Сентиментальные сказки для взрослых [Николай Викторович Колесников] (fb2) читать онлайн

Николай Колесников Сентиментальные сказки для взрослых

Аленький цветочек-2 или роза для Королевы

Сцена 1. Москва. Южное Бутово

Раннее субботнее утро. Солнечный лучик скользнул сквозь неплотно закрытые занавески, пробежался по стене. Поиграл хрусталем в буфете, задержался на семейных фотографиях и… исчез. Словно бы его и не было. Наверное, скучно ему стало в этой простой квартире на окраине Москвы. Не «евро», совсем не «евро».

А это, между прочим, была квартира, полученная Александром Ивановичем Ивановым от государства 30 лет назад, сразу же после защиты кандидатской диссертации. Александр Иванович в то время считался едва ли не самым молодым и талантливым ученым НИИ. Где всё это теперь? Кандидаты, доктора, конференции и семинары. Канули в Лету и ученые, и НИИ. А от некогда перспективной научной темы, сулившей колоссальный прорыв в области промышленной химии, на память осталось лишь моющее, дезинфицирующее и дезодорирующее средство, которое с большим успехом использовала клининговая компания, где теперь работал Александр Иванович.

Что же, в то бурное время и более громкие имена уходили в забвение, уходили в песок, молча и без всякого следа для науки. До науки ли было Государству, когда рушилась Империя, когда уходили в небытие общественные институты, десятилетиями служившие её несокрушимой основой. Но именно тогда Александр Иванович и сделал свое самое значительное открытие в жизни: базис базисом, формации формациями, но у человека есть руки и голова, вполне достаточные средства, чтобы в любую эпоху прокормить и себя, и свою семью. А еще, именно тогда у него родилась идея сделать мир чуточку красивее, чтобы и добра в нем стало больше.

Итак, вот уже ровно 20 лет как Александр Иванович начал свои работы по созданию чуда, способного изменить мир к лучшему. И двадцать лет как его самая добрая, самая верная жена Надя, готовила ему завтрак на кухне и собирала нехитрый узелок на дорогу.

– Ты помнишь, какой сегодня день? – Стоя в дверях кухни спросил Александр Иванович.

– Еще бы, – Надя задумчиво покачала головой. – Ровно двадцать лет как я готовлю эти бутерброды. Если бы сложить их все вместе, то получилась бы… башня…? Интересно, какой высоты может быть башня из бутербродов, приготовленных за двадцать лет.

– Это не трудно посчитать. В среднем пять бутербродов толщиной в один сантиметр, итого пять умножить на 52 и умножить на двадцать, получится… 52 метра ровно, – все-таки ученый во мне неистребим.

– Что же, пятьдесят два метра неплохой результат. Надеюсь, когда все это благополучно закончится, этот факт найдет свое отражение в научной литературе?

– И может быть гораздо раньше, чем ты сейчас подумала. Возможно уже сегодня. У меня такое предчувствие, что последний эксперимент даст сегодня требуемый результат. Может, ты все-таки поедешь со мной? Проветришься, подышишь, как следует. Ты не представляешь себе, как там хорошо. «На свете счастья нет, но есть покой и воля. Давно, усталый раб, замыслил я побег…»

– Я рада, что тебе там хорошо. – Надя, смеясь, прервала мужа. – Нет, правда, рада, без всякой задней мысли. А поехать? Нет. Пожалуй, электричка в субботу – это испытание не для меня.

– Жаль. Очень жаль. Мне порой так не хватает тебя там. – Сказал Александр Иванович, подходя к жене, обнимая и целуя её.

– Так, целуются прямо с утра. – Из прихожей послышался голос Наталии, младшей дочери Алексанра и Надежды. – И потом эти люди будут учить меня, в каком часу должна приходить домой бедная девушка.

– Папа сегодня заканчивает свои опыты. Это поцелуй на счастье… А, кстати, во сколько всё же ты вернулась домой?

– Мои самые дорогие родители! Хочу напомнить, что у вас уже взрослая дочь, которая имеет право на личную жизнь. Кстати, я и сегодня планирую уехать к себе в мастерскую, папа. Так хочется закончить эту чертову скульптуру. Да и воздухом деревенским надышаться. Так что домой не ждите.

«К себе, в мастерскую», «мой загородный дом», – так Наталия именовала в разговорах с друзьями свою небольшую деревенскую избушку с сараем и конурой для собаки, которую родители в складчину купили ей недавно. Мастерская находилась в Орешкино недалеко от «лаборатории» отца, где он проводил свои опыты.

– И все же, не расскажешь нам, где ты была вчера весь вечер и половину ночи, в придачу? – спросил дочь Александр Иванович.

– Мы всем курсом ходили к Живописцеву, – Эдуард Живописцев был молодым талантливым художником, преподавателем и владельцем студии, где училась Наталия. – Смотрели его новый шедевр, называется «Мадонна 21-го века». Если честно, я так и не поняла, что на ней изображено. Какое-то хаотичное нагромождение кругов, треугольников, и сквозь всю эту галиматью просматривается контур женского лица. Сплошная загадка. Однако критики уже оценили эту его работу в 1 миллион долларов как минимум, – Наталия задумчиво взяла с тарелки бутерброд и откусила. – Кстати, наслушалась там историй о его невероятном взлете и почему у нас в России, почти все без исключения олигархи, выстроились в очередь за его «нетленными шедеврами».

– Расскажи нам, пожалуйста. Это будет интересно послушать. – Надежда оценила ситуацию и достала из холодильника второй батон.

– И самое главное – поучительно! – Кивнула Наталия. – Нет, я даже восхищаюсь его предприимчивостью. Представьте себе, что 5 лет назад, он через каких-то своих знакомых получает приглашение на вечеринку, которую организует в Москве Абрамович для своих приятелей. Да, тот самый Абрамович. То ли по случаю своего дня рождения, то ли по случаю приобретения футбольного клуба «Челси». История об этом умалчивает. Так вот он, то есть Живописцев, берет лист бумаги, и в стиле Энди Уорхола рисует именинника в образе этакого древнерусского богатыря, сидящего на пиру у князя Владимира. Сидит там наш Алеша Попович за княжеским столом и пьет из кубка с надписью «Champ. League». В роли князя Владимира, конечно же, наш ВВП. И назвал он это полотно, как некий эскиз к незавершенному историческому полотну «Богатыри на пиру у князя Владимира». Какими путями не знаю, но картину увидели и там, наверху.

– И что же?

– Да ничего. Изволили смеяться, только и всего. Но с тех пор наши олигархи в очередь к Живописцеву выстроились, чтобы он их хотя бы в массовке на этой своей картине запечатлел. И деньги дают, и на яхтах катают. Да что там. Особняк, где он студию себе обосновал, ему тоже какой-то олигарх недавно за копейки в аренду сдал. Вот такая история. Так наивные мальчики становятся мужчинами. Хотя, какой он мужчина, ему и лет-то всего около 30-ти, да и не женатый он к тому же ещё ни разу.

– Что же, человек умеет жить. Есть такая порода, которым не требуется долгих лет упорного труда, чтобы получить то, что они захотели. – В голосе матери слышалась явная ирония, или намек.

– Нет, мама, он неплохой человек. Я знаю, что он многим нашим студентам помогает, причём просто так, без всякой рекламы и показухи. Да и за обучение деньги берет только с тех, кто может заплатить.

– Дай Бог. И чтобы все у него было и дальше хорошо.

Воспользовавшись паузой, Александр Иванович наспех обнял родных, прихватил еду и поспешил покинуть уютную домашнюю обстановку, отправившись на вокзал. Его ждала лаборатория в Орешкино. И чудо, которое непременно должно было случиться. Не могло не случиться. Двадцать лет, это все-таки не шутка. Это целая эпоха, эпоха неустанного труда и надежд.

Сцена 2. Воскресенье. Вечер. Вагон подмосковной электрички

Несмотря на воскресный вечер, вагон электрички был практически пуст. Это радовало. Альберт Маркович выбрал свободное купе и расположился за столиком у окна. Но не для того, чтобы любоваться вечерними зорями или пейзажем. Они его мало интересовали. Точнее, они его совсем не интересовали. Как всякий большой человек, Альберт Маркович был не чужд маленьким слабостям. А если откровенно, то ему очень нравился его собственным профиль. Точнее – то, как он отражается в оконном стекле. Нет, и анфас был тоже хорош, но своим профилем Альберт Маркович откровенно гордился. Ещё бы! Римский патриций! Или древнегреческий бог, на худой конец. К такому профилю очень подошёл бы собственный дом где-нибудь на Рублёвке или белоснежная яхта на Лазурном берегу. Но не всё сразу. Пройдена лишь часть пути к заветной цели. И, самое главное, сделан правильный выбор. Он на правильном пути, а это важнее всего.

Альберт Маркович Волочинский считал себя умным человеком. Да он и был таковым. Иначе, кем был бы сейчас в Москве Степа Сволочинский. «Вот наградил фамилией покойный папаша, Царство ему Небесное». В лучшем случае был бы шестеркой на подхвате. Но никак не суждено было бы стать ему видным журналистом, без пяти минут главным редактором крупнейшего еженедельного издания столицы. А все почему? Да потому, что главное в жизни правильно обозначить цель и идти к ней, не смотря ни на что. Не случайно раньше говорили, что для достижения цели все средства хороши. Или, как сейчас говорят – игра забудется, а результат останется. Иными словами не важно, какими методами ты победил. Победителей не судят. Вот и он к своей главной цели в жизни шел, невзирая на трудности. Сначала исчез Степа Сволочинский. Ну, зачем он нужен был в Москве? При такой работе и с такой фамилией? В лучшем случае фельетоны в «Крокодил» писать. Потому и появился вместо простоватого Степы Сволочинского солидный не по годам Альберт Маркович Волочинский. Серьёзный журналист из популярного столичного еженедельника, неоднократно бившего в те годы мировые рекорды по тиражам. Правда, от тиражей этих изрядно отсвечивало желтизной, но на это у Альберта Марковича всегда был припасен ответ из обозначенных выше правил: «Игра забудется, а результат останется».

А задачи сейчас перед собой Альберт Маркович ставил самые серьёзные. Главное в любой карьере что? Найти людей, от которых всё зависит. Должности, звания, зарплата, наконец. С ними и работать. «Усердие и чинопочитание» – это, брат, не нами придумано, и не вчера. Вот он и сидит воскресным вечером в переполненном вагоне подмосковной электрички, а почему? А все потому, что Хозяин попросил. «Ты, – говорит, – Альберт Маркович, съезди, присмотрись к человечку, будет он с нами работать, или у него свои Хозяева найдутся. Да не столичным «гоголем» поезжай, а так, незаметно, по-простому, по рабоче-крестьянски. Народ в провинции не любит, когда к ним из столицы на «Мерседесах» приезжают, да их, «сирых», жизни учить начинают». Хозяин, он – голова. Ради такого человека и потерпеть можно. Альберт Маркович, смотрел в окно, с удовольствием предаваясь таким важным и нужным размышлениям.

Внезапно какая-то возня в тамбуре привлекла его внимание. Мужчина с огромной картонной коробкой на вытянутых руках пытался проникнуть в вагон.

«Как же достал меня этот народ своей неуёмной энергией!», – подумал Альберт Маркович.

А мужчина, между тем, поставил коробку на пол вагона и стал толкать её впереди себя, как речной буксир. Наконец, он протиснулся в вагон, и, снова взяв коробку на руки, бесцеремонно поставил её на сиденье, как раз напротив Альберта Марковича.

– Уф, – тяжело выдохнул он, – кажется всё цело, ничего не помял. Тем не менее он внимательно осмотрел каждый сантиметр своего картонного хранилища. – Действительно, всё в порядке. Слава Богу, теперь довезу.

«Бесцеремонность этого народа не имеет границ», – решил Альберт Маркович и демонстративно отвернулся к окну.

– Вы, простите, пожалуйста, но здесь такой случай. Я двадцать лет ждал, и вот, наконец-то, – нёс какую-то околесицу его случайный попутчик. А сам, между делом, устраивался всё удобнее, пока его коленки не уперлись в заграничные брюки Альберта Марковича.

– Ой, ещё раз простите, – сказал он. – Понимаете, двадцать лет неустанного труда, и вот, наконец, результат. Я до сих пор не могу поверить своим глазам. Разрешите, я аккуратненько, я вас не побеспокою. Только ещё раз взгляну на неё.

И, не дожидаясь ответа, незнакомец открыл коробку.

Сцена 3. Те же. Там же

Через некоторое время Александр Иванович и Альберт Маркович уже как старые знакомые сидели тет-а-тет за раскрытым столиком купе подмосковной электрички. В углу, аккуратно перехваченная скотчем, стояла таинственная коробка. На столе – плоская бутылка коньяка и две маленькие стопочки. Александр Иванович выпил уже стопки две – три, чего не делал, наверное, лет пятнадцать и опьянел, его лицо слегка размякло.

– Понимаете, тогда двадцать лет назад казалось, что моя жизнь как учёного кончилась. Многие, конечно, уезжали и меня звали с собой. Только как тут уехать. У меня жена, девочки, квартира здесь, наконец. Да, и с работой к тому времени всё устроилось. Я курсы бухгалтерские закончил. Самая востребованная работа по тем временам. А тут как раз наследство это неожиданное. Родители у жены скончались, и домик в Орешкино нам оставили. Домик небольшой, но и сад имелся, и огород. Я там многое потом переделал своими руками, теплицу вот построил капитальную. Только, понимаете, не может, нет, не должен человек без цели большой жить. Не для этого он на свет появляется. Людям он что-то должен оставить после себя, обязательно должен. Вот я себе цель и поставил. Вырастить цветок, краше которого на земле не было. Помните, сказка такая была в детстве, «Аленький цветочек». Чтобы смотрели на него люди и радовались, и меня вспоминали. Вот я и вырастил. Королевская роза! Королева цветов, цветок для королев!

– Да уж, – сказал Альберт Маркович. Его лицо выказывало глубочайшее почтение и уважение к рассказчику. – И в самом деле – «аленький цветочек»! Пусть будет – «Аленький цветочек-2». Так мы его и назовём.

– Нет, нет. Имя такому цветку должно быть более звучным и понятным. Чтобы сразу быка за … Вот, кажется придумал: «Роза для королевы»! Вот Вы опытный человек, Альберт Маркович. В разных местах бывали. Признайтесь откровенно, видели Вы прежде что-то подобное? А?

– Действительно, такого, пожалуй, я нигде не видел. Александр Иванович! Давайте ещё по одной за знакомство?

– Нет, нет, извините, Альберт Маркович. Я столько лет не пил, боюсь мне многовато будет и этого. А знакомство мы продолжим, как и договорились.

– Что же, не буду настаивать. Визитка моя у вас есть, Ваш телефон у меня тоже записан. Во вторник мы встретимся и все обсудим. Такое сокровище нельзя скрывать от народа. Нужно только по-современному всё это обставить, чтобы и своей выгоды не упустить. А что Вы хотите? По трудам и честь, и … гонорар соответствующий. Ну, вот и перрон. Ваша площадка. Я помогу Вам, подождите.

Волочинский важно прошел, нет, прошествовал впереди Александра Ивановича, освобождая ему проход и место для драгоценной коробки.

Сцена 4. Москва

Расставшись со своим новым знакомым, Волочинский быстрым шагом шёл по перрону «N»-кого вокзала, успокаивая нервную систему.

«Да, такой шанс бывает только раз в жизни. Кто бы мог подумать? Надо только всё тщательным образом продумать, чтобы не допустить ошибки и самому не остаться в дураках. Потребуются связи, выходы за границу. Один я не потяну. А делиться? Так не хочется делиться. Впрочем, если всё правильно рассчитать, дело пойдет на миллионы. Долларов!»

Альберт Маркович достал телефон, набрал номер.

– Алло? Это я, Волочинский. Да, все в порядке, босс, мэр будет с нами сотрудничать. Но я по другому вопросу. Мне необходимо срочно с Вами встретиться. Безотлагательно. Хорошо, еду.

Сцена 5. Где-то в Подмосковье

То, что ему было позволено приехать в этот подмосковный дом, говорило о многом. Несомненно, его шансы возрастали, в том числе и шансы стать главным редактором. А, возможно, и не только главным редактором.

– Значит, Степан, Вы считаете, что дело верное? – говоривший подошел к Волочинскому и плеснул в его стакан золотисто-янтарной жидкости.

Альберт Маркович явно был на седьмом небе. И то, что Хозяин называл его именем, которое для Волочинского было давно забытым, не играло никакой роли. Пусть себе потешится. От него, Альберта Марковича, не убудет.

– Безусловно, Босс. Поверьте, я недавно готовил материал по этой теме, и по выставке, и по юбилею. Если все правильно рассчитать и должным образом подготовить, победа будет за нами. Я уверен в этом.

– Это хорошо, что ты так уверен, Степа. И все же, давай с начала, по порядку.

– Хорошо, Босс. Итак, каждый год в конце мая на территории Королевского госпиталя в Челси, это в Лондоне, проводится международная выставка, на которой соревнуются флористы, проектировщики садов и ландшафтов со всего мира. Выставка проводится с 1862 года и носит официальное название «Большое Весеннее Шоу Королевского Общества Садоводов». И её обязательно посещает глава королевского дома со всеми чадами и домочадцами. А в этом году у королевы бриллиантовый юбилей, 60 лет на троне. И, я думаю, что победитель на этой выставке цветов будет иметь все шансы стать главным поставщиком цветов на всех мероприятиях юбилея. А это такая реклама и такие деньги, что дух захватывает.

– Да, пожалуй. Дело за малым – победить на этой выставке.

– Босс, я уверен… Я знаю, такого цветка еще не было на свете. С ним у нас будут все шансы на победу.

– Что же, давай попробуем. Есть у меня один тип на примете, и как раз в Лондоне сейчас проживает. Но смотри, Степашка, в случае чего, не головой ответишь. Мне твоя голова, по большому счёту, и не нужна вовсе. Я тебя сначала оберу до нитки, а потом отделаю, как Бог черепаху. Мертвым позавидуешь.

– И отвечу, Босс. Только шансы у нас на все сто процентов, с гарантией. Это же лох голимый, садовод-ботаник. Распишем так, что комар носа не подточит.

– Я тебя предупредил.

В это время Альберт Маркович Волочинский, он же Степа Сволочинский, уже набирал домашний телефон своего недавнего попутчика.

Сцена 6. Москва – Орешкино. Сделка

Семья Александра Ивановича редко собиралась вся вместе. Точнее, в таком составе, в котором собралась сейчас, давно уже не собирались. До назначенного времени оставалось совсем немного, поэтому Александр Иванович решил просто коротко рассказать домашним о последних событиях, ну и о предстоящем торжестве, разумеется.

Итак, сегодня Александру Ивановичу и Альберту Марковичу предстояло подписать исторический документ о создании международной корпорации «Аленький цветочек-2», после чего Александр Иванович со спокойной душой должен был передать Альберту Марковичу все свои наработки, технологии и, наконец, самое главное – маленькое чудо, драгоценный цветок. А там – Лондон, и… мечта всех флористов в мире – выставка на территории Королевского госпиталя в Челси. И, может быть…, впрочем, не хотелось загадывать раньше времени.

Все Ивановы были в сборе. И не только Ивановы. Старшая дочь, Ксения, тоже сегодня здесь, вместе со своим бритоголовым мужем, бывшим спортсменом, а теперь хозяином ЧОПа. Осчастливила родителей, так сказать. И Александр и Надежда уже давно честно признались друг другу, что Ксению они, грубо говоря, проворонили, недоглядели. И не стоило ссылаться на тяжелую работу и заботы о маленькой тогда Наталии. Все равно, нужно было уделять ей больше внимания, может тогда и не была бы она такой далекой от семьи, как сейчас. И дело тут вовсе не в расстоянии. Просто она стала другой, а если быть честными, то совсем чужой и для родителей, и для сестры. Но сейчас все были одной семьей. Победа объединяет.

В дверь позвонили. Александр Иванович поспешил открыть. На пороге стоял Альберт Маркович, но с ним был кто-то еще – господин в чалме, явно восточного вида.

– Позвольте представить. Господин Джага Мухаммед бей, можно просто, Джага. Он будет представлять наши интересы в Лондоне, – сказал Волочинский, и, наклонившись к уху Александра Ивановича прошептал: – У него такие связи! Он потомок какого-то индийского магараджи. И, сами понимаете, с королевской семьей в Лондоне у него чуть ли не родственные отношения. Во дворце едва ли не во всякий день бывает. Уверяю Вас, при поддержке этого господина, главный приз нам обеспечен.

И уже громко, для всех заявил:

– Уважаемые господа и дамы! Позвольте мне еще раз выразить свое восхищение гению и таланту господина Иванова, создавшему, не побоюсь этого слова, настоящее произведение искусства, которое обессмертит его имя.

Александр Иванович невольно покраснел, и дамы, посмотрели на него даже как-то по-иному. Между тем, Альберт Маркович продолжил:

– Наша адвокатская фирма и юристы господина Джаги подготовили все необходимые документы для подписания. Вы можете с ними ознакомиться.

Он достал из портфеля пачку документов, толщиной в буханку, не менее.

– Все они, правда, на английском языке. Этого требует международное право, но вы можете заказать перевод. А месяца так через три-четыре, как только вам подготовят русскоязычный вариант, мы с господином Джагой подъедем, если конечно, ему дадут визу, и у него будет свободное окно в его напряженном графике деловых поездок. Естественно, ни о каком авансе тогда и речи быть не может. Впрочем…

Магическое слово «аванс» застыло в воздухе, словно аэростат на подступах к столице в суровом 1941 году, породив при этом такую тишину, что стало слышно потрескивание вольфрамовых нитей в электрических лампочках.

– Впрочем, – продолжил Волочинский, – можно подписать только английский вариант, если, конечно же, вы доверитесь моему переводу с листа.

– Верим, верим. Мы Вам верим, Альберт Маркович, – от имени всех проговорила Ксения. – Ведь правда, мама, папа! Почему бы Альберту Марковичу самому не перевести для нас этот документ.

– Да, да, конечно, – промямлил и Александр Иванович. – Зачем откладывать, ведь тогда можно и не успеть на выставку. А в компетенции и профессионализме Альберта Марковича у нас нет повода сомневаться.

– Вот и чудесно! Тем более я уговорил господина Джагу взять с собой некоторую сумму наличными, чтобы не терять времени с выплатой аванса. Итак, господа. Если кратко изложить содержание всех этих бесчисленных параграфов, статей и прочей юридической атрибутики, то смысл сего документа сводится к следующему: господин Джага берется представлять ваше чудесное произведение цветоводческого искусства на Королевской выставке в Челси. А в случае присуждения вашему, ой простите, нашему цветку главной премии, господин Джага выплачивает вам сумму в СТО ТЫСЯЧ долларов США. Из которой, напомню, 10 процентов составляют мои комиссионные.

Для достижения нашей высокой цели, господа, создается международная компания или, говоря современным языком Закрытое Акционерное Общество. Как мы с вами его хотели назвать? «Аленький цветочек-2»? Почему два? Ах, простите, один уже был? У писателя Аксакова? Понятно. Для чего создается Закрытое Акционерное Общество «Аленький цветочек-2». При этом, господин Иванов и господин Джага имеют по 45 процентов акций указанного общества, а господин Волочинский – 10. А теперь о технической стороне вопроса. Господин Иванов передаёт господину Джаге всю технологию по выращиванию цветка, а также все существующие экземпляры на сегодняшний день. Для подготовки их к выставке, разумеется. Указанная технология и образцы, будут считаться взносом господина Иванова в уставной капитал общества и возврату не подлежат, ни при каких условиях. А господин Джага обеспечивает текущее финансирование проекта, иными словами несет все расходы по продвижению нашего цветка на выставке. В качестве доброй воли, а также подтверждения своей безусловной веры в успех нашего предприятия, господин Джага готов выплатить господину Иванову аванс в размере 10 тысяч долларов США. Кажется все. Теперь слово за Вами, господин Иванов.

Александр Иванович подошел к столу и подписал документы, заботливо приготовленные господином Волочинским. В это время уже хлопали пробки шампанского, принесенного гостями. Кто-то крикнул «Ура»; господа Джага и Волочинский торжественно преподнесли Александру Ивановичу его экземпляр учредительных документов на английском языке. Церемония подошла к концу, настало время ехать в Орешкино, чтобы завершить начатое.

Поездка на комфортабельном автомобиле не шла ни в какое сравнение с поездкой в переполненной электричке, но Александру Ивановичу было почему-то грустно. Закончился целый этап жизни. Двадцать лет трудов и надежд.

Процедура передачи не заняла много времени. Двое рабочих, прибывших на микроавтобусе, просто вынесли из теплицы все горшочки с рассадой и готовыми экземплярами чудо-цветка, а господин Волочинский забрал тетради с записями двадцатилетних опытов. Всё.

Александр Иванович чувствовал, что сейчас ему очень нужно было побыть одному, и, ссылаясь на необходимость наведения порядка в лаборатории, остался в Орешкино. Ему было грустно, но в утешителях он не нуждался.

После отъезда шумной компании в доме стало как-то по-особенному тихо. Лишь откуда-то сверху доносилась негромкая музыка. Может, прямо с небес?

Теплица напоминала разоренный дом. Как всегда при малейшем желании навести в доме элементарный порядок, откуда-то непременно появлялась такая куча старого барахла, что казалось, потребуются годы, чтобы всё разобрать.

И тут внезапная мысль ударила Александра Ивановича прямо в голову. Боже, как же он мог забыть! Там, за лианами томатов и огурцов у него был еще один, совсем крошечный опытный участок! Участок, на котором он заложил серию новых опытов. Впрочем, он тут же решил, что стыдиться ему нечего, и никакого обмана с его стороны нет. Сегодня он продал только «аленький цветочек-2», и потому, новое направление исследований принадлежало ему одному. А значит, снова ждали бесконечные опыты, бессонные ночи, находки и разочарования. От одной мысли об этом стало как-то светлее и теплее вокруг. Жизнь продолжалась. И в ней снова появился смысл… и новая надежда.

Сцена 7. Радости и печали в доме Ивановых

Как писал римский историк Тацит, удачу каждый приписывает себе, а вину за несчастья всегда возлагают на одного. Или, говоря современным языком, у победы тысяча отцов, а поражение – всегда сирота. Но сейчас вся семья Ивановых были победителями и сияла лучезарными улыбками, а уж планы? Планы на дальнейшую жизнь были такими, что просто в горле перехватывало.

Ксения, как старшая дочь, потребовала квартиру в Москве, деньги «на первое время», как она сказала. Что она имела в виду под «первым временем» и сколько именно денег ей было нужно, она деликатно умалчивала. Впрочем, всё было ясно и так. Хозяйка двух продуктовых ларьков в подмосковной деревне, она видела себя в роли владелицы универмага «Harrods» и прямой наследницей Мохаммеда аль-Файеда, не менее. Впрочем, в облаках она витала совсем недолго. Всё-таки, у старшей дочери был практический ум.

– Дорогие родители. И ты, Наташа. Предлагаю считать эти деньги моим запоздалым приданым. А посему…

И она спокойно переправила всю пачку денег к себе в сумку. Александр Иванович и Надежда только переглянулись:

– А что, мать? Может, и правда, отдадим всё Ксении? У нее семья, муж, хозяйство. Чего тут делить. Тем более выставка не за горами, а там на всех хватит?

– Поступай, как знаешь.

– А я? Вы забыли, что у вас две дочери, – подала голос Наташка. У нее планы были намного скромнее. Всего лишь небольшой ремонт в загородном доме – мастерской. – Крышу, наконец, перекрою. Андулином! – выдохнула она.

В ходе недолгих переговоров высокие стороны пришли к соглашению, что из полученной суммы 9 тысяч забирает Ксения, а остальные идут на хозяйство, и в том числе на ремонт «загородного особняка» младшей дочери. Наденька ничего не просила. Она была счастлива и так.

А тем временем «несчастье шлялось под окнами дома, как нищий на заре». Бедная Надя заболела. Она угасала с каждой минутой. Всё началось с обыкновенной простуды. Температура, лихорадка, недомогание. Но с постели она уже больше не поднялась. Силы окончательно оставили её. Лучшие терапевты Москвы осматривали больную, говорили мудрёные слова, назначали лечение, которое ни чему не приводило. Александр Иванович внутренне был уже готов пойти по разным знахарям и «целителям», когда один старый друг привел в их дом этого человека.

