Волчье племя [Константин Викторович Еланцев] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Константин Еланцев Волчье племя

Туман

 Надо же.… Именно в этом месте срезало «центровик»!

Алексеев матюгнулся от возмущения и со злостью ударил ладошками по рулю. Заглушил мотор и, посидев пару минут, он с обречённостью толкнул дверь, выходя из салона.

 Теперь помощи не жди: в этих местах две-три машины за сутки проходит – гиблые места. Хотел же по основной трассе, так нет, по старой дороге срезать решил. Дурак! Дочка Анютка, верно, давно уже ждёт, все глаза просмотрела! Свадьба как-никак! Хорошо, что супруга не с ним, а раньше уехала. Единственная дочка, как ни помочь!

 Алексеев знал, что эти места издавна звали «лихими». Ещё в пору восьмидесятых бывал здесь несколько раз – с геологической партией. Поговаривали, что нечисти в этих сибирских краях невидимо, да только кто в молодости верит в потусторонние миры и умершие души?! А сейчас вдруг неуютно стало. Вот и туман над болотом….

То ли озеро, то ли болото – их множество раскинуто вдоль дороги. Тайга километров тридцать как отступила, а здесь уже тундра началась. До Таймаяхи ещё полторы сотни вёрст наматывать надо!

 От этих мыслей сразу стало одиноко. Делать–то что? Пешком не дойти…. А туман над болотом всё густел.

 Сорок три года прожил, двадцать лет геологоразведке отдал, дослужившись до  главного геолога управления, а боишься? Алексеев разозлился сам на себя! Ладно, разве не приходилось в одиночку перевалы проходить да холодные ночи в зимней тайге коротать?! Всё ведь было, а здесь…. Главное, дочку подвёл, жену расстроил. В то, что на свадьбу он не попадёт, Алексеев уже знал точно.

 Он сел в машину, поёрзал на сиденье, стараясь найти удобную позу.

 Туман какой-то странный. Сплошной серой стеной, абсолютно вертикально, он приближался к дороге. Как скальник, почему-то подумал Алексеев, и ему стало действительно страшновато. На всякий случай он закрыл на замки двери.

 «Странный туман…» – подумалось снова. Идя стеной, он принимал какие-то причудливые очертания: то в клубящейся серой мгле появлялись очертания человеческих лиц, то прямо изнутри доносились вздохи и стоны. Как будто внутри его шла своя, непонятная и невидимая для посторонних глаз, жизнь.

 «Фильмов насмотрелся!» – натянуто усмехнулся Алексеев. Только улыбаться больше расхотелось, как только он увидел выходящую из тумана человеческую фигуру. Сначала руки, потом голова, ноги…. Человек приблизился к машине и остановился.

 Измождённое лицо, изъеденные мошкой руки. Порванные на коленях штаны от «энцефалитки» дополняли эту жуткую картину. Истёртые до крови босые ноги, словно угли, чернели на дорожном песке.

 «Кто ты?» – мысленно спрашивал Алексеев, а человек беззвучно кричал, размахивая руками. Из беззубого рта не доносилось ни звука, но, странное дело, Алексеев его слышал: « Уходи!»

 А потом началось то, что даже в самом кошмарном сне  вряд ли могло присниться: из тумана прямо к машине посыпались полчища безобразных тварей. Они выли, стонали, скакали вокруг машины и скалились в стёкла своими отвратительными зубами. Летали руки, ноги, головы, со стуком ударяясь в кузов. Автомобиль трясло и шатало из стороны в сторону.

 Алексеев видел, как пытавшегося помочь ему человека, какая-то одноногая тварь одним ударом своих когтей разрубила пополам. Одна часть упала на дорогу, а вторая пошла прямо в туман, пока не упёрлась в серую стену, но потом рухнула, навсегда исчезая в болотной мари.

 Час, два, сутки…. Сколько продолжался шабаш всей этой нечисти, Алексеев так никогда и не вспомнит. Не вспомнит он и то, как на дороге, прямо из-за ближайшего колка, заклубится пыль, и появятся два грузовика. Они остановятся возле одинокой легковушки, и шофера будут долго упрашивать открыть им дверь. Они выведут странного человека за руки, но у того будут постоянно подкашиваться ноги, и он постоянно будет твердить о каком-то тумане. Сочувственно качая головами, шофера будут убеждать Алексеева, что никакого тумана нет, да и не бывает его в это время. Подцепив алексеевскую машину, грузовики дотянут её до Таймаяхи, прямо до центральной больницы.

 Уже потом к Алексееву допустят жену и дочку с женихом. Они будут успокаивать его, твердя, что он обязательно будет присутствовать на их свадьбе, потому как её отложили на несколько дней.

 Потом в больницу приедет его лучший друг Федотов, начальник одной из экспедиций. Он выслушает рассказ Алексеева о тумане:

– Это Мангулов был, помнишь его? Ну, рабочий, который однажды через болото пошёл и пропал? Тогда ещё, в восемьдесят шестом, помнишь?

 Алексеев будет утвердительно качать головой. Впрочем,какое ему было дело в то время до неизвестного рабочего, хоть и забросали тогда органы управление проверками да запросами.

 Ничего этого Алексеев не вспомнит никогда. Только где-то из глубины, из самых потаённых уголков памяти, будет иногда выплывать картина, в которой он, сидя на больничной кровати, уткнётся лицом в плечо жены, а та, вытирая ладошкой набегающие слёзы, чуть слышно будет шептать:

– Господи, ведь белый весь, как лунь белый….

Поворот

 Михалыч рисковал! Гнал «Урал» на порядочной скорости. Потому что уж очень хотелось успеть вовремя! Впереди ещё полсотни километров, а надо ещё разгрузиться, да назад вернуться!

 Висевший над тундрой морозный туман, сужал видимость почти до «нулевой». Да кто в такую погоду в рейс пойдёт? Разве что он, Михалыч!

Предприятия выпускали технику только в спарке, или день просто актировался. Но Алексею Михайловичу Чугунову доверяли: опытный водитель с тридцатилетним стажем, из которых пятнадцать провёл здесь, в тундре. Стучали на стыках бетонных плит автомобильные колёса, врывался в приоткрытую форточку холодный северный ветер, барабанил по лобовому стеклу крепкий ямальский снежок, но молчали примёрзшие «дворники», да отключённый телефон навевал иногда тревожные мысли.

Всё это прошёл Михалыч, ко всему привык!

 Вот и торопился сейчас. Память подсказала, что сейчас должен быть поворот. Крутой, почти девяносто градусов. Михалыч лихо вошёл в него, почти не снижая скорости.

 Глухой удар эхом отозвался в кабине. Машину подкинуло, как на трамплине, и Чугунов интуитивно нажал на тормоза. Морозная пелена под покровом полярной ночи не давала возможности увидеть что же там, перед капотом! Урчал на холостых оборотах мотор, еле слышно шелестела печка.

 Медведь? Вряд ли, январь идёт. Хочешь не хочешь, а смотреть надо!

 Михалыч плотнее застегнул «душегрейку» и, нахлобучив шапку, открыл дверцу. Спрыгнул на землю и… ноги ударились о что-то твёрдое. Чуть не упав, Чугунов наклонил и обмер!

 Под колёсами лежал человек. Вроде, парень! Михалыч приподнял сдвинутую на нём шапку. Молодой. Откуда ж ты взялся, дурачок?!

Господи, как же это? Ведь за тридцать лет ни единой аварии!

 В руках появилась противная дрожь. Не чувствуя мороза, Чугунов потянул труп из-под колёс. «Именно, труп!» – мелькнуло в голове.

… Михалыч появился на буровой через три часа.

– Лихо ты, Алексей Михалыч! – довольно констатировал буровой мастер, – Никак, по «зимнику шёл?

– По нему, – буркнул Чугунов, – По плитам разве что дурак поедет! А здесь в два раза короче.

– Оно конечно!

Этот парень пришёл к Михалычу ночью. Просто пришёл и стоял возле кровати. Почувствовав присутствие постороннего, Чугунов открыл глаза и замер. А парень просто стоял, мял в руках окровавленную лисью шапку, и смотрел Михалычу в глаза.

– Прочь, дьявол! – закричал Чугунов.

– Ты чего?! – откинув одеяло, удивлённо спросил Васька Сомов, сосед по комнате, протирая заспанные глаза, – Сон что ли дурной приснился?

– Сон… – успокоил его Михалыч.

– Ну-ну, – Сомов укоризненно покачал головой и снова зарылся в одеяло.

 Чугунов вгляделся в темноту – парня не было.

Получая путёвку в диспетчерской, Михалыч уловил разговор двух шофёров.

– Нашли случайно, – говорил долговязому верзиле всё тот же Васька Сомов, – Алфёров ехал, видит, бугорок на самом повороте. Остановился, разгрёб ногой, а там труп замёрзший. А неподалёку «Нива» капотом в сугроб! Видать, скорость не рассчитал, вот и вылетел! Вышел из машины, ну, и… Сам ведь знаешь, что за полтинник давило!

– Да… – Долговязый поёжился, – И машин рядом не было, все на приколе стояли!

Увидев Михалыча, долговязый крикнул:

– Михалыч, ты в тот день на «пятидесятую» по зимнику мотался?

– По зимнику…. А что на «бетонке»?

– Да парень какой-то замёрз. Говорят им, говорят по телевизору! Молодёжь!

 С неделю Чугунов боялся даже думать об основной дороге. Да и не выпадал рейс на «пятидесятую». Но всё-таки пришлось. Зимник перемело, почистить не смогли, потому что грейдер встал на неопределённый срок.

 Вот и увидел Михалыч того самого паренька! Вернее, сначала увидел памятник. Поставили на самом повороте, почти у дороги. «Зачем так близко-то? – отстранённо подумал Чугунов, – Памятники чуть дальше ставят…». Потом увидел паренька: тот сидел на снегу, прислонившись к памятнику и смотрел на дорогу. « Чертовщина!» – поёжился Михалыч.

И уже отъехав, вздохнул:

– Ты уж прости, парень!

… Михалыча не стало через неделю. Как рассказывал всем Васька Сомов, в ночь перед смертью Чугунов долго не спал:

– И ещё, – говорит, – последний рейс делаю, Вася! Заканчиваю с северами, на землю пора!

 Когда в диспетчерскую сообщили, что на злосчастном повороте обнаружен чугуновский «Урал», туда срочно выехал директор и милиция.

Говорили, что Михалыч не смог притормозить, потому что отказали тормоза, и он прямо с лёту врезался в кем-то поставленный у дороги памятник. Как специально, сразу под горкой.

 Вот и стоят теперь по дороге на «пятидесятую» уже два памятника: Михалычу и тому неизвестному парню, потому что ни документов на машину, ни паспорта и прав при нём тогда не обнаружили. А памятник буровики поставили, и тот, старый, восстановили.

Судьба. Или что-то другое?

Фея

 Егоров поругался с женой. Не до рукоприкладства, конечно, но достаточно для того, чтобы громко хлопнуть дверью и отправиться к другу Мишке Титову продегустировать только что выгнанный им напиток вида «невинной женской слезы», о чём Мишка заблаговременно оповестил Егорова.

 Титов жил на другом краю села, поэтому, шагая но сумеречным улицам, Вадим Егоров понимал, что вернуться домой сегодня вряд ли придётся: далеко, да и повода для примирения с супругой пока не намечалось.

– Заходи, дружище! – приветствовал подходящего к  дому Егорова Мишка, – Сейчас оценишь, брат!

 Вадим кивнул головой, и они вошли в дом.

 Титов давно жил один. Говорят, что раньше он был женат на какой-то городской барышне, даже привёз её сюда, в село, да только что-то не сложилось у них:  то ли ей тут не понравилось, то ли Мишка решил, что ошибся в своём выборе. А барышня однажды просто уехала в свой городок и всё.

 Он никогда про неё никому не рассказывал, даже другу своему Вадиму Егорову, с которым познакомился на рыбалке сразу после её отъезда. А Вадим в то время только-только с золотых приисков вернулся. Как-то незаметно сошёлся с бухгалтерской дочкой Аннушкой Борисовой. Да и женился походя, так просто, потому что возраст подходил для этого дела.

 «Стерпится-слюбится!» думал, было, вначале Вадим, а как сын родился, так и забыл про всё. Незаметно привык к Аннушке. Не замечал её сварливого характера, потому что подрастал Ванюшка, и они вместе пропадали то на озере, то убегали в лес, где Егоров-старший учил сына выживать в экстремальных условиях.

  Работы в селе становилось всё меньше и меньше, потом её не стало совсем, и потянулись сельские мужики на заработки. Кто-то на Север подался, кто-то по соседним сёлам перебивался с хлеба на воду. Присылали бабам своим «крохи», а те, дурочки, гордо и, как бы мимоходом, бросали завистливым соседушкам что-то вроде «мой, вот, прислал», и позванивали монетой в потёртых кошельках.

 Вадим с Мишкой никуда не уезжали. И один, и второй держали по пасеке. Душистый мёд увозили в город , сдавали на оптовой базе, потом возвращались на Егоровском «уазике» в село. Мишка закупал сахар с дрожжами, потому что увлёкся изготовлением самогона, а Вадим игрушки для сына или духи «Фея» для Аннушки. Даже и не помнил, пользовалась ли она когда-нибудь духами этими, но всё–равно покупал. Почему именно «Фея», он и сам не знал. По приезде они обязательно ссорились,  Аннушка с Ванюшкой закрывались на кухне, а Вадим собирался и брёл к своему единственному другу в селе, потому что других мужиков здесь практически не было.

 Так и в этот раз было.

 Мишка уже бормотал, опьяневший от своей продукции, развил целую теорию о взаимоотношениях в семье, и получалось у него, что во всех бедах человеческих виноваты только женщины, а они, мужики, попав под каблук собственной жены, очень редко находят в себе силы, чтобы разорвать крепкие узы Гименея.

 Вадим и слушал, и не слушал. Представил свою Аннушку в этой компании, Ванюшку, и ему стало грустно.

 Захотелось в лес. Солнце уже зашло за верхушки деревьев, в открытое окошко потянуло холодком, откуда-то донёсся крик одинокой птички.

– Пойду я! – Вадим хлопнул друга по плечу, – Ты уж извини, брат!

– Чего ты? – Мишка округлил свои глаза.

– Да так…. Пойду.

 На улице Егоров оглянулся и посмотрел на Мишкин дом. «Для чего живёт человек?» – мелькнуло в голове. Не найдя ответа, пошёл в сторону леса. Жаль, Ванюшки нет! Хотя…. Поздно, спит, наверное.

 В лесу пахло свежестью. Уставшие от августовской жары деревья упивались прохладой. Взошла луна, и темнота не пугала. Чего бояться тридцатипятилетнему мужику?

 Вадим шёл наобум, ему было абсолютно все-равно, куда приведёт еле заметная на земле тропинка. А вот она и закончилась. Просто влилась змейкой в начавшиеся заросли папоротника и затерялась в этих зарослях.

 Откуда-то появился  запах. Егоров узнал его, но никак не мог понять, откуда ему был знаком этот приятный, давно вошедший в его жизнь, аромат. Он присел на корточки, потянулся носом к папоротнику. Нет, ни оттуда. А запах усилился. Потом воздушная волна прошла по лепесткам трав, где-то  треснул сучок.

 Вадим поднялся. Луна неестественно ярко вычерчивала  возле одного из деревьев женскую фигуру.

– Не страшно? – едва донеслось до Вадима.

– Нет….

 Страха действительно не было. Вадим даже не удивился, увидев эту женщину. Он узнал, по началу, было, смутивший его запах. Так пахли духи, которые он постоянно покупал своей жене.

– Вот ты и пришёл … – снова услышал Егоров, – Подойди ближе!

 Женщина была хороша собой.  Лет тридцати, хотя, какой может быть возраст у властвующих во времени и пространстве… То, что эта красавица из другого мира, сомнений не было.

 От неё пахло «Феей».

– Ты кто? – впервые задал вопрос Вадим.

 Он подошёл поближе, до расстояния вытянутой руки, и ясно видел вздёрнутый носик, тёмные, с ярко выраженными зрачками, глаза, бледные щёки и узкую полоску плотно сжатых губ.

– Я кто? – натянуто улыбнулась красавица, – Фея, неужели ещё не понял?

– Как духи, что жене покупал…

– Конечно, я тебя заставила. Давно уже, ты ещё на прииске работал. Как глаз на меня положил, как близости добивался! Говорил, что влюбился, хотя и не думал об этом. Неужели не помнишь?

 Вадим вспомнил. Конечно, как же сразу-то не узнал!

– Ты – та геологиня, что на съёмку с экспедицией  приезжала? Я тебя ещё с подругой твоей в посёлок возил?

– Вспомнил… И что ты тогда подарил мне?

– Духи… «Фея»…

 Конечно! Вот откуда началось всё! Вадим сразу вспомнил и этот случай, и все последующие, когда, уже будучи женатым, автоматически покупал супруге именно эти духи!

– А как же… экспедиция, Сибирь?

– Смешной ты! – опять улыбнулась бледнолицая фея, – Многое не знаешь, во многое не веришь. Да и не надо тебе!

– Дальше что? – Егоров уже пришёл в себя. Где в глубине души ещё витала надежда, что всё это сон, что спит он сейчас крепким сном у друга своего Мишки Титова, что проснётся скоро и побредёт домой. Там Аннушка грустно посмотрит на его помятый вид, молча поставит на стол свежую окрошку. А он, Вадька Егоров, виновато глянет на жену, вздохнёт и уйдёт на пасеку, где будет сожалеть и бесконечно ругать свою не сложившуюся жизнь. Потом прибежит Ванюшка, и они вместе пойдут домой.

 Так было всегда.

– Так будет всегда… – прочитала его мысли молодая колдунья, – Когда ты покупаешь духи, я знаю, что, читая название, ты произносишь моё имя, а, значит, помнишь. Пусть неосознанно, но помнишь.

– Разве ты можешь любить? Ведь в вашем окружении это не принято! Да и странно как-то звучит – влюблённая колдунья! – Вадим сам удивился своей догадке, – Верно, ведь?

 Красавица изобразила наподобие улыбки:

– Это не любовь, это хуже!

– Ты мстишь мне за что-то?

– За равнодушие твоё. За то, что пытаясь осчастливить свою жену, ты приносишь ей неимоверные страдания. Да и себе тоже!

– Но феи должны быть добрыми!

– И справедливыми…

 Она ещё о чём-то говорила, но Вадим уже видел, как тускнели её очертания, как над лесом поднималась утренняя заря, и куда-то незаметно улетучивался  запах духов.

 Фея хотела ещё что-то сказать, но не смогла, потому что через её тело, уже еле видимое в лучах утренней зари, пронёсся порыв ветерка. Вадим успел заметить последний взмах тонкой руки. И всё.

 Он ещё постоял, провёл ладонью по папоротнику и присвистнул:

– Привидится же!

 Подойдя к дому, увидел сидящую на крыльце Аннушку. Она зябко куталась в накинутый мужнин пиджак и плакала.

– Ты чего это? – ошарашено спросил Вадим,– Всю ночь сидела?

– Тебя не было… – начала, было, жена.

 Вадим жадно, впервые в своей жизни, целовал супругу. Аннушка податливо подставляла шею его губам, одной рукой гладила его взъерошенные волосы, а второй пыталась смахнуть со своих  глаз застоявшиеся слёзы.

– Я знаю, что делать! Я знаю, родная моя! – всё повторял Егоров, – Ты подожди!

 Он вскочил и бросился в дом. Аннушка удивлённо смотрела на дверь. Она видела, как Вадим выскочил с коробкой, в которой лежал с десяток купленных им флаконов, как яростно колотил об стену сарая зеленоватые пузырьки. По всему двору витал аромат растёкшихся духов.

– Вот и всё! – выдохнул подбежавший к жене Вадим. Он опустился на крыльцо рядом с Аннушкой и уткнулся лицом в её плечо. А она гладила его по спине и ничего не понимала…

Палец

 Мне порой кажется, что жуткие истории берутся прямо из жизни. В фильмах ужасов нам показывают монстров, глядя на которых, можно сразу понять, что эти существа из сказки. А вот так, если рядом что-то похожее на тебя, с руками, с ногами….

 Много лет назад я услышал эту историю от мамы. Тогда, в середине шестидесятых, она работала фрезеровщицей на приборостроительном заводе. Понятно, какая жизнь была в то время: план, план, план…. Я тогда ещё, будучи ребёнком, подумал, что очень устала моя мама, если рассказывает такую странную историю. Ведь не могло произойти того, о чём рассказывала она отцу! Мой детский разум отчётливо делил всё происходящее вокруг на реальность и сказки.

 Ночью мама проснулась от боли. Средний палец руки был зажат в стальные тиски, которые всё сжимались и сжимались. От страшной боли, казалось, пылала вся рука. Проснувшись от собственного стона, невозможно было сразу отделить сон от реальности! Рядом посапывал отец, в соседней комнате спали ребятишки.  А  левая рука, свихнувшая с кровати, была в чьих-то объятьях. От невыносимой боли выступили слёзы, и мама попыталась поднять руку, но не смогла. И только потом, сквозь темноту, она различила маленького мужичонку, который обеими своими маленькими ручонками сжимал этот палец на её руке. Видимо пыхтел и тужился, потому что позже мама уже не смогла точно рассказать про  эти мелкие детали. Ростом около метра, с бородой, с телом  годовалого ребёнка.

 Мама закричала.  Мужичок от неожиданности отпустил палец. Проснувшийся отец так и не понял в чём дело. Пока мама прижимала к груди начинающую неметь руку, отец как мог её успокаивал. А потом погладил по голове и, сказав, чтобы  не пугалась своих собственных снов, опять уснул. И тут мама с ужасом обнаружила, что мужичок-то никуда и не исчезал! Он спокойно стоял возле кровати и наблюдал за происходящим. Даже сквозь темноту было видно, как он нахмурил брови и строго начал грозить маме пальцем.  Замерев от страха, та видела, как он развернулся и неспеша вышел из спальни на своих кривых ножках….

 А через день маме отрезало фрезой палец. Тот самый, средний, на левой руке. Я хорошо помню, как она ходила по дому и, как куклу, со стоном и слезами на глазах, качала свою забинтованную руку. Страшно.

 Потом я долго боялся этого мужичка. Приходя со школы, зная, что дома никого нет, старался поскорее бросить портфель и быстрее выскочить на улицу. Маленькая сестрёнка тогда ничего не понимала, и по сей день эта историю не вызывает у неё никаких воспоминаний.

 А я вот всё думаю: что это было? Предупреждение, наказание за что-то или просто какой-то жуткий нелепый сон с последующим совпадением?

 Портрет

Картина была хороша!

 Якимов был горд своей работой: то отходил от холста, то приближался к нему, прищурив глаз, пытаясь найти хоть какой-нибудь изъян. Придраться было не к чему, и Якимов самодовольно отложил кисть в сторону, а потом снова отошёл, скрестив на груди руки.

 Ну, просто красавица получилась! Девушка на портрете внимательно смотрела на своего создателя. Тонкие черты её лица придавали картине лёгкость, а пушистые, раскинутые по плечам волосы, гармонично сочетались с убранством крестьянской избы, которое художник старательно изобразил на заднем плане своей картины.

 «Растёшь, Георгий! – хвалил себя Якимов, – Мастером становишься!»

 Неделю назад приехал он в это село. Недорого снял пустой дом, представившись хозяевам свободным художником. Те с радостью согласились сдать ему свободную жилплощадь. Хотя, каждая третья «жилплощадь» была свободной, поскольку разъезжалась молодёжь в большие города, оставляя родителей в ожидании и растерянности. Как же: редко слышались теперь на улицах детские голоса – всё больше покряхтывание стариков да длинные тирады вечно недовольных старух!

 Положив на лавку палитру, Якимов старательно вымыл руки под рукомойником. Ещё раз посмотрел на портрет и вышел во двор.

– Вот и всё, Гоша, вот и всё! – говорил себе Якимов.

 Солнце уже вставало над лесом. Июньское утро предвещало жаркий день, и Георгию захотелось на речку или в прохладу березняка. Завалиться вот так на землю и лежать, лежать…. Главное – картина, и он её написал! Написал без натурщицы, хоть и была мысль пригласить кого-нибудь из местных девиц. Потом раздумал и стал писать по памяти. И ведь получилось!

 Месяцев шесть назад Якимову приснился сон. Увидел он в этом сне необыкновенную красавицу! В крестьянской одежде, с распущенными волосами, она заразительно смеялась и очень просила написать её портрет. Помнится, он пообещал, что обязательно сделает это, как только будет время от основной работы. Якимов тогда расписывал стены детских садов, потому что считался посредственным художником, а мастера, тем более мастера с большой буквы, занимались куда более значимым и более прибыльным делом. Потом Якимова уволили по сокращению, вот и вспомнил он о своём сне. Сначала было отмахнулся – сон есть сон, но всё-таки решил попробовать себя в портретной живописи. И вот получилось!

 В доме что-то упало. Якимов вздрогнул от неожиданности. Немного постоял, пытаясь определить, что бы это могло быть, и зашёл внутрь.

 Всё на месте, кажется. Только почему-то на полу валялась палитра, да кисти лежали на подоконнике. Георгий, удивлённый внезапным перемещением предметов, взглянул на мольберт. Холст с красавицей был… пуст.

– Опа! – воскликнул Якимов.

 И только сейчас в углу комнаты он почувствовал движение. «Этого же быть не может!» – мелькнула запоздалая мысль. На лавке, прямо под иконой, оставшейся от хозяев, сидела девушка. Та самая, с картины, которую так старательно и самозабвенно расписывал Якимов все последние дни!

 Ещё какое-то время он стоял посреди комнаты, пытаясь придти в себя.

– Не нравлюсь? – донесся слабый голос, похожий на журчание родника.

– Ну, почему же… – прошептал Якимов, пытаясь справиться даже не со страхом, а внезапно нахлынувшим волнением, – Очень даже нравишься!

– Ты выполнил своё обещание, молодец! – опять услышал он.

 Якимов подошёл к девушке:

– Я присяду?

– Конечно!

 Волосы на голове девушки, так старательно выписанные Якимовым на портрете, находились совсем рядом. Только не почувствовал Георгий никакого аромата, который исходил всегда от женских волос в реальной жизни. И в глазах не было яркой искорки, и жеманства никакого не было, присущего всем красавицам.

« Как мумия!» – отстранённо подумал Якимов.

– Ты как здесь? – всё же спросил он, наконец, решив для себя, что это всего лишь сон, что спит он сейчас, утомлённый ночной работой.

– На тебя посмотреть!

– Ясно, только объясни мне, красавица, каким же образом ты вот рядом со мною сидишь, хотя я всю ночь сегодня твой портрет писал?

– Ты действительно хочешь это знать?

– Конечно! – Якимов даже вскрикнул, – Не каждый раз возле своей работы посидеть можно, да ещё и поговорить!

– А ты не веселись, потому что грустно это…

– Почему?

– Знаешь, а ведь ты сейчас думаешь, что проснёшься через короткое время, посмотришь на мой портрет, сделаешь пару ещё каких-нибудь мазков для полного завершения и, вернувшись, домой, продашь этот портрет за копейки какому-нибудь горожанину.

– В принципе, так и есть… – Якимову стало снова не по себе.

– Я не знаю, кто я. Ты изобразил меня в крестьянской одежде, хоть многим известно, что не ходили крестьянские барышни с распущенными волосами. Дело даже не в этом. По ту сторону холста есть другая жизнь.

– Как это? – опять удивился Якимов.

– Там живут души всех, кого изобразили художники на своих картинах. Они прогуливаются мимо друг друга, оценивающе смотрят на пышные наряды, и особы, изображённые на портретах сотни лет назад, считают себя самыми достойными и очень гордятся своими создателями.

– Постой, постой! – Якимов уже почти кричал, – А «Бурлаки», а «Девушка с персиками»?

– Все там, – вздохнула красавица, – И Мона Лиза, и Святая Луция Сиракузская, и Болтазар Койманс….

– А ты? – уже изнемогая от переполнявших его чувств, воскликнул Якимов.

– А я никто. Ты ведь не закончил картину, верно?

– Как это никто?! – художник вскочил с лавки и, почувствовав боль в подвернувшейся ноге, грохнулся со всего маху прямо на пол, успев заметить равнодушное лицо девушки с портрета.

 Когда Якимов пришёл в себя, в доме никого не было. Нога болела не сильно, только не лбу красовалась огромная шишка. Осторожно потрогав её, Георгий поднялся с пола и первым делом взглянул на мольберт. На него смотрела прямо в глаза крестьянская девушка. Только на картине она была гораздо краше, чем на самом деле.

– На каком самом деле?! – вспылил на себя Якимов, – Совсем рехнулся что ли?!

И вдруг понял: не так написал, не так! Она другая!

 Он долго сдирал скребком краску на холсте. Краска, сворачиваясь в колечки, со стуком падала на давно некрашеные полы, а Якимов уже знал, что сегодня на последнем рейсовом автобусе он отправится в город. Знал, что обойдёт, объедет по стране десятки музеев, а потом обязательно напишет портрет этой крестьянской девушки. Может быть, самый главный портрет в своей жизни….

 Старый барин

Приехал наконец-то Петя Суворов к бабушке своей! Много лет собирался, по телефону обещал каждый раз приехать, да как-то то времени не было, то желания. Старушка всё уговаривала: соскучилась, мол, даже не знает, как выглядит теперь её единственный внук. Лет с десяти не видела. Самой трудно приехать – стара уже.

 А Петя давно уже солидный человек, год назад в областной газете в штат утвердили. Пишет статьи про паранормальные явления, мистические истории со слов очевидцев, про всякую чепуху в этом роде. Но читателей хватает, просят редактора открыть постоянную колонку по этой теме!

 Так и мотался бы Петя в поисках таинственных историй, да прошёл слух, что есть такое место в одном из районов, что аж дух захватывает, когда слушаешь! И не просто в каком-то районе, а именно в том, где проживает его бабушка, да ещё в той же деревне Саратовке, где долгие годы ждёт своего внука Таисия Антиповна Молчанова, восьмидесяти пяти годов от роду. Вспомнил Петя Суворов про бабушку, уговорил редактора, что напишет интересный мистический рассказ, и отправился в места своего детства, где с пацанами рыбу ловил, да майских жуков до темноты гонял!

 Изменилась Саратовка! Не гоняют уже по её улицам обручи вездесущие мальчишки, не поют в клубе заливистые деревенские песни девчата, потому что и клуба того уже давно нет, одни развалины стоят, и девчата давно замуж выскочили да в город перебрались, и мальчишки выросли давно. Новые детишки теперь в городах рождаются, а те, повзрослевшие, приезжают в Саратовку раз в несколько лет, поживут с недельку, поцокают языками и отбывают в места своей постоянной прописки. Вот и живут в вымирающей деревеньке несколько десятков стариков, да те, которым податься некуда, потому как время к пенсии подходит, а таких на городские производства не берут.

 Угощает Таисия Антиповна внука своего липовым мёдом, благо, сосед Матвей Григорьевич пасеку имеет! Хотя, какую там пасеку – с пяток ульев! Чаем угощает и никак не насмотрится на Петю!

– Бабуль! – Петя сгорает от нетерпения, – здесь у вас такое творится, а я ни сном, ни духом!

– О чём ты, Петруша? – старушка внимательно всматривается в лицо внука.

– Да говорят, что у вас тут привидения ночами разгуливают!

– Это кто говорит?

– Да, почитай, все в городе!

 Таисия Антиповна молчит, словно, собираясь с мыслями:

– Ты ведь помнишь наше кладбище?

– Конечно, сколько в детстве рядом играли!

– Играли… – старушка, повернувшись к иконе в углу, долго крестится и что-то шепчет.

– Ну, что там, бабуль? – не выдерживает Петя.

– Помнишь ведь, старый склеп на самом конце?

– А как же, там, по-моему, помещик Ардов покоится!

– Верно! Да ещё сынок его Андрей!

– Ну?

– В последнее время, – старушка испуганно смотрит на зашторенные занавески и переходит на шёпот, – говорят, видели старого барина возле кладбища….

– Кто же видел-то, бабуль? Двадцать первый век идёт, сто пятьдесят лет уже твоему барину!

– Петенька, ну его этого барина! Может, привиделось мужикам нашим!

– Ладно, бабуль, разберусь я с этой нечестью, слово даю! Да и по работе мне этот случай ох  как нужен!

– Болтаю, старая, болтаю…– Таисия Антиповна, спохватившись, начинает суетиться возле внука, а на Петю наваливается дремота, и он, поцеловав бабушку, заваливается на свою, так знакомую с детства, постель. Успевает стянуть рубашку с брюками и проваливается в глубочайший сон, в котором приснится ему шелест вековых тополей над покосившимися крестами, старый барин Ардов, лица которого он никогда не видел, и он, Петя, бегущий с кладбища.

 Как ни уговаривала Таисия Антиповна внука, отправился Петя с утра на старое саратовское кладбище! И склеп Ардовский отыскал, целый час ходил вокруг да около, только ничего подозрительного не обнаружил. Разве что лаз подозрительный, щель простая, но человек при желании выбраться сможет.

– Какой человек! – вскрикнув, одёргивает себя Петя.

 Долго всматривается в тёмноту лаза. Ничего.

 И витает над кладбищенской порослью особый запах, перемешанный травами, листьями и каким-то тонким, присущим только таким местам, дуновением ветерка.

 Красным заревом угасает день за саратовскими холмами. Затихает неспешная жизнь на деревенских улицах. Один за другим гаснут окна в покосившихся домишках, а ближе к полуночи и вовсе стихают все звуки. Даже куры, усевшись на шестках, дремлют, лишь изредка подрагивая крыльями, да периодически открывая свои чёрные, как бусинки глаза. В небе горят звёзды, и в эту режущую человеческое ухо тишину откуда-то из далёких лугов доносится монотонный стрёкот кузнечиков.

Дождавшись полуночи, Петя Суворов отправляется в путь. По дороге вспоминает соседа бабкиного, Матвея Григорьевича. Он в аккурат встретился возле дома своего, завидев Петю, возвращавшегося с кладбища.

– Никак на разведку ходил? – хитро сощурив один глаз, спросил он.

– На какую, Матвей Григорьевич?

– Ой, Петя, не хитри! Когда журналист в нашу глухомань приезжает, да ещё после слухов страшных, тут никаких сомнений не будет! Ардова словить хочешь?

– Вы сами-то хоть верите?

– А я и видел его издалека! По надобности во двор ночью вышел, а он по улице идёт. Злой такой, трясётся! Я быстро домой, да дверь на защёлку!

– Померещилось…

– Эх, ты, померещилось! Брось это дело, Петруша! Напиши начальнику всё с моих слов, так тебе и почёт и уважение!

– Ладно, Матвей Григорьевич, разберёмся!

 И вот сейчас идёт Петя по тропинке, а душа аж в пятки уходит! «Если на самом деле, то только издалека посмотрю!» – успокаивает он сам себя. Чуть не вскрикнул от треснувшего под ногой сучка! Остановившись, Петя вслушивается в темноту. Да и кладбище, вот оно, рядом, рукой подать. Несёт с него ночным гнилостным холодом. Чернеют силуэты вековых тополей, сливаются в общую массу кресты и постаменты. Боже правый, дёрнул же чёрт согласиться на эту командировку! К бабке и так бы съездил, погостил бы и уехал!

 А это что?! У Пети от страха слёзы на глазах выступили, сердце стучит на всю округу! Отделилось что-то от кладбищенской ограды, зашумела трава, как от ветра, да ещё луна появилась невесть откуда! Движется на Петю силуэт, но до того странный и непонятный, что захотелось было сойти с тропинки. Да только он  уже заметил его. Видит Петя лицо, исполосованное тысячами мелких морщин, видит поднятые к верху худющие руки с тонкими, похожими на когти, пальцами. Развевается длинный халат, светят ярким огнём лишённые глаз глазницы! Шумит трава, шумит под полами халата, и летит это существо над поверхностью, совсем не касаясь земли!

 Ардов! Петя без сомнений определил старого барина. И когда в лицо пахнуло гнилью и затхлостью, когда трупный смрад ворвался в ноздри, Петя закричал!

– Ы-ы-ы!!!!! – мечется вокруг старый Ардов, крутится возле Пети со всех сторон. Вот болью пронзает щеку от острых когтей, вот кипятком обдало руку от соприкосновения с халатом барина!

– А-а-а!!! – кричит Петя.

 Он несётся напролом прямо через кусты, прыгает через какие-то коряги, и всё слышит за спиной зловонное дыхание, всё проникает в уши шелест травы. Луны уже нет, звёзды попрятались в своих небесах, а Петя всё несётся куда-то по прибрежным косогорам местной речушки.

– А-а-а!!! – раздаётся среди мертвеющей тишины, и топот от Петиных ботинок сливается с кузнечным стрёкотом.

 … Его находят через два дня. Петя сидит у одинокой берёзы. Обхватив руками колени, он дрожит всем телом, пытается что-то сказать окружившим его людям, но слёзы душат и перехватывают горло, поэтому Петя только машет руками.

 Он не сойдёт с ума. Продолжит работать в редакции. Но Петя никогда не напишет рассказ об этом случае. Садясь за клавиши компьютера, работая над очередной статьёй, он подолгу сидит без движения, отстранённо отдаваясь своим мыслям. Жена подходит, обнимает его сзади за плечи, и они вместе молчат. А однажды узнают от случайно встреченных в городе саратовских мужиков, что старый Ардовский склеп как-то незаметно провалился, засыпался. Только поговаривали мужики, что видели старого барина теперь днём, за далёкой речкой, аккурат возле той берёзки, где нашли Петю….

Бессмертный

– Ну и дырок  тебе нашлёпали, Васька! – издали крикнул лейтенант Сарычев, подбегая к только что приземлившемуся самолёту.

Васька, тоже молоденький лейтенант, неспеша вываливался из кабины, отстёгивая лямки парашюта:

– Нашлёпают тут! – ворчал он, – Продыху никакого! Шея болит от финтов, того гляди отвалится!

Сарычев помог другу спрыгнуть на землю. Техник Мартынов уже подбирал сброшенный парашют, изредка бросая взгляд на прошитый пулями фюзеляж Яка:

– MG (немецкий пулемёт, прим. автора) проклятый,  постарался!

– Еле ушёл! – Васька  похлопал Мартынова по плечу, – Ты уж извини, старшина, по-другому никак не получилось!

– Ты что, Вась, я ж не про это!

Осень сорок третьего вступала в свои права. Не слышались уже ночами переливы птичьих голосов, не шелестели задушевной песней листья белоствольных красавиц. Лежали они, эти листья, бесполезным покрывалом на пропитанной мелкими дождями земле. И только изредка налетевший ветерок разгонял их по военно-полевому аэродрому.

В штабе полка находились трое: командир полка подполковник  Вишняков, проверяющий авиационного корпуса полковник Некрасов и лейтенант Василий Неклюдов, только что вернувшийся с разведки.

– Вот тут он и вынырнул! – Васька по-мальчишески ладонями крутил в воздухе, показывая схему боя, – Вижу, прямо в лоб идёт! Ну, нет, думаю, сволочь фашистская, не на того напал! Тебя–то я уделаю! А потом вдруг второй выскочил, третий! Оцениваю обстановку – трое на одного! Повоевать придётся!

– Мальчишка! – недовольно вздохнул Вишняков, – тебя на разведку посылали, а не в бои ввязываться!

– А куда деваться-то, товарищ подполковник! Фоккевульф, по-нашему «Дора» – машина хорошая, да еще, если в тройном экземпляре….

– Ну, ну, поумничай ещё! – вспылил, было, командир полка.

– Не ругайся, Николай Петрович, – полковник Некрасов подошёл к Неклюдову и оценивающе посмотрел на лейтенанта, – Им ведь придётся «Дор» этих в земной ад отправлять.… Ну, а дальше, лейтенант!

Васька, почувствовав поддержку, снова воспрянул духом:

– Пока я фигуры выделывал перед  «фоккерами», вижу – один задымил! Откуда, думаю, я ж ещё не одного выстрела не сделал! Два фашиста в рассыпную, только их и видели! Потом только его увидел…

– Кого, лейтенант? – спросил Некрасов, заинтересованный рассказом.

– Ну, этого… «Бессмертного»…

– Кого-кого? – Полковник оглянулся на Вишнякова.

– Товарищ полковник, – перебил Ваську комполка, – Я всё расскажу чуть позже.

А ты, лейтенант, сдал съёмку?

– Так точно! И сразу к Вам!

– Ну, иди! Вызову позднее, подробности расскажешь! Только, лейтенант, сам понимаешь, нам лишние сплетни не нужны! Так что держать язык за зубами! Хотя…, – Вишняков махнул рукой, – Иди!

– О чём это он, Николай Петрович? – усаживаясь на стул, спросил Некрасов, как только за лейтенантом закрылась дверь.

– Да знаешь, Дмитрий Егорыч, мы ведь с тобой третий год рядом, много чудес насмотрелись!

– Это точно! – поддакнул полковник, показывая на соседний стул.

– Месяца два назад, – продолжал Вишняков, присаживаясь рядом, – у нас непонятные вещи стали происходить! Сам знаешь, мои пацаны, конечно, боевые парни, но такого после полётов рассказывают, что ушам своим не верю, хоть в госпиталь всех отправляй!

– Да расскажешь ты, наконец! – не удержался Некрасов.

– Появился у нас в небе неизвестный самолёт, – комполка поднялся и подошёл к столу с расстеленной на нём картой, – Вот сам посмотри!

– Ну-ну! – склонился над картой полковник.

– Первый раз его заметили в районе Галушкино, потом над Севастьяново, над Серовым, над Вырыпаевкой.… А сегодня лейтенант встретил в Самохино!

– Так… – Некрасов взял циркуль, –  Значит, в радиусе триста-триста пятьдесят километров…

– Вот-вот! И ведь именно в момент боя вывалится из облаков, хлещет с УБ и ШКАСОВ. Да и парни мои к нему привыкать стали! Сначала побаивались, а потом всё ждут на подмогу, надеются! Ни разу ещё не подвел!

– Что за самолёт?

– ЛаГГ-3. Дело даже не в этом. У него скорость какая – 500 километров, верно? А у «фоккера» 700. Да только ни в грош не ставит он эту немецкую скорость! Как стоящего догоняет и мордой в землю! Мои однажды страшный бой видели, говорят, на всю жизнь запомнят! Пара как раз назад возвращалась: патроны израсходованы, ведомый « на одном крыле», горючее на исходе.… А тут «Доры» эти! Каюк, решили было, да вот снова тот самолёт! Пятерых уложил в десять минут! А сам, израненный весь, опять в облака ушёл и исчез. Так вот, Дмитрий Егорыч! Вот его и прозвали «Бессмертным».

– Ты сам-то веришь, подполковник?! – недовольно закашлял Некрасов.

– А кому верить? Запросы по всем штабам делал – на меня, как на сумасшедшего: какой номер, почему ЛаГГ, когда нет в районе таких самолётов?

– Да… – полковник потёр виски, – действительно, чудеса!

– И ещё.… Не хотел говорить, да ладно – лётчик в том самолёте интересный!

– То есть?

– Так вот – то ли живой, то ли мёртвый! Летает, воюет, да только никто из ребят не видел, чтоб голову хоть раз повернул, чтоб рукой махнул. Смотрит вперёд и не двигается! Словом, странный....

– Ну, ты даёшь, Николай Петрович! Ну, ты, брат, загнул! – вскочил Некрасов, – Ты хоть представляешь, о чём сейчас мне говоришь?!

– Представляю. Только я своим, как себе верю! И тебе решать, Дмитрий Егорыч, сошёл полк с ума или нет!

Долго ещё ходила по фронтам молва о бессмертном самолёте! То над Польшей его видели, то над самой Германией! Ставшая байкой, не раз придавала она силы в смертельных боях, не раз выручала в безвыходных ситуациях! Просто бойцы знали, что помощь обязательно придёт: может, с неба, а, может, из-за какого-нибудь лесочка… Велика душа у советского народа, и вера его неистребима! Поэтому и мужеству его нет равных на всём белом свете!

Некто

 Истории со счастливым концом умиротворяюще действуют на психику человека, истории с присутствием мистики всегда будоражат воображение, заставляют сомневаться в реальности происшедшего, но где-то там, в подкорочке нашего сознания, нас неизбежно гложет один вопрос: « А вдруг?»

Этот случай как-то поведала мне моя супруга. Мы тогда находились в гостях у родственников в городе Кемерово. И так уж получилось, что в тот день Наташа одна оставалась в квартире.

 За окном пылал июль. Было неимоверно жарко. Набегавшись по делам за день по раскалённому городу, жена решила немного отдохнуть. Она сняла с себя сарафан и прилегла на диван. Задремав, вдруг почувствовала, что в квартире находится посторонний.  Но самое главное, как рассказывала супруга – это полное отсутствие страха.

  Осторожно приоткрыв глаза, Наташа увидела, что в зале на табуретке рядом с диваном, на котором она спала, сидит совершенно маленький мужичок с бородкой и, болтая ногами, как ребёнок, внимательно её рассматривает.

Мелькнула одна мысль: « Господи, я ж раздетая!»

 Но какое-то полусонное состояние окутало её. Супруга  сильно зажмурила глаза. Через какое-то время открыла их, но мужичок продолжал так же сидеть на табурете и смотрел на неё. И тут она ясно услышала:

– Я пожилой!

 Наташа снова закрыла глаза и спокойно уснула.

До сих пор Наташа утверждает, что не открывал тот странный человек рта, а фраза простовонзилась в мозг без звука. Телепатия?

 Проснувшись, убедилась, что на табурете никого нет, быстро оделась и стала готовить ужин. Но странное видение никак не выходило из головы.

 Позже, когда мы уезжали, улучшив минуту и оставшись на какое-то время одна, Наташа тихо произнесла: «Спасибо, что не напугал!».

 Вот такой случай произошёл в 2012 году.

О другом подобном случае рассказал мне знакомый:

« Проснулся я как-то ночью, очень уж пить захотелось. Рядом жена посапывает. За окном девятого этажа звёзды моргают – знать, до рассвета ещё не близко. В темноте прошаркал на кухню, ещё не отойдя ото сна.

 Нащупав выключатель, щёлкаю по нему и… немею!

 На кухонной табуретке сидит мужичок с белой бородкой, болтает ногами, как дитё малое и хихикает себе под нос. Увидев меня и, жмурясь от яркого света, с трудом сползает с табуретки. Я, как вкопанный стою у двери и пытаюсь прийти в себя. А он боком – боком, старается протиснуться мимо меня. Ростом чуть повыше моих колен, но видно, что старый.

 Так и вышел в прихожую. А я пока в себя пришёл. Потом выглянул за дверь – никого!

Попил водички и думаю: «Чего только ночью не привидится!» А утром всё гадал, было или не было? До сих пор так и не знаю…»

Правда, нет ли – судить читателю.

Гать

Эту загадочную историю рассказал мне Василий Павлович, мой сосед по даче. Сидели как-то с ним вечером в беседке, чаи распивали, а жена его, Вера Сергеевна,  в вазочке бруснику на стол поставила.

– Хочешь, интересный случай расскажу? – хитро улыбнулся сосед, – Как раз с этой ягодой связанный?

– Конечно.

– Тогда слушай. Дело было так….


 Василий кружил по тайге.

 Чёрт что ли потянул со сватом отправиться за этими ягодами?! Ведь просто в гости приехал –  всё-таки год не виделись. Долго сидели за столом, вспоминали житьё-бытьё. Детей вспоминали, внуков. Как они там в своей Германии? На три года контракт, срок не маленький! А неделю назад и Вера, жена Василия, не выдержала разлуки. Проводил её до аэропорта, посадил в самолёт. И только когда «Боинг» взмыл в небо и взял курс на далёкую Германию, Василий призадумался. Жена раньше, чем через месяц не вернётся. А у него отпуск на носу. Просил же супругу: подожди немного, вместе поедем! Да где там!

 Вот и надумал к сватам, «пенсионерам местного значения», как шутила иногда его драгоценная супруга Варвара Николаевна. А вчера Иннокентий, сват то есть, предложил «за ягодой сходить». Таёжник он опытный, места хорошо знает:

– Да мы с тобой, Василий, в день пару горбовиков соберём!

– Не привык я по сопкам лазить! – оправдывался тот, но долго сопротивляться не смог.

 Вчера долго тряслись на межрайонном «пазике», потом полдня топали пешком. Давно осталась позади  Саратовка, последняя на пути деревушка из десяти домов, а сват всё кружил и кружил по ненавистным уже сопкам. Тропинка то поднималась, то опускалась вниз.

 Больше всего изматывала жара! И комары. Пустой пока горбовик ёрзал из стороны в сторону за спиной, поэтому  начинали постанывать плечи, да в коленках чувствовалось противное покалывание.

– Долго ещё? – спросил у свата, делая равнодушный вид.

– Не, через полчасика на Хитрую поляну выйдем! Переночуем, а с утреца за работу! Держись, сват, хоть и трудно вам, городским, с нами тягаться!

– Куда уж нам! – Василий хотел было обидеться, но решив, что Иннокентий всё-таки прав, только вздохнул.

 Через полчаса они вправду вышли на какую-то полянку с густой, начинающей уже желтеть листвой. Хоть и конец августа, но не осень ведь!

 Сват заметил его удивление и подмигнул:

– Вот потому и Хитрая поляна! Рано травка желтеет, а почему – никто не знает!

– Вижу! – устало согласился Василий.

 Иннокентий на правах опытного ягодника рассказывал как лучше обустроить ночлег, как пользоваться совком для сбора брусники.

– Вот десять лет уже, как породнились, а первый раз в тайгу с тобой вышли, сват! – Иннокентий всерьёз задумался только что пришедшей ему мысли, – Действительно, первый…. Надо же!

– Так всё больше на дачу твою! – поддакнул Василий.

– Ладно, давай почивать! Ты завтра инструкцию мою внимательно выслушай и строго по ней действуй! Может, по стопарику перед сном?

