а лишь понурил голову. — Я понимаю, что для Вас это разговор сложный, однако же, я узнал о таких планах рен-корпуса, от которых у меня лично волосы дыбом встали.

— Мой сын не в курсе этих планов, — сказал он тихо. — Я говорил с ним.

— Дни рен-корпуса сочтены. В последние несколько месяцев Ту-гар вместе с губернатором отстранили от дел тамошнего магистра. Напоследок он хотел отправить меня в веселую страну Хелведа, а после сбежал в Дамгарт. Магистр в Забрюгге уже поджал хвост. Одна-две недели и он также сбежит. В том же, между прочим, направлении. В Ноаре отношения арвингов с рен-корпусом всегда были напряженными. Как только они узнают о планах этой организации, их погонят оттуда поганой метлой. Единственно спокойные провинции для этой организации — Рехт, причем западный, поближе к вашему телу, и пассивный Манзум. Пока вы не подпишете приказ о расформировании рен-корпуса, Ви-гар будет подрывать нашу мощь изнутри. Сейчас он фактически сражается с нами на двух фронтах. И Хегенскофф не в счет.

К столу подошел молодой человек в белом фартуке.

— Что пожелаете?

— Га-тор, ты голоден? — оживился император, для которого тема рен-корпуса всегда была особо щекотливой.

— Да, пожалуй, — кивнул ворхут. — Не откажусь от сытного ужина.

— Хи-нор, сделай по лучшему разряду! На двоих — я тоже буду, — сказал император.

Когда молодой человек ушел, ворхут удивленно спросил:

— Насколько я помню, раньше на кухне работали смертные.

— Понимаешь, — замялся Си-анг. — На носу война…

— Боятся?

— Да, — кивнул император. — Как только начинается война, арвингам нужно много свежих тел. Работорговцы снова в ударе. Им посыпались заказы. А чтобы далеко не ходить, порой берут молодежь тепленькую, прямо здесь, прямо на территории Номарка.

— Да, я слышал про такое, — кивнул ворхут. — Кстати, я тут недавно присутствовал при жуткой сценке — дозорные на заставе близ Забрюгге покрошили друг друга, приняв местную девчушку за западного арвинга. Кошмар! И девчонка тоже погибла. Один только парень остался. Долго придти в себя не мог.

— Все проблемы из-за баб! — неожиданно констатировал старик.

— Вывод, конечно, весьма емкий, но неверный в корне, — вежливо улыбнулся Га-тор. — Как бы мы не скандировали, что защищаем людей, однако же, нам нужны их тела, мы должны ими питаться. Что-то мне все это напоминает! Знаете, у мороков есть состояние муст. Они становятся агрессивными и нападают на людей. В обычном состоянии они к живым относятся весьма спокойно. В этом и есть их секрет сосуществования с последними.

— Брось на хрен философию философствовать, Га-тор! Есть мирное время, есть — военное. В мирное время всем неплохо живется, а в военное — всем неважно. Я думаю, что так и должно быть.

— Ну, в принципе, — задумчиво кивнул ворхут, — так оно и есть. Одно «но» — в мирное время нам тоже нужны тела.

— Ну, знаешь ли! — взмахнул руками император. — Арвинги подобны пиявкам, что высасывают у больных дурную кровь. Мы забираем тела убийц, насильников, маньяков. Мы не используем людей, вовсе нет!

— У Герда Ви-гара иной взгляд на этот вопрос, — усмехнулся ворхут. — Он считает, что куры клюют червяков, люди — едят кур, а мы — едим людей. Если каждый, кто сверху по этой цепочке, будет заботиться о том, кто снизу, всем в итоге будет сравнительное счастье.

— Так что там с двумя колоколами? — вдруг спросил император.

— Магистр Ре-иль сказал мне, что Ви-гар уже заполучил двух арвингов, способных вызывать Серскильта. Он предлагал и мне сотрудничество, но мне его условия работы не понравились.

Си-анг одобрительно усмехнулся.

— Да, безопасность труда у него на низком уровне, — весело подмигнул император.

— Да никакой вообще безопасности. Они готовы там пустить в расход любого из своих. Кстати, в этой связи упоминали и о вашем сыне…

Император вздрогнул.

— Что значит «в этой связи»?

— Это значит, что, по словам Ре-иля, вашего сына Гегнера уберут сразу же, как только он перестанет им быть нужен.

— Я предупрежу его, — прошептал старик.

— Нужно не предупреждать, а расформировывать рен-корпус, — поправил ворхут.

— Я подумаю, что здесь можно сделать, — ушел от ответа император.

— О, могучий Серскильт! Вразуми! — поднял глаза к небу Га-тор.

Старик расхохотался.

— Вот сукин сын! — сообщил он. — Вот ведь колокольчик ты наш!

— А как вы думаете, будет ли Серскильт помогать одним арвингам, и при этом убивать других? — спросил Га-тор, хитро прищурившись.

— Нет, — уверенно констатировал император несуществующей империи. — Он не откликнется на их призыв. Это если направлять его гнев на тварей Хангелара, например. Вот ты же справился с этой армией из пущи благодаря Серскильту?!

— Нет, Ваше Величество. Мне помогли другие духи.

— Вот как? — удивился старик. — У нас появились новые союзники?

— Не знаю, намерены ли они будут выступать с нами и дальше. В принципе, об этом вы сможете узнать завтра.

— Откуда?

— У представителя этих самых духов. Он приехал в Мельденбург вместе со мной…

Император восхищенно покачал головой:

— Я ожидал от тебя многого, но не настолько…

* * *
После разговора Га-тор зашел проведать Сашу. Для мальчика была выделена отдельная комната, окнами которой выходили на небольшой садик в Медвежьем углу. Оттуда вечером доносились голоса птиц, а легкий ветерок, попадающий неизвестно откуда в этот каменный мешок, колыхал живописные кроны деревьев.

Ворхут принес мальчику яблоко и положил на стол. Саша сидел у окна и смотрел на погружающиеся в ночь фигурно постриженные кусты парка.

— Вон тот сейчас похож на воина, — показал мальчик.

— Который?

— Да вон тот! Что самый правый. Он будто из земли вылезает. Уже показалась голова и туловище…

— Сейчас совсем стемнеет, и он вылезет целиком, — пошутил Га-тор.

Саша внимательно посмотрел на него.

— Я бы такое не стал на ночь рассказывать, — сказал он с упреком.

— Хорошо, не буду, — улыбнулся ворхут. — Тогда посмотри туда. Этот вьюн подобен водопаду. Словно бы он льется прямо из того окошка.

— Да, — согласился мальчик.

— Как вы поужинали без меня? — поинтересовался Га-тор.

— С этим черным? Ничего… Он молчал, и я молчал. А потом нам принесли сладкое. И этот черный его есть не стал. Он вообще ничего не ел. Только сидел и все. Зачем он вообще туда ходил?

Ворхут опасался за Сашу в Мельденбурге ничуть не меньше, чем не так давно в Хегенскоффе. О том, что император совсем стар и никак не выберет себе новое тело, он слышал много раз. Несмотря на то, что его гимнасия была полностью укомплектована симпатичными детьми, он ни на ком не мог остановить свой выбор. Га-тор был давно знаком с Си-ангом, но рисковать все же не хотел, а потому в первый день оставил Сашу на попечении грима.

— У него не было аппетита, — ответил ворхут. — Дальняя дорога сказалась, наверное.

— А я за все четыре дня не видел, как он ест, — не сдавался мальчик.

— Ну, не знаю. Можешь у него спросить.

— Не-е-ет!

— Ладно, ложись! А-то уже поздно! Видишь, в парке разожгли фонари.

Арвинг поцеловал мальчика в лоб и направился к выходу.

— Расскажи мне про Ханга! Ну, расскажи!

— Хм, — Га-тор улыбнулся. — Я бы не стал такое рассказывать на ночь маленьким мальчикам…

— А кто здесь маленький?

— Спокойной ночи!

Ворхут открыл дверь, но вновь вернулся, подошел к окну, рядом с которым стоял Саша, обнял его и тихо сказал:

— Обещай мне, что не будешь выходить во двор!

— Почему? — удивился мальчик.

— Так надо, Сашенька! Так надо! Обещай! Пожалуйста, обещай!

Он прижал его к своей груди и почувствовал, как бьется маленькое сердечко. Ему вдруг стало до боли страшно, что он может потерять это создание, что кто-нибудь захочет его отнять. Ворхут отстранил его от себя и посмотрел в ясные голубые глаза. Он мог смотреть в них вечно, словно в бесконечное небо, он мог целые века напролет вдыхать аромат его волос, словно ловил последние глотки воздуха перед смертью. И он ни в коем случае не мог все это потерять!

— Обещай! — прошептал он еще раз.

И только сейчас понял, что мальчик испуганно повторяет:

— Обещаю! Обещаю! Обещаю!

* * *
На ранний завтрак на веранду к императору Га-тор пришел вместе с гримом Варом. Старик долго рассматривал чужака, развалившись в своем глубоком кресле. Затем чуть приблизился к ворхуту и спросил вполголоса.

— Твою мать, давно не общался с духами. На каком языке с ним говорить?

— Можете не говорить, а читаю ваши мысленные послания, — отозвалось вдруг в голове, и старик вздрогнул.

— Иди ты! — вырвалось у него.

— Это можно мысленно не посылать, Ваше Величество, — улыбнулся Га-тор.

— Итак… — император задумался. — Начнем с того, кто ты таков, шельма с дыркой вместо лица?

Из невидимого рта грима вырвалось легкое облачко дыма.

— Ох! Шельма с курящей дыркой вместо лица! — поразился Си-анг.

— Можно ли здесь курить хелбред? — спросил дух.

— Да-да, конечно!

Грим извлек из складок своего просторного плаща длинную трубку, раскурил ее и удовлетворенно затянулся. Хотя о том, насколько грим был удовлетворен, было сложно судить. Га-тор и Си-анг это предположили, поскольку и сами иной раз баловались крепким лехтурмским табачком.

— Я грим Вар из долины гримов близ Вегнаха, — представился дух. — Полагаю, что такое гримы вы знаете?

— Да, — кивнул старик, — я слышал о вас. После того, как наги изгнали всех духов из своей страны, ваши соплеменники подались в Леонию и дальше на юг.

Вар кивнул.

— Нага — жуткая пустая дыра на карте мира Сианук. Хотя таких дыр появляется все больше. Взять, к примеру, западный Сунакуни или северные земли Номарка.

— Северные земли — это имеется в виду Ског?

— В основном свободные города. Тамошним купцам духи ни к чему.

— Я так полагаю, что самые крепкие позиции у духов на землях Каннагара?

— Да, тамошние жители наиболее верующие из всех, кого я знаю, — согласился Вар.

— Что вам нужно? — поинтересовался старик. — Новые земли или отвоевание старых или…

— Мы обречены, — прервал его грим. — С каждым выдохом жизнь покидает мое тело. И этот процесс необратим.

— Но в таком случае люди могут просто-напросто изгнать всех духов из этого мира, так?

— Все идет именно к этому, — согласился Вар. — Люди изгоняют хранителей мира, они расчищают себе чужое царство, которое сами толком не познали. Я выскажу мнение гримов из моей долины — миссия арвингов вовсе не в защите людей. Их не нужно защищать. От кого? От смигров? От ингенов? Но это порождения их порочных душ. От ренсъелей или мелемов? Но это боги, которые установили порядок в этом мире и призывают лишь согласовывать свою жизнь с ним. Людей если и надо от кого-то защищать, то только от самих себя.

— Но что же тогда должны делать, по-вашему, арвинги? — удивился император.

— Вы — бессмертны. Вы накапливаете мудрость поколений и кристаллизуете ее в себе, в своих трудах, в своих творениях. Вчера я был просто поражен гением архитектора, сотворившего Мельденбург. В своих творениях вы приблизились к самим ренсъелям. Вчера я сравнивал этот замок с горой, той горой Негль, рядом с которой когда-то давно существовала моя лазурная долина. Вы пришли к пониманию красоты, вечной красоты, поскольку вы бессмертны и на ваших глазах угасает мир. Потому вы ощущаете его красоту намного сильнее, нежели смертные люди.

— Мы должны бороться с людьми за сохранения мира? — удивился император.

— Нет! — покачал головой грим. — Бороться с ними бесполезно. Ваша миссия учить их.

— Учить?

— Да, именно учить! — твердо настоял Вар. — Человеческая жизнь слишком коротка, чтобы постичь красоту мира. Единицы постигают ее в двадцать лет, десятки — в тридцать, сотни — в сорок или даже пятьдесят лет. Многие ощущают дыхание прекрасного в каждом движении мировой энергии лишь на смертном одре или подходя к нему. Вы же уже постигли эту науку. И вам нужно учить ей людей, поскольку они никогда не смогут постичь ее сами.

— Непростая задача! — покачал головой император. — Без бутылки точно не разберешься!

— Хотя вполне возможно, что я говорю вам это зря.

— Отчего же? — поинтересовался Га-тор.

— Ренсъели вполне могут рассудить по-своему. У них есть свои механизмы воздействия.

— Кстати, о механизмах, — заметил император. — Вся эта херня у Хегенскоффа дело рук ренсъелей? Кто, по-вашему, поднял этих тварей из глубин пущи?

— Арвинги.

— Арвинги?! — вскричали император с Га-тором вместе.

— Да, — подтвердил грим. — Когда я выжигал душу Ханга, я узнал, что это самый обычный арвинг, который выполнял поручение Ви-гара.

На веранде воцарилось молчание. Подошел официант в белом переднике, что-то спросил, но, так и не дождавшись ответа, удалился. В парке Медвежьего угла пели птицы, играли дети из гимнасии Си-анга, а где-то высоко-высоко палило солнце, столь необычно жаркое для этой местности.

* * *
В парке Медвежьего угла пели птицы, играли дети из гимнасии Си-анга, а где-то высоко-высоко палило солнце, столь жаркое, что усидеть в закрытой комнате было крайне сложно. Да что там сложно, практически невозможно! Саша свесился из окна и наблюдал за игрой мальчиков. Сначала они баловались, устраивая прятки среди аккуратно постриженных газонов. Затем откуда-то появился мяч, и они стали делиться на две команды. Воротами были выбраны красивые кусты бересклета. Они даже и пострижены были так, словно бы только и ждали, как бы превратиться в ворота для игры в мяч. Однако поделиться поровну им никак не получалось. Судя по крикам, троих из их гимнасии за что-то наказали, и теперь две команды никак не получалось, а играть хотелось всем.

Играть хотелось и Саше. Он помнил о наказе дяди арвинга, но в голове крутилось одно — почему же им можно, а мне нельзя? Он вертелся в окне, словно ужаленный. Сначала ему хотелось, чтобы мальчики его заметили и сами пригласили поиграть. Тогда у него будет отговорка, что это не он сам решил, а его позвали, и отказать было неудобно. Он же в гостях!

Но мальчики его не замечали. Они будто бы специально не смотрели на его окно. Что же делать? Нужно было что-то уронить! Саша быстро соскочил с окна и стал отыскивать взглядом какой-нибудь ненужный предмет. Да что же это такое, такой минимализм, что и вышвырнуть из комнаты нечего! Разве что… Стеллаж полон книг, и если вышвырнуть одну из них, то никто не заметит пропажи. Он снова забрался на подоконник, сжимая в руках книгу. Она была большая, тяжелая. Грохнется так, что везде слышно будет. Посидел немного и — хлоп! — уронил. Посмотрел на мальчишек — ноль внимания. Да что же это?! Глухие что ли тут собрались играть в мяч? Он вернулся к стеллажу с книгами и взял самую большую — «Историю арвингов Мельденбурга». А дядя не обидится, если выкинуть в окошко эту книгу? Конечно же нет! Ведь дядя ее уже читал! К тому же книга не специально упадет…

Саша снова вернулся на свойпост. Мальчики так и не решили, кто будет играть в меньшинстве. Саша оценил книгу на вес — очень внушительная. По сравнению с предыдущей — как бомба по сравнению с пулей. Итак! Нужно выждать момент, когда они будут смотреть хотя бы в эту сторону. Итак… Итак… Вот! Саша буквально швырнул книгу вниз, чтобы успеть, пока мальчишки смотрят в его сторону. Хлоп! Звук был отменный. Все-таки «История арвингов Мельденбурга» — хорошая книжка! Все мальчики разом подняли глаза и увидели его. Саша как ни в чем ни бывало крикнул:

— Что? Игрока не хватает?

Кто-то из них кивнул. Этого было достаточно для того, чтобы Саша сорвался с места, выскочил из комнаты и бросился вниз по лестнице, спеша записаться в команду слабаков.

* * *
— Я же просил тебя не выходить в парк! — кричал Га-тор. — Я же просил!

— Они меня позвали… — пытался защищаться мальчик.

— Причем здесь — «звали»? Что я тебе говорил?

— Не кричи на меня!

— Я не кричу! Я говорю тебе — обещания нужно выполнять. Что здесь непонятного?!

— Просто книга упала…

— Одна за другой? Две книги? Ты зачем меня обманываешь?

— Я не обманываю!

— Неужели так сложно было выполнить мою просьбу?

— Не сложно… То есть, сложно.

— Просто потерпеть два дня! И все! И мы бы убрались отсюда!

— Давай же уедем! — сказал мальчик.

— Уедем! Уедем!

Га-тор окинул взглядом комнату. Да, нужно срочно уезжать. Он видел глаза императора, когда тот увидел Сашу в парке. Он рот открыл. Он был так поражен его красотой, что не мог и слова вымолвить. Арвинги умеют ценить красоту и молодость. Смигр им всем в глотки!

— Быстро! Собирайся!

Ворхут выскочил из комнаты и тут же натолкнулся на императора и двух его помощников. Старик был в теплом белом свитере — точно, добрый дедушка пришел рассказать внучку сказку.

— Что случилось, Га-тор? — спокойно спросил император.

— Нам пора, Ваше Величество! Пора в путь!

— Так скоро? — неприятно улыбнулся старик. — Куда же вы направляетесь?

— Нужно ехать в Манзум… То есть в Ноар. Да, в Ноар!

— Друг мой, можно тебя на пару слов? — вежливо попросил Си-анг.

Они отошли в дальний угол коридора, а помощники между тем заняли места около комнаты Саши. Неожиданно дверь открылась, и из комнаты выглянул мальчик. Он посмотрел на арвингов у двери, затем нашел глазами Га-тора и спросил тихо:

— А черный с нами поедет?

— Поедет-поедет! — изобразил улыбку ворхут. — Иди, собирайся!

Мальчик снова с подозрением посмотрел на стоящих рядом бессмертных и закрыл дверь.

— Га-тор, друг мой… — начал было старик.

— Сашу я не отдам! — резко ответил ворхут.

— Я бы не хотел ругаться с тобой, но пойми…

— Я его не отдам! Точка!

На этих словах глыба Мельденбурга дрогнула, весь замок буквально сотрясло до основания. Но император, казалось, не обращал на это никакого внимания.

— Он — само совершенство! Он создан для того, чтобы стоять у руля империи!

— Ты не слышишь меня, Си-анг! — крикнул ворхут. — Нет! Я сказал «нет»!

Потолки в коридоре затряслись и посыпался камень. Помощники императора опасливо огляделись. Один из них крикнул сквозь шум:

— Ваше Величество!

Но старик не унимался.

— Я готов заплатить тебе любую цену! Я никогда не просил ничего так сильно! Я готов на все! Что ты хочешь, Га-тор?

В этот момент рухнула балка, и в коридоре воцарился хаос. Нечем было дышать, сверху рушились камни, стоял жуткий грохот. Ворхут ничего толком не видел. Он пробирался на ощупь к той комнате, в которой совсем недавно был Саша. Кругом все рушилось, казалось, под фундаментом грандиозного Мельденбурга проснулось какое-то жуткое, огромное чудовище. Га-тор распахнул дверь, и в следующий момент сверху обвалились тонны камня.

* * *
Несколько десятков бессмертных работало на руинах Мельденбурга. Они разбирали завалы с помощью мощных скальдов-слонов.

— Не верю своим глазам! — ужасался один из арвингов. — Многовековой Мельденбург! Разве можно было так с ним обойтись?

Рядом шел его напарник, рядом с которым самая обычная собака из мяса и крови обнюхивала толщу камня.

— Говорят, западные арвинги опробовали свою новую пушку, — сказал он. — Похоже, что теперь война просто неминуема.

Неожиданно совсем рядом послышался голос. Арвинги вздрогнули. В воздухе еще висела призрачная белесая дымка. За ее пеленой в сторону бессмертных двигалась темная фигура. Один из арвингов положил было руку на эфес шпаги, но его тут же остановил напарник.

— Кто здесь?

Незнакомец вышел из пыльного облака, и арвинги тут же упали на правое колено.

— Ваше Величество, — обратился один из спасателей, — вам необходимо срочно покинуть замок! Позвольте доставить вас в безопасное место!

Император кивнул. На его руках и ногах были кровавые подтеки, он с трудом передвигал ноги. Подошел к арвингу и положил ему руку на плечо.

— Нам нужно срочно уходить! — повторил спасатель.

— Мы не можем уйти без него, — ответил император.

— Без кого? — не понял арвинг.

— Он где-то здесь! Здесь рядом!

— Кто, Ваше Величество?

— Мальчик… Мой мальчик!

Двадцать пятая глава

Вадиму казалось, что он лежит на дне глубокого колодца. Было трудно дышать, он ощущал своими легкими, своим сердцем всю эту бесконечную толщу воздуха, тяжелого, смрадного, навалившегося на него. Призрачный колодец не был слишком узким, и в нем не было воды. Был лишь воздух, но от этого летчику не становилось легче. Именно этот самый воздух сейчас убивал молодого человека. Слоеный пирог из пороков людей, украшенный завитками ненависти, злобы, алчности, зависти… Эти самые тяжелые слои опустились на дно мира, подобно осадку.

Он лежал, придавленный этим непосильным грузом, его грудь с трудом поднимала тонны зараженного воздуха, и с шумом опускалась, угрожая более никогда не подняться вновь. Лоб покрыла испарина. Вадим боролся с миром, пребывая на границе сна.

Вот, наконец, он сделал шаг в сторону пробуждения, открыл глаза и увидел перед собой светящееся сияние. Оно колыхалось рядом с летчиком, расцвечивая стоящие в темноте деревья в неестественные цвета, словно потусторонняя радуга.

Вадим замер, размышляя, стоит ли хвататься за меч.

— Не бойся меня, я хранитель этого леса, — отозвалось в его голове существо.

— Мы что-то нарушили?

— Разводить огонь с помощью хвороста пока не возбраняется, — усмехнулось существо. — Вчера я был недалеко отсюда, там, где был огонь и где мои деревья, прожившие здесь многие десятки лет, были уничтожены. Вот там люди нарушили мой покой. И теперь я чувствую невосполнимую утрату.

— Я понял тебя, дух леса, — кивнул Вадим. — Ты видишь мое будущее, и оно угрожает твоему лесу? Мы сейчас же покинем твои владения…

— Твое присутствие не ускорит моей смерти, — ответил дух. — Об этом не волнуйся! Я думал, ты давно понял это.

— Что?

— У тебя есть судьба, которая устраивает всех духов. Никто из них не гонит тебя с порога, никто не закрывает перед тобой дверь…

«Есть в этом доля правды! — подумал летчик. — Взять тот же дух дома Масакори! Он же знал, что мой визит принесет старику одни лишь неприятности, но все равно пустил. А ведь должен был, казалось, запретить. С другой стороны, памятуя о выходках Мидзу, действительно понимаешь, что у духов несколько иное представление о добре и зле».

— Чем бы ни закончился твой путь, какие бы последствия он ни принес твоим сторонникам и друзьям, ты уяснил соль этого мира, за что все духи считаются с тобой. Ты почитаешь духов! А ведь большинство людей и не знают, как это делать. Почитать духов вовсе не значит — приносить им обильные пожертвования. Почитать — значит, совершая поступки, задумываться, как они отразятся на мире духов. Это и есть почитание. А ты… Ты бы желал спасти этот мир, ты бы мечтал увидеть всех людей парящими в сверкающем небе. Я знаю твои мечты! Хочешь, я покажу их тебе?

И в тот же миг под спиной Вадима оказалась мягкая перина облака. Она была столь нежна, что летчик некоторое время блаженствовал, не смея открыть глаз. Наконец, он открыл их и замер.

Вокруг него простиралось голубое небо, в котором словно гордые корабли плыли белоснежные облака. Исчез темный ночной лес, исчезли пики деревьев, вонзавшиеся в небо, и если смотреть на них, лежа спиной на земле, то казалось, будто бы ты упал прямо на эти пики и, пронзенный ими, умираешь. Исчезло ощущение замкнутости в небольшом пространстве. Теперь вокруг был бесконечный мир, страна бескрайних горизонтов. Облака плыли в синеве неба медленно, грациозно, легкий ветерок трепал волосы Вадима, и он глубоко вдыхал сладкий утренний воздух. Он пил его и не мог напиться. А воздух был бесконечен, им был заполнен весь мир, вся чаша неба до краев. И молодой человек раскинул руки, закрыл глаза и полетел. Постель, сотканная из облаков, исчезла из-под него. Теперь он парил над далеким миром людей, над грешной землей, впитавшей в себя пороки населяющих ее существ. Он был так далеко от земли, что не видел, не чувствовал, не ощущал ее запахов своим чутким носом. Да и была ли в этой его фантазии земля? Возможно, сейфиры духа леса могут подарить ему вселенную, в которой есть только небо. На одну ночь, но создать такой мир. И в этом мире нет пределов, нет деления на верх и низ, нет частей света. В нем существует лишь голубое небо. Целый мир неба. В нем есть белые облака, цеппелины-путешественники — пионеры бесконечного неизведанного неба, — и парящие в синеве острова, населенные такими же отважными людьми, как и он сам, жаждущими открытий, свободного неба и бесконечного одиночества. Это хиторимоны — летающий народ, но не имеющий крыльев. Это люди, жадно вдыхающие свежий воздух полной грудью. Это летчики, мечтающие познать бескрайность неба, мечтающие никогда не приземляться на землю. Многие из них посещают летающие острова, чтобы поделиться новостями, обменяться впечатлениями. Земля, из которой сотворены острова в этом мире, не имеет ничего общего с той грешной землей, по которой в мире людей бродят пороки. Это особая материя — кабадатта. Она не впитывает пороков, она легка и пушиста, как облако. Она податлива, и из нее, словно из глины, можно строить дома, дворцы, великолепные строения. А в сердце каждого острова заложено семя — тамаго, которое пускает свои корни, скрепляющие летающие цитадели. И корни эти выходят из поверхности островов наподобие чудных деревьев, распускаются листвой и шумят на ветру. А под днищем островов бахрома корней подобна брюху многоножки. Отростки тамаго колышутся на ветру, словно живые конечности. И кажется, что острова идут по небу, перебирая своими многочисленными лапками. Из древесины тамаго летчики возводят свои корабли, свои собственные облака, которые рассекают бескрайнее небо во все стороны.

И Вадим парит над этим миром, познавая его и в то же время, зная о нем все, поскольку весь он — этот мир-небо — отражение его души. И все существа, населяющие этот мир, лишь отражения его души. И каждый летчик, входящий в таверну на каком-нибудь летающем острове, или стоящий за штурвалом своего корабля, это отражение его парящей души. Это он сам.

И летчик парит в этом мире, гонимый ветром и от ветра уходящий. И свет солнца льется отовсюду сразу, не имея видимого источника. Однако он равномерно разлит в эфире. И облака искрятся от его лучей, словно бы растворенных в небе. Словно бы дух солнца наполнил этот мир своими сейфирами, находясь нигде конкретно и везде сразу.

И в этот момент, когда Вадим с интересом наблюдал за вереницей облаков, летающих островов и редких цеппелинов, бороздящих это небо, он услышал нечто, сотворенное именно для голубого бескрайнего неба. Оно не имело тела, но имело душу. Оно разливалось в пространстве подобно амброзии, но не могло утолить жажду. Имя этому существу — кедер. Когда летчик услышал эти звуки, когда он осознал, что в этом мире-небе живет это существо, он заплакал. Невидимое создание вдыхало и выдыхало этот сладкий воздух, и его несуществующие легкие издавали звуки, которые все называли музыкой кедер. А ведь в этом мире кедер — дыхание огромного одинокого существа, парящего в эфире, блуждающего по миру. И заслышав его пение, его дыхание, наполняющее невидимые легкие, Вадим понял, чего же так жадно ищут в этом мире летчики. Они стремятся достичь своей цели, услышать дыхание этого существа. А если оно дышит, значит, мир жив, значит, воздух чист. Достижение его — блаженство, сотканное из гармонии одиночества.

* * *
— Мне холодно!

Вадим открыл глаза. Он лежал на боку, лицом к лицу с Анисой. Ее глаза были открыты и, судя по всему, она была чем-то недовольна.

— Мне холодно! — повторила она, словно бы ждала ответных действий от летчика.

— Да, костер совсем потух. Подвинься ко мне поближе, — прошептал Вадим. — Так будет теплее.

— Ты совсем идиот?! — взвизгнула девушка. — Ты за кого меня принимаешь? «Подвинься ко мне». Еще что предложишь, почтальон?

— А ты что предлагаешь? — усмехнулся тот.

— У тебя теплый плащ. Накинь его на меня!

— Тогда я замерзну. У тебя же есть плащ, вот его и накидывай! — Вадим повернулся на другой бок и закрыл глаза.

Он ожидал, что Аниса начнет качать права, но она лишь посопела чуток, что-то бубня себе под нос. По всей видимости, какие-то отменные ругательства. Потом она долго возилась, не давая летчику уснуть. Наконец, затихла. Заснула, наверное. Вадим улыбнулся и вскоре опять провалился в свой сладкий сон.

* * *
На утро почтальон проснулся в отличном расположении духа. Сквозь стволы деревьев светило солнце, высоко в небе носились стайки птиц, а вокруг их тел густым ковром поднялась зеленая трава. Видимо, дух леса постарался.

Девушка спала у летчика под боком. Она прильнула к нему, накинув на себя край плаща почтальона. Ее тело было таким горячим, что казалось, это от ее тепла взошла трава, и весеннее утро было столь приятным. Вадиму не хотелось шевелиться. Он так и лежал на спине, глядя в далекое небо. Ему было тепло, запахи трав, цветов, древесной коры и волос Анисы ласкали воображение. Он аккуратно подложил руку под голову девушки и она, смешно чмокая во сне, перебралась к нему на грудь. Вадим усмехнулся и закрыл глаза, вновь растворяясь в неге.

«Что ж ты такая брезгливая до людей? — думал летчик. — Лишь потому, что можешь управлять многими из них? Но эту возможность ты получила лишь потому, что твой отец стал фабрикантом. Будь он летчиком на цеппелине, пела бы совсем другие песенки, целовалась бы с чумазыми от угля механиками, нарожала бы одному из них кучу детишек и радовалась бы каждой дешевой безделушке, которую твой благоверный привозил бы тебе из поездок. За что же ты презираешь людей? Не думаю, что ты повидала с мое! Это мне в пору брезгливо отворачиваться, когда эти существа проходят мимо, молчать, когда они спрашивают меня о чем-то, кисло улыбаться неожиданным подаркам.

Это я познал всю их низость за время жизни в родном Барндоме, а после и в Шварцбраке. В Барндоме именно они убили моего отца, а арвинги — мать! Но, по сути, именно из-за простых смертных он потерял всех своих близких. В Шварцбраке я насмотрелся на их скверный образ жизни. Они жили рука об руку с мороками, и не знаю, кто из них был больше человеком, был более честен перед собой. Мне становилось тошно от их высокого, просто заоблачного самомнения, от их напыщенности. Когда я, проводя одно из расследований, пришел в морг, их мертвые тела лежали на столах подобно дохлым личинкам, подобно червям, грызущим этот мир, как огромное яблоко. И тогда мне показалось, что мертвыми они выглядят куда лучше. Тогда я даже представил благословенную руку самого главного ренсъеля — если такой существует, — которая опрыскивает, дезинфицирует этот чудесный плод, дабы избавиться от паразитов. И это было справедливым, чертовски справедливым по отношению к этим жутким существам.

От ненависти к людям меня спасло небо. В империи я встретил людей, что грезили небом, столь же чистые помыслами и душой, как оно. Там я снова встретил Клауса, познакомился с Валкой и Лави, чудесными ребятами. Даже красавчик Асурито был не так плох, как о нем говорит Клаус. Во много раз лучше жителей того же Шварцбрака, готовых затоптать тебя на улице и пройти мимо, даже не оглянувшись. Да, Асурито неважно обращался со своей девчонкой! Было это. Но… Девушки — это такой странный народ! Кто их знает, как надо с ними обращаться? Я вот совсем их не понимаю, а оттого и не встречаюсь. Возможно, только Рианка была особенной, какой-то теплой, душевной, искренней. Хотя я с ней так толком ни разу и не поговорил. Не успел. Но думаю, что она была именно такой. С ней бы я точно нашел общий язык. А остальные! Загадочные существа. Я мороков и то больше понимаю, чем девушек. У них есть обычное состояние и есть муст. А у девушек… У них этот самый муст может быть через каждые полчаса, и они считают это нормальным. Морокам, в состоянии муста, обычно бошки отрубают. А девушкам отчего-то кажется, что это капризы, которые молодые люди должны терпеть, да еще и делать какие-нибудь приятные вещи, потакая этим приступам. А нужно просто шпагу достать и… Так что, Асурито я бы осуждать не стал…

Только знакомство с такими людьми позволило мне вновь ощутить себя достаточно комфортно среди людей. Целыми днями я бороздил воздушные просторы, глубоко вдыхая чистый воздух, ловя носом игривые ветра, и этого запаса мне хватало для того, чтобы вечером прогуляться по улицам Кантая, чтобы посидеть в каком-нибудь баре и не ощущать, как же сильно я ненавижу людей. Даже нет… Не то, чтобы ненавижу. Мне их жалко. Они слабы, они потакают своим слабостям, считая, что тем самым даруют душе и телу наслаждения. Чушь! Наслаждения вовсе не идут от слабости. Истинные наслаждения идут от силы. Человек должен найти в себе силы понять окружающую его красоту и постараться ее сохранить. Или попытаться создать нечто столь же прекрасное, вплетая в волосы гармонии свои пестрые ленты…»

Удар пришелся прямо в живот. Вадим сложился пополам, хватая ртом воздух.

— Ты чего меня лапаешь, скотина! — зашипела Аниса.

Девушка вскочила с места, где совсем недавно сладко спала, и размахивала руками, как умалишенная.

— Руки распускать вздумал?

— Ты же сама ко мне прижалась…

— Чего? Следи за языком, почтальон!

— Так! — Вадим медленно поднялся и тихо сказал. — Значит, мустим полегоньку, да?

Девушка замолчала. Она удивленно посмотрела на своего попутчика, делая шаг назад.

— Мустим, да? — повторил угрожающе летчик.

В ее волосах играл ветерок, а глаза блестели от влаги. Рот был слегка приоткрыт, но сейчас не произносил ни слова. Молчание ей очень шло. Вадим по себе знал — хочешь восхищаться девушкой, не давай ей открыть рта. Разве что для поцелуя…

— Так, где моя шпага?

* * *
Сориентироваться в лесу было не сложно. Особенно с таким нюхом, как у Вадима. Он легко уловил сухой южный ветерок, прилетевший сюда с южных скудных земель. Перед отправлением в путь перекусили жареными на костре грибами. Точнее, это Вадим перекусил, а Аниса довольствовалась собранными где-то неподалеку ягодами. От грибов она отказалась наотрез. Да, в принципе, летчик и не настаивал.

Первую половину дня шли молча, то и дело продираясь сквозь бурелом и минуя завалы упавших стволов. Здешний лес популярностью среди людей не пользовался, а потому на глаза не попалось ни одной тропинки. Благо, что не привечал он и существ куда менее симпатичных, например, еру. Такого ведь в этой чаще встретишь и не убежишь — ветки за одежду цепляются, под ногами пни вырастают, стволы, словно частокол, дорогу преграждают. Какое тут бегство?!

Однако дух леса все же позаботился о своих гостя. Если ветви он и не раздвигал, а пни не втаптывал в дерн, то уж о пропитании путников задумался. Ягодами и грибами полянки усеял, дикие яблони потряс так, чтобы спелые да не особо кислые попадали, гнезда птичьи поближе к земле спустил, чтобы яйцами дать полакомиться.

На очередном привале Аниса слюнки пускала, пока летчик высасывал содержимое яиц, потом, видя, что осталось то их совсем ничего, подсела рядом и взяла одно.

— Не отравишься! — успокоил Вадим.

— Без сопливых… — скорчила мордашку девушка. — Лучше бы лук смастерил и какую-нибудь утку подбил. Жирную. Мы бы ее на костре поджарили!

— Идея, конечно, интересная, но мне отчего-то кажется, что играть в следопытов нам некогда, — осадил ее почтальон. — Не сегодня-завтра выйдем к какой-нибудь деревушке. А там уже и поедим нормально.

Девушка хмыкнула.

— «Не сегодня-завтра»! — передразнила она. — Ты дорогу-то знаешь, следопыт самоучка? Расхититель птичьих гнезд!

— Так! — Вадим попытался отнять у нее яйцо. — А ну отдай! Расхититель, да? Отдавай яйцо!

— Не отдам! — Аниса прижала его к груди. — Я его съем.

— Его пьют, а не едят!

— А я съем! — настырно заявила она.

— Смигр тебя побери, ты всегда такая противная? — не выдержал летчик.

— Почему это противная?! — удивилась девушка.

— Да потому! Отдай, говорю!

Аниса попыталась увернуться от почтальона, но в следующий момент замерла и медленно раскрыла ладони.

— Ой! Ой-ой-ой! Чертов почтальон!

Вадим отшатнулся на всякий случай в сторону — наверное, опять муст.

— Ты раздавил яйцо! Ты раздавил яйцо, которое я хотела съесть!

— Я его даже не коснулся…

— И оно затекло мне под одежду! Твою мать!

— О, какие ты выражения знаешь! — присвистнул Вадим. — А еще какое-нибудь можешь? Чтобы крепкое было.

— Тебе смешно! — девушка извивалась как уж, стараясь как-то облегчить свои страдания. — Теперь я буду вся грязная! И все из-за тебя, сукин сын!

— Вот! Уже второе! Молодчина! Так держать! — хохотал летчик. — Даешь наждак вместо языка!

Девушка наклонилась, подхватила с земли увесистую валежину и замахнулась на Вадима. Удар пришелся по плечу.

— Елки зеленые! Да ты меня укокошишь тут! — отскочил тот в сторону. — Так я и до императора не доберусь.

— Ты — самая настоящая сволочь! — сказала Аниса серьезно. — Я бы ушла в другую сторону, да вот дороги не найду.

— А что, может нам вообще никуда не торопиться? — предложил в шутку Вадим. — Будем жить здесь, грибы-ягоды собирать, я сделаю себе лук, наточу стрел…

— Как же я от тебя устала! — вздохнула девушка.

— Да на тебя посмотреть, ты от всего устала! — усмехнулся тот. — Это не так, то — не так. Ты когда-нибудь довольна бываешь?

— Бываю!

— Когда же, интересно узнать?

— Иногда бываю…

— Отличный ответ!

— Нормальный.

Дальше они шли молча. Девушка иной раз брезгливо корчилась, видимо, представляя, какой след оставило растекшееся яйцо на ее одежде и теле. Вскоре лес слегка поредел, и Вадим унюхал небольшой ручей.

— Пошли, помоешься хоть! — сказал он, поворачивая чуть на юг. — А-то и вправду же в деревню не пустят с тобой.

Аниса промолчала и послушно пошла следом. Дорога была не сахар: заросшие паутиной ветви, овраги, чьи обрывистые склоны терялись в зарослях крапивы и орешника. Пару раз пришлось идти по поваленному стволу какого-нибудь двухсотлетнего гиганта, чтобы миновать особо сложные участки пути. И вот, наконец, недалеко впереди стали скакать солнечные зайчики. Вода была близко.

— Журчит, слышишь? — спросила радостно Аниса.

— Слышу-слышу, — кивнул Вадим.

— Речка! — подпрыгнула она. — Речка!

Летчик усмехнулся. Ну-ну! Что и есть в женщинах хорошего, так это непреодолимая тяга к чистоте.

Они вышли на невысокий берег, что круто обрывался к ручью. Слезть здесь было слишком сложно, и потому пришлось идти в обход, снова штурмуя бурелом, уворачиваясь от упругих веток, которые так и норовили угодить в глаз. Последние метры пути Аниса просто скакала, не в силах сдержать себя. Она первая выбежала на берег ручья и присела, набирая в ладони прозрачную воду. Первый свой улов отправила себе в рот, второй — в Вадима.

— Ненормальная! — улыбнулся летчик.

— Сам ненормальный! А я вот вполне нормальная! И мне, такой вот вполне нормальной, нужно искупаться. Я больше не могу носить на себе эту засохшую дрянь!

— Это не дрянь, а наш сытный обед, между прочим.

— Бла-бла-бла! Сытный обед — это жаренный цыпленок с рисом. А это просто дрянь! Так, — она посмотрела на летчика. — Иди!

— Куда идти? — не понял тот.

— Куда-нибудь, — замахала она на него. — Лезь опять в лес. Еще не хватало, чтобы ты тут глазел на меня.

— Больно надо! — протянул Вадим.

— Вот и иди! Не мешай!

Почтальон припал к ручью и большими глотками стал пить эту сладкую, напоенную корнями трав и цветов, воду. Затем отдышался, довольный и пьяный от ее чистоты. Зачерпнул несколько ладоней, умылся, прополоскал рот и снова принялся пить.

— Ну, ты там долго еще? — недовольно спросила девушка, топчась рядом с крутым навесом, который образовывали корни деревьев и густая, покрытая мхом земля.

— Иду-иду! — отозвался летчик и направился обратно по тому же пути, что они проделали совсем недавно.

Аниса не могла уже ждать. Как только почтальон скрылся за деревьями, она сбросила с себя дорожный костюм и осталась в одном исподнем. Вышла к воде и огляделась. Вокруг стоял многовековой лес. Он шумел своими кронами, которые раскачивались в такт еле уловимой музыке ветра. Девушка постояла так некоторое время, вслушиваясь в звуки. Совсем скоро она вдруг ощутила себя один на один с этим лесом, будто бы она одна-одинешенька заплутала здесь и не знает дороги назад. Как бы хотелось увидеть сейчас хоть какого человека, пусть даже этого чокнутого почтальона, чтобы почувствовать себя увереннее.

Она полезла было в воду, но остановилась. Нет, так не пойдет! Замочит белье и потом будет мокрая бродить по лесу. А скоро уже начнет темнеть, жар дневной поубавится и тогда она точно замерзнет. Аниса вернулась к навесу, разделась донага и, медленно ступая босыми ступнями по мягкому мху и мокрым скользким веткам, направилась к ручью.

Он был неглубоким, на дне лежали гладкие камни и топкий песок заглатывал ноги по щиколотку. Пройдя по руслу ручья вверх по течению, девушка отыскала небольшую ложбинку. Здесь дно уходило примерно на метр, и при желании можно было полностью окунуться в прозрачную воду. Аниса аккуратно спустилась в углубление, крепко держась за пучки травы, чтобы не соскользнуть вниз. Свежесть накатила такой мощной волной, что даже мысли прояснились и какая-то мутная хмарь от многочасового блуждания по лесу истерлась разом, не оставив и следа. Аниса улыбнулась. Как же это было приятно!

Она огляделась по сторонам — почтальона видно не было. Бросила взгляд на крутой обрыв, под которым лежала ее одежда — и там никого. Наверное, ушел в лес, как она и просила. Что за тюфяк! Не мог даже слова нарушить. Неужели ему не интересно понаблюдать за ней, увидеть ее во всей красе?! Что за мужики?! Вот и пойми их после этого — то липнут как банный лист, а то шанс выдается и они сигают в кусты. Странный народец!

Аниса старательно растерлась, смывая остатки «сытного обеда». После этого она еще некоторое время просидела в воде без движения, лишь следя за тем, как течение обтекает ее тело. Снова посмотрела по сторонам — он точно идиот! — и осторожно полезла обратно, повторяя свой путь по руслу ручья.

Выйдя на берег, девушка потрясла руками и ногами, смахивая капли воды. Потом ее взгляд упал на плащ, на котором была аккуратно сложена вся одежда. Может быть, использовать его? Нет. Сейчас, еще немного и она высохнет.

Девушка принялась топтаться на одном месте, ощущая, что дневной жар уже начинает сдавать свои позиции.

И вдруг кто-то схватил ее сзади, зажал рот и затащил под самый навес. Аниса попыталась укусить ладонь, что зажимала ей рот, но тут чьи-то горячие губы припали к ее уху, и голос Вадима еле уловимо прошептал:

— Пираты! Тихо!

Она замерла. Так замерла, что из всех звуков от нее осталось лишь гулкое биение сердца в груди. Они стояли лицом к ручью — летчик по-прежнему правой рукой зажимал ей рот, а левой — обхватил живот. Где-то совсем близко послышался хруст ломающихся веток. Аниса чуть вздрогнула. Сейчас она явственно представила такую картину: на берег выходят пятеро или шестеро здоровых мужиков, их злые морды покрыты шрамами, на плечах татуировки, изо ртов выглядывают кривые желтые зубы, а за поясами поблескивают шпаги. Они поворачиваются к ним, стоящим здесь, под навесом, и на лицах этих тупых баранов начинают играть поистине весенние солнечные улыбки. Думается, видя ее во всей красе, они не пойдут собирать грибы-ягоды или делать лук, или точить стрелы. Они также вряд ли попросят прощения за визит без предупреждения. А вот то, что они действительно захотят сделать, повергало ее в ужас.

Может, хоть что-нибудь накинуть она успеет? Дернулась в сторону одежды — хватка Вадима лишь окрепла. Он так цепко держал ее тело, что вырваться не было возможности.

— Не глупи! — прошептал он в самое ухо, щекоча его губами.

Хруст послышался совсем рядом. Не было ни голосов, ни каких-либо прочих звуков, которые бы выдали в наших незваных гостях людей. И в какой-то момент, дрожа всем телом от страха, Аниса подумала, что это может быть какой-нибудь лесной зверь. Он шел к водопою, ступая своими широкими лапами по сухому валежнику, переламывая за счет своего тяжелого тела ветки. Это вполне мог быть любой зверь, даже может быть какой-нибудь жуткий, свирепый и кровожадный. Или это мог быть бледнотелый еру с тускло горящими глазами. Нет, еру ходят по ночам, да и то, лесные духи, как правило, их недолюбливают и не пускают на свою территорию.

Сверху посыпалась земля, и шаги остановились. Некто стоял прямо на крутом утесе, возвышающемся над ручьем. С одной стороны, это успокаивало — спуститься вниз здесь было весьма проблематично, можно и шею свернуть. Но с другой — вид прозрачной воды мог соблазнить к поиску более удобного пути.

— Черный, греби сюда! — вдруг рявкнул кто-то над самой головой.

От неожиданности Аниса буквально подпрыгнула. Вадим прижал ее ближе к себе и замер. Из глубины леса в этом же направлении пробирался еще кто-то. Он шел куда быстрее, не обращая внимания на шум, что он создавал. Видимо, пираты были уверены в своей безопасности на этой территории.

