Тайна замковой горы [Людмила Георгиевна Головина] (fb2) читать онлайн

Людмила Головина Тайна замковой горы

Предисловие автора

Я очень прошу тех, кто заинтересовался этой книгой, познакомиться с моими пояснениями, прежде чем они приступят к чтению. Мне не хочется, чтобы читатели упрекали меня, что зря потратили время на знакомство с моим трудом.

Я писала эту книгу несколько лет и закончила её, когда мне был 71 год. Я не профессиональный писатель, поэтому, возможно, книга написана не по канонам, предписанным литературными правилами.

Затрудняюсь определить жанр этой книги.

В первую очередь, это семейная сага.

Затем, это книга о любви и доброте. Если случайно книга попадёт в руки кого-то, кто ставит знак равенства между понятиями «любовь» и «секс», поясню, что под любовью я понимаю нечто значительно большее. Для того, чтобы разъяснить, что я подразумеваю под понятием «любовь», я предпосылаю книге эпиграфы из Священного писания. Это не означает, что я призываю всех погрузиться в глубины богословской мысли. Нет. Я просто хочу обратить внимание на то, что в этих цитатах сформулировано понимание любви в самом высоком её смысле. Можно сказать, что в них выражено то, на чём построена вся человеческая культура. Независимо от того, верит ли человек в Бога или нет, понятия нравственности и морали у него всё равно сформированы в результате многовекового влияния религии на современную цивилизацию. И мне хотелось через героев книги показать, что намного счастливее живут люди, умеющие по-настоящему любить, чем те, кто относится к ближним равнодушно, либо использует их в своих целях.

Затем, это книга о преодолении трудностей и испытаний, о возрождении души, об исцелении страданий, о том, что никогда нельзя терять надежду.

В книге присутствует сказочный элемент, поскольку сама эта книга первоначально задумывалась, как сказка. Поэтому в ней есть некие сказочные существа. Но это ни в коем случае не фэнтези (этот жанр, прославленный в своё время великими писателями Джоном Рональдом Руэлом Толкиным и Клайвом Стейплзом Льюисом, на мой взгляд, сейчас достаточно дискредитирован).

Равноправными, а часто и главными героями книги являются животные. Местами от них зависит многое.

Ещё в книге есть тайна, поиски кладов, путешествия, экскурсы в далёкое и не очень далекое прошлое.

И кое-где есть мои рассуждения о разных вещах, надеюсь не слишком длинные и нудные.

Чего в книге нет.

Нет современного сленга и тем более, нет нецензурных выражений.

Нет эротики. Я не ханжа, и понимаю, что физиологическая составляющая отношений – естественный и волнующий компонент. Но считаю, что такие интимные подробности следует оставлять за рамками повествования.

Нет сцен насилия и жестокости, кровавых разборок и тому подобного.

Нет грубости и вульгаризмов.

Если читающие эти строки любят книги с таким содержанием, пусть отложат моё сочинение и не мучают себя.

К моему большому сожалению, в моей книге нет самобытного и своеобразного языка, который я сама так ценю у других авторов. Но тут ничего не поделаешь.

На большинство вопросов могу ответить только одно: «Не знаю»

Не знаю, почему действие книги начинается в 1950-м году. Возможно, потому, что это была не только середина века, но и некий переломный момент истории. В связи с этим в книге есть детали, которые современному читателю могут быть непонятны. Например, почему герой пишет на борту яхты карандашом? Шариковых ручек тогда не было, а появившиеся автоматические ручки надо было постоянно заправлять чернилами, что в условиях путешествия неудобно. В прошлое ушёл процесс печати фотографий в домашних условиях. Я описала его подробнее, потому что, это было весьма увлекательно.

Не знаю, почему действие происходит в маленьком вымышленном королевстве Медиленд. Возможно для того, чтобы показать патриархальные обычаи страны и её жителей. Кроме того, это позволило избежать какой-либо конкретики и не связывать автора географическими и историческими подробностями. Да и попросту невозможно было увязать сюжет книги ни с одной реально существующей страной.

Собственные имена, используемые в книге, иногда ничего не значат, но в ряде случаев могут что-то рассказать или на что-то намекнуть. В конце книги есть расшифровка некоторых из них. Поскольку лучше других языков я знаю немецкий и латинский, то их я, в основном, и использовала. Для понимания сюжета надо знать расшифровку только одной фамилии: «Вундерстайн». Она образована от немецкого (лишь слегка видоизменённого) – «Вундерштайн» – чудесный камень.

Процесс написания книги удивил меня. Сначала, уже довольно давно, у меня в голове возник сюжет маленькой сказки, ну, максимум, сказочной повести.

Мне захотелось записать её. Но ничего не вышло. Всё получалось каким-то корявым и ненатуральным. Кроме того, я очень не люблю писать от руки. Мысль опережает руку, я тороплюсь зафиксировать то, что появилось в голове, почерк от этого становится таким неразборчивым, что я сама на могу ничего прочитать. А уж когда начинается правка…

Одним словом, набор текста на компьютере явился для меня прекрасной альтернативой. Но и тогда дело сначала не шло. Во всём я чувствовала фальшь и надолго бросала работу над текстом.

И вдруг произошло чудо. Во всяком случае, мне это показалось настоящим чудом. Откуда ни возьмись, стали появляться герои, я ясно видела обстоятельства их жизни, повороты сюжета. Иногда эта нить повествования терялась, и я не могла понять, а что же будет дальше? Но проходило несколько дней и передо мной со всей очевидностью открывались судьбы персонажей книги. От первоначального замысла практически ничего не осталось. Можно сказать, что книга писала сама себя, а я её только записывала. Не знаю, так ли у других авторов. Но меня процесс творчества удивил.

Я прочла за свою жизнь очень много книг, поэтому вижу, что какие-то герои, эпизоды, повороты сюжета навеяны тем или иным произведением других авторов. Но это ни в коем случае не плагиат, я на это надеюсь. А кое-что пришло из реальной жизни, например, «капитанский куст» – это луизеания трёхлопастная, лишь слегка художественно преобразованная.

Кое-кому может не понравиться, что, чем ближе к концу книги, тем больше случается с героями приятных событий и счастливых совпадений. Этому есть несколько причин. Во-первых, за время работы над книгой я полюбила своих героев, и мне хотелось, чтобы их жизнь складывалась счастливо. Во-вторых, это всё-таки сказка, а в сказках всегда должен быть хороший конец. Ну и последнее: я уже говорила, что книга писалась по большей части как-то сама по себе. Если кому-то такой хэппи энд покажется слащавым или сентиментальным, что ж, он в своём праве.

Ну вот, я честно призналась во всём.

Я благодарна тем, кто понял, что эта книга им не нужна, и отказался от желания её читать.

Я благодарна и тем, кто раскроет мою книгу и кому она покажется интересной. Им я желаю приятного чтения.

Спасибо.

Апрель 2021 года

<<Положи меня, как печать, на сердце твоё, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь…>>

<<(Библия, Ветхий Завет, Песня Песней 8:6)>>

<<Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит…>>

<<(Библия, Новый завет, Первое послание к Коринфянам святого апостола Павла 13:4–7)>>

<<Не будь побеждён злом, но побеждай зло добром.>>

<<(Библия, Новый завет, Послание к Римлянам святого апостола Павла 12:21)>>

<<Блаженнее давать, нежели принимать.>>

<<(Библия. Новый завет. Деяния святых апостолов 20:35)>>

1. Знакомство

У подножья горы Поль остановился и вышел из машины. Ему захотелось немного полюбоваться на замок, чернеющий на вершине горы в лучах вечернего зарева. Заходящее солнце окрасило небосвод во все оттенки багрового и золотого. Обычно такие пейзажи любят снимать фотографы для рекламных буклетов и календарей.

– Мяу, – услышал он.

На обочине сидел рыжий кот и внимательно глядел на Поля.

– Привет! – откликнулся Поль и сейчас же забыл про кота. Действительно, что за невидаль – бездомный кот. Поля сейчас занимали совсем другие мысли.

А Кот ещё раз взглянул на Поля, развернулся и исчез в зарослях сухой прошлогодней травы. Он всю вторую половину дня просидел около дороги, ожидая приезда молодого хозяина замка, и вот сейчас, усталый, но довольный, бежал, чтобы рассказать эту новость своему другу Руби.

Они познакомились в прошлом году. Тогда Кот только что из нескладного подростка превратился во взрослого кота и даже сам не подозревал, как ему повезло. Далеко не каждому бездомному котёнку удаётся выжить. Не умереть с голоду, не замёрзнуть холодными зимними ночами, не попасть в зубы злобных собак, а иногда и в руки злобных людей. Люди, впрочем, бывали разные. Одни выносили блюдечко молока или какие-нибудь объедки, а другие кидались камнями или хватались за метлу…

Но Кот был проворен и сообразителен. Он быстро смекнул, в каких местах можно спрятаться, а в каких – разжиться пропитанием. Днём он частенько проводил время под прилавками на местном рынке, предпочитая мясные и рыбные ряды. Его не гнали – ведь Кот был отличным мышеловом, а мыши и крысы – это беда любого рынка.

Иногда Кот заглядывал в трактир при единственной местной гостинице. Хозяйка была настроена дружелюбно и не выставляла Кота за дверь, посетители подкармливали его под столами. Правда, в этом году Кот в трактир почти не заходил, вернее, его туда не пускали. Хозяйке подарили котенка персидской породы (Кот слышал, как хозяйка произнесла это чудно́е слово). Внешность этого котенка была самая странная, какую только Кот мог себе вообразить: курносый, с плоской мордочкой и вечно сердитым и обиженным выражением на физиономии. Это была только видимость – персидский котенок был доволен жизнью. Он целыми днями дремал на кресле перед очагом на подушке, вышитой собственноручно хозяйкой. На пол он спускался только для того, чтобы вкусить из красивого фарфорового блюдечка всякие деликатесы, приготовленные специально для него. Все вокруг, особенно женщины, восторгались его длинной пушистой дымчатой шерсткой, его ленивой грацией и капризным выражением мордочки.

И после воцарения этого существа, которого нарекли Пушком, Кота стали гнать из трактира, когда он собирался туда зайти. Он ведь мог заразить их любимца какой-то болезнью или блохами. В общем, этот источник пропитания был потерян. Но Кот не унывал и на Пушка не сердился. Тот ведь не был виноват, что уродился таким неженкой.

Жизнь была бы совсем замечательной, если бы не собаки. Почему-то они люто ненавидели Кота и, едва завидев, со злобным лаем кидались в погоню с явной целью догнать и растерзать. Так и в тот раз, год назад, откуда ни возьмись выскочил огромный пёс и бросился на Кота. Как назло, поблизости не было ни одного дерева, ни одного забора, ни одной подворотни. Кот убегал что было сил, но пёс догонял его. Гибель казалось неизбежной, и в этот момент лапу Кота пронзила острая боль. Но останавливаться было смерти подобно, и Кот, сделав последний рывок, вдруг увидел небольшую щель между двумя соседними домами, куда и нырнул. Ему повезло. Это был не тупик, Коту удалось пробраться по этому проходу на задний двор, а оттуда на пустырь. Он был спасён, но лапа болела так, что он не мог на неё наступать и прыгал на трёх остальных. За Котом тянулась дорожка из капель крови. Он хотел зализать ранку, но язык наткнулся на что-то острое и колючее. Потряс лапой, но и это не помогло. Кот не мог себе представить, что делать дальше. Ничего не придумывалось кроме того, что надо где-то спрятаться и отлежаться. Но где? Он был почти за городом. За пустырем начинался подъем в гору, на вершине которой горделиво возвышался замок. Кот там никогда не был, да и вряд ли его там кто-то ждал. А потом он вдруг вспомнил, что видел как-то у самого подножья горы странное строение. Это был сложенный из грубого дикого камня сарай, одной стеной которого был отвесный склон горы. Окон у сарая не было, а простая деревянная дверь не доходила до земли, и туда вполне можно было проползти. Другого убежища поблизости не наблюдалось, и Кот заковылял по направлению к горе.

Но, к его огорчению, на этот раз дверь сарая была распахнута, и оттуда доносились какие-то звуки.

У Кота просто не было сил никуда идти, и он решил заглянуть в сарай. Там перед каким-то непонятным сооружением стоял очень невысокий человечек. Он нажимал ногой на качающуюся доску, а та приводила в движение круглый камень. Человечек подносил к камню угрожающих размеров нож, и от их соприкосновения вылетал целый сноп искр. От этой картины Кот попятился и хотел потихоньку удрать, но вдруг услышал спокойный и приветливый голос:

– Куда же ты? Не бойся, заходи.

Кот нерешительно, держась поближе к стенке, зашёл в сарай.

– Почему хромаешь? Лапу поранил?

– Мяу, – сказал Кот, – мяу, мяу!

– Понятно. Собака – это опасно. Не переживай. Сейчас вот закончу точить нож, полечу твою лапу.

И правда, вскоре человечек отошёл от крутящегося камня. Тот остановился, искры перестали вылетать. Незнакомец положил нож на стол и направился в угол, где лежал Кот. Он присел и стал осматривать лапу Кота. Потом сказал:

– Вижу.

И сделав быстрое движение, выдернул острый кусок стекла, вонзившийся между подушечками ступни. Боль сразу стала меньше, и Кот попытался встать

– Нет, лежи. Ранка глубокая, попадёт грязь – пропадёшь. Я тебя подлечу.

В этот момент раздался женский голос:

– Ну что, господин Руби, готовы мои ножи?

На пороге сарая стояла женщина, которую Кот часто видел на рынке: она продавала молоко, сметану и творог.

– Да, госпожа, Манс, вот они.

Женщина взяла со стола ножи и слегка потрогала лезвия пальцем.

– Острее бритвы. Никто не может так остро наточить ножи, как вы. Большое спасибо. Сколько я Вам должна за работу?

– Ну что вы, какие пустяки! Единственное, чего бы я у вас попросил, это немного молока для вон того рыжего кота. Он поранил лапу, и я хочу его немного подлечить.

– Вы добрый человек, господин Руби. Всем помогаете: и людям, и животным. Я пришлю внучку, она принесёт молока и ещё чего-нибудь для вашего подопечного.

Она ушла, а Руби развёл огонь в маленьком очаге, согрел воду и промыл ранку.

Потом прибежала девочка с корзинкой, в которой была бутылка молока и кулёк с кусочками вареной курицы.

Руби поблагодарил, и девочка убежала.

– Ну что, пора домой, – сказал новый знакомый. Он взял Кота на руки, поднял корзину и вышел из сарая.

«Где он живёт? – размышлял Кот. – Никогда не видел его в городе. Я бы запомнил такого маленького человечка».

Но вместо того, чтобы направиться в город, Руби стал подниматься в гору. Он удивительно ловко и быстро продвигался вверх даже там, где гора была очень крутой, почти отвесной, а руки у Руби были заняты Котом и корзинкой. Кот даже немного боялся, что они упадут, но Руби находил для опоры едва заметные выступы и уверенно шёл вверх. Сначала Кот решил, что они направляются в замок. Но на середине горы Руби свернул вправо, и вскоре они оказались на небольшой каменной площадке, с которой открывался узкий вход в маленькую пещерку.

Если не знать, где находится этот вход, его нипочём нельзя было бы заметить. Небольшое отверстие, почти щель, надёжно скрывалось под сплошной завесой плюща, карабкающегося вверх по отвесной скале. Даже при своих некрупных размерах новый знакомый Кота мог втиснуться туда, только вытянувшись в струнку и втянув живот. Человек обычной комплекции вряд ли смог бы проделать это. Руби пролез в щель, и они оказались в небольшой пещерке, чистой и обжитой. Предметов мебели было два: топчан и стол, сколоченные из досок, да ещё небольшая полка в нише. В углу был сложен очаг из камней.

Руби осторожно положил Кота на пол и стал возиться с очагом. Вскоре вспыхнули язычки пламени, и пещера стала наполняться теплом. Над огнём уже грелся котелок с водой, а Руби бросал в него какие-то сухие травки, которые висели пучками на колышках, вбитых в стены пещеры. Затем снял с полки два глиняных блюдца и наполнил одно из них молоком, а другое курятиной и поставил перед Котом.

– Давай, ешь.

Но Кот вдруг почувствовал такую слабость, что даже не смог притронуться к пище, хотя целый день не ел. Лапа болела всё сильнее, перед глазами стоял туман, а всё худое тельце кота сотрясала сильная дрожь.

Человек заметил, как худо Коту, и пробормотал:

– Да ты совсем плох, бедняга. Срочно надо тебя спасать.

По всей пещерке уже расползался запах от трав, кипящих в котелке. Руби снял их с огня, процедил через чистую тряпочку и вынес наружу, чтобы скорее остудить.

Через несколько минут он взял Кота на руки и стал осторожно промывать отваром рану. Сначала лапу Кота сильно защипало, и он напряг все силы, чтобы вырваться, но Руби держал Кота крепко, да и боль вдруг стала отступать. Кот затих, и когда человек опустил лапу в остаток отвара, он только слегка дёрнулся, а потом целиком доверился заботливым рукам, которые его лечили.

Полежав с завязанной лапой у очага, Кот стал немного бодрее, и у него вновь появился аппетит. Насытившись, он крепко заснул, и когда открыл глаза, увидел, что в пещерку пробивается дневной свет, а рядом с ним на корточках сидит Руби.

– Ну, как твоя лапа? – спросил он, и, взяв Кота на руки, стал осторожно снимать повязку.

Лапа болела гораздо меньше, и Кот попытался вывернуться из рук Руби и убежать. Хоть этот человек и помог ему вчера, но всё же Кот привык не слишком доверять людям и старался держаться от них подальше.

– Ты куда? – остановил его новый знакомый. – Забыл, как вчера чуть не помер? Рана ещё не зажила. Попадёт грязь – пропадёшь. Никто тогда тебе не поможет. Наберись терпения, поживи у меня несколько дней. Я тебя подлечу, а потом беги, куда хочешь.

Так Кот остался на некоторое время в маленькой пещерке и обрёл себе друга.

Руби иногда уходил на несколько часов, а потом возвращался с едой для Кота и новой порцией целебных трав. Его заботами лапа быстро заживала, а Кот отъедался и отсыпался.

Ему было хорошо у Руби, но он всё-таки тосковал по вольной жизни, к которой привык с рождения.

Кот не слишком хорошо разбирался в людях. Он с грехом пополам понимал, что они ему говорят. Многие слова были Коту непонятны. А вот люди – те вообще не понимали Кота, когда он мяуканьем пытался им что-то сказать.

Но с новым знакомым было не так. Он подолгу разговаривал с Котом каждый день, и Кот понимал его гораздо лучше, чем других людей. Непонятные слова Руби растолковывал. Но самое удивительное – он понимал то, что говорил Кот. Он отвечал всегда по делу, а не наугад, как остальные люди.

Вторая необычность нового знакомого состояла в его удивительной силе. Около входа в пещеру лежал большой камень, на котором Руби любил сидеть. Так вот, он с легкостью передвигал и даже переносил этот камень туда, где ему было удобнее, как будто это был не тяжёлый валун, а обыкновенный стул.

Внешность у Руби, если не считать того, что он был очень низкого роста, была самая заурядная: небольшая бородка, коротко стриженные, слегка тронутые сединой волосы, серые глаза, которые он постоянно держал полузакрытыми. Задубевшая от постоянного пребывания на открытом воздухе кожа была покрыта сеткой мелких морщинок. Его возраст не только Кот, но и люди не могли точно определить. Иногда, когда он неподвижно сидел, слегка ссутулясь, на камне возле пещеры, казалось, что он – старик. Но стоило ему взяться за какую-нибудь работу, как ловкие и сильные движения говорили о том, что перед вами довольно молодой человек.

Одевался Руби скромно и неприметно. Казалось, что главное в одежде для него – чтобы было удобно и не бросалось в глаза.

Люди часто обращались к Руби с просьбами помочь в разных делах. И он умел делать буквально всё. Надо ли подковать лошадь, запаять и залудить кастрюлю или чайник, отбить косу, наточить инструмент, выковать фигурную решётку, даже сделать колечко или брошку – любая работа спорилась в его руках. Всё он делал очень быстро, был вежлив, но немногословен, в лишние разговоры не вступал. Если кто-нибудь нуждался в услугах Руби, то просто подходил к его мастерской в сарае у подножья горы, звал его, и Руби сразу же спускался. Слух у него был отличный, пожалуй, даже лучше, чем у самого Кота.

Уже потом Кот заметил, что Руби никогда не появляется в городе. Кот спросил об этом, а также о том, почему Руби живет не в доме, а в пещере, и получил ответ:

– Мне нельзя. Почему, ты не поймёшь, но поверь, это правда.

Нельзя, так нельзя. Кот перестал допытываться, и вскоре вообще бросил об этом думать.

Когда лапа окончательно зажила, и Кот смог ходить, бегать и лазать по деревьям и заборам, как прежде, Руби сказал ему:

– Ну вот, теперь я тебя не держу, можешь бежать, куда захочешь. Но если ты когда-нибудь соскучишься и решишь меня навестить, заглядывай, я буду рад. Смотри по сторонам, старайся больше не попадать в неприятные истории.

И Кот убежал. Но через пару дней ему очень захотелось снова увидеть Руби. Ему не хватало общения с ним, их долгих разговоров, вечеров на камне около маленькой пещерки. Так подружились человек и Кот.

Вскоре Кот заметил, что его другу интересно слушать разные новости, которые Кот узнавал во время своих прогулок по городу. И он специально стал искать места, где можно было эти новости услышать. Это были рынок, трактир при гостинице, а также и почта. На почту регулярно приходил из замка молодой парень, получал письма, тут же читал их, и когда почтовый служащий спрашивал: какие новости? молодой человек говорил, что всё без изменений, семья графа по-прежнему в столице, приедут ли они летом в замок, неизвестно, поскольку графине нездоровится.

Кот рассказывал обо всём, что услышал, Руби, и тот объяснил Коту, что граф – это владелец замка, графиня – его жена, у неё слабое здоровье, и условия жизни в замке не позволяют ей долго здесь находиться. А ещё у них есть сын – Поль, он окончил лицей, собирается поступать в университет. Руби растолковал, как мог, Коту слова «лицей» и «университет».

Еще с ними в городе живёт семья слуг по фамилии Микельсы. Только младший сын Микельсов – Тоби остался в замке, чтобы приглядывать за хозяйством.

– Кот, у меня к тебе просьба, – как-то сказал Руби. – Если услышишь что-нибудь о семье графа, или о делах в замке, не забудь, сообщи мне, пожалуйста. Мне это очень надо знать, а людей расспрашивать неудобно, могут плохо подумать.

Кот был только рад услужить Руби. Поэтому, узнав что-то новое и интересное, он бежал знакомой тропинкой к пещере.

В конце зимы вести стали всё тревожнее, здоровье графини ухудшалось.

Потом зима стала постепенно сходить на нет, повеяло весенним ветром.

Как раз в это время Руби попросил Кота сходить в замок.

– Посмотри, – попросил он, – как там дела. Вдруг ты познакомишься с Тоби и сможешь иногда заглядывать в замок. Если этим летом хозяева приедут сюда, может случиться то, чего я жду уже много лет. Понимаешь, очень-очень давно пропала одна вещь, принадлежавшая мне… моей семье. Пропала по моей глупости и самоуверенности. Хозяева замка не при чём, но от них зависит многое. Эта вещь в замке, я точно знаю, но только не знаю где именно. И обитатели замка тоже не знают, они вообще почти ничего не знают об этой вещи, поэтому и не ищут. А она позарез нужна мне и моим родным, от неё жизнь наша зависит, вот такие дела, Кот. Знал бы ты, как мне тяжело, что я не могу исправить свою ошибку. Запомни, совершить ошибку гораздо легче, чем потом её исправить.

И Кот направился в замок. Только-только началась весна. В городе уже были оттепели, но вокруг замка всё ещё лежал глубокий снег. Кот осторожно вступил во двор замка, и его нос подсказал ему, что самое обитаемое место в замке – кухня, куда он и проник, благо в двери имелся лаз для кошек.

Кот специально выбрал время, когда Тоби отправился на почту и рынок, потому что по опыту знал: не всем людям нравится, когда в их жилище проникают незнакомые коты.

Не успел Кот оглянуться по сторонам, как вдруг перед его глазами возникло существо неземной красоты – кошка с такой белоснежной и пушистой шёрсткой, какую можно было сравнить только с чистейшим, только что выпавшим снегом. Красавица посмотрела на Кота огромными зелёными глазами достаточно строго, а потом выгнула спину и зашипела. Кот попятился. Не потому, что испугался, а просто от огорчения, что незнакомке не понравилось его внезапное появление.

Кот выбрался наружу и сел около входной двери. Он прикидывал, что надо сделать, чтобы красотка сменила гнев на милость.

Через несколько минут обольстительница сама вылезла через лаз и уселась на крыльце. Её мучило любопытство.

– Ты кто такой, и почему вторгся на мою территорию? Здесь я живу, я – хозяйская кошка! И никого другого не допущу.

– Да, пожалуйста, – отвечал Кот. – Я и не собирался здесь жить. Просто из любопытства зашёл. И нисколько не жалею, потому что увидел вас, а до этого даже не подозревал, что на свете существуют создания такой красоты! Кстати, меня зовут Кот.

– Ты что, бродячий? – спросила кошка с некоторым презрением.

– Вовсе нет, – соврал Кот. – Я здесь неподалеку живу, моего хозяина зовут Руби.

– Значит, у твоего хозяина нет фантазии и вкуса. Меня вот зовут Мисси. Это похоже и на «миленькая» и на «кис-кис»!

– Это имя навсегда запечатлеется в моём сердце! – Кот сам не понимал, откуда он знает такие слова. Наверное, они рождались в глубине его влюбленного сердца.

Они ещё немного поболтали, потом пришёл Тоби, Кот спрятался, а Мисси удалилась.

Кот забыл и про просьбу Руби, и про еду, он не ощущал голода. Единственной его мечтой было снова увидеть Мисси.

Ночью было довольно холодно, поэтому Кот потихоньку пробрался через лаз в сени и там переночевал. Но уже ни свет, ни заря он был во дворе, а через некоторое время туда вышла и красавица Мисси. Она была гордой и слегка капризной особой, а поэтому ни за что на свете не призналась бы, что ей очень понравился вчерашний кавалер. Он говорил такие изысканные комплименты, и, к тому же, был красивым и сильным. Надо сказать, что за несколько месяцев, проведённых с Руби, Кот, действительно, отъелся и возмужал. Он уже не был нескладным подростком с всклокоченной шерстью и выпирающими рёбрами. Когда Коту было голодно, холодно или одиноко, он знал, что есть место, где ему рады и всегда помогут.

– А, ты снова здесь… – лениво промяукала Мисси и разлеглась на крыльце, на том месте, которое прогрелось весенним солнышком, в самой изящной и непринужденной позе.

Кот был счастлив, что его не прогоняют и даже, вроде, не сердятся.

Он любовался на свою избранницу и ликовал от того, что понял: он ей не безразличен.

А потом наступили дни полного и безмятежного счастья. Влюблённые все дни проводили вместе. Тоби, уже заприметивший Кота, только посмеивался, но не гнал ухажёра Мисси и даже иногда подкармливал его.

Только раз он рассердился на парочку, когда они, взобравшись на крышу гаража, дуэтом распевали одну из самых трогательных любовных песен. По мнению Кота, нельзя было даже вообразить ничего более восхитительного, чем их пение, но Тоби оно почему-то не понравилось. Он запустил в певцов снежком и невежливо велел им заткнуться. И Кот понял, что люди (при всех их достоинствах) ничего не понимают в настоящем искусстве.

Сколько дней влюблённый Кот провёл в замке, он не запомнил. Но однажды все закончилось. Ближе к вечеру Тоби, как всегда, вернулся из города, но был в этот раз необычно печален. Он погладил Мисси и сказал:

– Ну вот, Мисси, мы и осиротели. Умерла наша хозяйка…

И Кот внезапно вспомнил, что его друг Руби ждёт новостей, а он совсем забыл про это.

Коту стало стыдно. Он сообщил Мисси, что должен срочно отлучиться по важному делу, и со всех ног помчался к пещере на склоне горы.

Руби не ругал Кота за долгое отсутствие. Услышав печальную новость, он взял Кота на колени и долго молчал. Потом произнёс:

– Да, Кот, жалко графиню. Она была доброй и славной женщиной. Никогда и ни от кого я не слышал о ней ни одного плохого слова. Все её любили. И ведь она была совсем молодой! Как хрупки и недолговечны люди…

Он ещё помолчал и продолжил:

– Возможно, граф с сыном приедут на лето в замок. Давно уже господа подолгу здесь не жили. Я слышал, граф очень хочет провести в замке кое-какие изменения, слишком уж обветшали все строения. Может быть, этим летом затеют в замке ремонт. А там, глядишь, и найдётся пропавшая вещь…

Руби попросил Кота очень внимательно слушать, что будут говорить в городе о хозяевах замка, и сообщать ему. И Кот, не жалея лап, целый день бегал по городу и выполнял просьбу Руби. Странно, но про Мисси он почему-то совершенно забыл.

Кот сначала принёс своему другу весть, что скоро в замок прибудет сам граф и все слуги. В столице остаётся только сын графа – Поль, он приедет позже. Особенно радовалась их возвращению жена трактирщика. Оказывается, дворецкий Микельс был её братом.

И, действительно, вскоре замок ожил. Жена дворецкого в сопровождении старшего сына почти ежедневно закупала в городе провизию. После того, как покупки бывали сделаны, она неизменно на несколько минут заглядывала в трактир, чтобы немного поболтать с трактирщиком и его женой. А Кот, притаившись под лавкой (чтобы его не выгнали), внимательно слушал и запоминал. И узнал, что граф очень тоскует по супруге. Чтобы отвлечься, он стал разбирать какие-то старые бумажки, и вот несколько дней назад его поведение резко изменилось, так, что стало внушать опасения. Граф стал очень тревожен, потерял аппетит, почти не спит и со странным видом, озираясь, бродит по замку. Все слуги за него очень переживают.

А вчера, когда уже стало темнеть, Кот вдруг увидел старого дворецкого Микельса, который быстрым шагом направлялся из замка в город. Это было очень странно, ведь в замке была машина, а Микельс был совсем не в том возрасте, чтобы в темноте бегать по горным тропинкам. Коту стало любопытно, и он последовал за дворецким.

Дойдя до города, Микельс сразу же отправился на почту и заказал телефонный разговор (Кот знал, что здесь можно разговаривать с теми, кто находится очень далеко). Ждать пришлось долго, потому что там, куда дворецкий звонил, никого не было дома.

Наконец телефонистка позвала Микельса в кабинку, он о чём-то недолго поговорил. А после на минутку заскочил в трактир, где сказал только одну фразу:

– Господин Поль завтра вечером приезжает.

После этого дворецкий заспешил в замок, а Кот помчался к Руби, чтобы сообщить ему последнюю новость.

И вот сегодня Кот с обеда несколько часов просидел у того места, где дорога, ведущая к замку, сворачивает в гору. Ему хотелось самому увидеть приезд Поля, чтобы сразу доложить Руби. Он не удержался и поздоровался с Полем, но тот не обратил на Кота почти никакого внимания.

Ну что же, Кот привык, что большинству людей не было до него никакого дела. Зато у него был друг, к этому другу Кот и бежал.

Он застал Руби (как, впрочем, почти всегда) на небольшой площадке над крутым склоном горы. Тот сидел на камне. Глаза его были закрыты, но Кот чувствовал, что Руби не спит, поэтому подошёл и потёрся о его ногу. Маленький человек открыл глаза и, увидев Кота, улыбнулся.

– Здравствуй, Кот, хорошо, что пришёл, я ждал тебя. Ну что, какие новости?

Кот рассказал о прибытии Поля.

Руби, как всегда, немного помолчал, а потом погладил Кота и сказал:

– Ну, что же, теперь будем ждать. Ты молодец, очень мне помогаешь. Что бы я без тебя делал? Проголодался, наверное? Пошли, у меня для тебя что-то есть.

В пещерке было темно, но Кот прекрасно видел в темноте, хозяина отсутствие света тоже, как видно, не смущало.

Руби извлёк откуда-то бутылку с молоком и блюдце. Два раза он наливал Коту молоко, пока бутылка не опустела, а Кот не почувствовал блаженную сытость.

– Извини, больше ничего нет. Ты, наверное, ещё и продрог? Ночи холодные. Сейчас мы это исправим – и хозяин странного жилища положил в очаг блестящие чёрные камни (он их называл «уголь»), затем сухую траву на растопку, из двух кремней высек несколько искр, от которых затлела трава, а за ней и уголь. В пещере стало тепло и уютно. Кота стал смаривать сон. Он прилёг на коврик, который заботливый хозяин вытащил из-под топчана, и уже сквозь сон подумал: «Завтра с утра побегу в замок…»

2. Поль

После ухода Кота Поль продолжал стоять на обочине дороги и любовался закатным заревом, горой и чёрным силуэтом замка на её вершине. Гора, если честно, была не слишком высока, а замок не особенно большим, но это было неважно, Поль любил этот замок с детства и всегда им любовался. Сейчас он выглядел особенно величественно. Это зрелище, бесспорно, стоило того, чтобы ненадолго задержаться.

О чём может думать молодой человек, созерцающий такую картину? Правильно, он представлял себе, что если бы рядом была сейчас его любимая девушка, он мог сказать (с напускной небрежностью), указывая на чёрные очертания замка:

– Правда, красиво? Здесь испокон века жили мои предки.

Хотя родители и старались воспитать в Поле скромность, но, когда тебе двадцать лет, всё равно хочется выглядеть перед своей любимой в более выгодном свете. На самом деле, Поль никак не ощущал своё знатное происхождение. Кроме воспитания этому способствовало и то, что их род (один из древнейших в стране), давно разорился, растерял всё былое состояние. Остались только вот этот замок – памятник средневековой архитектуры, который был так стар, что мог в любой момент превратиться в руины, да дом в столице, Флизберге. Но что гораздо важнее, осталось чувство чести, не позволяющее совершать неблаговидные поступки, обманывать, присваивать чужое, унижать и презирать окружающих. Ясно, что с такими жизненными принципами укрепить своё материальное положение было почти невозможно. Поль и его отец были единственными представителями древнего дворянского рода Вундерстайнов. Большинства своих предков им стыдиться не приходилось. Фамилию прославили выдающиеся политические деятели и полководцы. И почти все они (насколько уходили вглубь истории корни генеалогического древа) жили на этой земле, в этом замке.

Гора, на которой он был воздвигнут ещё в раннем средневековье, находилась на самой границе их маленькой страны. Замок на протяжении многих столетий служил зорким часовым, не позволяющим вторгнуться через горный перевал захватчикам из соседней страны. Сейчас обе страны жили в мире, да и перевал давным-давно завален обрушившейся скалой, но были времена, когда соседи из-за гор очень стремились завладеть землями родины Поля. Здесь было больше равнин, пригодных для земледелия, а главное, был выход к морю. Вот почему, предки Поля много раз отражали вражеские набеги. И каждый раз страдал замок. Трудно сказать, сколько раз он горел, сколько раз был разграблен.

Краски неба постепенно угасали. Поль оторвался от созерцания замка и от размышлений. Сумерки сгущались, а поездка на машине по горной дороге, пусть и не слишком опасной, в полной темноте – аттракцион на любителя. Поэтому Поль поспешил сесть за руль, и автомобиль медленно пополз в гору.

3. Кот направляется в замок

Кот проснулся, когда в пещере было почти светло. Сквозь завесу плюща пробивались солнечные лучи. Вчерашнее беспокойство и усталость прошли без следа. Хозяин пещеры смотрел на Кота и улыбался.

– С добрым утром! – поприветствовал он своего гостя. – Извини, завтрака нет. Ну да в замке тебя накормят, я уверен. Ты ведь сейчас в замок побежишь? – и вдруг очень серьёзно произнёс: – Слушай, Кот, я знаю, ты меня понимаешь. Ты смышлёный и сообразительный. Я не могу сам быть в замке, поэтому прошу тебя быть моими глазами и ушами. Вдруг совершиться то, чего я так давно жду. Сейчас благоприятный момент. Что-то может произойти случайно, само собой, а что-то надо слегка подтолкнуть. Ту вещь надо найти. Если ты сможешь помочь, то поможешь не только мне, но и многим другим. Постарайся, ладно? Всё внимательно слушай и всё запоминай. Я в тебя верю. А если что-то будет непонятно, или ты не будешь знать, как поступить, приходи ко мне, расскажи всё, а я постараюсь дать совет.

Руби снова улыбнулся, достал гребешок и сказал:

– Дай-ка я тебя приведу в порядок, нехорошо являться в замок в таком виде.

Кот стоически претерпел вычёсывание из шерсти репьёв и приобрёл вполне пристойный вид. Они выбрались из пещеры, и Кот затрусил по дорожке, вьющейся вверх по склону горы. Маленький человек долго смотрел ему вслед.

4. Приезд

Когда Кот уже подбегал к замку, Поль только-только приоткрыл глаза. Накануне он въехал в ворота замка довольно поздно, но дворецкий Микельс поджидал его и вышел на звук автомобильного мотора. Сын Микельса, Брун вышел вместе с отцом и, поздоровавшись с Полем, сел за руль, чтобы отвести машину в гараж.

– Благодарю Вас, господин Поль, что вы приехали так быстро, – сказал дворецкий.

– Как отец, Микельс? – спросил Поль.

– Их сиятельство в том же состоянии, о котором я вам сообщил по телефону. Они в кабинете. Я сейчас доложу о вашем приезде. Они будут рады. Только, если вы не возражаете, им лучше было бы не говорить, что это я вас вызвал. Они разволнуются, да и мне попадёт.

– Не волнуйтесь, Микельс, я это и сам понимаю, – ответил Поль.

Они зашли в замок – не через главный портал – он был закрыт уже много лет, а через вход, который вёл в правое, сравнительно недавно (всего каких-то триста – четыреста лет назад!) пристроенное крыло, где, собственно, и были все жилые помещения и кухня. Только здесь топились камины, убирались помещения, только здесь протекала вся жизнь хозяев и слуг. Собственно, слуг было совсем мало: дворецкий Микельс, его жена Фанни, отменная повариха, старший сын Брун, выполнявший разные работы по хозяйству, его жена Сусанна, а также и младший сын Микельсов Тоби, который был всего на два года старше Поля.

В прошлом году граф Рольф Вундерстайн пригласил своего дворецкого в кабинет и обратился к нему со следующей речью:

– Ваша семья, Микельс, уже многие годы служит у нас верой и правдой. И я, и моё семейство высоко это ценим. Однако наши финансовые дела обстоят очень плохо. Я не хотел бы удерживать вас на службе за такое небольшое жалование, которое вы сейчас получаете, и не желал бы вас обманывать, обещая в будущем заманчивые перспективы. Поэтому хочу вам сказать, что, если будет таковым ваше желание, и вы найдёте работу, где получите условия, достойные вашей квалификации, я не только пойму это, но и дам вам самые лучшие рекомендации.

Микельс какое-то время молчал, а потом ответил так:

– Ваше сиятельство, я не думаю, что, говоря это, вы хотели меня обидеть или избавиться от нас. Но хочу вам сказать вот что: ваш род, конечно, древний, у вас есть родословные книги. А наш род их не вёл. Но только сдаётся мне, что всегда, с самого начала, рядом с вашими предками находились наши предки. И наши, как они называются, генеалогические что ли, деревья уже давным-давно сплелись и срослись так, что отделить их друг от друга невозможно. Поэтому, даже если вы вообще не будете нам платить, мы всё равно будем рядом, разумеется, если вы нас не прогоните. Да вы и не забыли, небось, сколько лет мы ждали вашего возвращения в самые трудные времена.

Да, это было. При всей своей сдержанности граф был очень тронут. Он подошёл к Микельсу, пожал ему руку и сказал, что его семье очень повезло иметь рядом таких даже не слуг, а друзей.

5. Горе

Этот разговор произошёл осенью прошлого года. Кто тогда мог предположить, что впереди их ждали большие испытания и большое горе, по сравнению с которым нехватка средств кажется сущим пустяком.

Графиня Глория Вундерстайн, мама Поля, была моложе своего супруга почти на пятнадцать лет, но это совершенно не ощущалось. Родители любили друг друга, причём не на показ, не на словах, а той молчаливой и верной любовью, когда становится понятным, что значит «иметь одну душу на двоих».

Графиня ничем серьёзным не болела, но часто испытывала слабость, что всегда объясняли её хрупким сложением. Однако, когда в начале зимы этот упадок сил стал настолько очевидным, что в иные дни она не могла подняться с постели, граф настоял на визите к врачу. Тот не сказал ничего определённого, но назначил множество исследований. Когда все они были проведены, медицинское светило пригласил к себе в кабинет графа и Поля (графиня оставалась дома).

То, что они услышали, сразило их. У графини обнаружилось очень редкое врождённое заболевание, до сих пор толком не изученное, так как таких больных можно пересчитать по пальцам. Лечить эту болезнь пока не научились. Протекает она практически бессимптомно, но подтачивает организм изнутри и проявляется около сорока лет. Тогда болезнь развивается стремительно, и никакие меры не могут предотвратить летальный исход.

Как-то, когда Поль был в университете, графиня попросила своего мужа выслушать её, ничего не возражая и не перебивая.

– Я не знаю, что вам сказал врач, но мне и не надо этого знать. Моя болезнь точь-в-точь похожа на ту, которая унесла мою маму примерно в этом же возрасте. Я даже прожила на два года дольше. У нас в роду это случается со всеми женщинами. К счастью, на мужчин болезнь не распространяется, так что за Поля я спокойна. Я хочу тебе сказать, что я была очень счастлива в моей, пусть и недолгой жизни, благодаря тебе и Полю. Поэтому, я очень прошу о двух вещах. Не надо сильно горевать, когда меня не станет. Я понимаю, вам будет тяжело, как и мне сейчас тяжело покидать вас. Но ещё тяжелее мне думать, что причиняю вам страдания, хоть и невольно. Поэтому, ради меня, постарайтесь преодолеть вашу скорбь. И второе, о чём я прошу. Не потеряйте взаимное доверие и любовь. Нет ничего лучше, чем когда между отцом и сыном есть дружба, поддержка и взаимопонимание. Обещай мне, что постараешься это выполнить. Я очень хочу, чтобы вы были счастливы.

Граф молча поцеловал супругу и пожал ей руку. И это было крепче любой клятвы. Граф не знал, говорила ли об этом графиня с сыном, но предполагал, что да.

Через неделю их семья осиротела.

6. Утро в замке

Итак, Поль проснулся. В комнате было темно, и было бы почти невозможно догадаться, что на дворе уже день, если бы не солнечный луч, пробивающийся через щель между тяжёлыми гардинами. В луче весело плясали тысячи пылинок (почему их видно только когда кругом темно?) Каждая пылинка светилась, как крохотная звёздочка. Поль вспомнил, как фантазировал в детстве, будто бы все эти пылинки на самом деле – звёзды и планеты. И на них живут крохотные человечки. Поль задавал себе вопрос, а видят ли они нас, и если да, то что о нас думают?..

Потом его мысли переключились на вчерашний вечер. Отец обрадовался его приезду.

– Я тебя не ждал, ты же написал, что приедешь через неделю. Но очень, очень рад. Мне нужно рассказать тебе одну важную вещь. Я думаю, сегодня ужепоздно, давай завтра утром, после завтрака. Микельс, соберите господину Полю поужинать и приготовьте ему комнату.

– Папа, я поем на кухне, Фанни мне что-нибудь соберёт. Да я и не хочу есть. Я устал, хотел бы побыстрее лечь.

– Хорошо, тебе нужно отдохнуть. Спокойной ночи, Поль.

– Спокойной ночи, папа.

На кухне было тепло и уютно. На столе уже было накрыто. Фанни Микельс, жена дворецкого, встретила своего любимца Поля с радостной улыбкой. В детстве она была его няней. А сейчас на ней было приготовление пищи и, надо признаться, делала она это замечательно. У неё был кулинарный талант, любое блюдо, даже самое простое, выходило из её рук необыкновенно вкусным.

Поль был тоже очень рад встрече, он обнял и поцеловал Фанни, так, что она почти прослезилась.

Пока Поль ел, Фанни стояла и смотрела на него, готовая каждый миг положить добавки или подлить чая.

Внимание Поля привлекла стоящая в углу корзинка, в которой возлежала белая кошка Мисси. Она появилась в замке в прошлом году, когда развелось много мышей. Мисси оказалась хорошей охотницей и наводила страх на всю мышиную братию.

Вдруг Поль услышал слабое попискивание, которое доносилось из корзинки.

Госпожа Микельс перехватила его взгляд и пояснила:

– У нашей Мисси котятки появились.

Поль подошел к корзинке и увидел, что под тёплым боком Мисси возятся три крошечных котёнка, у которых только что открылись глаза. Один был чисто белый, как мамаша, второй – белый с рыжими пятнышками, а третий – чисто рыжий, только мордочка и чулочки были белыми.

Увидев, что на её потомство смотрят, Мисси стала энергично облизывать котят, одновременно бросая на Поля тревожные взгляды.

– Всё, ухожу, ухожу, не волнуйся, – рассмеялся Поль.

В кухню зашёл дворецкий.

– Сейчас поздно, господин Поль. Вы устали. Я завтра зайду к вам пораньше, и мы тогда поговорим. Утро вечера мудренее. Ваша комната готова. Желаю Вам хорошего сна.

Поль поднялся в свою спальню. Камин был затоплен, в комнате было тепло. Постель тоже была согрета. Только сейчас Поль почувствовал, как он устал. Он едва добрался до кровати и сразу провалился в сон.

7. Боль утраты

А сейчас Поль лежал, мысли его текли неторопливо. Воспоминания переплетались с мыслями о будущем.

В последнее время их семья редко бывала в замке. Учёба Поля, работа (до недавнего времени) графа Вундерстайна, плохое здоровье графини делали поездки в замок всё более редкими и непродолжительными. Не следует удивляться тому, что граф Вундерстайн работал. Он не только носил графский титул, но и был известным учёным-историком, читал на кафедре университета курс лекций по отечественной истории (он был её непревзойдённым знатоком), написал несколько книг. Но в нём всегда теплилась надежда, что придёт время, когда он сможет всё бросить, уйти с кафедры и заняться изучением уникального семейного архива, охватывающего несколько столетий и чудом избежавшего всех пожаров и катаклизмов. Когда графиня тяжело заболела, он решился и написал заявление об уходе с кафедры. Его уговаривали остаться, но не слишком настаивали, понимая, что графу хочется побыть около умирающей жены.

Когда графини не стало, надо было жить дальше. Поль отстал от учёбы и стал навёрстывать упущенное, пропадая целыми днями в библиотеках – не за горами были экзамены. Он заканчивал первый курс филологического факультета. Поль хорошо знал и любил литературу и мечтал стать писателем. А мечтой отца было видеть сына историком, продолжателем его дела. На этой почве у них даже вышла размолвка, но графиня убедила мужа, что человек находит радость только в том деле, к которому имеет призвание. И отец смирился и принял выбор сына.

Характеры графа Рольфа Вундерстайна и его сына Поля сильно различались. Поль был романтиком и фантазёром с открытым, мягким, но немного ранимым сердцем. Граф Вундерстайн, напротив, был сдержанным и даже суховатым (с теми, кто ему не нравился), предпочитал реалистический взгляд на жизнь. Такая разница возникла, скорее всего из-за разных условий, в которых формировались их характеры. Поль рос в обстановке семейной любви, доверия и понимания и был, что называется, «домашним» ребёнком. Граф Рольф Вундерстайн, напротив, в шестилетнем возрасте потерял родителей, после чего ему пришлось пережить много тяжёлых, травмирующих сердце ребенка, событий.

Итак, пока Поль штудировал и конспектировал учебники и первоисточники, граф Вундерстайн все дни проводил в одиночестве (не считая слуг, которые старались не беспокоить графа и редко попадались на глаза без необходимости). А он буквально ничем не мог отвлечься от печальных воспоминаний. Всё время ему казалось, что дверь откроется и войдёт Глория. В какую бы комнату он ни заходил, везде ему бросались в глаза вещи, напоминающие об усопшей. Вот рояль, на котором она любила играть, напевая вполголоса… Вот её любимое кресло… Вот её портрет на стене…

В какой-то момент граф понял, что надо сделать что-то решительное, иначе он не сможет сдержать слово, которое дал супруге перед смертью.

За ужином он спросил сына:

– Ты не будешь против, если я уеду в замок? Я бы мог начать разбирать архивы, это отвлекло бы меня. Ты знаешь, я давно собирался это сделать. А ты приедешь, когда сдашь экзамены. Тебе тоже не помешает сменить обстановку.

Поль и сам в последнее время испытывал беспокойство за отца, видя, как тот осунулся и сдал. Он охотно поддержал графа, понимая, что сейчас все равно не смог бы уделить отцу много внимания, в котором тот так нуждался. Поль также настоял, чтобы все слуги тоже уехали в замок. Решили, что завтраки и ужины Поль будет заказывать на дом, а обедать – в студенческом кафе. Для уборки пригласили пожилую женщину, которую они нанимали для этого уже не один раз.

И вот, с отъездом графа и слуг, дом опустел. В нём стало тихо и темно (поскольку Поль возвращался довольно поздно).

Поль ужинал и ложился спать, чтобы утром, наспех позавтракав, снова бежать в университет. Когда на него накатывали печальные воспоминания, он говорил себе, что лучшее, что он может сделать в память о маме, это продолжать учиться, зная, что это её порадовало бы.

8. В библиотеке

Мог ли Поль предположить, что вскоре его жизнь круто изменится? И случилось это в библиотеке.

Как уже говорилось, Поль очень любил книги. Он много размышлял о том, какую роль сыграла в жизни людей письменность.

Тысячи лет люди не могли закрепить свои слова и мысли для того, чтобы передать их следующим поколениям. Как часто приходится читать: «Эта техника утрачена… Об этом народе никаких сведений не сохранилось… Учёные предполагают, но письменного подтверждения нет…» И тому подобные высказывания.

Народы жили, делали открытия, пользовались ими, но потом те, кто владел этими знаниями, умирали, не передав их потомству, и знания утрачивались. Проходили годы, а может быть, даже и века, открытие делалось повторно, и история повторялась. Развитие человечества буксовало на месте или продвигалось вперёд крохотными шажками. Передаваемые устно знания искажались, что было неизбежно, так как каждый их носитель мог что-то забыть, перепутать или добавить от себя и не всегда в лучшую сторону. Что говорить о преданиях, легендах, да и об исторических сведениях! До нас из дописьменной эпохи дошли крохи.

Конечно, гениальная идея запечатлевать слова на материальных носителях (будь то глиняные таблички, или береста, или пергамент, или ещё что-то) пришла в голову не одному человеку и не сразу. Но каждого из них можно смело считать гением. Это был прорыв. Цивилизация ринулась вперёд семимильными шагами. Очень скоро (в масштабах истории) возникли книги. И вскоре нашлись люди, которые стали собирать их в библиотеки. Конечно, пока не было изобретено книгопечатание, книга была предметом роскоши, иметь её мог не всякий. К тому же, рукописные книги не были свободны от ошибок переписчиков.

Когда же книги стали доступны всем, и неграмотных людей почти не осталось, мы перестали осознавать, какое это чудо – книга. В самом деле: человек держит перед собой белый листок, испещрённый чёрными значками. Но видит он не это. Перед его внутренним взором проходят картины жизни различных людей, он следует вместе с ними по их жизненному пути, переживает за их судьбу, смеётся и горюет вместе с ними. Читатель может путешествовать по разным странам, под водой и под землёй, в космическом пространстве и на далёких планетах, в прошлом и в будущем. Или вслед за автором вникает в сложные научные проблемы, постигает тайны природы. Или обучается основам ремесла или искусства. Давно умершие и ныне живущие авторы беседуют с читателем со страниц своих книг, где бы и когда бы эти читатели ни жили.

Тишина и величие библиотек всегда завораживали Поля. Они напоминали ему храмы. И там, и там разговаривают только шёпотом, чтобы ничто не нарушало общение людей с Богом или с книгами.

И вот, именно в библиотеке произошла встреча, изменившая его жизнь.

9. Встреча

День был пасмурным. На столах читального зала библиотеки горели лампы. Они отбрасывали жёлтые круги на страницы книг. А всё остальное было погружено в полумрак. Поль тоже склонился над книгой. Завтра последний экзамен. От множества наскоро прочитанных страниц в голове была какая-то каша. Полю подумалось: то, что происходит в его мозгу, напоминает квартиру сразу после переезда. Вещи все здесь, в коробках и тюках, но попробуй, найди что-нибудь! Поль мысленно приказал себе сосредоточиться и снова склонился над страницами. Кругом была тишина, которую нарушал только шелест страниц и иногда – шёпот у стола выдачи книг. И вдруг из туч выглянуло солнце и сразу осветило читальный зал. Поль машинально поднял голову и огляделся. Его взгляд упал на девушку, получавшую от библиотекаря стопку книг.

«Тоже, видимо, экзамен на носу», – подумал Поль. Внешне это была самая обыкновенная девушка: не красавица, и не дурнушка, одета была скромно, Поль взглянул девушку и сразу же забыл о ней. Он снова опустил глаза на страницы книги. Но не успел прочесть и двух строчек, вдруг услышал:

– У вас здесь свободно? Можно?

Поль с готовностью подвинулся, освобождая место для девушки, и она положила на стол свои книги. Поль скользнул взглядом по обложке той книги, которая лежала сверху, и оторопел: он увидел имя своего отца. Более того, ниже был изображён их фамильный герб. Такой же был высечен из камня над главным входом в замок и снаружи, и изнутри. Книга называлась «Геральдика Медиленда». Конечно, Поль знал, что отец написал такую книгу, держал её в руках и листал. Но вот то, что этой книгой может заинтересоваться ещё кто-нибудь, как-то не приходила ему в голову (он, честно говоря, считал такие книги скучноватыми), а тут вдруг его ровесница, кажется, собирается ее штудировать. Он не удержался и прошептал:

– Эту книгу написал мой отец. А это – наш герб.

Тут пришла пора удивляться девушке:

– Вы – граф Вундерстайн?

– Нет, я его сын, и не хочу становиться графом как можно дольше.

Девушка кивнула. Она, очевидно, поняла, что титул в семье Поля наследуется (имелись ещё и титулы, которые присваивались от рождения), и поняла, что Поль хочет, чтобы его отец ещё долго был жив и здоров.

Они перебросились ещё парой фраз и вдруг услышали покашливание. Библиотекарь смотрела на них с укоризной, покачивая головой и, поднеся палец к губам, призывала к тишине. Поль позанимался ещё с час. Прочитанное никак не откладывалось в его голове, почему-то все мысли возвращались к девушке. Он то и дело бросал на неё быстрый взгляд. Она сидела, не отрываясь от книги, но, когда Поль не смотрел на неё, он сам ощущал на себе её взгляды.

Поль поднялся, собрал свои книги и тетради и, уходя, шепнул девушке (неожиданно для себя самого):

– Я подожду вас на улице, около входа.

К его удивлению, девушка ответила, как будто ждала этой фразы:

– Хорошо, я постараюсь побыстрее.

10. Иолла

Пока Поль ждал девушку на скамейке около входа в библиотеку, он пытался разобраться в своих чувствах. Версию о том, что девушка чем-то его зацепила, Поль отверг, как маловероятную. Девушка самая обыкновенная, да и не то у него настроение, чтобы заглядываться на кого-то. Скорее всего, решил он, просто захотелось похвастаться: вот, мол, мой отец граф и учёный, автор книг по истории. Да и род мы древний, вот герб, смотрите. Полю стало стыдно. Родители с детских лет внушали ему, что нет никакой его заслуги в том, что он родился в знатной семье. С таким же успехом мог родиться у незнатных и небогатых родителей, тогда пробиваться в жизни было бы значительно труднее, так что с уважением надо смотреть на тех, кому приходится это делать самостоятельно.

Поль хотел уйти, чтобы не краснеть за своё поведение, если девушка поняла это так же, как он. Потом он решил остаться и попытаться исправить то впечатление, которое наверняка произвёл на незнакомку.

Вообще-то у Поля было мало опыта в общении с девушками. Сначала было домашнее воспитание, затем закрытый мужской лицей. На улице Поль не знакомился – считал неприличным. В обществе, где было бы много девушек, бывал очень редко. Вообще он был домосед и мечтатель. Будущая любовь казалась ему волшебным и неземным чувством.

На первом курсе литературного факультета преобладали юноши, но девушки были тоже. Пока Поль осматривался, не решаясь подойти и познакомиться, более бойкие студенты уже нашли себе подруг.

На курсе выделялась одна девушка. Взгляды всех молодых людей были обращены на неё. Звали девушку Иолла Терс. Она была единственной дочерью крупного банкира (кто же не знает банка «Терс и компания»? Впрочем, «компании» не было, отец Иоллы распоряжался банком практически единолично). Девушка была очень красива и хорошо сложена, одевалась по последней моде, держалась гордо и независимо, была остра на язык. Вдобавок, она была поэтесса. Поль ещё только мечтал о том, как он будет писать книги, а у Иоллы уже вышла книга стихов. Правда, девушки, которые единодушно её недолюбливали, говорили, что книга издана полностью на деньги отца и в магазинах спросом не пользуется. Но это не отменяло впечатления, когда Иолла доставала из сумочки книжечку своих стихов (у неё они всегда были в наличии) и дарила, снабдив автографом: «С любовью, от автора».

Каково же было удивление Поля, когда она однажды на перемене сама подошла к нему и с улыбкой начала разговор. Она сказала, что ей очень приятно познакомиться с представителем древнего и славного рода, о котором столько слышала и читала. Затем стала рассказывать о себе и тут же подарила Полю свою книгу.

К слову сказать, стихи в сборнике были разные. Некоторые Полю нравились, в них было чувство, и мысль, и ещё что-то, что превращает рифмованные строки в настоящие стихи. Но в других стихотворениях ветреная Муза улетала от поэтессы и тогда они становились ремесленными виршами на тему: «Любовь – кровь, страсть – пропасть и страдаю – не знаю». Но Поль сказал себе: «Ты и таких не напишешь». Хотя, если сказать правду, Поль иногда сочинял стихи, и даже записывал их в тетрадку, которую никому не показывал. Он считал, что его стихи несовершенны, но поскольку они рождены были в его душе, то он очень боялся критики. Ведь если кому-то не понравятся его строки, не будет ли это означать, что такая оценка относится и к сокровенным струнам его души?

С того дня, когда Иолла подарила Полю свою книгу, начался их непродолжительный роман. Сначала всё было неплохо. Но царапали иногда душу какие-то мелкие детали, слова. Так, однажды Поль пригласил её покататься на автомобиле. Далеко не в каждой семье была машина, а вот у Вундерстайнов их было даже две (да ещё одна в за́мке), но обе довольно старые, приобретённые ещё до войны. Сейчас не было никакой материальной возможности обновить свой автопарк, да, признаться, в этом не было необходимости. Машины были на ходу и всех устраивали.

Увидев автомобиль Поля, Иолла иронически сморщила носик и насмешливо произнесла:

– Вот не знала, Поль, что вы любитель ретроавтомобилей. Однако я боюсь в него садиться. Вы уверены, что он не развалится? Советую вам не держаться за старьё, а купить новую модель. Отец недавно приобрёл две недурные машинки. Одну – мне лично.

Они всё-таки поехали, но у Поля остался неприятный осадок.

В другой раз Поль пригласил её в кафе, но Иолла, передёрнув плечиками, сказала:

– Я в такие забегаловки не хожу. Пойдёмте лучше в «Диамант»

«Диамант» был самым дорогим рестораном столицы. Скромный ужин на двоих там стоил больше, чем месячный бюджет семьи Вундерстайнов. Поль не знал, как объяснить девушке, что он не в состоянии водить её по таким ресторанам.

Однажды Иолла высказала желание познакомиться с его родителями. Поль уже имел некоторое представление о характере и жизненных воззрениях Иоллы, и ему не очень-то хотелось приглашать её к себе домой. Но не нашёл предлога отказать, и, договорившись с родителями, привёл Иоллу в небольшой особнячок в стиле модерн, где жили графы Вундерстайны последние 60 лет. До этого они владели большим, но по рассказам очень неудобным домом (скорее, даже дворцом). Содержать такой дом было не по карману, поэтому, когда в процессе реконструкции улицы, на которой он располагался, его потребовалось снести, дед нынешнего графа, не раздумывая, согласился, а на выплаченную компенсацию купил небольшой двухэтажный особнячок, очень красивый, очень уютный, где сейчас и жило семейство Поля. Поль любил свой дом, но иногда жалел о сносе старинного, даже древнего дворца, наверняка хранившего в своих стенах легенды и предания о многих поколениях его предков.

Иолла вела себя в гостях на редкость скромно и сдержанно. После обеда она сразу засобиралась домой и попросила Поля проводить её. Когда они вышли, всю её сдержанность как рукой сняло. Она стала критиковать всё, что увидела в доме Поля. В таких интерьерах уже давно никто не живёт! Мебель давно пора поменять! Почему один и тот же слуга и открывает двери, и прислуживает за столом? И почему у него потёртый сюртук? Слуг надо одевать прилично! И многое ещё она говорила, от чего у Поля горели уши. Он только и смог ответить:

– Каждый живёт так, как может и как ему нравится.

Родители ничего не говорили, но Поль почувствовал, что Иолла им не очень понравилась, хотя Поль и не рассказывал им о ней того, что его смущало.

Поль как-то поведал Иолле про старинный замок, принадлежащий их роду, не скрыл и того, что он требует серьёзной реставрации.

На следующий день Иолла сказала:

– Я говорила с отцом о вашем замке. Он сказал, что нет никакого смысла вкладывать деньги в реставрацию старой рухляди. Его надо просто разобрать на кирпичи и продать их фермерам на хозяйственные постройки. Это единственный экономически приемлемый вариант.

Поль возразил:

– Замок построен не из кирпича, а из дикого камня. Это же раннее средневековье.

– Тем более, – отрезала Иолла. – Глупо держаться за такое старьё!

Поль предпочёл не продолжать разговор.

А потом произошёл случай, положивший конец их отношениям. Иолла пришла в тот день на занятия в потрясающе красивом платье из зелёного панбархата. Юноши не отводили от неё восторженных взглядов, а девушки – завистливых.

После занятий Иолла предложила Полю прогуляться. Он не сводил глаз со своей спутницы и не заметил, как они оказались перед дверями ювелирного магазина. Прежде, чем Поль что-то сообразил, они уже были внутри. Продавец приветствовал Иоллу как хорошую знакомую, а вскоре появился и владелец магазина, который сам занялся обслуживанием красавицы.

Он сделал комплимент ей и её туалету, но Иолла возразила:

– Ансамбль не завершён. Вы же видите, здесь чего-то не хватает.

– Да, безусловно, – согласился ювелир, – но это легко исправить. Я недавно получил гарнитур с изумрудами. Мне кажется, он просто создан для вас.

И он выложил на прилавок удлинённый футляр. Внутри на белом атласе покоились колье и серьги из крупных изумрудов в филигранной золотой оправе.

– Какая прелесть! – воскликнула Иолла и попросила разрешения примерить.

– Поль, Поль! Смотрите как красиво! Правда, мне идёт?

После этого Иолла спросила цену, и когда ювелир её назвал, у Поля потемнело в глазах.

– Как жаль, – огорчилась Иолла. – У меня сейчас нет с собой такой суммы. А чековую книжку мне отец пока не даёт, знает, что я люблю всё красивое, вмиг всё истрачу. Поль, может быть, вы выпишете чек? Я потом верну.

Поль пробормотал, что забыл чековую книжку дома (на самом деле, её у него никогда и не было).

– Я так и предполагала, – сердито сказала Иолла и попросила ювелира отложить гарнитур. – Отец обязательно мне его купит. Он мне не ни в чём не отказывает!

– Безусловно, мадемуазель Терс, кому же носить такие камни, как не вам. Ваши красота и молодость должны иметь соответствующее обрамление.

Они вышли из ювелирного магазина, Иолла сухо попрощалась, взяла такси и, не оглянувшись, уехала.

А Поль задумчиво пошёл домой, рассуждая сам с собой, так ли он влюблён, чтобы связывать с Иоллой свою судьбу.

На следующий день Поль случайно задержался у дверей в аудиторию (развязался шнурок) и вдруг услышал голоса. Это была Иолла и двое парней с его курса. Они смеялись. Иолла говорила:

– Представляете, какой жадина! Пустяшный подарок для своей девушки купить – денег пожалел! Только и слава, что род древний! А сам свой род позорит. Жалко, нельзя титул купить, а то, кто бы на него смотреть стал!

Снова раздался взрыв смеха. О чём они говорили дальше, Поль не слышал. Он отошёл от дверей, постоял у окна, сказал себе, что он дурак, если сразу не понял, чего от него надо Иолле, и сам удивился, как легко вдруг стало на душе. Потом он вошёл в аудиторию, поздоровался со всеми, но Иоллу искать глазами не стал. Так закончился их роман. Вскоре заболела мама Поля, и ему стало не до ухаживаний и новых знакомств. Но в душе завёлся червячок, который время от времени напоминал ему, что девушкам нужен не он сам, а его титул.

Вот с такими мыслями и ждал Поль выхода неизвестной девушки.

11. Полина

Поль так задумался, что в первую секунду не заметил, что девушка, которую он ожидал, вышла из дверей библиотеки и легко спускается по ступенькам крыльца, направляясь прямо к его скамейке. Поль вскочил и изготовился произнести слова извинения, но девушка его опередила:

– Извините, что заставила вас ждать, я взяла несколько книг, чтобы позаниматься дома. У меня послезавтра экзамен.

– А у меня завтра.

– Тогда тем более извините, что отняла у вас время.

– Пустяки, всё равно у меня уже ничего не помещается в голову, лучше немного отвлечься. Иногда это помогает лучше, чем зубрёжка всю ночь накануне экзамена.

– Согласна. Но я вас, всё-таки, надолго не задержу. Я только хотела спросить вот о чём: в первом семестре курс отечественной истории нам читал ваш отец. Но почему-то во втором полугодии его сменил другой преподаватель. Сказали, что профессор Вундерстайн уволился. Если это не слишком дерзко с моей стороны, я хотела бы узнать, что случилось, и вернётся ли профессор Вундерстайн в университет? Все студенты, в том числе и я, очень любили его лекции.

Поль в нескольких словах рассказал о болезни и смерти матери, и о том, что сейчас его отец решил посвятить своё время изучению старого семейного архива.

– Это очень грустно. Примите мои соболезнования, господин Вундерстайн.

– Ну зачем так официально. Зовите меня по имени. Разрешите представиться – Поль.

На лице девушки возникло выражение, которое очень смутило Поля: брови удивлённо приподнялись, на губах появилась улыбка, которая показалась ему иронической.

– Вам не понравилось моё имя?

– Что вы, напротив. Просто удивительно, что мы с вами почти тёзки. Меня зовут Полина. Полина Петерс.

– Очень приятно.

Поль вдруг почувствовал, что ему ужасно не хочется сейчас возвращаться в свой пустой дом, ужинать в одиночестве. И он пригласил Полину в кафе.

– Соглашайтесь, много времени это не займёт. А я потом провожу вас домой. А то у меня дома сейчас ни души. Вы не представляете, как это угнетает.

И Полина, к радости Поля, согласилась.

Они пошли. Поль взял у девушки портфель и в душе обругал себя, что не сделал этого раньше. Портфель был очень тяжелый.

12. Начало

Они зашли в маленькое кафе неподалёку от библиотеки и сели за столик на двоих. Поль сделал заказ. Они болтали друг с другом так, будто были давно знакомы. Поль обычно переживал за своё поведение в обществе (это всё его мнительность!). Ему вечно казалось, что он что-то не то сказал, не так сделал. Но сейчас он чувствовал себя легко и свободно.

Полина рассказала, что она, как и Поль, заканчивает первый курс, только не филологического, а исторического факультета, что живёт с родителями и братом Робом, который моложе её на два года и через год заканчивает колледж. Отец работает учителем в колледже, а мама – домохозяйка. Полина подрабатывает, потому что семья копит деньги на высшее образование для Роба – он мечтает стать геологом или минерологом. Она перепечатывает бумаги на машинке и делает переводы с французского, поскольку неплохо знает этот язык. А в этом году ей очень повезло. На кафедре ей предложили принять участие в раскопках недавно обнаруженного древнего города. Во-первых, это очень интересно, Полина всегда об этом мечтала, во-вторых, работа неплохо оплачивается. Осталось сдать два экзамена, а потом через два – три дня она уезжает в экспедицию.

В планах Поля было сразу же после сдачи последнего экзамена уехать в замок. Он беспокоился за отца, да и одиночество угнетало его.

Но сейчас Поль вдруг решил, что может на несколько дней отложить свой отъезд. Послезавтра Полина сдавала экзамен, а через день – ещё один. После этого ещё несколько дней до отъезда на раскопки. Всего – не больше недели.

Полина жила в отдаленном районе. Её квартира располагалась в четырёхэтажном, довольно мрачном с виду доме.

Поль проводил новую знакомую до подъезда. Они договорились, что встретятся послезавтра в Восточном парке в три часа. Экзамен у Полины уже должен был закончиться.

Современный читатель даже представить не может, как непросто было договориться о встрече в ту эпоху, когда о мобильных телефонах никто даже не мечтал, да и домашние телефоны были у немногих. Сколько встреч не состоялось, столько людей потеряли друг друга навсегда только потому, что обстоятельства внезапно изменились, а сообщить об этом было невозможно!

Поль был рад тому, что он теперь знал, где живёт Полина и где учится, в крайнем случае, если она не придёт в парк, он сможет её найти. Домашнего телефона у Полины не было. Да и у Вундерстайнов телефон появился только два года назад. В замке о телефоне не приходилось и мечтать, поэтому звонить было особо некуда. Поль записал номер своего телефона на бумажке и отдал Полине (на всякий случай, как сказал он).

Они простились, и Поль отправился домой. Впервые за несколько месяцев на душе у него было светло и спокойно.

13. Родственные души

Экзамен Поль сдал на отлично. С ним на экзаменах всегда было так. Все волнения заканчивались, как только в руках оказывался экзаменационный билет. Вопросы казались ясными и простыми. Поль всякий раз радовался, что вытянул то, что лучше всего знает. Но, скорее всего, он просто хорошо знал весь предмет, а сосредоточив память не на всём материале, а на конкретных вопросах, он понимал, что легко справится с ними.

В одиннадцать часов он уже был свободен. Общаться ни с кем не хотелось, чувства, которые его переполняли, он всё равно не стал бы ни с кем обсуждать, а говорить ни о чём другом он просто не мог.

Поль пошёл домой, но и там не мог усидеть, решил немного погулять, и ноги сами принесли его в парк, на место завтрашнего свидания.

Он всё же заставил себя зайти на почту и написать письмо отцу. Поль сообщил, что успешно сдал последний экзамен, но у него остались кое-какие дела в университете, поэтому он на недельку задержится. Он знал, что это известие огорчит отца, но объяснять ничего не стал, не хотел сочинять отговорки.

Потом Поль возобновил свои скитания по городу. Он даже не замечал, где носили его ноги. Мысли были далеко, а день тянулся так медленно, что казалось, что завтра не наступит никогда.

Поль пытался понять, что с ним произошло. Ещё вчера в это время он не знал никакой Полины. Что в ней его так зацепило? Внешность? Она не была дурнушкой, но не была и красавицей, такой, как Иолла. Одета она была скромно. Не кокетничала, как многие девушки, держалась просто и естественно. Это-то и нравилось Полю больше всего. Наконец он нашёл главное: они – родственные души. Это, как в музыке. Мама как-то объясняла Полю, что одни звуки образуют гармоничные, приятные для слуха созвучия, а другие нет. Да, Поль почти слышал, как его душа поёт, сливаясь с мелодией, которая звучит в душе девушки. И он решил, что приложит все силы, чтобы удержать Полину около себя на всю жизнь. Его огорчала скорая разлука. Вдруг на раскопках она встретит другого, кто ей понравится больше Поля? Да и нравится ли ей Поль? Возможно, она согласилась на встречу, чтобы поговорить о профессоре Вундерстайне, своём любимом преподавателе?

От этих мыслей Поль совсем извёлся. День, тем не менее, подходил к концу. Поль решил лечь спать пораньше, но сон всё не приходил. Он ворочался с боку на бок, потом всё-таки задремал и проснулся от того, что в комнате стало почти светло.

За час до назначенного времени он уже был на назначенном месте. В руках Поль нервно крутил букетик фиалок. Трогательные цветочки с нежным ароматом по его представлениям гораздо больше подходили Полине, чем чопорные розы или экзотические орхидеи.

Когда Полина появилась в конце аллеи, Поль вскочил и пошёл к ней навстречу. Она пришла вовремя (в отличие от Иоллы – та всегда опаздывала и при этом каждый раз говорила, что женщина должна опаздывать, а мужчина должен ждать).

Полина, кажется, тоже была рада встрече. Фиалки ей, очевидно, понравились, она то и дело подносила их к лицу и вдыхала тонкий свежий запах.

Экзамен Полина сдала на отлично, и для неё это было гораздо важнее, чем для Поля, потому что для отличников плата за обучение снижается на треть.

Поль впервые понял, что то, что в их семье считалось скромным достатком, для других могло быть сущим богатством. Никогда он не задумывался над тем, хватит ли денег на его обучение, а в семье Полины найти средства на образование двух детей было непросто.

Разговор перескакивал с одного предмета на другой. Поль и Полина рассказывали о своих интересах, увлечениях, о разных случаях из жизни, о родных. Полина спросила, когда Поль уезжает в замок. И ему показалось, что она обрадовалась, узнав, что Поль решил отложить поездку на несколько дней.

Назавтра Полина собиралась готовиться к экзамену, и они договорились о встрече на послезавтра в то же время.

Следующий день Поль провел в переживаниях своих чувств и только под вечер решил сходить погулять.

Когда он вернулся, было уже совсем темно. Ещё в холле Поль услышал телефонный звонок. Первая мысль была: «Это Полина!»

Но в трубке раздался далёкий мужской голос. Он не сразу сообразил, что это звонит их дворецкий Микельс.

– Добрый вечер, господин Поль. Наконец-то я дозвонился до вас.

– Добрый вечер, Микельс. Что случилось? Что-нибудь с отцом?

Страх Поля был объясним. В замке телефона не было. Чтобы позвонить, надо было добраться до почтового отделения в маленьком городке, раскинувшемся у подножия горы и носившего такое же название, как и их фамилия (раньше это была родовая вотчина графов Вундерстайнов).

Для того, чтобы в сумерках спускаться с горы, а потом проделывать обратную дорогу такому немолодому человеку как Микельс, нужны были серьёзные причины.

– Не волнуйтесь, господин Поль. Их сиятельство здоровы. И всё же, их состояние меня очень беспокоит. Они совсем мало кушают, почти не спят, то целый день сидят в библиотеке и роются в книгах, то начинают блуждать по замку, и как-то странно всё осматривают. Мы получили ваше письмо. Извините мне мою дерзость, но я вас очень прошу приехать как можно скорее.

– Конечно, конечно, Микельс, я постараюсь приехать завтра вечером, в крайнем случае, послезавтра. Передайте отцу привет от меня.

– Господин Поль, их сиятельство не знают, что я решил вам позвонить. Боюсь, они будут очень недовольны, что я взял на себя смелость обратиться к вам за помощью. Прошу вас не говорить им.

– Микельс, вы всё сделали правильно, и я вам очень благодарен. Ждите, я скоро буду.

– Благодарю вас, господин Поль. Желаю вам благополучного пути.

И в трубке раздались короткие гудки.

Этот звонок очень расстроил Поля. Он любил отца и ругал себя за то, что думает только о себе. А ведь уже два дня он мог быть рядом с отцом в такое тяжёлое для него время.

14. Отъезд

С вечера Поль собрал свои вещи, а на следующий день с утра сел в машину и поехал к корпусу исторического факультета. Он не мог уехать, не предупредив Полину. Экзамены ещё не начались, но студенты уже потихоньку собирались у дверей аудиторий, где им предстояло сдавать экзамены. Почти все лихорадочно листали учебники и конспекты и ничего вокруг себя не замечали.

Поль быстро разузнал, где сдаёт экзамен группа Полины. Она была уже там и очень удивилась, увидев Поля. Тот наскоро извинился и в двух словах объяснил причину своего внезапного появления и необходимость скорейшего отъезда. Полина его поняла и поддержала. Она сама поступила бы точно также в подобных обстоятельствах.

Поль дал ей адрес для писем, но попросил писать не в замок, а до востребования на почту городка Вундерстайн. Он объяснил Полине, что почту в замок доставляют очень редко. Это была половина правды. Ему почему-то не хотелось расспросов отца (а, может быть, и молчаливой заинтересованности слуг). После визита Иоллы Полю казалось, что все будут считать его либо ветреником, то и дело меняющим девушек, либо неудачником, около которого девушки долго не удерживаются. Ну и потом, его самого удручала мысль, что не слишком-то красиво заводить роман вскоре после траурных дней. Все могут подумать, что он не способен на глубокие чувства и слишком быстро забыл маму.

Они попрощались. Поль сказал, что будет ждать писем, и Полина обещала писать.

После этого Поль, не заезжая домой, отправился в замок.

15. На кухне

Пока Поль лежал под одеялом в своей комнате и перебирал воспоминания, Кот добежал известными ему тропинками до замка, юркнул в полуразрушенные ворота, пересёк площадь перед центральным порталом, завернул за угол и устремился к входу в кухню.

Этот путь был хорошо знаком Коту. Сейчас, попав на территорию замка, Кот припомнил их с Мисси любовь и удивился, почему в последнее время совсем забыл о ней. Пожалуй, она обиделась. Но, в самом деле, не мог же он целые дни проводить подле неё, у него есть и другие дела!

Кот проскользнул в длинную прихожую, куда выходили двери кладовых, и в нос ему ударил соблазнительный запах различных припасов, там хранящихся.

Но ещё вкуснее пахло из кухни, куда осторожно вступил Кот.

Кухарка, стоя к нему спиной, хлопотала у плиты. Она не заметила Кота. Но и сам Кот недолго смотрел на госпожу Микельс. Его внимание привлекла Мисси, вальяжно развалившаяся в корзинке. Её взгляд не предвещал Коту ничего хорошего.

– Здравствуй, Мисси, хорошо выглядишь. Извини, что долго не заходил, дела, знаешь ли… – пробормотал Кот, приближаясь к корзинке.

Внезапно Мисси вскочила, прижала уши к голове, дугой выгнула спину и угрожающе зашипела. Её когтистая лапа замахнулась в нескольких сантиметрах от морды Кота. Он отпрянул, хоть и был неробкого десятка.

В этот миг Кот заметил, что на дне корзинки копошатся несколько меховых клубочков, которые, к тому же, тоненько запищали, потревоженные поведением Мисси.

– Мисси, что ты! Ну не сердись! И зачем ты притащила этих пискунов?

Все их разговоры привлекли, наконец, внимание госпожи Микельс. Она отложила поварёшку и схватила веник, что не предвещало для Кота ничего хорошего. Он попятился и приготовился к бегству.

На его счастье, в этот момент на кухню зашёл Тоби с охапкой дров. Он сложил их у плиты и увидел, что его родительница решительно наступает на Кота со словами: «А ну, брысь отсюда!» Тоби остановил позорное изгнание:

– Погоди, мама, не гони его, это ведь папаша наших котяток, пришёл, видно, проведать жену и детей.

Госпожа Микельс сменила гнев на милость:

– Вот как? Ты уверен?

– Ну, ещё бы, разве такое забудешь! Тут такие концерты были!

Госпожа Микельс внимательно рассмотрела Кота, потом котят и вынесла своё заключение:

– Правда, похожи. Особенно рыженький – точная копия. Чей он?

– Да, вроде, ничей. То в одном месте поживёт, то в другом…

Кот был очень удивлён. Во-первых, тем, что его не прогнали, во-вторых, что он, оказывается, имеет непосредственное отношение к этой пищащей мелюзге, а, главным образом, тем, что Мисси продолжает вести себя враждебно и, как будто, его не узнаёт.

– Не тревожь её, – сказала госпожа Микельс уже почти миролюбивым тоном. – Отойди, она боится за котят. Потом их рассмотришь. Давай, я тебе лучше поесть дам, а то вон ты какой тощий, бродяга.

Кот не считал себя тощим. Не то, что год назад! Но в последнее время от беспрерывной беготни он и впрямь похудел. Есть, конечно, очень хотелось.

Перед Котом появились два блюдца. Два огромных блюдца! В одном из них белело превосходное, жирное молоко, во втором – целая гора всякой всячины. В такое счастье трудно было поверить. Кот набросился на угощение с такой жадностью, как будто боялся, что это всё дали ему по ошибке и сейчас отнимут.

Госпожа Микельс была женщиной сердобольной. Голодное животное вызвало в ней сострадание, и участь Кота была решена. Пока он набивал живот, госпожа Микельс вышла и вернулась со стареньким, но чистым и мягким ковриком. Со словами:

– Ладно, поживи пока здесь, бедолага. Там видно будет, – она положила коврик за шкафом, подальше от корзинки Мисси.

Кот всё понял. Он тщательно вылизал опустевшие блюдца, подошёл к госпоже Микельс, потёрся о её ноги и промурлыкал благодарственные слова. Затем удалился за шкаф, лёг на коврик и прикрыл глаза. Он не спал, но решил, что лучше всего не путаться под ногами.

16. Утренний ритуал

Поль понимал, что пора вставать. Не для того же он приехал, чтобы валяться в постели. Надо выяснить, что за важный разговор с отцом ему предстоит. Но в комнате было так холодно! Камин давно прогорел, а стены замка за зиму вобрали в себя столько холода, что ещё нескоро здесь прекратят топить печи и камины.

Часы Поль оставил на столе, поэтому не знал, сколько сейчас времени. И когда он, в который раз, приказывал себе вылезти из-под тёплого одеяла, послышался тихий стук в дверь и голос Микельса:

– Господин Поль, вы уже проснулись?

Поль сразу вспомнил, что ему предстоит «утренний ритуал» (так он шутливо называл про себя упорное желание дворецкого выполнять все освященные традицией процедуры, которые были заведены в незапамятные времена). Ни Поль, ни его отец не требовали, чтобы их одевали, умывали и каждую секунду старались освободить от любых усилий. В городе граф решительно отменил подобные услуги, но в замке, где не было удобств, Микельс считал своим неотъемлемым правом полностью исполнять все обязанности, доставшиеся ему по наследству от его предков, и воспринимал как личную обиду, если ему в этом препятствовали.

Поль решил не перечить и откликнулся:

– Да, Микельс, заходите!

Микельс появился не один. Брун нёс охапку дров.

Они пожелали Полю доброго утра, Микельс выразил надежду, что Поль выспался хорошо.

Брун сразу направился к камину, и через несколько минут по поленьям запрыгали весёлые язычки пламени. Комната стала наполняться теплом.

Микельс раздвинул тяжёлые портьеры, и комнату сразу залили лучи летнего солнца.

В этот момент вошла Фанни с подносом в руках. На подносе исходила паром большая чашка с какао, а рядом с ней на блюдце источали потрясающий аромат только что испеченные любимые булочки Поля.

Фанни наклонилась и поцеловала Поля в макушку. Она была счастлива от того, что её любимый мальчик (так она часто называла Поля) снова с ней.

Микельс для вида попенял жене, что она перебивает господину Полю аппетит, и что скоро завтрак.

– Ничего, Микельс, я так соскучился по домашней еде, что в меня влезет два завтрака, – засмеялся Поль.

Госпожа Микельс удалилась, но вскоре появилась снова с одеждой и халатом Поля. Всё было согрето на кухне. Младший сын Микельсов Тоби принёс кувшин с тёплой водой.

Когда Поль остался с Микельсом наедине, ему наконец-то было разрешено встать. Дворецкий помог надеть халат (Поль прекрасно мог сделать это сам!) и стал поливать из кувшина воду, чтобы Поль умылся над фаянсовым тазом позапрошлого века, как это делали многие поколения его предков.

Наконец, все священнодействия были закончены, и Поль был облачён в домашний костюм, подходящий, по мнению Микельса, для завтрака.

– Завтрак через пятнадцать минут, господин Поль. А сейчас я, с вашего позволения хочу сказать вам несколько слов о том, что меня встревожило.

Когда мы приехали в замок, всё было, как обычно.

Их сиятельство взялись за изучение архива. Они, как всегда, читали очередную бумажку, фотографировали её, записывали в карточки, укладывали в папки… Я в этом разбираюсь плохо, но их сиятельство не были ни взволнованы, ни огорчены. Но дней через пять что-то случилось: я пришёл звать их к ужину и буквально не узнал их сиятельства. Весь стол был завален открытыми книгами, посредине стола лежала какая-то старая бумага, прикрытая сверху стеклом. Я знаю, так их сиятельство делают, когда документ очень редкий и старинный. Их сиятельство отказались идти на ужин и велели мне не мешать. За ночь я несколько раз подходил к дверям кабинета, поэтому знаю, что их сиятельство в ту ночь не ложились.

На следующий день я с трудом уговорил их немного поесть, после чего их сиятельство снова уединились в кабинете. И с тех пор всё без изменений. Они почти не кушают, спят урывками в кабинете на диване, иногда начинают бродить по замку, по его старой части, и озираются кругом, как будто видят всё в первый раз. Мне ничего говорить не хотят, но как-то спрашивали, не сохранилось ли в нашем роду каких-нибудь преданий времён Битвы при перевале.

Хорошо, что вы приехали, господин Поль, а то я уж и не знал, что и делать.

На этом разговор прекратился, потому что пора было спускаться к завтраку.

17. Кота принимают на работу

Граф Вундерстайн уже был за столом. Завтрак накрыли в малой гостиной, её легче было протопить. Госпожа Микельс, наверное, сегодня совсем не спала, иначе, когда бы она успела наготовить столько потрясающе вкусных кушаний? Даже если бы сейчас пришлось принимать самых взыскательных гостей, и то бы не пришлось краснеть.

Поль воздал всему должное, но его тревожило, что отец ест мало и, кажется, совсем не обращаетвнимания на изысканный стол. Он расспрашивал сына об экзаменах, о его жизни в городе. Но Поль чувствовал, что граф слушает ответы рассеянно, а мысли его витают где-то далеко.

Наконец завтрак был окончен, и граф пригласил сына в кабинет. Но перед этим он попросил дворецкого тоже зайти туда и получить кое-какие распоряжения.

В кабинете действительно стоял непривычный беспорядок. На столе громоздились стопы книг, какие-то бумаги, ящики с картотеками.

– Подойдите, Микельс и посмотрите, – сказал граф, показывая на корешок одной из книг. – Как вы думаете, что это?

Дворецкий посмотрел, на лице его возникло скорбное выражение.

– Осмелюсь предположить, ваше сиятельство, это погрызла мышь.

– Вот именно. И вы, наверное, помните, что ещё в прошлом году у нас был разговор на эту тему. Вы обещали, что примете меры и заведёте кошку. И я, кажется, видел белую кошку, гуляющую по замку. Если она не способна ловить мышей, такая кошка не нужна. Сходите в город и купите мышеловки. Хорошо, что испорченная книга не является раритетом, но в другой раз может пострадать редкое издание.

Микельс, казалось, был раздавлен. Ему было указано на беспорядок в вверенном ему хозяйстве.

– Ваше сиятельство, это моя вина. Пока мы были в городе, у нашей кошки родились котята, а Тоби их пожалел и оставил. Я ему уже строго выговорил за это. Поэтому Мисси, наша кошка, на время отстранилась от своих прямых обязанностей. Это, разумеется, не оправдывает меня.

– Я видел вчера этих котят, папа. Они очень миленькие, – вставил Поль.

– Ваше сиятельство, – продолжил Микельс, – сегодня утром я заметил на кухне еще одного кота. Фанни говорит, что это отец котят. Он, кажется, бездомный. Может быть, пока у Мисси котята, оставим этого кота? Вдруг он хороший мышелов?

– Вы скоро превратите замок в приют для всех бездомных котов и кошек. Впрочем, это лучше, чем мыши, грызущие всё подряд. Несите сюда этого кота. Пусть сидит в кабинете весь день, может быть, кошачий запах отпугнёт этих грызунов.

Микельс удалился и вскоре появился с рыжим котом, которого бесцеремонно нёс за подмышки. Кот решил всё претерпеть. Он ведь знал, что ему предстоит сделать что-то важное, только не знал, что. В кабинете нос Кота сразу учуял знакомый запах. Надо мышь поймать? Ну что же, дело нехитрое.

Микельс опустил Кота на пол.

Граф с сомнением посмотрел на нового представителя кошачьего племени. А Поль вдруг узнал кота, которого видел вчера на обочине дороги.

– Да я его знаю, когда я вчера подъехал к подъёму на гору, он сидел около дороги, и даже мяукнул мне.

– Ты уже всех успел повидать, вот что значит молодость. Микельс, – оставьте кота и можете быть свободны.

Микельс удалился, а Кот спрятался под кресло, стоящее рядом с книжным шкафом (здесь запах мышей был сильнее всего). Он решил ни в коем случае не дремать и постараться расслышать и запомнить каждое слово.

Кот всей своей шкурой чувствовал, что сейчас будет сказано что-то очень важное.

18. Находка

Когда отец и сын остались наедине (кроме, конечно, Кота, которого во внимание не принимали), граф обратился к сыну:

– Я очень рад, Поль, что ты приехал. Я не мог дождаться, когда смогу рассказать тебе об уникальном документе, который обнаружился совершенно случайно.

Меня эта находка абсолютно выбила из колеи, настолько она необычна. Я все время о ней думаю, стал плохо спать, отсюда и раздражительность. Мне самому неприятен тон, которым я сейчас разговаривал с Микельсом. Он наверняка обиделся.

– Папа, он много лет живёт с нами, и я знаю, что он не умеет долго сердиться, кроме того, ты можешь попросить прощения за свою резкость.

– Пожалуй, я так и сделаю, – промолвил граф.

В глубине души Поль опасался чего-то плохого, поэтому вздохнул с облегчением и возблагодарил небо за то, что его страшные предположения оказались ложными. Отец не болен – это главное. После смерти матери Поля преследовал страх, что он может потерять и отца, и остаться один. Кто терял любимых людей, может его понять. И что тоже важно – отец не повредился в рассудке под тяжестью своего горя. Его ум был по-прежнему ясен и способен увлечённо заниматься своим делом. А документ, каким бы интересным он ни был, не может быть поводом для тревоги. И со спокойным сердцем Поль попросил отца рассказать ему о своей находке.

– Ты ведь знаешь, что архивы, хранящиеся в «невестиных» сундуках, принадлежат примерно одному периоду времени в каждом сундуке.

Поль это слышал от отца не раз.

«Невестины» сундуки на протяжении нескольких столетий были неотъемлемым атрибутом каждой свадьбы. В некоторых далёких уголках страны обычая хранить приданое в таких сундуках придерживались до сих пор.

Каждой невесте полагалось везти своё приданное в дом будущего мужа в специально изготовленном для этого сундуке. Размер и внешний вид зависели от достатка в семье невесты. В богатых семьях сундуки заказывали специальным мастерам, в бедных их изготавливал отец или старшие братья. Иногда сундуки начинали готовить сразу после рождения дочери. Было делом престижа украсить сундук как можно богаче и причудливей. Два раза использовать сундук не полагалось – это считалось плохой приметой.

После свадьбы такой сундук устанавливался в ногах супружеской кровати и стоял там до смерти его владелицы. После этого его можно было использовать для домашних нужд. В них хранили одежду, разную утварь, посуду, книги и многое другое. Когда сундук приходил в негодность, его обычно сжигали.

В замке Вундерстайнов за столетия собралась большая коллекция «невестиных» сундуков. Любой музей дорого бы дал за право выставить их в своей экспозиции. По ним можно было изучать историю развития декоративно-прикладного искусства на протяжении нескольких веков. Одни экземпляры из дорогих пород дерева были покрыты тонкой резьбой, другие расписаны сценами из мифологии, либо цветами и фруктами. Были сундуки, инкрустированные перламутром, слоновой костью и рогом, были покрытые пластинами чеканного или литого металла – бронзы или серебра… Разнообразие ручек, уголков и прочей фурнитуры могло вызвать восторг не только у знатока, но и у любого ценителя прекрасного. Когда-то в этих сундуках были сложены роскошные наряды из парчи, шёлка, бархата и дорогих мехов, драгоценности и уникальные безделушки. Но прошли столетия. Наряды сносились, меха истлели, драгоценности были утрачены в разные нелёгкие времена. Слуги стаскивали все сундуки в одно помещение (возможно, когда-то дал такое распоряжение один из владельцев замка). Чтобы сундуки не пустовали, в них стали складывать различные документы – хозяйственные книги, счета, арендные договоры, письма и любые бумаги, на которых было хоть что-то написано. Когда заполнялся один сундук, начинали складывать бумаги в следующий. Большинство слуг были неграмотными, поэтому ни о каком порядке говорить не приходилось. Графы (до нынешнего) совсем не интересовались содержимым сундуков, да вряд ли знали о них, поэтому никто не отдал распоряжения выбросить старые бумаги. А вышколенные слуги продолжали поддерживать заведённый когда-то порядок и сохранять все рукописные документы.

Когда теперешнему графу Рольфу Вундерстайну исполнилось восемнадцать лет, и он вступил в права владения своим имуществом, он сразу же отправился в замок, в котором не был двенадцать лет. Он тогда только готовился к поступлению на исторический факультет университета и был увлечён историей вообще и историей своего рода в частности. Он сразу же оценил богатство, которое ему досталось. Нет, не материальное, но для него не менее ценное. Из старых документов можно очень многое узнать об ушедших эпохах. Надо только разобрать и изучить весь архив, внести в картотеки все события, имена, даты. Надо было также сфотографировать наиболее важные бумаги, особенно если они плохо сохранились и, работая с оригиналом, можно его повредить. Поэтому граф оборудовал небольшую фотолабораторию в замке. А далее, документы сортировались и раскладывались по папкам.

Оценил граф и художественную ценность «невестиных» сундуков и мечтал, когда они опустеют, открыть специальную выставку и даже написать в соавторстве с каким-нибудь искусствоведом книгу.

Однако изучение архива продвигалось медленно. Сначала были годы учёбы, потом работа в университете, женитьба… Хрупкое здоровье графини не позволяло часто выезжать в замок. Тащить сундуки, либо их содержимое через всю страну в городской дом тоже не имело смысла, так как у графа всё время отнимала работа на кафедре и написание книг.

Всё это Поль знал. Граф между тем продолжал:

– Я разбирал архив, относящийся примерно к концу семнадцатого – началу восемнадцатого века. Никаких особых открытий не было. Выяснил имена нескольких арендаторов, нашёл описание небольшого пожара в конюшне. И вдруг среди страниц хозяйственной книги я обнаружил сложенный пополам лист пергамента. Я сразу понял, что он относится совсем к другой эпохе – на несколько веков старше всех остальных документов. Я с большими предосторожностями развернул пергамент. Он оказался письмом. Пергамент неплохо сохранился, но я решил, что лучше сразу сделать фотокопию, а сам документ поместить тёмное место и лишний раз к нему не прикасаться. Вот, смотри.

Поль взял в руки фотографию. Пергамент почти не потемнел, а вот чернила выцвели. Почерк писавшего был очень мелким и так сильно отличался от современного, что Поль с трудом одолел несколько строчек и вряд ли понял прочитанное.

– Я так и думал, что тебе с непривычки трудно будет прочитать этот текст, поэтому, если можно так сказать, перевёл его для тебя.

Граф уже хотел передать Полю несколько машинописных страничек, но потом сказал:

– Нет, давай я буду лучше читать сам, а по ходу, если потребуется, делать разъяснения.

И граф приступил к чтению.

19. Письмо

«Прощай, моя дорогая супруга! Прощай главное сокровище моей жизни!

Благодарю Бога за то, что в этот страшный час ты и наш сын в безопасности.

Думал ли я, что так неожиданно закончится наше счастье! Но враг подходит к нашим пределам. Силы неравны, и в этой битве с нашей стороны в живых не останется никто. Мы задержим врага, а там должно подоспеть войско государя, и отчизна будет спасена. Как тяжко мне сознавать, что я виной тому, что низовийцы дерзнули на этот поход, рассчитывая не встретить никакого сопротивления. Я проклинаю своё простодушие и доверчивость! Как я мог, беседуя с низовийским послом, открыть ему, откуда я! А сейчас по моей оплошности погибнет множество народа. И ещё. Сбылось древнее предсказание: если чудесный камень будет находиться далеко от горы, все жители горы и окрестностей погибнут. И хотя камень возвратился на то место, где он и должен быть всегда, губительное действо началось, его не остановить. Почему я не внял голосу древней мудрости? Но сделанного не вернуть, осталось только кровью смыть с моей совести этот грех. Молю Господа о прощении и о том, чтобы Он не оставил своей милостью нашего сына и тебя, моя дорогая супруга. Мой сын слишком мал, он не запомнит меня. Расскажи ему о его отце, скажи, что я его любил, что я завещаю ему быть добрым христианином, больше жизни беречь честь рода Вундерстайнов, верно служить королю и родине, почитать свою мать, любить свою будущую супругу и детей, быть милостивым, справедливым и мудрым управителем своих земель и своего народа.

Увы, не я посажу своего сына в первый раз на коня, не я научу его рубиться мечом, метко стрелять из арбалета, разить без промаха копьём. Твой отец, дорогая, – доблестный рыцарь. Передай ему, что я прошу его обучить всему этому внука. И отдельно завещаю сыну. Когда он достигнет зрелого возраста, пускай прочтёт мои записки, которые я сделал на корабле, возвращаясь на родину. Пусть он откроет тайну, которую хотел открыть я, но Бог судил иное. Его святая воля!

Мои записки, а также драгоценные реликвии нашего рода я положил в шкатулку с секретом и скрыл в тайнике. Ты знаешь его местонахождение и знаешь секрет шкатулки. Ещё знает Микль, но я не думаю, что он сохранит жизнь в грядущем бою.

И ещё. Всю казну и ценную утварь ещё до моего приезда слуги скрыли в земле. Ты знаешь это место, я показывал тебе, где в случае опасности должны быть спрятаны все сокровища. Да не достанутся они врагам! Моя семья не должна терпеть нужду.

Я слышу сигнальный рог. Войско врага близко. Пора облачаться в доспехи. Да поможет нам Бог! Молись о моей душе.

Письмо тебе отдаст жена Микля. Надеюсь, женщин они пощадят.

Мой последний поцелуй и благодарность за то, что ты была в моей жизни, пусть запечатлеет это письмо.

Твой супруг в этой и будущей жизни Валент Вундерстайн».

20. Загадки

Граф закончил чтение.

– Ну, что ты скажешь? – спросил он сына.

– Я думаю, это письмо нашего предка, графа Валента Вундерстайна, героя Битвы при перевале.

– Безусловно. Только он не был графом. Титул король пожаловал его сыну Альберту за заслуги отца.

– Но ведь это четырнадцатый век! Как могло сохраниться письмо?

– Да, это удивительно. Очевидно, оно находилось в благоприятных условиях. Кто и когда переложил это письмо в книгу с хозяйственными записями, относящуюся к концу семнадцатого века, мы никогда не узнаем. Возможно, не совсем грамотные слуги просто использовали письмо в качестве закладки, а остальные документы той эпохи попросту были уничтожены. Пергамент часто использовали повторно, соскребая предыдущий текст. А бумажными документами могли растапливать камины.

У меня возникло несколько вопросов.

Первое. Попало ли это письмо в руки адресата – Алисии Вундерстайн? Думаю, вряд ли. Как утверждают исторические хроники, после Битвы при перевале Алисия уже никогда не возвращалась в замок. Альберт посетил землю предков, будучи уже взрослым мужчиной, но, найдя всё в страшном разорении, не захотел, либо не смог начать восстановление города. Вскоре он вернулся в столицу, и несколько последующих поколений Вундерстайнов в замок не наведывались.

– А как же охрана границы? Ведь замок был форпостом на границе с Низовией?

– Граф Альберт во время своей поездки в замок узнал от оставшихся местных жителей, что вскоре после Битвы при перевале в горах случилось землетрясение, в результате которого обрушились две скалы, и перевал перестал существовать. Говорят, в горах сохранилась только одна труднопреодолимая тропа, по которой можно попасть в Низовию, но не каждый рискнёт пройти по ней.

Второе. Был ли обнаружен тот тайник с секретной шкатулкой? В ней должны быть реликвии рода. Я думаю, это тот самый «чудесный камень», который изображён на нашем гербе, возможно, что-то ещё. И главное – записки. Что за тайна волновала нашего предка? И почему он винил себя в нападении низовийцев? Никакой шкатулки с секретом среди вещей, принадлежавших нашему роду, я не знаю. Хотя после гибели моих родителей в замке несколько лет хозяйничал чужой человек, пропало много вещей…

И третье. В письме упоминаются скрытые в земле сокровища. Тут, я думаю, надежд мало. Прошло шестьсот лет. В течение долгого времени замок оставался без надзора. Клад могли найти местные жители или случайные посторонние люди. Даже если клад до сих пор находится там же, где был закопан, найти его не представляется мне возможным. Посуди сам: площадь замка хоть и невелика, но всё же перекопать её полностью невозможно. Да и неизвестно, может быть, клад закопан не в замке, а где-то в окрестностях. За несколько столетий часть зданий была снесена, на их месте построены другие. Как знать, возможно, клад лежит под кухней или гаражом, или даже под нашим флигелем. Не можем же мы сносить все постройки. Только одно очевидно: именно после Битвы при перевале наш род обеднел, так что Вундерстайны свои сокровища снова не обрели. Это несомненно.

Поэтому я выделяю задачу, которая нам доступна: постараться найти тайник, в котором хранится шкатулка. Даже если её забрали, тайник всё равно должен остаться, ведь старая часть замка сохранилась почти полностью.

21. Валент Вундерстайн

– Знаешь, – сказал Поль, – я много слышал и читал о Битве при перевале, Ты мне рассказывал, и в лицее мы проходили. Несколько раз ходили мы с тобой туда, где проходила битва, на Поле скорби. Я думал, что мне известно об этом событии всё. А вот сейчас я как будто услышал голос самого Валента Вундерстайна и понял, что я очень мало о нём знаю. Какой он был человек, какую прожил жизнь? И почему он имел прозвище «Друг короля»?

Граф Вундерстайн улыбнулся.

– Я предвидел, что ты задашь этот вопрос. Конечно, я мог бы тебя сейчас засадить за книги, но ты и так устал от чтения, готовясь к экзаменам, поэтому я расскажу то немногое, что можно считать достоверным. В основном, это летопись монастыря Святых Тайн, составленная через полтора века после событий, и хроники королевского двора. Вот что из них следует.

Валент Вундерстайн родился примерно в 1343 году. Тогда наш замок стоял на страже границы Медиленда и не раз пресекал поползновения низовийцев эту границу нарушить. Поэтому, разумеется, в городе имелась обученная военному делу и вооружённая дружина. Думаю, что Валент Вундерстайн также с детства обучался военным премудростям. Люди тогда рано становились взрослыми.

В 1365-м году у ворот замка остановился конь со всадником. В руках у всадника был штандарт с королевским гербом. Это был герольд короля. Ворота замка распахнулись, всадник, въехал на замковую площадь и огласил перед собравшимся народом две вести. Во-первых, о кончине короля Эдвина IV. И, во-вторых, о том, что дни траура подходят к концу, и через неделю состоится коронация его сына, Эдвина V (будущего Победителя). Надо сказать, что новый король был всего на один год старше Валента. Старший представитель рода Вундерстайнов должен был присутствовать на коронации. Отец Валента к тому времени, очевидно, умер, иначе бы на коронацию поехал он.

Думаю, что Валент собрался без промедления, но, то ли герольд припозднился, что неудивительно, потому что наш замок, как ты знаешь, находится на границе, и от столицы довольно далеко, то ли сам Валент долго добирался по неизвестной причине, но, когда он подъехал к королевскому дворцу, коронация уже состоялась. По обычаю той эпохи после коронации был устроен рыцарский турнир, благо, на коронацию съехались все самые прославленные рыцари королевства. Узнав о турнире, Валент тоже заявил о своём желании участвовать. В это время турнир шёл к концу, осталось несколько самых сильных и ловких рыцарей. Но искусней и храбрее всех бился рыцарь с опущенным забралом и гербом, который был незнаком Валенту. (Хотя, я полагаю, он, как любой дворянин того времени, неплохо знал геральдику). Звали его Золотой рыцарь. И вот, когда Золотой рыцарь одержал победу надо всеми, он бросил вызов, не хочет ли кто-нибудь ещё скрестить с ним оружие. И Валент, хоть и устал с дороги, не смог обуздать свой молодой задор и вызов принял. Не знал он, кем был Золотой рыцарь.

Долго сражались рыцари. То, казалось, одолевает один, то другой. Но в какой-то момент наш предок изловчился и сбросил своего соперника с коня на землю. Он наступил ногой на поверженного (так научил его отец) и горделиво оглянулся на зрителей. Надо сказать, что ещё до начала поединка он заприметил на трибунах среди пышно и богато одетых придворных прекрасное и юное девичье лицо, и это видение навсегда покорило его сердце. Ради этой девушки он сражался, ей посвятил он свою победу.

Валент ждал приветственных криков и рукоплесканий, но увидел только испуганные и растерянные лица. К его сопернику бросилось несколько человек, быстро подняли его с земли и сняли шлем. На Валента глядел молодой человек, который, несмотря на поражение, улыбался. Роскошно одетый придворный склонился перед ним со словами:

– Государь, вы не ранены?

– Нет, нисколько, всё хорошо.

– А что делать с этим? – спросил придворный, указывая на Валента.

– Как что? Его надо наградить, как победителя, если только никто не захочет бросить ему вызов.

Никто не захотел, и Валент принял из рук короля золотой кубок с королевским гербом.

– Ты победил Золотого рыцаря, Валент Вундерстайн. А королю, я надеюсь, ты будешь хорошим подданным и верным другом. Увидев твою воинскую доблесть, я понял, что ты достойный сын своих предков, которые не раз отгоняли врагов от пределов нашего королевства.

– Государь, моя победа смутила меня. Если бы я знал, кто скрывается под доспехами Золотого рыцаря, я никогда не осмелился принять ваш вызов. Простите мне мою невольную дерзость.

– Дорогой Валент, разве интересно жить, когда все кругом льстят и поддаются? Как я тогда узнаю, есть ли во мне рыцарская доблесть? Только поражения учат побеждать. Празднества продлятся неделю, и я надеюсь, мы найдём ещё время для новых поединков. Я хочу, чтобы ты показал мне некоторые из твоих приемов, которые мне неизвестны.

– Разумеется, государь, – склонился в поклоне Валент.

Дальнейшие дни проходили в пирах и турнирах. Король не отпускал от себя Валента. Во дворце он привык с детских лет, что все перед ним раболепствуют, ни с кем не мог он поговорит по душам. А этот молодой человек с самой окраины его страны говорил с уважением, но без слащавой лести, которая так ему надоела. Однако, король замечал, что его новообретённый друг часто не весел, а глаза его всё время кого-то ищут. Из головы у Валента не выходил образ прекрасной девушки. Девушка тоже заметила его, и украдкой бросала на Валента взгляды. Иногда их глаза встречались, и девушка сразу отворачивалась и краснела. Он узнал, что её зовут Алисия и что она единственная дочь богатого и знатного придворного – барона Вестера. Других детей у барона не было. Нечего было и мечтать, что он отдаст дочь за нетитулованного и малоизвестного дворянина, который, к тому же, живёт так далеко, что с любимой дочерью видеться придётся очень редко. Король приступил с расспросами, и Валент признался ему в своей несчастной любви.

С минуту подумав, король сказал:

– Я знаю, как тебе помочь. Есть сват, которому её родители не смогут отказать.

– Кто это? – удивился Валент,

– Я, – засмеялся король.

– Но это невозможно, государь. Есть же правило, по которому король не может никого сватать, дабы не принуждать никого своей властью к браку.

– А я буду сватать тебя не как король, а как твой друг. Сначала, я издам эдикт, по которому все должны будут к твоему имени прибавлять слова «друг короля». Затем мы при свидетелях дадим друг другу клятву взаимного сватовства.

Я не знаю, известно ли тебе Поль, что в старину существовал между друзьями (в основном, дворянами), обычай взаимного сватовства.

Он состоял в том, что каждый из друзей сватает для другого невесту. Друзья приносят клятву, от которой может освободить только смерть одного из друзей.

– А если так получится, что друг хочет сосватать своему приятелю девушку, которая ему не нравится? – поинтересовался Поль.

– Тогда это не настоящий друг, и клятва тоже не действительна. Обычно всё делалось с обоюдного согласия. Но продолжим.

– Государь, но кого же я смогу сосватать вам? Я не смогу выполнить свою часть клятвы и обреку себя на позор.

– Не волнуйся, когда настанет время, я всё устрою.

Всё свершилось именно так, как задумал король.

Граф Вестер не смог отказать самому королю, хотя тот и сказал, что просит руки его дочери для Валента Вундерстайна не как король, но как друг последнего, да ещё и связанный клятвой взаимного сватовства.

Свадьбу сыграли в столице. А вскоре Валент с молодой женой отправились в замок, который нельзя было оставлять надолго. Низовийцы могли разнюхать, что некому сейчас возглавить оборону, и вторгнуться в пределы королевства.

Через год у Валента и Алисии Вундерстайн родился сын, которого нарекли Альбертом, а ещё через год явился посланник с письмом от короля, в котором он призывал Валента в столицу, дабы тот исполнил свою часть клятвы о взаимном сватовстве.

Летописи и хроники молчат, но я думаю, что вместе с Валентом Вундерстайном в столицу уехали и его жена с сыном. Во всяком случае, из найденного письма очевидно, что перед началом Битвы при перевале Алисии и Альберта в замке уже не было. Вряд ли они могли совершить этот вояж без мужа и отца (во время его пребывания в Версинии) – путешествия в то время были небезопасны.

Возможно, Алисия попросила супруга взять её с собой, чтобы повидаться с родителями и показать им внука.

По приезде Валента в столицу король дал ему поручение отправиться на корабле в Версинию и сосватать для него дочь короля – принцессу Динею, которая, по рассказам, была не только красива, но также и умна, и благонравна.

Король вручил Валенту свой портрет, а также богатые дары для короля Версинии и его дочери, и наш предок ступил на борт корабля.

Известно, что сватовство прошло успешно. А из найденного письма мы знаем, что Валент по простодушию допустил невольно какой-то промах в разговоре с низовийским послом, что привело к печальным последствиям.

В порту Валента ждало несколько человек из его вотчины. Они сообщили, что пастухи в горах видели огромное низовийское войско, передвигающееся по перевалу к границам Медиленда. Надо было срочно организовать оборону. Поэтому Валент Вундерстайн отдал все документы, подтверждающие состоявшееся сватовство, и портрет принцессы Динеи капитану, умоляя того срочно скакать в столицу, передать всё королю и просить его без промедления выслать войско навстречу врагу. Поскольку Валент Вундерстайн не сомневался, что своими силами низовийскую армию им не остановить.

Они сделали, что могли. Битва при перевале длилась два дня. В ней погибло всё мужское население городка Вундерстайн. Дети, женщины и старики спаслись за стенами замка. Низовийцы потеряли в этой битве половину своего войска. Почти все здания в городе сгорели. Замок трогать они не стали. Приступом его взять было невозможно, а длительная осада в их планы не входила. Но уже на второй день своего продвижения вглубь страны они встретились с королевским войском. Состоялась ещё одна кровопролитнейшая битва, в которой низовийское войско перестало существовать.

Дальше ты уже всё знаешь. Павших на Поле скорби захоронили неподалёку от того места, где они приняли смерть. Позже рядом поставили церковь Всех святых. И это – единственный памятник героям Битвы при перевале. Тела врагов похоронили у того места, где дорога перевала выходила на равнину. Это место назвали Вражья земля. Враги хотели захватить землю Медиленда. Они её получили. Правда, совсем не так много, как мечтали.

Король купил у семейства Вундерстайнов землю, на которой происходили все события. Он запретил навеки что-либо выращивать на этой земле, строить здания или использовать иным способом. С тех пор эти места так и стоят нетронутыми. Я очень хотел бы там провести раскопки, а потом создать мемориал. Но пока нам это не по карману.

Известно также, что через полгода король Эдвин V женился на Динее Версинийской, и это был счастливый брак. Он намеревался наградить своего друга Валента Вундерстайна титулом графа после своей свадьбы. Но сложилось по-другому. Титул получил за заслуги отца малолетний Альберт.

Вот, вкратце, и всё.

22. Поиски начинаются

– О чём ты задумался, Поль? – спросил граф.

– Вот что удивительно. Валент Вундерстайн во время Битвы при перевале был ненамного старше меня. Тем не менее, вошёл в историю, и его имя знает почти каждый медилендец. А было много таких, чьи имена никому неизвестны, хотя они прожили долгую жизнь и совершили, возможно, немало достойных дел.

– Да, правда. Тут всё зависит, мне думается, от двух факторов. С одной стороны, кто-то оказывается в решающий момент на том самом месте, где происходят ключевые события истории. А с другой стороны важно, как проявит себя человек в этот миг. У него есть, как правило, свобода выбора. Валент Вундерстайн, сойдя с корабля и узнав о грядущем нападении низовийцев, мог рассудить, что принять бой силами его небольшой дружины – это безумие. У него также нашлось бы оправдание – желание сохранить десятки жизней своих людей. Он мог сразу лично отправиться к королю с известием о нападении. Скорее всего, он тоже принял бы участие в решающем сражении, но силы в этой битве у сторон были бы равны, а соответственно и шанс выжить – больше. Только вот армия противника была бы гораздо сильнее, и неизвестно, чем бы всё закончилось. Возможно, сейчас не существовало бы такой страны – Медиленд. Впрочем, как говорится, история не имеет сослагательного наклонения.

– Ты думаешь, мы сможем найти шкатулку с реликвиями? – перескочил на другую тему Поль.

– Шансы очень малы. Прошло почти 600 лет. Замок многократно достраивался, многие постройки обветшали и были разобраны. А сколько новых построек было возведено за эти годы… Я прикинул, что от тех лет остались только портал, старый зал с галереями и несколькими оставшимися помещениями, развалины сторожевой башни и остатки крепостных стен. Впрочем, не думаю, что тайник находился вне основного здания. Подземелья в замке не было никогда – здесь очень твёрдый скальный грунт, даже нет погреба для вин. Дубовые панели хоть и старинные, но им от силы лет четыреста. Кроме того, весьма вероятно, что эту шкатулку давно нашёл кто-то другой.

– Тогда это было бы известно!

– Не обязательно. Бывали десятилетия, когда в замке никто не жил. Мост через ров не поднимался, да и ров давно высох и осыпался. Любой искатель лёгкой наживы мог беспрепятственно проникнуть в замок и заняться поисками кладов.

– А что говорит Микельс? – вопрос этот Поль задал не без умысла. Ему очень хотелось, чтобы отец всё сам рассказал дворецкому, и тот, наконец, успокоился бы.

– Я пока не рассказал ему о письме.

– Почему?

– Не хотел, чтобы он решил, что я тронулся умом и собираюсь искать какие-то мифические сокровища.

– А я думаю, напротив, Микельса очень должно заинтересовать это письмо. Я уверен, что упоминающийся в письме Микль – это его предок. Он всегда твердит о том, что его род веками жил рядом с нашим, а письмо – подтверждение его слов. Затем, он как никто знает замок. Он может дать ценный совет. Ну и посуди сам, как мы будем выглядеть в глазах Микельсов, если начнём бродить по замку и выстукивать стены?

– Да, ты, наверное, прав, – задумчиво произнёс граф.

Он позвонил и, когда появился дворецкий, сначала извинился перед ним за свой резкий тон, а затем распорядился, чтобы через полчаса после обеда всё семейство Микельсов явилось в кабинет.

23. Кот начинает действовать

Когда все люди, наконец, ушли из кабинета, Кот покинул свой наблюдательный (скорее, подслушивательный) пост. Он сидел с зажмуренными глазами, и любой сказал бы, что Кот дремлет. Но на самом деле он очень внимательно всё слушал и старался запомнить и понять. Сейчас Кот был в смятении. Очень много всего обрушилось на его бедную кошачью голову. Он был простой бездомный бродяга, и многие слова ему были совершенно непонятны.

Что такое «сокровища» или «шкатулка» или «реликвии»? Кот не знал. Он с трудом запомнил эти и другие подобные слова. Надо было срочно прояснить их смысл. Кот подумал, что ему может помочь Мисси. Первый год своей жизни Мисси провела в доме престарелой вдовы, большой любительницы кошек. У неё их было семь. Вдова была богата, и её милые кошечки ни в чём не знали недостатка. После смерти вдовы наследники стали пристраивать осиротевших кошек «в хорошие руки». А чем не хорошие руки – семейство дворецкого? Так Мисси переехала в замок, где ей впервые в жизни пришлось заняться работой – охранять библиотеку и кладовую от мышей. Впрочем, ей это даже нравилось: Мисси была молода и азартна, охота была ей по душе. Коту подумалось, что Мисси могла слышать эти непонятные слова в доме прежней хозяйки.

Кот потихоньку пробрался в кухню. Людей там не было, а Мисси всё также возлежала в корзинке со своими чадами.

– Мисси, помоги мне, пожалуйста. Скажи, что это означает? – и Кот перечислил загадочные слова.

Мисси зажмурилась и отвернулась. Она также, как и Кот, не знала этих слов, но не хотела в этом признаться.

Кот было огорчился, но тут его осенило:

– Надо бежать к моему другу! Как же я сразу об этом не подумал!

И он выскользнул из кухни через маленький лаз внизу двери, который когда-то сделали специально для Мисси.

Он стремглав понёсся по знакомой тропинке и вскоре добежал до пещерки, перед которой всё в той же позе сидел его приятель.

При его виде Руби обрадовался, хотя по внешнему виду это было незаметно. Но Кот хорошо ощущал эмоции.

– Ну что, как там в замке? Какие новости? – торопил человек Кота.

И тот начал рассказ, сбиваясь на каждом шагу, потому что рассказать всё по порядку было очень нелегко.

Тем не менее, Руби всё понял. Он вдруг схватил Кота на руки (тот даже немного испугался), прижал к себе и сказал (Коту показалось, что голос у него слегка дрожал):

– Какой ты молодец, Кот! Ну какой же ты молодец!

А немного успокоившись, произнёс:

– Надо чтобы они обязательно нашли эту шкатулку. Она ещё там. Это я точно знаю. Сможешь помочь?

– А что такое «шкатулка»? – спросил Кот.

– Это такая коробка. Если эта та шкатулка, о которой я думаю, она должна быть вот такой величины, – человек показал руками. И сделана она из металла. Знаешь, что такое металл?

Кот кивнул.

– В ней лежит очень важная вещь, которую необходимо найти.

– «Реликвия»? – догадался Кот.

– Ну да, можно сказать и так.

– А что такое «сокровища»?

– Это разные красивые и очень дорогие вещи, возможно деньги, только не бумажные, а монеты. Видел монеты?

Кот снова кивнул. Ему приходилось видеть, как люди на рынке отдавали торговцам кружочки металла, а те им за них давали то, что лежало на прилавке.

– А эти «сокровища» тоже надо найти? – спросил Кот.

– Это необязательно, но, если удастся, хозяева замка будут очень рады. Возможно, это поможет и в поисках шкатулки.

– А что это значит: «сокровища в земле»?

– Это значит: выкопали яму, поместили туда сокровища – скорее всего в сундуках (это такие очень большие деревянные ящики, снаружи обитые железом). Потом снова засыпали землёй, а место сделали незаметным.

– Зачем? – удивился Кот.

– А затем, чтобы никто чужой до них не добрался. Это делали, когда была опасность, что сокровища могут отобрать. Когда опасность проходила, сокровища выкапывали. Но бывало так, что те, кто знал место, умирали, и уже никто не мог найти закопанные сундуки. Таких мест довольно много. Это называется «клады». И есть люди, которые специально занимаются их поиском.

– А как я смогу найти все эти места? – спросил Кот.

– Я не знаю. Но верю, что ты что-нибудь придумаешь. Ты умница и быстро соображаешь. Спасибо за хорошие вести. А сейчас беги в замок. Ты ведь должен ещё поймать и эту злополучную мышь, которая повредила книгу. Мне её жалко. Но если ты этого не сделаешь, тебя могут выгнать из замка, тогда ты не сумеешь помочь в поисках. Только, если сможешь, пожалуйста, не убивай эту мышь. Припугни и отпусти. Нельзя начинать никакое дело с убийства. Пусть даже мыши.

Кот не понимал, как можно жалеть мышей, от которых один только вред, и которые только и годятся на то, чтобы их ловили и ели. Но раз Руби просил, ему, наверное, виднее. И Кот обещал по возможности сохранить этой преступнице жизнь.

24. Маусина

В замок Кот возвратился как раз вовремя. Не успел он шмыгнуть в кабинет и устроиться под креслом, как появились граф с сыном, а через какое-то время и вся семья Микельсов.

Кот продолжал слушать, но это становилось всё труднее. Сначала снова читалось древнее письмо. Затем все говорили очень много всяких вещей, от которых голова у Кота просто шла кругом. Например, похоже ли слово «Микль» на слово «Микельс», и что это может означать. Потом перешли на более интересную тему – где может быть спрятана шкатулка, а также и про «сокровища в земле» – клад. Единственное, что понял Кот – это то, что клад не найти, а шкатулка может быть спрятана в стене, либо в полу, но только там, где самые старые постройки, где всё сделано не из кирпича, а из камня. (Кот знал, и что такое кирпич, и что такое камень – нередко в него кидали и тем, и другим. Хорошо, что он умел ловко увёртываться).

Никогда у Кота не было такого трудного дня, как сегодня. Беготня, непонятные разговоры, незнакомые люди утомили его настолько, что он стал терять нить беседы, а потом и вовсе крепко заснул.

Коту приснилось, что он стоит у ворот замка, а Мисси злорадно смеётся и говорит:

– Ну вот, не смог даже мышку поймать! Хозяева убедились, что от тебя никакого толка. Пошёл вон, и в замке больше не появляйся!

Коту стало так обидно, что он проснулся и увидел, что в кабинете совсем темно, все люди ушли, и давно наступило время, когда хозяйничают мыши.

Кот в ужасе вскочил. Неужели сон сбылся, и зловредная мышь продолжила своё пакостное дело? Если она ещё больше погрызла книгу, то его утром изгонят с позором из замка. И не гнев хозяев, и не презрение и насмешки Мисси, а то, что он не сможет выполнить просьбу Руби – вот что повергало Кота в отчаяние.

Он вскочил и тщательно обнюхал пол вокруг того места, где плинтус слегка отошёл от стены. Нового мышиного запаха не было, и Кот немного успокоился. Он снова занял своё место под креслом и стал внимательно прислушиваться. Через какое-то время лёгкий шорох донёсся до его чутких ушей, и Кот напрягся, как пружина. Внешне он был неподвижен, и только подёргивающийся кончик хвоста выдавал его волнение.

И вот из-за плинтуса высунулась мордочка крохотной мышки. Не учуяв никакой опасности, мышка вылезла целиком и как маленький серый шарик покатилась по направлению к столу, на котором лежала книга.

Выждав пару секунд, чтобы добыча подальше отошла от спасительной норки, Кот сделал точно рассчитанный бросок, и добыча оказалась в его когтистых лапах.

Мышка отчаянно пищала и пыталась вырваться, но от Кота было не уйти. Однако есть её он не собирался. Кот был сыт, а когда его не мучил голод, он предпочитал поиграть со своей жертвой. Кроме того, он обещал своему другу не убивать мышь.

Кот заметил, что при броске слегка надорвал у своей добычи ухо, и выступила капля крови. Кот слизнул её, а мышка, увидев его язык и зубы, снова забилась в истерике.

– Сиди тихо! – сказал Кот. – А то мне придётся принять меры. Тебе не понравится!

– Умоляю, отпустите меня, господин Кот! Я больше не буду!

– Чего ты больше не будешь?

– Грызть вон ту большую штуку на столе!

– Эта «большая штука» называется книгой. Значит, ты знала, что этого делать нельзя, а всё-таки сделала. Спрашивается, зачем? Я понимаю, если бы ты забралась в кладовую, там много вкусных вещей. Но зачем грызть книгу? Хозяин очень рассержен, и приказал мне изловить тебя и наказать за порчу книги. Вот я это и сделал.

– Господин Кот, ну, пожалуйста, отпустите меня! Я сделала это, чтобы стать умнее.

– Как это? – удивился Кот.

– В школе, где я учусь, мы спросили у учителя, почему человек, хоть у него нет острых зубов, крепких когтей и быстрых ног, всё равно самый сильный и опасный враг. И учитель нам ответил: это потому, что человек самый мудрый, и может придумать что угодно, и повелевать всеми. «А почему он самый мудрый?» – спросили мы. – «А потому, что он грызёт гранит науки (как они сами говорят). Особенно в детстве и юности надо сгрызть много этого гранита, чтобы вся мудрость вошла в голову. Они делают это целыми днями, не поднимая головы». – «А как он выглядит, этот гранит?» – спросили мы. Учитель объяснил, но предупредил нас, чтобы мы никогда этого не делали, потому что человек гневается, когда кто-то покушается на его гранит, и уничтожает нарушителя. Ах, теперь я вижу, что учитель был прав, почему я его не послушалась!

Мышь снова залилась слезами, а потом продолжила:

– Вчера ночью я, не сказав никому, вылезла из-под пола, нашла «гранит науки» и отгрызла от него маленький кусочек. На вкус он был очень противный, и я поняла, как нелегко даётся мудрость. У меня даже заболел живот, и я решила, что отложу это занятие до завтра. За день мне стало лучше, и я почувствовала, что стала намного умнее. И я решила продолжить. Вот чем это закончилось!

– Слушай, мышь, – сказал Кот. – Я не знаю, что такое «гранит науки». Наверное, это одно из тех мудрёных выражений, которые любят произносить люди. Но точно знаю, что ни один человек никогда не грыз ни одной книги. Хотя мудрость из книг они получают. Они раскрывают книгу и долго смотрят на чёрные значки внутри неё. Таких значков в книге много, и надо рассмотреть все. У этих чёрных значков есть тайна, и люди знают её. А если я или ты будем смотреть на эти значки, то умнее не станем. Я пробовал. Это может только человек.

– Я поняла, господин Кот! Даю слово, что и сама больше никогда не трону ни одной книги (как вы это называете), и всем расскажу, что делать это бесполезно. Но если вы меня не отпустите, то я не смогу ничего рассказать, придут мои соплеменники и снова будут грызть книги.

– А если я тебя отпущу, то меня выгонят из замка, а мне необходимо здесь остаться. А если я останусь, то всех вас переловлю, не сомневайся!

– Господин Кот, за меня могут заплатить большой выкуп! Я невеста самого наследника престола, а моя мама – любимая фрейлина королевы. Мой жених очень меня любит, и когда мы с ним достигнем совершеннолетия, то поженимся! А потом я стану королевой! Меня зовут Маусина. Спросите любую мышь, и она вам скажет, что Маусина – любимица короля и королевы, невеста принца! И король ничего не пожалеет, чтобы спасти её жизнь!

– Ха! – рассмеялся Кот – Что ваше племя может мне предложить? Засохшую корочку сыра? Или чёрствый сухарик? Благодарю покорно!

– Вы напрасно смеётесь, господин Кот. Мы находим в земле и под полом много красивых вещичек, которые так любят люди. Такие кругляшки, которые люди носят с собой и часто роняют на землю, а также маленькие штучки, которыми женщины украшают пальцы и уши, они часто проваливаются между половицами. Мы их находим и уносим в свои норки. У нас много такого добра, и мы всё можем отдать вам в обмен на мою жизнь. Господин Кот, вы меня слушаете?

Но Кот действительно слушал Маусину вполуха. В голове у него звучали слова: «кругляшки», «в земле», «под полом». Он ведь уже не в первый раз слышит эти слова! Сокровища! Вот оно, решение!

Кот перекинул Маусину из лапы в лапу, так, что у неё захватило дух, и строго спросил:

– Всё-всё сделают, чтобы спасти твою жизнь?

– Всё, господин Кот – пропищала Маусина, перед которой забрезжил свет надежды.

– Тогда у меня есть задание для всех вас. Вы маленькие, можете пролезть в любую щель. Надо найти в замке две вещи. Во-первых, где-то в стене или в полу есть пустое место, и там спрятана шкатулка. Это такой ящик из металла величиной с две книги, как та, которую ты испортила, если их положить друг на друга. Надо узнать, где это место. Во-вторых. Где-то в земле вокруг замка закопан большой ящик или несколько ящиков. Их тоже надонайти. Если вы найдете и то, и другое, я обещаю, что никогда в жизни не трону больше ни одной мыши, при условии, что вы уберётесь из замка, кухни и кладовой. На улице и в гараже можете жить. Но ничего не портить!

Если найдёте что-то одно, обещаю не ловить мышей вокруг замка, но в других местах – извините!

Если не найдёте ни одного из этих мест, но явитесь, и честно скажете, что не нашли, буду ловить вас везде, но тебя больше не трону.

Но если я тебя отпущу, а ты просто сбежишь, я не только истреблю всё твоё племя, но особо буду охотиться за мышью с надорванным ухом и, клянусь, ты пожалеешь о том дне, когда меня обманула!

Ты всё поняла? Даю на всё две недели. Согласна?

– А что такое две недели? – спросила Маусина.

Кот и сам не знал, что это такое. Просто днём он услышал на кухне разговор между госпожой Микельс и Бруном.

– Матушка, на капитанском кусте появились почки.

– Значит, через две недели расцветёт. Прибери всё в садике, господа, наверное, захотят полюбоваться.

– Хорошо.

И Кот спросил Маусину.

– Знаешь куст в садике за гаражом?

– Не знаю, – сказала Маусина. – Я ведь совсем недавно родилась, и из замка никогда не выходила.

– Ну, кто-то из твоих соплеменников знает. Так вот, к тому времени, когда на нём распустится первый цветок, задание должно быть выполнено. Если сделаете раньше, ещё лучше.

– Хорошо! Значит, вы меня отпускаете?

– Не сейчас, – сказал Кот. – Дождёмся утра. Должен же я показать хозяевам, что выполнил работу. Прикинешься дохлой, и я вынесу тебя из замка на глазах хозяев. Потом покажу тебе тот самый куст и отпущу. Но если ты задумала меня обмануть, месть моя будет страшной!

– Нет-нет, господин Кот, ручаюсь вам, что мы сделаем всё возможное, чтобы найти то, о чём вы просите!

25. Тайный садик

Утром Кота ждал небольшой триумф.

Он слышал, как проснулись обитатели замка, раздавались их голоса, звон посуды, шаги…

И вот, наконец, в кабинет вошли граф с сыном, а за ними – дворецкий. Кот сидел посредине кабинета с Маусиной в зубах. Та, как и было договорено, безвольно свесила хвост и лапки и усердно притворялась дохлой. Кот старался не очень сильно сжимать зубы, чтобы взаправду не прикончить её.

– Смотрите, какой молодец! – похвалил граф. – Пусть и дальше сидит в кабинете и в библиотеке. Скажите госпоже Микельс, – обратился он к дворецкому, – чтобы она получше его устроила, а то ещё сбежит, потом ищи нового мышелова.

Кот гордо прошёл со своей добычей в зубах мимо людей, быстро пробежал пустой коридор, потом ещё один, и, наконец, неторопливым шагом прошествовал через кухню, где выслушал одобрение со стороны госпожи Микельс и поймал ревнивый взгляд Мисси. Много, очень много мышей поймал Кот за свою жизнь, но ни за одну он не удостоился даже самого маленькой благодарности. Поэтому сейчас у него в душе всё ликовало, и он надеялся, что дальше будет ещё лучше.

Попав на брусчатую мостовую замкового двора, Кот снова ускорил шаг. Перебежав довольно обширную площадь, Кот юркнул в ворота гаража. Хорошо, что они были неплотно притворены. Раньше это была конюшня, но сейчас на месте бывших стойл отдыхали не породистые лошади, а три автомобиля. Один – тот, на котором позавчера вечером приехал Поль, второй – который доставил в замок графа Вундерстайна и слуг. А третий – старый и неказистый, но выносливый и безотказный, никогда не покидал пределов горы и городка. Он исправно возил провизию с рынка, питьевую воду с родника, строительные материалы, если что-то нуждалось в ремонте.

Кота машины не интересовали, он пробежал мимо них к крайней справа торцевой стене. Здесь начинался очень узкий и длинный ход, который шёл параллельно задней стене замка. Казалось, ход кончался тупиком, но если пройти его до конца, то слева открывался небольшой проход. За ним можно было обнаружить не слишком обширное, но не такое уж и маленькое пространство, называемое обитателями замка «тайный садик». Увидеть этот клочок земли можно было только из одного окна донжона – сторожевой башни. Ни один посторонний человек не мог даже заподозрить о существовании этого садика. Крыша конюшни была устроена так, что забраться на неё и удержаться на ней, чтобы рассмотреть пространство за зданием, не смог бы ни один человек. Но что невозможно человеку, то по силам кошкам. И Коту приходилось там бывать вместе с Мисси. Ах, то были незабываемые, романтические мгновения!

Садик был устроен в незапамятные времена, когда замок подвергался регулярным нападениям и осадам. В нём могли укрыться женщины, дети и старики. А вот вооружённые и облачённые в латы воины преодолеть узкий проход не могли. Даже, если бы они разоблачились и протискивались по одному, их легко можно было уничтожить у бокового прохода, который возникал перед глазами идущего человека неожиданно.

Садик выходил на глубокое ущелье, и был отгорожен от него стеной чуть выше человеческого роста. Толщина стены, если сравнивать со стенами, обращёнными к городу и дороге, тоже не была слишком большой. Ведь она не должна была противостоять натиску врага, а всего лишь предохраняла людей от случайного падения в пропасть. Горы по ту сторону ущелья нависали над ним крутыми обрывами, и ни один человек не смог бы с той стороны рассмотреть, что делается в садике.

Одним словом, этот участок земли был почти неприступен. В нём когда-то были размещены лёгкие деревянные постройки для людей и провизии, но в последние столетия их разобрали и разбили маленький садик, в котором можно было уединиться, чтобы послушать пенье птиц, полюбоваться на плывущие в небе облака, а ночью – на звёзды. Растений в садике было не очень много. Видимо, плодородный слой почвы был не слишком глубок, корням больших деревьев не хватало места. Три приземистых деревца, два причудливо искривленных можжевельника, полудикие цветы. И гордость хозяев – неизвестное растение под условным названием «капитанский куст».

История его была такова. На свадьбе родителей графа кто-то из друзей со стороны невесты преподнёс им саженец неизвестного растения. Друг был капитаном, и привёз свой подарок откуда-то из дальних стран. Он уверял, что цветение этого растения является фантастическим по красоте зрелищем.

Кустик был посажен. За ним заботливо ухаживали, но рос он очень медленно и цвести не собирался. А через семь лет родители Рольфа Вундерстайна трагически погибли, и сам он надолго был разлучён с родными местами.

Когда же граф достиг совершеннолетия и вступил в права наследства, он снова приехал в замок.

Среди прочего, Микельсы, которые все эти годы старались по мере своих сил сохранить то, что возможно, показали юному графу сильно разросшийся куст и сказали, что каждый год он радует своим цветением, но все попытки размножить растение успехом не увенчались. Отпрысков он не давал, черенки и отводки не укоренялись, семян куст не завязывал. Возможно, ему не хватало для размножения какого-то важного условия. На следующий год граф Вундерстайн любовался незабываемой картиной цветения «капитанского куста». Сначала на голых ветках появлялись маленькие, не больше булавочной головки, сизовато-коричневые почки, они росли, наливались, и через две недели вдруг лопались и из них на волю вырывались розовые махровые лепестки, такие большие, что было совершенно непонятно, как они помещались в маленьких почках. В центре каждого цветка виднелся султан золотистых тычинок. Дугообразные ветки куста казались фонтаном розовой пены, мерцающей золотыми искрами.

Великолепную картину дополнял слабый, но очень приятный аромат.

Три дня можно было любоваться этой картиной, потом лепестки опадали на землю, образуя розовый ковёр, а ветки покрывались зелёными листочками. Около куста Микельсы поставили две скамейки, чтобы можно было неспешно любоваться цветением куста. Поль сравнивал это с обычаем японцев любоваться цветущей сакурой.

В дальнем углу слуги разбили небольшой огород, который в трудные времена кормил их семью, а сейчас там росли пряные травы к столу. Огромная бочка у стены по водостокам наполнялась дождевой водой для полива.

В центре садика можно было увидеть два больших прямоугольных грубо отёсанных камня. То ли это были постаменты каких-то не сохранившихся скульптур, то ли остатки фундамента какого-то сооружения. Камни вросли в землю и покрылись мхом, но Полю они всё равно очень нравились, поскольку были немыми свидетелями прошедших веков.

Цветение куста Кот никогда не видел, но эту достопримечательность ему показывала Мисси в пору их романтических отношений.

Выпустив Маусину из зубов и прижав её на всякий случай лапой, Кот сказал:

– Видишь этот куст? До того времени, когда на нём расцветёт первый цветок, ты должна явиться ко мне одна, или с другими мышами и доложить, что вам удалось узнать. Как видишь, я слово держу и сейчас тебя отпущу. Но если ты меня обманешь, берегись! Условия договора помнишь? Или повторить?

– У меня прекрасная память, я в школе первая по успеваемости! И во мне благородная кровь, поэтому раз дала слово, то его сдержу! – обиженно пропищала Маусина.

Кот убрал лапу:

– Смотри же, я жду!

Мышка сначала слегка пошевелилась, оживляя кровообращение в затёкшем тельце, а потом с непостижимой скоростью юркнула в траву.

До Кота донеслось:

– Благодарю вас, господин Кот! Мы сделаем всё, что возможно!

– Надеюсь, – буркнул Кот и направился на кухню, где его ожидала (как он успел заметить) миска, полная всякой вкуснятины.

26. Поиски начались

Если бы кто-то мог наблюдать поведение обитателей замка в последующие две недели, то наверняка решил бы, что все они подверглись массовому помешательству. Из шкафов были извлечены горы книг по истории и по средневековой архитектуре. Ящики с картотекой, которую много лет скрупулёзно вёл граф, загромождали весь стол. Слуги выборочно снимали со стен тяжёлые панели из резного дуба, а потом начинали простукивать обнажившиеся камни. Граф и Поль пристально вглядывались в каждый шов древней каменной кладки, нажимали на каждый торчащий из стены гвоздь, надеясь, что сработает некий механизм, и перед ними откроется тайник.

Всё было бесполезно. Замок не хотел делиться с ними своей тайной.

Между тем в глубине кладки время от времени слышались звуки, которые не могли быть ничем иным, кроме как мышиной беготнёй и вознёй.

Граф с раздражением (он был раздосадован отсутствием результатов в поисках) заметил:

– Замок, оказывается, просто оккупирован мышами! И наличие двух кошек ничего не меняет!

Но Микельс почтительно возразил:

– Осмелюсь предположить, ваше сиятельство, что, возможно, мышей не так и много, просто они испугались нашего простукивания стен, вот и мечутся из одного места в другое. Ни в кладовой, ни на кухне мышей нет. Кот, как вы сами убедились, ваше сиятельство, хорошо ловит мышей, будем надеяться, что он не даст им появляться в замке. Дырку за плинтусом в кабинете мы уже заделали, за книги, думаю, можно не беспокоиться.

– Мяу! – подтвердил Кот, который находился тут же. И все невольно улыбнулись.

Энтузиазм поисков стал постепенно угасать. Царившее вокруг разорение вносило в жизнь неудобства и усталость. Наконец, граф отдал распоряжение привести всё в порядок. Было очевидно, что для поиска тайника надо избрать другую тактику. Но какую, никто не знал. Граф погрузился в изучение научных трудов. Поль достал с полки любимые книги с описанием поисков кладов и сокровищ, надеясь из них почерпнуть что-то полезное.

У Поля было ещё одно важное дело, которое он тщательно ото всех скрывал. Ежедневно под предлогом прогулки он наведывался в городок, раскинувшийся у подножья горы, и справлялся на местной почте, нет ли для него писем «до востребования». Сначала ему стандартно отвечали, что пока таких писем нет. Но вот однажды почтовый работник вручил ему конверт, подписанный чётким почерком. В графе «Отправитель» было указано: «П. Петерс». Сердце Поля радостно заколотилось.

У него не хватило терпения даже выйти из помещения почты. Поль тут же вскрыл конверт и погрузился в чтение письма. Оно было подробным и обстоятельным. Полина писала, как они добирались до места раскопок, как устроились, какая работа ей поручена. Она очень поэтично (по мнению Поля) описала природу и те древние памятники, которые ей довелось увидеть.

Поль прочёл письмо несколько раз, потом спрятал его и помчался в замок писать ответ.

К сожалению, он не мог сообщить Полине о таинственном письме и об их поисках, так как на семейном совете было решено держать всё в тайне. Не хотелось привлекать внимание криминальных искателей кладов. Иногда такая непредусмотрительность стоила людям жизни. А ведь его письмо могло случайно попасть в чужие руки.

Поэтому Поль написал только, что, к счастью, здоровье графа в порядке. Они вместе разбирают старый семейный архив. Поль также подробно описал замок, отметив, что тот очень красив, хотя и сильно обветшал, и, конечно, ему очень хотелось бы показать Полине и замок, и величественные горы, его окружающие. В письме Поль выразил надежду, что когда-нибудь это обязательно случится.

Уже на следующий день Поль опускал своё письмо в щель почтового ящика.

27. Три фотографии

Кроме большого рабочего стола в кабинете имелся ещё один столик, за которым граф, когда уставал от работы, пил чай. На столике стояли три фотографии в серебряных рамках.

Первая фотография была сильно потёрта на уголках, это было заметно даже через стекло. На фотографии были запечатлены трое: мужчина, женщина и мальчик лет пяти, который был посредине, а взрослые обнимали его с двух сторон. На мужчине фрак, галстук-бабочка. Лицо украшали тонкие франтоватые усики. Женщина в шикарном пышном платье, в длинных перчатках, с множеством украшений и с цветами в сложной причёске. Она молода и удивительно хороша собой. Мальчик в бархатном костюмчике. И все радостно улыбались. Это были не искусственные улыбки напоказ, а такие, которые рождаются в глубине любящей и счастливой души. Поль знал, что это детская фотография отца со своими родителями.

На второй фотографии был портрет пожилой дамы. Она была одета немного старомодно, на голове сидела маленькая шляпка со спускающейся на лоб вуалеткой. На груди – лорнет на цепочке. Дама выглядела строгой, но не чопорной и не надменной. Скорее, она задумалась о чём то, может быть грустном, а может быть просто давно ушедшем.

Поль знал, что женщину эту звали Генриетта Фрюлинг и, что, хотя она и не являлась их роднёй, но отец глубоко чтит её память и говорит, что очень многим ей обязан.

Третью фотографию Поль знал очень хорошо, как и изображённых на ней людей. На ней был он сам в возрасте двух лет и его родители. Отец бережно и заботливо склонился над женой и сидящим на её коленях сыном. Мама, хрупкая и вся какая-то воздушная, крепко прижала к себе ребёнка и счастливо улыбается. И он сам – упитанный бутуз, сжимающий в ручках маленького плюшевого медвежонка.

Как-то вечером, устав от поисков, граф с сыном пили чай в кабинете.

Поль рассматривал фотографии и о чём-то думал.

Граф, перехватив его взгляд, сказал:

– Знаешь, я тебе никогда не рассказывал подробно о своём детстве. Когда ты был мал, не хотелось огорчать тебя грустными воспоминаниями. Ты был очень чувствительным и впечатлительным ребёнком. Потом у тебя была учёба, у меня работа, всё было как-то недосуг. Потом заболела мама… В общем, ты знаешь только самые основные факты. Но если тебе интересно, я хотел бы рассказать тебе о моих детских годах. Может быть, ты на самом деле станешь писателем, захочешь написать книгу об истории нашего рода. Тогда мой рассказ сможет тебе пригодиться. Мне кажется, сейчас самое время для такой беседы.

– Я сам хотел тебя об этом просить, но не решался, думал, тебе сейчас это будет тяжело.

– Напротив. Ведь кроме горестей, было и много хорошего. Встречались в жизни и плохие люди, и очень хорошие. Я рад буду вспомнить о них.

28. Первая фотография

– Детство у меня было очень счастливим, – начал граф, – но очень коротким. Мои родители – граф Маркус и графиня Севастиана были красивыми, молодыми, весёлыми, энергичными людьми. Жизненная сила, казалось, переполняла их. Отец любил верховую езду. В нашей конюшне были прекрасные верховые лошади и для него, и для мамы, а на пятилетие мне подарили чудесного серого пони. Отец научил меня ездить на нём, и мы втроем совершали конные прогулки по окрестностям. Зиму мы проводили в столице. Там я меньше видел родителей, они были завсегдатаями всех светских раутов и часто отсутствовали. Родители прекрасно танцевали, и я не раз слышал, как знакомые называли маму королевой балов. Ещё они любили музыку и нередко уходили вечерами в театр или на концерт. Я грустил без них, но меня всегда умела утешить моя няня Лиззи. Это была мама нашего дворецкого Микельса. Дворецким в ту пору был его отец. А наш теперешний дворецкий был подростком, и отец обучал его всем тем правилам и обязанностям службы, которых сейчас он так истово придерживается. В семействе дворецкого были ещё дочери: младшая – Анна, которая, как ты знаешь, в последствии вышла замуж за владельца гостиницы и трактира Антония и старшая – Ленни, служившая у мамы горничной. Другая прислуга не относилась к семейству Микельсов. Помню, их было человек пять – шесть.

На лето мы переезжали в замок. Начинались самые счастливые для меня дни. Родители неотлучно были со мной. Они придумывали массу всяких развлечений и забав. Особенно радостно проходили дни моего рождения. К вечеру весь замок бывал украшен бумажными фонариками. В садике накрывали стол, на котором были собраны все мои самые любимые кушанья. И в завершение праздника отец устраивал небольшой фейерверк.

А ещё мама умела рассказывать необыкновенные сказки. Няня Лиззи тоже знала много сказок. Но они были короткими, на один вечер, и не отличались такой фантазией, как мамины.

Мама приходила вечером, когда я уже лежал в кроватке, и начинала рассказывать. Я из всех сил старался не заснуть, но каждый раз не выдерживал и постепенно сон брал надо мной верх. Утром я начинал просить маму рассказать, что было дальше, но она всегда отвечала, что сказка приходит к ней в голову только тогда, когда я лежу в своей постельке. Вечером она спрашивала меня:

– Ну, и где мы вчера остановились? – и продолжала повествование. Знаешь, Поль, я иногда думаю, что твоё желание стать писателем у тебя от бабушки. Она с успехом могла бы писать детские книжки.

В то лето, когда мне исполнилось шесть лет, мама начала рассказывать особенно интересную сказку, которая меня увлекла, и я с нетерпением ожидал каждого вечера, чтобы услышать продолжение. К сожалению, конца этой сказки мне было так и не суждено узнать. Каким-то непонятным образом эта сказка явилась зловещим пророчеством. В детстве я часто думал, что если бы знал, чем кончается сказка, то смог бы предотвратить произошедшее с родителями несчастье. Позже, повзрослев, я пересмотрел множество книг со сказками, но ни в одной из них не нашёл ту, которую рассказывала мне мама. Какие-то отдельные детали встречались в других книгах, но в целом, всё-таки, сказку, видимо, сочинила твоя бабушка.

Я тебе расскажу содержание этой сказки. Вдруг тебе повезёт больше, и ты сумеешь найти окончание. Итак…

29. Неоконченная сказка

В одной стране король надумал женить своего наследника. У королей это всегда непросто, но родители не хотели, чтобы их сын женился по принуждению на той невесте, которую они ему сами подберут. Поэтому они решили устроить бал, на который были приглашены все самые красивые и знатные девицы их королевства, а также и принцессы из других стран.

Назначили дату, разослали приглашения. И в указанный день и час к дворцу стало съезжаться великое множество карет. И из каждой кареты выходила красавица в великолепном наряде. Когда в сверкающем огнями и роскошно украшенном зале заиграла музыка, появилась королевская чета, а с ними принц. Все кавалеры низко поклонились, все дамы присели в глубоком реверансе. Король с королевой заняли свои места на тронах, а церемониймейстер дал знак, что бал можно начинать. По условиям бала никто не имел права приглашать даму на танец, пока этого не сделает принц. А у принца разбежались глаза. Все приглашённые девицы были чудо, как хороши, одна лучше другой. Он шагнул к той, что была ближе других, и бал начался. На каждый танец принц приглашал новую партнёршу. Он не мог остановить выбор ни на одной. Все они были не только красивы, но и умны, в чём принц убеждался, перекинувшись с ними несколькими фразами во время танца. Но, с кем бы он ни танцевал, он всё время ощущал на себе чей-то пристальный, и, принц даже бы сказал, дерзкий взгляд.

На него в упор смотрела красивая брюнетка в ярко-красном платье. Принц заметил, что незнакомка отказывает всем кавалерам и не танцует. От него также не укрылось то, что она старается держаться как можно ближе к принцу. Он совсем не был польщен таким вниманием, ему даже стало не по себе от такой назойливости.

Церемониймейстер объявил белый танец. И не успел никто опомниться, как незнакомка в красном уже стояла перед принцем и приглашала его на танец. По придворному этикету отказать было нельзя, и принц, скрепя сердце, подал партнёрше руку. Он твёрдо решил, что не будет с ней заговаривать, и на следующий танец её не пригласит.

Но незнакомка, вопреки правилам этикета, начала разговор первая:

– Ваше высочество, вы меня не помните?

– Нет, не припоминаю, – сухо ответил принц.

– Ну да, мы были тогда детьми. Но с тех пор я только о вас и думаю. Я дочь вашего бывшего премьер-министра, меня зовут Золинда.

Принц вспомнил, что несколько лет назад была с этим премьер-министром какая-то неприятная история. Кажется, он украл из государственной казны много денег, а когда его уличили, удрал с награбленным за границу. Принц тогда ещё был мал и не вникал в финансовые вопросы, но хорошо помнил, как был рассержен и огорчён отец. На каком-то из приёмов он, возможно, и видел Золинду, но совершенно её не запомнил. И вообще, непонятно, как она получила приглашение на бал после всей этой истории?

– Папа сейчас за рубежом, а я живу у его сестры, моей тётки. Она достала мне приглашение, поскольку состоит при дворе его величества, – как бы отвечая на недоумение принца, промолвила Золинда и продолжила: – ваше высочество, понимаю, что ваш выбор затруднителен, здесь очень много красивых и знатных особ. Но я, без ложной скромности, хочу предложить вам свою кандидатуру. Я красива, очень умна, у меня прекрасное образование. Мне нельзя отказать в находчивости, иначе меня не было бы здесь, а также в решительности, иначе я бы не дерзнула сказать вам всё это. Все перечисленные качества помогут мне стать образцовой королевой, а вам – счастливейшим королём.

И Золинда уставилась своим немигающим взглядом прямо в зрачки принца. У него закружилась голова, всё расплывалось перед глазами, в ушах вместо музыки звучал непрекращающийся звон и шум. Принцу показалось, что стоит только произнести слова согласия и сделать незнакомке предложение, всё наваждение сразу прекратится.

Но в этот момент, на счастье принца, танец закончился. Золинда не отходила от него, рассчитывая, очевидно, что тот пригласит её на следующий танец. Но, когда снова заиграла музыка, принц, не глядя, пригласил первую попавшуюся девушку, которая стояла рядом, и постарался в танце как можно дальше удалиться от этой странной Золинды.

Девушка, которую принц пригласил на танец, видимо совсем не ожидала такого внимания со стороны принца. На её щеках проступил яркий румянец. Она низко опустила голову, и не смела поднять глаза на принца. Белокурая прядка её волос выбилась из причёски и упала на лицо.

Принц решил ободрить её и начал разговор. Его партнёрша отвечала скромно, но с достоинством. Она была принцессой маленького королевства и самой младшей из двенадцати королевских дочерей. Её отец, как видно, плохо знал арифметику. Поэтому распределял дочерям приданое не по справедливости, а по старинному обычаю.

За первой дочерью он отдал половину королевства, за второй – половину половины, за третьей – ещё половину от того, что осталось. Когда замуж выходила предпоследняя дочь, делить было уже нечего, и король отдал в приданое королевский дворец, а сам вместе с королевой и младшей дочерью переселился в домик садовника. Младшая дочь осталась без приданого, и это очень огорчало короля и королеву. И вот, как-то они получили приглашение на бал. Подумав, они позвали младшую принцессу и отдали ей приглашение.

– Возьми, дитя, съезди и повеселись, не так много у тебя в жизни развлечений. Рассчитывать, как ты сама понимаешь, не на что, но развеяться тебе не помешает.

Мать-королева перешила на дочку одно из своих платьев, замужняя сестра, проживавшая в замке, одолжила карету и кучера, и вот, принцесса оказалась на этом волшебном балу.

Принцу понравилась скромность принцессы и то, что она не ругает ни родителей, ни сестёр, хотя обошлись с ней явно несправедливо. Напротив, она была всем довольна и с любовью говорила о родных.

Принц пригласил её на следующий танец, потом ещё на один, и так до конца бала уже ни с кем другим не танцевал. Но рядом всё время маячила фигура в красном.

После бала принц подвёл свою избранницу к родителям и объявил им, что выбор сделал. Король и королева не были самодурами. Они поговорили с принцессой и одобрили решение сына. Их не смутило отсутствие приданого у претендентки на сердце наследника. Королевство и так было достаточно богатым, и за приумножением этого богатства никто не гнался.

После сватовства и прочих, установленных традициями церемоний, сыграли свадьбу.

Прошло девять лет. Старый король удалился на покой и передал бразды правления своему сыну. У молодой королевской четы подрастал наследник, которого они назвали Венцианом.

Принц Венциан был любимцем своего королевства. Он был добр, умён и великодушен. Несмотря на его небольшой возраст, к нему нередко обращались за помощью, и принц всегда старался помочь.

Когда принцу исполнилось семь лет, родители стали искать ему учителя. Принц уже постигал премудрости фехтования и верховой езды, танцев и музыки, но сейчас пришла пора изучать серьезные науки. Король и королева пригласили из далёкой страны мудреца, который знал великое множество различных наук и говорил почти на всех языках. Этот учёный привёз с собой много книг и удивительные научные приборы.

Звали мудреца доктор Гнозиус. Целую башню дворца отдали в его распоряжение. В одной из комнат мудрец разместил библиотеку, в другой устроил лабораторию, в третьей, которая была освещена лучше других, завёл зимний сад. В кадках там росли заморские растения, между ними разместились просторные вольеры с экзотическими птицами, а посредине стоял огромный аквариум, за стёклами которого мелькали стайки пёстрых рыбок.

На самой вершине башни была оборудована обсерватория. Там стоял большой телескоп, в который можно было наблюдать за Луной, планетами и звёздами.

Надо ли говорить, что любознательный принц Венциан с радостью принялся за обучение. Он не мог дождаться того часа, когда у него по расписанию начинались уроки, и со всех ног бежал в удивительную башню. Он любил своего учителя, у которого всегда мог получить ответ на любой вопрос.

Доктор Гнозиус тоже полюбил своего ученика. Ему по душе был любознательный характер принца, его упорство и трудолюбие.

Целый год обучался принц и во многом преуспел за это время.

Наступил день рождения Венциана, его восьмилетие.

По этому случаю король устроил праздник. Очень многие подданные хотели лично поздравить юного принца и подарить свои подарки. Среди них были и богатые, и бедные, и взрослые, и дети. Принц сказал, что не хочет никого обижать и примет всех.

И вот с утра в тронный зал потянулась цепочка людей, желающих поздравить Венциана с днём рождения. Принц сидел на невысоком креслице и принимал поздравления. Каждого он благодарил, и каждому дарил памятную монетку, на которой была выбита дата и надпись. «Благодарю. Принц Венциан в день восьмилетия». Эти монетки специально отчеканили из серебра на монетном дворе по просьбе принца. Когда монетки заканчивались, слуги приносили новую порцию. Они же складывали все подарки на специальном столе. Богатые люди дарили драгоценные кубки, золотые цепи, книги в изукрашенных самоцветными камнями окладах и другие ценные вещи. А бедные могли подарить вытканный своими руками поясок, деревянную ложку с причудливой резьбой, а то и просто корзину с яблоками или букет полевых цветов.

Дети дарили любимые ими вещицы: пёстрые камушки, цветные стёклышки, окатанные морской волной, ракушки, птичьи пёрышки и всё подобное, что взрослые считают хламом. Но принц Венциан принимал все подарки с улыбкой и с одинаковыми словами благодарности. И каждому дарил памятную монетку.

Музыканты играли красивую музыку, а всех гостей после поздравления угощали за королевским столом.

Принц очень устал, но принял всех посетителей. Наконец двери дворца закрылись, и принц и родителями отправились во внутренние покои.

Венциану очень хотелось рассмотреть подарок родителей: маленький кинжал на перевязи и в ножнах, украшенных драгоценными камнями.

А ещё, его ждал подарок учителя – микроскоп.

Но только королевская семья осталась в покоях одна, как открылась внутренняя дверь, и в комнату вошла высокая худая женщина в сером плаще.

Король, увидев её, решил, что это одна из посетительниц, каким-то образом заблудившаяся во дворце, и, потянувшись за колокольчиком, сказал:

– Уважаемая, вы ошиблись дверью, сейчас я позову слуг, они вас проводят.

Но странная посетительница протянула вперёд руку, и колокольчик выпал из пальцев короля. А женщина недобро усмехнулась, сбросила плащ и сказала:

– Нет, я пришла куда хотела, а ты снова меня не узнал.

Ошеломлённый король вгляделся и побледнел.

– Золинда?!

– Да, это я. Что, постарела? Злость и ненависть не молодят, знаешь ли. От желания отомстить седеют волосы, лицо покрывается морщинами, но ещё хуже обстоит дело с душой, она становится всё чернее и чернее, а это больно даже мне. Вот я и подумала, зачем мне одной страдать? Я ведь тебя предупреждала, что получила хорошее образование. Там, где я училась, преподают такие науки, которые тебе и не снились. И ты сейчас в этом убедишься. Тебя, – она взглянула на королеву, – тоже придётся наказать, ведь это ты отняла у меня то, что должно было мне принадлежать! Я должна была стать королевой, а ты перешла дорогу!

Золинда обвела взглядом комнату и заметила в углу клетку с попугаем.

– Вот это кстати, – пробормотала она, открыла клетку и грубо вытащила оттуда попугая, который испуганно верещал и пытался укусить сжимающую его руку.

Когда клетка освободилась, Золинда подошла к королевской чете, потерявшей от ужаса дар речи, и, указав на клетку, с гостеприимным жестом пригласила:

– Полезайте, прошу! – и, помедлив секунду, расхохоталась. – Не можете? Придётся помочь!

Она сделала какой-то жест, король и королева исчезли, а в клетке забились две птицы. Их оперение повторяло цвета королевских одежд.

Золинда захлопнула дверцу клетки.

В это время принц Венциан схватил свой маленький кинжал и кинулся на ведьму.

– Верни родителей! – закричал он.

Но Золинда только расхохоталась. Как только кинжал коснулся её одежды, как клинок исчез, неизвестно куда. В руке у принца остался только эфес. Он отбросил его в сторону, и, сжав кулаки, кинулся в атаку. Но кулаки били по воздуху, а ведьма хохотала:

– Но, но, потише, отобьёшь себе все руки!

Потом она подняла свой серый плащ, укутала им клетку, и сказав:

– Ну, мне пора, что-то я загостилась, – исчезла вместе с клеткой.

Мальчик с рыданиями выскочил в соседнюю комнату, но там не было не только ведьмы с клеткой, но и вообще никого.

Принц бежал по комнатам и залам дворца и отчаянно звал на помощь слуг и стражу. Но ответом ему была только тишина. Венциан выскочил на балкон. Ещё несколько минут назад на площади шли народные гуляния. Звучала весёлая музыка, люди ели, пили, танцевали и распевали весёлые песни. Они ждали, когда стемнеет и начнётся праздничная иллюминация. Но сейчас в сгущающихся сумерках принц увидел только столы, уставленные угощениями и брошенные подле них музыкальные инструменты. Королевство опустело.

Принц был в отчаянии, но оставалась последняя надежда, и мальчик устремился в башню. Поднимаясь всё выше и выше, он громко звал учителя. Но не было его ни в личных покоях, ни в библиотеке, ни в лаборатории, ни в зимнем саду. Уже безо всякой надежды зашёл он в обсерваторию, и тут увидел доктора Гнозиуса, который возился с телескопом, что-то в нём совершенствуя. У учителя сегодня был выходной. С утра он поздравил принца, подарил ему микроскоп, а потом попросил разрешения удалиться, потому что шумные праздники утомляли немолодого мудреца. Он решил в этот выходной претворить в жизнь своё изобретение, которое, по его разумению, позволило бы видеть в телескоп мельчайшие детали на Луне.

Принц Венциан кинулся к своему учителю, крепко обнял его, как будто боялся, что тот тоже исчезнет, и, захлёбываясь слезами, стал рассказывать, как родителей на его глазах незнакомая женщина по имени Золинда превратила в птиц, и как он потом увидел, что все люди исчезли.

Когда мудрец, наконец, понял, что случилось, он, перво-наперво, постарался успокоить своего ученика:

– Слезами горю не поможешь, мой дорогой мальчик. Сейчас нам надо разобраться со всем этим, а потом постараться всё исправить: расколдовать короля и королеву и вернуть всех людей. Пойдём-ка в библиотеку, знаю я одну книгу, в которую надо заглянуть.

В библиотеке доктор Гнозиус усадил принца в кресло, а сам полез по длинной стремянке к потолку. С самой верхней полки он снял такую толстую и такую огромную книгу, что принц испугался: вдруг учитель не выдержит её веса, упадёт на пол и разобьётся.

Но Гнозиус благополучно спустился и возложил книгу на специальный пюпитр. Он бережно стёр с книги пыль и открыл её.

Принц подошёл сзади и заглянул через плечо учителя. Книга была написана от руки на каком-то непонятном языке. Картинок в ней не было.

Принц снова сел в кресло, а доктор Гнозиус весь погрузится в чтение. Он листал страницы, потом, видимо, найдя то, что искал, начал изучать письмена и время от времени бормотал себе под нос:

– Ну да, ясно, так я и думал.

Или:

– Вон оно что. Так-так, интересно…

Наконец учёный захлопнул книгу и сказал:

– Есть надежда. Нелегко будет справиться, но тут всё зависит от тебя. Эта Золинда, скорее всего, училась в Академии чёрного волшебства и ворожбы, находящейся недалеко от южного полюса. Так много злобы выплёскивает из себя это учебное заведение, что всю Антарктиду сковал толстый слой льда. Эту Академию может увидеть и посетить только человек, решившийся посвятить всю свою жизнь умножению зла на земле.

Давай, я вкратце объясню тебе, в чём смысл их чёрного волшебства. Каждому хорошему чувству пытается противостоять плохое. Например, добру противостоит зло, любви – ненависть, надежде – безнадёжность и отчаяние, вере – безверие и цинизм. Хорошие чувства гораздо сильнее плохих. Но дело в том, что хорошие чувства всегда деликатны, боятся кого-то обидеть, поэтому не всегда могут дать отпор злому.

Золинда ненавидит твоих родителей, а ты их любишь. Поэтому ты можешь их спасти, заметь, только ты один. Должен быть честный поединок: ты против Золинды.

– А где я её найду? – поинтересовался принц. – И как я смогу её победить? Ведь клинок моего кинжала исчез, как только я направил его на Золинду, а мои кулаки били воздух!

– Ах, принц, ты пытался бороться со злом грубой силой, а я уже тебе объяснил, что зло побеждается только добром. Пойдём-ка в лабораторию, я тебе должен кое-что дать, чтобы ты смог победить в этой битве.

