Ночь на кладбище. Короткие рассказы [Ольга Сольви] (fb2) читать онлайн
- Ночь на кладбище. Короткие рассказы 1.3 Мб, 31с. скачать: (fb2) читать: (полностью) - (постранично) - Ольга Сольви
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Ольга Сольви Ночь на кладбище. Короткие рассказы
Спасибо отцу! Денис был единственным ребенком в семье. С его рождением в дом вошла радость; после долгих двенадцати лет бездетности родителей переполняло счастье. Мальчик рос в атмосфере любви и заботы. Мама все свое время без остатка посвящала сыну, начиная от развивающих игр и спортивных секций и заканчивая путешествиями по разным городам и странам. Отец много и успешно работал, дома бывал мало, выходные случались редко. Но семья ни в чем не нуждалась. Отдых на море или в горах, как правило, мама с сыном проводили вдвоем… Денис вырос, женился и воспитывал единственного ребенка так же, как когда-то его самого, в любви и заботе. Но, помня детство, в котором было все, кроме общения с отцом, он старался больше времени уделять семье. Для этого пришлось принять непростое решение, отказавшись от повышения в должности. Жене он ничего не сказал. Но, обдумывая заманчивое предложение, часто вспоминал детские годы, как до слез, неумело скрываемых от мамы, завидовал мальчишкам, с которыми отцы были рядом. На отцовских руках пацаны учились плавать в теплом море; зимой, падая на лед с коньков, кричали «Папа!» А с ним всегда была одна мама, хотя и добрая, и близкая… Ее не стало несколько лет назад, и он до сих пор не смог смириться в душе с ее уходом. Отец тяжело переносил горе и сильно сдал. Весь ушел в книги, читал днем и ночью, стал еще более замкнутым и почти не выходил из дома. Денис навещал его каждую неделю, привозил лекарства, продукты; как мог, старался взбодрить и растормошить. Отец всегда радовался, ставил чай, иногда открывали вино… Но семейная идиллия все же не складывалась: прошлое не отпускало. Бывало, что приходилось аккуратно выбирать тему и быть внимательным со словами. Однажды Денис приехал к отцу явно расстроенным и нерасположенным к общению. Задал дежурные вопросы, получил стандартные ответы и уже собирался уходить. Отец, понимая, что у сына какие-то проблемы, открыл бутылку старого коньяка, стоявшую в коробке на полке с незапамятных времен. Через пару рюмок полегчало и беседа вроде стала налаживаться. Денис тогда засиделся намного дольше обычного. Вспомнили маму… Едва сдерживая слезы, отец вдруг сказал, что теперь всё построил бы по-другому. И Денис, сам не понимая зачем, повинуясь глубоко саднившей в нем детской невысказанности, выпалил: – Да она всю жизнь без тебя провела. Только и твердила мне: «Папа нас любит и заботится о нас». Как будто папа на Луну улетел. Тебя ж увидеть-то за счастье было. Отец сменился в лице, но промолчал. Потом тяжело вздохнул и начал нервно теребить пояс длинного зимнего халата. В доме было тепло, но его охватила дрожь. А Денис уже не мог остановиться: – Знаешь, как я пацанам завидовал, которые с отцами были?! Я ж в безотцовщине вырос-то! Конечно, ты много работал… Но, пап, я уже не мальчик, тоже много работаю, тоже отцом стал… Скажи, у тебя другая семья была? Отец при этих словах резко встал, зачем-то пошел за чашкой, потом сел, залпом выпил рюмку. Выглядел он странно: глаза увлажнились, щеки горели, а руки едва заметно тряслись. – Сынок, я вижу, что у тебя тяжелая обида на меня… За что же? Ведь вы с мамой ни в чем нужды не знали. Отдыхали, где хотели и сколько хотели. Весь мир исколесили… У тебя были лучшая школа, престижный ВУЗ, сейчас есть дом, машина… Они не с неба упали, правда? Для чего я пахал, чтобы вместо благодарности вопрос про другую семью получить? – А ты оставил мне выбор? Кто-нибудь спросил меня, что я хочу, дом с машиной или отца, живого, а не как мама сейчас… Я знаю, что вы мне многое дали. Я вам благодарен. Но за всю жизнь ты со мной не поговорил ни разу как отец с сыном. У меня воспитание-то женское, как в неполной семье. Я только и слышал от мамы: «Сынок, папа категорически против. Он считает, что мужчина не должен быть гуманитарием, это несерьезно». Все! После этого Литературный институт захлопнулся. Я был лишен права выбора. Ты всегда его делал за меня и это не обсуждалось. Денис залпом опрокинул рюмку и продолжал: – А почему до сих пор у тебя нет нормального отношения к Маше? Она ведь не только моя жена, но и мать твоего внука! Да потому, что я выбрал ее без твоего участия. А ты хоть раз узнал, доволен ли я своей специальностью, работой? Нужно ли мне то, чем я занимаюсь? А