Властители Рима [Владимир Викторович Дмитренко] (fb2) читать онлайн

Владимир ДМИТРЕНКО
ВЛАСТИТЕЛИ РИМА
Время правления Октавиана Августа и династии Юлиев-Клавдиев

*

Серия основана в 2001 году

Серийное оформление С. Е. Власова

Компьютерный дизайн Ж. А. Якушиной

© В. В. Дмитренко, 2004

© Серийное оформление.

ООО «Издательство АСТ», 2004

ПРЕДИСЛОВИЕ

Человек, изучающий историю, как бы собирает гигантскую мозаичную картину, состоящую из цифр, дат, образов, из огромной массы информации, содержащейся в книгах, летописях, легендах, преданиях, дополняя все это данными археологии, нумизматики, эпиграфики и многих других наук. Каждый правильно размещенный элемент помогает быстрее и точнее найти место для следующего, а иногда даже подсказывает, как могли выглядеть недостающие элементы этой мозаики. Если элементов достаточно много и они правильно размещены во времени и географическом пространстве, то основные вехи истории государства представляются четко и ярко. Становится ясно, почему происходили те или иные события, что могло и что не могло быть в таком-то государстве в такое-то время. Но если историк пытается использовать в этой мозаике ложную информацию, то такой «камешек» начинает искажать подлинную картину, затрудняя или делая невозможным понимание сути событий.

Люди начали изучать историю в незапамятные времена, подсознательно чувствуя необходимость этого, но еще не понимая, для чего это нужно. У многих народов исторические предания возникли задолго до того, как эти народы обрели письменность. В дальнейшем, опять-таки еще в глубокой древности, нашли понимание и причины необходимости изучения истории. Лучше всего об этом сказал Экклесиаст: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот, это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас». В словах библейского пророка отнюдь нет безысходности, но имеется подсказка нам, живущим через тысячи лет, — если вы будете поступать так, как это делали мудрые правители, то ваша страна придет к процветанию, если же будете поступать так, как это делали правители, приведшие свои государства к упадку, то и вашу страну ожидает упадок.

Так же, как успешная деятельность врача невозможна без глубокого и правильного разбора истории болезни и знания, как подобная болезнь протекала у других пациентов и какими способами ее удавалось или не удавалось вылечить, так и разумная деятельность политолога, а тем более политика, совершенно немыслима без глубокого знания истории, как новейшей, так и античной. Однако если человек, желающий разобраться в истории, будет класть в ячейки своей мозаики любую информацию из книг и летописей, считая ее достоверной, то никакой осмысленной картины не получит и очень скоро он поймет, что запутался. История для такого человека будет представлять из себя набор сказок и небылиц, приправленный историческим антуражем и наукообразными терминами, а потому будет представляться чем-то совершенно ненужным в его практической деятельности.

Дело не только в том, что авторами и переписчиками летописей и книг иногда допускались естественные описки и ошибки, но и в том, что очень часто исторические события умышленно искажались. Некоторые из них замалчивались, некоторые выпячивались, хотя были и такие, о которых сообщалось в достоверном виде. Правитель, свергнувший своего предшественника, часто требовал от летописцев опорочить его в глазах потомков, приписывая ему постыдные дела, которых тот мог и не совершать. Находившемуся же при власти правителю часто приписывались те достоинства, которыми он в действительности не обладал. Но то же самое совершается и в настоящее время и будет совершаться в будущем.

Так как же может работать политик или политолог, не опираясь на стройную базу исторических аналогий? Как сможет он разобраться в современных событиях, если не смог разобраться в событиях прошлого?

Именно на рассмотрении событий прошлого он может отточить свое мастерство и научиться отделять достоверную информацию от недостоверной, проверенную от непроверенной, разделять непроверенную информацию на более вероятную и менее вероятную, составлять из разрозненных фактов ясную картину происшедшего.

Причем большую ошибку совершают и те, кто пытается ограничить себя изучением истории лишь своей страны. Такие люди привыкли смотреть на огромный мир сквозь узкую щель. Часто бывает, что аналоги событий, происходящих в нашей стране, не были ранее отмечены в нашей истории, но хорошо известны в истории других народов, и именно это обязывает серьезного аналитика глубоко изучать как историю своей родины, так и историю зарубежных государств.

Мы достаем из кармана мелочь, чтобы расплатиться за стакан сока или за булку хлеба, и даже не задумываемся, что наше слово «монета» произошло от имени римской богини Юноны-Монеты, в храме которой размещался римский монетный двор. Мы читаем репортажи о полетах к Марсу и Венере, об исследованиях Юпитера и Сатурна и не обращаем внимания на то, что все планеты нашей Солнечной системы, за исключением Земли, названы именами древнеримских богов. Мы пользуемся нашим календарем и часто не помним, что это слово пошло от римского слова «календы», как и о римском происхождении названий многих наших месяцев, как и о том, что современный календарь берет свое начало от древнеримского календаря, введенного с 1 января 45 года до нашей эры Гаем Юлием Цезарем. Мы смотрим в календарь и не задумываемся о том, что число дней февраля было уменьшено, а число дней августа увеличено решением римского сената в честь первого римского императора Октавиана Августа. Римляне не знали о существовании Америки, но и португальский язык, которым пользуется Бразилия, и испанский язык, на котором говорят почти все остальные страны Латинской Америки, обязаны своим происхождением латыни, как и само понятие «Латинская Америка». Мы читаем выписанный врачом рецепт и порой забываем, что латынь, этот язык медицины и науки, был когда-то живым языком римлян.

Вот уже полторы с лишним тысячи лет, как Римская империя исчезла с политической карты мира, а латиняне растворились среди других народов, но ежедневно, а то и ежечасно мы продолжаем сталкиваться с наследием Рима..

Рим — это крохотное когда-то государство — стал самой большой и сильной державой античного мира, покорив земли от Пиренейского полуострова на западе и до реки Евфрат на востоке, от гор Шотландии на севере и до пустыни Сахара на юге, пройдя путь от маленького царства до могучей республики и еще более могущественной империи. Но Рим прошел затем и другой, более печальный путь — от огромной империи к распаду и исчезновению.

Именно в период империи территория Римского государства достигла своих максимальных размеров, а его экономика, культура и искусство пережили период максимального расцвета. И именно в период империи начался упадок Рима, приведший в конце концов к тому, что это государство, основанное в далеком VIII веке до нашей эры легендарным героем Ромулом, во второй половине V века нашей эры прекратило свое существование в правление императора Ромула Августула. Поэтому имперский период справедливо считается одним из наиболее интересных в жизни Римского государства.

Развитие государства, его упадок или процветание во многом, если не во всем, зависят от деятельности тех, кто им правит.

В этой книге приводятся краткие биографии императоров Рима, биографии их официальных соправителей и некоторых официальных наследников, не получивших реальной власти, а также биографии основных претендентов на императорский трон (провозглашенных императорами в какой-либо из частей Римской империи и правивших там некоторое время, но не признанных римским сенатом).

Книга позволит изучающим историю Рима систематизировать свои знания и получить сведения не только об известных, но и о малоизвестных императорах и претендентах на престол, правивших иногда очень недолго, но оставивших свой след в истории Рима.

В. В. ДМИТРЕНКО

ВЛАСТИТЕЛИ РИМА
Время правления Октавиана Августа и династии Юлиев-Клавдиев

Рим.

Колонны храма Венеры-Прародителъницы

на форуме Юлия Цезаря

ОКТАВИАН АВГУСТ
(16. 01.27 до нашей эры — 19.8.14 нашей эры)

Гай Октавий «Фурии» — Gaius Octavius «Thurinus» (23.9.63 до н. э. — 19.8.14 н. э.). После усыновления в 44 году до нашей эры Юлием Цезарем получил имя Гай Юлий Цезарь Октавиан — Gaius Julius Caesar Octavianus. С ноября 43 года до нашей эры триумвир. С сентября 36 года до нашей эры дуумвир. С конца 32 года до нашей эры получает от сената полномочия диктатора, хотя официально себе этот титул не присваивает. В 30 году до нашей эры устанавливает полный контроль над всеми римскими владениями. 16 января 27 года до нашей эры получает титул «Август», с этого же времени присваивавшийся ему неизменно с 43 года до нашей эры титул «император» приобретает уже не значение «победитель в какой-либо войне или сражении», а новое значение — «правитель государства». Именно поэтому историки чаще всего ведут отсчет начала установления в Риме империи не с момента победы Октавиана в гражданской войне, а именно с момента получения им титула «Август».

Со второй половины апреля 43 года до нашей эры в надписях он официально именовался Император Цезарь — Imperator Caesar, а с 16 января 27 года до нашей эры Император Цезарь Август — Imperator Caesar Augustus^[1].

1. О ПРОИСХОЖДЕНИИ И ПЕРВЫХ ГОДАХ ЖИЗНИ (63–49 гг. до н. э.)

Гай Октавий, будущий император Октавиан Август, родился в Риме 23 сентября 63 года до нашей эры. О знатности его рода у современников были разные мнения, но как бы там ни было, а достоверно известно, что его отец, которого также звали Гай Октавий, был всадником и человеком богатым. Он участвовал в подавлении восстания Спартака, в 66 году до нашей эры в тридцать пять лет стал квестором, а в 63 году до нашей эры — плебейским эдилом, позднее стал претором и был римским наместником в Македонии, где правил успешно и где в большом сражении сумел разбить племена бессов и фракийцев. Цицерон даже приводил его в пример своему брату, который неудачно управлял в то время провинцией Азия.

Первой женой Гая Октавия была некая Анхария, о которой известно мало, практически лишь то, что в 69 году до нашей эры она родила ему дочь — Октавию Старшую. Зато его второй брак, с Атией, матерью будущего императора, на которой он женился в 65 году до нашей эры, ввел Гая Октавия в круги высшей римской знати. Атия была дочерью сенатора Марка Атия Бальба, состоявшего в родстве со знаменитым тогда полководцем Помпеем Великим, и Юлии, родной сестры Гая Юлия Цезаря, который хотя тогда еще и не был ни триумвиром, ни диктатором, но уже набирал силу, кроме того, род Юлиев был одним из самых знатных и влиятельных родов в Риме. Возможно, именно женитьба на Атии в немалой степени способствовала успешной карьере Гая Октавия. Атия родила ему дочь — Октавию Младшую и сына — Октавия (будущего императора — Октавиана Августа). Гай Октавий дал своему сыну дополнительное имя-прозвище Фурин (Thurinus — Фурийский) в честь своей победы над беглыми рабами и мятежниками в Фурийском округе, одержанной им в год рождения сына, во время подавления восстания Каталины. Но имя Фурин как-то не прижилось и практически не использовалось, то ли оттого, что победа в Фурийском округе была событием слишком незначительным по сравнению с деяниями его родственников, то ли потому, что сам Гай Октавий Старший сумел затем достичь более значительных побед в Македонии, то ли еще по каким-то другим причинам. Мальчика чаще всего звали просто Октавий.

Гай Юлий Цезарь

Октавия Старшая

Успешная служба и поддержка знатнейших римских родов давали Гаю Октавию Старшему надежды на еще более блестящую карьеру. В 59 году до нашей эры Гай Октавий выдвинул свою кандидатуру на пост консула, но, возвращаясь из Македонии, заболел и скоропостижно скончался.

Октавий потерял отца, когда ему было всего 4 года. Его мать, Атия, вскоре вышла замуж за Луция Марция Филиппа, сенатора и опытного политика, который хорошо относился к своему пасынку и принимал активное участие в его воспитании. Заботился об Октавии и набиравший все большую силу знаменитый полководец и политик Юлий Цезарь, которому Октавий доводился внучатым племянником. Много времени Октавий проводил в доме своей бабушки по матери — Юлии, сестры Юлия Цезаря. Его учителями были раб Сфэр, который всегда пользовался у Октавия большим уважением, и греческий философ Ария, которого Октавий настолько ценил, что в дальнейшем назначил наместником Египта. Воспитатели

Октавия уделяли большое внимание развитию у него ораторских способностей, а главным его учителем красноречия был Аполлодор Пергамский. Уже в 12 лет Октавий смог произнести публичную речь на похоронах своей любимой бабушки Юлии, сделав это не хуже взрослого. Еще с тех детских времен у него на всю жизнь осталась привычка тщательно готовиться к любому публичному выступлению, записывая наиболее важные моменты на бумаге, а в ходе выступления всегда говорить аргументированно и убедительно.

Табулярий в Риме — хранилище важнейших государственных и гражданских документов. Построенный во времена республики (79–78 гг. до н. э.), сохранил свое значение и во времена принципата. Галерея верхнего этажа

2. РЯДОМ С ЮЛИЕМ ЦЕЗАРЕМ. ВХОЖДЕНИЕ В ПОЛИТИКУ (49–44 гг. до н. э.)

Мальчику было чуть больше 13 лет, когда в Риме (в 49 году до н. э.) началась гражданская война между сторонниками его дяди, Гая Юлия Цезаря, и другого выдающегося римского государственного деятеля и полководца— Гнея Помпея Великого. Борьба была настолько яростной и жестокой, что мать и отчим прятали Октавия на одной из своих вилл, боясь, что его могут убить — как наследника Юлия Цезаря, не имевшего тогда своих собственных сыновей. Хотя мать Октавиана приходилась дальней родственницей и Гнею Помпею, ее опасения были вполне обоснованны. Однако такое положение длилось недолго. Вскоре войска Юлия Цезаря заняли Рим и Октавий смог вернуться.

Будущий император рос в атмосфере постоянной борьбы за власть и сам включился в эту борьбу очень рано, изо всех сил пытаясь стать полезным помощником своему дяде. В возрасте 15 лет, 18 октября 48 года до нашей эры, Октавий одел мужскую тогу — стал совершеннолетним, и с этого времени Юлий Цезарь начал доверять ему различные государственные поручения, а однажды даже доверил ненадолго исполнение обязанностей префекта Рима — это произошло в 47 году до нашей эры, во время проведения Латинских игр.

Табулярий в Риме. 79–78 гг. до н. э.

Лестница

Став совершеннолетним, Октавий продолжал вести такую же скромную жизнь, как и ранее. По словам Николая Дамасского, он «не участвовал в попойках молодежи, не оставался на пирах слишком много времени, находясь там не дольше чем до вечера, не обедал раньше десятого часа, кроме как у Цезаря, Филиппа или у женившегося на его сестре Марцелла». Вскоре после своего совершеннолетия, в 46 году до нашей эры, Октавиан принял участие в триумфе Цезаря по случаю успешного завершения сразу трех его походов:

— в Малой Азии, где тот разбил понтийского царя Фарнака;

— в Египте, где Цезарь разбил египетского царя Птолемея XIII, поставив царицей его сестру Клеопатру VII Фи-лопатру;

— ив Африке, где Цезарь не только разбил войска республиканцев, возглавляемые Сципионом (триумф за победу над римлянами не отмечали), но и их союзника ну-мидийского царя Юбу Первого, присоединив Нумидию к Риму в качестве провинции, названной Новая Африка (завоеванная римлянами за сто лет до этого провинция Африка — бывшие владения Карфагена — стала с тех пор именоваться Старой Африкой).

Гай Юлий Цезарь.

Мрамор. Конец I в. до н. э.

Это был грандиозный четырехкратный триумф, потому что помимо трех вышеперечисленных триумфов — понтийского, египетского и африканского — праздновался еще и триумф над восставшим галльским племенем белловаков, которых усмирил Децим Брут — один из полководцев Юлия Цезаря. Хотя сам Октавий в походе и не участвовал, Цезарь не только проехал с ним по городу в составе колонны своих победоносных войск, но и удостоил военных наград. Цезарь ставил Октавия рядом с собой во время жертвоприношений и в религиозных процессиях и всех других заставлял уступать ему место. Как пишет Николай Дамасский, Октавий, «видя, что Цезарь обращается с ним милостиво, как с настоящим сыном, сам стал чувствовать себя уверенней. Многие друзья и прочие граждане, испытывавшие в чем-нибудь нужду, просили его ходатайствовать за них перед Цезарем, и он, выбирая удобное время и полностью соблюдая почтительность, просил за многих и помогал им, за что был высоко ценим близкими. Он старался обращаться к Цезарю лишь в подходящее для того время, не обременяя его. При этом он проявлял свое расположение и природный ум».

Для политика в Риме в то время одним из основных способов добиться популярности было устройство зрелищ. В Риме было тогда два театра. Желая дать Октавию возможность приобрести практику организации зрелищ, Юлий Цезарь устройство зрелищ в одном из них взял на себя, а руководство организацией зрелищ во втором театре поручил своему племяннику. Октавий справился с этим весьма непростым поручением, выполняя свои обязанности усердно и добросовестно, «никуда не отлучаясь даже в долгие жаркие летние дни, до тех пор, пока не заканчивалось представление», но то ли перегревшись на солнце, то ли просто не рассчитав свои силы, как человек непривычный к такому напряжению, заболел.

Николай Дамасский пишет об этом: «Так как он хворал тяжело, все были в страхе, беспокоясь, выдержит ли его слабый организм. Больше всех тревожился Цезарь. Поэтому в течение дня он или лично находился при больном, внушая ему бодрость, или посылал своих друзей и не позволял врачам оставлять его. Однажды во время обеда кто-то сообщил ему, что юноша впал в забытье и что ему очень плохо. Цезарь сейчас же вскочил с ложа и, не надев обуви, поспешил в помещение, где лежал больной. Полный тревоги, он настоятельнейшим образом требовал помощи врачей, сам сел возле больного и очень обрадовался, когда привел его в чувство».

Портрет молодого Августа.

Мрамор.

Конец I в. до н. э. — начало I в. н. э.

Когда вскоре Юлий Цезарь отправился воевать против сыновей Помпея в Испанию, то из-за болезни Октавия вынужден был оставить его в Риме. Едва поправившись, Октавий отправился вслед за ним, но потерпел кораблекрушение и прибыл в Испанию уже после того, как противники Цезаря были разгромлены в битве при Мунде. Тем не менее Юлию Цезарю понравилось такое рвение племянника. Готовя Октавия к будущей государственной деятельности, Цезарь в беседах с ним «старался затронуть много важных вопросов, испытывая его сообразительность. Увидев его остроумие и сметливость, краткость речи, в которой давались самые точные ответы на поставленные вопросы, он полюбил и оценил его еще больше».

Внешне Октавий был красив и эту красоту сохранял даже в пожилом возрасте. Он был невысок (по словам его вольноотпущенника Юлия Марата, в нем было всего пять футов и три четверти, то есть около 170 см), имел сросшиеся брови, чуть заостренный нос с небольшой горбинкой и рыжеватые чуть вьющиеся волосы. Зубы у него были редкие, мелкие и неровные, цвет кожи между смуглым и белым. Октавий не слишком следил за своей внешностью, но был неплохим оратором и, по словам Корнелия Тацита, «говорил легко и свободно», при этом он обладал некоей внутренней силой, позволявшей ему впоследствии подчинять других и не раз спасавшей его в дальнейшем в чрезвычайных обстоятельствах. Как сообщает Светоний Транквилл, «лицо его было спокойным и ясным, говорил он или молчал», и это спокойствие и внутренняя сила действовали на окружающих, — через много лет «один из галльских вождей даже признавался среди своих, что именно это поколебало его и остановило, когда он собирался при переходе через Альпы, приблизившись под предлогом разговора, столкнуть Августа в пропасть». Глаза Октавия были светлые и блестящие, и он «бывал доволен, когда под его пристальным взглядом собеседник опускал глаза, словно от сияния солнца».

Задумав, после того как разбил своих противников в Испании, поход против даков, а затем против парфян, Цезарь заранее отправил Октавия в Аполлонию (город в Северной Греции, на побережье Адриатического моря, в районе которого тогда дислоцировались три легиона) «для воспитания и обучения военному делу» и поручил некоторые мероприятия по подготовке к походу. Спутниками Октавия стали его сверстники и будущие соратники — Марк Випсаний Агриппа и Квинт Сальвидиен Руф. Войска и командовавшие ими полководцы воспринимали Октавия как родственника Юлия Цезаря очень благосклонно.

3. ЗАГОВОР В РИМЕ. ГИБЕЛЬ ЮЛИЯ ЦЕЗАРЯ

Казалось, что диктатура Юлия Цезаря установилась в Риме надолго. Придя к власти в результате гражданской войны, Цезарь избегал репрессий и простил большинство своих противников, а многим из них даже выделил выгодные и почетные должности. Образ жизни знати практически не изменился. Никто не боялся доносов, конфискаций. Даже бывшие противники Цезаря сохранили в целости свои состояния, и единственное, что им пришлось признать, так это то, что окончательное решение по любому вопросу теперь принадлежит ему. Своей властью Цезарь не злоупотреблял, а о Риме и римлянах старался заботиться.

Воины боготворили Цезаря. Обласканный щедрыми раздачами народ Рима также был вполне доволен его правлением. Полагаясь на любовь народа и воинов, Цезарь мало заботился о своей охране. Более осторожные друзья просили его постоянно иметь при себе телохранителей, но он не соглашался, заявляя, что «лучше раз умереть, чем постоянно ожидать смерти», и утверждая, что расположение народа и воинов как раз и есть самая надежная защита.

Цезарь удачно провел реформу римского календаря, позволившую вести гораздо более точное летосчисление, и был полон других грандиозных планов. Он собирался изменить русло Тибра, сделав более легким и безопасным плавание купеческим судам, собирался строить новый порт в Остии, осушать болота, чтобы предоставить землю десяткам людей, а также улучшить климат, собирался покорять для Рима все новые и новые народы.

Большую часть римской знати правление Цезаря вполне устраивало. Диктатуры, которые Риму приходилось видывать ранее, были куда более жесткими и кровавыми, Цезарь же принес в Рим мир и спокойствие. Но часть римской знати страшила мысль о том, что Цезарь объявит себя царем. Даже такой царь их не устраивал. Римские сенаторы были готовы рушить чужие государства, обращать в рабов целые народы, но ни за что не желали поступиться даже малой долей своих собственных прав, считая, что могут быть только первыми. Их идеалом оставалась прежняя олигархическая сенатская республика.

Часть сенаторов во главе с Марком Брутом, Гаем Кассием и Децимом Брутом составила заговор, участниками которого стали несколько десятков человек. Заговорщикам хотелось верить, что если покончить с Цезарем, то все останется по-прежнему, лишь власть перейдет к сенату, а им все будут петь дифирамбы как освободителям от тирании. Решено было напасть на Цезаря в сенате, куда римляне традиционно приходили без оружия.

Утром 15 марта 44 года до нашей эры состоявший в заговоре Децим Брут, совершив с Цезарем жертвоприношения, вместе с ним прошел к зданию, где собрался римский сенат, а когда к ним подошел верный Цезарю и отличавшийся большой физической силой Марк Антоний, Децим Брут затеял с Антонием длинный разговор, нарочно задержав его и не дав войти внутрь здания вместе с Цезарем.

Когда Цезарь вошел, сенат поднялся, приветствуя его как диктатора и верховного понтифика. Заговорщики же обступили Цезаря и, обращаясь к нему с различными просьбами, проводили его до самого кресла. Особенно усердствовал Тиллий Кимвр, просивший вернуть из ссылки своего брата. Видя, что их настойчивость в просьбах превосходит всякие рамки приличия, Цезарь эти просьбы отклонил и выразил свое неудовольствие. Тогда Тиллий Кимвр, схватив обеими руками тогу Цезаря, стал стаскивать ее с шеи, подав тем самым заранее оговоренный сигнал к нападению. У каждого из заговорщиков были спрятаны под одеждой мечи и кинжалы, однако авторитет и слава Цезаря были настолько велики, что броситься на него спереди, лицом к лицу, никто не решался, — первый удар безоружному Цезарю поборники свободы нанесли все же сзади. Это сделал Сервилий Каска, ударивший Цезаря мечом в затылок. От страха удар получился несильным. Обернувшийся Цезарь вскричал: «Негодяй Каска, что ты делаешь?» Ему удалось схватить меч Каски, не давая тому нанести новый удар. Растерявшийся Каска стал звать на помощь своего брата. Заговорщики повыхваты-вали из-под одежды оружие, но, суетясь, мешали друг другу, ранив от страха и спешки и нескольких своих. Сыпавшиеся на Цезаря удары были несмертельны. Он пытался уклониться, отбивался и, лишь увидев в числе нападавших Марка Брута, накинул себе на голову тогу, чтобы не видеть происходившего, и прекратил сопротивление, после чего заговорщики наконец с ним разделались.

Никто не посмел вступиться за диктатора и верховного понтифика. Для большинства сенаторов случившееся было полной неожиданностью. В страхе сенаторы стали покидать курию.

Рим. Курия Юлия. I в. до н. э.

4. РИМ В ПЕРВЫЕ ДНИ ПОСЛЕ ГИБЕЛИ ЮЛИЯ ЦЕЗАРЯ. ПОХОРОНЫ ЮЛИЯ ЦЕЗАРЯ И ЕГО ЗАВЕЩАНИЕ

Убийство Юлия Цезаря

Когда Октавий, пробыв в Аполлонии около шести месяцев, получил в марте 44 года до нашей эры известие об убийстве Юлия Цезаря и о том, что тот объявил его своим наследником, то долго колебался, не призвать ли на помощь стоявшие рядом легионы, но отверг такой план как преждевременный и опрометчивый. Ему предлагали также просто укрыться среди благожелательно к нему настроенных римских легионов в Македонии, но и это предложение он отклонил как неподходящее. Взвесив все «за» и «против», Октавий отправился в Италию. 11 апреля, переправившись через Адриатическое море, он сошел с корабля, сопровождаемый несколькими друзьями и небольшой свитой, причем из осторожности высадился не в Брундизии, так как, по словам Аппиана, «еще не знал о настроении находившегося там войска и остерегался всего», а в Лупии — небольшом городке неподалеку от Брун-дизия, в стороне от обычной дороги. Оттуда он послал своих доверенных лиц, чтобы собрать информацию о том, как развиваются события.

