Горсть тёплых медяков [Михаил Анатольевич Гришин] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
Михаил Гришин Горсть тёплых медяков
На Рождество Минька проснулся очень рано, не было еще и четырёх. В переднем углу светился робкий огонек лампадки. Потемневший от времени лик Иисуса скорбно глядел с иконы. Жёлтые блики играли в окладе, отчего лицо Боженьки казалось живым. – Вот, видишь, – сказал Минька шёпотом, – не проспал твой день рождения. Сам проснулся. Пятилетний Минька сползает с кровати и, бесшумно ступая босыми ногами по половичку, идёт будить старшего брата. По пути задерживается у Новогодней ёлки. Мерцая разноцветными стеклянными шарами, она словно присела в сугробе, разметав подол зелёной юбки. Свежевыстроганная отцом из пахучих древесин крестовина, тщательно прикрыта пушистой ватой. Минька гладит тёплой спросонок ладошкой колючую ветку, разговаривает вполголоса с ёлочкой: – Хорошо тебе у нас. Тепло. А на улице, знаешь, холодрыга какая? Хочешь, живи у нас аж до самой весны. Он вспоминает как перед Новым годом появилась в доме ёлка. Её на санках из леса привёз брат Сашок. Она была очень холодная с намёрзшими сосульками. Погодя под ёлкой появилась лужица талой воды, а в горнице свежо запахло сосновой хвоей. Сашок, который всего лишь на четыре года старше него, рассказывал захлебываясь словами: – Минька, я живую лису видел. Сама вся рыжая, а хвост пушистый-пушистый. Только кончик белый. Бежит, виляет им туда-сюда, туда-сюда. Следы свои заметает. Лицо брата с мороза горело румянцем. Плутоватые глазёнки блестели восторгом. – Саш, а Саш, – тянет его за рукав Минька, – а зачем она следы свои заметает? – Как зачем, – пучит удивлённые глаза брат и снисходительно поясняет: – Эх, ты, мелюзга, чтоб, значит, охотники не могли найти её по следу. Вот она их и заметает. У Миньки захватывает дух. – И ты это видел? – Ну да, – не моргая, врет Сашок, – вот как тебя. От воспоминаний Минька тяжело вздыхает. На глазах навёртываются слёзы. Ему тоже хочется смотреть, как лиса ловко заметает свои следы. А сама вся такая рыжая-рыжая. И только кончик хвоста белый. Расстроенный, он подходит к кровати, за угол тянет тёплое одеяло. – Саш, а Саш, проснувайся. – Чего ты? – сиплым со сна голосом спрашивает брат. Но тут же глаза его обессиленно закрываются, и он опять начинает сладко посапывать. Минька тормошит его уже изо всех сил, свистящим шепотом говорит: – Саш, ну, Саш, вставай. Пора идти Христа славить. Сквозь сон до брата, видимо, доходит смысл сказанного: он кубарем скатывается с постели. В полусвете лампадки, неловко чикиляя на одной ноге, быстро натягивает штанишки. Не успевает младший брат и глазом моргнуть, как Сашок уже стоит одетый и торопит: – Одевайся, чего стоишь, рот разинул.
На кухне у печи хлопочет мама. У стены на корточках сидит отец, смолит вонючую цигарку. Сизый дымок тянет в трубу. Распаренное от жары лицо мамы в капельках пота. Она улыбается: – Пышечек горяченьких поешьте. Минька видит, как от пышек с румяной корочкой валит пар, но боясь отстать от брата, тоже отказывается: – Нет, мам. Мать, занятая делами, не настаивает: – Как знаете. Лицо отца морщится в добродушной улыбке. – Им разве сейчас до еды. Ребятня, вон уже давно Христа славит. Как молитву-то не забыл? Накануне Миньку не раз ставили на старый бабушкин сундук, заставляли без конца повторять: Христос рождается – славьте, Христос на земле – возноситеся… – Нет! – звонко кричит он. Отец слюнявит пальцы и гасит в них окурок. Привстав, подает с вешалки пальтишки. Сашок по-взрослому заправляет шарф внутрь. Миньке как маленькому отец подвязывает сверху, туго стягивая позади в узел. – Не больно? – Больно, – начинает было капризничать он, но мама строго обрывает: – Сиди тогда дома. На улице очень холодно. Миньке остаётся только вздыхать. Вот так всегда: что разрешается старшему брату, младшему запрещается. Скорее бы в школу что ли. Неповоротливо толкаясь в тёмных сенях, мальчишки вываливаются за порог. На улице морозно. Ещё с вечера намело огромные сугробы. В окружении ярких звёзд пристыла холодная луна. От плетней, домов, деревьев синие изломистые тени на снегу. Братья задирают подбородки, выискивая в россыпи звезд самую яркую – Рождественскую. Но с дальнего края улицы в морозном воздухе отчётливо доносятся ребячьи голоса, слышен смех. – Эх, чуток не опоздали, – сетует Сашок и торопит: – Не разевай рот. Сейчас перво-наперво пойдём славить к бабке Федулихе. И они, утопая в рыхлом снегу, направляются к престарелой Федулихе. Позади цепочкой тянется сизый на белом снегу проследок. Старуха живёт от них через дом. Скрипят прихваченные морозом порожки. Братья нащупывают в углу крыльца окомолок веника, и по очереди метут валенки. Вместе с клубами морозного пара вваливаются в избу. Перебивая друг друга, с порога кричат: – Можно Христа прославить? Наряженная по-праздничному Федулиха обиженно поджимает губы, с упреком говорит: – Чаво ж вы кричите, как оглашённые? Аль я глухая. Слава богу, пока
- 1
- 2
Последние комментарии
28 минут 17 секунд назад
4 часов 36 минут назад
4 часов 53 минут назад
5 часов 14 минут назад
7 часов 55 минут назад
15 часов 18 минут назад