– Эскулапов Иван Иванович, – представился незнакомец. – Эскулапов – это моя настоящая фамилия, не удивляйтесь. Мой прапрадед был из крепостных, но сумел выучиться на лекаря, и даже стать лейб-медиком у самого Петра Великого. Он-то, государь-император, и фамилию ему придумал. Ну-с, давайте посмотрим, что тут у нас.

– А в лейб-медиках мой прадед недолго хаживал, – продолжил свой рассказ Иван Иванович, изучая при этом медицинскую карту Надежды. – Выгнали его из дворца с треском, без выходного пособия.

Рассказывая свою семейную историю, этот странный человек ни на секунду не прекращал внимательного и скрупулезного исследования пациентки. Потрогал лоб, проверил зрачки, сосчитал пульс. Затем, своими короткими, но сильными пальцами прощупал живот, печень, простучал почки.

– Он самому государю-императору, своему пациенту как-то правду-матку прямо в глаза сказал: Вы, говорит, Ваше Императорское Величество, либо пить бросайте, либо прямо сейчас гроб готовьте. Да-с, ни много ни мало. Судите сами, кому такой лекарь нужен? Нет бы порошков, каких дал, или микстурки попить посоветовал, а тут такое? Пить, дескать, бросайте. Хорошо хоть в Тайный Приказ не отправили. Списали во флот, судовым лекарем. Только вот ген свой этот, чтобы правду-матку, невзирая на чины говорить, он, видать, всем нам Эскулаповым по наследству передал. Ну, что же. Осмотр я закончил, анализы потом посмотрю. Будем лечиться, сударыня. Думаю, что всё у нас наладится.

И он улыбнулся так, что не поверить ему было невозможно.

Затем мужчины вышли на кухню, якобы «покурить», хотя оба не курили.

– Что, я скажу? Положение серьёзное. Уж простите за откровенность, но буквально года два назад вам сказали бы, извините, но шансов нет. Сейчас, слава богу, начали подобное лечить. Нужна операция, и, самое главное, нужен аппарат для реабилитации, «Кардиопсихограф». Делают его пока, только в Германии. И стоит недешево, около двухсот тысяч. Долларов, разумеется. Но результаты такие выдаёт, что право слово петь хочется, до чего эти немцы додумались. Такая машина! Мертвого поднимет, ей Богу. А с операцией не тяните. Если не получится попасть в федеральный список на бесплатную операцию, делайте за деньги. Тянуть нельзя. Нет, к сожалению, в России этого прибора нет. Разве что, в Кремлевке. А туда попасть, сами знаете, как.

Сцена 8. Триумф негодяев

Проводив Эскулапова, Александр Иванович подошел к своей Наденьке, сел на табурет у кровати.

– Что сказал доктор? Какой милый человек. Да, не тяни и говори правду, я не маленькая.

Даже эти слова дались ей с трудом, и она начала задыхаться.

– Лежи спокойно, не волнуйся. Слышала, что он сказал. Все наладится. Потребуется небольшая операция и лечение. Нужны деньги. А они у нас есть. Будут, по крайней мере. Ты забыла, что теперь мы, почти что миллионеры.

– Вот именно, «почти что». Как бы не обманули тебя эти твои партнеры. Ты у меня такой       доверчивый!

– Ну, что ты, Надежда. Надо верить людям. Господин Волочинский – известный журналист, а этот восточный бизнесмен, так вообще, чуть ли не родственник королеве.

Надежда заснула, а Александр Иванович пошел в аптеку за лекарствами. С недавних пор он предпочитал это делать в гигантском магазине, который открылся на их улице. Очень удобно, всё под рукой и цены немного ниже, чем в обычном магазине. А теперь там открылся ещё и аптечный ларек.

Гипермаркет встретил шумом, напоминающим восточный базар. На огромной площадке, лишь немногим уступающей размерами футбольному полю, продавали бытовую электронику со скидкой. Огромные плазменные панели по всей территории торговых площадей транслировали что-то очень красивое. Видно было, как толпа невероятно важных и изысканно одетых господ ходит по павильону, чем-то напоминающему цветочную галерею.

«Боже мой! – Выдохнул про себя Александр Иванович. – Это же идет прямая трансляция церемонии награждения победителей Королевской выставки цветов в Лондоне!» За своими хлопотами он и забыл об этом судьбоносном для их компании мероприятии. Что же, весьма вовремя он здесь оказался.

– Дамы и господа! Настало время объявить победителя нашего традиционного конкурса на лучший цветок 2012 года. И высокое жюри единогласно присуждает наш главный приз садоводу из Пакистана, господину Джаге Мухаммед – бею!!! И его компании «Королевская роза»! И камера крупным планом наезжает на…

«Постойте, но это же мой цветок! Однако наша компания называется «Аленький цветочек-2», при чем здесь какая-то «Королевская роза»?» – Александр Иванович застыл, не в силах оторвать глаз от экрана.

Нет, этого не могло быть, потому что не могло быть никогда. Потому что, в конце концов, даже у подлости и бесчестия должны быть границы. Но на экране Александр Иванович видел свое незабвенное творение в руках коварного господина в чалме. С улыбкой, напоминающей оскал ядовитой змеи, он подошел к королеве Елизавете, чтобы вручить ей Аленький цветочек-2 – мечту, разбитые в пух и прах надежды. Королева благосклонно приняла дар и в ответ передала хрустальную розу, главный приз «Весеннего шоу цветов».

Сцена 9. О друзьях и недругах. Отчаяние-1

Друзья познаются в беде. Об этом и спорить не надо. А пришла беда, отворяй ворота. Наверное, и говорить не стоит, что вся затея с акционерным обществом «Аленький цветочек-2» оказалась блефом, пустышкой, дурилкой Вселенского масштаба. И в роли дурака оказался Александр Иванович собственной персоной. Без цветка, без денег, без всякой надежды что-либо изменить. Конечно же, с подписанными контрактами он обратился в полицию, но там только посмеялись над наивным садоводом. А когда узнали о сумме полученного аванса, то смех с их лиц как рукой стерло.

– Десять тонн зелени за один цветок? Ты что, дядя? Да таких расценок даже у наших «азеров» нет. Иди отсюда и радуйся, что живой остался, спекулянт старый!

Что уж тут было говорить им об уникальности цветка. Об авторских правах и прочей с их точки зрения ерунде. «Иди и радуйся».

И Александр Иванович пошел. Сначала по больницам, устраивать Наденьку на операцию. Затем, уже вместе с Наталией, пошли по друзьям и знакомым собирать деньги. А результат? Никакого! И просвета в темной череде новостей тоже не было.

Очередь на бесплатную операцию была расписана на годы вперед. И это всё были смертельно больные люди, оперировать которых надо было еще вчера. Быть впереди, значит обречь на смерть того, кто сзади. И, главное, дело было не в каком-то особом корыстолюбии наших врачей. Нет, в основном это были благородные и порядочные люди. Не хватало элементарного: материалов, оборудования.

Увы, но надо было признать, что надеяться можно было только на платную операцию и немецкую аппаратуру. На первый план выходил пресловутый денежный фактор.

«Где взять деньги»? Этот вопрос Александр Иванович задавал себе каждое утро. Им же день обыкновенно и заканчивался.

Друзья, знакомые. Банки, благотворительные фонды, в некоторых из которых Александра Ивановича стали узнавать даже швейцары и здороваться при входе.

«Да, мы рассмотрим. Зайдите позднее. Оставьте документы нашим специалистам»… Наверное, можно было бы составить уже целый словарь из многообещающих фраз и, просто расхожих выражений, с помощью которых обычно сплавляют в неизвестность надоевшего посетителя. Впрочем, случались и трогательные эпизоды.

Старый товарищ Александра Ивановича принес 6892 доллара США, все свои сбережения за почти 30-ти летнюю деятельность на благо отечественной науки, и сказал, что сейчас он вполне может обойтись без них, так как недавно ему повысили пенсию и теперь на жизнь хватает. Он, правда, не уточнил, что всё повышение составило 213 рублей в месяц, на килограмм съедобной колбасы не хватит. Но, тем не менее, он был неутомим в своих поисках выхода из столь скорбных обстоятельств. Именно он и привел в дом Ивановых Эскулапова во второй раз и сказал ему:

– Иван! Ты должен помочь этому человеку. Спаси его жену, у тебя же золотые руки и гениальная голова. К тому же в твоем распоряжении целая клиника?

– Хирургическое отделение районной больницы ты называешь клиникой? Да, знаешь ли ты…

– Иван, ты сможешь. Я знаю. Подумай, что ты сможешь сделать?

В конце концов, Эскулапов сдался и обещал прикинуть свои возможности для лечения Надежды у себя в больнице.

И ведь придумал же! Где-то спустя неделю после этой встречи, поздним вечером он заявился домой к Ивановым, попросил чаю, и, выпив не менее трёх стаканов, наконец-то выдохнул.

– Уф! Хорошо. Итак, Александр Иванович, дорогой. Успехи у вас, похоже, нулевые. И на операцию в хорошей клинике мы рассчитывать не можем. Так? Ну, что же, как говорится, «голь на выдумки хитра». Операцию будем делать у меня в больнице. Я сейчас решил вопрос по самой необходимой аппаратуре. Её на время одолжат мои ученики из столичной клиники. Хорошие ребята, я ими горжусь. Но, для послеоперационной реабилитации прибор «Кардиопсихограф» крайне необходим. Стольких бы осложнений удалось избежать, а терапия какая! – Он мечтательно задумался. – Простите, я опять увлекся. Кстати, сейчас здесь в Москве находится владелец фирмы-изготовителя господин Бранденберг. И мы уже предварительно переговорили с ним. Он обещает скидки, но, к сожалению, небольшие. Зато гарантирует поставку прибора в течение 24 часов после предоплаты. Так что сто тысяч долларов это тот минимум, который нам необходим. К операции я буду готов примерно через неделю. Завтра можете привозить жену. Кстати и сами приезжайте. Иначе здесь вы себя сами доведете до инфаркта. У меня при больнице есть небольшое тепличное хозяйство, и комнатка небольшая имеется. Поживите пока там, моих работничков заодно поучите, как правильно морковку с редиской выращивать. Договорились?

– Договорились. И спасибо Вам, Иван Иванович.

Так Александр Иванович переехал в Орешкино, фактически свалив поиски кредиторов на плечи младшей дочери, Наталии.

Сцена 10. Квартира Ивановых. Отчаяние-2

«Словно бы никогда и не жили здесь люди», – подумала Наталия, закрывая за собой дверь, и опустилась на стоявший в прихожей табурет.

В квартире стояла мертвая, нежилая тишина. Не было слышно ни журчания воды в трубах, ни легкого гудения электроприборов. Ну, конечно же, отец, переехав в Орешкино, завернул все краны и отключил все, что можно было отключить. А она, приезжая домой, находила в себе силы только для того, чтобы добраться до подушки. Надо бы попить чаю и съесть что-нибудь, иначе силы совсем оставят её. Денег найти нигде не удалось. У тех, кто мог одолжить, их просто не было, а те, у кого они были… лучше и не вспоминать. «Вот наградил же Господь сестренкой», – подумала она, вспоминая детали недавней встречи с мадам «N», хозяйкой двух продуктовых ларьков в Орешкино и ее родной сестрой по совместительству. «Ксения, как ты можешь так говорить. Ведь это же наша мама!» – Пыталась убедить она сестру. Но видимо слов таких ей не найти. «Она не на улице лежит, а в больнице. А медицина у нас пока что бесплатная. А лишних денег у меня нет. Все в бизнесе». «Бизнесменша хренова», – это было, пожалуй, самое мягкое определение, которое нашлось тогда у Наташи. Короче, денег она не нашла и там. Впрочем, сестренка намекала, что если они надумают продавать квартиру, то она может поспособствовать.

Оставалось одно. Что же? Если судьбе угодно взять такую жертву за спасение матери, то она готова пойти до конца. Тем более, не у бедного последний грош отнимет. Как там говорил герой старого фильма: «Никем не могу быть на этой земле. Только вором». Она подошла к шкафу и вытряхнула из него на пол всю одежду. «Попробуем подобрать костюмчик».

Сцена 11. Как украсть миллион

Ночь. Пустынная улица старой Москвы. Здесь за двухметровым забором расположился старинный особняк, в котором сейчас проживал Эдуард Живописцев и где недавно он устроил свой собственный выставочный зал. Вдоль забора прокрался человек в черном облегающем наряде. Таинственный «ниндзя» явно пытался преодолеть каменную ограду. Но пока все было напрасно. Слишком высоко, одному ему было никак не справиться.

Вдруг, прямо в стене дома открылась калитка, из которой вышел здоровенный детина с авоськой. А из глубины дома послышался крик:

– Серега! Прихвати и мне пару «Балтики».

– Ладно, – ответил «Серёга».

Калитку охранник не запер, и Наталия мышкой проскользнула внутрь двора. Здесь, прячась в тени деревьев, можно было перевести дух и осмотреться. Второй этаж дома, где была расположена галерея, полностью погружен во тьму. Похоже, там никого не было. А на первом этаже был освещен холл. Оттуда же доносился звук работающего телевизора. Наташа прислушалась – футбольный матч! Полуфинал Лиги Чемпионов. Значит в запасе у неё был минимум час. Надо бы только внимательно осмотреть окна первого этажа, а вдруг….?

И точно, обойдя дом, она увидела приоткрытое окно туалетной комнаты. Охранники – дебилы или лентяи, а может, и то и другое вместе. Бедный Живописцев. Как только его самого с такой охраной не украли.

Она бесшумно проникла внутрь дома. Затем на парадную лестницу и на второй этаж. Здесь у Живописцева было что-то вроде маленького выставочного зала. Она всё прекрасно помнила по недавнему визиту на презентацию этой чертовой картины.

Наталия зажгла маленький карманный фонарик и подошла к картине. Да, это она, знаменитое полотно Живописцева – «Мадонна 21-го века». Наташа медленно провела лучом по картине. Что-то необычное виделось ей, что-то смутно знакомое, но времени подумать совсем не было. Она сняла картину со стены и… СИГНАЛИЗАЦИЯ !!! Оглушительно заверещал звонок. Особняк залило светом. Послышался топот ног по лестнице. В голове у Наталии пронеслось: «Всё! Попалась. Интересно, сколько сейчас за кражу национального достояния дают. Хотя, нет, про национальное достояние не докажут».

В комнату ворвался здоровенный, придурковатого вида охранник Живописцева и набросился на бедную девушку. Наталия отчаянно кричала, сопротивлялась, её лыжная шапочка съехала на лицо, полностью закрывая его. И – вдруг она услышала спокойный, слегка заспанный голос Живописцева, который подействовал на неё словно ушат холодной воды, парализуя и волю, и тело.

– Что здесь происходит, Семен?

– Да вот, вора поймал, господин Живописцев, – ответил придурок, у которого, оказывается, было своё имя. Одновременно он сдернул шапочку с головы Наташи.

– Наташа? Вы? Что Вы здесь делаете? – в голосе Живописцева послышалось неподдельное удивление.

– Известно, что. Ворует барышня, – это, конечно же, пояснил Семён.

– Подожди, Семён.Наташа, расскажите, что происходит?

Что же, всё можно потерять кроме чести и … гордости.

– Я вам не Наташа. И скажите своему идиоту, чтобы оставил меня в покое.

– Семён, оставь девушку и можешь идти отсюда.

– Но, господин Живописцев? Вдруг она маньячка какая-нибудь, а мы её даже не обыскали. Давайте, я хотя бы обыщу её.

Наташа в ужасе буквально вжалась в стену.

– Свободен, Семён. Иди вон, – сорвался Живописцев на крик, но быстро взял себя в руки.

– Наташа, простите, Наталия Александровна, объясните, наконец, что здесь произошло?

– Что произошло? – Наташа отчаянно шевелила извилинами, кажется еще немного, и они задымились бы. «А что если….?»

– Вы спрашиваете, что произошло? Я прихожу к Вам в дом, двери не заперты, а этот плохо воспитанный молодой человек, не знаю, кем он тут приходится, нападает на бедную девушку.

– Господин Живописцев. Врёт она, какой такой визит. Ночь на дворе. Давайте, всё-таки позвоним в полицию. – Видимо Семён, опасаясь за жизнь хозяина, ушел недалеко. А, скорее всего, просто подслушивал за дверью.

– Никуда мы звонить не будем. Сами разберёмся. Продолжайте, Наталия Александровна. Итак, что привело вас в мой дом?

«Эх! Была, не была. Главное не останавливаться и нападать первой.»

– Во-первых, я хочу сделать Вам официальное заявление. Если Вы не уничтожите свою так называемую «Мадонну», то я … Я … – «Господи, ну что бы еще тут придумать?» – Я … подам на Вас в суд!

Живописцев некоторой время молчал, оторопело глядя на Наташу.

– В суд? Но почему?

– Потому что, … на этой картине Вы, … на этой картине изображена я. А я своего согласия на это не давала. И, вообще, ваша мазня оскорбительна для меня. «Боже мой, что я несу».

Живописцев заметно покраснел, потом побледнел, затем подошёл к стене и снял картину. Вновь взорвалась сигнализация. Вбежал Семён.

– Отключи сигнализацию, Семён, – голосом Живописцева можно было резать металл.

Семён принялся что-то крутить в коробочке на стене.

– Итак, Наталия Александровна, Вы требуете, чтобы я уничтожил эту картину. Хорошо.

И, прежде чем Наташа успела вымолвить хотя бы одно слово, он подошел к столу и с размаху ударил картиной об угол. Мгновение, и угол стола показался в разорванном полотне. Сзади раздался какой-то глухой стук, от которого слегка завибрировал пол. Девушка оглянулась. Бедный Семён. На его глазах хозяин уничтожил миллион долларов. Его психика не выдержала. Бедняга упал и потерял сознание.

– Теперь – второе, Наталия Александровна.

– Что? Какое второе? – надо признаться, что и Наташа была слегка ошарашена поступком Живописцева. Не так часто на твоих глазах уничтожают произведение искусства, которое критики оценили в миллион долларов.

– Картину я должен был уничтожить «во-первых», а что я должен сделать во-вторых?

Наталия постепенно приходила в себя. «Эх, раз пошел такой расклад…»

– А, во-вторых, я хотела предложить вам купить у меня мой загородный дом и мастерскую, которую мне недавно подарил отец. Вы, я слышала, ищите себе жилье за городом?

– Да, и не только жилье, но и мастерскую. Мой олигарх предупредил меня, что не будет больше продлевать аренду на этот особняк. Но почему Вы продаете? Вы так гордились своим домом, столько рассказывали нам всем о нем. Даже мне он стал дорогим и близким. Заочно разумеется.

– Вот и прекрасно. Берите. И поверьте, если бы не срочные обстоятельства, я ни за что бы не продала его.

– Да, обстоятельства. У Вас, я слышал, тяжело заболела мать, и у отца какие-то неприятности.

– А вот это не Ваше дело. Так Вы берете или нет? Деньги мне нужны немедленно, потому я и не торгуюсь. Итак, сто тысяч.

– Да, да, конечно.

Живописцев подошел к какому-то ящику, открыл его, достал деньги.

– Вот, пожалуйста, ровно сто тысяч. Пересчитывать будете? Берите, бумаги оформим потом.

И он протянул ей СТО ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ!!!

«Похоже, что тюрьма от меня недалеко ушла. Успокаивает одно, что за мошенничество дают вроде бы меньше, чем за грабеж.» Однако Наташа со спокойным лицом положила деньги в сумочку и направилась к выходу.

– Наталия Александровна! Может, Вы позволите, я провожу Вас. Всё-таки сумма значительная.

– Не беспокойтесь, спасибо. А, впрочем, вызовите мне такси… до Орешкино.

Сцена 12. Финал

Раннее утро. Орешкино. Сад при местной больнице. На лавочке сидел Александр Иванович. Он ждал кого-то или чего-то. Чуда? Этого мы не знаем.

«Итак, я полный лузер. Но это, всего лишь констатация факта, открытие местного значения. Самое главное, где взять деньги? Сто тысяч долларов! Если бы нашёлся покупатель, то я, не задумываясь, заложил бы ему свою собственную жизнь. Все свои дни, оставшиеся мне здесь, на Земле, я сейчас отдал бы за эти деньги. Зачем мне жить без Нади, без Надежды. Самое главное, что у нас есть – это близкие люди, которые любят нас, и которых любим мы. А все остальное не имеет значения. Хотя, нет, вот деньги, оказывается, тоже нужны. Что же мне делать? Бросить всё и уйти «в никуда», но кто будет расхлебывать эту кашу, которую я заварил. Будь проклят этот цветок и его смертоносная красота, которая принесла в наш дом одни несчастья».

Вдруг он увидел, как по тропинке больничного парка идет Наталия с сумкой на плече. Она подошла к лавке, села к отцу и достала из сумки толстую пачку денег.

– Вот, папа, здесь ровно сто тысяч долларов. Иди, отдай Иван Ивановичу, пусть покупает свой прибор.

– Откуда это?

– Откуда? Я продала свою мастерскую.

– Но он же, этот дом и пристройка, они же стоят всего лишь 100 тысяч наших российских рублей.

– Папа, помолчи. Вот деньги, иди к доктору.

– Скажи, хотя бы, кому ты продала свой дом.

– Кому продала? Живописцеву!!

В этот самый момент к дому подъехала шикарная машина, из которой вышел спортивного вида молодой человек.

– Ой, папа, это он, – сказала Наталия и прижалась к отцу: «Видно тюрьма мне на роду написана. Хорошо хоть срок теперь будет поменьше, все же не ограбление».

Однако, молодой человек сделал совершенно непонятные на её взгляд вещи: он достал огромный букет цветов и направился прямо к ней. И вид у него при этом был совсем не агрессивный. «А может быть, еще поборемся?»

– Как вы нашли меня, Живописцев?

– Я же заказывал Вам такси. Простите, Наталия Александровна. И вы простите, Александр Иванович, но я всё знал: и про болезнь Вашей жены, и про … другое. А сейчас я хочу просить у Вас руки Вашей дочери, А Вас, Наталия, выйти за меня замуж.

– Замуж? Сейчас? Нет и еще раз нет. Пока Вы всё не расскажите. Что именно Вы знаете? И что означает Ваш визит сюда, в столь ранний час?

Всё-таки у Наталии характер был не отцовский, к счастью. Она мгновенно полностью овладела ситуацией.

Молодой человек стоял несколько растерянно. Видно был, как нелегко давались ему эти слова:

– Понимаете, мне все рассказали: и про болезнь Вашей мамы, и что нужна операция, и лечение. А также, что у Вас, простите, сейчас некоторые проблемы с деньгами. Я всё искал случая помочь, предложить Вам деньги, но никак не решался.

– Почему?

– Вы гордая. Вы могли просто выставить меня, или высмеять. Я боялся, что моё предложение унизит Вас, оскорбит.

– Живописцев! О каком унижении и оскорблении можно говорить, если на кону стоит человеческая жизнь. Здесь любая цена уместна. Вы разочаровали меня, Живописцев. Вот ваш веник, возьмите его обратно.

– Может, Вы оставите мне хоть какую-то надежду?

– Может быть.

В это время на больничном крыльце появился доктор, Иван Иванович, собственной персоной. И, весьма кстати. Увидев такую компанию, он радостно взмахнул руками и закричал:

– Здравствуйте, друзья. Вы, я вижу, уже познакомились. Андрей, ты привез прибор?

– Андрей! Какой Андрей? – В один голос с Наталией произнес Александр Иванович.

И какой прибор он имел в виду? Снова загадки.

Молодой человек обратился к Эскулапову:

– Извините, Иван Иванович, но наши друзья пока ещё не в курсе. Позвольте я сам всё объясню. Когда я понял, что не смогу предложить Вам деньги, я решил купить необходимую аппаратуру и передать её дяде.

Снова Наташа с отцом воскликнули хором:

– Дяде?

– Да. Иван Иванович родной брат моей мамы и, следовательно, мой родной дядя. Именно он и рассказал мне о ваших проблемах и попросил помочь с аппаратурой. И здесь только я смог бы помочь вам. Дело в том, что я давно знаю и господина Бранденберга, и его супругу. Она хочет, чтобы я написал её портрет. Недавно я дал согласие и пригласил их в Россию, а в качестве аванса за работу попросил привезти прибор. Сейчас он лежит у меня в багажнике. Наташа, теперь мне можно повторить свое предложение?

– Пожалуй, что можно.

Но не выдержав, она радостно бросилась ему на шею.

– Мы спасены! Как я рада, что не разочаровалась в Вас, Живописцев. Но. Подождите, Иван Иванович назвал Вас Андреем? Это ещё почему?

– Потому что это мое настоящее имя. Эдуард Живописцев – мой творческий псевдоним. Понимаете, мой отец – граф Андрей Андреевич Сумароков, он живет в Париже, там это можно, быть графом и носить такую фамилию, но здесь, в России? Согласитесь, что это невозможно.

Наталия произнесла чуть слышно:

– Почему невозможно? Графиня Сумарокова? Вроде бы ничего. Жить можно.

Наталия прошептала на ухо жениху:

– Слушай, Живописцев. А миллион долларов за твою «Мадонну» был бы нам сейчас весьма кстати, в качестве твоего взноса в будущую семейную копилку. Может быть, ты подсуетишься, по-быстрому, пока никто не знает про твои художества с полотном, всё восстановишь?

– Ты видно меня совсем за идиота считаешь. Картина давно уже в Лондоне, на аукционе Сотсби. А в доме у меня была копия. Там же всё написано было, на табличке, на стене. Надо было прочитать сначала.

Наталия больно пнула жениха носком по лодыжке.

– Ой. – Только и воскликнул он.

В это время из шикарной машины донеслись звуки радио, которые привлекли внимание всей компании: «Арестован международный авантюрист-террорист Джага Мухаммед-бей. Полиция города Лондона начала расследование, пострадавших просят обращаться по адресу – город Лондон, Скотланд ярд».

Негодяи всё-таки получили по заслугам. У лондонской полиции не забалуешь, она взяток не берет.

Тем временем, Александр Иванович, ненадолго скрывшись в своей подсобке при больничной теплице, вынес на улицу маленький горшочек. А в нем – новый шедевр.

– Я вот тут на досуге вывел новый сорт. Аленький цветок-2, это так, пустышка, а вот это – Аленький цветок-3, сами смотрите.

И вручил горшок молодым, которые принялись его рассматривать, охая и ахая.

– А может, мы назовем его «возрождение России» и подарим нашему новому старому президенту на инаугурацию? А потом зарегистрируем бренд и будем продавать по всему миру. Я буду дизайн горшков разрабатывать. – Воодушевленно сказала Наталия.

– А я буду их раскрашивать. – Добавил Андрей.

Что же, их можно было понять. Если бы молодость знала….

Но, наверное, именно для таких случаев и существуют родители, наставники, учителя.

– А может, ну, их всех? И президентов, и королев, и олигархов. – Сказал Александр Иванович. – Давайте отнесем цветок в палату к маме. И пусть он будет там, где сейчас он нужнее всего. И назовем мы его просто, одним словом – НАДЕЖДА.

Конец.

Машенька и Медведев

Глава 1, в которой происходит знакомство с главными героями

Обычно романтические истории начинаются с описания летнего вечера или весеннего утра, долгого блуждания по улицам главного героя, исполненного самых дерзких мечтаний и ожиданий. Но 21-й век более прагматичен, чем предшествующий, заинтересовать читателя описаниями восхода или заката стало теперь трудновато. А потому, сразу же покажем товар лицом, и попытаемся рассказать о наших главных героях всё, что мы знаем на данный момент.

Медведева у нас в Орешкине знали лет десять. Сергей Сергеевич преподавал историю в школе, читал лекции в Доме Культуры и даже вел там краеведческий кружок. Появился он в нашем городе после окончания областного пединститута. Одно это насторожило бы знающего человека. Судите сами: что делать в пединституте нормальному молодому человеку в наше время? Чему его там могут научить? Пожалуй, только тому, что никогда не потребуется в реальной жизни. Известно же – «ума нет, иди в пед». Но шли годы, Сергей Сергеевич набрал весу и авторитету, и, когда лет пять назад у местного начальства возник вопрос, «а кого ставить директором городского Краеведческого музея», иной кандидатуры на роль хранителя и ревнителя местных достопримечательностей просто не нашлось. Так прочно сидел Медведев у руководителей города в головах и иных частях тела со своей неуемной деятельностью на этой ниве. «Вот пусть сам и разбирается во всем. Авось, поумерит пыл и даст людям немного житья».