Оказалось, что заговорщики не имели никакого плана действий, думая, что если они убьют Юлия Цезаря, то народ и сенат, ликуя, восстановят старые республиканские порядки. «Убийцы Цезаря предполагали сказать в сенате речь, но никого там не осталось». Тогда, обернув свои плащи, как щиты, на левую руку, они с мечами, еще хранившими следы крови, побежали по Риму с криками, что убили царя и тирана. Один из них навесил на копье войлочную шляпу как знак свободы. С ними с «занятыми у других мечами» побежали и некоторые из тех, «которые не принимали никакого участия в заговоре, но предполагали разделить его славу», причем среди них был и консул Долабелла — любимец Цезаря, участвовавший во всех его последних походах, сражавшийся вместе с ним в Северной Греции, в Африке и Испании, где в тяжелейшей битве при Мунде проявил личную отвагу и даже был ранен. Убийцы Цезаря «призывали восстановить отцовский образ правления, напоминали о древнем Бруте и древних римлянах, которые тоже составили заговор против древних царей», однако ожидаемой поддержки не получили. Большинство сенаторов в страхе разбежалось, а народ безмолвствовал. Близкий друг Цезаря консул Марк Антоний и начальник конницы Цезаря Марк Лепид забаррикадировались в своих домах. Ночью верные солдаты принесли в дом Марка Антония казну Цезаря, что позволило ему влиять на колеблющихся. Заговорщики же не решились на штурм и предложили прийти к соглашению.

Утром было созвано заседание сената. Заговорщики говорили много и напыщенно, они предлагали именовать Марка Брута и Гая Кассия (вдохновителей заговора) освободителями, а Цезаря объявить тираном и бросить его труп в Тибр. Однако Антоний указал, что если все распоряжения покойного будут отменены, то все, кто получил от него почетные и выгодные должности, потеряют их. Это сразу изменило положение. Второй консул, Долабелла, ранее намекавший на свое участие в заговоре, теперь бранил заговорщиков, — ведь он получил консульство от Цезаря, хотя ему было только 25 лет и по закону он не мог еще занимать эту должность. Антоний напомнил, что ветераны Цезаря и колонисты восстанут, если у них попытаются отнять полученные от него земельные наделы. В итоге сенат пошел на попятную и постановил торжественно похоронить диктатора, а также оставить в силе все его постановления. Убийцам вместо благодарности было объявлено только прощение, их отослали подальше от Рима.

Антоний объявил народу о принятых решениях и, чтобы сохранить популярность, сказал, что пожертвовал местью ради мира и спокойствия. Однако скоро ситуация вновь изменилась. В день похорон Цезаря собравшаяся на Марсовом поле огромная толпа потребовала огласить завещание. Выяснилось, что Цезарь завещал народу Рима роскошные сады и приказал после своей смерти выдать каждому римлянину денежный подарок в 75 аттических драхм, а остальное свое имущество оставлял Октавию, которого объявлял своим приемным сыном. Тогда, как пишет Аппиан, «народ снова пришел в ярость, так как до этого раздавались обвинения против Цезаря как тирана, завещание же, оказалось, написано человеком, любившим город. Особенно казалось всем грустным, что из убийц Децим Брут (брат Марка Брута) был записан в числе наследников второй очереди». Это очень возмутило большинство римлян, «они считали низостью и кощунством, что Децим злоумышлял против Цезаря, хотя он был указан в завещании как приемный сын».

Антоний произнес надгробную речь и, желая привлечь к себе больше сторонников, перечислил заслуги покойного, напомнил о его щедрости к солдатам и народу, о его доверчивости, из-за которой он приблизил к себе убийц. В это время над погребальным ложем была поднята восковая статуя убитого. По словам Аппиана, «при помощи механизма статуя поворачивалась во все стороны, и видны были 23 зверски нанесенные ему раны по всему телу и лицу». Такое зрелище переполнило чашу терпения. Возбужденная толпа бросилась к зданию сената и подожгла его, а затем римляне кинулись искать убийц Цезаря. Убийц не нашли, так как те скрылись, но были сожжены дома некоторых сенаторов. Успокоившись, римляне вернулись к ложу Цезаря, понесли его как святыню к Капитолию и уже там совершили обряд погребения.

Денарий Марка Брута. Изображенные на монете кинжалы и фригийский колпак, надевавшийся на раба, которому даровали свободу, символизируют освобождение государства после гибели тирана, каковым Брут считал Юлия Цезаря

5. РИМ В БОРЬБЕ ЗА ВЛАСТЬ. ДЕЛЕЖ ПРОВИНЦИЙ. УБИЙЦЫ ЦЕЗАРЯ ПОКИДАЮТ СТОЛИЦУ. ВОЗВЫШЕНИЕ МАРКА АНТОНИЯ. МАРК АНТОНИЙ МАНЕВРИРУЕТ. РАСПРАВА НАД АМАЦИЕМ — ЛЖЕ-МАРИЕМ

Сенат начал обвинять Антония за его надгробную речь, приведшую к беспорядкам, и неизвестно, к чему бы могло привести это новое противостояние, но тут в игру вмешалось еще одно лицо — некий Амаций, объявивший себя Марием, внуком прославленного полководца Гая Мария. В силу присвоенного себе имени он претендовал на близкое родство с Цезарем и стал пользоваться расположением народа. Амаций выражал непомерную скорбь по поводу гибели Цезаря и соорудил алтарь на месте сожжения его тела, «держал при себе отряд смельчаков и всегда наводил страх на убийц». Опасаясь начавшихся беспорядков, Децим Брут отправился в Цизальпинскую Галлию, Требоний в ионийскую часть Азии, Тиллий Кимвр — в Вифинию (управление этими провинциями было поручено им еще Цезарем). Остальные заговорщики просто бежали из города.

Ранее, еще при Юлии Цезаре, Марк Брут был назначен на следующий год наместником Македонии, а Гай Кассий наместником Сирии. Это были одни из наиболее богатых и доходных провинций, а кроме того, в распоряжении наместников этих провинций имелось много войск. Чтобы отнять эти провинции у своих противников, Марк Антоний сумел договориться со вторым консулом — Долабеллой, которого враждебно настроенные сенаторы тайно пытались ему противопоставить. Юлием Цезарем был задуман поход против Парфии, для чего в Сирию стягивались войска. Марк Антоний, пользуясь отъездом большинства своих самых активных противников и зная молодость и честолюбие Долабеллы, уговорил его, чтобы тот выпросил себе Сирию вместо Гая Кассия, а также собранное против парфян войско и, если нужно, просил бы это не у сената, который с подобным требованием мог и не согласиться, а у народа на народном собрании. Долабелла, мечтавший возглавить поход против парфян, немедленно внес в сенат законопроект, предполагавший передать ему Сирию и поручить поход против парфян. Недовольные сенаторы обвинили его в нарушении постановлений Цезаря, но Долабелла возразил им, что Цезарь никому не поручал похода против парфян, а Кассий, удостоенный провинции Сирия, сам кое в чем изменял распоряжения Цезаря.

Получив отказ в сенате, Долабелла обратился к народному собранию. Его противники, понимая, что обозленные на заговорщиков римляне поддержат Долабеллу, подговорили трибуна по имени Аспрена, чтобы тот, как авгур, при голосовании соврал о дурных предзнаменованиях и сорвал бы тем самым выборы. Не зная о том, что Долабелла и Марк Антоний примирились, республиканцы рассчитывали также на то, что Антоний тоже будет мешать избранию Долабеллы. Однако, когда во время выборов Аспрена сообщил о дурных предзнаменованиях, Антоний, который был не только консулом, но и авгуром, заявил, что это ложь, и велел продолжить голосование. Народное собрание объявило Долабеллу наместником Сирии и полководцем в войне против парфян. Для похода Долабелле предоставлялись не только войска в Сирии, но и собранные Юлием Цезарем для этого похода римские войска в Македонии.

Как только народное собрание отдало Сирию Долабелле, Марк Антоний попросил у сената Македонию, понимая, что теперь уж ему не посмеют отказать. И действительно, сенат, хотя и с большой неохотой, но все же вынужден был объявить его наместником Македонии. Сенаторы начали понимать, что Марк Антоний действует заодно с Долабеллой, но все же были довольны, что войско оказалось у Долабеллы, а Марку Антонию достается провинция, почти лишенная войск. Пользуясь случаем, сенаторы договорились с Марком Антонием и Долабеллой о том, что Марку Бруту и Гаю Кассию взамен Македонии и Сирии будут предоставлены провинции Крит и Кирена.

В то время как остальные заговорщики выехали кто куда в течение нескольких дней после убийства Юлия Цезаря, главные вдохновители заговора, Марк Брут и Гай Кассий, сначала вынуждены были остаться в Риме, поскольку исполняли обязанности городских преторов. Но положение их было крайне сложным, и в середине апреля 44 года до нашей эры они покинули город. Заинтересованный в их судьбе сенат, понимая необходимость их отъезда, поручил им снабжение Рима хлебом из любой страны, откуда они посчитают нужным (иначе они, оставив должности ранее положенного времени, превратились бы в изгнанников). Такое поручение Брут и Кассий сочли явно недостойным своего ранга, жалуясь на это в письмах друзьям и заявляя, что вовсе не станут этим заниматься, хотя официально отказаться от данного поручения и не решились.

И Марк Брут, и Гай Кассий продолжали вести переписку с Марком Антонием, пытаясь найти возможность компромисса и избежать войны — во всяком случае сохранилось их вполне благожелательное письмо Антонию, написанное в конце мая того года. Все заверяли друг друга в самых лучших намерениях, однако их цели были различны, и потому договориться они не могли.

Тем временем объявивший себя внуком Гая Мария Амаций набирал все большую силу. Сочувствовавшие республиканцам сенаторы были в страхе, но ничего не могли поделать. До той поры, пока действия Амация и его сторонников способствовали вытеснению из Рима участников убийства Цезаря, Антоний терпел этого лже-Мария, но лишний претендент на власть не был нужен и Антонию. В середине апреля Марк Антоний решил, что с Ама-цием пора кончать. Сославшись на то, что Амаций готовит покушение на ряд сенаторов, Антоний арестовал его и без судебного разбирательства казнил. Сенат, хотя и понимал, что это крупное нарушение закона, воспринял все с удовольствием. Сторонники Амация устроили бунт, но Антоний подавил это выступление, участвовавшие в нем рабы были повешены, а свободные римляне, поддержавшие мятеж, сброшены с Тарпейской скалы.

После этой расправы авторитет Марка Антония среди римлян упал. Сенат же тоже не доверял ему, опасаясь, что тот использует войска, чтобы стать диктатором. Чтобы успокоить сенат, Антоний внес предложение вызвать из Испании Секста Помпея (сына Помпея Великого), с которым все еще продолжали воевать полководцы, посланные Юлием Цезарем, и выдать ему 50 миллионов аттических драхм в возмещение конфискованного имущества его отца, а также сделать его командующим всем римским флотом. Удивленный сенат охотно принял такое предложение. Цицерон принялся всюду хвалить Антония. При этом сенаторы, видя, что народ озлоблен на Антония из-за его действий в пользу сената, разрешили Антонию набрать личную охрану, вербуя в нее находившихся в городе ветеранов. Антоний тут же воспользовался этим и довел численность своей охраны до 6 тысяч человек, при этом вербовал в основном не простых солдат, а бывших центурионов, имевших не только военный опыт, но и командные навыки. Это позволяло при необходимости быстро увеличить численность этого войска сразу в несколько раз.

Сенат опять насторожился и потребовал от Антония снизить численность охраны до приемлемого уровня, на что Антоний ответил, что сделает это, «когда уляжется мятежное настроение народа». Антонию во всем подчинялся бывший секретарь Юлия Цезаря Фаберий, и Антоний приказал ему добавить к прежним постановлениям о назначениях, подписанных Цезарем, еще целый ряд бумаг в пользу некоторых городов и своих важнейших сторонников. Поскольку все постановления Юлия Цезаря были признаны сенатом законными, Антоний, таким образом, изыскал возможность щедро поощрять своих людей из государственной казны.

6. ЦИЦЕРОН ВОЗГЛАВЛЯЕТ СТОРОННИКОВ РЕСПУБЛИКИ, ВИДЯ ГЛАВНУЮ ОПАСНОСТЬ В МАРКЕ АНТОНИИ. ГАЙ ОКТАВИЙ ПРИНИМАЕТ НАСЛЕДСТВО ЮЛИЯ ЦЕЗАРЯ И СТАНОВИТСЯ ОКТАВИАНОМ. ОКТАВИАН И ЦИЦЕРОН. ПРИБЫТИЕ ОКТАВИАНА В РИМ И НЕЛАСКОВАЯ ВСТРЕЧА ЕГО МАРКОМ АНТОНИЕМ. МАРК АНТОНИЙ ДОБИВАЕТСЯ ПЕРЕРАСПРЕДЕЛЕНИЯ ПРОВИНЦИЙ. ОКТАВИАН СРЫВАЕТ ВОЗМОЖНОСТЬ ВОЗВРАЩЕНИЯ УБИЙЦ ЦЕЗАРЯ И ПРИМИРЕНИЯ С НИМИ МАРКА АНТОНИЯ. СЛОЖНЫЕ ОТНОШЕНИЯ ЦИЦЕРОНА И ДОЛАБЕЛЛЫ. ЦИЦЕРОН СТАНОВИТСЯ ЛЕГАТОМ ДОЛАБЕЛЛЫ, НО ВМЕСТО ТОГО, ЧТОБЫ ЕХАТЬ В СИРИЮ, СОВЕРШАЕТ ВОЯЖ ПО ИТАЛИИ

Страсти накалялись. Особенно же разжигал их знаменитый оратор Цицерон, который, хотя и не участвовал в заговоре, был ярым сторонником прежней сенатской республики. После гибели Цезаря он бежал в свое имение, но когда римляне немного успокоились, Цицерон вернулся и стал душой сената, считая главным своим противником Марка Антония. Цицерон маневрировал, шел на уступки, компромиссы, но всячески препятствовал тому, чтобы власть оказалась в руках одного Антония. Когда основные сторонники республики стали один за другим покидать Рим, Цицерон счел за лучшее также покинуть столицу и 7 апреля выехал в свою виллу в Путеолах, вблизи Неаполя, но продолжал активнейшим образом участвовать в политической жизни Рима, ведя оживленную переписку, принимая друзей и оставаясь признанным лидером сената. Цицерон не имел в своем распоряжении войск, но его авторитет был огромен и к его словам приходилось прислушиваться всем.

Такова была тогда обстановка в Риме. Октавий, уяснив создавшееся положение и получив известия о том, что заговорщики не смогли объявить убитого Юлия Цезаря преступником, решил вмешаться в борьбу.

Его мать, отчим и друзья умоляли не рисковать. Они не представляли себе, как мог бы 19-летний юноша противостоять стольким опытным, могущественным и изощренным в интригах противникам. Однако Октавий заявил, что у него есть мощное оружие — имя его приемного отца. Первым делом он отправился в Брундизий, причем, проявляя отнюдь не юношескую осторожность, выслал вперед разведчиков установить, не устроил ли кто ему засады. Предупрежденный о его прибытии гарнизон Брундизия вышел к нему навстречу и приветствовал как сына Цезаря.

Поняв, что его надежды на славное имя своего приемного отца реальны, Октавий тут же совершил жертвоприношения и объявил, что принимает наследство, а стало быть, и усыновление Цезаря, и с этого времени стал именовать себя Гаем Юлием Цезарем Октавианом (усыновленные римляне носили полное имя усыновителя, а также прежнее имя, присоединив к нему суффикс — ан-. Так Октавий стал Октавианом).

Из Брундизия Октавиан, сопровождаемый все большим числом приверженцев,отправился в Неаполь, где находились тогда его мать и отчим.

Цицерон и его сторонники также были не прочь использовать наследника Юлия Цезаря в своей борьбе. Утром на следующий день после прибытия Октавиана в Неаполь с ним встретился ближайший друг Цицерона, сенатор Бальб. В тот же день Бальб поспешил к Цицерону с сообщением, что наследство и имя Цезаря принято Октавием.

Октавиану также была необходима поддержка Цицерона, и он делал все, чтобы произвести на того приятное впечатление и убедить в своей лояльности. 21 апреля Цицерон пишет Помпонию Аттику: «Здесь со мной Бальб, Гирций, Панса. Недавно — в соседнюю усадьбу Филиппа — приехал Октавий, всецело преданный мне». На следующий день Цицерон опять пишет Помпонию Аттику: «Октавий здесь относится ко мне очень почтительно и очень по-дружески. Свои приветствовали его как Цезаря, Филипп — нет; и я не приветствовал; им, считаю я, не может быть честный гражданин. Так много кругом лиц, угрожающих смертью нашим; говорят, что это невыносимо. Что, по твоему мнению, будет, когда мальчик приедет в Рим, где наши освободители не могут чувствовать себя в безопасности? Впрочем, они всегда будут славны, а в сознании правоты своего поступка — даже счастливы. Но мы, если не ошибаюсь, будем повержены».

Как видно из этих писем, Цицерон предвидел возможность поражения сторонников республики, прекрасно представлял себе, какую силу имеет имя Цезаря, но тогда совсем еще не думал и представить себе не мог, что Октавиан сам по себе представляет серьезную политическую фигуру. Октавиану удалось произвести нужное впечатление и добиться столь необходимой ему на первых порах поддержки.

Привлеченные к нему его именем и деньгами, которые он начал щедро раздавать (в этом ему помогли мать и отчим), к Октавиану стали стекаться сторонники. Народ, недовольный сенатом, надеялся, что Октавиан уймет знать и улучшит положение простых людей. Со все более возрастающими толпами сторонников Октавиан в начале мая 44 года до нашей эры подошел к Риму. Антоний не счел нужным его встретить, но Октавиан немедленно по прибытии направился к брату Марка Антония, претору Гаю Антонию, и официально заявил тому, что принимает усыновление Юлия Цезаря, что и было запротоколировано, а 9 мая народный трибун Луций Антоний, другой брат Марка Антония, представил Октавиана народному собранию. В этот же день Октавиан произнес перед народным собранием речь, пообещав выполнить завещание Цезаря и, в том числе, произвести завещанные им раздачи денег.

Вскоре после этого Октавиан направился к Марку Антонию и, когда после долгого ожидания все же был принят, вежливо, но решительно потребовал, чтобы Марк Антоний вернул ему имущество Цезаря, так как он должен исполнить его последнюю волю — отдать деньги народу и отомстить за отца. Как пишет Аппиан, Октавиан похвалил Антония за то, что тот вместе с Долабеллой отнял у убийц Македонию и Сирию, но упрекнул Марка Антония за то, что тот, пренебрегая священным долгом мести, оставил Галлию в руках Децима Брута, заговорщика и брата убийцы Цезаря Марка Брута, и даже согласился на то, чтобы Марк Брут и другой заговорщик — Гай Кассий получили в управление хоть маленькие, но провинции — Крит и Кирену.

Удивленный Антоний возмутился, не принимая всерьез этого невысокого, худощавого, болезненного с виду юношу, и высокомерно ответил, что Октавиан не имеет права требовать у него отчета, так как, получив имя Цезаря, отнюдь не получил его власти и должен быть благодарен ему, Антонию, за то, что не стал теперь сыном обесчещенного тирана. О деньгах же Цезаря он сказал, что их в казне было немного и все они ушли на подкуп сенаторов для того, чтобы добиться благоприятного решения. Октавиан ушел в гневе, «часто призывая имя отца». Все имущество, доставшееся ему по завещанию, он немедленно выставил для продажи с публичных торгов, «этим своим рвением добиваясь получить содействие народа».

Сенат, видя какое богатство досталось Октавиану, потребовал у него выплатить деньги, взятые ранее Юлием Цезарем у государства. Многие римляне справедливо и несправедливо начали привлекать его к судебной ответственности, пытаясь доказать, что продаваемые им земельные участки были отняты в результате незаконных проскрипций.

Жалобы рассматривались обычно консулами Марком Антонием и Долабеллой, которые, как правило, решали дела не в пользу Октавиана. Но если дела разбирались в других местах, чиновники, в угоду Марку Антонию, обычно поступали так же. Однако тут начали возмущаться видные и влиятельные римляне — Педий и Пинарий, также получившие по завещанию часть наследства Юлия Цезаря и опасавшиеся, что так и они потеряют завещанное имущество. Учтя их заступничество, Марк Антоний обещал прекратить изъятие имущества, если они поделятся с Октавианом. Таким образом Октавиан смог получить и использовать наследство Юлия Цезаря, хотя это наследство ему довольно основательно урезали.

Октавиан поставил на карту все и, распродав наследство, роздал деньги, а затем приказал распродать и свое собственное имущество, а также занял и распродал имущество, полученное Пинарием и Педием, выполняя обещания своего приемного отца. И ему удалось достигнуть цели. Как пишет Аппиан, «народ стал очень его жалеть и прославлять за то, что он брал на себя такие лишения».

Антоний же решил как можно скорее подчинить себе войска в Македонии, где стояло целых 6 легионов. Ранее он обещал передать эти войска Долабелле для похода на Парфию, но теперь счел, что ему самому они будут гораздо нужнее. По Риму был пущен слух, что Македонии угрожают племена гетов, и Антоний стал просить у сената дать ему возможность совершить против них поход. Чтобы рассеять опасения сенаторов, Антоний провел закон, «запрещавший кому бы то ни было при любых обстоятельствах поднимать речь о диктатуре или присуждать ее кому-нибудь или принимать ее, когда ее предлагали. Нарушившего в какой-нибудь части это постановление разрешалось безнаказанно убить первому встречному».

Этот закон склонил сенаторов и народное собрание на сторону Антония, и в мае он был избран «императором стоявших в Македонии войск». В то время слово «император» еще не имело значения «верховный правитель», императором называли полководца, обладавшего всей полнотой власти в порученной ему для ведения войны и управления области. Получив полномочия для ведения войны, Марк Антоний автоматически получил право использовать вверенные ему в Македонии войска по своему усмотрению, чего он и добивался прежде всего.

Поскольку реальная власть в столице после убийства Юлия Цезаря была в руках Марка Антония и Долабеллы, и цезарианцы, во главе с Марком Антонием, и сторонники республики старались привлечь консула Долабеллу на свою сторону. Долабелла был женат на дочери Цицерона, но был слишком обласкан Юлием Цезарем. Цицерон не без оснований побаивался, что Долабелла может принять сторону цезарианцев. В начале мая Цицерону показалось, что Долабелла стал на его сторону. «О мой удивительный Долабелла! Ведь теперь я называю его своим; ранее, верь мне, я несколько колебался», — писал 1 мая 44 года до нашей эры Цицерон из усадьбы в Путеолах своему ближайшему другу Помпонию Аттику в Рим. Дело в том, что когда побуждавший народ к беспорядкам против сената Амаций (лже-Марий), о котором говорилось выше, был казнен по приказу Марка Антония, то алтарь, воздвигнутый лже-Марием на месте сожжения тела Юлия Цезаря, Марк Антоний оставил на месте. Долабелла же в конце апреля приказал этот алтарь снести, а место, где стоял алтарь, замостить. «Великое зрелище! Со скалы, на крест, повергнуть колонну, то место сдать для замощения! Что еще нужно? Героические дела! — восхищался этим поступком Долабеллы Цицерон, добавляя: — Мне кажется, он отбросил притворную тоску, которая до сего времени прокрадывалась изо дня в день и, сделавшись застарелой, могла, как я опасался, быть опасной для наших тираноубийц».

Через два дня Цицерон пишет чрезвычайно теплое письмо самому Долабелле, обращаясь к нему как к своему другу, рассыпая похвалы и призывая, чтобы тот, «сохраняя государство и нас», старался «оберегать себя самого самым заботливым образом». Однако уже через несколько дней отношения между Цицероном и Дола-беллой стали портиться, причиной чему были деньги. Дочь Цицерона, Туллия, умерла, и Цицерон, нуждавшийся в деньгах для политической борьбы, поскольку детей у Туллии и Долабеллы не было, требовал от Долабеллы возвратить ее приданое. Но честолюбивый Долабелла, назначенный наместником Сирии и задумавший осуществить намеченный еще Цезарем поход на Восток, также отчаянно нуждался в деньгах, — отдавать приданое ему не хотелось. Уже 9 мая, в письме тому же Помпонию Аттику, всего лишь за полторы недели до этого восхищавшийся Долабеллой Цицерон называет его «бессовестным человеком», сетует на то, что Долабелла до сих пор не заплатил ему положенного и избавился от долгов благодаря ложным записям Фаберия, притом пытается незаконно получить помощь из храма богини Опс, где хранилась значительная часть римской казны. Но так откровенно Цицерон писал лишь своему соратнику Помпонию Аттику. Что же до писем Цицерона Долабелле, то они становятся колкими, однако приличия соблюдаются.

Алтарь Юлиев (19 г.) близ Сен-Реми

Весь май отношения между Цицероном и Долабеллой то становились прохладнее, то вновь теплели — на воинских сходках Долабелла иногда выступал против Антония, а потому ссориться с Долабеллой Цицерону было невыгодно. Долабелле ссориться с Цицероном также было невыгодно, и он, все еще надеясь на компромисс и примирение, готовясь отправиться в Сирию, объявил 2 июня 44 года до нашей эры Цицерона своим легатом, что было чрезвычайно почетно, причем сообщил Цицерону, что тот может выполнять те поручения, какие сочтет нужными, то есть никаких.

Рим того времени был полон интриг. Марк Антоний также действовал отнюдь не прямолинейно.

Добившись для себя управления Македонией, Марк Антоний решил перебросить свои войска из Македонии в Италию и начал просить сенат заменить ему Македонию на Цизальпинскую Галлию, управлявшуюся Децимом Брутом. Цизальпинская Галлия была ключами к Риму.

Сенаторы почувствовали, что Антоний хитрит, и стали раскаиваться, что отдали ему Македонию, а Дециму Бруту его сторонники сообщили, чтобы он держался и набирал войска. В те дни Цицерон пишет: «Приумножение имущества, никому не причиняющее вреда, право, не заслуживает порицания, но всегда должно избегать про-тивозакония. Однако сильнее всего большинство людей доходит до забвения справедливости всякий раз, как ими овладевает желание империя, магистратур, славы».

