Время и Кровь [Анна Мещерякова] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Время и Кровь

Часть первая.

Глава первая. «Смерть и триумф»

5 число месяца Анда-Рины, середина лета


Есть часы для горя и часы для счастья, но все они утопают в потоке Времени.

Из письма Анда-Ксении к Анда-Марии.


Жара захватила Анда-Хелену — в полуденный час её жители почти не показывались на улицах. Город напоминал выжженную пустыню, особенно в Третьем круге. На окраинах этой увядающей городской территории ничто не напоминало о сегодняшнем празднестве. Напротив — там отвратительно воняло: никто не спешил хоронить бедняков, умерших от голода и жажды. Их трупы разлагались, кишели мухами и становились пищей для бродячих собак.

Эта часть города, расположенная за второй крепостной стеной, всегда походила на иллюстрацию к страшной сказке. Однако, на вкус Эмиля, отвратительна была вся Анда-Хелена — город, носивший имя Первой избранной. Рудгар, наверное, произнёс бы это вслух и добавил бы: «Так иронично». Рудгар уже ничего не мог сказать.

Гроб, ставший его последней постелью, летел по воздуху рядом с Эмилем и Ванессой. Эмиль не сомневался в том, что Ванессе нелегко удерживать гроб в таком положении и «нести» его вперёд. Обычно она называла такую магию излишеством. Но в этом дне не было ничего обычного.

«Думаю, Рудгару бы понравилось. Никаких носильщиков, никакого возницы. Только мы трое», — сказала Ванесса, прежде чем привычным жестом разрезать свою левую ладонь. Незаживающая рана легко приняла нож, секунда — и гроб взмыл в воздух.

Они прошли так по всей Анда-Хелене: от дворца до последних ворот. Солнце беспощадно нагревало кожу Эмиля, а короткие, отросшие на голове волосы насквозь промокли. На лбу Ванессы он чётко видел капельки пота — одну, две, три… Лучше думать об испепеляющем Анда-Хелену солнце, смотреть на окровавленные пасти собак и кривиться от вони, чем вспоминать.

Наверное, было бы легче, если бы Эмиль мог сказать: «Это моя вина. Я не уберёг его». Но Рудгар — Ледяной маг — не нуждался в защите. В тот раз он встретил противника, который превзошёл его. Умер в бою, как всегда мечтал. Виноватых не было.

Они зашли на кладбище, где Эмиль распорядился подготовить участок.

— Значит, рядом с королевской усыпальницей, — сказала Ванесса, проходя по вымощенной плиткой дороге, которая вела прямо к элитной части кладбища. — Моё место тоже где-то тут?

— Да.

Они были его воинами, а он — королевским сыном. На её вопрос не существовало другого ответа.

Рабочие уже раскопали глубокую яму. Оставалось только погрузить туда гроб. Ванесса действовала очень медленно, осторожно. Так не похоже на себя.

Эмиль заметил слезинку в уголке её единственного глаза и отвернулся — он сам еле сдерживался. Пока они везли тело Рудгара в Анда-Хелену, всё казалось нереальным. Мутным сном, в котором их друга почему-то не было рядом. Ванесса на время заморозила тело, и оно, накрытое тканью, лежало на дне повозки. Просто ещё один маг, покинувший этот мир, нуждавшийся в успокоении. Ванесса явно старалась бодриться, она много говорила, а как-то создала из своей крови пузыри и стала лопать их длинными ногтями. Она заливалась громким безумным смехом. Эмиль попросил её прекратить и получил в ответ порцию грязных ругательств и подколок.

Сегодня сон прервался. Перед глазами Эмиля стояло мраморное лицо Рудгара

Тут что-то изменилось в воздухе, испепеляющий жар солнца сменился другим — это бушевала магия. Эмиль посмотрел на Ванессу: та ногтями расковыряла рану на левой руке и упала на колени. Гроб кружился по участку.

— Ванесса! — позвал Эмиль. — Ванесса!

Она не отвечала. Глаз Ванессы налился кровью, зубы она сжала, её чёрные кудрявые волосы развевались на ветру. Гроб угрожающе задребезжал — сейчас она разорвёт эту тесную тюрьму, в которой скрыт Рудгар, и сделает что-то страшное. То, о чём будет жалеть.

Эмиль подбежал к ней, повалил на землю, разжал её левый кулак — длинные ногти были в крови, ладонь превратилась в месиво.

Ванесса дико закричала, и от гроба отлетела крышка.

— Остановись! Хватит!

Она лежала под Эмилем, придавленная к земле и не сдавалась. Губы Ванессы начали быстро шевелиться — надо было срочно её остановить. Эмиль схватил квадратный чёрный с красными прожилками кулон, висевший у неё на шее, и с силой сдёрнул его. Ванесса охнула.

— Приди в себя, — уже гораздо мягче попросил Эмиль. — Давай же.

Гроб с грохотом упал на землю, Ванесса сделала пару отчаянных вдохов — ей не хватало воздуха. Эмиль отодвинулся:

— Его не вернуть, Ванесса.

— Я бы отдала всё, — глухо сказала она.

Эмиль покачал головой:

— Рудгар бы этого не принял.

Ванесса закрыла лицо руками, будто пыталась защититься от правды. Есть истины, от которых не спрячешься, — за прожитые на свете тридцать пять лет Эмиль не раз убедился в этом. Когда Ванесса наконец взглянула на него, то снова казалась спокойной и отрешённой:

— Ну что, — сказала она, вставая на ноги и отряхивая белые штаны от земли. — Давай попрощаемся с нашим Ледяным. Надо ведь ещё успеть на коронацию.

***

В своей комнате Эмиль снял белые траурные одежды и наскоро ополоснулся в подготовленной для него ванной. На большой кровати была разложена парадная одежда. Внимание Эмиля привлёк синий фрак с золотой вышивкой — его сшили специально ко дню коронации. Мать писала, что заказ выполнили лучшие портные и вышивальщицы. Напрасная трата сил, денег и времени.

Как и остальная одежда, фрак подошёл Эмилю идеально. На рукав он повязал белую ленту в знак траура по Рудгару. Вздохнув, подошёл к столу, где стояла небольшая коробка с орденами. Большая их часть была заработана Эмилем пятнадцать лет назад в войне с вышедшим из подчинения Ильтоном — нищей страной, которая до последнего не желала признавать свою судьбу и присоединяться к Союзу. Другие ордена отец жаловал Эмилю как главнокомандующему армии, чтобы прилюдно поощрить его. Эмиль знал истинное значение каждой из этих наград: «Не лезь в дела государства. Не думай, что ты умнее меня». Куда приятнее было бы так и оставить ордена в коробке, но мать и сестра расстроятся, если он появится на приёме без своих наград.

Согласно часам, у него было ещё минут сорок до церемонии. Эмиль обвёл взглядом свою комнату — здесь всё оставалось таким же, как в день его последнего визита во дворец — и вышел на балкон. Когда-то его обустроили специально по заказу Эмиля. Небольшой балкон был его местом уединения, а ещё отсюда открывался отличный вид на город.

Столица могущественного Ренгота — Анда-Хелена — раскинулась под стоящим на холме дворцом большим разноцветным полотном. Город, поделенный на три круга ещё во времена первого короля династии Артонских — Александра, свято чтил установленные тогда границы. Массивная и высокая стена отделяла Первый круг, в котором расположились сам дворец, Храм Анда-Хелены, Эдленхалле — замок Ордена Времени, различные казармы — воительниц Ордена, боевых королевских магов, обычных военных, парк и немногочисленные дома избранной знати, от Второго круга, где резиденции вельмож и богатых купцов соседствовали с торговыми лавками, главным управлением полиции, мастерскими магов и многочисленными деловыми зданиями — их использовали для торговли, также в них снимали апартаменты те, кто не мог позволить себе содержание дома. Стена, разделявшая Второй и Третий круги, была ещё выше и массивнее первой. Эмиль знал, что её несколько раз отстраивали заново, делая преграду всё более грозной. Раз в лет сто-двести среди бедняков, ютившихся в Третьем круге, появлялся тот, кто пытался бунтовать. Если он сам или его последователи могли использовать магию крови, то им удавалось разрушить свою стену, но дальше этого дело никогда не шло. Восстания неизменно подавляли. После того как бунт жестоко прекращали, жизнь снова возвращалась к привычному порядку: стену отстраивали. Эмиль находил эту закономерность отвратительной.

С балкона Эмиль хорошо видел полный цветов дворцовый сад — больше всего там было роз, которые так обожала мать. За пышными розовыми, элегантными бордовыми, загадочными синими, пронзительно жёлтыми, невинно белыми, вызывающе красными розами следили несколько десятков садовников. Половине из них позволялось жить в Первом круге — в пристройках, прилепленных ко дворцу. Особым почётом пользовались те двое или трое, которые были магами. Правда, долго на этих позициях никто не задерживался. Даже увесистые пачки линов не могли заставить магов слишком долго проливать свою кровь, чтобы творить заклинания для ухода за чьим-то садом — пусть и королевским. Мать считала это возмутительным.

Первый круг даже в жаркие дни месяца Анда-Рины не казался измождённым и высушенным беспощадным солнцем. Приближённые, живущие неподалёку от дворца, вслед за королевой заполняли свои сады разноцветными розами и старались поддерживать их хрупкую красоту. Вымощенные плитками дорожки между домами постоянно мыли и поливали. Сегодня же весь Первый круг и вовсе сиял чистотой, пестрел всеми цветами радуги — уличные фонари украсили флагами, придворные маги создали из своей крови герб Артонских — орла, держащего в клюве меч, и запустили объёмные изображения по улицам круга. До Эмиля доносились слабые отголоски робких праздничных песен.

Он знал, что настоящее веселье по поводу коронации будет царить во Втором круге, жители которого менее церемонны и не боятся кутить. Если Первый круг с высоты дворца казался букетом, то Второй больше напоминал суп безумной хозяйки — красные крыши, серые тротуары, буро-зелёные лужайки…

Если бы Рудгар был здесь, то точно предложил бы Эмилю и Ванессе сбежать сразу после коронации и отправиться в одну из таверн Второго круга. Образ Ледяного мага промелькнул перед глазами Эмиля — светлые волосы до плеч, холодная усмешка, вечно кривящая тонкие губы.

— Ты уверен в своём решении?

«Нет времени для неуверенности», — мысленно откликнулся Эмиль.

***

Прежде чем облачённая в белое Первая жрица возложила на голову Аяны корону — безвкусную массивную реликвию из золота, усыпанную драгоценными камнями и венчавшуюся всё тем же родовым орлом, — будущая королева произнесла торжественную клятву. Эмиль слышал, как тщательно сестра проговаривала слова: «И буду я на страже страны моей — Ренгота, покуда бьётся моё сердце…». Он позаботится о том, чтобы сердце Аяны билось ещё много-много лет.

Позаботится, чтобы слова древней клятвы наконец стали правдивыми. Ренготу грозят вовсе не внешние враги, он сам себя пожирает. Когда в его стране наступит мир, Эмиль с помощью Аяны позаботится и о других государствах Союза — Исмире, Аталье, Ильтоне. Послы тамошних правителей, щеголяя разноцветными фраками, наблюдали за коронацией с должным почтением.

Тонкие золотые нити окружили Аяну, когда корона коснулась её головы. Сама девушка оторвалась от постамента, на котором стояла вместе с приближёнными, и взлетела где-то на полметра ввысь. Жители Первого круга встретили свою королеву овациями. После они, по знаку Первой жрицы, преклонили колени. Эмиль, находившийся на постаменте рядом с матерью и Ванессой, последовал общему примеру, наблюдая за триумфом младшей сестры. На ней было лёгкое красно-золотое платье — в нём взмывшая в воздух Аяна походила на огненную вспышку, дочку солнца.

Когда поданные из Первого круга сполна налюбуются своей королевой, ей нужно будет повторить то же самое на стенах. Эмиль хорошо знал, как сестре удаётся летать: прикусит щёку до крови и сотворит небольшое чудо. Наверняка, на третий раз ей тяжело дастся этот фокус.

Эмиль кинул вкрадчивый взгляд на Ванессу, и та кивнула. Она подстрахует Аяну в случае чего.

И когда с фокусами и празднествами будет покончено, Эмиль и Аяна наконец поговорят. Сестра многое ему обещала, прежде чем Эмиль наконец решился отречься от престола, отдать ей корону. Пришло время большой работы.

Глава вторая. «Я тебя потеряла»

12 число месяца Анда-Полины, начало осени (три месяца спустя после коронации её величества Аяны)


Король благоволит нам. Думаю, это хороший момент, чтобы осуществить нашу давнюю мечту — создать безопасное место, где мы могли бы обучать одарённых девочек. Мне так и представляется замок, полный женщин, укрепляющих свою связь со Временем в гармонии и благонравии. Что скажешь, сестра?

Из письма Анда-Ксении к Анда-Елизавете.


Эдда отодвинула в сторону исписанный лист и посмотрела в окно — за последние три года вид в нём практически не менялся. Бурая кирпичная стена дома, который делили между собой пекарня, швейная мастерская и бюро похоронных услуг. Если подойти совсем близко, то взгляду открывался ещё и тротуар: тёмно-серый, сейчас — весь в мелких лужах, ещё недавно бывших большим мутным морем дождевой воды.

Так себе вид. Хотя эта часть Второго круга вообще никогда не отличалась красотой.

В принципе с работой на сегодня Эдда расправилась. Можно было бы поднапрячься и написать предсказания ещё на три дня, но зачем? Возможно, завтра её фантазия выдаст что-то более оригинальное. Сегодня её хватило только на «внезапные открытия», «таинственного поклонника», «смертельную опасность» (последнее — только для родившихся в месяц Анда-Вероники, шеф не любил излишней мрачности в предсказаниях). Эдда посмотрела на принесённую с собой книгу с огромным заглавием, которая теперь тоскливо лежала на краю стола. «Заветы Ордена Времени, составленные Анда-Ксенией и одобренные Анда-Марией, Анда-Полиной и Анда-Майей. С подробными комментариями».

Она повсюду таскала с собой этот том, но сегодня, как и обычно, так и не открыла его. Между тем до экзамена оставалось меньше четырёх месяцев.

— Гартман, ты уже закончила со своим сочинительством? — помощница шефа Елена подошла к ней сзади, да ещё и за плечо потрогала.

Эдда терпеть не могла эти её привычки: подкрадываться, лапать. На просьбы, предупреждения и даже откровенную грубость Елена не реагировала.

— Да, — она отдала Елене листы.

— Предсказания по месяцу рождения — скукота. Могла бы уже начать писать что-нибудь поинтереснее, — поджала пухлые губы Елена и сразу стала похожа на обиженного младенца. Накрашенного и с солидным бюстом.

— Мне за это не платят, — резко ответила Эдда. — И вообще я, может, скоро уволюсь.

Елена улыбнулась чересчур мягко:

— Хочешь сказать, ты сдашь экзамен в Ордене? Что ж… с четвёртой попытки тебе, наверное, удастся.

И откуда она знает? Эдда вроде бы не делилась ни с кем в редакции своей историей.

— Тебе экзамен вообще не грозит, — сказала Эдда и, с удовольствием отметив, что сладкая, как патока, улыбочка покинула лицо Елены, встала из-за стола. Грудастая красотка была пустой — ни связи со Временем, ни способностей к использованию магии крови.

Елена ушла, не попрощавшись. Не очень-то и хотелось. Эдда положила в свой рюкзак объёмный том и направилась к выходу, виляя между расставленных по-дурацки столов. Шеф был тем ещё затейником — и не в лучшем смысле этого слова.

На выходе из здания Эдда столкнулась со своим самым широкоплечим и блондинистым коллегой — Мэттом Лусоном, он придержал её за локоть.

— Привет, давно не виделись.

— Привет. Наверное, — у Эдды не было настроения для общения с Мэттом, который уже два года пытался ухаживать за ней вопреки здравому смыслу и заветам Ордена.

Молчание затянулось. Эдда кашлянула:

— Честно говоря, я тороплюсь.

Мэтт расплылся в улыбке, будто она сказала что-то очень приятное.

— И я тоже. Иду вот из полицейского участка с материалом о поимке бриллиантового вора. Представляешь… — он наткнулся на взгляд Эдды и умолк. — Может, поужинаем на неделе? Я тебе всё подробно расскажу.

— Возможно, — пробурчала Эдда, отступая.

Если бы она отказала, то пришлось бы ещё полчаса объяснять Мэтту, почему именно она не может и что дело не в её застенчивости, и не в том, что заветы Ордена мешают ей проявлять свои чувства к нему. Какой же упёртый.

Улица Раздольная встретила Эдду промозглым ветром. Она одёрнула плащ, жалея о том, что забыла перчатки в дортуаре.

Холодно. Серо. Под ногами лужи, а на голову опять начинает капать мелкий противный дождь. Королеве Аяне и её советникам стоило бы как-то решить этот вопрос: договориться со служительницами Ордена или магами крови о корректировке погоды, ввести побольше солнечных дней.

С улицы Раздольной Эдда свернула в переулок Грёз. Красивое название, но луж под ногами меньше не стало. Да и дождь усилился. Мимо Эдды пронеслась девушка, закутанная в чёрный плащ. Кому-то тоже не сиделось в помещении. Холод, окружавший Эдду, проникал ей под воротник, а ещё — в мысли. Дождь превращал волосы в паклю. Кап-кап-кап.

До экзамена остались считанные месяцы. Это будет её четвёртая попытка… Последняя. Нужно что-то решать. Исчезнуть. Анда-Хелена, пусть и со своими высокими стенами, вряд ли скроет Эдду достаточно надёжно.

«Нельзя сбежать от Ордена, скрыться от своего предназначения», — раздался у неё в голове голос наставницы Стоун.

Жирная карга вечно запугивала их. Она делала так, когда Эдде было двенадцать, и сейчас — тоже. А ведь столько лет прошло.

Какой-то грубиян, спешивший домой, толкнул Эдду плечом. Грубияну повезло: у него был дом — настоящий дом, — в который он мог спешить. Хотя, возможно, он торопился вовсе не туда, а на работу, на деловую встречу… На встречу.

Эдда резко остановилась и потёрла виски пальцами. Встреча. Она посмотрела на старые наручные часы, на стекле которых тут же стали оседать противные капли. Триш уже час ждала её в кондитерской на Королевской улице.

«И как я могла забыть?»

Это всё Елена была виновата. И возможно, не только она. Редакция, куда Эдда ходила как минимум три раза в неделю. Лживые предсказания, от которых её тошнило. Столы, расставленные по поручению шефа, самым отвратным образом.

Эдда побежала в сторону Королевской. Триш сказала, что это важно, что она хочет поделиться чем-то, о чём лучше не говорить в их дортуаре и вообще в Эдленхалле.

Как же глупо.

Теперь Эдда превратилась в спешащего пешехода — толкала прохожих, если они преграждали ей путь, шлёпала по лужам так, будто могла не заботиться о своих ботинках. Она совсем промокла, но всё это было неважно.

Ждала ли её Триш в той кондитерской, где делают роскошный торт из трёх видов шоколада — чёрного горького, тёмно-коричневого молочного и белого нежного? Когда Триш предложила встретиться в кондитерской, Эдда сразу представила, как, не думая о деньгах (ведь можно побаловать себя иногда?), заказывает себе чашечку чая с ягодами и ещё кусок или даже два вот этого невероятного торта, который так и тает во рту, оставляя после себя приятнейшее послевкусие.

Ест ли сейчас Триш этот торт? Или, может, свой любимый фруктовый — смакует ложечку за ложечкой и улыбается какому-нибудь зашедшему в кондитерскую пареньку. Просто так. По-настоящему Триш думает только о Времени. Эдду это всегда поражало.

У кондитерской Эдда поскользнулась и упала в лужу — и за что ей это всё? Эдда с чувством выругалась, провела ладонью по недавно остриженным волосам, точно пыталась успокоить себя, и зашла внутрь, пытаясь не думать о том, насколько плохо выглядит. Её опасения подтвердились, когда девушка за стойкой покачала головой и сказала:

— Привет. Зайди попозже — сможешь забрать остатки выпечки для себя и… твоих друзей. Сейчас пока ничего не могу дать, к сожалению.

Эдда шумно выдохнула, не зная — то ли плакать, то ли смеяться. Потом обвела взглядом зал и увидела, что Триш тут нет. Вот же беда.

— Мне не нужны остатки выпечки, — сказала Эдда. — Заверните мне лучше большой кусок вашего фирменного шоколадного торта, — она ткнула пальцем в витрину, где были выставлены манящие десерты из взбитых сливок, хрустящих вафель, ароматных коржей. — Деньги у меня есть.

Эдда достала из кармана лины — аккуратные монетки с гербом королевской династии Артонских.

— О, простите, — продавщица, кажется, покраснела. — Просто…

— Я выгляжу как бродяга, — закончила за неё Эдда и, не давая девушке снова пуститься в извинения, спросила. — К вам сегодня заходила блондинка в зелёном плаще Ордена?

Продавщица, которая упаковывала торт для Эдды, отрицательно покачала головой:

— Нет. Госпожу из Ордена я бы запомнила.

— Вот как. Вы уверены?

— Конечно.

Глупо было уточнять. Плащи Ордена действительно запоминают все. Если бы Эдда носила такой — тёмно-зелёный или голубой, с золотой каймой и вышитыми на спине тонкой нитью песочными часами, её бы не приняли за бродяжку.

Расплатившись за торт, она ещё немного постояла в кондитерской, пытаясь собраться с мыслями. Триш не приходила сюда, хотя прошло примерно полтора часа с назначенного для встречи времени. Не похоже на неё. Триш пунктуальная, да и разговор явно намечался важный.

От всего этого несло бедой. Эдда отошла в самый угол зала и попыталась дотянуться до Времени — погрузиться в его поток, использовать эту силу, чтобы связаться с Триш, и не смогла. Раз. Другой. Мешали волнение и усталость. Она вздохнула. Оставалось только дойти до Эдленхалле — последние лины Эдда истратила на кусок торта, так что о повозке не стоило и мечтать — и узнать, действительно ли с Триш случилось что-то плохое.

Эдде хотелось ошибиться. Она успокаивала себя пока пересекала Второй круг, приближалась к воротам в стене. На пропускном пункте её придирчиво осмотрел толстяк-охранник. Он долго вертел в руках удостоверение Эдды о том, что она воспитанница Ордена Времени. Уточнил неодобрительно:

— Двадцать три года, значит? И всё в ученицах?

— А вам, как я вижу за пятьдесят, и вы всё ещё охранник, — огрызнулась Эдда. — Меня ждут в Ордене.

— Злюка, — пробурчал охранник, отдавая Эдде клочок бумаги с её именем, фамилией, возрастом и причиной, по которой она могла беспрепятственно заходить в Первый круг Анда-Хелены.

***

В их дортуаре было пусто. Триш не нашлась ни в библиотеке среди стеллажей с книгами, где она так любила проводить время, ни в общей трапезной, в которой они вместе съели столько завтраков, обедов и ужинов.

Давно переодевшаяся в сухое Эдда ходила по замку кругами, чувствуя, как на неё накатывает горькая, иссушающая тоска. Пробил час, когда послушницам полагалось быть в своих постелях. Триш не пришла.

Они жили вместе уже одиннадцать лет с того дня, когда Эдду взяли в Орден. Маленькая девочка с такими же светлыми волосами, как у Эдды, встретила её в дортуаре и спросила: «Ты новенькая? А каких-нибудь книг привезла?».

У Эдды не было книг, и Триш поделилась своими. В тот момент они стали подругами.

Где теперь находилась её подруга? Эдда в который раз за последние несколько часов попробовала связаться с Триш — безрезультатно. Ей начинало казаться, что дело не только в усталости и волнении, что Триш не может принять её сигнал, потянуть нить Времени с другой стороны.

Пугающие мысли. Конечно, Эдда не пошла спать. Подавив вздох недовольства, достала из своего шкафа голубой плащ, который полагалось носить воспитанницам, и надела его. Эдда обходилась без голубого плаща с того момента, как в первый раз провалила экзамен. Порой наставницы возмущались по этому поводу, но не слишком активно. Затянув завязки, Эдда быстро посмотрелась в зеркало, надеясь, что теперь у наставницы Стоун не возникнет претензий к её внешнему виду. Всё было в рамках приличия — никакой косметики, расчёсанные волосы, концы которых доставали до мочек ушей. Образцовая послушница, жаждущая помощи.

Преодолев лабиринт слабо освещённых коридоров, Эдда взобралась по ступеням старой лестницы и постучалась в массивную дверь. Стоун не спешила открывать. Эдда постучалась ещё раз.

— Да кто там такой нетерпеливый! — Стоун распахнула дверь и тут же сощурилась. — Ты чего долбишь, Гартман? Почему не в постели?

— Случилась беда.

Стоун нахмурилась. По её толстому неприятному лицу будто прошла рябь.

— Триш Олье пропала, — сказала Эдда.

Тут Стоун выбросила вперёд руку, точно пыталась поймать что-то и зажала Эдде рот.

— Не говори такое в коридоре, Гартман.

И наставница втащила Эдду в свой кабинет. Повеяло холодом.

***

Некоторые послушницы вопреки известным фактам верили в то, что Эдленхалле вырос вокруг наставницы Амелии Стоун. Казалось, она всегда жила тут — в кабинете, расположенном в правом крыле на третьем этаже замка. В её обители царил идеальный порядок: на рабочем столе не стояло ничего лишнего; полки, идущие по стенам, были заполнены расставленными по алфавиту книгами; начищенными до блеска шарами для занятий; статуэтками Времени, которые Стоун привозили благодарные выпускницы.

Эдда готова была поспорить: в основном выпускницы благодарили Стоун за то, что смогли стать свободными от её общества. Впрочем, Триш бы не согласилась. Она уважала наставницу Стоун и жалела её.

«Говорят, она серьёзно больна. Неудивительно, что она порой злится».

Триш была слишком доброй — Эдда не могла на неё равняться. Стоун, которой по слухам каждые полгода шили новый зелёный плащ — потому что в старый она уже не влезала — содержала в себе килограммы злобы. И всё-таки Эдда пришла к ней, а не к добросердечной наставнице Фейлоу. Та бы начала ахать и причитать. Стоун усадила Эдду на стул, сама села напротив и, сложив руки на своей необъятной груди, деловито спросила:

— И давно Триш пропала?

Никаких сантиментов, хотя Триш явно входила в небольшое число её любимиц.

Эдда только приготовилась говорить, как в дверь постучали.

— Кто там ещё? — крикнула Стоун.

— Амелия, мне удалось купить те кексы с клубникой, которые ты хотела попробовать.

Невозможно было не узнать тонкий, почти детский голосок Адалины Фейлоу. Она робко приоткрыла дверь и заглянула в кабинет. Спустя мгновение её взгляд остановился на Эдде.

— Снова Гартман что-то натворила!

И совершенно не «снова» — Эдда нахмурилась. Она уже больше года ничего «не вытворяла». По крайней мере, её не ловили.

Тем временем Стоун отрицательно покачала головой и кивнула Фейлоу на стоявший в углу кабинета стул. Та села, прижав к плоской груди большой пакет с кексами. Фейлоу была известной сладкоежкой.

— И что же произошло? — Фейлоу старалась быть серьёзной и даже суровой, но у неё, как всегда, не получалось.

— Гартман говорит, что Триш Олье пропала.

— Не может быть… Да защитят её анды! — Фейлоу осенила себя священным знаком — дотронулась двумя пальцами правой руки сначала до левой стороны груди, где бьётся сердце, а потом до лба. Пакет с кексами угрожающе накренился, рискуя упасть.

Стоун смерила Эдду суровым взглядом:

— Рассказывай уже.

И Эдда начала говорить. Она старалась, чтобы в рассказе были только факты, никаких эмоций.

Выслушав Эдду, Стоун кивнула:

— Вот как. И связаться с ней точно не удаётся?

— У меня не получилось.

Стоун переглянулась с Фейлоу — в их взглядах читалось: это ещё ни о чём не говорит. Потом Стоун нахмурилась, явно прося помощи у Времени. Тут же взгляд её стал пустым, ничего не выражающим — значит, манипуляция идёт успешно. После долгих, тянувшихся целую вечность минут ожидания Стоун заморгала, разрывая связь с Временным потоком.

Фейлоу побледнела:

— Значит, ничего?

Стоун кивнула, а потом обернулась к Эдде:

— А у неё случаем нет романа? Может, она сейчас кувыркается с горячим красавцем, пока ты тут себя изводишь?

«Неужели она всерьёз думает, что Триш нарушила бы запрет?», — Эдду такое предположение шокировало.

— Конечно же, у Триш никого нет. Она свято чтит третий завет.

Стоун пожала плечами, явно давая понять, что не особо верит в чью-либо святость.

— Слушай, ты молодец, что сообщила мне… — её взгляд упал на Фейлоу, — нам о её пропаже, но дальше мы сами этим займёмся. Не болтай ни с кем о Триш.

— Но вдруг кто-то из девочек что-нибудь видел… — попыталась возразить Эдда, не ожидавшая такой просьбы, по тону близкой к приказу.

— Говорю же: сами займёмся. Всё. Иди спать.

— А вы начнёте её искать?

— Да.

Эдде не понравилось это «да» — был в нём какой-то подвох. И кажется, Стоун совсем не удивилась, узнав об исчезновении Триш. Странно. Всё это странно.

— Ну чего ты на меня смотришь, Гартман? Сказали же тебе: иди спать.

Их взгляды встретились. Глаза Стоун были рыбьими, холодными.

— Найдите её, — попросила Эдда.

Тут Фейлоу поставила пакет с кексами на пол и подошла к Эдде. Наставница положила свою тонкую руку ей на плечо:

— Не волнуйся, дорогая. Всё будет хорошо.

От этих заверений Эдде стало ещё хуже. Она отказалась от предложенного Фейлоу кекса — кусок не лез в горло ещё за ужином — и пошла к себе. В комнате Эдда сразу легла на кровать, не желая мыться и переодеваться. Ни к чему это всё.

Лежала, старалась не смотреть на кровать Триш и думала-думала-думала. Что случилось с Триш? О чём она хотела рассказать? Где она сейчас? Снова попробовала связаться с подругой с помощью Времени и потерпела неудачу. Даже у Стоун не вышло, а она славилась своей силой.

Кончики пальцев ног начали мёрзнуть. Эдда забралась под шерстяное одеяло: её мир сжался, стал тёплым и понятным. В этом мире была только Эдда — одинокая и растерянная. Никто не мог её утешить. Никто не мог подслушать. И поддавшись соблазну, Эдда позволила слезам побежать по своим щекам: сначала робко, неспешно, потом — бурно, мощным потоком. Эдда рыдала, свернувшись клубочком.

Эдленхалле окутала тьма.

***

На следующее утро ничего не произошло. Триш не вернулась. Эдленхалле продолжил жить по распорядку.

Эдда ждала, что объявят тревогу; что за завтраком глава Эдленхалле наставница Хонс со скорбным выражением лица — уголки губ опущены, глаза припухшие, будто от недавних слёз — сообщит о пропаже Триш и попросит всех поделиться информацией; что к обеду в Эдленхалле явится полиция и перевернёт их с Триш комнату в поисках улик…

Тишина была ответом на её ожидания.

Сама Эдда после завтрака никуда не выходила. Осознав, что полиция вряд ли явится за уликами, она решила найти их сама. Триш простит ей это вмешательство.

Несколько лет назад, добившись того, чтобы им выделили элитную комнату на двоих, Эдда и Триш поделили пространство пополам. Ту часть, что была ближе к двери, занимала Эдда. Она ничего не повесила на стены, а на тумбочку у кровати поставила только пару баночек с кремами и флакон, наполненный цитрусовыми духами. С тех пор изредка заменяла средства, когда они заканчивались. Ещё Эдде принадлежал маленький шкаф-футляр, в котором хранились одежда с обувью, и стопка, сложенных друг на друга книг — в основном библиотечных. Письменным столом она тоже не обзавелась. Предпочитала работать в библиотеке. Нужные записи хранила в ящике под кроватью — там были только конспекты прошлых лет и важные для подготовки к экзамену тезисы. Если бы пропала Эдда, то её уголок комнаты ничем бы не помог тем, кто попытался бы её найти.

Искала бы наверняка Триш. А если бы Эдда пропала несколько лет назад, то к поискам бы, скорее всего, подключились Майя и Моника. Эдда подавила вздох и перевела взгляд на половину комнаты, принадлежавшую Триш.

Кровать Триш, аккуратно застеленная тёмно-коричневым тяжёлым одеялом, стояла у стены. Каждое утро Триш расставляла на кровати две подушки цвета топлённого молока и мягкие игрушки — безусого рыжего кота, который приехал с ней в Эдленхалле из дома много лет назад, и большого белого зайца, появившегося совсем недавно. Помнится, на вопрос о том, зачем она потратила деньги на зайца, Триш сказала: «Он ничего мне не стоил». Возможно, какая-то из дальних родственниц прислала: с тех пор как Триш осиротела, они периодически старались её облагодетельствовать.

Рядом с кроватью стояла тумбочка, а на ней — тьма всего, но каждый предмет (это Эдда хорошо усвоила) — на своём месте. Вообще-то она не слишком интересовалась тем, что именно Триш выставляет на тумбочку, но теперь перебирала её богатства и разглядывала каждый предмет. Несколько видов кремов — розовый, тёмно-синий и неприятно зелёный, даже болотный какой-то; краска для губ в металлической банке; набор кисточек; два флакона духов; пара истрёпанных, затёртых страниц с тезисами; сложенный веер; столбец монет.

Ничего подозрительного.

Эдда и сама не знала, почему среди вещей Триш должно было находиться что-то подозрительное. Вполне возможно ведь, что её просто схватили на улице какие-нибудь гады, ненавидящие Орден… И всё же поиски казались важными. Эдда никогда не верила в интуицию, но вроде именно так люди называют навязчивое ощущение, что именно здесь кроется ответ. Или хотя бы его часть.

Итак, на тумбочке не было ничего значительного. В небольших ящичках Эдда нашла только одежду.

Эдда подошла к столу, стоявшему напротив кровати. Триш много работала там. На столе были книги, бумаги, перья. Всё — о Времени. Триш любила свой дар и хотела его развивать, она совершенствовалась в манипуляциях со Временем и часто перечитывала труды, оставленные андами, а также более скромными служительницами Ордена. Она считала важным всё, что касается Ордена, верила в его миссию. Эдда никогда не могла понять этой преданности.

Ещё на столе нашёлся миниатюрный портрет в овальной раме — маленькая Триш с матерью и отцом. Девочка с золотыми волосами улыбается, ещё не зная, какая сила в ней заключена, не подозревая о своей будущей связи с Орденом. Её родители — тоже спокойны и беспечны. По крайне мере, тут. Триш говорила как-то, что её мама была из тех послушниц Ордена, которые так и не смогли сдать экзамен. После финальной попытки её выдали замуж за одного из друзей Ордена.

Четвёртый завет. Нужно сделать всё, чтобы дар не был потерян: последняя возможность сохранить его — передать по наследству.

Мать Триш хорошо справилась с задачей. Интересно, что чувствовала эта женщина с мягкой улыбкой, когда поняла: единственное её предназначение — дать жизнь даровитой дочери? По-настоящему Эдда не хотела знать.

Она положила портрет на край стола. Родителей Триш больше пяти лет назад убил демон — с тех пор подруга вспомнила о них вслух только пару раз. Последний был перед тем, как Триш посвятила себя Времени.

«— Он бы гордился мной, — сказала Триш, которая сидела на своей кровати и сосредоточенно рассматривала свои руки. — Он всегда считал, что служить Времени — высшее благо для женщины.

Эдда, которая пыталась готовиться к занятию по истории Ордена Времени, оторвалась от книги, внимательно всмотрелась в лицо подруги.

— Я говорю про отца, — объяснила Триш, явно жалея, что признание прозвучало вслух.

— Я поняла… — кивнула Эдда. — просто ты очень редко говоришь о нём… о них с того дня.

— Так проще, — слова прозвучали тихо, точно Триш вовсе ничего не говорила. Потом она пожала плечами, снова уходя в себя».

Они так и не вернулись к этому разговору. Тревога Эдды нарастала, пока она пересматривала содержимое ящиков. Записи-записи-записи. И среди них — ничего личного. Странно — Эдде всегда казалось, что Триш из тех, кто ведёт дневники. Теория потерпела крах, или же Эдда просто не умела искать. Она машинально проглядела табели Триш об успеваемости за все годы обучения в Эдленхалле — с двенадцати до двадцати лет. Все они выглядели абсолютно одинаково, разве что некоторые предметы сменяли друг друга:

«История Ренгота и Союзных стран — отл.

История Ордена Времени — отл.

Литература — отл.

Физическая подготовка — отл.

Укрепительные занятия — отл.

Продвинутные манипуляции со Временем — отл.

Рукоделие — отл.

Пение — отл.

ИЗО — отл.

Иностранный язык — отл.

Ведение хозяйства — отл.

Травология — отл.»

Да уж… Триш любит учиться. Поэтому и осталась в замке в роли младшей наставницы — практически воспитательницы, помогающей девочкам с подготовкой к занятиям.

Эдда осмотрела и шкаф с одеждой Триш, но там были только платья, плащи, коробки из-под обуви и внезапно ещё один игрушечный заяц — правда, совсем маленький, розовый. Эдда держала пушистую находку на ладони, когда услышала стук в дверь.

— Подождите! — крикнула она, не понимая, кто и зачем мог к ней прийти.

Сегодня у Эдды не было занятий, поэтому вряд ли кто-то из наставниц послал за ней. Или, может, появились новости о Триш? Она кинула зайца на полку, быстро закрыла шкаф и подбежала к двери.

— Вы ещё тут? — спросила и тут же, открыв дверь, увидела ту, с кем разговаривала. Лия Хамельс смотрела на неё так, точно это Эдда что-то сделала с Триш.

— Уже подумывала уходить, — кинула Лия вместо приветствия и прошла в комнату. За ней протащился серебристый шлейф — об удобстве Лия явно не заботилась.

Лия Хамельс была лет на пять старше Эдды и Триш, на их глазах она с первого раза безупречно сдала экзамен и стала наставницей — единственной среди всех, практически никогда не носившей свой плащ. Вместо этого Лия вечно ходила то в платьях с километровыми шлейфами, то в «тортах» из кружев, в которых Эдда с трудом признавала одежду. Также Лия обожала драгоценности — сейчас её серебристое платье с эффектным вырезом на спине оттенял комплект из изумрудов, обрамлённых каким-то светлым металлом — возможно, платиной или белым золотом. Экстравагантность Лие прощали за то, что она была одной из лучших в замке. По слухам, в своё время её хотели переманить к себе воительницы.

Теперь Лия сидела на кровати Эдды — разрешения она, конечно, не спросила — с таким видом, точно это Эдда внезапно вторглась в её комнату, а не наоборот.

— Подойди поближе.

Эдда шагнула к наставнице, и та нахмурилась, с силой сжала кулаки, а потом резко распрямила пальцы. Эдда отлично знала эту манипуляцию: сгущение Времени — теперь их разговор никто не услышит. Эдда почувствовала, как отзывается Время на призыв Лии. Воздух вокруг них замерцал, Время начало уплотняться, образовывая кокон, а Эдду охватило волнение — сильное и приятное. Лия, конечно, чувствовала то же самое — это было видно по её горящим глазам, по расплывшимся в улыбке губам. Разговор со Временем — то удовольствие, которого никогда не понять пустым или магам крови.

Опьянение чужой силой прошло, когда Лия сказала резко:

— Они не будут искать Триш, а даже если будут, то это принесёт столько же пользы, как и в предыдущих трёх случаях.

— Что?

Эдда не знала, что шокировало её больше: внезапный интерес Лии к судьбе Триш, упоминание о трёх случаях или же…

— Ты ведь наставница, почему ты говоришь так?

— Вот именно. Я наставница Триш. Она дорога мне.

Аргумент показался Эдде слабоватым. Она всегда считала Лию поехавшей на нарядах карьеристкой. Забота о Триш не вписывалась в образ, да и Триш практически никогда ничего не говорила о Лие и уж тем более — о настолько сильной связи с ней.

— Ну чего ты? Не доверяешь мне?

— Не доверяю.

— Понимаю. И всё же я говорю правду: это не первый раз, когда в Эдленхалле пропадает девушка. Триш — четвёртая за последние пять месяцев. Ты должна заявить об этом в полицию.

— Я?

План Лии стал понятным, и Эдду как-то отпустило. Разобраться со всем руками мелкой сошки и сохранить своё место в рядах наставниц — это то, чего можно ожидать от Лии. Она наверняка считает себя героиней.

— Да. Гартман, это наверняка какой-нибудь маньяк, любящий поразвлечься со служительницами Времени.

— И что же он делает с их телами? Если бы нашли трупы пропавших, полиция бы пришла сюда. Такое ни Хонс, ни Стоун не смогли бы утаить.

— Может, они живы, и он создаёт свой гарем, — пожала плечами Лия. — Я уверена, полиция их найдёт, но старые грымзы не собираются обращаться за помощью. Ты меня слышала: ещё три девушки. Вайолет Голье, Лаванда Тоус, Ия Хакнер.

И тут же резким движением руки разрушила уже начавший истончаться кокон: дала понять, что разговор окончен. Потом Лия слегка приподняла юбку одной рукой и прошла мимо с таким выражением лица, точно была как минимум королевой.

Имели ли домыслы Лии какую-то связь с реальностью? Могла ли полиция помочь?

Эдда закрыла дверь на ключ и стала мерить комнату шагами. Выслушают ли её в полиции? Что сделают Хонс и Стоун, когда узнают о её предательстве? Должна ли она обратиться за помощью?

Много вопросов, мало ответов. И Триш, которой нет в Эдленхалле, и в той милой кондитерской, где они так и не посекретничали за чашкой чая. Кстати, о кондитерской. Эдда треснула себя по лбу: торт. Как она могла забыть о великолепном шоколадном торте?

Полезла в рюкзак и с грустью обнаружила, что торт, упакованный в бумагу, помялся. Обёртка соскользнула с куска, и к нему прилип мелкий мусор.

— Что же это такое?! — торт полетел в мусорную корзину.

Эдда села на пол, ощущая тоску и безмерное, поглощающее одиночество. Не из-за торта, конечно, хотя он тоже «постарался».

Тут в коридоре раздался шум — что там ещё случилось? — он нарастал и усиливался, пока Эдда не услышала буквально за дверью своей комнаты.

— Вы ведёте себя крайне непочтительно! Я буду жаловаться!

Эдда тут же узнала тонкий голосок наставницы Фейлоу.

— У вас тут человек пропал, а жаловаться будете на меня? Вот же вы придумали, госпожа, — голос, явно не женский, приятный по сравнению с голоском Фейлоу — глубокий, сочный.

Интересно — мужчины нечасто захаживают в Эдленхалле.

— Так, вы откроете её комнату? — продолжал мужчина, которого так приятно было слушать. — Вы же видели документ.

Фейлоу вздохнула слишком громко и картинно, а потом в дверном замке заскрежетал ключ. Эдда наблюдала за всем этим, так отстранённо, точно это не в её комнату собирались вломиться Фейлоу и незнакомец.

— Кто вам вообще сообщил, что Триш пропала? — просипела Фейлоу, уже входя в комнату.

Последовавший за ней мужчина откашлялся:

— Я же вам сказал: её муж, — и, видимо, заметил по-прежнему сидевшую на полу Эдду. — Так, у нас тут свидетель?

Эдда не ответила.

Глава третья. «Третий завет»

Третий завет. Служительница Ордена должна отдать своё сердце и своё чрево Времени. Она больше не хозяйка себе, и это есть её гордость.

«Заветы Ордена Времени, составленные Анда-Ксенией и одобренные Анда-Марией, Анда-Полиной и Анда-Майей».


У Триш есть муж.

Какая нелепость.

Нет, Триш, конечно, очаровательна, но… муж? Тайный, спрятанный от всех, даже от Эдды? Поверить почти невозможно.

Кажется, Фейлоу тоже была в шоке. Её невыразительное лицо стало ещё более серым, чем обычно. Фейлоу тооткрывала, то закрывала рот, точно всё не решалась сказать нечто важное. Тонкими руками она обнимала себя, явно пытаясь защититься от поразительного открытия.

Полицейский тем временем обратился к Эдде:

— Так, вы с Триш Олье — соседки по комнате?

Эдда кивнула и попыталась встать с пола. Полицейский подал ей руку, затянутую в тонкую чёрную перчатку. Эдда приняла помощь и внимательно посмотрела на служителя порядка, который так и не представился.

Он был на голову выше Эдды — подтянутый, с широкими плечами. Смуглая кожа и тёмно-серые глаза выдавали в нём вергольца. Довольно короткие чёрные волосы полицейского были зачёсаны назад, но при этом нелепо топорщились. Форменную чёрную куртку с жёлтой символикой на рукавах — королевский орёл с расправленными крыльями — он носил нараспашку. Под ней виднелась рубашка в чёрно-серую клетку. Незнакомец выглядел уверенным в себе и надменным.

Снисходительные нотки прозвучали в его голосе, когда он сказал:

— Забыл представиться: я капитан Джей Гансье.

— Эдда Гартман, воспитанница Ордена Времени.

Полицейский выразительно посмотрел на Фейлоу, которая переминалась с ноги на ногу, явно не понимая, что ей делать дальше.

— Оставите нас наедине? Мне нужно поговорить с воспитанницей Гартман.

Фейлоу поджала губы:

— Вообще-то Гартман — девица.

Наивная Фейлоу — Эдда с трудом удержалась от того, чтобы не закатить глаза.

Кажется, всё это позабавило Джея… как его там? Гасье? Он усмехнулся:

— Поверьте, я не трону вашего ангела.

Эдда сцепила руки за спиной, чтобы не сделать что-нибудь плохое. Врезать полицейскому, например. Она и так была на пределе, а тут ещё этот остряк.

— Я оставлю дверь в комнату открытой, — заявила Фейлоу тоном, не терпящим возражений, и вышла, одарив их обоих долгим взглядом, полным подозрений. Вся её тонкая фигура кипела негодованием.

Наверняка наставница думала о поступке Триш в эту секунду. Тайно выйти замуж! Как же так? Хотя… кое-что стало ясно: вот, о чём Триш хотела поговорить в тот день. Да уж, её подруга умеет удивлять.

Из раздумий Эдду выдернул голос Джея:

— Расскажите, когда вы видели Триш Олье в последний раз?

И она начала говорить. Рассказала, как они договорились встретиться в кондитерской на Королевской улице и что Триш хотела поделиться чем-то важным. Полицейский не выглядел заинтересованным, его взгляд будто проходил сквозь Эдду. Это раздражало.

— Думаю, речь как раз шла о её тайном замужестве, — сказала Эдда. — Никто тут такого не ожидал.

Уголки губ Джея дрогнули, точно он хотел улыбнуться — ему всё это кажется смешным?

Эдда нахмурилась. На вопрос о том, сколько они знакомы с Триш, она ответила неохотно. «Больше десяти лет». Как полицейскому могла помочь эта информация?

— Что-то странное за ней замечали?

— У нас тут всё довольно необычно.

Только теперь Джей достал из кармана куртки маленькую книжку и, будто нехотя, сделал несколько пометок. Больше он ни о чём не спросил — лентяй. И видимо, тупица, хоть и строит из себя невесть что. Обыску комнаты Джей отвёл лишь несколько минут, просмотрев вещи на столе и тумбочке без какого-либо интереса.

Раздосадованная его беспечностью и заносчивостью Эдда ничего не сказала о других пропавших. Захотел бы узнать, задал бы вопрос.

— А как зовут мужа Триш? — спросила Эдда.

Капитан посмотрел на неё удивлённо:

— С чего вы взяли, что я скажу?

— Может, ради моих прекрасных глаз? — попробовала отшутиться она.

Джей приблизился к ней — пахнуло одеколоном, что-то вроде «горного воздуха», насколько Эдда могла судить, — впился взглядом в её лицо.

— Обычные серые глаза. Ничего выдающегося, — сказал он наконец.

Всё-таки жаль, что нельзя бить людей.

— Какое хамство.

Она манерно отвернулась от него, давая знать, что разговор окончен. Возможно, жест вышел слишком театральным, потому что она услышала смешок.

— Я свяжусь с тобой, если понадобится.

Он вышел за дверь, прежде чем Эдда успела возмутиться этому внезапному тыканью. Придумал тоже. Так или иначе, она воспитанница Ордена Времени — может, и не самая талантливая, но куда более сильная, чем любой из пустых. И Джей этот — точно пустой.

Она закрыла дверь в комнату. Хотела полежать на кровати, подумать, но наткнулась взглядом на тумбочку Триш, на её стол, и стало так тошно. Триш не обязана была ничего ей рассказывать и всё же… Обида пульсировала в голове у Эдды, сжимала сердце, расползалась по телу.

Эдда поспешила прочь от этой комнатки, в которой они с Триш провели столько вечеров, когда вместе готовились к экзаменам, секретничали, объедались сладким, смеялись до упаду, порой — плакали.

Эдда спустилась в сад у Эдленхалле — дорожки, проложенные среди клумб, вели к беседкам и большому фонтану. На окружавших его ступеньках в солнечные дни собирались стайки младших воспитанниц — когда-то и Эдда сидела там с Триш. Порой к ним присоединялись другие девочки их курса. Любила поболтать с Эддой и Триш милая Моника Фрейзель, впоследствии сдавшая экзамен с первой попытки и уехавшая работать в академию Хесельхоф. Майя О`Крей, которая обычно приносила на ступеньки пирожные для всей компании, выбрала трудный путь врачевательницы. Точнее — он выбрал её.

Легко было закрыть глаза и представить, что небо не серое, а нежно голубое, озарённое лучами солнца, что на ступеньках нет пожухлых листов, а сидят четыре девочки лет 14–15: хрупкая блондинка с тонкими чертами лица — Триш; смуглая брюнетка с большим бюстом (предметом насмешек и зависти подруг) — Моника; миловидная рыжая девушка с вечно отсутствующим взглядом и доброй улыбкой — Майя, а ещё Эдда… В один из таких солнечных месяцев она с помощью силы Времени покрасила волосы в красный и несколько дней умудрялась скрывать это от наставниц: ходила в платках. Впрочем, Стоун вскоре её раскусила, и дело закончилось часами отработки и, разумеется, прилюдной словесной поркой.

«Это того стоило?» — спросила тогда Триш.

Она вызвалась помочь Эдде с уборкой в классах, но бунт подруги не поддерживала.

«Конечно».

В голубых глазах Триш отразилось недоумение. От воспитанниц требовалось, чтобы они выглядели естественно. Нарушение правил казалось Триш безумством. Тогда. Спустя годы после этого случая она, как выяснилось, тайно вышла замуж, а это проступок посерьёзнее покраски волос.

Неужели Триш так сильно полюбила?

Эдда присела на холодные ступеньки, подняла глаза к фонтану — сегодня он работал будто вполсилы. Журчание воды не успокаивало. Пасмурное небо давило на Эдду, ухмылялось: «Думаешь, ты действительно знаешь свою лучшую подругу? Да люди вообще ничего друг о друге не знают». Эдда вздохнула.

Триш кокетничала с мужчинами между делом, почти случайно. Романтические истории её не занимали. Бывало, она подшучивала над Моникой, которая наоборот слишком сильно интересовалась противоположным полом. Позже, когда Эдда рассказывала Триш о своих увлечениях и романах, та хмурилась.

Помнится, даже однажды отчитала Эдду: «Кажется, ты забыла, третий завет».

«Служительница Ордена должна отдать своё сердце и своё чрево Времени. Она больше не хозяйка себе, и это есть её гордость, — процитировала тогда Эдда. — Напомнить тебе, что я провалила уже две попытки сдать экзамен? Очевидно, служение Времени не для меня».

Эдда помнила, как Триш поджала губы и нахмурилась ещё сильнее:

«Только не делай вид, что не знаешь, кто такая служительница».

Кажется, они так и не договорили — зазвенел колокол, возвещающий время ужина.

Его звон в голове Эдды был таким отчётливым, что она засомневалась — может, наяву звучит. Прислушалась — нет. Это только воспоминания, слишком ясные, болезненные.

Служительницей Ордена Времени в широком значении считалась любая девушка, поступившая на обучение в Эдленхалле, любая владелица дара, даже самого слабого. Правда, чтобы не запутаться, таких девушек, только проходящих обучение, называли воспитанницами. Говорили, что в жизни женщины из Ордена есть два определяющих момента. Первый — испытание, выявлявшее их связь со Временем. Девочки проходили его в возрасте двенадцати-четырнадцати лет. Эдда помнила, как в её руку вложили маленькие песочные часы и велели достать из них песчинки. «Тебе достаточно просто пожелать и попросить помощи у Времени. Ты ведь видишь его нити, когда закрываешь глаза?» — сказала пришедшая в их дом улыбающаяся женщина. Мама и папа остались за дверью — как Эдда узнала потом, они были уверены в её провале: в их роду ни одна женщина не обладала связью. До Эдды.

Она вытянула песчинки из часов, разрушив их. «Грубовато, — сказала экзаменаторша. — Но связь есть. Это главное».

Так Эдда стала воспитанницей в голубом плаще с серебристыми песочными часами на спине — каждый год его меняли на новый такой же расцветки. Сейчас Эдда пыталась вспомнить себя, но видела только Триш.

«Только не делай вид, что не знаешь, кто такая служительница».

Результат экзамена — последней попытки его сдать — определял форму служения. Справившиеся становились истинными служительницами: в основном они пополняли четыре группы, на которые делился Орден. Им предлагался путь наставниц, жриц, воительниц или врачевательниц. Некоторые выбирали исследовательскую карьеру или занимали мирские посты — последнее, впрочем, случалось редко. Одно оставалось неизменным для них: возможность укреплять свою связь со Временем и жертва, которую они за это приносили. Истинные служительницы лишались способности иметь детей. Эдда множество раз видела ритуал приобщения, проходивший после экзамена: как девушки в голубых одеждах выстраивались вокруг белого камня в зелёных прожилках, являвшегося символом Времени, и как он, нагреваясь, протягивал к каждой нить… Триш рассказывала, что чувство, охватившее её в этот момент было невероятно, неописуемо приятным. Эдда поинтересовалась тогда, похожи ли ощущения на оргазм, и получила от подруги гневную отповедь.

Чистая, невинная Триш, которая оказалась замужней женщиной. Вот же нелепость. Воспоминания о светловолосой девочке с лицом-сердечком растаяли под давлением жестокой правды. Триш — замужняя женщина.

Замужество — Эдда снова споткнулась об это слово. Всем служительницам запрещалось иметь отношения с мужчинами, неодобренные Орденом. Для истинных служительниц брак и вовсе исключался. Говорили, что это сделано в интересах женщин («Мужчинам нужны наследники, — объяснила как-то наставница Фейлоу. — Если детей нет в браке, то мужчина начинает смотреть по сторонам, а его жена страдает. Такие переживания отвлекают от служения»). И всё же Триш, всегда следовавшая заветам Ордена, прошедшая ритуал, имевшая особую связь со Временем, решила нарушить один из основополагающих запретов. Как же трудно было уложить это в голове, осмыслить. Эдда бы с радостью сейчас поговорила с Моникой или с Майей. Пусть она не была так близка с ними, как с Триш, всё же беседа бы ей помогла. Наверное.

Так — кто? Моника или Майя? Эдда представила их обеих: любящую поболтать, энергичную Монику и спокойную, неспособную злиться Майю. Эдда колебалась всего секунду. Ей нужна решительность. Нужно, чтобы её подстегнули, а не пожалели.

Эдда замерла на месте и закрыла глаза. Так ей лучше удавалось сосредоточиться, нащупать хрупкую связь со Временем.

В мире осталось только журчание воды. Эдда вслушивалась в него так внимательно, как никогда раньше.

«Отзовись», — просила она, внутренне опасаясь, что ничего не сработает — как с Триш… Эдда облегчённо вздохнула, когда наконец увидела бледную ниточку. Мысленно Эдда дотронулась до неё, осторожно — чтобы не порвать, не разрушить слишком хрупкую связь. Эдда накручивала её на палец, позволяя нити погрузиться в свои воспоминания, узнать о случившемся.

«Мне нужна твоя помощь, Время».

Нить потемнела, стала наливаться тёмно-зелёным. Это был шанс — сила проникла в Эдду, позволила слиться с собой. Оставалось выразить своё желание и правильно направить нить. Уже не мысленно, а наяву Эдда резко вскинула вверх правую руку и представила Монику — её светло-кофейную кожу, тёмные глаза в обрамлении длинных ресниц, пухлые губы и массивный, характерный нос, которого Мон всегда стеснялась. Нить вспыхнула в руках Эдды, и та вздрогнула, чётко увидев подругу. Моника о чём-то увлечённо спорила, а её обычно распущенные волосы были завязаны в тугой хвост.

— Моника… — позвала Эдда. — Моника! Мон!

Связь со Временем укреплялась. Эдда открывалась потоку, черпала из него силы.

Эдда увидела, как Моника вздрогнула, подняла вверх руку, призывая замолчать того — или тех, — с кем говорила. Наконец она спросила мысленно:

— Эдда? Это ты?

— Да. Есть срочное дело.

— Сейчас.

Эдда почувствовала, как Моника обращается ко Времени. Построенный Эддой мост укрепился, теперь девушки поддерживали его с двух сторон.

— Что случилось? — спросила обеспокоенная Моника.

— Триш пропала… и ещё, — Эдда вздохнула. — Она вышла замуж.

Моника даже приоткрыла рот от изумления. Эдда не могла её винить: новости были слишком шокирующими. Правда, Мон довольно быстро пришла в себя и начала засыпать Эдду вопросами. Выяснив всё, что нужно, Мон нахмурилась:

— Мне не нравится в этой истории абсолютно всё, — потом она протянула руку к Эдде, точно хотела утешающе похлопать ту по плечу. Такого контакта манипуляция не давала. Рука Мон прошла сквозь воздух.

— Как ты? — спросила Моника.

— Честно говоря, я чувствую себя преданной, будто Триш тайно вышла замуж назло мне. Да и пропала тоже — специально, чтобы мне насолить.

Как только Эдда сказала это, ей стало легче. Временные потоки смогли быстрее побежать по венам, и теперь голос Моники звучал ещё чётче.

— Думаю, это значит, что тебе ещё сильнее нужно её найти. Чтобы спросить её, почему она так поступила. Я про замужество, конечно, а не про исчезновение.

— Наверное. Как я уже сказала, её теперь ищет полиция.

— Этот парень? По-моему, он не очень-то заинтересовался её поисками, — Мон покачала головой. — Знаешь ведь, как они работают в этой своей полиции.

— Не могу же я отстранить его от дела.

— Не можешь, но надо бы проследить за ним, — продолжила Моника.

Эдда кивнула. Звучало логично.

Они поговорили ещё немного. Мон сообщила, что у неё всё в порядке, и пожелала Эдде удачи и сил.

— Ты главное — держись. И связывайся со мной, когда захочешь поговорить. Ну и… просто. Я буду волноваться.

Внезапно для себя Эдда пожалела, что манипуляция не позволяла им обняться. Разорвав связь, она вздохнула и с запозданием подумала о несказанном. Эдда не сообщила Монике о других пропавших девушках. Наверное, стоило. Или нет? Остальные исчезнувшие не могли занимать мысли Эдды, пока она не нашла Триш.

Тут раздался звон колокола — вполне реальный на этот раз, — он звал на ужин. Эдда выругалась. Что-то должно быть. Что-то, несвязанное с манипуляциями, со Временем. Нельзя отстранить того полицейского от дела — это ясно. И возможно, не так уж нужно. Необходимо приклеиться к нему, попасть к мужу Триш. Чтобы удалось, требуется… Требуется…

Идея пришла к Эдде, когда та открыла массивную дверь замка и едва не столкнулась с одной из младших воспитанниц. Девочка куда-то торопилась.

Можно получить в редакции задание на статью. Иногда корреспонденты освещали работу отважных полицейских. Правда, делали это явно не люди, составлявшие предсказания для читателей в зависимости от месяца их рождения, но… как-нибудь можно вывернуться. В конце концов, Мэтт из редакции может ей помочь. Надо согласиться на ужин с ним — сам ведь предлагал.

Эдда мысленно похвалила себя за сообразительность.

Глава четвёртая. «Дом, милый дом»

Четвёртый завет. Нужно сделать всё, чтобы дар не был потерян: последняя возможность сохранить его — передать по наследству.

«Заветы Ордена Времени, составленные Анда-Ксенией и одобренные Анда-Марией, Анда-Полиной и Анда-Майей».

Листья на деревьях были такими зелёными, что слабо верилось в наступление осени. Из окна экипажа Моника смотрела на выстроившиеся у дороги тонкие березы. В Аталье везде — то поля, то леса. Государство пустело, природа брала своё. Жители маленькой страны, первой вступившей в Союз, уже не первый год массово переселялись в могущественный Ренгот. Некоторые выбирали Исмир — обитель учёных и исследователей, где находилось место работы Моники — знаменитая академия Хесельхоф, расположившаяся в столице страны городе Хоунже.

«Есть ещё Ильтон, — напомнила себе Моника, устраиваясь поудобнее на сидении экипажа. — Но туда никто бы не стал переселяться».

В академии она работала с Андре Сионом, который уехал из Ильтона около десяти лет назад.

«Не всем везёт так, как мне», — заметил он однажды.

Ещё Моника знала, что, на самом деле, он не «Андре», а «Андрей» — имя, распространённое в период прихода Анда-Хелены и ушедшее вместе с ней. В Ренготе, Исмире и Аталье ими очень редко называли детей. В Ильтоне всё было не так, как объяснил ей Андре-Андрей, там «время будто остановилось».

В утешение Моника рассказала ему о Майе — рождённой в развитом Ренготе, но названной в честь одной из анд. Причуда её родителей, которым, по словам Майи, «даровали ребёнка только после усиленных молитв Анда-Майе».

Мысли о родителях Майи — немного чудаковатых, но в целом довольно милых стариках — потянули за собой воспоминания о матери и отце самой Моники. Не стоит. Не сейчас. Экипаж вёз её в родной дом, и сердце стучало всё чаще и чаще.

«Моника! Да хранит тебя Анда-Хелена!

Летиции совсем плохо. Возьми отпуск подлиннее и приезжай.

Молюсь за неё Анда-Майе и другим андам. Сделай то же самое».

Тётя Гарриет с помощью манипуляции со Временем вывела послание прямо на отчёте Моники по исследованию ритуальных чаш, найденных на берегу Белого моря.

Андре первым заметил появляющиеся на листе зелёные буквы и поражённо охнул. Письмо на расстоянии — сложная манипуляция. В теории Моника хорошо её понимала, а на практике выполнить до сих пор не могла. Она связалась с тётей так, как за пару часов до этого с ней самой связывалась Эдда, и пообещала приехать завтра же. Начальник легко подписал разрешение на двухмесячный отпуск и пообещал продлить его в случае необходимости. В академии Монику очень ценили — она стала первой за последние десять лет служительницей Ордена Времени, пожелавшей работать у них. Её коллегами были талантливые пустые и парочка магов. Сам начальник, судя по порезам на руках, периодически взывал к магии крови.

Мон зевнула и, посомневавшись, открыла книгу, которую взяла с собой в поездку — «Письма Анда-Ксении ко всем известным андам». Коричневый томик, на обложке которого красовались пресловутые песочные часы, Монике подарила Майя, когда сдала экзамен и ушла на обучение и службу к врачевательницам.

«— Будешь читать и думать обо мне, — улыбнулась Майя, протягивая Монике книгу, которую они не раз открывали на занятиях. Правда, этот томик был новым.

Поймав взгляд Моники, в котором наверняка отразилось недоумение, Майя сказала:

— Я знаю, что твой экземпляр порвался.

У Мон мелькнула мысль насчёт того, что Майя, возможно, видела один из тех запрещённых романов, которыми Моника особенно увлеклась в последнее время, и пыталась так отвлечь её от греховного чтива. Но вслух Моника ничего не сказала. Только поблагодарила подругу за заботу и крепко обняла, уткнувшись в её макушку, которую уже покрывал серый платок врачевательницы. Майя стремилась поскорее стать частью того корпуса Ордена, который посвятил себя лечению людей».

По правде говоря, в Хесельхофе Моника редко доставала эту книгу и совсем не читала её. Теперь же… поддержка Майи будет весьма кстати. Книга начиналась с предисловия, и хотя Мон знала всё сказанное там наизусть, всё равно прочла. Ради мягкой волны спокойствия, которая ей сейчас так требовалась.

«Анда-Ксения (1010–1125 гг.) — одна из ближайших последовательниц Анда-Хелены. Всего в окружении Первой избранной было двенадцать могущественных женщин: собственно, Ксения, а также Полина, Мария, Майя, Алина, Вероника, Александра, Катерина, Рина, Людмила, Елизавета, Светлана. Каждая из них почитается нами как святая, то есть "Анда". Их имена, как и имя Анда-Хелены, в странах Союза получили тринадцать месяцев года, города, реки, храмы и др. Но когда-то все они были только верными служительницами Времени, не помышлявшими о том, что их имена могут войти в историю.

Каждую из них встретила на своём пути Анда-Хелена, каждой открыла, что представляет собой связь со Временем и насколько значима эта сила. После трагической смерти Первой избранной от руки её отца двенадцать служительниц около пяти лет держались вместе, но позже разошлись.

Наиболее чёткие пути прочертили для себя Анда-Ксения, ставшая основательницей Эдленхалле, Анда-Мария, создавшая отряд воительниц, Анда-Полина, которая уделяла большое значение духовным вопросам и в итоге стала Первой жрицей, а также Анда-Майя, объединившая вокруг себя врачевательниц. Остальные анды поддерживали своих подруг или искали собственные пути. Так, широко известно, что Анда-Елизавета долгие годы работала бок о бок с Андой-Ксенией, а Анда-Алина преуспела во врачевании не меньше Анда-Майи.

Книга, которую держит в руках читатель, объединила избранные письма, написанные Анда-Ксенией к её сёстрам по Времени».

Моника зевнула и закрыла книгу, чувствуя, как веки наливаются тяжестью. Мысли становились неповоротливыми. Сила Времени и сила Крови. Вечное противостояние. Скрип-скрип. Время и Кровь, Время и Кровь. Вторая сила никогда не сравнится с первой, потому что первая безгранична. Скрип-скрип. Нельзя исчерпать Время, а вот кровь в своих венах — легко. Скрип-скрип.

Монике снилась Триш, выходящая замуж за Андре. Их венчала тётя Моники, и Эдда плакала и кричала: «Так нечестно!». Вокруг толпились тринадцать анд, а мать Моники качала головой: «Ты выбрала поездку в экипаже. Вот как ты ко мне спешишь…» И нельзя было возразить, и Триш с Андре вцепились Монике в шею. И песочные часы сочились кровью.

***

Городок Анда-Мария у одноимённой реки считался одним из самых больших в восточной части Атальи. Местные жители любили хвастаться новыми постройками: белокаменным храмом, кирпичным полицейским управлением. Никто не уточнял, что новизна этих строений очень относительна — их возвели около восьмидесяти лет назад. Все прочие здания были гораздо старше.

Моника проснулась, как раз когда экипаж добрался до центральной площади Анда-Марии, окружённой с четырёх сторон: храмом, полицейским управлением, лицеем и больницей. В последний раз она была здесь год назад проездом — после сдачи экзамена и получения степени перебиралась из Ренгота в Исмир. Как и ожидалось, ничего не изменилось. Анда-Мария оставалась чистой, спокойной и до ужаса провинциальной. Тут не наблюдалось ни пестроты Анда-Хелены, ни элитарности Хоунже — столицы Исмира.

Вместо этого в Анда-Марии были ровные ряды одинаковых двухэтажных домов — в трёхэтажных жили только глава города, начальник полиции и директор лицея, женатый на главвраче больницы. В сущности — пейзаж ничем не лучше берёз у дороги. Наконец экипаж остановился у одной из построек — родового гнезда семьи Фрейзель. Дом, возведённый прапрадедом Моники и отреставрированный её отцом сразу после женитьбы.

Моника расплатилась с возницей единой валютой — линами. Он схватил деньги изрезанной ладонью, и Моника машинально отметила, что и этот усатый мужичок балуется магией крови. Она не заметила этого, когда нанимала его, а ведь обычно внимательность не оставляла её.

Обычно. Она подхватила баул с вещами и пошла к идеально побеленной калитке. Сердце тяжело ухало в груди, ладони вспотели. Можно сколько угодно отгонять мысли о матери, но они всё равно придут.

— Моника! — закричал отец на атальском. По своему обыкновению он вышел на крыльцо перед ужином подышать свежим воздухом, а теперь радостно махал Мон рукой и шёл ей навстречу.

От этого Монике стало ещё хуже. Свободной рукой она вцепилась в край собственного плаща, сообщающего всем вокруг о её принадлежности к Ордену Времени. Вопреки предписанным правилам не стоило его надевать.

— Дорогая! — отец выхватил у неё из руки баул и крепко обнял. Он был большим, сильным мужчиной, от него Моника унаследовала свой высокий рост, тёмно-карие глаза, чёрные волосы и смуглую кожу. Жаль, что в комплекте шёл дурацкий крупный нос с горбинкой.

«Атальцы всегда гордились своими носами. И не надо тут причитаний!» — обычно отвечал на её вздохи отец.

Сейчас он приговаривал, что ужасно соскучился по ней. Прижатая к его груди Моника вдыхала запах пота и лилий — отец явно недавно работал с ними. Мать очень любит лилии. Глаза наполнились слезами.

— Я тоже соскучилась… по тебе, — вырвалось у Моники, и она прикусила себя за щёку.

Отец сделал вид, что не заметил этого уточнения, сказал:

— Пойдём в дом. Лети пока спит, а твоя тётка — на работе.

Моника кивнула. Лети — отец всегда так называл мать и дарил ей лилии, хотя сам тяжело переносил их запах. В этом он весь.

В прихожей по-прежнему висели и лежали вещи Моники, хотя она не раз просила их убрать: шапки, пальто, перчатки, которые давно были ей малы. Что-то даже вязала Летиция. Пока ещё могла. Моника кинула взгляд на лестницу, ведущую в спальни, потом повесила плащ на один из крючков и прошла вслед за отцом в столовую. На одной стене висел ковёр с изображением водопада, окружённого зеленью. В детстве Моники краски на полотне были ещё довольно яркими — сейчас же водопад почти утратил свою голубизну, а лужайка рядом с ним из изумрудной превратилась в тускло-зелёную. Грустно.

Ещё две стены занимали шкафы с посудой и фарфоровыми фигурками, которые собирала бабушка, а до неё — прабабушка. Маленькой Монике запрещали играть с утончёнными принцессами, милыми котятами и щенками. Маленькая Моника любила смотреть на недоступных обитателей шкафа — она верила в то, что если дверца откроется, то они обязательно подружатся.

«— Хочешь игрушку? Вот тебе! — бело-голубая мама-кошка разбивается на осколки прямо под ногами пятилетней Моники».

— Дорогая, давай есть, — отец выдернул её из непрошенного воспоминания, указал на накрытый посреди комнаты стол. — Марта сегодня запекла такую рыбу — пальчики оближешь!

Рыба, овощи, домашний хлеб из печи — у Моники давно не было такого ужина. Она оторвала от золотистой булки ломоть и, посыпав его солью, съела.

— Лучше атальского хлеба с солью ничего нет, правда? — отец подмигнул ей и тоже потянулся к булке.

— Марта вкусно готовит, — сказала Моника всё больше привыкая к родному языку — раскатистому, полному букв «р» и гласных. В странах Союза общепринятым считался ренготский язык — лаконичный, даже грубоватый. Но в доме Фрейзелей все оставались верны атальскому.

— Она ведь лет пять у нас работает? — спросила Мон.

Отец кивнул:

— Около того.

Когда с горячим и овощами было покончено, дверь, ведущая на кухню, приоткрылась, и оттуда вышла Марта с большим подносом.

— Яблочный пирог, — улыбнулась Моника.

— С приездом, молодая хозяйка, — сказала Марта, поставив своё творение на стол.

Сквозь тончайшую сеточку из теста проглядывали крупные куски яблок, хорошо сдобренные корицей и сахаром.

— Спасибо. Можешь не называть меня так, просто — Моника.

Этот разговор повторялся каждый год.

Марта — полная ренготка лет сорока с собранными в тугую косу длинными чёрными волосами и вечно пахнущими чем-то сладким руками — кивала и продолжала в том же духе. Как поняла Моника из недолгого общения со служанкой и пары реплик отца, Марта гордилась своей приверженностью традициям. Называть дочь хозяев дома по имени для неё было недопустимо.

— Чай тоже заварили к твоему приезду необычный, — сказал отец. — Тут листы смородины, малины, ежевики, корень имбиря. Очень дерзкое сочетание, знаешь ли.

Моника отхлебнула из чашки:

— Действительно.

Ей хотелось спросить о матери: насколько она плоха? Что говорят лекари? Показывали ли её врачевательнице? Моника открывала рот и пасовала — не решалась нарушить это хрупкое сладкое мгновение. Пирог таял во рту, и кусок уходил за куском, отец говорил об урожае, жаловался на мэра, рассказывал о своих кроликах — завёл их в этом году.

Мгновение разрушилось, когда в столовую, хлопнув дверью, зашла тётя Гарриет — подтянутая, точно высеченная из куска мрамора. Взгляд её холодных светло-голубых глаз тут же остановился на Монике:

— Уже и не надеялась тебя дождаться.

Монике стало не по себе, потому что тётя была права. Она могла бы перенестись в родной дом с помощью манипуляции. Требовалось только приложить усилие, и её путь сюда сократился бы в разы. И всё же.

— Гарриет, не надо пилить девочку. Она устаёт, — папа пытался защищать её то ли по наивности, то ли потому что не хотел видеть правду.

— Как она сейчас? — спросила наконец Моника, не желая затевать спор.

Тётя бухнулась на ближайший стул и помассировала свои виски пальцами. Потом ответила раздражённо:

— Конечно, плохо, Мон. Думаешь, я стала бы просто так отрывать тебя от работы?

— Будешь ужинать, Гарриет? — не сдавался отец.

Тётя нахмурилась:

— Знаешь же, что я не ужинаю.

Тётя Гарриет не ужинала все те годы, которые её знала Моника. И всегда была такой: прямолинейной до ужаса, строгой, грубоватой. Она 15 лет прослужила в корпусе воительниц в Анда-Хелене и оставила своё место, чтобы ухаживать за младшей сестрой — одно время та подпускала к себе только Гарриет. В Анда-Марии тётя устроилась в мэрию и быстро получила место замглавы города. Казалось, для Гарриет не существовало вопроса, который она не могла бы решить. Казалось.

Моника встала со стула, кивнула отцу:

— Всё было очень вкусно. Я даже объелась, — потом посмотрела на тётю. — Пошли к ней.

Та не стала ничего говорить, только когда они вышли в прихожую, кинула быстрый взгляд на висевший там плащ Моники и заметила:

— Пока я мчалась сюда, мне два человека сообщили, что в город приехала госпожа из Ордена Времени. Скоро все тут будут говорить только о тебе.

— Я этого не хотела.

— Сомневаюсь.

Ступеньки лестницы скрипели под их ногами, говорили на уже забытом Моникой языке. Наверное, жаловались на свою никчёмную ступенечную жизнь? Или вспоминали те времена, когда новая хозяйка дома Летиция Фрейзель легко спускалась по лестнице и улыбалась пришедшему с работы мужу?

Моника вздохнула и тут же наткнулась на ледяной взгляд Гарриет.

— При Летиции будь спокойна.

— Я помню.

Сложно забыть то, что тебе повторяли из раза в раз с самого детства.

С небольшой лестничной площадки они прошли в коридор и направились к самой дальней двери. Каждый шаг давался Монике с трудом. Прошёл год с того момента, как она навещала мать в последний раз. Была в Анда-Марии проездом. Гарриет сказала, что матери плохо. Насколько плохо? Разве тогда было хорошо?

Тётя распахнула дверь и шагнула в тёмную комнату. Моника последовала за ней. От стойкого запаха лилий и лекарственных трав Монику затошнило. Кажется, здесь сто лет не проветривали. Окна были закрыты длинными тяжёлыми шторами. У одного из них стоял массивный шкаф, закрытый на замок. Чуть поодаль от него — окружённая двумя тумбочками кровать. На одной из тумбочек как раз и был большой букет лилий, на другой — порошки в маленьких пакетиках, круглая коробка с отвратительной зелёной жижей.

«Посмотри на кровать», — сказала себе Моника и всё-таки оторвала взгляд от коробки с жижей, от крупных лилий.

На кровати лежала тонкая женщина с полностью седыми волосами, местами их и вовсе не было — на голове цвела красная мелкая сыпь. Чтобы разглядеть лицо больной, Монике пришлось сделать ещё пару шагов.

— Летиция, к тебе пришла Мон, — сказала Гарриет. В голосе её не было обычной стали.

Женщина… — «мать, моя мать» — не реагировала.

На бледном, лишённом возраста лице ничего не отражалось. Глаза, которые когда-то были голубыми, теперь напоминали две светлых стекляшки. Пустые, холодные.

— Ма… мама, — решилась наконец Моника. Лживое слово стало поперёк горла.

Молчание было ей ответом.

В том году мать ещё реагировала на голоса, порой даже шептала что-то.

— Погладь её по руке, — велела Гарриет. — Только очень осторожно, она всего боится.

Рука матери была холодной, почти безжизненной. Моника дотронулась до неё всего на мгновение, но лицо больной тут же скривилось, как от непереносимой муки.

— Говорила же — осторожно, — сказала Гарриет.

Моника отвернулась. Безразличие, боль, страх… Как это всё знакомо. Не хватает только гнева.

— И давно она реагирует только на… — Моника махнула рукой не в силах закончить фразу. Голова разболелась от тяжёлых комнатных запахов.

— Около месяца. Здесь были и лекарь, и врачевательница. Оба сказали, что… — голос Гарриет дрогнул, но продолжила она решительно, нажимая на каждое слово. — Ей недолго осталось.

Потом Гарриет скрестила руки на груди. Приготовилась к нападению — не иначе.

— Не понимаю, почему ты не применила манипуляцию, чтобы оказаться здесь побыстрее. Да ещё и этот дурацкий плащ. Всем хочешь показать, какая ты молодец?

— У меня есть плащ, у тебя — фиолетовая униформа, — заметила Моника, вспоминая белый чехол, в котором Гарриет хранила свои фирменные одежды воительницы.

— Я не ношу униформу, потому что это глупо.

«Потому что её это всегда ранило», — могла бы сказать Моника. Ещё раз посмотрела на мать — та снова ушла в свой мир, в котором не было места посторонним.

— Может, тут нужно проветрить? Запах лилий ей не вредит?

Гарриет отрицательно покачала головой:

— Она часто мёрзнет, даже под таким одеялом, — Гарриет потрогала тяжёлое шерстяное одеяло, которым была закутана больная. — И она всегда любила лилии.

Понятно. Спорить бесполезно.

— А эта сыпь?

— Лекарь говорит, что от нервов.

Моника не верила лекарям — они все были пустые. Что они вообще могли знать о человеческом теле?

— Что сказала врачевательница?

— Примерно то же.

Значит, ничего.

— Я побуду с ней немного, — сказала Моника. Гарриет явно ждала от племянницы именного этого.

— Хорошо. Летиция порадуется.

Странно, что тётя всерьёз говорит такое. И в то же время — привычно. Моника выслушала наставления о том, что делать если мать начнёт беспокоиться и где взять ещё одно одеяло, если она замёрзнет. Потом Гарриет ушла, смерив Монику напоследок пристальным взглядом.

Тишина вернулась в комнату, накрыла её глухим колпаком. Моника присела на край кровати и закрыла глаза. Будь она сейчас в Хесельхофе, могла бы дойти до Андре — их комнаты в общежитии для исследователей находились рядом — и попросить его о чашке чая. У него самый лучший чай — душистый, крепкий, забирающий все заботы.

«Пила ли ты такой чай… Летиция? Помнишь ли об этом? Или… твоих воспоминаний нет, они исчезли?»

Моника не решилась спросить вслух. Тишина заморозила губы, сковала сердце холодом.

«Удачи тебе там», — сказал ей Андре при прощании, мягко улыбнувшись. Монике сейчас требовалось что-то большее: сила, вера, немного тепла. Надо будет связаться с Майей — она всегда знает нужные слова. В голове всплыл недавний разговор с Эддой… Девочки-девочки, что с нами происходит?

Моника открыла глаза, опустилась на колени перед кроватью. Она давно не молилась, не чувствовала в себе такой потребности, но сейчас хотела ощутить единение с андами, со Временем. Анда-Ксения всегда выручала Монику в годы обучения в Эдленхалле: дарила уверенность, которой, как было известно, сама обладала. Слова молитвы пришли к Монике, повели её за собой.

— …даруй силу мне и моим подругам, особенно Триш. Ей так нужна помощь, Анда-Ксения, — Моника осенила себя священным знаком.

На глазах выступили слёзы, сердце открылось свету.

***

— Тебя могли убить, — мать произнесла это так, точно сообщала Эмилю удивительную новость.

— Могли, — эхом отозвался Эмиль. Повторявшийся раз за разом разговор надоел ему.

Добавил:

— Но не убили. Я уже здоров.

— Мне не нравится то, чем ты занимаешься, — мать покачала головой, потом знаком велела одной из дам, сидевших в уголке комнаты, подняться и поднести стакан воды. У матери была целая коллекция таких изящных жестов — она почти никогда не обременяла себя тем, чтобы давать поручения при помощи слов.

— Мы оба знаем, почему я этим занимаюсь.

Она нахмурилась:

— Только не начинай снова. Все твои несчастненькие сами виноваты в своих проблемах: не надо баловаться магией крови, и не будет… — мать замешкалась, подбирая удачное слово, но потом сдалась. — Проблем.

— У тебя всегда всё просто.

Мать шумно выдохнула:

— И не отвлекай сестру своим вздором, ей нужно готовиться к балу. Королеве требуется король.

Пришлый король не входил в планы Эмиля, а об этом пресловутом бале просто невозможно было забыть. Гости начали съезжаться в Анда-Хелену пару дней назад и буквально затопили Первый круг и лучшие гостиницы Второго.

«— Интересно, если бы я всё-таки умер от ран, они бы сдвинули празднество на пару дней? — спросил он у Ванессы сегодня утром.

Та пожала плечами:

— Может, на неделю бы и сдвинули, но не больше. Сам понимаешь — всё уже распланировано».

Сил на разговор с матерью больше не было. Он и без того исправно исполнял сыновий долг в течение последних нескольких дней: приходил в её маленькую гостиную; слушал её вздохи по поводу его ранения; кивал, когда она говорила о кузине Шарлотте, недавно появившейся при дворе и ставшей незаменимой для Аяны. И конечно, все беседы рано или поздно сводились к балу и выбору жениха для его младшей сестры. Иногда мать складывала в молитвенном жесте свои маленькие толстые ручки и восклицала: «Найти бы и тебе невесту!». Мать заботилась о нём на свой лад — Эмиль пытался почаще напоминать себе об этом. Раньше такие вещи в минуты их откровенных разговоров говорил Рудгар. Раньше.

Эмиль извинился, сослался на несуществующие дела и, попрощавшись, вышел из комнаты.

Бок ещё побаливал — тот демон отхватил изрядный кусок от его тела. Если бы не Ванесса…

«— Отпусти его, дрянь! — Ванесса выставила вперёд окровавленную ладонь. Её глаз закатился, изо рта полились слова заклинания.

Рогатый демон, вцепившийся зубами в бок Эмиля, пытался сопротивляться призыву, но не смог. Он выпустил свою добычу из пасти и отчаянно завыл, постепенно уменьшаясь в размерах.

— Развеиваю тебя, изгоняю!

Сквозь пелену боли Эмиль заметил, что зубы Ванессы тоже были в крови. Эмиль закрыл глаза всего на секунду и тут же провалился в темноту.

— Нет, нет! Не смей умирать! Я тебе запрещаю! — голос Ванессы доносился издалека. Запах крови заполнил мысли.

Нельзя было разделяться — простые дела всегда оказываются самыми опасными. Он знал. И помнил ещё, что обещал Рудгару позаботиться о Ванессе, а вместо этого она спасала его.

— Нестус тебя побери, Эмиль! Возвращайся!

Её губы прижались к его, рот заполнился кровью. Потом Ванесса отстранилась и прокричала ещё несколько слов.

Эмиль открыл глаза, закашлялся. Ванесса сидела рядом — растрёпанная и ужасно злая.

— Клянусь, я убью тебя, принц.

Так она называла его только, если действительно очень сильно злилась. Эмиль попытался улыбнуться:

— Спасибо, что вытащила меня».

Мать не знала подробностей этой истории — не стоило её волновать. Аяне Эмиль, напротив, рассказал всё. Королеве полезно знать, что происходит в её стране, как живут её поданные.

Знать, что они режут себя в попытках овладеть магией крови, приносят в жертву собственных детей, создают демонов, с которыми не в силах совладать. Эмиль множество раз говорил об этом отцу, но тот никогда не хотел слышать.

День был приятным — выйдя в сад, Эмиль ощутил, как лёгкий ветерок касается его гладко выбритой головы, скользит под свободной рубашкой. Солнечные лучи ласкали кожу. Хорошо… и нереально. Эмиль шёл по мощённой белым камнем дорожке, огибающей клумбы с розами, и дивился этому красивому, нежному миру, спрятанному за стенами. На одной из скамеек, притаившейся за пышными зелёными кустами, он заметил свою сестру и эту их новоявленную кузину Шарлотту. Помнится, она прибыла из Исмира — её отец вроде приходился матери Эмиля дальним родственником.

Аяна и Шарлотта переговаривались о чём-то шёпотом — их головы были низко склонены. Аяна теребила в руках платок, а Шарлотта сцепила пальцы в замок, будто боялась выдать своё волнение.

Сначала он хотел предупредить девушек о своём присутствии деликатным покашливанием, но потом передумал. Аяна сейчас больше походила на ту девочку, которая просила его «поиграть в лошадку», чем на королеву. Они будто вернулись в детство, и, позволив себе пошалить, Эмиль фактически выпрыгнул из-за кустов:

— Секретничаете?

Шарлотта взвизгнула, а потом прижала руки ко рту. Аяна рассмеялась:

— Ага, хотели натянуть у порога твоей комнаты прозрачную нить, чтобы ты споткнулся.

— Как жестоко.

Аяна притворно нахмурилась:

— Сейчас ещё что-нибудь похуже придумаем — в отместку за Шарлотту. Ты её чуть до сердечного приступа не довёл.

Эмиль с беспокойством посмотрел на Шарлотту — интересно: если бы не запуганное выражение будто застывшее на её лице, то она бы очень походила на Аяну. Те же тёмно-каштановые волосы, выразительные зелёные глаза, тонкие черты лица, бледная, не терпящая солнца, кожа. И при этом сколько уверенности было в Аяне, сколько очарования и бойкости. Шарлотта рядом с ней смотрелась неудачной копией, слабой зарисовкой.

«Да ты поэт», — сказал бы Рудгар.

«Очень редко», — ответил бы Эмиль.

Шарлотта тем временем отрицательно покачала головой и слабо улыбнулась:

— Всё в порядке, ваше высочество.

— Хорошо, — он серьёзно посмотрел на Аяну. — Нужно поговорить.

Сестра знаком, который неприятно походил на излюбленные жесты их матери, отослала Шарлотту и повернулась к Эмилю:

— Ты ей нравишься.

— Шарлотте? Сомневаюсь.

Не сговариваясь, они направились в комнату Эмиля. Он надеялся, что это по-прежнему то место во дворце, где их не подслушают любопытные.

Заперев дверь, он предложил Аяне сесть в кресло, а сам остался стоять.

— Что насчёт сбора совета?

Та сложила руки на груди, серьёзнопосмотрела на Эмиля:

— Это оказалось ещё сложнее, чем я думала. Отец всё хорошо просчитал, к сожалению.

Эмиль знал об этом. Отцом руководил страх. Возможно, страх пришёл к Генриху — при правлении Генриху III — той ночью, когда его, шестилетнего мальчишку, пытались похитить протестующие против Запрета. Или в тот вечер, когда он нашёл свою мать обезглавленной демоном. Все знали, кто стоит за смертью королевы, но по-настоящему ничего не могли сделать. По велению её мужа — деда Эмиля Генриха II — по Ренготу и нескольким странам, входящим в Союз, прошла волна показательных расправ над протестующими. Генрих II не намерен был сдаваться.

Закон, запрещающий использование магии крови тем, кто не имел королевского сертификата, был делом всей жизни Генриха II. Эмиль не знал, почему дед принял такое распоряжение, почему пришёл к подобной мысли, но уважал его за попытку. Генрих II показал, что может случиться, если запретить магию крови, и не дать людям шанса всё-таки заполучить её.

Согласно воспоминаниям старожилов, сначала никто не воспринял Запрет всерьёз. Люди использовали магию крови веками. Причём тех, кто занимался этим основательно, всегда было мало. Люди не хотели прилагать усилий — куда проще было найти старое заклинание для создания демона и подарить ему свою кровь взамен на услугу. Мало для кого такие сделки проходили без последствий, но это ничего не меняло. После введения Запрета полицейским и военным велели отслеживать все случаи применения магии крови — нарушивших закон жестоко карали. Вскоре Ренгот охватили протесты против Запрета и расправ. Люди требовали вернуть им свободный доступ к магии крови.

Королевский сертификат, разрешавший применять силы, был только у придворных магов. Судя по всему, Генрих II не собирался создавать систему для его получения кем-то, кроме его подчинённых.

«— Ты не представляешь, сколько крови пролил твой дед! — сказал однажды отец Эмиля. — Он, как и ты хотел защитить людей от магии, но вместо этого настроил свой народ против себя и чуть не уничтожил всю нашу династию. И людей погибло куда больше, чем во время всех этих… ритуалов.

— Его методы были слишком радикальны. Если ввести систему, которая сначала будет предполагать штраф за использование магии крови, а потом уже — более серьёзное наказание… Если дать людям возможность обучаться…

— Что за чушь, — отец выругался. — Людям всегда будет мало. Они уничтожат нас… с помощью демонов или оружия».

Как только Генрих III стал королём, он отменил все распоряжения своего предшественника. Его прозвали Освободителем, а он был трусом. Не хотел слышать того, о чём ему рассказывал Эмиль после своих странствий. Магия крови уничтожала Ренгот — вседозволенность превращала людей в чудовищ.

Как настоящий трус отец всё предусмотрел: отменить его распоряжение по поводу свободного использования магии мог только совет двенадцати.

— В совет входят и старые министры, всё ещё преданные нашему отцу, и Первая жрица…

Эмиль пожал плечами:

— Министров можно сменить. В документе ведь не говорится о конкретных людях, только должности указаны.

Аяна кивнула:

— Да, но нельзя делать это резко. К тому же я боюсь, что с Пер… с ба возникнут проблемы.

Первая жрица — сестра их прабабушки — для Эмиля и Аяны всегда была просто «ба». И всё же он так давно не слышал этого обращения, что едва не улыбнулся. Едва.

— Проблемы?

— Мы с тобой говорили не просто о новом Запрете, а о создании школ, в которых каждый желающий сможет изучать магию крови, — Аяна указательным пальцем отбивала такт своей мысли в воздухе. — Если мы это сделаем, то магия Крови перестанет быть чем-то практически неофициальным, она возвысится почти до уровня Ордена. В последние годы… ты ведь сам говорил, что всё больше появляется отступников. Создав школы, мы будто дадим разрешение на появление церкви Нестуса. Ба этого не потерпит.

Очевидно, именно ба и вложила в голову Аяны эти аргументы. Эмиль с сомнением посмотрел на сестру:

— Церковь… бога крови? Она ведь никогда не существовала, с чего бы ей сейчас возникнуть? И Нестус не бог, а просто первый маг.

Аяна снова скрестила руки на груди, будто пыталась так защитить свою позицию:

— Эмиль, не будь наивным! Твоя подруга Ванесса — нестусопоклонница! Это очевидно. И таких, как она много… А мы соберём в одном или нескольких местах людей, которые будут всё глубже изучать магию крови, её силу. В конце концов, они точно захотят восславить своего бога, — лицо её скривилось от отвращения.

Аяна использовала магию крови редко и всегда верила в силу Времени, дочь его Анда-Хелену и возможность слиться с ними в посмертии. Эмиль передёрнул плечами.

— Может, приставить к каждой школе несколько жриц Времени. Пусть ведут занятия, наставляют, объясняют, — добавил нетерпеливо. — Надо же им чем-то заниматься.

Укоризненный взгляд сестры был ему ответом.

— Не только ты думаешь о благополучии Ренгота, — сказала холодным, королевским тоном. — И я исполню то, что обещала тебе. Идея с жрицами при школах в целом… неплохая.

— Ещё вопрос, — сказал Эмиль, внимательно глядя на сестру, чьи зелёные глаза, будто покрылись инеем. — Что насчёт ситуации в Третьем круге?

На следующий день после коронации Аяны они серьёзно обсуждали всё увиденное Эмилем тогда — никому ненужные, несчастные люди, выброшенные самой жизнью за вторую стену. Их голодные дети, готовые на всё ради куска хлеба. Трупы… Третий круг Анда-Хелены гнил, но во дворце мерзостный запах был не слышен — наверное, его перекрывал аромат обожаемых матерью роз.

— Я велела полиции усилить патрулирование территории. Всех бродяг теперь должны отводить в пункты для бедняков, которые я поручила открыть. Там они могут провести несколько ночей. Их кормят, отмывают… — взгляд Аяны смягчился — кажется, помощь беднякам привлекала её больше, чем регулирование использования магии крови.

Она продолжила:

— Я, можно сказать, задала моду на благотворительность. Придворные жертвуют беднякам одежду, открылось несколько пунктов, где их кормят горячим обедом.

Всё это было хорошо, но не доставало одного важного момента.

— Что насчёт работы для них?

— Тут сложнее, — призналась Аяна. — Некоторых удаётся пристроить на работу в таверны. Порой мои поверенные уговаривают мастеров взять в подмастерья кого-то из бедняков поталантливее, но… нужно думать дальше.

— Возможно, открыть во Втором круге несколько предприятий, принадлежащих короне, и давать работу на них беднякам из Третьего? — подсказал Эмиль. — Им пошёл бы на пользу выход из резервации.

Аяна нахмурилась, точно искала глубокий смысл в каждом из сказанном им слов, а затем кивнула:

— Идея хорошая. Осталось найти деньги.

— И там наверняка много больных, — добавил Эмиль. — Может, отправить в ночлежки врачевательниц?

Аяна вздохнула:

— Врачевательниц так мало… Я говорила с их главой о работе в Третьем круге, но она считает, что важнее отправлять врачевательниц в ренготские деревни, в Ильтон…

Эмиль кивнул, радуясь тому, что они с сестрой мыслят одинаково.

Потом будто невидимый солнечный луч изменил лицо Аяны — она улыбнулась, меняя тему:

— Так, может, всё же пригласишь Шарлотту на бал? Тебе нужна пара, суровый братец.

— Я пойду с Ванессой.

Аяна совсем не по-королевски закатила глаза, передразнила тонкий голос матери:

— И когда ты остепенишься.

— Никогда, — улыбнулся он, наплевав на приличия и присаживаясь на кровать. Разговор начинал утомлять. — А ты, видимо, скоро.

— Да, есть один парень. Принц Ильтона. Мы давно переписываемся.

Эмиль не ожидал признания — тем более такого. Ильтон нищ и гол, правит там по сути наместник Ренгота, а принц… Эмиль даже не знал, что у короля Игона есть дети.

— Я знаю, что это неблестящая партия, — тихо сказала Аяна. — Зато он меня не предаст.

Он кивнул, не понимая, как правильно ответить на такое. За пару месяцев в роли королевы сестра изменилась сильнее, чем ожидал Эмиль. Будто стала мудрее и всё пыталась скрыть это под обаятельной улыбкой. Такой, которая сейчас коснулась губ Аяны. Сестра встала и произнесла совсем другим тоном — очень тёплым:

— У меня есть сюрприз для тебя, Эмиль. Я восхищаюсь тем, как вы с Ванессой помогаете простым людям, заигравшимся с магией крови, оберегаете их… но то, что случилось с Рудгаром, то, что произошло с тобой, — она кинула выразительный взгляд на его бок. — Слишком ужасно. Я хочу, чтобы с тобой и Ванессой путешествовала одна талантливая девушка — врачевательница из Ордена. Входи, Майя!

«Она что, всё это время ждала под дверью? И когда Аяна успела приказать ей?» — удивился про себя Эмиль.

Дверь открылась и в комнату вошла коренастая девушка в серых одеждах врачевательницы: платье, плащ, платок, покрывавший голову, — всё одного тона. Девушка поклонилась Аяне, а потом — Эмилю. В её светло-карих глазах читалась настороженность.

«Интересно, много ли она слышала обо мне? Что рассказала ей Аяна?». В народе Эмиля называли Алым принцем, и, хотя он ни за чтобы не признался, это имя льстило ему.

Аяна кивнула врачевательнице, и та заговорила:

— Ваше высочество, я Майя О`Крей. К вашим услугам, — ещё один поклон.

Эмиль успел разглядеть лёгкий румянец на её щеках. Посмотрел на сестру: зачем им с Ванессой эта девчонка? Он хотел возмутиться вслух, но, взглянув ещё раз на врачевательницу, остановился. В её позе было столько робости — если он откажется от её помощи прямо сейчас, то она, наверное, упадёт в обморок.

Выругавшись про себя, Эмиль просверлил сестру взглядом. Он ещё обязательно избавится от этого «сюрприза».

Глава пятая. «Рабочие будни»

Восьмой завет. Воспитанницам и служительницам Ордена не следует гордиться своей связью со Временем. Это больше, чем дар. Это ответственность.

«Заветы Ордена Времени, составленные Анда-Ксенией и одобренные Анда-Марией, Анда-Полиной и Анда-Майей».

— Как же тут холодно, — пожаловался Томас.

Он, Джей и Нелли притаились на крыше усадьбы Хоенса, с которой открывался отличный обзор на дом известного коллекционера Германа Грофа. Только что Нелли разрезала себе ладонь и шепнула пару своих нелепых словечек — это дало им троим возможность отлично видеть в темноте, накрывшей Анда-Хелену. От холодного, пронизывающего ветра Нелли их спасать не стала, хотя явно могла бы. Парой капель крови больше, парой меньше — вряд ли маги вообще замечают разницу.

— Согрела бы нас, — тихо попросил Томас.

Нелли отрицательно покачала головой, на которую зачем-то нацепила массивную шляпу с пером. Тупица.