В лаборатории учитель что-то долго искал в огромном шкафу. Наконец он извлёк из него маленький фонарик. Не было в этом фонарике ни свечки, ни ёмкости для масла, а только фитилёк, закреплённый на дне фонарика.

– Его надо зажечь, – сказал доктор Гнозиус.

– Надо высечь искру из огнива? – спросил Венциан.

– Нет, надо получить искру любви из твоей души. Сейчас подумай о родителях, почувствуй, как их любишь, а потом подуй на фитилёк.

Принц так и сделал, и вдруг с его губ слетела крохотная искра, и в фонарике загорелся огонёк.

– Смотри, – сказал учёный, – это свет твоей любви. Пока ты думаешь о своих родителях, спешишь им на подмогу, фонарик будет гореть. Но если ты начнёшь жалеть себя, мечтать о мягкой постели, тёплой одежде, вкусной еде и покое, если захочешь вернуться во дворец без родителей, тогда фонарик погаснет, и ничто на свете не сможет зажечь его снова. Если увидишь, что огонёк в фонарике бледнеет и моргает, подумай, что ты делаешь не так. Когда ты достигнешь замка Золинды и найдёшь клетку с птицами, в которых превратились твои родители, ты должен будешь открыть их темницу, выпустить пленников на волю и посветить на них своим фонариком. И король с королевой снова станут людьми, а Золинда исчезнет без следа.

– А как я узнаю дорогу в замок Золинды?

– Фонарик подскажет тебе. Когда ты ступишь на правильную дорогу, он вспыхнет ярче, а если свернёшь в сторону, будет слабо мигать. Помни, на пути ты можешь и даже должен помогать всем, кто будет нуждаться в твоей помощи. Но нигде не должен ты останавливаться, принимать от кого-то угощение, или ложиться отдыхать. Стоит тебе это сделать, как навсегда забудешь, зачем и куда шёл.

– Что же я буду есть и пить в дороге? И мне ведь, наверное, захочется спать? Как же быть?

– Сейчас, – сказал учитель.

Он подошёл к столу, уставленному колбами и ретортами, и налил из них две жидкости в маленькую бутылочку. Сначала жидкость внутри бутылочки окрасилась всеми цветами радуги, затем побелела, а потом стала прозрачной и бесцветной как вода.

– Отхлебни, – предложил доктор Гнозиус. Принц послушался. На вкус это была обыкновенная вода.

– Пей понемногу, и никогда не допивай до дна. Тогда жидкость в бутылочке не закончится, пока ты путешествуешь. Эта вода даст тебе бодрость, и спать тебе никогда не захочется. Но больше ничего не пей.

– А что я буду есть?

Учитель пошарил в шкафу и вытащил оттуда чёрствый ломтик хлеба.

– Откусывай понемножку, и он тоже не будет заканчиваться. Крошками от этого хлеба можешь накормить птиц перед тем, как открыть клетку. Золинда наверняка морит их голодом, а крошки их подкрепят. И воды из бутылочки тоже им дай, когда станут людьми. И помни, за время твоих странствий ты не должен есть ничего, кроме этого хлеба. Ты всё запомнил хорошо?

– Всё, учитель, – ответил принц, а потом с надеждой попросил: – Учитель, а ты не смог бы пойти со мной?

– К сожалению, нет. Я же тебе говорил: поединок должен быть честным – ты и Золинда, один на один. Колдовство сможет разрушиться только в том случае, если ты всё сделаешь сам, без посторонней помощи. Да, и лучше никому не говори, кто ты, и куда идёшь.

– Учитель, а почему ты не исчез вместе со всеми людьми?

– Я думаю, это заклятье исчезновения действует на определённое расстояние, в том числе и в высоту. Ведьма просто не могла предполагать, что в день, когда все люди пришли на праздник, кто-то сидит на самой вершине башни. Тратить силы впустую и увеличивать высоту распространения заклятья она не захотела, вот и вышла промашка, к нашей пользе. Заметь, всегда со злом так. Вечно где-нибудь допустят ошибку то от жадности, то от глупости, а то и от гордыни. На этом их и надо ловить.

Принц переоделся в оранжерее в простую одежду. В ней он ухаживал за растениями, Учитель повесил ему через плечо полотняную сумку, в которой лежали бутылка с водой и кусочек хлеба. В руке у Венциана светился ровным светом фонарик. Слёзы уступили место решительности и надежде. Теперь он был готов к спасению своих родителей.

Прямо от площади перед королевским дворцом расходились в разные стороны четыре дороги. Принц и доктор Гнозиус подходили к началу каждой из них. На первых двух фонарик только слабо мерцал, но на третьей вспыхнул ярким огоньком.

– Тебе сюда, – сказал учитель. – Ступай, мой мальчик. Будь храбрым, но осмотрительным, настойчивым, но не безрассудным. Выбирай то, что подсказывают тебе сердце и разум, а не желания и сиюминутные порывы. Помни всё, о чём я предупреждал. Не поддавайся ни на лесть, ни на уговоры. Пока ты чист душой, Золинда бессильна тебе навредить. Я буду ждать тебя, принц, вместе с родителями.

Учёный обнял Венциана, и тот решительно зашагал по дороге.

Стояла глубокая ночь, но темноту разгонял свет от фонарика в руке принца. Всё-таки ему было немножко страшно, поэтому Венциан решил представить себе, что он – храбрый солдат, идущий сражаться за правое дело. Он даже запел песню про оловянного солдатика, которой научил его отец. Во дворце была целая комната оловянных солдатиков. Они стояли на огромном столе, изображавшем поле боя. Король и сам любил эту игру, поэтому часто между ними разыгрывались настоящие сражения. Вот и сейчас Венциан вспомнил эти весёлые минуты и затянул:

– Я солдатик оловянный, весело шагаю,

Я страну свою родную от врагов спасаю.

Предстоит мне путь далекий, ратный труд кровавый,

Ну а после в дом родимый возвращусь со славой!

Пел Венциан сначала тихо, вполголоса, а потом воодушевился и запел громче. Так он и встретил рассвет. На минутку остановился у ручья, чтобы умыться, откусил кусочек хлеба и отпил глоток воды из бутылочки. Учитель был прав, спать совсем не хотелось, и усталости он не чувствовал.

Вокруг по-прежнему не было ни души. Принц проходил мимо опустевших деревень и городков. Так продолжалось два дня, а на третий ему попался на глаза один человек, потом другой, и принц понял, что на эти земли колдовство Золинды уже не распространилось.

Однажды Венциан встретил на дороге старушку, которая тащила тяжёлую корзинку. Видно, у неё болела спина, потому что она согнулась почти пополам и стонала. Им было по пути, и принц предложил помочь донести корзинку. Он был хотя и маленький, но сильный.

Старушка очень обрадовалась и стала рассыпаться в благодарностях. Она рассказала Венциану, что живёт совсем одна, только в соседнем селе у неё есть сестра. К сестре она сегодня и ходила. Посидели, поговорили, вспомнили старые годы. А потом старушка засобиралась домой. Сестра ей дала гостинец – напекла сдобных лепёшек. Печь такие вкусные лепёшки никто больше не умеет! А на полпути вступило в поясницу, думала – не дойдёт до дому. А тут такой хороший мальчик встретился! Повезло. А куда же идёт милый мальчик один? Да и поздно уже…

Венциан ответил, что идёт выполнить одно поручение, а темноты совсем не боится.

Вскоре дошли до деревни, где жила старушка. В окошке дома горел огонёк. Зашли. Очаг был растоплен, и в домике было очень тепло и уютно.

– Садись вот сюда, в кресло, поближе к очагу, –пригласила старушка. – Я сейчас поставлю чай и угощу тебя лепёшками моей сестры. Ты таких никогда не пробовал!

Но принц вежливо поблагодарил и отказался. Он сказал, что очень спешит, и шагнул за порог. Фонарик в доме старушки всё время тревожно мигал. Да и сам принц заметил, что не всё там ладно. Кто, спрашивается, затопил очаг, если старушка ушла к сестре рано утром, а живёт она одна, сама говорила! Нет, что-то там не то.

А старушка вышла на крыльцо и проводила Венциана глазами, пока тот не скрылся из виду. Тогда она топнула ногой, и всё сразу исчезло: и дом, и деревня, а на гнилом пне, оказавшемся на месте стола, вместо лепёшек лежала болотная тина, да дорожная грязь.

– В этот раз не попался, в другой раз оплошаешь! – прошипела старушка (впрочем, она уже снова стала Золиндой). – Не родился ещё человек, которого я не смогла бы провести!

А принц шёл всё дальше. Он немного жалел, что ему нельзя было попробовать лепёшку. Уж очень они аппетитно выглядели. Но тут свет фонарика потускнел, и Венциан постарался выбросить из головы глупые мысли. Он достал свой ломтик хлеба (тот нисколько не уменьшился за несколько дней!), откусил кусочек, запил водой и почувствовал, что бодр и сыт.

Еще через день фонарик начал мигать на опушке леса. Принц заметил, что в чащу ведёт малозаметная тропка. Когда мальчик ступил на неё, фонарик вспыхнул с прежней силой. Дальше путь Венциана шёл через лес. Тропинка то и дело терялась из виду. Дорогу преграждали поваленные деревья, валежник и заросли колючих кустарников. Лес был очень старым. Высоченные деревья сплелись кронами и почти не пропускали солнечный свет. А ночью вообще была непроглядная тьма. Но фонарик горел ярко, а это было самым главным. Значит, принц идёт правильно. Часто попадались следы каких-то зверей, иногда слышался вой, но ни волка, ни лисицы, ни какого-нибудь другого зверя принцу не встретилось. Видимо, их отпугивал свет фонарика.

И вот, однажды Венциан услышал детский плач. Он пошёл на звук и увидел девочку лет пяти в грязном и рваном платьице. Она размазывала слёзы по чумазому личику. Принц постарался успокоить ребёнка, и девочка рассказала, что её отец – лесник. Мать и отец сегодня ушли из дома и оставили дочку одну, строго-настрого велев из дома не выходить. Но девочка оказалась непослушной. Она решила сходить за грибами и заблудилась. Прошло уже несколько часов, стемнело, и она очень боится волков, которых много в этих местах. Принц сказал:

– Я отведу тебя домой. Только вот я понятия не имею, где избушка лесника. Но тебя я не брошу. Пойдём, может быть, мы выйдем на дорогу, или встретим кого-нибудь, кто знает, как разыскать твой дом.

И они пошли вместе. Шли медленно, потому что девочка то и дело садилась передохнуть, а нести её на руках Венциан не мог.

И вот, когда уже наступило утро, они вдруг вышли прямо на домик лесника.

Родителей они застали в слезах. Отец поведал, что весь день и всю ночь безрезультатно искал ребёнка в лесу. Наконец, он решил, что дочку утащили волки, и вернулся домой, не зная, как сказать жене о своём страшном предположении.

Родители и ласкали дочку, и ругали за непослушание, и, не переставая, хвалили принца за спасение их чада. Они ни за что не соглашались отпустить Венциана. Он должен отметить с ними счастливое возвращение их любимого, единственного ребёнка. Если мальчик торопится, то лесник запряжёт лошадку, и доставит его куда угодно. Но только после того, как они посидят вместе за столом, и мальчик расскажет, как нашёл их дочку, и как сумел разыскать в лесу сторожку лесника.

Но фонарик тревожно моргал, и принц, с трудом вырвавшись от благодарных родителей, почти бегом удалился в лесную чащу. Если бы он вернулся, то очень бы удивился. Домика на поляне уже не было, как и самой поляны. На этом месте громоздилась куча валежника, на которой сидели две вороны. А рядом стояла Золинда. От маленькой беззащитной девочки остались только грязные разводы на щеках.

– Ну, что же! Сумел на этот раз вырваться, в другой раз может повезти меньше! – сказала колдунья, И, обратившись к воронам, прибавила:

– Вы свободны. Благодарю за службу.

Вороны каркнули и улетели, на ходу обсуждая, понравилось ли им изображать безутешных родителей.

30. Первая фотография (продолжение)

Граф какое-то время молчал. Поль ничего не спрашивал – он понял, что только до этого места успела рассказать сказку его бабушка.

Затем граф продолжил:

– На следующее утро я проснулся, няня помогла мне одеться и умыться, и я по своему обыкновению ещё до завтрака выскочил во внутренний двор замка. Каково было моё удивление, когда я увидел, что около конюшни стояла карета, конюх запрягал четвёрку выездных лошадей, а лакей грузил в карету какие-то картонки и саквояжи.

Я помчался в столовую. Родители уже сидели за столом. Они пожелали мне доброго утра, но я не ответил, а сразу стал спрашивать, куда мы едем.

– Едем только мы с мамой, – ответил отец, – а ты нас подождёшь в замке.

– Не хочу, чтобы вы ехали без меня, хочу с вами, – закричал я.

– Рольфи, милый, – сказала мама, – мы уезжаем ненадолго, всего на неделю, ты не заметишь даже, как быстро она пролетит.

– Мы приглашены на ежегодный бал по поводу годовщины коронации нашего короля. Он прислал нам приглашение. Согласись, невежливо не явиться на королевское приглашение, – сказал папа.

Я продолжал упрямиться и капризничать:

– Ты недорассказала сказку! – обратился я к маме.

– Дорасскажу, когда вернусь, – пообещала мама.

– Рольфи, ну что ты, в самом деле, – нахмурился отец. – Мы и в прошлом году уезжали, ты слова не сказал. А сейчас ты уже совсем взрослый мальчик, и вдруг такие капризы…

Я не уступал, но, несмотря на все мои слёзы и уговоры, родители вскоре после завтрака уехали.

Я дулся и едва буркнул: «До свидания». Мог ли я тогда подумать, что вижу их в последний раз? Но какое-то предчувствие беды тяготило моё детское сердце.

Я всё время плакал, не хотел ничем заниматься, а вечером не пожелал слушать сказку, которую, было, начала рассказывать няня Лиззи.

Следующий день прошёл без происшествий. Я продолжал сердиться и слегка капризничать, но, поскольку я был, в общем-то, спокойным ребёнком, мне уже самому надоело моё поведение. Просто сразу признать, что вчера я вёл себя плохо, мне не позволяло моё самолюбие.

Итак, день, а затем и ночь прошли спокойно, но в середине следующего дня всё изменилось. Сначала прискакал верхом какой-то, неизвестный мне человек. Он что-то быстро сообщил слугам, которые вышли его встретить, и сразу ускакал. Его приезд вызвал у всех бурную реакцию. Женщины заплакали, мужчины нахмурились и стали что-то энергично обсуждать. Так продолжалось довольно долго. Я сначала наблюдал из окна, но потом любопытство выгнало меня во двор.

– Няня Лиззи, что случилось? Кто этот человек, зачем он приезжал? – пристал я к няне. Но она только утирала слёзы и шептала:

– Не спрашивай, мой бедняжечка…

– Почему ты зовёшь меня бедняжкой? – обиделся я.

Но няня больше ничего мне не сказала. Остальные слуги тоже молчали и отводили глаза, когда я обращался к ним с вопросами.

Обед в этот день пригорел, мною никто не занимался. Только няня Лиззи была рядом, но всё падало у неё из рук, отвечала она невпопад и всё время плакала.

Ближе к вечеру приехал ещё один посетитель, на сей раз в коляске. Он прошёл в замок и велел всем собраться в столовой. Меня туда не пустили. Няня увела меня в мою спальню.

Через какое-то время незнакомец уехал. Перед отъездом он пожелал на меня посмотреть. Несколько секунд он так сверлил меня взглядом, что я вспомнил папин рассказ про кроликов, которых удав гипнотизирует перед тем, как съесть.

Но подкрепляться мной незнакомец не стал. Он отвёл глаза и сказал:

– О дальнейшем вам будет сообщено в своё время. Ваше ходатайство о том, чтобы молодой граф находился до улаживания всех формальностей на вашем попечении в замке, будет рассмотрено в установленном порядке. Однако, я ещё раз предупреждаю вас, что, если будет установлено, что вы причинили какой-либо ущерб имуществу семейства Вундерстайнов, вас будет ждать уголовная ответственность. Пломб не срывать. За благополучие наследника вы тоже отвечаете головой.

С этими словами он отбыл.

Я снова кинулся к няне:

– Кто этот молодой граф, и почему он должен жить в нашем замке? И кто такой наследник? И что за пломбы, которые нельзя срывать?

Но ответил мне дворецкий, а не няня:

– Мужайтесь, ваше сиятельство. Так случилось, по воле Божьей (мы все в его руках!), что ваших родителей больше нет с нами. Мост, по которому ехала их карета, обрушился, и они погибли. Сейчас они на небесах. А вы теперь – граф Вундерстайн и наследник. Одному Всевышнему известно, что теперь ждёт вас и всех нас, грешных.

То, что я услышал, не вмещалось в моё сознание. Жизнь была простой и ясной и приносила только радости. Папа и мама всегда были рядом. Другого в жизни я не знал, не представлял, что может быть иначе. Сначала я молчал, потом начал кричать, что это неправда, что я так не хочу. Я требовал, чтобы меня немедленно увезли к родителям. Но слуги только плакали и шептали слова утешения. Кроме потери хозяев, которых они очень любили, Микельсы понесли и личную утрату. Погибла их дочь Ленни, горничная мамы. Кроме родителей и Ленни погибло ещё двое: камердинер отца Филипп и кучер Христофор. Всего пять человек.

Никто особенно не расследовал, как я полагаю, отчего обрушился мост. То ли он был ветхим, то ли кто-то это подстроил. Трудно сказать. Это был деревянный мост через глубокий и узкий овраг, на дне которого протекал ручей. Сейчас этого места не узнать. Ручей взят в трубу, овраг засыпан. Я тебе показывал, где это. Много лет спустя, когда я вступил в права наследства, я решил в память о трагедии, унесшей жизни пяти человек поставить на этом месте памятную часовню. Впрочем, ты сам хорошо это знаешь.

Следующие дни я помню смутно. Припоминаю, что вся прислуга ходила в трауре, а я никак не хотел надевать чёрный бархатный костюмчик, потому что отказывался верить в смерть родителей. Все комнаты, кроме моей спальни и малой гостиной были заперты и опечатаны. Кругом сгустилась атмосфера скорби и неопределённости.

Именно в это время я вообразил, что смогу вернуть родителей, если, как принц Венциан, пойду на их поиски. Но у меня не было ни мудрого учителя Гнозиуса, который смог бы мне всё объяснить, ни волшебных предметов. Я требовал у няни Лиззи, чтобы она мне дорассказала до конца сказку о принце Венциане, но няня уверяла, что такой сказки она не знает.

Не помню, сколько дней прошло с того ужасного дня. Думаю, недели две – три. Время от времени приезжали какие-то люди, подолгу сидели с дворецким, показывали ему какие-то бумаги. Микельс-старший что-то доказывал, просил. Уже много позже, через двенадцать лет я узнал, что всех слуг рассчитали и предложили покинуть замок. Все так и поступили. Осталось только семейство Микельсов. Идти им было некуда. Все Микельсы испокон веку жили в замке и другого жилья не имели. Наконец те, кто решал мою и их судьбы, согласились, чтобы Микельсы перебрались в самый маленький и ветхий флигель, прилепившийся к замку (сейчас его уже снесли). Там было всего две комнатки. Камин (причём неисправный и дымящий) был только в одной из комнат. В таких условиях предстояло жить верным Микельсам. При этом их ещё обязали платить арендную плату. Им объяснили, что раньше бесплатная крыша над головой им полагалась, как часть оплаты за службу, но сейчас в их услугах больше никто не нуждается.

Сразу расскажу тебе, как жили Микельсы дальше. Прочистили дымоход камина, собрали в лесу сухие ветки и валежник и кое-как пережили зиму. Следующей весной засадили огород в тайном садике. Хорошо, что про это место никто из посторонних не знал, а то наверняка запретили бы Микельсам пользоваться этим клочком земли. Нужны были деньги на жизнь и на оплату аренды. И все Микельсы искали в городе любого заработка. Анне вскоре исполнилось семнадцать лет, и её взяли горничной в гостиницу. Место было хорошее, и Анна старалась изо всех сил. В миловидную и работящую девушку влюбился сын хозяев Антоний. Родители не возражали против этого союза. Все обитатели замка, независимо от того были это хозяева или слуги, пользовались в городе большим уважением. Анна была умна, прекрасно воспитана, имела хороший, добрый характер. На бедственное материальное положение будущие родственники закрыли глаза, тем более что жених не имел денежных затруднений. Самой Анне тоже нравился хозяйский сын, и вскоре дело было слаженно.

Надо сказать, что Анна переняла от своей матери (моей няни Лиззи) умение хорошо готовить, знала рецепты многих редких изысканных блюд, которые подавали к столу в замке и в господском доме в Флизберге. Анна предложила готовить эти блюда в трактире при гостинице, и доходы трактира сразу выросли.

Прошло ещё несколько лет. В трактире появилась новая горничная Фанни. Анне понравилась скромная и трудолюбивая девушка и вскоре они подружились. Наш теперешний дворецкий частенько приходил в гостиницу к сестре. Для него всегда находилась работа. Он колол дрова, помогал с ремонтом, закупал и привозил продукты. Родители к тому времени постарели, часто недомогали и уже не могли зарабатывать на жизнь. Поэтому вся надежда была только на сына и дочь – Анна тоже помогала родителям.

Стариков очень волновала моя судьба. Они ничего обо мне не знали. Несколько раз в замок наезжала моя опекунша. Каждый раз она что-то увозила с собой. Микельсам очень хотелось спросить её обо мне, но они не решались попадаться опекунше на глаза, опасаясь, что та рассердится и изгонит их из последнего пристанища. Старика дворецкого терзала мысль о том, что, если со мной что-то случится, род Вундерстайнов прервётся, и замок унаследуют какие-нибудь дальние родственники, или он отойдёт в государственную казну. Тогда и роду Микельсов, много лет состоявшему на службе Вундерстайнов и замка придёт конец. Всё же он надеялся, что я, достигнув совершеннолетия и вступив в права наследства, посещу замок и вспомню своих старых слуг. Сам он уже не мечтал дожить до этого времени, поэтому настойчиво обучал сына всем тонкостям службы. И, как ты знаешь, сын всё твёрдо усвоил, мне даже порой хочется, чтобы он хоть иногда не так рьяно соблюдал все многочисленные правила и обычаи. Но когда вижу, что ему это доставляет огорчение, стараюсь потерпеть.

Ещё родители переживали, что сын до сих пор не женат. Он был молод, хорош собой, мастер на все руки. Но отсутствие жилья и постоянной работы отпугивало многих невест.

Обрёл свою вторую половину молодой Микельс тоже в гостинице. Он давно поглядывал на горничную Фанни. От сестры узнал, что девушка – сирота, к тому же родня после смерти родителей фактически вытеснила её из родительского дома. Так что Фанни жила в небольшой каморке при гостинице. Несмотря на все трудности, Фанни не утратила живого и лёгкого характера. Микельс обрадовался, что девушка была ему ровней. Ты ведь его знаешь. Гордый характер никогда не позволил бы ему ухаживать за богатой невестой, рассчитывая на её приданое.

Анна, увидев склонность брата к Фанни, осторожно выяснила у той, нравится ли ей её брат. И увидев, что чувство взаимно, сделала всё, чтобы знакомство завершилось свадьбой. Теперь Фанни каждое утро преодолевала путь от замка до гостиницы, а вечером возвращалась обратно, но у молодости много сил, а любовь увеличивает их многократно.

Старики полюбили свою невестку. Они приняли её в клан Микельсов. Лиззи обучала её кулинарному искусству и работе горничной. А старый Микельс нашёл в её лице благодарную слушательницу всевозможных семейных историй и преданий.

Чета старых Микельсов немного не дождалась моего возвращения в замок. Сначала не стало моей дорогой нянюшки Лиззи. Супруг пережил её ненамного. Так что встретил меня только их сын с семейством. Произошло это через долгих двенадцать лет.

Но я отвлёкся. Вернёмся снова к тем трагическим дням. Всё казалось каким-то дурным сном. Я никак не мог утешиться. Ах, если бы я только знал, что ждёт меня в недалёком будущем!

Как-то днём во двор замка въехала карета. Из неё вышел невысокий человек средних лет совершенно непримечательной внешности и примерно того же возраста дама. Поскольку ей пришлось сыграть в моей жизни довольно значительную роль, опишу её поподробнее.

Это была худощавая особа со скучающим и недовольным выражением лица. Волосы были сильно зализаны и собраны в маленький пучок на затылке, что ей вовсе не шло. На лоб была надвинута небольшая шляпка с вуалеткой, из-под которой зорко выглядывали глаза, беспрерывно бегающие из стороны в сторону. Один только раз они остановились на мне, и мне очень захотелось провалиться сквозь землю. Тонкие губы особы были крепко сжаты, и, казалось, никогда в жизни улыбка их не касалась.

Прибывшие зашли в замок и в присутствии Микельсов зачитали мне (именно мне!) какие-то бумаги. Тогда я ничего не понял. Поэтому расскажу тебе то, что узнал об этом документе впоследствии.

Приехавший господин был представителем опекунского совета. Он объявил мне, что в результате розыска опекунскому совету удалось найти мою ближайшую родственницу – троюродную сестру моей матери госпожу Диану Шмерц, и указанная госпожа дала согласие быть моей опекуншей до совершеннолетия. Дальше излагались многочисленные юридические условия, которые я, шестилетний ребёнок не в состоянии был понять, а тем более опротестовать.

Слугам было велено собрать мои вещи, так как через час мне предстояло уехать с совершенно незнакомыми людьми.

За этот час произошло ещё одно событие, которое снова вызвало у меня слёзы. Пришёл какой-то мужчина и вывел из конюшни, а потом и увёл неизвестно куда всех лошадей, включая и моего пони. Напрасно я кричал, что пони – мой собственный, что это подарок родителей. Господин из опекунского совета и госпожа Шмерц смотрели на меня, как на пустое место.

А дальше последовало прощание со слугами. Няня Лиззи плакала навзрыд. Старый Микельс наклонился и шепнул мне на ухо:

– Мы будем ждать вас, ваше сиятельство! Возвращайтесь скорее.

В его глазах тоже блестели слёзы.

Меня оторвали от няни и запихали в карету. Уже давно выехали мы из замка, и даже из города, а я всё продолжал плакать. И тут впервые я услышал голос моей опекунши:

– Какой капризный мальчик. Чувствую, что с ним будет много мороки…

31. Первая фотография (окончание)

Я плохо помню нашу дорогу. Окна в карете были маленькими и тусклыми, вдобавок, вскоре зарядил долгий и нудный дождь. Меня утомили мои переживания, и я задремал.

На ночлег мы останавливались в каких-то унылых постоялых дворах, грязных и плохо освещенных. Маленькие поселения за окном кареты сменялись лесами, полями, и так, казалось, будет без конца. Но на третий день колеса кареты застучали по мостовой, дома стали выше и стояли, плотно прижавшись один к другому.

Карета остановилась. Представитель опекунского совета вылез из нее, напоследок обратившись ко мне и выразив надежду, что я буду послушным мальчиком и всегда буду благодарен госпоже Шмерц за то, что она взвалила на себя непосильный труд по моему воспитанию. А мы поехали дальше. Через какое-то время кучер остановил лошадей перед неприметным двухэтажным домом. Через минуту из дверей выскочил слуга, помог нам выйти из кареты, забрал багаж, и вскоре мы, поднявшись на второй этаж, вступили в квартиру господ Шмерцев. Здесь мне предстояло провести два самых грустных и одиноких года моей жизни.

Квартира занимала весь второй этаж. Сколько в ней было комнат, сказать не могу. Мне выделили маленькую комнату, в которой из мебели были только кровать, шкаф для одежды, маленький столик и стул. Слуга занёс чемоданы с моими вещами, и в комнате сразу стало очень тесно. Когда стали распаковывать вещи, оказалось, что там была только одежда. Ни одной игрушки, ни одной книжки. Уже потом Микельс рассказал мне, что все "лишние вещи" госпожа Шмерц выбросила из чемоданов.

Слуга поместил мою одежду в шкаф и удалился. Я остался совершенно один. За время долгой дороги я устал, поэтому прилёг на кровать и, кажется, заснул.

Проснулся я от того, что надо мной стояла госпожа Шмерц. Она теребила меня и ругала за то, что я в дорожной одежде улёгся на кровать. Она сказала, что я плохо воспитан, если так поступаю. Потом она сказала, что через полчаса будет обед и велела слуге помочь мне переодеться и привести меня в столовую.

Надо сказать, что все комнаты в квартире Шмерцев были какими-то неприветливым и мрачными. Тяжёлые бархатные портьеры были всегда наполовину задернуты, и в комнатах царил полумрак. Резная старинная дубовая мебель была покрыта темным, почти черным лаком. Такими же были панели, которыми до половины были обшиты стены. Пыльные ковры тусклых расцветок довершали картину.

Я вступил в довольно обширную столовую с длинным столом посредине. Во главе стола сидел какой-то толстяк. Лица его я не видел, поскольку оно было заслонено газетой, которую толстяк внимательно читал, и от которой и не вздумал оторваться при моем появлении.

– Дорогой, – непривычно нежным и робким голосом обратилась госпожа Шмерц к своему супругу, – это Рольф Вундерстайн – тот мальчик, которого мне поручено опекать.

Ворчание, раздавшиеся из-за газеты, могло бы принадлежать очень раздражённому и недовольному своею жизнью цепному псу.

– Рольф, – повернулась госпожа Шмерц ко мне, – это мой супруг, господин Шмерц. Он занят очень серьезными делами, поэтому его нельзя отвлекать болтовней и прочими выходками. Кроме того, господин Шмерц часто страдает головными болями, которые могут усилиться от громких звуков, беготни и тому подобного. Прошу про это никогда не забывать.

Обед прошел в полном молчании. Лица господина Шмерца я так и не увидел. Он продолжал читать свою газету до тех пор, пока по распоряжению госпожи Шмерц слуга не увел меня в мою комнату.

В последующие дни обеды проходили точно так же. Несколько раз, когда я, забывшись, произносил что-нибудь за столом, из-за газеты раздавалось:

– Я же просил соблюдать тишину! Нет покоя в собственном доме!

Госпожа Шмерц бросала на меня укоризненный взгляд, делала страдальческое лицо, и я умолкал.

К счастью, завтракал и ужинал господин Шмерц у себя в кабинете. Там же он проводил всё свое время, за исключением тех часов, когда уходил из дома. Возвращался он чаще всего в дурном настроении и снова уединялся в своем кабинете.

Много позже я узнал, что господин Шмерц был подвержен пагубной страсти: он был игрок. Но играл он не за карточным столом, а на бирже. И играл, как правило, неудачно, постоянно терпел убытки. Сначала промотал свое состояние, доставшееся ему от родителей. Потом решил поправить дела женитьбой. У его невесты не было никаких привлекательных черт, кроме более чем приличного приданого. Кроме того, она была единственной дочерью у родителей, и после их смерти могла получить неплохое наследство. Эти соображения определили выбор господина Шмерца, и он женился. Госпожа Шмерц к этому времени почти отчаялась создать семью, поэтому предложение господина Шмерца стало для нее самым счастливым событием в жизни.

Она обожала своего мужа, преклонялись перед ним и во всем ему потакала. Поэтому безропотно позволила ему промотать всё своё приданое, а затем и наследство её родителей.

Не хочется говорить об этом, но опекунство надо мной открыло перед Шмерцами новый источник дохода. Конечно, деньги на банковском счёте родителей (а теперь моем) она беспрепятственно трогать не могла, так как должна была отчитываться перед опекунским советом. Приходилось изворачиваться, придумывать несуществующие траты. Но главным способом добычи денег была продажа вещей, которые она забирала из нашего дома и из замка, пользуясь тем, что полной описи имущества составлено не было. Исчезли многие картины, столовое серебро, другие ценные предметы. Микельсы сокрушались, наблюдая, как она во время очередного наезда в замок набивает карету разными вещами, но сделать ничего не могли. Так что я встретил свое совершеннолетие значительно обедневшим.

Впрочем, не в этом был главный для меня вред от опекунства госпожи Шмерц.

Потянулись один за одним скучные, серые и одинокие дни. Никто не собирался уделять мне ни минуты своего времени, ни в ком не встречал я любви и заботы. Меня кормили и одевали. На этом все труды опекунши по моему воспитанию заканчивались. Иногда я думаю, что она просто понятия не имела о том, что нужно маленькому человечку.

Только одна горничная – иностранка, почти не говорившая по-нашему, жалела меня. Поздно вечером, когда в доме все затихало, она бесшумно проскальзывала ко мне в комнату, садилась на мою кровать, обнимала меня, гладила по голове, совала мне в руку какую-нибудь конфетку или печенюшку, говорила мне что-то ласковое, и мне иногда в темноте, когда свет фонаря падал из окна на её лицо, казалось, что в её глазах блестели слёзы. Однажды её выследила госпожа Шмерц, и бедняжке сильно досталось. Вскоре её рассчитали, не знаю, был ли я невольным виновником тому.

По вечерам к госпоже Шмерц часто заглядывали приятельницы. Они пили чай в маленькой гостиной и болтали обо всём на свете. Очень часто темой их разговоров становился я. Моя опекунша в трагических красках описывала свой колоссальный труд по моему воспитанию. Я, по её словам, был мрачным, угрюмым, необщительным и вообще очень странным и трудным ребенком. Приятельницы восхищались ее благородным решением принять на себя заботы о сиротке, её терпением и добротой и выражали ей своё сочувствие.

Дни мои проходили уныло, и ни один из них не отличался от другого.

Молчаливый и чопорный лакей водил меня на прогулки, которые доставляли мне мало радости. Мне не разрешалось бегать, играть. Лакей крепко держал меня за руку и в течение часа водил меня всегда одним и тем же маршрутом по аллеям какого-то скучного, чахлого парка.

За два года, проведенные в этом доме я бы, наверное, совсем одичал, если бы не обнаружил в маленькой гостиной шкаф с книгами. Удивительно, что госпожа Шмерц не стала препятствовать тому, чтобы я читал их, видимо решила, что это самый лучший и лёгкий способ занять меня чем-нибудь. Только предупредила, что книги очень дорогие, и, если я помну или испачкаю хоть одну страницу, она запрёт шкаф на ключ.

Читать я научился очень рано и прочёл до того, как попал в дом Шмерцев, много хороших детских книг. Но библиотека моей опекунши совсем не подходила для детского чтения. Здесь были только примитивные детективы и сентиментальные женские романы. Ни одной детской книги, ни одного классического произведения. Вот на такой низкопробной литературе я и рос. Сначала я надеялся, что в одной из книг найду окончание истории про принца Венциана и узнаю, как вернуть родителей. Но постепенно моя вера в это слабела, и к восьми годам я уже ясно понимал, что никогда не смогу возвратить прежнюю жизнь. Читать я всё же продолжал по привычке, да и заняться больше мне было решительно нечем.

Так прошло два года. Я думаю, что такое положение вещей устраивало мою опекуншу, но к счастью, за исполнением ею своих обязанностей, наблюдали органы опеки. Они вежливо, но решительно напомнили ей, что ребенок, достигший моего возраста, должен начать получать образование.

Сделать это можно было тремя способами.

Во-первых, можно было приглашать приходящих учителей, либо нанять учителя с тем, чтобы он проживал в доме. Но это было бы очень дорого, да и нарушило бы драгоценный покой господина Шмерца.

Во-вторых, можно было отдать меня в гимназию или лицей. Но тогда бы пришлось каждый день отводить меня туда, а потом забирать, так как все подобные заведения находились довольно далеко от дома Шмерцев. А потом надо было следить за выполнением домашних заданий. Это совершенно не устраивало мою опекуншу.

Она выбрала третий вариант: нашла лицей с полным пансионом и содержанием. Таким образом, она полностью освобождала себя от утомительных забот по опеке. Конечно, это было несколько дороже, чем лицей без пансиона, но деньги она тратила не свои, а моих родителей. Для вида она спросила меня, как я смотрю на то, что буду жить и учиться в другом месте. Я тут же согласился. В душе я был рад любым переменам, настолько мне опротивела жизнь в семействе Шмерцев. Вечером, как всегда, пожаловали приятельницы моей опекунши, и я слышал, как она сетовала на мою неблагодарность и бездушие.

– Сколько для него сделано, сколько сил потрачено, а он без сожалений готов покинуть приютивший его дом!

Приятельницы ахали, качали головами и утешали госпожу Шмерц.

32. Вторая фотография

Помнишь сказку о Снежной Королеве? Там у Кая сердце так заледенело, что он видел во всём, что его окружало, только всё самое плохое и гадкое. Вот таким стал и я за два года пребывания в доме Шмерцев.

Весёлый, жизнерадостный ребенок превратился в угрюмого мрачного и, можно сказать без преувеличения, разочарованного во всем маленького старичка (и это в восемь-то лет!)

Свою роль сыграли не только отсутствие любви и интереса к моей жизни, но и те сведения, которые я почерпнул из книг. К счастью, я, в силу своей детской невинности, понимал в этих книгах далеко не всё. Но и то, что я усвоил из их содержания, значительно отравило мою детскую душу. Убийства и грабежи переплелись в моей голове с супружескими изменами и совращением невинных девушек. Весь мир казался вместилищем всевозможных отвратительных вещей, зла и подлости.

Впрочем, жизнь моя стала немного разнообразнее, когда я стал жить в пансионе при лицее. Во-первых, рядом со мной появилось много сверстников. Подружиться ни с кем я, конечно, не смог, слишком велика была между нами пропасть. Но, хотя бы, мог видеть детей моего возраста

Во-вторых, начались занятия. По своей натуре я был любознательным ребенком, и даже пребывание у Шмерцев не смогло до конца убить во мне желание узнавать что-то новое. А кроме того, госпожа Шмерц и её приятельницы постоянно вбивали в мою голову мысли о моей никчемности, и мне хотелось доказать всем, а в первую очередь себе, что это не так. Поэтому учился я хорошо.

В-третьих, при лицее была неплохая библиотека, в которой я сразу стал брать книги. Библиотекарь, господин Клаус заметил мой интерес к чтению и стал предлагать мне то одну, то другую книгу. Так я начал открывать для себя хорошую литературу.

Пансион был дорогой, поэтому у каждого из пяти пансионеров была своя небольшая комнатка. Моя была довольно уютной. Она располагалась на втором этаже. Из окна открывался вид на старинный парк, а вдали виднелись золотые купола и шпили кафедрального собора.

Окно было забрано ажурной чугунной решёткой. Много часов провел я на широком подоконнике этого окна, читая или любуясь пейзажем за окном.

Преподаватели в лицее были самые лучшие, как я думаю. Они хорошо относились к учащимся и умели заинтересовать тем, чему учили. Меня особенно увлекали языки, история и словесность.

К слову сказать, наш лицей был устроен не так, как современные лицеи. У нас не было младших и старших классов. Набрав курс (восемнадцать мальчиков), от начала и до конца обучали только их. Поэтому и внимания к учащимся было больше, и порядок был идеальный, ну и, соответственно, это отражалось и на стоимости обучения.

Как я уже сказал, здание лицея окружал обширный старинный парк. Могучие вековые деревья сплетались ветвями и аллеи напоминали зелёные коридоры. В парке было много таких уголков, куда редко заглядывали люди, и где я любил уединяться с книгой в то время, когда мои сверстники устраивали шумные игры и беготню в других местах парка.

Наверное, я завидовал им. Почти все после занятий уходили домой, за некоторыми приходили слуги, гувернёры или даже родители, а иногда приезжали и экипажи.

Даже у четырех других пансионеров были семьи, и я часто слышал, как они мечтали о том, что будут делать дома на каникулах, и какие развлечения их родители обещали им организовать в это время. Все они были из других городов, а один мальчик даже из другой страны, вот почему им приходилось жить в пансионе. И только я один знал, что здесь, в этом городе, находится мой дом, но он пуст, заперт, покинут и одинок так же, как одинок и всеми покинут я.

Вот такое у меня было состояние души, когда я переселился от Шмерцев в пансион и стал лицеистом.

Прошло, пожалуй, месяца полтора, как вдруг моя жизнь круто изменилась.

Это было в воскресенье. Занятий не было, здание лицея опустело. Погода была замечательная. Четверо других мальчиков-пансионеров во что-то играли в парке, и я слышал из своей комнаты их веселые крики. Я же никуда не хотел идти и сидел у себя, читая какую-то книгу.

В дверь кто-то постучал и, когда я пригласил войти, в дверном проёме появилась крупная фигура нашего служителя Бальтазара. Это была колоритная личность. Высокий могучий старик с пышными бакенбардами, в прошлом солдат, он имел самый добрейший характер, что мало соответствовало его суровой внешности. По нашей просьбе он покупал нам пирожные и конфеты в ближайшем кафе, выполнял другие мелкие поручения. Надо сказать, что по уставу лицея каждый пансионер должен был иметь небольшую сумму наличных денег, так называемые "карманные", на которые можно было приобретать письменные принадлежности, книги и разные мелочи. Бальтазар закрывал глаза на то, что сладости не входили в перечень необходимых вещей, и баловал нас

Так вот, Бальтазар зашёл в мою комнату и доложил, что меня спрашивает дама, и что она ожидает в приёмной.

– Госпожа Шмерц? – поморщился я.

– Нет. Она отрекомендовалась госпожой Фрюлинг. Пожилая дама, – уточнил Бальтазар.

Фрюлинг? Это имя мне ничего не говорило. Возможно, это одна из приятельниц госпожи Шмерц? Но я не мог припомнить среди её знакомых особ пожилого возраста.

Любопытство пересилило во мне нежелание общаться с людьми, и я сказал Бальтазару:

– Передай, я сейчас выйду.

Я наскоро привел себя в порядок и отправился в приёмную.

33. Вторая фотография (продолжение). Госпожа Фрюлинг

В приёмной меня, действительно, ожидала пожилая дама. Она привстала при моём появлении, но я попросил её сесть. Надо сказать, что в доме Шмерцев я вырос достаточно невоспитанным ребёнком (ведь моим воспитанием, по сути дела, никто не занимался). Но в лицее нас с первого дня стали обучать правилам этикета и поведения в обществе. И кое-что я уже усвоил.

Итак, я предложил даме сесть, но что делать дальше, я не знал. Несколько секунд мы рассматривали друг друга.

Да, передо мной была, безусловно, немолодая женщина, но никто и никогда не решился бы назвать её старухой. Стройная осанка сохранилась не только благодаря корсету (который в то время носили все дамы), но и из-за присущего ей чувства собственного достоинства и благородства, при этом без малейшей тени самодовольства и высокомерия. Одета госпожа Фрюлинг была скромно, но изысканно, так, что в первую очередь привлекал внимание не её наряд, а она сама. Обычно она предпочитала носить одежду оливковых или жемчужно-серых цветов, что очень гармонировало с её тёмно-серыми глазами и почти полностью седыми волосами. Госпожа Фрюлинг смотрела на меня доброжелательно и с лёгкой, едва заметной улыбкой.

Я копался в своей памяти и старался припомнить, знаю ли я эту даму. Я чётко понимал, что среди приятельниц госпожи Шмерц её не было. Какие люди навещали моих родителей, когда те были живы, я совершенно не помнил. Странно, но пережитое горе поставило в моей памяти как бы высокую стену, и я очень смутно помнил, что было «до». Я даже стал забывать лица слуг, а знакомых не помнил вовсе.

Однако образ женщины, сидевшей напротив меня, всплывал со дна моего сознания и сразу же исчезал, что очень огорчало меня.

Госпожа Фрюлинг прервала неловкое молчание первая:

– Ваше сиятельство, вы меня не узнаёте?

– Н-нет, – пробормотал я. – А что, мы знакомы?

– Ну, конечно, вы были тогда малы и вряд ли обращали большое внимание на тех, кто бывал в вашем доме.

– Мы – родня? – решился я уточнить (хотя госпожа Шмерц много раз жаловалась своим приятельницам, что у меня не осталось, ну совсем никакой родни, поэтому она должна была взвалить на себя тяжкий крест присмотра за мной).

– В некотором роде – да, родня, но только не кровная, а скорее духовная. Я – крёстная мать вашей мамы, графини Севастианы. Мы с вашей бабушкой были большими подругами, вместе учились в гимназии, были подружками на свадьбе друг у друга. Потом нам приходилось часто разлучаться, потому что мой муж был дипломатом, и наша семья иногда по нескольку лет жила за границей. В очередной наш приезд на родину ваша бабушка поделилась радостной новостью: она ждала ребёнка. Моя подруга уже несколько лет была замужем, но детей всё не было, что её очень огорчало. И вдруг, такая радость! Мы договорились, что если родится девочка, то я буду её крёстной. У нас принято, что у девочек бывают только крёстные матери, а у мальчиков – крёстные отцы.

Так и случилось. Родилась прелестная девчушка, которую в крещении нарекли Севастианой. Я любила крестницу как свою родную дочь. Да её и невозможно было не любить. Она была милым, добрым ребёнком с живой фантазией и богатым воображением. Она была неистощима в изобретении новых игр, обожала читать книжки, и сама придумывала всякие истории. Маленькая Севви росла, и всё ярче расцветала её красота. Она хорошо пела, играла на фортепиано, а в танцах ей не было равных. Вокруг девушки всегда было много воздыхателей и искателей её руки. Но Севастиана не была ветреной кокеткой, поэтому к выбору спутника жизни отнеслась ответственно.

Настал день, моя крестница приехала ко мне и привезла приглашение на церемонию обручения. Её избранником стал ваш отец, граф Маркус Вундерстайн. Отпрыск древнейшего и прославленного рода, он был молод, хорош собой, вращался в высшем свете, имел лёгкий характер и добрую репутацию. Родители графа к тому времени уже отошли в иной мир, братьев и сестёр у Маркуса не было, и он единолично распоряжался своим небольшим состоянием. Да, он был небогат, но на достойную семейную жизнь средств хватало. Граф не был ни игроком, ни кутилой, поэтому потеря средств к существованию им не грозила. К тому же, он имел доступ в высшее общество, поэтому после замужества Севастиана могла бы посещать приёмы у короля, балы и рауты, двери в которые были открыты только представителям высшего дворянства. Для молодой красивой девушки это тоже было небезразлично.

Одним словом, выбор её был одобрен, родители благословили молодых, и через некоторое время сыграли свадьбу.

Я часто бывала в гостях у молодожёнов, сначала с подругой, вашей бабушкой, а потом, когда её не стало, то и одна. Ваши родители любили приглашать гостей, поэтому всегда звали и меня. А через год родились вы. И в раннем детстве я часто держала вас на руках, но, разумеется, вы были слишком малы, чтобы помнить это. А потом… – госпожа Фрюлинг вздохнула и замолчала, но мне и без этого было понятно, что означает это «потом».

– Прошу прощения, что отняла у вас столько времени своим рассказом, – продолжила дама. – Собственно говоря, я вас побеспокоила потому, что у меня есть к вам одна просьба.

Вот оно что! А я, было, подумал, что, наконец-то нашёлся человек, который просто хочет меня проведать, поговорить о родителях… Я ответил, наверное, чересчур резко, но мне было очень обидно:

– К сожалению, госпожа Фрюлинг, я вряд ли чем-то могу быть вам полезен. До моего совершеннолетия всеми моими средствами и всем имуществом распоряжается моя опекунша, госпожа Шмерц. Мне выдают совсем маленькую сумму на карманные расходы. Так что, ничем не смогу вам помочь.

Я уже собирался раскланяться и гордо удалиться, как госпожа Фрюлинг улыбнулась и сказала:

– Нет-нет, прошу прощения за то, что неясно выразила свою мысль. Я совершенно не нуждаюсь в средствах. Мой покойный муж оставил мне неплохое состояние, которое позволяет не только безбедно жить, но и оказывать помощь другим, когда это требуется. Кроме того, мой сын, который пошёл по стопам отца и стал дипломатом, тоже мне помогает. Нет, моя просьба совершенно иного рода.

Слышали ли вы, что король Максимилиан открыл свой зверинец для посещения всем своим подданным? (Я, разумеется, не слышал). Наш государь очень любит животных. Про это узнали послы, представляющие в нашей стране свои государства. И правители этих стран стали преподносить в дар его величеству самых разнообразных зверей. Король захотел, чтобы все эти животные не ютились в тесных грязных клетках, и повелел разбить огромный парк, оборудованный обширными вольерами, в которых его питомцы чувствовали себя так же свободно, как на воле. Когда через несколько лет труды были закончены, то все признали, что королевский зоопарк ни в чём не уступает лучшим зоопаркам мира.

Тогда король рассудил, что будет несправедливо, если любоваться на животных, и наблюдать за их повадками будут только члены королевской семьи и придворные. И он распорядился пять дней в неделю открывать двери зоопарка для всех желающих. Те из моих знакомых, которые уже посетили королевский зверинец, остались в полном восторге.

Должна признаться, что я тоже очень люблю животных, и хотела бы на них посмотреть, но мне не с кем пойти. Мой сын с женой и с внучкой живут в Южной Америке (он служит там послом в одной из стран). А среди моих приятельниц, желающих не нашлось: кто болен, кто боится животных, а кто просто их не любит. А идти одной – это не получить никакого удовольствия. Ведь хочется с кем-то поделиться впечатлениями, поговорить. Вот я и подумала, может быть, вы составите мне компанию?

Предложение вырваться хоть ненадолго из стен пансиона, посмотреть на животных, было, разумеется, очень соблазнительным. Но я настолько разуверился в возможности чего-то хорошего в своей жизни, что мрачно ответил:

– К сожалению, меня не отпустят. Меня предупреждали, что выходить на улицу я могу только в сопровождении госпожи Шмерц, представителя опеки или директора лицея…

– О, пусть это вас не тревожит, – успокоила меня госпожа Фрюлинг. – Я получила письменное разрешение от вашего начальства, что могу вас забрать до девяти часов вечера.

И она продемонстрировала мне какую-то бумагу. Позже я узнал, что покойный муж госпожи Фрюлинг имел весьма обширные связи. Он был дружен с директором департамента образования, и последний, узнав от госпожи Фрюлинг мою историю, выдал ей письменное разрешение забирать меня к себе в любое свободное время, кроме ночного. Директор лицея тоже не возражал. Он был разумным и порядочным человеком и видел, в каком душевном состоянии я поступил к ним. Поговорив с госпожой Фрюлинг, он понял, что эта дама, возможно, сумеет излечить мою исковерканную душу, и не ошибся.

Но я всё ещё упрямился и сказал, что в три у нас обед, на что госпожа Фрюлинг с улыбкой ответила, что мы найдём, где перекусить.

Итак, не веря своему счастью, я опрометью кинулся переодеваться, и уже через несколько минутмы вышли из здания лицея.

Госпожа Фрюлинг наняла экипаж, и мы отправились в путь. Стояла тёплая ранняя осень, так называемое «бабье лето», верх экипажа был опущен, и я без устали любовался голубым небом, разноцветной осенней листвой, красивыми фасадами домов. Как давно я не испытывал этой простой радости!

34. Вторая фотография (продолжение). В зоопарке

Не буду тебе, Поль, подробно рассказывать про сам зоопарк, ты там бывал много раз, видел всех животных, и не хуже моего знаешь, как там всё устроено.

Скажу только, что этот день до мельчайших подробностей запечатлелся в моей памяти. Ведь именно с этого светлого, тихого и теплого осеннего дня началось возрождение во мне любви, доброты и радости.

Мы бродили от вольера к вольеру, глазели на животных (а я почти никого из них раньше не видел живьём), смеялись над их проделками (да, я, оказывается, ещё не разучился смеяться!), кормили, если это разрешалось. Должен тебе сказать, что король, беспокоясь как о животных, так и о посетителях, распорядился около каждого вольера поставить обученного служителя, который отвечал бы на вопросы, рассказывал о привычках и образе жизни своих подопечных и, если разрешалось, давал посетителям морковку, четвертинку капусты или специальный хлебец для угощения животных. Денег за это не брали, но у каждого вольера имелась копилка, на которой было написано, что собранные средства пойдут на корм для обитателей зоопарка. И госпожа Фрюлинг не пропустила ни одной копилки.

Ещё в самом начале нашего путешествия по зоосаду я попросил её не называть меня «ваше сиятельство». Ты знаешь, я до сих пор не люблю это обращение, потому что помню, при каких обстоятельствах получил титул. Пришлось разрешить так обращаться ко мне только Микельсу и его семье, иначе он бы очень расстроился, ты понимаешь.

Госпожа Фрюлинг спросила, как же лучше ко мне обращаться? Я немного задумался. У Шмерцев меня называли по имени, но это случалось очень редко. Представитель опеки звал меня «господин граф», а в лицее и учителя и учащиеся обращались ко мне по фамилии.

Поколебавшись, я попросил называть меня по имени.

– Но только с одним условием, – согласилась госпожа Фрюлинг. – Вы будете тогда называть меня «бабушка Генри». Так зовёт меня моя внучка, она на два года старше вас и сейчас очень далеко. Я скучаю по ней, и мне будет приятно, если меня будет называть бабушкой еще один человек. И вы действительно мне, как внук. Ваша мама была мне дочерью, пусть и крёстной, значит, вы вполне можете быть моим внуком.

Кажется, в тот день я так ни разу не назвал госпожу Фрюлинг по имени, что-то меня удерживало, наверное, те дикость и нелюдимость, которые я приобрёл в доме Шмерцев.

Часа через три я был настолько переполнен впечатлениями, что уже просто не мог больше ничего вместить, Заметив это, госпожа Фрюлинг предложила мне отдохнуть и посидеть в кафе.

Сейчас этого кафе уже нет на территории зоопарка, а жаль. Оно располагалось на круглой плавучей платформе посредине пруда с белыми и чёрными лебедями. Попасть на этот плавучий островок можно было только, пройдя по подвесному мостику. Мы сели за один из столиков, и бабушка Генри сделала официантке заказ. В то время мороженое было редкостью, потому что холодильников не было, но, как видно, в зоопарке был погреб со льдом, поэтому нам принесли разноцветные шарики мороженого в блестящих металлических креманках. Бабушка Генри попросила меня не торопиться и прибавила, что вовсе не хочет, чтобы я простыл, а она была бы в этом виновата. Но меня было не удержать. Я попробовал мороженое, наверное, впервые в жизни, и угощение исчезло мгновенно. Я даже попросил добавку, и передо мной оказалась новая порция. К счастью, здоровье у меня было хорошее, и я не простудился.

Потом я отошёл к краю платформы и стал любоваться на лебедей, плавно и величаво скользящих по зеркальной воде, которая отражала небо и казалась его продолжением. И вот, глядя на эту картину, я вдруг, неожиданно для себя самого, заплакал. И не просто заплакал, а беззвучно зарыдал. Бабушка Генри, наблюдавшая за мною от нашего столика, сразу же оказалась рядом. Она обняла меня, прижала к себе и тихо шептала:

– Ну полно, милый, успокойся, всё будет хорошо… Бедный мой мальчик, сколько же ты пережил…

Она ласково гладила меня по голове, говорила слова утешения, и голос у неё слегка дрожал. Когда я, наконец, поднял глаза, то увидел, что её лицо тоже мокро от слёз.

Это было так непривычно! Меня не ругали за мои слезы, не смеялись над ними, а сочувствовали, утешали и сопереживали. Мне кажется, что именно с этого момента начал таять айсберг, образовавшийся в моей душе после гибели родителей и последовавшими за ней событиями.

Когда мы немного успокоились, бабушка Генри предложила где-нибудь пообедать.

– Мороженое – это перекус, а нам надо основательно подкрепиться. Я знаю одно неплохое место. А в зоопарк мы, если, конечно, ты захочешь, можем прийти ещё раз.

Я хотел, но на сегодня, и вправду, было достаточно. Бабушка Генри после моих слёз в кафе стала обращаться ко мне на «ты», но я был не против, мне даже нравилось.

Мы снова взяли экипаж, и моя спутница назвала адрес, сказав при этом, что надо по дороге заехать в магазин «Александрия».

На этот раз экипаж был крытый, меня укачало, и я слегка задремал. Очнулся я от того, что мы остановились, госпожа Фрюлинг вышла из кареты и попросила кучера подождать несколько минут. Я рассматривал в окно витрины магазина, за дверью которого скрылась бабушка Генри, и понял, что здесь торгуют книгами. Вскоре госпожа Фрюлинг вышла из магазина в сопровождении приказчика, который нёс увесистый свёрток, вмещавший, наверное, несколько толстых томов.

Приказчик помог бабушке Генри сесть в экипаж, положил свёрток на сидение и попрощался, поблагодарив за покупку и прибавив, что они всегда будут счастливы снова увидеть даму в своём магазине.

Кучер натянул вожжи, и под мерное постукивание колёс по мостовой я снова погрузился в дремоту.

Очнулся я от того, что услышал тихий и ласковый голос бабушки Генри:

– Рольфи, милый, просыпайся, мы приехали.

Экипаж стоял перед одноэтажным домом, сравнительно небольшим, но очень красивым и элегантным.

– Чей это дом? – спросил я, протирая глаза.

– Мой, – ответила бабушка Генри.

35. Вторая фотография (продолжение). Летиция

Не успела ещё госпожа Фрюлинг с помощью кучера выйти из экипажа, как дверь домика стремительно распахнулась, и из неё выскочила нам навстречу невысокая кругленькая женщина в чепце и фартуке.

– Я совсем заждалась вас, госпожа Генри! – воскликнула она. – Все глаза проглядела, уже волноваться стала! Да вы не одни, а с молодым человеком! Вот славно, давно у нас не было гостей. А я, как чувствовала, испекла булочки!

Произнося всё это, она успела подать руку госпоже Фрюлинг, чтобы та оперлась на неё, а другой рукой подхватила свёрток из книжного магазина.

Через одну минуту мы оказались в хорошо освещенной прихожей, и служанка помогла бабушке Генри снять плащ, а мне – курточку. Тут она внимательнее вгляделась в меня и вскричала:

– Госпожа Генри, скажите, что мои глаза меня не обманывают! Это ведь молодой граф Рольфи Вундерстайн! Неужели я его снова вижу? Вот счастье-то!

– Вот, Рольфи, позволь тебя познакомить: это моя компаньонка Летиция, прошу любить и жаловать, – улыбаясь, отрекомендовала женщину бабушка Генри. – Она видела тебя ещё совсем маленьким, лет четырёх, а всё-таки сразу узнала.

– Скажете тоже, компаньонка! – рассмеялась та. – Я горничная, прислуживаю госпоже Генри.

– А готовит кто? – спросила госпожа Фрюлинг.

– Ох, подумаешь, труд какой, вы едите чуть-чуть, а мне самой тоже ведь чем-то питаться надо. Считайте, для себя и готовлю.

– Не слушай её, Рольфи, Летиция вот уже больше, чем полвека, как мой ангел-хранитель, оберегающий меня от всякого зла, от всех житейских забот. Я бы без неё давно пропала.

Я, тем временем, рассматривал Летицию. Внешне она являла полную противоположность своей хозяйке, невысокая, полненькая, с румяными щеками и круглым лицом она напоминала сдобную булочку, которые так мастерски пекла.

Позже госпожа Фрюлинг рассказала мне историю их знакомства и многолетней дружбы. Перед свадьбой жених юной Генриетты показал ей квартиру, которую купил для своей семьи. Он сам нанял всю прислугу, кроме горничной для своей будущей жены. Господин Фрюлинг предложил ей выбрать служанку самой. И они отправились в бюро по найму прислуги. Там им предложили несколько кандидатур с хорошими рекомендациями, с опытом работы в лучших домах. Невеста сказала, что ей надо подумать, чтобы сделать выбор. Молодые решили, что зайдут завтра. И вдруг на улице около агентства будущая госпожа Фрюлинг заметила плачущую девушку, почти ребёнка. Она спросила, кто обидел её, и не может ли она чем-то помочь. Девушка рассказала, что она из небольшой деревни, в нескольких десятках миль от столицы. Недавно у неё умер отец, и мачеха объявила, что не намерена кормить бездельницу, которая сама может зарабатывать себе на жизнь. В деревне никакой работы не было. Кто-то сказал ей, что в большом городе заработок всем найдётся, и она отправилась в столицу искать счастья. Где-то шла пешком, где-то ей разрешали немного проехать на подводе.

Оказавшись в городе, девушка растерялась. Она не знала, куда идти, где искать место, что есть, где ночевать. Вскоре стало ясно, что никто не горит желанием взять на работу бездомную девушку, которая толком ничего не умеет. Правда, одна мадам, пытливо оглядевшая её, сказала, что можно попробовать предложить её какому-нибудь из знакомых джентльменов, но, когда до Летиции дошло, что ей предлагают, она сразу же убежала.

В бюро по найму прислуги с ней даже не стали разговаривать. Кому нужна служанка без рекомендаций, неумелая и неотёсанная.

И вот сейчас уже темнело, где ночевать – неизвестно, а в желудке второй день не было ни крошки, и от этого кружилась голова.

Когда госпожа Генри выслушала горестный рассказ девушки, она сказала жениху:

– Я хочу взять в горничные эту девушку.

– Ты уверена? – спросил господин Фрюлинг.

– Да, – ответила его невеста.

И впоследствии госпожа Фрюлинг ни разу не пожалела о своем выборе.

Летиция стала не только камеристкой, но и верным, преданным другом, практически членом семьи. Она с первых же дней начала вникать во все подробности своей службы, старалась научиться всему, что могло пригодиться.

Летиция быстро освоила все домашние работы, даже добровольно (это не входило в её обязанности) помогала на кухне, и там постепенно изучила искусство приготовления пищи. Госпожа Фрюлинг научила Летицию читать и писать, и та накупила себе целую стопку книг по домоводству и кулинарии.

Господин Фрюлинг был дипломатом, им приходилось жить в разных странах, и везде Летиция стремилась узнать что-то новое: то рецепт экзотического блюда, то новый узор вышивки, а то и чужой язык…

Но, пожалуй, самым главным достоинством Летиции была преданность своей госпоже. В любую минуту она была готова прийти на помощь своей хозяйке. Как-то госпожа Фрюлинг тяжело заболела, и Летиция несколько дней не отходила от её постели. Ей удалось выходить свою хозяйку. В другой раз в дом залезли воры. Неизвестно, чем бы это закончилось, но Летиция подняла такой переполох, что грабители испугались и в панике бежали.

Генриетта Фрюлинг, которая была на пять лет старше своей служанки, часто говорила, что ей будет жалко расставаться с Летицией, когда та найдёт своего избранника и выйдет замуж. А Летиция уверяла, что не родился ещё тот человек, ради которого она захочет покинуть свою госпожу. К счастью, этого не потребовалось: через несколько лет у господина Фрюлинга появился новый камердинер, который и влюбился в молодую горничную. Летиция к тому времени расцвела, в ней трудно было узнать заплаканную и изнуренную голодом и несчастьями деревенскую девчонку. Молодой камердинер сумел завоевать её сердце, и вскоре сыграли свадьбу. Так и служила эта семейная пара в доме Фрюлингов много лет, пока не скончался господин Фрюлинг, а вскоре и муж Летиции. Её дети уже имели свои семьи, и госпожа Генри предложила своей служанке снова поселиться под её кровом, так как семейство сына госпожи Фрюлинг к тому времени уже несколько лет проживало в Южной Америке, а оттуда, как известно, часто в гости не наездишься.

Так две одинокие немолодые женщины стали жить под одной крышей, всячески поддерживая друг друга.

Быстрота, с которой двигалась Летиция, поначалу просто ошеломляла. Казалось, она была во всех местах одновременно. При этом никто не сказал бы, что она бестолково мечется по дому. Нет, все её перемещения были целесообразны и помогали ей провернуть за короткое время массу дел. Она проводила нас в гостиную, подбросила в камин пару поленьев, затем на несколько секунд исчезла, а, появившись снова, уже несла из кухни поднос, уставленный какими-то кастрюльками и судками. Стол был накрыт заранее, так что мы сразу приступили к трапезе, которая была то ли поздним обедом, то ли ранним ужином.

В пансионе нас кормили хорошо, но всё-таки там была не домашняя еда. Кроме того, я нагулял аппетит на свежем воздухе, поэтому набросился на угощение, возможно не совсем в соответствии с представлениями о том, как должен вести себя за столом воспитанный мальчик.

Госпожа Фрюлинг предложила Летиции сесть за стол вместе с нами, если, конечно, Рольфи не возражает. Я не возражал, и мы поглощали стряпню Летиции (действительно очень вкусную!) и весело болтали, что, разумеется, не совсем правильно, но очень приятно. Разговаривали, в основном, бабушка Генри и Летиция, я больше молчал. Пребывание у господ Шмерцев отучило меня от разговоров за столом, да и в пансионе полагалось принимать пищу молча. Летиция расспрашивала, где это мы так долго гуляли. Бабушка Генри стала рассказывать ей про зоопарк, но камеристка в притворном ужасе замахал руками.

– Ох, страсти какие! А что, как это зверьё вырвется из клеток и нападёт на почтенную публику? И как это люди не боятся!

Она рассказала, что в детстве они, деревенские дети, дрожали от страха, когда из леса доносился волчий вой. Вот с тех пор у неё и появилась боязнь всех зверей.

36. Вторая фотография (продолжение) Бабушка Генри. Исцеление души

После обеда бабушка Генри устроила мне небольшую экскурсию по дому. Всё в жилище двух пожилых женщин дышало уютом. Я и сейчас не особенно разбираюсь в интерьерах, а тогда и вовсе ничего не понимал. Чувствовал я только одно: мне здесь хорошо. Особенно меня поразил кабинет. За стеклянными дверцами шкафов стояли самые необыкновенные вещи, которые только можно было себе представить. Здесь были статуэтки из дерева, слоновой кости, бронзы, камня и керамики, причудливые вазы, старинное оружие, модели парусных кораблей, древние книги в кожаных переплетах, морские раковины и кораллы, и множество других удивительных предметов, которые я даже затруднялся назвать. На стенах висели картины и экзотические маски. Словом, кабинет напоминал музей или лавку антиквара. Бабушка Генри объяснила мне, что эту коллекцию собрал её покойный муж во время их поездок по дальним странам.

Сколько часов впоследствии я провёл в этом кабинете! Бабушка Генри рассказывала мне о путешествиях, об удивительных народах, так не похожих на нас, об их обычаях, искусстве и ремёслах. Мне казалось, что я сам побывал во всех этих странах.

Но в этот раз я не мог долго оставаться в гостях. Уже наступил вечер, и мне было пора возвращаться в пансион.

Ещё за обедом бабушка Генри попеняла Летиции, что та снова испекла слишком много булочек. Сегодня съесть их уже нет никакой возможности, а завтра вкус будет уже не тот.

И вот сейчас бабушка Генри попросила Летицию завернуть оставшиеся булочки.

– Угостишь своих товарищей, – предложила она.

Решили, что в пансион меня отвезёт Летиция, так как госпожа Фрюлинг к вечеру немного устала. Когда мы уже уходили, бабушка Генри указала на свёрток, который она приобрела в книжном магазине:

– Не забудьте. Это для Рольфи, на память о сегодняшнем дне.

Потом она нежно обняла меня и спросила:

– Ну как, хочешь, проведём следующее воскресенье вместе?

Я боялся, что этот чудесный день может никогда больше не повториться, поэтому с радостью ответил согласием.

Летиция наняла извозчика, и скоро мы уже звонили в двери лицея.

Открывший нам Бальтазар принял от Летиции свёрток с книгами и кулёк с булочками. Летиция тепло со мной попрощалась, прибавив, что через неделю будет очень рада увидеть меня снова, а уж она постарается приготовить что-нибудь вкусненькое.

Мы поднялись в мою комнату, и я попросил Бальтазара принести блюдо для булочек. Его я тоже стал угощать, но он взял только одну, сказав, что пусть лучше молодым господам больше достанется.

Все четверо мальчиков-пансионеров как раз были в общей гостиной, и я не без гордости поставил перед ними блюдо с булочками. Их не надо было уговаривать. Угощение мои однокашники уплетали за обе щёки, и скоро на блюде остались только крошки.

Потом начались расспросы.

Моих друзей интересовало всё: где я сегодня провёл целый день, кто та пожилая дама, которая меня забирала, кто испек эти булочки. Я отвечал не слишком подробно, так как мне пришло в голову, что если за мной больше никто никогда не придёт, то мальчики станут надо мной смеяться, говорить, что я не понравился своим родным. Поэтому я ограничился только сообщением что дама – моя дальняя родственница, и что я был у неё в гостях, а булочки испекла ее прислуга. Про зоопарк я рассказывать не стал. Мне хотелось побыть одному и подумать обо всех событиях, которые случились сегодня.

Надо сказать, что с тех пор мои отношения с другими учениками стали улучшаться. Дело было не только в булочках или других лакомствах, которыми меня регулярно снабжали пожилые дамы, а в том, что само моё отношение к окружающим стало меняться.

Когда я вернулся в свою комнату, то обратил, наконец, внимание на свёрток с книгами – подарок бабушки Генри.

Я развернул бумагу и замер в восхищении. Передо мной лежали три толстых тома «Жизни животных» Брема. Роскошное издание в кожаных, с золотым тиснением переплетах и золотыми же обрезами, с многочисленными иллюстрациями и цветными вклейками, переложенными папиросной бумагой. Ты хорошо знаешь эти книги, Поль, они и сейчас занимают почётное место в нашей библиотеке. Не могу сказать, во сколько я лёг спать в тот день, потому что никак не мог оторваться от своего сокровища.

Всю неделю я не находил себе места. Дни тянулись медленно. На уроках я был рассеян. Мысли постоянно крутились вокруг одного: был ли тот волшебный, незабываемый день единственным в моей жизни или теперь моя судьба изменится? А вдруг я вёл себя плохо? Вдруг не понравился госпоже Фрюлинг или Летиции, и они больше не захотят меня видеть? Сознание полной ненужности, появившееся у меня за годы жизни в семействе Шмерцев, прочно укоренилось в моей душе.

Как ни медленно тянулось время, но утро воскресенья всё-таки наступило. Сразу после завтрака я оделся в свой лучший костюмчик (такие костюмчик обязаны были иметь все воспитанники на случай праздников и торжественных мероприятий) и уселся ждать. Терпения не хватало, и я несколько раз спускался в холл на первом этаже, чтобы через окно выглянуть на улицу. Но стоило в холле кому-нибудь появиться, как я опрометью бежал в свою комнату. Наконец, в мою дверь постучал Бальтазар и доложил, что в приёмной меня ожидает посетительница – госпожа Фрюлинг.

Чуть ли ни бегом ворвался я в приёмную. Бабушка Генри тоже устремилась мне навстречу, и мы обнялись. Она поцеловала меня и сказала:

– Милый мой мальчик, как я соскучилась!

Я только смог кивнуть головой – в горле у меня стоял комок, наверное, это были слёзы, которые я сдерживал.

Чтобы успокоить меня, бабушка Генри стала расспрашивать, как прошла неделя, и понравились ли мне книги. Я с жаром поблагодарил её, сказав, что всю неделю не мог с ними расстаться. Так, разговаривая обо всём, мы вышли за двери лицея.

На этот раз погода была более прохладной, всё же приближалась зима.

Мы немного погуляли по осеннему парку, пособирали осенние листья, каштаны и жёлуди. Бабушка Генри любовалась их красотой, и я тоже вдруг увидел, как они красивы.

Потом заморосил дождик, бабушка Генри раскрыла зонтик, и мы пошли ловить экипаж.

Минут через двадцать нас уже приветствовала на крыльце маленького домика Летиция.

Она очень разволновались от того, что мы попали под дождь, заставила снять промокшую верхнюю одежду, унесла её сушиться, потом закутала нас в пледы и усадила около камина. Напоив нас чаем, она произнесла:

– Госпожа Генри, вам не кажется, что нашему мальчику негоже ходить всё время в казённой форме? В ней и неудобно, и испачкать недолго.

– Верно, – согласилась госпожа Фрюлинг. – Надо приобрести что-нибудь подходящее.

Летиция уже притащила сантиметровую ленту и снимала с меня мерки. Бабушка Генри записывала их на бумажке.

И уже в следующее посещение их гостеприимного жилища передо мной лежала целая стопка самой разной одежды от рубашек, жилетов и брюк до курточек, плащей и пальто. Меня попросили примерить обновки. Всё было мне в пору и сидело хорошо. Особо хочу отметить теплый мягкий свитер, который за неделю связала мне Летиция.

В детстве у меня было очень много всяких нарядов, мама любила, чтобы я выглядел маленьким франтом. Но из них я давно вырос и с тех пор имел только самый необходимый минимум одежды. Госпожа Шмерц вовсе не озадачивалась тем, как я одет.

Гардероб, который я получил стараниями бабушки Генри и Летиции меня порадовал, хотя до этого дня я не задумывался о том, что на мне надето.

Бабушка Генри только предупредила меня, что будет лучше, если при госпоже Шмерц я не буду появляться в новых нарядах, и вообще, хорошо, если она не узнает о наших встречах.

– Не подумай, я не учу тебя врать, – сказала бабушка Генри. – Просто не упоминай обо мне, а сама она расспрашивать не будет, я полагаю. Она может запретить нам встречаться, а мне этого очень не хочется.

Я уверил её, что меня это тоже огорчит.

С тех пор началась у меня другая жизнь. Шесть дней я жил в пансионе, старательно постигал разные науки и ждал, когда же наступит воскресенье. А когда оно, наконец, наступало, я с утра попадал в теплые и ласковые руки бабушки Генри и Летиции.

Госпожа Фрюлинг вовсе не занималась моим воспитанием. Она не читала мне нотаций, не принуждала поступать так, как она считала нужным. Нет, она просто проводила со мною время, беседовала, расспрашивала о моих делах в лицее. Она знала по именам всех моих преподавателей, всех друзей, никогда не забывала, какие предметы мы изучали. Сама она прекрасно знала несколько языков, и мы частенько разговаривали на одном из них. Это была как бы игра, в которой я незаметно совершенствовал свои знания. Бабушка Генри стала советовать мне прочесть ту или иную книгу, прививала мне вкус к хорошей литературе, и мы часто обсуждали с ней прочитанное. Именно бабушка Генри пробудила во мне любовь к истории. Сначала она давала мне почитать книги, где говорилось о наших предках, а потом и другие труды по истории нашей страны. Я стал понимать, что история – это не нечто, бывшее давным-давно и оторванное от современной реальности, нет, каждый день, каждый час жизни, уходя в прошлое, становится историей, а задача историка – как бы вернуть и сохранить, пусть не всё прошлое, но, хотя бы, его фрагменты.

Мы ходили с бабушкой Генри в театры и на концерты, посещали музеи и выставки. Она развивала мой вкус и расширяла мой кругозор. Своей любовью и вниманием она как бы стирала с моей души раны, нанесённые потерей родителей и пребыванием в доме Шмерцев.

Почти десять лет была рядом со мной бабушка Генри. За это время я превратился из мальчика в юношу.

Два раза приезжал из-за океана сын госпожи Фрюлинг с семейством. В первый раз я сильно комплексовал. Мне казалось, что им не понравится, что их мама и бабушка дарит свою любовь чужому мальчику. Но волновался я совершенно зря. Все отнеслись ко мне, как к родному, они даже привезли мне подарок – очень красивое пончо из шерсти ламы. Мои лицейские друзья пришли в восторг, когда его увидели, и это пончо неизменно принимало участие в наших играх в индейцев.

Да, я постепенно перестал дичиться и принимал участие во всех играх и развлечениях. Поскольку я был, пожалуй, самым начитанным, то часто сам придумывал сюжеты игр, и мальчишкам это нравилось. А ещё они любили, когда я пересказывал им воспоминания бабушки Генри о дальних странах и путешествиях. И уж, конечно, когда я возвращался из гостей, все с нетерпением ждали, что вкусненького приготовила для них Летиция.

Я все реже и реже вспоминал годы, проведенные в доме Шмерцев.

Впрочем, совсем забыть мою опекуншу не получалось. Два раза в год: перед Рождеством и накануне летних каникул она заявлялась в лицей в сопровождении представителя опекунского совета. В первые годы им был тот господин, который забрал меня из замка, потом его сменила дама.

Об их визите директор лицея предупреждал меня обычно накануне. Если их приход планировался на воскресенье, я посылал моим добрым дамам записку с сожалениями, что не смогу их посетить.

Госпожа Шмерц и представитель опеки приносили много разных бумаг, некоторые из которых я должен был подписать в присутствии директора лицея. Затем мне задавали несколько стандартных вопросов: всем ли я доволен, не хочу ли я повести каникулы в семействе Шмерцев (я, разумеется, не хотел), есть ли у меня какие-то просьбы.

Когда мне было лет тринадцать-четырнадцать, я спросил, нельзя ли мне увеличить сумму карманных денег. Дело в том, что мне очень хотелось на праздники делать подарки бабушке Генри и Летиции. Сейчас я мог себе позволить только небольшой букетик цветов или коробочку конфет. Моя невинная просьба вызвала целую бурю. Меня стали расспрашивать, зачем мне нужны деньги. Сразу возникли предположения, что я втянулся в азартные игры, наделал долги или, возможно, приобрёл вредные привычки. Когда я сказал, что мне хочется иногда делать подарки моим друзьям, то сразу же выслушал лекцию о том, что я напрасно воображаю себя богачом, что деньги надо беречь, что госпожа Шмерц из всех сил старается сохранить мои средства, а я этого совсем не ценю. Я уже и не рад был, что высказал эту просьбу.

Уже много позже, когда мне было семнадцать лет, незадолго до своего ухода бабушка Генри сказала, что ей надо сообщить мне нечто важное.

– Ты сейчас уже взрослый юноша, через год вступишь в права наследства, я хотела рассказать тебе всё после твоего совершеннолетия, но боюсь, что не доживу до этого дня…

Я стал протестовать, говоря, что она проживёт ещё долго, что я мечтаю съездить с ней в мой родовой замок, что хочу отметить свой следующий день рожденья в моем городском доме и хочу видеть её и Летицию самыми желанными гостями.

– Это было бы замечательно, – улыбнулась госпожа Фрюлинг. – Я сама хочу этого, но нельзя знать своё будущее, поэтому, прошу, выслушай меня.

Когда не стало твоих родителей, я сразу же отправилась в опекунский совет с просьбой отдать тебя под мою опеку. Но мне было отказано, так как я не была твоей кровной родственницей, да и мой возраст внушал опасения, что я не смогу выполнять свои опекунские обязанности до твоего совершеннолетия.

Через некоторое время я узнала, что опекуном назначено троюродная сестра твоей мамы, моей дорогой Севастианы. Я решила проведать тебя и познакомиться с госпожой Шмерц. Но меня не пустили дальше прихожей. Твоя опекунша заявила, что ты – нервный, неуравновешенный и истеричный ребенок. Мой визит выбьет тебя из колеи, и ей потом будет очень трудно привести тебя в норму. А кроме того, её супруг, господин Шмерц, страдает мигренью. Посторонние люди в доме могут вызвать у него приступ головной боли.

Вернувшись домой, я задумалась. Поведение твоей опекунши насторожило меня. Я очень хорошо знала всю семью твоей покойной мамы. С твоей бабушкой мы были подругами с детства. И никогда я не слышала о родне по фамилии Шмерцы. Но, возможно, девичья фамилия госпожи Шмерц была мне знакома? И я наняла сыщика.

Через некоторое время он представил мне отчёт. Выяснилось, что госпожа Шмерц не состоит ни в каком родстве с твоей мамой, зато её муж является приятелем того служащего опекунского совета, который занимался поисками твоей родни. Господин Шмерц, будучи неудачным биржевым игроком, к тому времени имел огромные долги. Возможно, приятель посоветовал ему оформить опеку и путём разных махинаций извлекать из этого выгоду. Во всяком случае стало понятно, почему госпожа Шмерц так равнодушно относилась к своим обязанностям. Муж просто вынудил её принять опеку, а она, слепо преклоняясь перед ним, не смогла отказать, хоть и тяготилась обязанностями опекуна. А, кроме того, она, очевидно, боялась разоблачения.

Ведь для того, чтобы извлекать материальную выгоду из опекунства, приходилось пускаться на разные подлоги и мошенничества, а это уже подсудное дело. Вот поэтому ты и вызывал у госпожи Шмерц раздражение, в основе которого гнездился страх.

Потом я ещё несколько раз прибегала к услугам сыщика. Он выяснил, что время от времени твоя опекунша наведывалась и в ваш городской дом, и в замок. Что ей там могло понадобиться? Боюсь возводить напраслину на человека, но, возможно, ты не досчитаешься некоторых вещей, принадлежавших твоей семье.

(Замечу, Поль, что так и оказалось. Пломбы почти на всех дверях были сорваны. На стенах выделялись пустые места с торчащими гвоздями, недвусмысленно указывающие на то, что здесь когда-то висели картины. Старый Микельс по памяти составил опись всех ценных вещей, имевшихся в доме и в замке. Его сын по тетради отца провёл полную инвентаризацию и многого не досчитался).

Так вот, бабушка Генри продолжала:

– В одном из последних отчётов сыщик сообщил, что Шмерцы окончательно разорились, продали свою квартиру и сейчас снимают скромное жильё где-то на окраине. Кажется, у господина Шмерца случился апоплексический удар, и он совсем не выходит из дома.

Скоро тебе предстоит вступить в права наследства, дорогой Рольфи. Возможно, тебя огорчит и даже возмутит то, как уменьшилось твоё состояние за те годы, когда им распоряжалась госпожа Шмерц.

И у меня есть к тебе просьба, или совет, считай, как хочешь.

Не вступай ни в какие тяжбы со Шмерцами, не подавай на них в суд. Взять с них всё равно нечего. Но всякого рода разбирательства только ожесточат твою душу. Прими всё, как есть, а справедливый суд предоставь Богу. В своё время он рассудит всех по их делам. Не старайся изменить прошлое – это невозможно. Старайся созидать будущее. Получи хорошую, интересную профессию. Найди любимую девушку и создай с ней крепкую семью, твой оплот в этой жизни. Я верю, ты не погонишься ни за внешней красотой, ни за богатым приданым. Самое главное в твоей будущей избраннице – это её душа.

Помни, ты продолжатель древнего рода, и этот род не должен угаснуть.

К сожалению, сложилось так, что исполнение этого пожелания бабушки Генри произошло только через многие годы…

Но я забежал вперёд.

Как растению необходимо, чтобы на него падали солнечные лучи, так и душе ребёнка необходимы любовь и внимание окружающих. И с появлением в моей жизни бабушки Генри и Летиции я получил то, чего мне так не хватало. Знаешь, Поль, когда я читаю книги, в которых описана жизнь детей, брошенных на произвол судьбы, оказавшихся не только без родных, но и без крыши над головой, без куска хлеба, я спрашиваю себя: так ли плохо было мне, как им? Ведь я был сыт, одет, спал в своей постели, меня даже водили на прогулки. Но те дети (по крайней мере в книгах) на своём пути рано или поздно встречали людей, не важно: детей или взрослых, с которыми могли поговорить по душам, и которые иногда становились их друзьями. Конечно, случалось и так, что они попадали в дурные компании и шли по кривой дорожке. Я был от этого защищён. Но глубокое духовное одиночество – это тоже страшно. Два года у Шмерцев наложили на мой характер отпечаток, который не исчез, а только сгладился с годами. Я нелегко схожусь с людьми, меня тяготят шумные компании. Возможно, я сух в проявлении своих эмоций. Если ты когда-нибудь чувствовал это, прости меня.

– Что ты, папа, – поспешил возразить Поль, – я всегда считал, что мужчина должен быть сдержан в проявлении чувств. Я, наоборот, чересчур эмоционален, и постоянно стараюсь себя одергивать…

– У каждого человека свой характер. Что, конечно, не исключает того, что над своими недостатками надо работать.

Но я продолжу. Конечно, я не могу сейчас рассказать тебе о тех почти десяти годах, когда каждый свободный день я проводил под гостеприимным кровом бабушки Генри. Закончилось детство, прошло отрочество, наступила юность. Уже был недалёк тот день, когда я, наконец-то должен был получить самостоятельность. Я строил грандиозные планы: переехать в свой дом, купить автомобиль (тогда они всё чаще встречались на улицах, и я буквально бредил ими), съездить в замок, и, если возможно, найти Микельсов (я бы почти забыл про них, но бабушка Генри мне всё время о них напоминала). К тому же, я заканчивал обучение в лицее, и мне предстояло поступление в университете. Жизнь рисовалась мне исключительно в розовых тонах.

Огорчало меня только состояние здоровья госпожи Фрюлинг. Нет, она не болела, а как-то таяла. А, может быть, и болела, но не в её характере было огорчать окружающих своими жалобами. Часто бабушка Генри с улыбкой говорила извиняющимся тоном:

– Что-то я сегодня совсем разленилась, хочется полежать в постели.

Между тем, голова её была совершенно ясной, память не подводила, и на исхудавшем бледном лице светились совершенно молодые глаза. Мы много разговаривали, иногда я читал вслух (зрение её ослабело), а после мы беседовали о прочитанном. Всё так же интересовалась бабушка Генри моими делами в лицее.

Однажды она сообщила мне, что скоро приедет её сын с семьёй.

– Я попросила их приехать. Хочу, чтобы они были рядом, когда ЭТО случится.

Мы с Летицией поняли, что значит ЭТО, и с жаром принялись её уверять, что она ещё долго проживёт.

Но бабушка Генри покачала головой:

– Я чувствую. И поверьте, это вовсе не так страшно, если человек прожил свою жизнь до конца, если у него чиста совесть и, если рядом любимые и любящие люди. Я верю, что с ними меня не сможет разлучить и смерть. А когда-нибудь мы снова встретимся с теми, кого любили, чтобы больше никогда не расставаться.

Через несколько дней, действительно, приехали её сын, невестка и внучка. Но не только. Внучка (ей уже исполнилось девятнадцать лет) привезла с собой своего жениха. Бабушка Генри была счастлива. Жених ей понравился, и она благословила молодых. Так среди самых близких людей провела она свои последние дни. Меня она тоже просила приходить как можно чаще. Директор лицея уважал бабушку Генри, и разрешил мне навещать её каждый вечер.

Все собирались вокруг постели госпожи Фрюлинг и беседовали. Она с интересом слушала рассказы сына о его работе, о той далёкой стране, где они жили, и где ей самой не пришлось побывать. После одного из таких вечеров я вернулся в пансион и лёг спать. А рано утром меня разбудил стук в дверь. Бальтазар доложил, что ко мне пришла посетительница. Это была заплаканная Летиция. Она, задыхаясь от слёз, сообщила, что бабушка Генри скончалась той ночью во сне.

Потом наступили печальные дни похорон, дни прощания. Госпожа Фрюлинг упокоилась рядом со своим супругом, и только сейчас я понимаю, как ей не хватало его в последние годы её жизни. Теперь они были вместе.

После заупокойной службы я вернулся в пансион. Через два дня меня снова навестила одетая в траур Летиция. Она сообщила, что в полдень будет оглашение завещания, и я обязательно должен на нём присутствовать. Я, было, хотел отказаться, но Летиция сказала, что так хотела бабушка Генри, и я обещал быть.

Госпожа Фрюлинг не забыла в своём завещании никого. Основное имущество она, конечно, оставила своим родным. Какая-то то часть средств была завещана благотворительным фондам. Своей верной Летиции она приобрела небольшой, но очень уютный домик с полной обстановкой, где та и прожила последние годы с семьёй своей старшей дочери. Кроме того, ей было назначено ежегодное денежное пособие, позволявшее вести безбедную жизнь.

К моему удивлению, я тоже был упомянут в завещании. Бабушка Генри оставила мне кабинетный мебельный гарнитур, когда-то заказанный господином Фрюлингом в Индии. Ты хорошо его знаешь, Поль. Бабушка Генри написала в завещании, что верит в то, что я буду заниматься наукой, поэтому мне пригодятся и письменный стол, и книжные шкафы, и удобное кресло.

Я пытался отказаться от такого дорогого дара, но семья бабушки Генри не хотела и слушать. Её сын сказал мне:

– Мы очень благодарны вам, что вы все эти годы были рядом с нашей мамой и бабушкой. И вы были для неё настоящим, любимым внуком. Поэтому имеете полное право на то, чтобы быть в числе наследников, как один из самых близких и дорогих людей.

Поскольку я пока не мог забрать кабинет – ключи от дома по-прежнему были у госпожи Шмерц, то было решено, что до моего совершеннолетия мебель постоит в доме госпожи Фрюлинг, а, когда я смогу забрать её, то мне откроет дом Летиция, у которой оставались ключи от дома бабушки Генри.

Скажу, что этот дом был продан только через несколько лет, когда родня бабушки Генри сделала выбор и решила остаться навсегда в той стране, где они прожили долгие годы. Мне было очень грустно, что в этом дорогом для меня доме, где прошло много счастливых часов моей жизни, теперь жили совершенно посторонние люди, но такова жизнь.

Летиция прожила после ухода бабушки Генри ещё восемь лет. Я её часто навещал. Мне нравилось её семейство, я видел, что Летиция окружена заботой и любовью, но что-то в ней изменилось. Она вроде бы бывала и весёлой, и хлопотливой, как раньше, но не было в ней той жизнерадостности, что при госпоже Фрюлинг.

37. Между второй и третьей фотографией. Встреча с Микельсами

Через три месяца мне исполнилось восемнадцать лет.

Почти полтора месяца: с окончания лицея до моего дня рождения я жил один в опустевшем пансионе. Директор объяснил мне, что моя опекунша по некоторым обстоятельствам не может забрать меня к себе. В таком случае меня полагалось сдать в приют, но директор похлопотал, и мне разрешили оставшееся до совершеннолетия время пожить в пансионе. Он разрешил мне выходить в дневное время, и я употребил свободные дни на обучение вождению автомобиля.

И вот наступил долгожданный день.

В присутствии нотариуса госпожа Шмерц очень быстро и нервно сложила с себя обязанности моей опекунши. Выглядела она неважно, сильно похудела, глаза ввалились, и их окружали синие тени. Одета она была очень бедно. Мне показалось, что госпожа Шмерц боится смотреть мне в глаза. Несмотря на то, что я не видел от неё ничего хорошего, в тот момент мне стало её жаль. Я подписал какие-то бумаги, которые мне подал стряпчий, получил целую стопку каких-то документов. Госпожа Шмерц почти кинула мне две связки ключей: от дома и от замка. Я пробормотал:

– Спасибо, – но она мне ничего не ответила.

После этого мы расстались, и больше я ее никогда не видел. Может быть, мне следовало проявить милосердие, навестить её, возможно чем-то помочь. Но я чувствовал, что она будет совсем не рада. Ведь я являлся для неё живым укором. Она понимала, что растратила существенную часть моего имущества и очень боялась разоблачения.

Не могу передать тебе, Поль, с каким чувством я вступил под крышу моего родного дома. Я совсем забыл, как он выглядел. Но как только шагнул через его порог, мне сразу показалось, что я никогда его не покидал.

Летиция помогла мне на первых порах. Она наняла женщин, которые провели уборку, вытерли многолетнюю пыль, выбили ковры, помыли окна и простирали шторы. И дом снова стал приветливым и гостеприимным. Я освободил одну комнату и там разместил наследство бабушки Генри – мебель работы индийских кустарей. Сюда же я принес и все подарки бабушки Генри. А их много накопилось за эти годы. И все они были со смыслом. На моё шестнадцатилетие бабушка Генри подарила мне модель каравеллы «Санта Мария» Христофора Колумба. Она заказала её специально для меня.

– Смотри, – сказала она, – парусники прекрасны, они как птицы, летящие над водой в неведомые страны. Но для меня это ещё и символ вечного поиска, стремления к чему-то новому, неизведанному и прекрасному. И ещё мне почему-то кажется, что и ты когда-то тоже устремишься на поиски чего-то загадочного и никем пока не открытого на таком же или похожем корабле…

Ну, Поль, ты знаешь, что этой догадке бабушки Генри не суждено было сбыться, разве только в переносном смысле. Мои поиски неизвестного проходят только в архивах, библиотеках, да иногда на раскопках.

Один раз бабушка Генри подарила мне диковинную вещицу, работу китайских мастеров: девять ажурных резных сфер находящихся одна внутри другой и выточенных из цельного куска слоновой кости без единой склейки.

– Погляди, какая тонкая и чистая работа. Сделать такое можно, только если у мастера есть огромное терпение и виртуозное мастерство. Если сразу представить себе, что должно получиться, то работа покажется невыполнимой. Но если всё делать тщательно и аккуратно, шаг за шагом, то в результате можно создать вот такое чудо.

Дарила она мне и множество других интересных вещей, и, конечно, книги. Ты, Поль, всё это видел много раз, не буду долго тебе рассказывать. А одним из самых дорогих подарков для меня стала вот эта фотография, на которой я запечатлён с моими родителями. Все годы, что я учился в лицее, она стояла на моём столике, и я иногда, глядя на неё, мысленно беседовал с моими родными.

То лето было переломным моментом в моей жизни. Я закончил лицей, был свободен и самостоятелен и жил в своём доме.

Печалила меня только мысль о том, что бабушка Генри не дожила до этого времени.

За оставшийся летний месяц мне предстояло сделать три важных дела: поступить в университет (тогда вступительные экзамены сдавали позже, чем сейчас – в сентябре), съездить в замок, и купить автомобиль.

До экзаменов оставалось недели три, а сразу после них начинались занятия в университете. Поэтому все дела надо было делать побыстрее. Я решил начать с покупки автомобиля. Мне очень хотелось въехать в замок на личном авто. Конечно, это было юношеское тщеславие, но я всё-таки решил исполнить свою мечту. Оправдывал я себя тем, что на автомобиле можно добраться до замка гораздо быстрее, чем в экипаже. Большими средствами я не располагал, поэтому купил сравнительно недорогую модель и отправился в путь.

Я ехал почти без остановок, только перекусил один раз в придорожном трактире, да постоял недолго у того места, где когда-то находился злополучный овраг, в котором погибли мои родители.

Когда я въехал в Вундерстайн, томой автомобиль произвёл настоящий фурор. Люди бросали все дела, чтобы поглазеть на диковинную повозку без лошади. Автомобили заезжали к ним нечасто. Когда моя машина приблизилась к замку, то в просвете полуразрушенных ворот показалась мужская фигура. Она устремилась ко мне навстречу, и когда мы почти поравнялись, я остановился.

Микельс, а это был он, тогда ещё статный молодой мужчина, был взволнован почти до слёз.

– Ваше сиятельство! Вы приехали! Вы всё-таки приехали! А я верил, что вы приедете, я вас ждал. Недели две уж прошло, как вам восемнадцать сравнялось, а вы всё не едете. Я уже в столицу собирался, узнать, как у вас дела, сказать, что ждём вас…

Я почувствовал, что должен был хотя бы написать. Но я и предположить не мог, что про меня кто-то помнит, что меня ждут.

Я пригласил Микельса сесть в машину, и мы въехали во двор замка. Здесь нас встретила молодая женщина – жена Микельса Фанни. Она немного робела, и старалась держаться позади мужа.

Вместе мы открыли дверь и вошли в замок. Я и Микельс – через двенадцать лет после того, как покинули его, а Фанни – впервые.

Со смешанным чувством радости и печали вступил я под эти своды. Здесь я провёл самые счастливые и беззаботные дни моей жизни, и здесь же я испытал самое огромное горе.

А Микельс всё говорил и говорил. Он сообщил мне о смерти своих родителей, о том, как они мечтали снова увидеть меня, да вот, не пришлось… Рассказал о замужестве своей сестры, о своей женитьбе. Поведал и о том, как переживали верные слуги, когда в замок наезжала госпожа Шмерц, как выносила и запихивала в экипаж какие-то вещи. И как они старались не попадаться ей на глаза, хотя очень хотелось спросить, куда и зачем она увозит господское имущество. Я понимал, что они чувствуют передо мной вину за это, и поспешил успокоить Микельсов, сказав, что важно только одно: они сохранили для меня самое дорогое – самих себя. Они были тронуты, но я увидел в глазах Микельса невысказанный вопрос. Я попросил прямо сказать, что его беспокоит.

– Я хотел бы узнать, ваше сиятельство (если это дерзость с моей стороны, простите меня): можем ли мы считать себя по-прежнему слугами дома графа Вундерстайна, или вы предпочтете нанять другую прислугу, а нам надо искать иное место?

Я понял, что дело не только в работе или жилье. Нет. Самое главное, они не мыслили другой жизни, чем жизнь в замке, иных хозяев, кроме нашего семейства. Бабушка Генри часто рассказывала мне, что семейства Вундерстайнов и Микельсов веками жили рядом, и говорила, что такие связи разрывать нельзя.

Я поспешил успокоить Микельсов, сказав, что и не представляю никаких других слуг, кроме них, но выразил сожаление, что моё теперешнее финансовое положение не позволит мне платить им большое жалованье, которого они, безусловно, заслуживают за свою верность.

Они не могли скрыть свою радость и облегчение. Микельс заверил меня, что размер жалования для них неважен, самое главное – что они снова получили работу и кров.

– Отец мечтал об этом дне, – сказал он. – Думаю, он сейчас радуется на небесах вместе с матушкой и Ленни.

Мои вновь обретенные слуги сразу же начали хлопотать по хозяйству. Но замок был мало пригоден для ночлега. Воздух был сырым и затхлым. Постельное бельё за долгие годы приобрело неприятный запах. Растопить печь и камины было нечем.

Немного смущаясь, Микельс спросил, не соизволю ли я провести несколько дней в местной гостинице, где хозяином был его зять Антоний.

– Анна будет так уж рада! Она тоже вас ждала… Хотя и негоже вам жить в гостинице, да всё же лучше, чем здесь. А мы уж приложим руки, через несколько дней вы замок не узнаете.

Микельс сел со мной в машину, а Фанни отказалась. Тогда она побаивалась этого транспортного средства.

В гостинице меня встретили с распростёртыми объятьями. До Антония и Анны уже дошли слухи о том, что некий молодой человек на новомодном средстве передвижения проехал через город, но нигде не остановился, а сразу направился в замок. Никем иным, кроме как графом Вундерстайном этот незнакомец быть не мог.

Меня ожидал самый радушный приём. Был подан роскошный ужин, которым не стыдно было бы угостить и короля. Где-то в середине трапезы явился сам мэр города, который услышал о моём приезде и решил лично меня поприветствовать и узнать о моих планах. Я сказал, что мне ещё предстоит учеба в университете, но в свободное время я обязательно буду приезжать в своё родовое гнездо. Мэр пожелал мне успехов и выразил надежду, что я буду способствовать процветанию родного города.

Я очень устал в этот день, ужин затянулся за полночь, и я был рад, когда он, наконец, закончился. Мне отвели самый лучший номер, и я заснул, едва положив голову на подушку.

Проснулся я поздно. Микельс ждал моего пробуждения в коридоре, и услышав, что я поднялся, сейчас же появился с предложением своих услуг. С детских лет я всё делал сам, поэтому желание Микельса непременно помогать мне умываться и одеваться сильно меня смутило. Я сказал, что привык одеваться самостоятельно, что очень огорчило Микельса. Он объяснил, что все годы отец обучал его обязанностям камердинера, которые были освящены вековыми традициями. Отказ от них Микельс считал величайшим кощунством. Я же попытался ему объяснить, что я, напротив, с этими традициями совсем не знаком, поэтому не считаю их исполнение обязательным.

Микельс хоть обиделся, но спорить не стал. Впрочем, он вскоре снова обрёл хорошее настроение. Ведь ему предстояло изрядно потрудиться, чтобы привести замок в пригодное для жизни состояние. Я выдал ему деньги на необходимые расходы, и он, препоручив меня заботам Антония и Анны, удалился почти бегом.

Три дня я провёл под гостеприимным кровом гостиницы. Хозяева, кажется, задались целью откормить меня, как на убой. Завтрак плавно перетекал в обед, а тот в ужин. Мне предложили приносить еду в номер, но я отказался, и столовался в общем зале. Приток посетителей увеличился во много раз: кажется, всем жителям городка понадобилось хоть на минутку заглянуть в трактир при гостинице. Всем хотелось хоть одним глазком посмотреть на молодого графа Вундерстайна. Анне пришлось нанимать дополнительную прислугу на кухню, иначе бы они не справились.

Мне же очень хотелось удрать из гостиницы и побродить по городу, но, представив, что за мной будет ходить толпа любопытствующих зевак, я от этой мысли отказался. Микельс являлся ко мне дважды в день: утром и вечером. Он осведомляться о моем самочувствии, спрашивал, нет ли у меня каких-то поручений к нему. На мой вопрос, когда можно будет вернуться в замок, он неизменно отвечал:

– Скоро.

И вот, вечером третьего дня он торжественно объявил, что утром можно будет снова вернуться под крышу замка.

Как Микельсам удалось за столь короткий срок проделать такую работу, я не понимаю до сих пор.

Все жилые помещения были приведены в тот вид, какими я их запомнил с детства (конечно, насколько это было возможно).

Я зашёл в свою детскую. Все мои игрушки, книжки были на своих местах. Как будто и не было этих двенадцати лет… Всё-таки это было очень грустно, тут всё было без изменений, а я стал другим.

В спальню родителей я заходить не стал, это было выше моих сил. Я запер её на ключ, и прошло несколько лет, прежде чем я понял, что прошлым жить нельзя, и велел все устроить в этой комнате по-другому. Да, Поль, нам порой хочется сохранить зримые воспоминания о тех, кого мы любили, и кого потеряли. Но нельзя всё время жить в мемориальном музее. Память надо хранить в сердце, а не в вещах. Я оставил на память только некоторые личные вещи моих родителей.

В моей детской спальне стояла маленькая кроватка, застеленная белым кружевным покрывалом. Было ясно, что на таком ложе я не помещусь, даже если сложусь пополам.

Микельс спросил меня, где я хотел бы устроить свою спальню. Я выбрал одну из гостевых комнат, и к вечеру она была готова. Во всех комнатах топились камины, и сырость и застой воздуха уже совершенно не чувствовались. С кухни неслись вкусные запахи – там колдовала Фанни.

Одну неделю провёл я в замке. За это время я привык к семейству Микельсов, и мне казалось, что они всегда были со мной.

Но, хоть и хорошо мне было в замке, но надо было возвращаться в столицу: предстояли вступительные экзамены, а к ним ещё надо было подготовиться.

38. Между второй и третьей фотографией (продолжение)

Микельс немного помнил наш дом в столице, а Фанни никогда не покидала мест, где родилась и выросла. Переезд в город был для них огромным событием, но они без колебаний отправились со мной. Я к тому времени уже немного обучил Микельса вождению автомобиля, и он заменял меня за рулём на более спокойных участках дороги. А Фанни сидела на заднем сидении с зажмуренными глазами – ей казалось, что автомобиль несётся с огромной скоростью, и мы вот-вот разобьёмся.

В городском доме Микельс ориентировался хорошо, всё-таки ему было пятнадцать лет, когда он в последний раз был в этих стенах. Он сразу нашел те комнаты, в которых жила прислуга и занял комнату своего отца.

Вообще, я заметил, что он изо всех сил старался подражать нашему старому дворецкому. После первого излияния чувств при нашей встрече он стал сдержан и немногословен. Микельс старался неукоснительно соблюдать всё, чему научил его отец, это был своеобразный кодекс чести идеального слуги. Увы, я в первое время не мог оправдать его надежд. Я никогда никем не повелевал и не видел, как повелевают кем-то другие: в доме Шмерцев я был слишком мал и слишком подавлен, чтобы обращать внимание на взаимоотношения слуг и хозяев. Летиция и вовсе была не в счёт, они, скорее, были добрыми подругами с госпожой Фрюлинг. Кроме того, у меня вообще не было никакого жизненного опыта, и я был очень молод. Микельс был девятью годами старше меня, а в нашем возрасте эта разница казалась очень большой. Я едва вышел из подросткового возраста, а Микельс был взрослым, уже женатым мужчиной. У него был большой жизненный опыт, опыт выживания, опыт лишений, опыт борьбы с трудностями. Но почти не было опыта слуги. Все свои знания он получил теоретически и, наверное, очень переживал за то, что вдруг не сможет поддержать фамильную честь рода Микельсов.

По отношению ко мне он испытывал двойственные чувства. С одной стороны, я был его господином, чьи слова всегда должны были беспрекословно исполняться, с другой стороны, я, наверное, казался ему несмышлёнышем, почти ребенком, к тому же не разбирающимся в традициях, принятых в доме Вундерстайнов.

Через какое-то время мы всё-таки сумели найти общий язык, притёрлись друг к другу. Микельсы стали моей семьёй, сейчас я не мыслю жизни без них.

Я успешно поступил в университет, на исторический факультет. Как я уже упоминал, любовь к истории привила мне бабушка Генри. Она много рассказывала мне о родителях, потом разговоры перешли на более отдаленных предков. Очень большое впечатление на меня произвела история рыцаря Валента Вундерстайна и его подвиг. Я старался найти более подробные сведения о Битве при перевале. И меня увлекли исследования, научный поиск. У кого-то изучение старых, всеми забытых документов вызывает скуку и раздражение, а для меня это было сродни поискам клада. Ты вот тоже не захотел копаться в пыли веков. Но я сейчас думаю, что это неплохо. Литература и история могут идти рука об руку, и, возможно, ты когда-нибудь напишешь книгу о наших теперешних поисках, особенно, если они увенчаются успехом.

Начались занятия в университете. На лекциях рядом со мной почти всегда сидел высокий светловолосый парень, очень обаятельный и дружелюбный. Когда он улыбался (а улыбался он очень часто), то на душе становилось как-то светлее. Мы представились друг другу. Он назвал себя – Фрид. А потом и фамилию – она совпадала с фамилией короля. Я заметил, что он – полный тёзка младшего сына короля, принца Фридерика.

– А я – он и есть! – заявил юноша.

Я смутился:

– Простите, что обращался к вам недостаточно учтиво, ваше высочество.

– Брось ты с этим «высочеством»! Оно мне и во дворце надоело. А то я тебя буду звать «сиятельством»! Ты ведь граф Вундерстайн, верно? Давай по имени и на «ты», без церемоний!

Так я стал не «другом короля», как Валент Вундерстайн, а «другом принца». И эта дружба длилась все студенческие годы.

У Фрида любовь к истории возникла по иной причине, чем у меня. Он был страстным нумизматом. Как-то в детстве на день рождения ему подарили небольшую коллекцию старинных монет, среди которых были и редкие. И принц «заболел» ими. Ему хотелось как можно больше знать о каждой монете: что на ней изображено, в какую эпоху она имела хождение, какие события с ней связаны. Отсюда и возникло желание изучать историю.

Венценосные родители не возражали. Наследным принцем был старший сын – Николаус. Ему предстояло со временем унаследовать отцовский престол.

Для наследника существовал особый порядок обучения. Он не учился на определенном факультете, а изучал на разных факультетах, а также и индивидуально все те дисциплины, которые могли понадобиться ему при управлении страной: право, международные отношения, экономику, военное дело, языки и многое другое. Иногда обучение растягивалось лет на десять. И брат Фрида – Николаус, который был на семь лет старше его, усердно постигал всё необходимое. А младший брат смог избрать себе занятие по призванию.

Мы очень сдружились с Фридом, он оказался прекрасным другом, интересным собеседником, обладал лёгким и весёлым нравом и прекрасным тонким чувством юмора. Он как бы дополнял мою немногословность и сдержанность. Часто противоположности сходятся.

Годы нашей учёбы пришлись на нелёгкое время: через год началась первая мировая война. Хотя Медиленд напрямую в ней не участвовал, но тяготы войны задели и нас. Сразу же в наше королевство хлынул поток беженцев. Наша маленькая страна не в состоянии была прокормить всех. Рабочих мест не хватало, безработица и голод толкали людей на преступления. Всё резко подорожало, особенно продукты. Я думаю, именно потому, что король помнит о тех тяжёлых временах, он старается не допустить такой ситуации сейчас, после второй войны, потрясшей мир.

Когда мы заканчивали обучение, нам предложили продолжить совершенствовать свои знания и заняться научной работой на университетской кафедре.

Но вышло по-иному. Старший брат Фрида, наследный принц Николаус неожиданно заболел испанкой, которая тогда уносила тысячи жизней, и вскоре скончался. Где он мог заразиться? Предполагали, что во время одного из зарубежных визитов, в которых он часто принимал участие.

И наследным принцем стал Фридерик. Теперь ему в срочном порядке надо было получать все знания, необходимые для монарха. У нас с той поры совсем не было времени на встречи. И ещё меньше времени стало через пару лет, когда от удара скончался его отец – король Максимилиан (он так и не смог пережить смерти старшего сына), и власть перешла в руки Фридерика.

С тех пор мы виделись всего несколько раз. Нет, он не загордился, не забыл меня. Ты помнишь какое трогательное письмо с соболезнованиями прислал он, когда не стало нашей мамы? А ведь он был в это время за границей, но нашёл время написать и поддержать меня. Король не принадлежит себе. Поэтому и я не навязываюсь к нему с воспоминаниями о нашей дружбе. Знаю, он помнит всё, как и я.

39. Третья фотография. Глория

Фридерик правил, а я занимался наукой. Писал научные труды и книги, получал степени, участвовал в конференциях и симпозиумах, читал лекции.

Только одно оставалось без изменений: я был одинок. Виной тому была и замкнутость моего характера, и отсутствие знакомых, в чьих домах я мог бы найти свою избранницу. Нет, мне, конечно, приходилось знакомиться с девушками, но очень скоро я понимал, что не могу представить ни одну из них спутницей своей жизни. А если так, зачем морочить девушке голову, подавать ей надежды?

Микельс с огорчением взирал на всё это. Пару раз он даже взял на себя смелость и намекнул мне, что роду Вундерстайнов никак нельзя без наследника. У него самого уже подрастал один сын и ожидался второй.

Я к этому времени совсем разуверился в том, что могу создать такую семью, о которой мечтал, и подумывал о том, что следует вступить в брак без любви с какой-нибудь хорошей девушкой для продления рода. Такая мысль была мне неприятна. Очень не хотелось жениться «по расчёту», пусть и не связанному с материальной выгодой.

Вот тогда-то я и познакомился с твоей мамой.

Наша кафедра отмечала юбилей. И по случаю круглой даты была организована конференция, довольно интересная, надо сказать. Было много выступающих, в том числе и я, и ещё больше слушателей. После конференции намечался неизбежный банкет, на который были приглашены в основном только докладчики, по желанию каждый мог привести одного члена семьи или знакомого. Я попытался избежать присутствия не банкете. Ты знаешь, Поль, как я не люблю подобные мероприятия. Меня утомляют долгое сидение за столом, бесконечные тосты, светская болтовня. Но мне сказали, что кто-нибудь может принять это за неуважение, за презрительное отношение к нашим профессорам, поэтому я, скрепя сердце, согласился. Все наши преподаватели были уже не первой молодости (я был самым молодым из них), поэтому все их супруги тоже были соответствующего возраста. Распорядитель банкета рассаживал нас за столом по какому-то, одному ему ведомому, плану. Я с удивлением увидел, что моей соседкой оказалась весьма молодая особа: девушка, если не сказать, девочка. Сначала меня это обстоятельство даже раздосадовало. Ты ведь знаешь, по правилам хорошего тона мужчине положено проявлять внимание к своей соседке, передавать ей блюда, смотреть, наполнен ли её бокал, поддерживать светский разговор, если ей захочется таковой завести. Я представил себе, что мне в течение нескольких часов придется выслушивать пустую девичью болтовню, и внутренне поморщился.

Я недоумевал, кто она? Для жены кого-нибудь из наших профессоров она слишком молода. Студентка? Но в те времена девушек-студенток у нас было ещё очень мало, учились на факультете, в основном, юноши, девушку я бы запомнил. В конце концов, я решил, что кто-то пригласил её особо, возможно, она интересуется историей, а кто-то из её знакомых вхож на нашу кафедру.

Меня беспокоило ещё и то, что она может знать, кто я. Дело в том, что примерно за месяц до конференции в «Медилендских новостях» был опубликован «Список самых завидных женихов Медиленда». В этот список, к сожалению, попал и я. Конечно, состоянием я похвастаться не мог, но газета об этом умолчала, зато сообщила, что я потомок одного из самых древних дворянских родов в стране, аристократ, владелец замка, к тому же, ещё и талантливый учёный. Там же была опубликована и моя фотография, правда, не совсем похожая.

Я успокоил себя тем, что девушки редко читают газеты. Начало банкета прошло без происшествий, и я почти успокоился, как вдруг моя соседка спросила:

– Можно задать вам вопрос, профессор?

Её вопрос касался моего сегодняшнего доклада и поразил меня своей точностью. Действительно, я сократил текст выступления из-за регламента, поэтому одна важная деталь, доказывающая правильность последующих выводов, отсутствовала. Это нарушало логику изложения. Я очень удивился её внимательности и глубине понимания темы, поэтому, объяснив, почему так вышло, попросил её представиться и сказать, откуда у неё при ее очевидной молодости такие глубокие познания в истории.

– Меня зовут Глория. Глория Морган.

Профессор Элберт Морган (да Поль, твой дедушка, ты ведь его помнишь?) был одним из самых уважаемых и эрудированных профессоров нашей кафедры. Я почему-то страшно поглупел в тот момент, и никак не мог сообразить, кем же ему приходится эта девушка? Ведь все участники банкета пришли с жёнами… Но не может же быть у профессора такая молодая жена? Или может? Я вспомнил, что года за два до этого, мы узнали, что у профессора Моргана умерла жена. Тогда все ему очень сочувствовали. Неужели он женился снова, да ещё и на такой молоденькой?

Очевидно, моё недоумение затянулось, потому что девушка с улыбкой сообщила, что она дочь профессора.

Я вздохнул с облегчением и сам удивился, почему это было для меня так важно.

Всю остальную часть банкета мы проболтали о самых разных вещах. Она объяснила, что неплохо знает историю, потому что любит читать книги и научные журналы своего отца.

Я стал рассказывать ей о замке, о том, что совсем рядом с ним находится поле, на котором происходила Битва при перевале. Потом разговор перешёл на то, как Микельсы долго и верно ждали моего возвращения двенадцать лет.

– Как бы я хотела увидеть этих людей! – вырвалось у неё. Правда, она при этом сильно смутилась, подумав, что невольно напросилась в гости. Я заверил её, что буду счастлив принять её у себя, разумеется, вместе с профессором Морганом.

Её, казалось, глубоко огорчило то, что я пережил в детстве.

– Я тоже потеряла маму два года назад. Хорошо, что у меня остался папа, так что мне было легче чем вам. Но мамы мне очень не хватает.

Мы не заметили, как банкет окончился, и к нам подошёл профессор Морган.

– Я вижу вы совсем подружились. Собирайся, дочка, пора домой, поздно уже, – добродушно проворчал он.

Я повторил своё приглашение посетить меня в любое удобное для них время, и профессор это приглашение принял.

Я возвращался домой со смешанным чувством радости и сомнений. Радости – потому, что я всей своей душой понимал, что наконец-то встретил ту, с которой буду счастлив всю жизнь. С сомнением – потому, что между нами была разница почти в пятнадцать лет. Захочет ли она выйти замуж за такого, уже не молодого человека? Ведь перед ней вся жизнь, ей всего девятнадцать лет. И согласится ли на такой брак её отец?

Я спрашивал себя, и передо мной возникал её образ. Мне казалось, что она смотрит на меня ласково и ободряюще, и это вселяло в меня надежду.

Визит состоялся через несколько дней. Я был переполнен счастьем. Глория показалась мне ещё более желанной и привлекательной. Профессор добродушно посматривал на нас поверх очков и улыбался каким-то своим мыслям.

Микельсы расстарались на славу. Стол был великолепен, кажется лучше они не принимали и моего друга, принца Фридерика.

Микельс тогда был в самом расцвете своих сил, и если бы кто-то задумал провести конкурс на звание образцового дворецкого, то я бы без колебаний поставил на него все свои деньги.

Глория попросила меня представить ей Микельсов. Представляешь, какое впечатление это на них произвело! Глория подробно расспросила Микельса и его жену о замке, о городке, о том, как они жили, когда меня не было. Некоторые подробности я сам узнал впервые.

Когда Микельсы удалились на кухню, Глория сказала:

– Как вам повезло! Не часто можно встретить таких людей. Долг, честь – для них это не пустые слова, а смысл жизни.

Я мог только согласиться с этим.

После того, как я отвез их домой и вернулся, Микельс обратился ко мне:

– Возможно, вы сочтёте за дерзость, ваше сиятельство, и скажете, что я вмешиваюсь не в свои дела, но я всё же скажу: никогда мне такой замечательной девушки видеть не приходилось!

Я сказал, что да, это так, но в словах Микельса мне послышался какой-то намёк, поэтому я прибавил, что девушка очень молода, ей всего девятнадцать лет.

Микельс поклонился и молча удалился из комнаты.

Потом было ещё несколько визитов. То они приходили ко мне, то я к ним. Я видел расположение Глории, но всё не решался сделать ей предложение. Страх получить отказ сковывал меня.

Однажды на кафедре профессор Морган отозвал меня в сторонку, сказав, что нам надо поговорить.

– Как вы относитесь к моей дочери? – спросил он безо всяких предисловий.

– Я… её… люблю… – выдавил я через силу.

– Ну, так и чего вы ждёте, позвольте спросить? – продолжал атаку профессор.

– Она очень молода, у нас разница в пятнадцать лет. Я боюсь испортить ей жизнь. Ведь я стану стариком, а она будет ещё молода, и я буду ей обузой…

– Один Бог знает кому и сколько суждено прожить. Я тоже был старше своей супруги на двенадцать лет, и вот – я живу, а её уже два года, как нет со мной. Глория вся извелась. Она не понимает, как вы к ней относитесь, серьезны ли ваши намерения или вы встречаетесь с ней от скуки. Подумайте и обо мне. Здоровье у меня неважное, да и возраст почтенный. Я хочу знать, что моя дочь устроена в жизни, и не останется одна, когда меня не будет. Да и на внуков мне хочется успеть порадоваться. Послушайте, вы ей тоже очень нравитесь, и если правда то, что вы сказали, то я благословляю вас!

Вскоре я по всем правилам предложил Глории руку и сердце, и она их приняла. Мы сыграли свадьбу. Да, Поль, двадцать один год прожили мы вместе с твоей мамой, и каждый день я благодарил судьбу, что мы вместе. И до сих пор не могу до конца осознать, что её уже никогда не будет с нами. Но я всё же счастлив тем, что она была в моей жизни. И ещё я благодарен ей за то, что она подарила мне тебя.

Не буду дальше продолжать заниматься воспоминаниями: ведь почти всё, что было потом, происходило на твоих глазах.

Я, почему-то думаю, что ты когда-нибудь захочешь написать книгу о нашей семье. И тогда окажется, что эти вечера воспоминаний были тебе полезны.

Поль совершенно искренне заверил отца, что он очень рад был узнать так много нового о его жизни.

40. Кот начинает действовать

Кот дремал под креслом. Он старался внимательно слушать все эти разговоры, но получалось не всегда. Как много говорят люди! Вот уже который вечер сидят вдвоём, и тот, который старше, говорит, говорит, говорит… Суть всех этих речей ускользала от Кота. Половину слов он не понимал. Говорили о чём-то, что было давно, но не совсем уж давно, назывались какие-то имена, даже пару раз упоминали того Валента, имя которого так взволновало друга. Руби. Но не удалось уловить слов: сокровища, клад, сундуки, шкатулка…

Кот делал вид, что спит, но иногда и вправду засыпал от скуки.

Но не всё время протекало у Кота так бездарно. Он постоянно присутствовал при поисках шкатулки, принюхивался к старым запахам, проникающим к нему в нос из-под снятых стенных панелей, прислушивался к малейшему шороху. Никаких свежих признаков присутствия мышей он не обнаруживал. Видимо, они действительно ушли. Кот надеялся, что они ищут клад.

Но самое веселье наступало, когда господа уходили обедать. Кот мчался на кухню, где его ожидала миска, полная всякой всячины. Кот быстро всё проглатывал, потому что самое увлекательное было впереди.

Котята! Они росли не по дням, а по часам. Сначала они по одному переваливались через край корзинки и неуверенно делали несколько шагов. Задние лапки заплетались, передние – разъезжались. Мисси сейчас же хватала беглеца зубами за шкирку и водворяла на место. Но уже через несколько дней котят было невозможно удержать на месте. Они все одновременно выскакивали из корзинки и разбегались в разные стороны. Мисси не успевала поймать одного, как сбегал другой, и так без конца. Вскоре она поняла, что с озорниками ей не справиться, и наблюдала за их проделками из корзины. Она также перестала злиться, когда Кот приближался к её чадам. И Кот с упоением принимал участие во всех играх. Он бегал с ними взапуски, в шутку боролся и небольно кусался. Они прятались друг от друга, а потом внезапно выскакивали из засады и нападали. Никогда Коту не было так весело! В детстве ему было не до игр, лишь бы выжить. И он не обращал внимания на презрительные взгляды Мисси. Что она понимает!

Самой прекрасной была игра с бумажкой, которую Тоби, или дети Бруна, а иногда и Поль привязывали на ниточку. Бумажка сразу превращалась в мышку, а то и в птичку. И её надо было поймать. Кот всегда делал это лучше всех, а котята смотрели на него восхищёнными глазами. Им очень хотелось стать похожими на своего отца: быстрыми, ловкими и сильными.

Ради такой прекрасной жизни Кот вытерпел даже то, что Фанни уже два раза искупала его в лохани. Это было очень противно, но Кот заметил, что блохи, от которых шкура всё время чесалась, куда-то и впрямь исчезли.

День за днём проходили в таких занятиях, но однажды, когда Кот поедал свой обед, вошёл Брун и сказал госпоже Микельс:

– Матушка, почки на капитанском кусте начали раскрываться, думаю, завтра он расцветёт.

– Приготовьте там всё, – отвечала Фанни. – Господа придут полюбоваться. И погода обещает быть хорошей. Давно они не отдыхали на воздухе, особенно их сиятельство.

Кот оторопел. Как же так? Уже наступило время, которое он назначил Маусине, а мыши так и не выполнили его условия!

Кот бросился в садик. На кусте, действительно, некоторые почки лопнули, и из них высунулись розовые кончики лепестков: точь-в-точь, как язычки из крохотных ротиков.

Но Коту было не до лирики. Благодушное настроение последних дней сменилось в нём возмущением и злостью. Он хотел начать охоту прямо сейчас, но потом сдержался. Ведь договаривались до срока, когда куст расцветёт. А он расцветёт завтра. Завтра и начнётся его месть всем мышам на свете! Они горько пожалеют.

41. Исполнение обещания

Было очень поздно. То ли вечер закончился, то ли ночь началась.

На небе висела огромная серебряная луна, но и она не могла развеять мрак в душе Кота. Он сидел на крыше конюшни (ныне гаража). Ему не хотелось никого видеть, а сюда могла забраться только Мисси, но она сейчас сладко спала в корзинке с котятами.

Коту было очень обидно, что его надули мыши. Это был позор. Но ещё больше его огорчало, что рухнули его надежды помочь Руби. А он так об этом мечтал!

Кот продумывал планы мести, где и как он будет ловить этих обманщиц-мышей, как обязательно поймает мышку с надорванные ухом – Маусину, и как её накажет.

Было очень тихо. Городок у подножья горы давно заснул. Из замка тоже не доносилось ни звука. Кот слышал, как пробили куранты на городской ратуше, и снова – тишина.

Внезапно чуткое ухо Кота уловило звуки, которых он очень боялся. Где-то далеко бежал гигантский зверь. Его дробный топот прерывался время от времени протяжным воем, и это было очень страшно. Кот знал, как зовут чудовище – поезд. Он как-то подслушал разговор двух мужичков, возвращавшихся домой поздно вечером. Тогда тоже раздались такие звуки.

– Слышишь? Поезд, – сказал один из них.

– Да, – ответил его приятель. – Силища. А знаешь я ведь его видел. Громадный, страсть какой, несётся так, что никакому скакуну не догнать.

– Скоро, говорят, и до нас доберётся.

– Да, я тоже слыхал…

Мужички ушли, а Кот с тех пор больше всего на свете боялся чудовища по имени поезд.

Опять стало всё тихо, но не так, как до поезда. Кот прислушался к какому-то едва слышному писку и вдруг разобрал:

– Господин Кот, спуститесь, пожалуйста! Мы здесь, в садике, мы хотим вам рассказать о том, что нашли.

Пока Кот спускался с крыши сердце его гулко билось, как будто выговаривая: «На-шли, на-шли». Но когда он показался в садике, то заставил себя идти спокойно и величественно, не выдавая волнения. Все органы чувств оповестили Кота о том, что мыши расположились на одном из двух старых, вросших в землю камней. Кот грациозно вспрыгнул на другой камень и сел, обвив ноги хвостом. Теперь он мог разглядеть картину, открывшуюся перед ним. И от этого вида у Кота перехватило дыхание. Вся поверхность противоположного камня была заполнена мышами. Такого количества этих грызунов одновременно Кот не только никогда не видел, но и не мог себе вообразить. Он нервно облизнулся, и по мышиному морю пробежала дрожь.

– Не бойтесь, господин Кот дал слово, и я ему верю!

Кот пригляделся к мышке, стоящей впереди толпы и произнесшей эти слова. Ну да, ухо порвано. Это Маусина. Только как же она подросла за минувшее время!

– Позвольте, господин Кот, принести вам свои извинения. Случились непредвиденные обстоятельства, задержавшие нас с ответом. Скончался наш горячо любимый монарх – Мышинг сто двадцать восьмой, надо было отдать ему последние почести, а потом короновать его сына – Мышинга сто двадцать девятого. Вот, позвольте вам представить: его величество, король всех мышей замковой горы Мышинг сто двадцать девятый. (Стоящая рядом с Маусиной мышь слегка поклонилась). Между прочим, мой жених! Как только пройдут дни траура, состоится свадьба.

– Меня не интересуют ваши семейные дела, – проворчал Кот. – Меня интересует, что вы нашли.

– Сейчас расскажу. Для того чтобы найти большие ящики, закопанные в землю, (которые вы называете сундуками), мы призвали на помощь наших союзников: полевых мышей под управлением герцога Норинга и полёвок, возглавляемых бароном Землероем. Хочу обратить ваше внимание на то, что полевые мыши и полёвки – не одно и то же. У полевок хвост короче и…

– Мне нет дела до того, какой у кого хвост. Вы все одинаково вкусные, – перебил Кот. Его начинало злить многословие Маусины.

– Так я и говорю только самое важное. Мы плохо умеем рыть землю, поэтому и привлекли дружественные силы, которые умеют делать это гораздо лучше. Они надеются, что ваше обещание не ловить мышей распространится и на них тоже.

– Я же не уточнял, каких мышей именно не буду ловить. Ни одной мыши не буду ловить и есть, если вы нашли что-то стоящее.

– Нашли, господин Кот. Наши друзья изрядно поработали. Они вдоль и поперек исследовали всё, что находится под поверхностью земли. И в дальнем углу этого сада, вон там, где стена разрушилась, нашли под землёй что-то, что может быть сундуками. Их три, и они очень большие. И вокруг них рассыпано много кругляшков, которые так любят люди. Мы вытащили несколько штук на поверхность, хотя это было и нелегко. Но мы хотим, чтобы вы поверили нам. Эй, прикатите кругляши!

Из травы показалось несколько мышей. Они шли парами на задних лапках, а передними катили монеты. Докатив их до камня, на котором сидел Кот, мыши кидали свою поклажу и улепетывали в заросли травы, видимо, им было очень страшно.

Монеты так и сверкали в лунном свете. Кот внимательно их рассмотрел.

– Ну и что? – спросил он. – Я вам таких сколько хочешь найду под прилавками на рынке. Люди часто их роняют.

– Такие не роняют, господин Кот. Это такой металл, который никогда не тускнеет. Называется, золото.

Кот слышал это слово.

– Ну, допустим. Но почему вы думаете, что в тех трёх сундуках тоже монеты?

– Мы не знаем этого, говорим честно. Эти ящики снаружи железные, и мы не можем их прогрызть. Но если вокруг них лежит много таких кругляшков, почему бы им не быть и внутри?

Кот задумался. Пусть так. Но одно дело, найти место, где закопаны сундуки, и совсем другое – объяснить это людям.

Наконец ему пришла в голову одна мысль.

– Слушайте, мыши. Я вам пока верю. Сделайте вот что. Вокруг того места, которое вы нашли, как можно лучше переройте всю землю. Затем прикатите туда все (все до единого, понятно?) кругляши, как вы их называете, которые сейчас лежат передо мной, и слегка присыпьте землёй. Это надо сделать до утра, ясно?

– Сделаем, господин Кот, – пискнула Маусина.

– Ну так идите и делайте!

– Господин Кот! А разве вам не хочется услышать о том, где лежит маленький ящичек?

И как Кот мог про это забыть? Видно, первая находка его сильно разволновала.

– Вы и его нашли? – спросил он как можно равнодушнее.

– Да, господин Кот! В то время, как наши собратья перекапывали землю вокруг замка, мы обследовали всё внутри него. Не было ни уголочка, ни щёлочки, куда бы мы не заглянули, и всё напрасно. Мы уже, было, решили, что не сможем выполнить ваше задание, как вдруг исчез один мышонок. Пик, выйди!

Из толпы мышей выбрался совершенно малюсенький мышонок и уставился на Кота со смешанным выражением ужаса и восторга.

– Ка-акой большой! – прошептал он.

– Так вот, Пик пропал, его мама звала его, искала повсюду и плакала. Мы все присоединились к поискам. И вдруг Пик появился сам. Пик, расскажи, где ты был и что видел.

– Ничего я не видел, там темно было! Совсем темно. Сначала все что-то искали, ну и я стал играть в то, что тоже ищу это. Потом я полез в узенькую щёлку между камнями. Такую узенькую, что мне сдавило бока. Я хотел вернуться, но задом наперед протиснуться не мог, а развернуться, тем более. Я плакал и звал маму, но никто меня не слышал. Делать было нечего, я стал ползти вперёд. Полз-полз, и вдруг щель кончилась, и я куда-то свалился. Там было немного пустого места, а посредине что-то было: гладкое и холодное. Я обошёл это «что-то» кругом, мне показалось, что у него несколько углов. Потом я стал искать выход. Нашел щель, из которой дуло свежим воздухом, решил попробовать пролезть в неё. Так и выбрался.

Мышонок замолчал.

– Почему вы решили, что это шкатулка? – спросил Кот.

– Если это не шкатулка, то никакой другой шкатулки в замке нет.

– Ну, и где же это место?

– В замке есть огромная-преогромная железная дверь. Её никогда не открывают. Так вот, это место как раз над ней, ближе к внутренней стороне стены. Никто из взрослых мышей пролезть туда не смог, так что проверить слова Пика нам не удалось. Так что решайте, господин Кот, выполнили ли мы ваше задание.

Кто ещё немного подумал.

– Вот что, мыши. Сейчас идите. А я подумаю, как проверить то, что вы сказали. Если всё это правда, то не сомневайтесь, что я сдержу свое слово, никогда не трону ни одной мыши, и своих котят попрошу этого не делать. Но и вы должны помнить своё обещание: в замок – ни ногой. Можете жить в гараже, ну, или вокруг замка.

– Мы поняли, обещаем, – сказала Маусина, и голос её был немного грустным.

Неожиданно заговорил король Мышинг сто двадцать девятый:

– Напоследок я хочу выразить вам благодарность, господин Кот, за то, что не съели тогда мою возлюбленную невесту Маусину.

– Ладно, чего уж там… Вы тоже мне услугу оказали. Спасибо за труды. А теперь, ступайте.

Раздался лёгкий шорох, и в одно мгновенье камень, на котором только что были мыши, опустел.

А Кот всё сидел и думал. Потом ему пришла мысль сбегать к Руби, своему другу. Вот он-то точно даст ему правильный совет.

Руби не спал. Несмотря на глубокую ночь, он сидел на своем любимом камне. Руби обрадовался Коту.

– А я тебя ждал. Завтра как раз две недели исполняется. Есть новости?

Кот пересказал всё, что узнал от мышей.

Руби, кажется, очень разволновался. Потом ненадолго задумался и, наконец, сказал:

– Хотя меня больше интересует шкатулка, но трудно тебе будет объяснить людям, где она спрятана. Поэтому они сначала должны в тебя поверить. Для этого ты начни с того, что помоги им разыскать клад. С монетами ты хорошо придумал. Главное, не прозевай, когда они завтра пойдут смотреть на цветение этого растения. Когда все соберутся, начинай.

– А может быть, ты придёшь в замок и объяснишь им на человеческом языке, где всё спрятано?

– Нет, нельзя. Они спросят, откуда я про это знаю? Что я им скажу? Что Кот рассказал? Они примут меня за ненормального, а ещё хуже – за преступника, который за ними следит. Котик, друг ты мой, ты должен всё сделать сам. Я в тебя верю. Если будет что-то новое, сообщи. А сейчас беги в замок. У тебя завтра очень важный день.

42. Клад

На следующий день утром Кот, наскоро проглотив свой завтрак, помчался в садик. Там уже хлопотали Брун и Тоби. Посредине садика в лучах утреннего солнца красовался капитанский куст. За ночь он чудесно преобразился и сейчас совсем не походил на какое-то заурядное растение. Один человек сравнил бы его с пышным облаком, которое заря окрасила в розовый цвет, другой – с фонтаном розовой воды, а кто-то даже с огромным куском розовой сахарной ваты (у всех фантазия работает по-разному). Кот же (ну не понимал он, как можно любоваться какими-то цветочками!) только взглянул издали и, убедившись, что куст расцвёл, помчался в тот угол, где стена частично обвалилась. Место считалось опасным, и туда старались не ходить. Мыши потрудились на славу. Они перерыли всю землю, и кое-где в ней поблескивали монетки.

Кот сел и стал терпеливо ожидать. Это ожидание показалось ему вечностью.

Наконец, он услышал голоса, и вскоре появились граф, Поль, а с ними и Микельс с женой.

Кот благоразумно не сразу приступил к делу. Он дал людям время повосхищаться цветочками, обменяться впечатлениями. И только, когда все восторги утихли, он подбежал к разрытому мышами участку и стал громко мяукать. Сначала на него прикрикнули, но он не унимался. И Фанни велела младшему сыну пойти и посмотреть, что так разволновало Кота. Увидев, что всё вокруг перекопано мышами, Тоби крикнул:

– Всё нормально, просто здесь мыши всё разрыли, а Кот это чует.

И приказал Коту:

– А ну, замолчи! Не беспокой господ!

Он хотел уйти, но Кот заорал ещё громче, и лапой выгреб из разрытой земли золотую монету. Тоби заинтересовался и, присев на корточки, взял монету в руки.

– А ну, покажи, что это там ты нашел?

Рассмотрев находку, он обтер её платком и поспешно направился к отцу.

Микельс сейчас же показал монету графу, (сокрушаясь о том, что у него нет с собой подноса, на котором следовало подать находку).

Граф, едва взглянув, пришёл в сильное волнение – монета была старинной и очень редкой.

– Мыши там в углу всё разрыли, ну и, видимо, вырыли её из земли, – объяснял Тоби.

А Кот, увидев, что его хитрость удалась, призывно мяукая, и то и дело оглядываясь, словно приглашая следовать за собой, снова помчался к разрушенной стене.

Тут уже все последовали за ним. Микельс, правда, напоминал на ходу, что там опасно, что стена может обрушиться дальше, что господам не следует туда ходить, но его никто не слушал.

Кот энергично разрывал землю, и на свет являлись новые монеты.

После третьей или четвертой находки граф велел принести лопаты и начать копать.

Когда все монеты в поверхностном слое земли были найдены, то дальше пошла простая слежавшаяся земля, правда, с многочисленными мышиными ходами.

Стали думать, есть ли смысл копать дальше. Слой земли здесь был неглубок, вряд ли тут можно было зарыть клад.

Но Кот ринулся в раскопанную яму, и отчаянно стал разгребать землю лапами.

– Он что-то чует. Копайте, – велел граф.

– Ваше сиятельство! А вдруг оползень случится! Место-то ненадёжное, – забеспокоился Микельс.

Но граф, казалось, его не слышал. Всех охватил азарт. Копали довольно долго. По всем расчетам уже должна была начаться скала. Микельсу ли было этого не знать. Сколько раз он рыл здесь ямы, пытаясь посадить деревья, и каждый раз его заступ вскоре ударялся в твердую породу. Вот и сейчас раздался характерный скрежет. Только это был не камень. Это была крышка большого сундука.

43. Нелегко обладать кладом

Если вы когда-то слышали выражение «немая сцена», то группа людей у раскопанной ямы лучше всего могла бы его проиллюстрировать.

Все неподвижно замерли. Граф Вундерстайн так побледнел, что Поль испугался, не упал бы тот в обморок. Лицо Микельса, напротив, стало багровым, немолодой дворецкий был в шаге от удара. Его жена беззвучно шевелила губами (наверное, молится, подумал Поль).

Через несколько секунд оцепенение стало проходить, и первыми пришли в себя Брун и Тоби. Они, сжав в сильных рукахзаступы, ринулись, было, как можно скорее откопать сундук. Но их остановил окрик графа, который тоже уже овладел собой:

– Стойте, ни с места. С этого момента никто ничего не делает без моего распоряжения. Клад лежал в земле столетия, полежит ещё несколько минут. Сначала успокоимся, всё обсудим, и составим план действий. Волнение и поспешность – плохие помощники в любом деле. Давайте присядем и поговорим.

Все отошли к скамейкам. Граф и Поль сели на одну из них. Граф, указав на другую, строго произнёс:

– Джон, Эпифания, садитесь. Это не просьба, а приказ, прошу выполнять. Мне совсем не нужно, чтобы в такой момент мои слуги разболелись и вышли из строя!

Старшие Микельсы беспрекословно исполнили приказ графа. Они были поражены тем, что тот впервые назвал их по именам.

– Послушайте мои соображения. Мы не знаем, что внутри сундука, и когда он был зарыт. Допустим, это клад Валента Вундерстайна. Прошло много веков. Вполне вероятно, что деревянные детали сундука истлели, и при попытке достать или даже открыть сундук, его содержимое высыплется на землю. И, кстати, найденные монеты говорят о том, что часть содержимого уже оказалась в земле. Если судить по тем же монетам, то содержимое сундука очень тяжёлое. Поэтому будем доставать его небольшими частями и очень осторожно. Для этого в замке надо найти место, где мы сможем сложить всё найденное, чтобы потом спокойно рассмотреть и рассортировать.

Микельс, я попрошу вас приготовить следующие вещи: какие-нибудь ёмкости, в которых мы могли бы переносить найденные предметы. У них должна быть надёжная ручка. Затем, нам нужны большие куски ткани. Лучше всего подошёл бы брезент, но я сомневаюсь, что он у нас есть. Поэтому сгодятся старые одеяла или что-то подобное. Ткань должна быть плотной и крепкой, чтобы не порвалась. На неё мы будем складывать всю извлечённую землю, чтобы потом просеять её. Причём, меня интересуют не только монеты и другие ценности, но даже черепки от посуды, обломки разных предметов и тому подобное. Для истории это очень важно. Госпожа Микельс, я как-то видел у вас решето с большими отверстиями, так называемый грохот. Он подойдёт.

И последнее. Наш замок – не самое надёжное место для хранения таких вещей. Пока весь город знал, что в замке нет ничего стоящего, мы могли не опасаться. Но сейчас кто-нибудь сможет соблазниться, если узнает о кладе. В городе после войны появилось много новых людей, которых никто не знает. Поймите, я не так боюсь за материальные ценности (жили же мы без них), как за ваши жизни. Грабители не любят оставлять свидетелей. Поэтому прошу, даже приказываю. До того времени, пока все ценности не будут находиться в надёжном и безопасном месте, никто не должен говорить о нашей находке никому. Повторяю, ни-ко-му! Ни родне, ни друзьям, ни девушкам, – тут граф выразительно посмотрел на Поля и Тоби, и оба смутились. – Брун, вы можете сказать своей жене, но ни вы, ни она не должны говорить об этом вашим детям, они могут невольно разболтать кому-нибудь. В садик до времени окончания работ и в те помещения, где мы будем разбирать находки, тоже детей не пускать. Все мы должны вести самый обычный образ жизни: делать повседневные покупки, не тратить больше, чем всегда, поддерживать отношения со всеми людьми, с которыми мы обычно общаемся. Но о находке ни слова! Я на вас надеюсь. Ну, а теперь – к делу.

Микельс, не найдется ли в нашем хозяйстве что-нибудь более деликатное, чем лопаты? Подошли бы совки. А то лопатами мы рискуем повредить сундук и его содержимое.

– Найдем, ваше сиятельство, – отозвался Микельс.

Речь графа подействовала на всех отрезвляюще и успокаивающе. Ведь когда перед человеком ясный план действий, любое дело выполнять гораздо легче.

Медленно, совочек за совочком освобождался от земли сундук. Когда кладокопатели начали расчищать боковые стенки, их ждало новое открытие. Рядом с первым сундуком стояли ещё два, и один из них, тот, что был ближе к стене, сильно накренился. Видимо, почва под ним была действительно подвижна, что внушало опасения. Граф велел принести несколько досок (к счастью, у запасливого Микельса они нашлись) и положить их поперёк ямы. Затем очень осторожно, лёжа животом на досках Брун стал открывать крышку. Она поддалась не сразу, потому что стенки сундука перекосились. Пришлось воспользоваться ломиком.

Когда крышка отскочила, у всех людей вырвался возглас изумления. Сундук до верху был наполнен монетами, преимущественно золотыми.

Поскольку потревоженная почва могла начать двигаться, граф распорядился быстро и аккуратно извлекать содержимое сундука. Было решено, не носить каждое ведёрко с монетами в дом, поскольку это было бы долго, а ссыпать всё на расстеленное одеяло. Хотя молодые мужчины с трудом поднимали ведро, наполненное едва ли наполовину, всё-таки золотая гора на одеяле росла быстро, и к обеду первый сундук был пуст. Надо было перекусить и отдохнуть. Решили, что два человека на всякий случай останутся в садике, а остальные пойдут обедать.

Когда возвращались в замок, Поль сказал отцу:

– Всё-таки удивительно, что мы нашли этот клад именно тогда, когда о нём узнали из найденного письма.

– Да, Поль. Только нашли клад не мы, а вот этот рыжий герой! – и граф, наклонившись, потрепал шагающего рядом Кота по голове.

Кот немного обижался, что в суматохе все про него забыли, но сейчас он гордо поднял голову и громко, победно мяукнул. Его заслуги признали! Граф его погладил!

– Верно, папа. Как он нас звал, как выкапывал из земли монетки, как кидался в яму и рыл землю, когда мы хотели бросить поиски. Я просто поражаюсь его уму и интуиции. Порой мне кажется, что он понимает всё, о чем мы говорим.

– Мяу, – сказал Кот, – (ну, положим, не совсем всё…)

– Так или иначе, – ответил граф, – а мы все в неоплатном долгу перед этим выдающимся представителем кошачьего племени. Микельс, вот моё распоряжение: в моем доме отныне и навсегда этот Кот имеет право получать всё для хорошей жизни – кров, пищу, ну вы знаете. Но при этом не ограничивайте его свободу, к которой он привык.

– Будет исполнено, ваше сиятельство, – с готовностью откликнулся Микельс.

44. Клады находить нелегко

Бедный, бедный капитанский куст! Никогда ему не уделяли так мало внимания, как в этом году. А как он старался! Как он был хорош в лучах яркого летнего солнца! Как роскошны были его ветви, унизанные махровыми розовыми цветами! Разве он был менее красив, чем эти, найденные в земле, монеты, кубки, блюда, кольца, серьги, подвески и другие предметы, шестьсот лет ждавшие, когда их отыщут? Но на сей раз внимание людей было привлечено вовсе не к красоте экзотического растения.

Пятеро мужчин и одна женщина два дня трудились вокруг огромной ямы, не давая себе отдыха, начиная рано утром и заканчивая, когда исчезал последний солнечный луч.

Граф велел не трогать сундуки, пока они полностью не будут освобождены от их содержимого. И только после этого их очень осторожно вытащили на поверхность. Ни один из сундуков не имел повреждений, через которые могли высыпаться монеты, даже тот, который был перекошен сдвинувшейся землёй.

Сами по себе эти сундуки представляли собой значительную историческую и художественную ценность, но нуждались в основательной реставрации.

Граф велел отнести их в замок, чтобы в ближайшее время обработать раствором, консервирующим древесину. Лет десять назад он совместно с одним химиком разработал весьма неплохой состав. Но потом этот химик уехал работать в другую страну, а у графа тоже появились какие-то иные дела, так что эта работа и не возобновилась. Кажется здесь, в замке должны быть реактивы для этого состава и тетрадь с записями опытов. Граф мысленно похвалил себя за то, что привез их в замок, как будто чувствовал, что это может пригодиться.

Итак, поскольку повреждений в сундуках не было, граф сделал вывод, что сначала их поставили в яму, а уж потом заполнили монетами и прочими вещами. Да по-иному и быть не могло: никакому силачу, ни даже группе людей не хватило бы сил опустить заполненный сундук в яму. Значит, монеты попали в землю, когда люди в спешке заполняли сундуки, и часть монет упала мимо.

Стали аккуратно вынимать землю со дна ямы и просеивать её. И, действительно, нашли много монет и мелких украшений.

Попутно сама собой раскрылась загадка, почему земля здесь была намного глубже, чем в остальных уголках садика. Оказывается, скала имела в этом месте значительную естественную выемку. Древние строители из массивных камней сделали фундамент для стены, а оставшееся углубление оставили. Кто-то и решил, что это – самый удобный естественный «сейф». Достаточно поставить туда сундуки и засыпать землёй. Никто не рассчитывал, что сокровища будут лежать в земле долгие века. За минувшее время камни в фундаменте сдвинулись, стена в этом месте потеряла устойчивость и частично обвалилась. Что было тому виной: землетрясение, просчёты зодчих или иные причины – сказать мог только специалист. Но если бы этот процесс пошёл более активно, то не только часть стены и фундамент под ней, но и все три сундука просто сползли бы в практически недоступное ущелье.

Так что, кладоискателям крупно повезло.

Наконец, ценой огромных усилий из земли было извлечено все, что она хранила шесть веков, ну, или почти всё.

Граф со свойственным ему научным подходом интересовался даже не столько стоимостью сокровищ (было абсолютно ясно, что она огромна), сколько их научной и исторической ценностью. В кабинет были принесены из других комнат несколько столов, на которые стали складывать рассортированные сокровища.

Примерно две трети из них составляли монеты, большей частью золотые, но встречались и серебряные, и даже медные. Основная часть монет была медилендской чеканки, но попадались довольно часто и иностранные. Глядя на них, граф всё время думал о короле Фридерике. Он, наверное, лишился бы чувств, видя такие нумизматические сокровища. Графу в голову пришла мысль, которой он поделился с Полем, и тот согласно кивнул.

Граф дал слугам задание отдельно сложить все крупные предметы и отдельно – украшения. А сам занялся монетами, привлекая к этому и Поля. От работы ломило спины, глаза слезились от напряжения. Но никто не жаловался.

Ещё четыре дня назад никто не верил в возможность найти клад, и вот сегодня они склонились над сверкающими горками золота, серебра и драгоценных камней. Рядом с графом лежал раскрытый иллюстрированный каталог монет, и он то и дело сверялся с ним, разглядывая в лупу очередной экземпляр.

Микельс любовно полировал замшевой салфеткой старинные серебряные чаши, кубки и блюда. Фанни раскладывала на зелёном сукне драгоценные украшения, иногда непривычные современному глазу: головные обручи с подвесками, височные кольца, шейные гривны, да и такие, о назначении которых Фанни совсем не могла догадаться. Её удивляло, что драгоценные камни, поражавшие своими размерами, были не огранены, а только отполированы и сохраняли природную форму. Золотые оправки были массивны, а иногда и несколько грубоваты на современный вкус.

Пять дней шла работа, и вот, все сокровища были рассортированы и записаны в реестр.

Граф велел семейству Микельсов собраться, и когда все пришли сказал:

– Наконец настал день, когда я могу по заслугам вознаградить вас за долгую, верную и безупречную службу. Вы можете взять всё, что захотите из этих монет или вещей, кроме тех, что представляют историческую ценность. Вот, я отложил их отдельно.

Несколько минут все молчали, а потом Микельс произнёс:

– Мы благодарны вам, ваше сиятельство, за это предложение. Только зачем нам это? Мы не собираемся покидать дом Вундерстайнов. Когда вы нуждались, мы не оставляли мысли служить вам, когда вы жили в стеснённых обстоятельствах, мы были с вами, когда вы с Божьей помощью разбогатели, мы хотим по-прежнему идти с вами по жизни, и делить все радости и горести. Ну, к примеру, наберём мы сейчас золота. И что мы станем с ним делать? Перестанем работать, начнем бездельничать, приобретём вредные привычки, да и пропадем совсем! Нет, по моему разумению, деньги должны быть у того, кто умеет ими распоряжаться. Я знаю, что вы на них сделаете много добрых, полезных дел. С нас будет довольно, если возродится былая слава дома Вундерстайнов, когда всякий человек в королевстве будет произносить это имя с благодарностью.

Пусть каждый из нас возьмёт сейчас себе на память об этих днях по одной монетке – и довольно.

Граф сделал то, чего не делал до этого никогда: он подошёл и обнял Микельса, как брата.

Затем, справившись с волнением, сказал:

– Нельзя всё это оставлять в замке. Нам надо перевезти клад в столицу и поместить на сохранение в банк. Мне приходилось читать, что в них имеются специальные ячейки и даже комнаты, которые можно арендовать. Микельс, пусть ваши сыновья съездят в город и купят досок и гвоздей. Надо сколотить крепкие ящики для транспортировки. Надеюсь, Брун и Тоби справятся.

И закипела работа. Ящиков пришлось сделать много, но любой из них могли поднять два взрослых человека, что и требовалось.

И вот, две первые машины с тяжело нагруженными багажниками отправились в столицу. Граф, Брун и Тоби были в этих машинах, а Поль и чета Микельсов остались в замке, где ещё находилось больше половины сокровищ.

45. Пристроить сокровища тоже нелегко

В банке, где хранил свои средства граф Вундерстайн, его ожидало разочарование. Здесь не было не только сейфовых комнат, но даже и сейфовых ячеек. Это был небольшой банк, в котором держали свои средства его родители, и он, вступив в права наследства, не счёл нужным что-либо менять. В банке ему любезно разъяснили, что сейфовые комнаты есть только в самом крупном банке страны – «Терс и компания».

Не очень-то хотелось графу пользоваться услугами этого банка, но делать было нечего.

Когда он вошёл под величественные своды здания банка, к нему сразу устремился услужливый клерк. Узнав, кто их посетитель, и зачем он явился, клерк попросил присесть и подождать несколько минут. Он быстро удалился и вскоре вернулся в сопровождении самого владельца банка господина Теодора Терса.

Терс был ровесником графа, но выглядел старше.

Это был массивный невысокий лысеющий мужчина, откровенно некрасивый, но постоянно улыбающийся и щуривший свои и без того небольшие глазки. Одет он был в великолепный чрезвычайно дорогой костюм, его сверкающие туфли были триумфом обувного искусства, его часы стоили целого состояния. Одним словом, господин Терс был ходячей рекламой престижа и процветания своего банка. Он громко и радушно приветствовал графа, заверив того, что счастлив при мысли о приобретении такого клиента.

Но в глазах его граф заметил иронию, а может быть и насмешку.

– Простите моего клерка, он что-то напутал, и уверяет меня, что вы намерены арендовать в моём банке сейфовую комнату. Очевидно, вы имели в виду ячейку, а этот болван всё переврал.

– Нет, ваш клерк понял меня правильно. Я хочу арендовать именно комнату, а не ячейку.

– Позвольте обратить ваше внимание на некоторые детали. Во-первых, ячейки в нашем банке достаточно велики, некоторые из них достигают размера одного кубометра. А во-вторых, аренда подобной комнаты стоит дорого, очень дорого, а я беру оплату вперёд за год, потому что в противном случае я могу потерять другого желающего арендовать эту комнату…

(Здесь следует заметить, что никто и никогда не заводил с Терсом разговоров об аренде сейфовой комнаты. Оборудовал её банкир лишь для того, чтобы поднять престиж своего банка и, при случае, упоминать о ней в разговорах и рекламных буклетах. У короля было своё хранилище ценностей, а никто другой в стране в подобных размерах помещения не нуждался).

Банкир продолжил:

– Для вас, впрочем, я готов сделать небольшую скидку, как для человека известного и как для отца юноши, который учится на одном курсе с моей дочерью, – и Терс снова насмешливо улыбнулся. – Желаете посмотреть ячейку?

– Желаю посмотреть комнату, – твердо сказал граф. Когда Терс озвучил стоимость аренды, граф торговаться не стал, и сказал, что такая сумма его вполне устраивает.

Этот разговор поверг банкира в смятение. От Иоллы он знал, что эти аристократишки вконец разорились и еле сводят концы с концами. Он, конечно, мечтал купить для своей любимой дочурки графский титул и дворянство, но его забавляла мысль, что он сможет потом всю жизнь подтрунивать над своими нищими родственничками и напоминать им о том, что они всем обязаны ему, незнатному и почти необразованному, но сумевшему своей головой нажить состояние и купить их всех.

И вот теперь этот граф, одетый в сто раз беднее, чем господин Терс, спокойно соглашается заплатить за аренду цену, которую Терс специально завысил чуть ли не в два раза.

Банкир отвел клиента в сейфовую комнату. Это была скорее не комната, а кладовка площадью два на полтора метра, но граф прикинул и решил, что она их устроит. Он внимательно осмотрел стены комнаты, дверь, замки, расспросил о степенях защиты и, кажется, остался доволен, потому что изъявил желание сразу же оплатить годовую аренду и получить ключи. Затем граф позвонил по телефону и сказал:

– Подъезжайте к банку Терса.

Минут через двадцать к зданию банка подкатил старенький автомобиль, который, скрипя рессорами, сильно припадал на задние колёса, а за ним – второй такой же. Из них вылезли крепкие парни, и торопливо стали переносить из багажников в сейфовую комнату какие-то ящики, судя по всему, очень тяжёлые.

Полицейские, постоянно дежурившие у дверей банка, наблюдали за этой картиной не без удивления.

После того, как багажники опустели, граф Вундерстайн один за другим закрыл все замки, а дальше и того чуднее – опечатал дверь пломбой из красного сургуча с оттиском своего герба.

После чего вся троица уехала.

Теодор Терс несколько дней ломал голову над тем, что же это такое мог спрятать граф в его банке, но ничего в голову не приходило.

И вдруг вся история повторилась. В сейфовую комнату была помещена ещё одна партия ящиков.

Окончательно выбила из колеи банкира третья партия ящиков, правда, она была немного поменьше. Теперь комната была заполнена до отказа.

Когда граф уже собирался уходить, ему навстречу, как бы случайно, попался Терс.

– Счастлив вас снова видеть, господин Вунденстайн! Ну как, вам понравилась наша сейфовая комната?

– Вполне, благодарю. Всё удалось разместить.

– Я свято соблюдаю тайну вкладов, но, простите, меня мучает любопытство. Намекните мне, чем можно заполнить такое большое помещение? Я видел, ваши молодые помощники с трудом тащили эти ящики. Что бы в них такое могло быть?

– Булыжники, господин Терс.

– Вы шутите! Платить такие деньги за то, чтобы хранить обычные камни?

– Вот именно, шучу. Зачем об этом спрашивать? Всего доброго.

Но Терс семенил рядом с графом, как бы провожая его, и попутно сообщил, что его дочь Иолла сейчас отдыхает в Ницце, а вот его задержали дела…

– А где сейчас ваш сынок?

– Мой сын сейчас в замке. Всего хорошего, – сдержанно попрощался граф и быстро удалился.

Бесспорно, это – золото, много золота, очень много золота! Откуда у этих нищих Вундерстайнов такое богатство? А Иолла, кажется, поссорилась с его сынком! Ох, молодёжь-молодёжь! Всё то у них на чувствах, на эмоциях! Да такого жениха надо держать двумя руками, а не воротить нос!

И банкир срочно сел сочинять письмо к дочери.

46. Визит к королю

А графу предстояло ещё одно дело, которое волновало его не меньше, а, скорее, даже больше, чем аренда сейфовой комнаты. Он был намерен нанести визит своему студенческому другу – королю. А осуществить это было совсем непросто.

Для начала, являться к королю в старом, видавшем виды костюме было неприлично. Да и в королевской канцелярии к нему отнеслись бы предвзято. Как известно, «встречают по одёжке».

Граф посетил самый лучший магазин готовой одежды. Конечно, идеальный костюм надо шить на заказ, но времени для этого не было. К счастью, граф сохранил в свои годы хорошую фигуру и выбранный костюм сидел отлично. Граф выписал чек. Никогда раньше не позволил бы он себе такой дорогой покупки. Но теперь он знал, что может пополнить счёт в любое время.

Далее последовала покупка обуви, рубашки и прочих вещей, необходимых для гардероба хорошо одетого джентльмена.

Затем он зашёл в ювелирную лавку. Нужны ему были не украшения. Граф приобрёл довольно большую шкатулку из красного дерева, обитую внутри бархатом цвета тёмного благородного вина.

Вернувшись домой, он переоделся в новый костюм, переложил что-то в шкатулку и отправился во дворец.

В королевской канцелярии его встретили вежливо, но равнодушно. Там привыкли к бесконечным посетителям, которые рвались лично на приём к королю: кто с жалобой, кто с каким-то предложением, а кто и вовсе без вразумительной цели. Всех их разворачивали обратно. Некоторых направляли в соответствующие департаменты, другим объясняли, что если бы король принимал всех, желающих с ним поговорить, то у него совсем бы не осталось времени на важные государственные дела.

Вот и графа спросили, зачем он добивается монаршей аудиенции, да ещё срочно.

– Передайте его величеству, что с ним хочет повидаться граф Рольф Вундерстайн, его студенческий друг по важному и неотложному делу. Я вас уверяю, он примет меня.

Эти слова возымели действие, и в приёмную был приглашён личный секретарь короля. Граф повторил ему свою просьбу.

– День его величества расписан по минутам, у него, к сожалению, нет времени на посещения частных лиц, – немного высокомерно заявил секретарь.

– Я вас прошу об одном: передайте его величеству, что я прошу его уделить мне всего несколько минут. Это действительно очень важное дело, и о нем я могу рассказать только королю, – спокойно, но твердо произнёс граф.

Видно что-то такое было в его голосе, что секретарь, попросив подождать, удалился.

Через несколько минут он вернулся с совершенно иным выражением лица и пригласил следовать за ним.

Пройдя коридор и несколько покоев, расположенных анфиладой, граф оказался в королевском кабинете. Король сидел за столом и изучал какие-то документы, но при виде Рольфа Вундерстайна он поднялся и поспешил ему на встречу.

– Дружище! – раскрыл он ему свои объятья.

– Ваше величество! – поклонился граф.

– Эрик, вы на полчаса свободны, – обратился король к секретарю. – Пойдите, выпейте кофе.

– Но по протоколу… – начал секретарь.

– Эрик, вы плохо слышите? Я вам приказал удалиться.

Секретарь поклонился и исчез.

После этого король и граф крепко обнялись, и король сказал:

– Какое я тебе «величество»! Мы же ещё в юности договорились: по именам и на ты!

Рольф давно не видел своего друга вблизи. Он немного погрузнел, лицо его теперь украшала окладистая борода, в волосах уже заметно проступала седина. Но глаза были всё теми же, молодыми и весёлыми.

– Как же я тебя рад видеть, Рольф! Ты не представляешь, как тяжело не принадлежать самому себе! Эх, где они, наши безмятежные юные годы! Ну ладно, времени у нас мало, через полчаса явится этот зануда Эрик и будет мне напоминать о всех сегодняшних встречах. Поэтому, сначала – главное. Секретарь сказал, что у тебя срочное дело. Что-то случилось? Тебе нужна помощь?

– И да, и нет. Да, случилось, да нужна помощь. Но это совсем не то, о чем ты мог подумать. Для начала, позволь сделать тебе небольшой подарок, – и граф протянул королю шкатулку.

Тот открыл ее и переменился в лице. Потом метнулся к столу, выхватил из ящика большую лупу, устроился около настольной лампы и погрузился в созерцание монет, лежащих на темно-бордовом бархате. Иногда из его уст вылетали невразумительные междометия, выражавшие восторг и изумление.

Наконец он взял себя в руки и обрёл дар речи:

– Послушай, где ты раздобыл эти раритеты? Им же нет цены! Некоторые вообще уникальны, я не встречал их ни в одном каталоге! Что-то потрясающее!

– Я нашел клад, – спокойно ответил граф Вундерстайн.

– Клад? Где, когда? Расскажи мне всё. Клады чаще всего находят в книгах, я впервые вижу человека, который нашёл клад в реальной жизни!

Граф очень кратко, экономя время, поведал королю обо всех обстоятельствах обретения сокровищ.

– Я прошу тебя решить, чем считается найденный клад: имуществом дома Вундерстайнов, наследством или кладом, принадлежащим государству? Я не силён в юридических тонкостях.

Король ненадолго задумался и вынес решение:

– Поскольку клад найден в земле, испокон века принадлежавшей вашему роду, и имеется письменное свидетельство того, что ранее эти ценности принадлежали твоему прямому предку, то клад следует считать твоим наследством, не подлежащим налогообложению. Я издам соответствующий указ. Поздравляю тебя! Ты теперь один из самых богатых людей в королевстве, если не самый богатый!

– Вот как раз в связи с этим у меня к тебе ещё две просьбы.

Первая. Ты знаешь, что я в этом году потерял мою жену Глорию. Она скончалась от редкой, совсем неизученной болезни.

– Да, эта весть меня очень огорчила, прими ещё раз мои глубокие соболезнования.

– Благодарю тебя. Так вот, мы с сыном посоветовались, и решили создать научный центр и клинику при нём, где могли бы работать учёные из разных стран, посвятившие себя исследованиям редких наследственных болезней. Сейчас их усилия разобщены, они не могут наблюдать большого количества таких пациентов одновременно. Я думаю, объединившись, они смогут быстрее продвинуться вперёд.

Я беру на себя приобретение необходимого оборудования, покупку жилья всем тем учёным, которые захотят посвятить себя этой проблеме и переберутся жить в Медиленд. Я также хочу создать благотворительный фонд, чтобы тот взял на себя расходы по содержанию научного центра и клиники. Сам я, разумеется, тоже буду принимать в этом участие. И ещё, я хочу учредить ежегодную премию имени моей жены для учёного, внесшего наиболее существенный вклад в решение проблемы излечения таких больных. От тебя я прошу согласия на создание такого центра и выделения для этих целей подходящего здания.

– Ну что же, мне нравится твоя идея. Это благородное и нужное дело. Я буду всячески содействовать, и над выделением здания подумаю. В благотворительном фонде участвовать тоже буду. Мне, как главе государства, нравится ещё и то, что Медиленд будет известен ученым-медикам со всего мира. Сейчас у нас не слишком серьёзная международная научная репутация. Ты хотел попросить ещё чего-то?

– Да, моя вторая просьба связана с моими родными местами. Ты, как историк, знаешь, что замок Вундерстайнов является, пожалуй, самым древним на территории страны. Я многие годы мечтаю сделать самую старую часть здания музеем, открытым для свободного посещения. Для этого требуется серьезная работа по реставрации, и этим я намерен заняться, благо, средства сейчас есть. Но я задумал более масштабную задачу. Я хочу провести раскопки на Поле скорби. На том месте, где свершилась Битва при перевале. А после этого организовать музей и мемориал. Я думаю, многим захочется посетить этот комплекс и увидеть места воинской доблести своих предков. А ещё надо помочь нашему небольшому городку. Здание ратуши в неважном состоянии, да и городскую гостиницу давно пора обновить, особенно если в Вундерстайн начнут приезжать туристы. На это я тоже выделяю необходимые суммы.

– Конечно, я одобряю проведение раскопок, – заверил король.

– Ты забыл, что со времён графа Альберта Вундерстайна вся земля, где происходили достославные события, принадлежат королевской фамилии, то есть тебе, и никто ничего не смеет на ней делать.