Что побуждало Цицерона и многих других к столь яростному противодействию цезарианцам? Ответ на этот вопрос можно найти в сохранившихся письмах Децима Брута, Марка Брута и особенно в сохранившейся обширной переписке Цицерона. Не предназначавшиеся для чужих глаз, но сохранившиеся письма дают значительно более точное и правильное представление о мотивах их действий, чем их же речи перед большой аудиторией. Достаточно привести лишь один отрывок — 26 апреля 44 года до нашей эры Цицерон пишет своему другу Аттику, имея в виду сторонников Марка Антония: «Эта шайка мерзавцев будет брать на учет каждого, проявившего радость по поводу смерти Цезаря — мы же все весьма явно проявляли радость, — и будет считать его в числе врагов, что приведет к большой резне».

Пока это было возможно, Цицерон поддерживал отношения и с Антонием, и с его противниками, но при этом старался удержать баланс между противоборствующими силами, склонить кого-либо из цезарианцев на свою сторону, не дать им чрезмерно усилиться. Для Цицерона и его сторонников гораздо приятнее и спокойнее было видеть наместником Цизальпинской Галлии явного республиканца Децима Брута, чем цезарианца Марка Антония.

В немалой степени благодаря усилиям Цицерона сенат отказал Марку Антонию.

Не сумев провести нужное решение через сенат, Марк Антоний решил опять обратиться к народному собранию и 3 июня 44 года до нашей эры добился принятия нового закона об обмене провинциями, по которому Цизальпинская Галлия (северная часть Италии) отбиралась у Децима Брута и передавалась Антонию в управление сроком на 5 лет. Взамен Децим Брут получал Македонию. При этом Марк Антоний вовсе не желал расставаться с находившимися в Македонии и попавшими к нему в подчинение шестью легионами. Такое решение народного собрания ввергло сенат в панику, ведь Цизальпинская Галлия была достаточно близко от Рима и Антоний, получив власть над размещенными там войсками, мог быстро перебросить их в Рим и учинить расправу над неугодными.

Но преждевременный конфликт Марку Антонию был не нужен, и он решил вновь пойти на примирение с республиканцами. В июне его брат, претор Гай Антоний, готовил игры в честь своего коллеги по претуре Марка Брута, вынужденного покинуть Рим. Приготовления к зрелищам были богатые, и организаторы зрелищ надеялись на то, что довольные представлением римляне потребуют возвращения Марка Брута, в честь которого и устраивалось это действо, а вместе с Брутом и других изгнанников. Такой поворот событий не устраивал уже набравшего некоторое влияние Октавиана. Если бы Марк Антоний и антицезарианцы пришли к соглашению, его положение стало бы опасным. Поэтому Октавиан сделал все, чтобы сорвать такой сговор. Он также начал обхаживать римлян, привлекая их раздачами денег, и в конце концов сумел склонить на свою сторону достаточное число граждан. Когда во время зрелищ некоторые подкупленные Гаем Антонием зрители стали требовать возвращения Марка Брута, «а остальная часть зрителей стала склоняться к жалости», сторонники Октавиана выбежали вперед и стали задерживать проведение зрелищ до тех пор, пока призывы возвратить Брута не стихли.

Таким образом сговор Марка Антония с республиканцами был сорван, а Октавиан впервые показал, что представляет собой некоторую силу.

«Убедившись, что надежды, возлагавшиеся на зрелища, разбиты», и поняв, что дело идет к военному столкновению, Брут и Кассий, как пишет Аппйан, решили отправиться в Сирию и Македонию, так как эти провинции были им поручены до того, как их получили Марк Антоний и Долабелла, а также тайно послали гонцов к Требонию в Азию и к Тиллию в Вифинию, поручив собирать деньги и войска. Больше всего надежд они возлагали на управлявшего Цизальпинской Галлией Децима Брута, имевшего три легиона. Долабелла же, узнав об этом, немедленно покинул Рим и «поспешил в Сирию, а до Сирии в Малую Азию, чтобы из нее выколотить деньги».

Цицерон в эти дни предпочел пребывать вне Рима. Получив статус легата, он отправился отнюдь не в Сирию, а проехав по Италии и останавливаясь то в своих собственных имениях, то в имениях своих друзей, добрался до Сиракуз в Сицилии, где и задержался на некоторое время, откладывая свое отплытие в Сирию то ссылками на встречный ветер, то другими причинами.

Удерживал его, конечно же, не встречный ветер. Находясь вдали от Антония в относительной безопасности, Цицерон внимательно следил за событиями в Риме, вел активную переписку, поддерживая связи со своими сторонниками, и даже за пределами Рима оставался признанным главой приверженцев прежней республики.

Хотя нигде еще не лилась кровь, гражданская война назревала, и в том, что она начнется, мало кто сомневался, а потому Цицерон раздумывал, стоит ли ему возвращаться в Рим, и если стоит, то когда.

7. В ПРЕДДВЕРИИ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ. НАЧАЛО БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ В АЗИАТСКИХ ПРОВИНЦИЯХ РИМА. ГИБЕЛЬ ГАЯ ТРЕБОНИЯ. ПОЛОЖЕНИЕ В РИМЕ — ИНТРИГИ, ИНТРИГИ, ИНТРИГИ. ПРОТИВОСТОЯНИЯ И ПРИМИРЕНИЯ ОКТАВИАНА И МАРКА АНТОНИЯ. ЦИЦЕРОН ВОЗВРАЩАЕТСЯ В РИМ И ВЫСТУПАЕТ С ФИЛИППИКОЙ ПРОТИВ МАРКА АНТОНИЯ. КОМЕТА НАД РИМОМ ТРАКТУЕТСЯ КАК ЗНАК БОЖЕСТВЕННОСТИ ДУШИ УБИТОГО ЮЛИЯ ЦЕЗАРЯ. РЕСПУБЛИКАНЦЫ СПОСОБСТВУЮТ УСИЛЕНИЮ ОКТАВИАНА, НАДЕЯСЬ НАЙТИ В НЕМ ПРОТИВОВЕС МАРКУ АНТОНИЮ

Когда осенью 44 года до нашей эры направлявшийся в Сирию Долабелла прибыл в провинцию Азия, ближайший сторонник Брута и Кассия Гай Требоний не пустил его ни в Пергам, ни в Смирну (Измир), а предоставил ему лишь снабжение провиантом за пределами города как консулу. Это было крайне недружественно, хотя и не было еще прямой конфронтацией. В ответ Долабелла, опираясь на прибывшие с ним войска и получив помощь от некоторых местных правителей, попытался захватить укрепления силой. Сделать это он не смог, но обеспокоенный Требоний пообещал впустить его в Эфес. Стороны, казалось бы, договорились, и войска Долабеллы с небольшим сопровождением из людей Требония двинулись от Смирны к Эфесу. Но уже ночью Долабелла захватил и уничтожил сопровождающих и, вернувшись той же ночью к Смирне, взял город при помощи штурмовых лестниц. Ничего не подозревавший Требоний еще был в постели, когда к нему в спальню ворвались воины Долабеллы. Требоний потребовал, чтобы его привели к Долабелле, заявив, что последует за ними без сопротивления, но командовавший солдатами центурион, рассмеявшись, ответил ему: «Ты сам можешь идти, оставь только голову здесь; нам приказано не тебя вести к Долабелле, а только твою голову». Требоний был немедленно казнен, а его голову Долабелла утром выставил у трибунала претора, где Требоний ранее принимал по делам провинции.

В это время в Азию прибыл республиканец Гай Кассий. Узнав о казни Требония, Кассий, сплотив вокруг себя сторонников, начал боевые действия против Долабеллы. Так в конце 44 года до нашей эры началась гражданская война в азиатских владениях Рима.

В конце того же 44 года до нашей эры началась гражданская война и в самой Италии. В неизбежности ее начала не сомневался никто, но и республиканцы, и цезарианцы не спешили начинать боевые действия, стремясь как можно лучше подготовиться.

В июле в Риме готовились новые зрелища, которые организовывал эдил Критоний. Пользуясь случаем, Октавиан предложил поставить там золотой трон и венок своему приемному отцу — Юлию Цезарю. Критоний категорически воспротивился. Октавиан пожаловался Антонию как консулу. Антоний, понимая, что такой жест укрепил бы в первую очередь Октавиана, поддержал Критония. Но Октавиан и этот отказ сумел использовать для своего авторитета, повсюду обращаясь к римлянам со словами, что делает все лишь для славы отца, и призывая Антония не кощунствовать по отношению к памяти Цезаря.

Это привлекло к Октавиану еще больше сторонников. Даже центурионы личной охраны Антония стали просить его прекратить выпады против Октавиана. Антоний вынужден был уступить. Они встретились с Октавианом и на глазах у всех примирились.

Тогда же, не сумев договориться с республиканцами, Марк Антоний, чтобы устрашить сенат, приказал своему брату Гаю Антонию организовать перевозку большей части войск из Македонии в италийский порт Брундизий.

Многие современные историки, описывая те времена, чрезмерно упрощают события и представляют Цицерона, Децима Брута, а особенно Марка Брута и Гая Кассия пламенными борцами за всеобщую свободу, Октавиана же и Марка Антония людьми, преследующими свои сугубо корыстные интересы. На самом деле все выглядело гораздо сложнее и неоднозначнее. Вот что в августе 44 года до нашей эры писал в письме Цицерону в ответ на его упреки в том, что он не отрекся от Юлия Цезаря и поддерживает Октавиана, наследника убитого диктатора, сенатор Гай Маций:

«Мне ставят в вину, что я тяжело переношу смерть близкого человека и негодую, что погиб тот, кого я любил; ведь, по их словам, отечество следует ставить выше дружбы, словно они уже доказали, что его кончина была полезна для государства. Но я не буду лукавить: признаюсь, я не дошел до этой твоей степени мудрости…» И, объясняя Цицерону, что печется прежде всего о всеобщем примирении, продолжает: «Так ты поплатишься, — говорят они, — раз смеешь осуждать наш поступок». О неслыханная гордость! Чтобы одни величались преступлением, а другим не было дозволено даже скорбеть безнаказанно! Но это всегда разрешалось даже рабам — бояться, радоваться, скорбеть, — как вздумается им, а не кому-нибудь другому. Это теперь и пытаются вырвать у нас путем запугивания поборники свободы…»

Приведенные выше слова Гая Мация из его письма Цицерону показывают, что в те времена человеку крайне трудно было поступать просто по совести и по велению чувств — на это отваживались лишь немногие. Жесткое давление на римских граждан пытались оказывать не только цезарианцы, но и республиканцы, причем не гнушаясь в выборе средств. Сохранившиеся письма Цицерона показывают, что в те дни он сокрушался по поводу того, что не был вовлечен в заговор против Цезаря, и намекал на то, что если бы он был тогда с убийцами Цезаря, то не пощадил бы никого из его близких. В дальнейшем он стал заявлять об этом еще более явно. «Я хотел бы, чтобы ты пригласил меня на обед в мартовские иды; не было бы никаких остатков. Теперь ваши остатки мучат меня, и притом меня более, чем кого бы то ни было», — писал Цицерон 2 февраля 43 года до нашей эры Гаю Кассию (за год до этого, в мартовские иды, то есть 15 марта был убит Юлий Цезарь). Письмо ясно показывает, что Цицерон, будь у него такая возможность, с удовольствием расправился бы со всеми, кто представлял потенциальную угрозу, а значит, не только с Марком Антонием, но и с Октавианом, а возможно, и со многими другими. Однако в 44 году до нашей эры единственной реальной силой, которая хоть как-то могла бы уравновесить возможности Марка Антония в Италии, был Октавиан, и Цицерон всячески пытался рассорить его с Марком Антонием.

Дружба Антония с Октавианом длилась недолго. Вскоре умер один из трибунов, и на его место многие хотели выбрать Октавиана. Однако большинство сенаторов опасались и молодости Октавиана, и того, что он открыто призывал отомстить за гибель своего приемного отца. Марк Антоний, чтобы успокоить сенаторов, властью консула отменил выборы. Этим же летом, для того чтобы уравновесить ту популярность, какую приобрел среди плебса своими щедрыми раздачами Октавиан, трибун Луций Антоний, по всей видимости с ведома и одобрения Марка Антония, проводит аграрный закон, по которому ветеранам Цезаря предполагалось раздать пустовавшие государственные земли. Это был чисто популистский жест, так как выполнить этот закон было крайне затруднительно (в январе 43 года до нашей эры этот закон был отменен).

Для того чтобы бороться с могущественным тогда Марком Антонием, Октавиан сумел вновь войти в доверие к признанному лидеру республиканцев Цицерону, мечтавшему о восстановлении власти сената, называя его отцом и прося советов. Понимая, какое огромное влияние имеет Цицерон в сенате, Октавиан, хотя никогда и не унижался, приложил все усилия, чтобы добиться его расположения. Первое свидание Октавиана с Цицероном состоялось, как уже говорилось выше, почти сразу после прибытия Октавиана в Италию. Цицерон присматривался, Октавиан продолжал держать себя по отношению к нему лояльно и уважительно и, в конце концов, сумел убедить его оказать поддержку. Цицерон, опытнейший политик, который в год рождения Октавиана уже был консулом, даже представить себе не мог, что Октавиан ведет собственную игру. В качестве действительно серьезного противника Цицерон видел лишь Марка Антония. Призывы Октавиана отомстить за смерть Юлия Цезаря Цицерон считал всего лишь обычным приемом, направленным на обретение популярности. В июне 44 года до нашей эры Цицерон пишет своему другу Аттику: «У Октавиана, как я убедился, достаточно способностей, достаточно духа, и, кажется, по отношению к нашим героям он будет настроен, как мы пожелаем; но что должно доверить возрасту, что имени, что наследию, что поучению, нужно основательно обдумать…» и там же далее говорит, что «все же его нужно поддержать и, как никого иного, от Антония отлучить», В итоге Цицерон счел, что Октавиана можно использовать для привлечения на свою сторону солдат, а потом или направлять по своему усмотрению, или же легко отстранить от дел.

Август и Рома. Камея. Конец I в. до н. э.

Все лето 44 года до нашей эры, пока находиться в столице ему было небезопасно, Цицерон провел за пределами Рима, хотя за счет активной переписки и был всегда в гуще событий. Когда же к концу лета обстановка там немного стабилизировалась (Марк Брут и Гай Кассий издали эдикт о согласии жить в изгнании, если это принесет мир государству), Цицерон окончательно отказался от назначения в Сирию и в сентябре вновь вернулся в Рим, где уже 2 сентября, пользуясь временным отсутствием Антония, обрушился на того в сенате с гневной филиппикой. Когда-то Цицерон учил в своем доме Марка Антония риторике, но теперь бывший наставник стал самым яростным противником своего бывшего ученика, используя все, чтобы очернить его в глазах сограждан, причем филиппики Цицерона свидетельствуют, что в этой борьбе он не слишком стеснялся в выражениях и не отличался щепетильностью. Вскоре после своей первой филиппики Цицерон опять убыл. из Рима и, опасаясь Марка Антония, на всякий случай обосновался в своей вилле в Путеолах, откуда, в случае необходимости, можно было легко бежать на корабле.

Теперь, когда борьба Цицерона с Марком Антонием обострилась и стала практически открытой, он старался опереться в этой борьбе на Октавиана. Используя все свое красноречие, Цицерон начал заявлять всюду, что Октавиан спасет республику. Марк Брут предостерегал Цицерона, советуя не расчищать Октавиану путь к власти, но Цицерон считал себя мудрее, а главным соперником видел Марка Антония. Октавиан же, в свою очередь, разъяснял солдатам, что дружба с Цицероном всего лишь военная хитрость.

Октавиан, не жалея денег, старался максимально использовать это предвоенное время для повышения своего престижа. Он опять проводил раздачи, устраивал для народа зрелища. Причем однажды ему очень помог в этом случай… 23 сентября 44 года до нашей эры, когда Октавиан устроил для римлян игры в честь Венеры-Прародительницы, в небе появилась комета и была видна в течение семи дней. По словам самого Октавиана, которые цитирует Плиний Старший, «она появлялась около одиннадцати часов дня, была яркой и видной на всей земле. В народе сочли эту комету знаком того, что душа Цезаря принята в число божественных сущностей бессмертных богов».

Надо сказать, что появление кометы могли расценить и как дурное предзнаменование, поэтому то, что народ воспринял ее именно так, было скорее всего уже не случайностью, а заслугой Октавиана и его сторонников. В дальнейшем, через два года, случай с кометой помог объявить Юлия Цезаря «божественным», и тогда, по приказу Октавиана, в храме Венеры-Прародительницы была установлена огромная бронзовая статуя Цезаря с позолоченной звездой на голове. Этим подчеркивалась божественность Юлия Цезаря, но поскольку Октавиан являлся его приемным сыном, тем самым как бы говорилось, что и он сам является сыном бога.

Октавиан использовал все силы, чтобы добиться своего. По всему Риму появились его прокламации. Особенно активно сторонники Октавиана убеждали солдат. Дело кончилось тем, что к Антонию вновь пришли ветераны и потребовали наказать убийц Цезаря и примириться с Октавианом. Антоний объяснил воинам, что лишь лавировал между противниками, чтобы защитить их, солдат, интересы и выбрать время для отмщения убийцам. Уступая просьбам своих солдат, Антоний вновь пошел на примирение с Октавианом.

Встретившись на Капитолийском холме, Антоний и Октавиан опять примирились, однако через несколько дней Антоний обвинил Октавиана в том, что тот пытался подослать к нему убийц. Весть быстро облетела весь город и вызвала возмущение, но Октавиан не медля прибежал к дверям дома Антония и, призывая богов в свидетели, заявил о своей невиновности и стал вызывать Антония в суд. Перед толпою римлян Октавиан поклялся, что сказанное Марком Антонием клевета, и заявил, что это Антоний пытается покушаться на его жизнь, и если его найдут убитым, то это будет делом рук Марка Антония.

Антоний не стал судиться, а многие римляне сочли, что Антоний выдумал обвинения, чтобы иметь повод еще больше увеличить свою охрану. Вместе с тем Антоний, видя, что некоторые цезарианцы его не понимают, всеми силами старался показать, что по-прежнему чтит память Цезаря. По приказу Антония на поставленной им на рострах статуе Цезаря была сделана надпись «Отцу прекраснейшему за заслуги» (Юлий Цезарь носил почетное звание отца отечества). Это был очень важный акт, так как такая надпись говорила о том, что убийцы Цезаря являются отцеубийцами. А 2 октября Антоний на солдатской сходке прямо заявил, что об убийцах Цезаря следует говорить как о предателях.

Случился парадокс — имя Цезаря восхваляли и Марк Антоний, и Октавиан, оба хотели мстить за убийство Цезаря, но если Марк Антоний прямо заявлял о необходимости отомстить убийцам, то усыновленный Цезарем Октавиан в силу конъюнктурных политических соображений и соперничества с Марком Антонием, чтя память Юлия Цезаря, оказался в стане убийц своего приемного отца. Парадоксом было и то, что республиканцы теперь активно способствовали усилению Октавиана, предоставляя ему деньги и помощь.

8. МАРК АНТОНИЙ ПЕРЕБРАСЫВАЕТ ВОЙСКА ИЗ МАКЕДОНИИ В ИТАЛИЮ. ОКТАВИАН НАБИРАЕТ СВОЕ СОБСТВЕННОЕ ОПОЛЧЕНИЕ И ПЕРЕМАНИВАЕТ НА СВОЮ СТОРОНУ ДВА ЛЕГИОНА ИЗ ВОЙСК МАРКА АНТОНИЯ. СЕНАТ ТОРЖЕСТВЕННО ПРОВОЖАЕТ МАРКА АНТОНИЯ В ЦИЗАЛЬПИНСКУЮ ГАЛЛИЮ

Все это время сторонники Октавиана активно вели пропаганду и в войсках Антония, пытаясь переманить солдат на свою сторону. Многие солдаты были недовольны тем, что Антоний не отомстил за убийство Юлия Цезаря, опасаясь, что их лишат полученных от Юлия Цезаря льгот и привилегий. Этого же опасались военные колонисты из основанных Юлием Цезарем колоний.

9 октября Марк Антоний отправился в Брундизий встретить свои легионы, прибывшие туда из Македонии.

Октавиан же, пользуясь отсутствием Антония, отправился в римские колонии в Кампании, заселенные Цезарем, и начал склонять их стать на свою сторону, если начнется кровопролитие. Колонисты — ветераны седьмого и восьмого легионов Цезаря, — думая, что речь идет лишь о том, чтобы убедить Антония больше считаться с приемным сыном Цезаря, охотно откликнулись на призыв Октавиана. Октавиан сумел стянуть все свои силы, набранные в различных местах, в Капую и после недолгого обучения двинулся на Рим. В начале ноября он смог привести в Рим около 10000 человек, которые, хотя и не были полностью вооружены, все же представляли собой определенную силу. Каждому из них Октавиан дал по 500 аттических драхм.

Видя главную опасность для себя со стороны могущественного тогда Марка Антония, многие видные римляне стали поддерживать Октавиана, рассматривая его как противовес слишком уж амбициозному и влиятельному консулу. Когда Октавиан со своими сторонниками подошел к Риму и расположился на его окраине, к нему прибыл трибун Кануций и призвал его защитить Рим от Антония. Обрадованный Октавиан, собрав своих людей, заявил, что «всегда будет слугой отечества и послушным его гражданином, а в настоящее время готов двинуться против Антония». На том собрании ему никто ничего не возразил, однако солдаты желали не войны, а примирения и начали под разными благовидными предлогами спешно покидать Октавиана. Скоро с ним осталось не более трех тысяч человек.

Неудача не сломила Октавиана, и он спешно отправился на север, в Равенну, вербуя новые отряды. Одновременно он сумел вернуть себе и большинство прежних солдат, обещая им еще более щедрое вознаграждение. Теперь все надежды сенаторы возлагали на Октавиана, он получил от них поддержку и деньги. Довольно быстро Октавиану вновь удалось сформировать немалую армию, которую он сосредоточил в городе Арреций.

Пользуясь тем, что открытое столкновение еще не началось, тайные агенты Октавиана переманивали к нему солдат Антония. Помимо высоких слов, главным аргументом был подкуп. Октавиан предлагал по 500 аттических драхм каждому ставшему на его сторону, в то время как Антоний выдал своим людям всего лишь по 100 аттических драхм (что, надо сказать, тоже было весьма немалой суммой для разового вознаграждения, так как составляло почти полугодовой оклад). Антоний разыскивал вербовщиков Октавиана, обещал большие деньги за их выдачу, угрожал тем, кто их укрывал, но схватить ни одного из агентов Октавиана не смог. В войсках Антония поднялся ропот, и Антоний вынужден был прибегнуть к расправе над недовольными, казнив около 300 человек, но многих воинов это только озлобило и подтолкнуло в дальнейшем перейти к Октавиану.

С трудом наведя порядок в своих войсках, Антоний в конце ноября прибыл в Рим, обставив свой приезд чрезвычайно пышно. Поскольку вводить войска в Рим не полагалось, свою преторианскую когорту Антоний расположил у стен города, но личная охрана неусыпно охраняла и его дом, и его самого.

На следующий день Антоний созвал заседание сената и хотел обрушиться с упреками в адрес Октавиана, но перед входом в сенат ему сообщили, что один из его легионов, «легион Марса», полностью перешел к Октавиану. Антоний начал расспрашивать, как это произошло, и тут новый гонец сообщил ему, что на сторону Октавиана перешел и четвертый легион. Потрясенный Антоний понял, что в этих обстоятельствах сенаторы не осудят Октавиана, и, войдя в сенат, повел свою речь так, как будто созвал их для совсем иной цели, а затем сразу же направился к воротам и оттуда к городу Альба, где укрепились отложившиеся от него легионы. Он пробовал уговорить легионеров вернуться под его командование, но те в ответ обстреляли его со стен.

Антоний отошел к оставшимся ему верными войскам, которые он перебросил к тому времени в Тибур (неподалеку от Рима), и выплатил всем оставшимся солдатам по 500 аттических драхм, как и Октавиан. Он не стал ничего предпринимать против отложившихся легионов, а решил идти в поход против Децима Брута, не желавшего оставлять Цизальпинскую Галлию.

Надо сказать, что многие в то время никак не могли определиться со своими симпатиями и постоянно перебегали то в один, то в другой лагерь. Даже сам Цицерон, четко понимая, что гражданская война неизбежна, писал в те дни: «Я в совершенном неведении, что мне делать. Ведь даже не будет возможности, как было в войне с Цезарем, остаться нейтральным». Проводить Антония в Тибур прибыло множество римлян, в том числе почти все сенаторы и большинство всадников.

Антоний принял торжественную присягу у своих солдат и привел к присяге также большое число ставших на его сторону ветеранов. Как пишет Аппиан, «последние охотно присоединились к присяге и поклялись в постоянной приверженности и верности ему, так что можно удивляться, кто же были те, кто еще так недавно на созванном Цезарем (Цезарем Октавианом) собрании поносил Антония». Под командованием Антония оказалось четыре хорошо обученных легиона и значительное количество вспомогательных войск. С этими силами он 28 ноября 44 года до нашей эры двинулся против Децима Брута.

9. НАЧАЛО МУТИНСКОЙ ВОЙНЫ. МАРК АНТОНИЙ ВТОРГАЕТСЯ В ЦИЗАЛЬПИНСКУЮ ГАЛЛИЮ. СЕНАТ ОБЪЯВЛЯЕТ МАРКА АНТОНИЯ ВРАГОМ. ОКТАВИАН ПОЛУЧАЕТ ПОЛНОМОЧИЯ ПРОПРЕТОРА, И ЕМУ, ВМЕСТЕ С КОНСУЛАМИ ГИРЦИЕМ И ПАНСОЙ, ПОРУЧАЕТСЯ ВЕДЕНИЕ ВОЙНЫ ПРОТИВ МАРКА АНТОНИЯ. АНТОНИЙ ОСАЖДАЕТ МУТИНУ. ДОЛАБЕЛЛА ОБЪЯВЛЯЕТСЯ ВРАГОМ, И ВОЙНА ПРОТИВ НЕГО ПОРУЧАЕТСЯ ГАЮ КАССИЮ

Подойдя к городу Аримин (современный Римини), где начинались границы Цизальпинской Галлии, Антоний приказал Дециму Бруту покинуть ее и переправиться в Македонию. В ответ Децим направил ему письмо, полученное им от сената, «гласившее, что не столько ему надлежит уступить, повинуясь воле народа, сколько Антонию сделать это, повинуясь воле сената». Антоний тогда назначил срок, после которого обещал начать боевые действия. Децим Брут старался оттянуть время, предложив ему назначить более отдаленный срок.

