Редкая обыкновенность [Александр Сергеевич Глухов] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]


Как осознать душе и телу,

                                    Среди бесчисленных явлений,

                                    Что жизнь бесследно пролетела

                                    Для многих тысяч поколений?


Темными вечерами поздней осени, под угрюмые завывания ветра, или монотонный шум дождя за окном, лежа(обычно) на диване, я мечтал написать рассказ о моем хорошем знакомом. Одолевали меня эти мысли и фантастически длинными вечерами раннего русского лета, где-нибудь на даче, либо у костра (люблю, грешным делом, посидеть у огонька, под жужжание комаров и щебет птиц среди юной зелени). Таких вечеров почти нигде не встретишь. Немного похоже в Канаде и Скандинавии, ну, отчасти в Шотландии и Дании…

С утра начиналась повседневная жизнь, она затягивала своими нескончаемыми проблемами и все писательские потуги забывались, или откладывались. Так проходили месяцы и годы, планету сотрясали катаклизмы и локальные войны, интернет захватывал мир, а телевидение все больше деградировало. Оставалось с грустным сожалением признать неосуществимость затеи… Но жизнь! Неожиданный зигзаг, с кульбитом, предоставил мне массу свободного времени. Первые два года своего вынужденного безделья, я усиленно отсыпался. Звучит странновато, но часов по пятнадцать, а то и все восемнадцать проводил в постели, причем, реально спал. Мне удалось до такой степени выспаться, что отступили даже тяжелые сердечно-сосудистые заболевания, вернулся юмор, а интерес к жизни вспыхнул с новой силой. Сдружился я к тому времени с двумя юными стариками (пенсионерами) Сергеем Михайловичем Румянцевым и Александром Васильевичем Глаголевым, в просторечии Серегой и Саньком. Их жизнерадостность и юморная языкастость не признавала ни каких границ. Серега знал сотни, а то и тысячи озорных эпиграмм и четверостиший, сам нередко сочинял. Мне рифма также не чужда. Бывало, он начнет, я продолжу. Санек больше слушал, да посмеивался. Множество хулиганских частушек и стишков (полуматерно-сатирических) выдали мы дуэтом. Потом стал сочинять один, даже составил маленький сборничек: «Откровения из барака, сарая и прочих шалашей». Однако по прошествии маленького промежутка времени понял, что одного юмора маловато, тесно мне в нем. За месяц было написано «Плавское Евангелие» – полушутливая поэма, хорошо встреченная слушателями и несколько стихотворений. Промелькнули еще два месяца. Жгучее желание написать в прозе о моем приятеле, захватывало меня все сильнее. Посоветовавшись с моими старичками и получив их одобрение, я приступил к повествованию…

Его звали Виталий Михайлович Королев. Сын агронома и санитарки психоневрологического интерната, он родился вторым ребенком в семье (была еще старшая сестра), когда председателем президиума верховного совета СССР досиживал престарелый маршал Ворошилов. Вскользь заметим, что девичья фамилия матери Виталика звучала почти величественно – Кутузова.

Заранее прошу извинение за склонность отвлекаться в сторону, увы, имею такую слабость – сообщать попутные детали.

День его рождения – 10 июня. Отцвели сады, облетела сирень. В парке – бывшем имении князей Оболенских поднимался на крыло выводок птенцов и шумел пионерский лагерь. Два общественных сада, один – школьный, другой – интернатский- послесталинская всеобщая мода, радовали глаз юными зелеными яблонями и грушами…

Конец пятидесятых – короткий промежуток, но целая эпоха в сознании страны, которая называлась тогда Советским Союзом. Целинная помпа потихоньку сдувалась. Строился грандиозный Байконур, каскады гидроэлектростанций, возводились домны и «хрущевки» – символ того времени. Сергей Павлович Королев приступил к «лунной программе» и пилотируемой космонавтике, для чего привлек будущего знаменитого конструктора – двигателиста Алексея Михайловича Исаева. В спорте блистали Гарринча и юный Пеле, Игорь Тер-Ованесян и Юрий Власов…

А на улице Перспективной, где поселился наш герой, не было ни одного старика. Это не информация к размышлению и не предложение делать выводы, а обычная констатация факта. Вот старушек, тех хватало. Вечерами они усаживались на лавочки и что-то долго и не слишком громко обсуждали. По всех улице слышались детские голоса. Народ собирался в доме шеф повара интерната Анатолия Сергеева смотреть единственный на улице телевизор, еще с линзой перед экраном, привезенный из Москвы его мудрой и доброй тещей. Повсюду пели свежую на то время песню «Подмосковные вечера».

Среди изобилия (слово то какое!) калек, в основном безногих – обычный итог войны, сильно выделялся своим острым языком Дмитрий Ряжнов, которого до самой смерти называли Митькой, причем называли все, независимо от пола и возраста. Этот Митька и объявил, разливая водку по стаканам: «Ну вот, Король родился!».

Так и хочется вильнуть в сторону и описать балагура Митьку, который не утратил в «сталинское» время болтливость и некоторые другие качества, тем более что он этого стоит. Впрочем, стоят этого и многие другие, а я пишу о Виталике, так, что, продолжим.

Пока герой, радостно чмокая усиленно сосет молоко, я приведу общие сведения о деревне и его семье.

В восемнадцати километрах к югу от Егорьевска, на старом Рязанском почтовом тракте расположилось ранее село, а потом необыкновенная деревня Колычево. В селе, основанном бог весть когда, имелось не менее трех церквей и огромный женский монастырь Казанской богоматери. Почему точно неизвестна дата основания, ответ незатейлив – письменные данные позволяют заглянуть лишь до XYI века, а из земли регулярно извлекают изделия века XIII…

О монастыре основательно рассказал Александр Соллертинский, в своей книге 1910 г. (московская губернская типография), а все истории о кладоискательстве, связанные с монастырем, расскажу отдельно, в других произведениях, ну, возможно, вскользь упомяну и в этом, но далее.

Монастырь и церкви закрыли и спустя десять лет, в 1928 году открыли, как сказали бы прежде – богоугодное заведение – дом инвалидов. В чью темную или светлую голову залетела подобная мысль, мне неизвестно, но сие учреждение перевернуло жизнь деревни коренным образом, спасло от дикой колхозной коллективизации и позволило благоденствовать населению все годы советской власти, на фоне других соседних деревень. Сельцо Лаптево со своим имением и грандиозным парком (бывшее дворянское гнездо) объединили с Колычевом, оставляя за деревней название последнего.

На время рождения Виталика в Колычеве имелись: речка, две школы и сельсовет. Иной человек усмехнется: «Что за глупое перечисление?» А вовсе не глупое – школ и сельсовета давно уж нет и речка в иные годы (начиная с 1972) совсем исчезает. При доме инвалидов, в последствии психоневрологическом интернате, создали довольно мощное подсобное хозяйство. Возможности позволяли – интернат напрямую подчинялся МООСО – Старая площадь 4 в Москве, а директор разъезжал на автомашине ЗИМ.

Отец Виталика – Михаил Дмитриевич Королев, высокий шатен с мягким характером, в бытность свою, председателем сельсовета недалекого соседнего села Раменки, древнейшего в районе, польстился на должность агронома подсобного хозяйства, ничуть не пожалев о таком шаге впоследствии. На его месте девять человек из десяти отказались бы сменить карьерно-паразитическую деятельность на реальную работу в сельском хозяйстве. Однако тут было два но. Первое – он был неисправимым идеалистом, второе, более важное – в интернате никто не указывал, когда и что сажать и сеять и на какую глубину пахать. Подобные указания спускались с самого верхнего этажа власти кретиническими болванами, которые в сельском, да и любом другом хозяйстве смыслили как макаки в астрономии. Конечно, в хрущевские, гораздо более мягкие времена, чем предыдущие, карательных мер к ослушникам не применялось, но лучшим и передовым руководителем считался тот, кто первым вспахал и посеял, пусть даже в мерзлую землю, и загубив урожай.

Было еще два плюса в выборе Михаила Дмитриевича: жена работала в интернате, а интернат вел большое жилищное строительство для своих работников – очень удобно, когда дом и работа рядом, а ни на какую другую работу мать Виталика не соглашалась…

Пришли шестидесятые годы. Улица Перспективная грандиозно расстраивалась. Повсюду слышался стук топоров и молотков, звук двуручных пил и ножовок. Бригада казенных плотников азартно крала паклю и продавала частникам. Жили весело и нетрезво.

Виталик – крепкий бутуз – осторожно ходил на неокрепших ножках. Когда сестра Люда водила его за ручку, и они медленно брели мимо домов, бойкие на язык соседи громко и не без ехидства восклицали: «Вот, молодой агроном гуляет». Специфика деревни в полной мере отражалась на жителях. Соседствовали вперемешку деревенская забитость, районная непосредственность и столичный шарм. Сто первый километр приютил множество столичных штучек при интернате. Настоящих сумасшедших водилось не так много, это позднее они стали прибывать массово. А бывшие московские гранд-дамы, прекрасно разбирающиеся в мехах и ювелирных украшениях, легко переходящие в общение между собой на иностранные языки, немыслимые в обычной деревне, здесь считались почти за обыденность, с легким налетом экзотики. Меня так и тянет отвлечься в сторону и описать некоторых из них, держащихся строго и прямо, не взирая на возраст, сумевших через столько лет и событий сохранить «породу». Ладно, один только блиц – штрих. Как-то в мае, когда радость жизни «пенится в крови», на тропинке за бывшем поповским домом, что петляет среди буйной растительности вдоль речки, бывшие гимназистки устроили поэтические чтения. Полились негромкие строки (читали не на публику, для себя) Блока Бальмонта и Гумилева. Митька, который всю жизнь проработал кочегаром в бане-прачечной, что располагалась рядом с тропинкой, сидя за поленницей долго слушал. Спустя какое-то время он кряхтя поднялся, скрипя протезом и своим мощным баритоном продекламировал Ивана Баркова. Надежда на то, что дамы смутятся и убегут не оправдалась. Гордые старушки переглянулись, пожали плечами, перешли на немецкий язык и медленно удалились…

Ребята в Колычеве делились на две части, в неравных пропорциях. Большую часть составляли драчуны, отпетые хулиганы, которые кое-как, с двойки на тройку учились в школе. Меньшая часть училась на четверки и пятерки. Многие из них не курили и почти не матерились. Общим увлечением, почти религией был спорт. Хулиганы с непременными рогатками, стреляющими колотым чугуном, частенько «подлавливали» отличников и под легкий матерок поколачивали их, но не сильно, а скорее для профилактики. Ребятам этим едва исполнилось по тринадцать и пятнадцать лет, а юношей в наличии (как и девушек) не имелось. Сказалась война. Рожденные до 1940 и после 1945-го ходили косяками, а детей войны, либо не появившихся на свет, либо умерших в младенчестве давно уж оплакали матери и несостоявшиеся матери старые девы…

Десятилетие началось неординарным годом. Партийные газеты, а какие в те годы не являлись партийными? Подвал за подвалом, статья за статьей печатали «эпохальные» с «историческими» решения коммунистической верхушки…

Я, грешным делом, отвлекусь и наплюя на «историческую» чепуху, напомню те события. Генерал-полковник Каманин, в строжайшем секрете, набирал первую группу в отряд космонавтов. В далеком Конго убили Патриса Лумумбу, а в России умерли два великих человека – поэт Борис Пастернак и академик Игорь Курчатов. Не хочу о кукурузе, но придется: прячась в ее густых зарослях, юный оболтус Володька Варфоломеев впервые подстрелил из рогатки ворону. В головах ребят этот «подвиг» остался главным в году. Володька носил прозвище Тарзан. Он гордо пронес через полдеревни трепыхающуюся птицу и кинул на траву у ног Виталика. Тот, борясь с любопытством и трусостью, пытался схватить ворону, но тут же, с визгом убирал руки…

Дальше время побежало пошустрее. Полет Гагарина, вынос тела Сталина из Мавзолея, оскудение магазинных полок, первая женщина – космонавт, введение талонов (почти карточек) и Карибский кризис занимали в те годы деревенский народ не меньше, чем кражи комбикорма и замужество первой красавицы – Людмилы…

Виталик подрастал послушным ребенком. Эта характерная черта сопутствовала ему практически всю жизнь. Он частенько бегал к отцу на работу по Парковой – самой прямой и ровной улице, которая вела от Перспективной к подсобному хозяйству. Устойчивое прозвище король уже прилипло к нему…

Ребячью гордость улицы составляли шесть ее больших луж. Кстати, расположение деревни следует немного описать. Колычево раскинулось между тремя холмами, которые возвышались на севере – в сторону Сазоново и Егорьевска, на западе – сторону станции Пески и на востоке в сторону Шатуры и Черустей. Главная улица – Зинаиды Самсоновой протянулась вдоль речки Щеленки, пересекаясь с ней почти посередке, у самого интерната, строго на юг. На запад резко вверх устремилась Садовая, она же Старая деревня, гнездо отъявленных хулиганов и бывших «зеков». На восточный холм взбиралась легкими зигзагами, напоминающими «затухающие колебания» Перспективная, которая в вертикальном разрезе походила на синусоиду. На улицах Самсоновой и Садовой луж, увы сыскать было невозможно, на Парковой прозябала одна и та мелкая, зато уж перспективная имела блестящий набор на любой, самый привередливый мальчишеский вкус. С весны до поздней осени детвора насыпала плотины, копала канавы, пускала ручейки, строила кораблики с парусами и без. Лужи благодаря детским усилиям сообщались между собой системами протоков и благодаря наращенным бортам никогда не иссякали, что приводило в постоянное недовольство взрослое население, а водителей в ругательную ярость. Как сейчас помню, что никакими окриками и угрозами невозможно было оттащить увлекшихся пацанят от любимого занятия. Все мокрые и перепачканные, носились как угорелые со стащенными из дома лопатами, не отзываясь на призывные крики родителей и лишь Виталик, едва заслышав голос матери, – Лидии Петровны, мчался сломя голову домой…

Валерий Брумель установил тогда феноменальный мировой рекорд в прыжках в высоту – 228 см. Ребята постарше, в подражание ему стали устраивать между футбольными матчами (почти ежедневными) соревнования по прыжкам в длину и высоту. Восьмиклассник Вовка Афонин улетел аж на 5 м 56 см, а в прыжках в высоту некоторые одолели 145 и 150 см, не такой ужплохой результат для 14-15-ти летних…

А в недалеком селе Раменки закрыли церковь. Повсюду полушепотом рассказывали страсти о тамошнем попе, что он якобы, шпион и держал на колокольне передатчик (полная чушь, конечно) …Каждая семья в Колычеве имела, как говорилось, «своего дурака». Так назывались неглупые и работящие больные интерната, которые ежедневно ходили строго к определенным хозяевам, выполнять различную работу по дому, или около него. В моей семье таких было даже двое.

Володя – молодой мужик лет 25-26-ти, колол и пилил дрова, копал землю, носил вязанки сена и пропивал свою пенсию с моим отцом. Среднего роста, блондин, мускулистый и сильный, симпатичной внешности, без признаков умственной отсталости на лице, но, далеко не умный, он в лепешку расшибался за то, что его запросто принимали и три раза в год сажали за праздничный стол – на Пасху, Троицу, и «октябрьскую» (7 ноября). Второй, старый дед Иван Лисицин. Я не знаю и, скорее всего никогда уж не узнаю его настоящей биографии. Из его слов выходило, что он -тульский промышленник, чуть ли не миллионер. Мне теперь не вспомнить массы деталей, из его рассказов. Отчетливо остался в моей памяти один эпизод. Дед, позанимавшись со мной (еще не школьником) шахматами и французским языком надолго задумался и заплакал. Понятно, мне, пяти-шестилетнему несмышленышу показалось это странным. На удивленный вопрос: «Дед, ты почему плачешь?»,

Старый Иван, промокнув слезы носовым платком, горько промолвил глуховатым голосом: «Умру я, ничему тебя научить не успею». Тогда и я по детской глупости заревел: «Я тоже умру-у-у!» Дед успокоился, взял себя в руки и долго меня утешал…

А в семье Виталика подобных работяг и воспитателей не держали. Дом Королевых значительно возвышался над остальными, стоя в середине улицы с правой стороны, если идти от речки, грибоварки и магазинов. Кроме трех магазинов, чайной и «кабаре», как называли пивнушку-закусочную с хорошим по тем временам буфетом, жизнь кипела в клубе, библиотеке и на почте. Во втором клубе – интернатском, проводили по большей части скучные официально-казенные мероприятия. Предлагаю небольшую экскурсию. Мимо больницы и пекарни пройдем не задерживаясь, как не представляющих интереса; у магазинов и «кабаре» скользнем взглядом по вечно сидящим и выпивающим близ оных заведений калечным воинам и по деревянному мосту дойдем до бывшего монастыря, что на западной стороне улицы. Вдоль стен, слегка напоминающие кремлевские, дошагаем до грандиозной колокольни. Ее построили за год до коронации Николая II, по проекту рязанского губернского архитектора Саблера. От этой махины эклектического стиля, прежней высотой 83 м 84 см, в описываемые события около 75 метров (без части шатра и купола), а ныне около 80 м, свернем налево, к востоку. И если пройти от колокольни, либо мимо клуба, или двухэтажного здания почты, а также, библиотеки с сельсоветом – все три тропинки сойдутся. Сливаются они во владениях Кости Таракана – кузнеца и пилорамщика в одном лице. На бревнах пилорамы тоже, как правило, выпивают. Далее на восток следует между фруктовыми садами, а потом мимо школы и парка, расположенных по левую руку, полудорога – полутропа, вплоть до Парковой улицы. Свернем налево, на Парковую, пройдем 300 метров до дома Степана Молоканова, свернем направо и через сто метров мы у цели, около высокого дома Королевых. А если обойти Парковую улицу «по задам», сразу окажемся у их голубятни, единственной в Колычеве. Есть еще короткая тропинка наискосок через парк, а, если от магазинов взбираться вверх по перспективной, то расстояние окажется еще меньше. Теперь прошмыгнем в симпатичную калитку с навесом и окажемся около длинной застекленной террасы. В дом то нас скорее всего не пустят – если хозяйка – Лидия Петровна на месте, но, если на дворе теплое время года, в открытое окно мы увидим непрезентабельного вида радио. Оно стоит на прибитой к стене полочке и постоянно работает. Радио тех лет заставляло завороженно слушать его часами – если было время. Романтическая музыка, лирические песни, литературные чтения; умели шельмы, не то, что сейчас интеллектуально-импотентные деграданты… В углу, на подставке виднелся телевизор. Да, за считанные годы они распространились, как поганые грибы, но, днем эти телеки не работали – не хватало материала, специалистов и т.д.…

Подоспели интересные времена. Летом, наша сборная по футболу заняла лишь второе место на чемпионате Европы, против золота предыдущего первенства. На олимпиаде в Токио, Юрий Власов странно и неожиданно проиграл Леониду Жаботинскому. Однако, все остальное затмила октябрьская отставка Хрущева, как раз под праздник «Покров».

Наступила знаменитая эпоха Брежнева. Но, к одному событию, стоявшему по значению не ниже принудительного ухода генсека на пенсию, я, пожалуй, вернусь… Главный деревенский праздник – «козырной», это без сомнения Троица. Двух-трехдневный загул подразумевается само собой, с массой гостей, пьянками, песнями и мордобоем. С утра и часов до шести празднуют дома, а вечером с гармошками и гитарами высыпают пьяными и полупьяными компаниями на улицы. По всей деревне весело, шумливо и интересно. Дети в гулянии принимают живейшее участие. Тем вечером, Виталик, я и еще пять шесть ребят задержались на площади перед воротами бывшего монастыря – большим архитектурным сооружением – смеси готики, барокко и русского церковного стиля 17 века, напротив школы-интерната для глухонемых. Нас привлек спор троих не слишком «поддатых» мужчин о том, кто лучший певец в стране и певица, и какая песня самая – самая.

– Только Кобзон, остальные – не то. А какие песни» «А у нас во дворе» что стоит, а «Куба – любовь моя»! – горячился кудрявый круглолицый блондин, не местный, но частенько приезжающий к родне.

Борис Ксенофонтов – будущий известный физик, доктор наук, сын конюха Семена из ближайшей деревни Сазоново, не соглашался:

– А как же Анофриев, Хиль со сверхпопулярной «Если радость на всех одна»? А Майя Кристалинская?

Со старой деревни показалось стадо подсобного хозяйства. Пригонять его следовало чуть позднее, но пастух, тоже человек пьющий, он и так бедолага, еле дотерпел до вечера. Гуляющие неохотно расступились. Часть из них, человек двадцать – двадцать пять, в том числе и Виталик, отошли к воротам и проходной интерната, другие же встали вдоль забора школы глухонемых. Их было не более десятка и среди них известный местный силач, почти знаменитость – Аржанкин. Не стоит думать, что в Колычеве и окрестностях силачей не водилось, таких хватало, даже с избытком. Особенно выделялись сибиряк Константин Маковский и Юрка Гусев по прозвищу «Ермак», которые выглядели внешне раза в полтора помощнее Аржанкина, но абсолютно уступали ему в силе. Тот, при росте 170 см имел напоминающее орангутанга сложение и вес около 115 кг. Возможно, при определенных обстоятельствах, из него получился бы великий штангист. Он на спор шутя поднимал за передок колесный трактор ДТ-20, причем, не отрывал чуть-чуть от земли, а именно поднимал сантиметров на 40-50. Куражась, он запросто валил быка «Мишку», не менее тонны весом…

Сейчас этот богатырь, пьяненько ухмыляясь, стоял, прислонясь спиной к штакетнику забора. Он лишь назывался штакетником, имея в сечении 45х90 мм. Откуда такая точность? Отвечу – сам, когда подрос, измерял его отцовским метром. Очень мне нравится все мерять, но об этом позднее…

Бык «Мишка», высмотрел своего давнего обидчика, взял несколько левее и, замерев, несколько секунд глядел на него вполоборота. Затем, наклоня голову, забил копытом.

– Ну иди, иди, башку тебе сверну – пробасил Аржанкин вальяжно и довольно миролюбиво. Расстояние в 2-3 метра бык преодолел за долю секунды. Забор выдержал удар – силач, стоящий около столба, на стыке мощнейших жердей-поперечин, медленно осел, ругаясь:

– Ну, тварь, завтра я тебе рога поотшибаю. Подоспевший пастух хлестнул «Мишку» яростно, с матерщиной, едва не задев людей. Многие ничего не поняли. Пять шесть женщин охнули, прислоняя руки к груди. Виталик кинулся бежать выражением ужаса на лице, в сторону своего дома, но не ближней дорогой, через парк, а по улице, к магазинам и далее. Витька «Балон», парень чуть постарше, слегка вздорный, крикнул ему:

– Стой! Давай досмотрим.

Виталик, не реагируя, мчался дальше.

– Испуганного короля словами не удержишь – это произнес Митька Ряжнов, который в такую минуту не утратил юмора и афористичности.

«Балон», под впечатлением увиденного и напуганный голосом одноногого Митьки, рванул вслед за Виталиком.

Аржанкин прожил еще неделю…

Искушение подталкивает меня на очередной анжамбеман, не в поэтическом, конечно, а в более широком смысле. История эта будет неполная и осталась в памяти именно с комичным продолжением, хотя трудно сочетать трагедию со смехом.

На следующий день решили пустить быка «Мишку» на мясо. Виталик, все что видел рассказал отцу, с красочным описанием – он это умел еще тогда. Однако случилась скверная незадача – на второй день «Троицы» на работу мало кто вышел. А Виталику было уже обещано Михаилом Дмитриевичем, в самых решительных выражениях, что негодяй бык, непременно поплатится за свой поступок.

Юный Королев сидел у окна конторы подсобного хозяйства, с детским любопытством ожидая предстоящее, почти ритуальное убийство виновного животного. Часа полтора отыскивали по всем деревенским закоулкам хоть какого-нибудь трезвого палача-исполнителя. Нет, разумеется, никто не отказывался, даже выражали пьяное желание расправиться с «Мишкой» голыми руками, но, дальше слов, дело не шло. В итоге, самым трезвым оказался Митька.

Кто он был этот эпический герой, весом 91 килограмм, вместе с деревянной ногой?

Я не видел его ни разу пьяным, или курящим, этого полу богатыря, способного повторить подвиги древних. Он не разрывал пасти львам, за неимением таковых, но к4ошек придуши вал легко, а при чистке деревенских сортиров, обходился без помощи реки (в отличии от Геракла), довольствуясь обыкновенным черпаком. Слова эти я пишу не ради хохмы и юмора, а, всего лишь констатируя факт его собственной инициативы… Так и не довелось мне узнать откуда он родом, есть ли родственники, имел ли профессию и где потерял ногу? Его манера говорить уверенным непререкаемым тоном, многих отталкивала, в том числе и меня и сейчас я сильно жалею, что ни разу не общался с ним, что называется по душам. Когда он приходил к нам за яблоками, то никогда их не просил, а командовал: «Вон с той яблони и вот с этой, да не жадничай», сам при этом подобно Гераклу, подпирал не свод, конечно, а забор… Теперь судьба подкинула ему подвиг Тесея. Деревенским, Митька не был явно, скотины собственной не держал, но имел небольшой участок, который сам перекапывал, не глядя на деревянную ногу (остальные старались свои участки пахать). К его достоинствам следует отнести дар рассказчика и приколиста. Много лет спустя, когда он уже переехал с семьей в Егорьевск и даже после смерти его, большинство деревенских жителей вспоминали с ностальгией Митькины афоризмы и хохмы, а также были едины во мнении, что все местные острословы – его ученики и последователи…

Михаил Дмитриевич, оглядев одноногого кандидата, который уверенно прихромал на подсобное хозяйство, удовлетворенно заявил:

– Ну, я вижу ты меня не подведешь. Надо заколоть двух поросят и быка заодно. Расплатимся мясом…

Я не стану долго описывать его битву с коварными животными, о которой подробно описано в другом произведении. Полугерой схватил свой знаменитый колун, с метровой ручкой, наотрез отвергнув нож и намертво уложил небольшого шестимесячного поросенка ударом по голове. Второй, крупный кабан получил удар острием колуна в лоб и лишь слегка оглушенный, визжа на все окрестности, кинулся в заросли лопуха и крапивы. Выманить его назад не сумели. Разгоряченный Митька храбро приступил к убиению быка, которого заранее вывели и поставили между трактором ДТ-54 и деревянными санями к нему, ровно напротив окошка, у которого сидел любопытный Виталик. Поединок длился не более 5 секунд, в течении которых был нанесен удар и инвалид, с несвойственной ему прытью оказался под гусеничным трактором. Листья осины, у сенного сарая, слабо колыхались на едва заметном ветерке.

Быка с поросенком пристрелил через час Константин Маковский. Весь этот час острослов и полубогатырь, давал грозные советы из-под трактора.