знаешь, сколько на свете живет людей, которые любят свою работу, знаешь? Но я и туда не попадаю! – А ты знаешь, – воскликнул внезапно побледневший отец, – сколько сыновей на свете, которые благодарны родителям за то, что получили от них? Я всего в жизни добился сам, приехав в город из деревни. И мне никто не помогал. Я бы рад поблагодарить кого-нибудь за помощь, да некого. В тот вечер они много наговорили друг другу из накопившегося за жизнь, которое вдруг прорвалось, словно под неумолимым натиском. На следующий день отца увезли на скорой с гипертоническим кризом. Денис нещадно ругал себя за несдержанность: «Конечно, и день был тяжелый, и коньяк потом, но нельзя, надо было заткнуться и молчать, идиот!». Он каждый день приезжал в больницу, смотрел на отца с глубокой грустью и думал одно и то же: «Пусть поживет еще, пусть поживет!» Отец умер через полгода после третьего инфаркта. Произошло все быстро. Денис мучительно переживал утрату. На сороковой день после смерти он поехал на кладбище один. Не захотел брать с собой ни жену, ни сына. Он долго стоял и смотрел в землю, как будто надеялся что-то увидеть или услышать оттуда. Сердце бешено колотилось и старалось изо всех сил вытолкнуть наружу комок, сдавивший горло. Денис дотронулся до креста: «Отец, ты сделал все, что мог». Затем повернулся и пошел к выходу с кладбища. Непомерная тяжесть продолжала давить на сердце… Он остановился, посмотрел в небо. Оттуда по всей земле разносились оглушительные и режущие душу крики вороньих полчищ. Денис вернулся к могиле и сделав над собой усилие, хриплым шепотом произнес: «Я тебе не судья и ни в чем тебя не обвиняю!» Неожиданно хлынули мучительно сдерживаемые слезы, и он зарыдал в голос… Денис долго еще стоял напротив креста. Вспомнился день 12-летия, когда отец пришел домой с огромным букетом белых роз, перевязанных алой лентой. Каждый год 20 августа он обязательно дарил маме цветы, говоря: «Спасибо за сына!» А потом достал конверт и протянул Денису: «Это подарок. Полетите с мамой в Грецию, на Эгейское море»… Позже, совладав с мыслями и немного успокоившись, Денис, обращаясь то ли к могиле, то ли к себе, сказал: «Каждый человек сам делает свою жизнь и сам ее проживает. Я слишком поздно это понял, папа… Прости! Но я знаю – ты меня слышишь сейчас». … Домой Денис вернулся на удивление спокойным. Маша, не доверяя такой невозмутимости, спросила: – Ты как себя чувствуешь? – Машуль, со мной все хорошо, даже очень хорошо… Да не пугайся ты так! Я не сошел с ума. Просто сегодня, наконец, избавился от тяжелой глыбы… я ее выбросил, – сказал он и с улыбкой обнял жену. – Спасибо отцу!*** Любите жизнь, которой живете. Живите жизнью, которую любите. Love the life you live. Live the life you love. Bob Marley
Евангельский урок
Мой отец родом из поселка в Левобережье Волги. Ему едва исполнилось пять лет, когда началась война. Глава семьи сразу ушел на фронт. На женских руках осталось пятеро детей. Двое малышей умерли от нехватки еды и лекарств. Остальные трое, цепляясь за мать, худо-бедно выжили. Как? Об этом на полке памяти – многотомное повествование, где каждая строчка написана не чернилами, а детскими слезами. В жуткую военную годину бывали моменты, которые навечно вреза́лись в детскую память… Перед самой войной в доме появилась швейная машинка Зингер с ножным приводом. И в лихолетье, чтобы как-то прокормить детей, мать шила разные вещи. Опыт в этом у нее был большой, людям нравилось и они платили за хорошую работу. Но заказы были редкими, поэтому мама ни одного не упускала, даже во время болезни. Однажды в тяжелом состоянии (теперь уже никто не скажет, что с ней было) ей пришлось идти вдоль леса в другой поселок, чтобы сделать примерку. Была лютая зимняя стужа. К вечеру поднялась метель. Мама не возвращалась. Когда стемнело, детей охватил жуткий страх. Кто жил в деревне, тот знает, что такое быть застигнутым вьюгой в чистом поле, когда ветер валит с ног и заметает дорогу, а колкие снежные иглы до боли впиваются в глаза. Нет ничего страшнее, чем сбиться с пути. А потерявшись, замерзнуть насмерть – минутное дело. Дети не могли поверить, что мама не вернется. Но ее не было… Когда наступила ночь, они втроем решили идти ей навстречу. Как только вышли на улицу, морозный ветер вмиг продул насквозь их ветхую одежду. Задыхаясь от ледяных порывов, дети взялись за руки и решили идти вдоль речки, которая была единственным ориентиром в темноте. Сколько так шли, неизвестно. Младшая сестренка, выбиваясь из сил, часто падала, плакала от страха и нестерпимого