Все еще не начиная военных действий, Антоний двинул свою армию вперед, один за другим занимая города Цизальпинской Галлии, которые не оказывали ему сопротивления. Имевший значительно меньшие силы, Децим Брут не решился дать сражение и начал отступать, но при этом, обойдя войска Марка Антония, двинулся в сторону Рима, а своим солдатам зачитал выдуманное письмо сената, призывавшее его с войсками на защиту Рима.

Отступление Децима Брута проходило спокойно, так как его противники думали, что он уходит из Цизальпинской Галлии. Но, войдя в богатый и хорошо укрепленный город Мутина (Модена), «он закрыл ворота, употребил все продовольствие Мутины на содержание войска, зарезал весь вьючный скот и засолил его, опасаясь долговременной осады, в ожидании Антония». В распоряжении Децима Брута было два легиона опытных ветеранов, один легион из новобранцев и, кроме того, несколько крупных отрядов верных ему гладиаторов, то есть никак не менее 20 тысяч человек.

Поняв, что Децим Брут вовсе не собирается уходить, а всего лишь занял наиболее удобное место для обороны, Антоний пришел в ярость и осадил Мутину. Началась Мутинская война.

Несмотря на то, что Антония провожал в поход почти весь сенат и имелось решение о передаче ему Цизальпинской Галлии, формально вышло так, что Антоний начал войну против Децима Брута без решения сената, то есть, самовольно, и этим не замедлили воспользоваться его противники.

Октавиан послал донесение сенату, что готов действовать по его приказу. Под командованием Октавиана в Альбе было два легиона ветеранов и один новобранцев, и хотя они были недостаточно укомплектованы, это было единственное, чем располагал сенат поблизости от Рима. Солдаты побуждали Октавиана объявить себя пропретором и даже привели к нему ликторов с фасциями, однако Октавиан, хотя и поблагодарил их, но отказался, пояснив, что если он сам присвоит себе власть, то станет врагом сената, а если покажет покорность, то сенат и сам утвердит его на этом посту. Так оно впоследствии и случилось.

Хотя сенаторы и были недовольны тем, что легионеры перешли к Октавиану, а не непосредственно к сенату, они выразили свою радость, получив такое донесение, «так что и здесь можно было недоумевать, кто же были те, кто сопровождал Антония». Стало очевидным, что сенат начнет войну против Антония, но поскольку сенат не располагал в то время нужными войсками, а их набор был невозможен без консулов (консулами же были Антоний и Долабелла), все было отсрочено до вступления в должность новых консулов. Что касается Октавиана, то хотя он и не получил от сената полномочий для командования собранной им армией, его гибкое поведение привело к тому, что сенат одновременно и не возражал против этого, а своим одобрением де-факто как бы утвердил его на этом посту.

Между тем Марк Антоний безуспешно осаждал укрепившегося в Мутине Децима Брута.

До начала нового года римский сенат не вмешивался в их борьбу, но 1 января 43 года до нашей эры в должность консулов вступили Авл Гирций и Гай Вибий Панса. Будучи ярыми противниками Антония, они сразу же после совершения положенных при вступлении в должность жертвоприношений собрали сенат для рассмотрения действий Марка Антония. Цицерон и его сторонники потребовали объявить Антония врагом, так как он «против желания сената ворвался с оружием в Галлию». Оказавшиеся в меньшинстве сторонники Марка Антония предлагали вызвать его на суд, доказывая, что «не соответствовало отеческим законам произносить приговор над не подвергавшимся суду». Сенаторы спорили до самой ночи, а утром следующего дня хотели уже голосовать и осудили бы Антония, но тут трибун Сальвий, приверженец Антония, воспользовавшись своим правом, приказал отложить голосование на один день.

Сторонники Цицерона, выбежав из здания сената, начали возбуждать народ против Сальвия. Цицерон произносил яростные речи, предсказывая, что если Антоний придет в Рим, то отдаст жизнь и имущество «лучших» своим озверевшим солдатам. Обвинял он его и в разных других постыдных действиях, например в том, что после гибели полководца Помпея Великого Антоний по дешевке скупил его имущество. Сторонники же Антония, в свою очередь, высмеивали Цицерона за тщеславие, а Октавиана за недостаточно знатное происхождение.

Чтобы нейтрализовать трибуна Сальвия, противники Антония вызвали его на народное собрание, однако когда тот собрался прийти туда, чтобы высказаться, его задержали и не дали этого сделать, боясь, что Сальвий настроит римлян в пользу Марка Антония. Таким весьма грязным приемом обсуждение вопроса в народном собрании было сорвано. А поскольку народное собрание не высказалось, сенат принял решение похвалить Децима Брута за то, что тот не передал Антонию Цизальпинскую Галлию.

Антоний еще не был объявлен врагом, а поход против него уже решено было поручить консулам Гирцию и Пансе. Поскольку основной военной силой сената оказался Октавиан, «ему поручено было отправиться в поход вместе с Гирцием и Пансой и с тем войском, какое у него тогда было», предоставив ему полномочия пропретора и включив в состав сената. Сенат постановил также «поставить его позолоченную статую и предоставить ему право голосовать вместе с бывшими консулами, а также быть ему консулом десятью годами раньше законного срока. Легионам, перешедшим к нему от Антония, было выдано из государственного казначейства столько, сколько Цезарь (Октавиан) обещал им выдать за предстоящую победу». Так Октавиан был официально утвержден в командовании собранными им войсками, впервые получив от сената должность и почести. 7 января 43 года до нашей эры Октавиан, облеченный преторскими полномочиями, в лагере своих войск в Сполетиуме впервые совершил ауспиции от имени Римского государства.

Семья Марка Антония находилась в Риме. Видя, что дело идет к обвинению Антония, его мать, жена, сын и остальные родственники, одевшись в черную одежду всю ночь бегали по домам наиболее видных граждан, упрашивая их заступиться. Рим тогда еще был не слишком испорчен, и когда на следующий день Цицерон предложил осудить Антония как врага, за него вступился влиятельный сенатор Пизон, заявив, что это Децим Брут, а не Антоний нарушает закон, и посоветовал «не поступать легкомысленно по отношению к значительным людям, имеющим к тому же в своем распоряжении достаточное войско». Пизон не забыл сказать и о том, что совсем недавно Цицерон расточал похвалу Марку Антонию «за его управление государством и доблесть».

Предложение объявить МаркаАнтония врагом не прошло, но сенаторы, опасаясь иметь рядом с Римом в Цизальпинской Галлии Антония, вновь постановили дать ему в управление вместо Галлии Македонию. Изложить решение сената было поручено Цицерону, а передать это решение Антонию должны были специально назначенные послы.

В это время в Рим были привезены останки Требония, казненного Долабеллой, и здесь уж сенат единогласно объявил Долабеллу врагом (это случилось в начале февраля, но не ранее 2 февраля 43 года до нашей эры, так как 2 февраля того года Цицерон, не зная о его гибели, отправил ему письмо). Гибель Гая Требония подтолкнула Цицерона к тому, чтобы сорвать переговоры с Антонием. Он исказил постановление сената и написал Антонию, чтобы тот немедленно отошел от Мутины, перешел к определенному дню на другую сторону реки Рубикон, служившей границей между Галлией и Италией, и ждал там решения сената.

Это была явная провокация. Как пишет Аппиан, «отправленные к Антонию послы, стыдясь необычности данных им поручений, не прибавив ни слова, просто передали их ему». Антоний в ответ гневно высказался по адресу сената и Цицерона и ответил, что повинуется сенату, но Галлию получил по особому закону и накажет Децима Брута, не повинующегося этому закону. Получив такой ответ, сенат немедленно объявил Марка Антония врагом.

Сенат поручил вновь избранным консулам Гирцию и Пансе вместе с Октавианом, наделенным полномочиями пропретора, отправиться в Цизальпинскую Галлию против Антония и передал им все войска, собранные ранее на востоке Юлием Цезарем для похода на Парфию, а до их прибытия постановил набирать новые войска, где только будет возможно.

Октавиан оказался в лагере убийц своего приемного отца. Из-за этого он мог лишиться поддержки солдат, а в случае разгрома Антония сенат мог оттеснить его от власти как уже ненужного человека. Союзники между собой называли его ничтожным мальчишкой. Октавиан молчал.

Панса принялся спешно набирать себе войско по всей Италии, а Гирций решил разделить с Октавианом командование теми войсками, которые собрал Октавиан. Октавиан согласился и, более того, сумел установить с Гирцием весьма неплохие отношения. Почти всю зиму Гирций и Октавиан простояли в полевом лагере, поджидая Пансу и ведя лишь отвлекающие боевые действия. Они овладели небольшим городишком Клатерной, а затем и Бононией (современной Болоньей), но это мало влияло на ход войны. В конце зимы, когда гарнизон Мутины начал испытывать голод, Гирций и Октавиан подошли ближе к осажденному городу, но, не решаясь дать сражение, затевали лишь частые кавалерийские стычки с войсками Антония, а для снабжения города продовольствием Гирций приказал сплавлять его вниз по реке в закупоренных бочках, которые вылавливали сетями и баграми защитники Мутины.

В Риме же полноправным хозяином чувствовал себя Цицерон, который, хотя и часто устраивал народные собрания, но действовал жестко и непопулярно. Ремесленников заставляли бесплатно делать оружие, отовсюду «выдавливались» деньги. На друзей Антония налагались контрибуции, и те вынуждены были платить, но затем возмущенный поборами полководец Публий Вентидий Басс, прославившийся еще при Юлии Цезаре, бежал в колонии, основанные Юлием Цезарем, и набрав там два легиона, повел их к Риму, чтобы захватить Цицерона и положить конец произволу.

В городе поднялась паника. Сенаторы начали тайком отправлять семьи подальше от Рима. Цицерон счел за лучшее покинуть столицу. Узнав о бегстве Цицерона, Вентидий Басс двинулся на соединение с Антонием. Гирций и Октавиан не дали ему подойти к Мутине, и Вентидий Басс отошел в область Пиценума, откуда сам был родом, набрал там еще один легион и стал выжидать.

10. БИТВА ПОД ГАЛЛЬСКИМ ФОРУМОМ. РАНЕНИЕ КОНСУЛА ПАНСЫ. ПЕРВОЕ ПОРАЖЕНИЕ МАРКА АНТОНИЯ

В это время к Гирцию и Октавиану стал подходить с набранными им войсками консул Панса. Как пишет Аппиан, чтобы облегчить Пансе проход по горному ущелью, Октавиан послал навстречу своего помощника Кар-сулея с Марсовым легионом и одной преторианской когортой (обычно Марсовым легионом командовал Гальба, но в этот раз Гальба сопровождал шедшего с новобранцами консула Пансу). Возглавляемые Пансой новобранцы и войска, посланные Октавианом, встретились и успешно прошли ущелье, но когда они вновь разделились и пошли по двум разным дорогам, проложенным далее по болотистой местности, то 15 апреля 43 года до нашей эры в окрестностях Мутины, неподалеку от местечка, именуемого Галльским Форумом, внезапно попали под удар подготовившего им засаду Антония, который, считая, что идут одни лишь плохо обученные новобранцы, бросил против них опытных ветеранов — второй и тридцать пятый легионы, а также две преторские когорты, усиленные конницей. Битва была особенно яростной там, где солдаты Антония сражались против солдат Октавиана, «так как воины Антония хотели наказать изменников, а солдаты Марсова легиона стремились отомстить сторонникам Антония за своих товарищей, казненных им в Брундизии».

Этот бой очень сходно, но все же с некоторыми различиями описывают в своих «Гражданских войнах» историк Аппиан и в своем письме Цицерону участник сражения Сервий Сульпиций Гальба, прадед императора Гальбы. Поскольку Гальба был очевидцем событий, а Аппиан писал свой труд через сто пятьдесят лет после этой войны, видимо, правильнее будет опираться на версию, изложенную Гальбой. Сразу же после сражения Гальба сообщал Цицерону:

«Когда появились всадники Антония, то ни Марсов легион, ни преторские когорты не было возможности сдержать; мы начали следовать за ними, будучи к этому принуждены, раз мы не смогли удержать их. Антоний держал свои силы у Галльского форума и не хотел, чтобы было известно, что у него есть легионы; он давал увидеть только свою конницу и легковооруженных. Панса, увидев, что легион выступает вопреки его воле, приказал двум легионам новобранцев следовать за ним. Пройдя узкое болотистое и лесистое место, мы построили в боевой порядок двенадцать когорт.

Два легиона еще не подходили. Внезапно Антоний вывел из деревни свои силы в боевой порядок и без промедления вступил в бой. Вначале сражались так, что ни с одной стороны не было возможности сражаться ожесточеннее; впрочем, правое крыло, на котором находился я с восемью когортами Марсова легиона, при первом натиске обратило в бегство тридцать пятый легион Антония, так что оно продвинулось больше чем на пятьсот шагов за пределы того места, где оно стояло строем. Поэтому, когда всадники хотели обойти наше крыло, я начал отступать и выставлять легковооруженных против конницы мавров, чтобы они не напали на наших с тыла. Между тем я вижу, что нахожусь среди антонианцев и что сам Антоний невдалеке позади меня. Отбросив щит, я погнал коня к тому легиону новобранцев, который подходил из лагеря. Антонианцы в погоню за мной; у наших — готовность метнуть копья. Так меня сохранила какая-то судьба, ибо наши быстро меня узнали.

На самой Эмилиевой дороге, где находилась преторская когорта Цезаря, сражались долго. Левое крыло, которое было несколько слабее, где были две когорты Марсова легиона и преторская когорта, начало отступать, так как его обходила конница, которой Антоний особенно силен. После того, как отступили все наши ряды, я начал последним отступать к лагерю. Антоний, считая себя победителем, решил, что может взять лагерь. Как только он подошел к нему, он потерял там многих и ничего не добился. Услыхав об этом, Гирций с двадцатью когортами ветеранов устремился навстречу Антонию, возвращавшемуся в свой лагерь, и уничтожил его войска и на том же месте, где сражались, обратил его в бегство до Галльского форума. В четвертом часу ночи (римское время не соответствовало нашему, поэтому по нашему времени это было около 24.00) Антоний отступил в свой лагерь под Мутиной».

Гальба писал письмо сразу же после сражения, возможно, той же ночью, он спешил сообщить Цицерону, что «было принесено два орла и шестьдесят значков Антония», то есть полностью все знамена двух легионов, однако из-за поспешности Гальба не слишком хорошо представлял себе потери республиканцев, а они также были значительны.

Как сообщает Аппиан, преторская когорта Октавиана была полностью уничтожена, а Марсов легион понес очень большие потери. Пока Гальба вел бой на своем участке, войска Пансы, сражавшиеся на соседней дороге, сначала упорно держались, но затем, когда сам Панса был ранен копьем в пах и отвезен своими телохранителями в Бононию (Болонью), его солдаты, большинство из которых были новобранцами, дрогнули и побежали, остановившись лишь в укрепленном лагере, который возвел заранее предусмотрительный квестор Торкват. Именно об этом лагере упоминал в своем письме Гальба, но преувеличивал эффективность действий оборонявшихся. По словам Аппиана, укрепления мало помогли деморализованным и плохо обученным бойцам, — Антоний успешно атаковал их лагерь и устроил там резню, но атаковать также отошедший и стоявший рядом Марсов легион Антоний уже не стал, опасаясь больших потерь. Гальба об этом успехе Марка Антония молчит. Очень вероятно, что Гальба не пишет об этом потому, что все закончилось в итоге победой и ему не хотелось омрачать свое сообщение рассказами о чрезмерных потерях при обороне, тем более что одним из руководителей этой обороны был он сам. Скорее всего, что преувеличивает и Аппиан, — остатки Марсова легиона вместе с частью сильно потрепанных новобранцев, которые сумели сгруппироваться около этого легиона, все же смогли удержать лагерь.

Поздним вечером, когда, распевая победные песни, солдаты Антония возвращались к себе, на них обрушился консул Гирций со свежими силами четвертого и седьмого легионов. Уставшие и шедшие без строя войска Антония, хотя и пытались сопротивляться, были разбиты. И Гальба, и Аппиан утверждают, что большинство солдат Антония погибло именно в битве с Гирцием. По словам Аппиана, «болото на большом пространстве было покрыто оружием, трупами, полумертвыми людьми, ранеными; однако и здоровые настолько устали, что перестали заботиться о себе».

Ночь и болото не позволили Гирцию продолжить преследование. Разбитые части Антония отошли к своему лагерю, а части Гирция и Октавиана к своему. На следующий день воины провозгласили Гирция, Пансу и Октавиана императорами.

11. БИТВА ПРИ МУТИНЕ. ГИБЕЛЬ КОНСУЛА ГИРЦИЯ. ПОРАЖЕНИЕ МАРКА АНТОНИЯ. СНЯТИЕ ОСАДЫ С МУТИНЫ. НЕСМОТРЯ НА БЛЕСТЯЩУЮ ПОБЕДУ, СЕНАТ ОТКАЗЫВАЕТ ОКТАВИАНУ В ТРИУМФЕ, СЧИТАЯ, ЧТО ИМ ТЕПЕРЬ МОЖНО ПРЕНЕБРЕЧЬ. ОТ ПОЛУЧЕННЫХ РАНЕЕ РАН УМИРАЕТ КОНСУЛ ПАНСА

Пирамида Цестия в Риме. Ок. 20 г. до н. э.

После этой битвы Антоний решил больше не рисковать и не завязывать сражений, пока не сдастся Децим Брут, силы которого были на исходе. Но Гирций и Октавиан, по той же самой причине, наоборот, решили действовать решительно. Они двинулись к Мутине, пытаясь обойти лагерь Антония и прорваться к городу. Антоний сначала пытался преградить им путь одной лишь кавалерией, но затем вынужден был ввести в сражение все свои силы. Такая непоследовательность привела к тому, что легионы Антония вводились в бой наспех и без взаимодействия, поэтому войска Гирция и Октавиана сумели их потеснить, а затем и обратить в бегство. И Октавиан, и Гирций сражались вместе со своими легионерами. В горячке боя Гирций одним из первых ворвался в лагерь Антония, но был убит, сражаясь у палатки самого Антония. В дальнейшем ходило много слухов, что Гирций был убит то ли самим Октавианом, то ли по приказу Октавиана. Об этом в частности упоминает Светоний Транквилл, но установить, так это было или нет, сейчас уже невозможно. Версия о том, что Гирций был убит самим Октавианом, представляется крайне маловероятной. Вторая версия — Гирций был убит по приказу Октавиана — более реальна, хотя не менее вероятно, что Гирций просто погиб в бою. Октавиан смог вынести из лагеря тело Гирция, но захватить лагерь Антония ему не удалось.

Обе стороны понесли тяжелые потери, и все же успех был явно на стороне Октавиана.

Ночью Антоний, посовещавшись с друзьями, принял решение снять осаду, и утром следующего дня его войска стали отходить на север, рассчитывая соединиться с войсками Вентидия Басса и Марка Лепида.

Децим Брут избавился от осады, но, узнав, что один консул погиб, а другой тяжело ранен и всеми войсками командует Октавиан, приказал сломать наведенные было мосты через реку. Тем не менее он отправил послов к Октавиану, чтобы поблагодарить за спасение. Децим клялся, что участвовал в убийстве Юлия Цезаря по злому наваждению и жалеет об этом, а Октавиана приглашал начать с ним переговоры в присутствии граждан Мутины.

Октавиан гордо, но не без умысла ответил, что «явился не для того, чтобы спасать Децима, а чтобы воевать с Антонием, с которым в свое время может и помириться», относительно же Децима многозначительно добавил, что «пусть живет себе невредимый, пока таково желание жителей этого города».

Узнав от послов о таком ответе, Децим с другого берега реки зачитал письмо сената, назначавшее ему в управление Цизальпинскую Галлию, и запретил Октавиану в отсутствие консулов переправляться через реку в «чужую» провинцию, заявив, что сам будет вести преследование мятежного Антония.

Понимая, что Децим ведет себя столь нагло, чувствуя поддержку большей части сената, Октавиан сдержался и отошел к Бононии, где находился раненый консул Панса, а уже оттуда написал обо всем в сенат. Написал письмо и Панса.

Практически руководивший сенатом Цицерон решил, что Октавиан сделал свое дело и теперь его можно и нужно оттереть на задний план, лишив его сначала славы, а затем и войск. Это вполне соответствовало взглядам Цицерона — в своей написанной именно в то время книге «Об обязанностях» он писал: «Что касается всего того, что имеет отношение к истине и верности слову, то иногда справедливо отказаться и не сдержать своего слова». Таким образом, обман, по мнению Цицерона, был допустим, если он диктовался высшей необходимостью.

Несмотря на то, что победа была достигнута в основном благодаря Октавиану, Цицерон зачитал перед народным собранием лишь письмо Пансы, а письмо Октавиана огласил только в сенате. В своей речи в сенате, известной как «Четырнадцатая филиппика против Марка Антония», Цицерон похвалил за победу и Пансу, и Гирция, и Октавиана, но предложил, чтобы праздник по этому случаю устроили консулы Гирций и Панса, а в случае их отсутствия Марк Корнут, городской претор, ловко отстраняя, таким образом, Октавиана от участия в организации торжеств (Цицерон произносил свою речь 21 апреля и, судя по тексту речи, знал о ранении Пансы, но не знал о гибели Гирция). В честь победы сенат назначил 50-дневные благодарственные жертвоприношения богам и постановил передать все войска Дециму Бруту, а об Октавиане, добившемся победы, в своих указах даже не упомянул. Кроме того, сенат вновь произвел перераспределение провинций, по которому Марк Брут опять получал Македонию, а Гай Кассий Сирию. Секст Помпей и Гней Домиций Агенобарб получили в свое командование весь римский флот. Когда же Октавиан потребовал триумфа, ему ответили, что он до таких почестей еще не дорос.

В это время в Бононии скончался от загноившейся раны Панса. Перед смертью он приказал, чтобы войска Октавиана оставались в распоряжении Октавиана, а остатки своих войск передал своему квестору Торквату, который, согласно решению сената, передал их Дециму Бруту. По Риму был пущен слух, что его врач Гликон вложил в рану яд по приказу Октавиана. Гликон даже был взят под стражу, но проведенное дознание не смогло его уличить.

Надо сказать, что дознание, видимо, проводилось объективно, — вряд ли в то время можно было излечить человека, получившего тяжелое ранение в пах, тем более отнюдь не стерильным копьем.

12. МАРК АНТОНИЙ ОТХОДИТ В НАРБОНСКУЮ ГАЛЛИЮ. ДЕЦИМ БРУТ ПЫТАЕТСЯ ЕГО ПРЕСЛЕДОВАТЬ. ОКТАВИАН ВЫЖИДАЕТ. У ДЕЦИМА БРУТА ИССЯКАЮТ ДЕНЬГИ ДЛЯ ВЕДЕНИЯ ВОЙНЫ. СОЮЗ МАРКА АНТОНИЯ И МАРКА ЛЕПИДА. ПАНИКА В РИМЕ. ПО ТРЕБОВАНИЮ СОЛДАТ ОКТАВИАН НАЗНАЧАЕТСЯ КОНСУЛОМ. ОСУЖДЕНИЕ УБИЙЦ ЦЕЗАРЯ

В Риме считали, что с Антонием покончено, и даже выплатили дополнительно всем солдатам двух отпавших от него легионов по 5000 аттических драхм, обещанных им за полную победу, как будто они ее одержали. Марку Лепиду, Мунацию Планку и Азинию Поллиону были посланы письма сената, предписывающие им вступить в бой с Антонием, если он к ним направится.

Казалось бы, Марку Антонию пришел конец, но этого не случилось. Марк Лепид, командовавший четырьмя легионами в Испании Ближней, занял выжидательную позицию. Полководцы Азиний Поллион, имевший два легиона в Испании Дальней, и Мунаций Планк с тремя легионами в Трансальпийской Галлии также решили выждать. В своих письмах Цицерону они всячески заверяли его, что готовы сражаться с Антонием, но вести против него свои войска не спешили, ссылаясь то на одни, то на другие причины.

Войска Децима Брута были ослаблены осадой, и он действовал нерешительно. Повинуясь сенату, к нему подошел и присоединился со своими легионами Мунаций Планк, но солдаты Децима Брута объелись после голодовки и страдали расстройством желудка, а полученные им от Пансы новобранцы нуждались в дополнительном обучении. Децим Брут преследовал Марка Антония до Альп, но там, примерно в районе нынешней границы между Италией и Францией, вынужден был остановиться, боясь оторваться от своих баз снабжения. Немало сдерживало Брута и то обстоятельство, что у него уже кончались денежные средства. «Я так далек от того, чтобыкакая-либо часть из моего имущества была свободна, что уже опутал долгами всех своих друзей. Теперь я кормлю семь легионов; с какими затруднениями — ты себе представляешь», — писал 5 мая Децим Брут Цицерону. По его собственному признанию, к началу Мутинской войны у него было 40 миллионов сестерциев, к началу же мая деньги иссякли. «Если бы я располагал даже сокровищами Баррона, я не мог бы выдержать расходы», — жаловался Децим Брут, практически моля Цицерона о помощи, но тот не смог прислать ему ничего, кроме нескольких ободряющих писем.

Децим Брут был вынужден ничего не предпринимать и порой даже не имел верных сведений о местонахождении Антония. Авторитет Децима Брута падал.