— Ты куда запропастился? — ответил другой голос. — Пошли! Командир уже ждет!

— Командир! Командир! — прошипел себе под нос первый. Он смачно харкнул, и плевок шлепнулся на важную траву прямо перед Анисой и Вадимом. — Сколько уже можно таскаться по этому лесу?

— Что? — крикнул второй. Он, похоже, тоже выбрался из леса и встал рядом со своим товарищем.

— Они ушли в другую сторону, — сказал первый. — Я бы на их месте смотался в Тайхо. Там полно людей, там легко спрятаться.

— В городе полиция шерстит каждый угол, каждую подворотню, идиот! — ответил второй. — Там бы их рано или поздно нашли. В лесу безопаснее.

— Нам безопаснее!

— И нам тоже! Знаешь, какое сейчас активное движение над Тайхо?! Да и небесные капитаны оживились по периметру всей границы. Нам бы отсюда еще ноги сделать, и то было бы хорошо.

— А у меня уже руки чешутся! — признался первый.

— Почеши, твою мать, и все пройдет! Не думаешь же ты схлестываться с небесными капитанами?! Эти твари бошку тебе одним ударом клюва раскроят! Ну их к Удуру! Вообще, зря мы полезли в такую даль. Тут столько желающих, что прямо в очередь записывайся…

— Значит, вознаграждение того стоит, верно? — усмехнулся первый.

— Котары в любом случае раскошелились, а уж вести двойную игру было бы чревато нам самим.

— Осторожный ты до жопы прямо!

— А у меня может мечта есть, не то, что у тебя, и я до нее дожить должен.

— И что же за мечта?

— Ограбить императорский дирижабль!

— Епрст!

— Вот тебе и мягкий знак!

— Мечтатель хренов! Я тебе одно скажу — одной твоей жизни не хватит!

— А это посмотрим, — серьезно сказал второй.

— Лучше бы вон в ручей нырнул и свою голову охладил, — смеясь предложил первый. — А-то у тебя в ней, похоже, завелись муравьи. Смотри, мозг сожрут, один муравейник в бошке оставят!

— Пошли! Какой еще ручей?!

— Да ладно тебе! Попить хотя бы!

Второй замолчал, видимо, размышляя над предложением. У Анисы стали ноги подкашиваться. Неужели все кончено?! Их раскроют! И что дальше? Судя по разговорам, рядом находится множество их сотоварищей. Убьешь одного — другие подоспеют.

— Давай живее! Нас уже ждут, — сказал, наконец, второй.

Сердце в груди затрепетало, так и норовя вырваться. Вадим убрал ладонь со рта девушки и медленно опустил на эфес шпаги. Из ее рта так и норовил вырваться всхлип, так что она уже сама зажала себе рот обеими руками и старалась не шевелиться.

— Эй! Вашу мать, вы где? — вдруг раскатился по лесу зычный крик.

— Морок меня побери! — выругался второй. — Быстрее! Нас уже ищут! Пошли!

— Да что же это такое?! — первый пират, по всей видимости, уже продирался через бурелом, идя в обход, тем же путем, что и Вадим с Анисой. — Даже морду сполоснуть не дадут!

Он вернулся на прежнее место, снова смачно сплюнул и они побрели обратно в лес. Их шаги постепенно удалялись, шум ломаемых веток стихал, а голоса, прежде различимые и понятные, все более превращались в бормотание самого леса.

— Как они не заметили сломанных нами веток? — шепотом спросила девушка.

Вадим прижался губами к ее уху и прошептал в ответ:

— Нам помогает дух леса. Я говорил с ним этой ночью.

Аниса внимательно посмотрела на почтальона.

— Ты шутишь?

— Нисколько!

— Они ушли?

— Не очень далеко. Нужно еще немного подождать.

— Мне холодно!

Летчик развернул девушку лицом к себе, прижал к себе и накрыл ее обнаженное тело своим плащом. Они так и стояли молча, в тени естественного навеса, рядом с журчащим ручьем. Девушка всем телом прижалась к Вадиму, чувствуя, что вечерняя прохлада уже начинает морозить ноги.

— Одевайся! — вдруг сказал летчик. — Теперь нужно быстро уходить! Очень быстро!

Он отпустил Анису и вышел из-под навеса, оставляя ее одну. Осторожно ступая по мокрым ветвям, устилающим берег ручья, летчик пробрался к тому месту, где пологий подъем вел на вершину утеса. Вдохнул полной грудью и растворился в мире запахов. Мгновенно стоящий вокруг лес преобразился, превратился в сумасшедшую палитру тысяч красок. Первые несколько секунд Вадим даже сориентироваться не мог — так тут было красочно, сочно, такие тут царили соцветия ароматов, такие множества шлейфов переплетались, рождали все новые и новые запахи. Вадим, перебирая хвосты ароматических тем, отыскал ту, чуждую, ускользающую. Это были запахи, привнесенные телами пиратов. Нюхач видел, как эти шлейфы начинают бледнеть, истаивать. Он быстро ухватился за них и стал легонько тянуть на себя, стараясь вытянуть все, что было там, дальше, в глубине леса. И вот он уже видит хаотическое смешение десятков тем, он ощущает людей, их много, они вооружены, а рядом на смятой траве лежит большой черный якорь…

— Я готова!

Вадим вздрогнул. Рядом стояла Аниса. Она была одета и вопросительно смотрела на него.

— Ты говорил «быстро»! — напомнила она.

— Да, — кивнул летчик. — Пошли!

На сей раз они взяли курс на юг и лишь через пару-тройку километров повернули на запад. Шли быстро, не делая прежних привалов. Аниса не возражала — слишком свежи были воспоминания о тех жутких ощущениях, что она испытала, стоя в двух шагах от пиратов.

— Им хорошо заплатили котары, — сказала, тяжело дыша, девушка, отодвигая очередную упрямую ветку. — Вряд ли они будут патрулировать здешнее небо до скончания веков. Уже, наверное, убрались куда-нибудь на север. Там сейчас все патрули стянуты к Мескатону, из-за этих гонок на цеппелинах, и у них на несколько дней появляется отличная лазейка, чтобы уйти незамеченными с острова. Вряд ли капитан стал бы терять такой шанс!

— Ты права! — согласился летчик.

— Я права? — удивилась девушка.

— А что ты так удивляешься?

— Ну… ничего!… Просто ты на моей памяти впервые со мной соглашаешься, — улыбнулась она.

— Хотя, ты права только частично.

— Что значит «частично»?

— Лазейка отличная и грех ей не воспользоваться, — пояснил Вадим. — Однако весь вопрос в цене. Возможно, она столь высока, что есть смысл рискнуть.

Девушка некоторое время шла молча, затем, наконец, покачала головой и сказала:

— Вот сукин сын!

— Кто?

— Да ты, кто же еще!

— А я-то при чем?

— Не причем, — отмахнулась девушка.

— Нас еще не может не радовать тот факт, что сами котары не полезли в лес, — заметил летчик. — Если пиратов стоит опасаться в силу их многочисленности, то котар даже один страшнее их всех вместе взятых.

— Ты боишься, храбрый почтальон?

— Не называй меня храбрым почтальоном!

— Это еще почему?

— Потому… А вот тебя бы они точно испугались!

— Кто? Пираты? Это еще почему?

Вадим усмехнулся.

— Представь, ты идешь по глухому лесу, и вдруг тебе навстречу выходит обнаженная девушка! Я бы принял ее за какого-нибудь духа.

Аниса хмыкнула.

— Мне почему-то кажется, что пираты приняли бы меня за обнаженную девушку, — заметила она.

— Ну, если бы ты еще чуточку подыграла…

— Ты прям так и мечтаешь от меня избавиться!

— Ничего я не мечтаю!

— Лишь бы за женскую спину спрятаться, да?

Летчик покачал головой и тяжело вздохнул:

— Ну вот, опять начинается!

— Храбрый почтальон! Храбрый почтальон!

— Все, это не смешно! Перестань!

— Храбрый почтальон!

Под ногами мягко проседал густой наст, на пальцах белыми бинтами лежала плотная паутина. Вадим остановился и посмотрел по сторонам.

— Что, заблудился? — усмехнулась попутчица.

— Если уж и заблудимся, то вместе, не находишь?

Девушка состроила недовольную физиономию, разве что языка не показала. Неожиданно летчик схватил и затащил под ближайшее дерево, накрыл своим плащом и прижал к себе.

— Эй! Ты чего? Мне не холодно!

Он показал пальцем на небо, чьи лоскуты просматривались сквозь кроны высоких деревьев. Там, медленно и хищно плыло черное облако дирижабля. Его громадина двигалась так медленно, что никаких нервов не хватало, чтобы дождаться, когда же она, наконец, исчезнет. Цеппелин пиратов летел в сторону юго-запада, в том же направлении, что и двигались путники.

— Когда же они от нас отстанут? — прошептала девушка, испуганно глядя в небо.

— Видимо, цена вопроса очень высока, — напомнил Вадим.

Черная туша заполонила все небо, и показалось, что воздух отяжелел, стало труднее дышать. Девушка прижалась к летчику и закрыла глаза. Она что-то едва слышно шептала.

— Надеюсь, дух леса тебя услышит, — успокоил ее Вадим.

Мрачный цеппелин, словно голодный зверь, прошел мимо. Небо снова показалось сквозь пышные кроны сосен, однако теперь оно стало серее, будто весь мир поблек, соприкоснувшись со злобой этого хищника.

— Вечереет! — сказал нюхач. — Они встанут на якорь недалеко отсюда. Нам лучше сделать небольшой крюк, чтобы обойти их.

Девушка кивнула.

На этот раз они взяли севернее. Если к югу и юго-западу лес начинал редеть, все чаще попадались полянки и поросшие густой травой пригорки, то в северном направлении двигаться было куда сложнее — по всей видимости, пронесшийся не так давно шквальный весенний ветер повалил некоторые деревья. Идти приходилось все чаще по стволам деревьев, чья кора была скользкой от густого слоя мха. Ноги соскальзывали вниз, Аниса несколько раз чуть не загремела в колючие кусты дикой малины. Вскоре стемнело, и Вадим вынужден был остановиться и выбрать место для ночлега. Они сложили высокую лежанку из веток, собранных неподалеку, сверху которых бросили плащ Анисы. Плащ Вадима, более теплый, использовали в качестве одеяла.

— Может быть, у тебя завалялась в карманах жареная курица? — спросила девушка, укладываясь спать. — У меня в животе урчит. Нас могут услышать.

Летчик усмехнулся.

— Завтра утром я подстрелю тебе утку, — пообещал он. — Правда, тут уток нет.

— Как же ты ее подстрелишь?

— Здесь полно других птиц. Сейчас для тебя любая из них будет куда вкуснее утки…

— У тебя и лука-то нет, — прошептала она, пододвигаясь к молодому человеку поближе.

Они замолчали, пригревшись и слушая лес, который рассказывал какую-то бесконечную историю. Вокруг шумели деревья, в чьих кронах гулял ночной ветер.

— Знаешь, я никогда не была в лесу… так долго…

Вадим вздрогнул.

— Не была в лесу?

— Я сказала «так долго», — поправила Аниса.

— Значит, ты была в лесу?

— Да, конечно.

— И в каком?

— Ну… — девушка замолчала. — Там, в Кантае…

— Это что там за лес? Парк что ли?

— В Кантае.

— Парк? Кантайский парк? — Вадим поцокал языком. — Это разве ж лес?! Это парк. А тут совсем другое дело!

— Зря я тебе сказала! — обиделась девушка.

— Да брось ты! — успокоил нюхач. — Я тоже много где не был. Одно слово «летчик», а летал-то лишь до Мескатона самое большее. Был, правда, и в Будо проездом, и на Кихонтэки. Но это все мелочи. Я мечтаю облететь весь мир, побывать в Манзуме, услышать джаз в исполнении самого Гимермека Сикинтиши, мечтаю поваляться на песочке Сахиля, а потом облететь весь Номарк, увидеть мрачные города Междувековья — Хегенскофф и Дамгарт, а потом… А потом увидеть Фарафангану!

— Говорят, что там настоящий рай, — сладко прошептала Аниса.

— Говорят, — согласился Вадим.

— Знаешь, — после недолгого молчания сказала девушка, — а ты в принципе ничего, лучше, чем я думала.

— Спасибо! Ты тоже!

— Что? Что значит «ты тоже»? — зашипела Аниса. — Я тоже «ничего»?

— Тише, тише! — зашептал нюхач.

— С тобой только заговоришь, как с человеком, а ты…

— Тише, говорю! Слышишь?

Девушка замолчала и прислушалась к звукам леса. Кругом протекала невидимая, богатая событиями жизнь — на землю падал лист, высокие травы сплетали косы, трещали стволы, а в кронах духи деревьев обсуждали последние новости.

— Ничего не слышу! — ответила шепотом Аниса. — А что?

Вадим тут же провалился за грань мира запахов. Быстро отбросил шлейфы, окутавшие его, словно дурман-трава. Поднялся выше, ощутил запахи ветров, ласкающих кроны деревьев, уловил призраки далеких запахов, источники которых были отсюда за многие километры. Нет, было что-то подозрительное совсем близко. Вадим спустился чуть ниже. Он был подобен многорукому духу — каждая из его двенадцати конечностей, существовавших в мире загранья, отлавливала в воздухе хвост того или иного запаха и быстро скатывал в клубок. Будто бы огромный паук он сворачивал все запахи в клубки и отбрасывал прочь, до тех пор, пока не остались едва уловимые запахи женского тела. Сначала и его Вадим хотел отбросить, подумав об Анисе, но в последний миг остановился. Волшебный, чарующий аромат женских волос действовал как снотворное. Тело стало погружаться в мягкую дремоту. Сквозь еетеплое покрывало Вадим улавливал благоухание нежной кожи. Он настолько отвлекся от происходящего вокруг, что лишь вскрик Анисы смог вернуть его обратно в ночной лес.

Летчик открыл глаза. Рядом с ними стояла девушка в сером плаще. Она задумчиво разглядывала отдыхающую парочку, и ее тонкие длинные пальцы поигрывали на эфесе шпаги. Это был котар.

* * *
Вскочив на ноги и выхватив шпагу, на острие которой тут же заплясал дух смерти, Вадим встал между Анисой и неожиданно возникшим из ночного мрака котаром.

— Ух! — только и сказала девушка с улыбкой. — Ловкий малый! Мы тебя уже притомились ловить, если честно.

Вадим молчал и не сводил взгляда с незваной гостьи.

— Знаешь, почтальон, у меня тоже есть сын, — заговорила девушка, поглаживая блестящий эфес шпаги. — Только нам, котарам, нельзя иметь мальчиков, мы отдаем их на воспитание в империю. И я вынуждена была отдать. Ему сейчас, наверное, столько же лет, как и тебе. Это я к чему все говорю? Мне твоя смерть будет неприятна. Хоть ты ее и заслужил. Ты отнял столько жизней у моих сестер, что тебе и вовек не расплатиться. Но… Думаю, они сами виноваты. Были не осторожны, недооценили тебя.

— Ты пришла за конвертом? — спросил сухо Вадим.

— Конечно, — кивнула девушка-котар. — Отдай мне его, и я тебя не трону. — Она заглянула за спину летчика и с улыбкой поймала испуганный взгляд Анисы. — Тем более что ты не один. Не доставляй своей девушке лишних неприятностей. Девушки не любят неприятности. Они любят ласки и покой, запомни, почтальон, ласки и покой.

— Я не отдам конверт! — жестко ответил Вадим.

— Пойми, почтальон, ты жертвуешь не только своей бестолковой жизнью, — ласково продолжила гостья. — Чем девушка-то провинилась? К тому же, я вижу вокруг нее нежное сияние. У нас, у котар, зоркий глаз на такие вещи. А знаешь, что это означает?

Летчик молчал.

— Это означает, что твоя подруга — девственница, — пояснила с улыбкой котар. — Узнай об этом мои подруги, что скоро будут здесь, и они не дадут ей уйти. Ты убил души пяти моих сестер. Вернешь нам хотя бы одну.

В груди колотилось сердце, шум крови был таким громким, что Вадим различал не все слова девушки. В висках неприятно чвакало, словно бы в его голове была такая же трясина, что и здесь, среди влажных, холодных мхов.

Вадим сделал глубокий вдох. Сейчас на грани мира запахов он отлично видел своего противника, благоухающего, словно цветок.

— Нет!

— Неверный ответ, — сказала котар. В ее руке неожиданно вспыхнул огромный букет из колыхающихся ками. О, Сонна, милостивый дух прощения! Сколько же их было? Вадим насчитал семь ками, семь голодных духов смерти, которые сияли во мраке ночи.

— Я забыла тебе сказать, почтальон, что я мастер ордена котаров. Нас всего лишь несколько десятков, и мы куда страшнее, чем мастера арвингов. Да и ихние ворхуты нам тоже нипочем. Мастер ордена котаров знает языки духов.

— Мне плевать на то, что ты знаешь! — Вадим выставил перед собой жало клинка.

— Ты даже не понимаешь, о чем я говорю, — улыбнулась девушка.

Летчик прошептал:

— Беги!

— Что? — не поняла котар.

— Аниса, беги! Быстрее!

За его спиной послышался шум. Девушка сбросила с себя путы страха и вскочила с лежанки. Накинула плащ и метнулась к почтальону.

— Может быть, отдать ей конверт? — предложила она, прошептав ему в самое ухо.

— Нет! Она не отпустит нас в любом случае!

— Она поймет нас, — шептала девушка.

— Беги! Беги же! — зашипел летчик.

— И далеко она успеет уйти? — усмехнулась котар.

Аниса поцеловала Вадима в щеку и бросилась бежать. Нюхач слышал и видел своим внутренним взором, как его спутница мчится на юго-запад, ломая на своем пути сухие ветки, сминая дурманящие травы, выдавливая своими маленькими ступнями влагу из спящих мхов.

— Ты же понимаешь, что это больше, чем глупость?! Или и впрямь думаешь, что ты сможешь тягаться с мастером котаров?

Несмотря на решимость, которая овладела летчиком, ему было жутко от одной мысли, что перед ним смерть. Эта милая девушка с темными волосами сейчас походила на лесную богиню, отчитывающую его за какую-то мелкую шалость. Но пролетит несколько секунд, и она превратится в самую жуткую фурию мира Сианук. В ее руке семиглавый меч. А как сражаться с таким, Вадим даже представления не имел.

— Все произойдет очень быстро, — все так же ласково сказала девушка. — Она не успеет далеко уйти.

— Оставь нас! — прошептал Вадим. — И твои сестры сохранят еще несколько жизней.

Девушка, похоже, потеряла дар речи. Она открыла рот, но так и не смогла ничего сказать. Лишь улыбнулась и покачала головой.

— Ты смелый!

— Что вам этот конверт? Он ваш?

— Он не наш, почтальон! — ответила девушка. — Он ничей и каждого одновременно.

— Что в нем?

— На данный момент твоя смерть, — ее полные губы растянулись в улыбке.

— Он принадлежит императору!

— Я же говорю тебе, почтальон, он не принадлежит никому. А поскольку то, что внутри, создано людьми, то оно принадлежит всем в равной степени. В любом случае через несколько месяцев весь мир будет знать о его содержимом. Но тот, кто узнает первым… — девушка улыбнулась.

— И что же будет тогда? — спросил летчик.

Котар покачал головой.

— Сколько бы вопросов ты не задал мне, твоя девушка далеко не убежит. Я давала вам шанс. И вы им не воспользовались…

— Разве котары держат слово? — усмехнулся Вадим.

— Как бы то ни было, шанс был неплохой, согласись! — девушка засмеялась, и голодные ками, которые мечтали уже броситься на свою потенциальную жертву, задрожали вместе с ней, словно бы тоже хохоча над летчиком. — А ты забавный! Жаль, что мужчина. Слушай, а твоя подружка тоже такая забавная?

— Не то слово! — кивнул Вадим.

— Вот и замечательно! — котар встала на изготовку, затем направила лезвие своей шпаги на летчика. Духи жадно рванулись вперед. Их змеиные тела вытянулись в семь струн, и каждый ками хлопнул своей пастью совсем рядом с лицом Вадима. Если бы он не отступил на шаг назад, то вместо волос имел бы сейчас светящиеся голубым огнем дреды. — Помнишь, я упоминала, что мастера умеют разговаривать с духами?

Летчик молчал.

— Думаешь, что это значит? А это значит то, что я и сказала! — девушка сбросила капюшон с головы и зашептала на каком-то странном языке. Ожидая подвоха, Вадим отступил еще на шаг и оказался у самой лежанки, которую они с Анисой устроили под большим дубом. Он смотрел на котара неотрывно, пытаясь понять, что же она хочет сделать. Может ли она отсоединить ками своей шпаги и спустить их как собак на летчика? Это будет похлеще, чем столкнуться с поисковым духом.

Вадим бросил взгляды по сторонам — не подошла ли к котару подмога? — и крепче стиснул рукоять клинка. И только сейчас он обнаружил, что прежний расклад сил существенно изменился: дух его шпаги погас.

— А вот теперь я уже ничего предлагать не буду, — зло улыбнулась девушка и занесла свой семиглавый меч.

Вадим глотнул воздуха и сделал шаг навстречу. Он толкнул шпагу вперед, целясь в самое сердце противника. Котар отбил удар сверху, а семь духов пролетели по дуге, норовя оттяпать летчику голову. В мире запахов Вадим выбросил перед собой семь своих щупалец и схватил каждого ками. Те извивались и жалили его сумрачное тело достаточно болезненно. Еще двумя руками летчик попытался схватить котара за горло. Однако тот неожиданно повел шпагой в сторону и отрубил сумрачные руки Вадима.

Боль пронзила все тело. В глазах потемнело. Хорошо, что Вадим видел все происходящее вовсе не глазами, а так бы он точно потерял контроль над ситуацией.

«Она видит за гранью! — пронеслось в голове. — Это плохо! Это очень плохо!»

Девушка рванула шпагу на себя и привязанные хвостами к эфесу духи выскользнули из щупалец летчика.

— Да ты еще и интересный противник! — кивнула она. — Прямо таки один сюрприз за другим! Только ты учти — мы можем уходить за пять граней, а арвинги только за три. Ты точно не бессмертный, а, скорее всего, арвенгур. Так что тебе подвластна только одна грань. А это, согласись, очень немного.

Она чуть прикрыла глаза, видимо, проникая за какую-нибудь грань, или сразу посещая все пять. В следующий миг она прошептала:

— Векке!

И из-под влажной земли неожиданно вырвались мощные упругие корни, которые тут же схватили почтальона за ноги, привязали его к земле и медленно поползли по голеням вверх. Теперь Вадим не мог и шагу ступить со своего места. Он попытался вырваться, ударить по корням своей шпагой, но в ту же секунду невидимые путы сковали его руки в мире людей и распяли летчика в воздухе. Сколько бы он ни глотал воздух, он не мог увидеть в мире запахов даже тени этих рук. Они были за какой-то далекой гранью. А через миг Вадим и дышать уже не смог — на его шее сомкнулись тиски.

— Эх, мальчик мой! — вздохнула девушка, кокетливо поправляя челку, упавшую на лоб. В ее правой руке все также плясали ками, которых она даже не задействовала в последней схватке. На различных гранях мира шло это незримое противостояние. Лишь окунувшись во все из них, можно было увидеть, как от хрупкого тела девушки в сторону почтальона выброшен целый клубок щупалец, которые опутали его руки и ноги, а также сомкнулись на шее. — Ты смел, но толку от этого мало. В нашем мире нужно быть еще и сильным. А сила, мой мальчик, измеряется гранями, на которые ты можешь заходить. Людям это не дано. А ты… Лишь немного сильнее обычного человека.

У Вадима заканчивался кислород, и легкие охватил жар. Все тело начали сотрясать судороги, и почтальон понял, что настал момент для последнего броска. Дальше его уже ждала смерть.

Но что он может противопоставить опытному мастеру ордена котаров? Уже выскальзывая с грани, теряя связь с миром запахов, он уловил нечто странное в облике его убийцы — у самого эфеса ее шпаги колыхался очень мелкий ками. Он был в несколько раз меньше обычных духов шпаг и потому походил на некоего их детеныша.

«Ну, надо же! — пронеслось в голове. — У нее ками плодятся прямо из шпаги! Вот твари!»

Вадим из последних сил выбросил вперед около десятка щупалец, намереваясь задушить хотя бы этого червяка. Часть из конечностей его сумрачного тела упали, отрубленные шпагой, часть были перехвачены ками, но две «руки» все же схватили это мелкое ничтожество и сжали его, что было сил.

Двадцать шестая глава

Шум нарастал, словно бы трещало по швам само небо. Пол под ногами заходил ходуном, и старик схватился за плечо ворхута.

— Это еще что такое? — выругался он.

Двое его телохранителей недоуменно переглянулись и направились было к своему императору, но неожиданно рухнул потолок и их фигуры исчезли в облаке пыли. Сквозь грохот Га-тор услышал крик Саши и рванулся в сторону его комнаты. Но его удержала цепкая сухая рука Си-анга.

— Спаси его, колокол! Спаси! — молил тот.

Ворхут отбросил прочь руку старика, и нырнул в белесую стену пыли. На ощупь отыскал то место, где должна была стоять дверь. Ухватился за ручку и рванул на себя. В следующий миг совсем рядом сверху рухнули тонны камня. Страх сжал сердце, самые жуткие предположения стали разрывать его мозг, заставляя идти вперед, несмотря на опасность провалиться вниз или быть погребенным под упавшими сверху кусками полотка.

— Саша! — закричал он, но рот сразу же наполнился пыльным крошевом и арвинг закашлялся.

Мальчика нигде не было. Ворхут блуждал в белесом тумане, словно под водой — невозможно было дышать и тянуло всплыть куда-то вверх и сделать глубокий вдох. Руки хватали пустоту или натыкались на стены. В горле застыл крик. Но если открыть рот, то выйдет последний глоток воздуха и крошево заполнит все легкие. Га-тор бросился к выход. Возможно, они разминулись в этом молоке пыли. Вышел в коридор и направился в сторону императора. Здесь облако редело и можно было хоть что-то различить. Хотя то, что он видел, повергало его лишь в ужас.

Он видел, как летят вниз обломки потолка и стен, как проседает пол и теряется в хаосе крушения белый свитер Си-анга. Га-тор стоял на краю этого крушения. Прямо перед ним обрывалась пропасть, и он вдруг подумал, что этот мир таки треснул по швам. Вот эта коррозия, вызванная несоответствием цели арвингов и их реальной жизни! Проповедовать защиту смертных, а самим поедать их тела. Словно разводить кур, просто разводить безмозглых кур! И теперь мир обмана рушился. Коррозия подошла к самым его ногам, она поглотила императора, и так же легко в долю секунды она поглотит весь народ арвингов, так и не познавший своей истинной цели в этом мире.

Под ногами пол плясал и резвился, словно спина живого существа. Га-тор оседлал этот старый замок и несся на нем верхом в бездну. Осыпался пол, вниз летели все новые камни и доски. А коррозия все подбиралась к нему. Эта сила готова была стереть их род с лица земли! Вот он судный день для бессмертных! Вот он и пришел!

Кто-то схватил ворхута за рукав и дернул назад. Он обернулся — это был официант, что приносил им еду на веранду. Его глаза расширились, сейчас он казался безумцем. Вцепился в рукав Га-тора и что-то лепетал. Причем рукав отпускать и не думал.

— Что ты делаешь? — рявкнул ворхут, отдергивая руку.

— Император! Император! — одними губами вопрошал официант.

Ворхут оттолкнул своего спасителя и бросился дальше по коридору, отыскивая Сашу. Похоже, он успел выскочить из комнаты сразу после падения потолка. Га-тор мог разминуться с ним у двери, когда там висело непроницаемое облако пыли. Если все было именно так, то мальчик побежал к лестнице, чтобы быстрее спуститься вниз.

Кругом все грохотало, отовсюду слышался треск и металлический скрежет, что-то тяжелое ухало над самой головой.

Это был не крах иллюзий арвингов! Это было целенаправленное истребление рудиментов мира Сианук! И это оружие называлось — король Номарка Ви-гар!

Га-тор добежал до лестницы — она была еще цела. Бросился вниз и тут же натолкнулся на двух телохранителей императора, которые спешили на помощь.

— Все вниз! — закричал им ворхут. — Там уже никого не осталось.

Грохот не смолкал. Плиты под ногами вздулись и в разных местах образовывались провалы. Казалось, что замок ожил. Га-тор мысленно увидел каменного гиганта, бредущего в сторону границы с Манстерком, и содрогнулся.

Холл замка был в ужасном виде: купол раскололся пополам, обнажились соседние помещения, под обломками угадывались искалеченные тела арвингов. В воздухе плотным кольцом висела пыль. Кругом выросли каменные завалы, которые приходилось брать штурмом.

— Саша! — крикнул Га-тор. — Где ты? Саша!

В одной из образовавшихся воронок ворхут приметил черный шар. Он перелез через каменную плиту, поддерживаемый идущими чуть впереди арвингами. Это было ядро.

«Нас обстреляли со стороны Пандеборка и Везеля! — ужаснулся Га-тор. — Значит, западные арвинги начали войну!»

Вдруг послышался щелчок. Ядро раскололось…

Ворхут успел подумать о перепаде температур и еще о чем-то подобном, как вдруг черная стальная масса выбросила в стороны лапы, встала на крепкие ноги, выпустила хвост и медленно выпрямила шею. На обескураженных арвингов смотрело странное создание из черного металла. У него было три пары глаз, а из отверстий на месте ушей вырывались струйки пара.

Скальд-ядро!

Вот кто тормошил замок! Вот что за жизнь зарождалась в недрах каменного чудовища! Существо не долго раздумывая, бросилось на арвингов. Стоящего ближе других оно схватило лапами за ноги и вцепилось пастью в пах. Воин закричал, пытаясь отбросить монстра. Другой арвинг выхватил меч и одним ударом отсек задние лапы этому созданию. Скальд оставил свою первую жертву и на передних конечностях потащил свое тело ко второй. Арвинг нанес еще три удара, прежде чем механическое создание испустило пар.

Между тем Га-тор услышал металлический скрежет у себя за спиной. Он выхватил шпагу и обернулся. На груду камня вскарабкались еще три подобных создания. Они пыхтели в унисон, выбрасывая в воздух густые клубы дыма. Их глаза полыхали дьявольским пламенем.

— Вот так подарочки! — прошептал ворхут. Он посмотрел на раненого арвинга — тот истекал кровью и кричал. — Помоги ему! — обратился он к стоящему рядом бессмертному. — Унеси его отсюда! Я вас прикрою!

Паровые монстры медленно поползли вниз по склону, то и дело скользя на гладких плитах, поскальзываясь и скатываясь все ниже и ниже. А за их черными спинами на хребет только что сотворенных гор вылезли другие. Их было значительно больше. Они увидели Га-тора и также поспешили вниз, к своей жертве.

* * *
Саша пришел в себя и попытался пошевелиться. На него упал книжный стеллаж, и теперь мальчик ощущал себя похороненным под грудой бессмертной макулатуры. Жаль, что он не перекидал в окошко все эти книги! Хотя, если бы не они, стальная конструкция вполне могла сломать ему спину.

Необходимо было выбираться наружу. Под грудой книг было сложно дышать и уже начинали накатывать волны паники — с каждым вдохом казалось, что воздух кончается. Саша постарался успокоиться. Он сделал несколько медленных вдохов и выдохов, чуточку полежал с закрытыми глазами и лишь после этого начал пробираться наверх. Вскоре он услышал шаги сверху и понял, что за ним вернулся его арвинг.

— Я здесь! — закричал мальчик. — Я здесь!

Кругом стоял невообразимый шум и грохот. Вполне возможно, арвинг мог просто не услышать его крика. Саша принялся с двойным усердием протискиваться среди бесконечных томов к свету.

Сверху также послышалась возня. Было похоже, что завал начали разбирать и снаружи. Мальчик ликовал — его услышали, его спасут!

— Здесь! Здесь! — закричал он.

Ответа не было. Или он не слышал.

Вверх, вверх, только вверх! Саша расталкивал корешки книг, плотные обложки… Все это стало таким твердым, таким незыблемым, словно не книги навалились сверху, а камни, из которых камнетес-шутник натесал себе домашнюю библиотеку. Над самой головой слышалось напряженное дыхание — похоже, его помощник тоже порядком устал.

Наконец появились просветы между книг, и мальчик постарался протиснуть в один из них руку. Возможно, его вытянут сверху, так будет быстрее.

— Здесь я! Хватай меня за руку!

Его тонкая рука тянулась к свету, что побивался между книг. Неожиданно с той стороны показались два десятка глаз. Они были красными и, казалось, свирепо смотрели на Сашу. Мальчик оцепенел. Это еще что такое? В следующий миг существо протянуло ему свою металлическую конечность. Саша быстро отдернул руку и замер.

В голове носились самые разные мысли. С одной стороны, существо было жутковатым. С другой, возможно, оно хотело ему помочь, вытащить его наружу. Может быть, в Мельденбурге такие помощники. Он же не знает!

Однако все предположения разом разрушило само существо. Оно с резким присвистом запустило свою щупальцу вглубь бумажной горы и впилось пальцами в плечо мальчика. Боль была такой резкой и неожиданной, что Саша закричал:

— Ай! Тварь! Отстань от меня! Сам спасусь!

Однако существо и не собиралось оставлять его в покое. Оно принялось усердно копать вглубь горы, стараясь добраться до мальчика. А тот, в свою очередь, начал протискиваться в другую сторону, надеясь избежать повторной хватки незнакомой машины. Неожиданно внизу под ногами пол пополз вверх, поднимая Сашу вместе с книгами, стеллажом и жутким существом. Поначалу пытаясь сопротивляться, вскоре мальчик оставил эти попытки и лишь закрывал голову руками, дабы не схлопотать чем-нибудь тяжелым при таком резком восхождении.

В считанные секунды Сашу вынесло наружу. Первым делом он приметил то самое страшилище, что схватило его за плечо. Черная металлическая дрянь с цепкими лапами, длинным угрожающим хвостом и зубастой пастью на длинной шее мгновенно бросилось к мальчику. А гора продолжала расти. Через мгновение ее вершина, подобно вулкану, раскрылась и оттуда показалась еще одна зубастая пасть.

Сердце ушло в пятки. Стало так страшно, что и думать о спасении уже не нужно было — ноги сами несли прочь. И с какой завидной скоростью! У входа мальчику попался официант, что накрывал им с Черным ужин.

— Я с ними справлюсь, — сказал он, выхватывая сияющую шпагу.

Мальчик уже не слушал его. Он бежал вперед, бежал так быстро, что не обращал внимания на все происходящее вокруг. А за его спиной из комнаты в коридор вылетела окровавленная голова официанта, следом выскочил один черный монстр. Сверху сыпался камень, снизу вздувались плиты пола и из недр Мельденбурга появлялись десятки паровых тварей.

А Саша бежал.

* * *
Еще одно ожившее ядро бросилось прямо на Га-тора. Арвинг был отброшен назад, упал на пол и чуть не выронил меч. Пол под ним тут же заходил ходуном. Неожиданно стала расти гора, поднимая ворхута вверх. Га-тор скатился по склону этой странной горы, обернулся и увидел, как из образовавшегося разлома вырастает еще один скальд-ядро.

Он бросился бежать. Вокруг слышались крики, лязг металла, свистели духи мечей, рассекающие воздух… За спиной скакали на своих неуклюжих лапах сразу пятеро скальдов. Справа по стене пробежала трещина, расколола ее на несколько ломтей, один из которых плашмя грохнулся прямо на парочку паровых монстров. Остальных разбросало в стороны. Га-тор тут же остановился и побежал назад, спеша застать этих тварей врасплох. Стена продолжала рушиться, и ворхуту приходилось следить одним глазом за каменной угрозой, а другим — за воинственными скальдами.

Не сбавляя шага, Га-тор нанес рубящий удар: сияние духа смерти мягко отсекло левую руку одному из черных противников. Будто бы это и не металл был, а перед ворхутом стоял вовсе и не стальной громила, пролетевший десятки миль. Из обрубка вырвались клубы пара. Скальд зашатался, удерживая равновесие. Его вторая рука тут же нанесла удар, но Га-тор был уже далеко, срубая голову следующему паровому захватчику.

Под ногами снова стал корежиться пол, затрещали плиты, стали рваться ковры, покрытые белым налетом пыли. На сей раз Га-тор взбежал наверх образовавшейся пирамиды и, как только из разлома появилась голова очередного скальда, рубанул что было сил. Фонтан пара ударил вверх плотным обжигающим столбом. Причем тело машины продолжало попытки выбраться наверх. Оно выкарабкалось и свалилось в объятия подоспевшего скальда-ядра без руки. Ворхут бросился вперед и пронзил ударом меча обе машины насквозь.

На помощь Га-тору спешила стража из других частей замка. С сияющими мечами наперевес арвинги ворвались в ряды машин, размахивающих в воздухе своими зловещими конечностями, и быстро разорвали их кольцо, что уже начало смыкаться вокруг ворхута. Арвинг-колокол, улучив момент, бросился к выходу в Медвежий угол. Там он надеялся увидеть Сашу. Во дворике было множество бессмертных: одна часть из них стремилась попасть внутрь, чтобы помочь в расправе над паровым монстрами Манстерка, другая — уже начала разбор завалов. Тут же неподалеку ворхут приметил группу перепуганных мальчиков. Это были дети из гимнасии Си-анга. Га-тор подбежал к ним.

— Где Саша? Где мальчик, что играл с вами сегодня?

— Мальчик… Не знаю!

— Не видели мы его!

Ребята были испуганы и подозрительно смотрели на запыхавшегося арвинга.

— Смигр меня побери! — рявкнул ворхут, чем еще сильнее напугал детишек, и метнулся обратно, в полуразрушенную часть замка, откуда еще доносились звуки боя.

Над головой зияло решето потолка, большая часть которого все же удержалась. В дальней части зала, заваленного обломками камня, трое арвингов окружили одну из последних машин и старались подобраться к ней своими голодными мечами. Крики арвингов были слышны уже и сверху. Кто-то выглядывал в брешь и кричал тем, что бродили по завалам первого этажа:

— Здесь все тихо!

«Куда же он пропал? Куда он делся? — не понимал Га-тор. — И где император?»

Ворхут побежал в дальнюю часть зала, что больше прочих пострадала от нашествия машин. Именно над этим местом началось обрушение сводов. Он миновал место, где арвинги добивали один из уцелевших скальдов, и полез через горы камня, цепляясь за обломки искореженных дверей, скользя на обрывках ковров, покрытых толстым слоем крошева, утопая то и дело в зыбком полу. Добравшись до стены, он вдруг услышал тяжелое дыхание.

Он! Это он!

Бросился на звук. Однако там не было ни Саши, ни императора. Среди заставшего моря хаоса лежал черный шар ядра. Он пульсировал, но не раскрывался. По всей видимости, деформация при падении и ударе оказалась настолько существенной, что скальд просто не мог раскрыться и принять боевой вид. Га-тор подскочил к ядру и одним ударом рассек его на две половины. Однако давление пара в нем было столь высоко, что арвинга отбросило прочь.

* * *
Он потерял счет времени. Сколько он пробыл без сознания? Где он находится?

Арвинг поднялся на ноги и, пошатываясь, побрел куда глаза глядят. Голова трещала, перед глазами обрывками проносился туман. Несколько раз он спотыкался и падал. Кровь из рассеченной брови заливала правый глаз и согревала щеку. В очередной раз поднимаясь на дрожащие ноги, он вдруг увидел нечто знакомое. Подавив приступ головокружения, он сделал еще два шага, потом еще два… И оказался прямо над телом императора.

Тот был мертв.

Упал на колени, схватил старика за руку, пытаясь уловить пульс. Все безрезультатно. Он МЕРТВ!

Га-тор замер. Жуткие отрезвляющие мысли вонзились в его мозг, подобно кинжалам из ноарской стали.

Император мертв! Первый же удар Ви-гара попал в самое яблочко! Что же теперь? Дележ в стане бессмертных? Потеря веры у союзников из числа людей? Кто побежит первым? Мэр Забрюгге? Мэр Ремы? Кто возглавит остатки арвингов?

Эта смерть была столь ощутимой для только что зародившегося союза Восточного Номарка, что Га-тору стало страшно. И без того слабое сопротивление сейчас оказалось обезглавлено.

Неподалеку послышались голоса арвингов. Они идут сюда и совсем скоро увидят тело императора!

«Этого нельзя допустить!» — шептал один голос в голове.

«Ты ничего не в силах изменить!» — отзывался второй.

«Это миссия! Ты избран ренсъелями! Ты избран самим Серскильтом!» — заговорщески науськивал третий.

Но ведь все поймут! Все догадаются о подмене!

«Лишь немного подыграть и ты сохранишь империю! А, возможно, вернешь ее к былому могуществу», — слышался шепот.

«Ты — последний колокол! Колокол-император сможет призвать Серскильта на помощь империи!»

«У тебя достаточно опыта. У тебя есть силы, которых не было у императора…»

«Судьба решается не нами. Ее клубок разматывают сами ренсъели. И твой путь — ЭТОТ!»

Призрачные голоса наполнили его до краев. В ушах стоял такой шум, что Га-тор схватился за голову и зарычал. Бесконечный сонм его призраков почувствовал благодатную почву. Не поддаться им! Не поддаться! Ведь они желают ему лишь зла, лишь о его слабости мечтают…

Ворхут вскочил на ноги. Голова закружилась, и он припал к стене.

— Есть здесь кто живой?

Крик был таким громким! Он слышался так близко!

Га-тор снова упал на колени рядом с императором. Огляделся. Они идут, они скоро будут здесь. Он посмотрел на мертвое тело, закрытые глаза старика и взмолился Валгу — духу правильного выбора.

* * *
— Говорят, они опробовали свою новую пушку, — сказал один из арвингов, карабкаясь на очередную каменную насыпь. — Похоже, что теперь война просто неминуема.

Неожиданно совсем рядом послышался голос. Было сложно разобрать, кто и что говорил. Это было похоже на бормотание. Арвинги вздрогнули. В воздухе еще висела призрачная белесая дымка. За ее пеленой в сторону бессмертных двигалась темная фигура. Один из арвингов положил было руку на эфес шпаги, но его тут же остановил напарник.

— Кто здесь?

Незнакомец вышел из пыльного облака, и арвинги тут же упали на правое колено.

— Ваше Величество, — обратился один из спасателей, — вам необходимо срочно покинуть замок! Позвольте доставить вас в безопасное место!

Император кивнул. На его руках и ногах были кровавые подтеки, он с трудом передвигал ноги. Подошел к арвингу и положил ему руку на плечо.

— Нам нужно срочно уходить! — повторил спасатель.

— Мы не можем уйти без него, — ответил император.

— Без кого? — не понял арвинг.

— Он где-то здесь! Здесь рядом!

— Кто, Ваше Величество?

— Мальчик… Мой мальчик!

— Конечно, Ваше Величество, мы позаботимся об этом! Позвольте вам помочь выйти во двор!

Один из бессмертных подставил императору плечо и помог ему пройти через завал. Большая часть зала, через который они медленно брели, была наводнена арвингами. Завидев императора, они склоняли головы. Несколько черных машин, разрубленных на части, еще продолжали дымиться. Прежнего грохота уже не было — замок походил на остывающий труп.

— Вы спасены, Ваше Величество! Вы живы! Какое счастье! — подбежал к нему какой-то мужчина. Га-тор смутно припоминал, что видел его несколько раз рядом с Си-ангом.

— Да, — слабо ответил он. — Но вы должны спасти моего мальчика!

— Кого? Какого мальчика? Все они в безопасности! В парке!

— Мальчика, — продолжал с трудом выговаривать старик.

— Конечно, я провожу вас! — кивнул мужчина. — Сюда!

Они вышли во двор. Медвежий угол было не узнать. Кругом стояла толчея: скальды-слоны приступили к разбору завалов, тела убитых и раненых погружали в паромобили с широкими кузовами, что были покрыты брезентом, командиры отрядов стражи отдавали распоряжения, распределяя арвингов по всему фронту работ.

Император поднял голову. Глыба Мельденбурга осыпалась лишь в одном месте, оголив перегородки вплоть до третьего этажа. Далее строение выглядело вполне уцелевшим, разве что выше восьмого этажа в стене также имелись бреши. Сложно было сказать, насколько серьезными были разрушения с внешней стороны замка.

— Изрядно потрепали, Ваше Величество, — согласился мужчина. — Но, думаю, восстановление займет не так много времени.

— Что на границе? — спросил устало Га-тор.

— Совсем недавно прибыли дозорные, — быстро ответил мужчина. — Там все тихо. По всей видимости, это своего рода предупреждение. Последнее предупреждение.

— И что думаешь? Стоит прислушаться? — прищурился император.

Мужчина недоверчиво посмотрел на него.

— Что вы, Ваше Величество?!

Га-тор посмотрел на арвинга, что помогал ему идти.

— А ты что скажешь, бессмертный? Можно ли считать тех арвингов, что разрушают Мельденбург, сердце империи, истинными гражданами Арсдага?

— Ни в коем случае, Ваше Величество! — отозвался тот. — Они еще ответят за этот поступок!

Император улыбнулся. Они подошли к группе ребят. Те с восхищением взирали на скальда-слона, что пыхтел неподалеку.

— Вот они, Ваше Величество! Все здесь! — поспешил успокоить мужчина.

— Где Саша?

— Кто? — не понял он.

— Саша. Мальчик, что прибыл с ворхутом Га-тором.

— Я… — замялся мужчина. — Я даже не знаю…

— Здесь еще один есть, — послышался голос водителя паромобиля, что стоял поблизости. — Его вынес кто-то из стражников.

Император рванулся туда. Чуть вырвался из под опеки арвинга и едва не упал. Ноги были ватными и почти не держали.

— Аккуратнее, Ваше Величество! — прошептал помощник.

Они приблизились к машине, и водитель приоткрыл им заднюю дверцу. Там, укутанный в одеяла, лежал маленький мальчик. Его лицо было мертвенно бледным.

— Он умер! — вырвалось у Га-тора. — Саша!

— Нет-нет! — вступился водитель. — Он был жив.

Мужчина, которого Га-тор никак не мог вспомнить, протиснулся на заднее сиденье. Провел рукой по щеке мальчика.

— Он был жив, когда его принесли, — продолжал настаивать водитель. — И ранений вроде не было никаких.

Мужчина поднял голову и спокойно констатировал:

— Мальчик спит. Дыхание ровное, вполне здоровый сон. На мой взгляд, волноваться нечего. А бледность… Это пыль.

Га-тор глубоко вздохнул и посмотрел на ангельское личико, которое сейчас скрывали упавшие со лба локоны.

— Уберите у него волосы с лица!

Мужчина аккуратно убрал локоны, заправив непослушные волосы за уши. Теперь лицо Саши казалось божественным, идеальным. Император с трудом удержался, чтобы не прикоснуться к нему губами.

В этот момент послышался грохот. Все подняли глаза на полуразрушенную часть замка. Одна из стен осыпалась каменным водопадом, накрыв своей массой зазевавшегося скальда.

— Думаю, здесь оставаться небезопасно, — заметил мужчина.