— Вообще-то манипуляция со зрением была нелёгкой, — ответила ледяным тоном Нелли.

Джей и Томас достали из заплечных мешков бинокли. Нелли не спешила к ним присоединяться, всем своим видом показывая, что она не нанималась ловить преступников.

— Сними шляпу, — сказал Джей, которого утомляла эта одарённая фифа.

— С чего бы?

— Нас ждёт погоня по крышам. Ты всё равно потеряешь шляпу, пока будешь бежать.

— Не хочу.

Джей сам сорвал шляпу с её головы и подмял под себя.

Нелли возмущённо цыкнула:

— Какого?

— Понимаю: стоило бы выбросить, но нам нельзя привлекать к себе внимание.

— Я напишу на тебя жалобу.

— Надеюсь, сразу две.

Нелли хотела возмутиться, но Джей властным жестом велел ей умолкнуть — больше не было времени для ругани. Окно на втором этаже дома Грофа приоткрылось. Через секунду из него вылезла тонкая девушка. То ли магия Нелли начинала рассеиваться, то ли она просто была недостаточно сильна, но разглядеть девушку было практически невозможно.

«Неуловимая Линда, — скрипнул зубами Джей, он и в кромешной темноте узнал бы этот тонкий силуэт. — И явно при ней недавно купленное Грофом кольцо».

Теперь у воровки было несколько вариантов: спуститься вниз — тогда бы её схватила группа Мориса; выбраться на крышу дома Грофа — там её ждали Гаенс и Роза; по натянутой между зданиями верёвке добраться до крыши усадьбы Хоенса — прямо в руки Джею, Томасу и Нелли. Джей очень надеялся, что Линда выберет последний вариант.

Он взглядом приказал Нелли отдать сигнал всем группам — в них не было магов. Сообщения «приходили» на кулоны, висевшие у Мориса и Гаенса на шеях.

Тут Линда быстро поползла вниз. Взглядом велев Томасу и Нелли следовать за собой, Джей подбежал к краю крыши и ловко спустился на землю. Так странно — всё это время в переулке было невероятно тихо. Тишина не рассеялась даже в ту секунду, когда по расчётам Джея, Линду должны были схватить Морис и его группа. На ходу доставая один из своих кинжалов, Джей подкрался поближе и увидел, что на земле лежит несколько тел. Над одним из них склонилась Линда. На её пальце бесстыдно сверкнуло то самое кольцо — золотое, со слишком крупным красным камнем. Доля секунды ушла на то, чтобы оказаться у Линды за спиной. Джей приставил клинок к её горлу.

— Не двигайся! — приказал он.

Джей долго гонялся за этой гадиной, но теперь ей не скрыться.

Линда усмехнулась так дерзко, точно острый клинок не вжимался в её шею:

— Что, и задницу почесать нельзя, если приспичит?

— В камере начешешься.

— Не думаю, — в её голосе прозвучала угроза.

В переулке повеяло холодом, что-то чёрное мелькнуло в воздухе, а затем отбросило Джея в сторону — выпавший из руки клинок гулко ударился о плиты мостовой. Джей припечатался головой о стену дома. К нему двинулась длинная чёрная тень с белыми острыми зубами — демон, наверняка, демон.

— Остановись! — пахнуло кровью.

Джей узнал голос Нелли, попытался встать. Нестус их всех раздери. Она всего лишь глупая девчонка, оставшаяся без своей дурацкой шляпы. Она не должна сражаться одна.

— Я приказываю… — Нелли выглядела решительной.

Демон надвигался на неё, а она трясла перед ним своей рассечённой ладонью и шептала что-то снова и снова. Джей кинулся к ним, не зная, что собирается делать. Он не умел сражаться с демонами. Крикнул, пытаясь привлечь внимание чёрного монстра, кинулся вперёд между тенью и Нелли — слишком медленно. Слишком.

Чёрная тень вцепилась в Нелли, резким движением откинув Джея в сторону, как надоедливую муху. Раздался хруст сломанных рёбер. Нелли кричала всего мгновение, а потом исчезла в огромной пасти. Демон растворился в воздухе.

***

В полицейском отделении все переговаривались шёпотом. Не о чем было кричать. Вчера они потеряли пятерых сотрудников. Среди них — штатного мага крови Нелли. Маленькую стерву, которой даже двадцати ещё не исполнилось. Вроде бы она говорила: решила проливать свою особенную кровь ради полицейских, чтобы подзаработать. Подзаработала.

Похороны тех, от кого остались тела, назначили на завтрашнее утро. Шеф то кидался проклятьями, то причитал: «Хорошо, хоть вы живы». Старик год от года становился всё сентиментальнее.

Джей в который раз прочитал дело, заведённое им три года назад на Линду. Это было не единственное её имя. Сара, Мария, Лия… Она перебралась в Анда-Хелену из Тройфа, где сводила с ума купцов и банкиров. Она стала тенью Анда-Хелены — неуловимой, быстрой, всегда берущей лучшее. Она редко убивала и тем более никогда до вчерашнего дня не использовала магию крови.


«— Ты и вчера не видел, чтобы она применяла магию крови. Её ладони не были разрезаны. Вспомни.

— Порой эти безумцы прикусывают себе щёки изнутри или имеют при себе ампулы с собственной кровью…

— И всё же почему она тогда никогда раньше не применяла магию? Это бы облегчило ей жизнь».


Джей всегда больше доверял второму голосу — он был более подозрительным, но сейчас склонялся к первому. Линда будто бы и не отдавала приказов демону. Тот действовал точно по своей воле.


«— У демонов нет своей воли.

— Или ты хочешь в это верить».


— Эй, Джей! — Томас тронул его за плечо. — Шеф нас вызывает.

По словам Томаса, демонов было двое: один дрался с Джеем, а потом убил Нелли; второй напал на самого Томаса, но потом будто услышал призыв от хозяина и исчез.


«— Мог ли Линде помогать могущественный маг? Возможно, она украла кольцо для него?

— Сколько бы вопросов ты ни задал, прямо сейчас ответов всё равно не найдёшь».


Шеф в своей обычной манере начал разговор издалека. Раскинувшись на стуле, Джей не особо вникал во все эти «мы должны искоренить преступность», «как жаль, когда уходят молодые». Шеф был высоким нескладным старичком — тощим, с короткими пальцами на длинных ручищах, — и все его речи всегда выходили такими: монотонными, многословными и неуместными, отнимающими чужое время и почти ни к чему не ведущими. Этот монолог, правда, всё-таки пришёл к выводу:

— Ты был руководителем группы, Джей, и провалился… Неприятно слышать это, конечно, понимаю. Вот помнится, и у меня был такой случай.

Джей снова переключился в режим вылавливания отдельных слов. «Крупная группировка», «засада», «неудача».

— Я тогда не справился с задачей. Грустно, конечно, было… Зато смотри, где я теперь! Так к чему это я? — шеф почесал свой квадратный лоб. — Не справился ты с задачей, поэтому я временно отстраняю тебя от поимки Линды, — видно, заметив, что Джей хочет возразить, шеф продолжил. — Знаю, у тебя там есть ещё дела. Побочные. Вот ими и займись. Это они только кажутся побочными…

Шефа опять понесло. Джей обменялся взглядами с Томасом, который всё это время тоже явно думал о чём-то своём. Или об их общем.

В итоге Томаса сделали главным по делу Линды. Шеф долго объяснял, как «важна возложенная на него задача». Джей даже начал сочувствовать другу, который невольно увёл его пост.

Напоследок шеф изобразил очень суровый взгляд:

— И сегодня я разрешаю вам двоим немного… отдохнуть, но завтра, чтобы вышли на дежурство к полудню.

«Дежурство? О, точно — там же скоро этот дурацкий бал, из-за которого Второй круг Анда-Хелены превратился в стоянку безумных циркачей».

— Так точно, выйдем, — пообещал Томас, который тоже явно забыл о «главном событии года».

Странно — ещё летом главным событием года была коронация Аяны I, теперь же она искала мужа, и все переключились на этот бал. Артонские опять выбросят на ветер тучу линов, и ведь дело даже не дошло до свадьбы.

— Выпьем? — предложил Джей Томасу.

Тот кивнул.

Анда-Хелену постепенно накрывал вечер. Жители Второго круга торопились попасть в свои уютные дома или маленькие, но вполне достойные квартирки; избранные из Первого круга спешили к воротам. Порой эти торопыги врезались в Джея или Томаса, изредка кто-то бормотал извинения. Повсюду мелькали приехавшие — те, кому не хватило места в Первом круге. Один раз высокая брюнетка в красном платье буквально выпрыгнула на Томаса и, подняв голову, залилась румянцем:

— Господин полицейский, простите.

Судя по выговору, она была из Атальи — да и солидный нос на это намекал. Конечно, Томас тут же простил незнакомке вообще всё. Его губ коснулась фирменная улыбка, которая безотказно действовала на женщин.

— Ничего страшного. Может быть, сама Анда-Хелена столкнула нас с вами.

Томас всегда находил в себе силы на этот нелепый игривый тон.

Джей раздражённо фыркнул:

— Сомневаюсь, что Анда-Хелена причастна к этому, — и крепко взяв друга под локоть, потащил его прочь.

— Эй! — возмутился Томас.

В его голубых глазах плескалась обида. Он вырвался из хватки Джея и вздохнул:

— Ладно, я понимаю, почему ты это сделал, но… ты не думал, что это мой способ выпустить пар, а?

«Думал когда-то, а сейчас забыл».

Джей указал на маленький паб с тусклой табличкой, приютившийся на самом углу улицы Победы. Какая злая ирония.

Так и не дождавшись ответа на свой вопрос, Томас побрёл за Джеем. Они не раз бывали в этом месте с непримечательным названием «Давай выпьем». Владелец заведения, которого тоже звали Джеем, — иногда казалось, что в странах Союза так звали каждого мужчину старше двадцати лет — встретил их сочувственным кивком:

— Знаю, что у вас стряслось, ребята.

Джей из паба всегда звал их «ребятами», будто был старше Джея и Томаса не на десять-пятнадцать лет, а на все тридцать.

— Завтра похороны, — сказал Томас, проходя к их с Джеем любимому месту — маленькому столу у запылённого, покрытого разводами окна.

В пабе «Давай выпьем» всё было таким: старым, пыльным, разваливающимся. Даже сейчас, когда Анда-Хелена ломилась от гостей, в маленькое заведение Джея практически никто не заглядывал. Хозяин почему-то и не пытался привлечь иностранных посетителей.

Стул, на который сел Джей, тоскливо скрипнул. Стоило Джею положить руку на стол, и его пальцы прилипли к поверхности. Рядом с бесстыдным жужжанием приземлилась муха и начала потирать лапки так, точно знала что-то секретное. Безлюдное, умирающее место — идеальное для такого вечера. Да и для других подобных вечеров.

Сестра владельца заведения Джея пухлая Лил с грудями-арбузами принесла им по полулитровой кружке эля. В пабе знали, что «ребята» из полиции начнут как обычно.

Некоторое время они пили в молчании, наверняка думая об одном и том же.

— Нелл согласилась сходить со мной на свидание, — вдруг сказал Томас.

Джей едва не подавился элем:

— О… не знал, что ты ею заинтересовался.

Томас допил остатки на дне кружки залпом и серьёзно посмотрел на Джея:

— Вообще я думал, что она тебе понравилась. Довольно долго ждал, когда ты сделаешь первый шаг.

Понравилась? Это звучало так, будто они обсуждали симпатичную одноклассницу, а не коллегу и мага крови, умершую на задании. И Томас, конечно, ошибался.

— Не знаю, с чего ты это взял, — Джей постучал кружкой по столу, привлекая внимание сисястой Лил. — Нелл была… раздражающей, высокомерной и не особо умной, но она умерла, спасая мне жизнь, так что…

Джей замолчал. Это было сложно. Лил обновила напиток в их кружках — Джей старался сосредоточиться на её полных, налитых грудях, на горьковатом запахе эля, на жалобах скрипучего стола.

— Она хотела стать художником, мечтала поступить в Королевскую академию, — сказал Томас после продолжительного и тягостного молчания. — Ей просто нужно были деньги.

— Я знаю. Бедняга Морис тоже планировал доработать ещё пару месяцев, получить хорошую премию в конце года и свалить. Они с семьёй собирались переехать в пригород, вроде хотели купить ферму.

Джей вдруг вспомнил этот разговор недельной давности так чётко, что его затошнило. Смерть давно не навещала полицейских их отделения. Она приходила к ним постоянно — вместе с новыми делами, но уже несколько лет не подбиралась так близко, не вставала в их ряды, не касалась своей бледной рукой их сердец.

Они вспоминали погибших, стучали кружками о стол, приветствовали новых посетителей паба и, кажется, пели что-то тягучее, с бесконечным количеством куплетов. Всё размывалось. Смерть сплеталась с жизнью, поминки — с праздником.

***

В целом замысел удался. Стоило Эдде намекнуть тому самому Мэтту с работы, что она согласна на ужин, как он моментально позвал её на встречу. Эдда старалась не называть это свиданием, хотя дорогой ресторан, парадный костюм Мэтта и букет алых роз явно говорили: «Ещё немного и Мэтт позовёт тебя замуж». Такое рвение пугало.

Зато с помощью другого намёка Эдда заручилась помощью Мэтта насчёт редакционного задания. Он назвал пропажу служительницы Ордена Времени перспективной темой, пообещал Эдде поговорить с шефом о том, чтобы ей дали шанс написать материал. Мэтт также пообещал поделиться с Эддой парочкой советов по работе с полицейскими.

«Они все — те ещё гады, но есть несколько секретов».

Эдда выслушала всё, что сказал Мэтт, милостиво забрала букет роз из ресторана — пришлось выбросить его у ворот Эдленхалле — и стала ждать. Мэтт справился с задачей довольно быстро: на следующий же день шеф вызвал её и дал добро на работу, а чуть позже она получила редакционное удостоверение. Всё это ободряло — Эдда даже составила предсказания для рождённых по месяцам на две недели вперёд.

Правда, Мэтт позвал её встретиться ещё раз, но Эдда сослалась на загруженность по работе. Он выглядел не особо довольным — она бы, наверное, почувствовала раскаяние, если бы не тревога о Триш. Терзающая, не отступающая. С Триш по-прежнему невозможно было связаться, а наставницы Ордена вели себя так, будто ничего не случилось. Фейлоу объяснила Эдде, что стоит говорить всем воспитанницам и служительницам о внезапном отъезде Триш по семейным обстоятельствам.

«Незачем сеять панику, сама понимаешь», — проблеяла Фейлоу.

Эдда не понимала. Именно поэтому сейчас она шла к главному полицейскому отделению Анда-Хелены.

«У них там случилась трагедия, — успел предупредить её Мэтт, неуместно улыбаясь. — Пятеро сотрудников полиции, включая штатного мага крови, погибли на задании. Насколько мне известно из закрытых источников, пытались поймать воровку Линду, когда та обчищала особняк Грофа. Будь готова к холодному приёму».

Вспоминая свою последнюю встречу с этим хамоватым капитаном, Эдда и не надеялась на тёплый приём. Она припоминала все подробности того неприятного разговора, пока шла мимо Центрального рынка — у палаток толпились туристы, приехавшие поучаствовать в празднествах в честь большого королевского бала — и всматривалась в лица полицейских, которые буквально заполонили улицы Анда-Хелены.

Капитан больше не заглядывал в Эдленхалле — видно, был занят поимкой этой воровки, о которой рассказал Мэтт. Или просто пил где-нибудь — с него станется. Тут до Эдды долетел запах свежей выпечки, и она едва не сбилась с курса. И почему все эти хлеба, булочки и багеты так соблазнительны?

Дорога, проходившая мимо Центрального рынка, в этом месте сужалась, будто специально, чтобы подтолкнуть случайного прохожего к рядам со снедью, одеждой, украшениями и другими товарами. Всё тут переливалось, блестело, манило яркими красками. Запахи свежей выпечки, сладостей, жареного мяса сплетались, а голоса зазывал, торговцев и их покупателей сливались в нестройный хор.

— Девушка! Девушка! Хочешь браслетик? — к Эдде подскочила торговка с переносным лотком. — Есть золотистый, как твои волосы!

— Нет, спасибо, — отказалась Эдда, пытаясь пройти дальше.

— Ну, посмотри же, — торговка попыталась схватить Эдду за руку, и та едва успела увернуться.

— Миниатюрные портреты королевской семьи! — кричал зазывала. — Только у нас Летняя королева Аяна I, её брат Эмиль Отрёкшийся или Алый принц, как вам угодно…

Этого зазывалу перебил другой, который от переполнявшей его энергии подпрыгивал на месте:

— Лучшая выпечка! Только у нас! Рецепты всех стран Союза! Атальский хлеб, разноцветные исмирские булочки…

Эдда ускорила шаг, пытаясь пробиться сквозь толпу. Людей было слишком много — они возникали из ниоткуда, толкали её, кричали, ругались, некоторые выдыхали ей прямо в лицо, и Эдда морщилась. На её песочный плащ наступили, и Эдда едва не упала.

«Скорее. Скорее. Мне нужно торопиться. Идиоты! Чего вы тут столпились!»

Злоба охватила Эдду, когда какая-то толстуха встала прямо перед ней, явно не желая отодвигаться.

— Да какого Нестуса?! — прокричала Эдда, поминая первого мага крови — жители Ренгота всегда использовали его имя как ругательство. Взывая к Временному потоку, Эдда резко вскинула руку вверх.

Это была простейшая манипуляция, приправленная раздражением, накопившимся за дни с исчезновения Триш.

Толстуха вскрикнула и отлетела прямо в толпу. Кто-то завизжал, неказистый мужичок тыкнул пальцем в Эдду:

— Ванхале!

Эдда знала это слово, это ругательство. «Ванхале» — так в Исмире называли одарённых: девушек, способных взывать к силе Времени, и магов крови.

— Да, ванхале, — криво ухмыльнулась Эдда. — И ванхале нужно пройти.

С ней больше никто не спорил, толпа замерла. Внезапно на лицах некоторых появилось странное выражение — злорадства, торжества.

— Что здесь происходит? — голос раздался прямо за её спиной.

Мужичок, обозвавший Эдду, засмеялся. Она раздражённо цокнула языком и повернулась — перед ней стоял полицейский: светловолосый, с выразительными голубыми глазами и полноватыми для мужчины губами. Он скорее походил на праздного аристократа, избалованного вниманием женщин (возможно, не только женщин), чем на служителя порядка. Род его занятий выдавала только фирменная куртка с жёлтыми орлами на рукавах.

— Она на меня напала! — тут же закричала толстуха, которая подошла поближе, завидев полицейского. — Она… — толстуха явно хотела обозвать Эдду, но потом подобрала нейтральное слово. — Из одарённых.

Красавчик обернулся к Эдде, окинул её заинтересованным взглядом:

— Пользуетесь магией крови?

Эдда отрицательно покачала головой.

— Я из Ордена Времени. Воспитанница, — уточнила она.

Толстуха сразу как-то сникла. Причастных к Ордену в народе уважали и боялись, куда больше, чем магов крови.

Красавчик покачал головой:

— Если это так, то ваше поведение вдвойне неприемлемо. Или Орден теперь разрешает нападать на ни в чём неповинных людей? Пройдёмте в отделение, — он обернулся к толстухе. — И вы тоже.

Та вдруг отрицательно покачала головой:

— Нет… я… не буду ничего писать против орденки.

«Орденка» — давно Эдда не слышала этого простонародного обращения.

Толстуха добавила:

— Но пусть извинится и пообещает помолиться за меня и мою семью.

А, вот в чём дело — люди считали, что молитвы всех причастных к Ордену, не только жриц, имеют особую силу. Эдда уже и забыла об этом. На самом деле, сейчас, когда обиженная ею женщина решила не идти в отделение и просила о небольших уступках, на Эдду накатилось чувство вины.

«Истеричка», — обозвала себя Эдда и, ощущая на себе десятки взглядов, склонила голову перед женщиной.

— Простите меня за мой недостойный поступок, — она подбирала слова, думая о том, чтобы сказала бы в такой ситуации Триш. — Орден велит использовать силу во благо всех людей, я же поступила неверно, в чём раскаиваюсь.

Полное лицо женщины расплылось в мягкой улыбке, она дотронулась до волос Эдды, отсылая ту к ещё одному старому поверью: коснись локонов орденки и получишь здоровье, силы, счастье.

— Я прощаю тебя. Меня, кстати, зовут Маргит.

— Эдда.

Под пристальным взглядом полицейского-красавчика они обменялись ещё парой фраз. Кто-то в толпе присвистнул, разочарованный таким исходом дела. Вскоре люди перестали обращать на них внимание, забыв об этом инциденте. Маргит сказала Эдде, что идёт за продуктами для большого семейного ужина, ещё раз взяла с неё обещание о молитве и исчезла в толпе.

Заметив, что полицейский тоже собирается отойти, Эдда окликнула его.

— Что такое? Всё же хотите понести наказание?

Неуместный тон — он действительно решил пофлиртовать сейчас, или всегда говорит вот так?

— Мне нужна ваша помощь. Я ищу… — Эдда помедлила, пытаясь вспомнить фамилию полицейского-хама. За прошедшие дни она несколько раз находила её в архивах памяти и снова теряла. Хорошо, хоть имя у него было распространённое. — Ищу Джея. Капитана Джея… Гасье, кажется.

— Гансье, — поправил её красавчик. — И зачем он вам понадобился?

Эдда постаралась вложить в свой голос побольше внушительности и серьёзности:

— Я работаю в «Вестнике Анда-Хелены», и у меня редакционное задание по поводу одного дела, которым занимается капитан…

«Да что за дурацкая фамилия!»

— Гансье, — снова подсказал красавчик. — Хорошо, я отведу вас к Джею. Я, кстати, Томас Норбан. Тоже капитан.

— Эдда Гартман, — представилась она.

Вслед за Томасом Эдда нырнула в один из входов рынка — её тут же обдало ароматами вергольской кухни. Народ без страны предпочитал очень пряные и очень острые блюда. Порой Эдде казалось, что так вергольцы, славившиеся своим непримиримым, тяжёлым характером, отсеивали недостойных: «Из-за нашего супа у тебя на глазах слёзы — уйди прочь, не место тебе среди нас».

— Тянет на вергольский супчик? — спросил Томас, выдавая себя с головой: только люди, сторонившиеся экстремальной вергольской кухни, считали, что тамошние блюда можно назвать супчиком.

Вслух Эдда сказала только:

— Нет, не сейчас.

Они миновали шатёр, раскинутый вергольцами, и оказались около длинного ряда с украшениями ручной работы. Если бы Эдда пришла сюда за покупками, то обязательно взяла бы себе очередные серьги, а Триш — кулон. Она их обожала.

«Монике можно было бы послать браслет или брошь, а вот Майю таким не порадуешь».

Мысли о подругах и тех временах, когда они обменивались подарками (самые внушительные дары готовили на День рождения основательницы Ордена Анда-Ксении и на День создания Ордена Времени), так увлекли Эдду, что она не услышала очередной комментарий Томаса. Пришлось извиняться и переспрашивать — этот парень пока был ей нужен.

— Просто сказал, что не слышал раньше о воспитанницах Ордена Времени, работающих в редакциях.

— Мир меняется.

За бесконечным рядом украшений Эдда увидела Джея. Он сложил руки на груди и смотрел на торговок так, точно подозревал их в самых ужасных преступлениях. Джей посуровел ещё больше, когда заметил Эдду с Томасом. Несколько грубых морщин пересекли его лоб.

— А она что тут делает? — спросил Джей у Томаса.

Эдда опередила красавчика:

— Она пришла по редакционному заданию. Я буду участвовать в расследовании исчезновения моей подруги Триш, а когда мы её найдём, напишу материал, — вспомнив советы Мэтта Эдда добавила. — Статью об успехах нашей доблестной полиции.

Она улыбнулась, надеясь, что выглядит очаровательно. Судя по взгляду Джея, на него её чары не распространялись. И всё-таки он воздержался от неприятных и ожидаемых комментариев. Сказал только:

— Вот как. И есть документ?

Эдда кивнула, вытащила из кармана плаща сложенный в несколько раз листок и передала его Джею. Тот развернул бумагу и вчитывался в неё так долго, что Эдда едва удержалась от вопроса, знает ли он вообще алфавит. Мало ли.

Наконец Джей вздохнул и сказал:

— Ладно, хочешь таскаться со мной — таскайся, — выражение его тёмно-серых глаз невозможно было понять. Эдда ожидала борьбы, оскорблений… Возможно, дело в той трагедии, о которой ей говорил Мэтт? Джей тоскует о погибших товарищах, и ему не до перепалок?

— Хорошо… спасибо.

— Только будешь во всём слушаться меня, как и написано вот тут, — он постучал указательным пальцем по листку, который всё ещё сжимал.

Эдда кивнула — она ничего не могла обещать.

— Это серьёзно, — голос Джея прозвучал как-то замогильно. — Очень серьёзно. Надеюсь, ты хороша в этих ваших фокусах и сможешь в случае чего постоять за себя.

«Фокусы!» — Эдда едва не задохнулась от возмущения. Только пустой мог назвать связь с Временным потоком фокусами. Нет, она, конечно, сочувствовала ему прямо сейчас, но всё же…

Тут вмешался Томас:

— Уверен, она всё поняла, — он подмигнул Эдде.

Она подарила ему сиюминутную улыбку и снова сосредоточилась на Джее:

— Когда начнём?

— Приходи завтра с утра в отделение. Часов в восемь сможешь?

«Как же рано…»

— Да, конечно.

Они попрощались — Джей явно не был настроен на разговор, хотя Эдду интересовало, выяснил ли он что-то по делу Триш за прошедшее время, расспрашивал ли ещё её мужа? Она пообещала себе, что задаст все эти вопросы завтра, и направилась в Эдленхалле. На пять вечера было назначено занятие у Стоун для отстающих.

«Не такая уж я и отстающая», — утешила себя Эдда, потом закрыла глаза и, согласовавшись с Временным потоком, выяснила, долго ли ещё до занятия.

Сейчас 16:20 — значит, сорок минут.

Времени вполне хватало на то, чтобы порадовать себя… например, одними из тех серёг, которые блестели на крайнем прилавке. А ещё булочкой с повидлом — лучше всего, вишнёвым.

Глава шестая. «Незнакомец»

Второй завет. Воспитаннице Ордена подобает быть скромной и благочестивой, ибо только таких дочерей Время примет в свои объятия. Силу Времени нельзя применять для изменения внешности, ибо это естественный дар.

«Заветы Ордена Времени, составленные Анда-Ксенией и одобренные Анда-Марией, Анда-Полиной и Анда-Майей».


В доме семьи Фрейзель все жили по давно заведённому порядку. Раньше всех вставала Марта, комната которой находилась в маленькой пристройке. В 5:30 служанка начинала готовить завтрак: как правило, в него входили овсяная каша с кусочками фруктов, варёные яйца, поджаренный хлеб, домашний йогурт, свежеиспечённые коржики на молоке, кофе. Ровно в 6:00 поднималась с постели тётя Гарриет — она умывалась, делала зарядку и сразу шла проведать сестру. К 6:30 Гарриет спускалась в столовую, а через полчаса уходила из дома — перед этим она, как правило, ещё раз заглядывала к Летиции. В 7:00 в столовую приходил отец Моники Вендел. Он собирал на поднос то, что Лети легко могла прожевать, добавлял к этому набору пару лекарств и уходил к жене. Возвращался он минут через 30–40 и сам приступал к завтраку. К этому моменту Марта доставала из печки новую порцию коржиков — золотистых и горячих, а также варила ещё кофе.

После завтрака Вендел снова заходил к жене, а потом — если дело было в тёплое время года — начинал работать в саду. В 11:00 Марта бралась за приготовление обеда, состоящего из наваристого супа, обязательного атальского хлеба, овощного салата, мясного рулета или отбивных с картофелем. Через час домой заглядывала Гарриет — она повторяла те же действия что и утром: сначала забегала к Лети, потом ела, затем снова заходила к сестре и убегала на работу. К 13:00 в столовую наведывался Вендел, который составлял блюда на поднос, поднимался к жене, кормил её, а потом уже и сам обедал. После этого он, как правило, уходил к себе и предавался любимому занятию: вырезал фигурки из дерева — некоторые даже на заказ.

На ужин… всё проходило примерно так же, разве что Гарриет никогда не ела по вечерам, Летицию перед сном обтирали губкой, а раз в три дня — мыли. После всех этих процедур Марта подавала чай, и они с Венделом около часа играли в карты и лакомились домашними конфетами или другим десертом. Почему Марта считала такое времяпровождение допустимым, а называть Монику по имени отказывалась, было загадкой. Для Моники, конечно. Никого другого этот вопрос не интересовал.

В доме семьи Фрейзель вообще редко задавали вопросы: разве что о самочувствии Летиции. Всё остальное было давно определено.

Моника изнывала от скуки.

Даже в последние годы в Эдленхалле она не жила по чёткому расписанию — от готовящихся к экзамену этого не требовалось. Никого уже не волновало, где воспитанница позавтракает, если пропустит общую трапезу. Полагалось только посещать указанные в табеле занятия и возвращаться в замок до закрытия ворот. Несложные правила.

«Эдда бы со мной поспорила», — улыбнулась про себя Моника, которая стояла на коленях перед маленькой грядкой пионов и очищала землю от сорняков. Она могла бы справиться с задачей, обратившись к Временному потоку, но тогда дел сразу станет меньше, а это опять же означало одно — смертельную скуку.

В доме, который не ощущался по-настоящему родным, Моника просыпалась к десяти, под замаскированно-недовольным взглядом Марты съедала остатки завтрака (Моника бы всё равно не смогла вместить в себя все входящие в трапезу блюда), заходила к матери, чьё состояние не улучшалось, иногда брала с собой книгу и читала ей вслух. Потом Моника выходила в сад к отцу, выполняла очередное несложное поручение, поднималась к себе, снова читала… Голод просыпался часам к двум-трём дня — Моника спускалась в столовую, после опять заглядывала к матери, читала, иногда заходила к отцу и смотрела, как тот управляется с ножом и скобелем. Вечером она заставляла себя немного поговорить с Гарриет, которая очевидно ждала этого. Пару раз они вместе обтирали Летицию губками — угнетающее занятие. Ужинала Моника примерно в то время, когда отец и Марта садились за карты, иногда она присоединялась к ним, пару раз даже выиграла. Перед сном Моника снова читала, уже помывшись и завернувшись в слишком тёплое одеяло.

Дни сливались, и Моника не могла поверить в то, что живёт тут меньше недели. По её ощущениям — как минимум месяц.

Избавив грядку с пионами от сорняков, Моника села на дорожку рядом с клумбой и вытянула ноги. День был до странности жарким, томным, будто Моника приехала домой не в начале осени, а где-то в середине лета. Вчера отец и Марта обсуждали погоду за поздним чаепитием.


«— Такая жара обернётся холодной зимой, — серьёзно сказала Марта.

— Да что ты знаешь. Каждому атальцу известно: после жаркой осени жди тёплой зимы, — ответил отец.

— Атальцы всегда верят в лучшее, — заметила Марта и начала тасовать карты.

Тон её последнего замечания подтвердил то, о чём Моника думала уже несколько дней: Марта стала для отца не просто служанкой, а другом. Учитывая характер тёти Гарриет, это было скорее хорошо, пусть всё-таки и странно».


Моника вернулась к этим мыслям сейчас, греясь под солнечными лучами. На днях она связывалась с Эддой и Майей. Первая рассказала, что будет повсюду сопровождать этого неумелого полицейского — добыла разрешение от редакции. Вторая ничего толком не сообщила: только то, что её как врачевательницу привлекли к важному делу, и у неё всё хорошо. Майя почти не владела иными манипуляциями, кроме медицинских, поэтому связь поддерживалась полностью за счёт сил Моники — было тяжело, и разговор, как всегда, оказался коротким.

Без своих исследований и разговоров с коллегами, Моника скучала по Майе больше обычного. Да и по Эдде — тоже. И Триш…

Моника привыкла соревноваться с Триш, на их курсе они были самыми блестящими воспитанницами. Ещё Триш всегда казалась Монике такой чистой, почти неземной, её не волновало внимание юношей, она хотела только скорее стать служительницей, полностью отдать свою жизнь Времени. По крайней мере, Триш убеждала всех в этом. И вот — у неё есть муж.

«Ужасно интересно, какой он. И если он муж, то они, наверное…» — Моника покраснела и, отгоняя от себя неподобающие мысли, встала с земли и пошла к дому по петляющей среди клумб дорожке.

К счастью, в доме пахло пирожками с ягодой — отец вчера попросил Марту испечь их.

«Да, попросил, а не велел, — подумала, вспомнив тот разговор, Моника. — Он действительно считает её своим другом».

Сладковатый, манящий запах избавил Монику от соблазнов другого рода. Она вдохнула полной грудью, а потом поднялась к себе,чтобы обтереться и переодеться.

— Красивое платье, — оценил отец, который зашёл в дом, чтобы немного освежиться. Он прямо в коридоре пил ледяную воду из большого гранённого стакана, и капли застревали на его колючих коротких усах.

Вендел снял соломенную шляпу, в которой обычно работал на улице, и провёл по волосам — чёрным, с заметной проседью:

— Отрасли. Пострижёшь отца?

Моника улыбнулась:

— Попробую.

Он кивнул на вход в столовую:

— Чувствую, хочешь украсть пару пирожков?

— Да. С вишней.

— Лети любит пирожки с вишней. Может, попробуешь покормить её?

«Нет», — хотелось ответить Монике, но она сдержалась, зная, что отец не это хочет услышать.

— Хорошо, а она ведь вроде недавно приняла лекарства… ей уже можно есть?

— Да, — отец поставил пустой стакан на маленькую тумбочку в коридоре и, улыбнувшись Монике, вышел.

Она тяжело вздохнула и пошла в столовую за пирожками.

***

Летиция с трудом съела маленький кусочек пирожка с вишней. Моника наблюдала, как больная двигает челюстями — медленно и неумолимо. К горлу подобралась тошнота. В комнате Летиции снова стоял тяжёлый запах, и от этого Монике было ещё хуже.

«Может, дать ей ещё кусочек? Я же хорошая дочь».

Посомневавшись, Моника всё-таки отломила ещё немного от пирожка, положила угощение в ложку и ткнулась ею в рот матери. Отец и Гарриет порой кормили Летицию с рук — Моника передёрнулась, вспомнив об этом.

Летиция не сразу открыла рот, но потом всё же захватила кусок с ложки и опять стала двигать челюстями. Моника скривилась и отвернулась. Тут раздался странный хрип — кусок явно пошёл не в то горло. Лицо больной исказила судорога, она будто пыталась вдохнуть и не могла…


«— Подавилась? А я говорила тебе есть аккуратнее. Ты меня не слушаешь. Ты никогда меня не слушаешь. Ты виновата, виновата сама, ты… это всё ты!

— Что происходит? — отец ворвался в комнату вовремя, схватил Монику, перевернул и стал трясти её, точно куклу.

— Это всё она, Вендел! Она виновата! Я говорила, говорила… — Летиция перешла на крик, а потом надрывно зарыдала».


Летиция задыхалась. Монику бросило в жар — острые ногти непроизвольно вонзились в ладони.

— Ты сама виновата, — прошептала Моника, а потом, нащупав Временной поток, буквально вырвала застрявший кусок наружу. Он отлетел на постель. Летиция выглядела потрясённой. Она закашлялась — надо было взять стакан и кувшин на тумбочке, налить воды, напоить.

Надо.

— Это всё ты, — повторила Моника, обняв саму себя, и заплакала.

***

Пирожки, которые Моника отложила для себя, остались нетронутыми. Приведя мать, и её постель в порядок, Моника ушла к себе и прилегла. Она не смогла бы описать свои чувства, даже если бы очень хотела. Да и в любом случае — зачем? В этом доме все давно решили, кто тут жертва.

Наверное, они правы.

Она надула губы, а потом представила, как нелепо выглядит, и рассмеялась. Почти безумно. От этого звука Монике стало не по себе. Слишком часто она его слышала — раньше.

Сон пришёл не сразу, но стал облегчением. Из приятного небытия Монику выдернуло чувство голода — настойчивое и злое. Открыв глаза, Моника обнаружила, что комнату уже заволокла темнота.

«Проспала почти весь день, значит».

Завтра тётя Гарриет устроит ей разнос за такое поведение: спать положено ночью, а днём надо работать или хотя бы делать вид, что работаешь. Мысленно показав тётке язык, Моника хорошенько потянулась и встала с кровати. Она взглянула на тарелку с пирожками, которые больше не вызывали у неё аппетита, и поморщилась. Обидно.

Стараясь двигаться бесшумно, Моника спустилась вниз. Её комната была последней в коридоре на втором этаже и соседствовала с тётиной. Не хотелось разбудить Гарриет сейчас и нарваться на лекцию.

Желудок сердито забурчал, не понимая, почему хозяйка медлит. Моника пошла быстрее, тысячу раз прокляла скрипучую лестницу и прислушалась. В столовой было тихо. Открыв дверь, Моника убедилась, что отец и Марта уже разошлись по своим комнатам. На столе кто-то — наверняка, папа — заботливо оставил тарелку с едой. Две большие котлеты с подливой, мягкая картошка и пристроившийся на краю тарелки ломоть атальского хлеба. Жаль, уже подсох.

Моника поела с удовольствием, хотя еда и остыла. Желудок был рад и перестал издавать странные звуки.

Грязную тарелку она оставила на столе — Марта завтра уберёт, — подумала подняться к себе и остановилась.

«Нет, не хочу опять в комнату. Что если…».

Этим летом в Хоунже Моника пристрастилась к ночным прогулкам. Она часто в одиночку покидала общежитие и шла к располагавшейся неподалёку набережной. Людей встречалось немного, а ласки тёплого ветра были особенно приятны в часы, когда предназначались только для неё одной.

В Анда-Марии Монике не доводилось выбираться из дома ночью, но почему бы не попробовать? Её будто что-то тянуло на улицу — наверное, желание сменить обстановку, вырваться из этих комнат, наполненных картинами прошлого.

«Я никогда не бываю одна, со мной всегда Время», — вспомнились Монике слова Майи. Та, правда, придавала им религиозное значение и, кажется, ещё тогда упомянула Анда-Хелену или Анда-Майю, но Моника понимала эту фразу иначе.

«Со мной всегда Время — значит, никто не может навредить мне. Время даст мне силу». Пусть Мон обладала не самой крепкой связью со Временем, всё-таки это было намного больше того, чем владели пустые или даже маги крови.

Да и о каких опасностях можно говорить в Анда-Марии? Самым громким происшествием последних лет было ночное купание, устроенное компанией подростков недалеко от дома местной жрицы. Помнится, Гарриет сверлила отца взглядом, когда он пересказывал этот случай и громко смеялся.

Подбодрив себя, Моника нашла ключ от дома на тумбочке, вышла за дверь и заперла её. После этого Моника позволила своим ногам просто идти куда-то. В Анда-Марии всё равно невозможно заблудиться. Ночь была приятно прохладной, с набегающим порой ветерком, с редкими звёздами, усыпавшими небосклон.

Тишина. Спокойствие. Они проходили сквозь Монику, укутывали её, заставляя забыть всё плохое, мрачное, терзающее. Она пересекла дорогу, по которой днём проезжали повозки, прошла мимо выстроившихся рядом друг с дружкой домов старожилов Анда-Марии — истинных атальцев, как бы сказал отец, — и повернув налево, направилась к реке. Трава касалась её ног, повсюду слышалось размеренное кваканье лягушек — они будто пели известную только им песню, отбивали невидимый ритм. Моника подняла голову, подставляя лицо очередному порыву ветра, наслаждаясь этим решительным касанием. С небосвода на неё смотрела успевшая пополнеть только наполовину луна, робко перемигивались звёзды. Моника закрыла глаза, открываясь Временному потоку. Обычно, чтобы нащупать, поймать его требовалось усилие. Конечно, после прохождения обряда Время всегда приходило к ней быстрее, чем в ученические годы, и всё же нужно было звать его, уговаривать, дотягиваться. Сейчас в ночном мире, где каждый звук становился частью неведомой, завораживающей мелодии, Моника иначе ощущала поток Времени: он лился сквозь неё, сквозь подросшие стрелки травы, сквозь маленьких скользких лягушек, сквозь ничего не подозревающих горожан, мирно спящих в своих постелях… Такого не случалось в оживлённом даже ночью Хоунже. Это было нечто новое для Моники. Прекрасное. Непередаваемое. Удовольствие затопило её, ноги подкосились — Моника упала на колени в траву. Ещё немного и случится что-то важное. Она поймёт. Придёт. Осознает.

— Великое Время, Анда-Хелена и все анды… — шептали её губы, не спрашивая разрешения у хозяйки.

— Помогите! — крик ужаса ворвался в мир Моники, беспощадно разорвал связь со Временем, не дал насладиться до конца.

Мон моргнула, пытаясь понять, что происходит. Возвращение к реальности давалось нелегко, а повторяющиеся крики вызывали раздражение.

Она нахмурилась.

«Нельзя. Так нельзя. Надо помочь».

Моника заставила себя встать с колен, а потом заметила приближающийся силуэт. Видно, этот человек и кричал. Его тяжёлое дыхание, его страх заполняли всю поляну, разбивали ночную симфонию. Моника решительно пошла ему навстречу, ощущая легкое покалывание в ногах, с сожалением отрекаясь от так и не явившегося к ней откровения.

— Там… там… — незнакомец, оказавшийся молодым парнем, остановился рядом с Моникой, согнулся пополам и несколько раз шумно выдохнул. Длинные кудрявые волосы упали ему на лицо.

— Что там? — спросила она, ощущая, как по телу разливается тревога.

Парень распрямился — он был на голову выше Моники, худой.

— Кое-что не для женских глаз, — наконец ответил он. — Прости, я не подумал, что могу напугать тебя. Надеялся столкнуться с каким-нибудь полицейским.

— Полицейским? — удивилась Моника. — Анда-Марию никто не патрулирует по ночам.

— О! — парень ударил себя по лбу. — Я совсем забыл. Как глупо… Я Адам Лоут, — представился он немного погодя. — Перебрался сюда из Ильтона около года назад.

— Вот как!

Когда-то Ильтон был для Моники чем-то вроде детской страшилки — беднейшая страна Союза, зависимая от своих соседей, в первую очередь от Ренгота. Говорили, что там до сих пор распространены ужасные обычаи вроде забивания камнями девушек, потерявших невинность вне брака. Знакомство с Андре на работе показало, что не все ильтонцы — дикари. Этот Адам тоже выглядел вполне… нормально.

«Ага-ага, просто нормально».

— И что ты там увидел? Что тебя напугало? — спросила Моника, которую отвлекали высвеченные луной точеные скулы Адама. Ещё у него был идеальный прямой нос.

«Мечта, а не нос», — вздохнула про себя Моника, в который раз жалея о том, что силу Времени нельзя было применить для изменения внешности. Тогда Моника бы избавилась от массивного недоразумения с горбинкой, торчащего посреди её лица, и заменила бы его приличным, аккуратным носиком.

Тем временем Адам уже что-то говорил.

— …и я поищу кого-нибудь. Тебе, правда, не стоит это видеть. И ходить по ночам в одиночку, кстати, тоже.

«Смешной».

Моника улыбнулась и прикрыла глаза, призывая силу Времени для небольшого трюка. Раз он из Ильтона, то, возможно, никогда не видел манипуляций, применяемых женщинами из её Ордена. В Ильтон в основном ездят врачевательницы и жрицы, да наставницы-наборщицы из Эдленхалле заглядывают иногда.

— Всё в порядке. Я из Ордена Времени, — в правой ладони Моники заплясали языки пламени. — Меня сложно испугать. Я, кстати, Моника Фрейзель.

— Ох! — его глаза, цвет которых трудно было разобрать при свете луны, лучились удивлением. — Я… я слышал, конечно, но никогда не видел. Это… потрясающе! И… приятно познакомиться, пусть и при таких обстоятельствах.

Его восхищение было таким приятным. Моника улыбнулась, но потом, опомнившись, спросила:

— Так, пойдём туда? Что там?

Адам кивнул и быстро зашагал туда, откуда совсем недавно убегал. Моника, погасив вызванное пламя, едва поспевала за ним. Она с опозданием поняла, что так и не сказала «спасибо» за его искреннее «потрясающе!», а сейчас это было уже неуместно.

Через минут пять интенсивного забега они оказались у реки, носившей одно имя с городом. Адам легко спрыгнул с резкого склона на песок. Моника последовала за своим новым знакомым, не воспользовавшись галантно предложенной им рукой.

«И зря. Эдда бы наверняка повела себя иначе». Эдда всегда умела общаться с мужчинами, и…

— Ооо! — испуганный крик сорвался с губ Моники, когда она увидела у воды тело. Игривые мысли исчезли, ночная мгла вокруг будто стала плотнее.

Пересилив себя, Моника подошла поближе и опустилась на колени. Перед ней лежала мёртвая старуха — сморщенное, точно залежавшееся яблоко, лицо скривилось в муке, в раскрытом в предсмертном крике рту не хватало зубов. Моника немного отодвинулась и, снова призвав пламя, осмотрела старуху. На её теле не было видно порезов или синяков, только пальцы рук и ног застыли в судороге.

— Тут и правда нужно позвать полицию.

Адам подошёл к Монике, наклонился:

— Да, я понимаю теперь. Это было глупо… приводить тебя сюда. Просто я раньше никогда не видел мёртвых, понимаешь?

Моника кивнула. И она не видела. Но смерть была не худшим из того, что могло случиться с человеком — этому её научили истории из жизни основательниц Ордена. Моника ещё раз посмотрела на лицо старухи, попробовала отвлечься от глубоких морщин-борозд: тонкий нос, мясистые губы, кажется, и лоб когда-то был высоким, чистым… И тут смутное тревожное чувство охватило Монику — дышать стало труднее.

«Почему… почему мне кажется, что я её знаю?»

Моника зажмурилась, чтобы прогнать наваждение, а призвала воспоминание.


«— Ты такая красивая, Лана! Как думаешь, мой нос может стать таким же хорошеньким, как твой?

Монике — двенадцать. Она стоит перед старшей воспитанницей, которую выбрала себе для обожания и подражания (миадой) — Ланой — и завороженно смотрит, как та с помощью манипуляций строит из воды в фонтане большой замок — Эдленхалле.

Лана улыбается снисходительно и покровительственно:

— У тебя тоже чудесный носик, прелесть моя, — она изгибает пальцы, чтобы вылепить из податливой воды ещё одну остроконечную башенку, а потом резко меняет их направление…

Струя воды бьёт Монике в лицо, и обе девушки смеются».

Смех Ланы звучал в голове Моники с ужасающей явственностью. Лана… Лана.


«Ты очень-очень красивая, но есть кое-что, чего ты всегда стыдилась. Твоя тайна».

Моника случайно узнала о ней — ворвалась в комнату своей миады, когда та переодевалась. Подбежала к Лане со спины, чтобы отдать розу, поддерживаемую с помощью манипуляции Моники… и застыла, заметив, как пристально Лана разглядывает что-то на своей правой руке.

Это была большая, выпуклая волосатая родинка, расположившаяся практически на запястье. Лана смотрела на неё с отвращением — возможно, проклинала Заветы Ордена, гласившие, что облик послушницы должен быть естественным, то есть нельзя применять силу для манипуляций со внешностью. Сейчас Моника приписывала Лане такие мысли — тогда просто попятилась назад, понимая, какой ужасный проступок совершила. Вот почему её миада всегда носила платья с длинными рукавами. Вот почему…

Взгляд Моники скользнул к запястью правой руки старухи. На тёмной сморщенной коже отчётливо виднелась крупная родинка.

— Не может быть… — пробормотала Моника.

Это ошибка. Не более того. Совпадение. Но лицо, лицо… если приглядеться повнимательнее, если стереть с него морщины и старческие тёмные пятна, то так легко увидеть её.

— Лана, — выдохнула Моника, всё больше убеждаясь в своей правоте.

Она коснулась руки старухи, и тут же почувствовала, как сморщенная кожа рассыпается.

— О, Нестус! — Моника испуганно зажала себе ладонью рот.

Тело, ещё секунду назад лежавшее перед ней, обратилось в пепел. Набежавшие на берег волны захватили его и унесли прочь.

Моника села на песок, пытаясь понять, что всё это значит. В голове гудело. Образ Ланы — её красивой миады — сливался с воспоминанием о теле старухи. Что это, как это, почему…

— Моника.

Она вздрогнула, почувствовав чужую ладонь на своём плече, услышав вкрадчивый низкий голос. Не сразу пришло понимание, что это Адам — её новый знакомый.

— Я… я… забыла, что ты здесь, — призналась Моника. Её трясло, и Моника обхватила себя руками.

Он убрал ладонь с её плеча и присел рядом.

— Это… это было жутко.

Моника кивнула.

— Ты… — Адам помедлил, налетевший ветер спутал его длинные волосы. — Понимаешь, что случилось?

— Нет.

И когда он спросил, может ли Моника что-то сделать с помощью своей силы, она ответила так же.

«Нет, нет, нет. Я ничего не понимаю и ничего не могу. Легко призывать пламя и рисоваться перед красивым парнем, а понять всё это…».

Она вздохнула и закопалась рукой в песок. Что-то страшное произошло в тихой и уютной Анда-Марии. Зло проникло в этот провинциальный, медлительный городок, а он успел только моргнуть, укутаться речными волнами, спрятать голову под порывами ветра.

— Я что-нибудь придумаю, — наконец сказала Моника, повернувшись к неподвижно застывшему, похожему на памятник древности Адаму. — Меня сюда привели Время и Анда-Хелена — значит, я смогу что-то сделать.

— Мне казалось, это я привёл тебя сюда, — робко улыбнулся Адам. — Но я в любом случае помогу тебе. Можно?

И Моника кивнула.

Глава седьмая. «Долгий путь»

Девятый завет. Сердце жрицы должно быть полно смирения, сердце врачевательницы — сострадания, сердце воительницы — справедливости, а сердце наставницы — терпения.

«Заветы Ордена Времени, составленные Анда-Ксенией и одобренные Анда-Марией, Анда-Полиной и Анда-Майей».

Адам предложил встретиться на следующий день в одиннадцать утра у единственного полицейского участка Анда-Марии. Моника согласилась, ожидая, что из-за утомивших её волнений ночи будет спать долго и крепко. Она ошиблась — сон не приходил, вместо него Монику преследовали воспоминания о Лане — какой она была красивой, какой гордой и сильной, — о её теле, найденном на берегу и… об Адаме. Его обволакивающий голос вновь и вновь звучал в голове Моники. Он обещал помощь. И что-то ещё.

Моника краснела и всё твердила: «Он будет моим другом». Как Андре. Но её приятель из академии Хесельхоф был совсем не похож на Адама. Андре казался немного смешным, неуклюжим — Моника воспринимала его как ещё одну подругу. А Адам… загадочный незнакомец, появившийся перед ней в лунную ночь. Ещё в Эдленхалле Моника тайком читала подобные истории: про служительницу Ордена и таинственного красавца, который в зависимости от фантазии автора оказывался принцем, знаменитым артистом, великим воителем… Истории, строго запрещённые наставницами, переписывали от руки и распространяли под величайшим секретом. Подруги подтрунивали над Мон из-за этого. Майя обычно хмурилась, когда речь заходила о таких историях, Триш мягко улыбалась, показывая, что не осуждает, но и не одобряет. А вот Эдда… Моника не удивилась бы, если бы оказалась, что подруга сама их и писала.

Мысли крутились в голове Моники, не давая ей спать. Усталость взяла своё уже под утро, когда за окном начало светать. Обратившись к Временному потоку и с трудом уговорив его, разбудить её в 9:30 утра, Моника всё-таки уснула.

Сны её были куда менее сладкими, чем хотелось. Вместо Адама Моника снова и снова видела труп Ланы-старухи на берегу. Изуродованное старостью тело поднималось и преследовало Монику, бежало за ней, тянуло свои руки к её лицу, и жуткая родинка всё разрасталась, наваливаясь на Монику…

Она вырвала себя из кошмара и слабо охнула. Ужасно. Просто ужасно. Было девять утра, но Моника не стала пытаться уснуть на полчаса. Вдруг снова приснится что-то такое… Моника взяла из шкафа длинный цветной халат, который раньше принадлежал то ли матери, то ли тётке, завернулась в него и спустилась в столовую. Как и ожидалось, на столе её ждала еда: два варёных вкрутую яйца, остывшая овсяная каша с бананом, молочные коржики и холодный кофе. Моника съела яйца и несколько коржиков, запив их потерявшим вкус напитком. К каше, утратившей всякую аппетитность, она не притронулась.

После этого Моника поднялась к себе и долго, мучительно собиралась. Старое зеркало туалетного столика показало ей уставшую, явно невыспавшуюся девушку. Моника недовольно посмотрела на помятое после сна лицо, на недостаточно яркие губы, на волосы, напоминающие солому… И этот устрашающий нос, который выпирал из её лица так, точно стремился оторваться и умчаться на свободу.

«Да уж…» — недовольно протянула она, села на истрёпанный пуфик, достала из ящичков столика баночки с косметическими средствами и принялась накладывать макияж. Это отвлекало от ужасных снов, вида холодной каши, который сегодня с утра показался Монике особенно отвратительным, и от Адама.

«Не особо он и загадочный, — думала Моника, вбивая в кожу средство, призванное выровнять её тон. — Испугался найденного на берегу трупа. Мальчик».

Работа над собственным лицом так увлекла Монику, что, удовлетворившись наконец результатом, она обнаружила ужасное: было уже 10:45. Выругавшись, Моника открыла шкаф, натянула бело-синее платье в клетку, которое едва доставало до колен, и оперативно обувшись, выбежала из дома.

Неожиданно на улице оказалось гораздо прохладнее, чем вчера. Хотя небо над Анда-Марией по-прежнему было ярко голубым, сочным, то и дело налетавший ветер ощущался зябко, а солнце не грело с таким азартом, как день назад. Стремительно шагая к полицейскому участку, находившемуся в паре кварталов от её дома, Моника вспоминала атальское поверье о том, что внезапная смерть всегда портит погоду. Раньше Моника воспринимало это скорее, как метафору, но теперь…

«Как же холодно!»

Короткие рукава платья совсем не защищали руки от ветра, который к тому же всё время норовил задрать Монике юбку.

«Я неудачница», — тоскливо подумала она.

— Привет! — уже знакомый тёплый голос прервал мысли Моники.

Адам стоял прямо перед ней, а она и не заметила… Теперь же Моника смотрела на него во все глаза, и каким он был! Ночь скрадывала красоту Адама, точно хотела оставить себе такую прелесть, зато день оказался куда более щедрым. Во вьющихся волосах Адама, доходящих до лопаток, цвета тёмный блонд, играли солнечные лучи — очень хотелось потрогать их. Глаза Адама будто впитали яркость неба, они были такими невозможно голубыми на белом, аристократическом лице. Прямой, точно вырезанный лучшим архитектором нос, острые скулы, розоватые губы, слегка пухловатые.

Что такой красавчик вообще забыл в Анда-Марии? Моника так засмотрелась на него, что не сразу вспомнила о необходимости поздороваться.

— Привет, — тихо произнесла она.

Адам улыбнулся, из-за чего сразу стал ещё прекраснее. Определённо — такая внешность и обаяние должны быть объявлены вне закона. А ещё Адам оказался предусмотрительнее неё: поверх песочной рубашки и чёрных брюк он накинул плащ — серо-чёрный, немного затёртый. Руки его не прикрывали перчатки, и Мон едва удержала сладкий вздох при взгляде на идеально длинные, тонкие пальцы. Этот парень будто вышел из её сокровенных снов.

— При свете дня ты ещё красивее, — сказал Адам.

Моника хмыкнула. От него это звучало так… странно. Не мог же он всерьёз посчитать красивыми её самые обычные тёмно-карие глаза и массивный крючковатый нос, а она точно знала, что именно её нос всегда забирает всё внимание окружающих.

Видимо, осознав, что больше никакой реакции на комплимент не будет, Адам предложил:

— Значит, пойдём в участок.

Пройти им оставалось пару метров. Полицейский участок, единственный в Анда-Марии, располагался в кирпичном здании, которое явно требовало ремонта. Бледно-жёлтый фасад был покрыт белыми пятнами, точно кто-то что-то замазывал. Неужто жители Анда-Марии, казавшиеся Монике такими степенными, писали на стенах полицейского участка бранные слова?

«А ещё кто-то из них жестоким образом убил Лану», — напомнил голос в голове Моники, и она поёжилась от нахлынувшего стыда.

Адам оказался таким ошеломляюще красивым, что она действительно всё позабыла. Отвратительно. Будь Моника одна, она бы пару раз ударила себя по щекам — в благих целях. Но при Адаме делать этого явно не стоило. Теперь, когда цель их визита в участок представилась Монике так ясно, она ощутила раздражение… Зачем Адам отвлёк её свей красотой? Какого Нестуса, ему вообще понадобилось быть таким красивым?

«Ты слишком много ругаешься в последнее время! Да ещё и постоянно упоминаешь первого мага крови», — заметил осуждающий голос Майи в голове Моники. Наяву подруга так никогда не говорила: в Майе столько доброты, что она просто не способна кого-то по-настоящему осуждать. Разве что — немного пристыдить своим нахмурено-печальным лицом.

Преисполненная досады и негодования Мон зашла в здание, где её встретил ещё больший холод, чем на улице. К тому же всё в участке было таким серым, лишённым жизни. Даже дежурный сидевший за стойкой на входе, который не стал первым обращаться к Монике и Адаму, а дождался, когда они заговорят, показался ей каким-то куцым. Его квадратное лицо с маленькими глазками-бусинками вообще не выражало мыслей. Мон могла бы принять этого дежурного за статую.

— Я выслушаю вас, — сказал дежурный, когда Адам сообщил, что они хотят сообщить о важном деле. — Если и правда что, то скажу.

Моника не совсем поняла, что он имел в виду. С каждой секундой она всё меньше верила в помощь полицейских.

— Прошедшей ночью я прогуливался у реки Анда-Мария — здесь, в городе, — начал рассказывать Адам. — На берегу я заметил что-то подозрительное… Разглядев свою находку, я понял, что передо мной труп старухи.

— Труп старухи, — повторил дежурный, а затем вдруг со смаком зевнул, не потрудившись прикрыться ладонью.

— Я был шокирован, кричал… Побежал прочь от реки, чтобы найти помощь, и столкнулся с Моникой, — тут Адам красноречиво посмотрел на Монику, но дежурный не последовал его примеру. — Она согласилась помочь, пошла за мной, осмотрела труп, и тот рассыпался.

— Рассыпался, — эхом отозвался дежурный, затем он встряхнул головой, словно пытался выйти из транса, и спросил недоумённо. — Что значит рассыпался? Это вы что тут такое сочиняете?

Моника нахмурилась:

— Мы не сочиняем. Это действительно случилось. И более того, я почти уверена, что та старуха на самом деле… — Мон прервалась, заметив в глазах дежурного скучающее выражение. Слушая её вполуха, он подтянул к себе поближе тарелку с пирожками и скользил пальцами по её кромке, явно дожидаясь, когда назойливые посетители наконец уйдут.

«Неужели полицейские везде одинаковы?» — тоскливо подумала Мон, вспомнив разговоры с Эддой.

Одно было ясно: дежурный им не верил. Сейчас он насупился и сказал:

— Ребята, вы вроде уже не мальцы… Чего дурачитесь? У нас и без вас бездна работы, а вы про какие-то рассыпающиеся трупы твердите, — полицейский потёр одну свою ладонь об другую и добавил. — Я вам так скажу: нет трупа, нет дела. Вот и всё.

— Но… — попытался поспорить Адам.

Моника выразительно посмотрела на него и отрицательно покачала головой.

— Пойдём отсюда.

И почему она сразу не предвидела, что в этом не будет никакого смысла? Вот же ерунда… Моника вышла из участка и пошла вперёд, не оборачиваясь. Она слышала шаги Адама рядом, но ничего ему не говорила. Что же им делать? Что ей делать? Вполне вероятно, по Анда-Марии расхаживает маньяк, владеющий магией крови. Преступление ведь не могла совершить служительница Ордена, правда? Слишком жестокое предположение.

Тут Адам аккуратно положил ладонь ей на плечо:

— Может, покачаемся и поговорим заодно?

Мон не сразу поняла, что он указывает на качели, расположенные на другой стороне дороги. Там был маленький скверик с давно не работавшим фонтаном и двумя качелями — сейчас, как увидела Мон, пустыми.

— Ладно, — откликнулась она.

И пока шла за Адамом до качелей, перебирала варианты. Попробовать встретиться с кем-то из полицейских повыше положением? Но разве это не общий для них принцип: «нет трупа, нет дела»? Это она, Моника, виновата в том, что тело рассыпалось.

Моника вздохнула. Прежде чем она присела на бордовые, немного облезлые качели, Адам снова остановил её тем же жестом.

— Моника, подожди. Ты ведь вся замёрзла, — и с этими словами он снял свой плащ и протянул ей. — Накинь, пожалуйста.

— Тогда ты замёрзнешь.

— Нет, я очень горячий, — улыбнулся Адам. Это звучало так… Мон запретила себе анализировать его слова, приняла плащ, завернулась в него, с удовольствием вдохнув шедший от ткани свежий, морской аромат, и присела на качели. Адам последовал её примеру.

— Моя тётка работает в мэрии, — сказала Мон, решив посвятить Адама в свои мысли. — И она тоже обладает силой Времени… вот думаю, может, обратиться к ней.

Адам кивнул:

— Хорошая идея. Она всё поймёт и поддержит нас в поисках преступника?

Моника ответила не сразу. Представила, как рассказывает тёте Гарриет обо всём. Что она скажет? «Почему ты вообще шлялась где-то ночью? Думаешь, это нормально?» или «А тебе не показалось? Может, ты выдумываешь, потому что тебе скучно?» Размышлять о том, что Гарриет может сказать насчёт Адама, вообще не хотелось.

— Не знаю, — помедлив, призналась Мон. — Я не уверена. Возможно… возможно, лучше нам попытаться самим найти преступника, а потом уже сдать его тётке… ну или полиции. Если у нас будут доказательства, то они не смогут указать нам на дверь.

— Это верно. А почему с тётей так?

Мон вздохнула — в глазах Адама читался искренний интерес. На секунду ей показалось, что они знакомы сотню лет. Даже его потрясающая красота больше не была преградой. И Моника начала говорить. О том, что её мать заболела давным-давно — сразу после рождения Моники, о том, с какой самоотверженностью Гарриет стала ухаживать за сестрой, когда это понадобилось. И о том, как всё происходящее душило Мон день за днём.

— Я бы хотела вернуться в Хоунже, точнее именно в академию Хесельхоф, к своей работе, к неизученным артефактам… мать вообще не понимает, что я здесь. Ей всё равно.

— Ты… — начал Адам.

И только тут Моника поняла, как далеко завёл её этот понимающий взгляд ясных голубых глаз.

— О, прости! Я не должна была вываливать всё на тебя… Ты, наверное, мечтаешь сбежать, — она скользнула взглядом по его тонкой рубашке. — И ты точно ужасно замёрз!

— Нестрашно, — Адам улыбнулся, а потом встал со своих качелей и подошёл к Монике. — Хочешь, покачаю тебя?

Не дожидаясь ответа Мон — она собиралась сказать: «да», — Адам начал раскачивать качели.

— Я рад, что ты доверилась мне.

— Я… — Моника снова встретилась с ним взглядом и невольно улыбнулась. — Вообще я обычно так не поступаю, но этот полицейский меня расстроил, и потом я подумала про тётку… А ты…

Нет. Она не скажет ему, что ей кажется, будто они знакомы тысячу лет. Это бы звучало слишком жалко.

— Что — я? — спросил Адам так, точно читал её мысли.

— Ты готов вместе со мной искать преступника? — перевела тему Мон. — Я думаю, для начала нужно составить список подозреваемых. Ты здесь многих знаешь?

Повинуясь Адаму, качели взлетали снова и снова — это немного отвлекало от его слов. Плащ не позволял Монике мёрзнуть, и она с удовольствием ловила ветерок на коже, ощущала, как поднимаются раз за разом её волосы… Да, своими волосами она сейчас гордилась: они были длинными, иссиня-чёрными и блестели под лучами солнца.

Адам заверил Мон, что знает в Анда-Марии почти всех. Он почти год работал помощником библиотекаря, а чтение было одним из немногих развлечений, доступных местным жителям.

— Моя семья, мы все жили в Ильтоне, погибла, — сказал Адам, хотя Мон не задавала ему вопросов. — И я решил перебраться сюда. За весь прошедший год я по-настоящему общался только с книгами.

Адам притормозил качели, и теперь Моника смотрела на него снизу вверх — тонкая шея, острый подбородок. Она впитывала каждую деталь и не хотела останавливаться. Адам нагнулся к ней и сказал — тихо, вкрадчиво:

— Возможно, это прозвучит глупо, но сегодня я впервые за долгое время не чувствую себя одиноким.

Мон улыбнулась. Это совсем не звучало глупо. Это было… прекрасно.

***

Степь разливалась впереди буро-золотым морем. Островки зелени — жалкие остатки лета — попадались лишь изредка. Месяц Анда-Полины под конец правления всё-таки вступал в свои права, даруя Ренготу свои излюбленные краски: песочный, золотой, оранжевый, коричневый, бордовый, почти чёрный. Дни постепенно становились короче, солнечные лучи — милосерднее. Жара последнего месяца лета — Анда-Людмилы — окончательно отступала. В этом году она не хотела сдаваться до последнего — говорят, так было не только в Ренготе, но и в других странах Союза.

Налетавший иногда ветерок доносил до Эмиля и его спутниц животный, приятный в своей грубоватости запах навоза — где-то неподалёку, видимо, пасли коров. Эмиль сначала посматривал на Майю в такие моменты, но она никак не выдавала недовольства. Спокойная, собранная, вечно в своих мыслях. За пару дней путешествия она произнесла от силы два слова. Ванесса тоже предпочитала молчать. Каждый раз глядя на подругу, Эмиль вспоминал признание, вырвавшееся у неё после бала.


«Музыка оглушала, напитки лились рекой, захмелевшие гости, забыв о приличиях, отдались буйному танцу — немыслимому при юной королеве или королеве-матери. Обе они уже удалились, объявив, что имя жениха Аяны огласят завтра.

Только для Эмиля это не было секретом. Принца Ильтона — Ярослава — ему представили почти в самом начале вечера. Ярослав оказался… слишком обычным. Узкоплечий, вытянутый струной, с квадратной челюстью и вздёрнутым, нелепым носом. Эмиль видел множество таких солдат — почти одинаковых маменькиных сынков с неразвитой фигурой и невыразительным лицом. Только голубые глаза Ярослава выделялись, запоминались: несмотря на свой цвет, они казались тёплыми. Ярослав был далёк от величественности, но как Аяна смотрела на него! Эмиль невольно почувствовал себя лишним.

— Да ты не на шутку влюблена, — шепнул он потом сестре.

Та улыбнулась и покрутила кольцо на среднем пальце:

— Ярослав — просто чудо. Это Анда-Хелена подарила мне его.

— Как скажешь, — Эмиль перевёл взгляд на гранённое чёрное с красными прожилками кольцо, к которому Аяна так привлекала внимание — Кольцо помолвочное?

По её губам пробежала ещё одна улыбка — на этот раз хитрая. В зелёных глазах Аяны зажглись лукавые искорки:

— Нет. Это его неофициальный подарок. Матушка сошла бы с ума от такого нарушения правил.

Значит, и вид помолвочного кольца определяется какими-то правилами. Впрочем, главным было то, что Ярослав не походил на того, кто мог бы обидеть Аяну или помешать их планам, связанным с магией крови. А сестра светилась от счастья рядом с ним.

— Красивое кольцо, — сказал Эмиль, зная, что Аяна ожидает комплимента. К тому же украшение действительно было интересным. Схожее впечатление на Эмиля производил только тот кулон, который, не снимая, носила на шее Ванесса — квадратный чёрный камень с красными всполохами в нём.

Эмиль рассказал Аяне о своей ассоциации, и она кивнула, соглашаясь, а потом, поблагодарив брата, умчалась к своему возлюбленному.

Теперь сестра и будущий принц-консорт — сам Эмиль никогда бы не согласился на такой статус — исчезли из зала. Бал утратил всякую «эстетичность», как выразилась бы мать Эмиля. Какая-то женщина притворно визжала, убегая от преследовавшего её мужлана в сюртуке набекрень. Один из юных придворных, с разгорячённым, красным лицом, схватил бутылку шампанского, взобрался на стол и начал поливать всех оставшихся внизу. Громкий, непристойный смех юнца резал Эмилю уши.

— Напрягает? — Ванесса подошла к нему сзади, облокотилась на широкое плечо друга.

Белое траурное платье, в котором Ванесса пришла на бал, подчёркивало её тонкую талию и пышные бёдра. Цвет одежды контрастировал с её темной кожей, придавая ей особое очарование. Взгляды мужчин вокруг красноречиво подтверждали то, что и так видел Эмиль. Ванесса напротив, кажется, ничего не замечала. На её губах появилась меланхоличная, отстранённая улыбка.

— Поверь, я и не такое в своей жизни видел.

— Я знаю, — Ванесса покачнулась, и Эмиль обнял её за плечи, чтобы поддержать. — Давай-ка выйдем.

Они прошли мимо пар, пытавшихся танцевать на подгибающихся ногах, мимо маленьких столиков, на которых почти не осталось закусок. Ванесса едва не поскользнулась на растоптанной кисти винограда — раздавленные ягоды цвели на золочённом паркете, как слова укора.

Эмиль вывел Ванессу на небольшой балкон и закрыл двери. Они присели на маленькую скамеечку, обставленную кадками с разросшимися растениями. Ночная прохлада дала возможность вдохнуть полной грудью, пробежалась по разгорячённой коже.

— Это твоя сестрица прислала мне платье, — сказала Ванесса, натянув пальцами длинный, украшенный вышивкой рукав. — Зачем делать траурный наряд таким красивым и откровенным?

И она с силой рванула рукав — хрупкая ткань тут же поддалась. Ванесса хоть и редко дралась не с помощью своих заклинаний, была сильной, закалённой.

Эмиль без сожаления посмотрел на отброшенный, точно изношенная змеиная кожа, рукав. Украсить траурное платье вышивкой, сделать его облегающим и дразнящим — это в стиле королевского двора. Только то, что подарок прислала Аяна, царапнуло по сердцу. Он думал, что она понимает больше остальных. Больше матери.

Эмиль не стал говорить об этом вслух. Ванесса же нервно затеребила повязку на левом глазу — сегодня тоже белую, будто хотела и с ней расправиться. Потом резко выдохнула и пробормотала, словно не к Эмилю обращалась:

— Ру никогда не видел меня в таком красивом платье.

«Ру» и «Ва» — Рудгар и Ванесса называли друг друга так в минуты нежности. Эмилю не полагалось знать об этом, но сложно что-то утаить, если путешествуете вместе долгие годы.

— Возможно, он сейчас видит, — сказал Эмиль, потому что Ванесса смотрела на него так внимательно, точно ждала ответа.

Подобные разговоры не были сильным местом Эмиля — он поджал губы, пытаясь не выдать волнения.

Ванесса хмыкнула:

— Столько лет провёл в обществе нестусопоклонников, и не знаешь, что мы не верим в посмертие?

— И теперь не веришь?

Сложно представить, что кто-то не хочет после смерти слиться с потоком Времени, пребывать с ним везде и всюду.

Ванесса отрицательно качнула головой, потом произнесла медленно, будто выдавливая из себя каждое слово:

— Я верю только в то, что это мне полагалось умереть. Он был гораздо сильнее меня.

Эмиль сжал её руку, пытаясь хотя бы так выразить сочувствие. Их тоска по Рудгару, их горе было общим, разливавшимся между ними, точно полноводная река. Они держались друг за друга, чтобы не утонуть, справиться, выплыть. И всё же Ванессу тянуло на дно неизвестное Эмилю течение — сможет ли он помочь ей?»


Сейчас, глядя на отрешённое, спокойное лицо подруги, Эмиль вспоминал те страшные слова: это мне полагалось умереть. Надо было возразить. Почему он не возразил?

— Там река, — то ли спросила, то ли просто сказала Майя.

Эмиль внимательно посмотрел на намечающуюся на горизонте серо-синюю полосу, потом — на Майю. Странно, что она решила нарушить своё молчание таким сообщением. Под его взглядом по щекам девушки разлилась краска — видно, она и сама не знала, какая сила заставила её заговорить.

— Энгвейн, — объяснил Эмиль. — Маленькая и безобидная речушка. Через неё есть мост, — помедлив, он продолжил. — Правда, пару лет назад Энгвейн так обмельчал, что его можно было пересечь и без моста.

— Он почти высох, — вступила в разговор Ванесса, кинув неодобрительный взгляд на Майю. — Хотя тебе это наверняка неинтересно.

Ванесса не хотела, чтобы Майя путешествовала с ними. Эмиль — напротив, поразмыслив, оценил жест сестры: врачевательница им пригодится, пусть и такая юная.

— Интересно, — возразила Майя, рассматривая свои обветренные руки, которыми сжимала поводья.

Больше они не говорили. Ванесса явно сердилась, Майя предпочитала не сталкиваться взглядом с Эмилем, а он сам старался отстраниться от этого тягостного молчания, вобравшего в себя весь воздух вокруг. Если бы с ними был Рудгар, то он бы обязательно, о чём-нибудь болтал. Ледяной маг любил внимание: убедившись в своём превосходстве над слушателями, в их покорности, он позволял себе надменную полуулыбку. Его истории никогда не заканчивались, жили одна в другой, растекались вокруг него большим, захватывающим всё чернильным пятном. Рудгар не отказывал себе в театральных жестах, в эффектных паузах. Порой в особо напряжённые моменты рассказа он откидывал свои светлые волосы назад, выпрямлялся, заставлял слушателей задерживать дыхание, томиться в ожидании развязки. Эмиль каждый раз обещал себе не очаровываться этой речью, стремящейся заполнить небольшие лакуны молчания, но, не замечая того до последней секунды, оказывался покорён.

…да, без Рудгара дорога была совсем другой. Они собирались навестить земли Затхалла ещё до трагедии. Втроём. Теперь Эмилю, Ванессе и их маленькой врачевательнице предстояло всё-таки выполнить эту миссию: выяснить, что происходит в гарнизоне, узнать, не пользуется ли кто-то из местных жителей магией крови, угрожая собственному здоровью и безопасности соседей.

Затхалл был самой обширной частью Ренгота. За Энгвейном начиналась череда деревень, много встречалось и одиноких домиков, построенных теми, кто не хотел жить рядом с соседями. Три года назад Затхалл прославился большим пожаром, во время которого сгорел один из самых древних храмов Анда-Хелены — роскошное мраморное здание, освящённое самой Анда-Полиной. Эмиль хорошо помнил чувство ужаса и тоски, охватившее его при взгляде на опалённые останки святыни.

Холодок пробрался по кончикам пальцев и подкрался к сердцу. Сейчас храм восстанавливают. Они заедут туда после встречи с воинами гарнизона, если будет время.

Под эти мысли, мерные и тягучие, Эмиль приблизился к Энгвейну — река казалась спокойной, покорной ласкам безмятежного ветра. И ещё — набравшей вод, глубокой.

— Энгвейн полноводнее обычного, — заметила Ванесса всё тем же недовольным тоном.

Эмиль кивнул, признавая правоту подруги. Он тоже запомнил Энгвейн слабой, мелководной рекой, но сейчас перед ними предстала совсем другая картина. Эмиль направил коня к каменному мосту, возвышающемуся над серо-синей гладью.

Ходили слухи, что этот мост возвела сама Анда-Полина, когда направлялась на церемонию освящения храма Анда-Хелены. Эмиль помнил историю, которую в детстве рассказывала ему Первая жрица:


«Энгвейн был прислужником первого мага крови — Нестуса. Исполняя волю своего господина, Энгвейн преградил путь Анда-Полине. Она же лишь улыбнулась и воздела руки, обратившись к Времени за помощью. Силы переполнили Анда-Полину, ибо у неё была благая цель, и сдвинулись с мест валуны, которыми был усеян берег, и выстроились перед ней…»


— Легенду вспоминаешь? — спросил Эмиль у Майи, которая завороженно глядела на серый широкий мост, не казавшийся особенным. Каменное сооружение всё приближалось.

— Конечно.

Майяпо-прежнему предпочитала отвечать односложно и не смотрела Эмилю в глаза.

Ванесса фыркнула:

— Избавьте меня от этого.

Надо будет потом поговорить с ней, попросить быть добрее к девочке.

Эмиль не успел обдумать эту мысль — из-под воды послышался гортанный рёв, и мощная чёрная лапа, схватила Майю за ногу, попыталась стащить её с лошади. Врачевательница не крикнула — открыла рот, но из него не вырвалось ни звука. Её светло-карие, почти жёлтые глаза, наполнились ужасом. Она взволнованно сделала пасс рукой, но ничего не произошло. Спрыгнув на землю, Эмиль вытащил меч, закалённый магами крови, из ножен и разрубил лапу пополам.

Изувеченный демон снова заревел, водная гладь Энгвейна раскололась. Тварь — чёрная тень, с разинутой клыкастой пастью — вылезла наружу и тут же вновь кинулась к Майе. Девушка жалобно всхлипнула. Ванесса простёрла вперёд руку, с которой стекала кровь и начала читать заклинание. Слова, которые Эмиль слышал много раз, точно град стрел, обрушились на демона, вонзились в его плоть.

Демон был очень крупным — из чёрной непроглядности его туловища росли пять или шесть трёхпалых рук, пасть занимала почти всё пространство, выдающее себя за лицо. Могущественная и злая тварь, явно родившаяся из слияния нескольких демонов. Под натиском Ванессы мрачное создание будто стало рассыпаться — в мраке его плоти образовались дыры, которые всё увеличивались и увеличивались. Демон выл и пытался дотянуться до Ванессы. Эмиль отсёк ему ещё две лапы, присел, когда одна из конечностей полетела прямо к нему.

Наконец тварь опала на землю чёрным песком. Ванесса, слезла с лошади, ругаясь сквозь зубы. Из раскроенной ладони текла кровь, лоб расколола надвое жёсткая морщина. Ванесса присела на корточки, дотронулась до чёрного песка и тут же вздрогнула. Эмиль заметил, что Майя с опаской смотрит на происходящее.

— Так Ванесса узнаёт, кто создал демона, — объяснил Эмиль.

Майя кивнула в знак благодарности, Ванесса же недовольно покосилась на них:

— Мы теперь ещё и уроки проводим? — потом она спрятала несколько песчинок в одном из карманов, которыми были усеяны её широкие штаны, и повернулась к Майе. — С боевыми манипуляциями ты не знакома?

— Я не могу их использовать, — почти прошептала Майя. — Тебе помочь с рукой?

— Обойдусь, — с этими словами Ванесса достала из кармана небольшой синий пузырёк с кровевосстанавливающим и выпила его.

Молчание окутало их маленькую группу и не покидало её несколько часов — вплоть до прибытия в гарнизон. Вечерело — воздух становился всё холоднее, темнота разливалась в нём, напоминая о недавних событиях, о крупном чёрном демоне, сотканном из чужой боли и страхов. Эмиль пообещал себе, что заставит гарнизонного командира Грая ответить за халатность — за распространением тварей явно следили плохо.

Вильнув, дорога привела путников к могучей крепостной стене. Сразу раздался пересвист караула: у воинов не было сомнений в том, кто приехал к ним в столь поздний час.

«И мы, и не мы», — подумал Эмиль, вспоминая, как в прошлый визит Рудгар обыграл лучшего картёжника крепости и своими шуточками чуть не довёл дело до битвы. От Майи подобного сюрприза ждать не стоит. К счастью.

Грай встретил их у ворот. Высокий, с крепкими руками и ногами-колоннами — начальник гарнизона был настоящим гигантом. К внушительному облику совершенно не подходил его голос: мелодичный и почти тонкий. Эмиль заметил, как нахмурилась Майя, услышав приветствие от человека-горы:

— Добро пожаловать. Давненько вы к нам не заглядывали, — Грай откашлялся, явно ощущая неловкость. — Сочувствую насчёт Ледяного. Славный малый был.

Эмиль и Ванесса одновременно кивнули, принимая соболезнования.

Подождав, когда они спешатся, Грай охватил всю группу взглядом и задержался на Майе:

— А тебя я не знаю…

— Это Майя О`Крей, — представил Эмиль девушку. — Врачевательница.

— Вот как, — от Грая, как всегда, несло жареным луком. — В лазарете парочке мальцов нужна помощь. Они напоролись на демонюгу недалеко отсюда.

— Я помогу им, — ответила Майя, куда увереннее, чем обычно. Её голос звучал… радостно?

Интересно. Эмиль хотел бы посмотреть, как она работает.

— Это не к спеху, — улыбнулся Грай. — Сначала я вас накормлю до отвала.

Они зашли в массивное здание, которое и солдаты, и местные жители, называли замком. В грубой постройке была большая трапезная и множество комнат для Грая, офицерского состава и отличившихся солдат. Остальные жили в нескольких приземистых, вытянутых в длину домах, скрывавшихся за замком.

Эмиль заметил, как Майя поёжилась от холода в коридоре, и, будто набравшись храбрости, обратилась к Граю:

— Я могу и потом поесть. Отведите меня к больным, пожалуйста.

В неверном свете факелов Майя не выглядела особо смущённой, но Эмиль готов был поспорить: краска залила её лицо. Он уже и отвык от таких застенчивых девушек.

— С дороги-то лучше поесть да выпить, — сказал Грай, останавливаясь у входа в коридор, который вёл в трапезную и почёсывая голову. Эмиль знал, что за дверью большого зала их ждёт командирский стол, заставленный едой. Не теми изысканными блюдами, которые так любила его мать, а чем-то более простым и понятным: добрые куски говядины с томлённым картофелем, куриные ноги с коричневой, прожаренной до блеска корочкой.

И всё же он решил поддержать Майю.

— Пусть зайдёт в лазарет, — велел Эмиль. — И я с ней.

Ванесса послала ему очередной недовольный взгляд:

— Тогда и я пойду.

Грай тут же сказал, что проводит их, и всю дорогу пытался обратить на себя внимание Ванессы. То делал комплименты её распущенным по плечам кудрявым волосам (Грай сравнивал их с «беззвёздной ночью»), то спрашивал: «Как жизнь?». Ванесса всегда ослепляла Грая, но при Рудгаре он держал себя в руках. По крайней мере, пока был трезв.

Под аккомпанемент провальных ухаживаний они дошли до лазарета. Здесь пахло чем-то сладковатым, терпким. Большой зал, заставленный односпальными железными кроватями, весь пропитался этим мерзким запахом. Вслед за Граем они подошли к углу, где отдыхали два юноши. Один лежал и смотрел в потолок, при этом его губы постоянно двигались. Второй спал — всю его правую руку окутывала зловещая серо-зелёная повязка, которая когда-то явно была белой.

Грай сделал знак местному лекарю — крепкому молодому парню с румяным лицом. Его вид определённо был слишком цветущим для этого места. Лекарь улыбался, пока Грай объяснял ему суть вопроса, на Майю он смотрел заинтересовано и восторженно.

— Врачевательница! Ты, — он улыбнулся. — И кто бы мог подумать! А кажешься совсем девочкой.

— Мне двадцать три, — сказала Майя. — И я многое знаю о врачевании.

В лишённом цветов лазарете она обрела уверенность в себе: говорила спокойно, достаточно громко и не краснела. Коротко кивнув Эмилю и остальным, Майя подошла к кровати юноши с забинтованной рукой и аккуратно коснулась его щеки.

— Что… — начал он сонно.

— Не волнуйся. Я врачевательница Ордена Времени и пришла помочь. Как тебя зовут?

— Джей… Джей Лостер.

Майя легко коснулась повязки:

— Это демон?

Кивок.

— Посмотрю?

Нерешительный кивок.

Казалось, она никого больше не замечает — только Джея с его изувеченной рукой. Под повязкой оказалась жуткая рана: кожи не было, рука выглядела так, будто с кости пытались снять всё мясо, но сделали это не полностью. До Эмиля донёсся жутковатый запах гнили.

— Доктор говорит отрезать её, но я не хочу, — жалобно сказал Джей, стараясь смотреть на лицо Майи, а не на свою руку. — Мне нужны обе руки.

— Конечно, — голос Майи был всё таким же спокойным, но с нотками нежности. — Всё будет хорошо.

Одной ладонью она обхватила локоть его изувеченной руки, другой стала медленно вести по воздуху над ранами. Майя полностью сосредоточилась на своей задаче — её коренастая фигура, закутанная в невыразительные серые одежды, излучала уверенность. Великое таинство происходило совсем близко: они все, Эмиль, Грай, лекарь, даже Ванесса, наблюдали за действиями Майи с волнением, почти не дыша.

Несколько томительных минут прошло, прежде чем Майя, будто нашла то, что искала, облегчённо вздохнула и медленно повела рукой над обнажённой плотью — раны затягивались на глазах. Исчез мерзкий запах, и наконец рука Джея стала затягиваться новой кожей.

— Ооо, — юноша силился что-то сказать, но не мог. — Я… вы…

— Береги себя. Я послежу за тобой, пока ты полностью не выздоровеешь, — пообещала Майя и обернулась к лекарю. На этот раз её лицо было красным от напряжённой работы, а не от стыдливого румянца. Майя поправила рукой сбившийся на глаза серый платок, надёжно скрывавший её волосы.

— Я дам вам рецепт настоя. Нужно будет приготовить его для Джея и натирать руку ещё недели две. Двигаться ему пока нельзя. Проследите, пожалуйста.

Поражённый лекарь смог только кивнуть.

— Пойдём мы, наверное, — сказал Грай, пока Майя присаживалась на кровать второго больного.

Эмиль, понимая, что по-хорошему не стоило пялиться на того парня с израненной рукой, ответил согласием. Задумчивая Ванесса пошла за ними. Эмиль заметил, как она смотрела на Майю во время её манипуляций. Впервые во взгляде Огненной ведьмы не было скепсиса или неприязни, только изумление и восхищение. Ванесса никогда бы не смогла сделать ничего подобного.

Возможно, Аяна не ошиблась, «подарив» ему Майю.

***

Блондинка пришла в отделение полиции на полчаса раньше, чем они договаривались. Это шепнул Джею охранник на входе.

— Давно тебя ждёт. Начальник велел отвести её в комнату отдыха, — охранник с очень редким именем Фертеций был в хорошем настроении. — Станешь героем статьи, значит?

— Обязательно.

Тяжело вздохнув, Джей пошёл к комнате отдыха. У него не было никаких подвижек по делу этой Триш. Линда заняла всё его внимание, и возможно, время для поисков девчонки из Ордена было безвозвратно упущено.

«— Надо бы отделаться от блондинки, — заметил его внутренний голос.

— Знаешь же, что не выйдет. Ты сейчас у шефа не на лучшем счету».

Заглянув в комнату отдыха, Джей увидел сидящую на стуле девушку — светлые коротко стриженные волосы, глаза серые, цвета непогожего ренготского неба, идеально ровный, точно высеченный из мрамора, нос. Надо признать, она была довольно симпатичной, вот только бесформенный, песочный плащ, больше похожий на огромный мешок, портил впечатление. В изящных ладонях девушка вертела зелёный шарик — сгусток Времени.

Как же зовут эту девчонку? Имя такое необычное, резкое… Вылетело из головы.

— Привет, — сказал Джей, давая знать о своём присутствии.

Шарик тут же исчез — видно, это свидетельствовало о том, что девушка потеряла концентрацию.

— Нелёгкое дело? — Джей кивнул на руки девушки.

— Ага, — откликнулась она. — Чем займёмся?

«Разойдёмся по домам?»

Возможно, стоило попытаться уговорить её, запугать…

— Послушай, э…

— Эдда, — подсказала она, одновременно с этим встала со стула и подошла к Джею. — Меня зовут Эдда. И если ты хочешь предложить мне отступить, то можешь не утруждаться. Мы будем искать Триш вместе, — её взгляд вдруг стал очень холодным. — Просто скажи честно, что ты не хочешь заниматься этим делом, что у вас ничего нет.

Она выглядела очень решительно. Сил бороться не было — от этого взгляда ему было не по себе, он чувствовал себя неправым. Мерзкое ощущение.

Джей нахмурился:

— Проведённая работа действительно ни к чему не привела.

— Вот как… — она сощурилась. — И много было работы?

«Самомнение у этих фокусниц — хоть отбавляй».

— Пошли со мной, покажу.

***

Джей позволил Эдде самой полистать тонюсенькую папку. Там было заявление мужа Триш, краткая информация о ней, отчёт по результатам посещения этой их особенной школы, лишённый полезных сведений рассказ продавщицы из кондитерской. Ничего, указывающего на то, где может быть пропавшая.

«— И тебе не стыдно? Ты совсем упустил дело, а теперь, вероятно, поздно.

— У меня было много работы. И Нелл…

— Не прикрывайся ею. Это жалко».

— И больше ничего? — спросила Эдда, стараясь сесть на жёстком стуле поудобнее. Его рабочее место явно не произвело на неё особого впечатления.

— Ничего, — признался Джей.

Эдда сжала рукава своего плаща — огромный и куцый, он полностью поглощал её фигуру. Джей раньше не видел, чтобы кто-нибудь из этой секты носил такой безобразный плащ. Он перевёл взгляд на её лицо — застывшее, напряжённое. Ожидал сарказма, криков, упрёков. Вместо этого она выдохнула и сказала тихо:

— Значит, нужно работать, — помолчала, поправила руками волосы, которые и без того смотрелись неплохо. — Честно говоря, я бы хотела поговорить с её мужем. По заветам Ордена у служительницы не может быть мужа… Никто ничего не знал об этом.

Джей вспомнил, в какой ужас привела новость о замужестве Триш ту женщину из замка… Фейлоу, кажется.

— Да. Я отмечал это в деле.

Стыд за бездействие вдруг стал острым и жгучим. Джей прикусил губу, чтобы не начать оправдываться. Он охватил взглядом свой стол, на котором давно стоило навести порядок, взял из рук Эдды папку.

— Поедем к мужу пропавшей.

Эдда встрепенулась:

— Сейчас?

— Почему бы нет? — ответил Джей, всё ещё ощущая, как стыд висит над ним тяжёлой глыбой.

Эдда слабо улыбнулась. Может быть, край глыбы касался и её плеч.

***

Муж Триш Олье — Гордон Эйбенс — жил в маленьком домике в пригороде. В детстве — той его части, когда мать ушла — Джей жил в таком доме, и это были очень счастливые дни; он и сейчас возвращался туда порой за порцией радости. Деревянная изгородь у подобного дома всегда неровная, а дорожка до парадной двери кривоватая. В покосившейся, но недавно выбеленной будке — большая лохматая собака на цепи.

Долговязый Эйбенс вышел на собачий лай, почёсывая голову. Рыжие волосы торчали в разные стороны, придавая ему немного безумный вид.

— Что такое, Крис? — спросил у собаки, а потом уже обратил внимание на непрошенных гостей.

Эйбенс поправил круглые очки, явно силясь вспомнить кого-то из них. Его взгляд зацепился за форменную куртку Джея:

— О, господин полицейский! Есть новости?!

Он был взбудоражен — большой, точно у лягушки, рот открылся от волнения, лоб покрылся рябью морщин.

— Добрый день, господин Эйбенс, — вежливо поздоровался Джей, пока его собеседник подрагивающими руками открывал калитку. — К сожалению, нам пока не удалось найти вашу жену, но, надеемся, вы сможете нам помочь.

Эйбенс весь сразу сник: его доброе лицо искривилось в муке, глаза увлажнились. Он отвернулся, явно не желая показывать незнакомым людям, насколько расстроился.

— Поверьте, мы тоже хотим, чтобы она нашлась, — сказала Эдда.

Джей едва не вздрогнул — совсем забыл о ней. Обычно такого не случалось с незнакомыми.

Тем временем Эйбенс слабо улыбнулся Эдде. Хорошими манерами она явно не страдала: не стала дожидаться пока Джей её представит, сделала это сама.

— Здравствуйте. Меня зовут Эдда Гартман, я близкая подруга Триш, работаю в газете… Может, она говорила обо мне?

Нотки надежды легко улавливались в этом вопросе. Кажется, Эдда всё ещё не могла принять того, что у её близкой подруги была какая-то другая жизнь, вне их замка.

Пока повозка везла их в пригород Ренгота, Эдда обстоятельно рассказывала о том, почему Триш вообще не должна была выходить замуж. Третий завет. Эдда цитировала: «Служительница Ордена должна отдать своё сердце и своё чрево Времени. Она больше не хозяйка себе, и это есть её гордость». Джей кивал — он тоже знал эти строчки наизусть, но если девочке хочется блеснуть, то почему бы не дать ей такую возможность?

Впрочем, в его семье чаще цитировали четвёртый завет: «Нужно сделать всё, чтобы дар не был потерян: последняя возможность сохранить его — передать по наследству». Мать постоянно упрекала отца: «Мне нужен ещё ребёнок. Девочка». Пятилетний Джей не понимал, что именно требуется матери от папы.

«Мать не сможет полюбить меня, ведь я мальчик». Вот это было очевидно.


«— Пап, где ты возьмёшь ещё ребёнка для неё? Ей нужна только девочка, — спросил как-то Джей.

Помнится, отец сравнивал две таблицы, набитые цифрами под завязку. Ужасно скучное занятие — в этом нынешний 28-летний Джей полностью соглашался с собой пятилетним.

А вот вопрос не стоило задавать. Отец сморщился, потом почесал подбородок:

— Я… принесу ей маленькую девочку из лавки, — он улыбнулся своей находке, повторил уже более уверенно. — Да, из лавки. Маленькую хорошенькую девочку.

— И я смогу посмотреть на неё?

Джею стало любопытно. Один из его друзей — семилетний Глен — всем рассказывал, что в их семью детей приносят лекари. Выходит, берут этих детей в лавках. И папа Джея даже может сделать это сам, без помощи лекаря!

— Не сразу, — объяснил отец, поправив маленькие очки с овальными стёклами, в которых он всегда работал. — Мама… проглотит девочку, она дозреет у неё внутри, а потом снова появится на свет».


Отец сильно испугал его тогда. Сейчас Джей вспоминал об этом с грустной улыбкой… Мать больше не смогла забеременеть от отца. Она становилась всё мрачнее, без конца повторяла Заветы Ордена, цитировала высказывания анд и совсем не замечала Джея. Тот даже порадовался, когда в один из серых ренготских дней она ушла — чуть позже развелась с отцом и снова вышла замуж, пытаясь так достигнуть высшей цели. Не удалось.

Интересно, была ли эта Эдда такой же фанатичкой? Не похоже. Но подругу свою явно любила.

Они прошли в дом Эйбенса — маленький и захламлённый. Черновики и книги занимали всё пространство: небольшой коридор, комнату, которая когда-то была гостиной… Джей не удивился бы, если бы оказалось, что и кухня завалена научными изысканиями Эйбенса и книгами — возможно, он ими и питался. Хозяин необычного дома легко скинул с дивана кипу исписанных листов, освобождая место для своих гостей, сам присел на порванное синее кресло, но потом спохватился:

— Налью вам чая!

И Джей, и Эдда энергично запротестовали.

— Лучше расскажите нам, как вы с Триш… — Эдда сглотнула. — Познакомились? Как поженились? Возможно, с ней что-то сделали за нарушение заветов.

Они обсудили эту версию в повозке. Звучало жутковато, но вполне логично. Если бы Джей не был так занят делом воровки Линды, то и сам бы пошёл по такому пути.

Эйбенс нахмурился:

— Я… о нас никто не знал до всего этого. Ей не могли навредить из-за нас.

«Кого он убеждает? Себя?»

— Но может, всё-таки расскажете, — попросила Эдда, поддаваясь немного вперёд и сочувственно-нежно глядя на Эйбенса.

Что это? Попытка флирта с мужем потерянной подруги? Или она вроде Томаса — со всеми так разговаривает.

— Хорошо, — Эйбенс кивнул, потирая запястья и невольно привлекая внимание к застиранным манжетам. — Где-то полгода назад я поехал в Ренгот по одному делу… Нужно было посовещаться насчёт одного момента в моей тогдашней статье. Статья у меня тогда была такая про влияние текстов, оставленных андами, на современную литературу. Важный вопрос, — он остановился, снова нахмурился. — Хотя не то… мы же не про то. В общем я поехал в Ренгот и уже, как всё решил по статье, зашёл в кондитерскую на Королевской улице.

— На Королевской? — переспросила Эдда взволнованно, потом объяснила. — Мы там часто бывали с Триш.

По губам Эйбенса пробежала нежная улыбка:

— Триш любит сладкое. И тогда она хотела взять пирожное чёрный агат… вкусное такое, пропитанное кофейным ликёром. А я тоже на него засмотрелся, но пока не брал. И пирожное оставалось только одно. Я уступил его Триш.

«Как банально». Судя по изменившемуся взгляду Эдды, она тоже так считала.

— Мы разговорились, — голос Эйбенса стал тише, он явно мысленно утопал в тех днях, когда у них с Триш всё только начиналось. Когда всё было хорошо.

Джей мог его понять — мысли о той жизни, которая началась в их новом доме, когда отец женился второй раз, неизменно укутывали его в сладкий кокон. Мама будто и не знала, что Джей не её сын по крови.

«Надо бы заехать к родителям».

Тем временем Эйбенс всё говорил. Его история была довольно простой: сначала они с Триш встречались в той кондитерской, о своих чувствах не говорили, объясняя всё «дружбой». Потом…

— Мы… мы пытались не общаться, когда… случайно зашли далеко, но это было сильнее нас. Я предложил Триш руку и сердце, она согласилась.

— Сразу?! — громко удивилась Эдда. Она смотрела на Эйбенса так, будто он сказал что-то ужасное.

Эйбенс кивнул:

— Да. Мы ведь любим друг друга. Триш обратилась ко Времени и к Анда-Хелене. Она сказала, что они благословили нас. Один мой друг примерно месяца два назад провёл церемонию, и мы с Триш стали мужем и женой. Она регулярно приходила ко мне, обещала, что найдёт способ быть со мной открыто.

Эдда открыла рот, затем закрыла и наконец выдавила очевидное:

— То есть вас сочетала браком не жрица?

Эйбенс кивнул:

— Один маг крови, поженил нас именем Нестуса.

Определённо — Эдде нужно было время, чтобы прийти в себя. Эйбенс же трагически склонил голову, когда рассказывал остальное: как Триш не пришла в назначенное время домой и как он сразу обратился в полицию.