Цезарианцы, скорее всего, испытывали не меньшие трудности, но их сплачивали общая опасность и сознание того, что обеспечить свое благополучие и даже просто сохранить жизнь они смогут, лишь добившись победы. Не доверявший сенату Октавиан также начал менять свою позицию — и ранее хорошо обращавшийся с пленными солдатами Антония, он начал отпускать пленных, желавших вернуться обратно к Антонию, а других стал вербовать в свою собственную армию. Подведя свои войска к лагерю Вентидия Басса, Октавиан вызвал переполох, но вместо того, чтобы начать сражение, вступил с ним в переговоры и дал ему возможность беспрепятственно отойти на соединение с Антонием, намекнув, что у них общие враги и им необходимо объединиться. Октавиан отправил также письма Марку Лепиду и Азинию Поллиону, предлагая им объединиться и сетуя на то, что все основные командные посты передаются убийцам Юлия Цезаря.

В это время Марк Антоний, перейдя через Альпы, отступил в Нарбонскую Галлию. Оказавшись в тяжелейшем положении, он для пополнения своей поредевшей армии вынужден был набирать туда даже рабов. В середине мая 43 года до нашей эры в районе города Форум Юлия (современный Фрежюс во Франции) Антоний вывел свою армию к подошедшим туда войскам Марка Лепида. Разбив лагеря своих армий неподалеку друг от друга, оба полководца выжидали.

Позиция Лепида была чрезвычайно важна. Он колебался. 18 мая Марк Лепид сообщил Цицерону в Рим, что преградил дорогу Марку Антонию и Вентидию Бассу. Цицерон тут же предложил сенату поставить в центре города статую «в честь доблестного Лепида», что и было сделано. Но опти-маты по-прежнему не доверяли Лепиду, как и он им. Вскоре статую пришлось сбросить с пьедестала: Лепид вместо того, чтобы, как требовал того сенат, воевать против Марка Антония, вступил с ним в переговоры, а затем перешел на его сторону. Дело было не только в его симпатиях, скорее всего Лепид боялся, что начнутся репрессии против бывших сподвижников Юлия Цезаря.

Формально главнокомандующим был объявлен Лепид, но распоряжался всем Антоний. Теперь вместе с войсками Вентидия Басса и Марка Лепида в распоряжении Антония оказалось более десяти легионов и много конницы.

Луций Домиций Агенобарб. Бронза

В Риме снова поднялся переполох. Сенат начал требовать, чтобы Октавиан срочно передал свои войска Дециму Бруту, приняв нелепое решение поручить Октавиану и Дециму Бруту вместе командовать войсками в войне против Антония. Опасаясь, что Марк Антоний и Октавиан, оба будучи цезарианцами, договорятся, сенат вызвал в Италию из Африки три легиона, находившиеся под командованием сторонников республики, а также послал тайных послов к Бруту и Кассию с просьбой о помощи. Представители сената пытались даже тайком переманить на свою сторону некоторые легионы Октавиана, обещая всяческие блага. В ответ Октавиан указал солдатам, что сенат до сих пор не выплатил им обещанного жалованья, и намекнул, что сенаторы могут лишить солдат и ветеранов их земельных наделов и что только он, как консул, мог бы отстоять их права.

Октавиан убеждал солдат опасаться прежде всего за самих себя, так как если они перейдут под командование враждебного цезарианской партии полководца, то их погубят, отправив на другую войну или вызвав междоусобные распри.

Солдаты послали делегацию в Рим, потребовав от сената назначить Октавиана консулом. Сенат отказал, ссылаясь на его молодость, но это лишь усилило недовольство воинов.

В распоряжении Октавиана находилось восемь легионов и большое количество отборной конницы. Понимая, что медлить нельзя, он проявил решительность и в августе 43 года до нашей эры, так же, как ранее его приемный отец Гай Юлий Цезарь, перешел Рубикон и пошел на Рим. Войско было разделено на две половины, и в то время как основная часть войска не спеша следовала за ним, Октавиан с лучшей частью своих сил двинулся вперед форсированным маршем, ставя главной целью захватить противника врасплох.

Монета Гнея Домиция Агенобарба

Сенат пришел в ужас и даже не попытался организовать сопротивление. Сенаторы начали упрекать друг друга в том, что неправильно отказали Октавиану в заслуженном триумфе и накликали беду, причем, как пишет Аппиан, «Цицерон, который до сих пор играл главную роль среди них, теперь даже не показывался».

Впереди себя Октавиан отправил посольство во главе с центурионом Корнелием. Тот, прибыв в Рим, обратился к сенаторам с просьбой от имени войск назначить Октавиана консулом. Некоторые сенаторы готовы были это сделать, но другие колебались. Тогда Корнелий показал сенаторам на рукоять своего меча и заявил: «Вот кто сделает его консулом, если не вы!»

От таких слов сенат стал уступчивее и постановил выдать по 5000 аттических драхм не только легионам, перешедшим от Марка Антония, но и всем остальным. Были посланы послы, чтобы сообщить Октавиану, что ему предоставлено право выдвинуть себя консулом заочно и лично распределить выделенные сенатом деньги. Но когда в гавань Остии вошли корабли с двумя из трех вызванных из Африки легионов, сенат опять обрел уверенность в своей силе и опять изменил прежние постановления, а появившийся на заседаниях Цицерон вновь играл там первую роль. Помимо двух легионов из Африки и легиона погибшего консула Пансы для обороны Рима были мобилизованы все граждане призывного возраста. Укреплялись стены города и приводились в порядок корабли. Представители сената пытались разыскать мать и сестру Октавиана, но они успели скрыться, и республиканцам не удалось получить столь важных заложников.

Узнав о новых решениях сената, Октавиан повел свои войска еще быстрее, а вперед послал несколько своих всадников, сообщая римлянам, что им не следует беспокоиться, и когда его армия подошла к стенам города, там вновь произошли перемены. Все три легиона перешли на сторону Октавиана, народ встретил его радостно. Римская знать также поспешила его приветствовать. Цицерон, добившись у Октавиана встречи, начал оправдываться и заявлять, что сначала даже сам выдвигал его в консулы. Октавиан не стал ему возражать, заметив только в насмешку, что из друзей он, Цицерон, был последним, кто пришел к нему. Казалось бы, противники Октавиана должны были угомониться, но ночью по городу прошел слух, что два лучших легиона Октавиана перешли на сторону республиканцев. Собравшийся той же ночью сенат велел объявить эту новость горожанам, а сенатора Мания Аквилия Красса отправил в Пиценум для набора войск, рассчитывая продержаться до прихода помощи. На том заседании сената главную роль играл Цицерон, однако он срочно удалился, когда выяснилось, что слух оказался ложным.

Наутро Октавиан придвинул войска еще ближе к городу, но мстить тогда не стал. Получив из казны обещанные деньги, он роздал их солдатам, а сам на время удалился от города, показывая, что не собирается силой влиять на выбор консулов. Однако Октавиан держал все под своим контролем, и сенат вместо погибших Гирция и Пансы вынужден был избрать консулами Октавиана и его друга Квинта Педия. Так 19 августа 43 года до нашей эры Октавиан, не достигнув еще даже 20 лет, стал консулом. Стараясь «сохранить лицо», сенаторы сделали вид, что принимают такое решение добровольно.

Теперь уже Октавиан въехал в Рим как высшее официальное лицо. Октавиан сразу же реабилитировал Долабеллу, объявленного ранее врагом, а также внес предложение о проведении суда над всеми убийцами Юлия Цезаря (Долабелла к тому времени уже погиб, сражаясь против войск Гая Кассия, но об этом будет рассказано далее). Сенат тут же постановил провести суд не только над непосредственными убийцами, но и над теми, кто знал о заговоре. Суд проходил в присутствии Октавиана и был скорым. Все заговорщики были заочно осуждены, причем только один из судей посмел подать голос в оправдание. Поскольку результат был достигнут, Октавиан не стал тогда ничего предпринимать против этого судьи, но припомнил ему это чуть позже — когда начались проскрипции, упрямец поплатился жизнью.

13. ПРИМИРЕНИЕ ОКТАВИАНА С МАРКОМ АНТОНИЕМ И МАРКОМ ЛЕПИДОМ. АРМИЯ ДЕЦИМА БРУТА РАЗБЕГАЕТСЯ. ГИБЕЛЬ ДЕЦИМА БРУТА И КОНЕЦ МУТИНСКОЙ ВОЙНЫ

Октавиан стал добиваться от сената примирения с Антонием. Постановления против Марка Антония и Лепида были отменены, и к ним отправились послы, а сам Октавиан предложил Антонию свою помощь против Децима Брута, если это понадобится. Антоний и Лепид с радостью согласились, но Антоний написал Октавиану, что сам победит Децима Брута в честь Октавиана.

Узнав о решении сената, на сторону Антония перешел с двумя легионами Азиний Поллион, до сих пор выжидавший и не принимавший участия в войне, а затем и Планк, сражавшийся ранее на стороне Децима Брута с тремя легионами. Прижатый к Альпам, Децим Брут оказался отрезанным от других сил республиканцев. Хотя в его распоряжении все еще находилось немало войск, он понял, что не сможет победить, и стал отступать, надеясь отойти в Македонию, на соединение с войсками Марка Брута. Однако подавленная трудностями и плохо обученная армия Децима Брута начала разбегаться. Часть его войск перешла к Марку Антонию, а часть — к Октавиану. В конце концов с Децимом Брутом осталось лишь 300 телохранителей, с которыми он разделил оставшуюся воинскую казну, но затем и те разбежались, за исключением 10 человек. С этими оставшимися Децим Брут попытался скрыться у галльского вождя Камилла, которому ранее оказывал услуги. Тот принял его, но сообщил обо всем Марку Антонию. Антоний же приказал отрубить Дециму Бруту голову и прислать ему.

Всего за три года до этого, когда летом 46 года до нашей эры Рим праздновал четырехкратный триумф — понтийский, египетский и африканский триумфы Юлия Цезаря, с которыми совместили и галльский триумф Децима Брута, Юлий Цезарь ехал, возглавляя торжественную процессию своих войск, в одной колеснице с Марком Антонием, а чуть сзади в той же колеснице сидели Октавиан и Децим Брут по прозвищу Альбин (Децим Брут был от рождения светловолос). И вот всего через два года Децим Брут стал одним из убийц своего благодетеля, а годом позже и сам погиб по приказу тех, с кем еще совсем недавно ехал на одной триумфальной колеснице.

Мутинская война завершилась.

Гробница Еврисака в Риме. 2-я половина 1 в. до н. э.

14. МАРК АНТОНИЙ, МАРК ЛЕПИД И ОКТАВИАН УЧРЕЖДАЮТ ТРИУМВИРАТ. ЖУТКОЕ ВРЕМЯ ПРОСКРИПЦИЙ. ГИБЕЛЬ ЦИЦЕРОНА. ПОБОРЫ ТРИУМВИРОВ

В ноябре того же 43 года до нашей эры на маленьком островке на реке Лавинии, вблизи Мутины, произошла встреча Октавиана, Марка Антония и Марка Лепида. Каждый из них, не доверяя другим, пришел в сопровождении пяти легионов. Первым по мосту на островок прошел Лепид и, убедившись, что место безопасно, махнул плащом Октавиану и Антонию, после чего те также прошли на остров. Они совещались два дня и, наконец, пришли к соглашению, объявив себя «триумвирами для устройства государственных дел» с неограниченными полномочиями до января 37 года до нашей эры. Чтобы уравнять себя с другими триумвирами, Октавиан отказался от консульства, но теперь консулы должны были назначаться с согласия триумвиров. Провинции и легионы были поделены между триумвирами. За Антонием были закреплены Цизальпинская Галлия и Трансальпийская Галлия, за Лепидом — Нарбонская Галлия и Испания, за Октавианом — Африка, Сицилия и Сардиния. Раздел восточных провинций, где укрепились республиканцы, решено было временно отложить.

Марк Туллий Цицерон

(3.01.106 г. до н. э. —

7.12.43 г. до н. э.) ^[2]

Также решили, что Октавиан и Марк Антоний отправятся в поход против Марка Брута и Гая Кассия, а Лепид, занявший вакантный после смерти Юлия Цезаря пост великого понтифика (главного жреца), останется в Риме и временно возьмет на себя управление Италией, Испанией же будет управлять через наместника. Солдатам выделялись земли и награды, причем помимо прочего для поселения солдат было выделено 18 богатых италийских городов, «как если бы эти города были завоеваны ими в неприятельской стране». Расселить солдат во вновь образованные колонии планировалось после разгрома Марка Брута и Гая Кассия.

Совсем недавно Цицерон в своей книге «Об обязанностях» писал, что «есть много людей, и притом жаждущих блистательности и славы, отнимающих у одних, чтобы давать другим, и при этом думающих, что они окажутся благодетелями по отношению к друзьям, если обогатят их любым способом. Но это столь далеко от исполнения долга, что ничего более противного исполнению долга не найти. Итак, надо следить за тем, чтобы наша щедрость приносила друзьям пользу и не вредила никому. Поэтому передача имущества от законных собственников сторонним людям, совершенная Луцием Суллой, а впоследствии Гаем Цезарем, казаться щедростью не должна; ибо щедрым может быть только законное действие». Многие римляне помнили эти слова Цицерона, переписывали и хранили его книги, только кто мог, не имея войск, противостоять триумвирам?

Против своих врагов триумвиры объявили проскрипции (репрессии), которые по количеству жертв и по жестокости далеко превзошли все проскрипции предыдущих диктаторов. Лица, внесенные в проскрипционные списки, осуждались без суда. В проскрипционные списки триумвиры вписывали любого по своему желанию. Марк Лепид первым приговорил к смерти своего брата Павла Лепида, а Марк Антоний своего дядю Луция Антония (в свое время Павел и Луций первыми высказались за объявление Лепида и Антония врагами отечества). Павел Лепид тогда сумел бежать, а Луция Антония укрыла в своем доме и отказалась выдать его сестра — мать Марка Антония, заявив, что умрет вместе с ним, после чего Антонию пришлось исключить своего дядю из проскрипционных списков. Однако большинству остальных неугодных повезло гораздо меньше. Жертвами проскрипций стали брат перешедшего к Антонию полководца Мунация Планка и тесть полководца Азиния Поллиона.

Еще до того, как сами триумвиры прибыли в Рим, они послали центурионов убить 17 наиболее опасных и влиятельных лиц из числа своих противников, с тем чтобы обезглавить возможное сопротивление. Четверо из них были легко убиты, так как не ожидали нападения, остальные попытались скрыться. Солдаты обыскивали дома и храмы и, как пишет Аппиан, «внезапное смятение охватило город, и в течение всей ночи были крики, беготня, рыдания, словно во взятом неприятелями городе». После того, как стало известно об арестах, «каждый думал, что именно его разыскивают люди, шнырявшие по городу. Отчаявшиеся в своей судьбе собирались поджечь кто свои, кто общественные здания, предпочитая в своем безумии совершить что-либо ужасное, прежде чем погибнуть». И они так бы и сделали, но консул Педий через глашатаев обнадежил их, что осуждены всего 17 человек, а остальным дал заверения в безопасности, так как не знал, что триумвиры отнюдь не собираются этим ограничиться. Педию не пришлось увидеть нарушение своей клятвы, в ту ночь он так переутомился, что скончался от сердечного приступа.

Триумвиры, подойдя к Риму, вступали в город один за другим — сначала Октавиан, за ним Марк Антоний и за ним Марк Лепид. Каждый из них входил со своей преторианской когортой и одним легионом.

Разместив свои войска в наиболее важных и удобных местах города, триумвиры 27 ноября собрали народное собрание, где по предложению народного трибуна Публия Тития было утверждено предложение о предоставлении им троим особых полномочий сроком на пять лет (до 31 декабря 38 года до нашей эры). Триумвиры, хотя и пытались формально соблюсти видимость законности, не слишком церемонились — не было ни обсуждения, ни обычного голосования, а ночью в городе были выставлены проскрипционные списки с именами новых 130 лиц, подлежавших проскрипции, в дополнение к прежним 17. Затем добавился список из еще 150 имен… Количество осужденных росло и росло.

Начались многочисленные аресты и казни. В ходе проскрипций часто играли роль не политические воззрения, а просто месть, конкуренция и т. д. Трепетали все. Некий Руф, имевший прекрасный дом, понравившийся Фульвии, жене Марка Антония, и отказывавшийся ранее его продать, поспешил подарить его ей, но все равно не смог спастись и был подвергнут проскрипции, а его голову, присланную ей Марком Антонием, Фульвия выставила перед тем самым домом. Никто не знал, станет ли он жертвой проскрипций, а после того, как человека заносили в список, любой мог убить его и, предъявив его голову, получить награду. Некоторые из приговоренных пытались защищаться, некоторые бежать, а многие кончали жизнь самоубийством или просто ждали своей участи. Доносчикам также назначались награды. Доносчик свободного происхождения получал за каждого выданного премию в 25 тысяч денариев, а раб — 10 тысяч денариев (около 4 кг серебра; денарий в то время был серебряной монетой весом около 4 граммов), свободу и гражданские права. Дети и жены получали часть проданных с аукционов конфискованных по их доносу имуществ родителей или мужей, и было много случаев проявления самой низкой подлости, однако некоторые из римлян продемонстрировали невероятную отвагу и самопожертвование, чтобы спасти своих близких. Рим такого еще не знал. Казнено было около 300 лиц из сословия сенаторов и около 2000 человек из сословия всадников, погибли и некоторые из простых граждан.

Попал в проскрипционные списки и Цицерон. Он успел бежать из Рима, но 7 декабря 43 года уже неподалеку от морского побережья был схвачен и обезглавлен. Его голова и руки были доставлены Марку Антонию и выставлены на ораторской трибуне «к ужасу римлян, которым казалось, будто они видят не облик Цицерона, но образ души Антония». Через двенадцать лет младший сын Цицерона, перешедший к этому времени на сторону Октавиана, доставит в Рим и положит перед сенаторами на ту самую трибуну, где ранее стояла голова его отца, письмо Октавиана, сообщающее о разгроме флота Марка Антония у мыса Акциум. Но это будет потом, а в декабре 43 года до нашей эры Марк Антоний ликовал при виде головы поверженного Цицерона и еще некоторое время держал эту голову на своем обеденном столе. Такая жестокость многих оттолкнула от него, но никто уже не пытался возражать.

Надо сказать, что несмотря на то, что Цицерон в последние годы жизни допустил немало просчетов, эти просчеты забылись, а в памяти римлян остались заслуги Цицерона перед Римом. Как писал о Цицероне через семьдесят лет Веллей Патеркул, ставя в вину Марку Антонию его убийство: «…он вечно живет и будет жить вечно в памяти всех веков, пока пребудет нетронутым мироздание, возникшее то ли случайно, то ли по провидению, то ли каким-то иным путем; мироздание, которое он, чуть не единственный из всех римлян, объял умом, охватил гением, осветил красноречием».

Понимая, какой авторитет у многих римлян имел Цицерон, Октавиан умело дистанцировался от убийства Цицерона, и по Риму ходили слухи, что он вначале даже возражал против этого и согласился внести Цицерона в проскрипционные списки лишь по требованию Марка Антония. Плутарх пишет, что когда через много лет Октавиан пришел к одному из своих внуков и увидел, как тот в испуге пытается спрятать под тогой сочинение Цицерона, то вместо того, чтобы ругать внука, взял свиток в руки, прочел и сказал: «Ученый был человек, что правда, то правда, и любил отечество».

Хотя репрессиям подверглась в основном лишь римская знать, в целом проскрипции произвели тягостное впечатление на всех. В это время умерла и была торжественно похоронена за государственный счет (что считалось большой честью) мать Октавиана — Атия. Удручало ли ее поведение сына или нет и пыталась ли она заступаться за кого-либо из проскрибированных, неизвестно.

Имущество проскрибированных было выставлено на торги, но, как пишет Аппиан, «немногие, однако, покупали их имения, стыдясь пользоваться чужим несчастьем и полагая, что не на радость им будет достояние погибших, что небезопасно вообще быть замеченным с золотом или серебром». Триумвиры, рассчитывавшие за счет проскрипций получить достаточно денег для войны против Брута и Кассия, вынуждены были срочно пойти на дополнительные поборы. Был составлен список 1400 самых богатых женщин, каждая из которых должна была внести в казну определенную часть имущества. Женщины тут же бросились просить о заступничестве родственниц триумвиров и даже осмелились протестовать на народном собрании, после чего триумвиры вынуждены были снизить число тех, кто должен был расстаться с частью имущества, с 1400 до 400 человек.

Средств недоставало, и триумвиры приказали всем, кто имел состояние более 100 тысяч сестерциев, в том числе иностранцам и даже жрецам, отдать одну пятидесятую часть имущества взаймы и внести на военные нужды свой годовой доход.

15. ОБОЖЕСТВЛЕНИЕ ЮЛИЯ ЦЕЗАРЯ. ТРИУМВИРЫ И РЕСПУБЛИКАНЦЫ ГОТОВЯТСЯ К НОВОЙ СХВАТКЕ. СЕКСТ ПОМПЕЙ ЗАХВАТЫВАЕТ СИЦИЛИЮ. ВОЙНА В МАКЕДОНИИ МЕЖДУ МАРКОМ БРУТОМ И ГАЕМ АНТОНИЕМ. ПЛЕНЕНИЕ И ГИБЕЛЬ ГАЯ АНТОНИЯ. ВОЙНА В АФРИКЕ, ГИБЕЛЬ КОРНИФИЦИЯ

Для того чтобы придать всему совершаемому видимость справедливого возмездия, лучше всего подходило возвеличивание имени Юлия Цезаря. Сразу после вступления своих войск в Рим Октавиан освятил место на Форуме, где ранее была совершена кремация тела Цезаря. 1 января 42 года до нашей эры триумвиры, а по их распоряжению и все остальные граждане Рима принесли клятву сохранять в неприкосновенности все сделанное Цезарем. Пиком кампании по возвеличиванию имени Юлия Цезаря стало принятие в том же году закона о его обожествлении. Все это было очень почетно для Октавиана, но тогда, учитывая страх и озлобленность большинства населения, мало что давало для реального укрепления его власти.

В этих условиях опорой триумвиров были только войска. Солдатам угождали, а те, чувствуя безнаказанность, нередко вели себя как разбойники. Справедливости ради следует признать, что и противники триумвиров поступали немногим лучше. Республиканцы также готовились к войне и на подвластной территории также проводили конфискации, а на деньги от этого и от поступающих налогов вербовали солдат.

В то время как происходили вышеописанные события в Италии и Галлии, в других римских владениях также шла отчаянная борьба.

Секст Помпей, узнав об учреждении триумвирата и о проскрипциях, в списки которых попал и он сам, отплыл из Массилии (Марселя), где он тогда находился, в Сицилию. В распоряжении Помпея находилась значительная часть римского флота, переданного ранее под его командование решением сената, и он справедливо полагал, что, укрепившись на Сицилии, он сможет вести войну против цезарианцев более успешно, чем на суше, где те имели явный перевес сил.

По прибытии на Сицилию Помпей осадил в Мессене (современная Мессина) пропретора Вифиника, не уступавшего ему остров, а вскоре бежавшие из Рима от проскрипций представители знати сумели убедить Вифиника сдаться. Помпей охотно принимал к себе проскрибиро-ванных. Его корабли курсировали у побережья Италии, принимая тех, кто пытался спастись. В Сицилии же Помпей сам выходил навстречу прибывшим, размещая их, снабжая всем необходимым и назначая на должности в своей армии и флоте. Однако Секст Помпей отнюдь не был добряком и порой действовал не менее коварно, чем его противники, — так пропретора Вифиника, как человека опасного, несмотря на то, что тот сдался и получил гарантию своей неприкосновенности, Помпей приказал убить, а чтобы «не нарушать слова», поручил это рабам, которых приказал затем казнить как совершивших преступление.

В Македонии с началом Мутинской войны разгорелась война между пропретором Гаем Антонием, средним братом Марка Антония, пытавшимся удержать эту провинцию, и Марком Брутом, назначенным туда ранее решением сената и теперь отказавшимся признавать и новое перераспределение провинций, и тем более легитимность триумвирата. Так как основная часть войск Марка Антония осаждала Мутину, у Гая Антония остался лишь один легион инесколько вспомогательных частей. Гай Антоний потерпел поражение от превосходивших его сил Марка Брута, но сумел отойти и даже пытался устроить ему засаду. Марк Брут, к которому тогда постоянно поступало подкрепление, избежал опасности, а затем, пользуясь значительным численным перевесом, сумел дважды окружить Гая Антония в горных теснинах, но не разгромил его, а дал выйти из окружения и приветствовал. Это вызвало в войсках восхищение, на что и рассчитывал Брут, — солдаты Гая Антония стали переходить на сторону Брута. Немалую роль тут сыграло и то обстоятельство, что у Брута в Македонии к тому времени было уже не менее пяти легионов и все понимали, что один легион в сражении с ними был бы неминуемо разбит. В конце концов Гай Антоний с остатками своих войск был вынужден сдаться на милость Марка Брута. У Гая Антония были основания надеяться на пощаду, ведь еще недавно его отношения с Брутом были почти дружескими и он, Гай Антоний, как уже говорилось выше, даже устраивал в Риме игры в честь Марка Брута и Гая Кассия. Но гражданская война диктовала свои беспощадные правила. Сначала Брут действительно относился к Гаю Антонию уважительно, но потом, по мнению одних историков, уличил его в попытках взбунтовать войска и казнил, а по мнению других, он казнил Гая Антония в отместку за казнь Цицерона.

В Африке в 43–42 годах до нашей эры произошла война между сторонником республиканцев Квинтом Корнифицием, бывшим тогда наместником провинции Старая Африка (владения Карфагена, захваченные римлянами), и наместником провинции Новая Африка (Нумидия) Титом Секстием, принявшим сторону Октавиана. Квинт Корнифиций был человеком заслуженным и известным. Еще при Юлии Цезаре он успел побывать наместником Киликии, а затем наместником Сирии. После смерти Юлия Цезаря Корнифиций получил в управление провинцию Старая Африка. Когда началась конфронтация между Марком Антонием и сенатом, Марк Антоний послал на смену Корнифицию Луция Кальвизия Сабина. Корнифиций отказался подчиниться и удержал провинцию за собой. После создания триумвирата сменить Корнифиция счел нужным уже Октавиан, прислав ему на смену Секстия. Корнифиций вновь не подчинился. Когда Секстий сообщил Корнифицию о создании в Риме триумвирата и потребовал уступить ему правление, так как при дележе провинций Африка досталась Октавиану, а он, Секстий, является его представителем, Корнифиций возразил, что о дележе, устроенном триумвирами между собой, он не знает, а власть, полученную от сената, никому без распоряжения сената не уступит.