Когда Виталик побежал потрогать мертвого быка, Митька Ряжнов уже отряхивался от пыли и мазутной грязи. Он глянул свысока на «агрономенка», поднял указательный палец и выдал очередной перл:

– Не оскудела Русская земля…

Что он хотел этим сказать, так и осталось загадкой…

Ползло, шло и мчалось время. Пролетали метельные и снежные зимы, проносились вёсны, со своим разливом, ярким солнышком и юной зеленью. Даже лето, которое казалось Виталику бесконечным в своем начале, довольно быстро заканчивалось. События менялись как в калейдоскопе. Реформа Косыгина, которая вскоре принесла наполнение прилавков магазинов, выход в открытый космос Алексея Леонова, смерть великого однофамильца Виталика. Никто не заметил столетний юбилей водки Менделеева и странную смерть, почти как у нищего, одного из богатейших людей планеты Асафа Джаха, которая произошла через два года после водочной даты. Страна хорошела на глазах, готовились с помпой отмечать пятидесятилетие революции. В этой череде дат и событий постепенно складывался характер Виталика.

Он рос послушным, доверчивым и мнительным одновременно. Точные науки давались ему легко и без напряжения, а вот с родным русским языком, возникали постоянные проблемы, впрочем, у его сестры Людмилы тоже. Учительница – Татьяна Ивановна ворчала, но заветную тройку ставила всегда…

Михаил Дмитриевич выписывал на семью сразу четыре газеты: «Правду», «Пионерскую правду», «Труд» и «Известия». Пресса, за исключением «Пионерской правды» вяло побрехивала о столетнем юбилее продажи Аляски. Королев старший садился за газеты сразу после окончания рабочего дня и не менее двух часов, а то и более, внимательно и с комментариями просматривал их. Виталик, в такие часы, спешил в сарай, где внизу находился курятник, а наверху ворковали голуби. В потайном месте сарая он прятал рогатку, которую сам тщательно смастерил из бинтовой резины.

Деревенские нравы к тому времени смягчились. Рогатки имели практически все и лишь некоторые ребята из культурных или ханжеских семей их прятали и не выставляли напоказ. Первое послевоенное поколение по большей части служило в армии, по меньшей сидело в тюрьмах и лишь один Борис Ксенофонтов успешно учился, готовясь к аспирантуре…

Виталик, схватив заветную рогатку, помчался на другую сторону улицы, на деревенские «зада», где шла успешная стрельба по бутылкам, но был перехвачен строгим Митькиным баритоном:

– Стой, Король! Иди сюда.

Виталик, с видимой неохотой подошел к одноногому говоруну, вальяжно развалившемуся на скамейке. Стих ветерок, солнце клонилось к северо-западу, где высился густой лес.

– Чего, дядя Мить?

– Чего, чего? Ты ж сын агронома, культурным должен быть. Называй меня полным именем.

Виталик озадачился:

– Как это?

– Ну как, как? Витя, допустим – Виктор, а Митя…

Юный Королев торопливо и вопросительно бухнул:

–Миктор?

– Дубовая твоя башка, Бубновый.

Виталик еще не осознал, что получил дополнительное прозвище, которое приклеится к нему на много лет вперед. Он хотел уже идти дальше, но коварный инвалид удержал его, рассказав очередную басню:

– Ты знаешь зачем винт на самолете?

– Чтобы летел.

Митька поднял кулак и с самым серьезным видом, веско произнес:

– Дурень! Винт нужен, чтобы летчику не было жарко. Если винт остановится, знаешь, как он сразу вспотеет…

После грандиозного военного парада на Красной площади 7 ноября, в честь полувекового юбилея революции, наступила зима.

На замерзших прудах начались хоккейные поединки. По двое нападающих в командах, бегали по льду на коньках –«гагах», как их тогда называли, остальные, в том числе вратари – в обычных валенках. О покупных клюшках даже не мечтали, обходились самодельными. Процесс изготовления начинался с кражи штакетника, желательно из комля березы, в котором делался пропил и вставлялась пятислойная фанерина, тоже краденая. Затем, стык и сам кусок фанеры обматывали черной тряпичной изоляцией…

Как раз под юбилей советской армии, Виталик умудрился показать лучший результат в школьных лыжных гонках. Физрук Владимир Иванович Никишов недоверчиво оглядывал его фигуру:

– Тебе бы гимнастом или штангистом быть, ну, борцом. Как же ты так шустро на лыжах катаешься?

Сын агронома, самый низкорослый в классе, скромно пожимал плечами…

В марте погиб во время тренировочного полета Юрий Гагарин, вместе с полковником Серегиным – своим начальником. Он оказался третьим погибшим из отряда космонавтов после Бондаренко и Комарова, если не считать Григория Нелюбова. Прах Гагарина и Серегина замуровали в кремлевской стене…

Вскоре пришла нежданная и знаменитая «Пражская весна». События ее общеизвестны, поэтому ограничусь маленьким упоминанием: В конце лета, на штыках «Варшавского договора» к власти в Чехословакии пришел Густав Гусак…

Все лето, за маленьким исключением Виталик провел у бабушки, в деревне Волково, в ее огромном доме. Вместе с двоюродными братьями он ловил рыбу, что надолго стало его увлечением, загорал и, попросту развлекался. Его счастливый дар избегать драк и конфликтов развился в нем еще более.

Под самый новый год, когда уже начались зимние каникулы, впервые поднялся в небо сверхзвуковой ТУ-144 – конкурент «Конкорда». Гениальный НК – Николай Кузнецов, конструктор и генерал, находился в рас цвете сил и разрывался между авиацией и космонавтикой, создавая двигатели для обеих отраслей, в том числе НК-33 для мега-ракеты Н-1.

Год, следующий запомнился конфликтом на острове Даманский и лунной экспедицией американских астронавтов.

А в памяти Виталика и моей тоже, гораздо отчетливее сохранились поездки в Москву за продуктами и поездки «на луга», в Луховицкий район. Согласно традиции, перед праздником «Троица», в Москву снаряжались три грузовые машины ГАЗ-51.

В кузов набрасывали немного сена и все желающие (вот демократизм!) набивались в кузова и за счет интерната ехали за деликатесами. Покупали их разумеется за свои деньги, но дорога была бесплатной. Прекрасно помню, как остановились три наших грузовика на улице Горького и прежде, чем народ стал выпрыгивать из кузова, толстенный директор вечерней школы Алексей Петрович Фомин, обратился к Виталику и ко мне:

– Глядите ребята, это и есть, тот самый Елисеевский магазин.

Мы глупо пожали плечами – нам это название ни о чем не говорило и шустро сиганули на тротуар.

Женщина средних лет, по тогдашним меркам довольно изыскано одетая, скривив губы, презрительно произнесла, ни к кому конкретно не обращаясь:

У, весь колхоз приехал!

На нее мы не обратили особого внимания, зато Виталик толкнул меня в бок и восторженно зашептал:

– Гляди, сколько девок в мини-юбка!

Возвращались из Москвы, разумеется, пьяные и с песнями…

Счастливые и давно ушедшие времена, когда один гаишник – могучий Володя Шилкин управлялся со всем городским и районным дорожным движением и мог запросто выпить более пяти бутылок водки. Как несокрушимо он восседал на казенном мотоцикле «Урал», напоминая чем-то рыцарей средневековья.

Ушлый и грамотный читатель, может упрекнуть меня в том, что я пропустил олимпиаду в Мехико, хотя до этого придерживался спортивной тематики. На подобный упрек отвечаю: пропустил умышленно, ибо прыжок Бимона, скорее оттолкнул нас слегка от спорта, из-за своей нереаль ности – бессмысленно стало даже пытаться совершить что-либо подобное. К тому же, я пропускаю неподъемную массу событий того времени, по причине объема повествования и не хочу засорять его избыточной по моему мнению информацией.

Зато осенью 1969г. На советском спортивном небосклоне зажглась подлинная спринтерская звезда – Валерий Борзов неожиданно выиграл первенство Европы на стометровке.

К зиме 1969-70гг, умерли почти все бывшие «благородные девицы» интерната, в том числе моя «крестная» Кристина Семеновна. Дед, Иван Лисицин скончался двумя годами ранее. Какая же снежная и метельная она выдалась. Тропинки от входных дверей тянулись вдоль снежных валов выше человеческого роста. Весь февраль завывали метели, насыпая и трамбуя снег. Хоккей пришлось забросить. Даже Виталик, самый упорный из нас, отчаялся расчищать каток из-за непомерных сугробов. В эту же уникальную зиму, он впервые продемонстрировал прочность своей головы и шеи. Дело происходило следующим образом: между березой и ветлой, на высоте около пяти метров натянули веревку и все без исключения ребята, показывали свою удаль и ловкость, перебирались при помощи рук и ног с одного дерева на другое. Агрономов сын решил повыпендриваться и отпустил руки, думая удержаться на веревке при помощи ног. Полет был коротким; через секунду последовал удар головой об лед. Завязанная шапка слегка смягчила удар и происшествие осталось без последствий. После этого случая, Виталик многократно подтверждал прочность своего черепа…

Всю зиму ждали юбилея Ленина и чемпионата мира по хоккею. Призы брали исключительно европейские команды. Главных претендентов было три – СССР, Чехословакия и Швеция, к ним по классу примыкала сборная Финляндии. Отчаянные поединки, настоящие рубки – СССР – Чехословакия никого не оставляли равнодушными.

Столетие Ленина не отметили выходным днем, слегка разочаровав жителей страны.

Советский Союз вновь показал всему миру, где живет самый сильный человек планеты. Мощнейший богатырь Василий Алексеев буквально раздавил соперников своими результатами.

Под стать ошеломленным достижениям штангиста случилось и половодье 1970г. Ребята всех возрастов плавали на льдинах и Виталик умудрился всего пару раз кувыркнуться в ледяную воду. Остальным повезло меньше – раз по пять, семь, а то, все десять пришлось им поплавать и сушиться у костра, дрожа всем телом и лязгая зубами. Воспаление легких никто не схватил.

За первое место по сбору макулатуры, которое обеспечил Виталик, принеся кипы отцовских газет, класс отправили летом на два дня на Оку.

Серьезный и важный водитель «Газона» Николай Гусев, подкатив к школе, безапелляционно заявил:

– Король – со мной, за папоротником на подстилку, остальные пешком через Троицу.

От Колычева до Маливо, четырнадцать километров грунтовой дороги. Школьники с учителями весело тронулись в путь налегке, а Виталик с шофером поехали в объезд, по асфальту, а это расстояние достигало более тридцати километров.

– Смотри внимательно – наставлял начитанный Николай – вот тебе урок географии. На твоих глазах лесная зона превратиться в степь.

Виталик недоверчиво улыбнулся:

– Как это?

– Сейчас увидишь.

Километрах в пяти от Колычева, между деревнями Кузьминки и Карповская, справа от дороги, среди сосново-березового леса нарвали большую кучу папоротника. Королев младший от усердия порезал все пальцы рук об эту крупную и довольно прочную траву. Редкие белые облака медленно плыли на северо-запад. В лесной тени носились крупные комары и щебетали птицы.

Лес, действительно, вначале хвойный, затем смешанный елово-березовый, сменился березняком, чем южнее, тем более редким, а затем за селом Горки, Коломенского района исчез совсем…

Окровавленные руки Виталика перебинтовала математичка Антонина Львовна. Его даже хотели отправить домой, но немного подумав, помиловали. Оба дня, он околачивался в окресностях озера Петровское, близ Оки, купаться ему запретили…

…Летом следующего года, сразу после кончины моего родственника тридцатитрехлетнего дяди Славы, который упился насмерть на очередную «Троицу», произошел нелепый случай, который до осени разделил улицу Перспективную на два враждующих лагеря. Человек пять-шесть ребят слонялись без дела около пруда, в их числе находились Виталик, Вовка Карташов и я. Вовка поймал на берегу ящерицу и стал запускать ее в воду, наблюдая, как она плавает. Остальные возмутились:

– Не мучай животное!

– Да пусть плавает – ответил Вовка, снова поймав подплывшее к травянистому берегу пресмыкающееся.

Тут я гневно заорал:

– Брось!

Вовка растерялся и зашвырнул ящерицу далеко в воду. К ней тут же бросилась утка и мгновенно ее сожрала.

Пока парень беспомощно озирался по сторонам и соображал, что случилось, он получил десятка полтора тумаков. Отбежав на безопасное расстояние, невольный душегуб, прокричал:

– Я вас изловлю, ждите теперь!

Начались с этого дня засады и драки на резиновых дубинках, которые изготовили из уплотнителей автомобильных и тракторных стекол.

Виталик мгновенно скрылся в деревне Волково и до осени не показывал носа в своем доме, чем заслужил презрение обоих враждующих сторон.

Пионерский лагерь отжил свой последний сезон и переехал на шесть километров поближе к Егорьевску. Навсегда отзвучали горны и отгремели барабаны, отгорели и остыли прощальные костры. Стало непривычно тихо с старом парке и только многосотенные стаи грачей остались его обитателями. Эти грачиные тучи, поднимаясь в воздух, загораживали солнце на пару минут, на время полета.

Я не стал уделять много места для лагеря по той причине, что Виталик, в отличии от остальных ребят, ни с кем там не дружил.

Для нас же, пионерлагерь «Чайка», остался в памяти веселым, романтичным с грустинкой прошлым, в которое уже никогда не вернуться.

…Всю зиму строили снежные крепости, от крошечных, до огромных, с многоэтажными башнями. К февралю, вдоль всей улицы, позади домов высились белые бастионы. Самые прочные возводили во время оттепели из сырого снега, который после замерзания превращался почти в лед. Это зимнее строительство было наибольшей страстью Виталика, даже интерес к Таньке с соседней улицы, на которую он частенько заглядывался, проявлялся меньше строительного азарта. Из собственного сарая, он стащил две веревки с охапкой тонких поленьев и смастерил веревочную лестницу, для лазания на высоченную башню…

Грянули Олимпийские игры в Саппоро. Советские лыжники, во главе с Вячеславом Ведерниковым и Галиной Кулаковой показали свой суперкласс. Хоккейная сборная не отстала и разгромила грозных чехов со счетом 7:2. Страна ликовала.

Еще с осени стал ходить рейсовый автобус через Колычево, до Троицы. Странный термин. Почему поезда, корабли и рейсовые автобусы ходят? Неудивительно, что иностранцам чрезвычайно сложно постичь русский язык, если даже Виталик, коренной абориген, его не осолил.

Запуск автобусных рейсов здорово отразился на спортивных результатах. Еще бы, многие, только на ходьбу в школу и обратно прошагивали по 8-9 километров. Благодаря прогрессу, по всей стране началась медленная атрофация населения. Другой физрук, тоже Владимир Иванович, но, уже Хориков – будущий полковник, горестно вздыхал и стыдил нас за скромные результаты лыжных гонок. Один «Бубновый» не потерял класс. Владимир Иванович так и сказал, осекся и сам себя поправил:

– Только Виталий Королев молодец!

class="book">…С мая установилась теплая сухая погода. Дождь, довольно серьезный, с грозой, случился на праздник «Троица», после обеда. Этот дождь оказался последним за все оставшееся лето. Сезон купания в 1972 году оказался рекордно длинным – с середины мая, до начала сентября.

2 июля отмечали день рождения Лешки Губарева. История этих дней рождения стоит отдельного описания с пояснениями. Лешка был младше нас, рос в условиях полу тепличных, но тянулся к нам всей душой, глядя на нашу вольницу и ненавидя постоянную опеку над собой, со стороны домашних. Раз в году, на день его рождения, строго отобранную бабкой и матерью компанию, в которую входили Виталик, я, мой брат Мишка и сестра Люба, соседка Вера и ее двоюродный брат Сережка «Пряник», приглашали к столу, но не в дом, а во дворе, под вишней. Избранная компания готовилась заранее. Подобно голодным волкам, мы вышагивали вдоль ограды из теса, заглядывали в щели, наблюдая за накрытием стола и держались ближе к калитке. Остается только догадываться, что о нас думала семья Лешки, но тогда, нам было глубоко на это наплевать. Интересно, что Виталик охотно перенимал наши повадки, хотя ему частенько перепадало от родителей за подобное.

Стол накрыт. «Пряник» копытит землю от нетерпения и перечисляет:

– Двадцать бутылок лимонада, четыре торта, конфеты, апельсины и еще, не пойму, что…

Открывается шпингалет калитки, и мы мчимся к столу. Какой там именинник!

Какие поздравления! В лучшем случае ему дают место за столом. Шум, смех, откупоривание бутылок и пожирание всего подряд. Разыгрывается настоящая вакханалия, особо свирепствует «Пряник». Бабка и мать Лешки удаляются в дом оскорбленные до глубины души.

Минут через двадцать, когда наелись до крайней степени, начинается перекидывание оставшегося лимонада через забор, в наш огород. Потом, через силу, пытаемся запихнуть в себя остаток сладостей и обрываем вишню, под которой идет пир. В 1972 году вишня созрела необычайно рано. Она нам и нужна то не была, но из принципа нарвали целую коробку из-под торта. Через час мы лежали на траве, в прогоне между моим домом и бараком, маясь животами.

Не спешите думать, что праздник на этом заканчивался; ничего подобного. Через час – полтора, толстый и вечно полуголодный «Пряник» поднимался и шел высвистывать Виталика из дома; смывался из-под опеки Лешка, подходили другие ребята и вся компания мчалась в сад подсобного хозяйства. Виталик был нужен для того, чтобы нас не прогнали ненароком. В саду, насобирав клубники, а также из глупости недозрелый «белый налив», возвращались назад, продолжить пиршество, уже в более широкой компании. Но и это еще не конец. Ближе к вечеру сдали пустую посуду в «Кабаре», где нам налили трехлитровый бидончик лимонада…

Наступила эра мопедов и мотоциклов. Нам с братом мототехника не «светила», по скромности доходов семьи, а «Бубновый Король» так и не завел своего мопеда по другой причине. Его отец, Михаил Дмитриевич, считал, что велосипед гораздо более полезное изобретение.

Тогда же мы усовершенствовали самодельные заводные машины и тракторы, изобретенные совместными усилиями годом раньше. Большинство деревенских ребят посмеивались над нами:

– Дураки здоровенные, вам по девкам бегать пора, а вы в машинки играете.

Между тем, у молодого Виталика обнаружился еще один дар – он довел тракторные и автомобильные модели почти до идеала. Его гусеничные и восьмиколесные, с полным приводом агрегаты, преодолевали любые препятствия и превосходили по всем статьям заводские изделия.

То, рекордно жаркое лето навсегда запомнилось огромными спелыми яблоками, ежедневными купаниями, пересохшей речкой и рыбалкой, о которой можно слагать легенды.

Речка распалась на мелкие водоемы, бывшие омутами прежде. Рыбу, в основном огольцов, таскали ведрами. Попадались и караси со щучками, плотва и пескарики. Настырный Виталик неутомимо носил ведерко за ведерком, а так как рыбы стало бессмысленно много, ей кормили уток, кур и голубей. В пруд запустили по весне карпов, но решили их до конца августа не ловить, а мелкая рыбешка, которую у нас называют сигальга, расплодилась несметно. Виталик опускал двуручную корзину под воду, стоя в ней по пояс и крошил хлеб на поверхности. Приплывала огромная стая этой мелюзги. После поднятия корзины, в ней оказывалось от сотни и более рыбешек. Жара стояла такая, что после засолки, эта сигальга высыхала полностью за четыре часа.

Цена картошки на рынке подскочила сразу в пять раз, с десяти до пятидесяти копеек за килограмм. Августовскими ночами Митька Ряжнов водил боевую дружину картофелекрадов из барака на поля птицефабрики, что раскинулись за прудом. Поля интерната старались не трогать, ибо знали – при коммунизме местного разлива (не путать с всеобщим) дадут и так.

Днем постоянно барражировали в небе самолеты и вертолеты, через громкоговорители маловнятно вещающие о недопустимости разведения костров. Дым от повсеместных торфяных и лесных пожаров делал воздух полупрозрачным. Запах гари особо чувствовался по вечерам…

Ближе к осени открылась Мюнхенская олимпиада, которую едва не закрыла организация «Черный сентябрь» своей террористической атакой. Сборная Израиля погибла в полном составе, но игры, после долгих размышлений решили не отменять.

Олимпиада, по своим результатам получилась одной из лучших. Семь золотых медалей завоевал американский пловец Марк Спиц, усатый уроженец Гавайев. В легкой атлетике блеснул Валерий Борзов, который уверенно, с хорошим преимуществом опередил всех в спринте, на дистанциях 100 и 200 метров, а также вывел в эстафете 4х100 метров сборную Советского Союза с пятого на второе место. Виктор Санеев сделал золотой дубль, после Мехико. Отличились многие.

Команда ФРГ готовила своего штангиста тяжеловеса Рудольфа Манга, который и вправду стал показывать выдающиеся результаты, дать бой Василию Алексееву – грозному русскому богатырю. Шумиха в немецкой прессе была велика.

Василий не «подкачал». Рудольф Манг закончил соревнования с прекрасным результатом, который очень бледно смотрелся на фоне достижений Алексеева.

Егорьевск переживал отдельно за своего земляка Славу Лемешева, который также не подвел команду и страну…

За грибами ходили еще в октябре, теплом, после летней жары и грибовар Лука Иванович лениво и уверенно обманывал ребят на приемном пункте, давая не более трети цены от принесенного.

В ноябре забрали в армию Витьку Сионова – известного местного строителя аэросаней, будущего моториста и инженера. С тех пор на заснеженных полях не появлялась эта диковинка.

Как-то на зимние каникулы, Виталик прогуливался по морозной улице. Из дома Васьки Лохмача раздавались громкие, но невнятные вопли. Любопытный сын агронома, три раза прошел мимо, прислушиваясь. Он разобрал лишь «помогите» и еще пяток слов матом.

В борьбе интереса с сомнениями, победил интерес и привел его, преодолевая робость, в жилье Лохмачей.

– Король! Ну что ты такой бестолковый! Я бебя давно увидел и кричу, а ты, как осел ходишь туда-сюда…

– Я не понял, дядя Вася, что ты меня зовешь.

– Видишь, ногу я себе прибил. Это Таракан виноват – сухой березовый брусок подсунул, а в него гвоздь никак5 не забить. Перегородку я делаю, думал под дверь брусок поставить, он, гад такой твердый, что гвоздь загнулся и мне в ногу вошел.

Стандартный брусок 50х100 мм, стоял прибитый только снизу, сквозь ботинок к полу.

Кусок гвоздя «двухсотки» блестел между ботинком и стойкой.

«Бубнового» слегка замутило. Сказалось его свойство теряться в сложных ситуациях.

– А что делать то, дядя Вася?

– Беги домой за отцом, он поможет.

– Отец на работе, дома только мать.

Лохмач, разя перегаром, проворчал:

–Что от тебя, что от твоей матери толку не будет. Слетай-ка ты за моей женой на работу, да пусть бинты с йодом не забудет…

Виталик довольно скоро нашел санитарку тетю Машу и сбивчиво объяснил в чем дело. Та всплеснув руками, спросила:

– Крови много?

– Не знаю, не видел.

Через полчаса она дубасила мужа березовым бруском, правда, бида не со стороны гвоздя.

– Дуралей пьяный, у меня чуть сердце не остановилось, я думала совсем беда, а он ногу деревянную прибил.

Васька лохмач неловко уворачивался, растерянно бормоча:

– То-то я гляжу, не больно совсем…

История эта не выдумана и даже не является зарисовкой, а, скорее фотографией фактического происшествия, вошедшего в уличные анналы. Нет в моем произведении выдуманных лиц и ситуаций; более того, некоторые мои друзья и знакомые упрекают меня в излишнем натурализме. Я же, по простоте душевной, считаю интересный натурализм, гораздо лучше скучного вымысла.

…Коммунизм медленно начал сдавать свои позиции в стране. Нет, риторика не изменилась, изменились люди, а стареющее руководство продолжало гнуть свою линию, но с каждым годом все более робко. Малейшие ростки нужного и нового мгновенно затаптывались, расцвели пышным цветом формализм, карьеризм и кланово-семейный протекционизм.

По лету, строили пристройку к дому Королевых, с южной стороны, ближе к клубничным грядкам. Виталик и я сидели на бревнах и слушали спор наших отцов о политике. Надо сказать, что мозги населения были изрядно промыты пропагандой, в том числе и мои – школа даром хлеб не ела. Помню свой ужас после слов отца, в полемическом задоре заявившего:

– Коммунистов надо стрелять, через одного, остальных вешать.

Мне казалось, что сейчас свершится нечто ужасное, но ничего не произошло и лишь интеллигентный Михаил Дмитриевич спокойно и мягко возражал, частично соглашаясь, что не все коммунисты люди достойные.

Да, партия стала напоминать коллективного дидактического фарисея и чем дальше, тем больше…

Виталик увлекся кладоискательством. Этой заразной болезнью переболели почти все местные жители, кто в легкой форме, а иные, в форме тяжелого недуга, с умственными отклонениями. Истоки кроются в истории монастыря, где только перечень золотых и серебряных изделий, а, также, драгоценных камней, насчитывает десятки страниц.

В 1918 году, при закрытии монастыря Казанской богоматери, в Егорьевск вывезли восемь возов драгоценностей, но должны были отправить четырнадцать. Куда делись недостающие шесть, причем с наиболее ценным грузом – загадка. Основная легенда гласила: сокровища зарыты в самом низком месте, откуда видна колокольня. Сам я думаю, что эту нелепую байку, пустил кто-то из местных хитрецов, который имел самое прямое отношение к исчезнувшим богатствам.

Не стану углубляться в тему, которая всесторонне освещена в романе «Кладоискатели», но Виталика и моего брата Мишку, частенько с тех пор видели задумчиво бродящих с лопатами…

Лето выдалось обильным на грибы, сравнимым с 1968 годом. Уродились не только грибы, но и орехи, и картошка, и зерновые. Средства массовой информации трубили об абсолютно рекордном урожае…

Американцы с позором закончили войну во Вьетнаме и с поджатым хвостом, но гордо поднятой головой убрались подальше, переживать синдром поражения.

Советский кинематограф находился в зените. Золотое десятилетие 1965-1975 гг., сверкнуло блестящей россыпью шедевров, от «Женитьбы Бальзаминова» до «Афони». Главные свои фильмы снял к тому времени Леонид Гайдай, все они были хороши, но «Кавказская пленница» так и осталась непревзойденным шедевром.

…Здорово сократилось количество школьников в нашей школе, за считанные годы с двухсот пятидесяти до ста тридцати трех.

С этого лета мы стали потихоньку подрабатывать, кто в интернате, или на подсобном хозяйстве, кто на птицефабрике.

В выходные дни Виталик сидел на крыше нашего сарая, с которой открывался прекрасный вид на большой деревенский пруд, который по ошибке именовали «барский», хотя он принадлежал раньше монастырю и его следовало называть «монастырским». Внимательный и целеустремленный, он ни разу не пропустил выход на купание трех подружек – двух сестер, дочек директрисы школы и своей пассии – Тани. Мнительный, но доверчивый, упрямый, но послушный, влюбчивый, но осторожный Виталик успел за три года сменить пять девушек, но о них чуть позже и отдельно.

