Девятый день [Ардо вин Акисс] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

А знаете...

А знаете, я люблю,

Храню в своем сердце добрую память

О редких прогулках, беседах вдвоем,

О кратких мгновеньях прохладных объятий.


Что-то светлое, чистое, странное, важное

В жизни, увы, не случилось тогда.

Много печального, злого, отчаянного,

Впрочем, тоже прошло мимо и в никуда.


Разрываться на части вот так и приходится,

Знать заранее грустно тропу впереди.

И готов ко всему, было время настроиться

На самые странные краски судьбы.


Эй, Всеведущий Волк, Фиолетовый Зверь,

Перестань уже, что ли, идти по пятам.

Ты меня защитил от клыков и ножа...

Но не надо меня от страстей охранять.

Век нирваны не видать

Люди приходят, люди уходят,

И след, что оставят, смывают дожди.

Ветер уносит их голос из памяти,

Сгорают их тени в свете новой зари.

И много уйдет - сквозь пальцы водой,

Еще больше развеет - пылью или песком.

Осколки, обломки, фрагменты секунд -

Не останется целого. Отчаяться? Друг...

Сказано ведь: неспроста мы встречаемся,

Память - Иуда, разум с нею - что Брут.

Душа же большая - все запомнит, крылатая.

Врезается насквозь. Из нее не сотрут.

Винтики

Говорят, одиночество - крест, печать, проклятие небес, кармический знак тяжкого груза прошлых жизней.


Ты что-то совершил не то, кого-то обидел или предал, прогневал кого-то там наверху с нимбом и крыльями и арфой по-массивнее.


Чушь! Ересь дураков, готовых судить все и вся, и неважно, что так они просто закрывают глаза на свои собственные ошибки -


Учат нырять в нирвану, а сами топчатся на берегу, по уши в грязной мирской суете, не отскребая от кожи прилипшие золотые слитки.


Одинокие люди - они просто умеют ждать, ждать свою половинку, которая даже не половинка, а еще одна частичка чего-то большого.


И сами они - тоже всего-лишь частички, стержни и винтики одного большого музыкального механизма, разбитого, разобранного, для мира обыденного немножко чужого.


Механизм - шкатулка, наверное - когда-нибудь соберется, сыграет для всех свою волшебную симфонию.


А пока что одинокие винтики напевают себе тихо под нос - что-то простое, несложное, наивное слегка и местами вольное.

Воин

Звериный рык гремит под сводом,

И сталь звенит, и льется кровь.

Орда врагов все налетает скопом,

Оскалит клыки волчьи воин вновь.


Зверь-человек, в одном свободен,

Всем светом веры душу не спасти.

Сон безмятежный сердцу неугоден,

Он жаждет пламя к небу донести.


И верен без сомнений меч в руке,

Он даже сломанный не знает боли.

Осколком и таким противится тоске,

И счастлив даже этой смутной роли.


Он будет биться в узком коридоре,

Во тьме, и в поле чистом под Луной.

И никогда не сдастся в том задоре,

Однажды лишь дарованным Судьбой.


Расколет небо волчьим своим воем,

Укроет снегопадом жестокие края,

И бросит вызов тем незыблимым устоям,

Что позволяют править стаям воронья.

Где горы...

Где горы скалят зубы небосводу,

Сияет вечный чистый белый снег,

И Ветер носит лезвия мороза, кричит:

 "Из вас никто не совершит побег!"


Мы думали, что вырвемся из бездны

Тех чувств, что затянули нас,

Но Ветер воет вновь: "Беспечны!

Я ваша смерть, и я приду сейчас!"


До крови резал снегом наши лица,

Пытался сбросить в пропасть на клыки,

А мы боялись только, что случится,

Нам здесь расстаться грезам вопреки.


В забвение отправив слезы с болью,

Мы верим в нашу вечную любовь.

Бессильны здесь и даже Смерти когти,

За гранью жизни вместе будем вновь!

Голос и Вьюга

Пальцы застыли на клавишах бука,

Крашеный пластик не клацнет пока.

Замерла мысль, отвлеченная звуком

Вьюги за хрупкой пластинкой стекла.


Вьюга не знает усталости смутной,

Режет и студит сквозь слой кирпича.

И воет, и шепчет, кричит поминутно,

Просит, быть может, кусочек тепла.


В заверти снегом швыряется бурно,

Крышами скачет, проворно скользя,

Страшнее быть ей вовсе не трудно,

Но кто-то сказал очень тихо:"Нельзя".


Голос такой очень сложно услышать,

Тихий - так в тени бормочет свеча,

Но только от слова и время застынет,

И чья-то ладонь коснется