— Куда мы можем переехать?

— Пожалуй, самым приемлемым вариантом будет обратиться за помощью к вашему сыну…

— Нет! — вырвалось у Га-тора.

— В смысле «нет»? — не понял мужчина. — У них резиденция всего в часе пути.

«Этот сосунок, похоже, от радости треснет, когда узнает о произошедшем, — подумал ворхут. — Можно ли мне с ним встречаться? Ведь он хорошо знает привычки отца. Я могу выдать себя. Нет, рисковать нельзя… С другой стороны, если вспомнить слабость Си-анга по отношению к своему бегавельсу, то у меня сейчас серьезное преимущество — призрак Си-анга еще не пробудился. Я смогу адекватно реагировать на его присутствие. Этого шанса, похоже, упускать нельзя ни в коем случае!»

— Да, отличный вариант. А Гегнер… Кхе-кхе! Мой сын там?

Мужчина задумчиво посмотрел на императора.

— Да, должен быть там… Вы себя хорошо чувствуете, Ваше Величество?

— Более чем! — неожиданно бодро ответил Га-тор. — Мне нужны советники и начальник имперской гвардии!

— Кхе! — брови мужчины поползли вверх. — Я к вашим услугам!

«Ага! — вспомнил Га-тор. — Это один из советников! Как же его зовут? Смигр побери! Вроде бы их было двое…»

— А где… — император зажмурился, словно ему было больно говорить.

— Дю-мор? Он сейчас подойдет! Что с вами? Вам плохо, Ваше Величество?

— Нет, — поднял ладонь ворхут. — Все в порядке.

— Что же касается начальника гвардии Ай-рата, — продолжил советник. — То он… Ах, вот и он!

В теле юного ноарца Ай-рат был просто ослепительно красив. Однако, казалось, что эта внешняя красота сильно смущает ее владельца.

— Что не так? — спросил император, рассматривая начальника императорской гвардии.

— Все отлично, Ваше Величество! — отрапортовал Ай-рат.

— Вас что-то смущает?

— Ерунда. Никак не привыкну к своему новому телу…

— Да уж, после одноглазого старца… — усмехнулся советник.

— Ну ладно вам, бросьте! — прервал их император. — Времени на шутки у нас уже нет.

— Жду Ваших приказаний! — отчеканил Ай-рат.

«Могу ли я доверять начальнику императорской гвардии? — недоверие к незнакомому окружению засело занозой в старом сердце. — А советнику? На кого из них можно сделать ставку? Хотя… Без Ай-рата мне все равно не обойтись. Придется рисковать! Разве что я могу сократить количество действующих лиц. Исключу из игры советника. По крайней мере, на первое время. Как бы это ни было скоропалительно, но удар нужно наносить первым. Пока никто не догадался, что происходит».

— Ай-рат, дружок, у меня к тебе личный разговор, — сказал император. Советник так и застыл в изумлении. — А для вас одно задание — узнать о судьбе грима Вара, что прибыл с ворхутом Га-тором.

— Но, Ваше Величество! — напомнил он о важности своей персоны.

— Наедине я сказал, — жестко ответил Га-тор и обернулся к арвингу, что до сих пор поддерживал императора. — Ты можешь быть свободен. Думаю, красавчик Ай-рат вместе с телом получил и силу.

— Конечно, я помогу вам, Ваше Величество! — начальник императорской гвардии заменил арвинга, подставив старику плечо.

— Пошли вон туда! Там на голову точно ничего не рухнет…

«Ай-рат. Ай-рат, — копошился в памяти Га-тор. — Вроде славный малый. Хотя и Ви-гар когда-то был славным. Сейчас нельзя доверять никому. Гегнер свил тут свое гнездо. Надо думать, он спелся не с одним арвингом. В нынешнем окружении императора, безусловно, есть его люди. Главное — вовремя понять, кто…»

Они остановились у кустов бересклета, которые еще вчера вечером Га-тор разглядывал вместе с Сашей. Сердце больно сжалось, и на глазах выступили слезы.

— Что с вами? — спросил Ай-рат. — Вам больно?

— Нет, нет! — покачал головой император, а сам подумал: «Не тело, а сгусток эмоций! Нужно себя сдерживать!» — Давай присядем здесь, — он указал на лавку.

Ноарец помог императору присесть и тут же занял место рядом. То и дело он бросал взгляды на глыбу Мельденбурга, которая ныла сейчас своими брешами, ловя ветра, словно раненый зверь, попавший в капкан.

— Вот о чем я, — начал сразу Га-тор. — Мне, как никогда прежде, требуется помощь моей верной гвардии…

— Мы готовы, Ваше Величество! — выпалил ноарец.

— Стоп! Стоп! — успокоил его старик. — Сейчас я направляюсь в штаб-квартиру рен-корпуса. Ты знаешь сколько там кригеров?

— Во дворце Форхат?

— Ну… да, там, — осторожно предположил Га-тор.

— Не скажу точно, но не более пяти десятков.

— Со мной должны поехать два десятка лучших воинов под твоим началом. И еще сто клинков следом должны окружить дворец. А также мне нужен воин из бессмертных, которому требуется новое тело.

Ай-рат замер.

— Ты меня понял? Все это нужно сделать очень быстро.

— Вы… Ваше Величество! — начальник императорской гвардии аккуратно подбирал слова. — Вы намерены задержать кого-то конкретного?

— Я намерен уничтожить рен-корпус сегодня же! — признался старик. — Через два часа его уже не должно существовать.

* * *
Га-тор сидел в темном салоне императорского бронированного паромобиля, мчащегося по холмистым выселкам Ремы, и бросал взгляды на полуразрушенный Мельденбург. Он заставлял себя не смотреть на это жуткое зрелище: сердце империи бессмертных было сейчас похоже на трухлявый зуб, который так и не удалось вырвать из десны. Теперь он будет кровоточить. И Га-тор чувствовал эту боль, эту сжигающую бессильную боль, которую невозможно было обратить в иное чувство — месть.

Кому нужно было мстить за содеянное? Западным арвингам во главе с лордом Ви-гаром? Или предателям «чистильщикам», без чьих усилий здесь тоже не обошлось? И те, и другие были арвингами. Бессмертные начинали самую жуткую войну в истории Сианука — войну на самоуничтожение. И теперь не только брат поднимал руку на брата, но и сын на отца, если вспомнить беднягу Си-анга и его сына Гегнера.

Ворхут схватился за колени, затем провел руками по торсу и поднял руки к горлу. Его пальцы в темноте салона коснулись лица. Грубые черты, большой орлиный нос, морщины на лбу, словно вспаханное поле. Он стал другим, теперь он был странствующим императором арвингов. И осознание этого, которое не спешило приходить, накатывало медленно, удушающее, будто ледяные пальцы смерти смыкались на его шее, а не его собственные.

Сколько раз за свою жизнь он менял тела? Десятки, сотни. Но именно это тело было особенным. Не просто потому что оно было телом императора арвингов, а по той причине, что это тело было полно неизвестных призраков. «Получить змею в мешке». Га-тор не сомневался, что призраки Си-анга были сильны. За свою долгую жизнь арвинги получали хотя бы одного сильного призрака. Некоторым не везло больше других. У самого Га-тора имелся высший морок, который и не думал отставать от него, независимо оттого, что ворхут сменил тело.

Каждое новое тело несло в себе загадку, а тело арвинга тем более. Нельзя было заранее знать, с чем ты столкнешься на этот раз. Любовь, ненависть, месть… В каждом теле имелся скрытый ларчик, в котором, подобно мифическим змеям, дремали до поры до времени некие страсти. И ты открывал этот ларчик вслепую, запускал туда голую руку и ждал, каков же будет укус на сей раз.

Призрак проникает в существо бессмертного своими скрытыми помыслами, сильными чувствами, ужасными пороками. Какие загадки хранил император?

Вместе с телом императора Га-тор приобрел не только этот загадочный ларчик, который только начинал открываться, но и громадную ответственность, которой прежде не ведал. Теперь в его власти находился целый народ, целая империя. Причем она доставалась ему в самом жутком состоянии: арвинги на пороге гражданской войны, колыбель цивилизации разрушена, прежнее почитание арвингов среди людей незамедлительно снижается и скоро будет граничить со страхом.

История катилась под откос, и Га-тор вдруг ощутил страстное желание отказаться от этой ноши. Нужно вернуться, нужно бросить тело и вновь стать ворхутом Га-тором, якобы погибшим под развалинами Мельденбурга. Он выпутается, он исчезнет, он останется Га-тором для себя и для Саши, а для других станет кем-то иным. В нынешней ситуации, когда на территории Номарка царит полный хаос, арвинги появляются и исчезают. Ничего удивительного. Да, есть книги имен арвингов, что явились в этот мир на заре истории. Но скольких не стало с тех пор! Он помнил их имена. Тогда в Дюкерте, или при Негле, или при Бубоскаре. Сколько их полегло на полях брани во имя человечества и продолжения собственного рода! Он помнил их имена, он помнил тех, кто погиб, и тех, кто пропал без вести. Он может выбрать любое имя пропавшего и стать новым арвингом, стать другим. Сочинить легенду можно быстро и красиво. Кто сможет проверить, чем занимался тот или иной арвинг после пропажи в пустыне Пустоши? Да и кому сейчас это нужно?! Сейчас нужны воины. Появится новый арвинг и этот факт всех лишь обрадует.

Ворхут посмотрел на мальчика, что спал на его коленях. Его лицо было спокойным, его не мучили сомнения, не пугало будущее. Как он примет его — императора? Стоит ли ему открыть свою тайну? Нет, ни в коем случае! Он же совсем ребенок.

Но что же делать ему самому? Изменить своему первоначальному плану спасения империи? Ради чего он пошел на это там, на развалинах Мельденбурга? Это было помешательством? Или это был приступ благородства? Да что там благородства?! Скорее безрассудства. Ему на миг показалось, что он в силах творить историю, что ему по плечу руководить империей. Это лишь минутная блажь. Нужно отступить! Смелые мысли, что поглотили его разум тогда, схлынули как волна. Ее громада откатилась прочь, в мрачное небытие. Что осталось? Страх. Верно ли я поступаю, тот ли путь выбрал для себя? Мой ли это путь?

Га-тор бросил взгляд на уносящийся прочь замок. Вокруг была ночь, темная пустота. Пыхтел мотор паромобиля, и ночь за окном то и дело становилась еще темнее, заслоняемая клубами угольного дыма. Арвингу казалось, что он находится в узком помещении, некой капсуле, у которой имелись две двери — вперед и назад. Он смотрел вперед и понимал, что не видит ничего кроме пустоты. Нужно было сделать шаг вперед, но он не знал, что же там? Там могла быть ступень, а за ней другая и третья, которые вели громадной величественной лестницей к трону империи.

Однако там могла быть ипропасть. Сделай шаг вперед, и ты исчезнешь! Твое имя будет значиться в списке пропавших без вести. Ноша, которую ты взвалил на себя, просто поглотит твое существо.

Была и другая дверь. Дверь назад. Вернуться, отказаться, сделать шаг назад. Будет ли это трусостью или проявлением разумности? Ты окажешься вдвойне предателем. Арвингом, сделавшим шаг вперед и тут же отказавшимся от новых идеалов.

Неважно, что никто не смог бы выступить с укором против него. Его собственная душа сделает это за остальных. Если раньше ему приходилось бороться с чувствами других, пробуждающимися в его теле, то теперь ему пришлось противостоять собственному соблазну. Или слабости. И в данной ситуации Га-тор не мог определить, что же было слабостью — выходка в Мельденбурге или нынешнее состояние, близкое к бегству.

Неожиданно в салоне зажглись пыльноугольные светильники. И Га-тор увидел в черном стекле, отгораживающем его от места водителя, свое нынешнее тело. Он увидел уставшее осунувшееся лицо. Увидел испуганные глаза, так не свойственные странствующему императору.

Вместе с тем он мог лучше рассмотреть мальчика. Тот тихо посапывал на его коленях. Ворхут долго смотрел на его лицо, тонкие линии губ и вздернутый носик. Сердце забилось быстрее, кровь хлынула к лицу, и арвингу стало жарко.

Вот оно — решение! Возьми это тело и будь счастлив!

Дыхание Га-тора стало лихорадочным. В его голове носились образы будущего, которое ему может обеспечить тело этого мальчика. Украсть это прекрасное тело и уйти из мира Сианука в далекие страны. Как он и мечтал раньше! Уйти на юг, в Фарафангану. Там редки представители из развитых стран, редкие колонии как одинокие деревья в громадной пустыне. Га-тор слышал, что за пески великой пустыни уходят некоторые уставшие от политики и цивилизации бессмертные. Про того же Хо-дета говорили, что он ушел на юг, где и основал свою небольшую страну. Уплывают туда арвинги и по морю, минуя окраинные земли альтомарцев.

А что там, на юге? Туда еще не докатилась цивилизация, тамошние жители считают за диковинку паромобили, не знакомы с газовым и пылеугольным освещением, те же скальды для них — животные из мира мертвых. Вместе с тем в силу своей удаленности колонии развитых стран появляются крайне медленно. Самыми крупными были Фарафангана и Ингола. Из первой каннам удалось сделать неплохое курортное местечко. Правда, отдых там был дороговат, потому и позволить его себе могли немногие. За Инголу в свое время брались и номаркцы, и аккцы, и альтомарцы, и даже правители Лехтурма пытались сделать там свою военную базу. Однако сложность состояла в том, что в стране параллельно существовало несколько правителей, которые свергали друг друга с завидной периодичностью. В силу этой политической особенности зоны ответственности так часто менялись, что невозможно было говорить о долгосрочных договорах и строить хоть какие-либо планы на перспективу. В настоящее время там вроде бы укрепились аккцы, которым пока удавалось находить общий язык сразу с несколькими правителями.

В Фарафангане, если верить слухам, есть даже квартал арвингов. Он может бежать туда. Прочь от всех проблем этого мира, мечтающего похоронить сам себя. Крушение мира докатится и туда, правда, с существенным запозданием. Возможно, он сможет выкупить участок земли и основать там новую империю арвингов. Это станет последним оплотом бессмертных в мире Сианука. И это может сделать он — Га-тор в теле мальчика. Здесь, в развитых странах Сианука, бушуют слишком жуткие страсти, здесь столкнулись столь великие силы, что он не сможет решить всех проблем. А там, в далекой маленькой стране вполне хватит его скромных организаторских способностей.

Все эти хаотические мысли носились в голове ворхута, пока он смотрел на лицо мальчика.

Он мог забрать это тело прямо сейчас и начать новую жизнь. К Хелведу рен-корпус, к Хелведу весь мир! Туда же и власть, которую он схватил в свои руки, а она оказалась горячим угольком! Не удержать!

Арвинг склонился над мальчиком, стараясь как можно лучше разглядеть черты его лица. В этот момент паромобиль легко тряхнуло, и со лба мальчика на глаза упала прядь русых волос. Они скрыли его веки и сейчас щекотали нос. Мальчик недовольно заворочался, провел рукой по лицу и смахнул надоедливые волосы. Его ладонь застыла над головой, и маленькие детские пальчики оказались перед самым лицом Га-тора.

В груди защемило, на глаза навернулись слезы. Ворхута накрыла такая волна нежности и любви к этому существу, что он еле удержался от крика. Невообразимо сильное чувство рвалось наружу, стремясь найти себе новое воплощение в этом мире. Казалось, этой нежности не хватало более места, находясь в душевной субстанции, ему хотелось прорасти в этом реальном мире неким воплощением — криком, объятиями, слезами, обещаниями. Га-тор с трудом сдерживал свое чувство и понимал, что вместе с его чувством нежности, в теле императора пробуждается шипящая гадюка, первая змея. И это — нежность и восхищение, что император испытал к мальчику. Чувства обоих бессмертных сливались сейчас воедино, превращаясь в безудержную страсть.

Нет, он не мог лишить его тела! Этот мальчик должен жить! Возможно, настанет черный день для всей несуществующей империи бессмертных, и Га-тору придется прибегнуть к помощи своей силы. Но как же он желал, чтобы этот день не настал. Как же он желал, чтобы мальчик продолжал жить.

Что же оставалось? Сделать шаг в пустоту, в неизвестность? Удержать этот уголек в руке?

Паромобиль остановился. Мотор продолжал пыхтеть, но дверца водителя открылась, и тот беседовал с кем-то.

— Фонари! Быстрее! — закричали снаружи.

В дверь паромобиля постучали — сухо и деликатно.

— Ваше Величество! — обратился голос. — Мы прибыли. Вы готовы проследовать в покои дворца Форхат?

«Ну, вот и началось! — подумал Га-тор. — Раз впутался в эту мясорубку, то идти нужно до конца!»

Дворец Форхат — скромное сооружение в центре Ремы — являлось штаб-квартирой всего рен-корпуса и личной резиденцией Гегнера. То есть сына императора. Что же, следовало признать, что теперь он был сыном Га-тора.

— Да, я выхожу, — ответил император и подхватил на руки тело спящего мальчика.

Дверца распахнулась. На улице стояли бойцы Ай-рата в серых плащах. В руках у бессмертных горели фонари. Все они образовали подобие коридора, по которому Га-тор пронес тело мальчика во дворец.

В холле ворхут натолкнулся на строй кригеров, что встречал императора. Га-тор покосился на Ай-рата, — тот был по правую руку, — и слегка кивнул. Солдаты императорской гвардии стали рассредоточиваться по замку, перекрывая все входы и выходы.

— Сюда, сюда, прошу Ваше Величество! — раскланивался перед ним один из помощников Гегнера.

По широкой лестнице император с мальчиком на руках проследовал на второй этаж. За ним неотступно следовало пятеро гвардейцев во главе с Ай-ратом, два советника и секретарь. Не успел Га-тор подняться на второй этаж, как тут же чуть не отшатнулся прочь. Он с трудом смог сдержать свои эмоции, и не показать вида, что эта встреча ему ужасно неприятна.

— Доброй ночи, Ваше Величество! — поклонился магистр Ре-иль. — Дворец нашей организации всегда к вашим услугам.

«Смигр ему в глотку! — выругался про себя Га-тор. — Неужто он не знает, что я, то есть ворхут Га-тор, уже несколько дней как прибыл в Мельденбург? Он сомневался, что я доложу о его выходках в Хегенскоффе? Или он понадеялся на мою скорую гибель? Или… Он был настолько уверен в беспомощности императора, который вряд ли пойдет против сына? А вот тут мы посмотрим!»

— Спасибо, магистр! — ответил ворхут, так и не удосужив того поклона. — Надеюсь, этот дворец не обозначен на картах артиллерии противника.

— Я в этом уверен, — еще раз поклонился магистр, изображая легкую улыбку, словно бы принял этот прозрачный намек за удачную шутку.

— Сюда! — заискивающе улыбнулся их провожатый, приглашая подняться еще на этаж выше.

— А где мой сын? — спросил жестко император.

— Он в зале для заседаний, — ответил Ре-иль. — Хотите пройти? — бывший магистр бывшего отделения рен-корпуса в Хегенскоффе указал на дверь.

— Нет, не сейчас, — Га-тор многозначительно посмотрел на Ай-рата. — Сначала я пройду к себе.

Скромная процессия поднялась по лестнице вслед за провожатым. Минуя несколько вычурных дверей, украшенных позолотой, они попали в широкий и длинный коридор, от которого в разные стороны отходили многочисленные двери.

— Это заброшенное крыло дворца, — сообщил между делом провожатый. — Все сотрудники рен-корпуса работают далеко отсюда, так что вам никто не помешает, если вы решите здесь задержаться.

— Понятно, — кивнул император. — Уверен, они мне не будут мешать.

Ворхут нес мальчика на руках, и бросал подозрительные взгляды на бесконечные двери, что шли по обеим сторонам коридора. Свет от фонарей накатывал волнами, и лицо спящего Саши то погружалось в тень, то озарялось ярким светом. Га-тор опасался, что мальчик проснется, но тот спал как младенец.

В самом конце коридора имелся небольшой холл, который украшали вазы с пышными растениями, стоял большой аквариум с мелкими рыбешками, а пол был застелен дорогим фокшанским ковром.

— Вот мы и пришли, — заметил провожатый. — Здесь ваши покои, Ваше Величество.

Мужчина распахнул двери и пригласил императора войти внутрь. Комната была богато убрана и явно предназначалась для высокопоставленных гостей Гегнера. Ворхут понимал, что отведенная ему комната может обладать тайниками, которыми его сын может легко воспользоваться против отца. С другой стороны, Га-тор намерен был действовать быстро и без замедлений. Его любимый сыночек просто не успеет нанести ответный удар.

Император сразу же прошел к большой постели с балдахином и аккуратно положил мальчика на покрывало. Тот тревожно стал возиться во сне, что-то бормоча. Ворхут замер и сделал знак остальным не шуметь. Вскоре мальчик снова затих, погрузившись в сон. Га-тор склонился над его прекрасным лицом и услышал мерное дыхание. Вот кто был сейчас спокоен как никто!

Оставив спящего Сашу одного в комнате, Га-тор вышел и осторожно прикрыл за собой дверь. Советники и Ай-рат ждали приказаний. Провожатый также стоял чуть в стороне, видимо, желая услышать дальнейшую волю императора.

— Вы можете быть свободны, любезный, — кивнул ему ворхут. Следовало бы его взять под стражу прямо сейчас, однако не хотелось раньше времени посвящать в план двух советников — Га-тор до сих пор не был в них уверен. Когда шаги «чистильщика» стихли в гулких стенах коридора, император продолжил. — Троих гвардейцев к этим дверям! Никого не впускать внутрь, никого! Кроме меня. Дю-мор и Же-рар. Вы пока остаетесь здесь. На вас мой запрет относительно комнаты также распространяется. Ай-рат, за мной! Быстрее!

Избавившись от лишних ушей, Га-тор устремился на второй этаж дворца Форхат, вполголоса инструктируя Ай-рата:

— Дай мне пять минут на разговор с сыном, а сам тем временем перекрой все выходы из зала. Также нужно срочно выслать гонцов в Забрюгге — там рен-корпус еще действующий. Можем получить нож в спину. Не спускай глаз с магистра Ре-иля — он субъект весьма опасный. Через пять минут после того, как я войду к сыну, дворец должен быть окружен моими гвардейцами. Все понял?

— Да, Ваше Величество!

На лестничной площадке император остановился.

— Как ты думаешь, кто из советников не заслуживает доверия?

— Дю-мора я хорошо знаю, я служил под его началом. В нем я уверен, — задумчиво отозвался молодой человек. — А Же-рара почти не знаю. За него не поручусь.

Га-тор кивнул.

— Пошли!

Они спустились на второй этаж, к дверям, что вели в зал заседаний. Здесь еще стоял Ре-иль и двое «чистильщиков». Из холла по лестнице медленно поднимались пятеро императорских гвардейцев. Увидев Га-тора, магистр удивленно замер, а после расплылся в дежурной улыбке.

— Ваше Величество!

Ощущалось, что он начинает нервничать. Не то резко увеличившееся количество гвардейцев произвело на него столь негативное впечатление, не то странное поведение императора.

Ворхут не обратил внимания на магистра и распахнул двери в зал для заседаний. Он сразу же увидел сидящего за столом Гегнера. Худощавое лицо, бугристая шея, невзрачные глаза и редкие усики под крючковатым носом — жалкая копия отца. В глубине души что-то недовольно зашевелилось. Нет, для пробуждения змеи должно быть еще далеко! У Га-тора есть шанс и его нужно сейчас же использовать. Все в империи знали, как Си-анг любит своего сына. Именно благодаря этой слабости так возвеличился рен-корпус, именно благодаря этой удавке на шее императора, Ви-гар и его ищейки сдерживали пыл старика. Но сейчас появился редчайший шанс — Га-тор не ощущал к Гегнеру никаких чувств помимо пренебрежения, он смотрел на него беспристрастным взглядом, лишенным змеиного яда Си-анга, и только сейчас он мог поступить так, как того засуживало это ничтожество.

За спиной ворхута захлопнулись двери. Гегнер вздрогнул и посмотрел на отца. Его противные усики чуть дернулись вниз, но он тут же широко улыбнулся, скрывая свое раздражение.

— Отец!

Бегавельс вышел навстречу императору и заключил его в объятия.

— Здравствуй, здравствуй! — отозвался Га-тор. — Над чем трудишься?

Гегнер быстро убрал со стола бумаги, сложив их в один из ящиков стола. Указал на кресло:

— Садись, отец! Ты, наверное, устал! Такое произошло! Это просто ужасно!

Император не принял предложения и, сделав несколько шагов по залу, подошел к аквариуму и стал разглядывать плавающих там рыб. Сначала он сконцентрировался на мелкой экзотической рыбешке, которая шустро плавала туда-сюда. Однако вскоре внимание Гарта переключилось на большую рыбину, которая вальяжно плавала, не обращая внимания на мелочь.

— Отец, не переживай, мы восстановим Мельденбург. А Ви-гар, этот выскочка, поплатится за свою наглость. Мы вместе сможем пережить это и выстоять…

Га-тор обернулся к сыну и внимательно посмотрел в его глаза. В следующий момент некое глубинное чувство неожиданно нахлынуло на него, лишило его прежней решимости и сковало волю. Змей из ларца вонзил свои зубы в сердце Га-тора.

Ворхут вздрогнул. Так быстро! Какой же силы эта любовь, что ее призрак уже начал атаку на сердце арвинга?

— Что с тобой, отец? — удивленно спросил Гегнер. Сейчас его глаза показались Га-тору ясными, полными чистоты, а неприятное рыхлое лицо вдруг преобразилось в лицо уставшего от работы человека, всей душой радеющего за будущее империи. Это превращение произошло у Га-тора так быстро, словно человек рядом с ним надел другую маску. Он посмотрел на сына другими глазами.

— Тебе плохо? — Гегнер участливо подвел отца к креслу и усадил. — Это все ночные совещания! Прекращай ты это! У тебя есть отличные генералы, которые запросто решат эту проблему. А ты поезжай в Мескатон, поправь свое здоровьичко. Ты же понимаешь, что это ненадолго. Война кончится, так и не успев начаться.

Га-тор понимал, что нужно действовать как можно быстрее, пока яд только начал подчинять его мозг. Но он ничего не мог с собой поделать. Его руки были скованы, его ноги не держали его. Сейчас он почувствовал себя старым, слабым, нуждающимся в опеке. И сын умело играл на этих чувствах.

«Отправляет в Мескатон! Он пытается избавить империю от руководителя. В такое время! Этот сукин сын действует прямо в лоб!»

— Твое сердце болит за весь народ арвингов, но если оно разорвется от боли и непосильной ноши, то легче твоим подданным вовсе не станет, послушай меня! — улыбнулся Гегнер.

Ворхут неожиданно для себя стал обреченно кивать.

— Да, — вырвалось у него. — Да, все так…

Сын императора улыбнулся и положил отцу на плечо свою легкую руку. Затем наклонился и поцеловал старика в макушку.

— Весельчак Ла-мар с радостью примет тебя! Поезжай! А я тут постараюсь все уладить к твоему возвращению…

«Вот сволочь! Хочет отправить отца в руки пьянчуги Ла-мара, а сам развалить империю и забрать себе самый лакомый кусок? Нужно скрутить эту змею! Но как тяжело сделать это сейчас! Как тяжело! Невозможно!»

Га-тор собрал всю свою волю в кулак и поднял глаза на сына. Но как только он встретился глазами с Гегнером, комок подкатил к горлу. Слова проклятий, которые император приготовил для предателя, никак не могли вырваться наружу. Они так и повисли на языке, который дохлой рыбиной ворочался в пересохшем рту.

— Что, отец? — вновь спросил Гегнер. Видимо, император вел себя остаточно странно для себя обычного.

Ворхут нашел силы, чтобы отрицательно помотать головой.

— Ничего, сын, — выдавил он, наконец.

На глаза Га-тора от бессилия накатили слезы. Гегнер прижал старика к груди и проговорил задумчиво:

— Ты устал, отец. Уезжай. Я все улажу.

Император дернулся в объятиях сына, но юноша крепко его держал и не собирался выпускать.

— Все в порядке, я разберусь, — продолжал предатель. — Ла-мар позаботится о тебе. А там глядишь, и подрастет еще немного твой носитель, и сменишь тело на молодое. Мне уже рассказали о твоем мальчике. Ты носишься с ним, как с родным сыном. Смотри, отец, так я и ревновать скоро начну! — Гегнер улыбнулся.

Га-тор пытался дернуться, что-то сказать, он пытался хотя бы закричать, но утопал в непреодолимом чувстве любви к сыну, которое выползало из ларца и все крепче сжимало сердце, лишало сил и подчиняло воле Гегнера.

Когда бегавельс поднялся, отпустив отца, тот был совсем разбит. Молодой человек стоял над телом императора, словно бы над только что подстреленным львом. Тело его жертвы бессильно лежало в кресле. А Гегнер лишь улыбался. Он понимал, что до реализации его плана осталось совсем немного. И это немногое, что должно было застраховать его от неприятностей с ретивыми подчиненными, должно было произойти как можно скорее.

— Отец, пока ты будешь в Мескатоне, тебе будет проблематично руководить империей в Номарке, — сказал спокойно Гегнер. — Передай империю в подчинение моим кригерам. Пусть твоя гвардия немного отдохнет!

«Нет! Он лишает меня последнего! Он забирает власть!»

— Я… Я не могу… Сейчас…

— Да, да, я понимаю, — кивнул молодой человек. — Ты устал. Хорошо, не к спеху. К вечеру я загляну, и мы договорим, ладно?

Га-тор сделал над собой усилие и кивнул.

— Отлично! — по лицу Гегнера пробежала фальшивая улыбка. Он явно был разочарован. Ему хотелось малой кровью выхватить жезл из рук императора, причем получить власть лично от арвинга. Иначе власть бегавельса не будет ничего значить для бессмертных. Но император не поддавался.

Накатившая мощной волной слабость, стала отпускать. Га-тор ощутил себя опустошенным. Сейчас для него была неважна империя, были неважны судьбы арвингов, победа в войне двух армий бессмертных… Сердце — эта прежде упругая пружина стала вялой как желе. Оно требовало жалости к себе, оно умоляло подарить радость, хотя бы на миг, пусть даже это будет самообман. Ворхут почувствовал безразличие к своей судьбе. Только видимая цель, только потакание этой его слабости стало самоцелью, единственным, о чем он мог мечтать сейчас. И даже понимание ничтожности этой цели не останавливало его. Ему хотелось коснуться ее, пусть даже это будет связано с его уничижением.

В голове висела легкая пелена небытия, которая погрузила все его прежние амбиции в зловещий мертвенный сон. Теперь император не мечтал ни о чем, не жаждал спасать империю, не стремился к расцвету империи арвингов. Он словно бы потерял прежние ориентиры и бродил в тумане, в белой беспросветной мгле. А впереди маячило лишь одно — отдых, покой. Все забыть, поставить на всем прошлом крест! Ради чего он борется? Ради себя, или оставшейся кучки арвингов, или ради людишек, которым плевать на все эти метания, мучения бессмертных? Чем меньше будет слышно про них, тем спокойнее будет житься людям. Оставить их в покое, жить спокойно в величественных замках, прогуливаться по утрам по тенистым аллеям с очередной молодой женой, слышать шум моря и вдыхать соленый воздух.

А война? Война — дело молодых душой, дело их многочисленных сыновей. Вот пусть эти молокососы и мутузят друг друга. Пусть пускают кровь таким же как они — сверхлюдям и недоарвигам.

И лишь мысль о Саше удерживала Га-тора от сдачи, от полного крушения его планов. Он уже видел, как «чистильщики» заполняют дворец Форхат, как Гегнер от лица императора объявляет о расформировании гвардии, он видел себя старым, усталым, сидящим в кресле в темном зале, за дверьми которого бродят кригеры, словно ожидая его смерти. И он увидел бегавельса, который открывает дверь в комнату, где спит Саша. Он подходит к его кровати, он смотрит в его спокойное детское лицо и улыбается. И эта улыбка не нравится Га-тору. Она настолько ему не нравится, что сердце разом сжимается, выбрасывая густую кровь в мозг, заставляя действовать.

Началось пробуждение.

Га-тор вспомнил своих сыновей, чьи имена он не всегда мог сразу вспомнить. Не удивительно. Столько их было! Многие из них стали лечить людей. Некоторые подались в моряки и летчики. Был даже один певец. А кто-то стал акробатом. Их было много, и так же много сыновей было сейчас у всех арвингов. Ведь за их плечами сотни лет, тысячи женщин. Большая часть человечества сегодня — это не просты люди, а некие сверхлюди, наделенные различными качествами, развитыми больше, нежели у обычных людей. И это, по сути своей, новая раса, которая когда-нибудь, так же как и эти выскочки из Дамгарта, заявят о себе, захотят власти и богатств. Захотят образовать свою империю, захотят установить свои законы. Будет время — будут войны. Вооруженные конфликты — это лишь ускоренный способ разрешения конфликтов в обществе. Эволюция поднимает над остальными новые расы, и те пробуют себя на прочность, объявляя войну всему миру.

В груди потеплело, словно начал растапливаться лед обмана. Это было волшебным чувством. Казалось, к его груди прижимается голова Саши. Когда он прижимал к своей груди это сокровище, это прекрасное дитя, Га-тор чувствовал, что готов сокрушить горы ради него. Страх за самого дорогого человека накатил невиданной доселе волной. Саша. Чужой сын, Гегнер, сейчас показался неким гипнотизером. Это помутнение отошло прочь, поскольку в сердце Га-тора жила своя любовь, которая сейчас побеждала.

— Сынок, тебе не кажется, что оставлять империю сейчас, равносильно капитуляции? — спросил император.

— Отец! Ты многому научил меня, я смогу применить твои знания… — Гегнер начал петь свою привычную слащавенькую песенку.

— А мне кажется, что эта ноша тебе не по силам!

Бегавельс изумленно посмотрел на отца. Он подошел к креслу и осторожно прикоснулся рукой к плечу старика.

— Мои люди верны мне! И я в силах поставить на место этого выскочку…

— Кого же ты намерен выставить против Ви-гара? Ты же половину моих воинов посадил в Квайль! — усмехнулся Га-тор. С каждым словом он чувствовал себя все сильнее. Магия Гегнера отступала.

— Они были преступниками, отец! — заметил юноша. Он неожиданно обнял старика и прошептал в самое ухо. — Я люблю тебя отец! Я справлюсь! Верь в меня!

Сердце скрутило так, что Га-тор зажмурился. Змеи из мешка опутали его душу такими плотными кольцами, что, казалось, еще чуть-чуть и он потеряет свой рассудок, отдаст тело призраку Си-анга. И он уже ощущал, как цепкие лапы прежнего императора тянутся к нему, сковывая его дыхание, подчиняя его силу. Возвращая свое тело!

Это был момент, когда, топча свое сердце, когда, отрицая любовь, Га-тор сделал свой выбор. Он уже был на такой грани, когда невозможно понять — кто и что руководит твоими чувствами, чье решение ты принимаешь — свое или чужое. Но он закрыл глаза и проговорил, как молитву:

— Рен-корпус больше не существует!

— Что? Что ты сказал? — Гегнер отстранился от старика. — Ты в своем уме, отец?!

— Рен-корпус больше не существует! — Га-тор повторил эту фразу как заговоренный, словно вновь повторял ту молитву вызова Серскильта. И он ощущал своим разбитым телом, своей мятущейся душой, что лишь сила Серскильта сможет разрешить эту схватку двух чувств — любви к сыну и любви к Саше.

— Ты предал меня, сын! — сказал император, так и не открыв глаз. Каждое слово давалось ему с огромным трудом, словно бы он плевал в лицо любимому человеку, топтал в грязи самое дорогое своему сердцу.

— Я… Я не понимаю… О чем ты, отец! — бегавельс попятился к двери. — Ре-иль! — позвал он. — Ре-иль!

— Ты предал всех нас, сын! Всех арвингов! Но самое жуткое — ты предал отца! — повысил голос ворхут. И в следующий миг он открыл глаза и посмотрел в упор на Гегнера. Теперь глаза императора были полны решимостью, казалось, в теле старика проснулась молодая душа. Он был пуст и жесток, он был властен как никогда и он был самым жестоким, поскольку мог уничтожить то, что любил.

— Ре-иль! — закричал Гегнер. — Ре-иль!

Двери распахнулись, и в зал вошел Ай-рат в сопровождении двух гвардейцев.

— Что здесь происходит? — растерянно прошептал бегавельс. — Где Ре-иль? Пропустите меня!

Но гвардейцы загородили выход и не думали слушать начальника рен-корпуса. Гегнер бросился к другому выходу, но не успел он добежать до них, как и там появились трое гвардейцев.

— Отец! Тебе наклеветали на меня! Как ты мог поверить им?!

Оставались еще одни двери. Бегавельс решил воспользоваться последним шансом, но вскоре и там возникли суровые лица бессмертных. Он был заперт в этой комнате. Он оказался один на один с бессмертными воинами, которых он всячески пытался извести. И теперь пришла пора расплаты.

Император продолжал сидеть в кресле. Он достал из ящика стола чистый листок бумаги и положил на чистую гладь стола. Затем извлек перо из чернильницы и протянул сыну:

— Уйди красиво!

* * *
В сопровождении советников и гвардейцев Га-тор проследовал на подземный уровень дворца Форхат. Впереди него двое гвардейцев вели безвольного Гегнера. На этом уровне стены были выложены из массивного камня, являясь фундаментом всему дворцу. Процессию возглавлял Ай-рат. Его помощь пришлась как никогда кстати при захвате дворца. Лишь малая часть «чистильщиков» решила оказать сопротивление, сознавая, кто стал истинным виновником расформирования рен-корпуса, однако воины, окружившие дворец, быстро усмирили недовольных.

Силами гвардейцев удалось задержать Ре-иля, а также пытавшегося бежать советника Же-рара. На Дю-мора была возложена обязанность созвать экстренный совет в Форхате, на который должны были быть приглашены представители двух городов Рехта, командующие армий и орденов Номарка, а также представитель из Маноира. К утру Га-тор ожидал известий о взятии под стражу «чистильщиков» из Забрюгге.

— Сюда! — сказал Ай-рат, распахивая дверь перед Гегнером.

Бегавельс послушно вошел внутрь камеры и за ним последовал император. Тяжелая дверь, обитая железом, захлопнулась за спиной. В камере было темно. Скудный свет падал из небольшого квадратного окошка, которое располагалось на уровне двух метров от пола. У противоположной стены можно было различить массивное кресло.

— Мне не известно, почему ты так ополчился против меня… — начал император.

— Отец!

— Не мешай! — рявкнул Га-тор. — Так вот, мне совершенно безразличны твои мотивы, что побудили тебя работать на Ви-гара. Мне не интересно, какие земли он тебе предложил. К тому же, он бы все равно тебе их не дал. Важно другое, я прозрел, я увидел твое истинное лицо. Мне долгие годы говорили о том, что ты — предатель. Но я любил тебя, я верил тебе, надеялся, что ты возглавишь движение сыновей арвингов. Я отдал тебе рен-корпус. И что ты сделал? Ты сделал его жуткой силой, которую теперь боятся не только люди, но и сами арвинги. В тебе ненасытная жажда власти. А этого, сынок, я тебе никогда не дам!

— Вон ты как заговорил?! — исказилось лицо Гегнера. — Я создал реальную силу, а не чиновничий аппарат. Я сотворил именно основу для того самого движения…

— Что ты мелешь?! Движения, которое будет служить Ви-гару?

— Он видит силу в молодых, — парировал молодой человек.

— Он видит силу, которую путем обещаний можно заставить работать на себя, — ответил с усмешкой старик. — Вот все, что он видит.

— Но разве ты не мечтал о собственной стране арвингов? Разве нет?

— Люди…

— Люди отняли у нас империю! — прервал его сын. — Люди бросили нам кость — Мельденбург. Ты и сам, я думаю, убедился, как хрупка оказалась эта кость.

— Мы лишили Мельденбурга сами себя, ты не находишь?! — улыбнулся Га-тор. — А люди…Возможно, это и не самое ценное на земле, но за ними будущее.

— Не знаю, кто вбил тебе в голову это мнение про людей, — Гегнер принялся вышагивать по камере, — но оно сведет весь род арвингов в могилу. А вот идеи Ви-гара достойны восхищения. Он хотя бы решился сделать то, о чем все арвинги мечтали тысячелетиями. И никто не осмеливался сказать это вслух, а уж тем более сделать. Лишь он один…

— А ты кто?

— Что? — не понял молодой человек.

— Ты сам-то кто? — спросил громко император. — Ты же человек!

Гегнер запнулся.

— Ты — человек! — повторил император и открыл дверь.

Молодой человек наткнулся на кресло в углу камеры и заметил, что в нем кто-то сидит.

— А это еще кто такой? — громко спросил он.

— Познакомься, сынок, это твое новое тело! — кисло улыбнулся Га-тор.

В следующее мгновение старец, прикованный к креслу, открыл свои огромные голубые глаза. Одновременно со словами «Реймс Гегнер, отдай мне свое тело!» император захлопнул дверь. И даже отсюда он услышал вопль молодого человека, которого лишили его собственного полного сил тела. Император спокойно отошел прочь. Там внутри был не его сын.

Двадцать седьмая глава

Он бежал так быстро, словно бы находился вовсе не в лесной чаще, а на открытом поле. Толстые поросшие зеленоватой губкой мха ветви раздвигали свои корявые руки, пропуская беглеца, стволы гигантских сосен и буков расступались в стороны, пни прятали головы в плотный как перина наст — дух леса помогал Вадиму как можно быстрее покинуть его пределы.

В ушах свистел ветер, а летчик судорожно глотал ночной воздух. Он крутил головой, то и дело слегка менял направление…

Где же она? Куда она делась? Может быть, она решила, что бегущий человек будет привлекать больше внимания преследователей, чем затаившийся? Но тогда бы он почуял ее! Да и что толку таиться от котаров?! Тем более девственнице! Увидеть чистое, теплое сияние Анисы в этом мрачном лесу — проще простого!

Вдали за спиной уже слышался шум погони. Судя по тому, с каким треском котары пробирались через лес, его дух решил серьезно усложнить им задачу поимки почтальона. Но, надо думать, эти фанатички сейчас в таком бешенстве, что готовы разорвать Вадима на части голыми руками. Они уже знают, что стало с их командиром. Если они несутся за ним по пятам с таким остервенением, то точно знают.

То, что произошло с мастером котаров, летчик не мог объяснить. Опутанный по рукам и ногам, со сжимающимся кольцом на шее, Вадим уже простился с жизнью, с Анисой, со стариком Масакори, Клаусом, Михаилом, Хлыстом, своей миссией, дирижаблем «Перышко» и его духом старушкой Ансет… Жестом отчаяния была его последняя атака, что он обрушил на эту самовлюбленную девицу. Вряд ли он мог нанести ей серьезный урон, попытайся тоже опутать, сковать своими сумрачными конечностями. От этих оков она бы быстро избавилась. Пытаться ослабить хватку на горле также бессмысленно — Вадим даже не мог увидеть тот клубок щупалец, опутавший его тело. Мастер действовала на ряде таких граней, о существовании которых летчик даже и не догадывался. В этой ситуации нюхач совершил достаточно абсурдный поступок, продиктованный скорее подсознанием. Своей мишенью он выбрал самый невзрачный, самый слабый на вид объект — маленький отросток духа на эфесе шпаги котара.

Не успел он его вырвать, как семь светящихся голов вздрогнули и рванулись друг от друга прочь. Но прикованные хвостами к эфесу, они спутались, закружились в воздухе, обрубая призрачные путы, сплетенные котаром. Вадим оказался освобожденным и повалился на лежанку из хвороста. А тем временем девушка попыталась отбросить в сторону шпагу, но один из духов впился ей в руку. Она взвыла, замахала руками, стала пятиться назад, поскользнулась на чем-то и упала на спину. В следующий миг шар, сплетенный из тел духов, накрыл ее своим свечением и поглотил ее тело.

Ничего толком не соображая, Вадим вскочил на ноги и бросился бежать. Ноги сами несли его. С легкой руки духа леса путь был настолько свободным, что летчик перестал всматриваться своим внутренним взором в пространство перед собой, а переключился на поиски Анисы.

У девушки было достаточно времени, чтобы совершить серьезный отрыв. Если дух леса помогал и ей, то Аниса могла далеко убежать. И все же Вадим волновался за нее — не могла ли она сбиться с пути, не попыталась ли затаиться в ночном лесу, не умерла ли со страха в этом мрачном лесу?

Снова вдох, снова яркое полотно лесных запахов. Это можно сравнить с ударом молнии. Когда она пронзает черное небо, перед глазами неожиданно появляется картина поля, согнувших под порывами ветра деревьев, высоких стогов сена, покрытых брезентом, невысоким склоном, что идет к речке, в которой словно в зеркале отражается белоснежный стежок молнии. Все это ты видишь в мгновении ока, и в следующий миг на радужке глаза остается лишь угасающий слепок той картины. Но стоит молнии повторить свой удар, и полотно вновь оживает перед тобою. Так же и здесь. Причем если вдыхать чаще, то картина не будет угасать, а станет изменяться в твоем мозгу, словно бы ты видишь все это еще одной парой глаз.

Он оглянулся. Позади него в темноте леса вспыхивали огни. Их становилось все больше. Видимо, котарам очень нужен конверт, что лежит сейчас во внутреннем кармане летчика. Что же это такое, смигр разорви? За чем охотится сегодня вся империя и ее противники?

Вадим неожиданно остановился. Легкий аромат ванили пролетел совсем рядом. Он тут же вдохнул, поймал призрачный хвост этого запаха и бросился за ним, чуть беря на север. Аниса немного сбилась с пути, совсем немного. Это поправимо.

Он бежал со всех ног. Все крепче сжимая своими сумрачными щупальцами хвост запаха, притягивая его к себе, словно вытаскивал из моря леску. Черная стена леса справа, черная стена слева… Кругом лес и прерывистое дыхание летчика. Он постарался уйти еще глубже за грань и тут же увидел вдалеке розовое пятно. Это Аниса. Вадим прибавил хода, хотя легкие уже не справлялись, пот заливал глаза, и летчик то и дело смахивал его крупные капли. Ноги уже начинали заплетаться, но останавливаться было нельзя. Если он и справился с одним из котаров, то уверен, во второй раз такой фокус не пройдет. Пятно росло. Нюхач быстро нагонял девушку. Ему хотелось крикнуть ей, что нужно слегка поменять курс, но шуметь было нельзя. Где-то там, за спиной, за ним мчалась жуткая погоня — десятки котаров с многоглавыми мечами. С целой армией мороков и то легче было бы справиться.

Розовое пятно росло во мраке, словно солнце пробуждалось, поднимаясь над горизонтом. Сияние росло, заполняя все вокруг своим светом и сиянием своей невинности. Надо полагать, котары слетятся на такое сияние в миг, как пчелы на мед.

— Аниса! — выдохнул летчик.

Девушка сбавила ход, остановилась, опасливо вглядываясь в темноту. Не успел летчик выскочить рядом с ней из чащи, как она тут же бросилась ему на шею.

— Ты жив! Ты жив! — шептала она, и Вадим почувствовал, как ее горячие слезы скатываются на его разгоряченное плечо.