— Я надеялся, вы что-нибудь сделаете!

— Мы работаем, — заверил его Джей и попросил разрешения осмотреть комнату Триш. Эйбенс кивнул и, указав на лестницу, объяснил, какая спальня им нужна. Подниматься наверх он не стал.

Ступеньки лестницы скрипнули сначала под Джеем, а потом — и под Эддой. Они переглянулись, Эдда машинально поправила короткие волосы. У неё на переносице обозначилась морщинка: обдумывала услышанное, наверное, всё ещё не могла смириться с тем, что Триш вышла замуж без благословения жрицы Ордены. Возможно, по-прежнему не улавливала, что Триш нашла в Эйбенсе. А Джей, кажется, понял.

Эйбенс был одним из тех скромных служителей науки, далёких как от сферы чувств, так и от бытовых проблем. Триш, вероятно, увидела в нём немного грустного, романтичного рыцаря, который нуждается в поддержке и любви. Но, может, тут замешалось что-то ещё.

На втором этаже было три спальни. По словам Эйбенса, Триш принадлежала комната, находившаяся ближе к лестнице. Джей толкнул дверь, вслед за ним в помещение вошла и Эдда.

Комната оказалась на удивление пустой. Шкаф, большое зеркало на стене и тумбочка, на которой лежали две книги. Больше тут ничего не было. Эдда кинула быстрый взгляд на себя в зеркало — захотелось поддразнить её, чтобы вывести из холодной задумчивости.

— Любуешься собой при каждом удобном случае?

— Ага, — отозвалась Эдда, даже не улыбнувшись.

Она открыла маленький шкаф, в котором обнаружились парочка коробок с обувью и несколько платьев на вешалке.

— Нужно проверить карманы, — сказал Джей и стал открывать коробки. В них ничего не нашлось, кроме пары туфель.

— Ничего, — разочарованно отметила Эдда, перетряхнувшая три платья: жёлтое, серое и фиолетовое.

Джей принялся внимательно изучать нутро шкафа, Эдда подошла к тумбочке. Она сказала то ли Джею, то ли самой себе:

— Не может же быть, чтобы мы ничего не нашли! Ну пожалуйста, Анда-Хелена, будь паинькой!

Странные речи для служительницы Ордена. Джей хмыкнул, оставив при себе очередное замечание. Рассерженная неудачей Эдда, завёрнутая в огромный плащ, выглядела довольно мило, а сама явно хотела быть грозной. Все девушки, как она, этого хотят.

Она перетряхивала книги с твёрдой решимостью. Джей отвернулся, раздумывая. Надо было ещё отодвинуть тумбочку — за ней могло заваляться что-то полезное.

— О! — вдруг воскликнула Эдда. Джей в один шаг оказался рядом с ней.

Записка. Эдда развернула её и прочитала:

— «Клуб "Час", 28 число Анда-Рины».

Дрянное место.

— Это её почерк? — спросил Джей, улавливая тонкий цитрусовый аромат, который исходил от Эдды.

— Её, — подтвердила она, отодвигаясь. — Сейчас я проведу манипуляцию.

Джей кивнул. Хотя в его детстве было полно разговоров о заветах и долге служительницы, манипуляций со Временем он никогда не видел.

Эдда же присела на пол посредине комнаты и, сжав записку в правой руке, левой стала чертить знаки в воздухе. Постепенно её дыхание стало более размеренным. Минуты уходили — ничего не менялось. Застывшая фигурка в песочном плаще погрузилась в свой, недоступный Джею, мир. Какого Нестуса!

Он хотел уже потрясти её за плечо, как вдруг Эдда вскрикнула — тонко, легко, — а потом вытянула левую руку вперёд. Воздух замерцал и сложился в фигуру юной светловолосой девушки. Та торопливо зашла в комнату, взяла со стола листик, оторвала от него полоску и, зажмурившись, провела ногтем по листу — видно, тоже применила манипуляцию.

Тут видение разрушилось.

— Ничего важного! — сердито выдохнула Эдда и, ничуть не смущаясь, легла на пол.

— Это была хорошая попытка, — сказал Джей. Стоило подбодрить девочку.

— Бесполезная, — угрюмо настаивала на своём Эдда.

— Как я понимаю, это очень сложно.

— Очень, — заверила она.

Джей протянул Эдде руку, надеясь, что она оценит его благородный порыв:

— Тогда нам нужно поесть. Срочно и не здесь.

Она улыбнулась, приняв его помощь.

— С чего это ты стал таким милым?

— Может, я просто тебя боюсь?

В конце концов, в этих её манипуляциях действительно было что-то… тревожное.

***

По просьбе Джея Эйбенс указал им на «очень приличную» таверну, расположенную недалеко от его дома. Как оказалось, место действительно было неплохое: аккуратные круглые столы, ждущие посетителей, светло-карамельные стены, вежливые официантки. Джей заказал себе говядину, запечённую с грибами и сыром, а Эдда выбрала тушёную фасоль со свининой и большой кусок творожного торта. «Не боишься за фигуру?» — притворно-заботливо поинтересовался Джей, Эдда в ответ показала ему язык.

Когда блюда, а к ним ещё и чайник со смородиновым чаем, принесли, Эдда заговорила:

— Очевидно же, что нам нужно в этот клуб «Час», — она порезала небольшие кусочки свинины в своей тарелке на более мелкие. — Ты что-нибудь знаешь про это место?

Джей проглотил кусок говядины и, сделав глоток из чашки с чаем, ответил на вопрос:

— Этот клуб считается… гиблым. И пропускают туда только владеющих силой, причём чаще всего речь идёт о магии крови.

Эдда цокнула языком:

— Вот как. Никогда о нём не слышала.

— Это хорошо, — откликнулся Джей.

В последний раз след привёл их с Томасом в клуб «Час», когда они расследовали убийство юного красавчика-богатея с плохой репутацией. Это было около года назад… Вряд ли с того момента клуб «Час» чудесным образом преобразился.

— Мне туда действительно нужно, — сказал Джей, откликаясь на первую реплику Эдды. — А вот что касается тебя…

— Я пойду, — тут же заявила Эдда и отправила в рот сразу несколько кусочков свинины..

Отгоняя от себя слишком яркие воспоминания о смерти Нелли, Джей сказал строгим тоном:

— Это может быть опасно. Ты даже не представляешь, насколько…

Она перебила:

— Представляю. Моя подруга пропала, а всем наплевать. Нетрудно догадаться: если я исчезну, то обо мне так же быстро забудут.

Джей хмыкнул: это прозвучало очень наивно. Будто мир был обязан относиться к Эдде с исключительным теплом и добротой, а она вдруг выяснила, что кто-то нарушил правила. Тем временем Эдда продолжала запальчиво:

— …и вообще у меня есть силы. И немалые. Это тебе нужно опасаться.

— Немалые силы, — повторил Джей скептически. — Я так понимаю, ты из-за них носишь мешок вместо зелёного плаща?

На секунду в глазах Эдды отразилась обида, но сказала она совсем другое:

— Если слишком зацикливаться на плаще, можно не разглядеть его хозяина.

После этого Эдда взяла столовый нож, которым только что резала свинину, и подбросила его в воздух. Правую руку она сначала сжала в кулак, а потом резко «выбросила» пальцы в эффектном жесте. Джей хотел подколоть Эдду, но замер, глядя на то, как нож снова и снова поднимается вверх.

— Это зацикливание момента, — объяснила Эдда холодно. — Очень сложная манипуляция. С ножом… — она замешкалась, но потом будто подобрала верное слово с поверхности застеленного белой скатертью стола. — С ножом всё выглядит как пустое развлечение, но эту манипуляцию раньше часто использовали для пыток.

Наверное, во взгляде Джея читались недоумение и любопытство, потому что Эдда продолжила более оживлённо.

— Зацикливание момента требует полной синхронизации со Временем, абсолютного понимания.

Джей сощурился:

— А у тебя, значит, такое понимание есть?

Эта демонстрация силы, разделявшей их, явно была излишней. Что она пыталась доказать?

— Наверное, — Эдда опустила правую руку на стол, а с ней упал и нож. — Просто я хочу пойти с тобой на миссию. И пойду.

Теперь она звучало не пафосно и не холодно, а даже как-то… забавно. К ним подошла официантка и предложила подлить кипяток в чайник — они отказались. Всё это время Джей смотрел на явно взволнованную Эдду. Немного раскрасневшаяся, с желанием бороться в серых глазах, она казалась ему… красивой.

Глава восьмая. «Тёмный лес»

Пятый завет. Каждая служительница должна понять, в чём её талант и на каком поприще она послужит Времени наилучшим образом: будучи воительницей, жрицей, врачевательницей, наставницей или, избрав для себя вольный путь.

«Заветы Ордена Времени, составленные Анда-Ксенией и одобренные Анда-Марией, Анда-Полиной и Анда-Майей».

— Гартман! Это по-твоему лебедь из воды? Больше похож на сороку! — возмущённо воскликнула Стоун и, поморщившись, мощным щелчком разбила вдребезги сложенную Эддой из струй фигуру. — Ты, что забыла основной принцип всех манипуляций? Напоминаю всем: нужно нащупать вашу связь со Временем, погрузиться в неё, схватить… — Стоун подняла палец вверх, будто сообщала что-то уникальное и неслыханное. — А затем мысленно выразить своё желание чётко и ясно!

Эдда возвела глаза к потолку, мысленно призывая себя не нарываться. Её лебедь был идеален! Просто наверняка у Стоун опять начались какие-нибудь боли, вот она и сходила с ума.

«Чтоб у неё задница отвалилась», — искренне пожелала Эдда и снова посмотрела на стоявшую перед ней золотую чашу с водой.

Занятие по манипуляциям со стихиями длилось уже вечность. Сначала Стоун давала воспитанницам задания, связанные с воздухом (укротить вызванный ей ветер, подняться над полом на несколько сантиметров), а теперь перешла к воде. Было скучно… Эдда огляделась, чтобы убедиться в хорошо известном: никто ещё не сформировал из воды птицу. Её окружали девочки-тугодумки, которые в глубине души знали: им не сдать экзамен.

До месяца, посвящённого основательнице Эдленхалле, Анда-Ксении, оставалось не так уж много времени. Завтра закончится месяц Анда-Полины, потом — Анда-Мария, Анда-Елизавета, Анда-Светлана… и всё. Привет, экзамен.

Сдаст ли его сама Эдда — вот что было главным вопросом.

Хотя нет. Не самым главным. По-прежнему самым важным оставался единственный пункт: найти Триш. И для этого требовалось попасть в клуб «Час»…

Джей сказал, что очередное собрание-вечеринка одарённых состоится там сегодня вечером. Как выяснилось, полиция всё-таки была не абсолютно бесполезна. Коснувшись этого, Эдда вспомнила возмущения Моники по поводу бездействия правоохранителей Анда-Марии. Подруга связалась с Эддой пару дней назад, чтобы рассказать о своей жуткой находке.


«— Это была Лана… забыла её фамилию, но такая красивая из старших. Я ничего о ней не слышала после того, как она прошла ритуал, — взволнованно повторила Моника, из-за её бурлящих эмоций поддерживать связь было трудно. Голос Мон прерывался — становился то громче, то тише, а сейчас звучал так, точно она находилась под водой.

— Ты уверена? — в который раз спросила Эдда.

Состарить человека, тем более одарённую… для этого требовалась мощная и злая сила. Эдда поёжилась.

— Я тебе уже сто раз сказала, что да, — ответила Моника.

Уже завершая разговор, Эдда попросила:

— Будь осторожна, Моника.

Подруга вдруг улыбнулась:

— Всё будет хорошо. Я занимаюсь этим делом вместе с одним другом — Адамом».


Мон прервала связь, прежде чем Эдда успела её расспросить об этом Адаме. Откуда он только взялся, почему решил помочь… Симпатичный ли он?

— Гартман! Ты совсем обленилась! Даже пытаться не хочешь! — находящаяся в дальнем углу класса Стоун дёрнула своей мощной рукой, и послушная потоку Времени чаша упала — вода разлилась, намочив светло-голубое платье Эдды.

Как всё это можно было выносить? Никто в дурацком Эдленхалле не желал искать Триш, зато поиздеваться все рады. Эдда встала из-за стола и с вызовом посмотрела на Стоун:

— Вам нужно быть аккуратнее.

— Гартман! Да как ты смеешь! Сядь немедленно!

— Нет, — отчеканила Эдда и направилась к выходу.

— Если ты сейчас уйдёшь, то можешь не показываться на моих занятиях до конца семестра, — зловеще предупредила Стоун.

По рядам девочек прошёлся шёпоток. Вероятно, они считали Эдду полоумной или, может, выскочкой. К сожалению, они ничего не понимали. Встретившись с холодным рыбьим взглядом Стоун и, демонстративно задрав голову вверх, Эдда вышла из класса. У неё ещё было полно дел. Точнее — у них.

***

Джей, как и было оговорено, ждал Эдду во Втором круге Анда-Хелены — на улице Эмиля. При её появлении Джей мягко улыбнулся и отошёл от красной кирпичной стены, к которой до этого прислонился. Он провёл рукой по своим чёрным волосам, явно пытаясь их пригладить, но они только больше взлохматились.

— Прихорашиваешься для меня? — спросила Эдда. — Тогда неплохо было бы и рубашку поменять.

Белая рубашка, которая виднелась под его чёрной полицейской курткой, казалась затасканной. Да уж… модником его не назовёшь.

— Какая ты внимательная, — усмехнулся Джей и кивнул на свою сумку, которую нёс в правой руке. — Я переоденусь перед приходом в клуб. И надеюсь, — он окинул взглядом её завёрнутую в песочный плащ фигуру. — Ты тоже.

— Да ты даже не знаешь, что у меня под плащом, — заметила она.

Кто-то за спиной Эдды громко цокнул, и она заметила, что вдаль от них уходят две перешёптывающиеся старушки. Завидуют.

— Пугаешь бабушек, — сказал Джей. — Я и не знал, что служительницы Ордена такие развратные.

Эдда скорчила ему рожицу, но не стала напоминать, что, строго говоря, она пока воспитанница. К ним, конечно, тоже полно требований, однако…

Перешучиваясь, Эдда и Джей прошли прямо по улице Эмиля, а затем свернули в проулок. Джей говорил, что сам получит кулон, который замаскирует его пустоту («К сожалению, наши штатные маги не могут мне с этим помочь», — объяснил Джей, помрачнев) и позволит войти на вечеринку одарённых, но Эдда настояла на своём присутствии во время сделки. Ей было ужасно интересно. К тому же так она чувствовала себя полезной.

В проулке жались друг к другу маленькие магазинчики с мутными витринами — товаров для дома, обувной, кондитерский. В последний и зашёл Джей. Несмотря на несвежую рубашку, сегодня в нём было что-то привлекательное. Азарт, предвкушение приключения — так бы Эдда это охарактеризовала. Его глаза, сейчас казавшихся зеленоватыми, горели уверенностью.

В кондитерской было темно, а громоздившиеся на прилавке кульки с конфетами выглядели непривлекательно. Возникало ощущение, что каждый из этих свёртков и каждую из конфет, трогали сотни человек. Впрочем, Джея явно интересовала не кондитерская продукция: не глядя на продавца — сухонького старика, похрапывавшего на стуле, — он прошёл вглубь лавки и толкнул чёрную, непримечательную дверь.

Последовав за своим спутником, Эдда попала в неожиданно просторное помещение — судя по всему, тут располагалась антикварная лавка. На полках, опоясывающих всю комнату и раскинувшихся от пола до потолка, громоздилось множество вещей: глобусы разной величины, кинжалы, золочённые яблоки, хрустальные шары, фарфоровые куклы, бусы, перстни, парики… Всего не перечислить.

— Кого я вижу? Доблестный полицейский Гансье! — сказал появившийся прямо перед Эддой и Джеем невысокий молодой мужчина в чёрных одеждах.

Поразителен был цвет длинных, достающих до талии волос незнакомца — снежно-белый. Ничего общего с серебристой сединой, цветущей на головах наставниц Эдды. Странными казались и его слова про «я вижу» — глаза мужчины скрывала плотная чёрная повязка. Выдающийся, орлиный нос, тонкие губы… его лицо не выдавало возраста. Фигура казалась мальчишеской — узкие плечи, угадывающиеся за широкими рукавами атласной мантии руки-палочки. На правой руке, которую он протянул вперёд в приветственном жесте недоставало большого пальца, все остальные пальцы были украшены кольцами. Эдда кинула взгляд на его левую руку — без увечий и тоже всю в кольцах: тонких, массивных, с камнями, в виде змей…

— Залюбовались? — спросил незнакомец и поднёс левую руку к её лицу. — Ох, мои кольца очень красивы! И у каждого — своя история!

Его тонкий голос прервался дребезжащим, пугающим смехом.

— У каждого — своя, — повторил он, явно по-настоящему не нуждаясь в реакции Эдды.

— Здравствуй, Алистер, — перебил его Джей. — Мне маскировку на три часа. Тариф обычный?

Алистер снова неприятно хохотнул:

— Куда же обычный? Всё вокруг дорожает, и у Алистера цены поднимаются. 500 линов с тебя.

— Сдираешь с меня три шкуры, — заметил Джей, отдавая Алистеру горсть больших монет с изображением одного из королей правящей династии Артонских — то ли Эмиля II, то ли Эмиля III… Эдда их вечно путала.

Алистер понюхал каждую из монет, затем лизнул несколько из них. Бормоча что-то себе под нос, он прошёл к прилавку, а затем и вовсе скрылся между чёрных штор, очевидно прятавших вход в другую комнату.

Эдда посмотрела на Джея вопрошающим взглядом, но тот только пожал плечами. Эдде хотелось узнать, как Джей обзавёлся таким интересным знакомством. И был ли Алистер магом крови? Или всё-таки — лишь неординарным торговцем, собравшим в своей лавке множество интересных предметов? Эдда ставила на первый вариант. Его внезапное появление было слишком странным, да и как ещё объяснить то, что он разговаривает с гостями так, будто видит их, хотя повязка скрывает его глаза…

— Заждались? — спросил Алистер, выходя из-за штор.

Затем он быстро подошёл к Джею и протянул ему кулон — грубый светло-жёлтый камень свисал с серебряной цепочки.

— Ты же всё помнишь? Напои его кровью, действовать начнёт, когда соприкоснётся с твоей кожей, обнаружить его невозможно… — он выпалил инструкцию скороговоркой, явно утомлённый необходимостью давать какие-либо пояснения.

Вслед за этим Алистер сдавленно хихикнув, произнёс:

— Но неужели вы так и пойдёте на собрание? Твоя кожанка и серая рубашка никуда не годятся, Джей. Да и ты, Эдда… твоё зелёное платье смотрится ужасно неубедительно.

«Вот это да…»

Эдда поёжилась. Вот так сразу, без видимых усилий, узнать, как зовут незнакомого человека и что находится у него под плащом или в сумке… Это было жутковато. Внезапно ей вспомнился взгляд Джея, когда она зациклила момент с тем ножом в кафе — чувствовал ли он тогда себя так же неуютно?

«Наверняка», — подсказал ей внутренний голос.

Тем временем Алистер предложил Джею и Эдде снабдить их подходящей одеждой. Джей нахмурился:

— Хочешь меня совсем разорить? Твои услуги слишком дороги, Алистер.

Тот хохотнул и покачал головой:

— И в мыслях не было брать с вас плату за такое. Просто небольшое обновление гардероба… Кто же берёт за это деньги?

— Покажи, что у тебя есть, — не удержалась Эдда. Интересно было, что им предложит этот чудак.

Алистер снова исчез за шторами и вскоре вернулся с двумя чёрными чехлами для одежды. Один он отдал Эдде, второй — Джею.

— Примерочная у меня — одна, — улыбнулся он, явно на что-то намекая.

Звучало неприятно. Эдда первой нырнула в тёмную кабинку в углу лавки, которую раньше не замечала. Открыв чехол, она обнаружила в нём элегантное чёрное платье с рискованным разрезом от бедра. Спинки и рукавов у платья не было, с передней стороны ткань доходила до шеи и замыкалась тяжёлым золотым обручем. Выбранное Эддой из гардероба Триш зелёное платье выглядело куда скромнее и подходило ей куда хуже — всё-таки подруга была пониже Эдды. Посомневавшись немного, Эдда надела чёрное платье и, к своему удивлению, заметила, что у зеркала, расположенного на одной из стен примерочной, материализовались туфли в тон её наряду.

Когда она вышла в своём новом образе в общий зал, в глазах Джея промелькнул интерес — искорки вспыхнули, отразившись на лице Эдды невольной кокетливой улыбкой. Алистер подошёл к ней и провёл руками в нескольких миллиметрах от платья.

— Хороша, хороша, — сказал он, а затем кивнул Джею. — Ты чего стоишь? Думаешь, у меня, кроме вас, клиентов нет?

Алистер хохотнул, будто сказал что-то смешное. Пока Джей не вышел из примерочной, Алистер стоял рядом с Эддой и вертел в воздухе своими пальцами унизанными кольцами. Если бы не повязка на его глазах, можно было бы подумать, что он любуется украшениями.

Для Джея Алистер подобрал не менее эффектный наряд — чёрная мантия с алой окантовкой, по самому её низу цвели красные языки пламени. Чёрные брюки и туфли такого же цвета на небольшом каблуке довершали картину. Джей подмигнул Эдде, а потом повернулся к Алистеру:

— Так, говоришь, мы тебе ничего не должны?

Тот улыбнулся:

— Ничегошеньки! Идите уже скорее, а то опоздаете.

Джей кивнул:

— И правда.

Эдда накинула поверх своего шикарного наряда песочный плащ, попросила Джея положить в его сумку зелёное платье. И попрощавшись с Алистером — он посмеивался и продолжал дёргать руками, — они вышли из лавки, вынырнули из проулка и дошли до оживлённой улицы. Там Джей остановил повозку с королевским орлом на дверце — символ того, что извозчик может беспрепятственно передвигаться во всех трёх кругах Анда-Хелены. Джей помог Эдде сесть внутрь, сказал пару слов кучеру и приземлился на мягкое сидение напротив неё.

— Никак не могу понять, почему мы трясёмся в повозке, когда ты наверняка могла бы просто перенести нас в нужную точку? — он качнул рукой в воздухе, видимо, показывая, как именно ей стоит применить силу.

Представления о манипуляциях и силе Времени у него, как у типичного пустого. Эдда зевнула, прикрывшись ладонью.

— Это совсем непросто, — наконец сказалаона под вопрошающим взглядом потемневших глаз Джея.

В салоне пахло чем-то приятным, с горчинкой… Кажется, одеколоном Джея. Отвлекающий аромат.

— Для перемещения нужно точно знать, где именно ты хочешь оказаться. К тому же это требует сильной связи со Временем.

— Такой же, как для… зацикливания момента? — поинтересовался Джей.

Она отрицательно покачала головой:

— Это труднее. Понимаешь, каждая воспитанница и служительница индивидуальна. Дело непросто в силе связи со Временем. Сама по себе эта связь может быть разной… Не зря ведь врачевательницы почти не способны применять боевые манипуляции.

— Разве им это не запрещается?

— Нет. Такой запрет не имел бы смысла, потому что они просто не могут соединяться со Временем, чтобы причинить кому-то боль. Так же, как воительницы, не способны лечить.

Джей молчал и казался ушедшим в себя, будто вспоминал что-то. Наконец он спросил:

— А что насчёт тех, кто остаётся в вашей школе? И кто-то там ещё есть… жрицы?

Назвать Эдленхалле школой! Эдда едва не фыркнула. Эдленхалле был местом, где решались судьбы. «Школа» — это слишком просто для него.

— Как правило, среди всех остальных, кроме врачевательниц и воительниц, нет настолько очевидного деления. И если боевые манипуляции многие могут использовать, то лечение даётся очень сложно.

— Почему?

Эдда чуть не сказала слышанное от наставниц тысячу раз: «На всё воля Времени». Вместо этого она пожала плечами:

— Никто не знает.

— Никогда не думал, что у вас существуют такие тонкости.

Эдда наклонилась вперёд, вглядываясь в его глаза, цвет которых при каждом новом освещении казался иным, скользнула взглядом по смуглой коже, по скрытым за рукавами мантии, но, очевидно, накаченным рукам. В этом образе он походил на мага крови — очень сильного и опасного. Говорят, среди вергольцев — таких много: кочевой народ всегда нёс в себе особую силу и скрытое от других знание. Некоторые даже предполагали, что первый маг Нестус был вергольцем.

Но вслух Эдда сказала другое:

— При нашей первой встрече ты был довольно грубым… Почему всё изменилось? Из-за разрешения от редакции?

Губы Джея изогнулись в приглашающей улыбке:

— Если ты хочешь, то я могу снова стать грубым.

Эдда рассмеялась, и он присоединился к ней. Странная всё-таки вещь — первое впечатление.

Затем Джей достал из сумки ножик, порезал себе большой палец на правой руке и поднёс к ране кулон, полученный от Алистера. Камень замерцал, впитывая кровь. В этот момент Джей будто стал настоящим магом…

Тут повозка остановилась, и сбросив плащ, — Джей согласился понести его в руках, — Эдда вышла на улицу. Каблуки новых туфель цокнули по идеально чистой мостовой. Клуб «Час» располагался в Первом круге Анда-Хелены, недалеко от дворца. Это было… безумно. Эдда всегда полагала, что в Первом круге всё исполнено достоинства — роскошный дворец, Эдленхалле, лучшая в городе церковь, дома элиты… Судя по тому, как Джей отзывался о клубе «Час», такое заведение явно не вписывалось в картинку.

И всё же клуб находился прямо перед Эддой. Поёжившись — без плаща на улице было довольно холодно, — Эдда посмотрела на серое двухэтажное здание с острым шпилем на верхушке. Никаких вывесок на фасаде клуба не обнаружилось, только изображение песочных часов, перевёрнутых горизонтально.

— Пойдём, — то ли предложил, то ли спросил Джей, оказываясь рядом. Видимо, до этого он рассчитывался с извозчиком.

— А ведь ты так и не рассказал мне, как с ним познакомился, — сказала Эдда, вспоминая, о чём именно она хотела поговорить, пока Джей не сбил её столку своим замечанием о перемещениях.

Джей, конечно, сразу понял, о ком идёт речь.

— Через Томаса познакомился, — шепнул он, подводя Эдду к двери заведения — такой же серой, как его фасад. — Помнишь такого?

Эдда кивнула, припоминая того обаятельного полицейского. Значит, он водит знакомства с типами вроде этого Алистера? Интересно…

Дверь перед Джеем и Эддой открылась. Проход им преградила грудастая высокая женщина, в тёмные волосы которой были вплетены красные цветы.

— Кто это тут у меня? — спросила она сладким голосом и, уколов мизинец длинной толстой иглой, провела рукой над головами Эдды и Джея. — Ммм… двое одарённых, одна из Ордена. Очень интересно.

— Что привело вас сюда?

Сочинение этой истории далось им легко: Эдда и Джей придумали её в той на удивление чистой таверне, где подавали чудесный смородиновый чай.

— Мы влюблённые, — сказала Эдда, кидая на Джея самый нежный из своих взглядов. — И я хочу сбежать с ним вопреки воле Ордена. Слышала, вы…

Женщина перебила Эдду:

— Кхм… любопытно. Пришли по совету, я так понимаю?

Эдда кивнула.

— Хорошо. Я попрошу Марису выделить вам время, — сказав это, женщина усмехнулась, явно находя свой выбор слов очень удачным. — А пока пообщайтесь тут.

Она отступила, давая Эдде и Джею пройти вглубь клуба. Подождав, пока Джей отдаст её плащ в гардероб, Эдда вошла в зал. Помещение было просторным, с красными стенами, чёрной барной стойкой, диванами, пуфиками и столами того же цвета. Публика тут собралась высшего сорта: увешанные драгоценностями женщины в шикарных платьях, мужчины в мантиях или костюмах из дорогих тканей. Они болтали, сидя на диванчиках, потягивали свои коктейли и определённо кого-то ждали. В представлении Эдды «гиблое место» должно было выглядеть совсем не так.

На Эдду и Джея никто не обратил внимания. Они присели на один из диванчиков у стены. Джей мягко скользил взглядом по помещению, то и дело возвращаясь к лицу Эдды.

— Оценил обстановку? — тихо спросила она.

— Ага. Сейчас я закажу пару коктейлей для вон той рыжей красотки, и она расскажет мне много интересного.

Эдда не сразу заметила сидевшую у барной стойки рыжую девушку в длинном алом платье.

«Интересно, она во вкусе Джея? Или подходит для его целей по каким-то неведомым параметрам?»

— Наверное, к тому моменту, как девица всё выболтает, эта Мариса сможет принять нас, — продолжил Джей. — Пойдём к ней вместе.

Эдда ответила ему кивком и проводила взглядом. Если Мариса здесь — за босса, то она, наверное, может догадаться о том, что на Джее кулон, маскирующий его пустоту. Думая о Марисе, Эдда представляла её как Алистера в женском обличии. Возможно, такие же белые волосы, странные повадки…

— Разрешишь угостить тебя, красавица? — спросил подошедший к Эдде высокий мужчина с рыжеватой бородкой и большим, устрашающе раздувающимся носом.

— Можно, но вообще я тут не одна.

Незнакомец присел рядом и улыбнулся:

— Мы все здесь не одни.

Жестом он подозвал одного из снующих по залу, закованных в чёрное официантов, сделал заказ, а потом повернулся к Эдде.

— Тебе принесут бомбу, дорогая. Как тебя зовут?

— Элла, — Эдда всегда так представлялась, когда не хотела раскрывать своё имя. Беспроигрышный вариант. В случае чего можно сказать, что собеседник просто ослышался.

— А я Теодор, — он наклонил голову вниз — она была абсолютно лысой.

— Ты здесь частый посетитель?

Теодор усмехнулся:

— Весьма частый, чтобы знать: ты тут в первый раз, красотка.

И направляемый её вопросами, Теодор заговорил о том, как он любит сборы в клубе, о Марисе… Мариса, по его словам, была совершенно выдающейся. Она не только владела клубом «Час», на ней держалось всё. Когда он говорил о ней, то его голос звучал подобострастно и чувственно. Эдда даже почувствовала себя лишней. Возможно ли, чтобы Теодор не сознавал степени своей влюблённости в главу их сборищ?

Эдде принесли коктейль — чёрная жидкость в большом бокале мерцала и внешне походила на желе. Теодор заметил её взгляд, полный подозрения, и прервал свою тираду восхищения Марисой.

— Ты только попробуй. Этот коктейль называется «Соблазн Нестуса».

— О! — не удержалась Эдда. Первый маг крови Нестус почитался своими последователями как бог. Мысль о том, что его именем назвали коктейль, казалась безумной. Никто ведь не стал бы мешать коктейль «Время» или «Анда-Хелена».

«Да какая угодно Анда!» — подумала Эдда, вспомнив портрет с изображением суровой основательницы Эдленхалле — Анда-Ксении. Вряд ли бы эта будто сложенная из стали женщина с жгучими карими глазами положительно оценила идею назвать коктейль в её честь.

Впрочем, Теодор, судя по всему, ничего не понял. Он только улыбнулся и повторил, что Эдде нужно попробовать коктейль. Поддавшись ему, она пригубила странную жидкость, будто мягкую на ощупь. Ощущение было необычным, но очень приятным, а вкус — глубоким, ноты винограда переплетались с орехом и шоколадом. Алкоголь чувствовался отдалённо, явно уступая первенство основному букету. Эдде доводилось пробовать коктейли пару лет назад на закрытой вечеринке, куда её привёл милый блондин с незапоминающимся именем. В тавернах, где Эдда бывала обычно, такие интересные напитки не мешали.

— Изысканно, — похвалила Эдда. — И часто ты угощаешь новеньких девушек… коктейлями?

Слово было непривычным и каким-то смешным.

Теодор подмигнул ей.

— И как ты меня раскусила? Это моя традиция.

— И что все всегда принимают угощение? — поинтересовалась Эдда, памятуя о том, что Триш не переносит алкоголь. Эдда искренне надеялась: хотя бы это не изменилось.

Теодор вздохнул — ему явно было неприятно вспоминать об отказе.

— Была тут несколько месяцев назад одна девушка — блондинка с чарующими голубыми глазами. Ни в какую не захотела пить. Ужасно меня расстроила.

— И что здесь делала такая привереда? — спросила Эдда, вдохновлённая его описанием. Та блондинка с голубыми глазами вполне могла оказаться Триш.

— Пришла к Марисе, — Теодор наклонился к Эдде. — А почему тебя это интересует, крошка?

Она улыбнулась самой очаровательной из своих улыбок:

— Просто поддерживаю разговор. А, коктейль-то чудесный!

Сделав ещё один глоток, Эдда подумала, что на этом стоит остановиться. Обычно она неплохо ладила с горячительными напитками, но кто знает, каков состав «Соблазна Нестуса»? Да уж… даже про себя проговаривать такое название было как-то неловко. Нелепо.

Она попыталась незаметно найти взглядом Джея, но около рыжей девушки его уже не было. Видно, направился разведывать дальше.

В этот момент к Эдде подошёл один из официантов. Поклонившись, он предложил провести её к Марисе.

«И где ходит Джей?» — возмутилась Эдда, оглядываясь. Полицейского не было видно в зале.

— Она ждёт, — настойчиво сказал смуглый парнишка, махнув рукой в сторону коридора.

Сам того не зная, парнишка подарил Эдде внезапную идею. Обратившись ко Времени, она выдернула одну нить из его потока. Затем, притворяясь захмелевшей, пошатнулась и дотронулась до плеча официанта, таким образом закрепив на нём нить. Теперь при необходимости они найдут этого мальчишку. И что главное — заметить такой Временной след могут только причастные к Ордену. Для магов крови, которых в зале было полно, это недоступно.

Теодор, наблюдая эту картину, усмехнулся, а потом поцеловал Эдде на прощание руку, обслюнявив её. Парнишка-официант же поморщился, когда Эдда дотронулась до него, полупьяные девушки явно его не привлекали. Но вслух он, конечно, ничего не сказал. Помог Эдде выпрямиться и, провожая её до места, где ждала Мариса, всё время оглядывался. Они пересекли зал — Эдда так и не увидела Джея, — прошли мимо кухни, откуда слышался шум готовки, и оказались у стены, в которую были врезаны несколько дверей. Официант постучал в одну из них. Раздалось мелодичное:

— Войдите.

Официант заглянул в комнату первым, доложил о том, что привёл служительницу Ордена, и, видимо, получив знак одобрения, исчез, уступая Эдде дорогу. Мариса стояла посреди комнаты, сжимая в руках бокал с синим коктейлем. В этой женщине, вопреки ожиданиям, не было ничего экстраординарного. Чёрное удлинённое каре, густо накрашенные чёрным раскосые глаза, бледная кожа — не совсем обычная для Ренгота внешность, но всё же встречающаяся. На Марисе было облегающее тёмно-синее платье до колен, которое подчёркивало плоскость груди и бёдер, а также туфли на высоком каблуке.

— А вот и наша служительница Ордена… — Мариса подошла к Эдде и бесцеремонно взяла её за подбородок. — Так, чего же ты хочешь?

— Того же, о чём просила моя подруга, — сказала Эдда. Кажется, алкоголь придал ей храбрости.

Мариса прошлась цепким взглядом по лицу Эдды.

— Подруга? Какая же?

— Блондинка с голубыми глазами, которая приходила к вам в месяце Анда-Рины… — Эдда помнила, что нужно как-то спросить и об остальных пропавших, но больше всего её интересовала судьба Триш. Если удастся продлить этот разговор, то она задаст и другие вопросы.

— Вот как. А я думала, твой запрос звучит иначе, — Мариса наконец убрала свою холодную руку от лица Эдды. — Ты ведь хочешь сбежать от Ордена, а у твоей подруги не было такого желания. Она искала способ совместить несовместимое.

Мариса усмехнулась и пригубила синюю жидкость из своего бокала.

— Твоё желание более выполнимое. Тебе нужно разорвать свою связь со Временем. И у меня есть способ.

Разорвать связь со Временем?! Эдда никогда не слышала о чём-то подобном. Это было… невероятно. И пугающе. Связь со Временем ограничивала Эдду, в определённом смысле оставалась цепью, приковывающей её к Ордену, но в этой связи крылось всё. Без неё, кем бы была Эдда? Просто пустой девчонкой, которая выдумывает предсказания для городской газетёнки, любит повеселиться с парнями и ничего не знает о своей лучшей подруге.

— Способ? — переспросила Эдда.

Насколько же тёмным должен быть ритуал, способный разорвать такую связь? Страшно представить.

— Я расскажу тебе о нём позже, но ты должна подписать контракт, — Мариса подошла к столу, который находился позади неё.

Вообще эта комната была вполне типичным кабинетом: шкафы с книгами, кожаное кресло, небольшое зеркало на стене. Ничего поразительного. На полках даже не стояли никакие статуэтки.

Мариса протянула Эдде бумаги, исписанные мелкими буквами. Воспринимать текст было тяжело — на Эдду начала накатывать усталость. Возможно, свою роль играл и «Соблазн Нестуса»…

Тем временем Мариса опять оказалась очень близко к Эдде. На этот раз она провела указательным пальцем правой руки по её губам.

— Знаешь, — прошептала Мариса, отвлекая Эдду от безуспешных попыток вчитаться в текст контракта. — Я уверена, что ты далеко не такая невинная овечка, как твоя подруга. Орден сковывает тебя.

С этими словами Мариса накрыла губы Эдды поцелуем — горьким. Наверное, именно таким был тот синий коктейль, который она пила. Сначала Эдда застыла, ошеломлённая напором женщины. Она целовалась с девушкой только однажды — на одной из пирушек в таверне, где никто никому не задавал вопросов. Тот поцелуй запомнился Эдде нежным, Мариса же чувствовалась совсем иначе: яростно, призывно. Вдруг Эдду охватило желание поддаться, раствориться. В голове помутилось…

Сквозь вязкий, всё заглушающий туман слышался стук двери, мужской голос, который чего-то требовал. Эдду схватили на руки и куда-то несли, а она хотела узнать, в чём дело, но могла лишь бессмысленно двигать губами. Ей требовалось узнать больше, найти Триш. Триш. Триш. Триш.

«Где же ты, дорогая? Почему ты столько всего скрыла от меня? Я не могу представить тебя замужем за этим неловким Эйбенсом, не могу поверить, что ты ходила в такое место, как клуб "Час". Может, и тебе пришлось целоваться с Марисой? Что я вообще знаю о тебе? Триш!»

— Мы найдём её, обязательно найдём. Не плачь, — сказал кто-то, гладя Эдду по голове. От него приятно пахло… Был ли он на самом деле?

Эдда провалилась в сон, задаваясь этим вопросом.

***

Пробуждение было резким. Эдда открыла глаза и, наткнувшись взглядом на балку под потолком, охнула. Ничего такого в их с Триш комнате не имелось.

Вообще Эдда явно не бывала раньше в помещении, в котором проснулась. Лежала она, кстати, на синем диване. Недалеко от него находился маленький стол, на котором высились горой бумажные свёртки с потемневшими, намокшими краями — наверное, в них томилось что-то съестное. Чуть поодаль в углу валялась куча небрежно сваленной одежды. Мужской одежды, если приглядеться. И вот эта кожаная куртка…

Тут воспоминания закрутились в голове Эдды, и она, окончательно приходя в себя, села на диване. Голова немного побаливала, но некритично. Эдда моргнула, и тотчас будто из неоткуда перед ней появился Джей — он был в просторной холщовой рубашке и таких же штанах.

— Пришла в себя? — спросил он, присаживаясь на диван.

Эдда кивнула:

— Расскажи мне всё, пожалуйста.

— Что сказать? — Джей подавил зевок. — Мне удалось поговорить с несколькими посетителями и выяснить, что Триш видели в клубе всего один раз. То ли Мариса не смогла ей помочь, то ли Триш сама отказалась от помощи… Потом я хотел вернуться к тебе, а оказалось, что ты ушла к Марисе без меня.

В его усталом голосе послышались обвинительные нотки.

— Я не могла тебя найти, — ответила Эдда.

— А ещё напилась, целовалась в засос с Марисой и чуть не подписала сомнительный контракт, — Джей постепенно повышал голос. — Зачем ты там вообще что-то пила?

Значит, вздумал её отчитывать.

— Пила, потому что предложили. Отказ выглядел бы подозрительным.

— Ну конечно…

Это начинало раздражать Эдду, она цокнула языком:

— Только не надо читать мне нотаций.

— А, по-моему, надо.

— Кем ты себя возомнил?

— Тем, кто спас тебя сегодня, — выпалил Джей, непроизвольно отодвигаясь. Почему-то этот жест взбесил Эдду ещё больше.

— Я делала то, что должна была ради информации о пропавших девушках, но я не успела…

— Что?..

Видно, она сказала что-то не то. Джей смотрел на неё ошарашенно и зло:

— Я тебя правильно услышал: пропавших несколько? — видимо, ответ отразился у Эдды на лице. Джей рассвирепел ещё больше. — И я узнаю об этом только сейчас?! Да вы все поехавшие в этом вашем Ордене!

Он не смел на неё кричать. Да Эдда промолчала с самого начала, потому что Джей показался ей идиотом, а потом… потом ей казалось, что она уже всё сказала.

— Не ори на меня.

— Я не ору. Ты ещё не знаешь, как я ору!

— И не хочу знать! — сорвалась она на крик. — Да я не сказала тебе о других пропавших, а знаешь, почему? Потому что ты выглядел как некомпетентный, грубый идиот, когда пришёл к нам. Вот и всё.

Джей открыл рот, чтобы сказать что-то, но вместо этого выругался себе под нос и произнёс куда спокойнее, чем пару секунд назад:

— Надеюсь, ты довольна своим решением, орденка.

Он в первый раз назвал её так: выплюнул слово «орденка» точно самое ужасное оскорбление из известных. Это царапнуло, и Эдда вскинула голову, готовясь к новой словесной атаке. Но Джей молчал, только смотрел на неё. И было в этом взгляде что-то такое…

«Мы найдём её, обязательно найдём. Не плачь». Это был Джей?

Хотя — ладно, неважно. Она передёрнула плечами:

— Я пойду.

— И тебя пустят в школу в такое время?

— Не называй Эдленхалле школой.

Джей послал ей уничтожающий взгляд, а Эдда, вздохнув, призналась:

— Конечно, не пустят.

Краткая синхронизация со Временем подсказала ей, что было уже два часа ночи.

— Тогда можешь и дальше спать на диване, а уйти утром.

Полагалось отказаться. Наверное, утром он будет выспрашивать её об остальных пропавших. Она понимала, конечно, что в любом случае нужно сказать, но этот его манёвр… Эдда скользнула взглядом по усталому лицу Джея, по его непритязательному наряду. Возможно, не было никакого манёвра. И посомневавшись ещё немного, она согласилась.

***

Жители деревушки Гозе, где остановился их маленький отряд, были куда более приветливыми, чем обычно. Заслуга Майи. Как оказалось, один из парнишек, вылеченных ею в гарнизоне, происходил из Гозе. Его родные отыскали Майю через час после их приезда в деревню и, изливаясь в благодарностях, пригласили её, Эмиля и Ванессу на обед.

«Да мы становимся популярны в народе», — иронично подметила Ванесса в тот вечер и поправила повязку, скрывающую её недостающий левый глаз. Этим жестом она определённо намекала на то, что обычно деревенские жители не жаловали её из-за слишком странного вида. К тому же вергольцев вообще редко, где любили, — кочевой народ считался слишком свободолюбивым, не терпящим правил и обладающим особыми знаниями о магии, а значит, опасным и непредсказуемым.

Итак, Ванесса мрачно посмеивалась, Майя помогала всем вокруг и в подобные моменты казалась бойкой и уверенной в себе, а Эмиль… ждал подвоха. Ему всё время казалось, что в Гозе уж слишком хорошо. Парное молоко, свежеиспечённый хлеб и большие калачи по ильтонскому рецепту («Должно же быть что-то хорошее в такой умирающей стране, как Ильтон», — твердили местные кумушки, угощая Эмиля теми самыми калачами), добрые куски свежей говядины, да ещё и девушки, подававшие эти вкусности на постоялом дворе — где они втроём остановились — были красотками, как на подбор. И определённо во вкусе Эмиля: с крепкими, большими грудями и глубокими, обещающими удовольствие глазами.

Да, слишком хорошо.

Эмиль уверился в правдивости своего предчувствия уже в день отъезда. Он проснулся от бесцеремонного крика Ванессы над ухом.

— Вставай, высочество!

Она была одета в свои любимые широкие штаны с невиданным количеством карманов и кофту под горло. Ванесса показывала рукой на окно, а значит, что-то случилось.

— Мм? — спросил Эмиль. Быстрые пробуждения никогда не были его сильной стороной.

— Там фанатики на площади, — объяснила Ванесса. — Наверное, из тех, про которых говорил Грай.

Пока их троица находилась в гарнизоне, Грай действительно рассказал им о том, что в окрестные деревни всё чаще приходят религиозные фанатики, которые пророчат возрождение Анда-Хелены. Эти сектанты дурили людям головы нелепыми идеями: вроде как Анда-Хелена вернётся, чтобы одарить силами всех без исключения женщин и мужчин.

Эмиль, завернувшись ради приличия в простынь, подошёл к окну вслед за Ванессой. Действительно прямо у указателя — стрелка показывала на постоялый двор «У Мартина», точно кто-то мог не найти единственное подобное заведение в Гозе, — стояли два человека в балахонах: седая женщина и грузный мужчина. Женщина что-то активно говорила, а мужчина подводил к ней прохожих. Послушать старуху собралось несколько десятков человек. Эмиль прислушался.

Он выхватывал отдельные фразы.

— …десятерых детей… здоровье всё! И семь девочек — ни одна… а у соседки всего… и оказалась… взяли в орденки. Где справедливость? — закричала женщина. — Мы верим в высшую награду — слияние со Временем… почему одни получают и силу при жизни, и награду в посмертии… не должно!

Ванесса отошла от окна.

— Нужно разогнать их, — решительно сказала она.

Эмиль кивнул. Сеять в умах людей такие мысли — дрянное дело. Им вполне хватает бед с бесконтрольным использованием магии крови, не хватало ещё волнений, разожжённых сектантами.

— Ты сообщала в замок о докладах Грайя? — спросил Эмиль, имея в виду любимый чёрный шар Ванессы с кровавой сердцевиной — маги крови использовали такие штуки для передачи сообщений друг другу или служительницам Ордена.

— Ага, — откликнулась Ванесса и добавила строго. — Ты как-то медленно собираешься. Не проснулся ещё, что ли?

Надев лежавшие на стуле штаны, рубашку и куртку из телячьей кожи Эмиль спустился вниз вместе с Ванессой. Именно она первой выступила вперёд и, усилив громкость своего голоса с помощью заклинания, прокричала:

— Не слушайте её! Анда-Хелена никогда не возродится — это раз. Религия, которой вы придерживаетесь, посчитала бы идею о возрождении Анда-Хелены — ересью. Это два.

— Да что ты можешь знать о нашей религии, верголька? — закричала старуха. — Верголька и ведьма!

— Ванхале! — закричали в толпе пришедшее из Исмира и полюбившееся в Ренготе слово.

— Может быть, я чего-то и не знаю, но тебе известно ещё меньше, старуха, — парировала Ванесса. — Ты говоришь о связи со Временем как о бесценном даре, но разве ты не знаешь, чем за него платят женщины? Те, кто оказывается способен сдать экзамен и полностью приобщиться к силе Времени, лишаются возможности иметь детей, — Ванесса впилась взглядом своего единственного целого глаза в парочку молодых девушек, слушавших старуху. — Если же их силы оказываются недостаточными для прохождения испытания, то их отдают замуж, не спросив их мнения насчёт жениха. Что, прелестная перспектива? Вы все этого хотите?

Толпу будто поколебало ветром. Пара женщин заговорила одновременно, одна девушка схватилась за сердце.

Старуха брызнула слюной:

— Дети… есть ли у тебя хоть один ребёнок, ведьма?

Эмиль посмотрел на Ванессу, пытаясь понять, стоит ли ему вмешиваться. В её взгляде читалось убедительное: не надо. Она откинула голову назад, и чёрные тяжёлые кудри рассыпались по плечам.

— Эта сумасшедшая будет обвинять меня во всём, что придёт ей в голову, — сказала Ванесса, обращаясь к собравшимся у указателя людям. — Но это неважно. Она и другие сектанты хочет сбить вас с верного пути.

— Нужно помолиться Анда-Хелене, — вдруг закричал один из мужчин. — Пусть прогонит отступников.

И он первым затянул молитву, осенив себя священным знаком — дотронулся двумя пальцами правой руки сначала до левой стороны груди, где бьётся сердце, а потом до лба:

— Помоги нам, Анда-Хелена, найти свет во тьме, увидеть истину, стань проводником между нами и Временем. Будь добра к нам, будь милосердна, не считай наших грехов…

Знакомые с детства слова успокаивали Эмиля. Он взглянул на Ванессу — та довольно улыбнулась:

— А всё-таки я молодец. И зачем только тебя будила?

С этими словами она вернулась в гостиницу, и Эмиль последовал за ней.

***

Завтрак, состоявший из жареных яиц с симпатичными жидкими желтками и колбас, прервал хозяин постоялого двора — тот самый Мартин, чьё имя значилось на вывеске. Он оглядел всех троих едоков — к Эмилю и Ванессе присоединилась Майя, которая, как выяснилось, с утра успела помочь одному из местных старожилов — и произнёс:

— Тут нынче путник пришёл, — Мартин указал на мужчину в буром изношенном плаще, который ел сосиски недалеко от Эмиля. — Говорит, в лесу-то нашем страшные дела делаются. На него с товарищами напали демоны. Они тех бедолаг буквально выпотрошили, а этот кое-как унёс ноги. Говорит, эти демоны походили на огромных пауков.

— Пауков? — тихо переспросила Майя, которая сразу же прекратила есть свой салат с козьим сыром и различными овощами. Эмиль находил такой завтрак весьма сомнительным.

Морис кивнул и повторил:

— Да, огромных пауков. Страх такой.

— Мы поговорим с ним, — сказал Эмиль и отправил в рот один из желтков.

Мартин поблагодарил и отошёл от стола. Эмиль обменялся взглядом с Ванессой — она, конечно, разделяла его намерения. Майя снова начала ковырять свой салат. Эмиль доедал яичницу и колбасы, то и дело посматривая на того мужчину, о котором рассказал Мартин.

Через пару минут незнакомец, завтрак которого был менее плотным, взял свой стул и сам подсел к Эмилю и его спутницам. Вблизи стало видно, что правую щёку мужчины пересекает свежий порез — глубокий и рванный. Глаза незнакомца были будто утоплены в черепе — казалось, он на всех вокруг смотрит с недоверием.

— Добра вам! — кивнул незнакомец, прежде всего обращаясь к Эмилю. — Хозяин уже рассказал вам о беде?

— Да, — кивнул Эмиль.

— Как вам удалось спастись? — вмешалась Ванесса.

Вопрос незнакомцу явно не понравился. Он скривился и лишь через пару минут проскрипел:

— Я сбежал… я не пытался помочь.

Ванесса и Эмиль переглянулись. Этот мужчина был далеко не первым трусом, встреченным на их пути, однако такие люди всегда отталкивали, в них будто таилось что-то мерзкое. Майя, явно почувствовав неладное, заговорила первой:

— Не корите себя и не стыдитесь, — мягко улыбнулась она. — Все мы подвластны Времени. И если его глас велел вам бежать, значит это и было верно.

Закатила ли Ванесса свой глаз? Эмиль не успел заметить. Незнакомец же теперь обращался именно к Майе. Направляемый её вопросами он рассказал, что вместе с двумя товарищами пошёл в Гозе из соседней деревни, чтобы продать звериные шкуры и «кое-что по мелочи». В лесу на них напали огромные чёрные пауки — они на глазах меняли форму.

— Демоны это были, они проклятые, — нервно прошептал мужчина, точно погрузившийся в воспоминания.

Эмиль кивнул. Задав незнакомцу несколько уточняющих вопросов, он жестом показал Ванессе и Майе, что пора собираться в путь.

***

В лесу пахло прелой листвой, промозглый воздух пробирался под рубашку Эмиля, покрывая кожу мелкими мурашками, а ветви деревьев над головами путников изгибались и переплетались, будто стремились слиться в жуткий узор. Своей корявой громадой они загораживали слабый, отравленный осенью солнечный свет, делая лес у Гозе до крайности мрачным местом.

Лошадей троица оставила у входа в чащу. Эмиль кинул короткий взгляд на своих спутниц: Ванесса, измазав кончики пальцев в крови и тихо напевая заклинание, заставляла демонов выйти поближе, Майя поглядывала на неё с опаской. Серый платок покрывавший голову служительницы был завязан особенно крепко, точно она всерьёз рассчитывала, что эта тряпка защитит её от атаки. Секундной болью мелькнула мысль о Рудгаре — мог бы он принять Майю с её искренней верой в силу Времени и Анда-Хелены? — и растаяла, когда из чащи раздалось мерное клацанье.

Ванесса справилась с задачей — отблеск торжествующей улыбки тронул её губы. «Я великолепна, ты ведь знаешь», — вот что читалось в выражении её лица, во всей её фигуре. Эмилю некогда было расточать комплименты (да он и не стал бы этого делать), огромные пауки уже наступали на них.

Чёрные, будто вобравшие в себя ночную тьму, с мохнатыми крепкими ногами, с выпуклыми, ничего не выражающими глазами… эти демоны могли бы сойти за обычных пауков, не будь они по два-три метра ростом.

Майя слабо охнула, когда один из пауков потянул к ней мощную лапу — Эмиль среагировал мгновенно: отрубил конечность, а потом перекатившись по земле, оказался под ничего не понимающим монстром, и вонзил меч в его плоть. Демон тут же начал терять форму. Эмиль нанёс ещё один удар, обрывая эту нечестивую жизнь. Параллельно он заметил, как Ванесса, чьи ладони в очередной раз были разрезаны, взорвала двигавших в её сторону монстров. Грудь ведьмы тяжело вздымалась — она устала, но ни за чтобы не сдалась.

Оказавшись рядом с ещё одним пауком-демоном — поменьше предыдущего убитого, — Эмиль попробовал также лихо отрубить одну из его ног. Паук оказался проворнее и отбросил Эмиля прямо в ближайшее дерево.

— Да что ж! — выругался Эмиль, когда левый бок пронзила боль. Переведя взгляд вниз, он подтвердил свою догадку — мерзкий демон швырнул Эмиля прямо на острый сук.

— Я помогу, — вдруг раздался шёпот рядом.

В пылу боя Эмиль уже не думал про Майю, а она оказалась совсем рядом. Затянутая в серую перчатку маленькая ручка скользнула к его кровоточащему боку. Майя шепнула что-то, второй рукой она дотронулась до лба Эмиля.

Мгновение — и боль исчезла. Эмиль увидел, как остановилась кровь. Его бок снова был цел.

— Это временно, но потом вылечу полностью, — сказала Майя и кинулась прочь.

Проследив за ней, Эмиль понял, что девушка, будто превратившаяся в серую молнию, бежит к Ванессе. Огненная ведьма, оправдывая своё имя, выстроила вокруг себя контролируемую стену пламени. Языки огня то и дело атаковали двух нападавших на неё пауков.

Кажется, больше демонов не осталось. Эмиль тоже поспешил на помощь подруге. Раз Ванесса не атаковала, а только держала оборону, значит она очень устала. Правда, разумеется, никогда этого не признает.

***

— Кто сегодня молодец? Я сегодня молодец, — шутливо заметила Ванесса, пока Майя залечивала её израненные ладони.

Они сидели на том же месте, где недавно вели бой, и уже успели обсудить, что эти демоны явно были умнее тех, с которыми они сталкивались раньше. Сумевшие преобразиться в пауков, весьма организованные.

«Какое дерьмо», — сказала Ванесса, и Эмиль был полностью с ней согласен. Только поумневших демонов им не хватало.

Сейчас, прислонившись к крепкому стволу большого старого дуба, Эмиль позволил себе временно не думать о новой опасности. Возможно, её и вовсе удастся избежать, если Аяна возьмётся нормально за дело и проведёт тот закон, который им так нужен.

Тишина леса больше не казалась настораживающей или тревожной. Хотя Эмиль по укоренившейся в нём привычке и следил за обстановкой — они провели ритуал выманивания демонов ещё раз, но тот не дал результатов, — он также наслаждался этой секундой спокойствия. Уставшая осенняя чаща точно шептала принцу: нет во мне больше никаких тайн, никаких угроз. Разлившаяся в воздухе прохлада почти убаюкивала.

Но ещё лучше было то, что Ванесса не пыталась уколоть Майю побольнее. Возможно, Огненная ведьма слишком устала для этого. Она только что осушила пузырёк с кровевосстанавливающим и теперь сидела на бревне, согнувшись и прикрыв своей единственный глаз. Интересно, о чём она думала?

Взгляд Эмиля скользнул к Майе, которая, залечив ладони Ванессы, придвинулась к нему.

— Нужно осмотреть рану.

— Ты ведь её залечила.

Майя передёрнула плечами:

— Да это так… просто заплатка была.

Она смотрела на Эмиля выжидающе, не решаясь самостоятельно оголить его бок. Рана действительно не беспокоила — Эмиль попытался отговориться, но Майя была настроена решительно.

— А ты ведь совсем не сражалась, — сказал Эмиль, когда Майя всё-таки заставила его сдаться и начала проводить манипуляции над его телом. Она сняла перчатки, и её руки показались ему очень маленькими.

— Я врачевательница, — ответила Майя, явно считая, что это всё объясняет. — Я уже говорила, что не могу использовать боевые манипуляции. Не могу отнимать жизнь.

Эмиль с трудом припомнил, что такой разговор действительно был. Да, кажется, в тот раз, когда на них напал демон у Энгвейна. И почему он не озаботился этим моментом? Обозвав себя идиотом, Эмиль возразил Майе:

— Мы боремся с демонами. Они порождения зла, людских пороков. Их существование противоестественно.

Майя упрямо покачала головой:

— Заветы Ордена ничего не говорят о демонах. Как я могу, вопреки воле Времени, решать кому жить, а кому умирать?

Эмиль ожидал услышать язвительную реплику от Ванессы, но она молчала, хотя и приоткрыла свой глаз, чтобы следить за спутниками. Между рук Ванесса катала свой чёрный шар — вряд ли она ждала сообщения от кого-то, скорее с его помощью успокаивалась после битвы. Насколько помнил, Эмиль шар был приятным на ощупь и всегда прохладным, кроме тех моментов, когда его использовали по прямому назначению.

Осознав, что немного отвлёкся, Эмиль посмотрел на Майю и ответил на её вопрос, как умел:

— Заветы Ордена создавали сотни лет назад. Многое изменилось с тех времён.

— Я не могу отнимать жизни, — упорствовала Майя. — И не только из-за заветов. Мне не даются такие манипуляции. Они противоречат моей миссии как врачевательницы.

Её голос звучал тихо, но твёрдо.

— А если мы научим тебя управляться с кинжалами? — внезапно спросила Ванесса. — Ты не будешь убивать, но сможешь отпугнуть противника от себя… — она выразительно посмотрела на Майю. — И от тех, кто тебе дорог.

Кажется, взглядом Ванесса сказала Майе что-то ещё. Эмиль вдруг ощутил себя лишним, но это не было неприятно… скорее — привычно, будто возвращало к той прошлой жизни, когда с ними путешествовал Рудгар.

— Ладно, — наконец выдохнула Майя.

— Я всегда говорила, что моя сила убеждения слишком сокрушительна, — усмехнулась Ванесса и элегантно закрутила шар, лежавший в её правой ладони.

— Как ты… — Майя удивлённо смотрела на шар, явно только сейчас заметив, чем забавляется Ванесса. — Он ведь крупный.

— Чары уменьшения и расширения мне в помощь, — ответила Ванесса, потом её глаз загорелся озорством. — Ты знаешь, что это такое?

— Вроде бы шар для связи, который вы… ну, маги крови используете.

Кажется, Ванесса хотела съехидничать, но не стала. Вместо этого закрутила шар ещё раз и объяснила:

— У этого шара кровавая сердцевина — ты права: он нужен магам крови для разговоров на расстоянии. Когда с нами хотят связаться, шар улавливает эту волну и передаёт нам. Дальше нужно добавить капельку своей крови, и готово.

Майя поморщилась и пробормотала:

— Везде у вас кровь…

Ванесса хмыкнула:

— Не все могут оставаться чистенькими, когда колдуют, — увидев недовольство на лице Майи она заметила. — Не нравится, когда манипуляции служительниц называют колдовством? Ну суть ведь одна: вы берёте энергию у Времени, применяете его силу, мы же используем свою кровь. Нам повезло куда меньше, но мы ничем не хуже вас.

Лицо Майи смягчилось:

— Я не хотела вас обидеть, просто…

Ни одна из них не замечала, что Эмиль уже некоторое время не участвует в разговоре. Это было весьма забавно.

Ванесса пожала плечами:

— Ладно, не бери в голову, — потом она снова посмотрела на шар и углубилась в объяснения. — Знаешь, любопытно то, что середина у шара кровавая, но он может подчиниться и служительнице Ордена. Ты тоже можешь почувствовать, что кто-то хочет связаться со мной через шар. Правда, для активации тебе будет достаточно использовать всю ту же силу Времени. Никакой крови. Интересно, не находишь?

Майя робко улыбнулась и поправила и без того плотно сидевшую на её волосах косынку:

— Интересно. Я попробую как-нибудь? Вдруг получится…

Ванесса кивнула и неожиданно посмотрела на Эмиля, точно хотела сказать: «Видишь, я стараюсь быть помягче с девочкой». Эмиль улыбнулся им обеим. Кажется, из них выходит неплохая команда.

***

В библиотеке, как всегда, не было никого, кроме Адама. Грег — библиотекарь — болел уже две недели.

Спокойствие и тишина. Вот, что растекалось по этому небольшому помещению, полному книг. Моника приходила сюда каждый день с тех пор, как их с Адамом отправили восвояси из полицейского участка. Они с Адамом набрасывали список возможных подозреваемых, обсуждали книги, пили чай с вкусным печеньем и много-много говорили. Эти встречи наполняли Монику теплом, и ей приходилось то и дело напоминать себе, что повод у них печальный и пугающий.

— Привет, — улыбнулся Адам, вышедший Монике навстречу. Закатанные рукава его белой рубашки оголяли фигурные, не слишком мощные, но явно подкаченные руки. В длинных аристократических пальцах он держал тряпочку, которой обычно убирал пыль с полок.

— Доброе утро.

При каждой встрече Адам казался Монике всё более красивым. Сейчас он завязал свои кудрявые волосы в хвост и оказалось, что и такой незатейливый вариант причёски, ему очень идёт.

— У меня утро было три часа назад, — заметил Адам и подмигнул Монике. — Хочешь чаю?

Она кивнула. Есть дома было неприятно и скучно. Другое дело — сидеть напротив Адама на старом деревянном стуле с резной спинкой, прихлёбывать простой чёрный чай и закусывать его сладостями. Печенье и конфеты Адам держал в вазочке, которую прятал на одной из полок библиотекарской стойки. Сейчас он выставил свои сокровища на стол. Мон, чувствуя себя как дома, достала с той же стойки чайник с водой и подогрела его с помощью простой манипуляции — одним прикосновением ладони.

Конечно, Адам смотрел на неё. И в его взгляде было столько восхищения. Никто никогда… Моника залилась краской — щёки отчаянно горели, и она попыталась прикрыть их волосами.

— Ты очень милая, когда смущаешься, — сказал Адам, забрав у неё чайник и разливая его содержимое по чашкам.

— Скажешь тоже, — буркнула Мон. Было ужасно неловко за своё поведение.

Он подошёл к Монике и аккуратно провёл рукой по её волосам, едва касаясь её лица кончиками пальцев.

— Это правда, — мягко улыбнулся Адам, его голубые глаза будто потемнели, а голос прозвучал так вкрадчиво, что сердце Мон забилось чаще. — Мне нравится то, как естественно ты на всё реагируешь. Ты красивая.

Неужели он действительно так считал? Моника прикусила губу, не зная, что сказать.

— Ты и сам красивый, — наконец выдавила она и, отстранившись, села на поджидавший её стул.

Адам и раньше делал ей комплименты, но никогда ещё не оказывался так близко, не касался её с подобной нежностью.

— Моника?

Она повернулась к Адаму, который всё ещё стоял около стойки. В его облике читалась нерешительность — раньше Моника не замечала за ним такого. Порой ей вообще было сложно поверить в то, что в ту ночь он отчаянно звал на помощь. Адам казался уверенным, спокойным и…

— Что? — спросила она, прерывая собственные мысли.

— Прости, если я что-то сделал не так.

— Всё в порядке, — заверила Моника. — Давай выпьем по чашке чёрного, как ты и предлагал.

Адам легко тряхнул головой, будто выбивал из неё плохие мысли и присоединился к Монике.

***

В их списке возможных подозреваемых в колдовстве и убийстве было пять человек: Брайан Долт — владелец единственного в городе постоялого двора, славившийся страстью к красивым девушкам; Терри Лейн — чудаковатый астролог; Мелания Сандерс — ведьма крови, живущая на окраине Анда-Марии и Генрих Ларт — недавно поселившийся в городе незнакомец, о котором толком ничего не было известно. По большей части список составлял Адам, ведь он знал всех в Анда-Марии. Моника кивала и высказывала свои соображения. Ей казалось, что виноват именно Ларт: происшествие случилось через две недели после того, как он приехал в Анда-Марию, к тому же он мог оказаться магом крови.

«Маловато для обвинения», — заметил Адам серьёзным тоном, когда они это обсуждали. Потом он пообещал провести кое-какие изыскания насчёт Ларта и остальных. Моника, конечно, тоже хотела бы участвовать в деле, но Адам объяснил, что лучше справится один.

Ей же с помощью манипуляций полагалось проследить за Меланией — Адам назвал её непростой для себя целью. Шагая к своему дому, Моника мысленно прокручивала в голове нужную манипуляцию — она была довольно сложной.

«Справиться бы!»

Так хотелось снова увидеть во взгляде Адама восхищение. И чтобы на этот раз речь шла о чём-то серьёзном, а не о подогревании чайника…

У калитки Моника столкнулась с отцом.

— Куда спешишь? — поинтересовалась она.

Обычно по вечерам отец не уходил из дома.

— Надо помочь другу, — неопределённо ответил он, пожав плечами. На отце быластарая телогрейка, которую он начинал носить стоило задуть первым холодным ветрам. Мон помнила запах этот телогрейки — земляной, солоноватый.

Тем временем отец погладил Мон по голове, точно маленькую девочку:

— Давай на днях поужинаем вместе, дорогая. А то живём в одном доме и совсем не общаемся.

Моника кивнула — предложение было хорошим. В улыбке отца, во всей его мощной, надёжной фигуре вообще скрывалось столько доброты, тепла. Чего-то настоящего. И на мгновение Мон показалось, что можно доверить папе всё. Рассказать ему о таинственном трупе на берегу, о собственных поисках виноватого. Об Адаме.

— Ты бы ещё к маме почаще заходила, — добавил отец.

И всё рассыпалось.


«— Он любит меня. Всегда будет любить только меня, девчонка!

— Почему ты… — Моника всхлипнула, сил договорить фразу не было, прошептала отчаянно. — Я твоя дочь, его дочь.

Летиция холодно рассмеялась и схватила Монику за волосы так, точно хотела вырвать их с корнем.

— Ты стоила мне всего».


Нет. Мон ничего не расскажет отцу. В его сердце всегда было место только для одной женщины, сколько бы он ни утверждал обратное.

Ответив, что зайдёт к матери, Мон попрощалась с отцом и направилась к дому.

Она успела переодеться в мягкий домашний костюм из кофты и штанов и забраться на кровать с книгой, когда в дверь её комнаты постучали.

«Только не это!»

Конечно, потревожить её могла только тётя Гарриет. И чего ей надо?

— Войдите! — откликнулась Мон, жалея, что не может забаррикадировать дверь. С тёткой она не разговаривала уже неделю, если не больше, и с удовольствием продолжила бы в том же духе.

Гарриет резко открыла дверь, явно недовольная тем, что пришлось ждать. Она не стала приветствовать племянницу, вместо этого смерила её холодным взглядом и, скрестив руки на груди, сказала:

— Твои встречи с этим парнем, — это слово она произнесла как оскорбление. — Должны прекратиться.

Моника не ответила. Она смотрела на тётку, пытаясь осмыслить услышанное. Гарриет знает про Адама и запрещает ей видеться с ним, будто в одном из тех романов, которые нельзя читать воспитанницам Эдленхалле.

— Да, я всё знаю про то, что ты целыми днями торчишь в библиотеке, — продолжила Гарриет. Её губы возмущённо подрагивали, а на лице была написана сильная неприязнь. — И дело вовсе не в твоей любви к чтению… Это порочит Орден. Порочит наш дом.

Это было слишком. Несправедливо. Жестоко.

Моника будто сжалась под пронзительным взглядом Гарриет. Она хотела кричать: «Я не виновата. Мы просто хорошие знакомые». Но не могла — горло точно схватила чья-то безжалостная рука и крепко сжала.

«И ведь мысли Гарриет направлены в верном направлении», — подсказал ехидный внутренний голос, заставив Монику залиться краской. А может, это из-за тёткиного взгляда её щёки так вспыхнули.

— Скажи же что-нибудь! Или ты ничего не отрицаешь? Вон покраснела вся! — Гарриет перешла на крик. — Отвратительно! В то время как твоя мать умирает, ты забавляешься с каким-то деревенским дурачком.

— Я… — начала Мон и не смогла продолжить. Это было так унизительно. И всё, что Гарриет говорила о матери, об Адаме, звучало нелепо.

«Я не сделала ничего плохого. Да, я думала… но я и до Адама порой фантазировала. Все воспитанницы Ордена так делают. Ну может, кроме Майи».

Гарриет снова открыла рот — видимо, хотела кинуть, или, возможно, сказать ещё какую-то гадость. Моника не могла этого вынести. Она не виновата. Она должна дать достойный отпор.

— Почему ты говоришь со мной так? — пискнула Моника и поморщилась, услышав визгливые нотки в собственном голосе.

«Какая я жалкая».

Но тётка почему-то замерла и сделала маленький шаг назад. Гарриет будто увидела призрака — Мон бы подумала о причинах такой перемены чуть больше, но сейчас было не до этого. Бежать. Вот что ей нужно.

Моника вскочила с кровати, повторила тихо (хотя в её воображении это звучало очень громко, холодно и надменно):

— Не говори со мной так.

И выскочила из комнаты. До последнего ей казалось, что вот сейчас Гарриет схватит её за руку. Возможно, даже прибегнет к какой-нибудь манипуляции, но не даст Монике свободу. Однако тётка ничего не сделала.

Мон всхлипнула, вспомнив холодный взгляд Гарриет, её не терпящий возражений тон. Тётка её ненавидит. Точно ненавидит.

Налетевший на Анда-Марию ветер трепал волосы Моники, забирался под одежду… Одежда. Только теперь Мон поняла, что идёт по улице в мягком домашнем костюме линялого розового цвета. Она и не помнила, как именно выскочила из дома. Хорошо хоть ботинки надела. И куда идёт, она не знала. Точнее — Мон пробежала взглядом по выстроившимся точно под линеечку домам, которые постепенно проваливались в вечернюю мглу — ноги вели её к библиотеке. Но она ведь наверняка закрыта. Моника понятия не имела, где живёт Адам, однако вряд ли проводит вечера и ночи на рабочем месте.

Вряд ли, но всё же… Она побежала к библиотеке, подгоняемая ветром и отчаянным стуком собственного сердца. С Адамом всегда было так тепло, так просто. Он должен понять её, защитить, отогнать дурные мысли и вытащить из того холодного кокона, в который Мон запутали слова тётки.

«Твои встречи с этим парнем должны прекратиться».

«Отвратительно!»

Моника вытерла мокрые от слёз глаза тыльной стороной ладони. Она не собиралась плакать. Это всё ветер заставил глаза слезиться. Заставил её прийти сюда.

Дверь в библиотеку была закрыта, но не снаружи — на засов, а будто изнутри. Значит, Адам может находиться там. Моника выдохнула и постучала. Снова. И ещё раз. Наконец послышались шаги, а потом в дверном проёме показалась высокая фигура Адама. Он широко открыл дверь и, разглядев в темноте лицо Мон, улыбнулся:

— Моника… что ты здесь делаешь в такое время?

— Адам, — она замолчала не в силах ничего объяснить, заворожённая его обволакивающим голосом, тёплым взглядом его глаз. Адам был тут, рядом — только это имело значение. И в бездумном порыве Моника обняла его, вжалась носом в белую рубашку, от которой пахло мылом и им.

Секунду Адам медлил, но Мон знала: он её не оттолкнёт. Наконец Адам стал гладить её по волосам и шептать добрые слова, которые она не различала. Моника прижалась к нему крепче, желая впитать в себя ещё немного его спокойствия, которым он всегда наполнял библиотеку — да и любое помещение, где оказывался.

«…ты забавляешься с каким-то деревенским дурачком».

Как Гарриет смела так говорить? Адам был самым умным. Добрым. Удивительным. Его руки переместились на спину Мон и теперь поглаживали её через смешную домашнюю кофту. Необычные ощущения. И такие приятные. Возмущение, смятение и печаль, охватившие Монику из-за слов тётки, от прикосновений Адама постепенно начали таять, перерастать во что-то иное, отзывавшееся томлением во всём теле. Мон вздрогнула, когда его пальцы пробрались под её кофту — он будто писал что-то на её пояснице.

Заметив её движение, Адам не остановился, но спросил тихо:

— Тебе неприятно? Мне перестать?

— Нет, — выдохнула Мон и тут же прикусила губу. Это было неправильно, не по-дружески. Пусть она впервые в жизни обнимается с парнем, но она не дура. В конце концов, она читала романы и истории, распространяемые среди воспитанниц Эдленхалле… Такие поглаживания очень приятны, но ведут к тому, что для неё запретно.

Моника попыталась отстраниться — Адам тут же разжал руки. Кажется, он был разочарован. В тусклом свете, который давала поставленная на подоконник свеча, глаза Адама блестели так, как никогда ранее. Его взгляд притягивал Мон к себе, и она бы снова бросилась к нему в объятия, если бы Адам, прокашлявшись, не скрестил руки на груди.

— Прости. Я снова позволил себе лишнее, но просто ты…

— Да? — Монике хотелось узнать каждую его мысль, особенно те из них, что касались неё.

— Ты… — он помедлил. — Из-за тебя я теряю самообладание. Ты слишком красивая.

И вот он снова это сказал. В голосе Адама было столько искренности, а значит, он действительно находил её красивой — даже с этим огромным носом. Даже в нелепом розовом костюме. Как такое возможно?

— Не извиняйся, — попросила она. — Это я должна объясниться.

Адам кивнул и, взяв с подоконника свечку, прошёл вперёд — в библиотечный зал. Там он обернулся к Монике:

— Я уже был у себя наверху, когда ты постучала. Ты не против подняться ко мне?

— Не знала, что ты живёшь здесь, — сказала Мон, кивком показывая, что готова идти за ним.

— Тогда зачем ты пришла в библиотеку?

— Надеялась найти тебя, — призналась Моника с улыбкой, чувствуя, что её слова не покажутся ему нелогичными. — И я рада, что удача меня не подвела.

Лестница, ведущая в комнату Адама пряталась за маленькой дверкой в самом конце библиотечного зала. Мон и не подозревала о её существовании. Библиотека была одноэтажным зданием с чердаком. Оказалось, что на этом чердаке и жил Адам. При входе в комнату ему пришлось согнуться. Поймав взгляд Мон, Адам пожал плечами:

— С зарплатой помощника библиотекаря выбирать не приходится.

Он сказал это так просто — не напрашиваясь на сочувствие. Мон кивнула в знак понимания и оглядела чердак. Кровать, застеленная бежевым покрывалом, стол, на котором лежала стопка из книг, кресло и корзина, с торчащим из неё рукавом рубашки — наверное, там хранилась вся одежда Адама, потому что шкафа в комнате не было.

— Вот моё скромное жилище, — улыбнулся Адам. — Присаживайся на кровать.

— Хорошо.

Моника устроилась на краешке кровати, Адам сел рядом, вытянув свои длинные ноги. Он явно ждал, что она первой начнёт говорить. И Мон наконец решилась:

— Моя тётя потребовала, чтобы я прекратила с тобой общаться. Она считает, я и ты… — Моника не хотела краснеть, но щёки загорелись, когда она вспомнила слова Гарриет. — Мы… в общем надумала себе, что мы с тобой…

Говорить на такие темы всегда было трудно. В годы учёбы в Эдленхалле Мон поражалась тому, как легко Эдда может сказать что-то вроде «да я его поцеловала» или куда более смелые вещи. Но теперь, когда Адам так внимательно смотрел на неё, Мон и вовсе хотела откусить себе язык. Не стоило приходить. Не стоило начинать этот разговор. И уж тем более обниматься с ним.

Она тяжело вздохнула. Вдруг Адам подался вперёд и, взяв её за руку, произнёс:

— Я всё понимаю. Она подумала, что ты нарушила правила, что мы любовники.

Любовники. Это слово было таким странным. Пожалуй, даже старомодным — наверное, так говорили во времена анд… Мон кивнула, не поднимая глаз на Адама. Его пальцы нежно скользили по её ладони, и она снова почувствовала сладостную и пугающую потребность большего.

— Правда в том, Моника, — сказал Адам и поднёс её руку к своим губам. — Что я очень хочу этого. Хочу тебя.

От его поцелуев, от его слов по телу Моники прошла дрожь. Значит, вот как это бывает. Она столько раз читала о красавцах, соблазняющих воспитанниц Ордена. В таких рассказах говорилось о возбуждении, охватывавшем девушек, об узле, скручивающемся внизу живота, о пересыхающем горле и страстном желании ощутить его губы на своих губах.

— Но я понимаю, что это невозможно, — продолжал Адам своим вкрадчивым, глубоким голосом, заставляющим Мон терять контроль над собой. — Я не хотел обманывать тебя, поэтому признался во всём. Но я понимаю. Возможно, нам вообще лучше встречаться реже, чтобы не давать поводов для пересудов. Чтобы мне было легче.

Он перестал покрывать её руку поцелуями и отстранился, потупив взгляд. Моника не могла этого перенести. Он думал, что она его отвергает. Что она хочет превратить их завязывающиеся отношения в чисто деловые.

— Нет, — она взяла его руку в свою и поцеловала костяшки пальцев. — Я тоже хочу быть с тобой.

Мон сделала усилие над собой и очень тихо добавила, чтобы он точно понял её желания:

— Хочу тебя.

В его голубых глазах зажглись лукавые искорки, но он будто остановил сам себя. Адам спросил тихо:

— Ты уверена? Разве это не будет преступлением против Ордена?

Конечно, будет. Но другие совершали это преступление неоднократно и жили дальше. Триш даже замуж вышла! И только Мон продолжала соблюдать дурацкий третий завет.

— Мне всё равно, — призналась она.

Впервые за последние несколько часов Моника почувствовала себя сильной и готовой на всё. Она не знала, кто из них поцеловал друг друга первым. Это было неважно. Это вскоре забылось. Губы Адама касались её губ снова и снова — всё с большим напором, с большей страстью. Он повалил её на кровать, навис сверху и продолжал сладкую пытку, дразня её своим языком, прикусывая её губы. Моника порой представляла, каким мог бы быть её первый поцелуй, но никогда не думала о том, что вместо одного — первого — её ждёт множество поцелуев.

— Ты прекрасна, — твердил Адам в перерывах, срываясь на рык. Мон не успевала ему отвечать: она затерялась в его ласках, она, кажется, разучилась дышать.

Разорвав поцелуй, Адам прилёг на бок рядом с ней и провел пальцами по шее Моники, коснулся скул.

— Я давно мечтал о тебе, — а потом добавил. — С нашей первой встречи.

Моника сощурилась:

— Нашу первую встречу никак нельзя назвать романтичной.

— Ты просто не видела себя, освещённую луной. Ты была невероятной.

— Спасибо.

Её губы, которые он только что так сладко терзал, ещё горели. Она вся горела и пыталась выровнять дыхание. Ощущений и эмоций было слишком много. Если бы Моника не лежала на кровати, то непременно бы упала.

Тем временем Адам хитро улыбнулся, отвечая на её реплику:

— За такое не благодарят, красавица.

Мон чуть продвинулась вперёд и ощутила то, о чём читала в тех самых рассказах. Как там говорилось? Доказательство его желания?

— Тебе, наверное, недостаточно поцелуев, — робко произнесла она. Её саму перспектива чего-то большего манила, но и пугала.

Адам погладил её по голове:

— Если тебе достаточно, то и мне тоже.

Она благодарно улыбнулась и, осмелев, прижалась совсем близко к Адаму — ощущение того, что он защищает её от всего мира своим телом, было потрясающим. То, как она нарушила завет, стёрлось и растаяло под напором его нежности и заботы, исчезли жестокие слова Гарриет и она сама. Даже воспоминания о матери, которые обычно отзывались в душе холодом, сейчас не имели власти над Моникой. Адам же снова и снова гладил её по волосам, и, наслаждаясь этой сладкой, неизведанной ранее близостью, Моника погрузилась в сон.

Глава девятая. «Наши желания»

Седьмой завет. Только молитва Времени и андам может очистить душу, согрешившей воспитанницы. Посещение храма три раза в неделю обязательно.

«Заветы Ордена Времени, составленные Анда-Ксенией и одобренные Анда-Марией, Анда-Полиной и Анда-Майей».

Эдда отодвинула от себя книгу, по которой готовилась к главному экзамену в своей жизни, и тяжело вздохнула. Наверное, всё-таки стоило дождаться Джея сегодня утром. Когда она проснулась, рядом с ней лежала записка: «Пришлось срочно уехать, но нам нужно поговорить!»

Эдда фыркнула и смяла записку. Он вчера так кричал на неё! Это возмутительно. Быстро собравшись и не потрудившись запереть за собой дверь — вряд ли бы кто-то позарился на скромное имущество Джея, — она направилась в замок. Всю дорогу туда Эдда доказывала себе, что её гнев справедлив, а решение верно. И чем чаще она это повторяла, тем меньше верила своим словам.

Сейчас, отвлёкшись от муторной книги, в которой перечислялись давно известные Эдде десять заветов Ордена с подробнейшими и зануднейшими комментариями четырёх основательниц — Анда-Ксении, Анда-Марии, Анда-Полины и Анда-Майи, Эдда снова вспоминала, каким потрясённым и оскорблённым выглядел Джей, когда узнал, что она скрывала правду. И сколько бы она ни пыталась себя оправдать, это было глупо. Стоило рассказать ему о других пропавших девушках перед походом в «Час». Конечно, стоило. Но она забыла! Совершенно забыла, что оставалось самым нелепым во всей истории.

Обозвав сначала себя, а потом его, Эдда вздохнула и огляделась по сторонам. В библиотеке было немного народу. Айрин — красивая девушка года на три младше Эдды — сидела за крайним столом и сосредоточенно писала. Библиотекарша, которая не так давно начала работать в Эдленхалле и имела куцее, незапоминающееся имя и такую же внешность, объясняла что-то подошедшей к ней воспитаннице. Плюс в самом углу библиотеки, рядом со стеллажом книг по усложнённым манипуляциям, толпилась стайка девочек-воспитанниц. Эдда видела, как они передавали друг другу какой-то листок, порой слышались хихиканья. Эдда хмыкнула: знала она, что там читают эти девочки… сама баловалась подобным до своего первого раза с тем красавчиком — Грегом. Впрочем, вспомнить о Греге было почти нечего (они встречались недели две), а вот вид шушукающихся подружек заставил сердце Эдды сжаться.

С каждым днём у Триш оставалось всё меньше шансов — Эдда это чувствовала. Насколько же проще было жить в те дни, когда она, Триш, Моника и Майя наслаждались своей девичьей дружбой в стенах замка. И подкалывали Майю, конечно. Без этого никуда.

Выныривая из воспоминаний, Эдда дотронулась до собственного запястья и ощутила временной узел от той нити, которая связывала её с официантом. Сегодня она специально не попадалась на глаза наставницам — они сразу бы увидели эту «привязь». К счастью, большинству воспитанниц такое было не под силу: им потребовалось бы провести специальные манипуляции, чтобы раскрыть Эдду. Поддерживать нить оказалось труднее, чем ожидала Эдда. Она видела, как истончилась Временная связь по сравнению со вчерашним днём. Требовалось скорее найти официанта и переговорить с ним, однако для этого ей нужен Джей.

«Надеюсь, он выслушает меня».

Подавив вздох, Эдда взяла книгу со стола и вышла из библиотеки. Направляясь в свой дортуар, она мысленно перенеслась к другому важному вопросу (не столь значимому как спасение Триш, но требующему неминуемого ответа): что делать с экзаменом? Тринадцатый месяц года, носивший имя Анда-Ксении, неумолимо приближался. И пора было решать. Иначе выбор сделают за неё.

***

Конечно, Эдда не дождалась его. В глубине души Джей сразу знал, что так и будет. По неведомой ему причине Эдда решила, что вполне имела право скрыть от него информацию.

Как она там сказала?

«Когда ты пришёл к нам, то походил на идиота» — кажется, так. А не поделиться с ним важными для дела сведения, конечно, было очень умно! Джей скрипнул зубами и вытащил из кухонного шкафчика большое зелёное яблоко — последнее из переданных ему отцом и мамой. Джей вонзил в него зубы, прокручивая всё произошедшее вчера.

Возбуждение, которое охватило его при взгляде на принарядившуюся Эдду. И гнев, сжигавший его тело в тот момент, когда он увидел поцелуй Эдды и Марисы. Нежность, пришедшую, пока Джей успокаивал Эдду. Разочарование и ярость, вызванные её тайной, её жестокими словами.

Не так давно эта девчонка бесила его. Потом, после смерти Нелл, преподавшей ему трагический урок, Джей попытался относиться к Эдде лучше — сработало. Она почти стала его товарищем. И вот… впрочем, неважно. Джей доел яблоко и кинул хвостик в мусорную корзину.

И тут в дверь постучались.

«Кому чего надо?» — сердито подумал Джей. Было у него одно предположение, но особо он не надеялся.

На пороге стояла Эдда. Предположение внезапно оправдалось, и Джей даже не сразу понял, что чувствует по этому поводу. Радость. Возмущение. Желание потрясти её за плечи. Обнять.

Вместо этого он окинул Эдду колючим взглядом:

— Стучишься, значит. А я уж думал, ты родилась среди полей и не признаёшь стен и дверей.

Она скорчила рожицу:

— Где бы я нашла ключ, чтобы закрыть дверь?

— Наколдовала, — небрежно бросил он, пропуская её внутрь.

— Как же ты меня бесишь, — ответила она нарочито злобно.

Эдда сделала шаг, но не продвинулась дальше — видимо, надеялась придумать что-нибудь остроумное. Они стояли совсем близко, и Джей ощутил лёгкий аромат цитруса. Приятно.

Улыбнувшись про себя, он первым прошёл в комнату и сел на диван. Эдда последовала его примеру. Она снова была в своём уродливом песочном плаще, выводившем Джея из равновесия. Интересно, Эдда всегда носит эту половую тряпку или надевает её специально, когда идёт к нему?

— Я всё думаю, — начал он, пользуясь затяжным молчанием. — Может, стоит дать тебе денег на новый плащ? Этот ты наверняка украла у какого-нибудь бездомного.

— Хочешь взять меня на содержание? — усмехнулась она и сразу стала похожа на лису. Очаровательную лису. — Уверяю, тебе это не по карману.

Не дожидаясь следующего раунда их словесной баталии, Эдда сказала:

— Я должна рассказать тебе всё о пропавших. Я за этим пришла.

— Я понимаю, — Джей сразу перешёл на серьёзный тон. — Говори.

Сведений было катастрофически мало. Вайолет Голье, Лаванда Тоус, Ия Хакнер — так звали пропавших. Если верить Эдде, то все они исчезли в последние пять месяцев.

— И всё?

— Лия больше не говорила со мной, а я боялась вызвать подозрения расспросами, — призналась Эдда. — Но я знала этих девушек, просто… не обращала на них особого внимания.

— А я думал, вы там живёте по законам сестринства.

Серые глаза Эдды потемнели:

— У меня были свои проблемы. И… ты ничего не знаешь о нас, ты…

Она осеклась, явно щадя его чувства. Но Джей прошёл всё это давным-давно. В те годы, когда его мать так отчаянно хотела родить девочку.

— Пустой. Лишённый каких-либо сил, — сказал он за Эдду. — Поверь, этот факт меня нисколько не тревожит.

Судя по выражению её лица, Эдда не поверила. Наверняка вся её жизнь построена вокруг связи со Временем, и ей сложно представить что-то иное. В этот момент он явственно ощутил, какая огромная пропасть была между ними. Неужели вчера Джей действительно утешал её, гладил по голове с нежностью? Нелепо.

— В общем все пропавшие были сиротами. Поэтому их никто и не искал.

Джей кивнул:

— Очевидно.

— Вчера в клубе я завязала Временную петлю на руке одного официанта. С её помощью мы можем найти его и выяснить, появлялись ли в клубе другие пропавшие девушки, — сказала Эдда и, опережая вертевшийся у Джея на языке вопрос добавила. — Я покажу ему проекции своих воспоминаний обо всех трёх.

— Ты же вроде не слишком хорошо их знала?

— Вайолет — моя одногодка, а Лаванда и Ия — на пару лет младше. Я множество раз с ними пересекалась, хотя мы, конечно, не подруги, — в её взгляде было предупреждение. Видимо, не хотела, чтобы он снова стал издеваться над святой идеей великого сестринства.

В принципе Джей и не горел желанием опять начинать словесную пикировку. Да и обижать Эдду не хотелось. Идея со слежкой была хорошей. Правда, он не собирался хвалить её вслух.

***

Официант нашёлся в одном из питейных заведений Третьего круга Анда-Хелены. Джей давно не бывал здесь и с удивлением отметил, что на улицах Третьего круга теперь сидит меньше попрошаек — обычно их не останавливали даже холода, поэтому дело явно не в заморозках. Неужели открытые королевой Аяной пункты с едой и одеждой повлияли на ситуацию? Джей слышал об этой затее в полицейском отделении, но не придал ей особо значения.

Правда, заведение, в котором пил официант, всё равно оказалось грязным и заплёванным. Эдда сморщилась, когда увидела на пороге паба какого-то пьяного бедолагу. Он лежал прямо на выходе и пускал слюни на свою затасканную тёмно-коричневую робу — никого это не волновало.

— Перенести тебя на руках? — не удержался Джей, подметив её замешательство.

— Спасибо, откажусь, — сказала Эдда и, взмахнув руками, грациозно перелетела через пьяницу и оказалась в пабе.

Её глаза блеснули торжеством.

Джей усмехнулся — какая детская выходка. Потом наклонился к пьяному — тот был жив, но совершенно невменяем, и нахмурившись, всё-таки переступил через него. Неправильно, конечно, но сейчас у него нет времени оттаскивать бедолагу от прохода.

Эдда внимательно следила за действиями Джея — было интересно, что она думает. Вместе они прошли между маленьких столов, заполнявших паб, и оказались у стойки. Эдда взглядом указала на изрядно захмелевшего смуглого парня с короткими каштановыми волосами и карими осоловелыми глазами.

— И что ты забыл в таком месте? — спросила Эдда парня, кокетливо улыбнувшись.

«Если хотела соблазнить его, стоило надеть другой плащ», — едва удержался от комментария Джей. Сегодня на него то и дело накатывало желание поддразнить её. Возможно, дело было в том, что она так и не извинилась за сокрытие информации. Или в том, как хорошо она пахла и как мило улыбалась. Не Джею.

Официант усмехнулся:

— А мы, видимо, знакомы, крошка?

— Может быть, — Эдда придвинулась поближе к парню, а потом присела на стул рядом с ним. — Мне нужно, чтобы ты ответил на парочку моих вопросов.

— А взамен?

Ещё одна кокетливая улыбка.

— Договоримся.

Официант покосился на Джея:

— Что насчёт него?

— Он не будет нам мешать, — пообещала Эдда, окинув Джея выразительным взглядом. В её серых глазах горели искорки.

«Очень даже буду», — хотел возразить Джей, но воспоминания этого парня могли сыграть важную роль в их деле, значит, стоило помолчать.

Эдда шепнула что-то официанту, тот кивнул. Джей нахмурился: они явно собрались уединиться. С каждым мгновением его настроение портилось всё больше и больше, однако Эдда то ли ничего не замечала, то ли просто забавлялась. Невыносимая девчонка.

Пока Джей обдумывал происходящее, Эдда вместе с официантом прошла мимо него в глубину заведения — они расположились за самым дальним столиком в углу. Тусклый свет, разлитый по помещению, не давал возможности нормально следить за ними.

«Как же бесит».

Раздражение, вызванное самоволием Эдды, мешалось с чем-то другим… прислушавшись к себе, Джей уловил тревогу. Мелькнуло в мыслях мёртвое лицо Нелл. Сегодня утром в участке Томас вспоминал о ней.


«— Она мне приснилась, Джей. Будто я всё же пригласил её на свидание, и она пришла, но оказалась мёртвой, — Томаса передёрнуло, и он вернулся взглядом к документам, которые лежали на столе перед ним: поиски Линды шли со скрипом.

— Вот как, — ответил Джей, не зная, как ещё прокомментировать такое признание. У него было много дурацкой бумажной работы, которая немилосердно копилась, пока он составлял и осуществлял планы с Эддой.

Томас замолчал и погрузился в себя. Потом, будто наткнувшись на какую-то мысль, поинтересовался:

— А что с твоим делом? С этой воспитанницей Ордена?

— Да там нечего рассказывать. Всё ровно, — сказал Джей и тут же почувствовал вину. Это не было правдой».


И чем дольше он пытался понять, что происходит за тем столом в углу паба, тем сильнее убеждался: это всё очень важно.

***

Эдда подошла к Джею минут через двадцать. Он успел заказать себе пиво и теперь, облокотившись на стойку, потягивал пенный напиток из железной кружки. Эдда выглядела взволнованной и торжествующей — она провела рукой по своим коротким светлым волосам и ехидно заметила:

— Вряд ли эту кружку когда-нибудь мыли.

— Приму твоё замечание за заботу, — откликнулся Джей, про себя соглашаясь с Эддой. Он взял пиво, чтобы успокоиться и отвлечься. В этот момент ему было глубоко наплевать на чистоту кружки. И пиво, кстати, оказалось недурным.

— Мечтай, — усмехнулась Эдда. — Пойдём отсюда.

Джей не стал сопротивляться и, поставив почти пустую кружу на стойку, направился за Эддой к выходу. К счастью, пьяный бедолага уже куда-то отполз и переступать через него не пришлось.

На улице Эдда сделала глубокий вдох, но потом поморщилась:

— Тут вроде посвежее, чем в баре, но всё равно воняет.

— Ты, видимо, не была в Третьем круге во времена правления прежнего короля, — усмехнулся Джей, осматривая двигавшихся в их сторону людей. Их усталые, серые лица навевали тоску. Другое дело — Второй круг. Там люди бойкие, нацеленные на успех, взгляды у них цепкие, ищущие выгоду или обходной путь. Они верят в свои силы.

И пиво там всё-таки лучше.

— Бывала, но очень давно, — пробормотала Эдда. — Если подумать, то на улицах будто стало меньше бродяг…

Джей кивнул и не успел ничего сказать прерванный криком:

— Анда-Хелена воскреснет, дабы восстановить справедливость: наградить всех нас связью со Временем! Братья и сёстры, скоро вам не понадобятся бесплатные обеды! Анда-Хелена придёт к вам с благой вестью!

Крик приближался. Джей нахмурился: их предупреждали, что люди, прозванные в народе проповедниками, кружат у Анда-Хелены, точно стая воронов, и обещают наивным слушателям скорое возвращение Первой избранной. Однако раньше ему не доводилось слышать проповедников в городе. Он сделал шаг в ту сторону, с которой раздавался крик, но тут услышал:

— Уберите руки! Не трогайте меня! Вы можете заткнуть мне рот, но Анда-Хелена всё равно придёт. Она есть истинная королева… Когда она займёт престол, мы получим от неё дар!

— Ты чего несёшь? Захотел языка лишиться?

Звуки ударов, всхлипы, крики. Коллеги Джея, работавшие в Третьем круге никогда не отличались изяществом.

— Пойдём? — тихо спросила Эдда, напоминая о себе.

— Да, — отозвался Джей. Он явно тут был не нужен, однако… то, что проповедники теперь сеют свою ложь в Третьем круге Анда-Хелены, представлялось чем-то опасным.

Пока Эдда и Джей шли по улицам Третьего круга, они по молчаливой договоренности, не обсуждали ни своё дело, ни всё услышанное. У мощной стены и крепких ворот, отделявших Третий круг от Второго, Джей достал своё удостоверение, взял Эдду за руку и стал активно прорываться сквозь толпу, отпихивая людей локтями. Старуха в грязно-жёлтом балахоне оттоптала Джею ноги и громко выругалась, помянув и Нестуса, и Время, и Анда-Хелену. Эдда издала короткий смешок, услышав это. Они с Джеем успели обменяться понимающими улыбками, прежде чем стражник, осмотрев удостоверение Джея, пропустил их во Второй круг вне очереди. Разделённый на двоих момент отвлёк Джея от невесёлых мыслей, он позволил себе расслабиться.

— Удобно, — кивнула Эдда на его корочку, потом огляделась по сторонам и почти пропела. — Как же здесь свежо.

Джей полностью разделял её чувства, но не стал ничего говорить. Вечерело — темнота медленно заволакивала кирпичные здания, палатки со снедью, скамейки… Кстати, про еду.

— Я ужасно проголодался, — сказал Джей.

— И я.

Для ужина они выбрали таверну «Вкусно и сытно». В ожидании заказа — двух хорошо прожаренных стейков, картофеля и большого куска клубничного торта — Джей рассказал Эдде, что сегодня ему нужно будет отработать ночное дежурство.

— Поэтому меня и отпустили в обед домой, — объяснил он.

Эдда кивнула.

— На этих дежурствах интересно?

— Только изредка.

— Я так и знала, что полицейские не умеют веселиться.

— А в Ордене — каждый день вечеринки, — поддел её Джей.

Выбранная ими таверна оказалась тёплым, чистым и во всех отношениях приятным местом. На небольшой сцене пел бард, аккомпанируя себе на лютне. К тому же вскоре они получили свою еду — огромные круглые тарелки со стейками, буквально заваленными жаренной картошкой. Запивать это всё предлагалось вином. Перед Эддой также поставили кусок торта — определённо, она была сладкоежкой.