Однако вернемся к началу его жизни и деятельности в нашем городе. Первоначально фигура молодого преподавателя, а затем и директора, была весьма популярной в определенных кругах. Скажем более: Медведев был нарасхват. Приглашения на различные викторины, именины и крестины сыпались одно за другим. И отказать было нельзя. Люди могли обидеться. В чем же была причина столь пристального внимания? Да все очень просто. Медведев был холостым. И на его руку и сердце претендовали все местные красавицы, достигшие определенного возраста. С мужчинами в Орешкине всегда были проблемы. Так уж повелось, что мужики из нас наших мест всегда уходили на промыслы, а бабы сидели дома, чесали лен на куделю. При социализме, когда выросли корпуса прядильных и ткацких фабрик, крен еще больше усилился, и родилась тогда поговорка: «За невестой поезжай в Орешкино». Вот почему так ценился в нашем городе холостой мужчина. Отсюда были все эти суаре, и бланманже с пирогами вокруг подходящего кандидата.

Однако, скажем сразу, что все попытки местных «фемин» закольцевать молодого Медведева ни к чему не привели. Не получалось. Нет, Медведев не был женоненавистником, а некоторые девушки ему так и нравились. Просто у него была мечта и свой «Идеал». Когда-то давным-давно, попалась на глаза восторженному юноше одна репродукция. Их много тогда печаталось в наших журналах. Это была картина Хосе Риберы «Святая Инесса». Красота юной девы, не отказавшейся от своего Бога перед лицом позора и смерти, потрясла его воображение. В глазах Медведева она стала подлинным воплощением кротости и чистоты. Она-то, эта самая Инесса, и стала причиной того, что ни одна живая девушка не смогла пробиться к сердцу молодого Медведева. Так было и в школе, так было и в пединституте. Похоже, что шансов не было и у орешкинских красавиц. Да они и сами вскоре осознали напрасность всех своих ухищрений. К тому же, как только процесс знакомства приближался к опасной черте, Медведев замыкался и уходил в себя. Или становился вдруг каким-то нервическим и косноязычным. Но чаще всего он начинал говорить об искусстве «кватроченто и чинквеченто», а здесь, надо признаться, равных ему не было; об этом периоде Возрождения Медведев мог говорить часами. За глаза его так и стали называть «кватрочентой». И отступились девушки.

Впрочем, одна осталась. Но, так как она и ранее не очень-то демонстрировала свой интерес к Медведеву, более того, всячески скрывала его, то фактически наш Сергей Сергеевич имел в городе статус «вольного казака» и стал для женского населения города неким символом, вроде как Рувим Тартаковский для одесских бандитов. Нуте-с, попробуйте, сударыня, «окольцевать» молодого человека, который пережил уже девять подобных попыток.

Девушку же, о которой мы упомянули выше, звали Литочка Ленская, хотя по паспарту она была Маргарита. Просто в детстве она не выговаривала букву «р», и потому Рита-Маргарита звучала у нее как «Лита-Малгалита», или просто Литочка. Родители рано оставили ее, уехав в поисках лучшей доли, как только в стране стал рушиться привычный уклад. Вот, и искали они свою долю где-то по свету. Сначала вместе, потом поодиночке.

Литочку воспитывала бабушка. Женщина непоколебимых принципов, железной воли и весьма строгих нравственных правил. День у них обычно начинался с гимнастики, затем шли водные процедуры с элементами закаливания. И далее, основа любой жизни – правильное питание. Овсянка на воде и без соли. Вот мы иронизируем сейчас, а что плохого в том, что девочка росла здоровой и трудолюбивой, при этом многое могла делать сама, своими руками. И с нравственными ценностями у нее тоже было всё в порядке. Проблема была только одна. Литочка была некрасива. Хотя, с точки зрения её бабушки, красота для девушки должна быть где-то на седьмом месте, далеко уступая иным нравственным и физическим качествам. И все же Литочка переживала и за свои слишком рыжие волосы, и за крупные веснушки на плечах и лице, да и за всю фигуру в целом, которая никак не хотела наливаться в некоторых местах той притягательной для взора полнотой.

Так повелось, что с ней охотно дружили и в школе, и в институте, но вот что касается чувств, то, честно признаемся, ухажеров было немного, то есть их не было вовсе. Однако Литочку это вовсе не расстраивало. Почему? Была некая тайна, о которой не знала даже бабушка.

Дело в том, что наша героиня была давно и безнадежно влюблена. Не будем долго томить читателя, но самые умные уже догадались, что влюблена была Литочка в Медведева. Ещё со школьных лет, когда она впервые пришла в краеведческий кружок при городском Доме культуры. Собственно, и на исторический факультет Литочка пошла не столько из-за любви к истории, сколько из-за любви к историку, чтобы быть рядом, чтобы лучше понимать своего избранника. А потому, после окончания вуза недолго думала, и, с ходу отвергнув самые выгодные предложения, пошла на работу в городской Музей, простым хранителем.

Вот, пожалуй, и все основные участники тех событий, о которых рассказывает эта история, кроме одной, для которой ещё не пришло время. Но, прежде мы должны сделать еще одно отступление и рассказать о…

Глава 2. Тайная комната

Когда Медведев принял наш городской Музей, тот представлял собой весьма жалкое зрелище. Экспозиции занимали всего три зала. И были представлены в основном «Природой и фауной нашего края», «Героической эпохой Великих свершений», которую устроители начинали считать почему-то с 1917 года, и «Местными ремеслами и промыслами». Последняя была представлена ткацким станком и деревянными прялками для ручной работы, ну и образцами тканей, конечно. Все остальные помещения старинного здания бывшего реального училища, включая огромные подвалы, занимали запасники, в которые нога человека не заглядывала годы, если не больше. Просто некому было туда заглядывать, так как штат городского Музея был столь незначительным, а люди его занимавшие порой так далеки от науки, что говорить о каких-либо серьезных исследованиях просто не имело смысла.

Сергей Сергеевич решил, что главное сейчас – хотя бы понять, а что мы, собственно говоря, имеем в нашем городском Музее. Несколько лет кропотливого труда ушло только на то, чтобы просто разобрать имевшиеся завалы. Горы старой поломанной мебели, помнившей еще времена реалистов, бесчисленные коробки с бумагами, бумажками и бессмертные труды ушедших в былое политиков и руководителей нашего государства. Медведев заметил, что именно они, эти самые труды, могут служить неким глубиномером при его погружении в прошлое. Сначала он нашел целые завалы нетленного «Ленинского курса», которым следовал горячо всеми любимый Леонид Ильич, затем исторические речи Н.С. Хрущева, ну и наконец монументальные, цвета красного кирпича томики И.В. Сталина.

И здесь он сделал первое открытие. Похоже, что основная коллекция музея была собрана из того, что в годы революции и гражданской войны было конфисковано в помещичьих усадьбах и прочих местах обитания врагов мировой революции. Но вот только свезти-то свезли, а разобрать толком не сумели. Драгоценные камни, золото и прочие благородные металлы изымались еще в ЧК, а все прочее отправлялось в музей на хранение: картины, скульптуры, изделия из бронзы, а еще рукописи, книги, бумаги.

Второе открытие он сделал в подвале. Шаг за шагом он расчищал культурное пространство и нашел тайную комнату, в которой хранились несколько ящиков и покрытый толстым слоем пыли портрет «Неизвестной». Похоже, что кто-то когда-то тоже озаботился разбором культурного наследия прошлого и отобрал для себя то, что посчитал нужным. А может быть, и нет. И всё было гораздо проще. Кто был тот таинственный незнакомец, когда он проводил свои изыскания и для каких именно целей, наверное, мы никогда уже не узнаем.

Глава 3. Клад

Несмотря на поздний час, Маргарита Николаевна Ленская была еще на работе. За годы, прошедшие со школьной поры, она заметно изменилась. Теперь это была уверенная в себе молодая красивая девушка со спортивной фигурой и гордо посаженной головой. Физические упражнения и методика формирования внутреннего мира, разработанная её героической бабушкой, дали прекрасный результат. Да, еще веснушки куда-то пропали, и это её совсем не огорчало. Жаль только, что радоваться всему этому было некому: бабушка умерла, а предмет ее детской любви по-прежнему не замечал вокруг себя особ женского пола. И принцесса снова превратилась в Золушку. Носила какие-то свитера, широкие вельветовые брюки, а свои роскошные рыжие волосы убирала под нелепую черную беретку с хвостиком, которую она называла «чапела».

После смерти бабушки их маленький домик с уютным садом и небольшой беседкой, казался таким пустынным, словно и не жили в нем почти целое столетие люди, а приходили лишь на ночлег, словно в казенную гостиницу. На работе было веселее, здесь всегда можно было найти занятие по душе, которое отвлекало и от одиночества, и от разных иных дум. Ну и лишний повод увидеться с «М». Тем более, что с тех пор, как он затеял свою масштабную Разборку музейного имущества, сам Сергей Сергеевич не вылезал из своего подвала до глубокой ночи. Так что, когда распахнулась дверь ее крошечного кабинета в Музее, и на пороге она увидела Медведева, Литочка была немного удивлена – часы на стене показывали всего лишь семь часов вечера.

– Литочка, пойдемте. Вы должны это видеть!

«Странно, он впервые не поздоровался со мной», подумала Литочка. А это могло означать что угодно, вплоть до начала светопреставления. «Да, и вид у него, однако», – подумала она, но вслух произнесла:

– Добрый вечер, Сергей Сергеевич. Что случилось? У вас такой вид?…

– Здравствуйте, Маргарита Николаевна. Простите, я забыл поздороваться, но я прошу Вас, пойдемте скорее, у меня садятся батарейки, там…– и он махнул рукой куда-то вниз.

– Странная логика у Вас, Сергей Сергеевич? Я должна пойти с Вами неизвестно куда и только лишь потому, что у Вас садятся батарейки? Согласитесь, но аргументов маловато…

– Литочка я прошу Вас, сейчас не время для шуток и споров. Пойдемте со мной и Вы всё увидите сами. Похоже, я нашел клад, сокровищницу Аладдина, думайте что угодно, но, пожалуйста, пойдемте скорее. Мой фонарик сейчас совсем сдохнет, простите.

– Хорошо, Сергей Сергеевич, я иду, только позвольте я хотя бы халат надену, да и Ваш, давайте почищу.

– Не надо. Потом, всё это, потом.

Первое, что увидела Литочка, когда они спустились в подвал, было то, что Медведев оказался абсолютно прав: батарейки в фонарике сели безвозвратно. Его тусклого света едва хватало на то, чтобы различать контуры предметов. Тем не менее она увидела пару ящиков у стены и картину в подрамнике.

– Знаете, что, Сергей Сергеевич, давайте-ка вынесем это добро наверх, а там и посмотрим, – сказала Литочка.

– Но, как?

– Обыкновенно, Вы за один конец, я за другой. И не смотрите на меня так, я девушка сильная.

Часа два они возились с переноской клада, и при этом испачкались вековой пылью так, что Литочке было совсем не смешно, когда она увидела во что превратились лицо и волосы Медведева. Скорее всего, и она сейчас была такой же. И все же любопытство взяло верх.

– Не трогайте картину! – Закричала она, увидев, как Сергей Сергеевич пытается взять подрамник и положить его на стол под люстру.

– Сначала надо удалить пыль и грязь. И, вообще, посмотреть в каком она состоянии. Позвольте мне, я все-таки проходила практику в Русском Музее и знаю, что надо делать. А пока посмотрим, что в ящиках.

Небольшие, но довольно тяжелые ящики, были доверху набиты холщовыми мешочками. А в них русские и иностранные ордена, точнее орденские знаки, включая разлапистые, украшенные, несомненно, драгоценными камнями звезды. Во втором ящике были старинные монеты, в том числе и золотые.

– И что нам теперь со всем этим делать? – Сказал Медведев. – Ни в одном музейном каталоге всего этого нет. А это значит, надо составить опись, пригласить понятых и представителей власти. И картина эта, почему она вместе с ценностями?

– Картину я беру на себя. Дома посмотрю материалы и завтра начну расчистку. Но, сегодня, хоть стреляйте, я никакая. Все-таки таскать такие ящики, не для женских рук занятие.

– Да, да, я понимаю, а вот мне, похоже, предстоит бессонная ночь. Да и кое-кому в городе тоже. Идите домой, Литочка, отдыхайте. А я остаюсь.

Глава 4. Портрет

Литочка почему-то была уверена, что Бог не дал ей особых талантов. Вот разве что руки. «Ваши руки созданы для того, чтобы сшивать перебитые нервы или реставрировать полотна старых мастеров», – говорил профессор Серов. «Когда-нибудь они прославят Вас. И мы все будем гордиться Вами». Литочка была его любимой ученицей. Все это было совсем недавно, но сейчас, по каким-то нелепым обстоятельствам, ей приходилось скрывать, что она с блеском окончила факультет искусствоведения Петербургского университета, имела несколько публикаций и в определенных научных кругах к её мнению прислушивались. Не объяснять же было каждому любопытному, что она отказалась от стажировки в Британском Музее и блестящей научной карьеры, ради провинциального Музея, который возглавлял предмет её детской неразделенной любви. Не поймут, а еще, чего доброго у виска пальцем крутить станут.

Предстоящая работа не казалась ей сложной, необходимо было просто выспаться и успокоиться. А потому, едва забрезжил рассвет, Литочка собрала необходимые инструменты и препараты и направилась в Музей.

О значимости происшедших накануне событий свидетельствовал милицейский пост у здания Музея. Однако её пропустили без лишних вопросов. Кабинет директора не был закрыт, но на стук никто не отозвался. Литочка открыла дверь и увидела Медведева, мирно спавшего в старинном кожаном кресле. На столе лежала стопка исписанных листов, вероятнее всего это была опись найденного сокровища. Литочка подошла к креслу, наклонилась, вглядываясь в лицо спящего Медведева. «Милый, милый Сергей Сергеевич! Мой бедный рыцарь. Последний идеалист. Кватроченто». Она хотела поцеловать его, но передумала, вышла из кабинета и вернулась со старым шерстяным пледом, который спасал её в зимние холода. Затем заботливо укутала спящего.

Портрет стоял на прежнем месте, у стены, где его так и оставили накануне. «Пожалуй, будет лучше, если я возьму его к себе в кабинет и поработаю там», – подумала Литочка. «А Медведева не стоить будить, наверное, у него была беспокойная ночь».

– Итак, что мы имеем. Судя по состоянию холста и красок, это середина 19-го века, но никак не позднее. Все в превосходном состоянии, необходимо только убрать пыль и грязь.

Литочка давно уже заметила за собой, что, приступая к важной и тонкой работе по восстановлению полотен, ее сознание как бы отступало, она видела перед собой только холст, который нуждался в уходе и лечении. Сама картина для нее в этот момент как бы и не существовала, уходила на второй план. И только после того, как она откинулась на спинку стула, с чувством удовлетворения, после хорошо выполненной работы, Литочка взглянула на полотно как зритель.

Это был портрет девушки, нет, скорее молодой женщины. Она была в мужском костюме для верховой езды, в руках держала стек. Явно не тургеневская барышня. Гордо посаженная голова, бледно-молочная кожа лица, зелёные глаза под тонкими бровями. И огненно-рыжая грива волос, свободная, без всяких там женских заколочек и гребешков. Сказать, что портрет притягивал взор, значило бы не сказать ничего. Он завораживал, Литочка почувствовала, как по спине у нее побежали мурашки. Некоторое отсутствие академического совершенства в работе, с избытком восполнялось душой автора, его страстью. Эта картина была написана не Мастером, но Гением. Именно так, с большой буквы.

Девушка взглянула на оборот картины. Подписи не было. Только едва заметная, полустертая строка, похоже написанная гусиным пером. «Нет, так сразу не разобрать. Все же попробуем», – подумала Литочка. «Солнечный свет, нужен солнечный свет», – решила она, раскрывая тяжелые бархатные шторы. И в лучах восходящего солнца прочитала: «Никто не будет тебя любить так, как я».

Глава 5. Первая загадка

Утро, между тем, набирало обороты. Вдруг Литочке показалось, что сразу во всех кабинетах одновременно зазвонили телефоны. Но ей повезло. Как раз в её кабинете телефона и не было. Она по-прежнему могла спокойно изучать портрет.

– Похоже, у нас начинается беспокойный день! – Услышала она сзади голос Медведева. Он стоял в дверях, держа в руках её плед. – Добрый день, Литочка. Вы, я вижу, закончили свою работу. Ну-тесь, давайте посмотрим, что у нас имеется. Боже мой! – воскликнул Медведев. – Какая красавица!

Он подошел к столу, наклонился над портретом, что-то пытаясь отыскать.

– Подпись имеется? – Спросил он. – Другие надписи?

– Только одна. Здесь на обороте: «Никто не будет тебя любить так, как я».

– Очень интересно и дерзко, знаете ли! Так обратиться к женщине может лишь мужчина, которому нечего терять. Интересно и дерзко, – задумчиво повторил он. – Знаете, Литочка, нужно будет поискать в рукописном отделе, в архивах дворянских фамилий. Да, да, что Вы так смотрите. Не из купеческого же дома попал к нам этот портрет. Феофилы Ниловны несколько иначе выглядели. Согласитесь!

– Да, пожалуй, на купчиху она меньше всего походит, – сказала Литочка.

– Вот-вот, а я что говорю. Дерзкая надпись, дерзкая надпись. Знаете, мне определенно встречалось это сочетание. Я абсолютно уверен, что видел, то есть читал об этом. Но где?

Он замолчал и внимательно посмотрел на Литочку, словно пытался найти разгадку на её лице. Затем Медведев продолжил:

– В окрестностях Орешкино было несколько дворянских усадьб, в том числе, если мне не изменяет память, была одна княжеская. Из великосветского общества. Князья Тихвинские! Точно, князья Тихвинские! Вот с них, с архива этого семейства и нужно будет начинать.

За окном послышались звуки автомобильных клаксонов, скрежет тормозов, какая-то невнятная перебранка. Медведев подошел к окну.

– Вот, уже понаехали сороки. Сейчас начнется. Боже мой! Сам господин Волочинский с ними.

Литочка тоже посмотрела на улицу. Там, воробьиной стайкой, толпилась небольшая группа местных журналистов и среди них, словно броненосец среди парусных джонок, фигура человека в безупречном костюме и при галстуке, несмотря на утреннюю пору и вольные нравы Орешкина.

– Волочинский? Кто это?

– Да, так. Акула пера. И как мне его представляли, негодяй первостатейный. Вы осторожнее с ним, при случае. Вон тот, в костюме, видите. Пижон! Знаете что, Литочка? Бремя славы, я так и быть беру на себя. А вы поезжайте в архив и посмотрите там. Может, что и найдете. «Дерзкая надпись», – еще раз задумчиво повторил он. Вот что! Ищите письмо княжеского поверенного в делах, или управляющего. Я думаю разгадка там!

Глава 6. Литочка

Поиск документов в архиве чем-то похож на сбор грибов. Дилетант может целый день пробегать по лесу и уйти с пустой корзиной. Специалист же знает куда идти и под какую елочку заглянуть, чтобы найти искомое. Литочка была специалистом, но повезло ей, лишь тогда, когда в руки она взяла третью папку с документами. По закону Всемирного тяготения заветное письмо находилось в самом конце папки. И все же Литочка сразу поняла: она нашла. Это было то самое письмо, о котором упоминал Медведев. Письмо поверенного князя Тихвинского в делах, в городе Санкт-Петербурге. Судя по адресу получателя, это был Баден-Баден. Что же, место для русской аристократии вовсе не чужое. Поехал князь водички попить, а может и в рулетку порезвиться. Письмо было длинным и обстоятельным. Поверенный князя Тихон Сыроежников подробно рассказывал, а точнее «извещал Его Светлость» о судебной тяжбе, о ремонте господского дома. А в самом конце как бы невзначай сообщал: «… с Великим прискорбием о смерти Вашего воспитанника Егора от скоротечной горячки», а посему деньги, выделенные на обучение оного в Академии Художеств в текущем году, он высылает назад, за исключением средств, ушедших на погребение и помин души покойного. А еще упоминал он, что «портрет Вашей воспитанницы Марии, писанный Егоркой, он отправил с нарочным к «Вашей милости». И посетовал, что чиновники из Академии Художеств хотели забрать его себе, потому как талантливо писан, говорят. «Но слуга Ваш покорный тут стеной встал: берите, что хотите, но портрет не получите». Потому как он князю принадлежит, равно как и крепостной его бывший Егорка. А более того он, Тихон, старался, потому что уж больно дерзкая надпись на обороте оставлена. И как бы, по его Тихона разумению, она к ненужной огласке не привела. А еще как бы случайно Тихон извещал князя, что «Егорка последние месяцы к учебе относился с нерадением. В церковь не хаживал, но целыми днями запершись в своей мастерской, писал этот портрет».

У Литочки сжало сердце. История неразделенной любви. Она буквально видела сквозь время как бедный юноша, сжигая свои легкие в сыром петербургском воздухе, пишет портрет своей возлюбленной. Отсюда и эта дерзкая надпись. А ему просто некого было бояться. Он знал, что скоро умрет, потому и написал: «Никто не будет тебя любить так, как я». Егор и Мария – воспитанники князя Тихвинского. Она просто обязана узнать о них всю правду. И, прежде всего, о Егоре. А для этого надо ехать в Петербург и начинать с архива Императорской Академии Художеств.

Литочка скопировала письмо управляющего и пошла в Музей. Там был настоящий бедлам. Журналисты и не думали покидать его здание. Судя по темпу, с которым перемещались эти люди, с минуты на минуту ожидалось прибытие Телевидения. Поднимаясь по лестнице, она едва разминулась с импозантным мужчиной в дорогом костюме и при галстуке. Господин Волочинский! Он разговаривал по сотовому телефону:

– Да, это действительно стоящая находка. Все экспонаты в прекрасном состоянии, а самое главное: их нет пока ни в одном каталоге. Tabula rasa. Это по латыни, шеф. Я потом объясню. Да, нужно что-то неординарное и как можно скорее. А пока надо…

Вдруг он замолчал, увидев Литочку. Вежливо поклонился и пропустил её вверх. Литочка пролетела мимо него буквально на одном дыхании. Она спешила обрадовать Медведева.

– Ну, что же. – Сказал он. – Все очень интересно, а самое главное небезнадежно. Я думаю, Вам надо ехать в Петербург. Только вот средства…

– Я найду, то есть у меня есть сбережения, не беспокойтесь…

– Что же, тогда удачи Вам, Литочка. И еще, картину и письмо возьмите с собой. Я подготовлю необходимые документы. Думаю, Вам будет, кому её показать, там в Питере.

Медведев подошел к девушке, хотел обнять, но замешкался и ограничился одним рукопожатием:

– А я завтра здесь попробую что-нибудь разузнать, да и ценности эти чертовы… и встреча с утра у мэра по поводу установки сигнализации.

Однако ни на какую встречу в администрации Медведев не попал. Утром при выходе из дома его сбил автомобиль. Слава Богу, Литочка тогда об этом не узнала. Мы не сомневаемся, что она немедленно бы оставила любые изыскания и вернулась в Орешкино, и наша история тогда была бы иной.

Глава 7. Машенька и Медведев. Знакомство

Утро у Медведева началось с нехороших предчувствий. Отчего-то заломило в пояснице и заныло под ложечкой. Однако, не будучи по природе своей суеверным человеком, он после определенного утреннего ритуала и сбора, направился в Музей. День предстоял еще тот. Все эти хлопоты и заботы уже порядком надоели Медведеву, все-таки по натуре своей он был скорее исследователем, чем администратором. Суета лишь раздражала и отвлекала его от главного – исторического поиска. А шумиха поднялась не малая. Особенно его беспокоило то усердие, с которым взялся за дело господин Волочинский. «Предоставьте всё мне, и через неделю о Вашей находке узнают даже пингвины в Антарктиде!» Как будто в этом и состоит смысл работы историка. Нет, слава, конечно, приятна, когда она не мешает основному занятию. Да и характеристика, которой наградил господина Волочинского Эдик Живописцев, давний приятель Медведева, была недвусмысленной: «Как только этот человек захочет тебе помочь, сразу же звони в милицию». А Эдику можно было верить, его связи в правительственных кругах порой вели к заоблачным высотам. Вчера вечером он позвонил Живописцеву. Эдик обещал помочь, но взамен потребовал максимальной осторожности, и попросил ничему не удивляться, чтобы с ним не произошло. «Интересно, а что такое со мной может произойти. В нашем городе…», – но домыслить фразу Сергей Сергеевич не успел. Большой черный автомобиль, выскочивший из-за угла и, нестерпимо завизжавший тормозами, ударил его краем бампера. Медведев упал, и на мгновение потерял сознание.

Первое, что увидел Медведев, когда очнулся, был черный диск, закрывший солнце, словно Луна во время полного затмения. Потом диск куда-то пропал, а к Медведеву вернулась его способность ощущать мир в духовных образах. И первое, что он почувствовал, было ощущение того, что его голова находится в чьих-то маленьких, но сильных руках. Затем он понял, что эти руки существуют не сами по себе, а принадлежат молодой женщине, лица которой он все еще не мог рассмотреть.

– С Вами все в порядке? Вы живы? Господи, что я говорю! Конечно же, живы. Ну, приходите в себя, удар не мог быть…

Тут она замолчала, увидев, что Медведев открыл глаза.

– Слава Богу, наконец-то.

– Это Вы простите меня. Я должен был быть осторожнее при переходе. Но, знаете, задумался… и вот… – сказал Медведев.

Между тем, вокруг начала собираться небольшая толпа.

– Вы можете подняться? – спросила девушка. – Давайте я отвезу Вас в больницу?

– Нет, нет. Я сейчас. Мне кажется, я в полном порядке.

Медведев поднялся и попытался привести в порядок свою одежду.

– И все же, я прошу Вас, садитесь в машину. И мы немедленно едем в больницу.

Она почти силой затолкала слабо сопротивляющегося Медведева в свой автомобиль.

– Давайте знакомится. Я, Мария Корабельникова, можно просто Мария, или Маша. Я журналистка, сейчас пашу на один гламурный журнал. Наших девушек заинтересовал Ваш городской Музей, точнее те таинственные находки, которые были там сделаны. Вы, часом, не в курсе?

– Часом в курсе. Я директор этого Музея. Сергей Сергеевич Медведев.

Девушка вдруг резко затормозила:

– Вот, блин, попала. Ну, и везет же мне. Теперь меня точно попрут.

– Никуда Вас не попрут. А я охотно побеседую с Вами, если Вы сейчас же отвезете меня на работу. Право, не надо никакой больницы. Я в полном порядке. И не вините себя. Я, по крайней мере, тоже должен был смотреть по сторонам. Давайте, разделим вину пополам и забудем об этом дурацком столкновении.

– Договорились, но в больницу мы все-таки заедем. Хотя бы на минутку, давайте, показывайте дорогу.

– Хорошо, только отвезите меня в нашу районную больницу. Заведующий хирургическим отделением там мой старый приятель и давний партнер по шахматам.

С Эскулаповым Медведев познакомился в городском Доме Культуры. Иван Иванович читал лекцию о возможностях человеческого мозга. А, в качестве демонстрации проводил сеанс одновременной игры на двадцати досках вслепую. Сергей Сергеевич был единственным игроком, которому удалось свести партию в ничью. Позднее они провели много замечательных вечеров за шахматами, домашней наливкой и особенным чаем, с ароматом каких-то «немыслимых трав». Иван Иванович был удивительным собеседником и знания имел поистине энциклопедические. Наверное, именно такими людьми были старые земские доктора. А среди предков Эскулапова были и земские врачи, и военные хирурги, и даже придворные медики. Сам Иван Иванович был тринадцатым по счету врачом в династии Эскулаповых. А был уже и четырнадцатый, а скоро будет и пятнадцатый врач.

Иван Ивановича они нашли в маленьком домике небольшого тепличного хозяйства при больнице, где он распивал свой знаменитый чаек в компании еще одного местного уникума, садовода Александра Ивановича Иванова.

– Сергей Сергеевич, здравствуйте! Сколько лет…. Решили проведать старика и рассказать о своих последних находках. Признаюсь, мы с Александром Ивановичем как раз и беседовали на эту тему.

– Простите, Иван Иванович, но ранее никак нельзя было выбраться. Да, и сейчас, Вы уж простите еще раз, я не совсем так приехал.

– Сергей Сергеевич попал под машину. А машину вела я, – это вмешалась в разговор Маша, которая была просто Мария.

– Да? – Насупил и без того свои суровые брови Эскулапов. – Что же вы так неосторожно, юная леди. Машина, она, знаете ли…

– Нет, нет. Маша не виновата, – он почему-то назвал эту девушку просто по имени, что было ему никак не свойственно. – Вина, целиком и полностью на мне. Я задумался при переходе и вот, не успел среагировать. Знаете, у меня все в порядке, нигде и ничего не болит.

