Девочка стального магната [Елена Гром] (fb2) читать онлайн

Возрастное ограничение: 18+

ВНИМАНИЕ!

Эта страница может содержать материалы для людей старше 18 лет. Чтобы продолжить, подтвердите, что вам уже исполнилось 18 лет! В противном случае закройте эту страницу!

Да, мне есть 18 лет

Нет, мне нет 18 лет


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Елена Гром Девочка стального магната

***** Глава 1. Нина Пермякова ***

– Тихо, тихо. Встаньте прямо. Давайте все вместе поприветствуем Бориса Александровича, – лепечет организатор нашего выпускного.

Мы, конечно, резко замолкаем. Наверное, так не ведут себя даже с президентами. Просто в нашем городе Усть–Горном каждый знает, благодаря кому у людей есть работа, еда, а в школах и детских садах качественная мебель и оборудование.

Он легко поднимается по ступеням. Выходит вперед. Огромный, широкоплечий. Кажется, только что вышедший с обложки модного журнала Forbs

Но в нем нет ничего модного или даже стильного.

Суровый, брутальный. Эти слова как нельзя лучше описывали главу Усть-Горного металлургического комбината. Второго в стране. Десятого в мире.

Мой отец один из сталелитейщиков любил говорить, что должность молодому бригадиру досталась обманным путём шесть лет назад. Комбинат нес потери. Молодой, властный, амбициозный Борис этим воспользовался.

И знаете, в это легко поверить. Много ли вы видели глав таких предприятий в двадцать восемь лет? Я только одного. И пусть ему сейчас тридцать четыре. Пусть в его глазах уже мелькают искорки сумасбродной власти и силы, а губы сжаты в суровую линию. Он молод.

Кожа. Темные без седины волосы. Прямой аристократический нос и скулы, словно грубо выбитые из камня. Я почему-то уверена, что ему приходится ежедневно доказывать, что возраст ничто иное как цифра.

Вот и моя только вчера перевалила за восемнадцать. Молодая и наивная, скажите вы. И я, пожалуй, соглашусь. Еще и скажу, что не вижу в этом ничего плохого.

Мое детство было счастливым. Меня окружает родной класс, рядом любимый парень. И сегодня выпускной. Мне не присущ цинизм, и я верю, что любой человек, если захочет, может стать счастливым. Надо только верить.

– Я бы ему дала, – слышится сзади, и я невольно поворачиваю голову. Андрей рядом прыскает со смеху.

– Ты бы любому дала, Лескова.

– Жаль, что тебе никто не дает, Дёмин.

К моим щекам тут же приливает жар. Несложно понять, на что намекает одноклассница. Я так и осталась девственницей. Это было условие отца, который разрешил мне встречаться с Андреем. Отец знал, что я свое слово держу непреклонно.

Пусть даже Андрей красив, при жилье и уже бюджетном месте в одном из престижных вузов Москвы. Пусть внизу живота теплеет, когда он прикасается ко мне. Целует меня. В голове всегда очень серьезный барьер в виде китайской стены из обещания отцу.

Я не могу его нарушить.

И это, конечно, бесит Андрея. Он во вранье родителям не видит ничего плохого.

Один из тех, кто дома ангел, а как только закрываются двери, снимает маски и становится бесом, любящим и выпить, и покурить, и даже машину угнать.

– Зато у меня будет эксклюзивный продукт, а кто-то так и остается дешевкой, – отвечает в свою очередь Андрей, и я невольно расправляю голые плечи. Горжусь собой и его словами обо мне. Он касается обнаженной кожи и ласково улыбается. Красивый как принц.

И я знаю, что он видит. Свою принцессу. Сегодня я постаралась на славу. Голубое платье, украшенное жемчугом и кружевами, радует мужской глаз. Высокая прическа открывает линию тонкой шеи, а в декольте лежит жемчужная капелька – подарок отца на день рождение. Разве нужно еще что-то для счастья?

Лескова так ничего и не ответила, а Андрей гордо вскидывает подбородок и кладет мою руку себе на локоть. Заявляет на меня права.

Я бросаю взгляд на праздничную сцену. Я не знаю почему, но в этот момент толкавший грубую, сдобренную великорусским матерным, речь Распутин резко перевел на меня взгляд.

Меня словно приличной волной в грудь бьет. Такая тяжесть в нем. В его образе. В басистом раскатистом голосе. Как будто гром перед ливнем. И я часто дышу, чувствуя, как в воздухе пахнуло предгрозовой духотой.

– Я рассчитываю, что многие из вас после обучения вернутся и продолжат развивать наш город.

Слово «рассчитывать» звучит в его устах, как приказ. И я даже киваю. Я ведь так и планировала. Еще одно обещание отцу. Но оно полностью соотносилось с моим желанием.

Я была в Москве. Пару лет назад. Я знала, что там лучшее в стране образование. Лучше Новосибирска, что располагался ближе к нашему богатому захолустью. Но я слишком любила наш город. Озеро с рыбой, горки зимой и тишину по утрам. Редко-редко, когда машина пронесется. И чаще всего с эмблемой комбината.

Да, я вернусь сюда, как только мое образование подойдет к концу. И что-то мне подсказывает, что на посту все так же будет сидеть король Усть–Горного.


Звучат аплодисменты, и Борис Александрович спускается со сцены, даже не улыбнувшись. Говорят, его улыбка столь же редка, как рыба в нашем озере. Она есть. Но рыбаки ее не видят.

Мероприятие начинается, музыка звучит громче, Андрей выводит меня в центр, а магнат в сопровождении охраны и главного финансиста отправился на балкон.

Как король со свитой будет наблюдать за своими подданными, – думаю я невольно.

И, наверное, пышные платья девушек и официальные костюмы парней сильно дополняют это ощущение. Но уже спустя несколько минут я забываю о нем. Обо всем.

Музыка, танцы, легкий алкоголь.

Все это закрутило меня в водоворот веселья. И лица уже казались расплывчатыми, а откровенные поцелуи не такими уж и недопустимыми.

Только вот треск ткани врывается в сознание слишком поздно. Платье, выбранное с таким трудом и любовью, расходится по швам под натиском нетерпеливых, жадных рук Андрея.

Глава 2.

Он голодно пьет мой рот, стискивая тело, шепчет что-то грязное. Порочное. Неправильное. Не уговаривает, а ставит перед фактом. Будет секс. И моё мнение его не интересует. В сознание начали проникать мысли. Зачем? Почему здесь?

Ведь уговор был другой.

Помолвка, одобрение отца и только после этого романтическая ночь в отеле Москвы с видом на ночной город. Я придумала себе сказку. Он обещал мне сказку, а теперь втаптывает ее в грязь. Как тряпку ненужную.

– Андрей, не надо! Хватит! Мне не нравится!

Он не слушает, только мокро вылизывает ухо. Держит мои руки за спиной и рвет зубами ткань тонкого лифа.

Вторая рука сжимает грудь, разносит по телу неприятную, острую боль. И под этими ощущениями, унижением, вся любовь к Андрею рассыпается, как карточный домик, что мы любили собирать вместе.

– Андрей! – уже не сдерживаюсь я в выражениях. – Отвали, скотина!

Не могла я позволить взять меня прямо здесь, судя по запаху, возле туалета. Но от моего крика мало толку. Он как таран. Прет, рвет ткань, насилует губами кожу шеи, а потом груди.

И я уже реву без остановки, понимая, что не смогу ничего сделать, что прямо сейчас меня осквернят. Заберут то чистое, светлое, что в себе хранила. У туалета в клубе.

И пока Андрей терзает мою грудь, прикусывает сосок, рукой забираясь в трусы, я смотрю вперед сквозь звучные рыдания и слезы.

Смотрю в угол стены, возле которой стоит мужчина. Прижался в чисто мужской позе бедром, курил и наблюдал за тем, как меня насилуют.

Это он. Борис Александрович.

«Помогите», – шепчу беззвучно, но из горла вырывается лишь хриплый стон, когда грязные пальцы касаются волосиков между ног, а тело едет вверх по стене. Под напором.

– Ну же, детка, – разочарованно, пьяно мычит Андрей, и меня чуть не выворачивает от запаха, когда он облизывает мне губы. Это, знаете, когда входишь в комнату с закрытыми окнами, где спит с бодуна отец. – Могла бы постараться для меня, побрить ман*енку.

– Да пошел ты! – вскрикиваю я, отчаянно колочу по его спине, но он только сильнее вдавливает меня в стену, сжимает рукой горло и шипит:

– Надо мной смеется весь город. Так что не рыпайся и дай мне то, что обещала.

Меня затрясло в истерике, я снова взглянула вперед, но магната больше не было. Ушел. Оставил меня в беде. Потому что ему наплевать.

В ногу ткнулись что-то горячее и твердое, и я закричала от отвращения.

Нет, Нет! Не надо. Господи, не так!

– Андрей, я не хочу! – в отчаянье вырываюсь я, надеясь на чудо, но музыка из зала била по мозгам, и меня никто не слышал. Никто!

– Зато я хочу. Заткнись и раздвигай шире ноги, сейчас моя кувалда будет делать тебя женщиной.

Стоило ему развернуть меня спиной к себе, ткнуть заплаканным лицом в шершавую стену, задрать высоко юбки и коснуться отростком ягодицы, как все закончилось.

Глухой удар ознаменовал мое спасение.

Кто-то помог мне. Я резко оборачиваюсь и тут же издаю писк, когда вижу перед собой волосатую грудь в расстегнутой рубашке. Стоит поднять голову, как я тут же закрываю рот в испуге, настолько глубоко проникает в меня взгляд спасителя. Бориса Александровича.

Ногой я наткнулась на что-то мягкое и бросила взгляд вниз.

Андрей лежал ничком и что-то бормотал. А я тут же постаралась прикрыть разорванной лиф платья и стереть слезы.

Могу только представить, как я сейчас выгляжу.

– Спасибо, – выдавливаю я и поднимаю глаза. И снова задыхаюсь от острого, как нож взгляда. Темного, порочного. Такого же распутного, как его фамилия.

Магнат только мельком смотрит на едва прикрытую грудь и снова возвращается к лицу.

– Я полагаю, для вас веселье закончено? – приподнимает он одну бровь, и я поджимаю губы и шепчу:

– Это точно. Я позвоню отцу.

– Он на смене, не стоит его беспокоить. За той дверью, – кивает он на задний ход. И я повернула голову, чтобы хоть на миг разорвать этот сносящий крышу контакт глаз, – машина. Я вас отвезу.

– Вы?

– Можете оставаться здесь, разумеется. Я… вас ни к чему не принуждаю.

Ой, ли?

– Нет. Нет. Я буду вам признательна за помощь.

– Рассчитываю на это, – протягивает он руку, указывая направление, а мне только и остается, как ковылять в одной туфле в сторону выхода.

Вот и закончилась моя беспечная юность. Было ощущение, что скала за моей спиной гораздо опаснее лежащего без сознания Андрея. И я сама облокотилась на нее, совершенно не зная, к чему это приведет.


Глава 3.

Стоило только выйти из душного помещения, как полуобнаженное тело обдало свежестью и прохладой. Задержалась на низком, деревянном крыльце, чтобы вдохнуть его. Задохнуться сибирским воздухом. Самым сладким, самым чистым.

Сразу слезы высохли, и тело, оскверненное пусть и не до конца, легкостью обволокло. Камень с души как-то резко обвалился и по склону покатился. Стало лучше. Дышать легче.

Но все заканчивается, прохлада превратилась в мороз по коже, когда я заметила на себе взгляд магната. Борис Александрович. Выше меня на голову. Он стоял и просто смотрел в мою сторону, держа дверцу своего джипа открытой.

Еще бы знать, о чем он думает. Неприступная скала. Бесчувственный с виду. Но смотрит так, словно клеймо выжигает.

– Садитесь, Нина.

Со мной никто не разговаривал на вы. Это ж вроде ко взрослым так положено обращаться, а я невзрослая. Девочка я еще. Благодаря ему еще девочка.

Кивнула еле-еле, прошла вперед ковыляя и попыталась забраться в машину. Но как только нога встала на ступень джипа, я тут же чуть не грохнулась вниз.

Ощущение краткого полета принесло в душу веселье. Я хихикнула. Меня минуту назад чуть не изнасиловали, а я хихикаю.

Когда не получилось забраться с третьего раза, ощутила тяжелую помощь в виде руки магната на своей попке. Хихикнула и в этот раз, уже окончательно забираясь в темный салон машины.

Хотела сказать спасибо, но дверь перед носом закрылась, и он прошел обратно к железной двери с надписью: «Посторонним вход воспрещен».

Почему-то он посадил меня на заднее сидение, но вопросов задавать не хотелось.

Обычно я не люблю машины. В одних пахнет бензином, в других землей, а в некоторых смердит из-за сломанного кондиционера.

Но здесь мне неожиданно понравилось. Не пахло ничем. Легкий душок кожаных кресел, не более того.

Я все еще держала платье, прикрывала грудь, хотя понимала, что он-то точно уже все видел. И в силу опыта, и в силу ситуации.

Он все еще не садился в машину, а стоял и курил.

А я только смотрела на профиль через затемненное стекло. Прямой нос, чуть сведенные брови, выдающие работу мысли. И я бы очень многое отдала за возможность заглянуть в голову такого человека.

Почему он не остановил Андрея сразу? Почему ждал критической точки, чтобы прийти мне на помощь. Он что-то потребует за свою услугу телохранителя? Почему-то на этой мысли внутри возникло щемящее чувство тепла снизу живота, но я проигнорировала его, продолжая пялиться на своего рыцаря.

А могу ли я все это у него спросить? Он ответит?

**** Наши герои, как вижу их я ****


Глава 4.

В этот момент ход моих мыслей нарушили пара охранников в черных футболках, кажется еле натянутых на перекаченные тела.

Они вышли из задней двери клуба. Подошли к Борису Александровичу и что-то ему докладывали. По-другому и не принять их чуть сгорбленные спины и взгляд, бегающий куда угодно, только не по лицу магната.

А я, чтобы не быть пойманной за подслушиванием – все-таки приглушенные басы голосов просачивались сквозь закрытые двери – посмотрела наверх.

Туда, где под темным звездным небом сверкала огнями крыша нашего городского клуба «Сибирь».

Это было самое известное заведение в городе. Ресторан. Ночной клуб. Бильярд. По будням здесь появлялись разодетые семейные пары, работники банков, учителя. Играла живая музыка, и казалось порой, что попала в семидесятые годы, все настолько чинно и прилично. Белые скатерти на круглых столах. Хрустальные бокалы. Официанты, одетые не хуже посетителей. Даже метрдотель.

В выходные ресторанный зал закрывался на засов. Клуб заполняла молодежь, и, так называемые, криминальные лица нашего региона. Меня не пускали в такие дни в клуб, да и у самой желания не было. Но зато Женька, моя подружка и сестра Андрея, часто в красках описывала происходящее там. Она рассказывала все. Кто с кем подрался. Кого зажали в углу. Кто принес в этот раз наркотики. Она не утаивала ничего, даже собственных похождений и случайных связей. Но стоило мне завести разговор о поведении Андрея, та тут же немела и теряла память, не хуже рыбки Дори из популярного диснеевского мультфильма.

Это, конечно, и должно было навести меня на мысли об отрицательном характере моего светловолосого принца. Но я не хотела замечать очевидного, ведь когда счастлив, не смотришь на время. Не задаешь вопросов.

Почему же все-таки я пошла с ним в этот угол? Почему до сих пор так кружится голова.

Зачем я перелезла на переднее сидение и оголила грудь, стоило Магнату сесть в машину? Счастливые не задают вопросов, вот и я не буду.

Борис Александрович завел двигатель и перевел взгляд на меня.

В этот момент он перестал казаться мне грозным. Есть в нем что-то такое. Такое притягательное.

Все-таки власть украшает человека. Белоснежная рубашка, темные брюки на крепко взбитых бедрах, натянутые, когда он сидит за рулем. И пальцы эти. С коротко стриженными ногтями, но очень крупные.

Андрей был сильным, бесспорно. Спортсмен, атлет.

Но что, если бы меня захотел взять у той стены сам Борис Александрович?

Прижал бы всей своей тушей.

Смотрел бы вот так же и методично сдирал с меня остатки одежды.

И имя ему под стать.

– Бори-ис Александрович.... Вы меня спасли. Вы мне нравитесь. Бори-ис. Мне так хорошо, – лепетала я.

– Я вижу, – только и сказал он, продолжая обжигать мою грудь искорками в глазах. Они, как те самые искры жидкого метала на его комбинате, опаляли мне кожу, оставляли следы. И тело бы его оставило следы. Снаружи. Внутри.

Он кажется мне огромным. Как бык, со своей большой шеей и безразмерным разворотом плеч.

Он и сам, как бык, идет напролом по жизни. Никого не жалеет.

Долго бы я сопротивлялась, захоти он взять меня сейчас силой?

Главный вопрос, сопротивлялась бы я? Этот его запах.

Подсела ближе, втянула носом. Коньяк, сигары и нотка древесно-цитрусового одеколона.

Поразительно, но этот аромат так щекочет ноздри, что хочется улыбаться. И отблагодарить его за спасение.

И я подсела еще ближе, пока его взгляд путешествовал от одной груди к другой, иногда поднимаясь к губам. При этом при всем его руки были все еще на руле. Крепко сжаты. Так, что белели костяшки пальцев.

– Как я могу вас отблагодарить? – смело коснулась я рукой твердой линии лица, побрела кончиками пальцев вниз. Смело или глупо? Коснулась воротника рубашки и шелковых волосиков под ней. А сама грудь, как сталь. Ни капли нежности. И во взгляде. И в нем самом.

Он так и не ответил, но и руки мои не отвел, что приближались к ремню на брюках.

Андрей часто просил меня сделать ему минет, но я всегда отказывала. А хотелось бы Борису Александровичу, чтобы я сделала ему это? Чтобы взяла в руку его плоть. Погладила. Сжала. Стало дико интересно, какого она размера. Столь же огромная, как и он сам, или наоборот?

Запястье обожгло касанием, когда он отдернул меня от своего ремня. Вперился внимательным взглядом и пробасил:

– Вы девственница?

Глава 5.

Какой глупый вопрос. Разумеется. Все это знают. Второй рукой пробираюсь к предмету своего любопытства. Твердого под мягкой тканью брюк. Горячего такого.

Борис Александрович резко толкает меня к дверце сидения. Отпускает руку, но тут же жестко сжимает пальцами соски. Крутит.

– Ай, – ошеломлено восклицаю, но тут же хохочу. Ну я же говорю: ни капли нежности. Просто животное.

– Нина, вы девственница!? – снова спрашивает он и как будто собирается оторвать твердые камушки сосков.

– Да! Да! Конечно, да! – закричала ему в безэмоциональную маску лица и тут же выдохнула, когда он отпустил меня. Облегчение от боли тут же приносит новую порцию веселья. Но рассмеяться я не успеваю. Машина резко дернулась с места, и меня откинуло назад.

Рев мотора заглушил мой истерический смех, пока мы мчались по новенькой, сделанной только два года назад, дороге. И если в остальной части России дороги одноразовые, то у нас в городе все стало делаться на века. Распоряжение генерального директора металлургического комбината. Того самого, что вжимает педаль в пол. Того самого, что своим запахом душит во мне нормы морали и воспитания. Где-то точно должно быть написано: не нюхать чужого мужчину, не лезть к нему в рубашку и не гладить волосатую грудь.

Машина резко вильнула вправо и меня в очередной раз подкинуло на ухабе.

Мне стало так хорошо, еще никогда я не ехала с такой скоростью. Еще никогда внутри меня не зажигалось такое пламя. Мне хотелось улыбаться, кричать, танцевать. Любить.

А Андрей не любил меня. Ему было дороже не наше соглашение, а мнение таких, как Лескова. Он втоптал в грязь наши чувства. Он уничтожил мою веру в него. Он уничтожил отношения.

Ком в груди рос с поразительной скоростью. Я начала задыхаться, так сдавило невидимой нитью мне горло. Она врезалась в кожу. Причиняла боль. Одна слеза скатилась и затерялась внизу, вторая коснулась иссушенных смехом губ. А дальше начался нескончаемый водопад слез. Реву на разрыв в машине начальника отца и задыхаюсь.

Андрей был для меня принцем, а стал никем.

– Да ебана в рот, – слышу где-то сбоку рык, и машину снова подкидывает на ухабе.

Пока захлебываюсь слезами, даже не замечаю, как машина затормозила. Сквозь пелену слез не могу разглядеть, где мы находимся.

И я хочу спросить дома ли мы уже, как вдруг дверца справа открывается, и меня обволакивает прохладной горного воздуха.

Резкий захват дрожащего от горя запястья и меня буквально стали выволакивать на улицу.

Мне становится страшно, и я пытаюсь воспротивиться. В салоне хорошо. Безопасность. А здесь что?

Холодно и темно. И шум деревьев над головой.

Я закричала от ужаса. Я поняла! Меня хотят убить! Я сейчас умру. Тело уже подняли в воздух и несут, судя по бликам, утопить в озере.

И вот меня уже погружают голой в обжигающе холодную воду. Я тут же захлебываюсь и задыхаюсь.

В голове проясняется очень быстро. Изображения вечера мелькают кинолентой.

Речь магната, танцы, алкоголь. Андрей буквально всовывал мне в руки коктейль за коктейлем, затем снова этот магнат Борис Александрович. Я в его машине. А сейчас его сильные руки пихают меня в воду.


Глава 6.

Зачем?

Мозаика из событий и поступков быстро складывается в единую картинку. Андрей что-то мне дал. Что-то запрещенное. Что-то, что отмел даже барьер из обещания отцу и собственных принципов.

Кошмар!

Борис Александрович продолжает полоскать меня, как белье. То загружает под воду, то дает возможность глотнуть воздуха. Июньского. В такое время никто не купается, и ледяная волна быстро приводит меня в чувство.

– Хватит! Перестаньте! – наконец кричу я, когда появляется очередная возможность. И все сразу прекращается. В ту же секунду. Вот меня за шею и плечо держали сильные грубые руки. Вот их уже нет. Я стою одна посредине озера. И пока вода успокаивалась, я тоже приходила в себя. И замерзала. Ноги по колено нещадно жгло. Тысячи игл впивались в кожу, как и в глаза, которые снова заполнились слезами.

Еще никогда никто так со мной не обращался. Еще никогда за всю свою жизнь я не подвергалась подобным унижениям.

Я повернулась посмотреть на возвышающиеся над озером гору и Луну полную, чистую, смеющуюся над моим горем. И только вздохнув полной грудью, впитав в себя всю прелесть ночной тиши, решилась повернуться в сторону берега. И тут же задыхаюсь снова.

Он стоит возле машины, абсолютно голый и тело в холодной воде обдает огненной, горящей лавой.

До берега всего несколько шагов и огромный джип чероки черный зверь на фоне леса. А рядом магнат. И то, что, судя по всему, является половым органом между ног. Я закрываю рот, отворачиваюсь и сглатываю. Ну, да. Судя по виду, оно такое же огромное.

Краем глаза вижу, как он уже заканчивает одеваться в сухое.

– Выходите, Нина.

Короткие приказы. Интересно, а он может сложить предложение с более чем пятью словами?

Иди уже, Нина. На сегодня ты показала себя достаточной дурой. Да, иду. Медленно, стараясь не смотреть, как за белоснежной рубашкой скрывается покатая грудь со стрелой волос, спускающейся по животу. Плоскому, мускулистому.

Борис Александрович поднял взгляд, натянул черную футболку и достал из машины что-то большое. Бросил на капот, а сам сел в машину.

Не знаю почему, но без него, напротив, выходить стало легче. Я выбралась на берег, взяла с капота теплое покрывало и полностью в него завернулась.

Стала дергать ручку передней двери, но она оказалась закрытой. Борис Александрович бросает не меня взгляд и кивает назад.

Я хотела вперед.

Я хотела поговорить. Понять. Хоть что-то из сегодняшнего вечера.

Но когда села назад, у меня не было даже возможности взглянуть ему в лицо. Оставалось только смотреть, как за окном полосой пролетают деревья и дома. Как тучи танцуют по небу, предвещая о скорой смене погоды. Как деревья касаются звездного неба.

Наверное, так можно ехать всю жизнь. Такое вот перепутье. Между тем, кем я была раньше. И кто я теперь.

Но не задать вопрос, мучавший меня, я не могла. Судя по всему, мой рыцарь начинать разговор не собирался.

– Вы всегда помогаете девушкам в беде? – спрашиваю я перед тем, как выйти из машины, и в зеркале заднего вида чуть появляются его глаза, под чуть сведенными бровями. В душу дрелью высверливаются.

Глава 7.

– У любого доброго поступка есть обратная сторона, запомните это, Нина, – изрекает он, и я открываю рот, чтобы спросить, но оказываюсь перебита жестким:

– Выходите, мне надо ехать.

Вот и все.

Я выбралась из машины, что тут же газанула и оставила надо мной облако полупрозрачной пыли. Дома никого не было. Отец на смене. Мать трудится на железных дорогах кондуктором. Старшая сестра учится в Лондоне.

Она у меня гений и красавица. Сама выучила английский. Потом арабский, а в Лондоне еще французский изучает.

С самого детства я слышала слова, что весь ум и красота ушли в первую дочь, а я так… В довесок.

Нет, нет, не думайте, я не обижаюсь. Меня не обделяли вниманием. Скорее даже уделяли больше. Как будто я вечно чем-то болею.

Включив горячий душ, я попала под тугие струи и смогла наконец дать волю слезам. Плакала обо всем. О разодранном платье. О потерянной любви. О том, что родителей нет на месте, и пожаловаться некому. А магнат. Он такой, что даже подумать страшно. Что-то же он обо мне напридумывал?

Я же почти взяла у него в рот.

Никогда раньше об этом не думала. Скорее, вообще игнорировала данный вид отношений между мужчиной и женщиной. Но в тот момент мне казалось это настолько правильным и естественным, что голова до сих пор идет кругом.

Это все, конечно, наркотики. Что-то, что вызывает подобные, свободные мысли и желания.

Неправильные. Порочные. Грязные. Тогда почему же внутри живота снова зреет это ощущение тянущей боли, и почему и без того влажные складки кажутся мокрыми.

Я протянула руку вниз, и тут же одернула.

Нет. Так нельзя. А грудь. Соски до сих пор ноют после его крупных пальцев. Таких жестких и строгих одновременно. Сейчас я понимала. Это наказание. Не будь я девственницей, он бы взял меня прямо там. Насадил на кол и окончательно заставил бы потерять разум.

Раньше я даже не трогала себя никогда, только вот сейчас захотелось. Понять, что же хотело в тот момент мое тело. На что оно способно? Кроме того, как быть облеванным тем, кого я любила.

Мысли о самоудовлетворении напрочь выжигают воспоминание об Андрее. Как он мог? Накачать меня и пытаться взять силой!

Как он мог так поступить с моими чувствами? Как, как…

Так и повторяю себе это, пока ложусь спать. Пока думаю, а волнует ли Бориса Александровича мнение окружающих. А стал бы он брать женщину силой?

А во сне я снова у той стены. Снова отбиваюсь от насильника, снова кричу. Особенно, когда он дергает мои волосы, задирает мою голову и жадно касается шеи губами. И я сквозь страх и слезы слышу душок запаха настоящей кожи в автомобиле и цитрусовые нотки.

И уже вместо того, чтобы оттолкнуть, обнимаю широкие плечи. Пробегаю пальчиками по воротнику почему-то влажной рубашки и снимаю ее с него. Хочу ощутить его таким вот. Обнаженным. Первобытным. Настоящим зверьем. Хочу попробовать на вкус его поцелуй. Хочу, хочу…

Он отрывается от моей шеи, смотрит в глаза, и я кричу от страха, потому что его глаза остекленелые. Мертвые. Пустые.

И тело его красивое все в крови. И он падает, а я не успеваю отцепиться. Падаю за ним, прижатая к груди в пропасть. Туда, выхода откуда не находил никто.

На утро открываю глаза резко, когда слышу настойчивый звонок в дверь.

На пороге комнаты появляется заспанная мама, коротко машет мне рукой.

– Опять отец ключи забыл? Да иду, я иду! – кричит она, а меня после сна холод мертвенный не отпускает. Поднимаюсь с постели и вспоминаю, что отец точно взял ключи. Я сама положила ему их в карман.

– Мама! – хочу выйти из комнаты, но что-то твердое толкает меня назад. Хлопаю глазами, ничего не понимая.

– Поаккуратнее, – слышу голос начальника городского отделения милиции, по совместительству лучшего друга отца. – Это тебе не шлюха привокзальная. Привет, Нинуль.

Он виновато снимает кепку, вытирает пот со лба, пока толкнувший меня офицер держит меня на мушке Калашникова.

Пот стекает по спине, и я перевожу взгляд левее, на кровать сажусь.

– Дядя Яша, что случилось-то?

– Да опусти ты уже его, – дергает ствол вниз дядя Яша. Ну или Железнов Яков Витальевич. – Нин. Ты это… Когда Андрюху последний раз видела.

По голове словно булавой бьет. Болеть начинает нещадно. А что сказать? Что изнасиловать пытался? А что потом? Вряд ли Борису Александровичу нужна огласка.

– А что случилось? – в свою очередь спрашиваю я, и сотрясаюсь всем телом. Душа вместе с потом стекла вниз и уже обосновалась в пятках.

– Ты вопросом на вопрос не отвечай! – рявкает офицер, но Яков Витальевич его осаживает.

– Рот закрой. Говорить будешь, когда я разрешу. И вообще! Выйди! – офицер молодой, мне незнакомый, нехотя выходит, бросая на меня неприязненный взгляд. – Нина, Андрея когда последний раз видела?

– Ну так на выпускном, – пытаюсь сохранять спокойствие, а внутри все кипит от возмущения и обиды. – Дядя Яша, нормально объясни все.


– Вот именно, – врывается моя, уже во всеоружии, мама. Она у меня очень боевая. Строгая. С вечно стянутыми в узел темными волосами, напоминает учительницу. За своих детей, как волчица, будет биться. – Пришли они значит, дом разворотили.

И правда, в комнату заходят парни в форме и начинают натуральным образом рыться в моих вещах.

Отбираю у одного из них белье. У другого порванное платье.

Мама тут же хмурится, смотря мне на руки, поднимает взгляд. Я только мотаю головой, мол потом. Если это потом состоится, конечно.

– Да что ищите-то? – не выдерживая внутреннего напряжения, кричу я. Мама вторит.

– Да совесть они свою потеряли! Яшка – какашка!

– Марина, я на службе!

– Сейчас Николай со смены вернется, такую службу тебе устроит. Ты к заупокойной готовиться начнешь. Свалите из нашей хаты!

– Да не могу я! – орет в ответ дядя Яша и бумажку какую-то достает. А мы с мамой переглядываемся и сглатываем в унисон. Какой-то пиздец, дамы и господа. – Ордер у меня. На арест Нины.


Глава 8.

– За что? – почти пискнула я, пытаясь собраться с мыслями. – При чем тогда тут вопросы об Андрее?

– Нина, – в несвойственной ему манере пробубнил дядя Яша. Судя по тому, как быстро он вертел форменную кепку в своих руках, очень волновался. – Андрея, нашли мертвым возле клуба.

Воздух, кажется, с ноги выбивают из груди. Меня начинает откровенно трясти. От страха. От непонимания. От ужаса. Слезы контролировать даже не удается, и они сплошным потоком стекают по лицу.

Умер. Андрей умер. Мой принц, растоптавший сердце одним единственным поступком, умер. Как? Почему? Ответов на эти вопросы у меня не было. Зато была боль. Тупая. Затмевающая сознание. Сужающая пространство до ошеломленного взгляда матери.

– Она тут при чем?! Она ночевала дома! – тут же закричала она панически. И я понимала ее состояние. Только вот мне было хуже вдвойне.

– Ее последней видели с ним, – бурчит дядя Яша. – Отец Андрея…

– Ну конечно! – тут же хлопает по лбу себя мама. – Генеральный прокурор города тут же решил, что эта сделала недостойная его сыночка Нина. Она никуда не поедет.

– Придется. Мы обязаны провести дознание.

– Мне плевать!

– Мама, – резко отрезаю я словом и поднимаю глаза, шмыгаю. – Это недоразумение. Все обязательно решится. Я поеду и все расскажу. Только…

Смотрю на офицеров и меня пробирает холод. Не хочу ехать в их машине, чтобы весь город думал, что я преступница.

– Можно я поеду на такси?

Мне разрешают. Вот что делают связи в милиции.

А пока я слушаю негромкие причитания матери о нестабильной системе правосудия, мои мысли бродят о вчерашнем вечере.

И конкретно о Борисе Александровиче. Он был со мной. Он точно этого не делал. Но согласится ли он подтвердить мое алиби. И должна ли я вообще говорить о том, что он мне помог.

От работы отца на комбинате зависит будущее сестры. Ее образование. Ипотека на строящийся дом. Мечта матери.

А если магнат примет это как оскорбление? Он мне помог, а я втянула его в такую передрягу. Кто я для него? Никто.

Выходя и белой пахнущей бензином лады, мы с мамой несколько минут смотрели на вход в городское отделение милиции. Держались за руку. Что бы кто не говорил о старшей красавице сестре, родительскую любовь к себе я чувствовала безграничную. И даже стоя на пороге неизвестности, у меня была поддержка. Только вот поможет ли она мне здесь.

Новенькое крыльцо сияло чистотой и блестело новеньким ремонтом. Все прекрасно знали, кто постарался для органов власти.

Области было наплевать на наш город. А Распутин сделал его не просто пригодным для жизни, он сделал его таким, что в нем появлялось желание остаться.

Спокойный размеренный ритм, чистые улицы, благоустроенные дворы. Если бы Борис Александрович решил баллотироваться в мэры, остальным он не оставил бы ни единого шанса. Но царствовать он предпочитал на комбинате.

В светлом кабинете начальника отделения мне приходится высидеть несколько часов. Сначала допрос. Я не стала говорить о магнате. Зато в подробностях рассказала, как меня опоил Андрей и попытался изнасиловать. Это-то и стало моей ошибкой.

– Значит он тебе угрожал, и ты его убила?! Моего мальчика, – прокурор присоединился час спустя и теперь давил не только всем своим весом за центнер, но и положением, что занимал. Под его началом посажено немало преступников. Дело свое он знает.


Глава 9.

– Нет, Антон Михайлович, – стараясь казаться спокойной, покачала я головой. Но руки меня выдавали, и я сжала их бедрами, одетыми в джинсы. Первое, что попалось мне дома под руку.

Маму в кабинет не пустили, и я, считайте, осталась одна.

– Нет. Я его не убивала. Я оттолкнула его и поехала домой.

– Не надо увиливать, девочка. Ты дрянь…

– Антон, – осаждает его дядя Яша и тот вскакивает со стула.

– Какая-то шлюшка из гетто сначала за нос водила моего мальчика, а теперь убила его. А ты ее защищаешь?!

– Да. Потому что, во-первых, тело нашли возле клуба. Ты посмотри на нее! Мелочь. Я вообще удивляюсь, как она справилась с твоим Андрюхой, – не менее громко голосил дядя Яша. А я осталась в стороне, только переводила взгляд с одного на другого, когда они перекидывались информацией. По версии прокурора у меня были сообщники, а я прожжённая наркоманка. В этот момент мне почему-то показалось, что прокурор знал про не слишком законные увлечения сыночка.

И в душе стала образовываться еще большая дыра. Он такой же, как Андрей. Его заботит не жизнь сына, а чтобы никто не узнал, что тот принимал тяжелые вещества. Мнение общества дороже всего. Авторитет подорвется, а, возможно, и должности лишат. А свалить все на дочку сталелитейщика проще простого.

До слез стало обидно, что за мной никого не стоит. Что я ничего не могу сделать, если прокурор разыграет лучшую подачу и забьет гол начальнику отделения.

Или могу?

Перевожу взгляд на сине-белые как стены жалюзи, что колышет ветерок из окна. Они стучат друг о друга, в такт моему сердцу. Медленно. Неторопливо. Почему же я так спокойна? Отходняк после наркотиков или информация, которой так легко утереть нос чиновнику?

Кидаю взгляд на телефон с трубкой. Всего один звонок и моя судьба решится. Вопрос лишь в том, в какую сторону. А если магнат вообще станет отрицать наше невольное знакомство?

Гипнотизирую телефон еще пару мгновений, как вдруг вздрагиваю, когда он начинает пиликать.

Такой мерзкий, раздражающий ушные перепонки, звук. Но борьбу авторитетов он тут же прерывает. Дядя Яша берет трубку и, кажется, его челюсть готова обвалится.

– Да, секундочку, Борис Александрович.

Меня прошибает током, а губы дрожат в преддверии улыбки. Это просто… Вау. Если, конечно, магнат сейчас не скажет, что я не только наркоманка, но и наркодилер. Еще я к нему приставала.

Пока дядя передает трубку Антону, смотрит на меня. Недоумевает.

– Да, Борис Александрович, – дрожащий голос его явно говорит о страхе. Впрочем, мои коленки тоже дрожат, а ягодицы уже давно покрылись инеем. В трубке раздается несколько отрывистых, как звук тромбона, приказов. – Но, Борис… Понял, Борис Александрович. До сви…

Сказать больше он не успевает. Трубку отнимает от уха и переводит злой взгляд на меня.

– Я знаю, что причина смерти Андрея в тебе и докопаюсь до истины. Кто бы за вами с папашей не стоял, – с тихой ненавистью вещает он. В два движения разрывает ордер на мой арест и свое заявление.

И я вроде должна успокоиться. Улыбаться. Но меня колотит от назойливой мысли. Что же за человек этот Распутин, если позволяет себе так разговаривать с прокурором. Что это за человек, который одним звонком решил мою судьбу. А самое главное, какую плату он за это потребует.

Глава 9. 1

Новость о таком скором освобождении радует и пугает одновременно. В легкой прострации выхожу из кабинета главы отделения. Тут же попадаю в объятия матери.

Мельком осматриваю новые стенные панели в коридоре и косо поглядывающих на нас офицеров.

– Ну что там? – шепчет мне в волосы мама, поглаживая голову. С ней всегда спокойно, хорошо. Мне кажется, она именно тот маяк, на который я ориентируюсь даже в шторм. – Утерла нос прокуроришке? Не зря отец не хотел, чтобы ты с Андреем встречалась.

Да, этого много, кто не хотел. Мой отец. Его отец. Но в итоге смирились, не без условий.

Поначалу даже я не хотела, кстати. Он казался мне настырным, наглым папенькиным сынком, но позже проявил такое терпение и понимание, что я невольно прониклась к нему.

Андрей даже предложил просто дружить, но позже увлек меня на романтическую дорожку. Прогулки, поцелуи, ромашки с ближайшего поля. На розы у меня аллергия.

Дорожка была прекрасной. Только вот она быстро заросла колючей, вьющейся розой. И теперь стоя в отделении милиции, мои раны продолжают кровоточить.

А самое главное, как посмотреть в глаза лучшей подруге, если ее отец считает меня виновной в смерти Андрея?

– Нет, мам. Я ни при чем. Они сами во всем разобрались, – спешу я разубедить её в собственной уникальности.

Мама облегченно вздыхает, вытирает заплаканное лицо и со словами «пойдем из этой богадельни» спешит вывести меня на улицу.

Именно там меня настигает ураган из копны рыжих волос и мокрого от слез лица.

– Тебя выпустили! Господи, я так боялась. Уже хотела угрожать отцу расправой, – хнычет она и еще крепче стискивает меня прокаченными гимнастикой руками.

– Над чем? – смеюсь я от счастья, что подруга ни в чем меня не винит. Но тут же себя одёргиваю. Все-таки Андрей умер.

И почему я к этому так легко отношусь? Из-за жажды мести или радости освобождения?

– Над его коллекционной машиной. Он любит ее больше своих детей, можешь мне поверить, – закатывает она свои ярко-голубые как у Андрея глаза. Если бы не разного цвета и длины волосы их было бы не отличить.

О том, что родителям всегда было наплевать на брата и сестру, Женя говорила. И не раз. С десяти лет они были фактически предоставлены сами себе. И я этого, если честно, не понимаю. А зачем тогда заводить ребенка, если отдаешь его на воспитание куче нянь и гувернанток?

И только сегодня, посмотрев на прокурора с другой стороны, я поняла, что даже рождение детей часто является некой данью обществу. Возможностью показать всем и каждому, какие они правильные. Бла-го-прис-той-ные.

Но как известно, все имеет свои последствия. Женя пошла по рукам. Вот не просто заводила разносторонние связи, а искала любви и утешения у каждого, кто предложит.

А Андрей пошел по дорожке запрещенных веществ. Хочется верить, что отец с матерью действительно переживают его смерть. Надеюсь, больше, чем я.

Обратно мы едем на машине Жени. Красном мерседесе с откидным верхом. В городе мало иномарок. Ведь, чтобы их чинить, нужно ехать в Новосибирск, а у нас только несколько автомастерских и все они работают исключительно с российским автопромом. В одной из них работает Колька Березкин, один из постоянных ебарей Жени.

Она сама придумала им такое слово. Скорее всего постоянным он был из-за жены. Ведь никаких претензий на постоянные отношения предъявить не мог. Но это так говорила сама Женя. А мне кажется, что из всех своих мужчин только его она любила.

Такого же рыжего как она, с вечно грязными руками и, надо признаться, очень неплохой фигурой.

Почему-то пока Женя рассказывала по дороге нам с матерью, как их с Колькой чуть не застукала его жена, я думала о фигуре.

Но не о Колькиной. А о Борисе Александровиче.

Воспоминание о нем, фактически голом, врезались в память, как врезается свая в фундамент при постройке дома. Раз и навсегда. Мощная, вся в буграх и шрамах. А о величине лишь на мгновение мелькнувшей плоти не хочется и думать. А если и думать, то только с полыхающими от стыда щеками. А ведь я думала, что у Андрея большой член. Идиотка.

Глава 10.


– Нина, ты в порядке? – моя чуткая мама всегда замечает малейшие изменения настроений своих дочерей. Это может плохо кончиться.

– Все нормально. Думаю вот… Об Андрее.

Почти не соврала.

Мама фыркает. Но молчит. О мертвых плохо не говорят.

Отец вечером тоже не особенно разглагольствовал. Поорал чуток на российское беззаконие в лице собаки прокурора и его хозяина Распутина, выпил водки, крепко меня обнял и ушел спокойно спать.

Работа сталелитейщика очень тяжелая и мы никогда не беспокоили отца по пустякам. Знаем, как ему приходится.

И я уже лежу в кровати, уже готова отправиться в долгое плавание по царству Морфея, но слова отца все не выходят из головы. Про собаку и хозяина. И ведь правда.

Стоило позвонить магнату. Стоило только сказать слово. Прокурор тут же поджал хвост, гавкнул последний раз и бросился бежать.

Может быть поэтому мне снилось, как я сама стала собачкой, а хозяин поглаживал меня за вислым ушком, и я люто кайфовала, высунув язык и виляя хвостиком коккер спаниеля.

На утро лицо хозяина уже не помню, но смутно уверена, что это был Борис Александрович. Больно голос у него был стальной и бархатный одновременно. Если такое возможно. Обернуть стальной шарик бархатом и ударить по мозгам. Именно такой эффект вызывал в ту ночь во мне его голос.

И теперь я, стоя напротив огромного, раскинувшегося на сто гектар земли, металлургического комбината Усть-Горска, думаю, а получится ли испытать это вновь.

Именно здесь восседает негласный король нашего города. И враг налоговой службы, так говорит отец. Именно он провел меня через пост охраны, уровнем безопасности сравнимый разве что с разведывательной службой.

– Уверена? – спрашивает отец, и вижу, что он волнуется больше меня. Я рассказала ему. Кое-что без подробностей. И он поддержал моё решение пойти к Борису Александровичу с благодарностью. Но если честно, мне кажется, или я точно уверена, что отец не понимает, что взамен может попросить этот странный человек. Зачем вообще он спасает меня раз за разом? И спасет ли снова?

– Даже если нет, это нужно сделать. Обратное невежливо.

– Все-равно он мне не нравится, – бурчит отец и машет кому-то из рабочих. – Пойду я. Ты только это… осторожнее. Кто знает, что на уме у этих богачей.

Начальники и не могут нравиться, – мелькает у меня мысль, но я топлю ее в другой, более существенной. А с чего начать разговор с магнатом? А самое главное, достаточно ли опрятно я оделась для его офиса? А еще более глубокая дума, сильно спрятанная за стыдом и совестью, прикоснется ли он ко мне снова, как тогда. Жестко и прекрасно. Пальцами. К соскам.

Глава 11.

Контраст того, что внутри и того, что снаружи ошеломляет. Это как разбить яйцо. Просто куриное яйцо бежевого цвета первой категории и обнаружить внутри не желток с белком, а золотой шарик с жидким серебром. Натяжные потолки. Паркетный пол. Огромные панорамные окна с видом на весь комбинат, слаженная работа которого порой поражает. Стены с дорогущей покраской светлого оттенка и гравюры с изображением самых опасных моментов производства. Вот на одной из них льют металл, на другой что-то переплавляют. Офис на несколько этажей так и пышет современностью, как мне кажется, так называемым уровнем столицы. При этом работает здесь всего несколько людей и, конечно, сам Борис АлександровичРаспутин.

Я поднимаюсь по мраморной лестнице на пятый этаж и натыкаюсь на опущенную темную голову за полукруглым столом, рядом с резной двустворчатой дверью. Секретарь-женщина что-то вычитывает в документе.

Судя по размеру, офис главного занимает три четверти этажа административного комплекса. Это примерно две наши двухкомнатные квартиры по пятьдесят квадратных метров.

Стук моих каблуков отдается эхом, и я чувствую себя еще меньше, еще менее значимо. Молотом наковальни в голове стучит вопрос: «А что ты здесь делаешь?».

За ним буквально толкается следующий: «Думаешь, такие люди нуждаются в благодарности?».

А за вопросами тяжелая мысль. А может быть ты перед отъездом в Москву хочешь еще раз на него взглянуть? Потому что не знаешь, когда еще представится такая возможность.

Придумала себе рыцаря в сияющих свежим металлом доспехах и жаждешь…. Вот только чего, с трудом понимаешь сама. Не разочароваться. Узнать после поступка Андрея, что настоящие мужчины еще не перевелись на Руси?

Смешная.

Темная голова за полукруглым столом замирает и поднимается. На меня проливается как искры металла оценивающий взгляд. И я словно оказываюсь на той стороне. Так же недоумеваю. Простое платье серого цвета до колен. Косичка. Простое не тронутое косметикой лицо. Даже ботинки и те, не подходят под ту роскошь, которой пышут здесь даже дверные ручки.

– Здравствуйте, – первая вступаю в бой с этой немолодой, нестарой, но жуть какой ухоженной особой. Я не видела ее в городе. Может быть это жена Бориса Александровича и она видит во мне соперницу?

Очнись, Пермякова, какая из тебя соперница.

– Я дочь Леонида Георгиевича Пермякова. Он на комбинате сталелитейщиком работает. Хотела поговорить с Борисом Александровичем.

Все это я сказала на одном выдохе и, кажется, что без подготовки проскакала на лошади, так тяжело мне это все далось.

– Не вижу причинно-следственной связи, – вздергивает она бровь и мне тут же хочется разреветься, как маленькой девочке. Потому что я тоже не вижу связи во всем, что произошло. Потому что не знаю, как все объяснить этой мраморной статуе непонятного возраста, потому что… Потому что на ней тоже серое платье, но кажется, что еще вчера в нем щеголяла манекенщица, а мое куплено у заезжих барахольщиков. А ее волосы в отличие от моих блестят.

Поджимаю губы, чтобы не натворить глупостей и из-за обиды не выкрикнуть чего-то вроде:

«А Борис Александрович видел меня обнаженной и купался со мной в ночном озере. А чем можешь похвастаться ты, мымра?»

В этот момент мои неприличные мысли перебивает бас за дверью. Я тут же подбираюсь, словно собака. Словно готова завилять хвостиком, слушая отборный мат. Судя по всему по селекторной связи.

– Меня не интересует причины, хуйло ты недовыебанное. Меня интересует, что ты сделал для решения этого сранья. Все на сегодня. Завтра в девять.

Бросаю взгляд в окно. Судя по еще только поднимающемуся солнцу, такие совещания не занимают дольше пятнадцати минут. Снова настороженно прислушиваюсь, словно даю себе отсрочку перед побегом. Думаю, статуя именно этого и ждет.

– Мне без разницы! Когда я кормлю собаку, я жду от нее полного послушания. Если собака начинает огрызаться, я вызываю ветеринарную службу. Ты усек? Прокурор?

Упоминание собаки меня сначала даже взбудоражило, а затем испугало. Почему-то вспомнился сон. А вот сами маты не вызвали дискомфорта, хотя я видела, как статуя поморщилась. Просто вокруг меня матерились все, и мне было привычно слышать подобную речь.

Дверь с треском открывается, и на пороге появляется мощная фигура в застегнутой на все пуговицы белой рубашке. Правда она не может сдержать мощи словно вылепленных из глины мышц. Сердце ухает вниз, а между ног что-то грязно стреляет.

– Рината, кофе я жду уже десять долбанных минут! Нина?

Глава 12.

Он хмурится, замечая меня, перебирающую ногами у самого выхода. Осматривает с ног до головы. Ни приветствия, ни вопросов. Только прожигающий шерстяную ткань взгляд. Уже раздевший меня до самой сути, снявший кожу и превративший ее в раскаленный металл. Так мне стало жарко и нечем дышать.

Он отходит на шаг, и я понимаю, что пропускает к себе. В логово зверя. В обитель зла и порока.

И я тут же в него устремляюсь. О смелости или безрассудности такого быстрого поступка я буду размышлять потом. Он останавливает меня бархатным басом. Как ударом обернутого тканью шарика:

– Кофе или чай?

– Чай, – говорю, даже не поднимая головы, замирая на пороге, и чувствую, как меня накрыло тенью его тела и аурой власти, что он источает.

– Что ты там блеешь?

– Чай, – говорю громче и чувствую несильный, но безапелляционный толчок в спину.

– Рината. Быстрее. Кофе мне. Чай Нине.

Проходя в этот огромный, сияющий чистотой и богатством кабинет, я невольно зажмуриваюсь от удовольствия, представляя себе лицо «Ринаты». Но тут же снова себя спрашиваю: а не жена ли она ему?

– Не жена, – слышу в ухо, но, обернувшись, вижу только дверь. А Борис Александрович уже за столом. Уже смотрит на меня, чуть сведя брови, и кивком головы указывает на кресло посетителя.

Показалось? Разве можно так быстро передвигаться, имея такие габариты?

Но я не занимаю его внимание.

Ему звонят снова и снова.

Разница между трелью телефона несколько секунд, в которые мы перебрасываемся взглядами, и я снова увлекаюсь рассматриванием богатой обстановки.

Краем глаза замечаю, как он не положил трубку на аппарат, а бросил рядом.

– Нина, – привлекает он меня бархатной грубостью, и я с трудом, но перевожу взгляд с рассматривания вида за окном на него.

Захлебываюсь непонятными самой себе чувствами.

– Мой день расписан по секундам. Через пять минут мне надо выдвигаться. Так что я жду, что ты сама скажешь причину своего появления.

На мое молчание он чуть наклоняется над столом и поворачивает голову, заглядывая мне в глаза.

– Или ты предпочитаешь, чтобы я сам сказал?

Моя нервная полуулыбка – кивок заставили его откинуться в кресле и даже взглянуть на чай, к которому я так и не притронулась. Боюсь, дрожащие руки не дадут мне сделать и глотка.

– Тебе еще рано благодарить меня так, как ты себе придумала.

Я раскрываю глаза от удивления. Он так точно меня понимает, что становится страшно. Сглатываю.

– Что значит рано? – говорю охрипшим голосом.

– Боюсь, учить тебя прямо сейчас сосать у меня времени нет. А потуги вчерашней школьницы меня вряд ли устроят.

– Я не для этого пришла! – вскакиваю резко. Становится неприятно смотреть в это бесчувственное лицо. В эту морду, как сказал бы отец. Да как у него вообще язык повернулся сказать такое? Кто он такой?!

– А у тебя есть другая возможность отплатить мне за лишение на восемь лет свободы?

Карточный домик, построенный на собственных фантазиях и глупости, в миг рушится, и я отворачиваюсь, чтобы смахнуть чуть выступившие слезы. Каков подлец, а?! Я к нему с благодарностью, с трепетным даром «Спасибо», а он выставил меня на уровень проститутки.

На мои слезы и дрожащие губы он ничего не говорит, только берет со спинки стула свой пиджак и в пару шагов подходит ко мне.