— Быстрее! Быстрее! — поторопил он. — Они бегут следом!

— Где? — девушка прищурилась, пытаясь разглядеть преследователей во мраке. — Они отстали!

— Я бы не стал на это надеяться! — прошептал летчик. — Бежим!

Он схватил ее за руку и потащил во тьму, дальше, к призрачному спасению. Но кто сказал, что впереди их не ждал тот самый черный цеппелин пиратов, что они выслеживал их сегодня вечером? Вадим пытался постоянно контролировать ситуацию, не выходя из-за грани ни на миг. В любой момент все могло кардинально поменяться. Он сканировал местность вокруг, опасаясь подвоха как со стороны котаров, что нагоняли позади, так и со стороны пиратов, что ждали свою добычу впереди. Но пока все было спокойно. Фанатички, похоже, подотстали, сдерживаемые духом леса. А пираты пока не давали о себе знать. В любом случае Вадим был уверен, что среди пиратов нет личностей искушенных в тонкостях путешествия по межграням, а оттого у беглецов есть серьезное преимущество.

— Я устала! — прошептала Аниса. — У меня что-то с ногой. Она болит…

Вадим остановился.

— Что случилось? Ударилась?

— Не знаю. Может, вывих?

— Ты бы ступить на нее не могла…

— Я итак еле бегу, — зашипела Аниса. — И ступать больно. Очень больно!

— Так. Времени нет! — летчик чуть присел и скомандовал. — Быстро запрыгивай на меня!

— Что?

— На спину! Быстро!

Девушка попыталась забраться на спину Вадиму, но тут же скатилась вниз. Он присел еще ниже, схватил ее за бедра и так подбросил вверх, что Аниса вскрикнула. Тут же зажала себе рот рукой и прошептала:

— Ой!

Нюхач снова пустился в путь, но как же тяжело было нести еще одно тело! Ему еще повезло, что Аниса была достаточно хрупкой девушкой, и веса в ней от силы было чуть более 50 кг. И все равно в висках стучали сотни молотобойцев, ноги подкашивались, грозя оборвать весь их славный побег. Теперь и спина напряглась настолько, что стало сводить плечи и бока. Пот тек в три ручья, и казалось, все его тело покрыто вязкой прослойкой, которая не дает дышать.

Спасало одно — мысли о небе. Вадим всю дорогу, пока они добирались до края леса, вспоминал о тех днях, когда они вместе с Клаусом — помоги ему, Сонна! — бороздили свободные просторы бескрайнего Фока. Они ловили ветра, словно бы запрягали новых лошадей, и те несли их за горизонт, спеша навстречу восходящему солнцу. Порой даже летчик закрывал глаза, и не смотрел на дорогу в ночном лесу, а, доверившись лесному духу, представлял себя птицей, на спине которого спит прекрасная принцесса. И это придавало ему сил, несло его все дальше на запад, несмотря на то, что силы уже были на исходе.

* * *
Этот запах сразу показался ему странным. После столкновения с котаром каждое погружение за грань давалось Вадима достаточно тяжело — до сих пор шумело в голове, ломило тело и то и дело накатывали волны нервной дрожи. Но он все же старался как можно чаще проверять обстановку вокруг с помощью своего нюха. Вот и сейчас он остановился и аккуратно спустил Анису на землю.

— Что случилось? — шепотом спросила девушка.

Летчик указал в сторону юго-запада.

— Они все мертвы!

— Что? — перепугалась Аниса. — Кто мертв? Шут с тобой!

— Пираты, — пояснил летчик, не повышая голоса. — Кто-то успел перебить всех наших врагов.

— Так это же отлично! — улыбнулась девушка.

— А, по-моему, наоборот, — Вадим постучал костяшками пальцев по эфесу шпаги. — Раньше мы хотя бы знали, кого опасаться. А теперь… Далеко не факт, что те, кто убил пиратов, наши друзья.

— Полиция! Они столкнулись с пиратами…

— Не думаю. Мы слишком сильно взяли на север, и поблизости нет населенных пунктов. Мы несколько раз летали в Мескатон, и я внимательно изучал карту этой части острова. Если я правильно сориентировался, то мы ушли в сторону от дороги на Будо, но и не добрались до окрестностей Аймайны. Насколько я помню, здесь некая территория Сэйхоку…

— Что ты сказал? — прервала его Аниса. — Сэйхоку? Хм. Мне кажется, я представляю, куда мы попали.

— Ну и куда же? — поинтересовался летчик.

— Компания отца работает с администрацией Сэйхоку уже много лет. Я и не думала, что это находится так близко…

— Что «это»? — недовольно спросил Вадим. — Что такое Сэйхоку?

— Это кладбище машин. Гигантская свалка.

Молодой человек задумался.

— Звучит неважно, — признался он, вытирая пот со лба. — К тому же, это вовсе не проясняет одного вопроса — кто же мог убить пиратов?

— Может быть, здесь есть военизированная охрана? — предположила девушка.

— Может быть, — кивнул летчик.

— Что будем делать дальше?

Вадим сделал глубокий вдох и попытался уловить запахи кладбища.

— Мы находимся в низине. Прямо перед нами, — он указал во мрак, в котором ничего невозможно было различить, — холмы, а за ними, судя по всему, начинается твое кладбище…

— Почему это мое?!

— Ладно. Там начинается кладбище. Просто кладбище. Предлагаю не высовываться и пройти сразу на юг, вдоль холмов, под их защитой.

— Хорошо, — кивнула девушка. — А где пираты?

— Они будут у нас на пути. Скоро мы увидим их горящий цеппелин…

— Горящий?

— Да. Нам нужно как можно быстрее миновать это место. На пожар может и полиция приползти. Ты как? Идти можешь?

Аниса потопталась на левой ноге и сморщила носик.

— Болит еще…

Летчик повернулся к ней спиной.

— Нет-нет! Отдохни! — она положила руки ему на плечи. — Спасибо тебе!

Вадим хмыкнул — в первый раз он слышал такие слова из уст дочки фабриканта.

— Не за что! — ответил он. — Пошли!

Они двигались медленно, Вадим постоянно погружался за грань и исследовал местность вокруг. Запахи гари, угля и микрина, мертвой плоти и еще теплой крови щекотали его нос. Поблизости не было ни души.

— Ну как? — шепотом спрашивала Аниса. Летчик успокаивающе поднимал руку.

Вскоре они вышли на пригорок, на склоне которого медленно тлели останки пиратского дирижабля. Они лежали россыпью, словно угли в костре, потревоженные гигантской рукой. У самой кромки леса, которой держались Вадим с Анисой, попались два тела. Они были пронзены длинной пикой. Сразу двое.

— Это явно не полиция, — констатировал летчик, разглядывая оружие убийства. — Это похоже на… На что же это похоже?

— Это похоже на поршень, — заметила Аниса.

— На поршень?

— Да, стандартный поршень скальдов, только слегка заточенный.

— Кости скальдов что ли? — усмехнулся Вадим. — Тут что же, обитают людоеды, которые лакомятся машинами из металла?!

— Смотри!

Нюхач схватил девушку и увлек ее под раскидистые лапы невысокой ели. Они легли на землю и молча стали наблюдать за жуткой картиной.

— Это кто такие? — прошептала в ужасе Аниса.

— Лежи, не двигайся! — зашипел летчик, прижимая голову девушки к земле. — Они только-только рождаются…

— Это что же…

— Тихо!

Вадим поднял голову и пригляделся — между обломками цеппелина медленно бродили черные силуэты, а из мертвых тел выползали все новые и новые порождения ночи. Весь склон, где неизвестные расправились над пиратами, был полон шатающихся, словно в горячке, мороков.

— Они только-только рождаются, — прошептал летчик, не смея оторвать глаз от жуткой картины.

— Мне страшно! Давай уйдем отсюда! — толкнула его в бок девушка.

— Только тихо! Мало ли, какое у них сейчас состояние, — отозвался Вадим. — Отползай назад!

Они попятились обратно под защиту леса, оставляя впереди склон, усыпанный тлеющими частями пиратского судна.

— Я вся уже в грязи! По уши! — недовольно прошептала Аниса.

— Назад! Вон туда, под куст, — летчик усиленно сканировал местность.

Они незаметно для мороков забрались снова в лес. Здесь уже Вадим поднялся и помог встать своей напарнице.

— Пройдем немного по лесу, а там снова выйдем к склонам этих холмов, — сказал он. — Нам нужно выйти на дорогу до Будо. Будем следовать на юг, пока не натолкнемся на нее.

— Как скажешь, — кивнула послушно дочь фабриканта.

Они брели краем леса настолько долго, пока место взрыва цеппелина не осталось далеко позади. По правую руку стали подниматься железные горы кладбища.

— Насколько оно большое? — поинтересовался летчик.

— Кто же его знает? — пожала плечами девушка. — Я видела его лишь по бумагам. Списывали сюда скальдов, не подлежащих восстановлению.

— Мы уже идем довольно долго, — заметил Вадим. — По всей видимости, этот ваш Сэйхоку достаточно большой. Вон там я вижу дорогу. Мы вышли…

Он обернулся к Анисе и обомлел: ее хрупкое тело висело в метре над землей и было охвачено двумя толстыми железными клешнями, а за ее спиной в тени деревьев виднелась голова одноглазого человека.

— Кто такие? — прошипел тот.

— А… — летчик попятился и выхватил свою сияющую шпагу.

В этот же момент незнакомец стиснул еще три пары своих клешней, обхватив Анису с ног до головы. Девушка была, похоже, парализована. Сложно сказать, то ли страхом, то ли это неведомое существо впрыснуло свой яд.

— Отпусти ее! — крикнул Вадим.

— Я вас поймал! — с улыбкой констатировало существо.

Аниса начала приходить в себя. Похоже, у нее был шок. Она замотала головой и растерянно посмотрела на Вадима. В следующий момент она попыталась закричать, но рука мужчины во время прикрыла ее рот.

— Тише! — прошипел он. — Ты теперь моя!

Вадим почувствовал, как сердце в груди сжимается и кровь бросается к лицу. Из глубин души в нем поднялся такой гнев, что он, прикладывая все силы, резко погрузился за грань, выбросил вперед несколько десятков щупалец и обхватил клешни невиданного механического монстра. Несколькими сумрачными руками он сжал горло незнакомца и рявкнул:

— Отпусти ее!

— Я… сейчас ее… задушу… — хрипело существо, с трудом глотая воздух. Его клешни стали сжимать хрупкое тело девушки, и та задергала ногами и снова попыталась кричать. — Задушу…

— А вот это вряд ли! — выдавил Вадим.

В следующий миг он разом разжал все клешни существа, и девушка упала на землю. Она тут же схватилась за горло и начала кашлять. А летчик резко притянул многоногое создание к себе, и на противоходе срубил ему голову своим сияющим мечом. Наполовину механическое, наполовину человеческое тело странного паука обмякло и рухнуло на землю перед летчиком, продолжая некоторое время импульсивно сжимать свои клешни.

Резко выйдя из-за грани, Вадим рухнул на землю. Силы начинали покидать его. За последние несколько часов он приложил столько сил, что сейчас ощущал свое тело легким как облако, готовым воспарить в пределы стратосферы.

— Вадим! — крикнула девушка.

Летчик не успел обернуться, как кто-то ударил ему по голове. Меч выпал из руки, и на несколько секунд молодой человек потерял контроль за ситуацией. Придя в себя, он увидел эфес меча и протянул к нему руку, однако чей-то металлический костыль выбил меч в сторону. Дух меча ухватился за ногу незнакомца и быстро вскарабкался вверх по ней, мечтая выжечь нутро своей жертве.

— А! Тварь! Тварь! — заорал нападавший. Лежа на земле, Вадим видел, как странный высоченный тип с длинными металлическими костылями бежит в сторону свалки, а по его ноге сияющей змеей карабкается дух. Наконец ками обхватил кольцом его тело и вгрызся в человеческую плоть. Незнакомец взвыл и рухнул на землю на самом краю леса. Его тело еще некоторое время дергалось, выжигаемое духом, но вскоре замерло, и сияющий ками выполз наружу, подобно налакомившейся змее.

И в этот момент из низины за опушкой стали выползать странные существа. Тихо поскрипывая, из мрака выплывали наполовину люди, наполовину машины — некоторые имели по несколько механических конечностей, некоторые — угрожающе шевелили в ночи своими клешнями, кто-то был наполовину человеком, наполовину скальдом-лошадью, наподобие кентавра. Во главе призрачного воинства шествовал карлик верхом на создании, похожем на гигантскую многоножку.

Вадим уже не мог подняться на ноги. Он с трудом повернул голову к Анисе и прошептал:

— Беги! Беги!

Но девушка была настолько парализована страхом, что лишь бессильно отталкивала ногами заплесневелые листья, упираясь в ствол дерева. Из ее рта доносились странные звуки — похоже, она уже не контролировала свои действия. Лишь когда существа приблизились к кромке леса, она отскочила за дерево и поползла прочь.

Летчик, понимая, что далеко она уйти не сможет, призвал последние силы. Сделал несколько резких вдохов. Из носа пошла кровь, но он все же смог погрузиться за грань. Из его тела вырвались десятки щупалец. Некоторые из них подняли тело молодого человека в воздух, повернув его лицом к противникам, остальные же, выходящие из его спины, — свешивались из-за плеч, хищно колыхаясь невидимой смертью. Если бы вы смогли увидеть в этот момент летчика сразу в двух гранях, то сравнили бы его с полупрозрачным скорпионом, в теле которого вместо сердца отрывисто дышит человек, глаза которого закрыты, а по подбородку течет густая кровь.

В таком виде Вадим вылетел на опушку леса, раскачиваясь в воздухе и шевеля невидимыми щупальцами. Существа застыли на месте, повинуясь жесту карлика.

— Котархаш! Тот, за кем охотятся котары! Котархаш! — пронеслось над рядами существ.

Карлик улыбнулся. Он поднял свою пухлую ручку и медленно направил ее в сторону летчика. Тут же с места сорвались два кентавра с человеческими телами. Вадим схватил их сразу четырьмя щупальцами и со всей силы ударил друг о друга.

* * *
— Вот и змееныш проснулся!

Вадим с трудом стал раздирать веки.

— Ну, тварь! Справедливость все же есть на этом свете, и ренсъели знают ей цену, — усмехнулся кто-то совсем близко с лицом летчика. Из невидимого рта пахнуло гнилью.

— Что, змееныш пришел в себя? — спросил кто-то.

Наконец, Вадим открыл глаза. Вокруг было темно. Какие-то тела двигались во мраке, то приближаясь, то удаляясь от летчика. Он попытался двинуть руками, но они оказались скованы цепями. Также он не смог пошевелить и ногами. Дышать приходилось одним ртом — обе ноздри были забиты каким-то материалом вроде ваты.

— Нет, мой друг змееныш, здесь твой фокус не пройдет. Не пройдет! Или как ты привык, чтобы тебя называли? Бегавельс? Арвенгур? Да как бы не называли! Все одно — отсюда ты живым уже не выйдешь…

— Разрешите, ребята, я передам ему привет от Гюнтера!

В следующий момент чей-то каменный кулак засадил ему по скуле. Вадим не ожидал удара и перед глазами поплыл туман.

— Не бей по лицу! — сказал все тот же рот с гнилыми зубами. — Если у него вылетят затычки, он нас тут всех занюхарит! Башкой-то своей думай!

— Ладно! — пробасил обладатель каменного кулака. — А вот сюда можно?

И он пробил летчику в грудь. Молодого человека отбросило назад, кандалы зазвенели, и сразу несколько ртов заржали.

— А сюда можно, — улыбнулся Гнилой.

Вадим зашипел от боли. Казалось, грудная клетка треснула пополам и из глаз брызнули слезы.

— А? Хорошо? — с улыбкой спросил Гнилой. — А ведь ты половину моей команды извел. Заманил в ловушку к этим механическим тварям, сучонок! Знаешь, сколько моих людей полегло?

— Где Аниса? — прошептал летчик.

— Кто? Баба твоя? — Гнилой усмехнулся. — Жаль, она моим ребятам не досталась! Мы бы ее еще в лесу оприходовали. Такая бы уже котарам на хрен не сдалась! А сейчас вроде как рядятся с этими тварями. Купят ее и сделают фанатичку. Не мог что ли эту лошадку сам обкатать? Ни себе, и ни людям! А так бы ее сейчас нам подарили…

— Если нас самих сейчас не вздернут тут! — заметил чей-то голос.

— Дурак, о чем твое хлебало думает?! — Гнилой залез рукой во внутренний карман Вадима и достал оттуда конверт. — У нас есть козырь! Эти механические твари думали, верно, что котарам нужен сам человек. Но мы-то знаем, что все дело в этом конверте.

— И что там? — пробасил каменный кулак. — Давай откроем!

Послышался треск рвущейся бумаги.

— Нельзя открывать! — прошептал Вадим и тут же получил увесистый удар по голове, словно кувалдой по наковальне приложились. — Нельзя! — все равно повторил летчик, и на сей раз его внутренности чуть было не вырвались изо рта наружу.

— Стой! — остановил громилу Гнилой. — Может, он чего путного хочет сказать. Почему нельзя, сучонок? — ласково обратился он, вновь приблизившись так близко к лицу летчика, что тот мог укусить пирата за нос.

— Бумага… бумага особенная…

— И что с бумагой? — по-прежнему ласково спросил Гнилой.

— Она самоуничтожается… если достать из конверта…

Пираты замолчали. Громила пробасил:

— Чушь какая-то! Как же они сами его читать будут? Брешет, сукин сын!

— Помолчи! — прервал его Гнилой. — Слыхал я про такое. Вполне может быть.

— Да ерунда!

— Заткнись! — рявкнул пират с гнилыми зубами. — Без этого конверта мы не выйдем из хлева. Хочешь здесь сгнить?

— Да мне в принципе все равно, что там написано, — пробасил громила.

Гнилой присел рядом с летчиком и погладил его по плечу:

— А ведь этот дурачок наш спаситель, верно?

Пират тут же влепил звонкую пощечину Вадиму, от которой летчик чуть не взвыл.

— Зачем же ты нас предупредил? Рассыпься письмо, и мы бы отправились с тобой на остров Сибо. А так билетик есть только у тебя. Или ты надеялся, что как-нибудь отсюда вырвешься? И снова побежишь к своему гребаному императору или куда ты там намылился? Нет уж! Он этого конверта не увидит! Каких бы ищеек он не сажал нам на хвост, котары его обошли. А знаешь почему? Потому что котары — фанатички! А фанатики всегда своего добиваются, потому что они шизики!

Пираты загоготали. По металлическим пластинам снаружи кто-то отрывисто постучал. Заключенные замерли. Затем легкий стук превратился в скрежет, который медленно распространился по всем стенам сарая. Судя по тому, что невидимый страж проделал этот путь по периметру довольно быстро, размеры сарая были весьма скромными.

— Эти твари пустят нас в расход, даже не разобравшись, — прошептал один из пиратов.

— Да уж! — вздохнул Гнилой. — Мы для них ценности не представляем.

— Хотя они бы с удовольствием пустили в расход этого болвана, — отозвался кто-то.

— Да, — пробасил громила, — стольких порубил сегодня! Тела несли мимо сарая, я видел. А, может, нам его в расход пустить? Конверт у нас, что еще надо?

— Кто знает этих котаров? — пожал плечами Гнилой. — Не хотелось бы из-за твоей дурости здесь сдохнуть!

— Думаю, они не сильно на нас осерчают, если парень будет слегка помят, — усмехнулся громила. — Мне ему еще столько приветов нужно передать!

Вадим потерял сознание уже после второго или третьего удара. Казалось, помимо громилы за него взялись и другие пираты. Кто-то пустил в дело увесистые ботинки, и сквозь возню и хрипы летчика были слышны только слова Гнилого:

— Только не по носу! Не троньте нос, ребята!

Пребывая в полузабытьи, нюхач то и дело пытался сделать вдох, но нос был бессилен. Он чувствовал боль по всему телу. Ему казалось, что оно разваливается на части, как гнилой овощ. Вскоре его мысли стали жить отдельно от тела. Они унеслись далеко в страну его детских грез, он вспомнил все то прекрасное, что дал ему этот грешный мир.

И он вспомнил свое детство в деревне. Вспомнил пруд с лягушками, камыш, рыбу, что зажарил на костре, каких-то черных жуков, которые щекотали ему ладонь и просились прочь из зажатого кулачка…

Он вспомнил солнце. Когда он вспоминал детство, ему отчего-то всегда казалось, что тогда светило яркое солнце. Почему? Неужели запомнилось самое светлое? Наверное.

Помнил, как он скакал по сену, а оно кололо ему лодыжки…

Помнил, как жадная муха утопала в меду, погружаясь все глубже в янтарное море…

Помнил, как дул ветер и падали яблоки, падали иногда и на голову…

А было и воспоминание о том, как чьи-то руки гладили его волосы. Очень нежно, очень ласково, водили ото лба к затылку и снова возвращались. И ему хотелось, чтобы это ощущение не прекращалось. Эти руки ласкали его, а он боялся, что вот сейчас они прекратят, вот сейчас это будет последним движением.

А потом, наверное, был последний раз, когда аккуратные, заботливые пальцы возвращались ко лбу и совершали свой путь к затылку. Но он не помнил этого, потому что запоминается лишь хорошее. Лишь самое хорошее.

И Вадим вспомнил мир, созданный его обонятельной фантазией. В этом мире существовали запахи ненаписанных книг, не созданных картин, запахи невообразимых растений, тканей, деревьев, зданий, кораблей, дирижаблей, сказочных минералов, не существовавших рек с невиданными рыбами, запахи мертвых городов и городов никогда не построенных, запахи мистических ветров, не открытых островов. Он словно бы развернул перед собой карту своего мира со множеством невероятных городов, горных цепей, лесов, населенных диковинными животными, и рек, наводненных причудливыми рыбами. И Вадим увидел себя маленьким мальчиком, стоящим посреди лазурного поля, по которому к нему навстречу скакал самый красивый конь по кличке Ружгар.

Мальчик вскочил на спину этому стройному скакуну и помчался прочь от мира, в котором толпа грязных пиратов в черном сарае пинала худощавое тело летчика Почтовой службы Кантая.

Двадцать восьмая глава

Император пребывал в жутком состоянии.

Прежде, находясь в сравнительно молодом теле, он и не задумывался о здоровье. А вот захватив тело старика Си-анга, арвинг ощутил всю бренность этой оболочки. У тела императора был слабый желудок, если и не язва, то уж хронический гастрит был точно, оттого его часто донимала изжога. Кроме того, от долгого сидения ныла спина, при смене погоды ломило предплечье левой руки и часто покалывало сердце. А уж постоянные головные боли… Га-тор ощущал себя заключенным на тонущем корабле. Он шел на дно вместе с этой прохудившейся посудиной.

Однако в большей степени ужасное самочувствие императора было связано вовсе не со здоровьем. Его последняя встреча с Сашей закончилась самой настоящей истерикой. Мальчик так напугался старика, который тянул к нему свои руки, что забился в угол комнаты. Он не хотел признавать в императоре своего нового опекуна. Постоянно просил позвать Га-тора, а на старика косился звериным взглядом. Лишь молодому Ай-рату удалось успокоить Сашу. А вот Га-тору пришлось удалиться.

В последующую ночь, проведенную во дворце Форхат, ворхут не смог уснуть. Он бродил по своим покоям, после чего вышел в коридор и направился к дверям комнаты, где спал Саша. Сонные гвардейцы подтянулись и с удивлением проводили старика взглядом, не смея промолвить ни слова. Надо полагать, бродящий в ночи старец прогнал прочь сон. После этого Га-тор долго просидел в комнате спящего мальчика, наблюдая за ним. Старик с трудом сдерживал себя, чтобы не дотронуться до этих мягких волнистых волос, до этой упругой нежной кожи. Волна нежности захлестывала его, и он спасался бегством, возвращаясь в свою комнату. Га-тор открывал настежь окна, впускал свежий воздух и припадал к раскрытому окну, чтобы надышаться всласть.

Сердце ныло от осознания того, что он не может открыться любимому человеку, что он не в силах вернуть прежний взгляд мальчика. Теперь тот превратился в зверька, чурающегося противного старикашки. Прежние дни и вечера, проведенные вместе, сейчас казались прекрасными, приукрашаемые памятью и любовью. Император ощущал себя бессильным что-либо изменить. Он собирался вернуть империи былое могущество, но не мог вернуть любви одного маленького мальчика.

Си-анг посмотрел на собравшихся. За столом в зале для заседаний сидели смертные и бессмертные, от чьей помощи и подчинения зависело, сможет ли Восточный Номарк воспротивиться воле Ви-гара. По левую руку сидели два генерала — командующие Западной и Южной группами войск, — за ними следом мэр Ремы — весьма скользкий тип, — и представитель Маноира. По правую — мэр Забрюгге и представители трех орденов Номарка — тильсинов, ринсинов и запрещенного прежде ордена Арсдагара.

— Ну, что же, мой храбрый Ге-арт, — обратился император, — каковы наши шансы по защите Ремы?

Командующий Западной группы войск мог похвастать своими боевыми свершениями. Га-тор в бытность свою в прежнем теле хорошо знал этого смелого командира, и сейчас возлагал на него большие надежды.

— По данным наших наблюдателей в Везеле, Ви-гар собирает крупную армию близ границы с Рехтом, — заметил Ге-арт. — И судя по всему, западные арвинги ждут подкрепления с севера. Надо полагать, что Ви-гару удалось договориться с варгашорами. В случае если эти две силы объединяться, битва за Рему просто бессмысленна. На мой взгляд, нам нужно отдать город и отойти к Забрюгге. В таком случае у противника сложится щекотливая ситуация. С одной стороны, ему будет противостоять крупная группа войск близ Забрюгге. С другой, в подбрюшье мы сможем открыть второй фронт — Ноар, — который сдержит напор западных арвингов.

— Отлично! — недовольно покачал головой Тигге Дорф, мэр Ремы. — Раз Мельденбурга больше нет, значит, и город не нужен!

— Господин Дорф, Мельденбург есть, — поправил его император.

— Не заметно что-то…

— Крупная битва с силами Ви-гара нам ни к чему, — продолжил Ге-арт. — Мы не в силах противостоять им. Нужно растягивать фронт противника. Если бы мы еще смогли открыть фронт в Загорном Ноаре…

— Какими силами? — развел руки ноарец Ми-рой, командующий Южной группы войск.

— Не вашими, — успокоил Ге-арт. — Может быть, с помощью людей? Из фокшей можно сколотить многочисленную армию. Только тупую, как стадо баранов.

— Ваше Величество, оставлять Ноар один на один с полчищами Ви-гара было бы глупостью, — сказал Ми-рой. — Можно перевести моих арвингов через Солнечный перевал и постараться выйти войскам противника в тыл. Под Ремой посредством двух армий мы смогли бы окружить и арвингов, и варгашоров, и весь прочий сброд Ви-гара.

— Перевести армию через Солнечный перевал?! — удивился Ге-арт. — Слишком рискованно! Все равно, что выложить Ви-гару лучшие войска на блюдечке.

— В любом случае, сдача Ремы — это невозможный вариант, — прогундосил Тигге Дорф. — Это производства, это население, это… Это невозможно!

— С эвакуацией населения мы могли бы помочь, — подал голос высокий стройный юноша. Император посмотрел на него и едва заметно улыбнулся. Это был Инголф, представитель ордена ринсинов. И кроме всего прочего — сын Га-тора от смертной женщины. Он никогда прежде не присутствовал на совещаниях такого уровня, несмотря на свою сообразительность, и Га-тор настоял, чтобы от ордена целителей был вызван именно он.

— Да о чем вы?! — усмехнулся Дорф. — Сдадите Рему, потом не перейдете Сольоппганг никогда!

— Только не надо пророчеств! — успокоил смертного император, у которого все сильнее начинала болеть голова.

— Уж не пугайте! — отмахнулся Дорф. — Я вам правду говорю, а вы все в облаках витаете. Хотите отдать на растерзание ноарцев, мол, пусть там сами выпутываются, а мы ноги унесем подобру-поздорову. А ведь до Хегенскоффа рукой подать! Не спрячетесь!

Га-тор чувствовал, как боль волнами окатывает его мозг, пульсируя в висках. Он сидел молча, пытаясь затаиться от боли. Лишь когда он заметил, что дискуссия прервалась, он поднял глаза на собравшихся и заметил, что многие смотрят на него. Дорф победоносно улыбался, словно бы уже отстоял свою Рему. Мэр Забрюгге Освальд Меркант недовольно качал головой. Видимо, этому прирожденному экономисту были не по душе планы об эвакуации населения Ремы в его город.

— Конечно, план не выглядит привлекательным, но нужно думать стратегически… — начал было император.

— Какая тут стратегия?! — усмехнулся Дорф. — Нужно биться за каждый дом, и уж тем более город, а не строить иллюзии и играть в мудрых полководцев.

— В одной битве мы не сможем изменить ход войны, — голова болела все сильнее, и боль уже стала отдаваться в затылке, тупо, будто бы неумелый грабитель пробует на прочность череп императора. — К тому же, остатки войск окажутся запертыми тем же самым Сольоппгангом…

Дорф уже не слушал Га-тора. Он что-то нашептывал сидящему поблизости Ангусу Верту, представителю Маноира. Тот согласно кивал. Император сбился с мысли, принялся было что-то говорить про горные цепи, но запнулся и замолчал.

— Нам нужно хорошее вооружение и скальды, — сказал кто-то.

— Что? — прохрипел император.

— Скальды! Как можно больше!

Это Якки Андерсон из ордена тильсинов. Но Га-тор уже не понимал, о чем идет речь — он натолкнулся взглядом на аквариум в углу зала и щемящая боль за своего-чужого сына Гегнера вновь накатила бушующей стихией. Тот потерял тело, сидел в темнице Форхата и проклинал его — своего отца. И Саша, даже он проклинал сейчас императора. Все ненавидели его, и он ничего не мог изменить.

Га-тор поймал на себе разочарованный взгляд Ге-арта. Казалось, командующему стыдно за своего императора. Ворхут окинул затуманенным взглядом всех, сидящих за столом. Ему показалось, что никто не обращает на него внимания. В этом разваливающемся теле, обремененный призраками чужих тел, он превратился в олицетворение слабости. О какой власти и какой силе он думал тогда, когда стоял над телом мертвого Си-анга? Вот его цена! Вот цена его силы!

Неожиданно Дорф поднялся с места и сказал:

— Я останусь при своем мнении. И если мне единолично придется защищать свой город, я это сделаю получше арвингов…

Каждый его шаг в сторону двери отзывался жуткой болью. Император понимал, что он теряет власть. Совет, который еще вчера он считал началом победы над Ви-гаром, сейчас хоронил его авторитет.

Ему пришлось отбросить все чувства, что связывали ему руки. Он представил, что Гегнер и Саша мертвы. Все! Их больше нет! Теперь остался лишь он и армия, которая должна была победить. Ему пришлось сделать вид, что нет головной боли, что он может связно говорить, не отвлекаясь на шум в висках.

Он вспомнил Си-анга. Вспомнил императора таким, каким тот был в их разговорах…

Га-тор поднялся с места и громко сказал:

— Сукин сын! А ну сядь на место!

Тигге Дорф замер.

— Ты каким хером собрался воевать с арвингами и варгашорами?! Своим что ли?

Командующие обеих группировок улыбнулись.

— Сейчас нам нужно принять единое решение. Нам нужно действовать сообща, чтобы отстоять независимость Номарка. А ты тут мелешь чушь! Сядь!

Дорф тихонько вернулся на свое место и сел.

— Так, Якки! — император посмотрел на тильсина. — Нам всем нужны скальды, а не только вам. Так что ты не по адресу обратился! У ноарцев полно хороших лошадей. Надеюсь, твои воины умеют ездить верхом на живых лошадях?

Якки замялся и лишь согласно кивнул.

— Вот, что я вам скажу, дорогие мои! — император вышел из-за стола и медленно побрел по кругу, обходя всех сидящих. — Устраивать взбучку Ви-гару, при этом загнав самих себя в угол, это удел тупоголовых патриотов, которые хотят умереть красиво. Если господин Дорф хочет умереть красиво, мы можем ему это устроить. Только пусть нас всех в могилу не тащит! Солнечный перевал. Идея занимательная, но недальновидная. Среди наших арвингов еще столько шпионов Ви-гара, что я бы не стал надеяться на чудо. К тому же, переход сам по себе был бы весьма непростым. Сдача Ремы — единственный выход. Причем эвакуацию нужно начинать как можно быстрее. Лишь перейдя Хьюрт, и обогнув Сольоппганг мы можем чувствовать себя спокойно. Господин Меркант имеет большой опыт в решении сложных экономических проблем, так что с размещением беженцев разберется…

— Но как быть с работорговлей? — подал голос мэр Забрюгге. — Раньше рен-корпус следил за…

— Я бы попросил, господин Меркант, меня не перебивать! — повысил голос император. — Что касается рен-корпуса, то его больше нет и не будет. По крайней мере, в прежнем виде. А работорговля нам самим не на руку. Я не хочу, чтобы смертные накладывали в штаны при виде арвинга. Чем заняты ваши полицейские? Судя по уровню криминала в Забрюгге, у них вечный отпуск где-нибудь на берегах Фарафанганы. Усильте работу. Это тоже ваша задача.

Га-тор обошел стол и встал за спиной Дорфа. Он положил ему на плечи свои руки, отчего мэр замер от ужаса, и буквально сдулся.

— И попрошу не устраивать самодеятельности! Если кто-то думает, что сдача в плен войскам Ви-гара сулит спасение, он глубоко заблуждается. Первыми пойдут варгашоры, а Ви-гар, надо полагать, расплачивается с ними исключительно трофеями и своей акульей улыбкой.

* * *
Га-тор сидел у окна императорского цеппелина и смотрел на волны Северного Фока, волнующиеся далеко внизу. Он был один в каюте: помощников отослал, чтобы не мешали думать. Саша спал в смежной комнате, вход в которую преграждало кресло ворхута и невысокий журнальный столик.

На стеклянной поверхности стола лежали несколько газет. Га-тор попросил, чтобы ему дали свежую номаркскую прессу. На первой полосе одной из газет была жуткая фотография пострадавшего от бомбежки Мельденбурга. Император не мог без содрогания вспоминать этот момент и оттого перевернул газету, спрятав снимок. На развороте другого издания красовался снимок лорда Ви-гара, ныне короля Номарка, вместе с королевой Люр. Издание сообщало о том, что в Дамгарте — столице Свободного Номарка — прошла пышная церемония бракосочетания главного арвинга и повелительницы Номарка. В статье подробно описывался обряд, прошедший в королевском дворце, и лишь в самом конце статьи буквально в двух предложениях говорилось о том, что король Ви-гар ведет успешную войну на восточных рубежах с неверными арвингами.

Император снова взял первую газету и развернул ее на развороте. Большой репортаж был посвящен встрече двух дружественных армий близ местечка Бредтерр. Генерал пятидесятитысячной армии варгашоров Далгакир вручил главнокомандующему Центральной группы армий Свободного Номарка Абергу ключи от свободных городов севера и территорий Ског, где северяне якобы расправились с бунтами и смутой, посеянной неверными арвингами. В репортаже приводились слова Аберга, который упоминал о крупномасштабной кампании, которую обе армии намерены провести в ближайшем будущем.

Угроза была столь ощутима, что у императора свело желудок. При взгляде на эти фотографии в ворхуте просыпался необычный прежде страх смерти. Иногда он накатывал мощными волнами. Особенно ночью. Га-тор просыпался оттого, что начинал задыхаться. Ему казалось, что не хватает воздуха, что воздух стал каким-то разряженным, жидким, не достаточным для его существования. В такие моменты все тело императора покрывал холодный пот. Он вскакивал с постели и бежал к комнате Саши. Иногда он останавливал себя на пороге, иногда заходил в комнату и садился рядом с изголовьем мальчика. Он сидел молча, разглядывая лицо спящего ребенка. Мысли пригнавшие его сюда — о захвате этого тела — тут же сменялись нежностью и лаской, мощной любовью, которая накатывала волнами, обжигая мозг.

Конечно, он мог вселиться в мальчика. Для этого требовалось лишь засвидетельствовать этот факт у своих подчиненных. Прежде разрешение даже для императора давал рен-корпус и он же составлял специальную комиссию для контроля за переселением. Сейчас Га-тор уничтожил эту организацию. И мог, лишь взяв в свидетели двух своих помощников, совершить этот ритуал. В истории империи арвингов были уже случаи, когда император вселялся в тело маленького мальчика. Это ни коим образом не отражалось на отношении подчиненных к правителю.

Но здесь был другой момент — Га-тор любил этого мальчика и представить, как он отнимает у него молодое юное тело, а взамен отдает дряхлое тело старца, он просто не мог. Несколько раз он подумывал о переселении в другого юношу. Но эту мысль ворхут отдалял как можно дальше.

— Ваше Величество!

Сейчас Га-тор вспоминал все те моменты, все те бессонные ночи, и снова хватался за сердце. Ему было страшно думать о будущем. Оно казалось просто ужасным. Весь мир стремительно раскручивался подобно волчку, и остановить это движение было просто невозможно. Даже став императором, он не почувствовал в своих руках ту силу, ту власть, которая способна разрешить клубок проблем, опутавших мир, страну, сердце.

— Ваше Величество!

В последнее время Саша много спал. Га-тор даже испугался — подумал, что Гегнер напоил его каким-то хитрым ядом, который вытягивает из человека душевные и физические силы. И ему постоянно казалось, что у мальчика побледнели щеки, лихорадочнее бьется сердце, пропал аппетит. Окружение относилось к его беспокойству о здоровье Саши с определенным отношением — вроде как император беспокоится за своего будущего носителя. Но Га-тор боялся в первую очередь за душу этого существа, которое даровало ему во второй раз в жизни почувствовать, что же такое любовь.

— Ваше Величество, вам плохо?

Ворхут вздрогнул. Он поднял глаза и увидел советника Дю-мора. Тот незаметно вошел в каюту и стоял прямо перед журнальным столиком.

— Все нормально, Дю-мор! — покачал головой император.

— Я вас звал.

— Да? Я не слышал. Задумался, наверное, — пожал плечами старик. — А что случилось?

— Мы подлетаем к Мескатону, Ваше Величество…

— Когда ты прекратишь все эти официальные штуки, Дю-мор! — император поднялся с кресла и подошел к двери в комнату мальчика. Но остановился и замер. Потом повернулся к помощнику и сказал:

— Так сладко спит! И меня это пугает.

— Врачи проверяли его состояние, — ответил шепотом советник — Он в полном порядке. Он здоров. Так здоров, что нам всем можно позавидовать.

Последние слова не понравились Га-тору, и по его лицу Дю-мор прочитал все.

— Извините, если что не так сказал!

— Ладно! — отмахнулся император. — Иди! Мы скоро будем готовы.

Когда советник вышел и закрыл за собой дверь, император вернулся к двери в каюту и закрыл ее на засов. Только после этого он вернулся к комнатке, где спал мальчик, и открыл дверь. Там сладко пахло медом и ванилью. У Га-тора даже закружилась голова. И он замер, прислушиваясь к своему сердцу.

— Так и концы недолго отдать, — прошептал он.

Глаза привыкли к темноте. Он подошел к иллюминатору, который был занавешен, и открыл его, впустив солнечный свет. Комнату тут же выплыла из мрака, подобно величественному кораблю небесных капитанов. И император тут же увидел мальчика, сидящего на краю кровати.

— Что случилось? Ты не спишь? — бросился к нему старец.

Мальчик сидел насупленный и отворачивался от старика.

— Да что же случилось? В чем дело, дорогой мой?

— Уйдите! — прошептал Саша.

У императора даже ноги подкосились, и он присел на край кровати.

— Что ж я тебе такого сделал? Почему ты так со мной?

— Где мой дядя?

— Дядя? — Га-тор на секунду задумался. — Был обстрел замка. Он не выжил…

— Вы врете!

— Саша!

— Не называйте меня по имени! — выкрикнул мальчик.

У Га-тора сердце выпрыгивало из груди, он был в полной растерянности.

— Вы убили его! — сказал вдруг Саша.

Император покачал головой.

— Я тебя люблю! И к твоему дяде я хорошо относился. Я не мог…

— Я вам не верю!

Га-тор замолчал. В дверь каюты постучали.

— Нам пора собираться, мой мальчик, — сказал император, с трудом поднимаясь с края кровати.

Саша молчал.

— Я жду тебя. Скоро выходим.

В дверь снова постучали, и голос Дю-мора оповестил:

— Мы прибыли, Ваше Величество!

— Ох уж эти правильные ноарцы! — вздохнул император.

* * *
Спускаясь по трапу на взлетную площадку крепости Нордшпир, Га-тор не переставал думать о словах мальчика. Откуда он взял, что император повинен в смерти Га-тора. Подмывало рассказать ему правду, но в этом было мало смысла. Во-первых, мальчик обязательно рассказал бы эту новость Ай-рату, с которым он находился в хороших отношениях. А это поставило бы крест на всех амбициозных планах ворхута. Во-вторых, Саша не воспринял бы всю эти сказку всерьез. Он ведь был простым человеком.

Между тем думать стоило совсем о другом. Встреча с Ла-маром — мэром Мескатона, к тому же, единственным мэром-арвингом в Каннагаре — должна была либо даровать надежду, либо подвести жирную черту под стараниями Га-тора.

Островные арвинги располагали своим небольшим воздушным флотом, имели также флот морской, стоящий в бухте близ Нордшпира и недалеко — у острова Пуккель. И самое главное — в Мескатоне располагалась самая крупная диаспора арвингов в мире. По прикидкам Га-тора, Ла-мар мог поставить в ружье армию аналогичную Центральной группе войск самого странствующего императора.

— Вы заметили, что в бухте стоит совсем немного кораблей? — спросил Дю-мор у императора.

— Что?

— Вполне возможно, что Ла-мар будет ссылаться на войну островной империи с Нагой, — продолжил ноарец. — Они могли предоставить императору Идо часть своего флота.

— Да, — кивнул Га-тор. — Это понятно. Главное — чтобы Ла-мар был слегка навеселе, но не больше.

Дю-мор с удивлением посмотрел на императора.

— Когда он трезв, уговорить его на что-то равносильно тому, как если бы я попытался поймать солнце в небесах.

— Возможно, — хмыкнул ноарец.

Ворхут посмотрел на помощника и подумал о мальчике.

— Что, Ваше Величество? — поинтересовался Дю-мор.

— Ты не исправим, старина Дю-мор! — улыбнулся император.

Они прошли всю площадку, обдуваемую порывистыми ветрами с Северного Фока. У невысокой башенки стояла группа встречающих, среди которых был и Ла-мар. По его угрюмому лицу Га-тор сразу же понял, что мэр Мескатона трезв как стеклышко. Да, дела хуже, чем можно было предположить. Если по пути на острова император еще строил какие-то иллюзии, то сейчас, при виде бледной физиономии Ла-мара, он с каждым шагом, приближавшим их друг к другу, понимал, что все его надежды и бравурные речи на совете в Реме рассыпаются в прах.

— Он трезв, Ваше Величество! — прошептал ему на ухо Дю-мор.

— Я вижу, — буркнул император и улыбнулся, протягивая руку мэру. — Добрый день, друг Ла-мар!

Тот степенно поклонился и протянул руку для пожатия в ответ.

— Доброго здравия нашему вечному императору! Долгих лет царствия извечной империи!

— Как ты сегодня красноречив! — кивнул император. — А что, разве знаменитое шоу цеппелинов не в разгаре?

— Почему же? Идет своим ходом, правда, в этом году слишком много жертв. Меня это печалит.

— Много жертв? — удивился император. — Неужто гонка была столь кровавой?

— Был сильный шторм, — ответил Ла-мар. — Да еще и бандиты объявились в округе. Похоже, они пробрались и на шоу, потому что именно по их вине во время шторма пострадали и сгорели десятки цеппелинов.

— Что за времена, старина Ла-мар?! — развел руки император. — Я слышу лишь плохие новости. Надеюсь, на сегодня они уже закончены.

И Га-тор дипломатично улыбнулся, следуя в арку башенки. Мэр промолчал и последовал за ним. Далее шли сопровождающие императора и мэра, а также несколько гвардейцев в парадной форме. По узкой витой лестнице процессия спустилась в небольшой зал.

— Сначала я бы хотел представить вам, Ваше Величество, своих подчиненных и…

— Не стоит! — покачал головой император. — Думаю, нам нужно сразу перейти к делу. Время не ждет!

Потом старик повернулся к Дю-мору и шепнул тому на ухо:

— Две бутылки рома да побыстрее!

— Понял! — кивнул ноарец.

Мэр пригласил императора в свой кабинет и попросил их не беспокоить. Император прошелся по кабинету, приблизился к окну и посмотрел на живописный вид, что открывался на бухту Мескатона.

— Здесь не чувствуется того кошмара, что творится с империей арвингов, — заметил задумчиво император.

— Пока не чувствуется, — ответил тихо Ла-мар. — Нам тут тоже не сладко!

— Да ладно тебе, старина! — император улыбнулся. — Ты не представляешь, что сейчас творится в Номарке! Страна распалась на куски, этот сукин сын Ви-гар провозгласил себя королем Свободного Номарка. Ты слышал, что он взял в жены королеву Люр?

— Ух ты?! — присвистнул Ла-мар. — Нет, такого еще не слыхал.

Мэр оживился и стал лихорадочно ходить по комнате. Это состояние Га-тор отлично знал — ему хочется выпить, но он сдерживает себя.

— Может, по рюмке старого доброго рома за встречу? — предложил мягко император.

— Нет! — вздрогнул Ла-мар. Затем более сдержанно повторил. — Не стоит!

— Ко всему прочему, на днях объединились армии Аберга и Далгакира, — продолжил император. — Их дальняя артиллерия уже разрушила Мельденбург, сердце арвингов, они взялись за Рему. А шпионы западных арвингов проводят активную работу с людьми. Бессмертных стал бояться все, кому не лень…

Мэр Мескатона схватился за голову и сел в кресло.

— Ваше Величество, вы обещали, что плохих новостей сегодня будет немного, — прошептал он.

— Их будет куда меньше, если ты поможешь своим братьям на севере, старина Ла-мар! — император присел рядом с креслом мэра и тихо заговорил. — Арвинги подошли к самому жуткому периоду своего существования в Сиануке. Это будет даже пострашнее войны с людьми! Сейчас мы воюем друг с другом.

У Ла-мара было такое обиженное лицо, что Га-тор тут же вспомнил Сашу. Он также смотрел на него, когда говорил про дядю.

Император поднялся с кресла и подошел к окну. В голове смешались мысли, его красноречие куда-то пропало. Все мысли занимал мальчик, обвиняющий его в том, что старик повинен в гибели дяди.

— Флот! — лишь выдавил он. — Нам нужен флот и армия Мескатона! Старина Ла-мар, только ты можешь помочь нам! Армии Аберга и Далгакира совсем скоро будут под стенами разрушенного Мельденбурга. А потом будет и Забрюгге. Остатки империи падут под этой силой. Сейчас нам приходится сдерживать натиск Хангеларской пущи с востока, проснувшихся лаксов — с севера и объединенных армий — с запада. Наши ресурсы тают на глазах!