Корнифиций играл видную роль в политической жизни Рима, состоял в переписке с Цицероном, был авгуром, о Корнифиции, как о поэте, упоминают известнейшие римские поэты Катулл и Овидий, неплохо он справлялся и с обязанностями наместника, но как военачальник проявить себя не сумел. Секстий, несмотря на то, что имел меньше войск, вторгся во владения Корнифиция и захватил несколько городов. Тут Корнифиций счел нужным разделить свои войска. Один из посланных против Секстия полководцев Корнифиция осадил того в одном из захваченных городов. Другой полководец Корнифиция вторгся в Новую Африку и осадил столицу провинции — Цирту (современная Константина на северо-востоке Алжира). Казалось бы, Секстий был обречен, но ему удалось получить поддержку местных африканских царьков и вместе с ними разгромить сначала одну армию Корнифиция, а затем и вторую. Сам Корнифиций погиб, часть его войск разбежалась, часть сдалась, а некоторые из бежавших к нему из Рима проскрибированных сумели переправиться в Сицилию к укрепившемуся там Сексту Помпею.

16. ВОЙНА В АЗИАТСКИХ ВЛАДЕНИЯХ РИМА. ПОНЯТИЕ О ЧЕСТИ ПУБЛИЯ КОРНЕЛИЯ ЛЕНТУЛА СПИНТЕРА. ОСАДА ЛАОДИКЕИ ВОЙСКАМИ ГАЯ КАССИЯ. ГИБЕЛЬ ДОЛАБЕЛЛЫ

События в азиатских владениях Рима развивались не менее драматично. Как уже говорилось выше, цезарианец Публий Корнелий Долабелла, пользуясь полученным ранее мандатом, прибыл осенью 44 года до нашей эры в провинцию Азия и, опираясь на поддержку части войск и ряда местных вассальных Риму правителей, расправился с посмевшим не впустить его в Смирну приверженцем республиканцев Гаем Требонием. В разгоревшейся между цезарианцами и республиканцами борьбе Долабелла сначала достиг блестящих успехов. На его сторону перешло большинство городов Азии и Киликии, его готовы были поддержать вассальные по отношению к Риму правители острова Родос, цари Ликии, Каппадокии и царица Египта Клеопатра, но тут римский сенат, получивший известие о расправе над Требонием, объявил Долабеллу врагом, а республиканец Гай Кассий, опередив задержавшегося на западе Малой Азии Доллабеллу, прибыл в Сирию, объявив, что является наместником, назначенным сенатом. С его прибытием положение резко изменилось. На сторону Гая Кассия перешел командовавший посланной туда конницей Долабеллы легат — Публий Корнелий Лентул Спинтер, который, видимо, посчитал, что дело Долабеллы проиграно, и решил переметнуться к его противникам, причем явно рассчитывал на немалое вознаграждение. «Полагаю, что у меня есть заслуги перед государством, так что я должен ждать не милости в виде наместничества, но столько, сколько ждут Кассий и Бруты…», — писал 29 мая 43 года до нашей эры Лентул Спинтер в Рим Цицерону, прося того содействовать своему назначению римским наместником в провинции Азия и ставя себе в заслугу то, что «первым привлек конницу Долабеллы на сторону государства и передал ее Кассию». «Первым я произвел набор во имя общего спасения, против преступного заговора; один я присоединил к Кассию и государству Сирию и войска, которые там были», — спешил превознести свои заслуги, явно преувеличивая их, Публий Корнелий Лентул Спинтер и при этом, ничуть не стесняясь, даже гордился своим предательством, подчеркивая: «И это все сделал я, — тот, кто был товарищем и ближайшим другом Долабеллы, связанный близким кровным родством с Антониями, кто был наместником также благодаря их услуге».

Ауреус провинции Старая Африка.

43–42 гг. до н. э. На аверсе — изображение наместника провинции Квинта Корнифиция в образе Юпитера-Амона. На реверсе — Юнона-Соспита благословляет стоящего перед ней Корнифиция

Предательство Публия Корнелия Лентула Спинтера безусловно осложнило положение Долабеллы и помогло Гаю Кассию.

В Сирии в это время шла междоусобица, начавшаяся еще при Юлии Цезаре. Цезарь назначил командиром одного из размещенных в Сирии легионов своего юного родственника — Секста Юлия, приставив к нему помощником опытного полководца Цецилия Басса. Вся забота о войске легла на Цецилия Басса, а Секст Юлий лишь развлекался и развратничал. Цецилий Басс пытался упрекнуть Секста Юлия, но тот ответил ему дерзостью, а затем и вовсе стал злоупотреблять властью. Однажды, когда он, как старший начальник, вызвал к себе Цецилия Басса, а тот замешкался, Секст Юлий приказал привести его силой. Когда подручные Секста схватили заслуженного воина и начали его бить, солдаты не выдержали и, бросившись на Секста Юлия, пронзили его копьями. Убив сгоряча родственника Юлия Цезаря, легионеры поняли, что последует возмездие, и поклялись, что если им не будет дано прощение, будут сражаться до конца. Узнав о случившемся, Юлий Цезарь послал против бунтовщиков три легиона во главе со Стацием Мурком. Но Цецилий Басс сумел быстро сформировать еще один легион и успешно защищался. Тогда на помощь Стацию Мурку из Вифинии был направлен Марций Крисп еще с тремя легионами. Когда Гай Кассий прибыл в Сирию, Цецилий Басс был осажден уже шестью легионами. Объявив решение сената, Гай Кассий принял командование всеми этими войсками. Стаций Мурк и Марций Крисп, друзья Кассия, охотно передали ему свои войска. Цецилий Басс, узнав о гибели Юлия Цезаря и о том, что его легионерам дается прощение за убийство Секста Юлия, также сдался Кассию и перешел на его сторону. Вскоре, в марте 43 года до нашей эры, Кассий сумел окружить превосходящими силами четыре легиона полководца Аллиена, которые тот набрал в Египте и вел на помощь Долабелле. Аллиен был послан в Египет Долабеллой ранее и не знал о решении сената, прибытии Кассия и переходе к нему сирийских легионов, а потому Кассий застал его врасплох. Не решившись с четырьмя легионами выступить против восьми легионов Кассия, Аллиен был вынужден отдать свои войска. Таким образом у Гая Кассия внезапно оказалось в подчинении целых 12 легионов.

Колумбарий вольноотпущенников на Винья Кодини в Риме. Конец I в. до н. э.

Денарий Гая Антония, среднего брата Марка Антония, казненного по приказу Марка Брута. Такие денарии чеканились Гаем Антонием в начале 43 г. до н. э., когда он воевал с Марком Брутом за Македонию

Когда Долабелла наконец прибыл в Сирию и направился в Антиохию, власти города, извещенные о решении сената и об успехах Гая Кассия, отказались впустить его в город. Долабелла попытался осадить Антиохию, но, узнав о приближении войск Гая Кассия и имея всего два легиона, отошел к городу Лаодикея (порт Латакия в Сирии), где его и осадил подошедший туда с огромной армией Гай Кассий. Несмотря на явное превосходство противника, Долабелла сумел организовать крепкую оборону. Лагерь свой он расположил перед Лаодикеей, часть стен города снес и соединил лагерь с городом. Укрепления были расположены удачно, и штурм их был чреват большими потерями, а потому Гай Кассий решил взять город измором. Но Долабелла успел еще до этого собрать большой флот и обеспечивал снабжение своих войск по морю.

Кроме того, существовала опасность, что Долабелла, в случае неудачи в Сирии, погрузив свои войска на корабли, прорвется к берегам Италии или Галлии — на соединение с Марком Антонием, о таких планах Долабеллы сообщил перебежавший к республиканцам Лентул Спинтер.

Кассий также начал собирать флот, мобилизуя туда как корабли римлян, так и корабли из перешедших на его сторону провинций и вассальных царств. Правители вассальных царств колебались, не зная, на чью сторону лучше стать. Царица Египта Клеопатра, бывшая любовница Юлия Цезаря, имевшая от него сына, симпатизировала цезарианцу Долабелле и отказалась дать свой флот Кассию, сославшись на то, что Египет страдает от голода и чумы. Финикийский город Сидон также отказался послать свои корабли. Правители Родоса, собравшие для Долабеллы большой флот, узнав о решении сената объявить того врагом, растерялись. Родос принял у себя посольство республиканцев, выразив свою верность сенату, но одновременно тайно отправил два своих посольства к Долабелле. Часть родосских кораблей уже была у Долабеллы. Родосцы не послали ему новых кораблей, но не дали кораблей и его противникам. Однако другие города и провинции вынуждены были подчиниться Кассию. Собрав достаточный флот, Кассий попытался разбить Долабеллу в морском сражении. Как пишет Аппиан, «с обеих сторон пошло ко дну довольно много кораблей», но исход битвы был спорным, и Долабелле даже удалось захватить пять кораблей Кассия. Однако возможности Кассия были значительно выше — к нему на помощь подошли корабли, посланные ему на помощь Марком Брутом из Македонии и Греции, а также Тиллием Кимвром из Ви-финии. Во втором морском сражении Долабелла был побежден. В отрезанной от морских путей снабжения Лаодикее резко возросли цены на хлеб, но город держался.

Одновременно с действиями на море Кассий не прекращал и осаду Лаодикеи с суши. У стен города был спешно воздвигнут высокий вал, откуда войска Кассия обстреливали осажденных из осадных орудий, но осажденные оказывали яростное противодействие и сдаваться не собирались. Гай Кассий попытался подкупить начальника ночной стражи лаодикейцев, но тот отказался стать предателем. Тогда Кассий подкупил центурионов, несших дневной дозор, и в июне 43 года до нашей эры его войска ворвались в крепость. Как пишет римский историк Аппиан, Кассий «ограбил храм и казну лаодикейцев, знатных людей подверг казни, а остальных разорил тягчайшими поборами, пока не довел город до крайней нищеты…» Долабелла покончил с собой, а два его легиона были включены в состав войск Кассия.

17. ГАЙ КАССИЙ И МАРК БРУТ РАСПРАВЛЯЮТСЯ С ТЕМИ, КТО ПОСМЕЛ ОКАЗАТЬ ПОМОЩЬ ИХ ПРОТИВНИКАМ. ГАЙ КАССИЙ РАЗОРЯЕТ ОСТРОВ РОДОС. МАРК БРУТ ОСАЖДАЕТ И РАЗРУШАЕТ ЛИКИЙСКИЙ ГОРОД КСАНФ. РЕСПУБЛИКАНЦЫ ВЫКОЛАЧИВАЮТ ДЕНЬГИ НА ВОЙНУ С ТРИУМВИРАМИ. ВЕСЬ ВОСТОК, ЗА ИСКЛЮЧЕНИЕМ ЕГИПТА, СКЛОНЯЕТСЯ ПЕРЕД МАРКОМ БРУТОМ И ГАЕМ КАССИЕМ

Разгромив армию Долабеллы и сурово наказав за помощь противнику жителей Лаодикеи, Кассий наложил огромную контрибуцию в 1500 талантов и на малоазийский город Таре, несмотря на то, что часть жителей Тарса поддержала его самого и лишь часть стала на сторону Долабеллы. Жители отдали все имущество города, переплавили на монеты священную утварь из храмов, а когда и этого не хватило для уплаты, понуждаемые солдатами городские власти стали продавать в рабство свободных жителей, мальчиков, девочек, а потом женщин и стариков. Это была невиданная трагедия — большинство продаваемых в рабство предпочло покончить с собой. Лишь видя, что город полностью разорен и там уже нечего взять, Кассий скостил остаток невыплаченной контрибуции. Через Каппадокию и провинцию Азия он двинулся на соединение с войсками Брута, который, разгромив в Македонии Гая Антония, укреплял позиции республиканцев в Малой Азии. По дороге Кассий расправился с царем Каппадокии Ариобарзаном, напав на него, когда тот совершенно не ожидал нападения. Встретившись с Марком Брутом, Гай Кассий договорился с тем, что сам разорит остров Родос, поддержавший ранее Долабеллу, а Марк Брут обрушится на оказавших поддержку Долабелле ликийцев.

Гай Кассий раньше несколько лет жил на Родосе, и родосцы послали к нему послом его бывшего учителя философии Архелая. Тот пытался уговорить Кассия, ссылался на священные договоры о дружбе между Римом и Родосом, доказывал, что Родос помог Долабелле как консулу, полномочному представителю римского сената, — все было тщетно. Тогда родосцы попытались защищаться, но силы оказались слишком неравны. Кассий сначала разбил флот Родоса, а затем высадился на острове и взял цитадель. Он казнил 50 видных родосских граждан, а все золото и серебро из государственной казны и храмов Родоса конфисковал. Но и этого ему было мало. Разорив государственную казну и храмы Родоса, Кассий принялся реквизировать и имущество простых граждан. Жителям острова под страхом смертной казни было велено к определенному дню отдать значительную часть своих средств, а чтобы избежать утаивания, доносчикам было обещано отдать одну десятую часть денег, на которые те указали. На Родосе Кассий захватил немало добычи, но снискал ненависть и вынужден был оставить там значительный гарнизон.

Марк Брут действовал не менее свирепо, мстя союзникам неприятеля. После долгой осады он захватил ликийский город Ксанф (на побережье Средиземного моря, в 80 километрах к востоку от острова Родос), ставший на сторону цезарианцев. По словам Аппиана, граждане Ксанфа уничтожили свои пригороды и долго оборонялись за окруженными рвом стенами города. Но силы были слишком неравны. Имея огромный численный перевес, Марк Брут приказал засыпать ров. К стенам города подтащили осадные машины, осыпавшие его защитников камнями и стрелами. Стены города стали осыпаться. Ксанфийцы были изранены и измотаны, но держались. Тогда Брут пошел на хитрость. Однажды вечером он приказал отрядам, осаждавшим городские ворота, отойти, оставив осадные орудия без должного прикрытия. Ксанфийцы, решив, что римляне допустили небрежность, ночью сделали вылазку и сумели поджечь осадные машины. Однако находившиеся наготове войска Брута внезапно контратаковали их. Охрана башен была вынуждена срочно закрыть ворота города, и значительная часть участвовавших в вылазке ксанфийцев погибла под мечами окруживших их римлян, не успев отступить под защиту городских стен. После этого Брут опять приказал придвинуть к стенам города осадные орудия и вновь изматывал защитников города бесконечными обстрелами, а однажды днем оставил у осадных машин лишь небольшое прикрытие. Защитники Ксанфа около полудня вновь сделали вылазку и вновь сумели поджечь осадные машины, а римляне вновь внезапно их контратаковали. Наученные прошлым печальным опытом ксанфийцы не заперли ворота города, дав возможность своим воинам, участвовавшим в вылазке, отойти. Воспользовавшись этим, около 2000 римлян прорвались в город, но ксанфийцы сумели отрезать их от остальных и перебить многих из них в тесных улочках города, поражая камнями и стрелами с крыш. Уцелевшие прорвались к храму Сарпедона, заняв там оборону. Тем временем римляне начали общий штурм, и у ксанфийцев не хватило сил, чтобы и противостоять римлянам внутри города, и отражать их от городских стен. К вечеру войска Брута со всех сторон ворвались в город. Поняв, что все кончено, но не желая сдаваться на милость победителю, ксанфийцы «разбежались по своим домам и стали убивать наиболее близких им людей, шедших добровольно на смерть». Горожане складывали трупы близких на возведенные в своих домах костры и, разведя огонь, сами себя закалывали. Как пишет Аппиан, Бруту «достались только рабы, из числа же свободных граждан — несколько свободных женщин и едва ли 150 мужчин».

Взяв Ксанф, Брут осадил соседний город Патары, служивший как бы гаванью Ксанфа. Видя печальную участь Ксанфа, жители Патар предпочли сдаться. Войдя в город, Брут не казнил ни одного человека, но подчистую ограбил город, конфисковав не только городскую казну, но и все имевшееся в городе золото и серебро. Тогда же посланный Марком Брутом с флотом в другой ликийский город — Миры — Публий Корнелий Лентул Спинтер точно так же конфисковал все ценности жителей Мир.

Все восточные вассалы Рима, опасаясь расправы, были вынуждены предоставить Гаю Кассию и Марку Бруту материальную и военную помощь. Лишь царица Египта Клеопатра не только не оказала помощи Бруту и Кассию, но все больше склонялась к тому, чтобы поддержать триумвиров.

Таким образом, к середине 42 года до нашей эры под контролем триумвиров оказался Рим и западная часть римских владений, за исключением Сицилии, а под контролем республиканцев — восточная часть римских владений и большая часть римского флота, хотя армия и флот Секста Помпея действовали без взаимодействия с силами Брута и Кассия. Египет не вмешивался в борьбу. Но симпатии Клеопатры были, конечно же, на стороне цезарианцев.

Гай Кассий получил известие, что Клеопатра с большим флотом намерена направиться на помощь Марку Антонию и Октавиану, а потому вынужден был отправить своего полководца Стация Мурка с отборным легионом воинов и шестьюдесятью кораблями в Пелопоннес, чтобы по возможности воспрепятствовать этому и укрепить свои позиции на юге Греции. У республиканцев уже не было времени предпринять поход в Египет и покарать Клеопатру, так как, воспользовавшись тем, что основные силы республиканцев находились в Малой Азии, в западной части Балканского полуострова начал высадку своих войск Марк Антоний.

Клеопатре помешала присоединиться к цезарианцам буря, разметавшая ее флот у берегов Африки. Много египетских кораблей погибло, а Клеопатра, хотя и спаслась, но заболела и вынуждена была прекратить поход и вернуться. Стаций Мурк, узнав об этом, отплыл из Пелопоннеса к Брундизию для того, чтобы воспрепятствовать переправе армии Антония. Хотя у Антония и было меньше кораблей, чем у Стация Мурка, он удачно отбивался с помощью своих немногих военных кораблей, а также спешно соорудил плоты с башнями, которые тоже использовал для обороны. Переправа срывалась, и Антоний обратился за помощью к Октавиану.

18. ПЕРВАЯ НЕУДАЧНАЯ ПОПЫТКА ОКТАВИАНА ЗАХВАТИТЬ СИЦИЛИЮ. ВОЙСКА ОКТАВИАНА И МАРКА АНТОНИЯ ПЕРЕПРАВЛЯЮТСЯ НА БАЛКАНЫ — НАЧАЛО ФИЛИППИЙСКОЙ ВОЙНЫ. МАРК БРУТ И ГАЙ КАССИЙ ПЕРЕПРАВЛЯЮТСЯ ИЗ МАЛОЙ АЗИИ НА БАЛКАНЫ. ВОЙСКА ТРИУМВИРОВ И РЕСПУБЛИКАНЦЕВ СХОДЯТСЯ У ГОРОДКА ФИЛИППЫ

Октавиан в это время воевал с Секстом Помпеем за обладание Сицилией. В 42 году до нашей эры недалеко от Мессенского пролива произошло морское сражение флота Октавиана (под командованием его флотоводца Квинта Сальвидиена) с флотом Секста Помпея. Сальвидиен имел более крупные и тяжелые корабли, но его экипажи были хуже обучены, а моряки Помпея были подготовлены отменно. Обе стороны понесли большие потери, но Сальвидиен был вынужден отступить и увел свои корабли в гавань для ремонта. Октавиан на время отложил мысль о покорении Сицилии. Антоний звал его на помощь, но отправиться сразу Октавиан не мог. На юге Италии находились города Регий и Гиппоний, назначенные в числе 18 городов в награду солдатам за победу над Децимом Брутом. Если бы Октавиан просто отошел со своими силами в другое место, Секст Помпей легко мог бы высадиться там, получить поддержку и двинуться на Рим. Поэтому Октавиан, прибыв на место, «самолично дал торжественное обещание жителям Регия и Гиппония исключить их из числа городов, назначенных в награду за победу», и, обеспечив тем самым свой тыл, отплыл со своим флотом в Брундизий.

Стаций Мурк, не имея возможности справиться с объединенным флотом Октавиана и Марка Антония, поспешил отойти, хотя и пытался препятствовать перевозкам войск триумвиров из Брундизия в Эпир (на севере Греции). Кассий отправил на помощь Стацию Мурку еще одну эскадру (под командованием Домиция Агенобарба), с прибытием которой в распоряжении того оказалось уже 130 боевых кораблей. Войска триумвиров успели уже переправиться, и их передовые армии — восемь легионов, возглавляемые полководцами Норбаном и Децидием, — заняли северную Грецию и почти всю Македонию. Силы республиканцев на Балканах были слишком слабы и отходили, не вступая в сражения, но флот республиканцев теперь успешно блокировал подвоз продовольствия, что серьезно затрудняло действия триумвиров.

В сентябре 42 года до нашей эры армии сторонников республики — Марка Брута и Гая Кассия — переправились через Геллеспонт (Дарданеллы) во Фракию. Норбан и Децидий пытались блокировать их продвижение, перекрыв горные проходы. Возглавлявший передовые силы республиканцев Марк Брут послал Тиллия Кимвра (одного из убийц Юлия Цезаря и ярого республиканца) с одним легионом войск и флотом обойти их с моря. Децидий вынужден был оставить Корпелийское ущелье и подойти на помощь Норбану, защищавшему путь через более важное Сапейское ущелье, после чего Брут беспрепятственно прошел через Корпелийское ущелье.

Прорваться силой через Сапейское ущелье Брут не мог, а это было важно, так как иначе ему пришлось бы возвращаться и коренным образом менять маршрут, что, в свою очередь, могло бы подорвать моральный дух его войск. Положение спас поддержавший Брута и Кассия царь Фракии Рескупорид, предложивший построить обходную дорогу по малоизвестному пути вдоль Сапейской горы. Брут послал часть войск во главе со своим легатом Луцием Бибулом проложить эту дорогу. Предложение Рескупорида представлялось весьма заманчивым еще и потому, что таким образом можно было выйти в тыл армиям Норбана и Децидия, захватив их врасплох и уничтожив. Рескупорид обещал, что дорогу можно будет проложить за три дня. Сначала солдаты работали со рвением, но затем на четвертый день им почудилось, что их заманивают в засаду. Солдаты принялись оскорблять Рескупорида и даже стали бросать в него камнями. С огромным трудом Луций Бибул уговорил их продолжить работу, и вскоре стало видно место, к которому они должны были выйти. Недовольство солдат сменилось бурной радостью и громкими криками восхищения. Получив известие о том, что дорога проложена, Брут и Кассий немедленно повели по ней войска, но захватить врагов врасплох им не удалось. Другой фракийский царь, Раск, брат Рескупорида, поддержал цезарианцев и находился в то время в лагере Норбана и Децидия. Именно его люди обратили внимание на донесшиеся крики, и он, отправившись посмотреть, в чем там дело, обнаружил проложенную противником через непроходимые ранее места дорогу и сообщил об этом Норбану. Норбан той же ночью немедленно отступил из Сапейского ущелья к Амфиополю.

Мавзолей Августа в Риме. 28 г. до н. э.

Оба фракийских царя, благодаря вышеописанному, стяжали себе славу. Но случай более интересен тем, что очень хорошо показывает сравнительно невысокую дисциплину республиканских войск, — лишь невыдержанность республиканских солдат сорвала успешно подготовленный разгром Норбана и Децидия, не дав ловушке захлопнуться.

Пройдя Сапейское ущелье, армии Брута и Кассия укрепились у города Филиппы, неподалеку от Амфиополя. Их соединенные силы составили около 80 тысяч человек пехоты и до 20 тысяч кавалеристов. К этому времени Октавиан и Марк Антоний, несмотря на противодействие республиканского флота, сумели переправиться на Балканы вместе с основной частью своих войск и подойти на помощь к Норбану и Децидию. Октавиан и Марк Антоний имели 85 тысяч пехотинцев и до 13 тысяч кавалерии.

Основные силы триумвиров возглавил Марк Антоний, а приболевший Октавиан шел в арьергарде. В октябре 42 года до нашей эры армии триумвиров и республиканцев сблизились.

Положение триумвиров было довольно незавидным. Вот как оценил его в своей речи перед солдатами их ярый противник Гай Кассий: «У нас все и по количеству и по качеству лучше, чем у врагов, в этом вы убедитесь из дальнейшего. Легионов пехоты мы выставляем количество, равное легионам врагов, так как в силу необходимости разместили большое количество их повсюду; по количеству конницы и кораблей мы далеко превосходим врагов, равно как и по числу союзников — царей и племен, вплоть до мидян и парфян. К тому же у нас враги находятся только с фронта. Мы же и в тылу противника имеем в Сицилии Помпея, нашего единомышленника; Мурк и Агенобарб на Ионийском море стоят с большим флотом, со многими гребцами, с двумя легионами и со стрелками; постоянно плавая по морю, они причиняют врагу беспокойство, между тем как у нас в тылу и море и суша свободны от врагов. Денег, которые называют главным нервом войны, у них нет: они не выплатили войску обещанных наград; не соответствуют их ожиданиям и доходы от проскрипций, так как никто из порядочных граждан не покупает ненавистных земель; не поступают к ним средства и из других источников, так как Италия изнурена восстаниями, налогами, проскрипциями. У нас же благодаря нашим стараниям и наличные средства имеются в изобилии, так что вам может быть тотчас выдано все, что потребуется; и сверх того поступает еще из находящихся у нас в тылу провинций».

Все это, в общем-то, было правдой, и триумвиры также знали это и понимали, что изменить положение может только решительное сражение. Подойдя к городу Филиппы, к западу от которого путь ему преградили укрепленные лагеря Марка Брута и Гая Кассия, войска которых стояли каждый своим лагерем, Антоний разбил свой лагерь всего в восьми стадиях (примерно 1,5 км) от противника (1 стадия — 177,6 метра). Подошедший Октавиан расположился в одном лагере с Антонием. Во время похода он заболел, но хотя даже не мог ходить и его носили на носилках, все равно продолжал держать в руках командование своими солдатами.