Нависает. Давит. Буквально бьет в нос своим запахом, что был так близко в ту ночь в машине.

– Неужели вы каждую шлюху спасаете от тюрьмы, прежде чем трахнуть? – говорю очень смело, но тело готово растечься в ногах, как желе. Дрожать под настойчивым, безмолвным приказом поднять голову.

Когда я качаю головой, давая понять, что не одна из его собак и на команды не откликаюсь, он жестко хватает мое лицо двумя пальцами, сдавливает щеки и вынуждает задрать голову. Господи, какой же он огромный. В близи почти животное. Монстр.

– Следи за языком, Нина. От тебя я не хочу слышать ругательств.

– А мне наплевать, чего вы хотите, а чего нет. Я не собираюсь учиться минету! – шиплю, хочу отвернуть голову, но рука не дает даже пошевелиться.

– А ничего другого ты пока предложить мне не можешь.

Его слова, как ушат с ледяной водой. Я задыхаюсь, словно тело поливают и поливают. Ничего. Ничего из себя не представляешь, Нина. Такое же мнение у его секретарши.

– Я не собираюсь…

Большой палец вдруг касается моих губ, сбивая мою, достойную профсоюзного собрания, речь, мнет их, заставляя рот открыться. Пускает по телу двухсот двадцати вольтовой ток. При этом выражение лица не меняется ни на грамм, только взгляд. Кажется, зрачок полностью заполнил серебристую радужку.

Палец оказывается на языке и пробирается дальше. И меня почти гипнотизирует его натиск, его солоноватый вкус кожи. Его взгляд. Магнат делает движение пальцем в моем рту, заставляя имитировать тот самый минет, потом размазывает влагу по губам и резко отстраняется. Чеканит шаги к выходу.


– Зачем вы меня спасли?! – все-таки срываюсь на обиженный вскрик.

– Никогда не повышай на меня голоса, Нина, – говорит он, не поворачивая головы, а затем все-таки отвечает. Словно бьет хлыстом по лицу. – Не мог же я позволить своей будущей жене сидеть в тюрьме.

Так и оставляет с ответом на один вопрос. И кучей новых. Одну.

Глава 13.

Тело, как застывший металл. Многотонный. Не поднять, не передвинуть. Только и остается, что хлопать глазами и возмущенно дышать. Сердце в груди, как птичка в клетке.

Только никто не видит моей реакции. Всем наплевать. Особенно ему. Плюнул фразой и по делам отправился. А мне теперь мучайся от неизвестности. Имел ли он в виду то, что сказал? Или просто пошутил? И как мне теперь жить, зная такое?

А главное, почему он даже не спросил, хочу ли я замуж? Хочу ли я замуж за него.

А самое главное, зачем такому человеку, как он, такая, как я?

Эти мысли занимали мою голову почти все время, предшествующее поездке на учебу. Каждый день, двух месяцев. И потом… Пока я собирала вещи. Пока родители слезно провожали меня на поезд. Пока состав стучал по рельсам. Пока я слушала старенькую попутчицу и смотрела, как один климат сменяет другой, как поля чередуются с лесными зонами, как солнце золотило водную гладь рек, словно поливая жидким золотом. Как плавно перетекает одна область в другую. Я ехала в Москву. И все время мне казалось, что за мной наблюдают.

Возможно, как раз после слов, брошенных так легко магнатом. Теперь они мечом дамокловым висят надо мной, не давая окунуться в студенческую жизнь.

Но Женю, а именно она встретила меня на вокзале, не устраивала моя апатия.

– Ты чего как неживая? Мы в Москве! – восклицает она и разом вываливает мой чемодан на мою же кровать. – Надо срочно ее покорять!!!

Она, кстати, могла бы жить в собственной квартире, но решила познать романтику общаги. Блажь богатых, как сказал бы мой отец. А что бы на это сказал Борис Александрович? А почему меня должно волновать, что он скажет?

Помотав головой, я снова пытаюсь сосредоточиться на Наполеоновских планах, что строит Женя. Удивительно, как быстро она сменила траур на вечно праздничное настроение. Еще удивительнее, что во всей общаге нам нашли такую большую и светлую комнату. Судя по фоткам в инстаграме студентов, что учатся здесь курсами старше, остальные комнаты давно жаждут ремонта. А наша прям свежая. С хорошими кроватями и дубовым письменным столом.

Я с укором смотрю на него, потом на Женю.

– Ну что, – пожимает она плечами. – Не могу же я спать на раскладушке в комнате советского типа.

– Ты же хотела романтики? Общажной, – смеюсь я с нее и начинаю раскладывать вещи.

– О, не волнуйся, романтики у меня будет хоть отбавляй.

– Назло Коле? – смотрю на нее через плечо, пока она хмыкает, впериваясь в экран, и откидывает телефон в сторону.

– И ему тоже. Он же мне тут обещал, что разведется. Но его свиноматка снова понесла. Вот точно специально.

– Я не думаю, что рождение ребенка можно запланировать, – сажусь я рядом с расстроенной подругой и кладу ей голову на плечо. Мысли о беременности тут же как пером касаются мыслей о Борисе Александровиче.

А его слова о замужестве предполагали детей? А если да, то сколько? Он собирается как-то действовать или просто поставит перед фактом. Вопросы перед глазами уже мелькали, как искры фейерверка в день нашего славного города. По которому, надо сказать, я уже безумно скучаю.

Москва шумная. Москва многолюдная, и первый раз выйдя из поезда и окунувшись в какофонию разных голосов и языков, мне хотелось плакать. Кричать. Топать ногами и проситься назад. В комфорт и спокойствие. Домой.

– Девочки, давайте знакомиться.

К нам в комнату без стука и приветствия входят несколько парней и девчонок. Мне кажется, что их привело любопытство в отношении нового ремонта, Женя же наверняка думает, что ребят привлек ее блеск. Она действительно напоминает мне игрушку на витрине. Всегда с улыбкой, всегда стильно одета, всегда идеально причесана. Парни любят ее за легкий нрав и полную доступность. Вот и сейчас она явно выбрала объект для флирта и уже смеется над его плоской шуткой, закинув голову назад.

– Ну тащите, что у вас есть. Будем отмечать наше заселение. Нин, ты как? – спрашивает она, но я прекрасно понимаю, что все уже решено, и ближайшие пару часов мне лучше не появляться.

– Я только за, – показываю палец вверх, и пока все располагаются, достают алкоголь, протискиваюсь на выход. В дверях задеваю того самого рослого, объектом которого выбрала Женя, правда уже была увлечена другим. Столкнувшись с тем парнем, я бросаю взгляд на комнату и вижу, как одна из девушек уже сняла футболку. Спешу на выход и решаю строго поговорить с Женей. Потом, конечно. Потому что она-то может и не учиться, а мне вот образование очень важно. Сомневаюсь, что Магнат говорил всерьез про брак. Подвести родителей, что копили на мою учебу, залезли в кредиты, я не могу.

– А ты рыжая что ли? – вижу того самого парня, что плюхается рядом со мной и делает обильный глоток из бутылки. – Там подружка твоя во всю развлекается.

– Ну и пусть. Меня это ни к чему не обязывает, – чуть задираю подбородок и продолжаю читать «Основы экономики».

Слышу устойчивый запах виски рядом с собой и морщусь. Отец пил всю жизнь, что я его помню. И я еще в детстве решила, что никогда не стану заводить отношения с пьющими.

– Такая правильная? – смеется он, выкидывает бутылку в урну, что к вечеру уже забиты, и поворачивается ко мне. Долго смотрит и вдруг задевает плечо рукой, что оказывается на спинке скамейки, которую я заняла во дворе общаги. – Или цену набиваешь?


Он симпатичный, но наглая морда все портит. А то, что он даже сидя выглядит подавляюще, напрягает.

– Я обычная, – отодвигаюсь и стараюсь не смотреть на парня. Понятия не имею, что ему от меня нужно.

– Целка поди еще? – спрашивает он, и бесцеремонно кладет мне руку на колено. Я хоть и в брюках, но мне неприятно. По коже ползут мерзкие мурашки страха, словно я сижу и смотрю триллер с кровью и изнасилованиями.

Поднимаюсь резко и встаю в позу, руки в бока, брови домиком.

– Что вам нужно?!

– Да хотел посмотреть в глаза той, кому проплатили бюджетное место, которое по праву должен занимать я!


Глава 14.

Выражение лица парня пугает. Из красивого оно вдруг превращается в хищное. Дикое. Разгневанное. Я невольно отшагиваю назад. Знаю, что от животных в неизвестных местах лучше держаться подальше.

– Вы ошибаетесь. Я поступила на коммерцию. Мой отец взял кредит, чтобы заплатить за первый год.

Парень смеется. Закидывает голову назад и мелькает белоснежными зубами. А мне становится еще страшнее, потому что этот смех кажется рыком. А улыбка оскалом зверя.

– Очень правдоподобно, – гогочет он, но я слышу это уже за спиной, потому что подхватываю сумку и убегаю. Внутрь здания. Поднимаюсь на самый последний этаж удивительно быстро. Перепрыгиваю через две ступени и оказываюсь на балконе девятого этажа. Запираю щеколду пластиковой двери и, часто дыша, отхожу к парапету. Скольжу спиной вниз, прижимаю колени к груди и достаю из сумки телефон. Я точно знаю, что отец заплатил за учебу. Вот прям точно. Вместе ведь в наш банк ходили. Один единственный в городе. Цифры счета сверяли три раза. Надо разобраться. Потому что мне совсем не хочется наживать себе врагов еще до начала учебы. Тем более в мужском лице.

– Папа, – восстанавливаю дыхание, когда после трех гудков слышу приветливый голос навеселе. – Папа, привет. Не мешаю?

– Да как моя дочурка может мне мешать. Гоша! Нинка из столицы звонит!

– Дай сюда, – отбирает трубку мама. – Нинуль, вечер уже… Что случилось?

Хмурюсь и смотрю на солнце, что еще высоко стоит в небе и отражается в пластиковой белой двери. Потом только вспоминаю, что с теперь у меня с родителями разница в четыре часа. У них уже десять.

– Мама, – сразу к делу лучше перейти, а то начнется череда вопросов. – Вы заплатили за учебу? Я же на коммерции?

– А-а, – восклицает она, потом что-то шепчет отцу. На заднем фоне слышны звон стекла и любимый в городе шансон. – Мы совсем забыли тебе сказать. Директор комбината дал на тебя и еще нескольких студентов бюджетные места в МГУ. Именно на финансовом факультете. Представляешь, как здорово?!

Перед глазами всколыхнулось пламя. Стало жечь в груди. Не может быть. Я просто не верю!

– Каким, к черту, студентам? – сразу напрягаясь я и кричу. – Что за чушь?!

– Ты на мать не ори, – сразу слышу жесткий тон и вздыхаю. – Мне-то какое дело? Главное, платить не надо. Представляешь лица работников банка, когда мы пришли вернуть их кредит?

– Представляю, – трубку кладу на автомате. Потому что руки трясутся, а по щекам уже текут слезы.

Я ведь радоваться должна, а получается плачу. Потому что, кажется, я снова обязана этому пресловутому директору, и удавка долга на шее становится теснее. Как будто я снова во сне, снова собачка, а магнат стоит и тянет за ошейник. Душит. Свободы лишает окончательно. В кандалы заковывает.

Хочется отказаться, крикнуть в стальное лицо, что мне не нужны его подачки. Что мне вообще от него ничего не нужно! Замуж я за него не собираюсь! Мне вообще только восемнадцать и рано об этом думать! Обо всем рано. Но смысл в том, что теперь я на пять лет в ловушке. В долговой яме. Выхода нет. Сколько не карабкайся наверх, руку помощи никто не протянет. Остается что? Только смириться. Поднять высоко голову. И получить красный диплом, который уже прямо сейчас хочется всунуть в безэмоциональную рожу магната. Поднимаюсь на онемевших ногах и опираюсь на поручень, смотрю сквозь слезы на раскинувшийся океаном город. Такой же страшный и кишащий неизведанными тварями. Чуть нырнуть глубже и лишишься воздуха. Даже иногда вот так. Ничего не зная об этом.

Прикрываю глаза и сжимаю пальцами поручни, чувствую, как руки немеют, как стягиваются узлом внутренности. От обиды. От боли. От неизвестности.

Решаю для себя, что нужно учиться. Хватит думать о посторонних вещах. О нем.

Именно с этой мысль открываю двери и натыкаюсь на насмешливый взгляд того самого обвинителя. Сейчас он уже не кажется мне симпатичным. Просто парень, каких тысячи. И что теперь, каждого бояться? Зачем он пошел за мной? Еще и подслушал?

Разговаривать не хочется, оправдываться еще меньше. Да и что я ему скажу? Сумасшедший стальной магнат выбрал меня себе в жены и оплатил учебу, цена которой квартира в Усть-Горске?

Он вызовет дурку или просто сбросит меня с девятого этажа.

– Я все слышал, – говорит он, странно растягивая звуки гласных и покачиваясь на каблуках черных ботинок.

На его слова я реагирую невежливо. Просто прохожу мимо и бегом спускаюсь по лестнице. Добираюсь до своей спальни и слышу за дверью приглашенный хор стонов.

Открывать даже не собираюсь. Сразу иду к коменде и прошу другую комнату. Понимаю, что это своего рода предательство. Но и пережидать, когда закончится очередная оргия, желания нуль.

Комнату мне дают с девочкой Жанной, что попала в вуз по обмену из Франции. Языка она толком не знает, что очень сильно облегчает наше общение. Сводит его к нулю. И самое главное не мешает мне штудировать учебную литературу. Не мешает и сама комната, которая умоляет о ремонте. Но мне так привычнее, чем в пентхаусе, что организовала для себя Женя. Она, кстати, как будто и не обиделась, просто занялась раскручиванием очередного парня на бабки. А я занялась учебой. Что оказалось удивительно интересным. Не думала, что, например, финансовая история нашей страны может быть столь занимательной. Особенно, когда вокруг кроме книг ничего не остается. В какой-то момент понимаю, что переборщила. Сижу в библиотеке две недели спустя.


Глава 15.

Просто сижу вдали от всех и пытаюсь читать. А голова кружится. И строчки уже превратились в сплошную кляксу.

Все плывет, и, кажется, сейчас здание тронется с места. Отправится в плавание.

Держусь за стол из последних сил, но учитывая, что последний прием пищи был вчера утром, их все меньше. Настолько, что комната начинает мигом растворяться перед глазами, а тело почему-то поднимают вверх.

Что происходит? Почему мне так плохо?

Глаза закрываются сами собой. И я плыву по лабиринтам сознания, то открывая глаза, то закрывая. Но не понимая, где нахожусь, а главное, почему отчетливо слышу древесный запах одеколона. Того самого, что уже впитался в меня с образом магната. Моего стального магната.

– Нина, – слышу его металлический тон и мигом всплываю. На самый верх сознания. Тут же натыкаясь взглядом на настоящую акулу. – Если ты не будешь питаться, спать будешь под капельницей.

Он стоял у самой постели. Смотрел на меня, но как будто видел пустое место. Просто девочку, на которую потратил кучу бабла. Которая забыла о себе, чтобы доказать ему, что он сделал это не зря.

– Ты услышала меня? – даже не шелохнулся он, чуть сведя брови. Широкие, густые брови. И ресницы у него девчачьи. У меня простые. Я вообще обычная. Так почему я лежу, судя по обстановке, в дорогущей клинике и смотрю на одного из самых богатых и влиятельных людей в русском бизнесе. Я уже не раз натыкалась на его фамилию. Пишут, что именно благодаря его комбинату остальные держатся на плаву.

– Что вам до моего режима питания? – спрашиваю тихо, хотя хочется кричать. Орать в его лицо, что не выражает и тени мысли. Сволочь. Железный человек. Интересно. Если прямо сейчас вскочить и накинуться на него с поцелуями, он останется столь же безучастным?

Что за мысли?

– Я предпочитаю трахать женщин, а не кости, – говорит он и поворачивается к двери, но этого стерпеть я не могу. Откидываю легкое одеяло, вскакиваю, чуть не падаю, но удерживаюсь рукой за койку. Единственную в светлом помещении.

– Я не собираюсь с вами трахаться! И замуж я за вас тоже не собираюсь! – кричу ему в прямую, как палка спину, что скрывают белоснежная рубашка и темный пиджак. В груди жжет клеймо обида. На что – я пока не хочу разбираться. Но такое отношение мне претит. Просто противно. Он снова спасает меня от голодного обморока, чтобы сказать, что все, что его волнует, это чтобы моя грудь оставалась прежнего размера. Так может ему куклу сделать по моему подобию.

Борис Александрович останавливается, поворачивает голову и опаляет меня хладнокровным взглядом.

– Твое мнение здесь вряд ли уместно.

– Возьмете меня силой?! – смеюсь я уже на грани истерики. – Вам ведь это ничего не стоит. Сначала комбинат, теперь я. Ну, что же вы ждете.

Скидываю сорочку и остаюсь под его взглядом девственно обнаженной.

– Давайте прямо сейчас. Я же должна отработать свои долги. Честь. Свободу. Образование. Я готова! Ну же!

Магнат даже заинтересовывается моей истерией. Поворачивает голову, потом весь корпус. Пугает меня. Я невольно бросаю взгляд вниз, туда, где четко обрисовывается мужской орган. Каких-то нереальных размеров.

Значит он действительно меня хочет. Но возьмет ли?

Может я зря все это затеяла, может быть стоило сначала подумать. А не стоять перед ним абсолютно голой в ожидании вердикта.

Глава 16.

В его лице так ничего и не меняется, но тело приходит в движение. Стремительно. Удивительно энергично. Почти незаметно. Он приближается ко мне, за плечо разворачивает и утыкает лицом в кровать. Нажимает на поясницу. Сердце заходится от страха, и я сразу вспоминаю то, как он меня окунал в воду снова и снова. Сейчас похожее состояние, словно в ледяную прорубь опустили. И холодно – озноб по коже. И страшно, ведь совершенно неизвестно, что от него ждать.

– Нина, – слышу шипение, и ухо опаляет запах ментола. Свежего и, кажется, ядовитого, потому что вместо страха по коже мурашки. – Я, кажется, говорил не повышать на меня голос.

– Я…

– Когда я говорю, твоя задача слушать и молчать. Ясно?

Куда уж яснее, – думаю я, и он сильнее вжимает меня в матрас койки. Гораздо более удобного, чем в моей комнате.

– Нина?

– Ясно.

– И когда я потребую оплату за все, что для тебя сделал, ты вряд ли отделаешься одним разом…

– А сколько, – издаю я писк, и ягодицу мне сжимает тяжелая, удивительно мозолистая рука. Так сильно, словно хочет оторвать кусок мяса.

– Жизнь. Верность. Любовь. На меньшее я не согласен.

Слезы тут же скапливаются в уголках глаз, когда я чувствую, как он прижимается ко мне, как трется. И совершеннейший стыд, когда отпускает. Просто оставляет меня лежать в том же положении и хлопает дверью.

А я поджимаю губы, чтобы не разрыдаться в голос, чтобы не крикнуть пронзительное: «Почему я?! За что мне это?». Я ведь обычная, ничем не примечательная. Откуда внимание такого человека именно в мою сторону?

Стекаю по кровати на пол и обнимаю ноги. Дышать до того тяжело, словно в грудь с размаху воткнули что-то тупое. Вбили с ноги кол в сердце.

Рыцарь. Смешно. И теперь я у него в пожизненном долгу. И оплату телом он не принимает.

Он вообще ничего больше не предпринимает. Не появляется в зоне внимания неделю, вторую, третью, а я все смотрю в окно, на дорогу, на двери университета, где провожу много времени, на выход из столовой, где выполняю его поручение и загружаю желудок, не чувствуя вкуса… Смотрю, жду, надеюсь и все бесполезно.

Глава 17.

Его нет. Но не думайте, что я влюблена, или мои настроения романтичны, просто я хочу высказать ему в лицо, что не собираюсь ничего отрабатывать, что я ничего у него не просила.

Мне ничего от него не нужно!

Не только выскажу, но и плюну, чтобы не думал, что он может решать человеческие судьбы. Подонок!

– Судя по воинственному виду, ты готова убить любого, кто появится на твоем пути.

Не отказалась бы… Стой, не поняла.

– Что вам нужно? – смотрю на светловолосого парня с заразительной улыбкой и полной велосипедной амуниции. Того самого, что погнал меня на балкон несколько недель назад. Того самого, из-за которого я поняла, что снова в долгу у магната. Как же его…

– Виталик Ремезов, – представляется он, протягивая руку. Словно мысли прочитал. Хмурюсь и не хочу его касаться. Он на это только ухмыляется и проводит по своей густой шевелюре. Что он хочет от меня? – Слушай, я знаю, я наехал на тебя, и ты труханула.

– Я тебя не боюсь, – задираю я подбородок и прикладываю книги к груди. Закрываюсь, как щитом.

– Ну, конечно, конечно, – отходит он на шаг и протягивает книгу, что я потеряла буквально вчера. – Твое?

– Где ты нашел ее? – радуюсь я. Все-таки книга библиотечная. Только протягиваю руку, как Виталик отводит ее. Книгу поднимает над головой. – Ремезов, отдай.

– Если поможешь мне с экономической историей.

Хочется закатить глаза. Неужели мужчины не умеют просто просить? Обязательно нужны какие-то условия.

– А ты не пробовал просто попросить?

– Ну… Если честно, я боялся, что ты мне откажешь, – было забавно смотреть на его моську, словно провинившегося щенка.

– Ну после того, как я на тебя наехал. Я потом понял, что дебил. Простишь меня?

Он вновь протягивает книгу, и я уже без проблем ее беру и ловлю себя на мысли, что не думаю о магнате уже некоторое время. А такое бывает редко. И может быть поэтому, а может, потому что мне просто одиноко, я соглашаюсь ему помочь. Иду с ним сначала в библиотеку, после нее в кафе и даже даю проводить себя до комнаты.

– Я рад, что ты перестала общаться с Женей. Слышала бы ты, какие слухи о ней ходят, – стоит он возле моей двери и внимательно следит за реакцией на его слова. А я смотрю на его красивое лицо и думаю, а что все-таки ему от меня нужно? Судя по тем же слухам, что в нашем университете распространяются, как пожар в сухом лесу, он весьма блядоват. И ту же Женю пробовал не раз. И не два. Как она сама говорит.

– Я не перестану с ней общаться, даже если она начнет брать деньги за свои услуги, – складываю я руки на груди. Вот нравятся мне такие люди. Сами далеко не святые, но очень любят пообсуждать других. В своем глазу и бревна не видно.

– Вот так? Дружба детства значит, – чуть усмехается он и вдруг наклоняется вплотную ко мне, приходится к двери прижаться. – А ты в курсе, что она о тебе говорит?

Хмурюсь, не понимаю, зачем ему мне о таком врать. Да и что такого Женя может обо мне сказать? Что я приехала из сибирского городка? Что мой отец рабочий завода? Что меня хочет в жены Распутин. Так, о последнем она точно не знает.

– В курсе, – не стала я тешить его желание похвалиться сплетней. – А ты, прежде чем что-то кому-то рассказывать, убедись, что ему это интересно.

Поворачиваюсь к двери и чувствую на локте чужое касание пальцев. Поворачиваю голову.

– Ну что еще?

– Ты мне нравишься, – говорит он, лихо целует в щеку и уходит, как ни в чем не бывало.

Ну что за странный тип? Ему отповедь читаешь, а он в симпатии признается.

Захожу в комнату и погружаюсь в тишину. Моя соседка не воспринимает никакой музыки. У нее настолько острый слух, что мне пришлось отвыкнуть даже от наушников.

Поэтому я захожу сюда только спать. Без посторонних звуков мысли плотным туманом накрывают сознание и заставляют прокручивать моменты с магнатом на репите. Это утомляет. Хочется не думать о нем. Хочется и Андрея забыть. Только вот одно завязано на другом, так что голова начинает нещадно болеть. А вопросы крутятся бесконечным вихрем.

Кто же убил Андрея? Родители сказали, что следствие в итоге прикрыли. И почему, чем больше я думаю о долге магнату, тем больше понимаю, что без него в городе не могло совершиться ни одно преступление.

Интересно, а что там Женя про меня рассказывает? А главное – зачем?

Осознавая, что вопросы о смерти бывшего возлюбленного так и останутся без ответа, я решаю сходить к подруге. Если она еще подруга. Так голова хотя бы на половину разгрузится от той тяжести, что вызывает мигрень.

Когда подхожу к комнате Жени, то останавливаюсь за углом, потому что слышу Виталика и, собственно, саму подругу:

– Неужели не зайдешь напоследок? – тянет гласные Женя и становится неприятно. Особенно после того, как слышу слова парня.

– Зачем мне поношенная вещь, когда уже почти поимел новую.

– Это ты про Нинку? – смеется Женя. – Она брату не дала. За полтора года. Над ним весь город смеялся. Ты-то чем лучше?


– Твоя Нинка уже в моих руках, мне остался последний шажок и окажусь в ее белых трусиках.

Глава 18.

Дожидаюсь, когда этот самоуверенный придурок уйдет. Тут же иду и стучусь в дверь Жени. Она открывает, смотрит по сторонам. Потом, чуть нахмурив идеально отрисованные брови, поворачивается ко мне.

– Все слышала?

– Все, что нужно, – протискиваюсь мимо нее и чувствую стойкий запах чего-то неприятно сладкого. Открываю единственное пластиковое окно во всей общаге, чтобы хоть воздуха впустить в этот срач. – Жень, вот объясни мне, я что, выгляжу так, что все считают, что за меня могут решать? Мое мнение хоть кого-то интересует?

– Ты же выглядишь, как девственница. Вся такая невинная, что иногда тошно, – пожимает она плечами и плюхается рядом, затягивается сигаретой. Отравляет посвежевший воздух никотином. Мне сразу вспоминается Борис Александрович. Только у него никотин другой. Более приятный, мягкий. Или меня уже кроет? Не мог же он мне понравиться? Я видела-то его всего три раза. Или мог? Не-ет. Бред.

Подскакиваю. Схожу с ума. Надо с этим заканчивать. Но как скрыться от того, кто может за пару часов перелететь через всю страну и даже уложить меня в больницу. Проконтролировать, сколько я ем и какое у меня давление.

Это полный неадекват.

– Ты чего ноешь-то? Классно же, когда тебя мужики хотят, – врывается в мысли хриплый голос, и я смотрю на Женю. Ей классно. Не мне.

– Мне это не нужно. Мне не нравится вот это все, – обвожу рукой комнату, имея ввиду страсть и, собственно… Секс. Сестра в свое время любила рассказать всякого. И меня откровенно тошнит от ее загулов. Боюсь представить, чем она занимается в Европе. Она уехала, а я сошлась с блядоватой Женей. Скучаю по сестре?

Я просто хочу учиться и хоть немного оправдать ожидания родителей. Вернее – это раньше. А сейчас получается, что оправдать траты магната?

– Ну если ты будешь воротить нос, мужиков это будет привлекать сильнее. Ты же помнишь, что Пушкин писал?

Чем меньше женщину мы любим…

– А что тогда делать?

– Заимей себе такого же как Андрей, – предлагает она, а мне ничего не остается, только как хлопать глазами. Серьезно? – Просто динамь его как можно дольше.

– А где же мне такого взять? – поднимаю я брови. Такое ощущение, что у меня на лбу написано: готова к сексу.

А я не готова.

– Ну а Ремезов чем плох? И не надо такое лицо делать. Пусть думает, что ты ему дашь. А ты его опрокидывай. Дразни.

– У тебя такое выражение, словно ты ему отомстить хочешь.

– Не без этого. Нет ничего хуже неутоленного желания. Он променял меня на призрачную мечту о тебе. И я рада, что ты не собираешься ее исполнять.

После разговора с Женей я вернулась в свою комнату, быстро просмотрела, все ли я сделала на завтра, и наконец решила поразмышлять. Обо всем. И, конечно, первое место заняли желания мужчин. Разные, но не имеющие ничего общего с моими.

А потом на ум пришла идея Жени. Дикая. Неправильная. Но порой, чтобы что-то получить, нужно чем-то пожертвовать.

Я начала думать, а кто из жаждущих контролировать мою жизнь мужчин безопаснее. Ясно же, что, когда я одна, магнат будет уверен, что готовлю себя ему на съедение.

Никак иначе я наш брак не представляю.

Он же задавит меня, если ляжет сверху. Да и просто. Задавит. Не даст дышать. Развиваться. Жить так, как мне нравится. Подстроит под себя. О чем мне с ним говорить? Как вообще вести себя в его присутствии. Раболепствовать? Стоять на коленях. Вилять хвостом, как Моська из сна?

А Виталик.

Он, конечно, козел. Бесспорно. Но у него нет на меня рычагов давления. Его, если что, легко послать. Только надо убедиться, что он не связан с сомнительными компаниями и не пользуется наркотиками. На всякий случай.

Что и делаю. Все выясняю. Очень аккуратно, а потом на следующий же день решительно подхожу к нему. Прошу прервать мужской, на грани гогота, разговор. И уделить мне время. Приятно, что он не стал сопротивляться.

Пошел со мной в кафе и внимательно смотрел, пока я набиралась смелости, помешивая сахар в кофе. И справлялась со стыдом. Ведь, по сути, я собираюсь его использовать.

– Нина…

– Я все слышала, вчера, – сразу начинаю говорить. – Ты собрался уложить меня в постель. Для этого даже расстался с Женей. Меня при этом спросить забыл.

Глава 19.

Сказать, что я его удивила, ничего не сказать. Выражение его лица было дико комичным. Отвисшая челюсть. Очень похоже на рожицу, что улыбалась посетителям с красной стены. Очень яркое кафе, мне не нравится. Но… Здесь просто нереально вкусный кофе. Сочный, не слишком сладкий, очень горячий. Ради него можно потерпеть рябь в глазах.

– Так, допустим, – расслабляется он, когда видит, что истерики насчет поруганной чести и достоинства не будет. И в суд на него никто подавать не собирается. Откидывается на стуле и тоже делает глоток кофе. Морщится. – Хотя, наши потрахушки с твоей подружкой сложно назвать отношениями.

– Это меня не касается.

– А зачем тогда мы здесь? Почему ты не рыдаешь в подушку?

Отрыдала, когда Андрей предал меня. Отрыдала, когда рыцарь в стальных доспехах оказался форменным бандитом.

– Хочу тебя спросить, насколько серьезны твои намерения? И я сейчас не о браке.

– Если под намерениями ты подразумеваешь секс, то я очень серьезно.

– А как насчет попробовать те самые отношения?

Он смеется, но увидев, что я серьезно, откашливается.

– За ручку будем ходить?

– Общаться, гулять, встречаться иногда… – это будет даваться мне с трудом, но чего не сделаешь ради мнимой свободы. Зачем я буду нужна магнату, если мной уже попользуются? Типа… – Целоваться.

– А секс?

– Все будет зависеть от тебя.

– Ты хоть понимаешь, что я могу заполучить любую девчонку? Зачем мне какая-то сибирская замухрышка, – злится он и накреняется над столом как башня. Что ж они все такие высокие? Каблуки что ли начать носить?

– Но именно мои белые, – поднимаю брови, – трусики тебя заинтересовали. Впрочем, я ведь не вынуждаю. Пистолет к голове не прикладываю.

Поднимаюсь после того, как допила последний глоток и направляюсь к выходу.

Отказался. Да и глупая была затея. Не ложиться же мне под него, только чтобы не лечь под магната. Надо просто подумать, как отдать долг. Можно, например, начать работать. Да хотя бы в том ярком кафе. Боюсь представить, сколько чашек кофе мне надо продать, чтобы заработать на двушку.

Уже в сумерках подхожу к общежитию и вижу у входа машину. Недорогую, но очень приличную. Кажется, лада калина. Из нее выходит Виталик. Да ладно, с цветами? Неужели даже эфемерное обещание секса могло сработать?

– Это, конечно, против моих правил, но почему бы и нет? – протягивает он мне букет белых лилий и кивает на машину. – Прокатимся?

Не так быстро, ковбой.

Забираю букет, обнимаю нового «парня» и мягко улыбаюсь.

– Я очень устала, не привыкла делать парням такие предложения.

– И не привыкай, – смеется он и переплетает пальцы, а мне становится не по себе. Есть ощущение, что я делаю что-то неправильное. Нехорошее. А в спину кто-то светит лазером снайпера, готовый в любой момент выстрелить.

Ерунда.

Как говорит папа: все за «Сибирскую корону».

Глава 20.

Проблем с наркотиками у Виталика, действительно, не было. Но выпить он любил. А когда пил, ставил своей целью свести меня с ума. Ухаживаниями.

Розы. Песни под окном. Плакаты. Он очень старался, ходил за мной за ручку, помогал нести учебники, сидел за одной партой на занятиях. И, конечно, лез со страшной силой.

Мне стоило огромных трудов держать его руки подальше от себя. На что Женя только посмеивалась, часто дразнила его, что он пытается влезть без страховки на отвесную скалу.

Но он был настойчив, обаятелен и через месяц я разрешила себя поцеловать. Целый месяц, в который я старалась не думать о магнате, а сосредоточиться на учебе и парне, который уже минуту зачем-то вылизывает мне ухо. Прямо в библиотеке университета.

– Может хватит, – отталкиваю я его, хмурюсь и возвращаюсь к чтению книги. – Нашел, где этим заниматься…

– А тебе нигде не место, – шипит он мне на ухо и вскакивает. Да понятно, устал ждать. Но и я ведь ничего конкретного не обещала, только встречаться. – Я уже думаю, не фригидная ли ты? Это, знаешь, как бы не честно.

Глубокий вдох. Выдох. Можно прямо сейчас все закончить, а можно извиниться и что-то пообещать, только вот что…

– Просто… Здесь библиотека. Я подумала, что в каком-нибудь уединенном кафе нам будет комфортнее, – предлагаю я и вяло улыбаюсь. Если честно, последнее, что мне хочется сделать, это куда-то идти. Постоянная учеба, недосыпы, встречи с Виталиком. Все это отнимает силы настолько, что забываю поесть. Но не хватало снова загреметь в больницу, под надзор «хозяина».

Лучше потерплю влажные ласки Виталика и поем нормально. В любимом кафе.

Лоб бойфренда, как со смехом его называет Женька, разглаживается, лицо озаряет улыбка.

– Отличный план, – сам собирает мои вещи и пихает в сумку. Тогда как я трачу добрых пять минут, чтобы сложить все красиво и при этом не порвать ветхую вещь. Любимую, так как хожу с ней уже пятый год. Серая с кучей брелоков и брошек. Как и я. Серая. – Только не в то говно, что ты водишь меня обычно.

И чем оно плохо? Нормальное кафе. Стоит ли тащится через несколько центральных улиц, чтобы попасть в это… Ну… впрочем, здесь мне нравится.

Каждый столик скрыт полупрозрачными занавесками. И нет ощущения оркестра, все разговаривают тихо, а в воздухе витает приятный запах кальянного дурмана.

Сразу стреляет в голову и снова напоминает магната. Как он курил у стены и смотрел прямо на меня. В душу заглядывал. Сердце вырывал. В сны мои проник своим голосом, своими руками, что сжимали каждый раз горло. Душили, до слез доводили.

От кальяна я отказалась, дыма здесь для пассивного курения хватает и так, а вот на ласки Виталия пришлось ответить. Чуть поддаться к нему, подставить ухо и стараться не морщиться, когда он обводил раковину языком.

Когда Виталик предложил пойти к нему, я замерла и понимала, что нужно согласиться. Ведь таков был план. Сделать вид, что я по-настоящему с ним встречаюсь. Даже сплю. Но одно дело сделать вид, другое пойти и отдаться ему по-настоящему. Не то, чтобы он мне не нравился. Он красавец, атлет, перспективный молодой человек.

Просто меня к нему не тянуло, вот даже когда мозг поплыл, а тело после коктейля расслабилось. Тогда как возле магната казалось, что меня загипнотизировали. Его аурой силы. Его мужественностью и острым запахом тестостерона, смешанного с чем-то мятным, освежающим.

– Мне нужно выйти, – поднимаюсь я резко и бросаюсь в туалет. Там умываю лицо и смотрю на себя в зеркало.

Блин, ну я же простая. Вот реально обычная. Это вот сестра моя красавица. А я….

Но он сказал, что я стану его женой. Когда? А главное, почему я не могу даже поцеловать другого парня без мысли, что изменяю. Ведь я ничего не обещала. Ни-че-го!

Забрызгиваю зеркало водой с рук и поворачиваюсь к выходу. Замираю, когда вижу Женю.

– Сюрприз, – смеется она в своей обычной беззаботной манере и подходит близко. – Решилась значит?

Она тоже умывается, подправляет броский макияж, что в свете желтоватых ламп только старит ее молодое лицо.

– Судя по всему, сейчас ты пойдешь к Виталику и сделаешься женщиной.

– Я… – удивлена, что она здесь. Это первое. А вообще… – Я не уверена, что готова. Еще ничего не решила.

– Ну просто квартира Виталика в этом доме. И он всегда приводит сюда девчонок перед тем, как трахнуть. Расслабляет, так скажем.

Хочется съязвить, что ее и расслаблять не надо. Она всегда готова раздвинуть ноги. Перед любым. И чего я злюсь? Надо просто подумать. Еще раз подумать. То, что за мной следят, это однозначно. В те моменты, когда я это замечаю, я с Виталиком особенно нежна. Но не понимает ли Магнат, что все это игра?

Он же не дурак. Значит нужно что-то весомое.

Например, тот самый секс, который хочет Виталик. Но… Но есть одно проклятое… но.

Я не могу этого сделать. Есть определенные обстоятельства в виде долга перед Борисом Александровичем, которые заставляют меня быть ему верной.

По крайней мере, до тех пор, пока он сам не скажет, что я ему не нужна. По крайней мере, пока я сама пойму, что не нужна ему.


– Нет, думаю хватит этого фарса.Не хочу больше использовать Виталика. Нехорошо это…

Женя замирает с помадой у губ и внимательно смотрит на меня. Даже как-то раздраженно. Зло.

– Такая благородная. Тебя саму не тошнит от своего совершенства? – говорит она, бросает помаду в сумку и шествует к двери. – Ты опять все испортила.

– Не поняла?

Успеваю задать вопрос, но ее уже и след простыл, а я стою и реально не могу сообразить, что я могла испортить.

Выхожу за ней и чуть не врезаюсь в мужчину в сером костюме. Почему-то он кажется мне смутно знакомым.

Где я могла его видеть? Лысый, накаченный.

– Простите, – говорю я, но тот даже не замечает меня, осматривает коридор и мужской туалет. Потом и в женский заглядывает.

– Чисто, – говорит он как будто сам себе, но я замечаю наушник. Президент решил покурить кальян?

Прохожу в сторону зала, иду вдоль шторок и хочу повернуть к своему столу, как натыкаюсь взглядом на вход.

В дверь входит несколько человек. И самого высокого не узнать невозможно.

Сердце начинает стучать быстрее, как у пойманной птички. А потом вдруг в него врезается кол размером с фонарный столб.

Потому что Распутин не один. Рядом с ним совершенное создание. Норковая шубка, высокая прическа, высокий каблук. Сглатываю и собираю ноги в поношенных ботинках вместе.

Куча вопросов как комары начинают пить мою кровь, сводить с ума жужжанием. По щекам течь непрошенные слезы. А он… Он даже не замечает меня. Ему кивают куда-то в сторону, и он идет туда, пока на его руке виснет эта девушка – блондинка.

Смотрю по сторонам и только замечаю, насколько все дорого одеты. Почему мы пришли именно сюда?


Глава 21.

Меня качает. Как чертово дерево на ветру.

Вперед. Назад. Вперед. Снова вперед.

Делаю шаг. Другой. Иду к углу, за который завернул Борис Александрович.

Хотя много чести ему называться полным именем. Распутин. Теперь только Распутин.

Месяц назад он говорил, что хочет моей любви, верности, а сегодня собирается развлекаться с какой-то девкой? И снова вопрос, «зачем я ему», светится в мозгу неоновой вывеской.

Перед моим носом возникает дверь, но я прикасаюсь рукой к прохладной древесине. Может быть хоть она остудит огонь, что полыхает в мозгу и готов спалить дотла все мои чувства.

Чувства. А зачем они вообще возникли? Как они возникли? И главное, что это за чувства?

Рядом появляется мужчина в сером костюме, и в мозгу тут же возникает картинка. Воспоминание сквозь туман обильных слез. Он был там в ночь моего выпускного. Один из охранников Распутина.

Он специально пришел именно сюда? Ведь не мог же не знать, где я нахожусь, раз постоянно наблюдает.

Что он хочет доказать? Что нравится женщинам? Что ему все можно?

А я?

Отворачиваюсь резко, бегу вниз, взмахом руки открываю шторку.

– Виталик, я освежилась, можем идти.

Он подрывается, чуть не расплескивает пиво изо рта. И когда заказать успел?

– То есть, то есть ты готова? Сейчас, погоди, счет надо попросить, – мечется он, бежит за официантом, а я так и стою, прокручивая фразы Распутина: любить, любить, любить.

Рука Виталия ложится мне на талию, и мы идем к выходу. Глупо притворяться, что я хоть чем-то напоминаю ту красотку, но хотя бы делаю спину ровно и даже позволяю помочь надеть на меня легкий плащ.

Да, мы небогатые, но гордости в нас не занимать. Понял, Распутин!?

Выходим в прохладу позднего вечера. Воздух немного остужает жар обиды и злости. Дышать становится легче. А слезы остаются дорожками.

Виталий даже не замечает моего напряженного состояния, просто тащит куда-то по улице. В арку между домами. Там, лучезарно улыбаясь, показывает на железную, исписанную дверь подъезда.

В центре города всегда так. Снаружи все красиво и так грязно внутри. Это очень напоминает некоторых людей, в которых с красивой оболочкой много дерьма.

Смотрю на счастливого, неприлично радостного Виталика и задумываюсь, а что из себя на самом деле представляет он? Я ведь совсем его не знаю, а все равно иду неизвестно куда.

С другой стороны, хоть кто-то в этот вечер счастлив. Из-за меня. Скоро будет еще счастливее, ведь я отдам ему то, что хранила для любимого.

Только вот любимого больше нет. Никого нет. И меня настоящей больше не существует. Осталась оболочка, в которую вливают еще бокал вина, кормят приторным виноградом и садят на скрипучий диван.

Виталик садится неприлично близко, что-то привычно шепчет в ухо, активно вылизывает, начинает поглаживать по спине. По прямой, как палка, спине.

Лезет под свитер, а я только смотрю в одну точку на стене с ободранными желтыми обоями. Думаю, что через час другой магнат будет точно так же ласкать красавицу блондинку. Снимать с нее дорогие одежды, накрывать тело и заставлять стонать.

И ей наверняка будет хорошо.

А мне будет? Нравится ли мне то, что вытворяет Виталик. Как стягивает полосатый свитер, как садится передо мной и цепляется пальцами за пояс брюк.

– Давай, давай, детка, сейчас тебе будет очень хорошо.

Не будет, потому что я ничего не чувствую. От слова совсем. Мне неприятны его касания, и я лучше уйду с учебы, поработаю год и поступлю заново, но не буду отдавать себя нелюбимому человеку. Ради мнимой ревности. Или тем более ради возможности стать свободной от магната.

Я не шлюха! – решила я и хотела встать. Подняться. Оттолкнуть Виталия. Но тот даже не обратил на это внимания. Стал настойчивее сдирать нижнее белье.

– Хватит! Виталик! Мне не нравится! Я передумала! – кричу ему в лицо и трескаю ладонью по голове. В следующий миг щеку обжигает хлесткое касание. Удар, бросивший меня на кровать.

С ума сошел?

– Поздно, Сука! Ты уже здесь. Будь добра раздвинуть ноги и не рыпаться. Я и так на тебя месяц прое*ал.

– Я тебя не заставляла! Ты мог отказаться.

– Закрой рот! Мне бабки нужны! И ты поможешь мне их заработать.

– Остановись! – закричала я, ничего не понимая, но он уже разворачивает меня на живот, наваливается, дергает за волосы и со злым смехом показывает огромный, яркий прожектор, возле которого стояла небольшая камера.

Страх ледяными иглами пронзает все тело. Он собирается заснять мое изнасилование? Зачем?! Зачем?!

– Прекрати! Прекрати! Помогите! – стала дергаться активнее, но Виталик уже тянул трусы.

– Заткнись и улыбайся. Вдруг тебе понравится, и ты станешь порно-актрисой. А..?


Глава 22.

Это конец. Нет ничего хуже, чем ощущать себя полной дурой. Наступать на одни и те же грабли. Снова и снова. Я просто не понимаю, почему до моего «нет» никому нет дела. Никому.

Я просто кукла, которую тянут в разные стороны и вот сейчас хотят проткнуть, пронзить отростком. Сдуть даже оболочку и не оставить ничего. Пустое место. И я уже кричу, не собираюсь сдерживать рыданий, как вдруг комнату сотрясает грохот такой силы, что закладывает уши.

И мой крик утопает в нем, как камень тонет в озере. Стремительно и безвозвратно.

Неужели началась война?

Тело Виталика больше не давит на спину и первое, что я делаю, ощутив свободу, заползаю на диван и подбираю ноги к груди.

В глазах пляшут искры, но вижу около десяти человек в черном и задыхаюсь от облегчения.

Повезло. Господи, спасибо. Спасибо, что ты спас меня и на этот раз. Обещаю, что буду вести себя внимательно и не ходить с непонятными личностями по их квартирам, я вообще собираюсь только учиться. Честно, честно.

Пока слух начинает возвращаться, а Виталика в два счета скручивают на полу голой задницей кверху. Один из мужчин, что на меня не обращали ровно никакого внимания, подходит к камере. Той самой, что чуть не сделала меня порно-звездой, и кидает ее на пол.

– Уроды! – слышу я гнусавый голос Виталика. – Она же кучу бабла стоит.

– Гораздо дороже, чем твоя жизнь.

Этот голос скоро будет сниться мне не только в кошмарах, но и мерещиться в реальности. Кажется, за свое спасение я снова обязана совсем не Богу.

Смотрю, как входит в комнату Распутин и оглядывается, смотрит на Виталика, как червяка и не многим лучше на меня.

Ему тут же подносят флеш-карту с записью. Он роняет ее и давит низким каблуком лакированных ботинок. Все это время прожигая меня недовольным взглядом.

– Вставай и одевайся, – требует он, но я только беспомощно смотрю на свои изорванные вещи и сильнее подбираю ноги, обхватываю их руками.

Хочется уткнуться в стенку, дождаться, когда все уйдут, и уже тогда найти целые вещи, чтобы одеться. Убежать, спрятаться под одеялом.

Но разве такие люди как магнат считаются с чужими чувствами? Сомневаюсь. Скорее всего, он просто не захочет ждать, когда я приду в себя. Отворачиваю голову, и через мгновение в меня прилетает тяжелая ткань пиджака.

– Завернись и вставай, Нина.

Обращение по имени привлекает мое внимание, и я оборачиваюсь, одной рукой подтягиваю к себе пиджак. Распутин остался в одной белой рубашке, что совсем не скрывала его мощного тела, широких плеч и бычьей шеи.

– Я жду.

Помогать, брать на ручки меня он точно не собирается. Хотя и прекрасно понимает, что произошло. Ну что ж. Ладно. Я выдержу это. Выдержу унизительное мелькание голых участков тела, пока заворачиваюсь в пиджак, и даже косые взгляды омоновцев.


А самое главное тот путь, как по шаткому мосту, что мне надо проделать до стоящего прямо Распутина.

Он разворачивается, как только я приближаюсь на расстояние вытянутой руки. Останавливаюсь на пару мгновений и сразу же устремляюсь за ним.

Шагаю по круглой лестнице, за окном все еще глухая ночь и, судя по тучам, надвигается гроза. И меня ждет настоящий гром. Что он скажет мне? Обвинит? Решит, что после такого я ему не нужна?

Почему сейчас эта мысль не приносит нужного удовлетворения?

В машину меня никто не садит. Распутин идет по улице, вышагивая ровно, как солдат, а за нами его люди. Сейчас чувствую себя грешницей, что ведут на костер.

Голая под огромным пиджаком, который даже умудрился прикрыть мне колени. Это я ощутила, когда холодный воздух опалил щиколотки. При всем при том, что шла я босиком.

Только хочу напомнить об этом факте, как вдруг мы заворачиваем и оказываемся перед многоэтажным зданием. Отелем.

Хочу подойти ко стойке регистратора, но Распутин даже не смотрит в ту сторону, и я ясно понимаю, что он уже здесь живет. И именно здесь хотел провести ночь с той блондинкой.

А где она, кстати? Ждет его в кроватке, или, может быть, решила подкараулить и устроить скандал?

Как Распутин собирается объяснить мое появление?

– Может… я лучше в общежитие? – предлагаю, но вижу качание головой и смотрю, что он достал свой смартфон и смотрит в какие-то цифры. И меня прошибает ток.

– Сумка! – кричу и я хочу нажать на кнопку стоп. Но жесткие пальцы сжимают мои почти до хруста, а в грудь врезается что-то твердое. Опускаю взгляд и с удивлением замечаю сумку. Сразу ее хватаю, и еще надо умудриться не раскрыть широкий пиджак.

– Спасибо, – шепчу тихонько, поднимая взгляд и тут же его опуская магнату в ноги.

Он ничего не отвечает, только подталкивает меня за поясницу, чтобы вышла из лифта, когда тот остановился. Место, в котором он прикоснулся, начало нещадно жечь, и я невольно вспомнила, что от приставаний Виталика даже близко не было такого эффекта. Лишь неприятная тошнота.

Снова касание и мы останавливаемся у двери в номер, после короткого вжика заходим внутрь.


Номер, он… Если сказать мягко – шикарный. Огромный кожаный диван светлого цвета в одной комнате напротив плазмы. Письменный стол, ненамного меньше того, что стоит в кабинете Распутина. В открытой двери виднеется пустая, застеленная кровать такого размера, что, кажется, там может поместиться группа «Тодес» и станцевать еще на ней.

При этом бордовые и золотые оттенки обивки и стен создают очень богатый вид. Впрочем, под стать тому, как живет Распутин. И ему самому.

Пока осматриваю комнату, наконец, собравшись поднять челюсть, он проходит к своему ноутбуку и что-то печатает, коротко просматривает бумаги.

– Иди в душ, – кидает он фразу и продолжает работать. И я спешу поскорее выполнить его требование, только чтобы перестать находиться к нему так близко. Смотреть на жесткое, словно высеченное из камня лицо и просто подумать.

Обо всем.

В первую очередь, о своем поступке. Глупом. Недальновидном. Если честно, просто мерзком.

В ванной аккуратно вешаю пиджак на крючок и стараюсь не обращать внимания, что она по размеру примерно с нашу квартиру в Усть – Горске.

Иду в душ и прикрываю глаза, пока по телу бьют холодные струи воды. Освежают, дают жару тела и тошноты от чужих прикосновений сойти на нет. Остается только легкое головокружение, но в сознании легче, словно прошел дождь в душный, знойный день.

Начинаю замерзать и тянусь сделать воду потеплее, как она вдруг становится почти горячей, и я, мало соображая, открываю глаза и вскрикиваю.

Прямо передо мной оказывается огромная покатая мужская грудь, усыпанная темными волосами, стрелой уходящими вниз… Матерь Божья.


Глава 23.


Меня парализует. Происходящее выбивает из колеи настолько, что хочется помотать головой. Проснуться. Понять, что это просто кошмар. Кошмар то, как он нависает надо мной, как ставит свои ручищи, увитые венами и каплями воды по обе стороны от моей головы.

В глаза непрерывно смотрит. И молчит. Лучше бы ругал, а не стоял так близко, щекотал вкусовые рецепторы своим обжигающим запахом. Мужчины. Животного. Распутства.

– Меня чуть не изнасиловали… – напоминаю я, хочу хоть немного унять бешенное сердце, освободить себе пространство. Но, кажется, этот мужчина проник в мою душу и сковал ее цепями. За три поразительные встречи.

– А кто в этом виноват? – опускает он взгляд ниже, на грудь и долго жарит на костре мои чувства. Вынуждает стоять, дрожать и задыхаться.

И я хочу опустить взгляд, но дико боюсь того, что там увижу. Поэтому смотрю на кадык, что опускается и поднимается столь же размеренно, как его широкая грудь, покрытая волосами, стрелой уходящими…

Очевидно, здесь взбудоражена только я.

– Нина, – зовет он меня, и я как перед священником начинаю оправдываться.

– Вы, вы были в том кафе… с женщиной. А вы… вы сказали, что я стану вашей женой.