Медведев встал во весь рост, закрыл глаза и зачем-то вытянул руки.

– Вот, смотрите, – указательным пальцем он попытался дотронуться до кончика носа. Получилось.

Эскулапов подошел к нему, пощупал руки, попросил подергать ногами, затем, приподняв веки, осмотрел зрачки. На первый взгляд все было в норме.

– Кажется, все в норме. И все же, батенька, постарайтесь сегодня не переутомляться и пораньше лечь спать. Удары по голове, они, знаете ли, чреваты. Последний тест – скажите-ка мне, как начинается староиндийская защита?

– Пешка d2-d4, конь g8-f6, – произнес Медведев.

– Ну, что же и память функционирует, – удовлетворенно заметил старый доктор. – А теперь, на правах домашнего врача, позвольте мне сказать Вам пару слов наедине.

Маша согласно кивнула и забралась в машину.

– Кто эта девушка, Сергей? – Спросил Эскулапов пониженным голосом.

– Случайно, совершенно случайно, я шел, она ехала… и вот. – Начал бормотать Медведев какие-то оправдания.

– Так вот, Сережа. Если ты сейчас же не воспользуешься случаем и не познакомишься с ней, я упеку тебя в психиатрическое отделение. Раскрой глаза, посмотри какая девушка! К тому же у нее сейчас комплекс вины перед тобой. Что ты все ищешь? Мир стал другим,сейчас не 16-й век. Люди стали другими, это я тебе уже как врач говорю.

– Хорошо, Иван Иванович, я присмотрюсь к ней, – согласился Медведев, но как-то вяло, наверное, просто, чтобы прекратить разговор на эту волнительную для него тему.

– Присмотрись, а вечером позвони. Она кто по профессии?

– Журналистка, приехала из Москвы в наш город специально для того, чтобы написать статью о находке в нашем Музее.

– Ну вот тем более, тебе и карты в руки. Или, знаешь что: приезжайте вечером ко мне. У меня есть что рассказать даже столичной журналистке.

– Машенька, Вы уж проследите, чтобы больной сегодня как можно меньше работал, – внезапно, крикнул он девушке. – Этим Вы хотя бы частично искупите свою вину перед ним.

– Иван Иванович, зачем Вы так, – Медведев смутился и пошел к машине.

– Какой замечательный старик, – сказала Маша, едва они отъехали.

– Да, Иван Иванович – личность. Между прочим, он тринадцатый врач в своем поколении, и о каждом из своих предков может рассказать занимательную историю. Его прапрадед был лейб-медиком у самого Петра Первого. Вот только с начальством Эскулаповы никогда уживаться не умели. Кстати, Иван Иванович пригласил нас в гости, Вы ему очень понравились.

– Взаимно, передайте ему при случае. Но у меня задание. Сергей Сергеевич, Вы помните о своем обещании?

– Конечно, и на какую аудиторию мне ориентировать свой рассказ?

– Наши читательницы не обременены интеллектом. Так что на людей, у которых чуть больше чем две извилины в голове, но, в целом, не более четырех.

– Понятно, среди находок, в основном, старинные ордена и монеты. Есть еще один очень интересный портрет. Наша сотрудница сейчас как раз пытается в архивах как-то проследить его историю, узнать, кто был автор. Но портрет сейчас у нее. Придется подождать ее возвращения.

– С наших читателей достаточно будет орденов и монет, лишь бы было что-то такое, эксклюзивное.

– Я как раз начал составлять каталог. Но, к сожалению, у нас нет необходимой аппаратуры, чтобы все сфотографировать, напечатать снимки. А фотограф-профессионал, да со стороны…– это не для нашего бюджета.

– Фотограф? Нужны снимки коллекции?

– Да. И очень качественные снимки, чтобы можно было впоследствии идентифицировать каждый предмет.

– Сергей Сергеевич! Вам, а точнее нам повезло. И нашим дамам из журнала тоже. У меня с собой вполне профессиональная цифровая камера, да и владеть ею я умею. Еще нам потребуются штативы, лампы, приличный принтер, компьютер, программное обеспечение – начала Маша перечислять необходимую аппаратуру для съемок, явно все более увлекаясь свое идеей.

– Машенька, простите, Мария, но где вы все это возьмете, да и время для этого…

– Сережа, простите, Сергей Сергеевич, давайте не будем. Мы уже договорились о сотрудничестве, а теперь заключим и партнерское соглашение. А аппаратуру я достану, это не проблема, даже здесь, в Орешкино. В конце концов, я журналистка или нет?

– Но мы не сможем оплатить Вашу работу и….

– Сергей Сергеевич! – Машенька повысила голос. – Предлагать деньги даме? Похоже, наш мир действительно перевернулся. «Где друзья минувших лет? Где гусары удалые?» Продолжить или достаточно?

– Достаточно, – вздохнул Медведев. Машенька начинала нравиться ему все больше и больше.

Глава 8. В Петербурге. Литочка

Поезд из Орешкино прибывает в Петербург в половине седьмого, а занятия на кафедре начинаются с девяти. Времени было достаточно и собраться, и мысли в порядок привести. А еще Литочке нестерпимо захотелось хоть немного пройтись по улицам города, который еще два года назад был для нее почти что родным.

Улицы изменились мало. Вот люди, пожалуй, да. Когда каждый день, в одно и то же время ходишь по одним и тем же улицам, окружающая толпа начинает прорастать лицами, которые становятся вдруг частью твоего мира. С некоторыми из них начинаешь даже раскланиваться. А сейчас вокруг Литочки были чужие, незнакомые лица. «Все правильно», – подумала она. «Все течет, все изменяется. Что же, здравствуй, племя младое, незнакомое».

Профессор Серов, свободный в этот день от занятий со студентами, ждал её на кафедре. Накануне она звонила ему из Орешкино, и он любезно согласился встретиться со своей, некогда самой способной ученицей.

Глядя на профессора Серова, можно было подумать, что время остановилось для него, когда ему исполнилось 70. «Самый прекрасный возраст, как для ученого, так и для политика», – говорил он. «Только сейчас начинаешь хоть что-то понимать и в искусстве, и в людях, в женщинах, кстати, тоже». С тех пор он совершенно не изменился, был бодр, остроумен, да и кавалером был отменным.

– Здравствуйте, Литочка, – чуть нараспев, приветствовал он свою гостью. – Скажите, пожалуйста, что в Орешкино закрыли Вашу богадельню, и Вы решили вернуться к старому учителю?

– Здравствуйте, профессор! Нет, не закрыли, более того, сейчас я являюсь как бы полномочным представителем этой самой, как Вы выразились, богадельни. И у меня к Вам уйма вопросов.

– И у меня для Вас есть пара слов, как сказали бы наши одесские друзья. Но, о личном потом. Давайте сначала посмотрим портрет и письмо.

Литочка распаковала портрет неизвестной девушки, положила рядом письмо управляющего князя Тихвинского:

– Вот, смотрите.

Профессор внимательно осмотрел картину, прочитал письмо, посмотрел надпись на обратной стороне.

– Никто не будет тебя любить так, как я, – прочитал он. Это Катулл, Литочка. Довольно вольный перевод, но однозначно – Катулл. Amata nobis quantum amabitur nulla. Странно, что Вы не заметили этого. По-моему, у Бунина есть рассказ, где упоминается эта фраза. Далее – и я, совершенно согласен с Вами, написать такое мог только человек, для которого мир был уже за чертой. Это поступок, это его прощальное письмо, завещание, да что угодно.

– А сам портрет? Что Вы скажете о нем?

– А скажу то, что мы просто обязаны узнать, кто был его автором. Такие мастера не должны оставаться без имени. И знаете, я думаю, что это не так уж и трудно будет сделать. Архивы Императорской Академии прекрасно сохранились и достаточно хорошо изучены. Пожалуй, я даже знаю, к кому Вам следует обратиться. И непременно сейчас же позвоню. Меня же интересует девушка на портрете. Я попробую покопаться в литературе и найти что-нибудь об этой особе.

– Вы думаете, она тоже была воспитанницей князя?

– Может быть. Воспитанницей, актрисой, родственницей, может дочерью, а может и женой. Сейчас мы еще ничего не знаем. То, что Тихвинские содержали театр, в котором играли крепостные, факт общеизвестный. Но я знаю, что среди этих князей были исключительно порядочные люди: собиратели, коллекционеры, ученые, ну, и военные, само собой. О каких-либо изуверствах, я, по крайней мере, не слышал. Своего «Тупейного художника» Лесков, однозначно, взял не из нашей истории. Да и на картине изображена вовсе не жертва трагических обстоятельств. Нет, скорее всего, наша героиня из тех, кого называют «la femme fatale».

– Мне тоже кажется, что самая трагическая фигура в этой истории – сам автор, – сказала Литочка.

– Вот именно, автор. Давайте поступим следующим образом. Вы идете в архив, а я поработаю с портретом и кое-какими документами. А вечером соединим наши изыскания. В семь часов вечера я жду Вас у себя дома. Надеюсь, Вы не откажитесь от моего гостеприимства? Да и старуха моя будет рада Вас видеть. Договорились?

– Договорились.

Глава 9. Вечер у профессора Серова

Когда Литочка, закончив свои изыскания, пришла на квартиру профессора, тот был уже дома.

– Ну, как Ваши дела? Вижу, что нашли, – и он показал на толстую папку в руках у Литочки.

– Да, благодаря Вашему звонку, у меня было три первоклассных помощника. И директор архива…

– Милейший человек, – перебил ее профессор. И поспешно добавил:

– И все же, что именно Вы нашли?

– Прошение князя Тихвинского на имя ректора Академии, с просьбой о зачислении на курс «живописи и ваяния» своего воспитанника. Ну и вот это.

Она достала из папки толстый бумажный конверт:

– Рисунки Юрия Медведева. Те, что собрали его товарищи и передали в Академию. Но, похоже, с тех самых пор их так никто и не открывал. Конверт был запечатан. – Сказала Литочка.

– Юрий? Ну, конечно! Егор, Георгий, Юрий – все это разные варианты одного имени. В моих розысках он упоминается, как и в письме управляющего князя, под именем «Егор». Правда, без фамилии. Но это как раз и естественно. Кому в голову придет именовать крепостного по прозвищу или фамилии? Достаточно одного имени, да упомянуть, чей он собственно будет. Итак, давайте подведем итоги. Что нам известно на данный момент?

Во-первых, имя художника. Юрий Медведев. Отлично! Какой год указан в прошении? 1853-й? Плюс два года обучения. Следовательно, датой написания портрета и смерти художника будет 1855-й год. Ну, а датой рождения, по некоторым косвенным фактам, о которых я расскажу позже, будем считать 1835-й.

Во-вторых, из работ этого мастера мы сегодня имеем один портрет и рисунки. – При этом он вопросительно посмотрел на Литочку.

– Очень хорошие рисунки, кстати. Бытовые зарисовки, различные наброски, и вот, похоже, автопортрет, – сказала она и достала из пакета лист бумаги с рисунком.

– Чуть позже, – сказал профессор. – Закончим сначала с нашими изысканиями. Теперь о женщине на портрете. Не буду Вас томить. Это Мария, Машенька Тихвинская, к сожалению, подлинной фамилии установить не удалось, но ведь их у крепостных и не было, только прозвища. Так вот, взята она была на воспитание из большой крестьянской семьи, что осталась тогда без кормильца, и, внимание, «за особую смышленость была взята в дом для образования вместе с «приемышем» Егоркой, который в живописном деле весьма себя проявил». Вот и наш Юрий появился. А если предположить, что он с детства воспитывался вместе с Машенькой сначала в ее семье как приемыш, а затем, в княжеском доме, как воспитанник, то все встает на свои места. Потому что будь он братом Марии, его бы так и поименовали, как брат, а здесь однозначно написано «приемыш». Ну, а дальше, по всей видимости, их судьба была такова: Юрий был послан в Петербург, учиться живописи, а Мария поступила в театр, сначала княжеский, а затем и «Его Императорского величества». А учил ее театральному мастерству сам Михаил Семенович Щепкин, который, кстати, тоже был из крепостных. Однако в театре она играла недолго. В 1856-м году наша Мария становится женой князя Тихвинского, и свою дальнейшую жизнь целиком посвящает мужу и детям. Что? Осуждаете? Что так быстро утешилась, что бросила сцену, что променяла великую честь быть возлюбленной Гения на княжескую корону? – профессор лукаво взглянул на Литочку.

– Нет. Сейчас, пожалуй, нет, не осуждаю.

– И правильно делаете. Я не знаю, когда, как и почему в нашем обществе сложилось представление о том, что общественное важнее частного. Что служение Идеалам, есть нечто особенное, гораздо более значимое, чем простая домашняя жизнь с мужем и детьми. Черт бы побрал эти Идеалы и их служителей заодно. Сначала придумывают всякую глупость, а потом эту самую глупость возводят, чуть ли не в ранг единственно верного учения или того хуже – религии. И что самое страшное, порой кровь человеческую льют без меры за эти Идеалы.

Литочка впервые за долгие годы видела профессора в таком возбуждении.

– Вот, Вы, Литочка, Вы же знали, что Ваша прабабка была урожденной княжной Тихвинской? Ленская – это ее революционная кличка, или псевдоним. Этот портрет – это, как знак свыше. Знак Вам, Литочка. Не верите? Снимите свой дурацкий берет, и подойдите к зеркалу. Практически одно лицо: овал, скулы, линия рта. Вы же искусствовед, вы должны были сразу же обратить на это внимание. Или Вы там, в своей глуши забыли, как выглядите сами?

– Я догадывалась.

– Догадывались? А теперь знаете, достоверно. Вам пора что-то делать со своей жизнью, Литочка. Вы должны объясниться наконец-то со своим возлюбленным. Да-да, возлюбленным. Я не вчера родился, и об отношениях полов знаю чуть больше. И давно догадался, что именно держит Вас в Орешкино. И если Ваш возлюбленный не изувер, он отпустит Вас или поедет с Вами, я не знаю, но это только, если он Вас любит и желает Вам счастья. Ваше место здесь, Ваше призвание…

– Профессор, сейчас Вы противоречите сами себе. Только что Вы говорили о примате семейных отношений перед общественным долгом.

– Никакого противоречия. Если бы они были у Вас, эти самые семейные отношения, и Вы были бы счастливы, я сам благословил бы Вас на служение обществу в Вашей глуши. Но, я, же вижу, как Вы страдаете. О каком семейном счастье тут можно говорить?

Профессор подошел к Литочке, снял с головы «чапелу» и ласково провел ладонью по ее роскошным волосам цвета старинной меди. Плечи Литочки начали едва заметно вздрагивать, но она сдержала себя. Затем взяла со стола рисунок и передала его в руки профессору.

– А вот это, пожалуй, еще один знак, только откуда, пока не знаю. Или из прошлого, или свыше.

Сквозь карандашные наброски, она увидела явные черты другого человека. Тот же упрямый лоб, та же линия губ. Ошибиться она не могла. Между прошлым и настоящим прослеживалась определенная связь

Глава 10. Машенька и Медведев. Прерванный полет

Медведева понесло так, словно бы он попал в быструю горную речку и забыл, как надо бороться с течением. А, может, ему просто не хотелось бороться. Настолько новыми, яркими были его впечатления от общения с Машенькой. Машенька была не просто красавица. Росту, правда, она была небольшого, но всё остальное…. Как написали бы в старинных романах «вся такая соразмерная». А её светло-русые, приятного оттенка волосы, и темно-синие глаза под густыми ресницами, могли оставить равнодушным лишь человека с каменным сердцем. Нос, пожалуй, был несколько великоват, но он ее совершенно не портил. Характер имела ангельский. И совершенно не признавала никакие условности. Этакое совершенное дитя 21 века.

Смущало одно: Машенька вовсе не походила на Идеал. Тот самый, что занимал сознание Медведева вот уже столько лет. Но наш герой уже давно понял, что идеал это одно, а реальная жизнь – другое. И им никогда не пересечься на этой Земле. Более того, он был почти уверен, что если случиться чудо, и идеальное вернется на землю, то люди его не примут, и непременно отправят назад. А то и чего хуже сделают.

Медведев понимал все это как никто другой. Не понимал он только одного: как Машенька, как это чудо оказалось рядом с ним, человеком, на его взгляд, весьма скучным и неинтересным. Ну, что интересного может быть в мужчине, которому перевалило за тридцать, а он до сих пор не только не миллионер, но даже жилья приличного не имеет. Не говоря уже о машине, даче и, чего там еще из того набора, что делает из мальчика мужа. Даже профессия у него была какая-то странная: не брокер, не менеджер и даже не риэлтор. Директор музея города Орешкино. Ладно бы там Лувр, Прадо, Британский Музей на худой конец, а то – Орешкино? Ну какая может быть история в Орешкино, тем более достойная музейного сопровождения! Однако, что есть, то и есть, а пока…

Утро было уже в самом разгаре, когда они подъехали к зданию Музея.

– Сергей Сергеевич! Теперь я от Вас никуда. Вы слышали, что сказал доктор?

– Но у меня, правда, столько дел в Музее.

– Все дела завтра. А сегодня я разрешаю Вам посвятить делам не более двух часов. Пока меня не будет с Вами.

– Разве Вы уезжаете?

– Только подготовлю все необходимое к завтрашней работе. Мне надо позвонить в редакцию и заказать оборудование.

Когда она вернулась, Медведев сидел в своем кабинете и заканчивал работу над каталогом.

– Одну минуту, Маша. «Еще одно последнее сказанье, и летопись окончена моя». Ну вот, осталось только сделать снимки, и каталог будет готов.

– У меня все в порядке. Необходимая аппаратура будет завтра утром.

– Что же. Тогда положим все материалы в сейф, до утра.

Медведев поднялся и убрал исписанные листы бумаги. Затем закрыл сейф и положил ключ в карман.

– Все. Я готов. Что Вы хотели бы посмотреть в нашем городе?

– Давайте начнем с окрестностей.

– Отлично. Тогда я хочу показать Вам развалины старинной дворянской усадьбы и рассказать одну весьма любопытную историю.

Усадьба Тихвинских, точнее все то, что сохранило от нее время, располагалась недалеко от города, в окрестностях старинного села «Куделькино». Как и положено барскому дому, он был построен в березовой роще на небольшом пригорке, куда вела грунтовая дорога от самого села. Но, к сожалению, время и революции не пощадили этот дом. Его сожгли и разграбили еще в 1917 году, а последующая коллективизация завершила начатое. Дом, буквально разобрали по камешку. Сохранился лишь фундамент, который подземные воды и дожди превратили в небольшой, но весьма живописный пруд. Пока Маша вела машину, Медведев рассказал ей о портрете, о несчастном художнике, о его неразделенной любви и о дерзкой надписи, которую он оставил своей возлюбленной, как некое завещание. Машенька была удивительной слушательницей, чутко реагирующей там, где это было нужно, и замолкавшей, тогда, когда того требовал сюжет. У пригорка она остановила машину, и до развалин усадьбы они прошлись пешком.

– Вот здесь, в этом пространстве и происходили наши события. Все-таки, там, в Петербурге был уже их мрачный финал. – И Медведев прочёл:

«Кончено время игры,

Дважды цветам не цвести.

Тень от гигантской горы

Пала на нашем пути».

– Какие замечательные стихи, – сказала Маша. – Никогда прежде их не слышала.

– Это Гумилев. Николай Гумилев.

– К сожалению, не читала. Я вообще весьма необразованный субъект. Чисто специфические знания и навыки. К счастью, их для работы пока хватает. А читать – совсем нет времени. Сергей Сергеевич! Миленький! Расскажите или почитайте еще что-нибудь!

И Медведева понесло. Он читал ей и «Шестое чувство», и «Озеро Чад», и, конечно же, «Капитанов». Машенька слушала так, что нельзя было не залюбоваться ею. Казалось, она переживала каждую рифму, каждую строфу. И все это отражалось на ее лице: изгибе бровей, движении губ, сумасшедшему блеску в глазах.

– Я никогда и не думала, что наш язык может звучать так красиво. У меня всё-таки дворовое воспитание. Нет, конечно, помню со школы «Чуден Днепр при тихой погоде…». Но, здесь другое, что-то другое, я чувствую. И ещё, знаете, Сергей Сергеевич, мне впервые мужчина читает стихи, и при этом не пытается залезть под юбку. И это очень приятно. А, если честно, то мне никто ещё, и никогда не читал стихи и, вообще, не разговаривал со мной вот так, как с равной. Обычно, или как с фифой гламурной, или, так как говорит начальник с подчиненным: одни указания и пожелания.

А день, между тем, разгулялся! Солнышко припекало, небо голубело, а первое золото листьев трепал легкий ветерок. По тропинке из леса к ним приближался старичок-боровичок с огромной корзиной, доверху наполненной отборными грибами. Медведев вспомнил, как в детстве он тоже любил эти грибные походы.

– Знаете, Машенька, а пойдемте в лес, за грибами. Сейчас самый сезон. Половина Орешкина с самого утра по лесам бродит. Смотрите – у деда полная корзина, и одни белые!

– Вот здорово. Я никогда не ходила в лес за грибами. Да, и честно сказать, и грибов-то не знаю. Какие можно собирать, а какие – нет?

– Это не беда. Перед Вами – Знаток! Именно так, с большой буквы. Составитель и автор экспозиции «Флора и фауна нашего края». А грибы, да будет Вам известно, это часть флоры.

Грибов в лесу, действительно, было много, но, как сказал Медведев, их интересуют лишь аристократы грибного мира – белые грибы, а также подосиновики и подберезовики. А за ними нужно было походить! На тропинках они не растут. Но, почему-то лишь тропинками и шли по лесу наши герои. Сначала друг за другом, а потом рядом, плечом к плечу. И как-то незаметно их руки переплелись. Они даже не поняли как. Само собой, разумеется.

– Знаете, Сережа, в детстве я очень любила сказку «Машенька и медведи». Восхищалась смелостью и находчивостью маленькой девочки. Мечтала походить на нее. А теперь вот думаю: «Чему я так радовалась»? Пришел человек в чужой для него мир, перебил посуду, переломал мебель и убежал. И за что её любить?

Они рассмеялись.

– Наверное, для начала человека нужно понять. А любить? Вы читали Апостола Павла? «Любовь не ищет своего, не мыслит зла…любовь никогда не перестаёт…». Нам нужно всего лишь помнить об этом. И тогда все будет хорошо. И все будут счастливы.

Они остановились. Машенька смотрела на него снизу вверх, своими огромными синими глазами, а он не мог оторвать от неё взгляд. Медведеву нестерпимо захотелось притянуть ее к себе и обнять. Он даже решился и положил свои руки на плечи девушки, чувствуя, как дрожит под ладонями ее тело. «Целуй, ну что же ты ждешь, дурачок», – пронеслось в голове то ли у него, то ли у нее.

А между тем, от набежавших на солнце тучек повеяло холодом. Верный признак приближающейся осени.

– Холодно. Становится прохладно. Накиньте мою куртку, – сказал он.

– Да, пожалуй, пора возвращаться, – сказала она. И добавила:

– Что мы будем делать с грибами?

– Пожарим. С луком и молодой картошкой. Сейчас мы поедем к Ивану Ивановичу. Он ждет нас.

Грибов они все-таки набрали, целый пакет.

Часы в кабинете Медведева пробили шесть раз, когда он убрал в сейф последний экспонат коллекции. Титанический труд был закончен. Машенька, молча, сворачивала аппаратуру, аккуратно упаковывая ее в картонные коробки. Во время съемок они почти не разговаривали друг с другом, полностью сосредоточившись на весьма тонкой и деликатной работе. «И вот сейчас нужно будет говорить с ней, и, желательно не о работе», – подумал Медведев. «Не начинать же сразу читать стихи»? Обаяние вчерашнего дня и то минутное, ощущение близости между ними, так неожиданно возникшее на лесной тропинке, исчезло, хотя след его явно присутствовал, должен был остаться, как считал для себя Медведев. И все же…

– Сергей Сергеевич! Если Вы позволите, я могу оформить все снимки в виде альбома. Вам останется только дополнить его текстом, и каталог будет готов, – несколько суховато, по крайней мере, чуть более чем хотелось бы, сказала Машенька.

Похоже, она тоже испытывала некоторую неловкость. А впереди их ждал еще целый вечер. Не помашет же она ему рукой прямо у дверей Музея и не рванет в свою Москву? Хотя бы из вежливости? Впрочем, почему столь славная девушка должна убивать свое время на Его Ничтожество? И что такое сверхъестественное он должен совершить, чтобы заслужить ее внимание?

– Да, да, конечно. Вы же профессионал! Делайте так, как считаете нужным, – вслух и что-то уж, совсем кисло пробормотал Медведев. Однако Машенька его вновь удивила:

– Сергей Сергеевич! Я думаю, что мы с Вами заслужили небольшой ужин и даже с бутылкой вина. Давайте договоримся так: у меня есть бутылка вина, значит ужин за Вами. И желательно, у Вас дома. Боюсь, что на «общепит» меня сегодня не хватит.

Машенька чуть насмешливо посмотрела на Медведева.

– Ну что Вы так смотрите, Сергей Сергеевич? Надеюсь, что на макароны с колбасой, хотя бы, я сегодня наработала. В конце концов, я девушка не гордая и могу Вам помочь на кухне – отварить пельмени, например?

– Нет, нет, готовить буду я, – сказал Медведев.

– Тогда поехали.

Готовить Медведев умел и любил. Ах, если бы знать заранее. Но даже из своего скудного набора он сегодня сумеет приготовить нечто особенное. Хотя, что такое особенное сможет удивить столичную девушку, да еще из гламурной тусовки? Только одно: чистота намерений и помыслов. Ну, а также искренность чувств и богатство духовного мира.

– Знаете, Машенька, в чем прелесть испанской кухни? Нет? В полной свободе творца. Берете большую чугунную сковородку, наливаете оливкового масла и кладете на нее все, что имеется под рукой: овощи, рис, рыбу, морепродукты, затем посыпаете все это перцем и иными специями, поливаете вином и ждете. Ну, а дальше либо аплодисменты, либо битки в дверях. А какие названия звучные: паэлья, тортилья, тапас, косидо! Даже объяснять не хочется, что тортилья всего лишь вариант яичницы, а косидо – гороховый суп.

– И что у нас будет сегодня?

– Тортилья!

– Замечательно. Я так люблю тортилью, так люблю, только вот, к сожалению, ни разу не ела.

– О! Это целая поэма или песня, если хотите. Берем лук и нарезаем его кольцами, а картофель – тоненькой соломкой. Всё это опускаем в раскаленное оливковое масло и жарим до готовности в один слой. Затем заливаем взбитыми яйцами, аккуратно переворачиваем нашу лепешку или блин, и поджариваем с обеих сторон. А дальше, всё то, что есть на данный момент в холодильнике, всё это достается и идет на украшение нашей тортильи: и помидоры, и колбаса, и оливки, и сыр. Я потом запишу Вам рецепт, и Вы еще прославитесь среди своих московских друзей!

– Да, среди моих друзей, пожалуй, и правда кулинаров редко встретишь, – как-то вяло согласилась Машенька.

Медведев вдруг подумал, что он почти ничего не знает об этой девушке. Да, журналистка. Да, из Москвы. И всё! То, что она ему нравилась – не факт биографии!

– Машенька! Расскажите о себе, – попросил он. – Я хочу знать, кто Вы и как попали в наш мир?

– Хорошо, только взаимно. В ответ Вы расскажите о себе.

– Договорились.

– Я родилась и выросла в одном маленьком провинциальном городке. В очень красивом и очень уютном городке. Но только вот жить там, скука смертная. В семнадцать лет поехала покорять столицу, и, знаете, поступила с первого раза в университет, без всякого блата, между прочим. Потом встретила одного человека и полюбила. Собиралась даже замуж, но не сложилось.

– Вы разошлись?

– Нет, он погиб.

– Простите.

– Ничего, я уже привыкла, что его нет. Потом искала себя, искала работу, и вот нашла.

Машенька усмехнулась, но как-то невесело, с горчинкой.

– В журнале? – Спросил Медведев.

– Да, – снова усмехнулась Маша. – Можно сказать, в журнале. – И, помедлив, добавила:

– Так что я девушка с опытом. А теперь Вы, Сергей Сергеевич! Почему Вы один? Свободу свою так цените?

– Пожалуй, что и нет. Свобода, она часто заканчивается одиночеством. А это плохо. Сейчас я понимаю, что человек не должен жить один.

Они замолчали, но на этот раз молчание не разъединяло, нет, скорее сближало их. Два одиноких человека потянулись друг к другу.

Потом они ужинали, говорили о чем-то и даже смеялись. Время незаметно подошло к той черте, когда надо было принимать какое-то решение.