19. ПЕРВАЯ БИТВА ПРИ ФИЛИППАХ. ГИБЕЛЬ ГАЯ КАССИЯ. СТАЦИЙ МУРК НАНОСИТ ПОРАЖЕНИЕ ФЛОТУ ОКТАВИАНА. НАД ВОЙСКАМИ ТРИУМВИРОВ НАВИСАЕТ УГРОЗА ГОЛОДА

Брут и Кассий надеялись изнурить противника недостатком продовольствия и не спешили начинать сражение. Их базы снабжения были рядом, а войскам триумвиров приходилось осуществлять подвоз издалека. Лагеря Брута и Кассия были прекрасно укреплены, и лишь в одном месте Кассий не обнес свой лагерь стеной, понадеявшись на то, что с той стороны он был огражден непроходимым болотом. Марк Антоний сумел воспользоваться этим и за десять дней силами одной специально выделенной части сделал в болоте узкий проход, соорудив там насыпь, а затем внезапно вышел в тыл Кассия и укрепился. Кассий не атаковал его, а приказал мостить через болото поперечный вал, чтобы отрезать прорвавшиеся легионы Антония. В полдень Антоний приказал своим солдатам атаковать эту стену, и когда они стали приближаться к ней с лестницами и штурмовыми крючьями, солдаты Брута без команды атаковали эту колонну сбоку. Им удалось смять небольшую часть воинов Антония и обратить их в бегство. Развивая успех, солдаты Брута бросились на выстроившуюся перед ними фалангу Октавиана. Не выдержав внезапного натиска, войска Октавиана, составлявшие левое крыло армии триумвиров, дрогнули и побежали, позволив воинам Брута ворваться в лагерь.

Октавиан написал потом в своих воспоминаниях, что его спасло тогда от гибели то, что он во сне получил знамение остерегаться этого дня и спал не в лагере, а рядом. Трудно сказать, действительно ли ему приснился такой сон или это была его выдумка, но такая мера предосторожности сохранила ему жизнь.

На другом фланге события развивались совершенно иначе. Как раз в то время, как Октавиан отступил под натиском Марка Брута, Антоний с основными своими силами атаковал растянувшиеся в фалангу войска Гая Кассия, сумел прорвать строй, сломать ограждение и ворваться в его лагерь. Все произошло так быстро, что когда вернулись остальные воины Кассия, занимавшиеся строительством поперечной стены через болото, стена лагеря уже была захвачена, а солдаты Антония, обрушившись на подходивших воинов Кассия, одних столкнули в болото, а других обратили в бегство. Лагерь же, ввиду того, что он был сильно укреплен, охраняло небольшое количество войск, и когда Антоний ворвался в лагерь, они сдались.

Как пишет Аппиан, «Кассий, оттесненный от своих укреплений и не имевший возможности вернуться в лагерь, бежал на холм, на котором были расположены Филиппы, и оттуда смотрел на происходящее. Но из-за поднявшейся пыли он видел не все или видел неясно; заметил он лишь, что лагерь его взят, и приказал Пиндару, своему оруженосцу, чтобы тот бросился на него и убил». Кассий явно поспешил, но он видел лишь положение на своем участке, а попасть в руки врагов для него было страшнее и позорнее, чем покончить с собой.

В результате этого первого сражения армия Кассия потеряла убитыми до 8 тысяч человек, а триумвиры, основные потери у которых понесли войска Октавиана, потеряли почти вдвое больше.

Войска обеих сторон отошли на исходные позиции. Несмотря на то, что сражение было довольно кровавым, результат его был отнюдь не ясен.

И Марк Антоний с Октавианом и Марк Брут убеждали своих солдат, что сражение закончилось в их пользу, но гибель Кассия тяжело сказалась на состоянии республиканских войск, — по всеобщему признанию, Кассий был более опытным и решительным военачальником, чем Брут, все силы он посвящал военному делу и твердо руководил войсками, Брут же «питал склонность к науке и не без успеха занимался философией», однако был слишком мягок.

В тот же день, когда погиб Кассий, в Ионическом море Стаций Мурк разгромил караван судов, пытавшихся доставить из Брундизия в Эпир два легиона войск Октавиана, в том числе знаменитый Марсов легион, преторианскую когорту и четыре отряда всадников. Несмотря на отчаянное сопротивление, Стаций Мурк захватил 17 трирем, а остальные суда ему удалось поджечь зажигательными стрелами или рассеять. По словам Аппиана, «полу-сожженные корабли еще долго плавали с людьми, погибавшими частью от огня, частью от голода и жажды; из этих людей некоторые, державшиеся за мачты и корабельные доски, были прибиты к пустынным скалам или утесам». Лишь небольшая часть судов Октавиана сумела прорваться в Эпир или вернуться в Брундизий. Командовавший конвоем Домиций Кальвин вернулся на своем корабле в Брундизий лишь на пятый день, когда все считали его погибшим.

Антоний и Октавиан, побуждаемые к действию недостатком продовольствия, пытались на следующий день после первого сражения вновь навязать противнику бой, но Марк Брут, совершенно правильно полагая, что время работает на него, не выводил войска из укрепленного лагеря.

20. МАРК АНТОНИЙ И ОКТАВИАН СТРЕМЯТСЯ ДАТЬ НОВОЕ СРАЖЕНИЕ. МАРК БРУТ СТАРАЕТСЯ ДОБИТЬСЯ ПОБЕДЫ ИЗМОРОМ. СОЛДАТЫ ВЫНУЖДАЮТ МАРКА БРУТА ДАТЬ СРАЖЕНИЕ. ВТОРАЯ БИТВА ПРИ ФИЛИППАХ. ПОРАЖЕНИЕ РЕСПУБЛИКАНЦЕВ И ГИБЕЛЬ МАРКА БРУТА

Денарий Марка Юния Брута. Фрагмент

Вскоре обе стороны получили известие о поражении флота Октавиана в Ионическом море, и это еще более укрепило Брута в желании затянуть войну и взять противника измором, а Октавиан и Антоний, наоборот, делали все, чтобы начать сражение как можно скорее.

Однажды ночью Октавиан силами четырех легионов захватил холм неподалеку от лагеря войск Кассия, укрепившись там, выдвинул еще десять легионов на пять стадий ближе к морю, а затем приказал еще двум легионам разбить укрепленный лагерь еще на четыре стадии далее, стараясь отсечь Брута от моря и тем самым затруднить ему снабжение продовольствием, которое тот получал со своей основной базы на острове Фасос. Брут, со своей стороны препятствуя этому, приказал начать строительство укреплений напротив этих новых лагерей.

Боевые действия затягивались, и отрезанные флотом от Италии триумвиры, истощив свои последние запасы продовольствия (из тех, что были у них в Македонии и Фессалии), уже вынуждены были послать своих фуражиров, с целым легионом солдат для охраны, в Ахайю (Центральную Грецию), приказав собрать оттуда все, что найдут. Это могло лишь оттянуть развязку, но не спасало цезарианцев от надвигавшегося голода, а потому триумвиры прибегли к хитрости, — их солдаты «с криком устремились к вражеским укреплениям и вызывали Брута на битву, насмехаясь над ним и ругая его, решив заставить его против воли вступить в бой».

Достаточно примитивная уловка сработала. Войска Брута начали роптать, полагая, что тот просто боится. Многие из его военачальников, хотя и понимали причины его медлительности, также полагали, что имеют достаточно сил, чтобы разгромить противника. Дисциплина падала, воины уже толпами начали высказывать свое недовольство. Марк Брут 23 октября 42 года до нашей эры, опасаясь, как бы войско не возненавидело его и не перешло на сторону врага, вынужден был начать сражение.

Выведя и построив войска в боевые порядки, Брут «наставлял воинов не выходить далеко за холм, чтобы им было возможно вернуться, если это понадобится, и чтобы им было удобнее обстреливать врагов с холма».

Монета Стация Мурка.

Стаций Мурк в образе бога Нептуна

Цезарианцы также не замедлили выстроиться в боевой порядок. Октавиан и Антоний, «объезжая свои войска, простирали правую руку К тем, к которым подъезжали, и еще строже убеждали их, не скрывая от них опасности голода, так как мысль о нем могла еще более поднять их отвагу».

Боевой дух и той и другой армии был высок. Как пишет Аппиан, «с обеих сторон воины подзадоривали друг друга к битве; и тут и там наблюдалась большая уверенность и даже чрезмерная смелость: у одних она была вызвана страхом перед надвигавшимся голодом, у других — естественным опасением, как бы они, принудившие полководца к выступлению, которое сам он хотел отсрочить, не показали себя хуже, чем обещали».

Около девяти часов дня войска сошлись в рукопашной. Особенно неистово атаковали солдаты Октавиана.

Они начали теснить воинов Брута. Сначала те отступали шаг за шагом, осторожно, но затем их боевой порядок нарушился и отступление превратилось в беспорядочное бегство. Легионеры Октавиана сумели прорваться сквозь смешавшиеся ряды войск Брута и захватить ворота лагеря, не дав воинам Брута отойти в укрепленный лагерь, — те вынуждены были, спасаясь, бежать к морю или переправляться, кто как мог, через реку.

Несмотря на то, что Октавиан и Марк Антоний командовали своими войсками, не подчиняясь один другому, действовали они слаженно. После захвата лагеря Октавиан часть своих сил оставил для его охраны, большей же частью сил продолжил преследование отступавших, а Марк Антоний, получив перевес, обратил в бегство остальных и захватил второй лагерь, после чего также перешел к преследованию остатков республиканских войск.

Поражение Брута было сокрушительным. В бою погибли многие видные республиканцы, в том числе Сервилий Каска, в свое время первым ударивший Юлия Цезаря. 17 тысяч человек попало в плен, остальные мелкими отрядами отступили кто куда. Брут бежал, сумев сохранить только 4 легиона, но вскоре после этого покончил с собой, поняв безвыходность положения. Небольшая часть его сторонников сумела погрузиться на корабли и уплыть к Сексту Помпею в Сицилию, а остальные сдались. Так в октябре 42 года до нашей эры завершилась Филиппийская война, завершилась полным поражением сторонников республики.

21. КРОВАВОЕ ТОРЖЕСТВО ПОБЕДИТЕЛЕЙ. НОВЫЙ ДЕЛЕЖ ПРОВИНЦИЙ МЕЖДУ ТРИУМВИРАМИ. ОСЛАБЛЕНИЕ ВЛИЯНИЯ МАРКА ЛЕПИДА. ПЕРВАЯ ЖЕНИТЬБА ОКТАВИАНА — БРАК ПО РАСЧЕТУ. АЗИАТСКИЕ ВЛАДЕНИЯ РИМА ПОД ВЛАСТЬЮ МАРКА АНТОНИЯ. ЗНАКОМСТВО МАРКА АНТОНИЯ С КЛЕОПАТРОЙ

Победители жестоко расправились с побежденными. Особенную жестокость проявил Октавиан. Голову Брута он велел отправить в Рим и бросить к ногам статуи Цезаря, а когда некоторые знатные пленники, приговоренные к казни, просили не оставлять их без погребения, он ответил им: «Об этом позаботятся птицы!» Поэтому, когда некоторые из обреченных пленников проходили в цепях мимо празднующих триумф Антония и Октавиана, они приветствовали Антония как императора (победителя), а Октавиану бросали в лицо оскорбления. Но эта расправа касалась лишь знатных пленников, проявивших себя как заклятые враги триумвиров. Простые солдаты и центурионы получили прощение; 11 легионов пехоты и около 14 тысяч всадников, сражавшихся за Брута, Октавиан и Марк Антоний разделили между собой. Пощадили триумвиры и тех знатных римлян, которые, бежав на остров Фасос, не пожелали отправляться к Помпею, а сдались Марку Антонию, передав ему имевшиеся деньги, оружие и обильные запасы продовольствия и снаряжения. Расправившись с наиболее опасными республиканцами, Октавиан и Марк Антоний пощадили их семьи и даже оставили им большую часть их имущества. Так, по сообщению Корнелия Тацита, Юния — супруга Гая Кассия, сестра Марка Брута, скончалась в Риме через шестьдесят четыре года после битвы при Филиппах, и бывший тогда императором приемный сын Октавиана Тиберий «не препятствовал почтить ее похороны похвальным словом с ростральных трибун и прочими торжественными обрядами», хотя в своем завещании, «уважительно упомянув в нем почти всех наиболее знатных граждан как наследников своего весьма значительного богатства, она пропустила Цезаря» (то есть самого Тиберия, носившего как император имя Тиберий Цезарь Август).

Антония Младшая на монете своего внука Калигулы

Поражение республиканцев при Филиппах означало фактический конец Римской республики. У республиканцев сохранилась только одна серьезная организованная сила — флот, однако и он не имел единого командования. Нанесший триумвирам на море ряд поражений Стаций Мурк со своей эскадрой бежал к укрепившемуся в Сицилии Сексту Помпею. Домиций Агенобарб со своими кораблями решил действовать самостоятельно и пиратствовал в Средиземном море, а также грабил побережье. Домицию Агенобарбу удавалось захватывать некоторые прибрежные города, и он даже чеканил свою монету, однако его силы не шли ни в какое сравнение с силами триумвиров. Секст Помпей тоже, хотя и располагал несколькими легионами, не мог соперничать с триумвирами на суше. Некоторые республиканцы бежали в другие страны. Ярый противник триумвиров Квинт Лабиен, бывший послом Кассия и Брута в Парфии, перешел на службу к парфянам. Парфянский царь Ород назначил его сатрапом Месопотамии.

За время совместно проведенной военной кампании Октавиан сумел если и не подружиться, то заметно сблизиться с Марком Антонием. Марк Антоний собирался начать поход против Парфии, и Октавиан согласился, чтобы из 11 легионов, доставшихся им от Брута, Марк Антоний взял себе шесть, а себе взял только пять и два из них уступил Марку Антонию в обмен на два легиона Антония, остававшиеся в Италии. Из 14 тысяч всадников Октавиан отдал Марку Антонию 10 тысяч, оставив себе только 4 тысячи. Но эти уступки принесли ему самому намного большую пользу. Марк Антоний согласился, чтобы наделение солдат землей и расселение ветеранов во вновь образованных колониях взял на себя Октавиан. Третьим триумвиром Октавиан и Марк Антоний были недовольны, а потому сочли, что Лепид не достоин быть им равным. По словам Аппиана, «на Лепида было возведено обвинение в том, что он передался Помпею; было решено, если обвинение окажется в глазах Цезаря ложным, дать Лепиду взамен другую провинцию». Под этим предлогом Октавиан, прибыв в Рим, отобрал у Лепида все его провинции, а взамен, для того чтобы соблюсти видимость триумвирата, передал ему провинцию Африка. Поскольку у Октавиана было гораздо больше войск и его поддерживал Марк Антоний, Лепид был вынужден согласиться. Таким образом, с конца 42 года до нашей эры провинциями Октавиана как триумвира стали Испания, Нарбонская Галлия, Сицилия и Сардиния, но в Сицилии правил его противник Секст Помпей, в Испании многие местности не признавали ничьей власти, и эту провинцию надо было еще усмирять. Нарбонскую Галлию также надо было еще привести в подчинение, поэтому Октавиан мог опираться только на Сардинию и использовать свои возможности в Италии. Однако в Италии формально имели власть все три триумвира, а кроме того, довольно самостоятельно могли действовать консулы. То, что именно Октавиану было предоставлено право награждения солдат-победителей, давало ему возможность укрепить свою власть над Италией, но эту возможность надо было еще реализовать.

Вскоре Октавиан женился на Клодии — падчерице Антония, дочери его жены Фульвии от ее первого брака. (Брак с Марком Антонием был для Фульвии уже третьим браком. До этого она была замужем сначала за Публием Клодием, чьей дочерью и была Клодия, ставшая первой женой Октавиана, а потом за Гаем Курионом. И первый, и второй муж Фульвии погибли, а тообстоятельство, что Цицерон враждовал с Публием Клодием и во время суда над его убийцей, Титом Аннием Милоном, выступал защитником последнего, в немалой степени обусловило особую ненависть к нему Фульвии и Марка Антония.) Женитьба состоялась по чисто политическому расчету, так как Клодия тогда была еще несовершеннолетней и не могла выполнять супружеские обязанности. Октавиан стал фактически диктатором Италии, а Антоний получил в свое распоряжение все восточные провинции и, отправившись туда, дал льготы и привилегии Родосу и Ликии, пытавшимся противостоять Бруту и Кассию, а от зависимых царей, династов и «свободных» городов, поддержавших Брута и Кассия, потребовал огромную контрибуцию.

Молившим его о снисхождении Марк Антоний жестко ответил: «Того, что вы дали нашим врагам в два года, — а отдали вы им подать за десять лет, — будет нам достаточно, но получить мы это должны в течение одного года: этого требуют наши нужды. Вам, услышавшим о такой нашей милости, я мог бы еще прибавить только одно: ни на кого из вас не налагается такое наказание, которое равнялось бы вашей провинности». Антония все же уговорили немного снизить поборы, и он согласился взять подать не за десять, а за девять лет и разрешил ее выплатить не в течение года, а в течение двух лет. Но такими поборами Антоний, конечно же, озлобил местное население.

Гробница Цецилии Метеллы в Риме.

Конец I в. до н. э.

Требование о контрибуции не коснулось Египта. В 42 году до нашей эры в малоазийском городе Тарсе он встретился с египетской царицей Клеопатрой, находившейся тогда в расцвете своей красоты, и, влюбившись, забросил государственные дела. На монетах Марка Антония красовалась его жена Фульвия, но сердцем Антония завладела Клеопатра. Он отправился вместе с ней в Александрию и пробыл там с зимы 42-го по весну 41 года до нашей эры, попадая под все большее влияние прекрасной царицы и выполняя любые ее просьбы. Как пишет Плутарх, «красота этой женщины была не тою, что зовется несравненною и поражает с первого взгляда, зато обращение ее отличалось неотразимой прелестью, и потому ее облик, сочетавшийся с редкой убедительностью речей, с огромным обаянием, сквозившим в каждом слове, в каждом движении, накрепко врезался в душу». Антоний забавлялся пирами и другими развлечениями, позабыв о делах. Управление провинциями он передал своим легатам. Видимо, Клеопатра также полюбила Марка Антония и увлеклась им, однако для нее это была не только любовная игра, но и политика. Судьба Египта почти полностью зависела от Рима. Несколькими годами ранее Клеопатра понравилась Юлию Цезарю и стала его любовницей, и он лишил власти ее брата, сделав ее царицей Египта. Теперь будущее Египта находилось в руках Марка Антония, и Клеопатра всячески пыталась ему угодить, не забывая выпрашивать различные льготы, привилегии и подарки. Клеопатра знала, что имеет влияние на Антония, пока он рядом, а потому всеми силами удерживала его, даже в ущерб делам. Предоставленные же самим себе наместники Марка Антония стали частенько злоупотреблять властью, а кроме того, нередко действовали несогласованно. Такое положение было на руку противникам Марка Антония, но для Клеопатры главным противником была его жена Фульвия. Заочная вражда этих женщин и их борьба за Марка Антония во многом определила ход последующих событий римской истории.

22. ПАРФЯНЕ ВТОРГАЮТСЯ ВО ВЛАДЕНИЯ МАРКА АНТОНИЯ. ОКТАВИАН ПРОВОДИТ В ИТАЛИИ КОНФИСКАЦИИ И НАДЕЛЯЕТ СОЛДАТ ЗЕМЛЕЙ. КОНФЛИКТ МЕЖДУ ОКТАВИАНОМ И ЛУЦИЕМ АНТОНИЕМ. ФУЛЬВИЯ ПОДСТРЕКАЕТ ЛУЦИЯ АНТОНИЯ К ВОЙНЕ С ОКТАВИАНОМ. ИСТИННЫЕ МОТИВЫ ДЕЙСТВИЙ ФУЛЬВИИ. ПИРАТЫ РАЗОРЯЮТ ПОБЕРЕЖЬЕ ИТАЛИИ И БЛОКИРУЮТ ПОДВОЗ ПРОДОВОЛЬСТВИЯ ИЗ ПРОВИНЦИЙ. УПАДОК ХОЗЯЙСТВА В РИМЕ И В ИТАЛИИ

Зная, что население восточных провинций ненавидит Антония, царь Парфии Ород решил, что настало удачное время для нападения на римские владения, и поручил Квинту Лабиену командование парфянскими войсками в войне с Римом. В конце 41 — начале 40 года до нашей эры огромная парфянская армия, возглавляемая Квинтом Лабиеном и любимым сыном царя Орода царевичем Па-кором, переправилась через Евфрат и вторглась в Сирию.

Октавиан же провел в это время в Италии грандиозную конфискацию, затмившую все предыдущие. Была экспроприирована территория 16 италийских городов, в том числе таких, как Анкона, Мутина (Модена), Капуя, Кремона, Флоренция. Солдаты и ветераны получили за счет этого земли и имущество. Престиж Октавиана в войсках вырос, так как солдаты видели, что он дает им «не только земли, но и города, дома и деньги». Однако по тем же самым причинам простые жители, у которых это все отбиралось, его ненавидели.

Видя все это, Луций Антоний, младший брат триумвира Марка Антония, опасаясь, как бы солдатам не показалось, что все блага дает им лишь Октавиан, и что они «его одного будут благодарить за это, Антоний же потеряет благорасположение воинов», стал требовать, чтобы Октавиан не брал организацию колоний на себя одного, а назначил и уполномоченных из числа солдат Антония.

Несколько раз между Луцием Антонием и Октавианом велись переговоры. Когда Луций Антоний начал упрекать Октавиана, что он один хочет раздать солдатам земли и расселить их во вновь созданных колониях, чтобы присвоить себе всю славу, Октавиан, положение которого было невероятно сложным, счел за лучшее не идти на конфликт и согласился назначить устроителей колоний и из числа людей Антония. Однако уполномоченные для устройства колоний из числа людей Антония, желая показать себя более щедрыми, чем Октавиан, позволяли солдатам «причинять еще больше обид населению». Население же городов и сел рядом с колониями возмущалось, «что эти поселения хуже проскрипций: последние применяются по отношению к врагам, а эти к людям, не совершившим никаких преступлений».

Октавиан понимал, что творится несправедливость, но отсрочить создание колоний для ветеранов не мог, а выкупить земли для них, вместо того чтобы конфисковывать их, он также не мог — для этого не хватало средств.

Луций Антоний думал не только об интересах брата. Он вел и свою весьма сложную игру. Искренне или не искренне, но он провозгласил себя сторонником демократии, начав высказывать недовольство властью триумвиров, «которая, казалось, не прекратится и по истечении установленного для нее срока». Разногласия между Луцием Антонием и Октавианом становились все более острыми. Как пишет Аппи-ан, «землевладельцев, у которых были отняты земли и которые просили защиты у всех влиятельных граждан, Луций один принимал у себя и обещал им помочь, причем они, в свою очередь, обещали помогать ему во всем, что бы он ни приказал». Это было уже противодействием не только Октавиану, но и Марку Антонию, а посему вызвало раздражение не только у сторонников Октавиана, но и среди легионеров Марка Антония.

Видя это, Фульвия, жена Марка Антония, сначала не одобряла действий Луция, упрекая его в том, что он «не вовремя затевает распрю». Однако Маний, управлявший имуществом Марка Антония в Италии, если верить Аппиану, убедил ее в том, «что при спокойном состоянии Италии Антоний останется у Клеопатры, если же начнется война — поспешит возвратиться», после чего Фульвия сразу же, «под влиянием чисто женских побуждений, стала подстрекать Луция к ссоре».

Марк Антоний

По словам Плутарха, «Фульвия замечательно выучила Антония повиноваться женской воле и была бы вправе потребовать плату за эти уроки с Клеопатры, которая получила из ее рук Антония уже совсем смирным и привыкшим слушаться женщин». Еще совсем недавно Марк Антоний был в нее влюблен. Однажды, специально чтобы разыграть жену, он из дальней поездки явился к Фульвии, переодевшись в рабское платье, с сообщением, что привез письмо от Антония. Закутанного с ног до головы в плащ, его провели в ее покои. Шел 45 год до нашей эры. В это время Юлий Цезарь разгромил сыновей Помпея Великого в битве при Мунде в Испании, но в Риме поползли слухи о том, что Цезарь погиб и враги приближаются. Фульвия первым делом спросила гонца, жив ли Антоний. Тот в ответ молча протянул письмо, и лишь когда она его распечатала и с трепетом начала читать, обнял и стал целовать оторопевшую от неожиданности супругу.

Так ведут себя, когда любят. С той поры прошло всего четыре года, и если чувства Антония, возможно, остыли или вовсе угасли, Фульвия могла по-прежнему его любить.

Самовластные поступки Фульвии во время проскрипций показывают, что она могла делать по своей прихоти очень многое. Но была ли ее конфронтация с Октавианом вызвана лишь прихотью? Роль Фульвии в развязывании Перузийской войны и ее действия в ходе этой войны, о чем будет рассказано далее, также говорят о ней как о женщине властной. Нельзя не согласиться и с тем, что, скорее всего, вести о романе Марка Антония, от которого она имела двоих детей, с Клеопатрой были Фульвии крайне неприятны. Тем не менее, совершенно неправильно сводить все ее поведение при развязывании Перузийской войны к дамской ревности. То, что именно так стали трактовать ее поведение историки Древнего Рима, неудивительно — такое изложение событий было выгодно победившему в конце концов Октавиану. Однако даже если в действиях Фульвии действительно преобладали не государственные, а личные мотивы, государственные соображения в ее действиях также имелись. И Фульвия, и Маний видели, что Октавиан укрепляет свое положение в ущерб Марку Антонию, поэтому поддержка, оказанная ими Луцию Антонию, отнюдь не выглядит нелогичной. И если Аппиан сводит все в основном к козням Мания и женской прихоти, то Плутарх, хотя и пишет о Перузийской войне лишь вскользь, упоминает о том, что Луций Антоний и Фульвия, «сперва боровшиеся между собой», затем вместе воевали против Октавиана, но объясняет это тем, что Фульвия воевала за интересы своего мужа, Антония, «отстаивая его дело».