Сделав пару глотков из своего стакана, Эдда наконец перешла к сути дела:

— Официант узнал всех трёх девушек. Каждая из них появлялась в клубе несколько раз. Вайолет он видел примерно полгода назад, а Лаванду и Ию — месяца три-четыре назад. Он не был до конца уверен, но всё же…

— Он был пьян, мог и ошибиться, — заметил Джей, отрезая солидный кусок от своего стейка.

Губы Эдды сложились в усмешку:

— Я заставила его протрезветь.

— И такое колдовство существует?

Она поморщилась, но не стала в очередной раз повторять то, что орденки называют свою магию манипуляциями. Джей хорошо знал об этом словесном различии, но считал его пустым кокетством.

— И такое, — ответила Эдда.

— Возможно, у этих троих пропавших были неблизкие родственники, — сказал Джей, сделав глоток вина. — Кто-то, с кем они могли поделиться своими планами по поводу побега из Ордена.

— Не знаю, — протянула Эдда. — Слабо представляю себе такие обсуждения…

Джей кивнул, размышляя. Было ли руководство клуба «Час» причастно к исчезновению девушек? Вопрос оставался открытым, и всё же имелось ещё кое-что… Подозрительным казалось то, что наставницы замка не обращали никакого внимания на исчезновения. Кроме дела Триш, он не помнил запросов на поиски воспитанниц Эдленхалле.

Он рассказал Эдде о своих соображениях, и она нахмурилась:

— Думаешь, к исчезновениям могут быть причастны наставницы? Это… — она запнулась, и Джей подался вперёд, ожидая, что она скажет. Обидится за своих? Возмутится?

— …возможно, — продолжила Эдда и поёжилась так, будто ей вдруг стало холодно в этой тёплой таверне.

Хотелось утешить её, но Джей не знал, какие слова подобрать. Вчера, когда она была в почти бессознательном состоянии, всё вышло машинально. Он успокаивал Эдду, потому что она точно в этом нуждалась. Сейчас же… вдруг она оскорбится, оттолкнёт его?

— Мне пора, — сказала Эдда, прикончив большой кусок торта за пару укусов.

— Отбой ведь только в полночь, — машинально заметил Джей, вспомнив одну из историй матери — она делилась рассказами о своём прошлом в качестве воспитанницы, когда бывала в хорошем настроении. То есть очень редко.

Эдда взглянула на Джея с удивлением.

«Не стоило этого говорить».

И всё же она не озвучила вопрос, промелькнувший в её серых, как грозовое небо, глазах. Встала и положила на стол лины за свой заказ. Джей сделал то же самое, хотя ещё пару минут назад не собирался уходить. В молчании они вместе вышли из таверны — их провожал хриплый голос барда, повествовавший о несчастной любви мага крови и служительницы Ордена. Крамольная песня.

Сделав пару шагов от входа, Эдда остановилась:

— Я буду ждать от тебя новостей.

— Хорошо.

В который раз за последние дни Джей оказался слишком близко к ней. Её губы слегка приоткрылись, и было бы так легко и естественно сейчас коснуться их. Поцеловать Эдду, чтобы смыть из её головы все воспоминания о вчерашнем нелепом поцелуе с той женщиной из клуба. Хотела бы она этого?

Молчание между ними с каждой секундой становилось всё более напряжённым. Будто сама улица, погрузившаяся во тьму, умолкла, чтобы дать им возможность говорить. Но что сказать?

Не будь она воспитанницей Ордена, Джей бы точно наклонился и поцеловал её, дотронулся бы до её светлых коротких волос, которые так выделялись в мерцании уличных фонарей. Но хоть Эдда явно не была самой послушной девушкой в Эдленхалле, он не решился.

Эдда всё смотрела на него, не отрываясь, а потом слегка встряхнула головой, точно освобождалась от наваждения:

— Я задумалась. Вроде хотела что-то сказать тебе, но уже и не вспомню, что именно. Неважно, наверное, — объяснила она. — А теперь пойду.

— Ты… — начал он обеспокоенно.

Эдда перебила:

— Со мной всё будет в порядке, — и подмигнув, добавила. — Я не в первый раз возвращаюсь в замок в темноте.

Эти слова неприятно поразили его. Надо было всё-таки её поцеловать. Но Джей уже упустил момент. Отсалютовав ему, Эдда шепнула:

— До скорой встречи.

И ушла, не дождавшись его ответа. Впереди Джея ждало дежурство — с Томасом, что радовало. Но на самом деле, он бы предпочёл остаться с Эддой. Были ли её слова насчёт поздних возвращений в замок намёком? Джей помассировал виски и направился к одной из повозок, чтобы доехать до участка.

В следующий раз он не станет медлить. Он обязательно её поцелует — и будь, что будет.

***

Мон проснулась оттого, что её носу было ужасно щекотно. Она приоткрыла глаза и с удивлением обнаружила у своего лица золотистые кудри.

«Кудри?»

Через секунду она вспомнила всё произошедшее вчера вечером. Щёки отчаянно горели.

— Моника, — голос Адама был хриплым спросонья. Он повернулся, и она заметила на его щеке след от подушки.

— У тебя тут… — начала она и потянулась к его лицу.

Адам вдруг напрягся и посмотрел на неё недоверчиво, холодно. Мон отдёрнула руку — видимо, она что-то сделала не так. Адам перехватил её ладонь и легко поцеловал:

— Прости, я ещё не совсем проснулся. К тому же так странно и приятно обнаружить тебя в своей постели.

Она тоже это чувствовала. Странно, приятно и… как-то правильно. Будто именно здесь и есть её место. Не в Эдленхалле, где она столько лет училась использовать свою силу, говорить со Временем, не в академии Хесельхоф — среди древних артефактов и учёных, даже не в родном доме, в котором живёт её отец.

— Это самое чудесное утро в моей жизни, — призналась она, всё-таки проводя пальцами по щеке Адама.

— И в моей, — улыбнулся он, принимая её робкую ласку.

Потом они завтракали печеньем и чаем, долго и нежно целовались, говорили друг другу приятные вещи, от которых Моника улыбалась, не переставая. Адам был её солнцем — согревающим, вселяющим надежду. Он так часто повторял «Ты красивая», что Моника начала верить в это.

Ей стоило больших усилий оторваться от его нежных, мягких губ и отправиться домой. Монике нужно было переодеться, чтобы направиться к жилищу Мелании Сандерс — ведьмы крови, которая могла быть причастна к трагедии.

— Ты справишься, — шепнул Монике на прощание Адам, неохотно выпуская её из своих рук. Его ободряющая улыбка придала ей сил.

И возвращение домой, и попытка использовать следящую манипуляцию на Мелании представлялись сложными действиями, требующими напряжения воли. Как же хотелось вместо этого побыть с Адамом — о, если бы она знала раньше, какими сладкими окажутся поцелуи, то…

«Что? — одёрнула Мон саму себя. — Бросила бы учёбу? Не давала обет?»

Нарушенный обет. Растоптанный третий завет. Правда горчила на губах — припухлых от поцелуев с Адамом, — но не терзала. Мысли о наставницах, которые прокляли бы её за содеянное, об Анда-Ксении, наверняка отвернувшейся от неё, не угнетали по-настоящему. Скорее — Моника понимала, что, по идее, должна раскаиваться. Но не могла. Даже их расследование, даже воспоминания о рассыпавшейся на её руках несчастной, не имели над Мон полной власти. Только Адам.

«Совсем как в запрещённых рассказах. И даже лучше», — улыбнулась про себя Моника.

К её радости, дома она ни с кем не столкнулась. Быстро взбежала по лестнице и, ворвавшись в свою комнату, надела первое же попавшееся платье и чулки потеплее. Кинув беглый взгляд на себя в зеркало, Мон снова мягко улыбнулась. Она показалась себе очаровательной, особенно нежной — сиреневое платье хорошо подчёркивало её большую грудь, которой она всегда стеснялась. Сегодня утром Адам трогал её грудь через одежду, и ему это явно понравилось… а значит, в ней всё-таки был смысл.

Но как бы ни сладки были эти мысли, требовалось сосредоточиться на другом. Мон провела рукой по своим волосам и с сожалением оторвалась от зеркала. Адам сказал, что Мелания жила на окраине города — за пустырём, на котором когда-то располагался маленький рынок. Палатки торговцев давно съехали в более удачное для их дела место (недалеко от центра Анда-Марии), но тот пустырь продолжали называть рыночным. Туда и пошла Мон, параллельно прокручивая в голове следящую манипуляцию. Требовалось обратиться к Времени, взять самую крепкую из его нитей и, отделив её от общего потока, физически или мысленно направить нить к цели. Судя по записям в книгах, которые Моника изучала в Эдленхалле, особенно талантливым служительницам удавалось провести такую манипуляцию на большом расстоянии от выслеживаемого человека. Вроде самым известным случаем подобного применения была история Анжелики из Ильтона, которая сумела таким образом проследить за полководцем Ренгота, находившемся тогда в столице своего государства — Анда-Хелене. Если Мон не изменяла память, эти события произошли около 200 лет назад и вполне могли оказаться выдумкой.

Небо над Анда-Марией сегодня было серым, точно кто-то специально вылил на него краску такого цвета и хорошенько размазал её кистью. Уныло. Небо совсем не соответствовало настроению и мыслям Мон. Она пыталась думать о манипуляции, которую следовало провести, но в голове, на губах, на кончиках пальцев был только Адам.

«Я должна справиться», — повторила Моника, пересекая безжизненный рыночный пустырь, на котором ещё торчала парочка остовов брошенных владельцами торговых палаток.

Беда заключалась в том, что следящая манипуляция требовала весьма большой силы от того, кто её использовал. И в глубине души Моника знала: она никогда не могла такой похвастаться. Её связь со Временем была скорее крепким канатом, чем широким мостом.

«Но я должна», — упрямо заявила она самой себе и спряталась за парочкой больших валунов. Отсюда Мон могла видеть дом Мелании, который находился чуть ниже рыночного пустыря.

У себя ли ведьма? Это было легко выяснить: Мон закрыла глаза и нащупала руками свою связь с потоком Времени — тот самый канат. Её пальцы обхватили его — аккуратно Мон направилась вперёд. Травинка, чей век был пугающе коротким, мышь, которой предстояла более долгая жизнь… дальше, ещё дальше. Мон наконец мысленно добралась до двери дома Мелании и вскоре увидела саму ведьму — блондинка с короткими волосами, она немного напоминала Эдду. Сейчас Мелания сидела в большом кресле, обтянутом красным бархатом, и читала. В ней не было ничего подозрительного. Мон осмотрела дом на предмет люков, которые могли вести в подвал с пленными, и таинственных комнат. Ничего.

Мон кольнуло ощущение того, что Мелания, возможно, не имеет никакого отношения к тому, что та женщина — скорее всего, её миада, — умерла. И всё же было необходимо попробовать. Сосредоточившись на канате, который Мон по-прежнему держала в руках, она аккуратно высвободила из него достаточно крепкую нить. Охватившее её чувство торжества едва не сбило весь настрой — пришлось замереть и выровнять дыхание. Спокойно. Очень спокойно.

Наконец она направила нить к запястью Мелании — ближе, ещё ближе. И вдруг нить стала истончаться — Моника охнула, попытавшись снова силой своего желания, своей воли нарастить её, сделать крепкой. Ничего не выходило. Канат тоже усыхал прямо у неё на глазах.

«Нет! Нет!»

Связь Моники с Временным потоком дрогнула. Она резко открыла глаза, ощущая тошноту. Сердце в груди стучало как бешенное. Всё это — верные признаки того, что манипуляция была ей не по плечу.

Мон прислонилась к валунам спиной, пытаясьсобраться с силами. Она давно не чувствовала себя настолько беспомощной. И как же мутит!

Моника не знала, сколько просидела на земле, снова и снова пытаясь нащупать тот канат, который всегда связывал её со Временем. Порой получалось, но дальше она ничего не могла поделать. Только тошнота становилась всё более нестерпимой, а сердце явно было готово вырваться из грудной клетки. Как же плохо.

Но Мон всё равно попробовала ещё раз и тут же едва не задохнулась.

«Как магам крови вообще удаётся проводить манипуляции, если они не только напрягают силы организма, чтобы использовать силу, но и саму силу берут не из стороннего источника, а из собственной крови?» — подумала Моника, упав на землю.

Нужно было поскорее уходить, но сил почти не осталось. Она лежала на холодной земле, удивляясь магам крови и ругая себя последними словами. Она ведь обещала Адаму. Так хотела, чтобы он восхитился не только её умением подогревать воду в чайнике, и вот…

«Неудачница! Жалкая, малосильная неудачница!» — ругала себя Мон.

Она встала на колени, схватилась за шершавый камень и, подавив тяжёлый вздох, поднялась на ноги — всё ещё трясущиеся. До дома она шла так медленно, что на это потребовалось два часа. Моника останавливалась у зданий и прислонялась к ним спиной в поисках опоры, почти падала на скамейки, появления которых на горизонте ждала как величайшего счастья. Её ноги дрожали, а пульс так толком и не восстановился. А голова… Мон бы с удовольствием оторвала её и дала поносить кому-нибудь другому.

Что за тяжесть. Что за позор.

Наконец добравшись до дома, она с ужасом взглянула на лестницу, по которой так быстро взобралась с утра.

«И как мне это вообще удалось?»

Пообещав себе все блага мира, если удастся всё же добраться до комнаты, Мон кое-как вскарабкалась по лестнице. Кажется, когда Моника проползала — иначе и не выразишься — мимо комнаты Летиции, оттуда раздались какие-то звуки. Вроде бы хрипы.

«У меня нет сил», — оправдала Мон своё безразличие.

Когда она наконец упала на свою кровать, то почувствовала ни с чем несравнимое блаженство. Лучше в жизни не бывало… Хотя нет — бывало, в другой кровати. С Адамом.

И укутавшись в воспоминания о ласках Адама и его восхитительных голубых глазах, Моника уснула.

***

— Дочь, может, поужинаем вместе?

Голос отца разбудил её, и Мон открыла глаза, выныривая из несвязных сновидений, заполненных Адамом.

— Папа… — сказала она, кидая взгляд на разлившуюся за окном темноту.

Интересно, сколько она спала?

Отец доброжелательно улыбнулся и, подойдя к кровати Моники, подал ей руку.

— Марта говорит, что ты уже давно дрыхнешь, — поддразнил он всё с тем же благодушным выражением на лице.

— Она права, — призналась Моника, с помощью отца поднимаясь с кровати. Прикосновение к его горячей шершавой руке возвращало к реальности. Той реальности, в которой она не смогла выполнить манипуляцию. Подвела Адама.

Мон прикусила губу. Всё случившееся между ней и Адамом было ещё одной тайной. И хотя она не сомневалась в правильности происходящего, её вдруг накрыло осознание: она не сможет поделиться с отцом своей радостью. Её чувство к Адаму — запретное не только в глазах служительниц Ордена, но и других людей.

— Что-то случилось? — поинтересовался отец.

Пришлось отделаться безликим:

— Всё в порядке.

Они спустились в столовую, где уже был накрыт сытный ужин. За запечённым гусем с жаренной картошкой и неизменным атальским хлебом Вендел рассказал Монике, как плохо сегодня было Летиции, как идёт подготовка дома к суровому месяцу Анда-Ксении, как он пару дней назад продал одному из соседей деревянный дворец, над которым работал около полугода.

Мон кивала, с удовольствием ощущая, что сон восстановил её силы, а ужин довершил дело. Физически она чувствовала себя очень хорошо. Приятное осознание этого факта даже отодвинуло в сторону все её сомнения и мучительное воспоминания о собственном фиаско.

Марта поставила на стол большую вазу с оладьями, пиалы с малиновым и вишнёвым вареньями.

— В детстве ты обожала оладушки, — заметил отец.

Моника поняла намёк:

— Попросил Марту испечь оладьи к нашему совместному ужину?

Он кивнул:

— Ты меня раскусила.

В улыбке отца было столько доброты, что у Мон заныло сердце. Она не могла ему открыться, но так сильно его любила.

— Ты самый лучший отец в мире, — улыбнулась Моника, не зная, что ещё сказать.

— Даже так? — хохотнул Вендел. — Надо будет почаще просить Марту испечь оладьи для тебя.

Их совместный смех, к которому, кажется, присоединилась и Марта, залил комнату и немного осветил мрачные мысли Мон о собственном бессилии. Надеясь продлить это тёплое ощущение, она приняла приглашение отца и Марты поиграть в карты. Так и скоротала вечер.

Уже поднимаясь к себе, Моника подумала о том, что могла бы пойти к Адаму. Но отогнала эту мысль. Вроде бы никто не заметил её отсутствия прошлой ночью, однако вдруг в следующий раз отец всё узнает? А если Гарриет станет известно, как далеко Моника зашла?

И всё же дело было не только в этом. Готовясь ко сну, Мон с сожалением призналась себе в очевидном. Её сжигал стыд. Увидеть сейчас Адама — значит, рассказать о своём провале.

«Вдруг он разочаруется во мне? Не будет смотреть на меня так, как раньше?»

Моника ещё долго сидела в кровати с книгой — роман о приключениях наследника знатного рода во времена становления Анда-Хелены — и отгоняла прочь дурные мысли. Наконец она забылась беспокойным, не приносящим облегчения сном. Проснувшись снова, она ощутила тревогу — показалось, что кто-то заходил в её комнату.

Мон взволнованно огляделась, но потом заставила себя снова лечь. Спать. Нужно поспать, чтобы завтра утром набраться храбрости и прийти к Адаму.

«Что он мне скажет?»

***

Адам встретил её улыбкой и объятьями. Он прижал Монику к себе и вдохнув аромат её волос, произнёс:

— Я так ждал тебя.

От этих искренних слов Мон стало ещё хуже — всё утро она представляла предстоящий разговор, и каждый раз расклад становился ужаснее.

— Милая, — Адам нежно поцеловал её в лоб. — Что-то случилось? Давай пойдём наверх, и ты мне всё расскажешь.

Мон кивнула, а он тем временем продолжил объяснять:

— Не хочу, чтобы нам кто-то мешал. Вчера библиотека вдруг оказалась невероятно популярным местом. Кажется, у местных жителей началась декада любви к чтению.

С этими словами он закрыл дверь библиотеки изнутри и вместе с Мон прошёл к лестнице, которая вела на его чердак.

Адам рассказывал историю об одной из вчерашних посетительниц — кажется, что-то забавное. Моника не слушала, не могла сосредоточиться. Кровь всё сильнее стучала в её ушах. Сказать. Сказать. Сказать.

Он будет разочарован. Восхищение исчезнет из его глаз цвета ясного неба. И как пережить это? Если он оттолкнёт её, если…

— Моника, — Адам присел на кровать и потянул Мон за руку, чтобы она сделала то же самое. — Тебя обидела тётка? Кто-то другой?

— Нет, — сказала она, отнимая руку, желая отстраниться, дистанцироваться. Горло пересохло и говорить было так трудно. — Я… дело в том, что я… не смогла.

Кажется, он не понял. В глазах Адама отразились удивление и беспокойство.

— Что не смогла?

«Решайся», — приказала себе Мон, пытаясь унять охватившую тело дрожь.

Обхватив одну свою ладонь другой, она выпалила, не смотря ему в глаза:

— Я не смогла провести ту манипуляцию, Адам. Проследить за ведьмой крови, как ты меня просил. Я… бесполезна.

Моника закусила губу, чтобы не расплакаться. Она не хотела показаться ему жалкой. Одно дело — расстроиться из-за грубости тётки, совсем другое — подвести его. О, Анда-Хелена! Он так уважал силу Моники, и вот чем всё обернулось.

— Милая, — Адам привлёк Монику к себе и нежно обнял — от очередной его белой рубашки, как обычно, пахло книгами, это успокаивало. — Не говори про себя таких ужасных вещей.

— Но это правда.

— То, что ты делаешь, твоя сила, — его голос дрогнул. — Это восхитительно. Многие бы хотели обладать той связью со Временем, которая есть у тебя. И одна ошибка не делает тебя бесполезной.

Моника вздохнула:

— Моя связь со Временем далеко не так крепка и широка, как у других служительниц. Я… не очень сильная, Адам, — и чтобы он не вздумал винить себя, жалеть о случившемся между ними, добавила. — Так было всегда.

— Для меня ты сильнее всех.

Адам немного отстранился и легко поцеловал губы Моники.

— Ты из-за этого вчера не вернулась ко мне?

Мон кивнула:

— Да.

Она не собиралась рассказывать ему, насколько плохо ей было. И так открыла много.

— Я всегда жду тебя, Мон.

Моника поцеловала Адама в губы, показывая, что и она ждёт его. Всегда. И если он не собирается от неё отказываться, то она будет рядом с ним. Она так хочет этого. Хочет его. И то время, когда она думала о его разочаровании в ней, о том, как он перестанет ей восхищаться… Это было невыносимо.

И всё в прошлом.

Адам углубил поцелуй, и Мон поддалась ему. Одной рукой она ласкала его шею, другой скользила по спине, отчаянно желая проникнуть под рубашку. Тело Адама — мускулистое, худое — влекло к себе, нуждалось в изучении. Почувствовав, чего хочет Моника, Адам избавился от рубашки, а затем стянул с неё платье — красная ткань упала к белой, вскоре туда полетели и чулки Мон, и брюки Адама…

Они оба были голыми, и у Мон перехватило дыхание от ощущений — кожа к коже, жар поцелуев, ласки Адама. Он целовал и посасывал её соски, скользил рукой ниже, заставляя её выгибаться себе навстречу. Хотеть чего-то, о чём она имела лишь смутное понятие.

Она застонала, когда пальцы Адама скользнули по холмику волос и коснулись той чувствительной точки, до которой Мон порой позволяла себе дотрагиваться.

— Адам, — выдохнула она, решаясь наконец коснуться его возбуждённого члена. Он был таким приятным на ощупь — куда приятнее, чем она представляла.

Сердце билось как бешенное. И она хотела. Хотела…

— Ты уверена? — спросил он, нежно касаясь её щеки. Золотистые кудри Адама разметались по его плечам, в голубых глазах горела страсть, а его кожа была безупречно гладкой…

О, Моника никогда и ни в чём ещё не была так уверена.

— Да, — сказала она, желая почувствовать всё то, о чём украдкой читала.

И теперь она прекрасно понимала: наяву это будет куда лучше, чем в рассказах. Адам вошёл в неё медленно, повторяя, какая она красивая, какая страстная. Нависая над Моникой, он покрывал её шею поцелуями, терзал её губы. Боль, о которой она была наслышана, оказалась лёгкой вспышкой. Адам опустил руку между их телами, снова касаясь заветной точки, и Мон стало так хорошо.

Всё забылось. Адам был её миром, её высшим удовольствием. И когда он ускорил свои движения, когда наслаждение захватило его… каким же он стал красивым.

— Я люблю тебя, — сказала Моника. Больше ничто не имело значения.

Глава десятая. «Секреты»

Дорогая! От тебя давно не слышно вестей. Я предлагаю тебе вернуться к нам — в Эдленхалле. Воспитанницы спрашивают о тебе, да и мы с Елизаветой соскучились… Эдленхалле — наш общий дом. Помни об этом.

Из письма Анда-Ксении к Анда-Рине (есть основания полагать, что письмо осталось без ответа).

Джей притянул Эдду к себе, и она рвано выдохнула ему в губы. Его руки уверенно легли ей на задницу. Прежде чем открыться навстречу его поцелуям, Эдда прошлась взглядом по смуглой коже Джея — сильные руки больше не скрывала куртка, грудь была широкой, как и плечи. Он был идеально сложен, и в его тёмно-серых глазах бушевал огонь.

Поцелуй вышел страстным — Джей прикусил ей губу, а потом… постучал в дверь.

В дверь?

Эдда поморщилась, неохотно выныривая из сладкого сновидения. Не то, чтобы она хотела своего напарника, но он был сексуальным мужчиной, а она так давно ни с кем не уединялась.

Стук повторился, и, выругавшись, Эдда замоталась в одеяло и приоткрыла дверь:

— Что такое? Кто это?

— Тут твой допуск до экзамена, Гартман. Ты так его и не получила, — тихо проворчала Фейлоу, явно чувствуя себя неуютно.

Допуск? Эдда, как и любая воспитанница Эдленхалле, отлично знала, как выглядит этот квадратный пергамент, исписанный красными чернилами. Но она определённо не помнила, чтобы кто-то говорил ей получить такой документ.

— Бери уже, — нетерпеливо выдохнула Фейлоу. — Мне ещё к другим таким же растяпам идти.

Эдда давно не видела Фейлоу — самым ярким воспоминанием о ней было то, где наставница пришла в её комнату с Джеем. Наверняка Эдда сталкивалась с ней потом в коридоре или в общем зале, но на занятиях её давно не появлялась. Фейлоу вела укрепительные занятия, на которых воспитанницы должны были наращивать свою связь со Временем с помощью разработанных андами упражнений. Ужасно скучная штука. Вроде бы и полезная, но такая нудная.

Пробормотав «спасибо», Эдда захлопнула дверь. До экзамена оставалось мало времени. Требовалось определиться. Понять, чего она хочет: присоединиться к Ордену и распрощаться с мыслями о собственной семье или отречься от силы и стать женой того, кого изберут наставницы. От обоих вариантов Эдду тошнило. Она взглянула на свой выцветший плащ, который валялся у кровати.

Джей уже пару раз прошёлся по нему — старый, рванный, одежда бездомного… Всё так. Но застиранный песочный плащ позволял ей жить в приятной неопределённости. Сливаться с толпой. Она вздохнула: сейчас бы не помешал хороший совет, но где его взять? Наставницы её не поймут, как и Моника с Майей (особенно Майя, посвятившая себя служению Ордену с таким энтузиазмом!). Триш… судя по всему, что узнала Эдда о подруге, та могла бы поделиться интересными мыслями по этому поводу.

Мысли о спасении Триш, о молчании Джея, растянувшемся на четыре дня, отступили при новом взгляде на пергамент.

Совет, который ни от кого не получить. На секунду Эдде захотелось поделиться своими сомнениями с родителями, но потом она отбросила эту мысль. Ни мать, ни отец не помнили, чтобы среди их предков были воспитанницы Ордена. Появление у Эдды дара стало большим удивлением для её родителей. Они грустили, когда она отправилась на обучение, но с годами привыкли к такому положению дел. Родители много путешествовали, отправляли Эдде письма и лучились благодушием. Однако они не знали её. И, наверное, поняли бы ещё меньше, чем Майя с Моникой.

Это был тупик. Эдда села на кровать и зажала голову руками. Если бы она только могла сбежать, не отрекаясь от силы…

***

Сомнения сопровождали Эдду весь день. И ещё тревога: когда уже Джей свяжется с ней? Когда всё выяснит? Она маялась от скуки, не могла ни на чём сосредоточиться и даже подумывала сходить в редакцию: возможно, препирательства с Еленой или кем-нибудь вроде неё помогут отвлечься.

С такими мыслями Эдда спустилась к фонтану. И там её нашла Мила — хорошенькая девушка лет семнадцати. Раньше Моника была миадой Милы, и Эдда хорошо запомнила живые зелёные глаза девушки и её тонкий, писклявый голосок. Как выяснилось, Мила тоже не забыла Эдду.

Сейчас она подмигнула Эдде:

— Тебя разыскивает полицейский. Очень симпатичный.

Эдда невольно вспомнила свой сон, в котором Джей так сладко терзал её губы. Да уж. Он действительно был симпатичным. Если бы проявил себя получше в их первую встречу, Эдда сразу бы это заметила.

— И где он?

— У ворот в замок. Почему-то не попытался проникнуть к нам с помощью своего удостоверения, — Мила пожала плечами. — Странный тип. Но ведь все красивые мужчины со странностями…

Эдда не была в этом уверена. По её опыту, странности мужчин вовсе не зависели от их внешних данных. Никаких закономерностей. Впрочем, главное тут было не это. Джей искал её, а значит, он что-то выяснил.

— Спасибо тебе! — поблагодарила Эдда Милу и поправив свой плащ, решительно пошла к выходу из замка.

Джей действительно стоял недалеко от ворот.

— Привет, — улыбнулась ему Эдда. — Почему не зашёл внутрь?

Джей нахмурился и покачал головой:

— Твои наставницы определённо не хотят сотрудничать с полицией. Решил не пугать их.

Звучало разумно.

— Что ты выяснил? — перешла к главному Эдда.

Они отошли от ворот Эдленхалле и теперь брели по центру Первого круга — мимо роскошных домов знати и большого парка. Эдда кивнула в сторону потерявших листья деревьев, которые спрятались за парковой оградой.

— Может, поговорим там?

Джей кивнул и свернул налево, Эдда последовала за ним. Сильный порыв ветра взлохматил волосы Эдды, и она недовольно цокнула языком.

— В следующий раз обстригусь ещё короче, — заявила она, пытаясь распутать пальцами узлы, в которые моментально сплелись её волосы.

— Лучше сразу на лысо, — посоветовал Джей притворно добродушным голосом. Ветер взлохматил и его короткие чёрные волосы — теперь Джей больше походил на хулигана, чем на полицейского. Особенно если снять с него фирменную куртку. Снять куртку…

— Очень смешная шутка, — откликнулась Эдда, вдруг отчётливо сознавая, что ей не хватало перебранок с Джеем. И его хитрой ухмылки.

В парке, где почти не было других людей, кроме них, Джей приступил к сути вопроса:

— Я выяснил интересную вещь. Триш не первая девушка из Ордена, о пропаже которой заявили в полицию. По Вайолет также подавалось обращение, однако оно, — Джей отвёл взгляд в сторону, точно его очень заинтересовала серая гладь паркового пруда. — Видимо, затерялось. У нас много работы.

— Не сомневаюсь, — не сдержалась Эдда, вспомнив, как неохотно он искал Триш сначала. Возможно, его медлительность была роковой. И это пугало.

Джей проигнорировал её замечание, однако голос его прозвучал холодно:

— Мы можем прямо сейчас отправиться к девушке, подавшей это заявление. Возможно, разговор с ней наведёт нас на верный след.

Смысла спорить не было, и Эдда согласилась. Девушку, которую волновала пропажа Вайолет, звали Эльза. Джей предположил, что она могла быть дальней родственницей Вайолет.

— Может быть, — ответила Эдда, остановившись и окинув взглядом серые деревья под таким же безразличным ко всему, унылым небом. Парк просил снега, который мог бы укрыть его от тревог, внести новые краски в его скучное существование.

— Главное — чтобы Эльза захотела разговаривать с нами после того, как полиция проигнорировала её заявление о пропаже Вайолет, — продолжила Эдда.

Джей кивнул, явно думая о том же. По пути к дому Эльзы, жившей во Втором круге Анда-Хелены, Эдда задавала себе вопрос, который после разговора с официантом стал мучать её с новой силой: как она сама могла не заметить пропажи трёх девушек из числа воспитанниц? На самом деле, в Эдленхалле жило не так уж много девушек и женщин. Все они постоянно встречались друг с другом. Эдда убедилась в этом, показывая официанту свои воспоминания о пропавших. И всё же она не заметила их исчезновения. Была слишком увлечена собственной жизнью. Или слишком наивна, чтобы заподозрить неладное. Наставницы ничего не сделали для поиска Триш — разве раньше она могла предположить подобное?

Суровая Стоун, вечно дрожащая Фейлоу, отстранённая и величественная директриса Хонс, а также другие служительницы были для них родительницами. Все это понимали. Но в итоге только Лия — невыносимая модница и позёрка — нашла в себе смелость, чтобы принять хоть какое-то участие в поисках девушек. Почему?

Эдда открыла, а потом закрыла рот, не решаясь озвучить свои подозрения. То, о чём она подумала сейчас, было ужасно.

Они как раз дошли до двухэтажного кирпичного дома, в котором Эльза занимала одну из квартир. Оставалось надеяться, что им удастся застать её дома.

— Что-то случилось? — спросил Джей, и от его обеспокоенного тона Эдде стало чуть легче. — На тебе лица нет.

— Обсудим после, — сказала Эдда, пытаясь улыбнуться.

Джей покачал головой, явно недовольный её ответом, но донимать расспросами не стал. Поднявшись на второй этаж, он постучал в коричневую дверь, ничем не отличавшуюся от других дверей на лестничной площадке. Вместе с ним Эдда ждала, пребывая в пугающем напряжении.

Наконец послышались лёгкие шаги, а затем раздался низкий женский голос:

— Кто?

— Мы из полиции, — сказал Джей. — Нам нужна Эльза Сандерс.

— О! — дверь открылась. Теперь на Эдду и Джея внимательно смотрела высокая девушка. Худая, изящная, с длинными тёмно-каштановыми волосами, достававшими до пояса. Её губы были пухлыми, а нос ровным, точно его вылепили под линейку. Облик девушки портили лишь огромные глубокие синяки, расплывшиеся под её кофейными глазами.

— Вы Эльза Сандерс? — уточнил Джей.

Она кивнула.

— Мы можем поговорить?

— А зачем?

— Это по поводу Вайолет Голье.

По лицу Эльзы будто прошла рябь:

— Не поздновато ли для разговоров?

Джей хотел что-то сказать, но Эдда его опередила:

— Простите, что тревожим вас сейчас. Я тоже потеряла подругу и сейчас пытаюсь найти её. Нам очень нужна ваша помощь.

Эльза нахмурилась:

— Так, вы не из полиции?

— Я из Ордена.

Эльза отвела взгляд, будто старалась справиться с охватившими её чувствами. Потом посторонилась, пропуская Эдду и Джея в свою квартиру. Она провела их в столовую с интерьером, оформленным в коричневых тонах. Наверняка, раньше помещение было уютным, но теперь казалось запущенным: въевшиеся пятна на столе, глубокие царапины на кухонной стойке… Когда Эдда и Джей сели на деревянные стулья, Эльза скрестила руки на груди и окинула их очередным внимательным взглядом.

— Почему вы не пришли раньше? Полгода прошло с тех пор, как… Вайолет пропала.

На этот раз Джей опередил Эдду:

— Я должен принести вам извинения от себя и своих коллег. Мы допустили преступную халатность, упустив ваше заявление о пропаже Вайолет. Вы можете обратиться в суд и попортить кровь нашему ведомству. Для этого понадобится лишь несколько документов: подтверждение, что вы родственницы…

Эльза мрачно хохотнула и перебила Джея:

— Не утруждайтесь. Я знала, что вы мне ничем не поможете, ещё когда относила заявление. Это был… — она помолчала, прежде чем признать очевидное. — Жест отчаяния.

Сострадание охватило Эдду. Сама затея приставать к Эльзе с расспросами показалась ей жестокой. Судя по выражению лица Джея, он вполне разделял эти чувства, но он всё-таки не первый год работал в полиции.

Выдержав паузу, Джей сказал:

— Могу только сказать, что мне действительно очень жаль. То дело, над которым мы сейчас работаем, может дать некоторые ответы по поводу судьбы Вайолет, но я не хочу вас обнадёживать.

— Едва ли вы способны меня обнадёжить, — хмуро заметила Эльза и прислонилась к стене.

— Так вы ответите на наши вопросы?

Эльза впилась взглядом в лицо Эдды и всё же сдалась:

— Да.

— Когда вы видели Вайолет в последний раз?

Губы Эльзы дрогнули. Отвечала она не Джею, а собственным пальцам, которые сцепила в замок.

— В месяце Анда-Майи, пятого числа, утром. Она забежала ко мне перед занятиями и обещала прийти вечером. Она всегда… ускользала из замка перед отбоем.

— И в то утро она вела себя как обычно?

— Абсолютно.

На этот раз Эдда заметила, что по губам Эльзы скользнула печальная улыбка, точно она мысленно вернулась в то утро и снова пережила все его радости.

— Перед своим исчезновением Вайолет посещала клуб «Час»?

Эльзе явно понравилась их осведомлённость: она взглянула на Джея с уважением и подтвердила:

— Да. Вайолет пыталась найти способ уйти из Ордена и не приносить обет.

— Но хотела, чтобы её связь со Временем по-прежнему была полноценной? — вмешалась Эдда.

Эльза кивнула и сказала с сожалением:

— Я сотни раз говорила ей, что через обет можно переступить. Вряд ли бы она была первой, кто это сделал. Но Вайолет хотела честно отказаться от Ордена и сохранить за собой дар.

— И побег был невозможен… — пробормотала Эдда.

Кажется, Эльза услышала её неверно:

— Это не так просто. Вайолет говорила, что Орден всегда сможет найти её, пока она связана со Временем. В клубе ей сказали, что эту связь можно разорвать…

— Но она не хотела, — поняла Эдда, делая мысленную засечку для себя. Значит, побег нереален. И у неё всего два варианта. Точнее — три, если она решится разорвать свою связь со Временем.

В тёмных глазах Эльзы блеснули слёзы, она несколько раз моргнула, явно не желая давать слабину.

— Вайолет было бы плохо без дара. Он стал её частью… разве не жестоко то, что для обретения свободы, нужно от него отказаться? Она обсуждала это с теми людьми в клубе снова и снова. Но, кажется, они так и не смогли найти путь.

После продолжительной паузы Джей спросил:

— Как думаете, к исчезновению Вайолет могли быть причастны люди из клуба?

Видно было, что Эльза не раз задавала себе этот вопрос. Теперь она смотрела не на свои сцепленные в замок пальцы, а на Джея.

— Мне кажется, нет. За свои услуги они просили крупную сумму линов. И Вайолет точно не отдавала им ничего, потому что, — Эльза сглотнула. — Это были мои лины. Я их заработала для нас — для неё. И пока Вайолет всё узнавала и принимала решение, деньги хранились у меня.

Судя по тому, как нахмурился Джей, у него явно возникла какая-то неприятная для Эльзы мысль, разрушающая её теорию, но он промолчал.

— А после её исчезновения вы пытались пройти в клуб? — спросила Эдда, помня о том, что туда не пускают пустых. Возможно, Эльза владела магией крови, но почему-то Эдда в этом сомневалась.

Эльза кивнула:

— Я подстерегла их главу — Марису. Это было нелегко… но Вайолет, — Эльза вздохнула, точно отгоняя нахлынувшие воспоминания. — В общем я говорила с Марисой, и она очень правдоподобно удивилась пропаже Вайолет. Может, она просто хорошая актриса, но я ей поверила.

Потом Эльза вонзилась в Эдду взглядом:

— Так, ваша подруга пропала… Давно?

Хороший вопрос. Эдда припомнила все обстоятельства, провела мысленные подсчёты и, мысленно содрогнувшись, произнесла:

— Три недели назад.

О, Анда-Хелена! До этого Эдда не задумывалась, как много дней прошло. Страх за Триш охватил её с новой силой.

«Где же ты? Где?»

— И она бывала в клубе «Час»? — поинтересовалась Эльза.

Несмотря на предостерегающий взгляд Джея, Эдда кивнула. Она видела, что Эльзе нужен этот разговор.

— Вы подозреваете руководство клуба, — сказала Эльза. — Но мне кажется, особенно теперь, когда вы рассказали про подругу, что всё может быть не так. Что если кто-то выслеживает воспитанниц Ордена, которые обращаются в клуб? Возможно, наказывает их за то, что в его глазах выглядит предательством?

Эдде вспомнился разговор с Лией и её слова о маньяке, забавляющемся со служительницами Ордена. У Эльзы немного иная теория: маньяк, который возомнил себя вершителем судеб и источником высшей истины.

— Спасибо, что поделились своими мыслями и рассказали о Вайолет, — сказал Джей.

Кажется, Эдда молчала слишком долго. Собственные ужасные подозрения, пришедшие к ней сегодня, сплетались со словами Эльзы. Но чего-то не хватало. Фактов. Доказательств. Чего-то, способного навсегда разрушить её привычную картину мира.

— Есть ещё кое-что, — сказала Эльза и отошла от стены. — Оказывается, Вайолет вела дневник… Ну то есть я думаю, что это дневник.

Она вышла из столовой и через пару минут вернулась со стопкой сшитых между собой пергаментов. Они были пусты, но Эдда уловила небольшие колебания. Похоже, что Вайолет скрыла свои записи с помощью манипуляции.

Эльза перехватила взгляд Эдды:

— Так, я права? Она защитила свои записи от…

«Меня», — повисло в комнате, добавив дополнительного напряжения в воздух.

— Думаю, не от вас, — сказала Эдда, поднимаясь со стула и протягивая руку за листами, которые могли дать ответы на все вопросы. Наверное.

— Вайолет могла бояться, что кто-нибудь узнает правду насчёт её планов об уходе из Ордена до сдачи экзамена.

Эльза вздохнула и ничего не ответила. Пора было уходить. Попрощавшись с хозяйкой квартиры и пообещав вернуть пергаменты, Эдда и Джей вышли на улицу.

— Сложно будет проявить текст? — спросил Джей.

Они остановились у дома Эльзы, и теперь прохожие, которых явно прибавилось на улице, огибали их, как волны большого человеческого моря. Холодный порывистый ветер никуда не делся: он подхватывал охапки засохших листьев с тротуара и разбрасывал их, путался в волосах Эдды и Джея, а ещё норовил выбить из рук Эдды заветные листы. Негодник.

Эдда покачала головой в ответ на вопрос Джея:

— Не слишком. Судя по тому, что я чувствую, связь Вайолет со Временем — меньше моей.

Она чуть не сказала: «Была меньше моей». Как пугающе.

— Может, сделаем всё у меня? — спросил Джей, отступая в сторону и давая пройти по тротуару особо полному мужчине с мощными, занимающими половину лица усами.

— Давно я не получала от мужчин таких предложений, — заметила Эдда, нарочно переходя на кокетливый тон. Ей требовалось немного развеяться, прежде чем снова погружаться в их мрачное расследование.

— А от женщин? — в тон ей поинтересовался Джей.

Эдда усмехнулась:

— Я слишком много лет провела в Ордене, чтобы меня могло заинтересовать предложение подобного рода от женщины.

Переговариваясь в таком духе, они дошли до квартиры Джея. Не дожидаясь приглашения, Эдда прошла в единственную комнату и села на диван. Внимательно посмотрела на кипу листов, которые сжимала в руках всю дорогу. Окажутся ли эти заметки полезны? Или она просто зря влезет в чужую душу?

Джей, кажется, понял, о чём она думает. Не стал торопить. Присев рядом, он смотрел в стену, явно размышляя над услышанным от Эльзы.

Эдда решилась. Резко выдохнув, закрыла глаза, протянула руки вперёд, призывая Временной поток обвиться вокруг пальцев, раскрыться перед ней. Время поддалось — Эдда ощутила ладонями приятные вибрации, немного тепла, уловила зелёную вспышку… То, что нужно. Пропустив поток через себя, Эдда направила руки на листы, чётко формулируя своё желание.

«Я хочу прочитать записи Вайолет… Нет, не так. Я хочу, чтобы записи Вайолет стали видимыми. Точно. Хочу, чтобы записи на этих листах стали видимыми».

Мощная волна силы смела наложенный Вайолет запрет. На пергаментах проступили чернильные буквы. Обменявшись взглядом с Джеем, Эдда улыбнулась.

— Дать тебе воды? — спросил он.

Эдда кивнула и приступила к чтению, рассудив, что будет справедливо первой ознакомиться с содержанием заметок Вайолет. Страницы хранили её рассказы о времени, проведённом с Эльзой — ощущая смущение, Эдда выхватывала лишь отдельные слова, — тоску о недостаточности собственных сил… и наконец.


«15 число месяца Анда-Александры,

Сегодня я побывала в клубе "Час". Странное место. И ещё более странная женщина руководит им. Мариса. Она прониклась моей историей, расспрашивала про Эльзу. Сказала, что может разорвать мою связь со Временем. Разорвать?!

Не этого я ждала».


Вайолет мало писала о посещениях клуба, больше — о своих переживаниях. Она хоть и называла свою связь со Временем слабой, боялась полностью её утратить. Одна из заметок на эту тему привлекла внимание Эдды.


«27 число месяца Анда-Александры,

Сегодня я снова думала: что же мне делать?! Каждый раз, когда я говорю обо всём этом с Эльзой, она становится такой печальной. Я вижу, как ей хочется, чтобы я выбрала нас. Но она не просит об этом. Она ждёт моего решения. Я ужасный человек.

Я повторяла это себе, пока сидела в библиотеке и вдруг поняла, что плачу. Точнее — как поняла. Мне сказали. Стоун подошла и спросила, из-за чего я реву. Я ни в чём ей не призналась, но она не злилась. Я привыкла к её раздражительности, однако сегодня она говорила со мной как с человеком. Почти как с равной. Она сказала, что я могу прийти к ней за советом, если он когда-нибудь мне понадобится».


— Стоун, — прошептала Эдда, делая глоток воды из принесённого Джеем стакана. Джей, сидевший рядом, вопросительно поднял бровь, и Эдда качнула головой показывая, что ещё не дочитала. Но, кажется, уже поняла.

«Неужели возникшие у меня подозрения — правда? Неужели Стоун способна на такое…»

Прочитав несколько следующих заметок, Эдда убедилась в своей правоте: Вайолет всё-таки рассказала Стоун о своей беде.


«…мне сразу стало легче, когда я открылась ей. Стоун смотрела на меня с сочувствием. Она сказала, что я не первая, кто думает об этом. Почему нельзя получить свободу? Неужели обязательно отрекаться от дара, данного нам при рождении? Она пообещала, что мы ещё поговорим. И просила меня не делать выбор слишком поспешно.

Поспешно! Да я вообще никуда не тороплюсь. Так мне на днях сказала Эльза, она не хотела укорять меня, но…»


Судя по дате, проставленной перед записью, через неделю Вайолет пропала.

Эдда в пару глотков осушила стакан. Потом передала записи Джею: пусть тоже почитает. А потом они обсудят.

Пока Джей читал, Эдда откинулась на спинку дивана и прикрыла глаза. Мысли теснились в голове, хотелось то ли кричать, то ли плакать. Наверное, для начала — ударить себя. За наивность. За то, что так легко поверила Стоун. Нелепо. Они не стали искать Триш, а она оправдала их в своих глазах. Смирилась.

«Я дура. Худшая из идиоток, когда-либо живших в Ренготе. Я должна была понять. Как я могла не понять?!»

— Эдда, — завершив чтение, Джей подвинулся ближе к Эдде, но дотрагиваться до неё не стал. — Честно говоря, в последние дни я тоже стал подозревать ваших наставниц…

— Я думала об этом сегодня, — призналась Эдда. — Но всё равно…

— Мы можем ошибаться, — заметил Джей, откладывая листы в сторону. — В сущности эти записи ничего не доказывают.

Эдда ему не поверила.

— Я просто не понимаю… если в это замешана Стоун, кто-то ещё из наставниц, то… — она оборвала себя, чувствуя, как горло будто сжалось, не давая ей выговориться. — Зачем им это?

Джей пожал плечами:

— Мотивов может быть много. Продажа одарённых девушек в другую страну, — он помолчал, видимо, размышляя, стоит ли говорить дальше. — Возможно, запрещённые опыты. Они всю жизнь посвящают служению Времени, воспитанию новых и новых поколений служительниц, но может, им хочется чего-то большего. Совершить открытие.

— Открытие, — тихо повторила Эдда и наконец нашла в себе силы признаться. — Я такая дура, Джей. Я должна была с самого начала всё понять. Они не искали её. И Лия… Лия ведь не зря обратилась ко мне.

— Мы и сейчас не можем утверждать наверняка, что Стоун или кто-то ещё из наставниц виновен, — повторил Джей уже озвученную мысль. — Это просто подозрения. И нет ничего удивительного в том, что у тебя их не возникло. Ты привыкла им доверять, верно?

Эдда невесело усмехнулась:

— Вообще-то я всегда бунтовала против них.

— Это не исключает доверия.

За его словами явно скрывалось что-то личное, и это было неудивительно. Джей не казался ей пай-мальчиком. Правда, и в роли хулигана она не могла его представить. Наверное, он находился посредине.

— Эдда, — вдруг обратился к ней Джей. — Ты хочешь сбежать из Ордена?

Отвлекающий разговор — она поняла его манёвр, но решила подыграть. Им явно требовалась передышка.

— Давай: ответ за ответ, — предложила Эдда, подаваясь вперёд и заглядывая в его внезапно потемневшие глаза. Он так смотрел на неё…

— Хорошо, — согласился Джей. — Так вернёмся к моему вопросу.

— Хочу, — легко ответила Эдда. — Учитывая наши подозрения, я хочу этого даже больше, чем раньше. Я раскрою тебе одну тайну: я три раза специально проваливала экзамен.

— Почему? И… разве это вообще возможно? — удивился Джей.

Эдда решила сначала ответить на второй вопрос:

— Возможно. Экзамен представляет из себя несколько испытаний. Чтобы пройти их, нужно укрепить свою связь со Временем, полностью открыться ему. Это сложно, требует особого сосредоточения. Проваливаются те, кто не может достичь такой степени сосредоточенности, а также те, чья связь со Временем в целом не особо сильна. Но я… я каждый раз чувствовала, что стоит сделать ещё шаг и я обрету его помощь.

Понимал ли её Джей? Он от рождения был пустым, не ощущал, как Временной поток проходит сквозь пальцы, как он подчиняется, увлекает за собой… С момента прохождения экзамена в двенадцать лет, когда Эдда осознала свою связь со Временем, она всегда чувствовала рядом присутствие потока. Черпала из него уверенность. Ощущала единение с ним. Экзамен раз за разом ставил её перед выбором. И как же ей хотелось поддаться. Вот только…

— Но после экзамена сдавших ждёт ритуал, и — Эдда понизила голос, впервые проговаривая вслух то, о чём так много думала. — Моя судьба будет решена. Никакой семьи, никаких детей. Только служение.

Джей выглядел изумлённым:

— А ты хочешь стать матерью?

Сложный вопрос.

— Мне всего двадцать три года. Я не хочу сознательно лишать себя такой возможности, выбора…

— И ты три раза отступала во время экзамена? — уточнил Джей, пронизывая её взглядом. Дождавшись утвердительного кивка, он продолжил. — Может, это признак того, что ты уже знаешь ответ?

Хороший вывод. Она не ждала такого. Вообще ничего от Джея не ждала. Ей требовался совет, хотелось поговорить с кем-то, но перебирая кандидатуры, отвергая их все, Эдда ни разу не подумала о Джее. Они были недостаточно близки для подобных разговоров.

По крайней мере, до этого момента ей так казалось.

— Теперь моя очередь, — сказала она, меняя тему и чувствуя себя взволнованной от связавшей их откровенности. — Почему ты стал полицейским?

Джей усмехнулся, будто вопрос показался ему забавным.

— Ты даже не представляешь, каким многословным был бы мой полный ответ, — его рука оказалась очень близко к руке Эдды. Их пальцы разделял ничтожный зазор…

— Я внимательно слушаю, — сказала Эдда. Внезапно ей захотелось, чтобы его рука накрыла её ладонь. Хотя… почему внезапно? Судя по её снам, для подсознания это желание явно не было новостью.

— Мне хотелось защищать обычных людей — таких, как я.

— И это твой многословный ответ? — разочарованно поинтересовалась Эдда. — Я так понимаю, на выбор повлияла твоя семья…

— Конечно. Разве не у всех так? — он улыбнулся, но встретившись с её упрямым взглядом, сдался. — Я родился в семье воспитанницы Ордена и благотворителя. Я… — он замолчал, явно подбирая слова. — Много раз слышал о том, насколько я обычный.

— Джей, — выдохнула Эдда, поражённая такой откровенностью и немного смущённая, ведь совсем недавно она думала о том, что он пустой, а значит, не способен понять её. Это было несправедливо.

Тем временем он поднял руки и сощурился:

— Видишь, я разоружён.

Эдда скользнула взглядом по столу, на котором всё ещё лежали свёртки с мокрыми углами. Она была уверена, что это — творение рук заботливой матери. Джей, кажется, понял, о чём она подумала.

— Моя мать — воспитанница Ордена, — объяснил он спокойно. — Она развелась с отцом в надежде найти кого-нибудь, кто подарит ей дочь. Орден дал разрешение на развод. И тогда отец женился на маме. Она пустая, но при этом очень заботливая женщина.

Мать и мама… Эдда впервые слышала о таком разделении. Второе слово Джей произносил сдержанно-нежно.

— И твой отец — верголец? — поинтересовалась Эдда, любуясь смуглой кожей Джея и его тёмно-серыми глазами. Это сочетание сразу выдавало его происхождение.

— Нет. Мать — верголька. Это важно?

— Не то, чтобы… но у меня слабость к смуглым мужчинам, — улыбнулась Эдда, переводя своё любопытство в шутку.

— А, так ты уже нацелилась на моего отца и теперь разочарована? — Джей подхватил её лёгкий тон.

Потом они переключились на обсуждение дела — разговор шёл довольно спокойно и был скрашен дольками шоколада, найденными в одном из свёртков. Через полчаса они решили отправиться в участок: чтобы объявить Стоун подозреваемой и допросить её, требовалось заручиться поддержкой начальника Джея. Так он объяснил Эдде.

— А что с твоим начальником? — поинтересовался Джей.

— Моим? — они одновременно встали и прошли к выходу из квартиры, а теперь остановились. Эдда могла разглядеть чёрные точки в серой радужке глаз Джея, уловить его запах — приятный, с нотками только что съеденного им шоколада.

Столько всего выяснилось за несколько часов, и так прекрасно было бы теперь шагнуть вперёд — всего на пол шажочка! — и обнять Джея. На секунду забыться в тепле его рук.

— Я про твою статью, — улыбка изогнула губы Джея, в глазах сверкнули искорки.

— Я свободный творец и не отчитываюсь перед начальством, — отшутилась Эдда, которая не считала необходимым появляться в редакции, пока Триш не найдётся.

Вообще нужно было пройти вперёд, всё-таки добраться до выхода из квартиры. Но ноги будто приросли к полу. И у Джея, видимо, тоже.

Он приблизил своё лицо к её и сказал без своей обычной иронии в голосе:

— Я хочу сделать кое-что… — и накрыл её губы своими. Это был нежный, трепетный поцелуй. Эдда не помнила, чтобы её когда-нибудь так целовали — осторожно, почти ласково.

Когда Джей отстранился, Эдда призналась:

— И я этого хотела.

Теперь она втянула его в поцелуй — куда более горячий и страстный. Одна рука Джея легла ей на талию, другая коснулась шеи под волосами. Пальцы у него были горячими… Подумав о том, что ещё Джей мог бы сделать своими пальцами, Эдда с разочарованным вздохом отстранилась. Они обменялись понимающими взглядами.

— Не сейчас, — произнёс Джей очевидное, но с места не сдвинулся.

Эдда приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щёку — короткая щетина приятно кольнула губы. Джей был восхитительно настоящим. Но у них обоих были обязательства. Перед Триш. Перед остальными девушками. И дав друг другу молчаливое обещание, они направились в участок так, точно ничего и не случилось.

***

— И как же ты сдала экзамен, если можешь использовать силу Времени только для врачевания? — поинтересовалась Ванесса и перекинула на спину свои густые кудрявые волосы. Чёрные пряди переливались в мерцании свечей.

Огненная ведьма сегодня была особенно хороша: оправдывая своё имя, она выбрала для вечера алое платье с длинными рукавами, на каждом из которых была золотистая петелька для среднего пальца. В ушах Ванессы сверкали серьги с крупными жёлтыми камнями.

Майя, одетая в скромное белое платье — она хотела остаться в своих обычных одеждах, но Ванесса и Эмиль настояли на переодевании — и с неизменным серым платком на волосах, выглядела весьма неуместно рядом со своей роскошной напарницей. Но чувствовала себя, к удивлению Эмиля, вроде быдовольно спокойно. По крайней мере, на вопрос Ванессы она улыбнулась:

— Ну, некоторые не врачевательные манипуляции мне удаются. Просто я редко к ним прибегаю. Я не так уж часто хочу чего-то, помимо исцеления людей, — Майя потянулась к блюду с фруктами и отправила в рот крупную виноградину. — А на экзамене всё совсем другое… ты открываешься Времени, отдаёшь ему себя, и оно ведёт тебя.

— Только не упоминай ваших анд, а то я закричу, — усмехнулась Ванесса и сделала вид, что отпила из большого кубка с вином.

Эмиль наблюдал за своими спутницами, любуясь царящим между ними миром. Хорошие отношения в команде — залог удачной миссии. А миссия у них в этот раз непростая… Демоны, убитые ими в лесу у Гозе, были необычными. Собрав то, что осталось от порождений тьмы, Ванесса почувствовала «неясные колебания», как она их описала.


«— Вкус такой, точно это не просто демон, точно в нём есть что-то человеческое, — произнесла Ванесса, проведя языком по кончикам своих пальцев и поморщившись.

Лицо Майи вытянулось: ей явно хотелось узнать, откуда Ванесса знает вкус чего-то человеческого.

— Речь идёт об энергии, а не о плоти, — объяснил Эмиль, не желая пугать их маленькую врачевательницу.

Ванесса усмехнулась, но уже через мгновение стала серьёзной. В её сером глазу отразилась тревога.

— У этих демонов непростой хозяин. Я постараюсь найти его».


И Ванесса нашла: ей потребовались три дня, много крови — своей и животных, огонь и одиночество для проведения ритуалов, о которых Эмиль мог только догадываться. Это время он потратил на обучение Майи элементарным приёмам самозащиты. Их освоение давалось врачевательнице нелегко, но она старалась. Без конца поправляла свой платок и улыбалась уголками губ, когда у неё получалось выбить нож из рук Эмиля.

Их тренировки прекратились, когда Ванесса заявила, что обнаружила дом демонов. Замок Воргуд. Эмиль не стал спрашивать: «Ты уверена?» Ванесса никогда бы не сказала такого, не знай она наверняка, что права. И всё же… в Воргуде жил давний хороший знакомый Эмиля и Ванессы Кларенс. Он не раз принимал у себя всю их компанию. Сколько вечеров провели Кларенс и Рудгар, споря о том, нужна ли Ренготу монархия («Ничего, что я здесь?» — обычно спрашивал Эмиль), не пора ли добавить к андам хотя бы одного святого мужчину («Как будто бы такие есть», — смеялась Ванесса) и многом-многом другом. В Воргуде Эмиля и его друзей всегда ждал тёплый приём. Кларенс часто говорил о том, как уважает их дело.

И всё же демоны пришли из Воргуда. Именно поэтому теперь Эмиль и его спутницы сидели в пиршественном зале замка. И пока Ванесса и Майя общались (а первая ещё и делала вид, что постепенно пьянеет), Эмиль наблюдал за обстановкой, утверждаясь в своих подозрениях.

Сам этот приём, организованный Кларенсом с невероятной поспешностью, наводил на подозрения. Кларенс и раньше созывал соседей в честь приезда Эмиля и его друзей, но в основном делал так с согласия всей компании. Теперь же он, не очень убедительно заверив, что рад их визиту, тут же объявил о большом приёме в Воргуде вечером. И судя по реакции управляющего, шествовавшего за Кларенсом тенью, празднество было спонтанным.

Сейчас Кларенс общался с пышногрудой блондинкой в облегающем голубом платье. Она обольстительно улыбалась, явно рассчитывая на его особую симпатию. Кларенс Деот был чуть старше Эмиля. В свои тридцать семь лет он оставался холостым, и немало матрон пытались сосватать ему дочерей самого разного возраста. Раньше Эмиль считал, что потенциальной жене Кларенса определённо бы повезло: хотя он и поседел ещё лет десять назад, но на лицо выглядел довольно молодо. В излишней полноте его тоже нельзя было уличить. Насколько знал Эмиль, Кларенс обладал лёгким нравом, храбростью, любил беззлобный юмор и интересные споры. А ещё он, скорее всего, создавал демонов, и это перечёркивало всё хорошее в нём.

Выслушав Эмиля и Ванессу, Майя предположила, что к созданию демонов может быть причастен кто-то другой из живущих в Воргуде. Рассмотрение такой идеи всерьёз казалось нелепицей. Кто бы этим занимался? Управляющий? Кухарка? И Эмиль, и Ванесса хорошо знали, что люди создают демонов только в местах, где чувствуют себя в безопасности. В своих домах. Для большинства применение магии крови — особое событие. Такое не будешь делать в господском поместье.

Поэтому Эмиль подозревал Кларенса. С мрачным удовлетворением он подмечал, что приятель старается не смотреть ему в глаза и за всё время толком не общался ни с ним, ни с Ванессой. Чтобы подтвердить свою теорию, Эмиль встал со своего места, окинул взглядом болтающих и танцующих гостей этого неформального, но богатого пиршества и подошёл к Кларенсу и блондинке.

— Позволите помешать вам?

Блондинка рассмеялась, точно он сказал что-то остроумное, и одарила Эмиля томным взглядом. Кажется, в нём она была заинтересована больше, чем в хозяине замка.

Кларенс кивнул:

— Всё, что захотите, ваше высочество.

Какой несвойственный Кларенсу заискивающий тон! Эмиль сделал усилие, чтобы не поморщиться.

— Можно и не так официально, — заметил он, хотя хотел сказать: «Можно и без подобострастности. Лучше сообщи мне всё о демонах, которых ты тут создаешь».

Кларенс улыбнулся:

— Да, конечно. Позвольте… позволь представить тебе леди Диану Моттенс, вдову лорда Моттенса.

Блондинка протянула Эмилю руку, и тому пришлось коснуться кончиков её пальцев в вежливом поцелуе.

Стоило ли уточнять, что он хотел поговорить с Кларенсом наедине? В былые времена приятель сразу бы это понял, но сейчас он втянул Эмиля в разговор с Дианой о том, каким неурожайным выдалось прошедшее лето. Эмиль кивал, внимательно приглядываясь к Кларенсу. Определённо тот выглядел так же, как и всегда: густая шевелюра седых волос, загнутый крючком нос, квадратная челюсть. Но вместе с тем будто само выражение его карих глаз было другим, непривычным. А что если…

Возможно ли?

Эмиль не слышал раньше о том, чтобы один человек принимал облик другого, но разве можно отрицать такую возможность. По крайней мере, это казалось куда более логичным, чем внезапная смена поведения Кларенса и его превращение в мага крови, создающего необычных демонов.

Зацепившись за эту теорию и решив непременно обсудить её с Ванессой, Эмиль вставил ещё пару реплик насчёт малоинтересной ему темы неурожая, а потом сообщил Кларенсу, что намеревается лечь спать пораньше.

— Ванесса тоже покинет вас, если ты понимаешь, о чём я, — сказал он, ожидая реакции Кларенса.

Если бы это действительно был владелец Воргуда, то он изумился бы такому заявлению. Возможно, даже возмутился. Кларенс всегда говорил, что в отношениях Рудгара и Ванессы есть классическая красота, почти первозданная гармония. Да… когда Кларенс напивался, он превращался в романтика и философа.

Вместо этого Кларенс понимающе усмехнулся:

— Хорошего вам отдыха, — потом он перевёл взгляд на притворно опешившую Диану. — Смотрите, какой бесцеремонный у меня друг.

Как мерзко. Эмиль с удовольствием схватил бы «Кларенса» за горло и заставил признаться во всём. В первую очередь — где он спрятал настоящего Кларенса, жив ли тот ещё.

Тревога охватила Эмиля. Он подошёл к Ванессе и сжал её плечо. Видимо, слишком больно, потому что в её единственном глазу, обращённом на него, вспыхнуло возмущение. Вслух она сказала:

— Что такое?

— Пойдём.

Заметив, что Майя тоже собирается встать, Эмиль отрицательно покачал головой:

— Ты останься здесь ещё на полчаса, — добавил тихо. — Будь осторожна.

Морщинка пролегла между бровями Майи, но она не стала спорить. Эмиль ещё раз взглянул на мужчин и женщин с раскрасневшимися лицами: они громко говорили, смеялись, один тип даже положил руку на колено собеседницы. Нанятый «Кларенсом» бард отчаянно терзал свою лютню, но эти мерзкие звуки не могли заглушить пьяных голосов.

Неприятно было оставлять Майю с таким сбродом, но другого выхода не существовало. Если бы они ушли втроём, всё выглядело бы подозрительно. Вряд ли кто-то поверит, что Эмиль развлекается одновременно с Огненной ведьмой и с врачевательницей Ордена. Он поморщился, наткнувшись на эту гадкую мысль. Ванесса кашлянула, явно призывая его к объяснениям.

Поговорить они смогли, только запершись в его комнате. И то для начала Эмиль попросил Ванессу наложить на помещение заглушающее заклинание.

Выполнив его просьбу и пососав разрезанный ради такого дела палец, Ванесса вопросительно выгнула бровь:

— Рассказывай уже.

— Это не Кларенс.

Ванесса поправила чёрную повязку, закрывавшую пустую глазницу. Она явно не собиралась ничего комментировать, пока Эмиль не расскажет ей всё полностью.

— Я думаю, что с Кларенсом что-то сделали, а его место занял тип, похитивший его внешность. То, как он себя ведёт: этот приём, нежелание общаться с нами — слишком непохоже на Кларенса. Сначала я подумал, что всё дело в чувстве вины, в страхе быть раскрытым, но потом я намекнул на близость между тобой и мной… Этот Кларенс воспринял мой намёк как должное.

— Кхм, — Ванесса потёрла пальцами свой узкий подбородок. — Я никогда не слышала о такой магии. Это должно быть что-то очень тёмное.

— Мы всё выясним ночью, когда гости разъедутся.

— Ну та блондиночка, скорее всего, отправится прямиком в кровать «Кларенса», — заметила Ванесса и подошла к окну.

— Я думал, ты будешь возражать, — признался Эмиль. — Скажешь, что моя теория нереальна.

Губы Ванессы сложились в напряжённое подобие улыбки:

— В самом начале вечера он спросил, не захочу ли я потанцевать с ним. Кларенс прекрасно знает, что я не танцую. Он не мог забыть, как настаивал на танце со мной так отчаянно, что Рудгар согласился заменить меня в качестве его партнёрши.

Она явно перенеслась в тот весёлый вечер, когда они все ужасно напились. Эмиль видел это по тому, как смягчилось выражение её лица. Ванесса дотронулась до своего кулона в виде крупного квадратного чёрного камня, огладила пальцами острые грани. Она всегда так делала, когда задумывалась.

— Если мы правы, то Кларенсу требуется помощь, — тихо сказала Ванесса после длительного молчания.

— И он её получит, — ответил Эмиль, ощущая, как тревога за хорошего человека смешивается с яростью на того, кто посмел выдавать себя за него и очернить замок связью с демонами. Они должны это прекратить.

***

Было около двух часов ночи, когда бард перестал надрываться и гости — наверняка изрядно пьяные — наконец разъехались. Эмиль наблюдал за тем, как осторожно выскользнула за дверь Ванесса. Из них двоих она в разведке была куда лучше. Ванесса объясняла это своим невысоким ростом и обычно шутя, добавляла, что если бы не солидные бёдра, которыми её наградил Нестус, она бы и вовсе стала шпионом.

Итак, Эмилю осталось то, чего он не любил больше всего на свете, — ожидание. Он прислонился к стене и принялся гипнотизировать дубовую дверь, на которой Ванесса оставила кровавый треугольник. Он должен был вспыхнуть алым, если выяснится, что «Кларенс» в своей спальне.

Майя сидела на кровати позади него, и он, даже не глядя на неё, знал, что она напряжена — плотные квадратные плечи согнуты, лоб рассекла пара морщин. Ему и вовсе не хотелось допускать Майю до участия в этом этапе операции. Но Ванесса, к большому удивлению Эмиля, возмутилась и, сердито сощурившись, спросила: «Что значит "допускать"? Она либо с нами, либо нет». Ванесса была права. Заметила ли она, как начала симпатизировать врачевательнице? Или всё ещё верила в свою к ней неприязнь? Они не обсуждали этот вопрос, но Эмилю было очень интересно узнать ответ.

— Вот оно! — возбуждённо вскрикнула Майя.

Кажется, Эмиль первый раз слышал от неё такой высокий звук. Но главным было то, что треугольник действительно вспыхнул алым, а затем исчез — его поддержание стоило Ванессе сил, — и Эмиль бросился к спальне «Кларенса». Судя по лёгким, быстрым шагам сзади, Майя не отставала.

Вскоре Эмиль услышал шум, а повернув, увидел, как в каменную стену, расположенную напротив открытой двери, врезался стражник. Из комнаты раздавалось рычание, пахло палённой плотью. Ванесса явно разошлась.

— Держись в стороне, — велел Эмиль Майе.

— Но…

Он не стал с ней спорить: не было времени на то, чтобы повторять проговоренное десятки раз. Если ему или Ванессе понадобится помощь врачевательницы, они будут кричать так, что у Майи не останется ни единого шанса их не услышать. Но девчонка, при всём своём тихом нраве, оказалась слишком упрямой.

Эмиль бросился в комнату и сразу же увидел Ванессу, сражавшуюся с «Кларенсом». Её волосы развевались, а изящное алое платье было порвано и осталось без рукавов. В тот момент, когда Эмиль появился в комнате, она как раз бросила во врага дюжину горящих кинжалов — один из её любимых приёмов. «Кларенс» увернулся с нечеловеческой скоростью и что-то прошептал. Кинжалы обернулись против Ванессы, и она тут же упала на пол, позволяя горящим остриям пролететь над её головой.

Эмиль отметил про себя, что Ванесса не попробовала перехватить контроль над кинжалами. Значит, чувствовала усталость. Сзади Эмиля атаковал стражник с большими перепуганными глазами. Знал ли он, что случилось с его хозяином? Понимал ли, какому монстру служит? Эмиль легко выбил меч из рук паренька и прорычал:

— Выметайся отсюда и всем скажи отступать, иначе убью.

Неэлегантно, но действенно. Перепуганный стражник пискнул и выбежал в коридор, чуть не наткнувшись на Майю, стоявшую в дверном проёме и не сводившую глаз с Ванессы. Возможно, она как-то укрепляла силы их Огненной ведьмы?

Он спросит Майю об этом позже. Пока Эмиль кинулся вперёд, где Ванесса оплела шею «Кларенса» жгутом из огня, а тот пустил по коже Огненной ведьмы зелёные всполохи — видимо, ядовитые. Оба не собирались отступать. Глаза «Кларенса» горели пугающей решимостью. Если бы у кого-то были сомнения насчёт того, настоящий перед ними владелец Воргуда или нет, сейчас они бы развеялись. В «Кларенсе» чувствовалось что-то потустороннее, жуткое и мертвенно-холодное.

Отправив ещё одного стражника в коридор и оглядевшись, Эмиль понял, что остальные защитники замка сбежали или мертвы — кажется, Ванесса их убила. А может, и сам «Кларенс». В один шаг преодолев расстояние до врага, Эмиль со всей силы ударил мечом по его левой руке. Если удастся вернуть настоящего Кларенса, тот простит Эмиля за своё увечье — по крайней мере, Кровавый принц надеялся на это.

«Кларенс», до этого полностью сосредоточенный на Ванессе, дико закричал. Он посмотрел на обрубок, оставшийся вместо его левой руки — Эмиль разрезал её под локтем.

— Ублюдок! — взревел «Кларенс», а потом сделал шаг назад и вонзился пальцами в рану лежащего на боку мёртвого стражника.

«Кларенс» шептал что-то себе под нос. Стоило Эмилю сделать шаг к колдуну, как огромные чёрные лапы схватили его за ноги. Он потерял равновесие, но тут же, сориентировавшись, рубанул мечом по одной из лапищ. Та распалась под закалённым магами клинком.

Ванесса, вытянув вперёд порезанные руки, нараспев читала заклинание. Эмиль узнал его неспешный, зловещий ритм. Ванесса изгоняла демона, созданного «Кларенсом», обратно в небытие. Но этот демон был ещё более необычным, чем пауки из леса. На глазах Эмиля и Ванессы он рос прямо из тела несчастного стражника, пока тот не превратился в пыль. И тогда демон принял облик война — полностью чёрного, будто вырезанного из сгустка беззвёздной ночи. В руках он держал такой же меч.

Эмиль кинул взгляд на Ванессу, который означал «я разберусь с ним, а ты добей "Кларенса"». Он надеялся, что после призыва такого чудовища, колдун ослаб. А вот Ванесса, кажется, немного приободрилась. Возможно, Майя действительно что-то делала для неё.

Вдруг и самого Эмиля накрыла волна тепла. Он почувствовал, как нарастает сила в мускулах, как рвётся в бой меч. Уничтожать зло — вот что он умел. Его место всегда было на поле боя, не во дворце, не на улицах Анда-Хелены. И Эмиль кинулся на демона, влекомый разгоравшейся в его теле яростью. Это и есть его истинное лицо: ослепляющий гнев, способный смести на своём пути любое препятствие.

Демон пытался уклоняться, пытался отвечать ударом на удар. Но он был обречён, как всякий, встававший на пути у Эмиля. Он мстил демону за трусость и слабость собственного отца, за смерть Рудгара, за нерешительность сестры, которая до сих пор не выполнила обещание, за всех несчастных бедняков, прибегающих к магии крови, чтобы улучшить свою беспросветную жизнь. Эмиль наносил удар за ударом, охваченный гневом, которому давно не давал волю. С победным рыком он разрезал демона на две части, чувствуя, как рот заполняется собственной кровью: меч вспыхнул алым, отвечая на вызванную им по наитию, силу. Эмиль не стал противиться инстинкту, он выкрикнул единственное боевое заклинание, которое знал и которым когда-либо пользовался и обрушил на демона силу заряженного яростью и силой клинка.

И тот рассыпался.

Эмиль шумно выдохнул и сплюнул.

— Давно я тебя таким не видела, — сказала Ванесса, в её голосе слышались нотки восхищения.

Эмиль кивнул — лёгкие горели огнём, дыхание сбилось, а его промокшую от пота рубашку, кажется, можно было выжимать. Но он чувствовал удовольствие.

Взгляд Эмиля упал на связанного огненным жгутом «Кларенса».

— Совсем себя не жалеешь.

Ванесса пожала плечами:

— Не ты один тут на многое способен.

Эмиль посмотрел на Майю, которая всё ещё стояла в дверном проёме. Выражение лица у неё было очень напряжённое, в светло-карих глазах, которые сейчас казались жёлтыми, читалась усталость.

— Это всё ты, — сказал Эмиль их врачевательнице. — Спасибо.

Уголки губ Майи слегка приподнялись, она подошла к Эмилю и Ванессе. Ноги её подкашивались:

— Я делала такое в первый раз, но… это похоже на лечебные манипуляции. Наверное, поэтому всё получилось.

— Не умори себя, пытаясь впечатлить нас, — проворчала Ванесса и повернулась к «Кларенсу».

И тут раздался резкий звук, точно лопнула верёвка: «Кларенс» освободился от пут. Ванесса вскинула руку, явно намереваясь вернуть их на место, но она была слишком истощена. Огненная нить возникла в воздухе и тут же растаяла. Тем временем Эмиль сделал выпад вперёд, чтобы приставить меч к горлу «Кларенса»… Колдун опередил его буквально на мгновение, мерзко хохотнув, он растаял в воздухе.

— Нет! — взревел Эмиль, ударяя мечом по тому месту, где совсем недавно был «Кларенс».

Ванесса поморщилась:

— Это моя вина. Я невольно ослабила путы.

Эмиль покачал головой и, подойдя к подруге, положил руку ей на плечо:

— Не вали всё на себя.

Хорошее настроение, охватившее их после боя, исчезло вместо с магом. Эмиль злился на себя, но понимал, что у них в любом случае не хватило бы сил для долгого удержания магических пут. Ванесса — лучшая в этом деле из их команды да и в целом, но и она всё-таки смертная, способная уставать. «Кларенса» необходимо было убить, но они так хотели узнать, как ему удалось принять облик их товарища. К тому же своих ответов требовал и вопрос о необычных демонах.

— Майя, подлечи Ванессу, а я пока обыщу замок, — сказал Эмиль. В этом бою он получил только пару царапин и не нуждался в помощи врачевательницы.

— Один?! — возмутилась Ванесса. — Я пойду с тобой.

— Присоединяйся, как оправишься.

Тон Эмиля не предполагал возражений. К тому же его вариант действий был вполне разумен. Ванесса коротко кивнула, и Эмиль вышел из комнаты.

***

Мысль поскорее спуститься в темницы замка явно была верной. Когда-то Кларенс устраивал им экскурсию по этой мрачной части своего поместья: «Их построил мой прадед. Он был мужчиной со сложным характером. И если верить некоторым местным легендам, со склонностью к похищению девиц».

Тогда они все вчетвером сошлись на том, что легенды были выдумками недоброжелателей. Похищать девушек и запирать их в темнице своего замка… звучит как мрачная сказка, а не эпизод из чьей-то биографии.

Теперь Эмилю пришлось выбить дверь, чтобы оказаться в большом помещении с зарешёченными камерами для узников. Здесь было темно, и Эмиль пожалел о том, что не догадался взять с собой хотя бы свечу — так спешил. Шагнув вперёд, он наступил в какую-то лужу и выругался:

— Нестус вас задери!

— Кмк… — вдруг раздалось из темноты, а потом в одной из камер зажёгся слабый, мерцающий свет. Эмиль кинулся к нему и заметил, что за решёткой на полу лежит бородатый старик.

Переведя взгляд ниже, Эмиль увидел рваную рану на голой груди старика. Из неё сочилась грязно-красная кровь.

«Нужна Майя! Срочно!»

Точно отвечая его мыслям, помещение озарилось светом — Эмиль услышал, как открылась дверь в темницу. Тут же раздались голоса Ванессы и Майи.

— Майя! — окликнул врачевательницу Эмиль, и та вскоре оказалась у решётки. Объяснять, что ему требуется, не понадобилось. Майя занялась лечением старика, а Ванесса, поддерживая в темнице тусклый свет, пошла вдоль ряда камер — они тянулись справа и слева, оставляя между собой коридор. Насколько помнил Эмиль, он вёл к овальной комнате, где когда-то, по словам Кларенса, была целая пыточная.

Кто-то скрипнул зубами — в темнице звук показался невероятно громким.

— Он убил всех, — сказала Ванесса мрачно и сделала несколько шагов вперёд. — И, кажется, переколотил все флаконы с зельями.

Явно напрягшись, Ванесса призвала в помещение побольше света. Теперь Эмиль увидел то же, что и она: все темницы были заполнены мёртвыми телами. И судя по внешнему виду этих трупов, расправа произошла совсем недавно.

Всё очевидно. Освободившись от пут, «Кларенс» перенёсся в темницу, убил своих пленников, уничтожил зелья и исчез. Вот же гад. Настал черёд Эмиля скрипеть зубами от злости и бессилия. Вся надежда теперь была на старика, подавшего признаки жизни.

Эмиль подошёл к Майе, которая помогала раненому. Не дожидаясь закономерного вопроса, она сказала:

— Он будет жить, но ему нужен отдых. Никаких расспросов сегодня.

— Ладно.

Ванесса, которая явно прислушивалась к их разговору, заметила:

— Надеюсь, он не окажется слугой «Кларенса», который должен втереться к нам в доверие и потихоньку с нами расправиться.

— Что ты такое говоришь… — охнула Майя. — Он чуть не умер.

— Сомнительное достижение.

Чтобы прекратить эту словесную перепалку, Эмиль спросил Ванессу, указывая на пространство позади неё, где стояли шкафы с раскрытыми дверцами, а на полу битое стекло смешивалось с жидкостями, издающими отвратительные запахи:

— Сможешь разобраться, что это за зелья?

— Надо же будет чем-то заняться, пока этот милый старичок, — Ванесса покосилась на Майю. — Выздоравливает.

Эмиль покачал головой: Ванесса никогда не устанет острить. И наверное, это к лучшему.

***

На восстановление старика ушло больше суток. Не то, чтобы к этому моменту он полностью выздоровел, но, осмотрев его, Майя дала добро на расспросы. «Только не грубые», — заявила она тоном нетерпящим возражений.

Пришлось смириться. Исследования Ванессы по поводу зелий толком ничего не дали. Стало ясно лишь то, что в их составе была разнообразная кровь: обычных людей; способных к магии крови; служительниц Ордена. Последнее шокировало их всех. Лицо Майи приобрело зеленоватый оттенок, когда она услышала об этом от Ванессы. Люди уважали, почитали и боялись причастных к Ордену женщин. Посягательство на них было почти святотатством. И всё же кто-то совершил его. Не могли же женщины отдать свою кровь добровольно, желая помочь мерзким экспериментам.

Эмиль снова вернулся к этим мыслям, когда взглянул на узника, лежавшего на кровати. Тот был неприятно тощим — обтянутые тонкой кожей руки казались тростинками, осунувшееся лицо говорило о перенесённых им страданиях. Седые волосы на голове и подбородке торчали клочками. Только взгляд ясных голубых глаз мужчины давал понять, что Майя не ошиблась, и он будет жить.

— Вы хотели поговорить со мной, ваше высочество? — спросил узник, потом его взгляд упал на Ванессу. — И Огненная ведьма Ванесса тут. А где Рудгар?

Так он их знает. Знает Рудгара.

— Мы знакомы? — удивился Эмиль, присаживаясь на один из стульев, которые Майя предусмотрительно поставила у кровати больного. Ванесса села на второй, в руках она вертела свой любимый чёрный шар: то ли ждала сообщения от кого-то, то ли просто так успокаивалась. Эмиль не спросил.

Сама Майя без лишних церемоний устроилась на другой стороне большой кровати — они перенесли старика в покои Кларенса, которые до этого тщательно обыскали (и не нашли ничего, кроме пары зелий).

Старик усмехнулся — морщины, прорезавшие его лицо, обозначились ещё чётче.

— Я Майлз. Приятель Рудгара. Где он всё же?

— Он мёртв, — тихо сказал Эмиль.

Кажется, старик прошелестел: «Соболезную». Он хотел что-то спросить, но сдержался. У Ванессы и Эмиля было полно своих вопросов к нему.

— Майлз? — переспросила Ванесса изумлённо. На её лице было написано, что она слабо верит в услышанное.

Эмиль тоже был потрясён, но сдержался. Старику, лежавшему на кровати, явно перевалило за восемьдесят. Майлз же родился в один год и день с Рудгаром — как-то раз они бурно отметили это событие. Да… на дворе стояло седьмое число месяца Анда-Алины, и Рудгар объявил, что Майлз — единственный человек, с которым он не против поделиться своим днём рождения.

«Майлзу должно быть тридцать пять лет… — Эмиль снова взглянул на испещрённое морщинами лицо старика, в нём действительно проглядывало что-то знакомое. — Но как это возможно?»

Майлз закашлялся, но отрицательно качнул головой в ответ на движение Майи, явно намеренной прийти ему на помощь.

— Я понимаю, что сильно изменился. Но так уж мне не повезло.

Его слова явно должны были прозвучать иронично, однако попытка была провальной. Если старик не врёт…

— Расскажи нам, как это случилось, — сказала Ванесса.

Кажется, она поверила, что перед ними действительно их давний знакомый. Эмиль же сомневался. Вдруг это лишь хитроумная ловушка «Кларенса»? Надо будет расспросить Майлза о чём-нибудь, относящемся к Рудгару.

— Не знаю, сколько времени прошло, — начал Майлз, ещё раз откашлявшись. — Может, полгода, может меньше или больше… Ладно, неважно. Шёл месяц Анда-Катерины, кажется, 13 число. Я оказался в маленькой деревушке, — Майлз почесал затылок своими узловатыми старческими пальцами. — Вроде бы Гозе… или Розе? Хотя Розе в Исмире, а Гозе — значит, в Ренготе, на значительном удалении от Анда-Хелены. Я помогал одной женщине неподалёку с важным делом, а потом в этом самом Гозе напился.

Майлз сделал паузу и шумно вдохнул.

— И на меня напали. Ну когда я вышел из той таверны в Гозе — там, кстати, готовят недурно, особенно индейку. Я сказал хозяину, и он рассыпался в благодарностях. Забавный шельмец! А так что же это я… В общем напали на меня. Не помню уже, сколько их было.

Майлз продолжал говорить — так же сбивчиво. Эмиль прилагал усилия, чтобы следить за ходом его мысли. Нападавшие избили Майлза, и тот потерял сознание, а очнулся уже в темнице Воргуда, где за решётками сидели и другие несчастные.

— Он, хозяин замка, проводил опыты, — рассказывал Майлз, содрогаясь. — Порой он переговаривался с кем-то, используя сложную магию крови.

Ванесса кивнула, видимо, подтверждая, что такие заклинания действительно даются нелегко.

— Я видел других стариков-пленных, но ещё не понимал, кто они. Однако потом стражники притащили меня к нему. При мне он провёл какой-то пугающий ритуал над служительницей. Он чертил на её коже знаки кровью, а потом взял изогнутый кинжал и поднёс к её губам.

Майлз сглотнул и кинул короткий взгляд на Майю — та застыла, ожидая продолжения.

— Тогда я не сообразил, но потом много думал над увиденным. Наверное, он каким-то образом забрал связь служительницы со Временем.

— Забрал связь? — тихо выдохнула Майя. — Но это…

Майлз кивнул:

— Кажется невозможным. И всё же… из кинжала он перелил в склянку что-то зелёное, потом добавил в ту склянку какой-то раствор. Приказал мне выпить зелье, — новый приступ кашля скрутил тело Майлза. Этот рассказ давался ему тяжело.

Наконец он смог продолжить:

— Выпив, я ощутил такое торжество, невероятную силу! Я будто мог всё. Я понял, что чувствую… какой-то поток, точно проходивший сквозь меня и разлитый вокруг, и охватывавший всё.

— Время, — сказала Майя.

— Да, — энергично кивнул Майлз. — Это была связь со Временем — что-то потрясающее, и признаться, упоение было так велико, что я забылся. Мне хотелось пользоваться своей силой. Я даже тогда не заметил, что случилось со служительницей, лишившейся связи со Временем.

Три вопросительных взгляда просверлили лицо Майлза. Он поспешил ответить:

— Она мгновенно постарела.

— А потом… — поняла Ванесса.

Ещё один кивок.

— Этот гад велел мне воспользоваться силой, сказал, что нужно нащупать поток Времени и потянуть за нить. И как только я попытался, — Майлз сморщился. — Моё тело пронзила ужасная боль, и потом… потом я понял, что тоже состарился.

Майя всё-таки подала ему стакан воды:

— Попейте, а я помолюсь за вас.

В светло-карих глазах Майи плескалась печаль. Эмиль попытался представить, о чём она думает сейчас. Майя очень религиозна, вот и сейчас пообещала помолиться. Наверное, ей всё это должно показаться страшным грехом, осквернением силы Времени и его анд.

Эмиль посмотрел на Ванессу, та склонилась к Майлзу и что-то прошептала. Возможно… хотела знать, каково это — чувствовать неограниченный доступ к силе? Судя по тому как поблёскивал единственный тёмно-серый глаз Огненной ведьмы, версия Эмиля была правдивой.

«А что чувствую я сам?» — спросил себя Эмиль, пока в голову не пришла новая порция вопросов для Майлза. Эмиль прислушался к своим ощущениям… какое-то назойливое, неприятное чувство билось в висках, сжимало сердце. Тревога. Всё рассказанное Майлзом попахивало заговором с целью получить безграничную силу. Демоны, которых создавал «Кларенс», эксперименты над служительницами Ордена Времени и магами крови. И, судя по всему, у «Кларенса» были сообщники.

«Нестус меня раздери! В Ренготе появилась враждебная организация, которая похищает людей и проводит над ними опыты, а я не в курсе. И если я ничего не знаю, то при дворе и подавно».

Эмиль скрипнул зубами. Если в Ренготе объявился новый враг, то им всем нужно заточить оружие. Для начала — узнать побольше.

Но прежде чем он успел приступить к новым расспросам, Ванесса вздрогнула и плотнее обхватила руками чёрный шар. Он узнал этот её жест: кто-то хотел связаться с Огненной ведьмой.

Ванесса поспешно достала иголку из кармана своих штанов, проколола палец, вымазала шар кровью, а затем начала гипнотизировать его взглядом. Через несколько секунд из шара полился мелодичный голос:

— Ван! Это я, Сабрина.

Эмиль не помнил никакой Сабрины, но Ванесса кивнула так, точно собеседница могла её видеть.

— У нас плохие вести. Королева Аяна заболела… — Сабрина запнулась. — Вчера она потеряла сознание и с тех пор не просыпалась.

— Королева? — тихо переспросила Майя, её лицо исказилось от тревоги, и так чётко отразило то, что чувствовал Эмиль. — А что говорят врачевательницы?

— Это кто? — настороженно поинтересовалась Сабрина.

Ванесса ответила, глядя на Эмиля, а не на Майю:

— Это Майя. Она врачевательница.

Видно, на Сабрину эта информация не произвела никакого впечатления, на вопрос Майи она так и не ответила. Сказала вместо этого:

— Королева-мать просила передать, что его высочество Эмиля ждут во дворце.

В таких простых на первый взгляд словах крылось что-то зловещее. Аяна…

«Сестра, что с тобой?»

Глава одиннадцатая. «Перелом»

Шестой завет. Наставницы Ордена несут свет знания воспитанницам, их решения не обсуждаются.

«Заветы Ордена Времени, составленные Анда-Ксенией и одобренные Анда-Марией, Анда-Полиной и Анда-Майей».

Ничего. Вот что Моника чувствовала всю церемонию похорон. И лицо Летиции тоже было таким… неясным. Ни спокойствия, ни блаженства из-за закончившихся мук. Просто серое, некрасивое лицо женщины, которая долга болела и внезапно умерла.

Как ни парадоксально внезапной её смерть казалась именно из-за долгой болезни. Летиция так давно лежала в постели, что это стало привычным. Когда несколько дней назад из комнаты больной раздался крик, Мон удивилась, но не подумала о смерти. Неохотно она пошла на звук и там с изумлением обнаружила, что противный тонкий крик издала тётя Гарриет. И только потом Моника поняла, в чём была причина такой реакции. Она сказала: «Ой!». Больше ничего.

Кажется, Гарриет не простила ей этого глупого «ой». Или, возможно, знала, что отношения Мон и Адама продолжаются, и злилась. В дни до похорон и даже во время церемонии тётка кидала на Монику холодные, жестокие взгляды, будто хотела разрезать её на куски. Но сейчас они не пугали Мон по-настоящему. Она знала: нужно только дождаться, когда последняя горсть земли упадёт на крышку гроба из красного дерева, потом мелькнуть на поминках, а дальше — бежать к Адаму. Сегодня вечером и ночью всем будет не до неё.

— Моника, — сказал отец глухим, надтреснутым голосом и сжал её руку, отведя взгляд от свежей могилы. — Вот мы и остались одни, дочка.

Мон взглянула на него с удивлением. Такие странные, неуместные слова…

Кашлянула у отца за спиной тётя Гарриет — то ли случайно, то ли нарочно напоминая о своём присутствии. Но отец не услышал или только сделал вид. Он притянул к себе Монику и крепко обнял её.

— Нам нужно учиться жить без неё, — говорил он, а Монике казалось, что она сошла с ума.

Она отлично умела жить без Летиции. Без матери. Она бы скорее запаниковала, если бы ей вдруг пришлось учиться обратному.

К счастью, гости стали подходить к ним и выражать соболезнования. Собрался почти весь город — Фрейзелей все знали и уважали, да и тётя Гарриет была не последней фигурой в Анда-Марии.

«Да все пришли из уважения к родственникам Летиции, но никто — ради неё самой», — поняла Моника.

Она кивала в ответ на соболезнования, потом шла вместе со всеми к дому — кладбище находилось недалеко. Впрочем, в Анда-Марии всё располагалось близко друг к другу.

Марта задрапировала всё в гостиной белыми и серыми тканями, а на стол выставила всевозможные закуски, алкоголь, стопки. Мон взяла одну из небольших белых тарелок — непонятно было, специально ли Марта выставила посуду такого траурного цвета — и сложила на неё парочку миниатюрных бутербродов с мясом, сыром и овощами. С этим перекусом она встала в углу, не желая присоединяться к нарастающей толпе около стола.

Отец первым начал говорить. Он рассказывал о том, какой нежной и хрупкой была Летиция, как её улыбка всегда согревала его, как она с удовольствием ухаживала за цветами. Мон кивала — всё это она слышала не раз. Летиция любила мужа, свои цветы и лёгкие платья из воздушных тканей.

Такой вот список.

Потом слово дали Гарриет, и Моника её совсем не слушала. Тётка обожала свою младшую сестру. Наверное, даже если бы она узнала, что Летиция убила Монику, всё равно встала бы на сторону сестры.

«Видимо, это чувство вины — ведь Гарриет досталась сильная связь со Временем, а Летиции — слабая», — всплыло в голове Моники то, что она уже не раз обдумывала. Да, её мать была слабой.

«И озлобленной», — с содроганием подумала Мон, вспомнив все те моменты своего детства, когда Летиция выходила из себя.

— Моника! — обратилась к ней тётка. — Теперь твоя очередь сказать несколько слов о матери.

Несколько десятков напряжённых, сочувствующих, заинтересованных взглядов впились в лицо Мон. Им хотелось услышать её. Наверняка, Моника казалась жителям Анда-Марии очень любопытной фигурой — служительница Ордена Времени, которая работала в одной из стран Союза. Сейчас они все будто ощупывали Монику, пытались высмотреть в ней что-то… К горлу подкатила тошнота.

Мон подошла к столу и отпила из первого же увиденного бокала. Терпкий напиток горчил на языке.

— Моника, милая, — попросил папа.

Точно все ведь ждут. Она вздохнула. Не будь тут отца, Моника бы послала всех куда подальше и ушла к Адаму. Но отцу нужны её слова. Ему хочется верить, что его больная, потерявшая связь с миром жена всё-таки была хорошей матерью. Мон сделала ещё глоток напитка, так и не разобрав, что именно пьёт.

— О моей матери, — сказала она, обведя присутствующих долгим взглядом. — Я… она… — слова застревали в горле, ложь не скатывалась с языка. Что сказать о Летиции? Что будет подходящим для отца?

Отец… как же он любил её. За что он вообще так её любил? Или вернее сказать — любит?

— Я всегда поражалась тому, как преданно и нежно отец любит мою мать, — начала заново Моника. — Она была нужна ему. Всегда. Он видел в ней что-то, открытое только ему. И я уверена, что Л… моя мать, слившись с Временным потоком, ждёт его. Смотрит на него сейчас. И думает о нём.

На мгновение в гостиной повисла тишина, а затем Вендел подошёл к Монике и обнял её:

— Я люблю тебя, доченька.

И все о чём-то заговорили, и принялись за выпивку, и кто-то даже улыбнулся. Погладив отца по спине, Моника деликатно высвободилась из его объятий, а потом отошла к двери. Там она постояла некоторое время, наблюдая за толпой людей, не имевших никакого отношения к её матери.

Минут через пятнадцать Мон покинула дом. Стоило ей выйти на улицу и окунуться в вечернюю прохладу, как на душе полегчало. Здесь можно было снять с лица выражение умеренной печали и вдохнуть побольше воздуха. Свежести.

Пока Мон шла в сторону библиотеки, все эти неприятные образы — безразличное лицо Летиции в гробу; растерянный, говорящий бессмыслицы отец; скорбящая тётка; толпа, ждущая её слов — таяли, заменяясь другими. Горячее тело Адама под её пальцами, его руки на её талии… он был для Моники всем в этом мире, и она уже сотни раз призналась ему в любви. Она просто не могла остановиться.

Жаль, никто в мире не понимал суть её чувств. А она так рассчитывала на поддержку… Пару дней назад Монике удалось связаться с Эддой. Вообще сначала она попыталась протянуть нитку связи между собой и Майей, но не удалось. Майя, очевидно, была чем-то занята и просто не уловила сигнал Моники. Тогда Мон обратилась к Эдде, с которой в последнее время общалась чаще, чем за весь период после того, как покинула Эдленхалле.


«— Летиция умерла, — сказала Моника вместо приветствия.

Моника никогда не посвящала Эдду в нюансы своих взаимоотношений с родственниками. Не рассказывала о детстве. Разве что случайные замечания вырывались, когда они беседовали вчетвером. Только Майя знала всё, поэтому первым порывом Мон и было связаться с ней. Майя бы точно поняла и подобрала нужные слова.

— И когда похороны? — спросила Эдда.

Отсутствие соболезнований показало, что, кажется, и Эдда многое понимала.

— Завтра.

Эдда замолчала. Мон смотрела на напряжённое лицо подруги — морщинка прорезала переносицу, уголки губ опустились вниз.

— Мне нужно было сказать это кому-то из… — Моника покрутила правой рукой в воздухе, подыскивая подходящее слово. — Из моей нормальной жизни. Так что я не жду от тебя больше ничего. Расскажи лучше о вашем расследовании, пожалуйста.

Эдда кивнула, а потом начала говорить. Мон слушала внимательно, восхищённо и даже ощутила лёгкий укол зависти. Расследование Эдды с Джеем было реальным. А их с Адамом…

— Мы толком ничего не узнали, хотя Адам и говорит, что выясняет какие-то детали, — призналась Моника.

— Джей сейчас тоже проверяет сведения о пропавших, — повторила Эдда то, что говорила пару секунд назад. — Поэтому мы обе ждём.

Мон отрицательно качнула головой:

— У вас всё иначе. Я думаю, Адам бережёт меня, поэтому и не подпускает к делу нормально. Мы…

Видимо, Эдда прочитала всё в глазах Моники, тем самым значительно упростив ей задачу. Одно дело заниматься любовью и совсем другое — сказать об этом. У Мон пересохла горло, как только она попыталась. Пришлось потянуться рукой за стаканом с водой, стоявшим на тумбочке возле кровати, и сделать пару жадных глотков.

— Ничего себе! — воскликнула Эдда и хихикнула так, будто им снова было по четырнадцать. — И как тебе?

Мон закусила губу, пытаясь не покраснеть.

— Хорошо, — а потом не удержавшись, прибавила. — Я люблю его. И он меня — тоже.

Доверить Эдде этот секрет было восхитительно. И вдруг Моника почувствовала: именно такого признания она хотела больше всего. Как хорошо, что удалось поговорить с Эддой! Милая, добрая и верная своим обетам Майя никогда бы её не поняла в этом плане.

Эдда улыбнулась — чуть более сдержанно, чем рассчитывала Моника.

— Раз так, то я рада за вас. Он, видимо, очень хороший парень.

— Да.

Что-то в выражении лица Эдды подсказывало: сейчас она скажет какую-то вещь, которая не понравится Монике.

— Знаешь, Мон… ты только не думай, будто я хочу тебя огорчить. Но когда влюбляешься в первый раз, то теряешь ощущение реальности. Ты можешь чего-то не знать о нём и…

— Не надо, — сказала Моника, ощущая как разочарование мешается со злобой. Эдда ведь не тётя Гарриет, она должна была понять! Эдда из них четверых имела самую сомнительную репутацию и встречалась со многими парнями.