Для описания последних событий необходимо ввести еще нескольких персонажей. Двое из них ближайшие ученики и последователи Митьки Ряжнова – громадный богатырь Сережка, в миру Логунов, по паспорту – Михайлов, по прозвищу «Мамонт» и Генка Молоканов, одноглазый полутораметровый парень, которого все знали как «Пирата Степановича». Сережка вырос под стать Константину Маковскому и «Ермаку», чувствовал свою фонтанирующую избыточностью силищу и постоянно всех толкал, или задирал, избегая, однако, двоих самых мощных. Когда он шел по деревне, казалось, что им занято половина улицы. Колорит придавала телогрейка, надетая на голое тело, семидесятого размера, завязанная снизу на узел и не застегнутая ни на одну пуговицу. «Пират», хотя и был старше на три года, «отирался» около него наподобие адьютанта. Глаза он лишился при исторических обстоятельствах. Первого марта 1956 года, семилетний Генка ошивался около сельсовета, в который то и дело заходили местные руководители, учителя и рядовые коммунисты. Обсуждался доклад Хрущева о культе личности. Обычный народ не пускали и с десяток человек толклись у входа шушукаясь с неподдельным интересом. Вокруг сельсовета и около школы глухонемых стояли на привязи полтора десятка лошадей, запряженных в сани – приехали со всех окрестных колхозов, а округа была немалая – одиннадцать деревень. На двух конях прискакали верхом.

Так уж сложилось, что к окончанию закрытого партийного собрания, шустрый Генка вздумал поймать воробья, клюющего лошадиный помет сзади сельповского жеребца, темно-коричневой масти. Удар копытом отбросил пацана метра на три, прямо к ступенькам крыльца. Подкова сделала свое черное дело – залитый кровью «Пират» лежал без сознания и без глаза… Коммунисты разъезжались ошеломленные дважды за день.

…В пятницу народ старался улизнуть с работы пораньше. Виталик исключением не являлся. Целый день под присмотром, а скорее, надзором бригадирши Крутелевой, бригада убирала сено. Витька Балашов на самоходном шасси Т-16 сгребал его тракторными граблями в валки, а Виталик, на маленьком Т-25, тракторными вилами-копнителем собирал валки задним ходом и толкал большие объемы сухого сена к будущим стогам. Хотелось отмыться в пруду от прилипчивой сенной трухи. В половине пятого всеми правдами и неправдами бригада разбежалась.

Дома Виталик выпросил у матери рубль на трехдневную порцию лимонада, надел плавки и помчался к пруду. Он спокойно успевал искупаться и идти в «кабаре» – заведение работало до восьми вечера. На берегу развалились «Мамонт» с «Пиратом»

– Бубновый! «У тебя деньги есть?» —спросил громила, лениво открыв один глаз.

– Не, нету.

– А если проверить – влез нагловатый «Пират Степанович», который имел уже пару «ходок» в «зону».

– Мне мать на дело рубль дала.

Мамонт оживленно сел:

– О, то, что надо! Пошли в «кабаре», пиво мне купишь. Завтра отдам, не бойся.

Генка подтявкнул:

– И мне тоже.

«Бубновый Король» скорчил столь жалостливую физиономию, что здоровяк пожалел его и осадил адьютанта:

– Одну кружку, а тебе я оставлю. Пошли Король, пошли, потом искупаешься.

Мамонт никогда долгов не отдавал, хотя зарабатывал прилично, работая после службы в армии водителем самосвала ЗИЛ. Виталик, злясь на себя и труся одновременно направился с вымогателями в «кабаре». Когда они уже приближались к цели, их обогнал «пятьдесят второй» ГАЗ с михалевскими ребятами в кузове. Деревня Михали нередко враждовала с Колычевом.

Из кузова выпрыгнули шестеро, еще двое вышли из кабины.

– Пиво наше пить приехали – с дерзкой осторожностью и полуутвердительно проворчал Пират. Приезжие ребята, в большинстве крупные, презрительно оглядели малорослого и тщедушного Генку и самый здоровенный из них, между прочим, двоюродный брат Мамонта рыкнул:

– Пива хватит на всех,а ты Билли Бонс вообще заткнись, пока в речке не утопили. Конфликт разгорелся на ровном мест е. «Пират Степанович», надеясь на поддержку босса, развязал язык и тут же получил мощный пинок, от которого закатился под машину. На Мамонта насели ввосьмером, а Виталику приказали:

– Ты, пацан иди отсюда, ты еще маловат для драки.

Тот торопливо отбежал метров на десять к кустам и досмотрел представление не без волнения.

Могучего гиганта свалить не сумели, но держали крепко. Пират показательно охал под машиной и слегка прикрыв здоровый глаз, бдительно наблюдал за потенциальной опасностью.

Мамон получил удар в живот, от двоюродного брата – Саши Сороки. Эффекта не было. Сорока повторил удар, с тем же результатом и, разозлясь, со всей силы стукнул родственника ногой. Меньше, чем через минуту, озверевший силач смял всех восьмерых и они, потирая ушибы разбежались.

Из-под грузовика ловко поднялся Пират:

– Ну как мы их с тобой, Серега!

«Бубновый», благоразумно сделав два шага назад, в кусты, с удовольствием мял сохраненный рубль в кармане.

Два положительных итого завершили этот мелкий в общем-то инцидент. Во-первых, поведение Мамонта, стало не столь вызывающим, во-вторых, он забросил свою изодранную телогрейку, помня, как она мешала во время потасовки и больше никогда не носил ее в жаркую погоду…

Лето завершили два великих утопления и месть Мамонту, за поругание чести ребят из Михалей.

Как-то вечером, обсуждая на бараковской скамейке произошедшую стычку, Митька Ряжнов высказал абсолютную уверенность в том, что Пирата с Серегой теперь непременно отметелят. Под писк немногочисленных комаров, редкий крик грачей и пение прочей птичьей мелочи (соловьиные трели в июле уже не звучат), одноногий идейный вождь внушал двум десяткам слушателей, в том числе герою битвы и его не очень верному соратнику, как можно, если не избежать, то смягчить и сгладить последствия неминуемой расправы над ними:

– Упирай на родство и ставь пару литров водки – глядишь и обойдется. Ну, стукнут пару раз. Митька оказался явным пораженцем. Мамонт угрюмо молчал, злился на пирата и решал в уме задачу: как обойтись без денежного и морального ущерба?»

На военнообразном совете звучали молодые голоса, призывающие дать бой «интервентам», но полудвуногий стратег призывал к осторожности и избеганию провокаций. События на этом фронте замерли на полторы недели…

В понедельник прикатил на «Урале» юный и важный лейтенант Валентин Дуюнов, разбираться в потасовке. Некто, угодливо-бдительный, доложил органам о происшествии, сам не будучи свидетелем. Валентин, еще сержантом, имел за год до этого небольшую стычку с «Богданом». Так обзывали дерзкого и быстрого на расправу Сашку Ясного, занимающего в областной иерархии второе место по боксу в среднем весе. История недоразумения проста как три копейки. Когда «Богдан» гневно выговаривал трем оппонентам с недвусмысленными обещаниями своротить их рыла, сзади подкрался нагловатый Дуюнов и попытался «выключить» Сашку, с которым знаком не был, эффектным ударом ребром ладони по шее. В результате моментально оказался в нокауте. Тогда дело закончилось миром – Сашка самого привел в чувство, и они даже выпили по кружке пива в «кабаре» …

Пока мелкий милицейский чин топтал полы между столиками заведения, долго и нудно выясняя подробности драки у юной и бойкой, чуть полноватой и коротконогой продавщицы Надьки, а также у редких посетителей, зоркий «Богдан» высмотрел из окна своего дома временно бесхозный мотоцикл. Между «кабаре» и Садовой улицей разлилось приличное водное пространство, образованное плотиной. Пологий берег примыкал к старой деревне, а противоположный, круто уходил в глубину. Сашка свистнул по разбойничьи, с переливом…Минут пять-шесть спустя милицейский «Урал», подталкиваемый четырьмя ухарями, скатился с обрыва в глубину. Хулиганы мгновенно исчезли. Главарь вновь занял позицию у окна; удовлетворенная мстительность приятно согревала душу и щекотала возбужденный мозг.

… Валентин Дуюнов долго и бестолково бегал туда-сюда в поисках мотоцикла, грозил всех посадить (он решил, что его угнали) и минут двадцать допрашивал струхнувшего Виталика, который подъехал наконец-то выпить дюшес в обеденный перерыв на своем маленьком Т-25 без кабины…

Где-то, через неделю, случилось второе утопление. Если не к самому, то к последствиям утопления, Виталик оказался причастен основательно. Едва не сломленный в общем то пустяковым милицейским напором и нахрапом, «Бубновый» вяло ковырял по вечерам в тарелке своей персональной, с вычурными рисунками вилкой из нержавейки и отчаянно переживал. Бессмысленные страхи продолжались пять дней, пока к нему не заявился мой брат Мишка и не бухнул с порога:

– Пошли скорее. Завтра 21 июля, праздник Казанской Богоматери, в воду будут кидать серебро, а может уже кинули.

– Куда кинули?

– В колодец святой, куда же еще. А мы достанем.

План пришлось скорректировать – отец позвал Мишку убирать сено на сушило. Младший Королев, воспрянув духом, бодро зашагал в своих полукедах, а Долгово, к святому источнику. Через час, он, потный и возбужденный помогал нам таскать сено, накалывая такие громадные навильники, что мы только дивились и с жаром рассказывал в полголоса:

– На дне целый чемодан лежит, там, небось пуд серебра, если не больше.

Уж на что я всегда был равнодушен к богатству, а тут лукавый и меня попутал и помчались мы втроем, предварительно взяв с собой трехметровую рябиновую палку с забитым наискосок гвоздем, в виде крючка.

Чемодан явно, но неотчетливо смотрелся сквозь слой не кристально чистой, но и не мутной воды. Сокровище, при вытаскивании оказалось магнитофоном.

Сообразили сразу, что аппарат принадлежит Ваське Котелкину, нашему соседу. Его отец Иван, которому донельзя надоела ежедневная громкая музыка, которую его излишне подвижный и балбесистый сын включал на кухне, у открытого окна, давно грозился выкинуть громкий ящик на бараковскую помойку. Стала ясна причина двухдневной тишины и непонятного брождения и ковыряния в вонючих отходах самого Васьки.

Магнитофон, не помню его названия, отнесли в сарай к Королевым, где разобрали его по деталям, которые, кроме электродвигателя больше не пригодились. Васька еще долго вынюхивал место захоронения своего обожаемого аппарата, решив, что он закопан в землю, благо, Виталик с Мишкой перерыли своими лопатами все окрестности и дали ему пищу для размышлений. До поздней осени, до самого призыва в армию, он топтал в бесплодных поисках землю около деревни. Недотепистый народ причислил его к лику кладоискателей, что, конечно не являлось справедливым утверждением…

…Милицейский «Урал» вытащили вскоре подъемным краном. На него наткнулся уже не юный, а вполне взрослый балбес Володька Варфоломеев, когда нырял на следующий день с обрыва. Следствие не велось, в те давние и сравнительно мягкие времена, людей не трогали по пустякам. Двое пострадавших – мотоцикл и недотепистая голова «Тарзана» скоро вернулись в строй…

Тем временем, в недалекой деревне Михали зрела и безграмотно подогревалась месть «Мамонту». Одни усиленно тренировались, молотя подвешенные мешки с опилками, другие бегали, приседали и отжимались. Михалевские ребята и молодые мужики были полностью солидарны с Митькой (хотя об этом не подозревали), что Серегу они обязательно отколошматят и вообще отомстят любым обидчикам в окрестностях. Никакой логики в такой уверенности не существовало, хотя бы потому, что тот же «Богдан», приезжая в Михалевский клуб, лупил там кого не попадя и подобный беспредел сходил ему с рук, как правило.

Мстители нагрянули в субботу, в седьмом часу вечера тремя дюжинами человек. Население барака в сильнейшем страхе попряталось за закрытыми на крючки и задвижки дверями. Стих даже ветер. Виталик, я, «Пряник» и Лешка в предчувствии небывалого замерли в малиннике за забором. Неожиданную отвагу, или неосторожное благоразумие выказал богатыреподобный, одноногий Митька, который уселся на лавочке поблизости вроде зрителя перед ареной.

Многие «агрессоры» подошли к нему поздороваться и перекинуться парой–тройкой слов – почти все его знали и ценили как балагура. Инвалид пожелал им удачи и рекомендовал сильно «Мамонта» не бить, а требовать сатисфакции водкой. Предложение понравилось. Грозно постучали в дверь и отошли на всякий случай. В соседнюю бараковскую квартиру скреблась и мяукала глупая кошка. Установилась тишина, был слышен собачий лай в соседней деревне. «Пряник» укололся об малиновый куст, ойкнул, получил подзатыльник и замер с приоткрытым ртом.

Дверь растворилась и в образовавшуюся щель мощная рука «Мамонта» выкинула Генку «Пирата», прощавшегося мысленно с остатками своего здоровья. Через пару мгновений задвижка надежно обезопасила Сергея, который надеялся задобрить свору нападавших выданным на расправу ординарцем. Вопреки ожиданиям, Генку приняли весело и миролюбиво. Сашка Сорока спросил, ухмыляясь и деловито похлопав по плечу Пирата:

– Как там эта туша? Небось трясется от страха? Ну-ну, сейчас «огребет».

– Он с топором – предупредил повеселевший от сознания того, что бить его не станут адъютант.

– А он один?

– Нет, Володька тоже дома, а Бориса еще нет. Борис с Володькой являлись старшими братьями Мамонта и были почти такими же здоровыми.

«Каратели» приуныли и стали совещаться. Пират уселся рядом с Митькой досматривать представление.

Поскольку у нападавших, кроме кулаков ничего с собой не имелось, их воображение уже рисовало десяток-полтора изрубленных, а если брать в расчёт Володьку…

Нашли в траве жабу, прихлопнули ее ботинком и оставили на нижней ступеньке. После чего недовольно и растерянно ворча, удалились восвояси. Вопрос мести в ближайшие годы уже не поднимался…

Виталий Королев, подросший сын Михаила Дмитриевича решил закончить среднюю школу и идти поступать в ПТУ. Его одноклассники, наоборот, пошли учится в ПТУ, а потом заканчивать школу. Различие комбинаций давало финансовую выгоду -тем, кто после получения аттестата о полном среднем образовании шел учиться рабочим специальностям, платили стипендию 104 рубля, остальным – десять.

Поздней осенью – 13 ноября скоропостижно скончалась жена маршала Жукова Галина Александровна. Сам Георгий Константинович также был не жилец и пережил жену всего на семь месяцев, оставя четырех дочерей от трои х женщин. Даже странно, что у такого мужественного человека не оказалось сыновей.

Мировые события развивались по своей логике и непонятным сценариям. Ближний восток сотрясал перманентный арабо-израильский конфликт, в Индокитае, война перекинулась в Лаос и Камбоджу с ее ужасным Пол Потом; в Чили Аугусто Пиночет захватил власть, расправился с социалистами и коммунистами и пытался наладить экономику.

Чуть позднее началась революция в Португалии и Африка пополнилась еще двумя независимыми странами – Анголой и Мозамбиком…

Саудовская Аравия основательно мутила воду на мировом нефтяном рынке.

…Виталий всерьез решил заняться спортом. Совместными усилиями соорудили большую спортивную площадку, с секторами по прыжкам в длину, в высоту, с шестом и тройным прыжком, а также, метанию диска, копья и толканию ядра. Изготовили турник, штангу. Сильно повезло в том, что массово стали забрасывать земельные участки. Часть жителей улицы уже переехала в Егорьевск или Михали в многоквартирные дома.

Немного спортивного инвентаря мы купили в складчину в магазине №Спорттовары», другую выпросили. Неожиданно повезло – в бывшей конторке, больше похожей на сторожку конного двора (где коней давно не было) в деревне Сазоново, обнаружили диск и ядро, стандартные, весом 2 кг и 7 кг 252 г. Я с азартом принялся уговаривать бригадиршу Крутелеву, которой пошел седьмой десяток лет, отдать нам спортивные снаряды. Она, нахмурясь, помолчала с полминуты и своим низким для женщины голосом повелела забирать ненужные железяки. Откуда они вообще могли там появиться – загадка. Есть предположение, что диск и ядро принадлежали лет за двадцать до этого Юрке «Ермаку» сыну бывшего бригадира Гусева, который увлекался спортом в пятидесятых годах и даже был призером областных соревнований по толканию ядра.

Время шло, результаты Виталия, вначале скромные, стали постепенно расти. В беговых и прыжковых дисциплинах он легко выполнил нормы 3 разряда, а в прыжках с шестом приблизился ко второму. Шест, кстати, сыграл и положительную и отрицательную роль. Виталика и меня стали часто приглашать выступить за различные городские предприятия на районных и областных соревнованиях, но прыгать с шестом категорически запрещали – боялись, что самоучки, то есть мы, обязательно получим травму. Лавров, в первый сезон выступлений я и Виталий не снискали, но соревновались на достойном уровне, уверенно входя на спринте и прыжках в пятерку-шестерку лучших.

На деревенском горизонте произошло мало серьезных событий: сгорел дом Лешки Губарева, помер стандартной смертью топитель магнитофона Иван Котелкин (упился на «Троицу») и получил травму лица Сережка Корягин, при обучении метанию диска. Виталий на время забросил общение с противоположным полом. Мы были юны, полны идиотического энтузиазма от ожидания успехов в спорте и жаждали славы.

Ближе к осени, когда августовские туманы заполняют низины по вечерам, пришел Сережка Пряник, посмотрел на наши выкрутасы с шестом и снисходительно мне объявил:

– Верка сказала, что у тебя еще детство кое-где играет.

Я отреагировал поразительно равнодушно, ничто во мне не содрогнулось, даже жалко не стало шестнадцати лет совместной дружбы (только дружбы – мы даже не целовались ни разу). На этой ноте завершился летний спортивный сезон…

Зимой добавился бокс. Иногда заявлялся Серега Мамонт и громко одобрял наши поединки, особенно с пришлыми ребятами, которые заявлялись выказать свою ловкость и удаль, но скоро оказывались в нокдауне.

К концу весны Виталий набрал приличную форму и нас вдвоем уболтали выступить за команду завода «Комсомолец». Дебют получился удачный – «Бубновый» выиграл стометровку и был пятым в беге на 400 метров. Мне повезло чуть больше – в трех видах был первым, вторым и третьим. Мы не хотели биться за первое место в коротком спринте, поэтому я побежал дистанцию 200 м, которую легко выиграл. Далее мы вместе стартовали на четырехсотметровке, где Виталий Королев стал пятым, а я вторым. Длинный спринт (400 м) не позволил нам достойно показать себя в прыжках в длину, из-за того, что мы здорово извели себя на последней дистанции. Виталий решил не прыгать вообще, а я, утомленный, не добрал до своего результата более полуметра, и едва стал третьим. Тем не менее, нас заметили. «Бубновый Король» загордился, да и я, грешным делом, тоже. Но очень скоро нас привел в чувство «Мамонт».

В летнюю субботу, после полудня, с юго-запада, спустились на зада, на импровизированную спортплощадку Митька и «Мамонт». Они шли вальяжно, неторопливо, старательно обходя крапиву с репейником и, поскольку спускались с высокого бугра, мы их видели на фоне синеватого безоблачного неба и грачиных гнезд на верхушках столетних лип.

– Два богатыря к нам прутся – негромко прокомментировал зоркий Королев. «Пряник», хотя и не любил спорт в принципе, но постоянно присутствовал на наших тренировках, давая малоумные советы, в тон ему продолжил:

– Третьего не хватает.

Легок на помине, на горизонте возник скачущий вприпрыжку «Пират Степанович», который примчался вдогонку полубылинным персонажем, едва не оборвав бельевую веревку, с висевшими на ней полотенцами, наволочками и пододеяльником.

Митькина чужеродная нога доскрипела до ребят, усевшихся на поставленных стоймячурбаках всемером – весь спортивный коллектив. Они втроем оценивающе оглядели нас. Гладколиций Сергей – самодовольно, могучий инвалид – строго, а тщедушный Генка – снисходительно.

– Сейчас все рекорды ваши он побьет – важно рыкнул Митька, показав глазами на Геракла местного разлива.

Начали с толкания ядра, где Виталика и меня ожидал конфуз – оно улетело у нас обоих едва за двенадцать метров, а «Мамонт», абсолютно не владеющий техникой, запулил его к семнадцати метрам.

Дальше перешли к прыжкам в длину. Дул слабый встречный ветер. Итог нас не порадовал – я улетел на 5 м 89 см, Виталий на 5 м 86 см, а Серега на 5 м 84 см, то есть практически не уступил. «Бубновый» обескуражено задумался. «Мамонт», фонтанирующий эйфорией, предрек:

– Я вас и в беге обгоню. Пошли в парк. В парке вокруг футбольного поля были устроены беговые дорожки, на которых мы наматывали многие километры.

Весь светящийся от счастливого восторга Пират, распираемый от гордости за шефа, визгливо выпалил, пытаясь делать суровым свое помятое лицо:

– Если проиграете – поставите литр.

Инвалид с Серегой одобрили экспромт. Но на стометровке Мамонта ждал грандиозный провал – он проиграл всем, а Виталию и мне более десяти метров и более секунды на финише…

Людмила Королева, старшая сестра «Бубнового» неожиданно вышла замуж за заводского технаря Володю Исаева. Справили хорошую свадьбу и молодые переехали в город Раменское, по месту работы жениха.

В деревне сократилось количество скотины, да и людей тоже. Трава, которую выкашивали раньше дочиста, во многих местах высилась и сохла на корню.

Вскоре я разбился, пытаясь штурмовать недосягаемую раньше высоту и на пару месяцев вышел из строя. За это время, пока заживали мои переломы, опустела спортивная площадка. Лидия Петровна Королева строжайше запретила сыну заниматься таким травмоопасным видом спорта, а остальные, по собственному почину расползлись по домам.

Нет, это еще не было прощание со спортом, Виталий сумеет четырнадцать раз выиграть после случившегося различные соревнования по прыжкам с шестом, много раз быть вторым на стометровке, это было прощание с поздним детством.

Созрела темно-0коричневая вишня; аттестат о полном среднем образовании лежал в выдвижном ящике комода, а заявление о приеме в ССПТУ – в комиссии учебного заведения.

Там, где на подъеме, между двумя добротными домами бывших директоров интерната и подсобного хозяйства почившего в бозе Виктора Васильевича Сарычева и отправленного на пенсию полковника в отставке Сергея Ефимовича Бодрова, скрипучие, тонколистные ветлы разбрасывают свои ломкие веточки, Виталия остановила старшая из сестер Натальиных – Аня.

– Виталь, тобой интересуется одна девушка. У тебя нет желания с ней познакомится?

Более безупречной репутации, чем эта крепкокостная симпатичная и раннеюная девушка не имела в деревне не одна особа женского пола. Даже сам факт обращения к нему изумил агрономова сына.

Пять минут спустя, на площадке перед магазином, в тени светло-зеленого тополя состоялось знакомство. Насмешливо-улыбчивую девицу звали Таня. Она жила в Егорьевске, а сейчас гостила у тетки и двоюродной сестры Лены в соседней деревне Сазоново. С этого вечера и до конца августа понесла нелегкая «Бубнового Короля». К восьми утра он сонный и вялый, как муха на холоде, являлся в мастерские птицефабрики, где подрабатывал слесарем по ремонту сельхозтехники, до начала учебы в ПТУ. Его работа больше смахивала на сон под комбайном СК-4 или грохотным КГП. После семи вечера он спешил к даме, если, не своего сердца, то уж своего желания точно и, раньше пяти утра домой не возвращался…

В воскресенье 31 августа, в половине седьмого утра, слегка подрагивая от прохлады, Виталий, я и еще десяток возрастных мужчин и женщин сидели в интернатском автобусе «Курганец», который держал путь в Константиново – на родину Сергея Есенина. Идею подкинул недавний водитель, а ныне директор подсобного хозяйства, важный на вид, смахивающий на местечкового интеллигента, рослый и статный блондин Сергей Петрович Фомин. Чужаки даже не догадывались о его четырехклассном образовании, которое нельзя поставить ему в вину, ибо помешала война. Он был призван в армию, но не воевал, а охранял мост через Оку между Коломной и Щуровом. К пятидесятому году демобилизовался, вскоре женился, переехал в Колычево. А младший его брат, математик, в армии не служивший, после недолгого преподавания в станкостроительном техникуме «Комсомолец», тоже женился и построил добротный дом в Парковом переулке. Стал его брат – Алексей Петрович директором вечерней школы и моментально помог своему ближайшему родственнику с аттестатом. Что же касается ума и сноровки, то Фомину старшему хватало их с избытком и без справки об образовании.

Поехали через Лелечи и Рязановку по самым плодородным полям района. В Белоомуте, Виталий впервые в жизни прокатился на пароме. Холмы за Белоомутом напоминали маленькие горы и были значительно круче Колычевских. Деревенские сады в районе «Фруктовой» смотрелись не в пример пышнее Егорьевских. Михаил Дмитриевич комментировал:

– Вот куда надо ехать за вишней и грушами. Мало того, что они вкуснее, так еще на полторы-две недели раньше созревают.

Мы с младшим Королевым разевали рты, озираясь по сторонам и оживленно обсуждали, как в будущем году купим мотоцикл «Восход» и обязательно сюда приедем.

В Рыбном, уже близко от цели поездки, хотели найти столовую, но случайно наткнулись на местный ресторан, где добротно подкрепились.

Почти всю оставшуюся часть пути, вплоть, до Кузьминского, мой отец ворчливо поругивал нас, молодых за, якобы, полную неумелость (не удалось ему выпить в ресторане):

– Что вы умеете и знаете? Хомут от дуги не отличите небось.

– Отличим – горячо возражал Виталий.

– Да, где там! Вам не разобрать, где шлея, а где подпруга. И лошадь запрячь не сможете, и, туесок березовый не сделаете.

Я вяло отбрехивался:

– А ты найдешь у трактора кулисы?

Так и подъехали в Константиново.

Правы, высоченный берег уступами, круто спускался к Оке. С верхотуры открывался на север обзор,

Казалось километров на сто. Безоблачное небо, прозрачно-синеватое, смыкалось на горизонте с Егорьевскими обширными лесами. На воде покачивалась целая флотилия лодчонок, лодочек и больших лодок, чуть ли не древних людей, только без парусов.

– Вот это простор! – мечтательно вымолвил Михаил Дмитриевич Королев, восхищаясь открывавшейся панораме – Тут, поневоле станешь поэтом. Удивительно, что в Константинове один Есенин родился, а не десяток стихотворцев.

На острове, напротив деревни пасся табунчик лошадей – в Рязанских землях коней еще хватало. Едва поглядев фильм о жизни великого поэта, мы с Виталием не пошли смотреть дом, школу и прочие, связанные с Сергеем Александровичем места, а убежали вниз к широкому водному простору. Часа полтора бродили мы вдоль берега, завистливо оглядывая самодельные моторные лодки. Бросалось в глаза разнообразие двигателей – от «Запорожца», «Москвича», ГАЗ-51, ГАЗ-53, ЗИЛ-164 и, один дизель от МАЗ.