– Именно поэтому ты пудрила мозги этому дебилу, зная, что не ляжешь с ним?

Такая точная формулировка унижала и заставляла стыдиться. Мне хотелось оттолкнуть его, убежать или хотя бы прикрыть глаза. Но разве он дал мне это сделать.

Берет за подбородок, снова заставляет смотреть в глаза.

– Нина… Моя жизнь подчиняется определенному графику и распорядку, а ты его сегодня нарушила.

– Помешала вам заняться любовью? – говорю гордо, пытаясь сдержать слезы обиды и дрожь возбуждения от одного его касания.

На мои слова Распутин кривится. Наверное, не понимает, что такое любовь.

Правила, распорядки. Я тут при чем.

– Меня это не касается.

– Касается. Касается настолько, что ты сделаешь то, что необходимо.

О чем он? О чем он говорит? Я должна заменить шлюху? Заняться с ним сексом, потому что это написано в расписании?

– Я не буду, – кричу я ему в лицо, но он легко толкает меня к стене и приближает лицо к моему.

– Сделаешь, хотя бы потому что сама этого хочешь.

Нет, нет, не хочу. Не хочу ведь?

Он свободной рукой касается моего лица, проводит большим пальцем по губам и тут же ведет линию вниз, к груди, которую чуть сжимает.

Касается дрожащей руки и тянет ее. Заставляет коснуться чего-то твердого и мокрого. Трубы?

Смотрю вниз и пораженно замираю.

– Не хочу.

– Двумя руками, Нина. Вперед-назад, пока не скажу, что кончил.

– Но я не хочу, – еле ворочаю языком, облизываю губы. Перед глазами туман, а в голове уже каша, но Распутина не волнует это.

Он кладет мне тяжелую руку на плечо и настойчиво давит, опускает на колени.

– На меня смотри, – требует он и я поднимаю глаза. Радуясь, что мне дана передышка. Потому что смотреть на то, что вздыблено у него между ног просто невозможно. Ладонью чувствую выпирающие вены и понимаю, что пальцами это не обхватить.

На глаза наворачиваются слезы от смешанных ощущений, но Распутин не дает мне опомниться. Цепляет вторую руку и тянет на помощь первой.

Обхватываю упругую плоть двумя руками, сглатывая вязкую слюну и следую его инструкции, пока тугие струи душа бьют по его спине, падая на меня лишь редкими каплями.

– Я не умею, я никогда этого не делала…

– Я знаю. Смотри на меня и просто двигай руками. Ну же…

Подчиняюсь его напору, чувствуя, как что-то приятно стреляет внизу живота, словно кто-то щелкает по половым губкам.

Я даже не знала, что могу их так ощущать. Точно так же, как тяжелый орган в своих руках.

– Крепче сожми, – слышу приказ сквозь туман мыслей и начинаю движение ладонями.

Вперед, задевая головку. Назад, задевая мягкую кожу чего-то, усыпанного волосами.

Бросаю взгляд вниз и задыхаюсь от величины в моих руках. Это как укрощение удава. Как овладение стихией. Огромное, вздыбленное, стрелой направленное в мое лицо.

Если это член, как он должен поместиться в человеческом теле? В моем маленьком, худом теле.

Те отростки парней, что пытались по мне елозить, даже близко не напоминали этого гиганта.

Смотрю теперь на свои действия во все глаза, работаю руками все быстрее, сжимаю все крепче, невольно воодушевляясь тем, какие звуки доносятся сверху.

– Давай, девочка, живее. Поработай ручками, иначе я просто порву тебя…

Глава 24.

«А почему бы и нет», – гуляет в голове шальная мысль, но я против воли начинаю дергать ладонями сильнее, пока он вдруг не присоединяется.

Двигает бедрами, скрипит зубами, рычит и наваливается на стену, скользя между моих ладоней все чаще.

Все резче. Все грубее, стирая из сознания любые попытки к сопротивлению, к возможности держаться от него подальше.

Неужели я думала, что смогу сбежать от паука, что уже опутал меня своими сетями, проник в сознание, в сны, стал управлять жизнью?

Можно бегать всю жизнь, а можно попробовать укротить его, овладеть чувствами точно так же, как он овладел моими.

Вопрос лишь в том, получится ли? Даст ли этот мужчина мне над собой хоть толику власти, возможность управлять хоть не жизнью, а сердцем.

Движения его бедер, его члена в моих ладошках стало просто запредельным, после чего он рыкнул «девочка» и прямо мне на грудь стрельнула густая, горячая ртуть.

Между ног стало так мокро, что я невольно смутилась, захотела ополоснуть водой, но даже и не поняла, как все произошло.

Я уже стою к нему спиной, а в ухо мне проникает густой бас.

– Иногда, чтобы не совершать опрометчивых поступков, человеку требуется прочистить мозги. Расслабиться.

Кажется, мы сейчас прочищали нечто другое.

– Не понимаю, что вы имеете в виду. Моих родителей вон, алкоголь хорошо расслабляет.

– Людям нужен секс, когда он недоступен, они справляются своими силами.

Мое молчание красноречивее слов, я не понимаю, при чем здесь я. Ведь он, по его словам, кончил.

– Ты мастурбируешь, Нина? Сама трогаешь себя?

– Что? – смущаюсь я. – Нет!

Хочу повернуться, но его огромная ладонь накрывает мой пушок между ног, а пальцы раздвигают складки.

– Это необходимо, чтобы сбрасывать напряжение.

– Но я никогда…

– Значит сейчас будет второй урок. Находишь клитор, – он давит на какой-то бугорок, и меня торкает словно ударом тока. Я чуть выгибаюсь, затылком откидываюсь на широкое плечо.

Распутин тем временем раздвигает мои ноги шире, наклоняет к стене грудью. Так, что соски скользят по мокрому кафелю.

– Начинаешь его тереть. Из стороны в сторону. Или вверх-вниз.

– Как вам? – выдыхаю со стоном, пока он обводит горошину по кругу, вызывая поистине сильнейшие спазмы где-то глубоко внутри.

– Нежнее, вот так, – ласкает он меня так невесомо, как крылышком. – Потом все быстрее, но не давишь…

– Господи…

– Начинаешь теребить, пока тело тебе не подскажет, когда набрать максимальную скорость…

– О, да, пожалуйста! – кричу, пока он елозит твердым членом по ягодице, а пальцами вытворяет сплошное волшебство. Потому что через все тело пропускают потоки сладкой энергии, а меня накрывает судорожный экстаз, заставляющий сотрясаться как в припадке эпилепсии.

«Да, да, да», – сползаю я по стене вниз и собираю ноги возле груди. Ничего подобного я раньше даже не испытывала.

Это и есть оргазм? Маленькая смерть, которой посвящено столько внимания. Ради которой люди готовы предавать, убивать, унижаться? То чувство, о котором так много рассказывал Андрей? Соблазнял меня. Предлагал доставить удовольствие. Возможно, познай это я чуть раньше, согласилась бы с ним, отдалась бы ему и не ревела от переизбытка чувств в одном номере отеля с бездушным магнатом.

Который, к слову, уже вышел из душа. Домылась дрожащими руками и вышла из ванной, чтобы наткнуться на огромную кровать, на одной половине которой расположился расслабленный мужчина с закрытыми глазами и членом, прикрытым лишь простынкой.

Глянула на диван во второй комнате и направилась туда. Не хотела нарушать покой Распутина, но вдруг услышала голос – хриплый зов и застыла:

– Иди сюда и ложись спать.


Глава 25.

Делать шаги в сторону кровати – это словно идти по воде. И приятно, щекочет нервы, и тяжело ногам. Но вот я все ближе, медленно сажусь на кровать, и все тело трепещет в ожидании. Он возьмет меня прямо сейчас? Он хочет сделать меня своей женщиной. А на утро сделает предложение? Настоящее. Может быть, у него даже припасено кольцо?

Размечталась я, конечно, знатно. Думаю, он все расскажет мне сам.

Поворачиваю лицо, осматриваю прикрытое простыней могучее тело отдыхающего удава, который разве что чуть дрожит, и поднимаю взгляд выше. К твердому, словно стальному подбородку, к прямому носу, к слегка приоткрытым губам.

Я не очень люблю целоваться, обмен слюной меня не будоражит, но вот прямо сейчас мне хочется не просто интимной близости. Мне хочется слиться с ним воедино. Ощутить вкус его души. А чем как не губами соединяются души?

И я залезаю с ногами на кровать, стягиваю полотенце и медленно, очень мягко подползаю к нему. К мужчине, что решил сделать меня своей.

Кончиком пальца касаюсь щеки, ощущая насколько выдубленная кожа и медленно веду линию вниз, вычерчиваю подбородок, кадык, касаюсь горячей груди. Обвожу линию сосков и касаюсь живота. Под одеялом тут же растет что-то громадное, поднимает его палаткой. У меня сводит скулы, как хочется сдернуть простыню, снова увидеть это во всей красе, но я поворачиваю голову и тянусь к губам. Пара сантиметров. Еще пара. Еще буквально миллиметр.

Я почти поцеловала его, как вдруг ручищи меня останавливают, а глаза впиваются в меня недовольным огнем.

– Всему свое время. Мне в четыре в Якутск ехать.

Он отодвигает меня на другую половину и отворачивается, давая только пялиться в громадную спину. С одним большим шрамом. Даже страшно подумать, что могло произойти. Меня тянет его коснуться как магнитом, но на пол пути я замираю, опускаю ладошки под голову.

Судя по мерному дыханию, он заснул, а мне предстоит пол ночи лежать, смотреть и думать.

Думать. Думать. Он сделал мне хорошо, использовал для удовлетворения мои руки, но так ни разу не поцеловал. Я должна ощущать себя грязной, но есть стойкое ощущение, что я на своем месте. Там, где и должна быть.

И, кажется, Распутин разделяет мое мнение, потому что как только я хочу сходить попить, он резко оборачивается и хватает меня за руку. В моем вскрике тонет его вопрос:

– Куда?

– Попить, – испуганно шепчу я, и он кивает.

– Мне тоже принеси.

Возможность сделать для него хоть что-то, пусть даже такую мелочь, сравнялась по важности переплюнуть сестру. Какая сестра, когда твой будущий муж просит воды, доводит до оргазма, спит рядом.

Приношу стакан с водой, он залпом его выпивает, а я только смотрю, как его пальцы обхватывают запотевшее стекло. Так же уверенно, как держали мою грудь. В его руках целый комбинат. Целый город. Не глупо ли было пытаться противиться неизбежному. Он выбрал меня. Это, действительно, огромная честь.

Улыбаюсь своим мыслям, и он замечает мой взгляд. Отставляет стакан и хлопает по кровати рядом с собой.

Тут же исполняю бессловесную команду и прижимаюсь к его боку. Пусть даже он никак не реагирует, но мне приятно, что и не отталкивает.

– Ты хотел меня сегодня? – быстро спрашиваю, пока он не заснул. Ведь это важный вопрос? И где его задавать, как не в кровати?

– Это достаточно мягкое выражение, – пробасил он, пока я скользила пальчиком по его громадной груди.

– Тогда почему… Вы… Ты…

– Разве ты не хочешь выйти замуж девственницей? – спрашивает он тихо, и я вижу, как он закрыл глаза.

– Но вы говорили, что мои желания особого значения не имеют.

– Только в том случае, если они не сходятся с моими. И поверь мне, классический секс далеко не единственный способ снять напряжение.

И, наверное, я теперь должна буду помогать ему в этом. И прислушавшись к себе, я понимаю, что не буду сопротивляться. Зачем тратить силы на то, что уже недоступно. Не лучше ли прямо сейчас начать наслаждаться.

– Нина, спи.

Просыпаюсь от полной тишины. Как я ее ненавижу. И открываю глаза. Я одна в постели совершенно обнаженная. Жгучее чувство обиды подбирается ко мне, но его приостанавливает стук в дверь.

Борис! Распутин!

Бегу окрыленная к двери. Открываю и вскрикиваю. За дверью официант. Я тут же подбегаю к халату.

– Войдите! – кричу, когда завязываю пояс и смотрю по сторонам.

Мне приносят поднос, уставленный разнообразной едой. И пока я ем, вижу на подносе новый, блестящий телефон.

– Господи, какая красота.

Он вдруг начинает вибрировать, на экране высвечивается: Распутин.

– Да, – отвечаю дрожащим голосом и тут же слышу.

– Сегодня в восемь – спектакль. Оденься и жди в семь у выхода из отеля.


Глава 26.

**** Борис Распутин ****

Окна кабинета господина Распутина выходили прямо на Москву-реку. Это здание он зубами выгрыз у одного банкира. Теперь тот ему постоянно встает поперек горла.

Вот и в этот раз банк «Русс-стандарт» просит такой залог под кредит, что у Распутина сжимается челюсть от злобы.

Стоил ли красивый вид таких проблем с банком, что башляет им кредиты на закупку материалов уже много лет.

– Ну, в общем, они хотят тридцать миллионов залог, – зевая, продекламировал его помощник, поднявшийся по первому зову короля.

– Залог размером с кредит, – вперивая взгляд в него, заметил Распутин, постукивая пальцами по полированному столу из дуба. – Они хотят вырыть себе могилу?

– Нам. У директора давно слюнки текут и на это здание, и на наш… то есть ваш комбинат.

– Покажи пальцем, у кого не текут. Что насчет его директора. Этого… Дроздова. Ты накопал что-нибудь?

– Он ведет активные дела с шайкой Борзова и часто снимает девочек в его казино, – быстро просматривая бумаги, отчитывается помощник. На самом деле он знает все наизусть, просто смотреть в глаза Распутина не хочет. Порой кажется, что на дне глазных яблок сидят черти, помешивая для тебя котел с кипящей кровью.

– Этого мало. Так многие развлекаются.

– Нет, вы не поняли, – все же поднимает взгляд помощник, который, порой, при начальнике забывает, что когда-то служил в милиции. Да даже имя. Иван.

Распутин таких и подбирал. Верных как собак. Только верных не боссу, а звонкой монете. Вряд ли кто-то платил бы больше. Он, между прочим, недавно дом себе в Подмосковье отгрохал. Жена довольна, а как добываются деньги на ее комфортную жизнь, ее не волнует. Знал бы Иван, что она спит с соседом, не стал бы так радоваться ее заискивающим улыбкам и отвлекающему минету.

– Что я не понял?

– Он реально снимает девочек. Маленьких. Несовершеннолетних.

Распутин откидывается на стуле. Расслабленно. Довольно. Смотрит на реку и думает, что этим увлекаются многие старики, он и сам не сказать, что выбрал опытную.

Свежее мясо всегда привлекательнее ходовых мокрощелок. Из нее можно слепить все, что вздумается. Научить принимать член в такой позе, какой нравится именно ему. Она еще и благодарить потом за это будет.

Распутин наклоняется, берет трубку и совершает один звонок. И знает, что уже завтра на его столе будет лежать видеозапись того, как Дроздов пялит девственницу. Очень скоро вопрос о кредите решится сам собой.

– Иван, там Машаров ждет?

– Ждет, конечно.

– Пусть зайдет. Раз ждет.

Иван кивнул, быстро собрал свои бумаги, допил коньяк, который вряд ли когда-то сможет себе позволить, и вышел из кабинета. После чего в него зашел крупный, лысый мужчина. Правда вид у него был совсем не грозный. Скорее, виноватый. Но он знал, что бы не сказал, что бы не сделал, место потеряно.

– Ты решил проблему?

– Да, он орал как резаный… – воодушевляется лысый, но Распутин ловко встает из-за стола, махнув рукой. Ему это неинтересно.

– Не найдут?

– Там не находят.

– Отлично. Теперь с тобой, – медленно подходит Распутин к лысому и быстро и неожиданно бьет в солнечное сплетение.

– Какого х*я, утырок ты Пензенский, я был не в курсе о том, что моя невеста сует свой язык белобрысому пидару?

– Понимаете… – начинает оправдываться лысый, но ему прилетает снова. – Вы сказали сообщать только о важных вещах.

– Это и было важным. Меня не интересует, в каком кафе она жрет, а вот с кем, очень важно. Сечешь?

– Секу.

– Вот и отлично. Пи*дуй работай.

Лысый резко выпрямляется, несмотря на боль, и улыбается во все свои не выбитые на ринге зубы.

– Не уволите меня?

– Нет, конечно, – проходит магнат к окну и слышит за спиной радостный хлопок двери. Он что, дебил, увольнять людей, которые столько знают. Нет, он не дебил.

– Иван, – дает он указание помощнику. – Дай Машарову расчет.

– Окончательный?

– Да, не забудь премию выплатить.

Когда Иван отключается, Распутин набирает Нине, с которой сегодня планировал провести ночь в квартире, где она теперь будет жить.

Девушки же любят красивые жесты.

Но на прошлый красивый жест она обижается до сих пор и упорно не берет трубку. Ей, видите ли, не понравилось, что в театр пришлось идти самой.

Это при том, что Распутин сказал, что утром летит в Якутск, до которого на самолете из Москвы между прочим девять часов. И как бы он успел вернуться к шести вечера?

– Не звоните мне больше, – крикнула она в трубку, когда Распутин все-таки смог дозвониться с пятой попытки. А потом расплылся в короткой, почти незаметной ухмылке.

«Ну что ж, – подумал он. – Когда женщина кричит слишком громко, ей можно заткнуть рот. Особенно приятно делать это хером».

Глава 27.

***Нина***

Очень часто наши иллюзии не имеют ничего общего с реальностью. Она как каток, на который я сейчас смотрю. Раскатывает фантазии, подобно асфальту, вынуждая вспомнить, что мир не сказка.

А мужчина не рыцарь.

Нет в нем ничего прекрасного, романтического. Даже… Он даже не красивый. Ну откровенно. И старый.

Точно.

Обязательно надо думать, что он старый. Сколько у нас разница? Лет десять. Да даже больше! И чего тогда я рыдала в подушку, чего терпела острую боль разочарования и бежала из театра.

Как дура. Бежала. Бежала. По мостовой, сбив ноги в шикарных туфлях в кровь. Потом стояла на мосту и задыхалась. Ловила ртом воздух и рыдала на разрыв.

Не пришел. В Якутии. Он даже не позвонил, а просто написал.

«Надеюсь, тебе понравится».

Нет, это опять фантазия, ОН написал: «Тебе должно понравиться».

Как будто он меня знает. Ни черта он не знает… И ни черта мне не понравится. Не понравится идти одной, когда весь день я буквально парю на крыльях счастья, что меня выбрал такой мужчина.

Что пойду с ним в театр и буду ловить на себе восхищенные и завистливые взгляды. А он будет рядом, а потом мы поедем в отель и будем всю ночь целоваться.

Дура. Какая же я дура. Опять напридумывала себе. Опять решила, что живу в любовном романе о властном герое и нежной хрупкой героине.

В душе поселился такой холод, что становится страшно. Как у реки, в которую я чуть не упала.

И кто-то меня спас. Я ведь его даже не поблагодарила, просто вышла из чужой машины и ушла к себе в общежитие.

– Нина, а ты Виталика не видела? – слышу где-то сверху голос и поднимаю голову. Женька стоит и ждет ответа. А у меня его, собственно, и нет. Я вообще и думать о нем забыла. Только следила. Чтобы случайно не ответить на звонок настойчивого магната.

– Откуда мне знать. Наверное, охмуряет новую девственницу? – предполагаю. Ну блин, его эти три дня и правда не было в универе.

Может те парни сильно его помяли, и он в больнице?

Ну не говорить же Жене, что он пытался меня изнасиловать, за что и получил. Она же всем растреплет.

– Не говори ерунды. Его нет уже три дня. И телефон выключен. Говорят, он выписался из общаги и забрал все свои вещи.

– Ну вот!

– Но это не может быть правдой! Я бы знала.

– Откуда, – тут же спрашиваю. Хотя у самой мозг кипит. Так резко. Странно. Он ведь учился хорошо. Заставили?

– Какая разница! – тут же ерепенится она и, повернув голову вправо-влево, наклоняется ко мне. – Ты видела его последним. Как и Андрея. Не находишь совпадений.

– Ты сказала, что веришь мне… Тогда.

– Тогда да. Но как-то подозрительно все быстро повторяется. Смотри, а то так и останешься старой девой…

И пока она, перемахнув свои длинные волосы через плечо, от меня отходит, виляя бедрами, я быстро-быстро думаю. Не могу зацепиться за одну мысль, а их ход нарушает дебильная трель айфона. Кто вообще ее придумал.

– Отвалите от меня, – кричу единственному абоненту, знающему этот номер, и встаю со скамейки. Резко вышагиваю к общежитию и решаю сегодня снова пойти в тот танцевальный зал. Попала туда случайно, пошла за очень тихой соседкой по комнате. Француженка оказалась акробаткой на шесте, и так меня это восхитило, что я даже на некоторое время забыла о магнате, о разрушенной фантазии. Мне предложили попробовать. Ужас, да? И я согласилась, но перед этим очень долго ломалась. И когда напрягаешь каждую мышцу в теле, чтобы хоть немного удержаться на этой стальной палке, ни о каких посторонних мыслях в голове не может быть и речи.

И сейчас мне это нужно. Освободить разум и познать свое тело.

Но уже выходя из общежития со спортивной сумкой на перевес, я замираю. На парковке, сияя на солнце и выделяясь как новенькая монетка в грязи, стоит джип. ОН такой красивый, что перехватывает дух, а когда с заднего сидения вылезает Распутин, меня прошибает стоваттный ток. От кончиков пальцев до макушки. Струна, которой пронзили меня. Натянутая. Острая. Болезненная. И я тут же вспоминаю, как довела его до безумия. До состояния, когда он не мог себя контролировать.

Только вот опять. Мечты рассыпаются от выдоха волка из сказки, а кирпичный дом никто мне не построит. Он разговаривает по телефону, и дает указание идти к нему. Как собачонке. Но я не собачонка. Я человек.

Подтягиваю лямку сумки, гордо вскидываю подбородок и шагаю. Строго. Прямо. Чеканя каждый шаг. Краем глаза вижу, что удивительно, как он сам садится за руль, а водитель выходит. И садится на скамейку. Еще один верный пес. А есть в его окружении люди? Те, кого он уважает. С чьим мнением считается.

Иду дальше. Для себя я решила, раз он не собирается трогать меня до свадьбы, то пусть и не видит. А когда придется требовать свой, так называемый, договор, он будет такой, на что он никогда не согласится.

Уже собираюсь переходить дорогу. Остается идти всего ничего, как вдруг перед лицом выезжает как черт из табакерки джип. Я вскрикиваю, почти ведь по ногам проехал. Выходит из машины и не дает мне пройти на зеленый, держит и в глаза смотрит. А у мня сердце катится вниз как по склону. Камень, что разбивается каждый раз, когда его шершавая, большая рука меня касается.


– Садись в машину, Нина.

Нет. И не подумаю. Внутренне кричу во все горло, на деле же шепчу:

– Мне идти надо.

– Пойдешь, когда я с тобой закончу.

– Но я не кукла, – кричу, вырываю руку, хочу отойти подальше, но он свирепеет. Взгляд меняется за мгновение. Вместо привычной сексуальности, настоящая грязная похоть, граничащая со злобой.

– Нина. Я могу быть деликатным.

Да что вы. Напомните, когда?

– А могу прямо сейчас задрать твою блядскую юбку и трахнуть в жопу. На перекрестке. У всех на виду.

Я стою в шоке, услышав от него это. Такое грубое, поэтому даже не поняла, когда он притянул меня к себе, вжал в свое грубое желание и прогремел:

– Сядь в машину.

Вместо того чтобы открыть дверь и помочь залезть, он просто толкает меня в салон. За задницу. Словно пинок под сральник, чтобы знала место.

– Пристегнись.

– Что вы сделаете, если я не пристегнусь?

– Можешь не пристегиваться. Даже выпрыгнуть из машины, я все равно сегодня буду учить тебя сосать.

Глава 28.

Сажусь в машину и тут же прижимаюсь к дверце. Принимаю напряженную позу. Готова к побегу.

Как будто меня это спасет. От него. От себя. От запаха дорогого одеколона, сигарет и его, витающего в салоне, аромата.

Терпкого, густого, забивающего вкусовые рецепторы и уже давно проникшего в мозг. Невольно дергаю за ручку, хотя огромная машина с водителем уже набрала порядочную скорость и затерялась в потоке других транспортных средств.

И в каждом люди. И всем наплевать на то, что происходит вокруг. И я одна, напротив него, совершенно не понимая, зачем он так со мной поступает.

– Мне надо на танцы, – все-таки подаю голос, пока он что-то щелкает в своем айпаде. Не слышит. Или игнорирует. – Мне надо на танцы!

Мой крик, почти визг даже не производит на него ни малейшего впечатления.

– Иван, – только и говорит он, и я резко поворачиваю голову по направлению голоса. Мужчина за рулем, словно каменное изваяние, под стать своему хозяину, нажимает на какую-то кнопку на приборной, светящейся, как космический корабль, панели.

Между нами и им начинает подниматься перегородка. И паника захлестывает меня с головой. Мне нужно выйти отсюда! Немедленно.

– Мне, – отрывисто кричу, чуть ли не плача. – Мне нужно на танцы! Выпусти меня, подонок!

Набрасываюсь на Распутина. Но он так легко откидывает меня обратно, что становится еще обиднее. Особенно, когда ударяюсь плечом.

Моська, бросившаяся на дракона.

– До твоих танцев еще сорок пять минут, – говорит, не глядя, этот истукан. Как же хочется вывести его из себя, увидеть хоть какие-то эмоции! – Чем быстрее ты займешься делом, тем быстрее освободишься.

Делом? О чем он.

– Каким еще делом? – он же несерьезно про взять в рот?

– Отсосешь мне, – поднимает он стальной взгляд и смотрит на меня словно на пустое место. Меня прошибает холодный пот, и я быстро кидаю взгляд на пах, прикрытый планшетом. Я должна сделать… что? Отсосать? Как шлюха? Взять в рот то огромное, что держала двумя ладошками.

– Почему я должна это делать? – сглатываю вязкую слюну и поднимаю глаза, вижу, что он не собирается проявлять ни капли жалости.

– Потому что я так сказал…

– Но вы же говорили…Тогда… Что только после свадьбы… И я…

– Я не собираюсь рвать твою целку. Мне нужно снять напряжение. Впрочем… – он сводит челюсти, выказывая стойкое раздражение. – Я могу найти кого-то более сговорчивого.

Не сомневаюсь. Он-то найдет. Целая очередь выстроится, стоит ему только щелкнуть пальцами. Прикрываю глаза и слышу, как он распоряжается остановить машину.

Выпустит ли он меня, или просто берет на понт? Собирается выкинуть как ненужную шавку и трахнуть какую-то шлюху?

Ну, Господи, почему нельзя это как-то иначе все делать? Более романтично. Зачем быть таким грубым, таким бесцеремонным.

– У меня нет времени терпеть твои истерики, – уже хватает он меня за руку и открывает дверь, но я упираюсь, смотрю ему в глаза.

– Я сделаю.

– Не слышу, – внимательно смотрит он на меня.

– Я сделаю! – говорю громче и злее. Как же меня бесит эта ситуация, но и уйти я не могу. Что я скажу родителям, которые ждут, что я с дипломом приеду и буду им помогать.

Да и не хочу. Честно, если признаться. Не хочу стать лишней в жизни Распутина. Хочу стать его единственной, любимой.

Если я могу редко удовлетворять его потребности и хоть немного приблизиться к своей фантазии, то я сделаю… Научусь. Стану такой, какой он хочет меня видеть.

– Что сделаешь? – продолжает он давить голосом, как будто нагибая меня, как в тот день в больнице.

– Отсосу. Я тебе отсосу!

– Иван, поехали, – закрывает он дверцу, отрезая нас от городского шума и окончательно перекрывая мне пути к отступлению.

Но ведь я сама на это пошла. Я сама хочу, верно? Тогда почему не могу пошевелиться. Почему не могу даже вдохнуть, ощущая, как по спине стекает капелька пота.

– До танцев осталось тридцать восемь минут.

– Мне… самой расстегнуть? – киваю на ширинку, на что Распутин откидывается на спинку автомобильного диванчика из бежевой кожи, руки кладет на бортики и продолжает взирать с легкой ленцой. Словно за зверушкой. Собачонкой, которая должна выполнить команду, но не знает, как.

Молчание – знак согласия. И вся его поза говорит о том, что прямо сейчас он собирается расслабиться.

Я облизываю пересохшие губы и приближаюсь, сажусь еще ближе, бедром в юбке задевая его бедро. Дрожащими пальцами тянусь к ширинке. Там пряжка с какой-то английской буквой, и я ее начинаю пытаться расстегивать. И не могу.

Поднимаю взгляд, прошу помощи, но Распутин просто наблюдает. Кажется, даже наслаждается моей полной неосведомленностью.

Но в одно мгновение его взгляд меняется. Глаза становятся как будто глубже, и меня стремительно затягивает в омут. Зрачок закрывает собой темно синюю радужку, и я вздрагиваю, когда чувствую в волосах его пальцы.


Ой, мамочки…


Они мягко массируют голову, немного тянут, несильно, подбрасывая вверх чувства, дразня нервные окончания. И меня прошибают приятные импульсы. Страх пятится назад, давая возможность выступить уже знакомой эмоции.

Предвкушению.

И та надежда, что он стремительно разбил своим поведением, поступком, словами, возвращается и занимает прежние позиции. И мне уже не хочется злиться, убегать, хочется наоборот приблизиться к этому лицу, стереть стальное выражение и увидеть хоть раз улыбку. Услышать снова, что его и мои желания могут быть созвучны. Возможно, он бы мог даже сказать мне, что наши сердца станут однажды биться в унисон.

Сама целую его в губы, жадно льну телом к его гранитной груди, в которой ощущаю гулко бьющееся сердце. И чувствую – о, да! – чувствую, наконец, отклик. Грубый, властный, как пальцы, что все сильнее тянут волосы, как взгляд, которым он ясно говорит не закрывать глаза. И я сквозь собственное биение сердца, сквозь влажный звук поцелуя, сквозь пульсацию крови в голове, я слышу звон ширинки.

А затем он вторгается языком в рот, хлестко скользит по моему, вылизывает нёбо, заявляет то самое право завоевателя, от которого меня начинает потряхивать.

Распутин возносит меня на небывалую высоту романтического флера, радости, счастья… И жестко, грубо, с размаху пихает головой в грязь одним единственным словом:

– Соси.

Глава 29.

В тот же момент губ касается что-то гладкое и горячее. Смыкаю их сильнее, втягивая терпкий запах мужского начала. И если обычно он просто витает в воздухе в виде легкого душка, то сейчас бьет по носовым пазухам, заполняет слизистую, проникает иглой в мозг.

И как бы я не стыдилась того,что сейчас собираюсь сделать, рот против воли заполняется слюной.

– Не сглатывай слюну, – произносит он, продолжая стягивать волосы на макушке, болезненно. Но уже как будто привычно.

И я вздыхаю. Ладно. Это просто нужно сделать. Тем более, я еще в душе хотела попробовать этого огромного дракона на вкус. Открываю глаза, и сразу разлепляю губы, выпуская слюну на великолепный образец мужского органа. Он прямо перед моим лицом, просится в рот, требовательно взирает капелькой смазки. И я смотрю, как тонкая струйка слюны стекает на нее, смешивается, создавая поистине порочный коктейль, что стекает вниз, по огромному стволу, увитому, как корнями, выпирающими венами.

– Не тяни, пока больно не сделал, – слышу над головой вибрирующий бас и кончиком языка касаюсь конца. Ощущаю солоноватый вкус и принимаюсь его слизывать.

В принципе, можно представить, что это конфета. Огромная, вибрирующая в такт его дыхания, конфета. И надо сказать, оно все чаще, а дышит Распутин все глубже.

Но неужели он не понимает, что будь его отношение ко мне чуть нежнее, я бы делала это с гораздо большим удовольствием. Я бы наслаждалась процессом познавания, как сделать ему приятно. Я бы училась гораздо усерднее. Я бы полюбила его.

А сейчас испытываю острый стыд, потому что он, по сути, меня заставил. И собирается сделать это снова.

– Языком по стволу, Нина, – дергается он, и я подмечаю изменения голоса.

Он стал гораздо глуше, как будто ему больно. Как будто он себя сдерживает. Неужели это делаю с ним я? Вот этим вот легким касанием языка, обрисовкой каждой вены. А когда случайно задеваю мягкую кожу внизу, он издает приглушенный рык и собирает мои растрепавшиеся волосы в кулак.

– Продолжай, – приказывает он и я начинаю вылизывать активнее, касаться той нежной кожи все чаще. Как бы невзначай сначала, я затеваю настоящую игру с его выдержкой и еще раз убеждаюсь, что он стальной.

Распутин почти не двигается, только поправляет мои действия словами, говорит, где надавить сильнее, как сделать ему приятнее.

– Достаточно, теперь губами обхвати головку, – требует он и мне становится боязно, что я не смогу. Но мне и самой интересно, как это. Тем более, что впервые я вижу, что его лицо изменило свое выражение. А каким оно будет, если я снова доведу его до брызг липкой ртути?

И я открываю рот, обхватываю губами крупную, темно розовую головку, чувствуя, что авто то набирает скорость, то едет медленнее. Такой размеренный, почти несущественный ритм, но меня он успокаивает, и я принимаю член расслабленнее.

– Умница, теперь вытащи его и снова обхвати.

И с каждым разом чуть глубже, пока конец не стал упираться мне в небо. А дальше никак, хотя снаружи оставалось порядочно.

– Совсем маленький ротик. Руками помогай. Но горлом сосать все равно придется учиться, – говорит он как будто сам с собой, пока я посасываю уже как леденец часть ствола и головку. Снова и снова, теперь помогая себе руками.

И мне так хочется посмотреть на его лицо в этот момент, поэтому проявляю инициативу и усаживаюсь к нему в ноги, свободно помещаясь на полу машины.

Поднимаю взгляд от расстегнутой пряжки ремня и части плоского, чуть волосатого живота и задыхаюсь.

Распутин смотрит прямо на меня. И его взгляд не похож на человеческий. В нем какой-то звериный огонь горит. Меня словно сжечь желает. Но языки пламени горят рядом, греют, но не касаются. Он действительно сдерживает его, стискивает челюсти и терпит мои неумелые ласки.

– Яйца сожми… Аккуратно, – выдыхает он с рыком, и я второй рукой подчиняюсь, чувствую, как гладкие шарики приятной тяжестью наполняют руку.

Правой рукой я все чаще глажу член, продолжая усиленно работать головой. Брать в рот, смотреть ему в глаза.

– Давай, Девочка, давай… Старайся, – хрипит он, и я чувствую, как захват на голове стал крепче, а пальцы второй руки потянулись к моей груди, залезли в вырез рубашки и нашли сосок.

И стоило ему только сжать его, покрутить, внизу живота разлилось приятное тепло, что-то стрельнуло в промежности, а из горла ненароком вырвался стон. Черт… В этот момент он сощурился и словно принял какое-то решение. Отпустил мои волосы, нагнулся и погладил спину.

Я хотела дернуться. Не нужно этого. Я просто сделаю свое дело. Просто сделаю так, как он хочет.

Но он желает чего-то еще.

– Не дергайся, мне понравилось, как ты стонешь в мой хер, – говорит он и залезает под юбку, рвет колготки, мимо попки, сразу к влажным трусикам. Оттягивает их и принимается пощипывать половые губы.

– Дрочила, как я учил? – спрашивает он в мои волосы, пока я продолжаю работать головой. Тут же ей качаю.

Обида была столь сильна, что возбуждение ни разу не просыпалось. Оно вообще не задевает моих чувств, пока я одна. А сейчас словно собирается отыграться.


– Это хорошо. Значит кончать будешь только по приказу. Например, сейчас.

Он резко натирает клитор и начинает сам работать бедрами. Вторгаться членом в мой рот все чаще, в том же диком ритме, что ласкает. И я хочу сдержать стон, но он сам рвется из глубин горла, и я слышу его и слышу Распутина.

– Да, да… Отлично… Чуть глубже.

И внутри рта член становится просто каменным, огромным, заполняет всю полость, почти не дает возможности расслабить челюсть, работая как отбойный молот, а меня уже пронзает дрожь, задевает сознание, распространяется ядом по всему телу.

И я содрогаюсь от кайфа, мычу в конец, чувствуя вдруг, как он проникает особенно глубоко, почти до рвотного рефлекса и заполняет горло горячей лавой.

– Глотай, глотай все, – шипит он, словно ему действительно больно и резко выпускает. Обхватывает лицо руками и смотрит в глаза. Дико. Словно настоящий зверь.

И я сглатываю солоноватую с горчинкой жидкость, чувствую, как слезы оставляют дорожки на щеках. И он стирает их, стирает липкие капли с губ. И молчит.

А мне так хочется хоть каких-то нежных слов. Хоть какой-то похвалы. Хоть что-нибудь.

Но он только жадно приникает к губам, терзает их, выпивает остатки сил, и резко сажает на кресло. Практически отпихивает от себя.

– Приведи себя в порядок.

– Что? – действительно плохо соображаю. В голове туман, а перед глазами пелена из обиды и слез. Ну почему он такой бесчувственный. Просто прячет еще твердый агрегат, просто застегивает ширинку. Просто не смотрит на меня.

Кто я для него!? Зачем я ему?! И даже полученный оргазм на этом фоне кажется бледным подобием удовольствия.

Машина внезапно тормозит.

– Справилась за пол часа, молодец. Теперь иди на свои танцы.

От его слов прошибает гнев, как колом прямо в грудь. Пол часа. Пол часа?! Успела?! Да кто я для него?!

– Да пошел ты, Распутин! – выплевываю слова и дергаю за ручку, открываю, выхожу, чувствую, как оголенные в порванных чулках ноги ласкает ветер. Хочу захлопнуть дверь, но тут же слышу:

– Нина.

– Что?! – резкий крик.

В его руке появляются ключи. Связка из трех. Я смотрю и недоумеваю.

– И зачем они мне?

– Это твоя квартира. Адрес в смс.

– Я не буду там жить! – говорю гордо и хочу снова захлопнуть машину. Уйти. Сбежать. Поплакать в одиночестве.

– Или ты берешь ключи, или забудь о танцах.

Глава 30.

Танцы? Танцы?! Серьезно, блин? Не семья? Не учеба. Он действительно хочет запретить мне всего лишь танцы? То есть сомнительное увлечение против ощущения гадливости, словно не помылась? Действительно, что же выбрать…

– Да подавитель, Борис Александрович. Мне не нужно от вас ничего. Ни ваш член, ни ваша квартира. Ни-че-го! – чеканю я слова и резко хлопаю дверцей и тут же бегу в сторону метро. Благо оно здесь очень близко. Мне кажется, что он уже дал команду своим псам за мной погнаться. И, наверное, поэтому я бегу, почти не разбирая дороги, только бы подальше от него. От своего желания подчиниться ему во всем, от ощущения, что совершила ошибку.

Подземный переход. Люди. И я бегу как ошалелая, потом останавливаюсь и удивляюсь, когда не вижу за спиной ни одну ищейку.

И машины его уже нет.

Выдыхаю, бегу на поезд и еду до станции рядом с общежитием. Медленно поднимаюсь по переходу сквозь толпу, чувствуя, что даже спустя пол часа после произошедшего меня потрясывает, в голове гудит от перенесенного удовольствия.

Удивительно, но руки до сих пор словно держат этого гиганта… Тьфу! Хватит! Он тебе не нужен, Нина! Не нужен!

Возле общежития никакой машины не стоит, и я радостная иду к себе в комнату, проходя мимо вечно решающей сканворды коменды.

И хочу уже подняться по лестнице на второй этаж, как вдруг на глаза попадается скамейка, где мы с Виталиком сидели и целовались.

– Анна Гавриловна… А вы Виталика не видели?

– Нет, так он выписался.

– А за вещами приходил? – все-таки решила докопаться до истины я, на что коменда, наконец, поднимает от газеты тяжелый взгляд.

– Пермякова. В общежитии три тысячи студентов. Ты действительно думаешь, что я могу уследить за всеми? Или что мне это интересно за зарплату в тридцать тысяч?

– Нет, не можете, простите, – резонно заметила я, но цель выяснить, куда делся Виталик, была сильна как никогда, и я решила зайти к Жене. Она наверняка должна что-то знать.

Я дождалась, пока она откроет, только через девять настойчивых, громких стуков. Три из которых были ногами.

– Что тебе!?

– Привет, – неловко отвечаю, словно только что не собиралась выбить дверь. Женя уже при параде. Явно собралась на свидание. – Я спросить насчет Виталика…

– А что уже спрашивать… Нет его…

Холодок ползет по спине, и губы непроизвольно открываются в округлом:

– Что? Он… Умер?

– А кто его знает? Записки о его отъезде есть, а вот правды никто не знает. Впрочем, – берет она сумку и закрывает двери. – Спроси своего магната…

– А он тут при чем? – искренне не понимаю, зачем она его приплела. Он спас меня и… Все же?

Женя наклоняет голову и осматривает меня с ног до головы, как экспонат в музее…

– Я вот все думала, чего это он к тебе прицепился, или почему мой брат так настаивал на отношениях с тобой. Так все же понятно, – она смеется, вводя меня в еще большее недоумение, и делает настоящую театральную паузу. Ну запах от нее, действительно, словно на сцену собралась…

– Почему?

– Ты же дура, Пермякова.

– В смысле? – хмурю лоб, а внутри всплеснулось возмущение.

– Ну а какие таким мужикам нужны бабы? Дуры. Чтобы в рот заглядывали и вопросов не задавали. Брат трахался направо и налево, а ты типа не замечала… А Магнат убийца! А тебе так все равно, его вину хоть в рожу пихай, не поверишь…

– Да причем тут это?! Как Распутин может быть связан с исчезновением Виталика.

– Самым прямым образом, – орет она мне, но сказать не успевает. Ей звонит мужик какой-то, и она тут же убегает, оставляя меня мучиться множеством вопросов.

Прямым, то есть он все устроил? Убил?! Но это же смешно! Глупо. Зачем такому человеку уважаемому мараться о смерть студента первого курса. Это просто нелогично, у него, наверняка, множество других дел.

Именно с таким ворохом мыслей иду по полупустым коридорам. По сторонам не смотрю, я и так никогда ни с кем не разговариваю. Странные они эти москвичи приезжие. Еще и разноцветные. Но с другой стороны, в такой толпе чувствуешь себя одиночкой. А это состояние всегда было мне по душе.

Прошла пару пролетов и оказалась возле своей заляпанной чем-то двери, а в углу квадратного обшарпанного коридора стонет вечно пьяный студент.

Начинаю открывать дверь на себя и тут же вижу перед глазами незнакомое лицо. Хлопаю ресницами, пытаясь переварить данный факт. Мужской торс, полуспущенные шорты. В голове возникает мысль, что у Распутина торс гораздо приятнее на вид.

– Ты, наверное, Пермякова? Вот твои вещи, – показывает он в угол комнаты. –Собрал все сюда.

Баул с вещами выглядел огромным, и я снова смотрю на нового хозяина комнаты. Болезненно высокий, глаза на выкате.

– Что это значит? Почему ты трогал мои вещи? Кто дал тебе такое право?

– Да мне нет дела до твоих вещей, просто ты здесь больше не живешь, – говорит он, раздражающе растягивая звуки, и смеется в сторону своего приятеля. А где моя соседка? Наплевать, главное, меня не могли вот так выставить.


– Но это моя комната и моя кровать! – неожиданно для самой себя кричу, толкаю наглеца. Никогда не истерила столько в один день. Я вообще никогда не истерила! Что происходит?! Парень летит назад и отпружинивает от моей скрипучей кровати и тут же подрывается.

– Вали отсюда, дура! Иди с Гавриловной разбирайся! И вещи свои, – он берет жилистыми руками огромный клетчатый баул и просто выкидывает его за дверь, – забирай!

Вскрикиваю, тут же бегу в коридор и начинаю подбирать свою одежду, белье. Какой-то фарс! Стараюсь не замечать, как удивленно или насмешливо смотрят проходящие мимо студенты. Стыдно-то как. Ну почему это происходит со мной? Почему все так глупо? В один день. Тут еще как назло звонит тренер по танцам, но мне не до этого. Сейчас нужно понять хотя бы, где мне ночевать.

Когда баул собран обратно, я, заливаясь слезами и шмыгая, тащу его к коменде.

Понимаю, что глупее, чем вот так волочить громадную сумку по коридору и лестницам, в моей жизни ничего не было. И ладно бы у меня вещей много было, просто упиханные и свернутые они создавали объем.

– Анна Гавриловна, – зову коменду, которой явно нет ни до кого дела. Главное, чтобы скандворды и сериалы по второму каналу подвозили по расписанию. – Анна Гавриловна!

А что мне остается? Только кричать. Еще немного и начну биться в истерике.

– Что тебе?

– Почему мою комнату заняли? Почему вещи спихали вот в это? Почему меня никто не предупредил?! – срываю по итогу голос, а ей хоть бы хны. Только брови подняла.

– Как твоя фамилия?

– Вы ее знаете!

– А, да, да… Распоряжение администрации университета. Место в общежитии предоставляется только тем, кто в нем нуждается.

– Но я… Я нуждаюсь. Мне некуда идти! – кричу я сквозь слезы, на что она пожимает плечами.

– Сообщили, что у тебя в Москве в собственности есть квартира, и ты обманывала руководство.

– Что за бред?! Нет у меня квартиры! Даже комнатушки и то нет!

– Странно, потому что давеча пришел мужчина в костюме и сказал, что ты забыла в машине свои ключи от квартиры. Вот они, в бумажном пакете.

Глава 31.


Мир сошел с ума. Поплыл под ногами как лед по весне. Мне просто необходимо за что-то ухватиться, чтобы не упасть. Не погрязнуть в ужасе и отчаянье. Стол коменды вполне подойдет.

Смотрю на белый, пухлый конверт, а он перед глазами от слез расплывается. И внутри так глухо становится. Я в комнате без окон и дверей. Бреду от стены к стене, не понимая, как выбраться. Снова и снова задаю вопросы, почему я. Я же обычная. Просто человек. Зачем меня так мучить, так унижать. Чем я это заслужила?

А ведь все так просто. Возьми ключи, доедь до квартиры, войди в нее и останься. Просто поддайся соблазну жить так, как и не мечтала, стань той, кем должна. Собачкой, что тебе так часто снится. Повиляй хвостиком и, возможно, тебя погладят по головке.

Отворачиваюсь от соблазна, от голоса, что упорно давит мне на нервные клетки, выдавливая как из тюбика любую надежду на положительный исход.

На счастье.

Может ли оно быть в клетке? Особенно в той, в которой даже воду подают, разливая на полу лужу. Пей, псина, лакай по первому требованию хозяина.

И уже мысли о пропаже Виталика не так заботят, хочется просто уснуть. Хоть где.

Звоню Жене, это единственный выход, что мне видится, но слышу долгие, протяжные, наверняка как ее стоны в эту секунду, гудки. И смеюсь сама с себя. Нашла, на кого рассчитывать.

Ты ведь никому, по сути, не нужна. Только родителям, которые надеются на тебя, верят, что у тебя все получится.

И желание сесть на поезд и вернуться в свой город просто невыносимо, оно так жжет изнутри, что становится нечем дышать.

Скотина. Ненавижу его. Никогда он больше не посмеет ко мне притронуться.

Завтра же брошу эти ключи ему в рожу, а сама разберусь с деканатом.

Потому что у меня нет в собственности квартиры. Я как студентка бюджета имею право на комнату! На любую, самую замусоленную комнату… Имею… Господи, ну чего ж все так хреново??

– Ладно! – мой крик спугивает парочку студентов, пробирающихся под стойкой. Потому что поздно уже, вход закрыт. И пока коменда их отчитывает, что посмели побеспокоить драгоценный, заслуженный покой, хватаю пакет с ключами, свой баул и выхожу на улицу.

Скамейка, дым сигарет, бомж под лавкой и я, уже даже подумывающая лечь рядом.

Достаю из пакета связку из трех ключей. Очень символичный брелок с птичкой. Такой же, как и я. Маленькой, серой и печальной. И, кажется, один огромный медведь очень хочет ей полакомиться. Но прежде разделать душу по кусочкам, зажарить каждый и сожрать.

В пакете так же адрес на белой бумажке и записка, чтобы к завтрашнему вечеру к восемнадцати часам я была готова. Он снова собирается отвести меня в театр.

Вот так новость…

Из горла вырывается приглушенный смешок, и я роняю голову в ладони.

Это уже где-то было…

Отмотайте назад, я больше на это не куплюсь.

Завтра же скажу ему, чтобы забирал все.

Учеба? Ничего, родители меня поймут. Поработаю, и в следующем году поступлю заново.

Пусть не в Москву. Пусть будет Новосибирск, Хабаровск, Владивосток. Что угодно, только бы не быть зависимой от такого человека. Просто, чтобы вернуть свое я, и перестать прокручивать в голове каждое слово, каждое движение, каждый грубый, как рубанок поцелуй.

Как по костям, ломая их в песок.

Завтра выскажу, а сегодня поеду туда. Потому что он не заставит меня спать на улице. Не заставит больше плакать.

Возьму билеты в интернете и ровно в шесть часов вечера выйду из дома. Но не в театр, а на вокзал. Поеду домой и сдамся родителям с потрохами. Пусть в семье будет только одна успешная дочь, а вторая пойдет пока работать… Работать… Да вон хоть проводником на поезде, как мама.

Беру такси, дико удивляю таксиста баулом, которой он помогает засунуть в багажник своей тойоты RAV4 и еще больше удивляю тем, по какому адресу мы приехали.

Наверное, минуту не решаюсь выйти из машины. Хотя водитель настойчиво смотрит на меня через зеркало заднего вида.

– Платить будете, девушка?

– Конечно, – достаю я пару нужных купюр, а потом в голову стучится мысль, но я не могу ее разобрать.

Так что просто выхожу из машины и не без помощи водителя затаскиваю баул в парадную. А там мимо консьержа, который только и успел открыть рот, на двадцатый, судя по адресу, этаж.

На лифте.

И пока поднимаюсь, смотрю на себя в зеркало и не узнаю. Кто ты, взъерошенный воробей? Где свободная порхающая ласточка, что когда-то мечтала покорить высоты и стать даже лучше сестры. Нет, я не завидовала. Но и постоянно слушать, какая она умная, устала.

Сейчас же я просто… устала. Открыла железную дверь, кинула ключи на тумбочку и, не снимая ботинок, дошла до ближайшего лежака.

Огромного, синего, из вельвета дивана. Последняя мысль показалась очень странной. Ведь вельвет очень маркий, но такой мягкий и уютный, словно я дома.

Только вот не дома я. Понимаю же прекрасно. Может быть, поэтому просыпаюсь спустя пару часов, и быстро оглядываюсь. Ничего не изменилось.


В квартире темно. Баул на месте. И только сердце скачет туда-сюда, пока оглядываю округлой формы комнату.

Бросаю взгляд в окно, и на глаза наворачиваются слезы. Там за окном яркой лавой раскинулась столица, бурля неоном и брызгами фейерверков.

День города давно прошел, но Москва никогда не спит. Подхожу ближе, прикладываюсь лбом к прохладному стеклу. Словно паришь, а не стоишь. Над землей. Над проблемами. Над отчаяньем. Над чувствами, что душат и жить мешают.

Ну хватит мечтать.

Это просто временный ночлег, не более того.

Прохожу во все комнаты. Их здесь три. В одной кабинет, сделанный явно для мужчины.

И почему-то на огромный дубовый стол под стать хозяину смотреть не могу. Ассоциации не самые радужные, но от них в горле копится тошнота, а голову ведет.

Дальше у нас гостевая комната, и это видно по двум не соединенным кроватям с синим покрывалом. Больше похоже на гостиничный номер.

А вот в третью комнату я не могу зайти сразу. Сначала мое внимание привлекает резная цвета вишни дверь. Долго любуюсь работой мастера, который вывел на древесине композицию из ромашек.

Просто у нас по началу лета целые ромашковые поля возле города, и я порой в них буквально купалась. Воспоминания на миг вызвали эйфорию, но я быстро с ней справилась и зашла внутрь.

Нужно помнить, где я. Нужно помнить, что владелец квартиры враг.

Но стоит мне взглянуть в центр комнаты, как все мысли разом вылетают, остается одна, настойчиво бьющая колоколом в мозгу.

Как!? Откуда он мог это знать?


Глава 32.

Скорее всего я себя накручиваю. Скорее всего в спальне Распутина и должна стоять вот такая кровать. С резными высокими столбиками по углам, с балдахином именно голубого цвета. Ведь не я одна люблю его.