– Вино! – сказала Машенька. – Мы забыли, что у меня есть бутылка старого французского вина! Я хочу выпить с Вами и,… как это называется, когда целуются? Я хочу поцеловать Вас, Сергей!

Она встала, достала из сумки бутылку вина и поставила её на стол.

– Открывайте. А я пока приготовлю посуду.

Сергей открыл бутылку и разлил рубиновое вино в принесенные бокалы. Они выпили, а потом Маша крепко поцеловала его в губы. Медведеву никогда в жизни не было так хорошо. Он почувствовал, как все тело его наполняет какая-то неведомая сила. И она тянет его куда-то вверх. И вот он уже летит в голубом небе, под ослепительными лучами яркого Солнца, раскинув руки, а рядом с ним летит Маша. И руки их соединяются, и это уже не руки, а крылья. Только вот какая-то неясная тревога начинает проникать в его сердце. Что с ним? Где он? Такого просто не может быть? И что это так стучит? Его сердце? Но почему тогда … Его крылья-руки вдруг сложились, и он камнем полетел вниз.

Глава 11. Короткая, но не менее важная

Перед самым Орешкиным фирменный поезд «Санкт-Петербург – Сочи» сбросил свою сумасшедшую скорость. Литочка в своем новом облике стояла в тамбуре вагона, привлекая взоры всех пассажиров. И тех, кто собирался вместе с ней выходить в Орешкино, и тех, кто следовал дальше, к теплым черноморским берегам. Однако подойти и заговорить никто из них не решался. Даже хамоватые дети гор понимали: «Нэ по Сэнке шапка».

Накануне, в тот вечер, у профессора, они долго еще говорили обо всем, но больше о жизни вообще, и о Литочкиной, в частности. Пока милейшая Вера Дмитриевна не отправила их по койкам, справедливо заметив, что сегодняшним вечером жизнь не кончается, и у них будет еще и завтрашний день.

А утром они сели писать статью о своих открытиях. Точнее две статьи. Первую – сухую, академически выверенную для научного журнала, а вторую – с романтическим оттенком, для любого другого, кого заинтересует эта история.

– Лишний пиар никогда не лишний, – заметил при этом профессор Серов.

А потом начался процесс «превращения Золушки в принцессу», как обозначил его милейший учитель. Сначала они посетили «Салон красоты», какой-то особенный, где восхищенные красотой волос нашей девушки мастера, уложили их в прическу, простую и торжественную одновременно. Затем были магазины, хотя магазинами назвать эти заведения как-то не поворачивался язык. Служители красоты (не продавщицами же было называть этих величественных жриц), окружили Литочку такой заботой и вниманием, словно от этого зависело их счастье и благополучие. Совместными усилиями гардероб Маргариты Николаевны не просто обновился, он стал качественно другим, подчеркивавшим её новый образ – красивой, знающей себе цену и уверенной во всем женщины. Вот только чему послужит ее новый облик, какие плоды принесет? А, может, и не стоило все это затевать?

Она везла с собой копии рисунков гениального художника, в том числе и его автопортрет. Словно какая-то печать обреченности лежала на его лице. Может, не будь он так влюблен в подругу своих детских игр, детских грез и юношеских мечтаний, и его судьба сложилась бы по-другому. И мир узнал бы еще об одном гении из России. Или природа его Гения как раз и заключалась в этой неразделенной любви? И что делать теперь ей, со всем этим знанием? Все рассказать или промолчать? Да и самой надо что-то решать. До бесконечности детской любви не бывает.

Перрон приближался, однако среди встречающих она не заметила Медведева. Странно, неужели он так занят? Почему-то она была уверена в том, что Медведев встретит ее на вокзале, и они сразу же поедут в Музей, чтобы вернуть портрет на отведенное ему место и подготовить его к экспозиции, как самое главное событие в культурной жизни Орешкино за последние годы. А заодно и объясниться, наконец. Медведева не было ни на перроне, ни на привокзальной площади. Литочка взяла такси и поехала в Музей. В конце концов, разные бывают обстоятельства.

Дверь в Музей была открыта, но на входе ее также никто не встретил. Литочка поднялась на второй этаж, подошла к двери кабинета директора и толкнула дверь. Она со скрипом отворилась. В кабинете Медведева было пусто. На письменном столе, небольшой горкой лежали какие-то мешочки. В замке сейфа торчал ключ, но сам сейф был почему-то открыт. Литочка заглянула внутрь, затем опустилась на стул и зарыдала. Случилась беда. Коллекции не было. Она подошла к телефону и набрала 02.

Глава 12. Неожиданные открытия

Медведев, наконец, понял, что их с Машей полет был остановлен человеком, который весьма чувствительно бил его по лицу. И, что самое обидное, незнакомец, который шлепал его по щекам, нисколько при этом не церемонился.

– Проснитесь! Господин Медведев, Вы меня слышите? Да проснитесь же Вы.

Медведев открыл глаза, и первое, что он увидел – это был человек. Оно и понятно, не горилла, не йети, а человек. Но это был человек в форме. «Милиция?» – пронеслось у него в голове. «Что здесь делает милиция?»

– Где Маша? Кто Вы? И что Вы здесь делаете? – Спросил он.

– Хороший вопрос, – сказал незнакомец. – И даже не один. Я думаю, Вам лучше подняться и как можно скорее привести себя в порядок. А потом мы с Вами прокатимся в одно место.

– И все же, кто Вы? Назовите себя!

– Лейтенант Колобков, уголовный розыск. У Вас в Музее кража.

При этом молодому лейтенанту очень хотелось добавить, что-то вроде: «Ваша карта бита» или «Руки вверх», но он понимал, что, к сожалению, для этих слов время еще не наступило. Это было первое крупное дело, которое доверило ему начальство. И от его успеха зависело многое: карьера, слава и прочее. Кое-какие мысли у него уже были. Если при хищении нет явных следов взлома, то преступников или их сообщников, по крайней мере, нужно искать внутри коллектива. Поэтому первой подозреваемой у него была Литочка. «Приехала, открыла сейф своим ключом, спрятала вещички, а теперь разыгрывает кражу. Но лейтенанта Колобкова на мякине не проведешь. Не этому его учили в школе милиции, чтобы вот так с ходу, он поверил в объяснения красивой женщины». А тут и второй подозреваемый нарисовался – директор Музея. Наверняка, без него не обошлось. Лучшего наводчика и не придумаешь. Вот, только, было одно «но». Медведев крепко спал, когда Колобков приехал к нему на квартиру. Но и этому можно было найти объяснение, если подумать. Перенервничал человек и отключился. Криминалистика и не такие случаи описывает. Однако подозреваемые повели себя несколько странно. Встретившись в кабинете директора, они как-то неловко переглянулись, словно бы извиняясь друг перед другом, и заговорили о какой-то картине. Которая, кстати, вовсе не была похищена, а находилась здесь, в кабинете, и была по их словам, самым ценным экспонатом Музея.

– Здравствуйте, Маргарита Николаевна. Как Ваша поездка? И, может быть, Вы мне расскажите, что происходит здесь, в Музее.

– С поездкой всё в порядке. Мне удалось установить автора портрета. А профессор Серов установил и его героиню. Вы были правы. Это была, скорее всего, семейная драма князей Тихвинских. А здесь? Здесь, похоже, была совершена кража. Коллекция и ее описание пропали из Вашего сейфа. Он был открыт, как впрочем, и сам Музей, и Ваш кабинет, тоже.

– И как выяснило на данный момент следствие, без единого следа взлома, – наконец вставил свое слово лейтенант Колобков. Похоже, эти двое совершенно не принимали его всерьез. – И кто такая Маша?

– Молчите? – Колобков обвёл присутствующих суровым взглядом. – Тогда я, именем Закона объявляю Вас задержанными до выяснения всех обстоятельств по данному делу и предлагаю следовать за мной.

Все же лейтенанту Колобкову удалось поставить этих зарвавшихся фигурантов на место.

– Лейтенант Колобков! Отставить задержание! – Раздался за спиной Колобкова хрипловатый мужской голос.

В дверном проеме стоял коренастый, угрюмого вида мужчина средних лет.

– А Вы, собственно, кто такой? – спросил Колобков

– Майор Подберезовиков, из МУРа. Вот мое удостоверение.

И он протянул лейтенанту Колобкову раскрытую красную книжицу.

– А пока, Вы изучаете его, я отвечу сразу же на Ваш второй вопрос. Маша, а для Вас старший лейтенант Мария Корабельникова, сотрудник МУРа, в настоящее время – агент под прикрытием. Сейчас, – он посмотрел на часы, – я думаю, она уже вернулась в Орешкино. А коллекция здесь, в Музее. Сегодня ночью мы с лейтенантом Корабельниковой подлинник коллекции вернули в тайник в подвале, а в сейф положили фальшивые ордена и монеты, которые бандиты и выгребли, вместе со сроком, на который их теперь удастся приземлить. Так что, лейтенант Колобков, Вы свободны, и передайте Вашему начальству, что я буду у него примерно через два часа, а сейчас, извините, но мне необходимо поговорить с ребятами наедине.

И Медведев, и Литочка выглядели явно ошеломленными. И если, Литочка не понимала вообще ничего, то до Медведева, что-то стало доходить. И самое главное, что он начал понимать, так это то, что Маша жива и она не предательница. Между тем, Подберезовиков подошел к столу, сел сам и пригласил за стол директора и Музея и его Главного Хранителя.

– Садитесь, господа. У меня очень мало времени, поэтому я сейчас изложу только факты, а все остальное потом. У нас будет еще время поговорить. Итак, первое:

Ваш звонок Эдуарду Живописцеву был очень важен, так как позволил сразу же начать оперативную разработку этой банды. Боюсь, что обратись Вы, со своими подозрениями в местные органы, то сейчас мы имели бы дело с Вашим трупом.

– Как трупом? – похолодел Медведев.

– Обыкновенным, в морге, либо со следами насилия, либо с признаками отравления, а может быть, все считали бы, что Вы решили покончить жизнь самоубийством. И Вас пришлось бы извлекать из петли. Да, да, это были очень серьезные ребята, и убрать человека для них пара пустяков. Но прошу меня не перебивать.

Итак, Эдик сразу же передал мне о Ваших подозрениях. Он знал, что я не первый год пытаюсь посадить господина Волочинского и его покровителей в тюрьму, но как видите, особо не преуспел. Уж больно хитер, гад, и ничего не делает сам, своими руками. Но, примерно, полгода назад, нам удалось внедрить в окружение Волочинского своего человека, как Вы сейчас поняли, это была Маша Корабельникова, журналисточка, без комплексов, готовая за хорошие деньги на многое. И нам удалось сделать так, что именно её Волочинский послал в Орешкино, чтобы познакомиться с Вами и подготовить план операции по захвату коллекции. Так что, история попадания Вас под автомобиль Марии, это, простите, спектакль. Маша у нас, между прочим, мастер спорта по автоделу, и ударила она Вас мастерски. Претензии есть? – Вдруг засмеялся Подберезовиков.

Медведев сидел, слушал и каменел с каждой минутой. «Какой же он был болван! Соловьем заливался, стихи читал, а дальше-то, дальше, что было…». Медведев начал, ко всему прочему, еще и краснеть.

– Что с Вами, Сергей Сергеевич? Вам плохо?

– Нет, я в полном порядке.

– Тогда я продолжу. – Сказал Подберезовиков. – Главной фигурой во всей истории стали Вы, Сергей Сергеевич. А обеспечение Вашей безопасности – главной задачей для нашего агента.

– Моей безопасности? Но что мне могло угрожать?

– Ваши знания. Только Вы один смогли бы описать коллекцию, доказать ее происхождение. Без Вас она превращалась в простой набор артефактов, которые могли всплыть где угодно, у кого угодно и под любым прикрытием: от бабушкиного наследства, до «купил у незнакомого человека на городском рынке». Что невероятно облегчало бы её дальнейшую реализацию, в том числе и за границей. Причем, убрать Вас необходимо было в тот момент, когда коллекция окажется у бандитов, в безопасном месте.

– Почему?

– А вдруг всё пойдет не так? Отягощать кражу или ограбление ненужным трупом? Простите, пожалуйста. Проще было Вас сначала нейтрализовать, например, усыпить, и, лишь потом, «зачистить».

– Что Вы и сделали? Подмешали снотворное, затем взяли мои ключи, ну и так далее…

– Совершенно верно. А в довершении начатого, по замыслу бандитов, Машенька должна была вернуться и «зачистить» Вас.

– Каким образом?

– Яд. Укол небольшой дозы яда растительного происхождения. Вскрытие показало бы смерть от кровоизлияния в мозг. Ну, перенервничал человек, бывает. Стрессы это подлинный бич нашего времени.

Подберезовиков замолчал, как бы давая присутствующим возможность обдумать услышанное. Затем закурил, но, сделав не более двух затяжек, яростно загасил сигарету в пепельнице.

– Гадость какая, – сказал он, обращаясь, то ли к затушенной сигарете, то ли к своей работе, в которой человеческие чувства необходимо рассматривать всего лишь как реакцию фигуранта оперативной комбинации на возможные обстоятельства.

– Брошу, обязательно, брошу, – добавил он, чуть погодя. – Вот что, Сергей Сергеевич! Сейчас сюда прибудут наши сотрудники. Осмотр места преступления и прочее необходимые мероприятия. А Вы идите домой, полежите, выпейте, наконец, но немного. А как придете в себя, возвращайтесь в Музей, без Вас все равно здесь не обойтись, но сейчас можно. Мы, здесь пока, вот с Маргаритой Николаевной поработаем. Извините, Маргарита Николаевна, я понимаю, Вы с поезда, устали, но лучше Вас здесь никто не разберется, да и понятые нужны будут. Я думаю, что часа два придется нам с Вами поработать. А Сергею Сергеевичу сейчас просто необходимо отдохнуть. Согласны?

Литочка молча кивнула. А Медведев встал и, тоже молча, направился к выходу.

… Литочка стояла у окна, наблюдая, как нелепая фигура в мятом костюме, удаляется из её жизни, и, возможно, навсегда. Так бывает. Просто её детская любовь слегка задержалась на Земле. Девичий трепет ушёл, оставляя в душе легкий оттенок грусти. Всё ещё только начиналось в её жизни, потому что «любовь никогда не перестает быть». И она была благодарна Медведеву за такое расставание с юностью.

Она вернулась за стол и раскрыла папку с рисунками Егора. Взяла автопортрет. Они были так похожи – тот Медведев и этот, её «кватроченто». Своей незащищенностью, каким-то своим, детским взглядом на мир. И, одновременно своей фанатичной готовностью идти до конца, за свои идеалы, за свои принципы. Тот Егор потому и сгорел раньше времени. За любовь, за своё право любить. А её прапрабабка приняла этот крест на себя. «Никто не будет любить тебя так, как я». Словно проклятие какое налагал! И вот теперь он уходил. Литочка видела, какое впечатление произвела на бедного Сергея Сергеевича та девушка. Кажется, её звали Мария. «Ещё одна Машенька, Машенька и Медведев», – усмехнулась Литочка. – «Бывают же такие вот совпадения».

Похоже, наш бедный идеалист нашёл наконец-то свою мечту. Ну, да и Бог с ним. Он хороший человек, он заслужил своё счастье.

Нет, она не будет показывать ему «автопортрет художника». Незачем перегружать бедного Сергея Сергеевича ненужными смыслами. А она? Она найдёт своё счастье. Потому что «любовь никогда не перестаёт быть». Надо только верить…и надеяться.

Глава 13. Последняя, в которой автор всё окончательно запутывает

Медведев шёл домой. И не только потому, что у него до сих пор слегка кружилась голова, и нестерпимо ныло, где-то под ложечкой. Странно, но особого потрясения он не испытывал. Ну, подумаешь, он мог стать трупом? Но не стал же. Скорее всего, разочарование, да, пожалуй, очередное разочарование, и не более того. Хотелось просто побыть одному, посетовать на жестокость мира, ну, и может быть, уронить одну-две слезинки в подушку. В конце концов, им, с Литочкой, удалось совершить настоящее открытие. Вот на этом и нужно сосредоточиться. Не нами придумано, что работа – лучшее лекарство от избытка чувствительности. И, наверное, пора всё-таки серьезно задуматься о женитьбе. Идеалы – идеалами, но к человеческому счастью они, похоже, отношения не имеют. Можно до конца дней своих следовать за идеалами, и… оказаться одному в конце пути. А оставаться одному ему очень не хотелось. Особенно теперь, когда всё так взбаламутилось в душе. Машенька ворвалась в его жизнь как метеор, как… Он вдруг вспомнил её слова: «Разбила посуду, переломала мебель…. За что её было любить?» Или вот её полная противоположность – Литочка. Они столько лет знакомы, но у него и мысли даже не было…. Она всегда была рядом: тихая скромная умница. Странно, но он только сейчас вспомнил, как изменилась Литочка после своей поездки. Теперь это была красивая, уверенная в себе женщина. Пожалуй, что излишне красивая, потомучто ему гораздо милее была та, прежняя, походившая на маленького симпатичного мышонка. Впрочем, какое ему дело, кем видит себя сейчас бедная девушка. Скорее всего, и здесь не обошлось без извечного. Влюбилась, наверное, в кого-нибудь. Молодость, знаете ли, она и не такие метаморфозы выделывает.

У подъезда дома, где жил Медведев, на лавочках сидели неизменные старушки. И сегодня они посмотрели на него как-то странно.

– Здравствуйте, Сергей Сергеевич! – Да, пожалуй, сегодня в их голосах присутствовал некоторый избыток патоки и меда.

– Здравствуйте, – поздоровался он и, почему-то наклонил голову, словно пытался скрыть что-то от постороннего взора.

Первое, что он услышал, поднявшись на площадку, где находилась его однокомнатная квартира, были звуки фортепиано. Он прислушался. Шопен, концерт № 2. Весьма странный музыкальный выбор для его соседей. Но музыка доносилась из его квартиры! Он подошел к двери, она была не заперта. Толкнув дверь, Медведев вошёл в прихожую. Пусть будет, что будет!

Дверь в комнату была открыта, и Медведев увидел девушку, стоящую с какой-то тряпкой в руке…Машенька!?

– Вот, решила навести порядок в твоей берлоге, – сказала она и замолчала. Потом подняла свои огромные глаза и тихо спросила:

– Ты уже всё знаешь?

–Да, – сказал он. – Подберезовиков мне всё рассказал. А ты приехала, чтобы меня «зачистить»?

– Дурачок, – сказала она. – Я приехала, потому что люблю тебя.

На этом, пожалуй, можно поставить точку в нашем повествовании. Мы не знаем, что ответит Медведев, как поступит Литочка, да и не нашего ума это дело. Всё то, что должно было случиться сказочного – случилось. Золушка превратилась в принцессу. Главный герой счастливо избежал лап Кощея Бессмертного, ну, а дальше? Кто знает?

Гуси – лебеди

Часть 1

Наш единственный поезд «Орешкино – Москва» в 90-е годы называли пригородным. Нет, поезд и тогда шел до Москвы одиннадцать с половиной часов, со скоростью хорошей телеги. Дело было в другом: большая часть трудоспособного населения нашего города работала тогда в Москве. И Москва эта самая, стала для нас как бы рабочим пригородом, фабричной окраиной, если хотите. Вот и ехали в этом поезде каждый день наши люди: туда – с песнями и плясками, разудалым застольем, а порой, даже и мордобоем. Обратно же, пассажиры были суровы и молчаливы, как и должно быть людям, везущим домой заработанную копейку. Успевай только по сторонам оглядываться, сторожась лихих людей и поездного начальства.

Народ наш долго будет помнить то время, прозванное позднее как «лихие 90-тые». Жизнь человеческая тогда не дорого ценилась. Убивали бандиты, убивало государство. Например, там, где в прежние времена на одного местного жителя приходилось самое малое пять отдыхающих, полыхала настоящая война с бомбардировками и танковыми сражениями. В поездах также «пошаливали». Так что, будь у меня возможность выбирать, я бы уехал в столицу на автомобиле. Но, к сожалению, не сложилось что-то, а ехать было надо и я решительно, как полярник на льдину, шагнул в плацкартный вагон нашего «пригородного» поезда.

Не знаю почему, но в вагоне было немноголюдно: на головах не сидели, по ногам не ходили. А в отведенном мне по билету загоне сидело всего-то два пассажира: немолодой мужчина, явный «вахтовик» и молоденькая лет 17-ти девушка. Вот её-то мне и хотелось бы описать подробнее. Не потому, что была она писаной красавицей, нет, там и росточку-то было всего метр с каблуками, да и лицом на супермодель вовсе даже не походила: так себе, курносая с конопушками. Только вот глаза у неё были по-настоящему красивыми, цвета небесной лазури и огромные, в половину лица. А еще запомнилась она тем, что держала на коленях старенький чемоданчик и….. плакала. Не в голос, не навзрыд, а так, тихонечко всхлипывая. Похоже, что этот видавший виды чемодан и был причиной её слез.

– Что случилось, красавица? Может помочь тебе надо, так говори, не стесняйся, – спросил я.

Не оттого, что уж очень сильно захотел пообщаться или помочь. Нет, но не сидеть же в одном купе с плачущей девицей. Ещё подумают Бог знает что.

– Да, вот у меня замок сломался. Всё время заедает или совсем не держит. И как я теперь с этим чемоданом по Москве пойду? Под мышкой нести пробовала, так он не убирается!

– Ну, давай посмотрим, что с ним случилось

Я сел на лавку рядом с ней, положил чемодан на колени и достал свой швейцарский офицерский нож в замшевом чехле.

– Как интересно, – Оживилась она. – Это Ваш ножичек? А можно мне посмотреть?

– Ну, посмотри, только плакать перестань, пожалуйста.

Слезы мгновенно высохли, она вытащила из чехла перочинный ножик, со всевозможными штучками, и залюбовалась им.

– Сколько всего тут. Целый набор: и пилочка, и шильце, и отвертка.

– Вот она-то нам и потребуется. – Я сурово прервал её рассуждения и, вернув себе нож, открыл маленькую отвертку.

– Давай твой замок посмотрим. Тебя, кстати как зовут?

– Маша, Мария.

– Ну, а я Александром Степановичем буду. У тебя Маша в чемодане ничего запретного нет?

– Нет, что Вы.

– И дамские штучки сверху не лежат?

– Какие штучки?

Она вдруг густо покраснела и испуганно затараторила:

– Нет, нет, там и вещей-то всего одна рубаха.

– Ну, тогда я с Вашего позволения открываю.

Я поковырял отверткой в замке и открыл крышку чемодана. Кстати, тот еще был саквояж! Фибровый! Оклеенный изнутри зелёными обоями. Середина века, не иначе. У нас такие «балетками» называли, а почему так, я и сам не знаю.

Под крышкой лежало нечто похожее на кусок вышитого полотна.

– Можно посмотреть?

И не дожидаясь ответа, я достал сверток и развернул его. Это была вышитая мужская рубаха.

– Ого! Ты её, красавица, часом не в музее приобрела?

Поверьте, я знал, что говорил. Свой диплом историка не в переходе у метро приобрел. Да и краеведением в свое время увлекался и промыслами разными. У меня в руках была настоящая домотканая мужская рубаха и судя по фасону и вышивке, века так 14-того, не позднее. Именно такие рубахи одевали под латы наши мужики, когда на Мамая двигали. Вот только по качеству выделки и тонкости узоров, моя была не иначе как княжеская.

– Грех Вам такое говорить, Александр Степанович!

Да, я и сам уже видел, что грех. Ткань-то была новая! Словно вчера только сотканная! И нитки на вышивке и красители, хоть и натуральные, но сегодняшние, и уж точно не 14-го века.

– Ты прости меня, Машенька, но я думал, что эти технологии давно утеряны, и сегодня никто не сможет повторить это чудо. Кто это сделал? И ткань соткал и рубаху скроил? А вышивал кто? Ты понимаешь, что это 14-й век, не позднее.

– Не знаю, какой там век, но это мы с бабушкой сделали. Баба Оля сказала, что если кто своими руками рубаху для своего жениха сделает, и он её примет, то никогда он ту девушку…

Она вдруг снова густо покраснела, и продолжила как-то уж совсем тихо и невнятно:

– Не раз…. Ну, в общем, он с ней всегда будет. Эту рубаху я жениху везу. Ване, Ивану, то есть. Он у меня в Москве, на стройке работает.

И так гордо она это произнесла, словно был её парень Главным Московским Строителем.

– Ну, если, жениху, да на стройку, то прости ты меня, ради Бога. Просто трудно было поверить, что такое в наше время возможно. Давай договоримся, я сейчас замок твой подремонтирую, а ты мне всё, не спеша, расскажешь: и про себя, и про бабу Олю, и про Ванечку своего. Договорились?

– А зачем Вам это?

– Понимаешь, профессия у меня такая. Я журналист. И мне интересно, кто со мной в одном городе живет, и какой он человек – добрый или злой. Ты же в Орешкино живешь?

– Вообще-то я из деревни. Из Куделькино, знаете? Там у меня бабушка Оля осталась. А в Орешкино я в медучилище на фельдшера училась. В этом году окончила, теперь поеду домой. От нас недавно снова врач сбежал, не осталось там никого, а за стариками уход нужен. Вот я и согласилась в медпункте фельдшером поработать.

– Так это тебя баба Оля научила – и нить льняную прясть, и ткать, и вышивать, и шить?

– Да. Она знаете какая мастерица! Только старенькая стала теперь, еле-еле ходит.

Она продолжала что-то щебетать, но я, увлеченный работой, слушал уже невнимательно, в пол-уха.

– … у Вани, руки золотые, и он любую печку может сделать, даже камин сложить. К нему из самой Москвы заказчики приезжают, да в очереди ждут, пока он освободится. Вот и сейчас он у какого-то богатея нерусского под Москвой дом строит. Так что мне еще на электричке придётся до него добираться, а тут чемодан этот….

– Ну, у вас всё как в сказке: Ты – Марья-искусница, и Он – Мастер из Города мастеров. И любовь у вас, и разлука. А трудностей не боитесь, испытаний разных?

– А мы ничего не боимся: никакой работы и никаких трудностей. Ваня сказал, что всё в нашей жизни мы сами построим, своими руками сделаем.

– Дай-то Бог. А пока держи вот свой чемодан. Там пружинка совсем ослабла, так я её заклинил, может и выдержит. Но чемодан тебе придется новый покупать. Этому давно место в музее.

– Купим, обязательно купим. Завтра же и купим. Москва всё-таки, не Орешкино. Чего-чего, а чемоданов там уйма всяких. Спасибо Вам большое, дядя Саша.

…За что я люблю наш «пригородный поезд», так это за то, что прибывает он в Москву в раннее утро. Целый день впереди, и все можно успеть, все переделать. А посему на перрон Ярославского вокзала я вступил в самом наипрекраснейшем настроении. Вдохнул полной грудью московского воздуха, пахнувшего не только продуктами сгорания углеводородного топлива, а ещё и разбитыми надеждами, но всё равно – хорошо! Столица! И у меня тоже были свои планы, свои надежды на этот день.

– Дядя Саша! Это снова я! Помогите мне, пожалуйста! – Услышал я сзади знакомое щебетание.

Это моя попутчица пыталась как-то протащить свой драгоценный чемодан через тамбур и вагонную дверь.

– Давай сюда. Я принимаю. Как там замок? Держит?

И, накаркал. Замок, а вместе с ним и все мои ухищрения полетели к черту. Я едва успел подхватить на лету раскрывшийся чемодан.

Ну, надо же так. Прямо закон подлости. Если неприятностям суждено случиться, то они непременно сбудутся.

– Ой, и что же мне теперь делать? – в голосе Марии послышались знакомые нотки.

– Во-первых, не плакать. Во-вторых, я что-нибудь придумаю. Поставь чемодан на землю и держи, чтобы не раскрылся!

Ну, что тут можно было придумать? Но если вызвался помогать – помогай, иначе бедная девушка совсем перестанет верить людям. Оставалось одно – проверенное средство…. И, я, расстегнув куртку, вытащил из брюк свой ремень. Поводил животом туда-сюда, словно индийский йог. Штаны сидели плотно. Авось не потеряются! Зато чемодан, перехваченный брючным ремнем под самой рукояткой, теперь никому не откроет своих секретов. А что? Получился, весьма даже аккуратный крепёж. Хоть на чемоданную выставку отправляй.

– Ну вот, теперь он, паразит, никуда не денется. Послужит еще, как миленький! И, давай прощаться, Марья-искусница. Может, и свидимся еще, когда-нибудь.