холода, но, хватаясь за руки, вставала. И они опять продолжали идти. Надежда была только на то, что обязательно найдут маму, поднимут ее, замерзшую со снега, принесут в горницу, и она оттает и оживет. Наверное, чудо бывает редко, но в тот раз оно произошло. Дети увидели в метели тонкую согнутую фигурку. Это была мама, обессилевшая, промерзшая, но живая. Они были счастливы! Через день младшая сестренка слегла с жестокой простудой. Лекарств не было, продукты тоже заканчивались. Скудную еду растягивали изо всех детских сил… Наступил день, когда в погребе осталось всего несколько картошек. Дети их не ели, зная, что это – для больной. Сами же они вместе с мамой варили картофельные очистки. Однажды к ним во двор пришел пленный немец из тех, кого привезли в поселок восстанавливать железную дорогу. Он был тощий, оборванный и грязный. Мать молча подошла к нему, пряча за собой детей. А он протянул руку, прося еды… Какое-то время они внимательно смотрели друг на друга: враг с молящей рукой и женщина, из-за которой выглядывали трое. Мать вынесла вареную картофельную кожуру, на которую тот жадно накинулся и проглотил за один миг. Все стояли в странном изумлении, ожидая, что пленный повернется и уйдет. Но он продолжал смотреть на маму просящими глазами… Тогда она зашла в сени, вынула из горшка печеную картошку, разломила ее и дала половинку голодному немцу. У него затряслись руки, и он заплакал… Когда пленный ушел, ошеломленные дети молча уставились на мать, отдавшую кусочек драгоценной картошки. А она, стараясь незаметно смахнуть слезы, сказала: «Ведь им так же больно, как и нам… Может, там нашему отцу тоже кто-нибудь поможет». Младшая сестренка чудом выжила. Весной стало легче. Дети раскапывали глину, которую называли сладкой, и ели. Когда пошла трава, ели лебеду. В лесу собирали желуди и ели их. Правда, потом мучились неудержимой рвотой. Все трое детей вместе с мамой пережили войну. Отец вернулся с ранением и наградой. Искалеченная рука беспокоила его до конца жизни, и он часто стонал во сне. Отец уже не мог ей свободно двигать, но, превозмогая боль, всю работу по хозяйству выполнял исправно, как и раньше… Как и до войны. Лучик Екатерина Ивановна давно сидела у окна в неподвижной позе. День был пасмурным, как нередко бывает в начале весны. Облака упрямо держали плотную оборону против всех, даже самых смелых солнечных лучей. Природа как будто застыла. … Никого уже не осталось из близких. Месяц назад пришлось проститься и с сестрой. С уходом любимого Галчонка воспоминания о детстве и отчем доме неизменно вызывали боль в груди, а слезы лились беззвучно и незаметно, как часто бывает у стариков. Она долго смотрела в небо, надеясь, что пробьется сквозь сероватое молоко лучик радости, но его так и не было. Екатерина Ивановна опять погрузилась в воспоминания, не замечая времени… Как быстро пролетело столько лет и где они, те годы счастья, когда все были рядом, и муж, и дети?! Порой ей начинало казаться, что дорогие сердцу воспоминания существуют только в ее голове, а в реальности той жизни и не было вовсе… «Без смерти не умрешь, без смерти не умрешь», – часто повторяла она себе, то ли ради утешения, то ли, наоборот, вынося жестокий приговор. Иногда она сетовала на невероятно длинные дни, а, бывало, что ночь беспощадно накрывала ее бесконечно долгой темнотой. Вдруг на подоконник уселся взъерошенный воробей, покрутил головой во все стороны, внимательно посмотрел на хозяйку квартиры и, весело вереща, быстро улетел. Екатерина Ивановна грустно улыбнулась: «Лети, милый, лети!» И подумала: «Хоть бы такие весточки от жизни получать!» В дверь позвонили. Екатерина Ивановна невольно вздрогнула: «Может, показалось?» Но короткий звонок повторился. На пороге стояла девушка и мило улыбалась: – Здравствуйте! Я ваша новая соседка. Вот, снимаю здесь квартиру. Хотелось бы познакомиться… Даша, – представилась она, протягивая руку. – Если вам что-то понадобится, обращайтесь. Буду рада помочь! У меня бабушка в деревне осталась… Я знаю, как трудно бывает в одиночестве. Екатерине Ивановне вдруг показалось, что к груди прикоснулись чем-то теплым. От неожиданности она растерялась и, ощутив подступивший к горлу комок, поспешила записать телефон и поблагодарить новую знакомую. Вернувшись на кухню, она вспомнила с каким-то щемящим удовольствием, что с утра даже чаю не пила и привычно посмотрела в окно, откуда внезапно хлынул победоносный свет. Солнечные лучи мощным прожектором упали ей на седые волосы, которые мгновенно вспыхнули ярким серебром. Екатерина Ивановна налила чай и, не замечая невольных слез, счастливо улыбнулась: «Поживем еще, Господи!»Приехали