– Да нет, не хочется! Давай спать, Кеш, а то запугал ты меня таёжными буднями!

– Ладно, тогда спим. Встаём рано. Думаю, к вечеру управимся!

 Сват подбросил в костёр сучья потолще, заготовленные ещё с вечера, чуть отодвинул набросанный лапник, лёг, покрякивая  и, закутавшись в телогрейку (лето летом, а ночи в это время уже холодные), вскоре захрапел, предупредительно положив под голову руку.

 Василий дружески оценил опыт родственника, а вскоре и сам, вдыхая таёжный аромат, провалился в глубокий сон.


Василий кружил по тайге. Вначале, было, запаниковал, задёргался, но потом взял себя в руки. Что сват говорил?

– Ты, Вась, не отходи от меня далеко, на расстоянии окрика держись! – наказывал Иннокентий, – А если, не дай бог, заплутаешь, сядь спокойно на землю, оглядись. Видишь вон ту сопочку, круглую, как башенка? Она для тебя, как ориентир, её отовсюду видно! Там и жди меня! Я, если тебя ненароком не услышу, к ней подойду. Только за неё не переваливай – болото там, марь. Сколько ягодников пропало – не сосчитать! Поэтому в эти места и ходить бояться. А ягод здесь!

Вот на эту сопочку и пошёл Василий. Продираясь сквозь валежник, путаясь ногами в кедровом лапнике, проклинал и эту поездку, и своё решение погостить в Сибири. Ходил бы сейчас в белых брюках по какой-нибудь Баварии со своей драгоценной супругой да поцеживал бы из кружки настоящее пиво! Нет, его, дурака, в тайгу потянуло!

 Сопка почему-то не приближалась. Оказывалась то справа, то слева. А когда под ногами зачавкала вода, Василий понял – марь….

 Всё-таки обошёл гору!

 Вконец растерявшись, Василий совсем потерял ориентир. Сопка-то была, да только окружённая со всех сторон болотом! А назад идти – совсем сгинешь. Бросил он свой ненавистный горбовик, наполовину наполненный брусникой, совок в сторону отшвырнул. Теперь только о спасении думал!

 Вспомнил, как в одном фильме герои через болото проходили. С палкой шли. Василий даже название вспомнил – слега! Озираясь, искал глазами подходящую лесинку.

– Потеряли чего? – как гром среди ясного неба донеслось из-за спины.

Чуть глаза из орбит не вылезли! Враз онемел язык, в одном мгновение покрылась испариной спина!

 Медленно оглянувшись, Василий увидел мальчишку. Невысокий паренёк, лет двенадцати, в закатанной по локоть клетчатой рубашке.

 Сразу отлегло от сердца:

– Ты здесь откуда? С кем?

– Да ты не бойся, дяденька, нас здесь много! Пацаны! – мальчишка махнул рукой, и из кедрача вышли трое  подростков. Явно, деревенские! Держатся в стороне, смотрят подозрительно, засунув руки в карманы. Изодранные на коленках штаны, поношенные выцветшие рубашки.

 Они  осматривали равнодушным взглядом незнакомого им человека. Изредка перешёптываясь, нерешительно топтались на месте.

– Да не бойтесь вы! – крикнул друзьям паренёк, – Заблудился он! Приезжий, наверно!

 Василий потёр виски: чудится что ли? Может, просто пацаны местные!

– Ну, вы, ребятки даёте! Разве ж можно в такую даль без взрослых?! – пытался было оценить ситуацию, хотя чувствовал, как снова начинает шуметь в голове, и предательски дрожат руки.

 Пацаны засмеялись.

– Нам можно! – донеслось до Василия, – Нам, дяденька, теперь всё можно!

– Мне к сопке надо! – сразу захотелось бежать куда-нибудь сломя голову от этого болота, от этой подозрительной ватаги ребятишек, накричать на свата…

– Так вон же гать! – показал рукой новоявленный знакомый, – прямо к сопке ведёт! Только осторожно! Шаг влево, шаг вправо….

 Пацаны захихикали.

 Ещё не дослушав, Василий ступил прямо в болото и действительно почувствовал твёрдость под ногами. Топнул для уверенности. Верно, настил!

 Снова услышал детский смех, но уже не оглядывался. Чувствовал, как спину сверлил холодный, а от этого ставший жутким, взгляд. Чей это был взгляд – уже не имело значения!

 Гать была добротной, достаточно широкой, выложенная опытными руками. На середине Василий, смахнув пот, оглянулся – ребятишек не было. «Убежали!» – уверенно решил он, и, уже не спеша, спокойно прошёл оставшиеся метры.

 Почву почувствовал сразу. Облегчённо вздохнул. Пропала обида на свата. Даже наоборот, захотелось сказать «спасибо» за то, что в кои веки вытащил его на природу.

 У подножия сопки Василий увидел поваленную колоду. « Здесь и подожду!» – подумал он. Прислонившись, почувствовал, как тёплой  пеленой  медленно приближалась дремота.

« Ничего, подожду… – продолжало ещё сверлить в сознании, но и это было уже неважно, –  я только немного, минуту…»

 Василий проснулся, когда вдали услышал тревожные крики Иннокентия. Свистнул, ещё толком не отойдя ото сна. И когда испуганный сват появился рядом, виновато сложил на груди руки:

– Потерял горбовик, забодай меня комар! Ты уж прости, сват!

– Да бог с ним, с горбовиком-то! – успокоившийся Иннокентий махнул рукой, – Новый сделаю!

– Лады!

– Ты лучше расскажи мне, как на эту сторону попал?

– Понимаешь, пацанов тут местных встретил. Вот они мне гать и показали! – Василий махнул рукой в сторону мари.

– Ты бредишь, Вась, какие пацаны?

– Я ж говорю, местные! Видимо тоже ягоду собирали! Четверо пацанов, маленьких таких!

Иннокентий странно посмотрел на Василия. Немного помолчал:

– Какую гать, сват? Какие пацаны? До Саратовки, если помнишь, километров тридцать по тропе. Да и не ходит сюда никто из местных! Говорил же тебе – много люду потонуло в этом болоте! И гати здесь никогда не было…. Куда её прокладывать, на сопку что ли?

Василий чуть не поперхнулся:

– А я кого тогда видел?

Иннокентий не ответил. А потом похлопал Василия по плечу:

– Ладно, пошли, таёжник! Только уговор – Варваре ни-ни!

Ягоду они всё-таки привезли. Сватья нахваливала их за столь удачную поездку, хоть и насобирали  всего половину из запланированного. Оба молчали о том, что это ягода, собранная Иннокентием. Молчали и о странном приключении Василия. Правда, сват, сажая его в поезд, почему-то ещё раз внимательно посмотрел ему в глаза.

 И уже в поезде Василий, подумав, усомнился в реальности происшедшего. Может, действительно, от страха всё перепутал, а, может, газ болотный злую шутку сыграл…. Но ведь так реально всё было: и мальчишки эти, и гать! Только тогда, в Саратовке, узнали они со сватом, что несколько лет назад исчезла в тайге ватага местных ребятишек: ушли в тайгу за ягодами и не вернулись. Всем селом искали, милиция искала, спасатели. Даже вертолёт летал! Вот и решили потом, что детишки в болоте утопли. Хотя… в тайге заблудиться большого ума не надо, а здесь  дети….

 Так закончилась история Василия Павловича. Хотел я ему свою рассказать, подобную этой, да передумал. Раз решил человек, что всё привиделось ему, так тому и быть! И думается меньше, и спится лучше!

Кондрашкино озеро

Велико Патомское нагорье! Непролазной дремучей тайгой отгородила Сибирь эти места от людских глаз. Валежником и густым кустарником скрыла когда-то проложенные тропы. То сойка крикнет, то кедровка поднимет шум где-то у горизонта! И тишина…

 Аркадий  вздрогнул от шума открываемой двери. В купе почти бесшумно втиснулся маленький сухонький старичок. С облегчением положил на свободную нижнюю полку свою небольшую сумку и устало вздохнул.

– Гостей принимаете, люди добрые?– проворковал он, хитро посматривая на Аркадия.

– Отчего ж не принять? Присаживайся, дед!

 Аркадий в купе был один. Прежние пассажиры вышли на предыдущей станции, поэтому «люди добрые» был он, Аркадий Вольский, писатель и журналист, который ехал в неизвестные ему края, повинуясь неистребимой жажде новых сенсаций и открытий.

 Старик долго пыхтел, открывая свою видавшие виды сумку, но современную, пошитую из добротного и, наверное, дорогого материала. Достав, наконец, начатую палку копчёной колбасы, нож и пару кусков хлеба, обернулся к закрытой двери купе, а потом к Аркадию:

– А если мы с тобой, мил человек…

– Доставай, дед! – понял Вольский, улыбаясь обоснованным опасениям старика, – Мы ж тихо.

– Ну-ну, – старичок достал солдатскую фляжку, бултыхнул в руке и гордо прошептал,– Спирт!

– Пойдёт! – опять улыбнулся Аркадий.

 Они сразу нашли общий язык. Голос у старика тихий, певучий. Настолько, что сразу располагал к откровениям. Вот и Вольский не смог удержать себя, и стал рассказывать в общем-то незнакомому человеку о себе, о профессии, которую выбрал ещё в юности, о мечте, которой не суждено сбыться, но к которой идёт всю свою сознательную жизнь.

 Старичок, Кондратий Феофанович Сучков, ехал от родственников, у которых гостил где-то под Самарой. То ли гостил, то ли ещё что… Аркадий трудно запоминал незнакомые названия, старался их записывать, но в данной ситуации они, эти названия, не имели никакого значения.

– Так едешь-то куда, Аркаша? – ещё раз переспросил старик.

– Ой, далеко, дед, очень далеко! – попытался отмахнуться Вольский, не желая впутывать Сучкова в свои планы.

– А всё-таки? Чего юлишь?

– В Сибирь, Кондратий Феофанович!

– О, Аркаша! Сибирь большая, нет конца ей, матушке, ни на севере, ни на юге! Ты уж поверь, старому человеку!

– Сам-то бывал там? – вроде бы невзначай задал вопрос Вольский.

– Всю жизнь там живу. Много лет живу…– старик вздрогнул, словно сказал что-то лишнее, потом оправился и уставился на Аркадия своими бесцветными, поблёкшими от возраста, глазами.

– Слыхал что-нибудь про Кондрашкино озеро? – не надеясь на ответ, спросил Аркадий.

– Это на Патоме? – удивился Сучков.

– Да! – обрадовался Вольский, – Вот туда и надо попасть!

– Ну, это ведь нетрудно, Аркаша! А зачем тебе?

– Ладно,– Аркадий махнул рукой,– расскажу! Слышал про сокровища?

 Старик усмехнулся. Только как-то неприятно, зло:

– И что там?

– Слушай! – Вольский достаточно опьянел, но уже не мог остановиться и выплеснул в стакан оставшийся во фляжке спирт, – Слушай! Лет этак сто пятьдесят назад была в этих местах золотая лихорадка. Десятки, а то и сотни фартовых людей потянулись в тайгу, чтобы поймать наконец эту свою птицу счастья, вырваться из одолевшей нищеты. Кому-то везло, кому-то нет, кто-то безвестно сгинул в таёжной глуши. А те, кто возвращались, рассказывали о неизвестном никому Кондрашкином озере, в котором дно, якобы, усеяно золотыми слитками да человеческими скелетами. Потому что лежали там пропавшие старатели, которые на беду свою встречали Хозяина этих мест.

– И что же это за Хозяин? –  после небольшого молчания спросил Сучков.

– Откуда я знаю, дед! Откуда я знаю… Вот и еду, чтобы узнать, увидеть! Я книгу напишу…

 Поезд мерно покачивался на рельсах. Грохотали на стыках колёсные пары, а за окном проносились меняющиеся пейзажи Уральских гор, за которыми начиналась она, величавая и таинственная Сибирь, в бескрайних просторах которой хранились ещё никем не разгаданные тайны.

 Знал Кондратий Феофанович и про Патом, и про Кондрашкино озеро, и про сокровища, что хранило оно в своих объятиях.

– Жил я там, Аркаша, живу! Проведу тебя заповедными тропами к этому озеру! Ох, и много чего интересного хранится в тех местах! – шептал старик подвыпившему Вольскому, а тот довольно улыбался и утвердительно кивал головой.

– Вот ты старый, вроде, а не пьянеешь! – удивлялся Аркадий, – Я пьяный, а ты нет. Почему? Ты в общем вагоне должен ехать, а ты в купе! Пенсионер ведь!

– Потому, милок, что воздухом таёжным пропитан. Вот и не пьянею! И пенсия у меня хорошая, северная! Вот и езжу в купе – не люблю духоты вагонной, расспросов всяких! Я тишину люблю – привык в тайге! А ты поспи, Аркаша, поспи! У нас столько с тобой ещё впереди, что некогда будет отдыхать! Спи!

 Аркадию снилась громадная, нависшая над ним кедровка. Он закрывал голову обеими руками и пытался убежать от этой страшной птицы. Но не слушались ноги. Вольский пытался кричать, только вместо крика в ушах слышался тихий и успокаивающий смех Кондратия Феофановича…

 От станции они долго ехали на попутной машине. Только уже стоя на пароме, старик показал Аркадию на противоположный берег:

– Витим, Аркаша! А там – Бодайбо! Поживёшь тут пару дней без меня, рюкзаки купишь, консервы. А мне кое-куда сбегать надо! Да, я и денежки тебе дам! Возьми!

 Вольский удивился, но  отказываться и переспрашивать не стал.

А потом они снова ехали на попутке, шли пешком и снова на попутке.

В записную книжку Вольского ложились неизвестные названия местных рек, заимок, фамилий… Остановились в небольшом посёлке. Здесь Кондратия Феофановича не знали, а он знал всех и каждого.

– Старика не знаю, про Кондрашкино озеро давно уже никто не говорит! Тёмное место, страшное! Ты туда что ли собрался? – вопросительно спросил подпитый мужичок, у которого не хватало десятки до вожделенной бутылки местного самогона.

– Да нет! – отмахнулся Аркадий, – Так, для интереса!

– А, – понял  тот.

 Вольский помнил наказ Сучкова, не расспрашивать местных ни о чём. Он сам дорогу знает, а попутчики им не нужны.

– Почему так, старик? – удивлялся Аркадий,– Много лет ведь здесь живёшь, а, как чужой!

– Я ведь в тайге всё, в тайге! – отмахивался Сучков, – Да и тебе-то это зачем, Аркаша? Или боишься? Или на озеро уже не хочется?

 На озеро хотелось. Очень хотелось! Теперь Аркадий был уверен, что есть ради чего переться в неизвестные дали с этим странным стариком. А ведь хитрый дед, очень хитрый! Аркадий ему всё про себя, а он почти ничего. Ничего не значащая Самара, хмурый взгляд при первом упоминании про озеро, певучий голос… Странностей много, только так ли легко пересилить желание, когда знаешь, что напишешь главную книгу в своей жизни?! А, что она таковой будет, Вольский уже не сомневался.

– У меня там избушка есть, Аркаша, зимовьё по-сибирски. Захаживаю в эти места, захаживаю. Сокровищ не видел, но сам убедишься…

 Они переночевали в небольшом заброшенном доме на самой окраине посёлка. Июльские ночи были достаточно тёплыми, поэтому не было большой проблемы, растянувшись на дощатом полу, задремать под стрёкот сверчка, который беспокоился где-то в углу, то замирая, но начиная свою бесконечную песню.

 Это была Сибирь. Это было то самое Патомское нагорье, в глубине которого Аркадия ожидало то, ради чего пришлось отмахать более пяти тысяч  километров. Если б знать, Аркадий, если б знать!

  Уже к вечеру старик показал Аркадию странные приспособления.

– Это паняги,– объяснил Сучков, – Сибирские рюкзаки, что б ясно было. И вот ичиги ещё, что б ходить легче.

 Аркадий не понял, но утвердительно кивнул головой.

 А утром они ушли в тайгу. Сколько скверных слов, сколько проклятий услышала она в свой адрес! Старик вёл Аркадия по таким дебрям, что Вольский еле сдерживал себя, чтобы не плюнуть на всё, не накричать на Сучкова. А тот уверенно то сходил с тропы, то снова возвращался на неё, ориентируясь по своим, только ему известным приметам.

День, два… Ночевали возле костра, положив под головы паняги.

– Это тебе не в городах, Аркаша! Это тайга! Не бывал в Сибири-то? – выспрашивал старик.

– Откуда, дед! – Вольскому совсем не хотелось разговаривать. Но молчать было ещё тяжелее, – Далеко ещё?

– Рядом! Рядом уже…

 Снова шли. Аркадий потерял счёт часам. Один раз, отстав от старика, сбросил ненавистную панягу и пошёл дальше. Но вернулся, закинул на занывшие плечи, проклиная свою неуёмную мечту и озеро, которое уже ненавидел, но которое нужно было непременно увидеть.

– Кондрашкино озеро… – шептал он еле слышно, – Кондрашкино…

 Как ошпаренный пришедшей мыслью, Вольский вдруг остановился: озеро, Кондрашка, Кондратий… Кондратий Феофанович. Да ну, глупость какая-то!

– Ты чего, Аркаша? – голос старика прозвучал рядом, Как будто и не видел Аркадий мелькающую далеко впереди спину Сучкова.

– Да, ничего, устал немного! – успокоил старика Аркадий, – Отдохнуть бы!

– Давай, раз устал! – покорно согласился тот.

 Они присели на изнывающую от жары землю. Зной растекался по заросшим сопкам Патомской тайги. Птицы, опалённые солнечными лучами, попрятались в раскидистых листвяных лапах, разомлевшие звери скрылись в прохладных распадках, и только эти двое упрямо продвигались вперёд.

– Слышь, дед, а как давно ты в этих местах? Всё говоришь, что живёшь здесь, а откуда появился –  молчишь.

– А тебе это надо, Аркаша? Живу да живу себе!

 Аркадий отполз чуть подальше и прислонился спиной к поваленной сосёнке.

Шустрый дед, и взгляд у него какой-то настороженный! Неужели он? Не может быть, тот Кондрашка лет сто, как в землю лёг. Если не убили где, так от старости помер! А всё-таки?

 Вольский решил играть в открытую:

– Ты Кондратий, и озеро Кондрашкино! Того Кондрашку Сучком звали, так ведь и ты Сучков!

 Старик не ответил. Он долго сверлил Аркадия вопросительным взглядом и о чём-то думал. Потом произнёс:

– Дурак ты, Аркаша!

 Как он оказался рядом, Вольский даже не заметил. Пахнуло в ноздри старческим потом, от взмаха руки пролетел мимо табачный дух, и сразу стало мутнеть сознание.

« А ведь он при мне ни разу не курил!» – ещё успел подумать Аркадий, а когда пришёл в себя, увидел, что Сучок сидит рядом.

– Вот сидишь ты сейчас привязанный к дереву и думаешь: кто такой этот старый хрыч? И сам себе отвечаешь – Кондрашка Сучок! Да, Аркашенька, я это!

 Руки затекли от неудобного положения, потому что связаны были за деревом. И ноги уподобился связать старик, взяв верёвку из рюкзака Вольского. А ведь просто так взял, на всякий случай!

– Промолчал бы, Аркаша, я б тебе озеро показал! Такую груду золота увидел бы! Я много его за это время прибрал к рукам! – продолжал старик.

– Не ты это! – Вольский попробовал пошевелиться и у него немного получилось.

– Ошибаешься! – Сучок неприятно захихикал,– Я это! В году этак одна тысяча девятьсот четвёртом пришли с батюшкой вкупе с артельной голытьбой в эту тайгу. Так и остались здесь. Сначала мыли золотишко, потом решили проще жить.

– Это как? – стараясь растянуть разговор, спросил Аркадий.

– Проще-то? А всего на всего грабить, Аркаша! Сначала батюшка мой, потом и я!

– И убивать… – добавил Вольский.

– А без этого никак, Аркаша! Сопротивлялись все: кому ж хочется нажитое отдавать! Вот и батюшка мой, тоже сопротивлялся!

– Так ты и отца?! – вскрикнул Аркадий.

– И его, родителя моего! Тоже на дне лежит, бедолага! – Сучок снова хихикнул, – Хозяин один должен быть. А я сильнее оказался. Вот с тех пор и коплю своё богатство. Понемногу, понемногу…

– Ну и урод же ты, дед! – Аркадий начал понимать, что вряд ли старик оставит его в живых. Только страха почему-то не было. Только ненависть, да боль в руках от затянутой верёвки.

– Это как посмотреть! – Сучок внезапно нахмурился, – Вот и ты за тысячи километров припёрся за богатством! Не так, скажешь? Много вас таких здесь было! Даже китайцы: шустрые, маленькие. Намоют золотишко и тайными тропами к границе! А только знал я все их тайные тропы! Выйду навстречу, на чай приглашу, потому как в тайге чай – первое дело! Ну, а потом по голове да в воду!

 Сучок заулыбался и подошёл к Вольскому:

– Вот такое оно, Кондрашкино озеро, Аркаша! Жаль, не увидишь ты ничего – тайга вокруг, глушь, и никто сюда дороги не знает! Не напишешь ты свою книгу, милок, не нужна она.

– Так сколько ж лет тебе? – уже без интереса спросил Вольский.

– А ты посчитай: с одна тысяча восемьсот восьмидесятого….

– Врёшь ты, столько не живут!

– Я же живу! – на этот раз громко засмеялся старик.

 Он отошёл в сторону и долго разглядывал Аркадия:

– А я тебя, пожалуй, в живых оставлю! Поживи ещё чуть-чуть, подумай. Потом тебя либо звери съедят, либо муравьи обглодают. Так-то, Аркаша!

 Сучок закинул на плечи панягу:

– Всё-таки жаль, что ты моё озеро не увидел! И ещё: дорогу назад запомнил? – старик самодовольно осмотрел окрестности и скрылся за густыми зарослями тальника.

– Гад! – крикнул вслед Аркадий.

 Попытался ослабить верёвку. Слабина была, но очень уж сильно, видимо, был затянут узел.

«Гад!» – продолжал твердить Вольский и тёр верёвку, тёр… Рук уже не чувствовал, да первые муравьи начинали трапезу на его теле…

Потом по всему Патому гуляла легенда о человеке, который чудом выбрался из тайги. У него начисто было съедено лицо муравьями и мошкарой. Он ходил от дома к дому, рассказывал о золоте Кондрашкиного озера и всё грозился показать к нему дорогу. Показывал всем потёртую зелёную тетрадку, в котором описал своё странное путешествие. Отдал тетрадку почитать местному главе, та так и позабыл забрать обратно.

« Блаженный!» – сочувственно смотрели ему вслед, потому что знали, что нет никакого такого озера с его несметными сокровищами. Слышали когда-то, но это было так давно…

 А тот ненормальный однажды исчез. То ли увезли куда-то, то ли сам в тайгу ушёл. Может, действительно нашёл тропу к Кондрашкиному озеру…

Заслон

 Андрейка  Белых только прошлый год вернулся из армии. Как и положено, покуралесил с недельку со своими закадычными дружками, навестил старых подружек, ударился было в долгосрочный запой от радости, да встретил старого школьного учителя, Павлова Антона Петровича. Тот, увидев Андрея на улице в совсем ненадлежащем виде, грустно покачал головой и молча прошёл мимо, лишь кивнув в знак приветствия.

 А на утро Белых пошёл в школу. Они долго разговаривали с Антоном Петровичем. Ни единым словом не  обмолвился учитель об Андрейкином поведении, но было так стыдно, так противно, что Андрейка для себя решил: всё, с алкоголем покончено!

– Понимаешь, – Антон Петрович раскладывал на столе какие-то пожелтевшие листочки, старые выцветшие фотографии, – в этих местах ведь кровавые бои проходили. В сорок третьем перед немцами была поставлена задача: взять нашу станцию. Много сил сюда перебросили. А у нас гарнизон из роты резервистов да хозвзвод в придачу. Вот и вся ударная сила!

 Андрейка с интересом перебирал фотокарточки:

– Кто это?

– Вот эти резервисты и есть! Пособирал по архивам, кое-что выслали те, кто воевал тут.

– Ух ты, потрудились Вы, Антон Петрович!

– Потрудился…. Вот я и подумал: не поможешь? Одному трудно ведь столько информации собрать. Это ж и в город ездить надо и в архивах копаться! Друзья у меня в городе есть, помогут чем могут! Не устроился ещё на работу?

– Какая тут работа! – усмехнулся Белых, – вся работа в городе.

– Вот и поможешь мне! – оживился учитель.

 Андрейка увлёкся обороной станции. Поиск работы как-то само собой отошёл на второй план.

– Погуляй хоть ещё с недельку! – уговаривала мать.

 Отец одобрительно кивал головой. Андрейка и без того решил помочь учителю. Очень уж дело интересное!

 Каждый день он мотался в город за тридцать километров. Ходил по архивам с рекомендациями Антона Петровича, часами просиживал в городской библиотеке, выискивая пусть крохотную, но такую нужную информацию!

– Антон Петрович, тогда, в сорок третьем, станцию отбили, знаете ведь! Только странно как-то отбили. Между станцией и нашим посёлком лесок всего в три километра, а немцев на той лесной дороге полегло порядочно. Хотя наши силы были сосредоточены именно на станции! Не знаете почему так?

– Понимаешь, Андрей, до сих пор не могу понять, какие такие силы задержали фашистов тогда на дороге! Только говорили, что крупный бой слышался из леса. Потрёпанные немцы всё-равно атаковали станцию, да только силы у них были уже не те. Не смогли её взять. А тут и наши подоспели! Войска на запад двигались, тут не до разбора было!

– Жаль…

– Правда, прочесали тогда этот массив, но кроме стреляных гильз да исковерканной земли ничего не обнаружили!

– Кто ж тогда с немцами в бой вступил?

– Если б знать… Ничего не нашли.

 Теперь Андрейка сам уже не мог отделаться от мысли о тайне пристанционного леса. А сегодня вдруг в очередной раз решил пройти лесной дорогой, той, по которой двигались фашисты в сорок третьем.

– Андрюш, не поздно? – посмотрела на часы мать.

– Мам, рядом ведь! Я недолго. Ну, очень надо!

– Иди уж, краевед! – мать с явным одобрением махнула рукой.

 Как назло начал накрапывать дождик. Пожалев о невзятом плаще, Андрейка шёл по лесной дороге, то замедляя шаг, то ускоряя. Потом решил пройти напрямки, внимательно вглядываясь по сторонам. Темнело, но возвращаться не хотелось.

« В конце-то концов: три туда, три обратно!» – думал Белых, ежась в промокшей курточке.

 Его внимание привлёк огонёк внутри леса. «Туристы что ли?» – удивился Андрейка. Решив узнать кто это, быстрым шагом направился было к костру, но что-то заставило его остановиться. Потом, чуть пригнувшись, двинулся вперёд.

… У костра сидело шестеро. Бойцы. Четверо пожилых, один на цыгана похожий, а шестой совсем юнец, лет восемнадцати. У кого-то через гимнастёрки проступали кровавые пятна, которые всё расширялись и расширялись. Юнец, держась за кисть руки, всё старался поднять её к груди, но она постепенно сползала вниз.

– Савватеич, ты что-то про семью говорил! – спросил один из бойцов, пожилой, подпоясанный узким, явно не уставным ремнём.

 Старик, с рыжими, опалённой махоркой усами, грустно смотрел на костёр и только вздыхал:

– А что семья? Жена Мария да три дочки. Погодки. Младшенькая перед самой войной родилась. Сейчас сами бабушками были бы… Я ж тебе говорил, сержант –  всю семью одной бомбой!

– Если б не война!

  Один из бойцов молча раскачивался из стороны в сторону, иногда касаясь рукой головы. На него сочувственно посматривали, но не трогали.

– Петя, Петя! Если б не он, нас ещё раньше убило бы! – сержант грустно кивнул в сторону.

– Первый смерть принял. Это ведь тебя он, Юрка, от очереди автоматной прикрыл! – Савватеич в очередной раз вздохнул.

– Меня… – юнец виновато опустил глаза, посидел немного и снова занялся своей рукой, – Оторвало вот…

– А меня ножом прямо в сердце! Обидно! – подал голос ещё один из бойцов, – Был Юшкин Егор, и нет Юшкина Егора!

– Ладно тебе! У тебя и дети-то уже взрослые. Ты с Сибири, а там войны не было! – молчавший до этого солдат только хмыкнул.

– И то верно, Цыган! – согласился Егор.

– А мой табор где-то по просторам, наверно, гуляет! Знаете, какие у нас песни поют…– Цыган мечтательно поднял к небу глаза.

– И воруют! – продолжил Юшкин.

– Дурак ты! – обиделся Цыган и снова замолчал.

 В ночи потрескивал костёр. Искры со струйками дыма поднимались в небо.

 Затаив дыхание, слушал этот неторопливый разговор Андрейка. Решив поначалу, что здесь снимают кино, хотел было подойти открыто, но что-то удержало, остановило на мгновение. А потом понял – нельзя!

 Притаившись за малиновым кустом, Андрейка, как на экране видел бой, что приняли эти шестеро здесь, в лесном массиве, в трёх километрах от железнодорожной станции. Страха не было, и он внимательно впитывал в себя всё, что касалось этого короткого и неизвестного никому сражения.

– Ты как на войну-то попал, Цыган? – внезапно спросил Савватеич, – в одном бою погибли, а кто ты, откуда…

– А! – Цыган сердито махнул рукой и зло посмотрел на Юшкина, – Немцы на табор напали. Кто мог – убежал! Я убежал. К нашим вышел. На фронт просился! Сержант знает!

 Сержант кивнул:

– Первый бой и последний!

– А вот интересно: узнают когда-нибудь, как мы погибли? Может, дезертирами считать будут, ведь на станции-то нас не было! – зачем-то спросил Юшкин.

– Один Чеботарёв знал, старлей, который нас на разведку послал! Больше ведь никто нас не видел! А раз пока не нашли, значит, погиб Чеботарёв! – поддакнул Цыган.

– Узнают, – успокоил Савватеич,– обязательно узнают!

Андрейка вернулся домой под утро. Глотнув из ковша холодной воды, он отправился прямо к Антону Степановичу. Отец с матерью бросились было с расспросами, но увидев укоризненный взгляд сына, удивлённо пожали плечами.

– Их шестеро было! – сообщил учителю Белых, – Сержант и пятеро  бойцов: Савватеич, Юшкин, Цыган, Петя и Юрка!

– Ты о чём, Андрей? – вопросительно посмотрел историк.

– Ну, те, что в лесу погибли! Я про бой возле станции!

– Ты сядь, пожалуйста, сядь! Мне вчера только вечером  письмо принесли. Из Центрального архива. Те шестеро, о которых ты говоришь, без вести пропали в сорок третьем! А откуда ты знаешь?!

– Я покажу, Антон Степанович! В лесу заросли малиновые есть, недалеко от дороги, там они смерть приняли! Никак нельзя без вести…

– Выпей-ка водички, дружок! И давай рассказывай!

– Их немцы, наверно, в одну яму побросали!

– Успокоился? Рассказывай!

…В пристанционном массиве, совсем недалеко от лесной дороги, стоит скромный деревянный памятник с пятиконечной звездой. Городские власти со временем обещали поставить настоящий памятник из чёрного мрамора.

Сказка

В натопленном зимовье установилась тишина.

После сытного ужина, под гул топящейся печурки, лежать на сколоченных нарах одно удовольствие! За тёмным окном кружился ноябрьский снежок, слабый ветерок гулял за дверью, но никто не замечал этой  природной  кутерьмы.

  Мы с Петровичем, чудом натолкнувшиеся на эту избушку, да четверо студентов с руководителем, пришедшие сюда пару часов назад. Горные туристы. Говорят, не уложились в график, а ночевать где-то надо!

– Ребят, расскажите что-нибудь!– попросил в темноте один из студентов.

   А это уже конёк Петровича. Любитель острых сюжетов, великолепный рассказчик, да и выдумщик отличный.

– Вы вот по горам ходите. Хотите про Чёрного Альпиниста?– Петрович приподнялся на локте, вглядываясь в темноту.

– Конечно!– оживились студенты.

 Через дверку печурки вырывались оранжевые лучики огня, освещая лежавших, хотя почти все уже усаживались, предвкушая интересный и страшный рассказ.

– Так вот. Кто знает, в каком году это было, но то, что было – точно! Учились в одном институте трое. Два парня и девушка. Назовём её Настей, а их Андреем и Сергеем. Пойдёт?

– Да, да, конечно! – студенты в нетерпении подвинулись к Петровичу. Их руководитель лежал, но чувствовалось, что и он внимательно слушал рассказ.

– Занимались они альпинизмом. Ходили в горы, как и вы сейчас. Но только одна беда была на всех троих. Так называемый любовный треугольник.

Оба без ума были влюблены в Настю, а она всё никак определиться не могла кто же ей больше понраву. А Андрей с Сергеем неразлучные друзья были. С детства друг без друга жить не могли. И в институт вместе поступили.

  И вот один раз направились они с группой альпинистов в горы. Какие горы точно не скажу, но думаю, что вот эти самые, Саяны.

  Андрей с Сергеем в одной связке шли, чуть отстали, а Настя с подружкой где-то впереди, вместе  со всей группой. Так им хотелось побыстрее всех догнать, что поторопились очень. Андрей взял, да и сорвался ненароком! Висит на страховке, ногами в скалу упирается. Тащи, говорит, Серёга, скорее!

  А на Сергея мысль страшная напала. Не отдам, думает, я тебе Настю! Она одного любить должна, а не обоих. Хоть и друг ты мне, но любовь сильнее дружбы! Достал складной нож, и давай репшнур отрезать.

– Ты что, друг!– закричал Андрей, но не успел договорить, потому как полетел  в ущелье со страшной скоростью, ударяясь о камни. И только эхо запомнило этот его прощальный вопрос.

  А Сергей потом догнал группу, долго божился Насте, что сделал всё, чтобы спасти друга. Споткнулся Андрей и с тропы слетел. Да шнур перетёрся и порвался в последний момент.

 Говорят, что вернулась группа на то место, даже в ущелье спускались, да только никого  не нашли. Не поверили Сергею, потому что ни крови, ни изуродованного человеческого тела. Скорее всего, решили ребята, что вернулся он назад, не решившись идти дальше. Только в институте Андрей больше не появился, а потом и уголовное дело об исчезновении закрыли.

  Не знаю, поверила Настя ему или нет,  но так и не сложилась их любовь. После института уехала она куда-то по распределению и больше они  с Сергеем не виделись.

  Но только потом слухи пошли в этих местах, что стали видеть в  палаточных лагерях и возле одиноких палаток то ли человека, то ли призрака

в альпинистском снаряжении. Ходит он бесшумно, заглядывает в палатки, рассматривает лица спящих. А у самого лицо чернее ночи, глаза пустые, пальцы на руках скрюченные.

  Знать, того ищет, Сергея, друга своего. Может отомстить хочет за гибель свою, а может про Настю узнать ….

  Петрович неожиданно замолк. И такая тишина стояла в зимовье! Слышалось только сопение студентов, да похрапывание их руководителя. Тот так и не дослушал рассказ. Знать раньше его знал, подытожил Петрович.

– Ну что, братцы мои, пора и спать! – посоветовал Петрович, и положив голову на свой рюкзак, сразу же уснул. Студенты ещё долго что-то обсуждали между собой, но потом, прижавшись поближе друг к другу, тоже замолкли.

  А утром горные туристы  отправились дальше по маршруту, руководитель показал Петровичу большой палец, мол, молодец.

– Петрович, – немного погодя спросил я,–  Что это ты за сказку студентам рассказывал?

– Сказку?– Петрович чуть замялся, – А я его видел….

– Да? – удивился я, – расскажи!

 Петрович неспеша подошёл к печурке и налил из закопченного чайника   ещё не остывший чай.

– Будешь? – спросил он.

– Нет, спасибо! Петрович, не томи!

 Он улыбнулся и уселся рядом.

– Тут такое дело –  это на Хамар-Дабане было. Есть такой красивый хребет у Байкала.

– Я знаю.

– Мы тогда на молибден по маршруту ходили, – продолжал Петрович, – Так вот, когда возвращались, я коллектора и маршрутного рабочего в лагерь отправил, благо, уже недалеко было, а сам задержаться решил – обнажение интересное заметил.

– Ну, и…

– А дальше интересно. Отколол несколько образцов, голову поднимаю, а рядом, метрах в пятидесяти, человеческая фигура стоит и на меня смотрит. Только знаешь, какая-то странная фигура. Вроде бы и человек, а вроде бы и нет. Понимаю, что никого из наших тут быть не должно. А этот сгорбленный какой-то, худющий, как моя жизнь! На глазах то ли очки горные, то ли глаза почерневшие. Когда присмотрелся, ахнул: глаз вообще нет, провалы одни! Хоть и расстояние было порядочное, только я это определил. Не по себе стало, а всё-равно крикнул:

– Что, парень, помочь хочешь?!

– А он?

– А он постоял немного и пошёл по тропе. Я за ним, было, а догнать не могу. Понимаешь, как не старался, а расстояние никак не уменьшалось! Я почти бегом, а он неспешным шагом. Что за чертовщина, думаю! Ходу прибавляю, а результата никакого. Не знаю, сколько его преследовал, только не на метр не приблизились друг к другу.  Тропа на перевал вывела. Вот тут он оглянулся. Я остановился, едва переводя дыхание. И, знаешь, таким ужасом повеяло от его взгляда, что до сих пор от того чувства мурашки по коже! Глазницы пустые, а лицо маской закрыто. Такие на подъёмы надевают, чтобы лицо не обветрилось, да на солнце не обгорело. Смотрит на меня, а у меня ноги немеют. Вот и всё, думаю, конец!

 Петрович поставил на столик пустую кружку.

– А дальше? – не вытерпел я.

– Постоял он так некоторое время, посверлил меня своим пустым взглядом и шаг в сторону сделал. Только…  в том месте, куда он шагнул, отвесная стена была, пропасть. Я, как только в себя пришёл, сразу к тому месту рванул. Знаешь, метров семьдесят отвес, живым остаться шансы нулевые. Ни звука падающего тела, ни криков, каких я не слышал. Просто шаг в сторону и… тишина. Да и потом, сколько не всматривался вниз, ничего подозрительного не заметил.

– Дела…

– Вот-вот! – подтвердил Петрович, – только ещё и продолжение было….

Я удивлённо посмотрел на него.

– Когда в лагерь вернулся, кто-то спросил, чего это я на Северной гряде делал.

– Это он был? – высказал я свою догадку.

– Скорее всего. Сначала на лагерь сходил, а потом ко мне пошёл. Только до сих пор не пойму для чего. То ли сказать что-то хотел, то ли предупредить о чём-то…. А через месяц, когда уже лагерь сворачивали, заметил всё на той же Северной гряде человека. Я его узнал. Хотел, было, парням показать, да передумал: зачем? Пусть бродит в своём одиночестве, ведь зла-то никому он не сделал! По крайней мере, я об этом не слышал. Вот и историю про него вспомнил, ту, что студентам рассказал.

Во всяком случае, теперь знаю, что он есть и что из себя представляет! И самое странное знаешь что? Ещё раз увидеть его хочу! Такое вот непонятное желание…. Может потому, что недосказанность в его взгляде увидел, боль какую-то.

 Мы стали собирать рюкзаки. Я ловил себя на мысли, что тоже хочу увидеть это, наверное, самое загадочное привидение. Только тогда я ещё не знал, мне придётся столкнуться с Чёрным Альпинистом  при весьма странных обстоятельствах. Всё это будет потом, а пока мы готовились в путь, чтобы спуститься в долину, где нас в базовом лагере экспедиции ожидал вертолёт.

Летучий эскадрон

 По всей многострадальной русской земле полыхала гражданская война. Над соломенными крышами хат некогда шумных, наполненных коровьим мычанием и голосами подвыпивших мужиков деревень, уже вовсю полыхало зарево страшного и необратимого пожара. Брат на брата, сын на отца, красный на белого…. Рубили, кололи, жгли. И по всем дорогам витал неприятный, наполненный ужасом и беззащитностью, трупный запах. Гибли сотнями, тысячами. Гибли за идею, за деньги, за право властвовать и повелевать. Стаи воронья кружили над безлюдными степями, и разрывалось небо от выстрелов, наполняя кровью и без того нерадостную жизнь русского народа.

 Полк красного командира товарища Кучеренко попал в сложную ситуацию. По флангам и в тылу барражировали разъезды атамана Дутова. А где-то позади, в результате несогласованных действий, остался основной костяк армии командарма Блюхера. Кучеренко нужна была подмога, удар с тыла главных сил, чтобы вырваться из ненавистного окружения. Будучи не кадровым военным, Кучеренко плохо разбирался в стратегии. Но в его груди горело негасимым огнём отважное сердце, его руки, познавшие тяжёлый молот кузнеца, крепко держали шашку, и зычный голос громко разносился над полком во время бесстрашных, накатывающихся лавиной на противника, атак.

 Кучеренко вызвал ординарца.

– А позови-ка мне, Антоха, Барыкина!

 Барыкин – боец средних лет, казак из малоимущих. Особой отвагой не отличался, но и за обозы не прятался. Был надёжен, любил коней, а главное стрелял очень метко. Так, навскидку, на спор мог поразить любую мишень, отчего имел в полку определённый вес и уважение.Только Кучеренко знал, что звали его Силантием, что за уход в Красную армию белоказаки, жители его же родной станицы, повесили всю его немногочисленную семью – жену и пятилетнего сына. С тех пор онемел Барыкин. И никто и никогда больше не слышал его голоса. Он молча слушал приказы, молча их выполнял.

 Вот такой человек и понадобился Кучеренко. А понадобился для того, чтобы доставить пакет самому командарму Блюхеру.

– Понимаешь, Силантий! – Кучеренко грозно заглядывал вбесцветные глаза своего бойца, – Умри, утони, сгори, а пакет не должен попасть к дутовцам! Мышью проползи по степи, пулей пролети над полями, а постарайся доставить моё послание! Сам видишь, гибнет полк. И не выживет, коли не придёт помощь Красной армии!

 Силантий смотрел на комполка из-под хмурых бровей и молча кивал головой.

 Прежде, чем тронуться в карьер, Барыкин с сожалением посмотрел на свою винтовку, зачем-то погладил по стволу и, завернув в холстину, спрятал под солому обозной телеги. Достал из-за пазухи револьвер, подобранный в прошлом бою возле убитого беляка, протёр его рукавом и снова сунул за пазуху.

 Он ласково потрепал по морде своего любимого Воронка, с которым не расставался вот уже год. Конь доверчиво ткнулся в его грудь и затих, понимая, что не просто так хозяин задумчиво глядит на него своими карими, полными дум, глазами…

Бесконечна русская степь! Маревом повисла над ней июльская жара, испепеляющее солнце, словно косой, валило наземь разноцветные травы. Над потрескавшейся землёй изредка проносился заблудившийся ветерок, и писк одинокого суслика раздавался из осыпавшейся норы. Изнывала земля, изнывал русский народ. От жары, от крови, от обречённости.

 Во весь опор мчал на вороном коне красный казак Барыкин. Воронок летел по степи, распушив свою коротко постриженную гриву, впиваясь в горизонт огромными чёрными глазами! Сливаясь с конём, всадник напоминал стрелу, выпущенную из тугого арбалета. И не было остановки у этого полёта, потому как комполка Кучеренко очень надеялся и верил бойцу Барыкину.

 Выстрелы за спиной хлопнули неожиданно.

 «Белый разъезд!»– понял всадник, ударил стременами по бокам Воронка, понимая, что конь и так несётся на последнем дыхании. Оглянувшись, увидел дюжину белоказаков. Те мчались вслед с гиканьем, с вытянутыми наголо шашками. Стреляли, кричали. Словно на джигитовке, Барыкин откидывался в седле и стрелял, посылая в ненавистного врага свои метко выпущенные пули.

 Выскочил второй разъезд. «Ну, вот, и всё….» – обречённо подумал казак, и, услышав сухой щёлчок, откинул в сторону уже ненужный наган. Воронок ещё мчался во весь опор, но было ясно, что не уйти от погони, что белоказаки стали рассеиваться по степи, чтобы взять в кольцо одинокого всадника.

  Степь русская, степь-матушка! Сколько голов было сложено на твоих просторах, сколько стонов слышала ты среди ковыльного шелеста! И сто лет назад, и тысячу лет назад, шла война. Беспощадная, жестокая. Жизнь побеждала смерть, смерть побеждала жизнь….

 А красному казаку Барыкину нужна была жизнь. Нужна была именно сейчас, потому что кроме него никто не мог сообщить командарму Блюхеру о беде, постигшей отряд Кучеренко.

 Пуля ударила сзади прямо в спину. Перехватило дыхание. Пытаясь удержаться в седле, Барыкин припал к Воронку, слабеющими руками пытался обнять его за шею. Почувствовав это, конь замедлял свой бег.

 Но внезапно смолкли выстрелы. Тишина, словно неимоверно тяжёлый груз, повисла над степью. Барыкин медленно оглянулся, с трудом оторвав  голову от гривы остановившегося коня, и мутнеющим взглядом увидел, что навстречу белоказакам мчался отряд неизвестных всадников.

 Всадники летели над степью. Барыкин слышал, как копыта лошадей, не касаясь земли, рассекали горячий, пропитанный травами, воздух. Он видел, как, сливаясь воедино, над неясными очертаниями летучего эскадрона, сверкали клинки. Без лиц, без знаков различая....

 " Как из ада…" – мысленно шептал Барыкин.

 Опешившие белоказаки стояли  молча, лишь изредка успокаивая стременами пофыркивающих лошадей. Казачий есаул, обводя взглядом своё немногочисленное войско, молился вслух и всё шептал: « Кто же это, братцы?!»

 Без остановки, не встретив никакого сопротивления, неизвестный эскадрон опрокинул белоказачьи разъезды. И снова стонала степь от топота десятков коней, снова летело над жухлым ковылём такое страшное «ях-х!», и падала в траву буйная казачья головушка.

 Молоденький есаул пытался вырваться из обречённого круга, пристав на стременах и размахивая шашкой, но пролетел мимо неизвестный всадник, с оттягом сверкнул клинком, безмолвно выдохнул рядом, и упало возле ног вздыбившегося коня безвольное тело. Казак. Чей-то сын, чей-то брат….

 Барыкин видел, что летучий эскадрон уже мчался дальше, без остановки, не поднимая пыли, мчался прямо в сторону солнца, постепенно растворяясь в его лучах.

 « Господи!» – Барыкин хотел перекреститься, но силы покидали его.

…На десятки вёрст растянулись по степи позиции красных. Цепи вырытых окоп окутали окраины нескольких деревень.

– Дядя, гляди – конный! – молоденький парнишка указал пальцем в сторону степи.

– Точно, конный!

 К ним приближался всадник. Обняв за шею своего вороного коня, он не подавал признаков жизни. Конь же, окровавленный, с оторванным пулей ухом, казалось, не чувствовал боли, и медленно брёл к окопам, стараясь не уронить своего хозяина.

– Что же ты, казак! – пожилой красноармеец осторожно снял всадника из седла и, положив его на землю, зычно крикнул:

– Санитара!

– У него пакет! – удивлённо вскрикнул паренёк, первым заметивший всадника.

– Это не наше дело, Сёмка! Неси бумагу комиссару!

Прибежавший санитар всё пытался привести в чувство раненого, рванув гимнастёрку, начал накладывать бинты, но потом вздохнул и медленно поднялся с колен.

 Красный казак Барыкин уже умер.

Отряд

 Утром на центральный пульт не вышел на связь оператор станции «Анагма». Напрасно Осокин, дежурный радист, заученно и монотонно отправлял в эфир традиционное: «Чир-2,Чир-2, я – Чир-1! Как слышно, приём!»

 Аверьянов, начальник сейсмоотряда, тревожно ходил из угла в угол, и изредка поглядывал на Осокина. Тот молча разводил руками, а в эфир по-прежнему уносилось «Чир-2, Чир-2!»…

 На «Анагме» работало два человека – оператор Костик Ершов, бывший студент одного из вузов, отчисленный за неуспеваемость, да Игорь Белов, в прошлом охотовед, человек опытный и находчивый, проведший не один месяц практически в полном одиночестве.

 Станция регулярно выходила на связь вот уже в течении трёх месяцев. На неё готовилась замена, которая должна была состояться через два дня. А вот сегодня на запрос радиста ответа не последовало.

– Спят они там что ли, Василий Матвеевич? – тревожно ёрзал на стуле Осокин.

– Не знаю, Коля, не знаю…,– Аверьянов всё пытался раскурить свою погасшую трубку.

 Над Гальским хребтом хозяйничал февраль. Внизу, в долине, кружили снег очередные сезонные метели, солнце выходило на небосвод урывками, а затем снова исчезало в серой пелене колючего мелкого снега. Ещё продолжала своё шествие зима, и до весны, казалось, было так далеко…

– Метеосводку запрашивал? – Аверьянов озабоченно уставился в окно.

– Да,– откинулся на спинку стула Осокин,– Ещё два дня такой кутерьмы!

– Это плохо! – Аверьянов чертыхнулся.

А Костик Ершов страдал от одиночества. Целый час пытался выйти на связь с базой отряда, но в наушниках слышалось только мелкое пощёлкивание посторонних волн. «Чир-1» молчал, и от этого становилось неуютно и одиноко.

 Игорь Белов уже три дня, как ушёл в горы. Это, конечно, было грубейшим нарушением всех инструкций. Но кто проверит затерянную в горах станцию, когда до ближайшего населённого пункта целых двести пятьдесят километров, да ещё занесённую снегом по самую крышу?

 « У чёрта на куличках!» – Костик твердил эту фразу, пытаясь отвлечься от тревожных мыслей. Как там Игорь? Где он? Ночью опять шёл снег. Это там, внизу, гуляют метели, а здесь только снег да небольшая позёмка! Впрочем, и её достаточно, чтобы потерять тропу в однообразном и бесцветном горном пейзаже. Игорь, конечно, таёжник опытный, и не раз бывал в различных переделках, да то в тайге, а здесь – горы!