– Дядя Саша! А как же Вы без ремня пойдёте?

– Ничего, я доберусь. Мне недалеко. А тебе удачи, Мария. И передавай привет своему Ивану.

– Спасибо вам, дядя Саша. Я Вас никогда не забуду. А, знаете что? Вы приезжайте к нам в Куделькино. Нет, правда, приезжайте!

– Может, и приеду, когда-нибудь. Тогда, давай, до свидания, что ли!

У воронки метро мы расстались.

Часть 2

Скоро только сказка сказывается. Однако и жизнь порой задает такие скорости, такие виражи, что успевай пересчитывать прожитые годы. Так было и со мной. Новая работа закружила меня, понесла по России. Пролетело лет семь, не менее. И какие это были года! Одна война, другая, замирение. Я давно уже позабыл и о милой девушке, и о чудесной рубахе. Как вдруг…

Пришлось мне, как-то вновь посетить Орешкино. И снова «Чемодан – Вокзал – Вагон». Правда, наш фирменный «пригородный поезд» тогда уже давно ушёл в небытие. Говорили, что где-то наверху сочли наш участок железной дороги перспективным и провели его полную реконструкцию. Теперь до Москвы ходил фирменный экспресс, а вскоре должны были пустить скоростные электрички. Обошлось это в казне в такую сумму, что будто бы на эти деньги еще один туннель под Ла-Маншем можно было построить. Но это детали. Когда еще в России на народном благополучии экономили? Ведь не для себя же наши чиновники эту железную дорогу строили? Она им не к чему. У них самолеты. Однако, и на том спасибо.

И вот сидел я в спальном вагоне нашего фирменного экспресса и наслаждался чистотой и покоем. А вскоре объявился и мой попутчик – высокий спортивного сложения молодой человек. Похоже, что бывший военный, а может и не бывший, а просто в гражданской одежде. Вежливо поздоровавшись, он сел напротив меня и положил на стол свой небольшой, но довольно емкий чемоданчик.

– А что, отец? Неплохо бы нам вина выпить, – спросил он, и с лукавой улыбкой посмотрел на меня.

– Ну, что же. Угости. У нас хоть и не Париж, но милости просим к нашему шалашу.

«Двенадцать стульев» я тоже когда-то читал. И добавил уже от себя: – Отчего не выпить, коли повод есть.

– Есть повод, есть.

И он открыл крышку своего чемоданчика. Я невольно заглянул туда… и окаменел.

– Что с Вами, товарищ? – спросил мой попутчик. – Побледнели как…

– Откуда у Вас это? – перебил я его.

– Что «откуда»? А откуда Вы знаете, что это такое? – удивился он в ответ.

– Да вот видел однажды. Девушка одна, в подарок жениху своему везла.

Обознаться я не мог. Это была та самая домотканая рубаха с княжеской вышивкой. А мой спутник тогда….

– Постойте. Так Вы, стало быть, Иван? Но он вроде бы каменщиком был или печником, а Вы однозначно военный. Я не прав? – Спросил я.

– И да, и нет. – Сказал он. – Но, я вижу нам, прежде всего, надобно выпить. Иначе…. Тут такая история, что просто так и не расскажешь.

Он достал из чемоданчика бутылку коньяка, две маленькие серебряные стопочки и сверток с нехитрой закуской.

– Я, действительно, Иван, но только другой. А вы получается, тот самый журналист. Только вот имени-отчества Вашего она не запомнила, и я их тоже, стало быть, не знаю.

– Александр Степанович.

– Да, точно, «дядя Саша».

Он разлил коньяк по рюмкам:

– Давай, дядя Саша, прежде всего, тогда за неё выпьем. За Марью-искусницу мою.

– Верно, «Марья-искусница. Это я ее тогда Марьей-искусницей назвал. Давай выпьем и расскажи, что же с ней произошло, встретила она своего Ивана или нет.

– Ивана-то она встретила, – криво усмехнулся он, да вот только…. Нет, давай уж всё по порядку.

Он говорил, а я слушал. Мы пили коньяк и не пьянели. Иногда замолкали, чтобы пережить каждый своё: я – услышанное, он – свои воспоминания, которые давались ему нелегко. Не дай Бог пережить такое.

– Маша, когда по адресу приехала, никого уже там, на месте, не застала. Ни Ивана, ни подельников его. Уехали все, говорят, а куда – не знаем. Она и до хозяина, до заказчика, то есть, дошла. «Уехал. ДЭньги взял и уехал. С ДЭвками гулять будЭт. А ты, красавица, ко мнЭ идЫ, нЭ обижу». Подонки!..

Иван замолчал, потом выдохнул:

– Пойдём-ка, Степаныч, покурим. Не могу я так просто об этом…. Как только представлю её тогда одну, совсем девочку…?

Мы вышли в тамбур. Я закурил сигарету, протянул ему пачку.

– Нет, я не буду, обещал, что брошу. Воздухом подышу только. А ты, дядя Саша, покури, покури.

Между тем, заходящее солнце позолотило небо, обещая, что и завтрашний день будет не хуже сегодняшнего. А если и не будет,… и то не беда. Впереди нас ждало целое лето. Мы стояли в тамбуре фирменного поезда, соединенные кем-то сверху невидимыми нитями, которые люди по привычке называют судьбой. Своей и своего народа.

– А в милицию она обращалась? – спросил я, как только мы вернулись в купе.

– Обращалась, да только там так сказали: нет трупа, нет и дела. И все же нашёлся человек, который не побоялся и рассказал всю правду. Опер из угрозыска, который давно за этой бандой охотился, рассказал, что в Чечню их всех вывезли, всю бригаду строительную. То ли наркотиками накачали, то ли просто по башке надавали, да повязали. Они, бандиты эти, уже тогда своим ремеслом промышляли. Людей похищали. Тех, кто побогаче – для выкупа, а тех, у кого руки золотые – для себя. Видели бы Вы, каких они там дворцов себе понастроили, в то же время, когда простые люди без зарплаты сидели, а старики без пенсии. Да, что я Вам объясняю, Вы же журналист, наверняка и там побывали, и всё своими глазами видели.

– Да уж насмотрелся. И на рабов, и на заложников. Сам три месяца в заложниках просидел, пока редакция не выкупила. Но нас не били, в достатке содержали. Все-таки – четвертая власть!

– А она одна была там, понимаете. И война кругом. А уж когда она в госпиталь поступила, то среди бойцов про нее настоящие легенды рассказывали. Будто бы, если она возьмется за кем ходить, то боец раненый ни за что не умрет, каким бы тяжелым он не был. Не верите? Вот на меня посмотрите! Ожоги 3-й и 4-й степени, до 50 процентов поверхности кожи. Таким я из танка выполз, в ту Новогоднюю ночь. Лицом и брюхом в лужу уткнулся, вот они сохранились более-менее. А всё остальное…! В госпиталь привезли без сознания, в коме от болевого шока. Врачи ни одного шанса не давали, что выживу. Но выходила она, да вот, рубаха эта помогла. В ней я второй раз и родился. И что странно, вот сам посмотри.

Он снял рубашку и показал спину. Следы от ожогов были едва заметны.

– Врачи наши это никак не комментируют. «Неизвестный науке случай». Вот и всё объяснение. Чудаки они все. Для меня вот ничего необъяснимого здесь нет. Потому что, если кто молится за тебя и любит, то невозможного не бывает. А рубаха эта теперь всегда со мной, не расстаюсь с ней никогда.

– А с Иваном, что было, с тем с первым. Нашла она его?

– Нашла. Нет, не сама нашла, наши бойцы помогли, разведчики. В яме он сидел, в горах. Но только вот сломалось в нем что-то, не в себе он был.

– А она что?

– Она тогда пришла ко мне в палату и говорит: «Иван моим женихом в эти края попал, моим женихом и обратно, домой поедет. А дома я его выхожу. Так что прощай, Ваня, а рубаху возьми, на память, она тебе нужнее сейчас». И уехала.

Мы допили коньяк, помолчали.

– Ну, а дальше – обыкновенно. Я из госпиталя выписался и служил. Она же дома Ивана пыталась поднять. Только вот, мне кажется, что он сам после всего этого жить не захотел. Так и угас. А мы переписывались. Я в письме попросил невестой мне быть. Она согласилась. А дальше – война кончилась, свадьбу сыграли, сын у нас и дочка. И еще детки будут. Я знаю. А сегодня, вчера, то есть я в Москве был. Помнишь, говорил, что есть у меня повод выпить, так вот он, смотри.

Он снова открыл чемодан и достал из-под рубахи бархатную коробочку. Открыл. Там на подушке лежал Орден Мужества.

– Вот. Награда нашла героя. Я сейчас в запасе, но если потребуется, то пусть знают: мне есть что защищать! А теперь, давай спать укладываться. Жизнь сегодня не кончается, и дел завтра переделать еще много придется.

– Давай, Ваня. Ты укладывайся, а я покурю еще.

Я стоял в тамбуре и курил в раскрытое окно. Вагон постепенно затихал. Из соседнего купе доносился плаксивый детский голос:

– Мама! Расскажи. Ну, расскажи сказку!

– Какую еще сказку. Спи, давай.

– «Гуси-лебеди». Ну, пожалуйста.

– Ладно, слушай:

«Жили – были старик со старухой. И была у них дочка Машенька, и сынок, Ванечка. Пошли однажды дети в поле гулять, а тут как налетят гуси-лебеди. Подхватили мальчика Ванечку и понесли его далеко-далеко. Делать нечего: пошла Машенька братца искать…».

Я стоял у открытого окна в вагоне поезда, который нёс меня сквозь ночную тьму домой. В маленький провинциальный городок, где живут такие вот люди. Тихие и скромные, а копни каждого – золото. И пока есть они на свете, стоит и наше Орешкино, а значит и России – быть. И ничего с этим не поделаешь.

Живая вода или опыты по изгнанию бесов

Наш городской рынок замечателен в любое время года. Горы помидор и шеренги огурцов. Свежайшая зелень и пучки молодого редиса. Жёлтые бруски сливочного масла и головки домашнего сыра. А специи, аромат которых начинаешь чувствовать еще на автобусной остановке? А гвардейский строй молочниц, в белейших отутюженных халатах? А тучные мясные ряды?

Я люблю приезжать сюда утром, после ночной смены, не столько купить, сколько просто походить по торговым рядам, успокоить нервы, послушать разговоры за жизнь и прочее. Иногда, услышанное забываешь сразу же, едва только выйдешь за отмеченную черту, иногда помнишь с неделю, а иногда, услышанные в разное время и в разных местах разговоры, неожиданно сплетаются и соединяются так, что ты, вдруг видишь перед собой такое…

***

Разговор 1-ый, подслушанный где-то в середине торговых рядов, продающих китайско-турецкий ширпотреб.

– Я вот, бабоньки, не знаю, что со своим делать. Пьет и пьет, паразит. Каждый день приходит такой, что аж пальцы врозь. И работу искать перестал. С утра уйдет, а там либо на руках принесут, либо сам приползёт, но такой, что и двух слов связать не может. Я уж и по-хорошему, и по-плохому, а все без толку. До себя допускать перестала, детей от него, проклятого, берегу, но видно не судьба. Раньше, хоть участковые были, милиция, на лечение отправляли, а сегодня бьешься, бьешься как рыба об лёд, и нет до тебя никому никакого дела. А какой мужик был! И деток от него не оттащить было. Едва с работы придет, только и слышишь: «Мы с папой, да мы с папой». Я уж не говорю, что и по дому всё делал…

Молодая, с остатками былой красоты на лице и непременной шестимесячной «химкой» на голове женщина отхлебнула из пластикового стаканчика чаю и смахнула слезинку с лица.

– В церковь сходить что ли? Но я и молиться-то не умею. Не учили нас никогда этому, некому было.

– Молитве научиться нетрудно. Лишь бы молитва от сердца шла, – поддержала разговор ее соседка, пожилая, степенного вида женщина. – Ты сходи в церковь-то, сходи! Помолись Богородице, поплачь, свечку поставь. Авось, не отринет Матерь Божия! Молитву-то Богородице знаешь?

– «Богородице, Дево, радуйся….». Знаю!

– Вот и прочти её три раза перед образом, попроси Заступницу нашу. Да всё ей и расскажи.

– У Господа для этих дел специальный святой имеется, – вступила в разговор третья, сухонькая, неопределенного возраста особа. – Мученик Вонифатий, вот ему молиться и надобно. Записывай, ежели, желаешь…

Она покопалась в видавшем виды бумажнике, достала аккуратно сложенный тетрадный лист, и стала диктовать:

«О, многострадальный и всехвальный мучиниче Вонифатие! Ко твоему заступлению ныне прибегаем, молений нас, поющих тебе, не отвержи, но милостиво услыши нас….»

Молитва была длинной, но наша знакомая все записала и положила листок с молитвой в сумочку.

– А я, девушки, вот что скажу. И в Церковь сходить, и молиться, всё это правильно, – вступила в разговор четвертая подруга, – Но есть средство и посильнее.

– Да, ну. Не может быть! Рассказывай!

– Тут, рядом, за городом, деревенька одна есть, «Куделькино». Деревенька старинная, там издревле люди жили. А за деревней в землянке старец один жил, монах, то есть. Это при царе было, давно. И со всей округи приходили к нему люди, и молился он за всех, никому не отказывал. И многие, что больными приходили, от него на своих ногах уходили. И есть там за деревней, в овраге, ключик и ручеек, что от ключика начинается. Вот там-то он и молился за людей, святой старец. И вода та от его молитв, будто бы силу какую-то приобрела. Как в сказке, помните, про живую воду. Вот она-то и лечит, от всех недугов помогает. Я думаю тебе туда надобно, Ольга. Уж, как не знаю, но сделай так, чтобы один день твой мужик не пил и туда, в Куделькино, с ним и поезжай. Омоется он там, у ручейка, а ты молитвы все, что знаешь почитай, а потом, возьми три камешка из ручья, да со словами «Изыди, злой дух из моего мужа» и брось их за ручеек.

– А, что! И попробую. Один день, думаю, я с ним справлюсь. А там видно будет.

***

Разговор 2-й, подслушанный примерно там же, но дней через пять.

Утро в торговых рядах начинается не с покупателей. Задолго до того, когда они вступят на рыночную землю, начинается процесс приготовления к торжествам и встречам. Всевозможные товары укладываются, раскладываются и вывешиваются так, чтобы с ходу покорить сердца самых изысканных покупателей. И обязательно после всех этих приготовительных работ выпадает минутка, когда можно перевести дух, поболтать с товарками о наболевшем.

Так уж случилось, но примерно дней через пять я снова оказался на том же месте и примерно в то же время. И услышал продолжение истории…

– Ну, что Ольга, Как твои дела? Как муж? Ездили в Куделькино? Помогло? Ты не тяни. Не у одной тебя такое. Давай делись опытом. Слушай, а кто это помогал тебе сегодня с товаром управиться? Не брат, часом. Эх, красавец, какой! Адресок не оставишь?

Вопросы к бедной женщине сыпались со всех сторон, успевай только поворачиваться.

– Тихо, девоньки, не кричите. Сейчас всё по порядку расскажу. Во-первых, сразу предупреждаю, кто к Славе моему приставать будет, той туго придется. Он это был сегодня, муж мой. С утра тебе, говорит, помогу товар развесить и на курсы машинистов-экскаваторщиков пойду. Я, говорит, на тракторе-то умею, мне бы права только получить. А там или в Москву поеду, или на Севера завербуюсь, года три поработаю, и вас из этого всего вытащу. И не пьет больше он, с того раза, ни капельки. А уж дома, такой ласковый, такой…, – Она томно закрыла глаза и повела плечами.

Посуровели лица её подружек, вытянулись, словно на образах старинных. Известно, как у нас на Руси чужому счастью радуются? Однако те, кто постарше пристыдили молодежь:

– Тихо, вы, сороки. Давай, Ольга, не тяни, рассказывай.

– Слушайте же, подруги. В первый день у меня ничего не вышло. Не углядела я, утек мой ненаглядный из дому. Ну, а там – дело привычное: объявился лишь к вечеру и, как водится на бровях. Но во второй день я бдительность не теряла, и, едва услышала, как он собираться начал, стеной встала. Как хочешь, говорю, сама у порога лягу, детей рядом положу, но не выпущу. Смотрю, а у него в глазах что-то осмысленное появилось. Видать, не совсем пропащий он, видать, дошло как-то мое слово до него. Остался. Каких мне трудов стоило, не высказать, но целый день рука об руку с ним проходила, ни на минуту от себя не отпускала. А с него, бедного, не семь, сто семь потов сошло, а к утру, вообще, трясти начало. Терпи, говорю, немного осталось. Утром поедем с тобой в Куделькино. А сама не говорю зачем. Просто, поедем и всё, так надо, дескать. Дожили до утра. Я такси вызвала, сели, поехали.

Действительно, там и езды-то всего ничего было, но как только приехали и пришли к ключику, поняла вдруг, что здесь всё другое. А, может, наоборот, у нас это другое, а там – всё правильное. Словно бы в другой мир попала. Тишина такая… только птички поют и ручеек в овражке журчит. Одно слово – благодать божья. Я своему и говорю: «Раздевайся по пояс и иди к ручейку. Ополоснись там, а потом приходи сюда и на колени становись, молиться будем». Он, бедный, притих как-то, но всё сделал, как сказала и перечить мне не стал. Встали мы с ним лицом к солнышку – я «Богородице, Дево, радуйся» читаю, а ему бумажку с молитвой святому мученику Вонифатию дала и приказала: «Читай, вслух. И чтобы с выражением было и без запинки».

– Ну, и как? Читал? – прошептали почему-то её подруги.

– Читал. И я читала. А потом встала, подобрала в ручейке три камешка и со словами: «Изыди злой дух из моего мужа», через ручеек в кусты и запулила. Вот, тут-то и началось…

– Что началось? Не томи, рассказывай!

– А то и началось. Сатана-то или бес, не знаю уж кто, из него так и выскочил.

– Из кого?

– Да из мужа моего. Я, правда, не заметила, как он выбегал. Глаза закрыты были. Но как только открыла, смотрю и вижу: вот мой муж рядом со мной на коленях, а вот и он, нечистый… стоит через ручей от меня… и страшный такой, не приведи Господь!

Холодом повеяло от рассказа бедной женщины, да таким, что не мог он не отразиться на лицах её товарок. Все замерли. И наступившей паузе позавидовал бы сам Станиславский.

– А дальше? Дальше-то что было? – Послышался чуть хрипловатый от ужаса шепот.

– А дальше, я просто разозлилась, подняла еще один камень, поувесистей, да в Сатану и запулила. Прямо в лоб ему и попала. Он закричал не по-человечески, понятно же, Сатана, а потом повернулся и побежал. Мы к тому времени, признаюсь честно, тоже бежали, только в другую сторону, противоположную. Наперегонки. В себя пришли лишь на дороге в Орешкино. Сели на травку передохнуть, мой-то и говорит мне: «Больше я в жизни ни капли не выпью. Это, подумать только, какой бес во мне сидел. А тебе, говорит, жена моя, по гроб жизни обязан буду и любить, говорит, тоже по гроб буду и детей воспитывать».

При этих словах соседки её снова как-то, не по-хорошему, зашевелились.

– Ладно, посмотрим ещё, как оно все будет. Не зарекалась бы.

– А так и будет. Я почему-то ему поверила, да и в себя, кстати, тоже, теперь, верю, в силы свои. Всё у нас будет хорошо!

***

Рассказ 3-й, подслушанный в молочных рядах через пять дней после второго.

На этом можно было бы поставить точку в нашем рассказе, но только вот ещё дней через пять…

…Услышал в молочных рядах такое, что если бы я был журналистом, репортаж бы с места событий написал такой:

«Невероятное происшествие в Куделькино. Экзорцизм: величайшая тайна 21-го века. Читайте только в нашей газете.

О невероятном событии рассказали вашему корреспонденту жители и жительницы этого старинного русского села, что находится в окрестностях нашего замечательного города. Экзорцизм, явление более известное у нас как изгнание бесов, вот с чем пришлось столкнуться жителю Куделькино, потомственному механизатору Федору Павловичу Кузькину. Впрочем, чтобы не быть голословным, послушайте, что рассказал Вашему корреспонденту сам Федор Павлович:

– Я, честно признаюсь, накануне был сильно выпивши. Соседу огород пахал, а после трудов посидели немного. Супруга же моя, Неонила Марковна, сильно не одобряет меня, когда я прихожу после работы выпивши, вот я и пошел в овражек наш, в кустики, чтобы прилечь, да забрало меня, заснул. Просыпаюсь уже утром, так как вижу, что солнышко уже высоко взошло, и вот слышу Её.

– Простите, Федор Павлович, кого «Её»?

– Богородицу. И говорит она. Со мной разговаривает. А я всё слышу, всё понимаю.

– И о чем она, позвольте, Вам рассказать захотела?

– Да всё про жизнь мою непутевую, про пьянство наше треклятое, про беса, что сидит во мне. Встал я из кустов, чтобы посмотреть на Заступницу. Сияние вижу, голос слышу…. Слов не хватает. А она и говорит вдруг, грозно так: «Бес треклятый, изыди из Федора Павловича! Дай ему новой светлой жизни вкусить, порадоваться». Да, как в лоб меня ладошкой своей и ударит. Бес-то из меня и выскочил. А увидел я его, беса своего, и ужаснулся. Страшный он такой, не приведи Господь. Теперь знаю, на кого мужики запойные с похмелья походят. А тогда не утерпел, извините, испугался очень, убежал.

Вот такую историю рассказал нам Федор Павлович. А за разъяснениями мы обратились к супруге нашего героя, Неониле Марковне.

– Да, так всё и было. Не знаю как, но только с того дня не пьёт он. Забор вот поправил, теперь крышу перекрывать собирается.

Что же, мы думаем, что в данной истории точка еще не поставлена. Мы ждем комментарий от Академии Наук. А пока, нашим местным властям стоит задуматься о строительстве гостиничного комплекса в окрестностях Орешкино и об автобусном сообщении с центром событий, и о многом другом. Потому что потянулись сюда, к святому источнику, люди, одержимые этим пагубным пристрастием, в надежде на исцеление.

На этом я с вами прощаюсь. Ваш собственный корреспондент, такой-то.»

В такой вот узор сложились истории, подслушанные мною на городском рынке. Где тут, правда, а где вымысел, не знаю. Да и знать не хочу.

Загадай желание

Новогодняя ночь подошла к концу. Опустела центральная площадь города. Опустели дворы и улицы. Кто-то нашел продолжение банкета в ресторанах и барах города, а кто-то был уже дома, готовясь перейти «в объятия Морфея» в разной степени счастья.

…Этого старика в потертом халате красного цвета и мочального вида белой бородой нельзя было не заметить. Он стоял на перекрёстке, то ли собираясь с мыслями, то ли отдыхая перед дальней дорогой. И хотя все «благотворительные билеты» на эту ночь я уже отработал, что-то заставило меня притормозить.

– Доброй ночи, Дедушка. Далеко ли? – Спросил я его.

Он посмотрел на меня с какой-то надеждой.

– Далеко, сынок. Далеко.

«Эх, где наша не пропадала, отдохнуть я ещё успею» – подумал я.

– Садитесь, я подвезу Вас.

– Спасибо тебе добрый человек. Только вот я…

– Об оплате не беспокойтесь, поездка будет благотворительной, на счастье.

Не люблю, когда человек извиняется за свою бедность.

– Все подарки раздали? – спросил я, когда он устроился на сиденье и стал перебирать лямки бархатного сидора.

– Да, вот. Заказы выполнил и, вроде как, свободен.

– Заказы?

– Ну да. Я же от фирмы работаю: «Загадай желание».

– Первый раз о такой фирме слышу. Чем же она занимается?

– Всё очень просто. Выбираете по каталогу желание, платите деньги, а затем я приезжаю и вручаю Вам телефон, вроде «сотового». Звонок…, и фирма исполняет Ваш заказ. Остальное – антураж, типа «Елочка гори!»

– Скажите, пожалуйста! Как это всё просто сейчас. А я вот рассказ недавно прочитал на эту тему, про подарки. Так там двое влюбленных продали самое дорогое, что у них было, чтобы купить подарок любимому человеку на Рождество. Она остригла и продала свои роскошные волосы, чтобы купить мужу золотую цепочку к часам, а он продал свои фамильные золотые часы, чтобы купить ей драгоценную заколку к волосам.

– Но это же не выдумка. Это действительно произошло… – тут он осекся и испуганно посмотрел на меня. – Простите, я хотел сказать, что будто бы О*Генри описал здесь действительный случай бывший с его знакомыми.

– Может быть. Ну, а сейчас о чем больше всего мечтают люди? Что хотят получить в подарок?

– В основном, игрушки. Я уже забыл, когда меня просили о чём-то ином.

– Да, – вздохнул я, – но, простите, куда мы едем? Вам куда, дедушка?

– Если не трудно, отвезите меня за город. Там я доберусь уже сам. Мне в «Куделькино».

Это была первая деревня за кольцевой дорогой. В общем, не так уж и далеко от моего дома.

– Так я довезу Вас прямо до деревни.

– Нет, нет. Не надо, я сам дойду. Я сам доберусь, не беспокойтесь. Там и идти-то минут двадцать всего.

– Ну, как хотите, навязываться не буду. Мне действительно пора домой. Только вот дома, боюсь, все спят ещё.

– Это ничего. Новогоднее утро – особое. У Вас дети есть?

– Да, мальчик и девочка.

– Вам повезло. И подарки приготовили?

– Само собой. И подарки, и гостинцы. Всё готово. Вот на Вас сошлюсь, если не возражаете?

– Не возражаю. – Он улыбнулся, чуть виновато, и вместе с тем, тепло и радостно.

Между тем дорога наша подошла к концу. Вот она последняя остановка. Впрочем, ему же в «Куделькино».

– Я сейчас выеду за город. Мне направо, по окружной. А Вам прямо по дороге. Дойдете?

– Конечно же. Спасибо Вам огромное.

Я остановил машину на перекрестке.

– Давайте прощаться. С Новым Годом Вас, Дедушка Мороз. И еще с Новым счастьем.

Я протянул ему свою руку, и он крепко пожал ее.

– Спасибо Вам за всё: и за поездку, и за разговоры. И знаете что…

Он вдруг сунул руку в свой мешок и зашарил там, словно бы, отыскивая что-то.

– Это Вам. Возьмите. От меня в подарок. – Он протянул мне какую-то черную коробочку.

– Что это? – спросил я.

– Это тот самый телефон, безлимитного счастья на заказ. Вот, нажимаете эту кнопочку, она здесь одна, и ждите ответа. На связь выйдет наша фирма «Загадай желание…», Вы передадите заказ, …и мы его выполним. У Вас будет одна попытка. И помните, что в шесть часов утра, по нашим правилам, Новогодняя Ночь заканчивается, и … кончаются чудеса. Так что у Вас будет не так уж и много времени.

– Это какой-то розыгрыш, дедушка.

– Поверьте, нет никакого розыгрыша. У меня, как у Деда Мороза, есть право вручать от имени фирмы такой вот подарок в Новогоднюю ночь любому человеку. Но помните, ровно в шесть часов этот телефон превратится в простую игрушку.

– Получается, я смогу загадать любое желание и оно исполнится?

– Да.

– И в пределах какой суммы?

– Любой. Это телефон с безлимитной картой.

Однако и шутник наш дедушка. Наверное, ему все же было неловко, вот и придумал шуточку. Что же, я её оценил!

– Хорошо! Спасибо, Дедушка Мороз. Я принимаю… подарок.

– Только помните, у Вас будет всего один час. И … время пошло.

Ну, что же. Час, так час. Я сел в машину, включил зажигание. И до самого поворота домой видел в боковом зеркале сгорбленную фигуру чудака с мешком на плече.

Добираться домой мне не более десяти минут. Есть время. Итак, если верить старику, у меня в руках была одноразовая волшебная палочка. И я позволил себе помечтать. Почему бы и нет?

Я ехал по окружной дороге домой, а мир вокруг словно бы и не замечал, что в нём на одного Повелителя Вселенной стало больше. Луна блистала, звёзды сияли, а придорожные сосны, припорошенные снегом, были так хороши, что и не высказать. Сказка! Сказка сама по себе, без всякого волшебства и волшебников.

Я уже придумал, как распоряжусь подарком Деда Мороза. Расскажу, что со мной произошло, а потом прочитаю краткую лекцию о том, что только мы сами являемся творцами своего счастья. И всё в этом мире зависит только от нас самих и ни от кого более.