Кстати, когда я повторно повал в Константиново, в 1998 году, то лодок, почему-то не оказалось. Немного поразмыслив, пришел к выводу, что дешевизна бензина и доступность к двигателям сыграли в этом случае решающую роль.

Поразил нас новенький на то время красивый деревянный ресторан. Наша делегация поахала возле него с комментариями, которые сводились к тому, что сие заведение пошикарнее нашего «кабаре» …

Обратно возвращались через Луховицы и Дединово.

На дединовском пароме, более крупном, чем в Белоомуте, со стороны Луховиц, на левый берег переплавлялись не менее двадцати девиц, приблизительно нашего с «Бубновым» возраста, или на год-другой младше. Они, увидев незнакомых ребят (других на пароме не было) отчаянно строили нам глазки и показались нам настолько красивыми, что желание приехать в окские места, на мотоциклах только укрепилось…

Обрела и потеряла яркие наряды осень, подступила снежная и морозная зима. В учебе и интенсивных спортивных занятиях время промчалось незаметно для Виталия. Мастер девятой группы трактористов-машинистов широкого профиля, в нем души не чаял, назначив на ноябрьские праздники командиром группы – нечто среднее между старостой в институте и техникуме и армейским старшиной. Он же, этот мастер, Николай Николаевич Бибяев, рекомендовал направить Королева младшего на дальнейшую учебу, с тем замыслом, чтобы тот стал в будущем преподавателем в родном ССПТУ. «Бубновый» думал с апреля по август – все время производственной практики и отказался.

Мы успели поработать до армии на комбайне, где неожиданно для себя, вероятно, случайно заняли первое место на уборке пшеницы, ржи и ячменя.

Лето выдалось сложным, холодным и сырым. До начала июля не снимали курток и телогреек…

В далеком Канадском Монреале прошла триумфальная для СССР олимпиада. Вновь подтвердил свой статус непобедимый Василий Алексеев, наглядно и безапелляционно продемонстрировав несокрушимую мощь амбициозному Герду Бонку. Третье золото подряд завоевал в тройном прыжке неувядающий Виктор Санаев. Блестяще выступила Татьяна Казанкина.

Сборная США, в год двухсотлетия своей страны, заняла в общем зачете лишь третье место, хотя американцы грозили раздавить всех своей спортивной мощью.

Второе место завоевала команда ГДР.

…В предпоследнюю субботу июля, для Виталия Королева произошли два важных события. С утра, около автобусной остановки ему встретился хамоватый сазоновский оболтус Сашка и в пять минут убедил, что его подруга Татьяна – дура набитая. «Бубновый Король»развесил уши и вместо того, чтобы послать псевдодоброжелателя куда подальше, или «начистить» ему физиономию, легковерно решил расстаться со своей юной дамой.

Следующее событие произошло в два этапа. На футбольном поле шел обычный поединок местного значения. В разгар матча, близ футбольного поля появились три девушки -одна местная, а две незнакомки настолько броской внешности, что игра прекратилась. Разгоряченные и потные ребята ошалело и неприкрыто уставились на неизвестных красавиц.

– Полный порядок, они уже в оцепенении – прокомментировала вслух самая симпатичная.

Матч, который считался ценным и важным событием, с комкался, был прекращен и перерос в неожиданное знакомство с вечерним продолжением.

В десятом часу, когда на небе стали разгораться редкие одиночные звезды, в уютную и малоразмерную беседку детского сада заявились сразу восемь человек. Женскую половину представляли четыре двоюродные сестры Михайлины – Лена, Наташа, Галя и Люба, а противоположный пол – Виталий, Гришка Косинов, я и самый высокорослый из нас Сережка Корягин – единственный, кто прыгал в высоту меньше своего роста и был наименее спортивным в нашей компании. Повышенный интерес, который внешне не проявлялся, представляли две незнакомки – Лена и Наташа, отношение же к остальным являлось пресно-равнодушным из-за их постоянного мелькания перед глазами.

Надетое на Лену легчайшее короткое платье совершенно не защищало от редких, но назойливых комаров и едва заметной прохлады. Она передернула плечами, толи от комаров, толи от зябкости:

– Я дико домашняя, что-то здесь не очень.

Сережка, студент МИСИ, занудно поинтересовался:

– Так дикая, или домашняя?

– В смысле, дико люблю домашний уют и тепло. Тугодумный в обычной жизни скупердяй Гришка, который и пришел-то с нами случайно, сориентировался мгновенно и, накинув свой пиджак на плечи Лене, уже обнимал ее через какую-то минуту. «Бубновый» не растерявшись, проделал тот же фокус с Наташей. У меня и Сережки пиджаков с собой не оказалось, как и желания провести остатки вечера, если не ночи в бесперспективной компании. Галя и Люба, после пятиминутного ожидания, удалились, со скучающим презрением, а мы, два обалдуя не решились их проводить. Раздраженный Сережка ворчал, когда и мы с ним покинули беседку:

– Этот идиот мог бы вообще никуда не ходить (речь шла о Гришке). Они же с Галькой соседи; оторвали бы доску от забора и лазили друг к другу сколько угодно. Вот, обязательно ему нужно было Лену схватить! Он даже вытер рукавом слезу досады, а может это просто мне показалось…

Наутро, Виталия, вдохновленного и окрыленного замечательным знакомством, ожидал новый сюрприз: примчалась из Раменского его сестра Людмила с юной красавицей брюнеткой Мариной, оказавшейся мастером спорта по гимнастике. Ничего не подозревая о вчерашнем знакомстве и обладая характером матери, сестра решила подобрать ему подходящую, как ей казалось, невесту. «Бубновый Король» до ломоты в челюстях хотел спать, но послушно познакомился и даже лениво поговорил ни о чем минут десять, постоянно зевая. Спать в такой обстановке, дома, было решительно невозможно, и он тихо смылся в сарай, на сушило, где продрых до обеда. Проспал бы и больше, но Марина решила, что не произвела должного впечатления и «закусила удила» – типичная женская ошибка. Куда он ушел она краем глаза подсмотрела и, потеряв терпение, тоже полезла на сушило…

Разгильдяям, балбесам и пьяницам нередко везет, хотя Виталий не относился к подобным категориям людей, ему здорово повезло в этот раз – новая подруга Наташа, неожиданно уехала в Егорьевск по пустячному, срочному делу. Он настолько воспарил духом, что умудрился покатать на нашем с Мишкой «Восходе» II, вначале Лену, пришедшую с Гришкой, который во время катания мрачно сопел в сторонке, а, затем и Маринку. Гришка попросил покататься, но я, помня его конфуз с Т-16М, где он снес добрую четверть нашего забора, решительно отказал. К слову, Виталию так и не позволили обзавестись своей техникой, а мы с братом вожделенный мотоцикл купили.

«Король», будучи в ударе, решил блеснуть своими умениями. Мы устроили показательные выступления. Прыжки с шестом девушкам не понравились. Зато был полный фурор, когда он продемонстрировал свой неповторимый удар головой. На турник повесели самодельную боксерскую грушу из мешка, туго набитого сырыми опилками и каждый из присутствующих юношей, пытался ударом ноги, или двух ног сразу, закрутить этот снаряд вокруг перекладины. У кого получалось, у кого нет. Марина произвела на меня такое феноменальное впечатление (я ж не догадывался о проделках «Бубнового Короля»), что робел глядеть на нее. Чтобы показать перед красивой черноволосой незнакомкой (брюнетки – моя слабость) свою удаль, нанес в прыжке, сильный и техничный удар двумя ногами по «груше». Мешок с опилками описал два полных оборота, чуть не дотянув до третьего. Настала очередь Виталия. Разогнавшись метров с семи, он, наподобие огромной пули протаранил в полете многострадальный инвентарь своей непрошибаемой головой, успел сгруппироваться, при помощи рук и встал на ноги. Аплодисменты не заставили себя ждать – мешок совершил четыре оборота…

Чрезвычайно насыщенное событиями воскресенье, едва не испортил туповато-здоровенный Сережка «Мамонт», который вылез из бараковского туалета и поперся на шум молодых голосов. Углядев двух незнакомых красавиц и состроив вожделенную и приторно-глупую физиономию, он попытался с ходу обнять Марину, но мастер спорта столь виртуозно и изящно вывернулась что у громилы глаза на лоб полезли от неожиданности. Тогда он ухватил за руку Лену. Мы уже были готовы броситься на него. Лена даже не дернулась, она лишь презрительно оглядела гиганта и, даже с некоторой ленцой произнесла:

– Фу, как от вас пахнет…щами.

«Мамонта» как будто палкой ударили. Он удалился, оскорбленно ворча что-то себе под нос…

До самого призыва в армию Виталий Королев умудрялся встречаться с двумя девушками одновременно и, еще отбивался, с успехом, от своей прежней пассии Татьяны.

В пасмурное октябрьское утро, Виталий и я отправились в военкомат, на призывную комиссию. С серого неба сыпала мелкая, противная изморось.

Бравый майор, с неважной выправкой и помятой физиономией, долго и нудно что-то «втирал» нам – паре десятков призывников нечто важное и тягомотно-неудобоваримое (говорить человеческим языком к тому времени разучились чиновники всех рангов). Продержали нас чуть более пяти часов, хотя сама медицинская комиссия, заняла время раза в четыре меньшее – по-видимому, существовала некая инструкция, вроде привыкания к выдержке и терпению. В памяти намертво запечатлелась финальная процедура: в полутора метрах от длинного стола, с зеленой скатертью, за которым расположились различные и многочисленные чиновные и прочие представители, последний врач медкомиссии заставлял снимать трусы и приседать. Ошеломленные молодые люди выполняли команду, а за столом, среди десятка мужчин, восседали две дамы. Одна из них, высокая женщина средних лет, явно понимала идиотизм происходящего действа и скромно отворачивалась, вторая же, молодая комсомолка, по-видимому, из горкома, восторженно трясла руку очередному парню, поздравляя его с призывом в советскую армию. Много лет спустя, я неоднократно сталкивался с ней, к тому времени, ставшей назойливой сектанткой, азартно и бездумно агитирующей на улицах, предприятиях и в подъездах домой, вербуя в ряды баптистов всех подряд, без разбора. Подозреваю, что с психикой у нее было не порядке еще в те, комсомольские времена.

Виталий прошел комиссию без нареканий, а меня неожиданно забраковали – не понравилось мое давление 170/120. Слегка удивленный, я проходил три дня; меня снова вызвали и разбраковали…

Не хочу описывать проводы в армию – нас призвали с разницей в четыре дня, лишь отмечу, что ни Наташи, ни Марины на них не было – дальновидное и благоразумное решение Виталия.

Оба мы попали в ракетные войска, он в город Подольск в ПВО, а я, на далекий и знаменитый Кзыл-Ординский космодром Байконур, в город Ленинск, близ станции Тюра-Там. О днях своей службы ни Виталий ни я не пожалели ни капельки. Во всяком случае, моя служба на всемирно известном полигоне, реально была интересной и насыщенной событиями, но так как речь идет о Виталии Королеве, могу лишь упомянуть, что служил он на тракторе Т-150К, производства Харьковского завода.

За три месяца до демобилизации, неожиданно для всех и себя, в том числе, «Бубновый» закурил. Так, он оказался единственным курящим в нашей, довольно своеобразной компании. В течении двух лет службы, по его оценке – не обременительной, неведомо куда испарились, либо высохли чувства к двум симпатичным девушкам – Марине и Наташе.

В середине октября, за месяц до окончания моей службы, я получил письмо от Виталия. В нем он сообщал, что отпустят его лишь к Новому году, что взводный и командир роты на него очень обозленные и т.д. Я ответил письмом, что ничего страшного и приеду к нему сам, в течении недели после дембеля. Последние двенадцать дней я прощался с Байконуром, обходил друзей, земляков и знакомые места. Космодром поразил меня трижды: своим масштабом, колоссальной ракетой Н-1 на 113 площадке, километров в трех от старта «Союзов» на знаменитой «двойке», а, более всего, знакомством и дружбой с Анатолием Петровичем Куцаном. Мне довелось видеть многих знаменитостей, наших отечественных космонавтов, двух зарубежных – Владимира Ремека, первого интернационального космонавта и поляка, не помню сейчас его имени и фамилии, конструкторов Мишина и Глушко. Сиживал в президиумах с «космическими» генералами, но такой удивительной личности встречать больше не приходилось. Это был гений механики, гидравлики, электротехники и электроники, решающий любые практические задачи с элегантной легкостью…

Семнадцатого ноября, в 9 часов 45 минут, я сходил с автобуса ЛАЗ на родной остановке в Колычеве. Со мной вместе вышли две юные девицы, которые разглядывали меня довольно бесцеремонно и с явным любопытством. У открывшийся дверей меня поджидал Виталий Королев собственной персоной. Я швырнул чемодан в сугроб, и мы обнялись. Девушки понаблюдали за нами с минуту, подошли к рядом расположенному магазину «Хозтовары» и стали его отпирать.

– А это кто? – спросил я «Бубнового»

– Не знаю.

– Ты сколько дней дома?

– Да уже пятый пошел.

Я поднял и отряхнул чемодан, потом спросил с недоумением:

– Чем же ты, балбес, занимался? За пять дней не сумел познакомиться, ну ты даешь!

Первым делом мы завели мотоцикл и катались полчаса по скользкой, почти зимней дороге. Потом пошли знакомиться. Нас уже ждали. Так и было заявлено, при входе в магазин:

– А мы все думали: когда же вы придете?

Я оторопело остановился, а «Бубновый» вальяжно прошествовал к витрине и солидно произнес:

– Ну вот, уже пришли. А вы нас ждали?

Девушка побойчее и посимпатичнее – Оля, без тени смущения, продолжила:

– Конечно, такие симпатичные ребята, а то ходят какие-то придурки…

Вторую звали Люба, она была чуть выше Ольги, поскромнее в внешности и повадках.

Виталий, разумеется, подшустрил и сграбастал Олю, которая податливо дала себя обнять и проворковала:

– Мы в окошко глядели, как вы разъезжали на мотоцикле, боялись, что разобьетесь еще.

Бывает так – не лежит душа к человеку с первой минуты, похожее состояние испытал и я, по отношению к Любе – девушке, в общем-то хорошей, начитанной и музыкальной.

Неделю спустя, уже более обширной компанией мы устраивали по ночам танцы в магазине, для чего магазин закрывался в шесть вечера, а часам к девяти, или чуть позже, предварительно отключив сигнализацию, собирались вновь.

Подкрадывалась зима, со своими свирепыми морозами. Михаила Дмитриевича Королева к огорчению и даже ужасу близких, положили в онкологическую больницу города Балашиха. Виталию прибавилось забот, надо было срочно поступать на работу. Тут как раз вовремя, подвернулась так называемая «Быковская академия» – очень своеобразное учебное заведение Министерства связи. О зарплате, которую платили ее выпускникам, слагались легенды. Именно последнее решило все сомнения. Оба мы помчались в Москву, во второй Краснопрудный переулок, близ Казанского вокзала. Сначала, не зная дороги, зашли со стороны платформ и лихо сиганули через бетонный забор, оказавшись на территории ПЖДП. Не глядя на то, что группа давно уже училась, меня и «Бубнового» без препятствий и проволочек быстренько оформили и отправили в аэропорт Быково. «Академией» назывался учебный комбинат, который готовил заместителей начальников почтовых гонов…

И закрутилась жизнь. Мы успевали учиться, ездить на тренировки в Егорьевск и продолжать магазинно-дискотечную эпопею.

Приближался Новый год. Хотелось его отметить как-то по-особенному. Выручил Лешка Губарев, сумев уболтать мать с бабкой предоставить в наше распоряжение их огромную дачу в Сазоново дня на два-три, разумеется, под бабкиным присмотром.

Барак уже переселили, люди въехали в хорошие квартиры третьего микрорайона Егорьевска, близ зоны отдыха и лодочной станции, которые вскоре закрыли. Не переехали две семьи, они тоже получили новую жилплощадь, но, по инерции продолжали жить на старом месте, с которым сроднились. Митька Ряжнов, который несмотря на возраст и инвалидность, еще состоял в должности истопника -дровокола, наслушался о похождениях Виталия, с различными оценками и комментариями, решил собственными глазами посмотреть на его избранницу. Морозное ясное небо прочерчивали инверсионные следы самолетов ЛИИ. Снег под протезом похрустывал звонче, чем под здоровой ногой. В магазине, он пару-тройку минут маялся, определяя, которая из двоих «Бубновая Дама», потом уверенно шагнул к Ольге (нюх оказался у него безошибочный):

– Ты, что ли Виталькина подруга?

Оля обожгла его пронзительным взглядом:

– А вам какое дело?

– Да я его, можно сказать, с рождения воспитываю.

– Вы его папа? – влезла в разговор Люба.

Подруга и напарница ее одернула:

Его отец в больнице, скоро операцию делать будут.

Митька, дородный с суровый на вид напористо продолжил:

– Успел король целину-то вспахать, или там уже давно перепахано?

Ольга смутилась мало, зато обозлилась здорово:

– Идите отсюда, дело не ваше.

Она слегка покраснела от злости и стала подталкивать недоброго калеку к выходу. Тот хмыкнул и съехидничал:

– Понятно, за что он тебя полюбил – за слоновую талию и змеиную гибкость…взгляда…

Народа набралось на встречу нового года шестнадцать человек, вместе с бабкой. Притащили из магазина стереомагнитофон с колонками, вечером, чтобы никто не заметил.

Ребята собрались только местные, наша обычная компания, плюс два моих двоюродных брата – Сережка с Валеркой, общим числом семь человек. Девушек же оказалось на одну больше, к тому же многие из них даже знакомы друг с другом не были.

Наибольшую словесную активность накануне праздника, проявил, как обычно Сережка Корягин, который наобещал кучу всего, но, разумеется, спокойно слинял в Москву, не ударив палец о палец и явился на готовенькое, потирая довольно руки. Лишняя девчонка оказалась приглашена из-за него – ему, видите ли, понадобился выбор…

Прибывали поодиночке или группами, смахивали в холодной прихожей снег с обуви и, с интересом разглядывали присутствующих. Три рослые красавицы спортсменки, которых Виталий и я уговорили поехать с нами буквально за два дня до торжества, выделялись настолько, что ребята наши заробели. К слову сказать, на фоне шикарных дамских нарядов, в нашем провинциальном понятии, почти умопомрачительных, ребята смотрелись примитивно-скромно.

Ольга отчаянно интриговала со всеми жестко дразня «Бубнового». Остальные девушки знакомились, ревниво присматриваясь друг к дружке. Сережка Корягин, на радостях, загибал длинные речи и, мысленно, лихорадочно выбирал будущую даму сердца, раздражая остальных ребят своим потребительством.

– Гад, хоть что-нибудь бы привез, приехал на готовенькое, да еще на девок «разлысился» – ворчал мне на ухо Виталий.

Меломанка Люба знакомила нас с новыми записями, комментируя заодно достоинства тех или иных коллективов и композиторов. Кроме студента МИСИ Сережки, другие разбирались в музыке посредственно и на этой почве они в первые часы застолья сошлись. Остальные в пол-уха прислушивались к разглагольствованиям о «Машине времени», «Бони М», «Ирапшн» и Раймонде Паулсе, звезда которого приближалась к зениту.

Стол получился прямо сказать хороший – Ольга и Люба все-таки являлись «торговками» и легко обеспечили присутствие разнообразных деликатесов, вплоть до балыка, который никто, кроме бабки не оценил по достоинству.

Мало-помалу стали разбиваться на пары. Мне очень понрасилась Вера – черноволосая легкоатлетка, но, к ней проявил некоторый интерес мой брат Мишка, а я решил ему не мешать. Сережка Корягин, простодушно-хитроватый и, довольно самолюбивый студент, немного пометался и выбрал Верину подругу Наташу, симпатия, надо отдать дань справедливости оказалась взаимной.

Изрядно подвели двоюродные братья, которые умудрились «набраться» еще до боя курантов, встретили Новый год под столом, а под утро, в полной темноте, разбежались по своим домам. Мишка от них ушел недалеко, свалившись после часа ночи, оставя Веру в довольно неловком положении…

В остальном праздник прошел замечательно. Бабка, видя, что безобразий не происходит, оставила нас в покое и удалилась спать в свою комнату.

Люба, узрев отсутствие надсмотра, утащила Лешку за занавеску, где стала обучать обалдевшего парня искусству целоваться.

Спать улеглись после четырех утра. Виталию с Ольгой досталась печка, остальные – вповалку, близ стола. Мне стало немного жалко девичьих бальных, по-видимому, платьев, сшитых год или два назад к школьному выпускному празднику…

Мишка, едва отойдя от сна, оглядев усыпанный телами пол, тихо сбежал, никого не потревожив.

Две девушки – Вера и Ольгина коротконогая сестра Рита, не скрывая недовольства уехали в 10 утра в Егорьевск. Проснулась бабка. Уцелевшие остатки коллектива продолжили веселье.

Под завораживающую музыку «Мами Блю» Сережка пригласил на танец, как бы невзначай, Ольгу. Она так откровенно прижималась к нему и глубоко вздыхала, что «Бубновый» в ярости бросился покурить на улицу. Его постарались быстренько успокоить и уже через полчаса, он, вместе со мной, давал девушкам урок занимательной географии.

Низкое солнце заставляло сверкать снег, яркой белизны. Начинался морозный день нового года.

– Сколько населенных пунктов имеют птичьи названия? – насмешливо-высокомерно спросил Виталий – он ужасно гордился своим учебным заведением, в котором тотальная география и абсолютное знание маршрутов железных дорог являлись важнейшими.

За всех ответила скромная Наташа:

– Не знаем мы, лучше сам скажи.

– Орел, Сокол – Волгоградской области, Гусев -Калининградской, Гусь-Хрустальный – Владимирской и Гусь Железный – Рязанской, да еще разные Скворцово, Вороново…

– Не затопить ли печку – предложила Ольга – по-моему уже холодно в доме.

Идею горячо поддержал студент и они оба направились за дровами, предварительно накинув телогрейки, которые любезно предоставила бабка, обрадованная, что самой топить не придется.

Дровяная экспедиция затянулась надолго и Наташа, заподозрив неладное, стала обираться домой. В обед и она покинула гостеприимную дачу. Для приличия, Сережка ее проводил, но провожать пошел вместе с Ольгой и они, опять надолго задержались. Далее, неумехи печкотопители, перепачканные сажей, колдовали около топки, мало кого замечая.

Чтобы отвлечь оскорбленного жениха, я продолжил перечисление «птичьих» городов и поселков:

– Виталь! Ты же не все «пернатые» названия перечислил.

– А какие еще остались?

– Сороки, в Молдавии, Сорочинск – Обренбургской лбласти, Снегири – Московской.

Ольга восторженно воскликнула:

– Ой, как горит, аж гудит.

«Бубновый» двусмысленно и угрюмо ответил:

– Прикрой поддувало, гудеть перестанет.

Он, насупленный, просидел минут сорок и стал собирать посуду. Надо заметить, что тарелки, вилки, ложки и фужеры с рюмками принес из дома он, старательно упаковав в огромную сумку. На даче у Лешки посуда тоже имелась, но ее оказалось слишком мало, для такого коллектива, как наш.

В конечном итоге, на даче остались пятеро:

Бабка, Лешка с Любой и, самое главное – Ольга с Сережкой Корягиным, которые провели еще сутки с половиной на теплой печке…Намерения студента, разумеется, были чисты, как слезы неделю не умывающегося алкоголика.

…Страна, раскинувшаяся на необозримых просторах евразии, продолжала жить своей жизнью. Генсек Брежнев, не только де факто, но и де юро рулил государством и партией, пару лет назад став еще и председателем Верховного Совета, медленно умирая от неизлечимой болезни. Геронтократия доживала последние годы. Ждали, с энтузиазмом и нетерпением Олимпиаду -80 в Москве. Уде пробрался в секретари ЦК будущий разрушитель Советского Союза пятнолобый Михаил Горбачев. Вооруженными силами командовал странный министр обороны Дмитрий Федорович Устинов, который сыграет значительную роль в афганском вторжении…

С третьего января Виталий потел на нудной и выматывающей работе. Девятый цех сортировки корреспонденции, захлестнул «девятый вал» новогоднего потока. Людям, далеким от почтовой связи, даже в голову не приходит, какая это страшная вещь – поток. В те годы потоков было четыре – ноябрьский – к очередной годовщине революции, новогодний – самый страшный, объемный и нервный, мартовский – самый легкий и майский к праздникам 1 мая и дню победы.

В такие дни количество простой корреспонденции увеличивается в сотни раз и никакие почтовые служащие не в состоянии справится с такой лавиной писем и, особенно открыток. Даже абсолютная рекордсменка сортировки Наташа Садовская из подмосковного Софрино, умеющая, находясь в «ударе» разбросать по клеточкам тонну (я не шучу) писем, бессильно опускала руки перед «Гималаями» поздравлений.

«Бубнового» и меня бросили в прорыв на Москву И. Буква И отвечает начальным индексам 127 и 129, обозначая район, причем, не обязательно совпадающий с административными границами. У почтовой связи своя логика, административные границы для нее не имеют никакого значения. Не хотел перегружать повесть лишней информацией, но наглядный пример приведу: в Киргизии есть Алайский район, частично описанный в известном романе Георгия Тушкана «Джура», так вот, основная масса писем, бандеролей и посылок сдается в поселке Кара-Су, близ Андижана, кроме десяти населенных пунктов этого района. Девять из ни х, следуют уже в Джалал-Абад, а, сам Алай – в Душанбе. Стоит учесть, что от Душанбе, до Ждалал-Абада, по железной дороге – тысячу с лишним километров и, даже республики, ныне страны – разные.

Килограммов пятьдесят-шестьдесят открыток мы, как-то сортировать успевали. Следовало зорко смотреть, чтобы «крысы», а таких хватало, не подбросили свою норму нам. Была норма, а учет велся не по сданной, а по весу принятой на сортировку корреспонденции и всякие студенты связисты, присланные на аврал, старались сбросить зазевавшимся новичкам в их пластмассовые ящики к сортировке, десяток другой килограмм плотных, красочно расписанных открыток…

На девять московских вокзалов ежедневно прибывают сотни электричек. Несчетные тысячи людей, регулярно ездят на работу или учебу. Так и мы с Виталием Королевым, в любой день, кроме субботы и воскресенья, в 6 часов приходили на автобусную остановку и ехали на вокзал Егорьевска на ЛАЗе, или ЛИАЗе. От марки транспортного средства, зависело многое. Львовский автобус прибывал на конечный пункт минут на пять семь пораньше, чем огромный, но медлительный «скотовоз» ЛИАЗ.

В 1978 году отмечали, в сентябре двухсотлетие города (мы служили тогда в армии) и к юбилею построили новую автостанцию рядом с железнодорожным вокзалом Егорьевска. Стало немного удобнее добираться в любую точку, но значительно прибавилось народа. Когда подезжают к платформе пять – семь автобусов одновременно, возникает неизбежная очередь к кассе продажи билетов на электричку, поэтому мы переживали поначалу:

«вдруг не успеем приобрести билет». Месяц спустя, немного пообтершись, глядя на ежедневных попутчиков и, беря с них пример, приноровились ездить «зайцами». За все время учебы высадили нас контролеры всего один раз. Наши физиономии настолько примелькались, что бедняги ревизоры неоднократно пострадавшие от скажем мягко не совсем хорошего поведения Виталия и моего, с обиженным надрывом, почти умоляли:

– Ребята, пожалуйста, хоть за 10 копеек билет купите!