"Вот видишь — она опытнее тебя", — шепнул противный внутренний голос.

И Моника поспешила прервать разговор».


Теперь вспомнив об этом, она ощутила, как по телу прошла волна негодования. Эдда ничего не знала про Адама! О том, какие у него ясные голубые глаза, какие мягкие на ощупь волосы — кудрявые, золотистые, будто он нереальный человек, а произведение какого-нибудь именитого художника. Адам добрый, весёлый и такой милый. Он может быть нежным или страстным. Он…

Мон зажмурилась на мгновение, остановившись всего в паре шагов от библиотеки. Её вдруг посетило странное чувство, будто Адам был её фантазией, идеальной мечтой, а не человеком.

«Нет-нет, он существует! Он есть!» — закричала она про себя и пустилась бегом до библиотеки, забарабанила в дверь, ощущая, как грохочет в груди сердце.

Адам открыл дверь через пару секунд. Сразу же притянул Монику к себе и обнял так крепко, что не осталось сомнений: он реален.

— Ты настоящий, настоящий, — пробормотала взволнованная Мон, прижимаясь к нему и вдыхая сводящий с ума аромат его тела.

Адам вдруг будто одеревенел, переспросил:

— Что тысказала?

— Ты настоящий, — повторила Моника, не очень понимая его реакцию.

— А разве были сомнения? — он улыбнулся, но по-прежнему всматривался в неё особенно внимательно, точно ждал подвоха. Она его обидела?

Мон тряхнула головой и осторожно высвободилась из объятий, чтобы было удобнее разговаривать.

— Просто сейчас шла к тебе и подумала, что ты слишком идеальный, будто придуманный мной.

Тут Адам рассмеялся как обычно — странное напряжение исчезло.

— Скажешь тоже: придуманный!

Они вместе прошли наверх, что за последние дни вошло в привычку. Адам предложил Монике чай, но она отказалась. Вместо этого села на кровать и, дождавшись, когда Адам к ней присоединится, устроила свою голову на его плече.

— Всё было так странно и глупо на этих похоронах, — начала говорить Мон. Она знала: Адаму это интересно. Интересна она и всё о ней. Он даже действительно считал её красивой, не обращая никакого внимания на огромный нос. Она чувствовала правду в каждом его жесте и наслаждалась новым знанием.

И ей захотелось поделиться всем, что было на душе.

— Отец сказал, что нам будет не хватать Летиции. Я не могла в это поверить. Она… её уже давно не было с нами. Понимаешь?

Адам кивнул и стал поглаживать ладонь Моники большим пальцем — приятно и немного щекотно. Мон рассказывала Адаму о болезни матери до этого, но о главном ещё не говорила.

— Тётя Гарриет и моя мать были дочками довольно сильной воспитанницы Ордена, которая отказалась от всего ради любви. Мой дед был попечителем Ордена, на двадцать лет старше бабушки, но они обожали друг друга. Он увидел её в саду замка Эдленхалле, когда приехал туда по какому-то делу, и сразу потерял голову. Он настоял на ужине с ней в присутствии наставниц…

— И тогда она влюбилась в него? — Адам многозначительно посмотрел на Монику, во взгляде его голубых глаз было столько тепла.

— Да. Она отказалась от сдачи экзамена, от полноценного дара. У них родились две дочери. У Гарриет всегда была сильная связь со Временем, а вот у моей матери — достаточно неровная, слабоватая. Как мне говорили, ей часто не удавалось сосредоточиться, порой она не видела поток. Её способности были очень скромными, но она верила, что если не станет служительницей, то найдёт свою любовь.

Действительно ли так было? Моника знала эту историю от тёти. Что-то добавлял отец. Летиция никогда сама не говорила с дочерью о своём прошлом, о надеждах. Повторяя сейчас для Адама то, что не раз рассказывалось в доме Фрейзелей, Мон ощутила укол холода в сердце.

— По крайней мере, мне потом говорили, что Летиция хотела найти любовь, — добавила Моника, обдумывая новую для себя идею. — Она провалила экзамен. Отец же ещё до этого несколько раз видел её в городе — он учился в Университете права в Анда-Хелене, и они пересекались в одной кофейне, а может, и не только там. Когда Летиция не сдала экзамен, то как-то смогла связаться с ним. Мой дед Фрейзель внёс большое пожертвование в Орден по просьбе сына, хотя до этого не имел со служительницами никаких дел. Отцу разрешили жениться на Летиции.

Мон остановилась и сделала глубокий вдох. Она устала, пересказывая эту давнюю историю, по-новому вдумываясь в неё. Папа всегда говорил, что Летиция влюбилась в него и решила стать его женой, сравнивал их ситуацию с историю её матери — своей тёщи. Но ведь всё было не так! Бабушка даже не стала сдавать экзамен: она хотела быть с дедушкой большего всего на свете. Летиция напротив — прошла испытание (и не один раз), провалив последнюю попытку она обратилась к будущему мужу за помощью. Наверное, он ранее признавался ей в чувствах, или же она обладала хорошим чутьём.

— Ты так задумалась, будто это я рассказал тебе историю, а не ты мне, — заметил Адам. — Воды?

Моника кивнула, и он подал ей стакан, который стоял на маленьком столике.

— Раньше я всегда только слушала эту историю, — призналась Мон, опустошая стакан. — И отец говорит обо всём произошедшем так, точно Летиция с самого начала была в него влюблена, точно она в любом случае выбрала бы его. Но…

— Ты не уверена, — озвучил очевидное Адам, он взял из её рук пустой стакан, а потом стал, меланхолично улыбаясь, гладить ладони Моники. — И ведь это не вся история, верно, Моника? Что насчёт части про тебя? Меня больше всего интересует именно она.

Часть про неё? Моника хмыкнула. Вряд ли её можно назвать любопытной.

— Я родилась в первый же год их брака. Вроде бы болезнь Летици стала проявляться ещё во время беременности. Тётя как-то раз говорила, что она странно себя вела, что они опасались за мою жизнь… в подробности меня никто не посвящал. Когда я родилась, — Мон сглотнула, пальцы Адама на её коже отвлекали, хотелось прервать этот утомительный рассказ, зарыться в его волосы и целовать-целовать-целовать. Вот, что ей нужно.

Но она продолжила:

— Когда я родилась, то Летиции стало немного лучше. Долгое время она… — вот оно самое болезненное. — Она только со мной проявляла жестокость. Отцу она всегда улыбалась, да и с Гарриет была милой. Я помню, как… как мне было больно наблюдать это. Она часто твердила, что отец любит её сильнее меня, что… — Мон оборвала себя, когда на неё накатила удушливая волна воспоминаний, резкий голос матери, её искажённое злобой лицо. — Потом она всё меньше могла контролировать себя, к нам стали ходить лекари, приезжали даже врачевательницы. Но болела по-настоящему её душа, не её тело. А когда меня увезли в Эдленхалле… я постаралась забыть.

— Не получилось?

Мон пожала плечами:

— Отчасти, — она крепко обхватила руку Адама, провела по тонким, изящным пальцам и, поддавшись порыву, поцеловала их. — Что там было дальше не так уж важно, я просто пыталась объяснить: я всегда жила без матери. Я не понимаю, почему отец и тётя так скорбят.

Адам кивнул и притянул Мон к себе, заключил в кольцо своих рук, защищая от всего мира. Он понимал. Он был единственным. Самым важным.

— Может, теперь ты хочешь рассказать мне о своей семье? — спросила Моника.

— Как-нибудь потом, — пообещал Адам и, нагнувшись, поцеловал её в шею. И ещё. И снова.

Мысли о Летиции, о прошлом растаяли под напором его горячих губ. Всё исчезло, и Моника позволила себе раствориться в моменте.

***

Последние дни Моника проводила с Адамом почти всё время. К удаче Мон, Гарриет уехала из города, оставив записку, а отец не обращал на дочь почти никакого внимания. Порой Мон ощущала слабые уколы совести из-за того, что не помогала ему справиться с тоской. Но разве она могла? Вендел оплакивал свою любовь — женщину, которую считал совершенством… Моника не разделяла его чувств. Если бы Адам не успокаивал её, то она бы вся горела злобой, думая об этой всепоглощающей скорби отца.

Нет. Не в её силах было ему помочь.

Моника завернула в бумагу пару мясных пирожков, оставленных Мартой, на столе и, надев ботинки потеплее, вышла на улицу. Погода, будто отвечая настроению её отца, с каждым днём становилась всё более неприятной: холодный порывистый ветер, мелкий, раздражающий дождь. Земля под ногами уже превратилась в слякоть, и путь до библиотеки выдался неприятным.

Мон ободрила только улыбка Адама — тёплая и добрая, как всегда.

— Посетителей сегодня нет, и наверное, не будет, — сказал Адам, поздоровавшись с Моникой. Она будто принесла с собой в тёплую библиотеку кусочек непогоды и хотела прогнать это неприятное чувство.

Взгляд Моники скользнул по Адаму, стоявшему за библиотекарской стойкой. Он, как обычно, был в белой рубашке — кажется, в его гардеробе других не имелось, — рукава которой подкатал, волосы завязаны в хвост… Такой привычный. Есть ли у других жителей Анда-Марии ощущение, что если их библиотекарь на своём посту, то всё хорошо?

Мон споткнулась об эту мысль. Библиотекарь… но ведь Адам — помощник библиотекаря, а его начальника Моника никогда не видела. Странно. Он вроде бы болел, но неужели так долго? Или с ним случилось что-то серьёзное?

— Адам, — спросила она. — А где библиотекарь? Он совсем не заходит сюда, кажется.

Адам моргнул, а потом ослепительно улыбнулся:

— Он как раз был здесь перед тобой. Ему нездоровится, но он иногда проверяет, как у меня идут дела.

Моника кивнула, сама не зная, почему вдруг решила поинтересоваться судьбой библиотекаря. Не так уж это и важно. Главное — что Адама устраивает (ведь устраивает?) поведение его начальника.

Она предложила Адаму один из пирожков, и они съели их под тут же заваренный чай, обсуждая роман, недавно прочитанный Адамом. И когда он успевал поглощать все те книги, о которых ей рассказывал? Этот роман был захватывающим: о девушке, полюбившей монстра и пытавшейся спасти его.

— В итоге она сняла проклятье ведьмы крови поцелуем истинной любви? — предположила Мон, выслушав краткий пересказ о том, как с разбиванием заклятия не справились чудесная роза и меч, разрезавший всё.

Адам кивнул и поправил воротник своей рубашки, с которым и без того всё было в порядке:

— Находишь это банальным?

— Нет. Мне нравится, что тебе по душе такие книги.

Адам не скрывал своей чувствительности, с удовольствием читал и обсуждал с ней романы о любви. Он точно был её идеалом, и Моника не уставала напоминать ему об этом. Адам не оставался в долгу. В его присутствии она казалась себе красивой — новое, волнующее чувство, которое пьянило не хуже его поцелуев.

Тут он перешёл к другой теме, сильно удивив Монику.

— У меня есть к тебе предложение, Мон, — Адам накрутил на палец её чёрный локон. — Я выяснил, что у этого таинственного приезжего Генри Ларта, о котором мы говорили как о возможном подозреваемом, есть домик в лесу. Может, отправимся туда и всё выясним?

— Выясним? — переспросила Моника. Интересно, что Адам решил привлечь её к этой работе. Такое доверие было приятным.

— То, что у него есть дом в лесу, ещё не делает его виновным в гибели той женщины, — проговорил Адам, и Моника нахмурилась. Это было очевидно. Зачем вообще произносить такие вещи?

— Но это очень подозрительное обстоятельство, — продолжил Адам. Он обвил талию Мон руками и посмотрел ей в глаза:

— Если ты не хочешь попытаться что-то выяснить, я пойму и пойду один, но…

— Нет, конечно, я хочу.

— Ты слишком многое пережила в последние дни, — в его взгляде было столько заботы и нежности. — Не хотелось тревожить тебя лишний раз, но и скрывать — тоже.

Моника кивнула, укутанная нежностью Адама, и провела пальцами по его щеке.

«Он удивительный», — подумала Мон, выходя из библиотеки вслед за Адамом, предварительно закутавшимся в серый плащ. Им предстоял долгий путь под мелким противным дождём. Да, не лучшее время Адам выбрал для разведки, но он объяснил, что сегодня Генриха точно не будет дома.

«Нельзя упускать такой шанс», — повторила про себя Моника слова Адама и ускорила шаг, чтобы поспеть за ним.

Адам очень спешил.

***

— Ты сможешь открыть окно? — спросил Адам, когда они наконец добрались до цели. Мон уже вся продрогла, хотя и пыталась на ходу использовать связь со Временем, чтобы согреть себя и Адама. Выходило плохо — не хватало сосредоточенности.

Путь занял у них около полутора часов — самый долгий пеший поход в жизни Моники. Она вздохнула, ощущая сильное желание привалиться к одному из деревьев (а здесь их было много) и уснуть, а ещё хорошо бы оказаться в горячей ванной и постирать одежду — на ней столько грязи! Отвратительное состояние. Адам же казался очень бодрым.

«И как ему это удаётся?» — кажется, впервые мысль об Адаме была лишена привычного налёта восхищения. Это кольнуло в сердце чем-то холодным.

Он стоял под разошедшимся не на шутку дождём, и стекавшие по его лицу холодные капли только делали его красивее. Плащ Адама определённо промок, но он, в отличие от Моники, будто бы не чувствовал давление отяжелевшей ткани.

— Моника? — спросил он ещё раз, и в его голосе послышались нотки нетерпения.

Значит, он всё-таки тоже устал и замёрз. Она была к нему несправедлива. Эгоистка. Монике захотелось извиниться за свои мысли, но это прозвучало бы глупо. Похоронив раскаяние в себе, она сказала:

— Я попробую. Надо сосредоточиться.

Адам кивнул:

— Не буду тебе мешать.

И отступил ей за спину. По лицу его пробежала тень — наверное, тоже жалел о том, что они пошли сюда в дождь. Моника сжала руки в кулаки, отгоняя лишние мысли. Надо скорее попасть внутрь — пока её ноги не провалились в размякшую под дождём землю.

Дом, стоявший в нескольких метрах от них, на лесной опушке, был одноэтажным с покатой бурой крышей — маленький и непримечательный, затерявшийся в чаще. Мон посмотрела на строение повнимательнее. Адам попросил открыть окно, чтобы так пробраться внутрь? А почему, собственно, окно? Можно ведь и дверь аккуратно взломать. Главное — упросить поток Времени помочь ей.

Моника прикусила губу от напряжения. Что если у неё ничего не получится, как тогда — с ведьмой? Что если…

Резкая боль пронзила затылок, и всё вокруг стало чёрным.

***

Эдда полагала, что полицейские проникнут в Эдленхалле тайно — под покровом ночи. Они бы арестовали Стоун прямо в её постели («Какие жаркие у тебя фантазии», — прокомментировал Джей и увернулся от тычка локтем в бок). Эдда пыталась настаивать на своём, но никто её не понимал.

Прокручивая спор с Джеем в голове, она мерила шагами комнату. По-хорошему ей бы лечь в кровать, накрыться одеялом и хорошенько выспаться перед завтрашним днём, когда Томас и Джей придут в кабинет к Стоун (а Эдда, конечно, будет с ними), но… сон не шёл.

Слишком много было мыслей, волнений… Страха. Теперь, когда вина Стоун казалась такой очевидной, Эдда ещё больше боялась за Триш. Их наставница всегда была жёсткой во время занятий. Что же тогда ждало её пленников?

«Триш!» — Эдда в очередной раз попыталась дотянуться до подруги, но это, как всегда, не удалось.

В последний раз они виделись на бегу — утром того дождливого дня, когда Эдда пошла работать в редакцию и пообещала Триш, что они поговорят вечером в той милой кондитерской.


«Эдда проснулась из-за привычного шума: Триш собиралась выйти из комнаты. Для этого ей нужно было одеться в то, что она не носила вчера (надевать одну и ту же одежду два дня подряд, по мнению Триш, было признаком плохого тона, не считая плаща служительницы, конечно — Эдда уже исчерпала все шутки на эту тему). Потом Триш расчёсывалась, приводила в порядок лицо (как она выражалась)… Сейчас Триш находилась на стадии расчёсывания. Эдда приоткрыла глаза и проследила взглядом, как подруга проводит расчёской по своим длинным светлым волосам — раз, раз и снова…

— Что ты там вычёсываешь? — пробурчала Эдда, которая всегда считала длинные волосы тратой времени. Впрочем, Триш они очень шли — тут не поспоришь.

— А тебе не пора вставать? — спросила Триш, не реагируя на ленивую провокацию.

— Нет.

— Я думала… — Триш замолчала, машинально комкая правой рукой покрывало на своей кровати. — Думала, что мы сможем поговорить. Мне нужно сказать тебе…

Эдда зевнула. Ещё пару минут назад ей снился такой сладкий сон, в котором её ласкал накаченный блондин с вполне очевидными намерениями.

— Давай вечером.

Может, если Эдда сейчас закроет глаза, а Триш поскорее уйдёт из комнаты, то блондин вернётся…

Нахмурилась ли Триш? Опечалилась ли? Это было неясно, она только сказала:

— Тогда предлагаю встретиться в нашей кондитерской…

Услышав время встречи и пообещав, что не забудет о ней, Эдда провалилась в сон».


Но она забыла. Всё это время Эдда пыталась избегать воспоминания о том разговоре. Если бы Триш раскрыла ей свою тайну с утра, вряд ли что-то бы изменилось. Её решили похитить, и она в любом случае исчезла бы.

Правда?

Эдда помотала головой, а потом подошла к столу, на котором лежали вещи Триш, взяла в руки перо. Сосредоточиться — вот что ей нужно. Выполнить манипуляцию со Временем из тех, что получаются лучше всего. Это потребует сил и поможет наконец заснуть.

Эдда действовала интуитивно: закрыла глаза, увидела поток Времени, опоясывающий её и влекущий за собой. Погрузила в него руки, наслаждаясь тем, какой он сегодня мощный, как открыт ей. Эдда сжала правую руку в кулак, а левой подбросила перо вверх. Потом она резко разжала пальцы правой руки. Зациклить момент — сложно, восхитительно. Эдда обожала эту манипуляцию. В ней было что-то мощное, загадочное. Она и давалась далеко не всем, но Эдда могла проделывать подобное раз за разом. Необъяснимый талант.

Даже не открывая глаз, Эдда знала, что сейчас перо снова и снова устремляется вверх, подвластное потоку Времени. Теперь круг не разомкнётся, пока она этого не захочет. Эдда движением руки направила перо на свою кровать. Прилегла и, наблюдая за своим творением, наконец уснула.

***

В замок Джея и Томаса пропустили неохотно. Молчаливая женщина с жёсткими морщинами у губ сдержано кивнула, выяснив цель их визита, а потом сказала, что «проводит их до кабинета служительницы Стоун, раз дело срочное». Всем своим видом она показывала, какое большое одолжение им делает. Её тёмно-зелёный плащ с вышитыми песочными часами развевался перед ними, как знамя — и, кажется, тоже с чувством превосходства.

Джей шёл за служительницей по коридорам и лестницам замка, думая о том, верны ли всё-таки их подозрения. Эдда верила в виновность Стоун и всерьёз настаивала на полномасштабной операции по её захвату, говорила про то, что схватить наставницу нужно ночью… Такая запальчивость была по-своему милой, но Джей знал: им в жизни не получить разрешения на подобную операцию без серьёзных улик.

Женщина подвела их к двери с золотистой табличкой «кабинет наставницы Стоун» и постучала.

— Что такое? — раздался недовольный голос.

Томас же посмотрел куда-то в бок. Проследив за его взглядом, Джей увидел Эдду. Кажется, она караулила их у кабинета. Давно ли?

— К вам тут из полиции, говорят: срочное дело, — сказала их провожатая, поджав губы. Очевидно, она считала, что ни у кого, кроме служительниц их дурацкого Ордена, не бывает важных дел.

— Дело? — переспросил всё тот же низкий голос. — Ладно, пусть заходят. У меня только пять минут.

Служительница открыла дверь перед ними и, кажется, тут же исчезла. По крайней мере, обернувшись, Джей увидел только Эдду, которая быстро просочилась за ними в кабинет. Это помещение напомнило Джею кабинет директора его школы — мощный письменный стол с гнутыми ножками, полки, проходящие по зелёным стенам и наполненные всевозможной ерундой — фигурки, шары… Сентиментальное барахло.

— Так, что вам… — начала грузная женщина, сидевшая за столом с очень важным видом. Её седые волосы были собраны в пучок, а подбородок — второй, третий? — сливался с шеей. В глубоко посаженных глазах неясного цвета читалось недовольство.

— Гартман?! — оборвала саму себя Стоун, выхватив взглядом Эдду. — Ты что здесь делаешь?

— Она с нами, — сказал Джей, постаравшись, чтобы его голос звучал как можно более нейтрально. Атмосфера в кабинете была напряжённая: Эдда и Стоун сверлили друг друга взглядами.

— С каких пор Гартман работает в полиции? — фыркнула Стоун. — Не отвлекайте меня ради бреда.

В игру вступил Томас, он очаровательно улыбнулся Стоун, явно надеясь, что его фирменное обаяние сразит и эту мегеру.

— Эдда — журналист. Пишет статью о нашем расследовании исчезновения Триш Олье. И других девушек.

Кажется, Стоун не понравилось это дополнение, она сложила руки на своей массивной груди, скрывавшейся под чёрной тканью простого платья с воротом. Плащ наставницы висел на спинке её стула — Джей только сейчас заметил этот атрибут.

— Я ничего не скажу при ней, — сказала Стоун, затем она постаралась выдавить из себя подобие участливой улыбки. — И… есть новости о несчастной Триш?

— Вскрылись некоторые обстоятельства… — начал Томас.

Он подключился к делу по просьбе Джея. Работать вместе с Томасом было привычно — особенно когда речь шла о выяснении деталей. Он смотрел на вещи иначе, чем Джей, и людей читал в свойственной ему манере. Сейчас Томас излагал обстоятельства дела — кратко и по сути, — так будто давно им занимался, хотя в действительности просмотрел бумаги только сегодня утром.

Джей перевёл взгляд на Эдду — кажется, что-то заинтересовало её на столе Стоун. Джей не успел понять точно, какая вещь привлекла её внимание. Книга в золотистом переплёте, небольшой чёрный шар, плитка белого шоколада?

Вдруг тишину разрезал голос — хриплый, скрежещущий:

— Меня разоблачили, но я уничтожил…

Взгляд Стоун метнулся к чёрному шару — видимо, его и гипнотизировала Эдда. Голос стал звучать тише, прерываться, но всё равно Джей слышал, как мужчина по ту сторону шара сказал:

— Не мог связаться раньше… нужно больше шаров на такой случай… мертвы. Наши подопытные…

— Вы, — начал Томас, но тут произошло сразу несколько вещей.

Стоун вытянула вперёд руку, и её стол с бешенной скоростью покатился к Джею, Томасу и Эдде. Джей не успел увернуться — влекомый столом он стукнулся о стену и, громко выругавшись, упал — дубовая махина впечаталась в него, а потом раскололась на куски, подчиняясь воле своей хозяйки.

— Нестус её дери! — выпалил Томас.

Повернув голову, Джей увидел друга — тот тоже лежал на полу. Кажется, им обоим досталось от этого стола.

«А Эдда?» — пронеслось в голове Джея.

И он сразу увидел её — Эдда стояла напротив Стоун, которая тоже поднялась на ноги. Они, видимо, боролись с помощью своих сил на недоступном Джею уровне, потому что лица у обеих были напряжённые, злые, а глаза — закрытые.

«Ты справишься», — подумал Джей, глядя на закутанную во всё тот же изношенный песочный плащ Эдду. Это было её сражение, и он собирался дать ей время, прежде чем вмешается.

***

Ни она, ни Стоун не делали никаких движений руками. Стоило Эдде попытаться полноценно потянуться к потоку Времени, вобрать его в себя, чтобы обратить против Стоун, как она ощущала острую боль. Наставница не давала Эдде приступить к атаке, но и сама не могла ничего сделать — все её силы уходили на оборону.

Эдда ощущала пот на своём лбу, холодную мокрость ладоней, слабость в ногах, и это отвлекало.

Да — отвлечение. Вот что ей нужно. Дерзкий ход, который Стоун не сможет просчитать, потому что сама на такое не решится. Эдда резко открыла глаза — перед глазами заплясали разноцветные пятна — и, быстро сделав шаг вперёд, ударила Стоун по щеке. Это было… странно. Ударить наставницу. Настолько непредставимая ситуация, что о ней не говорилось ни в одних правилах и заветах. Скандально. Как-то мерзко, потому что щека Стоун напомнила Эдде холодное тесто.

Зато это сбило наставницу с толку. Мгновения хватило, чтобы Эдда нащупала связь со Временем, укрепила её в себе. Сделав элегантный пас руками, Эдда окутала Стоун крепкими нитями, сплетёнными из воздуха.

Стоун фыркнула:

— Воздух? Да уж, Гартман, я всегда подозревала, что ты просто трусиха.

— Считать это комплиментом? — дерзко ухмыльнулась Эдда, хотя, на самом деле, не чувствовала особой уверенности. Она теряла контроль над нитями — Стоун была слишком сильна.

Уже через мгновение наставница вырвалась из плена и, видимо, обратив внимание на Джея или Томаса — у Эдды не было возможности найти их взглядом, она снова отчаянно пыталась сосредоточиться, призывая на помощь поток Времени, — взмахнула рукой. Раздался звук падения. Томас выругался — значит, жертвой стал он.

«Надеюсь, ничего серьёзного», — подумала Эдда, а вслух сказала, пытаясь отвлечь Стоун:

— Что ты сделала с Триш? Где она?

Слова срывались с губ, рассекая воздух. И в каждом из них была боль. Стоун действительно оказалась гадкой предательницей. Одно дело твердить это себе раз за разом и совсем другое — увидеть своими глазами, как наставница напряглась, услышав тот голос из шара… То, что Эдда первой уловила лёгкую энергетическую волну, идущую от шара, было удачей. Томас отвлёк Стоун так ловко, точно это входило в их план на троих.

— Думаешь, я тебе скажу? — раскрасневшееся лицо Стоун перекосилось, а затем по велению её воли все многочисленные предметы, подаренные ей воспитанницами («О, Анда-Хелена, эта гадина не заслужила ни единой фарфоровой статуэтки!»), подлетели к Эдде и окружили её плотной стеной.

Кокон из вещей закрыл Эдде весь обзор и мешал двигаться. Она выругалась и тут же услышала шум. Томас и Джей не собирались сдаваться. Это могло плохо для них кончиться. Тревога уколола Эдду, подгоняя её. Тревога мешалась со страхом, подпитанным теми жуткими словами «наши подопытные мертвы». Эдда покачала головой, пытаясь не думать. Триш… что если Триш?

— Джей! — отчаянно крикнул Томас.

«Джей?!»

Этот крик прошёлся по всему её телу волной. Страхом. Тревогой. Злостью. Ей нужно к Джею. Нужно спасти его. Она сделает это вопреки всему. Она…

Мощной волной Эдда отбросила от себя предметы, которыми была окружена. Она не формулировала такого желания — сила Времени проходила через Эдду, подчиняясь её невысказанным намерениям. И эта же сила несла Эдду вперёд, пока она не оказалась рядом с Джеем.

Всё случилось мгновенно: крик, вызванная Эддой волна силы, рывок через комнату. И всё же чего-то не хватило. Секунды. На глазах Эдды клинок, посланный Стоун, летел в сердце Джея.

— Нет!!!

Она упала на колени рядом с Джеем и прежде чем по-настоящему поняла, что делает, сжала правую руку в кулак, а потом резко «выбросила» пальцы. Она зациклила момент — неосознанно, в порыве. И теперь с ужасом и изумлением смотрела, как клинок снова и снова подлетал к Джею, пронзая его сердце.

— Нет… — выдохнула она, ощущая опустошённость.

Закрыла глаза, нащупывая поток, но хотя и видела его, дотянуться не могла. Слишком много сил потратила. Что-то подобное происходило с ней и другими маленькими девочками, когда они начинали взаимодействовать с потоком Времени, не понимая истинного значения своих сил, действуя интуитивно, но… подобный выброс был слишком мощным. Любая маленькая девочка умерла бы после такого. Наверное.

Эдда же не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Она почти ничего не слышала, а видела только то, что сотворила с Джеем. Клинок, который вонзался в него опять и опять. Она сумасшедшая. Садистка. Она…

— Как талантливо, Гартман, — протянула Стоун у неё за спиной. — Возможно…

Эдда так и не узнала, что хотела сказать Стоун. Да и какая разница? Судя по звуку, дверь кабинета, к которой Эдда сидела спиной, открылась.

— Что здесь происходит?

Кажется, голос директрисы.

— Амелия…

Кто-то выдохнул имя Стоун, и Эдде безумно, истерически смешным показалось то, что у этой мегеры, забравшей у неё всё, есть имя. Простое такое. Амелия.

Наверное, сюда сбежались все наставницы замка, потому что Стоун растворилась в воздухе. Силы явно были не равны.

— Эдда…

Это Томас подал голос, а потом к ней обращались и другие. Кабинет наводнили женщины, воспитывавшие её с малых лет, обучавшие всему. И предавшие её доверие.

Они не защитили Триш. Они…

Эдда смотрела на лицо Джея, которое искажалось болью раз за разом, и не знала, кого проклинает больше: Стоун, остальных наставниц или себя.

Глава двенадцатая. «Ответы»

Иногда истина разрывает нам сердце, и всё же мы должны принять её.

Из письма Анда-Ксении к Анда-Марии.

Открыв глаза, Моника упёрлась взглядом в стену — деревянную, ничем непримечательную. Разве что, это была стена не её комнаты в отцовском доме. Мон вздрогнула, припоминая всё случившееся. Она и Адам пошли к дому Генриха, собирались пробраться внутрь, а потом были боль и темнота.

«Видимо, кто-то ударил меня по голове. Генрих? И что с Адамом?»

Последний вопрос прошёлся по телу приступом тревоги. Моника нахмурилась и осмотрелась, только теперь заметив прутья клетки. Неизвестный враг заточил её в небольшую клетушку, где не было никаких предметов. Тусклый свет не давал возможности оглядеть всё помещение за решёткой — кажется, там были ещё клетки и вроде бы посредине комнаты стоял котёл.

«Адам… Что случилось с Адамом?»

Неужели из-за её нерасторопности…

Звук шагов прервал мрачные мысли Мон. Она повернула голову, пытаясь увидеть того, кто должен был войти. Шаг. Ещё. И вот.

Моника судорожно сглотнула и закрыла глаза. Открыла. Закрыла. Видение не исчезало. К её клетке подходил Адам — в его движениях чувствовалась нарочитая вальяжность. И он был так странно одет: поверх привычной белой рубашки теперь струился явно дорогой чёрный плащ с серебряной окантовкой. Из библиотеки он вышел совсем в другом плаще — сером, из более простой ткани.

— Адам, — выговорила Моника, сама не зная, к чему ведёт, что хочет сказать. Это наваждение должно было рассеяться.

Адам тем временем подошёл совсем близко. Его губы скривила насмешка, которой Моника раньше не видела на лице любимого. И его голубые глаза… она никогда не замечала в них такой жестокости.

— Адам! — повторила она отчаянно, потому что он молчал. И с каждой секундой этой тишины Мон всё чётче видела то, из-за чего её сердце разрывалось на кусочки. Адам… Он…

— Не волнуйся, дорогая, — его голос звучал непривычно насмешливо и вместе с тем как-то невротично. Он кинул взгляд на её шею. — Скоро все твои тревоги уйдут.

Рука Мон метнулась к шее и нащупала что-то вроде небольшого ожерелья. И тут же вспомнилась та женщина на берегу, на шее которой тоже было украшение, рассыпавшееся вместе с ней.

— Я не понимаю, — выдохнула она и поднялась на ноги, чтобы Адам не возвышался над ней настолько пугающе.

Ещё одна усмешка.

— А я думаю: ты всё понимаешь, дорогая Моника.

Как могли эти слова прозвучать так ядовито? Мон моргнула, чтобы не расплакаться.

— Не может быть, — с трудом выговорила она и протянула к нему руку, будто хотела стянуть с Адама этот дурацкий мрачный плащ, а заодно стереть жестокое выражение с его лица. — Адам…

Тот деланно-утомлённо вздохнул и сделал шаг к клетке. Длинные пальцы Адама скользнули по щеке Моники — привычный жест, в котором всегда было столько нежности. Мон вздрогнула. Ноги больше не слушались её, и она могла упасть в любой момент. Да — упасть, погрузиться в сон, а потом проснуться в нормальной реальности. Той, где Адам не напоминает своим одеянием мага крови, где в его поведении нет ничего пугающего.

— Не называй меня так, милая Мон, — на этот раз в его голосе действительно звучала нежность, отчего Монике стало ещё хуже. — Я не собирался говорить тебе этого, но не могу удержаться.

Адам убрал пальцы с лица Моники.

— Я не Адам.

Он достал из кармана прозрачный пузырёк с грязно-серой жидкостью и выпил его содержимое залпом. Должно было случиться что-то ужасное. Мон отвела взгляд. Ей так хотелось спрятаться. Не видеть. Оттолкнуть его от себя. Сбежать.

— Смотри на меня, милая, — Адам схватил её за подбородок, а через секунду он… уже не был собой.

Моника вздрогнула. На неё смотрел незнакомец, лицо которого пересекал большой, безобразный шрам.

— Так и знал, что моя отметина тебя впечатлит, — мужчина отпустил подбородок Мон и сплюнул, прошипел зло. — Адам был хорошей маскировкой, правда? Такой красавчик.

Дар речи покинул Монику. С каждой секундой происходящее всё больше напоминало ужасный сон. Она смотрела на незнакомца — он был таким же высоким и худым, как Адам, но на ощупь его ладони были грубее, а пальцы не отличались изяществом. Его карие глаза сверлили Монику недобрым взглядом. Квадратный подбородок, пересечённый морщиной лоб. Волосы длинные чёрные, не кучерявые. Он явно был молодым, но при этом каким-то огрубевшим, опасным.

— Что ты сделал с Адамом?

Вопрос прозвучал тихо, слабо.

Незнакомец нахмурился, и шрам, искривившись, изуродовал его лицо ещё больше.

— Не будь такой глупой, дорогая. Ты никогда не знала настоящего Адама. Всегда был только я, — ухмыльнувшись, он добавил. — Красавчик Адам давно мёртв.

Слёзы жгли глаза, обещая хлынуть рекой и смыть все беды. Моника прикусила губу — она не могла позволить себе заплакать, пусть её мир и разлетелся только что на сотни осколков.

Ты никогда не знала настоящего Адама.

— И зачем столько притворства?

Она ожидала, что незнакомец снова ухмыльнётся, но он почему-то остался серьёзен.

— Ради забавы.

И та любовь, которой Моника жила последние недели, подсказала: он врал. Или почти врал. Мон вцепилась в решётку, чтобы устоять перед пришедшим осознанием. Она влюбилась в созданную им иллюзию, но он ведь сам был этой иллюзией. А значит… Значит.

Тем временем незнакомец посмотрел на шею Мон и пробормотал:

— Не думал, что ты сможешь сопротивляться так долго.

Это было ещё одной подсказкой: ожерелье явно предназначалось для того, чтобы поработить её. Но почему-то не действовало. Мон ничего не чувствовала, но незнакомец не знал правды.

Из камеры, находившейся у противоположной стены, раздался шум. Незнакомец двинулся туда, и Мон закрыла глаза, призывая силу Времени.

«Я хочу выбраться отсюда, хочу снять этот проклятый ошейник. Хочу… сразить его!»

Разочарование, гнев, презрение к самой себе за слепоту смешались вместе. И ещё любовь. Моника готова была заплакать от обиды за свою первую любовь, над которой надругались столь изощрённым способом. Она хотела получить больше ответов.

Мон слилась со Временем, и в этот момент ожерелье слетело с её шеи, а решётка разбилась вдребезги. Куски металла ринулись к незнакомцу и превратились в кандалы на его руках и ногах. Он упал, и Моника в пару шагов оказалась рядом. Теперь она возвышалась над ним. Она решала его участь.

Эта перемена была внезапной, пьянящей и… болезненной. Мон всматривалась в лицо незнакомца, пытаясь найти в нём хоть что-то, от мужчины, которого любила.

— Как? — охнул он и попытался вырваться из кандалов.

— Ты разозлил меня, — сказала Моника, присев на колени. Наверное, ей стоило поскорее убраться отсюда, сообщить об опасном колдуне, похищающем служительниц Ордена, но она не могла уйти.

— Надо же, — он предпринял ещё одну попытку освободиться. — А ты молодец.

От внезапно искреннего восхищения в его голосе Монику пробрало ознобом. Так говорил Адам. Хвалил её. Поддерживал. Называл красивой. Убеждал в том, что она исключительная. Поддавшись порыву, Мон обвела пальцем его губы, и тут же ощутила на них поцелуй — лёгкий и такой… желанный.

Безумие. Вот, что ей двигало, когда она склонилась и накрыла губы незнакомца своими. Он ответил. Это был страстный и горький поцелуй. Обжигающий и настоящий.

Спустя вечность Моника отстранилась — тело горело и просило большего.

— Зачем ты устроил этот спектакль с превращением в Адама?

Кажется, он удивился.

— Ты уже спрашивала.

— И ты соврал, — эти слова вызвали ещё один проблеск изумления в его тёмно-карих глазах. — Или считаешь меня дурой?

Маг отрицательно покачал головой:

— Нет, ты не дура, но ты очень наивная. Слишком добрая и доверчивая.

Последние слова он выплюнул так, точно они были худшими из оскорблений. Мон внимательно посмотрела на него и собралась возмутиться, может, даже уйти. Покончить с этим. Но он вдруг добавил:

— И ты очень красивая.

Знакомые интонации в чужом голосе царапнули по сердцу. Моника обещала себе не плакать при нём. Он обманывал её, пленил, собирался превратить в безвольную куклу… И он же был ей так дорог, что сердце сжималось от боли, стоило только взглянуть на него. Даже сейчас. С этим пугающим шрамом, с глазами тёмными, как кофейные зёрна, и волосами цвета воронова крыла. Он совсем не Адам. И всё же именно он.

Моника всхлипнула и отвернулась, не в силах остановить бегущие по щекам слёзы. Теперь он снова вырубит её, извернётся как-нибудь и освободится. Он будет прав, потому что нельзя поворачиваться к врагу спиной. Какая же она глупая.

— Моника…

Он не двигался, а в его голосе было столько тоски, растерянности. Не следа нарочитой вальяжности, никакой жестокости. Голос звучал так, будто он запутался. Будто утратил верное направление. Знал, что ему полагается сделать и не мог. Прямо как она.

Мон повернулась к нему и неловко вытерла заплаканные глаза ладонью. Это не помогло — слёзы текли рекой по её щекам.

— Я ненавижу тебя, — выдохнула она, потому что всё в ней горело болью, и то была лишь его вина. — И я люблю тебя.

Она снова призвала силу Времени. Ей нужно быть стойкой для того, что она собирается сделать. Она поступит правильно. Как должна.

В его молчании, в его взгляде читалось невысказанное: «Я понимаю».

Но его слова, произнесённые или нет, уже не имели значения. Моника не могла позволить себе ещё мгновение этого диалога, потому что слишком боялась передумать. Вытянув руку вперёд, она коснулась груди Адама. И сделала то, что требовалось.

***

Она должна жить. Должна очнуться. Эмиль думал об этом всю дорогу в замок и сейчас, сидя у кровати Аяны. Её состояние не менялось — мертвенно-бледная, похудевшая.


«— Она чувствовала недомогание довольно долгое время, — сказала личная врачевательница Аяны. — Но она так уставала! Это не казалось удивительным. Я делала для неё укрепляющий настой.

Эмиль хотел швырнуть во врачевательницу чашку с настоем, которую она держала перед собой, точно доказательство невиновности, но сдержался. Возможно, потому что рядом с ним была Майя. Кажется, она дружила с врачевательницей Аяны».


Этот разговор произошёл три дня назад, и с тех пор у врачевательницы не появилось других ответов. Правда, Ванесса, Сабрина — та самая, пославшая им сообщение — и ещё парочка магов крови пришли к выводу о том, что Аяна может находиться под влиянием тёмных сил. Но… у них не было доказательств. Только теория.

Эмиль погладил сестру по руке — холодной и безжизненной. В последние месяцы он вспоминал об Аяне только как об исполнительнице его воли. Покончить со свободным использованием магии крови — вот что было важно. Сама Аяна, её мысли, чувства, даже её радость от помолвки — всё шло в дополнение к основной цели. К тому, чего Эмиль так желал и чего решил не делать сам. Дипломатичной Аяне полагалось справиться куда лучше, чем ему.

Врачевательница сказала, что Аяна сильно уставала. Может ли быть это причиной её недуга? Сгубил ли он сестру, возложив на её плечи слишком тяжёлое бремя?

На лице Аяны невозможно было прочитать ответ — оно напоминало маску, и от этого Эмилю стало не по себе. Он никогда бы не допустил, чтобы с ней что-то случилось. Она сама приняла его дар — корону. Аяна была довольна их договором: в то время, как Эмиль продолжит очищать земли Ренгота от демонов, она выполнит свою часть работы во дворце. С помощью нового закона исправит ошибку отца, стоившую жизни стольким людям — тем, кто обращался к демонам, не думая о последствиях. Эмиль проследит за исполнением высочайшего повеления. Он сделал свой выбор, Аяна — тоже. Разве нет?

Дверь скрипнула и приоткрылась. В комнату заглянул Ярослав — жених Аяны. Заметив Эмиля, он отступил на шаг:

— Вы тут? Тогда я зайду попозже.

Без Аяны рядом этот мальчишка казался ещё более невзрачным.

— Да проходи.

Ярослав зашёл в комнату и претворил дверь. Затем он обогнул большую кровать, на которой лежала Аяна, и сел на её край — напротив Эмиля. Во всех его движения была неприятная скованность, точно он опасался чего-то.

— Она очень радовалась свадьбе, — сказал Ярослав после продолжительной паузы. Попытка завести разговор была слишком неловкой.

Эмиль смерил этого недоделанного жениха суровым взглядом:

— А ты, как я вижу, так радовался, что не уследил за её состоянием.

Ярослав всегда говорил Эмилю «вы», но тот не собирался отвечать тем же. Мальчишка действительно мог бы получше заботиться о своей невесте. Ярослав вспыхнул — из серых его щёки стали красными.

— Я всё время просил её отдыхать побольше! Вы… очень несправедливы.

Эмиль только вздохнул. У него не было желания спорить с малахольным, которого Аяна решила взять в мужья. Внезапно Ярослав не угомонился:

— Вы презираете меня за то, что я из Ильтона? Считаете мою страну нищей и жалкой?

— Нет, — коротко ответил Эмиль, пытаясь не разругаться с женихом Аяны прямо у её кровати. Но что за бред нёс этот парень? Вон ещё больше покраснел и, кажется, приоткрыл рот для продолжения тупых расспросов. Нашёл время и место.

Определённо, Эмиль больше не мог находиться с ним в одной комнате. Он встал и, кинув взгляд на сестру, покинул её спальню. Вроде бы Ярослав что-то сказал ему в спину. Может быть, наслал проклятье? Если верить слухам, в Ильтоне много таких умельцев…

Много. Таких. Умельцев.

Эта мысль так поразила Эмиля, что он остановился и огляделся, будто ожидал появления в коридоре какого-то весомого доказательства своего внезапного подозрения. Но коридор был пуст — только бордовая ковровая дорожка под ногами Эмиля и несколько растений в больших вазонах.

Что если Ярослав только притворяется безобидным? Вдруг внезапная болезнь Аяны — его рук дело?

Мысли стремительно проносились в голове Эмиля, пока он искал Ванессу по всему дворцу. Она поймёт его, подтвердит теорию. Ведь всё так ужасно и так просто одновременно: разорённый войнами Ильтон до последнего сопротивлялся вхождению в Союз стран, возглавляемый Ренготом. А после того, как это произошло, ильтонцы развязали войну, в которой бесславно проиграли. Ильтонцы ненавидят ренготцев. Раньше Эмиль думал, что королевская семья Ильтона должна вцепиться в брачный союз Ярослава с Аяной как в возможность продвинуться, занять более значимое место в Союзе. Но что если они хотят убить королеву, а потом — каким-нибудь изощрённым способом — и самого Эмиля? Такой расклад ввергнет Ренгот в хаос, тут можно не сомневаться.

Да, возможно, тут был холодный расчёт. Или же — слепой порыв ненависти, личная месть Ярослава за униженное положение страны, в которой он родился и вырос…

Эмиль выругался, когда понял, что нарезает уже второй круг по правому крылу третьего этажа — попадавшиеся на его пути слуги расступались и пятились, явно испуганные такой стремительностью.

Резко развернувшись, Эмиль направился к лестнице и у самого её подножия увидел Ванессу. В своих любимых широких штанах, утративших презентабельный вид, и пёстрой кофте она совершенно не вписывалась в дворцовую обстановку. Это заставило Эмиля слабо улыбнуться.

— Что такое? — она сразу уловила его беспокойство, сдвинула брови, явно ожидая худшего. — Аяна?

— Без изменений, — выдохнул Эмиль, вдруг с ужасом осознав, что оставил Аяну наедине с возможнымпреступником.

«Идиот».

Эмиль схватил Ванессу за локоть и буквально поволок её за собой:

— Я объясню тебе всё по дороге.

***

Он не знал, точно ли Ванесса поняла его. Эмиля переполняли ярость и тревога, фразы, слетавшие с его губ были рванными. Впрочем, всё ведь было очевидно…

— Это всё он. Сейчас. Скорее. Увидишь.

Ванесса, которая по дороге к спальне Аяны всё-таки высвободилась из его хватки (и когда это произошло?), попыталась остановить Эмиля, вцепившись ему в локоть. До двери, за которой находилась его сестра, оставалось всего пару шагов. Эмиль нахмурился:

— Что?

— Я не верю в твою теорию. Слишком надуманно, — заявила Ванесса. — Для Ильтона выгоден этот брак, да и для самого Ярослава. В крайнем случае он мог бы отравить Аяну, уже став её мужем.

И почему она не увидела? Эмиль произнёс:

— Здесь может быть что-то личное. Тогда бы он не действовал логично.

После этого Эмиль, не оглядываясь, двинулся вперёд. У Ванессы, хотя её и нельзя было назвать хрупкой, не имелось никаких шансов задержать его, не используя магию крови. Этого она делать не стала.

Эмиль распахнул дверь, ожидая худшего. По его телу разливалось раздражение — как могла Ванесса, его верная боевая подруга, не понять истинных намерений Ярослава? Она ведь такая умная.

К удивлению Эмиля, в комнате вместе с Ярославом находилась Майя. Она о чём-то тихо говорила с ним, протягивая парню книгу в золотистом переплёте. Наверное, какой-то душеспасительный текст от одной из анд.

— Отойди от него, — велел Эмиль Майе и быстро оказался рядом с Ярославом.

Тот охнул, когда Эмиль силой заставил его встать. Правой рукой Алый принц схватил Ярослава за горло — тонкое и явно созданное для того, чтобы его разорвали на пополам.

— Ч… — пискнул Ярослав и попытался убрать руки Эмиля со своего горла, но это было бесполезно.

— Сознавайся, — рыкнул Эмиль. — Говори немедленно, чем ты её отравил. Ты и вся твоя ильтонская шайка.

За своей спиной Эмиль слышал шёпот — Ванесса и Майя обменивались репликами. Видимо, сейчас Ванесса применит силу. Но нет: ей не остановить его. Эмиль выбьет всю дурь из этого слабохарактерного, щуплого идиота-отравителя. И Эмиль встряхнул Ярослава, который продолжал трепыхаться и что-то пищать.

— Готов сознаться?

Ярослав тут же стал яростно вертеть головой справа-налево, явно выражая отрицание. Лицо его раскраснелось.

— Ты… — взревел Эмиль, краем глаза взглянув на Аяну — такую тонкую, несчастную. Это Ярослав был во всём виноват.

— Перестань! — знакомый тонкий голос прозвучал неожиданно громко, спиной Эмиль ощутил слабый толчок.

Отвернувшись от Ярослава, Эмиль увидел, что его пытается остановить Майя.

— Майя?! — он так удивился этой вспышке агрессии от всегда спокойной врачевательницы, что ослабил хватку на горле Ярослава. — Успокойся.

— Нет! — воскликнула она и снова ударила Эмиля — на этот раз её небольшой кулачок попал ему под рёбра. — Ты не прав. Ты зря обижаешь Ярослава. Так нельзя.

«Обижаешь». Какое-то детское понятие. Эмиль перевёл взгляд на Ванессу и обнаружил, что она едва сдерживает смех. Очевидно, именно она уговорила Майю броситься в бой, а теперь от души забавлялась.

— Эй, Ванесса, помоги мне, а не скалься, — велел Эмиль.

Ещё один слабый удар от Майи, не на шутку разозлившейся из-за такого пренебрежения.

— Даже не подумаю, — отозвалась Ванесса. — Ты сошёл с ума, а Майя просто пытается тебя остановить.

Майя тяжело выдохнула:

— Тогда могла бы помочь мне.

— И потерять такое зрелище?

— Зрелище?! — Эмиль вышел из себя, теперь ему хотелось задушить не Ярослава, а Ванессу. — Моя сестра, возможно, умирает, и ты называешь это зрелищем! — он посмотрел на Майю. — И ты предательница! Оставьте меня обе!

Вместо того, чтобы отступить Майя проскользнула у него под руками и в следующую секунду попыталась разжать его ладони и освободить Ярослава, лицо которого начало приобретать землистый оттенок.

— Да какого! — он действительно отпустил шею Ярослава и с силой откинул Майю прочь.

Она ударилась о стену и слабо охнула. На глазах её выступили слёзы, а с волос слетел платок… Майя оказалась рыжей. Теперь она сидела на коленях и осматривала свои руки, а её огненные волосы разметались по плечам. Она походила на цветок, подкошенный ветром.

И… это отрезвило, ярость схлынула, оставив только пустоту и стыд. Но Эмиль не успел попросить прощения — огненные путы прижали его руки к туловищу, причинив боль. Рассвирепевшая Ванесса окинула его презрительным взглядом и поспешила к Майе.

Эмиль наблюдал за тем, как Ванесса подала Майе руку и помогла ей подняться. Параллельно они о чём-то переговаривались. Эмиль хотел обратиться к ним, объяснить, но ход его мыслей прервал Ярослав, лицо которого снова приобрело вполне нормальный оттенок.

— Вы действительно считаете, что я мог отравить Аяну?

После того как Эмиль душил этого парня, тот продолжил обращаться к нему на «вы» — определённо, с Ярославом какая-то беда.

— Я люблю её! — Ярослав указал на кровать так, точно Аяна могла подняться и подтвердить его слова. — Я бы никогда её не обидел и никому не позволил бы! Если уж на то пошло, она так утомлялась, потому что старалась пропихнуть закон об ограничении использования магии крови. Ваш закон!

Эмиль опустил голову. Конечно, он знал. И голос Ярослава звучал так убедительно, так искренне, что становилось тошно.

— Я… — теперь, когда ярость схлынула, собственная убеждённость в виновности Ярослава казалась чем-то далёким. Эмиль просто хотел помочь сестре. И для этого требовалось найти преступника — того, из-за которого Аяна попала под влияние тёмных сил и оказалась прикованной к своей кровати неизвестным недугом.

— Эмиль, — Ванесса щёлкнула пальцами, один из которых кровоточил, и огненные путы исчезли.

Он повернулся к Ванессе и Майе. Требовалось извиниться, но это всегда давалось ему тяжело. Слова застревали в горле. Наконец Эмиль смог выдавить:

— Я погорячился.

Ванесса изогнула правую бровь:

— Погорячился?

Чувствуя себя прескверно, Эмиль посмотрел в светло-карие глаза Майи. В них читались понимание и печаль. О, Нестус, эта девушка слишком добрая, а значит, он последняя паскуда, раз обидел её.

— Прости меня, Майя. То, что я сделал, было недопустимо.

Майя кивнула:

— Тебе тяжело, я понимаю.

— Не оправдывай меня.

Она нежно улыбнулась и вдруг, будто что-то осознав, ойкнула, провела по волосам:

— Где мой платок?

— Я его конфискую, — безапелляционно заявила Ванесса. — Прятать такие волосы…

Ванесса сделала шаг к Майе и резко остановилась, не договорив. Повернулась к Ярославу, который тоже оказался рядом с ней. Ванесса прошлась по нему взглядом, а потом потянулась к его шее. Ярослав вздрогнул, но она лишь выправила из-под его рубашки шнурок, на котором висело гранённое чёрное кольцо с красными прожилками. Эмиль узнал украшение: это было кольцо, подаренное Ярославом Аяне. Или же его точная копия.

Тем временем Ванесса заворожённо смотрела на кольцо и аккуратно поглаживала его.

— Что такое? — не выдержал Ярослав, он поглядывал на Ванессу с опаской и явно желал, чтобы вообще вся их компания поскорее покинула комнату. Разве что Майя могла бы остаться.

Ванесса будто вышла из транса, отпустила кольцо и вздрогнула:

— В твоём кольце есть особая сила, она зовёт мой кулон. Такого никогда не было раньше. Ты ничего не чувствуешь?

Она вытащила из-под кофты свой кулон — грубый чёрный камень тут же притянул взгляд Ярослава. Он покачал головой:

— Нет, я ничего не чувствую, но они похожи. Откуда у тебя кулон?

Эмиль ожидал, что Ванесса нагрубит парню, но та ответила кратко:

— Достался от матери.

И посмотрела на Майю:

— Ты ничего не ощущаешь?

Эмиль отступил, позволив Майе подойти поближе к Ванессе и Ярославу. Она взяла в одну руку кольцо, а в другую кулон и закрыла глаза. На лице Майи отразилась сосредоточенность, и все они замерли, будто могли прочувствовать то же, что и она.

— Это сильные вещи, — покачала головой Майя. — И в них много злобы. Они… не хотят говорить со мной, — она потупила взгляд. — Наверное, всё дело в том, что я недостаточна сильна для такой манипуляции.

— Много злобы, — повторил Ярослав.

И Эмиль понял: они все думают об одном и том же.

— Я не знал, что в кольце есть зло, — начал оправдываться Ярослав, явно ожидавший очередного нападения. — Я нашёл его в шкатулке своей умершей бабушки и решил подарить Аяне… Оно такое необычное. И она была рада носить его, а потом, когда ей стало плохо, я обнаружил кольцо на её письменном столе и решил: пусть оно побудет со мной, пока она не очнётся. Но если…

Выпалив свою речь, Ярослав затих — на последних словах его голос задрожал. Трудно было ему не поверить.

— Нам нужен совет Ланса, — сказала Ванесса и обратилась к Ярославу, протянув руку. — Давай кольцо.

***

Ланс оказался седовласым магом крови, точнее, как успела шепнуть Эмилю и Майе Ванесса, наставником магов. В своём почтенном возрасте Ланс мог творить заклинания только с помощью чужой крови и делал это исключительно в учебных и исследовательских целях. Как выяснилось, он был учителем той самой Сабрины — миловидной шатенки с серыми глазами, в которых сейчас читалось любопытство.

Они все — Эмиль, Майя, Ванесса, Сабрина и Ланс — стояли посреди светлой комнаты, служившей пристанищем для магов крови. По периметру были расставлены диваны, по стенам тянулись ряды полок с книгами и неизвестными Эмилю артефактами. Также в комнате было несколько столов, на которых стояли ряды флаконов, а маленькая дверь, врезанная в одну из стен, вела в ещё одно помещение — из него доносились сильные запахи. Возможно, там варили зелья.

Майя осматривала комнату с таким откровенным интересом, что Ванесса не удержалась и шепнула ей:

— Ищешь расчленённые тела и пиалы с кровью?

Эмиль усмехнулся, а Майя так красноречиво промолчала, что стало ясно — Ванесса прочитала её мысли.

Тем временем Ланс, несмотря на возраст, возвышавшийся над их группой, вертел в руках кулон и кольцо. Сабрина следила за его движениями так, точно боялась пропустить нечто важное.

— Связь между предметами очень сильная, — заметил Ланс. — Твой кулон, — его водянистые, утратившие цвет глаза впились в лицо Ванессы. — Всегда привлекал моё внимание. Я говорил об этом Рудгару.

— Могли бы и мне сказать, — заметила Ванесса, судя по её тону, она не помнила, чтобы Рудгар передавал ей такие слова Ланса.

Старик скривился и почесал свой безволосый подбородок:

— С тобой так сложно сладить, девочка. А Рудгар был моим учеником.

Слово «был» в отношении Рудгара всё ещё резало — кажется, и Ванессу тоже. Но Ланс продолжил говорить, и тень Ледяного мага исчезла.

— Когда эти украшения находятся вместе, то напоминают мне кое-что.

— Что? — нетерпеливо спросил Эмиль. От знаний старика зависела жизнь Аяны.

Ланс покачал головой:

— Не могу сказать сейчас.

— Но кольцо способно было навредить королеве? — опередила Эмиля Ванесса, эмоционально взмахнув руками. — Я чувствую в нём какую-то злую силу, но в моём кулоне её нет.

Тут Ланс усмехнулся — точно кора дерева неровно раскололась.

— Такая же по интенсивности сила есть и в твоём кулоне. Просто ты с ней срослась. Ты достаточно сильна как маг для этого, а вот наша королева, — Ланс снова коснулся подбородка, явно подыскивая слова, чтобы не сказать напрашивающегося «слаба». — Думаю, кольцо вполне могло навредить ей.

Затем он кивнул Эмилю:

— Мои ученики изучат состояние королевы с учётом новых данных и попытаются подобрать противоядие.

— Они должны его подобрать, — сказал Эмиль. Только попытки его не устраивали.

Ланс, в своей чёрной мантии, похожий на ворона с поседевшей головой, едва заметно кивнул. Он служил королевскому двору много лет, но явно считал себя мудрее и сильнее господ. Это бесило.

— Теперь мы вынуждены попросить всех, не имеющих отношения к магам крови, удалиться.

Конечно, Ланс говорил о Майе — всё время их разговора ученики старого мага кидали на неё взгляды, полные недоверия. Служительницы Ордена и маги крови вместе работали на королевскую семью — более того среди рода Артонских были представители обоих течений, однако между собой они никогда не ладили.

Майя смутилась и, поклонившись, поспешила к выходу. Эмиль последовал за ней — никто бы не мог выгнать его из любого помещения замка (да и к тому же он не был совсем уж чужд магии крови), однако в том, чтобы оставаться с магами не имелось никакого смысла. Они бы только бесили его своей медлительностью и недоступными формулировками.

Стоило им выйти за дверь, как к Эмилю подбежала служанка, склонившись, она произнесла:

— Ваше высочество, к вам пришла Первая жрица.

***

Эмиль не видел Первую жрицу (или просто ба, ведь она сестра их прабабушки) с коронации Аяны. Внезапное появление ба во дворце, где она бывала довольно редко, не предвещало ничего хорошего. Вряд ли она пришла справиться о самочувствии Аяны — для этого достаточно было послать во дворец одну из юных жриц. У ба — сколько угодно таких в распоряжении.

Она ждала Эмиля в малой гостиной, расположенной недалеко от пристанища магов крови. Седые волосы Первой, как всегда, были уложены в оплетавшую её голову массивную косу. Белые одежды, которые носили все жрицы, придавали тонкой фигуре ба особую лёгкость. Хрупкая, невысокая старушка, которая явно перешагнула черту в сто лет, смотрела на Эмиля строго, но с ноткой доброты в выцветших светло-серых глазах. Её взгляд всегда был таким, насколько помнил Эмиль. Разве что, когда он сообщил ба о решении отдать корону Аяне, в её глазах промелькнула тревога, но она не попыталась его отговорить.

Глядя сейчас на сидевшую на обитом мягкой белой тканью диване ба, Эмиль вспомнил о том вопросе, который они с Ванессой решили отложить из-за болезни Аяны. История с «Кларенсом». Требовалось допросить королевских магов крови (Ванесса использовала формулировку «порасспрашивать») и выяснить у Ордена, не пропадали ли в последнее время служительницы или воспитанницы. По идее, медлить было нельзя, однако излечение Аяны всё же оставалось приоритетной задачей.

— Эмиль, здравствуй, — начала разговор ба, явно устав ждать, когда он уже наконец что-то скажет.

— Ба, — Эмиль кивнул и присел на другой угол дивана.

— Как там Аяна? — поинтересовалась Первая и стала смотреть на Эмиля так, будто надеялась прочитать ответ на его лице. Но возможно, она была способна на это?

— Мы кое-что выяснили, — сказал Эмиль. — Это в сфере компетенции магов крови. Они сейчас ищут противоядие.

Ба нахмурилась:

— Маги крови играют при дворе всё более важную роль.

— Опасаешься их укрепления? — спросил Эмиль напрямую. — Из-за этого ты выступала против инициативы Аяны по созданию школ магии крови?

Ба покачала головой:

— В твоём желании, — она особенно подчеркнула слово «твоём», — упорядочить использование магии крови, конечно, есть смысл. Но школы, экзамены, официальные разрешения… такими темпами мы и оглянуться не успеем, как еретики, верующие в Нестуса, начнут строить ему храмы.

— Мы могли бы укреплять веру во Время и Анду-Хелену в таких школах, — сказал Эмиль.

Судя по лицу Первой, Аяна уже излагала ей эту идею. И ба явно не одобряла такой вариант.

— И параллельно учили бы людей, как использовать силу крови для осуществления своих желаний? Рассказывали бы им о заклинаниях… или что там используют маги. Это несочетаемо, — она покачала головой, точно поражалась абсурдности услышанного. — Впрочем, я пришла не ради того, чтобы спорить с тобой. Мне вполне хватило бесконечных попыток Аяны убедить меня поддержать её. Вы, детки, слишком пользуетесь тем, что я ваша родственница.

Последней реплике явно полагалось быть шутливой, однако прозвучала она строго и холодно. Пришёл черёд Эмиля хмуриться.

— Тем, что ты наша родственница, мы пользовались, когда были детьми и получали от тебя пирожные вместо обеда.

Ба вздохнула, будто искренне сожалела о том времени, потом она протянула руку к Эмилю и погладила его ладонь, как когда-то в детстве. Это был неловкий, но искренний жест женщины, которая никогда не знала материнства, но привыкла любить сначала детей своей сестры, потом детей их детей, а затем… Пришёл черёд Эмиля и Аяны, каждый из которых уже вполне был способен сам стать родителем.

— Не сердись, Миль.

Давно он не слышал своего детского прозвища. Очень давно.

— Сегодня произошла беда, и я решила сама тебе обо всём рассказать, хотя по правильному сюда полагалось прийти Луизе.

Эмиль не без труда вспомнил, что Луиза Хонс была главой Эдленхалле — замка, где обучали воспитанниц Ордена. Эта пожилая женщина, не обладавшая грациозностью и хрупкостью ба, имела на редкость не запоминающуюся внешность.

Тем временем Первая продолжила:

— И начальник полиции, думаю, тоже будет просить об аудиенции.

Вот это уже было совсем внезапно. Да что же происходит в Ренготе? «Кларенс» с его опытами над магами и служительницами, теперь ещё какая-то беда… Эмиль, конечно, знал, что Ренгот разваливается изнутри, но до сих пор он считал самой главной проблемой неконтролируемое использование магии крови.

— Что случилось?

Ба выглядела печальной, ей определённо не хотелось говорить то, что было необходимо сказать. Это только растревожило Эмиля.

— Как оказалось… уже некоторое время в Ордене пропадают девушки. И, — ба на мгновение прикрыла глаза, точно старалась отгородиться от правды. — Самое ужасное то, что к их исчезновениям причастна одна из наставниц.

— О!

Мысли мелькали в голове Эмиля, и говорить он пока не мог. Скорее всего, эта наставница связана с «Кларенсом». Вполне возможно, что их сеть опоясывает весь Ренгот или — Эмиль скрипнул зубами — все государства Союза. Что же происходит в этой стране, Нестус её дери?

— Всё выяснили полицейские и одна воспитанница. Решительная девушка.

— Кто она? — спросил Эмиль, хотя очевидно было, что не это самое главное.

Ба, кажется, тоже так думала, но ответила:

— Эдда Гартман. Это её имя.

***

Эдда не спала уже сутки, но ей самой казалось, что она бодрствует как минимум неделю. Перед мысленным взором постоянно разыгрывалась та сцена в кабинете. Голос из шара. Сорвавшая маску Стоун. Джей.

Пока она оставила его на попечение врачевательниц, но, кажется, они не могли ему помочь. «Сомневаюсь, что это возможно, — сказала одна из девушек в ответ на отчаянные просьбы Эдды спасти Джея. — Как только ты уничтожишь свою манипуляцию, сердце Джея окажется проткнутым. Во славу Анда-Майи мы можем лечить тяжёлые ранения, но не воскрешать мёртвых».

«Я что-нибудь придумаю», — обещала себе Эдда каждый раз, когда думала об этом. Джей будет жить. Она спасёт его. Она всё сможет… верно?

Сейчас её сил требовала другая миссия — та, с которой всё началось. Найти Триш. Исчезнув, Стоун оставила в своём кабинете некоторые записи, среди них были и заметки о тюрьмах с подопытными. Эдде удалось уговорить поражённую новостями директрису, что эти тюрьмы необходимо немедленно обыскать. «Заключённым нужна наша помощь, — твердила Эдда. — А мы, воспитанницы и служительницы Ордена, достаточно сильны, чтобы её оказать». Директриса настояла на участии в миссии воительниц — «на всякий случай». Впрочем, никто не возражал: фиолетово-золотые одежды воительниц, стать и уверенность этих женщин помогали остальным чувствовать себя в безопасности.

Первая тюрьма, располагавшаяся недалеко от Эдленхале (судя по взглядам участниц вылазки, такое месторасположение показалось всем особенно гадким), была пуста и явно давно не использовалась.

Но следующая, находившаяся в окрестностях Анда-Хелены и скрытая в пещерах, оказалась полной людей. Преимущественно мёртвых.

Эдда шла по узким тёмным коридорам, заглядывала в камеры и всеми силами старалась удержать желудок на месте. Эти сволочи просто бросили убитых гнить в пещерах. Если бы Эдда не была так опустошена случившимся с Джеем, то непременно пылала бы яростью. Сколько времени длились эксперименты? Как можно было ни о чём не догадываться? (этот вопрос так и тянуло выплюнуть прямо в лицо нервной Фейлоу, которая тоже пошла с ними, хотя вряд ли действительно могла помочь).

Эдда едва не поскользнулась, наступив на чей-то отгрызенный палец. Крысы постарались. Она отвела взгляд, искренне надеясь, что не найдёт Триш тут. И в этот момент кто-то вскрикнул.

Жуткий возглас узнавания и страха. Эдда кинулась вперёд по коридору и с размаху врезалась в Лию, выбравшую для их миссии блестящий брючный костюм. Вот же безумие.

— Эдда… — Лия обернулась и нервно сглотнула. — Я…

Руки похолодели и вспотели, сердце пустилось вскачь. Эдда сделала шаг вперёд и увидела мёртвую старуху. Лицо её было таким знакомым. Узнавание затопило Эдду, и она упала на колени. Сил не осталось.

Лия положила ей руку на плечо. Надо было оттолкнуть эту тёплую лживую ладонь. Если бы Лия сделала нечто большее, чем просто переложила ответственность за судьбу воспитанниц на Эдду, то всё могло бы сложиться иначе. Но Эдда не могла ни о чём думать и ничего делать. Она просто смотрела на постаревшее мёртвое лицо Триш и медленно сходила с ума.

Запах, исходивший от тела её подруги, её вид… К своему стыду, Эдда наклонилась и блеванула на пол камеры.

— Нет, — пробормотала она. — Нет. Триш, ты не можешь. Ты просто не можешь.

Кажется, Лия пыталась дать ей платок, а потом сама стала вытирать Эдде рот. Обняла её одной рукой и шептала… Неважно. Тело Эдды сотрясали рыдания, она смотрела на подругу и не могла поверить. Не хотела.

— Триш! Триш! Триш! — Эдда кричала, пытаясь пробудить её, но она молчала.

Эдду окружила тишина.

Часть вторая.

Глава первая. «После бури»

Мне нравится твоя мысль, Полина. Заниматься лечением душ, пока Майя оказывает помощь плоти. И твой, и её путь благородны.

Из письма Анда-Ксении к Анда-Полине.

25 число месяца Анда-Елизаветы (спустя месяц после событий первой части)


Чёрно-красная цепочка, которую, судя по всему, полагалось оборачивать вокруг руки, лежала у Моники на ладони, точно мёртвая змейка. Красивая, холодная и явно опасная в прошлом… а может, и сейчас.

Мон прошлась пальцами по мелким звеньям. Украшение, найденное в его убежище, таило в себе так много. И ещё напоминало кое-что, о чём она слышала в академии. Отбросив тусклый исследовательский интерес к браслету, а вместе с ним и воспоминания о письмах, которые приходили ей от коллег из Хесельхофа (они очень ждали её возвращения), Моника снова вернулась в тот день. Она уже месяц жила теми минутами, отрываясь от них только для того, чтобы в очередной раз перебрать всё происходившее в предыдущие недели — их историю. Историю её первой — и наверняка последней — любви.

Да, тогда всё решилось. Моника больше никогда его не увидит.


«…Она коснулась его груди, чувствуя в своих руках огромную, пугающую силу, и сказала твёрдо:

— Уходи.

Повинуясь её воле, сила Времени разорвала кандалы мага, но тот не сдвинулся с места.

— Я… — начал он, явно поражённый происходящим.

Сила внутри Моники, подпитанная болью, яростью, любовью, требовала действий. Мон повторила:

— Уходи, иначе я буду вынуждена пленить тебя или…

— Убить? — в его голосе прозвучала насмешка, и это её окончательно взбесило.

— Думаешь, мне не хватит сил?

Видимо, было что-то в её лице, в её голосе, показавшее ему, какую борьбу она сейчас переживает. Адам пробормотал:

— Но я не могу уйти просто так. Мне полагается…

Моника смерила его холодным взглядом. Не признаваясь самой себе, она пыталась запомнить его истинное лицо.

— Ладно, — он сдался, явно ощущая её силу, и подавшись вперёд, неожиданно крепко обнял Монику, прошептал очень тихо. — Я просто не мог остановиться. Вот и всё.

Она охнула, осознавая, что он наконец ответил на её вопрос о причинах такого долгого притворства. Голова ломилась от вопросов, но она могла задать всего один.

— Как твоё настоящее имя?

Он отстранился, встал на ноги и достав из кармана плаща миниатюрный ножик, разрезал свою ладонь. За мгновение перед тем, как исчезнуть, он шепнул:

— Лев.

И оставил её, разбитую, снова и снова думать об одном: "Тот ли вопрос я задала?"».


Мон стала покачивать цепочку перед собой, как маятник. Лев. Это имя подходило к его настоящему лицу, с притягивающим взгляд безобразным шрамом. Лев. Лев. Лев.

Любил ли он её? Что было правдой, а что — ложью?

Моника тяжело вздохнула. Очевидно, если бы кто-то решил провести конкурс на звание самой глупой служительницы Ордена этого года, то она взяла бы главный приз. Идиотка. Влюблённая идиотка.

Сначала она убеждала себя в том, что чувства исчезли, как только ей стала известна правда. Но дни шли, сливаясь в недели, а у Мон всё ещё болело сердце, и вопросов не становилось меньше. Вот только врать себе уже не удавалось.

Кажется, она всё ещё любит его, несмотря на всё, что он сделал. Моника бросила играться с цепочкой и прилегла на стол, закрыв глаза. Боль и усталость. Усталость и боль. Вот что ей осталось.


«В убежище Льва оказалась всего одна пленная, но при взгляде на неё Мон испытала шок. Тётя Гарриет. Наверное, он подделал записку от неё или каким-то образом заставил написать это послание. Может, с помощью ожерелья-ошейника?

Гарриет была такой бледной. Освобождая её из камеры и пытаясь привести в чувство, Моника вся внутренне сжималась от ужасающего чувства вины. Гарриет пыталась предупредить её насчёт Льва… Конечно, она не знала, насколько ужасна правда, но всё же.

Когда рука Гарриет, неестественно белая с синевой, слегка сжала пальцы Мон, та громко выдохнула от облегчения. Она была так зла на тётку, столько раз мысленно проклинала её, а теперь отчаянно желала забрать обратно все свои слова.

— Пожалуйста, живи, — попросила Мон».


Она ещё не знала тогда о том, что именно благодаря заботе и предусмотрительности тётки не почувствовала влияния ошейника, надетого Львом. Уже гораздо позже, полностью придя в себя, Гарриет объяснила: «Я решила, что тебе нужно помочь перебороть это увлечение библиотекарем, и попросила Марту подливать в твою пищу настойку сильной воли. Видно, она дала свой эффект».

Моника решила пропустить часть о том, что Гарриет и Марта опаивали её в надежде изменить её чувства. Ведь, если бы Моника подчинилась ошейнику, то неизвестно, чем бы закончился тот вечер… А ещё Гарриет решила поговорить со Львом и, не ожидая нападения от обычного библиотекаря, быстро стала его жертвой.

Мон обсудила всё это с тётей всего один раз. Попросила прощения. Поблагодарила. И ничего не сказала о том, что сама отпустила Льва. «Он сбежал, — сказала Моника. — У меня не хватило сил его удержать».

Гарриет, кажется, ей поверила и с удовольствием перевернула эту страницу. Тётя никогда не любила углубляться в истории о своих поражениях. Она также поддержала идею ничего не говорить отцу Моники, чтобы не волновать его. Разумное и милосердное решение. Прежде всего, по отношению к самой Мон — одно дело врать Гарриет о своих чувствах («Конечно, всё в прошлом, и я сожалею») и совсем другое сказать то же самое отцу. Он бы раскусил Монику в два счёта.

Мон встала со стула и несколько раз прошлась туда-сюда по своей комнате, взглянула в окно: небо снова было хмурым, тоскливым. Прямо, как её настроение. Подойдя к столу, Моника опять подцепила браслет, который нашла в убежище Льва. Носил ли он это украшение? Возможно, браслет был на Льве в тот момент, когда он решил ужасным способом убить давнюю знакомую Моники, чтобы заманить её в свои сети?

— Как же… — она недоговорила.

Зачем озвучивать свои мысли пустой комнате? От навалившегося ощущения одиночества и потерянности Мон замутило. Она села на ковёр, точно хотела хотя бы в нём найти опору. В этом доме ей не с кем поговорить. Никто не поймёт. Отец попробует утешить, но ей, наверное, станет ещё хуже.

Моника закрыла глаза и ощутила поток Времени на своих пальцах. Она давно ни с кем не связывалась. Обращаться к Майе было как-то стыдно, а Эдда… Эдда была сломлена своим горем. Около месяца назад она сообщила Мон о смерти Триш и почти сразу оборвала сеанс связи. Видимо, во всех смыслах не имела сил для общения. Моника её понимала.

Да, месяц назад общение не было её приоритетом, но теперь… Нет, она не станет связываться с Эддой. Возможно, потом — чтобы узнать, как её дела. Но вот Майя. Она сто лет не разговаривала со своей лучшей подругой. И вовсе необязательно рассказывать Майе всю правду. В принципе всё она вообще никому не может рассказать, если не хочет, чтобы её записали в приспешники тех самых сектантов.

И отбросив мысль о Льве, Моника потянула руку к Временной нити, а потом попыталась найти Майю.

***

— Нужно устроить всенародный праздник в честь моего выздоровления, — сказала Аяна, выслушав Эмиля.

Она всё ещё выглядела не очень здоровой: землистый цвет лица, слишком худые руки (те самые, которыми она сейчас сжимала очередные бумаги). Аяна пришла в себя пару дней назад и сразу же погрузилась в дела королевства, отказавшись от возможности отдохнуть и полностью восстановиться. «Ничего неделание — слишком большая роскошь сейчас», — сказала она Эмилю и Ярославу, в два голоса пытавшимся убедить её в необходимости забыть о делах.

— Людей нужно отвлечь, — продолжила Аяна. — Пусть думают о празднике, а не об этой секте или проповедниках.

Сектой они теперь называли служительниц Ордена и магов крови, проводивших эксперименты над людьми. Окрепший, но так и не вернувший свою молодость маг крови Майлз постепенно превратился в опекуна для тех, кого удалось освободить из тюрем. Почти все они преждевременно постарели, многие остались без какой-либо части тела, страдали кошмарами, галлюцинациями, а некоторые — и провалами в памяти.

Сейчас Майлз наравне с Эмилем, Ванессой, Майей, Ярославом и главой королевских боевых магов участвовал в небольшом ежедневном совещании, проходившем прямо в спальне Аяны — вставать с постели она пока не могла. Вообще в работу также были включены не присутствовавшие здесь главы Ордена Времени: Первая жрица, директриса Эдленхалле Луиза Хонс, лидер воительниц Эрминаль и Лина Атье, которой подчинялись все врачевательницы. Эти четыре женщины, так не похожие друг на друга, периодически сходились в одном: сводили Эмиля с ума. Увидеть их предстояло на большой встрече, запланированной через три дня.

— Нам, кстати, по-прежнему не удаётся найти свидетельств того, что проповедники имеют отношение к сектантам, — сообщил Ярослав, которому доверили взаимодействие с полицией.

— Мне кажется, они и не имеют, — заметила Ванесса. — Сектанты ничего не говорят о возвращении Анда-Хелены, а у проповедников все речи об этом.

Откинув за спину свои чёрные кудри, она вернулась к изначальной теме разговора:

— Я думаю, ты права Аяна. Людей нужно отвлечь, хотя все эти увеселения не по моей части.

Аяна хитро улыбнулась:

— А то я не знаю!

В этот момент Майя, которая почти всегда молчала на общих сборищах, ойкнула. Все тут же посмотрели на неё.

— Я… со мной пытается связаться давняя подруга.

— Из Ордена? — уточнила Аяна.

Майя кивнула. Эмиль проследил за взглядом Ванессы, упёршимся в серый платок на голове врачевательницы. Огненная ведьма неведомым Эмилю образом смогла уговорить Майю не носить платок, когда их было только трое в комнате, но на большее врачевательница не шла. «Серые одежды — признак принадлежности к врачевательницам. Символ того, что мы находимся между добром и злом, значение имеет только человеческая жизнь. К тому же в платке очень удобно работать», — как-то так звучала тихая и убедительная отповедь Майи на этот счёт.

Теперь же Аяна отпустила врачевательницу и разговор снова перешёл на празднество. Эмиль с тоской посмотрел на закрывшуюся за Майей дверь — он бы сейчас с удовольствием обсудил что-то, помимо увеселений, которые в очередной раз опьянят этот город.

***

Через пару часов Эмиль и Ванесса сидели у камина в небольшой гостиной и попивали подогретое вино с травами. На дворе стоял холодный и неприветливый месяц Анда-Елизаветы: в народе обычно говорили, что его нужно встречать в объятиях любимого, но у Эмиля и Ванессы было только пряное вино из котелка. Не так уж и плохо.

Думала ли Ванесса о Рудгаре сейчас?

— Рудгар всегда радовался приходу Елизаветы, — заметила Ванесса, будто отвечая на незаданный вопрос Эмиля. Приставку «Анда» она, как обычно, опустила. Если бы Майя её услышала, то непременно бы нахмурилась.

— Ему полагалось радоваться, — откликнулся Эмиль, поудобнее устраиваясь в своём большом кресле. — Он же Ледяной маг.

Они обменялись понимающими взглядами. Оба помнили, как Рудгар забавно удивился, в первый раз услышав своё прозвище от кого-то из солдат, а потом ужасно возгордился. Когда он бывал особенно доволен собой, то становился невыносим.

Тут раздался лёгкий стук в дверь, а потом послышался голос Майи:

— Это Майя. Могу зайти?

— Конечно, — сказал Эмиль.

Ванесса кивнула, явно ещё не вынырнув из воспоминаний о Рудгаре.

Майя зашла в комнату тихо и грациозно — в своей обычной манере и в неизменном сером одеянии. Непривычно смотрелась лишь её непокрытая платком ярко-рыжая голова.

— Присаживайся, — предложил Эмиль, кивнув на стул у стены. Он, конечно, был не таким удобным, как кресла, в которых развалились они с Ванессой, но, чтобы занять место получше, нужно приходить пораньше. Вечная истина, которую и в королевском дворце никто не отменял.

— Даже место девушке не уступишь? — ехидно поинтересовалась Ванесса, которая прикрыла своей единственный глаз и явно наблюдала за развернувшейся сценой сквозь ресницы.

— Не надо, не надо! — тут же замахала руками Майя и подтащила стул к камину. — Лучше не откажите мне в просьбе.

— Это уже интересно, — сказала Ванесса с лёгкой полуулыбкой. Она отпила вино из стакана и поправила чёрную повязку на пустой глазнице.

Эмиль вполне разделял её мнение. Раньше Майя ни о чём не просила.

— Моя подруга Моника… та, с которой я разговаривала сегодня, — светло-карие глаза Майи светились решимостью бороться за интересы незнакомой Эмилю Моники. — Она… ей нужно куда-то приложить свои силы. И она сталкивалась с одним из сектантов… В общем может она к нам присоединиться?

Внезапный вопрос. И интересный. Опустошив свой стакан, Эмиль серьёзно задумался. С одной стороны — им, конечно, любая помощь будет полезна. С другой — пустить незнакомку во дворец, фактически ввести её в ближний круг королевы… Вряд ли такое поведение разумно в нынешних обстоятельствах.

Видя, что он колеблется, Майя закусила губу от волнения, а потом добавила:

— Мон умная. И она специалист по артефактам, работала в академии Хесельхоф в Исмире.

— Думаешь, мы такие дремучие, что не знаем, где находится Хесельхоф? — поинтересовалась Ванесса, нарочито невинным тоном.

Майя не нашлась с ответом — Эмиль не винил её за это. С годами язычок Ванессы становился всё более острым.

— Она важна для тебя? — спросил Эмиль о том, что действительно имело значение.

Врачевательница кивнула, и её рыжие волосы блеснули в свете, идущем от камина.

— Очень важна. И я полностью ей доверяю.

— Хорошо, скажи ей, что она может приехать, — сказал Эмиль.

Ванесса притворно нахмурилась:

— А моё мнение тут никому неинтересно?

— Интересно, — совершенно серьёзно ответила Майя. — Я хотела бы, чтобы мои друзья ладили между собой.

Такая откровенность сбила Ванессу с насмешливого тона. Она открыла глаз и окинула Майю внимательным взглядом, наконец сказала:

— Любопытно, какая она — эта твоя Моника.

— Замечательная, — улыбнулась Майя, и будто вся комната озарилась светом. — Она самая лучшая служительница Ордена, которую я знаю.

***

Эдда собиралась покинуть Эдленхалле ночью. Замок, к которому у неё были противоречивые чувства, в последнее время превратился в муравейник. В его стены постоянно прибывали новые служительницы, в основном — воительницы, но и жрицы стали заглядывать куда чаще обычного.

Подготовка к экзамену, привычный распорядок — всё это было отодвинуто в сторону страшной правдой о Стоун и сектантах, которых она возглавляла. Директриса Хонс нелепо оправдывалась: говорила, что у всех пропавших, кроме Триш, имелись какие-то разрешения на отъезд, что подобными вопросами заведовала Стоун… Эдду тошнило от этого бессвязного лепета. Правда просматривалась ясно: директриса поленилась разбираться, а Стоун определённо наплела ей что-то. Полицейские всерьёз подозревали Хонс в соучастии. Вряд ли это было так. Для «соучастия» нужна энергичность, которой директриса никогда не обладала. Сейчас она и другие наставницы убеждали воспитанниц в том, что все тюрьмы, где держали несчастных подопытных, уже найдены. Но Эдда знала: им врут. Томас, задействованный в расследовании со стороны полиции, тяжело вздыхал, когда она пересказывала ему заверения служительниц.


«— Сектанты могут иметь убежища во всех странах Союза. И Стоун — возможно, не единственный их лидер, — Томас оглядел полупустую таверну и приложился к своему стакану с тёмным пойлом, затем кивнул Эдде. — Будешь?

— Нет, спасибо. Не хочу пить.

— Ты плохо выглядишь.

— А ты ещё хуже, — ответила Эдда правдой на правду, а потом рассказала, что завтра уйдёт из замка.

— Куда? — спросил Томас, заинтересованно приподнимая свои светлые брови.

— Я надеюсь, что кое-кто сможет помочь Джею.

В глазах Томаса отразились шок и надежда. Он хорошо знал: врачевательницы не давали Джею никаких шансов выжить и уже не раз просили Эдду остановить её манипуляцию.

Повисла пауза, после которой Томас сказал:

— Его родители, то есть отец и мачеха, хотят увидеться с тобой.

От этого сообщения Эдду прошиб холодный пот. А она уже думала, что хуже не будет. Родители Джея… как она могла о них забыть? Возможно, потому что никогда не была близка с собственными отцом и матерью? Но Джей любил своих родных — точнее отца и мачеху, которую он так мило называл "мамой".

— Я не смогу. Не успею.

Но правда звучала так: "Я боюсь этой встречи. Я не выдержу".

И Томас, наверное, понял её, потому что накрыл своей большой ладонью лежавшую на столе руку Эдды и тихонько сжал.

— Хорошо. Я попробую им объяснить».


Да. У Эдды не было сил и времени на встречи. Только цель, в которую почти никто не верил. Врачевательницы уже сдались, приговорили Джея к смерти… Но если оставалась хотя бы небольшая вероятность того, что он будет жить, что ему удастся помочь, разве могла она лишить его такой возможности? К тому же Эдда упросила врачевательниц наложить на Джея обезболивающие манипуляции и очень надеялась на их действенность. Она ни в коем случае не хотела пытать его (как заявили ей несколько служительниц). Только спасти.

Эдда поклялась найти способ спасти Джея в день похорон Триш. Её тело при содействии Эдды и Томаса отдали безутешному мужу — Эйбенсу. Сама церемония похорон была скромной, но пропитанной искренностью. Эйбенс говорил о своей любви к Триш, а Эдда хотела заплакать и не могла. Слёз не осталось. Только скорбь.

Всё ещё безумным и ужасающим казалось то, что можно умереть в двадцать три года. Что Триш умерла в двадцать три года. Разве она не была слишком молода для смерти? Разве могла она уйти, не попрощавшись?

Сейчас Эдда снова думала об этом, глядя на часть комнаты, принадлежавшую Триш. Там больше не было её вещей — Эйбенс захотел всё забрать. Эдда оставила себе только миниатюрный портрет Триш с родителями.

— Я должна спасти Джея, — сказала Эдда, зная, что подруга слышит её. Триш ведь слилась с потоком Времени после смерти, так почему бы ей не заглянуть в эту комнату, где они прожили столько лет?

И теперь Эдда собиралась её оставить.

Конечно, любая женщина, причастная к Ордену, сможет найти Эдду благодаря связи со Временем. Но кто станет это делать? Наставницы слишком потрясены и заняты. Моника или Майя? Она сообщала им обеим о смерти Триш, просила помощи и совета у их врачевательницы (Майя, как и остальные, сказала, что не возьмётся за такого пациента)… Нет, сейчас она в них не нуждалась, а они вполне способны были утешить друг друга. Возможно, Эдда свяжется с Мон и Майей позже. Не сейчас.

Эдда в который раз за последний час открыла свой рюкзак с вещами: пергаменты с записями, немного сменной одежды — брюки, рубашки, одно платье, кошелёк с линами. Вряд ли ей понадобится что-то ещё. Эдда обвела комнату взглядом и наткнулась на свой большой потрёпанный песочный плащ, который так не нравился Джею.

«Можешь быть спокоен, я не возьму его с собой».

Сам Джей — уменьшенный в десятки раз — хранился в шкатулке на дне её рюкзака. Такое решение отдавало безумием, но что ей ещё оставалось?

***

У входа в кондитерскую лавку Эдда замерла. Нужно было воспользоваться силой Времени, чтобы взломать дверь, а для этого — сосредоточиться. Выходило плохо. Эдду захлёстывали воспоминания о том дне, когда она побывала здесь с Джеем. Каким уверенным и обаятельным он тогда казался. Почему Эдда в тот день не потянулась к нему за поцелуем? Зачем ждала так долго?

И в этот момент дверь распахнулась. Эдду буквально втащили внутрь две руки, вцепившиеся в её плечи. Шаг. Ещё. И ещё. А потом открылась дверь в антикварную лавку, полную света, и Эдда убедилась в том, о чём догадывалась уже пару секунд: Алистер, которого она хотела просить о помощи, каким-то образом узнал об этом и сам, в буквально смысле, сделал шаг (и не один) ей навстречу.

Теперь Алистер стоял напротив и хитро улыбался. Он был всё таким же, как и их в первую встречу: с длинными снежно-белыми волосами, плотной чёрной повязкой на глазах… Алистер протянул Эдде обе руки, на пальцах которых по-прежнему переливались кольца, в приветственном жесте.

— Я ждал, и ты пришла.

Она склонила голову, ничуть не удивляясь. Алистер был странным. В его хрупкой фигуре таилась сила, которую Эдда толком не понимала. И именно поэтому она решила обратиться к нему за помощью.

— Мне нужна… — начала Эдда.

Но Алистер перебил её:

— Моя помощь, конечно. Давай с тобой выпьем по чашечке чая, иты всё расскажешь.

Эдда кивнула, и Алистер потянул её за собой в комнату, скрывавшуюся за прилавком и занавесками. Это помещение было маленьким, но посреди него стоял маленький стол с двумя стульями. На стенах висела пара шкафчиков — как успела увидеть Эдда, со снедью и посудой, — и идеалистические изображения котов: рыжих, чёрных, белых, полосатых. И кто бы мог подумать, что Алистер — кошатник? Это ему совершенно не шло. А ещё Эдда заметила следующую дверь. Кажется, в распоряжении Алистера находилось много подсобных помещений.

В этой комнате пахло чем-то сладким. Эдда так и не смогла определить источник аромата, а потом Алистер отвлёк её, буквально усадив на стул и поставив перед ней большую кружку травяного чая.

— Полезно для нервов, — заметил Алистер и нервно хихикнул. — Я тоже выпью чашечку.

Эдда промолчала, не зная, как на это реагировать. Впрочем, вскоре — когда Алистер поставил на стол тарелку бисквитных кексов и клубничное варенье — Эдде пришлось заговорить. Он явно хотел услышать её историю.

«Знал, что я приду сегодня ночью! Странно».

Предвидение было крайне редким даром. Неужели Алистер им обладал?

Вынырнув из собственных мыслей, Эдда начала рассказывать. Изначально она не хотела вдаваться в подробности произошедшего, но неожиданно для самой себя выложила всё — и про сектантов со Стоун во главе, и про чувства к Джею. Алистер слушал внимательно, прихлёбывая чай из кружки, то и дело нежно поглаживая её. Сегодня на всех его девяти пальцах, были кольца с изображениями змеек. Эдде казалось: ещё секунда — и они зашипят.

— Так ты хочешь, чтобы я помог спасти нашего доблестного полицейского? — Алистер попробовал почесать подбородок, но тут же бросил это занятие и с негодованием посмотрел на свои ногти. — Какие короткие! И зачем я их обстриг?

Эдда промолчала, ошарашенная этой сменой темы.

— Ладно, я серьёзен. Уговорила, — по тонким губам Алистера пробежала почти кокетливая улыбка. — Почему ты обратилась ко мне, когда тебе уже отказали врачевательницы? Всем ведь известно: их дар к целительству самый мощный.

Наверняка он уже знал ответ.

— Здесь нужно больше, чем целительство. Как только я разорву манипуляцию, сердце Джея окажется пронзённым. По крайней мере, в этом уверены врачевательницы. Они считают сделанное мной… неприемлемым.

В лице Алистера появилось напряжение, которого раньше Эдда за ним не замечала — впрочем, она его почти не знала.

«Жаль, что глаза мага — если, конечно, у него есть глаза — так скрыты. Очень сложно понять его эмоции».

— И ты ради него готова пойти на всё? — голос Алистера прозвучал неожиданно низко, без свойственной ему писклявости. Возможно, поэтому вопрос пробежал по коже Эдды морозом.

Она нахмурилась, невольно вспомнив о сектантах. Как говорили Эдде, их целью была сила Времени — и ради неё они шли на всё. Эдда не хотела уподобляться им:

— Я не готова предать своих родителей и подруг, не готова убивать или пытать невинных. Но я сделаю всё, что в моих силах.

Алистер кивнул:

— Разумно. Не бойся, ничего такого не понадобится.

Он взял Эдду за руку и провёл пальцем по тыльной стороне её ладони.

— То, чего ты хочешь, — возможно. Для этого нужна сильная служительница Ордена и талантливый маг крови. Тебе придётся подучиться, а в своём таланте я не сомневаюсь.

Эдда нахмурилась: она училась в Эдленхалле долгие годы. Что он может ей рассказать, не обладая силой Времени?

Алистер хохотнул:

— Поверь, ты ещё порадуешься тому, что я буду обучать тебя. Многие бы хотели оказаться на твоём месте.

В это верилось с трудом, но сейчас Эдду волновало другое:

— Что взамен?

— Твоё искреннее желание помочь мне в одном деле.

— В каком?

Алистер погрозил ей пальцем:

— Не задавай слишком много вопросов. Лучше соглашайся.

На этот раз он протянул ей руку, явно надеясь на пожатие. Что это значило? Чем ей грозило?

«Да какая разница, если выбора нет?»

— Ты клянёшься помочь мне? И клянёшься, что мне не придётся… — начала она.

Алистер кивнул:

— Клянусь, дорогая.

То ли ей показалось, то ли в воздухе на секунду промелькнули алые буквы. Эдда подала Алистеру руку.

Глава вторая. «Артефакты Нестуса»

Никто не знает, где эти опасные вещицы, созданные Нестусом, дорогая. Думаю, это к лучшему.

Из письма Анда-Ксении к Анда-Елизавете.


25 число месяца Анда-Светланы (месяц спустя после событий первой главы)

Каждый день Эдда вставала в семь утра и, одевшись потеплее (или согревшись с помощью силы Времени), уходила из лавки в поисках еды. С прилавков, разместившихся на улицах Второго круга Анда-Хелены доносились ароматы, разжигавшие аппетит. Выбрав парочку пирожков повкуснее, Эдда прислонялась к стене одного из вполне респектабельных домов этого района и смотрела на прохожих. Она придумывала истории про каждого из них, чтобы отвлечься от навязчивых воспоминаний и мыслей, которые раздирали голову.

Триш. Джей. Триш. Джей. Триш… Её мягкий смех, разливающийся по комнате после отбоя. Его сильные руки, обтянутые рукавами куртки. Её объятия. Его откровенность. Сотни деталей, которым Эдда раньше не придавала значения. Если бы Алистер не пообещал спасти Джея, то она точно сошла бы с ума.

А так ей удавалось притворяться почти нормальным человеком. Есть пирожки с утра, иногда подставлять лицо падающим снежинкам, потом идти работать в лавку Алистера — бесконечно мыть и протирать его драгоценные вещицы, изредка помогать ему в обслуживании покупателей. Обедать между делом в той самой комнате, где они заключили договор. И приступать к странным занятиям, на которых настаивал маг.


«Я сотворю заклинание, оно станет ключом к освобождению Джея, — сказал Алистер, как обычно, загадочно и лукаво улыбаясь. — А ты должна отточить свои способности».


Для оттачивания он давал Эдде задания: представить Время вокруг не как канат, нити или полотно, а как разобщённую гору шаров и вытаскивать то один, то другой шар, внимательно их рассматривая и описывая. Или оторвать часть потока и закупорить его в бутылке. Или забрасывать Время своими желаниями, заставляя свою связь с ним, буквально гореть от напряжения.

Много странных заданий, после которых Эдда ощущала себя так, будто совершила над Временем — да и над собой — акт насилия. В ходе обучения в Эдленхалле наставницы говорили совсем о другом. Учили сосредотачиваться на единственном желании, учили благодарности Временному потоку. Объясняли, как слиться со Временем, впитать его силу, а не разорвать на части, пытаясь подчинить себе.

— Мне кажется, что после твоих заданий я вообще потеряю всякую связь со Временем, — сказала Эдда и смачно выругалась.

Она только что в очередной раз выполняла задание с шарами. Оно было абсолютно безумным, потому что Время — это поток, сплетение нитей. Эдда знала это. Видела. По воле Алистера ей приходилось скатывать нити в клубки, и те тут же вжимались друг в друга, не желая существовать по отдельности. Но Алистер требовал, чтобы она доставала шары, отрывала их друг от друга.

Первый дался ей тяжело, на втором руки начали трястись, третий буквально выпал у неё из рук, на четвёртом связь Эдды со Временем поблекла, и она обнаружила себя лежащей на полу — из носа шла кровь, на лбу выступила испарина, и её простое бежевое платье всё было мокрым от пота.

Алистер стоял рядом, скрестив руки на груди. Услышав её слова, он усмехнулся:

— Думаешь, такая у меня цель?

Эдда села прямо на пол тренировочного зала и оттянула платье на груди, надеясь, что это хоть немного ослабит её мучения. На самом деле, она слабо представляла, как за антикварным магазинчиком мог поместиться ещё и большой тренировочный зал, стены которого были покрыты зеркалами, а пол — мягкой тканью. Наверняка, Алистер постарался. Ведь, кроме зала, за его антикварным магазином располагалось несколько комнат, в одной из которых жила Эдда. Без магии это было бы невозможно.

— Я не знаю, какие у тебя цели, — честно призналась Эдда, приподнимая пальцами свои волосы.

«О, Анда-Хелена, почему мне в голову не пришла прекрасная мысль обстричься на лысо?»

Губы Алистера скривились, он коснулся чёрной повязки, скрывающей его глаза.

— Сделать тебя сильнее — вот моя цель, — его голос звучал неожиданно глубоко, а в тоне чувствовалась необычная серьёзность. — Ты думаешь, будто слиться с потоком Времени — значит, получить его полную силу. Этому учила Анда-Ксения своих учениц, когда создала ваш замок. Но истинная сила в том, чтобы обуздать Время, сломать его и подчинить себе по-настоящему.

«Сломать Время?» — это звучало непросто богохульно или безумно. Такое вообще не укладывалось у Эдды в голове.