Взглянув на часы, Олег Иванович вылетел из дома как ошпаренный и рванул на остановку. До начала рабочего дня оставалось меньше часа. Пешком не добраться, на машине не проехать. Сильный снегопад начался еще вечером, под утро усилился, и теперь вязкая белая каша с жадностью хищника грозилась заглотнуть любого спешащего безумца. До остановки Олег Иванович добрался в совершенном изнеможении. «Простудиться мне только не хватало!» – проворчал он, вытирая под шапкой пот. Затем, смачно обругав весь мир, фанатично уставился на поворот, из-за которого должны были появиться троллейбус или маршрутка. Наконец, свершилось. Олег Иванович нащупал в кармане мелочь, но внезапно оказался последним в очереди на посадку, где только что был вторым. Обомлев от неожиданности, он уставился на тех, кто с таким равнодушием выталкивал его за борт рабочей жизни. Большинство из проломившихся вперед составляли женщины. Среди них были и молодые с агрессивным макияжем и кричащим маникюром на острых ногтях, и пожилые, с бесформенными сумками, похожими на своих неповоротливых хозяек. – Вот бабы! Ну куда ж вы прёте-то? – раздраженно огрызнулся Олег Иванович, давно отвыкший от общественного транспорта. Ему с трудом удалось впихнуться в маршрутку и, балансируя между рюкзаками, портфелями и равнодушными физиономиями, он вынужден был внимательно следить за дорогой, чтобы не пропустить остановку. Водитель же, вместо того, чтобы объявлять названия, постоянно орал: – Сдаём проезд, сдаём проезд! Не все сдал проезд. Олег Иванович поражался: – Откуда он знает, сколько здесь людей, стоящих друг на друге? Вот наглец! По-русски еле-еле, а еще требует чего-то. Представляю, как я у них в ауле начал бы права качать… Кстати, веселенький вариант для самоубийц. И похвалив себя за юмор, уставился в окно, пытаясь отстраниться от происходящего. Через несколько минут унылого созерцания он увидел две не поделивших узкую полосу машины, что при такой погоде было обычным делом. Обе иномарки, по-видимому, собирались разъехаться с миром, но тут из опеля вышел хозяин, у которого из-под пальто виднелась черная ряса. Олег Иванович аж разрумянился от неожиданного развлечения и разразился комментариями вслух: – Поп… Да это ж поп! Вот хапуга! Такая модель может на три лимона потянуть. И стараясь придать голосу противное брюзжание, воскликнул: – Благословите, ба-а-атюшка! Этот издевательский писк мигом облетел газель и странным ропотом вернулся к Олегу Ивановичу, продолжающему негодовать: – Ну и жулики эти попы! Всё им мало… Маршрутка в изумлении замерла, будто вслушиваясь в каждое его слово. Но через мгновение едва не взорвалась изнутри, расколов пассажиров пополам. Одни пытались призвать Олега Ивановича к порядку и устыдить его, другие жадно и с остервенением бросились ругать церковь, священников и редакции телеканалов, транслирующих церковные праздники. Тихая до этого обстановка яростно забурлила. Газель наполнилась острыми словечками, злобой и руганью. – Обычные воры в рясах. Чего удивляться-то? Людей сказками пичкают, а сами их грабят. «Опиум для народа» – правильно Ленин говорил. А что вы на меня так смотрите? На зарплату, что ли, он ее купил? – обращаясь к соседке, пробурчал пожилой мужчина строгой внешности, по виду бывший партийный работник. – Да хватит вам! Как не стыдно? – ответила женщина, сидевшая рядом. – Разве вы сами в церковь ходите? Зачем судить тех, кого и знать не знаете? Стоявшая около них девушка горячо воскликнула: – А сколько лет ваша партия народ обманывала? Вы сами-то в свои идеи верили? Родителям моим в 80-м году коммунизм обещали: «Каждому по потребностям». И ведь никто из вас даже не извинился за то, что всю страну за нос водили. В конце концов еще и Союз развалили. И обратите внимание, что вас и пальцем не тронули за такие преступления. Зато большевики ваши жестоко убивали и попов, и монахов, и верующих. На миг оторвавшись от смартфона, в ожесточенный спор вступил парень в очках: – А смысл копья ломать? Кто заставляет в церковь идти? Не хочешь – не ходи. В это время женщина средних лет, стоявшая рядом, развернулась к бывшему члену советской номенклатуры и сказала: – Послушайте, если сейчас Ленина вновь возвести на пьедестал, то вы опять броситесь покланяться идолу и заставите весь народ верить в дурь мировой революции… А про советскую коррупцию и говорить стыдно: позор, до чего довели страну! Но вы еще и храмы взрывали, священников пытали, над святынями