Глупо даже думать, что Распутин мог узнать, что я мечтаю о шелковой постели именно этого оттенка. Бредово, потому что об этом знал лишь один человек. Который мало того, что находился далеко, так она еще и не сильно-то меня жалует. И даже если бы эти двое столкнулись, то вряд ли бы обсуждали меня.

Хочу шагнуть вперед, но натыкаюсь на густой ворс ковра и снимаю свои кроссовки.

Стопы утопают с приятной мягкости, словно в траве и я прикусываю нижнюю губу от удовольствия. Тело наполняется негой… Хочется продолжить спать. Как королева.

Боже, какой же кайф.

Это тебе не палас с миллиметровым ворсом, такие ковры не каждый может себе позволить.

И я уже приблизилась к огромной кровати, уже почти коснулась одного из столбика, уже почти вдохнула запас свежего шелка, как вдруг мой мир разрывает щелчок дверного замка.

Я резко поворачиваюсь, смотрю на полуоткрытую дверь. Подбираюсь медленно, вслушиваясь в голоса.

– Я вам сегодня понадоблюсь? Хотел до своих съездить… – этот голос мне не знаком, но вполне приятен. Нет отторжения. Но в нем чувствуется напряжение. Даже невольный страх.

А вот от голоса, прозвучавшего следом, все внутри начинает трепетать, словно крылья бабочки на ветру. Сильно. Быстро. А в горле пересыхает.

– Доехать до аэропорта я пока способен сам.

– Вы опять без охраны. Это чревато.

– Ночью меня никто не тронет. Завтра возьму ребят. Свободен. Как буду в следующий раз в Москве, напишу.

Охрана? Зачем директору сибирского комбината охрана? Он связался с криминалом?

В голове начинает эхом звучать голос Жени. Дура… Вопросов не задаю, ничего не понимаю. Про исчезновение Виталика больше не думаю.

– Нина, – бас врывается в сознание вместе с хлопком двери, и я вся подбираюсь. Откуда… А… Баул с вещами и сумка, брошенная у дивана. – Сюда иди.

Не хочу. Не хочу с ним разговаривать. Видеть не хочу.

Я еще не подготовилась. Я не могу столкнуться с его притягательной аурой прямо сейчас и сказать, что ухожу. Потому что я вряд ли буду способна даже двинуться, словно замороженная, не то, что уйти.

– Либо ты выходишь, либо в спальню иду я.

Меня начинает колотить, а взгляд против воли бросается в сторону кровати. И картины, замелькавшие перед глазами, вызывают настоящую тахикардию. Челюсть еще не прошла после прошлого орального обучения, новое я просто не выдержу.

Вдох – выдох и я все-таки выхожу из комнаты, и делаю ряд тяжелых, шагов по направлению к гостиной. Окунаюсь в приглушенный свет и вижу, как Распутин делает глоток янтарной жидкости из бокала.

Пиджака уже нет, а рукава, открывающие руки с напряженными венами, закатаны. Я не могу оторвать от них взгляд, вспоминая, как эти самые руки ловко направляли мои движения, доводили до безумия, а затем оттолкнули. Жестоко, грубо, агрессивно.

До слез обидно.

Облизываю пересохшие губы и ахаю, когда натыкаюсь на тяжелый взгляд.

И молчание. Полный осмотр с ног до головы. И у меня ощущение, что я на невольническом рынке, как в любимом романе «Анжелика», и меня осматривает для своего гарема сам султан.

Но сказки не будет, этот герой вряд ли способен красиво ухаживать. И еще у него нет гарема. Только одна рабыня, которая не хочет ею быть.

– В записке было написано, что вы вернетесь завтра, – решаюсь заговорить, потому что от его молчания и собственных мыслей уже голова начинает кружиться.

– Разве?

– Там было…

– Про театр.

Бесит! Почему всем кажется, что я дура? Хмурюсь и достаю записку из кармана. Зачем? Наверное, чтобы отсрочить свое неизбежное падение. Надышаться перед смертью парой строчек, где не сказано ни слова о том, что в квартире его не будет.

И о чем я только думала?

– Всегда будь уверена в своих словах, даже если это ложь.

– Вам это знакомо, да? Лгать, давить, не оставлять выбора, чтобы люди делали только то, что вам нужно?! – вырывается крик. От обиды. От безнадежности. От желания подойти и просто уткнуться в его широкую грудь и поплакать. Просто зарыдать.

– У тебя был выбор, – замечает он, делая последний глоток и отставляя бокал.

А затем как ни в чем не бывало, словно не стою перед ним, как на суде, проходит мимо. Просто мимо меня в кабинет. А я за ним.

– Какой выбор?! Вы забрали у меня комнату, мне негде было ночевать! На вокзал идти?! К бомжу под лавку?!

Распутин открывает ноутбук, бросает на меня взгляд.

– На такси пятьсот рублей ты нашла.

Весь запал сходит на нет, словно сдувается воздушный шарик. Точно. Именно эта мысль посетила мой уставший мозг, когда я сюда приехала.


– Рядом с твоим вузом есть несколько хостелов.

– Почему вы вообще забрали мою комнату?! – решаю обойти противника с другой стороны. – Я имею право на общежитие.

– Не имеешь, если владеешь хоть какой-то собственностью.

– Да вы издеваетесь! – подхожу вплотную к столу и наклоняюсь, шиплю ему в лицо: – У меня ничего нет, что бы вы там себе не придумали.

– Иллюзиям склонна поддаваться лишь ты, а в том конверте есть очень четкие документы, кому принадлежит эта квартира.

Ахаю от злобы и ужаса. Кто в здравом уме дарит восемнадцатилетним, незрелым девушкам квартиры?

– Но я ничего не подписывала! Я ничего не покупала.

– Дарственная проще, – откидывается он в кресле и наблюдает за сменой эмоций на моем лице. От злобы до ужаса. От обиды до отвращения, особенно, когда он говорит: – Меньше налогов.

Все дело в деньгах. Даже не в чувствах? Я способ сэкономить деньги?

– А если я возьму… Возьму и продам квартиру, а деньги спущу… На шопинг? Как вам это понравится?

– Не понравится, – кивает он, покачиваясь в кресле, и смотрит на меня как на зверушку, по-другому и не скажешь. – Только даже у самой заядлой клептоманки не выйдет потратить сорок миллионов рублей.

Сколько? Я откашливаюсь, отворачиваюсь, смотря на свое отражение в зеркальном шкафу. Боже, что это за чучело. Неудивительно, что на дне его глаз я заметила насмешку.

– Если бы ты не хотела сюда приходить, ты бы использовала любую возможность, вплоть до ночевки на вокзале. Отсутствие выбора, лишь способ понять, что тебе действительно нужно.

Мне точно не хочется быть для него виляющей хвостиком собачкой, о чем и говорю яростным взглядом.

– Есть еще одна возможность не находиться с вами рядом.

– Интересно…

– Раз это моя квартира, то я требую, чтобы вы немедленно ее покинули!

Глава 33.

Сказала и тут же язык прикусила. Захотелось в себя уйти и глаза закрыть. Потому что его выражение лица опять ни на мгновение не изменилось. Статуи и те иногда улыбаются.

Но вот он поднимается из-за стола. Совершенно спокойно. Закрывает ноутбук.

А внутри меня уже вулкан кипит. Вырваться истерикой на свободу хочет. По телу дрожь и руки в кулаки сжимаются.

– Убирайтесь! – решаюсь я снова, а он хладнокровно смотрит и… подходит.

Нет, нет… Не надо, я не выдержу.

Приближается так стремительно. А мне что остается? Только пятиться и чувствовать, как от напряжения глаза слезами наполняются.

Он человек вообще? Или чудовище? Или стальной. Робот.

И почему я не кричу: «Помогите?»

– Ну что же ты? – спрашивает вкрадчиво и руку над головой ставит. И я губы от страха облизываю, потому что эта рука легко способна убрать меня. С пути. С этого света. Огромная, с длинными пальцами и сеткой выпирающих вен.

И еще она способна ласку подарить. Пусть грубую, но от которой чувства в клочья порвутся, а сердце и остановиться может.

– Что?

– Раз это твоя квартира и ты в полном праве меня выгнать… Выгоняй.

Он издевается? Он хочет свести меня с ума?! Я его оттолкнуть-то не смогу. Не то, что передвинуть в сторону выхода. Шагов пятьдесят, не меньше. И в голове мои попытки, потуги возникли яркими комическими картинками.

И я бы рассмеялась, если бы не было так обидно.

– Но вы же… огромный… – шепот мой, как крик в тишине кабинета. И его дыхание, как жар от огня почти в губы. – Я вас не передвину даже.

– Я рад, что ты понимаешь хотя бы это. С другой стороны, хочешь ли ты меня выгнать?

– Хочу, – тут же прямой и искренний ответ, на что он головой качает.

– А если подумать, Нина? Почему ты здесь? Почему пришла, не смотря на десяток возможных вариантов.

Ком в горле разрастался с космической скоростью, а тело словно немело. Слезы уже сплошным потоком текли по щекам, а он продолжал ставить меня на колени одним только взглядом. Дрессировать. Наказывать.

Интересно, он и должность директора так получил? Просто пришел в кабинет к старику Игнатьеву и посмотрел. Даже говорить ничего не пришлось, скорее всего. Перед ним все сами штабелями ложатся. Женщины, мужчины. Деньги.

– Я не знаю…

– Я тебе скажу… Ты ерепенишься, хотя уже все для себя решила…

– Что решила? – хрип на грани истерики. Ну сколько можно?

– Что будешь делать то, что нравится мне.

– Нет! Нет! Нет! – срываю все заслонки, уже кричу, реву, толкаю эту огромную тушу.

Я не хочу быть рабыней, пусть даже собственных желаний.

– Нет! Я не хочу так!

– А как ты хочешь? – даже не дергается он, хотя я довольно сильно ударила его по лицу.

– Не знаю, черт возьми! Но точно не того, чтобы вы обращались со мной как с одной из ваших…

– У меня никого нет, – как бы невзначай замечает он и второй рукой окончательно загораживает мне выход.

И теперь я в ловушке. Из чувств. Из эмоций. Из рук этого невозможного человека.

– А та, кого я хочу, ведет себя как маленькая девочка.

– Я немаленькая.

– Так докажи это! – рычит он, уже сам раздраженный промедлением. – Подумай своей головой и уже реши, чего ты хочешь.

– Вам ведь плевать. Плевать на мои желания.

– Ты опять забыла один нюанс.

Да? А ведь точно…

Не плевать, если желания не противоречат его. Эта простая фраза вошла в мозг яркой вспышкой и заставила буквально задыхаться.

Мне просто нужно хотеть того, что хочет он?

И он здесь. Хочет находиться рядом? А я? Я хочу быть с ним? Хочу ли принимать его власть над собой. Не проще ли смириться, не проще ли просто начать жить, учиться, думать не о том.

Он выбрал меня себе в жены. Разве не выбрала я его себе в рыцари? Пусть темные. Пусть такие бесчувственные. Но разве он не рядом со мной?

Зачем сопротивляться тому, что неизбежно наступит. Ведь вы не пытаетесь бороться с ночью? Вы просто включаете ночник, чтобы не было так страшно.

А мой ночник – это желание, которое оказывается ему нужно.

– Вот и умница, – догадался он о моих мыслях, и скорее всего по тому, что я кулаки расслабила и голову назад откинула.

– Вы могли бы меня просто изнасиловать, – замечаю я, потому что вспомнила парней, которым отказывала. Они не приняли мое решение и хотели воспользоваться силой.

– Только слабый насилует того, кто слабее его.

– А что делает сильный?

– Отрезает пути отхода, – говорит он, и резким ударам к книжным стеллажам прижимает. Вдавливает в живот член и жадно губ касается. И внутри словно та самая лава растекается, делает меня мягкой, податливой. Живой!


Руки-предатели сами тянутся обнять могучую шею. А он по ногам проводит пальцами. Царапает, словно под кожу собирается забраться. Себе за спину забрасывает и несет меня куда-то.

А я теснее прижимаюсь к его огромной груди и слышу.

– Хотел же сегодня выспаться, – ворчит он, укладывая меня прямо на ковер и методично стягивая с меня одежду. Словно задачу важную решая.

А я уже задыхаюсь. И пусть по коже прохладный ветерок из окна гуляет, кожу словно огнем жжет. И желания. Порочные. Грешные одолевают.

Его снова без одежды увидеть хочу, берусь за ворот рубашки и в глаза смотрю.

Разрешения спрашиваю.

И как только он кивает, пуговицы из петелек освобождаю. Стараюсь быстро, но руки дрожат. В какой-то момент не справляюсь с пятой и просто рву рубашку, так, что пуговки отскакивают. Смело, дико, по-детски. Зато перед глазами грудь, поросшая волосами, предстает. Соски – твердые камушки и живот накаченный, но чуть покатый.

И я вожу руками по этому совершенству, не понимая, зачем пыталась убежать. Ну не дура ли?

Вижу, как ему нравится мое внимание, как он расстегивает медленно ремень и освобождает могучую, твердую плоть.

Дыхание перехватывает, внизу живота мягко стягивается комочек удовольствия. Я сразу руками тянусь к нему, вцепляюсь, как в некий источник силы.

Поднимаю глаза, и хочется вскрикнуть, насколько звериный сейчас его взгляд. Он как животное, приготовившееся сожрать свою добычу. Он и делает это, поражая меня новыми развратными открытиями.

– Рот открой и язык вытащи, – требует мой распутный Распутин и сжимает грудь мою руками.

Подчиниться постороннему человеку – это, по сути, предать себя. Свое я. Но я ничего не могу поделать.

В мозгу его команда отдается четким невыносимым желанием. Словно не выполню и больно будет. А выполню, познаю… ту самую… гармонию.

И у меня вдруг возникает мысль про театр. Выполнит ли он свое обещание, но он качает головой, словно предугадав желание. Поднимается надо мной и себя направляет на грудь. И членом между скользит.

Раз. Другой. Сначала медленно, лишь иногда задевая кончик языка огромной, блестящей от влаги головкой.

А потом все чаще, вынуждая меня от возбуждения ноги скрещивать, чтобы не вытекло ничего на дорогой ковер.

Но Распутин сам тянет туда руку, сам влагу собирает и по члену размазывает. И продолжает в глаза смотреть. И все чаще бедрами работать. Вынуждает меня всхлипывать и желать, чтобы это продолжалось, продолжалось.

А когда его член в рот стал на половину входить, вибрировать звуками, и слюну обильную глотать. Пока головка не коснулась самого горла, на стремительной скорости таранила мой рот снова и снова, пока глотать мне не пришлось кое-что другое.

И вот лежа на полу, чувствуя, как лицо стремительно стягивает липкой пленкой, я улыбаюсь. Потому что все страхи были напрасны. Он со мной и сейчас он мой.

Но как же быстро и эта иллюзия рассыпалась. Стоило только зазвонить телефону на столе, он собирался подняться, я же удерживаю. Тяну на себя, умоляю:

– Не оставляй меня.

– Нина, – раздраженно отрывает он от себя мою руку, словно тлю, поднимется и, мелькая голым задом, подходит к столу.

– Распутин у аппарата, – рявкает он и мельком на меня смотрит, а я понимаю, что вот сейчас плакать вообще не стоит. Но все равно всхлипываю. – Кто такие? Почему сразу не позвонили? Что они взяли? Еду.

Что-то случилось? Ночью?

Магнат надевает штаны, сдергивает рваную рубашку и выходит из кабинета.

Заглядывает полностью готовый к уходу.

А я в той же позе лежу, не могу поверить, что снова он меня прогоняет. Ну или бросает. Какая разница.

– Иди ложись спать. Поняла?

Конечно. Конечно поняла, – улыбаюсь и ноги к голой груди подтягиваю.

– Ты скоро вернешься. Мне можно тебе позвонить?

– Нет, – отрезает он и уже уходить собирается, но останавливается и бросает: – С утра сам позвоню.

Глава 34.

В этот раз он действительно позвонил. В шесть утра. Спустя час, когда я все-таки смогла закрыть глаза и уснуть.

– Спала?

Врать не было смысла.

– Всего час, – и сейчас я должна была спросить, что случилось. Но вместо этого с губ сорвалось: – Ты скоро приедешь?

Уже на «ты»? Но он вроде ничего не говорил насчет обращения.

– У меня самолет через два часа.

– А хочешь я тебя провожу? – решительно поднялась я с кровати, готовая одеваться и ехать куда угодно.

– Я хочу, чтобы ты сегодня не опоздала в университет, а вечером сходила в театр.

– Но я не хочу идти туда одна, – решительно заявила я и после небольшой паузы добавила. – И мне нечего надеть.

– Платье тебе привезут. И я думаю, хочешь. На этот раз ты точно будешь знать, что пойдешь одна. Тем более… – он замолкает в лучших традиция театра. И я уже вся на нервах.

– Что?!

– Сегодня ставят Гоголя. Женитьбу, – говорит он так просто, а меня начинает трясти. Что? Правда?

– Ты не шутишь? То есть… Ты никогда не шутишь. Это же моя любимая пьеса! Я же ее наизусть знаю! В ней столько иронии. Юмора. Добра. Ты сам смотрел? Ты знаешь, что она моя любимая пьеса? – тараторила я без остановки, уже спрыгнув с кровати и елозя ногами по ковру, наподобие катания на льду.

– Знаю, Нина. Не опоздай на занятия. Игорь отвезет тебя.

А кто такой Игорь, я спросить уже не успела. Послышались гудки, и я бы и хотела обидеться. Но не получалось совершенно.

Потому что после общения с Борисом. Да, именно с Борисом, мир заиграл совершенно неожиданными красками. Внутри словно выстреливали фейерверки, озаряя пространство светом и искрами.

И я кружусь, прижимая к себе телефон, проговаривая строки, которые учила полгода для поступления в театральное.

…Право, такое затруднение – выбор! Если бы еще один, два человека, а то четыре. Как хочешь, так и выбирай. Никанор Иванович недурен, хотя, конечно, худощав; Иван Кузьмич тоже недурен. Да если сказать правду, Иван Павлович тоже хоть и толст, а ведь очень видный мужчина.

Да, да. В шестнадцать. Я очень хотела стать актрисой. И мама даже была со мной согласна. И мы готовились. Шутили. Разыгрывали сценки. И об этой идее я поведала отцу, сестре. И возможно, если бы первая не посмеялась со словами: «Кому нужна на сцене серая мышь?». А отец не добил очень справедливым замечанием: «Я думал, ты хочешь вернуться после обучения в Усть-Горск и помогать нам с мамой», я бы осуществила ее.

Мечты о театральном были погребены под неуверенностью к себе и бесконечной любви к родителям. И не удивительно, что, когда я стояла в тот вечер возле театра, я даже забыла, насколько хочу там оказаться. Первый раз в жизни посетить настоящую премьеру. В настоящем платье. Пусть и одетом только с третьего раза. Кто бы о таком подумал?

Так что сегодня, полная надежд и счастья, я сначала съездила в универ, отсидела положенные четыре пары, лишь вскользь поприветствовав водителя, который и сам не горел желанием вести беседы.

А после почти не замечала того, что говорит стилист, разложив передо мной несколько платьев, и очень долго хмурилась, смотря на мое лицо.

– Вам бы к косметологу.

– Зачем? – невольно рассмеялась я, заглядывая в зеркало. На коже ни пятнышка. – Все же хорошо.

– Лицо в любом возрасте нуждается в уходе. Время летит быстро, и уже через пару лет ваш любовник будет искать себе новую девушку, а вы пойдете…

– Никуда я не пойду, – на лице против воли возникла торжествующая улыбка. – Борис мне не любовник. Он мне жених.

Что-то в этом было театральное. Но мне было плевать. Пусть не думает, что я одна из этих… Он не променяет меня ни на кого. Ведь правда?

Девушка с русыми волосами и бесчувственной улыбкой посмотрела на меня внимательнее, и стала разговаривать иначе. Мягче. Как будто мои слова переключили какой-то рубильник.

Она сделала мне прическу, нанесла макияж. Помогла надеть нереальной красоты темно-голубое платье в пол.

В зеркале стояла не я. В зеркале была до ужаса симпатичная девушка, по сути собравшаяся на свой первый бал. И пусть принц сегодня уехал по делам. Так даже лучше. Нет глупых ожиданий и иллюзий. Только трепетное желание сесть, судя по билету, в ложе и наблюдать, как герои любимой пьесы оживают на сцене.

Закончив все приготовления, я наконец села в свою карету, черный тонированный джип чероки, и помчалась с личным кучером ко дворцу.

Нет, меня не встретила любовь всей моей жизни, но как только заиграла музыка и вышел первый актер, я поняла, что желание играть во мне еще очень живо.

И я так засмотрелась на сцену, проговаривая вместе с героями знакомые фразы, хохоча и улыбаясь, что почти не заметила, как пустующее место рядом со мной кто-то занял.

Я обернулась резко лишь тогда, когда на мое колено положили что-то очень тяжелое. И задохнулась:

– Борис! – удивленно вскрикнула я и широко улыбнулась. Мечты сбываются. Мой принц, пусть и очень сосредоточенный на моем осмотре, был здесь. – Я так рада, что ты смог приехать. Куда ты летал?


– В Калининград, – отвечает он, продолжая осматривать меня с ног до головы. Вроде бы и любуется, а кажется, как будто товар на качество проверяет.

Его руку с колена я не убрала, да он бы и не позволил, но пожала плечами и вернулась к созерцанию смешной сцены.

Герои как раз столкнулись случайно носами и собрали глаза в кучку. Мне стало дико весело. Я рассмеялась вместе с другими зрителями в полной голос. Буквально хохотала до колик в животе.

Посмотрела, смахнув слезы, на Бориса и резко замолкла.

Он не смеялся.

На лице не дрогнул ни мускул.

Но глаза.

Казалось, в них отражается земное ядро. Настолько горячее, что можно обжечься. И отвернуться больше нельзя и смотреть больно.

– Что? – тихо спрашиваю, хотя по телу озноб от дикого желания, что падает на меня искрами из его глаз.

– Я устал, – говорит он тихо, гортанно, а я не понимаю.

Хочу снова вернуть взгляд на сцену, но внезапно его огромная лапа хватает мое лицо и тянет к себе. Давит пальцами на щеки. – Я устал.

– Борис… Александрович, – пытаюсь отстраниться я, чувствую, как глаза щиплет от слез. Нет. Нет. Он не заставит меня делать это прямо сейчас.

Только не здесь. Пожалуйста! Не во время любимого спектакля.

– Я не хочу…

Он тянет меня вниз и буквально давит на плечи, усаживая на колени перед собой.

– Но я не хочу, – повторяя, кручу головой, но он хватает второй рукой за волосы. За прекрасную прическу, какой у меня даже не выпускном не было.

И я сглатываю ком в горле, но боль в груди разрастается сильнее. А в зрительном зале снова смеются. И как будто надо мной.

– Пожалуйста, я не хочу! – смотрю гневно, а он наклоняется и рычит мне в губы:

– Зато хочу я.

И звон ширинки для меня звучит звуком антракта, разрывающим в клочья очередную иллюзию.


Глава 35.


И слезы портят макияж, точно так же, как огромная головка, требующая открыть рот. Мне нужно просто сказать. Нет. Это ведь так просто. А Распутин не насильник.

Просто «нет» и все закончится. Не будет боли. Не будет театра. Не будет мужчины, что разбивает на осколки мечту, создавая новую. Понять, почему он так поступает. Почему, подарив сказку, он обливает меня кучей дерьма.

И я бы сказала «нет», мне правда нужно это сделать. Уйти и никогда не возвращаться, но его взгляд держит сильнее цепей, острее капкана, нежнее шелка.

Настолько противоречивое сочетание вызывает желание разрыдаться сильнее. А он, проклятый, дает мне новый пряник, вкровь исстегав кнутом.

– Нина, чем быстрее закончишь, тем быстрее вернешься к просмотру.

Быстрее. Легко сказать, если в первый раз я делала это пол часа. А второй… грудью. Тоже достаточно долго.

– Борис Александрович, – шепчу, даю себе последнюю попытку, но он сильнее сжимает волосы.

– Мне надоело. Открывай рот.

И член толкается ровно на половину, утыкается в нёбо, заполняет все влажное пространство. И таранит меня точно так же, как каток проходится по моей душе.

Она в плену. Она заточена в собственное желание быть с ним. Ведь один отказ, и я действительно отправлюсь домой, другого выхода у меня нет.

А с ним я… С ним унизительно сегодня, а завтра он делает хорошо. Так может быть я смогу что-то изменить?

Стать лучше для него.

Послушнее.

Тогда и пряник станет больше, а кнут превратится в ниточку.

Принимая это решение, я еще не понимала, насколько низко опускаюсь, насколько глубоко беру в рот олицетворение собственного унижения.

Но и выпустить изо рта орган не могу. Сосу, причмокивая, влажно, грязно, не отрывая заплаканных глаз от его лица.

Сурового. Непреступного. И только капля пота, стекающая по виску, и крепко сжатые челюсти выдают его внутреннее напряжение.

«Быстрее сделаю, быстрее вернусь к просмотру», – говорю я себе, но процесс вперед-назад настолько захватывает, гипнотизирует, а участившееся дыхание магната настолько завораживает, что желания менять темп, заканчивать исчезает.

Хочу только вбирать в себя до основания огромную плоть. И выпускать снова.

Может быть Распутин просто одинокий?

Ему просто нужен тот, кто будет его поддерживать. И эта фантазия о том, что я смогу сделать чудовище своим принцем. Добрым. Ласковым. Помогала мне не утонуть в собственном унижении. Легко представить, что он не заставил меня, а я сама проявила инициативу.

Сама соблазнила его. Сама сосу член, наслаждаясь этим процессом. И это дает свои плоды. Зерно возбуждения взрастает во мне, цветет, вьется, забирается в мозг и разливается соком между ног.

И я чувствую его запах, он идеально сочетается с острым ароматом мужчины. Моего мужчины. Того, кто выбрал меня. Того, кто сделал для меня так много.

И я насаживаюсь на член активнее, чувствуя, как он пульсирует, становится больше. И уже хочу выпустить, отдохнуть, помять его руками, чтобы отстрочить оргазм, как вдруг Распутин резко давит мне на голову, заставляет буквально коснуться носом паха, давиться.

Рычит мне в макушку и заливает горло обжигающей ртутью. И я руками толкаюсь в мощные бедра, но ему все равно на мой дискомфорт.

Он держит меня за голову и заставляет проглотить все.

А после отпускает. Гладит по голове. И меня трясет. Как только губ перестает касаться член, внутри поднимается новая волна отвращения к самой себе.

Почему я это позволяю? Почему я не кричу и не убегаю?

«Потому что хочешь этого», – шепчет мерзкий, внутренний голос, и я хочу кричать: «Нет! Нет! Нет!». Я не такая! Мне не должно нравиться унижение.

Я не должна возбуждаться только от демонстрации кнута. Я должна хотеть пряник. Но в голове четким образом возникает мысль, что только при грубом обращении мое тело наполнялось негой.

А между ног скапливалась порочная влага.

Мне нужно бежать.

Тут уже даже не от него. Ему плевать. От себя!

Если я продолжу в том же духе, то буду испытывать оргазм, даже если он выведет меня на поводке, как собачку на всеобщее обозрение.

Распутин даже дал мне досмотреть спектакль. Но радости и восхищения я больше не ощутила. Ничего. Пустота. Словно темная комната и я там на холодном металлическом стуле. Обнажена. Опозорена. Оплёвана.

И самое страшное. Я сама виновата.

Распутин тянет меня на выход, но тут я сопротивляюсь. Смешно… Надо было раньше.

– Я не пойду. Все поймут, чем мы здесь занимались, – бурчу я, отдергивая его руку, но тут же вскрикивая, когда он с силой сжимает мое плечо. Огромная рука и тонкая косточка. Как бы не сломал. – Ай!

– Ты выглядишь приемлемо, но даже если бы ты была голая… Я не потерплю истерик.

И внутри растет протест. И Распутин, понимая, что близка истерика, ловко мною манипулирует. Просто наклоняется и целует. Сволочь. И не грубо, нет, а словно мы влюбленная пара, а это движение губ и языков – страстное примирение. И такое долгое, долгое. И я уже плыву. Мысленно забиваю ногами свое глупое упрямство, и сама льну к нему всем телом в ожидании продолжения.


Забывая, кто я. Забывая, кто он. Глупо, да? Он напомнит.

За шею возьмет. Поднимет резко, так, что нога чуть не подвернется, и скажет:

– Не стоит злить меня, Девочка.

Мне дико хочется спросить? «А что будет?». Но я молчу. Только иду за ним, еле переставляя ноги, почти не замечая круговорота лиц, коротких приветствий и любопытных взглядов.

Лишь короткий осмотр себя в огромном зеркале на выходе немного сглаживает напряжение. Я действительно выгляжу нормально, вот только сама прекрасно знаю, кто такая.

Кем стала пол часа назад. Нужно ли мне это? Хочу ли я такой жизни?

В сумочке есть паспорт, немного наличности, а в душе отчаянное желание стать свободной. И стоит только выйти на улицу, в голове проясняется сильнее, воздух орошает мне влажную от пота и слез кожу. А рука на запястье становится настоящими колодками, стягивающими и шею.

И я понимаю.

Пора.

Пора попрощаться с глупой мечтой стать принцессой. Пора вернуться к реальности.

И возле машины я вижу Игоря. Рядом огромный джип самого Распутина и его московский помощник. Они общаются, но завидев нас, умолкают.

– Побыстрее бы, – просит мужчина, судя по голосу, Иван. И я с ним согласна. Да, нужно побыстрее. Скорее закончить и отправляться на вокзал.

Дверь джипа открывается, но я не собираюсь влезать внутрь. Разворачиваюсь к Распутину лицом.

– Думаю… – хочу сказать, как вдруг вижу на его нахмуренном лбу красную точку. Вроде лазера, которыми играются мальчишки. Но мгновенно осознаю, что это. Распутин тоже понимает. Дергает меня вниз, толкает на асфальт. Но боли в бедре от удара я не ощущаю, потому что все органы чувств настроены волнами на Бориса и внешние раздражители.

И в шуме улицы я бы при всем желании не смогла услышать выстрела.

Зато прекрасно чувствую тепло на шее. Тяну руку туда и ощущаю липкую и горячую влагу.

Боли нет, а значит ранена не я.

– Борис! Ты ранен?! – вскрикиваю я, как вдруг он, не смотря на пулю, поднимает меня и закидывает в салон машины.

– Игорь! – рычит он приглушенно и отдает приказ: – В квартиру ее. Живо!

Мне он не дает сказать и слова. Мимолетный взгляд, и дверца перед носом закрывается. А в следующую секунду машина трогается с места. И я кричу:

– Стой! Стой! Нужно выяснить все ли в порядке с Борисом!

Он ведь может умереть, а я хотела от него уйти?!

– Да что ему сделается. Все знают, что Распутин бессмертный.


Глава 36.

Как быстро день сменяется ночью. Как быстро можно поменять собственное, взвешенное решение.

Пару мгновений назад я хотела сообщить, что больше не собираюсь терпеть столь унизительного обращение. А теперь еду в машине, и не вижу ничего за окном из-за, застилающих глаза, слез. Страх за жизнь Бориса буквально обхватывал со всех сторон, душил, заставляя задыхаться.

Домой мы приехали быстро. Но не смотря на высокую температуру в помещении, меня бил озноб. Мне хотелось плакать. Кричать. Рваться к Борису.

Пройдя по комнате пару кругов, я поняла, что, если себя чем-нибудь не займу, просто сойду с ума от беспокойства.

Но с другой стороны, надо ведь просто ему позвонить.

И я даже рассмеялась от собственной глупости. Ну конечно! Я услышу его голос. И мне сразу станет легче.

Но улыбка быстро сходит на нет, когда долгие губки сменяются приятным голосом, сообщающим, что абонент разговаривает по другой линии.

Я совершаю еще пару попыток, а потом долго смотрю в темный экран, понимая, что Борис просто сбрасывает мой вызов.

Или врачи?

Или может быть помощник?

Обхватываю себя руками, совершенно не зная, как поступить. Как выяснить, что он хотя бы жив?

И тут на глаза бросается входная дверь. За которой несет ежедневную службу Игорь. Молодой, но по виду очень строгий молодой человек. С русыми волосами и носом картошкой. Он обычно сидит на стуле за дверью. И только на ночь уходит в квартиру, напротив.

Я бросаюсь к нему. Стучу в дверь, которая уже оказывается закрыта. Как и происходит после девяти часов вечера.

Игорь открывает спустя пару минут, смотрит, чуть нахмурив брови. Бросает взгляд вниз, и я даже недоумеваю. Опускаю голову и чуть не издаю стон.

Я даже не переоделась. Так и хожу в шикарном, окровавленном платье. Но это и не важно.

– Как Борис? – плевать, что без отчества. Плевать, главное знать, что ничего страшного не произошло.

– Да все с ним нормально.

– Это только ваше мнение. А мне нужно знать наверняка, – говорю строго и стараюсь в такой же манере посмотреть.

Если я буду женой Бориса… Если он не умер… То мне надо вести себя соответствующе, ведь так? Чуть с высока, наверное.

– Так позвоните ему, – говорит он вроде бы равнодушно, но я уже чувствую раздражение и даже насмешку. – У вас же есть его номер? Есть?

– Есть, – бурчу я. – Но… мой телефон сел.

Отличная ложь и не надо признаваться, что кто-то просто скидывает мои звонки.

– Ну да… Ладно, – делает он одолжение и достает телефон из черных брюк, которые, к слову, были единственным атрибутом его одежды. Щеки невольно вспыхнули жаром. Без рубашки я видела мальчишек, когда купалась в озере. Отца, когда он напивался и забывался. И, конечно, Бориса.

И почему-то вот так смотреть на чужого полуголого мужчину мне казалось неприличным. Я даже подумала, а что на это сказал бы Борис?

– Алло, – вырывает меня из мыслей голос Игоря. – То есть все нормально? Сударыня Пермякова волнуется.

Что за обращение «сударыня». Почему по имени нельзя?

Я уже сделала шаг, чтобы выхватить телефон и спросить все самой, как он поднимает его над головой, так что не допрыгнуть, и изгибает губы в ухмылке.

Да что с ним?

– Все нормально. Я же сказал, ничего с Распутиным не будет. Ранение в руку, подумаешь.

– Откуда вы знаете, что в руку? – настораживаюсь я и упираю руки в бока. А если он предатель? А если он все это время хотел убить Бориса? С другой стороны… Я вообще не понимаю, кому может понадобиться убирать Бориса. Он же просто директор завода. Верно?


Глава 37.

– Так я вроде не слепой. Спокойной ночи, сударыня, – кивает он на дверь, и я, дернув плечами в недовольном жесте, подчиняюсь его бессловесному требованию.

Обещаю себе при этом поговорить с Борисом о поведении персонала. Это надо же. Не дал мне даже поговорить.

И вот я снова одна. В тишине, что окутывает и давит.

Я быстро бегу в душ, стягиваю платье, ступаю под воду и смываю с себя события дня.

Надо успокоиться. Зачем Борису рядом истеричка? И пусть он сегодня поступил отвратительно. Не стоит отрицать, что мне это в какой-то степени понравилось. Спектакль я же могу посмотреть теперь в любое время, а вот близость с Борисом – вещь очень редкая. А значит ценить ее надо особенно.

Относиться с трепетом и не глупить, когда он ее захочет. Сложно признаться, но пришло понимание, что свадьбы я ждать не хочу. Тогда, сидя на коленях и глотая слезы вместе с вязкой слюной, я осознавала, что внизу живота сильно тянет, и разложи он меня прямо там, я бы вряд ли стала сопротивляться. Скорее всего получила бы удовольствие.

Выйдя из душа, я приняла решение побольше узнать о человеке, который хочет на мне жениться. Который сегодня чуть не погиб, прикрывая меня от пули.

Пусть целились в него, но прикрыл-то он меня.

Смотря на себя в зеркало, я обратила внимание, что соски даже сейчас торчат и ноют, словно их обделили вниманием.

Глупо так думать. И вообще. Надо еще раз попытаться дозвониться до Бориса. Поговорить. Просто услышать его басовитый, сбивающий порой с толку, голос.

Расчесав мокрые волосы руками, чтобы высыхали, я завернулась в полотенце и открыла дверь.

Но тут же чуть задохнулась и попятилась обратно. Потому что на пороге стоял все еще полуодетый Игорь.

Он бросил раздраженный взгляд на полотенце, на ступни ног, потом вернулся к лицу.

– Вы так хотели поговорить с Борисом Александровичем, что забыли, как отвечать на звонок?

– Что? – еле соображаю, потом смотрю по направлению его кивка. И в этот момент на барной стойке начинает вибрировать айфон.

Господи! Срываюсь на бег и сразу беру трубку.

– Але, Борис! Как ты! Тебе не больно?

– Где ты была? – в свою очередь спрашивает голос, и чувствую, в нем помимо привычной жесткости, усталость.

И я бы могла устроить скандал, потребовать ответа на вопрос, почему он сбрасывает мои вызовы. Но только улыбаюсь, как дура. Он разговаривает. Он недоволен. Он жив.


– В душе была.

– Пятнадцать минут?

– Я люблю душ. Так ты в порядке? Когда приедешь? – да, мне жизненно необходимо его увидеть. Пусть даже раздраженного, пусть даже он скажет устал и заставит меня снова ему сосать. Главное увидеть.

– Недели через две.

– Что? – вот тут я даже присела. Плечи поникли. Вся радость смылась волной. Осталась только засуха. Сказать было нечего. Горло пересохло.

– Это из-за покушения?

– Не только. В Сибири есть дела. Твоя задача не делать глупостей и учиться. Ясно?

– Да.

Чувствую, что он уже готов сбросить вызов, как вдруг в голову приходит идея.

Гениальная и глупая одновременно. Но если он скажет, да, это поможет пережить одиночество, что ждет меня в эти две недели.

– Борис! – решаюсь, почти кричу в трубку. – Можно я заведу кота? Я всегда мечтала! Но у мамы аллергия, а папа их терпеть не может. Можно? Я сама буду за ним ухаживать. Кормить. Пожалуйста, – уже канючу, потому что в трубке гробовое молчание.

А потом слезы потоком стекают по лицу, потому что вместо тишины звучат короткие гудки.

Он снова сбросил вызов. Он снова растоптал мою мечту.

И отложив телефон трясущейся рукой, я бы и поддалась отчаянью, выраженному горькими слезами, если бы не увидела в зеркальной поверхности холодильника силуэт.

Обернувшись резко, я посмотрела на Игоря, который так и стоял возле ванной. Не шелохнувшись. И смотрел на меня прямым, нечитаемым взглядом.

– Игорь, – позвала я, ощущая, как меня начинает трясти от страха. А если он и правда убийца? А я одна.

Он моргает раз, другой, словно выходя из транса и быстро покидает квартиру, бросив «Спокойной ночи». И разумеется, не забыл запереть дверь.

Глава 38.


А я так и стояла, не понимая ровным счетом ни-че-го.

А как говорил Рон, из моей любимой книги «Гарри Поттер»: «если не знаешь, как быть дальше, иди спать».

И я действительно поплелась в комнату. Скинула полотенце, не высушила голову и просто завалилась в огромную кровать с балдахином. И долго, долго смотрела, как за окном проплывают облака.

Хорошо им, облакам.

Летят себе. Ничто их не заботит. Правда, пока ветер не сменит направление, сделает их тучей. От чего потемнеет небо, и на землю прольется проливной дождь

Получается, и я, как то облако, на которое действует стихия в виде ветра.

Закрывая глаза, погружаясь в царство Морфея, я почему-то улыбалась, представляя себя облаком, которое гонит мой личный ветер по имени «Борис».

Проснувшись, я дико пожалела, что ничего не сделала с волосами, а еще я поняла, что не ела со вчерашнего дня. Именно эти две проблемы я решала все утро.

Заплетала косу и уплетала за обе щеки удивительно вкусные оладьи, которые сама и приготовила. А что еще мне делать, если сна ни в одном глазу в шесть утра?

Уже перед самым выходом я задержалась у двери. Подумала об Игоре.

И почему он на меня так смотрел?

Почему стоял и слушал разговор?

Не соврал ли насчет того, что видел, куда стреляли?

На все эти вопросы я могла бы получить ответы у самого Игоря, но он как обычно недоступен. Строг. Хмур.

Единственная попытка завести разговор про котов, которые мне не светили, была с треском провалена. Но я вполне себе наобщалась с Женей, которая сегодня была удивительно мила.

Сначала рассказывала о новом ухажере и его офигенной тонированной тачке. Потом как-то резко перевела тему.

Расспрашивала про Бориса, про покушение, о котором, оказывается, трубят по новостям.

А я не смогла ответить. Да и что бы я ответила? Стреляли? Ранен? Я ведь не знаю толком ничего.

– Ну и потом меня отвезли на его квартиру, и он мне позвонил.

– Стоп, стоп, дорогая, – развернулась она ко мне всем телом, совершенно забывая, что мы на паре. Впрочем, ее это никогда не волновало. Подпилить ногти, расчесываться, переписываться в телефоне. Для нее это в порядке вещей.

– Что?

– Какая квартира?

– Жень.. Ну я же из общежития выехала, буквально позавчера.

– А почему ты мне не позвонила? Почему к себе не позвала? Разве мы не подруги? То есть я теснюсь в комнатушке…

С ценой ремонта, как все общежитие.

– А ты живешь в хоромах, которые тебе подарил твой хахаль.

И вот тут-то я и оказалась перед выбором. Я действительно могу позвать Женю жить к себе. Эта же квартира моя?

Ну да, ага, твоя.

Ну, в общем, могу позвать к себе. И дружбу сохраню. И скучно не будет. Но…. А если она будет таскать парней? Устраивать вечеринки? А если Борис подумает, что мне все это нравится?

И как по заказу…

– Мы с тобой такое пати закатим, – улыбается Женя, как стоваттная лампочка и уже подкрашивает ярко красные губы, как раз во время звонка с пары. Потом встает и просто сгребает все вещи в сумку. – Пойдем. Сейчас подумаем, кого пригласить.

– Стой, Жень.

– Что?

– Это же не моя квартира. Я не могу никого звать.

– Он что, с тобой живет? – поднимает она густые брови.

И сейчас я совру, по сути, ставя крест на нашей дружбе. Потому что нет ничего проще, чем позвонить прокурору и выяснить в городе ли магнат.

– Да, со мной. И будет очень сердиться, если я кого-то приведу. В гости.

Ну хоть здесь врать не пришлось. Вряд ли он будет доволен, если я приведу кого бы то ни было. Тем более, если устрою вечеринку.

Скорее всего, это как раз и относится к разряду глупостей.

Женя меня не поняла. Обиделась настолько смертельно, что даже толкнула, выходя из-за парты, и обозвала сукой.

А я стояла и смотрела, как она, уже обнимая какую-то девчонку, идет к выходу. Даже не оглядываясь. Забывая все, что мы вместе пережили.

Как легко потерять другого человека. Как легко, порой, потерять себя. Но и идти на поводу желаний Жени я не могу. Или не хочу. Шумные вечеринки, парни, одноразовый секс. В этом вся Женя. Таким образом она привлекает внимание, глушит боль от безразличия родителей.

Раньше я не понимала ее. Теперь, будучи невестой человека, не слишком склонного к заботе и романтике, понимаю. Только вот унять обиду и боль, что начинает снедать изо дня в день, все сложнее.

Вопрос лишь в том, как буду глушить эту боль я.

Пока иду с последней пары к выходу, просматриваю ленту новостей о покушении, не находя там ничего. Удивительно, но обо мне нет даже упоминания. И как к этому относится, я не знаю. То ли я никто, то ли меня просто хотят оградить от излишнего внимания.


Уде садясь в машину, получаю звонок от тренера по танцам, которые я прошлый так и пропустила. И даже, вот же стыдоба, не предупредила.

– Завтра придешь? – спрашивает она. Классная девчонка. Только не понимаю, зачем постриглась под мальчика. – Ты гибкая. Не забрасывай, Нина.

– Хорошо, Оль. Спасибо тебе большое, что позвонила.

– Не обольщайся, – смеется та в трубку, а я перестаю улыбаться. Что еще? – Просто ты перспективный клиент. Но в отличии от других с тобой приятно работать.

– Ну хоть что-то.

Напряжение слетает, как листик клена, и я обещаю прийти завтра на тренировку.

А вечером, после еще одной неудачной попытки разговора с Игорем, решаю позвонить родителям.

Конкретных ответов я от них не жду. Но можно начать свое исследование жизни Бориса. Аккуратно. Чтобы отец и мать не подумали, что меня интересует его персона. И уж тем более не решили, что нас что-то связывает.

Я, правда, не знаю, как по итогу они отнесутся к новости о наших, так называемых, отношениях. Он ведь старше. И на много.

Даже вспомнить Андрея. Отцу вообще не нравилась идея нашего с сестрой замужества.

– Вот умру, тогда спите, с кем хотите, – негодовал он, когда я завела первый разговор о свидании с Андреем.

– Тогда они просто наймут киллера, – шутила на это мама, занимаясь излюбленным вышиванием крестиком.

У нас весь дом в ее великолепных картинах. Она хотела приучить и нас, но настолько кропотливая работа, что мне, что сестре, была не в радость. Зато я с удовольствием рисую природу.

На слова матери отец погрозил кулаком, а мы все рассмеялись.

Но то ли страха, то ли от знания, что его решение ничего не изменит, отец постановил свиданиям быть. Но без секса.

– Мама! – улыбаюсь в экран старенького планшета, когда они все-таки отвечают на видео звонок. – Как вы? Что нового? Где папа?

Мои вопросы были встречены молчанием и взглядом с прищуром. Я даже напряглась, не понимая данную реакцию.

– Мама?

– А откуда это ты звонишь? Ну-ка, разверни камеру!

Глава 39.

Я сначала даже подзависла над вопросом мамы. И только потом сообразила, о чем она, и быстро соврала:

– У Жени новая квартира, ей надоело жить в общаге.

И пока мама распиналась о том, что Женя мне не принесет добра, и вообще эту «девочку» лучше обходить стороной, я думала, что никогда не врала родителям.

Ни разу.

Обычно врут, чтобы не нарваться на наказание. В детстве. В более позднем возрасте врут, чтобы не волновать родителей. А вот своей лжи и желанию скрыть отношения с Борисом, объяснений я найти не могу. И тем более не могу понять, почему мне стало так легко это делать. Врать.

– Папа, – улыбаюсь я, когда он садится перед экраном немного заспанный. После смены, наверное. – Мне тут повезло, и я попала в театр, представляешь?

– Представляю. Дочь, а давай позже созвонимся? – зевает он, и я бы обиделась, но уже начала играть милую дурочку и не могу остановиться. Задача – выудить из папы все, что он знает.

– Погоди, погоди. Сейчас сон, как рукой снимет. Там было покушение. Стреляли!

– Стой, стой, – сразу раскрывает он глаза шире, вперивается взглядом в экран. – Ты видела, как стреляли в Распутина?

Мандраж поднимается во мне волной, захлестывает с головой. Слышать эту фамилию невероятно волнительно. Еще потому, что отец ничего не знает.

И одна эта тайна, моя тайна приносит немало удовольствия. Что-то есть в том, чтобы знать то, чего не знают другие. Смотреть, как шестеренки в чужом мозгу крутятся, а ты направляешь их в нужное русло. Для тебя. Чтобы получить то, что нужно. В данном случае информацию о Борисе.

– Видела. Я была очень близко.

– Тебя не задело?! Как ты вообще могла оказаться рядом с ним?! Нина! – сразу вскакивает отец, заведенный до предела, и так усиленно машет руками, что его треники почти спадают. Он их быстро подтягивает и продолжает негодовать: и вообще, как только увидела этого богатея поблизости, беги без оглядки. Никогда к нему не приближайся. Лучше бы его уже грохнули.

– Коля! – где-то на заднем фоне одёрнула отца мама и тут же оттолкнула его от экрана. – Доча, ты точно в порядке?! Ты только нам не ври.

– Она никогда не врет, – говорит отец, отталкивая мать, и мне становится необычайно стыдно перед самими близкими людьми. Потому что потребуй отец обещание: никогда не приближаться к «богатею», я солгу снова. Уже окончательно падая в своих глазах, потому что, по сути, меняю родных на иллюзорную фантазию о любви человека-загадки. Самое забавное, что отгадывать я их никогда не любила, я любила решать уравнения неизвестным, где всегда может быть только один, самый правильный, ответ.

Чтобы предотвратить отцовскую истерику и избежать очередного вранья, я сразу спросила:

– А почему на директора обыкновенного завода вообще должны покушаться?

Надо было прибавить обыкновенного директора, хотя Борис и не тянет на это утверждение.

– Нина, – смеется папа и даже немного расслабляется. Тихо шепчет маме об очередной банке пива. – Наш комбинат можно назвать каким угодно, но не обыкновенным. Там такие бабки крутятся, что тебе и не снилось.

Папа обо всем этом рассказывает с трепетом, в перерывах между лютой ненавистью. Как и должен делать обычный человек из народа, когда речь заходит о богатых и тех, кто имеет много власти.

И я, зная, насколько близка к тому, о ком идет речь, ощутила насколько взбудоражена. Самим осознанием, что мне это может быть доступно. Пусть только как жене.

Но сначала нужно понять, насколько это все опасно. Для него. Для меня и родных.

– Деньги понятно, но разве они как-то связаны с криминалом?

Папа раздраженно вздыхает. Он не сильно любит вдаваться в пространственные обсуждения. «Коротко и по делу», – вот его конек. Поэтому он начал с главного.

– Раньше на заводе платили мало, задерживали зарплату, потому что весь доход съедала область, то бишь губернатор и мэр нашего городка, который ходит под Бритым.

Приходилось напрягать мозги, но вроде бы суть я уловила.

– А Бритый это не тот, кто…

– Да, да, владелец банка, ресторана и много чего еще в городе. Бандит, короче.

– Так…

– И вот представь, кормили все этих проглотов за счет народа, кормили. А потом раз и приходит Распутин. И лавочку-то прикрывает.

Постой! Значит, Распутин хороший?!

– Тогда почему ты говоришь, что он плохой?! – рассмеялась я, если его приход улучшил жизнь горожан к лучшему.

– Ну, по сути да, – неохотно подтвердил отец. – Только вот ведет он себя при этом, как герцог в своих угодьях. И немало бабла ложет к себе в карман.

– Но он, получается, защищается от плохих? – обрадовалась я, стараясь не замечать, как коверкает некоторые слова отец.

– Так-то оно так. Только вот, чтобы защититься от плохих и не попасть на тот свет, приходится самому стать похлеще этой своры собак.

– Не думаю, что столь уважаемый человек стал бы опускаться до устранения кого бы то ни было таким примитивным способом, – покачала я головой, уже заранее обдумывая все, что услышала.


– Порой примитивные методы самые действенные, – говорит отец, а я не согласна. Даже после того, как он отключился, а я перекусила и принялась за домашнюю работу, была не согласна. Потому что из того, что я уже знаю о Борисе, пусть и звучит это весьма самонадеянно, я уверена, он будет загонять врага в ловушку, изящно действовать, а не грубо. И точно никогда не будет рисковать свободой, чтобы убить человека.

Но не смотря на уверенность, в мозгу неоновой вывеской висели слова отца, брошенные напоследок:

– Я уверен, смертника, покушавшегося на жизнь Распутина, уже нет в живых.

И после столь уверенного заявления мне нужно было бы бежать из квартиры без оглядки, но я лишь думаю о том, когда приедет сам Борис. Я бы сразу все у него спросила, уверена, он бы не стал мне врать.

А может позвонить ему прямо сейчас? Может быть я услышу его басовитый голос. Может быть я даже захмелею от его тембра и смогу признаться, как сильно я за него волнуюсь. И самое главное, что я не хочу ждать нашей первой брачной ночи. Я готова. Я очень – очень готова.

Ну и еще я хочу кота.

И я уже откладываю телефон, на который поступают только звонки от Бориса и который, собственно, сегодня молчал. И стоило только закрыть глаза, завибрировал, от чего я тут же вздрогнула, села на кровати и прижала руку к груди. Вдруг сердце выпрыгнет.

И пока тянула пальцы, мне казалось, я подцепляю еще один кусочек огромного паззла с изображением черного прямоугольника Малевича. Того самого, где под толстым слоем тьмы скрывается многообразие красок.

Глава 40.

– Борис, – прошептала тихо, сама не веря своему счастью. Но ведь он в Сибири, а значит у него два часа ночи. И почему же он не спит? – Борис?