— И почему эта прелестная девушка так ошарашено смотрит на Алистера? — спросил он, возвращаясь к своему обычному шутливому тону, в котором слышались неприятные резкие и писклявые нотки. — Разве Алистер сказал что-то необычное?

Он хихикнул и покачал головой.

— Возиться с девчонкой, лишённой таланта, способной лишь выполнять указания своих тупых наставниц… нет, я точно не стал бы таким заниматься, — он бормотал это себе под нос, но Эдда, конечно же, его отлично слышала.

Она снова посмотрела на своего учителя — как Эдда уже успела убедиться, Алистер был не таким уж и безумным. Порой ей казалось, что он просто слишком много времени провёл в одиночестве, из-за чего приобрёл привычку говорить с собой, развлекать себя. И наверное, в этих его словах о сломе Времени имелся свой смысл. Эдда ведь хочет спасти Джея — сделать то, что, по мнению врачевательниц Ордена, невозможно. И значит, ей нужно переступить черту.

Эдда тяжело выдохнула.

— Я схожу попить и продолжу.

— Зачем ходить, если вода здесь? — Алистер протянул ей стакан с водой, стоявший на столике за ним. И как Эдда его не заметила?

Эдда кивнула в знак благодарности и буквально набросилась на стакан, быстро осушив его.

— Старайся, — сказал Алистер. — Я тоже усердно работаю, хотя это может испортить цвет моего прекрасного лица.

Эдда хмыкнула. Если приглядеться, лицо Алистера имело нежный кремовый оттенок (по крайней мере, его часть, не скрытая повязкой), но она никогда по-настоящему этого не замечала. Она и своё-то лицо предпочитала не разглядывать, просто знала, что выглядит очень плохо — как человек потерявший почти всё.

И больше не тратя драгоценные минуты на размышления о своей внешности (и о своих трагедиях), Эдда возобновила тренировку.

***

В Хоунже было слишком жарко: с трудом верилось, что на календаре зимний месяц. Ничего удивительного, конечно — просто Лев отвык от столицы Исмира с её аномальным климатом. Легенда гласила, будто это Анда-Полина в своё время постаралась: приехала в Хоунже на старости лет, замёрзла и решила согреть всю округу. Лев вполне верил в этот вариант, потому что других объяснений вечной жары в Хоунже никто так и не нашёл.

Сейчас улицы города, состоящего из университетов, музеев и библиотек, омывал мелкий дождик, но его почти не чувствовалось. Возможно, стоило отбросить капюшон плаща — гулять по Хоунже в чёрных одеждах определённо было ошибкой — и подставить лицо под эти капли, чтобы почувствовать хоть секундное облегчение.

Но Льва уже ждала Амелия. Оглянувшись на возвышавшуюся над городом академию Хесельхоф, он прибавил шагу. Как и всегда на улицах Хоунже, ему казалось, что академия нависает над ним. От неё невозможно было скрыться.

Высокое зелёное здание, история которого уходила в века, размерами опережало и дворец королевской семьи Исмира, и самый большой храм Хоунже (а может, и всей страны) — храм Анда-Полины, построенный в год присоединения Исмира к Союзу. В этом торжестве академии Хесельхоф и над властью государственной, и над властью Времени с его андами выражался весь дух Хоунже. Город был обителью учёных и исследователей. Возможно, поэтому Амелия разместила здесь одно из главных убежищ (наравне с тем, что существовало в окрестностях Анда-Хелены в Ренготе).

Думая об этом, Лев дошёл до одноэтажного здания песочного цвета, зажатого между Музеем современной истории Исмира и книжной лавкой, в которой он на днях прикупил несколько увесистых томов. «Надо рассказать Монике», — мелькнула мысль в голове Льва, пока он расплачивался за книги. Глупо. Он уже два месяца ничего не мог ей рассказать. И никогда не сможет.

Приложив предварительно порезанный палец к деревянной ручке, Лев снял магическую защиту и зашёл в убежище. Миновав холл, пол которого был выстелен фиолетовым ковром, Лев оказался у двери в зал, где его уже наверняка ждала Амелия.

Он прошёл внутрь: стены комнаты были зеркальными. Посреди неё стоял большой овальный стол, во главе которого, как всегда, сидела Амелия Стоун — от волнений последних недель её лицо выглядело ещё более дряблым и усталым, чем обычно. Полную фигуру Амелии скрывало синее платье с длинными рукавами, а волосы, в которых виднелась заметная проседь, были собраны в пучок.

— И где ты пропадал? — недовольно поинтересовалась Амелия.

— Скучаешь по временам, когда могла третировать воспитанниц? — поинтересовался Лев и приземлился на соседний с ней стул.

Амелия нахмурилась ещё больше:

— Думаешь, если будешь говорить со мной в таком тоне, то я забуду о твоём позорном бегстве из Анда-Марии?

Лев скрипнул зубами. Амелия злилась на него вполне справедливо: он оставил в том доме несколько ошейников, свои запасы зелий, в том числе пару флаконов с кровью этого идиота Адама, чью внешность он позаимствовал. Впрочем, Амелия гневалась бы ещё сильнее, если бы узнала о том, что он не бился за подчинённую ему Гарриет… да и обо всём остальном.

Образ Моники, велевшей ему уходить, промелькнул перед внутренним взором Льва. И он в который раз запретил себе думать о ней. Она была его слабостью. Он должен её ненавидеть, а не хотеть.

— Я прогулялся по улицам, — наконец ответил Лев на вопрос, который Амелия задала с самого начала. — Думал, может, удастся наткнуться на какую-нибудь заплутавшую орденку.

— Мы не можем сейчас никого похищать.

— Но здесь у нас всего две подопытные, — возразил Лев, хотя знал, что опасения Амелии справедливы. На них идёт охота.

Амелия тяжело вздохнула и помассировала виски.

— Без служительниц Ордена наши эксперименты не имеют особого смысла, — напомнил об очевидном Лев.

«Поэтому ты упустил сразу двух», — тут же съехидничал его внутренний голос.

— Будешь рассказывать мне об этом? — хмуро поинтересовалась Амелия. — Нам нужно как-то объяснить людям, что наши эксперименты — им на благо. Джозеф обещал поговорить с главными проповедниками. Возможно, они поймут наши цели.

Лев скривился. Идея союза с проповедниками обсуждалась не раз и всё ещё попахивала безумием. Проповедники были сумасшедшими, всерьёз верившими в перерождение Анды-Хелены. Согласно их учению, она придёт, чтобы наделить связью со Временем всех без исключения. Какая глупость.

— Ничего они не поймут.

На это Амелия не ответила. Может быть, и она считала так же? Просто не хотела признавать очевидного: скоро их ждёт полное уничтожение. Королева Аяна и принц Эмиль явно намерены вырубить организацию Амелии под корень. Никто из них не понимает, что эксперименты не просто забава безумцев, а поиск справедливости.


«Ладони матери снова были разрезаны. Иногда Льву казалось: она отдаст всю кровь во время очередного ритуала, и никакое кровевосстанавливающее не поможет.

Она улыбнулась:

— Почти получилось.

— Что?

Во взгляде матери промелькнуло недовольство: она сотни раз ему говорила.

— Создать сильного демона.

Лев ничего не ответил. "Не давай ей увлекаться магией крови", — так сказал отец, прежде чем тотальная слабость, вызванная неудачным заклинанием, совсем одолела его. И десятилетний Лев остался с матерью, которая очень хотела создать сильного демона. Раньше она говорила, что демон сделает их богатыми, теперь обещала так вернуть отца.

Лев ей не верил. Отец умер. Все соседские мальчишки, лишившиеся отцов, твердили одно и то же: он не вернётся. Их матери тоже создавали демонов, но это было бесполезно. Отцов забирала война с Ренготом, магия крови и те демоны, которых не удавалось укротить.

Но мать не оставляла попыток. И каждый раз, возвращаясь домой с прогулки, он видел, как всё более бледным, синеватым становится её лицо, как вяло двигаются её руки.

— Это несправедливо, — шептала мать бескровными губами.

Тогда Лев не до конца понимал, о чём она говорит».


У Амелии была достойная цель, но сейчас она оказалась в тупике. Присоединившиеся к их собранию Джозеф, Сара и Алекс убеждали Амелию в необходимости привлечь как можно больше магов крови, создать усовершенствованных демонов, используя те запасы крови орденок, которые у них ещё были. Дальше их планы расходились. Сара уверяла, что необходимо напасть на Эдленхалле.

— Конечно, это безумно, но определённо необходимо, — сказала Сара, пройдя рукой по короткому светлому ёжику волос на своей голове (Джозеф называл их щетиной, отросшей из её мозга). Джозеф вообще всё время подначивал Сару, явно пытаясь таким мальчишеским способом привлечь её внимание. Правда, ведьма почти не реагировала на его провокации.

Сара была вторым доверенным лицом Амелии после Льва. Она — бывшая воительница Ордена, не брезговавшая магией крови, — далеко продвинулась в создании усовершенствованных демонов и определённо считала их лучшим оружием. В её карих, с зеленоватым отливом, глазах всегда читалась угроза. И немного сумасшествия. Возможно, именно этим она привлекала Джозефа. Ну или выдающейся грудью.

Грудь… да, мысли о груди. И уж тем более о прекрасной пышной груди одной конкретной служительницы Ордена сейчас были абсолютно неуместны.

— Если мы захватим Эдленхале, — тем временем продолжала Сара, как всегда, активно жестикулируя. — То это нанесёт им большой моральный урон. Мы бы могли использовать замок как крепость.

— У них есть воительницы, боевые маги короны, обычные воины… Мы не выстоим против всех, — заметила Амелия, барабаня пальцами по поверхности стола.

— Мне удалось найти главу проповедников, он готов увидеться с вами, — вдруг сказал Джозеф, машинально потирая обрубок, оставшийся от его левой руки после встречи с Алым принцем.

Амелия кивнула:

— Хорошо, мы ещё обсудим это с тобой.

— Проповедники, — протянул Алекс, сложивший руки на своём выпирающем животе и сейчас походивший на беременную матрону. — Вряд ли они окажутся полезными союзниками.

— Думаю, за ними кроется большая сила, чем кажется, — гордо заявил Джозеф своим излюбленным тоном «я побочный сын аристократа как-никак, а вы все чернь».

— Считаешь, кто-то доверяет твоим мыслительным способностям? — едко поинтересовалась Сара.

Начинался всё тот же спор, который происходил за эти два месяца вновь и вновь. Суть его сводилась к тому, что они не были готовы к разоблачению. Амелия развернула свои эксперименты около трёх лет назад. Сначала они обустроили убежище-лабораторию в Хоунже, дальше замахнулись на окрестности Анда-Хелены. Сейчас рядом с Амелией осталось четверо верных приспешников из восьми — остальные предпочли скрыться в странах, не входящих в Союз, как только началась охота. Лев вполне их понимал.

— Но есть нечто иное, способное нам помочь, — продолжил Алекс после того, как Сара и Джозеф вдоволь пошипели друг на друга.

Сара всегда выступала за готовность к войне («Они не поймут наших целей. Королевская семья опьянена своей властью, а орденки — своей силой. Они не захотят делиться»). Джозеф же называл себя творцом и старался избегать вооружённых столкновений — правда, его последняя миссия по созданию лаборатории-тюрьмы в одном из поместий в Ренготе закончилась именно бойней, причём не с кем-нибудь, а с Алым принцем и его соратницами.

— Что? — спросила Амелия напряжённо.

— Артефакты Нестуса, — заявил Алекс таким тоном, точно эти украшения были непросто сказкой для ребятишек, желающих стать великими магами крови. В Ренготе, Исмире да и той же Аталии таких детей не найти, а вот в Ильтоне их полно — детишек, готовых разрезать свои руки и выпустить из вен всю кровь ради силы и власти.

Джозеф присвистнул и качнул головой, отчего его пышные волнистые волосы до плеч приподнялись, а потом, кажется, приняли ещё более изящный вид.

— Нам не до шуток, Алекс.

— Это не шутка. До меня дошли сведения из надёжного источника: маги крови подозревают, что им в руки попали артефакты Нестуса.

— Невозможно, — сказал Лев. — Их не существует.

— Может, по-твоему, и Нестуса никогда не было? — сощурился Алекс. Его круглое, безвозрастное лицо стало похоже на морду свиньи.

— Думаю, не было, — спокойно ответил Лев. — Он вошёл в легенды как первый маг крови, но это вовсе не гарантирует того, что он действительно существовал. За его образом вполне могли скрываться несколько разных магов.

Алекс покраснел:

— Для тебя нет ничего святого!

Тут Амелия ударила своей тяжёлой рукой по столу:

— Довольно. Алекс, расскажи мне подробнее об артефактах Нестуса. Я никогда ими не интересовалась.

Сделала ли она это из интереса? Или просто хотела предотвратить конфликт? Скорее — первое. Амелия явно давно привыкла, что её союзники не всегда находят друг с другом общий язык.

И Алекс начал рассказывать. Лев хорошо помнил эту историю — она очень нравилась отцу, или же он просто не знал других сказок. Нестус был крестьянином. Его единственная, горячо любимая дочь заболела. Врачевательницы Ордена отказались помогать ей, сославшись на какие-то дела. Тогда Нестус проклял Время и отрёкся от веры в него. Он вскричал, что сделает всё для дочери — ему нужна лишь сила. И сила пришла: пожертвовав свою кровь, Нестус получил желаемое: дочь выздоровела.

Дальше дочь исчезала из легенды по разным причинам. Одни говорили, что она оказалась неблагодарной: предала отца и убежала с возлюбленным, которого он не одобрял. Другие рассказывали, будто дочь умерла, защищая Нестуса. Лев предпочитал версию с побегом — относительно реалистичную. Алекс выбрал вариант со смертью: в нём явно жила тяга к трагическому.

— Сила Нестуса крепла день ото дня, но он хотел быть ещё могущественнее, — продолжал Алекс, поглаживая подбородок. — Вместе с учениками он создал три могущественных артефакта: кулон, браслет и кольцо.

— Вот уж не ожидала, что Нестус любил цацки, — хмыкнула Сара, и Алекс тут же окинул её суровым взглядом.

— Это не какие-то там «цацки»! Полный комплект артефактов Нестуса позволяет владельцу применять магию крови без всяких ограничений и значительно увеличивает его силы.

— Вот же сказочка, — пробормотала Сара.

Лев был согласен с ней. Если настолько могущественные вещи существовали, то куда они исчезли впоследствии? Почему у них не было владельца после Нестуса?

Алекс всем своим видом продемонстрировал презрение к Саре.

— Ты не понимаешь. Если один из нас станет обладателем артефактов, то у Ордена не будет шансов.

— Разве Нестуса в итоге не победили? — не удержался Джозеф, проведя рукой по щетине на щеках. Странным образом Лев всегда видел его именно таким: будто на третий день после бритья.

— Не победили, — отрицательно покачал головой Алекс. — Он умер своей смертью в окружении детей и внуков.

Тут не выдержала Сара:

— Детей и внуков? Разве его единственная дочь не умерла?

На секунду в комнате повисла тишина.

— И кто-то нашёл артефакты? — Амелия вернула разговор в нужное ей русло. Глаза её поблёскивали, так было всегда, когда она испытывала подлинный интерес к чему-то.

Алекс кивнул:

— Подозревают, что нашли. Они попали в руки одному моему старому знакомому — магу крови по имени Ланс. Он служит при дворе, но всегда хотел большего. Он может поддержать нас.

— Устрой нам сеанс связи, — велела Амелия Алексу. — А ты, — она обратилась к Саре, — продолжай эксперименты с демонами.

Льву Амелия поручила снабжать её последними новостями и попытаться выйти на связь с их скрывшимися союзниками, а Джозефу — рассказать ей подробности о главе проповедников и следить за пленными. Все их убежища в Ренготе и Аталье больше не работали. Оставшихся пленных — двух служительниц Ордена и четырёх магов крови — держали в Хоунже, в подвалах этого самого дома.

Официальная часть собрания завершилась. Сара и Джозеф пикировались, Алекс, кажется, задремал всё так же, сложив ладони на животе.

Лев смотрел на Амелию. Она хотела выглядеть спокойной и уверенной, точно знала, куда их приведёт выбранная дорога. Но Лев знал её слишком долго — больше пятнадцати лет — и видел, что, на самом деле, Амелия боится. За три года экспериментов они не приблизились к главной цели — понять, почему одни обладают связью со Временем, а другие нет, удачно «пересадить эту связь», дать её всем. Было много жертв, страданий, крови… и не было плана на случай, если их обнаружат. Разоблачение казалось слишком нереальным. Тем более три года всё шло гладко. Амелия придумывала для остальных наставниц убедительные причины, объясняющие исчезновения воспитанниц и служительниц (внезапный недуг, необходимость ухаживать за больным родственником, желание отправиться в путешествие по местам, посвящённым андам и др.). Ей верили, потому что это было удобно.

Сейчас Амелия прикрыла глаза, явно желая отгородиться от своих сторонников. Её цель была чистой и благородной, но королевская семья Ренгота и служительницы Ордена никогда не поймут.

«Даже Моника не поняла бы».

Вспомнив о ясном взгляде Мон, Лев подавил вздох, а потом услышал, как Сара помянула Нестуса последними словами.

— Что такое? — взвился Алекс, который до этого, кажется, задремал.

Ответ был написан на лице Сары, прежде чем она его произнесла:

— У нас гости. Они ломают дверь.

***

Пять тюрьм-лабораторий — в Ренготе, включая устроенную «Кларенсом». Ещё две — в Аталии (с учётом убежища, разоблачённого Моникой). Тридцать трупов. Семь выживших, из которых одна служительница Времени и шесть магов крови. Несколько стопок записей и около двадцати склянок с зельями, при изучении которых стало ясно: экспериментаторы сумели продвинуться только в двух направлениях. Первое — создание более сильных демонов, второе — изготовление ошейников, подавляющих волю того, на кого их надевали. Никаких свидетельств того, что их эксперименты по «привитию» связи со Временем магам крови увенчались успехом, не было. Все четыре главы Ордена называли это «само собой разумеющимся».

Эмиль в целом соглашался с такой оценкой. Идея о том, чтобы связь со Временем принадлежала всем — её же распространяли фанатики-проповедники, которых в последний месяц становилось больше и больше, — казалась безумной. Не может каждый в королевстве обладать такой силой. Тем более всем известно, чем платят за своё величие служительницы. Если все люди в Ренготе и других странах потеряют способность к деторождению, то… абсолютно ясно, чем это закончится.

Необходимо было скорее поймать и изолировать тех, кто распространял подобные крамольные мысли, поэтому тюрьмы ломились от проповедников. Но важнейшей задачей оставалось другое: наказать виновных в экспериментах. Они уже обсудили с Аяной, что суд над ними нужно широко осветить, а казнь — сделать публичной. Их мать, услышав подобное, схватилась за сердце. «Тебя назовут кровавой правительницей, — обратилась она к Аяне. — Публичные казни — это так вульгарно». Аяна, к её чести, оставалась тверда в своём решении, а ещё она продолжала попытки уговорить ба дать согласие на создание закона об использовании магии крови. Первая жрица оставалась единственной, чьим согласием пока не удалось заручиться.

Да, Аяна много работала. Эмиль помогал ей, чем мог, но прямо сейчас… Все твердили, что ему необязательно участвовать в операции по захвату лаборатории-тюрьмы в Хоунже — столице Исмира. С этим вполне мог справиться отряд воительниц и придворных магов крови. Но Эмилю ужасно хотелось снова испытать те эмоции, которые давало ему только хорошее сражение. Торжество собственной силы, перекатывающейся по крепким мышцам. Песнь меча, будто вросшего в руку.

И он настоял на своём участии, а вместе с ним в путь, конечно, отправились Ванесса и Майя. И ещё Моника.

Теперь они сидели в гостиничном номере напротив вычисленной внутренней разведкой Исмира тюрьмы-лаборатории и следили за обстановкой. Моника периодически выходила на связь с воительницами и магами — они были неподалёку. Эмилю нравилось наблюдать за тем, как Моника закрывает глаза, нащупывает нить Времени: её лицо в такие моменты становилось особенно сосредоточенным и до странного спокойным. Вот и сейчас, стоя рядом с окном и взывая к их соратникам, она напоминала прекрасную статую в лёгких зелёных одеждах.

Сам Эмиль выбрал белое одеяние — совершенно непрактично в плане боя, зато не так жарко. В Хоунже было слишком тепло для зимы, и если бы приличия позволяли, Эмиль и вовсе ходил бы голым. Он сидел на диване недалеко от Ванессы, которая тихо переговаривалась с Майей.

— Готовность десять минут, — сказала Моника, выходя из транса. Её пышные волосы сегодня были стянуты в тугой хвост, из-за чего она казалась совсем девочкой.

— Скорее бы уже, — проворчала Ванесса, ощупывая содержимое карманов, на ней были очередные широкие штаны, созданные, чтобы спрятать в них весь Ренгот. — Тут невыносимо душно.

— А я думал, что вергольцы — кочевники и легко переносят любую погоду, — заметил Эмиль и потянулся к стакану с водой, стоявшему на столике перед ними.

Ванесса опередила его на долю мгновения. Завладев стаканом, она хитро улыбнулась:

— Ты погряз в стереотипах, мой старый друг. Мой очень старый друг.

— Называешь меня стариком?

Ванесса кивнула:

— Ты и есть старик. Ладно ещё я, но Майя и Моника — для них ты просто дедушка.

Её слова отозвались в сердце чем-то неприятным. Быть дедушкой Майи — это ещё ладно, но Моники… Нет, ему это определённо не нравилось. Да и разве можно считать человека, которому не так давно исполнилось тридцать шесть лет, стариком?

— Кажется, он воспринял это всерьёз, — нарочито громко шепнула Ванесса Майе, и врачевательница улыбнулась только уголками губ.

Эмиль ничего не ответил подруге. Хотелось действия. В надежде скоротать время, он оглядывал помещение — два фиолетовых дивана у противоположных стен светло-голубого цвета, рядом с каждым стоит круглый стол с водой, травяным чаем и сладостями, пол покрыт жёлтым ковром, на котором вышиты красные и сиреневые цветы, окно прячется за прозрачной занавеской, в углах комнаты — большие комнатные растения в огромных горшках. Ничего интересного.

Перебегая от предмета к предмету и не находя ни один из них достойным внимания, взгляд Эмиля то и дело задерживался на Монике. Лёгкое зелёное платье изящно струилось по её фигуре, заплетённые в хвост волосы забавно топорщились. Он мог бы соврать, что причина его интереса — лишь непривычность её наряда, однако… Эмиль так смотрел на Монику с того момента, как Майя их познакомила.


«Майя заглянула в гостиную, в которой сидели Эмиль и Ярослав — он оказался неплохим собеседником, хотя Эмиль по-прежнему считал, что будущему принцу-консорту стоит усердно тренировать своё хлипкое тело.

— Моника прибыла. Могу познакомить её с вами?

Ярослав, уже наслышанный о прибытии ко двору новой служительницы Времени, кивнул:

— Да, конечно.

Эмиль тоже не возражал. Моника представлялась ему похожей на Майю — коренастой, с добрым лицом и мягкими манерами, но с сильной волей. А оказалось… Моника, в отличие от подруги, была настоящей красавицей: высокая — кажется, на полголовы выше Эмиля, — черноволосая и черноглазая. Крупный, немного загнутый книзу нос не портил её лица, а придавал ему особенный, аристократический вид. Светлое платье Моники удачно облегало её выдающуюся грудь. Насколько Эмиль мог судить, эта девушка вобрала в себя всю красоту своего народа — атальцев.

— Это моя подруга — Моника Фрейзель, — представила её Майя, нежно улыбнувшись, и Эмиль почувствовал: будь их врачевательница посмелей, она бы прыгала вокруг подруги на одной ножке и кричала от радости. Очевидно, Майя всем сердцем любила её.

— Очень приятно, — улыбнулся Эмиль, подходя к Монике — она действительно оказалась выше него, но это не делало её менее привлекательной.

— Принц… — начала Майя, но заметив выражение лица Эмиля, оборвала себя и, прикрыв рот рукой, хихикнула от смущения. — Это Эмиль. Он принц, но он мой друг.

Майя впервые назвала его своим другом в разговоре с кем-то третьим, и в этой откровенности было что-то трогательное и особенно тёплое. Эмиль кивнул:

— Это действительно так. Майя всё время спасает мою жизнь.

Маленькая врачевательница тут же покраснела.

— Не сомневаюсь в том, что это правда, — улыбнулась Моника. Голос у неё оказался глубокий, вкрадчивый, а улыбка — светлая и искренняя. — Я тоже очень рада познакомиться.

Представив Монику Ярославу Майя утащила её знакомиться с Ванессой. Очевидно, что она дорожила Эмилем, но Ванесса имела в её глазах особый авторитет. Эмиль не совсем понимал происходящее между своими подругами, однако радовался тому, что Ванесса приняла Майю. Это было главное.

И ещё то, что Моника Фрейзель оказалась совсем не такой, какой он её представлял.

— Она служительница Ордена, — сказал Ярослав, врываясь в его мысли.

Эмиль промолчал, не очень понимая, почему жених его сестры решил озвучить очевидное. И без того ведь всё ясно».


После двух недель общения с Моникой Эмиль ощущал настойчивое желание забыть про эту ясность. Вдруг Мон встретилась с ним взглядом:

— Я чувствую сигнал. Пора.

И мысли об очаровании Моники сразу же заменились другими. Рука Эмиля легла на рукоять меча — их ждала битва.

***

Полицейские Хоунже оцепили ближайшие улицы, не давая случайным прохожим оказаться рядом с проклятым домом. Две воительницы, которые в своих форменных золотисто-фиолетовых штанах и туниках казались одинаковыми, взломали дверь. Защита, правда, дрогнула не сразу, а только с четвёртой попытки. Действовать служительницы пытались как можно аккуратнее, чтобы не спугнуть сектантов, но копались они всё равно слишком долго. Эмиль бы на месте заговорщиков сбежал раз пять.

— Тут что-то не так, — пробормотала одна из воительниц, взламывавших дверь, а потом потрясённо выдала. — Это наша защита.

Времени уточнять, что именно она имела под словом «наша» не было — в конце концов, руководит сектантами служительница Ордена, это вовсе не секрет. Стоило двери открыться, как Эмиль прорвался внутрь, а за ним и остальные — Ванесса, Моника, Майя, четыре воительницы и четыре мага крови.

— Как я вижу, нас высоко ценят, — усмехнулся однорукий мужчина, встретивший их в коридоре. Из-за курчавых волос, ниспадающих на его плечи, он больше походил на свободного художника, чем на сектанта.

— Это точно, — неожиданно ответил ему кто-то.

Повернувшись на голос, Эмиль услышал, как ахнула Моника, а затем всё погрузилось во тьму. Раздались крики, и уже через мгновение помещение снова наполнилось светом. Кажется, они лишились одной из воительниц. Эмиль скрипнул зубами и кинулся вперёд к единственному оставшемуся сектанту — тому самому однорукому. Увечье наводило на мысль о том, что перед ним тот самый тип, который притворялся Кларенсом…

— Осмотрите зал и темницы, — велел Эмиль Ванессе, Монике и тем двум магам крови, что стояли рядом с ними.

Однорукий отражал атаки трёх воительниц, его зубы были окрашены кровью, ладонь, которую он каким-то образом умудрился распороть, тоже кровоточила. Дышал он тяжело, утратив и лоск, и небрежность манер.

Тут воздух словно накалился и прямо перед Эмилем рухнули на пол двое — воительница и второй сектант. Мужчина сдавленно охнул, а потом, пробормотав что-то, силовой волной отбросил от себя воительницу. Длинные чёрные волосы скрывали лицо мага, руки его тряслись. Он крикнул:

— Выбираемся! — уклонился от атаки одного из придворных магов, и растаял, прежде чем меч Эмиля оказался у его горла. Не хватило мгновения.

Однорукий не смог выполнить указание товарища. Судя по прижатой к туловищу руке, его сковали путами Времени. Эмиль, конечно, не мог их увидеть. Сам маг потерял сознание — его голова безвольно висела и, казалось, могла в любой момент оторваться от тела.

Послышались звуки лёгкого и быстрого бега, а потом раздался голос Моники:

— Ничего нет! Они всё подчистили.

Проклятье. Эмиль перевёл взгляд на однорукого — остаётся верить, что их единственный улов оправдает себя. По крайней мере, можно будет выяснить всё о судьбе Кларенса. Впрочем, Эмиль не сомневался в смерти давнего друга.

— Того черноволосого я почти убила, — ухмыльнулась воительница, которую магу удалось ненадолго утащить куда-то. У девушки явно были вергольские корни — тёмная кожа, глаза цвета штормового неба, над её верхней губой виднелся шрам, что придавало её улыбке особый опасный шарм.

Её напарница — плечистая женщина лет за сорок — одобрительно кивнула:

— Да, он тут весь пол залил своей кровью.

Эмиль хотел присоединиться к разговору, но взгляд его случайно метнулся к Монике (уже привычная внезапность).

«Почему она так побледнела?»

Глава третья. «Причина выжить»

Многие из нас потеряли любимых мужчин, сестра. Хелена однажды сказала, что мы сольёмся с ними вновь в потоке Времени. Звучит хорошо. Но я не хочу, чтобы воспитанницы Эдленхалле жили такой надеждой.

Из письма Анда-Ксении к Анда-Майе.

Порой Монике хотелось довериться кому-нибудь. Майя не поняла бы её, но Ванесса… она потеряла любимого, она многое пережила. И она не стала бы осуждать. Моника чувствовала это. Но молчала.

И в последние дни наложенный на себя обет безмолвия давался ей всё тяжелее.

«Почти убила его», — так сказала воительница, чьё имя Мон не запомнила, хотя и старалась. Её память стала ужасно дырявой в последнее время. Её память заполнил Лев.

И почему она надеялась, что он не станет снова присоединяться к сектантам? Ничего подобного Лев ей не обещал. И всё же когда Мон увидела его в том здании в Хоунже, по её телу будто прошлась морозная буря. Она замерла. Лишилась возможности дышать и говорить. Какой-то звук всё же сорвался с её губ, но он не принадлежал ей. Это был рефлекс.

Сейчас, думая о Льве, она без зазрения совести заливалась слезами. Отведённая ей во дворце комната была небольшой и весьма симпатичной. Но главное — одиночной. Именно поэтому Мон могла лежать в ночи без сна и рыдать взахлёб.

Жизнь при дворце, работа с Эмилем, Майей и Ванессой помогла ей почувствовать себя чуть более нормальной. Не такой потерянной, разбитой и несчастной, какой она была в Анда-Марии, но магия дворца и хорошей компании распространялась только на светлую часть суток.

Мон перевернулась на бок. Мысли о Льве, о его возможной — скорее всего, вполне однозначной — гибели причиняли боль, и она попыталась отвлечься рассуждениями о других людях. Например, о Майе. Кажется, при дворце она стала более уверенной — конечно, всё такая же скромная, вежливая и добрая, но в её жёлто-карих глазах теперь изредка вспыхивают такие искорки, каких Мон никогда не видела. Особенно часто это случается в присутствии Ванессы. А ещё Майя научилась немного владеть кинжалом, пару дней назад Мон присутствовала на её тренировке с Эмилем и была серьёзно впечатлена. Не меньше её поразило и то, что Майя позволяла себе порой снимать серый платок врачевательницы. Конечно, её восхитительные рыжие волосы заслуживали того, чтобы их видел кто-то, кроме их хозяйки, но Мон всё равно изумилась решимости подруги. А вот то, что к этому бунтарству её сподвигла Ванесса нисколько не удивляло.

Ванесса — раньше Монике никогда не доводилось встречаться с чистокровными вергольскими женщинами. Среди её однокурсниц была одна девушка, рождённая от брака ренготки и вергольца, но не более того. Ванесса же обладала той красотой своего народа, о которой столько говорят: тёмная кожа с бронзовым отливом, пышные чёрные кудрявые волосы, небрежно распущенные по плечам. Единственный глаз ведьмы был глубокого тёмно-серого цвета. Небольшого роста, с тонкой талией и выразительными бёдрами. Первые несколько дней при дворе Мон не сомневалась в том, что Ванесса и Эмиль — любовники. Майя раскрыла ей правду, почему-то ужасно возмутившись предположению подруги, будто в таком раскладе было нечто невозможное. Кроме яркой красоты, Ванесса обладала вспыльчивым нравом, острым языком и, как чувствовала Мон, добрым сердцем. Ванессе хотелось доверять.

Рука, на которой лежала Моника, затекла, пришлось перелечь на спину. Эмиль — вот о ком она толком не подумала сегодня. Алый принц вполне оправдывал то, что о нём говорили в народе. Широкоплечий, невысокого роста, с коротко-стриженными светлыми волосами и такими же зелёными глазами, как у его сестры, королевы Аяны — Эмиль не отличался особой красотой, зато был настоящим воином, храбрым и честным. В нём чувствовались и надёжность, и доброта. Он не очень много говорил и мало шутил, оставляя Ванессе право на остроумные замечания. Аяне повезло, ведь этот цельный, сильный мужчина был её старшим братом. Будь у Моники такой брат, она бы чувствовала себя куда увереннее.

Мон вздохнула. Как же хочется спать и как трудно уснуть!

«Но я хотя бы больше не плачу».

Это несомненно было плюсом, но всё-таки погружаясь в беспокойный недолгий сон, Моника подумала о Льве, которого так стремилась изгнать из своих мыслей. И всю ночь ей снился только он. Улыбающийся. Зовущий. Мёртвый.

***

Утро началось ужасно. Моника проснулась от шума за дверью и криков за окном — поразительная какофония. Она подбежала к окну и увидела, что внизу столпились стражники и маги крови, потом заметила знакомый синий плащ — Эмиль тоже был там. Случилось что-то очень серьёзное.

Она быстро надела фиолетовое платье, в котором была вчера, накинула свой зелёный орденский плащ, толком не завязав его, и выбежала из комнаты. По дороге ей встретилось несколько слуг и стражников, но Мон решила не расспрашивать их. На улице она оказалась в два счёта — круг людей, который она разглядывала из окна, успел поредеть, но Эмиль всё ещё был на месте.

— Эмиль! Что случилось? — она подлетела к нему и, чтобы привлечь к себевнимание, схватила принца за локоть. Скажи ей пару месяцев назад кто-нибудь о том, что она будет позволять себе такие вольности с особой королевских кровей, Моника не поверила бы, но Эмиль никогда не подчёркивал своё положение, скорее — наоборот.

— Моника… — сказал Эмиль, оборачиваясь к ней.

Стоило ему немного изменить позу, как Мон увидела скрывавшееся за ним, и прикусила губу от ужаса. На земле лежал один из придворных магов крови. Мёртвый, конечно. К его телу была приколочена табличка с надписью «Да воссияет Анда-Хелена!».

— Это?

— Эдвард, как мне доложили, — сказал Эмиль. — Вроде он высмеивал тех, кто верит в воскрешение Анда-Хелены. Его тело положили около самого входа во дворец.

Мон поднесла руку ко рту, не зная, что сказать.

— Полиция отлавливает проповедников в городе, но, кажется, это не особо помогает ситуации, — сказал Эмиль, освобождая дорогу охранникам, которые взяли тело Эдварда и понесли в одну из дворцовых пристроек.

— Ещё полгода назад я не слышала о проповедниках, а теперь они повсюду, — заметила Мон.

Эмиль кивнул:

— Мы не можем вычислить их главаря. Мы даже до сих пор не уверены, связаны ли они с сектантами.

Моника вспомнила о празднике в честь выздоровления Аяны, который должен был начаться на днях. Как ей объяснили, торжество посчитали идеальным отвлекающим манёвром. Но что, если проповедники и сектанты воспользуются им в своих целях?

— Меня пугает тот, кто стоит за всеми ними, — сказала Моника вместо того, чтобы озвучивать свои сомнения. — Мне кажется, это человек посильнее Стоун.

Эмиль встретился с ней взглядом:

— Да, я тоже думаю, что здесь есть фигура поважнее этой бывшей наставницы, иначе главы Ордена давно бы решили вопрос.

Моника кивнула. Она видела их всех мельком буквально вчера: утончённая Первая жрица, сломленная заботами директриса Хонс, спокойная глава врачевательниц и лучшая воительница, чьи губы были упрямо сжаты — она явно настаивала на радикальных мерах, но сёстры её не слушали. Как позже рассказал Эмиль, так оно и было.

Захваченный ими в Хоунже маг ничего не рассказал. Ему угрожали. Его пытали. Его задабривали. Но он молчал. И поиски остальных сектантов продвигались очень медленно. Аяна и Эмиль всерьёз опасались, что все они скрылись в странах, не входящих в Союз. И хотя эти государства обещали им не принимать преступников и в случае поимки выдать их, вера в такой расклад была слабой.

Мон думала обо всём этом, стоя рядом с Эмилем посреди двора — холодный ветер трепал их плащи и волосы Моники. Покрытая тонким слоем снега земля казалась безмятежной и совершенной. Она явно не знала печали и не задавалась никакими вопросами. Впрочем, небо отличалось тем же спокойствием — пронзительно-голубое, подавляющее своей далёкой красотой.

— На улице сегодня хорошо, — сказал Эмиль, судя по всему, уловивший её настроение. — Только под чистым небом и чувствуешь себя свободным.

Моника кивнула на видневшуюся вдали дворцовую ограду из белого камня:

— Даже за высокой стеной замка?

— Нет. Я поэтому и не люблю Анда-Хелену — она вся состоит из стен.

Откровенность Эмиля подкупала. Моника грустно улыбнулась:

— В моём родном городе Анда-Марии нет таких стен, но я всё равно не чувствовала себя там свободной.

В зелёных глазах Эмиля промелькнул интерес:

— Это в Аталии?

— Да.

Люди вокруг давно разошлись, и по-хорошему им тоже стоило вернуться во дворец. Эмилю точно нужно рассказать Аяне все подробности о «послании», разработать план действий с учётом праздника, да и согреться им обоим не помешало бы. И позавтракать. Но они стояли рядом друг с другом и делили это холодное утро, в котором можно было притвориться, что нет никаких сектантов и проповедников, а разговоры о городах и свободе вполне нормальны.

Умиротворение — вот что чувствовала Моника впервые за долгое время, пусть это и было ужасно нелогично.

***

Чёрные волосы Моники, раскинутые плащом по её плечам, оказались под рукой у Льва. Он коснулся блестящих прядей, продвинулся выше и положил ладонь ей на затылок. Секунда — и он прильнул к губам Мон поцелуем сладким, нежным. Потом она отстранилась, внезапно встала с кровати и подошла к окну. Солнечные лучи ласкали её гладкую смуглую кожу, придавали ей сходство с королевой из сказки.

Да, той сказки, которую Льву рассказывала мать в те далёкие времена, когда отец ещё был жив, а мать не резала себя до полумёртвого состояния. Когда Ильтон ни с кем не воевал и никому ничего не доказывал.

Моника растаяла, поглощённая солнечными лучами, а Лев оказался на поляне у реки Быстрой — она действительно стремилась куда-то с поразительной скоростью. Холодная вода разбивалась о камни, врезалась в берега, но не останавливалась ни на секунду. И Льву казалось: очень скоро река совсем убежит. Он подошёл к воде и протянул руку вперёд, удивляясь собственным пальцам — маленьким, детским. И тут его накрыл страх, удушливый, невыносимый. Ведь так всё и было тогда: в погожий летний день Лев играл у реки, бросал в неё камешки, надеясь, что Быстрая приостановится, обратит на него внимание, а потом раздались крики: «Общий сбор! На площадь!».

И Лев понёсся туда — на площадь, которая на самом деле была всего лишь небольшим клочком земли в середине села. По праздникам там ставили палатки со снедью, здесь же появлялся кукольный театр. Но сегодня в воздухе не пахло сладкими булочками, и приезжие кукольники не кричали: «Последнее представление! Не пропустите!» Сегодня взрослые перебрасывались ругательствами, потрясали кулаками, а их лица, искажённые злостью, яростью, почти безумные, раскраснелись и походили на огромные перезрелые помидоры, которые вот-вот лопнут, забрызгав всё неприятно попахивающей мякотью.

Лев нашёл своих друзей, но они ничего не знали толком. Лишь самый старший в их компании, восьмилетний Павел выплюнул злобно, подражая взрослым: «Эти клятые ренготцы убили наших ребят на границе. Быть войне!».

Лицо Павла, курносое и веснушчатое, расплылось, вновь промелькнула перед глазами Моника. И Лев потянулся к ней, чтобы сказать, объяснить… Он не хотел этого чувства. Он думал лишь воспользоваться её красотой, телом. Её доверчивостью. Потом… Нет, нельзя было такое объяснить. Его замутило.

И он увидел мать — измученную, больную, почти безумную. Она лежала на кровати в той маленькой комнатке, которую Льву удалось снять после их совместного переезда в Анда-Хелену. Лев всегда называл это переездом, но по сути речь шла о побеге. От бедности. От прошлого. От страха.

Льву недавно исполнилось пятнадцать. Он мнил себя сильным и на всё способным, но Анда-Хелена поразила его. Их с матерью не пустили во Второй круг — слишком оборванные, напуганные, пахнущие бедностью и отчаянием. Лев помнил, как грел воду в тазу в той комнатушке, которую с трудом нашёл на третий день пребывания в городе. Он мыл потное, грязное тело, предварительно открыв маленькое оконце, и его мутило от собственного запаха. Мать и вовсе отказывалась мыться, будто боялась этой чужой воды.

Лев бросил попытки уговорить её. Мать сходила с ума от перемен, её губы тряслись, и она всё стремилась ещё порезать себя, чтобы создать демона.

«В них сила, — твердила она. — Демон вернёт Влада. Только нужен демон посильнее».

Лев спрятал все колющие и режущие предметы, которых и без того было мало. После недели поисков он устроился на работу в одну из таверн: мыл столы, наливал и подносил пиво, иногда ему приказывали нажарить бекона или порезать хлеб. Лев старался выкраивать время для занятий магией крови, мечтал найти учителя. Иногда его охватывало бешенство, желание бросить мать, пробраться во Второй круг Анда-Хелены, а лучше — в Первый, самый недоступный, самый элитный.

«Да заткнись! — кричал он на мать, которая только и говорила, что о демонах. — Закрой рот, если хочешь жрать за мой счёт!»

Она смотрела на Льва удивлённо, будто не понимала, почему он вообще кричит.

«Придёт Влад и поговорит с тобой», — порой отвечала она, а потом, воровато оглядываясь, прятала принесённый сыном хлеб под ту рванину, которую ни за что не желала снимать.

Лев смотрел на эту буро-серую прохудившуюся ткань и сжимал руки в кулаки, чтобы не начать трясти мать за плечи. Он не мог создать демона — вообще никакого. Он был слишком слаб и не способен толком позаботиться об этой худой, несчастной женщине, которая с каждым днём всё дальше уходила от реальности. А если вдруг возвращалась, то начинала рыдать, бить кулаками о стену.

Лев видел её искажённое страданиями лицо, тянулся к ней, но не мог дотронуться. И потом рядом с матерью оказались Моника и Амелия, и вдруг их лица потеплели, но ни одна больше не смотрела на Льва.

— Нет! Подождите! Нет! — он сжал руку… чью-то руку.

— Эй! Поосторожнее! — голос был женским, но Лев не смог сразу узнать его владелицу. Она же возмущённо сказала. — На такое я не подписывалась.

Она высвободила руку, а потом спросила сердито:

— Так, ты очухался или нет? Чего руки распустил?

Лев попытался открыть глаза и одновременно ответить. Образы, только что окружавшие его, таяли, но он будто всё ещё был среди них — река, убегающая вдаль, разгорячённая толпа, Моника у окна, мать в буро-серой хламиде, Амелия ещё без седины в волосах.

— Я… — голос не слушался. Лев сглотнул и попытался снова. — Я…

Перед глазами всё плыло, но, кажется, он узнал всё-таки знакомый силуэт с большой, выдающейся грудью. Тем временем крепкие женские руки поднесли Льву стакан воды.

— Вот, выпей.

Его голову немного наклонили, и в горло протекла солоноватая жидкость. Это явно была не просто вода.

— Сара, — выговорил он.

И будто назвав её, наконец смог увидеть: на Саре была простая холщовая рубашка и, кажется, штаны. Она сидела у кровати, на которой лежал Лев. Рядом на тумбочке стояла свеча, освещавшая небольшую часть пространства. Всё остальное вне этого круга терялось в темноте.

— Где мы?

Воспоминания вернулись оглушительным вихрем, сосредоточившись вокруг одной точки — расширившиеся глаза Моники, когда она его увидела. А потом Льву удалось оглушить одну из воительниц и перенестись с ней за пределы Хоунже — к своей метке. Жаль, воительница оказалась бойкой стервой — быстро пришла в себя, порезала его и приволокла всё в тот же дом.

— В пещере, — сказала Сара. — Мы тут уже пять дней. Думали, ты не очнёшься: большая кровопотеря, и столько костей переломано.

Лев попытался спросить, что с остальными, но голос подвёл его.

— Джозеф — в плену, — поняла его незаданный вопрос Сара.

Она сказала об этом довольно спокойно, и Лев не смог уловить — таилось ли в её тоне притворство.

— Сегодня появились новости, — продолжила Сара. — От тех людей, которых называют проповедниками. Они хотят сотрудничать.

***

Анда-Хелену поглотил очередной зимний вечер. Эдда вышла на улицу с чашкой чая и присела на лавку, которая недавно появилась рядом с той самой кондитерской, ведущей в антикварный магазин Алистера.

Сегодня Эдде впервые удалось сломать Время, как выражался её учитель. Это была полная, абсолютная власть, пугающая по своей величине и масштабу сила. И в ней крылось что-то злое. Отвратительное. Эдда смогла выполнить несколько сложных манипуляций с помощью этой искорёженной силы, а потом долго сидела на полу, борясь с тошнотой.

Алистер улыбался. С каждым днём он казался Эдде всё более пугающим, но какой у неё был выбор? Маг обещал помочь ей спасти Джея. Только это имело значение… разве нет?

Эдда пригубила горячий чай из чашки и вздохнула. Было время, когда они пили чай с Триш — та любила зелёный, на ягодах, — обсуждали услышанные новости, мечтали о будущем. И вот чем всё обернулось.

Ночь подкрадывалась к Анда-Хелене, растекалась по её кругам. Чай в кружке Эдды давно остыл, а сил подогреть его уже не было. К тому же она всё ещё ощущала на пальцах эту мерзость, пришедшую, когда она осмелилась извратить Время и воспользоваться своей властью.

— Решила помёрзнуть тут? — Алистер вышел из лавки. Эдда не помнила, чтобы когда-нибудь раньше видела его на улице. Его белоснежные волосы тут же притянули к себе внимание проходивших мимо людей — Эдда услышала взбудораженные перешёптывания. Знали бы они, что Алистер носит на глазах чёрную повязку, но при этом абсолютно зряч. Да и вообще ординарной личностью его не назовёшь.

— Ага, — ответила наконец Эдда.

— Тогда подвинься.

Пришлось уступить ему место на лавке, прижавшись к одному из её краёв. Эдда мысленно выругалась. Она предпочла бы побыть одна, а не делить время отдыха со своим странным учителем, который не только заставлял её делать совершенно непотребные вещи с Временным потоком, но и заниматься куда более обыденными делами вручную: натирать вещицы из лавки до блеска, мыть там же полы, толочь порошки с сомнительным запахом для не менее сомнительных клиентов.

— Не хочешь со мной сидеть, — хихикнул маг. — Алистер знает, что порядком тебя достал. Но разве он виноват? С детьми ведь всегда так.

Он назвал её ребёнком? Серьёзно?

— Ну-ну, не хмурься, — прозвучало издевательски. — Я намного старше тебя. И как старший говорю: не ешь себя. Нашего любимого полицейского мы спасём, а твою подругу уже не вернуть.

Эдде стоило больших усилий не закатить глаза. Что за банальности?

— И помни, — отросшие острые ногти Алистера прошлись по той её ладони, которая не сжимала остывшую кружку. — Потом за тобой будет должок.

— Разве я не отработала его в лавке? — ехидно поинтересовалась Эдда.

Ногти впились в её кожу:

— Нет.

— И ты не скажешь мне, что я должна буду сделать?

Он продолжал делать ей больно и при этом улыбался одной из самых очаровательных своих улыбок:

— Нет. Это ни к чему.

Затем Алистер встал, повернул голову так, будто всматривался вглубь улицы и добавил:

— Если пытаешься замёрзнуть насмерть, есть более эффективные способы.

Ещё один холодный смешок, и Алистер ушёл, оставив Эдду в темноте.

Глава четвёртая. «Союз»

О нём я больше ничего не слышала. Он исчез так, будто и вовсе никогда не существовал.

Из письма Анда-Ксении к Анда-Рине.


— Я предлагала Аяне выбрать для праздника какую-нибудь элегантную тему, бал роз, например, но она отказалась, — мать поджала губы и оглядела залу, полную гостей. — И вот никакого единства.

Эмиль пожал плечами. Что тут ответить? Многоцветье нарядов его нисколько не волновало, только утомляло. Он знал, что на улицах в каждом из городских кругов сегодня дают представления, идёт раздача лакомств с просьбой помолиться за здоровье королевы и, конечно, во всех храмах проводят службы, на которых жрицы напоминают о подлинном учении Времени и Анда-Хелены. Никакого воскрешения. Никакой силы для всех. И конечно, никакой королевской власти для мёртвой Анда-Хелены.

Жрицы уже не первый день выходили к людям на улицы (и конечно, говорили о том, что только истинных верующих ждёт после смерти воссоединение с великим Временным потоком). Параллельно воительницы прогоняли проповедников, которых с каждым днём становилось всё больше, даже несмотря на то, что в Анда-Хелену теперь было очень сложно попасть.

— Им следовало посоветоваться со мной насчёт декора! — продолжила вздыхать королева-мать, указывая взглядом на сплетения розовых и белых роз, которые украшали стены зала. Чтобы заставить их цвести на мраморе явно потребовалось мастерство королевских магов крови, а может, и служительниц Времени.

Эмиль хотел, чтобы этот вечер поскорее прошёл. Отвлечь народ от происходящего и показать, как королева стремится разделить со своими поданными все радости — хороший жест. Но не его. Синий фрак давил на Эмиля, музыка оглушала, а замечания матери, попросившей его «ненадолго составить ей компанию», вызывали зевоту.

Поэтому он так обрадовался, когда заметил, что в зал вошла Ванесса в чёрном платье.

Королева-мать перехватила его взгляд:

— Сейчас побежишь к своей ведьме? Ты знаешь, что эта невежда позволяет себе ходить по дворцу в штанах? Это возмутительно.

Эмиль поморщился:

— Не отзывайся так о Ванессе, пожалуйста. Она мой верный друг.

Губы матери скривились.

— И, насколько я видел, воительницы тоже ходят по дворцу в штанах. Вот даже сейчас, — он показал рукой на нескольких воительниц в фирменных фиолетовых штанах и фиолетово-золотых туниках с короткими рукавами.

— Это другое дело, — отчеканила мать. — Скажи слугам, чтобы мне подали розовое вино.

В первую очередь королева-мать была недовольна тем, что её не приглашают на собрания с главами Ордена, не посвящают в охоту за сектантами и борьбу с проповедниками. Она определённо многое слышала, но ничего не знала наверняка. И Эмиль, и Аяна считали её вмешательство лишним. Из-за этого настроение королевы-матери всё время было плохим.

Эмиль распорядился насчёт розового вина для неё и, поклонившись, отошёл. Скоро этот вечер кончится. Обязательно кончится, а пока… Аяна и Ярослав под надлежащей охраной посещали разные точки города. Эмилю полагалось демонстрировать своё уважение гостям во дворце. Хорошо, что Ванесса всё-таки решила прийти.

Она отсалютовала Эмилю бокалом с вином и заметила:

— Напитки сегодня недурные.

Он кивнул, оглядывая подругу. Пышная чёрная юбка её платья была украшена рисунком в виде падающих белых звёзд.

— Нравится? — она заметила его взгляд. — Это Моника меня уговорила.

— Не зря, — отозвался Эмиль, тоже взяв бокал с вином с подноса одного из проходивших мимо слуг.

Посреди зала уже начались танцы — пока ещё весьма приличные и церемонные.

— Пещеры Герота оказались пусты, — сказал Эмиль Ванессе то, что узнал от одного из разведчиков буквально полчаса назад.

— Нестус их побери, — выругалась Ванесса. — Ведь были донесения, что они там. И этот упрямый однорукий почти подтвердил.

После близкого общения с воительницами и Ванессой, которая сама вызвалась участвовать в очередном допросе, однорукий действительно стал сговорчивее. Правда, он не говорил именно о пещерах Герота, просто о каких-то пещерах на востоке Ренгота. Ванесса должна была знать это лучше Эмиля.

Заметив его взгляд, ведьма нахмурилась:

— Пещеры Герота самые удобные для таких дел. Тебе ли не знать.

Она, конечно, намекала на тот случай, когда они втроём скрывались в этих самых пещерах от демонов, заполонивших восток Ренгота.

— Может, поэтому сектанты и затаились в других. Наши люди работают.

Эмиль с удовольствием бы принял участие в вылазках, но Аяна была против: «У Ренгота нет другого наследника, кроме тебя. Мы не можем так рисковать». Самому Эмилю противостояние с загнанным в угол малочисленным противником не казалось очень рискованным, но после продолжительных споров он всё-таки сдался.

— О чём беседуете? — Моника подошла с боку и оказалась между Ванессой и маленьким столом с закусками. Её платье было тёмно-бордовым, блестящим в отсветах свечей. Волосы она убрала в высокую причёску — необычно и изящно. Эмиль отвёл взгляд, чтобы не быть пойманным. Он ещё не решился на признание. Не до этого было.

— Всё о том же, — усмехнулась Ванесса. Моника не участвовала в большинстве важных собраний — Аяна не доверяла ей настолько, — но многое знала.

Мон кивнула, а потом окинула Ванессу пристальным взглядом:

— Шикарное платье. Просто шикарное. Только тебе не хватает какого-нибудь кулона.

Ванесса провела рукой над линией декольте, а потом сказала, повысив голос, чтобы перекричать набравшую силу музыку:

— Действительно. Вообще, Эмиль подтвердит, — она указала на него головой, будто Мон могла не знать, кто здесь Эмиль. — Подтвердит, что я много лет носила один кулон — очень красивый: чёрный с красными вкраплениями. Я отдала его нашему магу Лансу для исследований.

— Чёрный с красными вкраплениями? — переспросила Моника. В её тёмных глазах зажглись искорки любопытства.

— Да, именно. Ланс исследует его и такое же кольцо. Они вроде содержали в себе…

Эмиль не расслышал продолжение фразы, хотя и догадывался, каким оно было. К нему подошёл их троюродный дядя Эдгар — пожилой мужчина в сером фраке, чьи жидкие седые волосы доставали до подбородка. По словам ба, дядя с юности носил именно эту причёску и, видимо, не собирался расставаться с привычкой.

— Ваше высочество, — обратился он к Эмилю, отвлекая его от разговора Моники и Ванессы. Обе они перешли на оживлённый шёпот.

Эмиль поздоровался с дядей, как подобает: Эдгар никогда не входил в число его любимых родственников, но и ничего плохого ему не сделал.

— Я всё пытался поговорить с тобой, — продолжил Эдгар после того, как политес был соблюдён. — По поводу… по очень значимому для всех нас поводу, который касается одной всеми обожаемой особы и её выбора…

Изъясняясь так витиевато, что кто-нибудь, менее подкованный, никогда бы его не понял, всё время аккуратно оглядывая зал, Эдгар изложил свои сомнения по поводу разумности заключения брака между Аяной и Ярославом.

«Запоздал же ты, дядя», — хотел сказать Эмиль.

Впрочем, дядя — всё в той же манере — напирал на то, что на его мнение повлияли все последние события, ходящие по королевству слухи.

— Нам нужны сильные друзья, — несколько раз очень тихо проговорил он.

Во время беседы дядя так часто прикладывался к бокалу с вином, что стало ясно: на его смелость изрядно повлияло количество выпитого.

— Поступки особы, о которой мы осмелились говорить, — сказал Эмиль, тщательно подбирая понятные дяде слова. — Не подлежат оспариванию или обсуждению даже из самых благородных побуждений. Посему прошу вас оставить свои тревоги и никому более их не поверять.

«О, Нестус! Сколько сил ушло на эту этичную абракадабру!»

Эдгар тут же поклялся, что подобной дерзости в его мыслях не было. Эмиль не сомневался. Откланявшись, он обернулся и обнаружил исчезновение Моники и Ванессы. Обидно.

Вдруг двери зала открылись, музыка стихла, и старший слуга в красном фраке объявил:

— Её величество королева Ренгота Аяна Артонская I с женихом Ярославом Ильтонским.

Будущую королевскую чету приветствовали поклонами, Аяна поздоровалась со всеми и призвала продолжать праздник. Эмиль подошёл к Аяне и Ярославу. Сестра улыбнулась уголками губ:

— Как всё идёт?

— Скучно. Помпезно. Как обычно, — это было чистой правдой.

Аяна кивнула, явно довольная таким ответом.

— Народ был рад меня видеть. Мы всего один раз наткнулись на проповедников — в Третьем круге.

— Понятно.

— У меня будет заявление, — сказала Аяна после паузы. За это время она успела внимательно оглядеть зал. — Можешь позвать маму, пожалуйста, и встать рядом со мной?

— Хорошо.

Мать была окружена толпой придворных дам её возраста — эдакий увядающий цветник. Пришедшее в голову сравнение повеселило Эмиля, но он не подал вида. Со всей галантностью, на которую был способен, попросил мать уделить ему внимание и, дождавшись, пока она попрощается с дамами (будто разлука могла продлиться дольше пятнадцати минут), подвёл её к Аяне.

Параллельно он прощупывал взглядом зал — красные, фиолетовые, зелёные, розовые, синие фраки и платья; мельтешащие слуги; уже не такие свежие, как в начале вечера цветы на стенах; столики с закусками; музыканты, исполненные гордости за то, где и перед кем играют… И никаких признаков Ванессы и Моники.

— Куда это ты смотришь? — поинтересовалась мать и поправила пухлой рукой небольшой золотой венец, который был вплетён в её посеребрённые сединой волосы.

Отвечать не пришлось. Аяна, рядом с которой они стояли, подняла руку вверх, привлекая к себе внимание. Зал тут же затих.

— Сегодня здесь собрались все те, кто поддерживает меня, — она улыбнулась так лучезарно, точно хотела осветить весь зал. — Все, кто любил и ценил моего отца.

Лица придворных являли собой интересное зрелище для наблюдения. Самодовольство, гордость, готовность выслужиться, восторг, затаённая неприязнь — вот что читал на них Эмиль, пока Аяна продолжала говорить.

— …и я хочу вам первым объявить, что через три месяца мы с Ярославом сыграем свадьбу, которую все так ждут. Празднество будет длиться как минимум неделю и соберёт гостей из всех дружественных нам стран.

Раздались аплодисменты, преувеличенно-восхищённые вздохи, особенно старательные даже прослезились. Когда Аяна объявила, что готова принять поздравления, к ним с Ярославом тут же выстроилась очередь. Эмиль незаметно размял пальцы. Как же любят во дворце говорить, а лучше — восторгаться, объявлять, декламировать. Аяна понимала этих людей, знала, что им нужно.


«— У меня здесь своя битва, — сказала она после выздоровления. — Не надо меня жалеть. Если бы не дурацкое кольцо, ничего бы со мной не случилось.

И когда Эмиль попытался напомнить о том, что именно он доверил ей самое важное дело, Аяна нахмурилась:

— Я же говорю: не надо этого… Таков был наш уговор, и я его выполню».


Эмиль слабо представлял, как ей это удастся. Ба не сдавала позиций — по крайней мере, с ним.

Он думал об этом, когда его руку прошило резкой и острой болью. Едва не выругавшись, Эмиль посмотрел на ладонь, на которой расцвёл неглубокий порез. Потом нашёл взглядом Ванессу — они с Моникой стояли у дверей в зал, и на лицах у обеих читалась тревога. Он слегка кивнул, давая понять, что сигнал Ванессы — очень красноречивый — принят. К счастью, длинная очередь поздравителей вскоре кончилась, и Эмиль смог ретироваться.

Ванесса быстро подбежала к нему:

— Случилась беда.

Эмиль кивнул, ожидая продолжения.

— Ланс исчез с артефактами Нестуса.

Ванесса говорила шёпотом, а последние слова Эмиль, видимо, вообще не расслышал. Пришлось переспросить:

— Артефакты Нестуса?

Это были украшения из легенд, детских сказок. С каких пор Ванесса стала верить в такое?

— Пойдём отсюда, — попросила Ванесса, решительно взяв его за руку. — Нам нужно переговорить в тихом месте.

***

В малую гостиную они зашли вчетвером — таинственным образом к ним присоединилась Майя, которая, как и все врачевательницы дворца, не пошла на праздник. Теперь она и Моника сидели в креслах, Эмиль стоял, прислонившись к стене, а Ванесса мерила шагами комнату.

— Когда я услышала про чёрно-красные кулон и кольцо, меня вдруг осенило: я вспомнила о браслете, который забрала из лаборатории того мага, — Моника протянула руку вперёд, демонстрируя браслет. — Он тоже чёрно-красный. Один мой друг из Хесельхофа, который не считает артефакты Нестуса выдумкой, всё твердил, что они должны быть чёрно-красными. Но я… не задумывалась об этом, когда у меня был только браслет. Точнее он мне что-то напоминал, но в общем неважно.

— И на основании их цвета ты считаешь, что речь идёт о легендарных предметах, которых никто никогда не видел? — поинтересовался Эмиль, приглядываясь к чёрно-красным звеньям браслета. — Они вообще могут быть некомплектными. Просто совпадение.

Наверное, всё это прозвучало слишком резко, но предположение Моники, которое, кажется, поддерживала Ванесса, выглядело весьма странно.

— Дело не только в этом. По словам моего друга, по одиночке артефакты забирают силы тех, кто недостаточно могуществен для них. Это очень похоже на то, что рассказала Ванесса о кулоне и кольце.

Эмиль не стал её перебивать. Только смотрел, как от волнения Мон активно жестикулирует. Обычно с ней этого не бывало.

— Я попросила Ванессу подняться в мою комнату и показала ей браслет.

— Он действительно очень похож на кольцо и кулон, — заметила Ванесса. — До этого момента я тоже скептически относилась к подозрениям Моники, слишком невероятными они казались, но в моих руках браслет ощущался совсем, как мой кулон.

— И вы пошли к Лансу, — понял Эмиль.

Ванесса резко остановилась, чуть не запутавшись в пышных юбках своего платья:

— Да. И не его, не Сабрины, Нестус её дери, мы нигде не нашли. Впрочем, — Ванесса вздохнула. — Совершенно неясно, когда именно они исчезли. Я в последние дни к ним не заходила, — добавила сердито. — И их исчезновение подтвердило всю историю. Так-то я ещё сомневалась, ведь столько лет…

Ванесса махнула рукой. Она выглядела раздосадованной и явно едва удерживалась оттого, чтобы начать громить всё вокруг.

— Так, ты не видела их в последние дни, — повторил Эмиль. — Это сколько?

— Дня три точно. Я общалась с другими магами крови — те никуда не пропали.

Час от часу не легче. Эмиль потёр лоб рукой:

— И узнать, где они, не удаётся?

Ванесса пожала плечами:

— Это слишком сильная манипуляция для мага крови, а наша орденка сказала, что не чувствует их.

— Да я их и не знала! — поспешила оправдаться Моника, которая сняла браслет с руки и теперь перекатывала его между ладонями.

— Разве причастные к потоку Времени не могут вообще всё исключительно по своему желанию? — ядовито поинтересовалась Ванесса и, поймав возмущённый взгляд Майи, поспешила оправдаться. — Ладно, не бери в голову, Мон, я просто злюсь на себя. Какой дурой надо быть, чтобы двадцать лет таскать на себе один из артефактов Нестуса и не знать об этом?

— Ты не дура, — тихо сказала Майя.

— Спасибо, — не менее саркастично ответила Ванесса. Она сейчас вся была колючей: от позы со скрещёнными на груди руками до тяжёлого взгляда.

Эмиль покачал головой:

— Фактически мы всё ещё не можем утверждать, что речь идёт именно об артефактах Нестуса. Я знаю, — он заметил, что и Моника, и Ванесса готовы возразить. — Вам очень понравилась созданная за последние полчаса теория, но всё это может быть просто чередой совпадений. Даже исчезновение Ланса и Сабрины. Вы уверены, что кулон и кольцо пропали вместе с ними? И больше ничего?

— О, Нестус! — выплюнула Ванесса. — Ты бываешь таким занудой, Эмиль. Ты знаешь?

— Да.

И после этого она всё-таки ответила на его вопрос: украшений не нашлось в лаборатории, но они, конечно, искали вещицы в спешке. К тому же не осматривали комнаты Ланса и Сабрины. По поводу других возможных пропаж пока ничего сказать нельзя. Нужно найти кого-то, кто работал с Лансом и Сабриной над исследованиями. Таких магов крови мало.

— Необходимо немедленно найти этих людей, внимательно обыскать лабораторию, а также комнаты Ланса и Сабрины. Чуть позже расскажем обо всём Аяне, — Эмиль встретился взглядом с Моникой, которая выглядела несколько разочарованной тем, что её теорию подвергли сомнению. — И конечно, нужно, чтобы кто-нибудь напомнил, чем именно так хороши эти артефакты Нестуса. Вдруг речь всё-таки идёт о них.

— А я думала, ты всё знаешь, — сказала Моника.

— Только детские сказки.

Но сказки оказались близки к истине, а та, в свою очередь, — весьма простой. Артефакты, согласно легенде, значительно усиливали способности своего владельца и позволяли магу крови творить заклинания без ограничений.

Эмиль потёр подбородок:

— Это плохо.

Что ещё тут можно было сказать?

***

Лёгкий, но настойчивый запах сырости впитался в кожу. Когда никого не было рядом, как сейчас, Лев то и дело нюхал свои руки. Он скучал — хотя раньше не мог предположить, что это возможно — по запаху библиотечных книг, того чая, что они всегда пили с Моникой, по сладковатому аромату, исходившему от её волос.

Но сейчас была только едва заметная, коварная сырость. Лев ещё не до конца оправился от ран, однако вылёживать и жалеть себя было сейчас слишком большой роскошью. Их искали. «Джозеф, Нестус его забери, поделился информацией», — озвучила очевидное Сара, когда они на днях обсуждали ситуацию. Лев не услышал в её голосе ничего, кроме презрения.

В этих условиях встреча с Лансом — тем магом, найденным Алексом — была особенным благом. Лев ждал Ланса у самого входа в первую пещеру, за которой тянулась анфилада других. Он прошёлся пальцами по пористым камням, пытаясь скоротать время. Из пещеры было видно густой лес — макушки вечнозелёных деревьев покрывал белый снег. Он же валил с неба непрекращающимся потоком. Лев мог бы высунуть руку наружу и поймать несколько снежинок, но он никогда не страдал сентиментальностью — перед глазами мелькнули роскошные волосы Моники, пахнувшие розами. Ладно, может, и страдал, но совсем немного. И не здесь.

Лев перевёл взгляд вверх — к мутно-серому, пасмурному небу. Неба ему не хватало. Как и свежего воздуха.

Снова посмотрев вниз, он заметил две фигурки. Они шли со стороны леса и, кажется, направлялись в пещеру. Двое. А Ланс должен быть один. Лев напрягся, готовясь объявить тревогу и обороняться. Но вот путники приблизились — это были девушка с короткими тёмными волосами и высокий седовласый старик с внушающей уважение длинной бородой. На ветру борода развевалась, напоминая флаг. Забавно.

По описанию старик вполне походил на Ланса. Лев позволил ему и девушке ещё немного приблизиться, а потом осторожно выглянул из пещеры, попутно кутаясь в плащ. На улице всё-таки было слишком холодно. Он проверил чары, окутывающие клочок земли перед пещерой: происходящее здесь никто не видел.

— Все думают: Нестус умывается кровью, — проговорил Лев первую часть кодового приветствия, казавшегося ему довольно глупым.

В этот момент Ланс и девушка были уже совсем близко.

— А он умывается снегом, — ответила девушка и улыбнулась так победоносно, будто выполнила сложную миссию.

— Ступайте вперёд, — велел Лев.

Вместе с гостями он зашёл в пещеру.

— Там так холодно, — пожаловалась девушка и начала растирать свои покрасневшие руки.

Видимо, заметив недоумённый взгляд Льва, она решила представиться:

— Меня зовут Сабрина. Я ученица Ланса.

— Нас не предупреждали об ученице, — сказал Лев, глядя на старика.

Тот поджал губы, пытаясь казаться величественным и серьёзным, но с мокрой от снега бородой он выглядел скорее комично.

— Сабрина внезапно решила присоединиться ко мне. Я и не рассчитывал на такую преданность и смелость.

Ланс и Сабрина обменялись понимающими взглядами. Лев не хотел знать, что именно они означали.

— Если ты за неё ручаешься, то я провожу вас.

На лице Сабрины отразилось недовольство, но после ещё одних переглядок с Лансом она промолчала.

— Ручаюсь, — проговорил Ланс сдавленным голосом. Он явно ещё отходил от путешествия по заснеженному лесу. Неизвестно было, где именно они приземлились, когда перенеслись сюда — Льву показалось, что довольно далеко.

Теперь, не издавая ни звука, они шли за Львом по анфиладе пещер. Впереди послышался привычный Льву шум: кап-кап-кап. Это походило на отсчёт времени. Ещё одна забавная мысль. Лучше ведь смеяться и радоваться тому, что ему удалось выжить, чем грустить о невозвратном прошлом? Если повторять такое почаще, то можно и поверить в эту ерунду.

Заметив их группу, Амелия встала из своего большого кресла и направилась ко Льву и гостям. Поздоровавшись с Лансом и окинув его оценивающим взглядом — по мнению Льва, старик не представлял из себя ничего особенного, — Амелия обратила внимание на Сабрину. Она немного театрально поднесла ладонь ко рту:

— Кто это с вами?

Кажется, Амелия немного нервничала.

«Надеюсь, Ланс и Сабрина этого не заметили».

После того как Сабрину представили по всем правилам (Ланс добавил, что она лучшая его ученица и преданная помощница, полностью разделяющая его цели), Амелия жестом пригласила гостей к тому месту, где стояло её кресло и ещё одно — поменьше.

— Мы живём тут очень скромно, — объяснила она.

— Роскошь и излишний комфорт мешают работе мозга, — тут же поддержал её Ланс и без лишних разговоров сел в свободное кресло, на которое ему указывала Амелия. Сабрина послушно встала за спинкой.

Льва же Амелия попросила — по крайней мере, он решил воспринимать это как просьбу — заняться чаем. Получив чашку с горячим напитком, Ланс прижал к ней руки и довольно закряхтел. Потом он сказал:

— Я думал, что здесь будет Алекс.

— У него сейчас дело, — ответила Амелия, не вдаваясь в подробности.

Алекс с парой помощников искал способ освободить Джозефа. Хотя тот и выдал их, Амелия всё ещё считала Джозефа своим человеком. «У него настоящий талант к исследованиям, — сказала Амелия на том самом обсуждении, где Сара излучала холодное презрение. — Он решался на очень смелые вещи». В отличие от остальных, Лев знал, о чём идёт речь: эксперименты над детьми. Сама Амелия предпочитала не вникать в подробности, поэтому Лев следил за этой работой Джозефа за неё, докладывая только основное. Он знал, что лишь при извлечении дара у маленькой девочки и передачи его мальчику-ровеснику удалось в течение пятнадцати минут наблюдать уникальную картину: мальчик обращался ко Времени и даже провёл несколько манипуляций. Потом он, к сожалению, умер. И больше подобного результата достичь не удавалось.

«Дети — это чистый материал, — говорил Джозеф. — Они приятно податливы».

Лишённых дара детей было легко купить в Ильтоне — это заставляло Льва морщиться, но что поделать, если такова его родина, — с одарёнными девочками всё проходило гораздо сложнее. Джозефу удалось наладить связи с несколькими приютами в странах Союза. Впрочем, и здесь Ильтон «выручал» их больше остальных.

Лев вспоминал всё это, пока Ланс и Амелия осторожно подбирались к теме разговора. Старик явно предпочитал не торопиться. Амелия подыгрывала ему — кажется, почти с удовольствием. Их голоса перекатывались под сводами пещеры, сплетаясь в не особо благозвучный дуэт. Наконец Амелия сказала:

— И всё же, уважаемый Ланс, могу ли я увидеть вещи, которые вы считаете артефактами Нестуса?

— Это и есть артефакты Нестуса, — тут же заявил Ланс. — У них особая энергетика, которая усиливается, когда кольцо и кулон находятся рядом. К тому же они прошли все испытания.

Амелия ответила ему заинтересованным взглядом.

— Об испытаниях мало известно, — признался Ланс, вздохнув и сделав большой глоток из чашки. — Нам с Сабриной удалось найти только поздние записи — им всего двести-триста лет. Однако, — ещё один глоток. — Авторы ссылаются на старые рукописи, которые были в их распоряжении.

Испытания, перечисленные Лансом были странными. Артефактам Нестуса, по словам увлечённых авторов, полагалось окрашивать молоко в красный цвет, не гореть в огне и впитывать лунные лучи. Ланс твердил — и Сабрина кивала в такт каждому слову, точно заведённая кукла, — что кулон и кольцо выдержали все испытания. После ещё одной настоятельной просьбы Амелии он всё-таки продемонстрировал украшения: грубый чёрный с красными прожилками кулон квадратной формы и гранённое кольцо такой же расцветки. Интересные вещицы, но Лев всё ещё сомневался в их ценности. Сама мысль о существовании артефактов Нестуса была довольно фантастичной и по сути своей напоминала безумное желание его матери создать сильнейшего из демонов, способного оживить его отца. Бред.

Но мнения Льва сейчас никто не спрашивал. Ланс и Амелия продолжали беседовать.

— Какого именно сотрудничества вы хотите? — поинтересовалась Амелия, участливо склонив голову.

— Как мне сказал Алекс, — начал Ланс, — а Алекса я знаю давно. Не знал только о его причастности к экспериментам. Хотя и не слишком удивлён, есть в Алексе что-то эдакое… Так, о чём это я? Алекс сказал, и я сам думаю в том же ключе, что артефакты Нестуса станут ключом к загадке о том, как творить заклинания крови без ограничений и не умереть, — он неприятно хохотнул. — Я провёл всю жизнь на службе у наших королей. Скажи я им, что у меня есть такие артефакты, они просто забрали бы их, спрятали подальше и использовали бы только в крайнем случае. Но эти вещицы должны свободно жить.

Амелия интенсивно кивнула, выражая своё согласие:

— Мы не боимся экспериментировать, исследовать, изучать. Если в этом ваш интерес, то вам следует присоединиться к нам.

— Нужно ещё обсудить некоторые моменты, — сказал Ланс, а потом с сожалением посмотрел в свою кружку. — Чай закончился.

Лев кивнул, разбередил незатянувшуюся рану на пальце и, произнеся верное заклинание, подогрел ещё воды. Подать чай нужно было побыстрее, ведь теперь он содержал особенный ингредиент.

Ланс пил, также кряхтя и причмокивая. Сабрина улыбалась каждому его действию. Вряд ли она была сильным магом крови — скорее кабинетной учёной, выросшей при дворе. Как только яд подействует, и она останется одна, разобраться с ней не составит труда.

Разговор тёк всё тем же неторопливым чередом, а потом Ланс вдруг рвано выдохнул и схватился за горло.

— Что такое? — ахнула Сабрина, склонившись к нему.

И в это же мгновение Лев, распоров свою ладонь, — на такое не хватило бы крови из пальца — произнёс короткое заклинание. Результатом стало перерезанное горло Сабрины. Это была большая уродливая рана, будто раскрывшееся жерло вулкана.

Амелия поморщилась:

— Вечно ты норовишь устроить резню.

— Неправда, — ухмыльнулся Лев, подходя поближе к телам. — Резня — это по части Джозефа и Сары, а я художник.

— Не ставь моё имя в один ряд с этим предателем, — раздался грубый голос Сары. Она стояла в проёме, отделявшем одну пещеру от другой. Обычно Сара следила за оставшимися узницами, но сейчас решила выйти.

— Джозеф нам нужен, — сказала Амелия. — Если он ещё сумеет быть полезным.

Потом она встала с кресла и забрала украшения, лежавшие у Ланса на коленях. Кружка, из которой он пил чай, оказалась на полу.

— Лев, слей с них кровь. Она нам пригодится.

— Кровь старикашки? — усомнился Лев.

Амелия не ответила. Хоть её и окружали маги крови, она сама не была одной из них. Она не понимала, как сложно строить чары с применением не только своей, но и чужой крови. Конечно, это считалось хорошим способом сохранить собственное здоровье, однако на деле лишь усложняло задачу. Трудно было рассчитать, сколько на этот раз понадобится чужой крови, а сколько своей.

— Поторопись, — сказала Амелия, уперев руки в свои грузные бока. — Нас ждёт встреча поважнее.

Лев кивнул. Следующая встреча и его интересовала сильнее этой.

***

Их гость выглядел весьма эксцентрично: длинные белоснежные волосы, достававшие до талии, скрывавшая глаза чёрная повязка, которая ничуть не мешала ему всё видеть (как успел убедиться Лев). Мужчина казался хрупким, издаваемые им то и дело дребезжащие смешки, будто перекатывались по его тонкому телу. Чёрная мантия, украшенная алой вышивкой в виде огненных всполохов, делала мага ещё более зловещим. Лев заметил, что на правой руке гостя не доставало большого пальца, а все остальные пальцы были унизаны кольцами — на среднемих вместилось сразу три.

У Льва возникло ощущение, что маг и сам мог дойти по пещерам до зала, где их ждала Амелия. Он прекрасно ориентировался в пространстве, то и дело поводя своим выдающимся орлиным носом.

Прежде чем оказаться в нужном зале, Алистер — так его звали — обернулся ко Льву и сочувственно улыбнулся:

— Не быть тебе счастливым. Не быть. Но она тебя любит и уже не изгонит из своего сердца.

«Что? Откуда?..»

Лев сдержался, но теперь стоял, точно обратившись в статую, и не знал, что ещё сказать. Действительно ли этот странный маг был провидцем? Или только разыгрывал спектакль? Образы будущего мало кому открывались и считались привилегией избранных служительниц Ордена.

— Пойдёмте, вас ждут, — наконец сказал Лев.

«Если подумать, ничего особенного он не сказал. Подумаешь».

Но маг будто не слышал Льва. Он потянулся к его руке и вонзился в неё длинными ногтями:

— Только один выбор важен — тот, что будет сделан, когда рухнет многовековая стена, и дочери Анда-Марии пойдут против дочерей Анда-Полины, и сбудется твоё заветное желание.

— О чём ты? Прекрати! — не выдержал Лев на этот раз, выдёргивая руку из хватки мага. — Что ты несёшь?

Гость усмехнулся и выпустил руку Льва, на которой теперь цвели полумесяцы его ногтей:

— Только правду, друг мой. Только правду.

Затем он прошёл к креслам, в одном из которых сидела Амелия. Протянул ей руку и одновременно принюхался:

— Поили пещеры кровью? И скольких вы тут убили? Я следующий? — он хихикнул, точно мысли о смерти его веселили.

Амелия смотрела на гостя с недоумением и опаской. Алекс, принявший это задание после исчезновения Джозефа, хоть и смог устроить её встречу с главой проповедников, ничего толком не рассказал о беловолосом маге. «Он хочет представиться сам и настоятельно просил не мешать ему произвести впечатление, — объяснил Алекс на последнем собрании. Потом добавил. — Только не пытайтесь обмануть его. С ним это не пройдёт».

Заверив мага в том, что ему ничего не угрожает, Амелия представилась:

— Я служительница Ордена Амелия Стоун, глава так называемых сектантов, — она поморщилась.

— Вам не по нраву такое название? — уточнил маг.

— Слишком вульгарно. Мы исследователи.

Маг кивнул, по его тонким губам скользнула улыбка:

— Да, Алекс объяснил. Способный маг этот Алекс, — он прикусил губу и задумчиво пожевал её, прежде чем сказать. — Меня зовут Алистер. И я руковожу проповедниками, хотя… — ухмылка. — Далеко не все из них знают об этом. Не люблю публичность.

— То, что говорят проповедники… — начала Амелия.

Алистер подошёл к креслу и облокотился о его спинку. Голову он повернул так, точно смотрел (а, может, действительно смотрел?) на Амелию, сидевшую в кресле сверху вниз.

— Что-то правда, а что-то нет, — сказал он. — Так ведь всегда и бывает, верно?

Она кивнула, и Алистер продолжил:

— Вы хотите сотрудничества, правда? — дождавшись ещё одного кивка, Алистер продолжил. — Что же… мне нужны сильные войны. Я так понимаю, в ходе экспериментов вы научились создавать усовершенствованных демонов. Они мне пригодятся.

— Для этого нам требуется человеческий материал, — уточнила Амелия.

— Это не проблема, — хмыкнул Алистер. — Среди моих людей достаточно тех, кто готов пожертвовать собой ради Анда-Хелены.

Амелия посматривала на Алистера с недоверием. Лев её прекрасно понимал. Воскрешение Анда-Хелены — безумная сказка. Похуже артефактов Нестуса. Но Алистер, кажется, говорил вполне серьёзно.

— Хелена может помочь в ваших изысканиях, — продолжил Алистер задумчиво. — Понять природу связи со Временем, помочь избранным овладеть ею.

«Так, всё-таки избранным, — подметил Лев. — А проповедники ведь обещают обладание связью со Временем всем подряд. Выходит, раздача силы — это та часть, в которую не верит сам Алистер. Любопытно».

— Это, конечно, чудесно, — сказала Амелия таким елейным голоском, что стало ясно: в воскрешение Анда-Хелены она совершенно не верит. — Но сейчас нам нужна ваша защита, ваши убежища. Алекс сказал, что у вас много ресурсов.

— Верно, — Алистер вытянул вперёд правую руку и застыл, будто его больше всего на свете интересовали собственные пальцы.

Когда молчание затянулось, и Амелия кашлянула, Алистер точно очнулся от глубокого сна. Он пробормотал, явно откликаясь лишь на собственные мысли:

— Ммм… да, — а потом продолжил куда более уверенно со звонким смешком. — Вы создадите для Алистера усовершенствованных, послушных демонов. Для этого Алистер поделится с вами материалом… А потом вы получите доступ к новым убежищам. Все довольны. Алистер настаивает на таких условиях.

Ещё один смешок.

«Почему он говорит о себе в третьем лице? Точно двинутый».

Лев видел по лицу Амелии, что она сомневается. Армии усовершенствованных демонов не были их целью — только средством защиты от тех, кто пытался сорвать эксперименты. И давать этому Алистеру такое оружие… не будет ли подобный шаг хуже всего, в чём их обвиняют?

Молчание снова давило на присутствующих. Наконец Амелия сдержанно выразила согласие. Алистер пожал ей руку, лукаво улыбаясь — то ли ситуации, то ли своим мыслям.

— Принимайтесь за работу поскорее, — сказал Алистер, и его слова определённо звучали как приказание.

Потом, попрощавшись со всеми коротким кивком и в очередной раз хихикнув невпопад, Алистер достал из кармана мантии маленький красный кубик — устройство, которое позволяло магам крови, перенестись в нужное им место. Использование усложнялось тем, что всегда требовалось два устройства. Одно — у того, кто собирался перенестись, и другое — оставленное в точке назначения.

Грани куба были острыми, и Алистер легко распорол одной из них бледную кожу своей ладони.

Когда он исчез, Льву стало легче дышать. Впрочем, воздуха в пещере всё равно не хватало для того глубокого вдоха, который хотелось сделать. Поймав его взгляд, Амелия пожала плечами:

— Пугающий союзник, но другого нам не найти.

«Союзник ли? Ты согласилась на все его условия без торгов», — мог бы сказать Лев, но промолчал из несвойственной ему, раздражающей жалости.

Амелия утратила всю свою грозность. Возможно, она теряла её — капля за каплей — с того момента, как была вынуждена бежать из Эдленхалле. Лев знал, что там её звали наставницей Стоун, что она наводила ужас на воспитанниц и пользовалась авторитетом среди служительниц.


«Первый раз Лев увидел её около 15 лет назад. К тому времени они с матерью прожили в Третьем круге Анда-Хелены почти год. Это была унылая, посредственная, отвратная, но абсолютно безопасная жизнь. Состояние матери немного улучшилось. Порой она возвращалась из тех полубезумных грёз, в которых пребывала. Разговорила со Львом вполне осознанно, даже пыталась шутить.

Иногда, приходя после смены в таверне, Лев находил на столе пару леденцов или залежалое яблоко. Значит, мать ходила побираться на улицу. "Я пытаюсь внести свой вклад", — говорила она, если Лев спрашивал. И Лев знал, что на самом деле она хотела сказать: "Я больше ничего не могу сделать для тебя, сынок. Прими хотя бы это".

Порой его накрывали злоба и стыд — щёки горели, и хотелось бросить матери в лицо её дары. Бросить их в лицо тем, кто расщедрился. Помог беженцам из старого, доброго, грязного, разорённого, смешанного с дерьмом Ильтона. И тогда Лев выбрасывал эти мерзкие подачки, избавлялся от них с яростью. Один раз даже не пожалел собственной крови: разрезал палец и распылил гадкое зелёное яблоко, которое уже стало тёмно-коричневым с одной стороны.

Но иногда… иногда, смотря на изрезанные морщинами руки матери, ощущая на себе её потерянный взгляд, в котором так мало осталось от былой жажды силы, от огня, терзавшего и будоражившего её столько лет, Лев сдавался. Проглатывал занюханные лакомства, которые, наверное, прошли не через один карман. И потом ночью, свернувшись на кровати, слишком маленькой для него, Лев чувствовал на своих щеках жгучие, злые и стыдные слёзы. Он был ничем. Даже в Третьем круге Анда-Хелены он оставался тем, кто с жадностью ел порченное яблоко. И к горлу подкатывала тошнота, а ладони холодели.

Он хотел силы. Уважения. Славы.

Он… чувствовал, что скоро сломается. И ненавидел это чувство.

Встреча с Амелией всё изменила. В тот вечер он пришёл из таверны особенно злой — хозяин, утомлённый войной с конкурентом, открывшим заведение в доме напротив, срывался на работниках. Пьяные посетители были грубы: один из них отдавил Льву ногу, другой вылил на него своё пиво, якобы оказавшееся недостаточно горьким. От Льва разило злобой, тем самым пивом и жаренным луком. Нестус их всех забери, как он ненавидел жаренный лук!

И к удивлению Льва в их комнатушке оказалась гостья. "Сегодня не леденцы и не яблоко", — будто говорила мать взглядом. Она выглядела оживлённой и с гордостью представила Льву полную женщину, сидевшую на колченогом стуле.

— Это Амелия. Моя подруга детства, — сказала мать.

Мысль о том, что у матери было детство, да ещё и общее с этой холёной женщиной, показалась Льву абсурдной. Но обе его собеседницы так не считали.

Амелия, размеренно двигая своим квадратным подбородком, подтвердила слова матери. Мол, их семьи жили по соседству в той самой деревушке, из которой Льву удалось увезти мать.

— Мы ужасно любили играть в догонялки, а ещё — плавать, — сказала Амелия, и мать энергично кивнула в подтверждение, сжимая в руках чашку чая.

Оглушённый этой странной встречей и чужими воспоминаниями Лев только сейчас заметил, что на стуле, выполнявшем в их комнатушке, роль обеденного стола, стоят тарелки с мясом, сырами, помидорами и огурцами. Временами мать аккуратно брала ломтик огурца и откусывала от него совсем немного, явно стараясь сэкономить побольше еды на завтра.

Лев кинул на Амелию тяжёлый взгляд. Дала подачку — и рада. Он бы выгнал эту гордячку вон, если бы не мать. Она, кажется, не хотела понимать смысла происходящего. А возможно, так привыкла к униженному и жалкому положению, что не видела в жесте Амелии ничего гадкого.

А гостья всё говорила. О том, что в тринадцать лет её связь со Временем выявили наставницы, которые приехали в деревушку ради сбора такого «урожая». Амелию увезли, и вскоре родители перебрались в Анда-Хелену за ней.

— Сначала они тоже жили в Третьем круге, но потом смогли переехать во Второй, — сказала Амелия. — Я прихожу сюда по старой памяти.

Лев не знал, что на это ответить. Презирая себя, взял с тарелки белый рассыпающийся в руках сыр и быстро съел его. В конце концов, козий сыр куда лучше подпорченных яблок и залежавшихся конфет.

Мать улыбнулась, увидев, что он ест. Её всё ещё не покидало лихорадочное оживление. Сейчас она рассказывала Амелии, как скучала. Потом они снова вернулись к детским воспоминаниям. Ведь только это их и роднило. Мать явно не хотела рассказывать о том, как извела себя в попытках создать сильного демона, как умер отец, как они со Львом оказались в дыре, которую уже начали звать домом.

Амелия ушла через пару часов, и Лев знал: они больше никогда не увидятся.

Он ошибся. Через несколько дней Амелия пришла в таверну, где служил Лев, и предложила помощь. "Твоя мама — моя подруга детства. Мы познакомились, когда нам было по три года и не расставались десять лет…" Лев всё это уже слышал в тот вечер воспоминаний. Он нетерпеливо кивнул и сжал в руках грязную тряпку, которой ему полагалось протереть столы.

— Разреши мне помочь вам. Я наставница в Эдленхалле. У меня достаточно денег, и мне будет приятно поделиться ими с вами.

Странно. Она действительно просила — голосом, взглядом, самой позой — опущенные плечи, склонённая на бок голова. Много позже из других разговоров с Амелией, из обрывков её фраз, обращённых к матери, он кое-что понял. Всё это было не только ради них. Ради неё самой в первую очередь.

Но итог всё равно вышел один: они переехали в красивый одноэтажный дом во Втором круге. И Амелия проводила с ними много времени. Она оказалась азартным игроком в карты, любительницей пошлых шуток и очень надёжным человеком. Она была строгой, властной и не привыкшей к возражениям. Лев любил шутить на тему несчастных воспитанниц, запуганных ею. Амелия обычно гневалась в ответ, а потом они вместе смеялись над чем-нибудь другим. Часто — над магом крови, который учил Льва своему мастерству.

Это были счастливые годы, хотя Лев тогда и не понимал всей их прелести. Мать улыбалась. Её приступы забытья случались всё реже. Она так и не вернула себе прежний боевой пыл, но начала заниматься рукоделием и печь пироги… Лев хорошо помнил, как запах свежей выпечки наполнял дом, как мать смеялась его шуткам, как ждала Амелию, как мягко ругалась на ту врачевательницу, которая заставляла её соблюдать режим.

Десять лет, которые пролетели так быстро и закончились смертью матери — она не проснулась однажды утром».


Лев думал об этом, стоя у выхода из пещеры. Худое, покрытое морщинами лицо матери, превращалось в гладкое, нежное лицо Моники, а потом перед его глазами мелькал умирающий Ланс, кольцо и кулон — якобы артефакты Нестуса — и странный маг с белыми, как снег, волосами. Образы теснились в голове Льва, натыкались друг на друга и звали пойти разными путями. Он привык называть себя исследователем и искателем правды, привык, что в каждой смерти от его рук был смысл. Теперь же он станет одним из тех, кто создаст усовершенствованных демонов, наделённых большой силой.

«Я создам сильного демона и буду управлять им. Он решит все наши проблемы», — звучал в голове Льва голос матери.

Но как маг, действительно способный создать таких существ, Лев хорошо знал: демоны не решают проблемы. Только приносят их.

Глава пятая. «Вернувшиеся»

Первый завет. Время есть высший судья, а Анда-Хелена — его первая дочь, Первая избранная.

«Заветы Ордена Времени, составленные Анда-Ксенией и одобренные Анда-Марией, Анда-Полиной и Анда-Майей».

Алистер потирал руки. Снова и снова, будто собирался стереть их под чистую таким странным способом. Эдда бы не удивилась. Впрочем, если для заклинания, способного подарить Джею жизнь и свободу, не требовались руки Алистера, то он мог делать с ними, что угодно.

— Ты готова? — спросил Алистер.

Они стояли в одной из комнат, спрятанных за антикварной лавкой. Стены здесь были чёрными, а окон не имелось вовсе. Между Алистером и Эддой располагался маленький круглый стол, на котором выстроился ряд склянок и зажжённые свечи. На пол Эдда поставила шкатулку с Джеем.

— Да.

— Я прочитаю заклинание, а ты направишь Временной поток в мою сторону. Чем он будет мощнее, тем лучше. Постарайся, прелесть моя!

С этими словами Алистер начал выливать в пиалу, которую Эдда не заметила сразу, содержимое склянок. Он дополнил получившийся напиток своей кровью и хищно улыбнулся. Слова заклинания полились изо рта Алистера тягучей рекой. Эдда не различала их — возможно, она и вовсе не знала этот язык. Всё её внимание было поглощено Временем. Она отточенными движениями разорвала его структуру и направила отдельные ручейки к Алистеру. И ещё. И ещё. Она видела, как подчиняющийся её воле, искусственно созданный поток Времени охватил Алистера, как он сложился в кольцо вокруг тонкой фигуры мага.

— Да! Да! — засмеялся Алистер, а затем, сделав грациозный выпад ногой, оказался рядом с Джеем и полил его жидкостью из пиалы, которая светилась то красным, то зелёным.

— Продолжай, — велел Алистер Эдде. Она схватилась за стол, чувствуя, как поток Времени сопротивляется её напору, спешит выскользнуть.

«Я должна. Должна. Должна».

Она задыхалась. Силы таяли.

— Джей, Джей, Джей…

Она спасёт его. Только она может сделать это. Никто другой. Она подарит ему жизнь, потому что… потому что им не хватило времени. Не хватило друг друга. Знать, что он жив и здоров — это было её главным желанием. А ещё… ещё.

Мысли путались, и Эдда знала: сейчас она упадёт. Отпустит поток. Что делал Алистер? Она не видела. Не слышала. На это не хватало сил.

Эдда закричала, потому что нити рвались, возвращались в привычное русло, сопротивлялись тому насилию, которое она совершила над ними вырвав из вечной Временной канвы.

И не было больше ничего, кроме её отчаянного крика, кроме боли и ощущения собственной низости. Преступности. Гадливости. Совсем ничего.

***

— Эдда, Эдда…

Этот голос. Приятный низкий голос. Он не принадлежал Алистеру, который зачастую звучал тонко. Нет. Не Алистер. Но такой знакомый и…

Эдда открыла глаза, осознав, кто её звал.

— Джей, — просипела она, пытаясь увидеть его лицо в кромешной тьме. — Это правда ты?

— Я.

Её голова лежала у Джея на коленях — надёжных, хорошо осязаемых. Эдда и Джей всё ещё были в той чёрной комнате и, наверное, где-то в стороне находился Алистер.

— Я, — повторил Джей и провёл пальцами по её лицу. — Ты спасла меня. Алистер рассказал немного.

Видимо, заметив её смятение, Джей объяснил:

— Алистер ушёл на время и попросил нас оставаться здесь.

Эдда нахмурилась. Она хотела выйти с Джеем на улицу — хотя бы на свет. Она попыталась подняться, и Джей поддержал её. Прикосновение его руки — такое уверенное, тёплое — наполнило глаза Эдды слезами.

Неужели удалось?

Так и не встав, она прижала Джея к себе, обняла крепко-крепко, недоумевая — почему не сделала этого сразу же?

— Скажи, скажи мне что-нибудь, чтобы я поверила…

Голос срывался, а слёзы всё текли и текли по щекам. Она уткнулась носом в шею Джея и жадно вдыхала его запах. Ошибки быть не могло. Он пах так, как она запомнила. Так головокружительно, что она никогда не смогла бы описать.

— Ты специально проваливала экзамен несколько раз, чтобы не решать окончательно свою судьбу. Ты хочешь свободы.

Она вспомнила, как рассказывала ему об этом, и улыбнулась. Потом немного отстранилась и вгляделась в его лицо.

— Как ты? Как ты… ощущал то, что я с тобой сделала?

Джей коснулся её волос, оставил нежный поцелуй на щеке.

— Я ничего не ощущал и не знал, сколько прошло времени. Сейчас со мной всё хорошо. Чувствую себя прекрасно.

— Значит, ты не страдал? — спросила она с мольбой. Руками она то поглаживала его плечи, то касалась его лица. Он был здесь. С ней. Никто в Ордене не верил в то, что Джея можно спасти. Никто не знал, как сильно она ждала новой встречи с ним.

— Не страдал.

— Я так боялась, так… я, — она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. — Я…

И Джей поцеловал её. В этом касании губами о губы было столько нежности. Она буквально затопила Эдду. Кажется, по её щекам снова побежали слёзы. Она не знала. Она растворилась в поцелуе с Джеем, открыла рот, впуская его язык. И нежность сменилась томлением, желанием большего, огнём, соединявшим их, ведущим.

Джей уже целовал шею Эдды, а она пыталась стянуть его куртку…

— Кхе-кхе. Не хочу прерывать вас, голубки, но у нас с Эддой ещё есть одно дело, — Алистер зашёл в комнату, держа в руках свечу.

«Проклятье. Нестус тебя задери!» — выругалась про себя Эдда, с сожалением отстраняясь от Джея. Выпускать его из объятий, позволять его рукам покинуть её талию… нет. Она определённо этого не хотела.

— Ненавидь меня не так громко, пожалуйста, — рассмеялся Алистер, ничуть не скрывая того, что его забавляет происходящее. Его голос звучал ещё тоньше и оживлённее, чем обычно.

— Ты ведь помнишь, что за мою помощь обещала мне кое-что.

— Что? — спросил Джей, и Эдда почувствовала, как он напрягся. Она всё ещё не находила в себе сил встать и подойти к Алистеру, всё ещё не могла думать о том, чтобы хоть на секунду оторваться от Джея. Он был жив и здоров. Жив и здоров!

— Я не знаю, — призналась Эдда.

— То есть ты… — лицо Джея исказилось. — Ты обещала ему всё, что угодно? Ты сошла с ума?!

Как он мог злиться на неё, если теперь был жив лишь благодаря её решимости? Эдда нахмурилась:

— Не совсем так. И это был единственный выход.

— Ты не понимаешь…

— Может, хватит говорить так, будто Алистера здесь нет? — поинтересовался маг и, подойдя к ним, с неожиданной в его хрупком теле силой схватил Эдду за руку. — Ты должна мне.

Эта вспышка гнева наполнила Эдду тревогой. Она раньше не видела Алистера таким. Речь шла о чём-то очень важном. Эдда вырвала руку, и, едва не упав, поднялась с колен.