глумились, которые наши предки веками собирали… Уж, наверное, они не глупее вас были, раз такую страну создали. Так что лучше помолчите и будьте благодарны за то, что вам не отвечают тем же… До сих пор одуматься не можете? Наверное, ненависть покоя не дает?! Молодой человек, стоявший рядом, вдруг начал негромко и медленно хлопать в ладоши… Соседи активно поддержали его, и через минуту маршрутка уже сотрясалась от аплодисментов. Не ожидавший такого поворота в дискуссии Олег Иванович почувствовал себя глубоко обиженным и постарался выкрикнуть: – Попы должны пример показывать, а они жируют и обогащаются! Тут прежде хранивший молчание сосед, мужчина лет сорока – сорока пяти, спросил его, глядя в глаза: – А священник вам лично что-то должен? Вы ничего не перепутали? Его пожилая соседка добавила: – Да что же мы хотим от священников? Они ведь не с Луны прилетели, а родились и выросли в наших семьях. На собраниях мы одно говорили, а на кухнях – совсем другое. Старались жизнь наладить любыми средствами, и праведными, и неправедными. А теперь вот с церкви отчёт требуем. Ведём себя, как безумные. Эти высказывания неожиданно получили резонанс, и в адрес Олега Ивановича понеслось с разных сторон: – Ты сначала на себя посмотри, а потом других ругать будешь, безгрешный! – Да он себя уже к лику святых причислил. – Пусть имя скажет, я ему свечку поставлю. Оскорбленный Олег Иванович выпалил в сердцах: – Вы что, не видите, что церковь весь народ обирает? Там одни мошенники! В этот момент послышался голос водителя, который больше не напоминал про оплату и внимательно слушал пассажирский спор: – Уважаемый, зачем так говоришь? Церковь к тебе не приходит, деньги не отбирает… А жулик другой, жулик – это ЖКХ. Он в твой дом зашел и хозяйничает. Слушай, не видишь, что ли? Почему ругаешь церковь? Не веришь во Всевышнего? А что детям оставишь, когда отправишься к Аллаху? Очень плохо! Твой отец не научил тебя, что без веры нет народа. У каждого народа она должна быть. Без веры – это стадо баранов. Куда потянешь барана, туда он и пойдет. Через несколько мгновений газель подъехала к нужной остановке. Как только Олег Иванович протиснулся к выходу, женщина, стоявшая у двери, протянула ему тридцать рублей со словами: – Это вам водитель просил вернуть. Возьмите!Обычный герой
Реальная история из послевоенной жизни Иван Федорович вернулся с войны в начале осени в звании майора. Соседи обнимали его, некоторые крепко целовали в щеку, другие пожимали руку… Кто-то принес только что испеченные пирожки, кто-то – домашнюю наливку, дорогой подарок по тем временам. В конце рабочего дня все собрались во дворе. Много говорили, смеялись, шутили. Когда свечерело, народ притих, дети разошлись по домам, сумерки наполнились военными песнями вполголоса и сдавленным женским плачем… Рядом через дорогу был городской сад, где по выходным вновь начал играть духовой оркестр, как это было до войны. Послушать его собиралось много народу, одни радостно улыбались, другие же старательно сдерживали слезы. В праздничный день фронтовик надел боевые ордена, 8-летний сынишка с радостью взял его за руку, и они пошли в парк. Гуляющих было много. С некоторыми Иван Федорович здоровался, а с кем-то горячо обнимался. Мальчик заметил, как несколько девушек остановились рядом с ними и, поглядывая на награды отца, о чем-то переговаривались между собой. Вдруг сын, переполненный гордостью, громко спросил: – Пап, а за что у тебя ордена? За подвиг? Отец улыбнулся, взял мальчишку на руки и сказал: – Нет, сынок. Защищать Родину – это наш с тобой долг. Вот если бы пришли к маме, чтобы обидеть ее, разве ты не вступился и не отогнал бы хулиганов? – Да я бы им так надавал! – раскраснелся герой. – Вот… То же самое сделала бы и мама, чтобы заступиться за тебя, пока я на фронте был. И никто не стал бы награждать ни тебя, ни маму. Потому что для каждого порядочного человека защищать то, что ему дорого, – это не подвиг, а в порядке вещей. Это наша обязанность… А Родина для нас – это всё вместе, и мать, и сын, и дом. Понимаешь? Мальчик сосредоточенно смотрел на отца, пытаясь вникнуть в смысл. А тот продолжал: – Родина нам мать, но она же и наш ребенок. Мы в ответе за нее… И не ради наград, а из-за любви, – Иван Федорович поставил сынишку на землю и обернулся к подошедшей девушке, стеснительно протягивавшей ему букетик цветов. – Извините! Мы невольно слышали ваш разговор, – сказала она дрогнувшим голосом. – Спасибо вам за всё!Про добрый плод