– Расскажи мне, как прошел твой день, – говорит он без эмоций, словно требует отчета.

Но даже, если так. Его и правда интересует моя жизнь. То, как я провела день. И я рассказала.

Про учебу, про Женю, которая предлагала устроить вечеринку, про тренера по танцам, про то, как все-таки хочу кота. Про то, как мне скучно одной, а Игорь со мной не общается, но ведет себя странно.

– Ты слушаешь меня?

– Разумеется.

– У тебя странные звуки в трубке. Ты на заводе? – спрашиваю, потому что подобный скрежет металла может быть только там. Очень странно. Что ему делать там так поздно? Неужели что-то случилось? – Какие-то проблемы?

Он молчит несколько секунд, после чего полная тишина, словно он прикрыл трубку рукой. И снова:

– Все нормально. В чем ты одета?

Я замолчала, потому что после рассказа о том, как прошел день, я ждала вопросов, но не этого. Тем не менее, разочарования не было. Ведь он выслушал. А вот сердце пустилось в пляс, грозясь пробить грудную клетку. А в горле мгновенно пересохло. Потому что этот вопрос прозвучал так, словно Борис здесь. Рядом со мной, на постели. Шепчет мне на ухо.

И я прикрываю глаза, прижимая трубку сильнее, в надежде услышать его тяжелое дыхание. Потому что мое уже прерывается.

– На мне пижама. Моя любимая, со слониками.

Он молчит, но я кожей чувствую его недовольство.

– А что насчет той одежды, что привез стилист? Ты ее распаковала?

Я бросила взгляд в гардеробную, где так и стояли несколько десятков коробок и пакетов. Стыдливо сжала губы, чувствуя, как щеки горят. Так соврать хочется, но есть ощущение, что мою ложь Борис распознает лучше, чем получится у родителей.

– Не распаковала, – решаюсь на правду и слышу, как он отнял трубку от телефона. Может повезло? Может он занят и не услышал? Но я ошиблась.

– Плохо, Нина, – говорит он мне и вдруг повергает в шок: – А я думал ты хотела кота.

Я сажусь на кровати, подрываюсь и до хруста сжимаю трубку. Он думал об этом? Он готов рассмотреть появление в моей жизни друга? Хотя думать, что кошка может стать другом человека, чревато.

Кошки, они сами по себе. Ими нельзя управлять. Только договориться.

– Что… Что мне сделать. Хочешь выкину все свои старые вещи и буду носить новые, – запальчиво обещаю я и тут же прикусываю язык.

Ну зачем я это сказала? Зачем подала идею?!

– Хочу, – тут же говорит он, повергая меня в отчаяние. Все вещи. Нет! Они так много для меня значат. Вон ту кофту мы выбирали еще с сестрой. А джинсы мы покупали с папой, хотя он терпеть не может магазины. А вон те кроссовки вместе с Женей, в один из хороших дней нашей дружбы. Как мне это выкинуть. А ту шаль привезла мне мама из самой долгой смены в Сибири.

– Борис… – хочу переобуться, потому что не готова к потере вещей, несущих для меня такую ценность.

– Но сейчас я хочу, чтобы ты разделась.

Невольно оглядываю комнату, наполненную до краев приятным полумраком. Я все еще одна. Но кажется, что вот-вот откроется шторка, что колышет ветром из полуприкрытого окна, и появится ОН.

Борис войдет, приблизится к кровати и скажет снова:

– Снимай свою пижаму.

И я прикрываю глаза, снова облизываю губы и подчиняюсь приказу.

Потому что не могу иначе. Потому что от его бархатного баритона мне и самой становится жарко. Так жарко, что скинуть одежду и остаться обнаженной становится просто необходимостью.

– Готово.

– Теперь проведи по своей груди кончиками пальцев и сожми сосок, – говорит он, и я делаю ровно так, как он хочет.

Касаюсь часто вздымающейся груди, обвожу ореол по кругу, нащупываю сосок большим и указательным пальцами.

– Сожми его сильнее, – да… – Сильнее, Нина. Я хочу слышать это.

Я сжимаю сильнее и вскрикиваю. Чувствуя, как между ног образуется влага, грозящая замарать шелковые простыни.

Но не это меня волнует больше всего. А то, что в два часа ночи Борис позвонил мне. Что он думает обо мне.

Он хочет меня.

– Теперь притронься к себе между ног, собери пальчиками влагу. Ты же влажная, Нина? – спрашивает он и качество связи такое замечательное, что кажется, он очень близко. Сидит вон в том кресле без одежды, без единой нитки, что могла скрыть от моего взора его огромное, мускулистое тело, его колом стоящий невероятных размеров член.

И он жадно смотрит, как я выполняю его желание. Как веду руками по плоскому животику, мимо пушка, прямо к розовым лепесткам, между которых давно образовался нектар. О, да. Я очень влажная.

– Да…

– Очень хорошо. Теперь возьми пальчики в рот.

Каждое его слово, как набат в мозгу, ударом отдается. И меня начинает потряхивать, сердце пропускает удар за ударом. Как же хочется, чтобы он сейчас был здесь. Смотрел. Нет, не смотрел. Участвовал.


Я беру пальчики в рот и прикрываю глаза, ощущая солоноватый терпкий вкус и даже мычу от удовольствия. Раздвигаю ноги шире.

Чувствую, как пружина внизу живота сжимается все сильнее.

– Теперь верни пальцы между ног и начинай гладить себя. Ты же не кончала без меня?

– Нет, – выдаю правду и уже касаюсь лепестков, на что слышу:

– Надо кончить. Для меня. Давай, девочка. Не сдерживайся.

И не могу ничего поделать, не могу гордо прервать разговор, не могу положить трубку. Нет… Я могу только тереть себе клитор все чаще, чуть надавливая, как он учил, и следовать его словесным приказам.

– По кругу. Надави. Пальчики внутрь. Начинай сначала.

И я уже на грани взрыва, ясно представляя, что это он, а не я ласкаю себя. И мне кажется происходящее гораздо интимнее, чем минет в театре, потому что сейчас, несмотря на расстояние, мы наедине.

Мы одно целое.

Он мой господин, а я его люблю.

И готова подарить себе удовольствие по его приказу.

– Кончай… Громко!

И сдерживаться больше нет сил, горячие волны омывают тело, лаская меня обжигающими языками пламени, пока не начинают жечь буквально все тело. Заставляют извиваться и кричать как грешницу-ведьму на костре инквизиции.

Оргазм как вспышка накрывает с головой, и я жмурюсь, вою, наслаждаюсь каждым проникающим в мозг импульсом. Счастлива, что смогла получить удовольствие и доставить радость своему магнату.

Который послушал еще пол минуты, как я часто дышу, восстанавливая сердечный ритм и… положил трубку.

Глава 41.

– Кончай! Громко! – прохрипел Борис в трубку и прикрыл глаза, слушая прерывистые женские вскрики, жалея, что не видит воочию, как изгибается под ласками собственной руки его девочка.

Нина.

Глупая. Наивная. С тугой дыркой и рабочим ротиком.

Еще недостаточно покорная. Но это сейчас она еще брыкается, как молодая лошадка. Что-то просить смеет.

Уже очень скоро она будет просто принимать. Просто с благодарностью смотреть даже на кусок ржаного хлеба, главное, чтобы угодить Борису.

За дверью послышался последний, человеческий вскрик и скрежет металла.

Борис выдворил из сознания все ненужные мысли и вышел из бригадирской, наблюдая, как следующего человека ведут на казнь.

Борис, он уже бы успокоился. Его девочка сработала лучше любого антидепрессанта.

Проблема в том, что решений он своих не меняет. Казнить, значит казнить.

Но убивать еще одного человека на глазах у всех своих псов он не собирается.

Его должны уважать, а не считать самодуром.

– Стоять, – рявкнул он и стряхнул с манжеты пиджака пару металлических искр. Сталелитейная машина работала прекрасно. Не зря он в прошлом году влез в кредит и криминальную разборку, чтобы выписать из Германии этот аппарат.

При всем его уважении и любви к Родине они такие делать не научатся никогда. А все потому что жадные и ленивые, вечно при этом ноющие, что им кто-то что-то должен.

– Ну что, – обратился он к лысому парню, которого обнаружили возле своей тачки, закладывающего бомбу. – Скажешь, кто так упорно хочет меня убить? Или толкнем в кипящий металл еще пару твоих коллег? Брата?

Эти придурки реально думали, что смогут справиться с ним и его начальником охраны впятером? Щуплые бандюки, шестерки. Ясное дело – нет. Они просто отвлекали внимание, пока шестой закладывал бомбу.

И это все в его собственном городе.

Куда смотрит полиция?

И он обязательно спросит. Прямо завтра зайдет в отделение, отремонтированное на его деньги, подойдёт к начальнику, трахающему шлюх за его деньги и узнает, почему эта шпана ходила по городу с тротилом.

Паренька все еще тошнило, да и всех присутствующих, потому что смрад паленой человечины не сравнить ни с чем.

Он очень напоминает паленную свинину, но гораздо острее, а еще к нему добавляется вонь собственного страха, ведь ничего не мешает стать очередным куском жаренного мяса.

– Борзов.

– Ну ясно, – кивнул сам себе Борис. Другого ответа он и не ждал. Только этот зарвавшийся криминальный авторитетишка все еще дергается как придушенная шлюха, в надежде вернуть кусок, который у него забрали.

Ведь предлагал же ему Борис пойти к нему в охрану завода.

Обиделся он что ли?

– Теперь скажи мне, – вкрадчиво продолжил Борис. – Покушение в Москве? Его рук дело?

Кивок и Борис хмурится сильнее. О том, что он собирался в театр, знали только два человека. Иван предать не мог. Но не потому что шибко честный, а потому что в долгах вдоль и поперек. Еще кто-то.

Игорь, водитель, который, собственно, и брал для Нины билет.

Он взял ложу, как ему и было велено. Хоть Нина и сильно противилась этому.

Он мог догадаться, что Борис приедет.

Значит Игорь.

А Нина молодец. Не зря сказала, что ведет он себя странно.

Будет неплохо, если у нее в конце концов заработает мозг. С одной стороны. С другой, это вызовет другие проблемы, вроде истерик о том, как ведет дела Борис.

Нормально ведет. Эффективно. Он вообще любил это слово.

Еще в армии понял, что честные методы борьбы с врагом самые медленные и выжить можно только, если хитрить. Но аккуратно.

Такая же ситуация с деньгами и властью. Если прийти в волчье логово и оскалить зубы, скорее всего тебя сожрут, а вот если претвориться клещом. Незаметным, маленьким, который только и ждет, когда появится возможность просто спрыгнуть с дерева и выпить свою порцию крови, заразить инфекцией и убрать ненужный элемент природы.

– Что с этими? – спросил начальник службы безопасности Иннокентий, по комплекции такой же крупный как Борис, но и башка варит, но честный.

Этакий солдат, который готов за своего генерала грудью на пушку лечь. Он вытирал пот со лба, удивляясь, что его шеф даже не вспотел от близости к горящему металлу и не поморщился от запаха. Это восхищало и пугало одновременно.

Часто возникал вопрос, а человек ли вообще Распутин. Но он старался не думать об этом. Его просто радовало, что смертей больше не ожидается, а он сможет скоро согреть постельку жены одного шахтера, пока тот на смене.

– Что с карьером? Людей хватает? – спросил Борис, на что услышал ожидаемый ответ:

– Просили больше сильных работников.

– Ну… – насчет сильных Борис не был уверен, – отправь вот этих. Все равно за невыполнение работы Борзый не жалеет своих парней. А я жалею. Цените!


Борис сам отправился к машине, мельком заметив отца Нины, который был сегодня в ночную и радовался неожиданном перерыву.

Распутин чуть подумал, но решил не подходить к нему. Вряд ли его девочка рассказала семье о столь странных отношениях. Тем более, папаша может начать сопротивляться подобному браку, зная, что случилось с прошлой женой Бориса, а это чревато последствиями.

Борису очень не хотелось оставлять Нину сиротой. Очень. А вот водителя нужно подыскать нового в течение пары дней, а пока организовать прослушку. Надо понять, на Борзого ли работает Игорь. И есть еще кто-то.

И, немного подумав, Борис решил, что Нине можно дать то, чего она так хочет.

Она даже чуть искривил губы на этой мысли, но не от возможной радости Нины, а тому, как с этим подарком она будет справляться. О том, что думать она будет только о дарителе.

Борис прошел к себе в особняк, процокал каблуками кожаных ботинок по идеально чистому мрамору, скинул пиджак и, не включая свет, прошел в ванную в своей спальне. Где уже не единожды представлял, как будет трахать Нину в белоснежном, свадебном платье.

– Ну, что, – посмотрел он, расстегивая пуговицы, в сторону раковины, когда заслышал шуршание. В этом доме было всего два жильца мужского пола. – Поедешь развлекать мою девочку?

Глава 42

С самого утра меня гложет тревожное чувство. Что-то должно измениться. И я могу сколько угодно верить, надеяться, лелеять мечту, что приедет Борис и будет со мной, но он сказал: «Две недели». А судя по тому, что я слышала, и уже успела о нем узнать. Слово свое он держит.

Что-то беспокоило не только меня.

Игорь вел себя нервно.

Я заметила это еще по дороге в универ. Потом по пути на танцы он часто останавливался на обочине, с кем-то разговаривал по телефону, орал, размахивал руками.

Непривычно было видеть его таким взвинченным, но и спрашивать – в чем дело? – я не решалась.

Просто предложила карамельку, которую он без вопросов взял. Потом быстренько вышла из машины, подтянув сумку с вещами для тренировки.

«Может заболел?», – решила я, пока шагала в сторону квадратного здания, где и располагалась школа танцев.

И стоило только окунуться в атмосферу музыки, как все остальное стало неважным. Игорь, Борис, покушение, собственные фантазии и иллюзии.

Все это смело волной энергетики, что царила в этом круглом, мерцающем огнями зале.

Мы, группа из четырех человек, пытались повторить движения, что нам показывала тренер Ольга.

И, к собственному тщеславию, да и судя по ее хитрым улыбкам, получалось у меня очень неплохо.

И в какой-то момент я перестала думать, о том, что могу ошибиться, я просто стала двигаться. В свое удовольствие, наслаждаясь тем, как работают мышцы, даже позабыв, как выгляжу.

– Да, детка, – рассмеялась Оля, когда повела меня пить кофе в фитнес-кафе на втором этаже. – Тебе бы только на сцене танцевать.

– Почему?

Даже не знаю, как реагировать. Насмехается или хвалит?

– Да не напрягайся. Это я так, с легкой завистью. Ты во время танца загораешься, как лампочка. Внешне ты обычная, но стоит румянцу окрасить твои щеки, как ты словно оживаешь. Это присуще очень многим актерам.

Мне было настолько приятно это слышать, что я даже дышать перестала. Я ведь мечтала о сцене, а тут мне говорят, что я для нее – ну, вроде как – рождена.

– Спасибо, – еле выговариваю звуки и отпиваю свой чай.

– Ты папику своему показываешь, чему научилась? – спросила она так прямо, что у меня задрожали коленки. Можно, конечно, поинтересоваться, откуда у нее информация, но я приезжаю с водителем, а за школу плачу с чужой карты.

Странно, но, когда о моем положении говорил стилист, мне было неприятно слушать его. Я хотела доказать, что не такая, и вообще у нас с Борисом – отношения. Но я до сих пор не знаю какие это «отношения», не знаю, правда ли он на мне женится или это все его способ заманить в свои распутные сети.

И ведь попалась.

Да так, что уходить не хочу, жду, когда появится возможность снова услышать его приказ и подчиниться.

Страшно ощущать себя в клетке из собственных чувств, еще страшнее понимать, что готова собственноручно выбросить ключ от замка.

– У-у, – тянет она, откидываясь на мягкий желтый стул, какими тут заставлено все. Видно, хозяйка школы любит этот цвет. – Вижу, зацепил он тебя.

Киваю. Все так и есть. Борис тот пазл, который я буду собирать, собирать, раздражаться, что не могу это сделать. Нопрекратить уже не смогу. Мне необходимо увидеть окончательный вариант картины.

– Красивый хоть?

Отрицательно качаю головой, так что та тягостно вздыхает, а я смеюсь.

– Нет. Красивым его не назовешь. Тут другое. На него хочется смотреть. Он притягивает взгляд, но при этом – не смазливый.

– Старый?

– Ну… – вспоминаю о разнице в возрасте и ахаю. Обалдеть, шестнадцать лет ведь. – Ему тридцать четыре.

– А… Ну значит все работает, – играет она бровями.

С этим у него точно проблем нет. Так нет, что я часто боюсь застать его с любовницей. И к своему ужасу, боюсь, что даже это меня не оттолкнет.

Подобные мысли начинают угнетать. Почему я так безропотно все сношу?

– О-о, так – так. Ты не гони коней. Уйти ты всегда успеешь.

– Думаешь?

– Ты живешь в Москве. Он может тебе дать все, чтобы ты стала человеком. С хорошей зарплатой, с образованием, умением себя подать. Нет никаких гарантий, что через год он не заведет себе кого-то другого. А ты порадуешься, что смогла урвать кусок пирога, чтобы жить припеваючи. Но… – она приближает свою голову. – Уже свободной. Если он тебя не бьет, не подкладывает под других, то надо брать.

– А как же самоуважение? Любовь?

– А где оно – это самоуважение? Работать до шести вечера, чтобы потом стирать носки мужу, который не может рот закрыть, чтобы срыгнуть. Или который даже трахнуть нормально тебя не может? Это ты считаешь самоуважением? Когда в твои руки попадает такой шанс, надо пользоваться. Тем более, насчет любви с твоей стороны я думаю проблем нет. Верно?

– Верно, – отвожу взгляд в окно и замечаю Игоря возле джипа. Странно, что он даже на стоянку не отъехал.


– Что-то он сегодня нервный. Увольняют? – спрашивает Ольга.

– Ты тоже заметила?

– Он курит уже пятую сигарету, пока мы тут сидим. Может на метро сегодня?

Я поворачиваю голову и благодарно киваю.

– Спасибо за разговор. Я обязательно обдумаю все, что ты наговорила.

– Обдумай, – смеется та. – Но не делай этого при мужике своем. Они не любят.

– Думающих?

– Типа того.

– А ты откуда столько знаешь?

– Так у меня был. Тоже крутой. Только занимался всяким дерьмом. Я все сбежать пыталась. Потом успокоилась, себя сделала за его счет. Школу эту открыла. Теперь вот свободна.

– А он? – удивленно распахиваю глаза. По ней и не скажешь, что она бизнесвуман.

– А он сидит.

– Почему? – чуть ли не вскрикиваю. Мысль, что Бориса могут посадить, никогда не приходила не в голову. – Его сдали?

– Ага, – поднимается она и криво усмехается. – Он мне изменил, а я его сдала.

Смотрю ей вслед и почему-то мне кажется, что ничего хорошего от своей свободы она не получает. А что ждет меня?

Допиваю чай, благодарю бармена и спускаюсь на улицу.

Там снова курит Игорь. Замыленный, словно после пробежки.

– Может я на метро? – предлагаю, делая шаг назад, но он откидывает сигарету, дрожащими руками хватает меня за рукав и тянет в машину. Мое сопротивление преодолевает без труда.

– Нет, нет, принцесса. Ты поедешь со мной. Меня не тронут, пока ты рядом.


Глава 43.

Я начинаю активно брыкаться, кричать, но всем словно пофиг. А мне реально страшно, потому что глаза Игоря блестят искренним безумием, словно он собрался взорваться.

Только отъезжая, вижу, что Оля выбежала на улицу в одних шортах и набирает какой-то номер. Но уменьшить страх это не помогает. Только радует, что хоть ей на меня не наплевать.

Борис!

Тянусь за телефоном, пока машину бросает из стороны в сторону. Она уже выезжает на трассу и начинает набирать скорость. Набираю единственный номер в айфоне, как вдруг меня кидает на дверь машины.

Телефон с глухим ударом падает на пол.

Игорь пугает меня своим демоническим смехом, и я стараюсь сжать зубы, чтобы они не стучали от страха так громко.

Будь сильной, Нина. Ты справишься. Но мы отъезжаем от города все дальше…

– Слышала когда-нибудь? Нужно пристёгиваться! – хохочет он и я резво достаю телефон, как вдруг вижу перед собой дуло пистолета.

– Выкинь в окно.

– Что? – вряд ли получится сыграть дурочку. Но все же…

– Не строй глухую! Выкинь в окно этот чертов телефон, пока я не пристрелил тебя!

– Да ты объясни в чем дело?! Что случилось! Почему ты боишься ?!

Он снова ржет, смотрит, то на дорогу, то на меня, размахивая пистолетом.

– Потому что Распутин прознал о том, кто помог подготовить покушение.

Я знала! – почему-то пришла неуместно радостная мысль. Но страх быстро поглощает ее, как черная краска поглощает любую другую.

Пистолет может выстрелить случайно. Раз, и меня нет.

И мне почему-то не хочется умирать.

Совсем.

Хочется жить, платье свадебное надеть, на сцене выступить, член Бориса в себе ощутить, высказать сестре все, что я о ней думаю.

Мысли круговоротом кружат голову, вызывая боль, и я сама не зная зачем, двумя руками хватаюсь за пистолет.

Вырву из рук, и сама пристрелю гада.

За Бориса.

За себя!

Но он сильнее.

А еще у него в руке руль.

А гоним мы под сто километров в час. И у меня вся жизнь пробегает перед глазами, когда вижу несущийся на нас черный джипарь.

Он даже не пытается свернуть. А Игорь не видит. Занят пистолетом.

– Игорь! Машина! – ору я, что есть сил.

Он отпускает пистолет, но от резкого рывка, тот выскальзывает и у меня.

Нас кидает влево и машина резко, с визгом тормозит на обочине.

Я ударяюсь головой об стекло, а Игорь носом об руль.

Джип даже не остановился. Пронесся мимо, словно и не было ничего.

Я сквозь слезы нащупываю ручку и буквально вываливаюсь из машины под дождь.

Перед глазами все плывёт, а в ушах такой звон, что я не слышу, что мне кричит Игорь. Рукой хватаю телефон и когда он подходит сзади, с испугу кидаю в него.

С удивлением отмечаю, что металлический корпус рассек Игорю лоб. Крови на лице стало еще больше.

– Дура! Я же спасал тебя! – слышу сквозь звон яростный крик, словно Игорь за стеклом, но меня его слова смешат.

– Ты так это называешь? Угроза. Авария. Это и есть спасение? Только вот ты забыл упомянуть, что спасаешь свою задницу. Зачем было покушаться на Бориса?!

– Потому что он чудовище! Он сожрет тебя, так же, как и всех возле себя, стоит только тебе предать его.

– Какая глупость! Зачем мне его предавать? Я люблю его!

Крикнула сквозь шум дождя и сама рот прикрыла ладошкой от изумления. Да, в порыве. Да, с больной головой. Но крикнула.

И поверила.

Потому что ничего ярче в своей жизни не испытывала. Наверное, отношения с ним похожи на хождение по веревочному мосту. Чем сильнее его шатает, тем труднее мне удержаться, но! Какой же мандраж и детский восторг вызывает этот опасный путь.

– Послушай, – подходит ко мне это окровавленное чудо. – Поехали со мной. Ты мне понравилась. Я конечно не магнат, но и без денег не живу.

У меня есть стойкое ощущение, что скоро жить Игорь не будет совсем.

Может это провидение, может интуиция. Но карму он себе порушил, так конкретно.

А что с кармой Бориса?

– Я не поеду.

– А если заставлю?

– Ты сам сказал. Борис чудовище. Ты уверен, что хочешь нарваться на его гнев? Уезжай сам, если боишься. Но я уверена, что, если ты придешь к Борису и извинишься, он все поймет.

Игорь откровенно рассмеялся. Пока дождь смывал с него кровь, он держался за сердце и ржал. А я недоумевала и смотрела, как мимо нас проносились машины.

– Простит! Вот ты дура. Красивая, но дура! И ты тоже потом захочешь убежать, но вот тебя Распутин точно не отпустит.

– Почему? – невольно вырывается вопрос. От его смеха становится не по себе. Но я верю, что Борис разумный человек. Не разумный не смог бы управлять таким комбинатом как наш. Верно?

– Потому что своих вещей он не отдает никому. А ты, идиотка, просто вещь. Поехали со мной! – орет он, хватает меня за руку, но я испуганным криком отвечаю:

– Нет!

Только вот чего я боюсь. Его. Его слов? Или… Бориса?

– Ну и оставайся! Надеюсь, он поиграется с тобой и бросит, чтобы потом ты вспоминала меня.

А будет ли кого вспоминать, – думаю я, смотря в след БМВ. Потом обнимаю себя за плечи и смотрю вниз. Разбитый телефон, пистолет. Вспоминаю, что сумку бросила возле школы танцев.

Надеюсь Оля поднимет.

Мы от города недалеко отъехали. Надеюсь дойти.

Смотрю по сторонам, но сквозь стену дождя почти ничего не видно, а я начинаю промерзать. Поднимаю пистолет. Телефон все равно больше не пригоден. Обнимаю себя крепче, надеясь хоть так сохранить тепло и иду в сторону Москвы.


Глава 44.

Серый цвет. Он внутри меня, он вокруг меня. Его так много, что, кажется, начинает тошнить. А может быть это просто дождь, который промочил мою одежду насквозь и уже добирается до костей. Размягчает их, от чего сердце стучит все медленнее, а ноги подкашиваются.

Перед глазами сплошная пелена, а голова начинает нещадно гудеть. А в голове мысли все словно жидким металлом покрыты. Обжигает. Сжигает.

И среди них лицо Бориса. Без эмоций.

Их и не нужно.

Он нужен. Его сильные руки. Его губы, умеющие свести с ума. Он никогда не целует, он поглощает все мое существо. Вынуждает подчиняться, даже не думать о сопротивлении.

И он все ближе, а огонь все жарче, тело ломит, дрожь переносится на зубы. Они стучат, бьются друг об друга, выдавая звонкую дробь.

Как же я устала идти.

Нужно отдохнуть. Прилечь прямо здесь и никуда не спешить.

Больше некуда спешить.

И сквозь шум дождя и собственный стук сердца слышу скрип колес. Наверное, показалось. Потому что никому я не нужна.

Ни-ко-му.

Буду лежать здесь, пока окончательно не сольюсь с окружающим пространством, стану лужей, как когда-то русалка за свою любовь стала морской пеной.

– Нашел, – пробивается знакомый хрипловатый тенор. – Везу в клинику? Ладно.

Где я его слышала? Это точно не Борис. Теперь немного осознаю, что еду в машине.

Пристегнутая. И из печки такой жар, что дышать становится трудно.

Приоткрываю глаза, вижу тот же самый серый цвет. Только за стеклом и дворники, что пытаются разогнать бесконечные потоки.

– Нина.

Вспомнила. Иван. Заместитель Бориса в Москве.

– Присутствую, – отрапортовала и откашлялась, чувствуя, что бороться с дремой все сложнее.

– Рад, что вы можете шутить.

– Не могу, – я ничего не могу. Только задыхаться, чувствуя, как боль буквально раздирает горло, медленно стекает в грудь.

Лба касается прохладная рука и Иван ругается.

А мне так хорошо стало, что я стремительно хватаю этот источник прохлады. От него становится легче, спокойнее.

– Только не спите.

– Но мне хочется.

– Уснете и не проснётесь. Мне этого не простят. Нам ехать десять минут, – говорит он, и я рассматриваю удивительно живое лицо. Карие глаза, длинные ресницы и мягкий, округлый подбородок. Ничего общего с резкими чертами Бориса.

– Тогда говорите со мной.

– О чем?

– Почему вы работаете на Бориса?

– Потому что он хорошо платит, – выдает он обыкновенный ответ, мельком смотрит на меня и снова отворачивается.

– Это единственная причина?

– Да.

Вот так. Без объяснений. А мне мало. Да и засыпать не хочется.

– У Бориса есть женщины? Кроме меня.

– Были, – не стал он отрицать. – С недавних пор акцент на вас.

Акцент. То я вещь, теперь акцент.

– Почему я? – вот он главный вопрос и именно его мне нужно было задать на грани жизни и смерти. Может быть Иван скажет. Он вроде бы хороший. Он так и держит свою ладонь на моем лбу.

– Этого я не знаю. Хотя вы красивая. Может в этом причина?

– Моя сестра красивее.

– Нет. Она эффектнее, – разглядывает он меня, пока мы останавливаемся на светофоре. – А в вас есть волшебство.

Откуда он видел мою сестру мне в голову не пришло спросить, зато я вдруг заплакала. Мне так хотелось услышать комплимент от Бориса. А услышала я его от водителя. Заместителя. Это было так обидно.

Иван дает мне белый платок, и я в него шумно высмаркиваюсь.

– Борису наплевать на меня. Даже Игорь сказал, что я вещь, – ворчу я сквозь слезы, сквозь эмоции, которые меня душат. – Почему он сейчас не здесь? Почему не он меня спас? Каким он будет мужем, если уже сейчас ведет себя так отстранённо. И будет ли? Он не любит меня, а я его очень люблю.

Иван останавливает машину возле белого здания. Знакомой клиники, вход которой из-за дождя еле различить.

– Ему не наплевать, – говорит он, поворачиваясь ко мне все своим корпусом, и тянется на заднее сидение.

В его руках оказалась переноска, и я задохнулась от удивления.

Котенок?! Борис все-таки подарил мне котенка?!

Я вытаращила глаза, переводила взгляд то на Ивана, то на серую, мягкую переноску, в которой что-то шевелилось.

Улыбка причиняла мне боль, но я все равно не смогла ее сдержать.

– Это котенок!? – шепчу я радостно, заглядываю внутрь, но слышу шипение. Он, наверное, испуган.

– Ну почти, – усмехается Иван и смотрит вперед. Там появляются люди в белых халатах с каталкой.


– Я его не отдам.

– Он будет с вами в палате, – говорит Иван, пока дверь открывается и меня вытаскивают под дождь, укладывают в каталку. А я только и смотрю на переноску, из которой выглядывают два серых, словно металлических глаза.

И пока мне ставят капельницу, я улыбаюсь, чувствуя, как внутри сердце колотится и сжимается от сладкой боли. Потому что Борис исполнил мое желание. Ему на меня не наплевать.

Глава 45

Я плыву в лодке по собственному сознанию. То медленно, то убыстряясь. Чувствую, что в определенные моменты лодка начинает тонуть, и сколько не вычерпывай воду, ничего не помогает.

Но стоит мне почти полностью уйти под толщу подсознания, погрузиться в преддверие тьмы, ощутить кожей жар ледяной воды, как происходит это.

Рядом с моим сердцем начинает биться еще одно. Быстро-быстро. Гулко-гулко. И звук такой. Словно гудит трактор. И я пытаюсь разлепить глаза и часто моргаю, уткнувшись взглядом в люминесцентный фонарь.

Поворачиваю голову с права налево и выстанываю от острой боли затекшей шеи.

Внезапно трактор отдаляется, а мне на лоб ложится знакомо прохладная ладонь.

Я стараюсь улыбнуться, шепчу одними губами «Иван» и перевожу взгляд. Вижу, что смотрит он прямо на меня. А на лбу сведены брови, выдавая напряженную работу мысли.

Он резко убирает руку, словно ошпарившись, и отходит подальше. Но глаз не отрывает.

– Вы выглядите лучше… Нина.

– Может нам стоит перейти на ты, – хочется мне близости в такое тяжелое время, но он отрезает на корню любые попытки:

– Нет. Не стоит. У вас есть, с кем сближаться.

И тут меня озаряет воспоминание. Яркое. Незабываемое. Переноска, а в ней, наверное, котенок.

И я спешно ищу его глазами и замираю, когда вижу это.

Не котенок. Далеко уже не котенок. Огромный, черный котяра с лоснящейся шерсткой и ушами-кисточками. Силюсь вспомнить породу, но на ум приходит только пантера.

Его мордочка отвернута к окну. Наглая, взирающая на мир с презрением, словно он здесь главный, а остальным дана только честь подчиняться.

Как же это напомнило Бориса.

А значит это его кот.

Меня пробирает смех, хоть в груди все еще болит. Никогда даже подумать не могла, что Борис с его занятостью, бесчувственностью заведет себе кота.

И вот, он прислал его мне.

И циники могут говорить, что угодно. Утверждать, что у Бориса нет ко мне чувств. Но дать мне кота, это ли не самая высшая форма доверия?

Хотя надо еще понять, кого кому доверили.

То, что это не мягкий, ласковый зверек, я осознала сразу. Бесполезно было его звать. Бесполезно пытаться с ним разговаривать. Он делал, что хотел. Он, даже будучи здесь всего два дня, принял эту палату за свой дом. А значит, как и любой другой кот, считал, что он здесь самая важная персона.

Стоит только медсестре не убрать вовремя лоток, он демонстративно ссал на дверь.

Стоило только принести еду не вовремя, как он начинал истошно орать.

Не могу даже представить, сколько должен получать персонал за возню с этим чудовищем. А ведь скоро я останусь с ним наедине.

На меня он не смотрел принципиально, но стоило мне закрыть глаза и погрузиться в тревожный сон, как он забирался на меня сверху, придавливал своей далеко нелегкой тушкой и начинал громко мурчать.

ВиктОр, с ударением на «о».

Точно, что француз. Такой же высокомерный и не терпящий возражений. Мы как-то встречали их в нашем ресторане, когда они приезжали на комбинат.

Уже дома, организовывая для него уютное гнездышко, я возненавидела всех котов на свете. Ему не нравилось все. В итоге спал он на моей кровати, а ел на моем столе.

Похоже, что я ему тоже не нравилась, раз он так упорно оккупировал мою территорию. Следы его когтей на моих руках лучшее подтверждение тому, что с ним лучше не спорить. Я смирилась. Даже с нежностью стала смотреть на его ежедневные закидоны. Он стал напоминать мне дедушку, которого любишь, не смотря на регулярное ворчание.

Но только спустя неделю я осознала, что он принял меня как должное. Правда дружбы это не гарантировало, скорее молчаливое перемирие.

Я с ним разговаривала.

И он порой слушал, мне так казалось. Иногда я на него кричала. И, конечно, я часто грозила, что пожалуюсь на него Борису.

На что он поворачивал ко мне наглую морду, вперивался серыми глазами, и я словно видела, как он вздергивает бровь, как бы говоря:

«Не верю».

Конечно, нет.

Шанс заслужить доверие и любовь Бориса, который подарила мне судьба в виде этого кота, я не упущу.

И спустя три недели совместного проживания, когда я была уверена, что знаю об этом чудовище буквально все, он смог меня удивить.

Сегодня я жду Бориса. Он звонил мне вчера, спрашивал, как я себя чувствую и сообщил, что будет дома вечером.

Все это было сказано сухо, констатация фактов, но боже, какой же восторг у меня это вызвало. Дом. Он сказал дома. Значит он принимает меня за близкого человека, того, кто бережет его очаг.

Я сбегала в бутик, в сопровождении нового молчаливого охранник Славы, купила очень порочное нижнее белье, из которого даже моя небольшая грудь буквально вываливалась.

Потом зашла в продуктовый и решила показать Борису, что я еще очень неплохо готовлю.


Причем, если мама моя любит жирные блюда, сдобренные майонезом, я люблю более изысканную кухню.

Виктор на все мои потуги и счастливый вид смотрел с легким презрением, лежа на моей белой блузке, прекрасно зная, что после него останется шерсть.

Это он так меня учил сразу прибирать вещи в шкаф.

– ВиктОр, ты даже не представляешь, как я рада. Борис сегодня приезжает. И я скажу ему, что не хочу ждать свадьбы. Мне кажется, я давно готова к половым отношениям со своим мужчиной, – улыбалась я, подкрашивая ресницы и любуясь животиком, на котором стали видны полоски мышц.

Это все Оля и ее тренировки.

Я прямо вижу, что тело стало гораздо более упругим.

Котяра словно фыркнул, отвернулся и спрыгнул с кровати, направившись на кухню. Знает ведь, что получит первую порцию говядины, запеченной под соусом с черносливом.

Он даже не погнушается овощного рагу и свежеиспеченных булочек. Интересно, Борис такой же проглот?

Самое главное, чтобы ему понравилось, как и его коту. Пусть тот и не показывает своей любви к моей готовке.

Натянув шелковый халатик, я выпиваю стакан воды, чувствую, как от нервного напряжения, страстного предвкушения дрожат даже внутренности.

И вот звонит звонок в дверь.

Трель раздается по всей квартире, но занятый едой ВиктОр только навостряет уши и продолжает есть.

Я ощущаю, как переполнена счастьем, невыносимым, болезненным восторгом. Только надеюсь, что вытерплю, как Борис будет есть, и не наброшусь на него, требуя утолить мой совершенно другой голод. Я пыталась справиться с ним сама, но без него, без его голоса, без его приказов у меня ничего не получилось.

– Иду!

Я запахиваю халат плотнее, как раздается очередная нетерпеливая трель, и мне в голову приходит глупая мысль, что это не похоже на Бориса.

Он сдержанный, терпеливый. Гораздо терпеливее меня.

Но радость так кружит голову, что я вытираю руки полотенцем и направляюсь к двери, на ходу распуская волосы.

И уже почти там, как вдруг происходит три вещи.

Причем одновременно.

За дверью раздается странный хлопок, на столе начинает вибрировать айфон, а дорогу мне преграждает ВиктОр.

И я смотрю на него и не понимаю, что он делает. Еще меньше понимаю, зачем Борису звонить мне на телефон, если он стоит за дверью.

Глава 46.

Это какая-то ерунда.

– Что с тобой? – хмурюсь я и перешагиваю через кота. За что тот мне царапает в кровь ногу. Я падаю перед самой дверью в тот момент, когда звон прекращается. Я быстро смотрю на кота, но его уже нет. Спрятался? От чего? Или от кого?

И стоит мне только об этом задуматься, как замок вылетает вместе с глухим звуком выстрела.

Раз, второй.

Я шумно, протяжно выдыхаю и быстро ползу в сторону кладовой. Там просторно, а главное есть место спрятаться. Стоит мне только закрыть дверь, как входная с треском открывается, а я чувствую, как от страха кровь отлила от лица и понеслась по венам со скоростью света.

– Нина, это я, Игорь. Выходи.

Ага, прямо-таки бегу и падаю.

– Нина, сука, – меняет он тон голоса, и я слышу, что в квартире он не один.

– Посмотри, она жрачку приготовила.

– Вот и скажешь Борзому, что она не только трахается, но и готовит. Нина, я все равно тебя найду.

Он открывает и закрывает двери, а я держусь за сердце, чтобы оно не выскочило, как сильно оно бьется.

– Бля, охуенное мясо. Хочешь?

– Хватит жрать. Суку эту ищи. А, впрочем. Иди сюда, киска. Вот же тварь черная, – орет он, и я понимаю, что он наткнулся на ВиктОра. И меня пронзает настоящий ужас. А если они что-то сделают с ним? А если убьют.

– Ты когда успела эту гадину завести. Выходи, Нина, иначе я раздроблю ей череп!

Ему!

Меня как пробкой из шампанского выбило. Я тут же вылетела из кладовки и нашла глазами ВиктОра, который смотрел на Игоря, слегла потрепанного, бешенным взглядом, а потом стремительно бросился ему в лицо.

Я кинулась к ним, но меня остановил крупный мужчина, а у двери стояло, смотря на меня сальными взглядами, еще трое с автоматами.

Тот истошно заорал, потому что котяра впился в кожу всеми ногтями и чем упорнее тот отрывал животное, тем сильнее шрамы себе оставлял. Он все-таки смог сбросить его с себя, не без помощи крупного парня. После чего с силой кинул об стену.

– Нет! Нет!

Я тут же бросилась к любимцу с криком:

– ВиктОр! – трогаю я его, но он лежит так неподвижно.

– Нет больше твоей твари, – орет мне располосованный в кровь Игорь, закидывает меня брыкающуюся на плечо и выносит из квартиры. А я только смотрю на своего защитника и молюсь вселенной, чтобы он был сильным. Чтобы этот удар не принес ему вреда.

– Вы заплатите за это. Борис вас найдет!

– На это и расчет. И молись, чтобы ты действительно была нужна Распутину.

И почему от его слов становится так болезненно тошно, а в горле першит от слез. Почему мне кажется, что кот любил меня сильнее хозяина. Любит. Он обязательно жив. Иначе быть не может.

– А что будет, если не нужна.

– Значит будешь готовить для нас, – хохочет крупный парень, облизывая пальцы. Скотина.

– И глотать, – глумится другой, и все подхватывают, пока несут меня через парковку к черному фургону без номеров.


Глава 47.

Меня закрывают в очень темном помещении, свет в котором пробивается разве что сквозь узкое окно под потолком. Подвал, – понимаю я и сажусь, подтягиваю ноги к груди.

Меня спасут. Меня спасут, – надеюсь я и верю, но слова Игоря и глумливые, сальные шутки его коллег не выходят из головы.

А если Борис не пойдет на их условия?

Если он чисто физически не сможет их выполнить? А если он не захочет меня спасать?

От последнего вопроса становится не по себе, потому что положительный ответ не даст мне выбраться отсюда невредимой.

Поднимаю голову к окну и прикидываю, смогу ли я через него вылезти. Смогла бы, но там решетки. А дверь железная, а еще жуть как хочется в туалет. Все настолько неприятно и мерзко, что я потихоньку начинаю впадать в отчаяние. Особенно когда время тянется так медленно. Настолько, что я успеваю заснуть с надеждой на спасение и на еще восемь жизней ВиктОра.

Меня будят резким рывком и выносят в тусклый свет коридора. Долго несут, как мешок, даже не думая церемониться, и вдруг кидают в ноги лысого человека со шрамом на пол черепа. И это не тот случай, когда украшает.

На его коленях сидит абсолютно голая блондинка, и я сглатываю, потому что сама не далека от ее вида. Запахиваю халат, на что лысый ухмыляется, спихивает блондинку с колен и наклоняется ко мне.

– Ну-с, посмотрим, милашка, сколько ты стоишь…

Мне хочется высказаться, плюнуть ему в лицо, но я сжимаю губы, потому что бессмысленно спорить с психом. С ними нельзя договориться, только бежать. А мне некуда. Везде вооруженная охрана. И есть шанс своим поступком разозлить ее еще больше.

– Немая что ли?

Качаю головой, очень медленно отползая, но его злит даже мое молчание.

– Отвечай, когда с тобой разговаривает Борзый! – орет он мне в лицо, дергает за волосы и обдает гнилостным дыханием.

– Борзый, ты это, поаккуратнее. Она баба Распутина.

– Не учи меня! – орет он и вдруг начинает стрелять. Но краем глаза я замечаю, что высокий мужчина в синем спортивном костюме успел увернуться. Судя по всему, такое поведение «Борзого» не новость. Бессмысленная и беспощадная жестокость. Перевожу взгляд на замершего Игоря у стены. Хочется злорадно усмехнуться. Если Борис чудовище, то кто тогда вот этот урод? Ангел земной?

– А хочешь, – переводит он сальный взгляд на мою еле прикрытую грудь. – Мы покувыркаемся, пока твой папик едет? Гляну, чего он у тебя в пизденке нашел. На рожу-то ты обычная. Отвечай! Хочешь?!

– Не хочу.

– А тебя никто и не спросит, – ржет он над своей тупой шуткой. Остальные подхватывают.

И стоит только этому уроду высунуть язык и почти коснуться моей щеки, как на весь квадратный, забитый коврами и картинами кабинет разносится трель.

Борис… Это точно он.

И да, он вошел в кабинет в привычном сером костюме, ничуть не изменившись за три недели. Он один, и я думала, задохнусь от счастья. Пусть на меня он даже не обращал внимания.

– Зачем звал?

– Звал, – смеется Борзый. – Еще как звал. Смотри, бабу твою нашли, ты тут же примчался.

– Найти ее было несложно, – как бы невзначай говорит Борис, а у меня начинает от мыслей нещадно гудеть голова.

Что значат его слова?

Что он меня не прятал? Даже зная об опасности?

– Ничего она у тебя такая. Вот думаю, сколько ты готов за нее отвалить?

– Все зависит от предложения.

Почему после этих слов, а особенно от ледяного взгляда, которым Борис по мне скользнул, холод стекает по спине к пояснице. Он же не оставит меня здесь? Не оставит?

– Хочу комбинат.

Даже я понимаю, что это нереальная просьба, глупая, как и недавние выстрелы. Я прикрываю глаза, прекрасно зная, что сейчас услышу.

– Ни одна дырка не стоит моего комбината, – говорит Борис, стоя в той же расслабленной позе, словно он снова на сцене в ресторане Усть-Горска вещает о важности образования.

– Серьезно?! – хохочет Борзый, не веря. Но Борис не шутит. Он никогда не шутит. – Тогда я прострелю ей башку.

В череп буквально вжалось еще теплое дуло.

– Валяй, – поворачивается Борис, и я хочу крикнуть: «Спаси меня!» Но, кажется, ему и правда наплевать. Завод важнее жизни какой-то женщины. Пусть даже Борис выбрал ее себе в жены.

– Нет, убивать это слишком легко. Я заставлю ее мне отсасывать, пока она не захлебнется спермой. Как тебе, а? – орет этот псих, и принимается расстегивать ширинку.

– Отлично, – говорит Борис, погружая в бездну отчаяния еще сильнее. Я дергаюсь, замахиваюсь, но мне прилетает оплеуха. Но она даже на грамм не такая болезненная, как слова Бориса: Я, пожалуй, посмотрю?

– Ну, конечно. Оставайся. Чтобы потом умереть, – подтягивает лысый меня ближе, и я ощущаю мерзопакостные запахи мочи и выделений.

Я его откушу. Я откушу эту дрянь. Лучше сдохнуть, чем взять в рот это.


Но стоит его толстым пальцам сдавить мне волосы у корней, направив вялый отросток к моим губам, звучит оглушительный выстрел.


Глава 48.

Я вздрагиваю, не понимая, откуда звук и соображаю, что это было, только когда лысый начинает валиться в сторону.

Я поворачиваю голову на Бориса, а он тут же кидает пистолет парню в спортивном костюме.

– Это место давно твое, – говорит он ровно, после того, как парень поймал оружие.

Я же продолжаю стоять, замерев от ужаса, не веря, что все это происходит со мной. Так быстро. Так стремительно. Почему моя жизнь из совершенно спокойной превратилась в боевик. Словно кто-то переключил с РТР на НТВ.

Отмираю, когда мне на плечи ложится горячая ткань, и я понимаю, что это пиджак Бориса.

Он без слов тянет меня на выход и долго ведет за собой по бесконечному коридору подвала, наверх, в яркое слепящее утро.

Я провела там всю ночь?

Меня накрывает острое облегчение, отчего дыхание спирает, и я часто дышу, рвано глотая чуть морозный воздух. Но холода не чувствую.

Поднимаю голову и вижу Бориса, который смотрит на меня нечитаемым взглядом, а за машиной стоит Иван.

Стоит ему поймать мое внимание, как он садится за руль внедорожника, а Борис опускается передо мной на корточки.

– Что болит?

Душа.

– Ничего. Вроде бы.

– Поехали, Нина. Здесь лучше не задерживаться.

– Но я думала теперь все в порядке. Это с ними у тебя криминальные проблемы? – спрашиваю без утайки, пока греюсь в его руках по дороге домой. Ответа, правда, не жду. – ВиктОР! Они убили…

– Он в порядке. Этого зверюгу так просто не убьешь.

Так же, как и тебя, – улыбаюсь про себя, чувствуя, как меня омывает волной радости, смешанного с легким страхом, что все может повториться.

И возможно я ни раз еще увижу, как кота кидают в стену, но уже во сне.

Но тут вспоминаю, что хотела встретить Бориса при полном параде, чтобы он увидел, какая я красивая, как хорошо готовлю и даже поладила с котом. Почти. И на меня накатывает обида, что теперь я выгляжу как лохудра, а мясо, любовно приготовленное для Бориса, съел какой-то жирдяй.

И так хочется все это рассказать Борису, пожаловаться, но один только взгляд на его бездушное лицо приводит меня в чувство.

Ему бесполезно говорить о своих переживаниях, он только смерит меня презрительным взглядом, а сейчас мне это не нужно.

Он мне нужен. Пусть такой. Пусть грубый. Пусть незаботливый и не нежный. Он нужен. И я понимаю, что сейчас не лучшее место, но все равно хочу сделать хотя бы одно из того, что запланировала.

Поэтому наклоняюсь вперед, шепчу Ивану, чтобы он закрыл перегородку, и не знаю почему, но вместе с кивком он сжимает челюсти.

И стоит нам остаться с Борисом наедине, как я залезаю на него верхом и тесно прижимаюсь к стальной груди.

– Нина… До дома еще пятнадцать минут…

– Мне холодно, – хитрю я, потому что тело давно заполнено лавой, что плещется во мне и заставляет кожу пылать, а внутренности плавиться.

А все потому что здесь рядом мое ядро. Тот ориентир, на которого я буду равняться всю оставшуюся жизнь. И да, звучит пафосно, но я так думаю. Я так хочу.

– Согрей меня, – шепчу еле слышно, покрутив попкой и чувствуя, что обогреватель включился на полную, и скоро может приступить к делу, если, конечно, головной отдел даст команду.

Я обнимаю Бориса за шею, мягко царапаю кожу, чувствуя, как он дергается. Сурово на меня смотрит.

Долго так смотрит, наблюдая, как я покрываю его лицо маленькими поцелуями: щеки, лоб, нос, шея. Как мягко улыбаюсь, словно прося прощения за свою несдержанность.

Но я ничего не могу с собой поделать. Мне нужно быть ближе к нему. Мне нужно знать, что он все еще хочет это тело, даже после того, как меня лапал убитый.

И всплывавший в сознании ужас, что он так легко убил человека, я заталкиваю ногой глубоко, потому что он сделал все правильно. Он защищал меня. Он спас меня.

– Борис, я так по тебе скучала. Безумно. Я не хочу ждать свадьбы. Я хочу быть твоей. Сейчас.

В голове все еще ярко воспоминание, как он держал пистолет. Уверено и жестко. Как и меня сейчас. Только талию, но сжимая с каждой секундой все крепче, словно собирается переломить.

Решаюсь. Касаюсь губ, чуть поджатых, словно он мною недоволен.

Но судя по всему, это его не останавливает. Через мгновение на меня обрушивается его рот, жадно поглотив губы. Языком скользнул внутрь. Занял позицию лидера.

И я уже ликую, тело наполняется негой и предвкушением, что сейчас все случится. Сейчас я нащупаю его ремень и…

Как вдруг все обрывается. А машина тормозит.

Я уже сижу на своей прежнем мечте, а в меня летит пиджак.

– Нина! Учись быть сдержанной!

И это говорит мне мужчина, который не сдержался в театре. На что он злится? Что я заставила его нарушить какое-то неведомое правило?

Я закуталась в пиджак, пошла за напряженным Борисом и дома увидела, что беспорядок уже прибрали, а ВиктОр спит на прежнем месте.


Не смотря на короткую ссору, улыбка озарила мое лицо.

Все хорошо. Теперь будет все хорошо.

С этой мыслью я сбросила с плеч пиджак, туда же полетел халатик и нижнее белье.

И Борис, чеканящий шаг к кабинету, остановился.

Услышал шорох одежды и обернулся.

А я уже полностью обнаженная, стараясь не спешить, шла к ванной.

Хочешь злиться – злись. Хочешь работать – работай.

Но если ты хочешь меня, то не сможешь устоять перед совместным душем.

В зеркальной двери я вижу, как быстро опускается и поднимается мужская грудь, выдавая волнение. Еле сдержалась от крика ликования, когда он резкими движением откинул свою сумку и начал расстегивать рубашку.

Справедливости ради сказать, буквально срывал ее с себя.

И стоило мне с хитрой улыбкой закрыть дверцу душевой, как он поставил обнаженную ногу и забрался внутрь.

– Тебя только что чуть не изнасиловали. Ты видела смерть. Ты должна рыдать, что все закончилось хорошо.

– Уже завтра ты снова можешь уехать, я не хочу тратить время на слезы.

Он закрывает дверцу, отрезая нас от мира, и рукой прижимает меня к кафельной стенке, регулируя температуру воды.

– А на что ты предпочитаешь тратить время?

– Хочу показать, как люблю тебя.

Он долго молчит на мое признание. Да я и не жду ответа.

Борис пришел за мной. Он спас меня. Он рядом. Он забоится обо мне. Поныть о том, как он груб, я могу и потом. Одна. А сейчас мне хочется в полной мере ощутить, какого это – по-настоящему быть девочкой стального магната. И наконец стать его женщиной.

Глава 49.