— Оставь нас, — велел Джею Алистер.

— Нет, — Джей тоже встал и теперь буравил Алистера взглядом.

Алистер передёрнул плечами:

— Тогда не мешай Алистеру и Эдде. Они будут заняты. Отойди, — изданный им смешок вышел особенно нервным.

Джей не сдвинулся с места, и Эдда, приблизившись к нему на полшага, попросила:

— Пожалуйста, сделай, как он просит. Уверена, всё будет хорошо.

— Надеюсь, — мрачно ответил Джей и, оставив на её губах невесомый поцелуй, отошёл к дальней стене.

Повернувшись к Алистеру, Эдда увидела, что тот снова возится у стола. Мешает какой-то новый эликсир.

— Ты вернула своего любимого, — сказал он. — Помоги мне вернуть — мою.

— Твою? — недоумённо переспросила Эдда.

Маг хмыкнул:

— Не веришь в то, что у Алистера была любимая, — и добавил обиженно, по-детски. — Некрасиво с твоей стороны.

Эдда промолчала, удивляясь услышанному. Алистер казался ей существом, не имеющим ничего общего с такими простыми людскими радостями, как влюблённость или секс. Может, говоря о «любимой», он имел в виду что-то иное? Какой-то интересный артефакт — вроде тех, которые во множестве хранятся в его лавке?

— Подойди ко мне поближе, — велел Алистер совсем другим тоном — властным, не терпящим возражений. — Протяни ладонь.

— Нет, — вмешался Джей, который, очевидно, внимательно прислушивался к разговору.

— Всё будет хорошо, — неуверенно сказала Эдда. Ей хотелось побыстрее покончить со всем этим. Помочь Алистеру и уйти с Джеем из мрачной лавки, в которой она провела последние несколько месяцев. Упрямство Джея, явно росшее из искренней заботы, начинало раздражать.

— Слышишь, что она тебе говорит? — поинтересовался Алистер, а потом полоснул острым узким клинком по ладони Эдды. Она вскрикнула, но, другой рукой показала Джею, что всё в порядке.

— Зачем это?

— Я проведу ритуал, прочитаю заклинание, а твоя задача — держать меня за руку и взаимодействовать с Временным потоком. Он должен окружать нас, — наконец Алистер сказал что-то, походившее на объяснения.

— Ладно.

Алистер тут же разбередил рану на своей ладони и прижал руку к руке Эдды, заставил её придвинуться поближе. Она чувствовала его дыхание на своей щеке, ощущала тонкий запах лаванды и чего-то горького. А ещё пахло кровью. Отвлекаясь от этого странного ароматического коктейля, Эдда обратилась к Временному потоку. Он не хотел открываться ей, памятуя о недавних издевательствах. Эдда подбиралась нежно, гладила Временные нити и не спешила тянуть их на себя.

Маг же читал и читал заклинание — размеренно, монотонно. Эдда различала рычащие звуки, хрипы, протяжные тонкие гласные. У Алистера будто была сотня голосов, и все они звучали сейчас, усиливаясь, прорываясь вперёд, спеша высказаться.

Совладав наконец с потоком Времени и выполнив указание мага, Эдда вдруг почувствовала холодок на затылке. Ощущение было мерзким. Требовалось немедленно избавиться от него, и Эдда попыталась вывернуться, отстраниться от Алистера. Он тут же крепче сжал её ладонь. Холод усилился — теперь он разливался по всем частям её тела, и Эдда вскрикнула:

— Нет! Прекрати!

Раздался и другой голос, мужской, испуганный. И тут же прервался. Джей… Точно это был Джей. Или… она чувствовала, как воспоминания ускользают от неё. Руки Джея на талии, момент, когда она «зациклила» его, исчезновение Триш, годы обучения, лица её родителей. Нет. Нет. Она не может потерять всё это. Кем она будет без воспоминаний? Страх пронзил Эдду, и она снова попыталась выдернуть руку из хватки Алистера. Она билась не на жизнь, а на смерть. И кричала, кричала, кричала.

Алистер замолчал и неожиданно улыбнулся. Широко. Искренне. Совершенно неуместно. Эдда вздрогнула и хотела возмутиться, но вместо этого услышала свой голос, произнёсший:

— Алистер!

В этом вскрике было столько эмоций. Эдда попыталась закрыть рот, но не смогла. Попыталась отступить на шаг, однако и ноги её не слушались.

— Дорогая, дорогая… — Алистер точно захлебнулся словами. Он обхватил лицо Эдды ладонями.

— Ты смог.

— Я ведь обещал.

Руки Эдды, которыми она больше не владела, потянулись к повязке на лице Алистера. Он стоял смиренно, не двигаясь, позволяя делать с собой всё, что угодно. Кажется, его тело немного тряслось, и он выглядел… абсолютно счастливым.

— Не видно, — пожаловалась Эдда, сняв повязку, а потом щёлкнув пальцами, озарила помещение светом. Это было сделано так легко. Эдда никогда ничего подобного не видела.

«— Как такое возможно?!

— О, ты всё ещё здесь?»

Эдда не ожидала, что ей ответят. Она вздрогнула, а потом посмотрела на освещённое лицо Алистера. Она бы закричала, если бы могла.

Глаза мага были красного цвета — и зрачки, и белки. Они сливались, а возможно, их вообще не было.

Эдду замутило. Но женщина — кажется, это действительно была женщина, — захватившая её тело, только улыбнулась. И Эдда с ужасом и отвращением ощутила то, что чувствовала незнакомка. Страсть. Вожделение.

— Ты такой красивый.

И их губы встретились.

Эдда завопила, но её, конечно, никто не слышал.

***

Джей пришёл в себя и тут же услышал голоса.

— Это мой подарок тебе, — сказал Алистер так нежно, что Джею стало неловко.

— Я подумаю, как его применить. А сейчас хочу на воздух, и ещё мне нужна выпивка.

Голос принадлежал Эдде, но интонация… Эдда никогда не говорила так властно, будто весь мир лежит у её ног. Что Алистер сделал с ней? Джей осторожно приоткрыл правый глаз — помещение было залито светом. Алистер и Эдда стояли всё у того же стола — точнее Эдда стояла, а Алистер сидел перед ней на коленях, прижавшись лицом к тёмно-зелёной юбке. В его позе чувствовалось не только преклонение, но и жадность. Алчность. Точно он хотел объять её всю, забрать себе и спрятать, однако не смел.

— Этот парень очнулся, — вдруг сказала Эдда и показала на Джея пальцем — движение вышло царственным и элегантным. — Кто он?

Джей вздрогнул, сердце прошило холодом. Не она. Не Эдда. Кто-то похитил её лицо, её тело. Но кто?

Он поднялся, понимая, что дальше изображать потерю сознания нет смысла. Алистер, вопреки ожиданиям Джея, не поспешил подняться с колен. Он, кажется, хорошо чувствовал себя в этой позе.

— Та девушка, в тело которой ты вошла, согласилась на это, потому что я помог ей спасти его… — Алистер кивнул на Джея, и тот снова содрогнулся. Глаза мага отливали красным — ни зрачка, ни белка. Джей был не робкого десятка — в конце концов, он не один год служил в полиции, но такое видел впервые. Алистер выглядел очень жутко, особенно когда улыбался.

— Не пугайся, красавчик, — хихикнул Алистер, явно посчитав реакцию Джея забавной. — Лучше позволь мне представить тебе мою возлюбленную, — он поцеловал пальцы Эдды и выговорил с придыханием. — Хелену. Анда-Хелену.

Ещё секунду назад Джей собирался схватить мага за шкирку и трясти, пока тот не объяснит, что случилось с Эддой. Но сейчас… он смотрел на девушку, в которую был влюблён, на Алистера у её ног, и медленно сходил с ума.

«Анда-Хелена?! Это должно быть розыгрыш. Безумие. Больная фантазия чокнувшегося мага».

— Кажется, он тебе не верит, любимый, — усмехнулась Эдда… Анда-Хелена? Джей с трудом удержался от того, чтобы потрясти головой или закричать. Определённо это самый безумный день в его жизни: сначала он внезапно оказался здесь с Эддой, хотя ещё секунду назад находился в кабинете у Стоун, а потом…

Эдда сделала шаг вперёд, вырвавшись из объятий Алистера, и подала Джею руку:

— Анда-Хелена, первая дочь Времени или, как чаще говорят, Первая избранная.

— Эдда… — выговорил Джей. — Что с Эддой?

Анда-Хелена — или какой-то безумный дух, вселившийся в Эдду и притворившийся легендарной андой, — нахмурилась:

— Зачем она тебе, милый?

Алистер недовольно заворчал и наконец поднялся с колен. Он тут же положил руку ей на плечо.

— Ты не можешь так поступить с Эддой, — обратился Джей к Алистеру. — Признавайся, ты убил её?

Анда-Хелена фыркнула:

— Фи, сразу видно, что пустой. Если убить душу человека, когда забираешь его тело, то тело сгорит быстрее. А оно мне очень нужно.

— Так она внутри… Вы там вдвоём? — Джей смотрел на Анда-Хелену в ужасе. Его переполняло отвращение к ней, к Алистеру, в первую очередь — к себе. Он действительно был пустым, неспособным противостоять даже одному магу вроде Алистера (потрясти его он, конечно, мог, как и собирался, но продлилось бы это недолго), а если перед ним действительно Анда-Хелена… Джей всё ещё отказывался верить в подобное.

Анда-Хелена умерла больше тысячи лет назад! Джей всегда полагал, что её, как и Нестуса, вовсе не существовало. Просто люди находили утешение в сказках, в поклонении Анда-Хелене, другим андам и Времени.

— Она здесь, — Анда-Хелена легко коснулась пальцами своей головы. — Или здесь.

Её рука легла на левую сторону груди.

— Не ищи её и не жди.

— Что ты такое говоришь? — Джей снова двинулся к Алистеру, ощущая, как бессильный гнев растекается по телу. — Как ты мог обмануть её?!

Алистер хохотнул и театрально развёл руками:

— Не кричи так, славный мой. Я не обманывал её, ведь ты жив. Я мог бы вовсе не помогать тебе, оставив в коробочке, мог бы сейчас убить тебя. Вот что было бы нечестно.

— Да пошёл ты.

Анда-Хелена надула губы в несвойственной Эдде манере. Джей всё вглядывался в её лицо и сходил с ума от несоответствия жестов привычной внешности. Это была Эдда. Его Эдда. И одновременно не она.

— Не будь таким грубым. Лучше ступай во дворец и передай моё сообщение.

Неожиданное заявление. Джей напрягся.

— Я хочу эту страну. Пусть король, кто бы он ни был, слезет со своего трона и вручит мне корону, тогда никто не пострадает, — продолжила Анда-Хелена, на лице которой было написано ожесточение.

Видимо, в глазах Джея отразилось то, что он считал это послание абсолютным сумасшествием.

«Какого Нестуса эта ведьма говорит? И почему она забралась именно в тело Эдды? Так бы я мог перерезать ей горло и дело с концом», — подумал Джей ощущая, как рвутся в бой его кинжалы.

— Не кривись, красавчик, — Анда-Хелена сделала шаг вперёд, а потом обвела указательным пальцем подбородок Джея. Он дёрнулся, вспоминая, как его лица касалась Эдда. С нежностью. С трепетом.

— Передай послание, — сказал Алистер. — Иначе невинные люди пострадают.

При слове «невинные» на его лице возникла гадкая улыбочка. Определённо, Алистер не верил, что такие люди вообще существуют. Подлец. Гад.

«Зачем я только привёл Эдду к нему тогда? Идиот!»

Но выбора не было. Только кивнуть и пообещать, что передаст послание. Джей не мог сейчас помочь Эдде, пусть и хотел этого больше всего на свете. Возможно, королева знает, что делать.

«Хотя она совсем девочка — чуть старше Эдды, если мне не изменяет память. Возможно, не она, а кто-то из её советников. Придворных магов крови, представительниц Ордена. Орден…»

Впервые за прошедшее с пробуждения время Джей ясно вспомнил всё случившееся тогда. Вспомнил, какую роль играл Орден в похищении девушек.

«Эта стерва Стоун. Что с ней стало?»

Но не спрашивать же об этом у Алистера или у самопровозглашённой Анда-Хелены. Джей помотал головой. Ему придётся самостоятельно выяснить всё о Стоун, о том, чем кончилось их дело. Что случилось с подругой Эдды — Триш?

И ему пришлось заверить этих взбудораженных маньяков, что он передаст сообщение королеве.

— Королеве? — заинтересованно переспросила Анда-Хелена. — Так, я буду не первой женщиной на престоле… Обидно.

Что за нелепость. Джей едва не расхохотался от её детского тона.

«Эдда, Эдда! Видишь ли ты меня? Знаешь ли, что я рядом?»

Он ничего не успел. Не успел сказать ей.

И Джей ушёл, ощущая себя безумцем. У него были сотни вопросов и не одного ответа. А ещё он потерял её. Осознание придавливало к земле и разрывало сердце. Он пересёк пару улиц, направляясь к полицейскому участку. Хорошо, что он во Втором круге. Требовалось попасть во дворец. Помочь Эдде.

«Скажут тоже: передай королеве! Будто к королеве пускают каждого встречного», — ругался про себя Джей, иногда кидая взгляд на хмурое, готовое разразиться снегопадом небо. Он замерзал, но это было неважно.

Только спасение Эдды — Джей вздохнул, пытаясь привести мысли в порядок, — спасение столицы. И возможно, всей страны.

Глава шестая. «Анда-Хелена»

Десятый завет. Не подобает когда-либо корпусам Ордена Времени воевать друг с другом. Мы сильны, пока мы едины.

«Заветы Ордена Времени, составленные Анда-Ксенией и одобренные Анда-Марией, Анда-Полиной и Анда-Майей».

Собрание обещало быть очень значимым. Изначально Монику не пригласили, но она всё-таки напросилась с Эмилем и Ванессой. Сейчас все они, а также главы Ордена Времени и несколько министров находились в малом зале переговоров — светлом, как и большинство помещений дворца.

Скрипнула дверь, послышались тихие, но уверенные шаги.

— Начальник полиции давно не появлялся, — заметила шёпотом Ванесса, сидевшая по правую руку от Моники. — И какой-то парень с ним. О, верголец… Симпатичный.

Мон обернулась к двери и увидела, что в комнату зашли двое в полицейских куртках — высокий старик, возглавлявший полицию Анда-Хелены, и молодой мужчина среднего роста — смуглая кожа и тёмно-серые глаза действительно выдавали в нём вергольца.

— Из-за сообщения, которое принёс этот верголец, мы все тут и собрались, — тихо сказал Эмиль, услышав реплику Ванессы.

Моника бросила ещё один задумчивый взгляд на двоих полицейских, которые заняли места за большим овальным столом. В глазах младшего из них затаилась печаль. До собрания Эмиль сказал, что есть важное сообщение и что Аяна хочет выслушать все подробности в присутствии доверенных лиц. Это интриговало и беспокоило одновременно.

От того пленного мага — Джозефа — больше ничего не удалось добиться. Королева велела прекратить допрашивать его, но пристально за ним следить. Стоун и её приспешников так и не поймали. Облавы на проповедников продолжались, но не приносили результата. Никто из них не называл имени своего главы. К тому же новые проповедники появлялись в Анда-Хелене быстрее, чем грибы после дождя в окрестностях Анда-Марии. А ещё их верные люди до сих пор не нашли Ланса и Сабрину. Ванесса называла это выдающейся полосой неудач. Моника же изнывала от бездействия. Будь её воля, она давно бы отправилась на миссию. На любую — главное, чтобы отвлекла от мыслей о Льве, который наверняка уже давно мёртв.

Скрип, раздавшийся за спиной Моники, подсказал, что дверь снова открылась. На этот раз в комнату вошла королева Аяна с будущим супругом. Собравшиеся поднялись со стульев, приветствуя их.

— Добрый день, — королева подошла к своему резному стулу, стоявшему во главе стола. Слуги тут же пододвинули его так, чтобы ей было удобно сесть. — У нас сегодня нет времени на церемонии. Наши полицейские принесли мне важную весть. Я бы сказала, — Аяна обвела присутствующих взглядом, её зелёные глаза блеснули. — Что это самая невероятная весть, которую я когда-либо слышала.

Она кивнула в сторону полицейских, и старший из них встал и поклонился:

— Ваше величество, разрешите ли вы говорить моему подчинённому Джею Гансье?

«Джей?» — Моника вспомнила рассказы Эдды о полицейском, который сначала казался ей бестолковым лентяем, а затем приятно удивил. Мог ли это быть он? К сожалению, имя Джей — слишком распространённое, так что утверждать наверняка Моника не могла.

«Но если это он, то Эдда работала с настоящим красавчиком».

Мысли об Эдде, приправленные чувством вины — слишком давно Моника не пыталась связаться с ней, — были прерваны разрешением Аяны. Она велела Джею говорить.

— Приветствую всех присутствующих, — голос Джея оказался не грубым, но и не тонким, в нём слышалась приятная хрипотца. — То, что я сейчас скажу, может показаться вам безумием, выдумкой или, — он посмотрел на Первую жрицу, чья осанка поражала прямотой. — Святотатством. Анда-Хелена воскресла. Я её видел. Она передала королеве сообщение…

«Анда-Хелену?! Он, что — спятил?»

В зале повисла мёртвая тишина — напряжённая, будто колющая.

— Сообщение о том, что ей нужен трон Ренгота. Анда-Хелена предложила королеве отдать престол добровольно.

Мон охнула. Тишина треснула и осыпалась осколками из потрясённых вздохов, негодующих вскриков, возмущённых возгласов.

— Это возмутительно, — сказала Первая жрица. — То, что вы говорите… Анда-Хелена воскресла? Зачем вы повторяете здесь бредни проповедников?

Директриса Хонс энергично кивнула головой:

— И выбрать такой момент, когда репутация Ордена подмочена из-за безумной Стоун.

— Ваше величество…

— Ваше величество!

Обстановка накалилась. Казалось, все эти почтенные дамы и господа готовы броситься на Джея и перегрызть ему глотку. Сама Моника… ощущала себя так, точно всё это просто дурной сон. Кошмар, вызванный полосой неудач и длительным ничего неделанием.

Аяна подняла правую руку, призывая присутствующих к порядку.

— У нас есть хороший способ проверить слова господина Гансье. Кто из присутствующих поможет нам просмотреть его воспоминания?

Главы Ордена переглянулись между собой. Все они казались взволнованными, кроме руководительницы врачевательниц. Она сдержанно улыбалась, точно ждала, когда разрешится досадное неразумение, посмевшее потревожить людей вокруг неё, но не задевшее её чувств.

— Давайте я, — вызвалась директриса Хонс.

Она закрыла глаза, немного вытянула руки вперёд… Моника хорошо знала механику этой манипуляции, хотя вряд ли бы смогла её провести. Здесь требуется действовать тонко и обладать большой силой, которая поможет претворить желание в реальность благодаря связи со Временем.

Директриса не зря занимала свой пост. Вскоре над столом показались проекции — мужчина и женщина. И в женщине Моника узнала… она зажала себе рот, чтобы подавить возглас узнавания. Эдда!

Но то, как она говорила, как двигалась… Мон смотрела на фигуры словно заворожённая. Это была Эдда и не Эдда. Монику пробрал озноб.

— Неужели правда… — тихо сказала Ванесса рядом. Мон совершенно забыла о её существовании. Её волновала только Эдда.

«И что за странный мужчина рядом с ней? Как они его называют? Алистер?»

Когда воспоминание завершилось, зал снова сковала тишина. Глядя на бледные лица присутствующих, Моника раз за разом прокручивала в голове увиденное. Что они сделали с Эддой? Как же так… Она прикусила губу, чтобы не расплакаться, и поймала на себе взгляд Эмиля. Он тоже был потрясён. Его лоб прорезали три глубокие морщины.

— Я знаю эту девушку, — наконец сказала Хонс. — Эдда Гартман — воспитанница Ордена. Она сбежала из замка.

— Да, — подтвердил Джей тихо. — Это Эдда. Точнее — тело Эдды.

— И вы действительно верите в воскрешение Анда-Хелены? — спросил тонким неприятным голоском один из министров. — Это ведь может быть розыгрыш… или сама Эдда пытается…

— Что? Захватить власть? — вспылил Джей. — Вам не кажется, что это куда более абсурдное предположение.

— Гансье! Сбавь тон, — одёрнул своего подчинённого начальник полиции.

Моника решила вмешаться.

— Хотя лицо и тело действительно принадлежат Эдде, тон, манера двигаться — всё совсем другое. Я точно знаю. Мы с Эддой подруги.

Внимание всех присутствующих тут же переключилось на Мон. Именно такого эффекта она опасалась.

Аяна кивнула, подтверждая, что считает сказанное Моникой важным. Потом она повернулась к главам Ордена:

— Вы верите в воскрешение Анда-Хелены? Есть ли предсказания на этот счёт? Начните, пожалуйста, вы, Первая жрица.

Хрупкая седая женщина встала и обвела взглядом присутствующих:

— Нет, ни одного текста, предсказывающего воскрешение Анда-Хелены. Напомню, что, согласно известной нам истории, Анда-Хелена родилась в небольшой деревушке в Ренготе, которая сейчас носит её имя. Отец Анда-Хелены был очень жесток с ней и её маленьким братом. Именно в момент очередного избиения Анда-Хелена обнаружила свой дар — связь со Временем. Она стала Первой избранной, вознаграждённой за терпение, чистоту помыслов и другие добродетели. Анда-Хелена сбежала вместе с братом и нашла двенадцать последовательниц, самыми верными из которых были Анда-Полина, Анда-Мария, Анда-Ксения и Анда-Майя. Все вместе они помогали девочкам из разных стран открыть свой дар, расширяли и укрепляли свою связь со Временем. Но отец Анда-Хелены оказался злобным колдуном, который завидовал дочери и ненавидел её. Во время великой битвы он угрожал её брату и последовательницам. Чтобы спасти их, Анда-Хелена пожертвовала собой. Она исчезла вместе с отцом, слившись с Временным потоком.

Речь Первой жрицы звучала напевно и почти погрузила Монику в транс. Она знала эту историю об Анда-Хелене наизусть, так же, как и предания о её жизни с последовательницами. Эдленхалле жил этими историями. И действительно ни в одной из них не говорилось о возможности воскрешения Первой избранной.

— Я не верю в то, что Анда-Хелена воскресла. Это невозможно, но — она выдержала паузу, будто только сейчас полностью определилась со своим мнением. — Я не исключаю возможности того, что какой-нибудь злобный демон, созданный одним из магов крови, подчиняясь воле хозяина, мог захватить тело этой несчастной девочки Эдды и выдать себя за Анда-Хелену.

Аяна поблагодарила Первую жрицу и попросила высказаться главу воительниц Эрминаль. Красивая женщина лет сорока, облачённая в фиолетово-золотистые одежды, встала и иронично улыбнулась:

— Спасибо нашей уважаемой Первой жрице за экскурс в историю, но я не понимаю, почему она так отрицает возможность воскрешения Анда-Хелены, — воительница коснулась своих коротких, стриженных под мальчика, красных волос. — Если о чём-то не говорится в священных текстах, это ещё не значит, что оно вовсе невозможно.

— Так, вы верите в то, что Анда-Хелена воскресла, Эрминаль? — спросила Аяна.

— Да.

— И что же? Предлагаете мне отдать ей трон?

Ещё одна колкая улыбка скользнула по губам Эрминаль:

— Ваше величество, еслибы первая воительница Анда-Мария сейчас воскресла и потребовала у меня отдать моё место, я ни за чтобы этого не сделала. Таков мой ответ.

Раздалось несколько потрясённых вздохов. Моника же поняла, почему Эрминаль всегда называли самой дерзкой из глав Ордена. Самой бесстрашной.

Главная наставница Хонс, напротив, поддержала Первую жрицу: «Быть не может, чтобы Анда-Хелена воскресла! Да и эта Гартман… она вполне могла бы придумать такую проказу» (Мон видела, как напрягся Джей, услышав такое обвинение).

Лина Атье, главная врачевательница, по лицу которой невозможно было угадать возраст, высказалась так:

— Хочу напомнить всем присутствующим и особенно моим уважаемым сёстрам о том, что однажды Анда-Майя по случайности устроила пожар в большой библиотеке Эдленхалле, — голос Лины звучал мелодично, почти нежно, точно её умиляла эта небольшая слабость первой врачевательницы. — Среди сгоревших бумаг могли быть и те, в которых предсказывалось возвращение Анда-Хелены. Во всяком случае я бы не стала отрицать такую возможность. Но… меня пугает её тон, её требование. Ваше величество, мы, — она посмотрела на Первую жрицу, Эрминаль и Луизу Хонс. — Должны встретиться с женщиной, которая называет себя Анда-Хеленой и всё выяснить.

Аяна благодарно улыбнулась:

— Я и сама хотела это предложить.

— Мы всё сделаем, — сказала Первая жрица.

Четыре главы Ордена всегда напоминали Монике времена года. Холодная, облачённая в белое седовласая Первая жрица; спокойная, вызывающая доверие Лина Атье, волосы которой были каштановыми, а глаза — голубыми; полная неукротимой энергии главная воительница Эрминаль и директриса Хонс, всегда казавшаяся чем-то встревоженной. Зима. Весна. Лето. Осень. Моника поделилась своей теорией с Майей после очередного праздника в замке, на котором по традиции были все главы Ордена.

Сейчас они хотели выступить единым фронтом. Интересно, что из этого выйдет. Удастся ли им спасти Эдду? Мон сжала пальцы правой руки левой, ощущая потребность укрыться. Спрятаться от жестокого мира, подкидывавшего всё новые сложные загадки и не дававшего ответов. Она приехала во дворец, чтобы спастись от мыслей обо Льве и в результате фактически стала свидетельницей его смерти.

Лев. Триш. Неужели и Эдду ждёт та же участь?

Моника думала об этом до конца собрания, почти не вслушиваясь в сказанное. Всё самое важное уже было произнесено. Она видела только, как бьётся жилка на виске королевы Аяны. Боялась ли та потерять свой трон?

***

После собрания Моника сразу подошла к Джею — выцепила его у выхода из зала.

— Простите…

Тот обернулся:

— Что такое?

— Мы могли бы поговорить?

На лице Джея отразилось понимание:

— Вы подруга Эдды, верно?

Моника кивнула, и они вышли из зала вместе. Остановились в коридоре — у окна. При близком рассмотрении лицо Джея выдавало усталость. Глаза его отливали краснотой, щёки покрывала неаккуратная чёрная щетина.

— Я Моника Фрейзель, — представилась Мон. — Возможно, Эдда упоминала обо мне.

— Мы были очень заняты поисками Триш и о многом не поговорили, — в голосе Джея читалось сожаление.

— Она рассказывала мне о расследовании, — поспешила сказать Мон. — Но потом… после сообщения о похоронах Триш Эдда исчезла. Мне следовало связаться с ней, однако, — Моника сглотнула. — Я не очень хороша в этом. Да и… в общем я оказалась плохой подругой.

— Не вините себя.

Шаблонная, ничего не значащая фраза. От неё Мон только стало хуже. Впрочем, чего она хотела от этого полицейского, которого с Эддой явно связывало нечто большее, чем просто расследование? Сочувствия?

— Как Эдда попала к этому магу Алистеру?

Джей нахмурился:

— Я ведь только что рассказывал об этом на общем собрании.

— Новости слишком потрясли меня. Я всё прослушала, углубившись в свои мысли, — призналась Мон, не найдя в себе сил посмотреть ему в глаза. Сквозь ткань платья её левой ноги касался большой мясистый лист растения, цветущего в огромной кадке. Моника постаралась сосредоточиться на этом странном ощущении, чтобы отгородиться от чувства вины и собственной беспомощности.

Джей, видимо, заметил, насколько ей неловко. В его голосе больше не было осуждения и недовольства. Он рассказал о своей ране («Эдда наверняка консультировалась с Майей, но та ничего мне не сказала!» — возмущённо подумала Моника), о решении Эдды пойти к Алистеру.

— За последние дни я восполнил многие пробелы, но могу лишь догадываться насчёт того, чем Эдда столько времени занималась под началом Алистера. Скорее всего, речь шла о составлении заклинания. Возможно, она укрепляла свою силу.

Он произнёс это тоном: «Чем вы там орденки вообще занимаетесь». Мон не стала объяснять, что служительницы не используют заклинания. Ни к чему это.

— Похоже на то.

Больше говорить им было не о чем, но Мон не хотела вот так отпускать человека, который заботился об Эдде. Который, может, даже любил её.

«Нет. Я не буду сейчас думать обо Льве. Он не любил меня. И он мёртв».

— Мы спасём Эдду, — наконец сказала Моника. — Обязательно спасём.

Джей молчал чуть дольше, чем требовали приличия. Когда он всё-таки ответил, голос его звучал тяжело, точно крупные капли дождя били по крыше:

— Королева Аяна пообещала мне то же самое. Но я прожил слишком долго, чтобы верить королям.

Моника внимательно посмотрела на собеседника, пытаясь определить его возраст. Не такой уж он и старый. Возможно, ему лет тридцать.

— Королева очень хорошая, — заверила Джея Моника и, поддавшись порыву, протянула к нему руку, сжала грубую ладонь. — Всё обязательно будет хорошо. Я…

Она едва не сказала «буду молиться». Учитывая все обстоятельства, это явно не то, что стоит делать.

Джей благодарно кивнул ей напоследок и удалился. Его явно преследовали тяжёлые мысли и воспоминания, исполненные тоски. Мон могла это понять. Когда смерть так тесно вплелась в её будни? Когда каждый новый день стал нести с собой новую опасность?

И, шагая по коридорам дворца в поисках Майи, Моника ясно вспомнила ту ночь, в которую её попросил о помощи красивый юноша с длинными золотистыми волосами. Возможно, она уже тогда отдала ему своё сердце.

«А он забрал это сердце в могилу», — мрачно подумала Моника. Тревога за Эдду, потрясение от возможного возвращения Анда-Хелены, тоска по Льву… как мне выдержать всё это?

***

Эдда многое знала об Анда-Хелене. О том, как она противостояла жестокому отцу. О том, как собрала двенадцать последовательниц. О её доброте. Чистоте помыслов. Верности слову. Великой силе.

Кажется, правдой было только последнее. Анда-Хелена действительно оказалась сильной. Эдда с изумлением наблюдала за теми вещами, которая та делала, используя руки Эдды. Анда-Хелена сливалась со Временем полностью, пропускала его поток через себя, разрывала, играла с ним, как ей было угодно.

Пока, правда, Анда-Хелена всё больше забавлялась. Она лишь несколько раз прогулялась вместе с Алистером по окрестностям. В основном же проводила время в лавке и многочисленных комнатах за ней. «Я жду ответа королевы», — говорила она магу. Связь Анда-Хелены с Алистером… пожалуй, она пока была хуже всего. Словно в кошмаре, где ты не можешь двигаться и говорить, Эдда наблюдала, как маг ласкает её тело, как впивается в губы поцелуем. Эдду мутило. Хотелось закрыть глаза. Сбежать. Но она не могла.

Иногда Анда-Хелена обращала внимание на её реакции и смеялась мысленно: «Ты такая скромница! Как это забавно».

Эдда ненавидела её, но не могла отвести взгляда. Эдду окружали мысли Анда-Хелены, её воспоминания и желания. «Нужно знать своего врага». Кажется, так говорят умные люди? У Эдды не было другого выбора, кроме узнавания и погружения. И она окуналась в тёмные воды мыслей Анда-Хелены снова и снова, захлёбывалась её воспоминаниями. Только так Эдде удавалось отвлечься от происходящего в реальности. Сомнительная альтернатива. И почему-то именно в моменты «любви» Алистера с Андой-Хеленой её воспоминания становились недоступны, точно эта древняя ведьма делала подобное нарочно. Возможно, она была из тех извращенцев, которые любят, когда за ними подглядывают?

К счастью, сейчас Эдда могла немного отвлечься.


«Маленькие пухлые ручки, принадлежащие, вероятно, девочке лет пяти-шести, ловко складывали одуванчики в венок. Жёлтые цветы красили пальцы. Девочка рассмеялась, заметив это, а потом обернулась и крикнула: "Мама-мама! Смотри, как у меня получается!" И стоявшая неподалёку женщина с мощной каштановой косой, державшая на руках ребёнка, ответила: "Как красиво, Хелена". А потом закашлялась так, точно из неё высыпались частички души».


«На полу лежали осколки — фарфор, стекло. Мужчина со свирепыми чёрными глазами мерил комнату шагами. Он злился. "Как ты это сделала?" И девичий голос, тонкий, надломленный, ответил тихо: "Не знаю. Я просто разозлилась, и оно само…" Мужчина выругался, а потом стал кричать. Она же смотрела на свои руки — узкие ладони девочки-подростка — и пыталась понять, как это произошло. Как?! "Я запру тебя, — сказал мужчина. — Ты опасна и должна оставаться в своей комнате". Она плакала. Плакала и ненавидела его».


«— Наслаждаешься? — мысленно поинтересовалась Анда-Хелена у Эдды. Она сидела в комнате, которую делила с Алистером, и пила принесённый им чай.

— Развлекаюсь, как могу, — мрачно ответила Эдда. — Ты ведь не собираешься вернуть моё тело?

— Да я не против, — Анда-Хелена пригубила чай и потянулась за розовым пирожным. — И, конечно, не собираюсь. Что за глупые вопросы. Алистеру пришлось потрудиться ради этого тела.

— Звучит кошмарно.

— Зато правда».

— Хелена! — крик Алистера оборвал их разговор. Через несколько секунд он появился в комнате. На Алистере был один из его чёрно-красных плащей, волосы, заплетённые в десяток косичек, придавали ему комичный вид.

«— Почему это "комичный"? — возмутилась Анда-Хелена, услышав мысли Эдды. — Я потратила много времени, чтобы заплести их.

— Могла бы воспользоваться силой.

— И как мне тогда развлекаться?».

— Снова общаетесь? — понял Алистер. Его красные глаза, которые он больше не прятал, блеснули. — Надеюсь, эта девчонка не сильно тебя утомляет.

Анда-Хелена сделала неопределённый жест рукой:

— Всё в порядке. С её душой тело прослужит дольше. К тому же она довольно безвредная. Разве что, — она поставила чашку на стол, поманила Алистера пальцем к себе, а когда он оказался рядом, стала трогать его косички. — Лишена чувства вкуса.

— Ты делаешь Алистеру так хорошо, дорогая, — обернувшись, он попытался поцеловать кончики пальцев Анда-Хелены, но потерпел неудачу.

— Почему ты так звал меня?

— А, точно, — Алистер ухмыльнулся и издал странный звук — что-то среднее между смешком и вздохом. Затем он продолжил. — К нам пришли гостьи. Хотят тебя увидеть.

— Гостьи?

— Нынешние главы Ордена.

Эдда ощутила резкую боль: Анда-Хелена потянулась к её воспоминаниям об Ордене, о жизни в Эдленхалле и безжалостно их пролистала. А ведь действительно Орден создавали уже после смерти Первой избранной.

— Я встречусь с ними, — и поддев пальцем, подбородок Алистера, она запечатлела на его тонких губах поцелуй.

«— Когда я верну своё тело, то буду отмывать его несколько суток подряд.

— Ты никогда не вернёшь его, я ведь уже сказала, — отрезала Анда-Хелена.

— Ты не должна была этого слышать».

Анда-Хелена только хмыкнула и направилась вслед за Алистером, который спешил проводить её к гостям. Они оказались в том самом зале, где всё случилось. Мысли о Джее наполнили сердце Эдды горечью. Так странно: тело не принадлежало ей, но сердце всё ещё могло болеть. Тосковать. Разрываться.

Не обращая внимания на женщин, стоявших в зале, Анда-Хелена подошла к трону, созданному для неё Алистером. В помещении, в котором маг подарил своей возлюбленной тело Эдды, больше не было стола. Только вырезанный из стекла трон, спинку которого украшали песочные часы. Зал слабо освещался, но свечей Эдда так и не увидела.

Главы Ордена стояли перед Анда-Хеленой. Первая жрица явно хотела казаться спокойной, но взгляд её выцветших от старости глаз был напряжённым. Глава воительниц скрестила руки на груди, точно собиралась обороняться. Директриса Хонс смотрела на Анда-Хелену с подозрением (возможно, думала, что это Эдда её разыгрывает?). Главная врачевательница склонила голову набок и выглядела задумчивой. Её серые одежды — длинные плащ и платье — выглядели слишком грубо и просто на фоне нарядов названных сестёр.

— Вы пришли поприветствовать меня? — спросила Анда-Хелена, устроившись на троне поудобнее. Эдда не понимала, как такое вообще возможно — это было самое неприятное седалище, которое она когда-либо видела и ощущала.

— Нам сказали, что вы воскресшая Анда-Хелена, — заговорила Первая жрица.

Анда-Хелена изящно подняла вверх указательный палец, по её губам скользнула надменная улыбка:

— Фи, где ваши манеры? Разве не должны вы сначала представиться, а потом уже обращаться ко мне с просьбой.

Слово «просьба» она выделила особо.

— Я Первая жрица, — представилась её собеседница.

— И это ваше имя?

Жрица кинула на Анда-Хелену недоумённый взгляд:

— У жриц нет имён. Мы отказываемся от них, когда посвящаем нашу жизнь сохранению веры в… — она осеклась, явно чувствуя себя неловко. — Имя есть только у вечной жрицы — Анда-Полины.

— Полина, — задумчиво повторила Анда-Хелена. — Да, она не хотела бы лишаться своего имени. Она его любила.

По лицу Первой жрицы прошла тень. Возможно, эта ситуация была самой непростой из тех, в которых она оказывалась за десятилетия своей жизни.

— А вы? — Анда-Хелена обратилась к остальным пришедшим. — Вы тоже отказались от своих имён?

И остальные главы Ордена ответили, что не расставались со своими именами. Только у Эрминаль не было фамилии по её личной инициативе:

— Так лаконичнее и ярче, верно?

Анда-Хелене понравился такой ответ:

— Пожалуй. Я вижу ты куда более дерзкая, чем Мария.

Она говорила о своих легендарных последовательницах так просто. В этот момент Эдда даже забыла о том, как сильно ненавидела гадину, захватившую её тело. В голосе Анда-Хелены звучали искренность и тепло, когда речь заходила о её подругах. Она сказала главе врачевательниц, что та напоминает ей Майю, а директрисе Хонс заметила: «Ксения всегда умела управлять людьми и глубоко разбиралась в интересовавших её вопросах. Наверное, поэтому она и создала школу. У вас те же способности?»

«Школа». Забавно, что Анда-Хелена называла Эдленхалле так же, как Джей. Наверняка именно ему они обязаны визитом всех глав Ордена.

— Теперь, когда мы немного познакомились, отвечу на ваши незаданные вопросы. Вы хотите узнать, почему и как я воскресла спустя тысячу лет. Вам беспокоит то, что о моём воскрешении не предупреждали известные вам легенды. И наверное, вы спрашиваете себя, зачем Первой избранной понадобился трон Ренгота… Верно?

Первая жрица кивнула. Остальные ответили Анда-Хелене красноречивыми взглядами. Та театрально зевнула.

— Не люблю долго говорить, но что поделать… Воскреснуть мне помог мой любимый — Алистер, — она жестом указала на мага, который стоял у входа в зал.

Директриса, не сдержавшись, ахнула. Эдда её понимала — наверное, в первый раз в жизни. Анда-Хелена нарушает третий завет: у неё есть возлюбленный. Это шокировало, а ведь Хонс даже не пришлось стать свидетельницей их секса. Эдду передёрнуло.

— Силой своей невероятной любви он смог вытянуть мою душу из потока Времени. Он же подарил мне это тело.

— Эдда Гартман, — сказала Хонс голосом, лишённым эмоций.

— Верно, — Анда-Хелена коснулась головы пальцами. — Она здесь. Моя душа имеет слишком большую связь со Временем, не каждое тело могло это выдержать. Но с Эддой всё получилось.

— Почему? — полюбопытствовала Эрминаль.

И хотя Эдду тоже волновал этот вопрос, её также разрывало от отвращения. Неужели никто из глав Ордена не возмутится? Не скажет, что забирать чужое тело — ненормально. Но они молчали потрясённые.

— Она моя кровная родственница.

«— Что?! Как такое может быть? — ошарашенно спросила Эдда.

— Легко».

— Что там ещё? — спросила Анда-Хелена вслух, отмахнувшись от Эдды, как от назойливой мухи. — Легенды? К сожалению, мои верные подруги считали смерть и воссоединение с потоком Времени конечной точкой. Им не хватало воображения.

Главы Ордена молчали, изредка переглядываясь.

— И трон, — продолжила Анда-Хелена. — Если бы Нестус не убил меня…

— Нестус?!

— Нестус?

Голоса женщин прозвучали почти слитно. Эдда принялась перебирать все известные ей легенды. Ни в одной из них не говорилось о смерти Анда-Хелены от руки Нестуса.

«— Разве ты ни пожертвовала собой, чтобы спасти своих последовательниц и брата от вашего жестокого отца?

— Кхм… мне нравится такая версия».

Анда-Хелена сочувственно улыбнулась, хотя Эдда знала — та не испытывала ничего подобного.

— Мои подруги решили не раскрывать вам правду. Наверное, считали её некрасивой.

— Или же ты не Анда-Хелена, — вдруг сказала Первая жрица. В её глазах всё ещё читалась напряжённость. — Ты злой дух. Демон, который по воле этого мага захватил власть над телом несчастной девочки и пытается нас одурачить.

— Ах, так! — и Анда-Хелена протянула руки вперёд. Время откликнулось мгновенно: казалось, его сила теперь бежала по её венам вместо крови. По венам Эдды.

Анда-Хелена выбросила руки вперёд и тут же десятки зелёных пут, возникших из воздуха, обвили каждую из её гостий, сдавили их горла. Те пытались сопротивляться. Эдда видела, какой рассерженной выглядит Первая жрица, как нервничает Хонс, как пытается оставаться спокойной главная врачевательница, и какой азарт появился в глазах главной воительницы. Они звали Время, но — Эдда чувствовала это — оно текло к ним слабыми ручейками, почти полностью подчинённое воле Анда-Хелены.

Услышав хрипы, Анда-Хелена ослабила хватку пут.

— Всё ещё не верите, что я Первая Избранная?

Она выделила последние два слова и неестественно хохотнула.

— Моя связь со Временем очень крепка. Сильнее, чем у всех вас вместе взятых, — её голос звучал холодно и грозно. — И я хочу себе этот город, названный моим именем. Хочу трон. Вы или присоединяетесь ко мне, или будете убиты.

Зелёные путы растворились. Анда-Хелена выжидающе оглядела пришедших.

Хонс первой упала на колени. Пожилая директриса определённо хотела жить. Избегая взглядов своих сестёр, она прошептала:

— Я готова служить вам, Первая Избранная.

— Хорошо. Кто ещё?

— Я.

Вот этого Эдда не ожидала. Глава воительниц красноволосая Эрминаль не стала падать на колени, но склонила голову.

— Сила — самое важное в этой жизни, — сказала она. — Я признаю вашу.

Анда-Хелена кивнула:

— Мне по нраву твой образ мыслей, Эрминаль.

Эдда чувствовала, как Анда-Хелена хотела полного триумфа. Но этого не свершилось. Переглянувшись, Первая жрица и глава врачевательниц растворились в воздухе.

Анда-Хелена хмыкнула:

— Что же. Пусть убираются прочь. Мерзавки. У нас с вами будут другие союзники. У нас уже есть целая армия.

Эдда не могла выловить в её — или всё-таки своей? — голове, что именно имела в виду Анда-Хелена. Но звучало это ужасно.

Глава седьмая. «Третий круг»

Милая сестра, ты ведь понимаешь, что мы не можем принять на обучение девушку, лишённую связи со Временем. Это абсурдно и жестоко по отношению к самой девице. Объясни своим друзьям, что их просьбу нельзя выполнить.

Из письма Анда-Ксении к Анда-Алине.

«После смерти матери Лев и Амелия много пили. Вино. Пиво. Что-то крепкое с перцем и тмином.

— Мы остались совсем одни, — сказала Амелия в один из вечеров. За прошедшие годы она стала ещё толще — пироги матери сыграли в этом не последнюю роль.

Лев кивнул и налил им ещё по рюмке настойки на травах. После того как дурманящая жидкость оказалась проглочена, Амелия указала на Льва пальцем:

— Скажи честно, ты завидуешь мне?

— Что?

Лицо Амелии, со всеми имеющимися подбородками, стало напряжённым: недогадливость Льва определённо ей не понравилась.

— Мне. Завидуешь? Моему дару — связи со Временем? Тому, что тебе приходится резать себя ради очередной манипуляции и твои силы конечны, а мои… — она развела руками и едва не сшибла со стола бутылку с настойкой.

— Решила похвастаться?

Амелия будто не слышала вопроса:

— Все мне завидовали. Мать. Отец. Обе сестры, — она зло хмыкнула. — На людях говорили: "Она особенная. Наша средняя дочурка — такая молодец!" Но дома… они переехали в Анда-Хелену вслед за мной, когда меня отобрали вербовщицы, однако навестили меня всего несколько раз. И когда навещали, их глаза всегда были полны яда.

— Они были магами крови? — спросил Лев.

— Да. Все, кроме старшей сестры. Та вообще — пустая. Сколько ни резала ладони, ни учила заклинания — всё напрасно. Заклинания были ей неподвластны, и демонов она не могла создавать, хотя материала для них у сестрицы имелось в избытке — злость, ненависть, зависть.

Амелия фыркнула, но, судя по интонациям её грузного голоса, ей было не до веселья.

— Мои родители давно умерли. Сразу после этого сёстры прекратили делать вид, будто им хоть немного приятно наше общение.

Лев вспомнил о том, что слышал от самой же Амелии:

— Разве у вас в Ордене все ни сёстры друг другу?

— Это не то. Совсем не то, — Амелия тяжело покачала головой и ударила по деревянному столу рюмкой, показывая, что ей нужна ещё выпивка.

Лев налил ей и себе. Алкоголь почти не брал его. Маг крови, у которого он раньше учился и который теперь был кем-то вроде его начальника — давал Льву деньги за выполнение заказов для клиентов-пустых, — говорил, что, чем сильнее кровь у человека, тем меньше он пьянеет.

— Твоя мать… приняла меня в вашу семью. Только… она всю жизнь… была моей настоящей сестрой, — продолжала Амелия, прерывающийся голос которой подтверждал: орденки, в отличие от магов, могут напиваться вне зависимости от силы своего дара — своей связи со Временем. Можно ли считать, что хоть в чём-то магам крови повезло больше? Или скорее — наоборот?

— Но у неё тоже не было связи. И я всё думала… ещё до новой встречи с ней, с вами, — глаза Амелии, поднятые на Льва, были мутными. — Разве это честно?

Пришёл черёд Льва невесело усмехаться. Амелия была намного старше него, и что — до сих пор верила в справедливость? В честность? Уморительно. Встреча матери с Амелией была чистой удачей. Лев не обманывался на этот счёт и не приуменьшал всего, что сделала для них наставница Ордена. Но и здесь разве шла речь о справедливости или честности? Воля случая. Везение. Ничего более. Сотни беженцев из Ильтона ждала медленная смерть от голода и холода в Третьем круге Анда-Хелены, куда они проникали незаконно, подкупая стражу и теряя таким образом все и без того малочисленные сбережения. Амелия спасла мать и Льва из эгоистических соображений. На этом держится жизнь.

— Я хочу изменить порядок вещей, — сказала Амелия.

Видно, совсем напилась.

Вероятно, заметив скепсис в его взгляде, она нахмурилась:

— Молодой человек, не надо думать, что я… ик… пьяна! Ладно… ик… пьяна, но мне требовалось напиться, чтобы решить… сказать.

Лев не понимал, о чём она говорит, и был готов в любой момент помочь Амелии уйти из гостиной, в которой они выпивали, в её спальню. Амелия, конечно, тяжеловата, но в последние годы Лев тренировал не только свои магические навыки, но и тело — силы у него достаточно.

— Представляешь, как изменился бы мир, если бы связь со Временем была у всех?

Он ничего не ответил. Такое невозможно. Лишь избранным женщинам доступно подобное. У Льва по очевидным причинам никогда не было и шанса приблизиться к великой загадке.

— Больше никакой зависти. Ненависти… ик… — Амелия снова махнула рукой, её лицо покрылось красными пятнами. — Моя история с родными, думаешь… ик… она единственная в своём роде? Да я слышала сотни… ик… сотни таких историй от воспитанниц! Даже и похуже… ик.

В тот вечер, или точнее ночь, она так и не смогла внятно изложить Льву суть своего замысла. А вот на следующий день объяснила всё — уже без алкоголя, трезвым, спокойным голосом.

Амелия действительно хотела добиться справедливости. Эта мысль давно преследовала её. Трактаты в библиотеке Эдленхалле навели Амелию на заключение о том, что подобное уже приходило в голову другой женщине — Анда-Рине. Согласно смутным намёкам в записях Анда-Ксении, Анда-Рина создала клинок, способный отсекать связь со Временем от одарённой. Непонятно было, пошла ли Анда-Рина дальше этого, нашла ли способ разделить отсечённую связь между теми, кто не имел её вовсе, вернуть какую-то часть той, кого лишили связи… В любом случае Амелия принялась за поиски клинка. Она потратила на это около семи лет. Охотники за древностями, антиквары, представители семей с родословной, уходящей в века — все они не понимали истинного значения клинка. Воспринимали его как реликвию, принадлежавшую одной из анд, хоть и приближённой к Анда-Хелене, однако не входившей в великую четвёрку (Анда-Ксения, Анда-Полина, Анда-Мария, Анда-Майя). Возможно, это было к лучшему, иначе они заломили бы куда большую цену за клинок. После череды подделок в руках Амелии всё-таки оказался оригинал.

Амелия показала Льву клинок и призналась, что провела первый опыт. "Связь отделить удалось, но девушка сошла с ума", — со вздохом сказала Амелия. Кажется, участь воспитанницы беспокоила её лишь в контексте неудачного эксперимента. И поразмыслив, Лев нашёл такой подход разумным, а саму затею — стоящей.

Справедливость — вот, чего они добивались. Поиск союзников и подопытных, обустройство лабораторий и тюрем, новые эксперименты (с имеющими связь со Временем, с магами крови, с демонами и даже с пустыми) стали смыслом их жизни. Мать всегда хотела создать сильного демона и получить с его помощью все блага этого мира. Цель, подаренная Амелией, казалась Льву куда более высокой. Значимой.

Девушки плакали, когда клинок отсекал их связь со Временем. Многие сразу же седели или и вовсе умирали. Сначала Лев помнил каждую из них, но потом… потом лица стали сливаться, а голоса не запоминались вовсе.

Нельзя достичь величия без жертв.

К концу первого года они смогли скопировать отсекающий клинок, а потом создать ещё несколько. Это значительно расширяло их возможности. Удачным открытием оказались и ошейники, подавлявшие волю испытуемых.

И то, и другое изобретение держалось на магии крови. Лев разработал их вместе с Сарой и Марисой. Они же были в лаборатории, когда один из демонов, подвергшихся усилению, напал на Льва и едва не оставил его без лица.

Именно после того происшествия Мариса, бледнокожая женщина с экзотическим, раскосым разрезом глаз, покинула их и основала клуб "Час". Подписав какие-то документы, подготовленные Амелией, Мариса порвала все связи с их обществом, так и не узнав, как сильно Лев хотел её.

Эта жажда настигла Льва снова через пару лет, когда пойманная им слабенькая служительница показала ему воспоминания о своих знакомых орденках.

Длинные чёрные волосы, блестящие тёмные глаза, выразительный нос, сразу выдававший атальское происхождение девушки и придававший её лицу особый шарм. Точёная фигурка с большой грудью, которую так приятно будет держать в ладонях…

Лев сразу понял, что эта девушка должна принадлежать ему. Даже прежде чем узнал яркое, подходящее ей имя — Моника.

— Я немного поиграю с ней до того, как вовлеку в наше дело, — сказал он тогда Амелии.

Та скептически выгнула бровь:

— Моника Фрейзель? Никогда не считала её хорошенькой. И этот огромный нос… Но она довольно наивная девочка, поэтому вряд ли раскусит тебя. Риска нет. Только я бы на твоём месте сменила внешность.

Красавчик-помощник библиотекаря Адам оказался очень кстати. Точнее — кровь, которую Лев с него сцедил, чтобы варить зелье для поддержания внешности Адама.

Всё шло идеально. Они искали справедливость. Он достигал своей цели, наслаждаясь тем, как Моника очаровывается созданным им образом. Он стал для неё богом, а потом… Их сообщество правдоискателей погубила не Моника Фрейзель, но каждый раз перебирая прошедшие месяцы Лев чувствовал — что-то в истории с Моникой было неправильно. Будто предсказывало все случившиеся потом беды.

"Только желание. Только похоть", — твердил он себе.

А Моника точно смеялась над ним. Смех у неё был очень красивый».

***

Лев перебирал события прошлого и старался отгородиться от смеха Моники, так живо звучавшего в его ушах, когда Амелия позвала его:

— Лев! Нам нужно отправиться к этому чудаку Алистеру.

Амелия стояла посреди пещеры и явно пыталась бодриться. Слухи о возвращении Анда-Хелены достигли и их ушей. И если Алистер требовал явиться к нему, значит, действительно именно он воскресил её. Безумие.

— И где он нас ждёт?

— У Анда-Хелены — за Третьим кругом.

— Что?!

Вот уж нашёл место. Лев очень давно не был в Третьем круге Анда-Хелены — это место навевало исключительно отвратные воспоминания, всё пропиталось чувством беспомощности и отчаянием, — но что делать за ним? Там, кажется, только кладбища расположены.

Амелия потёрла переносицу и огрызнулась:

— Что слышал. Он требует от нас демонов. Сара уже всё подготовила, но…

Другая женщина бы сейчас сказала «у меня дурное предчувствие». Амелия не позволяла себе подобного, поэтому смачно выругалась, помянув и Анда-Хелену и Нестуса.

— Может, Анда-Хелена, если она действительно воскресла, поддержит наши идеи?

— Не знаю, не знаю. Как она вообще могла воскреснуть? Что за бред?

Лев пожал плечами. Это было вне его понимания. Единственное, что он осознавал со всей ясностью: если Анда-Хелена действительно ожила и встала на сторону Алистера, то ни о каком союзе больше речь не идёт (хотя и раньше их договор в глазах Льва не обещал равноправия сторон). Это станет полным подчинением. Рабством. И его с Амелией ждут за городом. За городом. И Алистеру нужна армия демонов.

Точно. За третьей стеной. Армия демонов. И как он сразу не понял?

— Они собираются атаковать столицу.

— Мне тоже так кажется, — подтвердила Амелия.

Лев наконец поднялся на ноги, и Амелия вдруг, шагнув вперёд, схватила его за рукав чёрного балахона.

— Чтобы там ни случилось, ты должен выжить, — сказала она очень тихо. — Я обещала твоей матери. Обещала.

И добавила уже почти одними губами, заставив Льва догадываться о сказанном:

— Всё было напрасно. Столько жизней. Столько девочек.

Больше с её губ не сорвалось ни звука. Жестом она показала ошарашенному Льву, что нужно взять склянки с демонами — новое изобретение Сары, — а потом, схватив его за руку, перенесла. Льва замутило, по горлу разлилась горечь. Он прижимал к себе набитую склянками коробку и чувствовал, что сейчас заблюёт её. Неудобно получится.

Приземление вышло жёстким. Видно, Амелия не очень-то старалась. Он кинул на неё сердитый взгляд. Как она могла расклеиться? Сказать эти гадкие, лживые слова?

«Напрасно». Нет. Конечно, нет. Им просто помешали. Не дали достаточно времени. И почему бы Анда-Хелене, если она и правда воскресла, не поддержать их? Почему Амелия в это не верит? Как смеет опускать руки?

Ему хотелось накричать на неё, разбить все эти склянки, но он только лежал на земле и, делая судорожные вздохи, пытался прийти в себя. На землю вокруг опускалась темнота, но Лев видел палатки — десятки палаток, окруживших Анда-Хелену, и между ними сновали люди. Очень много людей.

Придётся ли Анда-Хелене или той, кто выдаёт себя за неё, вообще завоевывать город? Возможно, жители сами отдадут ей ключи от врат, впаянных в каждую из стен? Лев бы не удивился.

Морозный воздух царапал кожу, наждаком проходил по гортани. Лев встал, а потом смотрел, как с земли поднимается Амелия. Она тоже грохнулась, растеклась своим большим телом по клочку припорошенной снегом высохшей травы.

— Кто вы? Назовитесь! — потребовала одна из двух подошедших к ним девушек. Присмотревшись, Лев заметил поблёскивающие золотистые полоски на её короткой меховой куртке.

«Город окружают воительницы? Или у них просто похожая одежда?»

Пока Лев задавался этими вопросами, всё больше убеждаясь в том, что невероятное случилось, Амелия ответила:

— Мы союзники Алистера. Амелия Стоун и Лев Лимберг.

Одна из девушек охнула, за что тут же получила локтем в бок от напарницы.

— Проходите. Вас ожидают, — велела та воительница, которая учила подругу правилам поведения с помощью рукоприкладства.

Лев шёл сразу за девушками, по-прежнему прижимая к себе массивную чёрную коробку с флаконами. Он всё пытался понять, какие чувства у него вызывает близость, возможность уничтожения Анда-Хелены со всеми её кругами… Ведь если Алистер и Анда-Хелена используют демонов — всю сотню, подготовленную для них Сарой, Львом и Алексом, — то от столицы Ренгота камня на камне не останется.

Он слышал тяжёлое дыхание Амелии спиной. Задавалась ли та теми же вопросами? Может быть, репетировала речь, которая должна была перетянуть Анда-Хелену на их сторону? Возможно ли, чтобы слова проповедников всё-таки оказались правдой: Анда-Хелена вернётся и даст силу всем.

Воительницы остановились перед самой большой палаткой, одна из них подошла к охранявшим её орденкам. На тех были такие же меховые полушубки с блестящими полосами по рукавам, штаны и высокие сапоги без каблука. Если Лев правильно помнил рассказы Амелии, то каблуки разрешалось носить только самым сильным воительницам — командиршам. И конечно, их главе с необычным именем, которое Лев так и не запомнил.

Через некоторое время из палатки раздался властный женский голос:

— Пусть войдут.

И он шагнул вперёд, подавив желание обменяться взглядом с Амелией. Он сердился на неё, и она должна была чувствовать это. Понимать, какую ерунду сказала.

«Напрасно»… они искали способ сделать подлунный мир более справедливым. Помочь людям. Жертвы были неизбежны. Амелия и сама говорила это сотни раз. Разве не гуманно убить сотню, чтобы тысячи могли насладиться высшим даром — связью со Временем? Лев порой мечтал о том, как будет питать свои заклинания от этого щедрого, полноводного источника.

Триумф. Вот что их ждало.

Правда, не сейчас. Сейчас Лев оказался в большой палатке, поделённой ширмой на две комнаты — первая, в которой стояли он и Амелия, явно предназначалась для приёма гостей (или точнее — слуг?). На искусно вырезанном стеклянном троне, в окружении нескольких воительниц, сидела девушка — на вид ровесница Моники, но совсем не такая красивая. Светлые волосы доходили до мочек ушей, глаза маловыразительные, серые, всё лицо какое-то слишком миниатюрное и непримечательное — маленький рот, аккуратный нос, впалые щёки. Лев скользнул взглядом по фигуре незнакомки, хорошо очерченной белым воздушным платьем — женственными изгибами она похвастаться не могла.

— Закончил осмотр? — усмехнулась вдруг блондинка, глядя на него.

Лев не смутился. Его даже позабавила такая откровенность:

— Да. Волосы стоит отрастить. И я бы…

Тут девушка шевельнула указательным пальцем, и горло Льва точно что-то стянуло. Он схватился за шею в тщетной попытке освободиться от невидимых пут.

— Ты слишком дерзок, хоть и забавен, — ещё одно движение, и Льва перестало душить невидимое нечто. — Представься.

— Я Лев Лимберг, а вы…

— Гартман! Эдда Гартман! — вдруг вскрикнула Амелия, которая всё это время молчала. Кинув на неё короткий взгляд, Лев понял почему: рыхлое лицо Амелии сильно побледнело, глаза округлились. Она пребывала в шоке.

Девушка на троне фыркнула:

— У неё такое грубое имя, вы не находите? Эдда Гартман… некрасиво. Меня зовут Анда-Хелена, и тебе пора прекратить упоминать грубое имя своей воспитанницы, Амелия.

Амелия лишь шумно выдохнула.

— Как скажете, — произнесла Амелия и вдруг, к удивлению Льва, упала на колени. — Простите моего подчинённого за дерзость.

Лев нахмурился — он никогда не считал себя подчинённым Амелии. Слишком мелко.

Тем временем Амелия жестом велела ему поднести Анда-Хелене ящик с флаконами. Он не стал спорить.

— Алистер сказал нам подготовить армию демонов. Мы создали их усиленными с помощью крови орденок и заковали в эти склянки. Стоит их разбить, и демоны вырвутся наружу, чтобы служить самому сильному магу крови, который окажется рядом, — объясняла Амелия, пока Лев передавал Анда-Хелене ящик. Сначала его взяла в руки одна из охранявших девушку воительниц, внимательно осмотрела и только потом передала своей госпоже.

— Алистер, — крикнула Анда-Хелена, и из-за ширмы показался тот самый маг со странной внешностью. Вот только глаза его больше не скрывала повязка. Они были ярко красными, лишёнными зрачков. Льву стало не по себе. Эта парочка — девушка, способная движением пальца, не закрывая глаза, управлять потоком Времени и мужчина с пугающей внешностью и странными замашками — внушала страх. А Лев не привык бояться.

Он был тем, кто может пугать. Лгать. Запутывать. Издеваться. Сводить с ума. И убивать. Он хищник, о чём красноречиво говорит его имя.

Между тем Анда-Хелена передала Алистеру ящик, почти беззвучно обменялась с ним парой фраз и снова обратилась к Амелии:

— Так вы преступники, верно? Вас обвиняют в убийствах.

Амелия склонила голову в знак подтверждения и произнесла:

— Они не понимают. Мы хотели одарить всех связью со Временем. Понять, как её можно разделить между людьми, — её голос сбился на последней фразе. — Мы хотели справедливости.

Во взгляде Анда-Хелены мелькнуло удивление:

— Справедливости? Как благородно.

— Перед вашим воскрешением проповедники говорили о том, что и вы этого хотите. Хотите дать всем людям связь со Временем, — сказала Амелия.

Анда-Хелена передёрнула плечами:

— Ах, это… Алистер просто готовил народ к моему приходу. Никто не обладает силой, способной разделить связь со Временем между всеми людьми. Ваши фантазии ужасно нелепы, но то, что вы научились разрывать связь одарённых со Временем весьма интересно.

«Нелепы». Это слово точно ударило Льва по лицу. Если бы не предупреждающий взгляд Амелии, то он бы точно кинулся на девчонку на троне. И плевать, что она, видите ли, воскресшая Анда-Хелена, что рядом с ней — пугающий маг. Она не имела права так отзываться об их цели.

Лев сжал руки в кулаки, пытаясь успокоиться, призывая всё своё хладнокровие. Он вспоминал то время, когда притворялся Адамом. С самого начала знакомства с Моникой ему хотелось прижать её к себе, шептать о своём безумном желании, но он сдерживался. Снова и снова. Чтобы в итоге она сама пришла к нему. Это была сладкая победа.

— И много у тебя последователей, Амелия? — спросила Анда-Хелена.

— Нет. Нас осталось очень мало.

— Но всё равно выходит, что ты их глава. Ты всех объединила. Придумала нелепую цель… Знаешь, я совсем не вижу в тебе того огня, который увлекает людей и подчиняет их. Ты уже сдалась, правда?

На этот раз Амелия ничего не ответила.

«Чтобы там ни случилось, ты должен выжить».

Так она ему сказала. А значит, действительно сдалась. Лев смотрел на женщину, которую знал половину своей жизни, и знал, что произойдёт дальше. Амелия умрёт. Готовность принять смерть читалась на её одутловатом, рыхлом лице — в опущенных уголках губ, в глазах, потерявших свой блеск. Амелия немного горбилась, а её плечи будто стремились к земле.

Она действительно разочаровалась в их цели. Но когда это произошло? Когда она перестала верить? Лев не мог с точностью определить.

Амелия предала их. Предала его.

Он отвёл взгляд, не желая прощаться с ней. Лев не слушал, что ещё сказала Анда-Хелена. Углубившись в воспоминания о том, какой жёсткой, увлечённой и верящей в их идеал Амелия была раньше, он отстранённо наблюдал за тем, как Анда-Хелена подняла правую руку и резко сжала её в кулак. Амелия вздрогнула, а затем упала, точно подкошенная. И это был конец.

Лев не стал нагибаться к ней. Он смотрел на грузное тело, точно растёкшееся по красному ковру, и не верил. Этого не могло быть. Амелия действительно просто сдалась. Покорилась. Что так подкосило её? Череда неудач с экспериментами? Разрыв связи с наставницами из Эдленхалле?

— Расстроился? — притворно ласково спросила Анда-Хелена, обращаясь ко Льву. — Она была дорога тебе?

Лев молчал, пытаясь принять решение. Амелия связывала его с матерью. Амелия помнила его беспомощным мальчишкой. Знала Льва ещё до первого совершённого им убийства. Она подарила ему цель. Заставила поверить в возможность справедливости. А потом…

— Нет, — наконец сказал он и потом, договорившись с собой, церемонно опустился на одно колено. — Позвольте присягнуть вам на верность, госпожа.

Анда-Хелена встала и подошла ко Льву, коснулась его головы, запустила руку в волосы:

— Мне всегда нравилось, когда у мужчины длинные волосы, — кажется, она кинула кокетливый взгляд на неподвижного Алистера. — Это так эротично.

Затем тоном более серьёзным она произнесла:

— Хорошо. Я разрешаю тебе служить мне.

У губ Льва оказалась её белая узкая рука, и он запечатлел на ней холодный поцелуй. Волна отвращения к самому себе затопила его, пока он поднимался на ноги. Какая гадость.

***

Анда-Хелена стояла на городской стене, оглядывая столпившихся внизу жителей Третьего круга города, названного в её честь. Эдда чувствовала возбуждение, пульсирующее на кончиках пальцев Первой избранной, кружившее ей голову. Анда-Хелена не хотела кровопролития — она ожидала, что королева отдаст ей трон и, получив отказ, вышла из себя.


«— У нас есть армия демонов, — твердил Алистер, пытаясь успокоить возлюбленную. — Её доставят сегодня же.

С губ Алистера сорвался нервный смешок, из-за чего Анда-Хелена разозлилась ещё больше. Эдда знала: Первую избранную злят его ужимки и странная манера речи, но она его жалеет.

— Я не хочу захватывать трон с помощью армии! Люди ждали меня. Разве нет? Они должны сами прийти ко мне. Отдать всё, что я пожелаю. Я Хелена, и именно они нарекли меня Андой.

"Технически не они, а их очень далёкие предки", — ехидно заметила тогда Эдда и тут же получила пожеланиезаткнуться».


В чём-то Анда-Хелена оказалась права. Когда она демонстративно разбила лагерь у стены, к ней потянулись люди — в основном беднейшие жители Третьего круга. Они хотели увидеть её, просили защиты, называли её избавительницей. Некоторые жаловались на то, что город полнится противоречивыми слухами. Видимо, по приказу королевы Аяны горожанам стали рассказывать о том, что Анда-Хелена — опасная самозванка.

«Самозванка с моим лицом», — устало подумала тогда Эдда. Она старалась не размышлять обо всём этом слишком долго и глубоко. Не было смысла. Она бы ни за что не изменила тот день. Дать жизнь Джею — вот самое важное. То, к чему она стремилась столько времени. И если расплатой станет эдакое полусуществование — что же, пусть будет так. Она не спасла Триш, но помогла Джею. Баланс восстановлен.

«— Ты думаешь слишком громко, — заявила Анда-Хелена.

— А ты вообще влезла в моё тело без спроса, — огрызнулась Эдда».

Итак, она, облачённая в несоответствующее погоде тонкое белое платье, стояла на городской стене — по одну её руку была Эрминаль, по другую — Алистер. Немного позади находился Лев, высокий мужчина с обезображенным шрамом, будто расколотым на два треугольника лицом и длинными чёрными волосами, стянутыми в хвост, директриса Хонс и пара воительниц. Около них лежали тела убитых стражников и нескольких магов крови.

Коснувшись своего горла рукой, Анда-Хелена воскликнула. Её искусственно усиленный голос звучал мощно и, наверное, был слышен по всему Третьему кругу:

— Жители Анда-Хелены!

Людское море внизу заволновалось, раздались приветственные возгласы и свист. Эдда не слышала, что они кричали.

— Вас пытались обмануть: говорили, будто я самозванка. Но те из вас, кто уже приходил ко мне, знают: я Первая избранная. Я та, чьим именем назван ваш город. Город, несправедливо разделённый на три круга.

Внизу раздались ободряющие крики.

— Ваши властители, ваша королева прячется от вас за двумя стенами! Я никогда с вами так не поступлю. Встаньте на колени и окажитесь под моей защитой. Смотрите — так уже сделали воительницы. Разве они не самые сильные бойцы из всех существующих?

Эдда видела, как люди внизу крутили головами, натыкались взглядами на воительниц и опускались на колени. А потом Анда-Хелена сделала то, что удивило даже Эдду.

— Я беру этот город под свою защиту, а значит, вам больше не нужны стены! — она взмахнула рукой, что, должно быть, выглядело весьма эффектно из-за большого, напоминающего крыло рукава. — Сегодня я разрушу первую из них.

И тут же произошло два события: все живые, бывшие на стене, взмыли в воздух, а каменная стена — один из символов столицы Ренгота — затрещала, покрылась трещинами и раскололась на груду обломков, которые спустя несколько секунд превратились в пыль. После этого вся их своеобразная группа оказалась на земле.

Раздались шокированные возгласы, приветственные крики…

«Ну ты…» — потрясённая Эдда не успела закончить, она вдруг ощутила что-то новое и, повинуясь импульсу, двинула рукой.

Она действительно смогла взмахнуть своей правой рукой! Да ещё так, что робко подходившие к ней с этой стороны люди взлетели в воздух и тут же шлёпнулись на землю.

— Гадина! Что ты творишь! — крикнула Анда-Хелена вслух и, осознав свою ошибку, прикрыла рот левой рукой. Правая ей всё ещё не подчинялась — Эдда забавлялась ежесекундно взмахивая этой рукой. Связь со Временем уже не срабатывала, но смотрелась Анда-Хелена наверняка крайне нелепо.

— Дорогая! — Алистер шагнул вперёд, точно хотел закрыть её собой, и прошептал. — Я ведь просил не делать ничего такого.

Эдда не помнила подобной просьбы. Наверное, отвлеклась. Сейчас ей тоже было сложно сосредоточиться на лице Алистера — голову затапливали воспоминания Анда-Хелены.


«В комнате было темно. Она лежала на низкой жёсткой кровати и смотрела в потолок, пытаясь призвать ту силу, которая и помогала, и вредила. Если бы сила не пришла к ней, то отец бы не сердился. Наверное, так было бы лучше, но всё же… Она вытянула руки перед собой и стала рассматривать их. Такие обычные. Пальцы недостаточно длинные. Вот у мамы были удивительные руки с длинными пальцами — изящные. Ей же достались руки отца, который ненавидит её. Или просто боится?

Эта мысль была такой новой и удивительной, что она даже присела на кровати. Если отец действительно боится её?

"А я боюсь?" — спросила она у самой себя и закрыла глаза. Перед ней тут же возникли тысячи нитей — вся комната была пронизана ими.

"Я могу потянуть за любую, — чувствовала она. — Но что это?"

И она стала перебирать нити пальцами, ощущая приятные покалывания на подушечках. Удивительное чувство. Такое приятное. Отец зря боялся — это было… лучше всего, что она ощущала когда-либо раньше.

Она восхищённо вздохнула, снова трогая нити — гладкие, идеально ровные. И будто из самой их сути, из сердцевины, которую она не видела, послышался голос: "Время… Я Время"».


На секунду Эдду выкинуло в реальность. Она вздрогнула, заметив, что происходит: Анда-Хелена сидела на том самом стеклянном троне, который Алистер по её глупому капризу ставил то там, то тут. Она была окружена всё теми же людьми — сам маг, Эрминаль, Лев… и к ней подходили просители, почитатели.

Оглядевшись, Эдда увидела тела стражников, тела магов крови… Кажется, это были не те трупы со стены. Другие. Значит, королева всё-таки попыталась отбить Третий круг, но лишь малой частью сил. И её ждало поражение.

Эдда тяжело вздохнула, наблюдая за тем, как сгорбленная старуха просит вернуть ей зрение.

— Я п…ожила в Т…етьем… всю жизнь, шила, — шамкала старуха беззубым ртом. — А сейчас у меня… нет линов… и …ботать не могу. Не хочу… в ту но…лежку.

Анда-Хелена положила руки на голову старухи. Эдда чувствовала, как она напряжена, как судорожно хватается за нити Времени. Желание доказать свою силу полностью владело ей. Но широко известно, что искусство врачевательниц — самое деликатное. Тут необходимо было сильное, искреннее желание помогать людям, истинная доброта. Если на курсе в Эдленхалле попадалась хоть одна девочка с такими способностями, с таким чистым сердцем, то это считалось удачей. Вроде бы по легендам, Анда-Хелена излечила парочку людей, но обычно такие сюжеты были связаны с Анда-Майей. Тихой и преданной.

Эдда перебирала всё это, пока Анда-Хелена сражалась со Временем. Наконец она с довольным вздохом убрала руки с головы старухи:

— Видишь что-нибудь, матушка?

Старуха встрепенулась:

— Вижу-вижу! — и тут же упала на колени, стала целовать подол платья своей спасительницы. Анда-Хелена не останавливала её, упиваясь моментом. Эдда скривилась.

«— Ты такая мерзкая.

— Ты просто не знаешь вкуса настоящей власти, — откликнулась Анда-Хелена».

Эдда подобрала хороший ответ, но вдруг их пикировку прервал разочарованный всхлип.

— О, нет… не ви…у, — пробормотала старуха. Всё её лицо скукожилось от печали. Она протянула к Анда-Хелене руку. — Как же…

Старуха тихо причитала, цепляясь искривлёнными от старости руками за подол платья Анда-Хелены. Та выругалась про себя, а затем, убедившись, что стоящие неподалёку просители, пока ничего не поняли, быстро нагнулась и положила ладонь на щёку старухи. В это мгновение Эдду окатило холодом, на секунду сердце сковал ужас, а затем…

— Она упала в обморок от волнения, — громко сказала Анда-Хелена. — Лев, отнеси её в дом и окажи помощь.

Видно, за то время пока Эдда была отвлечена, у них тут и дом появился. Подметив это, Эдда взглянула на старуху — неужели?

«— Она мертва, — подтвердила Анда-Хелена. — Твоё тело не подходит для врачевания. Моё, впрочем, тоже не подходило».

Голос её звучал равнодушно и легко. Эдда содрогнулась от отвращения. И этой женщине столетиями поклонялись тысячи людей!


«— Ты запачкана скверной, понимаешь, — твердил отец, держа её за руку. — То, что ты делаешь — это гадость. Это против Бога.

Она всхлипнула, стараясь сдержать злые слёзы. Он говорил одно и то же день за днём. Он не хотел понять её.

— Со мной говорило Время, — твердила она. — Я вижу его нити. Я могу… черпать силу из них. Что если, — она думала об этом уже несколько месяцев, с тех пор, как Время впервые назвало себя. — Что если, Время и есть Бог?

Удар пришёлся по лицу. Она отлетела в угол кровати, почти упав с неё.

— Не смей говорить такую ересь. Как ты можешь?

— Папа! — отчаянно вскрикнула она. В голове бились десятки вопросов: "Почему ты мне не веришь? Сколько ещё будешь держать здесь? Ты бы поступил так, если бы мама была жива?"

Но она спросила только:

— Где Алистер?

— Ему запрещено с тобой общаться, — отчеканил отец, вставая. Он положил на кровать очередную богоугодную книгу — из тех, от которых её тошнило.

— Ты должна покаяться и перестать колдовать, Хелена, — добавил отец чуть более мягко. — Только, когда твоя душа будет свободна от ереси, ты сможешь выйти. Понимаешь?

Она не ответила, думая, как же ей увидеть Алистера.

— Я люблю тебя, Хелена, — сказал отец. — Поэтому так и поступаю».


«Робкий стук в дверь прервал её размышления. Она подскочила с кровати и кинулась туда — на звук, уже зная, кто именно пришёл. Наконец-то.

— Хелена, — позвал Алистер. Голос у него был тоньше, чем у его товарищей по играм. По сравнению с ними он вообще смотрелся куда более худым и хрупким. Порой Хелене даже приходилось защищать его от нападок. Она делала это с удовольствием, ведь Алистер платил ей такой нежной и вместе с тем горячей привязанностью. Ни у кого в целом мире не было столь доброго брата.

— Я здесь, — сказала она, а затем, обратившись ко Времени, открыла дверь. — Я ждала тебя.

Алистер тут же заключил её в объятия. Только сейчас Хелена заметила, что его волосы были короткими и торчали клоками.

— Алистер! — она дотронулась до его головы, хотя он, смущённый, тут же попытался отодвинуться. — Что с твоими волосами?

Его чудесные волосы. Светлые, как и её. Доходившие до середины спины. Алистер заплетал их в хвост и сразу выглядел немного старше своих тринадцати лет.

— Отец поймал меня, когда я в прошлый раз пытался к тебе пробраться.

Гад. Сволочь. Как он посмел тронуть Алистера?

Хелена скрипнула зубами, ощущая покалывания на кончиках пальцев. Отец поплатится за то, что причинил боль её брату. Он ведь знал, как Алистер любил свои длинные волосы. И как их любила она. Или в этом всё дело?

— Хелена, — его ладонь легла ей на плечо. — Не злись, пожалуйста. Отец хочет, как лучше и для тебя, и для меня. Ты же знаешь: надо мной все смеялись из-за причёски.

Она дёрнулась, сбрасывая его руку с плеча:

— Не смей! Никогда не оправдывай его.

Ещё один умоляющий взгляд:

— Не трогай отца, пожалуйста.

До этого мгновения Хелена всерьёз не обдумывала такую возможность. Убить отца. Просто убить того, кто причинил ей столько боли. Кто держал её в этой комнате уже полгода. Кто бил её, чтобы она забыла о своей связи со Временем. Кто боялся открывшихся в ней сил.

Она никогда раньше не убивала. Но ведь, наверняка, это возможно с её силой — той, что клокочет внутри, той, что приходит к ней, стоит запустить руки в нити Времени.

— Пожалуйста, — повторил Алистер.

Хелена хмыкнула и вложила ладонь в его протянутую руку:

— Ладно, — сказала так, точно делала ему одолжение, хотя, на самом деле… смогла ли бы она? Хелена покачала головой, думая о матери. Почему она умерла? Зачем оставила их?

— Мы должны сбежать, — продолжила Хелена. — Только ты и я.

И поддавшись внезапному порыву, коснулась губами его сухих обветренных губ. Вот это точно сведёт отца с ума».


Эдда вынырнула из воспоминаний Анда-Хелены — её захлёстывало отвращение. Брат и сестра… они брат и сестра

Голос Анда-Хелены, как всегда, вторгся в мысли Эдды внезапно и бесцеремонно:

«— И это всё, что тебя беспокоит? Разве в твоём сердце не найдётся немного жалости для девочки, которую бил отец?

— Жалость для той, кто забрала моё тело? С чего бы?»

Вернувшись к реальности, Эдда услышала ропот голосов. Где она?

Судя по обстановке вокруг, она находилась в палатке. Анда-Хелена по-прежнему восседала на стеклянном троне, который очевидно опять перенесли. Рядом с ней стояли Алистер и Лев, сжимавший в руке нож с закруглённым лезвием и белой рукояткой, инкрустированной парой жёлтых камней. У их ног, на полу, лежала темноволосая девушка — вероятно, её одурманили, потому что она то закрывала, то открывала глаза и смотрела на собственную поднятую руку так, будто никогда её не видела. Одежда девушки подсказывала, что она была воительницей.

— У неё, наверное, не очень сильная связь со Временем, — поморщилась Анда-Хелена. По голосу казалось, что она выбирает безделушку на базаре.

Алистер развёл руками — в одной из них он держал небольшую чёрно-золотую чашу.

— Среди воительниц нет тех, у кого откровенно слабая связь со Временем, однако эта девушка действительно не из лучших. Нам ведь нужны бойцы, — по губам его прошлась заискивающая улыбка. — Но в дальнейшем мы решим вопрос. Главное — понять, действительно ли поглощение поможет.

Завершив фразу дребезжащим смешком, Алистер повернулся ко Льву.

Поглощение?

Анда-Хелена не собиралась отвечать на немой вопрос Эдды, но вскоре всё стало вполне очевидно. Не произнося ни слова, Лев подошёл к девушке и, удерживая её за волосы одной рукой, другой вспорол ей шею. В эту же секунду волосы жертвы поседели, а кожа сморщилась. Лев кинул клинок на пол и подставил чашу под льющуюся кровь. Эдда отвернулась. Её бы уже вырвало, если бы она всё ещё контролировала свой желудок.

Но тут стало ещё хуже: Лев передал чашу Анда-Хелене, и та провела над её содержимым ладонью. Кровь на мгновение блеснула зелёным.

— Неплохо, — хмыкнула Анда-Хелена, а потом жадно припала к чаше.

Невольно Эдда ощущала, как отступает усталость, как тело полнится новой силой. К тому моменту, когда Анда-Хелена, довольно хохотнув, отдала чашу поспешно подставившему ладони Алистеру, Эдда всё поняла. Анда-Хелена слабела — возможно, дело было в её противоестественном воскрешении — и хотела с помощью чужой связи со Временем пополнить свои силы. Правда, Эдда и подумать не могла, что связь со Временем можно передать через кровь.

«Анда-Хелена в её голове утвердительно кивнула, а потом ответила:

— Кровь удобно использовать, но есть и другие способы.

— И скольких ты собираешься убить?

— Не знаю. Если верить Льву, то их можно и не убивать. Они отсекали связь этим же клинком без физических повреждений. Просто кровь удобна.

— Вот только девушки старились, — сказала Эдда, перебивая Анда-Хелену. Воспоминание об измученной и потерявшей свою красоту Триш затопило её сознание.

— Лучше быть просто старой, чем старой и мёртвой.

Эдда чувствовала, что Анда-Хелена тоже просматривает её мысли о Триш. Что за мерзость.

— Это только моё.

— У тебя больше нет ничего твоего, — ответила захватчица».

И дальше Анда-Хелена погрузилась в разговор с Алистером — Льву велели выйти, — а Эдда вновь и вновь переживала всё увиденное за сегодня. Это был долгий, утомительный день, полный чужой боли. Как же она ненавидела своё половинчатое существование. Как же хотела убить Анда-Хелену.

Если бы она только могла.

***

— Это невыносимо! Невыносимо! — Аяна металась по тронному залу, взмахивая руками. Так непохоже на неё.

— Ваше величество… — новый глава королевских боевых магов Аякс казался смущённым. В его серо-зелёных глазах читалась растерянность, а торчащие в разные стороны медово-рыжие волосы придавали ему мальчишеский вид.

Интересно, что Аякс хотел сказать Аяне, если главное уже было произнесено?

Самой сокрушительной для королевского двора новостью стало известие о предательстве двух глав Ордена. Замок в одночасье лишился всех воительниц, которые на протяжении многих лет были гордостью и опорой армии Ренгота. Без воительниц в распоряжении королевства оставались только воины-пустые, лишённые всяких сил, и королевские боевые маги, по определению уступавшие воительницам (пусть даже сами маги ни за что этого бы не признали).

Переход в стан врага Луизы Хонс — главы Эдленхалле — имел не такие печальные последствия. Не все наставницы Ордена переметнулись к врагу вслед за директрисой. Желающие поддержать королеву Аяну уже несколько дней приходили во дворец и уверяли её в своей преданности. Но этого всё равно было мало.

Эмиль, Первая жрица и Ярослав едва убедили Аяну в том, что Третьим кругом города придётся пожертвовать.


«— Там мои поданные, — говорила она, закусывая губу от расстройства.

— Мы готовы выступить всеми силами, ваше величество, — заявил Аякс. Его глаза горели азартом.

— Это будет ошибкой, — безапелляционно заявил Эмиль. — Конечно, оставлять людей Третьего круга жестоко. И я сам хотел бы броситься в бой. Но сейчас мы можем только предполагать, какова сила Хелены.

По негласному договору никто не называл её Анда-Хеленой. Мысль о схватке с андой всё-таки была весьма противоестественной.

— Нужно, чтобы она показала свою силу, чтобы мы увидели, действительно ли воительницы будут биться на её стороне. Наша главная цель — сохранить вашу жизнь, — продолжил Эмиль, глядя в глаза сестре. — И оборонять Первый круг. Это сердце города.

Аяна скривилась:

— Не ты ли говорил мне о том, что мы должны перестать относиться к Третьему кругу как к сборищу отбросов.

Колкое и справедливое напоминание. Эмилю не нравилось то, что он говорил сейчас. Но выбора не было.

— У нас слишком мало сил».


Захват Третьего круга, во время которого погибли стражники, защищавшие стену, а также несколько десятков боевых магов, посланных Аяксом на битву по воле королевы, показал, что Хелена была очень сильна. Вернувшиеся маги рассказали об обрушении стены и о том, как она принимала страждущих.

А ещё воительницы действительно сражались за неё.

— Ваше величество, — всё-таки продолжил Аякс. — Мы будет сражаться за Второй круг, а потом отобьём и Третий.

Аяна кивнула:

— Спасибо, Аякс.

И наконец остановилась. Правда, для этого ей явно пришлось сделать усилие над собой. Эмиль вспомнил, как пару дней назад, оставшись с ним один на один, сестра тяжело вздохнула и спросила: «Возможно, мне стоило отдать ей трон? Может быть, я слишком жадная? Вдруг это погубит королевство». И Эмиль обнял её, позволив разрыдаться на своём плече. Анда или не анда — неважно. Он поклялся защищать свою королеву, свою сестру. Вопреки всему он любил это разрываемое на части, гниющее изнутри, охваченное болью королевство. Эмиль ни за чтобы не бросил его. Он заверил Аяну в том, что её решение было верным.

Единственно верным.

***

Вечером Эмиль сидел в малой гостиной с Ванессой, Майей, Моникой и — внезапно — Аяксом. Маг заглянул к ним по ошибке (по крайней мере, он так утверждал), когда искал своих товарищей.

— Они тебя не потеряют? — спросила Ванесса через некоторое время. Она развалилась на маленьком диванчике, принесённом сюда по её указанию, и играла с волосами сидевшей рядом с ней Майи. Маленькая врачевательница, которую Эмиль в последнее время, к сожалению, видел слишком редко, попивала чай из большой кружки. Моника устроилась в одном из кресел рядом с камином, Эмиль — в другом. Аякс бесцеремонно оседлал стул, облокотившись на его спинку, и теперь кидал на Ванессу заинтересованные взгляды. Услышав вопрос от неё, он встрепенулся:

— Кто?

— Твои товарищи, — с усмешкой подсказала Ванесса.

Аякс махнул рукой:

— А, они… Переживут, — потом он отхлебнул из кружки с пивом, которую держал в правой руке и заметил. — А почему это Огненная ведьма уклоняется от службы среди боевых королевских магов? Я бы мог научить тебя чему-нибудь.

Его тонкие рыжие брови игриво приподнялись. Эмиль увидел, как едва заметно улыбнулась Моника. Кажется, её всё это забавляло. Интересно, чтобы она сказала, если бы Эмиль начал флиртовать с ней в подобной манере? Впрочем, это всё равно был не его стиль.

— Думаешь? — поинтересовалась Ванесса ему в тон, продолжая перебирать огненные пряди Майи. — Вообще мне просто не нравится ваша форма.

Королевские боевые маги, большинство из которых были мужчинами, носили брюки и безрукавки из чёрной кожи. У всех, кроме их командира Аякса, на плечах были жёлтые квадраты, у него — красные. К плечам крепились плащи тех же цветов (жёлтые для всех, красный у Аякса). Действительно слишком строго для Ванессы.

И пока Аякс уверял Ванессу в том, что под неё форму можно изменить, Эмиль смотрел на задумавшуюся Монику.

— Что-то случилось? — спросила она тихо, видимо, вынырнув из своих невесёлых мыслей.

— Сама знаешь, что происходит.

— Знаю. Как королева себя чувствует?

Эмиль не сразу дал ответ. Он привык наблюдать за всем сразу и сейчас не мог не заметить, с каким недовольным выражением лица Майя смотрит на Аякса.

— Не так хорошо, как мне хотелось бы, — наконец ответил Эмиль Монике.

Ему нравилось то, что в её кофейных глазах отражалось глубокое, участливое понимание.

— А как ты?

Отличный вопрос. Эмиль старался не задаваться им.

— Терпимо. Сейчас не время для рефлексии. Скоро Хелена атакует Второй круг. Его мы не можем сдать.

Моника кивнула. Её чёрные волосы блестели в отблесках каминного огня. Большая грудь мерно вздымалась под сдержанным бордовым платьем.

— Как ты? — спросил он, зная о том, что терзает её больше всего: Хелена заняла тело её подруги. Неизвестно, удастся ли его вернуть.

Моника неопределённо мотнула головой:

— Не знаю. Я хочу сражаться. На поле боя всё будет ясно.

— Надеюсь, ты окажешься права, красотка, — протянул, услышавший её слова Аякс.

И хотя Эмиля покоробило это фривольное обращение к девушке, которой он так много хотел сказать после того, как они одержат победу, он знал: Аякс прав. Учитывая то, что Орден Времени фактически раскололся, вряд ли сражение будет простым. В городе уже началась эвакуация жителей через тайные ходы — только это, возможно, поможет избежать лишних жертв.

— Нам всем надо помолиться, — сказала Майя твёрдо. — Помолиться Времени и всем андам, не опорочившим себя.

Эмиль ожидал, что Ванесса, как обычно, начнёт отшучиваться, но фыркнул только Аякс.

— Я до сих пор не могу поверить в то, что она воскресла, — призналась Моника, обращаясь, кажется, только к Майе. — И Эдда… Бедная Эдда.

Майя кивнула, а потом, аккуратно встала со своего места и, поставив кружку с недопитым чаем на маленький столик, подошла к Монике и обняла её со спины. Повисла тишина. Слишком уж откровенно это было.

— Надеюсь, ты собираешься обнять каждого из нас? — шутливо поинтересовался Аякс, с явным намерением «приземлить» момент. — Или, возможно, кто-то другой нуждается в моих объятиях?

Он был весёлый парень — этот Аякс. Немногим старше двадцати лет. Он стал командиром из-за высоких показателей мастерства после того, как его предшественника убрали из-за возможной связи с Лансом и Сабриной (до сих пор ненайденными). Говорят, придворные маги единогласно выбрали Аякса своим командиром. Эмиль искренне надеялся, что в приближающейся битве этот забавный, пусть и немного надоедливый, паренёк выживет. Да и все они.

Глава восьмая. «Перед битвой»

«Связь Хелены с Алистером, её вражда с отцом… Думаю, нам не стоит рассказывать воспитанницам всю правду об этом, о проклятии Нестуса. Мы должны защитить их от тяжёлого знания. Да и к чему лукавить: в глазах народа такие вещи нас совсем не красят. Сейчас важно сделать репутацию Ордена безупречной».

Из письма Анда-Ксении к Анда-Елизавете.

«Резкий, неприятный звук — настойчивый плач. Нескончаемый. Она открыла глаза и лишь спустя несколько минут поняла. Осознала. Её ребёнок. Их ребёнок. Она встала с постели, пнув Алистера, который спал глубоким сном.

— Малыш чувствует, что скоро вы уйдёте, — сказала тётушка Катерина, когда Хелена подошла к ней.

Ребёнок, укачиваемый тётушкой, немного успокоился. Он был… самым обыкновенным. Всю беременность Хелена боялась, что малыш родится с уродствами, но, кажется, обошлось. Милые пухлые ручки и ножки, ясные голубые глазки. Настоящий красавчик.

— Мы не можем поступить иначе.

Тётушка покачала головой. Хелена положила руку ей на плечо. Она всегда будет благодарна Катерине — сестре их матери — за то, что та всё поняла и приняла.

— Твоя сила растёт?

Хелена кивнула, глядя на светлые волосы тётушки, в которые паутиной вплелась седина.

— Я хочу найти таких же девушек, как я. Хочу, чтобы они знали… — голос Хелены прервался.

Она думала об этом с того момента, как тётушка призналась: она тоже чувствует связь со Временем, и мать Хелены чувствовала, и мать их матери. "Но мы всегда скрывали нашу особенность, — призналась тогда Катерина. — Времена были страшные… да и сейчас страшные. А наш дар — ересь. В глазах служителей божьих мы такие же еретики, как те сумасшедшие, что режут себя и будто бы создают демонов. Впрочем, о таких безумцах уже давно никто не слышал".

— Это опасная затея, Хелена, — вздохнула тётушка. — Но я тебя понимаю.

Она погладила затихшего малыша по голове и добавила мрачно:

— Нестус продолжит вас искать.

— Он не должен узнать о ребёнке, — взволнованно сказала Хелена, прижав к груди свою руку, на которой блестели простенькие металлические кольца.

Катерина кивнула:

— Он никогда не узнает».


Воспоминания Анда-Хелены прервались. Эдда поняла, что спит в той самой палатке. Под боком сопел Алистер. Эдда скривилась. Связь этих двоих вызывала отвращение. Но Эдда также чувствовала: ей нужно узнать больше. Сейчас, пока Анда-Хелена спала и не могла наблюдать за ней. В прошлом мог скрываться ответ. Возможность вернуть своё тело. Свою жизнь.

И Эдда снова окунулась в поток воспоминаний. Погружению немного помешали собственные мысли о Джее — как он? Что с ним сейчас?

Нет. Не время. Потом. Она сделала шаг.


«Перед ней стояла группа людей, в основном — женщин. По правое плечо от неё находился Алистер — уже не подросток, а молодой мужчина с длинными светлыми волосами. Его глаза сияли небесной голубизной. В позе Алистера не чувствовалось напряжения, прорывающейся смешками нервозности, которая была свойственна ему сейчас. Из-за этого он лишь смутно походил на самого себя.

— Нестус и его последователи должны заплатить, — сказала Анда-Хелена. Голос её был пропитан ненавистью, решимостью и болью.

Раздались ободрительные возгласы, но вместе с ними — всхлипы, одна из женщин зарыдала.

— Мы отомстим за наших дочерей, — твёрдо пообещала Анда-Хелена, вспомнив на мгновение о своём давно оставленном, сбежавшем от тётушки сыне».


Что же случилось? Почему речь зашла о мести? Эдда попыталась найти нужное воспоминание. Это оказалось непросто. Образы мешались один с другим, сливались в один мощный поток. Но наконец искомый фрагмент завладел вниманием Эдды.


«Черноволосая женщина стояла на коленях, рыдала и рвала на себе волосы.

— Моя девочка! Они сожгли мою девочку! — Её заплаканные, покрасневшие глаза пронзили Анда-Хелену взглядом. — Я отдала вам её на обучение… Из-за вас они её убили! Вы обещали!»


Холодок прошёлся по коже Эдды. Значит, Нестус, отец Анда-Хелены и Алистера, набрался сил и сжёг девочек, которых обучала его дочь. Это было… Эдда не находила слов. Она почувствовала себя обессиленной ужасными открытиями и сама не заметила, как упала в другое воспоминание.


«Земля вокруг горела. В кольце из огня зло улыбался ей мужчина с чёрной, седеющей бородкой и тёмными, будто сверкающими решимостью глазами — отец, Нестус. С его ладоней капала кровь. Рядом с ним стоял юноша лет пятнадцати — бледный и испуганный, напоминавший ей кого-то. Он глядел то на неё, то на Нестуса, приоткрыв рот от волнения. И конечно, возле неё был Алистер — измождённый боем, окроплённый чужой и своей кровью.

— Я всё знаю, отродье, — сказал Нестус. — Этот малец, — он указал на того взволнованного паренька. — Умный и способный. Даже слишком способный. Так я всё и понял. Ну и с помощью парочки заклинаний, конечно.

Нестус мрачно хохотнул:

— Он мне даже нравился, пока я не узнал его грязную тайну.

Сердце пропустило удар. Вот почему юноша показался ей знакомым. Так, значит, это он…

Юноша округлил глаза:

— Какую тайну?

— Для тебя это уже неважно, — и подняв руку, на которой выделялись чёрные с красноватыми прожилками кольцо и браслет, Нестус коснулся лба юноши. Тот дико закричал.

Она бросилась вперёд, чтобы защитить его. Ведь это сын, её сын, так сильно похожий на Алистера. Почему она не узнала его в ту же секунду, как увидела? Как она могла?

Нестус был силён: он взмахнул другой рукой, шепнув пару слов на неизвестном ей языке, и Анда-Хелена упала, сбив Алистера с ног.

Поднявшись, она сразу увидела мёртвое тело юноши с обожжённым лицом.

— Ненавижу тебя!

И она обратилась к Времени за силой. Нестус, не дожидаясь её действий, окружил себя щитом из крови своего внука, висевший на его шее грубый чёрный кулон квадратной формы загорелся красным. Анда-Хелена раз за разом отправляла Временные лучи в бой, чтобы они пробили защиту Нестуса. Но сегодня тот был невероятно силён. Она снова скользнула по нему взглядом: кулон на шее, браслет на руке, кольцо… Неужели он и правда создал те могущественные украшения, о которых ей доносили?

Она напряглась, призывая всю силу ненависти, вспоминая, как рассталась навсегда с ребёнком, который теперь был убит собственным дедом. И Временные лучи разрушили щит в нескольких местах, обхватили Нестуса за шею и за руки.

— Ты лицемерная сволочь, жалкий гад… — подойдя поближе, она плюнула ему в лицо. — Ты хотел, чтобы я отказалась от своего дара, а сам используешь магию крови. Разве это не против твоего обожаемого бога?

— Заткнись, — прохрипел он. — Моя сила — результат великой жертвы. Жертвы моего тела. А у твоей нет оплаты, значит — она есть зло.

Анда-Хелена рассмеялась, крепче сжимая его шею Временной удавкой.

— А как же тогда артефакты? Разве они не позволяют творить магию без источника?