Так далеко в прошлое улетело мое детство, что порой в милых сердцу воспоминаниях оно теряет реальные краски. И только несколько эпизодов из глубины волшебного времени проявляются яркими картинами… Мы жили вчетвером в одиннадцатиметровой комнате с крохотным чуланом, в котором на сундуке спала бабушка. Из удобств – кран с холодной водой и газовая плита на общей кухне с крепко пьющими соседями, которые почти всегда были настроены откровенно враждебно. Однажды я тяжело заболела и лежала в бреду с высокой температурой. Бабушка на минутку вышла во двор, чтобы попросить подругу из соседнего дома, собиравшуюся на базар, купить мне апельсины или лимоны. В этот момент перед моей постелью внезапно появилась подвыпившая соседка с целой сеткой апельсинов. В пылающей огнем голове промелькнуло: «Так быстро»? Хотелось спросить тетю Таню, неужели это все мне, но язык не слушался, а голос никак не мог выкарабкаться из горла. И вдруг меня охватил ужас, когда на лицо соседки упало солнце и высветило злой взгляд, полный ненависти. Почудилось, что еще миг и эти глаза прожгут меня насмерть. От страха я попыталась спрятаться под одеялом… То, что было дальше, помню смутно. Кажется, потом вошла бабушка, дотронулась до пылающего лба, поставила градусник и склонилась над изголовьем. Почувствовав надежную защиту, я мгновенно провалилась в сон. А после пробуждения меня ждал подарок. На столе под яркими лучами в большой стеклянной вазе переливалась золотом целая горка ароматных маленьких солнц. Бабушка, обрадовавшись, что температура, наконец, спала, взволнованно хлопотала рядом. В тот момент я была абсолютно счастлива… С удивлением обнаружив, что могу без труда говорить, я потихоньку рассказала бабушке случившийся кошмар. Как приходила тетя Таня с авоськой и как прожигала недобрым взглядом, желая мне смерти. Бабушка тогда удивилась и сказала: – Ну надо же, что только в бреду не привидится! Тетя Таня и вправду встретила меня в сенях и предлагала купить у нее свежие сливки, но я отказалась. Я же не знаю, как она всё делала, в какую банку наливала, какими руками. А она рассердилась и выкрикнула, что неизвестно, выздоровеешь ты или нет после такой долгой болезни… Ну ничего, ничего. У нас теперь все хорошо. Мама с папой придут вечером с работы, вот обрадуются! – Сказала бабушка, крепко прижав меня к себе. – А нам тетя Фая вчера апельсины купила. У нее сердце доброе. Она всегда поможет, никогда не откажет. Теперь ты точно пойдешь на поправку. От дурных людей добра не бывает. Они улыбаются, чтобы злость спрятать… Знаешь историю про два дерева? – Расскажи, бабуль! – Ох, давным-давно ее бабушка моя рассказывала… Росли рядом две яблони, с большими ветвями, на которых было много-много яблок. И шел мимо путник. Он сильно устал и очень хотел есть. Подошел к левому дереву. Яблоки были крупными и красивыми, без единого червячка или гусеницы. А на правой яблоне – мелкие, с червячками, но очень ароматные. Путник подумал и решил, что идти еще далеко и поэтому нельзя ему соблазняться на недобрые-то плоды. Ведь где ж это видано, чтобы на яблоках червяков не было. Значит, яблоня та для привлечения, для обмана росла. Вот и не стал он красивые яблоки срывать, а набрал мелкие с правой яблони, поел, по карманам рассовал, и отправился дальше. – А далеко он шел? – Да, путь его был долгим и трудным… А на обратной дороге домой путник подошел к яблоням-то и обомлел: левая красавица будто бы иссохла вся, яблоки с нее попадали и сгнили на земле… Вот так и люди. Если сострадание настоящее, никогда его не выпячивают. Искренний человек своих добрых дел стесняется. А кто с совестью, тот и самый надежный. Бабушка обняла меня и поцеловала, а я поняла, что значит быть могучей победительницей всех злых сил.Ночь на кладбище
Эта реальная и лишенная мистики история произошла в Тамбовской области в поселке С. Весна 1995 года начиналась чересчур беспокойно. Жухлый снег, ощетинившись ледяными иглами, упрямо удерживал в зимней власти поля и дороги. Дни были пасмурными. Промозглый ветер добавлял уныния в и без того не слишком разнообразную сельскую жизнь. Поздним вечером Алевтина Сергеевна, засидевшись после работы у захворавшей сестры, усталым шагом возвращалась домой. Старая дорога ни у кого в поселке не вызывала опасений, несмотря на находившееся неподалеку кладбище. «Кто ж мертвых-то боится? Живые-то страшнее иногда», – привычно отвечала она на беспокойство сестры. Уже не первый год из трех уличных фонарей тусклым светом мерцал только один. Поселковая администрация на обращения жителей реагировала вяло, и со временем все смирились с порядком вещей. Всю