 Костик и себя причислял уже к этаким суровым и мужественным людям, которые способны найти выход из любой, даже самой сложной ситуации. А сейчас почему-то стало страшно. Связи нет, Игорь не вернулся.… А ведь говорил, что всего на три дня!

 Ершов откинул пока ненужные наушники. Проверил калематоры, сложил в трубочку и запечатал снятые сейсмограммы. Скукота! Подкинул в печку несколько сухих берёзовых чурок. Даже дрова поставляются вертолётом!

 Решив подышать воздухом, Костик накинул на плечи зимний бушлат, небрежно щелчком выбил из пачки сигарету и, прикурив, вышел на улицу. Позёмка ещё мела, но совсем другое привлекло внимание Ершова. Мимо станции, метрах в двадцати от Костика, двигался… отряд.

 Их было пятеро. Поднятый позёмкой снег, скрывал ступни ног, поэтому казалось, что они просто плыли над поверхностью. Словно зомби, в полном молчании, отряд двигался мимо, не обращая на Костика никакого внимания.

– Вы, это… – пытался, было, окрикнуть Ершов.

« А ведь они меня не видят!» – с ужасом дошло до него. Костик даже не заметил, как из открытого рта выпала только что прикуренная сигарета, как слетел с плеч накинутый бушлат.

 Отряд шёл. Снег падал на их лица, но не таял. Он просто оседал на щеках, бровях, подбородках. Как одетые в снежную маску, лица людей безразлично смотрели куда-то вдаль, совершенно не глядя по сторонам. Пустые рюкзаки за плечами провисли под тяжестью снега, и было видно, что это не свежий снег, а трёхдневной, а, может, и недельной давности.

 Ведущий отряда, а было видно, что это начальник, смотрел пустыми глазницами перед собой. Костик знал, что там Аншук, трудный и очень тяжёлый перевал, про который Игорь рассказывал множество историй. Да, пустыми глазницами… Костик заметил это сразу, только не сразу понял, что это так.

 "Мёртвые!" – колотилось в воспалённом мозгу.

 Без единого вдоха, без снежного хруста… Сапог у одного из проходивших перетянут шпагатом, вторая нога, без сапога, выделялась своей чернотой на фоне белоснежного покрова. "Гангрена!" – дошло до Костика.

 Последней шла девушка. Ершов, полный ужаса, заметил, как она всё-таки повернулась в его сторону. Равнодушно скользнув взглядом, опять уставилась в спину идущего впереди парня. « Лет восемнадцать» – для чего-то автоматически определил Костик.

 Выскочивший из неоткуда какой-то пёс бросился к девушке и…пролетев сквозь неё, растаял в снежной пелене белого безмолвия.

 В ноздри пахнуло запахом истлевшей одежды. Этого испытания Ершов уже не выдержал. Он дико закричал, пытаясь оторвать от земли, онемевшие враз ноги. Но очень сильно закружилась голова, и, уже теряя сознание, он увидел, что крик его не был услышан, и мёртвый отряд продолжал своё бесшумное движение по своему, только ему известному маршруту.


– Ты чего, сынок?! –  Игорь Белов отчаянно пытался привести в чувство Ершова.

 Костик открыл глаза. В печке радостно потрескивали дрова. Мерно тикали кем-то завезённые на станцию ходики. Увидев Игоря, который, присев на топчан, пытался поднести к его губам только что заваренный ароматный чай, Ершов  вдруг заплакал:

– Игорь, здесь такое…Они…. мимо….

– Успокойся! Ничего не говори, потом расскажешь. Выпей. Ну и напугал ты меня!

Белов  бережно накрыл Костика байковым одеялом и добавил:

– Поспи.


– Вижу – ты лежишь! Так ведь зима же!

Выспавшийся Ершов сидел на топчане, всё ещё кутаясь в одеяло:

– Игорь, я здесь такое видел!

– Чудак ты! А если б я не вернулся вовремя? Ведь замёрз бы! Ну, рассказывай!

 Костик с содроганием рассказывал Белову об ужасном мёртвом отряде, который, как приведение проплыл рядом со станцией, о своих переживаниях, о своих онемевших ногах. Дрожа от нахлынувших воспоминаний, он по нескольку раз повторял свои фразы, заглядывая Игорю в глаза: понял ли?

 Потом они долго молчали. Ходики продолжали свой бег. По-прежнему трещала рация, и, вспомнив, что эфира так и не дождался, Костик вопросительно посмотрел на Белова.

– Была связь, всё нормально! – Игорь понял его взгляд, – Знаешь, расскажу-ка я тебе одну историю. По-моему, она непосредственно касается этого отряда.

Костик удивлённо уставился на Белова.

– Ты же знаешь, что в тридцатые годы здесь проходила комплексная разведка месторождений? Так вот, в эти края был послан очередной отряд геологов. Небольшой отряд, всего девять человек.

– А этих было пятеро… – пытался вставить Костик.

– Начальником отряда был назначен Эдуард Холмогоров,– продолжал Белов,– в те годы известный геолог среди сибиряков. С ним ещё восемь человек, среди которых была его дочь Настя. По-моему, студентка одного из иркутских заведений. Связи, как у нас сейчас, тогда не было. Депеши отправляли с оказией, кому как повезёт. Так что на долгое отсутствие сообщений смотрели, как на само собой разумеющееся.

 Только через два месяца поняли, что с отрядом что-то случилось. Последний раз его видели эвенки как раз в этих местах, где мы с тобой находимся. Он двигался на Аншук. Понимаешь?

 С тех пор его видели несколько раз. Только ниже, поближе к долине… Думаю, что ты его здесь и застал.

– Игорь, так они же ведь умерли давно!

– Умерли. Даже если и не погибли тогда…

– Ужас.… Как живые, только холодные. Может, привиделось всё? – неуверенно спросил Костик.

– Может, и привиделось! – Белов попытался успокоить напарника. Он посмотрел на Костика, подумал и внезапно улыбнулся, – Конечно, привиделось! Кстати, по прогнозам погода настраивается, послезавтра вертолёт. Ты теперь там, на базе будешь. Рано тебе ещё в горы.

 С каждым словом Белова Костику казалось, что прав, наверно, Игорь. Чего только не привидится от долго одиночества! Мало ли какие небылицы сочинят по прошествии десятков лет!

 Вот только устойчивый запах гниющей одежды да бессмысленный взгляд той молоденькой девушки почему-то казались реальными, мало похожими на вымыслы и фантазии.

 Кто знает…

Лешак

Возле ручья Василий остановился, перевёл дух, вытер со лба пот.

 Изнывающий зной расползался по всей тайге. Стрёкот насекомых то пропадал, то нарастал с новой  силой. Даже кедровка как-то нехотя покрикивала вдали и замолкала. Солнце палило нещадно. Благо, под кронами деревьев можно было отсидеться и отдохнуть.

  Из «однодневки» Василий возвращался с рюкзаком, набитым образцами. Ушёл утром, пораньше. Не стал будить студента Сашку. Умаялся пацан, пусть отдохнёт. На «камералке» посидит. Да и до Саранки-речки  не так далеко, один быстро обернулся.

  Василий сбросил рюкзак и сел, устало прислонившись к дереву. «Немного отдохну и пойду!»– уже  успел подумать как-то издалека и провалился в сон. Снилась всякая ерунда. То двери автобуса захлопнулись перед самым носом, то пробирался по бурелому на экспедиционном вездеходе, лихорадочно дёргая фрикционы.

  Хруст ветки молниеносно прогнал сон. Ещё не открыв глаза, Василий почувствовал рядом постороннего. Сквозь прищуренные веки увидел рядом мужичка. Сразу спросил:

– Что, дед, заблудился?

Тот по-детски хихикнул:

– А чего плутать дома-то?

  Василий вконец проснулся, открыв глаза, увидел, подтянул к себе рюкзак. Стараясь быть спокойным, достал из ножен  охотничий нож. Зачем-то воткнул в землю возле своих ног.

  Мужичок небольшого роста. Сильно обросший. «Что ж ты, дед, так давно не постригался?»– про себя подумал Василий. В такую жару одет в телогрейку, подпоясан сыромятным ремешком. На ногах ичиги, тоже затянутые в сыромятину. Карабин на плече. Глаза хитрые, но уверенные. Нос с горбинкой.  Давно не чёсанная седая борода. И шрам от рваной раны на левой щеке. «Эко тебя!»– пожалел старика  Василий.

– Так, говоришь, от самой Саранки топаешь? – старик снова улыбнулся.

– Я тебе ничего не говорю, дед! И откуда ты здесь взялся  такой весёлый? Далеко забрёл! До Васенок полсотни километров. Назад-то дойдёшь?

– Дойду, а как же!– старик настороженно хмыкнул, – И не один раз… А ты, как я понял, до Колдуньей горы путь ищешь?

 Василий вздрогнул:

– Откуда тебе знать, дед?

– А я здесь многое знаю, – старик, стоявший до этого возле геолога, опустился рядом, – Как пойдёшь вон на тот кедр, возьми чуть правее. Дальше ручей будет. Переправишься, уткнёшься в гору. Это и есть Колдунья.

– Да… – удивился Василий, – На карте она в другой стороне!

– Это ты плутаешь, хоть и геолог. Бывает!

– Сам-то кто будешь? – Василий размял уставшую спину.

– Живу я здесь, – хитро прищурил глаза незнакомец, – Давно живу.

– Охотник?

– Можно и так сказать.

  Старик вдруг резко поднялся, уставился взглядом на Василия. Подтянул на телогрейке ремешок, поправил карабин.

– Бывай, геолог! Да, пустые твои надежды, нет в Колдуньей того, что ты ищешь! Пустые жилы! – дед развернулся и быстро зашагал вглубь черёмуховых зарослей. И уже издалека Василий услышал слабый смешок.

  «Вот лешак!» – мелькнуло в голове.

Всю зиму в городе  не давала покоя Василию эта встреча в тайге. И в машине, и на улице, и дома слышался скрипящий  дедовский смешок.

«Наваждение!» – ругал себя Василий за впечатлительность. Но это ничего не меняло.

   Дедовский образ настолько заполонил сознание, что однажды Василий не выдержал. Благо, подходил очередной отпуск. Он ходил по Васенкам и всех подряд расспрашивал про этого старика. Кто-то пожимал плечами, кто-то подозрительно всматривался Василию в лицо. И только в гостинице ему повезло.

– Вы про Лешего спрашиваете? – уборщица тётя Маруся, ловко орудуя шваброй, кивком позвала к себе Василия.

– Вы что-то знаете?– не поверил геолог.

– Так эту сказку все у нас знают!

– Тогда что же…

– Не рассказывают? – перебила тётя Маруся.

– Ну да…

– Боятся! Он уже лет восемьдесят по нашим краям бродит. Говорили старики, что ещё в гражданскую в нашем селе расстреляли красные колчаковских офицеров. Вывели на речку и расстреляли. Сбросили с обрыва. А один встал и пошёл. В него стреляют, а он идёт! Речку перешёл, в тайгу направился. В спину пули попадают, а он не остановился даже. Так и скрылся в лесу.

– У этого  щека…– начал, было, Василий.

– Правильно! Отец мой его видел, когда ещё пацаном был. В телогрейке, щека разорвана. Издалека, правда! А потом сам сомневался, видел ли!

– И в ичигах…

– Вот-вот! Только сказка всё это! Вы ж городской,  не уж то верите?

– Я ж сам видел.… Разговаривал…

– Показалось Вам тогда. Устали просто! А у нас им детей пугают, чтоб в тайгу одни не бегали!

  «Бред какой-то! – думал Василий, – Какая  гражданская? Какой Леший? Хотя, как он его тогда назвал? Лешак?!»

– Бред!

  Уезжал Василий на местном лесовозе. Попросил водителя остановиться на минутку у обрывистого берега реки, где по рассказам тёти Маруси убили колчаковских офицеров. Он стоял и пытался представить, как уходил от красных  расстрелянный офицер.

  Сказка. А как же старик, его смех?

  Он ещё немного постоял, пока водитель  не нажал на клаксон. Пошёл к машине.

…А из тайги, которая начиналась сразу за излучиной реки, оперевшись  седой бородой на старенький карабин, смотрел вслед уходящему лесовозу и усмехался Леший.

Хозяин

Семьдесят седьмой год. По всей стране гремел БАМ.

Мне довелось ещё студентом поработать оператором на одной из сейсмостанций в районе Северо-Муйского  хребта.

  Собрались мы с соседями-лавинщиками на рыбалку. Кто-то подсказал, что на Верхней Ангаре хариус на нерест пошёл, позвал побраконьерить. Все, конечно, согласились. Еда какая на станции – тушёнка, сгущёнка….

  А мне сейсмограмму вечером менять на приборах. Успею, думаю. Не так уж и далеко речка.

Поехали на соседском шестьдесят шестом.

  Река кишела  хариусом. Честно, никогда в своей жизни не видел столько живой рыбы! И сейчас вспоминаю эту бурлящую воду, которая шелестела, сверкала, переливалась на солнце… Увлеклись, пока кто-то не напомнил мне о работе.

Боже, три  часа осталось!

– Беги, парень через тайгу, успеешь! Тут тропинка есть через перевальчик!

  Показали тропу.

  И пошёл я, чуть ли не бегом, сокращать путь. Шагаю  себе по тропинке, тороплюсь. Птички поют, листва шелестит.

  Слева по пути какой-то бугорок заметил. Сначала и внимания не обратил. Только уже ближе подходя почувствовал, как волосы на моей голове зашевелились!

  Сидит на пеньке старичок. Какой – то, как в паутине.  Маленький росточком. В шапочке непонятной. Головку на палочку положил и молча на меня смотрит.

  А я, шаг не сбавляя, по инерции мимо прохожу. Старичок внимательно смотрит, взглядом провожает. Только лицо у него какое-то безликое.

Вроде, глаза есть, нос, губы, а всё, как в одном умещается.

– Здравствуйте,– от страха шепчу я, а иду дальше.

  Тот молчит, но как-то взглядом дал понять, что слышу, мол!

  … Очнулся я уже на сейсмостанции. Каким чудом там оказался – не помню. То ли бежал быстро, то ли от страха память отшибло. Сейсмограмму успел сменить вовремя, но только долго ещё руки от страха тряслись.

  Вечером рассказал ребятам об этой встрече.

– Он ничего вслед не кричал?– спросил кто-то.

– Да нет. Вполне дружелюбно меня рассматривал.

– Хозяин тайги это, студент! Редко кому честь такая выпадает. Так что повезло тебе! И тайги тебе теперь боятся нечего, Хозяин всегда  поможет!

  Все годы я вспоминаю эту встречу. Немало пришлось по тайге походить! И плутал много раз, да только всегда без страха нужную тропку находил и выходил к людям.

  Знать, помнит меня Хозяин тайги. Спасибо!

Удача

 Петя Шелковников проснулся с больной головой. С трудом оторвал её от подушки, облизнул губы, прогоняя сухость во рту.

– Петька, алкаш проклятый! Я что ли за водой пойду?! – услышал он голос Верки, своей жены, которая за двадцать один год супружеской жизни ни разу не помянула его добрым словом. Ну, разве что первое время после свадьбы.

– Иду…– с раздражением буркнул Петя.

 Проснувшаяся деревня наполнялась мычаньем коров, визгом поросят и куриным кудахтаньем. Август подходил к концу. Всё короче становились дни, всё длиннее становились ночи.

 Поёживаясь от утренней прохлады, Петя с вёдрами шагал к колодцу. Ругал жену за бессердечность, себя за слабость, что не мог её послать куда подальше.

Хорошая ведь бабёнка, работящая! И он когда-то первым механизатором слыл по деревне. Да что по деревне, по району!  Двух прекрасных девчонок родили. Лизке двадцать уже, Тоньке восемнадцать. А потом вдруг понял Петя, что не может купить старшей дочери такое же платье, как у председательской хохотушки Женьки, и туфли младшей дочери гораздо хуже, чем у дочери зоотехника Антонова. Хоть и зарабатывали тогда комбайнёры неплохие деньги, но это было  совсем  ничто по сравнению с доходами деревенской элиты.

 Рассчитался Петя в колхозе, под причитания супруги отправился в Сибирь, на золотые прииски. Отработав сезон, вернулся в деревню. И очень удивился, когда заработанных денег хватило на два месяца беспечной жизни. Зато девчонок своих одел, как королев!

 Петя стал попивать от обиды на свою не сложившуюся  жизнь. Опять работал трактористом, только уже в индивидуальном хозяйстве  бывшего  зоотехника. Не было прежнего желания ходить в передовиках и почему – то теперь  не замечал, как одеты ровесницы его дочерей.

На базе развалившегося колхоза возникали всевозможные ООО, ИП и другие частные конторы.

 Вот и вчера «обмыли» возникновение нового ИП. Армейский друг Санька Балашов открыл мастерскую по ремонту обуви. «Теперь только не зазнавайся» – выговаривал за бутылкой Петя товарищу. И снова сетовал на  свою пропащую жизнь.

 Эх, сейчас бы денег миллиончик!  Вот  зажил бы Пётр Иванович Шелковников со своим семейством! Лизку как раз бы после техникума в лучший институт определил, Тоньку бы в академию отправил! Да где взять такие громадные деньжищи?! Была бы возможность, душу дьяволу без сомнений заложил!

 Петя даже поёжился от таких мыслей. Чего только с похмелья не придумаешь!

У колодца какой-то мужик набирал воду. Заполнял фляги и ставил их в громадный джип. «На таких как раз воду возить! – со злорадством подумал Петя, – городской что ли?»

– Ну что, живёт деревня? – спросил мужик, чем подтвердил Петину мысль (точно городской!) – Хотя простите, не представился: Арамисов Иван Иванович! Вода здесь у вас очень уж вкусная, много лет ей пользуюсь!

– Вода, как вода! – буркнул Петя, стараясь скорее избавиться от нежданного собеседника.

– Вы не из предпринимателей? – продолжил теперь уже знакомый Арамисов.

– Нет! – Пете совсем не хотелось продолжать разговор, – Некогда мне!

– Простите за назойливость – извинился Арамисов – До встречи, Пётр Иванович!

 Чёрный джип тронулся с места, окатил Петю облаком пыли и скрылся за околицей деревни.

« Вот дьявол!» – с раздражением подумал Шелковников.

С трудом дотащив вёдра, Петя не обнаружил дома ни жены, ни дочерей. « Ну, девчонки понятно, по подружкам побежали, а эта-то куда подевалась?!» – ворчал он недовольно.

На столе увидел записку. Незнакомый почерк, бумага какая-то дорогая.

« Уважаемый Пётр Иванович! Если Вы не изменили свои намерения, прошу в 16.00 подойти к известному Вам колодцу, чтобы подписать соответствующие документы и получить причитающуюся Вам сумму в размере одного миллиона долларов. С уважением Арамисов И.И.»

 Какой Арамисов? Петя перебрал всех знакомых. Ах да, мужик у колодца!

«Как в фильме ужасов,–  думал он, с дрожью садясь на табуретку,– Чёрный джип, миллион долларов, исчезновение жены…»

 Петя поднялся, стал, раздумывая, ходить по комнате. В конце–то концов, что он теряет? Если посмеялся Арамисов, то Пете вполне по силам разобраться с ним по-мужски, а если правда, то хоть посмотреть какую бумагу предлагают ему подписать. Хотя, откуда этот новый знакомый мог узнать его адрес и имя? И про миллион только сегодня утром подумал…

Петя в тяжёлых раздумьях всё быстрее ускорял шаг, выходил на крыльцо, опять заходил в дом и всё думал, думал… Голова уже болела не столько с похмелья, сколько от дум.

Решив, что всё-таки пойдёт к колодцу, Шелковников ещё раз крикнул жену, и, не услышав ответа, решительно направился к двери. До встречи оставалось пятнадцать минут.

 Чёрный джип Петя увидел сразу же, как только свернул к колодцу.

– Я был уверен, что Вы придёте! – поприветствовал его Арамисов, – Прошу!

 Распахнув двери машины, показал жестом на пассажирское сиденье.

В салоне было уютно, но как-то холодно. «Август на улице! – мелькнула Петина  мысль,– А здесь, словно в гробу!»

 Сознание заволакивало, как туманом. Мысли путались, постепенно исчезало желание сопротивляться. Петя уже был готов подписать любую бумагу, только бы скорее очутиться дома.

«… Таким образом, Вы обязуетесь выполнять все пункты настоящего договора, который вступает в силу сразу же после его подписания…», – откуда-то издалека доносился до Шелковникова голос Ивана Ивановича. Онемевшими руками Петя подписал предложенные бумаги, пожал протянутую руку Арамисова.

 Джип снова окатил его облаком пыли и растворился в этой пыли.

« А второй экземпляр?!» – запоздало и чуть слышно прошептал Петя. Он в изнеможении прислонился к колодцу и долго стоял, пытаясь вспомнить все детали совершённой сделки. Но ничего конкретно вспомнить не мог.

 Потом побрёл домой, опустошённый и ослабевший. Встретил Саньку Балашова, который пригласил к себе в честь первой выручки своей мастерской.

Домой заявился за полночь. Что-то пытался узнать у Верки насчёт её исчезновения. Та, обозвав  дураком, обещала утром «перекрыть» ему все шланги, чтобы впредь неповадно было шататься по деревне в поисках выпивки и позорить её, Веркину, репутацию.

 Петя, соглашаясь, кивал головой. Потом силы покинули его, и он кое-как раздевшись, рухнул на кровать.

Жизнь Шелковникова набирала обороты.

Когда утром его теребила испуганная  Верка, он не сразу понял, что та показывала дрожащими руками на окно. И выйдя на крыльцо, увидел у ограды дорогой «Мерседес».

Представительный  молодой человек  вручил ему банковскую карточку, на которой красовалась Петина тиснёная фамилия.

 То ,что происходило в последующее время, тоже почему-то не удивило Шелковникова.

Он, не слушая возражений ничего не понимающей жены, поехал в город и приобрёл себе «РЕНО-ДАСТЕР». Через несколько дней выкупил у бывшего колхоза здание сельпо. Зарегистрировав в районе собственную компанию, принялся сооружать в деревне завод по производству строительных материалов.

 Только Санька Балашов, друг  армейский, теперь обходил его стороной. А если приходилось встречаться, то бегло здоровался и быстро уходил в сторону.

Петю теперь уважительно называли Петром  Ивановичем, посматривая на его дорогой костюм.

 «Дастер» узнавали издалека и, вопреки правилам, уступали место на перекрёстках.

Завод Шелковникова фигурировал в сводке лучших предприятий области, и сам Петя с супругой были желанными гостями на всех раутах и юбилеях высокопоставленных чиновников.

 Теперь каждый почёл бы за честь стать зятем такого известного и уважаемого человека, как Пётр Иванович. Дочери его, избалованные светской жизнью, изредка приезжали в родительский дом. И, встречаясь с бывшими подругами, оставляли после себя запах дорогих духов и шелест заграничных платьев.

 Никто никогда не интересовался, откуда у бывшего тракториста и кутилы Петьки Шелковникова взялось такое огромное состояние.Оно, это состояние, было, а, значит, его происхождение не имело значения.

…Пётр Иванович ехал на работу. Радуясь жизни, напевал  немудрёную песенку. Его судьба летела по восходящей. Но только не знал Петя, что  до краха этой судьбы оставалось десять лет, пять месяцев и двадцать три дня…

Старуха

1.

«КАМАЗ» медленно шёл на перевал. Антоха Федотов матерился на чём свет стоит. План, план! Вместо двадцати навалили двадцать пять тонн щебёнки, и бедный движок тянул с надрывом. Извини, мол, хозяин, не могу быстрее! Второй раз по этому перевалу и всё с «перегрузом»! Благо, гаишников на сто вёрст не сыщешь!

  За стеклом сплошная чернота. Оно и понятно – час ночи. Задержался на карьере, менял колесо. Да ещё внутреннее, «на выстрел»! Провозился порядочно.

  Курил сигареты одну за одной. Так меньше хотелось спать. Хотя, на серпантине глаз надо держать востро. Ненароком слетишь с дороги, когда ещё помощь придёт!

  Вдоль дороги – сплошная тайга. Холодная, осенняя. «Хорошо, хоть вторую печку поставил!» – довольно вздохнул Антоха.

  Вдруг что-то ударилось в боковую дверь. Федотов даже отпрянул от неожиданности. Прямо в стекло на него смотрело старушечье лицо! Морщинистое, с большими тёмными глазами. Искривлённый беззубый рот что-то шептал, но Антоха сначала ничего не разобрал. Длинные, даже неестественно длинные, пальцы, как присоски прилипли к окну. Седые космы торчали в разные стороны, что делало это лицо уродливым и страшным.

– Поехали корову искать! – донёсся булькающий утробный голос.

 Страх был так велик, что у Антохи онемели руки, и пропал голос. Он в оцепенении смотрел прямо в старушечьи глаза.

– Какую корову?! – наконец, вырвалось у него и, скорее, по инерции нажал ручку и распахнул дверь. Старуху отбросило в кювет.

  Мигом пропал сон. Зубы стучали так, что их цокот звенел на всю кабину. «Господи! – с ужасом повторял Антоха Федотов, – Пронеси, господи!»

… На автобазе Антоха неделю не рассказывал об этом случае. До тех пор, пока не получил путёвку снова на этот маршрут.

  Мужики бывалые, опытные. Слушали не перебивая, потом курили и молчали.

– Значит, и тебе довелось с ней повстречаться! – наконец, буркнул Степаныч, и мотнул головой, словно, прогоняя наваждение.

– А ты, Василь Степаныч? – спросил Антоха.

– Да она испокон веков по этому перевалу бродит! То на подножку, а то и на капот запрыгнет к кому…Страх нагоняет на шоферню. Ну, я тоже её, конечно, встречал…

– А я подумал вначале, не убил ли! Старуха, всё-таки!

– Старуха!– Степаныч крякнул,– Ведьма это, понял? Как же ты её убьёшь?!

  И ещё долго в курилке продолжался этот разговор. Но Антоха Федотов не стал слушать его продолжение. Он пошёл к машине, сел в кабину и долго сидел, обхватив голову руками.

  Завтра ждал его на пути этот злосчастный перевал. И так не хотелось ехать!

 2.

Минула, отшумела затяжными дождями холодная осень. Сковала ледяным панцирем озёра и реки наступившая зима. По знакомому перевалу всё так же сновали машины, и не было больше слухов ни о ведьме, ни о каких-либо других из ряда вон выходящих случаях.

Антоха Федотов стал забывать о своём злоключении. После встречи со старухой уже несколько раз проезжал этот перевал, но ничего  необычного не случилось. Боялся, конечно, сначала!  Всматривался до боли в глазах в лобовое стекло. Ничего… « Ну и славно!» – радовался Антоха, с каждым разом всё смелее проходя перевал.

Вот и в этот раз, не думая о неприятностях, получил путёвку, уточнил маршрут. Надо было доставить груз в соседний городок, километрах в семидесяти  отсюда.

«Это я мигом! – рассуждал Федотов, стоя под погрузкой,– Какое же это расстояние?!»

Выехал по графику, до обеда. Рассчитывая вернуться назад как раз к концу рабочего дня, машину не гнал. Время есть, спешить некуда!

Только в этот раз, поднимаясь на перевал, вспомнилась та ведьма. Где-то подсознательно мелькала мысль, что они ещё обязательно встретятся.

«Чертовщина! – ругал себя Антоха,– И почему я такой впечатлительный?!»

Перед последним подъёмом «КАМАЗ» вдруг дёрнулся, натужено  завыл мотор, и Федотов понял, что встал. «Шлифанул!» – сердясь на себя, вскрикнул он.

Как назло, не было мимо проходящих машин. Да ещё повалил крупный густой снег. Начиналась метель. И стало ясно, что вырваться из этой круговерти вряд ли придётся в ближайшие часы.

Антоха выскочил из кабины и снова ругал себя, что ни разу не обратил  внимания, есть ли вдоль трассы кучки с песком, которые дорожники обязательно оставляют на каждом подъёме. Немного пометавшись, запрыгнул в машину.

«Ничего, соляры много, трасса не такая уж глухая!» – успокаивал себя, но страх приходящий откуда-то снаружи, становился всё сильнее. «Здесь она, здесь!» – понял Антоха, и противные мурашки побежали по телу,и мелкая дрожь прошла по плечам. А глаза всматривались в метавшуюся за окном непогоду.

Защёлкнул все двери. Теперь только шум двигателя нарушал тишину, да печки нагоняли тепло, внося в кабину уют и спокойствие.

«Действительно, чего это я? Ведь день ещё, да и какая-нибудь машина пройдёт обязательно! – на Антоху  наваливалась дремота. Склонившись к баранке, он почти заснул, как уже знакомое бульканье ударило в уши. Зная, что это значит, ещё не открывая глаз, Антоха боялся оторвать голову от руля. « Ну почему я?!» – сверлило в мозгу.

И всё-таки  он увидел её. За стеклом пассажирской двери. Те же седые космы, развевающиеся на ветру, тот же беззубый рот… Она своими чёрными глазами молча смотрела на Федотова. Потом донеслось; «Видел корову?».

« Господи! – закричал Антоха,– Да не видел я твою корову, не видел!»

И забился в истерике.

– Метель  сильная прошла. Только закончилась, я дальше поехал. Машину мотает из стороны в сторону, но поднимаюсь потихоньку. Вижу, вроде Антохина  машина стоит! Точно, она! – рассказывал в курилке Степаныч шоферам.

– А что же он стоял? – спросил кто-то.

– Да упёрся бампером в кучу песка, ну, в ту, для подсыпки! Как с трассы не слетел, удивительно!

– А дальше, Степаныч! – всех увлёк этот рассказ.

– А дальше, хотел кабину его открыть, да не тут-то было – закрылся изнутри! Я на подножку и в стекло, а там Антоха мечется, орёт благим матом!

Меня увидел вдруг, оторопел, а потом… заплакал.

Я его долго по голове гладил, словно  ребёнка  маленького. А он уткнулся в моё плечо и трясётся.

Так-то, братцы!

– Ну и…?

– Что, ну? Отошёл потом, курить попросил. Всё про ведьму эту сказать пытался, да только я и сам понял уже. Снова она его пугала. Бедный парень!

…Когда Антоха зашёл в курилку, все разом замолкли. Кто-то удивительно присвистнул:

– А ведь ты белый весь, Антош!

– Белый… – виновато улыбнулся Федотов.

 3.

Совсем наладилась Антохина жизнь! Шоферить перестал, в рейсы не ходил. Перевёлся слесарем. Пусть и за меньшую зарплату, зато спокойнее, без нервов.

Опять стал забывать свою старуху. Познакомился с хорошей девушкой и уже подумывал жениться. Люся увлекалась туризмом. Выманивала Антоху из общежития, и они часто бывали на природе. Жгли костёр, ловили рыбу, готовили шашлыки. А то и уезжали подальше с палаткой. Потом она привела Федотова в туристический клуб, где ему очень понравилось.

Так начинался очередной поворот Антохиной судьбы.

Об этом походе на Соболиные озёра они мечтали с Люсей давно. Приятель рассказал о красивейшем Синем водопаде, который замерзает зимой, ниспадая в эти озёра, о замечательно речке Снежной, о ночёвках в зимовье среди гор.

И когда несколько человек из турклуба решили «дикарями» отправиться в эти места, Антоха с Люсей были обязательными участниками этого похода.

Видели и водопад, правда, летний, и речку, и озёра. Они подолгу сидели на берегу и планировали свою семейную жизнь. Ночевали в зимовье, где смолистый запах стен пропитывал насквозь и радовал душу!

Потом Антоха нечаянно подвернул ногу, и лодыжка болела неимоверно. Группа уходила в однодневные маршруты по окрестным горам, а Антоха оставался кашеварить, благо, холостяцкая жизнь научила его этому искусству! Люся сначала хотела оставаться с ним, но Антоха объяснил, что не стоит из-за этого отказываться от массы впечатлений, и лишать себя удовольствия побыть на свежем воздухе.

Вот и в этот раз группа ушла в поход. Антоха поцеловал Люсю, помахал вслед рукой и, посидев на берегу, ковыляя, зашёл в зимовье.

…Оцепенение долго не отпускало его! Онемевшие ноги не хотели сгибаться. Антоху трясло, как когда-то на «гребёнке» в пору шоферской жизни.

Возле окна, облокотившись костлявыми руками об стол, сидела… старуха! Антоха не поверил своим глазам. За столько километров, в таёжном зимовье – и она! Наконец, приложив усилие, он сдвинулся с места и присел на нары.

– Кто ты, бабушка? – еле ворочая языком, спросил Антоха, с трудом унимая дрожь своего тела.

Старуха резко повернулась, долго смотрела, не мигая, своими обжигающими глазами. Сначала клокотание вырывалось из её горла. Потом всё стихло. И вдруг она заговорила. Скрипучим старческим голосом. Но голосом ровным, с чётко произносимыми словами.

– Ты Антон? – спросила ведьма.

– Да!– ничего не понимая ответил он.

– Не барина Костомырского  родственник?

– Какого барина? Ты откуда, бабушка?– Антоха совсем осмелел.

Та кое-то время сидела молча. Шевелила своим беззубым ртом и сверлила Федотова своим взглядом.

– Кто я? – наконец, произнесла старуха, – Кто я… Я, милок, память из прошлого…

Антоха уже не боялся. Он понимал, что сейчас услышит то, что мучило его все эти годы. Услышит ответ на все вопросы, связанные с этой ведьмой.

– Не ведьмой! – услышал он старухин голос, – И не была ей никогда!

– А как здесь… перевал… корова…

– Услышать хочешь? Слушай. Я тогда молодой была, красивой. Служила барину Костомырскому в прислугах. Ты точно не слыхал о таком? – вдруг опять усомнилась она.

– Точно! Точно не слышал!

– Очень уж ты похож на сынка его. И зовут так же – Антошей. Я тебя ещё тогда, на перевале, рассмотрела.

Вот этот сынок барский и положил на меня глаз. А я гордая, боевая! Он ко мне и так, и этак – всё впустую. Неприступная! То ли пожаловался батюшке, то ли ещё что, но только отослал князь Костомырский меня на дальнее село, да заставил коров пасти!

Антоха с замиранием сердца слушал этот рассказ. Поглядывал на старуху и удивлялся. Что в ней страшного?

Горбатый нос – так это от старости. Сверлящий взгляд? Да мало ли на земле людей с таким взглядом?! Космы торчат? Так где же ей расчёсываться, если всё по тайге да перевалам бродит?!

– А дальше? – уже с интересом спросил он.

– Дальше? А дальше, милок, беда пришла… Сын этот барский даже там меня нашёл! Вот тогда и сказала я, что не пара мы. Мол, отец не позволит. А просто так, для баловства, не отдамся ему. Его убью, себя убью, а не отдамся! Ох, и вспылил барский сынок! Ох, и закричал на меня! Погрозил  пальцем и уехал.

А потом пропала у меня корова. Чёрная, дорогая. Барин её откуда-то из-за границы привёз. Несколько дней я бегала, всё искала, да всё без толку!

Пошла к барину и всё рассказала.

Рассвирепел  князь Костомырский и повелел меня плетьми для наказания отхлестать. А немой кат его по кличке Говорун от удовольствия руки потирал да подмигивал мне исподтишка!

Антоха представил вдруг юную девушку, привязанную к столбу, дворню, согнанную посмотреть на экзекуцию, что б не повадно было барское добро транжирить, и ему стало жалко и эту ведьму, и потерянную корову, и жизнь нескладную дворовых холопов…

– А потом, бабушка?

– А потом, милок, я умерла…. Не выдержала. Слишком много плетей наказал барин! Да только знала я, что ту корову барский сынок увёл и продал её за три рубля где-то на стороне. Знала, а промолчала. Нравился он мне всё-равно! Вот с тех пор и хожу по земле. Очень уж хочется найти свою бурёнку!  Может, и её душа бродит где в этих местах, меня ищет….

– А говорят, покойники не стареют…– Антоха вопросительно посмотрел на старуху.

– Это те говорят, кто никогда не был покойником. Стареют…. Ну ладно, Антошенька!– ведьма встала во весь рост. Маленькая, морщинистая. Как живая! Вот только холодком от неё тянуло, да запах тлена витал по зимовью.– Больше я тебя не потревожу! А теперь поспи, устал ты….

У Антохи стали слипаться глаза. Он ещё что-то пытался сказать в ответ, но язык перестал повиноваться. Сладостная дремота опустилась на его голову. Антоха откинулся на нары и мгновенно уснул, уже не думая о произошедшей встрече и о не сваренном  ужине, которым непременно хотел удивить уходящую в маршрут группу.


Антоха Федотов женился на Люсе. Через несколько лет он уже работал механиком на своей родной автобазе. А вечерами, когда зимние сумерки опускались за окнами их с Люсей квартиры, Антоха рассказывал своим сыновьям сказку о ведьме, бродящей по перевалу, о пропавшей двести лет назад корове и о своих напрасных страхах, испытанных в такой уже далёкой молодости….

Да и старуху эту больше никто никогда не встречал.

Гаишник

– Андрюха, а ты чего это вчера рылом в угол дома тыкался? – усмехаясь, Тёмка откинулся на переднем сиденье.

– Да пошёл ты! – огрызнулся Тимин, со злостью давя на педаль газа.

Сидевшие  сзади Наташка Морозова и Ленка Лузгина весело захихикали.

Да, неплохо вчера оттянулись! На славу удался день рожденья! Бывший одноклассник Слава Тихомиров справлял маленький юбилей. Первые двадцать лет жизни! Жил Слава за городом, в небольшом дачном посёлке, в котором подавляющее большинство населения проживало круглый год.

И вот сейчас утром весёлая компания возвращалась домой, в город. Все когда-то учились в одном классе, знали друг друга с детства, поэтому на шутки и разные остроты всерьёз никто необижался.

– Андрюш, не гони! Гаишник перед  поворотом, видишь? – спросила Наташка, кивком указывая на дорогу.

– Вижу, язви его! – раздражённо откликнулся Тимин, но газ сбросил.

– Принесла его нелёгкая с утра! – поёрзал на сиденье и посмотрел на Андрюху, – Перегар-то есть!

– Знаю! – Тимин старался быть спокойным, но это удавалось ему с трудом, и он злился ещё больше, становясь нервознее и бледнее.

На обочине стояла новенькая гаишная  «копейка». Вот инспектор вышел из машины. Внимательно посмотрел на приближавшуюся  «Тойота Камри», в которой ехали ребята.

«Ну, вот и всё! – мелькнуло у Тимина, – Приехали!»

Уже было поднятая рука инспектора, с таким ненавистным для водителей жезлом, внезапно опустилась, и гаишник, открыв дверку машины, снова уселся на своё место.

Почти не дыша, компания проехала мимо.

– Ура, гаврики, пронесло! – радостно потёр руки Тёмка и достал из-под ног банку «Охоты».

«Тойота» следовала своим маршрутом. Мимо мелькали лесные заросли. По асфальту шумели колёса, почти бесшумно работал двигатель. Поднималось в конец было испорченное настроение. В открытые окна одна за одной вылетали пустые баночки из-под крепкого пива.

– Мальчишки, а вы рассмотрели этого гаишника? – внезапно прервала всех Лузгина.

– А что такое? – продолжая посасывать  пиво, поинтересовался Андрюха. Он повернулся назад, но его одёрнул Савин:

– На дорогу смотри!

Девчонки сзади продвинулись к ребятам.

– А то, – продолжала Светка, – что не такой он! На форму обратили внимание? Она же ретро, тридцатилетней давности!

– Точно, мальчишки! – поддакнула Наташка, – Машину видели? Это ж «копейка», а, как новенькая!

Разгорячённые алкоголем, они обсуждали это событие. Мягко ложился под колёса асфальт. До города оставалось километров пятнадцать. Благо, ребята жили на окраине, и в таком состоянии не надо было стоять в пробках на городских улицах.

Они ещё бы долго говорили, но на этот раз охнул Тёмка:

– Гаи!

Все разом примолкли. Впереди, на обочине, из машины выходил инспектор с явным намерением их остановить.

– Да это ж… – не поверили своим глазам ребята.

Тот же гаишник стоял у дороги и поднимал жезл.

– Гони! – вдруг заревел Тёмка и ткнул Тимина в плечо, – Гони, Андрюха!

Тот с испуга вжал в пол акселератор, и «Тойота» на огромной скорости с визгом пронеслась мимо, едва не задев инспектора.

– А-а-а! – закричала Наташка и откинулась на заднюю спинку. Слёзы лились по её лицу, – Как же он?! Как мог?! Мы ж давно проехали!

Не выдержала Светка:

– В чём дело, ребята?

– А хрен его знает! – в сердцах  отмахнулся Тимин, всматриваясь в лобовое стекло.

– Тише все! – рявкнул Тёмка. И негромко  добавил:

– Спокойно!

С минуту все молчали. Андрюха Тимин уже сбавил скорость. Машина медленно прокатилась в тишине и, свернув на бровку, остановилась.

– Так… – рассуждал Савин, – Так! От первого до второго гаишника мы проехали километров десять. Правильно? Правильно! Меня вот что интересует: как мог «этот из прошлого» нас опередить? Он не обгонял. Дорог, чтобы путь срезать, здесь нет. Тогда что, по воздуху, что ли?!

– Ребята, а у него глаз нету… – сквозь слёзы прошептала Наташка.

– Как это нет?

– Нету… – Наташку трясло, и она, вытирая лицо от слёз, прильнула к Лузгиной, – То есть они есть, а зрачков нету… Серые они.

– Ты что, пива перепилась? – удивился Андрюха, – Ну, ты, мать, даёшь!

– Правда. И форма на нём ещё советская, и машина его советская, и сам он из тех времён! Призрак!

Ребята задумались. Светка гладила Морозову по голове, и та постепенно успокоилась. Иногда подрагивали её плечи, но Наташка, уже пришедшая в себя, развивала мысль:

– Честно, ребята, нечисто всё это! Вспомните, как он выглядел?!

Все начали вспоминать и удивляться Наташкиной наблюдательности. Всё говорило о правильности её умозаключения.

– Ну, ты, мать, даёшь! – ещё раз повторил Тимин.

 В салон постепенно проникала тревога.

– Ладно, ехать надо! – с неуверенностью сказал кто-то из ребят.

– Надо!

«Тойота» снова тронулась с места. Мальчишки уже со страхом посматривали по сторонам.

– А ведь ни одной машины ещё не прошло! Только мы… – Тимин хлопнул руками по рулю, – Ладно, разберёмся!

Никто не удивился, когда через пару километров  замаячила знакомая «копейка», и уже знакомый  инспектор поднял свой жезл.

– Да пошёл ты! – вспыхнул Тимин, снова нажимая  на газ…

Потом ребята ещё не раз  вспоминали эту историю, но никаких  упоминаний о призраке на дороге в милицейской форме не было.


СПРАВКА. Капитан Арефьев Владимир Петрович погиб при выполнении служебного долга 2 июня 1975 года. Автомобиль, сбивший инспектора ГАИ, до настоящего времени не обнаружен.

Маршрут

Отряд геологов шёл по маршруту.

Четыре человека, нагруженные рюкзаками, шли, как заведённые по таёжной тропинке, тупо устремив взгляды на мелькающие ноги идущего впереди, и лишь изредка отмахиваясь от налетающей мошкары.

  Старший – Бологов Александр Петрович, кандидат геолого-минералогических наук, научный сотрудник Института земной коры. Мужчина тридцати пяти лет, спокойный, рассудительный, в критических ситуациях наделённый фантастическим хладнокровием, отчего и пользовался в отряде всеобщим уважением.

  Артём Колесников, коллектор, студент геологического института. Артём бредил геологией и вместо того, чтобы как все нормальные студенты ехать на каникулы под тёплое родительское крыло, отправился на два месяца в поле, чтобы воочию познать и увидеть все прелести  геологической жизни.

   Рабочий Антонов половину своей разбитной жизни провёл в тяжёлых полевых маршрутах. Иногда в лагере, когда вокруг вечернего костра собирались люди, чтобы послушать интересные истории, коими очень насыщена геологическая практика, он вынимал из своей палатки гитару и, проведя пальцами по струнам, усаживался на поваленное дерево, оборудованное им же под лавочку. Народ затихал, потому что так, как пел Егор Антонов, мало кто из них слышал когда-нибудь. И песни у Егора были всё новые. Грустные, но добрые и чистые. Без пошлости.

  Четвёртым был журналист Елизов. Редактор местной газеты прослышал про изыскания геологического отряда в этих местах, вот и направил Елизова осветить все трудности на маршрутах, заодно в романтических красках описать всю повседневную жизнь палаточного лагеря. Лагерь Елизов описал, а вот в маршрут шёл впервые и успел проклясть и геологическую профессию и редактора, отправившего его сюда.

  Елизов с облегчением вздохнул, когда идущий впереди Бологов оглянулся, обвёл с улыбкой уставшие лица спутников своего немногочисленного отряда и махнул рукой. Все, как подкошенные, не снимая рюкзаков, завалились на сочную траву и затихли, натянув на лица накомарники.

  Откуда-то донёсся колокольный звон.

– Петрович, это у меня звенит или у нас всеобщее помешательство? – не поднимая головы спросил Антонов.

  Не услышав ответа, он сел, откинул накомарник. Артём и Елизов тоже, забыв про усталость, начали вставать, внимательно поглядывая на Бологова.

  Бологов пожал плечами, вслушиваясь в таёжную тишину, из которой действительно доносился чуть слышный, но вполне реальный звон церковного колокола. Ни слова не говоря, он вынул из полевой сумки карту-километровку.

– Что же тут у нас… Что же у нас? – Александр Петрович водил пальцем, определяя настоящее расположение стоянки.– А у нас тут ничего… Тайга, знаете ли…

– То есть, Александр Петрович, Вы хотите сказать, что до ближайшей церкви н-ное количество десятков километров?– удивлённо спросил Елизов.

– Возможно… – задумчиво ответил Бологов,– До Беляева километров семьдесят, до Югово восемьдесят пять. Больше населённых пунктов в радиусе ста километров нет… Вы человек местный, должны знать.

– Должен. Только вот не знаю!– вздохнул Елизов.

– Но где-то ведь звенит! Ты слышишь, студент?– Антонов снова прислушался.

– Звенит! – встревоженный Артём смотрел на Бологова.

– Силы есть? Идти сможете? – Александр Петрович посмотрел на спутников.– Раз звенит, значит, кто-то звонит. А кто и зачем, узнаем!

  Отряд снова вытянулся в цепочку и двинулся по тропе, ведущей прямо в сторону таинственного, неизвестно откуда льющегося звона.

Таёжные тропы не имеют начала и не имеют конца. Это знает каждый таёжник. Можно пройти несколько дней, можно сбить ноги о десятки и сотни пройденных километров и вернуться на то же место, откуда начал своё путешествие.

  Можно просто упереться в болото и увидеть, что тропа продолжается уже на том берегу и исчезает в зарослях тальника.

  Поэтому, когда звон исчез, все ещё по инерции продолжали движение. Идущий впереди Бологов остановился и поднял руку. Все прислушались. Стояла мёртвая тишина…

– Интересно… – мрачно произнёс Антонов, – Ведь только что звонил! Совсем рядом звонил!

– Даже забавно… – задумчиво согласился Бологов.

  Отряд постоял ещё немного, а потом все вопросительно посмотрели на Александра Петровича.

– Вот что… – Бологов немного помялся,– Звон шёл с этой стороны, из распадка. Там речка течёт, на карте видел. Значит, достаточно нам подняться вот на эту сопочку, и разрешатся все наши сомнения и страхи. Так что, други мои, сходим с проторённой тропы и идём непроторённой!

  Отряд свернул вправо и стал медленно подниматься на невысокую сопку, поросшую мелким кустарником и редкими невысокими соснами.

  Все разом забыли про мошку, непрерывно пытающуюся попасть в рот и непременно в глаза, про несносную жару, от которой пропитанные потом штормовки ещё сильнее жгли кожу, про неподъёмные рюкзаки, которые с каждым километром весили всё больше и больше… Заканчивался маршрут, оставались жалкие сорок километров, и все стремились поскорее вернуться в лагерь. А тут ещё этот звон!

  Когда взобрались на сопку, солнце уже далеко перевалило за полдень. Людям, ещё не успевшим вытереть пот, открылась потрясающая картина!

  Вдоль речки, делающей изгиб вдоль горы, внизу, у самой воды, стояла деревня. Домов пятьдесят, добротно сработанных, так, что даже сверху были видны ещё не тронутые временем срубы. А в центре, на небольшой площади, стояла деревянная церковь. На возвышающейся колокольне блестел колокол!

  По улице ходили люди. Возле одного из домов играли ребятишки. Из конца в конец, поднимая пыль, проскакал всадник. Дородная бабёнка, ведя за руки двух девчонок, читала нотацию, из-за чего те обиженно опускали вниз головы.

Куда-то торопился подпоясанный кушаком старик. В лаптях…

– Это чего, Петрович? – испуганно покосился на странную деревню Елизов, – Куда мы попали-то?

  Бологов какое-то время молчал. Поднёс к глазам бинокль, долго рассматривал невесть откуда взявшееся селение. Потом вздохнул и присел, прислонившись к сосне, не снимая рюкзака.

– Дай-ка, Петрович! – забрал бинокль Антонов. Увидев что-то необычное, присвистнул и удивлённый опустился на землю возле Бологова.

  Остальные уселись рядом, пытаясь получить вразумительный ответ.

– Ты видел людей, Петрович? Ты видел, как они одеты? – обращаясь даже не к Бологову, а скорее ко всем присутствующим, спросил Антонов.

– Видел, ребята, видел!

– И что? – задал свой вопрос, молчавший до этого Артём.