На автомобильной стоянке у дома въездные ворота были открыты. Я лихо вырулил на свободное место и заглушил двигатель. Всё. Приехали. Пришло время праздника и для меня. И тут…

У ворот стоянки стояла женщина и клеила на доску объявлений какой-то плакат. Немолодая, в строгом черном пальто, она явно принадлежала другому веку. Да и вся её фигура, поза никак не соответствовали всеобщей атмосфере праздника. «Она здесь явно чужая. Чужая на этом празднике жизни», – пронеслось у меня в голове. «Наверное, что-то случилось. Собачка пропала или кошечка любимая не вернулась домой? Что еще такого может случиться? Но для неё и это трагедия. Вот и не усидела дома, клеит свою мольбу слёзную с утра пораньше». Я посмотрел на часы. Оставалось ровно пятнадцать минут до заветного часа. Мне следовало поторопиться, и я поспешил к выходу.

Не разминуться с ней мы не могли. Я вежливо поклонился и мельком взглянул на самодельный плакат, который она расправляла на доске с объявлениями. И тут ноги мои парализовало. Я не смог больше сделать ни одного шага. С плаката на меня смотрели глаза. Это была сама Боль и Отчаяние, а еще – Надежда. Девочка, маленькая девочка. «Это – Даша, ей только три года. Помогите, люди! Она очень хочет жить!» Далее шли какие-то цифры, наверное, реквизиты счетов.

– Ваша внучка? – спросил я.

– Да, – кивнула она.

– Рак?

– Да. Нужна пересадка костного мозга. И огромные деньги на операцию.

Ну, что здесь можно было сказать? Любые слова, самые искренние, самые правдивые, как говорится «от сердца», здесь не помогут. Потому что это будут просто слова, а там за фотографией была настоящая боль и трагедия. Я пошарил в кармане и вытащил несколько купюр.

– Возьмите, пожалуйста. Это мало поможет, но всё-таки.

– Спасибо, молодой человек. Поверьте, у меня даже отчаяние закончилось. Ничего не осталось. Только боль в сердце. Боюсь умереть раньше, чем она. Этим и живу.

Я еще раз поклонился и пошел по тропинке к подъезду. Поднявшись на крыльцо, остановился и посмотрел назад. Женщина всё еще стояла на площадке у въездных ворот.

«Ну, что? Решил отделаться от чужой беды несколькими рублями и всё, и нет тебе больше никакого дела! И совесть тебя мучить не будет?»

Тут я вспомнил о подарке Деда Мороза и достал телефон.

«Что ты раздумываешь, что медлишь? Ну, зачем тебе Чудо? Руки есть, голова тоже имеется. Увидишь ты еще небо в алмазах, непременно, увидишь».

Я с силой нажал кнопку вызова.

Часы на руке показывали без пяти минут шесть.

Эпилог.

Старик, вышедший из машины на перекрестке, закинул мешок на плечо и направился, но только не в деревню «Куделькино». Он довольно ловко сбежал с обочины и пошёл к лесу, по неглубокому ещё снегу. Шел легкой упругой походкой, явно не соответствующей его преклонному возрасту. Да, и в облике его появилось что-то такое, что заставляло усомниться: а этот ли человек вышел из такси на городской окраине? Плечи расправились, спина выпрямилась. Вот он остановился и посмотрел на часы. «Точка перехода, похоже, здесь. И времени у меня осталось минут пять. Успею», – подумал он, – «А сейчас надо завершить преобразование». Теперь это был… обыкновенный Ангел: высокий двухметровый атлет с золотистыми волосами и глазами цвета небесной лазури. И одет он был уже не в потертый халат, а в некое подобие греческого хитона.

– Сейчас откроется окно перехода. А там домой и засяду писать отчет. А что Вы хотите? Это только в старых книгах Ангелы гуляют по Земле, а потом распевают себе песни на небесах. Нет, сейчас всё по-другому. С неба мы больше не падаем, а цивилизованно приходим, с командировочным предписанием. И бюрократия у нас нынче такая, что петь и плясать некогда.

Он устало и как-то обреченно вздохнул, не иначе как на бюрократию сетуя. Сейчас, действительно, было нелегко, не так как раньше. Хотя и раньше тоже бывало всякое. Ангел давно уже был назначен Тем Кто На Самом Верху Самый Главный ответственным за весь людской род, за все человечество в целом. И сейчас он каждый год составлял письменный отчет по всем делам и поступкам людей, чтобы доказать Тому Кто На Самом Верху Самый Главный, что человечество сохранило свое право жить на этой Земле. А с доказательствами в последнее время стало неважно. Не хватало доказательств. А тут еще Черный стал поглядывать в его сторону. Не иначе сунул кому-то барашка в бумажке, а теперь только и ждет случая, чтобы Землю с людьми себе в кормление оттяпать. Хорошо еще, что Тот Кто На Самом Верху Самый Главный твёрдо сказал, что Земля останется за людьми до тех пор, пока жив будет на ней хоть один праведник, пока есть в людях хоть капля добра. Вот и мотается Ангел по Земле, даже в Новогоднюю Ночь, в поисках этого самого добра.

Ангел взглянул на свой коммуникатор. Сигналов не было никаких. Что же подождем. Хотя очень бы хотелось получить результат уже сейчас, увидеть, как черное окошечко на руке заливает золотистый цвет – знак того, что где-то кто-то совершил на Земле поступок, о котором можно будет доложить в отчете Тому Кто На Самом Верху Самый Главный.

Ангел поднял голову и посмотрел на небо. Там, среди сияющих звезд, появился Знак перехода. Пора. Всё же сегодня он неплохо поработал на Земле. А сигнал…. он будет, непременно будет. Не зря же у людей говорится, что мир не без добрых людей. И уже в полете, в последний миг своего пребывания на Земле, он успел заметить, как вспыхнул у него на руке золотистый огонёк.

Лузер или «Спокойной ночи,малыши»

(Лузер – от английского «lose» – терять, проигрывать – невезучий человек, неудачник. – Словарь современного неформала.)

Скамейка на привокзальной площади не самое лучшее место для душевных разговоров. Только когда же наша душа сама выбирала себе время и место, чтобы поговорить? Не припомню. Однако историю лучше рассказывать с начала.

Решение ехать в Москву было неожиданным и, пожалуй, несвоевременным. Впрочем, это было не моё решение, это был скорее безоговорочный приказ редактора, разом нарушивший такое плавное и уютное течение моего отпуска. Пришлось собираться и собираться весьма спешно.

Следуя новоявленной моде на скоростные железнодорожные экспрессы, я выбрал ночной проходящий поезд, возвращавший к столичному коловращению очередную партию курортников. К тому же мне всегда сладко дремалось под стук вагонных колес. Так что к утреннему визиту в редакцию я буду бодр и свеж, что немаловажно.

Первая проблема возникла уже на вокзале. Кассир честно предупредила меня, что поезд задерживается примерно на час. В пути, правда, уже догоняет, но всё равно прибудет в Москву с небольшим опозданием. Для меня это было не так уж и важно. Главное – чем было заполнить образовавшуюся паузу до прихода поезда? Не возвращаться же домой. Однако ночь была теплой, а ещё я вспомнил об удобной скамейке, стоявшей недалеко от перрона, у самого входа в небольшой палисадник за деревянным забором.

Вторая проблема ждала меня здесь, на скамейке. Сидевший на ней мужчина не только сидел, но ещё и пил. Правда, на бомжа он совсем не походил. Но ни чемодана у ног, ни дорожной сумки при нём не было. Авось не обидеть! И я присел на краешек скамейки, хотя понимал, что без разговора «за жизнь» не обойтись. Ждать пришлось недолго.

– Компанию не составишь? – сказал мне незнакомец и протянул бутылку.

Точно не бомж. Не встречал я бомжей, распивающих по ночам французский коньяк по три тысячи рублей за бутылку.

– Нет, спасибо. У меня утром деловая встреча, – сказал я, покачав головой.

– А я, пожалуй, выпью.

– Ради Бога. На здоровье.

Мы снова замолчали. Что же, если так будет продолжаться и дальше, то свой час до прибытия поезда я убью без проблем. Человек как человек. Немного помятый, а так смотрится вполне прилично.

– Это потому, что я ещё только в самом начале… – сказал он, заметив мой пристальный взгляд.

–В начале чего? – не понял я.

– В начале полёта. Полета в «Страну дураков».

– Ах, вот Вы про что?

– Да, я заметил Ваш осуждающий взгляд, но отвращения в нём пока не увидел.

А он оказывается ещё и наблюдателен. И выводы делает, в целом, правильные.

– У меня нет права Вас воспитывать. Как, впрочем, и осуждать.

Мы снова замолчали. Затем он, сделав еще один глоток, махнул рукой в звездное небо.

– Как Вы думаете, у нас там будет ещё один шанс?

– Шанс? Какой шанс?

– Исправить те глупости, которые мы наделали здесь. Исправить их там.

Он снова махнул рукой куда-то в сторону и вверх.

– Ах, вот Вы о чём? Я понял. Но, правда, не знаю. И никто не знает.

– Да, пожалуй, что никто не знает. И решать всё приходиться самому, здесь и сейчас. В жизни репетиции не проходят. Репетиции… – зачем-то он дважды повторил это слово и добавил:

– Вся наша жизнь – одна сплошная репетиция. Вот, Вы кто по профессии?

– Я? Журналист.

– Журналист? Это вроде как «инженер человеческих душ»?

– Ну, вообще-то так называли писателей.

– Какая разница! А хотите, я подарю Вам сюжет для небольшого рассказа.

– У меня через сорок минут поезд.

– Сорок минут? Пожалуй, этого будет с избытком. А? Целая жизнь, для которой и сорока минут будет слишком много.

Что же? В конце концов, это моя профессия – слушать людей. И, право, от меня не убудет, если я выслушаю ещё одну историю из нескончаемого цикла «про жизнь».

Рассказ незнакомца.

– Вот я успешный, вроде бы, человек. И всё у меня есть. Работа, деньги, уважение от людей. Я даже школу новую на свои деньги построил. Там, у себя на Северах. С драматическим кружком, между прочим. Но вот только всё это так, да не эдак. И свербит что-то, и душу ломает, словно где-то, что-то я упустил. И упустил самое важное, без чего мне нет покоя. Словно бы поставил на кон всё, что имел, а лошадь моя заблудилась по дороге и не пришла. Лузер, одним словом.

А как хорошо всё начиналось. Трудно поверить, но когда-то я был самым счастливым человеком на земле. Потому что меня любили, и я любил, и меня всегда ждали, какой бы долгой не была наша разлука. А теперь вот имею только то, что имею. Вы не подумайте, я не алкаш. Это я здесь в отпуске расслабляюсь или забываюсь, чёрт его знает. А так я вообще не пью. На работе некогда, а близких друзей, с кем можно было бы чарку разделить, Господь не дал. Все мои друзья здесь остались, в этом городе детства, и в те времена, когда деревья были большими, а вся жизнь была впереди. Видите, там, через дорогу, в доме горит свет. Это мой дом, и свет этот в окне я оставил. Но всё равно никто не придет. Некому теперь. Так вот и провожу свой отпуск здесь: сплю до обеда, а потом брожу по городу, совсем без цели, куда ноги приведут. А вечером смотрю по телевизору «Спокойной ночи, малыши» и наливаюсь коньяком. Когда один на кухне, а когда вот здесь, на лавочке. Сегодня Вас встретил.

– Значит детской сказочкой на ночь Вас не свалить? – Спросил я у него с легкой издёвкой.

– А вы не смейтесь. А, впрочем, когда всё узнаете, может, и не так ещё посмеётесь. Но я продолжу.

Мы с ней ходили в один драматический кружок, и всё время играли в одних спектаклях. Если она играла Алёнушку, то Иванушкой был, конечно же, я. А если она играла Герду, то я был Каем. И так целых два года, пока не прозвенел для нас последний школьный звонок. И тут нужно было выбирать, что делать и куда пойти.

– Как я понял, «она» – это Ваша девушка? – перебил я его рассказ.

– Да, Вы правильно поняли. Она тоже жила в этом доме, – он махнул рукой в сторону уже знакомого мне дома с непогашенным светом в окне. – Только подъезд был другой, рядом.

– Я, если честно, и в кружок-то пошел только из-за неё. – Продолжил он свой рассказ. – Понимаете, меня всегда привлекало что-то конкретное, что можно было сделать и потрогать своими руками. А все эти образы, Музы, Грации, для меня были как интересный досуг, но не более. Она же вбила себе в голову, что непременно станет великой актрисой. И все мои доводы были бесполезными. Ну, тогда-то, возможно сгоряча, я и сказал ей, что не видел ни одной Великой актрисы с рыжей челкой и с конопушками на носу.

«Знаешь, что? Катись, ты, отсюда, куда подальше и навсегда» – Таков был её ответ.

Вот, я и покатился. От обиды, от того что остался непонятым, да и многое ещё отчего, наверное.

Он замолчал ненадолго, сделал несколько глотков, но я уже понял, что бутылка эта была ему как слону дробинка.

– Вот и докатился. А совсем недавно решил всё-таки разобраться со всем этим окончательно. Поднял свои связи, нанял людей. Как оказалось, в театральный институт она всё-таки поступила, но, то ли с третьего раза, то ли с четвертого. А вот великой актрисой…? Как Вы думаете, можно ли быть великой актрисой, играя в театре юного зрителя кошечек, собачек и мальчиков-переростков? Ну, и как вершина театральной карьеры – роль Каркуши в программе «Спокойной ночи, малыши».

– Так вот почему Вы смотрите эту передачу?

– А Вы не смейтесь.

– Да, что Вы, никоим образом. И знаете что? Мне кажется, Вам необходимо просто встретиться и попросить прощения.

– Мне? За что?

– За прошлые обиды, за то, что не поняли её, не поверили. За всё то, что мешало Вам нормально жить эти годы.

– И…?

– А дальше решайте сами. Либо Вы остаётесь рядом с ней, либо она рядом с Вами. Иначе потом будет поздно. Время, оно, знаете ли, бежит, не смотря ни на что.

– А что? – Он задумался. – Вот, прямо сейчас сяду и поеду.

– Нет, лучше утром.

– Почему?

– Если Ваша решимость сохранится до утра, значит, решение было правильным.

– Может быть. – Он снова задумался. – Может быть. В любом случае спасибо Вам за совет.

Тем временем, где-то совсем рядом раздался паровозный гудок. Мы оба поднялись со скамейки. Он протянул мне свою руку.

– Спасибо Вам. Может быть, ещё встретимся.

– Кто знает?

....Редакционные дела закрутили меня. Одна поездка, другая. И всё, как водится, весьма срочно. Но, спустя примерно месяц, после ночных посиделок на привокзальной скамейке в Орешкино, я в перерыве очередного редакционного совещания отвел в сторонку нашего обозревателя по вопросам искусства.

– Послушай, старик, ты часом не знаком с одной актрисой из ТЮЗа. Она ещё на телевидение работает, в передаче «Спокойной ночи, малыши»? Вроде бы ворону там представляет какую-то или галку? Рыжая такая, с конопушками?

Он на минуту задумался и переспросил:

– Рыжая?

– Ну, да. По слухам, правда. Я лично её никогда не видел.

– Ну, если это та, о ком ты думаешь, то её больше нет.

– Как нет? Умерла?

– Нет, что ты. Просто уехала. Вот так взяла и уехала, без объяснения причин. Уволилась из театра, ушла из передачи. А куда, почему, никто не знает.

Вот оно что? Значит…

– А я, наверное, знаю, почему она ушла и куда уехала.

– Да-а? Что, тут? Какая-то роковая тайна? Расскажешь?

– Не знаю. Может быть и расскажу, когда-нибудь, только не сейчас. И это будет рассказ, который я назову «Лузер или «Спокойной ночи, малыши».

***

Наверное, эта история так и осталась бы незначительным эпизодом в моей жизни, если бы не одно обстоятельство. Что-то настойчиво возвращало меня к этой случайной встрече.

С одной стороны, два человека выбросили из своей жизни несколько лет, которые могли бы посвятить друг другу. С другой, ничто так не изменяет нашу жизнь и не изменяет нас как потери. И в чем тут смысл, где истина, я не знаю. Ясно только одно, что в жизни не бывает репетиций. Всё, что происходит с нами, происходит на самом деле, здесь и сейчас и переписать случившиеся бывает очень трудно, а порой и просто невозможно.

Назад в будущее или Осторожно гололёд!

Часть 1

С некоторых пор я не люблю праздники. Особенно Новогодние. Впрочем, так было не всегда. Когда-то эти дни были самым желанными в моей жизни. Потому что начинались Ёлки, начинались каникулы. Ну, и подарки само собой. А сейчас вот не люблю. Рушится привычный ритм жизни, настрой на работу. Да, и сама работа превращается в эти дни в сплошную профанацию. Трудно вести осмысленный разговор с людьми, на лицах которых читаются лишь мысли о том, какие подарки кому купить, и чего ещё не хватает на Новогоднем столе. Потому, наверное, я и предпочел в эти дни уехать из Столицы и спрятаться в своём уютном Орешкине, взяв с собой старые журналистские записи. Мне давно хотелось разобраться в своих путевых дневниках и потертых от времени записных книжках, чтобы собрать нечто похожее на книгу о людях и событиях, не попавших в своё время на страницы нашей газеты. Окунуться в прошлое, одним словом.

Небольшая квартира, доставшаяся мне по наследству от родителей, подходила для этого как нельзя лучше. Окна на кухне выходили во двор, и я любил часами, сидеть здесь и просто смотреть в окно, вспоминая всё то, что ещё сохранила память. А сохранила она многое, и чем старше я становился, тем глубже погружался. Если так и дальше пойдет дело, то к пенсии я точно вернусь к детсадовским временам. Из гостиной же, служившей мне одновременно и спальней и гардеробной, я мог видеть наш Главный городской сквер с бронзовым бюстом Дважды Героя, одного из Маршалов последней Великой войны. Кроме того, летом здесь были красивые клумбы, чисто выметенные дорожки и удобные скамейки, на которых всегда кто-то отдыхал или поджидал товарища или подружку. Здесь наше городское место встреч для влюбленных, по опыту знаю. А зимой здесь наряжали ёлку, большую, настоящую, из леса. И приходили сюда в Новогоднюю ночь все те, кому уже не сиделось за столом, и душа которых настоятельно требовала простора и песен во всё горло. А потому вопрос, где я буду встречать Новый Год, в гостиной или на кухне, для меня стоял несколько иначе: что я предпочту в этот вечер – уютные воспоминания или шумное безрассудство подгулявшей толпы. Моё сегодняшнее настроение всё более склонялось к первому варианту. Нет, я не был мизантропом, были в моей жизни и шумные гуляния, и обильные застолья, и тихие семейные вечера. Но так уж сложилась жизнь, что в последние годы я оставался один. Впрочем, позднее вы сами всё поймете.

Звонок в дверь не был для меня неожиданностью. Скорее всего это была моя соседка, пожилая, одинокая женщина, которая не оставляла надежды взять надо мной шефство в этот Новогодний вечер. Она уже приходила ко мне сегодня, приглашала на пирог с капустой.

– Это я, Саша. Почту принесли и положили в мой ящик. А тут и Ваши письма.

– Хорошо, Анна Сергеевна. Спасибо. Я посмотрю, но думаю, что это обыкновенная реклама.

Действительно, конверты были всё больше казенного образца, хотя, нет, вот и открытка. Интересно: «Поздравляем Вас с Наступающим Новым Годом,… будем рады видеть у себя в доме… Семейство Ершовых». В сборе это семейство выглядит как Ерш с супругой и маленькие ершата или ершовичи. Хотя какие они маленькие? Сейчас им, наверное, уже пятнадцать, тринадцать и одиннадцать лет. Откуда такая осведомленность? Всё очень просто. Петька Ершов – мой друг, и моя жизнь давно уже переплелась с жизнью его семейства. И когда мне случалось встречать Новый Год здесь, в Орешкине, я был гостем в их доме. Так было до поры до времени. Но лет пять назад случилось так, что старший Ершов ушёл с детьми во двор запускать какие-то петарды, а я вызвался помочь хозяйке дома разобраться с посудой и приготовить стол к чаепитию.

– А, знаешь, Саша? Тогда, в тот вечер я, пожалуй, была влюблена в тебя. И будь ты немного настойчивей, бросилась бы за тобой хоть на край света. Но ты не позвал. Почему? Я же видела, что нравлюсь тебе.

Такого разговора я не ожидал, хотя честно признаюсь, что был готов к нему.

– Я думаю, не стоит ворошить прошлое. Сейчас у тебя есть всё, о чем женщина может только мечтать: любящий муж, славные дети…

– Что ты можешь знать про то, о чём женщина может только мечтать? Ведь ты и близко ни с кем не сходился. На долгое время. Я же знаю.

Я тогда промолчал, а вскоре, сославшись на головную боль, ушёл. Но она была права. Она мне действительно нравилась тогда, даже больше чем нравилась, но я… хотя, знаете, лучше рассказать всё по порядку.

С Петькой Ершовым я дружил с детства, насколько себя помню. Он жил рядом, в том доме, что напротив. И его окна тоже выходили во двор. Мы даже разговаривать с ним пытались, не выходя из дома. Окна распахнём и кричим:

– Петька!

– Сашка!

– Ты математику сделал?

– Да!

– В третьей задаче у тебя какой ответ?

– Пятнадцать!

– И у меня пятнадцать.

Телефоны в то время были скорее предметом роскоши или особого статуса владельцев. В наших семьях их не было.

А вот вузы мы выбрали разные. Он пошел по электрической части, а я на филфак. Но это нисколько не мешало нам Новый Год всегда встречать вместе, в одной компании.

Однако 31 декабря 19….года было особенным. Я не знаю, чем думали наши преподаватели, но на этот день в наших вузах были назначены какие-то важные зачеты, которые ну никак нельзя было пропустить. Короче, Петька на поезд опоздал. А это значило, что только 1 января он сможет появиться дома, в Орешкино. Но, я почему-то считал, что этот факт тогда его не сильно огорчил. Не на Северном Полюсе оставался зимовать, а в большом областном центре. Найдет себе компанию!

Итак, несмотря на потерю друга, я всё же решил следовать ранее намеченному плану. Тем более что впервые в истории встреча Нового Года в нашем городском Доме Культуры должна была происходить «вживую», то есть не 30 декабря и не 2 января, а именно в ночь с 31 декабря на 1 января. И разведка доносила, что будет и концерт, и весёлые мультики в кинозале, и традиционная встреча Деда Мороза и Снегурочки у настоящей ёлки, и танцы «до упаду», аж до трёх часов ночи. Да, что там! Целых четыре буфета с шампанским планировали развернуть местные власти на территории Дома Культуры. Гуляй – не хочу.

И я тогда разгулялся без удержу: участвовал в каких-то глупых конкурсах, прыгал в мешке, разгадывал загадки, сочинял стихи, а когда дело дошло до танцев…

Тогда я впервые и увидел её.

Чудо не происходит само по себе. К нему надо готовиться, даже не осознавая того. Так вот живёшь, вроде бы, обыденной жизнью и не подозреваешь о том, что ты уже переступил в себе некую грань, некую черту за которой лежит другая жизнь. Быть может. Раньше про это говорили проще: «Клиент созрел» или «Догулялся парень. Скоро жениться».

Однако продолжу. Наш Новогодний вечер близился к кульминации. Ёлка горела всеми немыслимыми огнями, отражавшимися в бесчисленных звёздах и звездочках, шарах и гирляндах. А толпа перестала быть хаотичной. В ней всё отчётливей формировались группы и группочки, кружки по интересам, отдельные пары, одинокие охотники и охотницы. А задорные танцы всё чаще сменялись лирическими «страданиями» или убойными «медляками», которые лишь ускоряли движение крови по молодым жилам. Меня добили «Вчера» ливерпульской четверки.

«Я вчера огорчений и тревог не знал,

Я вчера ещё не понимал, что жизнь – нелегкая игра…»

Мне всегда нравились «Битлз». Казалось, что я рос вместе с их музыкой: веселой и бесшабашной, задорной и смешной. Но вот пришло время и для другой музыки: нежной и немного грустной. Мурашки по спине пошли с самых первых аккордов, а тут ещё и свет приглушили. Но глаза напротив я всё же разглядел, а точнее какие-то искорки или огоньки в них. Да, так и было. Сначала глаза, а потом всё остальное.

Сказать, что я тогда имел феноменальный успех у представительниц прекрасного пола, значило бы всё сильно преувеличить. Да, и не стремился я к феноменальному успеху, тщательно пряча от постороннего взора свои юношеские переживания. Но имидж поддерживал, знакомясь и расставаясь, скорее для поддержания общественного статуса, нежели для чего-то иного. Короче, схимником, принявшим обет безбрачия, я вовсе не был, понимая, что рано или поздно, но придется. Вот только бы знать, когда именно придется, и самое главное – с кем?… Может сейчас? И может быть с этой девушкой?

Нас разделяла открытая площадка, которую ещё не успели заполнить танцующие пары. И в этом тоже был свой вызов. Пересечь под пристальными взорами открытую местность, подойти к незнакомой девушке – одно это могло стать поводом для разного рода домыслов и пересудов. А вот этого я боялся больше всего.

И всё же я решился. Подошёл, вежливо поклонился, протянул руку. Она не отвела глаз, и это было немного неожиданно. Никакого смущения, так легкое смятение и призыв. Да, пожалуй, это было главное: призыв и смятение. «Смятение зовущих глаз», – как сказал бы человек с поэтическим воображением. Похоже, что девушка тоже «созрела», или «доросла».

Мы познакомились и почему-то сразу перешли на «ты». Она не возражала, я тоже.

– Ты здесь с компанией? – Спросил я.

– С подругой, но её уже увели. Наша Таня пользуется таким бешеным успехом. Она где-то рядом, да вот же! – Она слегка кивнула головой куда-то в сторону.

Я посмотрел. Вызывающе красивая девица стояла у колонны и слушала своих кавалеров, чуть наклонив голову. Я бы к такой не подошёл.

Моя же избранница не отличалась какой-то особой красотой, но, вместе с тем, было в ней что-то обворожительное, притягательное, даже запах волос был каким-то смутно знакомым, словно из детства. Так пахнет весеннее утро или туман над рекой.

– Если поведение моё будет сегодня достойным, ты позволишь мне проводить тебя? – спросил.

– Почему бы и нет, – сказала она, и мы рассмеялись.

Я был счастлив. Нет, правда, такое иногда случается. Незнакомый вроде бы человек, а тебе с ним хорошо: и уютно, и спокойно. Не надо ничего придумывать, казаться каким-то особенно интересным. Будь самим собой и у вас всё сладится.

Когда подошло время провожать Старый Год и встречать Новый, я пригласил её в буфет. Притащил бутылку шампанского, мы выпили и поцеловались. Ещё ничего не осознавая, просто так, укрепляя доверие, возникшее между нами. Впрочем, пока часы били двенадцать, целовалась добрая половина присутствующих.

Всё было чудесно, и только стремительный бег времени напоминал о реалиях бытия. Вечер в Клубе закончился, и мы вышли на улицу. Ночь была сказочной. Деревья, припущенные инеем, пытались дотянуться до звёзд. А звёзды на черном небе блистали так, что хотелось зажмуриться от их яркого света. И легкий мороз не портил настроения.

– Я не хочу расставаться. Но мы ещё увидимся сегодня?

– Только сегодня?

– Я не знаю. Точнее я знаю пока только одно, что мы должны и сегодняшний день провести вместе. Двух часов на сон тебе хватить?

– Нет, маловато будет. Но трёх будет вполне достаточно.

Мы смеялись, говорили какие-то глупости. Но, к сожалению, и Новогодняя Ночь имеет конец.

– Всё, иди, уже поздно или нет, рано! – Она снова засмеялась и слегка оттолкнула меня.

– Но смотри, не проспи, пожалуйста: в двенадцать часов я буду ждать тебя у Клуба. Не подводи бедную девушку.

В ответ я только обнял её и поцеловал. В последний раз.

– Не забуду и не просплю. Ровно в двенадцать, у Клуба.

Дома я ещё долго не мог заснуть. «А может она и есть та самая, единственная? И завтра я скажу ей об этом. Эх, надо было сегодня. И почему я ничего не сказал ей сегодня? Почему? Однако осталось совсем чуть-чуть подождать. И всё будет хорошо».

Утром мы встретились. Ровно в двенадцать. Как раз в то самое время, когда наш пригородный поезд прибывает из областного центра. Мы стояли как раз напротив вокзала. И первое, что увидели, едва отойдя от радостных признаний по поводу нашей встречи, была сияющая физиономия Петьки Ершова.