дорогу Алевтину Сергеевну одолевали тревожные мысли о сестре. Поскользнувшись в полумраке и пытаясь найти вокруг какую-нибудь опору, она оцепенела от неожиданности: с кладбища прямо к ней медленной и тяжелой поступью направлялся странный человек. Силуэт, казалось, смахивал на женский с длинным развевающемся на ветру головным покрывалом. Рассмотреть лицо в темноте и на таком расстоянии было невозможно. Алевтина Сергеевна попыталась изо всех сил крикнуть «Кто ты?», но из горла вырвался лишь приглушенный хрип… Прибежав домой и накрепко заперев дверь, пожилая женщина смогла, наконец, выдохнуть. Выпив залпом несколько чашек чая и немного успокоившись, она решила никому, кроме сестры, не рассказывать о случившемся. Селяне – люди простые, да на язык больно острые: мигом в сумасшедшие запишут. На следующий день сестра Алевтины Сергеевны после таинственного рассказа не скрывала ужаса: – Аля, кто же это был? Душа неприкаянная, что ли? У нас ведь отродясь не случалось такого! – Не знаю. Только прошу: не говори никому! А то меня сразу – прямиком к позорному столбу пригвоздят. Доброжелателей везде хватает. Но Алевтина Сергеевна оказалась не единственной, кто видел призрак. Через пару дней рабочий со склада на той же полутемной улице натерпелся страху, заметив в сумраке мистическое очертание человека, идущего из поселка на кладбище. Потом трое мальчишек, забившись на спор, решили проверить себя на смелость и отправились ночью на погост. Да только выигравших не оказалось. Увидев мрачную тень, обнимавшую крест и переходящую от одной могилы к другой, пацаны с криками дали дёру… По запоздалой весне поселок всё полнился жуткими слухами о том, что на местном кладбище объявилась бесприютная душа. Теряясь в догадках, всем миром стали вспоминать самоубийц. Соседки разносили таинственные вести вполголоса, торопливо осеняя себя крестным знамением. А детвора, захлебываясь от спешки, стремилась ошарашить взрослых рассказами с новыми ужасными подробностями. * * * Девушка Катя смолоду мечтала о большой дружной семье, которую она когда-нибудь создаст с дорогим сердцу мужем. Ее чаяниям суждено было сбыться, и после свадьбы по любви и согласию, в семье родилось четверо сыновей. С годами Катя стала Екатериной Петровной и всю жизнь честно и достойно проработала на птицефабрике, получив звание «Ударник коммунистического труда». Хотя большая семья с пятью мужиками обязывала хозяйку дома быть настоящей ударницей всегда и везде, и на кухне, и в огороде, и на собственном курино-гусином хозяйстве. Годы пронеслись незаметно. Дети выросли, а семейный лад стал разваливаться. Муж принялся выпивать, сначала по выходным, потом все чаще и больше. А позже и старший сын Сергей пристрастился. Однажды зимой муж не вернулся вечером с работы. Екатерина Петровна в страхе и волнении в жестокую ночную стужу обошла все окрестности, но так и не нашла его. На следующий день пришел милиционер и сообщил, что глава семьи замерз неподалеку от работы; видимо, упал спьяну, а подняться сразу не смог… Кате было невыносимо больно согласиться с таким итогом когда-то счастливой семейной жизни. По ночам она глухо ревела в подушку, будучи не в силах принять утрату. Тогда пережить горе помогли четверо сыновей и непрерывный труд. Через год после трагедии на поминальный обед собралось много народу, и сотрудники, и соседи, и родственники. Не было лишь старшего сына. Екатерине Петровне было горько от того, что Сергей в такой день был в Тамбове по работе. Она привыкла, что в семье и горе, и радость встречали все вместе. Так было всегда… Но Сергей так и не приехал. Утром стало известно, что на автовокзале его насмерть сбила машина. Был сильный гололед. Сергей после рабочего дня серьезно принял на грудь, дорогу переходил как попало… В тот день Екатерина Петровна не смогла выйти на работу: сердце схватило так, что не вздохнуть. Ей вызвали врача. Она проболела почти месяц. Усердно лечилась, пила все лекарства, старалась как можно быстрее вернуться на фабрику. Все время говорила: «За трудом тоскуешь меньше. Некогда». Так, в заботах и слезах по близким пролетело два года. Екатерина Петровна поправилась и стала работать еще больше, чем раньше. «Откуда только силы берет? – удивлялись в поселке. – Ведь немолодая уже». Из троих сыновей с матерью остался только младший Виктор. Двое других братьев разлетелись по стране. Иван уехал к другу детства за Урал и работал на шахте. Встретил там свою судьбу, женился и растил двух дочерей. Олег служил в армии. Получил звание старшего лейтенанта. Екатерине