– Хорошо, дело нужное, я издам соответствующий указ. Когда думаешь начать раскопки?

– Полагаю, на следующий год. К ним надо подготовиться.

– Верно. Но послушай, я не могу принять от тебя такой драгоценный подарок, он стоит целое состояние!

– Не волнуйся, это только крохотная часть того, что мы нашли. Они, конечно, редкие и старинные, но я думаю, что это важно, в основном, для таких увлечённых нумизматов, как ты.

Граф явно хотел сказать ещё что-то. Наконец, он решился:

– Послушай, я совсем не представляю, как мне обратить все эти старинные монеты в наличность. Не хотелось бы продавать их на аукционах, либо в антикварных лавках. Всё-таки это история нашей страны. Возможно, их захочет приобрести королевская казна?

– Это было бы неплохо. Я поговорю с представителем казначейства.

Полчаса были на исходе, и за дверями послышалось деликатное покашливание, а потом голос Эрика напомнил, что у короля через десять минут встреча с послом.

Старые друзья тепло попрощались, и король попросил графа зайти к нему через пару недель.

– Я распоряжусь, чтобы тебя запомнили и пропускали беспрепятственно. А не издать ли мне эдикт, что ты отныне официально носишь титул «друг короля»? – пошутил Фридерик.

Друзья рассмеялась и на этом расстались.

47. Шкатулка

Граф в сопровождении слуг вернулся в замок, где его с нетерпением ожидали Поль и чета Микельсов.

Сокровища были в надёжном месте, право на них было подтверждено самим королём, поэтому о найденном кладе теперь можно было рассказывать без утайки. Микельс поведал обо всём сестре Анне, и на следующий день о необыкновенном событии уже знал весь город. Граф нанёс визит мэру и поделился с ним своими планами. Надо ли говорить, что мэр был в восторге. Ведь бедный городишко на окраине страны мог обрести шанс на вторую жизнь.

Кот теперь не мог спокойно появиться в городе: все расступались и с восторгом говорили друг другу:

– Вот он, тот самый Кот, который нашел клад!

Кот одно время наслаждался триумфом и купался в лучах славы, но потом ему стало надоедать назойливое внимание, и он почти не выходил из замка.

А вскоре его слава ещё возросла. «Медилендские новости» опубликовали сенсационную статью о найденном неким котом огромном кладе в замке графов Вундерстайнов. Вездесущие журналисты даже пронюхали, что у знаменитого кота есть потомство – три замечательных котёнка. И все жители страны немедленно захотели иметь у себя животное от такого знаменитого отца. В замок хлынул поток писем, в которых люди просили, умоляли продать им котёнка за любые деньги. Микельсы целыми днями только и делали, что распечатывали письма.

При этом, два котёнка уже имели будущих хозяев. Любимец Кота Рыжик был обещан сестре Микельса Анне.

Пёстрый Фунтик должен был отправиться в дом мэра.

Только беленькая Пуся была пока не пристроена.

Пришлось дать объявление в «Медилендских новостях», что свободен только один котёнок, и что его будущий хозяин будет определен методом случайного выбора, а также, что котёнок будет передан бесплатно.

В конце концов из кучи конвертов был вытащен тот, который прислали из дальнего уголка страны, и судьба Пуси была решена.

А Кот теперь целыми днями сидел перед могучими створками дверей, окованных листовой медью, сине-зелёной от слоя благородной патины под которой едва угадывались отчеканенные узоры, изображавшие мифологические сюжеты и бытовые сценки.

Древняя каменная кладка не была даже оштукатурена. По правую и левую сторону от дверей из стены торчали кованые держатели для факелов, которыми не пользовались уже сотни лет. Но на потолке всё ещё виднелись пятна стародавней копоти. Над дверью Кот видел вырезанное на камне совершенно непонятное изображение. Он не знал, что такое – герб.

Свет в это помещение проникал из главного зала через дверной проем.

Граф очень гордился этой частью замка, как самой древней и ценной. И именно здесь в первую очередь простукали все стены, но безрезультатно.

Потом все люди ушли, и сюда заглядывали редко.

А Кот всё сидел и неотрывно смотрел на непонятное изображение над входом. Он предполагал, что именно там запрятана шкатулка, которую так долго и безуспешно искали.

Как до неё добраться? Залезть по каменной стене или по скользкой меди невозможно. А как показать людям, где надо искать?

Наконец, Кот решил, что пора действовать.

Для начала он стал громко и выразительно мяукать. Люди, действительно, прислушались к его призывам, но подойдя к порталу, увидели, что Кот мяукает перед дверями, задрав голову, назвали его «дурашкой» и позвали попить молочка.

Но Кот не уступал. Он разбегался и старался как можно выше пробежать по стене.

Тут люди задумались.

– Кот просто так не будет вести себя подобным образом, – сказал Поль. – Он чует клады, мы же знаем. Вверху-то мы не простукали кладку.

– Как можно забраться на такую высоту, чтобы что-то спрятать? – возразил граф. – Здесь не меньше пяти-шести метров.

– Может быть, у них была лестница, – не уступал Поль.

Кот, тем временем, продолжал совершать свои прыжки, хотя уже отбил все лапы, и ему было очень больно.

– У нас тоже есть лестница, – подал голос Микельс.

– Ну хорошо, принесите, – распорядился граф. – Давайте проверим на всякий случай, чтобы не сомневаться.

Принесли лестницу. Она была довольно старой и не очень надёжной. До потолка, стоя на ней, достать было невозможно. Всё-таки откладывать поиски не стали, и Тоби полез на лестницу, простукивая стену слева от двери. Оказавшись на самом верху, он сильно вытянул руку с молотком, чтобы достать до дальнего камня, но в тот же момент потерял равновесие и стал падать. Падение с такой высоты на каменный пол в лучшем случае могло закончиться тяжёлым увечьем. Никто даже ахнуть не успел, но Тоби изловчился и на лету вцепился рукой в держатель для факела. Тот резко наклонился вниз, но падение замедлил, и Тоби ловко спрыгнул на землю. Все с облегчением перевели дух. Граф поднял голову, чтобы понять, можно ли вернуть древний держатель в его обычное положение, и вдруг с изумлением увидел, что камень, на котором был вырезан родовой герб, слегка откинулся от стены верхней стороной (оказавшись, скорее, не камнем, а плитой), и за этой плитой проглядывалось пустое пространство.

48. Достать. Открыть

Всем просто нестерпимо хотелось заглянуть в приоткрывшуюся нишу. Было ясно, что держатель для факела и был тем механизмом, который открывает тайник, и который они так долго искали. Но почему плита отодвинулась не до конца? Может быть, за долгие годы механизм пришел в негодность, а возможно, что надо опустить вниз и второй держатель для факела. Но был и страх, что древняя плита с гербом отвалится, упадет и расколется. А этого тоже не хотелось допускать. Плита и ниша за ней располагались на совершенно недоступной высоте. У лестницы была сломана верхняя ступенька, да если бы и не была сломана, всё равно её высоты не хватало.

Посыпались разные предложения. Кто-то хотел купить новую, достаточно длинную лестницу, кто-то – сколотить новую, но для этого не было столь длинных брусьев. Так что, работы пришлось бы отложить до завтрашнего дня, а всех обуяло страшное нетерпение. Наконец, сошлись на том, что надо починить старую лестницу и хорошенько её укрепить. Затем поставить два стола один на другой, а на них уже лестницу, которую будут крепко держать два человека, а третий осторожно полезет по ней к нише. Застучали молотки, и уже через час все было готово. Конструкция из столов и лестницы была достаточно устойчивой, но со стороны это всё-таки напоминало какой-то опасный цирковой номер. Тоби и Брун, стоя на верхнем столе, держали лестницу, а Поль (все решили, что он легче братьев Микельсов) осторожно поднимался по ней. Когда он достиг самого верха, то стал медленно и аккуратно тянуть плиту на себя, опасаясь, что механизм сломается и тяжёлая плита оторвётся от креплений и упадёт, а с нею и он. Раздался скрип и скрежет. Правой держатель немного опустился вниз, а плита откинулась сильнее. Поль охрипшим от волнения голосом сообщил:

– Здесь что-то есть.

Труднее всего было извлечь тяжёлую и скользкую на ощупь находку. Её пришлось вытаскивать двумя руками, и Поль балансировал с увесистым предметом в руках на самом верху лестницы, ни за что не держась. Все замерли. Поль исхитрился передать шкатулку (а все уже поняли, что это была массивная металлическая шкатулка) Бруну. Тот на несколько мгновений отпустил лестницу и поставил шкатулку на стол около своих ног, откуда её сразу же забрал граф. Полю очень хотелось скорее спуститься, но он должен был довести дело до конца. Сначала он пошарил рукой по опустевшей нише – вдруг там есть ещё что-нибудь? Убедившись, что ниша пуста, и держась одной рукой за лестницу, другой он стал медленно и осторожно возвращать тяжёлую плиту на место. С трудом, но ему это удалось. Плита закрыла нишу, держатели для факелов вернулись в свою исходную позицию, раздался щелчок, и всё стало выглядеть так, как выглядело испокон веков.

Поль осторожно спустился на пол. Поджилки у него тряслись от перенесенного напряжения. Все вздохнули с облегчением. Шкатулка, которую все искали столько дней, была руках графа. А он смотрел то на раритет, пролежавший в стене шесть веков, то на сына, то на каменную плиту с гербом. Казалось, он не может понять, что делать дальше.

– Давайте посмотрим, что внутри, – предложил Поль.

Но в этот момент раздался возглас Фанни:

– Кот, что с тобой?!

Кот лежал у стенки на холодном каменном полу. Глаза его были закрыты. Но он не спал. Подушечки на его лапах были окровавлены. Он рассадил их о шершавые камни стены, когда кидался на неё, пытаясь привлечь внимание людей. Несколько когтей было сломано. В суете все перестали обращать на Кота внимание, а он почувствовал, что не может стоять на лапах от боли и лёг.

Все столпились вокруг Кота, которого госпожа Микельс подхватила на руки.

– Поразительное животное! – произнёс граф Вундерстайн. – Не пожалел себя, чтобы навести нас, несообразительных, на местонахождение тайника. Госпожа Микельс, сейчас же отвезите Кота к ветеринару. Может быть, он не только поранил лапы, а сломал что-нибудь или отбил внутренности. Пусть врач внимательно осмотрит Кота и сделает всё, чтобы тот поправился. Скажите ветеринару, что я заплачу любую сумму. Брун, отвезите их на автомобиле.

У Кота всё болело, но ему были приятны внимание и забота. Он тихо и немного жалобно мяукнул.

Оставшиеся снова переключили своё внимание на шкатулку. Она была сделана из какого-то почти чёрного и отполированного до зеркального блеска металла. Удивляло то, что ни замка, ни скважины для ключа, ни даже петель на шкатулке не было. Крышка прилегала так плотно, что зазор между ней и самой шкатулкой можно было разглядеть только внимательно присмотревшись. По боковым стенкам располагался фриз в виде гирлянды цветов. На крышке был барельеф, изображавший юношу, стоящего на одном колене и напрягающего лук. Скорее всего, барельеф были выполнен в технике литья, но в целом никто из присутствующих не понимал как можно такую вещь сделать, а тем более, как её открыть. Размеры шкатулки были примерно тридцать на тридцать сантиметров и в высоту сантиметров двенадцать без ножек. Эти ножки были немного подвижны внутри гнёзд, в которые они были вставлены, поэтому все предположили, что, нажимая или двигая их, можно открыть шкатулку. Но какие только комбинации не были перепробованы, шкатулка не открывалась. Часа два бились над ней люди – никакого толка! А между тем, внутри что-то перекатывались, значит туда что-то положили, а следовательно, шкатулку можно и открыть, и закрыть, только надо знать секрет.

В этот момент вернулась госпожа Микельс с Котом. Она обрадовала всех, сообщив, что серьёзных повреждений ветеринар не нашел. Кот отделался ссадинами, на которые ветеринар наложил заживляющую мазь (по мнению Кота она пахла очень мерзко!) Бинты на лапах тоже Коту не нравились, но он терпел, потому что почувствовал: боль стала значительно слабее. Госпожа Микельс унесла Кота на его коврик, лежащий за шкафом на кухне, но напоследок он заметил, что шкатулка ещё не открыта. Оказавшись на привычном месте, Кот спокойно и крепко уснул с чувством, что он сумел сделать всё, что от него требовалось.

А люди продолжали колдовать над неподдающейся шкатулкой. Граф пробормотал:

– Никогда не приходилось ни читать, ни слышать, что в те времена умели делать такие удивительные вещи.

Внезапно Микельс предложил:

– Надо пригласить Руби, он мастак на такие штуки.

– Неужели он ещё жив? – удивился граф. – Я был ещё ребенком, а он тогда уже был очень немолодым человеком.

– Я его тоже помню, – сказал Поль. – Я когда-то в детстве бегал по окрестностям и случайно набрёл на пещерку, где он живёт.

– Что же он, бессмертный? – удивился граф.

– Да нет, – пояснил Микельс. – Их там целая династия: дед, отец, сын. Вот и сменяют друг друга. Очень похожи один на другого, сразу и не различить. И зовут всех мужчин в роду одинаково. Но все, как один – мастера, каких поискать.

– Но всё-таки странно, почему они живут не в городе, а в пещере.

– Они же родом из Низовии, ваше сиятельство, из маленькой деревни. Там работы нет, вот и ходят сюда на заработки. Только нельзя им в город идти, как-никак они – нарушители границы. Боятся, что в тюрьму за это посадят. Ещё заподозрят в контрабанде, а то и в шпионаже. А гора – она ваша собственность, а ни вы, ни ваши предки никогда против этого не возражали, ну вот и живут в пещерке, благо – народ низкорослый, субтильный. Никакого зла от них нет. По мне, так пусть живут. Зато, если что-то сломается, всегда под руками отменный мастер.

– Ладно, – решил граф. – Сегодня уже поздно, а завтра с утра пригласим Руби, хотя я и сомневаюсь, что он сможет тут помочь. Это ведь не лошадь подковать и не ножи наточить.

И все разошлись по своим спальням, мечтая, чтобы скорее наступило утро.

49. Секрет шкатулки

Утром граф, Поль и Микельсы сделали ещё несколько попыток открыть шкатулку и окончательно убедились, что это им не по зубам.

Решено было пригласить Руби, хотя графу и не хотелось привлекать к этому делу посторонних. Тоби уже собрался, было, идти за ним, как вдруг вызвался пойти Поль.

– Мне давно хотелось оживить свои детские воспоминания об этой удивительной пещере и её обитателе.

– Хорошо, только будь осторожен, ты знаешь, та часть горы опасная, обрывистая…

– Ну что ты, я ведь там ребёнком ещё бегал, и ничего.

– Потому, что ты сам убегал. Мы бы с мамой тебя не отпустили. Ладно, иди.

Тоби проводил Поля до того места, где едва заметная тропка сворачивала с дороги в сторону пещеры.

Дальше Поль шёл один. Ярко светило солнце, среди камней здесь и там расцветали приземистые горные цветы, и если бы Поль не спешил, он обязательно остановился бы полюбоваться их дикой красотой и подивиться на то, как растения осваивают даже такие скудные каменистые почвы.

Но все размышления Поля были о том, сумеет ли Руби разгадать секрет шкатулки, и если нет, то кто и как сможет это сделать.

Так, погрузившись в свои думы, Поль сам не заметил, как очутился на каменистой площадке перед пещерой.

Время как будто вернулось вспять. То, что Поль увидел, точь-в-точь соответствовало егодетским воспоминания. На большом валуне сидел невысокий человек и, казалось, дремал.

Но при виде Поля он сразу поднялся на ноги, и Поль понял, что человек намного ниже, чем ему казалось в детстве. Ещё бы, Поль сейчас был даже выше своего отца, а граф всегда считался высоким мужчиной. А ещё Поля удивило, что на человеке были очень тёмные очки. Раньше он их не замечал.

Руби поклонился:

– Доброе утро, господин Вундерстайн. Что привело Вас ко мне?

– Доброе утро, господин Руби. Вы узнали меня?

– Да, хотя я и видел вас в последний раз, когда вы были ещё мальчиком. Но у меня хорошая память на лица. Вы пришли просто проведать меня, или у вас есть какое-то дело?

– Да, мой отец просит прийти вас в замок. Возможно, вы сможете помочь нам в одном деле.

– Хорошо, – ни о чём больше не расспрашивая, ответил Руби. – Это срочно?

– Да, – ответил Поль.

– Ну что же, пойдёмте.

Пока они шли, Поль время от времени поглядывал на своего спутника и на его солнцезащитные очки.

Поймав эти взгляды, Руби понял их и объяснил:

– Зрение у меня такое же хорошее, как и в молодости, но вот яркий свет раздражает глаза. Это у нас семейное.

Поль решил провести Руби через кухню, так было ближе.

Кот увидел их и замяукал со своего коврика. Руби оглянулся, и заметив Кота, присел перед ним на корточки и погладил.

– Что это с ним? – показал Руби на забинтованные лапы.

Поль объяснил.

– Я хорошо знаю этого Кота. Он иногда меня навещает. Умное и благородное животное.

Поль согласился. Руби почесал у Кота за ухом, сказал ему несколько слов, которые Поль не расслышал, и поднялся, чтобы идти дальше. Но Кот замяукал и, привстав на свои забинтованные лапы, попытался следовать за ними.

– Хочет идти с нами, – сказал Поль. – Ладно, давай, отнесу тебя.

Они втроём зашли в кабинет, Поль положил Кота на кресло, а Руби и все присутствующие поздоровались друг с другом.

Затем граф спросил Руби, сможет ли он открыть вот эту шкатулку с секретом.

Хорошо, что Руби был мал ростом. Он наклонился над шкатулкой и то ли ощупывал, то ли гладил её, и никто не видел выражения его лица в этот миг.

Наконец он справился с волнением и произнёс:

– Да, мне известен секрет этой шкатулки. Возможно, она сделана кем-то из моих предков. Секрет её механизма передается в нашем роду из поколения в поколение. Такая шкатулка называется «шестиручная», потому что открыть и закрыть её можно только втроём. Чтобы сейчас открыть её мне нужно ещё два человека.

– Мы с сыном вам поможем, – предложил граф.

– Хорошо. Господин Вундерстайн, – обратился Руби к Полю, – подойдите к шкатулке так, чтобы рисунок на крышке был перед вами, и каждой рукой возьмитесь за те ножки шкатулки, которые к вам ближе. Вы, ваше сиятельство, станьте с противоположной стороны и возьмитесь руками за две остальные ножки. Затем надо выполнить следующие действия: вы, господин Вундерстайн, прилагая некоторые усилия, старайтесь сдвинуть ножки и одновременно отталкивать их от себя. Вы, ваше сиятельство, напротив, старайтесь растаскивать ножки в стороны и тянуть их на себя. Сделать это надо одновременно и не отпускать ножек, пока я не скажу. Начинайте.

Раздался тихий щелчок.

– Теперь, – продолжал Руби, – смотрите. Крышку, не поднимая, надо сдвигать, пока острие стрелы у стрелка, изображённого на крышке, не совпадёт с серединой вот этого цветка на боковой стенке. После этого крышку надо сдвигать уже в направлении острия стрелы. Вот и всё.

Говоря это, Руби выполнял все манипуляции, и когда он произносил последние слова, крышка совершенно свободно приподнялась в его руках.

И тут раздался властный голос графа:

– Отлично, господин Руби. Пока оставьте крышку на месте. Мы вам бесконечно благодарны за вашу помощь. Скажите, сколько мы должны вам за вашу неоценимую услугу?

– Нисколько, – отвечал с достоинством Руби. – Мне самому было интересно увидеть такую любопытную и редкую вещь.

– Во всяком случае, господин Руби, вы можете быть уверены, что какого рода и какая помощь ни понадобится вам в будущем, мы приложим все усилия, чтобы эту помощь оказать.

– Благодарю, ваше сиятельство, – ответил Руби. – Если я вам больше не нужен, разрешите попрощаться.

Руби понял, что шкатулку при нём не откроют: граф ему не доверял. Да и странно было бы ожидать доверия ему, совершенно постороннему человеку. Уходить очень не хотелось, но и проявить свой интерес он боялся. И это сейчас, в тот момент, которого ожидал так долго. То, что вещь, которая его интересовала, находится в шкатулке, он чувствовал, нет, знал наверняка.

Он направился к выходу, по дороге погладив Кота и шепнув ему что-то, чего никто не разобрал. Слова эти были:

– Слушай внимательно!

Дворецкий отправился провожать Руби, а граф, поколебавшись несколько секунд, попросил всех слуг ненадолго удалиться, сославшись на то, что хочет побыть наедине с сыном.

Всё покинули кабинет. Граф и Поль остались одни.

50. Содержимое шкатулки

Граф объяснил Полю, что интуиция подсказывает ему: шкатулку лучше открыть им вдвоём, а потом слегка дрожащими руками снял крышку.

Первым в глаза бросилось ювелирное украшение: то ли корона, то ли венец из светлого металла, настолько ажурное, что было совершенно непонятно, как она была сделана. Размер этой короны был очень мал, она подошла бы только ребёнку. Узор состоял из цветов и полевых растений, совершенно произвольно переплетённых между собой. Лепестки некоторых цветов были выполнены не из металла, а из каких-то камней, но, опять же, выточены так, что до мельчайших деталей повторяли живые цветы. Некоторые из них были молочно-белыми, другие прозрачными. Изделие было выполнено с безупречным вкусом и поразительным мастерством.

– Как красиво, – прошептал Поль.

– Да, и какая работа, – согласился граф. – Никогда не видел ничего подобного.

Но другие, находящиеся в шкатулке предметы, тоже хотелось рассмотреть, поэтому корону отложили в сторону.

Следующим привлек внимание небольшой мешочек из какого-то диковинного материала, переливающегося всеми цветами радуги, мягкого, но очень плотного. Мешочек был обмотан кожаным шнурком, который своим грубым видом резко контрастировал с материалом мешочка. Шнурок стали разматывать, но он задубел от времени и рассыпался в руках.

Наконец, мешочек был открыт, и из него извлекли камень.

Это был самый обыкновенный камень, серо-бурый, слегка шершавый, без острых углов. Величиной он был с куриное яйцо, немного сплюснутый. При известной фантазии он напоминал по форме листик липы или сердечко, только слегка вытянутый. На камне виднелись две светлые прожилки, пересекающиеся между собой.

Граф и Поль рассмотрели камень со всех сторон и были слегка разочарованы.

– Это и есть «волшебный камень» наших предков? – удивился Поль. – Да я таких камней за несколько минут наберу, сколько хочешь.

– Да, – согласился граф. – Но надо знать психологию людей того времени. Возможно, когда-то с этим камнем были связаны какие-то важные события, и ему были приписаны волшебные свойства. Во всяком случае, этот камень интересен тем, что с ним сопряжены некоторые семейные легенды, а также тем, что он изображён на нашем гербе. Вот, смотри. На всех изображениях присутствуют две прожилки (а я-то не понимал, что означают перекрещивающиеся линии!), а точка их пересечения всегда означалась расходящимися лучами. Возможно, это что-то означает. Очень интересно.

Графом уже овладел научный интерес. Он достал лупу и поднес камень ближе к глазам, но вдруг внезапно вскрикнул и инстинктивно прикрыл глаза рукой.

– Что случилось? – разволновался Поль

– Мне показалось, что вот из этой точки (и граф показал на пересечение линий) мне в глаза ударил яркий свет.

– Какой-то оптический эффект? – предположил Поль. Он осторожно пригляделся, и понял, что отец прав. – А вдруг там внутри драгоценный камень? Может так быть?

– Не знаю, никогда про такое не слыхал. Мне показалось, что внутри яркий источник света. Разумеется, это невозможно. Я думаю, стоит показать камень минералогам. Они смогут разобраться. По крайней мере, стало понятно, почему камень считали волшебным и хранили его в таком красивом футляре.

Граф стал рассматривать в лупу ткань, из которой был сделан мешочек.

– Ещё одна загадка, – произнёс он. – Этот материал не тканный, не вязаный и не плетёный. Скорее он похож на очень тонкий войлок. Нити разных цветов перепутаны между собой очень плотно и каким-то непонятным способом. Все они расположены в один слой, но так, чтобы обеспечить прочность сцепления и переход цветов. И ещё вот что удивительно: я не могу найти ни одного конца нитей. Просто ума не приложу, как это сделано. И из чего сделаны эти нити, тоже непонятно. Это не шерсть, не хлопок, не лён, и даже не шёлк. Знаешь что, Поль, может быть, это не совсем красиво, но давай, пока мы во всём не разберёмся, не будем никому показывать этот камень.

В шкатулке ещё лежал золотой кубок со старинным королевским гербом, узелок из грубой ткани и, самое главное, несколько листков пергамента, исписанных мелким, уже знакомым Полю почерком.

– Из этих записок мы сможем многое узнать, – сказал граф.

Позвали Микельсов, чтобы все смогли рассмотреть содержимое шкатулки. Перед этим граф спрятал камень в радужном мешочке в ящик стола и запер его на ключ, а остатки кожаного шнурка собрал и завернул в чистый лист бумаги.

Все с удивлением рассматривали необычные вещи.

– Почему, ваше сиятельство, этот кубок лежал в шкатулке, а все остальные – в сундуках? – спросил Микельс.

– Я полагаю, что это тот самый кубок, который выиграл рыцарь Валент на турнире, победив самого короля Эдвина и получив этот кубок из его рук. Видите – королевский герб. Я думаю, этот кубок был ему особенно дорог, потому и попал в шкатулку.

– А зачем здесь эта корона? – удивилась Фанни. – Она впору только маленькому ребёнку.

– Не знаю, – честно ответил граф. – И даже не могу хоть примерно датировать это украшение. Никогда ничего похожего встречать не приходилось. Возможно, Валент привёз его из своей поездки в Версинию.

– Зачем? И для кого? – удивился Поль.

– Ещё раз говорю – не знаю.

– А это что? – Фанни взяла в руки увесистый холщовый узелок.

– А, кстати, я отвлёкся на пергаменты и забыл про это. Там что-то перекатывается. Давайте посмотрим.

Когда узелок был развязан, все увидели целую пригоршню крупных отборных жемчужин. Удивительно, что они почти не утратили за минувшие века ни блеска, ни красоты.

– Какое чудо! – вырвалось у Фанни.

– Да, красиво, но непонятно, зачем они здесь лежат. Причём, даже не просверленные. Одна надежда, что, прочитав это, – граф указал на пергаменты, – мы хоть что-нибудь поймём.

Все предметы (разумеется, кроме камня) вернули в шкатулку, затем заперли её в самый надёжный шкаф. Граф, горя нетерпением, но с соблюдением всех привычных предосторожностей, уселся за чтение, или, вернее, расшифровку письма.

51. Письма из прошлого

Эта работа заняла у графа почти два дня. Назавтра вечером он отпустил слуг, а когда они удалились, и граф остался с Полем наедине, он сказал, что хочет познакомить с содержанием документа только своего сына.

– Когда я тебе всё прочитаю, ты поймёшь, почему я так хочу сделать.

Валент Вундерстайн писал:

«Мой возлюбленный сын Альберт, дитя моё,

сейчас, когда я нахожусь на борту корабля, благополучно исполнив поручение государя, короля Эдвина, меня мучают дурные предчувствия, и я слышу в моей душе голос, твердящий, что я более уже не увижу ни тебя, ни твоей матери. Этот голос – укор моей совести.

В Версинии меня приняли с почестями, которые подобали не мне лично, а посланнику славного нашего государя. Принцесса Динея оказалась даже лучше той хвалебной молвы о ней, которая облетела все страны. Она ослепительно красива, но также столь же умна, скромна и благонравна. Я бы назвал ее самой прекрасной женщиной в мире, если бы моё сердце не было отдано навсегда твоей матери. Я вручил отцу принцессы Динеи, королю Версинии, дары от нашего государя, его портрет и послание, в котором король Эдвин просил руки прекрасной Динеи. Уже на следующий день король ответил согласием, и дело было слажено. В честь брачного сговора был дан пир. И вот, незадолго до его начала, появился посол Низовии также с брачным предложением. Их король овдовел и желал снова жениться. Естественно, ему пришлось выслушать отказ, потому что Динея уже была просватана. Я опередил низовийца всего на один день. Конечно, он был раздосадован, но вида не подал. А король Версинии, напротив, был счастлив. Ведь отдавать свою любимую дочь за не слишком богатого, да к тому же и старого короля Низовии ему вовсе не хотелось.

Так вышло, что на пиру я сидел рядом с низовийцем. Хотя пил я мало, но вино развязало мне язык, и я начал хвастаться, что мои предки не раз отбивали атаки низовийцев.

– Так это твои доблестные предки владели замком у перевала?

Я подтвердил. Тогда он стал выспрашивать, остался ли кто-то в замке сейчас, когда я уехал столь далеко? Я отвечал, что в замке сейчас остались только слуги. Он как-то очень гнусно ухмыльнулся, а вскоре вышел из-за стола. Позже я узнал, что он, сославшись на неотложные дела, срочно отправился на родину.

Я отплыл на корабле на следующий день. Меня провожали со всеми почестями. Казалось бы, всё завершилось наилучшим образом.

Моя миссия выполнена. Я везу королю Эдвину портрет прекрасной Динеи, дары от короля Версинии, а, самое главное, весть о благополучном итоге сватовства.

Мне следует радоваться, но мысль о низовийцах не даёт мне покоя. Король Низовии вряд ли упустит удобный случай, если узнает, что перевал никем не охраняется. Кроме того, очевидно, что он горит на меня злобой за то, что я опередил его, и успел сосватать принцессу Динею на день раньше, чем его посол. Ему будет приятно отомстить и мне, и нашему королю.

Если низовийцы нападут, то вряд ли кто-то в наших местах уцелеет. И тут я, сжимая в руке волшебный камень, висящий у меня на груди, вспоминаю древнее пророчество, испокон века сохраняемое в нашем роду: «Если камень хоть ненадолго покинет пределы горы, то все её жители погибнут. Ибо дал Хозяин горы этот камень роду Вундерстайнов, как знак их власти над этой горой и всей округой. Но гнев его падёт на любого, кто попытается перенести этот камень с огнём внутри в иные пределы!»

Я, как добрый христианин, не верю ни в какого Хозяина горы. Но, почему-то чувствую упрёки совести. Вдруг по моей вине погибнут люди? Это непрощаемый грех. Но что я мог сделать? Государь в письме, которым вызывал меня, чтобы послать в Версинию, напомнил, что желает увидеть наш удивительный камень.

Мог ли я противиться королевской воле? Я никому не сказал, что взял с собой камень. Но его случайно увидел мой оруженосец Микль, и с тех пор пребывает в унынии и страхе, ожидая страшной кары.

Но, мой любимый Альберт, я пишу это письмо не только с чувством покаяния, но, и чтобы рассказать тебе о великом и необъяснимом чуде, которое произошло вчера.

Кормчий наш объявил, что при благоприятном ветре (а он обещал быть таковым), мы вскоре достигнем берегов отчизны.

Душа моя стремилась на родину. Я целыми часами стоял на палубе, вглядываясь вдаль. Между тем, мы проходили опасное место, которое носило у мореплавателей название «чёртовы зубы». Из воды тут и там торчали острые верхушки рифов, а ещё больше их было под водой. Моряки старались держаться как можно дальше и обходили рифы стороной. А я любовался необычной картиной.

Вдруг среди голых камней вдали я увидел остров, довольно большой и зелёный. Я спросил нашего кормчего, что это за земля, и есть ли на ней люди? Тот отвечал, что никакого острова здесь нет и никогда не было, а мне просто померещилось. Я настаивал. Стали спрашивать других людей. И все, даже мой Микль, уверяли меня, что кроме этих «чёртовых зубов» они ничего не видят. Между тем, я ясно различал очертания острова и берег, утопающий в зелени.

Здесь была какая-то загадка. Я попросил кормчего спустить на воду шлюпку, которая имелась на корабле. Он возразил, что не хочет терять ни шлюпку, ни моряков, если они пропорют дно одним из рифов. Но я настаивал и заявил, что поплыву на шлюпке один, и доплыву только до того места, где, по моим представлениям находится остров, и сразу же вернусь. Микль сказал, что ни за что не отпустит меня одного. Мы решили плыть вдвоём. Кормчий был недоволен, но подчинился, поскольку я здесь был наделён особой властью от короля. Он только сказал, что, если с нами что-то случится, помочь он нам не сможет, потому что второй шлюпки на борту нет. И долго ждать нас тоже не станет, так как скоро стемнеет, а он не хочет оставаться в этом небезопасном месте ночью.

Шлюпку спустили, и мы направились в ту сторону, где я видел остров. Микль был на вёслах, а я сидел на носу и внимательно смотрел в прозрачную воду, чтобы вовремя заметить подводный риф, если он встретится на нашем пути.

– Воля ваша, сир, – сказал мой оруженосец. – Нет там ничего. Зоркостью меня Господь не обидел. Только вода, да эти камни.

– Греби, – отвечал я.

Берег приближался. Вдруг из груди моего оруженосца вырвался крик:

– Вижу! Я тоже теперь вижу!

Скоро нос шлюпки уткнулся в песок, и мы выбрались на берег.

Более удивительного зрелища я никогда не видел. Кругом росли невиданные деревья и цвели удивительные цветы. Порхали пестрые бабочки, воздух звенел от птичьего щебета. В общем, это был кусочек земного рая. Но сильнее всего нас с Миклем поразило другое. На берегу, чуть повыше полосы прибоя в ряд лежали огромные, похожие на блюда раковины, а в них горками были насыпаны жемчужины. Мне никогда не приходилось видеть столь прекрасного жемчуга.

Между тем, никаких признаков присутствия людей мы не заметили: ни следов, ни тропинок, ни иных примет человеческого существования. Я взял себе горсть жемчуга, не ради наживы, а как доказательство существования острова, и разрешил Миклю сделать то же.

Более оставаться на этом, поистине волшебном острове мы не могли, потому что и так злоупотребили терпением нашего кормчего.

На обратном пути мы решили пока не говорить никому о нашем открытии, и обязательно вернуться сюда позднее, снарядив корабль специально для этого.

Когда мы снова ступили на борт, все вздохнули с облегчением. Кормчий внимательно следил за шлюпкой. В какой-то момент она исчезла. Он не знал, что и подумать, но через несколько минут шлюпка появилась снова, уже плывущая к кораблю. Как это случилось, он понять не мог.

Мы покривили душой, сказав, что он был прав, и никакого острова нет. Просто мои глаза от блеска воды немного изменили мне.

На том все и успокоились. Но вот, я сейчас сижу в каюте. И в руке у меня несколько изумительных жемчужин, каждая из которых стоит целое состояние. И это не сон, не морок. Они не исчезли, хотя мы довольно далеко отплыли от удивительного острова. Жемчуг Микля тоже на месте.

Эта загадка волнует меня. Как хочется мне вернуться на тот благословенный берег, побродить по острову! Что за таинственный покров позволяет видеть его не каждому? Увижу ли я его сам во второй раз? Для памяти я начертал на пергаменте место, где следует искать остров.

Сын мой! Если гнетущее меня предчувствие сбудется, и мы больше не увидимся, завещаю тебе сделать то, что не смог сделать твой отец. Войдя в совершенные лета, найди надёжный корабль, найми верную команду и отправляйся на указанное место, может быть, ты увидишь то, что увидел я.

Микль предположил, что я один из всех видел этот остров потому, что ношу на себе наш удивительный камень. Если это и так, умоляю тебя, не забирай снова камень из замка, не искушай судьбу! Ищи остров только по начертанному мной плану.

Твой любящий отец Валент Вундерстайн».

52. Решение

– Ну, и что ты об этом думаешь? – спросил отец.

– Даже не знаю, всё слишком необычно. И камень, который нельзя переносить в другое место под страхом гибели, и невидимый остров… Всё это больше на сказку похоже…

– Ну, положим, с камнем – это простое совпадение, и настоящая причина нападения низовийцев и гибели почти всего населения – это вовсе не то, что Валент увёз камень, а то, что он простодушно разболтал послу, что путь через перевал охраняется слабее, чем обычно.

– А вдруг, всё же, эти события как-то связаны, пусть и таким образом, который сейчас нам непонятен?

– Ну, вряд ли. Средневековое сознание сильно отличалось от современного. Люди всерьез верили во всякие чудеса и нелепости. Из книги в книгу кочевали сведения о странах, где живут люди с собачьими головами или моноподы – люди с одной ногой. И в этих непреложных истинах никто не сомневался. А всевозможные драконы, грифоны, русалки, гномы, феи и прочие удивительные создания! Для средневекового человека они были такими же обитателями окружающего мира, как и они сами. Многие даже утверждали, что видели их. Возможно, и Валент выдумал этот невидимый остров, а потом сам в это поверил.

– А жемчуг?

– Ну, предположим, жемчуг ему мог подарить король Версинии.

– И завернул жемчужины в грязную, от чего-то оторванную тряпку? Я думаю, он бы положил такой дорогой дар в соответствующий ларец.

– Да. Это трудно объяснить. И всё-таки я верю, что всему есть серьёзное, рациональное объяснение. Я, как-никак, учёный и фантастические версии принять не могу. Теперь ты понимаешь, почему я прочитал письмо тебе одному. Мы ведь не показали Микельсам камень. В письме о нём много говорится, пошли бы расспросы и недоумения… Может быть, стоит прочитать им только то, что имеет отношение к пребыванию в Версинии и низовийскому послу?

– Можно, конечно, хотя и не совсем хорошо, я думаю, скрывать что-то от Микельсов. Но я хочу тебя спросить тебя: что ты намерен делать?

– Я думаю, шкатулку со всем содержимым надо отвезти в банк.

– Я не об этом. Я об острове, что ты намерен с этим делать?

– Я тебя не понимаю. Как можно что-то делать с тем, чего нет?

– Ты уверен? А вдруг остров существует? Просил же Валент своего сына раскрыть эту тайну. А мы, в некотором смысле, тоже сыновья, вернее, потомки Валента. Разве мы не должны исполнить его волю?

– Как ты это себе представляешь? Это не на автомобиле в соседний город съездить, это путь по морю. Нужен корабль, нужна команда. А если мы ничего не найдём (а мы совершенно точно ничего не найдём), то через несколько дней во всех газетах королевства будет написано, что граф Вундерстайн и его сын помешались от радости после обретения клада и рыскают по морям в поиске невидимых островов! Не знаю как тебе в университет, а мне на кафедру будет стыдно явиться после этого!

– А что, если это сделать без огласки, тайно?

– Как ты это себе представляешь? У любого судна есть экипаж, а развязать людям язык могут помочь деньги. Журналисты знают, как добывать жаренные факты.

– Папа, сейчас не средневековье, а двадцатый век. И нам не нужен парусник с огромной командой. Достаточно маленькой моторной яхты, или даже большого катера. Ведь место, указанное на карте, находится совсем недалеко от берегов Медиленда.

– Ты умеешь управлять яхтой?

– Не умею, но я думаю, что смогу научиться. Я читал, что есть курсы вождения судов. Надо только разузнать, где и когда на них набирают слушателей.

Граф долго молчал, а потом решительно заявил:

– Ты не сможешь один, без отдыха управлять судном. Если уж на то пошло, то и я тоже хочу овладеть этим умением. Не так уж я и стар, чтобы не смог научиться чему-то новому! Давай только пока не будем никому об этом говорить, чтобы не выглядеть глупо.

Через неделю я должен быть на приёме у короля, заодно положу шкатулку в банк. А ты поедешь со мной и разузнаешь насчёт курсов. Это, конечно, авантюра с нашей стороны, но я вдруг понял, что иногда полезно и авантюры совершать. Это как-то бодрит.

Отец и сын улыбнулись друг другу. Теперь между ними существовал заговор.

– Папа, я хочу тебя о чём-то попросить. Пожалуйста, не увози камень из замка. Можешь считать меня суеверным, но что-то мне подсказывает, что это будет правильно, пока мы всего не узнаем.

– Ну, что же, будь по-твоему. Найдем в замке укромный уголок и спрячем его там. Камень, действительно, необычен этим огоньком внутри. Надо разобраться.

На этом разговор закончился. Граф Вундерстайн и Поль отправились спать.

В кабинете осталось только одно существо – Кот. Он уже вполне сносно ковылял на забинтованных лапах, и снова стал проводить основное время в кабинете. Притворяясь дремлющим, он всё занимательно слушал и запоминал, чтобы, когда поправится, пересказать все новости другу Руби.

53. Разговор

На Коте всё заживало быстро. Организм у него был молодой и здоровый, в блюдце всегда находилось что-нибудь вкусненькое, а в теплом уголке за кухонным шкафом поверх коврика лежала огромная пуховая подушка (чтобы бедняжке было помягче – объясняла Фанни)…

Через три дня «бедняжку» снова отвезли к ветеринару. Тот осмотрел Кота и признал его почти выздоровевшим. Лапы можно было не бинтовать. Кота это весьма обрадовало. Повязки на лапах страшно надоели, мешали двигаться. А он привык бегать, прыгать, гоняться за котятами. Но особенно хотелось ему встретиться с Руби. Он боялся, что может забыть все те мудреные речи, которые слышал в кабинете. Незнакомые слова так и стремились улететь из головы Кота.

А на приёме у ветеринара прозвучало ещё одно непонятное слово: прививка. Врач сказал на прощанье госпоже Микельс:

– Через недельку принесите его на прививку. Как я понимаю, он не привит?

– Я полагаю, нет. Хорошо, через неделю мы придём.

Кот разволновался от того неизвестного, что его ожидало.

Как только они вернулись, Кот спросил у Мисси:

– Знаешь, что такое прививка?

Мисси уже давно не злилась на Кота. Забота о котятах занимала её всё меньше и меньше. К тому же, она видела, что Кот не причиняет её деткам никакого вреда. Но её немного раздражало, почему все окружающие проявляют столько внимания и любви к какому-то беспризорному бродяге?

– Как, ты не знаешь, что такое прививка? Это знают все, у кого есть хозяева!

Кот не стал ничего объяснять, а только повторил вопрос:

– Так что такое прививка?

– Это, когда человек в белом халате втыкает в тебя иголку.

– Не хочу! – возмутился Кот.

– Это – такое правило. Хочешь жить в доме у людей – значит надо терпеть прививки. Без этого выгонят.

– А тебе делали?

– Несколько раз.

«Ладно, – решил Кот. – Раз даже Мисси выдержала, чем я хуже!»

На следующий день рано утром Кот выбрался во двор. Светило солнце, горный воздух был свеж и чист. Кот вдруг ощутил необыкновенный прилив сил. Лапы почти не болели. И он устремился знакомой тропинкой прямиком к пещере своего друга Руби.

Тот, как всегда, был на своем привычном месте. Он подхватил Кота на руки, осмотрел его лапы и порадовался что ранки почти зажили.

– Знаешь, Кот, – сказал Руби, – за всю мою долгую жизнь никогда ни одно живое существо не сделало для меня столько, сколько сделал ты. И я даже не знаю, чем могу тебя отблагодарить! Есть ли какие-нибудь новости? Узнал что-нибудь?

– Мяу! – сказал Кот. – Мне ничего и не надо, у меня всё есть. Ты мне когда-то жизнь спас. Я для тебя всё, что захочешь, сделать готов. Узнал я многое, а вот понял очень мало. Опять много слов незнакомых, я даже не знаю, все ли запомнил.

И Кот стал рассказывать по порядку обо всём. Сначала о том, что было в шкатулке. Когда говорил про корону, Руби сказал:

– Да-да, конечно, эх, знал бы ты, Кот, для кого она предназначалась… – но особо не заинтересовался.

Зато сообщение о камне повергло его в сильнейшее волнение. Он подробно стал расспрашивать о его цвете, форме, о мешочке, в котором тот лежал. Когда Кот сказал, что Вундерстайны заметили, что внутри камня горит какой-то огонёк, и что его надо кому-то показать, Руби воскликнул:

– Ох, только не это! Это конец!

Кот удивился, как это какой-то невзрачный камень может так волновать его друга, но решил, что тому виднее.

На рассказ Кота о кубке и о белых переливающихся шариках в узелке Руби не отреагировал совсем.

А вот найденными в шкатулке записками он заинтересовался.

–Удалось их прочитать?

Коту пришлось с огромным трудом вспоминать совершенно непонятные слова: какие-то Низовия, Версиния, посол, море, корабль, остров (как показалось Коту, невидимый) … Некоторые слова он совсем позабыл, и Руби старался угадать, подсказывая Коту.

Самым главным его другу показалось то, что камень пока остаётся в замке, а также, что хозяева замка решили отправиться на этот невидимый остров.

– Только бы они не надумали взять с собой камень, – пробормотал Руби.

– Не знаешь, где они его спрятали? – спросил он Кота.

– Заперли в ящике стола в кабинете, но вроде бы сказали, что будут искать другое место. Я буду следить, может быть, узнаю.

– Спасибо, Кот! Никогда у меня не было такого друга, как ты.

Кот вскоре попрощался с Руби. Он боялся, что если заметят, что он куда-то убежал, то могут запереть, пока лапы окончательно не заживут. А они, и вправду, уже стали побаливать. Кот доковылял до замка и растянулся на крыльце, делая вид, что греется на солнышке. Он испытывал огромное облегчение. Можно было выбросить из головы все эти чудны́е слова и расслабиться.

На крыльце и нашла его госпожа Микельс.

– А, вот ты где! А я уже, было, разволновалась. Рано тебе бегать повсюду. А на крылечке полежи, погрейся. Это тебе полезно.

Она исчезла и тут же вернулась с ковриком. Ну, право, Коту лучше не лежать на голых камнях!

54. Беспокойное лето продолжается

Никогда ещё в жизни Поля время не летело так быстро! И сколько же дел и невероятных приключений произошло за эти два месяца! Сначала долгие утомительные поиски кладов. Потом, совершенно неожиданно – одна за другой две находки (за обе спасибо Коту!) Хлопоты, связанные с банком, с осмотром помещения, выделенного королём под клинику и научный центр. Размещение заказов на разработку проекта клиники. Наконец, обучение на курсах по эксплуатации моторных водных судов.

За три недели в Поля и его отца выпихнули столько знаний, что голова шла кругом. Выяснилось, что одно дело – читать о романтических приключениях героев, отправившихся в плавание, и совсем другое – суметь воплотить мечту о морском путешествии в реальность. Управлять даже совсем небольшой яхтой оказалось гораздо труднее, чем автомобилем. А кроме непосредственно навыков управления надо было разбираться в техническом обслуживании (в море нет мастерских по ремонту!), понимать хоть немного в навигации, владеть рацией на случай, если придется посылать сигнал о помощи…

В общем, хоть корочки, пахнущие свежей типографской краской, и лежали в карманах, полной уверенности в том, что им удастся самим совершить хотя бы небольшое путешествие по воде, у них не было. Пришлось выбрать курсы с ускоренной программой, так как время поджимало, вскоре должно было начаться время штормов. Да и Полю к началу учебного года надо было возвращаться в столицу. Его отец даже не подозревал, с каким нетерпением Поль ожидал этого времени, как он мечтал скорее вновь увидеть Полину. А в последние три недели он даже писем от неё не получал – учились трудному морскому делу они в приморском городе Санмарион. Выбор пал на него, потому что до столицы можно было добраться на автомобиле всего за два с половиной часа. Так они и тратили по пять часов в день на дорогу, и восемь – девять часов длились занятия: теория и практика. Добирались домой затемно. Дома их ждал Тоби, уже накрывший стол к ужину. Ему, конечно, было далеко до кулинарных изысков своей матушки, но отец и сын едва замечали вкус пищи, которую жевали. Перекусив, падали в постели, чтобы рано утром снова отправиться в путь.

И вот, наконец, этот безумный марафон закончился. Теперь надо было сделать то, для чего они три недели трудились в поте лица.

Необходимо было решить два важных вопроса. Во-первых, покупать ли яхту, или взять напрокат? Полю очень хотелось иметь собственную яхту. Ему уже грезилось, как он стоит у штурвала, как бывалый морской волк, вглядываясь в даль. А рядом – Полина, смотрящая на него с восторгом и обожанием.

Но граф резонно заметил, что такие дорогие и серьезные покупки наспех не делаются. Сначала надо попробовать, понравится ли им на практике это занятие, научиться получше разбираться в яхтах. Поль вынужден был согласиться.

Во-вторых, следовало определиться, из какого порта им выгоднее всего совершить плавание. Вдоль всего побережья Медиленда было много больших и малых портовых городов. Разумнее было выбрать тот, который ближе всего находился к цели их экспедиции. Таким городком была Малисия.

Поль нашёл в «Медилендских новостях» объявление о том, что малисийская фирма «Афер и Мош» сдаёт в аренду катера и яхты при условии внесения залоговой стоимости судна.

В Малисию удобнее было ехать из замка, тем более, что там предстояло сделать кое-какие дела и графу, и Полю.

Всю дорогу до замка машину вёл Тоби, и Вундерстайны наслаждались отдыхом.

55. В замке

За три недели в замке произошли кое-какие изменения.

Котята больше не носились весёлой гурьбой по всему зданию. Не надо было смотреть внимательно под ноги, чтобы ненароком не наступить на них. Сразу стало как-то тихо и немного грустно.

Первым покинул родной дом Рыжик. Госпожа Микельс повезла Кота на прививку, захватив с собой рыжего котёнка. Прививку Кот выдержал стоически (оказалось вовсе не так страшно!) Потом, к удивлению Кота, отправились не в замок, а в трактир. Встречены они были хозяевами Антонием и Анной радушно и даже торжественно. Рыжику показали его лежанку около тёплой изразцовой печки. И на ней тоже была подушка, вышитая руками хозяйки. Пушок от шума проснулся, но покидать кресло не стал, и с неодобрением взирал на то, что все гладят какого-то тщедушного котёнка, и, кажется, даже собираются оставить его у себя. На Кота он даже не взглянул и сделал вид, что они незнакомы. Он решительно не мог понять, почему все называют Кота необыкновенно умным и приносящим удачу, почему все посетители трактира сбежались и глаз с него не сводят! Нет, не мог он понять этих людей!

Когда госпожа Микельс стала прощаться с посетителями и хозяевами трактира, собираясь уходить, Рыжик понял, что он остаётся здесь, на новом месте, среди незнакомых людей. Ему стало страшно, и он попросил Кота:

– Ты ведь будешь ко мне приходить?

– Мяу! – ответил Кот. – Непременно! Не сомневайся, малыш!

Фунтика забрали через два дня. За ним приехал камердинер мэра на машине. Фунтика посадили в картонную коробку, и он отбыл на новое место жительства.

Последней покинула замок Пуся. Её будущая хозяйка сама приехала за ней на автобусе. Ей очень хотелось посмотреть на знаменитого Кота. Микельсы напоили её чаем, показали замок, она полюбовались на Кота и Мисси, а потом усадила дрожащую от страха Пусю в корзиночку с розовым бантом и уехала с вечерним автобусом. Мисси напоследок лизнула дочку в носик, но никаких переживаний не испытала, а затем с аппетитом поужинала и завалилась в корзинку спать.

– Надо же и для себя хоть немного пожить, – бормотали она, засыпая.

А Кот вышел во двор, посмотрел на ночное небо, на полную луну, вдохнул прохладный вечерний воздух, а потом вернулся на кухню и последовал примеру Мисси.

56. Сборы

Дворецкий был явно обижен. Обижен и взволнован. Из писем сына он знал, что господа затеяли что-то, а его ставить в известность не хотят. Тоби писал, что в доме только и разговоров, что о морском деле. Уезжают рано утром, приезжают поздно. Явно задумали что-то! Неужели хотят заняться мореплаванием?! Упаси, Господи!

Секреты завелись у господ после обретения шкатулки. Они, конечно, показали её содержимое Микельсам, да только не сразу. Может, что-то и утаили. Ну, и листочки те… Их сиятельство прочли слугам эти бумаги. Ничего такого в них не было. Да всё ли прочли? Правда, речь шла там о корабле. Да и жемчуг в шкатулке лежал… Уж не решили ли граф с сыном заняться поиском жемчуга? Дело опасное. Да и ни к чему. После того, как клад нашли, денег на всё хватает.

Микельса больше всего обижало недоверие. Пусть он не молод, но уж в преданности своей никогда не давал повода усомниться.

Когда граф Вундерстайн и Поль вернулись в замок он, было, обрадовался, да только ненадолго. Выяснилось, они вернулись только для того, чтобы взять кое-какие вещи, а потом собираются отбыть дней на десять неизвестно куда, причём, вдвоём. Микельсам было поручено закупить провизии на весь срок, и только такой, чтобы можно было есть сразу, не тратя времени на приготовление. Значит, ни магазинов, ни кафе с ресторанами там, куда направляются господа, нет. Никого из слуг хозяева брать с собой не захотели. Единственное, что удалось выяснить (и то случайно), так это, что они, кажется, собираются предпринять небольшую морскую прогулку. Все доводы о том, что в таком деле им может понадобиться помощь, поэтому, если не самого Микельса, то уж хоть одного из его сыновей, надо взять с собой, никакого действия не возымели. Граф сказал, что он сам знает, когда ему могут понадобиться слуги, а когда нет, и попросил разговорами на эту тему его больше не беспокоить.

Кот не отходил от приехавших и, в отличие от дворецкого, знал гораздо больше. Заняв привычное место под креслом, он внимательно слушал все разговоры.

Самым интересным Коту показался спор о том, следует ли брать с собой тот камень, который лежал сейчас в одном из шкафов за книгами. Трогать содержимое шкафов слугам запрещалось, а посторонние вряд ли могли заинтересоваться научными трудами по истории.

Граф настаивал, что камень надо взять с собой «для чистоты эксперимента» (Кот едва запомнил это мудрёное выражение). Поль опасался, что сбудется древнее пророчество и случится какое-то несчастье. На что граф возразил, что суеверия, которым были подвержены их предки в древности, не имеют под собой никакой научной основы и рождены недостатком знаний. Граф вполне допускал, что пока неизвестные им свойства камня (возможно, какое-то излучение, не изученное наукой?) обостряют зрение, чем и объясняется тот факт, что острова не видел никто, кроме Валента. В конце концов Поль согласился: спорить с отцом ему не хотелось.

У него было отличное настроение. На следующий день после приезда, едва позавтракав, Поль помчался на почту, где его ждали три письма от Полины. Целое богатство! Перед началом учёбы на курсах Поль успел предупредить её, что вряд ли сможет писать и получать письма в последующие три недели, так как уезжает с отцом по важному делу (писать о том, что они собираются обучаться управлению яхтой, Поль не мог: тогда пришлось бы объяснять, зачем им это понадобилось. Да и доверять подобную информацию письму Поль не мог тоже). Сейчас он быстро написал ответ, что у него всё хорошо, что они приехали с отцом в замок только на пару дней и снова уезжают на две недели и что он всё обязательно расскажет при встрече, которую очень ждёт.

Кот ничего не знал о любовных переживаниях Поля, да и знать не хотел. Он уже неплохо понимал, что интересует его друга Руби, а что нет.

Поэтому, услышав, что вещи собраны, провизия закуплена и отъезд планируется на завтра, Кот опрометью бросился к пещере.

Его рассказ не просто огорчил его приятеля, а просто вверг того в отчаяние.

Он обхватил руками голову и долго так сидел, ничего не говоря. Наконец, он взял себя в руки и произнёс:

– Кот, ты не понимаешь, это конец. Всё пропало. Лучше было бы, если бы они никогда не находили этой шкатулки! Вряд ли можно пережить снова то, что было тогда… А что, если они потеряют камень? Или случится что-то, и они вообще не вернутся? Как не допустить этого?

– Тебе нужен этот камень? – спросил Кот. – Может быть, мне удастся утащить его для тебя. Я ловкий!

– Я знаю, Кот. Ты ловкий, и ты настоящий друг. Только красть нельзя. Это запрещено, и может получиться ещё хуже. Сделаем вот что. Сейчас иди в замок. А завтра, как только начнут выносить вещи, чтобы уложить их в машину, быстро беги за мной. Может быть, я что-нибудь и придумаю за ночь.

57. Ещё один клад

На следующий день очень рано, когда рассвет только занимался, началась суета, которая всегда бывает, когда кто-то куда-то уезжает. Из гаража вывели машину и стали засовывать в багажник и на заднее сидение какие-то сумки, узлы и коробки. Граф давал распоряжения, слуги и Поль старались пристроить поклажу так, чтобы всё лежало компактно и безопасно. Кот сегодня утром видел, как граф достал из шкафа радужный мешочек и поместил его в другой – из неприметной плотной ткани, затянул шнурок и крепко завязал. После чего он повесил мешочек себе на шею, подёргал за шнурок, проверяя его прочность и занялся другими делами. Кот, конечно, не мог знать, что этот мешочек граф специально заказал в столице, указав, что самыми главными требованиями являются прочность материала и надёжность шнурка.

Было ясно, что камень покинет пределы замка, как только машина выедет за ворота, а Кот знал, что это причинит его другу неприятности. Поэтому он опрометью ринулся за ворота замка. Но бежать до пещеры ему не пришлось. Руби поджидал его около ворот, спрятавшись за большим камнем.

– Увозят! – сказал Кот. Он даже не уточнил, что именно. Было ясно и так.

– Плохо, – отозвался Руби. – Я тут придумал кое-что, но ты должен мне помочь.

– Что надо сделать? – спросил Кот.

– Возвращайся во двор. Когда увидишь, что все – и слуги, и господа собрались около машины, но погрузка ещё не закончена, быстро беги в конюшню, ну, то есть в гараж, забирайся куда-нибудь повыше, а потом громко кричи, как будто не можешь слезть. Делай что хочешь, но постарайся, чтобы все прибежали к тебе на помощь и попробуй задержать их там как можно дольше. Сможешь?

– Сделаю. Только камень на шее у хозяина, украсть его ты всё равно не сможешь.

– Я же тебе говорил, что воровать нельзя, это может вообще всё погубить. Беги скорее, а то, если уедут, тогда всё пропало.

Кот стремглав побежал во двор, и вовремя, потому что осталось всего три непристроенные сумки, и граф торопил окружающих.

Кот заскочил в гараж, и, недолго думая, в одну секунду вскарабкался по столбу, подпиравшему балку, проходящую прямо под потолком (что-что, а лазать Кот умел!). Какую роль играла эта балка, было совершенно непонятно, возможно, она осталась от тех времён, когда гараж был конюшней. Висеть долго на столбе Кот вряд ли смог бы, поэтому он переполз на балку и глянул вниз, на пол, выложенный каменными плитами. Пол показался Коту очень далёким и твердым, и он совершенно непритворно испуганно заорал.

– Что это там Кот раскричался? Тоби, пойдите, посмотрите, – распорядился граф.

Тоби заглянул в гараж и доложил:

– Наш Кот забрался на балку под потолком, и не может слезть.

– Ну так снимите его, – приказал граф, не желая отвлекаться от сборов. Пока Тоби ходил за лестницей, Кот вдруг заметил на противоположном конце балки какой-то предмет. Он перебрался поближе и, не переставая орать,рассмотрел находку. Нет, это был не сундук, и даже не шкатулка, а просто маленькая жестяная коробочка. Кот не раз видел такие в витринах магазинов и знал, что внутри лежат прозрачные конфетки, именуемые леденцами. Но только те коробочки были яркими и блестящими, а эта совсем потускнела и покрылась толстым слоем пыли.

Там, где лежала коробочка, было совершенно некуда приставить лестницу.

– Зачем ты туда забрался, дурачок? А ну ка, возвращайся к столбу!

Но Кот всем своим видом показывал, что и рад бы, да развернуться на узкой балке не может.

К Тоби присоединился Поль, потом Брун и, наконец, явился и сам граф с остальными слугами, чтобы решить, наконец, возникшую проблему. Когда Кот увидел, что все собрались, он сделал усилие и столкнул коробочку вниз. Она с грохотом ударилась об пол, от удара раскрылась, и по каменным плитам покатились во все стороны… нет, не леденцы, а монеты. О Коте на несколько минут все забыли. Содержимым коробочки оказались деньги: как бумажные, так и монеты. Все они относились к концу девятнадцатого – началу двадцатого века. Сейчас хранившаяся в коробке сумма денег была весьма скромной, но лет пятьдесят назад могла считаться очень приличной.

– Откуда здесь взялись эти деньги? – спросил граф Микельса.

– Понятия не имею, ваше сиятельство, – пожал плечами дворецкий. – Впрочем, мне пришла в голову одна догадка. Раньше здесь была конюшня, а в конюшне все дни проводил Христофор, наш конюх. Он был немного нелюдимым малым, семьи не имел, с другими слугами тесной дружбы не водил, но и злым человеком не был. Зато лошадей любил и умел за ними ходить. Когда ни заглянешь на конюшню, – он вечно при деле: то лошадей чистит, то гривы им расчесывает, то упряжь и экипажи чинит, так, что любо-дорого посмотреть.

– Я помню Христофора, – задумчиво произнёс граф. – Я, бывало, часто прибегал к нему на лошадей поглядеть, он со мной всегда ласков был, всё объяснял, учил в упряжи разбираться.

– Так вот, я думаю, ваше сиятельство, когда ваши родители отправились в ту злополучную поездку, он ведь тоже там погиб. А уезжая, он мог спрятать свои сбережения в конюшне. Никто про это не знал, снизу коробку не видно, вот она и пролежала здесь полвека. Раньше здесь стойла были, к ним можно было лестницу приставить. А когда их сносили, балку не трогали, вот коробку никто и не заметил.

Коту, тем временем, надоело поддерживать неустойчивое равновесие на балке, и он громко мяукнул, чтобы напомнить о себе.

– Но каков этот Кот! – удивился граф. – Неважно, сколько денег оказалось в коробке, но факт остаётся фактом: он снова нашёл клад! Удивительное животное!

– Как же его снять оттуда? – забеспокоился Поль. – Ясно же, что повернуть назад он не сможет, а прыгать слишком высоко. Лестницу здесь тоже поставить не получится.

– Госпожа Микельс, принесите простыню, – распорядился граф. Когда простыня была доставлена, её развернули и взяли за четыре угла, стараясь держать как можно выше. Все стали уговаривать Кота спрыгнуть. Он немного поломался для виду, а потом совершил успешный прыжок, и с радостью ощутил под ногами твердую почву.

Кота всячески похвалили, а потом граф велел побыстрее заканчивать сборы, потому что они и так задержались.

Когда машина отъехала, Кот проводил ее за ворота и заглянул за камень. Руби там уже не было. Кот хотел было бежать к пещере, чтобы расспросить своего друга, зачем надо было отвлекать внимание, а заодно похвастаться новыми успехами на ниве кладоискательства, но жена дворецкого позвала его перекусить и обещала дать такому замечательному и умному Коту что-нибудь вкусненькое, и Кот решил перенести посещение Руби на вторую половину дня.

58. Таинственное исчезновение и неожиданное приобретение

После сытного перекуса, а также после перенесенных волнений Кота сморил сон. Когда он, наконец, проснулся, день был в самом разгаре, и Кот поспешил к пещерке Руби. Однако, друга там не было. Куда он мог подаваться? Кот отправился в мастерскую у подножья горы, но она была заперта. Кот подлез под дверь и всё тщательно обнюхал. Нос сообщил ему, что Руби здесь не было по меньшей мере неделю. Кот ничего не понимал. Не в город же пошёл Руби? Он сам говорил, что в город ему нельзя…

Всё же Кот побродил по улочкам городка, конечно, никого не нашёл, и решил проведать Рыжика. В трактире ему все были рады (ну, почти все, Пушок спал). Больше всех радовался рыжий сынишка. Пока Кот медленно жевал предложенную Анной куриную ножку (после плотного завтрака в замке есть пока совсем не хотелось), сынок пристал к нему с вопросами:

– Папа, когда я начну находить клады? А трудно находить клады? А зачем людям клады?

Кот проглотил последние остатки угощения, облизнулся, умылся лапой и степенно (как подобает главе семьи) ответил:

– Клады начнёшь искать, когда немного подрастешь и поумнеешь. Клады искать не очень трудно, гораздо труднее объяснить людям, где они находятся. Они, знаешь ли, иногда очень туго соображают. А нужны людям клады потому, что они очень любят всякие штучки, которые там лежат.

– Глупости, – пробормотал со своего кресла Пушок. Оказывается, он вполуха слушал их разговор. – Сам не шибко умный, и сына учишь всякой ерунда. Людям нравятся не клады, а еда. Я целый день только и вижу, как люди приходят в трактир и сразу принимаются жевать.

– А ты не любишь вкусненько закусить?

Пушок не удостоил Кота ответом, перевернулся на другой бок и заснул (или сделал вид, что спит).

Рыжик хотел поиграть с родителем в догонялки, но Кот от излишков съеденного совершенно осоловел и обещал, что они развлекутся в следующий раз.

– Мне здесь неплохо живётся, но немного скучно, – признался шёпотом Рыжик.

– Эх, знал бы ты, малыш, какое у меня детство было: голод, холод, собаки, дворники с мётлами – всех бед и не перечислишь. А у тебя не жизнь, а одно удовольствие.

– Папа, а собаки – это кто?

– Ты что, ни разу не видел собак? Это такие звери, немного похожи на нас, только крупнее, очень-очень злые, с огромными зубами, нас, кошек, они ненавидят, непонятно за что. Как увидят, стараются догнать и растерзать на кусочки.

– Ой, – пискнул Рыжик, – страшно!

– А спасение от них одно – залезть как можно выше: на дерево или на забор и сидеть там, пока собаке не надоест, и она не уйдёт. Лазать они, к счастью, не умеют.

– А на тебя они нападали?

– Да сколько раз! Но я быстрый и ловкий, ничего у них не вышло! А ещё можно, когда залезешь повыше, шипеть на них оттуда. Собаки шипения не боятся, но самому приятно!

– Какой ты храбрый и сильный! – восхитился Рыжик. – Я тоже хочу быть таким!

– Вот подрастешь, и обязательно станешь, – пообещал Кот. – Ну а сейчас мне пора.

– Приходи, я буду ждать! – попросил Рыжик.

Хозяева трактира тоже предложили заходить. На этом Кот покинул сей гостеприимный дом.

На обратном пути Кот снова забежал в пещерку. Всё напрасно, Руби там не было.

В замке с отъездом хозяев стало тихо и грустно. Господ не было и почти весь предыдущий месяц, но атмосфера в замке была совсем иной. Сейчас дворецкий был и обижен на графа и Поля, и беспокоился за них. Поэтому он почти всё время молчал, и только иногда что-то бормотал себе под нос. Так бывает, когда человек про себя разговаривает с кем-то, кого нет рядом. Фанни знала, что в такие моменты мужа беспокоить не стоит, поэтому тоже молчала. Сыновья занимались своими повседневными делами.

У них появилось, наконец-то, свободное время, и Брун с удовольствием проводил его с женой и детьми, а Тоби то и дело убегал в город. Его влекло туда ну просто как магнитом, и госпожа Микельс предполагала, что младший сын не на шутку влюбился, и дело идёт к свадьбе.

Последующие два или три дня прошли совершенно однообразно. С утра Кот завтракал, потом отправлялся к пещере, но уже не бегом, а неспешным шагом, потому что понимал, что никого там не застанет. Затем он недолго, скорее для порядка, рыскал по городу, пока, наконец не оказывался перед дверями трактира и говорил, что надо бы проведать Рыжика.

Оставшуюся часть дня он проводил приятно и с пользой, то есть принимал угощения от хозяев трактира и наставлял на ум своего отпрыска. Поздно вечером он растягивался на своем коврике в кухне замка и говорил себе, что надо подумать о том, куда же подевался Руби. Но именно в этот самый момент на него наваливался сладкий сон, и рассуждения о судьбе друга снова переносились на завтра.

Утром, кажется, третьего или четвертого дня, Кот внезапно услышал разговор между дворецким и его старшим сыном. Последний возился в гараже с машиной, но что-то не ладилось.

– Ну, обратись к Руби. Ты же знаешь, он мастак в таких делах.

– Да я знаю, только вот он куда-то запропастился, я и людей спрашивал, говорят, уже несколько дней его никто не видел.

– Наверное, домой поддался, у него же семья в Низовии. Может пошёл их навестить, деньги отнести. Ты же знаешь, он здесь для того, чтобы семью содержать, там, у него на родине, совсем работы нет, там деревня маленькая, а здесь – город. Много здесь находится желающих его услугами воспользоваться, да и берёт недорого, а работу отменно выполняет. Конечно, небезопасное дело тут находиться, он вроде как государственную границу нарушает, поэтому он в город – ни ногой. А гора и земля вокруг неё испокон века графам Вундерстайнам принадлежат, и на этой земле без согласия графа никто его арестовать не может. Ну а графу ни к чему бедняге неприятности причинять. Вот так он в пещере и прижился. А до него здесь его отец и дед обретались. Так сказать, семейный бизнес, да. Ну, я ж тебе про это много раз рассказывал.

– А правда, что в горах есть тропа в Низовию?

– Говорят, есть. И Руби ее наверняка знает.

– Ну, что же, придется мне самому голову над ремонтом поломать, – сделал вывод Брун.

Кот задумался. Руби говорил ему, что без камня дела могут пойти плохо. А вдруг он испугался и решил вернуться на родину? Что же, вполне возможно. А потом он, может быть, снова вернётся. И всё будет замечательно!

У Кота отлегло от сердца.

Итак, этот день начался хорошо – с обнадёживающей вести. А надежда – прекрасное чувство, излечивающее сердца, измученные тревогой и неуверенностью.

Кот по привычке заглянул в знакомую пещерку, хотя и понимал, что там никого нет. А потом решил не слоняться, как обычно, по улицам города, а сразу идти в трактир. Здесь его ожидала ещё одна приятная новость: к Антонию и Анне приехала погостить из соседнего городка их замужняя дочь с двумя сыновьями семи и пяти лет. Хозяева обожали свою дочку и внуков, поэтому в трактире царила атмосфера веселья и праздничной суеты, а Анна хлопотала на кухне, готовя всё к торжественному обеду. Мальчишки уже затеяли весёлую возню с Рыжиком. Они, было, хотели вовлечь в игру и Пушка, но он вывернулся из их рук и снова залез на любимое кресло. В этот момент как раз и явился Кот. Он сходу активно включился во все забавы. Сначала играли в фантик на ниточке, но потом мальчики стали запускать бумажных голубей, которых складывал для них дедушка Антоний. Голубей надо было ловить в воздухе. Это было не так-то легко. Рыжик всё время промахивался, зато Кот показывал высший класс. Он грациозно взмывал в воздух, а потом приземлялся, сжимая в лапах бумажную птичку.

«Хочу! Хочу быть таким, как папа!» – восторгался про себя Рыжик.

Потом было ещё много всевозможных игр и шалостей. Анне даже пришлось отгонять их подальше от полок с посудой, потому что она опасалась, что сорванцы всё переколотят. А в промежутках вся компания несколько раз перекусывала. Давно Кот не проводил время так замечательно.

Незаметно наступил вечер, на улице быстро темнело, вдобавок, кто-то предположил, что скоро начнётся дождь. Кот очень не любил мокнуть под дождём, поэтому заторопился в замок. И всё-таки не успел. Он уже достиг подножья горы и начал подъем, как вдруг из огромной черной тучи, закрывшей и без того темное небо хлынул такой ливень, что в одно мгновенье Кот промок до последней шерстинки. Ох, как не любил он этого ощущения! Спрятаться было решительно некуда. И Кот ускорил бег, мечтая скорее очутиться у тёплой кухонной печки и просушить шкурку.

Когда он преодолел примерно две трети подъёма, за шумом дождя его чуткому слуху почудился какой-то странный звук. Он был похож на плач ребенка, только очень тихий. Как ни торопился Кот, любопытство взяло верх. Он прислушался. Звук исходил из ямки, которая была между дорогой и отвесно нависшим в этом месте склоном горы. Возможно, это была промоина, от стекавшей во время дождей воды, а возможно она возникла иным образом – Кот об этом никогда не задумывался. Ямка была не слишком глубока, Кот мог бы, встав на задние лапы, достать передними до её краёв. Но он всё равно старался обходить яму стороной, машины тоже держались подальше. Несколько раз промоину засыпали, но она появлялась снова. Кот осторожно подошёл к краю ямы и заглянул в неё. На дне, по живот в воде стоял враг. Собака. Вернее щенок.

Первым чувством, которое испытал Кот, было злорадство.

Конечно, это нехорошо, но это было так.

– Ага, влип! – сказал Кот. – Небось, как за кошками гоняться, это все вы мастера, а из ямы вылезти слабо́!

Щенку, действительно, было слабо́. Он перебирал передними лапами по почти отвесной стенке ямы, но они скользили, и бедняга снова шлепался в воду, которая прибывала с каждой секундой. Щенок отчаянно завизжал и с надеждой взглянул на Кота. Но тот отвернулся, а потом продолжил свой путь к замку.

«Сам выберется. А не выберется – что ж, не жалко! Одной собакой меньше. Да и как я его вытащу? Вон он какой здоровый!»

Щенок, действительно, был очень крупным, почти с Кота, хоть и видно было, что возрастом он совсем мал.

Кот остановился и прислушался. Скулёж прекратился. Кот вернулся и заглянул в ямку. Щенок уже не звал на помощь. Он изо всех сил старался вылезти из своей западни, но вода доставала почти до краёв ямы, и щенок с минуты на минуту мог захлебнуться. Кот осторожно подошёл к краю промоины, упёрся всеми лапами, изловчился и схватил щенка зубами за шкирку.

Несчастный щенок, почти простившийся с жизнью, приободрился и активнее заработал лапами, обдавая морду Кота грязной водой. Тот зажмурился и продолжил тянуть. Но ничего не получалось – щенок был слишком тяжёлым. Всё-таки Коту удавалось удерживать голову щенка над поверхностью воды. А та, тем временем, стала переливаться через край ямы, и в этот момент щенок смог уцепиться передними лапами за твёрдую почву и с помощью Кота выбраться на дорогу.

Спасённый щенок распластался на земле, не в силах встать на ноги. Он с ног до головы был перепачкан землёй и глиной. Да и сам Кот был ненамного чище. Кроме того, ему было противно ощущать во рту вкус и запах мокрой собачьей шерсти. Но, как ни странно, на душе у Кота стало легко и спокойно.

– Эй, отползи подальше от ямы, дурень, а то снова в неё свалишься. И впредь будь осторожнее. Тебе повезло, что я шёл мимо, а то бы утоп!

И Кот отправился в замок. Он сейчас даже мечтал, чтобы дождь усилился и смыл с него эту противную грязь. Но тот, как назло, вообще прекратился. Через десяток шагов Кот, непонятно зачем, оглянулся. Он увидел, что щенок явно из последних сил тащиться за ним, спотыкаясь на каждом шагу и скользя по мокрой дороге. Его крупная голова была опущена почти до земли и моталась из стороны в сторону.

– Эй, нечего за мной идти! – прикрикнул на него Кот. – Я не могу пригласить тебя в замок, хозяева рассердится. Да, к тому же, ты такой грязный, а хозяйка любит чистоту!

Щенок ничего не ответил, а продолжал молча следовать за Котом. Когда они вошли в ворота, Кот, наконец, решился:

– Ладно, зайди, перекуси, обогрейся, а потом уходи, пока тебя никто не увидел, а то мне влетит.

Когда они, шлепая грязными лапами, зашли на кухню, госпожи Микельс там уже не было. Мисси спала в своей корзинке. В миске Кота лежала большая котлета, оставленная заботливой Фанни. Но Кот так наелся в трактире, что ему ничего не хотелось. Он великодушно предложил котлету щенку, но тот есть не стал, а растянулся около миски и, кажется, заснул. Кот пошёл в свой угол за шкафом и хотел привезти в порядок свою грязную шерсть, но усталость сморила его, и он отключился до утра.

59. Больной

Наутро Кота разбудил крик госпожи Микельс:

– Что это за безобразие?! Откуда столько грязи? Ой, а это что? Откуда взялось это чудовище? Что всё это значит?

На голос Фанни на кухню один за другим примчались все представители семейства Микельсов. Они решили, что случилось что-то страшное.

И их взорам предстала неприглядная картина. Весь пол кухни, которую госпожа Микельс содержала в идеальной чистоте, был густо заляпан грязью, как и коврик Кота, и сам он. Но самое главное – около миски Кота лежало нечто. Сначала все подумали, что это – ком старых тряпок, покрытый коркой засохшей грязи. Но комок вдруг слегка пошевелился, как будто сделав попытку встать, а на мордочке (теперь стало понятно, что это голова какого-то животного) приоткрылись карие глаза.

Кот решил, что сейчас ему влетит и хотел удрать. Но тут ему пришла в голову мысль, что тогда весь гнев хозяев обрушится на щенка. А тот был явно не в норме, даже встать не мог.

«Попробую его увести, – решил Кот. – Может быть, тогда всё обойдётся».

Он подошёл к щенку и потрогал его лапой. Но тот почти не отреагировал.

– А посмотрите на этого! Кот, это ты его притащил? Зачем, скажи на милость? Что за безобразие!

Кот стоял, понурив голову. Он признавал свою вину и ждал наказания (хотя в этом доме его никто никогда не наказывал и даже не бранил).

– Мама, погоди, а что со щенком? – Тоби уже понял, что это щенок.

– Ничего знать не желаю! – продолжала возмущаться госпожа Микельс. – Пусть уходит откуда пришёл!

– Погоди, – вмешался дворецкий. – Фанни, ты же знаешь нашего Кота. Он ничего просто так не делает. Поймал тогда мышь в кабинете, и с тех пор все мыши в замке перевелись. Три раза клады находил, а нам сначала и невдомёк было, чего это он кричит, надрывается. А вдруг и этот щенок на что-нибудь нужен? Кот об этом знает, а мы – нет.

Кот постарался как более выразительнее мяукнуть. Это означало:

– Ни для чего этот щенок не нужен, просто жалко стало. Пусть подкрепится и идёт, куда захочет!

Но люди, по обыкновению, его не поняли.

– Ну что же, – сказала слегка смягчившаяся Фанни. – Пусть господа решат, когда вернутся. Но сейчас надо порядок навести, и этих двоих помыть. Нечего по всему замку грязь разносить!

Закипела работа. Брун растапливал плиту, Тоби наполнял водой самый большой котелок. Сусанна подтирала пол, а госпожа Микельс принесла из кладовой лохань, которую так недолюбливал Кот.

– Грейте побольше воды! – распорядилась госпожа Микельс, – этого приблудыша с одного раза не отмыть! Кот, ну откуда же ты его выкопал? Где так можно извозиться?

На ноги щенок так и не встал. Поэтому в лохань сначала налили совсем немного тёплой воды и положили щенка отмокать сначала на одном боку, потом на другом. Когда его переворачивали, он слабо взвизгнул.

– Терпи! – велела госпожа Микельс.

Первую воду, которая больше походила на дорожную грязь в сильный дождь, слили. Щенка погрузили в чистую воду, и госпожа Микельс принялась его мыть. Мытьё головы и лап щенок воспринял равнодушно, но, когда госпожа Микельс начала тереть его левый бок, щенок вдруг издал душераздирающий визг, от которого все вздрогнули.

– А ну, полей сюда, – велела госпожа Микельс невестке, а сама достала из кармана фартука очки.

То, что показалось ей сперва коркой грязи, было раной.

Под шерстью весь бок щенка занимал огромный кровоподтёк, красно-фиолетовый, твердый и горячий. А по поверхности тянулись три глубокие раны, из которых сочились сукровица и гной. Все это вперемешку со слипшейся шерстью и грязью представляло ужасное зрелище.

– Бедняга! – воскликнула сердобольная Фанни. – Кто это так тебя?

– Мама, его надо к ветеринару.

– Да, конечно, – давайте полотенце, немного надо его обсушить. – Брун, заводи машину.

Через полчаса госпожа Микельс садилась в машину с завернутым в старый плед щенком. Кот, так и не дождавшийся промывки, которой совсем не жаждал, привел себя в порядок сам, как умеет это делать любой представитель семейства кошачьих, и теперь крутился у всех под ногами. Как только госпожа Микельс разместилась в машине, он прыгнул на соседнее сиденье.

– С нами хочешь ехать? За своего найдёныша переживаешь? Что ж, поехали.

Ветеринар положил щенка на стол и долго осматривал и ощупывал его.

– Я полагаю, что ваш подопечный легко отделался. Кто-то пнул его в бок тяжёлым ботинком или сапогом, возможно с шипами. Образовалась приличная гематома, но она постепенно рассосётся. Повреждений внутренних органов и переломов я пока не нахожу, тут ему повезло. Наибольшее опасение у меня вызывают вот эти раны. Они довольно глубокие, и, что хуже всего, в них попала грязь и возникло нагноение. У щенка температура. Видите, нос сухой и горячий. Если разовьётся сепсис, его не спасти. Сейчас я подстригу шерсть вокруг ран и постараюсь их очистить, а потом обработаю антисептиком и наложу повязку. Привозите его на осмотр и перевязку ежедневно. Дня через два станет ясно, выживет он, или нет. Говорите, Кот его привёл? Если бы не он, этому зверёнышу пришёл бы конец. Кот у вас не только умница, но и добрая душа.

На обратном пути госпожа Микельс заскочила в трактир. Ей не терпелось увидеть племянницу с детьми. Все Микельсы были приглашены сегодня на званный обед по случаю приезда родни, а сейчас Фанни заглянула на одну минутку. Она рассказала о необычном происшествии, случившемся сегодня в замке.

Семья трактирщика в один голос заверила Фанни, что Кот вчера провёл целый день у них и ушёл уже затемно, как раз перед началом дождя. Он был совершенно чистый, и никакого щенка с ним не было. Оставалось только гадать, где он ночью, под проливным дождём умудрился отыскать раненого. Действительно, необыкновенный Кот!

60. Кот становится сиделкой, нянькой и воспитателем

Больного устроили со всеми удобствами. Госпожа Микельс соорудила ложе из нескольких подушек, на которых теперь и возлежал щенок. Поскольку он мелко дрожал, очевидно от озноба, сверху его накрыли старым махровым полотенцем.

Сейчас, когда щенок был приведён в надлежащий вид, стало видно, что он смахивает на медвежонка: густая каштаново-коричневая шерсть, лобастая голова с круглыми стоячими ушками, кончики которых слегка обвисали, толстые, несмотря на общую худобу, лапы. Только пушистый хвост был совсем не похож на короткий медвежий. Всё туловище щенка было забинтовано, издали можно было подумать, что он в белоснежной попонке. А вблизи было видно, что щенок чувствует себя плохо. Сухой нос, воспалённые глаза и частое дыхание выдавали в нём болезнь. Он отказывался от еды и только время от времени лакал воду из миски, которая стояла около самого его носа.

Через пару часов семейство Микельсов собралось уходить в гости. Фанни наказала Коту сидеть рядом с больным и присматривать за ним, раз уж сам привёл его. Кот не возражал. Правда, он не мог понять, что ему делать, если щенку станет совсем плохо, разве что сбегать в трактир за помощью?

Когда дверь за Микельсами закрылась, к Коту, сидевшему около ложа щенка, подошла Мисси. До сих пор она старалась держаться в тени, поскольку не знала, чем кончится вся история.

– Ну, и зачем ты его приволок? – спросила она, усаживаясь рядом с Котом и, грациозно (как это умела только она!) обвив лапки хвостом.

– Жалко стало, – буркнул Кот. – Он тонул.

– А тебе-то что? Ты что, не понял, дурачок, что это – со-ба-ка! Вырастет – и тебя же загрызет! И меня! Если господа его оставят, не жить нам больше в этом замке. Ну ты-то бродячий, тебе не привыкать, а я вовсе не желаю скитаться по подворотням!

– Я ему объясню, что не надо на кошек кидаться.

– Да, как же, послушает он тебя! Это у собак в крови – ненависть к нашему роду.

– Послушай, Мисси, ну что ты переживаешь раньше времени, – миролюбиво произнёс Кот. Пока даже неясно, выживет он или нет. Ветеринар сказал, что положение серьёзное. А потом, вернутся господа и решат: оставят его, или в приют отдадут, или подарят кому-нибудь.

– Ну да, все только и мечтают о таком подарке, – фыркнула Мисси.

Но Кот был другого мнения. Щенок даже стал ему немного нравиться. Было в нём что-то трогательное, беззащитное, хотелось о нём заботиться, опекать его. Кот стал ощущать его своим подопечным, и это ему было по душе.

«Жалко будет, если помрёт», – подумал Кот.

Вечером вернулись Микельсы и застали больного в том же положении. А утром госпожа Микельс снова повезла щенка к ветеринару. Тот осмотрел раны и сказал, что их состояние улучшилось, и это внушает надежду.

Днём щенок съел немного жидкой каши, сваренной специально для него, и лизнул руку Фанни.

А ещё через день нос щенка стал холодным и влажным, что указывало на то, что температура спала. Больной делал попытки встать на лапы, у него появился аппетит. Одним словом, он поправлялся. И все вздохнули с облегчением, особенно Кот.

– Как назовём его? – спросила однажды Фанни своих домашних.

– Я думаю, это должны сделать господа, когда вернутся, – рассудительно ответил дворецкий.

– Давайте, пока будем звать его Мишкой, – предложил Брун.

На том и порешили.

61. Афер и Мош

Афер стоял у окна конторы и лениво наблюдал, как всё дальше и дальше уходит от причала яхта «Фортуна». Скоро совсем исчезнет за горизонтом, а, может быть, и вообще исчезнет из его жизни (во всяком случае, Афер на это надеялся). Яхта исчезнет, а денежки за неё, по условиям договора, останутся! Давно не проворачивал Афер такого выгодного дельца! Да, голова у него соображает – жаловаться грех!

Дым от сигареты вился тонкими струйками и вылетал в открытое окно, и Афер, глядя на то, как табачный фимиам рассеивается и исчезает, снова и снова говорил себе, что многое на свете исчезает без следа, так почему бы не исчезнуть и «Фортуне»?

Приятные мечты развеял голос его компаньона Моша, раздавшийся за спиной:

– Почему вы предложили им именно «Фортуну», Афер? Мне это не нравится.

– Зато мне очень нравится. А вы своё неудовольствие держите при себе. Я вас взял к себе в компаньоны только потому, что руки у вас своё дело знают. Но вот голова не варит, в коммерции вы ничего не понимаете, поэтому уж позвольте мне заниматься финансовыми делами, а сами копайтесь в моторах!

– Я тоже имею право голоса! Не забывайте, Афер, что, когда мы начинали, у нас была всего одна яхта – «Изабэль», и она принадлежала мне!

– Ну да, как можно это забыть! Яхта, собранная из всякого старья, уродливая и никому не нужная. А, может, стоит напомнить вам, кто оплатил все ваши долги, которые вы наделали, собирая эту яхту? А что провалилась ваша идея, организовывать морские прогулки для всех желающих, вы забыли? Что у вас даже жилья своего не было – ютились в каюте яхты! Помалкивали бы!

– И всё-таки «Изабэль» была гораздо надёжнее, чем те две яхты, которые вы приобрели на вырученные от её продажи деньги!

– Мош, неужели вы не понимаете, что две яхты лучше, чем одна? К тому же, вы их неплохо отремонтировали.

– Где там неплохо, если одна вскоре затонула!

– Зато мы получили страховку, да и залоговая сумма нам осталась. Сейчас, благодаря моей, заметьте – моей – смекалке и изворотливости у нас уже пять яхт вместо одной, с которой мы начинали. Всего за три года.

– И из этих пяти яхт, которые, кстати, никто арендовать не торопится, вы предложили клиентам самую ненадежную!

– Мош, успокойтесь. Как я мог предложить им что-то хорошее, если они наверняка угробят посудину!

– С чего вы взяли?

– Объясняю. Во-первых. Они только что получили права. Опыт нулевой. Я им предлагал команду – отказались, предлагал лоцмана – тоже отказались. А на первый раз не помешал бы на судне опытный моряк. Дальше. Знаете, куда они направились? Прямиком в район чёртовых зубов. Там и опытные моряки стараются не плавать, а эти в два счета наскочат на риф. Я их предупреждал, другие маршруты предлагал. Нет, говорят. Какой-то там их предок бывал в тех местах, вот и им захотелось. Так если они сами, по доброй воле решили на дно морское прогуляться, я им в этом препятствовать не могу. Но и хорошей яхты не желаю лишаться. А эту и не жалко, и залог за неё оставили, как за новую, и арендную плату вперёд заплатили. А повезёт, ещё и страховку получим. На эти деньги можно будет две, а то и три яхты купить, причём, не рухлядь, а новые! Это нормальная коммерция, Мош!

– А людей не жалко? «Фортуна» может развалиться, ещё на полпути к чёртовым зубам. Мотор у неё еле жив, там уже ремонтировать нечего, да и корпус весь в заплатках, того и гляди, течь образуется. А если у них поломка в пути произойдет, и их в какой-нибудь порт отбуксируют? Там сделают экспертизу, мы же под суд пойдем!

– Спокойно, Мош! Ваш компаньон всё предусмотрел. Там такая рация, что вряд ли они смогут сигнал бедствия послать. Но я же не изверг! На борту есть шлюпка. Захотят спастись – спасутся. Главное, чтобы «Фортуна» тихо и мирно упокоилась на дне, а мы бы были в этом не виноваты!

– Всё-таки, Афер, вы подвергаете опасности жизни людей!

– А вы знаете, Мош, что это за люди? Папаша и сынок Вундерстайны! Аристократишки! Газеты читаете? Одно из самых богатых семейств в королевстве. Этим летом раскопали баснословный клад. Вот вы, Мош, находили когда-нибудь клад? А? То-то же! Они могли бы купить роскошную яхту со всею командой в придачу и наслаждаться морскими прогулками. А они вместо этого арендуют старую посудину в малоизвестной фирме и собираются сами ею управлять. Тут одно из двух: либо скупость, либо им есть, что скрывать. И то, и другое – грешно, а за грехами неизбежно следует возмездие. Так что, старина Мош, мы не обманщики и не преступники. Мы – рука провидения!

62. Начало плавания. Авария

– Ну вот, папа, ты сомневался, что у нас получится. Смотри, как здорово! Море, волны, чайки, даже дельфины! И какой простор кругом! Никогда я не видел вокруг себя такого огромного пространства! Меня это просто завораживает! – восторгался Поль, стоя у штурвала. Его отец находился тут же, в рубке, но был настроен не настолько романтично.

– Послушай, Поль, в наших местах есть одна мудрая пословица: «Не говори, что легко забираться на гору, пока не спустишься обратно в долину». Это значит: Суди о любом деле только тогда, когда оно будет завершено. Мы отдали швартовы всего четыре с половиной часа назад. А нам идти до места двое суток, да столько же обратно. Погоду обещали хорошую, но кто знает… Место там опасное, да мало ли что может случиться. Рано расслабляться и веселиться. Я, например, переживаю, не сбиться бы с курса. Море – не просёлочная дорога, если заблудимся – спросить не у кого.

– Ничего, у меня по навигации были отличные оценки. Всё будет нормально. Смотри, какой вокруг простор, какой воздух!

Отец и сын проводили почти всё время в рубке. На яхте было две крохотных каюты, одну из которых заняли вещами, а в другой решено было отдыхать по очереди.

В маленькой кают-компании можно было перекусить, опять же по очереди, потому что у штурвала всегда должен находиться вахтенный. Вундерстайны понимали, что самая большая трудность в том, что их только двое. Сложно было организовать вахты, чтобы хватало времени и на сон, и на отдых. Поль видел, что у отца не так много сил, как у него, и старался большую часть работы сделать сам. Он уверял графа, что ему нравится стоять у штурвала, что он скажет, когда устанет, и обязательно попросит сменить его. Вундерстайны решили, что не будут ничего готовить на яхте и обойдутся на время плавания сухим пайком.

Остаток дня прошел вполне благополучно, потом они полюбовались великолепным морским закатом. А когда солнце скрылось за горизонтом, на небо высыпали мириады звёзд, а среди них роскошно раскинулся Млечный Путь. В лёгкие вливался прохладный морской воздух, пахнущий солью и водорослями. Все эти ощущения наполняли душу волнением и восторгом. Удивительно было сознавать, что кроме тебя и твоего спутника на много миль вокруг нет ни одного человека. Четыре ночных часа у штурвала простоял Поль и четыре – граф. Было довольно прохладно, и они похвалили себя за то, что запаслись тёплыми куртками. Утром из волн вынырнуло солнце, чтобы начать свое ежедневное шествие по небосводу. Яхта скользила по волнам легко, как чайка. И вдруг произошло непредвиденное. Раздался скрип, потом скрежет, «Фортуна» подскочила, затем резко крутанулась на месте и остановилась. Белый бурун за кормой исчез и стало очень тихо.

– Что это было? – спросил граф. – Почему мы стоим?

– Не знаю, – отозвался Поль, который находился у штурвала. – Я ничего не трогал, сейчас попробую снова завести мотор.

Но его усилия ни к чему не привели. Мотор не заводился, а яхта, если и двигалась, то только по воле волн.

– Ничего не понимаю, – сказал Поль. – Надо в моторном отсеке посмотреть.

Вундерстайны спустились в трюм, и их взору предстало то, что должно было быть мотором. Но только он был совершенно не похож на те картинки, по которым их обучали на курсах. Вдобавок, даже неопытному глазу было видно, что вся конструкция очень старая, если не сказать, древняя. Понять, где же произошла поломка, с их небольшим опытом было совершенно невозможно.

И тут было сделано ещё одно крайне неприятное открытие. На днище обнаружилась небольшая лужица воды. Граф и Поль проследили её источник. По стенке трюма каплями сочилась вода, очевидно из маленькой дырочки, замазанной свежей краской. Пока положение не было угрожающим, но любая маленькая дырочка легко может в одно мгновенье сделаться большой.

Всё вместе взятое внушало тревогу. Починить мотор они не могли, а ждать, когда яхта затонет было бы верхом глупости. Поль потянулся к рации, и граф одобряющие кивнул головой. Но рация не работала. Очевидно, она была сломана.

– Остаётся одно, – сказал граф и оба посмотрели на шлюпку. – Надеюсь, мы доберёмся до берега. А потом надо будет подать в суд на этих Афера и Моша.

– Ничего не докажем, – ответил Поль. – Яхта к тому времени будет лежать на дне, а эти жулики скажут в суде, что мы не умеем нормально управлять яхтой, вот и утопили её.

– Ладно, потом решим. Давай, соберём самое необходимое и будем спускать шлюпку. Надеюсь, она не дырявая.

– Возможно, я смогу вам помочь, – раздался голос за их спинами.

Вундерстайны от неожиданности вздрогнули и обернулись. На палубе стоял… Руби!

63. Неожиданный пассажир

Да, без сомненья, это был Руби, такой, как всегда: невысокий ростом, во всегдашнем свитере и куртке и в темных очках. В знак приветствия он слегка поклонился.

А отец и сын Вундерстайны, казалось, онемели. Даже, если бы из морских глубин появился сам бог морей Посейдон, они и то не были бы так изумлены.

Руби начал говорить первым:

– Я никогда не решился бы побеспокоить вас, ваше сиятельство, и господина Поля, если бы не увидел, что сложилась неприятная ситуация и вам угрожает опасность.

– Что все это значит?! – наконец обрел дар речи граф. – Извольте объясниться, господин Руби, каким образом вы оказались на борту яхты? Что это такое? Это просто возмутительно!

– Да, – согласился Руби, – мой поступок не совсем красивый, и я вполне понимаю ваше возмущение. Поверьте, только самая крайняя необходимость заставила меня это сделать. Я обязательно всё объясню, но чуть позже, если вы не возражаете. На починку мотора и устранение течи нужно какое-то время, и я прошу вас мне это время предоставить.

– Уж не вы ли испортили мотор, Руби? – продолжал возмущаться граф.

– Нет, не я, мне это было совершенно ни к чему. Но я переживал за то, что может произойти нечто подобное, и вы можете не вернуться из плавания. Вот почему я решил быть рядом.

– Мне совершенно непонятно, почему это у вас такая забота о наших жизнях, и каким образом вы проникли на яхту!

– Я должен вам признаться, что больше беспокоился о своей жизни и жизни моих родных, но это слишком долго объяснять. Я обещаю вам, что до конца плавания расскажу вам всё. Но сейчас, как вы понимаете, надо как можно скорее заняться мотором и течью. Кстати, если вы спуститесь вниз, то увидите, что вода сочится уже из двух мест.

Они спустились и увидели, что Руби прав. Лужа на дне стала уже приличной. Откладывать работу дальше было невозможно.

– А вы сможете это исправить? – с сомнением, но уже без прежнего возмущения спросил граф. – Здесь, по-моему, даже инструментов нет.

– Мне не нужны инструменты. Поднимайтесь наверх. Я выйду, когда всё исправлю.

Уверенность и спокойствие Руби до некоторой степени передались Полю и его отцу. Они вернулись на палубу и с волнением стали ожидать результатов ремонта.

– Ума не могу приложить, как он попал на борт, – недоумевал граф. – Вспомни, я поговорил с Афером, он предложил мне эту яхту, мы с тобой её осмотрели, потом под нашим присмотром грузчик перенёс на борт вещи из автомобиля и сразу убрали сходни… Не понимаю…

– Может быть, он договорился с Афером и ещё до нашего приезда спрятался на яхте?

– А как он мог узнать, куда мы едем? И в какую фирму будем обращаться? Об этом никто не знал, даже Микельсы. Ты никому не говорил?

– Нет, конечно! Мы же решили держать все в тайне.

– Совершенно непонятно. И что нам теперь делать? Если даже он сумеет починить мотор и заделать течь, то не можем же мы при нём искать этот гипотетический остров? Он потом всем расскажет, и мы станем посмешищем на весь город.

– Папа, но ведь высадить его посредине моря мы не можем, значит, остаются два варианта: или вернуться назад и отправиться домой, потому что вот-вот начнутся осенние штормы, или взять его с собою, и попросить не разглашать ничего из того, что он увидит или услышит. Он живёт одиноко, мало с кем общается, я думаю, на него можно положиться.

– Это после того, что он незаконно проник на яхту? Я ему не доверяю.

– А какой иной у нас есть выход?

Они немного помолчали.

– Слушай, Поль, вот что мне сейчас подумалось. А вдруг, этот Руби – сильнейший гипнотизёр? Вдруг мы сами привезли его сюда, впустили на яхту, только ничего не помним? Тогда он нам может внушить всё, что угодно. Не хотелось бы, чтобы это было правдой.

– Конечно, это возможно. Только я не понимаю, зачем ему это нужно? Сидел, сидел в своей пещерке годами, и вдруг захотел предпринять морское путешествие? Что-то мне в это верится с трудом.

В это время на палубу совершенно бесшумно поднялся Руби. Как ему удаётся так тихо ходить?

– Ваше сиятельство, господин Поль, не желаете ли проверить работу мотора?

Поль ринулся в рубку. Мотор завёлся с первого раза, но теперь его звук был гораздо тише и, Поль бы сказал, ритмичнее. Яхта рванула с места и понеслась так, как будто хотела оторваться от водной поверхности и взлететь. Поль вывел её на нужный курс.

– Благодарим вас, господин Руби. Мы с сыном слабо разбираемся в моторах. Нам показалось, что поломка была серьёзной. Хорошо, что это оказалось не так.

– Поломка, действительно, была очень серьезной, ваше сиятельство. Пришлось сменить несколько важных деталей.

– Откуда же вы взяли запасные части, да ещё справились так быстро?

– Поверьте, ваше сиятельство, для меня это вовсе не сложно. Но позвольте мне не делиться с вами моими профессиональными секретами.

– Ну что же, осталось только ликвидировать течь.

– С этим тоже всё в порядке, можете убедиться сами.

Граф и Поль по очереди спустились в трюм и убедились, что там совершенно сухо. Даже лужа на дне исчезла.

– Я не знаю, как вам это удается, господин Руби. Мы с сыном, разумеется, благодарны вам и готовы вам оплатить весьма своевременную помощь, назовите только сумму. Но это не отменяет моего удивления и, прямо скажу, недовольства, что вы каким-то обманом пробрались на борт яхты с неизвестной целью.

– О своей цели я уже упомянул: мне очень нужно, чтобы вы благополучно вернулись в замок. Я вам объясню мои мотивы и открою мою тайну. Но всё должно быть справедливо. Я полагаю, что у вас тоже есть некая тайна, которую вы никому не доверяете, поэтому и отправились в это плавание вдвоём, не имея опыта и сильно рискуя. Давайте обменяемся нашими тайнами. Вы позволите мне сопровождать вас в этом путешествии, я вам обещаю: что бы я ни увидел, ни услышал и ни узнал, я никогда не передам это ни одному человеку. И я обещаю, что после того, как узнаю эту тайну (которая, поверьте, совсем мне не интересна) я раскрою перед вами свою. А моя тайна имеет к вам непосредственное отношение, и я давно собираюсь открыть её представителю вашего рода. Меня страшат последствия, но я думаю, что сейчас настал самый благоприятный момент.

– Ну что же, не скажу, что вы меня убедили, господин Руби, но у нас просто нет иного выхода. Я надеюсь, что вы сдержите слово и будете хранить молчание об этой поездке.

– Я даже могу пообещать вам, что, если вам это будет угодно, ваше сиятельство, я покину место, на котором обитаю, и ни один из жителей, населяющих сейчас город и даже страну, меня больше никогда не увидит.

– Ладно, там посмотрим, – проговорил граф. – А теперь вас надо устроить. Продовольствия мы взяли с запасом, я надеюсь, что хватит на троих, а вот со спальным местом немного посложнее, придётся освободить от вещей вторую каюту.

– Не беспокойтесь, ваше сиятельство, я могу подолгу обходиться без пищи и сна, так уж устроен мой организм. И я не буду бесполезным пассажиром: я очень быстро могу научиться всему, что вы мне покажете и буду помогать в любом деле.

Что больше всего удивляло графа в этом Руби, так это его совершенно грамотная речь и чувство собственного достоинства, с которым он держался. Даже вопреки своим подозрениям и недовольству, граф испытывал к нему уважение.

– Ну что же, посмотрим. Прошу вас называть меня просто господин граф, а моего сына – господин Поль. Я не люблю пышных титулов.

– Хорошо, – наклонил голову Руби. – Буду вам признателен, если вы поручите мне какую-нибудь работу.

Яхта после ремонта двигалась так быстро, что чёртовых зубов по расчетам они могли достичь уже утром следующего дня.

Поль решил научить Руби основам судовождения. Он был поражён той скоростью, с которой его ученик поглощал знания. Уже через час он уверенно стоял у штурвала и ясно представлял курс, по которому надо следовать. Буквально за пару минут он научился читать карту, и с уверенностью правильно указал весь путь их следования.

– Вам когда-нибудь приходилось принимать участие в плавании, господин Руби? – спросил Поль.

– Нет, никогда. Больше того, я никогда не покидал раньше того места, где жил всю свою жизнь.

Оставалось только удивляться.

Руби простоял у штурвала до позднего вечера и вызвался нести вахту и ночью.

Отец и сын, посовещавшись, согласились. Уж очень они устали за этот, полный тревог и событий день.

64. Остров

Рано утром выспавшиеся (вторую каюту пришлось-таки освободить), а потому бодрые и хорошо соображающие, граф с Полем первым делом устремились в рубку. Руби стоял в той же позе, что ивечером, крепко сжимая штурвал, который был ему только чуть ниже подбородка, и вглядываясь в даль через тёмные очки (похоже, он не снимал их даже ночью).

При появлении Вундерстайнов он сразу же сообщил:

– Начались опасные места. Здесь много острых камней под водой. Они могут нанести серьезный вред яхте. Такого размера отверстие быстро не заделать. Может кончиться плохо. Я сбавил скорость и пытаюсь их обходить. Но таких камней становится больше и больше. Прошу вас решить, что мне следует делать дальше.

– А как вы знаете о подводных рифах? – спросил граф. – Из рубки их не видно.

– Я их чувствую, – ответил Руби.

Яхта почти остановилась. Поль с отцом вышли из рубки на палубу. Да, перед ними были «чёртовы зубы».

Их чёрные острые пики хищно возвышались над поверхностью воды, как будто, ожидая своей добычи. Совсем также, как шестьсот лет назад, когда здесь проплывал корабль Валента Вундерстайна. Время остановилось в этом месте.

Солнце, поднимаясь всё выше, освещало эту величественную, но всё же зловещую картину.

И вот тут-то граф заметил вдали, среди сверкающих на солнце волн зелёное пятно. Без сомненья, это был остров.

– Поль, гляди – вон там! Зелёный остров! Это не миф, не сказка! Мы его нашли! Я сам не верил в это!

– Где? – с удивлением спросил Поль. – Я ничего не вижу.

– Ну вот, иди же сюда!

Поль подошёл вплотную к отцу.

– Всё равно, ничего не вижу, одни рифы до горизонта.

– Тогда так! – граф вытащил из-под рубашки мешочек на шнурке и, не снимая, его с шеи, приложил к груди сына.

– Теперь, кажется, вижу – удивлённо произнёс Поль. – Значит, дело всё-таки в камне…

– Сейчас проверим. Руби, вы видите вон там, вдали зелёное пятно?

– Вижу, господин граф, – отозвался Руби (по-прежнему глядя вдаль через чёрные очки).

– Странно, – удивился граф. – У него ведь нет камня… Ладно, со временем всё прояснится.

Мотор заглушили: Руби вежливо, но твёрдо заявил, что продвигаться дальше на яхте очень опасно. Совместными усилиями бросили якорь, и Руби уверил, что тот надёжно зацепился за грунт. Поль стал спускать шлюпку, но что-то у него застопорилось. На помощь пришёл незаменимый Руби, и шлюпка вскоре уже качалась на волнах. Собраться было делом нескольких минут. Долго оставаться на острове они не планировали – оставлять «Фортуну» на длительное время без присмотра не хотелось. Рюкзаки, саперная лопатка и нож в чехле на поясе у Поля, моток прочной верёвки, фотоаппарат у графа, фляжки с водой, вот, пожалуй, и всё. Обременять себя поклажей не было смысла, лучше двигаться налегке.

Надо было решить, брать ли с собой Руби. С одной стороны, не хотелось посвящать его в тайну. С другой – отец и сын уже убедились, что иногда он бывал незаменим. А кроме того, граф опасался оставить Руби одного на яхте. Вдруг, воспользовавшись их отсутствием, он вздумает угнать «Фортуну»? Графу было самому стыдно своих подозрений, но они лезли в его голову.

Сам же Руби спокойно и твёрдо объявил, что он никуда не отпустит господ Вундерстайнов одних.

– Кто сядет на весла, а кто на руль? – спросил граф, когда они оказались в шлюпке.

Выяснилось, что Руби никогда не держал в руках вёсел, но стоило Полю показать ему, как надо грести, как тот заработал вёслами так энергично, как будто всю жизнь проработал лодочником на переправе.

Граф разместился на корме у руля, а Поль на носу, чтобы предупреждать о подводных рифах. Он с удивлением заметил, что стоит ему только увидеть риф, как Руби в ту же секунду направляет лодку в обход препятствия. Поневоле приходилось верить, что он их чувствует.

Поль по-прежнему не наблюдал никакого острова. В прозрачной воде носились стаи пёстрых рыбок, извивались зелёные и бурые ленты водорослей, слева и справа громоздились чёрные зубцы рифов. Всё это Поль видел вполне отчётливо. А острова – нет. И вдруг произошло чудо. На секунду перед глазами возникла какая-то туманная дымка, Поль инстинктивно зажмурился, а когда снова открыл глаза, перед ним во всей своей красоте возник остров, зеленый и прекрасный.

Поль от удивления вскрикнул:

– Вижу! Я вижу! Действительно, остров! Руби, пожалуйста, гребите быстрее!

Но Руби и так налегал на вёсла изо всех сил. И через несколько минут шлюпка уткнулись носом в белый песок.

Руби выскочил на берег и, шлепая ботинками по воде, стал вытаскивать шлюпку на берег прямо с людьми.

– Руби, подождите! Вы промочите ноги. И давайте мы сначала вылезем – вам тяжело.

– Ничего, ноги быстро высохнут, это не беда. И мне совсем не тяжело.

Затем он стал очень тщательно привязывать шлюпку к стволу огромного дерева, сильно смахивающего на пальму. При этом он завязывал такие мудрёные узлы, что Поль только диву давался.

65. Совсем необычный остров

Здесь всё было, как в записках Валента Вундерстайна. Земной рай. Растительность была столь пышной, столь роскошной, что это наводило на мысль о тропиках. Да и вправду, здесь было очень тепло, почти жарко. Дерево, к которому Руби привязал шлюпку, и впрямь оказалось пальмой. Сразу за линией прилива начинались заросли травянистых растений и кустарников, цветущих и плодоносящих, но совершенно неизвестных ни графу, ни Полю. Впрочем, они были не сильны в ботанике. А дальше начинался лес, поднимающийся по невысокому холму. Воздух буквально содрогался от многоголосого пения, щебета, гомона и чириканья сотен птиц, без боязни порхающих прямо перед удивлёнными людьми. К их хору присоединялись какие-то насекомые, стрекочущие и жужжащие в кустах. Странно, но общее звучание было гармоничным и даже мелодичным, как будто исполнителями кто-то дирижировал. Огромные бархатистые бабочки и суетливые яркие мотыльки перепархивали с цветка на цветок. По песку проносились изумрудные, с пёстрым гребешком на спине, ящерицы. Всё пело, двигалось и радовалось жизни.

– Как здесь жарко, – пробормотал Поль, стягивая куртку и снимая ботинки. Граф и Руби его примеру не последовали.

– Давайте, пройдемся по берегу, посмотрим на остров с разных сторон, – предложил граф и шепнул сыну: – А раковин с жемчугом я что-то не вижу. Наверняка, они просто померещилось Валенту…

– А жемчуг, который мы нашли в шкатулке, нам тоже померещился?

Граф не придумал, что возразить.

– Позвольте мне высказать своё мнение, – вдруг подал голос Руби. – Мне кажется, не следует терять из виду яхту и далеко уходить от шлюпки. Мало ли что может случиться…

– Вы полагаете, – спросил граф, – что здесь на острове есть кто-то или что-то, что может лишить нас шлюпки? Или что на «Фортуну» в наше отсутствие нападут пираты? Согласитесь, что это маловероятно, а вернее, невозможно. Мы не для того предприняли эту экспедицию, чтобы, постояв на берегу и ничего толком не узнав и не увидев, возвращаться назад. Если вы боитесь чего-то, оставайтесь около шлюпки. Надеюсь, вы не вернётесь на яхту без нас.

– Я должен быть всегда рядом с вами, – вполголоса произнёс Руби и замолчал.

Граф сделал несколько снимков, а потом они побрели вдоль прибрежной полосы.

Поль шёл босиком, волны плескались о его ноги и слизывали его следы на песке. Время от времени Поль наклонялся и подбирал какую-нибудь ракушку или камешек. Некоторые из них он засовывал в карман, ему нравились такие вещицы. Одна находка оказалась и впрямь очень ценной. В песке блеснул бок какого-то необычного оранжево-коричневого камня. Поль поднял его и стал рассматривать. Камень был крупный, с лимон величиной, полупрозрачный и отполированный волнами и песком.

– Разрешите мне взглянуть, – раздался у Поля за спиной голос Руби.

Он взял камень как-то очень осторожно и бережно, повертел его в пальцах, посмотрел на просвет, а потом вернул Полю и сказал:

– Поздравляю вас, господин Поль, это сердолик, полудрагоценный камень. Очень хороший экземпляр. Вы можете заказать из него какую-нибудь вещицу, а можете оставить и так, как есть, на память.

Поль опустил сердолик в карман.

Они уже довольно далеко ушли от шлюпки, но ничего нового не увидели, за исключением небольшого светлого ручья, который стекал с холма и вливал свои прозрачные воды в такое же прозрачное море. Берега ручья поросли растениями с узкими блестящими листьями и желто-фиолетовыми цветами, отдалённо напоминающими ирисы. В этом мире все было чистым, красивым, каким-то ухоженным. Растительность вовсе не придерживалась в какого-то геометрического порядка, но всё же соблюдалась ощутимая гармония в расположении растений и сочетаниях цветов, форм, размеров… Нигде не было видно сухих веток и прочего мусора. Даже среди ракушек, которые подбирал Поль, не было ни одной битой.

– Здесь всё выглядит так, как будто старательный садовник поработал, – сказал Поль.

Граф и Руби ничего не ответили. Видно было, что последний не разделяет восторгов Поля.

– Смотрите! – воскликнул Поль.

Из моря торопливо выползал крупный краб. Его оливково-бурый с оранжевыми крапинками панцирь блестел от воды и казался отполированным. Краб, как это у них заведено, двигался боком. Одну клешню он выставил перед собой, а другую высоко поднял вверх. И в ней было зажато что-то блестящее. Люди присмотрелись и ахнули. Это была крупная жемчужина.

Сразу вслед за этим произошло ещё одно событие: из кустов навстречу крабу выскочили два зверька. Они были чуть крупнее кошки, передвигались то на четырёх лапах, то делали несколько шагов на двух, балансируя пушистым как у белки хвостом.

Зверьков покрывал густой светло-серый мех и только мордочка, кисти рук (очень смахивающие на человеческие) и ступни ног были покрыты короткой, похожей на бархат шоколадно-коричневой шерстью. Но самым удивительным в зверьках были их глаза: огромные, занимающими чуть ли не половину мордочки, янтарно-желтого цвета. Они придавали зверькам выражение наивного удивления.

Краб, как видно, испугался. Он бросил жемчужину на песок и кинулся вспять. Через пару секунд он исчез в набежавший на берег волне.

Но зверьков, похоже, краб не интересовал совсем. Один из них первым добрался до жемчужины и схватил её своими коричневыми пальчиками, второй вскоре подбежал к нему, они разглядывали жемчужину и обменивались какими-то щебечущими звуками. Из кустов выскочил ещё один зверёк и присоединился к двум первым. Они бросили мимолётные взгляды на людей, но, похоже, не заинтересовались и не испугались.

Через минуту тот, который первым ухватил жемчужину, зажал её в кулачке и потрусил к лесу. Два других зверька за ним не последовали.

– Интересно, куда он направился? – спросил граф.

– Пошли за ним! – предложил Поль.

– Я думаю, этого не стоит делать, лучше вернуться на яхту, –промолвил Руби, но его никто слушать не стал. Вундерстайны свернули в сторону леса, и Руби последовал за ними.

Лес тоже выглядел необычно, по крайней мере с точки зрения графа и Поля, привыкших к лесам своей родины. Там можно было встретить то лиственные, то хвойные деревья, то кустарники, почва была покрыта местами травами, местами скользким слоем опавшей хвои или перепревшей листвы. Повсюду валялись сухие ветви, шишки, листья, встречались грибы.

Этот же лес больше походил на какой-то странный дворец. Могучие стволы (все одинаковой толщины), ровные и гладкие, без единой боковой ветки, вздымались в высоту и там выбрасывали свои темно-зеленые кроны, сплетающиеся в почти непроницаемый для солнечного света шатёр. В полумраке покрытые светло-серой корой стволы казались колоннами, поддерживающими зелёный свод. Под ногами мягко пружинил моховой ковер, тоже серый, идеально ровный, без единой проплешины или кочки. Здесь было очень, очень тихо, особенно после несмолкаемого птичьего щебета на побережье.

Пока путники обменивались впечатлениями Руби молчал, а потом с жаром, который был ему обычно несвойственен, стал убеждать своих спутников как можно скорее вернуться к шлюпке и покинуть остров.

– Не понимаю, что вас тревожит, – постарался успокоить его граф. – Да, место не совсем обычное. Но ведь это не окрестности нашей горы, а остров, да к тому же необитаемый. Мало ли, что на нём можно увидеть. Это очень интересно, в том числе и для науки.

– А вы уверены, господин граф, что остров необитаем?

– Я не вижу никаких следов жизнедеятельности людей. Нет ни тропинок, ни следов порубок деревьев, ничего подобного. Человек, Руби, всегда преображает природу и берёт от неё всё, что ему потребно.

– Животные и птицы нас совсем не боятся, значит, никогда не видели людей, – прибавил Поль.

– Я всё это слишком хорошо знаю, – угрюмо произнёс Руби. – Но кроме людей имеются и иные существа, которые относятся к природе по-другому.

– Кто эти «иные существа», Руби? Эльфы, гномы, тролли, феи? Бросьте, это всё народные фантазии. Возможно, вы слышали эти сказки в детстве от бабушки или мамы. Уверяю вас, наука давно доказала, что подобных существ в реальности не существует.

Руби ничего не ответил, только низко опустил голову и вздохнул.

Между тем, лес постепенно стал меняться. По стволам некоторых деревьев поднимались какие-то лианы. Местами они перекидывались с одного дерева на другое и мешали проходу. Серый зверёк, хоть и двигался неспешно (может быть, ему мешала зажатая в лапке жемчужина, а, может быть, он просто никуда не торопился), всё же сильно обогнал людей, потому что подлезал под лианами, а путникам приходилось обходить препятствия.

Лиан становилось все больше, причем они оказались вооружены крепкими и острыми колючками. Вскоре люди остановилось перед сплошной стеной колючей зелени. За ней угадывался просвет.

– Знаешь, на что это похоже, папа? На сказку о спящей красавице!

– Поскольку по возрасту я не подхожу на роль принца, целовать спящую принцессу придётся тебе, – отшутился граф.

Зверёк, тем временем, прошмыгнул под лианами и исчез из виду.

Поль достал из чехла нож и подошёл к зелёному занавесу.

– Осторожнее, не поранься, вдруг колючки ядовитые, – предостерёг граф.

Но Поль не успел дотронуться ножом ни до одного колючего побега, как вдруг часть ветвей расплелась сама собой, и в образовавшееся отверстие хлынул солнечный свет. Люди шагнули в открывшийся проход.

66. Обитательницы острова

После полумрака, царившего в лесу, яркий свет ослепил Вундерстайнов, и они на секунду зажмурились.

И в этот миг одновременно прозвучали два голоса: женский, который воскликнул :

– Руб!

И мужской, несомненно, бывший голосом Руби:

– Фло!

Когда граф и Поль открыли глаза, их зрению предстала удивительная, совершенно невозможная картина: их спутник преклонил одно колено, точь-в-точь как средневековый рыцарь, а перед ним стоит юная девушка, положившая обе ладони на его голову.

Девушка была столь же невысока ростом, как и Руби. Одета она была в какое-то фантастическое одеяние – то ли античный хитон, то ли фантазию по мотивам картин Боттичелли. Длинные русые волосы были распущены по плечам. Но самым поразительным было то, что головку девушки украшал венец: тот самый, или как две капли воды похожий на хранившийся в шкатулке.

Не успели отец и сын удивиться этому, как рядом с ними появилось ещё несколько девушек. Ни Поль, ни граф не заметили, откуда они взялись. Все девушки было невысокого роста, все очень красивы, но каждая по-своему. Одежды у них тоже были разными, очень причудливыми, но совершенно неуместно смотрящимися в лесу.

Руби поднялся с колена и низко поклонился.

– Я не ожидал когда-нибудь ещё раз увидеть вас, сёстры. Я очень рад нашей встрече. Фауния, я счастлив, что ты снова хорошо выглядишь. Значит, тебе всё-таки помогла «Жизнь горы»?

– Мне помогли твоя забота, участие и сострадание. Без них я вряд ли бы поправилась! Но, как ты нашёл нас? – спросила рыжеволосая девушка.

Руби ещё не успел открыть рот, чтобы ответить, как вперёд выступила девушка, державшаяся строго и властно. На ней тоже был венец, вернее корона, но совсем иной формы, чем та, которая украшала голову Фло.

– Что всё это значит, Руб? Мало того, что ты разыскал место нашего уединённого существования, так ты ещё и привёз сюда людей! А что ещё хуже, так это то, что у одного из них находится «Жизнь горы»! Я чувствую это! Ты что, предал и погубил своих собратьев? Переметнулся на сторону людей? Когда в первый раз на остров высадились два человека, у которых была «Жизнь горы», я не могла даже подумать на тебя. К счастью, они пробыли здесь совсем недолго и не узнали про нас. Но я приняла все меры, и какое-то время мы жили спокойно.

И вот сейчас снова люди, и теперь они знают про нас. Я клянусь, что никто из вас: ни они, ни ты никогда не покинет наш остров, чтобы тайна осталась тайной навсегда!

– Да, я очень виноват перед моим народом и перед тобой и сестрами, уважаемая Гелиселия. Да, я совершил роковую ошибку. Но не по злому умыслу, а по легкомыслию и самонадеянности. А эти люди вообще ни в чём не виноваты. Они просто ничего не знают, а двигало ими любопытство и жажда познания нового, так характерные для людей. Позволь мне всё объяснить, возможно ты тогда смягчишься, и мы придумаем иной выход.

– Хорошо, я послушаю тебя, но только тебя. Люди пусть подождут в стороне, они слишком хитры и изворотливы. Дружочки, займитесь ими.

При этих словах девушки, которую Руби называл Гелиселией, к людям сбежалось десятка два серых зверьков, которые стали тянуть их к лежащему стволу дерева (первое упавшее дерево, которое они увидели на острове). Убедившись, что люди сели, большая часть зверьков куда-то убежала.

Среди оставшихся было два детёныша, один из которых доверчиво взобрался к Полю на колени, свернулся клубком и уснул, а второй уселся у ног графа и стал внимательно изучать его ботинки. Особенно понравились малышу шнурки.

Место, где они оказались, было весьма примечательным. Здесь тоже росли отдельные деревья, но совсем не такие, как в лесу. Они были толстоствольными и кряжистыми, со множеством ветвей. Между деревьями были протянуты тончайшие золотистые нити, местами образующие сети, что-то вроде гамака или паутины. Вдали виднелась какая-то водная гладь, вероятно небольшое озеро или лагуна.

Девушки (Поль насчитал их семь) и Руби расположились неподалеку и о чём-то оживлённо разговаривали. Сначала долго говорил их спутник, потом строгая Гелиселия. Время от времени вставляла слово девушка в венце – Фло, а один раз и та, которую Руби назвал Фаунией.

Зверьки появились снова. На этот раз они вперевалку шли на задних лапах, а в передних были зажаты всевозможные плоды. Все приношения были сложены перед людьми.

– Вы нас угощаете? – спросил Поль.

Зверьки что-то прострекотали в ответ.

– Поль, лучше не надо это пробовать, – предупредил граф. – Мало ли что, вдруг они ядовитые. Эта девица могла поручить им отравить нас. Ты же слышал, мы не должны покидать остров. И у нас какая-то «Жизнь горы», что девице очень не нравится, и в чём она видит угрозу. Это она о нашем камне? Не могу понять, как она узнала о том, что он у меня? Его под рубашкой не видно. Кто такие эти странные девицы? Что они здесь делают? Где живут, чем питаются? Почему на них такие необычные наряды, а на одной – наш венец? Или его точная копия? Откуда они с Руби знают друг друга? И почему она говорила о посещении Валента Вундерстайна, как будто это было при ней? Сейчас я думаю, а уж не увязался ли за нами Руби, чтобы посетить своих приятельниц, или даже родственниц (у них такой же маленький рост, возможно, это наследственное). В общем, загадок много, но ответов я пока не нахожу. Впрочем, всему должно быть разумное объяснение…

В это время один из зверьков оторвал графа от размышлений, подёргав его за штанину.

Он взял из горки фруктов один, похожий на крупную сливу, и засунул её в рот, как бы показывая, что нужно делать с угощением.

– Ну, значит, эти не ядовиты, – решил Поль, и тоже попробовал «сливу». Вкус был немного необычным, но в целом приятным. Вскоре отец и сын попробовали и другие фрукты. Зверьки, казалось, радовались, что людям понравилось их угощение.

– Как ты думаешь, кто они такие? – спросил граф, указывая на зверьков.

– Не знаю. Похожи на лемуров, или лори, но не уверен.

В этот миг девушки и Руби закончили совещаться и направились в их сторону.

67. Гелиселия выносит решение

Вундерстайны встали. Они вдруг почувствовали, что сейчас им будет сказано нечто важное, и от этого зависит их жизнь.

Они уже поняли, что главной здесь считается Гелиселия. Даже Руби, очевидно, признавал её власть.

– Выслушайте, люди, моё решение. Когда двое из вашего племени нашли наш остров, наше последнее прибежище, я сразу поняла, что именно помогло им видеть сквозь наложенный мной купол невидимости. Но тогда я даже не предполагала, что виновником этого является вот он, – и Гелиселия указала на Руби. – Нельзя никого лишать жизни, и нарушение этого закона падёт карой на дерзнувшего. Но можно воспрепятствовать его возвращению к другим людям, а значит, наложить на уста печать молчания. В первый раз я была не готова к посещению острова людьми. Но за это время я всё устроила. Я окружила место наших встреч труднопроходимыми зарослями. Я попросила дружочков перенести блестящие морские шарики подальше от берега. Наконец, я объяснила морским девам, что надо делать, когда я подам знак.

И что же? Вы не увидели морских шариков на берегу, как это было в первый раз, но не вернулись на свою плавучую повозку, а отправились бродить по острову. Дальше, вы пошли в лес, и вместо того, чтобы повернуть вспять перед возникшими препятствиями, вы занесли оружие на растения, которые мы выращивали с такой любовью. Я знаю людей! Где бы они ни появились, они сразу начинают всё уничтожать: деревья, животных, растения. Весь прекрасный мир стонет от них. И я представляю, как на этот крохотный кусочек земли вторгаются алчные, хищные и жестокие ваши соплеменники, как падают под их топорами деревья, которые мы терпеливо выращивали из семян долгие-долгие годы, как вытаптываются цветы и травы, как истребляется всё живое! Я решила, что этому не бывать! Ваши большая и малая плавучие повозки должны быть уничтожены, а вы проживете свои оставшиеся дни на этом острове. Сроки ваших жизней недолги, надеюсь, вы не нанесёте большого вреда природе. Мы будем вас кормить, так что кроме свободы мы ничего у вас не отнимем. А «Жизнь горы» навсегда останется на острове. Без неё ни один человек не сможет нас найти. Случайно наткнуться на остров тоже маловероятно, слишком опасно преодолевать острые камни, окружающие нас. Так решила я.

Но произошло непредвиденное. С вами оказался Руб. Он умолял меня отпустить вас, потому что, возможно, его братья ещё живы, а в результате его глупости «Жизнью горы» завладели люди. Дорог каждый день, камень должен вернуться к настоящим хозяевам как можно скорее, иначе вы станете виновны в гибели целого племени. Руб сказал, что нравы многих людей изменились, что в их сердцах появилась чувство любви и уважения ко всему, что живёт на земле. И что вы относитесь к таким людям. Поэтому слушайте моё условие. Вы сейчас же, при мне добровольно передаёте «Жизнь горы» Рубу. Он не может силой забрать камень у вас, потому что тогда всё будет кончено. Но если вы добровольно и сознательно сделаете это, тогда всё в порядке. После этого вы немедленно покинете остров и возвратитесь на свою гору, где, как сказал Руб, вы устроили себе жилище. «Жизнь горы» возвращается на своё место и никогда его более не покидает. Надеюсь, к братьям Руба вернётся жизнь. Но даже если его постигнет неудача, Руб поклялся на вечные века оставить камень в недрах горы. Вы обязуетесь никогда и никому не раскрывать местонахождение острова. Я бы хотела, чтобы вы вообще никому и ничего не говорили о нас, но люди болтливы, поэтому полное соблюдение тайны вам вряд ли под силу.

Решайте, я жду.

– Уважаемая госпожа, я не понял и половины из того, что вы здесь говорили, – ответил граф, – но уверяю вас, вы ошибаетесь. Этот камень, – он вытащил из-за пазухи мешочек, – испокон века хранился в нашем семействе, принадлежал нашему роду. Он даже изображён на нашем древнем гербе. А последние шестьсот лет он вообще лежал в тайнике. Поэтому он никак не мог принадлежать Руби (или Рубу, как вы его называете).

– Да, Руб поведал мне, что вы ничего не знаете ни об истории, которая произошла тогда, много лет назад, ни о своих предках, ни о детях горы. Руб обещал, что всё расскажет вам без утайки. Но сейчас вы должны выбрать: отдать добровольно «Жизнь горы» одному из её законных владельцев и возвратиться домой, или оставить камень у себя и прожить остатки ваших коротких жизней на острове.

– Ничего себе, добровольно, это просто шантаж. Предлагают сделать выбор, когда никакого выбора нет, – пробормотал граф.

Гелиселия услышала его и сказала более мягким тоном:

– Я не знаю, что такое «шантаж». Но, может быть, если вы так добросердечны, как нам рассказал Руб, выбор вам поможет сделать такое рассуждение. Зачем вам камень? Для человека в нём нет никакой пользы. Ну, разве что он рассеивает некоторые виды заклятий, например, заклятие невидимости. Но часто ли в вашей жизни вам приходится сталкиваться с заклятиями? Вы сами сказали, что последние, весьма долгие годы вы этот камень вообще не видели. А есть другие существа, для которых «Жизнь горы» – это действительно жизнь. И в то время, когда вы увезли камень далеко от горы, их жизни висят на волоске. Разве не надо помочь этим существам, разве не надо вернуть то, что изначально не принадлежало людям? Разве не надо постараться исправить ошибку этого растяпы, которую он пытается загладить на протяжении долгих лет?

– Всё равно, ничего пока не понимаю, но если это так важно для каких-то неведомых мне существ, хорошо, пусть будет по-вашему. Поль, ты согласен?

Поль кивнул. Граф снял с шеи мешочек и передал его Руби. Тот низко поклонился, принял мешочек и сейчас же надел его себе на шею.

– Господин граф, господин Поль, вы оказали мне огромное благодеяние. Я не могу выразить словами, как драгоценен для меня ваш поступок. Обещаю, что всегда буду вашим верным слугой, и нет такого дела, которое бы я ни сделал для рода Вундерстайнов! А сейчас я умоляю вас как можно скорее отправиться в обратный путь.

– Хорошо, но с вас подробный и честный рассказ обо всех этих совершенно непонятных для меня вещах.

– Обещаю, – сказал Руби.

На побережье их вели все девушки во главе с Гелиселией. Дорога показалась людям на сей раз гораздо короче, и вышли они прямо к оставленной шлюпке.

Руби сноровисто отвязал ее и столкнул на воду. После этого он поклонился всем девушкам, а перед Фло снова опустился на одно колено. Фло о чем-то спросила Гелиселию, и та сказала:

– Разрешаю.

Фло хлопнула в ладоши, и на плечо Руби слетела какая-то птица. Она была похожа на голубя, только чуть меньше.

– Пришлёшь с ним весточку, – попросила Фло.

Руби кивнул.

После этого Гелиселия подошла к графу и легко коснулась фотоаппарата, висевшего у того на груди.

– Пусть эта вещь всё забудет, – промолвила она.

68. Морские девы

Шлюпка отчалила от берега. Руби снова сидел на вёслах и греб изо всех сил. На плече у него пристроилась птица. Руби что-то сказал ей, и она, хлопая крыльями, взлетела и понеслась в сторону «Фортуны». Граф и Поль неотрывно смотрели на берег, на девушек, провожавших взглядами их шлюпку. И вдруг – лёгкое колебание воздуха – и остров исчез, за кормой была только водная гладь с выступающими верхушками рифов.

Не успели отец и сын удивиться этому, как случилось новое необычное событие. На дно шлюпки с лёгким всплеском упала крупная раковина. Да какая! Витая, как рог изобилия, сплошь перламутровая, отливающая розовыми и голубыми бликами.

– Смотри, какая красота! – восхитился Поль. – Откуда она взялась?

– Её лучше выбросить, как можно скорее, – строго сказал Руби.

– Зачем? Я оставлю её на память, – возразил Поль.

Не успел он это произнести, как снова раздался всплеск, и на дне шлюпки появился сосуд – древнегреческий краснофигурный килик. Тут пришла пора восторгаться графу:

– Никогда не думал, что в этих местах бывали корабли эллинов. Это же новое слово в науке! Такая керамика чрезвычайно редка, а тут такая отменная сохранность!

– Я прошу, скорее верните все дары! – почти кричал Руби. Бросьте их в море!

Но граф и Поль с упоением разглядывали нежданные приношения.

Внезапно раздался голос. Трудно было сказать, мужской он был или женский, но только ничего более прекрасного Вундерстайны никогда не слышали. Слов у песни не было, но её смысл был понятен и без этого. Килик и раковина упали на дно шлюпки, они уже никого не интересовали.

– К нам! – пел голос. – Скорее! Нет ничего прекраснее в мире, чем наши синие прохладные глубины, нет ничего мудрее в мире, чем тайны, хранимые на дне океанов, нет ничего слаще в мире, чем наша любовь! Дорогой, любимый, милый! Как давно мы тоскуем без тебя! Покинь свой скучный мир, присоединяйся к нам. До счастья только шаг, сделай его!

Шлюпка мерно раскачивались, и Поль, кажется, видел тонкие, полупрозрачные женские руки, ухватившиеся за её борта.

Внезапно из моря вырвался столб воды, но не обрушился назад, а закрутился, формируя полупрозрачную фигуру. Кажется, это была девушка с длинными распущенными волосами (или это были струйки воды?). Вместо ног у неё было нечто, что вполне могло быть рыбьим хвостом. Внезапно фигура взмахнула руками и оторвалась от поверхности воды. Руки стали крыльями, и над морем уже парила птица, впрочем, с человеческим лицом. После этого всё рассыпалось фонтаном брызг, но сейчас же на смену этому видению возникло множество водяных фигур. Пел уже не один голос, а целый хор, причем стало ясно, что поют эти водные создания.

Что медлить! Отец и сын стали приподниматься, чтобы кинуться в волны и слиться с весёлым танцем пленительных существ.

Но в это время раздался властный окрик, в котором они не сразу признали обычно тихий голос Руби:

– Прекратите! Я вам запрещаю! Эти люди под моей защитой! Они принадлежат мне! Ваши подарки они взяли по незнанию, а сейчас возвращают!

С этими словами Руби швырнул в воду раковину и килик.

Водяные столбы обрушились в морские волны и всё стихло. Руби с облегчением вздохнул и снова взялся за вёсла.

– Что это было? – в замешательстве спросил граф.

– А разве вам не приходилось слышать или читать о водяных девах? Люди их зовут по-разному: русалки, сирены, наяды, ундины… Они не злые, и не хотят ничего плохого. Просто им скучно, вот они и забавляются – завлекают к себе людей своими подарками, да песнями. Они не понимают, что не может человек жить под водой! Обаяние их песен настолько неодолимо, что много людей, поддавшись ему, распрощались со своими жизнями. Нельзя принимать их даров. Ведь ещё немного, и вы оказались бы на дне в их объятьях.

– В это невозможно поверить! – воскликнул граф. – Наверное, это мираж, или какие-то испарения, вызывающие галлюцинации. Всему должно быть разумное объяснение!

На этом разговор прервался. Шлюпка уже достигла борта «Фортуны». Руби попросил графа и Поля как можно быстрее подняться на палубу, затем вскарабкался сам и поднял шлюпку. Граф в очередной раз поразился его силе и сноровке. Голубь (или похожая на него птица) уже ждал их на яхте, усевшись на крышу рубки.

– Прикажи́те поднять якорь, господин граф, – попросил Руби. – Надо как можно быстрее покинуть эти места, тем более, что скоро закат, а ночь – время небезопасное.

«Небезопасное для чего?» – подумал граф, но перечить не стал и разрешил сниматься с якоря.

Руби привычно встал у штурвала. Поль проверил, курс был взят совершенно правильно. Руби, действительно, всё схватывал на лету.

Вундерстайны не спешили уходить из рубки.

– Руби, вы нам обещали что-то рассказать.

– Я не отказываюсь. Но мой рассказ будет очень длинным, а сейчас близко ночь, и вы устали. Может быть, начнём завтра с утра?

– Нет, мы и уснуть не сможем, настолько мы заинтригованы.

– Мне будет легко всё рассказать, но трудно сделать, чтобы вы мне поверили. Ведь господин граф считает, что всё имеет научное объяснение, и что бы я ни рассказал, он может посчитать это сказкой, народным суеверием или даже гипнозом, хотя я и не совсем понимаю, что это такое. Господин Поль, я видел у вас нож.

– Да, – сказал Поль, – доставая нож из чехла.

– Поль, будь осторожнее, – вполголоса предупредил граф.

– Я не собираюсь причинять вам никакого вреда, – сказал Руби. Он закатал рукав свитера и предложил:

– Попробуйте порезать мне руку. Только не сломайте нож.

Поль сначала провёл ножом по коже слегка, потом усилил нажим, а потом навалился со всей силы, но напрасно. Плоть слегка прогибались под ножом, но дальше словно натыкалась на какое-то препятствие.

– Я где-то читал о таком, – сказал граф. – Сильно натренированные мышцы создают как бы стальной корсет. Такое иногда показывают в цирке.

– Могу вам сообщить, что я никогда специально не тренировался и не выступал в цирке. Всё объясняется проще. Я не человек. Посмотрите на кончики моих пальцев. У людей, кажется, на них есть узор?

Действительно, у Руби на подушечках пальцев была совершенно гладкая кожа.

– А теперь взгляните на мои глаза, – Руби снял очки. – У всех людей на радужке есть пятна и полоски. А что вы видите у меня?

Радужная оболочка Руби была окрашена в равномерно серый цвет.

–– Возможно, это какой-то природный дефект, – не сдавался граф. – Как это может быть: «не человек»? А кто, в таком случае?

– Я начну издалека. Возможно, тогда вы мне поверите. Мир устроен немного иначе, чем вы представляете.

69. Рассказ Руби. Начало

Вы и без меня прекрасно знаете, что в земле скрыты залежи самых различных минералов. Особенно много их в горной местности. Вот почему люди так любят вторгаться в земные недра именно в горах.

Но есть ископаемое, о котором люди не знают и даже не подозревают о нём, потому что с виду это самые обычные камни из основной горной породы – базальта, гранита и так далее. Отличие только в том, что в каждом из этих камней имеется маленькая, невидимая глазу искорка. Ещё когда горы были кипящей лавой попали в них такие искорки. Но это происходило очень, очень редко. А потом эти камни могут пролежать в толще горных пластов целые века и даже эпохи, и ничего с ними не случается. Но иногда, а это встречается ещё реже, зарождается ещё один камень с искрой, и эта искра совсем иного рода. Если в результате землетрясения или сдвига пород соприкоснутся два камня: один с обычной искрой, а другой – с особой, то между ними начинается взаимодействие. Как это происходит, я не знаю и объяснить не смогу. Но ведь и младенец не может объяснить, как он сформировался во чреве матери.

Очень долго и незаметно для обычного глаза происходит это взаимодействие, и камень с обычной искрой начинает меняться. Он всё больше становится похож на человека. Почему именно на человека? Не знаю. Возможно, это самая удобная форма для разумного существа. И наступает такой день, когда один из камней перестает быть камнем и становится живым разумным существом. Вы называете таких существ гномами. Мне не нравится это название. У многих людей слово «гном» ассоциируется с уродливым карликом с длинной белой бородой и в дурацком колпачке, а мы выглядим совсем не так. Сами себя мы называем сыновьями или детьми горы, или горным народом (если совсем точно, порождениями горы). Первый зародившийся в горе сын – самый мудрый. Он – основатель рода, он от рождения знает многое, что потом передаёт остальным. Существуют определенные правила. Прим (я так называю первого жителя горы, в человеческом языке нет аналогов его настоящего имени) никогда не должен покидать гору. Он является хранителем камня с особой, оживляющей искрой. Будем называть этот камень «Жизнь горы».

Первым долгом, Прим начинает искать себе подобных. Он умеет определить (как и все мы), в каком из камней есть искра жизни, и прикладывает к нему камень «Жизнь горы». Оживление здесь происходит гораздо быстрее, ведь Прим знает, к какому месту надо приложить камень. А потом, с каждым прибавляющимся сыном горы, оживляющая сила камня увеличивается. Видимо, к ней присоединяется сила всех разгоревшихся внутри детей горы искр. Но искры, горящие внутри нас, могут погаснуть, если надолго потеряют связь с «Жизнью горы». Тогда начинается обратный процесс, и живые существа снова превращаются в камни. Только искр внутри них уже нет и никогда не будет.

Так вот, Прим, первым делом, нашел и оживил три камня, трёх своих, как у нас говорят, найденных сыновей. Он нарек их по названиям трёх металлов. В нашем языке эти имена звучат совсем по-другому, но для вас я назову их Аур, Арг и Купр.

У нас заведено, что каждый сын горы находит трёх сыновей, (оживляет всех только сам Прим), а после этого занимается, чем захочет. Нам не нужны никакие обыденные вещи. Нам не нужно оружие, потому что мы не воюем, нам не нужны кубки и блюда, потому что мы не едим и не пьем. Но мы очень любим создавать и созерцать красоту. Мы выращиваем и улучшаем драгоценные камни, покрываем узорами металлические пластины, вытягиваем из минералов и металлов тончайшие нити и потом сплетаем из них ткани.

Вот пример такой работы. Мешочек, в котором хранится «Жизнь горы», создан Примом из нескольких самоцветов. Могут пройти столетия, но они будут не властны над этой тканью.

Аур и Арг быстро нашли по три камня, Прим их оживил, а сами они нарекли своим сыновьям имена. У нас принято называть наших детей именами камней, металлов, минералов и различных их составляющих. Мне трудно это объяснить, но мы видим, из каких частиц состоит вещество и, если надо, можем исправить, когда что-то нарушено. Эти частицы и их соединения имеют у нас особые названия, и этими названиями мы нарекаем наших сыновей.

Мир внутри горы наполнялся нашим народом. Выдалбливались в толще скалы всё новые гроты, галереи, переходы и мастерские. В центре горы был устроен огромный зал. Одна стена в этом зале была сплошь покрыта каменными нишами, в которых хранились лучшие работы наших братьев. Любой мог на них посмотреть, насладиться их красотой, чему-то поучиться. А на самом верху в яшмовой шкатулке лежал камень «Жизнь горы».

Купр, сколько ни старался, не мог найти ни одного камня с искрой. Бездетность сильно огорчала его. Прим тоже переживал за Купра.

И вот, когда всякая надежда казалась утерянной (потому, что камни с искрой стали встречаться всё реже), Купру, наконец, повезло. Не помня себя от радости, он вручил найденный камень Приму. Тот созвал всех братьев и приступил к торжественному обряду оживления. Прим возложил найденный камень на возвышение, устроенное специально для этой цели в центре главного зала, и прижал к тому месту, где теплилась искорка, камень «Жизнь горы». Превращение произошло довольно быстро: ведь кругом собралось много братьев с ярко горящими внутри них огоньками.

Когда новый сын горы зашевелились, всё сказали хором:

– Да не будет последним!

У нас существует суеверие (да, суеверия присущи не только людям!), что последний найденный и оживлённый член семьи способен принести большие несчастья всему своему роду. Увы, в данном случае плохая примета сбылась, потому что этим последним был я.

Прим обнял меня и пожелал, чтобы я стал отменным мастером и верным членом нашей семьи.

Купр едва не раздавил меня в своих объятьях (хорошо, что мы устроены очень прочно!). Он объявил, что нарекает меня Рубом в честь прекрасного драгоценного камня и надеется, что я также буду сверкать среди своих братьев талантами и добрым нравом. А потом в честь моего оживления был устроен большой праздник. Мы не пьем и не едим, как я уже говорил, поэтому застолья не было, но мы устроили праздничную иллюминацию, что-то наподобие вашего фейерверка, пели песни, рассказывали всякие истории. Братья принесли мне целую кучу подарков. Здесь были и инструменты для работы с металлом и камнем, и всевозможные поделки, и лучшие образцы камней и слитков. Общими усилиями соорудили для меня мастерскую, где я мог бы жить и творить, потому что для нас это одно и то же.

По заведённым правилам Купр должен был обучить меня всем установленным традициям и обычаям, принятым в нашем сообществе. Но здесь, надо признать, он допустил небрежность. Хоть он и обожал меня, своего первенца, всеми силами своей души, но им овладела идея фикс: как можно быстрее найти ещё два камня, которые можно будет превратить в его сыновей. Он почему-то убедил себя, что это обязательно произойдет в ближайшее время. Купр наскоро забегал ко мне, смотрел на мои работы, хвалил сверх всякой меры, а потом говорил:

– Я отлучусь ненадолго… – и убегал.

Я был предоставлен самому себе. Наверное, во мне действительно были способности. Мои работы всем нравились, выращенные мною камни были самыми большими и самыми прозрачными, без единого дефекта.

Но я чувствовал, что мне не хватает фантазии, мои работы были какими-то однообразными, скучными.

Я часто приходил в главный зал и рассматривал изделия других мастеров.

– Как тебе удаётся придумывать такие красивые узоры? – спросил я как-то одного брата. – Мне ничего подобного просто не приходит в голову.

– Да это всё образы Внешнего мира. Смотри, вот этот элемент называется звезда, а этот – листок, этот – полумесяц. А вот: цветок, солнце, травка, улитка. Если сочетать все эти элементы между собой, получится очень красивый узор!

– А что это за Внешний мир? – заинтересовался я.

– А Купр тебе не рассказывал? Он должен тебя туда сводить. Я тебе не могу объяснить. Понимаешь, мы живём «внутри», а ещё есть – «снаружи». Там очень красиво, хоть и непривычно. Иногда мы посещаем тот мир, чтобы набраться вдохновения. Но там также и очень опасно, поэтому новичок не должен выходить без отца-наставника.

Я стал ждать, когда же Купр расскажет мне о Внешнем мире, когда отведёт меня туда. Но мой отец был полностью поглощён поисками камней и мне почти не уделял внимания. И я стал искать выход сам. Я не очень понимал, что это значит: выйти наружу. Весь мир представлялся мне сплошной каменной массой, в которой можно пробивать тоннели в любом направлении. Я бродил по переходам, галереям и штольням и вскоре стал замечать на некоторых стенках какие-то значки. Я спросил одного из наших, что означают эти метки, и он ответил мне, что они предупреждают о том, что в эту сторону рыть нельзя.

Я продолжал мои изыскания. Как-то рядом с таким предупреждающим значком я увидел отверстие, вернее узкий лаз.

«Нельзя рыть – не означает: нельзя заходить!» – решил я и шагнул в проход.

Я забыл рассказать вам об одной особенности нашего племени. Вы никогда не задумывались, почему в одних сказках (ну, или книгах, они ведь не сочиняются на пустом месте) гномы совсем крошечные и помещаются в чашечке цветка, в других – по колено людям, а в третьих – ростом почти с людей, разве что чуть-чуть пониже? А правда и первое, и второе, и третье. Дело в том, что нам, как, впрочем, и другим родственным нам существам, можно легко менять размеры по нашему желанию. И изменяем размеры не только мы сами, но и то, чтонадето на нас, и то, что мы держим в руках. Я не знаю, как это возможно, но сам проделывал это много раз.

– А показать можете? – решил подловить его на слове граф.

– Пожалуйста. Подмените меня у штурвала.

Поль встал на место Руби, а тот отошёл на пару шагов и… исчез.

– Где он? – изумился граф.

– Смотрите сюда, я здесь! – раздался тоненький голосок.

На том месте, где только что стоял их необычный спутник, на полу двигалось нечто мелкое.

Граф присел на корточки, и его взору предстал тот же Руби, только размером с мышку.

– Теперь вы убедились? – спросил Руби. Сейчас он был уже ростом до пояса Полю.

Граф распрямился, а Руби снова приобрёл привычный рост.

– Не знаю, что и сказать, я как во сне, – признался граф. – Впрочем, возможно, я действительно во сне – обычном или гипнотическом, и это всё мне только кажется.

– Я предупреждал, что мне гораздо легче рассказать обо всём, чем вам поверить в это. Позвольте мне продолжить. Мне надо ещё очень многое вам поведать.

Так вот, несмотря на то, что я принял самый маленький размер, я с трудом протискивался по тесному ходу.

«Интересно, почему его не расширили?» – подумал я.

И вдруг лаз закончился, и я попал в сравнительно (для моего тогдашнего размера) большое помещение. А из него был ещё один выход и там, за этим выходом виднелся какой-то странный свет. Меня разобрало любопытство, и я шагнул вперёд.

70. Рассказ Руби. Внешний мир

Сказать, что я был потрясён, это значит не сказать ничего. До этого мгновенья мне казалось, что трудно представить помещение более величественное и обширное, чем наш главный зал. Но теперь передо мной открылся такой простор, что просто захватило дух. Дело было ночью, поэтому надо мной распростёрся необозримый купол, сверкающий бесчисленным количеством звёзд. Для довершения восторга в это время было полнолуние, и на небе сияла огромная полная луна.

«Кто мог создать такой великолепный светильник, и как удалось его подвесить?» – задал я себе вопрос.

Я прибавил себе роста, надеясь, что смогу поближе рассмотреть луну и звёзды.

Но они нисколько не приблизились. Зато я заметил, что какие-то непонятные длинные и гибкие образования, торчавшие вокруг меня и мешавшие мне разглядывать небо, исчезли. Я наклонился, и нашёл их под ногами. Это была трава, цепляющаяся своими корешками за трещины в скале. Я тогда понятия не имел, что такое растения. До моего подземного мира не дотягивались даже самые длинные корни.

Еще поразило меня то, что этот мир был полон новых звуков. Ветер шелестел листвой, в лесу перекликались какие-то ночные птицы и звери… Всё меня поражало и восхищало. Я то уменьшался, стараясь разглядеть и запомнить мельчайшие детали трав: их листья, стебли, цветочки, то увеличивался и любовался ночным небом. И вдруг оно стало светлеть, окрашиваться в розово-фиолетовые тона, а потом появилось другое светило, красное и величественное, сходное по размерам с первым (которое при этом побледнело), но настолько яркое, что буквально ослепило меня. Оно поднималось всё выше и выше, а сияние становилось всё ярче и ярче. От этого нестерпимого света я как бы ослеп. Я испугался, что могу потерять зрение и отступил в пещерку – да, в ту самую, в которой я после всего случившегося прожил много грустных и тревожных лет. Я надеялся, что этот ослепляющий меня свет скоро исчезнет, и я продолжу любоваться Внешним миром. Но свет снаружи разгорался всё ярче, и я с неохотой решил вернуться в гору, тем более, что меня, наверное, уже искал Купр. Но я пообещал себе обязательно возвратиться, чтобы продолжить знакомство с удивительным Внешним миром.

Купр, и в самом деле, искал меня, но я решил не ставить его в известность о том, где был. Я опасался, что он может запретить мне одному выходить наружу. А поскольку сам он вечно был занят поисками камней, дальнейшее знакомство с Внешним миром пришлось бы отложить на неопределенный срок. И ещё, во мне было слишком много самолюбия, я не мог допустить, чтобы Купр или ещё кто-нибудь стал бы ругать меня за своеволие.

Поэтому на вопрос Купра, где я был, я ответил:

– Гулял.

Дальше Купр меня расспрашивать не стал, он мне доверял, и, как выяснилось, зря.

Я утаил от моего отца и воспитателя, а также и ото всех братьев, что побывал во Внешнем мире. Весь свой восторг от увиденного я изливал в моих работах. На них теперь расцветали невиданные цветы и сверкали звёзды. Купр, не уставая, хвалил меня, но по своему простодушию не догадывался, что являлось источником моего вдохновения. Я, то и дело, как только мой отец отлучался, бежал к заветному проходу, чтобы посмотреть, что делается «там». Иногда была ночь, и я какое-то время проводил на площадке около пещеры. Но порой ярко сияло солнце, и я, прикрыв рукой глаза, ретировался.

Я никак не мог понять эту смену дня и ночи, чтобы приноровиться выходить только после захода солнца. В нашем подземном мире время движется и ощущается совсем по-другому. Там нет дня и ночи, нет смены времён года. Нет ничего, что помогало бы отсчитывать время. Да там в этом не было и необходимости. Время текло равномерно, мы не нуждались во сне и отдыхе, торопиться нам было некуда. Единственными событиями, которые выделялись на монотонном фоне нашей жизни, были оживления братьев, и мы твёрдо знали, кто за кем появился на свет. А давно это произошло или нет – нас это не интересовало.

Во Внешнем мире всё было иначе. Там беспрерывно что-то менялось. Было то светло, то темно, иногда небо днём (а я уже предпринял несколько дневных вылазок, щуря и прикрывая глаза) было голубым, а иногда – серым. Оно могло быть совершенно однотонным, а иногда по нему двигались белые или серые клубки чего-то лёгкого и пушистого. Когда дневное светило появлялось или когда оно исчезало, небо окрашивалось в самые разные цвета и оттенки, и я, не уставая, любовался этими чудными картинами. С небесного купола порой лилась вода, и я никак не мог взять в толк, откуда она берётся. Иногда такое низвержение воды сопровождалось ослепительными вспышками и грохотом. Ночью небо было покрыто звёздами. Я заметил, что они, хоть и кажутся неподвижными, но на самом деле медленно перемещаются по небосводу. Ночной светильник (так я тогда называл луну) тоже двигался. А ещё он менял день ото дня форму: был круглым, потом начинал таять с одного бока, пока не превращался в узенькую полукруглую полоску с острыми концами, а потом снова начинал увеличиваться.

На поверхности земли тоже всё изменялось. На одних растениях цветы исчезали, на других появлялись. Деревья, зелёные и пышные, вдруг стали желтыми и красными, а потом и вовсе потеряли все листья. Но их голые ажурные кроны меня тоже восхищали. Наконец, выйдя как-то из пещерки, я увидел, что вся земля, все деревья, всё кругом было покрыто чем-то пушистым и белым. Я замер, не понимая, что произошло, и вдруг с неба стали падать лёгкие белые хлопья, и я понял, что восхитивший меня белоснежный ковер состоит из них. Я поднёс эти чудесные лёгкие пушинки к глазам и восхитился: они состояли из филигранных и ажурных звёздочек. И ни одна из них не повторялась!

А ещё я открыл для себя мир живых существ: насекомых, улиток, ящериц, змей, птиц и различных грызунов. Более крупных животных около моей пещерки на встречалось. Я наблюдал за ними, и мне казалось, что они обладают каким-то разумом. Я здоровался с ними, пытался заговорить, но, казалось, они вовсе не замечали меня. Только суетливые полевые мыши на ходу отвечали на моё приветствие и мчались дальше по своим делам. Уже много позже я понял, что приближались холода, и мыши торопились запасти как можно больше пищи на зиму.

– А как выглядел наш замок? Кажется, из вашей пещерки видна его башня? И велик ли был город в то время? – спросил Поль.

– Ни замка, ни города, ни вообще никаких следов деятельности людей тогда не было, потому что не было и самих людей.

– Не может быть! – воскликнул граф. – Ведь люди поселились на этих местах очень давно!

– Да. И я был тому свидетелем, – ответил Руби. – А тогда вокруг горы, насколько мог достать мой взор, простирался только лес. И, поверьте, такого леса вы никогда не видели. Некоторые из деревьев были такой толщины и такой высоты, что сейчас вам невозможно себе и представить. Но позвольте мне продолжить, я ещё даже не подошёл к самому главному.

Итак, я познавал Внешний мир. Мои восторги не прекращались. Можно сказать, что я был просто одержим этим местом. Думал ли я что мне придётся долгие годы наслаждаться этой красотой, уже совершенно не стремясь к этому!

Я научился измерять время. По одной стене в моей мастерской равномерно стекали капли воды. Они сейчас же исчезали в трещине в полу. Я выточил из агата чашу и сделал так, чтобы все капли попадали в неё. После восхода солнца я ставил пустую чашу под водостоком. Несколько раз я выбирался наружу, пока не увидел, что солнце садится. Вернувшись в мастерскую, я отметил уровень воды в чаше. В дальнейшем я выходил во Внешний мир только когда вода в чаше достигала нужного уровня. Сначала это работало, но потом я заметил, что закат случается все раньше и раньше. Я тогда не знал, что продолжительность дня то увеличивается, то уменьшается.

Пока я разбирался во всех хитросплетениях Внешнего мира, произошло событие, которое окончательно изменило мою жизнь и послужило началом последующих драматических событий.

71. Рассказ Руби. Девы воздуха

Прошло какое-то время, и пушистое убранство земли стало понемногу исчезать и превращаться в воду. Я, благодаря умению, которое было присуще моему народу, наблюдал, как мельчайшие частицы воды уже не стоят неподвижно, сохраняя четкий порядок, а начинают двигаться. И я понимал, что происходит это благодаря теплу. Ведь когда нам надо было расплавить металл, там, в горе, мы всегда его нагревали. Но вот почему в Верхнем мире становилось то теплее, то холоднее, а светлое время дня то длиннее, то короче – этого я пока понять не мог. Я рассуждал обо всех переменах, которые наблюдал, и надеялся, что увижу ещё больше удивительных вещей.

И вот однажды, увлечённый созерцанием заката, и в который раз размышляя, как передать эту красоту в своих работах (я прикидывал, смогу ли создать яшму или орлец цветов вечернего зарева), я вдруг услышал какие-то необычные звуки. Они не были ни пением птиц, ни шумом ветра, ни шелестом листвы, одним словом, это были совершенно незнакомые мне звуки. И раздавались они откуда-то снизу, там, где гора переходила в равнину, поросшую лесом. Я стал приглядываться, и мне показалось, что я замечаю какое-то движение между плотно сомкнувшимися ветвями.

Во мне заговорило любопытство. До этого дня я ещё ни разу не отходил от моей пещеры. Сам не знаю, почему я довольствовался наблюдением за Внешним миром исключительно с маленькой каменистой площадки. Для меня это место казалось необъятным миром, и расширять его ещё больше я не испытывал потребности.

Но сейчас непонятные звуки манили меня с неодолимой силой, и я начал спускаться с горы. Чтобы не мешали мелкие камни и заросли трав и кустарника, покрывавшие склон, я придал себе роста, насколько мог. Мы появляемся на свет с врождённым умением легко преодолевать самые неприступные горные кручи, поэтому мой спуск с горы был быстрым и лёгким.

Впервые я стоял среди высоких деревьев, а не глядел на них сверху. Солнце уже почти село, и в лесу царил полумрак, но я хорошо видел в темноте и мог бы полюбоваться новой, непривычной для меня картиной, если бы не моя цель. Непонятные звуки были слышны здесь гораздо отчётливее, и я пошёл на них.

Между деревьями я скоро заметил просвет, и когда достиг его, мне открылась такая удивительная картина, что я замер, не решаясь шагнуть на поляну.

Чтобы вы поняли, что же меня так изумило, я хочу напомнить, что до той минуты никогда не видел других живых существ, кроме представителей моего племени (птицы, мелкие звери и насекомые не в счёт).

А тут на поляне я увидел существ, которые были и похожи, и не похожи на нас, детей горы. Они были примерно того же роста, как и мы, также имели руки, ноги, голову и туловище. Но на этом сходство кончалось. Эти создания были гораздо более изящными, воздушными, чем мы. Их лица были совершенно гладкими и чистыми, а головы, наоборот, были украшены длинными волосами, развевающимися при каждом движении. И одеты они были не в удобные практичные куртки и штаны, а в какие-то столь лёгкие и воздушные наряды, что мне подумалось, не из тумана ли они сделаны.

Стало понятно, откуда слышались мне удивительные звуки: эти существа (я буду называть их девушками, потому что позже я увидел, что, если они на кого-то и похожи, так это на человеческих девушек) пели! Мой народ тоже любил петь, но эти песни были совершенно иными. Наши песни были бодрыми, трудовыми, в них чувствовался ритм ударов молота, звон металла, гудение плавильного горна. А в той мелодии, которую я слышал сейчас, звучала нежность, весеннее томление пробуждающейся природы, восхищение красотой Внешнего мира. Всё это было очень близко моим тогдашним чувствам, поэтому я слушал, как заворожённый.

А ещё удивительные создания танцевали. Они то сходились к центру поляны, то отступали назад, то кружились вокруг себя, то высоко подскакивали, а потом очень медленно опускались, как медленно и плавно опускается птичье пёрышко. Мне казалось, что ещё немного, и они взлетят.

Не знаю, сколько длилось это волшебное зрелище, и сколько времени я наблюдал за ним, как зачарованный.

Наконец, пение и танец закончились. Девушки разбрелись по поляне, и тут одна из них заметила меня:

– Сёстры, смотрите – новенький!

Все столпились вокруг меня.

– Привет тебе, новенький!

– Как тебя зовут, новенький?

– Кто твой отец, новенький?

– Где твой отец, новенький?

– Ты в первый раз вышел из горы, новенький?

От обилия вопросов я растерялся.

– Меня зовут Руб, я найденный сын Купра…

– О, как мы рады за Купра! Он так давно мечтал о сыне! Купр, Купр, где же ты? Иди сюда, мы хотим тебя поздравить!

– Купра здесь нет, – признался я.

Вперёд вышла одна девушка. Вы её видели, это была Гелиселия. Как и в случае с нашими именами, на языке дочерей воздуха это имя звучит совсем иначе. Но я передаю его смысл. В ее имени соединены наименования двух светил: Гелиоса – солнца и Селены – луны. Почему её так звали, я объясню немного позднее. Очевидно, он была здесь главная. Её голову украшал странный с виду металлический обруч с зубчиками. Позже мне объяснили, что это – корона или венец, и это – знак её главенства. Прим тоже был самым главным среди нас, детей горы, но никакой короны не носил. У каждого народа свои обычаи…

– Скажи, – строго спросила Гелиселия, – как получилось, что ты оказался во Внешнем мире один, без наставника? Новичкам это запрещено.

Сначала я молчал. Дело в том, что наш народ совершенно не умеет врать. Мы можем или говорить правду, или молчать. Живя долгие годы среди людей, я так и не смог научиться говорить то, что не соответствует действительности. Единственное, что мне удавалось, это придумывать такие фразы, в которые я вкладывал свой смысл, а слушавший меня понимал всё по-своему. Только иногда, в исключительных случаях и с большим трудом я могу заставить себя произнести что-то не совсем правдивое. Это бывает, когда дело касается спасения моего народа.

– Купр занят, – наконец ответил я.

Признаться, я был смущён. Никто и никогда, даже Прим, не разговаривали со мной так строго и властно.

– Я поняла, что ты вышел во Внешний мир самовольно. Поверь, самоволие – это дурная черта характера. Часто она приводит к большим бедам. Не мне распоряжаться твоим поведением. Но послушай доброго совета. Вернись в гору, расскажи всё честно своему отцу-наставнику, и пока не познаешь всех тонкостей этой жизни, не выходи из его повиновения.

Я ничего не ответил, повернулся и зашагал по направлению к горе.

72. Рассказ Руби. Девы воздуха (продолжение)

Купру я так ничего и не сказал. Я решил, что не буду больше покидать гору. Пять раз наполнялась водой моя агатовая чаша. Перед глазами всё время маячили воздушные трепетные фигурки, в ушах звучали волшебные звуки их песен. Работа валилась из рук. Наконец я не выдержал. Я подумал, что не будет большого греха, если я выйду из пещерки и побуду немного во Внешнем мире. Я не буду спускаться с горы, не буду встречаться с удивительными воздушными созданиями.

Я вышел из горы, когда уже совсем стемнело. Небо было звёздным, погода тихой и тёплой. Раньше, бывало, в такие минуты я просто тихо и безмятежно любовался окружающей красотой. Но сейчас душа моя была неспокойна, я всё время прислушивался, глаза мои были устремлены в то место, где, как я знал, находилась заветная поляна. И вскоре я услышал знакомое пение. Но звуки доносились до меня так тихо, что я почти ничего не мог разобрать. И я решил подойти поближе к поляне.

«Мне вовсе необязательно попадаться им на глаза, – рассуждал я. – Спрячусь за деревом и немного посмотрю и послушаю…»

Надо ли говорить, что я тотчас же исполнил то, что задумал. И, конечно же, вскоре меня обнаружили.

– Это опять ты? – обратилась ко мне Гелиселия. – И снова без Купра! Послушай, я не собираюсь уговаривать тебя. Я всего лишь предупреждаю, что твоё безрассудство может стать источником большой беды. А дальше решай сам.