– Чертовщина какая-то… На карте деревни нет, дома, как новенькие! Это даже не деревня – в деревнях церквей не ставили. Это село. Но дело даже не в этом, парни! По всем признакам, либо у нас массовая галлюцинация, либо чертовщина вовсе! Ведь над ними самолёты летают, вертолёты! Не могли пилоты не заметить эту поселение, даже если оно и недавно здесь появилась! Впрочем, недавно – это вряд ли!

– Почему? – Елизов удивлённо вскинул брови.

– А потому, – загадочно усмехнулся Антонов, – что одеты они по-старинке. Такую одежду в девятнадцатом веке носили! Разве что лаптей не хватает!

  Артём, пытаясь скрыть страх, схватил за руку Елизова.

– Я вот что предлагаю, пока вечер не наступил! – Бологов хмыкнул. – Что б ни рядить, не гадать, давайте ка просто спустимся вниз.

– Я – за! – Антонов вскочил на ноги. – И тебе статья, журналист!

  Отряд начал спускаться к речке.

– Может, просто староверы какие-нибудь, а мы тут страху себе нагоняем! – изредка ворчал Елизов.

  Под самой сопкой вляпались в непролазные дебри. Густо разросшийся тальник не давал прохода. Стеной стояли кусты каких-то растений. Поэтому, когда исцарапанные в кровь и в порванных штормовках выскочили на открытое место, все облегчённо вздохнули.

  Успокаивающе журчали речные воды, а возле самого берега шелестел от порывов налетающего ветерка камыш.

 И тут всех удивил Елизов. Сбросив ненавистный рюкзак, он схватился руками за живот, и страшно хохоча, рухнул на землю!

Елизов катался по земле, закрыв глаза, но стоило ему их открыть и посмотреть на своих удивлённых товарищей, как снова над берегом речушки разносился эхом его зычный хохот ненормального человека.

– Ты чего, журналист?! – тряс его за плечи Антонов, то и дело поглядывая на присутствующих, – Ты чего?!

– Петрович, а деревня-то где?! – сквозь слёзы кричал Елизов и снова впадал в истерику.

  Все остолбенело осматривались по сторонам. А  действительно, красота красотой, но деревни однозначно не было! Ведь вот, на этом самом месте, совсем недавно играли детишки, а оттуда, где сейчас раскинулись кроны зарослей, скакал всадник!

  Все испуганно сблизились в одну кучу. Даже Елизов, внезапно прервав истерику, подошёл к остальным и положил руку на плечо Артёма.

– Дела, братцы… – Бологов протёр ладонью заросшее щетиной лицо, – Сказать кому – не поверят! Давайте-ка всё-таки осмотримся вокруг, хоть какие-то признаки должны быть!

 Ни через десять минут, ни через двадцать, даже малейших намёков на пребывание здесь людей найдено не было. Махнув рукой, Бологов повёл свой отряд снова на сопку.

  Уже затемно, поднявшись наверх, отыскали тропу. Надо было останавливаться на ночлег, но особого желания оставаться ещё на какое-то время в этих местах ни у кого не было. Поэтому ещё пару километров брели в полной тишине.

  И уже вдалеке, из-за темнеющей в отдалении сопки, поднимался и растворялся в звёздном небе, всё тот же, знакомый всем, колокольный звон… .

В городе Бологов перерыл кипы литературы, выспрашивал коллег о необычных случаях в районе таинственного села, но чёткого ответа так и не получил.

  Елизов вернулся в газету и в ярких красках рассказал о трудной и благородной профессии геолога.

  Артём Колесников продолжил учёбу, а Егор Антонов уехал на зиму в свой городок, затерявшийся на бескрайних берегах великой русской реки Волги.

  Всех связывала одна тайна, и они, эту тайну, хранили. Только однажды кто-то из них не выдержал, потому что этот случай мне рассказал один мой знакомый, как очередную геологическую байку.

  Я несколько раз проходил этим маршрутом, и каждый раз почему-то не оставляла надежда услышать этот таинственный, затерянный в глубокой тайге, колокольный звон.

Увы!

Сашенька

 Хорошо летом! Тёплая июльская ночь властвовала в Поволжье! Да яркая луна плыла по своему раз и навсегда утверждённому маршруту. Уткнувшись лицом в сено, Антошка Федотов наслаждался жизнью. По телу разливалась сладостная истома от ароматного запаха высушенной скошенной травы, до слуха доносился убаюкивающий стрёкот кузнечиков.« И чего им, дурочкам, по ночам не спится?!» – с улыбкой подумал Антошка, лёжа на сеновале во дворе своего друга, Валерки Лукашина, к которому только сегодня приехал в гости.

 Как и положено, долго вспоминали бывших сослуживцев, отцов-командиров, жаловались друг другу, что вот, мол, прошли они огни и воды в своей тяжёлой армейской жизни! Это сегодня для молодых всё, как на блюдечке: и берцы вместо сапог, и камуфляж вместо гимнастёрки! И нет нудных политзанятий во славу бессмертной коммунистической партии Советского Союза!

 Антонина, жена Валерки, едва успевала приносить поллитровки да закуски, пока они вспоминали свою бурную молодость. Сначала, вроде, тоже к ним присела, а как только воспоминания начались, махнула на них рукой и, вздохнув, удалилась на кухню.

 «Это сколько ж мы выпили?» – попытался вспомнить   Антошка. Бутылки три, не меньше! Голова побаливала, да и сухость в горле давала о себе знать. Но что всё это по сравнению, скажем, с вон той звёздочкой, что задорно горела в самой середине ночного неба, заметно выделяясь среди других!

 Но пить всё-равно хотелось, и Антошка нехотя скатился с сеновала на землю. Чертыхнулся, больно ударившись коленом.

 Давно все спали. «Часа два!» – определил он. Заметив посреди огорода колодец, направился к нему. Долго цедил сквозь зубы ледяную воду.

 « У меня у одного колодец остался! – вспомнил Антошка пьяное хвастовство Валерки, когда тот показывал свои владения,– У всех вода из водопровода, а у меня чистая, колодезная! Потому и помидоры мои лучше всех! И огурцы! И малина! И… В общем, всё у меня лучше!» Валерка не знал о чём продолжать дальше, поэтому повёл хвастаться сеновалом. На этом сеновале Антошка и проснулся.

 Напившись, оглянулся по сторонам. Спать уже не хотелось, а до утра ещё оставалось несколько часов. Заметив возле сарая удочку, усмехнулся. О, как! Здесь же Озерки рядом! На рыбалку что ли сходить?

 Озерки – небольшое озерцо посреди посёлка. Как говорил Валерка, когда-то место паломничества местного населения. И купались здесь, и пили, и дрались! Теперь Озерки не те, разве что пацаны с удочками сидят, да и то ради удовольствия.

 Твёрдо решив, что не заблудится, ковырнул Антошка палкой мягкую землю, зажал в кулак несколько подобранных червяков. Заметив возле забора старую поржавевшую банку, сунул туда наживку, и подхватив  удочку, перелез через забор.

 Вот потеха будет! Не успеет Валерка и коров своих выгнать, а тут тебе и рыбка для ухи приготовлена!

Озерки встретили прохладой. По всей округе расползался шипящий, наполненный какой-то тайной, шелест камыша. Зашедшая за тучку луна, добавляла в сердце чувство неуверенности и одиночества. Виднеющиеся в стороне дома мрачно чернели на фоне начинающегося за огородами леса.

 «Нахрена пошёл?! – Антошка даже поёжился,– Спал бы, да спал себе!» От прежнего чувства азарта, какое испытывают все рыбаки, не осталось и следа.

 Звук упавшего на воду поплавка, как выстрел раздался посреди озёрной глади. Антошка даже вздрогнул и стал ругать себя за глупые страхи. Двадцать девять лет, взрослый же мужик, а трясётся, как дитё малое! Да и где – в посёлке!

 Кое-как успокоившись, стал вглядываться в поплавок. Ровный шорох камыша навевал сон. Один раз Антошка даже чуть не выронил удочку.

 Где-то недалеко раздался всплеск. Даже поплавок закачался от кругов, дошедших откуда-то со стороны. Вмиг исчез сон!

 Вот у берега, там, сразу за камышами, привиделось тёмное пятно. Оно как бы поднималось от земли, но не имело ясных очертаний. И страшное было другое – оно двигалось! И двигалось в Антошкину сторону!

 Антошка замер, в очередной раз чуть не выронив удочку.

От напряжения почему-то заслезились глаза, и по спине прокатилась ещё еле заметная волна страха.

 «Что за чёрт?» – недоумённо пронеслось в голове.

 А пятно действительно двигалось. Оно как-то медленно  плыло по берегу, то появляясь, то исчезая за камышами. На всём окружающем пространстве это было единственное движение, потому что потеряв всякую тягу к сопротивлению, Антошка молча вращал выпученными от ужаса глазами и ожидал окончательной развязки, которая неминуемо должна была произойти на этом берегу.

 Луна вышла из-за тучки. Откуда-то, вроде бы со стороны приближающегося пятна, повеяло ветерком. Да только не пятно это уже больше, а девушка. Молоденькая, небольшого росточка, в длинной до самих пят ночной рубашке.

 Отчаявшийся, было, Антошка наконец-то вздохнул.

 А девчушка всё ближе, ближе… «Жди меня, жди!» – слышится сквозь монотонный камышовый шелест, и снова, на этот раз настоящая волна безмерного ужаса, прокатывается по спине.

 Ох, как трудно сдвинуть с места одеревеневшие ноги! Как трудно заставить рот открыться, чтобы выпустить на волю обезумевший крик смертельно напуганного человека!

 Господи, да ведь лицо-то у девчушки землисто-зелёного цвета! И ссохшиеся длиннющие руки безвольно болтаются в рукавах истлевшей от времени рубашки!

 «Кто ты?!» – пульсирующей змейкой бьётся в мозгу глупый вопрос. « Сашенька!» – доходит в подкорку протяжный ответ, от которого становится совсем невмоготу от страха, очень хочется просто упасть и забыться, что б ни видеть, ни слышать, ни чувствовать!

 Плывущее над землёй тело почти рядом. Уже видны бесцветные, разъеденные водой побелевшие глаза! Уже в лёгкие врывается гнилостный, вперемежку с тиной, отвратительный запах!

 И только тогда, когда скрюченные тоненькие пальцы коснулись лица, когда их холод пронзил помертвевшую кожу и стал проникать внутрь, у Антошки подкосились ноги, и он почти в бессознательном состоянии опустился на землю…

– Антоха, как ты? – над головой склоняется тревожное Валеркино лицо,– Отошёл?

– Я где? – пытаясь прийти в себя, шепчет Антошка, хотя уже понимает, что лежит на диване Валеркиной комнаты.

– Ну ты напугал, брат!

– А что случилось-то? –вопрос застывает в воздухе, и воспоминания тяжестью наваливаются на успокоившееся было сердце.

– Что, что… – укоризненно бурчит Валерка и, заговорщически оглянувшись назад, подмигивает Антошке.– Перебрали вчера! Ты уж извини, так получилось! Всё утро тебя искали с Тонькой, а ты возле колодца лежишь и дрожишь!

– А…,– как бы соглашаясь, шепчет Антошка.

 А, может, и вправду перепились вчера? Может, вправду не было этих Озерков с шёпотом камыша и покойной Сашеньки? Может, и не ходил ты, Антошенька, ни на какую рыбалку?! Ну, конечно! Конечно, не ходил!

 Антошка вмиг  начинает верить в эту теорию.

– Ты на рыбалку ходишь?– для проверки спрашивает он Валерку, но не получив ответа, не решается повторить вопрос. Потому что в это время Антонина, понимая, что почти все болезни лечатся одним лекарством, зовёт их к столу.

– Только одну сегодня, братцы! Поняли? Одну!

 Оба утвердительно качают головой, и Антошка, удовлетворённо вздохнув, поднимает тост за крепкую армейскую дружбу!

 Через три часа, проводив друга на рейсовый автобус, супруги Лукашины возвращаются домой. И проходя по берегу Озерков, стараясь сократить путь к своему дому, Валерка с удивлением трогает Антонину за плечо:

– Смотри-ка, моя удочка!

Фёдор

 Семь лет прошло, как не стало Аннушки. Доченьки, кровинушки ненаглядной. Семь лет одна и та же мысль не давала Фёдору покоя: почему она, его любимица, его умница и красавица, оказалась в тот момент в кабине проклятого автомобиля! Почему все остались живы, а она нет?!

 И Сашка Сахно жив остался! А ведь это он сидел за рулём той злосчастной «девятки»! Первые дни после похорон Аннушки, с перевязанной рукой и синяком под глазом, он старался избегать встречи с Фёдором. Едва завидев его на улице, сразу поворачивал назад или нырял в первый попавшийся переулок. За семь лет ни разу не встретились. Он и на кладбище был как бы издалека: стоял на пригорке у ограды и, прищурившись, смотрел, как билась в рыданиях Полина, жена Фёдора, как сам он, Фёдор, с помутневшими от нестерпимой боли глазами, беспомощно смотрел по сторонам, встречая сочувствующие взгляды.

 Верка и Стешка, подружки доченьки, тоже выжили. Минула беда их родителей, не придавила своей костлявой рукой смерть-разлучница! Что значат супротив жизни поцарапанные бока да побитые коленки?!

 Именно его дочери достался весь удар в той страшной аварии. Долго разбирались потом, как так случилось, что на ровной трассе в отличную сухую погоду, несчастная «девятка» врезалась в одиноко стоявшее в стороне от бровки дерево? Все пострадавшие кричали о «подрезавшем» их из-за поворота автомобиле, который, не останавливаясь, быстро удалился с места трагедии. Да только какое это имело значение, если Аннушки, его единственной дочери, уже не было на этом свете!

 Именно в тот день, придя с Полиной с кладбища, Фёдор понял, что он тоже умер. Проводив из-за стола «поминальщиков», пожав руку своему другу Василию Сахно, Сашкиному отцу, он плотно закрыл дверь и вернулся в избу. Полина, закутавшись в шаль, прилегла на кровать, поджав под себя ноги.

– Вот и всё, мать! – негромко сказа Фёдор. Налив стакан водки, одним залпом опрокинул содержимое в себя. Не почувствовав вкуса, налил ещё один.

 А через неделю Полина слегла совсем. Она часами лежала на кровати, глядя в потолок, и молчала.

– Ты хоть поплачь, Поль! – говорил Фёдор жене, но та, ничего не слыша, лежала с окаменевшим лицом, и только мелко-мелко дрожали уголки губ.

Местный фельдшер выписал направление в больницу, откуда Полину, обследовав, перевели в психиатрическое отделение. По выходным Фёдор с Сахно привозил супругу домой, и та все два дня неприкаянно ходила по тихому дому, подолгу останавливаясь у окна.  Вечером  каждое воскресенье снова подъезжал Василий на своём «уазике». Они усаживали Полину в машину, и Сахно увозил её в город.

 За все семь лет ни разу не напомнил Фёдор другу о его сыне Сашке. И Василий молчал, понимая, что всё произошедшее уже изменить нельзя.

 А Фёдор равнодушно ходил на работу. Перестав общаться со всеми, он не чувствовал одиночества, не тревожилась душа от невысказанных обид и недостаточного внимания. Её, когда-то весёлой и широкой души, уже не было. Вечерами, выходя на крыльцо, Фёдор видел своё запущенное хозяйство. Давно уже в курятнике не кудахтали куры. Несколько лет назад свёл на скотобойню дойную корову, которой когда-то завидовали все сельчане. А недавно сбежал и Вулкан, отличный пёс, вобравший в себя гены овчарки и какой-то бродячей бойцовской собаки.

 Постояв во дворе, Фёдор возвращался в дом, зажигал единственную люстру, висевшую над столом. Налив в стакан водки, он грустно вздыхал от безысходности. Выпивал и долго смотрел на единственный портрет Аннушки, прислонённый к вазе, в которой давно засохли однажды собранные цветы. Они осыпались на стол, и Фёдор стряхивал их ладонью прямо на давно не крашенный пол.

 Так и жил он в этом мёртвом доме, жил размеренной жизнью, в которой не было ни радости, ни достатка.

 На прошлой неделе врач посоветовал отправить Полину в Москву. В область приезжал какой-то знаменитый психиатр, который, осмотрев Полину, уверенно сказал, что её можно вылечить. Только для этого нужны деньги. Услышав, о какой сумме идёт речь, Фёдор только усмехнулся: откуда?

 Вот и сейчас, сидя за столом, он уныло тыкал вилкой в расползшиеся пельмени, и горестно вздыхал. А надо ли это Полине? И ему, Фёдору, надо ли?

 Он обернулся на внезапно возникший позади шум.

 Из дверного проёма, ведущего в сени, через закрытую дверь выплывало белое пятно. Похожее на сгусток тумана, оно становилось всё плотнее и плотнее. Вот пятно прошло через дверь, вот оно поплыло по комнате и остановилось в двух шагах от Фёдора. « Что за чудо такое?» – равнодушно подумал он и осёкся.

– Доченька… – прошептали его губы, когда Фёдор увидел, как пятно стало материализоваться, и он увидел контуры женской фигуры, в которой явно угадывались черты его Аннушки.

– Здравствуй, папочка! – привидение подплыло поближе, и Фёдор почувствовал слабое дуновение ветерка.

«Допился!» – промелькнуло в сознании.

– Сашу не обижай, не виноват он… – слабый голос как бы издалека проникал в душу.

– Да я…. Как же так….– Фёдор не мог подобрать слова.

– Папочка, найди в шкафу мои фотографии! – привидение поплыло возле стола и остановилось возле старого трюмо, – Забыли вы меня, давно на кладбище не были!

– Хорошо, доченька, хорошо! – засуетился Фёдор, которому становилось неуютно.

– Там для вас подарок.

Удивлённый, он хотел было встать из-за стола, но не смог пошевелить ногами.

– Мы со своими собрали там! – Аннушка двигалась в сторону сеней. Вот она стала менять очертания, снова превращаясь в безликое пятно.

– Я люблю вас, папа! – донеслось до Фёдора , который растерянно провожал взглядом бесформенную субстанцию, которая без сопротивления входила в стену и исчезала прямо на глазах.

 Ошарашенный увиденным, он ещё долго приходил в себя. Пощупал икры и успокоился, почувствовав своё прикосновение. Заныло в груди. Ведь она только что была рядом, его Аннушка! А потом отхлынуло: она ли?

 Выскочив из-за стола, рванул дверцы шкафа, и оттуда посыпалось наспех брошенное бельё. В исступлении он начал сбрасывать на пол всё подряд, пока под ноги не упал фотоальбом, с любовно обклеенной когда-то Полиной обложкой. Из него выпало несколько фотографий. Подняв, Фёдор тут же отбросил их обратно: в гробу лежала Аннушка. Откуда? Ведь таких фотографий точно не было! Да и фотоаппаратом в их семье отродясь никто не пользовался!

 Заметив на верхней полке большой плотный конверт, Фёдор удивлённо взял его в руки и подошёл к столу. Догадываясь что там, он надорвал край. Перебирал пачки в банковской упаковке и не чувствовал удовлетворения. Всё было ненастоящим, выдуманным. Но деньги вот они, лежали на столе и почему-то не исчезали. Где собрали, кто собрал? В воспалённом мозгу перепуталось всё: Аннушка, Полина, профессор медицинский….

 Фёдор напугал Василия, когда утром громко застучал в его дверь.

– Федька, ты чего?!– испуганно, едва успев одеться, спросил он друга.

– Вася, в город, срочно!

 Они ехали по ещё пустующему шоссе, и Фёдор рассказывал свою удивительную историю. Для наглядности вынимал из карманов давно не стиранного пиджака ровные пачки «пятитысячных» и судорожного вталкивал их обратно. Василий угрюмо молчал, явно уличая друга в неадекватном поведении. Столько лет полного равнодушия, отстранённости, а тут….

– А Сашка мой уехал! – как бы мимоходом вдруг прервал он Фёдора.

– Как это? – не понял тот.

– Неделю, как уехал. Ты не спрашивал, я не говорил….

– Куда?

– В город. Обещал потом написать.

– А….

 Появилась пустота, заполняющая салон автомобиля. «Уазик» подпрыгивал на неглубоких ухабах, и Фёдора почему-то начал раздражать и мелькающий за окнами лес, и светившее прямо в глаза солнце.

– Мне главное, чтоб Полина домой вернулась… – чуть слышно проговорил он.

Золочёная рыбка

 Антоха Кириков – лентяй и пьяница. Но пьяница тихий, неприметный. Никто и никогда не видел его в группирующейся кучке местных алкашей или, скажем, лежащим возле какого-нибудь магазинчика. Хотя, в один магазинчик Антоха заходил регулярно.

 В нём работала Верка Алёшина, дородная и некрасивая местная бабёнка. Замуж по молодости выскочить не удалось, а теперь, когда перевалило за тридцать, махнула Верка рукой на свою несостоявшуюся жизнь и как-то незаметно стала прикладываться к рюмке. Но профессия продавца не предполагает присутствия на работе в алкогольном опьянении и, не дай бог, с покореженным от глубокого похмелья лицом!

 Поэтому употребляла Верка понемногу, рюмку-две…. А здесь как-то и Антоха Кириков подвернулся! То ли дрова поколоть, то ли забор подправить…. Забыла уже. Ну, естественно, угостила «маленькой». Он потом ещё раз пришёл, потом ещё… Незаметно сдружились. Поскольку Кириков не работал давным-давно, Верка выкладывала свои честно заработанные. Вернее, не выкладывала, а просто брала у себя же в магазине «под запись».

 Вместе жить не стали, чтоб добрые отношения не портить. Антоха никогда женат не был и скромно жил в своей развалюхе, доставшейся от родителей. Верка страшилась «семейной» жизни, и приходящий по вечерам Антоха её вполне устраивал. Подпив, они жаловались друг другу на горькую судьбу, а потом,«хлопнув» ещё по рюмочке, тихо тянули в два голоса заунывные грустные песни. В полночь Верка открывала дверной засов и выпроваживала Антоху домой.

 Кое как накопав червей, Антоха Кириков собирается на рыбалку. Он с гордостью осматривает найденную однажды на берегу удочку. С тех пор ни разу на речку не ходил, а сегодня собрался.

 «К Верке в магазин зайти надо!– с упоением думает Антоха,– Авось, выделит кое-чего!».Он хитро улыбается сам себе, оглядывает в зеркало свою несуразную фигуру, но всё-равно остаётся доволен. Вот бы с уловом к Верке прийти вечерком, а там… От представленной в воображении картины начинают закатываться глаза, но Антоха взмахом руки обрывает все видения. Пора!

 Благо, в магазине нет покупателей и удаётся поговорить с Веркой с глазу на глаз.

– Вер!– начинает Антоха, максимально стараясь использовать свою привлекательность.– Я вот тут… на рыбалку… собрался.

– Правильно!– Верка сразу втягивается в разговор,– Правильно! Дома-то много не насидишься! Хотя… чего это ты в магазин пришёл?– она настороженно смотрит на Антоху.

– Знаешь, на речке долго сидеть придётся, а там скучно… Да и комары опять же…

– А… – Верка, догадавшись о ходе его мыслей, самодовольно начинает улыбаться.

– Вер! А я рыбы принесу! Много рыбы! Нажарим с тобой, оттянемся по полной, а?

 Антоха долго уговаривает Верку. Та то сердится, то язвительно смеётся. Но на то и существует мужская твёрдость, чтобы выполнять однажды задуманное до конца!

– Утонешь ведь, когда глаза свои зальёшь, дурак!

– Не, я ж на берегу буду. И в воду лезть не надо  закинул удочку и сиди!

 Верка всё-таки сдаётся. Выкладывает на прилавок целую пол литру и грозит Антохе пальцем:

– Смотри!

– Вер, да я…. Да я тебе целый мешок принесу! Да мы с тобой….

 Антоха выскакивает на магазинное крыльцо, аккуратно пряча за пазуху с трудом отвоёванное питьё.

 На берегу водоёма он бережно раскладывает на газету свой скромный паёк, состоявший из отломанной хлебной горбушки, одного огурца и головки нечищеного лука.

 Насадив червяка, забрасывает удочку и, воткнув её в землю, привычным жестом зубами открывает бутылку. Плеснув немного в стакан, мотает головой и выплёскивает содержимое в рот. «Поехали!»– проскакивает в голове.

 Только когда последние капли упали на дно стакана, Антоха затуманенным взглядом замечает движения поплавка. «Поехали!»– ещё раз тревожит своевременный возглас, и Антоха начинает тянуть удочку.

– Кто там прицепился?!– грозно вопрошает Антоха, отходя от берега вместе с натянувшейся леской.

Увидев показавшуюся над водой рыбью морду, он начинает замечать, что и морда эта вроде не морда, а как лицо человеческое с оттопыренной губой, да глазами из камней каких-то драгоценных. И будто шипит эта рыба-человек, машет плавниками где-то под водой, сопротивляется.

«И что за рыбина такая, какой породы?»– задумчиво гадает Антоха, выдернув крючок из рыбьей пасти.

–Может, отпустишь?– вдруг спрашивает чудо-рыба.

– Чего?!– Антоха старается протереть глаза от таинственных видений.

– Чего, чего!– рыбина вздыхает по-человечески,– Губу вон поранил!

Антоха начинает понимать, что всё это по-настоящему и присаживается на корточки. Точно, наместо глаз – камни драгоценные, да чешуя какая-то жёлтая и блестящая.

– А ты чего на крючок лезешь?– оправдываясь ворчит Антоха,– И вообще, ты золотая рыбка что ли?!

– Нет, не золотая!– шевелит ртом чудо-рыба,– Я золочёная…

– Это как так?

– Золотые в морях да океанах живут, а я только в пруду.

– Во как!– Антоха задумчиво чешет затылок,– А желания ты можешь исполнять?

– Могу. Только одно, извини…

– Это кстати!– яснеет Антохина голова.

– Быстрее проси!– шепчет рыба,– да отпускай меня в воду. Дышать нечем!

– Э, нет, погоди! Дай придумаю!– Антоха опускается на землю и поднимает лицо к небу.

 Дом у неё попросить, дворец?! «Дурак ты, ей бо, дурак!– начинает ругать себя Антоха,– Накой тебе дворец? Там уборки одной на неделю хватит! Не-е, дворец не надо! А, может, лимузин какой-нибудь? Совсем спятил! У меня и прав-то никогда не было… Ну, что же, что тогда?»

 Как-то незаметно приходит невесть откуда взявшаяся мысль:

– А много рыбы можешь? Что б как не закинул удочку- есть улов! Второй раз закинул- снова есть! И что б всегда только!

– Это могу!– облегчённо вздыхает рыба-узница,– Давай, отпускай!

– Не обманешь?– недоверчиво косится Антоха.

– Сказала же…. И подарок ещё дам!

 Рыбина негромко плюхается в воду и, вильнув хвостом, исчезает в глубине.

 «Прогорел!»– удручённо думает Антоха, но потом вдруг замечает на газете целую бутылку коньяка, да холщовый мешок неподалёку. «Вот подарок, так подарок!»– от радости начинают трястись руки, да чувствуется во рту сладостный привкус коньяка…

 Сколько времени провёл на берегу Антоха- уже не вспомнить. Он тягал рыбу из пруда и тягал! Глотнув очередную порцию драгоценного напитка, забрасывал и забрасывал удочку. И каждый раз блестела в воздухе рыбья чешуя, да радостный возглас человека разносился по одинокому берегу.

Как пришёл домой? Что делал? Полный провал…

Антоха просыпается от головной боли. Ну, дурак! Во, дурак! Водку с коньяком…

 И вдруг тревожная мысль бьёт по голове. Стоп! А Верка в магазине, а рыбалка? Это было? Наконец, чёртова золочёная рыба?

 Антоха с трудом поднимается с постели и осматривается по сторонам. Прямо на полу, вытряхнутая из холщового мешка, везде валялась рыба… Большая, маленькая, но много, очень много!

И среди них выделялась одна, с жёлтой блестящей чешуёй да глазами, как из дорогого драгоценного камня…

Леди Юловского озера

Мерным шелестом набегает на берег хрупкая волна, накатывается на ещё зеленеющие камыши и, чуть задержавшись, рассыпается мелкой рябью по песчаному берегу Юловского озера. Где-то крикнет ночная птица, но звук, чуть поднявшись над землёй, исчезает в чернеющий ночи прибрежных лесов. Затем снова слышится, как приближается волна, снова птичий вскрик, снова шёпот…. И так бесконечно.

 В палатке уютно! И думается хорошо, и спится хорошо под такую мелодию лета. Хорошо спится, да только не всем! Второй час Фёдор ворочается с бока на бок, но не берёт сон, хоть убей! Витька с Лёшкой, поди, второй сон смотрят, ишь как посапывают, а ему, Фёдору, никак не спится.

 Давно в отпуск собирался, ох, давно! Вот и приехал, наконец! Друзья уговорили на озеро съездить, благо, недалеко, километров сорок от дома. Одичал, говорят, на своих Северах, забыл, как теплом пахнет!

 Снова где-то далеко крикнула птица. Зная, что уже не уснуть, Фёдор неспеша вылазит из палатки. Черна ночь! Звёзды точками рассыпаны по небу, как веснушки на лице. Не счесть!

 Затух костёр. Ещё тлеют угли, дым тонкой струйкой тянется к небу. «Как дорожка к звёздам!» – мечтательно думает Фёдор.

Внезапно до него доносится женский плач. Какой плач, откуда? Фёдор внимательно вслушивается в темноту. Ну, да, со стороны озера. «Какого чёрта!» –  приходит внезапная мысль. Ночь на улице, до ближайшего человека километра три, а здесь девичий голос! Долгий голос, певучий, только болью нечеловеческой пропитан. Рвутся над озёрной гладью слёзные ноты.

 « Что за чудеса?» – думает Фёдор и направляется к берегу. До него метров десять, но очень уж буйно разрослись по берегам травы, широко раскинули свои ветки зеленеющие ивы. В темноте, не заметив, Фёдор бухается в воду. Чертыхнувшись, замирает, понимая, что плача уже не слышно. « Показалось!» –  думает он и собирается вернуться назад. Но вот снова плывёт голос над рябью Юловского озера, снова боль растекается над заросшим берегом и поднимается вверх. Наверно, туда, к звёздам!

 Только тут Фёдор замечает движение: прямо по озеру, по озёрной глади, скользит девичий силуэт! Не видно движения ног, не колышется длинное платье, не развевается длинный шарфик, обёрнутый вокруг тонкой шеи! Чуть надвинутая на лицо шляпка и белая вуаль скрывают лицо, но Фёдор уже понимает, что девушка достаточно молода и, скорее всего, красива.

– Мадам! – сквозь ночную темноту зачем-то кричит он, но девушка его не слышит. Она продолжает своё бесшумное движение, и только плач доносится до стоящего на берегу Фёдора. Ночь, очень плохо видно, но он пристально всматривается в чернеющие воды озера, на которых светлым пятнышком выделяется белое платье незнакомки. Наконец, плач слабеет, становится тише, в ночной мгле тускнеет женская фигура и становится тихо….

 Как бы очнувшись ото сна, Фёдор ошарашено смотрит по сторонам. Сколько он тут простоял? Что это вообще было?

 Заметив, что начинает светать, плетётся назад. Как в полудрёме, пытается развести костёр. Обжегшись о закипевший чайник, наконец, приходит в себя. Вот чудеса так чудеса!

– Ты чего так рано? – доносится Лёшкин голос, – Не спал что ли?– тот выползает из палатки и, прищурившись, протирает глаза.

– Спал, спал… – успокаивает друга Фёдор.

Витька вываливается из-под брезентовой крыши, когда они уже пью чай:

– Эгоисты! – нарочито грозно кричит он и тут же присоединяется к компании.

Отдых есть отдых! Где ещё можно дышать таким воздухом и ловить такую рыбу?!

Пусть небольшую, неприглядную, но очень вкусную!

Фёдор ничего не говорит друзьям о ночном видении. Не поймут, ещё и на смех поднимут! Они загорают, травят какие-то несуразные анекдоты, часа три сидят на озере, закинув удочки, а Фёдор нет-нет, да незаметно для друзей всматривается в водную гладь, всё ещё мучая себя вопросом: а было ли?

 Время неумолимо. Накапливается тысяча дел, которые надо сделать за время отпуска, поэтому вечером они возвращаются домой. Проезжая через Юлово, Фёдор просит остановить возле магазина. Там какая-то маленькая старушка приютилась на деревянной лавочке. Она внимательно смотрит на подходящего к ней Фёдора и шевелит губами.

– Вы давно здесь живёте, бабушка? – задаёт он ей вопрос, на что та какое-то время молчит, а потом, вздохнув, произносит:

– Давно.

– Вы, уж, простите ради бога, я впервые в этих краях! Озеро, вот, ваше понравилось.

– Красиво тут! – утвердительно кивает головой старушка.

– Вы и родились здесь?

– А как же! – старушка подозрительно смотрит на Фёдора, – Так ты спрашивай, чего мнёшься–то!

– Ничего странного здесь не замечали? – Фёдор оглядывается на друзей, которые из машины тоскливо смотрят ему в спину, а Витька молча тычет пальцем по часам: пора, мол!

– Так  ты Аленку, что ли видел? – наконец, догадывается старушка.

– Да так…. – пытается темнить Фёдор.

– Видел, видел, поняла уже!

– А кто она такая, Алёнка эта? – удостоверившись, что ночью ему ничего не привиделось, Фёдор присаживается на лавочку.

– Интересно? – хитро щурится старушка, – Так ты не переживай, ничего плохого не будет! Она просто горе своё выплакивает. Да…. Сто лет уже, почитай!

– А что за горе-то? – пытается докопаться до истины Фёдор.

– Так жениха своего всё оплакивает! Как ушёл в 14-м на войну, так и не пришёл после. Убили его! А красивый офицер был, видный! Тоже из господ. Сынок какого-то начальника из Симбирска. А Алёнушка, так она дочка нашего помещика бывшего Юлова. Говорят, для неё он и пруд выкопал. И мельницу заодно поставил.

– Дела… – Фёдор инстинктивно подёрнул плечами, –  Так ведь сто лет прошло,бабушка!

– А горе, сынок, никогда не кончается. Хоть сто лет, хоть двести…. А кто увидит её, плачущую, того горе минует, Алёнушка сама на себя всё возьмёт. Так люди говорят!

 Фёдор поднялся:

– Спасибо за рассказ, бабушка!

– Иди. Тебе повезло, что её увидел. Редко кому такое случается. Иди!

 Как не растягивай отпуск, всё-равно дни становятся короче, часы пролетают быстрее и вот наступает минута, когда, стоя в тамбуре поезда, понимаешь: всё, начинается прежняя жизнь. За окном уже  мелькают незнакомые остановки, соседи по вагону начинают давать друг другу ненужные советы, и ты точно знаешь, что жизнь продолжается!

 Фёдор смотрит в окно и тоже знает, что на будущий год он непременно приедет на таинственное  озеро с надеждой, что ему снова повезёт, и он снова встретит Леди в светлом платье, в шляпке с белой вуалью…

Фотограф

 Интересный случай произошёл у меня в Саянах.

 На базе экспедиции рассказали об одном приезжем фотографе, который всё мечтал медведя снять в реальной жизни. Уходил на несколько дней, потом возвращался расстроенный. Его предупреждали, что это очень опасно, что, мол, не всегда этот хищник питается ягодами! Да где там! Вот и не вернулся однажды на базу. Ждали его долго, потом поиски организовали, даже местных охотников привлекли. Бесполезно.  Так и сгинул человек!

 Так уж получилось, что через год, летом, я оказался в тех местах. Об этом случае, конечно, слышал, да запамятовал, а, может, всерьёз тогда не воспринял. Отправились с помощником на рекогносцеровку  маршрута. По пути разошлись в разные стороны, предварительно договорившись встретиться в определённом месте. Помощник – человек бывалый, поэтому я за него не переживал.

 Оставшись один, пошёл по заданному направлению и вдруг треск сучьев услышал! Выскочил на меня из зарослей какой-то человек. Смотрю: одежда порвана во многих местах, сапоги кирзовые стоптаны до основания.  Я даже испугаться не успел, как он, было, мимо проскочил, а потом вдруг назад рванул, дёрнул меня за штормовку:

– Медведя здесь не видел?!

– Ты что, мужик, – говорю, – какие медведи? Его ж дух за километр учуять можно!

– А, жаль…. – парень поправил висевшее что-то на шее. Тогда я понял, что это фотоаппарат. А разит от этого ненормального так, что у меня в горле запершило и мутить начало.

– Ты кто? – задал ему вопрос, но тот махнул рукой и снова ринулся в кусты. Потом я долго приходил в себя, осмысливая произошедшее. Тут и история с фотографом вспомнилась. Вот и думал всё: то ли привиделось, то ли тот пропавший любитель экзотики со мной повстречался. Да ведь год прошёл со дня исчезновения!

 Напарнику и на базе ничего рассказывать не стал, потому что сам ни в чём не был уверен. Да если б и был, всё-равно не рассказал бы! Тогда с галлюцинациями строго было – вмиг работы лишишься!

Машина

 Валера Степанов купил машину. Не новую, конечно, с рук. Да и марка не ахти какая, но главное ведь колёса да салон от дождя, остальное его не волновало!

 Ух, ты! Друзья кружили возле автомобиля, то похлопывали по капоту, то зачем-то пинали колёса и периодически пожимали Валере руку.

– «Москвичонок» что надо, молодец, Валерка! – радовался больше всех Женька Мажура, закадычный друг детства и, вдобавок, сосед, живущий в соседнем доме.

– Ага! – Степанов ласково поправил боковое зеркало и с довольным видом посмотрел по сторонам.

– Главное, чехлы классные! – с видом крупного знатока резюмировал Гоша Зайцев, ещё один друг и бывший одноклассник Валеры.

 Все трое работали на совхозной автобазе: Женька водителем на хлебовозке, а Степанов с Гошей простыми слесарями. Валера находился в законном отпуске, вот и подвернулся по дешёвке этот автомобиль. В соседнем селе купил. Почти даром продала его незнакомая тётка, уверявшая, что это машина её покойного супруга, который полгода назад отдал богу свою душу. А то, что он любил до невозможности свой «Москвичок» и что лелеял его, как дитё малое, Степанов старался пропустить мимо ушей. Какой хозяин не любит свою машину? Но автомобиль был в идеальном состоянии, и в этом тётке не откажешь. Хорош!

– Ладно, мужики, пора в стайку! Завтра в ГАИ, то да сё.… Потом покатаемся! Вы, уж, извиняйте, братцы!

 Степанов уверенно сел за руль, осторожно хлопнул дверцей и включил замок зажигания. Автомобиль завёлся, как говорится, с полуоборота. Махнув друзьям, что б отошли в сторону, Валера с заправским видом въехал во двор. Неспеша вышел из машины, ещё раз поправил зеркало и пошёл закрывать ворота.

.На оформление ушло два дня. Сразу возле ГАИ Степанов прикрутил номера. Потом, как городской, заехал в районную мойку и, счастливый покатил по просёлочной дороге в свою Неклюдовку.

 От июльской жары изнывали бесконечные поля. Травы, потускневшие и потерявшие былую свежесть, всё ниже гнулись к земле.

«Эх, кондиционер бы!» – мечтательно подумал Валера. Конечно, это не иномарка какая-нибудь, но всё-таки….

 Откуда-то дунуло ветерком. Окна были открыты, но повеяло сзади. Степанову даже показалось, что в салонном зеркале мелькнуло чьё-то лицо. Он в недоумении оглянулся назад, но на заднем сиденье никого не было. Да и откуда там кому взяться!

 Валера остановил машину прямо посреди дороги, вышел и задумчиво остановился возле задней дверцы. В голове промелькнуло, непонятно откуда взявшееся, беспокойство.

«Это у тебя от радости что ли?» – спросил он сам себя. Ответа, естественно, не было, но неприятный осадок остался.

И всю дорогу до деревни Валера через зеркало то и дело поглядывал назад, ощущал прохладу и затылком чувствовал чьё-то незримое присутствие.

 Подогнав машину к своему дому, он запер « Москвич» на ключ и пошёл на ферму, где работала Глаша, его жена. Специально, не стал подъезжать на автомобиле, чтобы избежать ненужных расспросов, да и почему-то захотелось поскорее прогуляться на свежем воздухе.

– Мог бы и на машине приехать! – обиженно проворчала жена.

– Да ладно тебе, успеем ещё! – Валера прижал к себе супругу, – Вот вечером и заеду!

– Хорошо, – примирительно согласилась Глаша.

 От жены Степанов прямиком направился, было, на автобазу, но, проходя мимо дома, с удивлением заметил, что «Москвичок» стоит далеко от ворот, совсем не в том месте, где он его оставил.

«Ну, блин, поймаю – уши надеру!» – раздражённо передёрнул плечами Валера. Конечно, местные пацаны облюбовали новинку, кто ж ещё? Вот я вам!

 Возле машины никого не было, да и следов рядом не наблюдалось, кроме его, Валериных, но других объяснений в голову не пришло, и Степанов поставил машину на прежнее место. Во двор загонять не стал, поскольку вечером собирался забрать с фермы жену.

 В салоне было жарко. Он мысленно упрекнул себя за излишнюю впечатлительность. Только вот давило что-то на сердце, и назойливое беспокойство никак не хотело его оставлять.

 Позже, заехав за Глашей, они вместе катались по пыльным окраинным дорогам,  и Степанов убеждал супругу, что им просто подфартило, потому что автомобили в таком техническом состоянии стоят гораздо дороже. Её убеждал, а сам замечал, что не стало в его душе былой радости от этой покупки. Была просто пустота, и где-то в мозжечке свербило и не давало покоя нехорошее предчувствие.

 Обо всём этом он, естественно, не стал рассказывать Глаше. Друзьям тоже ничего не сказал: не дай бог, подумают, что от радости заговариваться стал.

 Ночью, выйдя во двор по нужде, Степанов увидел, что машина стоим капотом к воротам. По спине пробежал неприятный холодок и, словно тысяча иголок одновременно впилось в пальцы ног. Не так ведь она стояла, не так! Как загнал, так и оставил! И ещё показалось, что за рулём сидит какой-то мужик в надвинутой на глаза кепке. Тот любовно гладил рукой по рулю и смотрел прямо вперёд на закрытые ворота.

 Валера, едва придя в себя, осторожно, стараясь не шуметь, попятился назад и тихо закрыл за собой дверь. Сдерживаясь, он заскочил с веранды в дом и накинул крючок. Ё-моё!

 И тут он понял, кто был этот мужик. Хозяин! Тот первый хозяин «Москвича», что умер полгода назад! Тётка же говорила, что он до безумия любил эту машину! Ещё припомнилось, что проскользнула в её речи фраза, мол, он и умер-то за рулём, прямо в салоне, едва подъехав к дому. Поняв, что сболтнула лишнее, она постаралась перевести разговор на другую тему. Степанов тогда не придал этому значения, а вот сейчас дошло….

 Утром, стараясь не поддаваться панике, Валера с опаской завёл машину, как ни в чём не бывало довёз Глашу до фермы. Она на прощание помахала ему рукой: до встречи, мол! А он, кивнув головой, отъехал неспеша и, как только супруга скрылась за дверью, судорожно нажал на газ. Степанов знал что делать! Он летел, брезгливо держась за руль, а сзади снова веяло холодом. Холод, как покрывалом, обволакивал его спину, медленно продвигаясь по рукам и ногам. Не обращая на это внимания, Валера всё давил и давил на газ! Он даже улавливал на заднем сиденье непонятное шевеление. Боковым зрением заметил в зеркале удивлённые глаза того мужика. Хозяин был сзади!

 Машина выскочила на берег местной речушки. Выключив скорость, Степанов рванул ручник и почти выкатился из дверей. Надорванный мотор заглох, только это уже не имело никакого значения! В салоне никого не было, но Валера знал, что Он там.

 Трясущимися от страха руками, пришедший в себя Степанов, открыл багажник и вытащил оставленную про запас канистру с бензином. Он с каким-то наслаждением поливал некогда счастливую покупку.  Вспомнил, как это не раз видел в фильмах. Оставляя бензиновую дорожку,  отошёл от «Москвича» на достаточное расстояние и чиркнул зажигалкой.

 В рванувшемся пламени услышал ужасающий вопль. Оно, бывшее когда-то человеком, металось по салону и билось в закрытые двери! В боковом стекле отразились выкатывающиеся из орбит глаза на перекошенном лице. А затем, как восковая фигура от огромной температуры, всё начало плавится и течь. Взрыв поставил окончательную точку в этой вакханалии. В столбе огня, взметнувшимся вверх, Валера увидел поднимающееся в небо бесформенное искрящееся  пятно.

– Вот и полетела к богу твоя душа, – не переставая шептал Степанов, – вот и полетела!

 Возвращаясь назад, усталый от свалившихся на голову событий, возле деревни увидел бегущих к нему людей.

– Что случилось?! – наперебой спрашивали возбуждённые мужики, а  он, в изнеможении просто махнул рукой:

– Проводка замкнула….

– Вот не повело человеку, горе-то какое! – шептались потом в деревне бабы, – Ведь только машину купил….

Звонок

 Меркулов позвонил на работу. Сотовые телефоны только-только входили в моду, но Аркадий Меркулов предпочитал пользоваться по старинке проводной связью. « О, чёрт!» – в сердцах воскликнул он, когда в ответ после некоторого ожидания никто не поднял трубку. Хотел сообщить, что заболел и совещание, назначенное на 11.00, отменяется.

« Спит что ли?» – недовольно подумал о секретарше. «Ладно, позже позвоню!» – успокоил он сам себя и пошёл на кухню, где жена приготовила какую-то настойку, предназначенную от простуды.

 Во всю бушевал февраль. Частые метели снежной вуалью накрывали улицы маленького городка, порывами ветра стучались в зановешенные ночные окна, и утром совсем не хотелось выходить из дома, где было тепло и уютно.  Строительная фирма Меркулова процветала, заказов было множество, поэтому каждое утро он надевал своё драповое пальто, водружал на лысеющую голову соболиную шапку и, кутаясь в махровый шарф, выходил на лестничную площадку. У подъезда его ждал водитель Андрей на новенькой, недавно купленной компанией, «Ауди». А на работе совещания, деловые встречи, бесконечные звонки…. Вечером, возвращаясь в квартиру, с удовольствием надевал мягкие тапочки, ужинал, присаживался с женой возле потрескивающего камина, и, обнявшись, они мечтали, как отправятся куда-нибудь на отдых: хоть на Байкал, хоть на Валаам…. К загранице оба были равнодушны, поэтому этот вариант даже не рассматривался.

 Мысли прервал неожиданный звонок. «Вот я ей сейчас!» – подумал Меркулов о секретарше и взял трубку.

– Извините, – услышал он слабый детский голос, – Вы нам звонили?

– Извини, деточка, вам я не звонил! – хотел было бросить трубку Меркулов, но что-то его сдержало.

– Тогда простите, – донеслось из трубки, – только скажите, как Вы к нам дозвонились?

– То есть? – удивился Меркулов.

– У нас телефон давным-давно отключен, – пробулькало на том конце, – даже проводов уже нет….

– Это как?

– А их давно обрезали, как только немцы подошли к Ленинграду.

– Какие немцы, к какому Ленинграду?! – начал было Меркулов.

– Немецкие немцы, так мама говорит, когда я ей надоедаю с вопросами. Только она уже два дня как ушла и до сих пор не вернулась.

– Постой! – ничего не понимающий Меркулов плотнее приложил трубку к уху,– Ты вот что скажи мне, деточка, кто тебя надоумил так шутить со взрослыми людьми? Это ведь телефонное хулиганство, за которым обязательно последует наказание, понимаешь?

– Понимаю, наверно…,– вздохнули в трубке, – только это ведь Вы позвонили.

– Я… – задумался Меркулов, – Кстати, как тебя зовут?

– Лена. Лена Князева из восемнадцатой квартиры, а Вас?

– Меня Аркадий Петрович. Давай так, Леночка, ты сейчас объяснишь мне где находишься, и почему два дня отсутствует твоя мама. Слушай, а сколько тебе лет?

– Десять. Только я знаю, что мама уже не придёт. Она взяла золотые серёжки, что ещё до войны подарил ей папа, и пошла поменять их на хлеб. Если б поменяла, она давно бы вернулась….

– Опять ты за своё! А папа твой где?

– Папа ушёл на фронт. Не пишет только давно. Я уже большая и тоже понимаю, что раз человек не пишет с фронта, то он или погиб, или тяжело ранен.

 В трубке послышался какой-то посторонний шум. Шум, переходящий в гул, становился всё яснее и яснее.

– Что это там, Лена? – спросил Меркулов свою собеседницу.

– А это немцы опять летят…. Бомбить будут…. Только я уже никуда не прячусь. Если суждено убить, убьют ведь всё-равно, правда?

– Ты что, деточка! – в сердцах крикнул Меркулов. Немцы, бомбить, фронт…. Что вообще происходит, чёрт возьми?! И тут до него стало что-то доходить. Неужели правда петля времени необыкновенным образом  связала его с голосом ребёнка из блокадного Ленинграда?

– Лена, как ты там? – взволнованно спросил он собеседницу.

 Та молчала, а потом до Меркулова донёсся её слабеющий голос:

– Дядя Аркаш, а правда, если ножки опухли, то умереть можно, да?

– У тебя что, ножки опухли?! – почти закричал Меркулов, и ему стало страшно.

– Ножки, ножки, ножки…. – затухающим эхом неслось из трубки, а потом всё стихло.

 Тщетно Аркадий кричал в трубку и стучал по телефону: ответа он так и не получил. Чуть позже позвонила секретарша, долго извинялась за неотвеченный звонок, но Меркулов, дав указания и предупредив о своей простуде, думал уже о другом.

 Вечером он всё рассказал вернувшейся с работы жене. Поверила та или нет, его не очень интересовало:

– Мы мечтали с тобой о Валааме, о Байкале? Так вот, нам в Питер ехать надо!

– Аркаш, ну кого мы там будем искать?