– Когда у тебя каникулы? – спрашивает глухо и разворачивает меня к себе спиной, проводит по ней, от шеи до копчика, так, что меня начинает потряхивать.

Как же хорошо, как же с ним хорошо. Особенно, когда его большие грубые руки мнут грудь, оттягивают соски и снова отпускают. Оттягивают. Отпускают.

Что он там спросил?

– В декабре экзамены, январь до половины свободен.

– На рождество поженимся и тогда…

– Постой, – перебиваю громко, с обидой в голосе! Хочу повернуться, но он не дает, за бедра к себе подтягивает и членом уже стальным по попке скользит. Внимание отвлекает. – Но я хочу сейчас, я готова.

– Я знаю, – проводит он стволом по мягким складочкам и вдруг выдавливает мне на спину гель для душа, моет.

– Тогда объясни, – прошу хрипло, чуть шире раздвигаю ноги, надеясь, что он потеряет контроль. – Что мешает тебе сделать меня своей прямо сейчас?

И опять это молчание. Словно я ребенок, которому не положено ничего знать. А я не ребенок! Я женщина! Я хочу стать его женщиной!

Рискуя нарваться на гнев, тяну руку вниз и нахожу мокрую, гладкую головку и хочу всунуть в себя, но он вдруг резко дергает меня за волосы, прогибая в спине еще сильнее и шипит она ухо:

– Я должен знать, что ты выйдешь за меня чистой.

– Так ты узнаешь об этом прямо сейчас, – достаю языком и касаюсь его губ, от чего он дергается и тянет меня сильнее. – Возьми меня, я хочу быть только твоей.

– Еще совсем недавно ты собиралась отдаться Виталику, – как бы невзначай замечает он, и мне становится жутко стыдно.

Я киваю. Понимая, что бесполезно с ним спорить. Все будет так, как он захочет. И моя задача испытывать те же желания.

Я спокойно наблюдаю, как он отпускает меня, домывается и выходит, так ничего и не сказав. Даже не взглянув на мое обнаженное тело.

А я остаюсь одна. Сама все испортила. Не получила удовольствие, не доставила его любимому.

Но может быть все можно исправить?

Я быстро домываюсь, обматываюсь полотенцем и выхожу в спальню.

При моем появлении котяра выходит из комнаты, бросив на меня нечитаемый взгляд, а я быстренько забираюсь на кровать.

На Бориса, который делает вид, что меня не замечает. Что меня не существует.

Работает на планшете, и я вижу, что подсвеченное голубым экраном лицо напряжено. Может быть я смогу его немного расслабить?

Свадьба так свадьба. Осталось ждать всего полтора месяца.

А пока можно показать, что я умею извиняться. Он сам меня учил доставлять себе удовольствие.

Снимаю с него полотенце, замечаю, что член спокойно лежит на бедре, при этом почти не потеряв своей формы.

Но стоит мне коснуться его пальчиками, провести по всей длине, как он словно оживает. Дергается и твердеет. Стремительно увеличивается. Поражая своей мужской мощью и красотой.

Борис опускает планшет и со слабым интересом смотрит, чем же я там занимаюсь. Но стоит мне облизать головку по кругу, взять основание пальцами, как он и вовсе откладывает гаджет и забрасывает одну руку за голову.

– Мне очень хочется принадлежать тебе, – спешу оправдать свою вспышку и продолжаю ласкать конец, не отрывая от него взгляда.

– Ты и так принадлежишь мне. Когда ты это поймешь, нам станет сосуществовать намного проще, – гладит он мои влажные волосы, убирает их с лица.

Главы 50.

– Но мне и так несложно, – шепчу я и пытаюсь взять член целиком, чувствуя небом каждую выпуклую венку.

Борис прикрывает глаза, сжимает челюсти и рукой отбирает у меня член, и я понимаю без слов. Принимаюсь ласкать мягкие, гладкие шарики, пока он медленно елозит по себе рукой.

Я не чувствую себя сейчас униженной и понимаю, что самой ласкать, без принуждения, зная, что никто не может за нами подсматривать, гораздо удобнее. Может быть поэтому совершенно бесстыдно выпускаю слюню и веду по шарикам ниже. Еще ниже, задевая место, о котором не принято говорить.

Но однажды Женя сказала, что там у мужчин эрогенная зона и судя по тому, как налилась кровью мошонка, она меня не обманула.

Борис хватает меня за волосы крепче, смотрит в глаза и хрипло спрашивает:

– Откуда знаешь?

– Женя… Ты же знаешь, она спец по удовлетворению мужчин.

– Больше не общайся с ней, я сам тебя всему научу.

– Правда? – шепчу, чувствуя, как от предвкушения внутри все переворачивается, а от последующего смачного поцелуя меня буквально штормит. Как будто я снова на выпускном и снова приняла что-то не то. Это все Борис. Он мое запрещенное вещество, к которому я беспечно пристрастилась.

– Да, – говорит он, оторвав от меня свои мягкие и одновременно жесткие губы.

Борис вдруг переворачивает меня так, что его горячее дыхание опаляет мне чисто выбритую киску, а его член гордо вздымается перед моим лицом.

Я укладываюсь удобнее и смущенно вскрикиваю, когда кончик его языка раздвинул мне складки и начал собирать оттуда нектар, влажно причмокивая и задевая ключевую точку, так, что я начинаю елозить по нему острыми сосками. Так, что я начинаю пылать и плавиться.

Я, благодарная за столько изысканную ласку, беру член в рот и пытаюсь запихнуть его чуть глубже, но он входит только наполовину. Дальше не могу.

Поэтому стараюсь сделать так, чтобы влажные, половинчатые движения устроили Бориса. Сосу быстро, вибрирующе мычу, пока она продолжает вылизывать меня. Дергать языком по клитору, ровно так, как надо.

Дергаюсь, когда его язык повторяет мой маневр и принимается ласкать розовую кнопочку. И я чувствую, как из недр тела поднимается что-то горячее, густое. Ласкает изнутри грудной отдел, обхватывает тисками сердце и сжимает его, а оттуда вниз, где в животе грозится произойти настоящая буря.

И она захватывает меня, особенно когда Борис дергает языком все быстрее, пальцем проникает в эту дырочку и начинает сильнее запихивать конец в рот. Господи! Я сейчас умру! Его действия вынуждают выть вьюгой прямо в член, заполнивший мой рот до отказа. Он неожиданно достиг стенки горла и принялся активно пульсировать. А вскоре заливать меня горько-сладкой жидкостью.

В этом единении страсти была своя магия. Совместный оргазм мужчины и женщины. Разве может быть что-то лучшее в отношениях?

Уже в ванной, смотря на себя в зеркало, я ощутила сказочное счастье. Если даже подобные ласки приносят мне столько радости, то что же будет при настоящем занятии любовью?

Ведь что бы не говорил Борис, как бы упорно не молчал, он хочет сделать меня счастливой. А значит любит. И это осознание приносит такой в душу покой, что, кажется, я теперь готова снести даже его скверный характер и долгие отлучки.

Только вот на выходе из ванной, схватившись за ручку, меня посещает мысль про Виталика. Он так и не появился в вузе. Дозвониться до него я так и не смогла. А Женя на все расспросы только закатывает глаза и говорит, что я дура, раз не понимаю очевидного.

Но просвещать всяких идиоток она не собирается.

Я отметаю эти глупости. Сейчас они не к месту. С улыбкой захожу в комнату.

Сейчас я лягу к Борису на крупное плечо и задам те вопросы, которые меня беспокоят. Но его в кровати нет, там только мурчащий ВиктОр.

Я иду в кабинет.

– Борис… Пойдем спать, – открываю я двери, пытаясь выхватить взглядом любимого, но слышу в ответ грубое.

– Иди, мне нужно поработать.

Ну ладно. Я должна же понимать, что он далеко немягкий человек. Не стоит обижаться на грубый тон.

– Но я думала…

– Что ты думала, Нина? – поднимает он взгляд и пугает меня свечением от экрана в глазах. Прямо сейчас, в темноте он действительно напоминает чудовище.

– Что мы поговорим… – еле слышно выдыхаю, чувствуя, как от разрушения очередной иллюзии щиплет в глазах.

– Если ты научилась качественно сосать, это не значит, что с тобой интересно разговаривать. Иди спать. Тебе завтра на занятия.


Обещанные арты!


Глава 51.

Первая мысль – заплакать. В носу чешется, глаза щиплет. Но Борис не оценит, он вообще больше не смотрит на меня. Вернулся к работе, как будто не сделал мне только что больно.

Вторая мысль, дикая, конечно, подойти и вцепиться ему в густые, иссиня-черные волосы, заорать в лицо, что он не должен так со мной разговаривать. Не должен! Он выбрал меня себе в жены.

Он сам, я не напрашивалась. Зачем он разговаривает со мной таким тоном? Зачем мучает меня этим горками эмоций и чувств. Когда в одну секунду я готова лужицей растечься, в следующую убить его.

Третья мысль – уйти. Просто взять только свое и уйти. Пойти в вуз и все-таки потребовать общагу. Можно к Ольге, она не кинет. Или домой. Пусть знает, что он не центр вселенной.

И я стояла, крутила эти три мысли почти десять минут, так и смотря на закрытую дверь кабинета. И чаша любви говорила мне поплакать, а другая, неизвестно откуда взявшаяся чаша гордости, указала мне на лучший выход.

Выход за дверь.

Я не та, кого сможет полюбить Борис. Я неинтересная.

Именно поэтомуя стираю непрошенные слезы и иду к шкафу, где горничная помогла мне развесить мои старые, вперемешку с новыми, вещи. И я беру свою дорожную, зашитую сумку и начинаю складывать туда только свое. Ничего лишнего не возьму.

Он покупал это той, кто готова снести оскорбление.

А я не готова. Вчера еще была готова, но если он собирается жениться на мне, если уже назначил день свадьбы, то не готова. Нельзя иметь такого мужа и не иметь его уважение. Это чревато потерей желания жить.

– Надеюсь, ты собираешься это выкидывать? – вздрагиваю, когда слышу бархатный голос и почти тону в нем. Потому что грубость ушла, осталась патока, что проникает в мой мозг, заражает, вынуждает сдерживать рвущиеся наружу слезы. Но я не поддамся.

Я решила, значит уйду!

– Нет, – шмыгаю носом. – Почему я должна выкидывать свои вещи.

– Потому что у тебя есть новые? – предполагает он и проходит к кровати, скидывает халат, а я не буду на него смотреть. Не буду любоваться широкой спиной, узкими бедрами, не буду смотреть, как четко выделяется сетка вен на руках. Не буду. Не буду. Я буду собираться дальше.

– Мне не нужны новые вещи, – закрываю сумку и встаю. – Мне ничего больше от тебя не нужно.

Даже страшно, сколько сил мне потребовалось, чтобы это произнести. Вот так вот прямо врать в лицо.

Он поворачивает голову, смотрит на сумку, на мой горделивый вид.

– Куда-то собралась? – говорит он обманчиво ласковым голосом, что у меня сердце ухает в пятки. Особенно, когда он разворачивается и делает шаг ко мне.

– Я хочу уйти. Я не могу выносить то, как ты со мной обращаешься.

– Так, так… – делает он новый шаг, а я пячусь и чуть не запинаюсь о старый свой кроссовок. – Расскажи же, как плохо я с тобой обращаюсь? Бью тебя?

– Нет, – почему его голос звенит от напряжения.

– Насилую?

Мотаю головой, порой слова ранят сильнее.

– Морю голодом? Заставляю работать?! – впервые за все время знакомства я слышу, как он повышает тон, и мне становится до дрожи страшно. Что еще в нем таится? – Тогда расскажи, как я с тобой обращаюсь!

– Унижаешь! Ты меня унижаешь!

– Правдой!? Тем, что вместо того, чтобы готовиться к занятию, ты расспрашивала у своей Жени, как лизать мужику очко?! – гремит он и подходит совсем близко, так, что меня начинает трясти.

– Я не расспрашивала, она сама… – дергаюсь я в сторону, но его рука хватает сумку.

– Хочешь знать, что такое настоящее унижение?

– Ты не сможешь унизить меня больше, чем уже это сделал! – впервые кричу на него и ахаю, когда он выдергивает мою сумку из рук и стремительно несет ее к балкону.

– Нет! Нет! Это мои вещи!

– Ты же хотела уйти! Я просто тебе помогаю, – с размаху кидает он сумку с восемнадцатого этажа, так что от напряжения она рвется, и фейерверк вещей и обуви заполняет ночное небо.

И я реву белугой, смотря как родное теряется в темноте.

Я смогу что-то собрать. Но не все.

Хочу выбежать в комнату, как там меня хватает за растрепавшуюся косу Борис и наклоняется.

– Отпусти!

– Я и не держу, – хрипит он, целуя меня сладко, сладко, так, что я даже теряюсь, а потом вскрикиваю, когда слышу треск ткани. Он сорвал с меня халат и бросил обрывками на пол. – Тебе же ничего от меня не нужно. Значит и уходить нужно без ничего!

Он отталкивает меня от себя, но тут же ведет к двери. Ко входной двери! Абсолютно голую! И сколько я не упираюсь, не кричу, выталкивает за дверь, прямо на обозрение новому, безмолвному охраннику.

И я стою, ни жива, ни мертва, в коридоре, вздрагивая, когда слышу хлопок двери и щелчок замка.

Обхватив себя руками, под пристальным взглядом чужого мужчины я смотрю по сторонам и не знаю, что мне делать. Я не знаю, что мне делать. Не знаю.


Слезы потоком текут по щекам, и я опускаюсь по двери вниз, обхватываю колени, понимая, что оказалась в плену не просто богатого человека, а сумасшедшего, который не собирается никуда меня отпускать.

На самом деле, не собирается.

Если только я не сбегу сама. Но как сбежать от собственных чувств и желания близости?

Как убедить себя, что он чудовище?

– Дадите мне пиджак? – спрашиваю охранника, и он, продолжая завороженно пялиться на дверь, снимает с себя черный предмет одежды.

Я благодарно улыбаюсь, чувствуя облегчение. Но стоит ему протянуть пиджак, как щелкает замок.

Глава 52.

Рука охранника замирает, и я не успеваю схватить пиджак, как он отворачивается, словно и не собирался мне помогать.

Так он и скажет Борису, когда тот потребует от него ответа.

Чувствую ягодицей ткань носков и ногу, а в голове мысль: пнет ли?

С него станется.

Хотя справедливости ради надо признать, физического вреда Борис мне не причинял.

Но тем не менее я все равно встаю, абсолютно обнаженная и, не поворачиваясь, иду к лестнице.

Там на улице мои вещи. Хоть что-то я найду, верно? Пора начать думать не сердцем, а головой.

Но не успеваю сделать и пары шагов, как меня за шею хватает жесткая рука и буквально затаскивает в квартиру.

А я уже не могу сдержаться. Кричу, реву, царапаюсь, отбиваюсь. Со всей дури бью Бориса по щеке.

И руке так больно сразу, как будто по дереву ударила, и кожу сразу тысяча ледяных иголок жжет.

И я пячусь в ужасе, боюсь, что он ответит. Что решит отомстить за своевольничество. За оплеуху.

А Борис только молчит. Смотрит диким взглядом, пока по щеке растекается красное пятно, и шаг ко мне делает.

Но резко останавливается, словно сам себя затормозив, и отворачивается. Уходит. Просто уходит, так ничего и не сказав. В спальню.

А я остаюсь стоять посередине гостиной, обхватив себя руками, продолжая чувствовать острую боль в запястье.

И она с каждым разом только сильнее. Настолько, что слезы брызгают из глаз, и я ахаю, пошатнувшись. Прижимаю ее к груди, задыхаясь.

– Терминатор, черт возьми, – шепчу и устремляюсь к холодильнику. Достаю кусок мяса и прижимаю ко вспухшей руке, чувствуя облегчение.

Правда, недолгое.

Смотрю на закрытую дверь спальни и понимаю, что надо ехать в травмпункт. Боль острая и все усиливается.

Господи, ну что за дура. Сломать руку о мужика.

Ведь била Игоря, била Виталика и хоть бы что.

Спустя минуту понимаю, что лед уже не помогает, и я задыхаюсь от боли. Сдерживаю рыдания, уже и не вспомнив, с чего начался скандал, и почему я ударила любимого человека.

Сзади вдруг маячит большая тень и больную руку сжимают крупные пальцы. Хочу вырвать руку, но только сильнее себе боль причиняю:

– Не дергайся.

А я уже хнычу, потому что ему нельзя работать в больнице. Он только хуже делает, хотя и просто ощупывает.

– Мне больно!

– Нечего руками махать. Собирайся, – кладет он на стол стопку одежды, и я завороженно смотрю, что и он уже одет в темный свитер и джинсы. И я бы полюбовалась тем, как это все ладно сидит на его фигуре, но пелена из слез мешает. – Нина.

– Я же говорю, мне больно! – уже кричу на грани истерики, на что он только поджимает губы. Помогает натянуть мне трусы, потом джинсы.

– Нет бы просто спать лечь, а ты устроила спектакль, – говорит он зло и быстро в глаза заглядывает.

– Если бы ты следил за языком…

– Что ты сказала? – подтягивает он меня к себе за пояс джинс. – Поверь мне, я и так при тебе слежу за языком. А те слова были правдой.

– Я не хочу ее знать.

– Да ты вообще ничего не хочешь знать, в этом твоя проблема.

– Моя проблема, что ты почему-то решил, что я подхожу тебе в жены.

– Кто тебе сказал эту чушь, – натягивает он на меня футболку и свитер. – Совершенно не подходишь.

– Тогда зачем я тебе? – все-таки решаюсь спросить, пока он ведет меня к двери. – Зачем ты возишься со мной?

– Потому что хочу, чтобы подходила, – впервые он говорит со мной откровенно, и я понимаю почему.

От него идет легкий душок терпкого виски.

Когда мы не берем с собой охранника, я удивленно оглядываюсь. Замечаю, что, кажется, и он в шоке, стоит, застегивая пиджак, и смотрит нам вслед, как побитый щенок.

И я все понимаю. Наверное. Он видел меня голой, он больше не будет работать на Бориса.

– Ты уволишь его? – спрашиваю, пока нас встречает другой охранник и водитель. И когда успели? Пока я мучилась с куском замороженного мяса? Борис понял, что я ушибла руку и подготовился?

– Да, – кивает он и помогает забраться в машину, а меня накрывает острое чувство вины, потому что теперь безвинный человек потеряет хорошую работу. Только за то, что видел меня голой.

И пока мы едем по ночному городу, пока городское освещение сливается для меня в одну сплошную линию, я продолжаю чувствовать, как болезненно ноет и колет рука. Но все равно ощущаю хмельную радость от присутствия Бориса рядом. От его такой вот грубой заботы.

Ему не все равно. И клетка, в которую я села, становится уже, почти душит.

Слезы вызывает.

Но самое страшное, что я собственными руками закрываю выход, прячу ключ глубоко внутрь сознания и наклоняю голову на плечо Борису.


Он наверняка меня оттолкнет, но я опять ошибаюсь. Он тянет руку мне за спиной и подтягивает к себе ближе, обхватил в капкан пальцев талию. Так плотно, что я выдыхаю от волнения.

И я невольно улыбаюсь, думая, что надо было давно его напоить. Увидеть его таким. Немного даже эмоциональным. Хотя на лице не дрогнул ни мускул.

– Борис…

– Что? Рука болит?

– Болит, – киваю я и поднимаю голову, смотря на четкую линию подбородка, легкую небритость, поджатые губы. – Я люблю тебя.

– Пять минут назад ты хотела от меня уйти, – опускает он взгляд и рассматривает мое заплаканное лицо. – Так что ни черта не стоит твое признание.

В противовес своим словам он наклоняется ниже и касается моих губ. Сначала легко, почти невесомо. Затем толкает язык внутрь, и буквально сметает из моей головы все мысли, кроме одного умоляющего вопроса:

– Но ты ведь меня не отпустишь?

– Для этого тебе придется меня убить, – отвечает он, обхватывает рукой лицо и только углубляет поцелуй. И эмоции от него перекрывают даже боль в руке.

– Больше не болит? – шепчет он, целуя шею. Я задираю голову, качаю ею и сквозь шум пульсирующей крови слышу:

– Значит перелома нет и завтра ты можешь пойти на учебу.


Глава 53.

Все правильно. Все верно. Могу.

А еще я могу целовать его и дальше, пока хмель не выветрился.

Пока дыхание его все такое же горячее, а желание твердеет под рукой.

И я сжимаю его пальцами, глажу взад-вперед в страхе снова навлечь гнев Бориса своей озабоченностью.

Но он молчит, его губы заняты моими. Его язык заявляет на меня свои права. И мне так хорошо. Так спокойно, пусть и внутри тлеет страх, что он снова все закончит. Рассеет волшебство момента, показывая мне, каким он может быть строгим и страшным.

Чудовище? Пусть так. Но он мое чудовище. А я его не красавица.

И пока он в расслабленном состоянии, я попытаюсь спросить то, что мне важно.

Завтра он вряд ли даже потрудится на меня посмотреть. Дела займут его голову, его внимание, его жизнь.

– Борис? – пальчиками свободной руки поглаживаю стальной орган, что, кажется, только набирает силу. – Те вещи… Они были мне дороги.

Он смеряет меня раздраженным взглядом, потом переводит его на мою озабоченную руку и предлагает:

– Я готов рассмотреть их возвращение.

– Это возможно?

– Возможно все, было бы желание.

– Что мне нужно сделать?

– Перестать выкидывать номера. Стать той, кем я хочу тебя видеть. И не надеть больше ни одну из тех вещей.

– Никогда? – поджимаю губы, вспоминая свой любимый свитер, который так часто меня согревал.

Почти так же, как объятия связавшей его бабушки. Она умерла, когда мне было двенадцать. И я до сих пор помню, как она пахла мятой и ванилью. Как она смеялась в голос и учила меня печь оладьи.

– Ну, – берет он телефон и выжидающе на меня смотрит, и я киваю.

Ладно, лучше сохранить эти вещи, чем бороться за право их носить.

Парой слов он организовывает поиск разбросанных по микрорайону вещей, а я вдруг хихикаю, представляя, как будут проходить розыскные работы.

– Что? – убирает он аппарат и возвращает мою сползшую руку себе между ног.

– Просто представила, как твоя охрана будет бороться за свитер моей бабушки с каким-нибудь бомжом, – рассмеялась я этой картинке и неожиданно, совершенно невероятно заметила, как дрогнул уголок его рта.

Это настолько не вязалось с его образом, что я, ощутив себя очень смелой, очень сильной, все-таки решилась на глупый вопрос.

– А у тебя есть бабушка?

Его лицо возвращает обычное каменное выражение, но руки он не убирает, и мою не отталкивает.

Это ведь добрый знак?

– Была.

Простой ответ. Односложный, но меня он не устраивает.

– Расскажи о ней.

Член под рукой тут же поник, и я повернулась всем телом, чтобы допытаться, но машина внезапно остановилась.

– Борис.

– У тебя вроде рука болела? – напоминает он и выбирается из авто. Я следом. Но я не оставляю своего вопроса.

Пытаюсь вывести его на разговор, ровно до тех пор, пока меня не забирают на процедуры.

Там я обдумываю, с какой стороны подойти. И самое главное, не совершаю ли я ошибку, пытаясь голыми руками разбить его стальной панцирь.

Перелома нет. Это сказал и Борис. Но руку мне перевязали и назначили покой. Значит писать нельзя.

Зато говорить можно. Чем я и занялась на свой страх и риск, пока мы ехали домой.

– Борис, ну что тебе стоит рассказать? Бабушки – это же наше детство. Мы все любим его вспоминать. Возвращаться туда, где нам было хорошо и радостно, – уговаривала я, поглаживая густые волосы. Удивительно, что он такой молодой. В волосах уже белые ниточки торчат. – Ну Борис…

– Ну хорошо, – сдается он. Сдается ли? – Что тебе рассказать? Как бабушка лупила меня по рукам железной линейкой, если я совершал ошибку? Или лучше, как привязывала руки к кровати, чтобы не грешил. Какая из историй тебе интереснее?

– Борис, я… – чувствую себя ужасной дурой, потому что влезла в то, от чего меня оберегали. – Не знала.

– Вот именно, Нина. Не знала. И не должна была знать.

– Но это твое прошлое, – не соглашаюсь я, на что он наконец поворачивается ко мне всем корпусом и наклоняется так близко, что я чувствую душок алкоголя.

– И оно останется там. Поняла?

– Да… – лепечу я, но его не устраивает ответ.

– Не слышу!

– Я поняла, что твое прошлое остается в прошлом! – прокричала я ему, на что он только хмыкнул.

Потащил меня домой и почти сразу повел в спальню, где бросил на кровать.

– Мне нравится, как ты кричишь. Сними трусики, сейчас ты забудешь не только мое прошлое, но даже свое имя.

Наверное, я должна оскорбиться, что он вместо откровенности все сводит к сексу. Но я только смотрю, как он стягивает свитер с невероятно шикарного проработанного до мелочей торса, как сдергивает пряжку ремня, демонстрируя всю стальную силу своего желания. Вздрагиваю, когда он с хлестким хлопком дергает конец кожаного ремня в сторону.


– Но не твое имя....

– Мое ты должна кричать, – строго говорит Борис и, когда я начинаю возиться одной рукой с джинсами, сам их сдергивает. Затем свитер и трусики, которые просто рвутся под напором его жестких пальцев.

Борис, не церемонясь, закидывает мои ноги высоко за голову и перетягивает ремнем, не давая мне больше шевелиться.

– Поняла? – спрашивает, подтягивая меня на край крови и садясь в ногах. А я закрываю глаза, сглатываю и киваю:

– Кричать твое имя. Поняла.


Глава 54.

Глава получилась довольно откровенной, не обожгитесь))


Есть моменты, когда мир для нас замирает. И мы очень хотим, что ничего не происходило. Просто плывешь себе по течению, плывёшь. И только надеешься, что за следующим поворотом не будет водопада. Или тебя не настигнет молния.

Вот и мне казалось, что время остановилось. И я бы сделала все, чтобы стрелки часов не пошли дальше. Отломала бы их и сожгла, так мне хотелось, чтобы каждый день этого месяца повторялся с точностью до секунды.

Но все хорошее заканчивается, верно? За светлой полосой всегда следует темная. Не жизнь, а чёртова зебра.


* * *

Утро. Это мое самое любимое время. Я притворялась спящей, пока вставал Борис. Ровно в пять утра. Ни минутой позже. Шел в гостиную. Я же, стараясь не издавать звуков, тенью скользила за ним и закусывая губу жадно наблюдала, как он отжимался. Стандартная сотня, две и на каждый счет у меня телки слюни, потому что его тело, словно созданное самой природой для восхищения. Оно излучало такую силу и мощь, так красиво перекатывалось мускулами, что невольно становилось страшно, что теперь этот полубог принадлежит мне. Страшно, что все закончится.

И он, конечно, знал, что я наблюдаю. Потому что в какой-то момент, пройдя к кухне, после целой бутылки воды комнатной температуры, что каплями стекала по его телу, поворачивался ко мне.

– Иди в душ, я сейчас приду.

Душ.

Боже.

Мне кажется, я еще никогда не любила водные процедуры с такой силой. Борис разрешал мне мыть его, тереть спину и другие части тела мочалкой.

Медленно, медленно спускаться по плоскому, рельефному животу. А там, сходя уже с ума от возбуждения, я тихонько спрашивала:

– Можно?

И он сам давал мне в руку свой рычаг управления, позволял иметь над собой власть. И я, словно голодная, накидывалась. Сначала руками, потом ртом, вбирая в себя член, как можно глубже. Захватывая целиком, как он любит. И впиваясь острыми наманикюренными ноготками в ягодичные мышцы.

Я скользила губами по его испещрённому венами стволу и кайфовала от той музыки, что сиплыми стонами лилась из его рта.

Господи!

Да разве я могла проспать это утреннее наслаждение, когда рассвет не наступил, Москва не шумела и мы принадлежали только друг другу.

Я купалась в этих моментах пошлой тишины. Когда он, подтягивая меня вверх, целовал грубо, рвано, хрипел пахабщину, от которой поджимались пальчики на ногах. Особенно те моменты, когда он поднимал меня вверх, чтобы мои ноги оказались на его плечах, чтобы его губы жги промежность, а палец уже обрабатывал тот вход, который он считал для себя доступным.

Сначала я спрашивала, почему бы ему не сделать все традиционно? Ведь я точно выйду за него замуж, но он только разворачивал меня к себе попкой, ставил на колени и смачно вылизывал перед вторжением, поражая все нервные клетки и окончания.

Он уходил ровно в семь, после совместного завтрака, который я бы не пропустила и под страхом смерти.

Первый раз я дико боялась, когда ставила тарелку на стол. Но он умял все и попросил добавки, осчастливив меня этим неимоверно.

После семи, оставаясь в тишине квартиры, где только котяра точил свои когти, я понимала что нужно просто дожить до вечера. Просто не закрываться от мира, который из-за него я стала ненавидеть. Борис казался виртуальной реальностью, время с ним раем, в который я погружалась все больше и не могла найти выход. Да и не хотела.

Слишком сладким казался этот плен. Ожившая фантазия одной развратной девчонки.

Но все заканчивается, я уже говорила. Борис любитель окунуть меня в настоящую жизнь, о которой я так хотела забыть.

В один из вечеров, в который его планы мне, как обычно, неизвестны, он неожиданно звонит. Вызывает у меня привычный кульбит от звука телефона. Отвечаю и выслушиваю короткие отрывистые команды. Ничего необычного.

Борис требует приехать в нормальном виде в ресторан «Метрополь». Одно из самых элитных заведений столицы, хозяина которого Борис знает лично.

– У меня деловая встреча, – быстро он объясняет мою роль. – Твоё присутствие приемлемо.

Я так давно хотела выйти с ним непросто в свет, а именно предстать будущей хозяйкой. Неужели мечты сбываются.

Я бесконечно счастлива, уже готовая рвануть куда угодно, как вдруг понимаю, что уже ровно пять тридцать. Суббота. Я, стою готовая выступать на дне рождении школы танцев, которую посещаю стабильно три раза в неделю.

– Борис, – мнусь я и сразу чувствую, как его дыхание испускает холод. – Тут такое дело…

– Никаких дел! Собирайся. Машина у твоей школы. Платье переоденешь по дороге.

– Но я не могу, – с трудом выговариваю, чувствуя, как предательски дрожит рука. – Я выступаю! Пойми меня!

Жесткое "нет" звучит мне приговором. Ведь я так долго готовилась к этому празднику. На меня рассчитывают девочки. Они так привыкли танцевать, глядя на меня, когда я стояла впереди. Но Борис важнее и я киваю, ничего не отвечая и уже дергаю завязки на своем наряде, как вдруг телефон у меня из рук вырывает Оля и просто отключает.

– Ты с ума сошла! – кричу я ей и хочу взять телефон, но она качает головой.

– Папики любят дерзких! – смеётся она и насильно выталкивает из раздевалки, а я теряю весь настрой, потому что боюсь представить, что меня ждёт за неподчинение. Он не терпит, когда им пренебрегают.

Я выступила, я пошла против слова Бориса. В какой-то момент во время финальных аплодисментов, чувствую себя сильной, красивой, способной дать Борису отпор.

Может быть, я теперь сама решать, как мне провести субботний вечер? Может быть, Борис считает меня достаточно взрослой для принятия самостоятельных решений. Ведь он знает, насколько важным стала для меня эта школа.

Но… Похоже, за этот волшебный месяц я забыла, кто Борис такой.


Он приезжает в самый разгар веселья, когда я, уже забывшая, что такое страх, выпиваю вторую Маргариту.

Когда он появляется в дверях, как обычно, облаченный в официальный костюм, я не верю своему счастью. Я так счастлива, что визжу и трясу Олю с криком:


– Он пришел! Мой любимый пришел!

Но Оля не отвечает, а я проводив ее взгляд, быстро бледнею.

Нет, прошу тебя. Только не это.

За Борисом в помещение врывается спецназ в черной форме и с оружием в руках. Что-то кричат, показывают ордера на поиск и освобождение здания от посторонних. И сквозь крики и шум различаю только слова "наркотик и незаконная деятельность"

Они выгоняют всех. Просто вычищают помещение от целой толпы пьяных, танцующих людей.

И я стою напротив Бориса, моментально протрезвевшая, ощущая, как боль проникает в каждую клеточку моего разгорячённого тела. Смотрю, как мимо меня утекает толпа. Они не понимают, что происходит. И только я знала. Еще Оля теперь знает.

Нельзя говорить Борису "нет". Это заканчивается последствиями. Неприятными для меня и тех, кто замешан в моём отказе.


Глава 55.

Есть моменты, когда мир для нас замирает. И мы очень хотим, что ничего не происходило. Просто плывешь себе по течению, плывёшь. И только надеешься, что за следующим поворотом не будет водопада. Или тебя не настигнет молния.

Вот и мне казалось, что время остановилось. И я бы сделала все, чтобы стрелки часов не пошли дальше. Отломала бы их и сожгла, так мне хотелось, чтобы каждый день этого месяца повторялся с точностью до секунды.

Но все хорошее заканчивается, верно? За светлой полосой всегда следует темная. Не жизнь, а чёртова зебра.


* * *

Утро. Это мое самое любимое время. Я притворялась спящей, пока вставал Борис. Ровно в пять утра. Ни минутой позже. Шел в гостиную. Я же, стараясь не издавать звуков, тенью скользила за ним и закусывая губу жадно наблюдала, как он отжимался. Стандартная сотня, две и на каждый счет у меня телки слюни, потому что его тело, словно созданное самой природой для восхищения. Оно излучало такую силу и мощь, так красиво перекатывалось мускулами, что невольно становилось страшно, что теперь этот полубог принадлежит мне. Страшно, что все закончится.

И он, конечно, знал, что я наблюдаю. Потому что в какой-то момент, пройдя к кухне, после целой бутылки воды комнатной температуры, что каплями стекала по его телу, поворачивался ко мне.

– Иди в душ, я сейчас приду.

Душ.

Боже.

Мне кажется, я еще никогда не любила водные процедуры с такой силой. Борис разрешал мне мыть его, тереть спину и другие части тела мочалкой.

Медленно, медленно спускаться по плоскому, рельефному животу. А там, сходя уже с ума от возбуждения, я тихонько спрашивала:

– Можно?

И он сам давал мне в руку свой рычаг управления, позволял иметь над собой власть. И я, словно голодная, накидывалась. Сначала руками, потом ртом, вбирая в себя член, как можно глубже. Захватывая целиком, как он любит. И впиваясь острыми наманикюренными ноготками в ягодичные мышцы.

Я скользила губами по его испещрённому венами стволу и кайфовала от той музыки, что сиплыми стонами лилась из его рта.

Господи!

Да разве я могла проспать это утреннее наслаждение, когда рассвет не наступил, Москва не шумела и мы принадлежали только друг другу.

Я купалась в этих моментах пошлой тишины. Когда он, подтягивая меня вверх, целовал грубо, рвано, хрипел пахабщину, от которой поджимались пальчики на ногах. Особенно те моменты, когда он поднимал меня вверх, чтобы мои ноги оказались на его плечах, чтобы его губы жги промежность, а палец уже обрабатывал тот вход, который он считал для себя доступным.

Сначала я спрашивала, почему бы ему не сделать все традиционно? Ведь я точно выйду за него замуж, но он только разворачивал меня к себе попкой, ставил на колени и смачно вылизывал перед вторжением, поражая все нервные клетки и окончания.

Он уходил ровно в семь, после совместного завтрака, который я бы не пропустила и под страхом смерти.

Первый раз я дико боялась, когда ставила тарелку на стол. Но он умял все и попросил добавки, осчастливив меня этим неимоверно.

После семи, оставаясь в тишине квартиры, где только котяра точил свои когти, я понимала что нужно просто дожить до вечера. Просто не закрываться от мира, который из-за него я стала ненавидеть. Борис казался виртуальной реальностью, время с ним раем, в который я погружалась все больше и не могла найти выход. Да и не хотела.

Слишком сладким казался этот плен. Ожившая фантазия одной развратной девчонки.

Но все заканчивается, я уже говорила. Борис любитель окунуть меня в настоящую жизнь, о которой я так хотела забыть.

В один из вечеров, в который его планы мне, как обычно, неизвестны, он неожиданно звонит. Вызывает у меня привычный кульбит от звука телефона. Отвечаю и выслушиваю короткие отрывистые команды. Ничего необычного.

Борис требует приехать в нормальном виде в ресторан «Метрополь». Одно из самых элитных заведений столицы, хозяина которого Борис знает лично.

– У меня деловая встреча, – быстро он объясняет мою роль. – Твоё присутствие приемлемо.

Я так давно хотела выйти с ним непросто в свет, а именно предстать будущей хозяйкой. Неужели мечты сбываются.

Я бесконечно счастлива, уже готовая рвануть куда угодно, как вдруг понимаю, что уже ровно пять тридцать. Суббота. Я, стою готовая выступать на дне рождении школы танцев, которую посещаю стабильно три раза в неделю.

– Борис, – мнусь я и сразу чувствую, как его дыхание испускает холод. – Тут такое дело…

– Никаких дел! Собирайся. Машина у твоей школы. Платье переоденешь по дороге.

– Но я не могу, – с трудом выговариваю, чувствуя, как предательски дрожит рука. – Я выступаю! Пойми меня!

Жесткое "нет" звучит мне приговором. Ведь я так долго готовилась к этому празднику. На меня рассчитывают девочки. Они так привыкли танцевать, глядя на меня, когда я стояла впереди. Но Борис важнее и я киваю, ничего не отвечая и уже дергаю завязки на своем наряде, как вдруг телефон у меня из рук вырывает Оля и просто отключает.

– Ты с ума сошла! – кричу я ей и хочу взять телефон, но она качает головой.

– Папики любят дерзких! – смеётся она и насильно выталкивает из раздевалки, а я теряю весь настрой, потому что боюсь представить, что меня ждёт за неподчинение. Он не терпит, когда им пренебрегают.

Я выступила, я пошла против слова Бориса. В какой-то момент во время финальных аплодисментов, чувствую себя сильной, красивой, способной дать Борису отпор.

Может быть, я теперь сама решать, как мне провести субботний вечер? Может быть, Борис считает меня достаточно взрослой для принятия самостоятельных решений. Ведь он знает, насколько важным стала для меня эта школа.

Но… Похоже, за этот волшебный месяц я забыла, кто Борис такой.

Он приезжает в самый разгар веселья, когда я, уже забывшая, что такое страх, выпиваю вторую Маргариту.

Когда он появляется в дверях, как обычно, облаченный в официальный костюм, я не верю своему счастью. Я так счастлива, что визжу и трясу Олю с криком:


– Он пришел! Мой любимый пришел!

Но Оля не отвечает, а я проводив ее взгляд, быстро бледнею.

Нет, прошу тебя. Только не это.

За Борисом в помещение врывается спецназ в черной форме и с оружием в руках. Что-то кричат, показывают ордера на поиск и освобождение здания от посторонних. И сквозь крики и шум различаю только слова "наркотик и незаконная деятельность"

Они выгоняют всех. Просто вычищают помещение от целой толпы пьяных, танцующих людей.

И я стою напротив Бориса, моментально протрезвевшая, ощущая, как боль проникает в каждую клеточку моего разгорячённого тела. Смотрю, как мимо меня утекает толпа. Они не понимают, что происходит. И только я знала. Еще Оля теперь знает.

Нельзя говорить Борису "нет". Это заканчивается последствиями. Неприятными для меня и тех, кто замешан в моём отказе.

****

Девчат!!! Такие вы у меня хорошие. Просто кайф)) За поддержку спасибо, за теплые слова и комплименты. Знаю, что обещала сегодня раскрыть кое-что, но как-то много написалось)) так что ждите завтра с утра вторую часть главы)) Надо доредактировать))) Мне крайне стыдно, что я не отвечаю на комменты, неделя просто сумасшедшая) Но я обязательно в течении пары дней скажу слово каждой. Помните, вы у меня самые лучшие девочки!!

Глава 56.

Я стою, заламывая руки, ни жива, ни мертва.

Никогда еще не чувствовала такого обжигающего стыда, пока люди в камуфляже продолжали очищать здание. Оставили нас с Борисом наедине.

Он провожает последнего спецназовца взглядом. Снимает с себя пиджак и ровненько вешает на стул у входа. Закатывает рукава, словно собирается заняться рукоприкладством. И не смотря на уверенность, что он не сделает мне больно – он просто считает ниже своего достоинства бить женщину – я дрожу. То ли от страха перед его гневом. То ли потому что замерзла.

– Скажи мне, Нина, – подаёт он голос, и я отрываю взгляд от его сильных, длинных пальцев и смотрю в бесчувственное лицо. – Ты считаешь себя взрослой? Считаешь, что, если научилась трахаться, ублажать меня, то способна на взрослые решения?

– Не поэтому… – бурчу я и уже не первый раз чувствую трепет, когда он говорит таким тоном. Не дура ли? – Просто я долго готовилась. Люди ждали.

– Людям плевать на то, кто будет трясти перед ними своей задницей, – перебивает он меня раздражённым басом и проходится вдоль шестов. Отражается в зеркале. Вдруг садится перед музыкальным центром, подтягивая брюки на бедрах. И все это так, словно меня не существует. Даже не смотря в мою сторону. А я стою, глотая слезы, в нижнем белье и смотрю на сияющие синевой из-за света волосы Бориса. Всегда стриженные коротко, так, чтобы не тратить на них время. Он не любит тратить время и не выносит, когда ему перечат.

– Борис! – несдержанно кричу я, не в силах терпеть внутреннее напряжение. Кажется, сейчас меня порвет на атомы. Срываюсь с места, как ошпаренная, бегу на него. Поднимаю за лацканы рубашки, лишь мельком заметив, что он не сопротивляется, когда я пытаюсь его трясти. Трясти как скалу, только причиняя дискомфорт себе. – Как ты мог! Это же…

Он отталкивает меня, как надоедливую мошку. Я врезаюсь в шест, чувствуя полуобнаженной задницей прохладу металла. Затем садится снова перед музыкальным центром и начинает перебирать треки.

Ему плевать. Ну, разумеется, он не понимает. Если я не соглашаюсь с чем-то, тебе плевать.

– Нина. Ты живешь достаточно фривольно. Ни в чем не нуждаешься. Делаешь все, что хочешь. Или я не прав?

– Прав, – выдыхаю, но это не имеет значения, когда ты не ценишь мои желания. В голове-то легко произнести, а как в лицо сказать? Даже спине.

– Я был уверен, что мы нашли общий язык. Я лишь просил, когда мне надо – не перечить. Не переходить грань. Сегодня ты ее перешла.

– Но выступление! Как теперь школа. Я же любила танцевать! Оля! Она классная! Стала мне подругой. Что она теперь подумает.

– Единственное мнение, которое тебя должно беспокоить, это мое! – пронзает он меня ледяным голосом. Выбирает медленный, протяжный трек и встает.

– Это нечестно…

– Ты говорила, что любишь меня.

– Люблю, – киваю, сжимаюсь, когда он ставит ногу в мою сторону. Потом вторую. Потом душит тем, что буквально закрывает свет всем своим громадным телом. Хватаюсь руками за шест, имея яростное желание слиться с ним воедино. Но Борис не дал бы. Это не в его характере, упускать то, что ему нужно. А я нужна, пусть и до сих пор не понимаю зачем.

– Мне кажется, ты ещё не совсем понимаешь, что такое любовь…

– Мне кажется, ты не поймёшь это никогда, – режу словом и захлопываю рот, не веря, что это сказала. Надерзила? Серьезно.

Лицо Бориса не меняется, но вена на виске начинает активно пульсировать. А пока я на это смотрю, не успеваю заметить, как он схватил мои волосы. Только когда он оттягивает их до жгучей боли.

– А кто сказал, что это мне нужно? – шипит он мне в губы и, выгибая мою шею, впечатывается в них. Яростно. Дико. Неистово. Так, словно наказывает. Бьет языком язык как хлыстом. Он никогда меня не ударит, это я поняла уже. Но порой наказание моральное бывает гораздо жестче. Особенно, когда тело уже предательски дрожит от подобного отношения. Неправильного. Безнравственного. Когда мужчина не дает женщине даже отдышаться, продолжая насиловать рот. Насиловать чувства, что уже бушуют кровью в теле. Сжигают дотла. И сколько не сопротивляйся, все равно не сможешь противостоять жажде принадлежать ему. Вот и я униженно хныкаю в рот, обнимаю его за плечи, чувствуя, насколько влажной от пота стала рубашка, столько же влажной, как у меня между ног. Господи, останови его. Я противостоять должна, а не о член его тереться в ожидании продолжения. Развязки, что сведет меня с ума.

Но Борис сам все решает. Слышу пряжку ремня, и все тело струной натягивается. Не верю. Не будет он делать мне больно.

Открываю глаза шире, когда он отходит от меня, держа в руке ремень, и кивает на шест позади меня. Зачем он так его держит. Какие желания бродят в его голове.

– Убеди меня, что эта школа должна работать.

– Что? – сглатываю я, пялясь то на ремень, то Борису в напряженное лицо. – Но как?

– Ну, Нина. Не я учился танцевать в этом храме разврата.

И эти его слова звоном колокола отдаются в мозгу. Двоякие, говорящие не только о танцах, но и другой, более интимной стороне моей жизни. Нашей с ним жизни.

Борис отходит все дальше, садится в кресло и кладет ремень себе на обтянутое тканью бедро.


– Танцуй, Нина.

Я киваю, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. От страха. От омерзения, что я должна подчиниться как танцовщица в клубе.

Но я сама виновата. Наверное… Поэтому ничего не могу придумать, как поднять руки к шесту, сесть в максимальное плие с раздвинутыми ногами и поскользить обратно. Где я совершаю ошибку? Почему не могу научиться высказывать свои желания. А главное, добиваться их исполнения. Ведь я нужна ему. Пусть это и самонадеянно. Пусть это лишь фантазия. Но я нужна ему как воздух. И я без него не смогу дышать.

Обхожу шест, лаская его рукой, как член и выгибаюсь волной и вижу, как Борис стискивает ремень сильнее, как вены на руках выделяются все больше.

– Сними все. Тебе некого стесняться, – слышу бархатный баритон и замираю.

– Я не танцую голой, – слышу со стороны свой голос и не могу поверить, что этот писк принадлежит мне.

– Сегодня будешь.

Вот так. Бескомпромиссно. Напоминая мне, что Борис не просто любимый мужчина. Он чудовище, которому противоречить нельзя. И я делаю все, как он хочет. Снимаю лифчик. Снимаю трусики, оставаясь трепетно обнаженной. Не только телом, но и чувствами. Начинаю танцевать под его немигающим взглядом. Стараюсь выполнить все движения идеально. И я пытаюсь найти в себе силы прекратить, но тело словно само стремится выполнить любую команду Бориса. Угодить его желаниям. И пытаться противиться удовольствию, что я от этого получаю.

Лишь то, что я была обнажена, причиняло легкий дискомфорт. И, конечно, взгляд Бориса, которым он буквально меня сжигает заживо.

– Иди сюда, – слышу рык и спрыгиваю с шеста. Делаю шаг, но снова голос: – На коленях.

И я стою долго – почти минуту – не зная, как мне поступить. Но под давлением мужской, грубой энергетики прогибаюсь. Спустилась на пол и поползла.

– Не торопись… – хрипит он, и я чувствую, что страх и стыд отступают, давая дорогу чему-то темному, горячему, распутному, что олицетворяет Бориса.

– Развернись ко мне попкой, – требует он, и я уже не смею ослушаться, чувствуя, как от возбуждения и предвкушения немеет кожа. – Послушная девочка. Теперь оттопырь ее и покажи мне свою киску. Ноги шире.

Простые указания. Ни грамма касания, а меня уже кружит водоворот эмоций и чувств. А поясницу колет под его взглядом.

– Потрогай себя, – слушаю его голос и, уже не соображая, что делаю, в тумане страсти и похоти начинаю ласкать пальцами уже давно влажную киску. Раздвигать набухшие складки, теребить чувствительный клитор, тут же задыхаясь от переизбытка чувств.

Да, он меня не касается, но его энергетика, его аура, его запах давно поглотили мое существо. Душат, сердце стискивают.

И что бы я не испытывала, какую бы обиду и злость не лелеяла в душе, не могу не возбуждаться. Не могу не выдыхать горячий воздух все сильнее, погружаясь в темноту похоти и страсти.

И я вскрикиваю, когда мир почти взрывается разноцветными красками. В глазах вот-вот замелькают световые пятна. Но у Бориса другие планы. По моей руке хлёстко бьет ремень и рык рядом с ухом.

– Кончишь, когда скажу я.

И разочаровано, обреченно выдыхаю. Задыхаюсь, когда перед лицом возникает огромная, налитая кровью головка, а на шею ложится широкая сторона того самого ремня.

Поднимаю глаза и почти задыхаюсь от вида возвышающегося Бориса, от того, как напряжены его сильные руки. Как член, испещрённый венами, пульсирует. Он толкается в мой рот с размаху. Не сдерживается и долбит сразу в горло, раздирая его сильными, резкими движениями, не давая мне возможности даже отдышаться. Вынуждая захлёбываться слюной и слезами.

Борис уже дрожит, заполняет пространство тяжелым рычанием, давит на шею ремнем, помогая себе трахать мой рот со всего размаху. Наказывать. Заставлять вспомнить, кто в наших отношениях лидер и бог. Так долго, что губы немеют. Так долго. До тошноты. Так глубоко, до слез. Все сильнее погружая меня в мир безнравственности. Почти убивать и оживлять вновь, не давая задохнуться. Пока вдруг Борис просто не засаживает в глотку по самый пах, куда утыкаюсь носом. Он держит меня трясущимися руками за ремень, не давая даже дернуться и заливая сперму сразу в пищевод.


* * *

Борис открыл школу. В итоге. И всё вернулось к прежнему сказочному ритму. Утро. День. Ночь. Но я уже не была так наивна, чтобы полагать, что мое слово что-то для него значит. Правда, я уверовала, что я сама имею для него значение.

До боли закусываю щеку, когда понимаю, что ошибаюсь. А иначе зачем ему помогать выйти из машины высокой блондинке?


Глава 57.

Ветер сметает с меня красивую брошь в виде цветочка, купленную на днях. Теперь волосы взлетают вверх и хлестко бьют по влажному от слез лицу. Поверить не могу. Не могу поверить, что была столь наивной. Слепо верила, что у такого мужчины никого нет. Что, несмотря на скорую свадьбу, он не заимел в своем арсенале пару любовниц. А ведь я никогда ему не отказывала. Даже когда хотела спать, даже если болела голова. Нет, что вы… Все ради Бориса. Скотины! Предателя!

Тугие веревки обматывают все тело, сдавливают сильнее, душат, вынуждая почти задыхаться. Я бросаю все купленное на новый год. Шарики, что я мечтала вместе с Борисом повесить на елку. Гирлянды. Свечи. Я мечтала о празднике с любимым, а теперь я мечтаю о его смерти. Готова сама взять осколок, которым он надрезал мое сердце, и проткнуть его. Со всего размаху, так, чтобы смеяться, пока он будет истекать кровью. Правда, теперь я не уверена, что сердце в его груди существует. Скорее там металлический острый предмет, об который я вечно режусь.

Сжимаю руки в кулаки и иду вперед.

Я готова снести многое. Я готова терпеть боль анального секса. Я готова быть связанной ремнем, когда Борис трахает мой рот. Даже одеваться так, как хочет он. Но…. Терпеть соперниц?

Нет! Нет! Я ему выскажу, что думаю о его поступке!

Подхожу ко входу в ресторан и натягиваю улыбку до ушей, чтобы сказать метрдотелю, что меня ждут, и я сама найдут свою компанию. Но меня пускают в зал только после того, как снимаю с себя пуховик и меховые варежки. Остаюсь в джинсах и джемпере с дедом морозом, понимая, что я здесь совершенно не к месту.

Из зеркала на меня смотрит далеко не будущая жена стального магната, а просто девочка. Обиженная и злая. Не чета той красотке, что, наверное, скинула шубку со своих тонких плеч, соблазнительно улыбнулась и взяла моего мужчину под руку. Тварь. Мама всегда говорила, что у тех женщин, что спят с чужими мужьями, отсыхают яичники. Надеюсь, она права.

Нахожу взглядом серьезное лицо Бориса и шелк светлых волос его спутницы, в которых отражается свет канделябров. Этот ресторан самый дорогой во всей Москве. Когда мы ужинали здесь с Борисом, я старалась просто не смотреть на цены. На вопрос, как можно столько тратить на еду, Борис ответил, что знает директора. И если отравится, пойдет за ответом к нему. Даже если придется ползти.