И она отошла от меня. Другие девушки не были так строги, они беседовали со мной, рассказывали о себе, о своей жизни. Я узнал, что их самоназвание – Девы воздуха. А люди, как я узнал позднее, называют подобных существ феями. Я узнал, что число дев воздуха в каждой семье строго определено. Их должно быть семь. А сейчас их пока только шесть, но они надеются, что скоро появится седьмая сестра. Ещё я узнал, что каждой из них от рождения поручается в жизни какое-то самое главное и любимое дело, и они с радостью этим занимаются. Я особо подружился с одной из них, её звали Фауния. Больше всего её интересовали животные, и от неё я узнал много нового о них. Мы уходили с ней в лес, и она показывала мне белок, зайцев, лис, кабанов, диких быков – туров, волков (которых она ласково просила не убивать слишком много других животных), ежей, ласок, барсуков, и многих других. От неё я впервые узнал, что животные – смертны, и долго не мог понять, что это означает. А ещё я узнал, что некоторые из них убивают других, чтобы поддержать свою жизнь. Фауния мне очень долго растолковывала, что означает слово «едят». Она объяснила, что ей удалось уговорить таких животных (она называла их «хищники»): раз уж они не могут жить без своих жестоких пристрастий, то пусть тогда, хотя бы, утоляют их как можно дальше от этих мест.

– Видеть это невозможно! – сказала Фауния. Хоть я никогда ничего похожего и не переживал, но такие ужасы тоже внушали мне отвращение.

Ещё Фауния упомянула, что самые страшные и беспощадные хищники – это люди. Они нечувствительны к любым уговорам, а их алчность бесконечна. Они уничтожают всё, что встречается на их пути: животных, птиц, деревья, травы… Они умны, изворотливы и изобретательны, а главное, уверены, что весь мир принадлежит им. К счастью, в наших краях их нет. Больше говорить о людях моя подруга не захотела.

Особенно любила Фауния оленей. В здешних местах обитало большое стадо этих грациозных животных. Среди них выделялся вожак: крупный, сильный олень с огромными развесистыми рогами. Он без страха подходил к нам с Фаунией, и она кормила его с рук. Остальные олени были столь же доверчивы, и, как выяснилось позже, на беду себе.

Скоро у меня вошло в привычку каждый день, как только заходило солнце, спускаться с горы и наблюдать за удивительными танцами дев воздуха. Я даже пытался подражать им, оставшись наедине в своей мастерской, но кроме неуверенных и неуклюжих телодвижений ничего изобразить не мог. Это искусство было явно не для меня. И я удовольствовался ролью зрителя.

Через какое-то время я стал замечать, что мои новые знакомые не просто танцуют, а делают это вокруг какого-то невзрачного на вид растения, листья которого пучком торчали из почвы. Я спросил Фаунию, что это за трава, и почему, если мои наблюдения верны, они танцуют вокруг неё.

– Ты правильно приметил, только мы танцуем не <<вокруг>> нашего цветка, а <<для>> нашего цветка. Это растение – самое дорогое, что у нас есть. А почему это так, ты скоро увидишь сам.

Прошло ещё несколько дней, и Фауния сказала:

– Следующей ночью приходи непременно, но не вечером, а перед рассветом. И стой в сторонке, потому что то, что должно случиться, не предназначено для посторонних глаз. Я-то считаю тебя своим, но вот Гелиселия думает иначе и может рассердиться.

73. Рассказ Руби. Флория

Надо ли говорить, что я сгорал от нетерпения и любопытства и явился задолго до наступления рассвета. Я старался двигаться как можно тише и притаился в густом кустарнике.

На поляне пока ничего не происходило. Было полнолуние, и в ярком серебристом свете ночного светила я смог разглядеть мельчайшие детали.

Гелиселия стояла около растения, которое меня заинтересовало несколько дней назад. В нём я сразу заметил перемены. Из розетки листьев поднимался высокий прямой побег, на самом верху которого имелось утолщение. Позже я узнал, как это называется: цветочная стрелка с бутоном. Гелиселия смотрела то на бутон, то на луну, то на то место небосвода, откуда должно было показаться солнце. Восточная часть неба уже посветлела, разгоралась утренняя заря.

Все девушки стояли вокруг растения (Гелиселия ближе всех) и не отрывали глаз от бутона.

Внезапно послышался щелчок, и в воцарившейся вокруг тишине он показался мне очень громким. Это лопнул бутон, и на свет буквально вырвались шесть довольно крупных, величиной почти с человеческую ладонь лепестков. Цветом они были больше всего похожи на бронзу, и блестели, как отполированные. Сам цветок имел форму широкой, но неглубокой чаши с шестью фестонами по краю. Луна осветила половину лепестков своим серебристым светом. И в этот миг над поляной поднялось солнце и отбросило розовые блики на противоположную сторону цветка. Казалось, половина цветка светится серебристо-голубоватым цветом, а половина – цветом утренней зари.

Вдруг руки Гелиселии пришли в движение. Они как будто размешивали что-то над цветком, закручивали невидимый воздуховорот. Впрочем, вскоре он стал видимым, замелькали в воздухе солнечные и лунные зайчики, движение их становилось всё быстрее, и блики слились в мерцающее облако. Гелиселия сделала несколько шагов назад. Облако замерло над чашечкой цветка, и из него стала формироваться девичья фигурка. Сначала очертания её были неясными, сама фигура – полупрозрачной, но вскоре она как бы уплотнилась, материализовалась, и я с восторгом увидел, что на цветке стоит девушка, столь лёгкая, что цветок под ней совершенно не прогибается, и столь прекрасная, что у меня захватило дух.

Надо сказать, что все девы воздуха были очень хороши собой, каждая по-своему. После первого моего удивления по поводу их непохожести на нас, детей горы, я очень скоро научился ценить и понимать их красоту. Но их красота была для меня сродни красоте неба, цветов, птиц, бабочек… Одним словом, они были для меня частью красоты окружающего мира.

Совсем не такое чувство я испытывал к созданию, легко спрыгнувшему, а скорее, спорхнувшему с цветка.

Гелиселия подошла к ней и торжественно промолвила:

– Мы с любовью приветствуем тебя, наша дорогая сестра! Я нарекаю тебе имя – Флория, в знак того, что под твоим особым покровительством будет весь растительный мир. Будь с нами вечно, дорогая Флория, пусть никакое зло не коснётся тебя!

– Дорогая Гелиселия, милые сёстры! – отвечала Флория. – Как я рада, что вновь получила бытие и встретилась с вами! Пусть в этом уголке земли все мы будем счастливы!

Все девы воздуха принялись приветствовать новую сестру и поздравлять друг друга с тем, что их семья, наконец-то вновь стала полной.

Я потерял бдительность и, захотев подойти немного поближе, хрустнул веткой, выдав тем самым моё присутствие.

– Ты снова здесь? – строго спросила Гелиселия. – Зачем явился? Это наш праздник, а тебе здесь нечего делать. Тем более, что уже наступил день, а ты плохо переносишь дневной свет. Возвращайся в гору, и оставь нас в покое!

Но я почти не слушал, что она говорит. Совсем близко от меня стояла прекрасная Флория, и я решился обратиться к ней:

– Я приветствую тебя в день твоего появления в этом прекрасном мире. Тебе я желаю счастливой и радостной жизни. А себе желаю одного: чтобы никогда не закончились дни, когда я смогу созерцать твою красоту и наслаждаться ей!

– Благодарю тебя! Но я не понимаю кто ты, откуда взялся? Ты не похож на моих сестёр! Впрочем, я, кажется, догадываюсь. Ты ведь сын горы, верно? Приветствую тебя, дорогой брат! Я рада видеть тебя на празднике моего появления на свет. Когда бы ты не пришёл, я всегда буду рада тебе!

Что за чувство родилось в моей душе? И в её душе? По прошествии многих лет я не могу ответить на этот вопрос. У людей это, наверное, могло бы называться любовью. Но у нас всё было не так. Во-первых, у существ, подобных нам, нет никаких плотских желаний. Во-вторых, мы принадлежали к разным племенам, столь различным, что трудно было найти что-то общее. Воздушность у них, каменистость у нас, солнечный и лунный свет у них, темнота подземелья у нас. Беззаботная лёгкость у них, и любовь к тяжелому труду у нас. Казалось бы, не было в наших привычках и образе жизни ничего, что бы могло сблизить нас, и тем не менее, мы с первых минут почувствовали сильное взаимное притяжение. Я стремился каждую свободную минуту побыть рядом с Флорией. И это чувство было взаимным: она тоже дорожила каждым таким мгновением. Нередко бывало так, что она ожидала меня у выхода из пещеры.

Мы с ней подолгу разговаривали, и от неё я узнал многое из того, о чём не хотела говорить Фауния. Она рассказала, что когда-то их семья жила там, за горами – и Фло махнула рукой в сторону горного хребта. Жилось им неплохо, и их было семь, пока не явились в тот край люди. С собой они принесли неисчислимые бедствия. Особо тяжёлым горем стало для Флории (тогдашней Флории!) полное уничтожение вековых лесов. Люди строили из них свои хижины, причём, расходовали древесину расточительно и бездумно: для того, чтобы сделать одну доску, они брали целое дерево и обтесывали его с двух сторон. На один дом уничтожалась целая роща! Мало этого, когда наступала зима люди питали деревьями огонь в своих очагах. На местах, оставшихся после вырубки лесов образовались болота, ведь деревья уже не высасывали из почвы влагу своими корнями

На дев воздуха переживания и огорчения влияют также, как яд на людей. Они, правда, не умирают, но начинают таять, пока совсем не растворяются в окружающем воздухе. Тогда, чтобы появилась новая сестра, приходится долго ждать, когда же совпадут рассвет, полнолуние и цветение заветного растения, а цветёт оно очень редко. И вот, когда Флория (тогдашняя Флория!) увидела, что на месте цветущих и плодоносящих лесов образовались бесплодные пустоши и зловонные болота, она заболела огорчением, и вскоре исчезла. А люди захватывали всё новые земли, и вплотную приблизились к поляне, где рос заветный цветок. Надо было спасаться, и они переселились в наши места. Больше всего Гелиселия и все девы воздуха волновались за свой цветок, но он, к счастью, прижился на новом месте. Только не цвёл очень долго. Но вот, наконец, совпали все условия, и Флория снова появилась на свет.

– Не пойму, – сказал я. – Ты что, снова родилась? Та же самая, или уже другая?

– И та, и не та, не могу объяснить. Я кое-что помню из того, что было тогда, а многое вижу будто впервые…

– А что, нет способа сохранить жизнь для тебя и сестёр, если случилось какое-то несчастье?

– Есть. Но лучше уж растаять. Если кто-то из нас примиряется в душе со злом, в ней начинают происходить страшные изменения, внутри неё всё черствеет и как бы увядает, появляется такая злоба, что самые ужасные поступки принимаются с радостью, а хорошие – отторгаются. Телесная оболочка тоже меняется, она становится корявой и безобразной. Такие особы обычно приходят к людям, и, пользуясь своими знаниями, помогают им творить всякие дурные вещи. Люди называют их колдуньями, ведьмами или злыми волшебницами. В конце концов их ждёт ужасный конец: они задыхаются от собственной злобы.

– Теперь, выходит, цветок вам больше не нужен? – переменил я тему, увидев, что моя подруга загрустила.

– Что ты! Мало ли какая беда может приключиться с любой из нас! Были случаи, когда семьи дочерей воздуха полностью исчезали, когда лишались своего цветка. Конечно, не сразу, а постепенно, одна за другой.

– А новые семьи появиться могут?

– Иногда, очень редко, луковица, находящаяся в земле, делится пополам. И когда одна из половинок даёт стрелку и зацветает, на свет появляется новая Гелиселия. Обе Гелиселии – новая и старая очень осторожно выкапывают из земли одну из луковиц, и новая Гелиселия отправляется с нею искать другое место для своей будущей семьи. Гелиселия умеет делать то, на что не способна ни одна из нас: она знает, чувствует, как смешать солнечный и лунный свет, чтобы родилась новая дочь воздуха. Поэтому она, не знаю, как сказать… более устойчива к различным огорчениям и переживаниям, более строга, что ли. Она постоянно настороже и охраняет нас и себя, ведь без неё, даже если у нас останется наш цветок, нам не выжить. И мы её уважаем и слушаемся.

Я признавал, что Фло права. Но всё же строгая и властная Гелиселия нравилась мне меньше, чем остальные девы воздуха. Я, наверное, даже слегка её побаивался.

74. Рассказ Руби. Нашествие

В моей последующей жизни было много, очень много времени на различные размышления. И я часто думал о том, кто же я?

Конечно, я признавал, что по происхождению я – сын горы. Но прожил со своими братьями я совсем недолго, и даже тогда я всё время стремился улизнуть во Внешний мир. Слишком мало знал я о своём народе, его нравах, обычаях. Потом я попал в общество дев воздуха и кое-что перенял от них. И наконец, большую часть своей долгой жизни я провёл среди людей и, хоть и держался особняком, но порой мне кажется, что я почти стал человеком…

Хотелось бы мне рассказать вам историю, похожую на сказку, о том, как полюбили друг друга гном и фея, как преодолели все различия, разделявшие их, и как навсегда соединились их жизни…

Но такие истории со счастливым концом очень редко происходят в реальности. Совсем немного времени встречались мы с Фло, а потом произошло ужасное событие, навсегда разлучившее нас, а потом ещё одно, ещё более сокрушительное несчастье, изменившее всю мою жизнь и, возможно, погубившее мой народ.

Как-то, несколько дней я не мог покинуть гору: был какой-то праздник, говоря человеческим языком, что-то вроде смотра новых работ. Я говорил, что ни один сын горы не мыслит себя без работы, и каждому хочется придумать что-то новое, удивить и порадовать братьев. В нашем народе совершенно нет зависти: если кто-то видит, что другой превзошел его в мастерстве, он старается перенять всё самое лучшее. Никто и никогда не говорит, что одна работа гораздо лучше другой, но в каждом изделии все стремятся найти что-то хорошее и похвалить. Моё отсутствие на таком празднике сразу же стало бы заметным, ведь я был автором нескольких работ, которые нравились многим. Все поздравляли Купра с таким талантливым сыном. А я рассеянно принимал комплименты и похвалы, машинально отвечал на вопросы о том, как я всё это сделал, а сам мечтал только об одном: как можно скорее снова увидеть Фло. Я успел предупредить её, что не смогу навещать их в течение нескольких дней, но всё равно волновался: вдруг за это время случится что-то, и нашей дружбе придет конец.

И мои предчувствия, увы, меня не обманули. Фло около входа в пещеру не было, и я быстро спустился с горы. Мне казалось, что вся природа была какой-то молчаливой и печальной. Голосов моих подруг тоже не было слышно.

Девушек я застал на знакомой поляне. Но они не пели и не танцевали, а были заняты каким-то странным делом. Пять из них плели из тончайших, светящихся золотом нитей какие-то сети, наподобие паутины, которую мне часто приходилось видеть в лесу. Гелиселия склонилась над их заветным растением. Она бережно и аккуратно разгребала землю вокруг него. А седьмая, я разглядел – это была Фауния, лежала на траве. Я поспешил к ней и с ужасом обнаружил, что её тело стало полупрозрачным, и через него просвечивает трава.

– Фауния, что с тобой?! – вскричал я. – Ты больна?

Фауния ничего не ответила и только слабо улыбнулась.

Вместо нее мне всё объяснила подошедшая Гелиселия:

– Она тает от горя. В нашем лесу появились люди. Я полагала, что горы – надёжная преграда для них, и мы здесь в безопасности. Но, видно, нет ничего, что могло бы остановить людей. Они упорны и настойчивы, хитры и изобретательны. Они подобны лесному пожару: когда небесный огонь поджигает деревья, от него нет спасения. Остаётся только бегство. Поэтому завтра на рассвете мы улетаем.

– Как – улетаете? Разве вы умеете летать?

– Умеем, но не сами, а с помощью облаков. Для этого нужны сетки, вот мы их сейчас и плетём. Скоро всё будет готово.

– Но неужели ничего нельзя придумать? – в отчаянии вскричал я.

– Посмотри на Фаунию. Она первая увидела людей. Их было очень много. И на глазах у неё они убили её любимого оленя…

– Как? Того – с огромными рогами? Но зачем? Кому он мешал?

– Да, его. А убили для того, чтобы съесть. Ты понимаешь, что это значит?

От ужаса я потерял дар речи. Когда я снова смог говорить, то попросил:

– А нельзя ли мне отправиться с вами?

– Какой ты всё же глупый, – сказала Гелиселия. – Во-первых, тебя не сможет поднять никакое, даже самое огромное облако. Ты слишком тяжёлый. А во-вторых, и это главное: ты не сможешь жить вдали от горы, вдали от своего народа. Ты сразу погибнешь. Так уж вы устроены. Самое лучшее, что ты сможешь сделать, это не мешать девушкам плести сети. К утру всё должно быть готово. А тебе лучше вернуться в гору и предупредить своих братьев о приходе в наши края людей. Пусть навечно заделают выход во Внешний мир и никогда не появляются наружу. Будем надеяться, что людям не придёт в голову вламываться в недра горы. Хотя, кто знает…

– Дозволь мне хотя бы завтра попрощаться с вами, – взмолился я.

– Ну что же, – смягчилась Гелиселия. – Приходи завтра на рассвете. А сейчас ступай.

– Прости, я хочу ещё спросить, что это за нити, из которых плетут сёстры? Сверкают как солнце, даже глазам больно.

– Это и есть солнце, вернее – солнечные лучи. Я собрала самые тонкие и прочные из них. Днём в лесу много таких лучиков пробивается сквозь листву.

– Но разве можно ухватиться за солнечный луч, разве можно сохранить его в темноте ночи? И разве можно скатывать его в клубки и плести из него?

– Да, это невозможно. Невозможно никому, кроме меня. Недаром я – Гелиселия, я управляю солнечным и лунным светом. Лунные нити – серебряные, но они не такие прочные. А сейчас, пожалуйста, не отвлекай меня. Мне надо успеть выкопать наше растение и оплести его прочной сеткой, чтобы доставить на новое место.

Я попрощался с девушками. Фло не бросила работу, а только грустно кивнула мне.

Со всех ног устремился я к горе. В голове у меня созрел план, и в моём распоряжении была всего одна ночь, чтобы его осуществить.

Я решил сделать прощальный подарок Флории. Пусть, глядя на него, она вспоминает меня. Это должен быть венец, корона, ведь она была королевой моей души. Но не такая строгая и лаконичная, которая венчала голову Гелиселии. Нет, это должен быть венец, сплетённый из полевых цветов, светлый и скромный, но нежный и утончённый, такой, какой была она сама. И поскольку она заботится о растениях и любит их всей душой, то они и должны украшать её голову. Меня охватило вдохновение, я уже в деталях представлял будущую работу, но на её воплощение в жизнь требовалось время, поэтому, вернувшись в мастерскую, сразу же взялся за работу.

Пока я вытягивал тонкие серебряные стебельки, сплетал их между собой, вытачивал из хрусталя тончайшие лепестки и собирал из них нежные хрупкие цветочки, мне в голову пришла ещё одна мысль.

Приходилось ли вам думать о том, что иногда самое благородное намерение в своей основе имеет не всегда такие же благородные мотивы?

Я задумал спасти Фаунию. Конечно, я очень любил её, и меня сильно огорчило ее угасание. Я искренне хотел ей помочь, вылечить её. Но к этим, вполне бескорыстным желаниям, была примешана и изрядная доля моего тщеславия. Я уже представлял, что Фауния снова становится такой, как прежде, она благодарит меня, и все сёстры восхищаются мной, и там, уже на новом месте, они с благодарностью часто произносят моё имя… Только вот как сделать это? Как помочь Фаунии?

И вдруг меня осенило! «Жизнь горы»! Ну как я сразу не вспомнил про наше сокровище! Ведь если оно способно оживить даже камень, то, конечно же, оно может вернуть Фаунии угасающие силы.

Только вот, как это сделать? В главном зале, где на самом верху хранилась яшмовая шкатулка с Камнем жизни, всегда кто-то находился. Нечего было и думать, что мне разрешат даже просто дотронуться до «Жизни горы», а не то, чтобы вынести наш камень во Внешний мир. Я взял готовый венец и пошёл к выходу. Но ноги сами привели меня в главный зал. И там, по злой воле случая, никого не было. Не отдавая себе отчёта в том, что я делаю, я во мгновенье ока вскарабкался на самый верх и открыл шкатулку. А через несколько минут я уже пролезал по узкому тоннелю, спрятав за пазуху «Жизнь горы».

Когда я примчался на поляну, небо на востоке уже начало бледнеть. На траве были аккуратно разложены светящиеся сетки, на одной из них лежала Фауния. И сетка просвечивала через её полупрозрачное тело. Бедняжке было совсем худо. Но прежде всего я отправился к Фло. Я протянул ей свой дар и выразил надежду, что, глядя на него, она будет иногда вспоминать меня.

– Милый Руб, я тебе очень благодарна, это очень, очень красиво, и я чувствую, что ты вложил в эту вещь свою любовь. Но только принять этот подарок я не могу. Мы ведь созданы из воздуха, и носить на голове металл и камни мне будет очень тяжело. А потом, я ведь не королева. Такой знак отличия полагается только Гелиселии. Прости…

Я был очень огорчён, и, видя это, Гелиселия что-то тихо сказала Флории. Та с улыбкой кивнула.

– Гелиселия позволила мне принять в дар от тебя память. Пусть на моей голове всегда будет точная копия твоего подарка, только невесомая и нематериальная, и это не будет означать ни власть, ни превосходство, а только добрую память о нашей дружбе. Да исполнится!

Она хлопнула в ладоши, и я увидел на её голове точно такой же венец, как тот, который я держал в руках.

– Нам пора, – промолвила Гелиселия. – Солнце уже встаёт, надо спешить.

– Ещё немного, – попросил я и направился к ложу Фаунии, предвкушая, как она встанет, а все начнут радоваться и благодарить меня.

Я опустился на колени и достал из-за пазухи «Жизнь горы».

Но не успел я поднести его к Фаунии, как раздался крик Гелиселии:

– Руб! Не могу поверить! Как ты мог решиться на такое! Как ты посмел вынести из горы Камень, дающий жизнь? Разве тебе неизвестно, что дотрагиваться до него разрешено только Приму? Разве ты не ведаешь, что это грозит смертью всем твоим братьям? Немедленно, сию же секунду, пока не поздно возвращайся и отнеси камень на то же место, с которого ты его взял!

От её грозных речей я окончательно оторопел, но всё же коснулся камнем Фаунии. Но, к моему огорчению, ничего не произошло. Фауния слегка кивнула мне, и я понял, что она хочет сказать:

– Спасибо за заботу, но всё бесполезно.

А Гелиселия, тем временем, уже, казалось, забыла про меня.

– Сестры, скорее!

Восходящее солнце осветило огромное белоснежное облако, повисшее прямо над поляной.

Всё было как во сне (так, наверное, сказал бы человек, но я никогда не сплю и не вижу снов). На землю слетело несколько каких-то крупных птиц, они схватили клювами края самой большой сети и взмыли в небо. И через несколько мгновений я увидел, что облако стало вдоль и поперек как бы расчерчено солнечными лучами. Тонкие верёвочки с привязанными на их концах маленькими сетками напряглись и растянулись между землёй и небом. Все девушки устремились каждая к своей сетке и уселись на них. Внезапно подул свежий ветер, и облако сдвинулось с места. Все сёстры уже парили в воздухе и поднимались всё выше.

– Прощай, Руб! – услышал я голос Флории.

Я смотрел на небо, превозмогая резь в глазах, пока совершенно не потерял из вида и облако, и моих подруг.

75. Рассказ Руби. Куница

Какое-то время я пребывал в оцепенении и даже не заметил, что на поляне я уже не один. На меня упала чья-то тень, и я инстинктивно уменьшился примерно до колена взрослого человека. Я спрятался в траве и осторожно стал высматривать, кому может принадлежать эта тень. Я почему-то решил, что меня ищут мои горные братья, заметившие пропажу камня. Но это было не так. На поляну, шагая широко и уверенно, вышел человек. Да, человек! Я сразу понял, кто это. Он был высок, широк в плечах и строен. Лицо его украшала небольшая бородка, довольно длинные волосы спускались по плечам, а на голове была остроконечная шапка. Одет он был странно, и я тогда не мог понять, из чего же сделана его одежда. Позже я узнал, что это кожа и шкуры убитых животных. В целом, он был похож на нас, сыновей горы, только гораздо крупнее. Я видел человека – ужасное существо, о котором поведали мне девы воздуха.

Человек стоял, задрав голову, как будто хотел что-то разглядеть на небе (поэтому-то он сразу и не заметил меня). Потом он стал внимательно осматривать поляну. Я побоялся, что он обнаружит место, где я спрятался, и решил потихоньку уйти. Но человек сразу почувствовал движение в траве и направился в мою сторону. Я побежал что есть сил, но понимал, что мой преследователь догоняет меня. Внезапно что-то ударило меня в спину, я споткнулся о корень дерева и кубарем покатился в сторону. Затаившись в какой-то ямке, я уменьшился, насколько мог, прикрылся каким-то листком и замер. И тут только я осознал, что, падая, выпустил из рук и корону, и мешочек с «Жизнью горы» (я совсем забыл снова спрятать его за пазуху). Я лежал, обмирая от страха, а мой преследователь, посмотрев по сторонам, и убедившись, что потерял меня из виду, наклонился и поднял с земли свой колпак (это им он сбил меня с ног). Под колпаком лежали корона и камень.

Надо сказать, что когда сын горы выпускает из рук какую-то вещь, то она снова приобретает свои истинные размеры. Корона и камень теперь были точно такой величины какими видели их и вы (я уверен, что корона, как и камень были в той шкатулке…)

Человек поднял оба предмета. Сначала его внимание привлекла корона. Он долго её разглядывал, вертел в руках, примерял её на руку (наподобие браслета), прикладывал к голове. Конечно, на его крупную голову она не налезала, ведь я её сделал для маленькой головки Флории. Тогда человек взял свой колпак из грубой кожи инатянул на него корону. После чего водрузил это сооружение себе на голову. Венец налез только на самую верхушку этого бесформенного головного убора. Я чуть зубами не заскрипел от возмущения, настольно нелепым, просто невозможным было соседство безобразного грубого колпака и моей утончённой работы.

Затем внимание человека переключилось на камень. Сначала его заинтересовал мешочек, он мял его в руке, смотрел на просвет, выворачивал наизнанку. Видимо, пытался понять, из чего тот сделан. Камень поначалу человека ничем не привлёк. Он бросил на него равнодушный взгляд и собирался, очевидно, выкинуть, как вдруг, к моему огромному огорчению, заметил искру внутри камня. Он покачал головой, что-то пробормотал себе под нос, вернул камень в мешочек и зашагал прочь с поляны.

Что мне было делать? Я очень осторожно, стараясь не выдать своего присутствия, слегка подрос, чтобы было легче идти, и отправился вслед за человеком.

Мы шли по направлению к озеру. Раньше я никогда так далеко не заходил, но знал об этом месте от сестёр.

Они рассказывали, что в озере живут удивительные водяные девы, лукавые, озорные и непостоянные, но не злые, просто они по-другому относятся ко многим вещам. Дочери воздуха даже дружили с ними.

Неподалёку от озера моим глазам предстала удивительная картина. Деревьев здесь почти не было, но повсюду из земли торчали пни от бывших стволов. Впрочем, одно дерево всё же осталось. Оно было не очень высоким и толстым. Ствол был лишён ветвей и обуглен. А вершину этого ствола венчала (тут я едва не лишился самообладания) голова оленя! Того самого, с развесистыми рогами, тёплыми бархатными губами и кротким взглядом.

Я отвёл глаза от ужасного зрелища. В воздухе пахло чем-то отвратительным. Позже я понял, что это был запах горелого мяса и гниющих кож. Передо мной было огромное почти затухшее кострище. Я понял, куда делись деревья, которые ещё недавно здесь росли. Поперек костра, в котором под золой ещё тлели угли, было перекинут нетолстый ствол дерева. На эту перекладину было нанизано то, что ещё недавно было телом оленя. Сейчас от него осталось меньше половины, и я догадался, куда делось остальное. Вокруг костра было сооружено несколько шалашей, из которых выбирались сонные, зевающие и потягивающиеся люди. Они ёжились от утреннего прохладного ветра и подходили поближе к костру, кидая в него ветки и обрубки стволов.

Я уменьшился до минимальных размеров и вскарабкался на одно из стоящих поодаль деревьев, до которых пока не добрались руки людей. Несмотря на весь трагизм ситуации, я полагал, что скоро сумею выпутаться из этой беды, и с интересом наблюдал за людьми. Они были очень разными. Одни, как и первый встреченный мною человек, были похожи на нас, жителей горы. Другие, скорее, напоминали дев воздуха: у них были гладкие лица и длинные волосы. Но этом сходство заканчивалось, они выглядели, на мой взгляд, отвратительно. Позже я понял, что их спины согнулись от тяжёлой работы, руки закорузли и огрубели от непрерывного непосильного труда, лица измождены от болезней и страданий. Среди людей встречались и особи гораздо меньшего размера, чем остальные. Сперва я решил, что они зачем-то уменьшились, но потом вспомнил, что у зверей имеются детёныши размером куда меньше взрослых. Я решил, что эти, маленькие – детёныши людей.

Появление человека, за которым я крался, вызвало в лагере оживление.

– Привет, Куница!

– Откуда идёшь спозаранку? Всегда тебе не сидится на месте!

– Ой, Куница, что это у тебя на голове?

Человек, которого все звали Куницей, не стал отвечать каждому, а дождался, когда люди соберутся вокруг него и тогда начал.

– Соплеменники! Всего несколько дней, как мы пришли сюда, и все вы убедились, что мои рассказы о обильном и плодородном крае – не выдумки. И вот сегодня произошло со мною нечто чудесное, чего я не могу понять и объяснить. Поэтому я прошу, приведите нашего Мудрейшего, пусть он выслушает мой рассказ и объяснит, что к чему.

– Куница, кто мы такие, или кто ты такой, чтобы беспокоить Мудрейшего? Он ещё не оправился от трудного перехода и набирается сил в своём шалаше.

– Без него я говорить не буду, – упрямо произнёс Куница.

Люди пошептались, и один из них отправился к самому большому шалашу. Через некоторое время из него вышел человек весьма примечательной внешности. Он был очень стар и очень худ. На нём было белое одеяние из какого-то меха (как я узнал позже, из шкур коз, специально для этого разводимых). Одеяние доставало почти до земли, а по нему струилась такая же белоснежная борода и остатки волос.

Одной рукой старец опирался на посох, другой – на руку сопровождавшего его мужчины средних лет, одетого точно также, только его одежда была чуть короче. С большими предосторожностями Мудрейшего подвели к лежащему бревну и помогли сесть. Все расступались перед ним и все, включая Куницу, склоняли перед ним голову.

Когда старец устроился поудобнее, Куница подошёл к нему и начал:

– Прости, Мудрейший, что потревожил тебя. Но только твой разум может рассудить о том, что со мной произошло сегодня.

Слушай, Мудрейший, слушайте, соплеменники.

Сегодня я проснулся рано, было ещё совсем темно, когда я вылез из шалаша. Мне не спалось. Хотелось подумать о том, как мы будем жить на новом месте. Стало подниматься солнце, которое осветило своими лучами большое облако, висящее на небе там, недалеко вон от той горы. Вскоре это облако вдруг засияло, как будто через него пробивались солнечные лучи. Но солнце было ещё очень низко и не могло светить сквозь облако. Вниз, к земле, протянулись такие же лучи. А потом всё, что находилось ниже облака, так засверкало, что я припустил со всех ног к тому месту, где это происходило, к подножью горы, чтобы поближе посмотреть, что это за чудо. Когда я достиг поляны (а на том месте была поляна), я уже ничего не застал. Я стал искать что-нибудь необычное на земле, но это была самая обыкновенная поляна, разве что в центре её была какая-то ямка, как будто там покопались крот или мышь. Вдруг я услышал шевеление в траве и направился туда. Какой-то зверёк пустился наутёк, а я – за ним вдогонку. Он убежал от меня, но я напоследок бросил в него шапкой, а он кинул мне под ноги две вещи. Одна – вот, – и он, сняв корону с шапки, почтительно подал её Мудрейшему.

– А вторая вещь – камень. Он лежал в красивом мешочке, и я не мог понять, из чего этот мешочек сделан. А камень показался мне самым простым, и я хотел, было, его выбросить. Но вдруг заметил, что внутри камня горит огонь, хотя он снаружи и холоден. Я решил, что это неспроста, и взял камень с собой. Что скажешь, Мудрейший?

С этими словами Куница передал старцу свои находки.

Тот долго молчал, разглядывая корону и камень, ощупывая их руками (видно, зрение его подводило).

– Как выглядел зверёк, бросивший тебе это? – наконец, спросил он.

– Мудрейший, я даже не уверен, что это был зверёк. Он бежал на двух ногах и был похож на человека, только очень маленького, – и Куница показал руками, какого я был роста. – А потом он исчез, как сквозь землю провалился!

Мудрейший снова надолго замолчал, иногда беззвучно шевеля губами, как будто что-то произнося про себя.

Наконец он с трудом встал и торжественно произнёс:

– Слушай, племя. Я вспомнил все древние предания, все священные слова, что были нам завещаны от предков. И сейчас оглашаю своё решение.

Все вы знаете этого Куницу. Вспомните, как мы жили там, за горами, как голодали, как тонули в трясине, как ежегодно взыскивали с нас человеческие жертвы зловредные трясовицы, живущие в болотах. И всё же ни один из нас даже не думал о том, чтобы пуститься на поиски новой, благодатной земли. Болели, голодали, умирали. Но никто не решился уйти в горы, чтобы за ними найти новые земли. А Куница решился. Три раза уходил он в горы, и дважды возвращался голодный и израненный, но ни с чем. А в третий раз ушёл надолго, и мы решили, что безрассудный смельчак сгинул в горах. И когда он, наконец, возвратился, многие ли ему поверили? Все смеялись над его рассказами о густых лесах, полных дичи, об озере, в котором столько рыбы, что её можно ловить голыми руками, о тучной земле, о месте, где вместо миазмов болот в воздухе витает только аромат цветов.

Кто ему поверил, а? Над ним все смеялись, называли безумцем. Никто не хотел рисковать жизнью и идти с ним через горы, никто не хотел покидать свои нищие хижины, потому что, говорили все: лучше худой кров над головой, чем совсем никакого. Но Куница был настойчив, и постепенно некоторые люди поверили ему и решились идти неизвестно куда. Наш вождь, Седой Лис не пошёл с нами, его сыновья Рысь и Сова тоже идти не захотели. И тогда вызвался я. Хотя я стар и слаб, и дни мои уже приближаются к порогу, за которым меня встретят духи земли и неба, но нельзя было пускаться в путь без кого-то из Больших людей. Об этом говорит закон. Я и верил Кунице, и не верил. И только когда мы ступили на эту землю я понял, что закончилась власть над нашим народом злобных болотных духов, что не станем мы более приносить в жертву ненасытным трясовицам наших родных, что не будут каждую зиму умирать от голода наши дети. Эта земля прокормит всех. А кто нашел для вас эту землю? Куница! Кто полгода уговаривал вас покинуть насиженные места и отправиться навстречу новому, неизведанному? Куница!

И сегодня, когда вы все ещё спали, Куница не спал. Он вышел из шалаша, и ему дано было знамение. Его призвал никто иной, как Хозяин этих мест. Обычно такой Хозяин живёт на горе или в горе. Он послал своего слугу, чтобы тот вручил Кунице особые вещи, означающие, что он дозволяет нашему племени жить на его земле. Куница правильно сказал, что он видел человека, только очень маленького. Именно так говорится в преданиях о Хозяевах гор и их народе. И я верю, что эти знаки хозяин вручил именно Кунице, потому что ставит его новым вождём над нашим народом. Я объявляю эту корону и камень с огнём внутри знаками власти Куницы и всего его рода над всеми нами на вечные века. А гора, с которой спустился посланец Хозяина, и поляна, на которой случилось чудо, пусть навсегда останутся неприкосновенными, и всходить на гору может только Куница и его потомки. Да погибнет любой, кто вторгнется в её пределы, или будет охотиться на ней, или срубит дерево в заветном лесу, где Куница получил знамение!

От длинной речи старец совсем ослабел. Он снова сел, опустил голову и, кажется, задремал.

Все мужчины подходили к Кунице и кланялись ему. А он, кажется, ещё до конца не осознал, что стал вождём. Колпак, украшенный моим венцом, снова был у него на голове, а камень он спрятал в складках пояса.

Потом всё племя уселось за трапезу, женщины уже успели напечь каких-то лепёшек из грубой муки. Они пекли их в золе, часть теста подгорела, а часть осталась полусырой, но это никого не смущало. В ход пошли и остатки оленины, и скоро я наблюдал, как животные, смахивающие на волков, дрались и грызлись между собой за обглоданные кости, которые им бросали люди. В первый раз я видел человеческое застолье, и оно показалось мне отвратительным.

Потом все разбрелись по своим делам. Очевидно, самым важным для пришельцев было как можно скорее обзавестись жильём, поэтому мужчины вооружились топорами и отправились к растущим вдали деревьям. А женщины принялись скрести шкуры оленя и ещё каких-то животных, готовить пищу, одна уселась плести из веток что-то наподобие корзины. Позже я наблюдал, как с помощью этого предмета они ловили рыбу.

Меня интересовал только Куница, я следил за ним и прикидывал, как незаметно вытащить камень у него из пояса. Решения я пока не находил. Мне в голову не приходило, что тайно или явно забирать что-то у другого существа (даже если это «что-то» раньше принадлежало тебе) – поступок недостойный и называется воровством.

Как раз перед тем, как Куница отправился вместе со всеми на рубку леса, к нему подошёл юноша, почти мальчик. Он низко поклонился и обратился к Кунице:

– Куница, возьми меня к себе прислугой и охраной, пожалуйста.

– Мне не нужна ни прислуга, ни охрана, Светляк. Я и без них прекрасно обхожусь.

– Сейчас ты наш вождь, Куница. Вспомни, у Лиса была охрана, и прислуга была, и все ему добычу несли, на то он и вождь. Ты не смотри, Куница, что я молод возрастом. Я сильный и меткий. Помнишь, ты меня на охоте как-то похвалил. Ну, когда ещё отец жив был. Я ведь совсем один остался, мать и сестёр трясовицы забрали, отца камнем придавило. А я тебе во всём помогать буду, вот увидишь! Ты доволен будешь. И я всегда за тебя буду, Куница, хотя бы и все на тебя ополчились, а я тебя никогда не передам и не покину! Юноша говорил это с таким жаром, что Куница улыбнулся, потрепал его по плечу и сказал:

– Ладно, Светляк, там видно будет, пойдем лучше деревья рубить.

Я немного поразмыслил и решил не идти вслед за лесорубами: я боялся быть обнаруженным.

Целый день просидел я на дереве, а вечером вернулись усталые мужчины, женщины их накормили, и скоро весь лагерь крепко спал. Я потихоньку заглянул в шалаш к Кунице. Он спал, не раздевшись, на животе, камень был под ним.

Я немного поразмыслил и решил вернуться в гору, а утром снова попытать счастья. Я, конечно, побаивался, что пропажа «Жизни горы» обнаружится, и меня станут ругать. Но потом решил, что опасаться нечего, ведь камень достают очень редко. А я, может быть, уже завтра верну камень на место и никто ничего не узнает.

76. Рассказ Руби. Приговор

Немного отойдя от стоянки людей, я увеличил рост (так идти было быстрее) и зашагал в сторону горы. Но чем ближе я к ней приближался, тем сильнее чувствовал какое-то странное недомогание. Ноги мои стали двигаться очень медленно и как бы неохотно. Я попробовал поднять руку, но этот простой жест дался мне с трудом.

«Что со мной? – недоумевал я (ведь раньше мне были совершенно неизвестны такие понятия как слабость и усталость. Даже слов таких не было в нашем языке), – неужели на меня так подействовало расставание с девами воздуха, с Фло? Или это из-за того, что я целый день просидел на дереве, наблюдая за этими ужасными людьми, и на меня светило солнце? Или это трусость? Я боюсь, что меня станут ругать за пропажу камня, если она откроется, вот мои ноги и отказываются нести меня к горе?»

Я шёл, вернее, через силу тащился, подбадривая себя. На гору я еле взобрался и с облегчением вздохнул, зайдя в пещеру.

То, что я увидел, поразило меня. Передо мной стоял Купр.

– Это правда? – спросил он таким тоном, что я понял – всякие отговорки бессмысленны. Говорил Купр как-то странно, будто ему что-то мешало разжимать губы.

– Да, – прямо ответил я, почувствовав, что и мой язык шевелится с трудом. «Что это с нами?» – не понимал я.

– Где «Жизнь горы»? Куда ты дел наш камень? Немедленно ступай, и принеси его сюда.

– Не могу, –ответил я.

– Почему не можешь? Где он?

– У человека. Но ты не переживай, Купр, я скоро всё улажу.

– Как, у человека?! Здесь нет никаких людей!

– Уже есть. Они пришли несколько дней назад из-за гор…

– И ты украл у своих братьев камень и отдал его людям? Как решился ты погубить свой народ? Что тебе посулили люди, что ты стал предателем?

– Купр, это вышло случайно! Я не виноват! Человек за мной погнался, я споткнулся и выронил камень, а он подобрал.

– Скажи, камень коснулся земли? Он не вырвал его у тебя из рук? Да? Тогда всё пропало! Закон гласит: если какая-то вещь упадет на землю, то настоящим её хозяином становится тот, кто эту вещь поднимет. Камень больше не принадлежит нам, мы погибли!

– Почему? – удивился я.

– А разве ты не ощущаешь как жизнь уходит из нас? Когда человек унесёт камень из этих краёв (а они никогда не задерживаются подолгу на одном месте!), то мы превратимся просто в кучу самых обычных булыжников, и тогда ничто не сможет возвратить нас к жизни!

– Они, вроде бы, не собираются уходить из наших мест, сейчас они подле озера. Я знаю, у кого камень, и придумаю способ забрать его. Так что, ничего страшного не случилось…

– Какой же ты глупец, – сокрушенно сказал Купр. – Я же тебе говорю, что уже сейчас жизнь постепенно уходит из нас. Озеро – это слишком далеко, чтобы камень мог долго поддерживать искры всех братьях.

– Можно выйти из горы всем нашим и переселиться поближе к озеру, – предложил я.

– Всегда таиться, прятаться, страдать от яркого солнечного света, забросить любимые дела, которыми мы можем заниматься только в горе? Или затеять вражду с людьми? Ничего хорошего из этого выйти не может. Запомни раз и навсегда: если ты, или кто-нибудь из нас совершит деяние, которое называется преступлением, то искра этого преступника станет как бы ядовитой. И эта отрава перекинется на наш Камень жизни. Яд погасит искру, и «Жизнь горы» станет самым обычным камнем, каких много вокруг. И мы тоже превратимся в камни.

– Но что такое преступление? – спросил я.

– Преступление – если ты когда-нибудь сделаешь что-то, что причинит другому вред, например, что-нибудь насильно отнимешь: камень, здоровье, жизнь или надежду – неважно. Преступно также говорить то, чего на самом деле нет, особенно для своей выгоды. Это называется неправдой, ложью, враньём.

Люди часто совершают преступления, за это тоже их ждёт возмездие, правда какое-то другое, я не знаю, какое. Но ты не должен этого делать никогда. Впрочем, сейчас это не имеет значения, жить нам осталось совсем недолго. И всё же я хотел бы напоследок узнать, как и зачем ты это сделал?

Делать нечего, я всё без утайки поведал Купру.

– Ты очень виноват, но я должен разделить эту вину с тобой. Я виноват в том, что не научил тебя сдерживать свои порывы и желания, пусть и самые добрые. Я уделял тебе мало времени, и ты стал развлекать себя так, как умел. И я не растолковал тебе наши законы, чтобы ты навсегда их запомнил. Ну что же, прощай. Прим не велел тебе заходить в гору без камня. Оставайся здесь или возвращайся к людям – мне это всё равно, – и он повернулся, собираясь уходить.

– Купр, погоди! Прости меня! Я же не нарочно, я просто не знал! Я обещаю тебе, что верну камень!

Купр долго смотрел на меня:

– Вряд ли это тебе под силу. Ладно, слушай. Прим сказал, что знает способ, как сохранить остатки искр в наших телах. По виду мы снова станем камнями, но, возможно, не навсегда. «Жизнь горы» сможет снова оживить нас. Но при одном условии. Камень всегда должен быть неподалёку от горы. Чем ближе, тем лучше. Однако, окаменение станет необратимым, если люди увезут камень далеко и слишком надолго. Почти вся сила «Жизни горы» сейчас достанется тебе. Только старайся быть всегда рядом. И не пользуйся без крайней нужды своими способностями: не изменяй своих размеров, не вмешивайся в невидимый состав веществ. Будешь это делать – отнимешь у нас последнее. Всегда про это помни. И никаких преступлений! Иначе сгубишь всё! Люди должны отдать камень сами, добровольно, и подтвердить, что больше он им не принадлежит. Ну, или если род того, кто владеет камнем, прервётся и наследников не будет. Или они выбросят камень, а ты подберёшь.

Если сможешь вернуть «Жизнь горы», зайди в наш главный зал, туда, где мы будем пребывать в окаменевшем виде. Положи нашу «Жизнь горы» на тот камень, что был Примом. Ты его узнаешь. Он будет лежать отдельно, в центре, на возвышении. И жди, когда он оживёт. Тогда дальнейшее он сделает сам. Ну, а если не оживёт…

Купр махнул рукой, очень медленно уменьшился, а затем, не сказав мне больше ни слова, протиснулся в узкий проход.

Не знаю, сколько времени прошло, пока я, наконец, пришёл в себя и стал медленно спускаться с горы. День наступил давно, пели птицы, светило солнце. А на душе у меня была непроглядная тьма. Я думал только об одном: как исполнить обещание и вернуть утрату. Меня уже больше нисколько не влекли красоты Внешнего мира. Как я был бы счастлив оказаться сейчас в горе, с моими братьями! Мысль о том, что я, возможно, стал виновником их гибели, угнетала меня. И даже расставание с Фло уже не казалось мне таким трагическим событием, как день назад.

77. Рассказ Руби. Что было дальше

Уважаемые господа, теперь вы знаете главное, знаете, мою вину, и каким образом наша «Жизнь горы» оказалась в руках людей. Я понимаю, что не смогу описать вам все годы, столетия, которые я прожил в непрестанном страхе за судьбу братьев, терзаемый муками совести и не находивший ответа на вопрос: как исправить моё деяние, которому не могло быть оправданий.

Очень скоро я потерял надежду на то, что Куница добровольно вернёт мне камень. Во-первых, я боялся людей и научился наблюдать за ними так, что они меня не замечали. А во-вторых, Куница никогда не отдал бы мне камень, ведь он был уверен, что тот является залогом процветания их племени.

И жизнь людей, действительно, налаживалась. Я не успел и глазом моргнуть, как поселенцы уже соорудили несколько грубоватых, но прочных деревянных хижин, да к тому же и со сложенными из камней очагами. Следующей весной они распахали поле и засеяли его какими-то злаками. На пастбищах паслись овцы и козы. Поселенцы привели с собой не слишком много живности, но на хороших кормах она быстро размножалась. С удивлением смотрел я на животных, которые пришли с переселенцами. Меня особенно поразили лошади. Они, такие большие и сильные, повиновались человеку, позволяли ездить у них на спине и пахали землю, таща за собой соху. Ещё люди лепили из глины и обжигали на кострах посуду, плели корзины и даже обрабатывали металлы, пусть грубо и примитивно, но я видел, как они быстро совершенствуются. Ну, и, конечно, они много охотились. Зверей в лесу становилось всё меньше, да и сам лес редел. Нетронутой оставалась только поляна у подножья горы. Раз в год, весной туда приходил Куница с Мудрейшим. Они совершали какой-то обряд и оставляли на поляне привязанного ягнёнка. Надо ли говорить, что бедняга становился добычей волков. Это называлось: принести жертву. Потом я, жалея ягнёнка, стал его отвязывать и потихоньку возвращать в стадо. Мудрейшим был уже не тот, который объявил Куницу вождём. Тот вскоре умер и был торжественно погребён с исполнением странных, на мой взгляд, ритуалов. Скажу пару слов об этих Мудрейших. На самом деле их имя звучало вроде: «память племени». Они были чем-то средним между жрецами, сказителями и ходячей библиотекой. Готовили Мудрейшего с детства. Отбирали самых смышлёных мальчиков с хорошей памятью. Они поступали на испытание к младшему Мудрейшему (рядом со старшим всегда был один из повзрослевших учеников, готовый в любое время заменить его). Младший заставлял их наизусть запоминать длинные тексты, иногда совершенно непонятные, а потом в течение некоторого времени проверял, как крепко эти тексты держатся в их детской памяти. Самых способных (обычно двух) оставляли продолжать обучение. А все остальные возвращались к родителям. Те дети, которые официально становились учениками Мудрейших, облачались в особую белую одежду. Родители теряли право на них, и ученики Мудрейшего становились как бы его детьми. У них не было имён, им не полагалось выполнять никакой работы, воевать, охотиться. Они не могли иметь семью. Их главной задачей было затвердить наизусть все предания, сказания, ритуалы, священные тексты, песни, былины, сведения обо всех обычаях, об истории племени… Книг тогда не было, и Мудрейшие были ходячей памятью своего народа. Потом одного из двух учеников могли отпустить (чаще всего, после смерти самого старого Мудрейшего). Этому отпущенному ученику племя делало большие дары, он мог жить отныне обычной жизнью, но навсегда оставался одним из самых уважаемых членов своей общины. А другой, оставшийся ученик, достигнув определенного уровня знаний, сам начинал искать себе учеников. Вот так и сменяли друг друга Мудрейшие, передавая эстафету знаний. Когда появилась письменность, Мудрейшие сами стали переносить то, что хранилось в их памяти на пергаментные свитки. А потом, уже в эпоху христианства, к ним стали относиться как к колдунам, и через какое-то время каста Мудрейших исчезла. Как исчезли практически и все их свитки: церковь не слишком жаловала языческие предания и обычаи.

Но вернусь к тому времени, когда правил этим краем вождь Куница. Прошло несколько лет, и он при радостном ликовании своего племени ввёл в свою хижину девушку и назвал ее своей женой. Через известный срок она произвела на свет сына Куницы, и тот нарёк ему имя – Чудесный Камень.

Вот так, уважаемые господа Вундерстайны появился на свет первый представитель вашего рода, который носил это имя. А через несколько лет женился и Светляк. Из юноши он превратился в крепкого сильного мужчину, удачливого охотника и умелого мастера. Всякая работа спорилась в его руках. Но как и в свои юные годы он был беззаветно предан Кунице и всегда был готов прийти тому на помощь. Как-то на охоте на Куницу напал огромный медведь, и было бы ему несдобровать, если бы на помощь не кинулся Светляк и не сразил зверя рогатиной.

Вот так и пошли рука об руку через долгие-долгие годы род Куницы и род Светляка. Много поколений промелькнуло с тех времён, а потомки Светляка – Микельсы по-прежнему преданы роду Куницы. И потомки Куницы благодарны потомкам Светляка за то, что всегда рядом с ними было надёжное плечо.

78. Рассказ Руби. Сквозь долгие века

Вундерстайны молчали. Трудно было поверить в то, что они услышали. Могло ли это быть правдой? Как это возможно – разговаривать с человеком (ладно! пусть не человеком), который отчётливо помнит столь отдалённое прошлое, знал их древних предков, основателей рода? Это не укладывалось в голове.

Руби, кажется, уловил их мысли и продолжал:

– Я рад был бы рассказать вам о каждом дне жизни с людьми, обо всём, что хранит моя память, но время нашего плавания близится к концу. Поэтому сейчас поведаю вам о самом важном.

Когда в поселении правил потомок Куницы (его праправнук) Стрела Чудесный Камень (да, теперь все потомки прибавляли к своему личному имени и родовое), многие люди стали покидать насиженные места: уже не хватало на всех пастбищ, угодий и дичи в лесах. И вот, как-то я подслушал один разговор. Стрела делился с другом своей мечтой продвинуться дальше в глубь страны и там, на новом место заложить большое селение, чтобы всем хватало места и еды. Видимо, в нём жил беспокойный дух его предка Куницы.

Я обмер от ужаса, ведь это означало гибель моего народа. Я ломал свою голову над тем, как это предотвратить, и при этом не нарушить те запреты, о которых поведал Купр.

Наступил день ежегодного принесения жертвы на заветной поляне.

К ней направилась большая толпа поселян, но не доходя до поляны примерно за тысячу шагов, все остановились, а дальше пошли только Стрела и Мудрейший. Простым людям путь на поляну был заказан. Также запрещалось приносить туда оружие, и Стрела оставил свой кинжал Сойке, потомку Светляка.

Они вошли на поляну: Мудрейший в белоснежном одеянии и Стрела, по случаю торжественного дня надевший колпак с короной, и с ягнёнком на руках.

И тут из зарослей со стороны горы к ним шагнул я.

Думаю, вы не смогли бы узнать меня в том наряде, что был на мне, когда я предстал перед ними. Трудился я над этим одеянием несколько дней. Я рассудил, что чем причудливее будет моя одежда, чем меньше она будет напоминать человеческую, тем больше поразит их воображение и даст понять, что я не человек, а некое всемогущее существо. Люди в ту пору без сомнений верили во всевозможных природных духов, поклонялись им и боялись их гнева. На этом я и решил сыграть.

Итак, я вышел к ним, напоминая, скорее, неведомое растение, нежели живое существо. С ног до головы я был оплетён гирляндами и венками из листьев и цветов, к своему лицу я прикрепил с помощью сосновой смолы подушечки из мха, так, что на лице видны были только глаза. На голову я водрузил высоченный головной убор из ивовых веток и цветов (он придавал мне роста). В руке я сжимал посох (я уже понял, что для людей это было каким-то символом власти).

Не давая Стреле и Мудрейшему опомниться, я заговорил:

– Стрела Чудесный Камень, потомок Куницы! Так-то ты уважаешь духов этих мест и Хозяина горы? Когда Кунице был дан чудесный камень, разве не понял он, и не передал потомкам, что камень дан как залог владения этим местом? Потомкам Куницы запрещено на веки веков уносить чудесный камень из владений Хозяина горы. Чудесным камнем вы можете владеть только пока живёте на этой земле. И то, и другое принадлежит Хозяину горы! А что задумал ты, Стрела? Хочешь отправиться на поиски новых земель? Помни, что если ты унесешь камень с огнём внутри из этих мест, случится огромное несчастье! Погибнет весь народ! – при этом я сделал широкий жест, и моя рука указала на гору, то есть, для себя я имел в виду, что погибнет народ горы, но надеялся, что люди решат, что моё пророчество касается поселян. Они так и поняли и испугались.

– Как мы можем тебя умилостивить, о неведомый дух? – дрожащим голосом вопросил Мудрейший. Стрела молчал. Он без страха охотился на опасных диких зверей, но передо мной, совершенно безобидным и безвредным, остолбенел от ужаса.

– Мы принесем тебе, обильную жертву, только не гневайся на нас, не насылай бед, – продолжил, справившись с волнением, Мудрейший.

– Мне не нужны ваши жертвы! – строго промолвил я. – Отпустите бедное животное, – указал я на ягнёнка. – Слушайте мои повеления. Камень всегда должен оставаться рядом с горой, потому что между ними существует невидимая связь. Только так можно избежать большой беды. Вы должны построить на вершине горы дом для потомков Куницы. Пусть этот дом будет не из дерева, а из прочного, крепкого камня. Камни для постройки берите в других местах, потому что гора должна быть неприкосновенной! Дом этот должен быть крепким и надёжным, чтобы никто из посторонних не мог в него проникнуть. Жить в этом доме могут только потомки Куницы и их слуги. Остальным дозволяется приходить изредка и ненадолго. И в этом доме обязательно должно быть тайное место, где следует сохранять чудесный камень. Если же Стрела или его потомки задумают навсегда уйти из этих мест, то, во избежание беды, пусть положат камень на вершине горы и громко скажут:

– Я добровольно отказываюсь от владения этой землёй и этим камнем и возвращаю эти дары Хозяину здешних мест.

Так надо сказать трижды, а после этого спуститься с горы и более никогда на неё не подниматься.

Вот моё повеление. Мудрейший, запомни все эти слова, и пусть они навечно останутся в памяти рода.

При этих словах я грозно ударил посохом о землю и исчез. То есть, конечно, не исчез совсем, просто я очень быстро уменьшился и спрятался в заранее присмотренную мышиную норку. Конечно, это превращение отняло сколько-то сил у камня, но он был совсем рядом, в поясе у Стрелы. А сейчас такой эффект был мне крайне необходим.

Ошарашенные моим представлением Стрела и Мудрейший несколько секунд стояли неподвижно, потом решились подойти к тому месту, где я столь внезапно исчез. Убедившись, что меня нет, они пошли в сторону поселения, а я, немного прибавив роста, поспешил за ними.

На опушке, там, где их ждал народ, Мудрейший рассказал всем о чудесном явлении, поразившем их.

Он поведал всем о воле Хозяина горы, переданной через неведомого Зелёного Духа (так он назвал меня). Мудрейший подкрепил истинность моих слов многочисленными примерами из легенд и былин и закончил свою речь тем, что Дух обращался к Стреле, а, стало быть, тому и решать, вернуть ли дары Хозяину горы и добровольно отказаться от этой земли, или принять его условия и выполнить его волю.

Стрела сказал, что он будет думать, и на три дня заперся в своей хижине.

Потом он вышел и огласил свое решение.

– Хозяин горы всесилен и могуч. Много лет назад он разрешил нашему народу поселиться на этой земле, и как знак своего благоволения передал нашему первому вождю Кунице венец, символизирующий власть, и чудесный камень с огнём внутри – непостижимый чудесный знак союза нашего племени и этой земли. Наши предки получили в этом краю всё, о чём мечтали: леса, полные дичи, пастбища, питающие наш скот, озеро, богатое чистой водой и рыбой. И мы благодарили духов этой земли за все благодеяния. Но прошло много лет и некоторым, в том числе и мне, захотелось пуститься на поиски других, ещё более благодатных мест. И это прогневало Хозяина горы. Он послал к нам своего вестника – Зелёного Духа с грозным предостережением. Что нам делать? Наша земля уже не в состоянии прокормить весь наш народ. И многие, но не все, собираются уйти. Мне хотелось возглавить их. Но я боюсь, что если мы откажемся от даров Хозяина горы, и покинем эти места, то его гнев падёт на оставшихся людей, потому что уже не будет у них права на владение этой землёй. А все идти не захотят, я знаю, многие не желают покидать родные обжитые места. Я опасаюсь за них, если откажусь от того дара, который получил мой предок Куница.

Поэтому вот моё решение. Пусть та часть племени, которая хочет уйти на поиски новых мест, собирается в путь и выберет себе нового вождя. Я же буду с теми, кто решит остаться. Пусть с теми, кто уходит, отправится также и лучший ученик Мудрейшего, чтобы была с ними память предков. А крепким мужчинам, из тех, что останутся, повелеваю завтра же начать сбор подходящих камней, чтобы до зимы мой дом на горе был готов!

Видимо, я их сильно напугал, потому что всё племя, за исключением ушедших (кстати, их ушло гораздо меньше, чем собиралось раньше), с энтузиазмом принялись за работу. Конечно, я надеялся, что Стрела выберет добровольный возврат камня но мало верил, что он на это решится. К осени, действительно, удалось соорудить совсем небольшой дом из дикого камня. Я незаметно наблюдал за строительством, и даже немного жалел семейство Стрелы, потому что представлял, как холодно будет обитателям дома зимой в доме на самой вершине горы, открытой со всех сторон холодным ветрам. Сам я никогда не испытывал холода, поэтому не подумал об этом обстоятельстве, когда изрекал свои повеления. Я вздохнул с облегчением, когда весной стало ясно, что все домочадцы Стрелы благополучно перезимовали. Весной строительные работы на вершине горы продолжились и длились потом много лет. Возводились всё новые помещения. От первоначального домика не осталось и следа. Постройки были обнесены надёжными стенами, после того, как из-за гор стали регулярно совершать вылазки низовийцы. Они решились в конце концов пройти той тропой, которую когда-то отыскал Куница, и по которой отказались идти их предки. Сейчас же они были не прочь заселить эту землю, но она была уже занята. Низовийцы грабили местное население, угоняли скот, убивали жителей, жгли дома. Замок укрывал за своими стенами женщин, детей и стариков, в то время, как мужчины давали отпор врагам. Давным-давно уже не было на свете Стрелы, и даже имя его было забыто. Замок всё строился и совершенствовался. Воздвигли дозорную башню, выкопали глубокий ров, соорудили подъемный мост…

В эти века достигло наших краёв христианское учение. Не скажу, что сразу все приняли его в свою душу. Многим были дороги языческие обычаи их предков. Христианство заметно смягчило нравы, люди стали внимательнее относиться к своей душе, боялись запятнать её грехом. Но не все и не всегда соблюдали заповеди. Более того, часто преступления творились во имя веры. И пару раз это коснулось меня.

С тех пор, как ваши предки поселились на вершине моей горы, я избрал местом своего жительства ту пещерку, которая служила выходом во Внешний мир. Я постоянно ощущал там, что камень рядом, и это придавало мне сил. Правда, оставалось всё меньше шансов, что я его когда-нибудь ещё увижу, а тем более смогу им завладеть. Я решил, что скрываться мне в моем нынешнем положении нет такой уж необходимости. В то время, с приходом новой веры в наших краях стало появляться много чужестранцев, и я решил выдать себя за одного из них. Я был немногословен (чтобы не отвечать на неудобные вопросы), так что некоторые думали, что я немой, а некоторые – что не понимаю местного языка. Но зато все скоро узнали, что я хорошо умею работать с металлом. Под горой я оборудовал кузницу. Работы было столько, что я целыми днями напролёт стоял у наковальни. Чего только я не передал за свою жизнь: оружие, доспехи, посуду, подковы, цепи, решетки, флюгеры, лопаты, косы, замки́…

Мои работы пользовались успехом, говорю без ложной скромности. Мне под силу была любая работа. Сегодня я мог подковывать лошадей, а завтра делать ожерелье для супруги знатного гражданина.

Одно было неудобно в моем положении: я не старел. И для людей, оказывается, это было недобрым знаком. Как-то после сорока шести лет работы меня внезапно схватили и притащили в какой-то подвал. Я бы легко мог раскидать людей, навалившихся на меня, но боялся показать свою настоящую силу. Хорошо, что дом, в котором этот подвал находился, был не слишком далеко от горы, и я чувствовал себя неплохо. Вскоре явился человек в сутане. Он стал допытываться, кто я, откуда, какой веры, а потом стал выяснять, сколько мне лет.

– Горожане свидетельствуют, – заявил он, – что знали тебя, когда ещё были детьми, что они за это время выросли и состарились, а ты совсем не меняешься, вопреки человеческому естеству. Признайся, ты пользуешься колдовским зельем, или заключил сделку с дьяволом? Мне донесли, что в своей кузнице ты совершаешь некие обряды и вызываешь нечистых духов, которые тебе помогают, иначе, разве смог бы ты работать без сна и отдыха и делать такие прекрасные вещи?

Долго он принуждал меня признаться в этих и других грехах, но я молчал. Правду я сказать не мог, а лгать боялся. Наконец, инквизитор сказал:

– Подумай этой ночью, чего ты хочешь больше: молчать и подвергнуться пыткам, или сознаться и принять с раскаянием лёгкую смерть.

С этими словами он покинул мою темницу. Загремели замки, засовы и я остался один в полной темноте. Но меня это не пугало. Не боялся я и пыток, поскольку они не могли причинить мне вреда. Меня волновало только то, что во время истязаний откроется моя необычная природа, да и сжечь меня на костре им тоже не удастся. Боялся я, что после всех этих неудач меня захотят увезти в какой-нибудь дальний монастырь или на суд инквизиции в другой город. Вот тогда-то пришёл бы мне конец.

Мои тюремщики не ведали о моей силе. Я без труда разогнул звенья цепи, которой был прикован к стене, потом так же легко выбил дверь. На шум прибежали стражники, но я схватил их и забросил на крышу. Кажется, я не причинил им никакого вреда, кроме испуга.

Я прекрасно понимал, что моё освобождение будет объяснено помощью тёмных сил, а поэтому, и думать нечего было оставаться в городе. Но и уйти далеко я тоже не мог. К счастью, я уже вдоль и поперёк обследовал мою гору. На противоположной, отвесной стороне я нашёл ещё одну, совсем маленькую пещерку. Я не мог в ней даже распрямиться в полный рост, а помещался только сидя, поджав ноги. Но это меня совсем не беспокоило. Главное – эта пещерка была совершенно неприступна. Только я, с моими врождёнными способностями, мог карабкаться по почти отвесной каменистой круче. Я забрался в эту крохотную пещерку, свернулся клубком и провёл так следующие семьдесят лет. Я рассудил, что за это время исчезнут все или почти все люди, которые меня помнили. Я принял решение через каждые тридцать – сорок лет скрываться в малой пещере, чтобы не давать людям повода удивляться отсутствию у меня столь естественных для всех людей признаков старости.

Я то исчезал, то появлялся. Людям не было до меня дела. Но однажды я снова попал в поле зрения инквизиции. Дело было так.

Моей пещерой люди не интересовались, поскольку она была слишком мала, а проход в неё – очень узким для взрослого человека. Но однажды, вернувшись в своё жилище, я нашел его занятым.

На полу полулежал какой-то очень худой человек в рваной одежде, в которой я не сразу признал сутану.

– Ты здесь живёшь? – спросил незнакомец, – извини, что зашёл без спроса. Дозволь мне побыть у тебя до утра, начинается дождь, а я третий день не ел, и меня мучает кашель.

– Оставайся, – сказал я.

Я понимал, что по законам гостеприимства, принятым у людей, я должен накормить и обогреть путника. Тем более, что он сам сказал, что голоден.

Я спустился в свою кузницу (во время этого прихода к людям я снова решил немного потрудиться, потому что тосковал без работы). Там я взял угля, которым разжигал горн, и кувшин с водой, чтобы напоить моего гостя. Но вот чем его накормить, я совершенно не представлял. За работу мне давали мелкие монеты, но я никогда их не тратил, да и понятия не имел, что можно на них купить. Я добрался до ближайшего дома и постучал. Когда вышел хозяин, я протянул ему несколько монеток и спросил, не продаст ли он мне какой-нибудь еды. Он кивнул и вынес мне краюху хлеба и луковицу.

Всё это я предложил путнику, и пока он ел, постарался соорудить у стены некое подобие очага из камней. В стене была небольшая трещина, и я надеялся, что дым будет уходить в неё. Так и вышло. Мой гость поел и согрелся. Я увидел, что он довольно молод. Пришелец с любопытством разглядывал мою пещеру.

– Ты всегда здесь живёшь? – спросил он.

Я подтвердил.

– Ты, наверное, отшельник, ведущий святую жизнь. Только святые способны жить, отрекаясь от всего земного. У тебя в келье не было ни крупицы еды, ни питья, ни подстилки, чтобы не лежать на голых камнях. И очаг ты только для меня соорудил, я это понял. Никогда не встречал я человека, выдерживающего столь суровую аскезу! Назови мне твое имя, святой человек!

– Я вовсе не святой, а простой кузнец. А живу так, потому что привык. Зовут меня Руб.

– Странное имя. Никогда не слышал такого.

– Меня так назвал отец.

– Ты, наверное, не из этих мест.

– Да, мой народ там, – и я снова, как уже привык, махнул в сторону горы. Я уже твёрдо усвоил, что люди при этом думают, что я указываю на страну за горами.

– Знаешь дорогу? – заинтересовался мой гость.

– Нет, не знаю, я очень давно здесь живу.

– Странный ты какой-то. Ну, да это твоё дело. Я хочу тебе кое-что поведать, только обещай, что никому обо мне не расскажешь.

– У меня нет знакомых, которым я мог бы что-то рассказать, и нет желания никому ничего рассказывать. Да и тайну твою совсем не стремлюсь узнать.

– Говорю же, ты странный. Всем людям хочется узнать чужие тайны. Ну да ладно, я всё равно расскажу. Хочется, знаешь, поделиться с кем-то, а ты, я почему-то уверен, не предашь меня. Меня зовут Фотий. Я монах. Беглый монах. Убежал из монастыря, потому что аббат собирался меня отдать на суд инквизиции.

Фотий рассказал мне, что в монастыре живёт с детства. Смутно он помнил, что маленьким ребёнком жил в семье, но не знал, каким образом попал в монастырь. То ли его отдали сюда родители, то ли он осиротел, а монахи взяли его к себе.

Фотий был смышлёным мальчиком, быстро научился читать и писать, знал наизусть все службы, пел в церковном хоре, Став взрослым, Фотий сделался переписчиком книг. У него был красивый почерк, а ещё, никто не умел лучше него рисовать красивые буквицы и орнаменты. Книги стали страстью Фотия. Так он познакомился с довольно обширной монастырской библиотекой. Но на беду Фотия, егопытливый ум замечал все противоречия и несоответствия, встречаемые им в книгах. Он стал то и дело обращаться за разъяснениями к старшим монахам и к самому аббату, чем нередко ставил их в тупик. Ему объясняли, что человеческий ум не в состоянии постичь все тайны священных книг, и советовали подавить в себе душевредное любопытство. Когда старый аббат умер, и на смену ему был назначен другой, тому очень не понравилось умонастроение Фотия. Он пару раз строго предупредил монаха, чтобы тот держал свои сомнения при себе, а ещё лучше вообще ни о чём подобном не думал.

Но Фотий не унимался. Некоторые молодые монахи тоже стали увлекаться идеями Фотия. Наконец, аббат решил, что со смутой во вверенном ему монастыре пора кончать. Он запер Фотия в келье и пообещал, что при первой возможности передаст его, как еретика и вольнодумца, на суд инквизиции. Перед мысленным взором Фотия запылал огонь костра.

Ему удалось бежать. Фотий решил направиться в Низовию, полагая, что за горами его не найдут. Три дня проблуждал он по горам, изорвал сутану, чуть не свалился в пропасть, ослабел от голода и простыл. Он был рад, что нашёл дорогу назад, но в город зайти побоялся и тут, на его счастье, обнаружил мою пещеру.

79. Рассказ Руби. Сквозь долгие века. Фотий

Дожди всё не прекращались, а Фотий всё кашлял. В первые дни он порывался уйти, говоря, что не хочет злоупотреблять моим гостеприимством. Но я каждый раз уговаривал его остаться и подождать, пока исправится погода и пройдет болезнь. И он уступал моим увещеваниям. Да и идти ему было некуда. Дороги в горах он не знал, а оставаться в Медиленде не мог – его могли схватить и предать в руки церковного суда. Надвигалась зима, а бродить по горам зимой было сущим самоубийством.

Я предложил Фотию такой план. Зиму он проживёт в моей пещере. За это время у него подрастут волосы на голове, и исчезнет тонзура, по которой всякий мог признать в нём монаха. А ещё было бы неплохо отрастить бороду. Она тоже сильно меняет облик человека. Затем, следует расстаться с сутаной, тем более, что от неё остались одни лохмотья. Я постараюсь раздобыть для него какую-нибудь неприметную одежду. Затем, уже по весне, я разузнаю о тропе в Низовию, достану ему провизии на дорогу. Вот тогда есть надежда, что он сможет преодолеть трудный путь.

– Придумал ты неплохо, – сказал Фотий. – С моей стороны было настоящим безумством пуститься в такой путь без подготовки. Но принять твоё предложение я не могу. С какой стати тебе взваливать на себя все эти хлопоты и расходы? Да ещё и рисковать, укрывая у себя беглого монаха, скрывающегося от инквизиции? Я не могу подвергать тебя такой опасности. Довольно и того, что ты приютил меня на несколько дней. Я тебе очень благодарен, и сожалею, что ничем не могу тебе за это воздать.

– Поверь, мне не грозит никакая опасность. И мне совершенно не трудно будет сделать то, что я тебе предлагаю. Мне гораздо тяжелее будет сознавать, что я отпустил тебя на верную погибель.

В конце концов я уговорил Фотия принять мой план. Я уже упоминал, что, когда мой гость отдохнул, выспался и утолил голод, я понял, что он довольно молод, ему было не больше двадцати трёх – двадцать пяти лет (я уже неплохо разбирался во внешности людей). Несмотря на худобу, он был ловким и довольно сильным. Роста Фотий был среднего, но, конечно, гораздо выше меня. Он уже неплохо себя чувствовал, но всё-таки продолжал подкашливать. Как-то он попросил меня нарвать каких-то растений и принести ему, чтобы сделать отвар от кашля. Я давно изучил по виду все произраставшие на горе травы, но названия знал только для немногих, поэтому просьба Фотия вызвала у меня затруднение. Фотий понял мою неосведомлённость и стал объяснять, как выглядит то или иное растение. Я принёс целую охапку разных трав, и Фотий стал увлечённо о них рассказывать. Он объяснял мне, как они называются (причем, у некоторых трав было несколько названий), от каких болезней можно использовать каждое растение, какую часть следует для этого собирать (у одних растений это были листья, у других – цветы, а то и корни). Оказывается, каждое растение имело и определённое время, когда его целебная сила проявляется сильнее всего. Какие-то травы собирают по весне, какие-то – жарким летом, какие-то – осенью. От него я перенял различные премудрости траволечения. Сам я, конечно, не нуждался в целебных травах, но в будущем это моё умение помогло вернуть здоровье некоторым людям и даже животным. Впрочем, я не слишком показывал свои знания, поскольку слышал от людей, что от знахаря до колдуна – один шаг.

Фотий поведал мне, что в их монастыре был небольшой лазарет, и монах, исполнявший обязанности, лекаря, часто сидел в монастырской библиотеке, изучая старинные книги по медицине. От него-то Фотий и узнал все эти премудрости.

Фотий показал мне, какие травы надо собрать, чтобы он мог приготовить целебный отвар. Часть растений он засушил, чтобы использовать их зимой. Я был очень удивлён, когда через несколько дней кашель у Фотия стал слабее, а потом и вовсе прекратился.

Днём я уходил в свою кузницу, а Фотий оставался в пещере и, конечно, очень скучал. Я же торопился до наступления сильных холодов обустроит жизнь своего постояльца так, чтобы он смог пережить зиму. Работы в кузнице тогда хватало, я трудился с утра до ночи. И часто я стал брать плату не деньгами, а вещами. Так, я сделал прекрасный нагрудный панцирь одному стражнику, а в оплату попросил какую-нибудь теплую подстилку. И он принёс две большие войлочные кошмы и овечью шкуру. Теперь Фотий мог спать не на голых камнях и укрываться теплым руном.

Таким же образом я раздобыл своему гостю одежду и даже обувь. Каждый день я приносил в пещеру суму, полную еды. Фотий даже пошутил, что если будет так продолжаться, то он скоро не сможет выходить из пещеры. Но, на мой взгляд, Фотий не толстел, а просто становился более крепким и подвижным. И меня это почему-то очень радовало. Я открыл для себя новое чувство: радость от того, что ты кому-то нужен. То, что я делал для Фотия, оказывается, было нужно в первую очередь мне.

Наступила зима. Я стал реже бывать в кузнице, и много времени проводил с Фотием. Он был этому очень рад, ему хотелось с кем-то поговорить, поведать какие-то свои мысли, поделиться мнениями. Но тут я был ему плохим собеседником. Я был ужасно невежественным. Все мои познания ограничивались теми немногими сведениями, которые я мог почерпнуть из разговоров с людьми. А разговоры эти не были длительными, и касались, в основном, бытовых вещей.

Фотию же хотелось обсуждать со мной богословские темы, трактаты философов и труды святых отцов.

Я был вынужден признаться, что никогда не слышал об этих и тому подобных вещах. Фотий был поражён:

– Как, и Священное писание ты не читал?

Я объяснил ему, что не обучен грамоте. Вообще-то, тогда это было нормально. Но Фотий, выросший в монастыре, где читать и писать умели многие, воспринял моё невежество как большое несчастье, и вызвался немедленно обучить меня чтению и письму. Мне самому давно хотелось этого, и я согласился.

Затруднение было только в том, что ни у меня, ни у Фотия не было ни одного клочка пергамента, которым тогда пользовались вместо бумаги. Пергамент был вещью редкой и дорогой. Для обучения письму использовали грифельные доски, но и их у нас не было. Немного поразмыслив, я нашёл выход. Белые плоские камни заменили нам бумагу (или пергамент). Я выровнял и отшлифовал их поверхность. А писать на таких камнях мы приспособились угольками из очага. У меня руки от постоянной работы в кузнице и так никогда не были особенно чистыми, а вот пальцы Фотия в процессе моего обучения покрылись трудно смываемый угольной пылью, что, впрочем, нисколько его не огорчило. Фотий с энтузиазмом взялся за мое образование. Неизвестно, кто из нас получал большее удовольствие от учебы. Когда у меня было много работы в кузнице, мой учитель с нетерпением поджидал моего возвращения. К счастью, зимой работы поубавилось, и времени на постижение азов грамотности оставалось больше. Но в такие дни я переживал, что не заработал денег на пропитание моего постояльца. Впрочем, Фотий ел очень мало и был непривередлив.

Учеба продвигалась быстро. Я уже говорил, что особенностью моего народа является моментальное усвоение любой информации. У Фотия тоже была прекрасная память. Он наизусть цитировал целые страницы из книг, которые читал в монастыре. Настоящим открытием было для меня то, что люди, оказывается, говорят на разных языках. Я почему-то был уверен, что язык, который я слышал вокруг себя, был единственным. И вот сейчас Фотий мне поведали, что на земле живут разные народы и племена, и каждый из этих народов имеет свой язык. Но главным среди них следует считать латынь. Именно на этом языке пишут свои труды богословы, ученые и философы, на нём они общаются между собой. Я выразил желание познакомиться с этим удивительным языком, и Фотий немедленно принялся за дело.

Тут я должен пояснить. Я понимаю любой язык, в том числе и язык животных, безо всякого перевода, просто улавливаю смысл того, что заложено в словах. Но это не означает, что я знаю этот язык и могу на нём изъясняться. Для владения языком надо знать слова, уметь составлять из них фразы. Это гораздо сложнее.

Фотий не ограничился только латинским языком. Попутно он рассказывал мне о далёких странах, морях и океанах, об удивительных животных и экзотических растениях, о разных народах, населяющих мир, их нравах и обычаях. Обо всём этом он прочёл в книгах, когда жил в монастыре. Когда-то Внешний мир потряс меня. Думал ли я, что он гораздо более удивителен и разнообразен, чем я тогда представлял! И уж тогда, конечно, я и вообразить не мог, что вот, как сейчас, сам когда-нибудь смогу увидеть бескрайние морские просторы.

Но Фотий дал мне не только новые знания о мире. Он сделал гораздо более важное дело – пробудил в моей душе потребность в дружбе, желание заботиться о ком-то, понимать кого-то. Я осознал очень важную вещь: тех, кому мы делаем что-то хорошее, мы любим даже больше, чем тех, кто делает что-то хорошее нам. Почему это так? Не потому ли, что эти люди дают нашей душе счастье от осознания своей нужности кому-то? Я плохо могу выразить эти мысли, но всё же надеюсь, что вы меня понимаете.

Мне интересно было рядом с Фотием, но я ни на миг не забывал, что ему грозит опасность, и с наступлением весны мы должны будем расстаться навсегда. Я постоянно держал эту мысль в своей голове и не разрешал себе слишком сильно привязаться к моему гостю. Всю зиму я собирал Фотия в дальнюю дорогу. Я раздобыл ему теплую одежду и крепкую обувь. Я покупал продукты из тех, что могут долго храниться. Наконец, я старался, не привлекая внимания, узнать, как отыскать горную тропу, ведущую в Низовию. Ведь пришли же по этому пути первые переселенцы в наши края! Вечером я рассказывал Фотию всё, о чем узнал. Фотий благодарил, но смотрел при этом на меня очень грустно. Мне казалось, что ему тоже не хочется уходить.

Наше расставание случилось даже быстрее, чем мы планировали. Как-то, в самом начале весны ко мне в кузницу привели коня, и объяснили, что он принадлежит очень важному господину, приехавшему на днях в город. Конь потерял подкову, поэтому надо срочно выковать точно такую же. Слуг при лошади было двое. Одного из них я знал: это был слуга настоятеля городского храма. Вторым был, очевидно, слуга этого самого важного лица. Жара и грохот, царившие в кузнице, мешали им разговаривать, поэтому они вышли, а я продолжал работать. Вот только они даже и предположить не могли, что мой слух намного острее слуха любого человека. Поэтому я услышал их разговор до последнего слова. Приехавший господин был представителем инквизиции, и в наш город его привели поиски беглого монаха и еретика, некоего Фотия.

Нет, моя рука не дрогнула в этот миг. Я продолжал монотонно ударять молотом по раскаленному железу. Невозможно было даже помыслить, что я ловлю каждое слово разговора.

– А почему его преосвященство решил, что искать этого еретика надо у нас? – спросил слуга настоятеля.

– Его видели несколько человек. Он справлялся у них, далеко ли до Вундерстайна, и не знают ли они дороги в Низовию.

– Так, может быть, он давно уже в Низовии, либо сгинул в горах?

– Может оно и так, да только ваш господин настоятель написал его преосвященству письмо, в котором уведомлял, что неподалёку от города, в пещере давно живёт не вызывающий доверия человек. Говорят, он родом из Низовии. Никогда этот человек не приходит в храм, ни с кем в городе не общается. Работает, но за работу берёт сущие гроши. Спрашивается, что это за человек? Так вот, прихожане рассказали отцу настоятелю, что с осени его поведение изменилось. Он стал просить, чтобы его работу оплачивали продуктами, одеждой, да обувью. Сам он весьма мал ростом, почти карлик, а одежду просил на взрослого мужчину. Всю эту зиму около его пещерки люди видели дым, а раньше этого не замечали. Вот и подумал отец настоятель, что он кого-то укрывает. А уж его преосвященство сопоставил факты и предположил, что один еретик вполне может приютить другого. Сейчас весна, и есть опасность, что беглый монах сможет направить стопы в Низовию. Там его не достать.

– А я тебя сейчас удивлю, – сказал слуга настоятеля. – Ты только что видел одного из еретиков. И он в настоящее время подковывает вашу лошадь. Да, это наш кузнец. Верно, он малого роста, нелюдим и неразговорчив, живёт в пещере. Но мастер на все руки. Нет такой работы, которую он не смог бы выполнить самым наилучшим образом. И зла никому никакого не приносит, хоть в церковь, и правда, не ходит. Жаль будет лишиться такого мастерового.

– Его преосвященству виднее, – строго произнёс слуга инквизитора. – Смотри, держи язык за зубами, завтра его преосвященство собирается проверить, кто это там ютится в пещере.

Они замолчали, а потом направились в кузницу. Я как раз заканчивал работу.

– Ты и впрямь искусный мастер, – похвалил меня слуга инквизитора. Он щедро расплатился и при этом пристально на меня взглянул. Я как ни в чем не бывало поклонился и сказал, что всегда рад послужить его милости.

Работы в тот день у меня больше не было, но я не сразу ушёл из кузницы, чтобы не вызвать подозрений. Когда я убедился, что рядом с кузницей никого нет, я поспешил в пещеру, где и сообщил Фотию, что ему надо как можно скорее уходить.

Фотий стал уговаривать меня бежать вместе с ним.

– Тебе тоже угрожает опасность, – убеждал он меня.

– Мне очень бы хотелось сопровождать тебя, – честно сознался я. – Но не могу, прости, не могу, и даже не могу объяснить, почему. Это моя тайна, извини. Сказать правду не имею права. А врать не хочу. Но даже если бы рассказал, ты всё равно не поверил бы.

– Я давно понял, что есть в твоей жизни какой-то секрет. Но я не буду допытываться. Только ведь тебя могут схватить…

– Не беспокойся, – прервал я его. – Мне есть, где укрыться, я не вернусь в эту пещеру, пока всё не утихнет.

Во время этого разговора мы быстро собирали Фотия в дорогу. Вскоре всё было готово, и мы вышли из пещеры. Уже темнело, поэтому можно было не опасаться, что в сумерках кто-то решится предпринять опасное восхождение в гору.

Перед уходом я развёл в очаге огонь. Если кто-то наблюдал за склоном горы, то поднимающийся дымок должен был уверить его, что мы в пещере и ни о чём не подозреваем.

Я сказал Фотию, что провожу его и постараюсь вывести на тропу в Низовию. Двигались мы медленно, потому что мой спутник, в отличие от меня, плохо видел в темноте, и я боялся, что он оступиться и свалится в пропасть, тем более, что камни покрылись коркой льда, и ноги предательски скользили. Ночь была тёмной, безлунной. Когда мы отошли на такое расстояние, с которого нас никто не смог бы увидеть из города, я выбрал удобное место и предложил дождаться здесь рассвета. Я развёл небольшой костёр, поскольку видел, что Фотий совсем замёрз. Я предложил ему немного поспать, чтобы набраться сил, но он заверил меня что не сможет уснуть. Я снова и снова пересказывал ему то, что мне удалось узнать про дорогу через перевал. С рассветом мы опять двинулись в путь, но чем дальше я отходил от горы, тем сильнее наваливалась на меня уже знакомая мне слабость. Фотий заметил это:

– Ты болен? – разволновался он.

– Нет, всё хорошо. Но я должен возвращаться.

Мы обнялись и попрощались. Фотий сказал мне, что никогда не забудет меня, и всего, что я для него сделал. Я заверил его в том же. Затем он закинул на плечо свой мешок и быстро зашагал по тропинке, круто поднимающейся в горы. Перед тем, как скрыться за поворотом, он обернулся и помахал мне рукой.

А я пустился в обратный путь. Уже стало совсем светло, и я, несмотря на охватившую меня грусть, не мог не любоваться величественными и даже грозными горами, нависающими над тропой слева и справа.

Надо ли говорить, что я сразу же отправился в мою маленькую, «запасную» пещерку, чтобы снова надолго исчезнуть с глаз людей. Правда, на следующую ночь я всё же не выдержал и полюбопытствовал, приходили ли за нами с Фотием наши недоброжелатели. Я тихонько под покровом темноты пробрался в наше пристанище, и по некоторым признакам понял, что здесь побывали посторонние. Я думаю, они взяли с собой худенького подростка, чтобы тот осмотрел пещеру. Возможно, они приходили ещё несколько раз, не знаю, я больше не рисковал и твёрдо решил отсидеться в своём укрытии.

Добрался ли до Низовии Фотий? Если да, то как сложилась его жизнь? Я так никогда об этом и не узнал. Больше у меня не было друзей, так получилось, да я и не стремился к этому.

В следующее моё возвращение к людям произошло трагическое событие, сильно повлиявшее на мою жизнь.

80. Рассказ Руби. Сквозь долгие века. Битва при перевале

Когда я вновь поселился в моей пещерке, владельцем замка был рыцарь Альбиор. Суровый воин, получивший тяжёлые ранения в сражениях с низовийцами, которые теперь стали часто предпринимать набеги на наш город, он скончался, когда его сыну Валенту было всего шестнадцать лет. Люди в те времена взрослели рано. Валент вместе с отцом несколько раз принимал участие в обороне города и показал себя опытным воином. После смерти отца он взял бразды правления в свои руки, и достойно и разумно стал управлять нашим краем. Много внимания уделял Валент вооружению дружины, и у меня в годы его правления было полно работы. Я ковал оружие, изготавливал доспехи. Не буду пересказывать вам то, что вы и так знаете без меня. Прошло несколько лет, и он был приглашён в столицу на коронацию нового монарха. Вернулся оттуда с молодой супругой, а через год у них родился сын. Кстати. Удивительно, но у всех Вундерстайнов всегда был только один ребёнок, и это всегда был мальчик. Не представляю себе, как сложилась бы судьба замка и камня, если бы наследников было несколько, или если бы их не было совсем. Итак, Валент ничем не выделялся из своего рода. И до него было среди его предков немало доблестных воинов, отражавших натиск врага и прекрасно владевших оружием.

И вдруг случилось непредвиденное. Сидя около моей пещеры, я увидел, как с горы спускаются несколько всадников и карета. Я проводил их равнодушным взглядом, отметив, что господа куда-то уезжают. Но через какое-то время после того, как кавалькада скрылась из виду, я вдруг почувствовал знакомую сковывающую слабость. В одно мгновение я осознал, что это значит. Они увезли камень! Я из последних сил забрался в пещеру, после чего меня буквально парализовала мучительная боль, и свет померк перед глазами.

Потом откуда-то, издалека ко мне медленно стало возвращаться сознание. Я не мог шевельнуть ни ногой, ни рукой, и так очень долго лежал, испытывая невыразимые страдания. Я полагаю, что пробыл в этом состоянии два или три дня, потому что в пещере то светлело, то темнело. Снаружи доносились какие-то звуки. Наконец, я собрался с силами и смог встать сначала на колени, а потом в полный рост. Я двигался и соображал, а это означало, что камень снова находится в замке. Сколько времени я был без чувств? Как пережили временное отсутствие камня мои братья в недрах горы? Я этого не знал, но боялся, что могло произойти непоправимое.

Я вылез из пещеры. Мои силы быстро восстанавливались, но внезапно появилось ощущение того, что произошло какое-то несчастье. Сначала я решил, что это страх за моих братьев. Но потом со стороны поля, на которое выходила тропа с перевала, я расслышал какие-то звуки. Это был женский плач. Уже начинало темнеть. Я незаметно пробрался к полю и увидел жуткую картину. Все пространство было усеяно телами людей. Жизнь уже покинула их. А среди трупов бродили рыдающие женщины. Они искали своих мужей, сыновей, братьев, отцов. Среди них я увидел жену оруженосца Микля. Я знал, что она ожидала ребёнка, но, видно, пока я был в беспамятстве, она родила, потому что заметил младенца, которого она привязала к себе платком. Сколько лет прошло, а перед глазами у меня до сих пор стоит скорбная фигура молодой матери, потерявшей мужа, отца своего первенца.

Когда совсем стемнело, женщинам пришлось до утра прекратить свои поиски, и тогда к полю приблизился я.

Не буду скрывать, для меня по-прежнему важнее всего был камень. Я очень боялся, что где-то здесь лежит тело рыцаря Валента, а на шее или в поясе у него – наш камень. Я не мог решить для себя, можно ли в такой ситуации забрать «Жизнь горы». Ведь у Валента был наследник – маленький Альберт. Я в ту пору не знал, что Алисия с ребенком уехали в столицу.

Я бродил по полю, вглядываясь в лица погибших. Я узнавал всех наших дружинников, но видел и много тел низовийцев. Было понятно, что бой был неравным. Убитых низовийцев было гораздо больше, чем наших воинов.

И вдруг я увидел их. Валента и Микля. Оба сражались рядом и погибли, очевидно, одновременно. Камня жизни на их телах я не обнаружил. Я стоял около них, и внезапно меня охватило чувство сильнейшей скорби. Повинуясь внутреннему порыву, я сделал то, за что впоследствии ругал себя: я решил сам их похоронить. Кругом летали птицы-падальщики, а ночью могли наведаться и звери из леса. Мне не хотелось, чтобы тела доблестных воинов стали их добычей. Но я не подумал о том, что жёны захотят воздать последние почести своим мужьям. Чуть в стороне от места битвы я выкопал обломком меча глубокую яму, обложил дно и стенки щитами и опустил в неё тела павших Валента и Микля, прямо в боевых доспехах и с оружием. Сверху я соорудил подобие крыши, также из щитов. Потом я засыпал могилу землёй и сверху положил большой камень, чтобы не смогли раскопать дикие звери. Если вам будет интересно, я могу показать, где покоятся Валент и Микль.

После этого я направился к замку. Мост был опущен, но ворота заперты. Тем не менее, я почувствовал, что наш камень в замке.

Я вернулся в пещеру и стал размышлять. Мне пришла в голову мысль, что поскольку многие считают меня низовийцем, то не обрушится ли на меня народный гнев, и не заподозрят ли меня в пособничестве врагам?

Я решил проявить благоразумие и не попадаться никому на глаза. Я снова ушёл в своё тайное убежище.

Но перед этим я сделал одно важное дело. Я понял, что постоянные набеги низовийцев могут повлечь за собой последствия, которые невозможно предугадать. И я решил положить этому предел.

Я отправился в горы. Когда я провожал Фотия, то заприметил одно местечко, где тропа была особенно узкой, а над ней нависали две отвесные скалы. Я уже восстановил свои силы, и решил, что задуманная работа будет мне по плечу. Я забрался на одну из скал, и стал сбрасывать вниз, на тропу, самые большие камни, какие удалось найти. Некоторые камни, теряя устойчивость, скатывались сами. Я посмотрел на свою работу и остался доволен, но не успокоился на этом, а взобрался на противоположную скалу и повторил все действия. Теперь тропа стала совершенно непроходимой. Вряд ли бы нашелся среди людей такой силач, который смог бы разобрать образовавшийся завал. Путь низовийцам был закрыт. Я жалел только о том, что не догадался сделать это раньше.

Все последующие годы протекли без каких-либо событий. Альберт вернулся в замок через много лет, и долго здесь не пробыл. Но уезжая, он забрал с собой сына оруженосца Микля, так что эта династия тоже не прервалась. Следующие хозяева замка наезжали в наши края редко и ненадолго, некоторых я никогда не видел. Город восстанавливался не одно столетие. Про камень, казалось, всё забыли, но я всё время чувствовал, что он где-то в замке. И вот, только сейчас «Жизнь горы» снова появилась на свет. И вы были так великодушны и благородны, что отдали наш камень мне. Я до сих пор не могу осознать, что это правда.

– Ну, допустим, мы вам поверили, – произнёс граф. – Но скажите, как вы узнали, что мы уезжаем и увозим камень?

– Я скажу вам. Но обещайте мне, что не будете ругать того, кто мне помогал.

– Хорошо, обещаю. Но, значит, в нашем доме есть шпион? Это кто-то из слуг?

– Нет. Это – Кот. Я попросил его сообщить мне, если он вдруг случайно услышит, что камень собираются увезти. Я ведь, ещё когда открывал шкатулку, понял, что «Жизнь горы» в ней. Простите меня и Кота. Я без ужаса не мог подумать, что снова переживу те муки, которые уже испытал однажды, когда камень увезли. Но ещё сильнее я переживал за моих братьев, покоящихся в горе. Если бы камень по какой-то причине не вернулся на своё место, мы бы все погибли. Вот я и попросил Кота. А когда он сказал, что вы уезжаете и увозите камень, я снова попросил его о помощи. И пока он отвлекал вас в гараже, я уменьшился и забрался в одну из сумок. Вы бы не заметили меня до конца плавания, если бы не оказалось, что яхта находится в аварийном состоянии и вот-вот затонет.

– Значит Кот шпионил за нами… – задумчиво произнес граф. – Никогда бы не мог подумать…

– Этот Кот – умное, доброе и благородное животное. Он очень старался, искал для вас клады, переживал за меня. Он хотел сделать для всех что-то хорошее. Не сердитесь на него.

– Ладно, мы обсудим это позднее. А теперь скажите, как получилось, что именно на этом острове оказались ваши знакомые, как их… девы воздуха?

– Поверьте, это было неожиданностью и для меня.

Как вы уже понимаете, самой главной моей целью было, чтобы вы в целости и сохранности вернулись из этой экспедиции домой и вернули камень в замок. Кот мне рассказывал, что вы хотите посетить некий невидимый остров, который не дано увидеть без «Жизни горы». Я тогда не до конца поверил ему – наш славный Кот не очень-то разбирается в подобных вещах и мог что-то перепутать. Но потом я подумал, что сам не знаю всех свойств нашего камня. Возможно, он обостряет зрение. Потом мне пришла в голову мысль: а что, если «Жизнь горы» способна рассеивать чары, наложенные каким-то существом, умеющим это делать? Если это так, то вторгаться на остров очень опасно, вряд ли это понравится тем обитателям острова, которым вовсе не хочется, чтобы их навещали посторонние. Вот почему я так волновался за вас, вот почему уговаривал покинуть остров как можно быстрее. С первых секунд пребывания на нём я понял, что, действительно, на острове кто-то есть, и этот «кто-то», возможно, обладает гораздо большей силой, чем вы или я.

Увидеть тех, кого я любил, было для меня большой радостью. Но одновременно я испытал и огромный страх, потому что был знаком с непростым характером Гелиселии.

Я вкратце поведал Девам воздуха о том, как камень оказался у людей. А потом спросил их, как получилось, что они оказались на этом острове. И вот что узнал.

81. На невидимом острове

В то утро, когда Девы воздуха покинули наши края, они пролетали над землёй на облаке, которое двигалось по воле ветра к морю. Но девушки этого не знали. Они хотели как можно дальше удалиться от тех мест, где поселились люди. Девы воздуха никогда не видели морей и океанов и не слышали про них. Они даже не подозревали, что может быть водоём больше того озера, на берегах которого им приходилось бывать. Поэтому они очень испугались, когда под ними возникло безбрежное водное пространство. Вдобавок, облако, которое влекло сетку из солнечных лучей, стало развеиваться, и девушки летели теперь над самыми волнами. На их счастье, в этот момент они увидели небольшой клочок суши, окружённый со всех сторон водой и острыми камнями. Гелиселия велела спускаться на этот островок, чтобы сделать передышку и сплести новые сетки. Правда, на этом острове добыть тонкие лучики солнца было совсем непросто. Здесь не росло ни одного дерева, через крону которого могли пробиться, лучи, пригодные для сетки. Остров был почти бесплоден, только местами среди камней пробивались пучки сухой жёсткой травы. На возвышении имелось небольшое круглое озерко, из которого устремлялся к морю ручей. Первым долгом Гелиселия велела собрать со всего острова почву (её было совсем немного в расщелинах скал) и заполнить ею небольшую ямку около озера, чтобы посадить туда луковицу заветного цветка.

Потом Гелиселия пошла на берег и кликнула морских дев. Те приплыли сразу же – ведь они очень скучали, и всякое новое событие их радовало. Гелиселия спросила их, далеко ли тянется эта вода, среди которой они оказались. И морские девы охотно объяснили, что ближайшая суша (кроме той, с которой прилетели мои знакомые) находится очень далеко. До неё надо добираться много дней.

Гелиселия загрустила. Возвращаться назад она не хотела, а перелететь на облаке через огромное водное пространство не надеялась. Морские девы заметили её огорчение, и спросили, что её беспокоит, и почему она не хочет навсегда поселиться с сёстрами на этом острове. Гелиселия объяснила, что они не мыслят жизни без красоты природы: цветов, деревьев, животных. Что они будут делать на этом унылом пустынном островке бесплодной земли?

– А почему бы вам не засадить этот остров растениями и не заселить животными? – спросили морские девы.

– Где нам взять семена? И где раздобыть животных? – безнадёжно махнула рукой Гелиселия.

– За это не беспокойтесь! – заверили их морские девы. – Вы даже не представляете, столько всякого добра попадает в моря и океаны с суши. Нам будет только в удовольствие доставить вам всё это.

И в самом деле, вскоре на берегу лежало множество семян, плодов, орехов. Девы воздуха едва успевали их сажать. Благодаря особому дару выращивания растений всё принималось и разрасталось. Время для Дев воздуха текло незаметно, и через определенный срок (сотни лет, или даже тысячи) остров было не узнать.

С появлением зелени на острове как будто сами по себе поселились птицы и разнообразные насекомые. Но Фауния, которая на острове немного ожила, очень скучала без животных. И вот однажды морские девы сделали ей подарок. К острову быстро подплывал ствол какого-то огромного дерева, на котором, крепко вцепившись лапками в кору сидело несколько зверьков. Увидев сушу, они пришли в сильное возбуждение, и едва ствол дерева уткнулся в песок, сразу же спрыгнули на берег и умчались в лес.

Морские девы рассказали, что в дальнем краю огромная река подмыла корни дерева, на котором сидели эти зверьки. Дерево обрушилось в воду, и течение унесло его в океан. Зверьки непременно погибли бы, но морские девы окружили дерево и повлекли его в сторону острова. На ветвях дерева оставалось ещё много сочных плодов, поэтому невольные путешественники не страдали ни от голода, ни от жажды. Конечно, они сильно испугались и несколько дней провели на деревьях. Но потом Фауния уговорила их спуститься, и с тех пор они подружились с девами воздуха. Зверьки оказались очень игривы, добродушны и ласковы. Девы воздуха назвали их дружочками. Дружочки обожают всякие блестящие штучки, поэтому радуются, когда морские девы дарят им радужные шарики, то есть жемчуг. Раньше они складывали его прямо на берегу, но после посещения острова Валентом Вундерстайном и Миклем, Гелиселия поняла, что жемчуг нравится не только дружочкам, но и людям, и попросила зверьков перенести свои сокровища вглубь острова.

Купол невидимости Гелиселия наложила на остров, когда увидела первые корабли. Она поразилась изобретательности людей. А сейчас спросила меня, что за странные огромные птицы стали в последнее время пролетать над ними. Когда я объяснил, что это самолёты – воздушные повозки людей, она мне сначала не поверила. А потом сказала, что при всей её нелюбви к людям она не может не восхищаться изобретательностью и умом людей. И уже не удивляется, что время таких существ, как я и они, проходит. Ничто не может противостоять властному натиску человека. Я же ответил ей, что хотя она во многом права, я всё же верю, что одно разумное существо всегда сможет понять другого, тем более, что люди тоже постепенно меняются в лучшую сторону (я промолчал о кровопролитных войнах, случившихся совсем недавно, не хотелось ещё больше настраивать Гелиселию против людей).

Остров жил и процветал под куполом невидимости (а под ним ещё, к тому же, и лучше сохранялось тепло). Девы воздуха чувствовали себя в безопасности.

И вдруг на остров высадились два человека. Они пробыли здесь всего несколько минут, но Гелиселия поняла, почувствовала, что дало им возможность увидеть остров. И хотя люди больше не появились, она приняла все меры. Велела убрать с побережья всё, что могло бы привлечь внимание, оплела подступы к поляне колючими лианами, а самое главное, попросила морских дев, чтобы они по её сигналу утопили и шлюпки, и корабль тех, кто дерзнет ещё раз ступить на остров. Меня она, конечно, увидеть не ожидала.

Я разрушил все её планы, доказывая, что она будет виновницей гибели моего народа, если не разрешит нам вернуться и возвратить камень моим братьям. Я заверил её, что в сердцах многих людей есть благородство, и если вы дадите слово, то никогда его не нарушите, и что ни один человек не узнает, где находится этот остров. И вы обещали. Я уверен, что своё слово вы сдержите. Только прошу вас, пусть всё, что я вам поведал, навсегда останется тайной, известной только членам вашей семьи.

– Хорошо, – сказали в один голос граф и Поль.

– Я рассказал вам самое основное. Обещаю, что вне зависимости от того, оживут мои братья или нет, я приду к вам, и всегда буду верой и правдой служить вашей семье, пока вы сами этого хотите. Я отвечу на все вопросы, поведаю обо всём, что хранит моя память.

Но сейчас я очень прошу вас пойти в каюты и немного поспать. Завтра предстоит долгая поездка на автомобиле, и тут я не смогу вам помочь, у меня нет ни прав, ни паспорта. Машину будете вести вы, поэтому надо отдохнуть.

{{82. Афер и Мош удивляются}}

– Эй, Мош, а ну, скорее сюда! Подтвердите, что мои глаза меня не обманывают! Пусть меня разорвут на части, если это не «Фортуна»!

Так орал Афер, стоя на причале и вглядываясь в морскую даль.

– Да, она, – подтвердил подошедший компаньон.

– Вы можете мне это объяснить?! Все мои планы провалились в преисподнюю! Вы же утверждали, что эта посудина не выдержит и двух дней плавания? Что мне теперь прикажете делать? Возвращать задаток я не желаю! У меня были совсем другие планы на эти деньги!

– А я даже рад, что с ними ничего не случилось. Не взяли грех на душу! – возразил Мош.

– С вами ни одного выгодного дела не обстряпаешь! Послал же мне нечистый такого компаньона! Ну вот что. Как причалят, я скажу, что надо составить акт о возврате яхты в ненадлежащем состоянии. Вы осмотрите «Фортуну» и внесёте в акт все технические неисправности, какие есть и какие были раньше. Припишем всё неумелому обращению. Новички запороли двигатель и повредили корпус! Вы меня поняли? Пусть попробуют доказать, что все эти дефекты были раньше. Они подписали договор, а там был пункт о том, что яхта находится в надлежащем техническом состоянии. Я выпишу им счёт на ремонт, и будь я проклят, если он окажется ниже залоговой суммы!

Через час с небольшим отец и сын Вундерстайны сидели в конторе у Афера, грузчик переносил вещи путешественников с яхты в багажник машины, а Мош удалился в трюм, чтобы обследовать техническое состояние «Фортуны».

Афер льстиво (в эту лесть он включил изрядную долю скрытой насмешки) поздравил господ Вундерстайнов с благополучным завершением первого в жизни плавания и напомнил, что деньги за неиспользованное время аренды (яхта вернулась на день раньше установленного срока) не возвращаются, что отвечает условиям договора.

Граф кивнул. В это время в контору зашёл Мош, и по выражению его лица можно было понять, что он испытывает весьма сильное волнение.

– Мош, старина, ну что там наша «Фортуна»? Надеюсь, на ней можно будет ещё походить по морям-океанам, а?

– Всё в полном порядке. Я подписал акт. Хотелось бы пригласить господ по поводу прекрасного завершения всех дел посидеть в каком-нибудь уютном местечке и побеседовать об удачном плавании.

– Благодарим за приглашение, но не можем его принять, – довольно сухо ответил граф. – Мы сегодня к вечеру планируем вернуться домой, а путь неблизкий. Давайте, завершим наши дела. Я жду возвращения залоговой суммы.

Афер потерял дар речи. Он взглянул на своего компаньона, как бы ища поддержки, но Мош посмотрел на него так выразительно, что Афер извлёк чековую книжку. Граф попросил выписать чек на предъявителя.

– Всё верно. Теперь позвольте откланяться.

Афер даже не нашел в себе сил произнести дежурную фразу о том, что им было очень приятно иметь дело с такими клиентами, и пригласить их и впредь пользоваться услугами фирмы.

Вундерстайны подошли к автомобилю, около которого в ожидании дальнейших распоряжений стоял грузчик, молодой мужчина с каким-то угрюмым и подавленным выражением лица.

– Скажите, у вас есть семья, дети? – обратился к нему граф.

От неожиданности тот растерялся, но потом всё же ответил, что у него жена и трое детей.

– А далеко ли вы живёте? – продолжал расспросы граф.

– Там, за доками.

Граф пригласил грузчика сесть в машину. Вскоре они подрулили к бедной лачуге, из которой выбежали худенькая женщина и малыш лет пяти. Ещё одного ребенка женщина держала на руках.

Увидев мужа, она страшно разволновались и воскликнула:

– Тим, что это значит? Кто эти господа? Что произошло? Тебя уволили?

Граф распорядился:

– Заберите все продукты из багажника и перенесите в дом. Нам они не нужны, нет никакого смысла тащить их через всю страну назад.

Судя по той радости, которая светилась в глазах женщины, их семья давно не ела досыта. Когда багажник опустел, а грузчик с женой стали горячо благодарить Вундерстайнов, граф достал из бумажника чек, подписанный Афером.

– Возьмите. Может быть, это даст вам шанс начать новую жизнь. Снимите жильё получше. И я бы на вашем месте поискал другое место работы. Боюсь, ваши хозяева с их манерой вести дела скоро попадут за решётку.

И, не давая опомниться растерявшимся от изумления жильцам лачуги, отец и сын сели в машину и через несколько секунд исчезли из виду.

– Только чудом мы вернулись живыми и здоровыми из этого плавания. Хорошо, что на борту оказался Руби, а то неизвестно, чем бы кончилось дело. Даже если бы мы смогли спустить шлюпку и добраться до берега, нам бы всё равно не удалось доказать вину владельцев яхты. Так что залоговой суммы нам бы они не вернули. Поэтому я считаю, что с чистым сердцем можно было отдать её тому, кто в ней нуждается. А семья этого парня явно бедствует, ты видел, какая там нищета?

– Папа, я полностью согласен с тем, что ты отдал чек. Пусть это будет нашей благодарностью за спасение.

В то время, когда автомобиль с Вундерстайнами и грузчиком отъезжал от причала, Афер, наконец, очнулся от оцепенения и набросился на компаньона:

– Что всё это значит, Мош?! Вы решили нас разорить? Объяснитесь, почему вы не сделали так, как мы договаривались?

– Не орите, Афер! Произошло чудо! Эти господа за несколько дней из старой яхты сделали совершенно новую, как будто с завода!

– Мош, вы пьяны? Или у вас крыша поехала? Что за чушь вы несёте?

– Чем меня оскорблять, пошли бы сами и посмотрели.

Оба судовладельца спустились в трюм.

– Смотрите! – Мош показал компаньону на мотор. – Устройство точно такое, как было. Только все детали заменены на абсолютно новые! А где они их взяли, спрашивается? Модель старая, таких запасных частей никто не производит. Сделали на заказ? Во-первых, за такой срок не успеть, во-вторых, зачем? Нам подарок преподнести? Не верится. Теперь корпус. Я сам его латал, сам закрашивал. Так вот. Сообщаю вам, что он абсолютно целый. Что вы на это скажете, а? Я ведь недаром приглашал их посидеть в уютной обстановке, обмыть возвращение, поговорить о том, как прошло плавание. Надеялся, что они выболтают что-нибудь. Но они ускользнули. А вы даже не потрудились их задержать!

Впервые в жизни Афер не знал, что ответить. Он молча покинул яхту.

Когда автомобиль Вундерстайнов отъехал на достаточное расстояние от Малисии, Поль расстегнул свою сумку, и оттуда выбрался Руби. Он немного подрос и устроился на дне машины, чтобы его не было видно из окон, но, чтобы можно было беседовать. Из-за пазухи он достал свою птицу, и та вспорхнула на заднее сидение.

– Я забыл предупредить, что те исправления, которые я сделал на яхте, чтобы мы могли благополучно завершить плавание, постепенно исчезнут, поскольку я удерживал их своей силой. Без моего присмотра они просуществуют дня три-четыре. Надеюсь, это не принесет никому вреда.

– Я думаю, это будет справедливо. Мы ведь не обещали фирме Афер и Мош, что во время плавания будем капитально ремонтировать их яхту.

– Согласен, – сказал Поль, – хотелось бы мне взглянуть на их лица, когда через несколько дней они увидят, как «Фортуна» разваливается! Злорадствовать, конечно, нехорошо. Но для тех, кто, не задумываясь, подвергает опасности жизни людей, это будет хорошим уроком!

83. Возвращение и расставание

Лето кончалось. И хотя вечера были ещё по-летнему тёплыми, но дни становились короче и короче. Вот и сейчас, когда машина стала медленно взбираться на гору, уже наступили сумерки.

Руби по мере приближения к горе становился всё более замкнутым и молчаливым. Наконец, он попросил остановиться, чтобы выйти из машины. Граф и Поль вызвались проводить его до пещеры. Он не прибавил роста (чтобы его не увидели посторонние и не задавали вопросов господам, так пояснил он). Но около самой пещеры он слегка подрос, достал из-за пазухи птицу, что-то ей прошептал, и птица взлетела на маленькое искривленное деревце, укоренившееся в расщелине скалы прямо над входом в пещеру.

Руби поклонился графу и Полю и сказал:

– Что бы ни произошло в ближайшее время, я безмерно благодарен вам, что вы дали мне возможность попытаться вернуть жизнь моему народу. Независимо от того, удастся мне это или нет, я обязательно возвращусь к вам, чтобы вы узнали обо всём.

– Мы через десять дней уезжаем в столицу. Поль должен успеть к началу учебного года.

– Да, я понимаю. Я надеюсь, что за это время станет понятно, осуществилась ли моя многовековая надежда…

Он повернулся и исчез в темноте пещеры. Люди стояли молча. Наконец, граф попросил:

– Поль, посмотри, что там.

Поль посветил в чёрный проёмфонариком:

– Никого не видно.

– Может быть, он снова уменьшился?

– Не знаю… Там так темно, что даже с фонариком плохо видно. Надо будет снова посмотреть завтра, при свете дня.

Делать около пещеры было больше нечего, поэтому отец и сын направились к машине.

Дворецкий услышал шум мотора и выскочил во двор. Он не смог сдержать вздоха облегчения: господа вернулись целые и невредимые, немного загоревшие, пахнущие морем и солнцем. Сегодня их не ждали, поэтому в замке началась суета. Фанни в спешном порядке готовила ужин, Брун и Тоби таскали и грели воду, чтобы господа могли помыться с дороги, Сусанна застилала постели. В столовой и спальнях затопили камины, потому что ночи уже были холодными. Только после полуночи в замке всё стихло. Разговоры были отложены до следующего дня. Чуткий глаз дворецкого заметил, что господ что-то тревожит, но он сомневался, что назавтра узнает что-то новое. У господ завелись тайны, и это сильно огорчало старого слугу.

И он был прав. Граф наутро в кратких словах сообщил, что они с сыном предприняли небольшую морскую прогулку, чтобы отдохнуть и развеяться. Что это далеко не вся правда, Микельс чувствовал всем нутром, но решил никаких вопросов не задавать.

Далее, граф объяснил, что они уезжают в столицу через десять дней. Но до этого следует сделать несколько важных дел.

Во-первых, Брун с семьёй и Тоби едут в Флизберг на одной из машин. Жена и дети Бруна остаются в городском доме, Сусанна должна привести его в надлежащий вид. Тоби на машине возвращается в замок. Брун должен в столице приобрести самый хороший микроавтобус (для этого граф даст ему доверенность и выпишет чек). Микроавтобусы совсем недавно появились на дорогах Медиленда и сразу же привлекли внимание графа. Именно такая машина была нужна им сейчас. Брун же, как никто другой, разбирался в машинах, и граф на него полностью полагался.

Затем, Брун на новом микроавтобусе тоже приезжает в замок, и они вместе с Тоби должны будут сделать ящики, для того, чтобы поместить в них содержимое пары «невестиных» сундуков. Граф намеревался продолжить работу над архивом в городе, но не хотел подвергать превратностям дороги старинные сундуки.

На всё оставалось мало времени, так что надо было поторопиться.

Граф отдал распоряжения, но заметил, что дворецкий мнётся в нерешительности, и явно хочет что-то сказать.

– Что у вас, Микельс? Говорите, я слушаю.

– Ваше сиятельство, тут вот какое дело… Пока вас не было, наш Кот привёл в замок щенка. Вы же знаете, что он ничего не делает зря, вот мы и оставили найдёныша до вашего приезда, чтобы вы решили его судьбу.

– Да уж, наш Кот, оказывается, совсем не так прост, как можно подумать! Ладно, покажите нам этого собачонка.

Брун исчез, и сразу же появился снова, таща в руках увесистого щенка. Кот бежал по пятам и путался под ногами.

Брун поставил щенка перед графом и Полем, а тот проскулил что-то вроде приветствия и под конец тявкнул.

– Так. А что это с ним? – граф указал на бинты, опоясывающие тельце щенка.

– Так он ранен был, кто-то его так пнул, что весь бок разодрал. Он чуть не помер. Ветеринар сказал, что если бы не Кот, нипочём бы не выжил.

– Так значит, Кот его не просто привёл, а спас?

– Получается, так. Совсем плох был. И до того грязный, что мы ума не приложим, где Кот его разыскал. Сейчас он уже почти здоров, повязки снимут дня через два-три. Вот теперь ждём вашего решения, что с ним дальше делать? В приют сдать, или у вас другие распоряжения будут?

Кот, услышав про приют, кинулся к щенку и стал перед ним, как будто заслоняя собой. Он даже в знак расположения лизнул щенка в мордочку.

– Не знаю, – задумчиво произнёс граф. – У нас дома и так уже целый зоопарк.

– Папа, ну давай оставим его себе! Смотри, какой славный! И Кот его любит, огорчился, если их разлучить, смотри, как он за него переживает. И никакой у нас не зоопарк, только две кошки, котят уже отдали. А собаки у нас никогда не было, хотя, знаешь, как мне всегда хотелось её иметь!

Поль уже присел на корточки и гладил щенка, а тот радостно вилял хвостиком.

– Ну, не знаю, – продолжал сомневаться граф. – По всему видно, что пёс вырастет большим. К тому же, дворняга…

– А из дворняг всегда самые верные друзья получаются! – парировал Поль.

– Ну ладно, – сдался граф. –Только, чтобы никакого беспорядка, никаких погрызенных вещей, никакого шума и лая. Поль, ты отвечаешь за его поведение и воспитание.

– Хорошо, папа, спасибо! Как вы его назвали? – обратился Поль к слугам.

– Пока мы зовём его Мишкой, только не больно он откликается.

– Это, как с Котом было: как мы только его не пытались назвать, отзывался только на кличку Кот. Так Котом и остался.

– Может быть, ему не понравилась кличка Мишка, – предположил граф. – Давайте, назовём его Урсом. Урзус – по-латыни – медведь, да он и похож на медвежонка. А для взрослой собаки кличка звучит солидно.

– Урсик! – позвал Поль.

– Вау? – откликнулся щенок.

– Ну вот, имя ему понравилось, значит все в порядке, – подвёл итог граф. – А сейчас, все за работу! Времени остаётся совсем мало. Мы с сыном займёмся подготовкой архивов.

Кот, тем временем, удалился в комнату, служившую прачечной. Здесь лежали вещи, которые сняли вчера с себя граф и Поль. И привел сюда Кота запах! Да, он убедился, что ошибки нет. Вся одежда пахнет Руби! Кот ринулся в гараж. В автомобиле запах его друга был ещё сильнее! Значит, Руби сидел здесь совсем недавно! Значит, он вчера вернулся вместе с хозяевами!

И Кот что есть прыти помчался к пещере. Несомненно, здесь Руби был ещё вчера. Но самого его нигде не было. Кот сбегал в мастерскую под горой, но здесь друга не было очень давно. Куда он делся? Это была загадка, которую Кот разгадать не мог.

Надо сказать, что все последующие дни Поль ежедневно навещал пещерку, и его неизменно сопровождал Кот. Но никого не было ни в пещере, ни около. Только на маленьком искривленном деревце сидела птица, похожая на голубя.

84. Купр

Пора было ложиться спать, но граф всё сидел за столом, машинально перебирая разные бумаги, мысли его были очень далеко. Он размышлял о Руби и не мог прийти ни к какому выводу.

Похоже, что этот странный маленький человечек просто надул их. Прошло уже восемь дней с тех пор, как они попрощались возле пещеры, но от него ни слуху, ни духу. Наверное, он тогда спрятался от них, а потом удрал с камнем. А зачем, собственно, ему камень? Впрочем, мы же ничего об этом камне не знаем. Откуда внутри свет? Возможно – это редчайший малоизученный минерал, и Руби надеется выручить за него хорошие деньги… Но тогда, спрашивается, откуда он вообще о нём узнал? Камень шестьсот лет лежал в тайнике, и никто из живущих ныне его не видел. Нельзя же всерьёз воспринимать рассказы о детях горы, о древних переселенцах и тому подобном! Но, с другой стороны, на обратном пути граф задавал Руби много вопросов, касающихся имён, дат, событий далёкого прошлого. Граф записал ответы, а по приезде всё проверил. И что же? Все сведения полностью подтвердились! Не может же простой мастеровой знать историю лучше, чем он, профессор, автор книг, посвятивший изучению вопроса всю свою жизнь! И что делать со многими вещами, необъяснимыми с точки зрения науки: с изменениями размера, с невидимым островом, с непонятными Девами воздуха, с удивительным представлением на море? Неужели всё это гипноз? Но Валент Вундерстайн тоже побывал на этом острове, есть его письменное свидетельство. А как объяснить то, что на проявленной пленке отсутствовали кадры, отснятые на острове? То есть, не совсем отсутствовали, а запечатлели однообразную морскую поверхность. И плёнка вовсе не была засвечена. Все кадры получились прекрасно. Вот только острова на них не наблюдалось. Как ни вспомнить приказ Гелиселии, что фотоаппарат «должен забыть всё»?

В общем, впервые в жизни ясный рациональный ум профессора Вундерстайна беспомощно буксовал на одном месте.

И впрямь, было уже поздно, пора ложиться спать. Поль ушел час назад, наверное, он уже видит сны. (На самом деле Поль не спал, а уже в который раз, перечитывал последнее письмо Полины, которое получил на следующий день по приезде. В нём она писала, что раскопки заканчиваются и они выезжают в столицу. Там несколько дней будут оформлять результаты экспедиции. Полина предупреждала, что больше писать не будет, потому что не уверена, что письма успеют дойти. Сильнее всего в этом письме Поля радовало то, что Полина сама назначила ему встречу: второго сентября в Восточном парке в три часа дня на нашей скамейке (она так и написала: «на нашей»!) Значит помнит об их единственном свидании и ждёт встречи. Поль был счастлив, и считал часы до отъезда в столицу).

Микельса удалось уговорить пойти к себе полчаса назад. И вот сейчас, когда граф совсем было собрался покинуть кабинет, вдруг раздался гулкий и довольно громкий стук – судя по звуку, стучали во врата главного портала. Это было странно, потому что абсолютно все знали, что главные двери не открывались уже много лет, а около той двери, через которую все заходили в замок, был электрический звонок. Да и время было позднее, первый час ночи. Визиты в это время не наносят. Значит, что-то случилось. Граф подошёл к двери кабинета и выглянул в коридор. Он услышал шарканье домашних туфель Микельса, звук открываемого замка, скрип дверных петель, а затем два голоса: один, безусловно, дворецкого, а другой – совершенно незнакомый.

– Микельс, кто там? – крикнул граф.

Дворецкий появился перед ним в домашнем халате, накинутом поверх пижамы, извинился за свой внешний вид, а потом пояснил, что на встрече с графом настаивает какой-то странный посетитель, чудно́ одетый и странно себя ведущий, явно не совсем нормальный. Он уверяет, что граф ждёт его и будет рад встрече. Дворецкий пытался объяснить, что время позднее, хозяева отдыхают, пусть посетитель придет завтра, но тот продолжал настаивать.

– Он как-нибудь отрекомендовал себя? – спросил граф.

– Да, сказал, что его зовут Купр, и что имя его известно вам, ваше сиятельство. А ещё, смешно сказать, заявил, что он – отец Руби. А сам моложе его будет, да и непохож. Единственное сходство, что он тоже ростом невелик…

Но граф, услышав имя Купр, приказал Микельсу немедленно пригласить гостя в кабинет, а потом бежать за Полем, разбудить его, если тот уже спит, и передать, что пришёл Купр.

Микельс отправился выполнять распоряжения графа, не переставая про себя возмущаться странными знакомствами и секретами, которые завелись у господ.

Поль, как уже было сказано, ещё не спал, и прислушивался к звукам, доносившимся снизу. Как только было произнесено имя «Купр», Поль вскочил и с такой скоростью устремился вниз по лестнице, что чуть не сбил Микельса с ног. Дворецкий тоже отправился к кабинету, но не зашёл, а остался снаружи и стал ожидать распоряжений.

Когда в кабинете появился гость, граф понял, что Микельс совершенно точно описал незнакомца. Никогда ему не приходилось видеть столь необычного человека (если тот был человеком). Роста он действительно был невысокого, разве что совсем немного повыше Руби. Но зато был необыкновенно широк в плечах, отчего его фигура казалась почти квадратной. На посетителе было какое-то странное одеяние, длинное и блестящее, по крою похожее на рубаху, поверх которой располагались различной ширины полосы ткани, то переплетающиеся между собой, то собранные сложными складками. На плечи был накинут плащ, закреплённый у шеи причудливой фибулой. Когда граф пригляделся, он понял, что весь наряд незнакомца сплетён из тончайших металлических ниток и цепочек с обильным включением мелких самоцветных камешков. Всё это одеяние позванивало и сверкало. Образ дополняла окладистая широкая и длинная борода темно-каштанового цвета с рыжеватым оттенком и такая же буйная шевелюра. Вся эта растительность была уложена самым тщательным и необычным образом. Одни пряди были заплетены в косички, украшенные бусинками, другие перевиты металлическими нитями.

Глаз не было видно: их заслоняли большие солнцезащитные очки, совершенно неуместно выглядевшие ночью. Сперва графу показалось, что это очки Руби, но позднее он понял, что они имеют ряд отличий.

Граф и посетитель несколько секунд разглядывали друг друга, а потом гость поклонился (немного неуклюже) и произнёс неожиданно звучным (по сравнению с глуховатым голосом Руби) голосом:

– Второй человек! Меня внутри наполняет радостное ощущение! Сияние – это ты? Я назвал первого человека сияние, но он сказал, что неправильно! Он отнёсся строго, понимаю, что не знал обо мне. Почему не имел этих знаний?

Граф не успел ничего ответить, потому что в этот миг в кабинет ворвался Поль и в удивлении замер на пороге.

– Вот, Поль, – промолвил граф, – наш гость, господин Купр, ты о нём знаешь от Руби. Господин Купр, это мой сын – Поль.

– Третий человек! – воскликнул Купр. – Сегодня безмерное счастье! Уже видел три удивительных человека! Ты тоже имеешь сына! – обратился он к графу. – Мы счастливые! Мой мальчик – самый прекрасный в мире сын! Он сделал сначала плохое, был глуп, но виноват я, плохо дал воспитание и познание. Но потом сделал упорством и много лет ожиданием исправление своей ошибки!

– Как дела у Руби? – спросил Поль. – Мы его ждали все эти дни.

– Странно зовёте – Руби, я нарек – Руб! Но это, верно, обычай человеков. Не против. Рубу не дал веления выйти Прим. Для исправления своей промашки должен помогать оживлять. Ещё Прим велел, чтобы те, что уже ожили, постигали обучением Руба язык человеков. Я хорошо освоил? Знаю много слов, но ещё нет опыта, какие когда брать. Надо послушать, скоро постигну. Когда все братья получат назад свои жизни, Руб будет прощён.

Мой мальчик сказал, что сначала он потерял надежду сидел долго около Прима, но тот всё был камень. Горькое чувство было внутри Руба. Надежда ушла. Но потом камень, который был Примом стал превращаться. Очень медленно. Что сказал Прим Рубу, когда снова стал первым сыном горы не знает никто. Но я думаю, Руб получил полезное. Потом они оживили Аура, Арга и меня. Как удивительно было это видение лица моего сына надо мной! Он просил у меня простить его. Мог ли я отказать, ведь он – единственный и любимый сын. Все мы имели большое изумлении, когда Руб сообщил, что Внешний мир стал иным, что он населён племенем человеков, что человеки тоже стали иными, что мы можем больше не бояться друг друга. Прим всё же велел держать себя осторожными. Поэтому пришёл, когда темно!

Меня послал Прим. Руб дал знание, что скоро покидаете эти места. Но у нас огромная благодарность. Поэтому хотели бы взаимное благо сделать для человеков из этого обитания! – и Купр обвел рукой стены, как бы указывая на то, что обитанием он называет замок.

– Сколько я был удивлён, – продолжал Купр – Человеки мудро не стали долбить пещеры и гроты, а из камней создали на вершине горы её продолжение, пустое внутри, и живут в нём! Это великая выдумка! Когда я вышел во Внешний мир, был поражён, какие изменения! Деревья почти все исчезли, звёзд на небесном куполе стало намного меньше, но как удивило – они оказались на земле и в этом обитании, – и Купр указал на электрическую лампочку в настольной лампе.

– Это не совсем так, – заметил граф. – Звёзд на небе не убавилось, просто их стало хуже видно, потому что кругом появилось много других источников света. Мы освещаем наши дома и улицы электричеством.

– Большая мудрость! Это пока непонятное для меня. Но обязательно смогу уяснить. Человек придумал много, нам нравится, и мы подражаем! Вот! – Купр обвёл руками своё одеяние. – Мы имели одежду – удобно – хорошо. Руб сказал: Люди придумали одежду – чтобы красиво! Мы согласились, надо делать – что на себе – красиво. Стали творить разное. Смотрите, это сделал я. Пока скоро-быстро, чтобы сделать встречу с человеками, вами! Всё равно доволен, не как обычно. Ещё Руб объяснил – яркий свет глазам помеха, можно сделать вот – он указал на очки, – дымчатый топаз, золото и медь вместе – вот, сделал, как у Руба. И все братья делают. Все хотят.

Я скажу главное, зачем послан. Прим хочет взаимно отплатить вам очень хорошее. Вы добровольно отдали камень, это – вернули нам жизни. Поэтому – отплатим. Руб сказал, лю́бите это обитание, называемое замок. Но обитание стало уже старо, надо вернуть как раньше. Затем, человеки любят разные условия для их жизни – вода, тепло, разное другое. Всё это легко сделаем. Руб помнит всё, знает, каким было обитание, когда было новое, расскажет, мы сделаем. Сделаем удобное для людей, что живут в замке, сделаем красивое. Мы любим делать красивое, нам это даст радость. И новое делать – для нас тоже радость. Надо только, чтобы вы пожелали.

– Не знаю, – неуверенно проговорил граф. – Мы как-то к этому не готовы, да и неудобно вас затруднять.

– Любим делать новое, любим делать красивое! Доставляет радость. Не должно быть переживаний, ничего не сделаем плохо. Руб понимает, что надо, а что нет. Если согласны, придем завтра, всё вы скажете, что хотите. Ещё небольшие дары от Прима. Он не выходит из горы никогда, я его сын, он просил вручить.

С этими словами Купр достал откуда-то из недр своего фантастического одеяния… знакомый радужный мешочек и передал его графу. Тот открыл и изумился ещё больше:

– Это же наш… то есть ваш камень. Руби сказал, что он больше никогда не покинет гору. Что всё это значит? Вы его возвращаете? После того, что произошло?

– Не совсем ты прав, сияние, – улыбнулся Купр. – Очень сильно, неотличимо похож, есть и свет изнутри, но другой, сделанный Примом. Нет оживляющей силы. Просто камень. А мешочек тот самый, пусть будет ваш. Прим уже сделал новый. У вас ведь было чуть сожаление, что камень не ваше владение? Прим решил утешить.

Затем Купр вытащил откуда-то две круглые подвески, в ушки которых были вдеты узкие, переливающиеся всеми цветами ленты, соединённые в кольцо без какого-либо шва или узла.

– Руб сказал, когда люди делают другим хорошее, их обычай награждать такими кружочками, это называют медали. Прим сделал в благодарность для вас. Письменно написать не могли, но имеем знаки, выражающие благодарность. Они здесь. Граф и Поль пригляделись: поверхность медалей была действительно испещрена какими-то непонятными значками.

– Можно надеть сюда, – Купр показал на шею. Поль сразу же последовал его совету, граф же сжал медаль в кулаке.

– Где умное животное, называемое Кот? – поинтересовался Купр.

– Он на кухне. Принести?

–'Хочу увидеть.

Поль сбегал на кухню и вернулся с Котом (к удивлению Микельса, который по-прежнему ожидал в коридоре).

В первый момент, попав в кабинет, Кот спросонья даже испугался незнакомца, но потом вдруг почуял, что от того исходит тот же запах, что и от Руби, и взволнованно замяукал.

– Не стоит волнения, – обратился к нему Купр. –Твой друг жив-здоров. И имеет большую благодарность тебя за помощь. Увидишь его ещё. Не надо переживания. Наш самый главный сделал для тебя вот это. Подойди.

Купр наклонился и надел на шею Кота радужный ошейник с такой же медалью, что были у графа и Поля, только чуть меньшего размера. Кот в знак признательности потёрся о ноги Купра и помурлыкал.

– Ну вот, сделал, что поручили. Завтра приду, возможно с Рубом, скажете, что решили. Сейчас прошу ответа ещё на вопрос, который удивил. Почему первый человек не знает ничего? Руб сказал, что просил тайну, кроме членов семьи.

– Он не считается членом семьи, у него другое семейство.

– Понять не могу. Племя одно – человек. Жизнь в одном обитании, как утаить? Думаю, скажите ему всё, и другим таким же.

– Хорошо, – ответил граф.

Купр отправился к выходу.

– Большое количество дел в горе, – пояснил он. Прим просил не делать большой задержки во Внешнем мире.

Когда дверь за гостем закрылась (граф и Поль проводили его до выхода), старший Вундерстайн обратился к дворецкому, стоявшему с мрачным видом за их спинами:

– Микельс, я знаю, что вы затаили на меня обиду за то, что я не вполне был с вами откровенен…

– Что вы, ваше сиятельство, разве я имею право обижаться!

– Обиделись, Микельс. Но я был связан обещанием и не мог его нарушить. Сейчас я получил разрешение на то, чтобы рассказать вам всё. Прошу вас завтра после завтрака собрать всех домочадцев в кабинете, чтобы я познакомил их с не совсем обычными фактами, в которые сам верю с трудом. А сейчас время позднее, поэтому все идите спать.

И граф, сам подавая пример, отправился в спальню.

85. День признаний и решений

Обитатели замка проснулись чуть свет. Одним хотелось сбросить груз вынужденного молчания (всем известно, что секреты хранить нелегко!), другим не терпелось узнать, что за тайны завелись у господ.

Завтрак прошёл очень быстро. После него все устремились в кабинет и слово взял граф Вундерстайн. Начал он свою речь с признания в том, что утаил от всех кроме сына, одну небольшую вещь, хранившуюся в шкатулке. И достал камень. Камень и мешочек, в котором тот хранился, передавали из рук в руки, с удивлением рассматривали необычную ткань, недоумевали по поводу искры, мерцающей внутри камня.

А дальше граф поведал совершенно невероятную историю, которая больше походила на сказку. Микельсы всецело доверяли своим хозяевам, но и у них временами мелькала мысль, что их сиятельство немного не в себе, раз серьезно говорят такие вещи. Дворецкого более всего поразил рассказ Руби, из которого следовало, что предки Микельсов, начиная со Светляка, с самого начала были рядом с предками хозяев замка. Это подтверждало его убеждённость в древности своего рода и его причастности к истории замка.

Закончил свой рассказ граф вчерашним визитом Купра, который разрешил посвятить в тайну всех обитателей замка. С условием, что от посторонних тайну надо хранить.

– Я думаю, – подвёл итог граф, – у нас ещё будет время, чтобы поподробнее обсудить всё, о чем я вам рассказал. Сейчас надо подумать о другом. Нам надо принять решение, можно ли доверить реставрацию замка… э-э-э… родственникам Руби. Как вы думаете, можно ли положиться на них? Не придется ли нам пожалеть о том, что мы разрешили им хозяйничать в замке?

С одной стороны, если всё, что я вам поведал, правда, то лучших реставраторов нам не найти. Они хорошие, а, вернее сказать, талантливые, мастера, обладающие умениями, недоступными людям. У Руби прекрасная память, замок строился у него на глазах, и никто не может точнее сказать, как замок выглядел в разные эпохи, и с достоверностью воспроизвести внешний и внутренний вид.

Но с другой стороны, это существа с совершенно иным образом жизни, иным мышлением. Не получится ли, что они сделают что-то в соответствии со своими представлениями и безвозвратно всё испортят?

– Папа, – решил выразить своё мнение Поль, – вспомни, на «Фортуне» именно Руби вовремя принял меры, а то бы яхта уже лежала на морском дне и, кто знает, и мы тоже.

– Ох, на приведи, Господи! – прошептала Фанни.

– Потом, на острове, – продолжал Поль, – если бы не Руби, кто знает, не остались ли бы мы до конца дней пленниками в этом чудесном уголке природы в обществе прекрасных, но не слишком дружелюбно настроенных существ? И, наконец, если бы Купр не явился, мы бы просто никогда о них больше ничего не узнали. Мы бы уехали на зиму, и тогда в опустевшем замке жители горы и так могли бы делать всё, что угодно. Я думаю, Рубу и его соплеменникам можно доверять.

– Ваше сиятельство, – подал голос дворецкий, – если мне будет позволено высказать своё мнение, я бы тоже выступил за Руби, ну, или Руба, не пойму теперь, как его правильно называть. Я его всю жизнь знаю, хоть и не близко, но никогда никакого зла, никакой подлости от него не видал. Да и все скажут: услужливый, работящий, не жадный, и руки золотые. И знает он, как всё раньше было устроено. Чем чужаков звать, лучше Руб с его семьёй пусть всё делают.

Сыновья Микельса в то время, пока их отец говорил, согласно кивали головами.

– Ну что же, я немного сомневался, но ваши доводы меня убедили. Теперь нам надо решить, какие помещения и в каком объеме должны подвергнуться реставрации, а какие не трогать. Высказать пожелания насчёт жилых комнат, отобрать вещи, которые необходимо сохранить в неприкосновенности, например, невестины сундуки, книги, различную утварь. Распределим обязанности. Мы с сыном составим общий план работ, пропишем основные требования. Вы, Микельс, вместе с сыновьями обдумайте всё, что касается жилых и подсобных помещений. Я не думаю, что наши, так сказать, подрядчики, смогут полностью благоустроить их по городским стандартам. Хорошо, если им удастся восстановить неработающие камины и как-то решить проблемы с водой. Хотя последнее маловероятно. Времени у нас остаётся очень мало, поэтому приступим. После обеда соберёмся здесь же и поделимся мнениями.

Много напряжённых дней пережили за это лето обитатели замка. Им было не привыкать решать сложные задачи. Но сейчас их поджимало время. Завтра с утра надо было возвращаться в столицу, если только Поль не хотел опоздать к началу занятий. А он этого категорически не хотел.

Осматривать заново все помещения замка не было необходимости – любой из его обитателей мог обойти их с закрытыми глазами. Решено было полностью сохранить самую старую часть замка, по возможности вернув ей тот вид, который та имела во времена Битвы при перевале. Также, хотелось бы восстановить обрушившиеся от времени крепостные стены и сторожевую башню. И уж совсем прекрасно было бы сделать новый подъемный мост и ров, через который он был переброшен в былые времена, пусть даже этот ров будет без воды. Граф, как уже говорилось, мечтал открыть старую часть замка для свободного посещения, чтобы все желающие могли познакомиться с редким образцом средневековой архитектуры. А для этого было бы прекрасно восстановить тот вид замка, каким он был в старинные времена.

Поль предложил перенести гараж в какое-нибудь другое место, а в старом помещении восстановить конюшню, где на протяжении столетий держали лошадей хозяева замка. Тогда её тоже можно было бы включить в экспозицию.

Пристроенное в позднее время крыло, где жили господа и слуги, а также прилегающую к нему кухню было решено оставить без существенных изменений, разве немного подновить помещения и прочистить дымоходы, ну это, если останется время. Графу не очень-то нравилось, что строители этого флигеля в свое время не особенно старались добиться гармонии с основной, древней частью замка, поэтому прилепившееся сбоку строение, нарушало средневековый стиль, но тут уж было ничего не поделать. Несколько помещений договорились совсем не трогать, и в них было решено перенести все те вещи, которые надо было сохранить. Ещё несколько самых больших комнат, прилегающих к древней части, граф решил отдать под будущую музейную экспозицию. Здесь он, в частности, собирался выставить результаты предстоящих раскопок, а также коллекцию «невестиных сундуков» и другие предметы, представляющие исторический и художественный интерес.

Что касается госпожи Микельс, то она высказала единственное пожелание: если это не очень сложно, провести на кухню воду.

Обменявшись мнениями, после обеда все приступили к переносу вещей.

Гости из горы пришли пораньше, чем вчера – как только стемнело. На сей раз Купр пришёл с Рубом, которого Прим отпустил на несколько часов из горы специально для такого случая. Надо ли говорить, что и Вундерстайны, и Микельсы рады были его видеть.

Но, наверное, больше всех обрадовался Рубу Кот. Он стремглав кинулся к своему другу, который был рад встрече ничуть не меньше, и до конца визита Кот не слезал с рук Руба.

Что-то изменилось в Рубе, и это «что-то» было выражением спокойствия и облегчения. Люди в таких случаях говорят: «У него гора с плеч свалилась». Стало понятно, как угнетала Руба неизвестность, как давило чувство вины, как устал он скрывать ото всех свою истинную сущность. Одет он был как обычно.

–Вот, –пожаловался Купр, – сын не захотел надеть ничего красивого. Говорит, что привык к такому.

Но зато на Купре было новое одеяние. Поль никак не мог понять, что оно ему напоминает, пока его не озарило: ну, конечно же, это пижама и халат Микельса. Видимо, одежда открывшего ему дверь дворецкого, настолько поразила Купра, что он решил изготовить себе такую же. Однако, он дал волю фантазии и художественно преобразил домашний наряд. Пижамная пара расцветкой напоминала малахит, а халат был цвета старой бронзы с ярко-красными узорами.

Однако, любоваться на экзотические наряды времени не было, поэтому, обменявшись приветствиями, сразу приступили к делу

Сразу стало понятным, что главный собеседник в этом разговоре – Руб. Он со знанием дела обсуждал различные стороны будущей реставрации замка и обустройства жилых помещений. И оказалось, что он вникает в малейшие нюансы предстоящей работы с ничуть не меньшим вниманием, чем граф. Так, он спросил, не угодно ли будет оформить фасад пристроенного крыла здания в одном стиле с остальным архитектурным ансамблем. Потом попросил приобрести качественную древесину для моста и мебели. На последнюю желателен дуб или бук.

– Сейчас в окрестных лесах не осталось подходящих деревьев, – пояснил он. – А даже если бы и были, древесину надо долго готовить: выдерживать, сушить… А главное, нам жалко срубать деревья, ведь они так долго растут, и так быстро уничтожаются…

Руб вздохнул, и Поль подумал, что он вспомнил о лесах, которые когда-то окружали гору, и которые сейчас безвозвратно исчезли.

– За этим дело не станет, – ответил граф. – Скажите только сколько и какой древесины надо. И, простите, я правильно понял: вы хотите сделать и мебель?

– Конечно, –'слегка удивился Руб. – М поы же хотим воссоздать облик замка, каким он был в стародавние времена. А разве можно представить помещения без внутреннего убранства?

Ещё Руб попросил, если это не затруднит, дать им несколько книг, в которых бы описывалось внутреннее устройство современных домов, а также и интерьеры, которые особенно нравятся обитателям замка. Ещё Руб выразил пожелание, чтобы до окончания работ людей в замке не было, но чтобы в городе остался кто-нибудь из слуг, чтобы решать с ним разные вопросы, если таковые возникнут.

– Я останусь! – с готовностью воскликнул Тоби.

Микельс недовольно нахмурил брови:

– Их сиятельство сами решат, кого оставить.

– Хорошо, – сказал граф, – Тоби и в прошлом году оставался. Только надо решить вопрос, где ему жить это время.

– Я думаю, – сказал дворецкий, – в гостинице никто не будет возражать.

На том и порешили. Тоби облегчённо вздохнул. Уж очень не хотелось ему кое с кем расставаться на всю зиму. Но всё устроилось просто замечательно!

Люди и дети горы обошли все помещения замка, ещё раз уточнили, что надо сохранить, что можно снести, а что отстроить заново. Граф попросил, чтобы все предметы, особенно старинные, обнаруженные в ходе работ, сохранялись до его возвращения.

– Да, конечно, – сказал Руб. – Я знаю, как люди любят старинные вещи. Я полагаю, что так они пытаются лучше представить себе, что было в минувшие времена…

Граф и Поль хотели бы подольше поговорить с Рубом. Они только сейчас осознали, что очень привыкли к нему за время их путешествия на остров. Но времени на неспешные дружеские разговоры не оставалось.

После ухода своих удивительных гостей обитатели замка долго не расходились по спальням. Слишком многое им ещё надо было сделать. Да и оказавшись в своих постелях они почти до утра ворочались с боку на бок, прокручивая в уме, всё ли предусмотрено, не забыли ли какой-нибудь важной вещи. А рано утром две легковых машины и микроавтобус выехали из ворот замка. Третью машину ещё накануне отогнали в гостиницу.

Забегая вперёд, надо сказать, что когда через три дня Тоби вернулся из Флизберга с увесистой стопкой книг, то с изумлением увидел, что дорогу в замок перегораживала стена из массивных блоков дикого камня. В стену была вмонтирована невысокая, но очень солидная металлическая дверь, прямо на которой была сделана надпись:

«В замке идут реставрационные работы. По всем вопросам обращаться к господину Тобиасу Микельсу в гостиницу «На огонёк».

И ниже, уже на прикрепленной к двери табличке:

«Господин Тобиас, мы ждём Вас ежедневно через час после захода солнца».

Вечером эта табличка исчезла, но зато дверь при появлении Тоби сразу отворилась, и на пороге возник Руб, который принял книги, поблагодарил, спросил, нет ли каких-то срочных сообщений или поручений. Затем попросил, чтобы Тоби раз в сутки подходил к двери, на случай, если возникнет потребность в каких-то материалах, или если надо будет согласовать какой-то вопрос.

86. Этот долгожданный, но не оправдавший надежд день

Поль сидел на «их» скамейке в Восточном парке и с нетерпением ждал появления Полины. До её прихода оставалось ещё достаточно времени, потому что занятия у Поля сегодня закончились довольно рано, домой он не пошёл, чтобы его там случайно ничто не задержало. Он позвонил и предупредил, что, возможно, сегодня придёт поздно, чтобы к обеду, а может быть и к ужину его не ждали.

Мысли Поля блуждали, перескакивая с одного предмета на другой. Он то представлял, как произойдёт их встреча, то предвкушал, как удивится Полина, услышав его рассказ о поиске кладов (он сожалел только о том, что о самом интересном вынужден будет молчать, он ведь обещал хранить тайну).

Но невольно его мысли возвращались к воспоминаниям о вчерашнем дне, и это слегка омрачало его хорошее настроение.

Поль даже не представлял, насколько популярной стала его особа за минувшее лето. Если в прошлом году никто не уделял ему особого внимания, разве что Иолла (теперь, впрочем, ему был ясен мотив её заинтересованности), то вчера он впервые осознал, что означает выражение «бремя славы». Как только он появился в аудитории, как сразу же был окружён толпой однокурсников. Оказывается, все без исключения летом читали газеты и поэтому знали, что в замке Вундерстайнов был найден огромный клад. Газеты называли семью Поля самым богатым семейством королевства. К тому же стало известно, что граф – студенческий друг короля, и его величество принимает большое участие во всех делах семейства Вундерстайнов.

Престиж Поля взлетел до небес. Все хотели с ним пообщаться, узнать подробности, все поздравляли, желали успеха. Поль не успевал благодарить. Начало лекции дало ему возможность спокойно вздохнуть. Но на перемене всё повторилось. Только в этот раз первой рядом оказалась Иолла. Она решительно взяла Поля под руку и оттащила от толпы. И все отстали, сознавая её права.

Иолла была сегодня даже обворожительней, чем когда-либо. Она слегка загорела, а рассыпавшиеся по плечам волны волос стали ещё светлее и золотистее. Девушка была одета во что-то воздушное и нежно-голубое. Лицо ее выражало самую что ни на есть искреннюю радость.

– Поль, как я рада, что снова вас вижу! Я так скучала по вам всё лето, так ждала дня, когда мы снова увидимся! А вы меня вспоминали?

Поль промямлил что-то невразумительное.

– Ну, конечно, вам было не до воспоминаний! У вас ведь было такое богатое на события лето! Всё это просто поразительно! А я томилась от скуки в Ницце. Нет, не думайте, там было совсем недурно, окружение вполне светское, общество мировых знаменитостей, и я, скажу без ложной скромности, пользовалась успехом. Мне даже сделал предложение один актер из Голливуда, возможно, будущая звезда. Вы его вряд ли знаете. Красивый юноша, но он совершенно не задел моего сердца. Ну что я всё о себе! Я слышала, вы тоже были на море, купили яхту. Расскажите же мне о ней. У нас пока нет яхты. Я о ней только мечтаю.

– Мы не покупали яхту, а только арендовали. Нам хотелось сперва поближе познакомиться с этим видом отдыха, понять, понравится ли нам.

– Ну и как? Понравилось? Расскажите, большая ли была яхта, как устроена, сколько человек команды было на борту, как развлекались, где совершали плавание? Ах, так и представляю как это романтично, сидеть в шезлонге на палубе с бокалом мартини и наблюдать за морскими красотами!

– Боюсь вас разочаровать, Иолла. Яхта была маленькой. Команду мы не брали, и управляли яхтой сами по очереди. Да, было и красиво, и романтично, только отдыхать было некогда, да и не было на борту ни шезлонгов, ни мартини. Плавали мы всего несколько дней, и только вблизи от побережья.

– Поль, вы меня, право, удивляете! Сейчас, когда все знают, что вы не стеснены в средствах, вы продолжаете скопидомничать! У вас нет вкуса к красивой жизни! Это печально, но его ещё можно развить.

К счастью для Поля в этот миг прозвучал звонок, и разговор прервался.

Но Иолле было не занимать упорства, и на следующей перемене она снова оказалась рядом с Полем. На этот раз она решила изменить тему.

– А правда, Поль, что вы решили вложить значительную часть вашего состояния в организацию какого-то медицинского центра? В газетах писали, что там будут изучать какие-то редкие болезни. Послушайте умного совета моего отца (а уж он-то знает толк в таких вещах): благотворительность сейчас в моде, совсем неплохо прослыть меценатом. Но зачем же выбирать болезни такие редкие, что и названий их никто не знает? На этом ни денег, ни славы не заработаешь! Пока не поздно, лучше перепрофилировать этот центр под что-нибудь актуальное, сделать лечение платным, вот тогда затея себя оправдает!

– Именно от одной из таких, никому не известных болезней, скончалась моя мама, – промолвил Поль.

– Ну да, мне её очень жаль, примите мои соболезнования. Но ведь её уже не вернуть. Больше в вашей семье никто не болен, а остальные люди, которые этим страдают, вам совершенно незнакомы. Не можете же вы упразднить все болезни на земле! А если хотите кому-то помочь, то можно делать это более расчётливо, и с выгодой для себя.

– Но есть другие люди, которые страдают, и у них есть родные, которым от этого очень тяжело. И если у людей нет денег на лечение, они что, обречены болеть и умирать?

– Вы же их не знаете… Всех не пережалеешь, – процедила Иолла.

Кажется, к ней возвращался её прежний нравоучительный и слегка презрительный тон. И это развеяло даже небольшие остатки сомнений, если они ещё и оставались в сердце Поля. Красота красотой, но душа для Поля была намного важнее.

Иолла, кажется, тоже это почувствовала, и, дёрнув плечиком, удалилась с гордо поднятой головой. Больше ни вчера, ни сегодня она к Полю не подходила. Но в душе у него возникло очень неприятное предчувствие, что в истории с Иоллой точка ещё не поставлена. Он слишком хорошо понимал, что если в прошлом году Иолла охотилась только за его титулом, то сейчас, после того, как они нашли клад и разбогатели, он стал вдвойне более желанной добычей. И добровольно отказаться от этой добычи Иолла никогда не захочет. Поль прекрасно это сознавал, и нехорошее предчувствие немного омрачало радость от предстоящего свидания.

Поль настолько погрузился в свои размышления, что чуть не прозевал тот момент, которого он ждал всё лето: в конце аллеи показалась фигурка Полины. Поль вскочил и устремился к ней навстречу. Когда они, наконец, оказались рядом, то оба слегка смутились. Полина показалась Полю ещё прекраснее, чем была в его воспоминаниях. Она вся была какой-то солнечной: солнечной была загорелая кожа, которая, казалось, впитала в себя весь свет и всё тепло прошедшего лета, солнечными были глаза, сияющие радостью, солнечной была улыбка, в которой читалось неподдельное счастье. Поль протянул Полине букет белых роз. Ему бы хотелось подарить Полине какие-нибудь другие, менее официальные цветы, но в цветочном магазине были ещё только хризантемы, поэтому Поль, поколебавшись, всё-таки предпочёл розы, белые, нежные, душистые розы. Пока он ждал Полину на скамейке, перочинным ножом срезал с них все шипы, чтобы она случайно не уколола пальцы. И сейчас Поль увидел, что его выбор был правильным: Полина поднесла цветы к самому лицу и выдыхала их аромат. Перекидываясь ничего не значащими фразами, и ничего кругом не замечая, они дошли до «своей» скамейки и сели на неё. Поль не сводил глаз со своей любимой. Он решился взять Полину за руку, и она не отняла её. Поля распирало желание как можно быстрее рассказать Полине обо всех невероятных событиях, которые произошли с ним этим летом (ну, почти о всех, кое о чём он должен был молчать).

– Ты не представляешь, Полина, какие необыкновенные приключения мне пришлось пережить за эти месяцы! Писать об этом было нельзя, а мне так хотелось с тобой поделиться!

– У меня этим летом тоже было много всего интересного…

– Да, я понимаю, очень интересно участвовать в раскопках. У меня, кстати, тоже произошло нечто подобное…

И в этот момент Поль вдруг увидел, что выражение лица его подруги стало меняться: сначала исчезла улыбка, потом брови удивлённо поползли вверх, а затем сдвинулись к переносице. И только Поль хотел спросить, что случилось, как вдруг кто-то крепко обнял его сзади, а шею обвили нежные, но сильные руки. Секундой позже Поль ощутил на своей щеке поцелуй и почувствовал запах духов, который, к своему ужасу, сразу узнал.

– Поль, дорогуша, как я рада тебя видеть! А то ты сегодня так быстро ушёл после лекций, что я даже не успела с тобой договориться насчёт ресторана! Завтра я не смогу. Поль, а что, это твоя новая подружка? Ну что ты молчишь? Ты ведь знаешь, я не ревную и снисходительно отношусь к твоим мимолётным увлечениям. Ты ведь художественная натура, тебе простительны маленькие шалости. Ну, познакомь же нас!

Поль молчал. Он словно онемел от такой подлости. Никогда в жизни Иолла не обнимала, и тем более, не целовала его, никогда они не были на «ты», никогда никаких «увлечений» ни мимолётных, ни серьёзных в период их знакомства не было. И у него и в мыслях не было приглашать Иоллу в ресторан. Ясно, что весь этот спектакль был разыгран специально для Полины. Но что теперь делать? Оправдываться? Не будет ли это звучать, как признание несуществующей вины? Высвободиться из объятий Иоллы? Не будет ли это выглядеть грубо по отношению к девушке?

Пока все эти мысли проносились в голове Поля, Иолла, обращаясь к Полине, продолжала:

– Меня зовут Иолла, Иолла Терс. Да, да, именно Терс. И я не однофамилица, а дочь владельца самого крупного банка в стране. И, кстати, Вундерстайны – самые почётные наши вкладчики, это ведь самое богатое семейство в королевстве! Ну а я – студентка, учусь на одном курсе с Полем, а ещё я – поэтесса, у меня уже вышла книга стихов! Впрочем, что я всё о себе. Я вас, милочка, определённо, где-то видела раньше. Ну да, вы ведь служите продавщицей в отделе нижнего белья в магазине «Модная леди»? Ах нет, у меня такая плохая память на лица! Вы – модистка из шляпного салона мадам Анри, верно?

– Я студентка, – сухо ответила Полина.

– Студентка? – удивилась Иолла. – Я вас никогда не видела в университете. Впрочем, возможно, это всё моя постоянная рассеянность, я всё время витаю в облаках! Милочка, – перескочила на другую тему Иолла, – а что у вас с руками? Где вашманикюр? Ваши руки выглядят так, как будто вы копались в земле!

К слову сказать, руки Полины не были ни грязными, ни неопрятными, но от работ на раскопках кожа несколько загрубела, да и маникюра, действительно, не было.

– Дорогуша, – продолжала Иолла, – я вам дам один совет, Поль у нас эстет, поэтому надо следить за собой, если хотите ещё на некоторое время удержать его возле себя. Могу посоветовать вам салон «Орхидея». Я им пользуюсь много лет. Дороговато, правда, но я уверена, что там даже из ваших рук можно сделать что-нибудь стоящее. Ну, ладно, не буду мешать вашему свиданию. Поль, милый, не будь, как всегда, скрягой. Купи девушке что-нибудь посущественнее, чем этот жалкий букетик! Не все так снисходительны к тебе, как я! С другой стороны, девушкам из несостоятельных семей любой подарок кажется роскошным! Мне пора. Да, Поль, я ещё тебе не рассказала про папин подарок к началу учебного года. Смотри, вон он стоит!

Иолла указала на молодого человека, переминающегося с ноги на ногу метрах в двадцати от их скамейки и исподлобья смотрящего в их сторону. Он был высок, плечист и спортивен.

– Я ему велела там подождать. Нравится? Это мой личный шофер и телохранитель. Я же тебе рассказывала, папа ещё в том году купил мне миленький автомобильчик, а ездить не разрешал, я, знаешь ли, всегда путаю эти дурацкие педальки… И охранник не помешает, а то много всяких, желающих познакомиться, пристаёт, просто проходу нет.

А этот парень классно водит, всеми видами борьбы владеет, курсы телохранителей кончал. Он к нам во время войны попал, иностранец, из какой-то там страны, не помню, по-нашему с таким смешным акцентом говорит, имя непроизносимое, я его сокращённо зову – Мит. Ну всё, до встречи, рада была увидеться.

И Иолла упорхнула, напоследок снова чмокнув Поля в щёку и по-хозяйски потрепав его по волосам.

Поль пару секунд наблюдал, как она удаляется по аллее, а когда перевёл взгляд на Полину, то увидел, что та вскочила со скамейки и устремилась в противоположную сторону.

– Полина! – Поль бросился за ней.

Полина обернулась, щеки у неё пылали, в глазах стояли слёзы.

– Оставь меня в покое! – крикнула она и почти бегом направилась к выходу из парка.

Поль, как громом поражённый, стоял возле скамейки. Что это было? Разве возможно, чтобы за несколько минут было разрушено всё, о чём он мечтал, что было ему бесконечно дорого? Что он сделал не так? Или чего не сделал, что должен был сделать? Как всё исправить, и можно ли вообще что-то исправить?

Поль увидел сиротливо лежащий на скамейке букет роз. Розы были по-прежнему прекрасны, и так нежно благоухали, как будто ничего не произошло. Поль почувствовал такую досаду, что едва не выбросил ни в чём неповинные цветы в урну. Но потом подумал, что кому-то эти цветы могут принести радость. Пусть порадуется тот, кто способен радоваться. И Поль оставил букет на скамейке, а сам, полный отчаяния и самых угрюмых дум, поплёлся домой.

87. Секретарь

Поль явился домой к концу обеда. Он был неважным актером. Резкую смену его настроения, как ни старался он её скрыть, заметили всё. Граф поинтересовался, не случилось ли чего, но Поль уверил всех, что всё в порядке, он просто устал, и голова разболелась. Отцу такое объяснение показалось малоубедительным, но приставать с расспросами он не стал, полагая, что если у сына возникнет желание поделиться, то он сделает это сам, а не под нажимом.

После обеда Поль удалился в свою комнату, сказав, что хочет отдохнуть. Чтобы Микельс не проявлял излишней заботы, он согласился выпить предложенную дворецким таблетку аспирина, а потом попросил его не тревожить.

Оставшись один, Поль дал выход своим чувствам. Он упал на кровать и, уткнувшись лицом в подушку, беззвучно зарыдал.

Он проклинал вероломную Иоллу, разыгравшую гнусный спектакль, ругал себя за то, что растерялся и не смог дать достойный отпор, и даже сердился на Полину за то, что она, не усомнившись ни на минуту, поверила в тот бред, который сочинила Иолла.

Поль выплакался, и ему стало чуть легче. Как бы он хотел поделиться с кем-нибудь, посоветоваться. Если бы жива была мама, он доверил бы ей свою беду. Но отец… не подумает ли он, что его сын ведёт себя неблагородно. Сначала встречался с Иоллой, потом, оказывается, увлёкся другой девушкой. Точку в отношениях с Иоллой поставить, как видно, не сумел, вызвал её ревность. В результате: некрасивая сцена и разрыв отношений с новой девушкой. И кто, спрашивается, виноват кроме его самого? Нет, не мог Поль признаться отцу в своем поведении, недостойном порядочного мужчины.

Поль постарался успокоиться, и решил попробовать объясниться с Полиной. Возможно, она поймет и простит.

На следующий день Поль не без опаски зашёл в аудиторию. Он боялся очередного спектакля Иоллы. Но напрасно. Иолла вообще не обратила на него никакого внимания, она даже не поздоровалась, «не заметив» его, когда они чуть не столкнулись нос к носу. И всё же Поль чувствовал, что история со своенравной и бездушной красоткой отнюдь не окончилась, и каждую секунду можно ожидать от Иоллы какой-нибудь новой гадости. Вся сложившаяся ситуация доставляла ему немало страданий.

Через пару дней Поль не выдержал и сделал попытку примирения с Полиной. Он дождался её после занятий у выхода из здания, в котором размещался исторический факультет. Полина была грустна и задумчива, но увидев Поля резко переменилась. В её глазах засверкали грозовые молнии, а щёки скачала покрылись густым румянцем, а потом побледнели. От волнения Поль даже снова перешёл на «вы».

– Полина, давайте поговорим, вы всё не так поняли…

– Я всё поняла правильно! Думаете, если я из небогатой и незнатной семьи, это даёт право вам и вашим друзьям использовать меня, как игрушку или объект для насмешек? Я, к вашему сведению, тоже человек, и у меня могут быть свои симпатии и свои антипатии. Так вот, вы мне противны, и я не хочу иметь с вами ничего общего!

– Ну, Полина, послушайте….

– Простите, мне некогда. У меня ещё много дел. Я, в отличие от вас, сама зарабатываю на свою учёбу, и не могу тратить время попусту.

И, не попрощавшись, Полина быстро ушла.

На этот раз Поль окончательно осознал, что их отношения, по сути дела даже не начавшись, разладились навсегда.

Он решил, что ему остаётся только напрячь все силы души и постараться забыть Полину. Однако решить было гораздо легче, чем сделать. Чем больше старался он не думать о Полине, тем упорнее становились мысли о ней, тем неотвязнее стоял перед глазами её образ. Он всё время как бы разговаривал с ней, оправдывался, убеждал, признавался в своих чувствах, сердился… Это было настоящее наваждение. И это наваждение называлось любовью.

Хорошие или дурные события случаются с нами – неважно, время всё равно не останавливается, а движется вперёд. Мелькали дни за днями, и каждый из них нёс рутину ежедневных дел, которые хочешь – не хочешь, а надо выполнять.

Поль ходил на занятия и в библиотеку, готовился к коллоквиумам, писал рефераты. С Иоллой они совсем не общались, даже не здоровались, но иногда Поль ощущал на себе её насмешливый и торжествующий взгляд и ожидал нового подвоха с ее стороны. Её цель он понимал вполне ясно, но вот пути, которые она избрала для достижения этой цели, предугадать не мог. Возможно, она решила взять эту крепость измором.

Граф почти всё время проводил в своём кабинете, разбирая архивные документы, привезённые из замка. Отвлекали его от этой работы только дела, связанные с организацией медицинского центра. Но граф явно переоценил свои силы: прошёл уже целый месяц, а изучена и обработана была весьма незначительная часть привезённых документов.

Слуги, пользуясь тем, что материальные затруднения больше не вынуждали экономить на каждой мелочи, старались придать дому вид, отвечающий (по их мнению) самым высоким требованиям. Они увлечённо меняли портьеры, ковры, а кое-где и мебельную обивку, нанимали мастеров для проведения различного мелкого ремонта, покупали новую кухонную утварь и постельное бельё. Граф доверял Микельсам и предоставил им полную свободу в расходах. Дворецкий просто помолодел от счастья, ведь в течение многих лет его мучали переживания о том, что его господа живут в условиях, не подобающих их положению в обществе. Сам граф уделял этой проблеме гораздо меньше внимания, но был рад, что слуги наконец-то могут устроить всё так, как они считают нужным.

Что касается животных, то у них были свои радости и огорчения. Мисси было всё равно, где стоит её любимая корзинка: в замке, или в столичном доме. Кот, напротив, был недоволен своей теперешней жизнью. Он боялся далеко отходить от дома, и довольствовался маленьким садиком вокруг него. Его пугало обилие людей и машин, раздражали шум и суета. Собак на улицах было ещё больше, чем в Вундерстайне. Правда, в последнее время они почему-то его не трогали, но Кот всё равно их побаивался. Поневоле Кот стал домоседом, но его, свободолюбивого бродягу, это угнетало.