– Ладно, купим – лениво соглашались мы.

– Да! Благословенные и полунищие времена. В моей семье денег не водилось отродясь, а у Виталия, в связи с болезнью отца, финансовые проблемы тоже не заставили себя ждать…

Прошу прощения у дорогих и уважаемых читателей, за пояснительные длинноты и отвлечения. Я стараюсь сообщать лишь необходимые, по моему мнению, сведения, игнорируя целые пласты любопытной информации и, не путаясь в переплетении нитей сюжета, проийти столбовой тропинкой, какие бывают в лесу, до окончания данной повести.

Михаил Дмитриевич Королев, к счастью выздоровел и был повышен до директора подсобного хозяйства. Сын его, Виталий дважды разрывал отношения с любвеобильной Ольгой и один раз мирился, из чего следует, что вторая ссора являлась окончательной.

В хозяйственный магазин нагрянула, по доносу, ревизия. Итог этой ревизии оказался комично-идиотским: в спешке принесли в магазин стереомагнитофон с колонками и, оказалось лишнего товара, как раз на эту сумму, плюс еще четыре рубля. Сережка, в квартире которого он простоял, можно сказать погостил с месяц, готов был с досады, рвать волосы на голове и не только. Пряник, он же Сергей Бажанов, исчез с нашего горизонта, сразу, после переезда из барака его двоюродной сестры и моей одноклассницы Веры. Гришка Косинов расстался с Леной Михайлиной, а Сережка Корягин был несколько раз близок к тому, чтобы завязать с ней определенные отношения, даже писал недурные стихи по этому поводу. У подруги Виталия и двоюродной сестры Лены – Наташи, судьба, по мнению окружающих, сложилась удивительно благополучно.

Хулигана Сашку Ясного – «Богдана» вскоре посадили, за избиение какой-то гниды, на небольшой срок, но, в зоне он задержался на четырнадцать лет и еще появится под занавес повествования…

Немного загрустя от бездамья и напряженной учебы, Виталий стал почаще наезжать в гости к сестре Людмиле, благо, от Быкова до Раменского десять минут электричкой.

В один из дней середины марта, в начале третьего часа дня, мы быстро бежали, после учебы, на платформу, по скользкой, обледенелой улице. Путь не был длинным – метров четыреста, – для нас, одна минута, в зимней одежде. Виталий бежал метрах в двух впереди. Мы стали обгонять с разных сторон, двоих, медленно бредущих мужчин. «Бубновый», пробегая, сбил классической подсечкой солидной комплектации мужика, килограмм на девяносто весом. Я, машинально на «автомате» сшиб второго, и мы продолжали мчатся дальше. Сзади слышались вопли и матюги. Визгливый женский голос буквально прорезал чуть не половину поселка:

– Сволочи! Мрази! Что творят эти хулиганы!

– Ты зачем мужика сбил? – неожиданно спросил Виталий, сигая через маленькие лужи.

– А ты зачем? – огрызнулся я.

– Да я споткнулся…

Хорошо, что электричка подошла быстро, а, иначе не избежать бы нам гарантированного конфликта. Приехали домой к Людмиле и, решили заночевать в ее семье. Под вечер, вероятно по звонку, объявилась Марина. Она завершила свою спортивную карьеру, заметно похорошела, хотя и раньше являлась классической красавицей брюнеткой. Началась вторая серия любовной связи. Со стороны Марины это было безоглядное чувство. Ее верность, покорность, желание угодить и всегда быть рядом, восхищали меня и пугали «Бубнового Короля».

Забегая вперед, скажу, что роман закончился трагедией. В противовес Марине, которая с ума сходила от любви, Виталий Королев испытывал к ней чувство, едва превосходящее равнодушие.

Грешным делом, иной раз мне хотелось набить ему морду за нее. Больно было глядеть, как она мучается от полубрезгливой апатии жениха.

В итоге, «Бубновый» бросил девушку в очередной раз, и она…умерла. Нет, она не наложила на себя руки, как можно подумать и ничем не заболела – просто умерла от любви и тоски, как преданная хозяину собака…

На майской вечерней тренировке, накануне районных соревнований открытия легкоатлетического сезона, мы улучшили свои рекорды в коротком спринте. Мне удалось выбежать из 11 секунд, показав результат 10,8 секунды, который так и остался лучшим. Затем перешли в сектор по прыжкам в длину. Я улетел довольно далеко, Виталий чуть отстал, и мы решили измерить результат. Сбегали по-быстрому в здание спортшколы и попросили Ивана Сысоевича – местного спортивного чиновника – администратора, десятипудового толстяка, лет пятидесяти, выдать нам рулетку. Измерили. Гордые пошли рулетку возвращать.

– Ну сколько? – оживленно поинтересовался Сысоевич.

– Шесть метров восемнадцать сантиметров – ответил я, распираемый от тщеславия. Жирное, с отвисающими щеками лицо спортивного функционера поскучнело:

– Вильма Бардаускене прыгает за семь, слабаки.

В Егорьевске мы больше не тренировались и на открытии се5зона, в соревнованиях не принимали участия. А готовы были неплохо и собирались дать бой кубинскому негру Онелису, который учился тогда в Егорьевском авиационном училище ГВФ и блистал на беговой дорожке.

Виталий, никогда, после неуклюжей реплики Сысоевича, который хотел всего-навсего нас подстегнуть и подвигнуть на результаты, в Егорьевске или за команду Егорьевска больше не выступал. Перед летней практикой, а она начиналась для Виталия 11 июня, он решил впервые отметить день рождения (до этого никогда не отмечал) и хотя дата не была юбилейной, что-то его подстегнуло скопить некоторую сумму, откладывая со стипендии скромные рубли, чтобы хоть раз блеснуть щедростью и широтой души. На скромную щедрость денег хватало, и он отправился привычной дорогой по улице Перспективной, обходя знаменитые лужи и поднимая песчаную пыль там, где луж не было, в продовольственный магазин.

Перспектива улицы с таким названием, сильно полиняла. Многие уехали, оставшиеся старели на глазах, даже грачиные стаи ополовинились.

Перед входом в магазин порхали бабочки, шакалил Пират и нес очередную ересь слегка пригнутый годами Митька, на короткое время покинувший свой пост и завладевший вниманием двоих лиловолицых алкашей – приятелей Пирата:

– Когда распяли Христа, после него осталось двенадцать апостолов, плюс Машка, которая, Магдалина. А, вот Карл Маркс помер, так, на кладбище пришли одиннадцать остолопов. Как говорят спортивные комментаторы – налицо явный проигрыш.

Алкаши вяло кивали, не вникая в суть разговора и безнадежно посматривали на карманы инвалида, который никогда и никому денег не ссужал. Трокнутый годами одноногий здоровяк, не обращая внимания на похмельное состояние бедолаг, с их зыбкой возможностью опрокинуть очередной стакан, продолжал их донимать:

– Что же вы, братцы, не женитесь? – и, подпустил лести:

– Такие завидные женихи.

Мужичок, чуть повыше ростом, с остатками интеллекта в глазах, печально промолвил:

– Да на ком женится-то? Все э,мм, женщины переехали куда глаза глядят, нету никого незамужних.

– На безбабье, любая, в очереди магазинной склочная жаба -баба. О! Сейчас вы разживетесь.

Ситне-лиловые завертели головами, ожидая увидеть, не принцессу, конечно, но хотя бы заурядной внешности женщину, но кроме подходящего с бугра Перспективной улицы Виталия, никого не узрели. В Отличии от них, «Пират Степанович» отреагировал моментально. Приторно улыбаясь, он преградил ему путь:

– Король наше почтение. Ты нас прямо выручил, не хватает всего рубля. Я отдам, ты же меня знаешь.

– Бубенный, не жмись – поддержал одноглазого Митька, еще абсолютно не догадываясь, к чему приведет эволюция прозвища Виталия.

Тот, уничтожающе оглядел сверху вниз малохольного пирата:

– Уйди с дороги, сморчек.

Оскорбленный корсар, по-петушиному выпятил грудь:

– Я такой сморчок, что, если сморкнусь – ты в соплях утонешь.

Инвалид дипломатично сгладил напряженную атмосферу:

– Виталий Михайлович, у тебя день рождения сегодня, я-то помню. Окажи милость ребятам, а они «хряпнут» за твое здоровье.

Бубновый смягчился. Долго торговались, сошлись на двадцати копейках, без отдачи…

В девять утра, в оружейку являлась очередная бригада почтового вагона, следующего в Ташкент с поездом номер 186 – обычным пассажирским, через Рязань, Рузаевку и Оренбург. Получали оружие – старые ТТ, документы, печати, накладные и многое другое, вплоть до финских химических грифелей коричневого цвета, которые оставляли на мокрой, или ледяной поверхности, ярко красный след. Они незаменимы были, при маркировке групп посылок. Все практиканты цеха «Юг», учились работать на тамошней линии.

Кратко, чтобы не утомить, постараюсь познакомить с азами и спецификой службы перевозки почты, которая, с тех пор, потеряла романтику и во многом утратила смысл.

Поезда бываю скорые, пассажирские и почтово-багажные, но не встречаются почтово-багажные вагоны – таковых нет в природе. Почтовые вагоны относятся к Министерству связи и никакого отношения к железнодорожному ведомству не имеют. Почтовый вагон, длиной двадцать четыре метра и три шириной, не имеет сквозного прохода в другие вагоны. По краям расположены две кладовые – обменная и транзитная, в центре – канцелярия, довольно обширная, а в разных концах канцелярии поместились два купе – четырехместное, для бригады и двухместка, для проводника. В канцелярии имеется огромный сейф, или два, зависит от специфики маршрута. Небольшая кухня ютится напротив купе проводника. Два больших стола расположены в разных углах канцелярии, по диагонали друг к другу, а маленький откидной столик, как правило фельдъегерей, под углом 90 градусов, напротив стола заместителя начальника почтового вагона, сокращенно ВПНЗ. Еще есть стол сортировки корреспонденции и, вдоль стен, клетки сортировки, со сменными бирками. В тамбуре, около обменной кладовой находится жиденькая металлическая дверца, за которой стоит холодильник. В туалете имеется умывальник и душ, но случается и так, что горячей воды не бывает.

В транзитной кладовой, рядом с входной дверью, стоит шкаф, типа «Вулкан», используемый для спецсвязи. Там же перевозятся группы посылок, журналы, газеты и книги, но, никогда – корреспонденция, которая бывает трех видов – простая, заказная и ценная, так называемая – страховая. Простая и заказная корреспонденция, сортируется, связывается в постпакеты и упаковывается в мешки, необычайно пыльные от трущийся бумаги, к которым крепят ярлыки со штемпелем и адресом. Страховую почту, просто складывают в мешки, но уже с сургучной печатью…

Ташкентский 186-ой, раньше трогался с Казанского вокзала около часа дня. Рабочий день на маршруте считается шестнадцатичасовым, но это на бумаге. В зависимости от места следования, времени года и целого ряда других причин, он может длится и двадцать, и двадцать четыре, и пять часов. Нехватка сна и круглосуточная активность (станции и остановки случаются в любое время дня и ночи) накладывают свою специфику. Коллектив, вместе с Виталием, составлял четыре человека. Проводником оказался толстенький, невысокий егорьевец, житель дома номер один, нового, четвертого микрорайона Иван Хренов, с двадцатилетним стажем работы. Веселый и добродушный, он быстро нашел общий язык с новичком, к тому же земляком. Начальница, Мария Федоровна Шилова, строгая на вид пятидесятидвухлетняя москвичка, чуть выше среднего роста, оказалась дамой не истеричной и крикливой, но властной. Она мягко, но непререкаемо приказала:

– Виталя поедет «на заказе», Сережа – «на простой». Это означало, кому, что сортировать и за что отвечать.

Рослый и крепко скроенный Сергей Ежов, однофамилец грозного наркома, бывший армейский старшина двадцати пяти лет, уроженец города Раменское и заместитель начальника, производил впечатление интеллигентного раздолбая, каким и оказался.

Три с половиной часа пути, до станции Рязань 1, можно было поспать. «Бубновый» решил поразевать рот не летние пейзажи за окном, с решеткой, наподобие тюремной, но суровая начальница отправила его на верхнюю полку со словами:

– Успеешь еще наглядеться, тебе всю ночь работать, так, что спи.

После Рязани, на пути к Шилову и Сасову, начинается размеренная работа, переходящая в авральную, при заезде в Мордовию. В десятом часу поезд подходит к Потьме ее гроздью лагерей – Явас, Озерный, Лесной, Леплей и т.д. Надо спешно переработать почту до следующей станции райцентра Торбеево, до которого полчаса хода, а девять минут назад была станция Зубова Поляна. И везде полно почты. Далее Ковылкино и, большой узе, Рузаевка, после которой напряжение в работе несколько спадает. После Рузаевки Виталия пожалели и отправили в купе, где он проспал три Ульяновские станции: Инза, Барыш и Кузоватово.

Перечисление станций и полустанков, с их особенностями, займет столько места, что никакой бумаги не хватит, поэтому, я постараюсь давать информацию в экстренном виде.

От Сызрани до Куйбышева (ныне Самары) три часа езды и от Куйбышева до Бузулука столько же – в эти промежутки можно отдохнуть. Далее, тяжелый подъезд к Оренбургу, расстояние до которого чуть превышает полторы тысячи километров. Поволжская жара, которая настоящей жарой еще не является, на работоспособность действует расслабляюще. Серега успокаивал Виталия:

– Тридцать один градус – почти лафа.

– А завтра? – боязливо поинтересовался практикант.

– Завтра, тоже ерунда градусов 35-36.

– Что же тогда не ерунда?

–Не спеши, все увидишь сам и, береги воду.

За Актюбенском, а особенно за узловой станцией Кандагач, начиналось приятное путешествие, а не работа. Скучные равнинные пространства, с однообразной картиной, меняют свой облик на Мугоджарском перевале – степном продолжении Уральских гор. Горами, это скопление невысоких гранитных скал и холмов, назвать можно, лишь с натяжкой.

Дальше дорога петляет к Челкару, именно петляет, на, казалось бы, ровном пространстве. Легенда гласит, что платили из казны за проложенные километры рельсов и, хитроумные строители, прокладывали дорогу зигзагами.

Все, кроме Марии Федоровны ходили полуодетыми, да и сама она обходилась легким, коротковатым для ее возраста платьем.

По просторам Казахстана 186-ой поезд следует подобно пригородной электричке -кланяясь, что называется, каждому столбу, останавливаясь через каждые два-три километра. Для местного населения очень удобно, но утомительно для транзитных пассажиров.

Сергей с Иваном деловито предупредили:

– От Челкара до Туркестана тысяча километров, питьевой воды не будет сутки с лишним. Учти у нас на четверых двадцать литров всего. В Челкаре, на заправке, пей сколько влезет; завтра, после обеда и будешь рад попить, да нечего будет.

– А что, дальше воды нет?

– Вода есть, для душа и туалета сгодится, но не только пить, ты ее нюхать не сможешь, к тому же она соленая.

Ближе к станции Саксаульская, дохнуло жарой. Приаральских Каракумов, начиналась восьмисоткилометровая, обожженная зноем Кзыл-Ординская область. Появились заросли саксаула и большое количество верблюдов, в основном бактрианов, попадались и одногорбые дромадеры. Домики из глины удручали своей убогостью. Лишь в более-менее крупных поселках и городах, типа Аральска и Новоказалинска, жилье выглядело поприличней. Аральское море высыхало ударными темпами. Странно смотрелись портовые краны и корабли на песке. Воды Сыр-Дарьи и, особенно Амударьи растащили на полив безразмерных пустынных и полупустынных пространств.

Байконур, раскинувшись между Казалинским и Кармакчинским райононами, встретил утренней свежестью, но, уже в Джусалах стало Жарко. Виталию мучительно хотелось пить. Джалагаш и Теренозек добывили температуры. Он тщетно бегал с десятилитровым алюминиевым бидоном на всех остановках, в поисках воды. Больше одного глотка мерзкой жидкости, соленой и воняющей сероводородом, единственно, что прохладной, его организм принять не мог.Наиболее худьшая вода оказалась в Теренозеке.

В Кзыл-орде, Виталий забежал в станционный магазин и купил пять бутылок лимонада, радостно предвкушая будущее блаженство. Сергей с Иваном переглядывались с ухмылкой. Потек холодильник, не сломался, а растаял, не выдерживая жары. Все окна держали плотно закрытыми и зашторенными. В пустынях берегут не тепло, а прохладу.

За Кзыл-Ордой начинался ад. Температура поднялась до сорока шести градусов. Туземный лимонад оказался солено-сладким напитком, который кроме рези в животе, ничего не давал.

–Ты не резвись, не создавай активность – учил его Иван Хренов. – старайся не шевелиться и почаще бегай в душ.

Пульсирующими ударами боль била в виски, мучительно хотелось пить и лечь на полку, но огнедышащая кровать, через десять секунд выталкивала Виталия обратно.

–Намочи простыни и, не выжимая их,ляг на одну и укройся второй – видя его маяту, посоветовал Серега.

Начальница спать не ложилась с самой Москвы, толи принимала таблетки, толи имела такой организм. За окном проносились пески с зарослями верблюжьей колючки. Солнце, после обеда переместилось на запад и восточную сторону расшторили. При въезде в Чиилийский район, далеко на востоке, показался хребет Каратау.

«Бубновый» с долей недоверия намочил простыни, лег и, тут же заснул. Через пол часа он вскочил от нестерпимого жара, простыни уже были сухими и несколько жестковатыми. Эту процедуру он повторил еще пару раз и ему стало полегче.

Чиилийский и Яныкурганский районы возделывали хлопок, в остальных районах Кзыл-Ординской области он не вызревал.

За станцией Бешарык и, чуть не доезжая до Саурана, на границе Чимкентской и Кзыл-Ординской областей возвышалась огромная крепость из глины.

В городе Туркестан, казалось, все плавилось от невыносимой температуры. От Москвы накрутили уже 3100 километров, до Ташкента оставалось чуть больше двухсот пятидесяти. Тимур и Арысь Виталий запомнил плохо. За Арысью, подготовив ташкентскую почту, все, кроме начальницы легли спать. Солнце село, окна приоткрыли, но приятная ночная прохлада не могла остудить раскаленный вагон.

Шагыр, Монтайташ, Джилгу, Дарбаза и Сарыаган почтовый вагон проследовал с потушенным огнем и расслабленным предвкушением бригады о конце первой половины пути.

В четыре утра бригада была на ногах. Выгрузили почту, на что ушло минут пятнадцать и помчались на Госпитальный рынок, наиболее близкий к вокзалу. Для этого надо перейти по мосту небольшую мутную речку метров семи-восьми шириной и, метров через сто, будет трамвайная остановка. Весь путь на трамвае занимает меньше десяти минут.

Ташкент оказался огромным, полуевропейским городом, с большой долей славянского и другого не узбекского населения. Люди разговаривали на чистейшем русском языке. Рынок бойко работал, многие продавцы не покидали его даже ночью, ложась спать рядом с товаром.

Сезон черешни закончился, о чем сильно жалел Иван, зато вовсю продавались вишня, абрикосы, алыча, ранние помидоры, огурцы, прошлогодний виноград, свежая картошка, мясо и великое множество других продуктов.

Затеяли экскурсию по узбекской столице. К счастью для Виталия, жара в ташкентском оазисе была гораздо мягче, чем в кызыл-кумскихпросторах. Через каждые сто метров продавался вкусный прохладный морс. Прокатились на метро, немного уступающим московскому по красоте, но очень приличному. Съездили на Алайский и Фархадский рынки, больше для ознакомления, посетили местный ЦУМ.

Уже под вечер, Виталий, перегруженный различным товаром и безделушками, купленными для подарков родственникам и знакомым, усталый вернулся в вагон.

– Как тебе ташкенская еда? – поинтересовался Сергей, вываливая на сортировочный стол мешок с письмами.

– Плов, лагман и корейская морковь – отлично, манты – откровенная дрянь.

– Ладно, иди отдыхай, впереди 1850 километров полного расслабона, а дальше – работа. Кстати, от поезда отстать не бойся, в случае чего, догонишь на «семерке». На этом маршруте носятся только два поезда – «пятерка», «Узбекистан» и «семерка», «Казахстан». С «семеркой» идет наш почтовый вагон, «южного» цеха, там наши ребята, они подвезут. В Арыси они отстают от нас на семь часов, но, через тринадцать, уже обгоняют…

Обратная дорога запомнилась последними сутками тяжелого подъезда к Москве. Поезд прибыл на Казанский вокзал в 4 часа 40 минут.

…Закончилась практика. Виталия утвердили в должности ВПНЗ и направили на самый престижный маршрут цеха «Юг» – Москва -Джалал-Абад. За прошедшие месяцы он привык к новой работе, и она стала ему нравится все больше и больше. Он обкормил семью и знакомых дынями – настоящими мирзачульскими, необычайно сладким виноградом и такими арбузами, против которых астраханские, кажутся подслащённой травой.

Накануне Нового года наши войска вошли в Авганистан.

Зимние олимпийские игры прошли в американском Лейк-Плесиде. Блестяще выступил лыжник Николай Зимятов, третье золото завоевала фигуристка Ирина Роднина. В шоковое состояние поверг зрителей, спортивных функционеров и самих спортсменов американский конькобежец Эрик Хайден, который победил на всех пяти дистанциях, с феноменальными результатами. Ничего подобного в спорте не случалось ни до, ни после. Хоккейная сборная СССР – непобедимая «красная машина», недооценив соперника, неожиданно проиграла относительно слабой сборной США.

Зима и весна прошли в ожидании XXII летней олимпиады в Москве. В песнях Пахмутовой и Добронравова зазвучала олимпийская тема. Соревнования подобного ранга в Советском союзе проводились впервые. Готовились как никогда раньше.

В июне Виталий совершил предолимпийский рейс в Джалал-Абад.

От Ташкента, московский почтовый вагон следует с «закрытым» обменом. Тут следует пояснить, в чем разница. «Открытый» обмен включает полный объем обработки почты – прием, выдачу, сортировку и, даже, обязанности инкассаторов. «Закрытый» обмен несопоставимо проще: половину маршрута почту только выдают, а на обратном пути, только принимают, при этом отсутствует любая корреспонденция и сортировка (посылки и газеты перевозят заранее заготовленными группами). Самым легким маршрутом с «закрытым» обменом считался Москва – Тольятти, а самым лучшим и денежными Москва – Тбилиси и Москва – Баку…

Близ станции Сырдарьинская поезд переезжает на левый берег одноименной реки, попадая в Маверанахр – древний улус Чагатая. Через час после моста, крупный город и областной центр Гулистан, который переводится как страна цветов. Далее на юг, до станции Хаваст (город Янгиер) и поворот на восток на маршрут № 207.

Июнь, конец месяца, солнце в зените, раскаленное и слепящее. Вокруг обработанные поля и ровные ряды деревьев. Посажено столь плотно, что даже вокруг столбов электролиний не более 40 сантиметров невозделанной земли.

Недалеко от Хаваста, если следовать в Ферганскую долину, расположился крупный и самый южный город Ташкентской области Бекабад и, вслед за ним, начинается Таджикистан. На маленьких таджикских разъездах высажены длинные аллеи высоченных абрикосовых деревьев. В конце июня вся земля вокруг усыпана опавшими абрикосами, которые никто, кроме приезжих не подбирает.

Виталий набрал в азарте килограммов двадцать и был отруган начальником почтового вагона Витей Снопком:

– Куда ты их припер? Ты столько не съешь, а вот понос тебя точно прихватит.

– Почему?

– Организм не может пудами переваривать такую пищу. Не ты первый, не ты последний, животом помаешься – поймешь.

Снопок любил историю и, даже окончил истфак пединститута в Коломне, но деньги перевесили, и он ушел на гораздо более интересную в финансовом смысле работу, забросив школу и учеников. Его страстью были экскурсы в историю тех, или иных городов, которые находились на маршруте следования. Объяснял он не нудно и методично, как большинство профессорско-преподавательского состава, а легко, озорно, иной раз с юмором:

– Подъезжаем к Ленинабаду, бывшему Ходженту. Город был когда-то узбекским, но потом его обменяли на Самарканд. Половина жителей и сейчас говорит на Узбекском. Тут помер твой земляк Виталя, один из братьев Хлудовых – знаменитых текстильных фабрикантов. У них тогда экспедиция в Америку прогорела, это во время войны Севера с Югом было, конфисковали их корабль и все прочее. Убытки не поддаются исчислению на наши деньги. И все из-за хлопка и помер этот брат в Ходженте от какой-то болезни, а явился тоже за хлопком. Это происходило во время завоевания Кокандского ханства…

Близ Кайраккума, по левую сторону открылся вид на так называемое «таджикское море», огромное водохранилище на Сырдарье. На берегу расположились редкие санатории и Дома отдыха недоступные для местных жителей, по их словам, исключая обслугу.

На станции Канибадам всегда покупали книги, дефицитные в России. Книжный бизнес еще не процветал в описываемые времена, но для родных и знакомых московские почтовики постоянно привозили литературу местных издательств Ирфон, Мектеп, Укитувчи. В отличии от России, в киосках свободно продавались Дюма, Дрюон, Пикуль, Майн Рид. И т.д.

– Подъезжаем к Коканду – прокомментировал Виты Снопок – столице бывшего ханства. Его обширные владения простирались вплоть до Кзыл-Орды, тогдашней Ак-Мечети. В Коканде самая вкусная вода на всем пути. Дальше – Фергана и Андижан.

– Да знаю, ездил – лениво отозвался Виталий.

– Ну если знаешь, ответь, кто родился в Андижане?

– Полно народу родилось.

– Темнота, в Андижане родился 14 февраля 1483 года Мухаммад Бабур, потомок Чингизхана и внук Тимура, основатель империи Великих моголов, завоеватель Индии.

Ферганская долина просматривается в ясный день от Тянь-Шаня на севере, до Памира на юге, точнее, от Чаткальского хребта до Алайского.

На подъезде к Маргеллану абрикосы пришлось выбросить. Живот действительно крутило, а переспелые ягоды стали расквашиваться в кашу. От рези в животе, Виталий едва проворачивал коромысло ворот кладовой. После пятого посещения туалета полегчало и, недалеко от Андижана, уже вечером он решил выяснить, шутит Витек об Индии, или говорит серьезно.

– Вить, какие в Индии монголы?

– Во-первых не монголы, а моголы, хотя строго говоря это одно и тоже. Во-вторых, учился ли ты в школе?

– Все учились.

– Я тебе даю гарантию, что проходил про них. Хотя нет, скорее пробегал и ничего не заметил.

– Ну, не помню совсем.