Ла-мар потер подбородок и пробубнил:

— Вы же понимаете, Ваше Величество! Здесь тоже война. Наги собрали жуткую армию, разведчики императора Идо передают об огромных военных корпусах, что перебазировались к проливу. Флот нагов уже стоит в нескольких лигах от наших западных плавучих крепостей. Идо полон оптимизма, но я пока не знаю, на что он надеется. Нам не помогут ни Сунакуни, ни Лехтурм, ни Ниль. На вас, понятное дело, надежды возлагать глупо. А Акка разве что предоставила запасы угля и микрина, а также небольшой воздушный флот.

— Сколько в твоем распоряжении войск? — спросил прямо император, подойдя к мэру.

Тот отвел глаза и промямлил:

— Да какая там армия?! Почти всех я отдал императору Идо. Оставил себе разве что патрульные цеппелины и гвардейцев. Вы же видели, Ваше Величество, в бухте Мескатона почти нет кораблей…

В дверь постучали.

— Я же просил не беспокоить! — повысил голос мэр.

— Ничего, ничего! — миролюбиво улыбнулся император. — Это ко мне.

Он подошел к двери и открыл ее. Дю-мор стоял там с небольшим холщовым пакетом, на котором красовалась эмблема странствующего двора — гвоздика на фоне стен Мельденбурга.

— Как вы просили, — сказал тихо ноарец.

Император кивнул, взял пакет и молча закрыл за ним дверь. Сейчас ему уже казалось, что последняя надежда — алкоголь — вряд ли что-то изменит в сложившейся ситуации. Конечно, мэр хитрил — он вряд ли отдал императору Каннагара всю свою армию, — но ее численность могла быть куда меньше, чем в свое время надеялся Га-тор.

— Я понимаю тебя, старина Ла-мар, — примирительно отозвался император и подошел с пакетом к столику. — Ну, раз мы все обсудили, можно и за встречу выпить.

Мэр вскочил.

— Нет, нет, не стоит! Я же говорил…

— Да ладно тебе, Ла-мар! — положил ему на плечо свою тяжелую руку император. — Расслабься! Ты сделал все, что мог. Я понимаю, что у тебя ничего нет. Все понятно!

— Я… как бы это… Не пью…

— Ух ты! И сколько часов? — улыбнулся старик.

Он достал из пакета бутылку темного рома и заметил, как у мэра загорелись глаза. Ну, может хоть что-то удастся выжать из этого скряги. Император разлил по рюмкам ром и протянул Ла-мару.

— Вспомни, когда тебе наливал сам император?

Мэр судорожно сглотнул:

— Никогда!

— Вот! Значит, сегодня особый день! Давай, за встречу!

Мэр еще несколько секунд сдерживал себя, но когда увидел, как император проглотил содержимое рюмки одним мазом, он сглотнул и, сорвавшись, опрокинул свою рюмку.

— А, хорош? — крякнул император. — Привезли из Альтомара.

— Там же делают порто, — удивился мэр, довольно потирая губы.

— И ром. Да знаешь какой! Да ты же вот сам попробовал. Ну и как?

Ла-мар кивнул.

— Что это значит? Это разве ответ?!

— Хорош! — кивнул мэр.

— «Хорош», — недовольно отмахнулся император. — Ты не оценил. Это все оттого, что я мало налил, а ты давно не пил. Давай еще по рюмочке!

— Но…

— Молчать! Император говорить будет!

Га-тор налил еще по рюмке рома и поднял тост:

— За победу империи арвингов! — подмигнул мэру, который задумчиво разглядывал содержимое рюмки. — За это грех не выпить!

— Да, — согласился Ла-мар, который с удовольствием воспользовался доводом императора.

— Ну и как тебе альтомарский ром? — спросил на этот раз Га-тор, чувствующий, что его уже кидает в жар.

— Похож чем-то на нильский, — заметил мэр, на лице которого уже начали проступать розовые пятна.

— На какой? На нильский? — воскликнул император. — Чушь! Ни капли!

Он налил еще и поднял рюмку:

— За процветание Мескатона!

— О, — улыбнулся мэр, — за это тоже грех не выпить!

Уже через полчаса Ла-мар дошел до своей традиционной кондиции. Его лицо побагровело, и он много жестикулировал, пытаясь что-то объяснить своему собеседнику. Решив, что это достаточная стадия для начала обработки, император резко посмотрел в глаза Ла-мара и сказал:

— Помнишь, что ты обещал арвингу Га-тору в засаде близ Дюнкерка?

Мэр даже подпрыгнул.

— Вы о чем, Ваше Величество? — выдавил он ошарашено.

— Ты помнишь это?

— Ну… было такое…

— Ты помнишь, что обещал ему? Ты обещал, что придешь к нему напомощь в любой момент, когда он попросит тебя об этом…

— Но! Откуда вы знаете? — Ла-мар вскочил с места, но, зашатавшись, снова рухнул обратно в кресло.

— Он погиб под руинами Мельденбурга, — сказал тихо император, — но душа его вселилась в меня.

— В каком смысле? — не понял пьяный мэр.

— Теперь в моем теле две души, дурачок! — усмехнулся Га-тор, пытаясь понять, купится ли на такую чушь его старинный приятель.

— Как это возможно? Разве бывает такое? Две души? — мямлил озадаченный мэр.

— Давай еще по рюмке, и я тебе все расскажу, — сказал император и налил новую порцию рома. — За душу!

Император поднял рюмку, но когда увидел, что мэр охотно опрокинул свою внутрь, поставил ее нетронутой.

— Так вот, мы находились в одном зале, когда началась бомбежка Мельденбурга, — начал Га-тор. Он нес полнейшую чушь, между тем наблюдая за выражением лица Ла-мара. Тот краснел все сильнее, и теперь уже сам тянулся за бутылкой и наливал обоим рома. Небылицы, рассказанные императором, оказали на мэра Мескатона неизгладимый эффект: он превратился в настоящего ребенка и стал задавать такие вопросы, которые повергли в шок даже старинного приятеля. Ко всему прочему Ла-мар совершенно не кстати вспомнил о том, что Га-тор был арвингом-колоколом. Теперь в нем проснулся не просто ребенок, но капризное дитя.

— Значит, вы, Ваше Величество, можете вызывать Серскильта? Выходит ведь так должно быть? Думаю я верно? Верно.

— Старина Ла-мар!

— А что старина?! — не унимался мэр. — Помню, как я держал оборону у самых отрогов Негля. Было время, да? Никакого авторитета не было у бессмертных. Кошмар! Не то, что сейчас. «Господин мэр! Разрешите доложить, господин мэр? Люди построены для того, чтобы вы ими распоряжались!»

— Ла-мар!

— Вот! И я про то же! — захихикал арвинг, который уже не на шутку разошелся. — Колокол.

— Ты о чем?

— Га-тор был отличным человеком! Тьфу ты! Что я говорю?! Каким еще человеком?! Он был лучшим арвингом! За это надо выпить! — мэр поднял полную рюмку и, не чокаясь с гостем, опрокинул ее в нутро.

— Думаю, пришло время сдержать слово, данное этому прекрасному арвингу, — стал подводить ближе к теме разговора император, с опаской поглядывая на вторую бутылку рома, откупоренную мэром.

— Без вопросов! — мотнул головой раскрасневшийся Ла-мар. — Все, что угодно! Из-под земли достану, но сделаю.

— Хоть из-под земли, но нужны цеппелины, корабли и воины, — жестко сказал император. — На карту поставлено все. Ты просто не можешь отказать!

— Сложный вопрос, — закивал мэр. — Очень сложный. Война с Нагой…

— Все бессмертные могут погибнуть, — перебил его император.

— Все? — с сомнением спросил мэр, разливая новую бутылку.

— Все! Все как один!

Ла-мар задумчиво посмотрел на бутылку и спросил:

— А где ты брал ром?

— Цеппелины, старина Ла-мар, нужны цеппелины! — снова нажал император. — С пилотами, с командой. Нужны полностью укомплектованные цеппелины! Га-тор обращается к тебе!

Мэр даже отшатнулся при последних словах. Он с опаской посмотрел на императора, словно надеясь увидеть в нем черты знакомого ему человека. Потом скрючил губы в серьезную гримасу, придвинулся к собеседнику и зашептал:

— На Пуккеле у меня стоит флот. Я не отдал его императору Идо. Класть головы бессмертных ради этой извечной суматохи с Ксаром?! Чего ради?

— Я тоже так думаю, — кивнул император. — И Га-тор тоже.

— Я могу дать тебе этих ребят, — продолжил мэр.

— Корабли? — тут же ухватился за тему старик.

— Угу.

— Что значит «угу»? — спросил его громко император. — Они есть? Много?

— Ну… Я бы не стал называть такие слова здесь…

— Ты должен дать их!

— Кого?

— Корабли! — дернул мэра за рукав Га-тор.

— Да, да, могу.

— Договорились! — довольно кивнул император. — А армия?

— Только экипажи! — кивнул мэр.

— Э, не, так не годится! — замотал головой Га-тор. — Без армии цеппелины и корабли много дел не сделают.

— У меня итак то не очень большой корпус в распоряжении…

— Сколько есть?

— Да ну крохи!

— Мескатон — огромный город! Скольких ты сможешь поставить в ружье?

— В смысле? — не понял мэр.

— Добровольцев, — пояснил свою мысль император.

— Вон вы как! Ваше Величество, ты даже… вы даже… неожиданно как!

— Что тут неожиданного? — строго спросил император. — Весь мир скоро заполыхает в огне войны, а ему все неожиданно!

— И все же, все это очень странно! — хитро прищурился раскрасневшийся мэр. — Бомбежка, две души, одно тело… Никогда такого не слышал!

— Какие твои века?! — усмехнулся император.

— Он был колоколом. Ты… Вы, Ваше Величество, теперь тоже стали колоколом? Что я спрашиваю?! Конечно!

— Старина, давай лучше о деле! — пытался вернуться в русло конструктива Га-тор.

— Да, я о нем же и говорю! — не унимался мэр. — Га-тор, если ты там, докажи мне! Докажи, что ты там!

— Ты мне не веришь, старина? — удивился император.

— Ну… — Ла-мар опрокинул еще рюмку и сказал безапелляционно. — Нет!

Ворхут поднялся с кресла и подошел к окну. Можно было попробовать снова увести тему, но ведь Ла-мар будет возвращаться к ней постоянно. Этот колокол сильно засел в его голове. Возможно, потому что сам Ла-мар не мог таковым похвастать.

— Ну? — мэр развалился в кресле и поднял руку. — И?

— Ну что же, ты сам напросился, — с гневом в голосе сказал император. Это прозвучало так жестко и устрашающе, что мэр вдруг собрался, отставил рюмку и посерьезнел.

Император посмотрел на воды залива Мескатона. Где-то там за горизонтом располагался остров Пуккель, на котором хитрец и жлоб Ла-мар решил спрятать свой флот и армию. Но нет, выпускать такой шанс Га-тор не мог. Он почувствовал, что игра стоит свеч, что на острове действительно есть армия. И теперь ему уже нельзя было отступать. На кон был поставлен весь Номарк!

— Серскильт! — вдруг повысил голос император. — Услышь свое вечное имя и приди на помощь детям своим! Услышь мольбу твоих бессмертных сыновей и окажи им честь лицезреть мощь твою!

Ла-мар до того не ожидал такого поворота, что он от страха вжался в кресло и в ужасе взирал на своего императора.

— Приди Серскильт, вечный, как мир, могучий, как свет, непобедимый, как звезда Милепаль! — продолжал Га-тор. — Приди тот, чье имя Оке Бесс-Скайтере, чья кровь зеленого цвета, чье тело обитает во всех мирах Сианука! Пусти корни!

Глаза мэра расширились до предела. Казалось, после такого шока этот любитель зеленого змия либо бросит пить окончательно, либо наоборот уйдет в запой.

— Приди, Серскильт! Приди, объединяющий помыслы арвингов! — уже совсем срываясь на крик, голосил Га-тор.

Казалось, ничего не происходит. На какое то мгновение Ла-мар даже поверил, что у императора ничего не вышло. Он вскочил на ноги и закричал:

— Где же он? Где?

— Он в нас. Он среди нас, — сказал спокойно старик, чье сердце билось в груди с бешенным ритмом. Он ощущал как мысли сотен арвингов вызваны с помощью молитвы. И он уже ощущал поступь Серскильта по земле Мескатона…

— Где? — не унимался мэр, танцуя со своей рюмкой. — Где ты, Серскильт?

И в этот момент окна со всех сторон комнаты разом лопнули, и в комнату ворвались зеленые путы извечного божества арвингов. Пьяный мэр упал на колени и подполз к императору, словно прося его о спасении. Корни Серскильта разом опутали потолок, пол, стены… Они превратили комнату в настоящие джунгли. Под ногами теперь расстилался упругий наст его корней, все вокруг колыхалось и ждало указаний. Ла-мар валялся в толстых корнях, падал, скользил, но не отпускал ноги императора, хватаясь за них обеими руками. Га-тор мысленно видел, как руки милостивого Серскильта опутали весь замок Нордшпир, как его зеленые руки схватили в свои тиски и зажали в ладонь этот серый камень, как кругом разинули рты жители, как патрульные цеппелины срочно подтягиваются к сердцу Мескатона…

Га-тор посмотрел на своего приятеля, который что-то бубня валялся у него в ногах.

— Что ты сейчас скажешь, старина Ла-мар? — улыбнулся император.

Мэр опасливо поглядывал снизу на старика.

— Я… Я…

— Что с тобой, Ла-мар? Ты боишься нашего божества? Духа, дарующего арвингам вечную жизнь…

— Как-то не по себе, — выдавил осторожно мэр.

Император улыбнулся.

— Исполни свое слово!

— Да, — кивнул мэр, озираясь на качающиеся вокруг корни Серскильта.

— Исполни!

— Да, да, да! — закричал Ла-мар. — Все будет. Все, что в моих силах!

Вокруг колыхались сотни зеленых корней, которые царствовали теперь в этой комнате, во все окна продолжали лезть путы божества, все находилось в движении, и лишь император спокойно стоял по колено в зеленой массе, а у его ног лежал перепуганный и согласный на все мэр Мескатона.

* * *
Солнце медленно опускалось в низкие волны Внутреннего моря. Императорский цеппелин в сопровождении пяти сторожевых кораблей приближался к острову Кихонтэки. По мере приближения к самому большому острову архипелага в небе заметно увеличилась плотность движения воздушных судов. Над самой водой сновали стремительные воздушные парокары, которые то и дело взвивались вверх, шныряя вокруг грозного эскорта. Легкими облаками висели в небе недвижимые громадины патрульных цеппелинов. Нескончаемой вереницей тянулись с юго-востока грузовые транспорты, а по правую руку от императорского корабля плавно рассекал вечернее небо пассажирский цеппелин, следующий не то из Сахиля, не то из Вальда.

— Из-за чрезмерной безопасности императора Идо, нам придется попасть во дворец в Иреку лишь ночью, — посетовал советник Дю-мор. — Совет запланирован на утро. Ваше Величество, вам бы сейчас отдохнуть, потому что потом времени уже не будет.

— Да, да, — кивнул старик. — Так я и сделаю. Можешь тоже идти отдыхать.

Помощник поклонился и покинул каюту странствующего императора арвингов. Га-тор задумчиво покрутил в руках бокал с водой. После переговоров с пьяницей Ла-маром у него еще не прошла голова. Что может быть хуже, чем вечернее похмелье? К тому же ныло сердце, не привыкшее к такому вольному обращению.

Нужно было ложиться спать. На завтра был назначен совет при дворе императора Каннагара Идо Хитрого. Во дворец были приглашены представители почти всех развитых стран Сианука. Основное обсуждение касалось ситуации с Нагой. Отдельным вопросом было вынесено положение на северных рубежах — пробуждение Хангеларской пущи, столкновения варгов (диких племен, родственных варгашорам) с Лехтурмом и, конечно же, назревающая гражданская война арвингов в Номарке. Уникальность совета была в том, что вес Каннагара на международной арене позволял свести за столом переговоров представителей почти всех заинтересованных сторон. Ожидалось прибытие короля Ви-гара 1 и какого-то посла от варгов. Разве что не было представителей от монстров Хангелара и от воинственных нагов. Ну да эти никогда и не признавали силу слова и не видели необходимости в существовании дипломатии.

Накануне столь серьезной встречи Га-тору нужно было отдохнуть и набраться сил. Однако он не мог успокоиться — сердце бешено колотилось. Его одолевали змеи из ларца и собственные слабости. То и дело он вспоминал о сыне императора Си-анга, любовь которого продолжала подтачивать силы старца. Несмотря на то, что Га-тор смог пересилить своих привлеченных демонов и расправиться с Гегнером, сейчас сердце начинало сдавать. Сказались переживания последних дней, а также сильно подточил и без того неважные силы конфликт с Сашей. И хотя ворхут старался держаться и не давать волю чужим чувствам, но видимо физическая форма сильно сказывалась на его душевном состоянии. Боли в спине и пояснице, мигрени и расстройства желудка измотали Га-тора, и ему уже не доставало сил, чтобы настроить себя на лучшее развитие событий. Кроме того, все происходящее вокруг было настолько лишено перспективы, что руки сами собой опускались. В результате чужие чувства, сидящие в теле, начинали распускаться, захватывать контроль над его сознанием, требуя власти, требуя отдаться страстям, некогда бушевавшим в теле Си-анга.

Император понимал, что сдаться сейчас перед страстями тела — значит, вернуть Гегнера, значит, променять политику на любовь к Саше. Одолевали предательские мысли о том, что вся жизнь пусть человека, пусть арвинга должна быть подчинена любви. Ради чего еще живет он, как не для того, чтобы ощущать любовь и растворяться в ней?! Он все чаще вспоминал свою любимую женщину, понимая, что с каждым воспоминанием вновь впускает боль в свое сердце. Но поделать ничего не мог. С каждым часом, с каждой минутой, проведенной наедине со своими мыслями и воспоминаниями, он становился слабее. Демоны, сидящие в нем, накопившиеся в его сознании, почувствовали, что арвинг начинает сдавать, и решили этим воспользоваться. Это было похоже на сладкую смерть.

Всю ночь пока цеппелин приближался к Иреку, император не спал, ощущая, как в груди распускается предательский цветок любви. Он не переставал повторять себе, что любовь — это слабость, что сильные переживания вносят хаос в существование, лишая существа подаренного природой чувства самосохранения. Это как смертельная доза наркотика. Болеоник. Наркотик, который лишает человека чувствительности нервных окончаний. Человек, принявший болеоник, может потерять руку или ногу, но не потеряет сознание от болевого шока, а может холодно рассуждать и вести бой дальше, по мере сил и возможностей, конечно. Как правило, воины, принимавшие болеоники, были самыми отчаянными, рвались в пекло битвы. Почти всегда эти ребята погибают сразу после окончания сражения, поскольку либо получают смертельные раны, либо теряют столько крови, что спасти их уже не представляется возможным.

Сейчас Га-тор ощущал аналогичный эффект. Змеи из ларца старались лишить его чувствительности, чтобы выпить всю кровь, все жизненные силы. Стоит сейчас отдаться этим чувствам и падет не только странствующий император, но и вся империя арвингов! Ворхут понимал это, но все сильнее были доводы в его голове в пользу спокойствия. Этот обманчивый рай влек к себе, обещая жизнь полную любви и равновесия.

Где-то далеко, в Забрюгге, на койке лежал высохший старик, который некогда был цветущим мужчиной. Га-тору так хотелось сейчас оказаться рядом с ним, успокоить его ничего не значащими словами, прижать к себе, поцеловать в лоб и сказать: «Все будет хорошо, сынок!»

А еще ближе — за соседней перегородкой — находился тот магнит, что притягивал самые яркие, самые теплые чувства его сердца. Этот ангелочек лежал сейчас на кровати и обижался на человека, считая его повинным в смерти своего дяди. Самое ужасное, что мальчик был прав.

Но все же сердце так и тянуло туда, и оно буквально рвалось из груди. И мозг тщетно искал пути к восстановлению дружбы, к примирению. И все существо Га-тора было занято не тем, чтобы готовиться к предстоящей встрече со своими идеологическими противниками, а поисками лазеек, что позволили бы ему миновать столь хрупкую с виду преграду — всего лишь одну перегородку в каюте. Но все его мысленные ухищрения были бессильны против детской непосредственности. И он вновь и вновь начинал поиск.

Император заснул в кресле уже глубокой ночью. Он не слышал, как по коридорам цеппелина бегали матросы, готовя корабль к швартовке, не ощутил легкого удара при столкновении резиновых шин с бухтами взлетной площадки. В каюту заглянул Дю-мор, который сразу же все понял. Он приказал не будить императора и отдал указание отшвартоваться и встать на рейд близ имперских башен Иреку.

Га-тору же приснилась его женщина. Она звала его, но кругом пылало пламя, и он не мог понять сквозь выстрелы и треск огня, откуда доносится ее голос. Всю ночь он метался по горящим коридорам, поднимался и спускался по пылающим лестницам, которые то и дело обрушивались под его ногами вниз, но в последний момент он успевал схватиться за что-нибудь и оставался цел. А ее голос звучал в нем жуткой мелодией, которую он не мог слышать, которая выворачивала его сердце. И он понимал, что спасти ее не удастся. И от этого звучащий в ушах голос уже походил на признание в любви с того света.

Двадцать девятая глава

Аниса сидела на изящной скамейке в самом дальнем углу императорского парка в дворцовом комплексе Симпей-Реал. Рядом стоял Вадим, озабоченно озираясь и постоянно поглядывая на большой циферблат часов, что висели в тени близлежащей веранды. Одежда на обоих была изрядно потрепанной, но это в большей степени смущало сейчас лишь девушку. Главное — попасть внутрь императорского комплекса — им удалось. Как только у изгороди дворца узнали о послании с дирижабля «Дух», стража тут же пропустила странную парочку, а один улыбчивый мужчина в строгом костюме, представившийся советником самого Идо Хитрого, проводил их в парк.

И девушка и молодой человек молчали. Последние дни стали для них настоящим испытанием. И та сила, что помогла им справиться со всеми напастями, встретившимися на их пути, была столь загадочной и необъяснимой, что никто из путешественников не решался заговорить об этом. Ночь, проведенная в поселении жутких существ из Сэйхоку, была столь кошмарна, что все произошедшее после выглядело сущим сумасшествием, обманчивой игрой воображения. И Вадим, скачущий на великолепном белом скакуне посреди причудливых гор лома, созданных из тел списанных или сломанных скальдов, и существа с белоснежными крыльями за спиной, в чьих руках сверкали острые клинки. Аниса смутно помнила, как ее тело подхватил один из этих летающих людей. Вокруг царило безумие — белоснежные люди рассекали своими клинками тварей Сэйхоку, чьи механические конечности и жала хвостов были бессильны не столько отстоять тело девушки, сколько даже защитить самих себя. Котары сплетали в пространстве клубки щупалец, но их легко разрубали загадочные помощники Вадима. Битва была стремительной. Или Аниса помнила лишь ее фрагмент? Сейчас было сложно быть в чем-либо уверенной.

А дальше было бегство. Они мчались на огромном скакуне с развевающейся гривой, которая ласкала лицо обессиленной девушки. Они неслись на запад до тех пор, пока не достигли Иреку. Они обгоняли восход солнца, минуя Внутреннее море над самой гранью воды. Анисе казалось, что все это лишь сон. Она подумала, что ее сознание запечатано после обряда котаров вместе с ее прошлым, в самой глубине тела, уже не имея с ним связи.

И когда на рассвете они оказались на окраине Иреку, мозг отказывался верить в произошедшее. И белоснежный скакун и летающие люди исчезли, растворившись как туман. Аниса и Вадим были настолько поражены всем произошедшим, что уже не удивлялись таким мелочам. Они молча вошли в столицу империи и прошли по ее сонным улочкам. Они дошли до самого дворцового комплекса, но не решились сразу же подойти к воротам. Было так рано, так тихо вокруг, что казалось, в мире не осталось больше людей кроме них двоих. Стало так жутко, что Аниса предложила остановиться и поспать хотя бы несколько часов в ближайшей гостинице. Вадим и сам валился с ног. Он молча кивнул и они отправились на поиски пристанища на ближайшие несколько часов. В центральном районе Иреку было множество гостиниц, правда, цены в большинстве из них крепко кусались. Но Анисе в тот момент было не до экономии. Они остановились в первой же найденной гостинице и заплатили за сутки, не обращая внимания на изумленные взгляды разбуженного администратора.

Когда они поднялись на свой этаж, оказалось, что администратор дал им ключи лишь от одного номера. Они были настолько измотаны, что ни тот, ни другой не стали выражать своего недовольства этим фактом. Молча вошли в номер и оба буквально рухнули на кровать. Анисе казалось, что она уснула, как только голова коснулась подушки.

Проснулась девушка далеко за полдень. Она лежала рядом со спящим летчиком, обхватив его грудь рукой. Вадим размеренно дышал, его лицо было расслабленным. Таким спокойным девушка не видела своего спутника очень давно. А может быть, вообще никогда. Некоторое время она разглядывала черты его лица и улыбалась. Мысли были легки и прозрачны. Она ощущала себя отдохнувшей и полной сил. Чтобы дополнить эту картину прекрасного, не доставало еще одной детали — горячего душа…

— Господин Химмель? — спросил кто-то.

Аниса оторвалась от своих воспоминаний и посмотрела на веранду. Там, в тени веток плюща, стоял мужчина, представившийся им советником императора. Вадим стоял рядом с девушкой. Он тоже внимательно посмотрел на человека.

— Император Идо Хитрый ждет вас! — сказал советник. — Девушка может подождать здесь.

Нюхач посмотрел на Анису. Она поймала его руку и притянула к себе.

— Я буду здесь! — прошептала она на ухо летчику. — Возвращайся скорее!

И поцеловала его в щеку.

— Я скоро! — ответил одними губами Вадим и улыбнулся.

Когда они удалились, Аниса обратила внимание на то, что на нее внимательно смотрит какой-то седовласый старик, за спиной которого стоял молодой военный. Загадочный старик буквально не сводил с нее глаз. Затем указал на девушку своему спутнику и что-то сказал. Молодой человек быстро направился к ней.

Анисе стало не по себе. Сначала она хотела встать и побежать следом за Вадимом, но осознание того, что они уже выполнили задание, остановило ее. Какого морока?! Она уже устала бояться и убегать! И с какой стати к ней будут предъявлять претензии на территории императорского дворца?

Между тем ладонь скользнула на пояс — там под полами платья притаилась рукоять короткого кинжала. Такой носят многие девушки. Не сказать, что серьезное оружие против шпаги незнакомца, что спешит к ней, но все же.

Военный остановился в двух шагах от Анисы и поклонился.

* * *
Вадим следовал за советником по гулким пролетам веранды. Сквозь изящные спирали плюща пробивалось яркое весеннее солнце. Летчик ощущал себя свободным. Он так давно не испытывал этого чарующего чувства! И лишь сейчас, идя уверенным шагом по дворцу в Иреку, он чувствовал, какой же тяжкий груз упал с его сердца. Миссия, которая унесла столько сил, друзей, сделала столько открытий, над некоторыми из которых стоило основательно подумать, завершилась. И это было сродни полету. Вадим впервые улавливал дыхание чистого бесконечного неба, оставаясь на земле.

Советник вошел в одну из дверей, оглянулся, проверяя, не отстал ли летчик, и быстро проследовал дальше. Они миновали несколько коридоров, поднялись по двум лестницам и, наконец, остановились перед высокими дверьми, с обеих сторон которых замерли в почетном карауле часовые.

— Сюда, господин Химмель! — улыбнулся советник и распахнул двери. — Ваше Величество, он здесь!

Вадим вошел в просторный залитый солнечным светом зал. Ему навстречу шел невысокий мужчина в просторной светлой одежде, поверх которой красовалась белоснежная кираса. Подойдя к летчику, он сложил руки в знак приветствия.

— Добрый день!

Нюхач не мог вымолвить ни слова. Он лишь смотрел на этого сияющего человека, так похожего на тех летающих людей, что спасли его с Анисой в Сэйхоку. Разве что за спиной императора не было крыльев.

— Господин Химмель не частый гость в императорском дворце, — с улыбкой пояснил состояние летчика советник.

— Да это и не важно, — улыбнулся император. Он пригласил гостя к раскрытому окну, рядом с которым стояли два кресла и невысокий столик. Большая ваза с фруктами занимала место в самом центре столика.

— Ваше Величество, я… — начал было Вадим, стараясь оправдать свое замешательство.

— Ничего-ничего! — по-дружески отмахнулся Идо. — Для меня ты столь почетный гость, что тебе я могу простить многое. Бато, можешь быть свободен! — сказал он своему советнику. Тот поклонился и вышел из зала, аккуратно прикрыв за собой двери.

— Сегодня здесь такое столпотворение! — покачал головой Идо, садясь в кресло. — Этот парад и совет! Ох! Если бы не вся эта кутерьма, я не заставил бы тебя ждать.

— Ничего страшного, — Вадим занял место в другом кресле.

Император взял из вазы большое зеленое яблоко.

— То, что ты совершил, мой мальчик, достойно восхищения! — сказал Идо, внимательно глядя в глаза летчику.

— Вы знаете, что у меня за послание к вам? — удивился Вадим.

— Конечно, — улыбнулся император. — Мне полагается знать больше всех. Иначе я бы не смог управлять империей в этом жестоком мире. У тебя ведь конверт с дирижабля «Дух»?

— Да, Ваше Величество, — кивнул Вадим. — Если честно, у меня было два конверта. Но содержимое первого рассыпалось почти сразу же, как попало под освещение.

— Жалко, — Идо Хитрый нахмурился, но тут же снова его лицо просветлело. — Ладно, это не смертельно. Хотя и обидно.

— Простите, Ваше Величество! — Вадим склонил голову.

— Не волнуйся, мой мальчик! — император положил руку на плечо почтальона.

Идо откусил яблоко и жестом указал на вазу.

— Угощайся!

— Нет, спасибо! — пожал плечами летчик. — Я недавно завтракал.

— У нас сегодня будет банкет, посвященный началу кампании против Наги, и ты просто должен остаться на него. Кстати, ты ведь не один?! Вы оба приглашены! Я вас лично приглашаю на банкет!

— Даже не знаю…

— С тобой ведь девушка? — Идо подмигнул.

— Да, ее зовут Аниса, — кивнул летчик. — Она столько пережила! Она прошла со мной из самого Кантая сюда в Иреку.

— Без помощницы это дело было просто не выполнимо, — согласился император. — К тому же, она ведь возглавляет химический концерн Масакори. Не она ли случайно открыла тот первый конверт?

— Да, — удивлено кивнул Вадим.

— Девушки так любопытны! — усмехнулся Идо. — Тут и думать нечего! Кто еще кроме нее?! И что же, она успела хоть что-то прочитать?

— Нет, почти ничего, — отмахнулся почтальон. — А из того, что успела, она ничего не поняла. Говорит только, что там какие-то формулы были…

— Формулы? Интересно!

— А что там, в этих конвертах, Ваше Величество?

Идо задумчиво посмотрел на гостя, словно бы прикидывая, можно ли открыть этот секрет Вадиму, и затем печально покачал головой:

— Это все проделки котаров. Они создали жуткое оружие, надеясь с его помощью поработить империю. Я полагаю, что эти фанатички заключили союз с Нагой. Уж больно наши неспокойные западные соседи уверены в своих силах!

— Оружие?!

— Да, смертельный газ, — покачал головой император. — Они хотят развязать химическую войну. А это просто ужасно!

— Я всегда знал, что они ненормальные, — Вадим был поражен услышаным. — Но химическое оружие! Это просто жутко!

— Полностью с тобой согласен. Так что, конверт с тобой?

— Да, конечно, — почтальон извлек из внутреннего кармана своей потрепанной летной формы смятый конверт. — Вот он!

Идо аккуратно принял послание из рук почтальона и поклонился:

— Спасибо тебе! Это действительно большое, огромное дело для империи! Я благодарен тебе, что ты справился со всеми трудностями, что были на твоем пути…

— Ваше Величество, верно ли я сделал, что не передал конверт сыщикам из имперского сыска? Просто, я никому не доверял…

— Конечно! — Идо Хитрый улыбнулся. — Ты сделал единственно верный выбор. Я бы на твоем месте тоже никому не доверял. А что касается сыска, то и в его рядах мы отыскали предателей, работающих на котаров. И теперь я уверен, что есть реальные предпосылки для того, чтобы война завершилась, так и не начавшись.

Император посмотрел на смятый конверт, осторожно расправил его и провел по бумаге ладонью.

— Мы получили силу, на которую надеялся наш противник. Мы получили его оружие и теперь можем быть на равных. Думаю, это остановит даже столь безумных и враждебных нагов. Не говоря уже о котарах!

— Отлично! — Вадим взял из вазы яблоко и откусил, потом замер и посмотрел на императора. — Э… Я просто…

— Ха-ха! — Идо лишь покачал головой. — Мой мальчик, будь как дома!

В дверь постучали.

— Дела, опять дела! — грустно пояснил император.

Вадим вскочил с кресла, однако Идо показал жестом, чтобы тот не спешил.

— Не торопись! Сейчас я скажу, чтобы тебе принесли новую форму. А-то твоя уж совсем никуда не годится. На банкете ты должен сиять. И, кроме того, у меня для тебя есть небольшой сюрприз. Так что, расслабься и подожди здесь!

— А Аниса? Ну, та девушка, которая со мной…

— Мы и про нее не забудем, — кивнул император и вышел из зала.

Оставшись в одиночестве, Вадим облегченно вздохнул и улыбнулся своим мыслям. Сейчас ему казалось, что он совершил подвиг, и теперь достоин восхваления и всевозможных почестей. Возможно, о нем даже упомянут на праздничном банкете. Главное, чтобы слова не давали, иначе он так переволнуется, что нагородит всякой ерунды. А к тому же, он ведь знает государственную тайну — вдруг чего лишнего скажет!

Почтальон вышел из-за кресла и направился к центру зала, рисуя в мечтах свое будущее. Вместе с тем, он все больше думал про Анису. Она тоже достойна награды, не меньшей, чем он. Разве что она вновь может стать высокомерной, особенно на этом банкете. Там будет столько важных персон. Начнет снова задирать нос. Ох, как же ее отучить от этой болезни?

Он вспомнил, как сегодня утром проснулся от шума воды. Она принимала душ. Вадим хотел было подняться, но было так лень вставать, что он решил еще немного поваляться в постели. Он посмотрел на ту сторону кровати, на которой спала девушка. Там постель была примята, словно бы сохраняла еще некий слепок ее тела и ее теплоты. Вскоре Вадим начал скатываться в сон, убаюкиваемый плеском воды.

И тут вдруг шум стих. Он услышал звонкие шаги ее босых ног по полу. Аниса открыла дверь и очутилась прямо напротив молодого человека. Ее тело скрывало большое махровое полотенце. Она смотрела прямо в глаза летчику и загадочно улыбалась. В следующий момент девушка сбросила с себя полотенце и шагнула к нему. Вадим сделал глубокий вдох и растворился в райском благоухании…

Громко хлопнула дверь.

Летчик отвлекся от приятных воспоминаний и обернулся на звук. У дверей стояли трое человек в зеленых плащах. Без сомнения, это были ищейки имперского сыска.

— Добрый день, господа! — сказал Вадим.

В следующий момент раздался еще один хлопок. За спиной. Он обернулся и увидел, что у другого входа в зал также стоят трое сыщиков.

— Что-то случилось?

— Ничего, господин Химмель! — успокоил его один из вошедших. — Уже ничего!

Неожиданно все сыщики извлекли из складок плаща короткие трости вишневого цвета. Вадим замер в изумлении. Что происходит? Измена? Предатели в самом сердце империи? Сыщики разом нажали кнопки на своих тростях и те раздвинулись в стороны, создав длинные тени на полу зала.

Летчик выхватил свою шпагу, на лезвие которой выполз струящийся свет ками.

— Предатели! — прошипел почтальон.

С двух сторон к нему рванулись шесть изумрудных тракконов. Вадим сделал глубокий вдох…

* * *
Император Идо Хитрый был раздражен. Он шел по коридору, а следом бежал советник Бато.

— Ваше Величество! Ваше Величество! Что делать с летчиком?

— Этого придурка сошлите в Моролин, — сухо бросил император. — И эта его девчонка! О ней не забудьте! Если она еще девственница, то отдайте котарам. Если нет, то…

Он остановился и обернулся к советнику.

— Если нет, то ее придется убрать. Тихо и без шума!

Советник остановился и кивнул.

— Конечно! Все будет сделано.

Идо вновь отвернулся от советника и последовал дальше. Он остановился рядом с дверью в свой кабинет.

— Они уже здесь?

— Да, Ваше Величество! — снова кивнул советник.

— Хорошо! Можешь быть свободен! И поспеши. Об этом парне и его девушке я больше не должен слышать.

— Все ясно, Ваше Величество!

Идо Хитрый вошел в кабинет и закрыл за собой дверь. С кресел вскочили двое мужчин, ожидавшие императора.

— Ваше Величество! — оба склонили головы.

— Так-так! — Идо прошел к своему месту и устало опустился в кресло. — Господин Мурасе! Какая встреча! Что же вы мне расскажете про поимку этого жуткого почтальона из Кантая?

— Ваше Величество, сущий бес! — пролепетал грузный мужчина в черном костюме. — Мы стянули все силы к Тайхо, но он чудом ускользнул…

— Да! — император покачал головой. — Один-единственный почтальон обдурил весь мой сыск!

— Ваше Величество, офицер Сато…

— Что? Что офицер Сато?! — повысил голос Идо. — Офицер, вы можете и сами за себя говорить? Этот юнец оставил вас с носом!

— Ваше Величество, — сыщик имперского сыска в зеленом плаще склонил голову, — Безусловно, что он бегавельс. Я до сих пор не понял, в чем заключается его дар, но он смог ускользнуть от всех наших ловушек. Мы использовали все ресурсы…

— Да, — кивнул император, — при любых других обстоятельствах я бы с удовольствием взял его к себе на службу. Жаль, что все сложилось именно так! Что же господа, ваша работа дерьмо! Один человек смог пройти половину империи и собственноручно доставил мне конверт. Я молю всех раматов, чтобы все мои враги поступали также.

Полномочного представителя императора Идо Хитрого на острове Сораяка господин Мурасе и офицер Имперского сыска Широку Сато вздрогнули.

— Ладно! — примирительно заключил Идо. — Вся эта история закончилась весьма благополучно. Я подумаю, что мне делать с вами. А пока вы можете идти и заниматься своим делом. Надеюсь, в следующий раз вам будет, чем похвалиться…

— Конечно, Ваше Величество! — склонил голову господин Мурасе.

— Так точно, Ваше Величество! — поклонился офицер Сато.

— А теперь вон! Вон отсюда! — рявкнул император.

Когда дверь за подчиненными закрылась, Идо достал из кармана конверт, посмотрел на него и усмехнулся. Выдвинул ящик стола, внутренняя часть которого была поделена на семь ячеек — там уже стояли два конверта, похожих на этот, принесенный сегодня почтальоном из Кантая Вадимом Химмелем. Император вложил новый конверт в одну из пустующих ячеек и мечтательно посмотрел на свою небольшую коллекцию. В проекте «Черная радуга» существовало семь смертоносных газов, зашифрованных в названиях семи цветов радуги. Теперь в его распоряжении были три газа — Желтый, Голубой и, судя по едва различимой маркировке на конверте, Красный. Этот недотепа Химмель, похоже, уничтожил формулу Зеленого газа. Синий и Оранжевый, по информации сыщиков, находятся где-то на территории Номарка. А про Фиолетовый и вовсе ничего не слышно.

«Ох уж эти почтальоны с «Духа»! — покачал головой Идо. — Лучше бы они уничтожили эти конверты! Все лучше, чем собирать их теперь по всему свету!»

И все же у императора Каннагара был повод для радости — Красный газ, доставленный Химмелем, был одним из самых смертоносных. Сильнее него был разве что Фиолетовый. Оставалось надеяться, что тот не попал в руки врагов Каннагара.

Идо Хитрый задвинул ящик и потер руки.

* * *
— Мокутэки-о тассэй-суру содайна сэйсин Мадорому! — ремели голоса сыщиков.

Вадим сделал глубокий вдох. В следующий миг он выбросил в стороны свои щупальца и схватил нескольких тракконов. Эти твари сопротивлялись, пытаясь ускользнуть от лап летчика. Неожиданно одно из ускользнувших существ впилось ему в мозг. Траккон пытался быстро внедриться в сознание нюхача и парализовать его волю. Вадим выбросил еще несколько призрачных щупалец, хватая тварь за хвост и пытаясь оторвать его от головы.

Неожиданно летчик провалился за некую грань. Это была уже знакомая ему грань. Он стоял в центре помещения, а вокруг собрались странные существа. Они смотрели на Вадима.

— Охотник идет за тобой! Тебе не скрыться! — сказал кто-то из них. — Родившись в теле человека, ты не стал невидимым. Охотник все равно отыщет тебя!

Тракконы взвизгнули и отскочили прочь. Вадим стоял посреди зала и пошатывался, ошеломленный очередным странным видением. Чтобы прийти в себя, он посмотрел на свет солнца, что пробивался из больших окон зала. Света было много, он заливал своим существом все вокруг. На этом ярком ослепляющем фоне появилась черная полоса. Она ширилась, превращаясь в силуэт. И вот, наконец, перед летчиком возникла фигура. Вадим присмотрелся и замер — это была Рианка.

Девушка протянула к нему руки, и Вадим сделал шаг навстречу.

Тридцатая глава

— Кто прибыл на совет? — император стоял посреди каюты, а двое помощников облачали его в парадный наряд.

— Принц Мануэл Мореплаватель из Альтомара, — докладывал Дю-мор.

Га-тор посмотрел в иллюминатор и увидел чаек, которые присели на карнизы странного облака. Они заглядывали внутрь цеппелина, словно зрители, ожидающие появления актеров. Император почувствовал себя неуютно. Он оглядел белые аксельбанты, кружевные манжеты, стоячий воротник из атласа. На груди его шелкового наряда красовался герб несуществующего двора. Помощники суетились, старясь закончить как можно быстрее. А чайки крутили головами, беззастенчиво перебирали лапами по деревянным стоякам карнизов, украшеных изящной резьбой. Они вели себя нагло. В то же время императору показалось, что он стоит перед ними, словно напыщенный клоун, словно пугало, которое взмахни сейчас же руками, напугает и повеселит их.

Он неожиданно махнул руками, отбросив своих помощников в стороны. Чайки за окнами иллюминаторов с интересом посмотрели на его нелепые попытки их напугать. Старик подбежал к окну и крикнул на них:

— Что уставились? Вон!

Птицы закрутили головами.

— Вон!

Он замахал недоделанными рукавами, которые мотались до пола. Чайки взметнулись в небо и исчезли.

Все его одеяние выглядело сейчас особенно смешным. Га-тору показалось, что он обвешался регалиями чужих заслуг и теперь выступал посмешищем для всего двора Иреку. Проситель в пышных одеждах! Пир во время чумы. Все это было дико и бессмысленно. Га-тор еще раз осмотрел себя, пытаясь оправдать свой наряд.

— Ваше Величество!

Старик обернулся. Помощники просительно протягивали нитки с иголками. Дю-мор внимательно смотрел на своего императора.

— Нет!

— Ваше Величество! — заметил ноарец. — До начала совета осталось…

Император сорвал с себя не пришитый еще воротник.

— Ой! — взвизгнул один из помощников.

— Можно попробовать более нежный шелк… — предложил было другой.

Император быстро расстегнул камзол и бросил его на пол.

— Ой! Ой! — запричитал первый.

— А если взять не шелк, а что-нибудь другое?! — задумчиво предложил второй.

На пол полетела белая рубашка из тончайшего материала.

— Ах! — не выдержал первый помощник и присел в кресло, схватившись за голову.

— Категорично! — кивнул второй. — Что же, начнем с начала.

— Стоп! — Га-тор махнул на них рукой. — Никаких кружев. Черный мундир генерала. Никаких аксельбантов. Все просто, все очень просто.

Первый помощник вопросительно посмотрел на Дю-мора. Второй почесал бороду и, что-то прикидывая, заметил:

— Можно и так. Это даже проще.

Советник требовательно повысил голос:

— Быстрее! Времени в обрез! Ну же!

Император снова подошел к окну.

— Кто еще?

— От Ниля прибыл король Мингаузенн, — продолжил Дю-мор. — Леонийцы прислали каких-то чудиков вроде министров. Но говорят, ребята скорее приехали отдохнуть и развеяться. Они далеко не важные фигуры у себя в стране.

— Ну, позиция Леонии ясна, — кивнул император. — Они снова будут соблюдать нейтралитет, снабжая оружием и болеониками и тех, и других.

— Думаю, позиция императора Идо им уже известна — он не намерен совершать ошибки прошлой военной кампании и подкупать леонийцев. Толку от этого никакого. Только деньги потеряет.

— А сегунаты?

— Прибыл вассальный корабль из Акки с главой сената Мадригалом. Примечательно, что представитель Сунакуни прилетел вместе с ним. Вроде как он настолько беден, что и сам добраться не мог.

— А что за представитель? — заинтересованно спросил император.

— Какой-то Сальван…

— Знаю я его! — кивнул старик. — Козел отпущения. Послали своего юродивого. От этих ничего ждать не придется. — Потом прошелся по комнате и посмотрел на костюм генерала, который ему принесли помощники. — Вот, самое то.

— На Акку большая надежда, — заметил Дю-мор.

— И зря! — император стал натягивать костюм. — Мадригал — мужик жесткий. Если Сальван будет глаза опускать да плакаться, этот разложит все с чисто экономической точки зрения. И не придерешься. Хотя что-то они смогут дать еще. Пойдут на какие-то уступки. Это точно.

— От Вальда — король Тильскир Холодный, — продолжил ноарец.

— Вот Вальд может обеспечить хорошую поддержку. Они хоть и далеки от всех этих событий, но ведь они далеки и от всех проблем Сианука. На что им жаловаться? Хангелар? Набеги мороков и котаров? Лаксы?

— Да хотя бы и на это, — кивнул Дю-мор.

— Их морской флот сейчас самый многочисленный в Большом и Северном Фоке. И пусть Мореплаватель у нас принц Мануэл, но больше всего моряков, безусловно, у вальдийцев. К тому же я слышал, что они уже имеют подводные субмарины. Не знаю уж, украли они идею у котаров, или чертежи какие, но ведь плавают же. И это главное!

— Вы ничего не спрашиваете про короля Ви-гара…

— А что про него спрашивать? Я знаю, что он будет, — усмехнулся император. — Он не трус. Он достаточно наглый, чтобы явиться сюда и выступить от имени нового государства. И знаешь, что я думаю?

— Что, Ваше Величество? — преклонил голову советник.

— Они предложат императору Идо самую крупную армию из всех союзников.

— Но ведь он бросает все силы на восток, — засомневался ноарец.