Урсик рос не по дням, а по часам. Он уже был ростом со взрослую собаку, но всё указывало на то, что он будет увеличивать свои габариты и дальше. Характер у пса был самый что ни на есть добродушный. Все окружающие его существа были им горячо любимы с самого первого взгляда. Он приходил в бурный восторг от прихода почтальона, молочницы, посыльного из магазина, рабочих, нанятых для ремонта. Что уж говорить про графа, Поля и Микельсов! Дворецкий, глядя на него, ворчал:

– Вот уж кого точно из него не получится, так это сторожа и охранника. Лаять и то не умеет…

Лаять Урсик, конечно, умел. Он мог залиться весёлым тявканьем, когда затевал шумную возню, или гавкнуть пару раз от нетерпения, когда ждал свою миску с едой. Но вот разразиться злобным лаем, грозно зарычать, показав клыки, – нет, тут он был не на высоте.

Обладая врождённым дружелюбием ко всем без исключения, Урсик всё же особо выделял изо всех людей и зверей одно существо. И это был Кот. Для щенка он был самым непререкаемым авторитетом, самым обожаемым и любимым старшим товарищем. Стоило Коту строго посмотреть на не в меру расшалившегося Урсика, как тот моментально прекращал хулиганить, уходил в свой уголок и какое-то время сидел очень тихо. Куда бы не пошёл Кот, щенок неотступно следовал за ним. Кот притворно сердился, но в душе ему очень нравилась такая преданность и верность.

«Моё воспитание, – с гордостью думал он. – Пожалуй, он даже не хуже Рыжика, хоть и собачьей породы!»

Говорил, правда, Урсик мало, в основном, отдельные слова, ну, или Кот плохо его понимал. Он иногда спрашивал себя, смог бы Руби хорошо разобраться в том, про что лает и повизгивает его подопечный? Наверное, да.

Однажды граф пригласил Поля в кабинет, сказав, что хочет с ним посоветоваться. Он показал сыну ещё даже не раскрытые ящики с документами.

– Видишь, не успеваю. А ведь это малая часть архива. Грустно думать, что я не смогу за свою жизнь ознакомиться со всеми документами. Боюсь, это неосуществимая мечта.

– Может быть, я могу помочь тебе? – неуверенно спросил Поль. Если честно, его совсем не манила перспектива целыми часами перебирать старые бумажки, по большей части совершенно неинтересные, и выуживать из них крохи ценной информации.

– Спасибо за предложение, но я вовсе не хочу, чтобы ты тратил своё время на занятие, которое тебе неинтересно. Не возражай, я это знаю. Мне пришла в голову другая мысль. Как ты смотришь на то, если я найму для технической работы помощника, секретаря, если сказать точнее. Тогда бы я освободился от рутины, и дело пошло бы куда быстрее.

– Конечно, нанимай, почему я должен быть против? Буду рад, если это тебе поможет в работе.

– Значит, договорились, – констатировал граф. – Тогда я буду искать подходящую кандидатуру.

Мог ли подумать Поль, какие для него последствия будет иметь этот разговор?

Через два дня, когда Поль вернулся из университета, встретивший его в прихожей дворецкий передал просьбу графа, чтобы сын сразу же по возвращении домой зашёл в кабинет.

Там Поля ждал такой сюрприз, что он потом долго не мог понять, как ему удалось сдержаться и не выдать своих чувств.

Рядом с отцом сидела Полина. При появлении Поля она вскочила, а Поль замер в дверях.

– А, Поль, заходи. Хочу тебя познакомить с девушкой, которую порекомендовал мне на должность секретаря профессор Гудман. Она студентка второго курса исторического факультета, отличница. Этим летом принимала участие в раскопках в Археополисе. Зарекомендовала там себя очень хорошо. Надеюсь, мы сработаемся. Так что позволь представить: Полина Петерс. Мадемуазель Полина, это мой сын Поль.

– Мы знакомы, – пробормотал Поль.

– Вот как? – удивился граф, – и где же вы познакомились?

– В библиотеке, – ответил сын.

– Ну что же, место для знакомства не хуже всякого другого. Поль, мадемуазель Полина будет приходить к нам во вторую половину дня, так как с утра она учится, как и ты. За обедом и ужином она, я надеюсь, будет составлять нам компанию. Так что у вас будет время, чтобы продолжить знакомство. А сейчас, ступай, скоро обед, а нам надо обсудить с мадемуазель Полиной ещё кое-какие вопросы.

Поль на ватных ногах отправился в свою комнату, где сел на стул, закрыл глаза, и сжал голову руками.

«Что же это такое? Так, спокойнее. Будем рассуждать здраво. Это отец не знал о том, что мы знакомы. А Полина всё знала прекрасно. Она знала, что в этом доме ей придется, хочет она того, или нет, всё время видеться со мной. Но согласилась на эту работу. Вдруг это означает, что она больше не сердится, что всё может стать, как прежде?»

Эта мысль окрылила Поля, перед ним засветился слабенький огонёк надежды.

Он быстро переоделся, потому что приближалось время обеда, и поспешил в столовую.

Поль явился первым, но уже через несколько минут появились граф и Полина.

Длинный стол был сервирован на три персоны. Граф обычно всегда занимал место во главе стола, а по правую руку от него сидел Поль. Раньше это место принадлежало графине Глории. После её кончины оно пустовало, но по возвращении из замка Микельс объявил, что по существующим правилам это место теперь должен занять Поль, так как это – место второго по значению члена семьи. Спорить с дворецким было бесполезно. Пришлось повиноваться. Граф подвёл Полину к месту, слева от себя, то есть к тому, что было напротив Поля.

Микельс в новой ливрее с неподражаемой важностью и чопорностью начал подавать кушанья. Обилие столовых приборов, дорогая сервировка, величественный лакей настолько подавили Полину, что она почти ничего не ела, хотя граф и уговаривал её попробовать то или иное блюдо, говоря, что никто не умеет его так хорошо готовить, как госпожа Микельс.

Поль тоже ел очень мало, но по другой причине. Кусок не лез ему в горло от присутствия рядом Полины. Кроме того, никогда ещё он не был так раздосадован всей этой церемонностью и древними традициями, с которыми постоянно носился Микельс, поскольку прекрасно представлял, что должна обо всём этом думать Полина.

Граф, напротив, был настроен очень благодушно. Он с интересом расспрашивал Полину о раскопках, жалел, что сам там не присутствовал. Впрочем, обмолвился он, и у него было весьма занимательное лето. Дальше граф углубляться не стал.

Обед прошёл довольно быстро. Госпожа Микельс сокрушалась на кухне, что все блюда оказались почти нетронутыми, и не могла себе объяснить причин этого.

Граф и Полина в кабинете обсуждали разные детали предстоящей работы.

Поль сидел у себя в комнате, размышляя, как ему следует себя вести в сложившихся обстоятельствах, чтобы вернуть расположение Полины.

Ужин прошёл в менее напряжённой обстановке. Поль взял себя в руки и держался более непринуждённо. Полина уже не смотрела на прислуживавшего за столом Микельса со смесью неловкости и неодобрения. Видимо граф объяснил ей, что для дворецкого это вовсе не проявление неравноправия, а любимая работа, своего рода профессиональное мастерство, которым он гордится и особенно рад его продемонстрировать, когда за столом присутствуют гости. Все воздали должное кулинарному искусству госпожи Микельс, и она, наконец-то, успокоилась.

После ужина граф сказал, что уже поздно, и Полина может идти домой.

– Я думаю, Поль с удовольствием отвезёт вас домой на автомобиле.

– Конечно, – сразу же откликнулся Поль.

– Нет-нет! Не надо. Я прекрасно доберусь сама на автобусе, – стала решительно возражать Полина.

Всё же Поль проводил девушку до прихожей и вышел с ней на крыльцо.

– Полина… – нерешительно начал Поль.

– Послушайте, Поль, – перебила она его. – Я хочу сейчас всё объяснить, чтобы избежать дальнейших недоразумений. Я приняла приглашение на работу от профессора Вундерстайна вовсе не потому, что изменилось моё отношение к вам. Я по-прежнему не желаю с вам общаться. Но эта работа для меня очень важна. Во-первых, она очень щедро оплачивается вашим отцом. Да-да, можете меня считать расчетливой и меркантильной. Вам, не привыкшему считать каждую копейку, этого не понять. Все деньги, накопленные в моей семье за много лет, ушли на то, чтобы мне начать учёбу в университете. Но её надо ещё и закончить. А главное, в следующем году мой брат тоже должен поступать в университет. Я не прощу себе, если из-за меня Роб не сможет получить образования. Следовательно, я должна заработать деньги на учёбу и для него. А это нелегко, поверьте. А во-вторых, предложенная мне работа для меня имеет и большой профессиональный интерес. И, конечно, я и мечтать не могла, что мне выпадет счастье поработать под руководством профессора Вундерстайна. Поль, я вас прошу, если у вас осталась ещё хоть капля порядочности, пожалуйста, не возобновляйте всех этих мучительных для меня объяснений. Иначе мне придется отказаться от этой работы, что меня, как вы понимаете, очень огорчит.

– Хорошо, я постараюсь, – с болью в сердце пообещал Поль.

– Спасибо. Надеюсь, что вы сдержите обещание. Провожать меня не надо, доберусь сама, – и Полина быстро зашагала прочь.

Граф попенял Полю на то, что тот не настоял, и не отвёз девушку в это позднее время домой на автомобиле.

– Она не захотела, – буркнул Поль.

– Значит, ты не так предложил, – ответил граф. Он уже почувствовал, что в отношениях между молодыми людьми есть какая-то трещина. Но надеялся, что со временем всё наладится. Молодости свойственна запальчивость и бескомпромиссность. Житейская мудрость и умение понимать других приходят с опытом. Если вообще приходят.

88. Ночной разговор

Быстро промелькнуло теплые, тихие, украшенные пёстрой листвой и пронзительно голубым небом дни бабьего лета. В это недолгое время, когда всё живое отдыхает от летней жары, когда никто ещё не задумывается о предстоящих холодах и слякоти, когда земля щедро одаривает всех своими дарами, мудрые птицы уже предвидят зиму, пронизывающие ветры, моросящие целыми днями дожди. Они собираются в стаи и с печальными криками покидают родную землю. И птицы каждый год не обманываются в своих предчувствиях. Порывы холодного ветра безжалостно срывают с деревьев их роскошный осенний наряд, обнажая черные, намокшие под дождём ветки. И очень скоро осенняя листва превращается в прелый скользкий ковер, прикрывающий землю перед тем, как на неё ляжет первый снег и своей пушистой белизной сделает невидимым всё то, что уже утратило красоту и должно исчезнуть.

К сожалению, эта не самая романтическая пора осени в этом году сильно затянулась. Целыми днями шёл нудный холодный дождь, для разнообразия сменяемый время от времени пронизывающими порывами северного ветра. Погода словно копировала то, что творилось в душе Поля. Дни становились всё короче. У Поля часть занятий перенесли на вторую половину дня, чему он был даже рад: так ему реже приходилось видеть Полину. Почти каждый раз, выходя из дверей университета, Поль мог наблюдать одну и ту же картину. Около ярко-красного автомобиля Иоллы томился в её ожидании Мит. Парень был почти всегда угрюм и невесел. Но когда из дверей выпархивала Иолла, охранник буквально преображался. Он смотрел на свою хозяйку с таким обожанием, что каждому становилось понятно, что он без памяти влюблён в Иоллу. И не менее ясным было то, что его любовь была совершенно безнадёжной. Кто такой был Мит для гордой и богатой дочери банкира? Слуга, да ещё иностранец без роду и племени, почти вещь. На молодых людей, постоянно толпившихся вокруг Иоллы, Мит смотрел с нескрываемой ненавистью. Поль к Иолле не приближался, но всё равно охранник бросал в его сторону свирепые взгляды. Видимо, он помнил сцену на скамейке и объятья и поцелуи Иоллы, которые она расточала Полю.

А Поль даже жалел беднягу, ведь они были товарищами по несчастью: безнадёжно влюблёнными, постоянно видящими рядом с собой предмет своей страсти и понимающими, что им никогда не ответят взаимностью.

Поль с каждым днём становился всё мрачнее, он с трудом поддерживал разговоры, которые заводил с ним граф, пытаясь расшевелить его. Пользуясь любым предлогом, он удалялся в свою комнату и выходил оттуда только к обеду и ужину. Граф сначала волновался, предполагая, что Поль заболел, но очень скоро он понял, что причина совсем в ином. Он заметил, что и Полина ведёт себя как-то странно. Когда они работали в кабинете, Полина подробно и обстоятельно рассказывала о раскопках, учёбе, даже о своей семье (если об этом спрашивал граф), но стоило ей оказаться за столом напротив Поля, она становилась совершенно другим человеком: говорила мало, на вопросы отвечала односложно, не поднимала глаз от тарелки, словом старалась быть как можно менее заметной.

Вообще, граф был очень доволен своей помощницей. Полина была исполнительной, ответственной, никогда ничего не путала и не забывала. Она очень прилично для студентки знала тот исторический период, к которому относились документы. Полина аккуратно и быстро заполняла карточки своим красивым, чётким почерком. Граф показал ей, как делать фотокопии документов, и Полина вскоре научилась выполнять эту работу безукоризненно. Нравились графу также и её воспитанность и прямой, самостоятельный характер. Он вполне допускал, что такая девушка может понравиться его сыну. Только между ними явно что-то произошло. Поль сам не свой. Неужели его волнует социальное неравенство? Да нет, не может быть, не так они его воспитывали. Может быть, Поль обидел девушку? Вряд ли. Он добросердечен и деликатен, иногда даже слишком. Полина его обидела? В это тоже не верилось, Полина – девушке разумная и сдержанная. Да и за что его обижать?

От всех этих рассуждений и переживаний за сына граф почти потерял сон, что в свою очередь стало сказываться и на его здоровье. Мрачная, угрюмая атмосфера, воцарившаяся в доме, действовала на графа угнетающе.

В одну из ночей поздней осени (которой уже давно пора было стать зимой) граф, как обычно, не спал. Он перебирал в памяти всё, что знал об этой непонятной ситуации. А знал он больше, чем мог бы предположить Поль.

В начале лета, когда они были заняты поисками тайника в стенах замка, Поль после обеда по своему обыкновению выразил желание прогуляться. Он ушёл, а граф попросил Микельса подать ему в кабинет чашку чая, что тот и исполнил. Граф собрался было немного отдохнуть, попивая чай и просматривая новые книги. Но тут он заметил, что Микельс не удалился, а продолжает стоять рядом, переминаясь с ноги на ногу и слегка покашливая. Так он всегда вёл себя, когда хотел обратиться к графу, но не решался.

– Вам что-то нужно, Микельс? Я вас слушаю.

– Ваше сиятельство, простите мне, если сочтёте меня слишком дерзким, но я хотел бы вас спросить. Как звали ту молодую особу, которую господин Поль приводил прошлой осенью к нам в дом?

– Её звали Иолла. Иолла Терс. А почему, собственно, вы спрашиваете, и почему вы вдруг о ней вспомнили?

– Ваше сиятельство, я вам сейчас все расскажу, надеюсь вы меня поймёте и не будете сердиться на то, что я лезу не в свои дела. Когда эта молодая особа, мадемуазель Терс пришла к нам в гости, то я ещё в прихожей понял, что если она когда-нибудь, не приведи Господь, войдёт в вашу семью, то нам придётся подыскивать другое место службы. А вы ведь знаете, что это означает для всех нас, веками служивших одной семье, вашей семье, ваше сиятельство! Мадемуазель Терс посмотрела на меня, как на какого-то таракана, или другое противное насекомое, и презрительно скривилась. И потом, за обедом, я то и дело ощущал её презрение не только ко мне, но и ко всему, что она видела вокруг. Призна́юсь вам, что с той поры я потерял покой. А теперь о том, почему я завёл этот разговор только сейчас. Ваше сиятельство, если вы скажете, что я лезу не в своё дело, то будете совершенно правы. Но я всё равно хочу вам рассказать, что узнал. Вы знаете, ваше сиятельство, куда каждый день уходит господин Поль? Он ходит на почту, и получает там письма!

– Вы меня удивляет, Микельс. Почты для того и существуют, чтобы люди могли получать и отправлять письма и другую корреспонденцию.

– А почему же он не получает их прямо в замке? Ведь мы ежедневно бываем в городе, и могли бы доставлять ему письма.

– А вам не кажется, Микельс, что это его личное дело? Если ему больше нравится получать письма на почте, то я не нахожу в этом ничего странного.

– Ваше сиятельство, господин Поль переписывается с девушкой! Вот я и волновался, вдруг это та особа, которая вселила тревогу в моё сердце? Но вы меня успокоили. Фамилия девушки – Петерс.

– А вам откуда это известно, Микельс? Кажется, существует тайна переписки.

– Но я ведь не читаю этих писем. Я только попросил начальника почты (а он кум Анны, моей сестры), чтобы тот посмотрел обратный адрес и фамилию. Там значится: Археополис, затем какие-то цифры, и фамилия отправителя: П. Петерс.

– Археополис? Интересно. Это не город, это посёлок, возникший неподалёку от места раскопок древнего города, который находился на территории нашей страны задолго до того, как здесь поселились наши предки. Не представляю, какое отношение имеет Поль к этому месту. Возможно, там живёт или работает кто-то из его друзей. Но почему вы, собственно, решили, что П. Петерс – это девушка? С таким же успехом фамилия может принадлежать молодому человеку.

– Ваше сиятельство, господин Поль очень радуется, когда получает очередное письмо. У него не хватает терпения донести письмо до дома. Он читает его прямо на почте, и делает это иногда по нескольку раз подряд! А ещё как-то раз кум видел через окно, как господин Поль, выйдя из почтового отделения, перед тем, как спрятать письмо, поцеловал его!

«Да, – подумал граф, – в маленьких городках никуда невозможно скрыться от любопытных глаз. И все новости разносятся моментально, ведь все друг другу либо родственники, либо соседи, либо хорошие знакомые!»

– Знаете, Микельс, вам и вашему куму надо было бы поступить в разведку. Уверен, вы бы добились на этом поприще значительных успехов. Но в нашем случае я полагаю, что устраивать слежку за близкими людьми не совсем красиво. Ладно, вы убедились, что Иолла Терс, которая вам так не понравилась, здесь ни при чём. Думаю, Поль сможет сам разобраться, хороший она человек, или нет. Но личная жизнь моего сына, как и моя, и ваша – на то и личная, чтобы человек сам решал, должны ли о ней знать другие люди, или нет. Надо уважать их мнение.

– Это, безусловно, справедливо, ваше сиятельство. Прошу извинить меня за моё неуместное любопытство. Впредь это не повторится.

И Микельс удалился.

Надо сказать, что когда профессор Гудман предложил графу на должность секретаря кандидатуру студентки Петерс, упомянув, что летом она под его руководством работала на раскопках, то он сразу вспомнил о том разговоре и спросил имя студентки. Узнав, что её зовут Полина, а потом увидев девушку и поговорив с ней, он подумал, что наверняка это и есть таинственное увлечение его сына. Он даже предвкушал радость Поля от того, что секретарем отца стала его хорошая знакомая (а может быть, и больше, чем знакомая, кто знает…) Но получилось совсем наоборот. Появление в их доме Полины вызвало какую-то странную реакцию сына, а потом и вовсе повергло его в глубокое уныние.

И хотя Полина во всех отношениях устраивала графа в роли секретаря, он стал подумывать о её замене.

Размышляя о всех этих проблемах, граф окончательно расхотел спать. Ему подумалось, что небольшая прогулка по дому поможет отвлечься. Он встал, накинул халат и направился в комнату, которую особенно любил. Это была гостиная на втором этаже с большими окнами и эркером, выходящим на тихий маленький дворик. Ему захотелось постоять там немного, вспоминая, как иногда они с Глорией приходили в эту гостиную и любовались на ночной сад. Если бы жена была жива, она наверняка смогла бы найти выход из этой тягостной ситуации. Женщины лучше разбираются в сердечных делах.

В гостиной было темно, ночь была безлунная, и пространство за окном освещал только тусклый фонарь. И в его свете граф разглядел в эркере чей-то темный силуэт. Это был его сын. Он, казалось, не слышал, как в гостиную зашёл отец. Поль стоял неподвижно, и наблюдал за дождевыми каплями, медленно сползающими по стеклу. Граф подошёл поближе и спросил разрешения войти, Поль, не оборачиваясь, кивнул, и граф оказался рядом с сыном. Какое-то время они молчали, а потом граф решился и заговорил.

– Знаешь, Поль, мне в последнее время очень тяжело. Ты прекрасно знаешь, какую утрату мы с тобой понесли в этом году. И я очень благодарен тебе за то, что ты всё лето был рядом. Много разных событий пришлось нам пережить, но мы были вместе и смогли всё преодолеть. Я в тебе постоянно чувствовал друга, близкого человека. Я был счастлив тем, что у меня есть ты.

И вдруг всё резко изменилось. Ты избегаешь меня, стал замкнутым, угрюмым. Скажи, я тебя обидел чем-нибудь?

Поль отрицательно покачал головой. Переживая какие-то проблемы, люди иногда становятся очень эгоистичными, и, погрузившись в свой внутренний мир, жалея себя, упиваясь своими страданиями, не задумываются о том, что они заодно портят жизнь всем окружающим людям. И сейчас вдруг Поль осознал, что его отец, оказывается, тоже стал жертвой их с Полиной ссоры.

Граф, между тем, продолжал:

– Я стал обдумывать все события, и понял, что всё усугубилось, когда я взял в секретари Полину Петерс. Не знаю, чем тебе не нравится эта девушка, но я вижу, что её присутствие в нашем доме тебя тяготит. И я решил, несмотря на то, что она прекрасно работает и вполне меня устраивает в роли секретаря, так вот, я решил уволить её. Спокойствие в доме и твоё хорошее настроение для меня дороже всего.

– Нет, папа, нет! – вдруг разволновался Поль. – У неё ведь есть младший брат, она зарабатывает деньги на его образование. Если она лишится заработка, это будет тяжёлым ударом для неё, и для всей её семьи!

– Так. Значит тебе небезразлична её судьба? Ты желаешь, чтобы у неё все складывалось хорошо? Может быть, ты всё-таки расскажешь мне, что между вами произошло? Я не вмешиваюсь в твою личную жизнь, но, возможно, смогу помочь. У меня большой жизненный опыт, вдруг я смогу найти правильное решение? Я же переживаю за тебя, хочу тебе только добра. И Полина замечательная девушка. Я не верю, чтобы между вами могли возникнуть какие-то непреодолимые препятствия.

И Поля прорвало. Он не мог больше носить в душе эту боль. И начал он не со знакомства с Полиной, а со взаимоотношений с Иоллой. Граф слушал внимательно. Выговорившись, Поль закончил своё повествование вопросом:

– Ну в чем, в чем же я виноват? Что я сделал не так? И как всё исправить?

Граф немного помолчал, как бы обдумывая услышанное, а потом заговорил:

– Виноват не ты, Поль, а скорее мы с мамой. Мы не подготовили тебя к тому, что в мире можно встретить не только добрых, порядочных людей, но и таких, которые не остановятся перед любой подлостью, чтобы добиться своего. Порядочность они считают слабостью, деликатность – глупостью. Трудно, очень трудно одолеть таких людей. Их оружием – интригами, клеветой, наглостью порядочный человек действовать не может, а уговоры, призывы вести себя по совести на них не действуют.

Но и их не всегда можно винить. Чаще всего, они сами – жертвы. Жертвы обстоятельств и дурного воспитания. Вот скажи, тебе Иолла рассказывала что-нибудь о своей матери?

– Да, я как-то спросил, она довольно резко ответила, что у неё нет матери. И я не стал больше трогать эту тему, которая была ей неприятна. Я думаю, её мама умерла.

– Её мама, скорее всего, до сих пор жива-здорова. Просто она их бросила.

– Как, бросила? – ужаснулся Поль. – Ну мужа, ладно, ещё можно понять. Но дочку?!

– Могу рассказать, если тебе интересно. Возможно, тогда ты лучше поймёшь, почему Иолла выросла такой.

89. Зелёная птичка

– Мой рассказ, пожалуй, следует начать с небольшого экскурса в историю банка «Терс и компания». Прадед Иоллы, дед её отца, был обыкновенным ростовщиком. Это не слишком почетное занятие принесло ему приличный капитал и ненависть огромного числа людей, которых он безжалостно обобрал до нитки, пуская их по миру, ломая судьбы. На руку ему были и война, и голод, и другие бедствия, когда люди за кусок хлеба расставались со всем дорогим и ценным, что у них было, начиная с фамильных драгоценностей и кончая крышей над головой. У ростовщика было два сына, которые решили тоже пойти по финансовой части. Но им хотелось не только иметь большие деньги, но и быть уважаемыми членами общества. И они надумали создать банк, используя капитал, полученный в наследство от отца. К сожалению, их фамилия произносилась многими людьми не иначе, как с проклятиями, поэтому они сменили её на другую. Говорили, что Терс – это фамилия их матери. Старший брат был более успешным коммерсантом, он с утра до ночи торчал в банке, так что личную жизнь устроить не удосужился, семьи не завёл, наследников у него не было. А младший брат был не так привержен к банковскому делу. Он женился, родил сына – отца Иоллы, которого назвал Теодором. Бездетный дядя любил племянника как родного сына и с детства стал посвящать его в различные финансовые премудрости. Теодор унаследовал талант к делам такого рода, и скоро стал надёжным помощником отца и дяди. А последний всё реже появлялся на публике, и, наконец, совсем исчез. Говорили, что у него начались проблемы с головой, он стал вести себя странно, всё забывал, путался в делах, и пришлось отстранить его от бизнеса.

Дела в банке пошли бы совсем плохо, если бы не Теодор. Он, по сути дела, взял бразды правления банком в свои руки, хотя был ещё довольно молод, и не получил, почти никакого серьёзного образования. Как и дядя, он всего себя посвятил работе, и жениться не торопился. Мы были с ним почти ровесниками, но я его совсем не знал, слишком разные у нас были круги общения. Мы регулярно «встречались» с ним только в одном месте: в «списке самых завидных женихов Медиленда», который периодически публиковался в газетах. Я попадал туда из-за происхождения, а он – из-за капитала.

Этот список первым из нас двоих покинул я, женившись на твоей маме. А вскоре у нас произошло событие, возможно и не совсем значительное, но всё же такое, о котором говорил весь город.

Было у нас тогда кабаре «Конфетка». Так, ничего особенного. Особой популярностью не пользовалось, хотя и имело постоянных посетителей – любителей подобного вида отдыха. Я в их число, как ты понимаешь, не входил.

И вот однажды весь город оказался заклеен афишами, которые сообщали, что в кабаре «Конфетка» можно увидеть и услышать неповторимую и незабываемую мадемуазель Зелёную птичку. С афиш на зрителя смотрела девица в причудливом зелёном одеянии. Я не обратил ровным счётом никакого внимания на это известие о появлении очередной «звезды», поскольку хорошо понимал, что основная цель подобных афиш – заманить в заведение новых клиентов.

Но в этот раз я ошибался. Вскоре о Зелёной птичке говорили все и повсюду. Те, кто её уже успел увидеть и услышать, отзывались о ней, как о чуде, о феномене, с которым обязательно надо познакомиться. Народ хлынул в кабаре «Конфетка» рекой, купить билеты было невозможно. Я относился ко всей этой шумихе скептически, но твоя мама заинтересовалась и попросила меня сводить её на представление. Я был готов сделать для неё всё, что угодно, а не только вытерпеть вечер в кабаре. Поэтому я приложил усилия и вскоре смог достать билеты на двоих за отдельным столиком.

Предчувствия меня не обманули. Было очень шумно, душно, накурено. Было слишком много подвыпивших и просто пьяных. И весьма посредственная программа. Конечно, любителям полуголых девиц, лихо отплясывающих канкан, было на что посмотреть. Но меня подобные зрелища не увлекали, и я посматривал украдкой на часы, торопя время до окончания представления. Твоя мама тоже скучала.

И вот, ближе к концу программы, зал вдруг погрузился в полумрак. Я заметил, что музыканты отложили свои инструменты и сели. А на смену им вышли девушка со скрипкой и юноша с флейтой.

На сцене выделялся только круг, освещенный софитами. В нём показался конферансье и жестом призвал публику к тишине. Когда всё затихло, он торжественно произнёс:

– Дамы и господа, внимание! Сейчас вы услышите и увидите нашу незабываемую и неповторимую мадемуазель Зелёную птичку!

Когда замолкли восторженные аплодисменты, вызванные его словами, конферансье добавил:

– Мадемуазель Зелёная птичка исполняет только одну песню и на бис её не повторяет!

Сцена опустела, а скрипка и флейта заиграли какую-то мелодию, простую, но одновременно очень изысканную, нежную и грустную. Всё это так контрастировало с тем, что звучало в этих стенах ранее, что я просто замер от удивления. Думаю, то же самое ощущали и другие зрители. И вот на сцене появилась исполнительница. Она сделала несколько грациозных танцевальных па и запела. И тут я понял, почему по ней сходит с ума весь город. Голос у неё был не особенно сильный, но такого удивительного чистого, светлого, я бы сказал хрустального тембра слышать мне не приходилось ни до, ни после. Песенка была, скорее всего, обработкой какой-то народной песни. Это был разговор девушки с зелёной птичкой. «Зеленая птичка, моя единственная подружка, как мы с тобой похожи! Ты сидишь в клетке, томишься в неволе, мечтаешь о синем небе и просторе. А я сижу в своей светёлке, томлюсь по моему любимому. И ты никогда не полетишь навстречу солнцу, потому что у тебя подрезаны крылья, а я никогда не устремлюсь навстречу милому, потому что завтра меня выдадут замуж за постылого старика!»

Песен с таким содержанием в народе сложено немало, много женских судеб было разбито безжалостным произволом родных. Но никогда эта незамысловатая песенка не произвела бы на слушателей такого впечатления, если бы не исполнительница. Как она этого добивалась, я не понимаю до сих пор. Это был какой-то гипноз. Хотелось немедленно открыть дверцу клетки и выпустить бедную птичку, хотелось вырвать несчастную девушку из рук корыстолюбивых родителей и помочь ей соединиться с возлюбленным. Я уже не обращал внимания на нелепый наряд, состоящий из огромного количества зелёных блёсток и зелёного же полупрозрачного шёлка, на султан из перьев на голове. Я видел перед собой только несчастную девушку со сломанной судьбой.

Когда выступление закончилось, и в зале снова зажёгся свет, на исполнительницу обрушились шквал рукоплесканий и море цветов. Ими была усыпана вся сцена. Когда восторги поутихли из-за столика, стоящего к сцене ближе других, поднялся человек примерно моих лет. Он был не слишком высок и откровенно некрасив, но зато великолепно одет и держался с непередаваемым достоинством. Публика замерла, явно ожидая увидеть нечто интересное. Человек повелительно махнул рукой, и двое служителей сгибаясь от тяжести, вынесли на сцену огромную корзину с экзотическими цветами. Тяжесть корзины наводила на мысль, что в ней не одни только цветы. Певица присела перед дарителем в глубоком реверансе, а тот поймал её руку, почтительно поцеловал, а затем ловко защёлкнул на запястье браслет с такими огромными изумрудами, что я в первую секунду решил, что это подделка. Певица наклонилась ещё ниже и поцеловала поклонника в щёку. Зал взревел от восторга, а осчастливленный поцелуем дивы поклонник, обернувшись к залу, провозгласил:

– Дамы, господа, прошу выпить за здоровье мадемуазель Зелёной птички! Я угощаю!

И сейчас же между столиков устремились официанты с подносами, разнося бокалы с шампанским.

Вскоре программа закончилась, и публика стала расходиться. На выходе мы столкнулись с одним знакомым, и твоя мама спросила у него, не знает ли он, кто тот щедрый поклонник Зелёной птички?

– Ну как же, знаю, – ответил он, – это сын младшего компаньона «Терс и компания», Теодор. Ежедневно здесь бывает, совсем голову потерял, если так будет продолжаться, их банк вылетит в трубу.

Далее события развивались по сценарию плохой мелодрамы. До отца влюбленного Теодора дошли слухи о безумствах его отпрыска. Он нанял осведомителя, и слухи более чем подтвердились. Банкир вызвал сына на ковёр и устроил ему головомойку. Он упрекал его в мотовстве, а также и в подрыве престижа и доброго имени банка. Из-за него все они становятся посмешищем и притчей во языцех.

Теодор нисколько не испугался отеческого гнева. Он согласился, что история, действительно, затянулась, и он намерен в ближайшее время положить ей конец, а именно, он собирается сочетаться с Зелёной птичкой законным браком.

Отца едва не хватил удар при этих словах. Ходили упорные слухи, что величайшей мечтой банкира было удачно женить сына. И это «удачно» означало вовсе не богатство невесты, а её положение в обществе. Ему хотелось породниться с каким-нибудь аристократическим семейством, чем он мечтал окончательно предать забвению все воспоминания о неблаговидном ростовщическом прошлом семейства.

И вдруг Теодор, на которого возлагались эти честолюбивые надежды, собирается поставить на биографии ещё одно тёмное пятно, женившись на певичке из кабака! Нет, такого мезальянса отец допустить не мог.

Он пригрозил отпрыску, что если тот ослушается запрета и женится против воли родителей, то будет отстранён от дел и лишён наследства.

– Это ваше право, – гордо ответил Теодор и удалился.

Вскоре все газеты взорвались новостями: наследник династии Терсов женился на актрисе кабаре «Конфетка» Сильвии Римо, выступавшей под псевдонимом Зелёная птичка. Сообщали, что он заплатил огромную неустойку за разрыв контракта с кабаре. Также всячески смаковался скандал, который разразился в семействе Терсов: отец уволил сына с должности управляющего и вычеркнул его из завещания.

Журналисты соревновались друг с другом в том, кто раскопает больше скандальных фактов о прошлом новоиспечённой госпожи Терс. Выяснилось, что она была иностранкой, но доподлинно не удалось узнать: француженкой ли, итальянкой или швейцаркой. Также было не совсем понятно, как она оказалась в Медиленде. Упорно передавались из уст в уста слухи, что она влюбилась в какого-то военного и убежала с ним из дому.Возлюбленный завёз Сильвию в нашу страну и, так и не женившись, исчез, бросив её на произвол судьбы. Оставшись в чужой стране без жилья и без денег, она вынуждена была искать хоть какую-нибудь работу. Судьба привела её в кабаре «Конфетка», где она приглянулась хозяину. Девушка, по его мнению, не подходила на роль исполнительницы канкана, тем более не хотел он видеть её в роли посудомойки. Хозяин кабаре был женат, имел уже взрослых детей, и менять в своей жизни ничего не собирался. Но и отпустить девушку не желал, поэтому снял для неё маленькую квартирку, и сделал своей содержанкой. Неизвестно, тяготила ли её эта роль, но только она часто распевала вполголоса песню о несчастной Зелёной птичке.

Хозяину кабаре песенка показалась любопытной, а голосок Сильвии свежим и оригинальным. Он вдруг подумал, что из этого можно сделать номер, способный тронуть сердца, сыграв на контрасте с разудалым весельем. Он пригласил композитора, чтобы на основе незатейливой песенки создать хит, затем поэта, чтобы придать больший драматизм простым словам песни. И, наконец, пригласил опытную певицу и хореографа, чтобы они в короткое время сделали из обычной девушки актрису.

Интуиция не подвела хозяина кабаре. Успех был ошеломляющим. Деньги потекли в карман хозяина «Конфетки» рекой. Он благословлял тот день и час, когда в двери его заведения робко зашла миловидная, скромно одетая девушка.

И конечно, когда Сильвия покинула кабаре, этот источник дохода иссяк. Но что тут можно было сделать?

Венчание Теодора Терса и Сильвии Римо прошло почти незаметно. Родных и друзей на свадьбе не было, так сложились обстоятельства, а газетчики о дате бракосочетания вовремя не пронюхали. Для молодой семьи новоиспечённый муж снял довольно скромную квартиру. Ведь значительную часть своего личного состояния он истратил на красивое ухаживание и уплату неустойки. Не могу сказать, была ли довольна его молодая жена тем, что замужняя жизнь оказалась не совсем такой роскошной, как ей, возможно, представлялось.

Впрочем, опала длилась не слишком долго. Во-первых, дела в банке сразу пошли плохо. Младший компаньон не обладал той деловой хваткой, которой в полной мере владели его старший брат и сын. А потом все газеты торжественно объявили, что у четы Терсов родилась дочь, которую назвали Иоллой. Теодор уведомил родителей об этом радостном событии письмом, в котором спрашивал, не хотят ли дедушка и бабушка познакомиться с новорождённой внучкой? Поколебавшись, они ответили согласием.

Крохотная девчушка растопила лёд в сердцах стариков, произошло примирение, а затем и восстановление Теодора Терса во всех правах. Банк «Терс и компания» снова стал успешно развиваться, и в семье наступили мир и согласие. Впрочем, ненадолго.

Скажу тебе, что у Сильвии Терс действительно был незаурядный дар перевоплощения.

Как-то мы с твоей мамой пошли в театр и увидели там чету Терсов. Трудно, даже невозможно, было узнать в роскошной красавице певичку из кабаре. Величественная и невозмутимая светская львица обращала на себя всеобщее внимание. Она проплывала мимо людей, ни на кого не глядя, с полуобнаженных плеч ниспадала, словно мантия королевы, белоснежная меховая накидка, оттеняющая мягкий блеск атласного платья, на шее переливалось бриллиантовое колье. Сама Сильвия больше всего походила на прекрасную мраморную статую. Теодор Терс, как всегда великолепно одетый, взирал на свою супругу снизу вверх (потому что был на полголовы ниже её) с нескрываемым восторгом и обожанием. Честно говоря, я порадовался за них. Каждый получил то, что хотел: Сильвия – роскошную жизнь, Теодор – счастье обладать любимой женщиной.

А потом произошла в жизни банкира самая настоящая трагедия.

Каждое лето Терс вывозил семью на какой-нибудь модный курорт. И вот, когда Иолле исполнилось три года, они снова оказались на берегу океана, среди пальм и магнолий, яхт, ресторанов и всевозможных развлечений в фешенебельном номере самого дорогого отеля. Через какое-то время Терс получил срочную телеграмму из банка, оповещавшую о неожиданном затруднении, требующем его личного присутствия. Банкиру не хотелось прерывать отдых жены и дочери, и он решил оставить их на несколько дней одних, пообещав вернуться, как только исправит ситуацию. Прибыв в банк, Терс с удивлением узнал, что там всё благополучно, и телеграммы никто не посылал.

Проклиная шутника, банкир сразу же направился в обратный путь. Служащие отеля, как только он появился в дверях, со смущением объявили, что, возможно, в их номере не всё благополучно. На двери висит табличка «Не беспокоить», поэтому никто не решается зайти. Но из номера периодически доносится детский плач. Полный дурных предчувствий, банкир ворвался в номер. Навстречу к нему выбежала заплаканная малышка. На столе лежала записка: «Не ищи меня. Я полюбила другого. На развод подам сама. Прощай».

Я не могу представить себе, что почувствовал Теодор Терс, прочитав эти слова. Говорили, что он учинил расследование и выяснил, что его супруга убежала с профессиональным жиголо, роман с которым разыгрывался прямо за спиной у ничего не подозревающего мужа. Узнав это, Терс, хотя и был зол на жену, немного успокоился. Он был уверен, что супруга, привыкшая к обеспеченной жизни, недолго протянет с небогатым любовником. Рано или поздно вернётся с повинной. Ну а он немного посердится и простит.

Но Сильвия оказалась хитрее. Через несколько недель из-за океана пришло её заявление о разводе. Дело велось через адвоката, и Терсу не удалось пообщаться с беглянкой. А когда развод всё же состоялся, его ждал новый удар. Газеты оповестили о сенсационной новости. Сильвия Терс сочеталась законным браком с американскими мультимиллионером. Это ничего, что молодожён давно разменял седьмой десяток. На фотографиях он выглядел весьма достойно, обнажая в улыбке безукоризненно белые фарфоровые зубы. Как видно, жиголо был просто посредником, подставным персонажем, нанятым для того, чтобы запутать следы.

С тех пор жизнь Теодора Терса круто изменилась. Вся его любовь сосредоточилась на одном человеке – его дочери. Он боготворил Иоллу, баловал её, жил и работал ради неё. И, конечно, воспитывал её в соответствии со своими жизненными представлениями. Так Иолла и росла в полной уверенности, что купить можно весь мир. Не знаю, что она думает о матери, как к ней относится. Полагаю, это величайшее несчастье сознавать, что родная мать навсегда бросила тебя ради выгоды. Так что тут её можно только пожалеть. А насчёт её упорного желания заполучить тебя во что бы то ни стало, я думаю, что тут могут быть две причины. Первая: Иолла не привыкла к отказам. Поэтому настоять на своём для неё дело принципа. И вторая: возможно, Теодор Терс перенял от отца мечту породниться с семейством, чья безупречная репутация складывалась веками, попасть в высшее общество. Мне неприятно вспоминать, как он разговаривал со мной во время моих посещений банка. Этакая смесь угодливости и презрительной усмешки. Думаю, эти мысли он внушил и своей дочери.

Ну вот, теперь ты многое знаешь. Не убеждён, что это сможет тебе помочь выстоять против Иоллы (я знаю, что ты не допустишь ответной грубости или подлости), но хотя бы даст тебе уверенность, что ты ни в чём не виноват.

Ну, а что касается Полины, я хорошо тебя понимаю. Она замечательная девушка. Не часто удаётся в жизни встретить человека с таким цельным и благородным характером. Но именно эта жизненная позиция и делает иногда людей чересчур прямолинейными, оберегая своё внутреннее «я», эти люди порой проявляют избыточную принципиальность и не желают во всём разобраться. Это часто свойственно молодости. Не переживай. Я сам поговорю с Полиной, и, думаю, смогу всё уладить. Жизнь, непростая штука, в ней всё случается. Но унывать и падать духом не следует никогда. А теперь, пойдём спать.

90. Эстер

Поль вышел из дверей университета и замер от восторга. Куда девалась та хмурая слякоть, которая стояла на улице уже несколько недель? Всё было покрыто первым белым и пушистым снегом, который продолжал падать, кружась невесомыми хлопьями вокруг уличных фонарей. Картина была самая что ни на есть рождественская, это было просто замечательно, ведь уже через три дня будет рождественский сочельник! Эти праздничные дни всегда волновали сердце Поля какой-то неясной мечтой, возможно ожиданием чуда.

И одно чудо уже свершилось: отношения с Полиной наладились, и внутри у Поля всё просто пело от счастья. И это чудо совершил не какой-то добрый волшебник, а его собственный отец.

Через несколько дней после того ночного разговора Поль стал замечать, что Полина уже не прячет от него взгляд, и не хмурится, когда они находятся в одной комнате. Она принимает участие в общем разговоре за столом и даже улыбается в ответ на некоторые фразы Поля. Примерно через неделю графу пришлось попросить Полину задержаться сверх установленного времени из-за какой-то безотлагательной работы. На улице совсем стемнело и шёл дождь, когда Полина, наконец, засобиралась домой.

– Поль вас отвезёт домой, – тоном, не терпящим возражения, сказал граф.

Полина слабо попыталась отказаться, но в конце концов согласилась. Поль подогнал машину к самым дверям и держал над девушкой зонтик, пока та не села в автомобиль. Поехали. Поль молчал, поскольку дал слово не заводить разговоры, которые расстраивают Полину. И тогда она заговорила первая.

– Поль, простите меня за мой вспыльчивый характер. Я многого не знала, поэтому поверила всему, что наговорила та девушка. Поверьте, мне очень стыдно.

– Что вы, Полина, – с жаром возразил Поль. – Это я виноват, я растерялся, не смог сразу дать отпор этой непорядочной особе. Поверьте, знакомство с ней тяготило меня с первого дня. Её поведение меня всегда удручало, она постоянно говорила всякие колкости, насмешки, мне рядом с ней было неуютно, но я не понимал, как можно дать понять девушке, что нам не стоит продолжать встречаться. Мне это казалось невежливым. Поэтому я был очень рад, когда наши отношения сами собой просто сошли на нет. Я думал, эта история закончилась, но, как видно, ошибался. Впредь я постараюсь быть настороже. Полина, вы меня простили?

– Да, – улыбнулась Полина, – но за вами долг, Поль. Вы обещали мне рассказать об удивительных событиях, которые произошли с вами этим летом. Кое о чём я узнала из газет уже здесь, ведь в Археополисе мы газет не получали, и никаких новостей не знали. Но мне очень хочется узнать все подробности.

– Я с радостью всё расскажу. А вы расскажете мне про раскопки. Но не сегодня. Мы уже приехали. Ваши родители, наверное, волнуются, что вас долго нет. До завтра. Спокойной ночи.

С этими словами Поль открыл дверь, и Полина, улыбнувшись ему на прощание, исчезла в полумраке подъезда.

Когда Поль, в состоянии полной эйфории вернулся домой Микельс доложил ему, что их сиятельство уже отправились в спальню.

Так что свою горячую благодарность отцу Поль выразил только утром. Граф прервал его:

– Ну, что ты, Поль, я сделал только то, что сделал бы на моём месте любой отец для своего сына. Поторопись лучше на занятия.

За обедом всех ожидал ещё один сюрприз со стороны графа. За столом он объявил:

– Меня вполне устраивает ваша работа в качестве моего секретаря, мадемуазель Полина. И всё-таки в ней есть один существенный недостаток.

Поль изумлённо посмотрел на отца, в глазах Полины промелькнул испуг.

– Вчера, – продолжал граф, – сложилась ситуация, в которой я испытал неловкость. Работа требовала задержать вас на более длительный срок, чем это было оговорено. И я невольно представлял себе, как волнуются ваши родители из-за вашего опоздания. Я не хочу более переживать из-за таких случаев, поэтому сегодня подал заявку на телефонную станцию об установке в вашей квартире телефона. Разумеется, все расходы на установку и дальнейшее использование я буду оплачивать сам. При этом все члены вашей семьи могут пользоваться телефонной связью для своих личных нужд без всяких ограничений. Мадемуазель Полина, сообщите вашим родным, что установка телефона запланирована на послезавтра.

Поскольку граф говорил об этом тоном, не допускающим возражений, Полине оставалось лишь поблагодарить его. Надо ли говорить, что первый «пробный» звонок из квартиры Петерсов был сделан Полиной Полю. Граф наедине с собой довольно улыбался.

Теперь почти ежедневно Поль отвозил Полину домой на автомобиле. Он старался ехать как можно тише, а иногда и просто кружил по городу, чтобы больше времени побыть вместе. Влюблённые, казалось, совсем не замечали плохой погоды. Разговорам не было конца. Полина удивлялась необыкновенным событиям, произошедшим в замке этим летом. Она не могла поверить что рыжий Кот, которого она не раз видела в доме Вундерстайнов, и которого порой брала на колени, – что этот самый Кот и был главным кладоискателем. И что именно этот Кот привёл в замок тяжело раненого щенка, который выздоровел и вымахал в огромного пса Урсика, шумно радующегося при всяком появлении Полины.

А Полю очень хотелось рассказать Полине ещё и о таинственном горном народе, о невидимом острове и иных вещах выходящих за грань обыденного. Но данное слово сдерживало его. Он только сказал, что в замке сейчас идёт реставрация, а для работ приглашена опытная компетентная бригада. Ах, если бы Полина была членом их семьи… Но об этом Поль не смел даже и мечтать.

И вот сейчас, за несколько дней до рождественского сочельника Поль был полон самых счастливых ожиданий. Он предвкушал смолистый запах ели, праздничный перезвон церковных колоколов, звуки рождественских песен, мерцание свечей, пёструю россыпь конфетти, вкус традиционного коричного пирога, шумные огни фейерверков, и ещё много-много праздничных радостей.

Рождественскую ночь Вундерстайны по освящённой веками традиции всегда встречали в узком семейном кругу. И за праздничным столом рядом с ними сидели их верные слуги Микельсы. В эту святую ночь все становились равны.

А на следующий день граф пригласил гостей. И этими гостями была семья Петерсов. Граф самолично позвонил главе семейства и сказал, что поскольку Полина на протяжении нескольких месяцев является его сотрудницей, то он очень хотел бы познакомиться с её родителями и братом. Он выразил надежду, что Петерсы примут его приглашение и разделят радость праздника с ним и с его сыном.

Как же всё-таки хорошо, что руководство факультета решило перенести несколько лекций с предпраздничных дней на сегодняшний вечер! В результате к каникулам прибавилось ещё два дня.

На скамейке около университетского крыльца сидела немолодая, бедно одетая женщина. Она поглядывала на двери здания и, очевидно, кого-то ждала. У Поля сжалось сердце. Видно было, что незнакомка замёрзла, а, может быть, и больна.

«Я вот здесь радуюсь, а далеко не всем людям хорошо в эти праздничные дни», – подумал Поль. Ему захотелось сделать что-нибудь для незнакомой женщины. Он решил отдать ей те деньги, что были при нём. Их было не очень много, и он боялся, что женщина воспримет это как подачку и обидится. При всей своей бедности на нищенку она не походила.

Пока Поль раздумывал, как поделикатнее передать женщине деньги, двери распахнулись, и он увидел Иоллу и услышал её громкий и какой-то нарочитый смех. Поль отступил в тень: портить себе настроение перед праздниками в его планы не входило. Иолла, как всегда, была окружена свитой молодых людей, которые поздравляли её и друг друга с наступающими праздниками и желали весёлых каникул. Постепенно приятелей рядом с Иоллой становилось всё меньше: они прощались и исчезали в темноте, осторожно косясь на виднеющуюся неподалёку фигуру Мита. Когда удалился последний ухажёр, Иолла направилась к автомобилю. И тут навстречу к ней шагнула женщина со скамейки.

Поль услышал её голос:

– Барышня, барышня, вы меня не узнаёте? Помните, два года назад, тоже под Рождество, в парке… вы тогда со своим батюшкой были, хвалили мои песни, денег дали, обещали помочь…

– Что за бред, – возмутилась Иолла. – Я вас в первый раз вижу. Не приставайте!

– Ну как же, я не могу ошибиться, вы тогда такая хорошенькая были! В белой шубке, в шапочке, ну вспомните! Я тогда несколько раз приходила на то место, ждала, но я не упрекаю, возможно, у вас дела были, а потом я простыла, болела долго, с работы выгнали, с квартиры тоже… Но не думайте, я ничего не прошу. Верните мне только мой альбом, это ведь всё, что у меня от мужа осталось. Вам он ни к чему, а для меня – память…

Иолла окончательно обозлилась:

– Прочь с дороги! Эй, Мит, что стоишь, глазеешь, не видишь, к твоей хозяйке побирушка нищая пристала, сделай что-нибудь!

Мощная фигура Мита нависла над несчастной женщиной, и в следующую секунду он оттолкнул её от Иоллы с такой силой, что бедняжка, пролетев пару метров, упала, ударившись коленями о каменные ступеньки крыльца.

Поль кинулся к женщине. Пока он поднимал несчастную и помогал ей добраться до скамейки, ярко-красный автомобиль был уже далеко.

Женщина едва передвигала ноги. Она натягивала на колени юбку, но Поль видел, что на ней расползаются кровавые пятна.

– Я отвезу вас к врачу, – предложил Поль.

Женщина пришла в сильное волнение:

– Нет, нет, я вас умоляю, не надо! Только не к врачу.

– Ну хорошо, – уступил Поль. – Тогда я доставлю вас домой. Идти ведь вы не можете.

Но и от этого предложения женщина стала отнекиваться.

– Я немного посижу здесь, а потом пойду. Ступайте. Спасибо за помощь. Не беспокойтесь.

– Нет, я не могу вас так оставить. Вы тут замёрзнете на скамейке, или кровью истечёте. Хорошо, давайте я вас привезу к себе домой, вам там обработают раны, перевяжут, а потом, если захотите, можете идти, куда вам надо.

Видно было, что женщина колеблется, похоже, она осознала безвыходность своего положения. Поэтому Полю не составило труда её уговорить. Жаль, что он сегодня был не на автомобиле. Поль поймал такси, укутал ноги женщины своей курткой, чтобы не испачкать салон кровью, и через пятнадцать минут уже помогал раненой преодолеть порог своего дома.

Их появление вызвало сильный переполох. Больше всех суетилась и ахала Фанни. Чтобы не смущать незнакомку, граф предложил осмотреть раненую женщинам: госпоже Микельс и Сусанне. Они помогли женщине снять разорванные на коленях и пропитанные кровью чулки и их взорам предстала ужасная картина. Кровотечение прекратилось, хотя ссадины были очень глубоки, но колени отекли так сильно, что совершенно не сгибались. Во все стороны расползались багровые кровоподтёки. Женщины как умели, обмыли раны, обработали их йодом и перевязали. Но было понятно, что этого недостаточно. Нельзя было исключить перелома или другого серьёзного повреждения. Между тем, незнакомка всё время порывалась уйти.

Госпожа Микельс побежала к графу. Поль уже рассказал отцу о безобразной сцене около университета и стал с жаром доказывать, что нельзя на ночь глядя отпускать человека с такими травмами неизвестно куда.

Граф выразил желание сам поговорить с их гостьей.

– Разрешите представиться, – начал он. – Меня зовут Рольф Вундерстайн. Я учёный, историк. А молодой человек, который привёз вас в наш дом – мой сын Поль. Остальные люди, проживающие под крышей этого дома, наши слуги, более того, они наши верные, испытанные друзья. Здесь вы в полной безопасности, и вам будет оказана любая необходимая помощь и поддержка. Если вы не хотите ничего сообщать о себе, мы будем уважать это ваше желание, и не будем допытываться. Но идти в таком состоянии вы сейчас никуда не можете. Если кто-то ждёт вас и волнуется, мы можем сообщить ему о вашем местонахождении.

– У меня никого нет, – отрывисто произнесла женщина.

– Давайте поступим разумно. Останьтесь в нашем доме до утра. А там посмотрим. Госпожа Микельс, организуйте нашей гостье ночлег. А перед этим накормите.

– Слушаюсь, ваше сиятельство, – отозвалась госпожа Микельс и убежала исполнять приказ.

– Сиятельство? – переспросила незнакомка. – Так значит вы…

– Ну да, я ещё и граф, но это не имеет никакого значение. Вы можете меня звать просто господин Вундерстайн.

– А меня – Поль! – вставил его сын.

– А как нам называть вас?

Женщина поколебалась, а потом всё же решилась назвать себя:

– Меня зовут Эстер.

– Ну вот и прекрасно. Госпожа Эстер, я надеюсь, что ночь пройдет благополучно, а утром решим, что делать дальше.

Госпожа Микельс приготовила для Эстер гостевую комнату и по распоряжению графа принесла туда несколько вещей из гардероба графини Глории.

– Моей супруге они уже не понадобятся, – сказал граф, я думаю, ей было бы приятно узнать, что эти вещи кому-то пригодились.

От госпожи Микельс не утаился тот факт, что их гостья, видимо, давно не мылась. И хотя травмы Эстер затрудняли водные процедуры, она всё же предложила женщине помощь, если та вдруг захочет принять душ или ванну. И Эстер неожиданно согласилась. У госпожи Микельс едва не полились слёзы из глаз, когда она увидела, какая ветхая, изношенная и многократно заштопанная одежда на их гостье, и насколько она сама худа и бледна.

Наконец, мытьё было закончено и Эстер легла в чистую и теплую постель. Госпожа Микельс принесла ей ужин на подносе, и, глядя, как гостья ест, уже составляла в уме меню на завтра, которое должно было вернуть больной силы.

А Эстер, поблагодарив за ужин, вдруг сказала,:

– Это самый счастливый вечер в моей жизни за последние годы…

91. История Эстер

Наутро, когда госпожа Микельс постучалась в комнату Эстер, та уже не спала и сразу откликнулась.

Госпожа Микельс вошла и увидела, что их гостья сидит на постели, спустив ноги, и видно было, что она только что пыталась встать. Жена дворецкого была натурой с чувствительным, сострадающим сердцем, поэтому всю ночь не находила себе покоя, переживая за подопечную.

Первым делом, она раздвинула шторы, и комнату залил солнечный свет: окно выходило на восток, вчерашний снегопад прекратился, слегка подморозило. Мир за окном был белым и чистым, как будто обновившимся.

При свете дня Фанни с удивлением заметила, что их гостья намного моложе, чем ей показалось вчера. Она выспалась, немного успокоилась, даже бледные щёки слегка порозовели. В волнистых темно-каштановых, почти чёрных волосах, рассыпавшихся по плечам, было уже много седины. Но ведь она возникает не только от прожитых лет, но и от перенесённых страданий.

Госпожу Микельс беспокоили прежде всего ноги Эстер. Осмотр не обрадовал. Отёк даже немного увеличился, и, несмотря на все усилия, больная не могла продержаться на ногах дольше, чем несколько секунд. Поэтому она смирилась, и уже не делала никаких попыток уйти.

Граф настоял на приходе их семейного врача, который долгие годы лечил всех обитателей этого дома. Врач хоть и предположил, что перелома, скорее всего, нет, но сильный отёк свидетельствовал о серьезной травме коленных суставов, и врач посоветовал пройти обследование в больнице. С Эстер отправились Поль, госпожа Микельс и Брун. Больная согласилась на посещение больницы только при условии, что её осмотрят частным порядком и нигде регистрировать не будут. Она явно чего-то боялась. Поль, однако, совсем не мог себе представить, что эта слабая, испуганная женщина в чём-то провинилась перед законом.

Рентген подтвердил, что переломов, к счастью, нет, но всё же коленные суставы сильно пострадали, и для их восстановления потребуется некоторое время. Травматолог предложил оставить больную на несколько дней в стационаре, но Поль, перехвативший испуганный взгляд Эстер, спросил, нельзя ли забрать больную домой? Весь необходимый уход и лечение будут обеспечены, а впереди праздники, и всем очень не хочется, чтобы их гостья встретила Рождество в больнице. При стационаре имелся прокат инвалидных колясок, и Поль сразу же выбрал одну из них: совсем новую, лёгкую и удобную.

Коляска значительно расширила возможности их гостьи. Поль показал ей весь дом. Когда Эстер увидела в гостиной рояль, она подъехала к нему, положила руки на лакированную поверхность инструмента, прикрыла глаза и замерла на несколько секунд. Рояль принадлежал графине Глории. Только она играла на нём. Жизнь Вундерстайна-старшего сложилась так, что ему не пришлось учиться музыке, а Полю не хватило для этого усидчивости и терпения. Но музыку они любили, и часто собирались в этой комнате, чтобы послушать игру графини Глории. С её уходом рояль онемел, и живая музыка в их доме больше не звучала.

– Вы играете? – спросил Поль.

– Немного. Давно не играла. Можно? – спросила Эстер.

– Да, конечно, – разрешил Поль.

Гостья подкатила своё кресло поближе к роялю, открыла крышку и положила руки на клавиши. Несколько секунд она сидела, как будто вспоминая что-то забытое. А потом решительно и мощно взяла первый аккорд. Пальцы порхали по клавишам, порождая целый бушующий океан звуков. Мелодия была незнакома Полю, но она была прекрасна с первых нот. Потом музыка успокоилась, стала более плавной и певучей. Как будто сначала из мятущейся и страдающей души вырвался крик отчаяния, а потом его сменило грустное раздумье. Поль, увлечённый тем, что услышал, даже не заметил, что на звуки рояля в гостиной собрались все домочадцы.

– Замечательно! Что это было? – спросил граф, когда музыка стихла.

– Так, импровизация. Пальцы плохо слушаются, отвыкли.

– У вас, несомненно, огромный талант. Вы учились в консерватории?

– Нет, я получила только домашнее образование. Ко мне ходил хороший педагог. И я любила музыку, проводила за инструментом целые дни…

Что могло привести эту необычную женщину, видимо знавшую лучшие времена, к такой бедности, к такому плачевному состоянию?

Граф решился на разговор.

– Уважаемая госпожа Эстер. Я уже говорил вам вчера и повторю сегодня, что в этом доме все уважают вас и не будут выпытывать у вас подробности вашей прошлой жизни. Какими бы они ни были, мы не будем вас осуждать. Но если вы хотите, чтобы мы вам помогли, то вы должны нам открыться. В этом году мы потеряли дорогого нам человека, мою супругу и маму Поля. Это было очень тяжело пережить. И то, что накануне светлого праздника Рождества судьба послала нам вас, я верю, не случайно. Позвольте нам в память о нашей дорогой усопшей сделать что-то для вас.

Поколебавшись, Эстер сказала,:

– Так вышло, что жизнь отучила меня доверять людям. В последний раз я доверилась той красивой девушке, которую вы видели со мною вчера, и её отцу. И в результате утратила дорогую для меня вещь. И не только. Так случилось, что после встречи с ними я потеряла и то немногое, что имела… Но в вашем доме я вижу много доброты и участия. Они кажутся мне истинными, неподдельными. Я расскажу вам мою история и надеюсь, что мне не придется об этом пожалеть.

Не бойтесь, я не преступница, не совершала ничего, что омрачило бы мою совесть. Но я – беженка. Вы понимаете, что это значит.

Да, все это понимали. После войны маленький Медиленд оказался переполнен беженцами. Для них не было жилья, не было рабочих мест. Не хватало продовольствия. Стала расти преступность, население нищало. Король издал указ, по которому все беженцы обязаны были зарегистрироваться, а впоследствии вернуться на родину. Но не все подчинились указу. Некоторым очень хотелось навсегда остаться в Медиленде. Таких выявляли и депортировали принудительно. А в случае, когда у беженца не было никаких документов, и никто не мог определить его гражданство, происходило судебное разбирательство, иногда заканчивающееся тюрьмой.

– Вы не хотите возвращаться на родину? – спросил граф.

– У меня нет родины, нет родных. И документов тоже нет. Сейчас вы поймёте, почему. Начну я свой рассказ с ещё одного признания: я наполовину еврейка.

– А разве это преступление? – удивился граф. – Какая разница, кто человек по национальности?

– Кое-кто думает иначе. Мне приходилось в жизни встречаться с юдофобами, поэтому я сразу вас предупредила.

– Среди наших друзей и родных нет таких, которые бы презирали человека за иной язык, иную веру, иные обычаи или иной цвет кожи.

– Хорошо, тогда я продолжу.

Моя мама родилась в Медиленде. Здесь, в Флизберге у её отца был дом, на первом этаже которого располагалась мастерская по пошиву мужской одежды, а на втором – жила семья. Мой дед, Моисей Меер, которого я, кстати, никогда не видела, был довольно известным портным, он имел постоянных клиентов и постоянный доход. Семья не утопала в деньгах, но и не бедствовала. Единственное, о чем сожалел мой дедушка, так это о том, что у него не было сына, которому он мог бы передать своё дело. В семье подрастали две дочери: старшая, Мира, моя мама, и младшая – Рахиль. Отец надеялся, что одна из дочерей или даже обе выйдут замуж за молодых людей, решивших посвятить свою судьбу портновскому ремеслу, нет, даже не ремеслу, а искусству, потому что именно искусством считал своё дело мой дед.

Моисей Меер не был ортодоксом в вере и в обычаях, но всё же считал, что всегда и везде лучше держаться за своих.

Моя мама не оправдала его надежд.

Как-то в нашу страну приехал молодой фабрикант из маленького городка Фуло, что находился в Дексии. Тогда она ещё не распалась на два отдельных государства. У Мишена Равса там была фабрика шерстяных тканей, и молодой фабрикант искал новые рынки сбыта. Агентов по продажам он пока не заимел, да и ему хотелось самому познакомиться с потенциальными покупателями. Так он попал в Медиленд. Мишен демонстрировал образцы своих тканей в магазинах, лавках, не оставил в стороне и пошивочные мастерские. Вот так он познакомился с моим дедом, а позже и со своей будущей женой – моей мамой. Сначала дедушка решительно отклонил его сватовство. Ещё полбеды, что жених был не еврей (капитал Равса позволял смотреть на это сквозь пальцы). Но самое главное – он был иностранцем, а значит, видеть дочь придётся очень редко, а, возможно, и никогда. Это сильно огорчало старика. Он в ту пору уже овдовел, и в дочерях было всё его счастье.

Но мой отец влюбился не на шутку. Он ещё два раза приезжал просить руки моей мамы, и дедушка, наконец, уступил.

Чтобы обвенчаться, мама крестилась, и в крещении получила имя Мария. Несколько лет у родителей не было детей. А потом родился долгожданный ребёнок – я.

Моё детство прошло в маленьком провинциальном городке. Возможно, кому-то это показалось бы скучным. Но я совершенно не ощущала ни скуки, ни однообразия жизни. Я любила уютные и ухоженные улочки нашего городка, зелёные луга, его окружавшие, старинную кирпичную церковь с витражными окнами. Я уж не говорю про наш дом. До сих пор он часто мне снится. Отец был образцовым семьянином, он не жалел никаких средств для обустройства семейного гнезда. А у мамы был врождённый вкус и чувство прекрасного. Невысокая кованая решётка окружала маленький садик вокруг дома. А по решётке поднимались целые каскады плетистых роз. Жизнь казалась такой безмятежной, как белые облака, плывущие по небу, в ней не было места горю и страданиям.

Родители почему-то считали меня слабым, больным ребёнком. На самом деле, я почти никогда не болела, а просто была очень изнеженной. Меня не отдали в школу вместе с остальными детьми. Учителя ходили к нам домой. И обучали меня не всем наукам, а только тому, что может быть полезно и приятно барышне, которая всю предстоящую жизнь не должна ведать, что такое работа и борьба за кусок хлеба. Меня учили языкам (я знаю несколько), изящной словесности, рисованию, танцам и, конечно, музыке. Увидев мои способности, отец купил для меня прекрасный рояль и выписал откуда-то учителя, в прошлом известного музыканта. Также я брала уроки вокала у одной дамы, жившей в Фуло.

Так и протекала моя жизнь среди музыки, стихов, созерцания красоты и горячей любви родителей. Часто в моей душе рождались новые мелодии, а потом откуда-то появлялись и слова к ним. Людям нравились мои песни. Некоторые из них подхватывали мои подружки, и песни становились почти народными.

Когда мне было около десяти лет, мы с мамой съездили в Медиленд к её сестре Рахили. Дедушки уже не было в живых, а тётя Рахиль была замужем и имела двух детей, мальчиков. Я не очень хорошо помню эту поездку. Мне не понравилось в Медиленде. Меня утомляли шум и суета большого города, тётина квартира показалась мне тесной и неуютной после нашего просторного дома в Фуло. Кузены беспрерывно дрались друг с другом и со своими приятелями, наполняя квартиру криками и беготнёй. Но маме, конечно, было очень радостно после долгой разлуки вновь увидеть сестру, вспомнить детские годы и родителей. Я же вздохнула с большим облегчением, когда мы вернулись домой, и постаралась выбросить воспоминания об этой поездке из своей головы. Ах, почему я не приложила никаких усилий, чтобы запомнить хоть что-то о наших самых близких родственниках!

Прошло ещё несколько лет, из девочки я превратилась в довольно красивую девушку, изящную, образованную, мой отец был богат… Надо ли говорить, что вокруг меня появилось много искателей моей руки. Я думаю, без моего сердца они легки бы обошлись. Я, очевидно, это чувствовала, и оставалась равнодушной ко всем.

Для меня совершенно незамеченным остался тот факт, что наша страна к тому времени распалась на два отдельных государства. Нет, конечно, что-то такое я слышала, но не придала этому никакого значения. В обеих странах люди говорили на одном и том же языке, имели одинаковые обычаи и общую многовековую историю. Зачем политикам понадобилось делить и без того маленькое государство? Пострадали от этого тысячи людей. Многие родственники оказались по разные стороны границы.

Как-то ранней осенью в Фуло праздновался традиционный праздник урожая. Всё население устремилось за город, где на зелёных лугах раскинулись живописные пёстрые палатки, в которых продавались разные угощения, напитки и сувениры, проводились конкурсы. Одни в них участвовали, другие азартно болели, звучала веселая музыка, молодёжь водила хороводы и отплясывала народные танцы.

Я всегда очень любила подобные праздники и с радостью принимала в них участие. Я торговала на благотворительных базарах, выступала на концертах и до упаду кружилась в танцах. Такие дни вносили немного разнообразия в нашу тихую провинциальную жизнь.

Вот на таком празднике я и встретила своего будущего мужа – Дамиана Ардена. Он был двумя годами старше меня, и, как и я, уроженцем Фуло. Но вот уже несколько лет, как он уехал в нашу бывшую столицу, Шпильцбах, где поступил учиться в художественное училище. Пока Дамиан учился, страна распалась надвое, и Шпильцбах стал столицей соседней страны, а Дамиан – иностранцем. Он устроился на работу в книжное издательство, где разрабатывал макеты книг, рисовал заставки, концовки, буквицы, титульные листы, форзацы и суперобложки. В нашей части бывшего когда-то единым государства для него работы не нашлось. Он приехал в отпуск, чтобы погостить у своей тёти, воспитавшей его, так как родителей он потерял рано. Он подгадал свой отпуск специально к празднику урожая, чтобы оживить в памяти детские воспоминания. Дамиан пригласил меня на танец, потом на второй, и мы сами не заметили, как влюбились друг в друга.

Дамиан сделал мне предложение, и я ответила согласием. Но мои родители, особенно отец, были категорически против.

– Звёздочка, – убеждал меня папа, (он звал меня Звёздочкой, потому что именно так переводится моё имя). – Ты же его совсем не знаешь. Вы знакомы всего несколько дней. А нас с мамой тревожит мысль, что им может двигать не любовь, а корысть. Он ведь небогат, а за тобой даётся приличное приданое. И, наконец, наша милая девочка, ты уедешь так далеко от нас, что встречи будут очень редкими, нам это будет очень тяжело пережить…

Я возражала, напоминая историю их с мамой любви, когда маме пришлось сделать выбор между родиной и жизнью с мужем на чужбине.

– Не забывай, я был состоятельным человеком и смог обеспечить твоей маме, а позже и тебе достойную жизнь. А что может предложить тебе твой Арден? Крохотную квартирку вместо нашего особняка? Нищенский доход? Ты будешь вынуждена во всём себе отказывать, на всём экономить, самой заниматься всей домашней работой, а ты к этому не привыкла. Мы готовили тебя совсем не к такой жизни.

Но я с жаром убеждала родителей, что легко перенесу материальные затруднения и житейские заботы рядом с любимым человеком. Милый папа! Хорошо, что он никогда не узнал, какие испытания выпали вскоре на долю его любимой Звёздочки!

Наконец, родители уступили. Но отец поставил условие, что моё приданое будет передано мужу только через год после заключения брака. Он, наверное, думал, что такое условие заставит Дамиана отказаться от матримониальных планов, но моего жениха это не смутило и не остановило.

Мы обвенчались. Мои родители проводили нас на вокзал. Они махали нам рукой и долго шли по перрону вслед за тронувшимся составом, пока не отстали и не скрылись из виду. До сих пор стоят передо мной их грустные лица.

У меня на душе было как-то печально, но рядом с любимым мужем я вскоре снова повеселела. Через несколько часов мы уже были в Шпильцбахе, и Дамиан ввёл меня в свою маленькую съёмную квартиру, в которой мне теперь предстояло жить. Здесь стоял некоторый художественный беспорядок, свойственный творческим людям: повсюду лежали книги, краски, кисти, бумага для рисования, стоял небольшой мольберт.

Через несколько дней мой муж сумел втиснуть в маленькую гостиную ещё один предмет: он купил для меня небольшое подержанное пианино. Конечно, оно не шло ни в какое сравнение с роялем, который был у меня в Фуло. Но всё же теперь я могла музицировать, ведь музыка была частью моей жизни. Вечерами я пела и играла для моего мужа, а он с радостью меня слушал.

Как-то он принёс мне небольшой подарок: альбомчик в кожаном переплёте, какие были тогда в моде у девушек и дам. В них записывались стихи, афоризмы и пожелания. Друзья и родные оставляли на страницах таких альбомов рисунки и автографы. Дамиан изобразил на первой странице мой акварельный портрет, а на следующих – стал записывать мои стихи. Он так красиво оформлял каждую страницу, что я не переставала восхищаться. Цветы, птицы, бабочки, красивые пейзажи (на которых были изображены виды моего родного Фуло) обрамляли строки, выведенные изящным каллиграфическим почерком.

– Это твой первый сборник стихов, – говорил Дамиан. – Я верю, их будет ещё много. И я буду оформлять каждый из них.

Так прошло три месяца, и вдруг моя семейная жизнь закончилась.

По радио и в газетах сообщили, что в Восточную Дексию (в ту её часть, где находился Фуло, вторглись фашистские войска. Почему-то я не слишком волновалась за родителей. Они – сугубо мирные люди. Разве их касается эта война? Гораздо сильнее я переживала за то, что Дамиана забрали на какие-то военные сборы.

– Не волнуйся, не переживай. Это ненадолго, я скоро вернусь, – сказал мне муж.

Я и подумать не могла, что он не вернётся ни вскоре, ни никогда. Через неделю вражеские войска перешли и через нашу границу. Военные действия продолжались всего несколько дней, но после их окончания мне принесли конверт с чёрной каймой, из которого я извлекла извещение о гибели моего мужа.

Смысл всего произошедшего до меня дошёл не сразу. Я не могла поверить в слова похоронки. Наверное, говорила я себе, здесь какая-то ошибка! Как может быть, что моего Дамиана вдруг не стало? А если это правда, как жить дальше? Я никак не могла сообразить, что же мне теперь делать. Несколько дней я просидела дома, и из этого оцепенения меня вывел только визит квартирной хозяйки, которая напомнила мне, что пора вносить очередную квартирную плату. Я никогда до этого не интересовалась финансовыми вопросами. И вот сейчас, посчитав все деньги, что оставил мне муж, я поняла, что дальше жить на этой квартире не смогу. Отдав хозяйке всё, что у меня было, я попросила её посодействовать в продаже имущества, а сама надумала вернуться к родителям. Я решила не обременять себя поклажей, ведь мой отец богат, стоит мне вернуться на родину, он сразу купит для любимой дочери всё необходимое. Я собрала небольшой чемоданчик, а альбом – подарок мужа, положила во внутренний карман пальто. Через пару дней хозяйка вручила мне какую-то сумму денег (я даже не поинтересовалась, много это или мало), и я покинула квартиру, где так недолго протекала моя семейная жизнь.

Билет на поезд до Фуло я купила без затруднений, потому что обе страны были оккупированы одним и тем же завоевателем, и вновь стали единым государством. Рано утром следующего дня я вышла из вагона на вокзале в Фуло. Всё здесь было по-прежнему, только по платформе слонялись вооруженные солдаты.

Я решила идти до нашего дома пешком. Хотелось подготовиться ко встрече с родителями, привести в порядок мысли.

Мой путь пролегал мимо булочной-кондитерской Букенов.

Я хорошо знала эту семью. Они жили неподалёку от нас. Глава семейства владел пекарней, булочной и кафе, а супруга ему во всём помогала.

Булочная была уже открыта, оттуда доносились волшебные ароматы свежеиспеченного хлеба, корицы и ванили. Мне пришла в голову мысль зайти и купить что-нибудь к завтраку.

В булочной посетителей ещё не было, и только госпожа Букен раскладывала на полках товар. Она не сразу меня заметила. А когда обернулась и узнала, на её лице появился ужас.

– Барышня Эстер, зачем вы здесь? Уходите немедленно!

Я была немного удивлена таким невежливым приёмом.

– Доброе утро, госпожа Букен. У меня муж погиб, вот я и вернулась к родителям.

– К каким родителям? Вы что, ничего не знаете?

– Что я должна знать? – внутри меня всё похолодело от дурного предчувствия.

– Нет больше никаких ваших родителей! Маму вашу выявили как еврейку, она должна была отправиться на сборный пункт, чтобы отбыть в специально отведённые для таких, как она, места. Ваш отец вступился за неё, сказал, что никуда не отпустит. Ну, а новые власти не любят, когда им возражают, да сопротивление оказывают. Вот всё и случилось… Одним словом, нет больше ваших родителей. А дом ваш реквизировали, теперь в нём комендант живёт. И я вас прошу, барышня Эстер, уходите отсюда побыстрее, а то как бы нам не попало за то, что мы с еврейкой якшаемся, ещё решат, что мы вас укрываем. Для вашей же пользы, уносите поскорее ноги!

Как во сне поплелась я к выходу, и столкнулась в дверях с господином Букеном.

– С приездом вас, барышня Эстер! – с какой-то мерзкой ухмылкой произнёс он.

В душе моей наступило полное смятение. Смерть мужа, гибель родителей… Всё это казалось совершенно нереальным, как будто происходило с кем-то другим. Не было ни одного человека на свете, кому бы я могла поведать своё горе, посоветоваться. Не было ни одного места, где бы я смогла найти себе пристанище. Я поплелась обратно на вокзал, не ведая, куда же мне теперь ехать.

Но ехать никуда и не пришлось. Солдаты на вокзале теперь проявили интерес к моей особе. Они потребовали предъявить документы, а потом один сказал другому:

– Это она, точно!

И они потащили меня в какое-топомещение, где за столом сидел офицер. Он стал допрашивать меня, занося ответы на бумагу.

Он спросил, с какой целью я приехала в Фуло. Я объяснила, что приехала к родителям. Он спросил их имена и занёс в протокол.

– Нашли родителей? – спросил он.

– Нет, – ответила я.

– Почему?

– Мне сказали, что они погибли.

– При каких обстоятельствах?

Я молчала. Офицер углубился в изучение каких-то документов.

– Ваша мать была еврейкой, – утверждающе произнёс он.

Я была вынуждена подтвердить.

– Значит, ты тоже еврейка, – (он перешёл на «ты»).

– Наполовину, – ответила я, но офицера это уточнение не заинтересовало.

– Евреи обязаны жить в отведенных для этого местах и носить опознавательные знаки.

Он дал знак солдату, и тот поставил на стол мой чемодан. Офицер лениво порылся в моих вещах, а потом вытащил свёрток с документами. Особенно его заинтересовало извещение о гибели моего мужа.

– Ты, оказывается, не только еврейка, но и жена человека, воевавшего против войск Рейха! Увести! Чемодан будет возвращен тебе позже.

Меня перевели в другую комнату, где какая-то женщина обыскала меня. Она вытащила мой альбомчик, пролистала его, несколько секунд подумала, а потом вернула мне со словами:

– Дамские стишки! Ладно, можешь оставить себе!

Меня бросили в какой-то тёмный и грязный товарный вагон, и дверь за мной с лязгом захлопнулась.

Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидела что в вагоне вместе со мной находится ещё несколько человек. Здесь были и дети, и подростки, и старики, и люди средних лет. Мужчины и женщины. Судя по одежде, они принадлежали самым разным слоям населения. Но их объединяло одно – всё они были евреями. Вагон постоял на месте ещё несколько часов. За это время к нам подсадили ещё двух человек. Потом мы почувствовали, что вагон содрогнулся и лязгнул – его прицепили к составу, и вскоре застучали колёса – мы поняли, что едем, только никто не знал, куда.

Сначала все молчали, потом стали обсуждать наше положение, и чего следует ожидать. Одни предполагали, что пока не происходит ничего страшного, другие были уверены, что нас везут на смерть. Я, вспоминая судьбу родителей, скорее была согласна со вторыми. Через несколько часов движение прекратилось. Судя по звукам, мы стояли на каком-то запасном пути. В щель удалось разглядеть, что на улице ночь. Одному юноше не сиделось на месте. Он ходил по вагону и ощупывал стенки и пол. Наконец, он объявил, что одна доска держится плохо, и её можно выломать. Несколько мужчин вызвались ему помочь, и через какое-то время в стенке вагона зияла небольшая дыра, куда вполне можно было протиснуться. Часть людей покинула вагон. Они выпрыгивали один за другим и растворялись в темноте (решили бежать поодиночке, так было больше шансов спастись). Некоторые не отважились на бегство и остались в вагоне, положившись на судьбу.

Я спрыгнула на землю и побежала, не разбирая дороги. Я слышала паровозные гудки, лязг составов, лай собак и немецкую речь. В темноте спотыкалась о шпалы и рельсы. Наконец, я попала на какое-то поле, все звуки стихли вдалеке. На моё счастье, когда стало светать, я набрела на разрушенный дом, и спряталась в нём. Я давно не спала, поэтому ненадолго задремала, а проснувшись, стала рассуждать о том, куда же мне теперь идти. И вот тогда я вспомнила о Медиленде, и о моей тётушке Рахили. Но где он, этот Медиленд? Географию я знала очень смутно. Ехать на поезде я не могла: у меня не было ни документов, ни денег. И я решила идти пешком.

Не могу передать вам, господа, как тяжело мне дался этот путь! Я шла ночами, тайком. И я непременно пропала бы, но везде находились добрые люди, которые давали мне кусок хлеба и показывали путь. Мне удалось пересечь две границы. Несколько месяцев прошло, прежде чем я ступила на землю Медиленда. Здесь не было фашистов, здесь не преследовали евреев. Но у меня не было ни крыши над головой, ни работы, ни одного знакомого. Надо было найти тётю. Но как? Я не помнила ни адреса, ни её фамилии по мужу, ни имён дяди и кузенов. Как я ругала себя за то, что в своё время не проявляла никакого интереса к своей родне!

Итак, я была на родине моей матери. С чего начать? Я несколько дней поскиталась по городу, надеясь узнать хоть какие-то места, которые видела в детстве девочкой. Я подходила к пожилым людям, которые могли помнить, где находилась пошивочная мастерская моего деда. Все недоуменно пожимали плечами и качали головой. Только одна немолодая женщина сказала, что, кажется, припоминает такое ателье, но квартал, в котором оно располагалось, давно снесли. Я искала еврейские семьи, которые могли дружить или даже быть в родстве с семьёй тёти, но и тут меня ждала полная неудача. Люди, видя мою жалкую одежду и худобу, сторонились меня, поскольку опасались, что моё бедственное положение может толкнуть меня на кражу. Они, чтобы успокоить совесть, давали мне немного еды и просили оставить их в покое. Но и за это я была им безмерно благодарна. Ведь я умирала с голода.

Я пыталась устроиться на работу, но у меня не было никаких документов. Сначала я хотела стать тапёршей в ресторане или кинотеатре. Но везде требовались бумаги, удостоверяющие личность. В Медиленде и в Дексии говорят на одном языке, но произношение выдавало во мне иностранку, беженку. Наконец, владелец одного кафе взял меня на работу посудомойкой и уборщицей. Денег он мне не платил, но разрешал доедать с тарелок недоеденное посетителями. Преодолев брезгливость, я теперь питалась объедками. Голод не тётка. С утра и до позднего вечера я стояла, согнувшись над лоханью с мыльной водой, и мыла посуду. А когда кафе закрывалось, я должна была вымыть полы и произвести уборку в зале. Совершенно без сил добиралась я до чулана, где хранился хозяйственный инвентарь, падала на старый матрас и проваливалась в мёртвый сон. Конечно, теперь я была сыта и имела хоть какую-то крышу над головой. Но времени на поиски родных у меня не было совсем.

Как-то, убирая в зале, я собиралась выбросить газету, которую оставил на столике посетитель. Вдруг в глаза мне бросилось знакомое название – «Фуло». В заметке было написано, что в результате бомбардировки маленький дексийский городок Фуло практически стёрт с лица земли. Я поняла, что моя прежняя жизнь осталось только в моих воспоминаниях. Возвращаться мне было некуда.

Шли годы. Закончилась война. Но моё положение лучше не стало. Наоборот, ужесточились меры по выдворению из страны беженцев. Стоило мне допустить в работе хоть малейший промах, сразу же хозяин, как бы рассуждая сам с собою, начинал говорить, а правильно ли он поступает, что укрывает у себя беженку? Стоит ли рисковать благополучием своего заведения ради нерадивой и ленивой работницы? Не следует ли поставить в известность власти?

Так, постоянно испытывая страх и потеряв все надежды, я прожила несколько лет.

В те немногие минуты, когда мне удавалось отдохнуть, для меня единственным утешением и отрадой был маленький альбомчик, с любовью оформленный моим Дамианом. Я рассматривала дорогие сердцу виды родного Фуло, перечитывала свои стихи, и сама не могла поверить, что когда-то написала эти строки. Я смотрела на свой портрет, и не понимала, куда делась эта жизнерадостная и беззаботная девушка. Я искала её в самых дальних уголках моей души и не находила.

Два года назад, как раз в сочельник, у моего хозяина закончились кое-какие продукты, и он послал меня с запиской к своему поставщику, чтобы тот срочно прислал требуемое. Лавка поставщика находилась не слишком далеко от нашего кафе, и я отправилась туда пешком, а чтобы сократить путь, решила идти через парк.

Когда я жила в доме родителей, самым любимым моим праздником было Рождество. И даже все, обрушившиеся на меня беды и испытания не смогли стереть во мне этого чувства счастья и радостного ожидания чего-то сказочного, волшебного.

Парк по случаю праздника был украшен гирляндами лампочек и фонариками, звучала музыка, гуляла нарядная публика. Я с жадностью впитывала в себя давно забытые впечатления.

На обратном пути я заметила толпу народа, собравшегося вокруг невысокого помоста. Оттуда доносились пение. Мне сказали, что здесь проходит конкурс на лучшее исполнение рождественской песни. Призом была корзинка, полная всевозможных сладостей. И вот, мне, впервые за многие годы, невыносимо захотелось спеть. Я решилась, вышла на помост и спела две рождественские песни, которые когда-то сочинила сама. Наградой мне были аплодисменты слушателей, которые ещё больше усилились, когда я пояснила после вопроса ведущего, что автор этих песен – я сама. Конкурс шёл к концу, и я решила чуть задержаться, чтобы узнать его результаты. Как же я была удивлена, когда услышала, что победительницей конкурса признали меня! Мне вручили корзинку со сладостями, и я, сжимая её в руках, почти бегом поспешила к кафе, страшась хозяйского выговора за задержку.

Но тут меня окликнула необычная пара.

Это была удивительно красивая девушка в белоснежной шубке и маленькой белой, надвинутой на лоб шапочке, с голубыми глазами, розовыми от небольшого мороза щеками и золотыми кудрями, рассыпавшимися по плечам. Она как будто шагнула в наш мир из какой-то волшебной сказки. Её сопровождал прекрасно одетый господин средних лет, которого девушка называла отцом.

– Вы торопитесь? Извините, мы задержим вас на одну минутку. Мы с дочерью хотели выразить вам своё восхищение! Какие прекрасные песни! Неужели вы сами их сочинили? Вы – большой талант! У вас, наверное, есть и другие стихотворения? Скажите, а не хотелось бы вам издать книгу своих стихов? У меня есть знакомый издатель. Я мог бы показать ему ваши стихи. Нет ли у вас какой-нибудь тетрадки, где вы их записываете?

И тут я совершила непростительную глупость. Меня как будто загипнотизировал доброжелательный тон незнакомого господина. Я достала своё единственное сокровище (альбом всегда был со мной, я не расставалась с ним ни на минуту) и протянула его незнакомцу. Он с интересом в глазах стал листать страницы. Его дочь тоже заглядывала в альбом.

– Очень, очень интересно! И оформлено любопытное. Это вы сами сделали?

Я объяснила, что оформление – это работа моего покойного мужа.

– Знаете, мне пришла в голову интересная мысль: а что, если издать книгу со всеми этими стихами и иллюстрациями? Думаю, она будет пользоваться спросом. А вы получите солидный гонорар. Думаю, деньги не будут для вас лишними, а? – и он оценивающе взглянул на мою бедную, почти нищенскую одежду. Сейчас я прекрасно понимаю, что он с первого взгляда признал во мне бесправную беженку, которая никогда и никому не посмеет пожаловаться. Но тогда почему-то, меня охватила какая-то безумная надежда, что я смогу вырваться из того беспросветного прозябания, в котором находилась уже много лет.

– Если вы позволите, – продолжал господин, – я на несколько дней заберу у вас этот альбом. Как раз на праздники к нам в гости зайдет мой друг – издатель. Думаю, ему будет любопытно увидеть это чудо, – говоря эти слова, он уже опускал мой альбом в карман своего пальто. – Скажите, по какому адресу, мне следует обратиться, чтобы вернуть вам вашу вещь и сообщить о результатах разговора с издателем?

Этот вопрос смутил меня. Не могла же я признаться, что живу в чулане при кафе.

Господин как будто прочитал мои мысли:

– Ну что же, если вам это неудобно, я могу принести ваш альбом на это же место через три дня, скажем, в семь вечера. Договорились?

Мне вообще не хотелось расставаться с моим альбомом, но я постеснялась потребовать, чтобы незнакомец вернул его. Я утешала себя мыслью о том, что такой солидный и доброжелательный господин не станет обманывать бедную женщину. У него есть всё, зачем ему чей-то жалкий альбомчик? И я, скрепя сердце, кивнула.

– Ну вот и замечательно. Мы с дочерью просим в знак благодарности за то удовольствие, которое нам доставили ваши песни, принять небольшой рождественский подарок.

И господин протянул мне крупную (по моим меркам) купюру. Я не нашла в себе сил отказаться: таких денег я не держала в руках очень давно.

Господин и его дочка неспешно отправились от меня по аллее парка, о чём-то беседуя между собой вполголоса. А я побежала в противоположную сторону, к кафе. Я опасалась, что хозяин уже хватился меня, и устроит мне сейчас выволочку за опоздание. Но мне повезло. Как раз перед моим возвращением привезли заказанные продукты, и хозяин отправился на кухню, чтобы сделать распоряжения. Я быстро скинула своё поношенное пальто, спрятала выигранную корзинку в мой чулан и бросилась мыть посуду, которой скопилась за время моего отсутствия целая гора. Праздничное настроение улетучилось из моей души. Не радовали ни выигранные сладости, ни даже подаренные деньги. Я всё время ощущала, что со мной нет моего альбома, моего единственного источника радости за все долгие годы страданий. Это была единственная вещь, которая связывала меня с минувшими счастливыми днями. Напрасно я уверяла себя, что альбом мне вернут через три дня, просто надо подождать. Сердце твердили иное.

В назначенное время я отпросилась у хозяина на несколько минут. Он пребывал в сравнительно благодушном настроении, потому что праздничные дни принесли хорошую выручку, и отпустил меня.

Я примчалась на условленное место, простояла там полчаса, но никто не пришёл. Я убедила себя, что неправильно поняла незнакомого господина, и встреча назначена на завтра. Я приходила в парк в семь часов вечера ещё несколько раз, но никого так и не дождалась. Я убеждала себя, что у господ, возможно, что-то случилось, но они обязательно придут, должны прийти. В последние дни сильно похолодало, а я была одета очень легко. Всё закончилось жестокой простудой, от которой я едва не умерла. Несколько дней я не могла встать из-за сильного жара, меня душил кашель, всё тело ломило от невыносимой боли.

Когда я, наконец-то, смогла подняться, ко мне в чулан заявился сам хозяин и велел, чтобы я собрала свои пожитки и проваливала куда глаза глядят.

– Мне не нужны проблемы! На твоё место я уже взял другую работницу, более крепкую и работящую, чем ты! И с документами! А потом, если бы ты подохла, что бы мне пришлось делать тогда? Сказать, что я пригрел бездомную бродяжку без документов? Знаешь, что за это бывает! Убирайся поживее!

Делать было нечего. Я стала увязывать в узелок то немногое, что у меня было. В тайном местечке я запрятала подаренные деньги. Я порадовалась, что у меня есть средства, на которые я могу протянуть первое время. Но там, где лежала заветная бумажка, было пусто. Я решилась спросить хозяина, не знает ли он, куда могли подеваться мои деньги?

– Какие ещё деньги? Откуда они могут взяться у тебя? Разве что своровала где-нибудь! Не нужна мне воровка в моём кафе! Пошла вон!

И я снова оказалась на улице, ещё не оправившаяся после тяжёлой болезни, без крыши над головой и без копейки денег. Холод на улице пронизывал до костей.

До сих пор удивляюсь, как я тогда не умерла? У меня, как видно, был крепкий организм.

С тех пор начались два самых трудных года в моей жизни. Я перебивалась случайными заработками, питалась подачками, просила милостыню. Я сблизилась с такими же, как я, товарищами по несчастью. В холода мы искали ночлега в заброшенных домах на окраинах, где иногда разводили небольшой костёр. А порой удавалось попасть на теплый чердак или в подвал. Тогда мы были почти счастливы. А летом мне нередко приходилось ночевать под открытым небом. Я чувствовала, что всё глубже и глубже погружаюсь на дно, но меня это почти не трогало. Я давно поставила на себе крест и жила просто по привычке.

На днях среди наших прошел слух, что какая-то благотворительная организация по случаю предстоящего Рождества будет раздавать теплые вещи для нуждающихся. И я решила сходить по указанному адресу. Вдруг удастся получить теплую шаль или даже целые башмаки. Я с утра поторопилась на указанное место, но там не было никаких признаков готовящейся акции. Подождав немного, мы стали расходиться. Я редко бывала в центре города, и сейчас шла и пугливо озиралась по сторонам, чтобы вовремя заметить полицейский патруль.

Моё внимание привлёк ярко-красный автомобиль. Он остановился перед каким-то зданием. Шофёр вышел, открыл дверцу с противоположной стороны и подал руку девушке, которая, выйдя из машины, направилась к двери здания. Я не сводила с неё глаз. На ней были совершенно иные шубка и шапочка, волосы были уложены в причёску. И всё же я не могла ошибиться! Это была та самая девушка, которая два года назад сопровождала господина, забравшего у меня альбом. Ведь такая красота встречается не часто и запоминается навсегда.

Давно утраченная и похороненная мечта вернуть альбом загорелась в моей душе с новой силой. Мне даже показалось, что если я получу назад своё сокровище, то моя жизнь чудесным образом наладится. Я решила, несмотря на страх перед полицией, никуда не уходить и дождаться возвращения девушки. На дверях, за которыми она скрылась, я увидела табличку, оповещавшую о том, что в здании находится филологический факультет университета. Значит, девушка была студенткой. Ждать мне пришлось весь день, я продрогла насквозь. После полудня пошел снег, и это меня, как ни странно, на некоторое время даже успокоило.

Потом девушка, наконец-то вышла. А что было дальше, видел господин Поль. Она меня не узнала или не захотела узнать, назвала побирушкой и велела своему… не знаю кто он ей: друг, слуга? сделать что-нибудь, чтобы я отстала. Он меня толкнул, а я не удержалась на ногах. А вот теперь доставляю вам всяческие хлопоты. Простите меня, что так получилось.

– Вы совершенно не должны извиняться! – с жаром произнёс Поль. – То, что вы не сломились, не потеряли себя после стольких лет страданий, делает вам честь! Что же касается вашей обидчицы, то я очень хорошо её знаю. Поверьте, госпожа Эстер, порой за красивой внешностью может скрываться злобное и бессовестное создание!

– Погоди, Поль, – перебил его граф. – Я думаю, что для госпожи Эстер сейчас важнее узнать другое. Прежде всего, я вас заверяю, что приложу все усилия для того, чтобы ваши злоключения с этого дня прекратились. Пока вы рассказывали, у меня возникли кое-какие соображения, как это сделать. Задача не такая уж и сложная, если подойти к делу правильно. Я думаю, с документами и гражданством мы всё уладим. Возможно сумеем найти и ваших родных. Насчёт жилья что-нибудь придумаем, когда вы поправитесь. А сейчас прошу вас побыть нашей гостьей. Потруднее с вашим альбомом. Сложно будет заставить этих людей вернуть незаконно присвоенную вещь. Так уж они устроены. А свидетелей никаких нет. Но отчаиваться не следует, возможно удастся что-то придумать, если только они его не выбросили.

А сейчас отдыхайте, поправляйтесь, если вам что-то понадобится, прошу без стеснения обращаться к нам с Полем или к слугам. Госпожа Микельс, зайдите ко мне в кабинет, я должен дать вам кое-какие распоряжения.

Оставшись с Фанни наедине, граф сказал:

– Вы, наверное, заметили, что одежда моей покойной супруги не совсем подходит госпоже Эстер, она хоть и очень худа, но шире в плечах и выше графини Глории. Поэтому попрошу вас: возьмите сколько надо денег, пройдитесь по дамским магазинам и купите для нашей гостьи всё, что ей может понадобиться. Вы женщина, и лучше меня разбираетесь в этом. Не забудьте только про нарядное платье для праздничного ужина. Пусть бедняжка почувствует себя красивой и вернувшейся к нормальной жизни.

92. Разоблачение

Пока граф и Фанни были в кабинете, Поль и Эстер по-прежнему находились в гостиной.

Эстер снова спросила разрешения помузицировать. На этот раз музыка звучала мягче и спокойней, и, сказал бы Поль, светлее.

И вдруг Эстер запела, сначала тихо, вполголоса, а потом голос её окреп и зазвучал в полную силу. Грудной, бархатного тембра голос сливался со звуками рояля, так гармонично, что Поль заслушался. А песни звучали одна за другой, и Поль понимал, что никогда раньше их не слышал. Возможно это были песни, сочинённые самой певицей.

И вдруг Поль услышал слова, которые показались ему знакомыми. Он прислушался. Ну да, он не мог ошибиться. Это был строки из одного стихотворения Иоллы, из тех, которые ему нравились больше других.

Поль решился прервать исполнительницу:

– Извините, что перебиваю. А кто написал слова этой песни?

– Я, –просто ответила Эстер. – Это старая песня, я написала её ещё тогда, когда жила с родителями в Фуло.

– Подождите одну минуту, – попросил Поль. Он быстро сбегал в свою комнату и принёс в гостиную сборник стихов, подаренный ему Иоллой. Волнуясь, он нашёл нужную страницу и показал её Эстер.

– Да, это моё стихотворение. Интересно, кто и когда его опубликовал? – и Эстер взглянула на обложку. – Кто такая эта Иолла Терс? И откуда ей известно моё стихотворение?

– Иолла Терс – это та девушка, отец которой взял у вас альбом. Понимаете теперь, зачем он это сделал?

Посмотрели дату выхода книги. Да, всё совпадало.

Эстер начала листать страницы поэтического сборника и находила всё больше своих стихов. Это были как раз те стихотворения, которые Поль считал наиболее талантливыми.

Об открытии рассказали графу.

– Ну что же, я даже не очень удивлён, – сказал он. – Это семейство считает себя вправе присваивать всё то, что им нравится.

– Папа, но это же отлично! – воскликнул Поль. – То есть не то отлично, что Иолла своровала стихи у госпожи Эстер, а то, что я, кажется, придумал, как с помощью этого открытия вернуть альбом и заодно приструнить Иоллу.

– Как именно? – удивился граф.

– Не буду пока говорить, план только возник, его надо обдумать.

– Хорошо, а теперь, давайте посвятим оставшееся время подготовке к празднику, – предложил граф.

В доме стояла обычная для таких дней предпраздничная. суета. Слуги украшали комнаты. В столовой установили огромную густую ель, и весь дом заполнился упоительным хвойным ароматом. Поль вызвался сам наряжать ёлку. Он с детства обожал это занятие. Из гостиной доносились звуки рояля. Эстер, казалось, не могла насытиться возможностью помузицировать.

А госпожа Микельс вернулась из магазина с полными руками всевозможных пакетов и свёртков. Она не справилась бы со всем этим изобилием, если бы не Сусанна, сопровождавшая её в походе по магазинам. Пока Эстер играла в гостиной, Фанни разложила на её кровати все покупки, а на коврик поставила несколько пар обуви.

После обеда граф посоветовал Эстер немного отдохнуть в своей комнате, как того требовали рекомендации врача. И все вскоре услышали удивлённый возглас, раздавшийся из гостевой комнаты. Госпожа Микельс заглянула туда и увидела гостью, в благоговейном восторге взирающую на обновки. Она брала в руки то одну вещь, то другую и, казалось, не верила, что всё это богатство принадлежит ей. Фанни вытерла невольную слезу. Да, это Рождество уже стало счастливым для многих!

93. Рождество

Вот и наступил рождественский сочельник. Дом Вундерстайнов окончательно преобразился в волшебный дворец. Мерцание свечей, запах хвои, тающего воска, корицы и ванили наполнили весь дом. Стол был сервирован со всевозможной пышностью и торжественностью. Кулинарных шедевров госпожи Микельс невозможно было перечислить.

На отдельном столике красовалась гордость семьи – старинный рождественский вертеп, целиком выполненный из фарфора. Работа неизвестного мастера восхищала тщательностью исполнения и утончённой красотой. В центре композиции, как и положено, находилась пещера, в которой над яслями с младенцем Христом склонялась юная и счастливая Мария. Из глубины вертепа на Богомладенца взирали вол и осёл. У входа в пещеру стоял Иосиф, как бы приглашая всех войти в вертеп и увидеть чудо Рождества. Слева к пещере шли пастухи, окруженные отарой овец. А ангел, чья фигура располагалась повыше пастухов, жестом призывал их приблизиться к пещере. С противоположной стороны спешили к вертепу три волхва на конях. Второй ангел указывал волхвам на звезду, расположенную над вертепом и протягивающую свои лучи ко входу в пещеру. Звезда и лучи были сделаны из хрустального стекла и переливались в свете свечей. Эту редкую и дорогую вещь слуги берегли как зеницу ока. Вертеп выставлялся только на семь дней в году, а остальное время он хранился в специальном ящике, каждая фигурка покоилась в отдельной ячейке, со всех сторон обложенная ватой. В детстве Поль часами мог стоять перед вертепом, разглядывая всё это великолепие. Иногда ему даже казалось, что фигурки двигаются и разговаривают. Большой удачей было то, что опекунша Рольфа Вундерстайна в своё время не обратила внимания на ящик с вертепом и не продала его.

А сейчас вертеп с нескрываемым восхищением рассматривала Эстер.

– У нас в Фуло тоже был вертеп, но немного попроще и не такой старинный, – поделилась она. – Ваш вертеп просто великолепен!

В этот день никто не завтракал и не обедал. Все терпеливо ждали наступления вечера. Погода была как на заказ: ясное безоблачное небо, белый снег, окутавший землю, деревья, крыши. Легкие дымки тонкими струйками поднимались в небо из каминных труб. Так тихо и спокойно было кругом…

И вот, наконец, на город опустились сумерки. На небе одна за другой загорались звёзды, напоминая людям о той Звезде, которая зажглась над миром почти две тысячи лет назад.

Микельс приотворил дверь балкона, и вот, в наступившей тишине все услышали первый удал колокола, затем второй, третий… Им ответили колокола других церквей, и скоро весь город наполнился радостным праздничным перезвоном.

И наступило время праздника: и Вундерстайны, и Микельсы, и их гостья Эстер Арден сидели вместе за одним столом. А рядом со столом собрались все четвероногие члены семьи, даже Мисси, хотя в это время она обычно всегда спала. Предусмотрительная Фанни принесла три миски, чтобы угощения не пачкали ковёр, и в эти миски без конца подкладывались всё новые кусочки лакомств. Люди за столом беседовали, смеялись, пели традиционные рождественские песни. И, конечно же, все: и господа, и слуги нашли подарки на низеньком столике, стоявшем рядом с ёлкой. Какая же рождественская ночь без подарков? Там нашлось кое-что даже для четвероногих обитателей дома.

Это был вечер живого огня. Электрический свет выключили. Свечи в старинных серебряных подсвечниках освещали стол, маленькие восковые свечки мерцали на ёлке, красноватое пламя камина озаряло столовую.

Почему живой огонь завораживает людей? Возможно, это древняя память о кострах, которые разгоняли мрак, согревали, дарили вкусную пищу, отпугивали диких зверей, одним словом, давали людям всё, в чём они так нуждались? А может быть, созерцание пляшущих язычков пламени, меняющегося узора тлеющих угольков, с треском разлетающихся искр будит в душе человека какие-то неясные фантазии, мечтания, наполняя сердце новыми чувствами, далёкими от повседневной реальности? Кто знает…

Но как не похож огонь камина на костёр, который украдкой приходится разводить во дворе какого-нибудь заброшенного дома или на пустыре, чтобы не замерзнуть длинной, холодной ночью! Сколько таких ночей пришлось пережить Эстер! И вот сейчас она, нарядная, чистая и отдохнувшая сидит за обильным и щедрым столом, ее окружают новые друзья – добрые, великодушные, протянувшие ей руку помощи. Но всё же она не могла забыть тех, с кем она ещё недавно делила горькую участь бродяг и изгоев. Где они сейчас? Могут ли радоваться празднику? И возможно ли помочь всем им?

В эту ночь, когда, по поверью, исполняются все желания, Эстер загадала, чтобы все несчастные и страдающие смоги обрести шанс на новую жизнь, как обрела его она. И ещё она дала себе слово: если ей удастся вернуться к нормальной жизни, она будет делать всё, что окажется в её силах, чтобы помочь этим людям.

Праздничное застолье закончилось далеко за полночь. Свечи давно догорели, и в столовой включили прекрасно разгоняющий мрак, но скучноватый электрический свет. Все уже немного устали, и, что греха таить, слегка объелись. Вышли на балкон, полюбовались на праздничные фейерверки то тут, то там вспыхивающие над городом. А потом стали расходиться по своим спальням, надо было отдохнуть и приготовиться к завтрашнему дню.

А назавтра Поль сел в автомобиль, и отправился к дому Полины, чтобы самому привезти приглашённых гостей. Он немного волновался, потому что ему впервые предстояло увидеть родителей и брата любимой девушки. Какие они? Вдруг он им не понравится? И хорошо ли будет им в доме Вундрестайнов? Вдруг родителей смутят устои их жизни, или разница в материальном положении? Он вспомнил, как неодобрительно смотрела Полина в первый день своего пребывания у них на то, как Микельс прислуживал за столом, и ему стало не по себе.

Полю пришлось подождать у подъезда, потому что он приехал заранее. И вот, наконец, показалась Полина в сопровождении крепкого усатого мужчины, женщины, очень похожей на Полину и высокого, по-юношески немного нескладного молодого человека. Они не ожидали, что за ними приедут, и были немного смущены и обрадованы. Полина представила всех друг другу, потом, конечно, прозвучали поздравления с Рождеством, а затем все расселись в автомобиле (причем, Полина села рядом с водителем), и машина тронулась. Вскоре они уже заходили в нарядно украшенные двери особняка Вундерстайнов. Эти двери гостеприимно распахнулись, когда автомобиль только въезжал в ворота – это Микельс высмотрел их в окно. Он помог гостям снять верхнюю одежду, а затем препроводил их в столовую, торжественно объявив:

– Господин и госпожа Петерс! Мадемуазель Полина Петерс!

Господин Роберт Петерс!

Граф поспешил навстречу гостям. Опять последовали представления и приветствия. А потом граф познакомил Петерсов с госпожой Эстер Арден. Он отрекомендовал её, как друга семьи, гостящего в их доме, и выразил сожаление о том, что госпожа Арден неудачно упала, и теперь вынуждена передвигаться на коляске. Впрочем, врачи надеются, что вскоре необходимость в этом отпадёт.

Перед тем, как сесть за стол, гостей пригласили в малую гостиную. Там граф показал им портрет графини Глории и рассказал гостям о потере, постигшей их семью в минувшем году.

– Моя супруга любила этот праздник, и всегда радовалась, когда в этот день нас навещали друзья.

– Дочь нам рассказывала о вашей утрате, профессор, – сказал глава семьи Петерсов. – И мы глубоко вам сочувствуем. Простите, что я назвал вас профессором по студенческой привычке. Вы меня, наверняка, не помните, у вас за эти годы было много студентов. А я вот запомнил молодого профессора, читавшего нам курс отечественной истории.

– Вот как, – обрадовался граф, – Я знал, что мы коллеги. Но не предполагал, что вы у меня учились. Думаю, это вы привили Полине любовь к истории! Вы знаете, я очень впечатлён её знаниями. Они далеко выходят за рамки учебной программы второго курса.

– Полине очень нравится работать вашим секретарём. Она рассказывала, что у вас сохранился уникальный семейный архив.

– Да, и этим летом я обнаружил в нём чудом сохранившееся письмо Валента Вундерстайна, написанное им накануне Битвы при перевале. Я ещё не опубликовал статьи об этой бесценной находке, о ней знают только члены моей семьи. Пойдёмте, я вам сейчас покажу этот документ.

– Буду счастлив увидеть, – и оба историка удалились в кабинет.

Поль, как хороший хозяин, развлекал разговорами Роба. А Полина и её мама подсели к Эстер и о чём-то негромко с ней беседовали.

Все разговоры прервал дворецкий, который торжественно провозгласил, что дамы и господа приглашаются в столовую.

Вопреки опасениям Поля, все представители семейства Петерсов держались за столом просто и естественно. Они принимали услуги дворецкого и его жены с благодарностью, без осуждения «неравенства», которого так опасался Поль. Видимо, Полина предупредила их о порядках, существующих в доме Вундерстайнов. Обед затянулся надолго, но, удивительно, это совершенно не тяготило Рольфа Вундерстайна. Он чувствовал себя среди новых для него людей так, как будто знает их долгие годы.

Когда хозяева и гости, наконец, вышли из-за стола, граф предложил снова перейти в гостиную. Ёлка, стоявшая там, была не такая большая, как в столовой, но тоже нарядно украшена свечами, сладостями и игрушками. Граф попросил Микельса принести в гостиную кофе, десерт и фрукты. Когда все удобно устроились, он спросил Эстер, не сыграет ли она им что-нибудь. Упрашивать женщину не пришлось, она и так давно уже бросала на рояль выразительные взгляды.

Зазвучала музыка. Сначала Эстер играла какие-то импровизации, потом перешла на известные рождественские мелодии. А затем зазвучала танцевальная музыка. Мелодия была медленной, и Поль подумал, что, возможно, не опозорится, если пригласит Полину. Вскоре к ним присоединилась чета Петерсов.

А граф смотрел на портрет жены, и думал, как была бы счастлива Глория в этот день, если бы была с ними.

«Видишь, – говорил он жене, – я обещал тебе, что у нас всё будет хорошо. И у нас всё хорошо. Я стараюсь».

День пролетел очень быстро. Гости стали собираться уходить, искренне благодаря хозяев за чудесно проведенное время.

Граф также заверил, что ему было очень приятно познакомиться, и он надеется, что теперь они смогут видеться чаще. Поль отвёз Петерсов домой на машине. А потом, вернувшись, ещё долго стоял на улице и глядел на ночное небо, снова и снова переживая впечатления минувшего дня.

– Знаешь, Петерсы – прекрасные люди. Теперь я понимаю, в кого Полина. Тебе не удивительно, Поль, что нам в последнее время везёт на хороших людей? – сказал граф Полю, желая ему спокойной ночи.

94. Каникулы и после

Праздничные дни для Поля стали днями непрекращающейся и ничем не омрачённой радости. Они каждый день встречались с Полиной и проводили вместе по многу часов. Где только они не были! Ходили в кино и на концерты, сидели в уютных кафе, катались на аттракционах, гуляли по заснеженному парку, а иногда просто бродили по улицам. Впервые за всё время своей влюбленности Поль мог в полной мере наслаждаться общением с любимой девушкой, и ничто этому не препятствовало: ни экзамены, ни учеба, ни работа Полины. Казалось, они не могли наговориться. Иногда в прогулках их сопровождал Урсик. Полина прониклась особой симпатией к весёлому непоседливому псу, и тот отвечал взаимностью.

Граф тоже решил отдохнуть, он часто слушал, как играет на рояле Эстер, наслаждаясь музыкой и покоем. Иногда они разговаривали, и Рольф Вундерстайн делал какие-то пометки в записной книжке.

Эстер через несколько дней уже могла обходиться без коляски, колени почти зажили. Она только слегка прихрамывала.

Семья Микельсов тоже отдыхала после праздничных хлопот. На несколько дней приехал Тоби, и семейство проводило время в полном составе.

Тоби привёз целый список вещей, которые запросили у него строители-реставраторы. Это были книги по самым разным вопросам, а также материалы, некоторые очень редкие, раздобыть которые было непросто. Видно мастера затеяли создать что-то поистине уникальное.

Как только праздники (к великому огорчению Поля) закончились, и жизнь вернулась в привычное русло, граф куда-то стал уходить по утрам, и через пару дней привёл с собой двух весьма серьезных господ. Он попросив Эстер зайти к нему в кабинет. Когда та появилась, граф представил ей своих визитёров. Они были сотрудниками детективного агентства, имеющего самую лучшую репутацию в королевстве. Тот, что повыше и помоложе имел большой опыт по розыску людей, а другой, пониже и постарше был непревзойденным специалистом по сбору сведений для восстановления утраченных документов. Время было такое, что эти услуги пользовались спросом и весьма хорошо оплачивались. Поэтому господа сыщики дорожили своей работой и выполняли её отлично. Эта пара часто работала вместе и добивалась прекрасных результатов. У агентства был доступ к архивам и разветвлённая агентурная сеть, что облегчало поиски. Граф Вундерстайн был весьма выгодным клиентом и, по слухам, личным другом самого короля. Поэтому ему предоставили лучших сотрудников агентства.

Они подробно расспросили Эстер обо всех обстоятельствах, которые могли помочь им в работе.

Специалист по сбору сведений выразил уверенность, что ему удастся восстановить все, или хотя бы многие документы, подтверждающие личность Эстер Арден.

Начать он был намерен с Медиленда, где не было военных действий, а значит, архивы были в полной сохранности. Он уточнил у Эстер даты рождения сестёр Меер, крещения Миры (в христианстве – Марии), бракосочетания Мишена Равса и Марии Меер. К сожалению, некоторые из дат Эстер знала весьма приблизительно. Второй детектив, тем временем, должен был заняться поиском родни Эстер. С Фуло было посложнее. Как известно, город сильно пострадал от бомбёжек. Но попытаться найти запись о рождении Эстер Равс и её бракосочетании с Дамианом Арденом всё же стоило. Возможно также удастся найти сведения о гибели родителей Эстер и узнать о судьбе её недвижимости и финансов. Ведь ей по наследству должен был перейти не только дом, но и фабрика, а также весь капитал фабриканта Равса. Эта мысль почему-то никогда не приходила Эстер в голову. Детективы намеревались съездить в Фуло, и разыскать людей, знавших Эстер, которые смогли бы удостоверить её личность.

А в Шпильцбахе, возможно, удастся найти квартирную хозяйку (к счастью, адрес Эстер помнила), она могла, в случае если не удастся найти сведений о заключении брака Эстер и Дамиана, подтвердить, что они были мужем и женой. Это было важно для получения документов на фамилию Арден. Хотелось бы также попытаться получить свидетельство о гибели её мужа, чтобы Эстер официально считалась вдовой. Увы, в наше время всё должно быть подтверждено документами, слова мало чего стоят. План действий был намечен, и нанятые и щедро профинансированные графом сотрудники начали свои поиски.

Поль тоже приступил к исполнению своего плана. Он подробно расспросил Эстер о каждом из стихотворений, украденных Иоллой. Выяснились кое-какие интересные подробности, которые были на руку Полю. А ещё Поль попросил госпожу Эстер записать по памяти какие-нибудь другие стихи того же периода. Когда всё было готово, Поль начал действовать.

На второй день после начала занятий он объявил Иолле, что им надо поговорить.

Девушка торжествовала. Наконец-то ей удалось сломить упрямство графского сынка. После сцены в парке он, конечно, смотрел на неё со злостью, потом долго ходил как в воду опущенный. Но в последнее время он значительно повеселел, наверное, уже забыл свою пассию. Давно пора! Разве может эта невзрачная и нестильная девица быть соперницей ей – Иолле Терс? Смешно даже подумать!

Изобразив самую сладкую улыбку, Иолла отошла с Полем в сторонку.

– О чём вы хотели поговорить, Поль? – спросила она самым кротким и нежным тоном.

Но Поль, к её удивлению, этот тон не поддержал.

– Иолла, у вас находится одна вещь, которую вы присвоили обманом. Это альбом бедной женщины с её стихами. Два года назад вы выманили его у этой женщины под благовидным предлогом, а потом не только не вернули, но и присвоили себе авторство многих её стихотворений из этого альбома, опубликовав их под своим именем!

– Что за бредни! – возмутилась Иолла. – Как вам не стыдно сочинять такую клевету!

– Эта женщина сейчас находится под покровительством нашей семьи. Она талантливая поэтесса и выдающийся музыкант. Она познакомилась с вашей книжонкой, и узнала свои стихи.

– Она врёт! Ничего не докажете!

– Прекрасно докажем. Плагиат можно доказать с помощью текстологической экспертизы. Вам это хорошо известно, мы ведь это проходили. И я обязательно такую экспертизу закажу. Эксперты легко определят, что стихотворения из вашего сборника написаны двумя разными людьми. А потом они сравнят их со стихотворениями Эстер Арден, и факт плагиата будет доказан. И ещё. Два стихотворения, из тех, что вы украли, являются переводами: одно с французского, а другое – с немецкого языка. Сможете ли вы указать, какие именно это стихи, и кто их авторы? Нет? А госпожа Эстер Арден сможет легко.

Так вот. Если вы завтра же не принесёте мне этот альбом, я обещаю, что после проведения экспертизы приглашу журналистов и с фактами в руках расскажу им, какими неблаговидными делами занимается дочь владельца банка «Терс и компания», да ещё и при участии самого отца. Поверьте, на следующий день эту сенсацию опубликуют все газеты, а на репутации вас и вашего отца появится несмываемое пятно. Если же отдадите альбом, госпожа Эстер великодушно простит вам кражу её произведений и не станет обращаться в суд для восстановления авторских прав. Решайте, какой вариант вам больше по душе. Я сказал всё.

И Поль, резко развернувшись, отошёл от Иоллы, которая стояла, не в силах произнести ни слова из-за душившей её бешенной злобы.

На следующий день Иолла подошла к тому месту, где сидел Поль, и швырнула на стол какой-то свёрток.

– Ты ещё об этом, ой, как пожалеешь… – прошипела она.

Поль ничего не ответил и даже не взглянул на разгневанную дочку банкира. Он, не раскрывая (чтобы избежать любопытных взглядов), положил свёрток в портфель.

С каким волнением разворачивала Эстер свёрток! Да, это был он, её альбом. Правда, он сильно пострадал от небрежного обращения: на страницах виднелись жирные пятна, на одной из них и вовсе отпечатался след от чашки с кофе. Некоторые страницы были загнуты, на других виднелись чернильные пометки. Ясно было, что в семействе Терсов не умеют бережно обходиться с книгами.

– Я никогда, даже в самые тяжелые времена не брала альбом грязными руками, – сокрушённо прошептала Эстер. Видимо ей было очень обидно, что равнодушные и неаккуратные люди так обходились с дорогой для неё вещью. Но, всё-таки, она была безмерно рада, что альбом снова с ней, и благодарила Поля от всей души. Поль напомнил ей, что обещал Иолле взамен не предъявлять прав на стихотворения, которые та опубликовала под своим именем.

– Страх быть уличённой, возможно, удержит её от совершения других подлостей, – высказал надежду граф. – Таких людей от неблаговидных поступков может удержать только опасность разоблачения.

– Прекрасно, значит у нас есть теперь оружие против неё, – отозвался Поль.

95. Поиски и их результаты

Человек – существо непостоянное. Ещё недавно все радовались первому снегу, наступлению зимы. А сейчас людям всё чаще хотелось, чтобы поскорее пришла весна. Зима потеряла свою привлекательность: снег быстро превратился из белого в грязно-серый. Часто случались оттепели, и под ногами противно чавкала каша из мокрого снега и воды. Потом вдруг подмораживало, и улицы превращались в катки, так что ходить по ним было попросту опасно.

Жизнь текла своим чередом. Однообразие дней нарушали только приходы детективов, которые раз в неделю являлись к графу с отчётом. Своё дело они знали прекрасно, зря свой хлеб не ели, поэтому результаты не замедлилипоявиться.

Найти все архивные документы удалось уже через пару недель. Теперь Эстер знала фамилию своей тёти Рахиль по мужу, а также и имена дяди и кузенов. Найти их самих было немного труднее, но и с этим заданием детективы справились. Оказывается, родственники вот уже много лет, как жили не в столице, а в маленьком городке неподалёку, в доме, который унаследовал дядя от кого-то из родственников. Они жили неплохо, вели своё хозяйство. Двоюродные братья Эстер уже были женаты, имели детей.

Чтобы не подавать Эстер напрасных надежд, если вдруг детективы ошиблись, граф решил пока ничего не говорить ей, а съездить самому и пообщаться с возможной роднёй.

Тётя Рахиль была дома одна. Она с удивлением смотрела на своего посетителя, гадая, зачем она понадобилась этому господину. Граф начал издалека. Он стал расспрашивать её о родне, проживавшей в Фуло. Тетя Рахиль загрустила. Она объяснила посетителю, что получила последнее письмо от сестры как раз незадолго до войны. Мира сообщала, что их дочь Эстер вышла замуж и уехала с мужем в Шпильцбах. Во время войны и после Рахиль много раз писала сестре и её мужу, но ответа не получала. Позже кто-то сказал, что в Фуло были сильные бомбежки, и погибло много мирных жителей. Адреса племянницы в Шпильцбахе тётушка Рахиль не знала и смирилась с мыслью, что потеряла родню навсегда.

Когда граф услышал её рассказ, то понял, что никакой ошибки быть не могло: сыщики и впрямь нашли родню Эстер, женщина называла те же имена, населённые пункты и события, что и она.

Тогда граф показал тётушке Рахиль фотографию Эстер и пояснил, что женщина, называющая себя Эстер Арден, разыскивает своих родных. Женщина вгляделась в фотографию:

– Очень, очень похожа. Я её, правда, видела только в детстве, но на этой фотографии ясно видно сходство с моей сестрой. А что с её родителями? Есть какие-нибудь сведения?

– Тут я вас обрадовать не могу. Они, скорее всего, погибли. Эстер сама вам расскажет то, что знает. Но расследование ещё не закончено. Дело в том, что Эстер пережила несколько очень непростых лет. И у неё нет никаких документов. В Медиленде она находится, с точки зрения закона, нелегально. Нанятые мною люди занимаются тем, чтобы восстановить Эстер Арден во всех правах.

– Простите за нескромный вопрос, – нерешительно произнесла тётя Рахиль. – А вы ей кто?

– По сути дела, никто. Но я узнал о её бедственном положении, и у меня возникло простое человеческое желание помочь. Я, конечно, организую вам в самое ближайшее время встречу с племянницей, но до официального подтверждения вашего родства ещё далеко.

Эстер сначала просто поверить не могла, что её родные нашлись, и хотела немедленно ехать к ним, а может быть, и совсем переехать к тётушке.

– Разве вы забыли, госпожа Эстер, – спросил граф, – что над вами по-прежнему висит опасность депортации? А, кроме того, я не поручусь, что Терсы не устроили слежку за нашим домом, чтобы выяснить ваше местоположение. Вы для них стали неудобны, даже опасны. Не сомневаюсь, что они приложат все усилия, чтобы избавиться от вас. Не думаю, что они посмеют устранить вас физически, но донести в полицию могут. А, возможно, решатся подстроить несчастный случай, например аварию. Или подошлют молодчиков избить вас. Прошу вас проявить выдержку и благоразумие. Пока всё не уляжется, пока мы не оформим все ваши документы, прошу вас не покидать нашего дома. Разве вам у нас плохо?

– Что вы, господин Вундерстайн! Долгие годы мне не было так хорошо, как в последние месяцы, которые я провела под вашим кровом! Вы стали мне близкими людьми. Но мне неудобно, что я столько времени вас стесняю, что приношу столько расходов, столько хлопот!

– Ничего подобного, госпожа Эстер. Всем, кто живёт под этой крышей приятно ваше присутствие. Мы очень рады, что судьба привела вас в наш дом. Не будем больше об этом.

Вскоре граф Вундерстайн устроил встречу Эстер с родными у себя дома. Приехали пока только тётя и дядя. Состоялась трогательная встреча. Расспросам не было конца. Женщины поплакали, вспоминая трагическую судьбу родителей Эстер, гибель её мужа, последующие тяжёлые годы. Тётя Рахиль привезла альбом с фотографиями. Это был большой радостью для Эстер. С радостью вглядывалась она в любимые лица. Многие из этих фотографий были ей знакомы: на них были её родители, она сама. Эти снимки когда-то посылала Мира своим родным в Медиленд. Эстер не думала, что когда-то увидит их снова. Поль сказал, что в фотоателье могут сделать копии фотографий, чтобы у Эстер был свой экземпляр. Тётушка просила Эстер переехать к ним, но граф снова повторил свои аргументы. Надо немного подождать, тем более, что детективы сейчас работают в Фуло. От того, что они найдут, будет зависеть, как быстро Эстер получит документы и станет полноправным членом общества. Сейчас же даже нельзя документально подтвердить родство Эстер с тётей Рахиль.

Через пару недель сыщики вернулись из Фуло с обнадёживающими результатами. Архивных документов, как и предполагалось с самого начала, в Фуло найти не удалось – они были уничтожены в огне войны. Зато сыщики разыскали трёх женщин – подружек Эстер, которым удалось выжить. Они очень обрадовались тому, что Эстер жива, и с готовностью согласились в любое время приехать в Медиленд, чтобы в суде засвидетельствовать личность своей подруги. Нашлись и свидетели гибели супругов Равсов. Дом Равсов и фабрика были во время войны полностью разрушены. Но у Мишена Равса был ещё и солидный счёт в банке. В первые же дни войны отец Эстер, как будто предвидя трагические события, составил новое завещание, в котором оставлял всё своё имущество и весь капитал своей единственной дочери. Причём, поставил условие, что вклад в банке должен ожидать наследницу в течение пятидесяти лет, и только если за этот срок она не обратится за наследством, передать его в благотворительный фонд. Таким образом, Эстер из нищей бесправной беженки могла стать весьма состоятельной женщиной.

Но самый большой сюрприз ожидал детективов в Шпильцбахе, куда сыщики отправились сразу после посещения Фуло. После окончания войны Западная и Восточная Дексия вновь объединились в одно государство на радость его гражданам.

Квартирную хозяйку Арденов удалось найти без особых усилий. Она, конечно, постарела, но память ей не изменяла, и она сразу же вспомнила молодого художника, снимавшего у неё квартиру перед войной. Потом он женился, привёз откуда-то жену, очень милую, славную, но вместе они прожили недолго. Началась война. Художника забрали в армию, а его жена распродала всё имущество и куда-то уехала, вроде бы к родителям, точно она не запомнила. Потом муж о ней расспрашивал, хозяйка ему всё и рассказала, что знала.

– Как, муж? – изумились детективы, – он же погиб на фронте, его жена получила извещение.

– Да мало ли путаницы было в те годы? Жив, жив он, лет пять назад приходил, сразу после войны, я его видела, вот как вас сейчас.

– Не знаете где он теперь?

– Нет, ушёл, и я его больше не встречала.

Квартирная хозяйка тоже согласилась (за соответствующее небольшое вознаграждение), когда это потребуется, приехать в Медиленд и удостоверить личность Эстер.

Сыщики решили подать объявление во все газеты Дексии о том, что разыскивается по срочному делу Дамиан Арден, и указали адрес агентства, после чего вернулись в Медиленд и доложили о результатах своей работы графу. Оставалось ждать, не откликнется ль муж Эстер.

Письмо от него пришло через две недели. Оказывается, после войны он уехал из Шпильцбаха и поселился в небольшом провинциальном городе, где для него нашлась работа.

Детективы показали письмо графу, и тот решил ответить сам. В письме он попросил Дамиана Ардена приехать в Медиленд по вопросу, касающемуся его жены. К письму граф приложил чек с некоторой суммой на дорожные расходы, потому что предполагал, что у художника могут быть материальные затруднения. Через несколько дней пришла телеграмма, в которой Арден уведомлял о дате своего приезда. Граф встретил мужа Эстер на вокзале, но не сразу повёз его домой, а пригласил в ресторан, чтобы поговорить и подумать, как лучше преподнести эту новость Эстер.

Художник был мужчиной средних лет с почти седыми волосами и с печатью пережитых страданий на лице. Но в грустных глазах были видны надежда и нетерпение. Его первыми словами были:

– Вам что-нибудь известно о судьбе Эстер?

Граф поведал Дамиану о тяжелых годах, пережитых его женой, а также обрадовал его вестью, что Эстер жива и находится в доме Вундерстайнов.

В свою очередь, Дамиан рассказал графу о себе. В том первом и единственном для него бою он был ранен и контужен, а когда очнулся, то понял, что оказался в плену. Несколько тяжких лет провёл он в концлагере, видел смерть, голод, страдание. И всё-таки дожил до освобождения. А освободившись, прежде всего направился в Шпильцбах. Но Эстер там не было. Хозяйка сообщила, что она куда-то уехала. А куда она могла уехать, кроме Фуло? Арден метнулся туда. Фуло лежал в руинах. Дома его тёти, где он вырос, где прошло его детство, больше не существовало. Дамиану сказали, что тётя погибла. Особняк Равсов тоже был разрушен. Куда делись его обитатели? И была ли здесь Эстер? Ардену рассказали об их судьбе. Родителей Эстер расстреляли в самом начале войны за то, что жена была еврейкой, а муж пытался её защитить. Эстер приехала чуть позже. Узнав о гибели родных она, наверное, хотела уехать из Фуло, но на вокзале её схватил патруль, и о дальнейшей судьбе Эстер не знал никто. Поговаривали, что донёс о еврейском происхождении Эстер булочник. Он активно сотрудничал с оккупантами и в пьяном виде не раз хвастался, что помогает очищать Фуло от «еврейского сброда». Судьба его наказала – при освобождении Фуло он был убит.

Следы Эстер затерялись. Дамиан сам провёл несколько лет в лагерях и прекрасно знал, как поступали фашисты с евреями. Надежд, что Эстер осталась в живых, было очень мало. Искать её в Медиленде мужу не приходило в голову – она никогда не рассказывала ему о медилендских родственниках. И всё-таки, все послевоенные годы Дамиан не оставлял надежды найти Эстер. Он писал письма в различные организации, расспрашивал очевидцев. Найти работу в Шпильцбахе ему не удалось, пришлось переехать в маленький городишко, где требовался художник в местную газету. Платили немного, но концы с концами сводить удавалось.

Граф боялся, что сердце Эстер может не вынести такого потрясения. Её надо было подготовить. Он отвёз Ардена в гостиницу, а сам отправился домой.

– Госпожа Эстер, – начал он издалека. – В газетах, порой, приходится читать удивительные вещи. Люди, бывает, находят друг друга после долгих лет разлуки. Похоже, наши детективы столкнулись как раз с таким случаем…

Эстер внезапно вскочила на ноги и так побледнела, что граф испугался, что она потеряет сознание.

– Пожалуйста, не волнуйтесь! Вы достойно выдержали многие трагические события, с радостной вестью вы справитесь!

– Кто, кто нашёлся? – шептала Эстер. – Не тяните, говорите!

– Ваш муж жив, он не погиб. Сейчас он приехал и находится в гостинице. Если вы готовы, я его сейчас привезу.

– Скорее, скорее! – Эстер была как в лихорадке.

Меньше, чем через полчаса встреча состоялась. Плакала не только Эстер, но и Дамиан. Про Фанни и Сусанну и говорить нечего – они от сопереживания долго не могли остановить потоки слёз.

– Папа, это просто поразительно! – сказал Поль. – Разве можно было себе вообразить, в тот день, накануне Рождества, когда я привёл в наш дом раненую, истощённую и бездомную женщину, что скоро мы будем свидетелями такой сцены?

– Я знаю одно, – ответил отец. –Не жалко никаких средств, никаких затраченных усилий, когда видишь такое.

Когда первые эмоции поутихли, супруги Арден обратились ко всем обитателям дома: и Вундерстайнам, и Микельсам.

– Мы перед вами в неоплатном долгу. То, что вы сделали для нас, не окупается никакими деньгами. Отныне, в чём бы вам не понадобилась наша помощь, вы всегда можете рассчитывать на нас.

– Мне уже давно пришла в голову одна мысль, – сказал ггра. – Самое главное – вовсе не то, чтобы воздать добром тем, кто сделал для вас что-то хорошее. Хотя это и вполне естественное желание, но оно не всегда выполнимо, да и не всегда это нужно делать. Поясню. Мне было шесть лет, когда я лишился родителей и попал на воспитание в семью равнодушных и чёрствых людей. Не представляю себе, кем бы я вырос, но случилось так, что через два года в моей жизни появились две пожилые женщины, которые на протяжении десяти лет дарили мне свою любовь и заботу. Я мечтал, что когда стану самостоятельным, сделаю для них много всего хорошего. Но мне это не удалось: одна из них не дожила до моего совершеннолетия, а другую, хоть она и прожила ещё несколько лет, я не смог в полной мере отблагодарить за её многолетнюю доброту, потому что сам в то время был стеснён в средствах. Так вот, я считаю, что добро, помощь – это как бы эстафета. Кто-то сделал хорошее тебе, а ты помогаешь другим людям. Так добро, взаимная поддержка растут и расширяются. Не знаю, ясно ли я выражаю свою мысль, но суть её такова. Мне гораздо приятнее будет узнать, что вы помогли кому-то нуждающемуся, чем если вы будете стремиться сделать что-то для меня.

Теперь хлопоты о судьбе Эстер были почти завершены. Оставалось судебное заседание по установлению личности. Здесь предстояло принять ещё одно решение. Где будут в дальнейшем жить Ардены? Их родиной была Дексия, Фуло. Но тяжёлые воспоминания прошлого не дали бы им спокойно жить там. К тому же прежнего Фуло уже не было, он остался в далеком прошлом, в их воспоминаниях. А здесь, в Медиленде, у Эстер нашлась родня, появились друзья. Граф не настаивал, но сказал, что им всем было бы очень приятно иметь рядом таких друзей. В Медиленде нашлась бы интересная работа для Дамиана. Граф с улыбкой сказал, что его сын избрал в жизни литературную стезю. А значит, совсем неплохо, если в каком-нибудь издательстве Медиленда будет трудиться свой человек.

Супруги посовещались, и решили просить гражданства Медиленда. Это было нелегко, маленькое королевство неохотно увеличивало своё население за счёт мигрантов. После суда, на котором была установлена личность Эстер и выписан штраф за незаконное пребывание на территории Медиленда (штраф граф сразу же оплатил), супруги Ардены написали прошение о получении гражданства. Граф Вундерстайн на очередной встрече с королём попросил за них, объяснив, что в Медиленде живёт их единственная родня, и он лично ручается за то, что эти люди будут достойными гражданами и принесут много пользы королевству. Король не стал отказывать другу, и начертал на прошении положительную резолюцию.

Кто может перечить королю? Ардены вскоре стали гражданами Медиленда. А дальше были только приятные хлопоты. Эстер получила наследство, и супруги купили небольшой уютный домик. Маленький садик вокруг него был огорожен ажурной чугунной решёткой. Эстер мечтала посадить вдоль ограды плетистые розы в память о своем детстве. Отец и сын Вундерстайны сразу решили, что подарят на новоселье. Вскоре в гостиной у Арденов появился прекрасный рояль. Эстер была от него в полном восторге и играла целыми днями . События последнего времени буквально её преобразили. Сейчас это была красивая, ещё довольно молодая, со вкусом одетая женщина. Глаза Эстер сияли от счастья, улыбка не сходила с лица. Муж смотрел на неё с обожанием.

96. Обручение

К тому времени, когда Эстер покинула дом Вундерстайнов, весна уже вовсю вступила в свои права. Дни становились всё длиннее, яркое солнце отражалось в многочисленных лужах, звенела капель, ей весело вторили воробьи, деревья ещё стояли голые, но уже не чёрные: соки, забродившие под корой, окрашивали их в зеленоватые и красноватые тона. Воздух был подёрнут нежной колеблющейся дымкой. Одним словом, все приметы весны были налицо.

Но графу не хватало времени на лирические размышления. Срочные дела обступили его со всех сторон. Работы по созданию медицинского центра были в полном разгаре, и очень часто требовалось личное присутствие Рольфа Вундерстайна. Подготовка к раскопкам также отнимала много сил и времени. Надо было приобрести оборудование, подобрать кандидатуры сотрудников для участия в работах, продумать, где они будут жить, организовать их питание и решить множество мелких вопросов.

А у Поля (и у Полины тоже) скоро должны были начаться экзамены. Но, честно говоря, Поль больше переживал по другому поводу. Чем ближе становился отъезд в замок, тем чаще он задавался вопросом – как удастся и дальше скрывать от Полины всё, что связано с сыновьями горы? Как объяснить ей, кто провёл реставрацию замка? (Поль был убеждён, что им предстоит увидеть нечто выдающееся). Где будет жить во время раскопок Полина? Полю хотелось бы, чтобы она поселилась в замке. Но будет ли это удобно? Наконец, Поль решил поговорить обо всех этих щепетильных вопросах с отцом.

– Ну, скажи, как всё это организовать, чтобы сохранить тайну? – спросил Поль, высказав свои сомнения.

– Я думаю, надо не скрывать, а посвятить Полину в эти события.

– Но мы же обещали, что никто посторонних не будет в это посвящён!

– А разве Полина посторонняя?

– Конечно, нет! Но она же не член семьи!

– А тебе не приходило в голову, что это легко исправить? Слушай, Поль. Ты знаешь, я придерживаюсь правила не вмешиваться в личную жизнь людей, даже собственного сына. Но я тебя не понимаю. Чего ты ждешь? Думаешь найти девушку получше? Такие, как Полина встречаются редко. Сомневаюсь, что тебе повезёт еще раз. Или ты хочешь, чтобы какой-нибудь бойкий молодой человек её у тебя отбил? Или она тебе разонравилась? По-моему, прошло достаточно времени, чтобы принять какое-то решение.

– Я боюсь, что она мне откажет, – ответил Поль.

– Как ты узнаешь, откажет или нет, если ты даже попробовать не решаешься? Если тебе не безразлично моё мнение, то знай, что я буду рад, если ты, наконец, определишься. Теперь дело за тобой.

За пару недель до начала экзаменов граф объявил Полине, что работу над документами из архива пора заканчивать. Пусть она спокойно готовится к экзаменам, а после сдачи сессии сразу приступает к работе по подготовке к раскопкам.

Поль понял, что дальше тянуть некуда. Когда он, как обычно, отвозил Полину после её последнего рабочего дня у Вундерстайнов домой, то завёл разговор о том, что реставрация в замке близится к завершению, и ему очень хочется, чтобы Полина была вместе с ними при первом осмотре замка после проведённых работ.

– Если твой отец не будет против, то я – с удовольствием.

– Он не будет против. Но имеется одно затруднение. Понимаешь, эти реставраторы, они… ну как бы тебе сказать… они не совсем обычные люди. И они просили, чтобы о них не знал никто, кроме членов нашей семьи.

– Они, что, беженцы? Или нарушители закона?

– Нет, они испокон века живут на этой земле, и ничего дурного никогда не совершали.

– Поль, ты меня заинтриговал! Расскажи!

– Не могу, я дал слово. Это секрет, который могут знать только члены нашей семьи. Точнее, те, кто живёт в замке.

– Тогда зачем ты мне всё это рассказываешь? Чтобы подразнить? – Полина, кажется, немного обиделась.

– Нет, нет, что ты! Я просто хочу устранить это препятствие. Полина, я прошу тебя стать членом нашей семьи.

Машина уже несколько минут стояла около дома Полины. Поль взял руку девушки и попытался надеть на палец колечко, которое извлёк из кармана. Но Полина быстро отдёрнула руку и даже спрятала её за спину.

– Поль! Что за шутки!

– Полина, я вовсе не шучу! Ты, наверное, давно поняла, что я тебя люблю! И с тех пор, как мы познакомились, я каждую минуту думаю о тебе! Мне казалось, что и я тебе не совсем безразличен. Я понимаю, что у меня много недостатков, но я буду работать над собой. Я обещаю сделать всё, чтобы ты всегда была счастлива и никогда бы не пожалела, что приняла моё предложение!

– Нет, нет, Поль! Ты ведь и сам понимаешь, что это невозможно! Сам подумай: что обо мне будут говорить люди? Что какая-то незнатная и небогатая, но ловкая девица окрутила потомка аристократического рода, да ещё и обладающего огромным состоянием? Во всех газетах будут перемывать косточки мне и моим родным! Я такого позора не вынесу. Нет, Поль, давай лучше останемся друзьями!

С этими словами девушка выскочила из машины, и стремительно скрылась в подъезде.

Поль ещё несколько минут сидел и крутил в руке кольцо, которое так и не оказалось на пальце его любимой. Потом вздохнул, положил его в карман и направил машину к своему дому.

Граф с первого взгляда понял, что опять что-то пошло не так.

На сей раз он решил не тянуть время, а сразу всё выяснить. Как он и предполагал, его сыну отказали. Хорошо знал он и нерешительный и ранимый характер Поля. Что поделаешь, если у него такая чувствительная натура. Снова придётся исправлять ситуацию самому.

Выслушав рассказ сына о неудачном сватовстве, граф, подумав, сказал:

– Что ж, это даже хорошо. Значит, в ней нет никакой корысти, но есть чувство собственного достоинства. Только многовато юношеского максимализма. Я уверен, что она сейчас сама страдает из-за того, что её принципы не позволили ей принять твоё предложение. Не переживай, что-нибудь придумаем.

На следующий день, когда Поль ушёл в университет, граф позвонил Петерсам. Дома была только мама Полины. Граф спросил, могут ли они посетить Петерсов завтра где-то часов в двенадцать по важному вопросу?

– Да, конечно, – ответила госпожа Петерс. – А что случилось? Полина вчера вечером была сама не своя, даже плакала, хоть и говорила, что всё хорошо.

– Ничего страшного не произошло, не волнуйтесь. Просто надо кое о чём поговорить.

– Конечно, мы вас будем ждать. Завтра выходной, все дома будут.

– Полине ничего не говорите о нашем визите, а то она, чего доброго, уйдёт из дома.

– Она что, натворила что-нибудь?

– Нет, нет, успокойтесь. – Всё хорошо. И я очень надеюсь, что будет ещё лучше.

Когда на следующий день Вундерстайны вошли в квартиру Петерсов, Полина и впрямь, чуть не убежала. Она вдруг заявила, что у неё сегодня семинар. Но отец напомнил ей, что сегодня воскресенье, и никаких занятий нет.

Граф решил не испытывать ничьего терпения и сразу приступил к делу.

– Мне хотелось бы поговорить без младшего поколения, – попросил он.

– Роб, покажи Полю свою коллекцию минералов. А ты, Полина, говорила, что тебе надо к экзамену готовиться, так что иди, позанимайся, – распорядился глава семьи.

Когда родители остались наедине, граф начал:

– Дорогие господа Петерсы. Сложилась ситуация, которую я, к сожалению, один разрешить не в состоянии. Итак, что мы имеем? С одной стороны – девушку умную, самостоятельную с обострённым чувством справедливости и собственного достоинства. С другой стороны – молодого человека мягкого, нерешительного, глубоко чувствующего и легко падающего духом. К тому же этот юноша имеет два существенных недостатка: во-первых, он мой сын, а значит наследник титула, во-вторых, он имеет несчастье быть богатым, и кроме того, он влюблён в эту девушку. А следует сказать, что в нашем роду все мужчины – однолюбы. Он делает предложение любимой девушке, а она ему отказывает по той причине, что не хочет унижать себя неравным браком и боится, что о ней будут говорить, как о ловкой девице, окрутившей завидного жениха. Обращаясь за помощью к вам, я преследую и свою корысть. Если ваша дочь не изменит своего решения, то моего сына может изловить и женить на себе какая-нибудь хищница. Одна такая, кстати, увивается вокруг него. Она сломает жизнь и ему, и мне, потому что вся моя жизнь – в моём сыне. Конечно, если ваша дочь не любит Поля, то я не стану настаивать. Однако, мои наблюдения позволяют предположить, что симпатия у них взаимна. Ну а теперь скажите, что вы обо всём этом думаете?

Петерсы не были слепыми, они давно видели, к чему идут отношения их дочери с Полем. Но первое время они опасались, что, попав в иную социальную среду, их дочь будет чувствовать себя униженной. Однако, познакомившись ближе с семейством Вундерстайнов, они поняли, что эти люди меньше всего похожи на чванливых и пустых прожигателей жизни. Они видели благородство, трудолюбие и великодушие графа и Поля и прониклись к ним уважением.

– Что же нам теперь делать? – промолвила госпожа Петерс. – Молодёжь сейчас пошла самостоятельная, старших не слушают.

– А я думаю, что это как раз тот момент, когда неплохо проявить родительскую власть, – вдруг твердо сказал отец Полины. – Тут, как я полагаю, есть одно обстоятельство. Полина и сама не против выйти замуж за вашего сына. Но не хочет брать на себя ответственность. В её глазах это будет означать, что она польстилась на состояние жениха. А если вопрос о замужестве решим мы, то её совесть будет спокойна. Надо попробовать.

Позвали молодежь.

– Полина, – начал господин Петерс. – Профессор (он умышленно сказал – "профессор", а не "граф", чтобы лишний раз не напоминать о титуле) попросил у нас твоей руки для своего сына. Вы давно знакомы, и мы думаем, что вы будете хорошей парой. Поэтому мы ответили согласием, и нам остаётся только благословить вас.

Полина хотела было что-то возразить, но Поль вдруг решительно вышел вперёд, встал перед девушкой на одно колено (графу сразу вспомнилось, как опустился на одно колено Руби перед Фло там, на острове), надел ей на палец колечко, затем поцеловал руку, а, поднявшись с колен, осмелел и чмокнул Полину в щёку. Она ничего не сказала, а только густо покраснела и опустила голову.

– Это событие надо отпраздновать, – сказал граф. – Ждём вас завтра к нам. Сначала отметим помолвку, а потом, поскольку вы являетесь нашей будущей роднёй, мы расскажем вам нечто очень важное и совершенно необычное. Итак, до завтра!

И Вундерстайны откланялись, оставив семейство Петерсов приходить в себя после внезапно обрушившихся на их голову событий.

97. Рассказ, похожий на сказку

Дома граф собрал Микельсов и объявил им о состоявшейся помолвке его сына с Полиной, чем вызвал их неподдельную радость. Дворецкий уже давно смекнул, что секретарь их сиятельства – та самая девушка, с которой Поль переписывался всё лето. Все слуги с волнением следили за тем, как развиваются отношения молодых. Они переживали, когда над влюблёнными собирались тучи, и радовались, когда всё улаживалось. Дворецкий и его жена мечтали о том, чтобы дело закончилось свадьбой. И вот сейчас, похоже, их мечта исполняется! О такой будущей хозяйке можно было только мечтать! Все засуетились и забегали, чтобы завтрашнее празднование прошло на самом высоком уровне. Помолвку решили отмечать в узком кругу.

Полина после ухода Вундерстайнов немного повозмущалась, что её выдают замуж, не спросив её согласия, но в глубине души признавалась себе, что очень рада тому, что родители настояли на её браке с Полем и не стали слушать её возражений. Она понимала, что никогда и ни с кем не будет в жизни счастлива так, как с этим мечтательным, добрым и очень тонко чувствующим юношей. Ему недостаёт напора, настойчивости. Но ведь эти качества очень часто переходят в нахальство. А нахалов Полина терпеть не могла. Ну и главное, она любила Поля, хоть порой и не признавалась в этом даже самой себе.

На следующий день Петерсы в назначенный час явились в дом Вундерстайнов, где в соответствии с древними традициями (на точном соблюдении которых настоял дворецкий) прошла официальная церемония обручения. Родители благословили молодых. Свидетелями были все Микельсы. Решено было, что свадьба состоится не в столице, а в Вундерстайне и без лишней огласки. Полина по-прежнему не хотела досужих пересудов. На том и порешили.

После торжественного обеда граф пригласил всех в гостиную и начал свой рассказ:

– Мои уважаемые будущие родственники. То, о чём я сейчас вам поведаю, является тайной, которую можно открыть только членам нашей семьи. Возможно, мне следовало бы повременить, и рассказать обо всём после свадьбы, но мне хочется, чтобы все, присутствующие здесь, сопровождали нас в замок для осмотра его после реставрации. Я сам с большим нетерпением ожидаю того дня когда смогу это увидеть. Дело в том, что мастера, которые вызвались проводить реставрационные работы – это самые необычные существа, которых мне только приходилось встречать. И я хочу подготовить вас к знакомству с ними.

Хоть граф излагал только самые основные, существенные факты, всё же его рассказ продлился долго. Когда он, наконец, закончил, господин Петерс с удивлением спросил:

– Профессор, простите, это что – розыгрыш? Мы все давно вышли из того возраста, когда позволительно верить в сказки.

– Я так и знал, что вы не поверите. Я и сам долго не верил, да и сейчас, порой, меня одолевают сомнения. Но есть факты, и с ними ничего невозможно сделать.

Граф поставил перед гостями шкатулку с секретом, из которой извлёк мешочек с камнем, корону, кубок Валента Вундерстайна и две золотые медали на длинных лентах. Ещё граф со всеми предосторожностями положил на стол листы пергамента с письмом Валента к сыну (здесь отсутствовал только листок с картой: ведь о местонахождении острова не должен более знать ни один человек).

Петерсы стали разглядывать разложенные перед ними предметы. Полина сразу обратила внимание на то, что материал мешочка и лент очень похожи на тот, из которого сделан ошейник Кота, да и медали такие же как у него, только покрупнее.

– Верно, – ответил граф. – Эти медали народ горы вручил нам с Полем за то, что мы вернули им их раритет. Кот тоже в этой истории сыграл определённую роль, поэтому также награждён.

– Но, позвольте, вы же говорили, что камень не должен покидать горы, а сейчас демонстрируете нам его за много миль от этого места! – удивился отец Полины, забирая камень у сына (Роб с любопытством будущего учёного-минеролога разглядывал огонёк внутри камня).

– Это не тот камень, а его точная копия. Как они сделали, что внутри виден свет, ума не приложу. Вы ещё больше удивитесь, если узнаете, что ткань мешочка сплетена из нитей, вытянутых из самоцветов. Их технологии недоступны нашему пониманию. Как и вся эта история. Я пытался найти хоть какое-нибудь несоответствие: проверял даты, имена, события, которые называл мне Руб – всё совпало до малейших подробностей! Не скрою, я с огромным нетерпением и волнением жду момента, когда смогу, наконец, увидеть, что они сделали с нашим замком. Надеюсь, что они не отступили от исторической правды.

Поль, пока его отец говорил, сбегал в свою комнату и вернулся, сжимая что-то в кулаке.

– Полина, я давно ждал того дня, когда смогу тебе это подарить, – Поль разжал руку – на его ладони лежал крупный красно-коричневый полупрозрачный камень. – Смотри, это с берега того острова.

– Ой, какой сердолик! – закричал Роб. – Даже в минералогическом музее нет такого экземпляра!

– Какой красивый! – сказала Полина, поглаживая пальцем отполированные бока камня (Поль каждый день по нескольку минут тёр сердолик замшевой тряпочкой, чтобы придать камню ещё больший блеск).

Как бы то ни было, в рассказ графа Петерсам верилось с трудом. Пожалуй, только Роб признавал возможность существования гномов и фей.

– Науке пока известно не всё! – заявил он.

– Ладно, подождём немного, может быть, в самом деле увидим что-то необычное, – решил Петерс.

98. Урсик показывает характер

Наконец-то экзаменационная сессия была позади. Конечно, даже экзамены не могли помешать свиданиям Поля и Полины. Но встречи эти были не такими продолжительными, и не такими беззаботными, как бы им хотелось. И вот приблизилось время возвращения в замок. Там, правда, тоже не предполагалось отдыха, если под отдыхом понимать безделье. Раскопки – не самое лёгкое занятие. Но для людей увлечённых нет ничего более желанного, чем заниматься любимым делом.

Все организационные вопросы были решены, все формальности улажены. Тоби сообщил, что в замке всё готово к приезду хозяев. Отъезд был назначен на послезавтра.

Полина ненадолго заглянула в дом Вундерстайнов, чтобы по просьбе профессора помочь с оформлением кое-каких бумаг. Когда она собралась домой, Поль, как всегда, пошёл её провожать. Погода была прекрасная, поэтому они решили прогуляться пешком. Рядом вышагивал Урсик. Он был очень доволен, что его взяли с собой, и старался вести себя примерно.

Ноги сами привели Поля и Полину в Восточный парк (честно говоря, он был не совсем по пути, но так хотелось подольше побыть вместе!)

На аллее стояла тележка мороженщика. Возле неё толпился народ, всем хотелось в этот по-летнему тёплый день отведать прохладного лакомства.

Направился к тележке и Поль. Он купил две порции ванильного мороженого в вафельных рожках. Урсик, слегка повизгивая и усердно виляя хвостом, всем своим видом показывал, что ему тоже хочется отведать этого угощения.

– Нет. Тебе сладкого нельзя! Ветеринар сказал, что собакам это вредно.

С этими словами Поль протянул рожок Полине. В этот момент Урсик подскочил, толкнул Полину под локоть, она от неожиданности разжала пальцы и лакомство, даже не успев долететь до земли, оказалось в пасти у пса. Он тут же, опасаясь, как бы не отобрали добычу, заполз под лавочку, чтобы не спеша насладиться запретной сладостью.

– Ах ты, хулиган! – возмутился Поль, впрочем, не в силах напустить на себя строгий вид, так его насмешил кульбит пса. Он отдал Полине свой рожок, а сам направился к тележке, чтобы купить ещё одну порцию.

Потом они уселись на ту же лавочку, под которой чавкал Урсик, ели мороженое и беззаботно болтали.

Эту идиллию внезапно прервал голос, который Полю менее всего хотелось бы слышать, особенно сейчас.

– Поль, милый! Какая встреча! Что я вижу: ты опять со своей подружкой! Просто удивительно…

Неизвестно, что показалось Иолле (а это была несомненно она) таким уж удивительным, потому что её монолог внезапно был прерван таким звуком, как будто рядом загрохотал мотор мотоцикла. В следующий момент скамейка покачнулась так сильно, что Поль и Полина вскочили на ноги, а из-под скамейки стремительно вырвался зверь, который был настолько не похож на миролюбивого добродушного Урсика, что они даже испугались. Рокочущее рычание сменилось злобным лаем. Поль едва удерживал поводок. С морды Урсика летели во все стороны белые хлопья – это было мороженое, но зрелище было весьма устрашающим. Иолла, почти успевшая дойти до скамейки, отпрянула назад, и завизжала так, что у Поля заложило уши:

– А-а-а! Бешенная собака, спасите, на помощь! Полиция!

– Это наш пес, он не бешенный, вон у него на ошейнике жетон о прививках!

– Так это ваша собака, Поль Вундерстайн! Я вам этого так не оставлю! Вы натравили на меня бешенное животное! Эй, Мит, что стоишь, как истукан! У тебя же есть пистолет, пристрели его!

Телохранитель, стоявший в нескольких шагах позади Иоллы, неожиданно заговорил:

– Не буду я собаку убивать. Хороший пёс. У меня был похожий. Раньше. Лучше пойдёмте отсюда.

Он подошёл к Иолле, вежливо, но решительно взял её под локоть и повлёк в сторону выхода из парка. Она продолжала кричать, но уже гораздо тише, а потом и вовсе замолчала. Публика, всполошившаяся было от воплей Иоллы и лая Урсика, успокоилась и стала расходиться.

Поль и Полина переглянулись, а потом устремили взоры на пса. Тот, как ни в чём не бывало, отряхнулся, несколько раз махнул хвостом и полез под скамейку доедать мороженое, пока оно окончательно не растаяло.

На Поля и Полину внезапно накатил приступ смеха. Когда они, наконец, просмеялись, Полина заглянула под лавку, и стараясь, чтобы её голос звучал строго, пожурила пса:

– Урсик, что за безобразие, нельзя себя так вести!

Пёс поглядел на неё с самым невинным видом и повилял хвостом, как будто выслушал похвалу.

Поль тоже наклонился, потрепал Урсика по лобастой голове и прошептал:

–'Иногда – можно!

Оставшееся время пёс вёл себя идеально, но когда они вернулись домой, Урсик, переполненный чувствами, сразу помчался к Коту, чтобы поведать ему о своём героическом поступке.

– Прогнал, прогнал, прогнал! – лаял он в такт своим прыжкам.

– Кого прогнал? – поинтересовался Кот.

– Злая, злая, злая! – захлёбывался лаем Урсик.

– Кто злая? – продолжал допытываться Кот. Но от пса больше ничего добиться не удалось. Он продолжал повторять:

– Прогнал! Злая! Ура!

– Эх ты, – огорчился Кот. – Когда же ты научишься нормально говорить? Лаешь без толку, а понять ничего нельзя!

– Поль, что это с нашим Урсиком? – спросил граф.

– Знаешь, папа, когда он только попал в наш дом, Микельс предположил, что раз его привёл Кот, то зачем-то этот щенок нужен. И он оказался прав! Сегодня Урсик показал себя настоящим защитником.

И Поль рассказал отцу о сцене в парке.

– Неизвестно, каких бы ещё гадостей могла наговориться Иолла, расстроила бы Полину, а чего доброго, снова бы нас поссорила. Так что, Урсик нас спас.

– Да, хороший вырос пёс, хоть иногда и немного шумный. Но, я думаю, с возрастом это пройдет. Главное –'у него доброе сердце. И в людях он неплохо разбирается. Но вот ещё что. Жаль мне этого Мита. Парень, как видно, неплохой. Осенью надо попробовать что-нибудь для него сделать. Не всё же ему перед Терсами унижаться. Интересно, хочет ли он вернуться на родину? Может быть, удастся ему помочь.

Кот из разговора людей наконец-то понял, как сегодня отличился его воспитанник.

«Хоть малость и бестолковый, а всё-таки, молодец», – с гордостью подумал Кот.

99. Замок

Кавалькада машин медленно ползла в гору. Стенка, воздвигнутая осенью и преграждавшая путь, уже была разобрана. Дорога, как удалось разглядеть в сумерках, была благоустроена – вымощена плитняком и огорожена каменным бордюром. Теперь ездить по ней стало гораздо удобнее и безопаснее.

Возглавляла движение машина Поля, в которой, кроме него, была только Полина. За время длинной дороги, молодые смогли вдоволь пообщаться друг с другом без посторонних ушей.

За ними следовал автомобиль, за рулём которого находился граф. Он давно не водил машину сам, а сегодня решил тряхнуть стариной. С ним в автомобиле были все Петерсы. Замыкал движение микроавтобус, который вёз семейство Микельсов, а также и всех четвероногих: Мисси, рядом с которой в корзинке копошились три слепых котёнка, Кота, который при въезде в Вундерстайн, вдруг сильно заволновался: он почуял запах родных мест, и Урсика, который утомился от дороги, и сладко спал. В Вундерстайне к ним подсел Тоби, который радостно поприветствовал родных.

До Вундерстайна добрались позднее обычного, так как в пути два раза останавливались перекусить, да ещё заехали в маленькую часовню на месте гибели родителей Рольфа Вундерстайна. Впрочем, они не торопились: Тоби передал просьбу Руба подъехать к замку в сумерки.

Все напряжённо вглядывались в очертания строений, стараясь разглядеть, что же изменилось?

Когда они почти достигли стен замка, перед машиной Поля вдруг возникла невысокая фигура и жестом попросила остановиться. Народ высыпал из машин. Перед их глазами в полумраке смутно виднелся ров, до краёв наполненный водой. Встретивший их человек (это был не Руб, и не Купр), поднёс к губам серебряный рог, и над горой прозвучал призывный сигнал. Сейчас же отозвался другой такой же рог со стороны ворот, а потом и третий, откуда-то сверху, возможно, с башни. Раздался лязг металла и стал медленно, на толстых цепях опускаться мост через ров, открывая вход в надвратную башню. Этой башни не существовало уже много лет, как и части стены, и рва, и моста, поэтому увиденное впечатляло. Машины медленно поползли по мосту. Сначала были опасения, что он может не выдержать тяжести автомобилей. Всё-таки в средние века их не было. Но мост был сработан на совесть и легко справился с нагрузкой.

У въезда в башню по обе стороны стояло ещё два человека. В одной руке каждый из них держал по рогу, в который трубил при проезде машин, а в другой – сжимал по высокому древку, украшенному штандартом с изображением герба дома Вундерстайнов. Распахнулись внутренние ворота, и автомобили въехали на территорию замка. Трубачи снова протрубили торжественную мелодию.

Их ожидало новое удивительное зрелище. Двор освещался факелами, укреплёнными на стенах. И в колеблющемся свете этих факелов было видно, что во дворе находится множество существ совершенно удивительного вида. Все они были невысоки ростом и бородаты, но на этом сходство заканчивалось. Ни один из них не был похож на другого. Особенно поражали разнообразием их одеяния. Одни были похожи на средневековые, другие – на современные, но больше всего было таких, что оставалось просто удивляться фантазии тех, кто их создал. Посредине стояли трое, Один из них был Купр. Он с поклоном подошёл к ошеломлённым людям и заговорил. Причём, сейчас он говорил вполне правильно, видимо натренировался за зиму.

– Мы рады снова видеть вас и приветствуем от всей души. Вам известно, что наш Прим не может покидать гору. Мы, трое, уполномочены здесь его заменять. Позвольте представить: старший сын Прима, первый после него: Аур.

Сделал шаг вперёд и поклонился статный (несмотря на небольшой рост) и исполненный вежливого достоинства человек. Всё его одеяние было выполнено в золотистого цвета оттенках, напоминая, в честь какого металла он назван.

– Прим приветствует вас в моём лице! – произнёс он звучным голосом. – Я счастлив увидеть сразу столько людей и от всех нас выразить благодарность за то, что вы вернули нам наши жизни.

– Не стоит благодарить, мы рады, что у вас снова всё хорошо, – промолвил граф.

– Средний сын, Арг, – продолжил представление Купр.

Второй сын Прима также поклонился и произнёс слова приветствия и благодарности. Арг был гораздо стройнее братьев. В нём чувствовалась какая-то утончённость и легкая меланхолия. Черная с обильным серебряным узором одежда гармонировала с бледным лицом и светлыми, почти белыми волосами.

– Ну, а меня вы знаете, – продолжил Купр. – Приветствовать вас пришли также второе, третье, четвёртое и пятое поколение жителей горы. Всех этот двор не вместил бы.

Все окружающие также поклонились. Ближе других стоял Руб. Он явно был рад, но молчал, соблюдая субординацию. Кот уже тёрся о его ноги.

– Скажите, кто те, незнакомые нам люди, которые вас сопровождают? – вопросил Купр.

– В нашей жизни произошли некоторые приятные изменения, – пояснил граф. – Мой сын выбрал девушку, которая вскоре станет его женой. Эти, незнакомые вам люди – сама девушка, её родители и брат. Поскольку они теперь считаются членами нашей семьи, я посвятил их в вашу тайну. Надеюсь, вы не против.

Купр немного растерялся и взглянул на Руба. Всё-таки тонкости семейных взаимоотношений ему были пока непонятны.

Тогда заговорил Руб:

– Мы поздравляем вас с таким прекрасным событием. Я уверен, что вас ожидает счастливая и долгая семейная жизнь. Мы сделаем для этого всё, что в наших силах. А ваших новых родственников, которым мы доверяем также, как вам, мы просим сохранять втайне всё, что касается народа горы.

– Обещаем, – ответил Петерс.

– Пожалуйте в замок! Нам не терпится узнать, понравится ли вам наша работа, – пригласил Аур.

Впервые на памяти не только Поля, но и графа, и всех Микельсов распахнулись тяжелые створки ворот центрального портала…

– Мне кажется, что я оказалась внутри исторического фильма, – прошептала Полина, придвигаясь поближе к Полю. Он обнял её за плечи, но и ему самому было слегка не по себе.

Да, это был, безусловно, их замок, знакомый Полю с детства. Но как же он изменился! Слева и справа от входа пылали факелы, вставленные в те самые держатели, которые управляли механизмом тайника. Но всё выглядело так, как будто было сделано только вчера. Медные листы на створках дверей портала сияли, как новые. Покрывавшие их чеканные изображения уже не были скрыты под толстым слоем патины. Каменные плиты пола не имели не единой щербинки, как будто их только что доставили из мастерской каменотёса.