– Да какже, Бабур, Акбар, Шах Джахан, Тадж-Махал… Аурангзеб все испортил, и империя Великих моголов прекратила свое существование.

В истории «Бубновый Король» был чуть острее валенка, или дуба, поэтому недовольно проворчал:

– Акбарин какой-то, Махал, что-то я про Махала слышал, но не помню, когда и где он правил.

Снопок чуть не задохнулся от возмущения:

– Вот ты точно похож на Акбарана, а Тадж Махал, это великий дворец в Агре.

К счастью, Виталий не вник в смысл сказанного, и они не поссорились…

До Джалал Абада оставались две большие станции – Ассаке и Кара-Су.

Ишачек, запряженный в арбу, стоил три рубля, мотороллер «Муравей» столько же. От рынка до вокзала пять минут ходьбы, но с грузом двести пятьдесят-триста килограммов передвигаться пешком нереально, а ослик доставлял товар в те же пять минут. Два-три набега на рынок по духоте и летнему пеклу Ферганской долины и можно спокойно рассортировывать коробки и ящики с овощами и фруктами, предназначенными к будущей продаже. На обратной дороге, начиная с Оренбурга, товар расходился на ура. Помидоры покупали за рубль килограмм, а продавали по три, имея за рейс под триста рублей прибыли, плюс четыреста рублей зарплаты (что далеко не предел), поэтому маршрут на Джалал-Абад считался самым денежным и престижным.

Предгорья начинаются в самом городе, а горы видны из любой точки, здесь кончается Ферганская долина и железная дорога. До городов Сулюкта или Ош можно добраться по шоссе, а, уже от Оша начинается Памирский тракт на Хорог – одна из самых высокогорных дорог мира. На пригородных склонах росли многочисленные дикие яблони, плоды которых, в отличии от дички средней полосы, сладки, вкусны и не просто съедобны, а съедобны с удовольствием…

К началу июля Виталий вернулся в родное Колычево. Прохладное и дождливое подмосковное лето олимпийского 1980 года так сильно контрастировало с центральноазиатским, что пару дней ушло на адаптацию. «Бубновый король» бродил в рассеянности по знакомым с детства местам и уже удивлялся, что можно часами шляться на открытом солнце, не боясь перегрева и теплового удара. Подмосковные 23-24 градуса казались прохладой, против 46-48 градусов жары Бешарыка и Янгиера.

На берегу пруда на траве, в трех шагах от своего участка с картошкой, сидел престарелый, но еще не старый Митька, с книгой в руках. Он, даже после переезда в Егорьевск, землю свою не забросил и продолжал усердно ее обрабатывать. Рядом с инвалидом лежала отполированная землей тяпка-мотыга, которой он уничтожал буйную лебеду.

В прохладной прудовой воде плескались две семипудовые наяды, ведя оживленную беседу.

– Бубенный! Ты с какого?.. – обрадованно заметил Митька – присаживайся.

– С Киевского – не растерялся Виталий, но усаживаться не стал, наблюдая за резвящимися толстушками.

– Ты на этих бегемотих не пялься, если у них есть что красивое, так это купальники, а остальное – сало дребезжащее.

– Почему дребезжащее?

– Ну трепещущее, какая разница. Как ловко ты ответил, сразу вижу мою школу. Значит, на Киевском вокзале работаешь?

– Нет, с чего ты взял? Я езжу с Казанского, а ляпнул первое, что в голову пришло.

Молодые, незнакомые толстушки поглядывали на Виталия с определенным интересом, явно привлекая его внимание, смеялись излишне громко. Но вдруг послышался топот шлепающей на ногах обуви и виртуозный мат. С высоты перспективной улицы мчалась очередная жена здешнего алкоголика Петровича, а тот неторопливо гнался за ней (у него были больные ноги), с упоением размахивая березовым поленом. Жена его, время от времени останавливалась и отругивалась с филигранной техникой владения русским матерным языком. Я не стану воспроизводить буквально их перебранку, т.к. не являюсь фанатом и, даже сторонником ненормативной лексики, но вкратце перескажу суть их диалога, который происходил в непрерывном движении. Петрович требовал от своей верной супруги-собутыльницы немедленно остановиться, получить удар поленом, после чего она будет прощена и реабилитирована в его глазах. Та не была против в принципе, однако требовала, чтобы полено было заменено на еловое и, более тонкое.

– Красота! – с ехидным восхищением воскликнул Митька – замечательный колорит родных мест. Видишь «Бубенный» тут и небо синее, и бабы мясистее.

Виталий усмехнулся, кося глазами на габаритных нимф, выходящих из воды. Из пруда они выходили не по-здешнему чинно, как купчихи из церкви в давние времена (если верить кинофильмам). При общей полноте и гладкости кожи, одинакового роста и некоторой похожести симпатичных лиц, у дам имелись некоторые различия. У одной выделялась более мощная грудь, у другой, бедра.

– Часто к вас такие спектакли? – обратилась грудастая шатенка к Виталию.

Тот растеряно пожал плечами, не зная, что сказать и как себя вести. Между тем, вторая скромно бросала томные и недвусмысленные взоры на него.

– Толька! – заорал неожиданно инвалид – Зачам тебе гнаться за бабой, да еще старой? Хватай любую на выбор, вон они какие аппетитные.

Растрёпанная жена Петровича Клавка остановилась и стала требовать полено для расправы над Митькой:

– Я тебе покажу одноногий черт как обзываться, узнаешь, какая я старуха. Мне только сорок лет.

– Сорок три – поправил Петрович, бросая на траву березовую чурку.

– А ну марш домой! – заорала Клавка на мужа. – Нечего меня на людях позорить!

И они мирно, под ручку отправились в свое неуютное жилище.

– Полено заберите – прокричал им вслед Митька.

– Оно не наше, я его у Пирата из поленницы позаимствовал.

– Да, в концерте по заявкам такого не увидишь – промурлыкала узкобедрая пышка и с задумчиво-призывным взглядом обратилась к Виталию, натягивая платье на мокрое тело:

– Вы нас не проводите молодой человек?

– Да вы сами то, кто такие, откуда? – влез в разговор одноногий, никогда не страдавший чуткостью.

– Мы из Москвы, дом купили на Садовой улице, теперь это наша дача – весело ответила полногубая дама с грудью поскромнее.

Виталий только помотал головой в знак несогласия, он не обожал женский напор и излишний нажим со стороны слабого пола. Женщины было оскорбились, но случайно проходящий мимо Витька «Балон», вызвался составить им компанию, на что обе благосклонно согласились.

«Бубновый Король» приземлился в задумчивой меланхолии по другую сторону от мотыги, не боясь замарать свои моднейшие вельветовые брюки. Никогда раньше философские мысли не досаждали ему из-за их отсутствия, а сейчас он озадачивался вопросом:

«Не сглупил ли он и не остался ли в дураках предоставя «Балону» свободу действий?»

Через минуту он и Митька разговорились. Общих тем оказалось предостаточно, оба любили посплетничать, перемывая косточки знакомым. Перебрали глуповатого «Балона», вздорного «Пирата», ДЕРЗКОГО «Богдана» и прочих обитателей, достойных упоминания. Затем Митька перевел разговор на содержание книги, по виду новой, в очень добротном переплете серого цвета.

– Видишь книгу?

– Ну вижу.

– Читаю второй раз и плююсь. Издание новое, этого года. Лев Шейнин «Записки следователя». Лет двадцать назад я ее взахлеб проглотил, а теперь, читаю и злюсь – врет собака толстокожая. Первые рассказы о двадцатых годах можно признать нормальными, но, о тридцатых – сороковых – моя душа вообще не принимает. Во-первых, я, можно сказать сын Мишки Шторма. Дальше в повести о войне, он разоблачил себя как следователя неумеху и идиота, который не видел настоящий бой даже издалека…

Тут я вношу поправку, что сам этого разговора не слышал, а передаю его со слов Виталия. Когда он мне пересказывал их диалог, я искренне огорчился – суждение одноногого о писателе Шейнине доставили мне неприятные минуты. Мне захотелось вновь перечитать почти классика и опровергнуть слова неформального духовного лидера деревни. После трех дней внимательного чтения, мое мнение о полуследователе – полуписателе несколько потускнело, хотя не обрело такого негатива, которым извергался Митька. Возможно, это зависит от того, что мы принадлежим к разным поколениям…

Неистово стрекотали кузнечики, по щавелевым кочеткам ползали букашки, а земляные осы садились на узкую полоску песка между водой и сочной травой. Инвалид никуда не торопился. В молодости он отличался словоохотливостью, а, ближе к старости стал неудержимым болтуном. Виталий ближайшие две недели в принципе спешить куда бы то не было не намеревался. Они продолжили диалог, который скорее можно назвать монологом гуру критического юморизма. Митька, с увлечением выдвинул идею кастрации, или воздержания от брака высших политических и партийных руководителей, по примеру черного духовенства. Потом, стряхивая букашку с протеза, проворчал на Виталия за его пристрастие к курению, прочтя следом лекцию о вреде никотина и пагубной зависимости, беря за основу популярные статьи неизвестных авторов.

Расстались они в четвертом часу дня довольные друг другом и «Бубновый король» пообещал привезти собеседнику хорошую дыню и толстолобика холодного копчения, которым были забиты ташкентские магазины…

Недели через три установилась теплая, сухая, вполне спортивная погода. Тоскливые дожди и прохлада отступили на время проведения {{II летней олимпиады в Москве. Исчезли очереди в Московских магазинах. Из города вывезли всех сомнительных личностей и детей. Магазинные витрины не то, чтобы ломились от товаров и продуктов, но некоторое изобилие присутствовало.

Виталий вернулся из Джалал-Абада ближе к концу олимпиады, когда основные результаты стали достоянием статистической истории. Мой брат случайно встретил его на вокзале Егорьевска и помог с доставкой сумок, рюкзаков и чемодана. Они, пыхтя и потея поднимались от остановки на Перспективную улицу, под завистливые взоры коренных обитателей и Мишка, осененный под тяжким грузом озорной мыслью, с трудом переводя дыхание, выдал:

– «Бубенный», это почти Буденный, а его звали Семен Михайлович, ты тоже Михайлович.

– И что? – красный от напряжения Виталий покосился на него непонимающим взглядом.

– Будешь теперь Семеном.

На следующий вечер, насмотревшись всласть борьбу за медали последних видов программы эпохального спортивного мероприятия, мы собрались втроем в нашем импровизированном мотоциклетном гараже, который наскоро переделали в свое время из сарая – мастерской. В нем соседствовали полки с инструментами, стол с самодельным сверлильным станком, кровать, старый сейф с толстенными стенками, но не запирающийся, техническая литература по столярному, слесарному и электротехническому делу и канистры с бензином под кроватью. Мы уселись на покрытую ватным одеялом койку и горячо обсуждали близкую нам спортивную тему, закинув на сейф грязную, без наволочки, мешающую подушку. И было что обсуждать! Что стоили проигрыши Давида Ригерта и Василия Алексеева, второе место великого Виктора Санеева и неудача баскетбольной сборной СССР. Зато какие случились победы! Нам, конечно, ближе была легкая атлетика, но выдающиеся достижения штангистов Варданяна и Тараненко, пловца Владимира Сальникова, или королев водных дорожек из ГДР, заставляли мысленно снимать шляпу перед ними. Виталий, разрезая воздух руками, едва не задевая нас, показывал, что не хватало Косте Волкову для победы над Владиславом Казакевичем в прыжках с шестом.

– Ты, «Семен», больно разбушевался, – насмешливо поддел его Мишка – поляк выиграл шестнадцать сантиметров, установил мировой рекорд и победил не только Волкова, но и олимпийского чемпиона Монреаля Тадеуша Слюсарского. А они, заметь, прыгнули на пять шестьдесят и оба получили серебро. Я считаю, выиграть у него сейчас невозможно…

Еще долго в ночной тиши, при открытой двери, занавешенной от комаров марлей, раздавались восклицания и слышались пересуды о прыгуне в длину Лутце Домбровски, который умудрился улететь на 8 м 54 см и его товарище по команде Герде Вессиге, преодолевшим в прыжках в высоту 236 см.Отдельно отметим спринт, в котором явные фавориты довольствовались вторыми местами. На стометровке у женщин неудержимую Марлис Гер, на последних метрах опередила на одну сототую секунды Людмила Кондратьева 11,07 сек. На аналогичной дистанции у мужчин, произошла похожая сенсация. Безусловный лидер мирового спринта, Сильвио Леонард, обладатель второго результата за всю историю мировой легкой атлетики, уступил, при одинаковом времени, один сантиметр на финише Аллану Уэльсу из Англии. На двухсотке столкнулись давние соперники – рекордцмен мира, итальянец Пьетро Меннеа и олимпийский чемпион 1976 года Дональд Кворри. Меннеа поддержал честь Европы и дожал Ямайца, став первым. Особо нас порадовал сибиряк Виктор Маркин, ставший двукратным чемпионом в длинном спринте и эстафете 4х400 метров, да еще с рекордом европы и СССР. Четверка наших эстафетчиков отличилась и на дистанции 4х100 метров, где на последнем этапе бежал уральский барьерист Андрей Прокофьев, талантливейший спортсмен и человек сложной и тяжелой судьбы. Заглядывая вперед, увидим, что ему оставалось жить считанные годы.

Вспомнили мы и ту памятную ночь, и Владимира Высоцкого, умершего неделю назад, и последний фильм с его участием «Место встречи изменить нельзя», и его озорные, а также серьезные песни. Плавно переключились на обсуждение другого известного фильма тех лет «Москва слезам не верит». Посочувствовали Брежневу, который едва справился с приветственной речью на открытии Олимпиады.

Новоявленный «Семен», высказал мысль, что теперь-то заживем неплохо, что продуктов в Москве стало побольше и выбор совсем недурной.

Мишка ехидно возразил:

– Опера Бизе –«Держи Кармен шире». Пока Брежнев не помрет, ничего не изменится. Это тебе хорошо – зарплата хрен знает какая, что хочешь, с юга привезешь, а у нас на заводе не разбежишься.

Через двадцать и тридцать лет мы с ностальгией вспоминали те сказочные и странные времена…

Год закончился крысиной возней политиков и запомнился в СССР неплохими песнями: «Маэстро» Паулса, «Птицей счастья завтрашнего дня» и «Ласковый Миша» Пахмутовой и Добронравова.

Виталий повзрослел и возмужал, даже строгая мать Лидия Петровна стала понукать им пореже, опасаясь явного непослушания, хитрые и дальновидные деревенские девушки неутомимо пытались завлечь его в свои сети, которые расставляли если не на каждом шагу, то довольно часто. Молодой красавец – спортсмен с высокооплачиваемой работой и малоконфликтным характером, сделался женихом номер один в окрестных селениях. Рано или поздно липкая паутина женских чар, должна была привести его к браку, но прежде случилась нечаянная алма-атинская любовь. Я пересказываю о ней со слов Виталия, который неоднократно поведывал мне эту историю, если не во всех, то в многих подробностях, изрядно с ней надоел и буквально заставил ее запомнить.

Случайно, летом 1981 года Виталия Королева отправили в рейс не в почти родной Джалал-Абад, а в Алма-Ату, тогдашнюю столицу Казахстана. Туда ездили изгои цеха «Юг», т.е. не добропорядочные коммерсанты, а хулиганистые раздолбаи и совсем не стяжатели. Невозможно было представить, что на джалал-абадской линии напилась бригада, или совершался некий разврат; там не приветствовалось легкомыслие по любому поводу.

«Бубенный Семен» с первых минут оценил простоту и бесшабашность нравов «восьмерки». Так нумеровался поезд, выезжающий из Москвы в Алма-Ату, обратный же маршрут именовался уже упоминавшейся ранее «семеркой».

– Здорово – поприветствовал он невысокого коренастого мужчину с правильными чертами лица и умным, насмешливым взглядом, подойдя к оружейке.

– Здорово вымя у коровы, а культурные люди говорят – здравствуйте.

Мужчину звали Виктором. Потомак образованцев и сам полуинтеллектуал, немного язвительный, немного юморной, он не пошел по стопам родителей и отказался от партийно-научной карьеры, в угоду простому хорошему заработку.

Я вновь отвлекусь для пояснения. К сожалению, ни я, ни Виталий, спустя некоторое время не смогли вспомнить его фамилию. Какой-нибудь хитрый и недалекий человек воскликнет:

«Ага! Выдуманный персонаж» – и ошибется. Дело в том, что Виктор прожил слишком короткую и в меру яркую жизнь. В августе 1983 года он сошел с ума от жары на семисоткилометровом перегоне Арысь – Новоказалинск, когда был установлен рекорд Советского Союза по абсолютной положительной температуре +53 градуса в тени, превзойдя прежнее достижение узбекского Термеза + 50. В таком пекле спираль белка обычного человека раскручивается, и он погибает. Виктор, адаптированный к экстремальным температурам, выжил, но протянул едва год-другой в невменяемом состоянии и ужасно похудевший. Я знал его лично, очень уважал за ум , простоту и непосредственность. Легенды о нем ходили вплоть до правления Ельцина и мне не приходилось слышать негативные отзывы о Вите.

Едва они получили в оружейке все необходимое, как появилась изрядно навеселе Лида Крюкова, которая час назад прибыла с «семеркой» из Алма-Аты. Поскольку она жила в городе Ряжск, а это 314 километров от Москвы, то самый быстрый способ добраться до дома, это сесть на родную «восьмерку» и проспать пять с половиной часов в умеренном комфорте.

Лида и Виктор на правах старых знакомых обнялись, и бригада отправилась на погрузку.

Сборная бригада «восьмерки» представляла из себя уникальный коллектив в почтовом ведомстве. Двое представляли спецсвязь, причем не московскую, а алма-атинскую. Они перевозили секретную, совершенно секретную почту, серебряную проволоку и другие ценные металлы, а также, различное оружие в метизах. Непонятно почему им не доверяли перевозку денежных знаков; эта операция возлагалась на обычных почтовиков. Трое других, с русским размахом защищали честь крупнейшего предприятия связи – ПЖДП при Казанском вокзале города Москвы. Коллектив, вопреки чиновничьим задумкам, жил душа в душу, за редчайшими исключениями. По замыслу наших начальников, мы обязаны были докладывать о промахах и недостойных поступках работников спецсвязи, рано, как и они о наших, но на деле хитрейшая бюрократическая схема не срабатывала, разбиваясь о странноватый симбиоз, необычайно стойкий и не понятно, на чем основанный.

Обоих алма-атинцев звали Юриями, вернее один называл себя Юркой, а второй требовал величать его по имени отчеству. Ростом они не отличались друг от друга, оба за метр восемьдесят, но возраст и вес имели различный. Юрка двадцатипятилетний веселый шалопай с высоким, сократовским лбом, непутевый, но добрый сын ученых родителей – преподавателей Алма-Атинского университета, отличался стройной упитанностью, но явно был склонен к полноте. Его старший четырехзвездочный напарник Юрий Реут, обрюзгший шестидесятипятилетний мужчина со старческой редкой шевелюрой и отвислым брюшком отличался тяжестью веса и характера. Этот увесистый Реут упорно причислял себя к немцам, хотя как станет понятно ниже, имел для этого маловато оснований. Отчество его я запамятовал за давностью лет (проклятый склероз!), а, может потому, что он всегда требовал его употреблять в разговоре с ним, но точно знаю, оно было русскоязычным. Дойчеобразной являлась его фамилия и немецким он владел хорошо, даже разбирался в диалектах (возможно ашкеназ?) Его биография вступала в антагонистические противоречия с якобы чисто арийским происхождением. Уж я-то наслушался о его делах и бурной жизни в свое время, не менее пяти раз попадая с ним в алма-атинские рейсы. Не знаю, чем я ему приглянулся, но он долгими часами и, довольно занимательно пересказывал свою биографию и похождения. Возможно потому, что я с увлечением и не перебивая рассказчика готов слушать любые истории.

– Судя по твоему виду, рейс получился веселый –

– Виктор расплылся в улыбке, обращаясь к Лиде Крюковой.

Лида, курносая блондинка, рослая и очень сильная для женщины, с простоватым среднерусским лицом, пьяненько хихикнула:

– Ой, Витя и не говори. В Кирсанове, в пять утра, мы с Танькой (начальница Лиды) пляшем в вагоне ресторане и поем похабные частушки, а в наш вагон стучаться почтовики и требуют обмена. Спецсвязь сказала им, что бригада больна. Хорошо догадались выдать им пустую накладную со штемпелем.

– А как в вагон ресторан попали? Он же в такую рань не работает.

– Мы там с самой Кзыл-Орды зависли, сначала по очереди, а в Саратове обе пошли, даже почту не разбирали.

Старый мухомор проводник, которого так и хочется обозвать бледной поганкой, или трухлявым пнем, востря уши, с ужасом прислушивался к разговору. Через минуту проскрипел противным голосом и с ехидцей:

– Вас обязательно покарают, тебя и твою шкодливую начальницу. Это же позор на всю страну! Молодой человек – он назидательно поднял указательный палец, обращаясь к Виталию – не повторяйте ошибок и преступлений такого рода. Я сейчас уйду по делам, а вы пока грузитесь.

Лидушка легкомысленно отмахнулась от злого старика и послала его куда подальше. Реакция Виктора была совершенно другая. Он сжал губы, нахмурил брови и рявкнул:

–Никуда ты древняя крыса не пойдешь, а будешь помогать в погрузке. Если вздумаешь убежать и настучать, я отстраню тебя от работы и сниму с рейса. Марш в кладовую!

Юрий Реут попытался, правда довольно робко, заступиться за проводника, мотивируя тем, что негоже таких почтенных людей заставлять потеть на тяжелой работе. Начальник почтового вагона уперся в него долгим, пронзительным взглядом и более спокойным тоном произнес:

– Пусть отрабатывает прежние грехи…

Если еще не надоела почтовая тема, которая, кстати, скоро заканчивается, то пущусь в пояснения. К счастью, мне не запомнились имя, отчество и фамилия этого проводника, недобрая слава о котором гремела по всему московскому узлу связи и не только. Возраст его превышал возраст полумертвого генерального секретаря Брежнева. В рейсе с ним мне удалось (неудачное слово) побывать лишь однажды, но достаточно оказалось и этого. До 1939* года он служил в НКВД проводником-слугой спец вагона, который перевозил чекистских руководителей. Старик постоянно вспоминал Дзержинского, Менжинского, Ягоду, Ежова, Бермана, Благонравова и прочих, нудно смакуя подробности. Азартно и увлеченно рассказывал, как строил в 1937 году дом себе, размером 6х8 метров, на освободившемся участке некоего «врага народа», как дом этот сожгли в 1938 году, а он назло всем, стал возводить еще больший, уже размером 7х9 метров. В итоге, новому наркому Берии, что-то не понравилось, и холуй-проводник едва избежал ареста и был сослан в почтовое ведомство. Семьи он не завел и тихо помирал на своей малопрестижной, но хорошо оплачиваемой работе, регулярно наушничая, чтобы его не отправили на пенсию. В работе отличался леностью и скулежом.

Не могу пройти мимо Реута. Они с проводником одного поля ягода. Юный Реут состоял в личной охране Генриха Ягоды. При карликовом наркоме Николае Ежове чуть было не попал под каток репрессий и мог запросто оказаться в ГУЛАГе, но был к его неописуемому счастью переведен в Алма-Ату, а затем, уже в 1939 году попал за мелкую провинность в спецсвязь.

Оба деятеля (так и хочется назвать их сообщниками-сослуживцами) относились друг к другу с холодноватой предрасположенность. По логике они бы могли встречаться прежде, но никогда о подобном событии ни мне, ни другим моим знакомым слышать не приходилось, или эти чекистские подпольщики старательно соблюдали тайну.

Старички-плохички немало попортили крови коллегам, но все же надеюсь, что на них нет крови невинных жертв.

Отправка на маршрут в июне-июле, одно удовольствие, с точки зрения работы – почты почти нет, не то, что под Новый год, когда не знаешь, за что хвататься.

Лида увязалась за «Семеном», а вслед за ней и Юрка пошел вроде бы помочь, на самом деле смылся от Реута. Вся погрузка заняла 15 минут, но они еще как минимум час торчали в кладовой непринужденно болтая.

– Какие у тебя плечи – восхитилась подпитая дама, глядя на Виталия.

Тот посмотрел на ее солидные налитые бедра и подумал: «А у тебя задница!»

– Да, а у меня попа хороша! – проследив за его взглядом, Лида демонстративно похлопала себя по ягодицам.

Юрка с Виталием почти мгновенно нашли общий язык, а когда выяснилось, что оба уважают математику, о присутствии противоположного пола совсем забыли. Молодая женщина с некоторой долей недовольства отправилась в купе и улеглась на место начальника.

Суровый Виктор проводника так и не отпустил, заставив идти с собой в обменную кладовую.

…Состав плавно тронулся, оставляя перрон с провожающими. В своем купе кряхтел и охал безымянный проводник. Виталий приготовил Рязанскую корреспонденцию и отправился спать, улегшись ничком поверх одеяла и не раздеваясь.

– На койку бросился, как на меня – мечтательно-насмешливо прокомментировала обойденная вниманием дама…

За Саратовом, когда уже пересекли Волгу по длиннющему мосту, в районе Энгельса Реут вновь завел свою волынку о немцах. Что дескать именно тут располагалась столица республики немцев Поволжья и, возможно, его предки, или родственники на этом месте проживали. Виктор его оборвал довольно резко:

– Какой ты немец? Всех немцев выслали еще в июне сорок первого года, а ты продолжал свою службу и был допущен к секретам. Да мало того, если ты забыл, то напомню, благо много наслышан от стариков, как ты брал мешки с солью в Аральске почти даром, а продавал ее стаканами за бешенные деньги. Может не так?

Реут обиженно засопел и пробубнил:

– Всем тогда тяжело было, не хочется даже вспоминать. Вам, молодежи то время не понять.

– Я с сорокового года рождения, голод помню прекрасно и, что соли не было, тоже помню.

Поезд несся дальше с непривычной для Виталия скоростью и редкими остановками, в основном для замены бригады тепловоза, или самого тепловоза, что случалось гораздо реже. Машинисты не ездят, как правило, более ста пятидесяти-двухсот километров.

И вновь авторское отступление. Я вспомнил фамилию Виктора – Бабкин, мысленно крикнул ура, но тут, негодная память услужливо преподнесла мне ФИО проводника. Помысля, лежа на спине, я решил оставить его безымянным – ведь бывают безымянные герои, а уж субъекты, прожившие паскудную жизнь, вообще не достойны воспоминаний…

Проводник с заспанной, лисьей физиономией прошаркал в своих обшарпанных тапках в канцелярию и с робкой осторожностью, вставил несколько слов о войне.

Виктор Бабкин с озорной усмешкой повернулся к нему вполоборота и схохмил:

– Ты, по-старому, называешься ямщик. По логике, ты должен сидеть на краю вагона, на крыше и нахлестывать тепловоз кнутом.

Проводник укоризненно покачал головой, осуждая своего начальника, а Юрий Реут развел руками, кисловато улыбаясь – мол, что с него взять?