Петровне писал регулярно, присылал фото. Красивый, молодой и такой дорогой материнскому сердцу! Наступила осень 1994 года. В один из дождливых вечеров Екатерина Петровна получила трагическое известие: на шахте, в смену Ивана, произошел сильный взрыв. Выжить удалось лишь нескольким шахтерам, но Ивана среди них не было… Похороны погибших должны были состояться через день. На прощание с братом смог вылететь только Виктор. Мать в тяжелом состоянии ночью отвезли в больницу. Пролежать там ей пришлось целый месяц, а когда она, наконец, вернулась домой, то через день уже вышла на птицефабрику. Виктор старался во всем поддерживать мать. После работы спешил домой, оберегал ее от тяжелого труда по хозяйству, видя, как часто она мучается от болей в пояснице и ногах. Спала она тревожно и мало. Нередко Виктор слышал глухие стоны, доносившиеся по ночам из ее комнаты, которая к утру наполнялась густым запахом лекарств. Наконец, наступил 1995 год и его приход, разумеется, таил в себе надежды на будущее. Екатерина Петровна ждала, что в новом году Олежек приедет из армии домой погостить, да и писем от него давно уже не было. Сердце ее разрывалось от страха и тревоги. В голове больно стучало: «А вдруг он в Чечне? Ведь там воюют». И вот в конце февраля в дом пришла похоронка: «Ваш сын геройски погиб, спасая боевых товарищей, и будет представлен к награде»… В тот день Виктор после звонка в больницу сам отвез туда Екатерину Петровну. Сказали, что у медицинского транспорта больше нет бензина. А на следующий день за лекарствами для материнского сердца Виктор поехал в Тамбов. Ему повезло и за большие деньги он достал все, что нужно. Рано утром перед работой Виктор передал лекарства в больницу, а вечером, уставший и расстроенный, зашел в магазин по дороге. Около входа он столкнулся с тремя незнакомыми мужиками в спортивных костюмах. Они громко смеялись, вели себя буйно и глушили дорогое импортное пиво. Виктор вышел из магазина с хлебом, шоколадом и 200 гр дорогущего сыра для матери. – Эй, мужик, торопишься, что ли? Иди, выпей с нами! – получил он приглашение от тех троих, что не спешили расходиться. – Я не пью. Извиняй, мужики! – Ну тогда угости хотя бы. Западло тебе? Виктор остановился и на всякий случай протолкнул кошелек поглубже в карман: – Говорю же, извиняй, мужики. Не могу! – Проблем хочешь? Ну, будь готов, пионер! На Виктора со всех сторон посыпались хорошо отработанные удары. После короткого сопротивления он упал и уже не смог больше подняться. Его нашла продавщица из магазина, когда возвращалась домой. Виктор лежал на пропитанном кровью снегу с пробитой головой, в расстегнутой куртке. Ни сумки, ни кошелька при нем не было. Весть об убийстве быстро облетела поселок и добралась до больницы. Екатерина Петровна, узнав о случившемся, словно окаменела. Лицо заострилось, глаза будто обездвижились, а голос едва не исчез совсем и стал тихим и глухим. Как только в палату пришел лечащий врач, она попросила выписать ее немедленно, несмотря ни на какие медицинские доводы: «Не проводить Витеньку? Да разве я мать после этого?» После гибели младшего и последнего сына Екатерина Петровна сильно сдала. Часто болела, но продолжала трудиться на фабрике. Оставшись совсем одна, она раздала по соседям все свое домашнее хозяйство с гусями, утками и курами: «Зачем мне? Ни к чему теперь». Соседи сочувствовали ее горю и благодарили за доброту. С тех пор жизнь в Екатерине Петровне будто застыла. По многолетней привычке она вставала очень рано, пила чай, лекарства и шла на фабрику. Вернувшись домой с работы, долго смотрела на дорогие сердцу фотокарточки, разговаривала с ними как с живыми, переодевалась, накидывала на голову огромный теплый шарф, подаренный мужем на день рождения, и в любую погоду отправлялась на кладбище, к родным холмикам. Четыре могилы, расположенные в ряд, стали ей ночным пристанищем. Сколько часов она проводила там, неизвестно. Иногда возвращалась домой под утро, иногда глухой ночью. Однажды рано поутру соседка, выйдя во двор и заслышав шаги, обомлела, увидев сгорбившуюся Екатерину Петровну, заходящую в дом. – Катя, что с тобой? Ты где была, Катя? Та медленно повернулась и сказала: – С кладбища иду. У своих была. Днем-то некогда: работа. Так закончилась страшная история с ночным привидением на кладбище, и поселок вздохнул спокойно.* Имена и некоторые географические названия были изменены.
Последние комментарии
12 часов 40 минут назад
21 часов 32 минут назад
21 часов 35 минут назад
3 дней 3 часов назад
3 дней 8 часов назад
3 дней 10 часов назад