Купр, показав на факелы, пояснил:

– Мы сделали так, что горит газ. От смолы и пакли много копоти и людям трудно дышать. Если огонь не нужен, можно отключить.

Он нажал на едва заметный медный шпенёк рядом с дверью, и факелы погасли.

– А как их снова зажечь? – спросил граф.

– Надо опять нажать.

– Но ведь газ надо поджечь, иначе можно отравиться.

– Нет, такого никогда не случится, газ загорится сразу, как начнёт поступать.

– Но это же невозможно!

– Почему? Это нетрудно сделать. Я вам потом расскажу…

Поскольку в притворе стало темно, внимание сразу привлёк главный зал, и все устремились туда.

Когда осенью обитатели замка покидали его, огромное пространство зала было совершенно пустым, отчего его размеры казались ещё более внушительными.

Сейчас же помещение неузнаваемо преобразилось. Во-первых, дальнюю стену, ту, что располагалась прямо напротив входа, украшал огромный, нет, даже гигантский, камин, сложенный из блоков серого камня. В нем жарко пылал огонь, и было совсем нетрудно представить себе, как в этом очаге поджаривается на вертеле целый кабан. От этого камина в недавнем прошлом оставались только каменные плиты основания.

Всё основное пространство зала занимал длинный стол, протянувшийся от входа и до очага. У того края стола, что был ближе ко входу, стояли длинные скамьи, а на противоположном конце их заменяли кресла, самое внушительное и богато украшенное из которых, находилось у торца стола рядом с камином, очевидно, оно предназначалось для хозяина замка.

Слева от входа высоко под потолком расположилась деревянная галерея, подпираемая массивными каменными столбами. Стрельчатые окна, ещё недавно частично заложенные кирпичом, приобрели первоначальные размеры и форму, и, даже, несмотря на ночное время, видно было, что они застеклены витражами. С галереи доносилась негромкая музыка. Определить на слух, что за инструменты звучат, Поль не смог. Скорее всего, это были какие-то духовые: флейты, кларнеты или что-то в этом роде.

Внимание привлекал стол, вернее, то, что на нем стояло. Нет, никаких изысканных яств здесь не было. Но сервировка заставляла думать, что они вот-вот появятся. Золотые и серебряные блюда, кувшины, чарки, кубки, которые могли бы стать украшением любого музея, теснились на столе в невообразимых количествах. Графу подумалось, что найденный прошлым летом клад во много раз меньше, чем всё это изобилие.

– Все эти предметы не имеют исторической ценности, кажется так вы это называете, – как будто прочёл его мысли Купр, – поскольку мы сделали их совсем недавно. Руб объяснил нам, как выглядели эти предметы, и все братья наперебой принялись за дело. Возможно, мы сделали их даже больше, чем надо. Вы можете выбрать лучшие, а с остальными поступить, как пожелаете. Руб ручается, что все предметы точь-в-точь повторяют те вещи, которыми пользовались обитатели замка в давнишние времена.

– Потрясающе! – восхитился граф. – Но вы меня ставите в неловкое положение. Как я могу принять такой дорогой дар?

– О, это сущие пустяки, о которых не стоит и говорить! Металл для нас не стоит совсем ничего, а работа над этими вещами принесла нам массу удовольствия.

Вдоль стен зала протянулись длинные скамьи. На них в живописном беспорядке лежали доспехи и оружие. А часть мечей, щитов, арбалетов, кинжалов и ещё каких-то предметов были развешаны по стенам. Создавалось впечатление, что воины только что вернулись с битвы, сняли с себя доспехи и собирались сесть за стол, чтобы отпраздновать победу. А потом вдруг на минуту вышли.

– Здесь не всё, как нам хотелось бы, – прервал размышления зрителей Руб. – На стенах висели шпалеры, на столе была скатерть, на скамьях и креслах – подушки. Но мы пока не освоили ткачества, хотя и мечтаем им заняться. Для этого нам нужны книги и материалы, мы надеемся, что тогда это помещение будет выглядеть точь в точь, как во времена Валента Вундерстайна. Я был в этом зале несколько раз и хорошо запомнил рисунки на всех шпалерах и гобеленах. Их привезла из столицы Алисия, как часть своего приданого.

– Народ горы ещё никогда не был так счастлив, – прибавил Купр. – Мы всё время учимся создавать что-то, чего раньше не умели. А это для нас – высшая радость!

Потом все поднялись по узкой и крутой лестнице с очень высокими ступенями на галерею (Купр отметил, что подъем, и в правду, неудобный, но они придерживались исторической достоверности). На галерее расположился квартет из четырёх музыкантов, наигрывавших на металлических инструментах, напоминающих флейты, нежную, протяжную мелодию.

– Вот ещё то, чему нам предстоит научиться, – сказал Руб. – Мы пока не умеем делать музыкальные инструменты, как у людей, особенно из дерева. Но попробовали сделать пока вот такие. А мелодия – одна из тех, которые я услышал от дев воздуха. Я научил ей братьев, им она тоже понравилась.

Затем пошли в другие помещения. На месте, где осенью были только голые стены, либо недавние ветхие постройки появилась средневековая кухня, спальня (с огромной кроватью, над которой ещё предстояло повесить балдахин с занавесками, и с сундуком невесты в ногах), а также и другие помещения.

Хотя и граф, и Поль надеялись увидеть что-то необычное, однако действительность намного превзошла все их ожидания. Невозможно было представить более реалистичных средневековых интерьеров. Далёкое прошлое, казалось, ожило и вернулось в стены замка.

Жители горы, судя по всему, остались довольны тем впечатлением, которое их работа произвела на людей.

– Нам многое ещё надо вам показать, – заявил Купр. – Но Руб говорит, что вы устали. Я и забыл, что люди испытывают это чувство. Продолжим завтра. Но прежде, чем мы удалимся, я хочу показать вам те помещения, которые мы как раз и создали для того, чтобы вы могли отдыхать так, как это принято у людей.

По коридору все перешли в то крыло, которое и раньше было жилым. И тут людей тоже ожидал сюрприз. На первый взгляд комнаты не изменились. Но вскоре стало понятно, что и здесь подземные мастера поработали на славу. Первое, на что обратили внимание, это то, что во всех комнатах было тепло. Поль потрогал наружную стену – она была приятно тёплой.

– Внутри стен мы проложили трубы, по которым идёт горячий воздух, пояснил Купр. – Чем холоднее воздух снаружи, тем более горячий воздух идет по трубам. И люди не будут мёрзнуть даже зимой!

– А откуда берётся этот горячий воздух? – поинтересовался граф.

– В недрах много жара и много холода, – уклончиво ответил Купр. – Мы используем и то, и другое. И людям от этого будет хорошо.

И тут же было продемонстрировано ещё одно новшество: к каждой спальне был пристроен уютный и комфортабельный санузел. Вся сантехника была сделана из какого-то полупрозрачного камня молочно-белого цвета. Из кранов (Полю даже показалось, что они золотые) текла и горячая, и холодная вода.

– Руб сказал, что люди любят, когда много воды разной температуры, и мы сделали! – горделиво пояснил Купр.

– Откуда здесь вода? – поинтересовался граф. – Родник довольно далеко отсюда…

– О, я уже говорил, в недрах полно всего! А воды там целые моря и реки. Нам осталось только подвести её к замку, ну и часть воды нагреть.

– А куда уходят, э-э-э… стоки? – спросил Микельс.

– Это тоже несложно сделать. Ведь все вещества, даже самые непривлекательные, состоят из мелких частиц. И из этих частиц всегда можно сделать что-то иное. Из угля, например, легко сделать алмаз. Вот и всё непригодное, ненужное мы будем переделывать в нужное и хорошее. Надо просто правильно расставить частицы, из которых состоит вещество.

Но сейчас вам надо отдохнуть. А завтра мы встретимся снова, и продолжим осмотр наших работ.

Когда жители горы удалились, люди стали потихоньку приходить в себя.

– Полина, – шутливо сказал её отец. – Уже из-за одного того, что мы увидели сегодня, стоило насильно (как ты считаешь!) выдать тебя замуж!

– Я уже и сама не жалею, – откликнулась Полина. Все улыбнулись. Шутка ненадолго взбодрила всех, но усталость брала своё.

Госпожа Микельс заявила, что хотя и вредно ложиться спать на полный желудок, а всё же надо слегка перекусить.

Она послала сыновей перенести из машины в кухню продукты, которые они привезли с собой на первое время.

На обновлённой кухне ещё никто не был. Фанни с радостью увидела, что и здесь потрудились заботливые помощники. В кухне появилась холодная и горячая вода, а вместо дровяной плиты стояла газовая. Хорошо, что в их городском доме была похожая плита, а то неизвестно, как бы госпожа Микельс смогла быстро в ней разобраться и на скорую руку состряпать ужин. Сусанна помогала свекрови, и скоро все обитатели замка уже сидели за столом.

Пока хозяева и гости ужинали, верные своему долгу Микельсы приводили в порядок спальни. К счастью, работы здесь было совсем немного. Все спальни, в том числе и гостевые, были в идеальном порядке. В них было тепло, чисто, сухо и хорошо проветрено. Жители горы постарались на славу. Оставалось только постелить чистое бельё, которое предусмотрительная Фанни приготовила ещё в столице. И только после того, как все разместились по своим спальням, Микельсы отправились в ту часть замка, где находились их комнаты. Детей, которые заснули ещё в машине, Брун и Сусанна несли на руках.

Каково же было удивление слуг, когда они увидели, что и их помещения оборудованы теми же удобствами, что и у хозяев. Хотя Микельс немного нахмурился и поворчал на тему, что мы де, не господа, чтобы у каждого своя ванна была, но в душе был доволен. Он ведь был уже не молод, хоть и бодрился, а в этом возрасте человек начинает по-настоящему ценить удобства.

100. Утро следующего дня

Все проснулись рано. И не одному Полю всё вчерашнее казалось чудесным сном. Но сон тает и улетучивается после пробуждения. А вчерашние поразительное преображение замка как ни в чём не бывало оставалось реальным, и на следующий день. Поль с удовольствием залез в ванну. Явившийся через несколько минут после этого Микельс с огорчением понял, что его услуги при утреннем умывании уже не нужны.

Вскоре все уже были в столовой, выспавшиеся, со свежей головой, но по-прежнему растерянные и озадаченные тем, что они увидели вчера. Конечно, сразу же начался обмен впечатлениями.

Господин Петерс признался, что, несмотря на полное доверие к хозяевам замка, он всё же до вчерашнего вечера не мог поверить в рассказы о жителях горы, считая их местными легендами.

Наскоро проглотив завтрак и даже не заметив, что они ели, все вышли во двор. При свете солнца стали видны ещё некоторые новшества. Фасад жилого крыла полностью изменился. Теперь по стилю он ничем не отличался от древних построек. Стрельчатые витражные окна сверкали в лучах солнца многоцветными узорами. На крышах, крытых зелёной черепицей, появились новые башенки, и лёгкий утренний ветерок крутил золотистые флюгеры на их шпилях. Почти посредине двора появился круглый колодец, а рядом с ним – массивное каменное корыто. Граф пояснил, что из таких раньше поили коней. При этих словах сразу вспомнилась конюшня. Тем более, что машины до сих пор стояли под открытым небом. Они, было, направились в сторону конюшни-гаража, как вдруг Поль воскликнул:

– Постойте, а как жители горы вчера от нас ушли?

На самом деле, как? Внутренние ворота были приоткрыты, и через них прекрасно было видно, что мост поднят. А поднять его можно было только изнутри. Поль подошёл к вороту и попробовал его крутануть. Но ничего не вышло. Это была задача явно не для одного человека. Но Поль помнил, что жители горы намного сильнее. Возможно, один из них остался в замке и после ухода остальных поднял мост? Но где же он тогда? Если уменьшился, то почему сейчас скрывается и не принимает обычный размер?

На эти вопросы ответов не было, и все решили пока отправиться в конюшню. А она, действительно, снова, как в старину, стала конюшней. Стойла, казалось, ждали, когда в них будут стоять породистые скакуны.

– Ну что же, – сказал граф. – Возможно, гараж теперь в другом месте. Пойдёмте, – обратился он к гостям. – Я вам покажу наш тайный садик и место, где мы нашли клад.

Узкий проход остался без изменений, но в самом садике их ждали новые сюрпризы.

Обрушившаяся стена была в теперь полном порядке, как и могучий донжон, возвышавшийся над всеми строениями.

– Если башня в порядке, надо обязательно на неё подняться, оттуда должен открываться удивительный вид на горы! – сказал граф.

Но было на что посмотреть и в самом садике. Он был и тот, и не тот. Везде царил идеальный порядок и чистота. Все растения были ухожены, тропинки вымощены цветной галькой, на двух древних пьедесталах располагались огромные двухъярусные каменные чаши. Верхняя часть каждой чаши представляла из себя маленький фонтан, журчащий невысокими султанчиками воды. На нижнем ярусе пышно раскинулись цветы.

Полю показалось, что такие цветы он где-то уже видел, только вот где?

Повсюду были расставлены скамейки с ажурными чугунными боковинами и сидениями из полированного дерева. В том же стиле были оформлены и несколько фонарей на высоких ножках. Сейчас они не горели, и Поль пытался разглядеть через цветные стекла, что является в них источником света, но не смог.

В центре дворика, как и раньше, красовался капитанский куст. Он сильно подрос с прошлого года и весь был усыпан почками. Цветение должно было начаться со дня на день.

– Это ещё одна наша достопримечательность, – пояснил граф Петерсам и рассказал историю растения, пообещав вскоре незабываемое зрелище. – А сейчас пойдемте, я вам покажу, где мы нашли прошлым летом клад.

Кот, присутствовавший здесь же, мяукнул.

– Да, конечно, – улыбнулся граф. – Ты, ты нашёл, а мы только выкопали.

Все подошли к стене в том месте, где почти год назад они с замирающими от волнения сердцами копали землю. Сейчас оно ничем не отличалось от других: было совершенно ровным и поросло невысокой, как будто стриженной травой. Впрочем, рядом со стеной в траве лежал камень размером примерно с футбольный мяч. И вдруг трава около камня зашевелилась, и через мгновенье перед удивленными людьми откуда ни возьмись появился… Руб.

Даже граф и Поль, которым уже приходилось видеть, как уменьшался и увеличивался Руб, от неожиданности вздрогнули, что уж говорить об остальных.

Руб, казалось, был очень рад этой встрече, тепло всех приветствовал и, видя, что некоторые от неожиданного его появления лишились дара речи, извинился, сказав, что никого не хотел испугать.

Руб пояснил, что им пришлось изрядно потрудиться, чтобы исправить дефект скалы в этом месте. Трещина была слишком глубокой и в одном месте даже достигала каменных галерей их подземного дворца. И тут жителям горы в головы пришла одна мысль. Дело в том, что пользоваться выходом из пещеры сейчас казалось им опасным. Одно дело, когда из неё появлялся только Руб. К нему все привыкли и не обращали внимания. И совсем другое дело, если люди увидят, что из пещеры выходит много разных незнакомцев. Мало ли, к каким последствиям могли привести такие наблюдения.

Ни с кем, кроме обитателей замка горные братья общаться не собирались, навеки замыкаться под землёй им тоже не хотелось, поэтому они подумали, что будет неплохо, если выход во Внешний мир будет и на территории замка. Они расширили в нескольких местах щель и сделали выход из скалы под камнем, лежащим рядом со стеной.

– Если вам это не нравится, мы сейчас же заделаем выход, – сказал Руб.

Граф и Поль заверили Руба, что ничего против не имеют.

– Мы никогда не будем являться в замок без предупреждения и не будем вам мешать, – заверил их Руб – Я уже говорил вам, что наша безмерная благодарность будет видна в наших делах. Отныне ваш сад всегда будет ухожен, ваш замок будет всегда содержаться в самом отменном состоянии, все ваши вещи в случае поломки будут немедленно отремонтированы, а если возникнет потребность в чём-то ином, мы сделаем всё, что в наших силах. При этом, мы можем быть совершенно незаметными, если вам не захочется видеть нас.

– Что вы! – возразил граф. – Напротив, мне очень о многом хочется вас расспросить, о многом побеседовать. Вы всегда будете желанными гостями.

– Я тоже был бы счастлив присутствовать при ваших встречах. Я, как и граф, историк, а вы так много можете рассказать о прошедших временах, – добавил отец Полины.

– Меня вот что удивляет, – признался Руб, – я так стремился все эти долгие века снова оказаться внутри горы, с моим народом, а когда всё это осуществилось, я вдруг понял, что меня так же неодолимо тянет к людям. Наверное, я частично стал человеком… Поэтому я буду очень рад, если вы позволите иногда приходить к вам в гости.

– Приходите в любое время, мы всегда рады вас видеть. Но скажите, чем мы можем отблагодарить вас за все ваши труды и заботы?

– Нам ничего не нужно. В горе у нас есть всё потребное для нашей жизни, нашу «Жизнь горы» вы великодушно нам вернули. На горе стоит ваш замок, а это значит, что её никогда не будут дырявить туннелями или взрывать динамитом. Чего же нам ещё желать? Есть, правда, то, чего у нас нет, и что бы нам очень хотелось иметь…

– Что же это?

– Это книги. Я научил читать всех братьев, как меня самого когда-то научил Фотий. И мы за зиму прочли не только те книги, которые вы нам передавали, но и почти все книги из библиотеки. Перед нами открылся новый, неведомый мир. Поэтому, если вы будете иногда дарить нам книги, мы будем счастливы. А сейчас я хочу вам показать кое-что из того, что нам удалось сделать за зиму.

Руб направился к выходу из садика.

– Руб, скажите, откуда взялись здесь эти цветы? – спросил Поль, указывая на вазы. Я где-то видел такие раньше.

– На острове, – промолвил Руб. – Они оттуда, как и некоторые другие растения.

– Но как они оказались в нашем садике? – удивился Поль.

– Их семена принёс Курлын, – объяснил Руб.

– Курлын? Кто это? – спросил Поль.

– Курлын – это та птица, которую мне дали девы воздуха, когда мы покидали остров. Курлын хорошо запомнил дорогу. По прямой здесь не так и далеко. Когда все братья ожили, я попросил Курлына слетать на остров и отнести радостную весть девам воздуха. Он слетал, потом вернулся и сказал, что сёстры очень рады, что всё закончилось благополучно, и все братья живы, а «Жизнь горы» навечно скрыта от людей. Потом мы попросили Курлына слетать на остров и принести каких-нибудь семян, чтобы высадить их в вашем садике. Мы также пообещали девам воздуха, что поделимся с ними семенами вот этого куста, они мечтают посадить его на своём острове.

– Этот куст не даёт семян, – заметил Микельс. – Мы много раз пытались его размножить, да всё без толку.

– В этом году он даст семена, – уверенно сказал Руб.

– А где же сейчас ваш Курлын? – спросил Поль. – Вернулся на остров?

– Нет. Ему очень здесь понравилось. В последний раз он прилетел с подружкой, они свили гнездо на дереве рядом с пещерой и сейчас выкармливают потомство.

– Значит, вы теперь можете поддерживать связь с девами воздуха? – спросил граф.

– Да. У Курлына прекрасная память. Он запоминает всё, что его просят передать, а потом точь-в-точь повторяет.

– Это всё так удивительно. Просто, как в сказке, – сказала госпожа Петерс.

– Да, – согласился Руб. – Мы этой зимой прочли много сказок. В них часто встречается то, что люди считают вымыслом, но на самом деле кое-что существует и в действительности.

– Уважаемый Руб, – подал голос брат Полины. – Я очень интересуюсь минералами, хочу посвятить своё будущее их изучению. У меня дома даже есть коллекция камней, я её с детства собираю. У нас с вами даже имена похожи! Вас зовут Руб, а меня – Роб, Роберт, если полностью. Можно, я буду вас иногда спрашивать о горных породах, минералах, камнях?

– Я буду очень рад. Ведь камни – это главное в нашей жизни. Я вчера перебирал минералы, которые когда-то нашел и сберёг в моей мастерской, и наткнулся на неплохой образец малахита. Очень кстати я захватил его с собой, можете взять для своей коллекции.

Руб извлёк из кармана крупный зелёный камень и вручил его юноше. Роб даже не мог говорить от восторга. Одна сторона камня была отполирована и являла зрителям удивительно красивый рисунок из завитков и разводов.

– Ох, спасибо! – наконец, обрёл голос Роб. – Никогда не видел такой красоты!

– У вас есть станок для резки и шлифовки камней? – спросил Руб.

– Нет.

– Ну, так я вам его сделаю. И научу, как обрабатывать камни, чтобы они раскрывали всю свою красоту.

– Не опасно работать на таком станке? – разволновалась госпожа Петерс.

– Любой механизм или инструмент опасен, если с ним обращаться неумело и не соблюдать некоторые правила, – ответил Руб. – Но я научу вашего сына правилам безопасной работы, и с ним ничего не случится.

– Мама, я смогу делать такие срезы, как в минералогическом музее! – с восторгом заявил Роб.

– Главное, чтобы ты был цел и невредим, – строго сказала госпожа Петерс.

– Скажите, Руб, – поменял тему граф. – А почему вы один? Где ваши братья?

– Я пришёл один, потому что мои братья не привыкли к дневному свету, и даже в очках им тяжело быть на солнце. А я за долгие годы притерпелся. Пойдёмте, я покажу вам то, что лучше видно при свете дня.

– Вы, наверное, гадаете, куда же поставить машины? – спросил Руб, когда они снова оказались на площади перед замком. – Мы поняли вас так, что желательно замаскировать всё современное под старинные постройки. Поэтому решили, когда восстанавливали стену, что сейчас никто не будет осаждать ваш замок и пробивать стены тараном. А значит, в стене можно разместить кое-какие помещения.

Руб подошёл к солидной деревянной двери, в крепостной стене слева от въездной башни. Дверь была двухстворчатой, но Руб просто толкнул её в сторону, и она с лёгкостью отъехала, скрывшись в стене. Перед людьми открылось довольно внушительное пространство – стена, как и положено крепостной стене, была очень толстой. В обширном помещении без труда могло разместиться до десятка автомобилей. Руб зашел внутрь и дотронулся до какого-то рычажка. В гараже стало светло.

«Значит, они и электричество сюда провели», – отметил про себя Поль. К слову сказать, электричество в замке появилось сравнительно недавно, провода протянули на гору уже на памяти Поля. Потом Полю подумалось, что ни вчера, ни сегодня он не видел ни одного столба, ни одного провода. Если сыновья горы их убрали, то откуда же берётся электроэнергия? Новая загадка.

– А автомобили посетителей, я думаю, лучше оставлять на площадке перед подъёмным мостом. И надо решить вот какой вопрос: не стоит ли перед мостом и вдоль рва сделать какую-нибудь решётку или иную преграду, а то, как бы кто-то случайно не упал в воду, особенно ночью, – обратился к графу Руб.

– Я и сам об этом вчера подумал, надо этот вопрос обсудить, – ответил граф.

– А мост лучше держать опущенным, в замке нет стольких людей, чтобы регулярно крутить этот ворот. Я не смог его сдвинуть с места, – сказал Поль.

Руб, ничего не отвечая, подошёл к вороту и легко, одной рукой стал вращать рукоять подъёмного механизма, как будто это был не ворот, а швейная машинка. Мост, лязгая цепями, опустился. Поль в который раз поразился силе Руба.

– Думаю, что двое крепких молодых людей, – и Руб посмотрел в сторону Бруна и Тоби, – вполне смогут с этим справиться. А потом мы придумаем механизм, облегчающий эту задачу.

– Хорошо, а пока оставьте мост опущенным, – попросил граф.

– Вы уже познакомились со всеми помещениями в жилой части замка? – спросил Руб.

– Признаться, кроме спален и прекрасных санузлов мы пока ничего не разглядывали: вчера мы очень устали, а сегодня сразу вышли во двор.

– Тогда я покажу вам кое-что. Мы волнуемся, понравится ли вам то, что мы сделали. Если вы сочтете это неприемлемым, мы всё переделаем.

В столовой по-прежнему царил полумрак, потому что утром все так торопились поскорее выйти и рассмотреть замок снаружи, что даже не раздвинули тяжёлые шторы.

Руб потянул шнур, приводящий в движение занавеси, и они поползли в разные стороны. То, что предстало перед глазами людей, исторгло у них возгласы изумления.

Столовая располагалась на первом этаже, одна стена выходила на обрывистую сторону горы. Раньше узкое окно в глубоком проёме стены открывалось с таким трудом, что даже известная своею страстью к чистоте госпожа Микельс мыла его снаружи чрезвычайно редко. В столовой почти всегда царил полумрак.

И вот сейчас все буквально зажмурились от хлынувшего в глаза солнечного света.

Почти всю центральную часть стены занимало огромное окно. И какое! Оно было круглым! Причем, по краю, прилегающему к стене, шла полоса витража, выполненного в нежных тонах. Изображения цветов, трав, бабочек и птиц были выполнены с виртуозным мастерством и вкусом. Центральная часть окна была сделана из единого круглого стекла, настолько прозрачного, что казалось, будто его нет вовсе. Горный пейзаж, который открывался за окном, казался картиной в изысканной раме.

В свете дня стали видны и другие подробности. Петерсам, конечно, сравнивать было не с чем, а вот Вундерстайны и Микельсы осознали, что только усталость и волнение не дали им увидеть до этого момента: почти все предметы обстановки то ли были отреставрированы до неузнаваемости, то ли просто заменены новыми, только на первый взгляд похожими на прежние.

Обращал на себя внимание огромный буфет из полированного дуба, за стеклянными дверцами которого ровными рядами стояла посуда, причём, судя по внешнему виду, многие изделия были из серебра. Удобные полукресла на ножках, напоминающих львиные лапы, выстроились вдоль стола, а у стен расположились маленькие уютные диванчики.

– Вы наверняка заметили, что спален на втором этаже стало меньше. Это из-за того, чтоб надо было вместить рядом с каждой спальней отдельный санузел, – продолжал Руб. – Но мы понимаем, что иногда обстоятельства требуют принять больше гостей. Поэтому мы решили достроить третий этаж. Он ничем не отличается от второго. И, наконец, мы подумали, что вам может понравиться четвертый этаж, который мы сделали для того, чтобы вам было где отдохнуть, не выходя из замка. Я вас сейчас туда приглашаю. Хочу снова повторить, что если вам не понравится то, что мы придумали, мы без малейших возражений всё разберём и сделаем, как было раньше.

Четвертый этаж поразил всех. Первое впечатление было просто потрясающим. Сначала показалось, что лестница привела на довольно обширную открытую смотровую площадку, огороженную невысокой каменной балюстрадой. От простора захватывало дух. Величественная панорама горного хребта с одной стороны, крохотные, как будто игрушечные домики городка – с другой. И бесконечный небесный простор над головой. Все люди столпились в центре площадки – подойти к краю не решался никто.

– Это великолепно, – промолвил граф. – Но, мне кажется, небезопасно. Нельзя ли сделать ограждение повыше?

– О, нет! – с улыбкой ответил Руб. – Упасть невозможно!

Он подошёл вплотную к краю и постучал по невидимой стеклянной стенке, которая окружала пространство.

– Вверху она переходит в купол, – пояснил Руб. – Этот материал, наподобие стекла, придумали мы сами. Он очень крепок и абсолютно прозрачен. А ещё он отталкивает воду и грязь. На его поверхности никогда не задержится ни одна пылинка и ни одна капля влаги. Кстати, из этого же материала сделаны и все витражи, и все окна в замке. Здесь никогда не будет ни слишком холодно, ни слишком жарко. Мы об этом позаботились, зная, как люди чувствительны к низким и высоким температурам. И воздух будет всегда свежим и чистым – вы не увидите вентиляции, но она есть. Как видите, пространство совершенно пустое, но, возможно, у вас возникнут какие-то мысли, как его обустроить. Мы будем рады воплотить в жизнь ваши мечты.

Молчавшая до сих пор Полина вдруг произнесла:

– А можно здесь устроить небольшой садик?

Руб улыбнулся:

– Нет ничего легче. И, кстати, мы сами об этом думали, поэтому предусмотрели возможность провести сюда воду и электричество.

– А откуда вообще здесь электричество? – поинтересовался Поль,. – Нигде не видно проводов и столбов…

– Вы же хотели, чтобы в замке было как можно меньше примет современности. В старые времена не было электричества. Поэтому все провода теперь спрятаны под землёй в надёжных водонепроницаемых трубах. Но у нас есть мечта. Мне приходилось слышать, что электричество можно получить с помощь машин, приводимых в движение ветром или водой. Купите нам книгу о таких машинах! На дне ущелья протекает небольшая, но бурная речушка. Если нам удастся её использовать, в замке будет своё электричество. А у нас от нетерпения так и чешутся руки. Ведь это что-то небывалое – переделать силу водных струй в свет! Мы восхищаемся способностью людей придумывать такие поразительные вещи!

«Куда направится их энтузиазм, когда они постигнут всё, что изобретено человечеством? – подумал граф. – Не начнут ли они сами изобретать что-то новое? Кто знает…»

До обеда продолжалась экскурсия по обновлённому замку.

– Я впечатлён! – сказал господин Петерс графу.

– Я впечатлён не менее вашего, – ответил тот. – Я никогда бы не подумал, что наш замок может быть таким великолепным.

Дворецкий сопровождал господ и их хозяев повсюду и дивился не меньше их, но не забывал и о вверенном ему хозяйстве. Брун и Тоби съездили в город и запаслись продуктами. Жители Вундерстайна радостно их приветствовали и сразу же начинали расспрашивать, что нового в замке? Провинциальный городок сгорал от любопытства. Все знали о стене, перегородившей дорогу, и о надписи на двери, извещающей о реставрационных работах в замке. Пытались выведать подробности у господина Тобиаса Микельса, то бишь у Тоби, но он отвечал туманными отговорками и изо всех сил старался сохранить тайну даже от своих родичей, а также и от некоей молодой особы, мысли о которой постоянно занимали его голову. Анна и Антоний не сильно приставали к племяннику, поскольку перед отъездом их просил об этом дворецкий. Так что Тоби удалось удержаться и сохранить тайну до приезда господ.

И вот сейчас, закупая провизию, братья шутливо отговаривались, уверяя, что они сами ещё толком ничего не разглядели (что было недалеко от истины).

Закупившись, они направились в замок, не уставая любоваться стройными башенками, блестящей на солнце черепицей крыш, мерцанием золотых флюгеров и мощными зубчатыми стенами.

Хозяйственная зона замка располагалась сбоку и была не видна со стороны замковой площади, но и здесь всё приобрело «древний» вид.

На кухню вела массивная дубовая двухстворчатая дверь. Но и в ней был предусмотрен лаз для кошек. К сожалению, Урсик настолько вырос, что не протиснулся бы ни в какой лаз. Поэтому он переночевал в коридоре, а Фанни обсуждала с мужем и сыновьями, куда же пристроить выросшего питомца. Госпожа Микельс любила Урсика, но против присутствия на кухне такого мощного зверя была настроена решительно. Каково же было их удивление, когда, выйдя во двор, они обнаружили рядом с кухонной дверью обширную собачью будку. Собственно, это была даже не будка, а целый дом. И Урсик сразу понял, кому предназначались эти апартаменты. Он тут же нырнул в неё, а потом долго сидел, выставив наружу лобастую голову. Кот присутствовал при этом новоселье. Он тоже обследовал конуру и пришел к выводу, что она вполне подходит его подопечному.

Микельсы, конечно, понимали, кто сделал будку, которой не было ещё вчера вечером, но диву давались, как жители горы догадались, что Урсику необходимо отдельное жильё.

Они не знали, что вчера уже ночью, когда горные жители уходили к себе домой, Кот имел разговор с Рубом. Он поведал другу, что его приятель сильно вырос, и Микельсы не знают, куда пристроить пса. Он также рассказал Рубу о том, что у многих больших собак имеются свои домики, именуемые будками или конурами. Руб ответил, что у них сохранились остатки досок от строительства, а сделать будку им ничего не стоит.

Урсик, наконец, покинул своё жилище, но далеко не отходил, как будто боялся, что его новый прекрасный дом куда-нибудь исчезнет, если он потеряет его из виду.

Брун и Тоби под руководством своей матери стали заполнять кладовые привезённым провиантом. И обнаруживались всё новые сюрпризы. Одна из дверей, оказывается, скрывала за собой лестницу, ведущую в погреб, которого раньше не было. Часть погреба занимал ледник. Всё это весьма порадовало Фанни. Новая кухня превзошла все её ожидания! Горячая и холодная вода, большая газовая плита с обширной духовкой, а теперь ещё и ледник. Госпожа Микельс уже прикидывала, какие кулинарные шедевры она легко сможет приготовить на этой великолепной кухне. Она казалась себе королевой этого кухонного королевства, и была совершенно счастлива.

До середины дня люди под предводительством Руба бродили по разным закоулкам замка, и не уставали поражаться тому, что видели. Однако, человек устроен так, что довольно быстро пресыщается. И к обеду все ощущали не то, чтобы усталость, а какое-то равнодушие от обилия впечатлений. Руб, казалось, понял это, поэтому, когда Микельс пригласил всех к столу, он попросил разрешения откланяться. Все уговаривали его посидеть с ними за столом, но Руб отказался:

– Вы ведь знаете, я не нуждаюсь в пище. А людям, как я замечал, всегда хочется, чтобы человек, разделяющий с ними застолье, тоже ел. Мои братья с нетерпением ждут меня в горе. А вам необходимо отдохнуть и привыкнуть ко всем изменением в замке. Осталось только одно важное дело. Помните, на яхте я обещал вам показать место, где я захоронил Валента Вундерстайна и его оруженосца Микля. Если вам угодно, я могу сегодня ночью показать вам, где это. Возможно, вам захочется похоронить их по человеческим обычаям. Ночью нас не увидят ничьи посторонние глаза, и ничто не помешает.

– Мы будем ждать вас, Руб, – ответил граф. – Для нас это, действительно, очень важно.

101. Гора

– Хочешь, пойдём, погуляем? – предложил Поль Полине после обеда.

Она кивнула, видно, ей тоже хотелось тишины и уединения. Роскошь замка сначала поразила, а потом подавила Полину. Она совершенно не могла себе представить, как можно постоянно жить в подобных интерьерах, находиться среди всего этого великолепия. Ей, конечно, часто мечталось, чтобы родительская квартира была попросторней. И в совсем уж в тайных мечтах (в которых она не смела признаться даже самой себе) она иногда представляла жизнь с любимым человеком в небольшом уютном доме: в таком, в как у Эстер с мужем, ну даже пусть как городской особняк Вундерстайнов. Но замок… Полина твердо сказала себе, что она не создана для такой жизни. Она решила, пока не поздно попробовать всё честно объяснить Полю (он должен понять!) и расторгнуть помолвку. Останавливало её только то, что Полина наперёд знала: это решение огорчит всех без исключения, в том числе, надо признаться честно, и её саму. Ну почему Поль из такой знатной и богатой семьи? Как всё было бы просто, если бы они были ровней!

Пока Полина в душевном смятении обдумывала, как лучше начать объяснение с Полем, тот объявил всем, что они идут немного прогуляться по окрестностям, ведь Полина ещё не видела ни горы, ни города. Роб, было, увязался за ними, но госпожа Петерс потихоньку его остановила. Она понимала, что молодым хочется побыть вдвоём.

Однако, спутники у молодой пары всё же нашлись. За ними потрусил Кот, которого тянуло погулять по знакомым местам. Надо ли говорить, что Урсик не остался в стороне. За зиму он почти забыл и замок, и гору, но раз Кот куда-то засобирался, не мог же пёс оставаться в своей будке (хотя и покидал он её и не без сожаления, но надеялся, что за время его отсутствия новый прекрасный домик никуда не исчезнет).

Итак, Поль и Полина, вышли из замка, по подвесному мосту пересекли ров, полюбовались на зеркальную гладь воды, почти до краёв его наполнявшую и отражающую стены замка и голубое небо, немного прошли по дороге, а потом свернули с неё на склон горы.

Замковая гора была сравнительно невысокой. Склон, обращенный к городу, был пологим, но затем, по мере приближения к пещере Руба, становился всё более крутым, а затем и вовсе обрывистым. Со стороны ущелья гора казалась вдвое выше и была совершенно неприступной. Поль повёл свою невесту по едва заметным тропинкам, знакомым ему с детства, к пещерке, в которой много лет обретался Руб. Деревьев здесь почти не было, но всё же весной и в начале лета здесь было изумительно красиво. Россыпи камней были украшены цветением множества низкорослых растений, которые принято называть альпийскими. Округлые подушки лимонно-жёлтых, малиново-пурпурных, небесно-голубых, белых, розовых, лиловых цветов образовывали под ногами пестрый ковёр. Поль, казалось, что-то высматривал. Вдруг он воскликнул:

– Вот, нашел, – и стал карабкаться на какой-то труднодоступный уступ. Полина не успела даже испугаться, а он уже спустился и протянул ей какой-то странный цветок. Небольшой, белый, слегка мохнатый, с серебристыми цветочками. Трогательная звёздочка. В нем не было роскошной, пышной красоты, но была наивная чистота и нежность.

– Это эдельвейс, – объяснил Поль. – Каждый юноша, родившийся и выросший в горах, должен был подарить такой цветок любимой девушке. Он встречается не очень часто и растет в труднодоступных местах. Поэтому молодой человек должен приложить усилия, чтобы его найти. А нам сегодня гора преподнесла эдельвейс практически на блюдечке. Она благословляет нашу любовь.

Полина представила, как она сейчас скажет слова, которые разрушат всё: радость окружающих, надежды на счастье, любовь Поля, да и её любовь тоже…

Надо ли говорить эти слова? Будет ли правильно, повинуясь сиюминутным чувствам разрушать всё? Ведь ещё несколько часов назад она представляла, как устроит на смотровой площадке зимний сад, как они будут по ночам сидеть там и любоваться на звёзды…

Пока Полина терзалась сомнениями, Поль привёл ее к маленькому уступу на обрывистом склоне горы. Здесь, как и много лет назад, лежал большой камень, на котором любил сидеть Руб. Но сейчас валун стал постепенно зеленеть и обрастать мхом. Видно было, что до него никто давно не дотрагивался. Было довольно тепло, и солнце успело нагреть камни, но Поль всё равно подстелил свою куртку и предложил Полине сесть, а сам устроился рядом. Перед ними в долине раскинулся маленький городок Вундерстайн: игрушечные домики, здание ратуши с башней, а дальше – сады, пашни и поля… А ближе к горам, уже за городом, виднелась колокольня древнего храма Всех святых, воздвигнутого когда-то как памятник всем павшим в Битве при перевале.

– Вот отсюда, с этого уступа много-много лет и даже столетий Руб наблюдал, как люди преображали наш край. Смотри: – Поль отодвинул завесу плюща, за которой открылся узкий проход в пещеру. Кот был уже внутри. Он внимательно осмотрел и обнюхал маленькое убежище. Нет, помещение было нежилым, хотя в нём сохранилась вся обстановка: топчан, полка с глиняными тарелками и кувшином, очаг из дикого камня. Урсик сунулся, было за Котом, но в узкую щель не пролезла даже его голова.

Молодые люди тоже заглянули в пещеру, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть в темноте.

– Как же он туда заходил? – удивилась Полина.

– Ты ведь его видела, он некрупного телосложения, а, может быть, и особенности строения организма позволяли это сделать. Хотя, некоторое время в пещере вместе с ним жил взрослый человек, монах. Он скрывался от инквизиции, а Руб ему помогал, я потом тебе расскажу поподробнее. Этот монах, Фотий, как-то пролезал в пещеру. Руб говорил, что он был очень худым, да и телосложение у людей в средние века, как утверждают учёные, было более субтильным, чем у современных людей. Мне кажется, Полина, ты тоже смогла бы пролезть в пещеру.

– Попробовать? – спросила Полина.

– Что ты! Не стоит. Там нет ничего интересного. Я просто хотел сказать, что ты очень стройная.

– Спасибо, – поблагодарила Полина. – Поль, я хочу тебе кое-что сказать.

– Погоди, давай сначала скажу я. Может быть, после этого тебе и говорить ничего не будет нужно.

Они снова уселись на камень. Урсик, тяжело вздохнув, улёгся у их ног, а Кот всё бродил с озабоченным видом вокруг.

– Знаешь, Полина, я за прошедшие месяцы очень много думал о том, каким же мы найдём по возвращении наш замок. И мне представлялись разные прекрасные вещи. Но вот, мы приехали, и оказалось, что действительность превзошла все мои ожидания и предположения. И знаешь, как я себя сейчас чувствую? Как ребёнок, которому очень хотелось, чтобы ему положили в блюдечко пару ложек варенья, а его вместо этого погрузили в огромную бочку с этим самым вареньем. И он стал тонуть и захлёбываться. Много хорошего тоже трудно переварить. Жители горы за несколько часов обрушили на наши головы столько новшеств, что мы просто не в состоянии их воспринять. И мне, Полина, почему-то стало очень жаль, что нет больше того полуразрушенного, обросшего поздними пристройками, неудобного и не слишком пригодного для жизни, но такого родного с детства замка. Я привык к нему с рождения, я любил его таким, каким он был. Но потом я подумал, что такие мысли и чувства с моей стороны – это эгоизм. Посуди сама. Отец мечтал, чтобы все люди могли полюбоваться архитектурой замка, познакомиться с его историей. На что же должны были смотреть посетители? На руины, на пестроту разнородных зданий? Прошло бы ещё сколько-то лет, и замок мог разрушиться окончательно. Наши мастера сделали всё, что могли. Мы высказали пожелание, чтобы был восстановлен тот облик замка, который он имел при Валенте Вундерстайне. И они воспроизвели его со скрупулёзной точностью. Затем. Микельсы выбивались из сил, чтобы сделать жизнь в замке более или менее комфортной. Приходилось постоянно закупать дрова и уголь, топить печи и камины, возить воду с родника, греть её для умывания и хозяйственных нужд. Знаешь, как холодно бывало в замке, особенно по утрам, когда прогорали камины? И сколько усилий приходилось прилагатьдля самых обычных дел, например, для умывания? Современный человек привык к комфорту, жить в спартанских условиях может не каждый… Что можно было со всем этим поделать? Или навсегда покинуть замок и жить в городе, или продать замок. Но ни Вундерстайны, ни Микельсы никогда не согласились бы на это пойти. С этим местом связана вся история нашего рода, и даже часть истории нашей страны. И это налагает ответственность. Наши строители взялись за дело с небывалым энтузиазмом и решили практически все бытовые проблемы. Разве это не повод для благодарности? Ну, а что касается того, что они в своём стремлении создавать красивые вещи слегка увлеклись, так можно ли на них сердиться? Я тебя, Полина, хорошо понимаю, и даже заранее уверен, что ты хочешь сказать, что такая жизнь не для тебя, и попросишь разорвать помолвку. И я скажу тебе, почему ты не права. На одной чаше весов – твой сиюминутный порыв, вызванный изобилием впечатлений и усталостью от них. А на другой чаше весов – моя сломанная судьба, огорчение наших родных, а также и Микельсов, ну и, наконец, тайна, которую мы доверили тебе и твоим родным только будучи твёрдо уверены, что через несколько дней мы станем одной семьёй. Прошу тебя, любимая, не руби сплеча. Лучше давай вместе привыкнем к новому облику замка.

И Поль обнял Полину и погладил её по голове как маленького ребёнка. И вдруг Полина почувствовала, что хочет вверить себя этим надежным сильным и ласковым рукам, что не надо вырываться и сопротивляться, она поняла, что значит выражение: «быть, как за каменной стеной».

– Прости меня, – прошептала она. – Я привыкла быть самостоятельной и не зависящей ни от кого. А сейчас вдруг почувствовала, как хорошо иногда от кого-то зависеть.

Они ещё немного полюбовались на панораму города.

– У нас в Вундерстайне две церкви: одна в самом городе – церковь апостола Филиппа, другая вон там – недалеко от Поля скорби – церковь Всех святых. В Филипповскую церковь ходит на службы большинство прихожан. А Всесвятская церковь почти всегда пустует. Даже службы в ней бывают только по воскресеньям и по праздникам. Где бы ты хотела венчаться?

– Может быть, мы обойдемся тем, что распишемся в мэрии? – предложила Полина. – Ты же знаешь, я хочу избежать пересудов и всякой шумихи. А в церкви положено оглашать о предстоящем бракосочетании несколько раз.

–? Полина, ты просто ещё не слишком хорошо знаешь нашего Микельса. С ним случится удар, если отпрыск рода Вундерстайнов заключит брак не по всем существующим правилам и канонам. Не будем огорчать старика. Я думаю, с оглашением можно что-то придумать. А сейчас, пойдём, я боюсь, как бы ты не простыла, сидя на камне. Куда хочешь: в город или в замок?

Полине хотелось посмотреть на древний город Вундерстайн, но она побоялась, что их появление вдвоем с Полем в городе вызовет любопытство и пересуды горожан (и была недалека от истины!). Поэтому Полина предложила вернуться в замок.

Они уже почти покинули уступ перед пещерой, как вдруг Поль сказал:

– Совсем забыл. Подожди минутку, – и обернувшись негромко позвал: – Курлын!

И сейчас же с маленького искривленного деревца, чудом укоренившегося в трещине над входом в пещеру, к нему на плечо слетела птица, очень похожая на голубя. Полина замерла от изумления.

– Привет, Курлын! – сказал Поль, осторожно поглаживая его пальцем по оперению. – Помнишь меня? Мы были на вашем острове, а потом вместе плыли на яхте и ехали в автомобиле.

– Курлы-курлы-курлы! – нежно проворковал Курлын прямо в ухо Полю.

– Я слышал, у вас с подружкой вывелись птенцы? Поздравляю!

– Курлы! – поклонилась птица.

– Если у вас или у ваших детей возникнет желание, можете гнездиться у нас в садике, что позади замка. С деревьями там, правда, не очень богато, но я думаю, Руб может соорудить для вас голубятню.

Курлын, похоже, обрадовался этому предложению, потому что долго и выразительно ворковал и даже совершил какое-то балетное па.

– Когда полетишь на остров, передай его обитательницам поклон и скажи, что мы с отцом очень им благодарны. Всё сложилось замечательно.

– Курлы, – согласилась птица.

Затем Курлын вспорхнул и исчез в листве. Выкормить птенцов – не такое уж лёгкое дело, у него сейчас было много забот.

– Как называется эта гора? – спросила Полина.

– Замковая, а что?

– Её пора переименовать в гору Удивительных чудес.

102. Запах зла

Когда тропинка вывела на дорогу, ведущую от города к замку, Кот мяукнул и свернул влево. Он захотел погулять по городу, а заодно (и это было его главной целью!) заглянуть в трактир и проведать Рыжика. Он позвал пса, но тот отказался и поплёлся с людьми в замок. Кот немного удивился: он привык, что Урсик всегда следует за ним. Но потом решил, что это даже лучше. Неизвестно, пустили ли бы такого огромного пса в трактир и не пришлось ли бы ему дожидаться Кота на улице?

А в голове у Урсика в это время копошились какие-то неясные воспоминания. Почему ему не хочется идти в город? Там случилось с ним что-то очень нехорошее, и там впервые почуял он этот запах, который потом никогда не мог забыть. Он напрягся, и в голове вдруг возникла картина: кругом ноги, ноги, ноги… Они движутся в разные стороны, но щенка волнует только одно: где раздобыть хоть немного еды. Все бежали по своим делам, никому не было дела до голодного зверёныша.

И вдруг нос щенка уловил какой-то сложный запах: пахло очень крепким табаком, перегаром (этих запахов щенок не любил, они буквально разъедали щенячий нос изнутри), давно не мытым человеческим телом и потом, ещё чем-то странным, чего щенок не мог определить, но, главное, пахло колбасой!

Щенок поднял голову и увидел, что перед ним, привалившись к стене дома, стоит какой-то здоровенный парень. В одной руке детина держал бутылку, в другой – огромный бутерброд с колбасой. Щенок как завороженный смотрел, как вожделенная пища исчезает в чавкающей и энергично жующей пасти парня. Ну что стоит ему уронить хоть крохотный кусочек на землю? Но едок даже не замечал устремлённого на него умоляющего взгляда.

Тогда щенок робко решился попросить. Он издал самый умильный и самый жалобный звук. И в следующий момент случилось непонятное. Детина размахнулся ногой, и щенок вдруг, как птица, взлетел в воздух. Пролетев несколько метров, он шлёпнулся на землю, но даже не заметил своего приземления, потому что над всеми чувствами теперь довлело одно: невыносимая боль в боку. И эта боль навсегда связалась в его голове с тем непонятным запахом, который теперь усилился многократно, и казалось, что он и был причиной боли. Зло – вот как назвал он этот запах.

Единственное, что щенок понимал, так это то, что надо как можно скорее улепётывать от этого запаха и затем получше спрятаться. Превозмогая боль в боку, он всё бежал и бежал, не замечая, что уже покинул город, и сейчас находится на дороге, ведущей в гору. Наконец, он свалился в какую-то канавку. И в этом убежище он почувствовал себя в относительной безопасности. Зловещий запах здесь не ощущался совсем. Но силы оставили щенка, боль в боку была нестерпимой, шерсть намокла и стала липкой. Щенок лизнул бок. Он был мокрым, тёплым и солоноватым.

Сколько времени прошло, щенок не представлял. Он то тихо и безнадёжно скулил, то впадал в забытье. Из этого состояния щенка вывело то, что на него вдруг обрушились потоки воды. Сначала он обрадовался, потому что вдруг понял, что очень хочет пить. Во рту всё пересохло и горело. Но вода прибывала, и щенок внезапно почувствовал, что уже до половины погрузился в холодную грязную жижу. Он сделал огромное усилие и смог встать на ноги. Однако, вылезти из ямы никак не получалось. Мешали не только боль в боку и слабость, но и скользкие от воды, почти отвесные стенки его убежища, которое превратилось в западню. Место было пустынное, вдобавок, уже стемнело. Никаких шансов на спасение не было. Никто не отзывался на призывы щенка о помощи.

И вот, когда надежда была уже совсем утеряна, над щенком появились два сверкающих глаза. Щенок понял, что глаза принадлежали существу из породы кошек. Представителей этой породы полагается гонять и преследовать. Но в тот момент для щенка это был единственный шанс на спасение.

– Спаси! Тону! – из последних сил заголосил он. Голова с горящими глазами что-то произнесла, а потом исчезла. Всё. Конец.

Но уже через несколько секунд голова появилась снова, вцепилась зубами в щенячий загривок и принялась вытягивать его из канавы.

Потом щенок лежал, распластавшись на земле. Вот лежать бы так, не двигаясь, пока не вернутся силы. Но тут он заметил, что его спаситель, отряхнувшись от грязи, развернулся и потрусил по дороге, ведущей в гору.

Щенок заставил себя встать и идти следом. Зачем он это сделал, он и сам понять не мог. Ему нужен был защитник, друг, старший товарищ. Без него не выжить.

Что было дальше, щенок помнил смутно. Были добрые люди, было вдоволь вкусной еды, и всегда рядом был Кот: внимательный, заботливый, в меру строгий и очень-очень умный.

С тех пор всё пошло просто прекрасно. Наступил день, когда его, а также и всех других жителей замка посадили в машины и увезли куда-то далеко. Но Урсик (так его нарекли) не возражал. На новом месте ему тоже нравилось. Главное, Кот был рядом. Появлялись всё новые люди, и всех Урсик любил, и не стеснялся выражать свою любовь. Больше всех ему нравилась девушка, которая жила где-то в другом месте, но приходила почти каждый день.

Жизнь была такой счастливой и беззаботной, что Урсик почти забыл про запах зла. Но однажды зло вернулось. В тот день поначалу всё было чудесно. Молодой хозяин и та девушка взяли Урсика с собой на прогулку. Он старался вести себя, как полагается воспитанному псу (и как учил его Кот). Окончательно счастливым Урсик стал, когда раздобыл редкое лакомство (да, он немножко схулиганил!). И вот, в тот момент, когда, скрывшись под садовой скамейкой, пёс приступил к вожделенной трапезе, в нос ему внезапно ударил запах, который забыть окончательно было невозможно. Запах зла. Но напрасно его носитель думал, что не встретит отпора. Ему противостоял не слабый голодный щенок, а здоровенный пёс с острыми клыками. И, кроме того, надо было защищать хозяев. И Урсик храбро кинулся в атаку. Он на одно мгновение удивился, что увидел перед собой не пьяного детину, а изящную девушку. И запах зла смешивался не с запахами табака, перегара и немытого тела, а с ароматами неизвестных цветов. Но от этого он не стал слабее. Напротив, девица испускала такую волну зла, до которой было далеко агрессии нетрезвого парня. Видно, зло может принимать разные обличья. Урсик не испугался. Схватка длилась всего несколько секунд, и враг позорно бежал. Даже не пришлось пускать в ход зубы (вернее, ему не дал этого сделать хозяин, изо всех сил удерживавший поводок). Конечно, пса немного пожурили за произведённый шум. Но он ясно чувствовал, что поступил правильно, и все им довольны.

И вот сейчас, вернувшись в те места, где он провёл детство, Урсик, конечно, ничего не боялся, но и идти в город, связанный с неприятными воспоминаниями, не хотел.

Он последовал за хозяевами, с радостью убедился, что его будка находится на старом месте. Более того, в ней лежал тёплый коврик, а рядом стояло две миски: одна – с водой, а другая – с похлёбкой. Урсик закусил, забрался в будку и вскоре уже крепко спал. Жизнь была прекрасна.

103. В трактире

А Кот, тем временем, уже брёл по городским улочкам. Но спокойно прогуляться, предаться старым воспоминаниям не получилось. Каждый встреченный горожанин приветствовал Кота, радовался тому, что снова его видит, спрашивал, когда он вернулся в замок и как провёл время в столице. Кот был местной достопримечательностью, о нём знали все от мала до велика. Собаки уступали Коту путь. Никому из них даже в голову не приходило залаять, не говоря уже о том, чтобы напасть. В чём была причина: в том ли, что от него ощущался запах крупной собаки, или в чём ином – Кот не задумывался. Руб, пожалуй, смог бы объяснить причину этого. Медаль, висевшая на шее у Кота, чутко улавливала все дурные намерения и гасила их. Не так-то легко было сделать такую вещь, но Прим постарался, использовал все свои знания и умения, ведь Руб поведал ему, как Кот чуть не погиб от нападения злобной собаки.

Коту давно уже надоели повышенные знаки внимания, он от них уставал. Поэтому он решил, что пора направиться в трактир и проведать сынишку.

Дверь в трактир была открыта и Кот шагнул в знакомое помещение. Зал был почти пуст. Только за одним столиком сидели два посетителя. Они прихлёбывали из больших кружек пиво и о чём-то негромко беседовали. Хозяева куда-то вышли. На кресле, как всегда, дремал Пушок. Кажется, он стал ещё круглее и пушистее. Но было и кое-что новое. Около прилавка сидел и умывался незнакомый кот, который сперва показался Коту его точной копией, но потом он заметил на шкуре незнакомца несколько белых пятен. Пока Кот недоумевал, кто бы это мог быть, тот вдруг, вглядевшись в пришедшего, радостно завопил:

– Ура, папа! – и кинулся навстречу Коту.

Кот сперва от неожиданности слегка отскочил, но его вдруг осенила догадка:

– Рыжик, ты, что ли?!

– Я, я! Что, не узнал? Правда, я подрос?

Вот уж чего Кот никак не ожидал, что его сынишка так вымахает за несколько месяцев. А Рыжик был в полном восторге. Он уже и надеяться перестал, что его отец, уехавший в непонятное место, которое все называли «столицей» или «Флизбергом», когда-нибудь вернётся. И сейчас он засыпал Кота вопросами. Что такое «столица»? Зачем надо было туда уезжать, и хорошо ли там? Кот вернулся насовсем или на время? А кто ещё приехал? Будем сегодня играть?

Кот не успевал и «мяу» вставить в этот поток. Излияния прервала хозяйка трактира Анна, вернувшаяся из кладовой с какими-то припасами. Коту она очень обрадовалась, погладила его, налила в блюдце сметаны и тоже стала задавать вопросы. Впрочем, она и не собиралась выслушивать ответы Кота – как и все люди она не понимала кошачьего мяуканья. Она радовалась приезду родни, тому, что скоро сможет увидеть брата.

От всей суетни и разговоров проснулся Пушок. Он, прищурив глаза, взирал на Кота и Рыжика с высоты кресла.

Когда Кот стал делиться своими впечатлениями о столичном доме и о разных событиях, там происходивших, Пушок решил вмешаться в разговор:

– Подумаешь, столица! Я, так вообще – из Персии, так и зовусь: персидский кот! А не подзаборный бродяга!

– Не придумывай! – ответил Кот (за зиму он накопил изрядно знаний, потому что в кухне городского дома постоянно работало радио). – Персия – далекая страна! Туда надо знаешь, как долго добираться! А тебя, я слышал, взяли из питомника в соседнем городе, где твоей хозяйки дочка живёт! И никуда дальше своего кресла ты не путешествовал!

– Больно надо! – буркнул Пушок и снова сделал вид, что спит.

– Здорово ты его! – шёпотом восхитился Рыжик. – А то он всё время на меня ворчит, говорит, что я бесполезный, что меня скоро выгонят…

– Никто тебя не выгонит, – успокоил его Кот. – Во-первых, ты мой сын, а меня все любят и уважают, во-вторых, ты красивый, гораздо красивее этой горы пуха и жира, в-третьих, ты весёлый, а людям нравится, когда питомцы веселые и подвижные. Вот мой воспитанник, Урсик. Знаешь, какой вымахал! А как начнёт прыгать и лаять, все улыбаются! Но меня слушается! Если скажу ему, чтобы не шумел – тотчас утихает!

– А ты его не боишься? Сам говорил, что собаки опасные…

– Ну, что ты! Это он только по виду пёс, а на самом деле ничем от нас не отличается. Я вас познакомлю, будете вместе играть.

Рыжику почему-то не очень хотелось играть с огромным псом, поэтому он перевёл разговор на другую тему:

– Папа, я вырос?

– Да, ты на вид уже совсем взрослый.

– Ура! Ты обещал, что, когда я вырасту, ты научишь меня искать клады. Я найду клад, а все удивятся, будут меня хвалить, и я стану таким же знаменитым, как ты!

– Тоже мне, знаменитые нашлись, – пробурчал, не раскрывая глаз, Пушок. Получилось, что он сказал это как бы во сне.

– Ну, что же, ты и, правда, уже годишься для такого дела, – оценивающе посмотрел на сына Кот. – Только вот что. Начинать искать клады надо ночью. А на ночь трактир запирают, как я к тебе попаду?

– Так есть ещё чёрный ход, – радостно сообщил Рыжик. – Пойдём, я покажу!

Они направились вглубь здания по узкому коридору и скоро очутились около двери, в нижней части которой был сделан точно такой же лаз, как в кухонной двери замка. Дверь вела на задний двор, а тот – в проулок, выходящий на площадь перед гостиницей.

– Хорошо, – пообещал Кот. – Как-нибудь заскочу к тебе ночью, посмотрим, есть ли здесь клады. Особенно не мечтай, клады не везде встречаются. У нас ведь замок, а у вас всего лишь трактир с гостиницей. Разницу понимаешь?

Рыжик сказал, что понимает, но всё же не мог взять в толк, почему в гостинице может не быть клада?

Они ещё немного поболтали. Кот сообщил Рыжику, что у него появились ещё две сестрички и братик. Рыжик ужасно обрадовался и хотел сейчас же бежать в замок, чтобы познакомиться с новой роднёй.

– Позже, – строго сказал Кот. – Они пока ещё очень маленькие, и мама сильно нервничает, когда кто-то к ним подходит. Не будем её волновать.

Вскоре Кот распрощался и отправился в замок. Не мешало, наконец, отдохнуть и хорошенько выспаться.

104. В замке

В то время, когда Кот общался со своим отпрыском, а Урсик дрых в будке, в замке состоялось важное совещание. Уже через неделю в Вундерстайн начнут съезжаться участники раскопок, и, поскольку Полина по-прежнему не хотела никакой огласки, свадьбу надо было назначить на ближайшие дни. Граф обещал назавтра же решить все вопросы с регистрацией брака в мэрии. Правда, обычно полагалось выждать определённый срок, но разве мог мэр отказать в небольшом отступлении от существующих правил почетным гражданам города (коими испокон века являлись все владельцы замка), тем более, что ещё зимой граф через Тоби передал ему чек на ремонт и реставрацию городской ратуши. Мэр также очень надеялся, что стараниями семьи Вундерстайнов их старинный, но небогатый и не слишком известный городок получит шанс на новую жизнь.

Кроме того, надо было поговорить с настоятелем храма Всех святых, отцом Иеронимом, чтобы он дал согласие на венчание без предварительного оглашения. Пожилой священник долгие годы служил в этом храме, он помнил ещё родителей графа. Отношения с семейством Вундерстайнов у него всегда были самые уважительные. Поэтому и тут граф не сомневался, что его миссия увенчается успехом.

Затем решили, что свадебный обед будет с минимумом приглашённых лиц. Конечно, невозможно было не пригласить мэра и отца Иеронима, но иных посторонних лиц решили не звать.

Фанни заявила, что ей помощь не потребуется, разве, что она пригласит немного подсобить Анну.

Отдельно решали, как быть с жителями горы? Все соглашались, что их надо пригласить. Только вот, как? Во-первых, они не хотят, чтобы люди знали о их существовании. Значит, их надо пригласить отдельно ото всех. Во-вторых, они ничего не едят, поэтому застолье надо заменить чем-то другим. И потом, кого приглашать? Всех вряд ли возможно. Купр говорил, что в горе их очень много. С другой стороны, все они приложили столько усилий, возрождая к новой жизни замок, что выбирать было бы некрасиво.

Поль предложил:

– Давайте спросим у них самих. Пусть они решат этот вопрос так, как им удобнее.

– Да, сегодня ночью и спросим, – согласился граф. – Вы ведь помните, что сегодня ночью Руб обещал показать, где он захоронил останки Валента и Микля. Поэтому предлагаю после ужина и до наступления сумерек немного отдохнуть. Что поделать, мы, в отличие от жителей горы, нуждаемся и в еде, и в отдыхе…

105. Поле скорби

Когда за окнами стемнело, все собрались в гостиной, ожидая появления Руба.

Он пришел не один, а в сопровождении Купра, который пояснил, что ему не терпится поближе посмотреть, какими стали окрестности за время их долгого сна.

– Вы знаете, – говорил он графу, пока они спускались с горы. – Я ведь был четвёртым жителем горы, все, кроме Прима, Аура и Арга появились после меня. Прошли долгие годы, я их не считал, у нас это не принято. Прибавлялось нашего народу, всё красивее и обширнее становились чертоги в недрах горы. И я самому себе казался очень умудрённым, полным всяческих знаний… А потом появился Руб. И мне он представлялся несмышлёным младенцем. Потом случилось несчастье, и мы на долгие годы погрузились в сон. А когда мы пробудились, я вдруг понял, что мой сын стал гораздо мудрее меня. Он знает множество вещей, о которых я не имел и понятия. Он научил нас читать, и весь мир предстал перед нами совершенно иным, чем мы его себе рисовали. Мы думали, что нам ведомы все тайны природы, оказалось, что таких тайн гораздо больше, чем мы представляли, и они неисчерпаемы. Мы узнали, что кроме ремёсел существует ещё и наука, и как же поразительны изыскания учёных! Руб нам рассказывает разные истории, и мы слушаем его, затаив дыхание. И теперь я вижу, как мудр мой сын, и мечтаю постичь всё то, что ведомо ему.

– Руб приобрёл все свои знания не сразу. Я уверен, что через некоторое время вы будете знать не меньше. В первую же поездку в столицу я куплю вам столько книг, сколько может вместиться в наш микроавтобус. А ещё, сейчас я подумал, что вам может понравиться радиоприёмник, поэтому мы его вам тоже приобретём, – обещал граф.

Купр заинтересовался тем, что такое приёмник, и когда ему объяснили, никак не мог поверить, что радиоволны свободно перемещаются вокруг нас, но без специального оборудования совершенно неощутимы.

– Вам, людям, не нужно никакое волшебство! Вы сами создаёте разные удивительные вещи, а потом считаете их обычным, заурядным явлением. Моё восхищение умом людей безмерно!

– А мы точно так же восхищаемся вашими способностями и умениями. Мы разные, но способны жить рядом и помогать друг другу. Я думаю, и нам, и вам это принесёт много нового и интересного.

В этих разговорах они даже не заметили, как спустились с горы и приближались к месту, где несколько веков назад произошло сражение, унесшее сотни жизней. Сейчас это было ровное поле, поросшее невысокой травой и редким кустарником. Местные жители следили за этим местом и не допускали роста высоких деревьев, чтобы скорбное поле не превратилось в густой лес.

– Вот на этом месте лежали первые убитые, – тихо произнёс Руб. – И их тела покрывали всё пространство вон до тех камней, за которыми начинается кладбище. Собственно, и кладбище появилось на этом месте после того, как здесь в братской могиле похоронили убитых воинов. А через пятьдесят лет здесь построили храм. Я до сих пор, как будто вижу перед собой картину этого побоища. Каждого нашего воина помню и в лицо, и по имени…

Какое-то время люди скорбно молчали, как будто пытаясь проникнуть мысленным взором через толщу веков в тот роковой день. Сейчас настало время, когда им, может быть, удастся сделать что-то для увековечивания памяти погибших героев.

Граф осмотрелся кругом, оценивая масштаб предстоящих раскопок.

– Пойдёмте сюда, – позвал Руб и повёл всех в сторону гор. Идти далеко не пришлось.

– Вот здесь они и лежат, – промолвил их провожатый и опустил голову. – До сих пор я мучаюсь сомнениями, правильно ли я поступил, поддавшись порыву и похоронив их сам. Но что сделано, то сделано.

Огромный валун, почти полностью вросший в землю, предстал перед глазами людей. Даже зная недюжинную силу Руба, трудно было поверить, что он сам, без помощников, сумел водрузить огромный камень на место погребения.

– Пару раз до этого мне заказывали надгробные плиты, правда, не из камня, а из металла. А Фотий рассказал мне об обычае людей отмечать места захоронения плитами и памятниками. У меня не было времени сделать что-то подобное, и даже оставить какую-нибудь надпись. Да и странно было бы, если бы люди обнаружили неведомо кем устроенную могилу. Поэтому я ограничился лишь тем, что оставил небольшой знак на камне. Не зная, где он, его трудно увидеть, и тем не менее, он есть.

Руб обошёл валун и стал счищать мох с той стороны камня что была обращена к горам. Скоро в свете фонарика, зажжённого Полем, стала видна вертикальная полоса. Её продолжение скрывалось под землёй.

– Это верхняя часть креста, – пояснил Руб. – Фотий мне объяснил, что на захоронениях христиан обязательно изображают крест.

– Давайте, мы поможем вам, сдвинем камень в сторону, – предложил Купр.Я – Я знаю, что у вас на это не хватит сил, а нам это легко, особенно вдвоём.

– Нет, погодите, – возразил граф. – Спасибо за желание помочь. Но как мы потом объясним, откуда мы узнали про место захоронения, и как смогли без техники сдвинуть камень? А мне хочется, чтобы открытие погребения героев Битвы при перевале было совершено легально и без объяснения мистическим озарением. Не могу сообразить, как поступить в этом случае?

Все задумались. Наконец, отец Полины предложил:

– А что, если сказать, что в роду Микельса или в вашем сохранилось предание, гласящее, что вскоре после битвы рядом с местом, где она происходила появился удивительным образом камень, которого раньше там не было? И что вы, заинтересовавшись, решили осмотреть камень, и нашли на нём изображение креста? Тогда будет вполне объяснимо ваше желание узнать, не находится ли что-то под ним. Конечно, это ложь, а любая ложь некрасива и порочна, особенно в науке. Но в данном случае ситуацию невозможно объяснить, опираясь на здравый смысл.

– Да, – задумчиво проговорил граф. – Мне кажется, что иного выхода у нас нет. Я должен над этим поразмыслить.

Они ещё немного побродили по Полю скорби. Граф задавал вопросы Рубу, и тот подробно на них отвечал.

В начале лета светает рано, и небосклон с восточной стороны начал светлеть. Пора было возвращаться: людям в замок, а Купру и Рубу – в гору (Купр плохо переносил дневной свет). В любой момент можно было встретиться ещё раз, и задать все вопросы, которые возникнут к тому времени.

На обратном пути, когда Поль и Полина слегка отстали ото всех, граф сообщил Рубу и Купру, что свадьба его сына состоится на днях, возможно завтра. И хотя решено, что это радостное событие будет отмечаться без излишнего размаха в узком семейном кругу, но, разумеется, все жители горы будут желанными гостями.

– Я думаю, – прибавил граф, – что вы можете прийти, когда удалятся те люди, которые не должны знать о вашем существовании. Только вот мы не знаем, как вам будет приятнее провести время? У людей принято, встречая гостей, угощать их за праздничным столом. Для вас это не подходит. Скажите, как нам следует принять вас, чтобы это было вам приятно?

– Не волнуйтесь насчёт этого, – ответил Руб. – Нам, действительно, не нужно угощение. Но мы высоко ценим дружбу, доброжелательность и возможность интересного общения. Если вы приглашаете нас разделить с вами радость семейного события, то уже одно это для нас огромная награда.

Руб на секунду оглянулся.

– Какая красивая пара, – промолвил он и добавил: – Я очень много лет прожил среди людей, но ни разу не присутствовал на свадьбе. Но слышал много историй: и весёлых, и грустных. И делал очень много обручальных колец. У молодых есть кольца для предстоящей церемонии?

– Да, мы купили их в столице, – ответил граф.

– Что ж, жалко, для меня была бы большая честь и большая радость сделать их для вашего сына и его невесты.

– Что вы, не стоит беспокоиться, вы и так столько сделали для нас, что мне, право, неудобно.

– Вы ещё не поняли, господин граф, что нам самим всё сделанное доставило огромную радость, так что это не стоит никакой благодарности. Мы будем счастливы и впредь служить вам и всему вашему роду и быть вашими друзьями.

106. Свадьба

На следующий день сразу после завтрака граф отправился улаживать дела, связанные со свадьбой.

Сначала он нанёс визит мэру, господину Боттону. Весь город уже знал, что семья графа, а также их гости и слуги позавчера вечером приехали в замок. Поскольку граф всегда по возвращении посещал мэра на второй или третий день, тот уже с утра поджидал его в своём кабинете в помещении ратуши. Ему хотелось ещё раз выразить свою огромную признательность за ту материальную поддержку, которую первый гражданин оказывал городу и выразить надежду, что он и впредь не будет оставлять его своим вниманием

После обычных приветствий, выражения благодарности со стороны мэра, вопросов о самочувствии и делах, граф изложил свою просьбу. Состояла она в том, что его сын выбрал невесту, и молодые выразили желание, чтобы их бракосочетание состоялось в Вундерстайне. Но жених и невеста, а также и их родные хотят, чтобы это событие прошло по возможности без излишней огласки. Причина здесь только одна: избежать назойливого любопытства прессы. Поэтому граф просит расписать новобрачных сегодня вечером, чтобы назавтра они могли бы обвенчаться в храме.

Мэр выразил свою неподдельную радость по поводу предстоящего события и рассыпался в поздравлениях. Он заверил, что церемонию бракосочетания проведёт лично сам: для него это не только долг, но и большая честь! Напоследок граф попросил господина Боттона никому не рассказывать о предстоящем событии.

После этого граф и мэр обсудили кое-какие вопросы, связанные с раскопками и перспективами, открывающимися перед городом. После чего Рольф Вундерстайн откланялся, сославшись на дела.

Старенький отец Иероним очень обрадовался, увидев графа, а после того, как выслушал его просьбу даже прослезился от радости.

– Вот, сподобил меня Господь дожить до этого счастливого дня! – воскликнул он. – Не волнуйся, сын мой, я оглашу новобрачных прямо перед венчанием, формальность будет соблюдена. У меня нет никаких сомнений в том, что не существует никаких препятствий для свершения таинства брака.

Граф признался, что свадьба будет немногочисленной и скромной. Так захотели молодые. Они хотят избежать шумихи и обсуждения этого события в прессе.

– Какая похвальная мудрость в столь юном возрасте! – восхитился отец Иероним. – Это свидетельствует об отсутствии тщеславия и о чистоте сердца.

– Да, я с вами согласен, святой отец, – промолвил граф. – Эта пара, действительно, не запятнала свою любовь никакими корыстными соображениями или честолюбием. Думаю, что имея такой настрой сердец, они будут так же счастливы в браке, как был счастлив и я с моей покойной супругой…

– Не стоит грустить и унывать, сын мой, – утешил священник, уловив печаль в словах графа. – Здесь, на земле, неизбежны утраты и разлуки. Но ведь мы видим лишь небольшую часть картины мира. Я верю, что и ваши родители, и ваша супруга, графиня Глория, будут вместе с вами радоваться, когда молодые перед алтарём произнесут свои обеты.

– Да, я тоже верю в это, – признался граф. – Глория была бы счастлива, увидев, что наш сын нашёл девушку, с которой захотел соединить свою судьбу.

– Она и счастлива, можете не сомневаться. Итак, я вас жду завтра к началу службы. Разумеется, я сообщу клиру, что будет венчание – они должны всё подготовить. Но кто будет венчаться, сохраню в секрете.

Граф наклонился и поцеловал худую, словно пергаментную руку старого священника, а тот благословил его.

В замке царила предпраздничная суета. Фанни и Анна колдовали на кухне. К слову, Анна и Антоний были не просто удивлены, а прямо-таки потрясены изменениями, произошедшими в замке. Микельсы, как могли, отбивались от расспросов, говоря, что реставрацию проводила специально нанятая опытная бригада, которая уже покинула пределы замка. Также семья трактирщика была не в курсе того, что за празднество затевается в замке. Они знали о предстоящих раскопках: ещё бы, все номера в гостинице были забронированы на целое лето для проживания участников этих работ. Видели они также, что вместе с хозяевами в замок приехала и семья их друзей. Поэтому возникло предположение, что готовится праздничный ужин по поводу окончания реставрации замка и начала раскопок.

По случаю торжеств было решено накрыть стол в самом главном помещении замка – старинном зале. Большого количества гостей не предполагалось, но величественные своды зала как нельзя больше подходили к важности момента.

И вот он наступил, этот вечер, когда Полина Петерс должна была превратиться в Полину Вундерстайн.

На улочках городка почти никого не было, когда к ратуше подъехали три автомобиля. Люди прошли в здание так быстро, что вряд ли кто-то заметил их приезд.

Мэр встречал гостей у входа и сам сопроводил их в зал, где должна была состояться торжественная церемония.

На Полине было светлое элегантное платье и шляпка с небольшой вуалью, которая, очевидно, символизировала фату. От волнения она слегка побледнела, а её глаза сияли, как две звезды. Поль не мог оторвать от неё глаз. Сам он был в смокинге (Микельс настаивал на фраке, но, скрепя сердце, согласился на смокинг). В этом наряде он казался Полине совсем иным, почти незнакомым.

Началась церемония. Мэр торжественно произносил необходимые слова (заглядывая время от времени в бумажку – не так часто ему приходилось самому скреплять союз любящих сердец). Через несколько минут молодые расписались в книге и получили свидетельство о заключении брака, не обычное, а в обложке из красного сафьяна, с золотым тиснением и заполненное удивительно красивым каллиграфическим почерком (при этом, у мэра почерк был неровный и неразборчивый). Но в такой момент никто не обращает внимания на детали.

После того, как все выпили шампанского по поводу официальной части свадьбы, граф пригласил господина Боттона на венчание, а после него и на званный обед.

На этом церемония в мэрии закончилась. Молодые, граф, Петерсы и дворецкий с женой (они были свидетелями) вернулись в замок.

Там их ждал сюрприз. Перед входной дверью стоял ларец, по виду бронзовый, весь покрытый затейливым орнаментом. Поль открыл его и извлёк оттуда великолепную диадему, ажурную, а потому очень лёгкую, сверкающую россыпью камней. Стиль мастера был знаком, поэтому сомнений в авторстве не возникало. Поль осторожно снял со своей молодой жены шляпку и надел на её голову диадему. Все молча взирали на эту красоту.

– Ты будешь завтра в этом венчаться! – заявил Поль.

Полине больше всего хотелось сейчас посмотреться в зеркало.

– Нет, я не могу, не проси. Это под стать какой-то королеве, а я буду себя чувствовать неловко в такой драгоценной короне!

– Полина, ты что? Хочешь обидеть тех, кто сделал этот дар от чистой души? Ну, не умеют они делать незначительные вещи! В их понятии каждая работа должна быть шедевром. Поверь, ты выглядишь в этом уборе ослепительно. Я сам себе завидую, что завтра поведу к алтарю такую красавицу!

Все присутствующие стали убеждать Полину, что Поль прав, в конце концов свадьба бывает раз в жизни, а для такого дня никакая вещь не может быть слишком хорошей!

Дома их встретили с поздравлениями Брун с семьёй и Тоби. Впрочем, все понимали, что завтра утром состоится самое главное событие, поэтому быстро разошлись по своим комнатам.

Полина, прежде чем лечь спать, долго сидела перед зеркалом, то примеряя диадему, то снимая и разглядывая её. И, глядя на своё отражение, она улыбалась.

107. Венчание

Наутро все поднялись чуть свет. Сначала выехала из дома машина с Полем и графом. На заднем сидении лежал огромный букет белых, с лёгким розовым румянцем роз. Поль ещё вчера съездил за ними в соседний город. Достать такие цветы в Вундерстайне было невозможно. При их виде он вспомнил тот букет, который сиротливо остался лежать на скамейке после их размолвки в прошлом году.

«Пусть на этот раз они принесут нам счастье!» – загадал Поль.

Следом за ними к храму Всех святых прибыли Микельсы в полном составе, за исключением Тоби, который вёл машину с Петерсами. Мэр уже ждал их в храме. Началась служба.

И вот наступил торжественный момент, когда отец Полины ввел свою дочь под своды старинного храма.

Полина была не в том платье, что вчера, в мэрии, а в длинном, воздушном и белоснежном. Лицо её скрывала фата, а на голове сверкала драгоценная диадема. В руках она держала букет, приобретенный для нее Полем.

Жениху казалось, что его невеста была каким-то неземным существом, а не человеком из плоти и крови. Он не мог поверить, что всё происходящее – не сон, не волшебная сказка.

Между тем, отец Иероним, который, казалось, даже помолодел со вчерашнего дня, в торжественных праздничных облачениях совершал таинство бракосочетания. Он произносил слова, навек соединяющие души и тела молодых перед Богом и людьми. Его неожиданно звучному голосу вторило доносящееся с хоров пение.

И вот, были произнесены все обеты, прочитаны все молитвы, даны все благословения.

Священник и родные поздравили новобрачных.

А потом случилось непредвиденное. Когда они шагнули из церковного полумрака на яркий солнечный свет, их буквально оглушили ликующие крики сотен людей, заполнивших весь луг перед храмом. Новобрачных осыпали цветами и зерном, как того требует старинный обычай. Перед церковью стояла легкая, нарядно украшенная коляска без верха, запряжённая такой же нарядной, в лентах и цветах лошадкой.

Все вышедшие из храма недоуменно переглядывались: никто не ожидал того, что творилось вокруг.

Граф вопросительно поглядел на мэра.

– Я никому не говорил! – поспешил оправдаться тот.

– Я тоже, – промолвил отец Иероним.

Тем временем у уха молодой супруги раздался шёпот Тоби:

– Госпожа Вундерстайн, бросьте, пожалуйста, букет за спину! Таков обычай!

Полина вначале не поняла, что госпожа Вундерстайн – это она. А потом бросила букет через плечо и обернулась.

Белые с нежным розовым румянцем цветы сжимала в руках тоненькая черноглазая девушка. Радостная улыбка освещала её лицо.

– Я желаю тебе счастья! – сказала Полина.

Девушка присела в реверансе.

Молодые сели в коляску.

– Поль, что это значит? Я никак не ждала, что о нашей свадьбе узнает столько народа. Здесь, наверное, весь город.

– Да, похоже, – согласился Поль. – Даю тебе слово что я тоже этого не предполагал и не ожидал. Но, понимаешь, в маленьком городке везде уши и глаза. Все знакомы, все родня друг другу. Слухи разносятся мгновенно. Вот, например, кто-то в мэрии заполнял наше свидетельство о браке. А кто-то из церковного причта видел, что отец разговаривал с отцом Иеронимом. Потом в храме Всех святых, в который почти никто из горожан не ходит, стало известно, что намечается чьё-то венчание. Сделать выводы нетрудно. Но признайся, разве это не было красиво и трогательно?

– Должна признаться, что да. А ты заметил, что несколько человек фотографировали?

– Заметил. Надо будет их разыскать и попросить фотографии на память.

– А ты не думаешь, что эти фотографии могут появиться в газетах?

– Я думаю только об одном: рядом со мной находится самое желанное, самое драгоценное, самое любимое существо на свете! И с этого дня оно всегда будет рядом со мной. В свете этого счастья всё остальное кажется мне несущественным и не стоящим никакого внимания!

И молодой муж подтвердил свои слова пылким поцелуем.

Они старались разговаривать негромко, чтобы их не услышал мальчик лет двенадцати в красочном народном костюме, правящий лошадкой. Но это была излишняя предосторожность – радостные крики толпы заглушали все остальные звуки.

Лошадка перебирала ногами очень медленно, толпа легко поспевала за ней. Автомобили тащились следом. У подножья горы свадебная процессия остановилась. Из автомобиля вышел граф и обратился к горожанам:

– Дорогие и уважаемые жители города! И молодые, и я от всей души благодарим вас за то, что вы пришли разделить эту радость с нашей семьёй. Правда, мой сын и его супруга выразили желание, чтобы их свадьба прошла скромно и незаметно. Поэтому никто и не был заранее оповещён об этом событии. Тем более мы ценим, что все вы не остались равнодушными и пришли нас поздравить. Обещаю по поводу радостного события в ближайшие дни организовать в городе праздник.

Толпа разразилось радостным: – Ура! Молодые пересели в автомобиль, а горожане отправились по своим делам.

108. Свадебное застолье

Как и положено, следующим этапом праздника, стало застолье. Описывать его нет смысла, потому что невозможно представить это тем, кто воочию не видел пира в средневековом замке.

Древний антураж решено было оставить, как есть, поэтому стены были обильно увешаны щитами, латами и всевозможным оружием. Правда, для смягчения этой воинственной картины поверх них были протянуты гирлянды из живых цветов. Музыкантов приглашать не стали (всё из тех же соображений секретности, которая уже потеряла актуальность к началу застолья). Поэтому на хорах установили радиолу и подобрали пластинки с подходящей к случаю музыкой. Обслуживал агрегат Тоби, который справлялся замечательно.

Гости – мэр и отец Иероним, не знали, на что смотреть, и чему удивляться. Их поразил так удивительно преобразившийся замок, великолепный зал, в котором был накрыт стол, изысканные столовые приборы из серебра, обилие вкуснейших яств, количество которых намного превосходило возможности едоков, но от которых невозможно было оторваться даже невзирая на угрозу получить заворот кишок. Хотя, надо признать, что привыкший к аскетическому образу жизни отец Иероним ел мало, но вот зато мэр Боттон был ценителем хорошей кухни и не мог оторваться от угощений.

Когда официальная часть застолья с тостами за здоровье молодых постепенно перешла в фазу неспешных разговоров, к графу подошёл Микельс и что-то тихо ему сказал. Граф кивком поблагодарил дворецкого, а затем обратился к гостям:

– Природа решила тоже поздравить наших молодожёнов. Я приглашаю вас сделать небольшой перерыв и пройтись в наш садик.

Все гости охотно последовали за графом. Только мэр испытывал опасения: он не раз бывал в тайном садике и предвидел трудности при протискивании своей внушительной фигуры через узкий проход.

Наконец, все благополучно преодолели путь и шагнули в зелёный оазис, притаившийся среди каменных стен.

И даже те, кто много раз видел цветение капитанского куста, замерли от восторга.

Никогда ещё он не был так хорош, нет, хорош не то слово – невыразимо прекрасен. За год куст сильно разросся и в ширину, и в высоту, так, что от него пришлось отодвигать скамейки. Нежно-розовые ветви опускались до самой земли, образуя пышный шатёр.

Петерсы, которые до сего дня никогда такого зрелища не видели, просто остолбенели от восторга.

– Боже правый! – наконец воскликнул отец Полины. – Что это за чудо? В жизни не видел ничего подобного, и даже не представлял, что может существовать на свете такая красота! Как же называется это растение?

Граф, ранее уже рассказывавший им историю куста, повинился, что всё не доходят руки отнести веточку специалистам, чтобы те определили, что за чудо-растение по воле судьбы поселилось в замке.

– Этот кустарник может стать украшением любого парка или ботаническогосада, – сказала госпожа Петерс.

– Увы, увы, – возразил граф. – Сколько ни пытались Микельсы размножить капитанский куст самыми разными способами, ничего не получилось. Очень привередливое растение. Удивительно, что оно вообще прижилось в нашем садике. Оно ведь очень долго не цвело и росло медленно. Моим родителям так и не удалось полюбоваться на его цветение… Я думаю, дорогие молодожёны, этим цветением природа благословляет сегодняшний день.

Гости и хозяева не могли налюбоваться изумительным зрелищем, но пора было возвращаться к столу: праздничная трапеза ещё не закончилась.

Фанни и Анна, пользуясь паузой, переменили сервировку и блюда. Теперь стол украшали десерты, фрукты и сладости. К сожалению, человеческие желудки не безразмерны, и скоро все почувствовали, что в них больше не влезет ни одной крошки.

Гости стали собираться уходить. Граф распорядился, чтобы Брун развёз их по домам. Отец Иероним выглядел усталым – сказывались годы, а мэр несколько отяжелел после застолья, поэтому оба нуждались в отдыхе.

– Мы счастливы, что вы разделили нашу радость и были нашими дорогими гостями, – сказал им на прощание Поль.

Затем граф поблагодарил за помощь Анну и Антония, сказав, что ждёт их назавтра, чтобы они могли ещё раз вместе с Микельсами, не торопясь и ни о чём не хлопоча, посидеть за праздничным угощением.

Анна, правда, возражала, что пока не поможет всё убрать, из замка не уйдёт. Но Фанни заверила её, что прекрасно справится сама (она понимала, почему граф стремится отправить всех посторонних по домам). Тоби отвёз тётушку и дядю в гостиницу на машине.

109. Удивительный подарок

Когда уже стало смеркаться, молодые Микельсы вернулись в замок, а Фанни успела отнести всю грязную посуду на кухню, послышался тихий стук в дверь старинного портала.

Микельс поспешил распахнуть тяжёлые створки, и в замок чинно и торжественно стали один за другим входить жители горы. Надо ли говорить, что все они разоделись в свои причудливые одеяния и все до одного были в очках, сделанных из драгоценных металлов и самоцветных камней.

Подходя к Полю и Полине, каждый низко кланялся и отходил в сторону: один направо, другой налево. Когда они собрались в главном зале двумя внушительными группами, в зал вошли трое: Аур, Арг и Купр, а за спиной Купра на некотором отдалении держался Руб.

Как всегда, первое слово было за Ауром.

– Наши друзья люди! Руб принёс нам весть, что в вашей жизни случилось радостное событие. Он объяснил нам, что такое человеческая семья, и как радуются все, когда происходит её прибавление. Нам это понятно, потому что и нас радует обретение каждого нового сына горы. И мы были польщены, когда узнали, что вы желаете разделить эту радость с нами. Сюда явились только избранные представители нашего племени. Но и они, и те, кто остался в недрах горы, желаем вам одного и того же: чтобы радость этого дня никогда не уменьшалась, а только приумножалась и ширилась день ото дня. И чтобы вы всегда знали и помнили, что рядом с вами друзья, которые всегда готовы сделать всё, что в их силах, для вашего счастья.

Руб объяснил нам, что в этот день принято делать подарки. И мы собрались все вместе, чтобы решить, что следует подарить. Но ни один подарок не казался нам достойным этого события. Наконец, наш мудрый Прим предложил то, что понравилось всем. Этот подарок всегда будет напоминать вам о том, что объединяет наши народы.

Аур сделал знак рукой, и двое жителей горы внесли круглый металлический столик на гнутых ножках и поставили его перед новобрачными.

– Спасибо, – поблагодарил Поль. – Это очень красиво.

Правда, ни он сам, ни остальные не понимали, как это должно олицетворять единство людей и сыновей горы.

– Это только подставка, – пояснил Аур, почувствовав их недоумение.

В зале появились два новых сына горы. На этот раз они внесли нечто массивное и водрузили свою ношу на столик.

То, что все увидели, можно было бы назвать макетом, воспроизводящим в миниатюре верхнюю часть горы и замок. Всё было сделано из металла разных цветов с такой скрупулёзной ювелирной точностью, что она казалась просто неправдоподобной: можно было различить каждый камень кладки, каждую черепицу на крыше. На шпилях виднелись золотые точки – то были флюгеры.

– Вот, видите, – пояснил Аур. – Наша гора и ваш замок. Вместе неразделимо.

Люди склонились над уникальным изделием, и не могли оторваться от созерцания этого шедевра ювелирного искусства. Потом все начали горячо благодарить и от всей души восторгаться удивительным подарком.

– Что вы, это не всё. Делали мы это все вместе, иначе бы не успели. Но самое главное сделал Прим. Этого вы ещё не видели.

Аур кивнул Рубу, и тот, подойдя к Полю, протянул ему круглую прозрачную коробочку с двумя простыми гладкими кольцами из светлого металла.

– Я знаю, что у вас уже есть кольца, которыми скреплён ваш союз, – сказал Руб. – Но эти кольца для иного. Наденьте их. Поль взял маленькое колечко и надел его на палец своей жены. То же самое сделала и Полина.

– А теперь поднесите руку с кольцом к нашему подарку.

Поль протянул руку и вздрогнул от удивления. Макет ожил. Медленно опустился мост и раскрылись внутренние ворота, в окнах замка загорелся свет, и витражи засверкали многоцветными огоньками. Флюгеры на крышах замерцали, было похоже, что они стали вращаться. В довершение раздались звуки фанфар, такие же, как те, что встречали их при въезде в замок. Действо продолжалось с минуту, потом всё прекратилось. Тогда руку поднесла Полина, и представление повторилось, но с небольшим отличием: вместо звуков фанфар раздалась нежная мелодия, которая звучала в день их приезда на верхней галерее зала .

– Это просто поразительно! – воскликнул граф. – Как это работает?

– Мы не можем объяснить. Это известно только Приму, – пояснил Купр. – Знаю одно – только счастливые люди способны оживить нашу работу. Если кольцо наденет человек, который чем-то расстроен, или обозлён, или имеет дурные мысли, то он не сможет ничего сделать.

Поль, а затем и Полина, ещё по одному разу испытали удивительное действие колец.

– Если вы позволите, ещё одно дополнение.

Аур снова сделал знак, и в зал внесли что-то, чего люди сначала даже не разглядели. Это был абсолютно прозрачный колпак, которым Аур накрыл миниатюрный замок.

– Мы понимаем, что эту вещь трудно будет очищать от пыли, а она неизбежно покрывает все предметы. Рассматривать через это стекло можно также, как и без него, но не надо будет беспокоиться о чистоте.

Действительно, стекло, изобретённое жителями горы, было столь прозрачно, что наличие колпака ощущалось только при прикосновении.

Взял слово молчавший до того Арг:

– Скажите, где бы вы хотели хранить наш подарок? Мы понимаем, что людям будет тяжело перенести его на другое место, а здесь он будет нарушать стиль этого помещения, оно ведь должно выглядеть, как в минувшие века…

Об этом надо было подумать. И графу, и молодожёнам очень хотелось, чтобы эта уникальная вещь стала доступной для общего обозрения. Но что ответить, если начнут спрашивать об авторстве этого шедевра? Ведь сделать такое, с точки зрения знатоков и ценителей, мог только гениальный ювелир. Такие мастера были наперечёт, все их знали…

Поль предложил:

– Давайте, пока установим его в столовой на первом этаже. Если потом мы решим перенести ваш подарок в другое место, вы же нам поможете?

Он взглянул на Полину и отца, и те согласно кивнули.

Аур дал знак, и несколько жителей горы с лёгкостью перенесли подарок в столовую, где установили его возле круглого окна.

Руб подозвал молодоженов и показал им небольшой ящичек под столешницей.

– Здесь вы можете хранить футляр с кольцами. Берегите их, старайтесь не потерять. Я не знаю, сможет ли Прим сделать их ещё раз…

Все снова вернулись в старинный зал. Обстановка стала более непринуждённой, люди и жители горы беседовали, как давние друзья.

Граф поведал Ауру и Агру о предстоящих раскопках, и заверил их, что никакого урона горе и их народу это не принесёт, и что они приложат все усилия, чтобы в замке как можно реже появлялись посторонние.

– А вечерами, – сказал он, – мы будем поднимать мост, и вы сможете, если только пожелаете, навещать нас. Мы будем всегда очень рады вам.

Дети горы, наверное, ещё долго хотели бы беседовать с людьми, задавать вопросы о из жизни, об окружающем мире (они раньше и сами не замечали за собой такой любознательности, но чтение книг, которому они предавались всю зиму, пробудило в них неведомую доселе жажду знаний). Но Руб положил этому конец. Он что-то тихо шепнул Купру, тот передал его слова Ауру и Аргу. Аур слегка взмахнул рукой, и сыновья горы направились к выходу.

– Руб напомнил нам, – с улыбкой сказал старший сын Прима, – что люди имеют обыкновение по ночам набираться сил. Это удивительное явление называется сном, и если помешать людям спать, то через несколько дней их здоровье начинает ухудшаться. Почти как у нас, если мы не получаем силу от нашего камня. А сегодня у вас был особо трудный день, поэтому мы сейчас удалимся, чтобы вы могли отдохнуть. Я думаю, что у нас будет ещё много времени для бесед.

После слов прощания и взаимных выражений благодарности последние гости наконец-то покинули замок. Вундерстайны, Петерсы и Микельсы остались одни после этого долгого, торжественного и полного волнений дня. На часах была половина первого ночи. Действительно, пора было отдохнуть. Полина (да и Поль тоже) выглядели смущёнными. Хорошо, что их окружали тактичные и любящие люди, поэтому обошлось без сомнительных шуточек и намеков. Родители и слуги пожелали молодым счастья и любви. Они проводили новобрачных до их супружеской спальни, с любовью обставленной и украшенной Фанни при деятельном участии госпожи Петерс. Двери за молодыми закрылись, и мы не будем нарушать интимность этих минут. Бывают в жизни моменты, когда лишние глаза и уши совершенно не нужны.

Перед тем, как разойтись по своим комнатам, все ещё какое-то время сидели в гостиной. Глаза женщин были подозрительно влажными, а мужчины о чём-то глубоко задумались. Все молчали. Каждый был погружен в свои мысли, свои воспоминания. Избыток счастья иногда тоже способен породить грусть. Но, как гласит пословица, «утро вечера мудренее». И через полчаса замок погрузился в тишину и темноту.

110. Отъезд

К завтраку новобрачные явились позже остальных. Выглядели они немного невыспавшимися, слегка смущёнными и очень-очень счастливыми.

Согласно правилам, незыблемо соблюдаемым Микельсом, им и сегодня, как и накануне, были приготовлены места во главе стола.

Утреннее застолье было тихим и светлым, вспоминали вчерашний день, но, в целом, говорили мало.

Когда все вышли из-за стола, граф неожиданно произнёс, обращаясь к молодым:

– Ну, вам пора.

– Куда? – удивился Поль.

– Как, куда? В свадебное путешествие, разумеется, – невозмутимо заявил граф. – Вы же не хотите, чтобы весь Медиленд перемывал мне косточки судача, что граф Вундерстайн настолько скуп, или настолько равнодушен к своему сыну, что не захотел организовать ему свадебное путешествие?

– Но мы совсем про это не подумали, – озадаченно возразил Поль. – Даже не представляю, как всё это сейчас организовать…

– Ох, молодёжь! – вздохнула госпожа Петерс. – А родители у вас на что? Так мы и знали, что об этом не побеспокоитесь, вроде и взрослые, вон, и семью уже создали, а всё, как дети!

– Мы тут подумали, мнениями обменялись, и сами вам всё организовали, – с улыбкой завершил речь жены господин Петерс.

– А как же раскопки? – подала вдруг голос Полина.

– Дорогая госпожа Вундерстайн, вам не следует беспокоиться! Уверяю, здесь найдутся компетентные люди, которые смогут правильно организовать расселение людей и разметку территории. А к началу непосредственно раскопок вы уже возвратитесь и сможете руководить процессом.

Полина уловила иронию в словах графа и густо покраснела, пробормотав извинения:

– Я вовсе не хотела сказать, что я здесь главный сотрудник. Просто хочется присутствовать на раскопках с самого начала…

– Полно, Полина! Я просто пошутил. Понимаю ваш интерес и обещаю, что к началу раскопок вы обязательно успеете вернуться. Без вас они не начнутся. Итак, к делу! Ваши чемоданы уже собраны, машина готова. Поль, вам предстоит доехать сегодня до Вальбурга, там в центре города есть кафе «Павлин». Зайдёте в него, пригласите метрдотеля и сообщите ему, что прибыли госпожа и господин Морганы.

– Почему, Морганы? – поразился Поль.

– Ну вы же сами говорили, что вам не нравится газетная шумиха и пристальное внимание к вашим персонам. Поэтому мы решили, что для спокойного и приятного отдыха вы можете назваться девичей фамилией твоей мамы. Полина, запомните, ваша фамилия на время путешествия – Морган.

– Запомню, – пообещала Полина. – В детстве я зачитывалась книжкой Элберта Моргана «Легенды древних рукописей».

– Я тоже люблю эту книгу, – сказал Поль. – Её мой дедушка Эл написал.

– Поль, почему ты мне никогда не говорил, что твой дедушка – известный писатель и учёный? – удивилась Полина.

– Моя дорогая жена, у нас впереди целая жизнь. Если бы я тебе всё рассказал до свадьбы, о чём бы мы говорили после? Тебе стало бы скучно со мною. Но, папа, что за путешествие вы для нас придумали?

– А вот это пока секрет! Мы долго всё обдумывали, и решили, что вам по душе должна прийтись некоторая доля романтики, тайны и необычности. Нам очень хотелось, чтобы эти дни запомнились вам на всю жизнь. Надеемся, что мы не ошиблись с выбором. Вот этот конверт, Поль, ты вручишь представителю фирмы. Конверт не вскрывай, иначе находящийся внутри договор утратит силу. Ступайте, переоденьтесь для дороги.

Молодые, всё ещё недоумевая, удалились в сопровождении дворецкого и Фанни – ведь теперь они считали своим неотъемлемым правом заботиться о гардеробе молодых людей.

Через некоторое время все уже были во дворе. Брун и Тоби тащили чемоданы, Сусанна – корзинку с провизией.

– Путь длинный, переку́сите по дороге, – шепнула Полю Фанни.

– Брун, подайте молодым господам их машину, – велел граф.

Тот исчез в гараже, и через минуту оттуда выехал роскошный серебристый автомобиль.

– Папа, что это? – изумился Поль. – Чья это машина?

– Теперь ваша. Это наш свадебный подарок.

Поль представил себя за рулём этого чудо-лимузина, а рядом – свою обожаемую жену, и понял, что счастливее, чем он быть просто невозможно.

Погрузить вещи было делом одной минуты, и вот машина выехала за ворота. Все проводили её до подвесного моста, а затем вернулись в замок.

– Ну что же, мы сделали важнейшее дело в нашей жизни, – обратился граф к чете Петерсов. – И полагаю, что всё удалось на славу. Надеюсь, что придуманный нами отдых придется им по душе. А у нас есть ещё кое-какие дела. Прежде всего, я хотел бы попросить вас провести лето вместе с нами в замке. Вы здесь сможете неплохо отдохнуть, подышать горным воздухом. Кроме того, я надеюсь, что господин Петерс поможет мне с раскопками. Ведь он историк, его присутствие здесь будет весьма полезным.

– Благодарим за это предложение, – ответил отец Полины. – Принять его очень заманчиво. Только в этом году вряд ли это осуществимо: у Роба в августе экзамены в университет, ему надо готовиться.

– А почему нельзя заниматься в замке? Я на днях собираюсь съездить в столицу. Вы могли бы поехать со мною, взять все необходимые книги, учебники. В августе мы отвезем вас в Флизберг, чтобы Роб сдал экзамены, а потом вы можете вернуться. Ну как?

– Боюсь, Роб здесь будет всё время отвлекаться, лазать по горам, бегать на раскопки. Да ещё, если ваши друзья из горы начнут его обучать камнерезному искусству, тогда на занятиях можно будет сразу поставить крест. Роб у нас любознательный, но не сосредоточенный, здесь он не сможет подготовиться к экзаменам, как положено.

– Мама, папа, обещаю, – я буду заниматься серьёзно и усидчиво, буду стараться, только давайте останемся! – взмолился молчавший доселе Роб.

– Ну что же, давайте попробуем, – смягчилась госпожа Петерс. – Но учти, если увижу, что ты отлыниваешь от занятий – сразу возвращаемся домой!

На том и порешили.

– Ещё хочу попросить вас помочь к возвращению наших детей организовать праздник для горожан, я им обещал. Заодно устроим приём для участников раскопок. Среди них много друзей Полины, наверняка им захочется поздравить её.

Петерсы заверили графа, что готовы разделить с ним все хлопоты по подготовке праздничных мероприятий.

111. Путешествие начинается

В то время, пока в гостиной замка велись эти и иные разговоры, автомобиль всё дальше уносил молодожёнов от городка Вундерстайн. Ещё утром Поль не мог вообразить, что ещё можно прибавить к его счастью, а вот сейчас к радости того, что рядом с ним навсегда его любимая и любящая жена, его главное сокровище, присоединилась ещё и удовольствие от новой прекрасной машины. Она так слушалась малейшего движения Поля, была такой стремительной и лёгкой, и одновременно мощной и неутомимой, такой удобной и комфортабельной, что Полю казалась, что она была создана специально для них и для этого счастливого дня. С согласия Полины он опустил крышу машины, и теперь они ехали, овеваемые лёгким встречным ветерком и наслаждались свежим воздухом и солнцем. Машина, казалось, летела и сама радовалась своему движению. Когда на пути встречались маленькие уютные городки или деревушки, Поль сбрасывал скорость, и не только с целью безопасности. Им двигало вполне объяснимое тщеславие: очень хотелось чтобы все успели рассмотреть его прекрасную спутницу, а также и их замечательную машину. И люди, и вправду, бросали свои дела и провожали взглядом их автомобиль. Некоторые приподнимали шляпу или махали вслед рукой. Казалось, что счастье проезжавших мимо молодых бросало отблески света на весь окружающий мир.

Поль и Полина не успели даже и заметить, как оказались у той развилки, где от знакомой дороги отходила другая – на Вальбург (об этом оповещал дорожный указатель). На неё и свернул автомобиль.

– Ты был когда-нибудь в Вальбурге? – спросила Полина.

– Да, один раз. Мне было десять лет, когда мы ездили туда. Очень интересный город: старинный, очень красивый, много достопримечательностей и архитектурных памятников. Он очень живописно расположен: на мысе, который выдаётся в море. Так что город окружен морем с трех сторон. Место возвышенное, кажется, что город парит в небе. На самой вершине расположен центр города, а вниз, к морю сбегают узкие улочки, мощёные булыжником. Белые домики с красными черепичными крышами окружены садами и цветниками. Я очень рад, что снова увижу эти места. Уверен, тебе тоже там понравится.

Поль то и дело переводил свой взгляд с дороги на свою спутницу, сидевшую рядом, и не мог налюбоваться ею. Ветер играл её волосами, щёки зарумянились, а глаза светились счастьем.

– Поль, не отвлекайся от дороги, – вернула его к реальности Полина. – А то мы никогда не доедем до Вальбурга. Будь осторожен. Мы ещё успеем насмотреться друг на друга.

Конечно, она была права. В руках Поля были их жизни, и он, призвав всё своё благоразумие, постарался сосредоточиться на дороге. Только один раз, проезжая безлюдную, но удивительно живописную местность, они ненадолго остановились, чтобы перекусить тем, что заботливо положила в корзинку Фанни. Всё было очень вкусно, но стало ещё вкуснее от того, что они приправили трапезу несколькими поцелуями.

И наконец, во второй половине дня их автомобиль благополучно въехал в город Вальбург. Найти кафе «Павлин» оказалось несложным. Оно располагалось в центре, и любой горожанин мог указать, как к нему проехать.

112. Капитан

В кафе царила приятная прохлада, хотя на улице было довольно жарко. К Полине и Полю сейчас же подскочил расторопный официант, провёл их к свободному столику и вручил меню. Поль попросил пригласить метрдотеля, и тот явился почти моментально.

– Госпожа и господин Морганы, я полагаю? – спросил он, и, получив утвердительный ответ, продолжил: – Мы вас ожидали и очень рады вас видеть. Вам надо будет подождать несколько минут. Скоро сюда явится представитель фирмы, которая занимается организацией вашего отдыха. А пока разрешите предложить вам небольшое угощение.

Метрдотель что-то тихо приказал официанту, тот на несколько секунд исчез, а затем снова появился, держа в руках большой поднос, с которого на столик перекочевали ваза с фруктами, сифон с минеральной водой, два графинчика с соками и две серебряные креманки с мороженым, обильно посыпанным орехами и политым шоколадным соусом.

– Это наше фирменное мороженое, его можно отведать только у нас, – пояснил метрдотель. – Не желаете ли ещё чего-нибудь?

Поль взглянул на жену, она отрицательно покачала головой.

– Нет, спасибо, – ответил он, и метрдотель исчез, пожелав им приятного аппетита.

Прошло, наверное, минут десять. Молодожёны отдавали должное угощению и тихо беседовали. Они даже в первый момент не заметили, что к их столику подошёл какой-то человек, а между тем это была примечательная личность.

Перед ними стоял высокий, статный широкоплечий мужчина лет тридцати пяти – сорока. Смуглая кожа, почти чёрные волосы и тёмные, похожие на маслины глаза, выдавали в нём южанина. На незнакомце был белый морской китель с золотыми пуговицами и нашивками и белая же морская фуражка. В облике этого господина не было никакой, даже наималейшей небрежности: форма сидела на нём безупречно и не имела ни одного пятнышка или морщинки, волосы в прическе лежали волосок к волоску (Поль при этом вспомнил, что его волосы всегда норовят торчать в разные стороны, а он даже не причесал их после езды в открытом автомобиле, и он торопливо пригладил их рукой), тонкие франтоватые усики были тщательно подбриты. С лица незнакомца не сходила обаятельная дружелюбная и совершенно искренняя улыбка. Одним словом, перед ними находился великолепный образчик красавца-мужчины, покорителя женских сердец. Поль вдруг ощутил беспокойство и некую неприязнь к этому человеку. Это была ревность.

– Госпожа и господин Морганы? Счастлив вас видеть. Разрешите представиться: моя фамилия Монти. Капитан Гедеон Монти. Я представитель фирмы «Исполнение желаний» и по совместительству капитан судна, на котором вы проведёте часть своего отдыха. Позвольте получить конверт с вашим договором?

Поль вручил капитану Монти конверт, тот извлек из него какую-то бумагу, бегло просмотрел и заверил, что всё в полном порядке и договор вступил в силу. Затем он осведомился, хочет ли чета Морганов ещё немного посидеть в кафе (тогда он подождет снаружи), или они могут сейчас же отправляться в путь?

Поль и Полина выбрали второе, и Поль стал искать глазами официанта, чтобы расплатиться, но капитан Монти заявил, что за всё уже заплачено, и не стоит беспокоиться.

Подле кафе стояло две машины. Кроме их автомобиля здесь же находился и автомобиль капитана. Он предложил Полю следовать за его машиной до гаража, где можно будет оставить лимузин молодых до их возвращения. По дороге к гаражу Поль, по-прежнему терзаемый зародившейся ревностью, спросил у своей супруги, как ей понравился капитан.

– Пока судить рано, но мне показалось что на него вполне можно положиться. Пока только видно, что он человек вежливый и воспитанный.

– А насчёт внешности? – продолжал допытываться Поль. – Правда, он красивый?

– Красивый? – пожала плечами Полина. – Ну, возможно, хотя и не в моём вкусе. Он какой-то ненастоящий, будто бы из какого-то фильма. Там иногда бывают подобные персонажи.

Поль немного успокоился.

После того, как их автомобиль нашёл своё пристанище в солидном кирпичном гараже, ключи от которого были вручены Полю, они пересели в машину капитана и начали небыстрый спуск к морю по тем самым узким улочкам, о которых Поль рассказывал жене. Спуск был крутым, а булыжная мостовая не слишком гладкой, поэтому капитан не спешил, а Поль и Полина смогли вдоволь налюбоваться романтическими видами старинного Вальбурга. Капитан Монти попутно обращал их внимание на городские достопримечательности, мимо которых они проезжали и сообщал интересные подробности из истории старинного города.

Но вот, наконец, их автомобиль выехал на побережье и направился к порту.

В акватории порта стояла всегдашняя шумная суета. Здесь обретались и океанские лайнеры, и маленькие юркие катера, и огромны грузовые суда. Но изо всех выделялась белоснежная парусная яхта. Её можно было сравнить с лебедем, плавающим в стае гусей и уток. И к восторгу Поля и Полины, их автомобиль направился прямо к ней. Завидев машину, с яхты на берег быстро сбежали три матроса и в один момент перенесли на борт багаж путешественников.

– Позвольте познакомить вас с яхтой «Альбатрос», на борту которой запланирована часть вашего путешествия. Мы доставим вас к месту отдыха, а потом и обратно. Надеюсь, вам понравится сервис и работа команды.

После этих слов Гедеон Монти пригласил чету «Морганов» на борт.

113. На «Альбатросе»

Поль считал себя бывалым моряком. Ещё бы! Он почти самостоятельно (ну ладно, пусть вдвоём с отцом и при деятельной помощи Руба) совершил плавание до невидимого острова и обратно. Правда, безмятежное плавание было прервано аварией, а потом за штурвалом почти бессменно стоял Руб, но разве дело в этом! Полина, в отличие от него, совершала морское плавание впервые, поэтому взирала на всё с восторгом неофита. Море было спокойным, небо лучезарным, белые паруса наполнены ветром. Поскрипывали снасти, выдраенная до блеска палуба пахла смолой. Можно тысячу раз прочитать обо всём этом в любимых книгах, но впечатления реальной жизни – это совсем другое. К счастью, оказалось, что Полина (как и Поль) совсем не была подвержена морской болезни, и ничто не мешало им любоваться морскими красотами.

Когда яхта легла на курс и все необходимые при отплытии работы были завершены, к стоящим на палубе молодожёнам подошёл капитан. Теперь он выглядел строже и официальнее, чем в кафе, но был всё так же приветлив и вежлив.

– Простите, что вынужден ненадолго прервать ваш отдых. Надо договориться кое о каких деталях. Как бы вы хотели организовать ваше питание? Мы предлагаем три основных приёма пищи: завтрак, обед и ужин, также к вашим услугам буфет, где вы можете в любое время дня получить напитки, фрукты и десерты. Свои пожелания вы можете высказывать нашему коку, он же будет выполнять и функции стюарда. Его зовут Базиль, и я вскоре представлю его вам. Ему вы можете сообщить о своих вкусах и предпочтениях. Также я хотел бы выслушать ваши пожелания, относительно того, где бы вы хотели принимать пищу. Мы можем доставлять завтраки, обеды и ужины к вам в каюту к тому времени, какое вы укажете, либо, если угодно, трапезничать в кают-компании. В этом случае скажите, как вы пожелаете: разделять застолье со мной и штурманом, или предпочитаете быть вдвоём?

Поль несколько растерялся от необходимости решать сразу столько вопросов, но Полина, взглянув на мужа, поняла его колебания и ответила сама:

– Благодарим вас, капитан Монти, что вы вникаете во все детали и стремитесь сделать наше путешествие как можно более приятным. Мы решим эти вопросы чуть позже, когда немного осмотримся. А пока, на остаток сегодняшнего дня и на первую половину завтрашнего: мы поужинаем и позавтракаем у себя в каюте. Насчет времени. Ужин пусть будет в любое удобное для вас время, а завтрак – тоже, только не слишком рано, нам хочется отдохнуть с дороги.

– У вас в каюте есть звонок. Вы можете воспользоваться им, когда захотите позавтракать. Базиль доставит завтрак в вашу каюту.

– Что касается обеда, нам будет приятно разделить его с вами и вашим штурманом.

Полина взглянула на Поля и он кивнул. Капитан взял под козырёк и попросил разрешения удалиться, если у господ Морганов нет других пожеланий. Его ждёт кое-какая работа.

Когда молодые остались вдвоём, Поль сказал:

– Ты хорошо обо всём рассудила. Я бы и сам всё это предложил. Только вот одно: может быть, лучше обедать вдвоём, чем в компании капитана и штурмана? Зачем нам посторонние люди?

– Мне показалось, что это будет невежливо – отклонять любое общение. В конце концов, они на яхте хозяева, а мы – гости. Некрасиво игнорировать хозяев. Вспомни, во всех книгах пассажиры почитали за честь разделить стол с капитаном.

– Да, это так, – вынужден был согласиться Поль.

– Послушай, Поль, у тебя все твои чувства написаны на лице, поэтому я прекрасно вижу, что к тебе в душу начала вползать ревность, причём совершенно безосновательная. Я надеюсь, что ты понимаешь, что киношная внешность для меня абсолютно ничего не значит. Накачанные мускулы и весь остальной антураж никогда не заменят мне души того, кого я избрала, кому я отдала своё сердце. И это – ты. Ну сам подумай: вот та девушка, Иолла (Полина с большой неохотой произнесла это имя), она ведь красивее меня (Поль попытался протестовать), да, красивее, и гораздо лучше одета. Но почему-то ты выбрал меня? Наверное, тебе тоже важнее душа человека. Почему же ты думаешь, что я чувствую иначе и способна увлечься первым встречным? Капитан Монти не выражал по отношению ко мне никаких посторонних чувств, кроме вежливости, присущей любому воспитанному человеку. Я тоже не выказывала к нему интереса. Поль, пойми: нам в жизни предстоит встретить многих людей обоего пола, среди них наверняка будут и красивые, и умные и обаятельные люди. Но это же не повод сомневаться в наших чувствах, в крепости уз, которыми мы вчера добровольно соединили наши жизни. Ревность – непродуктивное чувство, разрушающее счастье, не поддавайся ему. Давай не будем понапрасну отравлять жизнь себе и друг другу.

– Ты права, ты сто раз права, – поцеловал Поль жену. – Я веду себя как болван, но это потому, что очень боюсь тебя потерять.

– Поль, ты много раз говорил, что ты однолюб, я думаю, что и я – тоже. Будем доверять друг другу.

114. Dolce far niente

Дольче фар ниентэ – сладкое (или блаженное) ничегонеделание. Именно так называется то, чем, очевидно, положено было заниматься молодожёнам на борту яхты «Альбатрос».

Но увы, такой вид отдыха их не устраивал. Предаваться полному безделью, целый день дремать и валяться в кровати или расслабляться, сидя в шезлонгах на палубе, ни Поль, ни Полина не умели и попросту не любили. Характеры у них и по природе, и по воспитанию были деятельными и активными.

Поль всегда был чем-то увлечён, много читал, многим интересовался, что же касается Полины, то в два с небольшим года в её жизни появился младший брат, и с тех пор и родители, и она сама считали, что она уже взрослая. Она с радостью помогала маме по дому, следила за Робом, водила его гулять, а в свободные промежутки всегда находила, чем заняться. Безделье утомляло её хуже всякой тяжёлой работы.

Чем же можно заполнить время на ограниченном пространстве яхты? Очень многим. Стоит только захотеть.

Прежде всего, молодых супругов занимала тайна их путешествия. Капитан Монти молчал, ссылаясь на условия договора. Только раз, когда Поль попросил поручить ему какую-нибудь работу на яхте (намекнув, что он не новичок в морском деле), капитан, улыбнувшись, заверил его, что вскоре ему представятся большие возможности для активной деятельности.

Кое о чём могло рассказать содержимое чемоданов. Все вещи были подобраны с вниманием и любовью. Здесь была и одежда, подходящая для времяпровождения на борту яхты – красивая, практичная и удобная, и вещи, которые подошли бы для отдыха на лоне природы, и купальные костюмы, и разные мелочи, полезные в путешествиях. Но не было ни одного вечернего платья в чемодане у Полины, ни смокинга или костюма-тройки у Поля. Стало быть, отдых в фешенебельном отеле на каком-нибудь курорте не планировался. Куда же они, в таком случае, плывут?

В чемоданах нашлись и ещё кое-какие вещи, которым они обрадовались. У Поля это был фотоаппарат и несколько кассет с плёнкой. Кроме того, здесь были две толстые тетради в коленкоровых переплётах, и несколько карандашей – простых и химических. Поль сразу же стал делать в одной из тетрадей какие-то записи.

– Понимаешь, – ответил он на вопрос Полины. – Я же хочу стать писателем, для них очень важно записывать разные мысли, наблюдения, впечатления, которые могут потом забыться. А так я их сохраняю на бумаге, вдруг потом пригодятся…

Вторую тетрадь по обоюдному согласию Поль и Полина решили использовать для дневника их путешествия. Каждый день описывали по очереди, а потом сравнивали записи. Было очень интересно. Оказалось, каждый из них обращал внимание на разные детали и события дня.

У Полины в чемодане обнаружились несколько альбомов для рисования и большая коробка цветных карандашей.

– Ты что, рисуешь? – удивился Поль.

– Да, увлекалась в колледже, меня даже учитель рисования уговаривал в художественное училище поступать. Но я всё же выбрала историю. А в университете совсем времени для рисования не осталось, я ведь ещё и подработками занялась – надо было родителям помогать. Знаешь, нелегко дать образование двум детям в семье, где работает один отец. Мама тоже иногда брала работу на дом, именно она научила меня печатать на машинке, да и мой французский язык – от неё. Ведь моя бабушка была наполовину француженкой.

– Правда? Ты мне никогда не говорила.

– Ты мне тоже не рассказывал о своём дедушек Моргане. Кстати, раз уж мы в этом путешествии носим его фамилию, может быть, расскажешь мне о нём?

– С удовольствием. Дедушку Эла я очень любил, хоть и запомнил его не слишком хорошо – мне было чуть больше пяти, когда его не стало. Он приходил к нам почти каждый день, и всегда приносил мне какой-нибудь подарочек – конфеты или игрушку. Я залезал к нему на колени и не отходил от него, пока он не начинал собираться домой. Родители много раз предлагали ему переехать к нам, но он отказывался, говорил, что прожил в своем доме всю свою жизнь, и на старости лет ему тяжело менять место жительства. Может быть это было и так, а может быть он отказывался из деликатности, боясь стать лишним в семье дочери. Хотя он и не мог не чувствовать, что все мы, включая Микельсрв, совершенно искренне его любили. Я был очень к нему привязан. Дедушка всегда придумывал какие-нибудь увлекательные игры или рассказывал удивительные истории. Когда его не стало, от меня это скрыли, чтобы не травмировать детскую психику. Мне сказали, что дедушка Эл срочно отправился в кругосветное путешествие. Первое время я грустил и спрашивал, почему дедушка не пишет, но мне объяснили, что в тех странах, где он сейчас находится, нет почты. И это было правдой. Оттуда, где он сейчас обитает, невозможно отправить письмо. Потом в моём детском сознании образ дедушки стал вытесняться другими впечатлениями. А когда я подрос, я и сам всё понял… О том, что он был учёным и писателем я узнал уже позже.

– Да, мне очень нравятся книги твоего дедушки, я их иногда перечитываю. Может быть, твоё желание стать писателем у тебя наследственное?

– Кто знает? Я вовсе не уверен, что смогу стать хорошим писателем. А если твои книги никому не нужны, то и не стоит их писать.

– А я убеждена, что у тебя всё получится. У тебя чуткая душа, восприимчивая натура. Это, мне кажется, важные качества для писателя. Я обещаю тебе, что буду самым преданным твоим читателем.

– Я отдам тебе на суд свои «творения», если буду уверен, что они хоть немного достойны твоего внимания.

– Ты слишком строг к себе. Больше уверенности!

– Да, я сам знаю, что мне её не хватает.

Во время разговора Полина машинально перебирала цветные карандаши. По тому, как бережно, даже ласково она к ним прикасалась, Поль понял, что для неё они означают радость творчества и попросил:

– Нарисуй что-нибудь.

Полина не стала отговариваться, видно ей и самой хотелось совершить это волшебство: перенести на чистый белый лист бумаги картины, которые пока существовали только в ее голове.

– Я, правда, больше люблю акварель, но в наших условиях карандаши удобнее.

Поль с интересом наблюдал, как рождается рисунок. Сам он рисовал весьма посредственно, но изобразительным искусством интересовался, с удовольствием посещал музеи и выставки, читал книги о художниках. Творческий процесс интересовал его чрезвычайно. Как рождаются книга, мелодия, картина? Какую роль играет голова творца, а такую – его руки? Что побуждает одних людей создавать произведения искусства, а других – интересоваться ими? Ведь для повседневной жизни они совсем не нужны. И всё же, какой нищей становится душа, не прикоснувшаяся к этому небесному огню.

Под быстрыми пальцами Полины на бумаге всё явственнее проступали очертания их яхты. Она неслась по сине-зелёным с белым кружевом пены волнам, наполненные ветром паруса соперничали белизной с оперением чаек, неотступно следующих за яхтой. Рисунок весь был пропитан солнечным светом и счастьем.

– Полина, да у тебя настоящий талант! – ахнул Поль.

– Я рада, что тебе понравилось. Но я вижу, насколько не удалось передать того, что у меня в душе. Хотелось бы показать больше, чем вышло. Но у меня не хватает уменья.

– Нет, напрасно ты это говоришь. Когда вернёмся, я вставлю этот рисунок в рамку и повешу в нашей комнате на память об этих чудесных днях.

Уже к концу второго дня Поль и Полина настолько свыклись с пребыванием на яхте, что им казалось, будто они прожили здесь всю свою жизнь.

Они облазили всё судно (кроме тех мест, где это было опасным, и куда капитан их не пускал), Поль даже попросил Монти разрешить ему пару минут постоять у штурвала, а Полина сделала несколько снимков «бывалого покорителя морей» (как она выразилась). Поль то и дело щёлкал затвором фотоаппарата и мечтал о тех минутах, когда будет проявлять плёнки и печатать фотографии. Это будут поистине волшебные мгновения, когда в тёмной комнате, в красных отблесках фонаря на бумаге, лежащей в кювете с растворителем будут постепенно проступать конкуры навеки запечатлённых мгновений этого плавания! Хорошо, что кассет было много, но всё-таки Полина то и дело напоминала мужу, чтобы он растянул запас плёнки на всё путешествие.

Её альбомы тоже заполнялись рисунками и эскизами. Хотелось запечатлеть всё: рассветы и закаты, бесконечную морскую гладь, дельфинов, кувыркающихся за бортом, их каюту, небольшую, но очень уютную, ну и, конечно, людей, благодаря которым им так хорошо отдыхалось. Полина сетовала, что портреты ей плохо удаются, но, по мнению Поля, в них было главное – кроме внешнего сходства на этих зарисовках можно было угадать характер человека. В альбомах нашли место изображения капитана Гедеона Монти, штурмана Эгеля, кока и стюарда Базиля, нескольких матросов. Впрочем, последних удавалось увидеть нечасто: иногда они быстро пробегали мимо, вежливо здороваясь на ходу, но на глаза попадались редко, постоянно занятые своей работой. Команда работала слаженно и почти бесшумно. Полина иногда недоумевала, как и когда матросы наводят на яхте такой безупречный порядок и чистоту? Медные, бронзовые и латунные детали были начищены до зеркального блеска, палуба неизменно была надраена до неправдоподобной чистоты. Иногда приходилось видеть, как капитан, достав из кармана белоснежный платок, проводит им по планширю фальшборта или по перилам трапов, а то и по палубе – и никогда на этом платке не появлялось ни одного грязного пятнышка.

Уже после первого же совместного обеда с капитаном Монти и штурманом Эгелем, Поль и Полина единодушно решили, что всегда будут разделять трапезу с этими славными моряками. Общаться с ними было одно удовольствие. Капитан Монти оказался великолепным рассказчиком. Он повидал в своей жизни много всего интересного и умел рассказывать об увиденном так, что его повествование захватывало слушателей. Штурман Эгель был его полной противоположностью. На вид ему было лет сорок пять – пятьдесят. Он был среднего роста, сухощав и жилист, с редкими светлыми волосами, в которых уже заметно сквозила седина. Лицо его почти всегда сохраняло невозмутимое выражение, казалось ничто на свете не способно было выбить его из колеи. Он мало говорил, больше слушал, но каждая его реплика была оригинальной, порой даже парадоксальной, и всегда – остроумной. Удивительно, но этих людей, столь различных внешне и по характеру, много лет связывала тесная и искренняя дружба.

Как-то раз, на третий день их плавания, капитан Монти спросил, не хотят ли господа Морганы вечером послушать музыку, или даже потанцевать? Увидев удивление в глазах Поля и Полины, он пояснил, что размеры их яхты, к сожалению, не позволяют взять на борт профессиональных музыкантов, но трое матросов неплохо играют на музыкальных инструментах и составили своеобразный ансамбль, трио. Они, правда, самоучки, но господа, которые слышали их музицирование, остались довольны.

– Конечно, мы были бы очень рады, – промолвила Полина. – Если только это их не затруднит…

– Помилуйте, они будут счастливы, если вам понравится. Они и сами получат удовольствие, поскольку любят музыку.

Когда на море спустились сумерки, и в небе стали одна за другой загораться звёзды, капитан пригласил молодожёнов на носовую палубу. Для них уже установили шезлонги, а неподалёку расположились другие члены команды – те, кто был свободен от вахты.

Музыканты сидели ближе к носу, чуть левее центра. Их инструментами были аккордеон, гитара и какой-то духовой инструмент – то ли кларнет, то ли гобой – Поль не очень хорошо в них разбирался. Когда все собрались, капитан дал знак, и над морем полилась музыка. Сначала это была какая-то нежная и медленная мелодия. Поль никак не мог вспомнить, где и когда он её слышал. Второй мелодией было танго – страстное, порывистое, «роковое», потом какая-то народная песня… Когда заиграли медленный фокстрот, Поль пригласил Полину на танец. Она немного смутилась, но встала и подала руку Полю. Было уже совсем темно, только несколько фонарей очерчивали на палубе жёлтые круги света. Яхта слегка покачивалась под их ногами, мелодия сливалась с плеском волн и поскрипыванием снастей. На сотни миль кругом простиралось черное морское пространство, отражающее неисчислимые россыпи звёзд. И в центре мирозданья, в этом совершенно непостижимом месте, забыв про всё на свете кружилась влюблённая пара. Сколько времени длился этот танец, а после ещё и ещё один – они не смогли бы сказать. Молодые даже не заметили, что на палубе стало свежо, если не сказать, прохладно. Но бдительный Гедеон Монти заметил и дал музыкантам условный сигнал. Те сразу же заиграли что-то быстрое и бравурное. Поль и Полина были не готовы танцевать под такую музыку и вернулись к своим шезлонгам, где стюард Базиль сразу же предложил им заранее припасённые пледы и по чашке горячего чая. К музыкантам присоединилось ещё три матроса, которые запели, так красиво и слаженно, как будто всю жизнь только этим и занимались.Концерт продлился за полночь. Когда же всё закончилось, Поль спросил капитана, удобно ли будет вручить музыкантам в знак благодарности за доставленное удовольствие небольшое денежное вознаграждение? Монти ответил, что матросы были рады развлечь господ Морганов своей музыкой, но, разумеется, он не станет возражать, если у Поля есть желание, прибавить к их жалованию небольшую премию.

Судя по тому, как искренне матросы благодарили Поля, можно было понять, что «премия» была не такой уж и маленькой.

Музыка ещё долго звучала в их головах, даже во сне им грезились летящие над волнами волшебные звуки мелодий.

На следующий день за завтраком капитан Монти объявил «господам Морганам», что через сутки они прибывают на место и попросил к вечеру собрать чемоданы. На все расспросы он отвечал с загадочной улыбкой:

– Завтра всё узнаете.

Целый день Поль и Полина провели на носу «Альбатроса», вглядываясь в даль, как будто желая увидеть то, что ждёт их завтрашним утром. А потом долго не могли уснуть. Так маленький ребёнок не может себе найти места накануне праздника, ожидая чего-то необыкновенного и волшебного.

115. Необитаемый остров

И, конечно же, они на следующий день проспали. Разбудил их удар в судовую рынду, призывающий к завтраку.

Наскоро умывшись и одевшись, они вбежали в кают-компанию и в дверях столкнулись с капитаном и штурманом, которые уже позавтракали и торопились на капитанский мостик. Они попросили прощения, что не подождали пассажиров, поскольку у них есть дела, не терпящие отлагательств.

– Что вы! Это мы просим извинить нас за опоздание, – возразил Поль. – Мы проспали!

Они очень быстро проглотили завтрак, даже толком не почувствовав, что едят, а потом помчались на палубу и снова стали вглядываться вдаль. На этот раз ждать долго не пришлось, вскоре на горизонте они заметили зелёное пятно, которое стало быстро приближаться. Они слышали команды капитана, отклики матросов, яхта ворочалась на волнах, совершая маневры и беря курс на открывшуюся глазам землю. Поль уже второй раз в жизни испытывал трепет, который ощущают все мореплаватели при виде возникшей среди бескрайних вод суши. А Полина узнала это чувство впервые, и ей стало понятно, что ради вот таких мгновений люди пускались в опасные, а иногда и безрассудные хождения по морям и океанам, чтобы после долгого изнурительного плавания в восторге закричать:

– Земля!

Что за берег открылся их взорам, спросить было не у кого: вся команда напряжённо работала.

Уже можно было хорошо рассмотреть песчаные пляжи, а за ними – буйство зелени, но нигде не было видно никаких признаков города или даже маленького поселения, ни одной движущейся человеческой фигуры, ни одной лодочки у берега. Полю живо вспомнился прошлогодний остров. Но это земля была, по крайней мере, видима.

– Сейчас будут спускать шлюпку, – с видом знатока пояснил Поль.

Но его прогноз не сбылся. «Альбатрос» взял правее и стал огибать неизвестную сушу. Справа берега были значительно выше и отвеснее. Вскоре взорам открылась бухта, похожая на трещину между двух скал. Бухта при ближайшем рассмотрении оказалась достаточно широкой, а также и глубокой, чтобы яхта могла свободно в неё войти.

И здесь Поль и Полина увидели причал из брёвен и досок – сооружение, явно указывающее на то, что данной земли коснулась человеческая цивилизация.

Команда под руководством капитана Монти слаженно и споро выполняла все необходимые манёвры, и скоро яхта была надёжно пришвартована, и спущены сходни. Капитан предложил молодоженам сойти в его сопровождении на берег.

В скале были выбиты ступени, которые сначала вели вверх, а затем, перевалив через вершину, сменились достаточно широкой тропой, постепенно сбегающей вниз, к морскому побережью. Справа и слева рос густой и вполне дикий лес. Если бы не тропа, можно было подумать, что здесь не ступала нога человека. Однако, когда они внезапно вышли на открытое место, перед ними возникло ещё одно доказательство присутствия на острове людей: на поляне возвышался дом, причём, самый удивительный из тех, которые приходилось видеть молодым людям. Во-первых, дом стоял на сваях – деревянных столбах врытых в землю. Под ним можно было свободно пройти (разве что Полю пришлось бы немного наклонить голову). Во-вторых, по периметру весь дом опоясывала веранда, на которую вела крутая деревянная лестница. В-третьих, дощатые стены дома не имели окон, зато набиты были не всплошную, а с небольшими промежутками. Через эти щели, должно быть, в помещение проникал свет. Двери не было, но имелся дверной проём, занавешенный тростниковой циновкой. Крыша тоже была покрыта тростником.

Капитан пригласил молодожёнов обогнуть дом, и там они увидели навес с тростниковой крышей (под ним расположились стол и пара скамей) и ещё один домик, на сей раз сложенный из дикого камня и с дверью. Дверь была распахнута, и матросы сноровисто заносили туда всевозможные ящики и корзины.

Капитан Монти пригласил своих молодых спутников присесть в тени навеса и спросил:

– Ну, как вам здесь нравится?

– Здесь красиво… – неуверенно промолвила Полина.

– Скажите, где мы находимся? – не вытерпел Поль.

– Ну, что же, настала пора, когда вы, действительно, вправе получить ответы на все вопросы. Отдых, который выбрали для вас ваши родные, носит название «Робинзонада». Заказывают у нас его нечасто. Это действительно необитаемый остров, и вы будете жить на нём вдали от всех людей и от цивилизации целую неделю. Конечно, строго говоря, это не совсем то, что испытывали герои Дефо или Жюля Верна. Вам не придётся бороться с дикой природой, испытывать трудности и лишения. Кроме того, остров необитаем, но это не означает, что он неблагоустроен. Расскажу вкратце его предысторию. Лет сорок назад этот остров приобрёл один престарелый миллиардер. На старости лет он устал от роскоши и шумной светской суеты и стал тяготеть к уединению и тихой жизни на лоне природы. Он распорядился устроить на острове скромное жилище, где мог бы проводить время почти в полном одиночестве, имея рядом только пару верных слуг. Предстояло не только построить дом, но и расчистить пляж, посадить фруктовые деревья, а также освободить остров от всего, что могло бы нанести вред людям: ядовитых змей и насекомых, крыс и мышей (которых, к слову сказать, на острове не оказалось), короче говоря, создать на нём подобие земного рая. Когда эти работы близились к завершению, миллиардер заболел, а затем, через некоторое время покинул наш мир, так и не побывав на своём острове. Его наследники несколько лет делили наследство, островом никто из них почти не интересовался. Потом началась война, было не до острова, наследник ещё раз сменился, и вот несколько лет назад нынешний владелец острова надумал получать от этой недвижимости хоть какой-то доход. Островом заинтересовалась наша фирма «Исполнение желаний». Нашему руководству подумалось, что могут найтись люди, которым захочется провести какое-то время в полном уединении, на своём опыте прочувствовать, что испытали герои любимых книг. Мы взяли остров в долгосрочную аренду. Нашей фирме пришлось кое-что подновить, кое-что сделать заново, предусмотреть все детали, и мне кажется, это нам удалось. До вас здесь было только два посещения, и эти люди остались очень довольны. Я надеюсь, вам тоже понравится. Итак, приступим к делу. Вон тот небольшой домик – это продуктовый лабаз. Мы привезли с собой достаточно продуктов, которые могут долго храниться, думается, вам за неделю не съесть и половины припасов. Там также есть небольшой ледничок, на нём рыба, которую наши ребята выловили сегодня рано утром. Постарайтесь съесть её в первую очередь. Кстати, если потом захотите рыбы, можете порыбачить, удочки в кладовке за лабазом. Там же инструменты, посуда и вёдра для воды. Родник недалеко, вон по той тропинке. Очаг сложен из камней – вон там, немного в стороне. Дрова тоже в кладовой. Можно собирать для очага сухие ветки, но живые деревья трогать не надо. Впрочем, насколько я вас узнал, думаю вам этого можно не объяснять.

Как я уже говорил, на острове нет ядовитых тварей, нет хищников, конечно не стоит бояться нашествия дикарей-каннибалов. Не ожидаются в ближайшее время никакие природные катаклизмы: ливни, ураганы, похолодание. В прибрежных водах нет акул. Единственная реальная угроза – это пожар. Как видите, здесь всё из дерева, может сгореть за считанные минуты. Поэтому мы не оставляем вам ни свечей, ни масляных или керосиновых ламп. Я думаю, вы сможете обойтись без них. А когда будете готовить пищу на очаге, постарайтесь быть внимательными и аккуратными. Костры в других местах лучше не разводить. Ваши чемоданы уже в доме. Потом сами посмотрите, что там ещё имеется. Хочу сказать особо, что у вас есть рация. Насколько я знаю, вы умеете ею пользоваться. (Поль кивнул). Ещё имеется ракетница, в случае чего, можно подать сигнал.

Ну вот, кажется, и всё. Сейчас «Альбатрос» покинет остров. Мы уйдём из зоны видимости, но будем дрейфовать неподалёку, так что, если возникнет необходимость, сможем дойти сюда очень быстро. Ровно через семь дней мы за вами вернёмся, и это снова выгодно отличает вас от книжных героев. Я желаю вам хорошо провести эти дни.

116. Вдвоём

Белоснежная птица, яхта «Альбатрос» уже скрылась за горизонтом, а Поль и Полина всё ещё стояли, вглядываясь в морскую даль. Волны набегали на их босые ноги одна за другой, как будто их равномерным движением управлял какой-то невидимый метроном. Полю подумалось, что волны – это часы, отсчитывающие время их пребывания на острове. Неделя – это много или мало?

Он взглянул на Полину – её лицо было строгим и даже чуть-чуть печальным.

– Что с тобой? Я вижу, ты загрустила? Или чем-то огорчена? – спросил он, нежно обнимая жену за плечи.

– Нет, просто мне вдруг стало немножко тревожно, сама не понимаю почему. Когда я в детстве читала «Робинзона Крузо», я представляла себе, что бы я делала, оказавшись одна на необитаемом острове… ну, не навсегда, а ненадолго, как бы я боролась с дикой природой, добывала себе пищу, обустраивала нехитрый быт отшельника. Меня очень увлекали эти мысли. А вот сейчас, когда мечта сбылась, мне вдруг почему-то стало страшно. Вдруг «Альбатрос» не вернётся за нами? Мало ли что может с ним произойти? Или вдруг случится какое-нибудь стихийное бедствие? Помнишь, как в «Таинственном острове» – извержение вулкана? Или тайфун? Но самое главное даже не это. Я внезапно осознала, что на много миль кругом кроме нас нет ни одного человеческого существа. Я привыкла к тому, что вокруг меня всегда много народа: дома – родители, брат, в квартирах рядом – соседи. На улицах полно людей. Колледж, университет – учащиеся, преподаватели. За день встречаешься с десятками, если не сотнями знакомых и незнакомых людей. А здесь – никого. И это странно и чуть-чуть страшно.

– Полно, моя милая девочка, – Поль ласково поцеловал жену. – Во-первых, нет никаких оснований думать, что за нами не приедут. Сама посуди: даже если с яхтой что-нибудь случится (что маловероятно – это не та разваливающаяся посудина, на которой мы с отцом в прошлом году отправились в своё безрассудное плавание, да к тому же мы были новичками-дилетантами, а на «Альбатросе» опытный экипаж), так вот, даже если вопреки всему этому с яхтой всё же что-то произойдёт, то ведь есть ещё и фирма «Исполнение желаний». Я убеждён, если мы вовремя не вернёмся в Вундерстайн, наши родители устроят такой переполох, что мы будем очень быстро найдены и возвращены в цивилизованный мир. Насчёт стихийных бедствий: они случаются в разных местах нашей планеты, независимо от того, обитаемы они или нет. Ну скажи, разве не может случиться землетрясение, которое сметёт с лица земли наш замок? Однако он стоит сотни лет, и я надеюсь, простоит ещё очень долго. И разве не случаются цунами на дорогих, престижных курортах? Почему же что-то должно случиться за недолгих семь дней нашего пребывания здесь? Что касается отсутствия людей, то мы совсем не одиноки – мы есть друг у друга, и это самое важное и самок прекрасное! Я думаю, быть целую неделю только вдвоём – это сейчас как раз то, что нам надо. Зачем нам соглядатаи нашего счастья? Но если тебе вдруг станет скучно со мной, тебя может утешить мысль, что уже через несколько дней мы вернёмся домой, и нас вновь будут окружать, родные, домочадцы, друзья, коллеги. Начнутся раскопки, жизнь закипит. А пока, давай не терять ни минуты из тех счастливых часов (я уверен, они будут счастливыми и незабываемыми!), которые нам предстоит провести здесь. Мы ведь ещё ничего тут толком не рассмотрели, даже в домике не побывали. Пошли осваивать наше новое пристанище…

Когда они подошли к бунгало, Поль подхватил любимую на руки и легко взбежал со своей драгоценной ношей по ступенькам лестницы.

– Поль, я тебя прошу, больше так не делай! Ты же видишь, какая крутая лестница. Вдруг мы упадём?

– Не бойся, трусишка! Разве ты не видишь – у меня за спиной выросли крылья! Это от счастья!

Они откинули циновку, заменяющую дверь и зашли внутрь. Помещение состояло из единственной обширной комнаты. Солнечный свет проникал только в щели между досками, поэтому здесь царили полумрак и прохлада, столь приятные после ослепительного и жаркого солнца. Обстановка была решена в стиле минимализм. Наличествовали: большая двуспальная кровать, занимающее центральное положение, два простых прикроватных столика, две табуретки и шкафы, занимающие всю противоположную от входа стену.

– Посмотрим, что там, – предложил Поль.

За одной створкой обнаружилось целое богатство: на полках стопками лежали белоснежные простыни, наволочки, большие и маленькие полотенца, салфетки, экзотических расцветок парео, купальные халаты, пледы и ещё много всяких приятных и полезных на отдыхе вещей. На видном месте лежала записка: «Пожалуйста, стирать ничего не нужно. Грязные вещи складывайте в мешки». Холщовые мешки находились здесь же, на нижней полке.

Второе отделение шкафа было совершенно пустым, но висящие в ряд плечики и полки красноречиво говорили о том, что здесь можно разместить содержимое чемоданов.

Последнее отделение оказалось самым интересным. Полки были заполнены самыми различными предметами. Прежде всего, здесь была рация. Полина её, конечно, не опознала и смотрела на непонятный прибор с удивлением, но Поль с видом опытного морехода объяснил ей предназначение данной вещи. Рядом лежала прекрасная подзорная труба.

– Мы будем смотреть не мелькает ли на горизонте белый парус! – предложил Поль.

– А я очень бы хотела полюбоваться на Луну и планеты. Как ты думаешь, можно использовать эту трубу, как телескоп? – спросила Полина.

– Думаю да, – ответил её муж. – Я сам об этом всегда мечтал.

В шкафу обнаружилось ещё много прекрасных и нужных вещей: компас, две широкополые соломенные шляпы, тетради и альбомы, акварельные краски, кремы от солнечных ожогов… Целую полку занимали книги. Почти все они были посвящены морским путешествиям: Жюль Верн, Дефо, Стивенсон, Сабатини… Те самые, которые давно прочитаны и любимы и которые всегда хочется полистать снова. И в отдельном ящичке находилась ракетница, а при ней и записка: «Без крайней необходимости просим не пользоваться».

– Давай наведём порядок? – предложила хозяйственная Полина.

Переместили содержимое чемоданов в шкаф, и Полина начала застилать постель. Когда прохладные хрустящие простыни заняли своё место, она вдруг ощутила крепкое объятье и жаркое дыханье своего супруга.

– Как ты думаешь, не стоит ли нам сейчас немного отдохнуть? – прошептал он.

– Поль, сейчас день, ну что ты… – сопротивлялась Полина, впрочем очень слабо.

– И что, что день? – возразил Поль. – Нас никто не видит и не слышит. В этом и прелесть необитаемого острова…

Потом они лежали утомлённые и счастливые и сами не заметили, как уснули. Когда они, наконец, проснулись, то им показалось, что в комнате стало темнее. Они выбрались на галерею и убедились, что солнце, действительно, стало склоняться к горизонту.

– Сколько времени? – спросила Полина.

Поль умчался в комнату и вскоре вернулся с часами в руках. Вид он имел смущённый.

– Стоят, забыл завести, – признался он. – Твой муж растяпа.

– Ну что же, Робинзон тоже не знал точного времени, да и нам оно здесь ни к чему. Хорошо, что солнце заводить не надо.

– Моя высокочтимая супруга! – высокопарно произнёс Поль. – Твой муж и повелитель проголодался, не соизволишь ли ты приготовить ему трапезу?

– Мой уважаемый супруг и повелитель, – в тон ему ответила Полина. – Боюсь, что сейчас ты разочаруешься в своей жене, но я почти не умею готовить! Понимаешь, – продолжала она уже обычным тоном, – я с детства помогала маме, убирала, стирала, гладила, мыла посуду покупала продукты. Но вот готовку мне мама не доверяла. Говорила, что на кухне должна быть только одна хозяйка, и что, когда придёт время, я сама всему научусь. Так что предел моего мастерства – это яичница или каша.

– Я и того не умею, – признался Поль. – У нас на кухне царила Фанни, и никого в своё царство не пускала. Да и Микельс упал бы в обморок от одной мысли о том, что представитель рода Вундерстайнов готовит пищу своими руками. Какой позор!

Когда они, наконец, перестали смеяться, Полина предложила:

– Давай сходим к лабазу и хоть что-то приготовим, пока не стало совсем темно.

Да, голодное существование им явно не грозило: полки ломились от продуктов: консервы, крупы, галеты и сахар, чай и кофе, овощи и фрукты, яйца и сыр, с потолка на крючьях свисали копчёные колбасы и окорок.

– Вот, ты боялась! Да даже если за нами приедут не через неделю, а через месяц, нам и то не съесть всего этого! – оптимистически заявил Поль.

– Надо сходить за водой, – предложила более прагматичная Полина. – А то даже чай заварить нечем.

Вёдра обнаружились в кладовой за лабазом. Тут же имелось некое подобие буфета с необходимой посудой, дрова и даже спички.

– Кажется, капитан показывал, что родник там, – указал Поль, и они углубились в лес по едва заметной тропинке.

Далеко идти не пришлось. Вскоре они оказались на небольшой поляне, где на опушке и находился родник.

Источник был благоустроен: прозрачная струя стекала по каменному жёлобу в каменную же чашу, а затем устремлялась небольшим ручейком к океану.

Поль и Полина подставили вёдра под журчащую струю и наполнили вёдра. Своё Поль наполнил до краёв, Полинино – наполовину.

– Ты не должна таскать тяжести! – заявил Поль. – С завтрашнего дня воду ношу только я! Нечего тебе надрываться – у тебя муж есть!.

На обратном пути Полина вдруг вспомнила:

– Ой, капитан Монти говорил, что там где-то есть ледник, а в нём – рыба. Её надо в первую очередь приготовить.

– Да, а как? – в голосе Поля слышался лёгкий испуг.

– Я читала, что рыбу можно запечь над открытым огнем. Давай, разожжём очаг, всё равно надо чайник вскипятить, заодно и рыбу запечём.

– Её ведь почистить надо? – продолжал сомневаться Поль.

– Справимся! – уверенно ответила его жена.

Крышка ледника обнаружилась в земляном полу лабаза. Под ней на льду лежали три упитанные рыбины.

Сначала решили развести огонь. Опыт Полины ограничивался только парой костров в прошлом году, на раскопках, и то их розжигом занимались ребята. На этом фоне Поль выигрывал: множество раз он наблюдал как слуги растапливали камины, но никогда не делал этого сам: он был теоретиком. Но, тем не менее, бодро принялся за розжиг очага. Не с первого раза, но у него получилось. Дрова занялись, но их было слишком много, пламя взметнулось выше решётки, и нечего было даже думать готовить на таком огне рыбу. Оставив очаг на некоторое время, молодые люди отважно приступили к чистке рыбы. Скользкие рыбины не хотели держаться в руках и то и дело вырывались и улепётывали в разных направлениях. Чешую (после неудачной попытки её счистить), решили оставить.

– Так будет даже лучше, она предохранит от подгорания. Потом счистим вместе с кожей.

Головы и плавники оставили по тем же соображениям. Значит, осталось самое легкое – выпотрошить рыбин, с чем они в конце концов справились. Сбегали к морю, обмыли получившиеся рыбные полуфабрикаты, (заодно и посолится – рассудил Поль). И потом торжественно водрузили рыбьи тушки на решетку очага, под которой мерцали золотыми искрами угольки. Заодно туда же поместили чайник с родниковой водой. Посмотрели друг на друга и не смогли удержаться от смеха: все они были в саже и копоти, поверх которых налипла рыбья чешуя.

– Простите, мадам, вы работаете трубочистом? – сквозь смех спросил Поль.

– А вы, очевидно, шахтёр, только что вернувшийся из забоя? – парировала Полина.

– Что бы, интересно, сказали наши родные, если бы сейчас нас увидели? Я думаю, родители изрядно повеселились. А вот с Микельсом и Фанни наверняка случился бы удар!

– Я должна констатировать, сударь, что нам понадобилось всего пол дня, чтобы потерять цивилизованный вид. Сейчас любой, кто нас не знает, без сомнений решит, что перед ним представители местного дикого племени после некоего страшного ритуала.

– Давай, пока рыба готовится и чайник закипает, сбегаем, сполоснёмся в море и переоденемся – предложила Полина.

Когда они, чистые и опрятные, через несколько минут вернулись к очагу, рыба слегка подгорела с одного бока, а чайник вовсю кипел. Рыбу удалось перевернуть не без потерь: она пристала к решётке и так и норовила развалиться.

Пока они принесли из кладовки тарелки, чашки и приборы, а из лабаза – заварку и кое-какие продукты, солнце уже почти коснулось воды. Золотая дорожка протянулась по темно-аквамариновому морю, на небе одна за другой загорались звезды, появилась и луна. При свете очага и небесных светил состоялась первая трапеза на острове. Если учесть, что завтрак был съеден рано утром впопыхах, а обеда не было совсем, то не стоит удивляться, что подгоревшая рыба показалась островитянам настоящим деликатесом, чай – необыкновенно вкусным и душистым, а обстановка, в которой проходил ужин – такой романтичной, что с ней не мог соперничать ни один ресторан.

Уже кое-как, засыпая на ходу, они наскоро убрали посуду, пообещав себе, что завтра с утра всё приберут и перемоют. Поль плеснул на угли немного воды. Они зашипели и окутались белым паром.

– Надеюсь, я всё загасил, – пробормотал Поль.

Казалось, у них еле-еле хватило бы сил добраться до своей хижины, но тут Поль неожиданно предложил:

– Давай искупаемся в море перед сном. Вода сейчас теплая, как парное молоко.

И Полина с радостью согласилась.

Через несколько минут они уже плескались в темной и тёплой воде, и Полина с наслажденьем чувствовала, как ласковые волны смывают с её тела всю грязь и всю усталость.

Когда они выбрались на берег и набросили на себя полотенца, Поль повлёк жену по направлению к домику, но она попросила его на минутку задержаться и стала что-то искать в песке, а когда находила, зажимала в кулаке.

– Что это? – спросил Поль.

– Дома объясню, – отвечала она.

В хижине она выложила то, что было в её кулаке на прикроватный столик. Поль пригляделся – это была горстка небольших белых камешков. Ничего особенного.

– Зачем они тебе? – спросил Поль с удивлением.

– Посчитай, сколько их.

Поль быстро перебрал камешки:

– Семь.

– Это будет наш календарь. Робинзон делал зарубки, чтобы не сбиться со счёта дней. Но зачем портить дом или деревья? Вот я и придумала. Каждый вечер мы будем перекладывать один камешек из правой кучки в левую. И когда последний отправится налево, это будет означать, что назавтра утром надо ждать «Альбатрос».

– Ты моя умница! – умилился Поль. – А я даже не подумал об этом.

И он переложил один камешек налево.

117. Второй белый камешек

Давным-давно Полина на спала так крепко и безмятежно. Её сон был глубок и сладок, как у маленького ребёнка, не имеющего никаких забот и печалей. Даже не снилось ничего. Но перед пробуждением она всё же увидела сон, и он был так прекрасен и упоителен, что каким-то краешком своего сознания Полина решила остаться в нём как можно дольше.

Она плыла по цветочному морю. Да, в этом море не было воды, только цветы, цветы, цветы… Они были невесомы, и невесомой была сама Полина. Она ныряла в душистые цветочные волны, а потом выплывала и долго лежала на спинке, глядя в небо, которое тоже было из цветов. Странно, но Полина совершенно не удивлялась, что оказалась в таком удивительном месте, она только наслаждалась нежными прикосновениями лепестков и их ароматом.

И вдруг в этом зачарованном мире, который ни за что не хотелось покидать, прозвучал вполне земной, хотя и родной и любимый голос:

– Радость моя, милая, пора вставать!

Полина сделала отчаянную попытку нырнуть с головой в цветочное море, но оно почему-то стало бледнеть и исчезать. Тогда она протянула руку в то, что было явью, нащупала край простыни, которой была укрыта, и попыталась натянуть её на голову. Но сильные и ласковые руки не позволили ей этого сделать. Более того, на своих губах она почувствовала нежный поцелуй. Пожалуй, это было даже приятнее, чем цветочное море, но сон держал крепко, тем более, что хотя цветы и исчезли, но продолжали благоухать.

– Просыпайся, милая, – продолжал уговаривать голос. – Ты ведь не хочешь проспать все те дни, которые нам подарены для нашего счастья? А кроме всего, твой муж проголодался и очень хочет с тобой позавтракать, хотя уже и время обеда!

– Сколько времени? – пробормотала Полина.

– Не ведаю, часы стоят. Но солнце почти в зените.

– Муж – растяпа, забыл завести часы – это ты вчера сам так сказал, – прошептала Полина, и её снова прервал поцелуй.

Она, наконец, приоткрыла глаза и не поверила тому, что увидела: на её подушке лежал букет невиданных экзотических цветов. Они-то и благоухали так, что обзавидовались бы все парфюмеры мира.

Полина окончательно разлепила глаза. На краю кровати сидел ее муж. Он был весь чистый, какой-то сияющий, в светло-голубой рубашке с короткими рукавами и с влажными, тщательно приглаженными волосами (один вихор, впрочем, уже выбился).

Полина села и обвила руками шею Поля:

– С добрым утром! Я что, долго спала?

– Ого, долго! Это неправильное определение! Я испугался, что этот остров тоже зачарован, и ты превратилась в спящую красавицу. Уже прикидывал, как тебя расколдовать! Я проснулся утром и увидел, что ты ещё спишь, причём, так сладко, что у меня рука не поднялась тебя будить. Я немного полюбовался на эту волшебную картину, а потом решил заняться кое-какими делами.

Сходил к роднику, умылся, набрал воды. Там, за дверью в кладовке нашёл небольшую бочку, на ней написано: «для воды», всю её до краёв наполнил. Сбегал в наш домик: вдруг ты проснулась и испугалась, что меня нет? Но ты продолжала мирно спать. Я помыл посуду после вчерашней трапезы. Стол тоже пришлось драить – вчера мы оставили много объедков, так вот, налетела целая стая птиц и устроила себе пир, со всеми вытекающими последствиями, как ты сама понимаешь. Не надо больше ничего оставлять на столе, если мы не хотим заняться торговлей удобрениями. Снова проверил – ты спишь!

Пошёл в лабаз и кладовую, решил разобраться, чем же мы располагаем. Смотри, нашёл ценную вещь – «Поваренную книгу необитаемого острова»! Она в буфете лежала, причём, на самом видном месте! Здесь всё описано: и как очаг правильно разжигать, и как рыбу запекать, и многое другое. Теперь нам не грозит голодная смерть! Жалко, что мы эту книгу вчера не заметили, темновато уже было.

Опять посмотрел, как ты там? Оказалось, всё то же самое – крепко спишь, даже позу не меняешь.

Я решил немного прогуляться по окрестностям, тебе записку оставил, чтобы не волновалась, вот она. Побродил тут неподалёку, набрёл на полянку, а там – заросли таких цветов. Решил немного нарвать для тебя.

Вернулся, а ты всё так же безмятежно почиваешь. Ещё немного подождал и решил тебя будить. А то ты проспишь весь наш медовый месяц!

– Поль, ты даже не представляешь, как сладко мне спалось! Здесь так тихо, как спокойно, никуда не надо торопиться. А потом приснился волшебный сон, будто я плыву по цветочному морю… Теперь я понимаю, откуда он взялся, этот сон, – и Полина погрузила своё лицо в букет, принесённый Полем.

– Нравится? – спросил он.

– Очень! Только надо поставить цветы в воду, а то они завянут, жалко будет.

– Всё предусмотрено! – и Поль вскочил, а через несколько секунд в его руках уже была банка с водой.

– А ты у меня, оказывается, хозяйственный! – похвалила Полина мужа.

– Да ты ещё не знаешь и половины моих талантом! – шутливо похвалился Поль.

– А кофе в постель? – подначила его Полина.

– Моя радость, моё счастье! Для тебя – не только кофе, а даже все наши продуктовые припасы я готов сюда перетаскать. Дело только в том, что я никогда не варил кофе на открытом огне, а если честно, вообще варил только пару раз в жизни, и результат мне не понравился. Но я обещаю, что научусь и когда-нибудь порадую тебя, мой ангел, кофе собственной варки!

– Хочу тебя попросить вот ещё о чём, давай, ты не будешь ловить рыбу, и мы не будем её больше запекать на решётке. А то наши родные, когда мы вернёмся, решат, что мы не отдыхали, а работали кочегарами на рыболовецком траулере!

– Слушаю и повинуюсь! Если честно, мне самому жалко лишать жизни рыб. Пусть себе плавают в морских глубинах! И тратить время на отмывание копоти и чешуи тоже неохота. Вон, у меня до сих пор чернота под ногтями! А нам, в отличие от книжных робинзонов, провианта хватит с запасом.

После умывания и завтрака (или обеда?) он решили прогуляться по окрестностям. Добрались только до поляны, открытой Полем, полюбовались цветами. Их аромат был так силён, что даже немого кружилась голова. Солнце начинало печь нещадно, и молодые сочли за благо вернуться в свой прохладный домик, немного освежившись перед этим в море.

– Ты прав, сказала Полина, – днём здесь очень жарко. Надо ценить утренние и вечерние часы.

– Ничего, мы и днём найдём, чем заняться, – оптимистично заметил её муж.

Полина слегка смутилась. Но она постепенно стала привыкать к их близости, их объятиям и ласкам. Они уже не пугали её, а влекли. Она становилась женщиной. И это ей нравилось, хотя застенчивость и стыдливость ещё оставались в ней, что так нравились Полю.

Потом они долго лежали, обнявшись, и молчали, думая каждый о своём.

– Поль, а что было бы, если бы я не пришла в тот день в библиотеку? Я ведь собиралась сделать это на следующий день. Встретились бы мы тогда?

– Не знаю. Я часто думаю о том, как образуются семейные пары. Это, как составление пазлов: есть два элемента, у них должны полностью совпасть и все вырезки по краю, и рисунок. Да ещё и идеально бывает, если они лежат рядом и их можно быстро найти и соединить. Иногда тот, кто складывает картину, бывает рассеян или небрежен. Вроде бы подошли два элемента друг к другу, ну цвет немного не совпадает, ну надавить пришлось, чтобы половинки соединились. Мелочь, вроде бы. Но картина не составляется. Так же и у людей. Ну, не близки люди духовно, не понимают друг друга. Ничего! Стерпится – слюбится. Знаешь, сколько таких семей, где рядом годами живут под одной крышей совершенно чужие друг другу люди? Разве это не трагедия?

– Да, Поль. Как ты правильно обо всём этом говоришь. Я тоже это чувствую, только сказать так не смогла бы.

– В одном тебе признаюсь честно: я был бы очень несчастлив, если бы мы не встретились. Я часто вспоминаю тот день. Вот, представь себе. Не прошло и двух месяцев, как умерла моя мама. Дома траур, и у всех подавленное настроение. Отец сильно сдал, тяжело смотреть на то, как он переживает утрату. Да и я сам был в ненамного лучшем состоянии. В учёбе я отстал: много пропускал, пока мама болела, потом её смерть, похороны. Одним словом, я был даже рад, когда отец решил уехать в замок, я надеялся, что смена обстановки и разбор архивов отвлечёт его от тягостных дум. Все Микельсы поехали с ним (я сам настоял), а я остался один в пустом и грустном доме, где всё было полно воспоминаниями о маме.

Я с головой ушёл в учёбу. Ни о чём другом, кроме как о скорейшей сдаче экзаменов и отъезде в Вундерстайн я и не думал. Целыми днями с утра до ночи сидел в библиотеке. Домой идти не хотелось. В тот день погода была пасмурная, что тоже прибавляло тоски. И вдруг выглянуло солнце. Я поднял голову и увидел тебя. Я понимаю так, что это был знак судьбы. Но я настолько погрузился в свои переживания, что сначала не понял этого. А потом ты села рядом со мною, и я увидел у тебя папину книгу. Это был второй знак судьбы. И он до меня дошёл. Я обратился к тебе, и ты ответила. Правда, мне через секунду стало стыдно. Получилось, что я похвастался своим происхождением. И мне почему-то было очень важно, чтобы ты не подумала обо мне плохо. Вот с тех-то мгновений я и думаю о тебе непрерывно, и понимаю, как мне повезло.

– А у меня любовь к тебе появилась ещё, наверное, до нашей встречи. Да, да – не удивляйся. Когда я поступила в университет, у нас на курсе были ребята, которые не прочь были познакомиться со мной поближе. Я ничего против них не имела, но они мне казались какими-то неинтересными, невзрослыми, что ли. В них много было ребячества, вроде как в Робе и его приятелях. Я их всерьёз не воспринимала.

Я ходила на занятия и с удовольствием училась. А после бежала на подработки. Свободного времени было в обрез.

Особенно я любила лекции профессора Вундерстайна. Во-первых, на меня произвела огромное впечатление личность твоего отца. Нет, не подумай, он интересовал меня не как мужчина. Он был уже немолод, чтобы заинтересовать меня с этой стороны. Но в нём чувствовалось в каждом слове, каждом жесте врождённое благородство, а ещё, какая-то отстранённость, замкнутость, как будто он был погружен в себя, в свои мысли. Но когда он начинал говорить про историю Медиленда, то весь преображался: его глаза сверкали, голос звучал как со сцены театра, повествование было таким живым, как будто он сам был свидетелем всех тех событий, о которых рассказывал. Я поделилась с папой своими впечатлениями. Оказывается, он тоже учился у профессора Вундерстайна, только тот был тогда очень молод, только что получил кафедру. Отец поведал мне, что профессор Вундерстайн – прямой потомок рыцаря Валента Вундерстайна, героя Битвы при перевале, и носит графский титул, только не любит, когда это подчеркивают. Он считает себя в первую очередь ученым, а уж затем – титулованным аристократом. В общем, мой отец окончательно укрепил во мне образ профессора Вундерстайна, как рыцаря без страха и упрёка. И вдруг, после Рождественских праздников курс лекций по отечественной истории продолжил читать уже не твой отец, а профессор Гудман. Он, конечно, тоже хороший лектор и прекрасно знает предмет, к тому же он ученик профессора Вундерстайна, он сам об этом рассказывал, когда мы были в Археополисе. Но он – обыкновенный. Понимаешь? (Поль кивнул).

И вот, я прихожу в библиотеку, чтобы взять кое-какие книги для экзамена, и вдруг вижу книгу по геральдике, и на обложке – имя твоего отца. Кто-то её сдал. А я эту книгу не читала и даже не видела. Вот и попросила, чтобы мне её выдали тоже. Скажи, если бы не эта книга, заговорил ли бы ты со мной?

– Вряд ли, – задумчиво произнёс Поль. – Не нашёл бы предлога, а просто так приставать к девушкам, да ещё в библиотеке – я так не могу.

– Ну вот, значит, это тоже знак судьбы, – резюмировала Полина. – Нас просто что-то подталкивало друг ко другу. Так вот. Ты ко мне обратился, и я впервые на тебя взглянула, и что-то во мне… не знаю, как сказать… щёлкнуло. Ну, знаешь, как будто какой-то выключатель вдруг включился. В тебе было что-то такое, как в твоём отце: какая-то особая осанка, взгляд, даже манера смотреть. А ещё, у тебя были очень грустные глаза. Я поняла, что такой взгляд может быть только у человека, у которого большое горе. Мне сразу захотелось утешить тебя, стереть на твоём лице эти следы печали. Знаешь ли ты, мой муж, что женщины часто влюбляются в мужчин, испытывая чувство сострадания?

– «Она меня за муки полюбила, а я её – за состраданье к ним», – процитировал Поль слова Венецианского мавра.