На алма-атинском маршруте работа достаточно спокойная и всегда хватает времени на любые непринужденные разговоры. Витя, продолжил тему войны несколько в ином ключе:

– Хватит о личном. Ну, вспомните, когда вскрыли гробницу Тимура?

– Давно небось? – ответил «Король Семен» своим вопросом.

– Пятьсот лет ее не трогали, боялись надписи, которая гласит: «Кто вскроет гробницу – тот развяжет самую страшную и кровопролитную войну в истории». Так вот, туда проникли советские археологи 19 июня 1941 года. Совпадение? Конечно, зато какое!..

Прости меня утомленный читатель. Мною обещана была алма-атинская любовь, а ей и не пахнет. Норовистое произведение пытается выскользнуть из-под моей власти и направиться своим, бог знает каким путем. Нет, я соберусь с силами и заставлю повесть скакать по указанной дороге. Будет любовь, обязательно будет, но прежде поведаю газетный анекдот и математическую задачу.

За Актюбинском, а расслабленном состоянии позднего утра, Виктор, прихлебывая чай, подозвал к себе Виталия с Юркой и рассказал им оригинальный анекдот:

– Представьте себе фотографию: Красная площадь, на фоне мавзолея и кремлевской стены, два мужика в рваной одежде, с огромными фингалами и перекошенными от злости лицами, точнее, что от лиц осталось, отчаянно дерутся. К этой фотографии требуется лучший комментарий; даже объявлен конкурс. И вот, один мужик его выиграл. Жюри решило повторить, он снова оказался победителем. Этот конкурс повторили десять раз, а триумфатор все тот же. Организаторы взмолились: «Ну, где ты слова такие находишь?» Мужик великодушно поделился секретом: «Я открываю любую газету, на любой странице и подходит любой заголовок». Давайте проверим.

«Семен» метнулся в кладовую, быстренько вытащил из перетянутой крест-накрест пачки газету «Труд» (что довольно просто) и нетерпеливо вернулся обратно. Юрка недоверчиво перехватил газету и развернув прочел: «Началась битва за урожай» Посмеялись. Стали листать дальше: «Экзамены позади», «Прием посла Индии», «Слет станкостроителей», «Летний оздоровительный отдых», «Железнодорожники отозвались на призыв партии» и т.д.

Каждый желающий может проверить правоту Вити и убедится, что чем нелепее заголовок, тем лучше он подходит к этому фото…

Скучающая молодежь развлекала себя математическими задачками. Юрка окончил мехмат МГУ (благо папа профессор-математик), но скоро понял, что ученого-математика из него не получится. Тем не менее любовь к предмету осталась, а тут встреча с природным деревенским математиком. Особо его поразило решение Виталием одной средне школьной задачи неожиданным образом. Суть сводилась к следующему: в комнате сидят люди на стульях и табуретках. У каждой табуретки по три ножки, а у стула четыре, у человека естественно, две. Всех ног – пятьдесят. Сколько имеется людей, табуреток и стульев? «Король» задумался минут на восемь-десять, и недоученный Юрка уже потирал руки, желая преподать урок в назидательной форме, но выложенные три варианта решения ему понравились. Первый предусматривал стандартный ответ: 9 человек, 4 табуретки и 5 стульев, второй же предполагал эфемерное присутствие стульев – (10х2) +(10х3) +(0х4), а третий эфемерное присутствие людей – (0х2) +(10х3) +(5х4).

За Манкентом, что уютно раскинулся чуть дальше Чимкента, двойная сцепка тепловозов, осторожно миновав так называемый Чертов мост над ущельем, натужно взревела и поезд серпантинными зигзагами стал подниматься в горы.

От Чимкента до Алма-Аты чуть меньше восьмисот километров и шесть остановок – Манкент, Тюлькубас, Джамбул, Луговая, Чу, Отар. Обмен, начиная от Туркестана – закрытый. Легкое, приятное времяпровождение, а подъем в горы спасает от жары…

В шесть вечера Юрка с Виталием горячо попрощались, чтобы никогда больше не встретиться.

Кто-то задастся вопросом: «Зачем автор постоянно поминает какого-то Юрку?» Бывает каприз чинуши. В данном случае, это не то, чтобы каприз, а мое желание, как-бы встретиться с ним вновь. В отличии от главного героя, мне довелось общаться с профессорским потомком более продолжительное время. Это мы с ним стремительно летели через всю канцелярию во время аварии 8 октября 1982 года в Мичуринске, Тамбовской области. Юрка в полете чуть опередил меня и, возможно, спас мне жизнь, врезавшись головой сейф, а я протаранил его тело и отрекошетив, завернулся спиной вокруг табуретки.

Иные кандидаты писарско-штабных наук с партийно-продскладовским стажем, сухим, казенно-мертвым языком прославляют таких убожеств, что не вспомнить хорошего человека, простого хорошего человека грех.

С раннего утра, прошествовав через привокзальную площадь с монументальным памятником Калинину, откуда начинался Коммунистический проспект, одна из главных магистралей города, Виталий поднялся до близкой Ташкентской улицы в поисках магазина. Ему посоветовали словоохотливые прохожие прогуляться один квартал до пересечения Ташкентской и Мира, где оказался вполне приличный гастроном. Улица мира уходила далеко вверх и терялась в горах Заилийского Алатау. Все улицы Алма-Аты параллельные Коммунистическому проспекту устремляются снизу вверх в горы, которые видны и всегда начинаютсяв черте города. По улице Мира несильным потоком текла вода (случается и очень сильно) – последствие дождя в предгорьях, а путь ему, занимая всю ширину тротуара, преградила лужина. Навстречу «Семену» спускалась молоденькая женщина в пестром, но неярких цветов халатике очень умеренной длины. Виталий отошел на пару шагов и, почти без разбега перелетел мокрое препятствие.

– Ой! Думала вы меня обрызгаете. Дама младшего взрослого возраста оказалась крайне симпатичной брюнетистой шатенкой и с первых секунд расположила к себе потомка агронома.

– Лужа-то большая – улыбнулась она с легким кокетливым изумлением.

– Ерунда, метра три всего.

– Вы спортсмен, наверное?

– Ну, в общем, да, но бросаю уже, надоело.

– Я тоже бросила, но давно, а вообще была мастером спорта по гимнастике. У меня габариты великоваты для гимнастки, тяжело выступать с моим ростом на брусьях и опорном прыжке. Вы говорите как-то не по-нашему. Что, не местный?

– Москвич, точнее из Московской области.

Они, непринужденно болтая, почти как старые знакомые вошли в магазин. Кстати, познакомились они уже внутри магазина у витрины кондитерского отдела. Женщину звали Римма. Даже в домашних тапочках, она чуть возвышалась над Виталием. Слегка распахнутый снизу халат обнажал аппетитные ножки на опасную высоту. Римма проследила его взгляд, поправила полы халатика и изменила ракурс из скромности, или нежелания провоцировать преждевременный соблазн. У московского госты зашумело в голове и начисто отключилась сообразиловка. По телу побежала теплая волна, колени стали подрагивать, а в сердце происходили странные процессы, и оно временно замирало. Он начисто забыл зачем пришел и смутно понимал, где находится.

Пара надолго задержалась в прилавок, мешая ранним покупателям и неизвестно, сколько времени еще простояли бы, но Римма, застеснявшись своего халата и домашних тапочек как бы очнулась и быстро купила необходимые ей продукты. Рассовывая в два пакета свои приобретения и поглядывая на нового знакомого, поняла, что тому не по себе, он явно хочет пообщаться еще, хотя бы поговорить.

– Знаете, что, я живу в этом доме, улица Мира 50, квартира 17, пятый этаж, первый подъезд, если у вас будет время, запросто заходите, даже буду рада, если заглянете ко мне в гости.

– Да я с удовольствием.

– Тогда берите пакеты, и мы пойдем пить чай.

Виталий заволновался:

– Может неудобно? Мешаться буду еще. И, если идти, хоть торт куплю к чаю.

– Дома никого нет, а вот торт имеется, так что ничего не надо…

Квартира оказалась обычной трехкомнатной хрущевкой 57 кв. метров площадью с тесной, но уютной кухней и небольшим балконом, приспособленным для сушки белья и хранения всякой всячины. «Его величество» усадили на новый диван бежевой расцветки и сунули в руки альбом, пока хозяйка готовила к подаче на стол чай и сладости Виталий рассеянно разглядывал фотографии с неотступной мыслью: «Как я сюда попал и что здесь делаю?»

Попили чай. Чайная ложечка, предательски подрагивая в руке звенела о фаянс чашки, выдавала его волнение. Выяснилось, что у Риммы Стрельцовой трое детей, шестилетняя Олеся, Андрей – трех лет и годовалая Таня. Бывший муж – военнослужащий, приживает в военном гарнизоне в поселке Гвардейский, недалеко от Фрунзе, который раньше назывался Пишпек, а ныне Бишкек.

Поговорили. Как-то само собой поцеловались, вначале робко-осторожно, а потом со страстью на всю катушку.

«Бубенный Семен», задыхаясь, мягко отстранил Римму:

– Я сейчас, я скоро приду и кинулся к выходу.

Грудь Риммы вздымалась от глубочайших вздохов не хуже, чем у штангистов. Она растерянно соображала: «Испугался что ли?»

Виталий явился через двадцать восемь минут, помытый и переодетый. Никогда раньше, не страдая от комплексов в общении со слабым полом, он зачем-то, сам не зная зачем, решил предстать перед дамой в свежем виде и подать себя лучше, чем есть на самом деле…

Счастливая Римма, ненавязчиво лаская его спустя минут сорок, тихо спросила:

– Ты почему убежал?

– Помыться хотел, как-то неприлично в таком виде…

– Глупенький, пока ты бежал, опять вспотел, помыться мог бы и тут, в ванне, или под душем.

Когда строгая, изыскано одетая красавица провожала его в Москву у бригады помертвели лица от изумления. Даже скрипучий безымянный не герой, прошамкал пару комплиментов, а Виталий, глядя на спутницу подумал: «Неужели с такими королевами кто-то лежит в постели? Ах да, я то лежал» …

Через четыре дня по приезду в Москву, он просился вновь в рейс на «восьмерке». Начальницей оказалась незамужняя девушка смазливой внешности и простого доброго характера. В любом другом случае романчик стал бы неизбежен, но многопрозвищный герой, находясь под чарами алма-атинки, толком даже не пригляделся к почти землячке Тане Саяпиной из Анциферово.

Возвратясь из второй романтической поездки подряд, Виталий Михайлович Королев забросил удочки насчет женитьбы. Домашние его, особенно мать с сестрой, бросились в яростную штыковую атаку, едва поняв, что у избранницы трое детей и она старше жениха на два года. Он сопротивлялся, мысленно перебирая возможные варианты, вплоть до переезда к любимой. На работе и слышать не хотели о его переводе на восьмерку, ехидно интересуясь:

– Правду говорят, что тебя в Алма-Ате цветами встречают? С этим пора заканчивать, твой маршрут – Джалал-Абад.

Татьяна, с обломком карательных органов, провели хорошую диверсионно-пропагандистскую операцию среди непосредственного руководства Виталия и путь на вожделенную улицу Мира для него оказался закрыт.

– Каюсь! Я тоже предложил по своему легкомыслию, забыть многодетную алма-атинскую принцессу. Жалею, да жалею об этом, потому хотя бы, что и десять лет спустя, и двадцать, и тридцать, он вспоминал о ней с тем же юношеским энтузиазмом и теплотой. Да простит мне Римма часть вины, лежащую на мне. Надеюсь, у нее все сложилось хорошо. Хотя кто знает?

В депрессивном состоянии, он отправился со мной и братом моим Мишкой на день рождения Сионовой Елены, девицы в меру вздорной и в меру глупой. Среди ограниченного числа гостей, уютно расположившихся на отаве за забором, на небольшой полянке между баней, кустами и оградой собрались девушки в легкомысленном возрасте до восемнадцати лет. Среди них скромно примостилась, почти полная копия Риммы…

Именинница усиленно «давила косяка» на меня, и я счёл за благо слинять с мероприятия. Секунд через двадцать, трезво оценив обстановку «свинтил» Мишка, который нагнал меня вскоре и до самого дома ворчал: «На ней только женись! (на Лене) Всю жизнь до пенсии заставят на них «горбатить».

Вот так, нечаянно, «Бубновый Король Семен» попал в случайный капкан и женился на копии своей незабываемой алма-атинской любови. Копию звали Надеждой.

У меня жгучее желание свернуть повествование и закончить на этом месте. Произведение, однако, бунтует и не сдается, и стремится как норовистая кобыла скакать по своему усмотрению дальше. Ладно, пойдем на компромисс и, прочеркнем пунктиром до развязки, тем более что до последнего прозвища Виталия остается еще пятнадцать лет, а до развязки 23 года.

В 1982 году родился Алексей Витальевич Королев и, наконец, помер, как он сам себя называл – Ленька Брежнев. Время, пришпоренное событиями, помчалось вскачь. Наши пути с героем на время разошлись, хотя отношения остались добрыми и дружелюбными.

С 10 ноября 1982 года по 11 марта 1985, сравнительно короткий срок, сменилось четыре правителя Советского Союза, от главного проводника коммунистической идеи, не знакомого, кстати, с самой идеей, Брежнева до самовлюбленного тщеславно-глупого Горбачева, со старцами доходягами посредине, едва живыми Андроповым и Черненко. Продолжалась афганская война, вытягивая ресурсы, не прекращалась коммунистическая болтовня, в которую уже никто не верил.

Летом 1983 года прошел первый чемпионат мира по легкой атлетике в столице Финляндии Хельсинки. Золото и серебро завоевали наши шестовики. Первым стал никому тогда не известный прыгун из Донецка Сергей Бубка – юный двадцатилетний парень, который впоследствии превратится в ярчайшую звезду мировой легкой атлетики. Маститый Константин Волков из Иркутска, как и на предыдущей олимпиаде, к собственному недовольству стал вторым. Он гарантированно получил бы звание олимпийского чемпиона, но СССР бойкотировал лос-анжелесскую олимпиаду, а в параллельном турнире Константин одержал уверенную победу, в том числе над Бубкой…

Виталий стал дипломированным специалистом, мастером-наладчиком толивно-двигательных систем и обслуживал все дизеля птицефабрики, занимаясь их ремонтом и обкаткой на стенде. Когда ему надоедала работа, он, при помощи дяди призывался в армию, на якобы переподготовку. Таким образом привлекали людские ресурсы для уборки урожая и других сельхозработ.

На олимпийских играх 1984 года впервые проявил себя будущий девятикратный чемпион Карл Льюис. Вообще в восьмидесятые годы появились такие необычайные мировые достижения, что специалисты до сих пор разводят руками и утверждают, что человеческому организму такие рекорды недоступны. Из примеров: 10,49 на стометровке у женщин Флоренс Гриффит-Джойнер, нереальные секунды Мариты Кох на двухсотметровке и Ярмилы Крахотвиловой на дистанции вдвое большей, прыжок в длину Галины Чистяковой на 7 м 52 см, рекорды мужчин-штангистов…

В деревне деградировало сельское хозяйство, во всей советской деревне. Даже не знаю, чем это можно объяснить и обосновать. Техника поступала исправно, причем все лучшего качества, деньги правительство выделяло. Уходило поколение работяг, а ему на смену подтягивались лени вые выпивохи, для которых схалтурить, являлось делом чести.

Виталий получил приличную квартиру в пятиэтажке, двухкомнатную «распашонку» с балконом и лоджией, и, несколько лет жил не то, чтобы счастливо, но спокойно-размерено. Жена оказалась вертлявым и языкастым созданием, жаждущим впечатлений и приключений. Деревню Колычево он покинул сразу после свадьбы, подался в зятья, а вскоре, обзавелся собственной жилплощадью. Советская власть, при всех своих недостатках, жилищную проблему закрывала здорово.

Гниющий развитый социализм восьмидесятых породил яркую россыпь эстрадных исполнителей и «звездных» песен, которые сумели пережить эпоху, а иные из них, спустя десятилетия, приятно слушать, порой, в неожиданном исполнении на иностранных языках. Самый яркий, по-моему, пример – «Миллион алых роз» Раймонда Паулса и Андрея Вознесенского.

Пришедший к власти Горбачев вызвал вначале энтузиазм во всей стране. Людям нравилась его относительная молодость, способность говорить долго и без бумажки. В мае 1985 года этот деятель ошарашил народ первым ударом – бездарнейшей антиалкогольной компанией, а вскоре страна уже не выходила из состояния перманентного недоумения и шока, которые регулярно и методично накатывали девятыми валами.

Статья Виталия Витальева в пяти номерах журнала «Огонек» под мудреным названием «Амурские войны», открыла шлюз для беллетристической периодики. Читатели с восхищенным ужасом узнавали о своей стране нечто запретное, как и лет за тридцать до того.

Между катастрофой в Чернобыле и катастрофой круизного лайнера в Новороссийске, начались «нелады» в семье «Бубнового короля». Он непонятным образом пристрастился к чтению, отдавая предпочтения историческим романам, особо выделяя среди авторов Мориса Дрюона. Жена Надежда изображала брезгливый вид при муже-читателе, даже пыталась, правда робко, швырять книги на пол, но он с корректной твердостью дал понять, где границы дозволенного.

Купить книги в магазинах стало почти невозможно, речь идет о хорошей литературе, разумеется. Расцвел пышным цветом черный литературный рынок, в котором самое достойное место заняли произведения Валентина Саввича Пикуля (снимаю шляпу).

Виталий пару раз съезжал от жены, через какое-то время возвращался, затем, окончательно измучась, развелся.

Так же вставало и садилось солнце, шел дождь, или землю заметало снегом, выли ветра, а в жаркую погоду в воде плескались люди. Как говорили древние: «Не дай бог жить в эпоху перемен». Слов становилось все больше, а жизнь ухудшалась на глазах. Из продажи пропали сахар, водка, мыло, носки, сигареты и многое другое из доступного прежде. Впервые за много лет в стране ввели талоны на эти продукты. Особенно издевательски выглядел талон на макароны – по 500 граммов на человека в месяц. Справедливости ради отмечу, что талоны на макаронно-крупяные изделия являлись скорее фикцией – эти продукты худо-бедно в магазинах лежали (как тогда говорилось).

Громадное государство стали сотрясать межнациональные конфликты – странное явление для страны, проповедовавшей интернационализм. Народ изумленно, а скоро с возмущением, слушал все более длинные и пустые речи генерального секретаря Михаила Горбачева, которого в насмешку прозвали миниральным секретарем. Этнические столкновения начались еще в декабре 1986 года в Алма-Ате. Затем заполыхало в Ферганской долине, в Закавказье, в южной Киргизии и Таджикистане…

Виталий, как в прежние благословенные времена поселился у родителей на сильно опустевшей Перспективной улице. Он зачем-то отрастил окладистую бороду и нередко похаживал по деревне, высматривая потенциальных подруг.

В восьмидесятые годы, все ребята из нашего дружного коллектива женились (многие надолго). Оскудела деревня на девушек. Они стаями и косяками срывались с родных насиженных мест и оказывались кто где. Ближние поселились в Михалях и Егорьевске, кое-кто в Коломне и Воскресенске, чуть больше в Раменском и Люберцах, еще больше в Москве, иные добрались до Пушкино и Дмитрова, а одна очутилась во Львове и вернулась только в 1991 году.

Стратегические и тактические планы на дальнейшую жизнь, возникали, рушились и, вновь зарождались в душе Виталия. Так бы он, возможно долго еще прогуливался со своим модным двухкассетником, или раскатывал на «Восходе» 3, но летом 1989 года, после удачно проведенного дня на пляже с бывшей спортсменкой Леной, удачно женился. На сей раз повзрослевший Виталий Михайлович, который поднаторел в брачных делах, завел ребенка не сразу. Александр Витальевич Королев родился лишь в 1993 году…

Я несколько забежал вперед, перепрыгивая сразу в Ельцинское время. Хотя повесть приближается к завершению, кое-что из горбачевского периода, особенно «керосиновый поход» стоит того, чтобы описать его, пусть и вкратце.

Прессу конца восьмидесятых читали взахлеб. Газетные, да и журнальные тиражи подскочили до невиданных доселе высот. Из-за каждого угла магнитофоны, своими динамиками разносили популярные песни «Ласкового мая».

Умирающий в корчах Советский Союз оказался триумфатором в корейском Сеуле. Среди множества побед хочу упомянуть две совершенно неожиданных – баскетбольное золото мужской сборной и победа в спринтерской эстафете 4х100 метров. Так, нежданно негаданно, средний спринтер Владимир Муравьев оказался двукратным чемпионом Олимпийских игр. Каким-то чудом наши футболисты одолели в финале сборную Бразилии. Возрастной Владимир Сальников заставил заткнуться скептиков и чиновников от спорта и доказал в тяжелейшем финальном заплыве на 1500 метров, что равных ему нет.

Осенью 1989 года, когда последние желто-коричневые листья обрывал хмурый ветер, налетая свистящими порывами, скончался Михаил Дмитриевич Королев, год, не дотянув до пенсии. Виталий наполовину осиротел. Сиротской стала и улица. Вдова Лидия Петровна одиноко сидела до самого начала зимы на скамейке, как бы дожидаясь мужа с работы.

Герой, женатый теперь всерьез и надолго, точнее, окончательно и навсегда, перебрался к тестю Федору Назаркину, веселому мужичку, с дефицитом пальцев на правой руке, в четвертый микрорайон Егорьевска, в трехкомнатную квартиру на втором этаже.

Теплая зима 1989-90г как-то шустро и незаметно промчалась. Апрель выдался теплым, почти жарким, зато май – холодным и дождливым

В первое июньское воскресенье Виталий бродил в меланхоличной задумчивости с неопределенной целью по берегу пруда с востока на запад и обратно. Из своего огорода, от которого до прудовой глади менее пятидесяти метров, его заметила и направилась на перехват Аня, та самая, которая знакомила его когда-то с первой девушкой – Татьяной. Ага! -решит читатель, – сейчас что-то будет. Да, будет, скоро произойдет мероприятие названное «керосиновым походом». Аня превратилась в Анну Леонидовну Мартынову, строгую преподавательницу истории, победительницу первого районного конкурса учителей. Она окликнула «Короля Семена» своим мелодичным голосом. Кстати, с таким «колокольчатым» голосом только петь, но я, к сожалению, никогда не слышал ее вокала. Анна Леонидовна несла тяжелый крест классного руководителя и со своим 9А, теперь уже десятым, собиралась в туристический поход в Коломенский район на водохранилище близ Угорной Слободы и Комлево.

Она подплыла к Виталию танцевально-педагогической походкой:

– Ваше величество, позвольте бить челом.

Он не понял иронического юмора.

– Зачем меня бить?

– Невежа, это значит кланяться до земли. Минуты за три-четыре объясня суть дела, которое сводилось к сопровождению школьников в поход, она быстро получила согласие и удалилась во владения родителей.

«Семен» примчался ко мне и моментально уболтал составить компанию.

16 июня, в день выхода, он поднял меня в несусветную рань, пожалуй, с третьим лучом солнца. Премудрая Елена отпускала мужа безоговорочно на выходные, или мероприятия, вроде рыбалки.

–Давай думать, где бензин брать – огорошил «Семен».

Я спросонья поворчал, что мол, раньше следовало позаботиться. Виталий промямлил растерянно:

– Ну, точно был уверен, что полбака есть, а там – литра четыре всего. Просил у Мишки, он сказал нету совсем, врет, наверное, ты посмотри.

Мы пошли в сарай-гараж, достали канистру, которая была наполнена едва на треть, залили литров пять и день начался.

Веселая вереница молодежи растянулась вдоль просохшей грунтовой дороги бывшего Рязанского тракта. Бисером рассыпался девичий смех. Молодежь беспечно шагала почти без нагрузки, а мы с «Бубновым величеством» мотались челноком от деревни до плотины и обратно, перевозя вещи и продукты. Уже на втором рейсе «Семен» заохал:

– Старый стал мотоцикл, плохо тянет, наверное, поршневым кольцам конец приходит. Ладно, буду перебирать.

К обеду перевозку закончили, расставили палатки, достали спиннинги, надули резиновую лодку, старшеклассники аж в очередь выстроились чтобы покачать воздух ножным насосом.

Аня ворчала:

– Мы собирались яйца сварить, а вы нам яичницу привезли и весь рюкзак запачкали.

Ну да, один раз мы брякнулись, объезжая илистую лужу в лесу.

Полувзрослые школьники разбрелись как тараканы. Кто полез купаться в прохладную воду, кто прогуливался по травянистому берегу, а трое поплыли на лодке на противоположную сторону, к зарослям рогоза и кувшинок. Мы, вчетвером, две учительницы, Виталий и я, пытались держать эту ученическую шайку, или банду в узде. Молодежь традиционно отвечала легким, демонстративным непослушанием.

«Семен» изловил-таки двух щучек и трех окуней, но потерял две блесны и закруглил с рыбалкой.

Ребята бесились, как табун молодых жеребчиков. Перед ужином, резвясь от избытка сил, они устроили соревнования по прыжкам в длину с места. Юные и дерзкие, стройные и спортивные, они стали подначивать меня и «Короля Бубенного» потягаться с ними, с нескрываемым намерением оконфузить. Азартный «Семен» подмигнул мне, зажегшимся взглядом как-бы говоря: «А ну ка, давай поставим их на место».

Я согласился с флегматичной неохотой. Виталий был хитер. Он не поспешил продемонстрировать свою технику и класс, а деланно-неуклюже сиганул чуть дальше двух метров и, притворно охая, держась за поясницу, подошел ко мне и зашипел в ухо:

– Не вздумай сразу три метра скакнуть. Пришлось принять его игру.

Изображая придурочный прыжок, приземлился на «пятую» точку, подстраховали меня от реального удара о землю вовремя выставленные руки.

– Анна Леонидовна! – закричал учительнице рыжеволосый длинный парень – Вы нам говорили о спортсменах, а это какие-то неуклюжие дяди.

Потом он обратился к нам, ловя восторженные девичьи взгляды:

– Ну ничего, потренируйтесь месячишко-другой и сможете с нами потягаться.

Аня удивленно глядела на меня и Виталия, ничего поначалу не понимая.

«Король» подошел тяжелой, медвежеобразной походкой к черте, замер на десяток секунд и взвился как распрямленная пружина, перекрывая самый дальний прыжок сантиметров на сорок. Я улетел еще сантиметра на два дальше. Некоторое время стояла тишина. Потом рыжий задал ни к кому, не обращаясь вопрос:

– Что это было?

За скромным ужином на лоне природы (суп из концентратов) ученики деловито обсуждали коварство взрослых мужчин, которые «надули» легковерную молодежь. Особое впечатление оставил Виталий, на вид неуклюжий штангист, который посмеивался в стороне сосредоточенно куря «Кэмел» или «Мальборо» (его выручала тетка из горторга, которая снабжала его блоками импортных сигарет без всяких талонов).