— Ему придется рисковать, мой друг, — закивал император, наконец облачившись в черный костюм генерала. — Он понимает, какой вес имеет среди всех государств Каннагар. И сейчас для него идеальная ситуация, чтобы зарекомендовать себя перед Идо с лучшей стороны. И Идо не сможет отказаться. При лучшем стечении событий Ви-гар убьет двух зайцев: станет первым союзником Каннагара и объединит Номарк. На его месте я поступил бы также. Но знаешь, какую ошибку он допустит?

— И какую же, Ваше Величество?

— Он даст Идо свои лучшие войска арвингов, — подмигнул император, — а варгашоров Далгакира отправит на Рему. При таком раскладе наши шансы сильно возрастают.

— Да, я тоже так думаю, — кивнул ноарец. — Если, конечно, он поступит именно так.

— Он понимает, что нужно рисковать. Но Ви-гар всегда слишком любил красивые жесты. Это его когда-нибудь погубит…

В дверь постучали. Дю-мор открыл и на пороге появился Ай-рат. Увидев императора в черном генеральском костюме, он слегка удивился, но тут же кивнул:

— Отлично выглядите, Ваше Величество!

— А мне лично все равно, — отмахнулся император. — Главное, чтобы не глупо.

— Прошу вас, Ваше Величество! — Ай-рат предложил следовать за ним.

— Ну, чтоже, пойдем. Чего тянуть?!

* * *
Огромный дворцовый комплекс Иреку — Симпей-Реал — принимал гостей с самого раннего утра. Железные ворота, увитые плющом и диким виноградом, без устали распахивались перед многочисленными делегациями, прибывшими в империю со всех концов Сианука. Во дворе суетились десятки слуг, открывающих двери паромобилей и паровых экипажей самых разных моделей.

Принц Мануэл, например, прибыл со своей свитой на паромобиле, изготовленном в форме каравеллы, подчеркивая огромные заслуги альтомарцев на поприще мореплавания и открытия новых земель. Зеленый дым, вырывающийся из труб леонийского экипажа, демонстрировал богатство его владельцев, способных топить машину чистым микрином. А вот король одного из Братских княжеств ваков оказался самым непривередливым и прибыл со всей своей свитой на скальдах. Га-тор в сопровождении советника Дю-мора, начальника гвардии Ай-рата и двух гвардейцев приехал на арендованном лимузине с бронированным салоном. На этом настояли Дю-мор и Ай-рат, полагая, что импульсивный Ви-гар вполне может пойти на провокации или даже подослать убийц. И как не втолковывал им Га-тор, что на такую низость не пойдет даже жесткий и беспринципный Ви-гар, помощники были непоколебимы.

Уже с галереи дворца император увидел прогуливающихся в тени апельсиновых деревьев прихвостней Ви-гара.

— Дю-мор, ты не заметил, что все представители страствующего императора в Дамгарте в конце-концов сходят с ума? — усмехнулся старик. — Вспомнить беднягу Хо-дета, который мечтал создать свою страну в песках Пустоши. Теперь вот Ви-гар, который возомнил себя королем Свободного Номарка и спасителем арвингов.

— Да, — степенно кивнул ноарец, будто бы они вели с императором серьезную беседу. — Что-то в этом титуле есть противоестественное.

Сам же Ви-гар был облачен в парадный костюм, схожий с тем, что Га-тор порвал не так давно на части. Его окружали несколько человек, большинство из которых были очень молодыми стройными юношами. Без сомнения почти вся его свита состояла из арвингов. Король что-то им рассказывал, а подчиненные внимали, не смея шелохнуться.

— А рядом с ним не Аберг ли? — усмехнулся император.

— Да, это он и есть, — согласился Ай-рат. — Смертный генерал, которого считают лучшим при дворе Люр.

— Значит, на время совета нам нечего бояться нападения на Рему, — кивнул довольный Дю-мор.

— А вот на это я бы не стал надеяться, — заметил император. — Далгакир справится и без него. Кстати, как прошла эвакуация? Всех вывезли?

— Не все жители согласились покинуть свои дома, — вздохнул советник. — Кто опасается мародеров, а кто решил, что война арвингов — не их дело.

— Да уж! — печально отозвался старик. — А вот господин Дорф покинул Рему в числе первых. А ведь собирался ее защищать до последней капли крови!

Дюмор и Ай-рат грустно усмехнулись.

— Ваше Величество!

Га-тор обернулся и увидел нескольких людей в длинных льняных плащах. Их волосы были завязаны в косички голубыми и зелеными лентами и спадали на плечи. У всех на носу блестели металлические пластинки. Во главе этих странных гостей дворца стояла статная женщина в черном деловом костюме. Ее пиджак был застегнут лишь на пару пуговиц, отчего из-за отворотов можно было легко различить очертания высокой груди.

— Добрый день, уважаемый Си-анг! — сказала незнакомка с легким шипением, словно у нее во рту поселилась змея.

Император поклонился и попытался изобразить улыбку на своем лице.

— Небесный капитан Сага, Ваше Величество, — вполголоса сказал Ай-рат, стоящий за его спиной. — Командующая всеми небесными капитанами империи.

Ах, вон оно что! Прежде Га-тор никогда не сталкивался с Сагой лично.

— Спасибо, мой дорогой Ай-рат, но такую прекрасную женщину я не мог не узнать, — слукавил Га-тор. Он логично предположил, что Си-анг должен был быть знаком с такой известной личностью.

Сага улыбнулась и подошла к императору вплотную. Взяла его под руку и обратилась к свите Га-тора:

— Я украду ваше величество ненадолго?

— Хм, — замялся Дю-мор.

— Конечно, мадам! — поклонился Ай-рат. — Но мы будем поблизости.

— Какие строгие помощники! — улыбнулась женщина.

Сага повела императора к колоннаде близ небольшого фонтана. Здесь мерно текла вода, и ее шум успокаивал и создавал ощущение, что вас здесь никто не слышит.

— Ты сегодня так напряжен! — сказала ему на ухо женщина. — Неужто дела так плохи?

— Ну, не все критично, конечно, — пытался отделаться ничего не значащей фразой император.

— Можешь не храбриться, — успокоила его Сага. — Я знаю про армии варгашоров и про проблемы на восточных рубежах. Последние новости молва разносит очень быстро. К тому же твоими делами я всегда интересуюсь.

Га-тор пытался понять, какие же могли быть отношения у Си-анга с этой женщиной, чтобы не попасть впросак. Ссориться с небесными капитанами ему нельзя было ни в коем случае.

— Далгакир уже под Дамгартом, — кивнул он. Эту информацию скрывать смысла не было — о ней уже сутки трещали все газеты.

— Я знаю, — улыбнулась Сага, заглядывая ему в глаза. — Ты не хочешь об этом говорить? Ладно.

И тут капитанша обернулась по сторонам, потом широко улыбнулась, показывая свои белоснежные зубы, и ущипнула императора за ягодицу.

— Я знаю и про твоего мальчика, — подмигнула она. — У меня лишь одна просьба…

— В смысле? — удивился обескураженный Га-тор.

— Не меняй тело в ближайшее время, — прошептала женщина.

— А в чем дело?

Капитанша неожиданно резко потянула императора куда-то в сторону и двое собеседников оказались в небольшой беседке, со всех сторон увитой виноградом.

— И ты еще спрашиваешь?! — удивилась она. — Я не смогу смотреть на это тело с душой глупого ребенка.

— А что с ребенком не так? — не унимался Га-тор, судорожно пытаясь понять, что же ему делать.

— Плевать на ребенка! — Сага привлекла к себе императора и прижалась к его груди. Ворхут почувствовал, как под легким просторным пиджаком перекатываются ее мягкие груди. — Я тебя терять не хочу!

«Чертовы змеи из ларца! — подумал Га-тор. — Они помнят лишь сильные чувства, а о слабых забывают, словно бы и не было ничего. А может, не было ничего? Может, старик играл ради пользы империи?!»

— Ну, я же себя пока чувствую вполне нормально, — кисло улыбнулся император.

— «Вполне нормально», — покачала головой небесный капитан. — Что за слова? Ты меня все также чувствуешь?

— Тебя? — переспросил Га-тор, ощущая, как рука Саги сползает по его спине.

— Ты отвечаешь вопросом на вопрос? — усмехнулась женщина. — Плохой знак. Что случилось?

— Ровным счетом ничего, — император попытался отстранить капитаншу, но та держала его мертвой хваткой. — Просто все эти проблемы…

Женщина неожиданно набросилась на него и впилась губами в его рот. Га-тор почувствовал горячий шершавый язык у себя во рту. Он был мокрым и по вкусу напоминал сырую курицу. Сага схватила своими пальцами его ягодицы и стиснула так, что у старика заболело сердце и свело желудок. Через мгновение женщина отстранилась и внимательно посмотрела на императора.

— Ты напряжен, — сказала она тихо. — Расслабься.

— Мне кажется, совет будет крайне неприятным для меня, — тщетно попытался он снова перевести тему разговора.

— Да, — кивнула Сага. — Идо будет на стороне Ви-гара. Все просто. С кем ему выгоднее дружить, с тем он и будет. Это называется политикой. Но у тебя-то есть козырь в рукаве…

— Какой интересно? — аккуратно поинтересовался Га-тор.

Женщина с удивлением посмотрела на императора.

— Какой? На твоей стороне будут небесные капитаны.

— Из-за нас с тобой? — осторожно предположил старик.

Сага улыбнулась.

— Да, — она провела пальчиком по его губам, — но это не объяснение для Идо, верно?

— Так что же? — не унимался странствующий император.

— Ну, — женщина вздохнула, и ее лицо стало серьезным, — в империи недовольны ситуацией с работорговлей в Восточном Номарке. Ви-гар предоставит красивый отчет о проделанной в этом плане работе, и у него цифры будут впечатляющими. Не то, что у тебя. В свою очередь, мы заинтересованы в ратификации рабства или, по меньше мере, в том, чтобы Идо закрыл глаза на эту проблему. Ведь прежде это была одна из основных статей дохода небесных капитанов. В бытность пиратами.

— Но сейчас Идо платит вам за охрану рубежей империи куда больше.

— Да, — кивнула Сага, — но если объединить эти два источника, то будет куда лучше, ты так не считаешь?

— Идо не пойдет на это, — покачал головой Га-тор.

— А куда ему деваться? — усмехнулась женщина. — Тогда мы откроем южные и юго-восточные границы. В нынешнем положении это будет равносильно смерти. На два фронта воевать он не в силах. Так что в его положении лучше не замечать эту проблему.

— Но войска Виндерсаггера?!

— Знаешь, наш Идо такой скользкий уж, что он устроит все дело так, чтобы и войска из Свободного Номарка получить, и чтобы тебе не мешать…

— Не называй их Свободным Номарком! Это же смешно!

Сага с улыбкой и удивлением посмотрела на императора.

— Ты горяч, как и прежде. А я уж перепугалась — неужто годы берут свое?! Теперь вижу, что нет. Иди ко мне! Я хочу тебя!

Небесная женщина увлекла его за собой, сама ложась на скамейку с ножками в форме львов и спинкой, увитой диким виноградом. Старик последовал за ней, хотя и искал возможности продолжать разговор как можно дольше. Но как только он открыл рот, горячий язык Саги снова ворвался в него. Смешанные чувства кружились в его душе. С одной стороны, он не испытывал никаких приятных ощущений от близости с этой женщиной. С другой стороны, он же был императором арвингов Номарка, и ему нужно было думать о благе для своей родины. К тому же, лучше было вести себя так же, как вел и сам император. Иначе такое несоответствие может навести на подозрения. Ла-мар не в счет! Он лишь стал с большим уважением и опаской относиться к своему императору. Это только на пользу.

Га-тор попытался расслабиться и войти в роль. Но все сильнее и больнее стучало сердце, а желудок скрутило так, что он еле сдерживал стон. От неудобной позы на скамье у него ко всему прочему заболела поясница. А тем временем Сага уже расстегнула свой просторный пиджак и притянула его лицо к своей обнаженной груди. Целуя ее грубую загорелую кожу, император с трудом сдерживал боль, распространяющуюся по всему телу. В этот момент он думал вовсе не о женщине, а о том, что вместе с дряхлым телом Си-анга ему достались и сложные испытания этого человека. Было очевидно, что он — Си-анг — не любил Сагу, но создавал эту сценическую постановку для будущего. И, по всей видимости, время, когда его труды должны были увенчаться успехом, пришло. На совете небесные капитаны должны были выступить на стороне странствующего двора Си-анга.

И вместе с тем играть в эту игру было тяжело. Как ни старался он быть нежным, ему не нравился вкус ее кожи, ему не нравилось глубокое грудное дыхание женщины, ее губы казались холодным печеным яблоком, а язык во рту вызывал тошноту. Потому как только Га-тор услышал крик Ай-рата в саду, он тут же отозвался:

— Да, я здесь!

Он вскочил и принялся быстро застегивать свой черный китель. Посмотрел на Сагу — она так и лежала на скамье с обнаженной грудью и гневно смотрела ему в глаза.

— Совет, похоже, начинается, — примирительно заговорил император. Она молчала.

В этот момент кисти винограда дрогнули, и в беседку вошел Саша. Он застыл на месте, глядя на небесную капитаншу и застегивающего свой китель императора. Сердце Га-тора дрогнуло. Накатило такое огромное и вялое ощущение собственного бессилия, что у старика просто опустились руки. Мальчик резко развернулся и бросился прочь.

— Саша! — крикнул император.

Но шаги мальчика уже слышались на краю сада. Где-то рядом вежливо заговорил Ай-рат:

— Ваше Величество, с минуты на минуту начнется парад. Вас ждут.

«Нет, это не вина Ай-рата, — говорил себе Га-тор, — это моя вина. Я сам позвал их, я сам создал всю эту ситуацию…» Он обернулся. Женщина стояла позади него и уже хищно улыбалась. Она запахнула пиджак и похлопала императора по плечу.

— Успеха, мой друг!

И вышла из беседки. Гарт остался один, разглядывая скамью, увитую диким виноградом, на которой он только что обнимал и сжимал в своих беспомощных объятиях королеву всех небесных капитанов. Сейчас он почувствовал такое опустошение, что подошел к скамье и сел на ее край. Сердце сжалось и не давало продохнуть. Он сидел тихо, стараясь не шевелиться, лишь судорожно, мелкими глотками хватая воздух, окружающий его. Словно бы в море вокруг себя ловил ртом ту счастливую рыбку, что даст ему успокоения. Но она ускользала. Каждый новый глоток воздуха не приносил облегчения. Воздух словно бы был пуст.

Обстоятельства складывались сами по себе и вовсе не принимали в расчет самого императора. Что бы он ни делал, все складывалось не так. И даже тот факт, что он стал императором, не облегчал его задачи — спасения империи. Казалось наоборот, он не мог создать своего и разрушал созданное Си-ангом.

Тело ныло, сердцу не хватало кислорода, желудок грозил опустошением в любую минуту. Га-тор был чужим в этом теле. Оно гнало его прочь! И сейчас оно сыграло злую шутку со своим непрошенным владельцем. Сложно сыграть чувства, но ворхут бы смог. Будь он в любом другом теле, он бы смог. Но это тело не принимало его, оно давало ему такие чудовищные восприятия окружающего, такие мерзкие ощущения от вполне приятных земных радостей! Чужие рецепторы превращали язык женщины в сырую курицу, ее дыхание — в смрад, запах ее тела — в вонь, ее кожа казалась наждачной бумагой, а волосы — клубком лески рыбаков Сахиля.

— Ваше Величество! — послышался голос Ай-рата. — Вы готовы?

Император глубоко вдохнул. В голове не было никаких мыслей, ровным счетом никаких. Сейчас ему было безразлично и то, что подумал о нем Саша, и то, что чувствовала сейчас по отношению к нему королева небесных капитанов. Ему было все равно, что скажет император Идо на совете, обеспечит ли он поддержку арвингам Восточного Номарка или будет благоволить этому выскочке Ви-гару. Он почувствовал себя разбитым древним стариком, которому пора на покой. Из его слабых пальцев ускользала империя.

Га-тор медленно поднялся и вышел из беседки. Неподалеку стоял Ай-рат, с нетерпением ожидая своего императора.

— Все в порядке, Ваше Величество! — улыбнулся он, стараясь быть оптимистичным. — Мы успеваем…

— Друг мой, Ай-рат! — прошептал император, облокачиваясь на его плечо. — Мне недолго осталось. Скоро меня просто убьют.

Начальник императорской гвардии вздрогнул.

— Что вы такое говорите, Ваше Величество?!

Ворхут вдруг подумал, что не дело так раскисать перед подчиненными. Он постарался взять себя в руки. Хотя бы и закат империи, но он должен встретить с гордо поднятой головой. Он сделал все, что смог.

Ай-рат напротив иначе понял слова императора.

— Госпожа Сага рассказала вам о готовящемся покушении?

Старик задумчиво посмотрел на молодого парня, решая, что ему сказать. В конце концов, он просто посоветовал:

— Будьте бдительны!

— Как и всегда, Ваше Величество! — отчеканил Ай-рат. — Мы всегда на вашей страже.

— А где Саша?

— Он с Дю-мором.

* * *
Если по обе стороны от парадного входа во дворец располагались небольшие садики, уходящие тенистыми нишами и обрамленные открытыми верандами, то с тыльной стороны имперского комплекса находилось просторное поле с изумительной лазурной травой. Вместо веранды здесь были сооружены легкие навесы, под которыми слуги императора расставили стулья для высокопоставленных гостей. Между рядов прохаживались девушки-антропы; они предлагали напитки и фрукты. С двух сторон от импровизированного полевого театра стояли гвардейцы императора Идо, а по кромке поля, то и дело поглядывая на прибывающих зрителей, мерил шаги высокий широкоплечий военный. Это был генерал Сирил Ката — командующий фронтом «Стальной поток», который и должен был смести неприятельские силы нагов.

Сам император Идо был задумчив и стоял в стороне от зрительских мест. Первый советник что-то шептал ему на ухо, методично кивая головой. Белоснежная кираса Идо Хитрого сверкала на весеннем солнце Кихонтэки подобно сбежавшей с ночного неба звезде.

— Господа, скоро мы начинаем! — вдруг громко сказал император Каннагара, глядя на вяло прогуливающихся участников Совета Девяти. — Бронислав, прошу! У нас все готово!

Зеленицкий князь кивнул и оглядел ряды стульев, выбирая себе место. Между тем ему на плечо опустилась широкая ладонь бородатого вака.

— Раскатал губу, друг Бронислав! Не дураки ведь вятичи, совсем не дураки!

Представители Братских княжеств уже больше получаса мусолили последнюю новость — убийство вятицкого князя Игоря в гостинице Шварцбрака.

— Некому там подхватить! — твердо заявил Бронислав, наконец, выбрав себе место и прихватив по пути к нему стакан освежающего напитка с подноса антропа. — Ты представь, чем все это грозит?! Новая волна гражданской войны, ни больше, ни меньше!

— У него сын был… — покачал головой бородач Никита, представитель Красноземицкого княжества, граничащего с землями муйнаков.

— Того уж убили давно! Очнулся он! — усмехнулся нагнавший их Влад, калитинский князь.

— А и все равно найдут! — уперся Никита. — Ты что ли в помощники набиваешься?

Под навес вошел император Идо, следом за которым неотрывно плелся первый советник.

— Да, новость всех повергла в шок! — заметил Идо Хитрый. — Мы потеряли этого мужественного человека, опытного воина и рачительного хозяина. — Император Каннагара вдруг замолчал и окинул вакских князей тяжелым взглядом. — Я бы не советовал вам устраивать здесь дележки этих земель! Судьба Вятицкого княжества в руках самого княжества. Так что любое вторжение со сторону других Братских княжеств будет расценено как попытка захвата власти. Я находился в очень хороших отношениях с Игорем, так что вы понимаете, что в обиду это княжество я не дам. Вятицкие рыцари служат моему сегунату Сунакуни на восточных рубежах, охраняя земли от бандитских шаек. Я намерен оставить в силе данное соглашение с новым князем.

— Было бы еще с кем! — усмехнулся Бронислав, отпивая свой напиток. — Кстати, тут у вас пиво есть?

— Уверен, найдется, — вежливо отозвался первый советник и быстро удалился.

— Кем это будет расценено как попытка захвата власти? — удивленно переспросил Никита.

— Этот вопрос стоит урегулировать в рамках Союза Девяти, — улыбнулся Идо.

Под навес вошли король Вальда Тильскир Холодный и принц Альтомара Мануэл. Рядом с вальдийцем, одетым в строгий костюм, незаметно словно морок следовал помощник. А принца-мореплавателя окружали трое адмиралов. Все альтомарцы были пышно одеты, а на мундирах адмиралом колыхались увесистые аксельбанты.

— Что вы нам сегодня продемонстрируете? — спросил Мануэл, указывая на чистое поле.

— Минуту терпения и вы увидите все своими глазами, — улыбнулся император Каннагара. — Но, надо полагать, на вас большее впечатление произвели бы наши морские разработки. Все-таки вы представляете ядро флота Союза Девяти. К слову, дорогой принц Мануэл, меня поразил экипаж, в котором вы прибыли во дворец.

Молодой принц с улыбкой поклонился.

— Сразу видно, что Альтомар поистине царица морей, — кивнул в ответ Идо. — В Каннагаре всегда с восхищением относились к вашим достижениям на поприще мореплавания. Ваши корабли всегда были самыми прекрасными творениями, посвященными морю. Думаю, именно альтомарские красавцы должны войти в порта Наги, закрепляя победу нашего оружия.

Принц утвердительно кивнул.

— Мы с удовольствием предоставим Союзу Девяти наши лучшие суда, — сказал он.

— Ответ достойный восхищения! — расслабился император Каннагара. — Несмотря на свою молодость, вы, принц Мануэл, демонстрируете мудрость и щедрость, достойную многоопытного правителя. Надеюсь, — император посмотрел на короля Густавсена, — аналогичную мудрость проявит и другой опытный мореплаватель.

К вальдийцам подошла антроп с подносом; король вяло окинул взглядом предлагаемые напитки и фрукты и ничего не выбрал.

— Сложный вопрос! — лишь бросил он в ответ.

— Я понимаю, что сегодня все участники договора испытывают свои трудности, — парировал Идо Хитрый. — И я в курсе всех событий, происходящих на границе с Хангеларской пущей. К тому же вам не дают покоя лаксы, которые вдруг вспомнили времена Унга Северного…

— Они считают, что их возглавляет сейчас его потомок, — усмехнулся Тильскира.

— Да, это хорошая шутка! — кивнул император. — Вместе с тем, вы можете поучаствовать в нашем договоре исключительно своим морским флотом, который в войне с тварями пущи и лаксами вам не потребуется. На мой взгляд, флот Вальда достаточно многочислен и настолько высоко оснащен технически, что может составить ядро Союза Девяти в борьбе с Нагой.

Король Тильскир опустился в кресло и покачал головой.

— Это при самом оптимистичном раскладе. Вместе с тем в последнее время участились нападения на Вальд, в том числе и на столицу-порт Форсвар, кораблей котаров и мороков…

— На самом деле, эти нападения единичны, — прервал его Идо. — Цеппелины Каннагара бороздят небо Большого Фока, так что мы в курсе всех событий, происходящих в том районе мира. Да, имели место единичные нападения. Не думаю, что для защиты Форсвара понадобится весь флот Вальда. Дорогой мой, я всегда был высокого мнения о вашем таланте полководца и потому уверен, трех-четырех кораблей вам хватит для того, чтобы отстоять столицу такого могущественного государства.

Вальдиец, видимо, не ожидал такого напора и сейчас слегка побледнел.

— Идо, видимо, ты давно не сталкивался с котарами! Сейчас они используют сверхсовременные субмарины, которые могут плавать под водой…

— Отлично! — улыбнулся император Каннагара, демонстрируя с какой легкостью он разбивает очередной довод Тильскира. — На судоверфях Вальда и Альтомара ведутся работы по созданию подобных конструкций. Для вас столкновение с ними в бою даст лишний стимул для ускорения этих работ. А все это в итоге пойдет исключительно на пользу Союза Девяти. Так что, подумайте над таким раскладом!

— Ваше Величество! — худой сгорбленный человечек подошел к Идо.

— О, друг вы наш любезный! Господин Сальван, занимайте место в зрительном зале! — усмехнулся император, весьма вольно хлопая представителя Сунакуни по спине. — Кстати, перед советом я уже накоротке пообщался с Мадригалом. Мы нашли общие темы для работы в пределах Союза Девяти. Акка готова предоставить союзу внушительный воздушный флот, укомплектованный первоклассными командами пилотов, а, кроме того, три десантных батальона. А вы чем порадуете, господин Сальван?

На министра Сальвана — представителя южного сегуната Сунакуни — было больно смотреть: он побледнел и с трудом подбирал слова.

— Ваше Величество, сложное экономическое положение поставило страну на грань разорения. Мой… То есть, наш… То есть, наша армия… Короче говоря, и армии то сейчас у нас почти нет. В военных подразделениях, что остались, плохая дисциплина. Вольнодумие достигло таких масштабов, что нам приходится постоянно снимать главнокомандующих, чтобы не создать предпосылки для военного переворота. Нам бы сейчас самим бы… помощь не помешала от империи…

— Стоп, стоп, стоп! — император Идо поднял руки, призывая Сальвана замолчать. — Многомиллионные перечисления империя, которые уходят…

— Но ведь они…

— Молчать! — неожиданно громко крикнул Идо. — Лет пять назад мы перечисляли аналогичные суммы на развитие Акки. Сегодня этот сегунат является одним из самых технически развитых в Пустоши. Сегодня они сами могут перечислять средства в счет уплаты прежних долгов перед империей. А Сунакуни — это буквально черная дыра, точнее, красная дыра, в которой исчезают огромные средства моей казны.

— Но это объективность, — попытался вставить слово Сальван. — Долги сегуната…

— Ах, долги сегуната! — Идо даже побагровел. — А вы помните, откуда они взялись? Насколько я помню, вы переживали уже три или больше переворотов, все хотели стать свободными от империи. Набирали кредитов у леонийцев и нильцев. Возможно, даже и у тех же аккцев. Я закрываю на это глаза лишь потому, что Акка эти самые деньги хоть возвращает нам. Вы же набираете средств, чтобы построить новую страну, все просираете и вновь устраиваете переворот, бежите обратно к империи и проситесь, умоляете, чтобы мы вас приняли обратно, и чтобы мы оплатили ваши долги перед соседями. Мы расплачиваемся с вашими долгами, а вы вновь устраиваете переворот, набираете новые кредиты и снова пытаетесь строить новую жизнь. Когда это кончится, господин Сальван?! И сейчас вы сетуете на бедственное положение дел.

— Новая администрация… — начал было министр.

— Новая администрация ничем не лучше старой, — отрезал Идо. — У меня складывается ощущение, что из ситуации есть только один выход: объединить ваши земли с Аккой и отдать этим здравомыслящим ребятам управление всеми вассальными территориями Пустоши.

— Но… Как такое может быть?! Это… — Сальван не находил слов, размахивал руками и чуть не уронил подошедшего с подносом антропа.

— Такое может быть, — спокойно сказал Идо. Было видно, что он уже взял себя в руки. Наплыв гнева сменился в нем на милость.

— Хорошо, я понимаю, что в таких вопросах скорость ничего не решает. Господин Сальван, примите мои слова, как предупреждение и как стимул к работе, а вовсе не как звоночек для организации нового переворота.

— Господа! Господа! — это подал голос генерал Сирил Ката. Сейчас он стоял неподвижно, барабаня большими мясистыми пальцами по эфесу своей шпаги.

Представители государств Сианука стали неспешно занимать места. В числе последних подошли бессмертные — странствующий император арвингов Си-анг и король Свободного Номарка Ви-гар. Первый был облачен в строгий черный китель генерала, а второй — в пышное светлое платье, предназначенное для торжественных мероприятий. Старика Си-анга сопровождали Дю-мор, Саша и Ай-рат, а чуть в стороне держались еще двое имперских гвардейцев. Рядом с Ви-гаром шествовали генерал Аберг и трое молодых военных из числа арвингов. Бессмертные сели с разных сторон импровизированной веранды.

Идо Хитрый, занявший место в первом ряду, у самой кромки поля, проводил взглядом обоих арвингов и, когда те заняли места, кивнул генералу Ката:

— Можете начинать!

— Кхм-кхм! — откашлялся военный. — Господа! Мы подготовили для вас небольшую презентацию ряда последних разработок каннагарских ученых. Все модели, что вы увидите сегодня, уже пущены в серийное производство и будут использованы в нынешней нагской кампании. На сегодняшний день ни один из них не имею аналогов.

— Сирил, этих слов лучше не говорить в присутствии леонийских гостей! — усмехнулся Идо. — Они быстро смекнут, кому и почем можно всю эту роскошь продать!

По рядам прокатился добродушный хохот. Леонийцы лишь кисло улыбнулись, сделав вид, что шутку оценили как весьма посредственную.

— Для того, чтобы организовать достоверную военную ситуацию, мы использовали реального противника в качестве мишени… — продолжил генерал.

Все замолчали.

— Наги? — удивленно спросил кто-то из присутствующих.

— Нет, друзья мои! — прокомментировал император Идо. — Этих существ, ничем не отличающихся от диких зверей, нам любезно предоставил король Свободного Номарка Ви-гар, — заметив, как руки восточных арвингов легли на эфесы шпаг, тут же добавил. — Это вольное название западных земель Номарка, который, я надеюсь, избежит гражданской войны. Уважаемый Си-анг, — Идо кивнул старику, — я вовсе не хотел обидеть ваших чувств. Каждый вправе называть себя, как того пожелает. Другое дело, чтобы его мечты не мешали остальным, верно Ви-гар?

— Я согласен с вами! — ответил тот с другого края веранды.

— Ну, что же, начнем? — спросил Идо, окидывая взглядом сидящих.

Генерал Ката сделал знак своим помощникам. С двух сторон от навесов военные подкатили миниатюрные пушки и направили их в сторону поля. Через секунду прогремел залп. Белые облачка дыма медленно полетели вправо, подгоняемые легким ветерком. Несколько отвлеченные всем этим действом, зрители только сейчас заметили в руках Ката живую курицу. Он держал ее за горло, а птица лишь бессильно сучила лапами, дергала крыльями, и из ее клюва вырывался сдавленный клекот.

— Я уже говорил, что мы имеем дело с настоящими животными, — сказал генерал, затем выхватил шпагу и одним махом отсек птице голову. Ее тело упало в траву, вскочило на ноги и бросилось бежать в сторону зрителей. Сидевший в первом ряду Сальван вскочил с места, а Идо хладнокровно ударил обезглавленное тело ногой и курица, отлетев, рухнула в изумрудную траву.

— Успокойтесь, мой друг! — кисло улыбнулся император Каннагара, приглашая Сальвана занять свое прежнее место. — Это еще не противник!

В следующий миг все присутствующие услышали треск стальной цепи, словно в недрах земли проснулся огромный пес. Метрах в двухстах от импровизированной веранды дерн стал подниматься, демонстрируя скрытые ниши в поле. Из образовавшихся отверстий первым делом хлынули странные существа, сильно напоминающие людей. Они бежали на четырех конечностях в сторону зрителей.

— Белые звери! — вдруг сказал Саша.

Все присутствующие замерли. Число пугающих существ все росло по мере того, как створки секретных ниш поднимались вверх. Следом за мчащимися тварями из-под земли стали медленно появляться крупные конструкции в виде оборонительных башен, приводимые в движение запряженными в упряжь существами. Вся эта миниатюрная армия быстро набирала ход, направляясь прямо к сидящим с напитками зрителям. По мере того, как изголодавшиеся твари становились все ближе к зрителям, политики все сильнее начинали нервничать, поддаваясь панике Сальвана.

— На нас с вами движется армия противника, — спокойным тоном стороннего рассказчика оповестил генерал Сирил Ката, через плечо, наблюдая за сворой жутких существ.

— Господин Сальван! — вполголоса попросил император Идо. — Займите свое место! Не беспокойтесь, вам не придется защищать всех нас от этой угрозы извне!

Никто не отреагировал на эту шутку. Идо окинул взглядом присутствующих и заметил, что все зрители напряжены. Только арвинги с обеих сторон вели себя совершенно обычно, разве что пальцы некоторых из них поигрывали на эфесах их шпаг, а рядом с императором Си-ангом стоял перепуганный мальчик и во все глаза смотрел на происходящее. Он указывал на мчащихся тварей и старался скрыться за спинами бессмертных.

— Все в порядке, Саша! — шептал старик. — Все в порядке! Не бойся!

Идо снова повернулся в сторону лазурного поля и увидел, что уже буквально в пятидесяти метрах горят звериные глаза невообразимых существ, теперь уже ничем не отличимых от людей. Твари лишь двигались по-звериному, на четырех лапах. В остальном же они походили на потерпевших бедствие рыбаков, выброшенных на необитаемый остров и долгое время обитающих без достойных условий для существования и человеческого общества. Император Каннагара различил среди этих полуобнаженных тел молодого мальчишку, изо рта которого текла обильная слюна, и пожилого мужчину, для которого скачка по траве давалась весьма проблематично. В основной своей массе существа были мужчинами, однако Идо смог различить и двух женщин, чью наготу весьма куцо скрывали лохмотья платьев.

— Это же обычные люди! — в ужасе сказал король Лехтурма Энсон.

— Это не люди, Ваше Величество! — парировал Ви-гар, с интересом наблюдающий за реакцией собравшихся. — В них звериные души, а это уже что-то да значит, не так ли?!

Свора озверевших людей стремительно сокращала расстояние между собой и вальяжно расположившимися зрителями. Эти рты, истекающие слюной, эти глаза, сверкающие голодом и ненавистью, так подействовали на самого Идо, что и он нервно заерзал на стуле. Ноги стали ватными, а из глубин тела поднялось страстное желание бежать сломя голову. Однако император приказал себе остановиться — он не имел права показывать свою трусость первым лицам Сианука. И он вцепился пальцами в ручки стула и не сводил взгляда с приближающейся смерти. А вот Сальвана, похоже, не заботило мнение окружающих о своей персоне — он уже спрятался за спину молодого принца Мануэла, к которому приблизились и несколько человек из свиты, готовые в случае чего защитить мореплавателя от непредвиденной угрозы.

— В авангарде противника следует пехота, — между тем вещал генерал Ката, — которая потребует специфического оружия для уничтожения. Смею представить вашему вниманию самоходную крепость «Черное облако»…

Неожиданно из-под земли близ самой импровизированной веранды резко открылись широкие дощатые люки, скрываемые тонким слоем дерна, и на поле битвы появились три скальда-слона. Из их больших ушей вырывались клубы зеленоватого дыма. Машины быстро набрали скорость, спеша к наступающему противнику.

— На первый взгляд, скальды ничем не отличаются от обычных, имитирующих слонов, — заметил Ката, — но это лишь на первый взгляд. Их стальные бока содержат по десять тысяч коротких полых шипов из стали, которые одновременно служат физической угрозой для пехоты противника, и химической, поскольку через полые каналы этих шипов попадается смертоносный газ…

К тому моменту скальды уже ворвались в ряды оборванцев. Бока боевых машин ощетинились полуметровыми иглами, на которые тотчас были нашпигованы сразу несколько полуобнаженных тел. Звери бросились на скальды, не понимая, что добраться до стального тела мешают плотные ряды шипов. Сталь легко пронзала существ, наносила им болезненные раны, от которых многие звери стали кричать. Между тем уже через пару минут схватки два скальда были облеплены конвульсирующими телами, а остальные твари лезли по головам и спинам своих мертвых товарищей и уже легко добирались до холки слонов.

— Применяемый газ имеет высокую насыщенность, чуть тяжелее воздуха и быстро усваивается организмом жертвы, — комментировал генерал. — Данный газ воздействует на всех живых существ мира Сианук.

Неожиданно вокруг скальдов поднялись облака густого дыма. Сначала казалось, что твари таки добрались до парового сердца машин и вывели их из строя. Однако вскоре все присутствующие заметили плотное белое образование, которое, покачиваясь, висело в воздухе буквально в метре над землей. Молочный силуэт предстал в виде юной особы, чьи волосы расползались во все стороны, словно змеи-альбиносы. Появляющиеся то там, то здесь фигуры мечущихся людей тут же оказывались опутаны волосами жуткого ками. Твари дергались в этих путах до тех пор, пока белые волосы не сжимали горло несчастных.

Правда, несколько полуобнаженных тел все же вырвались из облака смерти и бросились к зрителям.

— Спасите! — закричал Сальван. — Спасите!

— Уймись! — пробасил Никита из Красноземикого княжества.

Существа были совсем близко от присутствующих и некоторые из политиков поднялись с мест, выхватывая свое оружие.

— Не стоит волноваться! — спокойно констатировал генерал Сирил Ката. — Газ весьма цепкий, ликвидирует порядка 85 % своих жертв…

В следующий миг из плотного облака вырвались несколько белоснежных змей, которые мгновенно сомкнулись на шеях беглецов. Все тела кроме одной девушки рухнули на землю, перехваченные путами смертоносного ками. Люди пытались сопротивляться, но хватка газа была столь ощутимой, что жертвам оставалось лишь дергаться от нехватки кислорода. Эти сопротивляющиеся существа, схваченные за шеи, медленно втягивались внутрь облака. Между тем оставшаяся в неприкосновенности девушка продолжала свой бег в сторону политиков. Белые змеи вырвались в ее сторону, однако одичавшая самка успела уловить шипение в воздухе, пригнуть голову и ускользнуть от смертельных пут.

— …вместе с тем, оставшиеся 15 %, контактировавших с газом, быстро теряют зрение и способность к самоидентификации…

Генерал Ката вышел навстречу бегущей девушки, медленно выдвинул свою шпагу из ножен и занес ее для удара. Девушка, чье белое тело едва прикрывали лохмотья, казалось, не замечала стоящего на ее пути человека. Она бежала со всех ног, гонимая не то страхом перед неведомым врагом с белыми волосами, не то чувством звериного голода. Генерал изящно отвел шпагу для удара плашмя и, когда существо поравнялось с ним, резко срубил голову. Обезглавленное тело девушки пробежало еще несколько шагов, направляясь к сидящему в первом ряду императору Идо. Однако на сей раз кану не пришлось отпинывать жертву шоу — девушка рухнула всего лишь в метре от него, вцепившись пальцами в ножки стола. Хватка существа стиснула ножки в ладонях, и гладь стола накренилась. Стаканы с напитками поползли к краю, и со звоном посыпались на белое мертвое тело, обливая его шипящей газировкой со вкусом апельсина.

— Противник, нейтрализованный этим газом, уже не представляет реальной угрозы, — сказал генерал Ката, возвращая шпагу в ножны.

Между тем облако густого тумана поползло в сторону веранды, угрожая и всех зрителей познакомить с жуткой белоснежной красавицей. По сигналу генерала к кромке поля подбежали несколько десятков человек. Они были разбиты на пятерки, и каждая из групп удерживала в руках большое опахало в форме солнца. Мужчины подняли вверх свои объемные конструкции и замерли.

— Хой! — рявкнул генерал, и все разом опустили опахала, направив давление воздуха в сторону приближающегося облака. Затем мужчины медленно подняли конструкции вверх и снова разом опустили к земле.

По границам облака стало заметно, что гонимый гигантскими веерами воздух, достиг пределов белоснежной смерти. Сначала содрогнулись края облака, затем, увлекаемые созданными водоворотами, они изменили свое направление и поползли в сторону от веранды. Уже через пару минут облако отступило. На своем пути оно затронуло крайнюю левую крепость, которую тащили в упряжке оборванцы из числа привезенных Ви-гаром. Метнулись белые змеи, вырвали из числа запряженных нескольких существ. В рядах полуголых людей возникла паника, крепость дернулась к центру, пытаясь отстраниться от химической угрозы, однако ками смерти уже затягивал пойманных к себе в облако, а вместе с ними и остальных запряженных. Послышались визг и крики, существа пытались бежать, но не могли вырваться из удавок своей ноши. Кто-то бросился перегрызать свои путы, кто-то — руки и ноги несчастных, схваченных белыми змеями. Однако, привлеченные движением, змеи хватали все новых несчастных, накидывали на их шеи удавки и дергали внутрь облака. Вскоре вся левая крепость погрузилась в туман.

— К сожалению, число подопытных несколько сократилось, — задумчиво произнес генерал Ката, наблюдая за тем, как крепость исчезает в облаке газа, — однако это вовсе не помешает нам ознакомиться с паровыми рыцарями императора Идо Хитрого…

Громыхнул залп. Кто-то из присутствующих от неожиданности пригнул голову, у короля Энсона пролился сок из стакана. В следующий миг центральная крепость буквально взорвалась изнутри. Твари был отброшены в стороны.

— …использовать в подобных условиях людей невозможно, а потому на службу императору Каннагара взяты небольшие подразделения мороков. Они в силах пережить подобное воздействие, уходя в такие моменты на безопасные грани.

В центре разрушенной крепости поднялась большая фигура, закованная в железо. Рыцарь выхватил широкий меч и медленно направился в сторону перепуганных существ. Те бросились было в атаку, однако тут же были отброшены мощным ударом. Следом рыцарь взмахнул мечом, словно раскручивая в воздухе невидимое лассо, и в следующий миг он выставил вперед жало, с которого сорвалось небольшое облачко газа. Оно тут же окутало двух существ, повалило на землю и сдавило их глотки.

— Паровые рыцари вооружены специальными реагентными мечами, — пояснил Ката. — Сами пилоты в этих стальных латах имеют кислородные емкости, позволяющие около часа провести в центре ядовитого облака и при этом не пострадать.

В следующий миг ухнул еще один залп и очередная крепость, приводимая в движение запряженными существами, разорвалась на куски.

Уже не обращая на происходящее, император Идо поднялся с места и повернулся лицом к собравшимся.

— Надеюсь, все из вас обратили внимание на то, что в этой кампании мы делаем упор на новый вид вооружения — химическое оружие, — сказал он громко. — Подобного вооружения на данный момент нет ни у нагов, ни у котаров. Это уникальный проект императора Идо Хитрого «Черная радуга». Разработка смертельных формул не займет много времени у химиков Стального Хвана, если им удастся получить образцы газа. Надо полагать, это произойдет уже в первые наши атаки на позиции противника. И потому в данной кампании будет цениться молниеносность и напор…

— Не с острова ли Вурдаг эти самые разработки? — усмехнулся один из вакских князей.

— Что? — Идо изобразил крайнее удивление. — Остров Вурдаг? Не знаю о таком.

— Этим вооружением будут снабжены все армии — участницы Союза Девяти? — поинтересовался король Вальда.

— Нет, нами сформирована дивизия паровых рыцарей и скальдов-слонов, которая будет брошена в числе первых в Нагу, — ответил император. — Остальные военные подразделения, в том числе и союзников, будут на подхвате. Мы полагаем, что это существенно снизит потери в стане участников Союза Девяти.

— Да! Это верно! — закивали присутствующие.

— Вы, наверное, заметили, что без внимания осталась самая крайняя крепость на правом фланге противника, — усмехнулся Идо, указывая на последних оставшихся в живых из числа белых зверей. — На примере ее уничтожения мы покажем, пожалуй, самое смертоносное оружие, имеющееся на вооружении Каннагарской империи. Генерал Ката, прошу вас!

Сирил сделал знак своим помощникам. Вскоре над головами правителей мировых держав проплыл белоснежный дирижабль из имперского ангара. Он медленно, словно хищник, подкрадывался к своей жертве. А полуголые существа в ужасе от случившегося с остальными крепостями, пытались изменить направление движения, разворачивая громоздкую конструкцию в сторону леса.

— Жуткое зрелище! — покачал головой принц Мануэл. — Эти существа так похожи на людей. Господин Ви-гар, кто они на самом деле?

— Эти создания — нечто среднее между мороками и еру, — арвинг забросил в рот дольку ананаса. — Весьма кровожадные твари, которыминаселена Хангеларская пуща…

— Откуда же они у вас? — удивленно спросил король Тильскир Холодный.

— Эти твари все чаще стали появляться на Щучьих озерах, а это уже совсем близко с нашей границей, — пояснил Ви-гар.

Белый цеппелин достиг своей жертвы и теперь неотрывно следовал прямо над ней.

— Мне плохо! — сказал тихо Саша, обращаясь к Ай-рату.

— Ваше Величество! — прошептал тот, обращаясь к императору Си-ангу.

— Я слышал! — отозвался Га-тор. — Давайте уйдем!

И когда ворхут поднялся с места, намереваясь покинуть импровизированную веранду, послышался громкий треск, словно бы сфера цеппелина порвалась на части. В следующий миг из резервуаров дирижабля на головы несчастных тварей хлынул ослепительный дождь.

— Это более тяжелая смесь, нежели представленная ранее, — прокомментировал генерал Ката. — По своим химическим свойствам она уже является жидкостью на грани распада. Эффект поражения — 100 %. Попадая на кожу человека, жидкость начинает быстро испаряться, прожигая тело насквозь. Изюминка проекта «Черная радуга»…

Га-тор в ужасе замер, глядя, как мечутся обреченные белые звери, которые некогда казались ему пугающими порождениями мрака. Сейчас они были жалки и беспомощны по сравнению с новым оружием императора Идо.

* * *
После зрелищной презентации последних военных разработок Каннагара решено было взять перерыв. Многочисленные гости Симпей-Реала бродили по тенистым дорожкам небольших парков, настраиваясь на предстоящий совет. Между генералами, королями, советниками и военными сновали антропы с напитками и легкими закусками. Из их затылков змеился зеленоватый дымок, говорящий о том, что паровое сердце скальда работает в бережном режиме.

Га-тор вместе со своими помощниками решил углубиться в самый дальний край парка, чтобы побыть в одиночестве. В голове выстраивался потенциальный диалог с главным оппонентом — королем Ви-гаром. Мучимый многочисленными вопросами, ворхут бесцельно блуждал по дорожкам сада, уходя все глубже. Рядом с ним неизменно был Ай-рат, который после слов своего господина теперь не отходил от Си-анга ни на шаг. Дойдя до самого конца сада, обрывающегося высокой изгородью, увитой растениями, Га-тор остановился и подумал, есть ли ему смысл оставаться во дворце на вечерний прием в честь гостей Иреку.

В этот самый момент он увидел молодого человека, что стоял у лестницы, ведущей на галерею. Он был одет в традиционный костюм пилота цеппелина. Рядом с ним сидела девушка в достаточно потрепанном дорожном платье. Старику показалось странным, что двое настолько небрежно одетых людей ждут приема у императора Идо. По крайней мере, эта галерея вела в покои имперского крыла дворца.

— Думаю, нам больше здесь нечего делать, — между тем сказал задумчиво Га-тор, все еще не сводя взгляда с девушки.

Начальник императорской гвардии кивнул:

— Я отдам распоряжение относительно машины.

Си-анг задумчиво побрел обратно, к выходу, но тут вдруг остановился. Смутное сомнение зародилось в его сердце, и он оглянулся. Молодой человек стоял, как и прежде, на том же месте, нервно теребя свою пилотскую кепку. Странствующий император судорожно всматривался в черты его лица, и ловил себя на мысли, что знает этого юношу. Он возмужал, вырос, но оставался… Сердце вдруг судорожно сжалось! Это ОН!

— Ай-рат! — вырвалось у него.

Военный, стоявший шагах в десяти и отдающий приказание своему подчиненному, обернулся и быстрым шагом вернулся назад.