– Вот именно. Шекспир был знатоком женского сердца. Ну, а когда я вышла, и мы стали разговаривать, я окончательно пропала. Мне нравились твоя вежливость, простота в общении, искренность и какое-то трепетное, даже чуть старомодное обращение с девушкой. Ты тоже был рыцарем, рыцарем до мозга костей и сразу обосновался в моём сердце. Но я запрещала себе даже думать о чём-нибудь ещё, кроме дружбы. Ведь между нами, по моему представлению, была непреодолимая пропасть: ты аристократ, дворянин с длинной вереницей благородных предков, а я – простая девушка из самой обыкновенной семьи. В то же время, во мне присутствовала гордость: я ни за что не допустила бы оказаться в роли временной игрушки в руках отпрыска знатного семейства. Всё это терзало меня, и я почти каждый день внушала себе, что пора прервать знакомство, которое ни к чему хорошему привести не может. Но всё же любовь была сильнее. Как я радовалась каждому твоему письму! Я зачитывала их буквально до дыр ( – И я тоже, – вставил Поль). И вот, наконец, наступил день нашей встречи после летней разлуки. И чем это свидание закончилось?

– Не вспоминай! – перебил её Поль. Для меня это просто как жуткий ночной кошмар. Я был совершенно не готов к такой подлости и буквально окаменел. Мне до сих пор стыдно, что я тогда не дал должного отпора и не защитил свою любовь. Поделом мне были те страдания, которые я пережил после этого.

– Я тоже страдала, хотя это и не извиняет мою жестокость. Я твердила себе, что ты оказался обычным светским повесой, ветреником, порхающим от одной девушки к другой, и что я должна приложить все силы и выбросить тебя из своего сердца. Но не могла. Потом я попала в ваш дом и невольно стала к тебе присматриваться. Ты вёл себя совсем не так, как легкомысленный ловец удовольствий. Наоборот, после занятий ты сразу спешил домой и уединялся в своей комнате. А когда мы сидели напротив друг друга за обеденным столом, я старалась не поднимать головы, чтобы не видеть твоих грустных, исстрадавшихся глаз. Я твердила себе, что ты прикидываешься несчастным, чтобы сломить меня. Шли дни за днями, ничего не менялось. Разве можно было притворяться так долго?

Конец моим сомнениям положил разговор с твоим отцом. Он мне сказал, что ты признался ему в том, что его оговорила некая молодая особа, с которой он учится на одном курсе, и которая поставила своей целью женить его на себе. Не имея никаких моральных принципов, она уверена, что для достижения цели все средства хороши, и разыграла подлый спектакль. И прибавил, что ты виноват в одном – что растерялся от подобной наглости и не сумел её осадить. Отец рассказал мне о твоём характере, о твоей ранимости, о том, что ты честен и простодушен, и неспособен на подлый поступок. Ну и то, что все ваши предки, о которых было хоть что-то известно, были однолюбами и примерными семьянинами. Наследственность или итог воспитания, но факт остаётся фактом. В конце профессор прибавил, что мрачная и безысходная атмосфера, воцарившаяся в доме из-за нашей ссоры, пагубно действует и на него самого: он уже лишился сна и начались проблемы с сердцем. Он сказал, что выходка невоспитанной и безнравственной особы не стоит того, чтобы приводить к таким печальным последствиям и разрушать судьбы. Мне стало очень стыдно. Ну а дальше ты знаешь всё сам.

– Да, милая, – это все прошло, и пусть никогда больше не повторится. А всё-таки Урсик молодчина! Как он пресёк вторую атаку! Надо всегда брать его с собой, он точно отобьёт охоту кое у кого делать гадости!

И они оба рассмеялись, вспоминая сцену в парке.

Жара уже стала спадать, и они выбрались из домика. Остаток дня они то купались в море, то перекусывали, не сообразуясь ни с каким расписанием и руководствуясь только своими желаниями. Потом они полюбовались на морской закат и на звёздное небо и, обнявшись, отправились в свою хижину.

Когда воцарилась ночная тишина, и были слышны только два лёгких дыхания, на прикроватном столике можно было разглядеть маленькие белые камешки: пять в правой кучке, и два – в левой.

118. Третий белый камешек

На сей раз Полина проснулась раньше, но всё равно Поль её опередил. Он уже успел умыться и натаскать воды.

– С добрым утром, милая, пора вставать. Уже десять часов.

– Откуда ты знаешь? – спросила, зевая и потягиваясь, Полина. – Часы-то стоят.

– Я их завёл.

– А откуда узнал, сколько времени?

– Маленькая хитрость. В наш последний день на «Альбатросе» мы долго были на палубе и любовались закатом, помнишь? Я случайно посмотрел на часы и запомнил, когда это случилось. Так вот вчера, когда солнце зашло за горизонт, я поставил на часах то же время. Думаю, погрешность невелика. За минуты не ручаюсь, но примерный час определить можно.

– Какой ты умный, – похвалила Полина мужа.

– Умный растяпа, – уточнил Поль. – Ладно, признание моих положительных качеств отложим на потом, а сейчас, мой свет, поднимайся, умывайся, и пошли завтракать. Очень уже хочется что-нибудь проглотить!

– Мы же вчера целый день только и делали, что ели! Куда в тебя столько влезает?

– Да, это ещё одно моё положительное качество! Хороший аппетит украшает мужчину! Но если ты не поторопишься, мне придется утолить голод чем-то другим!

– Чем же?

– Да тобой, моя сладенькая и вкусненькая! – и Поль, наклонившись к жене, несколько раз выразительно чавкнул около её уха.

– Надо было сразу предупредить о своих каннибальских пристрастиях, уважаемый супруг! Ой, Поль, отпусти, уже встаю, встаю! – хохотала и отбивалась от мужа Полина.

– Знаешь, – сказала она, когда они закончили завтракать, – я поняла, что приступы голода у тебя от неправильного питания…

– А я думаю, от чего-то другого, – улыбаясь возразил Поль.

– Не перебивай, – строго сказала Полина. – Так вот, в связи с этим я решила совершить небольшой подвиг: что-нибудь приготовить и испечь лепёшки. Я посмотрела рецепты в той книге. Они несложные. Не исключаю даже, что у меня что-нибудь получится.

– Ни за что не позволю! – продолжал дурачиться Поль, – эта жертва чересчур велика, я не могу её принять!

– А ты будешь мне помогать. Подбрось-ка в очаг пару поленьев.

Поль пошёл выполнять поручение, а его жена тем временем погрузилась в изучение рецептов. Наконец, она на чём-то остановилась и принялась колдовать над продуктами.

Поль сидел рядом и взирал на неё с изумлением. Кулинария казалась Полю совершенно непостижимым таинственным действом, сопоставимым с манипуляциями средневековых алхимиков. Фанни не допускала Поля на кухню, когда готовила (мало ли, вдруг обожжётся или обварится!) Он видел всегда только готовые плоды её кухонных трудов. И вот сейчас Поль смотрел и не понимал, как из выставленных на стол продуктов может возникнуть какое-нибудь съедобное блюдо. Полина же, напротив, была настроена весьма решительно, и вскорепод её руками возникло то, что вполне можно было назвать тестом, правда, недрожжевым, но это мелочи.

– Это можно есть? – удивился Поль, заглядывая в миску.

– Пока нет – пояснила Полина. – Но скоро, я надеюсь, вполне.

Она взяла самую большую сковородку и поставила её на решётку над тлеющими углями. Немного подождала, плеснула масла и, слепив из теста плоский диск, бросила его на сковороду. Раздалось шипение, а вскоре над очагом поплыл упоительный аромат.

– Дай попробовать, – попросил Поль, глотая слюну.

– Что ты, – удивилась Полина. – Пока не готово. Ты же видишь, поджарилось только с одной стороны, да и то не совсем. А потом ещё надо и охладить немного. Горячее тесто есть вредно – так моя мама говорит.

– Я не выдержу, – трагически произнёс её муж. – Нельзя пытать голодного человека такими ароматами. Это бесчеловечно!

– Кто у нас голодный? – удивилась Полина. – Разве мы только что не позавтракали?

– Разве это еда? Да и когда это было?

Но Полина не слушала супруга. Она, не забывая приглядывать за лепёшкой и перевернув её на другую сторону, перелистнула несколько страниц книги, после этого сбегала в кладовку за кастрюлькой, отогнала Поля от сковородки, где он стоял в созерцании лепёшки, наполнила кастрюльку водой, затем снова убежала и в этот раз явилась с картошкой и луковицей.

В это время лепешка поспела. Полина переложила её на блюдо, и, сверившись с книгой, прикрыла салфеткой. Поль тяжело вздохнул. На сковородку отправилась порезанная луковица, а Полина уселась за чистку картофеля. Поль вызвался ей помочь, но результаты жену не порадовали: от огромной картофелины остался малюсенький шарик величиной со сливу. Поль смутился.

– Послушай, как же Фанни чистит по ведру картошки за раз? Я сам видел.

– Навык и привычка. Не унывай, когда-нибудь у тебя тоже получится.

Почищенный картофель отправился в кипящую воду, а подрумянившийся лук Полина сняла с решётки, потому что он уже начал темнеть.

– Принеси, пожалуйста, окорок. Он высоко висит, мне не достать, – попросила Полина.

От окорока были отрезаны два ломтя. Их (с целью экономии посуды) стряпуха поместила на ту же сковороду, где раньше жарился лук. Снова зашкворчало. Поль уже не знал, что ему нюхать. Наконец, картофель сварился. Полина слила с него лишнюю воду, немного потолкла, перемешала с поджаренным луком, разложила по тарелкам и сверху водрузила по ломтю истекающего соком окорка. Поль застонал и протянул руку к тарелке.

– Подожди ещё минутку, – попросила Полина, исчезла в лабазе и вернулась с пучком какой-то травы. Когда на тарелки выпал зелёный дождь мелко порезанной зелени, Полина подвинула одну из тарелок Полю. На несколько минут воцарилась тишина. Когда же Поль поднял голову от идеально чистой тарелки, он с обидой в голосе спросил:

– Почему врала, что готовить не умеешь?

– Понравилось? – спросила Полина.

– Спрашиваешь! Да я никогда вкуснее не едал!

– Я, правда, не умею, это в первый раз, по книжке.

– Значит, у тебя талант! Добавки нет?

Полина придвинула ему свою тарелку:

– Кушай, я уже наелась.

Упрашивать Поля не пришлось.

– Сразу побольше делай! – неразборчиво произнёс он с набитым ртом.

– Ладно, при условии, что картошку будешь чистить ты.

– Договорились!

Потом настала очередь лепёшки с чаем. Поль снова уверял жену, что она – скрытый гений кулинарного искусства.

Когда они, наконец, выбрались из-под навеса, солнце палило нещадно, да и Поль от обилия съеденного слегка осоловел. Он явно перебрал с количеством, и теперь ему категорически не хотелось никуда идти.

Полина попеняла ему за это, заявив, что объедение делает человека ленивым, на что он сонно возразил:

– А не надо было так вкусно готовить…

Когда через пару часов Поль переварил пищу, а снаружи стало чуть прохладнее, они направились на пляж и провели там весь остаток дня, то плавая, то просто валяясь на мелководье в набегающих волнах.

– Знаешь я понял, любимая, что чревоугодие – это, действительно, грех. Полдня прошло сегодня в приготовлении пищи, а потом в её переваривании. Целых полдня из семи драгоценных дней! Завтра будет половина срока, отпущенного нам для пребывания в этом райском уголке, а мы ещё толком ничего не увидели кроме родника и пляжа. Давай завтра встанем пораньше, пока попрохладнее, и побродим по острову. Уверен, здесь много интересного!

– Согласна. Только ты меня разбуди, а то будильника здесь нет.

Вечером они с некоторой грустью переложили в левую кучку ещё один камешек. Теперь кучки были почти равны.

119. Четвёртый белый камешек

Поль обещание сдержал и разбудил Полину, когда солнце только показалось над горизонтом.

Они наскоро умылись и перекусили, а потом, одевшись по-походному, отправились в путь.

– Давай, пойдем вдоль побережья, – предложил Поль. – Так мы узнаем, большой ли остров, какой у него рельеф, да и не заблудимся. Хотя, я на всякий случай захватил и компас, и даже ракетницу.

Они бодро зашлёпали по песку, по самой полосе прибоя. Полю живо вспомнилось, как почти год назад он также наступал на расстилающиеся под его ногами волны, а потом из пучины выбрался краб с жемчужиной. Крабы здесь тоже водились, только поменьше размером, да и драгоценных перлов со дна моря в клешнях у них не было.

Было так спокойно, так хорошо вокруг! В прозрачной воде мелькали стаи рыбок, над волнами скользили белоснежные чайки, лёгкий бриз овевал путников.

Так они брели часа полтора, но вот пляж закончился и берег стал обрывисто подниматься вверх.

– Думаю, здесь начинается гористая часть острова, – рассудил Поль. – Интересно было бы туда забраться, только у нас не та одежда, да и экипировки нет. Ты когда-нибудь альпинизмом занималась? Ну вот, и я тоже не силён в лазании по скалам. Наша замковая гора не в счёт, она довольно пологая. Благоразумие говорит, что на сегодня лучше вернуться, тем более, что солнце уже начинает припекать.

– К достоинствам моего мужа следует прибавить рассудительность и здравый смысл, – резюмировала Полина, поворачивая назад.

– Не думай, что я боюсь, – немного обиделся Поль. – То есть, если и боюсь, то только за тебя. Вот подумай, мы здесь одни. А вдруг какая травма? Кто нам поможет? Лучше поберечься.

– Нет, я не иронизирую, правда, ты молодец, что всё стараешься предусмотреть.

Когда они вернулись на «свой» пляж, солнце уже жарило немилосердно, и быстренько окунувшись, они скрылись в домике на сваях.

– Чему ты улыбаешься? – спросила Полина.

– Тебе здесь, на острове нравится?

– Очень! Честно, мне нигде и никогда не было так хорошо! Простор, море… и мы с тобой. Только мы. Вдвоём.

– Так вот, мне вдруг подумалось, что некая особа была бы сейчас просто в бешенстве, что её медовый месяц проходит не на каком-нибудь Лазурном берегу, а здесь, на затерянном в океане острове, и нет здесь штата прислуги и великосветской публики, перед которой можно было бы похвастать нарядами. Она бы поедом заела своего мужа!

– И я даже знаю, кто это, – ответила Полина.

– Знаешь, отец сказал мне как-то, что Иолла сама жертва обстоятельств и, по сути, несчастный человек.

– Как это? – удивилась Полина. – У неё ведь есть всё на свете?

– Хочешь, расскажу тебе то, что узнал от отца? – спросил Поль и начал рассказ про семейство Терсов и Зелёную Птичку.

Когда он закончил, в глазах у Полины можно было прочесть сочувствие.

– Мне жаль её, – призналась она. – Не нужны никакие богатства, если ты знаешь, что родная мама тебя предала.

120. Непростой разговор

Поль и Полина не могли, разумеется, знать о сцене, которая разыгралась в особняке Терсов примерно за неделю до того дня, когда Поль рассказывал жене историю семейства Иоллы.

Дело было утром в гостиной роскошного особняка банкира. Теодор Терс просматривал свежую корреспонденцию, а его дочь листала глянцевый журнал. Надо было вникнуть во все тенденции современной моды, чтобы не ударить в грязь лицом на курорте, куда она собиралась отбыть с отцом дней через десять. Вдруг Иолла заметила, что благодушное выражение с лица её папаши исчезло. Он впился глазами в какую-то заметку в «Медилендских новостях» и на его некрасивом лице появилась гримаса бешенства. Сначала Иолла решила, что отца огорчили какие-то финансовые новости, и даже пробормотала что-то вроде:

– Папочка, не переживай, всё образуется!

Но отец взревел:

– Образуется?! Вряд ли! Полюбуйся! – и через весь стол швырнул ей газету.

Сначала Иолла увидела фотографию. Чья-то свадьба, чета новобрачных на крыльце старинного храма. Невеста в фате и свадебном платье. (Иолла невольно отметила, что в этом году модны более длинные вуали, да и платье, на её вкус, недостаточно шикарное).

«Средний класс» – вынесла она вердикт. Правда, на голове у новобрачной был весьма необычный венец. Видно было плохо, но вряд ли дорогое украшение, скорее подделка. Потом её взгляд переместился на жениха, и тут Иолла вздрогнула, как будто получила удар электрического тока. Это был он! Он! Поль! И он улыбался глупой (так показалось Иолле), счастливой улыбкой и с обожанием смотрел на своею спутницу!

Взгляд Иоллы снова метнулся к девушке. Она всмотрелась в лицо и снова получила болезненный укол в сердце: это была она – та простушка, которую Иолла видела с Полем дважды! Ничтожество! Как она сумела увести, украсть у неё такого жениха?!

Иолла скомкала газету, отшвырнула её от себя и залилась злыми слезами. Она содрогалась от рыданий, на неё было страшно смотреть: лицо покрылось красными пятнами, из глаз во все стороны разлетались колючие солёные брызги, рот некрасиво перекосился и из него исторгался то истошный визг, то крики:

– Ничтожество! Ненавижу!

Терс поверх очков наблюдал за истерикой своего чада.

Когда основная часть слёз уже иссякла, а крики почти прекратились, он спросил, еле сдерживая раздражение:

– Ну что, добилась? Упустила лучшего жениха королевства!

– Эта дрянь, это ничтожество! Она его околдовала! Ты бы видел эту уродину!

– Судя по фотографии, девушка довольно красивая, может быть, и не так, как ты, но всё же…

– В газете её подрисовали!

– Возможно, я её в жизни не видел.

– Она убогая беднячка!

– И это возможно, хотя вряд ли. У неё на голове, знаешь ли, диадема стоимостью целое состояние. Уж я-то в этом разбираюсь, можешь поверить. Вещь отменная. В такую фальшивые камни вставлять не будут. И работа штучная. Хотел бы я знать, какой ювелир создал этот шедевр. У нас в стране таких нет! А ведь могла бы украшать твою голову!

– Тогда это ей подарили Вундерстайны!

– Что же, и такое может быть. Такая вещица вполне могла быть в одном из тех ящиков, что хранятся в нашем банке. Представляешь, целая комната старинного золота! И оно могло бы стать твоим, будь ты поосмотрительнее!

Иолла зарыдала с новой силой. Отец снова дождался, когда слёзы слегка оскудели.

– Вот что я тебе скажу, моя дочь. Всё у тебя есть: и красота, и ум, и богатство. А вот хитрости нет. Сколько раз я тебе говорил: мужчинам не нравится, когда им читают нравоучения, поучают, высмеивают. До свадьбы надо быть тихой, покорной и ласковой, и не показывать своего характера! Тем более, когда имеешь дело с этим благородным сословием! У них и фамильная гордость, и моральные принципы, нарушать которые им не позволяет какая-то честь! Когда его отец пришёл, чтобы арендовать у нас сейфовую комнату, я чуть от смеха не лопнул! Костюму не меньше десяти лет, ботинки поношенные, а держится – как принц крови, по крайней мере. Еле цедит слова, на улыбки не отвечает! Я для него – пыль под ногами! Я, я – Теодор Терс! Я мог бы вспылить, сказать дерзость, отказать в аренде комнаты, наконец! Но я был вежлив и приветлив, я едва ли не раболепствовал перед ним! И всё ради тебя! А ты, я спрашиваю? Как ты вела себя? Без конца делала замечания, читала нотации. Сама мне рассказывала об этом! Потом, зачем надо было на глазах у молодого Вундерстайна разыгрывать сцену с этой нищенкой? Тебе что, трудно было понять, что люди подобного сорта всегда стоят «за справедливость», они вступаются за всех «обиженных» и «несчастных». Это у них такой кодекс чести! Ну, пообещала бы ты отдать этот паршивый альбомчик, ну даже отдала бы – зато не всплыла бы история о том, что мы позаимствовали оттуда несколько стишков для твоей книжки. Думаешь, этот случай прибавил уважения к тебе? Так что нечего теперь рыдать, сама виновата.

Иолла залилась новыми потоками слёз.

– Ну полно, дочка, полно, – смягчился Теодор Терс, – это будет тебе хорошим уроком. Ты у меня красивая, будут ещё у тебя и женихи, и воздыхатели.

– Такого не будет! – сквозь слёзы выкрикнула Иолла.

– Ты что, любишь его? – изумился отец.

– Люблю? Да я его ненавижу! Аристократишка паршивый! Но он – самый богатый жених королевства! У него отец граф, и он сам станет графом! Король – друг их семейства! Я бы блистала в свете, и каждый день мои фотографии появлялись бы в светской хронике! Все бы передо мной преклонялись и завидовали!

Терс слегка загрустил :

– Поверь, дочка, выходить замуж с таким отношением к будущему мужу – плохая идея. Ладно, пусть не любовь, но какая-то привязанность должна быть? Без этого не будет счастья.

– Ну что ты в самом деле заладил: любовь, счастье! – обозлилась Иолла, – при чём здесь всё это?

Теодор Терс какое-то время молчал, а потом со словами:

– Ты вся пошла в свою мать, – встал и покинул комнату.

От изумления у Иоллы даже высохли слёзы. Впервые в разговоре с ней отец упомянул о матери.

Когда Иолла была ещё совсем маленькой девочкой, она иногда спрашивала у отца, где её мама? Ведь у всех должна быть мама? Отец либо отшучивался, либо переводил разговор на другое. Но когда ей было лет девять, нашлись «добрые» люди, которые ей во всех подробностях расписали некрасивую семейную историю. Иолла несколько дней ходила мрачная, отец даже решил, что она заболела. Но на самом деле за эти дни в её душе выросла огромная, неутолимая ненависть к женщине, которая её родила, а потом с легкостью бросила ради богатства. И вот сейчас отец сказал, что она похожа на эту женщину, которую Иолла презирала всей душой! И причём тут любовь, о которой они говорили перед этим? Нет, Иолла этого понять не могла.

Она решила, что сейчас её цель – найти такого богатого, блестящего и знатного жениха, чтобы эту новость обсуждали во всех домах Медиленда, чтобы в газетах появились её шикарные фотографии, и чтобы Поль горько пожалел, что упустил своё счастье!

121. Четвертый белый камешек (окончание)

– Поль, расскажи мне ещё о чём-нибудь, – попросила Полина. – Я так люблю слушать тебя, как будто читаю интересную книгу. Хоть ты и сомневаешься, но я вижу: у тебя настоящий писательский дар.

– А о чём ты хотела бы услышать? – спросил Поль, – ну хочешь, я расскажу тебе историю о рыцаре Валенте Вундерстайне, Друге короля Эдвина Победителя? Такую, как мне рассказал отец?

– Да, с радостью.

Поль обнял Полину и начал повествовать о тех далёких временах.

Вечером четвертый камешек переместился в левую кучку, и в правой их осталось всего три. Увы, как быстротечно время!

122. Пятый белый камешек

Неужели им осталось жить на острове всего три дня? Эта мысль наполняла сердца грустью. Казалось бы – неделя! Да это целая вечность! Сколько всего можно сделать! И вот, прошло уже больше половины срока.

Утром пятого дня Поль удивил жену: спросив: умеет ли Полина сплетать венки? И, услышав положительный ответ, повлёк её на поляну, где росли чудо-цветы. Полина сплела два пышных венка и возложила их: один – на голову мужа, а другой – на свою.

– «В моем венке – вьюнок.

Я вью венок – твой юный лоб венчать.

Ведь я тебе принадлежу,

Как сад,

Где мной взлелеяны цветы

И сладко пахнущие травы»… – продекламировал Поль.

– О, как это красиво! – восхитилась Полина, – кто это написал, ты?

– О нет, к сожалению, до таких стихов я ещё не дорос, и вряд ли когда-нибудь дорасту. Ты не поверишь, но это стихотворение написано несколько тысячелетий назад. Некий безвестный древнеегипетский поэт или поэтесса излили в нём свои чувства.

– А написано будто сейчас и будто о нас, – задумчиво проговорила Полина. – Удивительно: тогда люди так мало знали об окружающем мире, а вот чувствовали точно также, как мы и находили проникновенные слова, чтобы эти чувства запечатлеть в веках.

– Это потому, что любовь, как и человеческая душа не имеет возраста, моя родная!

Потом они направились к источнику. По дороге Поль закончил читать стихотворение:

– «Ты выкопал прохладный водоем.

И северного ветра дуновенье

Приносит свежесть,

Когда вдвоем гуляем у воды.

Рука моя лежит в руке твоей.

По телу разливается блаженство,

Ликует сердце.

Мы идем бок о бок

Мне голос твой – что сладкое вино.

Я им жива.

Еды с питьем нужнее мне

Твой взгляд».

Да, это было про них. И вот он, светлый, вечно журчащий ключ. Поль открыл, наконец, свой замысел: он решил сделать фотографию Полины в образе античной нимфы на фоне источника. Он вручил ей захваченное с собой белое парео и помог задрапировать его в виде хитона. Полина села на край каменной чаши, опустила босые ноги в прозрачную воду, а руку подставила под сбегающую струйку воды.

– Ну, как я смотрюсь? – спросила она.

– Ты неотразима! Настоящая лесная волшебница! – воскликнул Поль и защелкал затвором фотоаппарата.

– Давай, я тебя тоже сниму, – предложила Полина.

– Да ну, не надо, какой из меня мифологический персонаж! – стал отнекиваться Поль. Но его жена всё же отобрала у него фотоаппарат и отсняла несколько кадров. На обратном пути Полина попросила:

– Прочти что-нибудь ещё…

– Ладно, слушай. Был такой древнеримский поэт Флор. Он написал такое четверостишье:

«Грушу с яблоней в саду я деревцами посадил,

На коре пометил имя той, которую любил.

Ни конца нет, ни покоя с той поры для страстных мук:

Сад все гуще, страсть все жгучей, ветви тянутся из букв».

– Да, – немного помолчав, сказала Полина, – настоящая любовь, пусть даже и безответная, никогда не забывается и постоянно дает в душе всё новые побеги, доставляя одновременно и радость, и страдание. Мне кажется, именно об этом хотел сказать поэт. Поль, сколько в мире написано прекрасных строк! Обещай, что ты будешь мне их читать!

– Милая, всё, что есть в моей душе, принадлежит тебе, – ответил ей муж.

Они решили провести остаток дня на море. Сегодня на небе появились лёгкие облака, и солнце пекло не так сильно.

Полина стала сгребать песок, и вскоре под её руками вырос небольшой домик с башенкой.

– Здо́рово! – одобрил Поль. – Хочешь, давай соорудим настоящий замок из песка. Не такой, как наш, а волшебный, сказочный!

Работа закипела. Замок сооружали чуть выше линии прилива, чтобы он простоял хотя бы до их отъезда. Вырастали мощные стены, укрепленные контрфорсами, возникали причудливые башенки, тесно лепились друг ко другу здания с остроконечными крышами. Вместо черепицы крыши были покрыты мелкими створками ракушек. А крупные раковины украшали стены замка. Все дорожки и внутренние дворики были вымощены пёстрой морской галькой. Уже почти совсем стемнело, когда замок был готов. Поль обещал завтра утром настругать палочек для шпилей.

Молодые немного ещё посидели около своего творения. Но когда стало совсем темно, и даже очертания их работы трудно было разобрать, они отправились в своё бунгало.

Пятый камешек перекочевал налево, и теперь в левой кучке сиротливо белели только два камешка.

123. Шестой белый ротливо

Утром Поль и Полина первым делом побежали даже не умываться, а посмотреть: как там их замок? К счастью, он не расползся и не осыпался, а только слегка подсох. Поль соорудил обещанные шпили, воткнул их в верхушки крыш и даже укрепил на них листочки и цветочные лепестки, которые должны были изображать флюгеры и флаги. Он сбегал за фотоаппаратом и со всех сторон сфотографировал их работу.

– Давай покажем капитану Монти, – предложила Полина (ей очень хотелось продемонстрировать кому-нибудь творение их рук).

– Конечно, давай, – согласился Поль. – Если он до того времени достоит. Песочные замки – недолговечные сооружения, об этом даже пословица говорит.

– Ну и пусть. Мне нисколечко не жалко потраченного на его возведение времени. Я получила удовольствие, пока мы его делали.

– Я тоже, – признался Поль. – По-моему, это называется: «радость творчества».

Они решили в этот, предпоследний день совершить ещё одну прогулку по острову. Как удивительно! В первый день они были уверены, что успеют исследовать весь остров вдоль и поперёк, а сейчас мечтали увидеть хотя бы ещё несколько его уголков.

На этот раз было решено попробовать пересечь остров или хотя бы часть его по прямой. Путь их лежал через знакомую цветочную поляну. А сразу за ней начинался густой труднопроходимый лес.

– Именно такими я и представлял джунгли, – сказал Поль, продираясь сквозь заросли.

– Нет, это не совсем джунгли, – возразила Полина. – Смотри, как ровно стоят деревья, как будто их специально сажали. И вот, гляди, по-моему, это яблони.

Поль признался, что не слишком силён в ботанике, но не исключает, что его жена права. И вскоре они окончательно убедились, что это – запущенные, выродившиеся, но всё же остатки плодового сада, разбитого здесь когда-то по приказу миллиардера.

Некоторые деревья засохли и упали, другие искривились и выглядели больными: культурные растения нуждаются в постоянном уходе. Но некоторые деревья выстояли, приспособились и даже до сих пор приносили плоды. Поль и Полина сорвали несколько вполне съедобных яблочек, успевших уже созреть в этом жарком климате.

А дальше начинался настоящий лес. Местность постепенно поднималась в гору. Идти было не очень-то легко, но хотя бы не было жарко: под пологом леса стояла вполне комфортная температура. И ещё было хорошо, что дышалось легко: лес был сухим, никаких испарений, никакой болотистой почвы под ногами.

– Хорошо бы добраться до самой высокой точки острова, тогда можно было бы рассмотреть его весь сверху, – предложил Поль.

– Давай попробуем.

Конечно, у Поля был значительно больший опыт преодоления горных склонов, но и Полина тоже старалась не отставать. Временами путешественники присаживались ненадолго отдохнуть, а потом продолжали восхождение.

И через пару часов их усилия были вознаграждены. Подъем прекратился, дальше шла ровная поверхность, поросшая всё тем же лесом.

– Дальше идём очень осторожно, впереди может быть обрыв, – предостерёг Поль.

Так оно и оказалось. Через несколько минут путники оказались на вершине утёса, а перед ними в лучах солнца расстилалось до самого горизонта бескрайнее водное пространство. От красоты захватывало дух, уходить не хотелось. Поль лёг на живот и пополз к краю: ему стало любопытно заглянуть в бездну. Полина страховала его, ухватив за ноги. Впрочем, вряд ли она смогла бы его удержать, если бы почва на краю обрыва вдруг стала сползать в море.

– Да, величественная картина, – поделился впечатлением Поль, когда оказался на безопасном от края расстоянии. – Внизу полно острых камней, а вода вокруг них так и кипит, брызги разлетаются во все стороны! Если кто-то свалится туда, шансов никаких. Давай потихоньку возвращаться, разглядеть весь остров не получится: видишь, обрыв продолжается в обе стороны, а обзор закрыт деревьями.

– Поль, а как ты думаешь, вдруг в этой горе тоже живёт такой же народ, как в нашей? Может такое быть?

– Не знаю. Руб говорил, что это явление нечасто встречается. Но даже если здесь кто-то и есть, мы об этом не узнаем. Они избегают людей и ничем не выдают своего присутствия.

– Как удивительно, что вам удалось с ними подружиться.

– Да, и знаешь, мы очень этому рады, они замечательные ребята и настоящие друзья.

К месту своего проживания путешественники добрались только к ужину. К слову сказать, и повышенный аппетит Поля, и сонливость Полины полностью прошли. Поль предположил, что так их организмы освобождались от накопившегося напряжения и усталости. Возможно. После ужина время, по сложившейся традиции, провели на пляже. Купались, любовались на свой песочный замок, вели неспешные беседы. Было грустно, от того, что завтра – их последний день на острове. Когда багровое солнце утонуло в водах океана, они отправились в свою хижину.

В правой кучке одиноко белел последний камешек

124. «В меня вместятся оба мира…»

Поль проснулся среди ночи от яркого лунного света, проникающего через щели дощатых стен. Было полнолуние. Рядом тихо и безмятежно спала Полина. Во сне её лицо всегда принимало выражение какого-то детского, наивного простодушия, что всегда умиляло Поля. Его сон куда-то улетел, спать совсем не хотелось. Поль размышлял о том, как быстро пролетело время на острове – как один день, и, с другой стороны, не оставляло ощущение, что они здесь очень-очень давно, и многое изменилось в их жизни, в нём самом. И что-то совсем неясное, неопределяемое томило душу.

Поль осторожно, чтобы не разбудить жену, встал и тихо направился к выходу. Ему захотелось немного побыть одному, наедине с природой, с этой лунной ночью.

Он спустился по лестнице и огляделся. Было светло, почти как на рассвете. Неразлучный спутник Земли величественно и торжественно проливал свой свет на сушу и воды океана.

Поль безо всякой цели побрёл на берег, опустился на песок, ещё хранящий дневное тепло, и лёг на спину. Море равномерно вздыхало, точно спящий во тьме великан.

Над ним проплывал далёкий и бесконечный космос. Млечный путь струился по небосводу в окружении неисчислимых звёзд. Эта картина наполнила душу Поля восторгом, который был так велик, что почти переходил в священный трепет.

В самом деле, что такое солнце, как не крохотная звездочка на краю нашей галактики? Таких звезд миллиарды, расстояния от одной до другой огромны, но человек, песчинка из песчинок, упорно и настойчиво раскрывает их тайны. И сам человек, который даже в масштабах родной планеты является крохотной, неразличимой точкой, в своём сознании отражает всю эту бескрайнюю вселенную, вмещая её в себя, являясь одновременно её крохотной частью. Как это осознать? Как понять? И потом, как бы ни был мал, ничтожен человек, он и сам является совершенным, непостижимым чудом. В самом деле, как гармонично в его теле расположены все органы и ткани, как синхронно и безотказно они работают!

А если углубиться дальше? Миллиарды клеток разного назначения, каждая из которых является чудом, шедевром, беспрерывно продуцируют сложнейшие химические соединения, сообразуясь с потребностями организма, и всё это без малейших усилий со стороны человека! И сам человек, глядя в глубины своего организма, постигает их. Что же получается? Человек, вмещающий в себя весь космос и одновременно являющийся его микроскопически малой частью, и сам собою представляет нечто бесконечно сложное и уникальное?

Внезапно Полю вспомнились строки стихотворения, которое поразило его, когда они изучали в прошлом году курс восточной литературы.

Поль очень любил поэзию. Он знал наизусть множество стихотворений на разных языках. Он любил и европейских поэтов, и американских, и японских, и русских. Древние и античные стихотворцы тоже находили отклик в его душе. Но вот с восточной поэзией он познакомился только в прошлом году и сразу стал её горячим поклонником. Без конца он мог читать стихи Омара Хайяма, Руми, Саади, Хафиза… То мудрые и афористичные, то полные томления и прихотливых восточных образов, эти строки пленяли его воображение.

Но одно стихотворение особенно его поразило. Оно сразу запомнилось, но никак до конца не постигалось Полем.

Написал эти строки азербайджанский поэт Имадеддин Насими.

Он жил почти в то же время, что и Валент Вундерстайн. Был поэтом, философом, мыслителем, закончил свою жизнь трагически. И вот те величественные строки, которые звучали в сознании Поля как колокольный набат:

«В меня вместятся оба мира, но в этот мир я не вмещусь:

Я суть, я не имею места – и в бытие я не вмещусь.

Все то, что было, есть и будет, – все воплощается во мне,

Не спрашивай! Иди за мною. Я в объясненья не вмещусь…»

Только сейчас, этой звёздной ночью, Полю вдруг открылся весь глубокий смысл этих строк. Ну да, человек вмещает в себя оба мира, но сам в этот мир не вмещается, потому что больше его!

Можно ещё понять и по-другому. Вот человек – сложнейшее биолого-химическое существо. Но где же, среди каких молекул, притаились его память и ум, мечты и воспоминания, фантазии и творческие порывы, его скорбь и радость, его любовь и ненависть? Разве не больше, не удивительнее личность человека самых наисложнейших химических молекул и процессов? Разве не вмещает в себя человек два мира: физический и духовный? Как смог возникнуть кусочек материи, который познал, понял самого себя? И как почувствовал и точно выразил это средневековый поэт?

Поль бы мог ещё долго парить в эмпиреях своих рассуждений, но он стал понемногу замерзать. И его клонило в сон.

«Ну, что же, – сказал он самому себе, усмехаясь. – Моя физическая составляющая сигнализирует мне о том, что ей холодно, а духовная – что она устала и хочет спать. Значит, пора возвращаться под наш гостеприимный кров».

Он встал, стряхнул прилипший песок и направился к хижине. Но эти мгновения, эти рассуждения навсегда запечатлелись в его душе…

Когда Поль тихо на цыпочках подошёл к их ложу, он увидел, что сон Полины стал беспокойным. Она ворочалась, шарила рукой по тому месту, где должен был находиться муж, что-то беззвучно шептала и страдальчески морщила лоб.

Поль тихонько улёгся рядом и осторожно привлёк к себе супругу. Нежно обняв её и поцеловав в пахнущие морем волосы, он едва слышно прошептал:

– Ну, ну, всё хорошо, моя радость, я с тобой, я рядом. Никто не обидит мою девочку. Это просто плохой сон.

Полина повернулась к нему, прижалась щекой к его плечу, глубоко вздохнула, а потом погрузилась в тихий безмятежный сон. А вскоре к ней присоединился и Поль.

125. Седьмой и последний белый камешек

Вот и настал последний день их пребывания на острове, в месте, где они всецело принадлежали друг другу, где рядом засыпали и просыпались, боролись с несложными бытовыми трудностями, смеялись и дурачились, вели долгие задушевные беседы, путешествовали, купались в море, строили сказочный песочный замок, где расцветала их юная, счастливая любовь, и главное, где каким-то непостижимым образом они из двух человек стали единой семьёй. И оба они это чувствовали.

– Скажи, Поль, – спросила его жена. – Хотел бы ты иметь свой собственный такой остров?

Поль некоторое время размышлял.

– Ты знаешь, пожалуй, нет. Если покупать такой остров, то надо проводить на нём всё свободное время. Иначе всё одичает и заглохнет, и будет просто кусочек дикой природы. А если человек ничем не связан, знаешь, сколько интересного он сможет в жизни увидеть! Мне хочется побывать с тобою везде: подняться на Эйфелеву башню и покататься на гондоле по венецианским каналам, посетить Большой Каньон и развалины ацтекских храмов, полюбоваться на коал в австралийских лесах и жирафов и слонов в африканских саваннах…

– А ещё, увидеть северное сияние и промчаться на оленьих упряжках, побродить среди египетских пирамид и построек древнегреческого Акрополя, побывать в долине гейзеров и у Стены плача…

– А представь себе, возможно уже при нашей жизни люди начнут летать на другие планеты! Тогда мы посетим Луну и Марс, а то и отправимся к звёздам!

– Да, так хочется увидеть хотя бы некоторые из этих красот. Давай постараемся за нашу жизнь осуществить хотя бы небольшую часть этих желаний. Только вот, если будут дети, ездить уже не придётся…

– Сын. Не дети, Полина, а сын. В нашем роду в семьях рождается всегда только один ребёнок – мальчик, наследник, продолжатель рода. Ну что же, когда ребёнок подрастёт, мы будем брать его с собой.

– Как жалко… я мечтала о дочке, а лучше о нескольких детях.

– Ну, не огорчайся! Может быть, у нас всё будет по-другому.

– Посмотрим. Тем более, у меня один ребёнок уже есть.

На лице Поля отразилось немое удивление.

– Что испугался, дурачок? Это ты – мой взрослый любимый ребёнок! Ты даже сам не знаешь, сколько в тебе детской чистоты и простодушия! В хорошем смысле. Помнишь, в Евангелии Христос сказал, что мы должны быть, как дети. И не по уму, а по поведению, по неспособности мстить, совершать злые поступки, долго помнить обиды, завидовать и лгать, портить другим жизнь. Вот ты именно такой, за это я тебя и полюбила.

– Ты тоже из этой же породы, моя милая девочка… Так что у нас в семье уже двое детей… Но если ты всё же когда-нибудь захочешь иметь собственный остров, сразу мне скажи, я его тут же положу к твоим ногам.

– Ты уже положил к моим ногам что-то гораздо более ценное – свое сердце. А я сделала то же самое. Вот так мы и владеем сердцами друг друга. И ничего другого мне больше не надо.

– И мне тоже, – признался Поль.

Солнце взошло совсем недавно, и они сидели на пляже, любуясь на море и понимая, что скоро всё это останется только в их воспоминаниях.

– Мне, почему-то, грустно… – призналась Полина. – Как будто я теряю что-то очень дорогое.

– Полно, милая, – стал утешать её муж. – Вспомни, что неделю назад ты не хотела здесь оставаться, а ещё раньше – не хотела венчаться, а перед этим даже не хотела выходить за меня замуж!

– Мне кажется, что уже не может быть лучше, чем сейчас, а значит, может быть только хуже.

– Откуда ты знаешь? – возразил Поль. – Я просто уверен, что в жизни нас ждёт столько ещё всего прекрасного и замечательного, что мы сейчас даже вообразить этого не можем! Главное – мы вместе! А если и встретятся трудности и печали на нашем пути – в жизни без этого не бывает, мы всё преодолеем, обещаю тебе.

– Да, ты, наверное, прав. Прости. Такой уж у меня характер, просто я очень привыкаю ко всему хорошему, а потом страшусь любых изменений.

– Охотно прощаю. Должен же быть у моей жены хоть один крошечный недостаток! Рядом с абсолютным идеалом я чувствовал бы себя полным ничтожеством!

Полина поцеловала мужа.

– Пойдём, нам сегодня предстоит много дел. Надо собрать вещи, привести всё в порядок. А не то, капитан Монти примет нас за двух нерях, захламивших остров.

К середине дня всё было готово. Оставшееся время они провели на пляже. После традиционного созерцания морского заката они, обнявшись, направились к своей хижине.

Полина переложила последний белый камешек в левую кучку. Теперь справа было пусто. Поль достал носовой платок и завязал белые, похожие на фасолинки камешки в узелок и засунул его в чемодан.

– Я их сохраню. Они будут напоминать нам о семи прекрасных днях, которые мы провели здесь, – пояснил он.

Назавтра решили встать пораньше, поскольку не знали, во сколько придёт за ними «Альбатрос», да и часам Поля не было большой веры.

126. Встреча «Альбатроса»

Наутро волнение разбудило их ещё до рассвета. Они встретили восход солнца, а потом стали нетерпеливо вглядываться в морскую даль.

И вот, на горизонте появилась белая точка. Поль и Полина, вырывая друг у друга подзорную трубу убедились, что это была действительно их прекрасная белокрылая яхта. И она быстро приближалась.

Молодые кричали, махали руками и прыгали на берегу. Можно было подумать, что они боятся, что «Альбатрос» пройдёт мимо их острова.

Но яхта и не думала исчезать. Она всё приближалась, и, когда её стало возможно разглядеть во всех подробностях, над мачтой взвился пёстрый флажок, приветствуя встречающих.

Когда «Альбатрос» повернул в сторону бухты, Поль и Полина опрометью бросились к причалу. Поль не расставался с фотоаппаратом. Он успел не берегу в момент их ликования сделать несколько снимков приближающейся к острову яхты и даже сфотографировал Полину, кричащую и машущую руками.

А сейчас он надеялся заснять момент швартовки.

Когда «Альбатрос» надёжно обосновался у причала, по сходням навстречу им сбежал улыбающийся капитан Монти.

Он радостно, как с лучшим другом, обнялся с Полем, а у Полины почтительно поцеловал руку. За его спиной уже стоял штурман Эгель, который также тепло их приветствовал.

– Ну, как вы отдохнули? – спросил капитан. – Я надеюсь, вам понравилось?

– Это было незабываемою – совершенно искренне воскликнул Поль. – Я даже не представлял, какой прекрасной может быть жизнь на необитаемом острове!

– Особенно такая комфортная и беззаботная, какую смогли вы для нас организовать, – прибавила Полина. – Мы вам благодарны от всей души.

– Готовы покинуть эти гостеприимные берега? – спросил штурман.

– Мы хотели бы здесь остаться на всю жизнь, – ответил Поль. – Но нас ждут родные, да и невозможно всё время только отдыхать. В жизни надо сделать ещё столько всего!

– Вот мудрые слова, – одобрил капитан Монти. – Как говориться, «делу время, потехе час». Вы бы желали сейчас пройти на борт или хотите ещё немного побыть на берегу, пока матросы закончат погрузку?

– Мы хотели бы вам кое-что показать, если вы не против, – предложил Поль.

– Что же, пойдёмте, – согласились капитан и штурман.

Они направились в сторону пляжа, и вскоре Монти и Эгель уже созерцали их замок.

– Прекрасная работа, – одобрили они. – Не поверили бы, что вы сами это сделали, но на острове больше этим заняться некому. Очень жаль оставлять это строение здесь, где на него смогут любоваться только чайки и крабы, а что сделаешь? Вы что же – строители, архитекторы?

– Нет, – ответила Полина. – Мы просто немного интересуемся средневековыми постройками. Мы студенты: я историк, а Поль – филолог.

– Обязательно расскажу об этом вашем строении в нашей фирме. Думаю, можно придумать что-то интересное, например, фестиваль песочных замков.

– Я могу прислать вам фотографии этой работы, если они получатся, – предложил Поль.

– Буду признателен, – отозвался капитан.

Они повернули от прибрежной полосы к их хижине. Матросы шустро, как муравьи таскали ящики и корзины из лабаза и домика на яхту.

– Ой, чуть не забыл, – Поль снял с шеи ремешок с подзорной трубой. – Возьмите.

– Оставьте себе на память. Это моя личная вещь и я хочу подарить её вам, чтобы вы иногда вспоминали капитана и команду «Альбатроса»!

– Ну что вы, нам неудобно. Мы и без этого всегда будем вас помнить.

– Не обижайте меня отказом. Я счастлив, что мне повезло познакомился с вами. Вы знаете, работа есть работа. Приходится иметь дело с разными людьми. У иных, скажем так, непростые характеры. А быть рядом с вами оказалось не обязанностью, а сущим удовольствием.

Через некоторое время один из матросов подскочил к капитану и, козырнув, доложил, что погрузка окончена.

Капитан Монти самолично проверил все помещения и пригласил молодых на борт.

Когда они ступили на палубу яхты, матросы-музыканты проиграли приветственный туш, а потом все разбежались по своим местам, чётко выполняя команды, звучавшие с капитанского мостика.

Неторопливо поворачиваясь и качаясь на волнах, «Альбатрос» отошёл от берега и взял курс в открытое море.

Поль и Полина стояли на палубе и вглядывались в знакомые берега, пока, наконец, зелёная точка острова не скрылась за горизонтом.

Закончилась последняя страница в той книге их жизни, которая повествовала о недолгих и счастливых днях пребывания на этом крошечном кусочке суши, затерянном в океане. Что ж, пора было открывать следующую книгу.

127. Возвращение

После ярких, насыщенных событиями дней, проведённых на острове, души Поля и Полины захотели, тишины, созерцания и умиротворения. Они почти всё своё время проводили на палубе, то неспешно прогуливаясь, взявшись за руки, то сидели, любуясь морскими далями.

Впрочем, вернулись они и к своим прежним делам, Полина рисовала, а Поль углубился в какие-то записи.

– Что пишешь? – поинтересовалась Полина. – Прочитаешь мне?

– Чуть позже, – ответил её муж, – понимаешь, у отца через месяц день рождения.

– Я помню, – сказала Полина,

– Ну вот, в прошлом году он попросил никак его не отмечать и ничего не дарить. Тогда ещё года не прошло, как мы потеряли маму, он не хотел никакого веселья.

– Понимаю, – кивнула Полина.

– Да и потом, тем летом одно событие следовало за другим, и дата дня рождения отца пришлась на время нашей учёбы на курсах судовождения (да, сейчас я вижу, какая это была авантюра! Хорошо, что на борту оказался Руб, а то бы нам была крышка). А перед этим: один клад, другой, визит к королю, начало хлопот с медицинским центром. А, да, ещё много времени отец потратил на поиски места, куда можно было бы поместить содержимое кладов на хранение…

– Он нашёл такое место? – спросила Полина.

– Да, в банке «Терс и компания»

– А почему именно у них? – голос Полины чуть дрогнул (или Полю показалось?)

– Да только потому, что ни в нашем банке, ни в других, не нашлось помещения нужного размера. Это временно. Отец уже кое-что придумал. Он решил профинансировать тот банк, в котором испокон веку Вундерстайны держали свои деньги, с тем, чтобы наш банк расширил своё помещение и оборудовал сейфовую комнату. А часть найденных в кладе вещей – кубки, блюда, чаши мы собираемся хранить дома. Отец попросил жителей горы сделать особо надёжный сейф, и они обещали. Папа говорит: мысль о том, что не придётся больше лицезреть Теодора Терса, доставляет ему радость. Но мы отвлеклись от главного. В этом году я хочу сделать отцу особый подарок. Но чтобы ты смогла понять, почему именно такой, я хочу тебя спросить, ты что-нибудь знаешь о детских и юношеских годах Рольфв Вундерстайна? Он тебе рассказывал о них?

– Да нет, почти ничего не знаю. Разве только то, что он осиротел в раннем детстве. Он ведь показывал нам по дороге в замок место, где погибли его родители…

– Я и сам до прошлого года знал ненамного больше твоего. Но прошлым летом, когда мы только начали искать клад, он вдруг предложил мне рассказать обо всех испытаниях, выпавших на его долю. Несколько вечеров слушал я его воспоминания, а потом, в своей комнате старался их записать как можно подробнее и точнее, чтобы не забыть. Многое из этих рассказов я запомнил почти дословно. Отец высказал мысль, что, возможно, настанет такой момент, когда я захочу написать об этом книгу.

Так вот, чтобы понять, какое значение для отца имеет тот подарок, который я хочу для него приготовить, ты должна узнать, что пережил в детстве мой отец. Хочешь, расскажу?

– О чём ты спрашиваешь! Я очень хочу это услышать.

– Тогда, слушай.

Поль был хорошим рассказчиком, и перед Полиной, как живые разворачивались картины счастливой жизни в замке, внезапно обрушившееся на голову маленького мальчика огромное горе, жизнь у чужих и равнодушных людей, появление в его жизни пожилой женщины, сумевшей возродить его душу, встреча с верными, много лет ожидавшими его возвращения Микельсами…

Когда он, наконец, замолчал, Полинапрошептала:

– Теперь я понимаю, откуда в нём какая-то затаённая грусть и некоторая отстранённость от всего. Такие переживания, перенесённые в детстве, оставляют след на всю жизнь…

– Так вот, помнишь, я упомянул, что накануне своей гибели моя бабушка, графиня Севастиана, начала рассказывать своему маленьком сыну сказку о мальчике, принце Венциане, который тоже потерял родителей и отправился на их поиски. Неизвестно, чем эти поиски закончились, но я думаю, что у сказки просто обязан быть хороший конец. Когда маленький Рольфи потерял родителей, то в его детском сознании возникла мысль: если он узнает конец сказки, то сможет вернуть своих папу и маму. Но никто такой сказки не знал. И уже повзрослев, отец искал в разных книгах эту сказку, но так и не нашёл. Оставалось предположить, что её придумала сама его мама.

И знаешь, что я решил? Написать окончание. Не должно быть так, чтобы у сказки не было конца. Я много раз пытался, но никак не мог ничего сочинить. Весь год то и дело садился, чтобы что-нибудь написать, но всё выходило каким-то глупым и надуманным, и я вновь бросал бумагу и чернила.

И вот сейчас ко мне в голову вдруг само по себе пришло окончание сказки. Я его побыстрее записал, чтобы не забыть. А потом по памяти воспроизвёл то начало, которое сочинила бабушка. Послушай сначала его.

Поль взял тетрадку и прочитал:

– «Сказка о принце Венциане…

…Вороны каркнули и улетели, на ходу обсуждая, понравилось ли им изображать безутешных родителей», – закончил Поль читать последние строки, – Вот и всё, что успела рассказать бабушка.

– Послушай, Поль, – серьёзно сказала Полина. – Ты не только можешь, ты просто обязан написать окончание сказки. А потом её надо опубликовать. Я уверена, что она будет любимой книжкой многих детей. Я и сама в детстве зачитывалась бы ею. Да что там в детстве, я и сейчас горю желанием узнать, чем же закончилась история про принца Венциана.

– Тогда слушай. Слушай внимательно. Потом выскажешь мне свои замечания и пожелания. Итак.

128. Окончание сказки о принце Венциане

«А принц Венциан продолжал свой путь. Сколько времени длилось его странствие по дремучему лесу, он и сам не знал. Здесь было так темно и угрюмо, что день почти не отличался от ночи, и мальчик потерял им счёт. Принц не обращал ни на что внимания. Главное, его фонарик горел ярко и освещал едва заметную тропинку. Но вот постепенно чащоба стала редеть, деревья становились все тоньше и ниже. А главное, они выглядели больными: их стволы были сплошь покрыты мхом, лишайниками и грибами, а при прикосновении рассыпались в труху. Потом и вовсе исчезли все живые растения, Венциана окружали только почерневшие, засохшие стволы, а под ногами валялись сухие ветки, о которые мальчик то и дело спотыкался.

Наконец лес закончился, и Венциан попал на пустырь. Странный это был пустырь! Ни единой травинки, земля потрескалась и была покрыта каким-то серым налётом. Мальчик продолжал идти, и, хотя его ноги то и дело спотыкались о трещины в земле, он всё убыстрял шаг, потому что видел: огонёк в фонарике разгорается всё ярче и ярче. Наконец, тропинка вывела его на дорогу. Таких дорог принц никогда раньше не встречал. Она была прямая, как стрела, и вымощена блестящими, аспидо-чёрными плитами.

А конец дороги упирался в какое-то могучее строение. Высоченные чёрные башни, казалось, доставали до серого мрачного неба и словно готовы были пронзить небосвод своими острыми шпилями.

И принц понял, что это – дворец Золинды (ведь недаром фонарик горел так ярко!), а значит, там томятся его родители и ждут его помощи. Он, ни минуты не раздумывая, ступил на чёрную дорогу и что есть сил побежал к мрачному жилищу колдуньи.

Плиты дороги оказались очень скользкими, Венциан несколько раз чуть не упал, но не останавливался. Его ноги мелькали так быстро, что он даже не успевал заметить, каким холодом веет от дороги.

И вот, когда он был совсем уже близко, высоченные двери дворца вдруг распахнулись, и из них выскочила какая-то женщина. Она в первый миг не заметила принца, а потом с криком: «Венциан, сынок!» устремилась к нему навстречу. И принц кинулся к ней, он узнал свою маму!

– Милый мой! Как ты здесь оказался? – восклицала королева, целуя и обнимая своего сына. – Скорее, бежим прочь из этого страшного места!

Она схватила принца за руку и повлекла за собой.

– Погоди, мама! – остановил её Венциан. – А где же папа?

– Ах, не спрашивай! – зарыдала королева. – Твой отец предал нас! Он согласился отдать свою руку и королевство Золинде, а нас уничтожить! Мне удалось вырваться из клетки. Бежим же скорее в наше королевство, расскажем всё нашим подданным! Они нас защитят. Будем править вдвоём: ты будешь сидеть на троне, а я – тебе помогать. Скорее, не будем терять времени, пока Золинда не хватилась меня и не пустилась в погоню, бежим отсюда!

– Мама, нет! Я не верю! – закричал принц. – Папа так поступить не мог! Его обманули! Или околдовали! Скорее во дворец, Золинды, спасём его!

– Что ты, глупенький, это же верная смерть! – сказала королева.

Что-то не понравилось принцу в голосе матери. Он взглянул на фонарик. Пламя в нём было таким ярким, и так сильно моргало, что Венциан даже испугался.

Королева тоже заметила фонарик.

– Какой ты смешной, – сказала она. – Разве днём нужен светильник? Давай его погасим!

– Смотри прямо на меня! – закричал принц и сам приподнял голову матери, чтобы взглянуть ей в глаза. Глаза были чёрными-чёрными, как два провала, как плитка у них под ногами, как мрачные башни дворца.

– Ты не моя мама! – закричал принц. – У моей мамы голубые глаза и доброе сердце!

– Ну что ты говоришь, сынок, – возразила женщина. – Какие глупости. Глаза у меня потемнели от горя и слёз. А ты напридумывал невесть что. Пойдём отсюда.

– Ты Золинда! – вдруг догадался Венциан. – А ну, смотри на фонарик!

И случилось удивительное. В лучах фонарика обличие женщины стало меняться, и через несколько секунд перед мальчиком, действительно, стояла колдунья. Она ещё тянула к принцу руки и пыталась произнести какие-то заклятья, но вдруг из фонарика вырвалось яркое пламя, и как только оно коснулось злодейки, та исчезла.

А принц, не задумываясь о том, куда она подевалась, ринулся в открытые двери дворца, на помощь родителям.

Все до одной комнаты были чёрными и абсолютно пустыми. Принц метался по дворцу в поисках родителей, и не мог отыскать их. Тогда он вспомнил про фонарик, и тот быстро провёл его по лабиринту помещений в небольшую комнату, посредине которой стоял круглый чёрный стол, а на нём – знакомая принцу клетка. Когда Венциан подбежал к ней, то слёзы так и хлынули у него из глаз. Обе птицы лежали на дне клетки и не подавали признаков жизни.

– Папа, мама, – рыдал мальчик, вцепившись в прутья клетки. – Очнитесь! Ну, пожалуйста! Я опоздал, опоздал!

И вдруг принц увидел, что птицы, услышав его голос, с трудом открыли глаза и даже чуть пошевелились, пытаясь встать на ноги. Их клювы были открыты, они едва слышно издавали какие-то звуки.

Венциан сразу вспомнил, что учитель Гнозиус предупреждал его: родители в образе птиц могут ослабеть от голода. Он торопливо отломил от своего сухарика две крошки и вложил их в раскрытые клювы птиц. А когда те проглотили их, осторожно вынул птиц из клетки, бережно положил на пол и стал светить на них своим фонариком. Вдруг из фонарика вырвались два сверкающих луча и устремились к птицам. И через секунду перед Венцианом лежали его родители: бледные, слабые, худые, но живые!

– Пить, – прошептала королева.

Венциан поднес к её губам бутылочку, и она сделала глоток. Потом Венциан напоил и отца, и у родителей хватило сил подняться на ноги.

Не успели ещё король и королева обнять своего сына, как вдруг раздался какой-то странный гул, и стены дворца затряслись.

– Скорее, – закричал король, – бежим отсюда!

Хорошо, что им вовремя удалось выскочить наружу и отбежать на небольшое расстояние: всё строение внезапно обрушилось потоками грязной, чёрной воды, плитка под ногами тоже растаяла, так что все трое оказались стоящими по щиколотку в грязной холодной воде. К счастью, откуда ни возьмись налетел тёплый ветер и моментально высушил и дорогу, и место, где только что стоял дворец из чёрного льда. Остался повсюду только чёрный порошок, похожий на печную сажу, но и он скоро был развеян порывом ветра.

Король и королева обнимали и целовали своего сына. Они просто не могли поверить, что их маленький мальчик в одиночку одолел злую волшебницу.

– Я не совсем сам, – скромно сказал принц. – Мне учитель Гнозиус помог. Пойдёмте домой!

И они, взявшись за руки, зашагали по дороге прочь от этих пустынных и бесплодных мест. Природа оживала прямо у них на глазах: пробивалась и зеленела трава, расцветали цветы, из земли вылезали ростки, которым вскоре предстояло стать деревьями. Солнце прорвалось сквозь пелену туч, и скоро над головами засияло безоблачное небо.

Дорога показалась им недлинной и очень весёлой. Принц не мог нарадоваться, что снова с ним папа и мама, а родители не могли нахвалиться на своего сына.

– Я спокоен за судьбу нашего королевства, – заявил король. – У меня растёт достойная смена!

– Я вовсе не хочу быть королём, – возразил Венциан. – Давайте, пусть я буду лучше учёным, как доктор Гнозиус!

И все рассмеялись.

На границе королевства их встречал весь народ.

Дело в том, что, когда дворец Золинды растаял, все исчезнувшие люди снова появились на тех же самых местах, что и в день рождения принца. И стали недоумевать, почему же сумерки вдруг снова стали ясным днём, и почему пришли в негодность все угощения с королевского стола.

И тогда из башни вышел учитель Гнозиус. Он очень обрадовался, потому что понял: раз все люди появились, значит принц Венциан победил.

Учёный обратился к народу и всё им объяснил.

А ещё он показал им, по какой дороге надо идти, чтобы встретить королевскую семью.

С какой радостью вошли принц и его родители в свой дворец!

Всё было как тогда, в день рождения Венциана. Нет, одна вещь всё же изменилась: на маленьком круглом столике не было клетки с попугаем.

– Пр-р-р-ивет! Пр-р-р-ивет! Пр-р-р-ивет! – раздалось откуда-то сверху.

Под самым потолком на карнизе сидел попугай и, наклонив голову, искоса взирал на них чёрными бусинками глаз:

– Где жить? Где жить?

– Не волнуйся, купим тебе новую клетку! – захохотал король.

– Благодар-р-рю! – раздалось из-под потолка.

Несколько дней длились празднества по поводу спасения королевской четы и всего народа храбрым принцем Венцианом. Поэты сложили несколько поэм в его честь, а музыканты сочинили и исполнили торжественную ораторию. Художники соревновались, кто самым наилучшим образом сможет отобразить на полотне подвиг принца.

А сам он терпеливо ждал, когда закончится вся эта суета, и он сможет снова жить как самый обыкновенный мальчик: играть, учиться, проводить время с родными людьми.

Фонарик принца Венциана установили на специальной подставке в парадном зале дворца. Очень много лет минуло с тех пор, а в фонарике всё также светится огонёк. И раз в году, в день победы принца Венциана, двери королевского дворца открываются для всех желающих, и толпы народа приходят, чтобы посмотреть на негаснущий свет любви».

Поль закончил чтение. Полина долго молчала.

– Что, не понравилось? – тревожно спросил он. – Переделать надо?

– Поль, милый! – обвила его шею Полина. – Я молчу, потому что в горле комок. Поверь мне, лучше и написать нельзя! Думаю, твоя бабушка была бы вполне тобой довольна, ты настоящий писатель!

– Значит, считаешь, что можно так оставить, чтобы папе подарить?

– Всё отлично! Надо только придумать, как это оформить. Ну, в самом деле, не будешь же ты дарить обыкновенную тетрадку с рукописным текстом?

– У меня есть кое-какие мысли. На первом курсе у нас был факультатив, посвящённый реставрации книг. Я его посещал: у меня есть старые книги, которым хочется дать вторую жизнь. И в рамках этого факультатива было несколько практических занятий, где нас научили основам переплётного дела. Я этим увлёкся, и даже приобрёл пресс и переплётный станочек. Но потом стало не до этого, и я всё забросил. Так вот, можно было бы красиво переписать текст на хорошей бумаге (правда, я тут не на высоте, почерк у меня неразборчивый, иногда сам не понимаю, что написал), потом сшить листы в блок, и затем переплести их как книгу. Только вот, всё необходимое оборудование – в городском доме, надо туда ехать.

– У меня есть мысль получше, – сказала Полина, и что-то прошептала, склонившись к уху Поля.

– Ты гений! – объявил он. – Ну как я сам об этом не подумал! Только надо в Вальбурге купить все необходимые материалы.

– Решено! А сейчас пошли ужинать, слышишь, уже в рынду бьют.

129. Принц Венциан обретает лицо

– У меня закончилась бумага для рисования, – пожаловалась Полина мужу утром следующего дня. – А так хочется ещё кое-что изобразить…

– Я думаю, этому легко помочь. Помнишь, на острове в шкафу лежали и альбомы, и краски. У тебя так и не хватило времени ими заняться. Их точно там не оставили, перенесли на яхту. Давай попросим капитана Монти, чтобы он нам их отдал. Да и мне ещё одну тетрадь надо.

– Нет ничего легче! – заверил их капитан, и вскоре после завтрака один из матросов вручил им всё необходимое.

Полина сразу же с головой погрузилась в работу – видимо на неё накатило вдохновение. Она рисовала не с натуры, а что-то, рождённое её фантазией. Поль пытался заглянуть через плечо художницы, но та закрывала свой рисунок ладошкой и просила не подсматривать.

– Покажу, когда будет готово, – пообещала Полина.

Вечером она протянула альбом мужу.

– Вот, посмотри, это, правда, только эскизы, надо ещё много поработать, но пока я хочу услышать твоё мнение.

Поль раскрыл альбом и замер от удивления: со страницы на него смотрел он сам, вернее, тот мальчик, каким он был в восьмилетнем возрасте. Именно такого мальчугана: серьезного, мечтательного и большеглазого запечатлели его детские фотографии. Но на голове у изображённого Полиной ребёнка была маленькая корона, а в своей руке он держал горящий фонарик. Надпись, сделанная над рисунком замысловатым, «под старину» шрифтом, гласила: принц Венциан.

– Полина, но ведь это же я! Я тебе не показывал ещё моих детских фотографий! Откуда ты знаешь, как я выглядел когда был маленьким?

– Да я вовсе и не изображала тебя! Просто, когда ты читал сказку, я представила принца Венциана именно таким!

– Просто удивительно! Это вылитый я в восемь лет!

– Ну значит, в моём представлении принц похож на тебя. Хотя, когда я рисовала, я об этом даже не думала.

Поль перевернул страницу. На следующем листе альбома был изображён бал в королевском дворце. Статный юноша танцевал с белокурой девушкой в голубом, а из толпы на них мрачно и злобно взирала молодая брюнетка в ярко-красном платье.

Рисунок на третьем листе запечатлел принца, принимающего поздравления подданных, на четвертом было изображено вторжение Золинды в королевский дворец…

Рисунки иллюстрировали каждый эпизод сказки.

– Понимаешь, я подумала: какая же сказка без картинок? Тем более, что я так ярко представляла все события, что они просто стояли у меня перед глазами. Ну, как тебе?

– Да просто замечательно! Это как раз то, чего не хватало. И если у нас получится то, что мы задумали, то эти рисунки надо обязательно использовать.

– Это только наброски, – напомнила Полина. Но я надеюсь, что успею нарисовать настоящие иллюстрации.

130. Научный спор

– Нет, нет, и ещё раз нет! – азартно восклицал профессор Гудман. – Нет, дорогой профессор Вундерстайн, поверьте мне, вы заблуждаетесь! Этот валун не может таить под собой ничего! Вы же видите его размеры! Кто способен поднять такую тяжесть! Слабые женщины? Вздор! Вряд ли даже десяток крепких мужчин осилят такое! Затем: камень ориентирован вовсе не по линии восток-запад, как положено в христианском захоронении, а скорее с севера на юг! Что же у нас остаётся? Невнятные древние предания, которые вы слышали в раннем детстве, да вот это изображение креста, которое может быть просто пересечением двух царапин на камне? И почему же, кстати, этот крест сбоку, а не на вершине валуна? Увольте меня, но я не способен поверить в ваше предположение!

Я глубоко уважаю вашу научную интуицию, ценю ваши колоссальные знания, наконец, признаю ваши особые права на исследования обстоятельств Битвы при перевале. Разумеется, я понимаю ваше желание найти захоронение своего героического предка. Но признайтесь, сейчас вы просто дали волю своей фантазии!

– Ну, что же, это легко будет проверить. Через три дня возвращаются наши молодые, потом состоится праздник для горожан по поводу их бракосочетания, на который, разумеется, будут приглашены все участники раскопок во главе с вами, а уже на следующий день мы вызовем технику и сдвинем с места эту вековую глыбу.

– Это ваше право. Вы финансируете эти раскопки, вы являетесь их научным руководителем и именно вы получили от короля разрешение на эти работы. Но мне будет обидно за вас, когда, потратив массу сил и средств, вы вынуждены будете признать свою неправоту. Вы сами мне когда-то внушали, что мы – представители серьезной науки, и нам не к лицу верить во всякие выдумки!

– Н-да, ну что же, поживём – увидим, – заключил миролюбивым тоном граф и они, не торопясь, отправились с Поля скорби в замок, где их ждал обед.

Профессор Гудман приехал только вчера вечером. Он прибыл по приглашению профессора Вундерстайна всего дней на десять. Ему хотелось поприсутствовать при начальном этапе раскопок, а потом его ждал Археополис, который был темой его научной работы, там он проводил каждое лето уже не первый год. В Вундерстайне ему был отведён самый лучший номер единственной городской гостиницы, тот самый, под кровом которого много лет назад провёл несколько дней молодой граф.

Сам профессор Вундерстайн тепло встретил коллегу и поутру они направились в замок.

Профессор Гудман был поражён тем, что увидел.

– Поразительно, поразительно! – твердил он, переходя из помещения в помещение. – Полное ощущение, что я попал в средневековье!

– Нет, вы только посмотрите, – восхищался он, с трудом поднимая старинный двуручный меч. – Это что же, подлинные вещи?

– Нет, копии, – пояснил граф.

– А где же подлинники, с которых эти копии сняты?

– Я неточно выразился, это скорее авторская работа мастера, хорошо знакомого со средневековым вооружением…

– А кто же этот мастер, позвольте полюбопытствовать? – продолжал допытываться Гудман. – Это должен быть профессионал высокого класса, простой ремесленник не способен на подобное качество исполнения!

– Дорогой Гудман, я хорошо знаю автора этих работ, а также и реставраторов замка. Но они просили никогда и не перед кем не открывать их имён. Пусть это может показаться странным, но я дал слово и я его сдержу.

Вундерстайн сказал это таким твёрдым тоном, что профессор Гудман прекратил расспросы и предложил сходить его на место будущих раскопок.

Вот здесь-то граф и обратил внимание коллеги на валун под которым, по уверениям Руба, покоились останки рыцаря Валента Вундерстайна и оруженосца Микля.

Брун и Тоби по поручению графа отгребли почву от боков камня, и он теперь выглядел гораздо крупнее, чем можно было подумать раньше. Камень сейчас лежал в довольно глубокой яме, потому что за века сильно врос в землю. Крест, начертанный Рубом на его боку, выглядел и впрямь неубедительно. Осмотрев всё, Гудман подверг критике желание Вундерстайна сдвинуть камень и посмотреть, что под ним.

Впрочем, оба спорщика были учёными до мозга костей, и прекрасно знали, что в спорах рождается истина. Кроме того, они были давнишними приятелями, несмотря на разницу лет (Гудману было 42 года). Поэтому, подходя к замку, они уже беседовали, как добрые друзья.

131. Монти делится семейными историями

«Альбатрос», тем временем с каждым днём и часом приближался к берегу, на котором должно было завершиться прекрасное свадебное путешествие молодожёнов.

Поль уже и думать забыл о том времени, когда он с предвзятостью и настороженностью смотрел на капитана Гедеона Монти.

Завтраки обеды и ужины в кают-компании сопровождались дружескими беседами, которые не хотелось прерывать. Но, в отличие от Поля и Полины, капитан и штурман были на работе и не могли себе позволить подолгу расслабляться.

Однажды Поль, ругая себя за неуместное любопытство, всё же решился задать вопрос:

– Простите меня, капитан, если мой вопрос окажется вам слишком дерзким и выходящим за рамки приличий, но мне очень интересно: вы медилендец или иностранец? Если вам неприятен этот вопрос, прошу простить меня.

Не успела Полина дать знак мужу, что считает такой вопрос чересчур личным, как капитан с любезной улыбкой ответил:

– Что вы! Сейчас в этом нет никакого секрета. Я медилендец, уроженец Вальбурга, но мой отец – итальянец, хотя родину помнит плохо, поскольку был ещё мал, когда его семье пришлось бежать из мест, где они жили. Это целая история в духе криминального боевика, если вам интересно, я могу рассказать.

Мой дед, (кстати, он жив до сих пор, как и моя бабушка) был лавочником в маленьком итальянском городке. Лавка приносила доход, позволявший без нужды существовать его семье – жене, сыну и маленькой дочке. Имелись и кое-какие накопления. И вот в один несчастный день, а вернее уже вечер, когда лавка была закрыта, прямо перед её дверями произошло убийство двух человек, довольно важных персон. Мой дед, к сожалению, стал свидетелем этого преступления, более того, он узнал убийцу. Это был человек, который жил неподалёку и заходил иногда в лавку за табаком и спиртным. Жители квартала побаивались его. Шёл слух, что детина – член мафии.

Мой дед прекрасно знал, что этой организации нельзя переходить дорогу. Когда приехала полиция, он соврал, что ничего не видел и не слышал, поскольку уже ушёл из лавки.

Но, видно, бандиты решили для верности уничтожить свидетеля. На следующий день перед самым закрытием лавка была обстреляна. Деду повезло, он только слегка был ранен в плечо. Поднявшись к себе в квартиру (семья жила над лавкой), он велел жене быстро собрать детей и взять всё самое необходимое, а сам полез в тайник, где хранилась наличность, и через полчаса семья деда уже тряслась в наёмном экипаже, навсегда покидая и дом, и приносившую средства к существованию лавку, и родной город. Дед рассудил, что жизнь дороже. Не буду вас утомлять подробностями, но через два года скитаний и преследований семья оказалась в Медиленде. Дедушке удалось получить гражданство и выправить бумаги на слегка изменённые имена и фамилии. Так, мой отец из Джузеппе Монти превратился в Джозефа Монтэ. К тому времени ему исполнилось семь лет, и отцу пришло в голову отдать его в закрытый пансион, подальше от глаз вездесущей мафии. На оплату этого пансиона ушли последние сбережения. Жену и маленькую дочь он пристроил в один дом, где женщина за небольшую комнатку и скромное питание работала прислугой, а сам скитался по углам и не гнушался никакой работой, встречаясь с родными очень редко, тайком, чтобы передать немого денег и справиться о их здоровье. Жена по воскресеньям забирала сына к себе, но было решено, что для всех она будет считаться его тётей. Так мой дедушка хотел сбить со следа мафию, если она его еще продолжала искать.

Прошло года полтора, и вот, как раз в воскресенье, когда Джозеф (он же Джузеппе), мой отец, гостил у мамы и сестры, внезапно прибежал дедушка и сообщил, что пару часов назад он нос к носу столкнулся с тем убийцей. Ему показалось, что тот его узнал, хотя дед, как мог, изменил внешность, даже отрастил бороду. Не раздумывая ни на мгновенье, семья собрала нехитрые пожитки и покинула город. Так мы оказались в Вальбурге. Здесь преследователи, очевидно, потеряли наш след, и семья, наконец-то зажила спокойно. Дедушка нашёл неплохую работу в порту, кое-как удавалось сводить концы с концами. Главное, все были вместе и все были живы. Когда отец закончил гимназию, началась война. Она окончательно перемешала всех людей, возможно, преследовавший нас бандит погиб. Не знаю, в какое время, но семья вернула свою настоящую фамилию, так что я родился уже с фамилией Монти. Мальчик из портового города, я мечтал стать моряком. И мне это, как видите, удалось. Так что в жизни я очень счастлив. У меня есть всё: любимая жена и две прекрасные дочери, родители, две сестры и брат и их семьи, семья сестры отца, дедушка и бабушка, хорошие друзья (тут Монти взглянул на Эгеля, а тот улыбнулся), прекрасный Вальбург, в который я с радостью возвращаюсь после каждого плавания, а также и работа, которую я не променяю ни на какую другую. Скажите, можно ли быть счастливее? Впрочем, я заболтался, пора возвращаться к делам.

И, козырнув, Монти и Эгель удалились.

Вдогонку Поль поблагодарил капитана за рассказ.

– Послушай, а почему ты не сказал, что твой отец тоже жил в пансионе при лицее? – спросила Полина.

– Мы здесь под чужой фамилией, разве ты забыла? В пансионе учился не Морган, а Вундерстайн. Кроме того, капитан даже не сказал, в каком городе был этот лицей. Нет, лучше сделаем так. Когда вернёмся, расскажем папе обо всём, что услышали, а он сам вспомнит, был ли его однокашником Джозеф Монтэ. У нас же будет адрес капитана Монти, и отец, если захочет, напишет ему.

132. Путешествие закончилось

И вот он появился на горе, как будто выходящий из морских глубин, Вальбург, сияющий в лучах солнца, белеющий стенами домов, краснеющий черепичными крышами, зеленеющий пышными садами. Город, на который со всего мира съезжаются полюбоваться туристы, и который считают лучшим городом мира все его жители.

«Альбатрос» стремительно приближался к причалу, на борту кипела обычная для таких моментов слаженная и чёткая работа. Поль и Полина полностью готовые и собранные, стояли на палубе со смешанными чувствами: грусти, что закончились, промелькнули как сон дни их свадебного путешествия, и счастья, что они уже сегодня вечером увидят дорогие лица, обнимут родных. Счастья было, пожалуй, больше, ведь грусть скоро обратится радостью воспоминаний, а счастье встречи ещё впереди.

И вот, яхта пришвартована, команда для прощания с пассажирами выстроилась на палубе, произнесены слова благодарности и уверения, что экипаж «Альбатроса» всегда будет счастлив снова увидеть их в качестве дорогих гостей.

Молодые попрощались с командой, со штурманом Эгелем, который остался на яхте, а капитан Монти довёз их до гаража. Тут пришла пора попрощаться и с ним. Удивительно, каким близким стал им этот человек всего за несколько дней! Весёлый, общительный, но неназойливый, прекрасный рассказчик, постоянно заботливый руководитель, внимательный, вежливый и быстро завоёвывающий уважение у всех, кто его узнавал. Прощание было ещё более сердечным, чем встреча на острове. Казалось, капитану Монти самому жаль расставаться со своими пассажирами. Он вручил им свою визитную карточку и сказал, что будет счастлив, если они пришлют ему хоть пару строк. Молодые заверили капитана, что обязательно напишут в ближайшее время, а в письмо вложат обещанные фотографии. Они горячо поблагодарили Гедеона Монти за прекрасный отдых, а потом сели в свой новый серебристый лимузин, которому Поль обрадовался, как любимому скакуну, но про который, почему-то ни разу не вспомнил за все дни отдыха.

Машина медленно тронулась, а капитан Монти смотрел ей вслед, пока та не исчезла за поворотом.

133. Портрет

– Ну вот и всё, милая, пора ехать, – сказал Поль жене, укладывая в багажник многочисленные покупки: бумагу разных сортов, картон, кисти, краски, книги, а также подарки для всех, кто ждал их в замке. Не забыты были также фотобумага и химикаты, закупленные в количествах, позволяющих надеяться, что их хватит на отпечатку всех снимков не только для себя, но и для родных и знакомых. Поль искал и нашёл даже то, что подарили ему в детстве родители – маленького игрушечного медвежонка, набитого лавандой, эту, так называемую, «игрушку для сна», известный сувенир, который многие стремятся захватить с собой в память о Вальбурге. Как сладко засыпал маленький Поль, обнимая душистого лохматого друга. А сейчас очень похожего медвежонка сжимала в ладонях Полина, время от времени вдыхая лавандовый аромат.

– Давай немного посидим на дорогу, – предложила Полина. – Здесь так красиво!

– Да, Вальбург красив, что и говорить, он стоит того, чтобы на него полюбоваться! Но нам всё же надо до конца дня добраться до Вундерстайна, мы и так задержались, бродя по магазинам. Знаешь, какая у меня возникла идея? Давай в конце лета, когда раскопки закончатся, приедем сюда специально, поживём несколько дней в гостинице, полюбуемся городом, осмотрим все достопримечательности, а если повезёт, и «Альбатрос» не будет в плавании, повидаем и Монти с Эгелем. Ну, как тебе?

– Это было бы просто замечательно. Я – за.

Они какое-то время молча сидели на скамейке в небольшом сквере, слушая журчание маленького фонтана, освежающего своими прохладными струями нагретый солнцем воздух.

Вокруг почти никого не было, только на скамейке наискосок сидел старичок, читающий газету. Он на секунду опустил её, видимо желая дать отдых глазам, и в этот миг заметил молодую пару. Газета была отложена, старичок в упор разглядывал Поля и Полину, и даже достал из кармана другую пару очков и нацепил их на нос.

– Поль, ты его знаешь? – шёпотом спросила Полина.

– Вижу в первый раз. Я как раз хотел тебя об этом же спросить.

Тем временем, старичок не без труда встал со скамейки и, опираясь на трость, отправился в сторону молодых. Поль и Полина поднялись на ноги, а незнакомец, приподняв шляпу, произнёс:

– Прошу извинить меня за то, что нарушаю ваш покой. Имею ли я счастье видеть перед собой господ Вундерстайнов?

Этот вопрос поразил Поля и Полину. Во-первых, здесь все знали их под фамилией Морган, во-вторых, Полина вообще ещё не привыкла к своей новой фамилии.

– Да, это мы, – слегка холодным тоном произнёс Поль. – С кем имеем честь, и что вам угодно?

– Прошу прощения, – сказал старичок и сел, видимо, ему трудно было стоять. Поль и Полина последовали за его примеру.

– Позвольте отрекомендоваться – Уилл Фостер, в прошлом младший совладелец одной небольшой фирмы, а сейчас – скромный рантье. Впрочем, это неважно, моё имя вам ничего не скажет, и вам про меня ничего не известно. А я слежу за вашим семейством не один десяток лет. И, когда я полмесяца назад прочёл в «Глашатае Вальбурга» репортаж о вашей свадьбе и увидел ваши фотографии, я, наконец, твёрдо сказал себе: Уилл, что ты тянешь? Бессмертных людей нет. Ты в таком возрасте, что каждый день может стать последним. Сделай же, наконец, то, что ты обязан сделать. Успокой свою совесть. Я ведь уже долго раздумываю, как мне поступить. То, что вы вдруг оказались передо мной, на этой скамейке – это перст судьбы. Сейчас или никогда!

– И всё же я вас не понимаю! – нахмурившись сказал Поль. – Если вы попали в затруднительную ситуацию и вам нужна помощь, изложите вашу просьбу, и мы вам постараемся помочь.

– Моя единственная просьба к вам состоит в том, что я прошу вас посетить моё жилище здесь, неподалёку, это займёт у вас всего несколько минут. Я должен отдать вам одну вещь.

Заинтригованные, но всё же испытывающие лёгкую тревогу, Поль и Полина последовали за старичком. Успокаивало то, он выглядел совершенно безобидным, одет был небогато, но чисто и аккуратно. Когда-то он, очевидно, был высок и строен, но годы согнули его и убавили росту. Маленькая бородка клинышком и очки в золотой оправе делали его похожим на старого писателя, учёного или отставного политика.

Жил незнакомец, действительно, рядом, в угловом доме. Поднявшись не без труда на второй этаж, старичок отпер ключом дверь и пригласил войти в квартиру.

Комнаты были невелики, но все стены до самого потолка были так тесно завешаны картинами, что Полю и Полине в первый момент показалось, что они попали в художественную галерею.

– С юности подвержен я этой страсти – собирать произведения живописи, – пояснил Уилл Фостер, увидев их удивление. – И единственным критерием для меня было не имя художника, и не редкость или ценность картины, а то, какое она на меня производила впечатление. Понимаете, при созерцании некоторых полотен у меня возникало ощущение, что в них – часть моей жизни. Вот, представьте, пейзаж, изображающий дворик южного дома. И мне кажется, что я долгие годы жил в этом доме, знаю всех моих соседей по именам… или вот, например: чей-то портрет, я даю ему имя, представляю всю жизнь этого человека и историю нашего знакомства. Ну, в общем, если вы скажете, что я чудак и мечтатель, то будете правы. Но пойдёмте, я покажу вам то, для чего вас пригласил.

Они прошли в следующую комнату, оформленную в точности, как предыдущая. Впрочем, нет. Одно отличие было: на стене, расположенной напротив окна, висела только одна картина. Перед ней на маленькой жардиньерке стоял цветущий куст азалии. Всё это отдалённо напоминало какой-то алтарь.

Хозяин квартиры отодвинул растение и жестом пригласил подойти.

– Узнаёте? – спросил он.

Молодая женщина на портрете была удивительно хороша. Пышное платье, всё в пене кружев, перья и цветы в волосах, сверкающие драгоценности – всё говорило о том, что красавица изображена в момент, когда она собирается на бал. Счастливая, чуть лукавая улыбка и гордый поворот головы делали её неотразимой.

Полина просто любовалась, а Поль, вглядевшись в черты, изображённой на картине женщины, удивлённо воскликнул:

– Это же графиня Севастиана Вундерстайн, моя бабушка!

– Именно, именно. Без малого полвека у меня этот портрет. Нет, не так. Не у меня, а со мной. Я должен рассказать вам, как он попал ко мне.

Давно, когда мне ещё и сорока лет не было, я приехал по делам в столицу, Флизберг.

Когда же с делами было покончено, прежде чем отправиться в обратный путь, я, повинуясь своей страсти собирательства картин, отправился по антикварным лавкам в надежде найти что-нибудь интересное. И вот, зайдя в одно из таких мест, я скользил взглядом по рядам полотен, выставленных на продажу. И вдруг остановился как вкопанный вот перед этим портретом. Он поразил меня сразу и навсегда. Картина была (я в этом разбирался) совсем недавней: краски не потускнели, лак не потемнел и не потрескался. Немного странно: кто-то заказывает портрет такой красавицы, а потом вскоре его продаёт… Но чего не бывает!

– Кто изображён на этом портрете, знаете? – спросил я хозяина магазина.

– Ну как же, – ответил он. – Это известная красавица, светская дама, покойная графиня Севастиана Вундерстайн.

– Покойная! – вскричал я.

– Да, а разве вы не помните, несколько лет назад все газеты писали о том, что трагически погибла чета графов Вундерстайнов, кажется, их карета упала с моста.

Да, я что-то такое припоминал.

– И что же, наследники теперь продают такие памятные портреты? – удивился я.

– У них никого не осталось из близких. Сначала газеты вроде бы писали, что у Вундерстайнов был малолетний сын, только позже оказалось, что это не так. Стала время от времени приносить мне на продажу кое-какие вещи одна женщина. В основном, это были картины, статуэтки, кое-какие предметы интерьера, столовое серебро.

Когда я поинтересовался, откуда у неё всё это, она объяснила, что является дальней родственницей графини и это часть причитавшегося ей наследства. Недвижимость и всё ценное отошло в казну, кое-что продано за долги, а эти немногие вещи достались ей. И она ни за что не рассталась бы с ними, памятью о дорогой Севастиане, если бы не тяжёлая болезнь мужа, на лечение которой требуются средства. Кстати, в предыдущий раз та женщина приносила парный этому портрет графа Маркуса Вундерстайна, но он уже продан.

Сообщение о том, что существует парный портрет меня не заинтересовало. Но вот портрет графини Севастианы я решил приобрести непременно.

Видя мой интерес, продавец, скорее всего назвал цену гораздо выше той, за которую он планировал продать картину вначале. Но я не торговался. Отдав все свои наличные деньги, я стал счастливым обладателем портрета.

Вернувшись в Вальбург, я сразу же разместил картину на самом лучшем месте и погрузился в созерцание.

Вы скажете, что за причуда, что за странность влюбиться в портрет женщины, которой, к тому же, уже и на свете нет? Но разве можно приказать своему сердцу?

Не было дня, чтобы я не подходил к изображению любимой женщины, чтобы полюбоваться её нестареющей красотой и даже поговорить с ней.

Моя совесть была совершенно спокойна. Ведь, говорил я себе, на свете не осталось ни одного человека, которому был бы этот портрет так же дорог, как мне.

Но вот прошло несколько лет, и вдруг время от времени в газетах мне стало попадаться на глаза имя графа Рольфа Вундерстайна. Сначала я себя успокаивал мыслью, что – это однофамилец или очень дальний родственник. Но когда я всё же решил навести справки, оказалось, что он – сын моей красавицы. Значит, или та женщина обманула хозяина антикварного магазина, или он обманул меня. Откуда взялся у него этот портрет? Уж не приобрёл ли я украденную вещь? И не являюсь ли я, в таком случае, соучастником кражи? Все эти мысли мучали меня. Порой я хотел отправиться на поиски молодого графа и отдать ему портрет. Но расстаться с ним было выше моих сил.

До прошлого года упоминания о вашей семье в газетах почти не встречались. Но потом они вдруг посыпались, как из рога изобилия. Сначала сообщали о находке старинного клада, затем – о создании научного центра и клиники. И вот недавно – о вашем бракосочетании.

Вот, думал я, у графини Севастианы есть сын, внук, которые были бы счастливы увидеть портрет своей матери и бабушки. А я, как скупец, держусь за своё сокровище, хотя не представляю, что будет с ним после моей смерти.

Наследников у меня нет, собрание моих картин я завещал Вальбургской галерее. Но среди них почти нет по-настоящему ценных полотен, поэтому полагаю, что они навсегда окажутся в запасниках. Я оговорил, что единственная картина, портрет графини Севастианы Вундерстайн, должна отойти по завещанию семье её сына, графа Рольфа Вундерстайна. Но вдруг эту часть моей последней воли не выполнят? Эти мысли меня очень угнетали. Я решился расстаться с портретом ещё при своей жизни. Но как передать картину в вашу семью? Самому мне ехать к вам – непосильный для меня труд, близких людей, которым я мог бы доверить эту миссию у меня нет. Так я и не мог ничего придумать.

И представьте моё удивление, мою радость, мою благодарность судьбе, когда я вдруг увидел вас здесь, в Вальбурге, в нескольких шагах от меня! Я сразу вас узнал, ведь я так долго вглядывался в ваши черты на фотографиях в газете!

Поль пытался протестовать, говоря, что не может забрать у господина Фостера столь дорогую для него вещь.

– Поймите, вы снимите камень с моей души, – отвечал старик. – А этот портрет, он будет оставаться со мной – в моём сердце! Помогите мне, я боюсь, что один не удержу картину.

Когда портрет был снят со стены, Поль и Полина прочли на его обороте фамилию художника, дату написания картины и имя той, что была на ней изображена.

– Отцу было три года, когда был создан этот портрет, – вычислил Поль.

Уилл Фостер помог им упаковать картину, а потом вручил старую, пожелтевшую по краям визитку.

– Напишите, простил ли меня ваш отец за то, что я так долго владел его имуществом.

– Мой отец будет вам безмерно благодарен, – ответил Поль. – И, конечно, мы отныне всегда будем о вас помнить. Если вам вдруг когда-нибудь понадобится помощь, будьте уверены, что ваши друзья из семьи Вундерстайнов всегда будут готовы сделать всё возможное. Мы обязательно вам напишем, а если позволите, то и навестим при случае.

– Буду рад, если только доживу до того дня.

– Спасибо от всего сердца и от меня, и от отца, и от всех членов нашей семьи.

Когда они ушли, Уилл Фостер долго стоял у окна и смотрел им вслед. Потом он перевёл взгляд на пустую стену и прошептал:

– Прощай, моя любовь…

134. Возвращение

Ещё сегодня утром они стояли на палубе «Альбатроса», прощаясь с командой, днём бродили по улицам Вальбурга, а вот сейчас автомобиль подъезжал к замку. Мост был опущен, ворота башни распахнуты. Их ждали. И действительно, стоило только передним колёсам машины коснуться каменной брусчатки замкового двора, как тут же навстречу им устремились все домочадцы. Как хорошо возвращаться туда, где тебя ждут! Какое счастье снова увидеть любимые лица! Одно из самых больших удовольствий от путешествия – это возвращение под родной кров, где по тебе соскучились близкие, да и ты соскучился по ним. Объятья, поцелуи, торопливые вопросы и ответы. Урсик тоже вносил свой вклад в общую сумятицу: он лаял, прыгал вокруг приехавших и стремился облизать их с макушки и до пяток.

Когда же суета немного стихла, граф предложил зайти всем в замок и продолжить обмен впечатлениями там. Поль попросил Бруна пока не заводить машину в гараж.

Наконец все расселись в гостиной, и приготовились выслушать впечатления молодожёнов о их свадебном путешествии.

Но Поль попросил подождать одну минуту, убежал и быстро вернулся с большим плоским свертком, который бережно водрузил на стол.

– Что это? – удивился граф.

– Папа, прежде, чем мы расскажем вам о своей замечательной поездке, я хочу, чтобы ты посмотрел на эту вещь. Это подарок тебе, но не от нас.

Граф развязал узлы на верёвке, которой был обмотан свёрток и развернул ткань. Перед ним была картина.

Граф, не веря своим глазам, молча смотрел на неё несколько секунд, а потом произнёс изменившимся голосом:

– Мама…

– Ваше сиятельство, этот портрет из городского дома, я его сразу узнал! Там был ещё и портрет их сиятельства, вашего покойного батюшки! Ох, не думал, что снова его увижу, – подал голос из-за спины графа Микельс.

– Поль, где вы раздобыли этот портрет? – наконец пришёл в себя граф.

– Папа, ты не поверишь, но портрет нашел нас сам. Он принадлежал одному человеку, некоему Уиллу Фостеру, жителю Вальбурга. Много лет назад он приобрел картину в антикварной лавке Флизберга, куда его сдала некая женщина. Конечно же, это была твоя опекунша Шмерц. Портрет графини Севастианы был любимой картиной господина Фостера, можно даже сказать, что он платонически был влюблён в образ на портрете. Но сейчас он уже стар, наследников не имеет, и он беспокоился о том, что будет с этой картиной, когда его не станет. Он задумал вернуть портрет в нашу семью, но не знал, как это сделать. И тут мы попались ему на глаза. Он узнал нас по фотографиям в каком-то репортаже о нашей свадьбе. Удивительно, правда? Мне его даже стало немного жаль. Я видел, как он переживал, расставаясь с картиной. Как будто прощался с дорогим человеком…

– Раньше мне казалось, что такие истории случаютсятолько в романах. Но всё это наяву. За многие годы я не помню, чтобы какой-то подарок мне был бы так же дорог, как этот. Я хочу лично отблагодарить этого господина, и я это сделаю. Жаль, что он не приобрёл портрета отца. Я бы выкупил его за любые деньги.

– Он сказал, что женщина, приносившая на продажу картины и другие вещи, портрет графа Маркуса принесла раньше, и что он уже был продан.

– Жалко, – сказал Рольф Вундерстайн.

Микельс напомнил господам, что прошли уже все сроки ужина, и все переместились в столовую.

За столом расспросы продолжались, но как, скажите, в коротких словах рассказать обо всём, что произошло за семнадцать дней?

Родители разглядывали своих чад и старались понять, что же в них так неуловимо изменилось?

«Возмужал, окреп, стал увереннее в себе, повзрослел, – думал граф. – Уехал юноша, а вернулся мужчина».

«Стала мягче, нежнее, женственнее, – отмечала госпожа Петерс. – Это уже не девочка, а цветущая молодая женщина!»

– Друзья мои, – обратился ко всем граф Вундерстайн. – Мы готовы слушать до утра, но назавтра в городе запланирован праздник по поводу вашего бракосочетания. Дальше откладывать нельзя, горожане заждались. Давайте, разойдёмся сегодня по спальням, а разговоры ненадолго отложим. Тем более, что у нас тоже есть приятные новости.

Перед тем, как отправиться в свою комнату, Микельс вернулся в гостиную, и немного поразмышлял о чём-то, глядя на портрет графини Севастианы.

135. Праздник

В городе, действительно, всё уже было готово к празднику. Дома, изгороди, даже уличные фонари были украшены гирляндами и флажками. То здесь, то там раздавались звуки самодеятельных оркестров: когда в городе нет других развлечений, поневоле горожанам приходится самим что-то организовывать, и выясняется, что кругом полно талантов. Развесёлые плясовые мелодии сливались с шумом и гомоном толпы. Казалось, всё население города высыпало на улицы. Кто мог бросить на время работу, сделали это. От нарядных одежд пестрело в глазах. Многие даже вытащили из сундуков красочные народные костюмы, в которых щеголяли ещё их предки. И тут было, на что посмотреть! Женщины в красных шерстяных юбках, вышитых чёрным гарусом, из-под которых то и дело мелькало белоснежное кружево нижней юбки, широкие плоёные рукава сорочки, перехваченные у запястий красными лентами, чёрный, обильно вышитый бисером корсаж на шнуровке, белоснежный фартук и такого же цвета чулки, украшенные продёрнутыми сверху вниз зелёными и красными нитями, и щегольские чёрные туфельки с медными пряжками. Но самое главное впечатление производили головные уборы. Они напоминали усечённую коническую башню, изобильно украшенную матерчатыми цветками, шерстяными разноцветными помпонами, бусинами и монетами. На спину с этого убора спадал целый каскад лент. Что уж говорить о многочисленных старинных украшениях, пусть и не самых дорогих, но самобытных и гармонирующих с костюмом.

Одежда мужчин была поскромнее: чёрные штаны, заправленные в сапожки до колена, черная же рубашка, ярко-красный широченный шёлковый пояс, многократно обмотанный вокруг талии и достающий до середины груди, и самая красочная деталь костюма – белая войлочная безрукавка, доходящая до середины бедра. Спину и полы безрукавки покрывал геометрический орнамент красного и зелёного цветов. У молодых мужчин зачастую можно было увидеть обвязанные вокруг шеи разноцветные шёлковые платки. Довершала картину черная круглая фетровая шляпа с неширокими полями, вокруг тульи которой обвивалась алая лента со спускающимися на спину концами. Некоторые франты заткнули за ленту цветок или пёрышко зимородка.

Пёстрая, нарядная толпа пела, смеялась, пританцовывала на месте, глазела по сторонам и ожидала начала праздника. Не часто происходили в Вундерстайне такие события!

На площадях у мэрии и перед гостиницей стояли длинные столы, за которые граждане надеялись сесть в самое ближайшее время, потому что в гигантских котлах, установленных неподалёку, уже что-то кипело, булькало и фырчало, испуская ароматный пар. Перед ратушей был построен помост, именно здесь должна была состояться главная часть праздника. На четырех углах помоста на шестах развивались флаги Медиленда и славного древнего города Вундерстайна.

Когда стрелки на часах ратуши стали приближаться к девяти часам, народ заволновался. И не зря. Всем было прекрасно видно, как из ворот замка выехала вереница автомобилей. В первой машине – серебристой с откинутым верхом ехали молодожёны, во второй – граф с Петерсами. Движение замыкал микроавтобус с Микельсами в полном составе. Когда автомобиль Поля и Полины въехал на запруженные людским морем улицы Медиленда, раздалось громоподобное «Ура!» и на головы молодоженов обрушился целый дождь из цветов и зерна. Хорошо, что машина продвигалась сквозь тесную толпу со скоростью черепахи, потому что Поль почти ничего не видел из-за падающих на них цветов. Всё-таки им удалось достичь площади перед ратушей как раз, когда куранты начали отбивать девять часов. Прозвучали фанфары, и мэр, господин Боттон пригласил всех почетных гостей подняться на помост.

Отдуваясь и вытирая пот, он приступил к торжественной речи и довольно долго говорил о том, что и без этого знали все. Он поведал краткую историю города, его заслуги перед отечеством, а также особо развил тему, посвящённую тому, какую огромную роль сыграли во всех этих событиях представители династии Вундерстайнов.

Затем мэр подошёл непосредственно к тому событию, которое собрало здесь сегодня всех граждан города.

– В этот день, – сказал мэр, – мы счастливы тем, что самый молодой представитель славной фамилии Вундерстайнов соединил себя узами брака с очаровательной девушкой Полиной Петерс, родители и брат которой присутствуют здесь же, и мы рады их приветствовать! (Тут раздались аплодисменты, и Петерсы поклонились).

– Мы убеждены, – продолжал мэр, – что наша высокочтимая госпожа Полина Вундерстайн впишет достойную страницу в анналы нашего города! Так разрешите мне в присутствии всех вас вручить ей письменное свидетельство и знак, подтверждающие, что она с данной минуты является почётной гражданкой нашего города!

Под крики и рукоплескания господин Боттон вручил смущенной Полине свернутую в трубочку грамоту и повесил ей на шею широкую ленту с медалью, на которой был отчеканен герб города Вундерстайна.

– Скажи им что-нибудь, – шепнул Поль.

– А что? Я не готова, – также шёпотом ответила Полина, но потом взяла себя в руки, вышла немного вперёд и громким звонким голосом произнесла:

– Уважаемый господин мэр, дорогие граждане города Вундерстайн! Я благодарна вам за то, что вы оказали мне честь, приняв меня в свои ряды. Я студентка, учусь на историческом факультете, поэтому, даже когда я ещё и представить себе не могла, что буду носить ту же фамилию, что и название нашего славного старинного города, я уже очень многое о нём знала. И всегда восхищалась его многовековой историей и его героическим прошлым. Вы знаете, что на поле, где произошла шесть веков назад кровавая битва, на днях начнутся раскопки. Это делается не для того, чтобы потревожить прах павших воинов, а для того, чтобы увековечить их память. Все сделанные находки поступят в музей, а на Поле скорби будет создан мемориал. Мы надеемся, что сюда со всей страны будут приезжать люди, желающие поближе прикоснуться к этой странице истории наших предков и по заслугам оценить их подвиг.

Затем слово взял граф:

– Дорогие соотечественники! И я, и мой сын и его супруга, и все члены нашей семьи благодарны вам за то, что вы пришли нас поздравить и вместе с нами отметить это счастливое событие!

Моя невестка сказала вам многое из того, что я хотел сказать сам. Ну что же, добавлю только, что я благодарен всем жителям города ещё и за то, что они с готовностью отозвались на все наши просьбы по поводу предстоящих раскопок, что вы оказываете всё возможное содействие в расселении участников этих работ и организации их питания. Спасибо вам!

И последнее. Все вы, конечно, знаете, что зимой в замке была проведена реставрация. Для всех желающих познакомиться с новым обликом замка будут организованы бесплатные часовые экскурсии – по две в день. Одна – в первой половине дня, другая – во второй. Одна просьба. Считаю, что экскурсионная группа не должна быть больше двадцати человек. Поэтому записывайтесь заранее. Листы для записи лежат в трактире при гостинице «На огонёк».

А сейчас, друзья, прошу за столы. Угощайтесь и поднимайте чаши за здоровье молодых и за процветание нашего города! Танцуйте и веселитесь! А вечером будет фейерверк.

Снова раздались крики и рукоплескания.

А потом закипел, засверкал, закружился праздник, какого давно уже не было на старинных улочках городка.

Мэр, господин Боттон пригласил молодых и их родню в здание ратуши.

– А как тебя посвящали в граждане города? – вполголоса спросила мужа Полина.

– Да никак, наверное, я стал им по праву рождения, потому что родился с фамилией Вундерстайн. А ты получила эту фамилию недавно. Отец, конечно, тогда устроил для горожан какой-то праздник по поводу моего рождения, это традиция. Но, думаю, он был гораздо скромнее, чем сейчас: в деньгах мы тогда были сильно ограничены. Так что, горожане давно не гуляли с таким размахом. Надеюсь, они повеселятся от всей души!

В ратуше уже был накрыт изобильный стол, за который и уселись мэр с семейством, некоторые служащие мэрии, ну и, конечно, гости. Но последние пробыли здесь недолго. Граф попросил у мэра разрешения откланяться – их ждали и в других местах. На прощание мэр вручил молодым небольшой, но весьма приятный подарок: альбом с фотографиями, которые некоторые горожане сделали в день венчания.

Не так-то легко оказалось преодолеть пешком небольшое расстояние от ратуши до гостиницы. Каждый встречный считал своим долгом и честью самолично поздравить молодых и выпить с ними. Понятно, что нет такого человека, который смог бы выдержать столько дружеских объятий и возлияний (похоже, горожане, будучи уже изрядно под хмельком, не слишком-то придерживались пиетета). Хорошо, что Брун и Тоби своими широкими плечами заслоняли хозяев и вежливо, но решительно оттесняли толпу. (Впрочем, Тоби успевал одновременно переглядываться с чьим-то чёрными глазами, которые сразу отыскал среди моря людских голов).

Когда Вундерстайны и Петерсы зашли под своды старого трактира, их снова встретили приветственные возгласы и рукоплескания. Здесь были все свои: участники раскопок – почти все – однокурсники и однофакультетники Полины, а также и некоторые преподаватели во главе с профессором Гудманом. Все хорошо знали и Полину, и профессора Вундерстайна, поэтому радость была непритворной. Было здесь и несколько молодых людей, которые втайне вздыхали по Полине Петерс, но в конце концов, ничего не поделаешь – надо уважать выбор человека! Молодожёнов окружила толпа, рукопожатия и поздравления никак не заканчивались. Наконец, к молодым пробился профессор Гудман. Он крепко пожал руку Полю, а у Полины её поцеловал, чем очень смутил свою ученицу. Потом все расселись за столы, и нет нужды описывать это продолжительное и весёлое застолье.

Стоит только сказать, что Микельса удалось уговорить пойти на компромисс и усадить членов его семьи за стол вместе с господами. Он, правда, настоял, чтобы этот стол стоял несколько поодаль. Раскрасневшиеся Анна и Антоний бегали туда-сюда, то в кухню, то в зал, дирижировали нанятой специально для этого дня многочисленной прислугой, следили, чтобы тарелки и бокалы гостей ни на минуту не оставались пустыми. Фанни то и дело срывалась с места, чтобы помочь своим родственникам, и её с трудом удавалось вернуть на прежнее место. Рыжик счёл благоразумным отправиться в кладовку (он побаивался, что ему наступят на хвост), а Пушка хозяйка вместе с креслом унесла в другую комнату – шума он категорически не приветствовал, поскольку тот мешал ему спать.

– Ну что, дорогой Вундерстайн, – обратился к своему коллеге Гудман. – Согласитесь, я в этом деле сыграл важную роль. Если бы я в прошлом году не посоветовал вам кандидатуру Полины Петерс на должность секретаря, не было бы сегодня этого праздника. Они бы могли никогда не встретиться!

– Да, да… – безусловно, – отвечал граф, а про себя подумал: «Они бы могли никогда не помириться…»

Потом столы отодвинули к стенам, с улицы пришли музыканты и грянула весёлая мелодия. Молодежь устроила танцы. Кто-то делал это по всем правилам, а кто-то просто прыгал и двигался в такт музыке – неважно! Главное, всем было очень весело. Как здесь, среди студентов, оказалась черноглазая девушка, которая отплясывала с Тоби, никто не знал, да и какая разница! Фанни наблюдала за ними с улыбкой.

Рольф Вундерстайн в который раз удивлялся, почему же ему не в тягость обилие народа, шум и безудержное веселье. «Наверное, – думал он, – всё дело в любви. Когда любишь людей, их присутствие не утомляет…»

Но вот небо над городом стало темнеть, солнце готово было спрятаться за горы.

Все высыпали на улицу. И, наконец, на фоне тёмного небосвода вспыхнули и рассыпались разноцветным дождём искры фейерверка. Снова раздались крики «Ура!», но надо ли удивляться, что они звучали слабее, чем утром?

Наевшиеся напившиеся (кое-кто чуть больше чем следовало), накричавшиеся, напевшиеся, наплясавшиеся усталые горожане разбредались по своим домам, чтобы там, сняв свои праздничные наряды, предаться крепкому, глубокому сну.

– Уважаемый Гудман, – попросил напоследок граф. – Вы не возражаете, если мы назавтра возьмём тайм-аут? Молодые только вчера вечером вернулись из свадебного путешествия. Мы даже толком не успели поговорить. Давайте сделаем так: мы проведём завтрашний день в кругу семьи, а вы со студентами займитесь тем, что вам больше по душе. Можете погулять по городу или окрестностям, можете сходить на озеро, оно здесь недалеко, вам покажут.

А послезавтра с утра приступим к работам. О технике я позабочусь.

Они простились, и профессор Гудман, не спеша, поднялся в свой номер. Возня в соседних комнатах затихала, на улицах городка воцарилась тишина, гостиница погружалась в сон.

Гудман подошёл к окну и стал вглядываться в далекие очертания гор и в силуэты стен и башен замка, которые уже почти слились с ночным небом.

«Всё правильно, – сказал он себе. – Сам подумай: разница больше, чем в двадцать лет! Всё это глупости и пустые мечтания! А с молодым Вундерстайном она будет счастлива. Всё правильно, всё правильно…»

136. Приятные новости

– Ну, мы, наконец-то, хотим услышать от вас более подробный рассказ о вашей Робинзонаде. Мы угадали с вашим отдыхом? – спросила госпожа Петерс утром следующего дня за завтраком.

– Это было потрясающе! – совершенно искренне воскликнул Поль. – Я не могу себе представить, где бы мы смогли столько почувствовать, испытать и увидеть. Я даже не знаю, с чего начать рассказ, то ли с парусника «Альбатрос» и его капитана Монти, то ли с прекрасного острова, затерянного в синих просторах океана, то ли с того, как мы готовили рыбу на углях!

При этих словах Поль и Полина захохотали.

– Как, готовили рыбу?! – вмешалась в разговор (что было на неё совсем не похоже) госпожа Микельс. – Сами?!

– Сами, Фанни, сами! – продолжал смеяться Поль. – Жаль, что я не запечатлел это на плёнке! Картина потрясающая! Мы были с ног до головы в саже и чешуе! А потом ещё долго отколупывали эту рыбу от решётки! Насилу после этого в море отмылись, и решили эксперимент не повторять, чтобы все семь дней на это не истратить. Повара из нас никакие!

Все, кроме четы Микельсов, смеялись, а последние восприняли этот эпизод как настоящее святотатство, и недоумевали, как могло господам прийти в голову такое: отправить детей туда, где никто не приготовит им нормальную пищу?

Молодые, тем временем, наперебой рассказывали о разных эпизодах их жизни на острове: о строительстве песочного замка, об удивительной цветочной поляне, о путешествии к обрыву, о светлом роднике, о морских купаниях, о рассветах и закатах и звёздном небе, какого в больших городах никогда не увидишь.

– Мне не терпится побыстрее проявить плёнки. Это займёт не один день, а мне так хочется скорее увидеть результат и показать всё вам! А Полина, кстати, сделала много рисунков, правда, все на яхте: на острове, почему-то нам ни на что времени не хватало! Полина, принеси, пожалуйста, свои альбомы!

Через несколько минут все склонились над рисунками Полины. Её родители знали о художественных способностях дочери, а вот графа и Микельсов они поразили.

– Полина, у тебя талант! – похвалил Рольф Вундерстайн. После приезда он стал обращаться к ней на ты, а она не знала, как ей теперь называть свёкра? По фамилии? Или как прежде – профессором? Всё это было официально и не подходило для семейного общения.

«Надо будет посоветоваться с Полем», – решила она. К тому же Полина обратила внимание, что их родители стали обращаться друг к другу хоть и на «вы», но по именам: Рольф, Джас и Мари. Видно было, что они очень сдружились за две недели.

– Папа, когда мы приехали, ты сказал, что у вас тоже есть новости, причём, приятные. Мы тоже горим желанием их узнать. Правда, Полина?

Та кивнула.

– Ну, давайте. Начну с самого начала. Вскоре после вашего отъезда мы тоже ненадолго покинули замок: съездили в столицу. Надо же было забрать учебники Роба и купить жителям горы обещанные книги и радиоприёмник.

Решили заехать и к Арденам, рассказать о свадьбе и узнать, как у них дела. Они передают вам свои поздравления, говорят, что давно ждали этого дня и мечтали о нём.

А потом выложили свои новости, и все до одной нас порадовали.

Дамиана приняли на работу в издательство «Светоч». Это большая удача: у него пока нет никакой известности и никаких связей в Медиленде. И он переживал, что не работает и сидит (по его выражению) на шее жены. Пусть должность пока невелика, если он себя зарекомендует, то всё впереди.

Дальше. Эстер дала концерт в камерном салоне «Музыкальный эскиз». Зал там всего на двадцать мест, но публика пришла понимающая толк и вскоре об Эстер заговорили в музыкальных кругах. В газете опубликовали заметку о том, что в Медиленде появилось новое самобытное дарование, и сейчас ей поступает много предложений выступить в предстоящем сезоне со своими песнями и импровизациями.

Ещё одна хорошая новость: она прикинула, и поняла, что у неё хватит средств, чтобы создать организацию по оказанию помощи (возможно, и анонимной) для беженцев и людей, оказавшихся в трудных жизненных обстоятельствах. Она даже и название придумала: «Рука друга». По её замыслу – это не раздача благотворительной похлёбки и тёплых вещей, и не создание ночлежек (хотя, это тоже не исключается), но, главным образом, реабилитация несчастных и обездоленных, возвращение их к нормальной жизни. Как это произошло с ней самой. Она намерена нанимать детективов, как когда-то сделал я, и пытаться вернуть людям документы, близких людей, родину. Я предложил Эстер создать благотворительный фонд при этой организации, потому что её собственные деньги могут очень быстро растаять, и сам выразил желание принять нём участие. И работу такой организации, конечно же, надо согласовать с властями, в чём я тоже вызвался помочь. Только узнав историю Эстер, я до конца осознал, какая это трагедия, когда личность человека, его достоинство, сама его жизнь втаптываются в грязь. Этого нельзя допускать!

И сейчас самая главная и прекрасная новость от Арденов: Эстер ждёт ребёнка!

– Как это? Сколько ей лет? – поразился Поль. Ему все люди старше тридцати лет казались безнадёжно пожилыми.

– Ей ещё и тридцати пяти не исполнилось, Поль! – отвечал его отец. – А этом возрасте женщина вполне может стать матерью.

Ардены даже намекнули мне, что если всё закончится благополучно, и родится мальчик, то они будут рады видеть меня его крёстным отцом. Что ж, поживём – увидим. Я очень хотел бы пригласить Арденов хоть немного погостить в замке, я уверен, им здесь понравится, но только надо подумать о том, как быть с тайной горного народа? Вдруг секрет случайно раскроется? Надо посоветоваться с Рубом. Он сегодня вечером обещал зайти.

Следующая приятная новость касается Микельсов. Я думаю, они лучше расскажут сами.

Дворецкий выступил вперёд.

– Наш младший надумал жениться, – объявил он торжественно и даже чуть мрачновато.

– Ой, как здорово! – обрадовался Поль. – Когда свадьба?

– Я уже докладывал его сиятельству, что никакая женитьба для представителя нашего рода, рода Микельсов, невозможна, если не будет одобрена хозяевами. Ведь будущей жене Тоби предстоит войти в клан Микельсов, стать причастной к истории наших семейств. Поэтому я сказал, что надо дождаться приезда молодых господ, а потом устроить смотрины.

– Но как же вы сами, Микельс женились без соизволения графа Вундерстайна? – немного иронично вопросил граф.

– Да, знаю, я совершил отступление от неукоснительных правил нашего рода, но я сделал это по благословению своего отца. Ведь вас-то, ваше сиятельство, тогда рядом не было, и мы даже не были уверены, что вы вернётесь. А упустить такую девушку, как Фанни, я не мог. Вы ведь ничего против неё не имеете, правда, ваше сиятельство?

– Зачем даже спрашивать? – удивился граф. – Госпожа Микельс – член нашей семьи, я не представляю жизни без неё.

– Благодарю вас, ваше сиятельство, что вы одобрили мой выбор, хоть и после того, как он был сделан, – промолвил Микельс.

– Хорошо, давайте вернёмся к Тоби и его избраннице. Когда вы намерены представить её нам?

– В любой день, когда это будет угодно вашему сиятельству.

– Завтрашний день у нас занят. Давайте, послезавтра, где-нибудь между обедом и ужином. Вас это устроит?

– Вполне, ваше сиятельство, – Микельс поклонился и отступил назад.

– Это ещё не все новости, – сказал граф. – Наши друзья из горы буквально загорелись радиоделом. Они сами провели к радиоле (а я решил купить им не приёмник, а радиолу) антенну и электричество. Целый день крутят ручки настроек и не устают восторгаться. Но особенно их поразили пластинки. Я купил несколько на пробу, не зная, что им понравится: и классическую музыку, и народную, и современные песни, и джаз… Им понравилось всё! Они оказались заядлыми меломанами, и теперь одни просят у меня как можно больше пластинок, другие – музыкальные инструменты, чтобы научиться играть и создавать такие же, а третьи – книги по радиотехнике, поскольку мечтают сами делать приёмники. Они говорят, что никогда им не жилось так интересно. И ещё что-то у них в горе произошло. Купр совсем не появляется, Руб стал реже бывать. Я других спрашивал, говорят: подождите, скоро всё узнаете. Вот, ждём.

Ещё одна маленькая, но очень приятная новость: капитанский куст впервые завязал семена. Руб объяснил, что этого не случалось раньше по двум причинам: во-первых, у нас не водятся насекомые, способные опылить цветки. Курлын принёс с острова каких-то почти незаметных мошек, которые справились с задачей. И во-вторых, в почве не хватало одного важного элемента. Здесь помогли жители горы. Так что, если семена взойдут, мы сможем украсить этим растением не только Вундерстайн, но и другие города королевства.

И последняя новость. Кот Рыжик, который живёт в гостинице, сын нашего Кота, нашёл клад.

– Вот это да! – поразился Поль. – У них это что, наследственное? Как это вышло?

– Расскажите, Микельс, – попросил граф, это ведь ваших родственников касается.

– Анна готовила комнату, лучший номер для профессора Гудмана. Этот номер они редко открывают, только для самых важных гостей, вот Анна и направилась туда: проветрить, пыль вытереть, прибрать всё. Рыжик за ней. Встал на задние лапы и давай панель на стене царапать. А панель-то старинная, резная. Вот Анна ему и говорит: А ну, брысь, безобразник, нельзя здесь когти точить. А он продолжает скрестись и орать во всё горло. Эти крики наша Фанни услышала, она в ту пору как раз в трактир заскочила. Анна уже хотела Рыжика тряпкой отшлёпать, да Фанни её остановила. Погоди, говорит. Я эту повадку знаю. Наш Кот всегда себя в точности так ведёт, когда клад чует!

Позвали они Антония, тот панель снял, а за ней мешочек валяется. Небольшой такой, но увесистый. Развязали его, а там – монеты. Не слишком ценные – серебро да медь, золотых монеток только две. Все к началу прошлого века относятся. До ведь неважно, какая ценность, важен сам факт. Решили, что какой-то купец в прошлом веке останавливался. То ли опасался чего, то ли по другой причине, запрятал свои деньги за панель, а потом что-то случилось – не забрал. Антоний понёс находку мэру – деньги-то непонятно чьи. А тот посоветовал: давайте, мол, сделаем в трактире витринку и выложим там находку. Напишем: клад найден гостиничным котом Рыжиком, сыном знаменитого Кота, искателя кладов. Это, мол, и туристов привлечёт, и будет интересный факт из жизни города, достопримечательность.

– Да, повезло нам с Котом! – сказал Поль, а потом спохватился. – Ой, что же мы, Полина! Уже скоро два дня, как мы дома, а подарки до сих пор в багажнике лежат!

Все свёртки и пакеты с помощью Тоби и Бруна были перенесены в замок. Два из них молодые люди, не раскрывая, утащили себе в комнату, один – в фотолабораторию, а остальные – в гостиную, где и были вручены все выбранные с любовью подарки. Животные тоже не остались внакладе. Кот получил увлекательную новую игрушку – шарик на резинке и с пёрышками (котята подрастали, вот будет веселье!), Мисси – мягкий новый коврик в корзинку, а Урсику достались нарядный ошейник с блестящими заклёпками и большущая искусственная косточка для зубов.

А потом Поль и Полина пошли проявлять плёнки.

137. Вунд

Вечером, действительно, явился Руб, но не один, а в сопровождении Купра и ещё одного, совершенно незнакомого жителя горы. Двое последних были одеты с причудливостью, к которой все уже несколько привыкли, а Руб – в привычную фуфайку и штаны.

Он спросил, первым делом, интересным ли было путешествие, и, вздохнув, признался, что ему грустно сознавать, что он больше никогда не увидит моря.

Купр молчал, но по его лицу было видно, что он едва сдерживается, желая что-то сказать. Третий житель горы тоже безмолвствовал и озирался по сторонам. Его внешность была столь выразительной, что сразу врезалась в память. Он, разумеется, был невысок и коренаст, как все его собратья, но кожу имел довольно светлую, а вот бороду – чёрную, да, к тому же – буйно-курчавую. Дымчатые очки на пол-лица закрывали глаза.

Наконец, Купр получил слово. Он выступил вперёд и торжественно произнёс:

– Познакомьтесь, друзья-люди. Это – мой второй найденный сын. С разрешения нашего Прима, я нарёк ему имя – Вунд! Это значит, что мы навечно благодарны вам и запечатлеваем ваше имя в имени сына горного народа! Это впервые, когда наречено имя не в честь камня или металла, а в честь человека! Вунд, поздоровайся!

– Здравствуйте, люди! – произнёс Вунд неожиданно густым басом.

– Десять дней назад, по вашим меркам, нашёл его, – продолжал речь Купр. – Даже и не искал специально, просто проход расширял, вдруг вижу – камень лежит. Сразу понял – в нём искра! Побежал к Приму. Ну, он собрал всех, оживил моего сыночка и согласился, что правильно будет дать имя в честь людей-друзей. Только, сказал Прим, ни на шаг его не отпускай, пока всему не научишь. Хоть благодаря Рубу мы обрели новую жизнь, но и он же нас едва не погубил. Пусть новый сын пребывает в послушании. Вот я и не отходил от него ни на шаг, вбивал в его голову все правила и порядки.

– Всегда буду слушаться Прима, отца Купра, брата Руба-получеловека и всех, кто меня старше и опытнее! – пробасил Вунд.

– Мы очень польщены, господин Купр, что вы назвали сына в нашу честь. Но скажите, что это означает: «Руб-получеловек»?

– О, не обращайте внимания, – ответил Руб. – Это они мне такое прозвище дали в горе. Они говорят, что сами не поймут, кто я: сын горы или человек.

– Я хочу научиться всему, что ты узнал, пока жил с людьми, – вступил в разговор Вунд. – Люди, можно, я буду к вам иногда приходить с Рубом или Купром? У вас так интересно, в этом гроте! А Внешний мир я увидел в первый раз мельком только сегодня, пока мы шли к вам. Очень понравилось, хочу всё рассмотреть!

– Ну вот, – огорчился Купр. – И этот мечтает о Внешнем мире! Что же это такое, почему мне достаются всё время такие непослушные сыновья?

– Я послушный, – возразил Вунд. – Только люблю всё разглядывать!

Купр и Руб вздохнули.

– Руб, вы мне на минутку нужны, – позвал Поль. – У нас с Полиной есть к вам пара просьб. Пойдёмте в нашу комнату.

– Отец Купр, можно я пойду с братом Рубом? – пробасил Вунд.

– Если люди позволят.

– Пойдёмте, – разрешил Поль.

В комнате Поль и Полина стали что-то втолковывать Рубу.

– Я понимаю, что такое книга, но не знаю, как её делают.

– Мы купили вам несколько книжек по этому вопросу. Главное, сделать эти два станочка, а если получится, ещё и наборную кассу, и литеры.

– И у нас получится самая настоящая книга?

– Надеюсь.

– И мы подарим её господину графу?

– Да, только надо торопиться, времени до дня рождения осталось меньше месяца. Да ещё и рисунки надо нарисовать от руки, а это быстро не делается.

– Станки будут готовы завтра, они очень простые, – сказал, рассматривая чертежи, Руб.

– Очень хорошо! Значит, завтра и начнём, только ближе к вечеру. С утра мы идём извлекать из земли останки воинов, которых вы похоронили.

Руб опустил голову:

– Как сейчас помню этот день.

Поль решил, что Руба снова терзает раскаяние, и решил перевести разговор на другое.

– Руб, у меня есть к вам ещё одна просьба. Вот, смотрите, можно ли сделать для этих камешков маленькую круглую коробочку с прозрачной крышкой? – и Поль развязал узелок, из которого на ладонь высыпалась горстка белых камешков.

Руб взял один из них:

– Обычный кварц, такого везде много, не драгоценный.

– Для меня и Полины эти камешки – самые что ни на есть драгоценные.

– Память? – спросил Руб. – Люди очень любят вещи, в которых скрыты их воспоминания. Понимаю, сделаю.

– Можно я сделаю? – подал голос Вунд. – Я могу очень красиво сделать! А?

– Надо очень просто сделать, – сказал Поль. – Внимание должно быть не к коробочке, а к камням, понимаете?

– Очень понимаю. Всё сделаю, как надо.

– Я видел этот предмет, когда мы были с вами на том острове – сказал Руб, указывая на лежащий на тумбочке фотоаппарат. – Господин граф подносил его к лицу, а внутри что-то щёлкало. Для чего это машинка?

– Это фотоаппарат. С его помощью делают фотоснимки, ну, то есть изображения того, что находится перед фотоаппаратом, когда нажимают вот эту кнопочку.

– Покажите, – попросил Руб.

– О, снимки получаются не сразу. Сначала в фотоаппарат вставляют плёнку, затем делают снимки. Когда пленка полностью отснята, её достают в темноте, потом вставляют особым образом в специальный бачок, заливают туда растворы разных химикатов, потом промывают и просушивают. А уж потом делают с этой плёнки снимки с помощью фотоувеличителя. Да вот, пойдёмте, мы с Полиной как раз проявили несколько плёнок мы их вам покажем.

Поль и Полина повели любопытствующих гостей в фотолабораторию, где с потолка, свисали, как змеи, развешанные для просушки проявленные плёнки.

– Только, пока не высохло, руками трогать нельзя, а то изображение может повредится.

Руб, не прикасаясь, разглядывал нижние кадры на плёнке.

– Я вижу ваши лица, но они очень маленькие и чёрные. Смотреть неинтересно.

– Это негатив, – растолковал Поль. – Здесь всё наоборот. Светлое кажется тёмным, а тёмное – светлым. Вот когда будем печатать, всё станет, как в жизни. И размер с помощью вот этого приспособления увеличится!

Поль указал на фотоувеличитель.

– Поразительно. Это ещё одно человеческое чудо.

– Это вовсе не чудо, а немного оптики и немного химии. Хотите, мы вас пригласим, когда будем печатать фотографии? Это самый увлекательный процесс.

– Хотим! – в один голос сказали оба гостя.

– Эх, жаль, что цветные фотографии делать сложно, – посетовал Поль. – Но и чёрно-белые – отличная память.

Когда возвращались, Поль предупредил:

– Никому из людей о книге не слова. Мы хотим, чтобы для отца это был сюрприз.

– Понимаем и обещаем, – ответили горные братья.

Когда они вернулись в гостиную, граф заканчивал разговор с Купром:

– Скажите Приму, что это вполне достойные люди и наши друзья. Я за них ручаюсь.

– Я всё объясню Приму, и сообщу вам о его решении. А сейчас, дети мои, пора возвращаться домой, в гору.

И довольный собой и своими детьми, Купр с сыновьями направился к выходу.

138. Молитва

Солнце ещё только вставало над горизонтом, а к полю, на котором шестьсот лет назад произошла кровавая сеча, с разных сторон сходился народ. Уже собрались вокруг камня все обитатели замка, пришли из города студенты и преподаватели – участники раскопок во главе с профессором Гудманом, прикатил автомобиль мэра, вдали стоял бульдозер, пригнанный из соседнего города, и рабочие старательно обвязывали валун стальными тросами. Наконец, со стороны храма Всех святых появилась автомашина. Служка привез отца Иеронима. Задувал прохладный ветер, и все зябко ёжились. Наконец, граф махнул рукой, и бульдозер натужно взревел. Камень, казалось, не желал покидать места, к которому привык за столетия, но сила техники превозмогла его упрямство. Когда валун переместился на достаточное от образовавшейся ямы расстояние, граф снова махнул рукой. Мотор затих.

Отпустив рабочих, граф дал команду:

– Теперь осторожно начинайте.

Почву вскрывали слой за слоем, и профессор Гудман уже несколько раз бормотал себе под нос, что это – напрасная затея. Вдруг лопата обо что-то заскрежетала. Поль сразу живо вспомнил, как в прошлом году такой же звук издала железная крышка сундука.

Несколько человек кинулись к раскопу и стали бережно и аккуратно очищать от земли найденный предмет. Это был щит. Древесина почти полностью сгнила, да и металл подвергся сильной коррозии, и всё-таки в идентификации находки сомневаться не приходилось. Затем извлекли второй, третий щит… Это была крыша захоронения. Щиты лежали на обломках вертикально воткнутых в землю мечей, как свод здания покоится на колоннах. Когда верхние щиты сняли, под ними обнаружилась погребальная камера, боковые стены и дно которой также были обложены щитами. И в этой камере находились останки двух воинов в полном боевом облачении. На доспехах того, что лежал слева, был изображён герб рода Вундерстайнов. Этот человек не мог быть никем иным, как рыцарем Валентом из рода Вундерстайнов. Доспехи другого воина были немного попроще, но тоже отличной работы.

– Это – оруженосец Микль, –'сказал граф.

Дворецкий и его сыновья подошли поближе, чтобы увидеть останки того, чья кровь текла в их жилах.

– Профессор! Вы гений исторической науки, я снимаю перед вами шляпу и преклоняюсь перед вашей научной интуицией! – услышал граф позади себя голос Гудмана. – В первый же день раскопок – и такое открытие! О нём будет говорить весь научный мир!

Рольф Вундерстайн, стоявший возле раскопа, каждые несколько секунд щёлкал затвором фотоаппарата, чтобы запечатлеть для науки даже наималейшие детали процесса.

Вдруг все услышали слабый старческий голос. На краю могилы в своём белоснежном священническом облачении стоял на коленях отец Иероним. Латинские слова молитвы были еле слышны, но всем казалось, что они звучат, как погребальный колокол. И верующие, и неверующие, и те, кто знал латынь, и те, кто в этом совсем не разбирался, понимали, чувствовали о чём молится-плачет престарелый священнослужитель:

– Господи, Господи! Услышь меня! Господи, откуда в нас это бесчестие, откуда в нас эта злоба? Как допустили мы в свои сердца мысль о том, что мы вправе отнимать жизни других людей? Господи, разве мало ты дал нам благ? Разве не мог бы мирный труд прокормить твоих чад?

Вот, Господи, лежат передо мной два твоих творения, двое юношей, только что вступивших в жизнь, два молодых отца, которым не довелось порадоваться на своих детей! Почему они обрели преждевременную кончину? Что заставило людей из соседней страны с мечом вторгнуться в наши пределы?

Господи, вот прошло шестьсот лет с тех пор, а люди продолжают истреблять себе подобных с бессмысленной жестокостью!

Господи, очисти наше бесчестие, исцели наше безумие!..

Голос отца Иеронима прервался, по старческим щекам текли беззвучные слёзы. С помощью графа он с трудом поднялся на ноги и побрёл к машине.

– Сын мой, – обратился он к Рольфу Вундерстайну. – Позаботьтесь о том, чтобы найденные тела были похоронены по христианскому обряду в церковной ограде. Я сам совершу чин погребения.

Когда он уехал, работы по расчистке найденного захоронения продолжились. Только сейчас научный азарт и радость от археологической находки уступили место молчаливой скорби.

139. Тайная типография приступает к работе

– Папа, у меня есть к тебе просьба, – обратился за ужином к отцу Поль. – Можно, мы займём на месяц одну из комнат, предназначенных под музей? Нам с Полиной надо кое-чем заняться.

На месяц? Граф догадывался о причине этой просьбы: как раз через месяц будет его день рождения, и сын задумал чем-то удивить и обрадовать отца. Рольф Вундерстайн прекрасно представлял себе, какую радость испытывает человек, готовящий подарок тому, кого любит. Не формальный дежурный и безликий подарок из магазина, который покупают и дарят лишь для того, чтобы побыстрее отделаться, а такой, который является подтверждением любви дарящего. Такой подарок радует дарителя также, как и того, кто принимает дары. И стоимость подарка здесь совершенно ни при чём. Так, любой матери бесконечно дорог листочек с выведенными на нём кривоватыми печатными буквами (а то и с ошибками!) словами: «Мама, я тебя люблю!», которые, сопя и высунув от напряжения кончик языка, вывело её чадо, пририсовав сбоку цветочек и солнышко! Насколько этот клочок бумажки дороже для матери, чем глянцевая и позолоченная открытка, купленная ребёнком на деньги родителей. И не хранит ли женщина всю жизнь этот листочек вместе с другими своими сокровищами-воспоминаниями: крошечными пинетками и прядью льняных, лёгких, как пух, первых младенческих волос её ребенка? И потом, чем можно обрадовать его, человека у которого есть или может быть всё, чего он захочет? Ясно, что его сын задумал что-то из ряда вон выходящее…

Всё это граф понимал отлично, поэтому без расспросов и ненужного любопытства сразу же разрешил Полю занять меньшую комнату, в то время, пока в большей будут размещать найденные при раскопках артефакты для дальнейшей работы с ними. Сегодняшний день изобиловал находками, которые бережно извлекли из открытого захоронения. Но мало только извлечь из земли то, что она хранила много столетий. Всё надлежит описать, атрибутировать, очистить, а то и законсервировать, сфотографировать, внести в документы… В общем, работа предстояла длительная и кропотливая.

Граф ждал Руба, чтобы поговорить с ним, о находках, – ведь никому, включая профессора Гудмана, невозможно было признаться, что мастер, сделавший многие из найденных вещей, может сам о них рассказать.

Когда стемнело, и все посторонние покинули замок, пришла неразлучная ныне троица: Купр, Руб и Вунд.

Поль сумел перехватить их еще в тайном садике, чтобы забрать у них поклажу – оборудование для типографских работ, сделанное ими всего за один день. Когда они только успели! Отец не должен ничего видеть и ни о чём догадываться! Все эти вещи оставили пока на конюшне, чтобы потихоньку от графа потом перенести в комнату, отведённую им для работы. В то время, пока граф решительно увлёк Руба за собой, Поль и Полина с помощью оставшихся сыновей горы начали осваивать нелёгкое ремесло книгопечатания. Сам принцип Купр и Вунд поняли моментально, когда Полина, вырезав из ластика печатку и намазав её краской, оттиснула на бумаге букву «А». Но дальше пошли некоторые затруднения. Жители горы, как оказалось, не могут прочесть буквы написанные от руки, а тем более не могут разобраться в почерке Поля, который был весьма далёк от идеалов каллиграфии. Однако, безвыходных ситуаций, как известно, не бывает. Полина предложила перепечатать текст сказки на пишущей машинке, благо, она предусмотрительно захватила её с собой. Ведь она ехала в Вундерстайн не отдыхать, а работать: мало ли что надо будет быстро напечатать, не просить же каждый раз у профессора разрешения воспользоваться его машинкой! У Поля были другие переживания: как сделать полноценный книжный блок из листов того формата бумаги, что они смогли приобрести? Что ж, решили смириться с тем, что в блок будут сшивать не тетрадки, а отдельные листы. Пусть их книга и не будет так широко раскрываться, как хотелось бы, но она не слишком толстая, и Поль знал кое-какие приёмы, чтобы уменьшить этот неприятный недостаток будущей книги.

И, наконец, самое главное – как успеть всё за один месяц?

В конце концов решение было найдено, и предложили его жители горы.

– Нас ведь много, – сказал Купр. – Все будут просто счастливы своими руками совместно изготовить настоящую книгу, тем более, что она предназначена в дар такому человеку, как граф Рольф Вундерстайн! Можно сделать так: мы всё объясним остальным, несколько детей горы наберут по одной страниц текста и напечатают на отдельных листах, а на обороте госпожа Полина нарисует свои замечательные иллюстрации. Получится одна страница текста, и одна – рисунок. Ну как вам?

Идея в целом понравилась. Надо было только решить несколько задач: разбить текст на равные части, отлить множество литер, изготовить всё оборудование и, самое основное – набрать и отпечатать текст.

Самая большая работа на первом этапе доставалась Полине: она должна была срочно перепечатать текст на пишущей машинке и затем нарисовать множество иллюстраций. И уж потом начиналась работа Поля: из разрозненных листов надо было собрать книгу.

К этому моменту явился Руб и, как более поднаторевший в человеческих делах, сразу во всём разобрался.

Вместе быстро выбрали подходящий шрифт, определили его размер, оптимальный именно для этой книги. Не забыли предупредить будущих наборщиков, что литеры следует отливать в зеркальном отражении. Когда они всё поняли (а понимали они всё чрезвычайно быстро), то сразу загорелись желанием немедленно приступить к делу. Захватив с собой несколько листов бумаги («для пробы», как они сказали), гости спешно удалились. А Полина села за пишущую машинку, и её стрекот не прекращался до позднего вечера.

140. Смотрины и обручение

На следующий день после обеда назначены были смотрины невесты Тоби.

Все обитатели замка собрались в гостиной, и тогда Микельс торжественно позвал:

– Заходите!

И Тоби ввёл в комнату девушку, которую Полинаузнала с первого взгляда. Разве можно забыть эти искромётные чёрные глаза, эту лучезарную улыбку? Да, это именно она поймала тогда её свадебный букет.

– Заходите, мадемуазель, – пригласил граф.

Девушка немного приблизилась, а Тоби стоял у неё за спиной.

– Мне сказали, – продолжал граф, – что младший представитель семейства Микельсов – Тобиас сделал вам предложение руки и сердца.

– Да, ваше сиятельство, – присела в реверансе и слегка потупилась девушка.

– Можем мы узнать, как вас зовут?

– Моё имя – Розалина, ваше сиятельство, – снова присела девушка.

– Микельс, это просто замечательно! Вашу старшую невестку зовут Сусанна, что переводится, как «лилия», а теперь будет и Розалина. Настоящий цветник!

– Да, ваше сиятельство, – согласился дворецкий и добавил: – Розалина из хорошей семьи, её отец – камердинер мэра.

– Вот как? Скажите, мадемуазель Розалина, хотелось бы вам стать частью семейства Микельсов и связать свою жизнь не только с Тобиасом, но и с вот этим замком и его древней историей?

– Да, ваше сиятельство.

– Так в чём же тогда дело? Я полагаю, – граф обратился к дворецкому и Фанни. – Вы можете назначить время свадьбы.

– Можно я скажу? – внезапно обратился к графу Тоби. – Ваше сиятельство, мы с Розалиной хотели бы поступить в университет.

Он хотел продолжать, но его прервал возмущённый возглас отца:

– Тобиас, что это такое! Что за глупые разговоры! Как ты смеешь даже думать о таком! Не будет моего согласия на эту свадьбу, раз у тебя такие мысли в голове! Простите его, ваше сиятельство, он совсем одурел от этой своей любви!

– Нет, погодите, Микельс, ваш сын не сказал ничего дурного. Я хочу его выслушать. Продолжайте, Тоби.

– Ваше сиятельство, и вы, мои родители. Подумайте сами. Брун готовится к службе дворецкого. А чем в жизни буду заниматься я?

– Найдется и для тебя работа! – начал было Микельс, но граф остановил его жестом и кивнул Тоби.

– Так вот, – продолжал тот. – Сейчас замок стал совсем не тот, что раньше. Всё изменилось. Раньше мы все здесь сидели, как орлы в гнезде – горделиво и одиноко. А сейчас, я знаю, здесь будет музей, люди сюда будут приходить. Могут и меня о чём-то спросить. А что я им отвечу? Вот, слышу я слова: готика, ренессанс, модерн, ну, и другие, а что они означают? Зимой все будут в столицу уезжать, а здесь тоже кого-то надо оставить, чтобы при случае мог всё людям рассказать. Я о другом и не мечтаю, хочу всегда здесь жить, при нашем замке, только знаний мне обязательно надо набраться. И Розалина тоже сказала, что интересно ей будет историю изучать. Разве мы не будем для службы в замке годиться, если образование получим?

– Образование – для господ! Ты что удумал? С господами равняться? – возмутился Микельс.

– Нет, Микельс, тут вы не правы, – возразил граф. – Образование не для господ, а для тех, кто к нему тянется и тех, кто приносит своими знаниями пользу людям. Так что, я полагаю, что Тоби прав и поддерживаю его. Нельзя, Микельс, всё время держаться за старое. Не всё в нём достойно того, чтобы его сохраняли и превращали в догму. И потом. Я много раз говорил, что Микельсы на протяжении столетий были спутниками, сподвижниками, соратниками и друзьями Вундерстайнов, но никогда не были им рабами.

– Благодарю, ваше сиятельство вас за эти слова, – ответил старый дворецкий. – Что ж, и вправду, жизнь не стоит на месте. Старое должно уступать место новому, – и он взглянул на младшего сына уже не так строго.

– Раз все пришли к согласию, – сказал граф, – я предлагаю сейчас же заключить помолвку. Свидетелей здесь много, кольцо, я уверен, найдётся, так зачем же откладывать?

Дворецкий настоял только на том, что свадьбу лучше сыграть в конце лета. Тогда раскопки уже закончатся, посторонние уедут, а там уж пусть Тоби и женится. Микельс, честно говоря, побаивался, что если затеять свадьбу раньше, то его сын может начать рассказывать всем студентам, что они с невестой тоже мечтают о университете. А болтать об этом совсем ни к чему

141. Как Рыжик клад нашёл

Будет несправедливо, если мы не расскажем на этих страницах, как Рыжик нашёл клад.

Дело было так. Никогда не видел Кот в замке такой суеты и такой радостной суматохи, никогда на его памяти не приходило под вековые своды столько людей, как в день свадьбы Поля и Полины. Кот даже немного испугался, что так теперь будет всегда. Он, конечно, не Пушок, и не против веселья, но всему должна быть мера.

К счастью, назавтра всё стихло. Уехали с утра молодые хозяева, а на следующий день и самый главный в замке – граф укатил куда-то с гостями и с Тоби. Наступила тишина, и Кот даже немножко заскучал. Но потом вдруг вспомнил, что уже целых три дня не был у Рыжика.

– Научу-ка я его искать клады! – решил Кот. – Давно просит сынок, пора уже поделиться фамильным секретом.

Кот явился в трактир ближе к полуночи. Рыжик не спал, а Пушок дрых на своём кресле.

– А я тебя жду, жду, а ты всё не приходишь, – обиженно надулся Рыжик.

– Я не мог, в замке важное событие было – свадьба называется.

– Да слышал я, слышал! Здесь все только об этом и говорят – и хозяева, и гости. Но мне это не особо интересно. Давай лучше клад искать!

– Давай. Я за тем и пришёл. Слушай, Рыжик! Чтобы найти клад, надо сделать два дела. Первое – лёгкое. Нам нужна мышь. Здесь ведь есть мыши?

– Полным-полно! – радостно подтвердил отпрыск.

– А тебя хозяева не ругают, что ты их не ловишь?

– А они и не знают, что их много – продукты-то я охраняю: ловить мышей – не ловлю (ты же не велел), а к кладовой не подпускаю: гонюсь за ними, и они сразу в норки шмыгают. Гонять – ведь это не ловить, верно? А в зале я их не трогаю – если какая корка или крошка завалилась – пусть грызут, мне не жалко! Правильно?

– Ну, наверное, да. Так вот. Чтобы найти клад нам надо первым делом поймать мышь.

– Как, поймать?! Ты же сам говорил, нельзя их ловить!

– Нет, мы не взаправду поймаем, а… слегка задержим для разговора. Смотри, я всё буду делать сам.

Коты затаились в засаде, и через какое-то время им повезло: из щели вылезла мышь.

Кот совершил свой фирменный бросок, не забыв при этом втянуть поглубже когти, и в его мягких лапах затрепыхалось крохотное тельце. Кот осторожно опустил добычу на пол и покрепче придавил мышиный хвост: он прекрасно понимал, что это единственный способ удержать мышку рядом с собой. Кот наклонился, чтобы получше рассмотреть, кого же он поймал, но вместо писка и слёз, которые думал услышать, вдруг получил удар по носу.

Он такой дерзости Кот едва не выпустил добычу.

А мышонок, тем временем, завопил:

– А ну, отпусти сейчас же! А то всем расскажу, что ты слова не держишь! Отпусти, говорю!

И мышонок дёрнулся, стараясь освободить хвост из-под лапы Кота.

– Почему это я слова не держу? – возразил Кот. – Просто надо поговорить. А, кстати, как ты узнал, что я – это я?

– А мы что, по-твоему, глухие или ничего не соображаем? Мы же там, за стенками, всё прекрасно слышим, что посетители трактира говорят. Все только и твердят, что вот этот Рыжик – сын Кота из замка, который клад нашёл. Только нашел-то клад не ты, а мыши замковой горы! А ты просто их славу присвоил!

– Откуда знаешь, что клад в замке мыши нашли, а не я? И то, что я слово дал мышей не ловить?

– Так, некоторые из замковых мышей по осени к нам прибежали. Холодно и голодно там, говорят, можно, мы у вас жить будем? Ну а что? У нас все равны, у нас демократия и республика, не то, что какая-то монархия, когда королевского слова нарушать нельзя! Тьфу!

«Откуда он слов таких набрался?» – удивился Кот, а вслух произнёс: – Я тебе зла не причиню. Давай просто потолкуем немного.

– А я не хочу с тобой ни о чём толковать! Я свободная личность! Пусти!

– Нет, погоди! – терпение Кота постепенно истощалось, но он сдерживался. – Ты только на один вопрос ответь – и будешь свободной личностью. Скажи, ты не замечал в стенах или под полом трактира и гостиницы ничего интересного?

– Крошек и корочек там нет! – отрезал мышонок.

– Корочки можете оставить себе, – ответил Кот. – Нет ли там ящичков, ну, или коробочек каких?

– Что пристал? – возмутился мышонок. – Я тебе помогать не собираюсь! Я всю вашу породу ненавижу!

– Всё, – сказал Кот. – Терпение моё лопнуло! Сейчас я отдам тебя Пушку, он слова не давал, и он тебя съест!

– Вот ещё! Стану я такую гадость в рот брать! – возмутился со своего кресла Пушок (оказывается, он снова только прикидывался спящим).

– Ну вот! Ничего ты со мной сделать не можешь! Давай, отпускай!

Кот решил сменить тактику и действовать не угрозами, а уговорами.

– Ну подумай, – миролюбивым тоном сказал он. – Ты же прославишься среди своих. Все будут говорить: вот та мышь, которая помогла найти клад!

Видно было, что эта мысль мышонку пришлась по душе, но он протянул:

– Ну не знаю… Мои сородичи не больно-то кладами интересуются…

– Я буду каждый день припасать для тебя какой-нибудь сухарик, – неожиданно вступил в разговор молчавший доселе Рыжик.

Это обещание решило всё.

– Слово даёшь? – спросил мышонок.

– Даю, – твердо пообещал Рыжик.

– Смотри, не обмани! Сухарик будешь класть вон около той норки! Ладно. Так вот. Ничего такого в стенах или под полом нет: ни коробок, ни ящиков.

– Так что же ты нам голову морочил! – возмутился Кот.

– Но, – спокойно продолжал пленник, – есть тряпочка.

– Тряпочка? – переглянулись коты. – Зачем нам тряпочка?

– А в тряпочке – кругляши, – всё тем же невозмутимым тоном сообщил мышонок.

– Откуда знаешь?

– А я её прогрыз немного, думал там что-то вкусненькое. Ну всё, отпускайте!

– Погоди! А где это находится?

– На втором этаже, в комнате.

– В какой именно?

– Ну, в той, где на двери такая блестящая штучка приделана. В этой комнате стена до половины деревом обшита, за этими деревяшками как раз и лежит тряпочка с кругляшами.

– Точнее, в каком месте за деревяшкой?

– Там, над этим местом, висит такая штуковина большая. Люди их картинами зовут. Ну, я всё рассказал. Отпускай!

Кот убрал лапу с хвоста, и мышонок, не торопясь, двинулся к норке.

– Смотри, насчёт сухариков не обмани! И не забудь – каждый день!

С этими словами он скрылся в щели.

– Пойдём, посмотрим на эту комнату, – предложил Кот.

Нужный номер они нашли сразу. Изо всех дверей только эту дверь украшала медная табличка, блестевшая сейчас в лунных лучах. Коты читать не умели, поэтому не знали, что на ней написано: в этом номере в таком-то году несколько дней проживал граф Рольф Вундерстайн.

– Эту дверь никогда не открывают… – разочаровано протянул Рыжик. – Сколько я здесь живу – ни разу внутри не бывал. Да и как я хозяевам объясню, что там что-то есть? Я по-человечески не умею…

– А вот это, сынок, второе и самое трудное дело – показать людям, где спрятан клад так, чтобы поняли. Они, знаешь, на этот счёт туго соображают, но глупыми, при этом, считают нас. Порой приходится даже здоровьем жертвовать! – Кот припомнил свои пораненные лапы. – Жди терпеливо. Всё равно, когда-нибудь эту дверь да откроют. Сразу туда беги, кричи и лапами по тому месту скреби. Могут с первого раза и не понять, но ты будь настойчив!

Рыжик так и сделал. Ему повезло. Хозяйка открыла заветную комнату через несколько дней. Рыжик сразу приступил к делу, но, надо признаться, допустил промах – содрал лак с дубовой панели, за что едва не получил от хозяйки тряпкой, которой она вытирала пыль. Хорошо, что за Рыжика вступилась другая хозяйка – из замка, где Рыжик жил в детстве. Когда из-за панели вытащили мешочек с монетами, хозяева сменили гнев не милость. Все гладили Рыжика, удивлялись и восторгались. И он познал, наконец, что такое слава.

Пушок, правда, ворчал: как можно так радоваться старой тряпке и пригоршне потемневших монеток? Странные, странные существа люди…

А царапину хозяйка замазала какой-то едко пахнущей мастикой, так, что она стала почти незаметной. Но Рыжика это уже не интересовало.

142. Квадрига

Вот уже несколько дней продолжались раскопки. Из земли извлекались свидетельства минувшей битвы: наконечники стрел и копий, металлические части арбалетов, обломки щитов, доспехов и мечей, остатки конской сбруи… Но иногда попадались и предметы, не имеющие отношения к сражению: черепки посуды, женские украшения, мелкие монетки.

Как-то раз вечером, разглядывая находки, граф посетовал Полю:

– Жаль, что среди этих монет нет «квадриги». Король мечтает заполучить её в свою коллекцию. Она ведь имела хождение как раз во времена битвы. Известно всего три экземпляра «квадриги»: один в королевском музее и два в частных коллекциях. Фридерик будет огорчён, я знаю, он втайне надеялся на наши раскопки.

– Квадрига? – удивился Руб, находившийся здесь же. – А что это?

– Это такая монета. На ней изображена колесница, запряженная четвёркой лошадей – квадрига. Отсюда и название монеты. Она очень редка, поэтому все нумизматы мечтают о таком экспонате в своей коллекции. Ну ладно, не будем отчаиваться. Возможно, до конца раскопок нам ещё повезёт.

– Но ведь эта монета очень старая, на неё сейчас невозможно ничего купить. Зачем же она нужна? – удивился Руб.

Граф в нескольких словах объяснил сыну горы, что такое коллекционирование, и как увлечены и даже одержимы люди предметом своего собирательства.

– Не перестаю удивляться обычаям людей, – произнёс Руб, но дальше разговор продолжать не стал. Явившись на следующий день со своими неразлучными спутниками Купром и Вундом, он со словами:

– Прошу, передайте это вашему королю, – поставил перед графом объёмный металлический ларец.

– Можно взглянуть? – поинтересовался граф, и, получив разрешение, откинул крышку ларца.

Он доверху был наполнен монетами разных исторических эпох. Сверху лежали три «квадриги» – одна серебряная и две медные.

– Руб, откуда у вас эти сокровища?! – поразился Рольф Вундерстайн.

– Всё очень просто, – пояснил Руб. – Я вам рассказывал, что многие годы я работал и получал за свою работу плату. Тратить мне эти деньги было совершенно не на что. Отказываться от них я не решался – это могло вызвать подозрение. Ведь считалось, что я зарабатываю деньги для своей семьи. Выбрасывать заработанные монеты я тоже не хотел, мало ли, для чего они могли пригодиться. Вот я и относил их в мою маленькую недоступную пещерку на противоположном склоне горы. Иногда я брал оттуда несколько монет, если мне требовалось золото, серебро или медь для какой-то работы. Ещё я взял оттуда много монет, чтобы снабдить ими Фотия, когда он уходил в Низовию. Ему я дал, в основном, золото, так что здесь его совсем немного. А про остальные монеты я и не вспоминал, потому что не думал, что они могут когда-нибудь пригодиться. Так что, я буду рад, если они понравятся королю.

– Разумеется, я передам ему ваш дар. Уверен, что он будет на седьмом небе от счастья! И я сам бесконечно вам благодарен. Король – мой старинный друг, а радость друга – это и моя радость.

– Я рад доставить вам удовольствие. Для меня это сущий пустяк, и мне это ничего не стоило.

– На днях я собираюсь съездить по делам в столицу и передам ваш подарок королю.

И правда, на следующий день граф в сопровождении Тоби отправился в Флизберг, захватив с собой и профессора Гудмана, которому пора уже было спешить в Археополис.

143. У короля

– Ну рассказывай, рассказывай же, дружище, как там у вас дела на раскопках? Слышал я уже об археологической сенсации: найдено захоронение Валента Вундерстайна!

– И его оруженосца Микля – вставил граф.

– Да, да! В это просто поверить невозможно! Такая удача! Я тебя поздравляю! Поздравляю и немного завидую. Эх, знал бы ты, как мне порой хочется бросить всё это, – король показал рукой на письменный стол, заваленный грудой бумаг, – и хоть ненадолго заняться чем-то интересным и любимым! Ну давай, рассказывай!

– Подожди минуту, ты же видишь, я не с пустыми руками, – граф поставил перед королём ларец, который оттянул ему все руки.

– Ещё одна находка? Это что же, с раскопок? Давай, поглядим.

– Да нет, это один мой знакомый передал лично тебе.

Короли получают много подарков, в том числе и от своих подданных, их трудно чем-то удивить. А иногда приходится подозревать, что даритель не совсем бескорыстен, и вслед за подарком последует какая-то просьба. Вот почему очередное дарение не вызывает особой радости.

Король откинул крышку, и на его лице за несколько секунд промелькнула целая гамма чувств: от вежливого равнодушия к удивлению, которое сменилось крайним изумлением, затем они уступили место восторгу. Наконец, на лице монарха появилась недоверчивая улыбка.

– Рольф, дружище, признайся: это розыгрыш? Решил поднять настроение старому приятелю и заказал копии монет?

– Да нет, надеюсь, что монеты подлинные. Мой знакомый отличается исключительной честностью. Я ему верю. Впрочем, можешь сделать экспертизу.

Фридерик уже вооружился своей неизменной лупой и погрузился в созерцание.

– Послушай, это невозможно! Этого просто не может быть! В мире известно всего три «квадриги», причём, все медные, а тут тоже целых три, и одна из них – из серебра! Это же нумизматическая сенсация! Но кто же он, коллекционер, хранящий свою коллекцию так небрежно, навалом? Монеты могут поцарапаться друг о друга! Какое варварство! И вместе с тем, какая беспримерная щедрость! Ведь кроме «квадриг» я вижу много других редких монет! Скажи, кто он, и почему решил расстаться с таким бесценным сокровищем?

– Прости, Фрид. Его имени я назвать не могу, он просил меня об анонимности. И он не коллекционер. Просто эти монеты хранились у него с давних пор. И он даже не догадывался об их ценности. Услышав от меня, что ты мечтаешь о «квадриге», он сказал, что у него есть такие монеты, и что он с радостью отдаст их королю, тем более, что ему они совершенно не нужны.

– Он поставил какое-нибудь условие? Говори, сделаю всё, что в моей власти.

– Нет, ему совершенно ничего не нужно, спасибо.

– Но почему он скрывает своё имя? Если он находится на территории Медиленда незаконно, я могу даровать ему гражданство и подарить дом в любом месте нашего королевства по его выбору.

– Он коренной житель нашей страны. И у него есть дом, который его вполне устраивает. Он не поменяет его ни на какой другой.

– Тогда, может быть, у него проблемы с законом? Я знаю твою щепетильность, ты вряд ли бы стал водить знакомство с закоренелым преступником. Если его проступок не связан с тяжким преступлением, я его помилую.

– Нет, он не совершал ничего, достойного наказания. Поверь мне, Фрид, у него есть личная причина, чтобы не разглашать, кто он. Я даю тебе слово, что это не связано ни с каким нарушением законности.

– Ну что же, я тебе верю, хотя мне и очень неприятно, что я ничем не могу отблагодарить человека, передавшего мне такой бесценный дар.

Король снова погрузился в созерцание содержимого ларца.

Дверь слегка приоткрылась и через образовавшуюся щель донёсся голос секретаря:

– Простите, ваше величество! Представители департаментов, которых вы вызывали, ждут вас в круглом кабинете.

– Иду! Эрик, скажите им, пусть подождут пару минут, – попросил король, с сожалением закрывая крышку ларца и запирая его в сейф. – И вот так до самого вечера, Рольф! Не знаю, как я сегодня буду работать, когда перед глазами у меня неотступно стоят эти «квадриги»! Так толком и не удалось нам поговорить сегодня. Рольф, старина! Передай своему таинственному знакомому мою безграничную благодарность!

И король в сопровождении графа Вундерстайна направился к дверям кабинета.

144. Микельс уходит в отпуск

Граф ещё был в столице, когда к воротам замка подъехал фургон с логотипом известного музыкального магазина.

Дворецкий, очевидно, был в курсе, поэтому сразу стал давать указания, куда выгружать привезенные вещи. Чего там только не было! Всевозможные музыкальные инструменты: струнные, духовые, ударные… была даже арфа. За ними последовали коробки с грампластинками, стопки книг… И, наконец, рабочие внесли в гостиную небольшой кабинетный рояль. Прибывший в том же фургоне настройщик привел инструмент в надлежащее состояние.

А через день приехал и граф, и приехал не один. Он привез с собой чету Арденов.

И Вундерстайны, и Микельсы, и Петерсы – все были рады приезду гостей. Ардены поздравили молодых с их свадьбой, да и тем было с чем поздравить Эстер и Дамиана. И, как это всегда бывает при встрече старых добрых друзей, расспросам и разговорам не было конца.

А после обеда граф провёл для Арденов экскурсию по замку.

Эстер и Дамиану никогда до этого не приходилось бывать в замках. Представление о таких строениях они имели только по книгам и картинам. А тут они увидели замок воочию. Всё вызывало у них восторг: и гордые шпили, башни и стены замка, и средневековые интерьеры, и маленький уютный тайный садик, и изумительные горные пейзажи. Действующий макет замка тоже поразил их воображение.

Приятной неожиданностью для Эстер оказалось наличие в замке рояля, который она тут же опробовала и нашла звучание превосходным. Особенно тронуло её признание графа, что этот рояль был куплен специально для неё в надежде, что она будет время от времени навещать своих друзей и музицировать для них.

Не могло не удивить Арденов то, с какой тщательностью и комфортом отделаны все помещения замка.

И тут граф, предложив им ничему не удивляться, сообщил, что сейчас поведает гостям нечто необычное. И единственное, о чём он просит, не рассказывать никому о том, что они сейчас узнают.

Первой реакцией было, как обычно, недоверие к услышанному.

– Поймите нас правильно, – извиняющимся тоном сказал Дамиан. – Мы, разумеется, глубоко вас уважаем и верим вам. Но, согласитесь, в двадцатом веке всё сказанное вами звучит э-э-э… несколько странно, архаично, даже сказочно, я бы сказал.

– Такую реакцию я и предполагал, – сказал граф. – Вечером явятся те, о ком я вам говорил, и вы убедитесь сами. Наберитесь терпения.

И вот, начали сгущаться сумерки. Эстер, по просьбе графа, музицировала, Полина, сославшись на некую срочную работу, скрылась за дверями комнаты, вход в которую был заказан всем, не посвящённым в их с Полем секрет. Она склонилась над уже отпечатанными листами, взяла кисточку, и на белых страницах стали появляться образы героев сказки. Это ли не чудо?

Несмотря на то, что времени до дня рождения графа оставалось всё меньше, Полина заставляла себя не спешить и работать тщательно. «Потому что, – говорила она себе, – переделывать всегда дольше».

Поль тоже куда-то исчез из гостиной. Ему очень хотелось послушать игру Эстер, но он решил подождать детей горы в садике, чтобы предупредить их о приезде Арденов.

Они, как всегда, неожиданно возникли рядом с камнем, прикрывающим выход из недр горы – неразлучные Купр, Руб и Вунд. Узнав о том, что в замке их ждет встреча с новыми людьми, Купр что-то сказал Рубу, и тот снова исчез, чтобы через несколько минут явиться в сопровождении Аура, Арга и ещё нескольких братьев.

– Они пришли, – сказал Поль, заходя в гостиную.

Музыка смолкла. В двери бесшумно (как это умели делать только они) один за другим вошли жители горы и поклонились людям.

Граф шагнул навстречу пришедшим:

– Уважаемые друзья, дети горы! Я хочу познакомить вас с двумя замечательными людьми, которые нам очень дороги: Эстер и Дамианом Арденами. Ваши судьбы чем-то схожи. Как и вы, они перенесли нелёгкие времена, и, как и вы, сумели их преодолеть. Прим дал согласие на то, чтобы им была доверена ваша тайна, и я ручаюсь, что они никому никогда и нигде не расскажут о вас.

– Ваши друзья, они и наши друзья, – ответил Аур. – Мы всегда рады вам служить, чем только сможем.

Когда первая, абсолютно предсказуемая оторопь прошла, и прозвучали первые слова беседы, вдруг раздался чистый и ясный звук, а за ним – ещё один.

– Что это за предмет? – вопросил Вунд, касаясь клавиш рояля. – Раньше его здесь не было.

– Это музыкальный инструмент, называемый рояль. Госпожа Эстер очень хорошо на нём играет.

– Мы слышали музыку, когда шли сюда, – сказал Купр. – И как раз хотели вас о ней расспросить. Она была прекрасна!

– Эстер, вы не смогли бы что-нибудь сыграть для детей горы? – попросил граф. – Они большие ценители музыки.

– Охотно, – согласилась Эстер и села за рояль.

Когда прозвучал последний аккорд, обычно невозмутимые горные братья пришли в настоящий восторг. Они кинулись расспрашивать музыкантшу, как устроен рояль, как из него извлекают звуки и откуда люди берут мелодии?

– Каждый из нас мечтает научиться игре на музыкальных инструментах. Но мы пока освоили только несколько духовых, которые сделали сами. Руб рассказал нам, что ему пришлось когда-то чинить такой инструмент, вот он и запомнил его устройство. Но нам хотелось бы освоить все инструменты, созданные человеком.

– А кстати, пройдёмте в кабинет, – пригласил граф. – Я кое-что приобрёл для вас, когда ездил в столицу.

Сокровища, лежавшие в кабинете, заставили гостей забыть обо всём на свете. Они доставали из футляров скрипки, подносили к губам кларнеты и гобои, ударяли молоточком по пластинам ксилофона. Купр коснулся струн арфы, и раздавшийся нежный, трепетный звук был встречен бурей восторга.

– Покажите, как на них играют? – попросил Арг.

– Увы, мы не умеем, – признался граф. – Обучении игре на инструменте требует особых способностей, а также упорства и неустанного труда. Чего людям иногда не хватает.

– Как жаль, – посочувствовал Купр. – Иметь вокруг столько прекрасных инструментов, и не уметь на них играть – это очень грустно.

Дамиан взял в руки гитару, подтянул несколько струн и сыграл несколько простых аккордов – мелодию какой-то песенки.

– А я и не знала, что ты умеешь играть на гитаре, –:удивилась Эстер.

– А я и не умею, просто в юности друзья научили нескольким аккордам – вот и всё моё умение…

– Нам будет трудно научиться играть, если никто нам не покажет, как это делается, – огорчился Купр.

– Не волнуйтесь, я всё предусмотрел. Вот эти книги, которые называются самоучителями, подробно объясняют, как правильно извлекать звуки. А в помощь им – вот: обучающие пластинки. Способностей вам не занимать. Думаю, у вас всё получится. А вот из этих книг вы узнаете, как устроены музыкальные инструменты и из чего их делают. И ещё несколько книг о музыке вообще: что такое звук, ритм, тембр, аккорд, лад, ну и так далее. Думаю, вам будет интересно.

Было видно, что детям горы не терпится скорее унести все вновь приобретённые сокровища в гору и поделиться радостью со всеми братьями.