– Ребята, привет! Как же долго я Вас не видел. С прошлого года! Санек! Как дела? А это с тобой кто? Надя? Здравствуй, Надя! Я Петя. Знаешь, что, Надя? Хоть Сашка мне друг, но замуж ты выйдешь за меня! Правда!

Она и вышла. Ровно через месяц после той Новогодней встречи. И сейчас у них уже трое детей.

Теперь Вы знаете многое, знаете почти всё. Знаете, почему я предпочитаю оставаться один в Новогодний вечер. Один, со своими воспоминаниями.

Часть 2

На дворе стало совсем темно. На Ёлке в городском сквере загорелись огни. Приближался Новогодний вечер. Надо было как-то устраивать свой быт. Я подошёл к холодильнику и заглянул в него. Словно бы и не знал, что там увижу. Шаром покати.

– Да-а. Пожалуй, придется идти в магазин. Как бы мне этого не хотелось.

Я прошел в прихожую и стал одеваться.

Город хорошо подготовился к Новому Году. Всюду, где только можно, стояли елки. Витрины магазинов и фасады зданий были украшены цветными гирляндами. А на растущие вдоль дороги деревья вплетены светящиеся нити, словно на Champs Elysees в каком-нибудь Париже. Впрочем, до Парижа нам было, конечно же, далеко. И прежде всего из-за отсутствия праздных лиц в эти предновогодние часы. Лица у всех прохожих были ещё явно озабоченными. Кто-то спешил сделать последние в этом году покупки, кто-то торопился домой, полагая, что все покупки уже сделаны и теперь можно немного отдохнуть в ожидании Праздника. В гостиных работали телевизоры, а из открытых форточек доносились знакомые до боли стихи:

«Со мною вот что происходит:

Ко мне мой старый друг не ходит,

А ходят в мелкой суете

Разнообразные не те».

– И ты, Брут! – Это я так выразился в адрес Новогоднего ТВ. – И стихи нашли самые подходящие для моего настроения.

А, впрочем, кому было дело до моего настроения. Народ в сотый раз смотрел свою любимую сказку, которая стала неотъемлемой частью новогоднего ритуала.

Во дворе было немноголюдно. Взрослые обитатели двора уже разошлись по домам. Только нашим «Гаврошам», дворовым мальчишкам не было дела до взрослых забот. А что? Гостинцы получены, пирогами накормят, а впереди были ещё две недели Зимнего праздника. Только занятие себе они сейчас выбрали немного не то. Длинный язык черного льда уходил уже прямо под арку дома, а они всё раскатывали и раскатывали его. Не иначе чтобы прямо от подъезда разбежаться и … вдоль по Орешкинской, до самой автобусной остановки. Только держи равновесие. В детстве и я любил эту забаву, теперь же следовало бы сделать замечание молодым людям, а вдруг кто-то поскользнется и разобьёт себе что-нибудь? Но внезапно толпа ребят, ещё мгновение назад оглашавшая двор весёлыми криками, разбежалась кто куда, словно бы повинуясь неведомому сигналу. И я остался один. Слишком велик был соблазн. Оглянувшись по сторонам, я разбежался и понёсся по ледяному полотну.

Спустя мгновение, я вдруг понял, что не смогу остановиться. Панический страх на мгновение забрался в мою душу. Оставалось одно – держать равновесие. Но тут ноги мои оторвались от поверхности, я замахал руками, пытаясь, наверное, опереться о воздух. Поздно. Удар головой о лёд погасил сознание. Из-под арки на тротуар выкатилось уже бездыханное тело.

Первым ко мне вернулся слух. И то, что я услышал, явно было не ангельским пением. Это я понял сразу. Никакой музыки. Обыкновенный разговор, и даже не на повышенных тонах. Однако слова, которые стали доходит до меня, звучали несколько странно. Словно бы произносились они каким-то механическим устройством, в котором постоянно что-то заедало, а скорость воспроизведения была явно замедленной.

– Что делает здесь этот человек? Его время ещё не пришло. – 1-ый Голос мне явно благоволил. Что же, и на том спасибо.

– В детство ему, видите ли, поиграть захотелось. Не наигрался. – 2-й Голос был агрессивнее. Никакого сочувствия и снисхождения к моей выходке я не услышал.

– Хорошо ещё, что на проезжую часть не выскочил. А то – явное ДТП, перед самым Новым Годом. И кому это надо? – 3-й Голос явно принадлежал казенному человеку, при исполнении.

Но вот на мгновение голоса стихли. Словно бы что-то сломалось в механизме или кто-то взял паузу для раздумий.

– За куратором послали? В конце концов, это его кадр, пусть сам с ним и разбирается. – Сказал 2-ой Голос.

– Не надо никуда посылать. Я давно уже здесь. И, вообще, разойдитесь, товарищи, дайте спокойно поработать с клиентом. – А это, похоже, был ещё один, 4-й про мою душу.

Сознание медленно возвращалось, и я попытался открыть глаза. О, Боже! Думаю, что и здорового человека, с неушибленной головой, такое зрелище могло привести в замешательство. Три фигуры склонились надо мной. В первой просматривались очертания какого-то старца, с красной шапкой на голове и мочального вида бородой. У второго на голове было что-то блестящее и написаны какие-то буквы, какое-то слово, смысл которого никак не хотел доходить до меня. Я попытался настроить резкость изображения, и увидел как на чём-то, отдаленно напоминавшем по цвету и форме половинку яичного желтка, проступили черные буквы – ГАИ!

Третий незнакомец не представлял ничего особенного. Так, обыкновенный прохожий. А вот четвертый! Нет, не буду и пытаться описать, чтобы не отправили куда-нибудь под замок до выяснения всех обстоятельств и уточнения диагноза. Потому что более всего он походил на ангела. Или не ангела, но с крыльями. Я снова закрыл глаза. Похоже, что я получил не только сотрясение мозга. Между тем, разговор незнакомцев возобновился. Но касался он только меня, хотя и был мне не до конца понятным.

– Подождите, товарищи. Тут всё гораздо сложнее, тут всё так запущено. Этот человек не любит Новогодние Праздники.

– Как не любит?

– Не может такого быть. Он что – несчастный человек?

– Я так не скажу. Просто когда-то он совершил одну ошибку в Новогоднюю ночь, так ему кажется, по крайней мере, и теперь вот пожинает последствия.

– Мы сможем ему помочь? Он действительно совершил ошибку?

– Помочь? А почему бы нет? А насчет ошибки – кто знает? Может, и не совершил. Может, просто не попал в нужное время, в нужное место.

– Пусть сам всё исправляет. И чтобы никаких чудес. Только вот надо что-то с памятью его сделать.

– С памятью мы поработаем.

– Тогда начнем. Раз, два, три….

И всё вдруг снова провалилось куда-то, а меня понесло…

Часть 3

– Молодой человек? С Вами всё в порядке?

– Что здесь случилось?

– Да парень вот об лёд приложился.

– Милиция!

– Может скорую помощь надо вызвать?

– Товарищи! Тише и разойдитесь. Человеку воздух нужен. Сейчас всё выясним. Посмотрим, документики поищем. А, вот нашел какое-то удостоверение. Нет, это студенческий билет, а вот и зачетка: «Соколов Александр Степанович. Четвертый курс. Отличник»!

Незнакомые голоса пробивались в моё сознание, которое я, похоже, на мгновение потерял. А чужие руки шарили по моим карманам. «Что-то произошло? Что? Я сошёл с поезда, перешел дорогу. Да, я уже подходил к дому, когда… Лёд, длинная полоса льда, уходящая прямо под арку моего дома. Да, я поскользнулся и треснулся головой об лёд. Но сейчас, похоже, прихожу в себя. Всё в порядке? Всё! Да, только вот что-то странное в этих голосах. Что странное? И где я? А магазин? Я же в магазин шёл за покупками. В холодильнике шаром покати. Какой холодильник? Зима на дворе. Я же с поезда сошел, с нашего, пригородного. Какой поезд, я же в отпуске? Или нет? Сегодня 31 декабря! Давай, соображай, вспоминай скорее». Только что-то вот не соображалось. В голове была какая-то каша, или точнее кисель. А в нем как не промешанные комочки крахмала плавали отдельные мысли и воспоминания.

Я открыл глаза и попытался подняться. Ноги не держали. Хорошо, посидим, переведем дыхание, осмотримся. Безусловно, я был на подходе к нашему дому. Вот арка, вот фасад с облупившейся штукатуркой. Вместе с тем что-то необычное ощущалось вокруг. Словно бы света стало меньше вокруг, иллюминации. Иллюминация! Champs Elysees!

– А где «Шамзализе»? – Спросил я, не узнавая собственного голоса.

– Какое ещё «Шамзализе»? – Удивленно переспросил один из трех незнакомцев, склонившихся надо мной.

– Это в Париже. Улица у них там так называется. Елисейские поля. – Второй, расположившийся чуть в стороне, был явно знатоком.

– Да-к, он что, француз?

– Нет, какой там француз. Вот же его документы. Студент он.

– Парень видать не в себе маленько. Крепко приложился. Может сотрясение? Товарищ, милиционер, у Вас же рация имеется. Вызывайте «Скорую помощь».

– Да, вызвал уже, едут.

– Тут ехать одну минуту. Никогда они вовремя не приедут.

– Я недавно соседке вызывала, так …

– Гражданочка, подождите Вы со своей соседкой. Не видите, едут уже. Разойдитесь, пожалуйста, дайте проход.

Происшествие, похоже, вызвало интерес, вокруг нас стала собираться небольшая толпа. И толпа явно волновалась. Но более всего меня заинтересовала троица, которая была рядом со мной. Первый был весь в коже, перепоясанный белыми ремнями и с портупеей на боку. На голове у него был шлем, на котором черными буквами было написано «ГАИ». Именно он суетился больше всех. Ну, правильно, человек на службе. Второй был в костюме Деда Мороза, но без Снегурочки и без подарочного мешка. Третий был самым обыкновенным с виду прохожим. А вот четвертый… четвертый был самым необычным в этой странной компании. Нет, он не носил рогов на голове, и крыльев за спиной. Но вот поведение его… Оно было иным. Он вел себя так, словно бы его всё это и не касалось. Но совсем уйти ему не позволяло некое чувство долга или ответственности. И ещё, у меня было стойкое ощущение, что этих людей я уже видел сегодня.

– Где я? – Это был второй вопрос, который я задал окружившим меня людям.

– Дома. Хотя, кто знает, где у тебя дом. В Орешкино мы. Ты, парень поскользнулся и упал. Похоже, сильно ударился. Но сейчас приедет «Скорая помощь» и тебя осмотрят. Сам-то что помнишь?

– Да, так. Смутно всё. Как в тумане. Сегодня экзамен был, потом я на поезд успел, а Петька нет. Я один приехал, один. Петька Ершов опоздал на поезд. Мне в магазин надо, у меня же холодильник пустой. Или нет? Не пустой? И ещё, я должен попасть на Новогодний вечер в Городской Дом Культуры. Меня там будут ждать.

– Ну, ты, смотри. Очухался!

– Похоже.

– Но шарики ещё неуправляемые. Бегают туда-сюда. Граждане, разойдитесь, дайте проехать машине.

Разгоняя прохожих синим проблесковым маячком, к нам подъехала темно – зелёная «буханка» «Скорой помощи».

Молоденькая медсестра, в белом халате поверх ярко-красного свитера, показалась мне смутно знакомой, но напрягать мозги не было никаких сил. Я и не напрягал, послушно отдавшись судьбе или предлагаемым обстоятельствам, если говорить языком науки. В голове не было ни одной мысли, лишь какая-то мелодия, чем-то походившая на хор рабов из оперы «Набукко» нагоняла тоску, напоминая то ли о бренности бытия, то ли о театре абсурда, где я был главным действующим лицом и статистом одновременно. Сознание вновь покинуло меня.

Часть 4

– Странно, но, похоже, что наш клиент спит. Оленька, дайте ему нашатыря.

– А может не стоить, Иван Иванович. Пусть себе спит.

– Что Вы, Оленька! Новогодняя Ночь близится, а я не нашел у него никаких повреждений. Только огромная шишка на затылке. Сейчас проверим реакции, и пусть себе гуляет.

Резкий запах мгновенно вернул меня к реалиям этого непростого дня. Медсестра была той самой, из машины «Скорой помощи». Я узнал её, и не только из-за ярко-красного свитера под медицинским халатом. Кого-то она мне явно напоминала. Но кого? Память была, словно бы, заблокированной. И ничего более я вспомнить не смог. Только то, что уже знал. А знал я немного. Пожалуй, лишь то, что она работает здесь. Но вот доктор? Я знал его. Правда, выглядел он совсем непривычно. Моложе был, что ли.

– Доктор, а Вы играете в шахматы?

– В шахматы? Да, играю. Молодой человек, а Вы помните какое сегодня число?

– Нет. Я и год-то не вспомню точно. А сейчас какой?

– Сегодня 31-е декабря 19… года. Скоро Новогодняя ночь. И у Вас осталось совсем немного времени, чтобы прийти в себя. Вы же не хотите пропустить Новогоднюю ночь? С точки зрения медицины у Вас никаких повреждений не имеется, и Вы абсолютно здоровы.

Что-то начало проясняться в моей бедной голове. Ну, конечно же, я приехал домой, прибыл нашим пригородным поездом. Я успел на него. А Петька Ершов нет. И ещё: сегодня в нашем городе Новогодний бал в Доме культуры, впервые «онлайн» или точнее «live». «Онлайн», «live»? Это ещё что такое? Что за слова? Где я мог их слышать? Впрочем, «не будем умножать сущности без крайней необходимости». А это откуда? Это бритва Оккама! Молодец! Помню! Не зря же я сегодня так блестяще отскочил по истории философии.

– Спасибо, доктор. Раз я здоров, то и вопросов никаких не имею. Новогодний Бал всё-таки скоро. Надо торопиться. А вот в шахматы я с Вами бы сыграл. Мне кажется, некий вариант староиндийской защиты Вам бы понравился.

– Староиндийская защита мой конек. Но откуда Вы это знаете?

– Наверное, просто угадал. Откуда я это мог знать. Ведь мы с Вами никогда прежде не встречались, Иван Иванович.

Часть 5

Я шёл по улицам притихшего города в распахнутом настежь пальто, в шарфе, закрученным на шее самым нелепым образом и с непокрытой головой. Снежинки не таяли в волосах. Но я не ощущал холода. Я шёл навстречу судьбе, а может быть, шёл, чтобы изменить её. И в этом был вызов, который я принял. Пусть будет, что будет.

Вход на территорию Дома Культуры напоминал Триумфальную арку, а само здание сияло как начищенный примус. Огни, море огней. И ровно посередине этой маленькой площади стояла огромная ёлка.

Ворота были открыты, двери распахнуты. О, Боже! Черная полоса, раскатанного мальчишками льда, словно ковровая дорожка уходила от самых ворот до парадного входа. Но я предпочел на этот раз не рисковать, и просто прошелся краешком льда по укатанному снегу. Бал был в самом разгаре. Звучала музыка. Музыка была повсюду.

«Yesterday,

All my troubles seemed so far away…..»

Танцующие пары в зале, словно бы спешили укрыться в объятиях друг друга от этих самых «troubles».

Я не пошел в гардеробную, а просто скинул пальто на подоконник. Медленно, словно робот, огляделся по сторонам.

Наверное, внутренне я был уже готов к чему-то необычному. К повороту судьбы. Но к этому быть готовым нельзя.

Она стояла у соседнего окна и смотрела, но не в зал на танцующие пары. А в черную мглу за окном, куда отблески праздничных огней словно бы и не долетали. Только ночь и звезды. И огромные, покрытые серебристым инеем березы городского парка.

– Вы, позволите? – Я подошел и протянул руку, приглашая на танец.

– Что? – Она повернулась ко мне.

– Я хочу пригласить Вас.

– Я не знаю. Может быть. Только…

Что-то произошло вдруг в эти секунды, что-то изменилось. Она смотрела, но не на меня, а куда-то мне за спину. И тут я услышал…

– Ребята! Как я рад Вас всех видеть! Знали бы Вы, как я рад.

– Петька! Ершов! Ты откуда?

– Чудо! Настоящее чудо Великого Маниту! Как зверь с двумя хвостами.

Петька помешан на фильмах про индейцев и чешет цитатами оттуда и к месту и без места.

– Я сегодня завалил зачёт. Я опоздал на поезд. А в довершение ко всему этому, треснулся на проезжей части головой об асфальт и едва не попал под машину. Но, представьте себе, водитель, под машину которого я едва не угодил, оказался наш, орешкинский. И он любезно согласился довезти меня до дома, причем совершенно бесплатно. И вот я здесь, с Вами. А это кто с тобой, Сашок? Девушка, как Вас зовут? Чур, я первый с Вами танцую.

Промаха не было. Петька попал в мишень с первого раза. Так было всегда. Он мог целить куда угодно. Но по непонятной причине его стрелы всегда летели в центр мишени. И бороться с этим не имело смысла.

– Танцуйте, веселитесь. На здоровье. Можете даже пожениться потом. А Я, позвольте, откланяюсь.

Почему-то мне сразу стало скучно, и я решил уйти. Надел пальто, повязал свой замечательный шарф и вышел на улицу. Ёлка горела огнями. А на черном небе горели звёзды. Их было много, и все они были чужими. Так мне показалось тогда, по крайней мере. Неужели я обречён быть один?

На площади, перед Домом Культуры никого не было. Ну, конечно же, у людей был праздник. Кто-то встречал его дома, кто-то веселился здесь. До рассвета было ещё так далеко. Черная полоса льда, уходящая за ворота на улицу, сейчас принадлежала мне целиком. И я не стал медлить: разогнался и… Увы, но парадные туфли не приспособлены для таких упражнений. Ноги мои оторвались от ледяной полосы, и я со всего маху ударился головой об лёд.

Часть 6

Не было ничего. Ни мрака, ни света. Ни земли, ни неба. Только голоса, вроде бы, слышанные мною однажды.

– Ну вот эксперименты закончились, и всё вернулось на круги своя.

– А мне кажется, урок был не напрасным. Определенные выводы наш клиент просто обязан будет сделать.

– И какие это выводы?

– Человеку много дано, но с него много и спросится. А главное он сам хозяин своей судьбы. И никто не виноват, если он почему-то не увидел своей дороги.

– Или своей любви?

– Можно сказать и так.

– И что нам теперь с ним делать?

– Как всегда. Ничего. Пусть сам выбирается.

– Может, всё-таки мы сможем ему чем-то помочь?

– Попробуем, но только совсем немного.

Я открыл глаза. Похоже, я сильно приложился об лед. В глазах были какие-то круги. Однако я твердо помнил, кто я и зачем вышел на улицу в столь поздний час. Неловко было перед окружающими и стыдно немного. Взрослый человек, а повел себя как мальчишка. Детство вспомнить захотелось. Прокатился себе на шею. А точнее на голову. Я потрогал затылок. Шишка была, но не такая уж большая. Бывало и хуже.

– Мужчина, с Вами всё в порядке? Может быть, «скорую помощь» вызвать. Граждане, врача среди Вас нет?

Конечно же, моё падение собрало небольшую толпу. Любит наш народ подобные зрелища. Но участлив сегодня… Врача ищет… Новый Год скоро, не иначе.

– Я врач, а что случилось? – Раздался женский голос.

– Да вот мужчина ударился головой, и вроде бы в себя никак прийти не может.

– Сейчас посмотрим.

Сквозь небольшую толпу пробралась какая-то женщина в светлой дубленке поверх ярко-красного свитера. Она наклонилась надо мной, и наши глаза встретились.

– Саша?

– Оля?

– Ты как… – а это прозвучало одновременно.

– Знакомые! – Участливо произнес кто-то из толпы.

– Новый Год всё-таки, – произнес другой.

– Чудеса, да, и только, – вымолвил третий.

– Бывает, – мудро заметил четвертый, стоявший несколько в стороне.

Чудеса, конечно же, случаются в нашей жизни, и не только под Новый Год. И не надо быть семи пядей во лбу, чтобы признать это. Надо просто иногда удариться головой об лёд. Случайно, конечно же.

– Сколько же лет мы не виделись?

– Около двадцати.

– И ты все время жила в этом городе?

– Почти. За исключение первых пяти. А после института вернулась сюда. Работаю врачом на «Скорой помощи».

– Оля, как я рад, что ты здесь, рядом. Мне было так грустно тогда, когда вы уехали. В каком же классе это было?

– В седьмом. И я тоже очень часто вспоминала тебя. А потом читала твои статьи и гордилась тобой. Надо же! Мой одноклассник и мой…товарищ стал таким известным человеком!

– Скажешь тоже, известным человеком! Кому известным?

– Всё равно, не нам чета.

– Оля, прости, а ты замужем?

– Нет, сейчас уже нет. Но дети есть и уже такие взрослые.

– А можно я приглашу тебя сегодня на Ёлку. Приходи ровно к двенадцати. Помнишь, как тогда, в наш сквер?

– Помню. И обязательно приду. А ты? Ты как себя чувствуешь. Господи, я же врач. У тебя всё в порядке? Голова не кружится?

– Кружится. Но это так, не от падения. Уж точно.

– Тогда до встречи.

– До встречи.

Я ещё долго смотрел ей вслед. Оля. Моя самая первая школьная любовь, которая однажды ушла из моей жизни, казалось бы навсегда. Но вот вернулась. И я был рад этому.

Грусть и хандра, одолевавшие меня весь вечер, куда-то пропали. Кстати, я ведь шёл куда-то? В магазин. Скоро Новый Год, а у меня шаром покати. Так не должно быть. И не будет.

А вскоре пошел снег. И черная полоска льда у моего дома быстро затянулась, исчезла под пушистыми хлопьями. Можно было, конечно, рискнуть и раскатать её. Но только не сегодня. На сегодняшний день экспериментов с катанием по льду было достаточно.

Причуды реинкарнации или дежа вью

Обычно центром города считают либо здание Главного Почтамта, либо историческую площадь, вроде Красной в Москве. Но только вот в нашем городе центром считают почему-то привокзальную площадь. Может с точки зрения коловращения жизни, а может и по иным, менее значимым признакам. А началось всё с того дня, как наш город стал первой крупной станцией на современном скоростном пути из Москвы к Черноморским берегам. Поезда несутся теперь по ней один за другим. Одни – в сторону курортного счастья, другие – к нашей древней столице. Немудрено, что отблески этой новой, сияющей разноцветными огнями жизни захватили и нашу привокзальную площадь.

Для таксиста это одно из самых хлебных в городе, но только днем. Я же работаю по ночам, а потому для меня это, прежде всего место отдыха и неспешных размышлений о жизни вожидании очередного клиента.

Странные мысли приходят порой в голову здесь, на привокзальной площади. А когда проследишь всю цепочку логических построений, то сам себе удивляешься – как это «дурка» без меня обходится? Скажем, что общего между шифрованным обозначением одного русского Слова, меховой шапкой-ушанкой и ментальностью русского народа? Оказывается, есть такая связь, есть. Ее надо только суметь вытащить. А когда вытащишь, тогда и начинается то, что психиатры называют «дежа вью», а буддисты – реинкарнацией.

Вот сижу я однажды ночью и вижу через лобовое стекло автомобиля некий Град Поднебесный. И не простой Град, а столицу нашу древнюю! Москва прадедов! Вот он, Кремль, вот и Палата Грановитая. А в Палате – бояре на лавках вдоль стен сидят, дремлют. Шубы на боярах собольи, алым атласом крытые, шапки высокие, горлатные. Воздух в Палате густой, тяжелый. И мысли у бояр тоже тяжелые: о Третьем Риме, об историческом предначертании, о царе-Реформаторе. И год на дворе, не иначе как 1705-й от Рождества Христова.

Ну, а потрешь виски ладошками, глазками поморгаешь, и нет никакой Палаты, как нет и бояр. Вокзал это наш, а в нем на лавках встречающие с провожающими сидят. Эх, сейчас бы чайку покрепче, но не сегодня. Все лотки и ларьки закрыты. А потому снова веки на глаза падают, и, вроде бы, стук какой-то начинаешь слышать. Только не стук это, а топот подкованных сапог гвардейцев царя Петра. И в Грановитую Палату они не чинным строем шествуют, а едва ли, не лошадиным аллюром поспешают. И в дверь кулаком, в створки многопудовые…

Слушай, бояре, Царский Указ!

«На Москве и во всех городах, царедворцам и дворовым и городовым и приказным всяких чинов служивым людям, всем сказать, чтоб впредь с сего его Великого государя Указа, бороды и усы брили. А буде кто бород и усов брить не похотят, а похотят ходить с бородами и усами, с тех имать…»!

Гулко разносится под сводами Грановитой Палаты голос молодого поручика, словно гвоздями припечатывает боярские телеса к лавкам дубовым.

Оторопели бояре, ушам своим не верят. Это как же? Древний образ, от Бога мужу дарованный да под нож? «Ох, ох Русь, что-то захотелось тебе немецких поступков и обычаев». Да лучше голову под топор, чем блудному обычаю подчиниться. И поднялся тогда один из них, из бояр, в шапке высокой, горлатной. И сказал он свое слово заветное, то самое.

– А идите-ка Вы все на……

А кто он был – не известно. Не сохранила история его имени.

– Ты пошто, вор, при парсуне царской словами срамными лаешься, – закричал поручик, и в грудь себе тычет. А на груди у него портрет царский, с камнями драгоценными. И собой хорош поручик: ладно скроен, крепко сшит, румян, круглолиц и волоса из-под треуголки вразлет.

– А ну, ребята, волоки его в Тайный Приказ. Там князь-кесарь с ним разберется.

И пропал, бедолага, и следа от него не осталось, только память в народе, что был такой мученик. Но сохранились слова его, те самые, что ныне стыдливо латинскими буквицами маскируют. Слова эти гранитным камнем в наше сознание впечатались. В самый базис его, в менталитет. Отныне без них никуда. А чтобы помнил о них народ простой, пишут их сейчас всюду: и мелом на стене, и красками на заборе, и огненными буквами, как на пиру Валтасаровом. И про шапки высокие меховые народ помнит: стали называться они у нас «боярской оппозицией» или просто «боярками».

Я снова открываю глаза, протираю виски. Нет никаких бояр, и гвардейцев царевых тоже нет. Есть только наряд милиции на площади, который с загулявшим прохожим разбирается. А на заборе, что грузовой двор отделяет – слова эти самые, заветные есть. Откуда они? И не в них ли сокрыт ответ на самые главные вопросы нашей жизни? Спорят философы. Годы спорят, десятилетия. И все у них так, да не эдак.

Что это было? И что все это значит? Реинкарнация, мать ее так? А может быть память генетическая, что порой в каждом из нас пробуждается. И какой во всем этом смысл? «Эллины ищут мудрости, Иудеи – чуда». А что ищу я? Чего жажду? Истины или просветления? Пора, пора к психиатру.

Однако пришло время просыпаться. Ночь подходит к концу, блекнут звезды. Алеет восток. Наливается багрянцем полоска неба над горизонтом. Скоро начнется работа. И замигал на панели огонек вызова.

Оглавление

Аленький цветочек-2 или роза для Королевы

  Сцена 1. Москва. Южное Бутово

  Сцена 2. Воскресенье. Вечер. Вагон подмосковной электрички

  Сцена 3. Те же. Там же

  Сцена 4. Москва

  Сцена 5. Где-то в Подмосковье

  Сцена 6. Москва – Орешкино. Сделка

  Сцена 7. Радости и печали в доме Ивановых

  Сцена 8. Триумф негодяев

  Сцена 9. О друзьях и недругах. Отчаяние-1

  Сцена 10. Квартира Ивановых. Отчаяние-2

  Сцена 11. Как украсть миллион

  Сцена 12. Финал

Машенька и Медведев

  Глава 1, в которой происходит знакомство с главными героями

  Глава 2. Тайная комната

  Глава 3. Клад

  Глава 4. Портрет

  Глава 5. Первая загадка

  Глава 6. Литочка

  Глава 7. Машенька и Медведев. Знакомство

  Глава 8. В Петербурге. Литочка

  Глава 9. Вечер у профессора Серова

  Глава 10. Машенька и Медведев. Прерванный полет

  Глава 11. Короткая, но не менее важная

  Глава 12. Неожиданные открытия

  Глава 13. Последняя, в которой автор всё окончательно запутывает

Гуси – лебеди

  Часть 1

  Часть 2

Живая вода или опыты по изгнанию бесов

Загадай желание

Лузер или «Спокойной ночи, малыши»

Назад в будущее или Осторожно гололёд!

  Часть 1

  Часть 2

  Часть 3

  Часть 4

  Часть 5

  Часть 6

Причуды реинкарнации или дежа вью