После ужина затеяли различные викторины. Напарница Анны Леонидовны, невысокая блондинка с малюсеньким носиком-кнопкой, предложила, как преподаватель химии ответить на вопросы по любимому ей предмету, что не вызвало энтузиазма у туристов. Насколько я понял, это древнеегипетское слово присутствующие воспринимали без пиетета, поэтому, мягко уклонились от задач по органической и неорганической химии. Аня, с доброй иронией оглядела слушателей, подала мне знак молчать и объявила:

Тест на длительную память. Слушайте. Какие три главные события случились в 1963 году в нашей стране? Убийство Кеннеди в техасском Далласе не в счет.

– Да когда это было, откуда мы знаем?

– Ладно, отвечаю: полет на орбиту первой женщины-космонавта Валентины Терешковой; «Космический прыжок в высоту Валерия Брумеля; паралич Фрола Козлова. А теперь вопрос на засыпку: сколько династий правили в России? Кто не понял – представители скольких династий сидели на русском престоле?

– Две – мгновенно ответил смышленый парень, сидящий по другую сторону костра от классной руководительницы.

– Боря, а почему две? Ты уверен?

– Анна Леонидовна, остальные правили в единственном лице – их нельзя считать династией.

– Ну, допустим, основных династий две, но сын Годунова тоже правил, а королевич Владислав, из династии Ваза?

Эрудит Боря, не сморгнув глазом парировал:

–Федор Годунов на царство не венчался, Ваза – династия чужая – польская. Что касается Гришки Отрепьева и Василия Шуйского, то правили они мало, след оставили негативный, хотя здравый смысл говорит, измени они свою политику хоть немного, шансы основать династии у них были.

– А Симеон Бекбулатович? – не сдавалась Аня.

– Тот, личность сомнительная, тем более в роли царя России.

«Бубновый» загнул историю последних Капетингов, сильно перевирая Дрюона, у которого он почерпнул сведения. Анна Леонидовна занимательно рассказала о временах правления уаревны Софьи, Екатерины первой и Анны Иоановны.

Мы с Виталием слегка «погоняли» ребят по географии. Для ни х оказалось откровением, что крупнейшие реки СССР Енисей и Лена, занимающие по водности второе и третье место в Евразии, в сумме равны притоку Амазонки-Мадейре, а другой приток Риу-Негру, равен Енисею с Амуром вместе взятыми. Никто из старшеклассников не мог перечислить острова, площадь которых превышает 100 тысяч квадратных километров.

Виталий сумел блеснуть-таки математикой, изрядно удивляя педагогинь, но эту тему, как и химию не поддержали.

Над вечерней водой поплыли, постепенно разрастаясь клочки тумана. Солнце садилось за макушки леса на огромном холме на северо-западе.

– Да что вы все учеба, да учеба, давайте о жизни поговорим, о любви – взмолились ребята.

– Будут у вас еще и жизнь, и любовь – задумчиво проговорила Анна Леонидовна – вот войска наши вышли из Афганистана в прошлом году. Погибать теперь не станут напрасно. Учитесь, работайте, любите, все в ваших руках. Но мозг надо поддерживать в постоянном напряжении, чтобы не застоялся. Я вам расскажу анекдот из институтского фольклора: Студента первого курса спрашивают: «Сколько будет дважды два», он мгновенно дает правильный ответ – четыре. Подходят к студенту второго курса с тем же вопросом, и он тоже отвечает верно, но задумывается при этом на несколько секунд. Студент третьего курса размышляет уже минуту, четверокурсник берет в руки логарифмическую линейку, а пятого – калькулятор. Аспирант решает эту задачу на ЭВМ, или как говорят сейчас, на компьютере. Хуже всего с профессором, тот просит зайти через недельку, посовещавшись с коллегами, возможно даст правильный ответ.

Долог июньский вечер. Еще не начала сгущаться тьма. Успокоительно-умиротворительная расслабленность охватила сидящих у костра. В недалеких кустах напомнил о себе соловей. Анна Леонидовна какое-то время помолчала, а затем, возвратясь к началу разговора объявила:

А теперь проверка длительной памяти. Ну, кто запомнил главные события 1963 года?

Я, как прилежный ученик поднял руку, но мне велено было помолчать. Почти все напрочь забыли начало разговора. Виталий, предчувствуя подвох, закрыл рот на замок. Ответы сразили меня наповал не в переносном, а в буквальном смысле. Шустрый конопатый парень с доброй малоосмысленной улыбкой, который дальше других ребят прыгнул в длину, выдал перл:

– Сначала, первый паралич Валентины Терешковой.

Эрудит Боря хотел его поправить, но учительница, прижав палец к губам, остановила его.

– Прыжок Фрола Козлова – продолжила девица с крашеными пепельно-голубыми волосами.

– Какой прыжок? – ахнула Аня.

– Из космоса.

– А Брумель?

– Какой Брумель? – переспросила пепельная.

– Валерий Брумель.

– А такого мы вообще не знаем, он чужой, наверное, не наш – выкрикнул за всех конопатый.

– Ну хорошо, а кто же, по-вашему, Фрол Козлов?

Конопатый не растерялся:

Судя по фамилии – хороший прыгун.

Анна Леонидовна отсмеялась:

– Не берусь судить какой он был прыгун, а то, что это второе по значимости лицо в Советском Союзе того времени – факт. И, не разбей его паралич, неизвестно, пришел бы к власти Брежнев…

В четыре утра, изрядно намерзшись холодной ночью, мы уже вовсю потели, пытаясь завести мотоцикл «с толчка». После часа безуспешных попыток Виталий упаковал лодку и рыболовные снасти, нагрузил себя ими и, лютуя на негодную технику, ушел звериными тропами, через глухомань левого, лесного берега речки в сторону деревни Колычево.

До десяти часов, когда приехал Мишка на «Яве», мы успели позавтракать и прослушать лекцию Ани о геронтократии, бюрократии, демократии, охлократии, технократии и прочих кратиях, как порождении дьяволоподобного человеческого мозга.

Спустя пару часов, когда измученные поклажей туристы, к счастью, в полном составе уселись в автобус, а мы дотащились до дома, выяснилась причина того, что «Восход» не завелся. Все дело было в керосине, который мы с «Семеном» сдуру залили в бак. Пока двигатель не остыл, он легко заводится на смеси керосина с бензином, но мощности не выдает…

И пришел 1991 год. Обмен денег, инфляция, хаос, августовский путч и форосское сидение Горбачева. В борьбе за власть схлеснулись в смертельной схватке мерзкое с гадким. Гадкое горбачевское окружение сдалось мерзкой ельцинской шайке. Советский Союз, как Кощей бессмертный, скончался в корчах и внезапно. Еще раньше, по принципу домино, посыпался европейский соцлагерь, где мирно, а где с казнями (как в Румынии).

С 1 января 1992 года в Россию официально пришел капитализм. На эту тему написано сотни работ, защищены десятки диссертаций, но тема настолько глобальна, что ждет еще настоящих исследователей, а, возможно и следователей, и судей, хотя бы с исторической точки зрения. Коротко говоря, пришли шустрые и молодые, недалекие, но наглые ребята, заявили, на «голубом глазу», что продуктов в стране на два дня (над такой чушью даже смеяться стыдно) и с неудержимым напором принялись уничтожать промышленное и сельскохозяйственное производство. Во главе экономистов-диверсантов встал Егор Гайдар и Толя Чубайс…

На летней олимпиаде 1992 года в Барселоне, нашу страну представляла аморфная команда СНГ. Мы, конечно, болели за нашу спринтершу Ирину Привалову, но в тот день, когда мы с нетерпением ждали финального забега с ее участием, где она стала бронзовым призером, произошло гораздо более интересное событие.

На месте старого деревянного домишки, в который меня привезли осенью 1958 года в возрасте трех месяцев и где прошло детство мое, брата и сестры, мы совместными усилиями стали возводить довольно крупный дом из кирпича. Подносить раствор помогал своеобразнейший больной из интерната Шурик Злобин, худющий, болтливый и медлительный субъект, которого мы держали больше не для помощи, а для развлечения. Что стоила одна картина, когда он, качаясь из стороны в сторону, медленно брел, бормоча и причитая по шатучим мосткам и лесам с ведром раствора. Что характерно, он равнодушно относился к высоте и, хотя спотыкался на каждом шагу, умудрился ни разу не упасть с верхотуры. Он и в дурдоме всегда вертелся возле строителей, мешаясь под ногами и неся всякую ересь.

Лето выдалось жаркое и сухое. Знойная духота стояла до 27 августа, когда выпал предосенний дождь. Время от времени мы срывались на рыбалку, чтобы отдохнуть от цементной пыли, кирпича, раствора и одуряющего однообразия кладки то «тычком», то «ложком».

После обеда, взметая уличную пыль, подкатил на своей еще не старенькой шестерке тесть Виталия Федор Назаркин, с целью предложить побродить бредешком по Цне, в районе Бора или Гольного Бугра. Ворчливый Шурик Злобин, проклиная маленькую пенсию и плохую кормежку, с трудом поднимался, соря раствором по мосткам. Тут меня «осенило». Я вообще склонен к озорному юмору и подмигнув Мишке с «Семеном», который нередко помогал нам (как и мы ему), понизив голос убедительно заговорил с Шуриком:

– Вот это да! Повезло тебе, сам президент приехал. Скорей иди, проси, что тебе надо.

– А кто это? – слегка заинтересованно спросил нерадивый помощник.

– Кто, кто, сам Федор Тимофеевич Ельцин.

– А, Ельцина я знаю, он главный. Пойду попрошу его.

И он моряцкой походкой направился вниз. Мы побросали мастерки и кинулись за ним. Грешным делом, я побаивался, что подведет Федор, но тот оказался артистом, не слабее Митьки.

Шурик неуверенно подошел, снял дурацкий картуз и робко глядя в землю обратился:

– Федор Тимофеевич, пенсию бы добавить.

Тесть Виталия среагировал моментально:

– Ты кто такой?

– Я Шурик Злобин, я тут, в интернате живу.

– А-а, Шурик Злобин, как же, слышал о тебе. Ну подходи ближе, сейчас запишем твои просьбы.

Мы тоже приблизились и, чтобы не портить спектакль стали кланяться Федору. Тот достал записную книжку и карандаш:

– Говори.

– Кормить плохо стали Федор Тимофеевич, а на пенсию ничего в магазине не купишь -денег, говорят не хватает.

Федор сурово оглядел нас, едва сдерживающих смех и поинтересовался у просителя:

– Эти охламоны тебя не обижают?

Шурик ответил обеими руками тиская картуз:

– Не, никогда. Они браги мне наливают и поесть дают.

– Ах мошенники, ах негодяи, да как они смеют тебя какой-то брагой поить! Что, и вина никогда не наливают?

Шурик малость струхнул от сурового тона «президента», вероятно, боялся, что нам попадет:

– Наливают, на Троицу водку давали, красное.

– Вы, шельмы, его не обижайте – погрозил нам Федор – я его главным в интернате поставлю, покажет он вам тогда.

Шурик, торжествуя поднял голову и обернулся в нашу сторону. Мы отворотились, не в силах сдержать смех, но хохотали не в голос, а только тело тряслось, да плечи вздрагивали.

Наивный больной ничего не понял, решив, что мы от страха трясемся, а когда Федор налил ему стакан Агдама и угостил огурцом на закуску, вообще воспарил духом и засобирался в интернат:

– Я им покажу теперь! Они у меня узнают…

Все попытки уговорить его таскать раствор дальше не увенчались успехом.

На следующий день мы напрасно прождали подручного, но, когда он не явился и через два, я забеспокоился и пошел к своей знакомой, заведующей отделением Татьяне Сергеевне. На вопрос: «Где Шурик, она замахала руками:

– Злобин? Он в «надзорке» (надзорная палата), всегда был тихий, а тут стал буйный. Представляешь, на нас покрикивает, заявляет, что его Ельцин напоил и сделал самым главным в дурдоме, что он нас отправит на скотный двор и заколет уколами.

Пришлось признаться, что это моя затея. Шурика Злобина помиловали и отпустили под мою ответственность.

Самое смешное, что кормить больных вскоре стали получше и прибавили пенсию.

Федор стал называть зятя «Королевич Елисей». В подражание, подобным образом стали «титуловать» Виталия и многие другие.

До новобуржуазных времен, пока он не выпал из нашего поля зрения, продержалось прозвище старшего сына Виталия – Леши – «Валетик».

Надеюсь, наиболее близкая мне муза не слишком толста и груба, но и не избыточнотонка и рахитична (Талия, муза комедии и юмора).

Так, постепенно Виталий Михайлович Королев пережил на своем погибающем предприятии восстание 1993 г. С волчиной грызней парламента и президента, которое закончилось танковыми залпами; первую чеченскую компанию и скандальные выборы парламента и президента. Когда перестали платить зарплату, держались на сдаче цветного металла, благо, меди и латуни, ранее никому не нужных, оказалось с десяток тонн, припрятанных в закутках складов за много лет советской власти. Когда болванки ценных металлов закончились, внимание переключили на чермет и электродвигатели, которые разбирали, разбивали и выжигали медную проволоку обмотки. Какое-то время все были довольны, особенно, полагаю, правительство (учитывая масштаб вандализма по всей стране). Когда сдавать и красть стало нечего, а зарплату задерживали на год-полтора при колоссальной инфляции, «Семен Бубенный» примкнул к нам, худо-бедно сумевшим устроится в этой, полной изумления жизни. Случилось это за несколько месяцев перед великим дефолтом 1998 года. Помыкавшись в разных ипостасях, методом проб, достижений, ошибок и размышлений, я занялся производством деревообрабатывающих станков, обработкой дерева и строительством. Ко мне вскоре примкнул брат Мишка, который хоть и не бедствовал, работая в Мосэнерго дежурным электриком, при сменном графике и токарем по совместительству, но попал в скверную кредитную историю с квартирой. После 1996 года, мы оказались способны повторить любую продукцию, какая имелась в продаже на складах и деревообрабатывающих предприятиях, а после 1998, благодаря не имеющим аналогов станкам (сказался опыт конструирования), стали выпускать эксклюзивную продукцию, которую даже подделать не пытался никто.

Виталий проработал в нами полтора года, отметясь изобретением новой технологии производства фигурных стоек открытых веранд, беседок и резных крылец.

Получение последнего прозвища непосредственно связано с тяжелой, нервной, хлопотливой и юморной деятельностью в строительной сфере.

Кровавое утро нового капитализма захлестнуло Россию. Кровь лилась реками. Потери населения трудно даже представить. Кого не стреляли не резали и не забивали битами и молотками, те падали замертво от фальшивого спирта и водки. Кто-то, и таких было немало, умирал от голода, или наркомании, а количество бездомных не поддавалось учету. Во власть лезли персонажи с мерзейшими рожами, словно взятые с картин Иеронима Босха…

Среди нищеты и вакханалии девяностых, встречались люди с деньгами, а иногда, даже целые оборонные предприятия с деньгами, о которые обломали зубы либерасты т псевдореформаторы. К одному такому прибились и мы.

Легенды и мифы престарелой мадам КПСС канули в Лету, демолиберальные необольшивицкие сказки не приживались, напрочь отвергаемые обычными людьми. Никакой объединяющей идеи, власти не провозглашали, толи не могли сформулировать, толи боялись озвучить. Однако, массы, имеющие отношение к деньгам – спекулянты, стыдливо названные бизнесменами, банкиры, таможенники, гаишники и прочая шушера, типа бандюков-беспредельщиков, или зубных врачей, озаботились мыслями о постройке собственного дома, домища, или дворца. Вот именно на этой негосударственной концепции, используя ее на полную катушку, мы продержались почти десять лет…

Необходимо было срочно залить фундамент под баню с комнатами отдыха и длинную открытую галерею, всю в резных украшениях вдоль нее. Миксер с бетоном подогнать оказалось невозможно. Задача усложнилась. Траншеи вырыли, арматуру сварили, цемент перенесли и укрыли от влаги, а песок с гранитом разгрузили метров за сорок от объекта. Я ужасно не люблю малоквалифицированный тяжелый труд и, в таких случаях, стараюсь привлечь людей со стороны, желательно сильных и недалеких умом. Такой вскоре нашелся – двухметровый гигант Серега Бобров, с мощнейшими бицепсами и грудной клеткой Кинг-Конга. Организовывать и надзирать за процессом был послан «Бубновый Король» собственной персоной. На беду, которая, в сущности, оказалась мизерной, в эти дни мало кому было дела до третьестепенного объекта. Кубок мира по футболу, который разыгрывался во Франции, отвлекал и от более насущных задач. Ждали финала, с нетерпением, спорами и прогнозами. Население планеты волновало, чья команда одержит верх – Зидана, или Роналдо. Оба великих игрока и бразилец, и француз, алжирского происхождения имели своих неистовых поклонников. «Семен» вместо того, чтобы растолковать процесс приготовления бетона детине, сообщил ему, только в каких пропорциях смешивать ингредиенты и убежал к Лильке.

Тут необходимо легкое отступление. Лилька, девятнадцатилетняя, более чем рослая девушка, мастер спорта по гандболу, частенько подрабатывала у нас летом, а, по совместительству была вратарем нашей футбольной команды (мужской, естественно). В воротах стояла здорово, сказывался опыт действующего игрока высшей лиги, а уж собеседницей являлась дай бог каждому. Бытовых подруг она не держала, зато на равных и с удовольствием общалась с мужским полом. Не в смысле сексуально-эротическом, а в самом обыкновенном, да и великовата она была – крупнее всех мужчин нашего коллектива. От нее никто ничего не скрывал, относились к ней как к другу, уважали за ум и умение вовремя дать нужный совет.

Пока «Бубновый Королевич Елисей» и Лилька с жаром и спорами обсуждали перипетии футбольного первенства, дуболомный Серега калечил лопаты. К обеду он сломал семь черенков и загнул два штыка немыслимым образом. Рассеянный «куратор», время от времени заглядывая на проверки, не удосужился понаблюдать процесс, а бездумно-механически приносил ему новые лопаты, дивясь силе недоброго молодца. Уже после обеда ко мне примчалась Лилька, которая заподозрила неладное. К тому времени вошедший в раж мордоворот уничтожил 12 лопат. Я, разглядывая шальными глазами лопатное побоище, догадался спросить:

– Покажи, как ты замешиваешь бетон?

И он показал шедевральную картину: на «сухую» перемешав гранит, песок и цемент, потом лишь добавляя воду.

– Кто тебя так научил?! – вскричал я дурным голосом, в крайней степени изумления.

– Степан велел.

– Какой Степан? У нас нет никакого Степана.

– Ну как же нет – возразил титаноподобный Серега – вы его все зовете Степан, Степан.

– Семен что-ли?

– Семен? – озадаченно почесал затылок здоровяк – а я его целый день Степаном называл, а он откликался.

Так утвердилось последнее, окончательное прозвище Виталия.

Дефолт мы перенесли незаметно, получая за свои услуги валютой.

Чемпионами мира по футболу стали французы. Победный счет оказался 3:0. Два гола забил Зидан с подачи Юрия Джаркаева – парня с Российскими корнями, а третий французы вообще заколотили в меньшинстве. Правительственный хаос, начавшийся еще весной, усугубился. Растерянный, изрядно напуганный Ельцин, президентствующий алкоголик, согласился на кандидатуру премьер-министра Евгения Максимовича Примакова, у которого первым замом оказался знаменитый в прошлом глава госплана Маслов.

Осенью следующего года, в разгар второй чеченской компании, «Король Степан» благополучно, по протекции тестя, оказался в компании «Росхлеб». Свой последний строительный объект Виталий завершить не успел. Заказчица с мужем и взрослой дочерью сильно горевали о потере такого бригадира строителей…

Ельцин, обманывая судьбу, пытаясь избежать неминуемого судебного процесса над собой, если не трибунала, под Новый год передал власть преемнику. Началась новая эпоха. Президент террористоборец с самого начала умел хорошо говорить. Правда, как показало время, днла у него, в отличии от демагогии, получались раз в десять хуже. Повсюду загремели взрывы домов, метро, больниц. Вскоре затонула новейшая атомная подводная лодка «Курск». Реанимированный Толя Чубайс, рыжая вороватая бестия, возглавил электроэнергетику страны и снискал на этом поприще ненависть всеохватную…

Виталий катался теперь по командировкам, производя ремонт оборудования на хлебопекарных предприятиях иделая карьеру. Дома его видели только по субботам и воскресеньям. Он втянулся в такую жизнь, и она стала для него приемлемой и симпатичной.

Федор Тимофеевич вышел на пенсию и все вечера вспоминал свою родную вторую прядильную фабрику комбината «Вождь пролетариата». Пришлось «Бубновому Степану» стать главным добытчиком в семье.

Первое время Виталий разъезжал на подаренной тестем «шестерке», потом приобрел жигули пятнадцатой модели, а старую оставил старшему сыну жены – Тимофею, своему пасынку.

События мелькали одно страшнее другого. Атака на США 11 сентября 2001 года, с тысячами жертв и уничтожением близнецов небоскребов Всемирного торгового центра, вторжение в Ирак и Афганистан, цветные революции, «Норд-Ост», Беслан» …

Два первых путинских срока прошли на фоне непрерывного роста цен на нефть, которая стала дороже более чем в десять раз. Эрзац-президент «Митек» – пресноватое несамостоятельное нечто, скорее даже – ничто, оказался менее удачлив на конъектуру мирового энергетического рынка. Пятидневная война в Грузии, которую затеял на свою авантюрную голову Саакашвили, стоила закавказской стране огромных, по ее масштабам потерь в экономике и землях. Южная Осетия и Абхазия стали, хоть и с оговорками, самостоятельными государствами. Дальше, очень быстро разросся политический и экономический кризис, цена на нефть рухнула как в пропасть. Страна не увидела необходимых как воздух экономических реформ, зато услышала почти горбачевское, во всяком случае в его манере, кудахтанье ни о чем зиц президента «Митька», фигуры понаторевшей в аппаратных играх, но как чумы боящегося ответственности и самостоятельности в решениях. Долго рассуждая на эту тему, я пришел к выводу, что «сладкой парочке» глубоко наплевать на экономику страны и жизнь населения, а вот наличие и удержание власти и есть та заветная цель, к которой они стремятся. В самом деле, зачем создавать рабочие места, плодить самостоятельных хозяев, которым будет до лампочки, кто ими правит, это хлопотно и недальновидно для власть предержащих…

А жизнь текла и струилась дальше. Виталию Михайловичу казалось, что он совсем недавно бегал в школу, занимался спортом, любил окрестных и не только девушек, а ему стукнуло сорок пять и пятьдесят. Одному он оставался верен – поездке в деревню с обязательной рыбалкой. Невозможно стало увлечь его футболом или купанием. Среди выросших детей и племянников он поддерживал, при помощи жены, образ солидного и серьезного человека, лишь на рыбалке проявлялся прежний Виталик – азартный и подвижный.

Пошли утраты. Скончался Федор Тимофеевич, а вслед за ним и мать «Бубенного Степана» – Лидия Петровна. Где-то в это же время погиб толи от голода, толи от побоев «Богдан». Витька «Балон» погиб еще раньше, насмерть забитый преподавателями академии МВД. В традициях довоенного НКВД, его изувечили жесточайше – сломаны руки и ноги, раздроблена голова и семь раз тело проткнуто ломом. Суд вынес гуманный вердикт – пять лет условно.

Митька, проживя долгую жизнь, работал почти до своей кончины и, перед тем как почить в бозе, попрощался с нами со своим неизменным чувством юмора.

Мамонт был изгнан женой и стал прозябать в квартире матери, подрабатывая частным извозом.

Сестра Виталия Людмила, сменив полдюжины кандидатов в мужья, в основном сектантов, так и осталась гордой одиночкой с кучей внуков.

В конце медведевского срока страну захлестнули митинги протеста, а вся Россия упивалась стихами Быкова (талантливого поэта, но сомнительного патриота) в интернет-выпуске «Гражданин-Поэт» в исполнении способного Михаила Ефремова.

Неповторимое странное время. Неистовые либиралы становились вдруг членами КПРФ Зюганова, а правоверные коммунисты перебегали в чиновную «Единую Россию», вступать в которую ни один обычный порядочный человек даже не пытался, считая подобное членство унижением собственного достоинства.

Новая оранжевая революция, подталкиваемая вороватой глупостью властей и денежными вливаниями в акции протеста из-за границы, захлестнула Украину, имея, особенно первое время, яркую русофобскую направленность.

На таком фоне прошла в Сочи зимняя «Мутковская» олимпиада (по министру спорта Мутко).

Виталий смотрел репортажи с олимпийских игр и с Украины. Тут грянули Крымские и Донбасские события. Он переживал и радовался со всей Россией. Люди радовались за Крым и негодовали на наши власти за Донбасс. В стране не было такого города и поселка, где не восхищались энергии, решительности и бесстрашию Игоря Стрелкова.

Тогда же в разгар «Крымской весны», нелепо сгинул заметный деревенский герой Генка «Пират». После серии тюремных отсидок, с ним произошли метаморфозы положительной направленности. Около сорокалетнего возраста он женился и умудрился вырастить двоих дочерей, причем в одиночку (жена сбежала со случайным проходимцем). «Пират Степанович не только вырасти, но и выдал дочек замуж, вскоре после этого исчез и был найден мертвым близ речки у старой кузницы. Расследования, несмотря на отверстие в боку, не проводили, а списали на утопление по пьяни…

Летом 2014 года, уже после сбитого в донецком небе «Боинга», когда националисты Украины готовились пройти победным маршем по столице Донбасса, чего, разумеется, не произошло, Виталия настиг первый инсульт. Через неделю он сбежал из больницы, уверовав в силу своего организма, не обращая внимания на ворчание жены Елены, чего не случалось раньше. «Король» загорелся маниакальной идеей – только рыбалка окончательно поставит его на ноги.

Рано утром, Виталий Михайлович остановил меня около своего подъезда (наши дома расположены поблизости друг от друга) и предложил грандиозный план отдыха с рыбалкой. Я мягко отклонил предложение. Желание было, но не позволял жесткий производственный график, однако я обещал подъехать к вечеру.

– Ну-ну – «Его Величество Король Степан» похлопал меня по плечу с долей недоверчиво-презрительной жалости – я пошел в гараж.

Вечером, в гараже его и нашли…

25 июля 2019 года.


Незапланированное случайное послесловие.

Повесть «Редкая обыкновенность» была прочитана еще в стадии написания многим моим друзьям и знакомым. Никто из них – к счастью, меня не ругал и общий отзыв получился толерантно-положительным. Однако было высказано три замечания, причем от разных людей – различные. Кто-то просил более подробного и красочного описания природы, кое-кто сетовал на отсутствие эротики, а один, буквально требовал увеличить количество статистических данных, особенно по олимпийским играм.

Я подумал и понял, как ответить. Есть очень простой способ – сядьте на лоне природы в густом кустарнике, возьмите в руки статистический справочник, а, если очень повезет, то можно засечь или нарваться на эротическую сцену…

Сам по себе Виталий личность, вроде и обыкновенная, но редкая и привлекательная. Стоит отметить его способность не участвовать в драках более 55 лет и неутомимую тягу к рыбалке, плюс еще ряд положительных качеств, да еще интересную судьбу.

Я, немного поразмыслив, решил оставить текст как есть, без изменений.


1 августа 2019 года.