Граф, поняв это, сам предложил им отложить все разговоры на завтра, а сегодня перенести все купленные для них вещи в своё подземное жилище.

Когда люди остались одни, Эстер и Дамиан признались, что никогда не сталкивались в своей жизни со столь удивительными существами. Им пришлось поверить в то, что это не просто низкорослые, причудливо одетые люди, а действительно иные существа, когда у них на глазах те вдруг исчезли около камня в тайном садике прямо со всей поклажей, которую держали в руках.

Наутро людей ожидал сюрприз: на крыльце стояла шкатулка из родонита. На золотой табличке, прикреплённой сбоку, было написано: «Эстер Арден от благодарных слушателей». В шкатулке находился полный гарнитур ювелирных украшений, выполненный в едином стиле: серьги, колье, кольцо, браслет и даже диадема. Безупречные крупные рубины сияли в обрамлении золотого кружева. Украшения гармонировали с тёмными волосами и карими глазами Эстер.

Она была сначала смущена подобным даром и пыталась отказаться. Графу стоило немалого труда объяснить ей, что горный народ радуется любому поводу, когда может сделать кому-то приятное.

Но увы, гостям пора было собираться в обратный путь – кратковременный отпуск Дамиана заканчивался, и назавтра он должен был присутствовать в издательстве.

– У меня к вам небольшое дело, – обратился граф к Дамиану Ардену. – Скажите, вы могли бы сделать копию с картины?

– Вряд ли. Ведь я больше график, чем живописец. Приходилось копировать картины, но не скажу, что копии были хорошего качества. А что, у вас есть необходимость в художнике-копиисте?

Граф попросил гостя пройти в гостиную, и они остановились перед двумя портретами. Женщины, запечатлённые на них, были очень разными, но что-то неуловимое их роднило. Глория Вундерстайн – хрупкая, нежная, слегка задумчивая, и Севастиана Вундерстайн – полная жизненного огня, молодой энергии и радости.

– Смотрите, – сказал граф, – вот две мои самые любимые женщины: жена, которую я потерял в прошлом году (вы видели другой её портрет в нашем городском доме) и моя мама, погибшая вместе с моим отцом, когда мне было шесть лет.

– Я понимаю горечь ваших утрат, и сочувствую вам, – ответил Арден. – Я сам в детстве потерял родителей, ваше чувство утраты мне знакомо.

– Да. Но, к счастью, любое страдание со временем притупляется, становится тихой грустью и благодарным воспоминанием об усопшем. А жизнь идет дальше, и у живых на смену печальным событиям приходят радостные. Помните, в одном из псалмов говорится: «Вечер водворится плач, и заутра радость»? Есть разные толкования этого стиха. Но мне кажется, что здесь говорится о том, что когда над человеком сгущается вечерняя тьма, и сердце разбито горем, надо помнить, что ночь, не будет длиться вечно. Наступит утро нового дня и принесёт с собой радость обновлённой жизни. Но мы отвлеклись. Мне надо снять копию вот с этого портрета моей матери. Он вернулся ко мне совсем недавно.

И граф рассказал Дамиану историю обретения портрета.

– Я, разумеется, направил господину Фостеру письмо с выражением моей благодарности. Но моё сердце всё время смущает мысль, что старик лишился своего главного сокровища, своего утешения в одинокой жизни. В конце лета Поль с женой собираются на несколько дней съездить в Вальбург – у них там появились новые знакомые. Я хотел бы составить им компанию и лично навестить пожилого джентльмена. Было бы прекрасно привезти ему хорошую копию портрета, чтобы отчасти восполнить его утрату. Но я боюсь отдавать портрет для снятия копии в незнакомые руки. Даже думать страшусь, что с ним может что-нибудь случиться.

– Я вас понимаю, – ответил Арден. – У меня возникло некоторое соображение. Я потихоньку обзавожусь новыми связями, знакомлюсь с людьми. Недавно наше издательство выпускало буклет для выставки одного молодого, но очень талантливого художника. Я видел его работы, они обещают, что вскоре о живописце заговорят все. У него, по моему мнению, большое будущее. Я познакомился с ним, поскольку работал над его буклетом, потом побывал на его выставке, и у нас завязались дружеские отношения. Я был в его мастерской и видел там очень недурные копии картин, которые он сделал для кого-то на заказ. Мне кажется, на него вполне можно положиться. Если вы доверите мне картину, я смогу сейчас взять её с собой и, надеюсь, сумею обо всём договориться. Я напишу вам о результатах.

– Буду очень вам признателен. Послушайте, Арден, может быть, вы оставите Эстер погостить у нас? Ей будет полезен горный воздух. У нас она сможет хорошо отдохнуть. А вы приедете ко мне на день рождения в конце месяца и заберёте её.

– Благодарю. Но мы с Эстер решили никогда больше не расставаться даже на пару дней. Уже было в нашей жизни такое: я уехал на военные сборы на неделю, и наша разлука продлилась больше десяти лет. А если бы Эстер не встретила тогда вас, то мы бы вообще никогда больше не увидели друг друга.

– Я вас понимаюи не настаиваю, – сказал Рольф Вундерстайн. – Дайте только обещание, что приедете ко мне на день рождения.

– Обещаю, – ответил Дамиан.

В этот день случилось и ещё одно событие.

Микельс, улучив минутку, поговорил о чем-то наедине с господином Арденом.

Затем он появился перед графом с явным желанием что-то ему сказать.

– Я вас слушаю, Микельс.

– Ваше сиятельство, простите меня за эту необычную просьбу, но я хотел бы попросить у вас небольшой отпуск. Недели на две, если вы не возражаете. Мне надо съездить в столицу.

– Что-нибудь случилось, Микельс? Вы заболели? Я могу поехать с вами. Найдем лучших докторов, сделаем всё, чтобы поправить ваше здоровье.

– Ваше сиятельство, для своего возраста я вполне здоров. Просто у меня есть одно дело в Флизберге.

– Хорошо, пусть дело. Но, может быть, я или ещё кто-нибудь из членов вашей или моей семьи может вам помочь? Вы всегда можете на нас рассчитывать. А если вам хочется просто отдохнуть – я понимаю. Хотите, организуем вам самый лучший отдых?

– Ваше сиятельство, мне не нужен никакой отдых, потому, что я люблю мою работу, а от любимого дела устать невозможно. И помочь в этом деле тоже никто не может. Это должен сделать я сам. Я за все годы в первый раз прошу дать мне отпуск. Вместо меня останется Брун. Ему пора постепенно привыкать к той службе, для которой я его готовлю. Я уверен, он справится.

– Я не сомневаюсь, что ваш сын справится. Но я буду беспокоиться о вас. К моему дню рождения, я надеюсь, вы вернётесь?

– Я тронут, ваше сиятельство, вашей заботой обо мне. Разумеется, к вашему дню рождения я непременно вернусь, если на то будет воля Божья. Я приеду вместе с господами Арденами.

Больше ничего добиться от Микельса не удалось. Единственное, на что согласился дворецкий – это принять от графа чек на непредвиденные расходы. Микельс, поколебавшись, взял его, прибавив при этом, что если он обойдется своими средствами, то чек непременно вернёт. На том и порешили.

Когда Ардены, тепло попрощавшись со всеми, отбыли вместе с Микельсом и Тоби, в замке сразу стало тихо и как-то сиротливо. Отсутствие дворецкого ощущалось всеми.

Граф вызвал в кабинет Фанни.

– Вы не знаете, госпожа Микельс, что задумал ваш муж? Для чего ему понадобился этот отпуск?

– Честное слово, ваше сиятельство, не знаю, я сама удивляюсь. Спрашивала его – всё без толку. Сказал: «Если дело выгорит, узнаешь». Вы же знаете, Джон такой упрямый, если что в голову ему придёт, никто его с пути не своротит.

– Хоть бы его предприятие не оказалось опасным, – задумчиво проговорил граф.

– Будем надеяться, ваше сиятельство. Он обещал мне писать. Сразу, как буду от него получать весточки, буду вам докладывать.

В этот момент явился Брун, непривычный в своей ливрее дворецкого, старающийся держаться как отец, но явно волнующийся и робеющий. Он доложил, что графа ждут участники раскопок.

145. Фотографии. Джим

– Не могу сама в это поверить, но, кажется, свою часть работы я уже сделала, – удовлетворённо произнесла Полина, откладывая кисточку. Перед ней лежала последняя, еще не высохшая иллюстрация к «Принцу Венциану». А рядом, на длинном столе были разложены по порядку все листы будущей книги: на одной стороне текст, набранный и отпечатанный жителями горы, а на обороте – рисунки Полины.

У них, кажется, всё получилось, хотя Полине, что и говорить, пришлось потрудиться: ведь с утра она ежедневно присутствовала на раскопках, а вечерами, не разгибая спины, работала над акварелями.

– Теперь дело за тобой, – сказала она мужу.

Да, Полю теперь предстояло сделать из отдельных листков настоящую книгу. Он сознавал свою ответственность: ведь если он что-то напортит, то отпечатать страницы можно заново – набранные печатные формы всех страниц имеются. А вот нарисовать новые иллюстрации Полина уже не успеет – до дня рождения осталось всего шесть дней. Поэтому надо было поторапливаться. В распоряжении Поля был прекрасный переплётный станок, изготовленный Рубом, Купром и Вундом. Сами они неизменно присутствовали при создании книги и следили за процессом с неослабевающим интересом.

«Могу поспорить на что угодно, теперь кроме музыки они начнут заниматься и книгопечатанием. Уверен, скоро в горе появятся типография и издательство!» – подумал Поль.

Ещё в Вальбурге они увидели очень красивый шёлк ярко-василькового цвета. Полина предложила обтянуть им переплёт. Они только никак не могли придумать, как написать на этом шёлке название книги так, чтобы это было красиво и не испортило бы обложки. Увидев их затруднения, Руб предложил изготовить буквы из тончайшего листового золота и затем приклеить их на обложку.

– Полина, я понимаю, ты устала, но нам надо до дня рождения провернуть ещё одно дело: надо, наконец, напечатать фотографии. Приедут гости, хочется показать им, да и всем, как мы отдыхали. И потом, капитан Монти, наверное, уже обижается на нас: уехали, обещали написать, прислать фотографии, и ни слуху, ни духу. Все плёнки я давно проявил, но ты просила снимки без тебя не печатать.

– Думаешь, я сама не хочу поскорее взглянуть, что там у нас получилось? Завтра раскопок нет, давай прямо с утра займёмся фотографиями. Надо только пригласить Руба с компанией – мы им обещали.

Новому поколению, получающему цветное фото, одним кликом на телефоне, никогда не понять того чувства, которое испытывали люди, занимавшиеся фотоделом в прошлом веке. Это было таинство, это было чудо. Вот отсняты и проявлены плёнки, приготовлены и налиты в кюветы растворы проявителя и фиксажа, запасена чистая вода для промывки, стоит наготове увеличитель. В лаборатории горит тусклый красный свет, который делает всё вокруг таинственным и непривычным. И вот, плёнка заправлена в фотоувеличитель, выбран нужный кадр, фотобумага вставлена в рамку. На несколько секунд фотоувеличитель включается (здесь важно точно определить, на сколько секунд его надо включить – это приходит с опытом). И вот он, волнующий кульминационный момент! Бумага осторожно (чтобы на поверхности не образовалось пузырьков воздуха) пинцетом погружается в кювету с растворителем. И, о чудо! На белой бумаге начинают проступать контуры, сначала бледные и неясные, но затем быстро обрастающие деталями. Изображение становится чёткими, и вот – перед нами фотография! Дальше идёт рутинная работа, которая нужна, чтобы снимок сохранился, когда окажется на свету. Его промывают чистой водой от проявителя, закрепляют изображение в фиксаже, снова промывают и сушат. И, наконец, перед нами фотография – пойманное мгновение бытия.

Конечно, абсолютно правы будут те, которые скажут, что затраты времени и сил несопоставимы с результатом – получением всего-то-навсего чёрно-белых и не всегда качественных снимков. Бывает, что неправильно была выбрана выдержка, или диафрагма, или резкость, или рука фотографа дрогнула при нажатии затвора – и фотография не получилась или далека от идеала. Разве эти снимки идут хоть в какое-то сравнение с цветными, лишёнными всех недостатков современными фото, которые можно увидеть через мгновение после съёмки? И, всё-таки, ощущение чуда ушло.

Поль и Полина не раз занимались этим увлекательным делом, а вот для жителей горы процесс фотопечати оказался настоящим откровением. Поль давал им подробные разъяснения, и скоро они взяли на себя все вспомогательные процессы. Их не утомляла рутина, и они с энтузиазмом промывали и фиксировали снимки, а также прикатывали их валиком к глянцевателю для просушки.

И вот, довольные и счастливые фотолюбители показались из дверей фотолаборатории с целыми охапками снимков в руках.

Фотографии были разложены на столах для окончательной просушки, и все столпились вокруг, желая побыстрее увидеть, что получилось. Были и вопросы, и смех, и восторг. Море, дельфины, чайки, «Альбатрос», скользящий по волнам, Поль за штурвалом, члены команды во главе с капитаном Монти, необитаемый остров, песочный замок, Поль и Полина в цветочных венках у источника, бунгало на высоких столбиках, Полина, кричащая и машущая руками на берегу… На этих фотографиях запечатлелись мгновения, пойманные и остановленные на листках фотобумаги.

Разглядывая портрет Гедеона Монти, Поль вдруг хлопнул себя по лбу:

– Как же я забыл! И ты, Полина не напомнила! Папа, скажи, тебе что-нибудь говорит такое имя: Джозеф Монтэ?

– Джим, – утвердительно произнёс Рольф Вундерстайн.

– Джим? – удивился Поль

– Ну да, Джим. Я учился с этим мальчиком. Он имел обыкновение подписывать свои тетради и книги инициалами Джи и Эм. Так и пошло – Джим. А откуда вы про него знаете? Я тебе, Поль, по-моему, ничего про него не рассказывал.

И Поль поведал о том, что они узнали от капитана Монти.

– Как же, всё-таки тесен мир! – сказал граф. – Никогда не думал, что услышу когда-нибудь это имя. А ты сказал капитану, что я тоже в те же годы учился в лицее и жил в пансионе?

– Нет. Мы же там были под фамилией Морган. И потом, я не знал, захочешь ли ты, чтобы посторонние знали подробности твоего детства.

– Да, ты прав. И всё же я был бы не прочь повидаться с Джозефом, да-да, теперь Джузеппе. Вспомнили бы наши лицейские годы. Разумеется, если он будет не против. Джим был одним из пяти пансионеров в нашем лицее. Говорил он с акцентом. На вопросы отвечал кратко и неохотно, поэтому и не нравился некоторым ученикам. Но, поскольку я и сам не был склонен к откровенностям, меня такая неразговорчивость Джима не обижала. Я считал, да и сейчас считаю, что каждый человек имеет право на свой, так сказать, душевный суверенитет. Некрасиво лезть в душу человека, когда он туда тебя не приглашает. Сближало нас с Джозефом ещё и то, что нас по воскресеньям всегда забирали почти в одно и то же время: меня – бабушка Генри, а его – женщина, о которой он говорил всем, что это его тётя. Но как-то раз, поспешая в приёмную, где меня ждала бабушка Генри, я случайно услышал, как Джим назвал эту . женщину мамой. Они уже уходили, поэтому и не заметили меня. А я никому, в том числе Джиму, об этом не рассказал. Язык, на котором они общались, был мне почти незнаком, но по некоторым признакам я предположил, что это мог быть итальянский. Эта женщина всегда была под густой вуалью, так что разглядеть её лицо было невозможно. И всегда она приходила с маленькой девочкой, которая очень радовалась, когда видела Джима. Особенно сблизились мы с Джозефом (насколько это было возможно для двух замкнутых натур) летом после первого года обучения. Мы тогда в пансионе остались только вдвоём. Остальных пансионеров забрали домой родные. Возможно, мы сдружились бы ещё ближе, но в середине второго года Джим неожиданно исчез. Его, как обычно, взяла на воскресенье мама (которую все считали тётей). Но в лицей он больше не возвратился. Мы недоумевали и расспрашивали учителей. Наконец, директор пояснил нам, что лицеист Джозеф Монтэ по желанию родственников будет продолжать обучение в другом месте. Мы какое-то время обсуждали эту новость, но постепенно все забыли про Джима. И вот сейчас, спустя столько лет, я наконец-то, узнал его историю. Да, интересно было бы повидать Джима. Когда будете писать капитану Монти, откройте своё инкогнито, а также попросите его поговорить с отцом: как он относится к встрече со своим бывшим одноклассником Рольфом Вундерстайном? Сообщите ему, что в наших планах посетить Вальбург в конце августа.

146. День рождения

И вот наступил этот день, деньрождения графа Рольфа Вундерстайна. Разные дни рождения бывали в его жизни: радостные и счастливые в детстве, а после – грустные, про наступление которых не вспоминали ни окружающие, ни он сам, потом снова хорошие, наполненные сердечным теплом двух пожилых женщин. Затем было довольно много таких дней рождения, когда его поздравляли только слуги, да некоторые знакомые, наконец, дни рождения на протяжении двух последних десятилетий были озарены светом семейного счастья. В прошлом году он сам попросил всех не выделять этот день из череды других, обычных дней – то был траур его души по ушедшей Глории. И вот минул ещё один год, и вокруг него в этот день много новых родственников и друзей, которые за этот год стали ему дороги, и которым стал дорог он.

И первый подарок Рольф Вундерстайн получил ещё накануне: в замок приехало семейство Арденов, а вместе с ними вернулся в замок и Микельс, как, собственно, он и обещал. Хотя госпожа Микельс и сообщала графу каждый раз, когда получала письмо от мужа, что тот жив и здоров, но всё же Рольф Вундерстайн скучал по своему дворецкому и беспокоился за него.

Нам иногда требуется побыть недолго в разлуке с близким человеком, чтобы осознать, насколько он нам дорог.

Микельс вернулся посвежевшим, бодрым и явно чем-то довольным.

– Я очень рад, что вы снова с нами, Микельс, – признался граф. – Без вас в замке чего-то не хватало. Как вы провели отпуск? Удалось ли вам сделать то, что вы хотели?

– Благодарю вас, ваше сиятельство, всё сложилось как нельзя лучше. Дозвольте узнать, были ли вы довольны Бруном? Как он справлялся со своими обязанностями?

– К Бруну ни у меня, ни у остальных никаких претензий нет. Он прекрасно усвоил всё, чему вы его научили. Вы, Микельс воспитали себе достойного приемника. Но должен сказать вам честно, что для меня нет и быть не может лучшего дворецкого, чем вы.

– Ваше сиятельство, вы растрогали меня своей похвалой, хотя, быть может, она и не совсем заслужена. Но я рад, что не посрамил надежд моего покойного отца. И вот чек, который вы мне дали. Он мне не понадобился.

– Оставьте его себе, Микельс, прошу вас. Вам предстоят расходы в связи со свадьбой Тоби. Деньги вам пригодятся.

Графу еле удалось уговорить дворецкого принять чек.

Утро следующего дня началось с поздравлений и пожеланий. В замке было столько цветов, что он превратился в настоящую оранжерею. Не стоит даже пытаться описать меню праздничного завтрака: Фанни и Анна превзошли сами себя. А сразу после завтрака началось вручение подарков.

И первый подарок от всей своей семьи вручил дворецкий. Его сыновья внесли в комнату довольно большой предмет. Когда его освободили от упаковки, взорам присутствующих предстала картина. Это был портрет молодого человека во фраке, с цветком в петлице. В руке мужчина сжимал белые перчатки – очевидно, он собирался на бал. Лицо изображённого джентльмена светилось беззаботностью и счастьем.

– Это же портрет отца! – вне себя от удивления вскричал граф. – Микельс, я не верю своим глазам! Это же пара к тому портрету мамы, который привезли из Вальбурга! Где вы его раздобыли, Микельс? Я поражен до глубины души!

– Это и было моим делом, ради которого я попросил отпуск, ваше сиятельство. И должен был это сделать только я. Ведь никто кроме нас с вами не видел раньше этого портрета и не узнал бы его.

– Но, Микельс, как вам удалось разыскать портрет после прошедших почти пятидесяти лет?

– Ваше сиятельство, я бы один нипочём не справился. Но мне помогал господин Арден. Ну и, конечно, повезло. Однако, я должен сказать, что, по моему убеждению везёт тем, кто очень хочет чего-то добиться.

– Господин Вундерстайн, – вставил слово Дамиан, – история поиска этого портрета заслуживает того, чтобы вы её услышали. Но все присутствующие тоже ждут момента, чтобы вручить свои подарки. Поэтому я прошу, чтобы это удовольствие было предоставлено сейчас нам с Эстер. Наш подарок не отличается оригинальностью, но, возможно, пригодится вам.

И снова молодые Микельсы занесли какие-то большие свертки и стали их распаковывать.

Сначала на свет появились три совершенно одинаковых портрета графини Севастианы Вундерстайн. Невозможно было на глаз отличить где подлинник, а где копии. Только перевернув оригинал можно было увидеть на обороте подпись художника.

– Отличное качество копий, – похвалил граф. – Но почему их две?

– Это и есть наш подарок. Нам подумалось, что вам захочется видеть эти портреты и в городском доме, и в замке.

Дамиан сделал знак и из четвёртого свёртка была извлечена точная копия портрета графа Маркуса Вундерстайна.

– Я вам очень благодарен, друзья. Это поистине драгоценный подарок для меня. Здесь мои родители такие, какими я их запомнил, и сейчас они, как будто, снова со мной… Микельс, я вас попрошу повесить вот эти копии портретов в гостиной.

– Ну когда же, наконец, наступит наша очередь? – в нетерпении воскликнул Поль.

Граф с трудом оторвался от созерцания портретов. Но ему и в самом деле было любопытно, какой же подарок в течение целого месяца готовили для него сын и невестка, да ещё и с привлечением детей горы?

Поль вручил отцу свёрток, и с нетерпением ждал, когда он будет освобождён от бумаги. Рядом с мужем волновалась Полина.

В руках графа была роскошно изданная книга большого, подарочного формата. По обтянутой синим шёлком обложке были рассыпаны золотые звёздочки. И Рольф Вундерстайн с изумлением прочел выведенное золотыми буквами на обложке название: «Сказка о принце Венциане».

– Так значит, такая книга всё-таки существует? – с изумлением и даже некоторым сомнением промолвил граф. – Где вы её нашли? Поистине, сегодня день, когда сбываются мечты!

Граф, похоже, совсем упустил из виду тот факт, что его сын с женой целый месяц чем-то занимались вдали от посторонних глаз.

– Мы сделали её сами для тебя, папа, –'объяснил Поль.

– Если точно, то не совсем сами, – уточнила Полина. – Нам помогали Руб, Купр и Вунд, а также и другие их собратья. Они помогли нам: сделали станки, набрали текст. Сами бы мы не успели.

Но граф слушал вполуха. Он уже листал страницы книги. На титульном листе значилось: «Сказка о принце Венциане. Сочинение Севастианы Вундерстайн» и здесь же был нарисован мальчуган с фонариком и маленькой короной на голове.

– А принц похож на тебя, Поль, когда ты был ребёнком. Кто автор рисунков? – спросил граф.

– Он перед тобой, папа, это – Полина, – пояснил Поль.

– Это просто поразительно, – шептал Рольф Вундерстайн, узнавая в рисунках знакомые эпизоды сказки.

Но вот он наконец дошел до страницы, на которой было написано:

«К сожалению, Севастиане Вундерстайн не дано было закончить эту сказку, которую она сочиняла для своего шестилетнего сына Рольфа. Но не должно быть неоконченных сказок. Это неправильно. Поэтому конец сказки дописал внук Севастианы Вундерстайн – Поль. Он надеется, что хотя бы отчасти угадал замысел своей бабушки».

С этой страницы граф погрузился в чтение, и никто не прервал его, пока он не дочитал последнюю строчку.

После этого граф крепко обнял сына и Полину, но сказать ничего не мог – у него перехватило дыхание.

Тем временем, книгой завладел Дамиан. Он разглядывал её с чисто профессиональным интересом.

– Книга сделана прекрасно! – вынес он свой вердикт. – Я бы никогда не поверил, что она изготовлена в домашних условиях. Иллюстрации выше всяких похвал. Полина, у вас большие способности. Грешно зарывать такой талант в землю! Вам надо учиться на профессионального художника.

– Сначала, всё-таки, я должна закончить университет, – сказала Полина. – Историю я тоже очень люблю и пока не могу сделать свой выбор.

– Мне кажется, что эта сказка про принца Венциана очень интересна. Сейчас у меня возникла мысль: а что, если издать эту книгу в нашем издательстве? И с рисунками Полины. Я думаю, она будет иметь успех. Вы не дадите ли мне на некоторое время книгу, чтобы я мог показать её нашему главному редактору? – обратился Дамиан к графу.

– Сейчас – нет. Простите, Арден, я пока ещё не насладился обладанием этой книгой. Когда мы возвратимся осенью в Флизберг, то вернёмся к этому разговору. А сейчас можете с Эстер почитать сказку. Мне кажется, Поль придумал прекрасную концовку, и она полностью соответствует замыслу моей мамы. Знаете, у меня как будто камень с души свалился: с детства мысль о том, что я не знаю окончания истории, тяготила меня. Как будто какое-то важное дело осталось незавершённым. Спасибо за то, что вы сняли эту тяжесть с моего сердца! А труд, который вы проделали – его я просто и оценить не в состоянии. Я не представляю себе, как вы дерзнули на издание настоящей книги, и как вам удалось так прекрасно воплотить эту идею в жизнь! – обратился граф к Полю и Полине.

Празднование продолжалось весь день. Посторонних не приглашали, в замке были только родные и друзья. Мэр Боттон прислал огромную корзину роз. Кроме посыльного, доставившего подарок мэра в замке побывала только группа участников раскопок, которые тоже поздравили именинника и посидели за праздничным столом.

Поздно вечером, когда ворота въездной башни были затворены, и стало темнеть, в замок пришли последние за этот день гости – жители горы. Здесь были, разумеется, Аур, Арг и Купр. Рядом с последним обретались Руб и Вунд. А также пришло и ещё с десяток их собратьев. Удивительнее всего было то, что у некоторых в руках были музыкальные инструменты. И они довольно неплохо сыграли несколько мелодий в честь виновника торжества. Право, скорости их обучения можно было только позавидовать! Разумеется, был вручён и подарок – очередной шедевр ювелирного искусства. Это был букет цветов, выполненный из золота, серебра и ещё каких-то металлов. Ажурные лепестки были усеяны россыпью драгоценных камней. Головки цветков были, очевидно, укреплены на пружинках, потому что всё время покачивались и камни на них мерцали и переливались. К букету прилагалась и ваза, выточенная из многоцветного агата. Можно смело сказать, что ни один музей мира не располагал таким экспонатом.

Граф просто не знал, где найти такие слова, чтобы достойно отблагодарить искусных мастеров. Не забыл он выразить свою признательность и за то, что они приняли деятельное участие в издании книги.

– Без вас невозможно было бы сделать такую уникальную работу!

– Что вы, господин граф! – ответил Аур. – Это мы благодарны вам за то, что вы открываете перед нами всё новые области творчества. Вы даже не представляете, что сейчас творится в горе. Одни разучивают гаммы, другие придумывают новые шрифты и отливают литеры, третьи учатся рисовать. А ещё есть чудо, которое называется фотографиями, мы пока про него только слышали, но обязательно им займёмся! Мы бы хотели, если это возможно, послушать немного игру присутствующей здесь госпожи Эстер на инструменте, называемом рояль.

– Мы тоже этого хотим, – сказал граф. – Эстер, вы нам сыграете?

– Охотно, – ответила та. – Но перед этим я тоже хочу поблагодарить вас, – она обратилась к сыновьям горы, – за тот чудесный подарок, который вы сделали мне в наш прошлый приезд.

– О, не за что! Это просто выражение нашей благодарности за то удовольствие, которое мы получили, слушая вас, – ответил Арг.

В этот вечер Эстер долго играла и даже пела. Это был настоящий концерт, от которого все получили огромное удовольствие. Когда исполнительница вышла из-за рояля, жители горы со всех сторон облепили инструмент и стали его внимательно изучать.

– Мы хотим сделать такой же, – пояснил Купр.

И все были уверены, что им это удастся.

Когда последние гости направились в тайный садик, чтобы вернуться в свои подземные чертоги, Руб немного замешкался и отстал.

– А это вам от меня, господин граф, – сказал он, вынимая из кармана какую-то вещицу.

Это была детская игрушка – маленькая металлическая птичка с заводным ключиком в боку. Руб прокрутил ключик несколько раз и поставил птичку на стол. Она сделала несколько прыжков вперёд, затем завертела головкой и захлопала крыльями. А потом птичка открыла клювик и несколько раз чирикнула. Граф смотрел на игрушку во все глаза. Потом он взял её в руки и завёл снова.

– Спасибо, Руб! Сейчас я вспомнил, что такую птичку в детстве мне подарили родители. Я её очень любил, но потом она куда-то подевалась. А эта птичка так похожа на ту! Скажите, Руб, вы нашли мою игрушку, или это просто совпадение?

– Ни то и ни другое, – ответил Руб. – Всё объясняется проще. Ту вашу детскую игрушку делал тоже я. Ваш отец заказал мне подарок для своего сына. А сейчас я эту работу повторил. Но в этих птичках есть и различия. Тогда пёрышки птички были просто покрашены, а сейчас они покрыты цветной эмалью. Глаза у этой птички не нарисованы, а сделаны из маленьких сапфиров, ну, и звуки птичьего щебета я тоже усовершенствовал. Я подумал: люди любят всё, что связано с памятью, вам будет приятно вспомнить детские годы.

Руб подошёл к висевшим на стене портретам.

– Я хорошо помню ваших родителей, господин граф. Они были хорошими, достойными людьми. Здесь они очень похожи. Доброй ночи.

Он вздохнул и направился к выходу. Граф пошёл его проводить.

Когда он вернулся, все ещё были в гостиной. Эстер что-то негромко наигрывала на рояле, остальные задумчиво слушали. Дамиан погрузился в чтение «Принца Венциана».

– Друзья мои, – сказал граф. – Спасибо за всё. Благодаря вам мой день рождения поистине стал днём чудес. Сколько сил старания и любви вы приложили для этого! Моя память сохранит этот день навсегда. У меня есть только одна небольшая просьба. Микельс, расскажите мне, как вам удалось разыскать портрет моего отца?

– Ваше сиятельство, главную работу сделал господин Арден, пусть лучше расскажет он, если вы не возражаете.

– Ну что же, – сказал Арден, отрываясь от книги. – Дело, если вкратце, было так. Ваш дворецкий спросил меня, есть ли надежда найти картину, которая была продана в антикварной лавке почти полвека назад. Я предположил, что в такой небольшой стране, как Медиленд, надежда есть, если только картину не увезли за рубеж. Микельс объяснил мне, что это за картина, и я понял его желание разыскать портрет вашего отца. Микельс вызвался ехать со мной, поскольку в случае удачи только он один мог опознать обнаруженную картину. Для начала я приехал к моему приятелю-художнику, показал ему портрет вашей матери и спросил, сможет ли тот сделать копию. Он согласился. Тогда я рассказал ему, что существует парный мужской портрет и спросил, не знает ли он имён любителей живописи, особенно тех, которые коллекционируют картины уже много лет. Что мы знали об этом полотне? Размер, фамилию художника, дату написания и имя изображенного на портрете человека. Микельс в общих чертах описал картину. Сначала нам не везло. Про художника, написавшего портреты, никто ничего не знал. Предполагали, что он давно покинул Медиленд, либо умер. Мы наводили справки в разных местах, но скоро поняли, что большинство коллекционеров предпочитают собирать полотна художников «с именем». Мы почти смирились с мыслью, что следы портрета затерялись в прошлом, и нам его не отыскать. Но однажды нам повезло. Один довольно старый любитель живописи вспомнил, что, когда он был ещё молод и только начал собирать свою коллекцию, в их кругах частенько подсмеивались над одним чудаком, который, весьма плохо разбираясь в живописи, тем не менее обладал огромным апломбом и покупал без разбора разные картины, надеясь, что со временем их авторы станут знаменитыми, и он разбогатеет. Наш рассказчик даже припомнил фамилию этого горе-коллекционера. Разумеется, мы не надеялись, что он жив, но возможно, что у него были наследники, которым известна судьба картин.

И мы разыскали его пожилую дочь. Она одиноко проживает в старом запущенном и обветшавшем особняке своего отца. Да, подтвердила она, папа всю жизнь покупал картины и был уверен, что они его когда-нибудь обогатят. Увы, он умер, так и не дождавшись этого. Дочь картинами не интересовалась, но и расстаться с отцовским наследством не спешила. Она, кажется, прониклась уверенностью своего родителя, что когда-то сможет выгодно продать картины. Мы попросили у неё разрешения осмотреть коллекцию отца, прибавив, что если мы найдем то полотно, которое разыскиваем, то заплатим ей хорошую цену. Картины хранились у неё в двух комнатах, причём, не висели на стенах, а лежали стопками, либо стояли одна за другой, как книги на книжной полке. Нам с Микельсом пришлось изрядно потрудиться пока мы, к нашей великой радости, не обнаружили, наконец, портрет графа Маркуса Вундерстайна. Мы хотели сейчас же приобрести картину. Но недоверчивая дама решила предварительно переговорить с оценщиком. Когда тот заверил её, что никто не выложит за портрет большой суммы, то она согласилась, наконец, продать нам полотно. Вот и весь рассказ. Могу только добавить, что тогда у меня возникла мысль заказать копии этих портретов. Что и было исполнено, благо, что мой знакомый художник работает быстро.

– Вы сделали для меня великое дело, и я безмерно вам благодарен, – произнёс граф, снова и снова вглядываясь в черты родителей.

– Спасибо тебе, родная, за сегодняшний день, – сказал Поль, обнимая жену, когда они уже лежали в постели.

– За что? – удивилась Полина. – Я всего лишь нарисовала несколько иллюстраций. Другие сделали гораздо больше моего.

– Да нет, ты ошибаешься. Без тебя не было бы ничего, ну, или почти ничего.

– Почему? – не поняла Полина.

– А вот послушай. Начнем с конца декабря прошлого года. Мы с тобой перед этим помирились, и я был так счастлив, что мне хотелось, чтобы это счастье разделил со мною весь мир. Я вышел вечером из университета, залюбовался снегопадом и вдруг заметил на скамейке женщину. Мне она показалась немолодой, а может и больной, наверное, потому, что она была сильно истощена и очень плохо, почти по-нищенски одета. На её лице я увидел печать страданий. А ещё я понял, что она сильно замёрзла. И мне захотелось помочь ей, потому что мне стало стыдно быть счастливым, когда рядом находится кто-то, кому плохо. Я раздумывал, как и что могу для неё сделать. И в это время вышла Иолла с другими студентами. Я отошёл в сторону, чтобы не столкнуться с ними, а дальше разыгралась та сцена, о которой я тебе уже рассказывал. Так в нашу жизнь вошла Эстер. Теперь представь, что мы бы не помирились. Ты бы продолжала на меня сердиться, а я продолжал бы страдать. А когда я страдал, то не замечал ничего вокруг себя и был сосредоточен только на собственных переживаниях. Что было бы в этом случае? Эстер с разбитыми коленями не могла передвигаться сама. Дело шло к ночи, было холодно, народа на улице почти не было. Велика доля вероятности, что она просто замерзла бы на скамейке. И, конечно, Дамиан так и не узнал бы никогда, что стало с его женой. И ещё. Если бы ты не согласилась выйти за меня, то не было бы нашего свадебного путешествия, не было бы Вальбурга, и не было бы встречи с Уиллом Фостером. И неизвестно, нашёл бы он способ передать нам портрет моей бабушки. А если бы не было этого портрета, то не пришло бы в голову Микельсу мысли искать другой портрет, да и не было бы рядом Дамиана Ардена, без которого поиски Микельса вряд ли смогли бы закончиться успехом. И, наконец, я сомневаюсь, что смог бы написать окончание сказки, если бы меня не вдохновило твоё присутствие. Видишь, как от одного человека зависят судьбы многих?

– Поль, я только сейчас задумалась над этим. А ведь это правда. Совершая какой-то поступок, мы несём ответственность за свой выбор не только перед собой, но и перед другими людьми, которых, возможно, даже не знаем. И мне от этого стало даже как-то страшно.

– Я думаю, в этом нет ничего страшного. Это просто жизнь. Она складывается по-разному. Но, если человек поступает по совести, ему не в чем себя упрекать. Я уверен, если внутренний голос человека не обвиняет его, значит он всё сделал правильно. Только надо всегда этот голос слышать.

147. Радость

Через два дня семейство Петерсов засобиралось в столицу: скоро у Роба начинались вступительные экзамены. Госпожа Петерс почему-то очень волновалась. Она считала, что их сын недостаточно усердно занимался и может провалить испытания. Впрочем, она точно так же волновалась, когда в университет поступала Полина.

Дней через десять Петерсы надеялись вернуться в замок, но расставаться было всё же немного грустно.

Совершенно неожиданно Полина спросила мужа:

– Поль, как посмотришь на то, если я тоже съезжу с родителями и Робом в Флизберг?

– Разумеется, отрицательно, моя любовь. Я не хочу расставаться с тобой ни на один день. А потом, что тебе там делать? Думаешь, без твоего присутствия Роб завалит экзамены? Я понимаю, что ты привыкла за ним присматривать, но, дорогая, он ведь уже взрослый парень и ненамного моложе тебя, когда мы познакомились. Не успеешь оглянуться, как он станет студентом, а потом и заведёт свою семью. Не можешь же ты всю жизнь его опекать!

– Да нет, Поль, просто у меня в Флизберге есть одно небольшое дело.

– Какое же, позволь спросить? Что это за секреты от любимого мужа?

– Ну, мне… мне просто надо показаться врачу.

– Полина, милая, ты заболела? Где, что у тебя болит? Почему ты мне ничего не говорила? То-то, я смотрю: ты в последнее время какая-то молчаливая. Я думал, ты устала – с утра на раскопках, а вечерами рисовала, не разгибая спины. Но я думал, что сейчас ты отдохнёшь, и всё будет в порядке. Ах, я невнимательный болван! Прости меня!

– Поль, успокойся. У меня ничего не болит. Я вполне здорова.

– Тогда, зачем тебе врач? Усталость пройдёт, стоит только немного отдохнуть, и всё будет в порядке! Для этого не нужно ехать в столицу. Ты меня напугала!

– Нет, Поль, мне всё же надо показаться врачу. Так положено. И мама говорит, и Эстер тоже посоветовала.

– А причём тут Эстер? Ничего не понимаю!

– Поль, ну ты же не ребёнок. Должен понимать, что у женщин иногда возникает необходимость в наблюдении врача, даже если они здоровы. Например, Эстер регулярно бывает у врача.

– Ну, так она же ждёт ребёнка… Постой, так у тебя, у нас…?

– Да, Поль, скорее всего.

Поль издал душераздирающий вопль радости, подхватил Полину на руки и закружился с ней по комнате, осыпая её поцелуями.

– Поль, Поль, осторожнее, пожалуйста, поставь меня на ноги! Со мной сейчас надо обращаться бережно, а то мало ли что!

– Да, да, прости меня! – бормотал Поль. – Я просто потерял голову от радости!

В этот момент появились Микельс и Фанни, прибежавшие на крики Поля.

– Господин Поль, у вас всё в порядке? – поинтересовался дворецкий.

– Более, чем в порядке, Микельс. Вы даже не представляете, насколько всё прекрасно!

– Я не желаю расставаться с тобою ни на один день, тем более сейчас! – заявил Поль. – Я солидарен с Дамианом: лучше всегда быть вместе с теми, кого любишь. Я сам отвезу вас в Флизберг, а потом мы все вместе вернёмся в замок.

И на следующий день серебристая машина уже катилась по дороге в столицу.

148. Завершение летних дел

– Ну что же, друзья мои, – обратился граф за завтраком к присутствующим. – Это лето выдалось удивительно плодотворным. Год назад нам с сыном казалось, что вряд ли когда-нибудь повторится столь насыщенное событиями лето, как тогда. В самом деле, началось всё с находки письма Валента Вундерстайна, затем обретение одного за другим двух кладов и связанные с этим хлопоты, обучение судовождению и авантюрное путешествие на невидимый остров, наконец, знакомство с удивительными существами. Я уже не говорю о создании медицинского центра и о новых питомцах, которые появились у нас в то же время. И что же? Разве это лето было менее богато событиями? Прежде всего –'это раскопки, о которых я мечтал, кажется с тех пор, как восемнадцатилетним юношей вернулся в замок, раскрытие захоронения наших предков: рыцаря Валента и оруженосца Микля. Я рад, что теперь они нашли своё упокоение в церковной ограде, и всякий может почтить там их память. И для меня символично, что оба этих героя покоятся рядом под одной могильной плитой, как братья, символизируя неразрывность уз, соединяющих веками Вундерстайнов и Микельсов. Затем, именно этим летом удивительнейшим образом вернулись в наш дом портреты моих родителей. Кроме того, наконец-то исполнилась моя детская мечта – я узнал окончание сказки о принце Венциане. Роб стал студентом, а это значит, что он выбрал себе профессию на всю свою жизнь. И, наконец, событие, самое главное не только в этом году, но и во всей нашей жизни: союз наших детей. Этот союз благословило само небо, порадовав нас вестью об ожидаемом наследнике.

Сейчас, когда раскопки практически закончились, до возвращения в столицу нам предстоит сделать ещё два приятных дела: отпраздновать свадьбу Тобиаса Микельса и мадемуазель Розалины и съездить в Вальбург. Давайте не будем медлить. Предлагаю, если только Тоби или Розалина не передумали, назначить свадьбу на ближайшие дни.

Какое там, передумали! Жених и невеста были счастливы, что их мечта скоро сбудется.

Свадьбу сыграли, пожалуй, не менее пышно, чем свадьбу Поля и Полины. Горожане с энтузиазмом откликнулись на новый повод повеселиться. Снова были народные гулянья, музыка и танцы на улицах города. Украшения невесты и обручальные кольца были изготовлены, конечно же, горными братьями.

А на следующий день после венчания на замковой площади обнаружились два автомобиля.

– Это наш свадебный подарок молодым, – пояснил Рольф Вундерстайн.

– Простите, ваше сиятельство, который из двух? – поинтересовался Микельс.

– Один – для Тоби, а другой – для Бруна. Ведь, когда Брун женился, мы не могли сделать ему достойного подарка. И вот, чтобы восстановить справедливость, я решил, что подарки надо вручить обоим братьям.

Ну а теперь, выслушайте моё предложение. Вы знаете, что я планировал на несколько дней съездить с сыном и невесткой в Вальбург. И мне подумалось, почему бы не съездить туда нам всем вместе? Для Тобиаса и Розалины это было бы свадебным путешествием, а все остальные просто хорошо бы отдохнули.

– Ваше сиятельство, вы имеете в виду и нас с Фанни? И семью Бруна?

– Разумеется. Дел в замке сейчас никаких нет. Транспорта достаточно. Да и ехать туда недолго. Гостиниц в Вальбурге много, будет где остановиться.

– Папа, а как же наша живность? – спросил Поль.

– Я думаю, наши друзья из горы не откажутся несколько дней позаботиться о них.

И все согласились, что это вполне разумно, потому что знали, как Руб любит Кота, да и к другим четвероногим обитателям замка тоже хорошо относится.

Вальбург в августе был ещё прекраснее, чем в начале лета. В каждом маленьком садике, на каждой клумбе пышно расцветали яркие осенние цветы. Все деревья склоняли ветви под обильным урожаем яблок, груш и персиков. Уже не было изнуряющей жары, с моря дул лёгкий прохладный ветерок.

К их радости «Альбатрос» стоял в порту, а его команда находилась на берегу. И какой волнующей была встреча с капитаном Монти и штурманом Эгелем! Трудно передать, как обрадовались друг другу бывшие лицеисты Рольф Вундерстайн и Джозеф Монтэ, он же Джузеппе Монти. Выглядел Джим просто великолепно. В чёрных волосах почти не было седины, на смуглой коже только начали появляться первые морщины. Гладя на него, Поль и Полина поняли, на кого похож Гедеон Монти. Наверное, немало женских сердец пленялись и отцом, и сыном, но видно было, какими крепкими и дружными были их семьи. Вряд ли их касались ревность и горечь измен.

Встреча бывших лицеистов превратилась в вечер воспоминаний. И в эти часы взрослые и уже немолодые мужчины снова ненадолго стали мальчишками, вспоминая свои игры и шалости, преподавателей и служащих лицея, своих друзей, с которыми они когда-то были единой семьёй. И, как часто бывает, вспоминалось только хорошее, а если и было там, в прошлом что-то тяжёлое и печальное, то оно уже давно утратило всю боль и страдание и стало просто небольшой страничкой книги под названием «Детство».

Капитан Монти был рад всем приехавшим, и предложил предпринять небольшую морскую прогулку на «Альбатросе». Это предложение единодушно было с радостью принято. И хотя их плавание длилось только несколько часов, но было всё: море, солнце, солёный ветер в лицо, плещущиеся над головами белоснежные паруса, чайки, дельфины. После захода солнца на палубе зазвучала уже знакомая Полю и Полине музыка. Далеко за полночь под звёздным небом закончилась эта удивительная морская прогулка.

Да, в Вальбурге все прекрасно провели время. Но ещё до всех этих приятных встреч, первым долгом, сразу же по прибытии в город, граф направился в сопровождении сына и невестки на квартиру старика Уилла Фостера. Но сколько они не звонили и не стучали, дверь никто не открывал.

– Не случилось ли чего дурного? – забеспокоился граф.

– Давайте сходим в тот парк, где мы с ним познакомились, предложил Поль. – Вдруг у него привычка бывать там каждый день?

К счастью, эта догадка оказалась верной. Ещё издали они увидели знакомую фигуру на той же скамейке. Старичок читал газету. На первый взгляд в нём ничего не изменилось, но потом Поль и Полина заметили, что его взгляд как бы потух, стал безразличным и пустым. Но, всё же, встреча его оживила.

Уилл Фостер в первое мгновение не поверил своим глазам, увидев знакомую молодую пару, а потом очень обрадовался. Когда ему представили графа Рольфа Вундерстайна, он несколько секунд вглядывался в его лицо, а потом прошептал:

– В вас есть что-то от неё…

Они немного посидели в парке, а граф всё время раздумывал, как подарить старику копию картины. Здесь, на улице, это было бы не совсем удобно, да и не донёс бы пожилой человек тяжёлый портрет до своей квартиры.

К счастью, Уилл Фостер пригласил Вундерстайнов на чашку чая. Неподалёку от его дома находилась машина, и Поль по дороге забрал оттуда их подарок.

– Что это? – безразличным тоном спросил старик.

– Мы хотим подарить вам одну картину, – ответил граф.

– Ну что вы, не стоило беспокоиться. Я давно уже не приобретаю картин.

– Надеюсь, эта картина вам понравится, – ответил старший Вундерстайн.

Когда портрет стали распаковывать, Уилл Фостер наблюдал за этим с вежливо, но безучастно. Но когда он увидел изображение, то его стало невозможно узнать. Он, не отрывая взора от лица изображённой на портрете женщины, сдавленном от волнения голосом спросил:

– Вы… вы мне её возвращаете? Но почему?

– Это копия картины, заказанная специально для вас, господин Фостер, – объяснил граф. – Я надеюсь, что она хотя бы отчасти заменит вам оригинал.

– Да, да, – бормотал старик, касаясь дрожащей рукой края полотна, как будто желая проверить, не мираж, не фантом ли это. – Помогите мне повесить картину на место.

И снова стало так, как будто портрет графини Севастианы никогда и не покидал своего места. Только куст азалии слегка привял. Видно, пока картина отсутствовала, хозяин забывал его поливать.

Так прошла эта встреча. Граф заверил господина Фостера в своей безграничной благодарности и пообещал, что какая бы помощь не понадобилась ему, она будет всегда оказана.

149. Первое сентября

И опять, как в прошлом году, в первый день занятий Поль, едва зайдя в аудиторию, сразу оказался в центре внимания. Все знали, что их однокурсник Поль Вундерстайн женился. На первых полосах всех медилендских газет были опубликованы свадебные фотографии, и все сошлись во мнении, что молодая жена Поля не только красива, но и удивительно, просто неодолимо обаятельна. Увидев раз её улыбку, её глаза, их уже невозможно было забыть.

– Поль, а ты не промах, где ты нашёл такую красотку?

– Вундерстайн, признайся, как вы познакомились?

– Расскажи о свадьбе, Поль!

– Где провели медовый месяц, дружище?

Студенты обступили Поля. Он не успевал отвечать на поздравления и на расспросы. Девушки держались более сдержанно. Они, конечно, были рады за Поля, но в душе немного завидовали его жене. И не только потому, что он был богат и знатен, но ещё и потому, что только сейчас они заметили, как он статен и хорош собой. Или внешняя красота Поля была до поры, до времени скрыта ото всех, и только сейчас, когда Поль стал уверен в себе и абсолютно счастлив, вдруг проявилась и стала очевидной – кто знает?

И только одна девушка еле сдерживала злые слёзы. Это была Иолла. Она не смотрела в сторону Поля, чтобы даже случайно, мельком не увидеть обручальное кольцо, блестевшее на его пальце. И её всегдашние воздыхатели толпились вокруг Поля, и не обращали на неё, Иоллу, никакого внимания! А она так тщательно продумывала свой сегодняшний имидж! Так долго репетировала перед зеркалом высокомерную улыбку, гордый поворот головы, взгляд искоса из-под полуопущенных ресниц!

И почему не сбылись её тайные мечты? Она была уверена, что Поль, увидев её, такую изысканную и роскошную, почувствует сожаление и раскается в своей скоропалительной женитьбе. Зачем она старалась, если на неё не только Поль, а вообще никто не смотрит?

Вот-вот должна была начаться лекция, поэтому Поль, отвечая на все вопросы сразу, сказал:

– Друзья, большое спасибо! Предлагаю отметить радостное событие моей жизни сегодня после занятий в нашем студенческом кафе. Я приглашаю всех. Там и поговорим обо всём. Моя жена тоже подъедет к этому времени, мы договорились.

Когда лекции закончились, Иолла устремилась к выходу.

«Скорее, скорее отсюда! Не хватало мне только позора, чтобы он увидел мои слёзы!»

– Эй, Иолла, – крикнул кто-то. – Ты что, забыла? Вундерстайн пригласил нас всех в кафе!

– Мне некогда! – бросила она через плечо.

Иолла выскочила на крыльцо и устремилась к своей машине. Однако, ей пришлось замедлить шаг, потому что ко входу подруливал роскошный серебристый автомобиль. Иолла невольно замерла. С водительской стороны вышел рослый, широкоплечий мужчина в ливрее и, распахнув дверцу со стороны пассажирского сидения, помог выйти молодой элегантной даме. Она была одета одновременно и строго, и шикарно. Костюм цвета слоновой кости облегал её изящную фигуру, каштановые волосы свободно ниспадали на плечи, стройные ноги были обуты в туфли, стоимость и качество которых Иолла сразу же оценила по достоинству. А ещё Иолла вдруг осознала, что в даме есть что-то такое, чего нет в ней самой. Но что это, она понять не могла. И вдруг Иолла увидела, что навстречу приехавшей красотке устремился какой-то мужчина. Она его узнала – это был Поль! Он нежно обнял и поцеловал женщину, и, продолжая её обнимать, повёл ко входу в здание, успев сказать водителю:

– Спасибо, Брун, часа через два подъезжайте за нами, хорошо?

На эту сцену загляделась не только Иолла. Мит так увлекся происходящим, что замешкался и не успел вовремя распахнуть дверцу автомобиля перед своей хозяйкой.

– Эй, Мит, идиот, ленивая скотина! Что стоишь, ворон считаешь! – и Иолла залепила своему водителю звонкую оплеуху, а потом ещё одну.

На крики Иоллы и звук пощёчин Поль и Полина обернулись и увидели всю безобразную сцену.

Поля поразил взгляд Мита. В нём не чувствовалось больше никакой любви, никакой преданности. Но зато была хорошо видна клокотавшая в нём и еле сдерживаемая ненависть.

– Ого, как бы беды не приключилось, – шепнул Поль жене, – доведёт Иолла парня до греха. Не может же он вечно терпеть такое обращение.

– Надо что-то делать, – согласилась Полина.

Когда через два часа после всех поздравлений, пожеланий и поднятых тостов Поль и Полина сели в свой автомобиль, они попросили Бруна завезти их по дороге на несколько минут к Арденам. Обрисовав Эстер сложившуюся ситуацию, они получили от неё визитную карточку общества «Рука друга» – организации по оказанию помощи людям, оказавшимся в трудной ситуации».

Через день, улучшив момент, когда Иолла задержалась после занятий, Поль подошёл к Миту и протянул ему визитку.

– Что это? – неприязненно спросил Мит.

– Если вам хочется что-то изменить в своей жизни, вы можете обратиться по этому адресу. Вам там помогут.

Мит, казалось, колебался, но потом кивнул и сунул карточку в нагрудный карман.

150. Мит и Эстер

В дверь постучали:

– Можно?

– Да, заходите, – пригласила Эстер.

От появления визитёра в кабинете сразу стало тесно. Перед Эстер стоял высокий, нет, даже очень высокий, атлетически сложенный юноша. Он явно хотел занимать в небольшом помещении как можно меньше места, но это получалось плохо. Привычным взглядом Эстер окинула незнакомца. Одет хорошо, хоть и без излишнего форса, питается, явно, не объедками… Светлые волосы, и при этом очень тёмные, почти чёрные брови и ресницы, серо-голубые глаза… Парня можно было бы считать красивым, если бы не мрачное, угрюмое выражение лица. Что у него могло случиться? Очевидно, что не материальная нужда привела его в этот кабинет. Почему же он постучался в дверь с табличкой: «Рука друга», общество по оказанию помощи людям, оказавшимся в трудной ситуации»?

Эстер предложила ему сесть, и парень опустился на стул.

– У вас что-то произошло? Вам нужна помощь?

Молодой человек кивнул головой.

– Расскажите, что у вас случилось, и мы, возможно, сможем что-нибудь для вас сделать.

– Не знаю, чем вы мне помочь сможете, – в его голосе слышался какой-то акцент, который то становился сильнее, то почти пропадал. – Карточку мне вашу дали, вот я и подумал…

Он замолчал. Потом со словами:

– Зря я пришёл. Извините… – стал подниматься, явно собираясь направиться к выходу.

– Погодите, уйти от нас вы успеете всегда. Если вы боитесь, что мы используем против вас что-нибудь из того, что вы скажете, то опасаться этого не следует. Мы работаем анонимно и бесплатно. Вы можете назваться вымышленным именем и не сообщать никаких конкретных сведений.

– Я могу и своё имя назвать, только вы его всё равно произнести не сможете, – криво усмехнулся парень.

– А вдруг смогу? Ну?

– Меня зовут Митридат. Мне говорили, был такой царь в древности.

– Что же здесь сложного? Рассказывайте Митридат.

И молодого человека прорвало. Он то перескакивал с одного на другое, то повторялся. И чем дольше слушала его Эстер, тем яснее понимала, кто перед ней.

Наконец он замолчал.

– Вы служите у Теодора Терса шофером его дочери Иоллы? – озвучила Эстер свою догадку.

– Откуда вы меня знаете? – исподлобья взглянул на неё юноша.

– А нашу визитку вам дал Поль Вундерстайн, который учится вместе с Иоллой? А знаете, мы с вами как-то раз встречались.

–:Не помню, – сказал Митридат.

– Ну как же. Вспоминайте. В декабре прошлого года. Вечер одного из предрождественских дней. Ваша хозяйка выходит из дверей института, и к ней подходит какая-то женщина. Вы толкаете эту женщину, она падает. Вспомнили?

– Это не могли быть вы. Там была старая нищенка… – и Митридат с сомнением посмотрел на сидящую напротив его элегантно и строго одетую молодую женщину. – Да я и не хотел её ронять, просто скользко было, да и силы не рассчитал…

– И всё-таки это была я. Ладно, я не сержусь. Напомнила я вам об этом эпизоде только лишь затем, чтобы вы увидели, что меньше, чем год назад я была даже в худшем положении, чем вы сейчас. И тоже мне казалось, что никакой надежды нет. И доверия ни к кому не было, как у вас. Однако, за эти месяцы случилось почти невозможное. И всё потому, что мне встретились в жизни замечательные люди, которые поверили мне и вернули меня к нормальной жизни. И я дала себе слово, что всё буду делать для того, чтобы помочь таким же людям, какой сама я была в недалёком прошлом. Не надо отчаиваться. Но если вы хотите попробовать найти свою родню, или что-то поменять в своей жизни, то нам нужны конкретные сведения. Давайте запишем всё, что вам известно, всё, что вы помните, только не спеша и по порядку.

Увы! Мит знал очень мало того, что могло бы помочь в поисках.

Что он помнил? Детство в зелёной долине. Вдали виднеются заснеженные вершины гор. Отец, загоняющий овец в кошару. Ему помогает здоровенный пёс Буран. Когда овцы уже в овчарне, Мит с Бураном затевают весёлые игры. Мама, накрывающая на стол в их маленьком уютном доме. Затем картина меняется. Раздаются взрывы снарядов, отца рядом нет, а мама с Митом и младшим братом куда-то спешат, таща с собой какие-то узлы. Сначала на подводе, потом пешком. Потом Мит долго сидит на скамейке около железнодорожного перрона. Поезда не ходят – пути разбомблены. Мамы и брата рядом нет. Мит голоден, он плачет. Какая-то старушка берёт его за руку и ведёт за собой. Они очень долго идут и едут куда-то. Мит спрашивает старушку, где мама, но она отвечает ему на языке, которого Мит не понимает. Наконец, на одном из вокзалов старушка после разговора с какой-то женщиной передаёт ей Мита и исчезает из жизни мальчика. А Мит вскоре оказывается в доме той женщины. Они живут в деревне. Позже, когда Мит начинает понимать окружающих, он узнаёт, что женщина – бездетная вдова и взяла его на воспитание. Вдова не слишком ласкова с приёмышем: она заставляет его работать по дому и в огороде, а за провинности наказывает. В школу мальчик ходит только два или три года. Родной язык постепенно начинает забываться, а на языке той страны, куда он попал, разговаривать особо не с кем. Когда Миту исполняется то ли четырнадцать, то ли пятнадцать лет, вдова умирает. Мит больше никому не нужен. В деревне его никто не любит, потому что никто не любил его нелюдимую и неприветливую приёмную мать. После того, как Мит несколько раз был пойман на воровстве хлеба и другой еды (очень хотелось есть!), его выгоняют из деревни, и Мит решает поддаться в город. Сначала жизнь в городе его ошеломляет и даже пугает. Но вскоре он прибивается к ватаге таких же беспризорных подростков, и жизнь, вроде, налаживается. Они промышляют воровством, спят где попало. Иногда случаются между ними ссоры и драки.

Мит к тому времени сильно вырос, мог сойти за взрослого. Из драк он почти всегда выходил победителем. И вот как-то раз, когда, обратив в бегство всех своих соперников, Мит утирал кровь из разбитого носа, к нему вдруг подошёл какой-то господин. Мит хотел убежать, потому что думал, что тот потащит его в полицейский участок. Но господин, улыбаясь, дружелюбно проговорил:

– Видел, как ты их отделал. Хвалю. Молодец, умеешь за себя постоять. Силы и храбрости тебе не занимать. Хочешь пойти ко мне работать?

Так и оказался Митридат в услужении у Терсов.

Никаких документов, понятно, у Мита не было, да он и не ведал, как они выглядят. Знал он только своё имя, а фамилию, подумав, назвал той вдовы, у которой вырос. Возраст Терс записал приблизительно, возможно, пару лет набавил.

– Мне надо, чтобы у моих слуг всё было в полном порядке! – сказал новый хозяин и вскоре сумел выправить Миту паспорт. Затем он привел юношу в одно место, где его научили правильно драться, метко стрелять и водить машину. Все эти навыки дались Миту очень легко. Теперь он жил в полуподвале особняка Терса, носил казённую форму, питался на кухне вместе с другой прислугой. И вот, год назад, хозяин подвёл Мита к красивой красной машине, всалоне которой сидела такая невообразимо прекрасная девушка, что у Мита на секунду остановилось сердце.

– Иолла, – обратился к девушке господин. – Вот мой обещанный подарок. Этого молодого человека зовут Митридат. Он будет твоим личным охранником и водителем. Митридат, – это моя дочь – мадемуазель Иолла Терс. Ты головой отвечаешь за её жизнь и благополучие. Будь с ней вежлив и предупредителен, никакой грубости и хамства, запомни! Вози её, куда потребуется, охраняй её. Если что будет не так, смотри! Я легко могу устроить, что ты сгниёшь в тюрьме!

Несмотря на эту угрозу, Миту в тот миг показалось, что он – самый счастливый человек на свете! Ещё бы! Постоянно быть рядом с такой красавицей! Он даже старался не обращать внимания на её пренебрежительный тон и насмешки, хотя был вспыльчивым и самолюбивым парнем. В самом деле, от любимого человека можно многое вытерпеть, а Мит влюбился в свою хозяйку. Он отчаянно ревновал её к парням, постоянно увивающимся рядом с красоткой. Хотя и понимал, что между ним и Иоллой – пропасть. Мит видел, что Иолла воспринимает его примерно так же, как свой автомобиль или шубку или какое-нибудь украшение. Он – подарок отца. Красивый, полезный, престижный. Но только не живой человек со своими мыслями, чувствами, желаниями. Мит с этим смирился. Но потом, с середины лета его хозяйку как подменили. Она всё чаще стала злиться на своего водителя, жестоко его оскорблять, унижать, а в последнее время и вовсе распускать руки без всякой причины, причём на глазах у людей. Он был для неё громоотводом. Прекрасно понимая, что Мит бесправен, Иолла срывала на нём свою злобу, которая постоянно клокотала в её душе. И внутри у юноши что-то стало меняться. Однажды Мит вдруг понял, что терпеть такое обращение больше не может и не хочет, и что никакой любви к Иолле уже не испытывает.

Он явился к Терсу и заявил, что хочет уволиться.

– Вот как? – прищурился банкир. – И как же ты собираешься существовать дальше? Где жить будешь? Где работать? Забыл, что я тебя из грязи вытащил? Хочешь назад? Спать под забором, питаться тем, что украсть сумеешь? Давай. Но учти, перед этим ты должен вернуть мне ту сумму, которую я потратил на твое обучение.

И Терс назвал такую цифру, что Мит сразу понял: вырваться из лап Терсов у него не получится. Он будет вечно сносить обиды и оплеухи и быть бесправнее любой собаки. Удивительно, но сильный и самолюбивый Митридат очень боялся своего хозяина.

Вот в такое время и дал ему карточку общества «Рука друга» Поль.

Эстер утешила юношу:

– Не надо терять надежду. Не хочу вас обнадёживать: вернуть вас на родину будет очень трудно – ведь вы даже не знаете, где родились, какова ваша настоящая фамилия, сколько точно вам лет. Но мы будем прилагать все усилия, и, возможно, что-нибудь придумаем. А сейчас давайте решим, как изменить вашу теперешнюю жизнь. Во-первых, не бойтесь Терса. Ничего он вам не сделает. Рабства у нас в стране нет. Никакого договора, как я понимаю, вы с ним не заключали. Во-вторых, сумма, которую он вам назвал, просто несуразна. На эти деньги можно несколько лет учиться в университете. И вы уже всё давно отработали, трудясь на него. И в-третьих, я думаю, что дня за три смогу посоветоваться со знакомыми и друзьями и придумать, как вас трудоустроить и найти вам крышу над головой. Приходите сюда послезавтра в это же время, обязательно приходите!

«Интересно, явится ли Мит? – рассуждала сама с собой Эстер, когда через день заходила в свой маленький кабинетик. – Юноша подавлен, не привык верить людям, с детских лет видел только побои и злобу. Очень трудно будет возродить его душу. Хотя задатки у него хорошие, это видно».

Через два часа в дверях возникла знакомая фигура.

– Проходите, располагайтесь, – пригласила Эстер. – Ну как у вас дела, как настроение?

Мит молча пожал плачами, как будто хотел сказать: «А что может измениться»?

– У меня для вас появились кое-какие предложения. Как вы смотрите на работу курьера?

– А что это? – поинтересовался парень.

– В издательстве, где работает мой муж, сейчас требуется курьер. В его обязанности входит развозить по указанным адресам разные бумаги, письма и посылки. Зарплата, правда, не слишком велика, но на оплату жилья и на всё необходимое для жизни хватит вполне. Сколько вы получали у Терсов? – спросила Эстер.

Митридат назвал сумму, но сразу же пояснил, что почти всё удерживали за койку в комнате прислуги и питание за общим столом. На руки выдавали сущие гроши.

– Работая курьером, вы будете получать столько, – пояснила Эстер, – что вам будет хватать денег на все насущные нужды. Кроме того, вам будет по карману снять отдельную комнату. Ну и кое-что будет ещё и оставаться. Кстати, я навела справки, и нашла для вас вполне подходящее жильё. Вернёмся к работе курьера. Вы город хорошо знаете?

Ещё бы, Мит не знал города! Несколько беспризорных лет провёл он на его улицах!

– Права у вас есть. Я уверена, что машину вы водите хорошо, иначе Терс не доверил бы вам возить свою дочь. Ну, как, Митридат, вы смотрите на эти мои предложения?

Мит молчал. На его лице отражалась борьба чувств. Он и стремился к новой жизни, и боялся её. Неужели он сможет жить без ежедневных унижений и издевательств? Может ли быть что-то хорошее впереди? И сумеет ли он приспособиться к новому? А вдруг его настигнет месть Терса, что тогда?

Видя колебания юноши, Эстер продолжала:

– Если вас смущает, что вы не справитесь, не беспокойтесь, мы вас всегда поддержим. И, если потребуется, защитим. Давайте, вы сейчас не будете мне ничего отвечать, а просто съездим с вами в издательство, а потом посмотрим комнату. Ну как?

И Мит согласился.

В издательстве царила обычная суета. Мита и Эстер встретил Дамиан Арден. Вместе они направились в канцелярию.

– Ну вот, здесь курьер забирает всё, что ему надлежит доставить по разным адресам. Смотрите, вот это – указал на упакованную стопку книг Дамиан, – авторские экземпляры, то есть книги, которые издательство должно передать их автору. Он ждёт, а его книги валяются здесь, потому что нет курьера. Мы, конечно, можем нанять кого-то, желающие на должность найдутся, но жена сказала мне, что вы ищите работу и нуждаетесь в ней. И я предложил вашу кандидатуру. Поверьте, Митридат, мы сопереживаем вам, потому что и я, и моя жена тоже пострадали в результате войны. Сейчас наша жизнь наладилась, и нам хочется, чтобы это произошло и с другими. Ну как, вы согласны?

– Я… я не знаю… Я смогу?

– Ну конечно, сможете!

Митридат представил себе, что через два часа ему надо встречать Иоллу, выслушивать её насмешки, а если будет плохое настроение, то и оскорбления…

И он, вздохнув, как будто перед прыжком в воду, решительно сказал:

– А можно я начну прямо сейчас?

Стоило посмотреть на Иоллу, когда она после занятий вышла на университетское крыльцо и не увидела там своей любимой ярко-красной машинки. Она вообразила, что автомобиль попал в аварию, и уже предвкушала, как обрушит свой гнев на Мита. Добравшись домой на такси, она позвонила мажордому и приказала ему выяснить, что там такое случилось с ее автомобилем и с водителем.

Мажордом, разузнав, доложил, что машина стоит в гараже, а вот Мита нет нигде. Его форменная одежда аккуратной стопкой сложена на его койке.

До вечера водитель так и не появился. И на следующий день тоже. Он исчез, как будто и не было его никогда.

Иолла, конечно, закатила очередную истерику перед отцом, да такую, что он ретировался в свой кабинет и запер дверь изнутри.

Давно уже банкир не был так зол. Зол и растерян. Жизнь, такая комфортная и благополучная, вдруг дала трещину и стала разваливаться на мелкие куски. Когда же появилась эта, сперва незаметная трещина? Когда в его банк заявился этот гордец Вундерстайн? Или когда сынок этого графа женился на безродной выскочке? Или намного раньше, когда сам он, Теодор Терс, женился на любимой женщине, вовсе не поинтересовавшись, а любит ли его она?..

151. Будни и праздники

– Ну вот, все наши студенты, а их у нас уже, как вы знаете, трое, приступили к занятиям, пора и мне приниматься за дела, – заявил Рольф Вундерстайн, когда семейство собралось за обеденным столом. – Дел много, и сами они делаться не будут. Во-первых, меня уговорили читать курс отечественной истории в университете. Должен признаться, я и сам уже соскучился без лекций, я ведь привык к ним, читал на протяжении многих лет. Во-вторых, надо продолжать изучение архива. И, как видно, мне придётся искать для этого нового секретаря.

– А что, я уволена? – удивилась Полина.

– Нет, просто мне совесть не позволяет эксплуатировать жену сына в личных целях.

– Это совсем не эксплуатация! Мне нравится работать со старинными документами, а потом, какое же это личное дело? Это не только история вашей, теперь уже нашей семьи, а часть истории страны. Нет, я эту работу не уступлю никому!

– Полина просто боится, что появится в доме новая девушка, – пошутил Поль. – Она боится соперниц!

– Ничего я не боюсь! – возразила Полина. – Ревнивец ты, а не я! И ты же сам утверждаешь, что ты однолюб, разве нет?

– Хорошо, мы решили. Никаких новых секретарей. Это надо же, как мне повезло! Заполучил прекрасную невестку, так она, ко всем своим достоинствам, ещё и жаждет работать секретарём! – всё тем же шутливым тоном прервал пикировку молодых граф.

После приезда в столицу Петерсы вернулись в свою квартиру. Граф уговаривал их пожить немного в особняке Вундерстайнов, благо, свободных гостевых комнат было несколько, но глава семейства сказал, что пора возвращать жизнь в привычное русло, они и так всё лето гостили в замке, пора и честь знать.

Полина, конечно, немного скучала по родителям и брату. Но что поделаешь, такова судьба замужней женщины.

Тоби с молодой женой остались в замке. Уже не первый год младшего сына Микельсов оставляли присматривать за замковым хозяйством. И даже сейчас, когда их друзья из горы вполне могли взять заботу о замке на себя, Тоби предпочёл остаться.

– Во-первых, я привык, – объяснил он. – А во-вторых, мы с Розалиной решили засесть за книги, хотим на следующий год попробовать сдать экзамены в университет. А в замке нас ничто не будет отвлекать от занятий.

Был и ещё один резон, чтобы в замке оставался кто-то из людей. Горные братья заявили, что просто требуют, чтобы им поручили какую-нибудь работу, иначе им будет очень скучно зимой.

И граф решил, что они могут сделать прекрасное оборудование для будущего музея. А ещё Руб напомнил, что в их планах – научиться ткачеству и воссоздать старинные шпалеры и гобелены. Для всех этих работ им требовались самые разные материалы: древесина, шерсть, шёлк, лён – всё то, чего нельзя найти в недрах горы. Тоби был уполномочен графом покупать и доставлять мастерам всё требуемое.

И время потекло своим обычным, проторённым руслом: от бабьего лета – к слякотной дождливой осени, а затем – и к первому снегу. Полина и Эстер с радостью прислушивались, как внутри них созревает новая жизнь.

И вот, снова наступил рождественский сочельник. Гостеприимный дом Вундерстайнов распахнул свои двери, чтобы встретить праздник с дорогими сердцу людьми.

И снова запах хвои и воска свечей смешивался с ароматами ванили, корицы, свежей выпечки и мандаринов, снова сияла огнями ёлка, снова плыл над городом торжественный перезвон колоколов.

Все сидели за одним столом: Вундерстайны, Микельсы, Петерсы и Ардены, и они, поистине, были одной семьёй. Ведь не так важны кровные узы, как драгоценное духовное родство людей.

И Эстер рассказывала мужу, какие чувства переполняли её душу ровно год назад за этим же столом.

И Поль сидел рядом с женой и время от времени осторожно касался ладонью её округлившегося живота. Там, внутри, совершалось великое чудо: потихоньку созревал новый человек. И он был плоть от плоти его, Поля, и, одновременно, плоть от плоти его любимой жены. Этот крошечный человечек незримо соединял их неразрывными узами.

И граф Рольф Вундерстайн, глядя на окружающих его счастливых людей, мысленно говорил своей жене:

«Видишь, дорогая, я держу слово. Мы вместе, и в нашей жизни много света и радости. И рядом с нами много дорогих нам людей. Все хорошо, милая моя Глория, и ты всегда с нами, в каждом нашем счастливом дне, в каждой улыбке, в каждом радостном событии».

И Микельс, глядя на свою семью, (а Тоби и Розалина тоже были здесь) твёрдо был уверен: его дело в надёжных руках, и он не зря прожил свою жизнь.

И Урсик, плотно закусив разными вкусными вещами (которых, вообще-то ему есть не полагалось, ну да ради праздника запрет отменили), сладко спал на ковре перед камином. А Кот дремал, зарывшись в густую шерсть своего друга. Коты ведь любят тепло, а собачий бок греет лучше любой печки. Мисси же здесь не было. Она удалилась спать в свою любимую корзинку.

152. Мишен Арден

А в конце января случилось ещё одно счастливое событие, которого ждали все. Семейство Арденов увеличилось – на свет появился маленький Мишен. Как все волновались за Эстер! Беременность протекала сложно, да и роды были непростыми. Сказывался и возраст будущей матери, и тяготы, которое выпали на её долю. Но, ко всеобщей радости, всё закончилось благополучно. И сейчас все с трепетом и нежностью взирали на крохотное существо с лёгким пушком на почти лысой головке, с глазками неопределённого пока цвета, с круглым чмокающим ротиком, с миниатюрными пальчиками на ручках и ножках и с почти неразличимыми простым глазом ноготками. Нежное, хрупкое создание. И это чудесное, удивительное живое существо было самым прекрасным на свете. Все были единодушны в этом мнении. Но самым чудесным, самым любимым, самым родным новорождённый малыш был для своей мамы. Похудевшая и бледная после перенесённых страданий, но прекрасная в сиянии своей материнской любви, Эстер с обожанием прижимала кроху к своей груди. Разве могла она представить себе во время своих бездомных скитаний, голода, холода и нищеты, что такое вообще возможно, что это может случиться с ней.

Чтобы не испугать ребёнка и не утомить его маму, к ним подходили с поздравлениями по очереди. А людей в маленьком доме Арденов собралось очень много. Здесь были все Вундерстайны, Петерсы и Микельсы, и, разумеется, всё семейство тетушки Рахили в полном составе.

«Неужели у меня скоро тоже будет такой?» – не могла поверить Полина.

Фанни, по своему обыкновению, выражала радость слезами. Как ей было не плакать, когда она вспоминала, что пришлось пережить Эстер, и какой истощённой и измученной она была, когда впервые попала в их дом.

– Благодарю вас, господин Вундерстайн, – сказала Эстер, – за всё, что произошло в моей жизни, благодарю вас!

– Не стоит меня благодарить. Моя награда лежит у вас на руках, – ответил граф. – Отрадно сознавать, что из любого безысходного, казалось бы, положения, всегда можно найти выход. Я счастлив вашим счастьем.

– Вы обещали мне, что если родится мальчик, вы будете его крёстным отцом.

– Разумеется. Я буду рад породниться с вашей семьёй. Как вы решили назвать малыша?

– Мы хотим назвать его Мишеном, в память о моём папе.

– Ну что же, ваш отец был достойным и мужественным человеком. Он предпочёл погибнуть вместе с женой, нежели отречься от неё. Вы можете им гордиться. И хорошо, что его имя в память о нём будет носить его внук.

Когда гости уже собрались уходить, Дамиан вдруг хлопнул себя по лбу:

– Чуть не забыл сказать! Поль, «Сказка о принце Венциане» вышла из печати. Ждите, вам на днях привезут авторские экземпляры.

Поль поблагодарил. Неужели это правда? В книжных магазинах появится книга с его именем на обложке! Неужели сбывается его мечта? Главный редактор посоветовал не посвящать будущих маленьких читателей в печальные подробности создания сказки. Поэтому на титульном листе значилось: авторы Севастина и Поль Вундерстайны. Иллюстрации Полины Вундерстайн. Книга в целом обещала быть похожей на ту, что они подарили отцу в день его рождения. Только переплёт будет не шёлковый, а коленкоровый. Но тоже синий и с золотыми звездочками. А рисунки Полины настолько понравились в издательстве, что все до единого вошли в книгу безо всяких изменений.

153. Мит у Вундерстайнов

Через пару дней в двери дома Вундерстайнов позвонили. Микельс открыл. На пороге стоял высокий молодой человек с увесистым свертком в руках.

– Добрый день. Я из издательства «Светоч», привёз книги для господина Поля Вундерстайна, – сказал пришедший.

– Прошу вас, заходите, – пригласил дворецкий. Он провёл курьера в гостиную, и попросил: – Подождите минуту, сейчас я о вас доложу.

Поль выскочил почти сразу же, и первым его порывом было поскорее раскрыть пачку и увидеть книги. Но уже в следующий миг он увидел, кто эти книги принёс.

– Здравствуйте! Спасибо вам за книги. Вы ведь Митридат? Я очень рад снова вас увидеть. Вы не торопитесь? Давайте выпьем с вами чаю. На улице холодно, посидите немного в тепле. Микельс, попросите Фанни принести нам чая и чего-нибудь к нему.

Мит что-то пробормотал. То ли это была попытка вежливо отказаться, то ли он благодарил и соглашался принять участие в чаепитии – Поль не понял, потому что в комнату в этот момент вошёл Урсик. Он уже умерил свой щенячий темперамент и не кидался на каждого пришедшего с бурными изъявлениями восторга, но всё же интересовался любым новым человеком.

Урсик направился прямиком к Миту и лизнул его руку, а потом положил свою тяжелую голову ему на колени и закрыл глаза. Пёс стоял совершенно неподвижно, и только пушистый виляющий хвост выдавал его чувства.

А Мит, казалось, забыл, где находится. Он гладил пса, запускал руки в его густую шерсть и чесал за ушами.

– Буран, Буран, хороший… – шептал он.

– Его Урс зовут, Урсик, – поправил Поль.

– У нас в детстве собака была, там, на родине, Буран звали. Она помогала отцу овец пасти. Точно такой, как этот. Там у нас все собаки такими были. Я его очень любил…

– К нам он щенком попал, случайно. Кто-то его поранил, а мы его выходили. А вы не знаете, как эта порода называется? А то нас часто спрашивают.

– Не знаю. Собака и собака…

Фанни, пока они разговаривали, принесла чай и печенье.

Поль расспрашивал Мита, как он сейчас живёт, нравится ли ему работа в издательстве. Об Иолле они не проронили ни слова, но всё равно, её образ как бы незримо присутствовал и мешал им поговорить по душам.

– Спасибо, я пойду. У меня ещё много дел, – сказал Мит, поднимаясь. Провожая его, Поль сунул ему купюру. Вообще-то Миту часто давали чаевые, но в этом доме он их сперва брать не хотел. В конце концов, Поль настоял.

Вернувшись в гостиную, Поль в нетерпении сорвал обёртку со стопки книг. Вот они! Экземпляры его первой книги. Новенькие, пахнущие типографской краской. Он схватил несколько штук и помчался в кабинет, где его отец и Полина возились со своими архивными бумажками.

Радость была всеобщей. Разумеется, все обитатели дома получили на память по экземпляру книги. А сколько ещё было друзей, которым тоже хотелось подарить первую пробу своего пера! В общем, это был один из счастливых дней семьи Вундерстайнов.

154. Глория Вундерстайн Вторая

Врач вышел из родильной палаты, и лицо его почему-то показалось Полю зловеще мрачным.

– Доктор, что? Как там?.. – он с трудом выдавил из себя эти слова.

Доктор поднял на него усталые глаза и неожиданно улыбнулся:

– Что? Да всё в порядке! У вас девочка.

– Девочка?! – в один голос вскричали отец и сын Вундерстайны. – Доктор, вы не ошиблись?

– Я на протяжении пятнадцати лет почти ежедневно принимаю роды, – с достоинством ответил эскулап. – И мне ещё ни разу не случалось перепутать девочку с мальчиком.

– Простите, доктор, простите, мы вам верим, но ведь просто никак не могла родиться девочка!

– Почему? – невозмутимо возразил врач. – Вероятность рождения мальчика или девочки примерно одинакова. Так что при последующей попытке у вас будет шанс произвести на свет мальчика. А пока – прекрасная, здоровая девочка. Через некоторое время вас пригласят к роженице, и вы сможете убедиться сами. А сейчас разрешите вас покинуть.

Когда Поля, графа и Мари Петерс пригласили войти, их встретила светлая и счастливая улыбка Полины.

– Поль, у нас дочка! – ещё не окрепшим голосом произнесла она, показав на свёрток, сопящий рядом с ней. Красное морщинистое личико, ещё не разгладившееся после родов, умилило Поля. Его захлестнула волна нежности к жене и дочке.

Долго разговаривать им не разрешили. Пришла медсестра и напомнила, что Полине сейчас требуется отдых, и после перенесённых усилий ей неплохо было бы поспать.

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил граф. – Ты ведь знаешь, я занимался генеалогией нашего рода. Никогда в роду Вундерстайнов не рождались девочки. Да и мальчик всегда был только один.

– Я знаю, папа, и сам удивлён не меньше. Но, какой бы ни была причина, я очень рад! Я знаю, Полина хотела девочку, да и я тоже, только боялся об этом мечтать.

– Но всё же, должна быть какая-то причина… – рассуждал граф. – Слушай, Поль, а вдруг это связано с камнем? Пока мы им владели, он переходил от одного поколения к другому без дележа и выяснения, кто должен быть его следующим владельцем. А сейчас наш род от этой, так сказать, навязанной неизбежности освободился. Может такое быть?

– Я не знаю, – сказал Поль. – Возможно. Мы ведь очень мало знаем об этом камне. Помогал же он увидеть невидимый остров…

– Давайте поспешим домой, надо всем сообщить, а то ведь остальные волнуются, – прервала их рассуждения госпожа Петерс.

Все Микельсы выскочили им навстречу и успокоились только тогда, когда услышали, что с матерью и ребёнком всё в порядке.

Всеобщим изумлением было встречено сообщение, что родилась девочка.

Микельс стал задумчив, а потом, собравшись с духом, обратился к графу:

– Ваше сиятельство, как вы полагаете, возможно надеяться на рождение наследника в будущем? Не подумайте, что я не рад рождению девочки, только… вдруг род Вундерстайнов прервётся?! – произнёс он трагическим шёпотом.

– Успокойтесь, Микельс – обнадёжил его граф. – Полина и Поль молоды и здоровы, и я не вижу никаких причин, по которым они не смогли бы больше иметь детей. К чему эти мрачные мысли в такой счастливый день?

– Простите, ваше сиятельство, – пробормотал дворецкий. – Я, право, говорю глупости. Но это от того, что я очень переживаю за благополучие дома Вундерстайнов.

Госпожа Петерс уже звонила на работу мужу, чтобы сообщить ему долгожданную новость. После неё трубку взял граф. Он позвонил Арденам. На том конце провода его известие вызвало радостное восклицание Эстер. В трубке слышались также нечленораздельные звуки, издаваемые крестником графа.

А через восемь дней под гостеприимный кров дома Вундерстайнов снова собрались все близкие, чтобы приветствовать нового человека, пришедшего в мир.

Полина, по мнению её мужа, стала ещё обворожительнее, а малютку все признали точной копией своей мамы.

– Мы с женой посовещались, – объявил Поль, – и решили назвать нашу дочь Глорией, в память о моей маме. Пусть в этих стенах снова появится Глория Вундерстайн! Глория – означает «слава». Пусть она будет радостью родных и славой нашего рода!

– Привет тебе, Глория Вторая, – сказал Рольф Вундерстайн, осторожно беря внучку на руки. – Твой дедушка счастлив, что ты появилась на свет!

Эстер, которая, конечно, тоже была здесь, прижимала к себе маленького Мишена. И дети то по очереди, то дуэтом возвещали всем, что вот они – новые граждане мира, утеха родных, надежда семей, любовь близких.

Дамиан на несколько минут отвлёк внимание Поля, чтобы сообщить ему, что весь тираж «Принца Венциана» в магазинах раскуплен, и издательство планирует допечатку.

– Вам бы надо, Поль, подумать о том, чтобы написать ещё что-нибудь. У вас теперь есть имя, «Светоч» охотно издаст вашу новую книгу.

– Я уже кое-что пишу, – признался Поль. – Книга будет называться «Сказание о рыцаре Валенте и его оруженосце Микле». Отец как-то рассказал мне историю нашего предка, кое-что стало ясно из его письма, ну а потом, когда мы нашли место его захоронения, мне захотелось, чтобы другие тоже узнали об этом человеке. Но не по сухим страницам исторических монографий, а в виде увлекательного художественного повествования. Полина мой замысел одобрила и даже нарисовала несколько эскизов будущих иллюстраций.

Поль сбегал за папкой и начал показывать Дамиану Ардену рисунки.

– Вот герольд у ворот замка, а вот здесь – рыцарский турнир. Это – Валент и король Эдвин. Дальше – Валент и Алисия с маленьким Альбертом. Тут – Валент и Микль на корабле, Затем – сватовство в Версинии, пир, Битва при перевале. И последняя иллюстрация – женщина на Поле скорби ищет тело своего мужа. Об этом нам рассказал Руб. Это – жена Микля, видите, у неё новорождённый ребёнок, она привязала его к себе платком и, рыдая, бредёт среди убитых воинов.

Поль и Дамиан не заметили, как к ним подошёл граф. Он взял последний рисунок, долго его рассматривал, а потом сказал:

– В следующем году на Поле скорби мы планируем создать мемориал. Мне думалось, что надо изобразить двух воинов: нашего и низовийского, сошедшихся в смертельной схватке. Но сейчас я вдруг подумал, а не лучше ли поставить такую вот скульптуру: женщина с грудным ребёнком рыдает над телами двух павших воинов? И не надо высоких пьедесталов – пусть памятник будет только чуть выше зрителей. Мне кажется, именно такое изображение наиболее сильно донесёт до людей трагизм произошедшего.

И Дамиан Арден и Поль согласились с графом.

155. Заговор

Перед королём Фридериком лежал только что выпущенный альбом «Замок и город Вундерстайн» – красочное большеформатное издание, изобилующее такими прекрасными цветными фотографиями, что порой казалось, что всё изображенно на них, наверное, красивее, чем на самом деле. Чего здесь только не было! И сам замок в разное время суток и с разных ракурсов. И отдельные снимки стен, башен, рва, подъёмного моста, портала, конюшни… И интерьеры, поражающий воображение: главный зал, и отдельно – доспехи, посуда, шпалеры на стенах и витражи на окнах, средневековая кухня, камины, галереи, крутые узкие лестницы, факелы на стенах. Музейные залы: находки на Поле скорби – обломки мечей, щитов и копий, доспехи Валента Вундерстайна (что подтверждается изображённым на них гербом) и оруженосца Микля. И выставка «невестиных сундуков» в другом зале. А ещё: сундуки, в которых шесть веков лежали под землёй сокровища Вундерстайнов… и многое-многое другое.

Следующий раздел альбома был посвящён Полю скорби и возведенному на нём мемориалу, а также древней церкви Всех святых, в ограде которой покоился прах павших воинов.

Третий раздел издания знакомил с городом Вундерстайном. Старинные улочки, здание ратуши, городская площадь, гостиница, жители в традиционных праздничных нарядах.

И, наконец, последний раздел воспевал красоту природы горного края: величественные вершины и глубокие ущелья, красочное цветение альпийских растений и озеро, расположенное сразу за городом.

Безусловно, любой человек, полиставший этот альбом, сразу же загорался желанием посетить отдалённый уголок королевства, чтобы самому увидеть эту красоту.

Вот и король, переворачивал страницы и не переставал восхищаться.

Однако, когда он ознакомился со всем альбомом и захлопнул его, то взглянул на своего друга Рольфа строго и даже с некоторой обидой.

– Всё это безусловно прекрасно, но скажи мне, Рольф, что за секреты у тебя завелись? Разве мы не друзья? Второй год я прошу тебя сказать, кто так замечательно отреставрировал замок? Кто создал всю эту красоту? Я ведь помню, в студенческие годы мы на пару дней ездили к тебе в замок. Прости, но то, что я тогда увидел, называется «упадок и запустение». И вот, почти через четыре десятка лет выясняется, что ты владеешь практически новым замком! Впечатление, что его только что построили. Я понимаю, что в средствах ты сейчас не стеснён. Но ведь такая работа делается не один год! Да и народа и техники на такую реставрацию требуется огромное количество. А качество работы! Ну скажи, кто в нашем королевстве способен на такое? Я понимаю, тебе хочется быть обладателем единственного, уникального в своём роде архитектурного памятника. Но ведь в стране есть и другие объекты, требующие качественной реставрации, и мне непонятно, почему ты скрываешь своих мастеров.

– Не обижайся, Фрид, –:попросил Рольф Вундерстайн. – Есть одно обстоятельство, не позволяющее этим мастерам работать в других местах. Я разговаривал с ними. Они готовы предстать перед тобой и всё объяснить, но только ты должен приехать в Вундерстайн сам, и, причём, один.

– Как ты это себе представляешь? – продолжал сердиться Фридерик. – За мной всюду тащится как минимум человек десять придворных, супруга, принцы, я уже не говорю об охране и репортёрах. А ещё этот Эрик – он же с меня глаз не спускает! Пусть лучше твои строители сами приедут сюда.

– Я же говорю, это невозможно.

– Ничего не понимаю, какие-то тайны, загадки, секреты…

Друзья помолчали.

– Слушай, Фрид, – сказал, наконец граф. – Помнишь Харуна ар-Рашида?

– Это того, который бродил переодетым по улицам ночного Багдада в сопровождении одного только визиря, чтобы послушать разговоры горожан?

– Да, его. Ты тоже можешь на короткий срок исчезнуть с государственной сцены и предпринять путешествие в Вундерстайн инкогнито.

– Легко сказать! Тогда газет не было! А сейчас, попробуй найти хоть одного человека в королевстве, который не знает, как я выгляжу! Или ты мне предлагаешь поверх моей бороды наклеить другую? Бред!

– Подожди, не горячись. Всё можно устроить. Ты сам сказал, что в государственных делах сейчас наступило небольшое затишье. Заранее никому ничего не говори. Оставь своей семье и придворным записки о том, что ты должен на несколько дней отлучиться и просишь тебе не мешать и не начинать поиски раньше, чем через неделю твоего отсутствия. Не пиши, куда ты направляешься, а то они за тобой увяжутся. Составь официальную бумагу, что вместо себя оставляешь блюстителем трона на этот срок принца Аристарха. Ты мне говорил, что он уже превзошёл все науки, потребные для наследника. Вот, пусть и проверит себя на деле. Выбери самую простую одежду, в которой тебя труднее всего будет узнать. Когда стемнеет, незаметно переоденься и один пройди в королевский гараж. Найди самую неприметную машину, заранее запасись пропуском на выезд. Сам ты водить умеешь, надеюсь?

– Давно не водил, – неуверенно отозвался Фридерик.

– Ладно, далеко ехать не придётся. Назначим укромное место, где будет тебя ждать другой автомобиль. Пересядешь в него. За рулём будет один из моих слуг. Он привезёт тебя в мой городской особняк. А там мы ещё раз поменяем машину и сейчас же, ночью отправимся в Вундерстайн. На рассвете будем на месте. В город заезжать не станем, сразу проследуем в замок. А потом поднимем мост, и ни один посторонний не попадёт туда. Тогда ты и осмотришь всё воочию, и познакомишься с моими строителями, а заодно и с тем знакомым, который тебе презентовал «квадриги».

Король хотел было что-то возразить, но в его душе, задавленной бесконечной бумажной канцелярщиной, вдруг возникла неукротимая жажда приключения.

«Ну хоть один, один единственный раз в жизни могу я себе что-нибудь позволить?» – вопрошал он себя. А вслух неожиданно для самого себя вдруг сказал:

– А что? Давай, попробуем!

156. Каникулы короля

– У нас, кажется, получилось! – ликовал король, завидев в рассветных лучах очертания гор.

Пожалуй, никогда в жизни Фридерик не ощущал такой свободы. Ну, разе только в студенческие годы, когда он ещё не считался наследником. Как это здорово, ехать куда-то на машине без докучливого внимания свиты и назойливых журналистов! Как чудесно что нет необходимости постоянно следить за тем, какое у тебя выражение лица, или какую позу ты принял, а не то на следующий день твоя фотография облетит все газеты. И не надо взвешивать каждое слово из опасений, что его не так истолкуют! А если рядом с тобой ещё и старый друг, а впереди – некая тайна, которая будет открыта ему, то можно ли желать от жизни ещё чего-то?

И вот машина уже ползёт в гору, на которой возвышается древний замок. И в жизни это, оказывается, даже намного красивее, чем на цветной фотографии.

Утренняя свежесть приятно бодрит, но королю не холодно: он облачился в свитер с высоким воротом, чтобы хоть частично замаскировать им свою бороду.

Автомобиль пересекает по мосту ров, до верху наполненный водой, затем ныряет в полумрак въездной башни и, наконец, оказывается на замковой площади. Раздаётся скрип ворота и лязг цепей – это медленно поднимается мост. И замок теперь надёжно отгорожен от окружающего мира. На шлагбауме перед рвом висит объявление, что экскурсии по замку на несколько дней отменяются.

Обитатели замка, за исключением четы Микельсов и их сыновей, ещё спят.

Дворецкий выходит навстречу гостю и хозяину. Много лет прошло, но как забыть это лицо, пусть и украшенное теперь окладистой бородой.

– Ваше величество… – склоняется в глубоком поклоне старый дворецкий.

– Я рад вас снова увидеть, Микельс. – Но, поскольку я здесь с неофициальным визитом, я прошу вас и всех впредь называть меня просто: господин Фридерик.

– Слушаюсь, ваше вели… господин Фридерик, – снова поклонился Микельс.

Королю очень хотелось поскорее рассмотреть всё, что его окружало. Но он должен был признаться себе, что глаза у него слипаются, и он с трудом подавляет зевоту. Сказывалась бессонная ночь.

– Вот что, Фрид, – заметил его состояние друг. – Предлагаю следующий план действий. Сейчас мы немного перекусим, а потом надо будет отдохнуть с дороги. Поверь, на свежую голову всё воспринимается совсем по-другому. Да мы с тобой уже и не мальчики, чтобы легко обходиться без сна сутками.

Микельс и Фанни подали приехавшим ранний завтрак, а потом короля отвели в приготовленную для него комнату. От помощи слуг король отказался, и его оставили одного. Последнее, чему подивился Фридерик перед тем, как улечься в постель, так это совершенно неожиданному комфорту. Он с удовольствием умылся с дороги, а потом, едва его голова коснулась подушки, погрузился в крепкий, глубокий сон, каким он не спал с самой юности.

157. Каникулы короля (продолжение)

Фридерик проснулся и в первые минуты не мог понять, где он находится. Абсолютная тишина и покой – это было так не похоже на утро в королевской опочивальне, где с утра на него наваливались мысли о государственных делах. Сейчас он снова почувствовал себя беззаботным мальчиком, каким был в детстве. Он решил ещё немного понежиться в постели, чего с ним не случалось уже много лет. Король потянулся и с удовольствием ощутил каждую клеточку своего отдохнувшего тела.

Он всё же взглянул на часы и увидел, что день давно перевалил за середину. Это подстегнуло Фридерика:

«Ещё подумают, что король лентяй и лежебока!» – подумал он и поспешил в ванную. Пока Фридерик умывался, он заметил интересные детали, которые вчера ускользнули от его уставшего сознания.

Во-первых, что за странный материал, их которого сделана вся сантехника? Это не фаянс, не фарфор и не стекло молочного цвета. Непонятно. Затем, неужели эти краны позолочены? Никогда бы не подумал, что Рольфу так важен подобный показной шик. И вообще, откуда в замке бесперебойно горячая вода? Помнится, раньше и холодной не было. Неужели Вундерстайн устроил тут котельную?

Но больше всего поразили короля стены, пол и даже потолок ванной комнаты. Они были облицованы не плиткой, а искуснейшей мозаикой. И насколько Фридерик разбирался, она была составлена из полудрагоценных камней.

«Сколько же денег всадил Рольф в реставрацию замка?» – недоумевал король. И, главное, он никогда не замечал раньше в своём друге такого пристрастия к роскоши.

Когда король вышел из спальни, то увидел, что напротив его двери стоит молодой человек в ливрее.

– Кто вы? – удивился Фридерик. – И что вы здесь делаете?

– Тобиас Микельс к вашим услугам! – отрапортовал парень. – Жду ваших распоряжений, господин Фридерик!

– Вы сын дворецкого? – догадался король.

– Совершенно верно, господин Фридерик!

– Распоряжений у меня никаких нет. А скажите, где сейчас все?

– Я провожу вас в гостиную, все ожидают вас там. Скажите, можно дать разрешение накрывать стол к обеду?

– Да, да, конечно, – согласился Фридерик.

При его появлении в гостиной все встали.

Граф подвёл к королю молодых мужчину и женщину. На руках у последней была очаровательная девчушка в розовом платьице и с розовым же бантиком на льняных кудряшках. Малышка была занята важным делом: она с упоением сосала свой указательный палец.

– Вот, Фридерик, позволь тебе представить: мой сын Поль, его жена Полина и моя внучка – Глория.

– Ты счастливец, Рольф, – сказал король.

– Я знаю, – ответил тот.

– А у меня и сыновья, и внуки – одни мальчишки! – посетовал король.

Он протянул руки к малышке и спросил:

– Ну что, пойдёшь ко мне?

Но девочка скривила личико, явно готовясь зарыдать, и спрятала его на груди у матери (не забывая время от времени бросать искоса быстрый взгляд, проверяя, на месте ли незнакомый дядя).

– Она, наверное, испугалась моей бороды! – захохотал король.

Потом были представлены Петерсы. С молодыми Микельсами король уже был знаком, а их родителей в гостиной не было – они хлопотали на кухне и в столовой.

Когда, наконец, Микельс пригласил всех в столовую, у Фридерика просто разбежались глаза. Сначала он обратил внимание на необыкновенное круглое окно, за которым простирался изумительный горный пейзаж. Когда король подошёл поближе, чтобы полюбоваться им, то чуть не налетел на макет замка. Он наклонился, чтобы получше разглядеть это чудо, и вдруг упёрся лбом в невидимый колпак.

– Рольф, чем больше я нахожусь в замке, тем больше изумляюсь! – сказал Фридерик. – Почему в том альбоме нет фотографий этих удивительных интерьеров и вещей?

– Потому, что это наша приватная территория, – невозмутимо отвечал граф. – Сюда имеют доступ только родные и друзья.

– Послушай, неужели у тебя во всех помещениях так?

– Я тебе покажу всё без исключений – пообещал Рольф Вундерстайн. – Но давай сначала пообедаем. Во-первых, все проголодались, во-вторых, еда остывает.

Да, Фридерик в былые времена был знаком с кулинарными талантами Фанни. Но то, что он увидел на столе сегодня, заставило его буквально застонать (конечно, не вслух) от восторга.

Надо сказать, что король был склонен к полноте, поэтому придворные врачи, радея о здоровье монарха, тщательно следили за его рационом. Изъято было всё жирное, сладкое и мучное, а заодно и всё солёное и острое. Никто не спорит, они были совершенно правы, но как порой Фридерику хотелось съесть кусочек торта, или сырокопченого окорока, или пирог с яблоками!

Он глянул на стоящие перед собой блюда, и своею королевской властью выдал себе разрешение на время своего непродолжительного отпуска забыть о диете. После этого он со спокойной совестью приступил к обеду и познакомился с большинством кулинарных творений госпожи Микельс.

Теперь графу предстояло самое сложное: хоть немного подготовить своего друга к визиту детей горы. Он по опыту знал, что первой реакцией будут недоверие и даже подозрение в розыгрыше.

– Фрид, давай пройдем в кабинет, я хочу тебе кое-что рассказать, – предложил он.

– Что зря сидеть в кабинете! Я ещё толком ничего не видел в замке. Пойдём лучше в музейную часть. А, кстати, где же твои обещанные реставраторы? И как они попадут в замок, если мост поднят? По-моему, ты мне просто морочил голову, желая зазвать меня к себе в гости. Ну что, я угадал?

– Нет, Фрид, мои мастера скоро появятся. Они придут, когда стемнеет, а сейчас, в августе, темнеет рано. До их прихода я должен тебе кое-что рассказать и показать.

– Послушай, что за шпионские игры? Почему они собираются прийти под покровом ночи, как какие-нибудь злодеи? Или они вампиры, боящиеся дневного света?

– Фрид, по-моему, ты начитался Брэма Стокера. Разве только одни вампиры предпочитают ночной образ жизни? Вот, совы, к примеру…

– Нет, ты меня не убедил. Сова – не человек, а люди любят дневной свет. Ну ладно, пойдём в кабинет, интересно, что ты хочешь мне поведать с таким загадочным выражением лица.

Но не успели они ещё сделать ни шагу, как в столовую важной неспешной походкой вошёл Урсик. Кот, наконец-то научил (с помощью Руба) пса вести себя прилично. В прошлом остались бурное веселье, прыжки и лай. А может быть, пёс просто повзрослел. В жилых помещениях замка он теперь появлялся редко, больше любил проводить время на воздухе. Но сейчас к нему примчался Кот и попросил проверить, что за новый человек появился в замке. Хозяин с ним дружелюбен, а вот остальные (Кот это чувствовал), испытывают какие-то странные чувства. Пусть Урсик сходит, поверит, он лучше разбирается в запахе зла.

Появившись в столовой, пёс сразу же направился к сидящему незнакомцу, втянул ноздрями воздух и неожиданно, поставив передние лапы на колени королю, лизнул его в щёку.

– Урс, что ты творишь! – возмутился граф. – Как не стыдно! Опять за старое взялся! Прости его, Фрид, вымахал огромный, а ума до сих пор не набрался! А ну, пошёл отсюда, – прикрикнул Рольф Вундерстайн на пса.

Но король уже гладил и ласкал Урсика. А тот, прикрыв глаза, млел от удовольствия.

– Послушай, Рольф, это ещё одно чудо вашего замка! Скажи, где ты раздобыл такого красавца? Я тоже хочу такого!

– Прости, Фрид, тут я тебе помочь не могу. Он сам свалился на наши головы. Вернее, его привёл откуда-то наш Кот. Щенок был весь в грязи и ранен. Откуда он его раздобыл, непонятно. Наш ветеринар говорит, что никогда в наших краях таких собак не встречал.

– Слушай, подари мне его, – попросил Фридерик.

– Ещё раз извини, не могу. Во-первых, это наш друг, мы его любим. А во-вторых, они с Котом привязаны друг к другу, нельзя же их разлучить. А вот, кстати, и наш знаменитый Кот, – граф показал на Кота, который, услышав, что речь пошла о нём, выдвинулся из-за спины Урсика.

– Да-да, ты что-то говорил про кота, который помог вам разыскать клад, так это он?

– Не то, чтобы помог, а, можно сказать, нашёл. И не один клад, а три. И его сын Рыжик, что живет в гостинице, тоже в прошлом году клад разыскал.

– Рольф, ты поистине живёшь в каком-то сказочном мире! Хотел бы я иметь такого кота!

– А вот это осуществимо. У нас как раз три вполне взрослых котёнка, и ты можешь взять себе любого. Не поверишь, но на них огромная очередь. Но ты, разумеется, получишь котёнка по твоему первому слову.

– Ну что же, от котёнка я тоже не откажусь, хотя собаку мне хочется больше.

– Простите, что вмешиваюсь, – вставил слово находящийся тут же Поль. – Один мой знакомый в детстве видел точно таких собак в какой-то маленькой горной стране. Там они помогали пасти овец. К сожалению, онне запомнил названия страны, но собаки были точь-в-точь как наш Урсик.

– А что, это мысль, – сказал король. – Надо показать фотографию вашего пса всем послам. Вдруг кто-то из них признает породу своей родины.

– У нас есть фотографии Урсика, я принесу, господин Фридерик, – сказал Поль. – Только, если вам не трудно, когда удастся что-то разузнать, скажите потом папе, в какой стране обретаются родичи нашего пса. Нам самим интересно.

– Всё это прекрасно, – перебил их граф. – Но времени остается совсем мало, а разговор длинный. Пойдем, Фрид.

Король не без сожаления оторвался от пса, и они двинулись в кабинет.

Там граф извлёк из сейфа все «вещественные доказательства», как то: шкатулку, копию «Жизни горы», венец Флории, письмо Валента Вундерстайна сыну и медали, и начал рассказ, то и дело поглядывая на часы, поскольку день склонялся к вечеру.

Король слушал друга с иронической улыбкой, а когда тот закончил, сказал:

– Это и есть твой секрет? Слушай Рольф, что я тебе скажу. Мои внуки любят книгу о принце Венциане, и я тоже её прочёл. Отличная сказка! Так вот, у тебя литературный талант ничуть не меньше, чем у твоих матери и сына. Это же надо такую историю сочинить!

– Я нисколько не удивлён, что ты не поверил. Это обычная реакция. Но я должен был тебя предупредить, чтобы для тебя не было неожиданностью то, что увидишь вскоре. Пошли.

И граф повел короля в главный зал замка. Это помещение даже днём производило незабываемое впечатление, но сейчас, в колеблющемся свете факелов, картина была и вовсе фантастической. Король не знал, куда смотреть: то ли на доспехи и оружие, то ли на теснящуюся на столе ценную посуду, то ли на гигантский очаг, то ли на шпалеры и гобелены, украшающие стены. В зале уже были все домочадцы, собравшиеся в левой части зала. Граф подвёл друга к почетному месту. Король, поддавшись необычности происходящего, двигался почти машинально. Едва он сел в предложенное ему кресло, как раздалось несколько негромких, но гулких ударов в двери главного портала. Тоби и Брун поспешили распахнуть их. Раздались звуки фанфар и в замок своей бесшумной походкой вступили дети горы. Они шли строем, по трое в ряд справа от стола, и не дойдя пары шагов до того места, где сидел король, преклонили перед ним колена и склонили головы. От изумления король привстал с кресла. Наконец, горные братья встали. В первом ряду, как и всегда, были три старших сына Прима. И Аур, обращаясь к королю, заговорил:

– Мы приветствуем тебя, государь! Наш друг, хозяин этого замка, поведал нам, что ты желал нас видеть. Прости, что мы не смогли явиться к тебе сами. Граф наверняка объяснил тебе, почему мы не можем покидать пределов этой горы. Но мы испокон веку живём на земле твоего королевства, поэтому считаем себя твоими подданными. Повелевай нами, только не требуй от нас того, чего мы исполнить не можем. Мы готовы сделать для тебя любые вещи, какие ты только пожелаешь: украшения, посуду, оружие. Мы также научились и иным ремеслам: работе по дереву, ткачеству и даже музыке. Послушай, государь, наших музыкантов!

Аур махнул рукой, и в замок зашла ещё одна группа детей горы с инструментами в руках. Они заиграли какую-то незнакомую, берущую за душу мелодию.

Король тем временем разглядывал их невысокие фигуры, фантастические одеяния, причудливые причёски, очки, украшавшие почти каждое лицо.

– Простите, как вас зовут? – обратился король к Ауру.

– Меня зовут Аур, государь, после Прима я второй житель горы. А вот мои братья: Арг и Купр, третий и четвёртый горные братья. Наш главный – Прим никогда не выходит из горы, но он передаёт тебе поклон и уверения, что наш народ всегда к твоим услугам.

«Как странно… – пробормотал Фридерик. – Что всё это значит?»

Затем он произнёс вслух:

– Скажите, правда ли то, что один из вас долгие годы был свидетелем всех событий, происходивших в этой местности?

– Да, государь, это так, – ответил Аур.

– Кто же он? – вопросил король

Руб вышел вперёд и поклонился.

– Так это ты передал мне квадриги и другие монеты?

– Я, государь, – подтвердил Руб.

– Я тебе очень благодарен за это. Скажи, чем я могу тебя отблагодарить?

– Мне ничего не нужно, государь. У меня всё есть, и я всем доволен. Самое главное для моего народа – это сохранность горы. Пока она стоит, у нас есть дом и всё потребное. А поскольку на горе находится замок, значит никто не будет вторгаться в наши недра.

– А хотите, я издам указ, что вся горная местность является заповедником, и здесь запрещается проводить любые работы?

– Мы были бы благодарны за это, государь, – ответил Руб.

– И ты можешь рассказать обо всём, что видел и слышал за те годы, что провёл с людьми?

– Могу, государь.

– Скажите, – король снова обратился к Ауру. – Правда, что это вы привели замок в такое прекрасное состояние?

– Да, – подтвердил Аур.

– И сделали все эти вещи? – и король обвёл рукой помещение зала.

– Да, мы их сделали. Нам это было приятно и интересно. Мы любим делать всё красивое. Государь, мы приготовили для тебя небольшой подарок.

Двое братьев горы по мановению его руки внесли то ли кресло, то ли стул. А если точнее, это был трон. И королю показалось, что он сделан из золота.

«Ну, это вряд ли, – возразил он самому себе. – Такую тяжесть вдвоём не поднимешь. Скорее всего дерево с позолотой».

Высокая фигурная спинка трона и слегка изогнутые ножки были покрыты россыпью сверкающих камней. На спинке ими было выложено изображение королевского герба.

«Неужели, самоцветы?» – поразился Фридерик.

– Государь, мы сейчас полюбили читать книги. И во многих из них сказано, что короли в торжественных случаях сидят на специальных стульях, называемых тронами. У тебя, конечно, тоже есть трон, но мы подумали, что может быть, тебе пригодится когда-нибудь и наш подарок, – сказал молчавший до этого Арг.

Король подошел к трону, сел на него, потом поднялся и стал разглядывать, дивясь тонкой работе. Он захотел подвинуть трон, чтобы лучше рассмотреть, но не тут-то было.

Король был сильным мужчиной, поэтому неудача смутила его. Он навалился на трон, но едва сдвинул с места.

– Скажите, из чего он сделан? – задал вопрос Фридерик.

– Государь, мы знаем, какой металл в чести у людей. Это, разумеется, золото.

Король молчал. Он старался осознать услышанное.

Когда замешательство прошло, король стал энергично отказываться от подарка, чем, кажется, удивил и огорчил детей горы.

– Почему, государь? – вопросил Аур. – Тебе не понравилась наша работа? Скажи, что надо переделать, и мы тут же исправим.

– Нет-нет, работа прекрасная, лучше быть не может, но я не могу принять дар столь огромной стоимости.

– Нам не ведомы понятия дорого или дёшево, – объяснил Аур. – Мы понимаем только красиво или нет. Какая разница, из чего сделана вещь? Золото хорошо тем, что не тускнеет и не меняет вида с годами. За это мы и любим работать с ним. Но и другие металлы также хороши, каждый по-своему.

– Я вам благодарен за столь ценный и красивый подарок, – наконец решился принять подношение король, – скажите, я могу ещё о чем-то вас попросить? Мне Рольф, то есть граф Вундерстайн сказал, что вы умеете изменять свои размеры. Это правда? Можете показать?

– Пожалуйста, – сказал Аур и исчез.

С изумлением король увидел около своих ног крохотного человечка, который стал постепенно подрастать, пока не достиг обычного для себя роста.

– Послушайте меня, господа, – сказал Фридерик, когда снова обрёл дар речи. – Не судите меня строго за то, что я до конца не могу поверить в ваше существование. Весь опыт моей жизни, все мои знания убеждают меня в одном, а мои органы чувств доказывают мне иное. Но я буду очень стараться, чтобы осознать увиденное и услышанное. Хотя, какая-то часть моего сознания твердит мне, что это искусный розыгрыш.

– Мы всё понимаем, государь, – успокоил короля Арг. – Каждый человек, который узнаёт о нас впервые, думает так же. Об одном просим тебя. Что бы ты ни решил, не говори никому о том, что увидел, услышал и узнал. Мы видим вокруг себя хороших людей. Но знаем, что есть и иные. Они не остановятся ни перед чем, чтобы вторгнуться в недра горы и завладеть нашими сокровищами. И при этом можем пострадать не только мы, но и твой друг, и его семья.

– Да, верно, – согласился король. – Алчных людей ещё много. Даю вам своё королевское слово, что буду хранить вашу тайну.

– Можно спросить тебя государь? – вдруг заговорил не проронивший до этого ни слова Купр.

– Да, конечно, – разрешил король.

– Мы во всех книгах читали, что король носит на голове знак своей власти – корону. А на тебе её нет. Почему? Может быть, ты её потерял? Или кто-то забрал её у тебя? Скажи только слово, и мы сделаем для тебя самую красивую в мире корону.

– Спасибо, – улыбнулся король. – Но не надо. У меня есть корона. Но понимаешь, всё время носить её на голове тяжело и неудобно. Поэтому я надеваю её только по торжественным случаям. Если бы я знал, что у меня будет такая встреча, то обязательно бы её взял с собой. Но я приехал сюда не как король, а как старинный друг хозяина замка, поэтому и оделся по-простому. Прошу меня за это извинить.

– Что ты, государь, нам всё равно, во что ты одет. Мы счастливы тем, что познакомились с тобой.

– Знаете, что мне пришло в голову? – сказал Фридерик. – Хотите быть придворными ювелирами королевства? Мне иногда требуется сделать кому-то подарок: ценную вещь, украшение или что-то в этом роде. Никто не может выполнить это лучше вас. Разумеется, если это вас не затруднит.

– Государь, мы будем счастливы исполнить любую твою просьбу, – заверил Аур.

Потом все сыновья горы снова преклонили колена и затем, не нарушая построения, направились к выходу. Граф в последний момент попросил Руба и Купра задержаться.

Когда они остались одни, граф предложил:

– Фрид, дружище, не хочешь ли ты прогуляться на Поле скорби? Сейчас ночь, тебя там никто не увидит. А Руб – свидетель того, что произошло в то достопамятное время. Осмотрим мемориал, дойдём до храма Всех святых, поклонимся павшим воинам.

– Это будет исполнением моей давнишней мечты. Помнишь, ты показывал мне эти места тогда, в наши юные годы?

– Да, но с того времени всё сильно изменилось, – сказал граф.

На всю жизнь в памяти короля запечатлелась та ночная прогулка. Тихо и пустынно было вокруг. В свете луны живой казалась бронзовая фигура женщины, рыдающей над павшими. Руб показал королю камень, под которым похоронил рыцаря Валента и оруженосца Микля. Фридерик не мог поверить в то, что он разговаривает со свидетелем тех давнишних событий. Но верить приходилось. Ведь именно Руб показал Рольфу место захоронения. Потом дошли и до церкви Всех святых. Разумеется, она была закрыта, но король обошел кругом древние стены. И, конечно же, возложил на могильные плиты скромные полевые цветы, которые догадался нарвать по дороге.

Возвращались в замок далеко за полночь.

Руб поднял за вошедшими мост.

– У меня к вам ещё одна просьба, – обратился к жителям горы граф. Помогите отнести ваш подарок в машину, мы сами не справимся, а завтра, возможно, мы уедем ещё до заката. Королю надо возвращаться во дворец.

Тоби выкатил из гаража микроавтобус, и Руб с Купром без малейших видимых усилий погрузили туда трон.

– Вот это силища! – прошептал король своему другу.

– Ну что же, пришла пора прощаться, государь! – сказал Купр.

– Мы вас проводим, правда, Фрид? – обратился граф к другу.

– Да, разумеется, – согласился король, не понимая, куда они сейчас направятся. Путь лежал через конюшню. Там было очень темно, и в темноте слышалось фырканье лошадей. Затем они миновали узкий проход, ведущий в тайный садик. Когда-то королю уже доводилось здесь бывать, вот только лошадей он не припоминал. Кажется, тогда здесь был гараж.

Тайный садик был освещён светом луны, у дальней стены белел круглый камень. К нему все и направились.

– Вот здесь два года назад и был найден клад, – пояснил граф.

– Прощай, государь, – поклонился Купр, Руб тоже отвесил поклон. – Этот день был счастливым для нас!

И внезапно они исчезли. Хоть король уже и видел уменьшение Аура, но сейчас это снова его ошеломило.

– Где они? – спросил он графа.

– Уменьшились и ушли к себе домой. Под камнем есть вход в лаз, ведущий в недра горы.

Король присел на корточки и силился что-то разглядеть в траве.

– Пойдём-ка лучше спать, дружище, – предложил граф. – Время позднее. Завтра с утра я тебе всё покажу и обо всем расскажу. А сегодня пора на боковую.

И он повёл Фридерика в его спальню.

158. Король возвращается

– Это правда? – спросил король, когда они встретились снова за завтраком.

– Что именно? – удивлённо вскинул на него глаза Рольф Вундерстайн.

– Ну… всё то, что было вчера. Ты знаешь, я всю ночь почти не спал, но, когда ненадолго забывался сном, перед моими глазами сразу возникали эти странные создания. То, как они двигаются, как выглядят, как одеты… Это всё так непривычно, так не по-человечески…

– Всё правильно, не по-человечески, потому что они не люди. Правда, Руб, проживший многие годы среди людей, предпочитает обычную одежду. Да и манера поведения у него больше похожа на нашу. За это они его прозвали: Руб-получеловек.

– Слушай, расскажи мне более подробно обо всём. Я вчера, признаюсь тебе, слушал не очень внимательно, думал, что ты меня разыгрываешь.

– Разумеется. И расскажу, и всё покажу. Ты же многого в замке еще не видел.

До самого вечера длились разговоры и осмотр замка и музея.

И никто не догадывался о том, каким важным делом занят Кот. А он, посадив перед собой своих котят, начал:

– Слушайте внимательно, дети. Сегодня один из вас уедет далеко-далеко. Его выберет сам король. И счастливчик будет жить во дворце. Я не очень понимаю, что такое король, и что такое дворец, но мне кажется, что это очень здорово. И король знает, что вы – мои дети – дети Кота, нашедшего клады. Поэтому не посрамите меня, постарайтесь тоже найти клад.

И Кот стал растолковывать своим отпрыскам, что такое клады, и как их надо искать.

«Малы ещё, – сокрушался Кот. – Не поймут ничего, всё перепутают и позабудут».

Но всё равно, попытаться надо. И Кот всё повторял и повторял, как правильно поймать мышь, как заставить её разузнать про клады, и как потом сделать так, чтобы люди поняли, где надо искать.

Обучение закончилось, когда появилась госпожа Микельс, собрала всех котят в фартук и пошла в гостиную. Кот бросился за ней.

Король внимательно рассмотрел малышей и выбрал любимца Кота, смышлёного и весёлого котёнка, целиком рыжего без единого белого пятнышка. Он обещал в будущем стать точной копией Кота. Выбранного котёнка посадили в самую красивую корзинку, какая только нашлась в замке. Микельс уже упаковал два десятка сеянцев капитанского куста. Король собирался передать их в флизбергский ботанический сад.

– Пора, – с грустью в голосе сказал Фридерик, когда солнце стало садиться. За эти два дня он столько увидел, столько перечувствовал, столько узнал нового, сколько не вместилось бы и в несколько лет. И королю совсем не хотелось покидать замок. Но, что поделаешь, государственные дела не ждут.

Всё население замка вышло попрощаться с дорогим гостем. Зазвенел цепями мост, и две машины выехали за ворота. Они проехали через засыпающий городок Вундерстайн и устремились по дороге к столице.

– Нам тоже скоро придётся до весны попрощаться с замком, сказал Рольф другу. – Что поделаешь. У нас с каждым годом в семье прибавляется студентов. Сейчас их уже пятеро. Сын с его женой перешли на четвёртый курс, брат Полины – на второй, а сын нашего дворецкого и его жена тоже решили стать историками, и в этом году начнут учёбу на первом курсе. Тобиас говорит, что хочет посвятить себя работе в нашем музее, а для этого нужны знания. В замке останется семья старшего сына Микельсов. Мы, конечно, привыкли всегда видеть их зимой в столице. Но что поделаешь, нельзя на девять месяцев покидать замок, сейчас в Вундерстайн приезжает много народу, чтобы посетить наши достопримечательности и осмотреть замок. Я уверен, что Брун справится.

Когда рано утром серебристая машина с королём и графом (вёл машину Поль) приблизилась к главным воротам дворца, произошёл конфуз. Стража не пустила Фридерика во дворец.

– Какой ты король? – заявили стражники. – На себя погляди! Если бороду отрастил, думаешь, сразу стал на короля похож? Иди, иди отсюда по-хорошему!

– Ну вот, а ты говорил, что тебя каждый житель нашей страны в лицо знает, – подначил друга Рольф. – Это приключение в духе «Принца и нищего»!

– Что же делать? – заволновался Фридерик.

– Спокойно, ничего страшного. Поль, поезжай ко входу в королевскую канцелярию.

Канцелярия работала круглосуточно, и графа там хорошо знали.

– Пригласите, пожалуйста, королевского секретаря, – попросил граф.

– Время раннее, он ещё отдыхает.

– Значит, разбудите его. Дело срочное, – граф от короля знал, что секретарь живёт во дворце, чтобы всегда быть под рукой.

Через несколько минут явился не до конца проснувшийся, а поэтому недовольный Эрик.

– Что случилось ваше сиятельство? Почему такая срочность? Какое бы дело у вас ни было, король сегодня не сможет вас принять.

– Разумеется, не сможет. Потому что его не пускают во дворец, и он сидит в моей машине.

Лицо Эрика мгновенно преобразилось, и он пулей выскочил на улицу.

– Ваше величество, ваше величество! Я счастлив, что вы вернулись! Вы не представляете, как мы переживали за вас! Мы решили, что ваше кратковременное отсутствие лучше скрыть ото всех, чтобы не сеять слухов в народе. Что вас не было во дворце, знает только ваша августейшая семья и несколько человек из правительства. Стража уверена, что вы на месте, поэтому приняли вас за самозванца, пытающегося проникнуть во дворец. Но, тем не менее, они будут строго наказаны!

– Не надо. Они выполняли свой долг. Я доволен их службой.

– Слушаюсь, ваше величество!

– И вот что, Эрик, я с дороги хочу отдохнуть. Не беспокойте меня до середины дня. Вам поручаю выгрузить из автомобиля, который подъедет чуть позднее, подарок, который мне сделали там, где я был. Найдите ребят покрепче. Подарок тяжёлый. Установите его в зале приёмов. Заберите из автомобиля упаковку с саженцами и передайте их без промедления в ботанический сад. Скажите, что я прошу обеспечить за ними должный уход. И ещё одно, – король принял от Поля корзинку с котёнком. – Отнесите его в мои покои. Пусть котёнка устроят и накормят. И скажите всем, что для меня это – очень ценное животное, пусть берегут как зеницу ока.

После этого король тепло попрощался с отцом и сыном Вундерстайнами и поблагодарил их за прекрасный, хоть и весьма непродолжительный отдых. А потом, сопровождаемый секретарём, скрылся в дверях канцелярии.

159. Новая Гелиселия

Вот и кончилось ещё одно лето… И чем старше становится человек, тем быстрее мелькают годы. События, которыми они наполнены складываются в копилку памяти, и там, в этой копилке, сохраняется наше прошлое. И, что удивительно: чем плотнее набита копилка, тем чаще человеку хочется полюбоваться собранными сокровищами, перебрать и перечувствовать все минувшие дни: и радостные, и печальные.

Но не воспоминаниями было наполнено сейчас сердце старого дворецкого, а беспокойством и грустью.

Он уже смирился с мыслью, что его младший – Тоби решил учиться в университете. Кто знает, возможно их сиятельство и правы, время нельзя остановить. Но вот в чём беда, вот что тревожило сердце Микельса: на несколько лет, пока Тоби не закончит обучение, придется оставлять в замке старшего – Бруна. Нельзя закрыть замковые ворота на долгие девять месяцев в году, когда там сейчас музей. Оно, конечно, хорошо, что имя Вундерстайнов и история их рода становятся всё более известными в стране, да только не к роли экскурсовода готовил своего старшего сына Микельс! Видел он в нём своего преемника, и воспитывал его так. Брун сдержан, немногословен, наизусть знает все правила и обычаи графского дома. Не растеряет ли он все эти качества за долгие месяцы без отеческого пригляда? Тоби – тот совсем не такой: подвижный, энергичный, говорливый. Выдумщик. Вот и сейчас выдумал – учиться. Их сиятельство говорят: выучится, будет достойным смотрителем музея. Микельс – и вдруг смотритель! Чудно́. Получается, сравняется с господами. Хорошо ли это? Что поделаешь: чему быть, того не миновать. Авось, всё обойдется.

Дворецкого оторвал от размышлений звонок в дверь. Кто там может быть? Завтра рано утром они уезжают в столицу, даже с горными друзьями попрощались ещё вчера, чтобы сегодня лечь пораньше.

Микельс пошёл открывать и увидел на пороге Руба. Кажется, он был взволнован.

– Простите, господин Микельс, что потревожил вас. Но произошло нечто, требующее присутствия хозяев замка.

– Погляжу, не легли ли уже спать их сиятельство, – слегка недовольным тоном произнёс дворецкий, он не любил, когда нарушали установленный порядок.

– Это очень важно, – добавил вдогонку ему Руб.

Граф ещё не ложился, он сидел в кабинете и припоминал, не забыл ли он про что-нибудь, что надо сделать перед отъездом. Услышав доклад Микельса, он пригласил Руба.

– Что случилось, Руб? Произошло что-то? Помощь нужна?

– То, что произошло – это так удивительно, так необычно, господин граф. Но я вас уверяю, что я здесь ни при чём. Это всё Курлын.

– Курлын? – удивился граф. – Что не так с этой птицей?

– Я вас прошу, господин граф, давайте пройдём в тайный садик. Вы это должны увидеть сами. И хорошо бы с нами пошёл господин Поль. И Микельс, разумеется.

За Полем увязалась и Полина, и скоро они были в тайном садике. И ахнули от изумления. Посредине садика, как раз между двумя вазами с цветами стояла невысокая девушка в светлом хитоне и с зубчатой короной на голове. Граф и Поль узнали её мгновенно. Это была Гелиселия. Могло ли что-нибудь сильнее поразить людей, чем внезапное проявление в замке строгой и властной предводительницы дев воздуха?

Но сейчас Гелиселия вовсе не выглядела ни грозной, ни рассерженной. Напротив, она приветливо улыбалась.

– Госпожа Гелиселия, если не ошибаюсь, – обратился к ней граф. – Чему мы обязаны вашим появлением? Не скрою, я несколько удивлён, что вы решились оставить остров и своих сестёр и посетить нас. Мы полностью выполнили все обещания, и у вас больше нет оснований на нас сердиться. Руб может подтвердить.

– Я не совсем Гелиселия, – промолвила гостья. – То есть, конечно, я – Гелиселия, но только не та, а новая. Луковица нашего цветка разделилась. Это для нас и большая радость, и большая забота. Из новой половинки луковицы выросла стрелка, и появилась я. А это означало, что возникла новая семья дочерей воздуха. У нас не положено, чтобы две семьи жили на одном месте. В таком случае обе луковицы погибают, а затем и тают одна за другой сёстры. Раньше всё было просто. Явившаяся новая Гелиселия брала с собой половинку луковицы, находила новое хорошее место, сажала там наш цветок и постепенно на свет появлялись одна за другой все сёстры. Но что было нам делать сейчас? Руб нам рассказал, что человек расселился повсюду. Где найти укромный цветущий уголок, чтобы там обрести новое пристанище? Мы были в унынии и тревоге, потому что на отселение даётся только семь дней. И в это время как раз прилетел Курлын. Он сказал, что знает уединённый тихий уголок, где много красивых цветов и где мы будем в полной безопасности. И даже вызвался сам отнести меня туда. Я сплела две солнечные сетки: одну для себя, другую – для луковицы. Курлын справился, ведь я создана из воздуха, а луковица ещё мала. И вот, птица меня доставила прямиком в ваш садик. Каково было моё изумление, когда я увидела Руба, который подстригал траву! Он мне объяснил, что надо спросить разрешения у хозяев сада – могу ли я посадить наш цветок в этом месте. Прошу вас, разрешите, помогите мне! Я обещаю вам, что не буду докучать своим присутствием, буду появляться только по ночам, когда людей в садике нет. Умоляю, дайте согласие, а не то через два дня погибнет и луковица, и я вместе с ней!

Что можно было ответить на эту мольбу? К тому же, Гелиселия явно изменилась к лучшему за время, прошедшее со дня их прошлой встречи (или просто у новой Гелиселии нрав был помягче?) Можно ли отказать живому существу, которое просит о помощи?

– Наш садик, наверное, мал для вас, – ответил граф. – Но если он вас устраивает, пожалуйста, сажайте ваш цветок, я не возражаю. Как вы? – обратился он к сыну с женой и к дворецкому. – Не против?

– Мы – за! – ответил за всех Поль.

«Вот тебе и сказка наяву, – подумал Микельс. – К гномам прибавились феи! Ну что же, не думаю, что от них будет вред». Он уже отвык удивляться.

Руб взялся помогать Гелиселии, и вскоре цветок был благополучно посажен. Руб обещал к завтрашнему дню сделать ажурное ограждение вокруг него, чтобы случайно не растоптать росток.

– Я очень постараюсь, чтобы первой проявившейся сестрой стала Флория, – шепнула Рубу Гелиселия.

– Благодарю тебя! – ради этого я готов день и ночь ухаживать за цветком! – пообещал Руб.

– Поль, скажи, что я не сплю! – попросила Полина мужа, когда они возвращались. – Неужели у нас в саду теперь будут жить феи?

– Самая главная фея, самая главная волшебница – это ты, моя родная. Ты постоянно совершаешь чудеса. Одна наша дочурка чего стоит!

– Да, она просто чудо! – счастливо улыбнулась Полина. – Но и феи нам не помешают, правда?

И они рассмеялись.

160. Мит уезжает

Рано темнеет в декабре! Профессор Вундерстайн вернулся из университета, когда на улице уже зажгли фонари. В такие дни бывает особенно приятно побыть со своими близкими под тёплым и уютным кровом домашнего очага.

Именно об этом и мечтал граф, переступая порог своего дома.

Но расслабиться не пришлось. Микельс взволнованно доложил, что уже два раза звонил секретарь короля и просил передать графу Рольфу Вундерстайну, чтобы тот прибыл во дворец.

Это в первый раз было такое, что король по телефону вызывал своего друга. Они не виделись с того дня, когда Вундерстайны привезли короля из его непродолжительной поездки в замок. Неужели что-то случилось?

Уже через двадцать минут граф входил в знакомый кабинет. Король устремился к нему, распахнув объятия.

– Старина, как я рад тебя видеть! Всё дела, да дела, даже встретиться некогда! Но сейчас я просто не мог не поделиться с тобой моей радостью.

Фридерик распахнул дверь и приказал секретарю:

– Эрик, несите!

Через минуту секретарь появился, неся на вытянутых руках щенка. Это была точная копия Урсика, каким он был в детстве: с мохнатой коричневой шерстью, карими глазами, толстыми лапами и пушистым хвостом.

Щенок стоял посредине кабинета и недоуменно оглядывался по сторонам. Эрик взирал на картину с плохо скрытым неодобрением.

– Спасибо, Эрик, ступайте, вы свободны на двадцать минут, – приказал король.

Когда секретарь удалился, он продолжил:

– Гляди, какой красавец! Я всё-таки его раздобыл!

– Точная копия нашего, – подтвердил граф. – Где ты его нашёл?

– Ну, не все же такие счастливчики, как ты. Не всем такие щенки достаются случайно, без всяких усилий. Но я должен тебе сказать, что в положении короля тоже есть кое-какие преимущества. Отдал фотографию твоего пса главе департамента зарубежных связей, попросил навести справки. Он фотографию размножил и отправил в посольства тех стран, где есть горы, и где занимаются овцеводством. И что же? Не сразу, но посол одной балканской страны выяснил, что, действительно, среди пастухов у них в стране разводится такая порода. А дальше всё очень просто: я попросил привезти щенка, и неделю назад стал обладателем этой замечательной псины! И что интересно: они с Абрикосом вмиг подружились!

– А Абрикос, это кто? – поинтересовался граф.

– Так это котёнок твой, мы его Абрикосом назвали. А щенка, ты уж извини за плагиат – Урсом. Уж очень он на медвежонка смахивает. Лучше клички не придумаешь.

– Урсик! – позвал граф.

– Тяв-тяв! – отозвался щенок.

– Поздравляю, я за тебя рад, – сказал Рольф Вундерстайн.

– Не представляешь, как котёнок на пару с щенком хулиганят! Пришлось даже человека приставить, чтобы следил, как бы они не учинили чего! Внуки в восторге, целый день возятся со зверьём этим. Я даже опасаюсь, что учиться хуже станут. Но, честно тебе скажу, я тоже люблю с ними поиграть. Как будто в детство возвращаешься.

– Как то место называется, откуда тебе щенка привезли? – переспросил граф и записал название.

– Зачем тебе? Хочешь ещё одного приобрести?

– Нет, просто хочу запомнить, откуда родом наш пёс.

В это время появился неумолимый Эрик, намекая, что двадцать минут истекли, и король не без сожаления стал прощаться с другом.

– Дела, дела, дела… – посетовал король. – Давай, если получится, встретимся в рождественские дни.

– Буду очень рад, – совершенно искренне ответил Рольф Вундерстайн.

На следующий день было воскресенье. Граф решил отправиться к Арденам. По дороге он купил игрушку для своего крестника, и скоро уже любовался на то, как маленький Мишен, держась за его руку, неуверенно пытается делать первые шаги.

– Ну как там поживает наш Митридат? – спросил граф Дамиана.

– Вы бы его не узнали. Парень буквально ожил. Совсем эти Терсы его задавили, хорошо, что он сумел от них вырваться. Работает хорошо, исполнительный, внимательный, вежливый. Никто на него не жалуется.

– А как с поиском его родни? – поинтересовался Рольф Вундерстайн.

– Тут всё, к сожалению, без изменений. Детективы не взялись за розыск при столь малочисленных и неопределённых сведениях.

– Ну что же. А я, кажется, нашёл, откуда родом наш Мит.

– Как вам это удалось? – удивилась Эстер.

– Через нашего пса Урсика, – и граф рассказал всю историю (не упомянув лишь о том, где король мог познакомиться с их питомцем).

– И что нам это даёт? – спросила Эстер.

– У меня возникла мысль: пусть Митридат съездит туда сам, оживит свои детские воспоминания, возможно, какие-то места узнает, мало ли что. Денег на эту поездку я ему дам. Это единственный шанс, как я понимаю.

Провожая графа, Эстер протянула графу несколько театральных билетов:

– У меня на рождественских каникулах ожидается сольный концерт, я приглашаю всех вас.

На праздновании первого дня рождения Мишена Дамиан сказал графу, что Мит благодарит графа Вундерстайна и обязательно съездит на свою предполагаемую родину, хотя бы затем, чтобы раздобыть себе такую же собаку, какая у него была в детстве. Но от денег отказывается, поскольку он уже накопил некоторую сумму, ему хватит своих сбережений.

А весной Мит сам заявился в особняк Вундерстайнов. И вовсе не по делам издательства. Он пришёл поблагодарить и попрощаться. Можно считать это настоящим чудом, можно – удивительным везением, но Мит разыскал родных.

А вышло это так: приехав в маленькое балканское государство, он проложил свой маршрут вдоль горного хребта, протянувшегося на севере страны. Не пропуская ни одного селения, он вглядывался в окружающие пейзажи, надеясь увидеть знакомые приметы местности. То на попутке, то на подводе, а порой и пешком преодолел он не один десяток километров. И вот, когда он уже потерял надежду, вдруг увидел две горы с белыми заснеженными вершинами, и зелёную долину, и пасущихся на ней овец, и огромных псов, охраняющих стадо! Это было его самое дорогое детское воспоминание. Мит не мог забыть, он не мог перепутать! Он быстрым шагом направился в селение. Домов Мит не узнавал. Да по-другому и быть не могло: та, давнишняя деревня его детства была уничтожена бомбёжкой. Была у Мита и ещё одна беда: он почти совсем забыл родной язык. Он слышал, какая речь звучит вокруг него, даже кое-что понимал. Он сознавал, что сам в детстве говорил на этом наречии. И, возможно, он вспомнит со временем забытые слова. Но как поговорить с людьми сейчас? И он стал подходить к каждому дому и, указывая на себя, называл: Митридат.

Но люди пожимали плечами или отрицательно качали головой. Никто не знал никакого Митридата.

А потом вдруг одна старушка переспросила, указывая на него:

– Митридат?

И он кивнул головой.

Тогда старушка взяла его за руку и повела к дальнему краю селения. Жестом она велела Миту подождать и зашла в дом. А вышла с женщиной, чьё лицо показалось Миту смутно знакомым.

– Ты – Митридат? – спросила та женщина.

И он снова кивнул. А потом она подошла и закатала рукав его рубашки на правой руке. Там у Мита был белый длинный шрам. Увидев его, женщина побледнела и попросила Мита наклониться. Откинула волосы на его шее и нашла там большую родинку.

И тогда женщина зарыдала и обняла Митридата, и повторяла одну и ту же фразу, которую Мит понял:

– Я твоя мама, я твоя мама…

И оказалось, что все его родные, все до единого живы, и все эти годы оплакивали его.

Когда через несколько дней он начал более или менее понимать звучащую вокруг него речь, то узнал, что произошло тогда, в его далёком детстве.

Их селение, действительно, подверглось бомбёжке. Почему лётчик сбрасывал снаряды на мирные дома? Ошибся, решив, что под крылом самолёта военный объект, или упивался своей властью над мирным населением, над десятками невинных жизней? Кто знает… Дом родителей Мита пострадал частично. К счастью, никого не убило. Но раз была одна бомбёжка, то может быть и другая. Мужчины решили уйти в горы и организовать ополчение. А их семьи бежали из разрушенного селения кто куда. Мать Мита с сыновьями решила пробираться через полстраны к дальней родне. Главное, добраться до железной дороги. Но оказалось, что поезда не ходят, поскольку пути разрушены. И мать, и дети были утомлены дорогой. У них ещё оставались кое-какие продукты, но закончилась вода, и очень хотелось пить. Неподалёку от станции был посёлок, и мама подумала, что сможет найти там колодец. Но она очень устала, поэтому решила оставить старшего сына около полуразрушенного вокзала стеречь нехитрую поклажу, а сама, взяв с собой брата Мита, налегке направилась в посёлок.

Родная страна Митридата хоть и была невелика по площади, зато богата количеством народностей, в ней проживавших. И многие из них нетерпимо относились к другим. Так было и здесь. На мать с ребёнком люди смотрели враждебно, на вопросы не отвечали, возможно, они не понимали, о чём спрашивала женщина. Наконец, её потащили куда-то, и она оказалась в комнате, похожей на полицейский участок. Там её стали допрашивать, и она с трудом поняла, что они требуют признаться в какой-то краже, совершённой несколько дней назад. Напрасно женщина убеждала, что она сегодня в первый раз в жизни зашла в этот посёлок, умоляла отпустить, потому что на вокзале остался другой её ребёнок – всё напрасно.

Отпустили их только утром следующего дня. Несчастная вне себя бросилась на вокзал, но там не было ни ребёнка, ни вещей. Несколько дней мать Мита металась, надеясь разыскать его, но всё напрасно.

Она в конце концов добралась до родни и прожила у них до окончания войны. Там и разыскал её муж, уцелевший в боях. Один раз его от верной смерти спас Буран, отправившийся с хозяином на войну. Когда отец Мита схватился с врагом в рукопашной, и тот начал одолевать, пёс своими мощными клыками решил исход поединка. Родители с младшим сыном вернулись в родные края и стали потихоньку заново налаживать жизнь. Но скорбь от потери первенца осталась с ними навсегда.

Долго никто не мог поверить, что Мит нашёлся. Родные не хотели отпускать его в Медиленд, но пришлось ещё раз ненадолго разлучиться. Мит твёрдо решил вернуться на родину, но надо было уладить все дела и оформить документы. А ещё, он не мог уехать, не сказав, как благодарен Арденам и Вундерстайнам.

– Помните, я вам как-то говорил, что добро распространяется как эстафета? – спросил граф Вундерстайн Эстер и Дамиана, когда навещал, их спустя неделю после отъезда Мита. – Я убеждён, что теперь и Митридат там, на своей родине продолжит эту эстафету.

– И что удивительно, – добавил Поль. –'Если бы тогда Кот не привёл в замок раненого, грязного щенка, если бы мы не оставили его у себя, возможно Мит никогда бы не нашёл саоих родных.

– Это ещё раз доказывает мою теорию: любое добро порождает новое добро, – убеждённо произнёс Рольф Вундерстайн.

161. Эпилог. Встреча

Кот, не торопясь, брёл в гору. Полдня он был в гостях у Рыжика. Как два взрослых степенных и солидных кота, они провели время в приятных беседах, неспешных прогулках по заднему двору, где почти не было людей с их назойливым вниманием, погрелись на солнышке, потом вернулись в трактир, чтобы слегка перекусить. Они полюбовались на свои портреты, висящие над маленькой витринкой, и на подпись под ними: «Два самых знаменитых кота-кладоискателя города Вундерстайн: Кот из замка и его сын Рыжик из гостиницы»

Кот и Рыжик немного жалели, что не могут сами прочесть эту фразу, но ее содержание знали хорошо – люди частенько читали ее вслух.

Потом в трактир ввалилась группа туристов. Сопровождающая первым долгом обратила их внимание на монеты, выставленные в витрине.

– Этот клад, – пояснила она, – найден гостиничным котом Рыжиком. А его отец – Кот из замка, нашёл целых три клада, один из которых оказался очень ценным! О, – вдруг возопила экскурсовод. – Вот они оба, собственной персоной, наши уникальные животные, гордость Вундерстайна! Какая удача, какое счастье! Вам невероятно повезло!

Котов окружили тесной толпой, их фотографировали, гладили, пытались пожать им лапы. Один даже схватил Кота на руки, но тот не терпел подобной фамильярности и сумел вырваться. На экскурсовода обрушился шквал вопросов, главным из которых был: можно ли как-то получить котёнка от знаменитых родителей?

Сопровождающая пояснила, что на кошачье потомство образовалась огромная очередь, а кроме того, далеко не все дети знаменитых котов умеют искать клады, пока этим прославились, насколько известно, только два представителя рода, которых вы видите перед собой. Хотя, вполне возможно, что в других домах кладов попросту нет.

В этот момент, к счастью котов, Анна отвлекла гостей, пригласив их за стол отведать фирменных блюд. Воспользовавшись этим, Кот и Рыжик сумели улизнуть от внимания публики на задний двор.

– Слава утомляет, – глубокомысленно произнёс Кот.

– Согласен, – подтвердил Рыжик.

Они немного подремали, потом снова вернулись в трактир, чтобы подкрепиться.

Похихикали слегка над Пушком, который до того отяжелел, что уже не мог сам забраться на своё любимое кресло. Пушок тяжело обрушивался с него, когда хотел поесть (а это желание приходило к нему частенько), а потом настойчиво мяукал около кресла, требуя, чтобы хозяева водворили его на место. Сегодня Анна, устав таскать на руках тяжёлого котяру, в сердцах сказала:

– Брал бы ты, Пушок, пример с Кота и Рыжика, побегай немного, растряси жир! Я уже не молоденькая, такие тяжести поднимать!

Пушок, конечно, оскорбился, он был очень обидчивым!

Вспоминая это, Кот шагал по знакомой дороге, ведущей к замку, и особо не торопился. Он поглядывал на тёмное небо, на луну, и прикидывал, уложили ли уже спать малютку Гло? Нет, он, конечно, любил девчушку, но категорически не переносил, когда она дёргала его за усы, гладила против шерсти или пыталась нацепить ему на голову чепчик своей куклы. Он-то ещё терпел, а вот Мисси при первой же попытке малышки сделать что-то подобное, зашипела, выгнулась дугой и выпустила когти. Девчушка от страха залилась слезами и больше к Мисси не подходила. А Урсик – тот позволял делать с собой всё, что угодно. Гло, бывало, сидела на нём, или таскала его за уши – пёс все воспринимал с благодушным терпением.

Нет, Коту больше, всё же нравился маленький Валент! Вот уж от кого никаких неприятностей, лежит себе тихонько в своей кроватке и лишь иногда высовывает сквозь прутики пухлую розовую ручку. И тогда Кот трётся о неё щекой. А когда Валента достают из колыбельки он улыбается Коту счастливой беззубой улыбкой.

В таких размышлениях Кот благополучно добрался почти до моста через ров. И тут он заметил, что навстречу ему движется нечто маленькое и непонятное. Кот пригляделся: это были три мыши, идущие на задних лапках. Две крайние вели под руки (или лапки?) третью. Кот очень удивился, потому что даже вспомнить не мог, когда он в последний раз видел в окрестностях замка мышей. А таких странных не видел вообще никогда.

А те, заметив Кота, пришли в смятение. Две крайние, бросили ту, которую вели, и она тяжело шмякнулась на все четыре лапы. Сопровождавшие её мыши юркнули в придорожную траву.

Однако, средняя мышь не только не убежала, но даже стала звать слегка дребезжащим голоском:

– Хвостина, Шмыгунья, ну куда вы, глупые девчонки! Не бойтесь! Разве вы не поняли? Это же наш господин Кот!

Вне себя от изумления Кот приблизился и всмотрелся. Мышь выглядела неважно: шерсть кое-где совсем вылезла, а в других местах топорощилась какими-то клочками, лапки были скрючены и с трудом держали свою хозяйку. Но ухо, ухо! Оно было надорвано!

– Маусина, неужели это ты? – воскликнул Кот. – Что с тобой? Ты больна?

Мышь засмеялась хриплым надтреснутым смехом:

– Господин Кот, я просто стара, очень-очень стара, вот и вся моя болезнь!

– Нет, Маусина, постой, – не мог поверить Кот. – Когда мы… познакомились, ты ведь была почти мышонком, как же так?

– Что ж, господин Кот! Мыши живут гораздо меньше людей, и даже меньше кошек. У каждого свой век! Я и так прожила гораздо дольше времени, отведённого мне природой. Давно уж нет никого из моих соплеменников, которые пришли к вам тогда ночью, поведать о найденных ящиках, а я всё живу. Но любая, даже самая долгая жизнь рано или поздно заканчивается. А в старости всё время вспоминаются молодые годы, вот я и захотела ещё раз, напоследок, увидеть те места, где прошли счастливые годы моей юности и случились самые важные события жизни. Я помню клятву. В замок мы не заходили, просто полюбовались немного издали. Я рассказала моим прапрапра- (не помню сколько раз)-внучкам мою историю, и мы побрели назад. Могла ли я мечтать о таком счастье, что ещё раз увижу вас, дорогой господин Кот! Какое утешение на старости лет! Эй, Шмыгунья, Хвостина, подойдите, поздоровайтесь с господином Котом! Это же тот самый знаменитый Кот, о котором я вам столько раз рассказывала! Вы потом детям и внукам хвастаться будете, как вам повезло!

Из зарослей высунулись две испуганные мордочки, которые пропищали:

– Здравствуйте, господин Кот!

А Маусина тем временем продолжала:

– Вы у нас знаменитость. Вам, наверное, и невдомёк, господин Кот, какую роль вы сыграли в судьбе нашего народа? Хотите, я вам поведаю?

Помните тот год, когда мы нашли для вас ящики в земле и стене?

Наступила осень, хозяева уехали, в самом замке не прекращался шум и стук. Но даже если бы всё было тихо, путь туда был нам всё равно заказан – ведь я дала клятву, а клятва монаршествующей особы – закон для подданных!

Мы сидели в гараже и тряслись от холода. Животы наши свело от жёсткой и сухойтравы, которая росла на клочке земли, где когда-то произошла наша встреча. Больше есть нам было нечего. Ясно было, что эту зиму нам не пережить. Многие наши подданные проявили малодушие и тайком убежали в город. Можно ли их осуждать? Неизвестно, как сложилась их судьба…

Мой венценосный супруг пенял мне на то, что я дала неосмотрительную клятву и погубила свой народ. Моим единственным оправданием было то, что я тогда, по сути, была ещё ребёнком, и очень не хотела умирать. Удрать в город, как это сделали некоторые наши сограждане, нам не позволяла гордость. Разве возможно представить, чтобы король покинул своё королевство и отправился искать куска хлеба в чужих краях? И многие, из тех, кто был предан престолу, остались с нами.

Мы уже смирились со своей участью и приготовились к смерти, как вдруг случилось поистине необыкновенное событие.

Перед нами предстал человек, необычный тем, что был ростом всего только чуть-чуть выше нас. Поэтому мы даже не испугались, а просто очень-очень удивились. На человеке этом было надето что-то, цветом похожее на те кругляши, которые мы тогда выкопали для вас из земли, то есть золотое.

Человек поклонился и спросил, может ли он видеть короля Мышинга сто двадцать девятого и королеву Маусину? Мы с мужем вышли вперёд.

– Я приглашаю вас, ваши величества, – сказал этот человек, – пройти со мной в наш дворец. Это просьба нашего главного – Прима. Он хочет вручить вам награды.

Мы не понимали: какой дворец, какой Прим? Да и единственной наградой, которая нас интересовала, было оказаться в тепле и что-нибудь съесть. Видя наши колебания, человек сказал:

– Если вы пойдёте со мной, то никогда об этом не пожалеете!

Что же, терять нам было нечего, и мы отправились. Вышли из ворот замка, пошли по дороге, а потом по склону горы, пока не добрались до маленькой пещерки в скале. Мы залезли в неё, и наш провожатый указал на крошечную дырочку в углу пещеры. Мы протиснулись туда.

Длинный и узкий лаз привёл нас на галерею, и, хотя было очень темно, мы чувствовали, что за краем этой галереи – обрыв.

Потом мы долго брели по каким-то переходам, коридорам, тоннелям. Нам было немного страшно – ведь кругом был один только камень, который мы не могли ни прогрызть, ни разрыть лапками.

Но унывали мы недолго. Последний лаз привёл нас в помещение, от красоты которого мы в первый миг зажмурились! Это был зал, во много раз больше, чем самый большой зал в замке, и настолько же выше. И все его стены были покрыты цветными стекляшками, как нам показалось. Но позже нам объяснили, что это – камни, подобные тем, что вставлены в разные женские штучки, только очень большие. Свет от горящих на стенах неведомых огней отражался от этих камней, и цветные блики наполняли всё пространство. А пол был металлический, того же цвета, что и одежда нашего провожатого. На одной стене сверху донизу были сделаны какие-то углубления, а в них тоже сверкали предметы, которых рассмотреть я не успела, потому что моё внимание сразу захватило ещё одно удивительное зрелище: перед нами находилось бесчисленное количество человечков, столь же малых ростом как тот, что нас привёл. Их одеяния были под стать красоте помещения. И среди всех этих людей выделялся один. Он был выше всех, потому что стоял на камне посреди зала. Одет он был в тёмно-синее широкое одеяние, доходящее до самой земли. И у этого человека были удивительные волосы и борода: совершенно белые, очень тонкие и очень длинные, и среди них мерцали разноцветные искры. Эти волосы обволакивали всю его фигуру, так, что синего одеяния почти не было видно.

Нас провели сквозь молчаливую толпу к месту, где стоял этот человек, и он сошёл с камня навстречу нам.

– Я выполнил твою волю, Прим, – сказал наш провожатый. – Перед тобой – король мышей замковой горы Мышинг сто двадцать девятый и его супруга – королева Маусина!

– Благодарю тебя, Аур, – промолвил тот, кого назвали Примом.

На нас смотрели ярко-голубые, цвета весеннего неба глаза.

– Я рад, что вижу вас, дорогие король и королева, – обратился Прим к нам. – Хотя вам вряд ли известно, какую роль вы сыграли в спасении всех нас, но мы обязаны вам своими жизнями. Вы нашли вещь, от которой эти жизни зависели. Сейчас она снова у нас. Каждый в этом деле сыграл свою роль: и вы, и Кот, и люди. И все вместе вы сделали благое дело для горного народа. Но только вас мы можем принять в нашем дворце, и только вам я, Прим – первый из горного народа могу лично вручить награды. Ни Кот, ни, тем более, люди, к нам попасть не могут. Приблизьтесь!

И Прим надел на наши шеи медали (так он их назвал), которые означали благодарность его народа. Я вижу, господин Кот, и у вас есть такая же, только покрупнее!

Кот пригляделся и заметил на шее Маусины переливчатую ниточку с золотой блёсткой внизу.

Маусина продолжила рассказ:

– Когда Прим вручил нам награды, горный народ издал такой громогласный клич, что стены каменного дворца содрогнулись. Эхо многократно его повторило. Признаюсь, у нас от неожиданности даже подкосились лапки. Но мой супруг быстро взял себя в руки (или в лапки, хе-хе) и с достоинством ответил:

– Благодарим, уважаемый Прим и вы, горный народ. Мы рады, что смогли вам помочь, хотя до этих минут и не подозревали о вашем существовании.

Голос его звучал твердо и благородно, но несколько печально, как всегда в последнее время.

– Я всё знаю, – сказал Прим. – За своё хорошее дело вы поплатились потерей жилья и пропитания, и теперь не знаете, как жить дальше. Не думайте, что наша благодарность ограничивается только медалями. Братья, – обратился он к своему народу. – Вы можете возвращаться к своим делам. Оставьте меня наедине с нашими гостями. Руб, принеси угощение, и можешь быть свободен, Аур, будь неподалёку, я тебя позову.

Тот, кого назвали Рубом, принёс блюдо с зерном, на которое мы набросились с неприличной жадностью.

Когда мы слегка утолили голод, Прим сказал:

– Хочу поговорить с вами начистоту. Думали ли вы когда-нибудь, дорогие король и королева мышей замковой горы, почему вас все не любят? Почему нет ни одного дома, где вам были бы рады? Почему для вашего уничтожения заводят кошек? Почему ставят мышеловки, раскладывают ядовитые приманки? А если увидят вас, стремятся зашибить чем попало или, наоборот, с визгом убегают?

– Это злой рок, –'ответствовал мой супруг.

– Нет, мои дорогие. Это – ваше неправильное поведение, которое никому не нравится. Я появился на свет очень-очень давно, и помню те времена, когда людей в этих краях ещё не было. И мыши тогда сами о себе заботились: строили и утепляли норки, заготавливали припасы на зиму. А потом появились люди, и вы превратились в дармоедов-захребетников, воришек и пакостников. Вы воруете продукты, портите вещи, грызёте, пачкаете всё вокруг. Не обижайтесь, а признайтесь, что это так. Я вас не ругаю, а просто призываю снова вернуться к честной жизни.

– Мы не умеем и не любим работать, – гордо заявил мой супруг. – И зачем трудиться, если у человека всё есть, надо только взять!

– И вы живёте в вечном страхе, прячетесь по углам, погибаете во множестве – вот цена того, что вы выбрали для себя.

Не думайте, что я просто поучаю вас. Нет, наш народ кое-что для вас сделал и будет делать и впредь. И мы надеемся, что вы со временем поймёте, что жить честно и приятнее, и полезнее, и безопаснее для вас. Аур, отведи их величеств в их апартаменты!

Мы думали, что настало время возвращаться в холодный гараж, и загрустили.

Попрощавшись с Примом, мы отправились в обратный путь, вот они, галереи, коридоры, гроты. И, наконец, мы снова поползли по узкому лазу. Когда уже впереди виднелся неясный свет, Аур вдруг свернул в какое-то ответвление хода, которое раньше мы даже не приметили. Сначала этот ход был довольно узким, но затем расширился, и мы попали в целый лабиринт больших и маленьких помещений, соединённых ходами. Здесь было тепло, пол устилала сухая душистая трава, а многие отсеки были до верху заполнены какими-то семенами, зерном и сухими корешками.

– Что это? – с удивлением спросили мы нашего провожатого.

– Это ваш новый дом, – ответил он. – Мы сделали его специально для вас и даже на первое время собрали припасы на зиму. А в дальнейшем, вы научитесь делать это сами. Собирать – совсем несложно, гораздо легче, чем прятаться и бояться. А мы будем к вам приходить и всегда во всём помогать. Если что-то вам понадобится, достаточно просто постучать в дверку.

«В какую дверку?» – рассеянно подумали мы.

Мы даже не заметили, как Аур ушёл, потому что набросились на еду. Ели, ели, ели, а потом ещё натолкали зерна за щёки.

Когда король насытился, он сказал мне:

– Пойдём, Маусина, приведём сюда наш народ.

Очень не хотелось выбираться на холод, но долг государя – прежде всего заботиться о своем народе. Когда длинная вереница наших подданных потянулась к пещере, начал падать редкий снег пополам с дождём. Окоченевшие и промокшие мыши роптали, но мы их всячески подбадривали и подгоняли. Вот, наконец, и пещерка, и узкий лаз. Мы устремились в него, и, пройдя уже часть пути, вдруг уткнулись в круглую железную дверку. В первый момент мы растерялись, но потом мой супруг Мышинг нащупал сбоку от этой двери проход, который и вёл в наш новый дом. А в удивительное царство горного народа никто и никогда больше попасть не смог. Когда мы стучим в дверку, кто-нибудь выходит к нам, но внутрь нас никогда не приглашают. Так что я сейчас – единственное живое существо, которому посчастливилось там побывать.

Ну что сказать ещё? Несколько лет мы уже живём в нашем подземном жилище и привыкаем понемногу честно трудиться. Это и в правду, не трудно, гораздо легче, чем всё время бояться и прятаться. Удивительный горный народ нам во всём помогает, но мы с каждым годом становимся всё самостоятельнее. Давно уже нет на свете моего царственного супруга. А меня окружает почёт и уважение всего нашего народа. Меня называют: королева-мать, бабушка, прабабушка и прапрапрабабушка Маусина-Благодетельница! Вот так-то, господин Кот!

От долгой речи у Маусины перехватило дыхание, и она закашлялась.

Когда же кашель прекратился, она позвала:

– Хвостина, Шмыгунья, отведите меня домой. Что-то я устала.

Её сопровождающие, наконец-то, осмелились подойти, и Маусина оперлась на их лапки. Кот сказал:

– Ну что же, Маусина, до свиданья! Рад был тебя увидеть.

– Прощайте, господин Кот! Прощайте.

Кот немного посмотрел им вслед, а потом продолжил свой путь. О чем он думал? Хорошо, когда есть дом, а в этом доме есть те, которые тебя любят, и которых любишь ты.

Всё хорошо, хорошо, хорошо…

Некоторые пояснения о собственных именах

Иногда они ничего не означают, но иногда являются «говорящими»:

Вундерстайн (слегка искажённое нем.) – чудесный камень

Петерс – от греческого слова «петрос» – камень. Это указывает на схожесть не только имён, но и фамилий главных героев.

В сказке о принце Венциане – учитель Гнозиус от греческого «гнозис» – знание, Золинда – от слова «зло».

Компаньоны Афер и Мош – аферист и мошенник

Фрюлинг (нем.) – весна

Шмерц (нем.) – боль

Фотий (с греческого) – светлый

Эстер (с древнеперсидского и еврейского) – звезда

Аур, Арг, Купр – от латинских слов: «аурум» (золото), «аргентум» (серебро), «купрум» (медь)

Флория – от латинского «флора» – цветы, в широком смысле, растительный мир

Фауния – от латинского слова «фауна» – животный мир.

Низовия – нижняя страна

Версиния – верхняя страна

Медиленд – средняя страна

Оглавление

Предисловие автора

1. Знакомство

2. Поль

3. Кот направляется в замок

4. Приезд

5. Горе

6. Утро в замке

7. Боль утраты

8. В библиотеке

9. Встреча

10. Иолла

11. Полина

12. Начало

13. Родственные души

14. Отъезд

15. На кухне

16. Утренний ритуал

17. Кота принимают на работу

18. Находка

19. Письмо

20. Загадки

21. Валент Вундерстайн

22. Поиски начинаются

23. Кот начинает действовать

24. Маусина

25. Тайный садик

26. Поиски начались

27. Три фотографии

28. Первая фотография

29. Неоконченная сказка

30. Первая фотография (продолжение)

31. Первая фотография (окончание)

32. Вторая фотография

33. Вторая фотография (продолжение). Госпожа Фрюлинг

34. Вторая фотография (продолжение). В зоопарке

35. Вторая фотография (продолжение). Летиция

36. Вторая фотография (продолжение) Бабушка Генри. Исцеление души

37. Между второй и третьей фотографией. Встреча с Микельсами

38. Между второй и третьей фотографией (продолжение)

39. Третья фотография. Глория

40. Кот начинает действовать

41. Исполнение обещания

42. Клад

43. Нелегко обладать кладом

44. Клады находить нелегко

45. Пристроить сокровища тоже нелегко

46. Визит к королю

47. Шкатулка

48. Достать. Открыть

49. Секрет шкатулки

50. Содержимое шкатулки

51. Письма из прошлого

52. Решение

53. Разговор

54. Беспокойное лето продолжается

55. В замке

56. Сборы

57. Ещё один клад

58. Таинственное исчезновение и неожиданное приобретение

59. Больной

60. Кот становится сиделкой, нянькой и воспитателем

61. Афер и Мош

62. Начало плавания. Авария

63. Неожиданный пассажир

64. Остров

65. Совсем необычный остров

66. Обитательницы острова

67. Гелиселия выносит решение

68. Морские девы

69. Рассказ Руби. Начало

70. Рассказ Руби. Внешний мир

71. Рассказ Руби. Девы воздуха

72. Рассказ Руби. Девы воздуха (продолжение)

73. Рассказ Руби. Флория

74. Рассказ Руби. Нашествие

75. Рассказ Руби. Куница

76. Рассказ Руби. Приговор

77. Рассказ Руби. Что было дальше

78. Рассказ Руби. Сквозь долгие века

79. Рассказ Руби. Сквозь долгие века. Фотий

80. Рассказ Руби. Сквозь долгие века. Битва при перевале

81. На невидимом острове

{{82. Афер и Мош удивляются}}

83. Возвращение и расставание

84. Купр

85. День признаний и решений

86. Этот долгожданный, но не оправдавший надежд день

87. Секретарь

88. Ночной разговор

89. Зелёная птичка

90. Эстер

91. История Эстер

92. Разоблачение

93. Рождество

94. Каникулы и после

95. Поиски и их результаты

96. Обручение

97. Рассказ, похожий на сказку

98. Урсик показывает характер

99. Замок

100. Утро следующего дня

101. Гора

102. Запах зла

103. В трактире

104. В замке

105. Поле скорби

106. Свадьба

107. Венчание

108. Свадебное застолье

109. Удивительный подарок

110. Отъезд

111. Путешествие начинается

112. Капитан

113. На «Альбатросе»

114. Dolce far niente

115. Необитаемый остров

116. Вдвоём

117. Второй белый камешек

118. Третий белый камешек

119. Четвёртый белый камешек

120. Непростой разговор

121. Четвертый белый камешек (окончание)

122. Пятый белый камешек

123. Шестой белый ротливо

124. «В меня вместятся оба мира…»

125. Седьмой и последний белый камешек

126. Встреча «Альбатроса»

127. Возвращение

128. Окончание сказки о принце Венциане

129. Принц Венциан обретает лицо

130. Научный спор

131. Монти делится семейными историями

132. Путешествие закончилось

133. Портрет

134. Возвращение

135. Праздник

136. Приятные новости

137. Вунд

138. Молитва

139. Тайная типография приступает к работе

140. Смотрины и обручение

141. Как Рыжик клад нашёл

142. Квадрига

143. У короля

144. Микельс уходит в отпуск

145. Фотографии. Джим

146. День рождения

147. Радость

148. Завершение летних дел

149. Первое сентября

150. Мит и Эстер

151. Будни и праздники

152. Мишен Арден

153. Мит у Вундерстайнов

154. Глория Вундерстайн Вторая

155. Заговор

156. Каникулы короля

157. Каникулы короля (продолжение)

158. Король возвращается

159. Новая Гелиселия

160. Мит уезжает

161. Эпилог. Встреча

Некоторые пояснения о собственных именах