Я тогда посмеялась над его шуткой, и на мой смех он среагировал неадекватно. Тут же попросил счет и увлек меня в машину, где почти пять минут насиловал мой рот языком.

Воспоминания об этом горечью заполнили горло, и я прикрываю глаза, двигаюсь вперед как заведенная игрушка. И в голове бьются птичкой слова. Как? Как он мог. Как ты мог со мной так поступить.

Подхожу к паре все ближе и, словно почуяв неладное, Борис напрягает челюсть, переводит тяжелый взгляд с блондинки на меня. В глазах ни капли раскаяния. Ну, конечно, ему позволено все. Это я всего лишь бесправное существо в руках самодура. Не удивлюсь, что еще и останусь виноватой в его измене.

– Что ты здесь делаешь? – переходит он в наступление, но слова уже не имеют значение, только бокал с красным вином, который кренится прямо над поворачивавшей ко мне голову девушке. Как в замедленной съемке льется бордовая жидкость на платину волос, а я вижу ровный нос, пухлые губы и глаза…

Глаза точно такого же насыщенного голубого оттенка, что у меня.

Нет!

– Нина! Дура! – вскакивает Ульяна, Улечка, как любит называть любимую дочку мама. – Ты что наделала? Ты хоть знаешь, сколько стоит это платье!

Я отшатываюсь, не веря своим глазам. Не в силах даже взглянуть на Бориса. Только замечаю, как он тягостно вздыхает и поднимается из-за стола.

– Нина, сядь за стол. Не привлекай внимание, – слышу его приказ, только вот хвостик собачонки больше не прыгает от радости, а внутри все переворачивается от отвращения.

Хватаю с другого стола новый бокал, не важно у кого, и выливаю прямо в лицо к приближающемуся Борису. Бывшему жениху. Никогда уже мужу.

Дергаюсь, когда он пытается схватить меня за руку, так и не поменявшись влице, с которого стекали капли шампанского. Сегодня многие провожают старый год, а я провожаю свои чувства, что растоптал человек, крутивший роман с моей великолепной сестрой.

Разворачиваюсь на каблуках зимних ботинок и тут же срываюсь на бег. Знаю прекрасно, что Борис не побежит. Не в его правилах нарушать образ холодного, замороженного человека.

Я думала… Да что там, была уверена, что только со мной он меняется. Хотя бы в постели становится властным пластилином, которым я могу управлять. Мять, придавать нужную форму. Но бегу сквозь ветер, по мостовой, рыдая в полный голос, и понимаю, что все это не было правдой. Он дал мне сказку, грязную, порочную, волшебную… И я дура, в нее поверила.

Пора открыть глаза. Пора научиться жить без Бориса, потому что связь с сестрой я не то, что прощать, я даже думать не могу об этом. Никогда.

Глава 58.

Решение в голове возникает мгновенное. Домой. Прямо сейчас.

Бегу до ближайшего банкомата и выбрасываю карточки Бориса в урну.

Заблокирует, ничего страшного. Зато у меня есть своя с постоянной стипендией. За несколько месяцев тут накопилось достаточно.

Мне жалко вещи, что я оставила в квартире Бориса. И, конечно, ВиктОра. Но и оставаться и терпеть соперницей свою сестру я не намерена.

Она и так во всем лучше. Все говорили, какая она красивая, талантливая, умная, а меня гладили по голове, успокаивая тем, что я хорошая. Теперь это и во взрослой жизни?

Увольте.

Лучше домой. А там… Мама устроит меня на железную дорогу. Год поработаю, потом поступлю снова. Ничего страшного. Я не тупая. Образование получить смогу.

Но и медлить нельзя.

Нужно дать понять Борису, что это конец. Знаете, так даже лучше, пусть и тянется рука к уже час трезвонившему телефону. Сообщений он не пишет, только звонит. Вот и сейчас, снова и снова названивает. Так и чувствую через спутники связи его злость и раздражение. Энергетика рукояткой ножа давит мне на мозг, но я держусь.

Захожу в метро и сжимаю от напряжения челюсть, выбрасываю телефон в урну.

Облизываю пересохшие губы и понимаю, что грудь стянуло тугой лентой. Как же тяжело просто решиться уйти. Просто оставить в прошлом обжигающее чувство любви и покорности. То чувство, которое кружило голову изо дня в день, заставляло поступать глупо, порой безрассудно.

Всхлипываю, сглатывая ком в горле, и спускаюсь в метро, чтобы доехать до вокзала. А там уже купить билет и сесть на поезд.

Становится интересно, будет ли Борис меня преследовать, или сестра теперь займет все его внимание?

Может быть даже на ней он женится в январе. Может быть так даже лучше. Она ведь очень ему подходит. Высокая, статная, воспитанная, а я элементарного запомнить не могу. Какой бокал для какого напитка, какие для чего приборы.

Да и договориться я с ним не могу. Даже настоять на своем не получается. Только делать глупости, а потом утопать в сладком наказании. То, от которого стыдно становится, но и отказаться почти невозможно. Он словно приручил меня к себе, как собачонку, а сейчас я сорвалась с поводка и бегу со всех ног, куда глядят глаза.

На вокзале, как всегда, шумного и многолюдно. Толпа обтекает меня со всех сторон и несет потоком к табло с отправлением.

Через пол часа. Повезло.

Еще бы билеты были, потому что чувствую, как меня словно ментальным магнитом тянет назад. В город. Хочется прямо сейчас взять такси, доехать до любимого и глотать со слезами на глазах сладкую ложь о том, что они сестрой случайно встретились. Или он вдруг решил спросить у нее совета насчет подарка на свадьбу.

Смешно.

Борис знает меня от и до. Ему не нужны советы моей сестры. Ничьи советы.

Кажется, и я ему не нужна. Оборачиваюсь на вход в предательской надежде увидеть знакомый силуэт, но понимаю, что я его фактически опозорила. Не думаю, что после такого он захочет меня видеть. Как бы отца не уволил.

Хватит. Нина.

Хватит думать о нем.

Ты получила шанс стать свободной от золотых оков, вдохнуть полной грудью, вырасти самой, а не под жестким контролем.

Бегу к кассиру со всех ног и заикаясь все-таки говорю, куда собираюсь ехать.

– Вам нужна помощь? – спрашивает она меня, осмотрев цепким взглядом за очками на худом лице. Потом в паспорт. Как же хорошо, что он был со мной.

– Помощь?

– На улице зима, а вы без верхней одежды. Если что, наша охрана…

Охрана… Да что они сделают. Поклонятся Борису, когда он войдет на вокзал?

– Нет, у меня все замечательно. А куртку я оставила… там. На чемодане.

Купила. Ну и хорошо. Ну и правильно. Ведь так? Я ведь не совершаю очередную глупость? Я поступаю по-взрослому?

На эти вопросы мне никто так и не ответил. А продавщица в лавке с бич пакетами странно посмотрела, когда я спросила орел или решка.

Все, осталось только добраться до поезда.

Нахожу нужный перрон. С невольной радостью замечаю, что поезд уже готов к отправлению.

Подтягиваю лямки рюкзака и действительно чувствую, что без одежды стало холодновато, а с неба падает снег. Украшая шапками горизонтальные поверхности и деревья.

Растираю ладонями щеки и бодро шагаю к своему вагону.

Вдруг чувствую вибрацию в своем старом телефоне, что спрятан в кармане рюкзака.

Достаю и быстро просматриваю несколько пропущенных с разных номеров. Мама. Сестра. Борис. Качаю головой. Нет. Нет. Если кто-то начнет уговаривать, лить псевдоправду в уши, я же куплюсь. Я просто буду жаждать поверить каждому, кто обелит Бориса. Но я не дура. Чудес не бывает. Какой шанс, что Борис мог случайно подвести мою сестру в Москве до популярного ресторана? Случайно сесть с ней за один столик? Учитывая, что она должна быть в Англии.

Показываю дородной проводнице паспорт с билетом, и забираюсь внутрь.


Вот и все, я в поезде.

Совсем скоро я пройдусь по знакомым местам. Проедусь на лошади, что держит наш сосед Федор. Сходим с папой в лес и срубим самую красивую елку. Если приедет сестра, я не буду ничего слушать. Думаю, она и сама ничего не будет объяснять. Как-то она забрала мой рюкзак с блестками. Я искала его два дня, потом увидела, что она сделала из него сумку и носит в школу. На мой вопрос маме, получила ответ, тебе что, жалко?

Нет, мне не было жалко. Мне было противно, что если дело касается сестры, то все так и надо. Она не должна спрашивать разрешения. Ни извиняться.

Теперь мне нет до нее дела. Да и дела Бориса меня больше не касаются. Я сама по себе. Свободная.

Даже удивительно, но я ведь хотела этой самой свободы. Хотела дышать полной грудью. А рядом с Борисом только задыхаюсь.

Сажусь у окна, почти не замечая попутчиков, что шумно распаковывают сумки. Вжимаю в себя рюкзак и прикрываю глаза, чувствуя, что слезы все-таки текут по лицу.

Да, я знаю, Распутин ждал, что я повзрослею. Говорит: учись, развивайся. Но что-то меня тормозило. Давление с его стороны. Я хотела быть с ним. Но не хочу подстраиваться, становиться такой, как хочет он. Не хочу быть тенью за его спиной.

Даже вот если подумать. Эта экономика. Она ведь мне совсем не нравится. Хожу на учебу как на каторгу, не понимая и половины из того, что рассказывают профессора. Засыпая каждый день, у меня было стойкой ощущение, что я не на своем месте. Только вот, где оно – мое место.

Думала рядом с Борисом, но теперь и оно занято.

Поезд дымит, и уже гудит, что готов к отправке.

И я сжимаю крепче ноги, чтобы не рвануть назад, чтобы не выйти из поезда и не бежать, как потерявшийся щенок в поисках хозяина.

Я все решила. Я поеду домой и никогда больше не подумаю о Борисе, никогда не заговорю с сестрой, что украла моего мужчину. Будущего мужа. Любимого.


Глава 59.

Поезд только толкается вперед и вдруг резко тормозит. Словно кто-то нажал стоп-кран. И у меня стойкое, до тошноты в горле понимание, что я знаю, кто.

В начале вагона слышатся изумленные, возмущенные голоса, и я сжимаю рюкзак сильнее, зажмуриваясь. Глупо надеясь, что я тут не причем. Просто сломался вагон. Или опоздал пассажир.

– Нина Леонидовна, – слышу незнакомый, скрипучий голос и нехотя поднимаю голову. Человек в железнодорожной форме, я точно знаю, что это начальник московского вокзала Слепов Дмитрий Валерьевич. И только спустя секунду осознаю, что это действительно начальник. Господи, Борис сумасшедший.

– Это не я, – пытаюсь использовать последнюю попытку, но понимаю, что бесполезно. Он смотрит на мое фото.

– Девушка. Нам нужно оправлять поезд. Расписание очень важно. Пойдемте со мной.

Я сжимаю челюсть и тяжело поднимаюсь, продолжая держать в руках рюкзак. Единственную защиту. Бессмысленную.

Мы проходим через весь вагон под взглядами пассажиров, еще более любопытными персонала вокзала. Что они могут обо мне подумать? Люди любят строить самые разные догадки. Так что скорее всего в их глазах я либо заяц, либо преступница.

Я ежусь от холода, но на плечи мне внезапно ложится мой пуховик, и я благодарю одного из проводников. Теперь ясно понимаю, что скоро я встречу Бориса.

Не могу представить, что он придумает мне в наказание. И точно не знаю, чем ему отвечу. Но молчать и терпеть лапшу на ушах точно не собираюсь.

Идем целой процессией через вокзал прямо к административному этажу. Там уже сердце кувыркается в груди в ожидании встречи охраны или самого Бориса.

К моему изумлению мы доходим до кабинета начальника почти по безлюдным темным коридорам. Наши шаги по мраморному полу эхом отбиваются от стен и бьют мне прям в голову. Отсчитывают секунды до моей смерти.

Тяжело вздыхаю, когда Дмитрий Валерьевич толкает дверь своего кабинета. Сердце пропускает удар, когда вместо огромной фигуры Бориса вижу сестру, сидящую в кресле посетителя.

Лицо бледное, губы поджаты. Смотрит просто прямо и вздрагивает, когда с открывшейся дверью залетает сквозняк.

– В общем, вы тут поговорите. Вам принести чаю, Нина Леонидовна? – спрашивает начальник вокзала, но я смотрю на него как на сумасшедшего. Он серьезно? Он что, потерял пару поездов, а Борис нашел их в сибирском лесу?

– Ничего не надо, Спасибо, что проводили, – киваю я с легкой улыбкой, но мы оба понимаем, что благодарности ни к чему. Ни у меня, ни у него в этой ситуации выбора не было. Я все чаще убеждаюсь, что любой выбор – это иллюзия.

Слепов и закрывает нас в своем кабинете.

Я стою недвижима и вот теперь точно ничего не соображаю.

Сестра?

Борис прислал сестру, уверенный, что она меня убедит насчет причины ужина. Что он не поддался на ее чары, что не взял то, что она так активно демонстрирует вырезом на груди?

Но это глупость!

Что делать студентке Оксфорда в Москве, если только не примчатся по первому зову богатого любовника. С другой стороны, а почему бы Борису не смотаться до Лондона и не удовлетворить те потребности, что не могу я.

– Борис Александрович – чудовище, – вдруг говорит она сиплым голосом и поворачивается ко мне всем телом, закидывая ногу на ногу. – Ты же знаешь?

– Мне рассказывали.

– Но ты все равно с ним, – не вопрос, утверждение. «Была с ним», – хочется мне сказать. А ты его украла. – Нина… Он же тебе совсем не подходит.

Меня тут же начинает колотить от злости, словно я снова в детстве, и снова слышу от сестры, что все самое лучшее должно доставаться ей.

– Зато, наверное, подходит тебе? – с вызовом спрашиваю я и прохожу вперед, шумно кладу рюкзак на полированный черный, как и вся мебель в кабине, стол. Снимаю куртку. – Потому что ты красивая, умная…

– Потому что меня он не сломает.

– Так зачем ты мне все это рассказываешь? – злюсь я, рассматривая ее высокий лоб, тонкий нос и напомаженные губы. Уложенные обычно волосы сегодня чуть растрепаны. Но даже сейчас она выглядит лучше меня. Как, впрочем, и всегда. – Я же уезжала. Освобождала тебе дорогу.

– Никогда не думала, что Борис Александрович, – снова она давит на больное, – умеет так злиться. Ты бы знала, что он высказывал мне, когда ты устроила истерику. Между прочим, очень был некрасиво.

– А красиво ужинать с чужим мужчиной?

– Я тебя защищала!

– Да почему все думают, что мне нужна от него защита! Я люблю его! Люблю таким, какой он есть.

– Ты не знаешь, какой он есть! Ничего не знаешь! Я приехала тебе рассказать! А он не….

– Какое благородство! – не слушаю я ее. Не хочу. – Только ты, кажется, станцией метро ошиблась.

Вскочив, я тяжело дышу, вижу, что и Улю уже колотит. Задаю самый главный вопрос. Я сразу пойму, врет ли Уля. Другие за красотой не видели ее лицемерия. Для меня же это только маска.

– Ты спишь с ним?!


Глава 60.


– Я хотела! Я всегда хотела! Ты можешь только себе представить! – вскочила она и зацокола каблуками по полу, заламывая руки, а я только и думала, что ответа – конкретного ответа – так и не услышала. – Он же король города. Один из самых влиятельных мужчин в стране! Молодой! Не урод! Я так мечтала быть его первой леди.

– Уля…?

– Ты же меня знаешь. Я не буду ждать у моря погоды. Я сама пришла к нему в офис, когда увидела, как он на меня смотрит.

– Когда? – удивилась я. Учитывая разные интересы и классы жизни. Где он мог на нее смотреть?

– На весеннем празднике в год моего выпуска. Помнишь, тогда еще дождь ливанул, и ты потащила меня танцевать. И я тогда заметила. Он та-ак смотрел. Казалось, он пылал, как расплавленный металл.

Я тут же окунулась в тот день. В день своего шестнадцатилетняя, когда самый излюбленный праздник чуть не накрылся медным тазом из-за внезапно начавшегося дождя. Этот праздник традиционно отмечается в третье воскресенье мая. Ярмарка, цирк. Со всей области съезжается народ, чтобы заработать денег и повеселиться. Никогда даже не думала, что там мог появиться человек такого масштаба как Борис.

В тот день мы действительно танцевали под дождем. Причем это я, словно окрыленная каким-то неведомым чувством, заставила наш народный ансамбль исполнить своей репертуар. Смело вышла самой первой, чтобы сплясать. Страх в тот миг быстро перерос в восторг, когда я услышала первые аплодисменты и восхищенный свист. Я потащила танцевать и сестру с мамой. А потом к нам стали присоединяться остальные. Мы кружились в хороводе, словно язычники, разгоняя тучи, которые действительно спустя пятнадцать минут отступили.

Последнее, что я могла тогда подумать, что за нами кто-то наблюдает. Хотя да, если вспомнить, именно в тот день Андрей впервые обратил на меня внимание.

– И я решилась. Пойти к нему и…

Голос Ули дал возможность прийти в себя, и я моргнула.

– И?

– Я смело предложила себя ему в любовницы. Сказала, что буду послушной, ласковой. Научусь всему, что он хочет. Я… – она пометалась по кабинету, поражая меня своим поступком двухлетней давности, и плюхнулась в кресло. – Я действительно верила, что нравлюсь ему. Он смотрел на меня. Оценивал. Я немного удивилась его предложению поехать учиться в Англию, но он тогда сказал, что если я хочу соответствовать выбранной профессии, то мне нужно хорошее образование. Я тогда не совсем его поняла… – продолжала она рассказ, а вот я даже очень хорошо разобралась в словах магната.

Борис оскорбил ее и назвал шлюхой. Но зачем тогда было отправлять ее в Лондон. Стоп!

– То есть, – не могла я поверить в услышанное. – Ты не получала грант на обучение!? Образование проплатил Борис!?

– Ну, конечно! Больше всего напрягло, что он не дал мне больше денег. Просто оплатил обучение, а дальше пришлось клянчить у родителей. Стыдоба.

– Но… – смотрю на ее сумочку из крокодиловой кожи. – Ты устроилась на работу?

– Зачем, если мужчины и так готовы бросить к моим ногам все. Я просто нашла пару любовников. Но всегда помнила, что должна принадлежать Борису Александровичу.

Тошнота от ее слов поднялась прямо к горлу, и я сглотнула вязкую слюну. Ждать одного, но спать с другими. Как в рапиде наблюдаю, словно красивая упаковка, в которой сидела Ульяна, разбивается под ударом молота, раскрывая ее внутреннюю ржавую суть. Грязь. Порок. Была ли она такой в Усть-Горске, или это влюбленность в Бориса ее испортила? Он сам отправил ее на «обучение». Поднабраться опыта?

– Он приехал? Вы вернулись к разговору? – спросила я, поднимаясь со стула и на онемевших ногах подходя к окну. За стеклом раскинулся целый железнодорожный город с параллельными линиями рельс и шпал, чуть припорошенные так и идущим снегом.

– Только через год. – услышала я голос сестры и обернулась, чтобы посмотреть, как она перейдет к сути. Она хотела с ним спать. А он? Взял ли он то, что та предлагала так отчаянно и наивно?

– Я очень обрадовалась, когда узнала, что он появился в Лондоне. Тогда я поняла, что хватит мне собирать с миру по нитке. Мне нужен постоянный мужчина, а лучше муж. Тем более мужики, с которыми я трахалась, оказались бизнесменами-конкурентами. Спать с ними становилось все опаснее. Борис сам позвонил мне и назначил встречу в своем номере. Ты бы знала, как я радовалась. Просто сияла от счастья, – рассказывает она неожиданно зло, и я уже догадываюсь, что ее радость в тот день не длилась долго. – Меня привели за час до его возвращения в самый шикарный номер из всех, что я видела. Моим Джону и Эду такое и не снилось. Поэтому я решила встретить Бориса во всеоружии. Дать понять, что я готова. На все. Я приняла душ, легла на кровать голой. Я делала все в точно, как это работало с другими мужчинами. Они сходят по мне с ума.

– Но не Борис, – вдруг догадываюсь, с каждым словом понимая, к чему ведет эта история. И вижу, что права. По кукольному лицу растекаются розовые пятна. Просто это Борис. На него не действуют женские уловки. Если вспомнить, сколько раз он сдерживался со мной. Не взять разгоряченную блондинку для него не было проблемой.

– Он не спал с тобой. Ни разу.

– Нет, – вскакивает она. – Этот чурбан даже не посмотрел в мою сторону! Прошел к бару, налил себе виски и начал расспрашивать….


Она делает мучительную паузу, пока в моем горле распространяется растаявшим воском счастье, твердеет убеждением, что несмотря на отношение, Борис никогда не позволит себе сделать мне больно. С кем угодно, только не с сестрой.

Я тут же вспоминаю слова Ивана. Он тоже говорил, что Борис не разменивается. Он получает только самое лучшее. Значит….

– О тебе, – выплюнула она, подтверждая моя мысли. – Но ты не понимаешь. Я не собиралась ничего ему рассказать. Ведь ты моя сестра.

Этим высокопарным заявлением она меня только рассмешила.

– Потому что не знала меня, – кричу я со слезами на глазах. – Ты меня никогда не знала. И боялась, что он может уплыть из рук.

Между нами два года разницы, но оказалось, что целая пропасть. Совершенно неожиданно она подлетела ко мне и схватила за плечи, зашептала так яростно и отчаянно, что я почти ей поверила:

– Ты дура, если думаешь, что он может быть нормальным. Он псих, а ты его бзик. И поверь мне, он сделает все, чтобы ты никуда не делась.

Если она планировала меня этим напугать, то ошиблась.

– Меня это устраивает, – оттолкнула я ее и пошла вперед, но Уля не дала мне открыть двери.

– Я не должна этого говорить, но, – шепчет она мне в ухо. От паники в ее голосе моя собственная душа стекает в пятки. – Послушай. Я не хотела говорить. Он угрожал мне, что сдаст моим мужикам. Не смотри так. Я знаю, кто я. Не думай, что я дура. Но… Он мучал меня всю ночь, заставил вспомнить о тебе каждую мелочь. Даже из детства.

– Зачем? – выдыхаю пересохшими губами.

– Я не знаю, – качает она головой. – Я приехала в Россию, чтобы предупредить тебя. Правда! Я узнала, что ты с ним и… Приехала. На свой страх и риск. Но он встретил меня у отеля, когда я уже вызвала такси к тебе в вуз… Я хотела тебе рассказать правду. О нем, о том, что он из себя представляет. То, что раскроет тебе глаза.

– Говори, – неожиданно для себя попросила я, понимая, что верю ей. Еще минуту назад она словно роль играла, а теперь настоящей казалась. С широкими от страха глазами. – Уля, говори… Что…

Не успела она и рта раскрыть, как в дверь постучали.

Глава 61.

– Спроси про жену, – выдает Уля прямо перед тем, как дверь со скрипом открывается. Перед нами предстает Иван в своем обычном сером костюме.

– Ты достаточно тут наговорила, – говорит он Уле, пройдя в кабинет, и та вцепляется мне в руку. – У тебя самолет через два часа.

– Но я только приехала, я хочу поговорить с сестрой. Я ее два года не видела! – тут же панически молотит языком Уля, но Ивану как будто плевать. Сегодня он выглядит почти таким же бесчувственным как Борис. Смотрю за плечо заместителя, почти не обращая внимания на боль в руке, которую сжала сестра. Я не знаю, как к ней относиться. Сегодня я не готова выдать свое мнение. Если честно, все, что я хочу – это увидеть Бориса. Сказать, что верю в его верность и… Спать. Просто закрыть глаза и отключиться.

– Борис ждет вас внизу, – привлекает Иван мое внимание. Я бессмысленно киваю. Шагаю вперед, но сестра удерживает меня на месте. Ровно до того мгновения, как Иван дернул ее на себя. – Идите. Ульяну я довезу.

– Я никуда с тобой не поеду! Дай мне поговорить с ним! Дай!

Я уже не слушаю ее визга. В голову бьет набатом мысль про жену.

Какую жену? Ничего не понимаю. И еще смущает такая настойчивость в желании Ули поговорить с Ним. Неужели Уля просто меня пугала? Неужели лгала? И Иван сегодня словно эмоций лишился. Так на Улю смотрел зло. Не думала, что он умеет быть настолько ледяным.

Но если во взгляде Ивана был холод, то по глазам Бориса я не могу понять ничего. Пустота. Словно пустой коридор, по которому бежишь к заветной двери, но достигнуть не можешь. Пока он сам ее тебе не откроет. А откроет ли?

Борис стоит, прислонившись к черному джипу и смотрит прямо на меня.

На расстоянии метра я застываю статуей. Не могу двинуться с места. В голове канарейками о прутья клетки бьются вопросы. Но их смывает ураганом тех чувств, что накрывают меня с головой от осознания, что Борис выбрал меня, а не Улю. Несмотря на все ее достоинства. Несмотря на мою наивность и эмоциональность. И те глупые поступки, которые я совершаю по его словам.

И все же один, только один вопрос я должна задать.

– Ты женат?


Глава 62.


– Еще нет.

– Но был?

– Был, – не отрицает он и отходит в сторону, открывая передо мной дверь машины со стороны водителя. Я много раз просила научить меня водить. Но каждый раз слышала отказ. Без причины.

– Вечер уже, – тут же тереблю я ремешок рюкзака, опуская голову и наблюдая за быстро таившим снегом на асфальте. Так же растаяла моя обида. Как будто и не было. – И снег. И… Почему сейчас?

– На снегу учиться лучше. Если ты будешь отвечать за наши жизни, у меня будет повод не ударить тебя.

– Ты никогда меня не ударишь, – говорю то, во что так искренне верю. Смотрю прямо в его суровое лицо.

– Сегодня я был очень близок к этому. Садись за руль.

Я подхожу ближе, вдыхаю до головокружения знакомый запах одеколона. Смотрю только на блик на коже сидения, как вдруг сильная рука сдавливает мою шею, а голос гортанно шепчет в висок.

– Научись думать, прежде чем принимать решения. Потому что порой последствий не расхлебаешь. Поняла?

– Я заревновала, – оправдываюсь, поднимая взгляд и погружаясь в дьявольскую синеву. – Я бы не смогла терпеть соперницу.

– Смогла, если бы я пожелал, – безапелляционно заявляет он и чуть толкает меня вниз. Я сажусь за руль и пристегиваюсь, проглатывая мысль комом вставшую в горле, что он прав.

Борис занимает место рядом и начинает отдавать четкие команды.

И у меня получается почти с первого раза. Вжать педаль в пол, газануть. От этого в тело словно укол адреналина поставили, сердце чаще биться заставили. Хоть больше скорости и драйва. Пусть Борис и сдерживал мой рыл.

Когда мы выезжаем на главную дорогу, он постоянно накрывает мою руку, что судорожно сжимает руль, чтобы выровнять машину на очередном повороте.

Есть в этом что-то магическое. Управлять такой огромной машиной. Пусть еще не совсем самостоятельно. Улыбка не сходит с губ, когда я набираю скорость, хотя, учитывая загруженность, получается это редко.

– Почему ты не взял ее. Тогда, в отеле. Неужели не хотел? – спрашиваю на очередном светофоре, пока Борис внимательно смотрит сквозь лобовое стекло на вновь начавшийся снег.

– Тебя я хотел больше, а она твоя сестра.

Такое откровенное замечание вызвало во мне душевный отклик. Стало хорошо и спокойно. Что бы ни случилось, каким бы чудовищем ни был Борис, он меня не предаст. Он не соврет мне. Судя по душку, Борис принял на грудь.

И, наверное, поэтому посадил меня за руль. Несмотря на это, за нами ехала машина с охранной, постоянно мелькая в зеркале заднего вида. Что тоже сбивало с толку. Если выпил, значит мог взять водителя. Почему он изменил свое решение о моем обучении.

– Хватит в облаках витать. Смотри за дорогой, – требует он и снова накрывает мне пальцы рукой. Руководит. Смущает. Но не дает испытать слабость и совершить ошибку.

– Ты будешь меня наказывать? – неожиданно для самой себя спрашиваю, когда мы останавливаемся на нашем месте в подземной парковке.

Борис даже замер после моего вопроса, взяв ручку двери. Повернул напряженное лицо, а у меня от смущения связи со сказанным, от фантазии, что заполнила голову, щеки пламенем загорелись.

– Не сегодня, иначе в клочья порву.

Его слова возбуждают, ведь в голове сидит романтичная картинка, как он страстно срывает мою одежду и жадно накрывает тело.

Только вот я помню, что в Борисе мало романтики, и его слово, скорее всего, истинная правда.

Уже по приходу домой ахаю, вспоминая, что бросила телефон в урну.

– Борис, я выбросила телефон.

– Да, кому-то сегодня привалит счастье, – снимает он ботинки и проходит сразу в спальню.

Не раздеваясь, ложится на кровать. А я иду за ним, чувствую, как по ноге трется котяра.

– Привет, зверюга. Я уже думала никогда тебя не увижу, – пытаюсь его погладить, но он, как обычно, изворачивается и наклоняет голову, реагируя на мои слова скептически.

Ну да, он не верит. Да я и сама себе не сильно верила, что смогу уехать от Бориса.

После того, как покормила Виктора, я снова иду в спальню. Осматриваю оставленную утром обстановку, понимая, что скучала бы не только без Виктора и Бориса. Я скучала бы по своему дому, который начала облагораживать по своему вкусу. Разместила и передвинула все так, как нравится мне.

Замечаю, что Борис лежит в том же положении, тихонько посапывая.

Во сне его лицо кажется уже не таким суровым, а тело почти ручным. Наверное, это сумасшествие, но я часто наблюдаю за тем, как он отдыхает. Почти не дыша наслаждаюсь этими минутами тихого счастья.

Я медленно обхожу кровать. Принимаюсь тихонько расстегивать пуговицы. В голове нет ничего, кроме мысли сделать сон своего мужчины комфортнее.

Поэтому, стараясь не беспокоить его, снимаю одежду, оставляя только боксеры. Уже отворачиваюсь, складывая по стрелкам черные брюки, как вдруг слышу хриплое:

– Трусы тоже.


Я от неловкости закусываю губу, но киваю и делаю, как он просит. Хотя это слово в нашем случае не подходит.

– Теперь сама, – открывает он все-таки глаза и смотрит на моё пылающее от стыда лицо.

– Я хотела в душ, – смотрю я на дверь ванной, потом медленно перевожу взгляд на слегка вздрогнувший член.

– Ты же не пойдешь мыться одетой. Раздевайся. Здесь.

Глава 63.


Я облизываю пересохшие губы и опускаю взгляд, чувствуя, как громко об ребра бьется сердце.

Тогда в клубе, несмотря на наказание, мне нравилось танцевать для Бориса. Ощущать его злой, обжигающий взгляд. Даже ту энергетику власти, что давно обвязала моё тело колючей проволокой.

Одно неверное движение и боль. Сладкая. Тягучая. Такая нужная.

И я снова хочу этого взгляда. Не могу видеть на лице любимого равнодушие. Пусть лучше злость, гнев, раздражение. Что угодно, только не каменную глыбу, от которой веет могильным холодом.

Может быть поэтому я так пристрастилась к пучине порока. И с мазохистским удовольствием тону в нем и захлебываюсь собственной страстью.

Ведь именно в такие моменты я вижу его настоящего. С его чудовищной звериной натурой.

И нет, Борис. Я не потерплю другую. Потому что не смогу вынести, если ты будешь дарить себя настоящего кому-то другому.

В голове играет знакомый трек, и я так поднимаю руки, хочу, очень хочу, чтобы все свое распутство он распространял только на меня.

Вот такая я эгоистка.

Обвожу воображаемое коло над головой, кончиками пальцев касаясь тугой косы. Распускаю медленно, покачиваясь в такт внутренней музыке. Глажу шею, почти царапаю наманикюренными ногтями. Мне нравится, какой ухоженной я стала выглядеть, хоть и отказываюсь одеваться элегантно.

Но Борис и не требует. Зато требует, чтобы на моем теле не было ни одного волоса, потому что любит ласкать даже самые укромные места. А меня радует, что и его тело избавлено от лишнего там, где люблю целовать я.

Член Бориса наливается и медленно привстает, когда я провожу ладонями по своей ноющей груди и ниже, собирая кофту на животе. Тяну ее вверх, продолжая свой порочный танец. Снимаю и, прогнувшись, отворачиваюсь и через плечо замечаю, как мой второй зритель окончательно поднялся и подрагивает, словно аплодируя.

Есть в этом что-то волшебное, двигаться под внимательными взглядами, чувствовать желание, жажду, что медленно растекается и в моем теле.

Мне нравится, когда на меня смотрят. Мне нравится, когда меня хотят. Еще сильнее тем, что всей своей порочной душой я принадлежу только одному человеку, человеку, который уже рядом.

Сердце внутри замирает от ощущения предстоящей грозы. Сейчас только дождь стремительным потоком увлажняет место между ног, растекается лавой по жаждущему телу. Но скоро грянет гром.

Замираю на мгновение, но слышу:

– Продолжай.

И я улыбаюсь, встряхиваю волной волос, наклоняюсь, чувствуя жжение в области поясницы. Стягиваю с себя теплые брючки, оставаясь в одном нижнем белье.

Надо сказать, его откровенность стала еще одной моей слабостью. Кружева, бантики, блестки, шелк.

Я и раньше на него заглядывалась, но теперь наслаждаюсь тем, что оно мне доступно.

Поднимаюсь, делая очередную волну, с трепетом ощущая, как Борис схватил крючок бюстгальтера и начал тянуть ткань. Второй рукой он обхватывает меня за горло. Несильно сжимает и ведет рукой вниз по голодном до ласки телу, словно очерчивая контуры кончиками пальцев. Словно музыкант, перебирающий клавиши фортепьяно.

Как давно я не играла. И почему именно сейчас в голове зазвучала мелодия «Duet. Sugar Vendil, Trevor Gureckis» Порочное произведение, играть которое я научилась, лишь слушая его. Чувствуя каждой клеточкой, как и Бориса, который ни на секунду не прекратил тянуть бюстгальтер.

Болезненно и сладко, так, что я начинаю задыхаться, словно стою на открытой местности под порывами сильного ветра.

Тонкая кружевная ткань поддается, и я вскрикиваю, когда слышу ее треск.

– Борис…

– Нагнись… – подходит он ближе и упирается горячей твердостью, уже не прикрытой ничем.

Меня начинает вести, но я не делаю и попытки дернуться. Все моё существо трепещет в ожидании того, что мой мужчина собирается сделать. И мне плевать что, потому что любое его действие мозг давно расценивает как ласку. Даже ту боль, что он порой приносит своими словами и поступками.

Его жадная ладонь начинает мять мне ягодицы. Медленно разминать. Но вдруг резкий ожог на коже. Не успеваю и подумать о том, что произошло, как меня настигает новая жалящая боль от его тяжелой ладони. Но такая сдержанная, словно Борис пытается себя контролировать.

И совершает еще серию ударов, затем опуская мне пальцы между ног. Тонкая полоска сиреневых трусиков уже давно влажная.

– Сними, – выносит мои чувства на новый уровень его гортанный приказ. Я подцепляю ткань и веду вниз, до самых щиколоток. И почти кончаю, когда его огромный ствол начинает елозить по половым губам…

Мне до дрожи хочется его внутри, но знаю, что будет так, как пожелает он. И знаю, что его желания давно стали отражением моих.

Тех, о которых я даже не могла и подозревать.

Длинные горячие пальцы силой сдавливают кожу на бедрах, тянут меня назад, так что сам Борис садится, а я остаюсь в положении вниз головой, продолжая чувствовать искры на половых губах от постоянного трения.


– Работай бедрами, – слышу сверху и принимаюсь елозить по его влажному от моих соков стволу. Но в таком положении мне не нравится. Чувствую себя куклой, а хочу быть женщиной. Его женщиной.

Я резко переворачиваюсь. Вижу, как ему не нравится моя инициатива, но я толкаю его в покрытую мышцами грудь на кровать и забираюсь сверху. Тону в том, как он облизывает взглядом моё упругое тело.

Борис сжимает тисками мою талию, и я, облизывая губы, улыбаюсь.

– Я помню про брачную ночь, – мой покорный шепот сопровождаю лаской темного соска, на что грубая рука кочует на задницу. Сминает плоть до легкой боли. Другая на грудь, что вызывает внезапное желание взорваться экстазом прямо сейчас.

Но сам процесс познания его тела мне нравится больше. Границ, которые Борис позволяет мне раздвинуть. Чем дольше мы раздеты, тем дольше я вижу его такого. Неистового. Живого. Настоящего.

Это ощущение становится наркотиком, которым я начинаю дышать. А без него задыхаться.

Приподнимаю бедра и нахожу пальцами его длинную, увитую венами плоть.

Меня штормит от ощущения восторга, словно я ставлю на нем свою печать, чуть царапая горячую кожу.

Толкаю ее вперед, на его живот, и сажусь сверху, затевая танец бедрами, словно скользя по шесту. Сначала медленно, потом все быстрее, напрягая мышцы живота.

Клитор задевает головка, торкая нервные окончания, и я прикусываю в кровь губы, испытывая настоящий бурный, как реки, восторг от каждого касания.

От того, как напрягается челюсть Бориса, как на его глаза ложится пелена страсти, а мои давно слезятся.

Движения бедер все резче и в миг мои волосы сжимают его пальцы, задирая голову. А он сам звериным поцелуем вторгается в рот. Вылизывает мне язык, не проявляя ни грамма нежности и заботы. Он просто оккупирует влажное нутро, пронзая тело новыми и новыми иглами желания. И я мычу ему в рот, танцуя половами губами на члене все интенсивнее. Пока его губы не перебираются на шею. Зубы прикусывают кожу на плече.

– Быстрее. Давай, девочка, двигайся, – шипит он, продолжая причинять боль руками, но тело все равно наливается сладким томлением, предвещающим ураган.

Он сносит через секунду мысли, оставляя одну, кристально чистую: «люблю». И я сотрясаюсь в изумительном экстазе, выкрикивая: «Да, да. О, Господи, да!». Затем замирает и Борис, забрызгивая обжигающей субстанцией часть груди и шеи. И я уже плавлюсь от нежного касания к своей шее, сама целую кадык, как вдруг холодный голос:

– Понравилось кончать, Нина? – еще бы. Это лучшее, что я испытывала. – Опозоришь меня еще раз, забудешь, что такое «оргазм». Будешь, как кукла, только семяприемником. Поняла?

Он дергает мое побелевшее лицо к себе и жалит взглядом.

– Ну?

– Поняла.

Еле кивнула, чувствуя на себе его липкие выделения, которые перестали казаться желанными. Ненавижу эти моменты, когда он спускает меня с небес на землю, вдавливая ногой в асфальт. И тут же вопросы, вытесненные романтическими эмоциями, появляются снова, но в ванну мне хочется сильнее.

Отдохнуть от его тяжелой, давящей на мозг энергетики.

– Я хочу помыться.

– Нет, – переворачивает он меня и прижимается грудью к спине, взяв в плен рук. – Сегодня спишь так. Грязной… В моей сперме. Чтобы помнила, кому ты принадлежишь.

«Забудешь тут, ага», – внедряется в мозг злая мысль. И все счастье смыто волной нового унижения. И я прикрываю глаза, думая, что уж лучше бы он меня выпорол, чем резал без ножа подобными угрозами.

Глава 64.

Новый год для меня был всегда самым любимым праздником. Временем, когда чудеса пусть и не исполнятся, но никто не смотрит, как на чудную хотя бы за веру в них.

Дома мы всегда ставили пушистую, свежесрезанную елку и украшали ее игрушками, которые еще остались от бабушки. И родители никогда не скрывали от нас, что подарки дарят они, а не Дед Мороз. При этом копили весь год, чтобы удовлетворить наши пожелания, порой даже самые дикие.

Так на седьмой год моей жизни у нас дома появилось фортепьяно. О том, какую истерику устроила Уля вспоминать не хочется, но уже через месяц она стала владелицей гитары, которая так и осталась висеть на стене гостиной.

В этот же новый год я хотела только одного. Провести его с любимым.

Экзамены были позади. А часть сдана экстерном, чтобы в январе не беспокоиться, а спокойно заниматься свадьбой. Теперь осталось только подготовить квартиру. Что я и делаю, одновременно обдумывая, почему Ульяна так и не взяла трубку за эту неделю.

Я никогда ей не звонила, но после произошедшего стала чувствовать свою вину. Без отчётливой, но при этом острую.

Ведь я не хотела Бориса. Даже не думала о его внимании, тем не менее, возможно, разрушила распланированную жизнь сестры.

Не важно, что мы никогда не были близки. Да и ее слова насчет жены так и всплывали в памяти снова и снова, как дразнящий рыбака лосось.

Но Борис ответил на мой вопрос, а на счет большего я интересоваться не решалась. Какая она была? Любил ли он ее? Где она сейчас?

Лампочки на елке загорелись, светом изгоняя неприятных, как тьма, вопросов.

Борис не знал, что я готовлю ему сюрприз. Но пока он был в командировке, я пригласила человека. Он установил в нашей спальне шест.

А Ольга, хоть и обиженная тем, что ее школу танцев чуть не закрыли, помогла подготовить номер.

Очень эротичный.

Я не знала, что подарить человеку, который имеет все. «И всех», – шутит со мной подсознание. Поэтому решила, что лучший подарок – это мое тело, раз уж он им так восхищается.

А еще, первая сессия, сданная без долгов.

Кроме этого я планировала поговорить с Борисом о своей учебе.

Я не хотела больше оставаться на экономическом. Мне казалось, что стены аудитории душат, а каждая лекция о цифрах и банковской системе каторжный труд.

Я не оставила мечты о театральном и надеялась, что Борис примет это.

Но прежде, чем к этому разговору приступать, его надо хорошо напоить и задобрить.

Даже если он полусонный даст обещанное, то никогда не заберет его назад.

Отойдя назад, я с довольно гляжу на украшенную елку. Огоньки от нее отражаются в панорамном окне, создав в полумраке квартиры немного волшебства и магии.

Борис должен вот-вот приехать.

Надеюсь, он будет уставший. В такие моменты он особенно ненасытный, словно нашим возбужденным дыханием можно избавиться от тягот рабочего дня.

Слышу с боку шипение и усмехаясь.

– Не бурчи, тебе даже идет, – смотрю я на шапку зайчика, в которую еле-еле одела Виктора.

Пара царапин на руках стоили вида его недовольной морды.

– Зато теперь ты пушистый зайчик. Неужели нельзя хоть раз в год пойти мне на уступки?

С телефона слышу будильник. Без пяти восемь.

Бегу звонить родителям. У них вот-вот наступит полночь.

Пара мгновений и я почти глохну, когда в перепонки мне врезается шум праздника.

Все родственники и друзья собрались за столом и пытаются мне что-то сказать, активно жестикулируя руками.

Плачу, потому что такие моменты были самыми любимыми и искренними.

Уле не нравился этот бедлам, а я ощущала себя частью чего-то важного и кайфовала.

Я отправляю маме воздушный поцелуй, она мне улыбается, но вдруг хмурится, пытается что-то спросить. После второй неудачной попытки отходит с телефоном на нашу кухню.

– Нин. Ты Уле не звонила? Она уже пару недель трубку не берет. А последние два дня телефон совсем выключен.

Меня гложет чувство вины за вранье, но я качаю головой.

– Звонила, но мне она тоже не отвечает.

Надо сказать, что мы виделись, но тогда придется сообщить и о причине ее приезда. А я до сих пор боюсь сказать родителям о Борисе. Они начнут говорить то, что я и так знаю.

Я ему не пара. Он взрослый, состоявшийся и задавит меня авторитетом.

А если я скажу о своих чувствах, они спишут это на наивность, неопытность. Наверняка поведают о Борисе какие-нибудь гадости. Возникает мысль, а что заставит меня снять очки влюбленной дурочки с блестками и сердечками?

Что заставит меня все-таки решиться на отмену свадьбы. Того события, которое самое желанное и одновременно невыносимо пугающее. Сейчас я еще ношу свою фамилию, просто живу с ним и могу уйти.

Но стоит мне стать его женой, выбор в жизни станет максимально ограниченным. Готова ли я к этому? Не знаю.


– Ладно, – вырывает меня мамин голос, и я улыбаюсь ей в ответ. – Ты когда поедешь?

– Мы… – оговариваюсь, что мама, конечно, замечает. – Думаю, уже через пару дней буду у вас.

– Ой, давай. В этот раз ледяной городок построили не только на главной площади города, но и на территории Распутинского особняка. Пускают всех желающих. Тебе там понравится. Горки высотой с двухэтажный дом

Щеки загораются от стыда и счастья. Борис в очередной раз доказал, как хорошо меня знает.

А я понимаю, что вряд ли смогу его оставить.

Скоро родители узнают о наших отношениях. И возможно мама уже о чем-то догадывается, потому что прищуривает глаза и спрашивает:

– Дочь, что за вид? Глаза блестят. Неужели нам ждать твоего парня?

Парня… Это последнее слово, которым можно назвать Бориса.

– Возможно, – улыбаюсь я как раз в тот момент, когда нас оглушают крики из гостиной.

Куранты бьют двенадцать.

– Беги мам.

– Мы ждем тебя, родная. Я рада, что ты счастлива, – целует она экран и отключается.


Я сижу на диване и обдумываю ее слова. Счастлива ли я? Наверное, полностью счастливым быть сложно, ведь жизнь как дорога. Ухабы неизбежны. И даже потрать на асфальт много денег, чтобы избежать яма и рытвин, мимо всегда может пробежать олень.

На колени прыгает Виктор и даже дает себя погладить, пока я, откинув голову на спинку, смотрю на мерцающие на потолке снежинки.

Меня отвлекает телефонный звонок нового айфона, мигом заставляя екать сердце.

Еле спихиваю недовольного кота, что гордо уходит, цокая ритм моего сердца когтями. Улыбка до ушей. Совсем скоро я смогу его обнять. Совсем скоро поцелую. Два дня казались невыносимо долгими, пусть и забитыми делами.

Поправляю синее платье с огромным вырезом на бедре. Белье я тоже выбирала очень тщательно. Ускоряю темп, чтобы успеть взять трубку.

Но даже приблизившись к ней, не касаюсь. В душу проникает подозрение. Неприятное. Горькое.

Прекрасно понимаю, почему Борис звонит.

Он не приедет.

И что это? Очередной урок или он действительно занят – не знаю.

Но нажимая кнопку вызова, я стараюсь не показывать голосом слез, что уже текут сплошным потоком по макияжу, на который я убила целый час.

А салют, бахнувший в небе за окном, кажется еще одной насмешкой судьбы за мой выбор. Или за то, что когда-то выбрали меня.

– Да, Борис. Слушаю тебя.

Глава 65.

Вместо жесткого гортанного голоса Бориса я слышу обеспокоенный Ивана и быстро стираю с глаз слезы. Что-то произошло. И как бы это не было прискорбно, я рада. Рада, что не напоролась на очередное унижение.

– Нина. Сейчас слушаете внимательно, – говорит он так жестко, как в тот день с сестрой. – Надеваете штаны и черную водолазку. Кофту с капюшоном, волосы прячете.

– Иван, что…

– Просо слушаете, – перебивает он как никогдатвердо.

– Через десять минут на крыше вас будет ждать вертолет. Через три минуты у двери будут вооруженные люди.

– Охрана? – слышу свой писк и уже бегу в спальню. Слышу ожидаемый ответ:

– Нет.

– Где Борис? С ним все в порядке?

– Кота оставьте, пистолет в столе кабинета. В темпе.

Он отключился, а я мечусь по квартире, выполняя его задание. Чувствую себя совершенно нелепо. И от страха, что могу пострадать. И от облегчения, что Борис не просто так не пришел на подготовленный мною праздник.

Пистолет оказался весьма тяжелым, но я пихнула его в рюкзак вместе с документами и кошельком.

Быстро взглянув на совершенно равнодушного кота, который лежал и смотрел в окно, я выглядываю за дверь. Пусто и светло. А охрану я уже отпустила.

Как только слышу звук поднимающего лифта и топот ног по лестнице, сердце пропускает удар. Я почти прыжком устремляюсь к противоположной двери, где обычно жили охранники.

В довольно простой квартире по меркам борисовской чисто, но пахнет пылью. А еще я знаю, что здесь есть специальный выход на противоположную лестницу жилого комплекса.

Дверь закрывается ровно в тот момент, когда кто-то из мужчин крикнул: «Пошли».

Что они хотят найти? Или просто запугать Бориса? Снова похитить меня?

После прошлого похищения я была готова, что подобное может случиться снова. Наверное, поэтому просто бесшумно выдыхаю и бегу в к другому входу. Главное, чтобы Виктора не тронули. Главное, чтобы Борис был жив.

На лестнице никого, и я начинаю подниматься по ступеням. Еще десять этажей и уже на последнем, тридцать втором, слышу снизу шум.

Черт. Какие шустрые.

Быстро смотря вниз, замечаю парней в черном и бегу дальше, срывая дыхание.

К двери, что маяком служит во тьме заполняющего меня страха.

Просто отличный новый год.

Оборачиваюсь проверить одна ли я еще, и уже хочу толкнуть дверь, но лишь врезаюсь в нее.

Дергаю за ручку.

Закрыто.

И даже мой отчаянный пинок не помогает её открыть.

В душе помимо страха растет гнев.

Если это какая-то проверка от Бориса, я его убью, – решаю я. Выглядываю за перилла, смотрю вниз.

Они уже близко, я не знаю, что делать.

Руки и ноги леденеют от ужаса. В голове шумит кровь.

Я не хочу умирать. Все, что угодно, только не умирать. Я ведь еще столько не сделала, столько не успела.

Дыхание учащается, а сердце заходится от стука, пока виски начинают отчаянно пульсировать от вопросов.

Что делать? Что делать? Что, вашу мать, делать?!

Я скидываю рюкзак, что тяжестью давит на плечи, и слышу железный стук об кафельный пол.

Взгляд вниз и ликование. Пистолет!

Я стреляла только один раз, когда папа взял меня на охоту. Но это было ружье. Да и выстрелила я тогда мимо.

Но взяв в руки металл, я просто отвожу курок и прицеливаюсь в замок двери. Крепко стою на ногах. Жестко держу пистолет, но знаю, что от отдачи никуда не деться.

Звучит оглушающий выстрел, и я чуть отшатываюсь. Но звон в ушах не позволяет мне расслабиться, даже отвлечься. Инстинкт самосохранения сильнее.

Я бегу в открытую от выстрела в замок дверь как раз в тот момент, когда рядом пролетает пуля. Со всех ног несусь к снижающему вертолету и слышу знакомый голос!

– Быстрее! Нина!

– Иван! – сквозь брызнувшие слезы кричу я, пока леденящие разгорячённую кожу снежинки ложатся на лицо. Почти на лету хватаю протянутую крупную ладонь и падаю на его довольно жесткое тело.

Он сажает меня рядом, обнимает, пока гудящая машина поднимается выше и выше, а люди снизу в нас стреляют.

– Где Борис? – спрашиваю, и его помощник тут же разжимает руки.

– Было еще покушение. Он в Усть-Горске. Мы летим туда.

– Они не похожи на преступников. Кто это?

– Спецназ. Наемный, – спокойно поясняет Иван. – Они порой работают безжалостнее.

– Борис перешел кому-то дорогу?

– Борис Александрович не любит прогибаться под других, – усмехается Иван, набирая номер. – Так что, он всегда готов к приключениям. Не ожидал, что вы тоже.

– Я? – мой вопрос глохнет в голосе Ивана.


– Все нормально. Да. Человек десять. Спасибо, рад.

И пока он разговаривает, а адреналин внутри меня колотится там-тамом, я выглядываю в окно.

Глава 66

Там раскинулась Москва, словно море света в пучине мглы. Завораживает и пугает своими размерами. Так же, как пугает то, во что ввязался Борис. И от того, что я только что чуть не умерла. Как часто я буду подвергаться такой опасности. А дети? Ведь они когда-нибудь появятся?

Я прикрываю глаза, выдыхая горячий пар, и чувствую озноб по коже. Холодно. Но в этот момент мои плечи покрывает теплая ткань кофты, и я резко оборачиваюсь.

– Спасибо, – улыбаюсь я занемевшими, дрожащими губами. Иван некоторое время смотрит мне в глаза, но быстро отворачивается.

А я прикрываю свои, ощущая, как меня неизбежно клонит в сон. И за неимением постели, я нахожу самую лучшую подушку. Колени Ивана.