– Лену Князеву, понимаешь? Лену Князеву из восемнадцатой квартиры! Ведь есть же там архивы какие-то, домовые книги, музеи, в конце-то концов! Не может быть, чтобы бесследно пропал человечек, что никаких следов от него не осталось! Всего-то четыреста тысяч детей было! На каждой улице есть дома с квартирой восемнадцать, а сколько в Питере улиц?

 Меркулов задумался:

– Всё-равно найдём! Завтра отпуск на работе оформляй, хоть на недельку!

 Через день «Стрела» уносила Аркадия с супругой в Петербург…

Петербург встретил чету Меркуловых мокрым снегом.

– Ну, и куда теперь? – обречённо спросила Аркадия жена, как только они ступили на перрон.

– Не знаю, – буркнул он, – может, в справочную? Хотя, какие сейчас справочные….

За всю дорогу из Москвы они перекинулись всего несколькими словами. Супруга смотрела на сосредоточенное лицо мужа, на его нервные движения, и, понимая, что он сам находится в растерянности, молчала.

– Давай с ЖЭКов начнём что ли… – наконец, решил он, – Только сначала с гостиницей определимся.

 Сняли недорогую возле вокзала.

 Трудно сказать, сколько нервов и сил было потрачено за несколько дней! Они ходили по улицам, спрашивая прохожих о нахождении всевозможных контор и организаций, заходили в музеи и архивы. Сложно найти человека в многомиллионном городе, зная только фамилию и имя! Да и жившего здесь много-много лет назад!

– Если б, как раньше, справочные были! – сокрушался Меркулов.

– Может, хватит, Аркаш?! Зачем тебе это?– тянула его за рукав жена.

– Должны же быть хоть какие-то сведения, должны! – стоял на своём Аркадий.

 В одном из районных архивов появилась надежда. Молодая женщина приняла запрос. Поставив стремянку, она долго перебирала на полке пыльные бумаги. Несколько раз чихнула, виноватым взглядом посмотрев на Меркулова с супругой.

– Да, есть такая фамилия, и не одна! – удовлетворённо воскликнула сотрудница архива , – Но думаю, вам вот эта нужна! Только осторожно, пожалуйста!

 Она протянула Меркулову небольшую папочку, перетянутую потемневшей от времени тесёмкой:

– Как я понимаю, историю Ленинграда будете писать?

– Да, да! – автоматически буркнул Аркадий, – Простите, а столик у вас где-нибудь есть? Хотелось бы более скорупулёзно ознакомиться с материалом!

– Да, в углу возле окошка!

 Год рождения, адрес, родители, школа… И небольшая приписка на одном из листков: « В феврале 1942 эвакуирована в Омский детский дом».

– Да…. – разочарованно протянул Меркулов, – конец истории….

– Что там? – спросила жена.

– След теряется. Такие вот пироги…. Жаль, даже фотографии нет.

 Они поблагодарили архивариуса. Та очень сожалела, что не смогла помочь.

 Наутро Меркуловы отправились в школу, где когда-то училась Лена. Увидев новое современное здание, Меркулов вздохнул:

– Всё правильно, скорее всего, старая была разрушена в блокаду. Да и сколько лет прошло, живых свидетелей трудно найти!

 Но они всё-таки зашли в вестибюль, затем в учительскую.

– Так вам Алевтина Николаевна нужна! – завуч, женщина средних лет, записала на листке адрес, – Она в блокаду эвакуацией занималась! Собирала детишек по адресам и тех, кто без родителей остался, организовывала вывоз из Ленинграда. Слава богу, живёт и здравствует!

 Снова засветилась надежда, снова захотелось узнать конец истории и разобраться с тем странным звонком.

 Бывший директор школы, сухонькая старушка лет восьмидесяти, удивлённо встретила своих гостей:

– Мне Татьяна Петровна позвонила. Говорит, люди одну мою ученицу ищут!

 Она провела Меркуловых в комнату. Ни слова не сказав, ушла на кухню. И только, когда на столе появились ароматные ватрушки, ваза с конфетами и кружечки с горячим чаем, заговорила:

– Угощайтесь, без чая я вас все-равно не отпущу!

– Алевтина Николаевна, – спросил Меркулов, отхлёбывая крепко заваренный чай, – мне сказали, что Вы тогда, в блокаду, эвакуацией своих учеников занимались?

– Да, конечно, как директор я обязана была это делать! Попробуйте, очень вкусные конфеты! – старушка пододвинула к жене Меркулова вазу с шоколадными конфетами.

– Мы Лену Князеву ищем, одну из Ваших учениц. Помните такую?

– Лену…, – Алевтина Николаевна задумалась, а потом вдруг внимательно посмотрела на Меркулова, – Это та, которая….

– Что? – Аркадий чуть не поперхнулся.

– Понимаете, у детей вообще очень тонкая психика, а тут ещё война, блокада, потеря родителей….

– А что случилось-то?

– У неё от всех переживаний, как бы мягче выразиться, стало не в порядке с головой! Мы ведь не теряли своих детей из виду, постоянно переписывались с педагогами из детских домов, интересовались их успехами и здоровьем!

– И? – Меркулов уже догадывался, что в ответе старой учительницы он услышит только неприятные для себя слова, и ему становилось неуютно. Супруга так и не притронулась к уже остывшему чаю и сидела молча, разочарованно отводя в сторону взгляд.

– Словом, она всё-время рассказывала о каком-то звонке. Но мы-то знали, что в то время уже не работала связь, кроме специальных линий, проложенных военными. Ни о каком звонке не могла идти речь, тем более из будущего! И в дороге, и уже там, в Омске, она всем рассказывала эту историю. А потом настолько зациклилась на этом, что подбегала к телефону после каждого звонка и ждала ответа.

 Алевтина Николаевна вздохнула:

– Такое бывает. У кого-то проходит, у кого-то нет…

– У Лены, как я понимаю, не прошло.

– Нет, не прошло. Постойте, сейчас я дам Вам одно письмо! Оно пришло сразу после войны, но я его храню, потому что Лена была моей ученицей, и мне совсем не безразличной была её судьба!

 Старушка принесла из соседней комнаты пожелтевший конверт и положила перед Меркуловым:

– Почитайте, и Вам всё станет ясно!

 Письмо было от коллеги Алевтины Николаевны, директора Омского детского дома. В нём говорилось, что в связи с участившимися наваждениями у Лены Князевой, пришлось отправить её на психиатрическую экспертизу, откуда впоследствии она была переведена в детскую лечебницу.

– Жаль, что так получилось, – старушка взяла в руки письмо, – Я ведь потом ни один раз интересовалась здоровьем Лены, это уже в пятидесятых. Изменений никаких не было. А со временем – другие ученики, другие судьбы, переживания!

– Дела! – горестно усмехнулся Меркулов.

– Да, – старушка поднялась из-за стола, – А лет десять назад я вспомнила про Лену и позвонила в Омск. Знаете, что ответили?

– Что? – Меркулов с супругой тоже встали.

– Елена Князева скончалась во сне в 1985 году в возрасте пятидесяти трёх лет от инфаркта. Земля ей пухом! Прости за всё, Леночка!

 Меркуловы возвращались в гостиницу, и Аркадия не покидало чувство вины.

– Знаешь, – говорил он жене, – ведь не будь того злополучного звонка, жила бы сейчас Лена Князева, растила бы внуков, гуляла бы с собачкой во дворе и кормила бы вкусным обедом своего мужа!

– Ты не виноват! – успокаивала Аркадия супруга, – Ты родился гораздо позже того звонка, а, значит, не мог быть причиной её бед!

– Но ведь я-то звонил! И она мне звонила!

– Не понимаю…. – супруга прижималась к плечу Меркулова, и они медленно шли по Невскому, погружённый каждый в свои переживания.

Берегиня

– Вот ещё! – Левашов закинул на телегу несколько немецких «шмайсеров», – Кажись, всё подобрали.

– Стало быть, пора домой! – старшина Белоусов тронул вожжи, и Недотрога, повернув морду на стоящих возле телеги бойцов, недовольно фыркнула.

– Давай, давай! – усмехнулся старшина, – Ишь, распоясалась!

 Отряд трофейщиков возвращался в свою часть. Восемь солдат интендантской роты.

 Над пропахшей солдатским потом и изувеченной орудийными снарядами землёй, кружила дождливая осень сорок третьего года. Где-то вдалеке гремела канонада, и эхо вместе с шумом дождя витало над просёлочной дорогой, а потом сливалось с чавканьем армейских сапог бойцов в промокших шинелях.

– Гремит… – с завистью произнёс ефрейтор Калмыков, среди своих просто Калмык, шагая рядом с сержантом Левашовым, – Кабы не рука, заставь меня этот металлолом собирать! Разведчик я, Андрюха!

– Я ведь тоже, Калмык, не в трофейную роту призывался! – вспылил, было, Левашов, но потом тронул ефрейтора за рукав и прижал к губам палец.

 Дорога углублялась в лесной массив, и они как-то незаметно отстали от основной группы, погружённый каждый в свои мысли.

 Скрип телеги и шум дождя звучали в унисон с канонадой, но скорее внутренним чувством сержант ощутил тревогу. То ли звук посторонний послышался, то ли мелькнуло что-то среди деревьев!

– Ты догоняй наших, – шепнул Калмыку Левашов, – я сейчас!

 Калмык посмотрел на него с удивлением, но прибавил шаг, оставляя сержанта в одиночестве.

Ступив в придорожные кусты, Левашов осмотрелся. Ничего подозрительного, всё так же, но что-то настораживало, мешало. Скорее по наитию, он направился в сторону, приметив небольшой овраг, поросший дикой малиной. Взяв наизготовку ППШ, Левашов спустился вниз и только здесь понял причину своей тревоги: на самом дне оврага, обхватив руками коленки, сидела девчушка лет семи. Дрожа всем телом под бесконечным дождём, она со страхом смотрела на подошедшего сержанта.

– Чего ж ты, родная, одна-то… – Левашов не находил слов, глядя на трясущегося ребёнка, – как же ты одна-то….

Девчушка ещё сильнее обхватила колени и заплакала. Сержант не заметил, как стащил с себя промокшую шинель, как закутав в неё найдёныша, нёс к дороге, стараясь догнать ушедший далеко отряд. А разошедшийся дождь не прекращался ни на минуту, автомат больно бил по спине, и мокрая пилотка то и дело сползала на глаза.

– Дяденька, мне в кустики надо! – услышал Левашов из-под ворота шинели, – Очень надо!

– Слава богу! – обрадовался сержант, – В себя пришла!

 Он опустил девчушку на землю. Та выскользнула из своего укрытия, высохшая, разрумянившаяся. Благодарно взглянув на Левашова, юркнула в кусты.

«Как змейка!» – подумал он и удивился. Что ж это такое, как будто только что с печи скользнула!

– Эй! – позвал сержант. Не услышав ответа, направился к кустам, но там никого не было.

– Эй, дитё! – крикнул Левашов ещё раз, оглядываясь по сторонам. И только сейчас приметил он небольшой медальончик, который покачивался на сломленной ветке бузины. Медальон как медальон, только выбито на нём изображение какой-то женщины в древнерусском сарафане. То, что в древнем, это Левашов определил сразу, недаром до войны в библиотеках просиживал, всё в техникум готовился поступать.

Сержант переступал с ноги на ногу, совершенно не зная, что же делать дальше: иль в карман положить, иль выбросить от греха подальше.

– Носи! – ударил в уши знакомый голосок, – И не снимай никогда, слышишь?! Никогда!

 Голос удалялся. И вот уже опять в сознание Левашова возвращался шум канонады, и дождь всё так же хлестал по веткам, срывая с них пожелтевшие мёртвые листья.

 Бррр! Сержант, как под гипнозом, надев на шею медальон, стал натягивать на мокрую гимнастёрку шинель. «Мои-то уже далеко ушли! – почему-то подумалось вдруг, – потеряли, поди!»

 Хотелось думать, что всё привиделось, что не было никакой мокрой девчонки в овраге, не слышался таинственный голос над головой. Ведь расскажи кому, засмеют! И, не дай бог, до особиста дойдёт – это прямая дорога в тыл. Кому ж ненормальные на фронте нужны!

– Ты чего там? – спросил Белоусов, когда сержант догнал отряд, – Приспичило что ли?

– Вроде того! – отмахнулся Левашов.

А уже в части не выдержал, показал медальон Калмыку:

– Не знаешь, кто это?

– Не, не знаю, – всматриваясь в изображение, ответил ефрейтор, – Трофей что ли?

– Да так, интересуюсь просто.

– Что-то я у тебя этой вещицы не видел раньше… – сощурил глаза Калмык.

– Да пошёл ты!  Не хочешь помочь, не надо!

 Левашов обиделся и собрался уходить.

– Постой, я ж так просто! – Калмык придержал сержанта, – Есть у меня один землячок в штабе, Пичугин Лёшка. Писарь, но грамотный, чёрт! Умный, одним словом, в институте учился.

Пичугин, едва взглянув на медальон, ошарашил Левашова:

– Это Берегиня! – с видом знатока сообщил он.

– Кто? – не понял сержант.

– Ну, Берегиня, древнеславянская богиня. Образ некой древней женской силы, направленной на помощь людям, живущим по чести и правде. Кстати, чистое серебро.

– Ясно, – Левашов застегнул гимнастёрку, – Спасибо, брат!

– Не за что! Кстати, Берегиня призвана сохранять род конкретного человека. Нужный медальон, товарищ сержант!

После того случая через месяц  Левашов был переведён в строевую часть и гнал фашистских захватчиков со своей земли в составе пехотного полка. До самого Берлина дошёл сержант. В штурме Рейхстага не участвовал, но окраины города зачищал от недобитой нечисти. И ни одна пуля не задела Левашова за всё это время. Гибли товарищи, а ему хоть бы что! Казалось, в самых страшных ситуациях, когда и выхода никакого не было, что вот она, смерть, здрасте, летели мимо предназначенные для него пули, не брали ножи и штыки немецкие!

 С тем и вернулся в родные края: живой, здоровый, с двумя медалями и орденом на груди. Женился, двух детишек на ноги поднял. Слыл по селу лучшим электриком. Пуще глаза берёг вылитый в серебре образ Берегини и верил в её небесное покровительство.

 Однажды забылся, видимо: снял в бане медальон, повесил его на гвоздь, да оставил там по непонятной причине. Утром на работу ушёл, а в обед сообщили жене, что разбился её супруг, упав со столба. После похорон вспомнила она про мужнин медальон, но только найти его так и не смогла. Потом всё гадала: может, подарил кому, может, забрал кто-то…

Ночной порой

 Муравей упорно тащил травинку. Её сдувало слабым ночным ветерком, но он изо всех сил удерживал свою находку и снова продвигался вперёд. Наконец, травинка зацепилась за волосок, торчащий из носа спящего человека. Лицо, по которому полз муравей, вдруг напряглось, задрожало. Муравей замер. Человек взмахнул рукой и чихнул, сбрасывая с себя непрошеного гостя вместе с его добычей.

« Господи, башка-то как раскалывается!» – горестно подумал Максим, усердно теребя чесавшийся нос. Чувствуя ночную прохладу, он поёжился и медленно открыл глаза. Над головой сверкали далёкие звёзды, а где-то совсем рядом шумели листья деревьев, то и дело затихая перед следующим порывом ветерка.

« Как бриз на море!» – мелькнуло в больной голове. Наверно, таким бывает морской шум, но вот только Максим никогда на море не был, и в ближайшее время такой возможности не наблюдалось. Он снова закрыл глаза, и память его устремилось в недавнее прошлое, стараясь восстановить цепочку событий. А что вчера было-то? Ну да, после работы с парнями зашли в магазин, купили две поллитры, потому что была пятница, и впереди светило два дня выходных. Потом взяли ещё две, потом ещё…. Дурачась, заглянули на местное кладбище. Сели возле какой-то и могилы и пили за здоровьё её хозяина. А вот потом полный провал. «Набрался, значит, поэтому не помню ничего, – успокоил себя Максим, – А почему так тихо, и парни где?

Кряхтя, он повернулся набок, чувствуя холод, исходящий от земли. С трудом открыв слипшиеся веки, он с удивлением увидел перед собой чьи-то ноги в чёрных лакированных ботинках. Ботинки не первой свежести, да и не чищены давно.

 Максим приподнял голову. На лавочке, возле оградки, сидел незнакомый парень.  Чёрный его костюм сливался с ночной темнотой, а в русых кудрявых волосах отражался звёздный блеск, совсем не вписывающийся в эту мрачную картину.

– Ты кто? – спросил Максим, пытаясь подняться, но ослабевшие колени то и дело подгибались.

– Местный! – равнодушно ответил парень и протянул Максиму руку.

Наконец тому удалось встать, и он плюхнулся рядом на шатавшуюся лавочку:

– А что у тебя руки холодные, замёрз что ли?

– Не, не замёрз, они у меня в последнее время всегда такие.

– Ясно, – Максим опять поёжился, – Ты-то здесь каким боком очутился?

– Да так! – отмахнулся парень.

– Ясно, – опять повторил Максим,– Слушай, ты наших пацанов поблизости не видел? Очнулся вот, а вокруг никого! Ты кто, сторож что ли?

– Вроде того! – парень вытянул ноги, и блеск лакированных ботинок мелькнул среди тёмной травы.

– Ну, ты даёшь! – удивился Максим, – На такой работе, и  вырядился, как франт! Да, а зовут тебя как?

– Вообще-то Денис. Был….

Максим не успел удивиться, как Денис, видимо, спохватившись, добавил:

– Не обращай внимания, со мной случается.

– А…. – успокоился Максим, – Слушай, Дэн, у тебя в заначке ничего нет? – и многозначительно щёлкнул пальцем по горлу.

– Да вон стоит! – Денис показал на одноразовый стаканчик, стоявший на могильном памятнике. В темноте Максим его и не заметил, но, разглядев, обрадовался:

– Надо же, наше осталось!

 Живительная влага обожгла желудок, а потом теплота молниеносно побежала по жилам, и Максиму стало хорошо и уютно.

– Ну, брат, выручил! – дёрнул он за рукав своего соседа, – Знаешь, а я ведь на кладбище первый раз ночью, честно!

– Страшно?

– Ты ж со мной! А одному не совсем по себе было. Хотя, я и не понял ещё, спал ведь! Ты-то ведь не боишься!

– А мне и не положено! – усмехнулся Денис.

– Это понятно при такой должности! – кивнул Максим, – Другой работы не было? Мне казалось, что сторожами только старики работают!

– Почему не было, была! Программистом был, семью имел.

– А сейчас? Всё «был», «была»!

– А сейчас один. С тобой вот разговариваю.

Максим захмелел:

– Видишь, как меня на старые дрожжи несёт!

Денис поднялся, и сухо скрипнули лакированные ботинки. «Дались мне эти ботинки!» – разозлился на себя Максим.

– Слушай, – спросил он, – у тебя больше ничего нет?

– Принесу сейчас, – Денис открыл калитку и растворился среди деревьев.

«Ну, ты умница, – ругал себя Максим, – на кладбище знакомства заводишь!» Интересный парень: сторож, а ведёт себя странно. Да и не похож на сторожа!

– Держи, – невесть откуда появившийся Денис протянул ещё один пластиковый стаканчик, – ваше осталось… на соседней могиле.

 Максим опрокинул водку внутрь. Снова зажгло. Он попытался ещё что-то сказать новому знакомому, но алкоголь делал своё дело: в мутнеющем сознании плавали какие-то вопросы, и всё сильнее клонило ко сну. «Отключаюсь….» – последнее, что запомнил Максим, прежде чем упасть на своё прежнее место возле могилы.

– Макс! – донеслось совсем близко.

 Максим вздрогнул и проснулся. Вовсю светило солнце. На ветках берёзы, росшей возле ограды, прыгала какая-то птичка. Сильно ныла занемевшая рука.

– Здесь я! – отозвался Максим.

– Вот и наш герой! – Генка Арефьев первый подскочил к ограде, – Туточки он, парни!

 Его обнимали и хлопали по спине:

– Как она ночь среди мертвяков?!

– Да пошли вы, – обиженно отворачивался Максим, – бросили одного!

– Ты ж в кусты отлучился, а потом пропал. Отключился, видно! Да и темно было. А если честно, – Генка наклонился к уху Максима, – я и сам ни фига не помню!

– А кого мы здесь вчера поминали? – спросил кто-то, – Так… Соловьёв Денис, 1970 – 1999…. Не старый ещё.

– Кто, кто? – Максим подошёл к памятнику. Прямо на него с фотографии смотрел… ночной знакомый.

Стало не по себе.

– Вот ещё раз и помянём! – радостно воскликнул Генка и полез в пакет.

– Стой! – остановил его Максим, – Идёмте-ка отсюда, мне и ночи хватило!

– И верно! – засуетились парни, – Вон лесок поблизости!

Они сидели на лесной полянке, весело балагурили, иногда вспоминая кладбищенскую ночёвку Максима. Тот усмехался и всё время думал о том, что вряд ли расскажет друзьям о своём ночном знакомстве. Не расскажет и своей девушке Полине, потому что вряд ли она сочтёт нужным встречаться с ненормальным человеком, который в ближайшее время собирался сделать ей предложение. Да и был ли на самом деле этот Денис? Чего только с пьяных глаз в голову не придёт….

– Вот что, пацаны, – поднял стакан Максим, – давайте не чокаясь за того… ну, Дениса Соловьёва!

– Это за твоего соседа по ночёвке? – хитро улыбнулся Генка.

– За него самого… – подтвердил Максим.

Пятнадцатый вагон

 Мне уже достаточно много лет, но именно сейчас решил рассказать о случае, который произошёл со мной в конце восьмидесятых годов прошлого века. Тогда ещё существовал Советский Союз, и билеты на курорты страны распространял профсоюз каждого предприятия совершенно бесплатно.

 Вот и получил «горящую» осеннюю путёвку на один из курортов Черноморского побережья. Мне было уже под тридцать, но семьи тогда не имел. Даже радовался, что на всю катушку могу загулять с девушками, не опасаясь за последствия. Да и товарищ по вагону достался наш, заводской, Витька Карнаухов из ремонтного цеха.

– Ну что, брат, – радостно потирал руки Витька, усаживаясь рядом со мной, – отдохнём!

– Ещё как! – поддакивая я ему.

Соседи были пожилые, поэтому нам они были неинтересны.

– До отправления минут пятнадцать, может, за пивком сбегать? – предложил Карнаухов.

– Давай! – согласился я.

Витька убежал, а мне стало скучно. Чтобы скоротать время, вышел из вагона на перрон и достал сигарету.

– Угостишь? – кто-то спросил сзади. Я оглянулся и увидел парня лет двадцати пяти. Ему очень шла железнодорожная форма. Подтянутый, в чистой белой рубашке и наглаженных брюках он был похож на военного.

– Конечно, угощу! – я достал сигарету и протянул незнакомцу.

Он закурил и посмотрел на меня:

– В отпуск?

– Да, на Чёрное море! А ты проводник?

– Вроде того! – парень улыбнулся, – С пятнадцатого вагона.

– Интересная у тебя работа! – чтобы как-то продолжить разговор вставил я.

– Да, города, люди….

– Постоянно в разъездах?

– То к одному составу прицепимся, то к другому. И так всегда.

– Прицепимся? – не понял я.

– Прицепят, конечно! – поправился парень, – Кстати, меня Андреем зовут. А фамилия Туманов.

 Я назвал своё имя и добавил:

– Впереди два дня пути, увидимся! – и протянул ему руку.

 Потом Андрей пошёл в конец состава, видимо, к своему вагону, а я, увидев Витьку с пивом, зашагал навстречу.

 Мы пили пиво и смотрели в окно. Даже когда стемнело, и соседи-старики улеглись спать, мы шёпотом продолжали мечтать о том, какой же у нас впереди замечательный отпуск, и какие девчата ждут нас на берегу самого синего моря в мире!

 Потом Витька полез на свою полку и, пожелав мне спокойной ночи, быстро уснул. А мне не спалось. В вагоне было тихо, лишь изредка  доносилось детское бормотание да храп какого-то пассажира. Я вспомнил про Андрея. Посмотрев на часы,  решил прогуляться до пятнадцатого вагона: вдруг не спит, а дежурит? Для чего пошёл, я теперь и сам не знаю. Тем более, наш вагон был девятым, а, значит, совсем рядом.

В пятнадцатом вагоне пахло очень странно, и запах был непривычным. Возникло какое-то беспокойство, но тогда я не придал этому значения. Меня поразило другое – никто не спал! Я смотрел на пассажиров , и становилось не по себе. При тусклом освещении пассажиры сидели на своих местах. Никто не ходил, не шелестел бумагой. Все сидели и просто смотрели друг на друга. И ещё…. Все они были преклонного возраста, старики и старушки.

Пройдя по вагону, я ввалился в купе проводников. Андрей не спал, а тоже смотрел в окно. Увидев меня, сразу засуетился:

– Ты здесь откуда?

– Да вот, в гости решил….

– Ночью? Ну, садись, коли пришёл. Не спится?

– Не спится, – кивнул я головой.

– Чай будешь? – спросил Андрей, – только… холодный. Титан, понимаешь, не работает.

Если честно, чаю мне не хотелось, и махнул: не надо, мол!

Я ругал себя за то, что пришёл незвано, да ещё в такой час. Андрей молчал и покачивался в такт вагона, сложив на коленях руки.

– Ты куда своих везёшь, в дом престарелых? – чтобы как-то разрядить обстановку, пытался пошутить я.

– Им этого не надо, они в другое место едут!

Андрей вдруг встал со своего места и открыл дверь:

– Ты уж извини, друг, давай завтра! И поговорим, и сообразим что-нибудь!

 Поезд заскрипел тормозами и остановился. Какая-то станция. Я попросил Андрея выпустить меня на перрон: было просто неуютно идти мимо странных пассажиров. Едва я коснулся земли, дверь странного вагона захлопнулась.

 Всё верно: табличка под номером пятнадцать, только вагон какой-то весь потёртый и облезлый, как – будто не красился много лет. Недаром там такой запах стоит, как на кладбище! Я содрогнулся от этого сравнения и поспешил в свой девятый.

Утром попытался узнать об Андрее Туманове из  пятнадцатого вагона, только наша проводница очень странно смотрела мне в глаза и уверяла, что никакого Андрея с такой фамилией в их бригаде нет. А окончательно добил меня бригадир, который констатировал, что и пятнадцатого вагона нет в составе, поскольку четырнадцатый – последний.

– Как же… – пытался поспорить я, – лично видел….

– Ошиблись, молодой человек! – завершил разговор бригадир и поспешил по своим делам.

– Бывает! – хихикнула проводница.

– Знакомишься?! – хлопнул по плечу Витька. Видимо, мой разговор с проводницей он принял за ухаживания, и я не стал его разочаровывать. Рассказывать о своём ночном бреде ему не хотелось.

 На одной долгой остановке я всё-таки сходил в конец состава. Пятнадцатого вагона, действительно, не было!

 Отпуск, естественно, был испорчен. Витька на море разгулялся и всё пытался познакомить меня с кем-нибудь. Но  потом, скорее всего, решил, что я не могу забыть проводницу, с которой познакомился в поезде, и отстал.

А мне всё думалось тогда: что же было в ту ночь? Что это был за проводник и те странные старички в вагоне? И вообще, куда девался пятнадцатый вагон, если я по нему ходил? И… запах. Теперь я знаю, что это был запах ладана.

Стрелочник

 Афанасьев заплутал. Материл себя на чём свет стоит за то, что согласился на этот рейс. Пенсионер ведь, сиди себе дома да огурчики выращивай, так нет – подзаработать захотелось! Новиков, бывший завгар, когда на пенсию ушёл, старенький грузовик себе купил. Навар невесть какой, но подмога к пенсии есть. Нанимал иногда своих бывших подчинённых поездку-другую сделать. А ветеранам что, лишь бы колёса шелестели! Скучали по баранке, по гаражному запаху, даже по Новикову, которому едва завидев, издали радостно махали рукой.

 Вот и Афанасьев не устоял.

– Савельич, помоги, брат! – теребил за рукав Новиков, – рейс уж больно наваристый, а сам не могу. У меня сын, понимаешь, приезжает, встретить надо. Внучат сто лет не видел, а если уеду, то дней десять пройдёт. Как, согласен? Половину фрахта отдам, выручай!

 А что, подумал Афанасьев, половину – это сколько ж тысяч будет! И согласился. В депо загрузился колёсными парами для железнодорожных вагонов. Ворчал на рабочих, которые крепили груз, долго колдовал над картой, выбирая маршрут. Это у молодых сейчас навигаторы, а он по старинке, потому что не доверял этим современным оборудованиям. Ещё неизвестно куда заведут!

 Всё ведь хорошо было, без запинки почти весь маршрут прошёл, а тут сбился. Шла дорога, шла, но потом друг упёрлась прямо в заросли какие-то и всё, приехали! Афанасьев вышел из машины, обошёл вокруг и со злости пнул колесо. Залез в кабину и ещё раз сверился с картой: всё верно, вот она дорога, как шла, так и идёт. Завёл машину, сдал назад, а потом вдруг строение какое-то заметил в сторонке, чуть левее от зарослей. Е-моё, там же железная дорога чернеет, и переезд виден.

 С надеждой пошёл к будке. Будочка новая, свежевыкрашенная, гравий вокруг насыпан. Эко ты, удивился Савельич!

 Из дверей вышел мужик в оранжевой жилетке.

– Я тебя издалека заметил, – протянул он руку, – Кто это, думаю, в наши края пожаловал!

– Да вот заплутал немного, хотя не должен был! – Афанасьев кивнул на кусты, – Вон же дорога проходит, в тут целый лес на пути!

– Здесь мало кто ездит, всё больше по Аникеевской трассе, – мужик показал рукой на дверь, –Заходи!

– Ты здесь стрелочником что ли? – спросил Савельич, когда вошли внутрь, – Надо же, на карте «железки» этой нет, прямая дорога до Рогова.

– Неверная твоя карта! – усмехнулся мужик, ставя чайник на плитку, – Я здесь столько лет живу, что и сам уже не упомню. Как тебя по имени-отчеству?

– Зови просто Савельичем.

– А я Глыба. Это фамилия моя такая, так что не удивляйся!

– Да я что, фамилия как фамилия.

– Ну, да! Ты как по части земляничного варенья?

– Пойдёт, давно не пробовал!

 Они пили чай, и Афанасьев рассказывал Глыбе о своём житье-бытье, о маленькой пенсии, о том, что давно закончил свою кочевую шоферскую жизнь, да вот заработок подвернулся, и он не устоял.

 Глыба, оперевшись локтями на стол, прихлёбывал кипяток из кружки и сочувственно качал головой.

– А я вот, – прервал он монолог Савельича, – никогда никуда не уезжал. Как определили меня на это место, так здесь и живу.

– И семьи что ли нет? – спросил Афанасьев.

Глыба промолчал, и Савельич пожалел, что задал этот бестактный вопрос.

– Что-то поездов не слышно! – спохватился он, стараясь увести разговор в сторону.

– Ходят. До Рогова ходят. Сейчас объездную построили, всё больше по ней. Да, – Глыба поднялся из-за стола, – тебе назад до трассы надо, там дорога лучше.

– А я сократить решил, километров пятьдесят выигрываю, – Афанасьев тоже встал, непроизвольно поправив сбившуюся скатерть, – Так здесь, говоришь, не проеду?

– Проедешь, но лучше там! – посмотрел на Савельича железнодорожник.

 Они вышли на улицу, и Афанасьев пошёл к машине. Оглянувшись, помахал рукой: Глыба стоял, прислонясь к будке, и смотрел ему вслед.

 Вроде, переезд как переезд, вон и фонари на шлагбауме моргают, а дорога кустами проросла! Чудно!

 В Рогове Савельич разгрузился и порожним рейсом отправился домой. Ещё перед выездом, обедая в одной из многочисленных придорожных кафешек, поинтересовался у местной шоферской братии о той дороге, что вела через глыбовский переезд.

– Да та дорога лет тридцать, как закрыта! – заверил Афанасьева худой водитель тяжёлой фуры, – Как новую трассу построили, так её и закрыли. Заодно и переезд тот за ненадобностью, тем более стрелочник тогда погиб. Ночью составом сбило.

– А говорят, сам бросился! – подключился к разговору другой водитель, – Жена его, что ли, бросила. А что спрашиваешь-то?

– Да так! Спасибо за информацию, мужики!

 Савельич не выдержал и всё-таки завернул на злосчастную дорогу. Подъезжая, ему показалось, что было что-то не так. Те же заросли, да только выше. Оставив машину, он шёл и чувствовал, что увидит совсем другую картину. Так и было: старый покосившийся переезд, с валяющимся рядом поломанным шлагбаумом, осевшую под тяжестью лет будку с облупившейся краской. Она мрачно смотрела на ржавые рельсы пустыми глазницами окон, отчего Афанасьеву стало не по себе, и он поспешил вернуться назад.

 Чёрт знает что! Глыба, чай, земляничное варенье…. Ведь было же! Савельич ехал домой  и знал точно, что это был его последний рейс. Хватит, всех денег не заработать, а с ума сойти вдали от дома вполне реально. Докажи потом, что с покойником чаи распивали!

Квартиранты

 Мне этот дом сразу не понравился: какой-то осунувшийся, с облупившейся краской на наличниках, с «дореволюционными» ручками на двери.

– Ты что, предлагаешь нам здесь жить? – удивлённо спросил я у Терёхина.

– А чего тут такого – дом как дом! Главное, что от института недалеко. Никаких тебе трамваев, беготни по улице. Главное ведь другое, мужики! – Андрюха повернулся к парням, стоявшими за нашими спинами, – Серёга, Ганс, не об этом ли мы мечтали? Никаких комендантш, никаких проверок вечерами, ну!

 Серёга Зубцов и Виталик Цейс, по прозвищу «Ганс», пожали плечами. Я понял, что им абсолютно всё-равно  Мы, четверо третьекурсников, решили снять временное жильё на время учёбы. В общаге бесплатно, но там действительно жёсткие правила: отсутствие до 23.00, никаких гостей ночами, а днём только по разрешению коменданта.

 Здесь как раз Генку Терёхина выгнали из общежития. Комендантша унюхала запах спиртного, потом второй раз, третий, ну и с помощью декана решила эту проблему, заодно лишив нашего товарища стипендии. На учёбе его оставили, а вот жильё порекомендовали подыскать. Мы же, верные дружбе, потянулись за Генкой вслед.

– Всё решено, пацаны! – жестикулировал Терёхин, помогая то одному, то другому из нас упаковывать чемоданы, – Я с жильём быстро определился, дом нашёл в двух шагах отсюда! Случайно дедка одного на остановке встретил. Разговорились, он и предложил свой дом для проживания. Мешать нам не будет, потому что у дочки живёт. Как, говорит, старуха моя померла, так и не могу один находиться, надо чтоб кто-то рядом был!

 Дом действительно находился в километре от института. Здесь как раз частный сектор начинался, одна улица из домишек осталась, только тянулась она далеко и заканчивалась где-то на самой городской окраине.

– Ну, что, – ещё раз спросил я, – берём для проживания?

– Сойдёт! – буркнул Ганс.

– Можно! – махнул рукой Серёга.

 Если б мы знали, что ждёт нас впереди, никогда бы не переступили за калитку этого жилища на тихой улице, с поросшими сладкой малиной заборами….

Так и потекла наша жизнь, не ограниченная всевозможными приказами. Комнаты были с мебелью, поэтому и покупать-то ничего не пришлось. Кое-как навели порядок, обои переклеили – вот и всё обустройство. Вечерами гуляли по городу, знакомились с девчонками и через несколько встреч расставались. Тогда ведь, в семидесятые, ещё не было компьютеров и сотовых телефонов, поэтому развлекались, как могли. Вечерами сидели над заданиями, спорили, проверяли друг у друга правильные ответы. Двое из нас получали стипендию, а двум другим предки иногда переводами помогали.

 Соседей вокруг не было, поскольку близлежащие дома давно стояли пустыми, и только там, вдали, вечерами светились огоньки. И это радовало: пусть далеко, но всё-таки живут люди!

 А дом пропах: то ли плесенью, то ли гнильём воняло от стен. Но мы привыкли и старались не обращать на это внимания.

 Хозяина видели всего один раз. Он поздоровался с Генкой, а на нас посмотрел подозрительно, но головой кивнул. Мне даже показалось, что силой себя заставил. Неприятный дедок!

– Об оплате договорились! – потирал руки Терёхин, – Сказал ему, что раз в квартал платить будем. Согласился!

Всё начались месяца через два, аккурат, в канун Нового года. Поскольку друзья мои жили в соседних областях, то на выходные каждый отправился в  родительские пенаты, чтоб привезти на самый любимый наш праздник какие-нибудь деликатесы, что-то вроде сала или квашеной капусты.

 Я остался. Мама у меня жила далеко за Уралом, поэтому при всём желании два дня ничего не решали. Может, и к лучшему, думал я, отосплюсь, книжки почитаю!

 Когда вечером, проводив друзей на вокзал, подходил к дому, заметил возле калитки какую-то старушку. Стоя по колено в снегу, она всё пыталась заглянуть за забор, но у неё никак не получалось.

– Вы не меня высматриваете? – пытаясь пошутить, крикнул издалека.

Старушка вздрогнула и, как мне показалось, пригнулась, словно от страха. Но всмотревшись, перекрестилась.

 Она оглянулась и подошла ко мне. Ненормальная что ли, подумал я.

– Это вы, студенты, здесь проживаете? – прошептала бабулька.

– Мы. А чего шёпотом-то?

 Она ещё раз посмотрела по сторонам и взяла меня за рукав:

– Давай отойдём-ка, милок, в сторонку.

Я удивился, но следом за ней пошёл – очень уж было интересно, какую такую тайна хотелось ей мне рассказать.

– Вон мой дом с зелёными наличниками, видишь? – старушка махнула рукой и указала куда-то на конец улицы.

– Вижу, – ещё ничего не понимая, буркнул я.

– Так вот, скажи мне для начала, как вы в этот домишко заехали?

– То есть как? Друг деда какого-то нашёл, он и заселил, – мне показалось, что при упоминании нашего хозяина она попыталась, было, прикрыть рукой рот.

– Его не Михалычем зовут? – после небольшого замешательства спросила она, – Вижу его иногда возле дома, только подойти боюсь.

 А ведь действительно, я даже не удосужился спросить у Андрюхи имя нашего благодетеля.

– Может, и Михалыч, а что?

– А то, – старушка как-будто вздрогнула и поманила рукой, что б я нагнулся, – Михалыч ваш уж лет пятнадцать, как в могиле лежит!

Она выдохнула и расслабленно опустила руки, словно выдала свой самый главный секрет жизни.

– Ну, Вы даёте! – мне захотелось смеяться, – Такого быть не может, бабушка!

– Марья Ивановна….

– Что? Ах, да, Марья Ивановна….

– Вот что, дорогой мой, пошли-ка ко мне! Я тебя и чаем напою и много чего расскажу, а там уж сами решайте, что правда, а что нет! – старушка взяла мою руку и потянула прочь от ставшего вдруг ненавистным мне дома.

 А послушать было чего! Много лет назад в доме по Маяковского, двадцать пять, умерла хозяйка. А муж её, Степан Михайлович, до того горевал, что сутками на улицу не выходил. Как рассказывали тогдашние соседи, сидел на табуретке, онемевший от постигшей беды, и молчал. Через неделю после похорон и окна в доме перестали гореть. Это показалось странным соседу и он, перемахнув через забор, увидел в окно мёртвого хозяина. Михалыч висел под потолком, высунув безобразно длинный язык, а рядом валялась его любимая табуретка.

 Испугавшись, сосед побежал в милицию. Приехавший наряд вскрыл входную дверь, но трупа в комнате не обнаружил. Сосед божился, что лично видел висевшего покойника. Странно было другое: двери были закрыты изнутри на крючок, а окна ещё с зимы заклеены по щелям. Так, что уйти, чтобы никто не заметил, не получилось бы.

 Михалыч исчез. Детей у него не было, поэтому в розыск никто не подавал. Потом как-то забылось всё, и дело в милиции закинули на полку. Стоял, ветшая, заброшенный дом, и покосившийся угол напоминал бывшим соседям о своём одиночестве. Постепенно город наступал. Жители уезжали: кто к родственникам, кто в другие города, оставляя свои дома в надежде приобрести квартиру, как только их собственность пойдёт под снос.

– Во, дела здесь у вас! – я поблагодарил Марью Ивановну за рассказ, – Только мы ничего странного не наблюдали. Ребята приедут через два дня, будем искать новое жильё.

– Тебе эти два дня ещё прожить надо… – словно обречённо, промолвила старушка.

– Да, ладно Вам, Марья Ивановна, двадцатый век на дворе, да и я атеист. Как говорится: ни в бога, ни в чёрта!

– Глупый ты, потому как молодой, – она ушла на кухню и вернулась, неся в руках бутылочку с водой. Из кармана фартука достала два небольших кухонных ножа и сунула мне в руки, – Бери, бери!

– Зачем? – всё ещё не понимая, пытался отказаться я.

– Может, и незачем, да только, как придёшь сейчас домой, закопай-ка эти два ножа возле крыльца. Да только крест-накрест закопай, понял? И не в снег, а землицей присыпь.

 Я начинал догадываться, о чём идёт речь.

– Я в палисаднике яблоньку видела, когда возле дома стояла.

– Растёт. Старая уже.

– Не в этом дело. Ты из бутылочки, что сейчас тебе дам, воду солёную из неё под дерево вылей, а посуду выбрось. Выбрось, как можно дальше от дома!

 А потом Марья Ивановна сунула мне в руку ещё какую-то бумажку:

– Здесь молитва, хотя ты, как сам говоришь, безбожник. Сорок раз прочитать надо, именно сорок! Иди, сынок, и дай бог, чтобы ничего не случилось!

 Случилось. И яблоню полил, и ножи закопал, но…. До сих пор ту страшную ночь вспоминаю. Уже к полуночи вдруг забарабанила дверь! Я выскочил из-под одеяла, понимая, что начинается то, о чём говорила старушка. Казалось, неведомый мне налётчик сорвёт дверь. Она трещала, но не поддавалась. Потом невидимая рука ударила в окно, и оно задребезжало, готовое разлететься на десятки осколков. Вдруг посыпалось с потолка, как будто тяжёлый зверь метался по чердаку, словно граната, рванула висевшая на потолке лампочка, и погас свет.

 Вот тут меня действительно обуял ужас! С улицы рвалась в дом поднявшаяся метель, ходуном ходили стены. Обезумевший от страха, я снова нырнул в кровать, забыв про молитву, что дала мне Марья Ивановна. Отвратительно воняло, и всё время казалось, что кто-то холодный и страшный схватит меня вместе с одеялом и утащит туда, в чёрную дыру, из которой нет на вечные времена никакого возврата. Со звоном упал, висевшийся на кухне, ковшик, и звук этот влился в общий поток воплей разбушевавшейся нечести.

 Сколько этот хаос продолжался, не знаю. Думаю, часа полтора. Когда перестал дрожать потолок, и стихло дрожание окон, я осторожно вытянул из кармана брюк бумажку с молитвой. Мне понадобилось всего три спички, чтобы выучить её наизусть!

 Вот она:

«Место мертвецкое в земле, за порогом, там, куда не ведут людские дороги. Покойнику здесь не жить, со мной воды одной не пить, еды моей не есть. Мертвяку с дома сойти, в даль мертвецкую уйти, где мертвые спят, где мертвые кости свои сторожат. Как вода солона, так и к покойнику она зла, от меня гонит-прогоняет, из дома моего изгоняет. Слово мое остро, крестом в землю легло, мертвяка прогнало, до земли мертвецкой прижало»

… Вторую ночь я ночевал у Марьи Ивановны.

 Из дома мы, конечно, съехали. После нашего ходатайства перед деканом и обязательства взять товарища «на поруки», Терёхина вернули в общагу.

Больше опрометчивых шагов мы не совершали.

Последняя точка судьбы

Едва придя в себя, я почувствовал боль. Она разливалась по всему телу, словно тысячи молоточков с каждым ударом сердца отдавались в моей голове. Сквозь тяжёлые веки, которые я с трудом пытался приоткрыть, увидел над головой белый потолок.

Хотел повернуть голову, но шея отказывала повиноваться, и снова молнией по позвоночнику прошла боль. Невольно вырвался стон.

 Услышал, как хлопнула дверь. Возле меня возникло миленькое личико и радостно улыбнулось:

– Вот и слава богу, пришёл в себя!

 Я увидел молоденькую медсестру, которая крепко вцепилась в мою руку:

– Вы только не засыпайте, я доктора позову!

 Так началась моя вторая жизнь. Первую, ту, которую прожил до страшной аварии, я вспоминал долго. По эпизодам, по репликам, по фотографиям…. А вот вторая началась с этого замечательного личика. Девушку звали Алёна. Я и сейчас, словно наяву вижу, как она ухаживала за мной: кормила с ложечки, рассказывая о том, как же долго я находился в коме, как часто сидела возле моей кровати и молилась о моём пробуждении.

 От неё узнал, что в той аварии погибли два моих друга. Мне повезло, потому что находился на заднем сиденье, и смятая крыша автомобиля чудом не расплющила меня о пол.

 Месяц между жизнью и смертью…. Много это или мало, не знаю. Словно минута прошла с того момента, когда я понял, что столкновения с цементовозом не избежать и машинально бросился на коврик между сиденьями. Затем удар, боль и… тишина.

 Приходили из милиции, задавали какие-то вопросы. Я отвечал, стараясь вспомнить те последние минуты. А потом и они перестали приходить. Больше было некому, потому что родители уже давно отошли в мир иной, оставив мне однокомнатную «хрущёвку» да небольшой дачный участок  за городом, в котором я бывал всего несколько раз.

Уже в общей палате, куда меня перевели через какое-то время, я почувствовал перемены. Они происходили во мне, в моей воспалённой голове. И они меня пугали…. Уходила боль, и вместо неё приходило чувство опасности. Я пытался понять откуда оно и не находил ответа. А однажды Николай, сосед по палате, угощая, протянул мне веточку винограда, что принесла его жена. Я поблагодарил и посмотрел ему в глаза. Наверное, слишком явно на моём лицо отразились недоумение и страх, потому что сосед просто положил кисть на тумбочку и обиженно поплёлся к своей кровати.

– Ты что, не любишь виноград? – обернувшись, спросил он, заметив мою реакцию.

– Да нет, что ты! Всё нормально, просто голова болит, – пытался оправдаться я, – Всё нормально.

 Как было объяснить ему то, что не укладывалось в рамки восприятия действительности человеческим разумом! Я увидел мёртвые глаза. Нет, глаза были, красивые, с искринкой, какие бывают у больных, которых должны вот-вот выписать из больницы. Вот только в тех глазах не было жизни. Что за чепуха, подумал я тогда, как это можно определить? Отвернувшись к стенке, попытался заснуть. Слышал, как ворочался Николай, как по коридору осторожно сновали ночные дежурные. Долго ж тебе ещё лечиться, корил я себя, коль такая чушь гуляет в голове!

 А утром сосед умер. Просто не проснулся и всё. Пришедший доктор констатировал смерть, и охнула пожилая нянечка, прислонившись к стене. Когда санитары вынесли тело, я заметил виноградную гроздь, которая по-прежнему лежала на тумбочке. Страшно. Ещё вчера я видел мёртвого человека, а понял, что он умер, только сегодня. Вот откуда это противное чувство, вот откуда предчувствие беды! Выходит, потеряв здоровье, я приобрёл дар предвидения? А, может, совпадение и ничего более?

– Осложнение, – грустно сообщила заскочившая на минутку Алёнка, посмотрев на пустую кровать. Она сыпала медицинскими терминами, и я, ничего не понимая, просто качал ей головой.

 Потом, начиная заново ходить, я часто, облокотившись на подоконник, всматривался в силуэты людей, гуляющих по больничному саду. Вот тот почти здоров, а тот так и останется инвалидом, почти интуитивно определял я, а вот этот…. Этот не жилец. Он, конечно, выпишется из больницы и вернётся домой, да только через неделю его не станет. Скорая не успеет. Что это, откуда знаю?! У меня стучало в голове, а потом предательски слабели ноги. Сев на кровать, я тёр виски, пытаясь успокоится.

 Из больницы домой меня сопровождала Алёнка. Она тараторила без остановки, то и дело поправляя воротник на моей рубашке. Таксист равнодушно посматривал на нас через зеркало и только хмыкал.

– Знаешь,– нерешительно тронув за рукав Алёнку, сказал я, как только жёлтое такси скрылось за поворотом, – ты только не пугайся, хорошо? Он не доедет сегодня до таксопарка.

– Кто, таксист? – испуганно спросила она.

– Да, он. Повезёт пассажиров вечером и его убьют. Прямо в машине. Задушат ремнём.

– Ты что?!

 Я видел испуг на лице девушки.

– Алёна, послушай, сейчас тебе всё объясню!

 Не знаю, поверила ли она мне в тот момент, когда я сбивчиво рассказывал о происшедших во мне переменах, но только вечером по телевидению сообщили о нападении на такси, в котором, к сожалению, не обошлось без жертв. В брошенной машине было обнаружено тело водителя. К тому же, пропала дневная выручка, как я и предполагал.

 Алёнка, притихшая и расстроенная, уехала домой. Пытаясь привести в порядок свои мысли, в который раз мне не давал покоя один вопрос: как я это вижу? По глазам, по голосу, по силуэту? Чем человек, который скоро умрёт, отличатся от человека, который будет жить? В моей голове проносились тысячи вопросов, и ни на один вопрос у меня не было ответа. Просто чувствовал и всё!

 Алёнка приходила ко мне каждый день после работы. А в выходные мы с ней под ручку выходили в близлежащий парк и дышали свежим воздухом. Она, наверное, свыклась с мыслью о моих сверхспособностях, поскольку не задавала лишних вопросов, и я был ей за это благодарен. Она водила меня по поликлиникам и покупала в аптеках разные лекарства. Я настолько привык к этому, что недоумевал: а как раньше один жил-то?