— Что, Ваше Величество?

— Что… Что этот человек делает здесь? — Га-тор с трудом контролировал свои чувства, и его голос дрожал.

Ай-рат воспринял такое поведение, как опасение за жизнь, и быстро подхватил императора под руку.

— Мы все выясним! — сказал он шепотом. — Кто вас интересует? Вон тот пилот?

— Да, — кивнул старик.

— Я узнаю!

В этот момент к молодому человеку подошел первый советник императора Идо и что-то тихо ему сказал. Пилот кивнул, наклонился к девушке, которая поцеловала его в щеку, и проследовал за советником.

— Видимо, это пилот из личной гвардии императора Идо, — предположил Ай-рат.

— Выясни! Выясни все! — прошептал Га-тор, почувствовавший сейчас такую слабость, что еле держался на ногах.

— Конечно! Разумеется! — Ай-рат заметил, что с императором не все в порядке. — А сейчас вам нужно отдохнуть! Совет могут и перенести…

— Нет, не стоит, — Га-тор взял себя в руки. — Я должен быть на совете и никто не будет его откладывать.

Военный с удивлением посмотрел на старика.

— Вы уверены, Ваше Величество? Вы хорошо себя чувствуете?

Несмотря на слабость и нервную дрожь, которая охватила все тело, император упрямо повторял:

— Остаться! Мне нужно остаться!

— Как будет угодно, — кивнул Ай-рат. Он направился к девушке, чтобы выяснить, кем же является этот неизвестный пилот.

Странствующий император между тем подошел к ближайшей беседке и слабой рукой отбросил зеленый полог плюща. На скамье сидели какие-то люди, но Га-тору было все равно. Его так колотило, что он был не в силах более держаться на ногах. Шаркая вдруг ослабевшими ногами, он проковылял к скамье и буквально упал на нее. Сделал глубокий вдох, еще… Сердце не успокаивалось.

Встретить ЕГО здесь! Га-тор был настолько удивлен этой встречей, что первое время не думал о том, как это могло произойти. Его поражал и одновременно радовал тот факт, что ОН жив! Сколько лет он считал этого человека погибшим, сгинувшим в черной могиле Шварцбрака, сколько лет он думал о нем, как о сне, которого возможно и не было! Когда-то он был влюблен, когда-то он мечтал начать новую жизнь вдали от империи арвингов, вдали от всего мира бессмертных, их дрязг и проблем. И ЭТОТ человек был особым, единственным, его надеждой на будущее.

Прошло некоторое время, прежде чем старик начал приходить в себя. Туман перед глазами Си-анга рассеялся и он поднял глаза на раздвигающийся плющ — в беседку вошел Ай-рат и тут же опустил руку на эфес шпаги. Начальник имперской гвардии пребывал в странном состоянии и не сводил холодного взгляда с соседей ворхута.

Странствующий император повернулся к своим соседям по скамье и вздрогнул — рядом с ним сидел король Свободного Номарка Ви-гар и его советник. Если советник был весьма поражен происходящим, то сам король с усмешкой смотрел на старика.

— Ты, я вижу, буквально прикипел к этому телу, как к родному, — заметил Ви-гар. — Смотри, когда оно начнет разлагаться, ты станешь плохо пахнуть!

— Еще одно слово…! — Ай-рат выхватил шпагу и шагнул вперед. На его клинке заплясал искрящийся дух смерти.

Советник испуганно отстранился, а Ви-гар примирительно поднял руки, не снимая своей противной усмешки с лица.

— И после этого вы обвиняете меня в развязывании гражданской войны?!

— Изменник, ты разрушил то, что с таким трудом и по таким крохам создавалось веками, — сокрушенно сказал начальник имперской гвардии.

— Ай-рат! — успокоил его странствующий император. — Какой толк говорить с ним?!

— Си-анг, — повысил голос король Свободного Номарка, — благодаря тебе, люди наглядно удостоверяться в том, что арвинги являются чем-то вроде тупиковой ветви развития. Вспомни «Сотворение мира» или «Вечную главу»! Все изменчиво в мире, все умирает или меняет облик, чтобы стать чем-то иным, новым, лучшим или худшим. Даже духи могут менять свою силу, и лишь арвинги закостенели в одной форме и времени, словно предшественники людей, так и не освободившие им место на планете. Не так ли считают люди?! Не это ли ты им доказываешь?!

— Прожитые века, не прибавили тебе ума, мой дорогой враг!

— Я давно познал цену бессмертия, — Ви-гар не обратил внимания на слова Га-тора. — Арвинги вымирают как вид. А люди… У них в крови война. Они видят в этом функцию творцов. Убийство как способ самовыражения. И помогая им, мы уничтожим сами себя.

— Благодаря тебе, благородный ты наш, — заметил старик, — мы уничтожим сами себя удвоенными темпами.

— Я с удовольствием обошелся бы без кровопролития. И я надеюсь, вы, Ваше Величество, сделаете все возможное, чтобы также избежать подобного…

— И что же ты предлагаешь?

Ви-гар поднялся со скамьи и дождался, пока Ай-рат не вложил шпагу в ножны:

— Признайте Свободный Номарк и присоединяйтесь к нам!

— Под твоей властью?! — не выдержал император.

— Разве можно рассуждать о функции одного арвинга, когда на кон поставлена судьба всей нации?!

— Хм… Ответное предложение в таком случае. Ты отдашь мне свое тело!

— О, да ты, я вижу, знатный торгаш! — поклонился Ви-гар. — Это, наверное, сказывается близость Манзума. Ничего, скоро все южное побережье перейдет под наш флаг, и вот тогда посмотрим, о каких условиях ты заикнешься!

Старик промолчал, а король Свободного Номарка продолжил:

— Кстати, Далгакир просил передать тебе привет! Судя по всему, он уже вошел в Рему со своими милыми увальнями. У меня на вооружении, конечно, пока нет такой прелести, что сегодня продемонстрировал нам хитрец Идо, однако сил достаточно, чтобы задушить всех глупцов в сердце Номарка.

Ви-гар с издевкой поклонился Си-ангу и Ай-рату и вышел из беседки. За ним следом выскочил советник.

— Сукин сын! — вырвалось у начальника имперской гвардии, когда западные арвинги ушли.

— Он никогда не скрывал своих истинных побуждений, — заметил задумчиво Га-тор. — Ви-гар уверен в своем превосходстве. Похоже, он накоротке уже успел обсудить с Идо варианты сотрудничества. И он нашел то, чем можно сейчас заинтересовать нашего хитреца…

— Если мы потеряем Манзум, то лишимся победы! — сказал Ай-рат. — Это и выход к морю, и поставки угля из Вальда. Одними цеппелинами здесь делу не помочь, даже если пускать их напрямую через Хангелар…

— При всей сумасбродности его поступков, — усмехнулся Га-тор, — Ви-гар не такой дурак. Он и сам не до конца понимает планы императора Идо по поводу Номарка.

— Ну, канна понять не так сложно, — ответил Ай-рат.

— Вот как?! — император с интересом посмотрел на начальника своей гвардии.

— Ему сейчас нельзя портить отношения ни с кем, поскольку положение, в котором находится мир, слишком шаткое, а ресурсов у империи, видимо, меньше, чем все полагают.

— Отчасти, лишь отчасти, мой дорогой Ай-рат! — покачал головой старик. — План Идо куда изящнее.

Военный развел руками.

— Не смею спорить, Ваше Величество.

— Так, а что по поводу летчика?

Ай-рат почесал подбородок.

— Ну… Девушка весьма недоверчива. Она так мне толком ничего и не сказала, оттого пришлось послать одного из гвардейцев, чтобы все выяснил.

В этот момент полог плюща на входе в беседку раздвинулся.

— А, вот и он! Ну что, узнал что-нибудь? — спросил Ай-рат.

Гвардеец поклонился и рассказал следующее:

— Этот молодой человек — полукровка. Никто не знает, какие именно крови в нем намешаны, но он точно не каннагарец и островного в нем ничего нет. Вместе с тем, говорит он по-имперски очень хорошо. Можно предположить, что прожил здесь долгое время. Прибыл откуда-то с востока со специальным донесением для императора Идо. Никто не знает, относительно чего это донесение. Только вот император принимает этого молодого человека в Зеленом зале, который сейчас охраняют около десятка гвардейцев.

— Кто же он таков? — почесал подбородок Ай-рат. — Как вы думаете, Ваше Величество?

Га-тор мог бы предельно точно ответить на этот вопрос, но сдержал свой порыв. Сейчас это было совершенно бессмысленно и даже опасно при его нынешнем положении захватчика в теле императора. Кто будет вдаваться в подробности относительно мотивов, которые побудили его захватить это тело. Если бы он сам узнал подобную правду, будучи, к примеру, тем же Ай-ратом, то посчитал бы себя изменником похлеще Ви-гара. Захватить тело странствующего императора! Нет, эту правду нужно было держать в тайне.

— Возможно, агент императора, — сказал император первое, что пришло в голову.

— Он так неумело все делает, — пожал плечами гвардеец. — О прибытии настоящего агента во дворец никто бы не узнал.

— Это верно! — кивнул Га-тор, понимая, что предложил бредовую идею.

— Ваше Величество, вы полагаете, эта личность каким-то образом связана с интересами империи? — вежливо осведомился Ай-рат.

Лгать, нужно лгать! Ложь началась с первого его вздоха в этом теле, и теперь накапливалась вокруг него словно снежный ком. Скоро ее станет так много, скоро она настолько заполонит все вокруг, что нечем будет дышать. Но он сам поставил себя в такое положение. Сейчас уже нет пути назад, иначе весь смысл этого обмана пропадет, пропадет весь эффект от его доброго поступка, каким он считал свой захват тела Си-анга. Хотя, что значит считал? Если тогда, на руинах Мельденбурга, он был твердо уверен, что идет на этот шаг ради спасения империи, то сейчас, когда рушились все его планы, ему казалось, что он собственными руками уничтожает свою империю. Возможно, если бы смерть Си-анга открылась тогда, был найден более достойный претендент. Кто бы им стал? Существовала большая вероятность того, что им стал бы Гегнер. Тогда бы две стороны объединились, массовые репрессии против противников Ви-гара уничтожили бы инакомыслящих, и все было бы хорошо — арвинги получили бы свою империю на территории всего Номарка.

Нет, допустить этого жуткого мошенника к такой власти он никак не мог! А потому оставалось лишь лгать!

— Да, я полагаю, что этот мальчик еще проявит себя во всей этой истории, — сказал старик тихо.

— Мы будем следить за ним, — кивнул Ай-рат.

— На чем он прибыл сюда? — спросил император гвардейца.

— Никто не знает.

— Выясните!

— Слушаюсь, Ваше Величество!

Гвардеец поклонился и вышел из беседки. Ай-рат с интересом смотрел на своего императора. Га-тор поймал его взгляд.

— Что-то не так, мой дорогой Ай-рат?

— Все в порядке, Ваше Величество! Все в полном порядке!

* * *
Перед началом совета Га-тор отослал Ай-рата с Сашей обратно на цеппелин. Зал для заседаний охраняли десятки гвардейцев Идо Хитрого, так что помощь Ай-рата сейчас была ни к чему. Странствующего императора сопровождал советник Дю-мор.

— Будем надеяться на наших традиционных союзников — Вальд и небесных капитанов, — прошептал на ухо старику советник. — Ну, и на самого Идо, конечно.

«Знал бы ты, что я сделал с Сагой, не стал бы полагаться на их помощь!» — горько усмехнулся про себя Га-тор.

Заняв свое место за большим овальным столом, странствующий император первым делом поймал острый как нож взгляд Саги. Она сидела по правую руку от места Идо Хитрого. Рядом с ней место предназначалось Ви-гару, который еще не подошел. Га-тор едва заметно кивнул капитанше, но она тотчас отвернулась, будто бы привлеченная чьим-то вопросом.

У ворхута из головы не шел молодой летчик, увиденный им в парке. Все те мысленные конструкции доводов для Идо рассыпались, растворились, отошли на задний план, как далеко не самое важное в его жизни. А на первый выступил ОН — его сын.

И Га-тор ощущал, что должен вырваться из этого зала, убежать отсюда ради того, чтобы найти ЕГО, чтобы прижать к груди самого дорогого человека из его прошлого. Ворхут даже на миг смог весьма холодно прикинуть срок, когда он сможет захватить тело Саши. Тело ныло от боли, так что захват нужно было провести как можно скорее.

Погруженный в свои мысли, император пропустил мимо ушей первые обсуждения. На них речь шла о возрождении Союза Девяти для сохранения мира и процветания стран Сианука. Представители Леонии как и прежде оставляли за собой нейтралитет. На сей раз с таким же решением выступил и Ниль, что не могло не рассердить императора Идо. Он старался надавить на короля Мингаузенна всеми доступными ему способами, однако более прочих Ниль экономически был зависим именно от Леонии.

Не проявлял особого рвения в выступлении единым фронтом и король Лехтурма Энсон, ссылаясь на слабость своих военных сил и частые нападки варгаров — диких родичей варгашоров, что путешествовали по морям Севера на ледяных кораблях. Император Идо даже предложил развернуть серп Кокая в сторону Наги и тем самым закрыть Лехтурм на большой воде. Но в итоге сошлись на том, что король Энсон предоставит в помощь Союзу пару своих знаменитых артиллерийских полков, а на большой воде остров будет прикрыт флотом западных арвингов Ви-гара.

В свою очередь Идо Хитрый изящно провернул аферу с южными землями, приказав администрации Сунакуни в лице министра Сальвана ввести в Вятицкое княжество лучшие войска этого сегуната. Недовольство остальных вакийских князей император Каннагара легко загладил обещаниями по разделу территории нынешней Наги. И, пожалуй, заявление о разделе территории общего врага стало самым важным решением данного совета. Все руководители стран Сианука, за исключением разве что представителей Леонии, проголосовали за дележ Наги пропорционально доле участия в нынешней военной кампании. Пойдя на подобную хитрость, Идо смел последние доводы нерешительных королей Лехтурма, Вальда и даже Ниля, настроив против себя леонийцев. Но… что-то находишь, а что-то непременно теряешь! И хитрец Идо это понимал.

Восточным арвингам Номарка будущий возможный раздел Наги ничего не сулил, а вот Ви-гар надеялся на этом погреть руки. Как и предполагал Га-тор, предатель предложил Идо ощутимую военную поддержку, причем, согласившись выставить на фронте с Нагой лучшие силы Свободного Номарка. Несмотря на все сложности, Ви-гар готов был предоставить объединенным войскам свои отборные соединения. Это касалось как пехоты, так и пародвижимых подразделений и воздушного флота.

После этого на Га-тора вновь навалилось его прошлое и прошлое его призрака. Сердце пронзила такая боль, что старик с трудом усидел в кресле. Перед глазами все поплыло, и внутренний голос предательски шептал: «Сдайся! Сложи с себя эту ношу! Забери мальчика и исчезни!»

Га-тор не сразу понял, что речь на совете уже идет о конфликте Западного и Восточного Номарка.

— В некогда крепком государстве Номарк сегодня сложилось весьма шаткое состояние, — вещал со смиренным видом Ви-гар. — Долгое время муссировался вопрос о закреплении за арвингами земельной территории и включении ее на правах автономии в состав Номарка. То есть речь шла о прообразе Манзума только для арвингов. Согласитесь, бессмертные за все прошедшие века заслужили хотя бы клочок своей земли! Несмотря на понимание со стороны правителей Номарка, этот вопрос долгое время откладывался. И этой зимой я выступил с предложением отказаться от выделения земельного участка для арвингов, а обратиться в сторону слияния арвингов и людей в одном государстве. Арвинги наравне с людьми будут управлять этой страной и станут считать ее своей родиной. Это предложение было поддержано большинством голосов сената и самой королевой Люр лично…

«Вот заливает! — пронеслось в голове Га-тора. — А про то, что перед этим арвинги тайно отняли тела у всех ведущих политиков Номарка, он отчего-то молчит…»

— …К сожалению, не все бессмертные осознали благо, которое сулит им такое решение вопроса, — продолжал Ви-гар. — Возникло некое стихийное движение недовольных, которое сконцентрировалось в восточной части страны. Это такие города как Рема, Забрюгге и Хегенскофф. Хотя, должен отметить, что Рема уже перешла под наши знамена. Как бы то ни было, страна разделилась на два лагеря и ей угрожает гражданская война. При этом заметьте, в войне арвингов могут пострадать люди. К слову, они уже страдают, благодаря политике императора Си-анга…

По залу распространился недовольный шепот. Га-тор сделал над собой усилие и огляделся — оказалось, весь зал забит буквально битком.

— …Я имею в виду неофициальное разрешение работорговли на территории Восточного Номарка…

— Обвинение серьезное, — заметил задумчиво Идо Хитрый, поглядывая на старика Си-анга. — Пусть и неофициальное, но оно противоречит одному из важнейших документов Сианука — конвенции о взаимодействии людей и арвингов от 1825 года. Судя по объему эмиграционного потока из Манзума, который увеличился за последние дни в несколько раз, в словах уважаемого герда Ви-гара есть толика правды. Или я ошибаюсь, Ваше Величество?

Га-тор ощущал, что его место вовсе не здесь, не на этом совете. Не он должен оправдывать сложившийся до него порядок. Он лишь подхватил рушащуюся империю, но ноша оказалась слишком тяжела. «А что, если сознаться в том, что он не Си-анг?!» — подумал с усмешкой ворхут.

— Уважаемый герд Га-тор!

Ворхут вздрогнул. По спине покатилась холодная капелька пота.

— Уважаемый герд Си-анг! — говорил император Идо. — Я знаю вас с самого своего рождения…

«Послышалось! Просто послышалось!»

— …и вы всегда поражали меня трезвостью взглядов, мудростью решений и широким размахом. Я бы не хотел сейчас втравливать в конфликт арвингов имперцев, хотя мы всегда были на стороне бессмертных, даже во времена войн людей и арвингов. Надеюсь, вашей мудрости и опыта хватит для того, чтобы разрешить эту проблему без кровопролития.

— Я крайне удивлен словами моего оппонента, — постарался взять себя в руки Га-тор, — относительно работорговли. Никакого неофициального разрешения не существует и существовать не может. Рост эмиграционного потока легко объясняется событиями в Дакмуре и Сельскабе, а также военными действиями нашего уважаемого герда Ви-гара в Загорном Ноаре, куда он уже ввел войска. Вместе с тем, я считаю более чем унизительным выслушивать обвинения в ратификации работорговли от арвинга, который с помощью захвата тел сенаторов пришел к власти в Дамгарте…

— Какой ужас! — воскликнул Сальван.

— Где сейчас министры? — тихо проговорил Си-анг. — Настоящие, я имею ввиду? На твоих рудниках? Или подносят снаряды воинам Далгакира?

В зале поднялся шум, который некоторое время пытался прекратить Идо и его советник. Если король Вальда обвинял Ви-гара в государственном перевороте, то король Лехтурма слышал ложь в словах самого Си-анга. Южане, которые вообще арвингов недолюбливали, голосили о беспределе, который устроили бессмертные. Лишь один человек был абсолютно спокоен — ни один мускул не дрогнул на его лице. Им был Ви-гар.

— Господа! — повысил он голос. — Я не понимаю, откуда такие сумасбродные предположения появились у нашего уважаемого Си-анга. Мало того, что эти обвинения не имеют подтверждения, так они еще и беспочвенны. А вот я за свои слова могу ответить! У моих военных есть множество свидетельских показаний относительно противоправных действий вашего печально известного подразделения — рен-корпуса! Вот кто нарушал конвенцию неоднократно!

«Так, вот и привет от сыночка Гегнера! Пришло время разыграть эту карту, так давно припасенную Ви-гаром в рукаве».

— К слову, рен-корпус мною уже расформирован, и виновные понесли наказание, — отозвался старик.

— Слабое утешение! — усмехнулся Ви-гар.

— Я бы не хотел вступать сейчас в бессмысленные прения с гердом Ви-гаром, — начал Га-тор. — Мы считаем, что отстаиваем права не только арвингов, но и людей. А поскольку главная цель существования бессмертных — быть опорой и старшим братом человечеству, о чем кое кто, похоже, забыл начисто, то мы намерены бороться за правое дело до конца. Здесь речь идее не о расхождении взглядов арвингов, отчего страдают люди, а о махинации некоторых нечистоплотных господ, которые решили использовать смертных в своих целях…

— Что-то старик сегодня слишком поэтичен, — вполголоса заметил Ви-гар с едкой улыбкой.

— Помолчи, предатель! — рявкнул вдруг старик. Он и сам от себя такого не ожидал, но тут же вспомнил норов Си-анга. Ворхут действительно вел себя сейчас слишком мягко для реального императора Си-анга, что могли расценить как сдачу позиций. Га-тор вовсе не намерен был создавать такого эффекта, к тому же перед просьбой о предоставлении военной помощи.

— Следите за языком! — жестко отрезал Ви-гар. — Вы общаетесь с королем Свободного Номарка!

— Для меня ты никакой не король, — ответил с усмешкой Га-тор. — То, что ты женились на королеве Люр, не означает, будто бы ты вдруг стал королем. Да и не факт, что и королеву ты не подменили. Бедняжка могла ведь и отказаться! В любом случае, для меня ты просто стал мужем королевы, не больше. Зная хитрость семейки Люров, я бы тебе не позавидовал.

По залу распространились смешки и вместе с тем недовольные возгласы. Стало понятно, что часть присутствующих поддерживает нового короля, а часть по-прежнему остается на стороне традиционного странствующего императора.

— Господа! — подал голос замолчавший было император Идо Хитрый. — Все эти пререкания не имеют никакого смысла. Я предлагаю в рамках такого значимого совета договориться о проведении мирных переговоров. Каннагарская империя возьмет на себя вопрос охраны этой встречи, которую можно провести на границе Западного и Восточного Номарка. В той же Реме, которую я бы предложил освободить на время переговоров от войск обеих сторон.

Га-тор видел, как налилось кровью лицо его оппонента, однако Ви-гар сдержал свой гнев.

— Мудрое решение! — лишь кивнул тот.

Странствующий император также одобрительно кивнул и закрыл рукой глаза, пытаясь унять головную боль. Он понимал, что переговоры в лучшем случае лишь отсрочат начало боевых действий. С другой стороны, вмешательство военных сил Каннагара в роли миротворцев в данный конфликт давало Га-тору необходимое время для накапливания сил и урегулирования вопросов всех необходимых поставок для армии.

Вместе с тем император Идо признавал Свободный Номарк, купившись на его военную поддержку для Союза Девяти. А это уже было укрепление позиций Ви-гара. И хотя Идо — даже без науськиваний Саги! — закрыл глаза на проблему работорговли в Восточном Номарке, сейчас это настораживало странствующего императора. У Идо Хитрого был свой план, еще более изящный, еще более филигранный, чем могли предположить они вместе с Сагой. Похоже, канн имел свои интересы в этом противодействии арвингов. Но какие — Га-тор пока не мог понять!

Тридцать первая глава

Черный город Моролин расположился в корнях столицы Каннагарской империи. Карстовые полости в пригорье Иреку образовали причудливые галереи, значительно позже изрытые порождениями ночи. Сегодня бесконечные норы жителей Моролина спускались на многие сотни метров вниз по склонам каменной породы.

Мороки могли жить на различных гранях мира Сианук. Были это грани, на которых не существовало солнечного света, и где желания не ограничивались возможностями физического тела. Однако же, являясь сателлитом мира людей, получивши развитие именно в связи с появлением человечества, мороки наиболее комфортно ощущали себя на этой грани. И сегодня уклад жизни в Моролине был тесно связан с укладом Иреку: мороки трудились на уровне земли по ночам, возводя храмы и дворцы для императора Идо Хитрого, а столичная полиция частенько закрывала глаза на исчезновения мигрантов, которых тянуло в Иреку со всего мира.

В Моролине царила вечная ночь. Исключением было лишь Серебряное озеро, на гладь которого падал узкий луч солнечного или лунного света, проникая в подземелья города мороков через едва различимую щель в своде главного зала. Вадим часто приходил сюда и подолгу сидел у холодной мертвой воды. Возможно, в его памяти нынешнее состояние переплелось с воспоминаниями прошлого, когда он почти так же проводил часы на берегу пруда, на дне которого качались водоросли, зовущие вниз.

Да и многое в Моролине заставляло вспомнить детство. Здесь также жил механик Халк, который изо дня в день навещал кондитерскую лавку «Моролин и Ко», где закупал исключительно разноцветный шварцбракский мармелад для своей пассии — молодой девушки Розы. Старик Малков, что сидел с длинной трубкой на пороге своей норы и пускал завитки ароматного дыма все время напролет, частенько раскуривал табак из запасов полицейского склада, что приносил ему моролинский блюститель порядка — отец Клауса. Интересный фрукт банкир Ригменнеске, открывший уже давным-давно крохотное представительство в Моролине, надеялся охмурить разбогатевших рабочих, что трудились наверху. Господин Ригменнеске всегда путешествовал по улочкам Моролина с неизменной тростью и в клетчатом шарфе. Похоже, дела его шли неважно, и маршрут ежедневных прогулок господина Ригменнеске все чаще пролегал через небольшую пивнушку «Пенная гавань», где на капитанском мостике стоял молчаливый Олаф. Молчаливый Олаф, между тем, частенько опрокидывал с механиком Халком кружку-другую, после чего предлагал пойти к банкиру и попросить того поучаствовать финансово в их поездке за пределы Моролина. Старик Малков вместе с отцом Клауса хохотали над неуклюжим Олафом, что постоянно терял голову от Розы, в результате чего между ним и механиком Халком частенько случались потасовки. Ветреная Роза и сама толком не знала, кого она люби больше, а потому собиралась в поездку в Морграб — морочий сателлит Шварцбрака, — то с Олафом, то с Халком. В пору муста вся эта круговерть так закручивалась, что отцу Клауса становилось не до шуток и ему приходилось разнимать стороны, успокаивая и тех, и других.

Но самое главное — здесь, в Моролине, в одной из бесконечных галерей жила семья Мурата. Правда, полноценной семьей они никогда не были. Отец Рианки еще был жив и находился среди людей. Благодаря своей профессии коммивояжера, ему посчастливилось избежать ужасной бойни в Барндоме, в результате которой погибло большинство жителей этого тихого прежде поселка. В морочьем теле у матери Рианки хотя и не были больные ноги, она по-прежнему целыми днями не выходила из норы. Лишь изредка ее можно было увидеть, сидящей перед входом в кресле качалке с неизменным стилем в руке. И здесь ценился красивый подчерк, и многие горожане прибегали к ее услугам, когда нужно было что-либо написать, к примеру, письмо еще живым родственникам. Тот же офицер Зигмунд по прозвищу Грохотун заказывал женщине переписать целую книгу о правилах ведения боя в условиях пустыни.

А вот Рианка была все такой же красавицей. Вадим мог часами не сводить с нее взгляда, любуясь струящемуся черному телу, манящим изгибам и их волнующим тайнам. Ее бездонные глаза отвечали ему взаимным интересом. Вадим растворялся в этой бесконечной ночи, полной любви и обожания. Они часто подолгу лежали в постели, и тело Рианки переплеталось с телом Вадима, окутывая его своей бесформенной призрачной материей, словно бы ее девичье тело растворяла нега. Но чаще девушка принимала облик той самой земной Рианки и лежала бок о бок с молодым человеком, положив ему свою черную руку на грудь.

Каждый день они предавались любви. Просыпаясь среди бесконечной ночи, Вадим ласкал пульсирующее тело своего любимого морока, шептал ей слова, легкие как далекое, недостижимо-далекое небо, и целовал ее черные губы, отдающиеся на его губах ароматом смерти. С каждым мигом, проведенным вместе с Рианкой, Вадим все больше забывал свою земную жизнь, своих друзей, свое небо. Он все больше любил девушку, которая в той, прежней жизни, так и оставалась недосягаемой мечтой. И изредка он жалел, что у мороков не может быть детей.

С каждой их близостью, в каждый момент наслаждения Рианка впивалась зубами в плечо смертного, откусывая понемногу его бренной оболочки. Взамен она вплетала в его тело призрачную материю мороков, потихоньку превращая его самого в обыкновенного жителя Моролина. И в силу этого Вадима стали признавать многие мороки, казалось бы давно потерявшие память.

Правда, иногда соседи норы Мурата пытались ворваться внутрь и разорвать Вадима. Они чувствовали близость смертной оболочки, и в пору муста не каждый мог себя контролировать. В такие моменты на защиту молодого человека поднимались не только Рианка со своей матерью, но и из соседней норы приходила мать Вадима. Она одна была столь ревностной защитницей сына, что разбрасывала в стороны всех изголодавшихся мороков.

Иногда мать приходила к Вадиму, и он клал ей голову на колени. Черная женщина гладила его волосы медленно, сладко, усыпляющее. Ее пальцы скользили так нежно по коже, что Вадим ощущал легкое, возбуждающее покалывание. У его ног сидела Рианка, чьи губы касались его коленей. И в такие моменты молодой человек ощущал себя счастливым в этом мрачном городе, лишенном неба.

* * *
Сидя на берегу Серебряного озера, Вадим вспоминал об алчном мире людей, полном пороков и лжи. Видя жизнь в Моролине, он все больше уверовал в то, что мороки куда лучше людей, поскольку они честны перед окружающими и самое важное — перед самими собой. И иногда он возвращался в своих воспоминаниях в то время, когда он работал в Шварцбраке. Именно там в нем начала просыпаться ненависть и отвращение к смертным мира Сианук.

Это было одним из первых дел Вадима в полиции Шварцбрака. Был серый дождливый день, впрочем, обычный для этого портового города. Молодой человек вернулся из патрулирования, с больной головой, набитый кучей никчемных запахов, а если быть точнее, набитый под завязку городской вонью, и решил поваляться в комнате отдыха. Его напарник налил им два кофе, а потом сказал, что отправится в магазин за бутербродами. Когда он вернулся, появилась последняя на этот день работка. Что же, последняя так последняя. А голова трещит, в ней сотни запахов смешались в дьявольский коктейль. Нужно выбросить все это из головы, нужно расчистить доску, чтобы написать на ней новый символ, новый иероглиф — имя очередного убийцы.

Для этих целей Вадим использовал различные способы. Он либо нюхал зерна кофе, либо, наоборот, окружал себя более легкими, блеклыми запахами, которые бы понизили раздражительность и восприимчивость его носа. Но под конец рабочего дня мало что помогало, и это был кошмар! Ежедневно он так перегружал свой мозг, что вечером и ночью у Вадима начинались настоящие ароматические галлюцинации. Перед сном он ел рис, который пах машинным маслом, после пил сакэ с ароматом эдельвейсов, а, снимая одежду, ловил себя на том, что его рубашка и брюки пахнут рыбой. Первое время ему казалось, что он сходит с ума, он представлял мир, в котором все запахи перемешались без разбора, поменяли свои носители, и молодого человека охватывало оцепенение. Он пугался жестокого мира, но более всего в ужас его приводила мысль о мире, в котором ВСЕ пахнет иначе, чем он привык. Если рыба, к примеру, станет пахнуть женщиной, а табак — розами, если ярость вдруг начнет благоухать как мимоза, а мертвое тело будет отдавать смолой и хвоей. Что это будет за мир?! Сможет ли Вадим в нем существовать? Наверное, нечто подобное ждет его в старости. В тот момент, когда врачи признают у Вадима старческий маразм, он, верно, будет обнюхивать себя и уверять, что ужасно воняет тухлятиной.

В тот день он сильно устал. Можно было и отказаться от выезда, перепоручить кому-нибудь еще, но он захотел сделать это сам. Когда голова трещала на манер нынешнего, Вадим попросту включал воду и несколько минут тщательно промывал нос холодной водой. Вряд ли это сильно помогало, это скорее давало некий психологический эффект — вроде как начисто промыл нос и лишил его засевших там запахов.

— Что случилось? Кого ищем на этот раз? — спросил Вадим.

— Потерпевшая — девочка двенадцати лет, — сообщил напарник. — Ее нашли на дне водосточного колодца в центре города, на улице Соба. Представляешь, в самом центре Шварцбрака?! Похоже, мороки совсем обнаглели. Надо бы устроить им зачистку. Как думаешь?

Вадим промолчал. Тогда уже он неплохо знал повадки мороков и не склонен был преувеличивать их заслуги в запугивании общества. Он считал, что мороки — жалкие создания. Они были неприятны ему, — да и кому они могут быть по душе?! — но вряд ли они будут лезть на рожон. Они опасаются связываться с людьми, поскольку значительно слабее их. И не в том дело, что физически люди сильнее. Вовсе не в том. Можно с легкостью найти морока, который был бы сильнее той самой девочки двенадцати лет, чье тело нашли в центре Шварцбрака. Есть мороки, которые в силах убить человека и более взрослого. Дело в том, что в самой природе морока заложено подчинение. А в природе человека заложено господство. Человеку необходимо повелевать, ему нужна власть. Человек мечтает совершать все что угодно чужими руками, словно бы его собственные предназначены для чего-то высшего, иного. Но Вадим знал, что в этой жизни руки даны человеку именно для того, чтобы работать. А вовсе не для того, чтобы этими руками топить, душить, бить других людей, заставляя их выполнять приказы. Слишком ощутим голод власти в крови людей. И Вадим подозревал, что в этом случае далеко не всю ответственность нужно сваливать на безликих мороков.

На месте преступления полиция уже натянула желтые ленты с маркировкой. Поскольку это произошло на одном из центральных бульваров, было решено закрыть ряд магазинов и перекрыть пешеходное движение. Несмотря на это, толпа зевак была тут как тут. Не помогали ни просьбы полицейских, ни увещевания недавно прибывших медиков.

— А вот и криминальный отдел во главе с главной ищейкой пожаловал, — пробурчал кто-то из полицейских, озираясь на Вадима с напарником. «Какого хрена ты тут зубоскалишь?» подумал нюхач. Его уже успела разозлить зависть коллег по цеху, хотя сегодня он уже не хотел никакого понимания. Ему было все равно. Ему хотелось выпить горячего сакэ и лечь спать. Последние двадцать часов они проработали на полную катушку.

Начальство понимало, что наткнулось на золотую жилу в лице Вадима. Кто-кто, а уж оно-то его лелеяло. Положили ему оклад в несколько раз выше, чем у остальных сотрудников, несмотря на то, что Вадим пытался их отговорить от этого шага. Он хотел быть равным среди других криминалистов, но и здесь он выделялся. Причем уже не своими свойствами. Здесь уже его выделяла сама машина этого прогнившего мира. И тут уж ничего не поделаешь. Даже тот факт, что Вадим договорился с начальством о снижении ему зарплаты до уровня обычного криминалиста, ничего не принес ему. Все вокруг думали, что это лишь уловка. Все вокруг видели его таким, какими были сами. И особого удовольствия или какого-либо значительного эффекта оттого, что он отказался от денег, все равно не было. И Вадим обратился к начальству лишь с одной просьбой — выделить ему средства по окончании службы, которое может произойти в любой момент, для начала собственного дела. Тогда он мечтал открыть цветочный магазин. Толстые мужики-начальники пожали плечами, похмыкали, но с условием тут же согласились. Во всяком случае, на подобном варианте они сэкономят куда больше, чем если бы платили Вадиму достойную зарплату.

Медэксперт стоял у края открытого люка и смотрел вниз. Моросил дождь и мелкие, редкие капли отскакивали от его капюшона, словно дрессированные блохи. Напарник Вадима попросил полицейских отогнать зевак подальше. «Здесь будет работать Химмель! Нам не нужны лишние запахи», говорил он. «Какие запахи?!» возмущались полицейские, указывая на дождь. Да, дождь многое уже уничтожил. Это Вадим знал и без жестов ленивых полицейских. На самом деле, они думали, конечно же, не о Вадиме и обеспечении необходимых условий его работы, а о том, как же неохота сейчас вступать в препирательства с толпой и разгонять прилипчивых зевак.

— Морок меня побери! Почему вы до сих пор не накрыли место преступления брезентом или чем еще? — повышал голос напарник. Надо сказать, он отлично понимал нужды Вадима и был очень полезен. Легко было понять и его резоны — их дуэт считался лучшим в городской полиции.

— Мы не думали… Не его же смена… — мычали в ответ полицейские.

Дождь был вялым, неспешным, но он уже уничтожил множество улик. Вадим решил не задерживаться и тут же приступил к работе. Сначала он обошел место преступления, которое особенно пострадало от дождя. Здесь были неяркие, смазанные запахи, неясные образы. Пока ничего. Через несколько минут над ним уже возникла непромокаемая крыша — это постарался напарник, заставивший таки полицейских притащить большой кусок полиэтилена.

Под навесом слышался шорох, словно бы какие-то мелкие зверьки скреблись, желая спрятаться от дождя.

— Я еще не спускался туда, — сказал медэксперт. — Не хотел путать вам следы.

Вадим кивнул, мол, спасибо за предусмотрительность. Он потер глаза, затем включил фонарик и посветил вниз. Там лежало тело девочки, точнее, то, что от него осталось. Ее лицо сохранилось. Оно было мертвенно бледным. Вадим спустил правую ногу в люк и нащупал первую железную ступень. Развернулся к люку спиной, опустил другую ногу и зацокал вниз. Колодец был не глубоким. Но на полпути лестница обрывалась, по всей видимости, при установке никто не думал, что здесь будут находиться маленькие девочки. До дна оставалось еще более метра. Вадим тщетно пытался нашарить какой-либо выступ, за который возможно было уцепиться, чтобы безопасно спустится на дно колодца. Посмотрел вниз. Неуклюже посветил фонариком. Прыгать было неудобно. Девочка лежала прямо под лестницей, и криминалист мог угодить прямо на нее. Это никуда не годилось. Он подумал о том, что можно будет прыгнуть куда-нибудь в сторону. Но в тот момент, когда он уже оценивал свои силы и примерялся к уровню земли, его нога нащупала еле заметную кочку, похожую на ступеньку. Когда он ступил на нее, то неожиданно осознал, что она может выдержать вес куда больший, чем он сам. Несколько ударов ноги и все стало еще яснее: это была железная ступень, точнее то, что от нее осталось. По всей видимости, она была сломана и покрыта таким слоем грязи, что Вадим не сразу ее различил. Он ступил на нее и спокойно спустился на землю. Посмотрел на ступень, покрытую наростом грязи. Затем перевел взгляд на окровавленное тело. Если она пыталась убежать от кого-то, то могла попросту не найти ту самую ступень. Девочка была слишком мала ростом, чтобы дотянуться до ближайшей целой скобы. Пожалуй, и у Вадим это бы получилось далеко не с первой попытки. А, может быть, и вовсе не получилось.

Криминалист наклонился над телом. То, что девочка мертва, полицейские смогли оценить, даже не спускаясь на дно люка. Это прекрасно понимал и медэксперт, стоящий сейчас высоко над головой «главной ищейки криминального отдела Шварцбрака». У девочки не было ног и имелись множественные рваные раны на шее и груди. Лицо было сохранено. Вадим повел носом. Сладковатые запахи острова Сибо — земли, на которую уходят души всех усопших — уже проникли в некогда прекрасное тело. Запахи мира мертвых уже преобладали, оттеняя запахи мира живых. Но все же те еще остались. Очень слабые, неясные. А тут еще и запахи прежних выездов портят карты. О, Сонна! Его нос набит проклятиями этого города под завязку. Он вдыхаетстолько всякой мерзости в течение дня, что под конец смены начинаются «кольцевые гонки», как он это называет. Все возвращается на круги своя. Вот и запахи, что он чувствовал сегодня днем, сейчас возвращаются к нему, мешая работать, сбивая с толку. Так нельзя работать!

Вадим постоял еще немного, пытаясь собраться с духом. Ему было неудобно признать свое бессилие. Да здесь и не бессилие вовсе, а просто переработка. Но сложно объяснить это тем, кто ни черта не понимает в природе его обоняния. Поймет, пожалуй, лишь напарник, с которым они работают чуть ли не с самого начала, уже больше года. С этим парнем из пригорода Шварцбрака у него бывало всякое. Случалось, что Вадим сдавался. Сначала он врал напарнику, что не может учуять никаких запахов, но после все же стал доверять и признался, что просто не в состоянии больше работать, что запахи копятся в нем в течение дня. «Все, больше ни грамма не влезет!» констатировал Вадим. И напарник понимал его. В таких случаях он уже сам врал полиции, что никаких следов на месте преступления не осталось.

Но был и другой вариант, который они применяли в том случае, если Вадим был уверен, что сможет еще хоть каплю выжать из себя.

— Готовь нашатырь! — крикнул он.

Нюач поднял голову и увидел спокойное лицо медэксперта.

— Что, так противно пахнет? — поинтересовался тот.

Криминалист промолчал. Появился напарник. Он показал Вадиму жестяную баночку, похожую на сверкающую пулю.

— Бросай! — скомандовал нюхач.

Пуля полетела вниз, медленно, слишком медленно для пули. Вадим отклонился чуть влево и поймал капсулу с нашатырем. Теперь следовало отойти от девочки как можно дальше и сделать вдох. Шаг, еще шаг туда, во тьму подземелья. Исчез люк высоко над головой. Лишь темнота, кругом темнота и светлый ореол мутнел вокруг тела девочки. Отсюда, из темноты она казалась ослепительно белой и красивой.

Вадим открутил колпачок и сделал вдох. Резкий, как нож, запах. Жестокий, удушливый. Для нюхача это был своего рода обонятельный шок. Словно молотом ударить по голове. Закружились запахи, стерлись все, исчезли в невидимой воронке внутри его. А вдруг никуда они не исчезают, а копятся где-нибудь внутри его. И когда-нибудь он станет владельцем целой вселенной запахов. Внутри него родится сверхновая вселенная запахов.

Вадим зажмурился и на ощупь закрыл капсулу. Теперь дышать, глубоко и спокойно. Вдох — выдох, вдох — выдох… После такого нокдауна к нему на время должны вернуться его нюх и чутье. Зверский нюх. Он еще немного постоял в темноте с закрытыми глазами. Затем сделал шаг вперед. И тут то на него нахлынуло все то, что он не смог уловить при первой попытке. Сработала, значит, шоковая терапия.

Здесь были мороки. Причем не один, а именно несколько. И именно они отгрызли ноги этой девочке, а также изуродовали тело. Но что-то здесь было не так. Мороки, мороки… Они находились здесь долго, очень долго и на девочку не нападали. Похоже, они применяли свое оружие — внушение. Ведь чем сильны мороки? Они могут внушить человеку страх, ужас, безумие. Это своего рода психическая атака. Взрослый, уверенный в себе человек может этому противостоять, хотя и не до бесконечности. Иммунитет к этому воздействию у двенадцатилетней девочки куда меньше. А если учесть, что мороков здесь было много. Они собрались стаей и сидели в ожидании, когда девочка сойдет с ума от страха. Они не нападали, а ждали ее безумия. А что девочка? Вадим склонился над ее телом, приблизился к этому белоснежно-красному месиву как мог ближе. Сладость потустороннего мира была в ней. Казалось, она пропитывается соками острова Сибо. Скоро станет пышной и отвратительно сладкой, словно торт. Кроме того, сохранились запахи мира живых. И главным, преобладающим был запах страха. Он буквально пропитал ее существо. Теперь потусторонний мир с трудом избавлялся от этого запаха мира живых. Страха было много. И боль, была боль. Были слезы, много слез. По всей видимости, девочка упала сюда. Она упала в открытый люк. Или ее столкнули. Или она сама не заметила и нырнула на дно этого колодца. Много боли — она, видимо, сильно ушиблась. Вадим задрал голову и посмотрел на фигуры медэксперта и напарника, все пространство над их головами занимал грохочущий навес. Да, здесь высоковато. Девочка вполне могла себе что-нибудь сломать. Она могла упасть и сломать… Нет, не шею. Она оставалась живой. Она упала и некоторое время оставалась живой. Были слезы, был страх. Она должна была звать на помощь.

Вадим поднялся и подошел к лестнице. Да, она пыталась выбраться. Возможно, она сломала руку, и это значительно снижало ее шансы на спасение. Она попросту не могла выбраться отсюда со сломанной рукой. Сам криминалист вряд ли бы смог проделать такой трюк. А уж если она не смогла отыскать покрытую грязью ступень, то ее шансы на то, чтобы выбраться отсюда были равны нулю.

Она звала. Она плакала. Ей было больно.

Были и другие запахи. Странные, которые не вязались с этой историей. Пахло еле уловимо лавандой, луком, соей, каким-то химическим реагентом и даже животным запахом — запахом шерсти.

Ладно, допустим, что девочка что-либо съела. По запаху лука ничего определенного сказать невозможно — он слишком резкий и к тому же входит в великое множество блюд, которые готовят в великом множестве кафешек в этом районе города. Соевый соус давал куда больше возможностей, в каждом заведении свой особый соус, с различными добавками, многочисленными специями. Но все же здесь выбор слишком велик. В сегунатах Пустоши соя — второй хлеб. Вадим улавливал пряные, изысканные оттенки соуса. Это говорило о том, что девочка ела не дома. Она зашла в одно из заведений поблизости.

Остается лаванда и какой-то еще странный запах. Очень похоже на хлор. Но откуда на ней запах хлора? Мелькнула догадка, и Вадим склонился над головой девочки, принюхался к волосам. Рядом с улицей Соба находится бассейн. Скорее всего, это и есть объяснение запаха хлора. Там хлорку не жалеют. Волосы девочки пропахли ей так сильно, словно бы она купалась совсем недавно.

Что тогда за запах шерсти? Мороки не пахнут животными. Они не животные, они духи, пускай и во плоти, да к тому же еще и смертные. Это запах еще какого-то создания, но какого? Очень похоже на какого-то мелкого зверя, или даже зверька. Нет, не кошка и не собака. Но запах знакомый. Будь голова посветлее, он бы махом определил это животное.

В голове Вадима начала проясняться картинка. Девочка ходила в бассейн. После занятия она наведалась в одну из местных кафешек. Это может быть как закрытое кафе, взять тот же детский бар на Соба 52, так и обычный продавец пиццы и бутербродов на улице. Здесь таких полно!

Бар на Соба, детский бар на Соба. Как он там называется? Проклятье! Там же вроде как есть какая-то живность. Сколько раз они с напарником патрулировали улицу Соба и проезжали мимо того детского бара, где продают мороженое и молочные коктейли. И там в окошках… крутили свои колеса белки. Вот оно что! Это запах белки! Точно!

— Пусть проверят бассейн на Соба-Майдзи и бар детский… ну, этот, как его, где эти треклятые белки крутятся! — крикнул Вадим.

— «Молочный дом»! — отозвался напарник.

— Точно! «Молочный дом»! Пусть проверят этот самый «Молочный дом». Она была там перед смертью.