Он не касается меня, пока я засыпаю, но будит тем, что убирает прядь волос с лица. Нежно, почти не задевая кожи.

– Мы почти долетели, – в гуле вертолета звучит его бархатный голос, и я медленно поднимаюсь.

Теснее кутаюсь в кофту, пропахнувшую ментолом и чем-то цитрусовым. Я быстро ему улыбаюсь и вижу отклик. И пусть мне не видно его лица полностью, мы в темноте, но я чувствую его расположение. Я понимаю, что он недобрый. Но ведь меня он спасал. Может быть он сможет ответить на пару вопросов? По-дружески.

– Скажите, вы не знаете что-нибудь об Ульяне? Я не могу до нее дозвониться уже пару дней.

Замечаю, как он тут же сжимает челюсть и отворачивается, приводя меня в недоумение.

– Вы, разве, звонили ей раньше? Общались?

– Нет, но… Она говорила про жену Бориса, – объясняю я и самой становится стыдно. Получается мой интерес не касается ее благополучия, а той информации, которая мне нужна.

– Борис разве не ответил на ваш вопрос?

– Ответил, но…

– Тогда, о чем речь? – раздраженно спрашивает он, а меня начинает колотить от злости.

– О том, что ни я, ни моя мама не могут до нее дозвониться. Это ненормально! – кричу я сквозь гул вертолета.

– А что в вашей жизни есть нормального? – вдруг спрашивает он резко, как лезвием по нервам. Я вздрагиваю от его холодного тона.

О чем он говорит?

– Я не понимаю.

– Очень плохо, Нина, что вы не понимаете, с кем собираетесь связать свою жизнь.

– Понимаю, – глухо выдыхаю я, но отворачиваюсь. И почему, когда речь заходит о любимом, я кажусь себе глупой. Надо быть жестче. – Я люблю Бориса. А он меня.

Точка. Я уверена в этом.

– Слепая вера… Я даже завидую… Мне очень интересно, как вы будете себя вести, когда узнаете всю правду.

Правду. Правду. Все мне твердят о правде, но никто не может сказать ничего конкретного. Дебильное уравнение, из которого я постоянно теряю важные элементы. Меня колотит уже не от холода, меня трясет от желания узнать все, прямо здесь и сейчас. И я срываюсь. Хватаю Ивана за ворот кофты и тяну к себе:

– Да, о какой правде идет речь?!

– Речь о том, Нинуль, – резко приближает он ко мне свое лицо, буквально сдавливая коленку пальцами. – Что ты не красавица из сказки про чудовище. Не жди, что оно внезапно обратится принцем, и твой мир заиграет разноцветными красками. Сегодня ты чуть не умерла. И это не было проверкой. Они действительно пришли за Борисом и не оставили бы тебя в живых.

– Перестаньте…

– Это ты перестань верить в сказку, потому что единственная краска, которая всегда будет теперь в твоей жизни. Красная. Уля дура, но она действительно приехала тебя предупредить.

– А вы? Вы же можете тоже предупредить? – шепчу я почти ему в губы, рассматривая в темноте отблеск белка его глаз. Чувствую, как горячее дыхание жалит лицо. И внутри все дрожит.

– Я могу. Я бы мог многое сделать для тебя, Нина, – тянет он руку чуть выше и тут же убирает. – Но я-то не дурак.

Его взгляд скользит по лицу, затем ниже, пока он резко не отстраняется.

– Скоро будем на месте. Наденьте наушники. Снижаемся, – подает он мне предмет. Но я не могу шевельнуть рукой, словно ее свинцом залили, он сам надевает их на меня.

– Хватит дуться. Лучше думай головой. Пока у тебя еще есть такой шанс. У тебя он пока есть.

И почему его слова вихрем снега впустили в мои мысли столько сомнений. Они кружились в голове, снова и снова заставляя задавать себе одни и те же вопросы.

Разве стоит порочная любовь того страха, что ты испытываешь. Чувства, что ты в пустой комнате без окон и дверей. Стоят ли те ощущения, что дарит тебе Борис ночью, того унижения, каким он хлещет тебя днем.

Готова ли ты отказаться от свободы и войти в клетку с чудовищем, который вцепится в тебя мертвой хваткой. И не отпустит уже никогда, не давая не то, что принимать самостоятельных решений, а просто наслаждаться жизнью.

Стоит ли похоть, к которой он тебя приучил, свободы выбора.

И я твержу это себе пока мы снижаемся, пока вентиль вертолета разметает снег на летной площадке. А вдалеке светят огни дома, в который я никогда и не мечтала попасть. А от окружающего нас зимнего вида дух захватывает.


Я уже и забыла, что такое настоящая сибирская зима. Забыла, что такое дом. Сглатываю ком слез, надеясь, что скоро окажусь в теплых объятиях матери, жалея только, что пропустила Новый Год. Да и желание увидеть Бориса померкло из-за той череды гнилых мыслей, что отравляли мою к нему любовь.

Кто ты такой, Борис? Почему каждый говорит, что ты чудовище. Почему я не хочу в это верить.

Дверь вертолета открывается, и я уже хочу спрыгнуть в сугроб, как вдруг меня подхватывают на руки.

Я вскрикиваю, но замираю, слыша знакомый, гортанный шепот на ухо. И сердце булькает в сладком коктейле из любви и возбуждения.

– Я горжусь тобой. Ни паники. Ни истерик. Ни слез.

– Но я плакала.

– Без отрыва от производства, – хмыкает он и вдруг целует меня в висок, одновременно снимая кофту Ивана. – Как долетели?

– Без эксцессов, – кивает Иван и бросает на меня быстрый взгляд, а я вцепляюсь в Бориса мертвой хваткой, когда он начинает движение к дому. Своему дому.

– Я готовила для тебя праздник, – срывающимся шепотом рассказываю я, когда понимаю, что на грани слез. Что не хочу видеть в человеке, что меня так бережно держит, зло. Он делает для меня все, почему бы просто ему не поверить? Почему бы просто его не любить?

– Я очень хотел на него попасть, но даже рад, что Новый Год мы отметим здесь.

– В этом доме мечтал побывать каждый горожанин, – замечаю, пока мы поднимаемся по лестнице к широкому полукруглому крыльцу. – У тебя есть тяга к роскоши.

– У меня тяга ко всему самому лучшему, – смотрит он на меня, ставит на ноги и хватает холодными пальцами подбородок. – И я не привык терять свое.

– Борис… – теряюсь я из реального мира, пока пол уходит из-под ног, пока он запахивает на мне свою дубленку, прижимая к телу, почти смыкая руки за спиной.

– Покажи мне, Девочка, как соскучилась… – наклоняется он к губам, и я улыбаюсь счастливо и спокойно.

Большего и не надо. Все вопросы – ерунда, пока он так смотрит. Пока его руки так бережно обнимают. Пока его твердые губы жадно впечатываются в мои, требовательно. Ненасытно. Доказывая мне и себе, кому я принадлежу. Чья я Девочка.

Глава 67.

Проснувшись с утра, я поняла, что Борис уже поднялся.

Я развернулась на огромной кровати и осмотрела спартанского вида спальню. Потянулась и неосознанно ощутила счастье.

Дом.

Дело даже не в том, в какой именно постели я оказалась. А в том, что рядом родители. Рядом место, где я провела столько счастливых лет.

До города ведь даже пешком можно дойти. Всего полчаса и я наконец окажусь в объятиях матери.

При этом опять возникает мысль про Ульяну. Потянувшись к телефону, я набираю ее номер. Но он отключен.

Иван знал, что с сестрой. Но промолчал. Странный он вчера был. Не похож на себя. И смотрел так…. Словно в душу пытался пробраться.

Только вот закрыто там. А ключ у Бориса.

Именно с него я потребую информацию, а если он снова откажет… Можно ведь к родителям уйти. Пусть побегает. Если, конечно, будет бегать.

Может просто позвонит своим обезьянам, чтобы вынесли дверь в нашей двушке.

Сесть на кровати оказалось нелегко. Мышцы после вчерашней пробежки ныли. Хорошо, что Борис просто лег спать, не попытавшись воспользоваться моим телом. Иначе я бы не встала.

А так, ничего. Можно размяться.

– Нина Леонидовна? – в комнату заглядывает темная голова. И я смотрю на строгое лицо.

– Да?

– Одежда в гардеробной. Борис Александрович ждет вас на завтрак. Вам помочь?

– Разберусь, спасибо… – делаю паузу…

– Марина. Просто Марина.

– Спасибо, Марина. Я буду через десять минут.

Именно столько мне понадобилось, чтобы энергично привести себя в порядок и выбрать простую шерстяную юбку и пуловер.

Счастливый вид мне к лицу, понимаю я, покрутившись у зеркала. И с улыбкой открываю дверь из красного дуба. Такими же были плинтуса и панели. А вот в коридоре это дополнялось позолоченным бра.

Шагая босиком по густому ворсу, я останавливаюсь на балконе и смотрю на холл, где входная дверь.

За окном было заснежено и темно. Значит утро еще раннее, а солнце встанет часа через полтора.

Спускаясь с лестницы, я веду рукой по гладкому периллу, наслаждаясь видом дома.

Он мне нравился. Мне нравилось, что здесь есть определенная доля шика, но без пафоса. Все просто и со вкусом.

Неслышно подойдя к двери столовой, которую найти было несложно, я прислушиваюсь к голосам.

Я ничего не знаю о делах Бориса, кроме того, что он управляет вторым по величине в мире металлургическим комбинатом. Ничего не знаю, кроме того, что это еще как-то связано с криминалом. Это я и сама видела. Даже поучаствовала. Но это все верхушка айсберга, а подробности я не спрашивала.

Наверное, потому что на любой мой вопрос Борис отвечает не так, как я хочу услышать, а так, как нужно ему. Особенно про Ульяну.

– Ты считаешь я должен эти проблемы решать сейчас? – вижу его голову и трубку у уха. – Кто у нас глава области? Лучше притащи твою жирную задницу из тропиков и займись шахтерами. Мне очень не нравится, когда мне угрожают. Потому что я угрожать не буду. Я буду сносить головы. И твоя, Алексей Витальевич, полетит первая. Думаешь, я не найду, кого посадить в твое кресло?

От его голоса мурашки табунами. Даже сглатываю, не представляя, как нужно разозлить Бориса, чтобы он разговаривал вот так.

– Думаешь, связался с Жарковым?

Иван еще не уехал и тоже сидит за столом. Мне становится неудобно. Словно вчера я с ним занималась чем-то неприличным.

– Этот пацан был от Жарковского. Этот педараст у меня уже в печенках сидит. У него любовник, сын генерала. Откуда еще спецназ мог возникнуть?

– Ты не откажешься от контракта?

– Какого хуя я должен отказываться?! Это оборудование принесет заводу миллиарды!

– Они угрожали Нине.

– Нина, как ты заметил, прекрасно со всем справляется. Другого я от нее и не ждал. Нина!

Я вздрагиваю, завороженная разговором, и быстро выхожу на обозрение двух мужчин.

Борис быстро оглядывает меня и кивает на стол.

– Садись.

Я бросаю взгляд на Ивана, который уже уткнулся в свой омлет, и сажусь по правую сторону от Бориса. Он под столом сжимает мою колено, и я поднимаю глаза.

– Моя девочка меня не подвела, – говорит он мне в глаза, и от его слов вином растекается удовольствие. – Думаешь стал бы я жениться на овце, которая при малейшей опасности застывает как дура?

Иван поднимает голову и салютует мне бокалом сока.

– За Нину!

Борис ведет рукой выше и когда я сжимаю ноги, делает все еще грубее. Накрывает промежность и давит. Почти касается уха. Это так на него не похоже, что я замираю, боюсь спугнуть момент. Даже не дышу. Даже плюю на косой взгляд Ивана.

– Скоро в тебе не останется мест, мною не заклейменных, – шепчет он. Я почти прикрываю глаза, облизывая губы, но слышу громкое: – Сегодня привезут твое платье и шубу для свадьбы. Организатор подъедет чуть позже.


Я вспоминаю о том, что скоро рождество, подготовку к которой взял на себя Борис. Все, что мне оставалось сделать – это выбрать платье. И оно было нереально прекрасным и космически дорогим. Из шелка, кружев и жемчуга по низу подола. Борис одобрил мой выбор.

Это случилось неделю назад, так что мне не терпелось увидеть этот тканевый шедевр.

Правда родителей мне хотелось увидеть сильнее.

– Они же могут подождать? – спрашиваю после завтрака. – Все эти организаторы.

– Чего подождать? – вытирается Борис салфеткой и встает из-за стола. Я за ним.

– Я хочу дойти до родителей.

– Нет, – резким тоном отвечает Борис. – Вчера тебя чуть не убили. Безопаснее здесь.

Это крепость, бесспорно. Мне кажется, даже завод охраняется не так строго.

– Тогда я могу их позвать сюда.

– Можешь, – отвечает Борис и я радостно улыбаюсь. – Если готова подвергнуть их опасности.

– Но Борис, – начинаю злиться. – А как ты собираешься организовывать свадьбу. Ведь….

– К этому времени я решу проблему, – продолжает он сверлить меня взглядом, а Иван рассматривает пейзаж на стене. Они в кабинет. Пришли заниматься делами. А я… Опять одна. – Так что готовься спокойно. Сделаем твоим родителям сюрприз.

Не думаю, что они обрадуются.

Я проглатываю очередную обиду, а злая ухмылка на лице Ивана только взращивает во мне гнев. И решимость к неподчинению.

Борис правильно сказал. Я не овца.

Я приехала домой. Я должна рассказать родителям о своей свадьбе, прежде чем это станет достоянием общественности.

Поэтому делаю вид, что покорно соглашаюсь. Делаю вид, что согласна подчиниться, и даже меряю платье и обсуждаю цвет скатертей на стол.

Но стоит мне отпроситься в туалет, как я беру свой новый, белый пуховик, который оказался в гардеробной среди прочей верхней одежды и иду на кухню. Там сейчас никого, только на плите что-то бурлит и жарится.

Я выхожу в заднюю дверь и по снегу пробираюсь в сторону высоченного забора.

Он высокий, но, прокравшись вдоль заснеженных деревьев, я нахожу достаточно высокое, чтобы забраться на него и перелезть на забор.

Смотрю на дом. На ледовый городок, который скоро должен порадовать гостей и на обширную территорию, принадлежащую Борису. А потом на лес за стеной, что шепчет о сладости свободы.

Да. Борис накажет меня. И почему-то от этого возникает еле заметная улыбка. Посмотрим, что он придумает на этот раз. Не отменит же свадьбу?

Хотя с него станется заставить меня прийти не нее обнаженной.

С тихим вскриком спрыгиваю в глубокий сугроб и со смехом выбираюсь на дорогу. Там уже ногам не так тяжело ступать, и я набираю скорость. Бегу.

И эта пробежка по лесной алее, пока солнце только встает, а шапки снега искрят и переливаются. Я ощущаю себя ребенком. Снова оказываюсь в далеком детстве, когда не надо было думать. Делать выбор. Бороться с будущим мужем за свободу.

Там можно было просто наслаждаться каждым днем. И даже порой родители, обижавшие невниманием, сейчас кажутся ерундой.

Я доверяла им. Я люблю их. Никакая обида не перекроет той доли счастья, что я от них получала. Ежедневно.

В кармане жужжит телефон, и я вздыхаю. Быстро он.

– Борис.

– Вернись сейчас и забудем.

– Я уже на пол пути, – оборачиваюсь вокруг себя и улыбаюсь. – И мне очень интересно знать, как ты меня накажешь в этот раз.

Глава 68.

– Мне не до твоих игр, – холодно выговаривает Борис. – Жди на месте, сейчас тебя заберут.

– Ну вот и решай проблемы, а я хочу увидеть родителей. Если появится машина, пойду через лес. Там медведи, – хихикаю я.

– Ты чего себя такой смелой почувствовала?

Действительно, чего?

– Я дома, Борис, – смеюсь я, понимая его недоумение. Я и сама ощущаю себя другой. Настоящей.

Москва давит. Борис давит. Нелюбимая учеба.

А тут есть просто я. Снег и я.

– Я люблю тебя. Но для меня родители святое.

Борис отключается, не сказав ни слова, а я бегу дальше.

Бегу по городу, что так люблю, отмечая даже малейшие изменения. Иллюминацию. Гирлянды. Украшенные, но еще закрытые магазины.

Машу знакомым, что вяло передвигаются в первый день после гулянки. Как зомби, ей богу. Но телефон достать способны.

Знаю, что к моему приходу, родители будут знать, что я уже здесь.

– Нина! – мама просто в шоке стоит на пороге и быстро меня обнимает, втягивая в квартиру. Помогает снять пуховик и стряхнуть мех с шапки. – Какая чудесная. Неужели мех настоящий?

– Скорее всего.

Папа уже здесь. Стоит в трениках и усмехается.

– Не знаю, что это за чудо. Но это лучший подарок на новый год, – разводит он руки, и я залетаю в объятия, ощущая привычный запах дешевой туалетной воды и пива.

Сейчас он кажется родным. Сейчас мне кажется я дома.

– И кто у нас олень-перевозчик?

Папа смеется, и я вместе с ним.

– Борис.

– Какой Борис? – напрягается отец, и хмурит брови. Он ведь не дурак. Он видел пуховик, шапку. Да и мама до сих пор ее рассматривает.

Я закусываю губу и чуть отхожу назад, чтобы захватить взглядом отца и мать. Напряженных. Тут же проспавшихся.

– Борис Распутин. Седьмого января у нас свадьба.

Глава 68. 1

– Повтори…

– Лень, успокойся.

Мама напрягается сильнее. Быстро меня за свою спину прячет.

И я не понимаю, почему у папы лицо пошло красными пятнами, а рука поднялась, зажатая в кулак.

Он же никогда. Никогда не угрожал насилием. Даже когда на охоту с ним пробралась, забравшись в багажник. Даже когда по деревьям лазила. Даже когда заплывала на лодке на другой конец озера.

Орал. Да. Но, чтобы бить…

– Ты слышала ее!? Ты что удумала там в своей Москве! Тебе сколько лет!

– Я совершеннолетняя, – пытаюсь высказаться, но мама на меня шикает.

– А по заднице я все равно могу тебе дать, – хватается за пояс брюк, а там нет ремня. Звереет. – Ты хоть знаешь, кто такой этот Распутин?! Ты хоть что-нибудь о нем знаешь! Или повелась на крепкий член и бабки!

– Леня! Ты что говоришь! Нина не такая, как…!!!

– Да! Я тоже думал, что не такая. Что ты встала столбом!? Я ее не трону. Словами буду бить…

Слова. Опять слова. Так много все говорят, но ничего конкретного.

– Папа. Но уже все решено. И я люблю его. Я…

– Пока ты жива, ничего не решено. И какая любовь?! Ты поэтому спрашивала про него?! Ты не поняла, что я тогда сказал! Он акула. Он сожрет тебя, как сожрал свою жену. Ты этого хочешь?

Видит мое недоумение. Смотрит. Долго, настойчиво. Его почти трясет.

– Не знаешь? А я расскажу. Я все расскажу… Он выкинул ее за подозрение в измене. Она с мэром тогдашним таскалась вроде. Блядь была, но его поступок… Выкинул, Нин. Без одежды. Без денег. Без паспорта. И помогать запретил! Где ты думаешь его красивая жена теперь? Сдохла в придорожном борделе! Считаешь, так поступают герои романов, которыми ты зачитывалась? Ты думала, он твой герой? Что он такого сделал, что ты позарилась на взрослого мужика?!

Его слова действительно бьют сильнее ударов. Он словно в воду меня окунает ледяную, и я начинаю задыхаться, захлебываться, терять сознание. Но его не остановить. А руку матери он только отбрасывает.

– А знаешь, что он сделал с парнем, который его убить хотел? Попытался… Сжёг на заводе в жидком металле. А… Запах паленой плоти мне потом два дня снился.

– Нет, – ахаю, прикрываю лицо руками. Его слова. Образы. Все кружится, и я начинаю шататься, облокачиваюсь на стену и стекаю по ней лужицей.

В мозгу вспышкой выстрел. Тот, которым Борис хладнокровно убил мужчину. Защитил меня? Или ловко манипулировал ситуацией?

– Но он спасал меня, – реву. – Спасал! От Андрея тогда спас…

Да, вот тогда. Он помог же мне. Не тронул, хотя сама к нему лезла.

– Вот оно что! Вот откуда ноги-то растут! А потом подставил, чтобы ты в долгу у него была! Чтобы ты пришла «спасибо» ему сказать, – выплевывает ядовито.

– Зачем!? Зачем это ему?!

– Да потому что не видела ты его! По хрен тебе на его бабки! И не позарилась бы никогда! Ты же другого хотела. Ты смеяться хотела! Жить! А с ним что? Много радости ты видела?

– Папа… – слезы душат, в груди стальной трос сердце сжимает. Да что же это… неужели все так? Или папа пугает. Может быть он просто меня пугает?

– Или вся радость, что трахается он как кобель при случке…

– Леня! Ну следи ты за языком!

– Надо было за единственной дочерью следить! Почему ты молчала, Нина!? Почему нам ничего не сказала?! Ты же всегда, как на духу все выкладывала!

– Я не знаю, не знаю, – кручу я головой и сотрясаюсь от рыданий. Не верю. Не верю, что все так. Чудовище, да. Но я не могу поверить. Я не хочу верить, что могла быть с таким. Подставить. Сжечь в жидком металле.

– Ты не беременна? – испуганно шепчет мама, и я качаю головой.

– Ну хоть одна радость. Пиздец. Пиздец, мать! Видел же, как он на тебя пялился два года назад, да значения не придал. Педофил чертов. Убью нахер. Никогда он тебя не тронет.

– Папа… Стой. Он… – облизываю губы. Вспоминаю Улю. Себя. – Он учебу оплатил же. Мне. И Улю за границу отправил. Вы же так рады были.

Мама раскрывает глаза от ужаса, отец хватается за волосы, я сглатываю слюну. Слезы.

Не знаю, как сказать, что Уля приезжала. И что теперь я не знаю, что с ней. Теперь я действительно не знаю, что с ней. Страшно. Господи, как на кладбище страшно.

– Грант. Блять. Легко поверить в халяву. Жену выкинул. Да. Борис и меня выкинул. Только обратно вернул. Но…

– Уля должна вернуться, – решительно заявляет мама. Отец смотрит в пустоту и кивает. Идет в комнату и возвращается уже в джинсах. Смотрит на стену, что так долго были нам домом.

– Квартиру продадим, должно хватить, чтобы долг отдать. Но к нему ты больше не вернешься.

– Папа… он.

– Боишься его? – орет он, снова срываясь. Я делаю судорожный, быстрый кивок. Теперь да. Раньше меньше. Но теперь…

– Так как можно любить человека, которого боишься?! Бил тебя?!


– Нет…

– Насиловал?

Сложный вопрос, но снова:

– Нет.

– Хоть так. Мать. Иди чаю ей налей, а я…

– Папа, не надо к нему ходить. На него же охота идет. Там опасно!

Только почему мне кажется, что опаснее него нет?

– И он собирается свадьбу играть!? Совсем тронулся?! Никто меня не тронет. Если тронут, весь завод знать будет. Даже Распутин не пойдет на такое. Бунт ему не нужен, – твердо говорит так, уверенно. Но меня трясет.

– Мать, где зеленка на квартиру.

Мама поджимает губы, но идет к шкафу с документами. Достает папку, где все бумаги на квартиру. Но отдает не сразу.

– Давай сюда. Откупимся от гада и все нормально будет.

– Но как же вы без квартиры? – тяжело поднимаюсь… Смотрю на папку с Микки Маусом сквозь слезы. Куда уходит детство? В пасть к акуле?

– Переживем.

– Давай… – что же делать? – Давай я просто откажусь от свадьбы. Скажу, что передумала…

– А потом он зальет тебе сладкого дерьма в уши, и ты поверишь во все, что он скажет. Чего я вас, баб, не знаю что ли? Лучше я без квартиры останусь, чем без дочери.

Вздрагиваю, когда дверь хлопается. И меня снова на рыдание прошибает.

А-а…. Дочери. Как же про Улю сказать? Где она? Вернется ли?

И почему, черт возьми, папа сказал «единственная»?

– Мама, – иду за ней на кухню, пошатываясь, и смотрю, как она дрожащей рукой наливает в чайник кипяток. – Почему…

– Этот рисунок ты нарисовала в шесть лет, – прикасается она к слонику на обоях возле окна. На них цветы, и он как будто их ест. – Столько раз хотела заменить обои, но не смогла решиться.

Она упирается руками в столешницу и шмыгает носом.

– Нинуль… Ну почему ты не сказала. За деньги переживала? Дурочка. И мы дебилы. Отложили же их. Квартиру тебе купить хотели.

Мама… Из груди как будто сердце с мясом рвут. Подрываюсь и со спины обнимаю. Мама… Мама… Прости. Дура. Просто ревнивая дура.

– Я думала вам все равно, – сипло ей в спину. – Вы столько про Улю говорили после ее отъезда. Я…

– Уля…

– Мама, почему папа сказал, что я единственная?

Она судорожно вздыхает, поворачивается и меня к себе притягивает.

– Потому что это правда.

– Но Уля…

– Дочь моей сестры-наркоманки. Она не наш ребенок.

Глава 69.

За некоторое время до событий настоящего времени.

****

Борис Распутин не терпел, когда что-то шло не по плану. Это заставляло в какой-то момент теряться и искать быстрый выход из ситуации. Часто неверный.

Вот и сегодня.

Борису нужно было присутствовать на весеннем празднике города. Все должны думать, что он испытывает эмоции, но не поддается им. Что смерть жены никак не повлияла на его внешнее состояние. Значит комбинат, да и весь город в целом будет функционировать хорошо.

Он и хотел здесь побывать, пообщаться с работниками завода, их детьми, чтобы все думали, что он нормальный, адекватный. Как все. Чтобы все думали, что он переживает. Жалеет о своем поступке.

Только вот, единственное, о чем он жалел, что не придушил тварь своими руками.

Что смалохольничал и отпустил суку, что опозорила на весь город. А то, что без возможности жить… Так она же клещ и должна уметь приспосабливаться. Всегда такой была. Еще в девятнадцать, вцепилась, убедив, что ждет ребенка.

Тяжело вздохнув, Борис глянул на небо, серое, как и его глаза.

– Есть шанс у главы области получить в этом месяце свои деньги? – спросил Иван.

Он только появился на службе Бориса, но уже успел спасти ему жизнь. Зарекомендовать себя, но при этом не приближаться.

– Пусть проблему с железной дорогой решит, – ответил Борис. Состав с оборудованием для комбината встрял из-за разборок железной дороги и хапуг в областной думе. Борис не лез туда. Пока что.

– Если оборудование не придет через неделю, и мне самому придется решать этот вопрос, область не увидит денег еще полгода.

– Она у нас и так небогатая.

– Главное, что наш славный Виктор Георгиевич разъезжает в новом Лексусе, а его шлюха на порше.

– То есть, – Иван записывает в блокнот. – Слать на хуй....

– «Хуй» пиши большими буквами, чтобы он понял.

Иван усмехается и решается на вопрос, который они с шефом недавно обговаривали.

– Борис Александрович…

– В Москву к осени. Пока ты мне нужен здесь.

Иван кивнул. На большее он и не надеялся. Теперь он тоже задрал голову и услышал:

– Дождь вроде не обещали.

– Нет, босс… Взорвем Гидрометцентр? – сказал он теперь громче. И все, кто стояли рядом, прыснули в кулаки. Они давно прислушивались к разговору. Но Борис все говорил ровно то, что другие должны были услышать. Он не произнес, что в проблеме железных дорог имеет свой интерес. Например, акции в железных дорогах, которые ему упорно не хотят продавать.

– Взрываем, – повторил Иван.

– Если это поможет разогнать тучи, – Борис не любил шутить. Хотя другим казалось иначе.

Вот и сейчас кружок людей смеется, передавая друг другу шутку. Знали бы они…

Дождь начал накрапывать, и все распустили зонты или надели дождевики. Не потому что знали, а потому что привыкли к непредсказуемости Сибирской погоды.

Борис быстро глянул в сторону, ощутив жжение на щеке. Сердито сжал челюсть.

Старшая дочь Лени Пермякова, лучшего сталелитейщика, опять пялилась и призывно облизывала губы.

Копия бывшей. Красивая дрянь, прекрасно знающая, как пиздой себе отвоевать место под солнцем.

– Нинка опять у меня схлопочет, – слышит он голос Лени Пермякова. Мужик ему нравится, прямолинейный. Никогда не врет. Что делает его очень опасным. Убить нельзя, так как он на заводе уже лет двадцать и его знает каждая собака в этом городе. Прогнуть тоже не выйдет. Именно поэтому Борис общается с ним довольно нейтрально, но держит рядом.

Границы знают оба.

– Ты поорешь и все простишь, – высказывает его супруга.

Борис скользнул взглядом по ней: темной копне волос, густым темным бровям. На Пермякова, с примерно такими же данными и нашел их старшую дочь.

Как же ее… Ульяна.

Судя по внешним данным, родства прямого там нет. Зато с девчушкой, скачущей под дождем, полно.

Тяжелая челюсть отца, высокий лоб матери и темная коса, постоянно бьющаяся о крепкий, круглый зад, так сильно напоминая удары хлыста.

Борис нахмурился, ощущая внутри дискомфорт от этой мысли, но быстро отбросил ее в сторону.

Пермяков часто говорил о младшей. Порой Борису казалось, что сватал. Но это просто отцовская гордость за девчонку сорванца.

Не каждая полезет на трехметровое дерево за летучим змеем. И точно не каждая отправится в лодке на другой конец озера, чтобы найти клад.

Борисом никто никогда не гордился. Каждое его движение осуждалось, каждый проступок карался ударами ремня.

И он даже ощутил мимолетную зависть к этой девочке, что уже выплясывала вокруг залитого дождем костра, пока другие люди начинали запевать народный мотив.

Нина… Она вытянула людей в хоровод и со смехом заставила пойти упиравшуюся сестру.


Когда она нашла взглядом мать, а та начала пятиться, Борису хотелось последовать ее примеру.

Потому что было ощущение, что на него несется тайфун из эмоций и смеха.

Борис не мог позволить себе ни того, ни другого, но смотреть и питаться этой красочной энергией ведь никто не запрещает?

Она со звонким, бьющим по ушам смехом взяла мать за руки и стала тянуть в сторону круга.

– Мам, ну, мам. Ну это просто хоровод. Пойдем. Ну, папа. Скажи ей!

От запахов, что излучала эта девчонка: смеси кожи, свежескошенной травы и земли у Бориса перед глазами начали расплываться круги.

А когда она все-таки вынудила мать идти с ней, и стала поворачиваться в сторону веселья, кончик мокрой косы в полете дугой почти коснулся лица Бориса.

Он даже раскрыл губы, словно собираясь ее поймать, но словил только несколько брызнувших капель. Он непроизвольно растер их по деснам языком, как порошок кокаина и стал дышать чаще.

И просто смотреть. Скользить взглядом по еще не до конца сформированной фигурке. Смотреть. Смотреть…Беситься от внутреннего дискомфорта.

– Она всегда такая? – раздраженно спросил Борис, впервые ощущая непросто желание трахнуть, скорее желание разорвать в клочья, чтобы не мешала привычному существованию.

Но перед этим разумеется поиметь. Косу на кулак намотать и натягивать. Чтобы визг в ушах стоял пронзительный.

– Ага. Совсем еще дуреха.

Даже Борис не был таким ублюдком, чтобы нагибать юную девку.

Так что убрался подобру-поздорову. Но пока отъезжал на машине, не сводил с нее внимательных глаз, с самого детства подмечавших детали. Разлет длинной юбки, что отрывает круглые коленки. Синяк на бедре. Прилипшую к высокой груди ткань.

Борис невольно поджал губы, когда хлыщ, сын прокурора, подошел к девчонке слишком близко и убрал темную прядь с лица.

А за ее улыбку хотелось дать леща. С размаху.

Борис отпустил это от себя. В конце концов баб ему и без этой малышки хватало. Можно просто закрыть глаза, всадить по самые яйца и снова ощутить на языке вкус дождя и ее волос.

Это не дало уснуть в этот вечер. Нужна была баба, чтобы стереть лишний вкус и досаждающий образ.

Тем не менее он бы многое отдал, чтобы еще раз попробовать каплю дождя с ее тела.

Посадить не посадят, но проблем не оберешься.

Он выбрался на балкон, бросая взгляд на обширные территории, верхушки деревьев, посеребренные луной. Но тут же заметил движение внизу.

Охранники о чем-то переговаривались. И судя по всему, один собрался сваливать со смены. Второй был не против.

Уволить обоих было первой мыслью. А второй: «зачем охраннику терять высокооплачиваемое место? Что может послужить причиной?».

Борис набрал телефон дежурного поста и услышал испуганный голос.

– Да, Борис Александрович?

– Куда ушел Милехин? – знать фамилии приближенного персонала Борис считал очень важным. Чтобы знать, кого казнить в случае измены.

– Он… Он…

– Рожай быстрее. Возможно причина не даст мне вас вышвырнуть.

– У его двоюродного дяди дочь пропала. Они там уже весь город на уши подняли.

Борис сам не знал, почему резко отошел от парапета балкона и глянул на полную луну.

– Ох уж эти родственные связи. Кто у нас дядя?

– Пермяков, шеф.

– Дочь Нина? – ледяным голосом произнес Борис, чувствуя, как внутри что-то бухается в пятки.

– Она, шеф. Уже пару часов ищут.

Борис оторвал трубку от уха, даже сжал в руке до треска. И резко расслабился.

И что с ней могло произойти? В лесу-то?

Могли изнасиловать? Могли. Могли убить? Тоже могли. Могли звери загрызть? Могли.

Что меньшее из зол? Насилие.

Неприятно, тем не менее, просто секс. Хотя девочке пережить будет трудно.

Борис открыл сейф и достал пару таблеток… При определенной дозе память о нескольких часах после приема стирается напрочь.

Если это поможет…

Борис не любил, когда что-то идет не по плану.

Но в этот день не по плану пошло все.

Потому что он выехал на своем ниссане эклипсе на помощь поисковикам. Он вошел в лес, он нашел Нину первым.

Он как раз слезала с почти отвесной скалы и, развернувшись, замерла, пытаясь в блеклом свете луны рассмотреть Бориса.

– Ой… Папа уже обыскался? – спросила она, подтягивая лямку сарафана.

А Борис следил за этим абсолютно невинным движением. Как безумный. Как одержимый. Больной на голову.

– Обыскался. Зачем бежала?

«Да, Нина, зачем ты дала мне такую возможность?», – подумал он.


– Хотела побыть одна. Но скала мокрая и подъем занял больше времени, чем я рассчитывала.

Борис пытался абстрагироваться от эмоций, что волнами от нее накатывали.

Он пытался поймать равновесие, что столько раз его выручало. Он уговаривал себя, что пришел лишь помочь дочери своего лучшего сталелитейщика. Эта была борьба гораздо кровопролитнее, чем мировая.

Поражение оглушало, как и частое дыхание красивой малышки. И кровь стучала в висках.

– Ну пошли, – сдался он борьбе с инстинктами, и еще раз окинул ее взглядом. – Я тебя провожу. Держи.

В его пальцах были таблетки.

– Это противовирусные. Чтобы не простудилась.

– Вы всегда их с собой носите? – улыбнулась она так искренне, что Борис на мгновение почуял свое гнилое нутро. Но казалось, именно она сможет омыть его своими слезам.

– Нет. Просто что-то мне подсказывало, что я тебя найду первым.

– Какая удача, – хихикает она и забирает две таблетки. Кладет себе на язычок и глотает.

Борис сглатывает тоже, стряхивая напряжение и рукой указывая путь.

– Пойдем, красная шапочка.

– А вы дровосек, который пришел спасти меня от злого волка.

– Нет, Нин. Я злой волк, и загрызу любого дровосека, который хотя бы попытается тебя спасти.

– А мне нестрашно, – хохочет она, хватая Бориса за плечо, чтобы через бревно перепрыгнуть.

– Это пока…


Глава 70.

*** Нина ***

Мама долго смотрела мне в глаза, а потом просто отошла и начала рассказывать.

И все, что я могла, это слушать и не перебивать. Потому что…

Потому что…

– Когда сестра с ним познакомилась, мы были очень рады. Уже с квартирой, машиной, образованием. Ухаживал красиво, но знакомиться отказывался. Нина…

Что?

– Да, я назвала тебя в честь своей сестры. Нина была очень ранимой девочкой, но строгой. Правда любовь к этому Антону превратила ее в одержимую. Она была готова ради него на все.

Как же мне это знакомо. Эта зараза передается по наследству?

– И, если сначала мы не замечали изменений и просто радовались, – продолжала мама, а я чувствовала приближение конца. – То потом поняли, что его образ жизни сильно на нее повлиял. Клубы, оргии, наркотики.

Господи. Меня трясет, и я быстро выпиваю стакан воды, что стоит на столе. Только вот жидкость не остужает, а просто горло стягивает страхом.

Что дальше…

– Она забеременела, но ему не нужен был ребенок. Ему даже жена не была нужна. Он уже планировал тур по Европе и ей просто прислал СМС. Ты бы знала, что с ней было. Из петли мы ее вытаскивали три раза. Леня, твой папа, на тот момент мы уже были вместе, раза два вытаскивал ее из притонов. Мы старались это не афишировать. Но мама, видя Нину такой, начала заболевать, а Леня требовал отправить ее на лечение. Только вот срок беременности был большой и лечить нельзя. Ее ломки… – мама закрыла лицо руками, и я поджала губы. Слезы текли в три ручья. – Это было страшно. Казалось, что я нахожусь в аду. Но ведь она была моей сестрой, я не могла ее оставить. Не могла…

– Мама…

– Она умерла во время родов. Я была к этому готова. И к тому, что ребенка буду воспитывать одна. Леня тогда жутко бесился, но принял. Со временем даже полюбил. Но Уля была очень болезненной. Почти не спала, не ела. Казалось, она вот-вот умрет, так что приходилось с нее перышки сдувать. Наверное, мы к этому привыкли и по сей день. А потом… Появилась ты. Господи… Такая здоровая, розовощекая. Настоящий сорванец. Когда отец уделял тебе слишком много внимания, я признаюсь, одергивала его. Потому что Уля ревновала и начинала заболевать. И вот к чему это привело.

Я покачала головой.

Мне даже в голову не могло прийти все то, что рассказывает мама. Просто в определенный момент я решила, что Уля им ближе. А я как приемная.

Я подошла и села на колени возле ревущей мамы. Обняла ее за талию, положив голову на ноги. Даже не задумывалась до этого, как сильно я по ней скучала.

Даже не эти три месяца. Дольше. С того самого скандала несколько лет назад, когда отец почти ударил меня за очередной самовольный уход в лес. Это стало какой-то точкой, после которой я перестала быть прежней, стала пытаться быть правильной и больше ничего не говорила родителям. Вообще ничего.

А все потому что отец тогда напомнил, что в отличие от меня, Ульяна ведет себя как девочка, а не как босяк детдомовский.

И я пытаюсь прийти в себя, пытаюсь оттолкнуть эмоции, что стягивают грудь, рвут сердце. Но вместо этого они только сильней меня захлестывают. Мысли. Образы. Воспоминания. Что бы ни случилось, важно сохранять достоинство. Не поддаваться на провокации мужчин и не быть игрушками.

Ведь могут потом пострадать близкие. Даже не одно поколение.

Мысль правильная, только вот как искоренить все чувства, что ядом по венам текут. Душат. Сердце сжиматься заставляют. Душу губят. Как перестать закрывать глаза на то, кем является любимый. Борис.

В горле ком слез и я понимаю, что мой огрех нельзя скидывать на отца. Он не должен разбираться с моей ошибкой. С тем, что я так долго держала глаза закрытыми.

– Мама, – вытираю слезы. Хватит реветь, пора доказать, что я не своя тетя. Пора доказать, что имя никак не влияет на судьбу. – Собери свои и папины вещи. Мои, какие есть.

– Нина…

– Нам скорее всего придется уехать, куда – решим потом.

– А ты куда? – смотрит глаза широко открыв, как я поднимаюсь. – Только не говори…

– Меня он не тронет, а насчет папы не уверена. Я… не знаю, что он сделал с Ульяной.

– Что ты такое говоришь?! – выкрикивает мама, и я быстро рассказываю о ее приезде в Москву и отношениях с Борисом. В двух словах, но она все равно бледнеет.

– Мама… Мне надо идти, – пытаюсь вырваться, пока она до боли сжимает мои плечи. – Я все выясню. Я все исправлю.

Она падает на стул, а я кидаюсь в коридор, хватаю свой пуховик и вызываю такси. Мне нужно не опоздать. Мне нужно дать понять Борису, что наши отношения ошибка.

Теперь я осознаю это слишком ясно. Главное, не растечься лужицей, как боялся папа. Главное, держаться плана, что я для себя придумала.

Осталось только… Его придумать.

Но даже выйдя из такси, у меня не было четкой оформленной мысли. Как сказать. Что сказать? Как заставить себя? Как заставить себяперестать мечтать об этом человеке.

Как возненавидеть его за все то зло, что он совершил и совершит. Глупо надеяться, что моя любовь сделает его белым и пушистым.


Скорее его натура превратит меня в себе подобную. Так же стремительно, как черный цвет поглощает любой другой. Перед черным бессильно все.

И я бессильна. Иначе я бы ощущала тошноту от предстоящей встречи. А не предвкушение и похоть.

Дверь железных ворот открывается, и я захожу внутрь.

На негнущихся ногах шагаю вперед, ежась от ветра, что задувает мне за воротник.

Мозг работает с удвоенной силой, планируя побег. Но как убежать? Да еще и не пострадав.

Возле входа стоит машина, из нее выходит Иван. Напряженный. Ни капли того злорадства, что еще портило его вчера.

– Нина, – он сглатывает и преграждает путь. – Давай ты сейчас пойдешь в комнату и просто подождешь там.

– А давай ты пойдешь в задницу? – выплевываю я и обхожу его по кругу. Мерзкий трус.

Только вот, что бы я сделала, расскажи он мне все.

Поверила бы? Сняла бы розовые очки?

А если я все придумала?

А если отец с Борисом уже все обсудили и просто пьют виски?

А если сестра уже летит на самолете на мою свадьбу. А если все, что сказал папа, лишь видимость. А может быть еще есть шанс, что я буду счастлива? С Борисом? Есть? Хотя бы крошечный.

Потому что мне так хочется верить, что он просто носит маску.

Мне так хочется верить, что он человек, а не монстр.

Глава 71.

Иван остается сзади, а я иду вперед.

Иду, чтобы понять, как жить дальше.

Иду понять, стоит ли чего-то та иллюзия, которую я придумала. Сбудется ли моя мечта. Потому что Борис занял своей сущностью все мое сознание, он отодвинул в сторону желания, планы, мечты. Он стал единственно возможной целью моего бытия. Словно Бог, и мне суждено ему служить.

Я сглатываю, оглядываясь в доме, где могли бы родиться и жить мои дети. Я смотрю в сторону спальни, где могла бы быть счастлива. Наслаждаться телом, так трепетно мною любимым, шептать в безумии имя, ставшее почти молитвой.

Я бы служила ему всегда, дай он мне только шанс. Я люблю его и это в сердце теперь печатью, которую даже стерев, оставишь шрам.

Вздрагиваю, слыша громкие голоса и оборачиваюсь.

В кабинете.

И я туда. Даже не успела заглянуть, да и как, ведь я примеряла свадебное платье, спешила рассказать родителям как счастлива…

Счастлива ли?

Иду быстрым беззвучным шагом, чувствуя прицел взгляда в спину.

Иван хочет меня остановить? Уберечь? Чего я еще не знаю о Борисе? Чем еще он может меня напугать?

Пока нечем, потому что, судя по проему в двери, отец сидит в кресле посетителя перед огромным дубовым столом.

За ним же в расслабленной позе Борис. Меня тут же пришибает волной его энергетики власти и бурей из собственных эмоций. Болезненных. Безумных. Таких неправильных. Черты жесткого лица, линия роста волос, размах плеч и острый взгляд. Все это кажется таким знакомым, и словно в сознание вспыхивает вспышкой дежавю.

Я усилием воли отталкиваю стену из давящих эмоций и стараюсь вслушаться в разговор.

– Просто возьми документы и оставь нас в покое.

– Ты недооцениваешь свою дочь. Она не стоит двушки в сибирском захолустье.

– Тогда просто оставь в покое!

– Это не тебе решать.

– И не тебе! Я ей все рассказал! Она все знает!

На этих словах я замираю, а Иван сзади подходит ближе, дыханием затылок опаляет.

– Уходите, – шепчет.

– Молчите, или я скажу, что вы меня изнасиловали, – отвечаю еле слышно.

Смотрю на Бориса.

Он тяжело опускает руку на стол и сжимает в кулак. Но резко расслабляет. Его лицо при этом не меняет выражение ни на мгновение.

– И что же ты ей сказал? Что я защищаю бизнес так, как считаю нужным? Что я расправляюсь с ее обидчиками так, как считаю нужным, а главное, не втягиваю в это ее?

– Про твою жену! Ты убил ее.

– Выгнал.

– За то, что она влюбилась!

– Это ее выбор.

– А если Нина влюбится, пока ты будешь защищать бизнес, как считаешь нужным? – язвит отец, и я почти не дышу. – А если она совершит ошибку, ты и ее выгонишь!?

– Ты недооцениваешь свою дочь! Она не пойдет на предательство. Я сделаю ради безопасности Нины все, что в моих силах.

– А… – отец поднимается и волнуясь почти заикается… – Так ты не влюбил ее. Ты ее высировал, выдрал… Выдрессировал как собаку!

– Я ни к чему ее не принуждал.

– Вранье! Ты известный манипулятор! Ты и директора нашего ни к чему не принуждал, но он просто подписал документы!

– В чем ты меня хочешь обвинить? Может быть в колдовстве?

– Да кто вас, ублюдков, поймет?! Все знают, что ты был в плену у чурок в Афганистане!! Кто знает, что они с тобой там сделали?!

– Некоторые люди, – вкрадчиво говорит Борис, и меня начинает потряхивать, – не знают, когда нужно остановиться. И не понимают, что любые сказанные слова и поступки могут иметь последствия.

Очевидно только на меня влияет тон Бориса, потому что отец хлопает ладонью по столу и уже орет. Орет как в тот вечер. А значит действительно зол.

– Хватит лечить мне эту психологическую хуйню! Никогда! Никогда моя дочь не ляжет под тебя! Я скорее сдохну, чем это допущу!

Меня колотит, я хочу войти. Господи, зачем он это сказал!?

Я решительно тяну руку к двери, но запястье хватает Иван и дергает. Встает передо мной, перегораживая дорогу, руками плечи хватает.

– Отойди, Иван, – не шепот, почти шипение.

– Не лезь в то, что тебя не касается.

– Ты больной?! Они решают мою судьбу!


Глава 72.

– Так реши ее сама, но не лезь туда! – шипит мне одними губами Иван, до боли стискивая плечи. И я в замедленной съемке наблюдаю, как за его спиной Борис передвигает ниоткуда взявшийся пистолет. По столу. К отцу.

А с двух сторон сторожевые псы.

– Тогда убей себя прямо сейчас. Или меня, если кишка не тонка, – говорит Борис. Я прикрываю глаза, не веря, что слышу все это, что мечты и иллюзии рассыпаются на мелкие осколки. Прямо сейчас. Он готов убить отца. Он возможно убил Улю.

– Зачем?

– Потому что я скорее сдохну, чем дам ей уйти.

– Зачем она тебе? – спрашивает отец так тихо, что я еле различаю его голос за собственным дыханием и ударами сердца. А гул в голове все громче. Он почти как сирена, что оповещает об опасности.

– Она, как комбинат, который я когда-то выбрал, для того, чтобы стать здесь главным. Контроль, вложения и на выходе получается идеальный бизнес-проект.

– Ты больной урод!

– Только не говори, что ждал уверений в любви.

И я не ждала. Чего угодно, только не этого.

И как в замедленной съемке смотрела, как отец поднимает пистолет, но знаю, что он просто не успеет выстрелить.

А Борису припишут самооборону.

А мне он сказал бы, что просто защищался.

Красивый план по устранению еще одного соперника, если бы не одно но. Я здесь. Иван дал мне сюда пройти. Значит хотел, чтобы я все это увидела. Узнала правду.

А какую правду скрывает Иван?

– Он убьет его? – выдаю я тихо, поворачивая лицо к Ивану.

– Да…

Вот и ответ на все мои вопросы. Вот и пора мне снимать очки, что делали мир прекрасным.

И разве я могу допустить смерть отца?

Чувствую, как сбивается ритм сердца Ивана, когда я прижимаюсь к нему всем телом. Дыхание становится глубже, а в глазах, несмотря на полумрак, огонь.

– А вы хотите меня защитить? Рассчитываете сами меня поиметь?

– Нина…

– Отвечайте… – и побыстрее, времени почти не осталось!

Он поджимает губы и, не выдержав силы моего взгляда и руки, коснувшейся его твердого живота в рубашке, отворачивается. А я поднимаюсь на цыпочки и добавляю его волнению искры.

Целую прямо в губы. Чувствую, как руки на плечах становятся почти нежными. А мои пальцы таки смогли коснуться холодного металла.

Это я вчера замешкалась, сегодня причин для волнения нет.

Потому что я скорее сдохну, чем стану бизнес-проектом. Чем дам убить моего отца!

Щелчок затвора и Иван широко раскрывает глаза. Но я уже кусаю его губу и, замешкавшись, он дает мне себя отодвинуть.

Толчок в дверь и взгляд. Глаза в глаза. Синие в стальные.

– Нина…

Раз…

Два…

Три…

Выстрел оглушает до звона в ушах. Борис отшатывается к стене. Хватается за грудь, по которой растекается красное пятно.

Отец тут же подбегает ко мне, а в голову тычутся два автомата.

– Не трогать! – выкрикивает Борис, и я впервые, впервые вижу, как дергается уголок его рта. – Если ты хотела попасть в сердце, то промазала.

– Потому что сердца нет, – выдыхаю я, и еще раз в его глаза. Только после этого отворачиваюсь.

Из дома мы бежим с отцом, только пятки сверкают. И очень удачно, что в машине Ивана остались ключи.

– Папа, – окликаю я его и сажусь за руль.

Он рядом. Трясется, сжимая в руках документы.

– Надо было оставить? – спрашивает он меня, и мне хочется истерично смеяться, потому что я не знаю. Не знаю. Теперь я ничего не знаю.

– Сможешь быстро загнать их за пол цены?

– Постараюсь, – немного подумал, сказал он, пока я разгонялась по аллее. Ворота были закрыты, но мне уже все равно. – Нина? Не перебор?

Я только сжимаю руль пальцами, только ощущаю, как рванными толчками бьется в груди сердце, как в голове все еще шумит. Как слезы ручьями текут по лицу, и закрываю глаза, когда бампер ударом врезается в кованые ворота. Раскрывает их.

Так же, как раскрылись мои глаза на часть личности Бориса.

Открываю глаза и вижу, как папа поддерживает руль, но на меня не смотрит.

Мне еще предстоит ему сказать, что Уля неизвестно где и жива ли. А ему нужно будет мне рассказать про плен Бориса. Но учитывая побег, который мы совершаем, спустя пятнадцать минут, погружая вещи в нашу Ниву, времени у нас будет достаточно.

Достаточно времени, чтобы подумать, а что я, собственно, натворила.

– Ты убила его? – неверяще охает мать, а я пожимаю плечами.

– Он же в стальной броне, что с ним может сделать одна маленькая пуля. Что с ним могу сделать я.


– Даже у стальной брони есть слабые места, – как-то торопливо шепчет мама, сжимая в руке мою руку, пока мы мчим по заснеженной трассе.

– Это слабое место не я, мам. Точно не я.

Жалею ли я о том, что натворила? Нет, только жалею, что не забрала Виктора, кусочек черного хвостика которого видела, когда убегала. И я бы взяла его, да куда? На чемоданы.

А еще жалею, что пришлось позвонить Жене.

– Чего тебе? – отвечает она со всей любезностью, на какую способна. – На свадьбу не приду.

– Ее и не будет. Я ушла от Бориса, – если можно так сказать.

– Боже! Да девочка выросла! Ты в Новосибирск!? Я с тобой. Москва эта уже в печенках сидит. А где как не в Сибири водятся самые стальные мужики?

Она смеется, а мне не до смеха. Я не знаю, смогу ли теперь вообще засмеяться.