— Всё сложнее, чем ты думаешь, девчонка, — хохотнул Нестус.

Потом он резко дёрнулся. И… она упала. Но почему? Почему Время будто оставило её на мгновение? Она не знала. Видела только, как в зареве огня блеснули ненавистные украшения, а в следующий момент Нестус уже занёс над ней кинжал. Его глаза горели яростью. И она вспомнила все те дни в заточении, когда он кричал на неё, бил, когда он не мог понять, сколько бы она ни просила…

— Нет… — она позвала Время, но страх мешал сосредоточиться. Она тонула в его волнах и могла лишь слабо дёргать за Временные нити. Этого было недостаточно.

— Ты исчадие зла. Мать ублюдка. Твоей смертью я проклинаю всех дочерей Времени. Отныне, отдавшись ему, приняв полностью свою тёмную, извращённую силу, они станут бесплодны.

И как бы она ни извивалась, как отчаянно бы ни кричала, кинжал вонзился в её сердце».


Эдда содрогнулась. Слова Нестуса звучали в её ушах. Как же он ненавидел свою дочь. И ещё…

«Твоей смертью я проклинаю всех дочерей Времени. Отныне, отдавшись ему… они станут бесплодны».

Кажется, вот откуда взялся третий завет Ордена общий для всех — наставниц, воительниц, врачевательниц, жриц, других орденок, прошедших обряд. Неужели никто за долгие века не смог разрушить проклятье, созданное Нестусом на крови его дочери?

Мысли Эдды сплетались в клубок. И как хорошо было, что Анда-Хелена всё ещё спала, утомлённая тяжёлым днём.

Нестус смог победить её. С помощью артефактов и того страха, который внушал своей дочери. И если второго сейчас нигде не достать, то артефакты… Тоже легенда. Эдда вздохнула. Но она их видела. А значит, есть призрачный шанс того, что за сотни лет эти украшения не исчезли. И только в них — вся надежда.

Как бы сказать об этом тому, кто может что-нибудь сделать? Возможно, обратиться к магам крови — вдруг им известно месторасположение легендарных вещиц?

Эдда всё больше увлекалась этой мыслью. Идея сплеталась с размышлениями о Джее. И вдруг, впервые с момента заключения в собственном теле, Эдда почувствовала Время. Его сила готова была открыться ей, а не Анда-Хелене. Эдда действовала по наитию.

***

Со дня возвращения к обычной жизни — если так можно было выразиться, учитывая то, что он постоянно думал об Эдде — Джей спал крайне паршиво. Сегодня он в очередной раз засиделся в участке, получил дружеский нагоняй от Томаса («Пощади себя хотя бы ради неё», — просил Томас, которому Джей пару недель назад излили душу в их любимом грязном пабе) и, вернувшись домой, упал на скрипучий диван, чтобы разглядывать потолок.

Последние дни он и другие полицейские занимались эвакуацией жителей города по подземным тоннелям. Случившийся сегодня захват Третьего круга был ожидаем — и именно его жители в основном не пожелали покидать насиженные места. Пусть улицы Третьего круга и стали безопаснее и приятнее на вид с приходом королевы Аяны, местные до сих пор не верили ни властям, ни полиции. Джей их вполне понимал. И его не удивили новости о том, что в Третьем круге захватчицу и её приспешников горячо приветствовали. На той территории от полиции остались только шпионы — все силы были стянуты во Второй и в Первый круги, — и от них доходили тревожные, но вполне ожидаемые вести.

Анда-Хелена покорила жителей Третьего круга. Анда-Хелена сразила немногочисленные силы противопоставленные ей. Сопровождали захватчицу воительницы-предательницы, некоторые другие орденки, пара магов крови… Она лечила раненых, помогала страждущим.

Джей невесело хмыкнул. И всё это в теле Эдды. Там ли она ещё?

Шокировало только известие о разрушении стены. Она, построенная из сплетения труда пустых, заклинаний магов крови и сил Ордена Времени, чтобы защищать столицу Ренгота от вторжений должна была стоять вечность (в отличие от стены, разделявшей Третий и Второй круги — её действительно разрушали бунтующие, кажется, раз в двести-триста лет). И вот — обвалилась по велению древней анды, о возвращении которой несколько месяцев назад никто и подумать не мог. Джей, как и многие, вообще не особо верил в её существование.

А теперь она явно собиралась захватить Второй круг, а за ним и Первый. Из дворца уже поступило распоряжение: больше не отдавать её ни частички города.

«Наверное, стоило бы переименовать столицу, а то защищать город Анда-Хелены от Анда-Хелены. Несколько иронично…».

Спать ему точно осталось недолго. По-хорошему закрыть бы глаза… Эдда. В самом начале знакомства она казалась Джею недалёкой и надоедливой. Он не стремился увидеть её в полном смысле этого слова. Понять. Смерть Нелл повлияла на него тогда — воспоминание обдало сердце холодом, — заставила его серьёзнее посмотреть на мир. А Эдда просто возникла рядом в нужный момент, хотя ни он, ни она тогда не догадывались о том, что будет дальше. Кем они станут друг для друга.

Желая отгородиться от тяжёлых мыслей о настоящем, Джей перебирал их общие моменты прошлого. Появление Эдды на рынке с Томасом; визит к Эйбенсу; тот первый раз, когда он увидел силу Эдды; её азарт перед походом в клуб «Час»… и зачем Джей тогда привёл её к этому мерзавцу Алистеру?

Нет. Не получалось отвлечься. Боль — вот чем пропитана теперь их история. Не отвернуться.

Джей вздохнул и перевернулся на бок, призывая сон.

«Хотя бы на пару часов. Пожалуйста. Мне это нужно».

Он не мог себе позволить быть неэффективным. Не мог позволить кому-то ещё пострадать из-за себя… Пострадать! Как мягко сказано.

— Джей?

Этот голос. Её голос. Откуда он здесь?

Джей прислушался. Наверное, сон всё-таки настиг его. Нежное сновидение с голосом Эдды.

— Джей! — прозвучало уже более настойчиво.

В реальности Джей бы попросил её не повторять так настойчиво это банальное имя, которое всегда тяготело над ним. Но во сне… пусть говорит.

— Ты меня слышишь? — отчаянно спросила она. — У нас мало времени!

Неужели? И он ответил, не очень понимая, только ли во сне произносит эти слова или наяву тоже.

— Да. Эдда… ты мне снишься?

И тогда он наконец увидел её — такую красивую, родную, облачённую в то самое платье, в котором она была в клубе «Час». Повторил:

— Эдда! — и бросился к ней, надеясь хотя бы во сне заключить в объятия, но его руки прошли сквозь её тело, точно оно было лишь воздухом.

Эдда грустно вздохнула:

— Я не сон, Джей. Я послание. Слушай, в прошлый раз Нестус победил Анда-Хелену с помощью созданных им украшений — артефактов. Я не знаю, где они могут быть, существуют ли они до сих пор, но вдруг нам повезёт? Кольцо, браслет и амулет. Запомни.

Джей потрясённо кивнул:

— Артефакты Нестуса — хорошо.

У него на языке вертелись десятки вопросов, но он сдержался. Только сделав ещё один шаг к ней, сказал:

— Я верну тебя. Знай, что я тебя верну.

Она мягко улыбнулась. Протянула руку — бесплотные пальцы застыли в миллиметре от его непобритой щеки.

— Я верю, — прошептала Эдда и уже через секунду растаяла.

Джей тут же открыл глаза. Действительно ли она пришла к нему? Или всё это — иллюзия?

«Но откуда бы я узнал об артефактах Нестуса, если раньше никогда о них не слышал? Кольцо, браслет и амулет — вот как она сказала».

И не теряя больше времени на сон, Джей поспешил во дворец. Занималось тревожное, полное вопросов и сомнений, утро.

***

День выдался тягостным, напряжённым. Министры по поручению королевы Аяны предприняли попытку организовать переговоры с Анда-Хеленой, но та убила посла, разрезав его тело на две части и велела охраннику, который стоял на воротах между Третьим и Вторым кругом, передать её красноречивый ответ Аяне.

Собиралась ли Анда-Хелена с приспешниками нападать сегодня? Все во дворце думали только об этом. Моника чувствовала, как невысказанный вопрос отдаётся в коридорах, перекатывается по залам, стягивает каждого придворного в узел. В их согбенных спинах, опущенных взглядах, нервных жестах жил страх. Воевать с андой — кто мог подумать о таком несколько месяцев назад? И хотя жрицы твердили, что воскресшая не истинная Анда-Хелена, такие уверения мало кому помогали.

От Ванессы, поговорившей с Эмилем, Мон узнала о том, что в прошлую ночь Эдда связалась с Джеем. «Говорит, артефакты Нестуса помогут одолеть Анда-Хелену! Я никогда ещё не была так зла на себя», — ругалась Ванесса. Мон похлопала её по плечу, не зная, чем тут можно помочь. Ланс и Сабрина бесследно исчезли, некоторые поисковые манипуляции и вовсе указывали на то, что они мертвы. Но если это так, то кто смог до них добраться? Ванесса подозревала Стоун, но и та пропала. Хотя, возможно, Стоун по-прежнему вынашивала где-то грязные планы… Анда-Хелена просто завладела всеобщим вниманием — сейчас сектанты мало кого волновали.

Если бы Лев был жив, то Мон думала бы о них чуть больше, но… Моника вздохнула, в очередной раз сожалея о том, что не в её силах связаться со Львом и узнать правдивы ли её страхи. Он маг крови, найти его, применяя связь со Временем сложно. Для этого нужно обладать особо крепкой связью со Временем — возможно, той, которой Моника достигла тогда, в доме, где Лев собирался лишить её воли. Однако это был лишь всплеск, минутное торжество.

Моника прикусила губу и достала из резной деревянной шкатулки, подаренной Эмилем (внезапно, без всякого повода), тот самый браслет. Она настояла на том, чтобы украшение хранилось у неё под защитными манипуляциями. Впрочем, никто особо и не спорил. Без кулона и кольца это был практически обычный браслет. К тому же после исчезновения Ланса и Сабрины исследовать должны образом его никто не мог.

Звенья легко легли в ладонь Моники. Их перебор её умиротворял. Почти удалось вовсе ни о чём не думать. Анда-Хелена. Эдда. Триш. Отец — Моника немного общалась с Гарриет пару дней назад, узнавала, как дела у папы. Вроде бы всё было хорошо. Мысли снова вернулись ко Льву — вдруг она ошибается, и он жив?

«Я ведь собиралась ни о чём не думать!»

Её гневную отповедь для самой себя прервал стук в дверь — мерный, но настойчивый. Так обычно стучала Майя.

— Заходи! — крикнула Моника, и на пороге действительно появилась её давняя подруга. Можно было даже представить, что они до сих пор в Эдленхалле. Перед мысленным взором Мон возникла Стоун — грубая, жестокая и до невозможности лицемерная.

Нет. Моника не хотела представлять ничего подобного. Годы обучения прошли, и это хорошо.

Тем временем в комнату вошла Майя:

— Привет. Как ты тут?

Моника пожала плечами:

— Как все сегодня. А ты?

Не дожидаясь приглашения, Майя присела на застеленную дымчато-розовым покрывалом кровать.

— Неплохо. Мы уже несколько дней отрабатываем порядок лечения во время боя, — в светло-карих глазах Майи промелькнула грусть. — Свободные часы я обычно проводила с Нессой, но сегодня она тренируется с Аяксом.

«С Нессой?» Моника поняла, конечно, что речь идёт о Ванессе, однако… так это прозвучало нежно. Интимно. И кажется, Майя сама не заметила, что именно сказала.

— Аякс тебе не нравится? — спросила Мон, внимательно приглядываясь к подруге. Могла ли и она нарушить главный завет Ордена?

— Почему? — удивилась Майя. — Аякс — хороший. Просто у него такие шуточки… — Майя неопределённо махнула рукой в воздухе, видимо, пытаясь так обозначить фривольный тон, свойственный магу.

Потом врачевательница стала более серьёзной:

— Ванесса говорит, что Аякс — отличный боевой маг. Сейчас это главное.

В тоне Майи было столько естественности и простоты. Нет. Она не могла нарушить заветы Ордена. Ни один из них. Моника сразу почувствовала себя ужасной грешницей. Она так и не нашла в себе сил признаться во всём Майе. Вот если бы оказалась, что та не так сверкающе чиста и идеальна, то Мон обязательно бы рассказала свою историю.

— Мне тоже нужно потренироваться. Сегодня я ещё этого не делала, — сказала Мон, чтобы занять паузу, показавшуюся такой натужной и неловкой. Будто бы заполненной её постыдной тайной.

Вскоре после миссии в Хоунже Моника начала оттачивать своё мастерство с воительницами.Они серьёзно превосходили её, однако согласились немного подучить, не раскрывая своих главных секретов. После их предательства, внушавшего ужас всему дворцу, тренировки прекратились. И возобновились вновь буквально вчера — теперь Моника занималась с пришедшими во дворец служительницами Ордена, которые не перешли на сторону Анда-Хелены. Среди них, к её удивлению, была наставница Фейлоу, а ещё, как всегда, помпезная Лия Хамельс.

— Хорошо, — кивнула Майя, потом внимательно посмотрела на Монику, точно хотела взглядом передать ей какое-то сообщение. Наконец она произнесла:

— Если тебе нужно будет поговорить по душам, Мон, то я всегда рядом.

Моника улыбнулась. Найдёт ли она когда-нибудь в себе силы раскрыть всю правду о своей любви? О том, что та оказалась ложью? Или о тех иссушающих снах, которые преследуют её с момента, когда умер — умер ли? — Лев?

Возможно.

Моника положила браслет в шкатулку и, подойдя к Майе, обняла её. От врачевательницы пахло мёдом. Хороший запах, напоминающий о вечных и простых истинах, потерявшихся в том безумии, которое их окружало.

Они вдвоём вышли из комнаты и расстались у зала на первом этаже, где служительницы Ордена, готовящиеся к битве, собирались накануне. Буквально через пару секунд к Монике обратился один из проходивших мимо боевых магов — высокий и плечистый мужчина с холодными, рыбьими глазами.

— Вы случайно не Моника?

— Моника. А что?

Таинственная улыбка пробежала по губам мужчины, он тут же вложил в руку Мон клочок бумаги.

— Это вам.

Маг развернулся и ушёл, не ответив на сорвавшееся с губ Моники неоформленное толком: «Что?».

Прижавшись спиной к позолоченной стене — как сказал однажды Эмиль, дворец перестраивали при его прадеде, имевшем нездоровую любовь ко всему золотому, — Мон развернула бумажку и прочла:


«В полночь в гостинице "Добрый дом" во Втором круге.

P. S. Какой теплой была наша библиотека, а на втором этаже и вовсе тело ломило от жара».


«Библиотека?» Моника охнула и, оглядевшись, засунула записку под вырез своего платья — клочок коснулся груди. Что ещё делать, если карманов нет? Наверное, поэтому Ванесса так часто носит свои знаменитые штаны с десятком карманов.

Да-да, лучше думать об этом, чем, вспоминая содержание записки, мгновенно впечатавшееся в память, буквально рассыпаться на куски. Он. Это написал он. Больше некому.

Библиотека… как он смотрел на Монику, как ласкал.

«Смотрел не своими глазами, ласкал не своими руками», — одёрнула она себя, пытаясь бороться с искушением. Даже если он не умер… Если остался жив после тех ранений, разве должна она бежать на встречу по первому его зову? Он обманывал её. Он злодей в этой истории — тут не может быть других трактовок. И она пощадила его, отпустила, потому что любила. Неправильное, перекрученное чувство, выросшее на двух трупах — её миады, ставшей пеплом на берегу Анда-Марии, и помощника библиотекаря Адама. Любовь не должна идти рука об руку со смертью.

«Мне вообще нельзя любить. Орден…»

Нет. Это не могло помочь.

— Моника? Почему ты не заходишь в зал?

Тонкий голос наставницы Фейлоу отвлёк Монику от её мрачных мыслей. Впрочем, главная из них продолжала биться в голове, безжалостно сводя с ума: идти или не идти на таинственное ночное свидание с мужчиной, любовь к которому больше напоминала болезнь?

***

Увидеться с Моникой. Это желание было простым, но вот решиться на его осуществление… Лев не сразу позволил себе такую авантюру. Подействовали ленивые слова Анда-Хелены: «Третий круг начинает мне надоедать. Завтра мы завоюем Второй. Алистер, в этот раз нам могут понадобиться демоны».

Завтра. Слово пробилось сквозь ту меланхолию, которая сковала Льва после смерти Амелии, перед тем отказавшейся от их цели. Одиночество пронизывало Льва, окружало его. Мелькавшие рядом воительницы, маги, просители, Алистер или даже сама Анда-Хелена не имели никакого значения. Лев всё время был один.

С предательством Амелии. С её смертью. Она не могла так уйти, перечеркнув всё, ради чего он работал, отстранившись от этого словами о «бедных девочках». И всё же… именно так она и сделала. Исчезла, оставив его разбираться с теми осколками, с той пустотой, которая заполнила его мир.

Верил ли он сам? Кем считал себя?

Слишком сложные вопросы. Но вот в том завтра, которым грозила Анда-Хелена, был свой смысл. В её завтра Моника могла пострадать. Погибнуть. И тогда… сформулировать точно не получалось, но мысль о её потере бередила раны, отравляла душу. Нет. Она обязана жить. Он так хочет.

И Лев велел одному из магов, перешедшему на их сторону в качестве шпиона, передать записку для Моники кому-нибудь из дворца. Пусть доставят ей. И сделав это, Лев стал ждать.

Бесконечно долго тянулся мрачный день, в который Анда-Хелена принимала страждущих и пила кровь (метод вроде бы помогал), а Алистер крутился вокруг неё, сияя от счастья. Серое небо, казалось, собиралась обрушить на город очередную порцию снега, но вместо этого трусливо замирало, поглядывая на смертных — суетливых и никчёмных.

Лев приветствовал приход терпкого, будто плотного на ощупь мрака и продолжал ждать. Он увидит её… неужели действительно увидит?

***

Накинув капюшон так, чтобы его лица практически не было видно, Лев сидел на первом этаже гостиничного двора «Добрый дом» и взглядом приказывал двери открыться и немедленно пропустить внутрь Монику. Она пока не опаздывала, но всё же…

Людей в зале, заставленном столами, было мало: женщина в длинном плаще пила пиво из большой кружки, парочка в углу перешёптывалась, причём девушка то и дело жеманно хихикала. Раздражающий звук.

Пол, устеленный огромным бордовым ковром, массивные круглые деревянные столы и изысканные тонкие стулья, пара еле живых растений в больших горшках… «Добрый дом» явно пытался выглядеть респектабельно — пыжился, вывесив на стены картины, определённо купленные на базаре, и повязав вокруг талий официанток бордовые фартуки со своим гербом, подозрительно похожим на королевского орла. Возле одной из стен даже была оборудована небольшая сцена, выкрашенная всё в тот же бордовый цвет, который хозяева заведения очевидно считали наиболее аристократическим.

Лев бы иронично хмыкнул, оглядев это великолепие, если бы его мысли не занимал один вопрос: где Моника?

Наконец дверь приоткрылась, и он увидел знакомую руку с красивыми длинными пальцами, а потом — её владелицу. Моника была закутана в чёрный плащ, но её доходящие до талии волосы выбились из-под капюшона. Лев шагнул к ней и взял за руку — вырвется? — она, наверное, не ожидала такой решительности, но не стала устраивать сцену. Пошла за ним к одному из дальних столов.

Сердце билось куда быстрее, чем ему полагалось. Моника пришла. Он сжимал её холодную руку и жалел о том, что не может посадить Монику к себе на колени и согреть её пальцы своим дыханием. Он и сам не подозревал, какие чувства на него нахлынут при взгляде на неё.

Всё отступило. Недели в пещере. Потеря смысла. Смерть Амелии. Даже Анда-Хелена, окровавленными губами повествующая о своих планах.

Прикосновение. Как же давно он не касался Моники. И поэтому так болезненно далось ему то мгновение, когда они присели и Моника высвободила свою руку из его.

— Лев, — сказала она тихо, всё ещё не снимая капюшона. Правда, он всё равно видел её лицо — озадаченное, взволнованное. Прекрасное.

— Спасибо, что пришла… дорогая.

Она едва заметно вздрогнула. Он бы хотел её утешить.

— Зачем? — наконец выдохнула Моника, видимо, собравшись с силами. На её переносице обозначилась морщинка.

— Хотел увидеть тебя.

— Нам нельзя видеться! — тут же отреагировала она. — Ты… ты ведь всё ещё служишь Стоун?

Какое мерзкое слово выбрала Мон. Специально, чтобы позлить его? Но Лев собирался быть терпеливым. Объяснить ей. Убедить.

— Я никогда не служил… — начал он, но тут их посмела прервать официантка.

Лев раздражённо цокнул языком. Стоило выбрать другое заведение для встречи. Но Моника могла не согласиться прийти в более уединённое место. В полумраке зала Лев вглядывался в её лицо, пытаясь увидеть что-то, кроме признаков волнения и сосредоточенности. Думала ли она о нём? Хотела ли встретиться? Почему пришла?

Они заказали официантке два бокала вина и кусок мясного пирога. После этого Лев хотел продолжить свою речь, но в глазах Мон промелькнуло…

— Что такое, Моника? — его рука накрыла её ладонь — по-прежнему холодную.

Она не хотела говорить. Даже губу прикусила, точно пыталась сдержать рвущиеся наружу слова. Правду. Он надавил, чуть сдвинув капюшон и придав своему взгляду особую мягкость.

— Я…

Вдруг Лев подумал о шраме, пересекавшем его лицо. Наверняка, эта вечная метка, созданная злостью вышедшего из-под контроля демона, пугала Монику. Он попытался надвинуть капюшон обратно, скрыться, но она подалась вперёд и остановила его. Теперь их лица были совсем рядом.

— Я думала, что ты мёртв.

— Что? Почему?

— Твои ранения… они разве не были смертельны?

Теперь в её глазах цвета горького шоколада плескались нежность и участие. Она не могла скрыть их. Лев мягко провёл пальцем по её скуле, коснулся нижней губы.

— Я выжил. Я всегда выживаю, милая.

И на этот раз на её лице не отразилось протеста против этого нежного обращения. Они будто бы снова оказались в одном из тех дней в Анда-Марии, только теперь Моника видела его лицо, а не красавчика Адама. И Моника его любила. Сейчас он не сомневался.

Мгновение, освящённое тишиной, растянулось, разлилось между ними горячей волной. Льву хотелось преодолеть незначительное расстояние, разделявшее их губы. Поцеловать Монику. Снова сделать своей. Но прежде чем он решился, Мон отстранилась:

— Лев… я рада, что ты жив, но… — она сглотнула. — Это всё слишком больно. И… завтра меня ждёт битва. Наверное, завтра. Мне нужно выспаться. Я пойду.

Лев подавил вздох разочарования, а вот раздражение на его лице, видимо, всё-таки промелькнуло. Моника ощутимо напряглась и сделала движение, чтобы встать со стула.

— Нет, — резко сказал он, хватая её за руку. — Сейчас ты послушаешь меня.

— Не разговаривай со мной так.

Прозвучало довольно робко. Лев вспомнил, как в прошлый раз на подъёме силы она диктовала ему условия. Решала его судьбу. Сейчас Моника явно не ощущала в себе подобных способностей. Она протестовала слабо.

Да, такой она нравилась ему гораздо больше.

— Дорогая моя, — протянул Лев, наслаждаясь и этим обращением, и словом «моя».

Официантка не дала Монике ответить (если она, конечно, собиралась отвечать), поставив перед ними бокалы с вином и пирог.

— Есть пара вещей, которые ты должна знать, — продолжил Лев, одной рукой поглаживая ладонь Моники, а в другую взяв бокал с вином. — Амелия… или как ты называешь её, Стоун умерла. Убила её Анда-Хелена. Она та ещё маньячка. И она действительно намерена завтра захватить Второй круг. У неё есть сотня усиленных демонов, воительницы, маги из окрестных земель… Я тоже работаю на неё.

В глазах Моники отразилось возмущение:

— Но…

— Не перебивай, милая. Я предлагаю тебе перейти на сторону Анда-Хелены. Это поможет сохранить твою жизнь.

Тут она не выдержала. Всё-таки вырвала свою руку из его и вскрикнула:

— Нет!

— Это самый разумный выход, если ты хочешь выжить.

Моника упрямо покачала головой и сказала сердито, явно стараясь слишком сильно не повышать голос:

— Я не перейду на сторону женщины, которую ты сам назвал маньячкой. Ты должен это понимать.

Как резко она выделила проклятое «должен», снова напоминая обо всём, что их связывало. Лев скрипнул зубами:

— Моника, послушай…

— Нет. Я не собираюсь слушать тебя, — её глаза горели решимостью и злобой. Куда только делась прежняя робость?

Моника скривилась:

— Ты выбрал путь трусости и низости, но ты не увлечёшь меня с собой. Этого не будет.

— Но на моём пути мы могли бы быть вместе, — Лев снова сократил расстояние между ними. — Ты и я. Ты нужна мне, милая. И я нужен тебе… разве нет?

Он шептал эти слова почти ей в губы. Она будто пила их прямо из его рта. Лев видел, как Моника борется с собой. Прекрасное зрелище. Но ей полагалось сдаться. Склониться.

— Неважно, — выдохнула она. — Когда-то Анда-Хелену уже победили. Мы сделаем это вновь.

Лев хохотнул, не сдержавшись. Моника тут же окинула его презрительным взглядом.

— Нестус уничтожил её с помощью своих артефактов и… — она вдруг резко сомкнула губы, очевидно, осознав, что сболтнула лишнего.

— Артефакты? — переспросил Лев. Он носил и кулон, и кольцо (на цепочке) под одеждой, чтобы не привлекать внимание к этим вещицам, но и не потерять их. Лев в очередной раз накрыл ладонь Моники своей, размышляя об услышанном. — С чего ты взяла, что её убил Нестус? Я не помню таких легенд.

Моника молчала, гипнотизируя взглядом сцепление их рук, но не пытаясь разорвать его.

— Милая, скажи.

— Лев, я… — начала она, и подбадриваемая его взглядом, продолжила. — Разве я могу сказать что-то тебе — её приспешнику?

Прекрасная наивная Моника.

— Конечно. Я терпеть её не могу.

Лев не стал уточнять причину. Возможно, Моника сама догадается.

— Но хочешь, чтобы я служила ей.

Эта реплика определённо не нуждалась в ответе. Лев сделал глоток вина, которое оказалось слишком кислым.

— Возможно… ты перейдёшь на нашу сторону? На мою сторону, — уточнила Моника.

— Меня там убьют, знаешь же.

Но Моника была увлечена своей идеей, в её глазах зажёгся огонёк надежды:

— Нет. Необязательно… нам сейчас нужны все силы, чтобы справиться с ней.

— И артефакты Нестуса, — напомнил Лев, надеясь всё-таки вывести Монику на разговор об этих вещицах. Действительно ли Анда-Хелену убили с их помощью? Такая возможность захватывала.

Моника нахмурилась. Кажется, она приняла его слова за издёвку:

— Они существуют.

Что же — придётся первому довериться ей.

— Я знаю, — сказал Лев нарочито холодно, наслаждаясь её реакцией. — Кулон и кольцо у меня.

— У тебя?! — воскликнула она и тут же зажала себе рот ладонью, взгляд Мон скользнул по его рукам. — Значит, Сабрина и Ланс…

— Хотели нашей помощи, — уточнил Лев, не вдаваясь в подробности. — Они мертвы.

Кажется, Монику не слишком взволновала новость об участи Ланса и Сабрины. Вместо этого она, сжав его ладонь, спросила:

— Ты знал, что твой браслет — скорее всего, артефакт Нестуса?

— Браслет?

— Чёрный с красным отливом, из металлических звеньев. Он был в твоём доме в Анда-Марии, — поспешила объяснить Моника.

Льву нравилось то, с какой надеждой на него смотрела Моника. Но браслет… о чём она говорила? Из металлических звеньев. Чёрно-красный. Вдруг его ударило пониманием.

— Браслет Адама?

— Адама? — переспросила она, явно вспоминая о красавчике, пленившем её сердце. И как же это было неприятно.

— Я снял у него с руки браслет, когда поймал. Это украшение не показалось мне особенным. — объяснил Лев. Чтобы не углубляться в тему, спросил. — Так, браслет — у тебя?

Моника кивнула, а потом взяла и его вторую руку, привлекая к себе внимание. Впрочем, Лев и так был сосредоточен только на ней. Давно остывший кусок мясного пирога тосковал на тарелке.

— Отдай мне артефакты Нестуса, пожалуйста. Отдай, и мы победим. Тебя помилуют. Я уверена, что смогу… — она говорила быстро горячим шёпотом, всё сильнее сжимая руки Льва.

Лев замер, раздумывая. Значит, ему не перетащить её на свою сторону, разве что силой. Но он хотел добровольной сдачи. Хотел покорности и нежности от Моники. Благодарности. И тогда…

— Я сделаю всё, что угодно, если ты отдашь мне артефакты, — добавила она.

В голове Льва пронеслись десятки соблазнительных вариантов. Судя по тому, как Моника смотрела на него, ни одна из этих фантазий не была бы насилием.

— Не участвуй в завтрашней битве.

Секунду назад Лев не знал, что попросит именно об этом. Но теперь, когда слова сорвались с губ — кажется, поразив Монику, — он понял: так будет правильно. Он отдаст ей артефакты. Анда-Хелена погибнет от чужих рук, расплатившись за смерть Стоун. Моника расскажет о том, какую роль Лев сыграл в победе королевы Аяны над захватчицей, и его оправдают. И всё это время Моника будет чувствовать благодарность. Считать его едва ли не героем. Она сама предложит всё, что он мог бы попросить.

— Но…

— Ты ведь хочешь, чтобы я отдал тебе кулон и кольцо?

И прикусив губу, она сдалась. Приятно.

Не собираясь больше бороться с собой, Лев поцеловал её. Нежно, почти благоговейно. У них ещё будут дни и ночи для других поцелуев. Сейчас же он говорил ей: ты моя, потому что сама этого хочешь. Помни.

Глава девятая. «Решающий час»

Новости о смерти Нестуса дошли и до меня. Жаль, что нам так и не удалось найти его и отомстить. С другой стороны, не лучшая ли месть — то, что король благоволит нам, а в Эдленхалле приходят новые ученицы? Так что, сестра, не знаю, можно ли верить слухам о гибели мерзавца, но молиться за него не стану.

Из письма Анда-Ксении к Анда-Полине.

Белые одежды жриц развевались на морозном ветру — они казались стаей лебедей, кинувшихся на защиту своей родины, своей королевы. Эмиль позволил себе полюбоваться мгновение, а затем отразил атаку демона, который пытался отгрызть ему руку.

Бой, начавшийся на рассвете с атаки кучки магов на стену Второго круга, длился уже полдня. Анда-Хелена не появлялась. Видимо, узнала о том, что во Втором круге почти не осталось жителей (кроме самых упрямых) и красоваться ей не перед кем. Стерва.

Эмиль рассёк летящего на него демона по полам и осторожно двинулся вперёд. Городские улицы никогда не были его любимым местом для битвы, но выбирать не приходилось. Он снова кинул взгляд вперёд: десяток жриц схлестнулся в бою с воительницами. Безумно. Противоестественно.

«Мы будем сражаться», — сказала Первая жрица, как только во дворец дошли новости о нападении. И хотя Эмиль знал, что ба не станет шутить такими вещами, поверить в истинность её слов всё равно было сложно. Жрицы — наследницы Анда-Полины — такие же хрупкие и утончённые, как она. Их тонкие белые платья с разлетающимися юбками и свободными рукавами-крыльями не защищали от холода. Разве не были они обречены пасть перед воительницами — сильными, мускулистыми, закалёнными в боях? Воительницы, облачённые в практичные тёмно-фиолетовые штаны и меховые куртки того же цвета, казались куда более подготовленными к сражению.

Но битва эта велась на том уровне, который был недоступен Эмилю. Он видел, как женщины вздевают руки в воздух, как резко разжимают сжатые в кулак ладони… И морозный ветер подчинялся им, подхватывая врагов и резко ударяя о землю, и ставни отрывались от окон, и цветы в тяжёлых горшках слетали с подоконников, и железные витиеватые решётки балконов покидали места, определённые для них человеческой волей — всё это превращалось в оружие. Эмиль с удивлением отметил, что жрицы, вопреки его опасениям, держались очень хорошо. Их движения были более грациозными и сначала они только защищались, но вскоре начали нападать, перехватывая инициативу у воительниц, получая контроль над «призванными» ими предметами.

— Странная битва, — хмыкнула Ванесса за его спиной.

Эмиль тут же обернулся. Ванесса не покинула дворец вместе с ним. Сначала переговорила с Моникой, а потом уже присоединилась к Эмилю.

Теперь Огненная ведьма стояла посреди заснеженной улицы, покрытой чёрным пеплом, оставшимся от демонов. Она улыбалась — торжествующе и зловеще. И вдруг Эмиль заметил две интересные детали: на шее Ванессы снова был её любимый кулон, а на руке притягивало к себе внимание то самое чёрное кольцо, чуть не сгубившее Аяну…

«Нет, не две детали. Три».

Перехватив его взгляд, Ванесса чуть больше закатала рукав своей чёрной кофты и продемонстрировала ту цепочку, которую Эмиль уже заметил. Браслет.

— Но как?

Ванесса нахмурилась, в её целом глазу отразилось сомнение:

— Моника. Она обещала после боя объяснить, как к ней попали артефакты.

От этой вести пахло чем-то неприятным. Эмиль хотел сказать, что именно думает о подобных секретах, но вдруг прямо рядом с Ванессой приземлились два демона. Маги, подвластные Анда-Хелене, запускали колбы с демонами по воздуху. При приземлении тара разбивалась, освобождая очень злых и опасных тварей — чёрные плотные тени, похожие на воинов, лишённых лиц; другие же обращались огромными пауками, напоминавшими о тех тварях из леса у Гозе, или зубастыми змеями-великанами.

Один из демонов, принявший форму змеи, сразу же попытался откусить Ванессе голову, другой, ставший воином без лица, кинулся на Эмиля. Он пригнулся, а потом резко выпрямился, готовясь проткнуть демона мечом. Тот — его явно создали слишком умным — отстранился. Пришлось Эмилю сделать несколько обманных шагов — сначала влево, затем вправо, почти упереться в стену пустой гостиницы, взобраться на высокий порог и наконец в прыжке нанести удар. Параллельно он наблюдал, как Ванесса, распоров ладонь, призвала огненный хлыст. Воздух наполнили слова заклинания.

Два демона рассыпались почти одновременно. Эмиль перевёл дух и тут же ощутил боль в правом плече.

— А он тебя подрал, — сказала Ванесса. — Врачевательницы здесь неподалёку, можешь обратиться к ним.

Эмиль скептически выгнул бровь:

— Серьёзно? Из-за царапины?

Они обменялись понимающими улыбками, после чего Эмиль кивнул на её рассечённую ладонь:

— Разве артефакты Нестуса не позволяют творить заклинания без использования собственной крови?

Ванесса пожала плечами:

— Вроде бы да. Но мы слишком мало о них знаем, чтобы утверждать наверняка. Они увеличили мою силу — это точно. Да и чувствуя я себя куда легче, чем обычно.

— Что насчёт Моники и Майи? — поинтересовался Эмиль, пока они бежали вперёд — к месту сражения воительниц и жриц, которые в пылу битвы переместились дальше, вглубь улицы. Насколько видел Эмиль, воительницы перешли к физической силе, и жрицы стали заметно им уступать.

— Майя — здесь, — Ванесса снова нахмурилась. — А Моника осталась при Аяне.

Аяна вместе с придворными не должна была покидать тщательно охраняемый тронный зал. Эмиль настоял на этом, хотя сестра пыталась сопротивляться. Союзником Эмиля стал жених Аяны — Ярослав. Но то, что Моника решила остаться… неожиданно, кажется, она намеревалась сражаться. Хотя Эмиль, конечно, вздохнул чуть свободнее, услышав такие новости.

Времени на разговоры у них больше не было: оба включились в схватку с воительницами. Жрицы, получившие помощь, приободрились. Одна из девушек, очень маленького роста, достававшая Эмилю только до плеча, подхватила с земли железный прут и с криком кинулась на воительницу, которая насмерть забивала другую жрицу — постарше, с тронутыми сединой волосами.

И когда на истоптанный снег упали капли крови, когда улицу огласил нечеловеческий вой воительницы, пропустившей эту атаку, Эмиль почувствовал, насколько сильно он ненавидит Анда-Хелену. Она должна умереть при помощи артефактов Нестуса — или без них.

***

— Я хочу выйти, — сказала Аяна. — Хочу быть со своими бойцами в минуту битвы.

Она ударила сжатым кулаком по своим коленям и оглядела всех присутствующих — министров, Монику, Фейлоу, пару других служительниц Ордена, несколько лучших боевых магов, отобранных Аяксом, своего жениха. Именно Ярослав и сказал:

— Ваше величество, вы ведь понимаете, что это неразумно.

Аяна вскочила со своего места, её лицо пошло некрасивыми красными пятнами:

— Неразумно?! А что разумно, позволь спросить? Сбежать в Аталию, как моя мать?

— Вовсе незачем сбегать… — начал Ярослав.

Аяна тут же его перебила:

— Анда-Хелена наверняка уже появилась на стене. Говорит с моими воинами, увещевает их. А я? Сижу в четырёх стенах и жду, когда битва закончится. Зачем стране вообще такая королева?

Почти все присутствующие потупили глаза, не зная, как реагировать на эту вспышку монаршего гнева.

«Она ведёт себя как ребёнок! — возмутилась про себя Моника. — Если сказали оставаться здесь, значит нужно оставаться. Верно?» Собственное обещание, данное вчера Льву, сковывало её по рукам и ногам. Лев… он заботился о неё. Отдал артефакты. И она не могла его подвести, но как же хотелось очутиться там — во Втором круге. Быть полезной, как Майя, Ванесса, Эмиль, Аякс и другие. Этот полицейский Джей тоже наверняка сражается — возможно, он попытается как-то вернуть Эдду. И разве не следовало бы Монике помочь ему?

— Ваше величество, ваша безопасность очень важна для всех нас. Если с вами что-нибудь случится… — Ярослав снова решил заговорить с Аяной.

Один из министров робко заметил:

— Вам стоит довериться главнокомандующему — нашему принцу, ваше величество.

Аяна резко остановилась, её губы сжались в линию:

— Да, вы правы. Конечно, вы правы! Но разве наш главнокомандующий может говорить с Анда-Хеленой на равных как правитель этой страны? Разве имеет он право обращаться к воинам от моего лица?

«Вполне достаточно обратиться от его собственного лица», — подумала Моника. Фактически Эмиль управлял только простыми солдатами. Первая жрица повела в бой своих жриц, Аякс — королевских магов. Каждая из групп в первую очередь слушалась своего начальника.

— Я должна быть там, — заявила Аяна безапелляционно.

Вой протестующих голосов прервал её резкий жест — изящная рука прочертила в воздухе косую линию, точно разделила реальность на два пласта. В одном королева слушалась брата и благоразумных чиновников, в другом ступала на поле боя вопреки здравому смыслу.

— Тогда я пойду с тобой, — сказал Ярослав, затем он обернулся к служительницам и магам. — Вы все тоже отправитесь с нами.

«Серьёзно?!» — Моника не ожидала, что он так быстро сдастся. Почему этот Ярослав настолько безвольный? Она прикусила губу, пытаясь понять, как же поступить. Остаться с министрами якобы для их защиты? Наверное, она могла бы, но что скажут Эмиль и Ванесса, когда узнают об этом? Её заподозрят в трусости. А она ведь изначально пришла во дворец, чтобы изменить свою жизнь, показать себя, помочь людям…

И Эдда. Там, на поле боя, она, наверное, сможет помочь Эдде. Пока непонятно как, но всё же. Моника объяснила Ванессе, что Анда-Хелену требуются изгнать из тела Эдды, не нанеся ему значимых повреждений. Её подруга должна выжить. И тогда они соберутся втроём — она, Майя и Эдда — и будут много говорить о покинувшей их Триш. И о своих непростых жизнях.

Поэтому, пусть Лев и взял с неё обещание, пусть и целовал её вчера с такой неизбывной, кружащей голову нежностью, когда Ярослав спросил:

— Моника, ты ведь с нами?

Мон кивнула. И это мгновение — свой кивок в ответ на один из самых сложных вопросов, который ей доводилось слышать в жизни — она запомнила навсегда.

***

Когда они оказались во Втором круге, окружая закутанную в меха королеву Аяну со всех сторон, то услышали голос, явно искусственно усиленный.

— …мастерски. И я восхищаюсь вашим искусством. Но пришло время сдаться. Иначе Второй круг утонет в моих демонах, в моих искусных магах, которые ещё не начинали сражаться. Да и я сама многое могу, — неестественный смешок окатил Монику холодом, хотя лютый ветер и без того делал всё, чтобы она замёрзла на смерть. — Ваша королева даже не пришла на поле боя, потому что она слаба. Но я Анда-Хелена! Я та, которой вы поклонялись долгие годы.

Мон, искоса посмотрев на Аяну, увидела, как её глаза зажглись гневом. Королева будто хотела крикнуть: «А я о чём говорила! Вот она — моя соперница — торжествует, издевается надо мной! Но я не дам ей победить!»

Да наверное, что-то подобное думала Аяна решительно шагая по улицам, покрытым пеплом. Из рассказов Майи и Ванессы Моника знала, что это значит: здесь убивали демонов. Но снег утратил свою белизну, безупречную и безразличную ко всем королевам и андам этого мира, не только из-за пепла. Лоскуты одежды. Кровь. Искалеченные тела, над некоторыми из которых суетились врачевательницы. Беспорядочно разбросанные оторванные руки и ноги. Монику замутило от вида и от мерзкого запаха крови и чужой блевотины.

Они шли вперёд и вперёд, петляя между пустыми зданиями. Моника всё боялась, что через секунду перед ними возникнет демон. Возможно, поэтому она не вскрикнула, когда на их группу напали. Правда, не демон, а пара магов с плотоядными улыбками. Один из врагов оказался рядом с Фейлоу и, прошептав что-то, пустил к ней алый жгут, будто сотканный из его крови. Жгут схватил наставницу за шею — Моника бы кинулась к ней на помощь, если бы второй маг не послал в Аяну поток острых алых наконечников. Сосредоточившись и призвав Время на помощь, Мон отразила часть из них, другие остановил Ярослав, выставив вперёд щит, который, казалось, был больше него.

Оба мага не собирались сдаваться, но Моника не сомневалась в победе своего маленького отряда. Их восемь человек — они справятся с двумя врагами. Её уверенность пошатнулась, когда один из магов громко свистнул и несколько огромных чёрных пауков кинулись к ним с противоположных сторон улицы.

— Маленькая королева, — ухмыльнулся маг, резко отбрасывая Монику в сторону одного из пауков. — Анда-Хелена велела принести твою хорошенькую голову.

— Хорошенькую? — хохотнул второй.

Мон не расслышала, что ещё он сказал. Демон схватил её своими мощными лапами и стал сжимать в объятиях, постепенно приближая свою огромную зубастую пасть к её лицу.

«Время! Время! Пожалуйста…»

Она звала поток, молила его прийти. Дать силу. Но её связь со Временем всегда была такой хрупкой, переменчивой. Моника засучила руками и ногами, яростно закричала, когда поняла, что сила Времени лишь слабо подрагивает на кончиках её пальцев, не слушая её настойчивое, отчаянное желание выжить. Страх пересиливал.

Что там с Аяной? Что с Фейлоу? Она не могла обернуться. Не могла оторвать взгляда от пасти демона, больше похожей на расщелину, из которой торчали два ряда острых зубов-пик. Демон был страшнее обычного паука. Воплощение мерзости. Создание, сотканное из греховных желаний, из крови, отравленной завистью и гниением.

Она ожидала, что почувствует смрадное дыхание демона. Но нет. Из его отвратительной пасти ничем не разило.

— Нет! — завопила Моника.

И через секунду больно ударилась о землю.

— О… — простонала она, схватившись за голову.

Двигаться было тяжело. И видеть. И слышать. Лишь смутные силуэты мелькали перед ней.

— Предатель!

Это она услышала, и смутное понимание, воплощающийся страх сковали её сердце.

— Мерзкий гад!

Моника попыталась встать. Но рука проскользнула по земле, и, снова приложившись головой о землю, Мон погрузилась во тьму.

***

Её привело в себя смазанное касание по лицу — что-то вроде мягкой пощёчины.

— Мм… — прокряхтела Моника, а потом вдруг вспомнила события последних мгновений и резко выдохнула, не зная, что спросить.

Раскрыв глаза, она увидела перед собой лицо девушки — смутно знакомое. Она была в серой одежде, с платком на голове. Значит, одна из врачевательниц.

— У неё сильный шок, есть ушибы. Никаких серьёзных ранений, — сказала врачевательница вслух, явно радуясь своему открытию.

— Что? — наконец смогла выговорить Моника, хотя, судя по напряжённому лицу врачевательницы, вопрос её звучал не слишком чётко.

— Королева с охраной продолжила свой путь, — объяснила кареглазая девушка, из-под платка которой выбивались светлые, похожие на пух волосы. — Она попросила позаботиться о вас.

— Никто…

Хорошо, что врачевательница сразу поняла её вопрос и не пришлось договаривать. Девушка помрачнела.

— К сожалению, наставница Фейлоу мертва, — она вздохнула. — А так… вам повезло: маги Хелены сами поубивали друг друга.

— Ч…

Сил хватило на одну букву. Догадка замёрзла у Моники на губах.

Врачевательница кивнула куда-то влево:

— Три мага мертвы. Они вступили в бой друг с другом. Вроде бы — двое на одного. Говорят, он… защищал вас.

— Помогите, — попросила Мон, слепо протягивая руку вперёд. Она больше ничего не видела. Всё скрылось за одной единственной догадкой, пугающей мыслью, которая опутывала разум и разрывала сердце.

Врачевательница, видимо, поняла просьбу: помогла Монике встать и отвела её чуть в сторону — там, около бурой стены кирпичного дома, лежали три человека. Три тела.

Мон резко выдохнула и упала на колени, когда её окатило узнаванием. Ожидаемым, но из-за этого не менее колющим.

— Лев…

Его горло было перерезано — зияющая, притягивающая к себе взгляд рана напоминала второй рот, искривлённый оскалом. Мон не смогла справиться с приступом тошноты — её вывернуло прямо у его тела.

«Прости».

— Вам плохо? — тут же раздался голос одной из врачевательниц. Моника отмахнулась от неё.

Плохо? Конечно, ей плохо. Вот только Льву в сотни раз хуже, потому что он мёртв из-за неё. Он доверился ей. У него была всего одна просьба, и Моника не выполнила её. Предала. Не столько ради Аяны, решившей вопреки здравому смыслу появиться на поле боя, сколько ради себя. Помочь Эдде. Участвовать в битве.

«Я думала только о себе».

Моника набрала в руку пригоршню серого снега и машинально оттёрла рот этой кашей. Её взгляд снова вернулся ко Льву. Она старалась не смотреть на рану — только на лицо. Тёмные глаза Льва ещё никто не закрыл: их взгляд прорезал пасмурное небо, точно желая найти ответ на сложный, одному ему известный вопрос.

Нет. Не одному. Моника тоже знала этот вопрос. Он жёг ей руки, разъедал сердце. Он нагнал слёзы ей на глаза.

«Я виновата. Как же я виновата».

Совсем недавно Мон считала Льва мёртвым, но тогда она не видела тела. Тогда его гибель была закономерной: он выбрал не ту сторону, и был уничтожен. Трагично, однако вполне ожидаемо. Верно? И вот теперь всё изменилось. Теперь она снова и снова возвращалась к их последнему свиданию: Моника помнила, как ощущалось тепло его руки на её ладонях, какими нежными были его губы, как горели его глаза.

Она выбрала себя, Эдду, Аяну… кого угодно, но не их. И Лев заплатил. Моника обняла себя руками, вглядываясь в его лицо, разделённое шрамом на две половины. До этого увечья он был довольно красивым, но рваная борозда лишила его лицо притягательности. Чёрные волосы Льва разметались по плечам — ветер слегка приподнимал их при каждом набеге. Монике так и не довелось касаться этих волос с той же нежностью, которую она дарила кудрям Адама.

Могло ли всё сложиться иначе, если бы Лев изначально не лгал ей? Не притворялся кем-то другим? Моника подползла на коленях поближе и стала гладить его холодное любимое лицо. Слёзы хлынули бурным потоком, точно дождь, призванный всё очистить и всё сгладить.

— Прости меня, прости… — шептала Моника, забыв о врачевательницах, всё ещё находившихся рядом. Чем они там занимались — она не знала и не хотела знать.

Моника произносила слова извинения снова и снова. Как заклинание. Как молитву. Она обращалась к Анда-Полине и просила её позаботиться обо Льве.

— Я не могу для него ничего сделать, но ты можешь, Анда-Полина… Ты можешь.

И закрывая глаза Льву, Моника верила, что ему дадут возможность слиться с вечным потоком Времени, стать его частицей.

— Я буду просить об этом снова и снова, — обещала она, чувствуя отвратительную, сжирающую её заживо беспомощность.

***

Час назад


— Попугайте их там, — велела Анда-Хелена, только что вернувшаяся в свою излюбленную палатку. Она провела пальцами по подбородку Алистера, а потом посмотрела на Льва:

— Надо поработать. А то не хотят сдаваться, пыжатся. Принесите мне голову их главнокомандующего — этого Алого принца. Тогда они станут посговорчивее.

Затем Анда-Хелена осушила кружку, наполненную кровью, и поморщилась:

— Вкус дрянной. Этого мне надолго не хватит.

Алистер тут же склонился перед ней — звякнули медные шарики и колокольчики, которые Анда-Хелена вчера вплела в его волосы.

— После нашей победы, любимая, будет много тел служительниц. Тебе должно хватить крови.

— Надеюсь, — губы Анда-Хелены искривились. — Девчонка, которой раньше принадлежало моё тело, очень строптивая. Видна наша порода.

Алистер пожал плечами:

— У меня не было другого выхода.

Из их разговоров Лев понял, что та девушка, в которую вселилась Анда-Хелена, была её дальней родственницей. И судя по всему, Алистер тоже состоял со своей любимой в родстве — у Льва имелась догадка насчёт его личности. Кажется, Алистер специально вступал в связь с женщинами одного и того же рода через определённое количество поколений, добиваясь создания подходящего тела — Эдды.

Думая о том, что всё это весьма любопытно, Лев разрезал свою ладонь и, прочитав нужное заклинание, перелетел через стену вместе с десятком других магов. Он оказался на узкой улочке, до которой ещё не добралась битва — небольшой городской закуток, где стояли рядом друг с другом булочная, алкогольный магазинчик и точка, в которой судя по вывеске, можно было прикупить горячий суп по-вергольски. Сейчас все они пустовали.

Лев побежал вперёд, попутно решая, как поступить. Вряд ли Моника обрадуется, если он убьёт Алого принца. И когда уже их ведьма доберётся до Анда-Хелены? Лев заметил владычице пару раз, что её присутствие на поле боя заставит противников преклонить колени, но пока она ограничилась обращением со стены. Слишком настаивать Лев не мог. Он не собирался раскрывать себя и становиться жертвой вспыльчивого нрава Анда-Хелены. В его планы входила жизнь — большая, полнокровная, совершенно новая — с Моникой. И он оставит позади цель, преданную Амелией. И демонов. И боль.

«Неужели это возможно?»

То и дело, тревожа рану на ладони, Лев пролетал квартал за кварталом, пока его внимание не привлекла группа людей — маги, свои и чужие, несколько служительниц, демоны-пауки… Сердце кольнуло. Ему показалось, или действительно один из демонов сжимал в своих чудовищных, слишком мощных для обычного паука, лапах Монику?

Нет. Не может быть. Она обещала! Лев выругался, помянув Нестуса и его предков. А потом раздалось громкое, отчаянное: «Нет!». И… это была она. Лев кинулся вперёд, потому что… Моника должна выжить. Просто должна.

Он отсёк демону голову клинком, созданным из собственной крови. Тот сразу же разлетелся — видно, был из тех, которых сам же Лев и призвал. Моника кулём упала на землю. Лев не успел помочь ей — двое магов, служащих Анда-Хелене, смотрели на него с неверием и смутным торжеством, той грязной радостью, которая возникает, когда видишь провал своего ближнего.

— Шрамолицый! — воскликнул один из магов, черноволосый с узкими бескровными губами и заострённым носом. — Я помню тебя. Ты вечно крутишься у ног владычицы, как её любимый пёс.

— А пёс-то шелудивый, — хохотнул другой маг, постарше, грузный, его подбородок венчала густая рыжевато-каштановая борода.

И в этот момент во Льва полетели заклинания. Его бывшим союзникам определённо хотелось убить его. Интересно, почему? Завидовали тому, что Анда-Хелена знала его имя? Лев кинул вопрос в лицо молодому магу, и тот направил на него стаю сотканных из крови овчарок. Лев остановил их с помощью щита. Тут же старший маг кинул во Льва несколько кровяных копий.

Слишком много. Лев не выдерживал. Вот щит треснул, и одна из кровяных собак схватила его за ногу.

— Да пошли вы!

Лев разбил собственный щит и, вооружившись одним из осколков, кинулся к молодому магу, вонзил своё оружие прямо ему в сердце. Воздух налнился криками, запах крови пропитал улицу. Весь город. Лев схватился со старшим магом в рукопашную, потому что сил на заклинания больше не было. Противник оказался могучим: он наносил Льву всё новые и новые удары — по лицу, по животу, по ногам. Лев отвечал тем же. Они лежали на земле и дрались, как те кровяные псы, растаявшие вместе со смертью своего молодого хозяина.

Выжить. Выжить. Выжить.

Одна мысль поглощала Льва. Одно стремление. И он не заметил, не понял, когда его противник вооружился коротким клинком, которым обычно вспарывал свою ладонь. Лев пытался отвести клинок от себя, но он устал. Выдохся. Не стоило так беспечно тратить силы на перелёты по городу. Это было необдуманно.

«Но иначе я бы не спас Монику».

В последнем порыве Лев сжал рукой потную, ускользающую шею противника, пытаясь прочесть заклинание, которое должно было разорвать того изнутри. Но прикосновение холодной стали завладело Львом, почти оглушив.

И уже через секунду всё покрыли боль и темнота.

***

Джей услышал поднявшийся над Вторым кругом женский голос.

— Я, королева Аяна, пришла на поле битвы. И я обращаюсь к тебе, самозванка. Ты называешь себя Анда-Хеленой, велишь моим людям предать меня, но этого никогда не будет. Тех же, кто сбился с пути и попал в твои сети, я готова принять обратно.

Вот как. Странно, что королева здесь появилась. Слишком рискованно. Он бы не позволил. Джей пошёл на источник голоса — кажется, звуки доносились с рыночной площади, хотя эти манипуляции и чары, с помощью которых голос стал таким громким, путали всю картину.

— Эй, ты куда? — возмутился Томас, прежде чем последовать за напарником.

Томас был весь покрыт пеплом, оставшимся от разорвавшегося демона. Они одолели его с помощью подоспевшей жрицы в разорванных и заляпанных кровью белых одеждах. Жутковатое зрелище, а Джей вообще-то многое повидал на своём веку.

— Она может прийти на зов королевы. Тогда я увижу Эдду.

— Ты псих! — крикнул Томас. — Эдда… как ты к ней пробьёшься?

Но хотя он и возмущался, всё равно шёл вслед за Джеем на рыночную площадь, от которой их отделяла пара кварталов. На улицах уже не попадалось сражающихся — больше трупов, раненых, везде сновали врачевательницы. Изнурённые за этот бесконечный день люди отдыхали. Или хотя бы пытались отдохнуть.

Нахмуренное, отяжелевшее от забот небо вдруг разразилось снегопадом. Белые снежинки падали Джею на голову, покрывали землю под ногами, точно спешили скрыть следы дня, наполненного кровью, адреналином, криками, болью. Джей не выпускал из рук свои клинки, готовый к атаке, но чувствовал, что сейчас — под этим снегом — они все будто заключили перемирие с врагом. Временное и зыбкое, обречённое растаять так же быстро, как падающие на его шею снежинки. Потому что он был жив.

Близость смерти всегда усиливала упоение жизнью. И сейчас Джей спешил к Эдде, уверенный, что у него получится вернуть её. Раз она смогла вырвать его из рук смерти, то и он сделает то же. Освободит Эдду из заточения, чтобыона была рядом с ним не во снах, а наяву.

И хотя Джей почти не спал последние дни, сейчас он не чувствовал усталости. Только азарт. Перешагнув через труп какого-то бедолаги, которому оторвали голову, Джей оказался на рыночной площади. Королева Аяна действительно была там, а ещё — десятки жриц, королевских магов, простых солдат. Джей заметил широкоплечую фигуру Эмиля, а ещё ту одноглазую ведьму — кажется, её называли Огненной.

Очевидно, он подоспел вовремя, потому что в эту секунду на землю, в нескольких сантиметрах от Аяны, приземлилась Эдда… точнее Анда-Хелена. Не одна, а с парой женщин, одна из которых — красноволосая, вероятно, была главой воительниц, и с Алистером. Джей подавил в себе желание кинуться к магу и вонзить кинжал в его лживое сердце.

Эмиль, маги и жрицы тут же окружили Аяну.

Анда-Хелена, облачённая в длинное синее платье с золотой каймой, усмехнулась:

— Так сильно меня боишься, детка?

Её голос сочился ядом, которого никогда не знала Эдда. На светлых волосах Хелены лежал золочённый венец, украшенный крупными белыми камнями. Всем своим видом она показывала: я уже королева. Точно вся эта битва и убийство королевы Аяны, явно вписанное в её планы, были лишь пустой формальностью. Не больше.

— Не смей говорить так с её величеством, — огрызнулся Эмиль, сделав шаг вперёд.

Анда-Хелена одёрнула щегольский белый плащ, покрывавший её плечи, и с любопытством посмотрела на Эмиля. Это был тот взгляд, который Джей хорошо помнил — вот он был позаимствован захватчицей у Эдды. Джея пробрал холод. Он хотел сделать шаг вперёд, но вдруг почувствовал на плече хватку Томаса:

— Подожди.

Возможно, друг был прав, потому что Анда-Хелена произнесла, растягивая слова:

— Отважный Алый принц, чью голову мне так и не смогли принести.

Алистер сейчас же пискнул:

— Если бы Алистеру позволили…

Анда-Хелена нахмурилась и быстро велела:

— Не говори о себе так.

Алистер присмирел, искоса бросая на свою госпожу — и любимую, как знал Джей — вопрошающие взгляды. В их союзе было что-то мерзкое и не только, потому что Анда-Хелена забрала тело Эдды и развлекалась с Алистером в нём. От этих мыслей кровь прилила к голове Джея: «Негодяи. Уроды. Гады». Каким беспомощным он был тогда.

«— Ты и сейчас пустой, разве нет? — поинтересовался ехидный голос в его голове.

— Пустой, но Эдда приходила ко мне во сне. Я видел её. Говорил с ней. И если такое возможно, то я верну её. Обязательно».

— Эдда! — Джей сделал шаг вперёд, не давая Томасу удержать себя. Друг за его спиной тихо ойкнул. Джей уже не обращал на него внимания.

Он шёл к ней. К Эдде. Он вернёт её. Он и так слишком долго медлил. Но теперь… теперь она придёт к нему. Останется.

Анда-Хелена смотрела на него с любопытством, со снисходительной полуулыбкой. Что было написано на других лицах? Пыталась ли королева вмешаться в происходящее? Джей не знал. Не замечал. Сердце билось бешено. Ладони и лоб покрылись холодной испариной, несмотря на мороз. Снежинки, касаясь его кожи, мешались с потом.

— Сначала я, — вдруг прорвался низкий женский голос в мир Джея. Огненная ведьма, на которой были широкие штаны с десятком торчащих карманов и чёрная туника, оказалась между Джеем и Анда-Хеленой.

Без лишних церемоний ведьма выставила руку вперёд, зашептала неизвестные Джею слова, и огненные плети потянулись к Анда-Хелене со всех сторон. Алистер тут же разорвал несколько из них косым движением ладони.

— Нет! — властно сказала Анда-Хелена. — Она хочет драться со мной. Отойдите все.

Джей же кинулся к Огненной ведьме, схватил её за плечо:

— Эдда не должна пострадать. Рань её, но не смертельно, а потом позволь мне с ней поговорить.

В единственном глазу ведьмы отразились понимание и сочувствие, она вздохнула:

— Я постараюсь. Отойди.

— Это твой любовник? — рассмеялась Анда-Хелена, запуская в Огненную ведьму десяток мерцающих зелёных копий, появившихся из воздуха. — А я думала, он сохнет по Эдде.

Джей скрипнул зубами, делая пару шагов назад. Анда-Хелена и ведьма дрались в круге, созданном людьми — свидетелями этой битвы. Летали огненные плети, шары, кинжалы. Появлялись из воздуха те самые копья, длинные путы, а иногда Джей ничего не видел, но, судя по крикам, сражавшихся что-то точно было.

Наконец Анда-Хелена дрогнула — упала на одно колено, точно собиралась принести торжественный обет, взгляд её скользнул по противнице, стоявшей в отдалении. Лицо, которое Анда-Хелена похитила у Эдды, вытянулось в немом изумлении, в глазах отразился… почти страх.

— Артефакты у тебя?

Она рвано выдохнула.

Огненная ведьма рассмеялась:

— Да. Они мои.

Рукой она коснулась области над своей грудью, и Джей вдруг заметил массивный чёрный кулон. Из-за кофты того же цвета украшение не бросалось в глаза. Джей вспомнил свою встречу с Эддой, когда она приходила к нему во сне… Так, значит, они нашли артефакты? Им действительно удалось сделать это так быстро?

Вдруг Анда-Хелена резко оторвалась от земли и подлетела близко к Ванессе, жадно её осматривая.

— Нет… нет… не может быть.

Кажется, такие слова доносил до Джея налетевший ветер. Он раскидывал снег, уже лежавший на земле, и заставлял летевшие с неба снежинки бить по глазам тех, кто следил за боем. Это отвлекало.

— Да! Подделка! — торжествующе закричала Анда-Хелена. За снежной стеной Джей смог разглядеть, что Анда-Хелена держала ведьму за руку и смотрела на её запястье.

Анда-Хелена воздела руки в воздух, и ведьма отлетела в толпу, чуть не сбив какого-то рыжего мага с нахальным выражением лица. Джей видел, как паренёк наклонился к ведьме, явно о чём-то споря с ней.

Джей больше не мог ждать. Очевидно, их план не работал. Ведьма не могла победить. Но в своей победе Джей не сомневался — безумная, не имеющая никаких логических оснований уверенность вела его вперёд. На этот раз Джей подбежал к Анда-Хелене, чтобы его никто не остановил. Чтобы никто не успел встать между ними в самом буквальном смысле слов.

И Анда-Хелена так поразилась его дерзости, что ничего не предприняла, когда Джей коснулся её плеч ладонями. Только в этот момент она, будто очнувшись, резко дёрнулась и откинула Джея, но недалеко.

— Эдда! — крикнул Джей. — Эдда, ты можешь вернуться. Я чувствую. Я знаю.

***

— Я здесь, Джей! — крикнула Эдда, но он, конечно, её не услышал.

«— Прекрати! — велела Анда-Хелена.

— Нет, — сказала Эдда, присматриваясь. Если обычно Анда-Хелена была лишь голосом из пустоты, то теперь Эдда будто видела её очертания. Смутный силуэт… и если приглядеться.

— Перестань! — заорала Анда-Хелена.

Но что она могла сделать с Эддой, живущей в её голове?

«Да, сейчас это её голова. Но я могу вернуть своё тело», — сказала себе Эдда, наплевав на осторожность. В том лишённом красок мире, в котором она жила, всё ярче проступал силуэт женщины с длинными светлыми волосами и искривлённым ненавистью лицом. Анда-Хелена.

Эдда сделала шаг к ней. И ещё один. А потом пустилась бегом, преодолевая разделявшее их расстояние. Снежные поля. Комнаты Эдленхалле. То помещение, где Нестус наказывал Хелену за её дар. Теперь Эдда видела всё так чётко. И она схватила Анда-Хелену за руку, когда подбежала к ней. Та вырывалась, но Эдда не собиралась отпускать.

— Эдда! Я знаю, что ты борешься, Эдда… — голос Джея.

— Да! Да! — крикнула она снова, надеясь, что на этот раз Джей услышит.

— Заткнись! — Анда-Хелена зажала рот Эдды рукой, и та с силой впилась зубами в её ладонь.

— Дрянь! — заорала Анда-Хелена. — Гадина!

И послышался потрясённый шепоток, кто-то, разумеется, не способный увидеть их битву, сказал громко: «Точно борется».

— Любимая… — голос Алистера.

Наверное, он хотел помочь Анда-Хелене, но ему тут же помешали. Эдда дралась с Анда-Хеленой просто, без связи со Временем, без привычного механизма желаний и манипуляций. Анда-Хелена повалила Эдду на пол — но что здесь было полом, Эдда так и не поняла — и стала бить по лицу кулаками. Эдда лягнула её, а потом схватила за руки и, перевернувшись, оказалась сверху.

Вульгарная драка — из тех, которые Эдда вела в детстве с задирами, не желавшими принимать её в компанию. Она уже и не помнила, кем они были… Патлатые мальчишки. Девчонки с короткими стрижками. Эдда не всегда оказывалась сильнее, но сегодня она пообещала себе победить. Пообещала Джею.

— Разве тебе же самой не лучше оттого, что я распоряжаюсь твоим телом? — пискнула избитая Анда-Хелена, её губа была разбита, а краснота под глазом намекала на будущий синяк. — Эдда… Ты ведь не могла определиться, как поступить. Боялась сделать выбор. Теперь я всё решу за тебя, а ты просто наслаждайся зрелищем.

Значит, она залезла в воспоминания Эдды. Что же в этом плане они квиты.

— Иди к Нестусу, — выплюнула Эдда.

На секунду на лице Анда-Хельны промелькнуло выражение потерянности, напомнившее Эдде, что для её противницы это больше, чем распространённое среди людей проклятье, рядовое ругательство. Эдда бы даже извинилась, если бы не всё бывшее раньше.

— Эдда, послушай…

Но голос Анда-Хелены слабел. Её изнурили последние дни — захват Третьего круга, сотни просящих, битва с ведьмой, — кровь не помогала ей восстанавливать силы до конца. Само возвращение Анда-Хелены к жизни было слишком противоестественным, нарушавшим порядок, установленный Временем. Анду-Хелену звали Первой избранной, но она и Алистер пытались бороть с тем, кто её избрал.

— Я хочу назад своё тело и своё будущее, — Эдда сжала руки на шее Анда-Хелены — она так хорошо знала свою противницу. Потерявшую мать. Отвергнутую отцом. Соблазнившую брата. Оставившую ребёнка. Объединившую одарённых. Сильную. Волевую. Жадную до власти. Развращённую. Эдда не могла больше ни секунды оставаться в её тени.

— Я возвращаюсь.

***

Эдда, катавшаяся по заснеженной земле, точно в припадке, вдруг замерла. Джей старался следить за ней, но это было непросто. Вокруг кипел бой. Только что одноглазая ведьма, рыжий маг и Алый принц смогли схватить Алистера. Тот визжал поначалу так, будто его резали, но ведьма приложила его каким-то заклинанием, и он вырубился. Сам Джей сражался с воительницей, которая обессилела настолько, что не могла использовать свой дар. Это, конечно, оказалось Джею на руку. После изнурительной битвы, походившей на забег с препятствиями, Джей вонзил один кинжал девушке в живот, а другой — в сердце.

Он вытирал оружие от крови, когда Эдда перестала метаться по земле. Джей поспешил к ней, убрав клинки — один за пояс, другой в сапог. Он осторожно подхватил Эдду на руки и постарался уйти в сторону от угасающей битвы. Раздалось несколько окликов, но в основном все слишком увлеклись своими сражениями и заботой о своих ранах. Лицо Эдды было таким бледным, а губы она искусала до крови.

Лишь бы она победила. Лишь бы смогла. Сломав хлипкий замок одной из уличных лавок, Джей укрылся с Эддой в помещении, пахнувшем специями. Оглядевшись, он заметил, что прилавок действительно полон банок и пакетиков с засушенными травами и разноцветными порошками.

Джей мягко опустился на пол так, чтобы голова Эдды оказалась на его плече. Справься. Вернись. Он остро чувствовал свою беспомощность. Свою пустоту.

«Надо было найти врачевательницу», — пришла к нему в голову запоздалая мысль. Он так хотел поскорее унести Эдду прочь от огня, крови, Временного потока, разящих мечей, кинжалов и стрел, что совершенно не подумал о необходимом.

«Идиот».

И тут она шевельнулась — лёгкое движение руки, тень, пробежавшая по лицу.

«Пожалуйста!»

Она открыла глаза и спросила:

— Джей?

— Эдда…

Его голос звучал хрипло и ощущался чужим. Джей коснулся пальцами скул Эдды, вгляделся в её серые глаза — такие красивые. Такие родные. Глаза эти смотрели на Джея мягко, ласково. Анда-Хелена не могла бы подделать подобное выражение.

— Я вернулась, — сказала Эдда, будто не веря в происходящее. — Правда вернулась.

А Джей мог только шептать: «Да, да, да»… И чувствовать себя невероятно, опустошительно счастливым.

Глава десятая. «В долго и счастливо»

Самое главное — то, что нам с тобой всегда есть, куда вернуться.

Из письма Анда-Ксении к Анда-Елизавете.

9 число месяца Анда-Алины (три месяца спустя после битвы во Втором круге)

Покупка новой кровати была отличной идеей. Такая широкая, комфортная. Эдда потянулась, ощущая под спиной новый твёрдый матрац. Определённо — это кровать мечты, сколько бы Джей ни ворчал насчёт лишних расходов и женщины, которая стремится переделать совершенно всё в его холостяцкой берлоге.

Сейчас этот ворчун мирно спал рядом, как всегда, запрокинув одну руку на своё лицо. Эдда недоумевала: и как такая поза может быть удобной?

Какие хорошие три месяца, полные простых забот: вдвоём отмыть квартирку Джея до блеска, найти на рынке идеальные чашки для вечерних чаепитий (белые с синей каёмкой), научиться готовить его любимые блюда — фаршированную индейку и хрустящую картошку со свиными рёбрышками, прочитать книгу, никак не связанную с Орденом, вышить цветок на платке (вот это больше никогда — все пальцы исколола!), после непродолжительных споров купить кровать… Эдда наслаждалась каждой секундой. И знала — Джей поступает так же.

Эдда не стала сдавать экзамен. Она знала: сейчас, когда Орден пытается восстановиться после всех потрясений, никто не станет искать её. Вполне вероятно — никогда не станет. По крайней мере, Лия Хамельс, потерявшая в решающей битве два пальца с правой руки, сказала Эдде: «Из-за твоей родословной тебя побаиваются. Не думаю, что кто-нибудь решит принудить тебя к сдаче экзамена и полному посвящению себя Времени. Поэтому поступай, как знаешь».

Эдда так и сделала. Она не вернулась в давно позабытую редакцию и пыталась понять, чем хочет заниматься дальше. В последнюю неделю Эдда всё больше склонялась к мысли о поступлении в Полицейскую академию… А почему бы нет? И у неё уже есть на примете офицер, который возьмёт её к себе на практику. Эдда легко усмехнулась в ладонь, но потом поморщилась. Звук напомнил ей об Алистере — безумном маге с алыми глазами (предполагалось, что они стали такими из-за постоянного употребления крови для поддержания аномально длинной жизни Алистера — впрочем, сам маг так и не подтвердил эту теорию, он молчал вплоть до дня своей казни), который когда-то был её учителем. Который предал её самым ужасным образом.

Она не хотела думать о нём сейчас, лёжа в их с Джеем постели и наблюдая за тем, как солнечный луч скользит по руке её возлюбленного — поросшей чёрными волосами, мускулистой. Всё, как ей нравится.

Анда-Хелена и Алистер (а иногда ещё Нестус) были постоянными героями снов Эдды. Она искренне надеялась, что освобождение от них когда-нибудь наступит. Порой её сковывал страх при мысли о пугающей вероятности: вдруг Анда-Хелена затаилась в её теле и ждёт удобного момента, чтобы выползти наружу? И в такие моменты, если Джей был рядом, Эдда прижималась к нему. И он всё понимал, гладил её по волосам и успокаивал: «Здесь только ты. Только ты, родная».

— Ммм… — мычание Джея прорвалось в её мысли. Он отнял руку от лица и посмотрел на Эдду.

— Любуешься мной?

Она отрицательно покачала головой:

— Не дождёшься.

Он рассмеялся, а потом притянул Эдду к себе, прикусил её ухо:

— Такая красивая и такая строптивая.

Эдда подхватила смех Джея и, опустившись ниже, стала целовать его заросшие щетиной щёки, подбородок, переместилась к шее. На секунду она подняла голову и встретилась со взглядом тёмно-серых глаз — сейчас в них было столько тепла, нежности и огня. Эдда втянула воздух и уже через мгновение оказалась под Джеем.

— Шалишь? — мягко спросил он, развязывая сорочку Эдды.

— Ещё как, — ответила она ему в тон, наслаждаясь тем, как он ласкал её сосок пальцем, а потом наклонился и подключил к делу губы.

И вскоре спальня наполнилась сладкими стонами, протяжными вздохами, хриплым рычанием. Определённо — с кроватью им повезло.

***

Времени хватило только на чашку кофе. Эдда кричала ему в спину сердито-заботливо: «Не забудь съесть что-нибудь! В лавках полно снеди!» А то бы без неё он не догадался. Джей усмехнулся: их совместная жизнь была такой тёплой.

Интересно, сегодняшние брачующиеся смогут похвастаться тем же?

Когда весь кошмар с Анда-Хеленой закончился, Джей потерял возможность посещать королевский дворец. Не то, чтобы ему хотелось, но было бы интересно узнать что-то, кроме официальной версии, растиражированной газетами, глашатаями и явно проплаченными выступающими в тавернах.

Королева объяснила подданным, что женщина, обрушившая стену Третьего круга, — самозванка и с настоящей Анда-Хеленой не имеет ничего общего. Самозванку звали Элла Гартман — она была сестрой-близняшкой Эдды. Эллу в детстве не отдали в Эдленхалле на обучение из-за психического расстройства. И вот эта безумная Элла сбежала из лечебницы, заручилась поддержкой мага Алистера — чья казнь собрала большое количество зрителей — и возомнила себя легендарной андой.

Неплохая версия. Относительно безопасная для Эдды. В письме от королевы, переданном ей через Монику, было несколько указаний: полностью подтвердить историю про Эллу при необходимости, не появляться открыто в Третьем круге в течение ближайших трёх лет и вообще, как можно меньше выходить на улицы Анда-Хелены «во избежание последствий». Сухое, полное команд письмо, явно выведенное рукой одного из бесчисленных королевских секретарей.

И Эдду, и Джея такой расклад вполне устраивал. К тому же теперь всякий раз, когда Эдда решала помучить Джея подколками, она заявляла, что на свет выходит «неуправляемая Элла». Он находил это забавным, хотя и не признавался вслух.

Джей купил пирог с мясом в ближайшей лавке и встретился с Томасом у перекрёстка. Тот кивнул, погруженный в свои мысли — наверное, опять мечтал об их новой коллеге с необычным именем Рашель.

— Всё без изменений? — спросил Джей.

— Ага. Ярмарки, пляски, песни — весь день. Королева и принц-консорт прибудут на площадь в двенадцать дня.

Настал очередь Джея кивать — очень уж вкусный оказался пирог. Он оглядывал площадь, вдыхая привычный аромат раннего городского утра: запах выпечки, табака, лошадей и той особой прозрачной свежести, которая разлита в воздухе в это время суток.

Торговцы выкладывали на прилавки свой лучший товар. Из красного шатра, разбитого для артистов раздавались громкие крики, мычащие звуки — видно, готовились к пению. На память Джею пришёл далёкий день в его детстве, когда он вместе с отцом пришёл на эту самую площадь и старая согбенная верголька в алых одеждах сказала, рассматривая его руку: «Необычный ты малец! Избежишь смерти и будешь связан с удивительной женщиной».

Да уж. Старушка знала толк в своём мастерстве.

***

Приглашение Монике Эмиль отправил месяц назад. В ответ она написала, что подумает. Но он очень хотел пойти на свадьбу Аяны и Ярослава именно с ней. Он ждал, сгорал от нетерпения и был готов ехать за Моникой в Аталию. Ванесса и Майя отговаривали его вместе и по одиночке.


«— Может, просто отправимся зачищать ближайшие деревни и леса от демонов? — предложила Ванесса как-то, хотя Эмиль даже разговора не заводил о Монике. Просто сосредоточенно пил своё пиво.

— Знаешь же, что Аяна просила нас пока оставаться при ней, — возразил Эмиль, который и сам бы с удовольствием занялся делом вместо этого тоскливого, ни к чему не приводящего ожидания.

Аяна же говорила, что ей спокойнее в присутствии брата. Эмиль решил не спорить с сестрой до свадьбы. Вот состоится празднование, и он обязательно уедет».


«— Монике нужно время, — печально сказала Майя.

Это было уже в другой раз — без Ванессы. И без пива.

— Она потеряла того, кого любила.

Известие поразило Эмиля. Он видел, конечно, что после битвы Моника была сама не своя, да и её поспешный отъезд в Аталию наводил на подозрения, но… Эмиль предполагал, что Мон потрясла встреча со смертью в её самом неприглядном виде. Может быть, гибель многих служительниц Ордена, в основном жриц и воительниц.

И вот — возлюбленный.

— Это она так тебе сказала? — спросил Эмиль и ощутил облегчение, когда Майя отрицательно покачала головой.

— Нет, — ответила она. — Но я слышала кое-что… И я чувствую. Предчувствия редко меня подводят… Монике нужно пережить свою утрату. Отгоревать. Возможно, после этого она найдёт в себе силы довериться кому-нибудь из нас».


И после всех разговоров Эмиль отправил ей письмо. Моника не прибыла ни за неделю до свадьбы, ни за несколько дней. И всё же он ждал. Вот сейчас стоял у окна своей комнаты, смотрел вниз на кортеж, который готовился ехать в храм и…

— Ваше высочество! — вежливый стук в дверь.

Наверное, кто-то из слуг.

— Войдите!

Вошедший оказался одним из молодых дворецких, которых Эмиль вечно путал. Юноша откашлялся и сказал:

— Ваше высочество, госпожа Ванесса просила передать, что она приехала.

Она!

Волна радости охватила Эмиля, он не сдержал улыбку:

— Отлично. Можешь идти.

***

Эмиль сразу увидел Монику, хотя толпа у дворца росла и росла, точно собиралась взять его штурмом. Моника стояла чуть в стороне от большинства гостей, на ней было тёмно-бордовое платье с тонким золотым поясом на талии. Покатые голые плечи покрывала лёгкая шаль в цвет пояса.

Моника смотрела на дворец так, будто хотела прочитать все его самые глубокие тайны, покрытые мраком времени и пылью недомолвок.

— Моника, здравствуй! — Эмиль подошёл к ней, мимоходом замечая, что, завидев его, собравшаяся в ожидании королевы толпа, преклонила головы. Он сдержанно ответил на приветствие.

Мон улыбнулась, поправляя локон, который выбился из её причёски — свои густые волосы цвета ночи Моника убрала наверх, украсив тёмно-бордовой лентой.

— Здравствуй. Я рада тебя видеть. Ванесса уже была тут.

Эмиль кивнул.

— Спасибо, что приехала.

В глубоких глазах Моники, вобравших в себя оттенки кофе, древесной коры, попавшей под дождь и мрачного грозового неба, читались нежность и тоска. И Эмиль понял: Майя права. Действительно был кто-то другой, а теперь его не стало. И Моника улыбается, хотя на душе у неё по-прежнему тяжело.

И весь день, пока проходили торжественная церемония в храме Анда-Хелены — несколько омрачённая бледным лицом Аяны, необходимость сочетаться браком именно в этом месте её убивала, но отказ от традиции пришлось бы объяснять — и празднества во дворце, Эмиль размышлял. Стоит ли наконец открыться Монике? Или всё это — пустое, незначительное?

Вот Первая жрица, серьёзно сдавшая после всех недавних событий, благословила Аяну и Ярослава, облачённых в серебряные свадебные одежды. Узловатая рука Ба немного тряслась, слова она не всегда проговаривала чётко. Впервые Эмиль со всей ясностью понял, что она действительно стара. Но в глазах Ба, смотревших на преклонивших головы Аяну и Ярослава, плескались доброта и любовь.

«Любовь — высшая добродетель, — сказала она. — Так живите нераздельно, в любви, в уважении, в мире».

Вот Аяна и Ярослав вышли на улицу, где их осыпали лепестками роз — алых, розовых, белых, фиолетовых и синих. Придворные, не попавшие в церковь, выстроились, чтобы засвидетельствовать своё почтение и поздравить молодых. Мать довольно хмыкнула у Эмиля под ухом: «Смотрятся они приличнее, чем я думала». Видно, она не одобряла Ярослава, но Эмиль не хотел в это вникать.

Вот королева и принц-консорт, обмениваясь друг с другом счастливыми влюблёнными полуулыбками, поблагодарили всех пришедших на праздник в золотом зале. Им двоим ещё предстояло поприветствовать своих поданных во Втором и Третьем кругах, где уже начались гуляния.

…день бежал вперёд, полный музыки, тостов, шампанского, всевозможных блюд — мясных, овощных сладких; полный фальшивых улыбок, бюстов, почти выпрыгивающих из декольте, осуждающего блеска в глазах; полный той радости, которую несли в себе Аяна и Ярослав, явно желающие поскорее остаться наедине. Когда они кружились в своём первом танце (Аяна в серебряном платье с треугольным вырезом и с лёгкой серебряной вуалью в волосах, Ярослав — в серебряном фраке и брюках на тон темнее), то казались сосредоточением блеска, света, торжества. Они были вспышкой, напоминавшей о том, что в мире действительно есть такое чудо, как взаимная любовь.

— Красиво, — улыбнулась Ванесса и встряхнула кудрями.

Аякс, невероятным образом появившийся рядом (секунду назад его ещё точно не было за плечом Огненной ведьмы), предложил:

— Потанцуем?

Аяна и Ярослав как раз вернулись на свои почётные места. Желающие потанцевать потянулись в середину зала сначала тонкой неуверенной струйкой, а потом — весьма солидным потоком.

Ванесса прищурилась:

— Нет, я не танцую.

Аякс взлохматил свои и без того торчащие в разные стороны огненные волосы:

— Серьёзно? Ни за что не поверю!

— Придётся, — уголки губ Ванессы приподнялись. — Я пойду поищу Майю.

Кивнув Эмилю, Аяксу и Монике, она пропала в людском море.

— Моника, — обратился Эмиль к девушке, которая весь день была очень сдержана в словах. — Может быть, ты хочешь потанцевать?

Аякс рассмеялся, попутно хватая бокал с шампанским с подноса одного из снующих по залу, подобно теням, слуг.

— Опередил меня!

После битвы и отъезда Моники Эмиль, Ванесса и Майя стали куда чаще общаться с Аяксом. Он немного напоминал Эмилю Рудгара — не такой мастер рассказывать, но юморной, подвижный, самоуверенный. Недавно Эмиль перешёл с ним на «ты». Акс хоть и изображал из себя человека, плюющего на правила, всегда соблюдал этикет во дворце.

— Именно так, — сказал Эмиль и повернулся к Монике.

На её лице отразилось сомнение, потом она сказала:

— Пожалуй, — и вложила руку в его протянутую ладонь.

Её смуглая кожа, такая приятная взгляду, была нежной на ощупь. Когда они оказались среди танцующих, музыка как раз сменилась на более плавную. Это подходило Эмилю — кажется, и Монике тоже. Она была немного выше него, достойная, плывущая по залу с грацией женщины, которая вовсе не думает о впечатлении, производимом на окружающих. Руки Эмиля комфортно ощущали себя на её талии и определённо хотели бы спуститься к округлым бёдрам.

— О чём ты думаешь? — спросила она.

Какой неподходящий вопрос. Эмиль определённо не мог поделиться с ней своими мыслями, потому что прямо сейчас они перешли к волнующей теме её груди, обрамлённой декольте — достаточно глубоким, но не пошлым.

— О том, что ты очень красивая.

Улыбка, расцветшая на её губах, была искренней.

— Спасибо. А тебе идёт синий цвет, — она кивнула на его парадный фрак.

— Моника… — голос сорвался. Как глупо. Он точно мальчишка, никогда не знавший женщины.

Но он знал. И горел. И увлекался.

Правда, до Моники Эмиля всегда тянуло к женщинам из народа — певицам, работницам пабов… Рудгар называл его вкус «непритязательным». Интересно, чтобы он сказал о Монике?

Она была шикарной. И он никогда так долго не откладывал признание, только с ней нужные слова отказывались слетать с языка.

— Я люблю тебя.

Сказал. И она охнула потрясённо, расширив свои тёмные глаза.

— Но я не прошу немедленного ответа, — они остановились, и Эмиль мягко провёл по щеке Мон. — Я готов ждать столько, сколько потребуется.

— Хорошо, — сказала она спустя вечность. — Я… Эмиль, я…

Он поцеловал её в щёку — целомудренно и аккуратно:

— Ты мне очень дорога, Моника. Я хочу, чтобы ты знала об этом.

— Я знаю.

И в её аспидных глазах Эмиль увидел не жалость, перспектива которой ужасно его пугала. Нет. Он увидел надежду — возможно, Моника хотела, чтобы когда-нибудь он излечил её сердце. Или же у него разыгралась фантазия.

***

— А потом он сказал, что любит меня и будет ждать! И я предложила прогуляться по саду…

Эдда кокетливо приподняла правую бровь, явно намекая на пикантное продолжение истории. Наблюдавшая за ней Майя залилась краской и произнесла возмущённо:

— Моника — всё же служительница Ордена!

— Ничего не было, — поспешила заверить подруг Мон.

Они сидели в одной из кондитерских Второго круга и пили чай. Эдда, Моника и Майя встретились в таком составе впервые за долгое время. Место выбрали специально — та кондитерская на Королевской улице, которую так любила Триш. Где так и не состоялась их последняя встреча с Эддой.

По-настоящему Моника всё ещё не могла поверить в смерть Триш. Наверное, потому что к своему стыду до сих пор не побывала на могиле (но при мысли о кладбище вспоминались проведённые украдкой, с помощью не задававшего вопросы Аякса похороны Льва, и становилось дурно). И так легко было вообразить, что сейчас откроется дверь и войдёт Триш — в её светлых длинных волосах играли бы солнечные зайчики, она поправила бы свой орденский зелёный плащ, который очень любила, и сказала бы: «Простите. Зачиталась». А может, и вовсе не это… что Моника вообще знала о Триш?

Грусть, и без того редко покидавшая Мон, охватила её с новой силой. Она рассказала подругам о вчерашнем признании Эмиля — внезапном и трогательном, но так и не решилась на историю о Льве… Эдда знала лишь ту часть, что касалась Адама. Майя ни о чём не подозревала.

И молчала Моника не потому что, вопреки вере Майи, нарушила третий завет (имел ли он вообще силу, если, как рассказала Эдда, налагался на служительниц лишь из-за проклятия Нестуса?)… Моника убила его. Убила, когда нарушила обещание, подставилась и вынудила спасать себя. Моника ещё не говорила этого вслух и отчаянно боялась правды.

Она уехала в Анда-Марию через несколько дней после финальной битвы и тех самых тайных похорон. Тётя Гарриет и отец приняли её, как всегда, хорошо. Параллельно Моника написала в академию Хесельхоф о том, что не вернётся. Разочарование в себе как в специалисте по артефактам после ошибки с браслетом было острым, но меркнущим перед её горем. Ненавистью к себе. Раскаянием.

Моника не хотела в академию. Да и в Анда-Хелену возвращаться не стремилась. Дома Мон заняла своё время долгими прогулками, сном без всякого расписания и чтением дамских романов, которые доставала ей Марта. В библиотеку Моника так и не дошла. Это было слишком.

— Ты хочешь о чём-то нам рассказать, — проницательно заметила Майя, которая всегда слишком хорошо читала других людей.

Помедлив, Моника кивнула. Майя, полностью довольная своей жизнью врачевательницы. Эдда, столько пережившая и обрётшая счастье с Джеем… Поймут ли они её?

— Хочу, но, думаю, сначала нам нужно выпить за Триш, — Моника подняла свою чашку с облепиховым чаем. — Как считаете?

— Я и сама хотела предложить, — сказала Эдда, энергично тряхнув головой и не нарочно демонстрируя, что обновила каре.

Майя выразила согласие взглядом.

— Тогда начинай, Эдда, — попросила Мон. — Ты была её самой близкой подругой. Всегда.

Лицо Эдды, до того лучившееся счастьем («Я вообще-то нечасто выхожу из дома после… ну вы поняли, и мне сейчас так хорошо от ощущения свободы»), стало задумчивым и серьёзным. Она взяла свою чашку с чаем и машинально ударила по ней пальцами пару раз.

— Триш действительно была моей самой близкой подругой, сестрой. Ты права. Я хочу верить, что и она относилась ко мне так же. Когда я узнала о её замужестве, то злилась, очень злилась на неё, но потом… всё окутал страх. Я всё думаю: могла ли я раньше найти её? Был ли у полиции шанс спасти её?

Теперь серые глаза Эдды блестели от слёз.

— Триш была такой доброй, чистой, мягкой по характеру. Я… мы с ней точно две противоположности. И точно сёстры. Мне очень не хватает её.

Моника сжала руку Эдды в своей ладони и взяла слово:

— Триш разделяла мою жажду знаний, моё желание учиться. Она была моей союзницей, когда дело доходило до похода в библиотеку.

— А я старалась улизнуть на свидание или в какую-нибудь таверну, где выступали музыканты, — вспомнила Эдда, глаза которой всё ещё блестели от слёз.

Майя склонила голову:

— Я шла в храм.

Моника кивнула:

— Да, Триш обычно говорила, что вам обеим, наверное, ужасно скучно. Особенно Эдде.

Они обменялись грустными улыбками.

— Триш всегда восхищала меня своей грациозностью, — взяла слово Майя. — Она… была такой тоненькой, почти воздушной. Мне всегда казалось, что она похожа на анд.

— За Триш! — сказала Эдда.

И подруги присоединились, чокнувшись чашками с чаем и заев этот грустный тост каждая своим десертом. На тарелке у Эдды был большой кусок шоколадного торта, у Моники — морковного, а Майя ела песочное печенье.

Всё так обыденно и вместе с тем… Моника сглотнула и решилась:

— Я хочу рассказать вам кое-что и надеюсь на понимание.

И начала говорить. Это был долгий и откровенный рассказ. Мон будто читала книгу, где главная героиня вроде и походила на неё саму, но не совсем. Любимую книгу, при перечитывании которой захлёбываешься слезами, хотя и знаешь заранее, чем всё кончилось.

И когда Мон закончила, то на секунду её подруги замерли, будто решали, что делать, а потом поднялись со своих мест и обняли её. Только в этот момент Моника поняла: она плачет. И слёзы наконец приносят облегчение.

***

Солнечные лучи, пронзив воздух, скользили по надгробиям, не разбираясь, кто именно тут покоится — достойный правитель, его престарелая супруга, ребёнок, ушедший из жизни до своего расцвета, отважный воин, верная придворная дама… Лазоревое небо, без единого облачка, раскинулось над королевским кладбищем, будто заявляя: «Нет ничего особенно печального или пугающего в этом месте. Верно, ваше высочество?»

Эмиль соглашался, посматривая на прозрачную, сделанную под кусок льда, могильную плиту, венчавшую могилу Рудгара. Тридцать пять лет насыщенной боями жизни. Наверное, он действительно заслужил покой.


«— Как только всё закончится, я уйду на покой. Временной поток уже ждёт меня, — сказала Ба, тяжело вздохнув.

Прошла неделя после битвы с Анда-Хеленой и её исчезновения. Орден Времени трясло: Эрминаль сбежала, Луиза Хонс не успела скрыться — её собирались судить на внутреннем совете Ордена.

Ба теперь почти постоянно хмурилась. Особенно суровой она была сегодня, когда поняла, что проиграла бой. Ба, как и весь Орден, стремилась замять историю с Анда-Хеленой, забыть этот неприятный эпизод. Перед Аяной стоял важный выбор: дать Ордену шанс или сломать многовековое устройство. Вернуть столице её прежнее имя, которое все давно забыли, разогнать Эдленхалле, снести храмы Анда-Хелены. Маги крови с готовностью поддержали бы свою королеву. И Первая жрица, конечно, прекрасно понимала это.

Именно поэтому она и взяла на себя переговоры. Всё-таки для Эмиля и Аяны она была ещё и ба… Но, предварительно посовещавшись, они решили не давать ей особой поблажки.

— У нас есть условия, — без обиняков начала Аяна, не обращая внимания на жалобы ба. — Во-первых, ты одобришь создание школ для магов крови. Их будут обучать.

Ба изменилась в лице:

— Но эти школы станут местом поклонения Нестусу!

Аяна кивнула — Эмиль знал, что сестре и самой всё это было не по душе, но после событий с Анда-Хеленой, её прежняя нерушимая вера во Время пошатнулась. Мысль о нестусопоклонниках не вызывала в ней такого отвращения, как раньше.

— Да. Очевидно, что так и будет, — сказала Аяна твёрдо. — Но уже сейчас почти все маги крови не признают Анда-Хелену и других анд. Они поклоняются Нестусу. Мы должны дать им такую возможность. При школах создадут небольшие храмы.

Ба скрипнула зубами:

— Это немыслимо.

Но и она сама, и Эмиль, и Аяна знали: Ба согласится. Какой ещё у неё был выход?

— Во-вторых, — продолжила Аяна. — Третий завет Ордена необходимо отменить. Служительницы должны иметь право вступать в отношения, если им того хочется.

— Невозможно! Они не смогут…

Аяна кивнула:

— Да. Детей у них не будет, пока вы не снимите проклятье, наложенное Нестусом. Этим необходимо заняться.

Первая жрица цокнула языком, чего обычно себе не позволяла:

— Не думала, что доживу до такого… — потом она одарила Аяну и Эмиля строгим взглядом. — Запрет на отношения продолжит действовать для жриц. Мы полностью посвящены Времени и не имеем права поддаваться мирским искушениям.

Аяна кивнула:

— Хорошо. Это имеет смысл».


Им понадобилось несколько встреч, чтобы договориться. Но результат был хорош. Эмиль вспоминал сейчас об этом, будто молча пересказывая Рудгару прошедшие события. Он сказал давнему другу и другое: узнав о том, что их замысел со школами, скоро станет явью, Моника вызвалась стать воспитательницей при одном из таких учебных заведений. «Я не жрица, поэтому не буду углубляться в религиозные моменты, но я могу вести у ребят, например, историю Ренгота, устраивать для них развлечения… Так мы покажем, что служительницы Ордена и маги крови не враги». В этом было рациональное зерно. И может быть, такая работа успокоит душу Моники.

Эмиль подавил вздох.

— Мог бы и сказать, что придёшь, — раздался голос Ванессы за его спиной.

Эмиль обернулся:

— Пожалуй. Тебя тоже ноги сюда привели?

Ванесса кивнула, а потом прошла мимо Эмиля и села на корточки рядом с надгробием, провела рукой по буквам его имени — Рудгар Клейст, Ледяной маг.

— Ты уже всё ему рассказал?

— Почти. Безумные месяцы вышли, что-то я точно упустил.

Да. Он ни слова «не сказал» про свои истинные чувства к Монике — возможно, если маги крови всё же сливаются с Временным потоком, то Рудгар сам видел их в саду пару дней назад и понял, что разговор был не только деловым и не просто дружеским. Может быть, это станет началом чего-то нового… или же не приведёт ни к чему. Эмиль не хотел загадывать.

— Ожидаются ещё безумнее, — сказала Ванесса, вставая и отряхивая вроде бы не запачкавшиеся штаны — фиолетовые и всего с четырьмя карманами.

— Да.

Недавно была восстановлена та стена, что обозначала границу города. И Аяна с подачи Эмиля решила в будущем сделать её единственной стеной Анда-Хелены. Это будет невероятный шаг, который всколыхнёт всю городскую знать, да и почтенных торговцев из Второго круга повергнет в шок. Мало кто знал о грядущих переменах, но Ванессе, конечно, уже всё было известно.

Теперь Эмиль и Ванесса стояли рядом, а могила Рудгара была в трёх шагах — легко представить, что и он здесь. Сыплет остротами, отточено-изящным движением заправляет за ухо свои светлые волосы — неудобно длинные, по мнению Эмиля, и призывает своих попутчиков к действию. Ни Эмиль, ни Ванесса не были так хороши в речах, как их друг.

— Кажется, я влюбилась, — тихо призналась Ванесса, всё ещё глядя на надгробие.

Эмиль не знал, что ответить на эти очевидные слова — он ведь не был слепым, он всё видел, — сказать: мол, Рудгар был бы рад за тебя? Или «надо жить дальше»? Вместо всех возможных слов Эмиль обнял Ванессу за плечи.

И лазоревое небо улыбалось им, точно подбадривая: живите, любите, идите вперёд, а я посмотрю, что ждёт вас на избранном пути. Ведь у неба нет других развлечений.

Только наши жизни.



Оглавление

  • Часть первая.
  •   Глава первая. «Смерть и триумф»
  •   Глава вторая. «Я тебя потеряла»
  •   Глава третья. «Третий завет»
  •   Глава четвёртая. «Дом, милый дом»
  •   Глава пятая. «Рабочие будни»
  •   Глава шестая. «Незнакомец»
  •   Глава седьмая. «Долгий путь»
  •   Глава восьмая. «Тёмный лес»
  •   Глава девятая. «Наши желания»
  •   Глава десятая. «Секреты»
  •   Глава одиннадцатая. «Перелом»
  •   Глава двенадцатая. «Ответы»
  • Часть вторая.
  •   Глава первая. «После бури»
  •   Глава вторая. «Артефакты Нестуса»
  •   Глава третья. «Причина выжить»
  •   Глава четвёртая. «Союз»
  •   Глава пятая. «Вернувшиеся»
  •   Глава шестая. «Анда-Хелена»
  •   Глава седьмая. «Третий круг»
  •   Глава восьмая. «Перед битвой»
  •   Глава девятая. «Решающий час»
  •   Глава десятая. «В долго и счастливо»