Вадим снова наклонился над телом. Неразгаданным оставался запах лаванды. Это могло быть что угодно. Так могли пахнуть духи официантки в «Молочном доме». Так могло пахнуть от дамы, которая вместе с девочкой стояла и разглядывала дорогую витрину на Соба. Может быть, они даже перекинулись парой слов, а может быть, и мило пообщались. Что-нибудь вроде того: «Когда я вырасту, то куплю себе такое платье» — «Девочка, оно дорогое» — «Ну и что? Я буду актрисой в театре, и мне будут платить много денег» — «Я в твои годы мечтала стать врачом» — «Нет, врачом я не хочу. Разве что ветеринаром. Я люблю смотреть на белок, которые крутят колеса в детском баре. Ну, тот что вон там, рядом. Там есть замечательные белки, и они крутят колеса. Думаю, я очень расстроюсь, если они заболеют и не смогут больше крутить колеса» — «Да, белки тоже могут заболеть» — «Вот тогда я бы им помогла, если бы была ветеринаром. Они же и белок лечат?» — «В основном кошек и собак, но если их попросят в детском баре вылечить несчастных белок, я думаю, они не откажут». Мог быть и такой диалог у витрины, и та женщина, что мечтала в детстве стать врачом, вполне могла пахнуть лавандой.

Был и еще один вариант — это был запах духов ее матери.

Девочка сходила в бассейн, съела пиццу, а затем упала в колодец. И хотя полицейские проверят и бассейн, и «Молочный дом», вполне может оказаться так, что не было никакой ссоры, не было намеренного толчка в люк. Просто так неудачно, фатально сложился обычный день двенадцатилетней девочки. Вполне обычный день.

Как и всегда накрапывает дождь в Соба, как и всегда белки, вполне здоровые и упитанные, крутят свои колеса. А вот девочка не заметила открытого люка. И, похоже, сломала себе руку. Даже, скорее всего, не руку, а ногу. Ведь мороки принялись именно за ноги.

Мороки. Они были здесь совсем недавно, и, похоже, чуть позже, чем девочка умерла. От чего же она умерла? От потери крови? От шока? От падения? Нет, она оставалась живой, это несомненно. Судя по запаху страха, она была жива не один час. Почему же ей никто не помог? Неужели ее не было слышно?

Вадим быстро забросил ногу на ступень и подтянулся. Он оказался на лестнице и полез вверх. За спиной холодной горкой снега лежало тело девочки.

Когда нюхач выбрался наружу, к нему тут же подошел медэксперт.

— Ну? — спросил он. — Что скажете?

— Выйдите, — сказал тихо Вадим.

— Что? — не понял медик.

— Я говорю, выйдите, срочно! — повысил голос криминалист.

Напарник взял эксперта под руку и вывел из-под навеса под дождь. Он прошептал тому что-то вроде того: «Так надо, работа такая — нюхать! Ваш запах мешает».

Вадим обошел люк колодца кругом. Несколько раз остановился, принюхался. И хотя здесь прошел мелкий дождик, некоторые запахи все же смогли сохраниться. Сейчас, под навесом, они аккумулировались и стали отчетливее. Теперь они начали всплывать в мозгу ищейки, словно призраки умерших людей. Запахи разных людей проникали в его мозг и вокруг Вадима из-под мокрого асфальта вставали бледные колышущиеся сияния свидетелей этой смерти. И чем дольше он принюхивался к их запахам, к тому шлейфу, который каждый из них оставил после себя, тем страшнее ему становилось. Тем горше ему казалась вся эта история с юной пловчихой, которая любила белок и мечтала стать актрисой.

С каждым мигом, вдыхая запах все нового человека, прошедшего сегодня по этой улице, все более невыносимый груз ложился на его сердце. Он смотрел на десятки призраков, стоящих вокруг него, колышущихся на слабом ветру, словно пламя свечек, и чувствовал лишь одно — чужое безразличие. Безразличием сквозило от каждого из них. Каждый из них до мозга костей пропах этим всепоглощающим чувством.

И Вадим понял одну вещь — каждый из них слышал голос этой девочки, каждый из них понимал, что там, на дне колодца, во мраке, полной мороков, стоит одна-единственная, одинокая, плачущая девочка. Она молит их о сострадании, о помощи, о понимании. Но что им за дело до чужого человека, когда многим нет дела даже до того человека, что живет с ним в одном доме, в одной комнате. Что за дело им до какой-то там девочки, которая пахнет лавандой, луком, соей, хлором и шерстью белки из «Молочного дома»?!

На глаза Вадима навернулись слезы. Ему стало так больно ощутить все это огромное, такое огромное, черт возьми, безразличие! И он заплакал. В первый и последний раз, когда он был в Шварцбраке, он плакал. Никого не было под навесом. Полицейские, напарник и медэксперт неясными силуэтами бродили туда-сюда за полупрозрачной пленкой навеса. Сейчас они походили на тех самых призрачных свидетелей убийства.

На глаза наворачивались слезы, все вокруг стало мутным. Мутило и самого Вадима. Ему вдруг стало так невыносимо, что он захотел уйти от всех этих безразличных созданий. Куда? Да хоть на дно того же самого колодца. Он посмотрел вниз и, не задумываясь, полез во мрак. Уже знающе закинул ногу на последнюю ступень и опустился на дно. Здесь было темно и сыро. Лежала все та же мертвая девочка без ног. Лежала словно сугроб снега, неизвестно каким чудом сохранившийся с зимы.

Теперь Вадим понимал, какой ужас чувствовала девочка, находясь здесь одна. Она стояла на дне черного колодца и звала на помощь. А там, наверху, проходили толпы безразличных людей. Кто-нибудь, возможно, даже заглянул в колодец и увидел ее, но испугался. Чего? Чего боятся люди, когда слышат крик: «Спасите!»? Они не хотят вмешиваться, желая оставаться в стороне. Они говорят себе: «Это не наше дело. Спросят — скажу: «Ничего не видел». И они шли там, наверху, бесконечным безразличным потоком. А она плакала здесь. И ей было страшно, потому что кругом роились мороки, которые ждали, когда же она умрет. И, по всей видимости, она умерла от разрыва сердца. Она умерла от страха. Сейчас все ее застывшее тело было сплавом смерти и страха. И лишь потом, когда она умерла, когда она перестала кричать, когда в ее тело стали проникать запахи мира мертвых, к ней осторожно подошли мороки, которые были единственными свидетелями спектакля. Они сидели в первом ряду и ждали феерического финала. И лишь потом, после ее смерти, они сначала толкнули ее тело, затем самый смелый морок осторожно цапнул ее окровавленную ногу зубами, в близи места перелома. А следом и остальные присоединились, отрывая от тела девочки все новые куски. Их было не так много, иначе они бы могли съесть ее целиком.

Вопрос: кто же тогда убил двенадцатилетнюю девочку? Разве мороки? Да, они изуродовали ее тело. Но убийцами они не являлись. Настоящими убийцами этой девочки, чья мама пахнет лавандой, были сам люди. Убийц было много, ох как много! «Десятки горожан жестоко убили девочку в центре Шварцбрака!» Именно такой заголовок должен был бы красоваться на первой полосе завтрашних газет. Но там этого не будет, как не ищите. Там будет написано следующее: «Маленькая девочка стала жертвой голодных мороков». Или «Мороки убивают горожан в центре Шварцбрака». Вот что будет, вот! Но разве это правда?!

Вадим плакал. Здесь, в темноте подземелья он мог позволить себе расслабиться и вылить из себя весь этот ужас, всю эту грязь. Ему надо отчищаться от общения с этими людьми, с этой расой жестоких, алчных убийц.

Повел носом. Что это?

Нюхач открыл глаза и сделал шаг во тьму. Здесь чувствовался запах морока. Отчетливый, явственный. Похоже, морок находился здесь все это время. Все то время, пока Вадим разбирался в причинах смерти девочки. Какой-то морок стоял и наблюдал за ним. Сначала его запах отбил нашатырь, теперь же он чувствовался отчетливо. Вадим вздохнул — сейчас эти мерзкие твари показались ему куда благороднее жителей с верхнего этажа мира — людей.

* * *
Единственный смертный житель Моролина в очередной раз покинул Серебряное озеро и отравился обратно в свою нору, к любимой Рианке, чье тело пахло смертью и любовью.

Тридцать вторая глава

Последние несколько дней своего пребывания в Забрюгге Га-тор ощущал себя ужасно. Прежние смелые планы по возрождению империи арвингов рушились на глазах. Да, он сумел в роли императора уничтожить мощный рен-корпус вместе с Гегнером. Да, мэр Мескатона Ла-мар согласился оказать посильную военную помощь северным соседям. Да, ему удалось удержать союз Восточного Номарка от распада. А на днях на службу императору бессмертных нанялся толстяк по имени Ян, в котором Га-тор без труда признал своего недавнего попутчика в Хегенскофф. Иметь врага при себе — куда выгоднее и безопаснее. Однако на этом его достижения в теле Си-анга заканчивались.

Он не смог сохранить расположения небесных капитанов, на чью помощь стоило бы полагаться. Как результат, император Идо Хитрый отказал несуществующей империи арвингов в помощи, вместе с тем признав право на существование Свободного Номарка. Идо мог осудить действия Ви-гара, но он этого не сделал. Угроза гражданской войны не исчезла. Га-тор не представлял, как в случае ее начала он сможет противостоять союзу Ви-гара с варгашорами. Он отдал Рему, сердце империи бессмертных. Он потерял Загорный Ноар, являвшийся крупнейшим поставщиком угля в Номарке. Хотя ему и удалось договориться о поставках из Вальда, однако дорога была трудна и далека. К тому же арвинги Ви-гара шли двойным фронтом, не только подминая под себя Сольоппганг, но и мечтая отрезать Си-ангу выход к морю и Вальду, облизываясь на Манзум. До сих пор ничего не было известно о судьбе грима Вара. По всей видимости, он также погиб во время атаки на Мельденбург. К счастью, не пострадали стены подземного Квайля — тюрьмы для арвингов. Сразу же после расформирования рен-корпуса ворхут освободил всех заключенных.

Будучи в теле императора, Га-тор больше потерял, нежели приобрел. Он потерял сына Си-анга, который сейчас умирал в теле старца. Ворхут потребовал заключить Гегнера в тюрьму Арасинда Сур в Сагламе, подальше от себя, иначе его сердце, точимое призраком прежнего императора, так и разрывалось от боли. Он потерял Сашу, который теперь и вовсе с ним не разговаривал. Вместе с тем он потерял, так и не успев обрести, своего сына Вадима. Из всех своих многочисленных детей он любил его больше прочих. И эту любовь было легко объяснить — женщина, родившая ему этого мальчика, была самой прекрасной из живших когда-либо на свете. А уж Га-тор мог говорить с уверенность, поскольку повидал все поколения смертных.

Сердце болело так, что, казалось, смерть уже на пороге этой комнаты. Га-тор подошел к окну и долго разглядывал спящий Забрюгге. Змеи из мешка больно жалили его. Хотелось оборвать все разом! Умереть, перестать быть!

Через некоторое время он заметил в углу у окна смутный силуэт. Га-тор горько усмехнулся и склонил голову.

— Доброй ночи, Миртус! — прошептал император. — Что ты здесь делаешь?

— Я пришел вкусить твою боль, — отдалось в голове. — Ты же знаешь, когда тебе хорошо, я чахну. Для меня лучшая пища — это твои страдания.

— И потому ты помог мне тогда, в Хегенскоффе, — кивнул Га-тор.

— Твоя боль питает мои силы. Чем больнее тебе, тем сильнее я становлюсь. Считай, что я стал частью твое тела, которая может существовать лишь благодаря твоим страданиям.

— Ну что же, зато теперь я уверен, что мое бессмертие продлится как минимум до крушения этого лучшего из миров, — усмехнулся император.

— Посмотрим! — уловил он мысленный посыл Миртуса.

И в следующий миг перед мысленным взором Га-тора пронеслись какие-то обрывочные образы. Сначала они казались императору бессмысленными. Пустынная дорога, стога сена и бегущая через поле белая лошадь, васильки в волосах… Образы сменялись очень быстро, правда, потом стали повторяться, словно шли по кругу. И при этом их становилось все больше. И чем дольше ворхут их видел, тем ближе он их воспринимал. И было неясно, то ли у него сводит сердце оттого, что эти образы стали ему родными, то ли он начинает вспоминать их, реально виденные в своей длинной жизни. А когда он увидел волосы, которые трепетали на ветру, и при виде их в памяти возник запах сена, Га-тор склонился над подоконником и прошептал:

— Остановись! Прекрати, Миртус!

И в следующий момент он увидел ЕЕ. Она стояла рядом с белой лошадью и смотрела ему в глаза. У нее были ясные голубые глаза. У нее были длинные светлые волосы. Она была грустна, потому что он уходил. Она грустила каждый раз, когда он уходил. А он уходил часто, чтоб не быть на глазах у людей. Каждый из них был ему врагом. Только не ОНА.

— Прекрати, Миртус!

А дальше появилась другая женщина. Она лежала на кровати и спала. В комнате было пусто, за окном падал хлопьями снег, а в тишине комнаты был слышен лишь шорох снега и ее дыхание. И он стоял позади нее, посреди комнаты. И смотрел на нее. Ему было жутко и страшно. Он хотел обнять ее, но не мог сдвинуться с места. Он знал, что она зла на него. Он знал, что только она откроет глаза, как ему в лицо полетят упреки и оскорбления. И потому он не будил ее, а стоял и смотрел, как она дышит во сне. Сейчас она была тиха и прекрасна. И ему хотелось в этот миг, чтобы она не просыпалась никогда.

А следом появились другие образы. И еще, и еще… Женщины, женщины, женщины… Были те, которых он знал, были те, которых любили те люди, чьи тела он отнимал за свою жизнь.

Ларец со змеями распахнулся. И сейчас едкая кислота прошлого, которая накопилась в его душе, начинала разъедать его плоть, его душу. И как бы Га-тор не сопротивлялся этому, он ничего не мог поделать. Это было проклятием арвингов. А уж если за тебя брался морок, признавший себя твоей тенью, тут уж сопротивляться бесполезно. И не старайся показаться себе равнодушным, не старайся смеяться в лицо своим грехам и тем преступлениям против духа, что ты совершил в своей жизни. Если ты помнил их, если фантомы этих людей обитали в твоем ларце для змей, значит, в глубине души ты ненавидел себя за ту боль, что причинил им. Раскаяние уже было, и нейтрализовать его сейчас было невозможно.

Император упал на пол и схватился за голову.

— Прекрати, Миртус! Хватит!

Но морок и не думал отпускать свою жертву. Его силуэт продолжал стоять у окна. Он скрестил руки на груди и смотрел на императора, который словно червь крутился на полу у его ног.

— Великий Серскильт! — скрежетал зубами Гарт. Он чувствовал, как сердце горит в груди и как вокруг него ореолом появились острые шипы, вонзающиеся в плоть. Казалось, сердце словно еж в груди. Какое бы положение ворхут не принимал, оно под массой своей тянулось вниз и вспарывало ткани его внутренностей. И боль, жуткая ни с чем не сравнимая боль обжигала его изнутри. Возможно, было у этой боли нечто общее с тем, что ощущали те жертвы, чьи тела буравили голодные ками мечей. Возможно!

Когда перед глазами возник ОН — молодой человек, сидящий на пне спиленного дуба с закрытыми глазами, — Гарт бросился к Миртусу и попытался схватить его за полы одежды.

— Остановись!

Но пальцы проскальзывали в призрачной одежде морока. Миртус с высоты смотрел на мучения арвинга и улыбался. Его тело — эфемерное и вместе с тем вполне реальное — было совсем близко, однако для Га-тора оно казалось в тысячах миль. Оно походило на горизонт — сколько бы он не тянулся к нему, он никогда не мог достигнуть своей цели.

— Прекрати! Слышишь? Прекрати!

Миртус наклонился к императору и схватил его за плечо. Тряхнул раз, потом другой.

— Он покинет тебя! — прошептал морок. — Он будет в моей власти!

Га-тор вздрогнул и… очнулся. Он лежал на кровати.

О ком говорил Миртус? Кто покинет меня? Саша?! Он хочет отнять у меня самое дорогое! Последнее, что осталось в моей жизни! Последнее, ради чего еще стоило сопротивляться путам боли и разочарования!

Император бросился вон из своих покоев. Выскочил в коридор, чем напугал часовых. Побежал по коридору в комнату Саши. Распахнул дверь. Над кроватью мальчика стоял Миртус. Высший морок переливался подобно черной радуге.

Га-тор подбежал к кровати и обнял Сашу, прижал его к себе, прижал крепко-крепко, чтобы не отдать этому жуткому существу. А Миртус стоял всего в шаге от него и с улыбкой тянул свои щупальца к мальчику.

— Нет! Я не отдам его тебе! — крикнул ворхут.

Мальчик проснулся и попытался вырваться из рук ополоумевшего старика. Но Га-тор понимал, что отпускать его нельзя ни в коем случае.

— Тише, мой мальчик! Тише! Я тебя никому не отдам!

Император прижал Сашу еще крепче и уже не чувствовал боли от ударов по спине и бокам. Мальчик что-то хрипел, а морок по-прежнему улыбался и шептал:

— Он покинет тебя! Он покинет тебя!

И от этих жутких слов невозможно было скрыться, поскольку они звучали в голове Га-тор. Старик мотал головой, по его щекам текли слезы.

— Нет! Свет сюда! Свет! — закричал он.

Когда в комнату вбежали часовые вместе с советником Дю-мором, император сидел на полу рядом с кроватью Саши. На его коленях лежало недвижимое тело мальчика. Старик был разбит. Его руки тряслись, он что-то бормотал, прося у кого-то прощения.

— Ваше Величество! — осторожно позвал Дю-мор. Остальные арвинги в ужасе замерли, осознав произошедшее.

Император не отвечал. Он некоторое время раскачивался из стороны в сторону.

— Он сошел с ума! — прошептал один из часовых. — Он задушил мальчика!

— Ваше Величество! — Дю-мор не оставлял попыток привести старика в чувство.

Неожиданно император склонился над телом мальчика, коснулся своим бледным лбом еще розового лба Саши и прошептал слова, от которых у всех свидетелей мурашки пробежали по коже.

В следующий миг тело старика бессильно скатилось по краю кровати и рухнуло на пол. Мальчик вздрогнул и резко вдохнул воздух. Еще вдох, еще… Он открыл глаза и медленно поднялся на ноги. Когда арвинги увидели своего императора в новом теле, они опустились на правое колено и склонили головы. Лишь Дю-мор поднял глаза и посмотрел на Сашу — волосы мальчика были такими же седыми, как и у Си-анга.

Эпилог

Сотни храмов Иреку отливали золотом, и этот свет был различим даже с самых восточных окраин столицы. Отсюда, с предгорий Токагэ, большая часть города была видна как на ладони. Двое путников шли по узкой дороге, петляющей по лесным склонам. Между вершин деревьев то и дело, словно предательский мираж, возникал величественный вид на столицу Каннагарской империи.

— Морок меня побери! Сколько же золота вбухали во все это дело?! — присвистнул высокий бородач, в котором легко было признать вака.

Его попутчик молчал. Он хмуро смотрел на дорогу и о чем-то думал.

— Обидно будет, если нас схватят в самой столице, — продолжил бородач. — Хотя, судя по тому, насколько легко мы преодолели посты на Внутреннем море, здесь нас никто не ищет. Это может означать две вещи. Либо Вадиму удалось дойти до императора, либо… Ну, первый вариант меня больше устраивает.

Молчаливый попутчик остановился.

— Что такое? — пробасил бородач. — Кто-то едет?

Мужчина тихонько перебирал пальцами по мягкой коже огромного чемодана. Потом поставил его на землю и сказал:

— Слушай, давай ты его понесешь! У меня уже рука отваливается!

— Вон ты как! — усмехнулся вак. — Я тебе говорю, давай твой саквояжик отстегнем, и легче будет…

— Нет! Исключено!

— Нас же заметут сразу, Хлыст! — не унимался бородач. — К тому же я совсем недавно его нес. Теперь твоя очередь.

Невысокий мужчина недовольно посмотрел на попутчика, поднял чемодан и быстро пошел под гору.

— Да, подожди ты! Подожди! Куда побежал?! А еще говорит, нет сил…

ГЛОССАРИЙ

А
Айсо — местечко в восточном Сунакуни, вблизи Туманной гавани. Крайний пункт, на который надеются попасть заблудившиеся или снесенные шквальными западными ветрами пассажирские и почтовые дирижабли. Маяк Айсо последняя надежда для путников в этой части мира. Во время войн между арвингами и людьми через Айсо происходил исход арвингов Пустоши.

Акка — сегунат Каннагара на территории Пустоши. Динамично развивающееся государство. В последние годы фактически утратило прежнюю зависимость от островной империи и лишь повязано выплатой большой задолженности, которая накопилась за период становления Акки.

Алхаггар — небольшое море между Аккой и островами Альтомар. Славится хорошими мощными ветрами, которыми умело пользуются альтомарцы.

Альтватериш — старый квартал на Правобережье Хегенскоффа.

Антропы — паровые машины, выполненные в виде человека.

Арасинда Сур — тюремный комплекс в Сагламе (Манзум).

Арвинги — уникальная народность мира Сианук, представители которой могут менять тела. Арвинги делятся на всадников, мастеров и ворхутов. Всадники — низший уровень — могут меняться телами, лишь зная имя своего оппонента. Мастера могут отнимать тела, не узнавая имени. Ворхуты не только в силах меняться с любым телом душами, но и умеют оживлять мертвые тела и вселяться в них. При этом любого арвинга можно убить, если он не успеет поменять умирающее тело.

Арвенгуры — дети арвингов в имперской традиции (Каннагар и сегунаты).

Арсдаг — исконная страна бессмертного народа — арвингов. На древних картах арвингов она обозначается на месте области Рехт и Предгорного Ноара. После войны людей с арвингами в начале Междувековья последние потеряли свои земли и были приняты под защиту императора Каннагарской империи. Позже отношения людей с арвингами восстановились, однако земли Арсдага так и не были возвращены бессмертным.

Б
Башдаг — самая высокая точка Манзума, сразу за ее северными отрогами начинается Сельскаб.

Бегавельс — сын арвинга, обладает неким даром, например, леги — бегавельсы, имеющие врачебный дар.

Беяз — небольшая холодная речка, протекающая по границе Манзума и Предгорного Ноара, и далее доходит до болот Сельскаба.

Бофу — самая известная ветвь Черного клана (Кихонтэки). Именно клан Бофу в свое время захватил острова и создал империю в том виде, в котором она существует и поныне.

Бон Праведный — король Вальда в Позднем Междувековье. Насаждал мистическую религию в основе которой было единобожие. В результате поражения в войне с западными соседями — Номарком на юге и варгашорами на севере — Бон потерял власть, и был свергнут, после чего казнен за сектантство. В наши дни остались секты, проповедующие бонизм (единобожие).

Бубоскара — город в Наге, при котором произошло одно из сражений арвингов с нагами.

Бурубару — фешенебельный квартал в Кантае.

В
Вакия — единое государство ваков в Пустоши, которое распалось после смерти его царя. В настоящее время на месте Вакии находятся пять княжеств: Вятицкое, Красноземицкое, Зеленицкое, Калитинское и Вакийское. Их называют Братскими княжествами, поскольку к власти в них первоначально пришли пять сыновей умершего царя Вакии.

Веглунд — территория проживания северян — веглундцев. Именно короли Веглунда проводили захватнические войны, целью которых было создание единого государства Номарк. Веглунд объединяет провинции Манстерк, Рехт и Сельскаб.

Вельдиги — ученые Сианука так называют некий загадочный пранарод, который раньше заселял земли в ареале Большого, Среднего и Малого морей Фок и моря Туманов. Считается, что они создали подводный город Андерсойск, а также сказочный Номараис, который якобы утонул в болотах Дакмура.

Ви-гар — представитель странствующего императора в Дамгарте. Главный оппонент странствующего императора Си-анга.

Вурмак — остров в Большом Фоке, на котором находятся секретные лаборатории. Доподлинно никто не знает, на кого тамошние ученые работают и есть ли этот остров вообще.

Г
Гальген — губернатор Сельскаба по прозвищу «Висельник». Суровый одноглазый северянин, привыкший к тому, что все приходится делать самому. Считает, что он один борется с тварями Дакмура и Хангелара. Ужесточил законы в провинции для того, чтобы повысить численность заключенных в тюрьмах.

Гатия — женское государство на Квиндских островах. Большинство его жителей являются девственницами из ордена котаров — военизированного ордена, чьи бойцы имеют несколько жизней и могут воскресать. Крайне воинственны по отношению к остальным народам Сианука.

Гегнер — бегавельс — сын императора Си-анга. С помощью отца возглавил рен-корпус, после чего превратил его в боевое подразделение.

Гофур — дерево с необычайно твердой древесиной. Используется для изготовления паромобилей и мумонканов — плавучих крепостей Каннагара, а также при постройке судов.

Грани мира Сианук — большое количество измерений, в котором существуют существа мира. Духи могут перемещаться по всем граням, арвингам по силам видеть в трех гранях, бегавельсам — в двух, а людям — в одной.

Гримы — духи, изгнанные из вещи.

Д
Дюкерт — один из крупнейших оазисов на территории Мертвых земель Пустоши, негласно принадлежащих сугаварам. До этого пункта удалось дойти батальону Га-тора во время Пустынной войны. Одно время там даже действовал небольшой пограничный пост, и было мелкое селение, однако позже каннагарцы наняли самих же сугаваров нести там службу и убрали своих людей. С тех пор значимость поселка сошла на нет. В данный момент пост сугаваров в поселке получает мизерные дотации из бюджета Акки.

Дюжина царей Элендига — эпоха заката героического времени Сианука. После расцвета Арсдага начался экономический спад, а потом и война, которая расколола первую империю Сианука на куски. Тогда к власти и пришли 12 царей Элендига. Эпоха упадка, междоусобиц и запустения. Цари были сметены ордами варваров, после чего начался самый темный и страшный период в истории Сианука — Междувековье.

Е
Еру — жуткие создания, присутствующие в мире Сианук независимо от наличия людей. Кровожадны и могут перемещаться в нескольких гранях.

Ералти — подземный мир в представлении фокшей. Населен керрами — демонами смерти. Правит в Ералти Козме.

И
Имбаркадеро — город-порт в Леонии, где проходят ежегодные гонки на паромобилях.

Инген — в северной традиции нет деления на еру и иси, как в имперской традиции (Каннагарская империя и сегунаты). На севере ингенами называют и тех и других порождений мрака, разве что делят так: еру — живые ингены, а иси — мертвые ингены.

Индине — городок поселенцев-ткачей из ноарцев в Сельскабе.

Иси — в имперской традиции название омертвевших душ — мрачные создания с виду напоминающие влажные камни с зеленоватым отливом. Очень медлительны и питаются лишь падалью.

Ишлем — порт в Гюмруке (Манзум). Главный черный рынок Сианука.

К
Кажадор — уникальный материал, производимый только в Загорном Ноаре. Имеет свойство существовать одновременно в нескольких гранях мира Сианук.

Каннагарская империя — наиболее развитая империя Внутреннего кольца Сианука. Традиционно имеет большой вес в политике и экономике.

Канны — жители Каннагарской империи. Могут также называться каннагарцами.

Ками — простейшие духи Сианука, в северной традиции называются агтами. Единственные из духов, кто идут на контакт с людьми.

Камикоши — эти духи имеют доступ в большее число граней, нежели ками. В северной традиции называются мелемами. Стоят над агтами, могут общаться как с ренсъелями, так и с людьми. Их можно назвать первыми детьми богов-создателей.

Кедер — истинный фокшанский блюз. Вообще фокши считаются законодателями мод в музыке.

Керры — слуги тьмы, живут в представлении фокшей в подземном царстве мертвых и иногда наведываются на землю, за очередной жертвой, чтобы унести на тот свет, в мир Ералти. В северной традиции — смигры.

Кантай — древний городок на восточном побережье Сораяки.

Квайль — единственная в мире тюрьма для арвингов, заполнением которой активно занялся Гегнер.

Кьемпе — владыка мертвых в традиции арвингов.

Кихонтэки — название центрального острова каннской цепи. На этом острове находится столица Каннагарской империи — город Иреку.

Кланы Каннагара — в островной империи наиболее сильны четыре клана: Синий, Желтый, Черный и Красный. Первые два исторически контролируют Сораяку, Черный — Кихонтэки, а Красный — Ксар. Нынешний император Идо Хитрый является членом клана Есида (ветвь Красного клана).

Короли Грюндлов и Торден Могучий — короли Веглунда эпохи Позднего Междувековья. Грюндлов — заложил основы государства Номарк, объединив территорией и законами Веглунд и северные провинции с вольными городами. Свод законов Грюндлова считают первым на Фемарке юридическим документом после Междувековья. Торден присоединил к территории Номарка оба Ноара, а также земли фокшей и Южный рукав (узкая полоса берега между морем и южными рубежами Хангеларской пущи). Именно на Южном рукаве под вершиной Негля произошла историческая битва короля Тордена Могучего с вальдийской армией короля Бона Праведного.

Крипон — летающие твари Дакмура с телом кошки и крыльями орла.

Курания — старое и почти не употребляемое название южного материка, которое ему дали много веков назад канны.

Л
Лаксы — племена на северо-востоке Фемарки, в районе Северного рукава. Дальние родичи варгашоров, менее цивилизованы, воинственны, правда, всегда считались плохими воинами, а вот рыбаки отменные. В их истории был один настоящий завоеватель Унг Северный, который накануне восхождения на престол короля Рехта, а позднее объединителя Номарка Грюндлова, совершил ряд головокружительных походов. Унг Северный захватил свободные города и северные провинции будущего Номарка, позднее — дошел до Дамгарта, который взял осадой, спустился до Ноара, но за Черные горы так и не смог пройти, так что загорные ноарцы избежали его нападения. Кроме того, лаксы под предводительством Унга Северного завоевали в Междувековье весь Вальд и вышли к Большому Фоку. Ими на побережье был основан город Унглис («светлый Унг»), позднее переименованный в Форсвар. Там Унгом был построен первый в истории флот лаксов, на котором завоеватель хотел попасть в Пустошь. Однако его корабли попали в шторм и потерпели крушение вблизи Квиндских или Девичьих островов. Согласно легендам самих лаксов, потомки Унга до сих пор живут на островах, на которых сегодня располагается государство Гатия.

Ла-мар — мэр Мескатона, единственный в мире арвинг, являющийся мэром крупного города. Известен своим веселым нравом и слабостью к алкоголю.

Лар — мифическое существо, помощник владыки Хангеларской пущи Ханга.

Леги — бегавельсы, имеющие врачебный дар.

Леония — страна на западе Пустоши (Курании), располагается между Нагой (на северо-западе), Мертвыми горами (на юге) и Сунакуни (на востоке). Политики Леонии известны своей расчетливостью и страстью к наживе. Во время практически всех военных конфликтов сохраняет нейтралитет. При этом, несмотря на запреты со стороны Союза Двенадцати, является единственным торговым партнером Наги, на чем купцы из Леонии делают неплохие барыши. Под культурным и экономическим влиянием Леонии находится небольшое государство Ниль.

Лесером — королевский дворец в Хегенскоффе. Отсюда правил Сельскабом король Магнус III Хранитель, что правил за сорок с лишним лет до рождения будущего объединителя северных земель Грюндлова. Под дланью Магнуса находился весь Сельскаб и большая часть Мертвых земель. В те годы они еще не были настолько мертвы, и часть болотистого Дакмура была заселена подданными короля. Хегенскофф и тогда был столицей Сельскаба, а король Магнус приложил немало усилий для того, чтобы сдержать натиск воинственных лаксов.

Лехтурм — крупное островное государство на северо-западе Среднего Фока, севернее Наги и западнее Номарка (Фемарки). Столица — город-порт Мальтахез. Лехтурм славится своими изысканными цеппелинами и дальнобойными пушками.

Люр — королевская династия Номарка. Молодая королева Люр известна как хитрая, коварная властительница. Ходят слухи о нездоровом интересе этой королевской особы ко всевозможным ядам.

М
Маку — невысокие горы близ Куни. Разделяют Изобильную долину и низменность Фурайпан.

Манстерк — приморская провинция Номарка с центром в городе Дамгарт.

Манзум — провинция, входящая в состав Номарка. Жители Манзума — фокши, хорошие рыболовы и неплохие моряки. Правда, фокшей недолюбливают во всех странах мира, поскольку они отличаются ленью и безответственностью, частенько опускаются до воровства и незаконных авантюр.

Мариндук — река, разделяющая остров Сораяку почти пополам. На ней стоит городок Куни, а также городок Сюена, который вместе с Мескатоном был подарен императором Хирата Надэсико арингам в эпоху войны людей с бессмертными.

Мателоты — жители крошечных островов близ берегов Манстерка. Их культура близка ноарцам.

Мельденбург — согласно преданиям арвингов, этот замок был построен еще в ту пору, когда у бессмертных существовала своя страна Арсдаг. Летняя резиденция странствующего императора арвингов.

Меилон — язык межгранья. Прочитать его могут лишь те существа, которые перемещаются в нескольких гранях.

Миралонга — небольшое государство из Внешнего кольца Сианука. Является поставщиком пряностей и экзотических материалов для стран Внутреннего кольца.

Морок — черный слепок души умершего, в северной традиции — смигр. Мороки появляются у людей, совершивших в жизни какой-либо грех, пусть даже и незначительный. В силу этого львиная доля смертных возрождалась именно в обличие мороков. Мороки могут создавать иллюзии, чему весьма подвержены люди. На арвингов могут подействовать лишь высшие мороки, внушая им ту или иную иллюзию.

Муст — мистическое состояние мороков, в котором они становятся агрессивными и жаждут убийства смертных.

Мумонкан — плавучая крепость, используемая каннагарцами для защиты своих рубежей. Изготавливается из гофура — очень твердого дерева, которое однако же не тонет в воде. Снаружи обшивается легкими металлическими пластинами. Мумонканы представляют собой целые крепости, на территории которых есть даже свои храмы, парки и озера.

Н
Нага — воинственная держава на западе Пустоши, граничит с Леонией. Первая страна во Внутреннем кольце Сианука, отказавшаяся от помощи духов (ками) и изгнавшая их со своей территории.

Небесные капитаны Саги — прежде небесные скитальцы, промышлявшие пиратством. После того, как все небесные капитаны объединились под руководством Саги, между ними и императором Каннагара Идо Хитрым был подписан договор об охране воздушных рубежей островной империи. Сага — единственная женщина-небесный капитан. Под ее руководством находится небольшой флот капитанов численностью порядка 15 больших дирижаблей, 34 средних штурмовых и около полусотни скоростных парокаров. Небесные капитаны охраняют южные и восточные рубежи Каннагара.

Негль — гора на Южном рукаве Фемарки, некогда самая высокая вершина материка, но позже сильно пострадавшая от выработки камня.

Нелк — рыцарский орден арвингов, расформированный в эпоху войны людей с бессмертными.

Нистра — река, на которой стоит Мельденбург.

Ноар — провинция Номарка, расположенная южнее Рехта. Ноар разделен на Предгорный и Загорный грядой высоких Черных гор. Предгорный Ноар славится своими воинами, здесь сильноразвито кузнечное дело. Жители Загорного Ноара ассоциируются у всех номаркцев с пессимистами — вечно всем недовольными и апатичными. При этом города Загорного Ноара считаются жемчужинами мировой архитектуры.

Ноарские арвинги Халейна — арвинги Ноара поклоняются духу Халейну, который является духом Черных гор. В Ноаре добывают руду и там же делают особые шпаги Фемарки, которые считаются самыми острыми. Они единственные, которые имеют духов с темным свечением, и во время боя ноарские арвинги могут с помощью духа шпаги окутывать соперника черным туманом.

Номарк — многонациональное государство, основу которого составляют практичные и пунктуальные веглунцы. Помимо веглундцев на территории Номарка проживают ноарцы (считаются хорошими коневодами) и фокши (в искусстве рыболовства уступают лишь лаксам). В территориальном отношении Номарк объединяет провинции Манстерк, Рехт, Сельскаб, Манзум, земли Ског с вольными городами Рогвид и Пенгерйорд, а также Предгорный и Загорный Ноар.

Нордшпир — замок арвингов в Мескатоне. Являтся зимней резиденцией странствующего императора арвингов.

О
Омбры — слепки душ людей или арвингов, остающиеся на месте их долгого пребывания после отъезда. Как правило, с омбрами имеют дело разве что в гостиницах, где часто меняются жильцы. Омбры бессознательно ищут любое тело, чтобы раствориться в нем. Для тела нападение омбра не несет никаких отрицательных последствий, разве что на день-два у человека или арвинга меняются черты лица — омбры «надевают» на свою «жертву» маску настоящего своего хозяина. Легко уничтожаются солью.

Ормы — так в простонародье на Фемарке называют арвингов, говоря, что те скидывают кожу, словно змеи.

П
Палоташ — город лаксов.

Парокары — маневренные мини-гондолы с паровым двигателем.

Призраки арвингов — призраки чужих душ, вытесняемых из тел бессмертными. Призрак вытесненного человека мог внести коррективы в поведение арвинга, что сказывалось на поступках, пристрастиях, привычках и настроениях бессмертного. Иногда призрак был сильнее, чем обычно и мог вступать в конфликт с арвингом. Но в большинстве своем сила арвинга с легкостью затмевала призрак бывшего носителя. Сильными призраками обладали отшельники адвары, воинственные муйнаки и сами арвинги.

«Присягнуть на черепе смигра» — так говорят северяне, когда просят говорить собеседника правду, поскольку за любой грех, в том числе и за обман, человек может стать мороком (смигром).

Р
Раматы — создатели мира Сианук, в северной традиции — ренсъели.

Раух — замок в Хегенскоффе, в котором располагается штаб-квартира местного рен-коруса.

Рехт — провинция в центре Фемарки, входит в состав Веглунда. Центр — город Рема, который исторически является и центром несуществующей империи бессмертного народа — арвингов.

Рема — административный центр провинции Рехт. Доминанта города — Мельденбург — знаменитый замок, который негласно является летней резиденцией странствующего императора арвингов.

Ренсъели — духи четырех стихий, создатели мира Сианук.

Ринсины — орден самураев-врачевателей, распространенный в основном на территориях Фемарки и Каннагара. Почти все члены ордена являются бегавельсами, имеющими дар к врачеванию. Сам орден появился благодаря Ринсо — сыну знаменитого сораякского князя Тиро. Ринсо прославился тем, что в свои 15 лет сформировал и отослал на войну на стороне императора специальный врачебный корпус. Позднее часть этого корпуса обосновалась в Северном Будо, где основала Медицинский университет и орден ринсинов.

Рыцари Халейна — самоназвание арвингов, проживающих в Предгорном Ноаре.

Рыцари Джуты — самоназвание арвингов, проживающих в Загорном Ноаре.

С
Саглам — город-порт в Манзуме. Здесь находится один из немногих замков, построенных фокшами. В основном у этой нации в чести деревянное зодчество и редко встречаются высокие строения.

Са-рог — правитель Мальтроста в эпоху правления дюжины царей Элендига.

Сельскаб — провинция приграничная с мрачным и труднопроходимым лесом — Хангеларской пущей. Административный центр — Хегенскофф.

Серскильт — главный покровитель всех арвингов мира Сианук, является не обычным ренсъелем, а неким подобием коллективного разума самих арвингов. Его сила — сила цветения и роста. Люди называют Серскильта духом весны, или иногда духом цветов. Поскольку Серскильт дух роста, то подземный народ Безымянных земель (к югу от Урды и западу от Братских княжеств) считает арвингов дальними родичами.

Сегунаты — территории, полученные Каннагарской империей в ходе колониальных войн. В настоящий момент на территории Пустоши расположены два сегуната — Сунакуни и Акка. Кроме того, ведется работа по захвату власти в бедной стране Урда.

Сиркель — монастырь ордена ринсинов в Дамгарте. Известен в первую очередь тем, что работает с королевским двором Люр. Ходят слухи, что королева Люр заказывает ринсинам Сиркеля производство ядов. Кроме того, монастырь ведет активную торговлю с работорговцами, являясь одним из неофициальных поставщиков тел для арвингов.

Скальды — паровые машины, выполненные в виде существующих или несуществующих видов животных. Отдельным подвидом идут антропы — паровые машины, выполненные в виде человека.

Сольоппганг — горы с восточной стороны Ремы, окружающие ее серпом от остальной части провинции Рехт. Здесь берут начало две реки — Нистра и Хьюрт, который является притоком Нистры.

Сораяка — восточный остров Каннагарской империи.

Стадтренд — крайний западный район Хегенскоффа, где располагаются мастерские по ремонту паромобилей и цеппелинов.

Сугата — плащ с капюшоном — одежда для мороков или ками, исполняющих кедер или джаз.

Суга-бар — заведение, в котором музыку кедер исполняют духи Сианука. Как правило, мороки, намного реже — ками.

Сюена — небольшой городок на реке Мариндук, который вместе с Мескатоном был подарен императором Хирата Надэсико арвингам в эпоху войны людей с бессмертными.

Т
Тайхо — старинный городок на острове Сораяка, находится в долине Фурайпан. Здесь был подписан первый план раздела острова между кланом Бофу и людьми Реки, а после здесь же канны собирали армию для вторжения на оставшуюся часть острова, которую контролировали люди Реки.

Тильсаны — орден смертных рыцарей, появившийся на востоке Веглунда, в провинции Сельскаб. Расцвет ордена приходится на период Междувековья, когда его рыцари активно участвовали в войне Двух островов (имеется в виду Ксар и Кихонтэки). Орден выступал то на одной стороне, то на другой. В результате последние годы войны он воевал за Кихонтэки, самурайские кланы которого и победили. За это император Каннагара дал разрешение на присутствие монастырей ордена на всех островах империи. В основе культа ордена находится служение господину, в центре философии — выполнение заданий, которые символизируют этапы испытания на пути к совершенству. Каждый рыцарь ордена ждет главное задание в своей жизни, решение которого сделает его Вольным. В такой ипостаси он уже сможет сам давать задания, сам постигнет нити судьбы. Первое время канны считали тильсанов лишь калькой на островных самураев. Но в последние века отношение изменилось: уже не первый император Каннагара прибегал к помощи тильсанов для решения трудных государственных задач.

Траккон — дух мира Сианук, нечто среднее между духом (агтом) и мороком (ингеном). Цепной пес, парализующий волю, считывающий информацию с мозга. Если устанавливает контроль над мозгом, то подобно призраку бродит уже внутри головы человека. Тракконов используют полицейские и прочие силовые ведомства для опознания преступников. Тракконы бывают различной силы. Самые сильные — зеленые тракконы — используются ведомствами арвингов. Средние по силе — голубые тракконы — используются полицейскими. Самые слабые — розовые тракконы — порой используются гражданами для самозащиты. Розовые тракконы не могут парализовать человека и производят лишь устрашающий эффект.

Туманная гавань — скорее собирательное название, присвоенное крайним восточным рубежам Сунакуни, близ границы с Вятицким княжеством. Здесь в прибрежных сопках курятся гейзеры, которые создают постоянную дымку над водой заливов и русел небольших речек. Туман здесь висит постоянно. В нем скрываются пираты Южного Фока, которые треплют нервы империи и сегунату. Существует легенда, будто бы в глубине Туманной гавани есть мыс Глимренд, где живет единый король всех пиратов — так называемый хофманд.

У
Урда — мелкое бедное государство в Пустоши (Курания), власть в котором в ближайшем будущем хотят контролировать каннагарцы.

Узаклар — квартал фокшей в Хегенскоффе.

Ф
Фангст — легкий и вместе с тем цепкий ветер над Большим Фоком, что дует с запада на восток. Он зарождается в Нильской подкове и проходит с юга имперских островов.

Фарафангана — остров далеко на юге Пустоши, не входит во Внутреннее кольцо. Жителями большинства стран ассоциируется с земным раем.

Фемарка — северный материк, большую часть которого занимают два государства — Номарк и Вальд.

Филиз — растение из пустынь Пустоши. Это семена «жадной» травы, которая находится в анабиозе. Попадая во влагу, семя тут же начинает впитывать максимум, стремительно расти, заполоняя все вокруг своими жесткими хвощеобразными побегами. Именно семена филиза сугавары используют как оружие, стреляя ими из ружей вместо дроби.

Фурайпан — широкая низменность в западной части острова Сораяка, которая ограничивается грядой невысоких гор Маку на востоке, лесными массивами на западе и горным хребтом Сэйфундзе на севере.

Х
Ханг — мифическое существо, владыка Хангеларской пущи. Наравне с ним в легендах о пуще фигурирует другое чудовище — Лар.

Хашимото — самурайский клан, объединивший три острова будущей Каннагарской империи.

Хирата Надэсико — император Каннагара эпохи войны людей с арвингами. Приютил на острове Сораяка изгнанных из Фемарки и Пустоши арвингов. В эпоху Хираты началось строительство первых плавучих крепостей западного серпа Кокая.

Хо-дет — генерал аккской армии, прежде являвшийся представителем странствующего императора в Дамгарте. Сошел с ума и воевал на стороне сугаваров во время колониальных войн в Пустоши. Ему удалось сколотить из разрозненных банд аборигенов военизированную группировку «Волки пустыни». Одно время они крепко трепали нервы проканнагарским силам. Им даже удавалось занимать небольшие территории в приграничных районах Акки и облагать их налогом. А древний город Джуронг Генерал, как его просто звали сугавары, нарек столицей сугаваров и мечтал его возродить. Однако успешные действия войск арвингов, которые были наняты для войн с сугаварами, привели к тому, что «Волки пустыни» были отброшены далеко вглубь Пустоши и долгое время не подают признаков жизни.

Хонрай — административный центр провинции Энган в Сунакуни. Некогда являлся крупным центром лесозаготовки в Пустоши, однако частые смены власти и варварская вырубка лесов полностью разорили этот бизнес в Хонрае.

Ш
Шварцбрак — столица сегуната Сунакуни, расположенного на северном побережье Пустоши. Одновременно является административным центром провинции Сунахама. Крупнейший город-порт центральной части побережья, сравнимый по значимости с крупнейшими портами Леонии на западе — Наве и Васкелло, и портами Алхаггара в Альтомаре на востоке.

Э
Эбельтофт — столица Ниля, город славный своими бесконечными каналами.

Эвиг-Вект — в северной традиции, призрачное помещение в одной из граней мира, куда попадают души умерших. Именно в этом подобии чистилища на весах владыка мертвых Кьемпе оценивает легкость души и дает ей новое воплощение.

Энган — северная провинция Сунакуни. На востоке граничит с Вятицким княжеством. По договору с императором Идо Хитрым восточные рубежи Сунакуни охраняют наемники из числа ваков.


Оглавление

  • Первая глава
  • Вторая глава
  • Третья глава
  • Четвертая глава
  • Пятая глава
  • Шестая глава
  • Седьмая глава
  • Восьмая глава
  • Девятая глава
  • Десятая глава
  • Одиннадцатая глава
  • Двенадцатая глава
  • Тринадцатая глава
  • Четырнадцатая глава
  • Пятнадцатая глава
  • Шестнадцатая глава
  • Семнадцатая глава
  • Восемнадцатая глава
  • Девятнадцатая глава
  • Двадцатая глава
  • Двадцать первая глава
  • Двадцать вторая глава
  • Двадцать третья глава
  • Двадцать четвертая глава
  • Двадцать пятая глава
  • Двадцать шестая глава
  • Двадцать седьмая глава
  • Двадцать восьмая глава
  • Двадцать девятая глава
  • Тридцатая глава
  • Тридцать первая глава
  • Тридцать вторая глава
  • Эпилог
  • ГЛОССАРИЙ