 В июле Алёнка собралась к больной матери в Тернов. Показав мне билет на самолёт, грустно уткнулась в моё плечо:

– Ты только сильно не скучай, ладно?

– Ладно.

– Недельку поживу и вернусь. Всего семь дней!

Мне захотелось её поцеловать. Я повернул к себе Алёнкино лицо и сделал шаг назад.

– Ты что? – удивилась она, – Ты что-то увидел?

– Милая моя, тебе не надо лететь этим рейсом! – я прижал её к себе.

– Самолёт упадёт, да?

– Нет, не упадёт. Только я вижу, как он горит.

– Ты ведь можешь ошибиться, правда? А гореть он и потом может, когда я уже прилечу! Понимаешь, меня мама ждёт и очень волнуется. Ты ведь не видишь даты, не видишь?!

– Нет, только горящий самолёт….

 Мне б удержать её, остановить! На колени встать и умолять остаться. Только я не сделал ни того, ни другого, потому что понял, что нельзя изменить судьбу, которая была написаны высшими силами ещё до её начала. И видеть конец этой судьбы выпало мне.

Моя Алёнка погибла через пять часов после нашего с ней разговора. После приземления лайнер выкатился за пределы взлётной полосы и врезался в ремонтный ангар. Пассажиры были эвакуированы из горящего самолёта. Погибла только одна пассажирка. Ей оказалась девушка, ради которой, наверное, я и выжил в той уже далёкой для меня автокатастрофе.

 А вчера я впервые посмотрел на себя в зеркало. На меня смотрело одутловатое, искажённое душевной болью, лицо. В пустых глазах не было жизни. Ну, вот, и твоё время пришло, равнодушно сказал сам себе, коснувшись щеки. Наверное, пора! И впервые констатировал, что ещё ни разу не ошибся в своих видениях. Хорошо, что смерть моя будет лёгкой: уснул и не проснулся. Сердце….

Челюсть

 Михаил Иванович умирал тяжело. Он то засыпал, то просыпался и смотрел помутневшими от боли глазами на дочь, на зятя, на ходики, что монотонно отстукивали последние часы его жизни. Диван, на котором лежал больной, поскрипывая, впитывал в себя проступающий холод умирающего тела.

– Папа, папа… – плакала Антонина, присев на табуретку. Он гладила шершавую руку отца и понимала, что однажды, совсем скоро, эта рука не ответит на её тепло и не вздрогнет от прикосновения.

– Ладно, Тоня, что ж поделать-то… – успокаивал жену Алексей, зять Михаила Ивановича.

 Они уходили на кухню, плотно прикрыв дверь, оставляя умирающего наедине со своей болезнью.

 Но иногда он просил есть, и Антонина с радостью бежала в комнату с маленькой мисочкой сваренного куриного бульона. Тогда казалось, что отец выкарабкается, победит свой недуг, и дом снова наполнится его бесконечными замечаниями, кряхтением и долгим кашлем от выкуренной сигареты.

 Михаил Иванович умер ночью. Когда зять зашёл в комнату, чтобы поправить тестю вечно сползающую подушку, тот уже не дышал. «Отмучился» –  то ли с облегчением, то ли с жалостью мелькнула мысль.

 Похороны, поминки пролетели в едином кадре какой-то чужой, совершенно не относящейся к ним ленты. Антонина и Алексей слушали дежурные речи сожалений, высказанные соседями, воспоминания о молодости Михаила Ивановича, рассказанные его сверстниками. Только им очень хотелось, чтобы это всё закончилось, чтобы все разошлись и, оставшись вдвоём, наконец, осознали, что одним человеком в их семье стало меньше.

 А недели через две  Михаил Иванович пришёл к Антонине во сне. Она в ужасе проснулась и стала трясти Алексея за плечо.

– Понимаешь, – дрожащими губами рассказывала она ничего не понимающему мужу, – стоит и мычит! Показывает мне что-то и плачет!

– Ну, что ты, дурёха! – Алексей, как мог, уговаривал жену, – Это же просто сон! Ты ведь думаешь о нём, вспоминаешь, вот и мысли твои в сон превращаются!

– Как живой стоит и рукой куда-то показывает, – не могла успокоиться Антонина. Она прижималась к мужниной груди и ещё долго вздрагивала от всякого постороннего шороха.

 Через неделю отец пришёл второй раз. Антонина проснулась в слезах, понимая, что в этот раз уснуть не придётся.

– Лёша, он голодный там! – в истерике, размазывая по лицу слёзы, бегала она по комнате, – Ему есть нечем!

– О чём ты? – Алексей недоумённо смотрел на жену.

– Челюсть…

– Что, челюсть? Объясни, наконец!

– Он челюсть забыл! – Антонина подбежала к мужу, – Ну, конечно! У него челюсть вставная была, ты не помнишь?!

– Точно… – опустился на кровать Алексей, – Как же это мы так….

Они сидели, обняв друг друга, и пытались найти решение этого необычного вопроса.

– Где её искать-то, эту челюсть?

– Может, положил куда? – Алексей нахмурил лоб, – Хотя, он и не вставал последнее время. Стоп!

Ну, конечно, челюсть должна была быть именно там, куда мог положить её умирающий хозяин – на спинке дивана. А потом, среди похоронной суеты, её просто случайно столкнули на пол. Она закатилась к стенке, и о ней никто не вспомнил.

 Челюсть нашлась, и Антонина аккуратно завернула её в тряпочку.

– А теперь что? – спросила она мужа.

– Не знаю, никогда с таким не встречался…. Слушай, а, может, с утра увезём её на кладбище да закопаем на могилке, а?

 На том и порешили. Утром Алексей завёл машину, и они поехали выполнять последнюю просьбу Михаила Ивановича. Аккуратно выкопали ямку прямо у изголовья, Антонина дрожащими от волнения руками положила в неё завёрнутую челюсть, а Алексей ладонями присыпал и сравнял землю.

– Михаил Иванович, так? – почему-то спросил он, обращаясь к фотографии на памятнике, с которой смотрел на них улыбающейся тесть.

– Ты заметила, как он улыбался? – спросил Алексей у жены, когда они ехали обратно.

– Да ладно тебе, – Антонина погладила мужа по плечу, – показалось просто….

Прошло несколько дней. Отец больше не приходил к дочери. Казалось бы, слава богу, темы такой больше нет, но с каждым днём они всё отчетливей  понимали, что необходимо съездить на могилу, посмотреть, как там!

Наконец, однажды, не выдержав, Алексей снова завёл автомобиль. Пока ехали, испортилась погода. Закапал мелкий дождик, и небо затянули враз налетевшие серые тучи.

– Неуютно… – пожаловалась Антонина мужу.

– Что поделаешь, не возвращаться же! – вздохнул тот.

 Подходя к оградке, Алексей попридержал жену. Он кивком головы показал на тёмный комок, что лежал возле креста. Комок вдруг поднялся и зарычал.

– Собака… – удивилась Антонина.

 Пёс встряхнул свою чёрную шерсть, отчего брызги полетели в разные стороны, и замер, оскалив пасть. Страшные, налитые кровью глаза, озлобленно смотрели на невесть откуда взявшихся непрошенных гостей,

и по белым клыкам сбегали тонкой струйкой холодные капли затянувшегося дождя. Пёс не замечал этого и продолжал угрожающе рычать, не оставляя дальнейших сомнений на свои действия.

– Пошли! – Алексей тронул за плечо жену, – Нам здесь не рады.

 Несколько месяцев они не решались приехать на отцовский погост.  Прошла осень, отыгрались по косогорам да поселковым окраинам зимние вьюги, отшумели ручьи, вливаясь в весенние речки. Поговаривали, что на местном кладбище видели чёрную собаку, и протяжный вой её частенько доносился издалека, отчего в местном отделении правопорядка участились жалобы жителей на свою безопасность.

– У, злыдня! – поговаривали местные мужики, – Как теперь к своим-то ходить?

Милицейский рейд ничего не дал, поскольку с некоторых пор вой прекратился, и этого пса больше никто не видел.

 В июне Алексей и Антонина решились приехать на кладбище. Они подправили отцовскую могилу, старательно выдёргивая сорняки. Алексей всё-таки не выдержал и попытался найти закапанную когда-то тряпицу с челюстью.

– Здесь ведь? – спросил он жену.

Та кивнула головой, но через минуту была понятна вся тщетность этих поисков – челюсти не было.

 На немой вопрос жены Алексей только развёл руками:

– Ну, не знаю я!

– Может, собака? – несмело предположила Антонина.

– Это вряд ли! Зачем она ей! – поднявшись, Алексей отряхнул колени, – Думаю, отец забрал. Просил же....

Паук

Паук был огромный и лохматый. Он семенил своими волосатыми лапками и почему-то приостанавливал свой бег, то ускорял движение. Анна, едва увидев его, дико закричала, на что из кухни выскочил её муж Михаил:

– Чего ты?

– Паук… – показала пальцем Анна.

– О, господи! – помотал головой Михаил. Оторвав кусок от газеты, осторожно накрыл им паука и, зажав пальцами, выбросил в открытую форточку.

– Вот и всё! – прижав к себе жену, успокоил он.

 Весь день прошёл в домашних заботах, и появление паука отошло на второй план, а к вечеру и вовсе забылось. До тех пор, пока стену их дома не потряс мощный удар, и где-то на окраине села не полыхнул сильный разряд молнии. Хлынул ливень, и Михаил бросился закрывать окна.

 Анна испуганно посмотрела на мужа:

– Миш, чертовщина какая-то!

– Это ты о пауке? – Михаил усмехнулся, – Дурёха ты, Аня! Двадцать первый век на дворе, а ты в это мракобесие веришь!

 Дождь хлестал всю ночь. В трубе метался невесть откуда взявшийся ветер, и дождевые капли со звоном ударялись в стёкла.

Кутаясь в одеяло и прижимаясь к мужу, она никак не могла уснуть, то и дело всматривалась в зановески, словно хотела увидеть то, что весь прошедший день не давало ей покоя.

 Гроза стихла к утру. Опять светило солнцу, играя лучами на разлившихся лужах, опять пели птицы, прячась в ольховых ветках у излучины речки.

 Анна упокоившись, стала забывать о ненавистном пауке. И вправду, что за чепуха! Она воодушевлённо мяла тесто на кухне, надеясь угостить мужа свежеиспечёнными пирогами, мурлыкала про себя какую-то незатейливую мелодию и радовалась, что наконец-то скоро приедет в гости сын со своей невестой, что Михаил поставил новый забор, что у соседки Поливанихи корова принесла телёнка!

 В комнате звякнули ходики. Что-то Миша во дворе задержался, подумала она. Зашла в комнату, чтобы посмотреть на время и вскрикнула: на ковре, прямо посреди зала, замер паук. Взъерошенный, он, казалось, надулся и увеличился в размерах.

Закричав, Анна в ужасе бросилась из дома:

– Миша!

– Что? – подал голос муж, выглянув из сруба, который в скором времени должен был превратиться в столярную мастерскую.

– Господи, он опять там!

– Кто? – не понял Михаил.

– Да паук этот проклятый!

– О, бабы! – рассерженный муж быстро вошёл в дом. Выйдя через пару минут, он кивнул Анне, – Всё, выбросил!

 Анна со страхом вошла в дом и ещё долго не могла успокоиться. Вот напасть, дался ей этот паук!

 День прошёл в неприятном ожидании чего-то страшного, но по-прежнему светило солнышко, и Михаил наконец-то закончил внутреннюю отделку своей мастерской. Накормив мужа ужином, Анна как бы ненароком спросила:

– Как думаешь, Миш, откуда этот паук взялся?

– Ну, ты, мать, совсем уже! Да этих пауков в каждом доме по сотне живёт со своим семейством!

– А этот особенный какой-то: большой, страшный….

Михаил обнял жену и поцеловал в макушку:

– Паук как паук, забудь ты о нём!

– Может, Хозяин это?

– Ну, вот, на мистику потянуло! – Михаил улыбнулся, – Хозяин я, хозяйка ты, никого больше нет в нашем доме!

 К ночи опять разразилась гроза! Прямо под окнами крупные капли дождя хлестали по завалке, и весь дом наполнялся монотонным гулом. Испуганная Анна всё плотнее прижималась к мужу и впервые в жизни читала придуманную ей молитву. Видя, что муж тоже чувствовал что-то неладное, ей хотелось заплакать.

 За всю ночь они оба не сомкнули глаз. Утром снова светило солнце, но Михаил и Анна, невыспавшиеся, отчего-то не радовались наступившему дню.

– В магазин бы сходить надо, – нарушила долгое молчание Анна.

– Сходим.

Михаил вышел на кухню и услышал сдавленный вскрик жены. Поняв в чём дело, он метнулся в комнату. Анна стояла возле дивана, зажав ладошками рот, и глазами указывала мужу на ковёр.

Посреди ковра шевелился паук. Он был огромен, можно было различить ворсинки на его спине, и только тут Михаилу по-настоящему стало страшно. Пересилив себя, он буркнул жене:

– Выйди-ка!

 Как только Анна вышла, услышав звук хлопнувшей входной двери, Михаил почувствовал неприятной покалывание на коже. Пересилив себя, он подошёл к пауку и с силой опустил на него обутую в тапочек ногу.

– Так тебе! Так тебе, зараза! – Михаил топтал и топтал неприятное насекомое. Пришёл в себя, когда вместо паука на ковре чернело тёмное пятно.

– Так тебе! – добавил он ещё раз и крикнул, – Ань, пошли в магазин!

 Они долго шли молча, и Анна, взяв мужа под руку, никак не решалась начать разговор.

– Выбросил? – наконец спросила она.

– Выбросил, – Михаил поёжился, – Теперь его далеко выбросил, не приползёт!

 «Потом расскажу, пятно-то всё-равно чистить надо!» – подумалось Михаилу, но его мысли отвлёк вскрик незнакомого мужика:

– Кажись, горит!

 Они с Анной обернулись. Высокий столб чёрного дыма поднимался над крышами домов.

– В нашей стороне! – охнула Анна, а потом вдруг встрепенулась и побежала назад, завывая и причитывая, словно поняв, что эта беда обрушилась на их семью и на их дом. Михаил бежал вслед за женой и знал, что причиной всех бед и переживаний, обрушившихся в последние дни, был этот злосчастный паук, который появился в их доме.

 Дом полыхал. Суетились люди, пожарные из приехавших машин, растягивали рукава, кто-то сочувственно хлопал Михаила по плечу. Анна, прижавшись к груди мужа, теперь только всхлипывала, обессиленная от внезапно пришедшей беды.

– Ты выбросил его? – услышал Михаил голос Анны.

– Выбросил, далеко выбросил.

– А, может, и не надо было….

Браконьеры

– Так студенты, говоришь? – мужик усмехнулся.

– Студенты! – подтвердил Володя, – Всё лето впереди, вот решили себе недельную прогулку устроить!

  Группа второкурсников геологического института устраивалась на отдых. Володя Крутов, как старший своей команды, будучи комсоргом факультета, принял негласное руководство на себя ещё в самом начале. Возражающих не нашлось, поскольку это устраивало всех – меньше забот, больше времени для отдыха.

В туристический отряд набралось около десяти человек со своего же факультета. Хотелось живой романтики, запахов дымных костров, и чтоб дождь по палатке, и песня под скрип вековых кедров!

– Ребята, только не ныть: устали, мол, домой хочу! – сразу предупредил участников Крутов, – Тем более, четыре девушки в отряде!

 Комсорг комсоргом, но Володя Крутов с одобрения ребят не стал предупреждать спасотряд о выходе своей группы в маршрут. Все знали, что будут поставлены в жесткие условия, и сразу пропадёт свобода действий, начнутся ограничения по времени, а это уже не отдых. Да и маршрут выбрали не длинный – как раз на неделю без напряга!

 Полчаса на самолёте, три часа на автобусе – и вот они уже шагают по тропе, всё дальше и дальше отдаляясь от Чиронги, небольшого посёлка в прибайкальском краю. Тайга встретила ребят ароматным запахом трав, пропитанных знойными лучами июльского солнца. Хотелось петь, и Юрка Дементьев не выдержал:

Я не знаю, где встретиться

Нам придётся с тобой!

Глобус крутится, вертится,

Словно шар голубой!

– Эй, бард, под ноги смотри! – крикнул кто-то из парней, старательно подстраиваясь под ритм шагов уходящей в тайгу группы.

 Часа через два появились признаки первой усталости. Девчонки не ныли, но было видно, что не интересовали их больше поросшие низкорослым кедрачом сопки, не завораживали слух переливы горного ручья, вдоль которого проходила еле заметная тропка.

– Володь, может, перекур устроим? – спросил, догнавший Крутова, Стёпка Велихов, – девчонки на износ пошли, не втянулись пока!

– Вот до излучины дойдём, там и отдохнём, тем более время к обеду идёт! – махнул рукой Крутов.

Подходя к излучине ручья, заметили дымок от костра. Возле него сидели трое. Мужики крепкие, видать, из местных. Один бородатый, здоровый детина метра под два ростом, трогал прутом здоровенный кусок мяса, подвешенный над костром.

– Возьмёте в вашу компанию?! – приветствовал их взмахом руки Крутов.

– О, да у нас гости! – воскликнул второй, поднимаясь с расстеленного на земле лапника.

 Ребята с шумом валились на землю, стряхивая с лиц надоевший пот, стягивали с плеч потяжелевшие от долгой ходьбы рюкзаки, и с наслаждением растягивались на траве, забывая поздороваться с невесть откуда появившимися соседями.

 Третий мужик, небольшого роста, с какими-то испуганными глазами, молча подбросил в костёр несколько веток сушняка и, вздохнув, исчез в близлежащих зарослях кедрача.

– Так студенты, говоришь? – повторил здоровяк, – Из Города?

– Оттуда!

 У Крутова, единственного из группы, была паняга, и он аккуратно поставил её под дерево, стараясь не уронить.

– Ишь, ты! – мужик протянул руку, – Фёдор! А это Николай! – он кивнул на второго мужика, – Михаил сейчас вернётся. Это тот, который за дровами пошёл.

– Я понял!

– Чего ты так с ней? – Фёдор взглядом указал на панягу.

– А! – наконец-то дошло до Крутова, и он засмеялся, – Спирт там! Мало ли что, вот с собой взяли!

 Вернулся третий. Принёс целую охапку хвороста. Так же молча подкинул несколько веток в костёр, а потом отошёл в сторону и прилёг под раскидистым кустом дикой малины.

 Отдохнули замечательно. Мясо, прожаренное на огне, уплели за несколько минут, поскольку хозяева радушно предложили весь кусок поделить между гостями. Ну, а Крутову пришлось поделиться спиртом – таков таёжный закон.

 Отдохнувшие ребята цепочкой уходили по тропе. Они с благодарностью помахали таёжникам. Ладонь Крутова, протянутая бородачу, утонула в его огромным и жёстких пальцах.

– Вы это, – замялся здоровяк, – нас не видели, хорошо?

– Конечно, какое нам дело до встреченных в тайге людей! У нас своя дорога, у вас своя!

– И ещё, – добавил детина, – я видел у тебя на карте маршрут вдоль Агафьиных болот проложен. Не ходили бы вы там! Места нехорошие, с дурной славой!

– Ребята, подождите! – крикнул своим Крутов, – Я сейчас!

– Газ болотный, ядовитый, говорят, до ужаса! – продолжил мужик, – Сразу за второй излучиной на Большую сопку возьми. Увидишь её, она там одна такая.

– Это ж километров пятьдесят кругаля делать! – возразил Крутов.

– Ну, сам смотри, я тебя предупредил….

 Здоровяк ещё раз пожал руку и пошёл к костру.

 Крутов догнал своих.

– Чего он? – поинтересовался Дементьев.

– А, болотами пугает! Говорит, черти там водятся! – усмехнулся комсорг.

 Они шли и шли. Тропа то уходила в сопки, то опускалась в распадки. Отдыхали ещё несколько раз, стараясь максимально сократить время отдыха, потому что приближающиеся сумерки уже явно плыли над тайгой, нагоняя на отряд уныние и тревогу.

– Ну, чего сникли все?! – стараясь быть весёлым, крикнул Крутов, – Вон до того кедра рукой подать. Дойдём и баста, отдых на всю катушку!

 Лагерь разбили быстро. Костёр яростно пожирал сухие ветки, и треск его эхом разлетался по уставшей от дневного зноя тайге. Понемногу уходила усталость, горячий чай теплом разливался по жилам, и снова хотелось жить! Расставленные палатки окунули  в романтику среди таёжной шири и все понимали, что сделали важный шаг в своей выбранной профессии. Девчонки присели возле Юрки Дементьева, и он с упоением терзал гитарные струны, стараясь аккуратно выделить каждый звук, каждую ноту.

 Жужжали надоевшие комары, тем более до болот было рукой подать. Все понимали – где болота, там и комары.

– Я вот всё думаю – странные мужики попались нам у излучины, – присевший возле Крутова Дима Степанов бросил в огонь докуренную сигарету, – Один вообще какой-то, словно пришибленный!

– Просто браконьеры они, что ж тут странного! – сказал Крутов, – А ты откуда думал свежее мясо на угощенье? Тот, здоровый, попросил никому о них не рассказывать! Да и ружьё я приметил под кустами. Ветками забросали с глаз долой. Третий просто трусоват немного, поэтому и молчал всё-время. Так-то!

– Слушай, комсорг, ты что-то про чертей говорил! – отложил гитару Дементьев. Все сгрудились возле Крутова.

– Черти не черти, а давайте решать, как свой путь продолжать будем!

 Он рассказал им про газ, который смертельно опасен для жизни. Если пройти болота без ночёвки, то есть шанс остаться меньше покусанными комарьём, да и лишний день на берегу Реки, на которую они выйдут в конце маршрута, будет не лишним.

– Володь, а сколько до Реки? – спросила одна из девушек.

– Пять дней пути, ребята! – потёр висок Крутов, – Мы ж только начали. Так что вся романтика ещё впереди!

 Он развернул карту и показал маршрут:

– Браконьеры вот этот путь предложили!

– Какие браконьеры? – спросил кто-то, но видимо, поняв о ком идёт речь, больше не задал ни одного вопроса.

 После дебатов решили всё-таки идти вдоль болот – не хотелось терять лишние день-два. Рассчитывали пройти быстро с минимальными остановками.

 Вышли рано утром, наскоро свернув палатки. Крутов обернулся на залитый костёр:

– Прощай брат! Сколько вас таких ещё будет на нашем пути!

 Спёртый воздух Агафьиных болот ворвался в лёгкие внезапно.

– Вот зараза! – выдохнул кто-то из ребят.

– Идём размеренно, без остановок! – предупредил ещё раз Крутов. Он почувствовал лёгкое головокружение, и ему стало неспокойно. Зачем сюда повёл? Для чего?

 Через полчаса дышать стало совсем трудно. Тропа петляла по самому краю топи, то отдаляясь от неё, то приближаясь вновь. Крутов постоянно оглядывался, слыша, как где-то позади охали девчата, и тяжёлое дыхание парней вселяло беспокойство. Сил оставалось мало и хочешь, не хочешь, а организм требовал отдыха. Комсорг собрался было объявить привал, но заметил в стороне, аккурат возле небольшой сопочки, крышу избушки. Зимовье!

 По мере приближения к жилищу, воздух, казалось, становился чище. Даже комариный писк затихал, оставаясь у этих проклятых болот. Когда группа вышла на поляну, у одной из девушек случилась истерика. Она вместе с рюкзаком упала по землю и громко зарыдала.

– Ну, всё, Володь, надо менять планы! – остановился возле расстроенного комсорга Дементьев.

– Да, Юра, надо! Весь наш настрой был рассчитан на железный организм…. Всё, ребята, ночуем и утром назад к месту последней ночёвки! – крикнул он своим обессиленным спутникам.

 Зимовье оказалось старым, заброшенным много лет назад. Сгнившие доски крыши кое-где сползали со сруба, но в любом случае этот было жильё. Пусть не комфортное, с почерневшими от времени нарами, зато со стенами. Даже отсутствие двери оставалось незамеченным для уставшего отряда.

 Разбили пару палаток. До вечера было ещё нескоро, а некоторые уже укладывались спать. Одни расположились на скрипучих палатях избушки, другие просто сидели у разожженного костра и молча смотрели на огонь. Кто-то залез в палатку и изредка вздыхал, нагоняя тоску и уныние. Даже Юрка, неунывающий балагур, не брал в руки гитару, а сидел возле Крутова и ковырял палкой тлеющие ветки костра.

– Что-то не то мы сделали, – толкнул он плечом комсорга, – Может, обходной тропой надо было!

– Так и пойдём, – согласился Крутов, – как только на старое кострище вернёмся. А ребята пусть отдыхают. Смотрю, весь задор пропал возле этого болота.

– Действительно, место какое-то странное.

Ближе к вечеру все отправились спать, а Крутов всё сидел возле огня и винил себя за неправильно принятое решение. Где-то на болотах охнула птица. Комсорг вздрогнул от неожиданности и всмотрелся в темноту. На другой стороне поляны среди распушившихся кустов малины заметил человеческий силуэт.

– О, как! – удивился он, – Эй, кто там прячется?! Подходи поближе!

 Силуэт не шевелился, но луна, выглянувшая из-за сопки, осветила его настолько, что Крутов смог определить мужчину в плаще, которые так облюбовали рыбаки. «На того браконьера похож, что встретили возле излучины –подумалось ему, – Как звали-то? Фёдор, кажется!»

– Фёдор, ты? – крикнул Крутов в темноту.

 Силуэт ещё немного постоял, сделал шаг назад, и малиновые ветки скрыли его от посторонних глаз.

– С кем разговариваешь? – услышал комсорг за спиной Юркин голос.

– Почудилось, наверно.

Он рассказал ему про видение.

– Бывает, – успокоил Крутова Дементьев, – Газ болотный, миражи всякие. Бывает!

Вот только комсорг был уверен, что никакие это не миражи и не видения, а просто стоял человек в сторонке и наблюдал за ними. Зачем, почему?

 На следующий день они вернулись к первому кострищу. Весь путь прошли в полном молчании. Спешили, словно, бежали от чего-то страшного и неповторимого, которое так и не свершилось, не произошло, но преследовало их по пятам, не проявляя себя.

 А возле кострища, посовещавшись, решили вовсе свернуть маршрут, посчитав его неудачным и не продуманным. Крутов взял всю вину на себя, но его никто ни в чём не обвинял, просто все хотели скорее вернуться в Город, а потом разъехаться по домам, благо, до начала занятий ещё оставалось время.

 Выйдя к излучине, устроились на отдых. Крутов с Дементьевым долго ходили по берегу в поисках кострища.

– Здесь костёр был, Юра! – то ли спрашивая друга, то ли убеждая себя, ворчал Крутов, – Вот, на этом самом месте мы мясо ели, помнишь?!

– Должны же следы быть! – соглашался тот, – А здесь дерево поваленное лежало, на нём тот, второй, сидел!

 Крутов отошёл к малиннику и поднял засохшие ветки.

– Нашёл! – радостно вскрикнул он, показывая всем старое заржавевшее ружьё.

Забыв про отдых, все сгрудились возле комсорга.

– Не так что-то, – авторитетно сказал кто-то из ребят, – Это здесь не один год пролежало. Вон ветки совсем сгнили!

– Мальчики, домой надо! – засобирались девчата.

 Город встретил ребят пышущей от асфальта жарой и шумом выезжающих на дачи автомобилей. Мысль о встреченных браконьерах не давала Крутову покоя. Он ходил из угла в угол по комнате общежития, которое опустело на летний период. Остались лишь те, которым некуда было ехать, с разрешения деканата коротали летние дни, снуя по затихшим коридорам, заглядывая в комнаты то за солью, то за спичками, то просто перекинуться парой слов.

 Заглянул Дементьев.

– Ты разве не уехал? – удивился комсорг.

– Мои предки на юге, так что я в твоём распоряжении! – оскалил белые зубы Юрка.

– Ты о чём?

– Знаю, знаю, что задумал! В Чиронгу вернуться хочешь? – хитро прищурился Дементьев, – Деньги-то есть?

– Найдём! – обнял друга Крутов.

В таёжных посёлках своё течение времени. Постоянной работы у жителей нет, поэтому весь день пылят по улицам в разные стороны допотопные мотоциклы, спешат на велосипедах по неотложным делам полураздетые загорелые ребятишки, да бабы изредка, выбивая пыль, стучат палками по длинным половикам, развешивая их на верёвки в своих дворах.

 В местном магазине толстая продавщица подозрительно осмотрела вошедших. Дементьев примирительно направился к прилавку:

– Добрый день, хозяюшка!

– Городские что ли? – не ответив на приветствие, поинтересовалась она.

– Городские. Нам бы из охотников кого-нибудь! – Юрка предусмотрительно достал из кармана портмоне.

– Да у нас, почитай, все охотники! – завидев деньги, смягчилась продавщица, – Конкретно кого-то надо?

– Тех, кто на Агафьины болота ходил! – уточнил Крутов.

Продавщица удивилась:

– У нас туда никто не ходит – гиблое место. Это не вы ль недели две назад сюда приезжали? Вас ещё много было?!

– Может, ходил кто-то? – увёл разговор в сторону Дементьев.

– Кроме Гоши Силантьева никто туда не ходил, я это точно знаю! Да и он со своими дружками туда сдуру попал! Ушли четверо, вернулся один, так вот! Может, его надо?

– Значит, его! – мотнул головой Крутов.

– Тогда нам водочки пару бутылок, колбаски немного, ну и ещё чего-нибудь. Для закуски! – подмигнул толстухе Юрка.

 Этого мужичка трудно было назвать Гошей. Скорее, Георгием, потому что лет ему было уже под пятьдесят, да и выглядел он неважно, но заметив бутылки в руках ребят, воспрянул духом, выпятив свою поросшую седыми волосами грудь:

– Гостям всегда рады! – он потёр ладони и старательно вытер их о давно не стираные брюки, – Все вопросы, братаны, потом! Вижу, что они у вас есть! С закуской напряг, а поскольку вы со своей, то все проблемы отпадают!

– На Агафьины болота ходил? – нетерпеливо спросил Крутов, дожидаясь пока Силантьев умилённо вздохнёт после выпитого стакана.

– Люська-продавщица что ли сказала?

– Были мы там, – Дементьев подсел к Гоше, – совсем недавно были.

– Ну, вы даёте! – удивился Силантьев.

 Он замолчал, словно собираясь с мыслями. Потом молча налил себе ешё стакан и выпил, откусив ломтик нарезанной колбасы.

– Нас четверо корешей было, – начал рассказ Гоша, – Выросли вместе и всю жизнь здесь прожили. А потом, лет семь назад, дёрнул нас чёрт на Агафьины болота забрести. Знали, что туда нельзя, испокон веков предки наши туда ни ногой, а мы вот…. Короче, браконьерили мы тогда лихо: работы нет, жёны ругаются, дети, как оборванцы ходят. А так мясо сбывали шоферам, а те, наверно, дальше в город. Ещё шлёпнем? – глянул он на ребят.

– Давай, только в меру, а то и дорассказать не успеешь! – усмехнулся Юрка.

– Успею…. – Гоша выдохнул и опрокинул в рот наполненный стакан. Водка подействовала, и он уже мутнеющим взглядом осмотрел ребят, – Знаете, что дальше было? Место там есть, возле поворота ручья, излучина. В этом самом месте мы табор разбили. Темнеть уже начало, а тут он.

– Кто? – не выдержал Крутов.

– Кто-кто, сохатый! – обиженно взглянул на него Гоша, – Кто же ещё!

– А дальше?

– Федька Малюта ружьё схватил и за ним, только кусты затрещали. Колька Мохнатый с ножом следом! Он тихий, Колька, только нож пуще ружья бережёт. Берёг…. Так вот.

– Ну, и…? – не выдержал Юрка.

– Короче, мы вдвоём с Мишкой Лабудой у костра остались. Мишка хилый, он у нас вроде поддержки был. Только к утру мужики не вернулись! Мы так и прождали их всю ночь. Слышали, что где-то на болотах сохач ревел, да только темно было, куда пойдёшь? Всё надеялись мы, рассвет ждали. Иначе, как мясо донести по темноте-то? Я задремал. Очнулся, а Мишки нет. Кричал долго – бестолку.

 Страшно было, а пошёл к болотам. Может, думаю, меня ждут. Только ружьё на тропинке нашёл….

– Это? – спросил Крутов,  вынимая из рюкзака двустволку с обломанным прикладом.

– Это… – ошарашено посмотрел на парней Гоша, – это где ж вы его нашли? Моё это, мы его всегда на охоту брали! Батькино ещё.

– На вашем таборе и нашли, возьми! – протянул ружьё Крутов.

– Я с ним тогда на табор вернулся, потом спрятал от греха подальше. Целые сутки ещё возле костра  сидел, дрожа от страха. А когда понял, что конец, сюда вернулся. Может ещё? – Гоша жалостливо посмотрел на Дементьева.

– Наливай! Так что дальше-то было?

Силантьев помахал указательным пальцем: дай, мол, допью! Крякнул от удовольствия:

– Мужики потом рассказывали, что видели моих друзей на излучине, а близко подходить побоялись. Знали ведь, что погибшие они давно! А, кстати, – Гоша икнул, – вы меня почему расспрашиваете-то? Хотя…. Меня милиция целый год пытала, а раз нет трупов, то и дела никакого нет! Разве мог я друзей своих….

– Так, значит, на болота больше ни ногой?

– Ни-ни…. Какой я охотник? Семь лет, как пью её, горемычную! – он указал взглядом на опорожненную бутылку, – Жена в город подалась, дети разъехались…. Теперь у меня один путь – к друзьям…. А они почему-то за мной не приходят….

 Гоша, насупившись, замолчал. Он прислонился головой к стенке, скрестил на груди руки и уснул.

 Уже в автобусе Дементьев спросил Крутова:

– Как думаешь, это те мужики были, о которых Гоша рассказывал?

– Думаю, да, только заковыка одна есть – как же мы с ними разговаривали, если уже семь лет, как они умерли?

– Задача…. – согласился Юрка, – Не может же быть общего помешательства у десяти человек сразу! Да и ружьё Гоша признал!

– Призраки, наверно! – подытожил Крутов, – Я думаю так: спасали они нас от беды, недаром возле болот мне этот Фёдор померещился! И совет его тогда вспомнил!

– Может, просто болота такие, Володь? Сам же говорил – газ болотный, миражи….

– Только вот Гоша Силантьев настоящий, а, значит, было что-то на этих Агафьевых болотах! – и добавил, – Только мы этого никогда не узнаем…. Кстати, мясо того сохатого мы и ели на таборе тех браконьеров! Как думаешь, может такое быть?

Несколько лет спустя, уже будучи геологом, Володя Крутов ещё раз попал в эти места. Там он и услышал повторно рассказ о сгинувших когда-то на Агафьевых болотах мужиках. Мол, направляют они, эти пропавшие, по нужному маршруту редкие туристические группы, всячески оберегая тайну гиблых болот. А местные жители, рассказывая посторонним о давнем происшествии, добавляют в эти рассказы всё новые и новые детали. Так и не разберёшь теперь где правда, а где вымысел. Последний участник тех событий недавно скончался, перепившись бормотухи. Так вот!

ПОНЯГА – устройство для переноса утвари, трофеев и припасов у охотников. Представляет собой прообраз рюкзака. Прообразы рюкзаков и различных разгрузочных систем имеются в истории многих народностей.

Чёрный Демон

 Чёрный лохматый кот запрыгнул на забор и уставился своим единственным глазом на работавших в огороде людей. Второй глаз, затёкший и затянутый поблекшей плёнкой, лишь изредка открывался, что доставляло коту неудобство, и он то и дело теребил его грязной лапой.

– Кыш отсюда, урод! – закричал мужик, подняв лопату и пригрозил животному со свирепым видом, – Вишь, Лена, какого гостя занесло! – кивнул он жене.

– Оставь ты его, Лёш, – устало поднялась с колен хозяйка, – бездомный, видать!

– Во-во, ты на его рожу посмотри! – не унимался Алексей.

 Кот зло посмотрел чету Рогожиных, изогнул взлохмаченную запылённую спину и зашипел.

 Алексей кинул в него комок земли, попав в кошачью лапу. Чёрный кот подпрыгнул и исчез по ту сторону забора.

– Зря ты… – укорила мужа женщина.

 Утром около магазина Елена Рогожина услышал разговор двух баб. Они стояли возле магазинного крылечка и, покачивая головами, обсуждали деревенские новости.

– Ужас просто! – тётка в наброшенном на плечи платке горестно вздыхала и теребила за рукав собеседницу, – Утром в стайку зашла, а там не одной живой курицы! Лежат, голубушки мои, мёртвые! – она заплакала.

– Успокойся, Тось! – вторая женщина погладила тётку по плечу, – Лето только началось, других купить успеете! А отчего умерли-то, не знаешь?

– Кто ж его знает, все как одна под насестом! Может, мор какой, а?

– Ох, беда… – поддакнула вторая.

– Мужик мой кота какого-то во дворе видел. Чёрный, говорит, одноглазый. Еле прогнал! А тот шипит, лапой грозит. Васька говорит, что чуть на него не набросился!

– Вот беда-то!

 Рогожина не стала подключаться к этому разговору и быстро пошла к своему дому. Опять этот чёрный кот! Действительно, странный котяра!

Им-то с Алексеем что, они на лето только в деревню приезжают, а вот местным, да!

 Так и забылось бы это происшествие с курами, если б ночью случайно не разбудил Елену Алексей. Услышав какой-то скрежет, он молча поднялся и подошёл к окну. Елена видела, как, отодвинув занавеску, отпрянул муж, непроизвольно закрывая лицо руками. Пытаясь что-то сказать, он то и дело показывал пальцем в окно и не мог произнести ни слова. Испуганная, она соскочила с кровати и подбежала к Алексею. Скользнув взглядом по стеклу, Рогожина почувствовала, как предательски подкосились ноги, и в горле застрял испуганный вскрик – прямо на них смотрел тот самый чёрный кот, взъерошенный, с оскаленной мордой. Единственный глаз смотрел злобно, а в зрачке отражались их с мужем перекошенные лица!

 Алексей успел поддержать жену. Он по инерции задёрнул занавеску, и супруги обессиленные опустились на пол.

– Что это он?! – у Елены дрожали губы, – Откуда он взялся на нашу голову? – она уткнулась мужу в плечо и зарыдала.

Пришедший в себя Алексей промолчал и продолжал вслушиваться шорохи за стеной, гладя супругу по голове.

– Что это я? – ни к кому не обращаясь, вдруг спросил он, – Здоровый мужик, а какую-то кошку боюсь?!

 Подведя супругу к постели, Рогожин осторожно прикрыл её одеялом.

– Я сейчас! – шепнул он ей, – Только с этой тварью разберусь!

 Кота под окнами уже не было. На земляной завалинке чётко отпечатались кошачьи следы. Их было много, он почти спрессовались, и было видно, что не один час этот чёрный демон просидел под окном.

– Эй, котяра! – крикнул в темноту Алексей, – Страху хотел нагнать?! – он погрозил кулаком, – Я тебе нагоню, тварь такая!

В Девятовке началась чёрная полоса: то куры подохнут, то гуси у кого-нибудь пропадут, как будто и не было их вовсе. А у Степана Чадова свинья чахнуть стала. Чем только не отпаивал, даже ветеринара из района привёз. Тот разводил руками и давал какие-то советы, выписал порошки для добавки в корма, да только всё-равно подохла хрюшка. Так и не выяснили, от какой болезни.

 Самое страшное началось потом – стали умирать мужики. Один, второй, третий…. Непонятная сила начала косить мужское население девятовцев. С утра здоровый, вроде был, к обеду занемог, а к вечеру из дома уже раздавался бабий вой, и все понимали, что в этот дом пришла беда. По заключению районных врачей все смерти происходили молниеносно, болезнь протекала всего один день, но факт смерти был всегда один – сердце. Странно: если инфаркт, то почему в течении дня?

А потом кто-то вспомнил про чёрного одноглазого кота. Связав все ниточки, уточнили, что его всегда видели во дворах тех домов, где впоследствии появлялись покойники.

 Мужики собирались кучками, строя различные предположения, бабы боялись выходить из домов и строго-настрого запретили ребятишкам гулять на улице.

 Участкового забросали жалобами, и он, растерянный, ничего не понимающий, принимал участие в мужских сходках.

– Савелич! – однажды на одном таком неофициальном собрании обратился к нему кто-то из мужиков, – Узнай-ка насчёт бирюка того, что недавно в дом Матрёны-колдуньи въехал! Кажись ведь сын её!

– А ведь точно, Николка-Поганец появился! – хлопнул себя по коленке Степан Чадов, – Как я запамятовал, мы ведь с ним в начальных классах учились! Стоп…. – он вздрогнул, – Кеша Харитонов, Витёк Распутин, Гена Басов…. Это ж одноклассники наши!

 Все уже понимали, что умершие мужики каким-то образом были связаны с этим Николкой-Поганцем, сыном Матрёны-колдуньи, которую так боялись все жители ещё в советские времена.

– А почему Поганец-то? – поинтересовался Алексей, который  находился здесь же, стараясь внести свою лепту в разгадывание этой непростой шарады.

– Да, пакости всегда всем делал, и в классе, и на улице! С ним и не дружил никто – зверёныш ещё тот! Мать-колдунья его так звала, по имени не слышали никогда. Вот кличка и прилепилась!

 Сына колдуньи решили пока не трогать. На людях он не появлялся, во всяком случае, днём. Чем жил, на что жил – никто не знал. Потому и не вспомнили про него сразу.

 Дня через три участковый Савелич немного прояснил ситуацию. Жил этот Николка Ярдов под своей настоящей фамилией то в Черемхово в Сибири, то где-то под Омском, а теперь в родные пенаты вернулся. Но самое интересное было то, что и в тех краях от неизвестного мора гибла животина, как раз в тех населённых пунктах, где жил этот упырь, в чём уже никто не сомневался. Слава богу, людских смертей не было!

– А мы ещё думаем, чем он питается! – с обидой выдохнул на очередном сборе один из мужиков, – Нашей кровушкой и питается! Знамо, мать его всему научила. А чёрный кот – это он, точно вам говорю!

– Видел его кто вообще-то? – поинтересовался Рогожин.

– Вон Савелич и видел! – мужик указал на участкового.

– Да…., – уточнил тот, – точно! Глаз ведь у него бельмом подёрнут! Вот, чёрт! – Савелич виновато посмотрел на окружающих, – Как-то не очень верится во всю эту бесовщину. Мне тем более не положено верить!

 Решили отправиться к колдуньему дому, чтобы окончательно развеять все сомнения. Пошли вечером человек пять, у остальных нашлись неотложные дела, но их никто не осуждал, потому что бояться кота – это одно, а бояться Чёрного Демона в человеческом обличье – это другое!

 Они не успели. Дом стояла на окраине, поскрипывая незапертой калиткой. В пустой комнате гулял ветерок, подвывая в трубе, отчего самым отважным становилось не по себе. Холодок пробирался под одежду, отчего Степан Чадов невольно поёжился:

– Действительно, ведьмино гнездо!

– Ушёл, Поганец! – с сожалением вздохнул участковый, – даже прописаться не успел. Я у него только паспорт и посмотрел….

Я так думаю, что мстил он вам за что-то: то ли за обиды детские, то ли от зависти на вашу жизнь благополучную!

– В образе кота высматривал всё, а потом уже человеком свои тёмные дела творил! – продолжил мысль Савелича Алексей, – Вот и получается, что верь не верь, а всё это на самом деле так!

– В розыск я его, конечно, подам, – разъяснял мужикам участковый, когда шли обратно, – Только вот что ему предъявлять буду: с поличным не пойман, улик никаких….

– И будет так скитаться по стране упырёнок этот, скотину морить, страх своей кошачьей мордой на людей наводить! – разочарованно сказал Чадов.

 Чёрный кот и вправду исчез. Перестала гибнуть скотина, не стало внезапных человеческих смертей. По осени сгорел ведьмин дом, за что бабы ругали мужей, предрекая возвращение Чёрного Демона.  А тот, наверно, гулял уже по другим местам, наводя ужас на сельчан своим единственным глазом и злобным оскалом кошачьей пасти….

 А вот верить в эту историю или нет – каждый решает сам.

Пасечник

 По роду своей профессии я часто выезжаю в различный места нашей страны. То на Урал попаду, то в Мончегорскую тундру. От заданий редакции отбоя нет, вот и мотаюсь по всей России! Только сейчас я о другом – о случае, который до сих пор не даёт мне покоя, который переворачивает мой впечатлительный ум, предлагая различные интерпретации.

Я еду в Сибирь. Задание простое: написать очерк о знатном животноводе, который много лет держит первенство по разведению крупного рогатого скота в Бурятии.

 Справившись с несложным заданием быстро, пытаюсь использовать оставшиеся два дня, отведённых мне редакцией, максимально интересно.

Пока думаю в гостинице, куда же отправиться отдохнуть, сосед по номеру предлагает свой вариант:

– Съездите в Саянский Лог. Интересное селение, скажу Вам! Староверы живут, семейские по-местному.

– Далеко? – спрашиваю.

– Да нет, в соседнем районе!

 Отправляюсь в Саянский Лог. Село добротное, старинное. Семейские мало чем отличаются от нас. Разве что мало открыты для общения, да семейная иерархия скроена по-другому.

– Сейчас время другое, приспособились под веяния перемен! – усмехается глава администрации, – Старики умерли, а молодёжь жить по-новому хочет. Как им запретить? Это раньше было – сказал глава семейства своё слово, и попробуй ему возразить! Быстро возжами по спине да на несколько суток в сарай!

 Брожу по окраинам Лога. Нравится мне тайга! Ветром из-за кедрача доносится вкусный (именно вкусный) запах саган-дали, ароматной травки, которую по одному листочку добавляют в чай. Ну, не пил я вкуснее этого чая!

 Иду вдоль небольшой речушки, отхожу от берега и всё дальше углубляюсь в лес. Попав на небольшую поляну, с удивлением осматриваю окрестности: по всей поляне раскинулась пасека.

 Стройными рядами протянулись улицы ульев. Синие, зелёные… Я присвистнул от удивления. Заметив человека возле ульев, подхожу к нему. Мужик как мужик: высокий, жилистый, на вид лет шестьдесят, на голове соломенная шляпа. Окладистая седая борода, взгляд пытливый, недоверчивый.

– Заблудился что ли? – не отрываясь от своего занятия, спрашивает он. В руках держит что-то наподобие лейки, только маленьких размеров.

– Да нет! – я пытаюсь настроить его на миролюбивый лад, – Просто гуляю!

– Тот самый журналист что ли?

– Какой? – спрашиваю удивлённо.

– А тот самый, что из Москвы!

Я непреднамеренно усмехаюсь:

– Ну, у вас и новости здесь разносятся! Даже по тайге!

– У нас так… – кашлянув, вздыхает пасечник.

 Я пытаюсь узнать  что-нибудь о его личной жизни, поскольку в голове крутится новый сюжет очерка. А он, подняв на меня глаза, вижу, пытается понять: что же надо этому заезжему корреспонденту?

– Красиво здесь у вас, тихо, – пытаюсь продолжить беседу, но пасечник делает вид, что не слышит моих слов, – Как зовут-то Вас, хоть скажете?

– Отчего ж не сказать, – он отрывается от своего занятия, – Евграф Кузьмич зовут, так и запиши.

– Понятно.

– Медовуху пьёшь? – внезапно спрашивает он.

– Конечно! – я ещё не пойму в чём подвох этого вопроса, – Правда, ещё ни разу не пробовал!

– Сейчас вынесу, жди!

 Пасечник крупными шагами заходит в дом, стоящий недалеко от пасеки.  Крепкий дом, как и сам хозяин. С резными наличниками, с флюгером на крыше. Надо же, думаю про себя, даже здесь в красоте жить людям хочется!  Пока нет хозяина, вынимаю из кармана свой миниатюрный «Самсунг». Не захочет он фотографироваться, знаю! Делаю несколько снимков и поспешно убираю фотоаппарат в карман.

– Вот, возьми, писатель! – слышу голос хозяина. Он несёт литровую банку с напитком.

Аккуратно беру медовуху:

– Поговорить хотел….

Пасечник машет рукой:

– О чём говорить-то?

– Да вот о Вас и хотел, о пчёлах. Всё-таки один в тайге, а я бы вот не смог, например….

– Я ж тут спокон веков живу! – вижу, как на бородатом лице проскальзывает улыбка.

– Испокон веков – это сколько? – не унимаюсь я.

 Заметно, что хозяин пытается принять какое-то решение, а потом вдруг машет рукой:

– Пошли в дом!

 Он усаживает меня за добротный стол, а сам выходит на улицу. Оставшись один, осматриваю убранство дома. Да, застыло время в этих стенах! Всё из крепкого леса, да только почернело уже от времени, хоть и трухи не видно. Ни одной фотографии на стенах, ни иконы, как положено в старинных домах.

Вполне сносное жилище, только скучно здесь. Даже кровать вон явно дореволюционного года выпуска. Чудно! Замечаю в углу сундук. Музей у него здесь что ли?! А ведь с улицы почти современный дом!

 Внезапно послышался звон бубенцов. Удивлённо, чуть не опрокинув лавку, на которой сидел, подскакиваю к окну и застываю в полном недоумении: прямо на пасеку заезжает тройка белых коней, запряжённая в покрытую лаком коляску. Под звон колокольчиков пристяжные бьют копытами, разбрасывая куски дёрна, а коренник, крупный жеребец с обезумевшими от бега глазами, тянет вверх морду, пытаясь избавиться от боли, причинённую натянутыми удилами. Остановив коней, спрыгивает на землю ямщик.

 Я всегда удивлялся буйству своей фантазии, но в этот раз она превзошла саму себя. Что это за люди, сходящие с коляски? Какой-то господин в котелке протягивает руку даме в шляпке. Я вижу, как ветерок отбрасывает её вуаль, и дама невольно щурится под лучами солнца, стараясь сохранить на лице улыбку. Замечаю, как к ним спешит… Евграф Кузьмич, широко раскинув руки и явно приглашая гостей в дом. Господин в котелке кивает ему головой, а потом, видимо спохватившись, обращает внимание дамы на целые ряды ульев, раскинутые по поляне. Конец 19 века, мелькает в моей голове, чудеса! Пасечник повёл господ вдоль ульев, о чём-то рассказывая. Кони, уткнувшись в изгородь, время от времени потряхивали головами, а ямщик подтягивал постромки, то и дело посматривая на господ.

 Отпрянув от окна, пытаюсь соображать. Кино снимают? Тогда почему я не знаю, ведь такие вещи должны нестись по местным краям со скоростью звука! Если не кино, тогда что?

 Выскочив за дверь, удивлённо замираю. Где-то щебечет незнакомая мне птичка, скрипит на коньке флюгер, но никаких признаков только что заехавшей тройки я не вижу. Да и хозяин куда-то исчез. Понимаю, что бред, но только что здесь ходили люди, а теперь одна тайга жаром пышит.

– Евграф Кузьмич! – кричу я с крыльца. Ещё подождав, решил возвращаться в Саянский Лог. Не став заходить в дом, отправился по тропинке обратно. Подумал, что как только приду в себя, непременно вернусь на пасеку с утра. У меня завтра целый день перед отъездом, да и очень уж заинтересовал это странный пасечник. Тем более, банку с медовухой забыл! Ладно, всё завтра, на сегодня и так впечатлений достаточно!

 Спрашиваю в администрации про пасеку, на меня смотрят, как на сумасшедшего:

– О какой пасеке спрашиваете, товарищ Волжский? У нас тут отродясь пасек не было! А за мёдом в город ездим! А где Вы пасеку видели?

– Думаю, километрах в пяти…

 Глава администрации удивлённо пожимает плечами:

– Вам в наш местный музей надо сходить. К сожалению, он уже закрыт, но с утра застанете Антонину Ивановну.

 Директор музея, пожилая женщина с родинкой на щеке, сразу понимает суть моего вопроса. Естественно, не говорю ей об увиденном в окне пасечника. Журналист апеллирует фактами, а не личными эмоциями.

– Видимо, Вы говорите о пасеке, что сгорела во времена известных событий гражданской войны.

– Возможно.

– Так вот, по имеющимся у нас документам, она сгорела летом 1918 года. Понимаете, эта пасека самому Чистякову мёд поставляла, поэтому угроза уничтожения её никак миновать не могла. Очень уж злы были наши на господ!

– А Чистяков – это…

– Местный купец. Он и в Верхнеудинске лавки имел, и даже в Иркутске, понимаете?

– То есть, она была обречена. А пасечник?

– О нём с той поры никакой информации. Знаем только, что и предки его этим промыслом занимались. Мёд ведь во все времена ценился, поэтому бедняком его назвать никак было нельзя. А тут война эта, мужики свободу почувствовали. Думаю, вместе с пасекой погиб.

– Имени его, естественно, не сохранилось....

– Знаете, нет. Сколько таких пасечников по стране, тем более в те страшные времена!

– Ну да! – я благодарю Антонину Ивановну за исчерпывающую информацию и иду в гостиницу.

 Каким-то образом я умудрился попасть в прошлое: то ли параллельная реальность позволила мне увидеть картинку столетней давности, то ли ещё что, но видение моё было настолько реальным, что я не сомневался – было!

На поляну, где наткнулся на пасеку, я не пойду. Знаю, что кроме назойливой мошкары и шелеста листьев ничего нового не обнаружу. Будь что, это давно обнаружили бы местные ребятишки. Уж, они бы точно знали о пасеке!

 В городских архивах надо покопаться, а на это нужно время.

 Позвонил редактор. Для меня новое задание и притом срочное! Приказано возвращаться назад. Объясняю ему, что намечается интересный сюжет, но начальник, как всегда, стоит на своём. Ну и ладно, выпрошу сюда ещё командировочку!

 Вечереет, да и уезжать надо. Через пару часов уходит в город последний автобус.

 Стою на берегу и вспоминаю о фотоаппарате. Просматриваю кадры, но только… нет на снимках никакой пасеки! Река есть, кедрач, поляна…. Только пасеки нет!

 Уже в поезде ещё раз просматриваю снимки. Нет! Нет ни дома, ни ульев. Интересно всё-таки – о пасеке никто не слышал, а я с пасечником разговаривал, о Чистякове только по бумагам знают, а я его в окне видел, да ещё с дамой! То, что это был тот самый купец, я уже не сомневался….

Спасение

Ноябрь набирал обороты по всей сибирской шири. Начало месяца, больших морозов пока не было, но реки уже начали подмерзать, а лёд, ещё не окрепший и чуть запорошенный снегом, предательски потрескивал под ногами.

« Вот утону, так будет тебе весёлая жизнь!» – ругался Максим, всё дальше уходя прямо по речке  от мостоотрядовского городка. Речка петляла среди поросших по берегам кустов, и их тени мрачно отражались при лунном свете на недавно выпавшем снегу.

 Сегодня вконец поругался с начальником участка. Максим сам, конечно, не сахар, но так себя унижать он позволить не мог! Водитель второго класса, да у него опыта не занимать, а посадили на какой-то убогий столетний миксер, который и ремонту-то давно не подлежит! Вон Лёшке Стругацкому и то уазик дали, а за что спрашивается? Он без году неделя водителем! Месяц Максим ещё терпел, пытаясь вдохнуть жизнь в эту покалеченную технику, даже два рейса на мостовые опоры сделал, а сегодня опять полный швах – сдох допотопный аппарат. Максим к начальнику, а тот ремонтируй и всё! Слово за слово…. Психанул Максим, наговорил «в три короба» шефу, и, не переодеваясь, рванул прямо в Посольское, благо до него было не больше десяти километров. До утра где-нибудь пересижу, а с утра до города на автобусе, думал он, вот и пусть потом в конторе разбираются, кто прав, а кто нет! С его-то профессией не пропадёшь! А вещи потом можно забрать, нет такой проблемы.

 Ухнуло под ногами, вздрогнул лёд, и Максим не сразу понял, что проваливается в чёрную пучину. Зашлось сердце, едва ледяная вода коснулась тела. Она мгновенно проникла сквозь робу, и кирзовые сапоги, превращаясь в пудовые гири, потащили вниз. С открытыми от нахлынувшего ужаса глазами, Максим осознал явное приближение своей гибели. Он яростно махал руками, пытаясь определить местоположение спасительной поверхности. Чернота, сгустившаяся со всех сторон, стучала в воспалённом мозгу –  конец, конец! В лёгких заканчивался воздух, и в отчаянной попытке Максим попытался сбросить ненавистные сапоги. Злость на себя, на свою беспечность придавала силы, и ему удалось скинуть один сапог, другой. Теперь телогрейка! Господи, какой же тяжёлой бывает зимняя одежда!

 Глоток свежего воздуха ударил в мозг и теплотой пронёсся по замерзающим жилам.

Уже не чувствуя холода, Максим плыл. Не было ни страха, ни радости от чудесного спасения. Да и спасения ли, коли, не было видно вокруг ни берега, ни звёзд над головой!

 Максим почувствовал, как чьи-то руки схватили его за запястья и потащили вперёд. Захлёбываясь, он пытался рассмотреть своего спасителя, вот только брызги, что летели прямо в глаза, да учащённое дыхание незнакомца сливались в единую картину. Чернота…. Внизу, вверху, впереди.

 Максим спал. Вернее, ему казалось, что спал. Он явно видел, словно на кадрах кинофильма, как пробирались они запорошенными огородами  к освещённому фонарём дому. Переставший чувствовать замёрзшие ноги, Максим хлопал себя по леденеющим плечам.

– Потерпи! – с сочувствием посмотрел на него жилистый парень, тот, что так кстати оказался в нужное время на безжизненном ночном берегу. « Он что, не мёрзнет что ли?» – почему-то равнодушно мелькнула мысль.

 В доме играла музыка, и пришлось долго стучать в окно. Тепло, словно эфир пахнуло в лицо, когда в проёме распахнутой двери показалось милое девичье личико. Максима провели прямо к топящейся печи и усадили на старый диван, приютившийся у стенки.

 Несколько пар сидели за столом и шумно обсуждали какие-то новости, совсем не обращая внимания на гостя. Максим удивился, что так и не увидел ни магнитофона, ни какого-нибудь плейера, откуда бы лилась эта красивая и очень грустная мелодия.

– Выпьешь? – подошёл его спаситель.

– Да, – кивнул головой Максим, но захотелось спать. Он так и уснул сидя, прислонив голову к диванным поручням. И ему было абсолютно всё-равно, кто эти люди, как их зовут и по какому поводу они здесь собрались. …

– Ну и зачем ты на берег пошёл, Миша? – послышалось откуда-то издалека.

– Веру свою встречал, дядь Макар! – шмыгая носом, оправдывался парень.

– Пять лет, как уплыла, а ты каждый год ходишь! – недовольно кряхтел старческий голос.

– Вернуться обещала.

– Вернуться! Она до тебя утонула, какое такое возвращение теперь!

– Вот-вот, – вставил кто-то, – лежишь под своей корягой, вот и лежи! Да ещё этого заморыша притащил! Если б из наших был, а то….

– Заткнись, Федька, – вспылил Миша, – тебе о чём говорить? Ты со своей Еленой Прекрасной бултыхнулся в речку на машине, там и притаись!

– Ага, у них теперь всё на двоих: и тина, и песок! – хохотнул один из гостей.

– Кто бы рычал…. – обиделся Федька.

 Звякнули рюмки.

 «Забавно всё, – думал Максим,–  и дом этот, и утопленники. Тёплая печка, мягкий диван, музыка». Потом голоса стали удаляться. «Может, и не тонул я вовсе?» – пришла запоздалая мысль.

 Почувствовал, как кто-то бьёт его по щекам. Открыв глаза, увидел испуганного Лёшку Стругацкого. Тот, стоя на коленях,  яростно пытался разбудить Максима.

– Ох! – выдохнул он, едва заметив вздрогнувшие веки.

– Ты откуда? – не понял Максим, садясь на землю. Она была мёрзлой, и холод тонкой змейкой начинал проникать под спецовку. Ноги, колени, грудь. Заметил, что нет сапог, нет телогрейки, нет шапки. Возвращалось сознание чего-то страшного, уже свершившегося.

– Ты чего, дурак, вытворяешь?! – кричал Лёшка, – Сергеич всю округу на уши поднял, когда догадался, что ты ушёл! Да ещё на ночь!

 В машине опять вернулось ушедшее тепло. Успокоившейся Стругацкий крутил баранку и поглядывал на Максима:

– Да, брат, устроил ты переполох! Ладно, я догадался, что ты в Посольское направился! – Он самодовольно хмыкнул, – Представь: ночь, холод. Все разбрелись на твои поиски, а я по следам, да к речке! Дальше соваться не стал, вижу, лёд ещё не устоявшийся. Ну, думаю, на тот берег ты перебрался. Чудом, но сумел. На машину и на другую сторону! Крюк через Посольское пришлось давать. Вот в той развалюхе тебя и нашёл! На весь берег одни эти стены!

« Если б ты видел что это за развалюха!» – хотелось сказать Максиму, но передумал.

– Повезло. Одного понять не могу, как это ты не замерзнуть умудрился? – всё философствовал Стругацкий, – Ни костра тебе, ни крыши над головой, даже одежду куда-то раскидал, а как-будто с печки выполз, а? Бегал всю ночь что ли?

– Бегал! – кивнул головой Максим. Ничего не хотелось рассказывать, тем более никто не поверит в этот странный сон с чудесным спасением. Всего ночь прошла, а как всё изменилось….

– Да! – неожиданно вскрикнул Лёшка и едва не перевернул уазик на повороте, – Тебе миксер новый идёт! Старый в город на базу, потому как ресурс свой выработал! Это не я, это Сергеич сказал. Так вот. Конечно, у тебя второй класс, опыт опять же…. А мне от этого драндулета никуда не деться!

– Дурак ты!– едва слышно сказал Максим.

– Чего?

– Ничего, на дорогу смотри!

Главное, чтобы помнили

 Что за май нынче выдался, подумал Николай, сворачивая на обочину, жарит, как в середине лета! Июль, не иначе! Кондрашов уже, поди, Девичьи Горки прошёл, а может, и ночевать там остановился. Дальнобой, вообще, дело неблагодарное – сегодня ты на коне, а завтра под ним. Так и утром сегодня случилось, когда два ската на «выстрел»! Егорка Кондрашов помочь, было вызвался – напарник как-никак, но Николай отговорил: езжай, мол, до самих Горок, там и встретимся, а здесь с колёсами этими сам разберусь, зря что ли две запаски вожу!

– Ну, смотри, Николай Иваныч, вдвоём бы сподручнее!

 Егорка упылил, а он часа четыре провозился, не меньше, да ещё жара эта чёртова! Терпи Вавилов, говорил сам себе. Пока чайку попил, пока советы шоферские на стоянке послушал, тут уже и время далеко за полдень перевалило. Надеялся Егорку догнать, так ещё и шланг топливный лопнул в пути!

 Николай съехал с обочины в прилесок и заглушил мотор. Минут пятнадцать передохнуть надо, дал он себе установку, воздухом подышать. Тем более, судя по навигатору, до Девичьих Горок тридцать километров осталось!

 Берёзова роща была хороша! Шумели верхушки деревьев, а по зелёной, ещё свежей и незапылённой траве, сновали муравьи. Вот работяги, усмехнулся Николай, нам бы, людям, ваши заботы! По крайней мере, муравьям пробитые колёса не надо перекидывать! Ему понравилась эта мысль, и он с блаженством вздохнул полной грудью.

 Отойдя подальше от муравейника, прилёг на траву, закинув руки за голову. Всего десять минут, успокоил он себя, а Кондрашов подождёт, всё-равно, наверно, ночевать собирается, меня ожидаючи!

 Выбил его из забытья страшный взрыв. На лицо упали комки перегнившего дёрна, вырванного вместе с корнями травы, и Николай испуганно вскочил на ноги. Что это?

 Откуда-то из кустов выскочил человек, одетый в военную форму, с наганом в руке:

– Почему без оружия? – зло прокричал он Николаю, наставляя пистолет прямо ему в лицо, – Куда дел винтовку, спрашиваю?!

 Ничего не понимающий Вавилов, ошарашено посмотрел по сторонам. Беспорядочно бежали солдаты. Кто-то передёргивал затвор и, оборачиваясь, не целясь, стрелял в ещё не видимого противника, кто-то просто отступал, пятясь назад, и тоже стрелял. Выстрелы, крики, мат…. Вдалеке ухнул новый взрыв, и Николай непроизвольно втянул голову в плечи: что за чертовщина? Учения, фильм снимают?

– Командир, – обратился к офицеру Вавилов, но тот, подняв вверх наган, уже  ринулся к отступающим солдатам:

– Назад, мать вашу! Всех под трибунал отправлю!

Чушь какая-то, подумал Николай, как бы издалека наблюдая за происходящими событиями, война что ли? Да и форма у всех, как в сорок первом году!

 Совсем рядом раздался взрыв, и Вавилова снова осыпало дёрном. Да ещё что-то просвистело рядом. После этого по-настоящему стало страшно.

 Офицеру удалось остановить своё воинство.

– В атаку! – зычно гремел командирский голос. Солдаты останавливались, подчиняясь приказу, и нерешительно топтались на месте, виновато опуская глаза.

– Вперёд, неоперуши! – снова крикнул офицер, а из-за покореженных взрывами берёз выползала серая людская масса с автоматами наперерез. И выстрелы…. Немцы, ужаснулся Вавилов, как же так!

 Он побежал. Побежал прочь от этого грохота, от этого воздуха, перемешанного с кровью и порохом. Побежал от своего страха.

 Взрыв прервал его бег, бросив на землю взрывной волной, и оглушил нескончаемым звоном в ушах. Конец, подумалось, как о постороннем.

…. Солнце клонилось к закату. Сколько ж я проспал, ужаснулся Николай и посмотрел на часы: восемь часов вечера! Да Егорка его со свету сживёт и пристыдит ещё! А потом вспомнил про свой сон. Эко разморило, надо ж так!

 Всю ночь в придорожной гостинице Девичьих Горок он ворочался на кровати и никак не мог уснуть. Егорка, просыпаясь от скрипа его кровати, всё вздыхал и, укутываясь в одеяло, сразу засыпал, умилённо улыбаясь, видимо, приятным сновидениям.

Тебя бы под взрывы, посмотрел бы я, пришла внезапная мысль. Дурак, о чём думаю? Какие взрывы?

 Но утром всё-таки уговорил напарника пройтись по центру.

– Нагоним, первый раз что ли? – сказал он Кондрашову, на что тот, к удивлению, согласился.

 А Вавилову хотелось найти памятник павшим героям. Не может быть, чтобы не было такого памятника! Нашли. Показала женщина, гуляющая с ребёнком. Здесь, на табличке этого монумента, Николай нашёл то, что хотел увидеть: имена бойцов и год гибели. 1941.

– Все полегли как один! – послышалось позади. Вавилов обернулся и увидел седоволосого старика с орденскими планками.

– Страшные бои были? – спросил он.

– Ещё какие…. – старик подошёл к монументу, – тридцать два человека. Новобранцы, петушки ещё…. Винтовки только-только в руки взяли. И старший лейтенант Некрасов, командир их. Говорят, ни один не отступил, до последнего солдата немцев держали. Так вот….

– А Вы здесь же воевали?

– Нет, сынок, я под Сталинградом…, – старик поклонился, посмотрел на Вавилова и Егорку, который внимательно слушал их разговор, и добавил, – Главное, чтобы помнили!

Дыхание тундры

Предисловие

Рядовой Синюков не сразу понял, что это за пятно показалось на светло-зеленом фоне тянувшейся к самому горизонту тундры.

 До смены поста оставалось полчаса, и Синюков уже предвкушал, как вытянет в караулке уставшие ноги, как хлебнёт из железной кружки свежезаваренный чай, а потом уляжется на топчан и на целых два часа провалится в такой желанный сон.

 Пятно становилось всё больше. Оно поднималось из слежавшегося ягеля, и уже можно было различить силуэт.

 Три часа ночи, а солнце и не думало заходить за горизонт. Полярный день продолжал своё шествие по арктическим широтам. Самое время для сна, поэтому Синюкову даже показалось, что он заснул.

 Склады, расположенные в трёх километрах от воинской части прямо в тундре, предназначались для обеспечения всего гарнизона. Расположенный здесь пост пользовался особой любовью солдатской братии, поскольку проверяющие сюда почти не заглядывали, и можно было поспать часок, не боясь быть застигнутым врасплох. Главное, периодически делать обход, чтобы потом доложить разводящему о целостности пломб и отсутствии происшествий на вверенном объекте.

 Пятно приближалось. Синюков уже видел, что это не просто пятно. Это девушка. Только какая-то странная девушка. По мере её приближения, всё яснее проступали сильно раскосые глаза, узкие губы, сложенные в неприятную и устрашающую гримасу.

«Брежу что ли?!»– подумал Синюков и, на крайний случай, передёрнул затвор.

– Эй, мадам! – пытаясь сохранить хладнокровие, крикнул часовой, – Стоять!

Не услышав ответа, Синюков направил автомат в воздух:

– Стоять, стрелять буду!

 Странная девушка остановилась. Только это была уже другая девушка: с красивыми, ярко выраженным прищуром, глазами. От милой улыбки тёплой волной накрывало сердце. Синюков, опуская оружие, даже разозлился на себя: « Я с ума сошёл?!».

Часть 1.

В дверь Черкашина постучали.

– Да! – недовольно крикнул начальник особого отдела части, с раздражением складывая в стопку разбросанные по столу бумаги. Вчера не до этого было что ли?!

– Товарищ майор, ЧП!

 В дверях стоял дневальный из штаба.

– Ну, что там ещё? – спросил Черкашин.

– Вас в штаб, срочно! ЧП!

В штабе командир полка показал на бумаги, лежавшие на столе:

– Николай Иванович, всё это, думаю, по Вашей части!

 Подполковник Дорчиев остановился около окна.

– Мне нужно на этот пост, товарищ подполковник! – Черкашин оторвал взгляд от документов и неспеша поправил портупею.

– Да, конечно! Приступайте немедленно!

 Солдат лежал, прислонившись спиной к складу. Открытые глаза немигая смотрели на окруживших его людей, как бы спрашивая: а зачем вы здесь?

– Его нашли в этом положении? – спросил майор Черкашин у начальника караула.

– Так точно! – старший лейтенант старался не смотреть на бездыханное тело солдата. – Разводящий сразу обнаружил труп, доложил мне!

– Ничего не трогали?

– Никак нет, товарищ майор!

 Черкашин присел на корточки. Солдатик, солдатик, что же с тобой случилось? Внешних повреждений нет. Только вот почему улыбка на твоём лице, да так сильно покусаны губы?

– Как думаешь, старлей, зачем он себе губы покусал?– Черкашин посмотрел на начальника караула.

– Не знаю, товарищ майор! Может от боли?

– Тогда улыбается почему?

 Старший лейтенант удивлённо пожал плечами.

– Ладно, оставь мне одного солдата и часового, остальных уводи. И этого… погибшего… уносите.

 Черкашин ещё долго осматривал близлежащую территорию, зачем-то нюхал ягель, ощупывал пальцами едва различимые следы. Солдат, оставленный ему в помощь, с усмешкойотворачивался в сторону, стараясь не проронить ни слова.

 А на утро на складах нашли второго часового. Та же поза, та же улыбка, те же искусанные губы…

 Черкашин рвал и метал. Требовал полного отчёта по посту, почти поминутного передвижения часовых, пытаясь найти хоть какую-нибудь зацепку.

 Он снова отправился на пост и снова ползал на коленях, снова пытался обнаружить что-нибудь постороннее, ранее не замеченное им.

 И всё-таки обнаружил. В руке второго погибшего часового. Небольшой катышек бисера.

– Ничего не трогали? – и в этот раз обратился майор к начальнику караула.

– Никак нет, товарищ майор!

– Ты хоть понимаешь, старлей, что в течение четырёх часов у тебя два трупа на объекте?!

– Да! – старлей испуганно дёрнулся и на лице появился нервный румянец.

 Майор чертыхнулся и махнул рукой: иди, мол!

 Думай, майор, думай! Черкашин отошёл в сторону и посмотрел в сторону горизонта. Откуда же ты приходишь, смерть? Дыхание тундры.… Почему-то эти слова мелькнули в воспалённой голове. А что, если действительно оттуда?

 У майора даже прошёл мелкий озноб. Ерунда какая-то! А что, если?

 Он достал из кармана найденный катышек. Голубоватый, гладко обработанный. Такими обшивают одежду местные аборигены. Стоп! Оленеводы!

 Километрах в пятидесяти находилось стойбище оленеводов. Они изредка приезжали в воинскую часть, снабжая скудный солдатский рацион рыбой и олениной. Командир смотрел на это сквозь пальцы, хотя, прекрасно понимал всю ответственность, которая ляжет на его плечи в случае внезапной проверки.

 Черкашин отправился в стойбище.

– Э, нет! – старик-якут отрицательно мотал головой,– Мои люди оленей пасут, рыбу ловят! Мои люди не убивают солдат!

– Да, не о том я, старик! – Черкашин старался произвести впечатление и сидел рядом, неудобно скрестив ноги.

– Мои – хороший люди! – продолжал твердить старик, посасывая потухшую трубку.

Поняв, что ничего нового не узнает, майор поднялся на ноги, но услышал недалеко от себя женский шёпот:

– Товарищ военный!

 Черкашин увидел молодую женщину. Она стояла возле чума и махала майору рукой.

– Ну, что?– спросил Черкашин.

– Понимаете, я студентка из Якутска. А это мой дед, и он ничего Вам не скажет!

– А что он должен мне сказать? И как студентка оказалось среди оленей в середине учебного года?

 Девушка, оглядываясь, отвела майора чуть в сторону.

– Понимаете,– она вздохнула,– у меня тяжело заболела бабушка… . А вчера утром она исчезла. Никто не видел, как она ушла в тундру.

– Да ты что!– Черкашин заинтересованно посмотрел в лицо девушке.– И как тебя зовут?

– Варвара. Варя. А студентка я бывшая. Влюбилась, бросила учёбу. Судьба, наверное!

– А муж?

– В тундру ушли, ещё неделю назад оленей погнали. Мы вслед собираемся. Да вот бабушка пропала!

 Черкашин достал катышек:

– Знакомо?

 Девушка испуганно отпрянула.

–Варька! – донёсся старческий голос.

Варвара направилась к деду, но остановившись, чуть слышно проговорила:

– Бабушки это…

– А сколько твоей бабушке?– успел спросить майор.

– Семьдесят!– донеслось уже из-за чума.

 Дежурный вездеход увозил Черкашина назад в часть, а в голове по-прежнему не было ни ясных решений, ни полного осмысления только что услышанного.

 Сутки прошли спокойно, без происшествий. Но Черкашин добровольно заступил на пост в роли часового. Лишь только стихли шаги разводящего, майор быстро зашёл за склады и долго, внимательно вглядывался в поросшую ягелем безбрежную равнину. Три часа ночи… Солнце беспечно движется над горизонтом. И вдруг Черкашин замечает, как метрах в пятидесяти, из земли начинает подниматься какое-то расплывчатое пятно. Пятно густеет, и вот майор уже видит девушку. Она очень похожа на Варвару, ту студентку, что видел на стойбище. Но чем ближе приближается пятно, тем больше становится ясно, что это и не девушка вовсе, а старуха с исполосованным морщинами лицом да подёрнутыми серым бельмом глазами.

– Стоять! – в исступлении пытается крикнуть Черкашин, но не слышит собственного голоса.

 А старуха всё ближе. Уже чувствует майор, как в ноздри проникает затхлый запах гниющего ягеля, как лёгкие наполняются ядовитым воздухом.

– Стоять!– всё-таки вырывается изнутри, да только внезапно онемевшие руки не держат оружие, и автомат почти неслышно падает возле ослабевших ног.

 И снова видит майор девушку. Высокую, красивую! Она тянет к нему свои ароматные губы, и Черкашин всем телом тянется к этому прекрасному созданию…

– Товарищ майор!

 Возле Черкашина толпятся какие-то люди, а он просто показывает на горизонт и пытается что-то сказать.

– Что, товарищ, майор, что?

 Добродушная и счастливая улыбка вдруг застывает на лице начальника особого отдела, и уже откуда-то издалека доносится слабеющий голос:

– Дыхание тундры…

Часть 2.

В госпитале Черкашин провалялся целую неделю. Ничего не болело, но постоянно шумело в голове, и откуда-то издалека, из-под корочки, выползало лицо безобразной старухи с бельмом на глазу. Майор пытался думать о другом, но видение это всё возвращалось и возвращалось, превращая ночной сон в бесконечную пытку.

 Он пытался вспомнить последние мгновения перед потерей сознания. Вот он замечает пятно в тундре, вот пятно приближается. Старуха! Да, старуха, которую он никогда не видел, о которой знает только со слов её внучки. Откуда тогда белое бельмо на глазу, если даже фотографии этой старухи нет? Значит, была эта старая ведьма на самом деле, раз такая деталь запомнилась? Дальше…. Внучка. Откуда взялась эта бывшая студентка вместо своей бабки? Ведь Черкашин и её видел! Он вспомнил даже то, как обессиленный, под воздействием неведомых чар, уронил под ноги автомат. Так, дальше…. А дальше тьма, да аромат мягких губ, пахнущих морошкой.

 Что это, гипноз? Ему ли, боевому офицеру, прошедшему крещение афганским огнём, начальнику особого отдела части, верить в подобные чудеса? Может, всё-таки диверсия?

 В дверь заглянул лейтенант.

– Дежурный по штабу, товарищ майор! – доложил он.

– Что у Вас, лейтенант? – Черкашин присел на кровать.

– Понимаете, товарищ майор… – дежурный замялся, – В общем, солдат из караульной роты пропал. Вчера днём. Разводящий караул менять пришёл, а его нет….

– Оружие где? – первым делом поинтересовался майор.

– В том-то и дело, что автомат оставлен на посту, а часового нет.

– Хорошо, лейтенант, идите. Доложите подробно у меня в кабинете. Я скоро!

 Начальник госпиталя настаивал ещё на паре дней отдыха, мол, нервная система ещё полностью не восстановлена, но Черкашин не был бы Черкашиным, если бы согласился!

– Ищи, майор! – бушевал подполковник Дорчиев, – Двое погибших за месяц, один вообще куда-то пропал, как это, а?! Нет ведь войны, в Москве олимпиада прошла, а у нас небоевые потери в части! Что я матерям этих солдат писать буду?!

– Разберусь, товарищ подполковник! – попытался успокоить командира Черкашин, – Анзор Тимофеевич, я обязательно разберусь!

 В своём кабинете майор задёрнул окна. Полярный день, что поделаешь! Одиннадцать вечера, а солнце на самой макушке светит! Вспомнил, как долго привыкал к такой аномалии.

Открыл дело, которое завёл сразу после гибели первого солдата.

Так, с утра первым делом ещё раз сослуживцев опросить надо. Может, письмо какое получил и в бега подался, может, мучило его что-то. Дедовщины в части не наблюдается, иначе он бы точно об этом знал – в каждой роте свои люди. Может, и не красиво, но зато спокойней. Вот и солдатик этот что пропал, Мантуров…. Черкашин вспомнил его: красивый мальчишка, чернявый, с кудряшками. На таких девчонки первыми бросаются! А здесь, в тундре, кому бросаться? Майор даже качнул головой. Кроме той студентки на стойбище, вроде, как и некому! Студентка…. Надо ещё раз на стойбище наведаться, пораспрашивать. У неё ведь и муж, кажется, есть, про старуху уточнить. Больно уж запутанное дело вырисовывается!

 Черкашин даже не заметил, как уснул за столом. Утром услышал шаги за дверью и проснулся. В коридоре шелестел шваброй дневальный, дежурный отвечал кому-то по телефону. Одёрнув штору, майор зажмурился. Солнце продолжало свой бег по кругу, а где-то в тундре скрывалась от Черкашина ещё непонятная и неразгаданная им до сегодняшнего дня тайна. На болотистой бесконечной равнине шла своя жизнь. Изредка вдалеке мелькали оленьи нарты, донося до слуха гортанные крики седоков, и запах вечности плыл над ягельными коврами.

Часть 3.

В караульной роте Черкашин долго беседовал с солдатами, интересовался, замечал ли кто какие-нибудь странности в поведении исчезнувшего Мантурова в последние дни. Все поголовно пожимали плечами, только сержант Чернов, после того, когда бойцы разошлись, рассказал майору, что два дня назад застал в ленкомнате Мантурова в полном одиночестве. Тот сидел, откинувшись к стене, и улыбался, мечтательно закатив к потолку глаза.

– Письмо что ли получил? – спросил тогда сержант.

– Да, нет, – чуть помедлив, ответил Мантуров, – здесь всё гораздо романтичнее.

 Большего Чернов от него не добился. Ушёл удивлённый, слегка прикрыв дверь в комнату.

– Больше ничего подозрительного, товарищ майор!

– Понятно.

 Прибежал посыльный: Черкашина вызывал командир части.

– Проходи, Николай Иванович! – Дорчиев показал на стул за столом, – Читай факс! Только что получено из штаба округа, – он протянул бумагу майору и отошёл к окну.

 Черкашину надлежало провести самое тщательное расследование случаев ЧП, произошедших в части за последний месяц. В целях концентрации усилий именно на этих случаях, все остальные дела передать своему заместителю, а именно капитану Светлову.

– Один справишься? – не оборачиваясь, спросил Дорчиев.

– Попробую, Анзор Тимофеевич! Здесь ведь как: чем меньше народу знает, тем больше шансов быстрее добраться до результата! Хотя…. Сержанта Чернова возьму в помощь?

– Бери. Только, дорогой Николай Иванович, ты уж постарайся, пожалуйста! – Дорчиев подошёл к майору и тронул его за плечо, – Сам понимаешь, как нам всем сейчас этот результат нужен!

 Отдав честь, Черкашин пошёл к двери. Его окликнул командир:

– Вездеход в полном твоём распоряжении! Да и вообще, любую технику бери!

– Есть, товарищ подполковник!

 Чернов оказался как никогда кстати: будучи родом из деревни, он неплохо водил вездеход, да и вообще, был расторопным малым! Пока Черкашин собирался к отъезду на стойбище, сержант с солдатами забросил под брезент пару бочек бензина. Уже подходя к КП, майор услышал ровное урчание Газ-71.

– Ну, ты молодец! – похвалил Чернова Черкашин.

 Тот довольный захлопнул дверцу кабины. Ещё раз вынул из сапога карту, что-то промурлыкал про себя, видимо сверяя расстояние:

– Вперёд, товарищ майор?

– Давай!

 Лихо развернувшись на месте, вездеход рванул в тундру, разбрасывая по пути ошметки влажной земли. Где-то там вдалеке, за двумя лысыми сопками, маячившими на горизонте, приютилось стойбище старика Ёнко. Черкашин чувствовал, что именно с этим местом связано появление на посту воинской части  духа в образе то ли старухи, то ли миловидной северянки.

 Его ждало разочарование. На месте бывшего стойбища нашли примятый ягель, обложенный по окружности комьями земли да чёрную золу на месте кострища.

– Откочевали! – с обидой вскрикнул майор и взмахнул рукой.

 От безнадёги стеснило грудь. Где теперь искать ниточку?!

– Товарищ майор! – услышал он. К нему бежал Чернов, показывая на дальнюю сопку, – Товарищ майор! Там следы от нарт! Туда они направились!

 Снова вернулась надежда, а это самое главное в любом поиске!

Черкашин заметил чуть в стороне от кочевья небольшой короб. Из него торчала палка для погона оленей. Майор направился туда. Ящик как ящик, вот только для чего? Пнув его ногой, понял, что внутри что-то есть. С трудом оторвав верхнюю дощечку, он заглянул внутрь и отпрянул назад, интуитивно прикрывая лицо руками.

 На недоумённый взгляд Чернова просто выдохнул:

– Старик!

Они долго сидели в кабине вездехода и просто молчали.

– Понимаешь, я когда-то читал, что именно так оленеводы хоронят своих умерших! – наконец выдохнул Черкашин.

– Почему в ящике-то, товарищ майор? – не понимал сержант.

– А это потому, что земля мёрзлая, и могилы копать здесь нет никакой возможности, соображаешь? Вот и делают им такие погосты из подсобного материала.

– Значит, нет больше старого Ёнко…. – мысли не давали покоя, – Но есть у нас студентка Варвара, внучка старика, есть её муж, к которому тоже есть вопросы, есть старуха, ушедшая в тундру много-много дней назад! Так что, давай, Чернов, заводи свой аппарат и двигай по следу. Авось, куда-нибудь он нас и выведет! Не хотел тебе говорить, но раз уж мы с тобой в одной упряжке…. Здесь, километрах в двадцати лагерь геологов. Чую, именно туда следы ведут. Заводи!

 Они мчались по тундре, продавливая ягель металлическими гусеницами, и Черкашин чувствовал, что расследование его только начинается. О возвращении в часть он пока не думал, потому как решил, что вернётся туда, только имея на руках полную картину всех происшествий.

Часть 4.

– Начальник отряда Левитин! – представился пожилой мужчина с большими, явно ухоженными, усами, – Леонид Николаевич!

Черкашин показал своё удостоверение и протянул геологу руку.

Они прошли к длинному, сколоченному из досок столу,  и Левитин показал майору на лавку:

– Что привело сюда, товарищ майор?

– Да как сказать, Леонид Николаевич…. Следы нарт сюда привели. Аж от самой стоянки старика Ёнко. Слышали про такого?

 Геолог задумался:

– Это у которого старуха в тундру ушла?

– Вот-вот, ещё и эта старуха на мою голову! – чертыхнулся Черкашин.

– О чём Вы? – не понял Левитин.

– Так, к слову пришлось. Так как с нартами?

 Геологи расположили свой лагерь прямо посреди небольшого лесочка, чудом оказавшимся на этих равнинных просторах. В диаметре километра полтора, лагерь был похож на живительный оазис, только вокруг простиралась не бесконечная пустыня, а безжизненные кочкарники тундры. Вот только была ли тундра безжизненной, Черкашин уже сомневался.

– У нас буровая километрах в пяти, – заметив, что майор осматривает окрестности, уточнил начальник отряда, – а здесь базовый лагерь! Два сезона по крупинке материал сюда доставляли: по досточке, по брёвнышку…. А сейчас и банька есть, и пара балков небольших. В лесу дрова. Сами понимаете, на буровой работа грязная, иногда баня желанней всякого ужина бывает!

 Чернов возился возле вездехода. Вот чертяка, подумалось Черкашину, а ведь  всю округу осмотреть успел! Ишь, как глазищами вокруг вертит!

– Так что с нартами? – повернулся он к Левитину.

 Тот почему-то смутился,  растерянно заморгал глазами. Потом подсел поближе и опустил на стол жилистые, с потрескавшейся  на пальцах кожей, руки:

– Раз уж Вы из такого армейского ведомства, расскажу одну странную историю. И ещё…. Видите вот тот сарайчик сколоченный?

– Ну? – заинтересовался майор.

– Так вот… – геолог замялся, – Там лежит  труп!

– Что?! – вскочил Черкашин.

 Левитин испуганно оглянулся и потянул майора за рукав:

– Да Вы присядьте, я сейчас всё объясню!

– Вобщем, мои орлы вчера немного закуролесили: где-то бражку, подлецы, хранили! Я здесь был, а первая смена после пересменки подпили немного, ну, и решили по тундре погонять. Вахтовый вездеход всегда под рукой, гаишников никаких! Понимаете? А в тундре на труп наткнулись. Я понял потом, что это и есть та старуха, что от старика Ёнко ушла!

– Сохранилась? – поинтересовался майор.

– Как живая, только высохшая уж очень! Ни кровинки на лице, как будто всю кровь выпили!

– Давайте-ка в сарай, Леонид Николаевич!

 Старуху эту Черкашин при жизни не видел, но понял, что нащупал первую ниточку своего  запутанного дела. Осмотрев тело, он понял, что и старуха, и пропавший  Мантуров, и погибшие солдаты, и даже призрак, пришедший к нему на посту в образе Варвары – всё это связывалось в какой-то единый, ещё не ведомый ему узелок, развязав который, раскроет череду преступлений, так внезапно начавшихся несколько недель назад.

– Отвезёшь тело в гарнизонный госпиталь. Доложишь подполковнику Дорчиеву обо всём, что видел здесь. Пусть вызывают опергруппу из Якутска, потому что здесь кроме армейских дел, чувствую, и гражданских немало. Передашь капитану Светлову, что в столе у меня папка лежит по всем делам. Надо пробить Варвару Ламдо. Это внучка старика, что мы с тобой нашли. Кто такая, круг знакомых, родственников. Она говорит, муж у неё есть. Про него тоже пусть всё узнает. Ну, ты меня понял. Доберёшься до части? – отдав приказания, спросил Черкашин.

– А Вы, товарищ майор?

– Я пока остаюсь, сержант. Найдёшь дорогу? – ещё раз спросил он.

– Конечно. Я присмотрелся здесь, – наклонился к уху Черкашина Чернов, – В лагере пять человек, да ещё девица какая-то возле бани крутилась. Увидела Вас и в лес ушла. Неспроста?

– Я разберусь, сыщик! – довольный наблюдательностью сержанта,  хлопнул его по плечу майор, – Ты задание выполняй!

 С помощью рабочих положили труп старухи в кузов. Вездеход, выбросив в атмосферу клуб едкого дыма, помчался к горизонту, постепенно превращаясь в точку, а потом и вовсе исчез среди колыхающегося над тундрой марева болотного газа.

– Лихой у Вас помощник! – услышал за спиной Черкашин голос начальника отряда.

– Да, уж… – согласился майор, – Кстати, Леонид Николаевич, я, не спросив разрешения, на постой у вас остановился. Вы не против?

– Скажете тоже! – развёл руками Левитин.

– Вот и славно! Вы рассказ свой не закончили, да и у меня вопросов столько, что ответов Ваших, надеюсь, на всю ночь хватит!

 Они направились в балок начальника отряда, и Черкашин, как будто о чём-то вспомнив, спросил:

– А Варвара, внучка умершего старика Ёнко, в вашем лагере живёт?

– И это заметили! – остановился Левитин и облегчённо вздохнул, – А я уж голову ломаю, как разговор начать, чтоб всё понятно было! У нас живёт! Как только старик умер, она сюда переехала. Муж ведь у неё на нашей буровой!

– Вот как?! – удивился Черкашин, – Ну, дела….

Часть 5.

– Варвару я с прошлых сезонов ещё знаю! – Левитин плотнее закрыл дверь балка, – Так, видел её на стойбище Ёнко. На зиму-то он в южную тундру всегда уходил, а летом непременно в этих местах оседал. Здесь, говорил, олени лучше жирок нагуливают!

 Начальник отряда  достал сигарету, чиркал спичками, сбивая нервную дрожь. Затянувшись, откинулся на лавке к стене и долго смотрел в небольшое оконце.

 Черкашин его не перебивал. Знал, что расскажет всё, даже для того, чтобы облегчить душу от смутных сомнений.

– А нынешний год что-то со старухой у них приключилось! – продолжил Левитин, – Молчаливой стала, только стонала по ночам да зыркала своим глазом по сторонам, чем очень пугала старика!

– Почему глазом? – всё-таки спросил майор, заранее зная ответ.

– Второй-то бельмом покрылся. Болячка, может, какая, да кто в тундре разберет, откуда зараза всякая цепляется! Разговаривал я с Ёнко как-то прошлой весной. Всё твердил, что вселился в его старуху посланец Нижнего мира. То есть Злой дух, по-нашему.

– Прямо, мистика! – вставил Черкашин.

– Вот и я о том же…. Так вот, – начальник отряда закурил ещё одну сигарету, – а внучка ихняя, Варвара, к тому времени уже и учёбу забросила, и замуж выскочить успела! Хотя, как замуж…. Так, познакомилась в Якутске с моим буровиком. Может, случайно, а, может, и нет! Я тут сопоставил кое-какие факты: как не крути, а вызывает подозрение это знакомство! И стойбище родовое здесь, и работы мы ведём в этом районе. А, значит, мужик всегда под рукой! Кстати, – спохватился Левитин, – его Андреем зовут, фамилия Полубояров!

– Ясно! – отметил для себя майор, –  сейчас он где?

– На буровой, как раз его смена! Так о чём я…. Да,  вот и прилетела Варвара с нашим же вертолётом сюда. В феврале, кажется…. Жила на стойбище, но у нас часто бывала, чуть ли не каждую неделю! Я отпускал, конечно, Андрея иногда на ночь к старикам. Варвара на оленях подскочит, вдвоём и уезжали. Понимаю ведь, что дело молодое, а здесь и радости-то никакой:  одни птицы да песцы по тундре, как привидения!

– А в этом году старика Ёнко видели? – спросил Черкашин.

– В начале лета, кажется…. – задумался Левитин, – Я ему тогда лично два десятка пачек соли отвёз. Удивил он меня! За всё время, пока я там был, несколько слов всего вымолвил. Всё твердил: хась, хась!

 На недоумённый взгляд майора добавил:

– Это «смерть» по-ихнему!

– Видел я его несколько недель назад – Черкашин вытянул занемевшие  ноги, – Мне тоже он странным показался. Ну, да ладно, потом что?

– А что потом? Старуха эта из чума вышла. Как глянула на меня, аж, душа в пятки ушла! Вот ведьма, прости господи! Тогда и поверил я Ёнко – точно хась!

– Да… – задумался майор.

– У старика ведь ещё двое работников было. То ли родственники, то ли наёмные какие, не знаю! Как старик умер, так они и исчезли. Ушли, наверное – в тундре кочевий много!

 Левитин опять закурил. Увидев укоризненный взгляд Черкашина, грустно усмехнулся:

– Зараза, конечно, сам понимаю! Ещё студентом пристрастился, вот до сих пор и маюсь!

– Как узнали, что старуха в тундру ушла, что Ёнко умер? – перешёл к делу майор.

– Варвара и сообщила! Сначала про старуху все уши прожужжала, а дней через десять про старика узнали. Она же и этот ихний обряд совершила. Парни мои, что старика в последний путь провожали, чудеса  про Варвару рассказывали! Мол, деда только по старым обычаям хоронить, и никаких гвоздей! Муж её, Андрей, потом неделю ни с кем не разговаривал, всё думал о чём-то.

– А что там было-то? – поинтересовался Черкашин.

– Говорили, будто и не Варвара вовсе возле короба стояла. Чужая, надменная, всё шептала про себя непонятные слова. Парни до того напуганы были, что в сторону отошли. А вечером, перед сном уже,  сознались, что, якобы, Варвара то в старуху превращалась, то опять в себя! Такие вот чудеса! Я им не верю до конца, конечно, но что-то ведь было, так?

– А Андрей что?

– Андрюха теперь всё больше на буровой пропадает. Дел у него, видите ли, невпроворот оказалось! А мне Варвару пришлось временно поваром  здесь оформить, а куда её? До этого по очереди варили…. – Левитин поёжился, – Неспокойно что-то! Как только старуху с тундры привезли, Варвара к ней даже близко не подошла. Мы, было, решили, обидела та её чем-то, как думаете, товарищ майор? От Андрея ведь и слова не добьёшься!

– Ладно, Леонид Николаевич, благодарю за беседу! – Черкашин поднялся, размял занемевшие плечи, – На ночёвку меня здесь определите?

– Конечно! – хлопнул себя по лбу начальник отряда, – Как это я?! Вон на тот топчан и устраивайтесь!

– Вот спасибо! – дружелюбно кивнул ему Черкашин, – И очень прошу: поварихе вашей никаких намёков на то, что я ей заинтересовался, хорошо?

– Это само собой!

– Да, – вспомнил майор, – а как рабочие относятся к тому, что Варвара им еду готовит? Ведь побаиваются её!

– Голод не тётка, товарищ майор, его не уговоришь! Пока, тьфу-тьфу, без происшествий!

– Ну-ну, – Черкашин присел на топчан, – даже это уже доброе известие!

А про себя подумал: «Решай майор задачку: старуха, внучка, призраки….».

Часть 6.

Бесконечна полярная ночь! Черкашин поймал себя на мысли, что очень хочется увидеть звёзды, луну, тёмное небо. Чтоб солнце всходило на востоке и опускалось на западе. За три года своей заполярной жизни он уже соскучился по всему этому.

В отставку пора, промелькнула залётная мысль, в отставку! Дослужился до майора, и ладно! На гражданке тоже оперативники требуются, там тоже работы непочатый край. А он орденоносец, офицер, начальник особого отдела. Непременно рапорт напишу, подумал, как о ком-то постороннем.

 Не спалось. В крохотное оконце балка через занавеску, сделанную из простыни, пробивались солнечные лучи. Стараясь не разбудить Левитина, майор осторожно вышел на свежий воздух  и осмотрелся. Лагерь спал. Чуть в сторонке, сразу за кухней, зеленела большая палатка. Ещё вчера, узнав, что Варвара отказалась от места в балке, Черкашин удивился этому её решению.

– Люди тундры, что ж здесь удивительного?! – усмехнулся тогда начальник отряда, – Мне, говорит, на воздухе сами духи жизнь продлевают!

 Майор пошёл, было, к палатке, но потом вернулся назад: подумают ещё чего-нибудь!  А в палатке что-то происходило. Черкашин услышал едва различимые звуки, напоминающие гортанное пение северных шаманов. Звякнул бубен и сразу смолк. Она что, шаманка что ли? Студентка, такая симпатичная девчонка и… шаманка?! Шевельнулась потаённая мысль, что именно здесь кроется начало, именно отсюда, с этой непонятной Варвары и надо распутывать весь клубок! И в первую очередь переговорить с её мужем. Или сожителем – это не столь важно.

 Черкашин вернулся в балок.

– Не спится? – услышал он голос Левитина.

– Да, никак не могу уснуть. Дел много, даже ночью покоя не дают.

– Это знакомо! – геолог повернулся набок, – А спать всё-равно надо!

 Он моментально уснул. « Счастливец!» – улыбнулся майор.

А потом на Черкашина навалилось что-то тяжёлое. Это нечто давило на грудь так, что перехватило дыхание. Холодные липкие щупальца обвили горло, и в ноздри ворвался отвратительный запах гниющего мяса. Этот смрад проникал внутрь и заполнял изнутри всё тело. Майору показалось, что его больше нет, что сам он превращается в трухлявый бездушный обрубок.  Куда-то понемногу уходили силы. Они тонкой струйкой покидали его бренное тело, и не было уже сил к сопротивлению. Так умирают люди, подумал Черкашин. Оказывается, это совсем не страшно. Ему привиделось лицо Варвары. Она злобно улыбалась, и майор понимал, что это её хищные пальцы так сильно сжимают сонную артерию. Вот только очень хотелось закончить здесь, в этом мире, только что начатое дело. Едва подумав об этом, майор почувствовал, как ослабла хватка, как притихла боль, давившая на грудную клетку. Ему даже показалось сквозь едва приоткрытые веки, как смрадный запах, похожий на сигаретный дымок, поднимался к потолку и плыл к двери, постепенно растворяясь в щелях дверного проёма. Лицо ведьмы исказилось гримасой, она неожиданно отскочила к стене и рассыпалась на тысячи невидимых молекул. Черкашин закричал и… проснулся. Машинально глянул на часы: пять утра.

 Левитина в балке не было, но на улице майор услышал его голос. Ругая себя за потерю бдительности, вышел на улицу. Увидев прибитый к углу умывальник, ополоснул лицо. Начальник отряда  беседовал с поварихой, видимо, давая какие-то указания. Заметив Черкашина, Варвара радостно всплеснула руками:

– А Вы здесь откуда, товарищ майор?!

– По делам, красавица, по делам! – сделав приветливое лицо, подошёл к ним Черкашин. Лицо у Варвары открытое, добродушное. Могло показаться, что она действительно рада появлению старого знакомого. Вот только не так всё, голубушка!  Ишь, чертята в глазах забегали, да нервную дрожь в руках никуда не спрячешь!

 Из леска к ним подскочило несколько лаек.

– А эти звери откуда? – поглядывая на собак, спросил майор.

– Со мной пришли, – погрустнела Варвара, – куда их теперь? Вот и носятся по тундре, как в былые времена. Сейчас поедят, и снова на волю!

 А ведь это ответ на мой немой вопрос: где же вчера собаки были? Занятно, красавица! Черкашин разговаривал на отвлечённые темы, а сам наблюдал за Варварой. Держится отменно, ничего не скажешь!

– Товарищ майор, у Вас ведь вопросы ко мне, наверно, имеются? – неожиданно спросила повариха, – Про бабушку с дедушкой, про мужа, про оленей. Наверняка ведь искали ответы на эти вопросы? – она обнажила белоснежные зубы, и Черкашин невольно ей залюбовался. «Чего это я к ней прицепился?» – в который раз спросил он себя. А вот интуиция была непреклонна: здесь копай, здесь!

– А как же, конечно, имеются! – отбросил тени сомнений Черкашин, – Много вопросов, Варя! Вот людей накормишь, тогда и поговорим!

– Хорошо!

 То, что она шаманка – это уже наверняка, едва вернувшись в балок, подытожил майор. Вот только где она этому ремеслу научилась? От бабушки? Выходит, старуха тоже шаманкой была? И почему в тундру умирать пошла? А солдаты как же? Да он и сам на себе все эти бредни испытал! А ночью сегодня…. Какой дьявол его на прочность испытывал? Или дьяволица?

 Вопросов было тысяча! Все они крутились в голове, и пока не на один из них не было ответа.

 В дверь заглянул Левитин:

– Может, позавтракаете, товарищ майор?

 Черкашин вспомнил, что со вчерашнего дня ничего не ел:

– Разве банку тушёнки….

– Это мигом! – начальник отряда выдвинул из-под топчана ящик, ловко выхватил из него банку, – На чёрный день для отряда лежит! – на удивлённый взгляд майора ответил он, – Разогреть?

– Не надо, Леонид Николаевич!

– Ну, ладно, поехал я на вышку, свои дела делать надо! Да, чай холодный в чайнике, если что… – Левитин махнул рукой и вышел из балка.

 Скоро смена прибудет, а там Андрей Полубояров. Вот с ним-то и надо поговорить в первую очередь! Вспомнилось ночное зловоние, и есть расхотелось.

Часть 7.

– Начальник особого отдела воинской части! – представился Черкашин. Несколько парней, уставших после рабочей смены, окружили майора.

– Да, не волнуйтесь так сильно! – успокоил он их, – Мне только Андрей Полубояров нужен!

– Ну, я Андрей! – вышел вперёд паренёк в натянутой на глаза кепке.

– Вот и славно! – боковым зрением Черкашин заметил, как поодаль, под навесом, напряглась возле кухонного стола Варвара.

– Андрей, мне побеседовать нужно. Сейчас или после завтрака? – поинтересовался майор.

– Лучше сейчас, чего ж тянуть, коли,  я так интересен!

 Парни засмеялись.

– Тогда прошу в балок начальника отряда! – предложил Черкашин.

 Оставшись вдвоём, Полубояров сник. Стараясь не смотреть на собеседника, он щёлкал костяшками пальцев и уныло смотрел в окошко.

– Что с тобой, Андрей? –  майор сел рядом и ладонью повернул к себе его лицо, – Если думаешь, что я заставлю тебя кого-то предавать, то ошибаешься! Мне этого не нужно так же, как и тебе!

– Извините…. – парень  виновато вздохнул и снова отвернулся к окну, – О чём рассказывать?

– Давай по порядку: как с Варей познакомился, как в стойбище к старикам наведывался. Может, что-то непонятное для себя замечал – мне всё интересно, понимаешь? Наговаривать и придумывать ничего не надо, договорились?

 Андрей помолчал, видимо, собираясь с мыслями. Черкашин не торопил, прекрасно понимая, как трудно произнести первые слова.

– Оттого, что ты мне расскажешь, можешь поверить, зависит и твоя дальнейшая судьба. Впрочем, может, и жизнь….

– Что ж, – начал Полубояров, – Если только жизнь…. – он грустно усмехнулся.

 Майор следил за парнем и внутренне удивлялся, как в какие-то секунды меняется человек: только что он видел растерянного, но вполне уверенного в себе человека, а сейчас перед ним сидел испуганный парень, который боролся со своими внутренними противоречиями.

– Ну? – подтолкнул его Черкашин.

– С Варей познакомился в Якутске, в кинотеатре. Так совпало, что места наши рядом оказались. Она в то время ещё в институте училась, а я уже год как после техникума отрабатывал. Так, бумаги в Управлении с места на место перекидывал, иногда образцы в минералогическом музее перебирал. Словом, ничего существенного. Техникум закончил, в армии отслужил, а, вроде, как и жить ещё не начал!

– Долго встречались?

– Месяца два. Потом у неё бабушка в тундре заболела.

– Это она так сказала? – спросил майор.

– Да. Я ещё удивился, мол, как поедешь-то, если учебный семестр не кончился. А она засмеялась и… поцеловала. У меня, говорит, новая жизнь начинается! Я понял, что уговорить её не смогу. А Варя всё на ухо мне шептала: коли, любишь, то и в тундре меня найдёшь!

– Чай будешь? – как бы невзначай спросил Черкашин.

– Не, спасибо.

– Ну, а потом?

 Парень отключился от ностальгических нот, и майор это заметил.

– А она к своим улетела! Институт, конечно, бросила, но, как я потом понял, нисколько об этом не жалела.

– Как же ты нашёл её, ведь тундра-то, вон какая?!

– Знал я, конечно, район, куда кочевал летом Ёнко. Мне сама Варя как-то на карте показывала. А тут отряд отправляли на разведку, да ещё как раз в эти места. До самого начальника Управления дошёл, но добился-таки!

– Ладно, с этим всё ясно! Про стариков что расскажешь?

– Когда я к ним попал первый раз, старый Ёнко ещё шустрый был. Работников своих подгонял, на старуху покрикивал. А она, карга старая, как ведьма глазами туда-сюда, туда-сюда! Вы уж простите, что я про неё так!

Черкашин промолчал, но понял, что на Андрея накатывался страх.

– У неё на глазу бельмо было? – спросил он.

– Было. Вот оно-то и сводило с ума!

 Майору тоже стало неуютно. Он подошёл к двери и немного постоял. Видел ведь он эту старуху, тогда на посту и видел! И здесь, только мёртвую уже!

– Так, – Черкашин вернулся к Полубоярову, – она шаманка была?

– Вот я и говорю: ведьма!

– Дальше!

– Варя с ними жила. Первый сезон я чуть ли ни через день на стойбище бывал, даже уйти с работы одно время думал и к ним перебраться. А что, с оленями обращаться научили бы! Там собаки здорово помогают!

– Эти, которые здесь?

– Их много было. Как стариков не стало, так и они пропали. Только эти вот и остались. Теперь у нас прижились.

– А олени?

– Варвара всё стадо продала, работников рассчитала. Пару олешек себе под грузовые нарты оставила, да ездовых парочку!

– Что-то я здесь оленей не видел! – вставил Черкашин.

– Здесь, в тундре, наверное….

 В балок постучали, и в дверь заглянула Варвара:

– Что же Вы, товарищ майор, и сами голодные и мужика моего голодом заморили?

– Варвара, Вы уж простите, но у меня ещё несколько вопросов. А потом отдам Андрея в Ваши надёжные руки! – извинился майор, – Дело такое, что каждый час дорог!

– Ну, ладно! – сверкнула глазами по мужу, и Черкашин заметил, как дрогнули мускулы  на лице Полубоярова, как снова засуетились сложенные на столе его ладони, и огонёк растерянности снова промелькнул в его полных безнадёги глазах. «А ведь он её боится!» – наконец, дошло до майора.

Часть 8.

Завтракали втроём: Черкашин, Левитин и Полубояров. На открытом воздухе под навесом, аппетит был отменный. Донимали комары, но старались их не замечать, изредка отгоняя назойливых насекомых взмахом руки.

 Варвара, подав завтрак на стол, ушла в свою палатку. Верно, ждет, когда я расспрашивать начну, решил майор. Что ж, пусть ждёт. После рассказа Андрея, более-менее сложилась картина всех происшествий.

 После приезда Варвары на стойбище старик занемог. Во всяком случае, всё это со слов Полубоярова. Даже когда Черкашин в свой первый приезд был на стойбище, старик уже плохо соображал. Тогда он показался майору странным. Значит, неспроста! Старуха к тому времени уже ушла в тундру, оставалась Варвара. Она и завела разговор про свою бабушку. Перестраховка? Ведь всё-равно узнал бы!

 Андрей рассказал, что после каждого своего появления на стойбище видел, как старики дряхлели буквально на глазах: Ёнко всё больше молчал, посасывая свою трубку, старуха всё реже выходила из чума. Зато Варвара цвела! Она шумно делала замечания работникам за любые малейшие промахи, покрикивала на оленей, а однажды натравила на маленького оленёнка собак. Те, гавкнув для острастки несколько раз, убежали в тундру. Видя, как изменилась гражданская супруга за последние месяцы, Андрей всё больше сомневался в своём выборе. А однажды застал Варвару за странным занятием: она стояла над сидевшей возле чума старухой и делала над её головой пассы. Старушечья голова дрожала, и очень страшно закатывался её единственный глаз. Тогда Полубояров напугался по-настоящему!

 Обо всём этом он рассказал майору. Потом замешкался, видимо, не решаясь продолжить.

– Товарищ майор, – наконец выдохнул Андрей, – она страшная женщина, опасайтесь её! Сильный гипноз лишает сил для сопротивления, случаются галлюцинации. Как-то, здесь уже, подошёл сзади, обнять хотел, а она повернулась, и я обомлел: передо мной старуха стояла! Ну, эта, бабка её! Я в сторону шарахнулся, а та просто засмеялась и к себе позвала. Только это уже не старуха была! Вот с тех пор и стараюсь с ней реже бывать….

 Закончив завтрак, Левитин ушёл к себе. Молчавший  всё это время Полубояров посидел немного для приличия возле Черкашина, извинился и тоже ушёл в свой балок. Даже жене спасибо не сказал, хотя бы через палатку!

 «А что, если предположить невозможное? – подумал майор, – Тогда всё встаёт на свои места!»

 От неожиданно пришедшей мысли ему даже захотелось закурить. Давно же бросил, лет двадцать назад! Бывают истории, которым нет объяснения. Их и наука старается не замечать, но ведь бывают! Если случаи, которые он расследует, как раз из той серии?

 Старая шаманка почувствовала, что жить ей остаётся немного. Вот только умирать она не собиралась! Зная, что недалеко находится воинская часть, старуха  посредством своего гипноза внушила часовым, что видят они красивую северянку, перед которой так трудно было устоять. Обездвижив солдат, старуха через поцелуи вытягивала жизненные силы у этих несчастных. Тогда он как? Тоже ведь поддался на эту уловку! Вот только тех самых сил у него оказалось побольше, да и смена караула оказалась вовремя!

– Варвара! – позвал Черкашин.

 Повариха вышла из палатки мгновенно, как будто ждала, когда её позовут.

– На допрос, товарищ майор? – наигранно спросила она.

– Просто побеседуем.

– А… – Варвара подсела рядом, – Может, тогда уж по тундре погуляем, чего ж здесь маяться у всех на глазах?!

– Вроде, и нет никого рядом! – стараясь понять, для чего это ей нужно, беспечным голосом сказал Черкашин.

– И всё же….

 Куда же ты меня манишь? Стало интересно:

– Пойдём!

 Они шли по мягкому ягелю, а майор всё откладывал свои вопросы, решая, с чего начать разговор. Варвара вела его в сторону бывшего стойбища, чему он очень был удивлён. Далеко позади остался геологический лагерь, а они всё молчали, думая каждый о своём.

 Внезапно Черкашин почувствовал, как начала неметь левая нога, затем правая. Он понял, что не может сделать ни шага. На немой его вопрос молодая шаманка только хихикнула, сделав пасс, движение ладони, какие делают фокусники на сцене, прямо ему в лицо. Зашумело в ушах, и закрутилось бездонное небо тундры прямо над его головой. Осознавая, что уже лежит на земле, Черкашин пытался поднять голову, только у него ничего не получалось. Над ним склонилось одноглазое морщинистое лицо уже умершей старухи. Она открывала свой беззубый рот, и майор чувствовал запах тленности. Он силился закричать, отчего всё больше веселил ведьму. Вот она стала опять Варварой. Опустившись перед ним на колени, северянка злобно кричит какие-то ругательства, потом поднимается и с надменным взглядом наступает ногой на его грудь.

– Вечность! – как будто издалека доносится до Черкашина грозный грудной голос.

– Вечность – это есть Дыхание Тундры! – вонзается в его затуманенный мозг, – Тундра бесконечна, так же, как и жизнь! Слабые погибают, отдавая эту жизнь сильным, и те остаются в этой Вечности! Год за годом, век за веком!

– Кто ты? – едва шепчет Черкасов, и сам не слышит своего голоса.

– Я – верный слуга бессмертного Нга, великого духа Нижнего Мира! Ты посчитал меня шаманкой, человек?! Ха-ха! Тысячи лет я живу в этих краях, тысячи! Шаман – посредник между мирами, ему неведомо бессмертие, потому что он всё-равно остаётся человеком! Я забрал силы у тех, тайну смерти которых ты стараешься разгадать! А девчонка в тундре своя – это стало понятно, как только появилась возле больной старухи. Вот что мне было нужно  – её тело, её железный характер, и сила воли несгибаемая. Да только сломал я эту волю и себе подчинил!

 Голос стих. Перед майором опять сидела Варвара. Добродушно улыбаясь, она гладила его по щеке:

– Всё разгадали, товарищ майор?  И солдатики эти, и полоумный старик, и одноглазая старуха  больше не годились для этой жизни, потому что оказались слабыми. Их силы теперь бегут по моим жилам. Это я под именем Варвары Ламдо продолжаю их никчемные жизни. А, может, и Вашу, как думаете, товарищ майор?

 Она засмеялась неестественным скрипучим смехом.

 Рядом мелькнули собаки, те самые, что крутились в лагере. Верные помощники, отстранённо пронеслось в мозгу.

– А третий солдат, тот, что исчез с поста? – почти беззвучно задал вопрос Черкашин.

– Этот, обессиленный, лишился разума. Да и косточки его, наверно, уже песцы растаскали. Так что по-своему тоже ушёл в Вечность! Сломали Вы мне всё, товарищ Черкашин, а ведь так хорошо всё продолжалось!

 Где-то взревел вездеход, и майор заметил, как от неожиданности вздрогнула повариха. Вскочив, бросила гневный взгляд в сторону лагеря и вдруг побежала. Она почти летела над набравшей спелый цвет морошкой, над тундровым ковром лишайника, а потом, перед тем, как растворится в воздухе, крикнула:

– А придурка моего можете себе забрать, у него всё ещё впереди! Таким же слабаком, как и все, оказался!

 К Черкашину возвращались силы. Поднявшись на локоть, он видел, как к нему на всех парах спешил тягач, из которого махал рукой Андрей Полубояров и что-то кричал. Сев прямо на ягель, майор обхватил руками колени и закрыл глаза.

А к вечеру тот же вездеход доставил его в часть.

 Дорчиев долго и внимательно читал отчёт Черкашина. Он то поднимал глаза на майора, то опять опускал. Наконец, бросил папку на стол и сел рядом:

– Понимаю, Николай Иванович, устали! С такими делами за месяц не справится. Ну, ничего, к нам специалисты прибыли, разберутся! Может, в отпуск?

– Спасибо, Анзор Тимофеевич, у меня вот! – Черкашин вытащил из кармана сложенный лист бумаги.

– Что это? – спросил подполковник.

– Рапорт. В отставку пора….

 Прочитав рапорт, Дорчиев положил его к себе в стол:

– Ну, это не мне решать, товарищ майор. В штабе округа рассмотрят, а пока на недельку в отпуск, не возражаете?

 На крыльце штаба, Черкашин всё-таки попросил у дежурного сигарету. Закашлялся и, чертыхаясь, бросил её в урну.

 Варвару Ламдо так и не нашли. Появится где-нибудь, конечно, но только под другим именем и с другой внешностью.

В лицо пахнул порыв слабого ветра. Майору даже показалось, что вместе с ним в его лёгкие проник и запах гниющих болот, и аромат спелой морошки. Чистое небо было безмяжно голубым,  а откуда-то издалека, из-за самого горизонта, летело навстречу дыхание вечности – Дыхание тундры….

Волчье племя

1. Мать всех волков

ОНА не помнила когда родилась. Вернее, совсем не знала. Но в её памяти отпечаталось время, когда ещё не было этих противно пахнущих машин, ещё в небе не оставляли следы гудящие самолёты, а охота на волков, её соплеменников, считалась у людей признаком удали и отваги.

 Мчались взмыленные кони,изнурённые долгой погоней, по следу неслись, не отставая, гончие собаки, и волчьи орды, привыкшие за сотни и тысячи лет путать следы, уходили от погони, ныряя в спасительные овраги и непроходимые дебри.

 Уходили не все. Погибали слабые и больные. Это потом, осознав, что только сильная и молодая стая способна быстро оставлять за спиной преследователей, ОНА придумала новый закон, свой закон. Поэтому, когда у волчиц рождались волчата, их приносили к ней. И только ОНА решала: жить или нет.

 Так было не всегда. Не один рискнувший возглавить стаю, остался лежать на земле, истоптанной лапами ушедших сородичей. ОНА знала, что только ей предназначена миссия сохранения племени. Это было настолько давно, что никто не смог бы посчитать, сколько поколений родилось и умерло у неё на глазах.

Волки делали набеги на деревни, резали скот, нападали на заблудившихся в лесу людей.

 Хорошее было время! Но однажды молодая самка принесла и положила перед ней маленького ребёнка. Это был годовалый мальчик. Он сильно кричал от боли, потому что болели раны, оставшиеся от волчьих клыков. ОНА и сама уже не помнила, что же тогда случилось. Схватив человеческого детеныша за ногу, утащила в свою нору, а потом долго зализывала ему раны, видя, как ребёнок успокаивался и затихал. Знала, что возле её логова постоянно бродили возбуждённые волки, но никто так и не решился заглянуть в лаз. И когда через день ОНА вышла на поверхность, все поняли: человеку жить.

 И он жил! Волчицы кормили его молоком, молодые самцы приносили мясо, а матёрые волки обходили стороной, отводя в сторону горящие гневом глаза.

 Лето сменяла осень, а зиму весна. Кто поведает, сколько прошло времени…. Вместе со стаей охотился неказистый подросток, который с годами взрослел, становясь статным  юношей. Он оказался более удачливым охотником, потому что легко открывал любые засовы и мог лежать часами, выслеживая добычу.

Ещё в самом начале ОНА поняла, что это не совсем обычный человек. Впервые, когда неокрепшими зубами он вцепился в кусок мяса, её удивило внезапное превращение живой плоти. На глазах маленький человечек превращался в волка! Мгновение, другое, и вот уже перед взором возник маленький щенок, который яростно рычал и жадно глотал целые куски, никого не подпуская к себе. Насытившись, он отползал в сторону, постепенно принимая человеческое обличье.

 Так и шла жизнь в волчьей стае. Кто-то старел и потом умирал, кто-то рождался и взрослел. Только её годы летели, не внося никаких изменений, оставляя волчицу всё такой же молодой.  Сколько лет прошло, сколько впереди – никто не знал. Да и не к чему это было! А однажды случилось то, чего ОНА ждала всё это время. В облике волка человек стал другом одной из волчиц…. Произошло чудо! Родившийся волчонок унаследовал от отца все его способности.

 Стало понятно, как сделать стаю сильной и непобедимой. Теперь волчицы рожали от человека-волка. ОНА сама контролировала рождаемость, не подпуская к самкам настоящих волков. После нескольких попыток обойти её запрет в стае назрел раскол.

 Вот тогда ОНА приняла свой второй закон. Через неделю в волчьем племени не осталось ни одной мужской особи чистой породы. Лишь ей было известно, каким тяжелым было такое решение. Даже через много лет в сознании мелькали обрывки настоящей волчьей охоты, но ОНА глушила их постоянной заботой о подрастающих поколениях, а потом и вовсе повела свою стаю в северные таёжные земли, где было меньше людей и больше пищи.

… Давно на земле нет того, кто первым впустил человеческую жизнь в волчью кровь. Время сроднило и перемешало всё племя. Отгремели летними грозами и зимними вьюгами века! Триста, пятьсот, тысяча лет!

МАТЬ ВСЕХ ВОЛКОВ…. Время не властно перед бессмертными, и годы не старят тех, кому стареть не суждено!

2. Начало

– Михалыч, счастливый ты человек! И на вызовы ехать не надо, и вставай во сколько хочешь! Одно слово – пенсия!

 Максим Орешкин протянул руку Корецкому. Иван Михалыч усмехнулся:

– Вам бы молодым только поспать!

– А то!

– Ладно, отдыхать, так отдыхать! – следователь Корецкий, а теперь бывший следователь Корецкий, по-дружески похлопал коллегу по плечу,– Работай, Максим, но если что обращайся! Как говорится – чем могу….

– Замётано, Михалыч!

Хороший парень этот Орешкин. Не по годам серьёзен, всегда старается вникнуть в суть каждого дела, терпелив, а это уже большой плюс в следовательской работе. Да и вообще, кто молодым не был, и почивать на лаврах не мечтал?!

 Иван Михайлович Корецкий с сегодняшнего дня официально числился пенсионером. Обиженным себя не считал, поскольку прекрасно понимал, что надо уступать место молодому поколению. Незаконченных дел не осталось, но его место в кабинете по негласному разрешению занял Максим. Стол находился у окна, а, значит, было светло, и просматривалась почти вся улица. На ней урчали многочисленные автомобили, слышался топот сотен ботинок, и поэтому казалось, что жизнь ни на минуту не покидала стены этого кабинета.

 Корецкий обернулся, но Орешкина уже не было. Ладно, пора так пора!

Иван Михайлович спустился по ступенькам, толкнул массивные двери Управления и собрался, было, отправиться на трамвайную остановку, как зазвонил сотовый.

– Юра, через неделю выезжаю! – прокричал он в трубку, узнав собеседника, – Уже и билеты взял, так что жди!

 Звонил Юрка Ершов, единственный друг, которым обзавёлся Корецкий за всю свою жизнь. Вместе во двор впервые вышли, вместе в школу пошли, так и просидели все годы за одной партой! Только Ершов после десятилетки в медицинский поступил, а Иван Михайлович в юридический подался. Но потом судьба свела их опять, где и проработали в городе до пенсии, Корецкий следователем, а Юрка судебным экспертом.

 И теперь Юрий Петрович Ершов звал друга на Вишеру. Уйдя раньше на заслуженный отдых, он махнул рукой на городскую жизнь, купил себе домик в одном из районных центров, что на Урале, и жил с супругой припеваючи, наслаждаясь рыбалкой и выращиванием огурцов, чего раньше за ним не наблюдалось. Говорил, что прошлый год к ним приезжали дети с семьями, и им там очень понравилось.

 Семья – больное место Корецкого. Так уж случилось, что не довелось Ивану Михайловичу понянчить собственных детей. Помогал поднимать Юркиных, а то и чужих, но вот своих…. Не повезло.

 Корецкий заскочил в подошедший трамвай, махнул перед кондуктором пенсионным удостоверением и расстроенный от нахлынувших воспоминаний, присев, уставился в окно.

 Неделя прошла быстро. Интуиция подсказывала Корецкому, что едет он для какого-то важного дела. Но, не решив для какого, успокоился. Закинул в сумку когда-то купленный «комок», который так и не удосужился обновить. Там тайга, пригодится. Пара рубашек, пара брюк, свитер, берцы да несколько футболок – вот и весь гардероб! Выходная одежда не понадобится, зачем она там? На месяц и этой хватит!

 Ершов встретил Ивана Михайловича радостно:

– Ну, Ваня, молодец! Сто лет не виделись! – он обнял друга, – Давай сумку, я на машине. По местным меркам ехать не так и далеко – восемьдесят километров.

 Соликамск остался позади, а Юрий Петрович всё рассказывал Корецкому об удивительных красотах здешних мест, о рыбалке, которая ждёт на самой лучшей реке России, о замечательной жене Полине, принявшей его решение о переезде «на ура». Потом спохватился:

– Устал, поди, а я здесь о своём!

– Ты говори, говори! – успокоил друга Иван Михайлович, – Хорошо здесь у вас, красиво!

– Это точно, особенно нам, пенсионерам! – он хитро улыбнулся, – Хотя и здесь я без работы не сижу. Помогаю, так иногда, местным органам.

– Много преступлений?

– Бывают! – вздохнул Ершов, –  Сам знаешь, работы почти нет, предприятия закрыты. Да и от бывшего лагеря поселенцы остались. Пьют, воруют порой. Серьёзного ничего пока не было, всё больше по мелочи. Вот и привлекают иногда: отпечатки снять, побои, если кто нахулиганил. А серьёзных нет, не помню! Да мы на окраине живём, почти на заимке. Так что у нас тихо. Рай, одним словом!

– Ну, и хорошо! – Корецкий откинулся на сиденье.

 Полина встретила его, как родного. Угощала то солёными грибами, то вареньем, не забыв сообщить, что прошлый год вместе с Юркой облазили все окрестные леса и набрали столько ягоды, что едва добрались до дома. А Ершов, увлёкшийся вдобавок резьбой по дереву, показывал свои творения и делился секретами мастерства нового хобби.

 Жизнь шла своим чередом. Было в ней всё: и радость встречи, и приятные воспоминания, и непонятное волнение, которое появилось сразу, лишь только Иван Михайлович ступил на перрон Соликамска. Здесь, на Урале, всё отходило на задний план, потому что только сейчас Корецкий впервые ощутил себя пенсионером.

 Через день они с Юркой собрались на рыбалку.

3. Запах смерти

– Места покажу, где такой хариус ловится! – Ершов закатывал глаза от предстоящего удовольствия, на что Иван Михайлович не мог не улыбнуться:

– Ну, ты рыбак!

 Они собирали рюкзаки, когда в окно раздался робкий стук.

– Заходи, кто там?! – крикнул Юрий Петрович.

Теперь постучали в дверь, и вошёл старшина в милицейской форме. Он молча бросил взгляд на Полину, потом на Корецкого:

– Дело у меня к Вам, Юрий Петрович!

Вдруг спохватился, – Доброе утро, Полина Николаевна!

– Здравствуй, Вася! – Полину посмотрела на него укоризненно и вышла в сени.

– Что там, Василий? – спросил Ершов, а Корецкий понял, что на рыбалку они сегодня, скорее всего, не попадут.

– Дело такое… – начал, было, старшина, глядя на незнакомого человека.

– Говори, Вась, это мой друг в гости приехал. Кстати, следователь!

« Бывший!» – хотел вставить Корецкий, но почему-то промолчал.

– В Романихе, ну, Вы знаете где это, на острове Романихинском обнаружен труп. Мужики на рыбалку поехали, к острову причалили. Пока ветки для костра искали, тут труп, значит, и обнаружили.

– Что-то не пойму, Василий, я-то что могу сделать? У вас и следователи есть, и эксперты! – Ершов пожал плечами и с сожалением бросил на лавку рюкзак.

– Юрий Петрович, Заметалов к Вам отправил. Вези, говорит, и всё тут!

– Ладно, – Ершов кивнул Ивану Михайловичу, – поехали! Может, на самом деле помощь нужна, коли сам районный прокурор зовёт.

 Милиция с прокуратурой находились в одном здании, и «уазик» лихо развернулся возле крыльца, подняв к небу клубы слежавшейся пыли. Старшина оглянулся, виновато улыбаясь, но Ершов и Корецкий уже выходили из машины.

 В кабинете Заметалова было прохладно, задёрнутые шторы почти не пропускали солнечные лучи, и здесь почему-то пахло архивными бумагами, на что Иван Михайлович сразу обратил внимание.

 Поздоровавшись с вошедшими, прокурор вопросительно посмотрел на Ершова.

– Знакомься, Сергей Сергеевич! – Юрий Петрович показал на Корецкого, – Иван Михайлович Корецкий, мой друг детства, пенсионер, а по совместительству лучший следователь всех времён и народов. А если серьёзно, Иван просто приехал в гости, но раз нужна моя помощь, то здесь без него точно не обойтись!

– Что ж, лично я не против такой помощи. Чаю?

– Можно! – Корецкий посмотрел, куда бы присесть, – Только без сахара, пожалуйста.

 Они пили горячий чай, присев к столу. Сергей Сергеевич то и дело подходил к окну и одёргивал шторы, было видно, что он не на шутку возбуждён.

– Дело такое, – наконец, не выдержал он, – Давайте разбираться, мужики! И ещё: Иван Михайлович, может, на «ты» перейдём? Удобнее, да и для дела лучше.

– Давай, Сергеевич! – согласился Корецкий.

– И так, – Заметалов развернул карту, – по существу: на острове Романихинском обнаружен труп мужчины лет тридцати. После опознания и опроса местных жителей им оказался житель посёлка Романиха Дутов Андрей Александрович. Сразу после службы в армии уехал в Пермь, где работал на стройке сварщиком. Года три назад вернулся. Жил с матерью, которая недавно умерла. Старая была, 80 лет! – Сергей Сергеевич посмотрел на Корецкого.

 Иван Михайлович кивнул.

– Вот после похорон он и начал куролесить! – продолжил Заметалов, – Подворовывал иногда, пока по сопатке не получил от кого-то. Обиделся, в летний период переехал на остров, где построил шалаш. Там начал браконьерить. Рыбу менял на продукты и сигареты. Водку никто ему не продавал, разве что мужики угощали, которые на рыбалке в его шалаше останавливались. А вчера как обычно на лодке добрались до острова, коробку тушёнки привезли, пару блоков сигарет. Шалаш был пуст. Мужики удивились, поскольку Дутов знал об их приезде и должен был ждать. Разбрелись по окрестностям, где и наткнулись на его труп. Люди у нас, конечно, и раньше пропадали, а теперь вот….

 Прокурор разложил на столе несколько фотографий.

 Лицо покойника выражало полное умиротворение, но было каким-то ссохшимся, не естественно бледным. А самое главное – на трупе отсутствовала нижняя часть одежды. То есть её совсем не было!

 Иван Михайлович поднял на Заметалова удивлённые глаза:

– А это что?

– То-то и оно! Брюки с трусами лежали в стороне, а он был вот в таком виде. Да ещё горло перерезано!

 Да, это было видно с первого взгляда. Тонкая полоса, как от ножа.

– Юра, по твоей части! – Корецкий глянул на Ершова.

– По моей…. – Ершов поднёс одну из фотографий к глазам, – Судя по характеру пореза, братцы мои, это не нож. Видите, срез краёв не такой ровный! Но по фото точно не определить.

– Потому тебя и пригласил, Юрий Петрович! Эксперт молод ещё, сам знаешь. Единственный мой следователь на выезде по другому делу, поэтому кроме вас…. Вовремя ты, Иван Михайлович!

 Корецкий кивнул.

– Тело в морге? – спохватился он, – Поехали, Юра!

 Районный эксперт показал акт вскрытия, а потом подвёл к трупу.

– Да, это не нож! – подвёл итог Ершов, – Вы заметили? – обратился он к эксперту.

– Было подозрение, – замялся эксперт, – да потом как-то…. Вас ждали!

– Акт перепиши! – недовольно проворчал Юрий Петрович.

– Конечно, конечно!

Они осмотрели тело, и Ершов снова обратился к эксперту:

– В акте не указано пятно в области паха, почему? Видите, оно засохло!

 Промолчавший эксперт только пожал плечами.

« Гнать тебя надо отсюда с такими знаниями!» – подумал Ершов, но ничего не сказал.

Корецкого заинтересовал сам порез. Прямой, глубокий, но не тонкий, какой оставляет металлическое лезвие. Насчёт ножа у него тоже отпали все сомнения.

– У него что, крови совсем не осталось? Ни капли не вытекло! – поинтересовался Иван Михайлович.

– И тоже подозрительно. Я ведь сразу это заметил, ещё по фотографии определил, но сомневался. Погуляй, Ваня! – Ершов похлопал Корецкого по плечу, – Нам здесь с товарищем всё заново делать надо! Попроси Василия, пусть домой отвезёт, а то я не скоро буду. Потом поговорим и обсудим, что делать дальше. Да и Сергеевич результаты ждёт!

 Эксперт снова промолчал.

 Домой Ершов заявился часов в одиннадцать.

– Не спишь, Ваня? – сразу с порога выкрикнул он. Заметив выходящего из комнаты Корецкого, поднёс палец к губам, – Чего это я?! Полина отдыхает?

– Давно уже.

– Вот так, Иван, – сбрасывая туфли, тараторил Юрий Петрович, – Навскидку доложу тебе: у нашего героя перед смертью, думаю, был половой контакт, и только потом у него была выпущена кровь!

– Это ты про пятно?

– И про него тоже. Семенники пустые, а это о чём-то говорит. Анализы пятна отправили в Пермь. Как только будут результаты, узнаем.

– На место преступления ехать надо. Обязательно!

– Это само собой! Только вот ещё что тебе скажу: края пореза как бы обсосаны, понимаешь? Как будто кровь у него пили, высасывали!

– Вампиры что ли?! – попытался пошутить Корецкий.

– Зря ты так, я ведь серьёзно, – обиделся, было, Ершов.

– Извини, Юра, просто неудачная шутка!

– С тебя станет…. – Юрий Петрович обнял друга, – Давай-ка спать, дружище!

 А наутро несла их быстрая «казанка», вверх по течению Вишеры-реки до небольшого населённого пункта Романиха. Порасспросив местных о происшествии, друзья отправились на остров. Корецкому показали место, где было обнаружено тело. Иван Михайлович отогнал всех любопытных, хотя, знал, что ничего существенного найти уже не получится. Время прошло, да и народу здесь побывало, скорее всего, предостаточно. Зато теперь было ясно: следов крови на земле близлежащей территории не было. В любом случае он бы это заметил.

Через несколько дней пришли результаты. В кабинете у Заметалова Ершов ошарашено таращил глаза, ещё и ещё раз перечитывая текст.

– Читал, Сергей Сергеевич? Это что?  Иван, посмотри! – протянул он Корецкому заключение.

 В заключении говорилось, что присланные для экспертизы биологические образцы являются остатками выделений половых желёз, и после определения ДНК принадлежат… волчице.

4. Поганая кровь

Конец августа выдался мрачноватым. Затяжными дождями прошёлся он над кронами вековых деревьев, орошая и без того влажную землю. Едва выглянувшее солнце сразу закрывали набегающие тучи, где-то там, высоко, рождались электрические разряды и, сопровождаемые громовыми раскатами, сверкали над всей бескрайней тайгой, от горизонта до горизонта.

 Две недели минули со дня страшной находки на острове Романихинском. Иван Михайлович уже и не помышлял о возвращении домой, во всяком случае, пока не была раскрыта тайна смерти Андрея Дутова.  Прокурор предоставил друзьям полную свободу действий, но порой подгонял, поскольку давили «сверху». Они и сами понимали, что растяжка по времени чревата «висяком», а это в следственном деле равноценно профнепригодностью. Информацию о половой связи с волчицей не разглашали. В конце концов, их признали бы шарлатанами и, не дай бог, засомневались бы в их психическом состоянии. Поэтому и решили с прокурором – никакой информации. Убийство, и всё!

– Что мы имеем, Юра? – Иван Михайлович внимательно перебирал собранный материал по делу. Полина суетилась на огороде, используя каждую минуту солнечного тепла, а они, уединившись на веранде, продолжали строить версии и сопоставлять факты. Ещё в начале следствия друзья разделились, и каждый собирал свою часть информации, чтобы вечером соединить её в одну, – Убийство молодого человека на острове Романихинском, которое совершено с помощью острорежущего предмета. После заключения экспертизы, знаем, что этим предметом оказались волчьи клыки. Притом заметь, клыки молодого волка, а после теста ДНК, теперь установлено точно, что это была волчица. Молодая, что выяснилось в результате всё той же экспертизы по исследованию волосков шерсти, оставленными зверем на лице погибшего. Он с ней что, целовался? И самое странное – у погибшего была половая связь с этой особью, но это не укладывается ни в какие рамки и чуждо человеческому пониманию. Идём дальше. Через несколько дней после убийства Андрея Александровича Дутова в районе заброшенного села Говорливое местным лесником Лазаревым обнаружен труп молодого человека, личность которого пока не установлена. Подозреваю, что он пытался чем-то поживиться в полуразрушенной церкви. Но это так, к дополнению. Труп находился в том же состоянии, что и в случае с Дутовым. И так же имелась половая связь с волчицей, и, слава богу, лесник этого не понял! После экспертизы установлено, что это была другая волчица. Тоже молодая, но другая!

– Мистика какая-то, – вздохнул Юрий Петрович.

– Дальше…. – Корецкий поднялся и размял затёкшие ноги, – Ещё через несколько дней на таёжной лесопилке нашли убитого сторожа. Меня насторожило вот что: убит так же, а половой связи не было! Почему? А потому, что сторож оказался пожилым человеком, пенсионером, если быть точным! Значит? А это значит, что волчиц интересуют только молодые люди. Ты что-нибудь понимаешь?

– Как-то не очень! – кашлянул Ершов.

– Вот и я так же!

 Вдали раздались громовые раскаты.

– Ну, сейчас опять начнётся! – недовольно проворчал Юрий Петрович, – Полина, заходи домой!

 Дождь налетел сразу, и пошла, загуляла стихия по полупустым улицам, заливая водой выбитый асфальт да деревянные настилы, установленные вместо пешеходных дорожек.

 Возле калитки остановился милицейский «уазик», из которого выскочил уже знакомый Василий. Он бегом забежал на веранду, на ходу вынимая из-за пазухи большой конверт.

– Это вашей группе лично Заметалов просил передать! И ещё интересуется как у вас дела по убийствам. Давно, говорит, не встречались, узнай, что у них там!

– Ясно, давай! – Ершов взял конверт и посмотрел на Корецкого.

– По убийствам работаем! – спохватился Иван Михайлович, – на днях предоставим всю информацию. Пока же, к сожалению, одни разрозненные факты.

– Понятно! Ну, я побежал!

 Василий так же быстро домчался до машины, и, заскочив в кабину, газанул, лихо развернувшись на «пятачке».

– Вот же непоседа! – кивнул головой Корецкий.

 Юрий Петрович рассматривал документы и качал головой:

– Посмотри, Иван! Теперь я совсем ничего не понимаю!

Это было повторное заключение экспертизы, обобщённое в связи убийствами молодых людей. В нём говорилось, что эксперты лаборатории затрудняются дать окончательный ответ, поскольку в образцах, отправленных на исследование, в ДНК присутствуют волчьи и человеческие хромосомы.

– Это как, оборотни что ли? – недоумевал Ершов, – Совсем уж сказка получается!

– Если бы сказка… – задумался Корецкий.

 А наутро позвонил прокурор Заметалов, попросив приехать. Он долго не мог понять, о чём ему говорил Иван Михайлович, а Ершову трудно было обосновать суть заключения присланных документов.

– Белиберда! – то и дело повторял прокурор, вышагивал по кабинету и разводил руками, – А знаете, – он вдруг остановился, –  у нас здесь старый вогул живёт! Он давно оседлый, дети перетянули, как только его старуха умерла. Езжайте к нему, может, какую ниточку даст. По крайней мере, он хорошо знает историю этих мест. По-русски не говорит, но я с вами Риту отправлю. Она в архиве работает.

 Василий вёз группу, лихо объезжая колдобины, а Иван Михайлович всё смотрел на молодую сопровождающую.

– Извините, – наконец решился он, – вы вогулка?

 Девушка засмеялась:

– Манси. Вогулами нам прозвали первые русские поселенцы. Потом советская власть вернула историческое название, да и предки наши никогда не называли себя вогулами. Манси переводится, как «маленький народ» или просто «люди».

– О, интересно! – улыбнулся Корецкий.

 Старик слушал Риту и почему-то качал головой, словно соглашаясь с чем-то. Держал во рту замусоленную, давным-давно не видавшую табака трубку. Потом сел прямо на пол, из-под бровей посматривая на гостей.

– Дедушка Качеда, расскажите старую легенду манси о людях-волках! – попросила Рита. Она повторила этот вопрос на манси, после чего старик поднял голову и, не мигая, долго смотрел прямо перед собой. А потом то ли заговорил, то ли запел, но речь его была монотонной,  и как не старался Иван Михайлович, он не заметил в его голосе ни огорчений, ни радостных нот.

– Давным-давно, – переводила Рита, – тысячу лет назад, пришла на мансийскую землю одна волчья стая. Эту стаю привела МАТЬ ВСЕХ ВОЛКОВ, которую манси прозвали Эви. Стая Эви быстро уничтожила других собратьев и стала полноправной хозяйкой этих мест. А когда количество зарезанных волками оленей стало больше оставшихся в живых, охотники решили уничтожить Эви, отправив в леса самых опытных охотников. Многие тогда не вернулись назад, а те, что вернулись, рассказывали, что часто вместо окружённой стаи, встречались с обнажёнными девушками, которые, убегая в лес, манили за собой удивлённых охотников.

Потом на них внезапно нападали полуголые юноши, на глазах превращаясь в зверей, и вонзали в несчастных свои острые клыки.

Так на нашей земле появились люди-волки. Время от времени пропадали молодые охотники, желающих уничтожить стаю не было, потому что манси уже боготворили Эви, почитая её МАТЕРЬЮ ВСЕХ ВОЛКОВ, духом, которого убить невозможно. Так шли века, много-много веков, люди иногда видели волчицу с белой звёздочкой на лбу. Все понимали, что не бывает волков с пятнами, а, значит, на земле была всего одна такая волчица, бессмертная и жестокая….

 Старик умолк, посасывая свою трубку. Поднявшись, он что-то сказал Рите, а потом развернулся и ушёл в спальню, задёрнув занавеску.

– Что он сказал? – поинтересовался Ершов.

– Сказал, что десятки лет назад стаю видели у пещеры в районе Малого ручья. Ещё его дед рассказал ему об этом, но он молчал всё это время, потому что боялся за детей, за внуков. А теперь он старый, и ему бояться нечего!

– И это всё?

– Кажется, всё. А зачем вам это?

 Ответа она не услышала.

 Уже дома Корецкий с Ершовым несколько раз пересказывали друг другу легенду деда Качеды, сопоставляли с фактами, и сами не верили в то, что собирались искать людей-волков.

– Вот тебе и оборотни! – обронил Ершов.

– Они не оборотни, – уточнил Иван Михайлович, – Оборотни появляются в полнолуние, а эти….

 А наутро, доложив прокурору о проделанной работе и получив согласие, отправились к Малому ручью, уговорив одного местного охотника стать проводником. Они долго поднимались на моторке вверх по Вишере. Корецкий, подняв воротник, смотрел на берег и думал, что в этих молчаливых и тихих лесах обязательно должно быть что-то таинственное и неизвестное.

 В устье Малого, они оставили проводника у лодки, а сами пошли вверх, к пещере, которая со слов того же охотника, находилась на противоположной стороне ручья. Что в этой пещере, проводник не знал, сказав только, что в этих местах давным-давно никто не охотится, потому как числится за этой местностью дурная слава.

 Друзья долго лежали напротив пещеры, укрывшись в густом кустарнике. Ершов то и дело подносил к глазам бинокль.

– Не факт, что здесь действительно кто-то есть! – шепнул он Корецкому.

– А что делать, Юра, другого выхода у нас всё-равно нет. Как говорится, что имеем…..

Ершов дёрнул Ивана Михайловича за рукав и отдал бинокль:

– Смотри….

Из пещеры вышла волчица. Она покрутила мордой по сторонам, а потом вдруг затрясла боками и начала вытягивать лапы. Изумлённый Корецкий смотрел и видел, как из-под серой волчьей шерсти вдруг появлялось обнажённое женское тело молодой женщины. Она сбежала к ручью, на ходу распушив руками свои густые волосы.

– Вот красота-то! – чуть слышно прошептал Иван Михайлович.

Не добежав до ручья, женщина вдруг остановилась, внимательно всматриваясь на противоположный берег, как раз в то место, где находились Ершов и Корецкий.

– Кажется, засекла… – обречённо толкнул друга Юрий Петрович, но Иван Михайлович и сам понял это:

– Ветерок! У них же обоняние, как… у волка!

Женщина бежала к пещере, то и дело оглядываясь. Уже возле входа она вновь припала к земле, и вот уже возле самого грота стояла взъерошенная с оскаленной пастью волчица.

 Друзья бежали к реке, уже не опасаясь, что их могут услышать. Они издали махали рукой проводнику, и тот понял: завёл мотор и беспокойно ожидал их в лодке.

– Быстрее! – прокричал Ершов, помогая Корецкому забраться на борт.

– А что там было-то? – спросил проводник, когда лодка летела по течению, разбрасывая брызги по сторонам.

– Да так, – пытаясь сформулировать ответ, сказал Корецкий, – Вроде как медведь! Или волк….

– Я и говорю – места здесь нехорошие! – согласился тот.

 В прокураторе Заметалов, выслушав доклад Корецкого, попросил друзей подождать за дверью, а сам кому-то звонил, и было слышно, что прокурор пытался доказать собеседнику то, чего тот совершенно не понимал или просто не хотел верить.

 Выйдя в коридор, прокурор присел на скамейку и, достав носовой платок, стал вытирать вспотевшую шею.

– Вот так, – проговорил он, – Ваша миссия закончена.

– Это как? – встревоженно спросил Корецкий.

– А так, Иван Михайлович, вы свою работу выполнили на «отлично». Теперь это работа оперативников, они уже вылетели из Перми. И на крайний случай роту солдат туда из воинской части. Так, в оцепление, что б ни один зверь не ушёл! Со всех участников подписку возьмём о неразглашении. Юрий Петрович, вы же взрослые люди, должны понимать!

– Понимаем… – вздохнул Ершов.

 А вечером в дом постучался сам прокурор. Он извинился перед супругой хозяина за поздний визит, поругал расшалившуюся непогоду и незаметно кивнул Корецкому и Ершову: выйдем, мол.

– Ушли ваши люди-волки! – сообщил он, – Не все, конечно, но ушли. И эта Эви ушла, увела с собой молодых волчиц.

– Это как, Сергей Сергеевич? – поинтересовался Корецкий.

– Да так. Когда стали их из пещеры выкуривать, вот тут и началось. Начали люди выскакивать, голые, взлохмаченные, да только видно, что это пацаны совсем. Если по-людски, то лет пятнадцати-шестнадцати. На ходу в волков превращались и прямо на огонь. Какой тут приказ! От страха все палить начали, а когда в себя пришли – поздно было, ни одного живого волка. И… лужи крови рядом. Страшно и непонятно, но оперативники говорят, что чувствовали себя убийцами. Вроде, как и не волков постреляли, а людей. Так вот. Странно другое – ни одной женской особи среди убитых. Как будто всех мужиков на убой послала эта Эви. Странно, да?!

– Кровь, кровь… – пробормотал Ершов.

– О чём ты, Юрий Петрович? – спросил Заметалов.

– Да о том, что поганую кровь сохранила МАТЬ ВСЕХ ВОЛКОВ. Ведь кровь-то и не волчья, и не людская. Одно слово – поганая!

– Да уж… Ладно, пора мне! – прокурор по очереди протянул друзьям руку, – Рад, что удалось поработать вместе! С Юрием Петровичем ещё увидимся, а тебе счастливой дороги, Иван Михайлович!

 Уже затемно друзья сидели на веранде, и каждый думал о своём. Дождь, к которому давно привыкли, монотонно стучал по крыше, а Корецкий, словно наяву видел, как по разбитой дождями звериной тропе мчалась в неизвестность волчья стая.

– Куда ж они теперь направились, Ваня? – вдруг спросил Ершов.

– Думаю, Юра, вряд ли мы когда услышим о них ещё раз. Дальний их путь никому неизвестен. Может, в районы Тунгуски, а, может, в якутскую тайгу. А что, и мяса много, и парней молодых на них вполне хватит!


Оглавление

  • Туман
  • Поворот
  • Фея
  • Палец
  •  Портрет
  •  Старый барин
  • Бессмертный
  • Некто
  • Гать
  • Кондрашкино озеро
  • Заслон
  • Сказка
  • Летучий эскадрон
  • Отряд
  • Лешак
  • Хозяин
  • Удача
  • Старуха
  •   1.
  •    2.
  •    3.
  • Гаишник
  • Маршрут
  • Сашенька
  • Фёдор
  • Золочёная рыбка
  • Леди Юловского озера
  • Фотограф
  • Машина
  • Звонок
  • Берегиня
  • Ночной порой
  • Пятнадцатый вагон
  • Стрелочник
  • Квартиранты
  • Последняя точка судьбы
  • Челюсть
  • Паук
  • Браконьеры
  • Чёрный Демон
  • Пасечник
  • Спасение
  • Главное, чтобы помнили
  • Дыхание тундры
  •   Предисловие
  •   Часть 1.
  •   Часть 2.
  •   Часть 3.
  •   Часть 4.
  •   Часть 5.
  •   Часть 6.
  •   Часть 7.
  •   Часть 8.
  • Волчье племя
  •   1. Мать всех волков
  •   2. Начало
  •   3. Запах смерти
  •   4. Поганая кровь