Клеопатра VII,

последняя царица Египта

Личные и государственные интересы тут переплелись чрезвычайно тесно.

Положение Октавиана было незавидным, и мало кто на его месте смог бы удержать в руках власть.

Страна была опустошена и разорена, а распоясавшиеся солдаты вели себя все более нагло. Однажды созванные на Марсово поле для наделения землей воины пришли затемно и начали сердиться, что Октавиан задерживается с приходом. Центурион Ноний попытался устыдить их и угомонить, но над ним начали насмехаться, а затем, возбудившись, принялись кидать камнями. Ноний бросился бежать, но его догнали и убили, а труп бросили на дорогу, по которой должен был прибыть Октавиан. По словам Аппиана, друзья Октавиана «советовали ему не ходить к воинам, а отступить перед безумным натиском, но он все же пошел, считая, что даст большую пищу бешенству, если не явится». Прибыв на место и увидев труп Нония, он отошел в сторону и, упрекнув солдат убийством так, «как если бы это было делом немногих», произвел раздачу земель, дал подарки, кому необходимо (даже сверх их ожиданий), и добился того, что «пораженная толпа раскаялась в своем суровом отношении к Цезарю (Октавиану), устыдилась и сама себя осудила». Те же самые легионеры стали просить Октавиана выяснить все дело и наказать виновников смерти Нония. Но он прервал их и сказал, что «наказанием им будет уже сознание их собственной вины», после чего солдаты, еще недавно готовые его разорвать, принялись искренне восхвалить его.

Один лишь этот случай достаточно показывает, в каких условиях тогда действовал Октавиан, какой силой воли он обладал и насколько точно умел строи’ь психологический расчет. Однако даже с такой силой воли нельзя было изменить ситуацию сразу.

Корабли Секста Помпея, Стация Мурка и Домиция Агенобарба мешали подвозу продовольствия из провинций и нападали на побережье. В самой Италии вследствие конфискаций и неразберихи земледелие пришло в полный упадок, а в дополнение к этому в Африке, откуда в Рим доставлялась ранее значительная часть зерна, началась война между Секстием и Фангоном (подробнее о которой будет рассказано несколько позднее). Народ жил впроголодь. К тому же, как пишет Аппиан, «целые толпы занимались в городе по ночам грабежом, еще больше отягощая тем самым его положение. Делалось все это безнаказанно; молва приписывала грабежи солдатам. А народ закрыл свои мастерские и не хотел знать никаких властей; в обедневшем и разграбляемом городе не было, казалось, нужды ни в ремеслах, ни в магистратах».

Ухудшилось положение и за пределами Рима. Удержание в повиновении многих провинций в значительной степени затруднилось и требовало больше сил, чем прежде.

Между тем противоречия Октавиана и Луция Антония нарастали. Получив поддержку Фульвии, Луций Антоний требовал все большего. В конце концов Луций бежал в колонии Антония, набрал там себе дополнительную охрану и заявил, что Октавиан хочет войны с Марком Антонием и посылал за ним свою конницу, чтобы схватить его и находившихся с ним детей Марка. Октавиан, в свою очередь, заявил, что конница посылалась не для этого, а чтобы отразить нападение десанта Секста Помпея, грабившего побережье.

23. ПРИМИРЕНИЕ ОКТАВИАНА С ЛУЦИЕМ АНТОНИЕМ И НОВЫЙ КОНФЛИКТ. ВОЙНА СТАНОВИТСЯ НЕИЗБЕЖНОЙ. ПОЛОЖЕНИЕ В АФРИКЕ И ИСПАНИИ. ГОСПОДСТВО ПИРАТОВ НА МОРЕ. НАЧАЛО ПЕРУЗИЙСКОЙ ВОЙНЫ. ИТАЛИЯ В ОГНЕ СРАЖЕНИЙ. ЛУЦИЙ АНТОНИЙ ЗАХВАТЫВАЕТ РИМ

Войска не желали междоусобицы, и собравшиеся на совещание полководцы войск Октавиана и Марка Антония сумели примирить Октавиана и Луция, договорившись, что:

— триумвиры не станут мешать консулам в исполнении их обязанностей;

— земельные наделы будут даваться только тем, кто сражался при Филиппах;

— войска Антония будут участвовать в разделе имущества и денег проскрибированных;

— ни один из триумвиров не должен набирать войска в Италии;

— Азиний Поллион, полководец Марка Антония, не будет препятствовать проходу войск Октавиана через Альпы и Галлию в Испанию;

— Октавиану для похода на Сицилию против Помпея будут даны два легиона из войск Антония.

На этих условиях Октавиан и Луций Антоний примирились. Соглашение дало возможность Октавиану получить дополнительно два легиона, а полководец Октавиана Сальвидиен беспрепятственно перешел Альпы и направился в Испанию, однако с выполнением остальных пунктов вышла задержка, и Луций Антоний перебрался в Пренесте (город в 30 километрах к юго-западу от Рима, ныне Палестрина), где и укрепился. Туда же убыла и Фульвия, заявив, что опасается за жизнь своих детей, причем предпочла заявить, что опасается Лепида, а не Октавиана.

Изображение Фульвии, второй жены Марка Антония, на римском денарии в образе богини Виктории

Начальники войск вновь собрались в Риме и вызвали к себе Октавиана и Луция Антония, чтобы рассудить их и примирить, а тех, «кто откажется подчиниться их решению, принудить к повиновению». Луций Антоний отказался прибыть, Октавиан же, прибыв на сходку, порицал его перед начальниками войск и римской знатью. К Луцию опять послали новую делегацию, уговаривая его прибыть в Рим, и Луций согласился, но встречу решено было провести в Габиях, между Римом и Пренесте.

Октавиан прибыл туда первым и послал всадников встретить Луция. Однако при встрече их с передовым отрядом Луция произошла стычка и несколько воинов Луция было убито. Луций отступил, опасаясь засады. Примирение не состоялось, и война стала неизбежной.

Луций имел 6 легионов пехоты, которые он получил как консул в начале своего консульства, а кроме того, к северо-западу от Италии, в Нарбонской Галлии, находилось 11 легионов Марка Антония под командованием его полководца Фуфия Калена, и хотя Кален, не имея указаний от Марка Антония, не вмешивался в события, эти легионы также могли поддержать Луция Антония. (Указанное Аппианом число легионов Фуфия Калена — 11 — вызывает сомнения. Возможно, число находившихся в его распоряжении было и меньше, но в любом случае Фуфий Кален располагал значительными военными силами.)

Октавиай имел при себе в Риме лишь несколько когорт преторианской гвардии. На юге Италии в Капуе у него было четыре легиона, и шесть легионов вел в Испанию его полководец Квинт Сальвидиен. Таким образом, соотношение сил было отнюдь не в пользу Октавиана.

Луция Антония поддерживали деньгами европейские провинции Рима, доставшиеся согласно договору между триумвирами его брату, Марку Антонию, хотя сам Марк Антоний медлил и не давал распоряжений своим наместникам. У Октавиана в то время во всех провинциях, за исключением Сардинии, шли войны, и он вынужден был занимать деньги в храмах Рима, а также в храмах близлежащих городов, правда, обещая вернуть все с избытком.

И Октавиан, и Луций Антоний разослали по всей Италии людей для набора войск. Поскольку война еще не была объявлена, вербовщики обеих сторон поначалу нередко действовали в одних и тех же местностях, между вербовщиками начались тайные козни, нередко перераставшие в стычки. По словам Аппиана, «расположением италийцев гораздо больше пользовался Луций, как воюющий в их пользу с новыми поселенцами. И не только города, которые были приписаны к войску, но почти вся Италия восстала, боясь аналогичных конфискаций земли и имущества в пользу легионеров-поселенцев. Изгнав из городов или убив тех, кто давал Цезарю (Октавиану) ссуды из храмовых сумм, они имели в своих руках укрепления и обратились за защитой к Луцию. Поселенцы же и воины стали на сторону Цезаря; таким образом и те и другие заняли свое место в этой войне, как если бы она велась из-за их собственных интересов».

Пытавшийся оттянуть конфликт Октавиан, собрав в Риме сенат и всадников, постарался убедить их в том, что ничем не обидел Марка Антония и сам «не испытал отАнтония никакой обиды». Заявив, что ему неприятно вести внутренние войны без крайней на то необходимости, Октавиан попросил сенаторов примирить его с Луцием Антонием, но добавил, что его нежелание воевать «вызвано благоразумием, а не трусостью».

Несколько сенаторов отправились в Пренесте, везя предложения о примирении, однако Луций Антоний заявил, что стороны зашли в своих действиях слишком уж далеко, и обвинил Октавиана в неискренности, указав, что тот послал один из своих легионов в порт Брундизий, дабы препятствовать возвращению Марка Антония. Маний же, вдобавок к этому, показал сенаторам письмо от Марка Антония — «подлинное или подложное», — где тот якобы предписывал своим людям воевать со всяким, кто посмеет умалять его достоинство. Сенаторы начали возмущаться и требовать от него назвать, кто умаляет достоинство Марка Антония, но Маний хитрил и не отвечал. Очевидно, что если Октавиан хитрил, желая оттянуть войну, то и Маний, и Луций Антоний также были неискренни по той причине, что, наоборот, старались начать войну как можно скорее, ища лишь удобный повод для этого. Переговоры длились долго, но добиться соглашения не удалось. Война началась.

Вначале события развивались не в пользу Октавиана:

— в Африке бывший наместник этой провинции Тит Секстий, ранее передавший провинцию наместнику Октавиана Фуфицию Фангону, стал на сторону Антония, от которого получил предписание вновь взять на себя управление. Фангон не согласился, и Секстий начал с ним войну, собрав войско из ветеранов и вновь получив помощь от местных царей, как это было во время его войны с республиканцем Корнифицием. В сражении Фангон был разбит и покончил с собой;

— подстрекаемый Луцием Антонием царь Мавретании Бокх вторгся в Испанию и начал там войну против Каррины, наместника Октавиана;

— Домиций Агенобарб с семьюдесятью боевыми кораблями, двумя легионами войск и вспомогательными отрядами напал на Брундизий, захватил часть стоявших там трирем Октавиана, часть сжег, а затем вынудил жите-лей Брундизия укрыться в крепости и принялся опустошать окрестности. Октавиан вынужден был послать в Брундизий дополнительно легион воинов и спешно отозвал шедшего в Испанию Сальвидиена.

Третий триумвир, Марк Лепид, в разгоревшейся в Италии войне поддержал Октавиана, но большая часть римской знати перешла в лагерь Луция Антония. Войска же повсюду колебались. Два легиона Луция, стоявшие в городе Альба, восстали и прогнали начальников. Октавиан, оставив в Риме Лепида с двумя легионами, устремился с остальными своими силами в Альбу, надеясь переманить стоявшие там легионы к себе. Луций также поспешил в Альбу, сумел опередить Октавиана «и вновь привлек легионы на свою сторону многочисленными денежными подарками и щедрыми обещаниями».

Октавиан тогда напал на Фурния, который вел к Луцию Антонию другое войско, разбил его арьергард и осадил Фурния у города Сентия. Луций же, воспользовавшись отсутствием в Риме Октавиана, двинулся к Риму. Часть стоявших в Риме войск перешла на сторону Луция и беспрепятственно впустила его в город. Лепид бежал к Октавиану.

Войдя в Рим, Луций Антоний устроил народное собрание и заявил там, что Октавиан и Лепид должны понести наказание за незаконную узурпацию власти, а его брат Марк Антоний добровольно сложит с себя полномочия триумвира, «заменив противозаконную тиранию консульской властью». При всеобщем ликовании Луций Антоний был провозглашен народом «императором» для борьбы с Октавианом и Лепидом.

24. ССОРА ЛУЦИЯ АНТОНИЯ С БАРБАТИЕМ ВОЗВРАЩАЕТ РИМ ОКТАВИАНУ. УДАЧНЫЙ МАНЕВР МАРКА АГРИППЫ. ОТСУТСТВИЕ УКАЗАНИЙ ОТ МАРКА АНТОНИЯ НЕ ДАЕТ ДЕЙСТВОВАТЬ ЕГО ПОЛКОВОДЦАМ. ПЕРЕХОД ИНИЦИАТИВЫ К ОКТАВИАНУ. ОСАДА ПЕРУЗИИ

Казалось бы, Октавиан терпел полный крах, но в это время квестор Луция Антония Барбатий по каким-то причинам не поладил с ним, был им отослан и тогда стал заявлять, что Марк Антоний недоволен действиями своего брата и не хочет войны с Октавианом. Часть войск Луция Антония, поверив Барбатию, перешла на сторону Октавиана, и это спасло последнего. Тогда Луций Антоний двинулся на север, чтобы помешать Сальвидиену, подходившему на помощь Октавиану из Галлии, пройти в Италию. Азиний Поллион и Вентидий Басс, полководцы Марка Антония, бывшие наместниками в Цизальпинской и Трансальпийской Галлиях, мешали Сальвидиену продвигаться вперед, и хотя они действовали недостаточно решительно (так как не имели никаких распоряжений от Марка Антония), война для Октавиана была бы проиграна, если бы Луций Антоний вместе с ними сумел окружить Сальвидиена.

В этот момент полководческий талант проявил Марк Випсаний Агриппа, давний и близкий друг Октавиана, который с частью сторонников Октавиана захватил важный для Луция Антония город Сутрий, отвлекая его на себя. Как и рассчитывал Агриппа, Луций Антоний, вместо того чтобы перекрыть путь Сальвидиену, попытался вернуть себе Сутрий. Бои за город затянулись. Это дало возможность Сальвидиену пройти в Италию. Войска Сальвидиена и Агриппы соединились и теперь сами перекрыли Луцию Антонию горные перевалы, по которым он мог бы пройти и соединиться с Азинием Поллионом и Вентидием Бассом.

Аудитория Мецената в Риме. Конец I в. до н. э. Внутренний вид

Зажатый ими в клещи Луций Антоний отступил к городу-крепости Перузии (Перуджа) и разбил около него свой лагерь, дожидаясь подхода Вентидия Басса и Азиния Поллиона. Там, в Перузии, его и окружили тремя своими армиями Сальвидиен, Агриппа и подоспевший туда с подкреплениями Октавиан. Перузия стала центром войны, поэтому эта война получила в дальнейшем название Перузийской.

Луций Антоний не решался вступить в сражение с осаждавшими, так как те располагали более многочисленными и опытными войсками. Он послал своего полководца Тизиена с четырьмя тысячами всадников разорять тылы Октавиана, Мания отправил к Вентидию Бассу и Азинию Полл иону просить о помощи, а сам возглавил оборону города. Сковав основные силы Луция Антония в Перузии, Октавиан вновь вернул под свой контроль Рим, а затем начал постепенно подавлять и остальные очаги сопротивления в Центральной и Южной Италии.

Азиний Поллион и Вентидий Басс, конечно же, могли бы прийти на выручку Луцию Антонию, но, во-первых, они действовали каждый сам по себе, не желая подчиняться один другому, во-вторых, не сочувствовали этой войне, ведь Луций Антоний призывал вернуться к прежней, республиканской форме правления, а это могло привести к утрате полученных ими ранее земель и наград, и в-третьих, что самое главное, потому что все еще не имели никаких указаний от Марка Антония.

В силу всех этих причин Вентидий Басс и Азиний Поллион не спешили, а Октавиан, поспешно созывая отовсюду новые войска, перекрыл ими горные проходы и приказал всячески препятствовать возможному выдвижению противника. Перузию Октавиан приказал обнести рвом, протяженностью в 56 стадий (около 10 километров), и отрезал от подвоза провианта.

Луций Антоний также совершенствовал свои укрепления, но рассчитывать теперь мог только на помощь извне.

Фульвия как могла торопила полководцев Марка Антония, атакже, проявив крепкий характер, сумела собрать еще одну армию и послать ее на помощь Луцию Антонию. Командовавший армией Фульвии весьма опытный в военном деле Мунаций Планк сумел разбить один легион Октавиана, который тот направил в Рим. В это время, побуждаемые Манием и Фульвией, Азиний Поллион и Вентидий Басс, хотя и без особой охоты, но все же стали пробиваться сквозь заслоны Октавиана в Италию. Октавиан с Агриппой, оставив лишь часть сил для осады Перузии, с основной массой своих войск двинулся им навстречу.

Казалось бы, у Октавиана было немного шансов на победу, но все его противники продолжали действовать порознь и вместо того, чтобы начать сражение и снять осаду Перузии, уклонились от боя и разошлись в разные стороны: Вентидий Басс отошел и стал лагерем в Равенне, Азиний Поллион в Аримине (современный город Римини на берегу Адриатического моря), а Мунаций Планк в Сполетии (современный город Сполето в Умбрии, в 90 километрах к северу от Рима).

Октавиан не замедлил вернуться к Перузии и продолжить осаду. Теперь он поспешно обнес ее еще одним частоколом и рвом, защитив свои войска как со стороны города, так и с внешней стороны. Луций Антоний пытался этому препятствовать и часто устраивал вылазки, причем основной его ударной силой были его отряды гладиаторов, хорошо обученные и сумевшие истребить много воинов Октавиана. Однако, когда Перузия со всех сторон была обнесена рвом и частоколом, настроение ее защитников упало, а вскоре в городе начался голод, — Луций Антоний не рассчитывал на долгую осаду и не имел больших запасов продовольствия.

В начале января 40 года до нашей эры, в ночь перед первым в году новолунием, Луций Антоний попытался прорваться. Это было время одного из праздников, и Луций надеялся воспользоваться ослабленной ввиду праздника бдительностью. Воины Луция Антония внезапно атаковали ворота лагеря Октавиана, однако тот был начеку и успел направить туда резервный легион и свою преторианскую гвардию. Бой шел до самого рассвета, но прорыв не удался.

На помощь Луцию Антонию попытался было прийти Вентидий Басс, но когда путь ему преградили Агриппа и Сальвидиен, имея больше войск, чем у Вентидия, тот счел за лучшее отойти и стал лагерем у местечка Фульциний в ста шестидесяти стадиях (примерно в 29 километрах) от Перузии. Для того, чтобы оповестить Луция Антония о своем приближении, в лагере Вентидия было разведено много огней, но этим все и ограничилось.

Не будучи в силах предпринять что-то для выручки Луция Антония самостоятельно, Вентидий Басс, Азиний Поллион и Мунаций Планк встретились и попытались договориться о совместных действиях. Вентидий Басс и Азиний Поллион предлагали вступить в сражение, но Мунаций Планк возражал им, что в таком случае они окажутся между Октавианом и Агриппой, а потому следует выждать. Мнение Мунация Планка возобладало.

После неудачной попытки прорыва Луций Антоний, подсчитав, сколько осталось продовольствия, запретил выдавать его рабам, но велел следить, чтобы те не убегали из города. Толпы рабов бродили по городу в поисках пропитания, в отчаянии пытались есть траву. Луций запретил сжигать умерших, как это было принято по римскому обычаю, а приказал закапывать в ямы, чтобы сожжение трупов не было замечено осаждающими.

Несмотря на столь жесткую экономию, продовольствия — становилось все меньше, и Луций предпринял еще одну попытку прорыва. На этот раз он попытался прорваться не ночью, а на рассвете. Для штурма укреплений были подготовлены лестницы, складные башни, с которых опускались на стены сходные мостки, стенобитные орудия, плетеные щиты, набрасываемые на частоколы, и все остальное, что необходимо для того, чтобы преодолеть заграждения.

Яростно устремившись в атаку, воины Луция Антония сумели преодолеть ров и взобраться на стену. Часть из них уже прорвалась внутрь укрепленного лагеря осаждавших, но тут подоспел резерв Октавиана, и утомленные солдаты Луция Антония вынуждены были отступить. Обе стороны понесли большие потери, но прорыв вновь не удался, а время работало на Октавиана.

25. СДАЧА ПЕРУЗИИ. КОНЕЦ ПЕРУЗИЙСКОЙ ВОЙНЫ

Видя бессмысленность сопротивления, Луций стал склоняться к сдаче крепости, но опасался за свою жизнь. Этого же боялись и многие из его соратников. Чтобы развеять их опасения, Октавиан обращался с перебежчиками милостиво, и в Перузии все больше людей стали склоняться к сдаче. Поняв, что дальнейшее сопротивление может привести лишь к тому, что войска взбунтуются и выдадут его Октавиану, Луций Антоний выступил перед своими солдатами с речью, где изложил причины, по которым он начал войну, уверял, что на стороне Октавиана воюют люди, обманутые демагогией, что сам он боролся за народное дело и готов биться до конца, но хочет сохранить их жизни, а потому решил начать переговоры.

Как пишет Аппиан, «три посла, явившись к Цезарю, стали ему напоминать об общей родине обоих войск, об общих их походах, о дружбе между собою знатных мужей, о доблести предков, не доводивших свои несогласия до такой непримиримости».

Октавиан также нуждался в скорейшем мире. Его тылы были разорены — юг Италии опустошали пираты Помпея и Агенобарба, в Риме происходили волнения и беспорядки из-за нехватки продовольствия. Кроме того, в любую минуту в Италию мог прибыть Марк Антоний, и тогда ситуация могла бы вообще кардинально измениться. Однако дать своим противникам почетный мир было для Октавиана крайне невыгодно, и он сделал интересный дипломатический ход: зная, что часть войск Луция составляют поселенцы — ветераны Марка Антония, другая же часть войск Луция Антония состоит из новобранцев, Октавиан заявил с хитрым расчетом, что дает прощение всем, кто воевал вместе с Марком Антонием, выказывая ему тем самым свое уважение, а остальные защитники Перузии должны просто сдаться без всяких условий.

Вместе с тем, Октавиан задержал одного из трех послов, Фурния, и наедине пообещал ему, что со всеми сдавшимися, кроме своих личных врагов, поступит милостиво.

По возвращении посольства знать Перузии принялась поносить Фурния, опасаясь, что тот договорился за их спиной, и требовала или сражаться до конца, или добиваться мира на равных условиях для всех. Тогда Луций Антоний решил отправиться на переговоры лично.

Он вышел из крепости с небольшим отрядом, а потом, при приближении Октавиана, пошел вперед в сопровождении всего лишь двух ликторов. Октавиан вышел за пределы лагеря ему навстречу. Подойдя ко рву, они поприветствовали друг друга, и Луций Антоний сказал: «Если бы я сражался как чужеземец, Цезарь, я считал бы позорным понесенное поражение и еще более позорной сдачу; и я мог бы легко освободить себя от этого позора, освободившись от себя самого. Но я сражался с согражданами, равными мне по положению, сражался за родину, я не считаю ввиду этого позорным быть побежденным таким врагом». Луций Антоний предложил Октавиану «обратить весь свой гнев» против себя, Луция, а остальных простить. Оправдывая свои действия, Луций добавил, что вел войну лишь для свержения триумвирата и восстановления старого строя, но при этом добавил, что «когда ты победил, вышло так, что как ты — враг родины, так и я, желавший принести ей пользу, но не имевший возможности сделать это из-за царящего голода».

Октавиан ответил ему коротко, что не обманет тех надежд, с которыми тот к нему явился. Была оговорена процедура сдачи, и трибуны Луция получили соответствующие указания.

На следующий день Луций вывел все войско в полном вооружении. Октавиан, «увенчанный лаврами, символом победы», восседал в кресле на холме, а солдаты Луция, выстраиваясь по отдельным легионам, приветствовали его как императора. Встретив их как прежних соратников, войска Октавиана принялись просить его простить побежденных. Скорее всего, все это было заранее оговорено.

Октавиан для вида упрекнул их, но его собственные воины непрерывно просили за солдат Луция Антония, и Октавиан «уступил им» и согласился оставить тех без наказания, если в дальнейшем они станут «держаться одного с ним образа мыслей». Такое решение было встречено криками благодарности с обеих сторон.

Армия Луция Антония перешла в подчинение Октавиана.

Затем Октавиан, все так же сидя в кресле триумфатора, вызвал к себе из Перузии Луция Антония и сражавшихся на его стороне римских магистратов. Луция Антония Октавиан поместил у себя, а остальных распределил среди своих военачальников и центурионов, приказав оказывать почет, но негласным образом сторожить их. Сенаторам самой Перузии повезло гораздо меньше — все они были взяты под стражу, а затем казнены, за исключением Эмилия Луция, который в Риме во время суда над убийцами Юлия Цезаря открыто голосовал за их осуждение и призывал делать то же и остальных. Жителей города Октавиан простил, но сам город был отдан солдатам на разграбление. Солдатам, правда, не удалось слишком уж поживиться там грабежом, — один из жителей Перузии, некий Цестий, поджег свой дом и сам бросился в огонь. Раздуваемое ветром пламя быстро охватило весь город, и он сгорел дотла, за исключением храма бога Вулкана.

Разгром Перузии — одного из главных культурных центров Этрурии — и уничтожение в ходе Перузийской войны значительной части этрусской знати нанесли сокрушительный удар по еще сохранявшейся тогда этрусской культуре. Именно после этого этруски как народ окончательно растворяются среди других народов Италии, а этрусский язык полностью исчезает из употребления — последняя известная нам надпись на этрусском языке датируется 10 годом до нашей эры. Какое-то время этрусский язык продолжал употребляться как «священный», но к середине I века нашей эры людей, знающих этот язык, не стало.

После капитуляции Перузии у Вентидия Басса, Мунация Планка, Азиния Поллиона и других полководцев, поддерживавших Луция Антония, оставалось еще 13 легионов пехоты и до шести с половиной тысяч всадников, но эти войска были сосредоточены в разных местах и по-прежнему не имели единого командования, а посему каждый из полководцев поспешил примириться с Октавианом. На следующий день после капитуляции Перузии Октавиан заключил мир и с остальными своими противниками. Перузийская война закончилась.

26. РИМ ПОСЛЕ ПЕРУЗИЙСКОЙ ВОЙНЫ. УСИЛЕНИЕ ОКТАВИАНА. РАЗВОД С КЛОДИЕЙ. ОКТАВИАН, ПЫТАЯСЬ ПРИМИРИТЬСЯ С СЕКСТОМ ПОМПЕЕМ, СВАТАЕТСЯ К СКРИБОНИИ И ПОМОГАЕТ МАРКУ ЛЕПИДУ ОВЛАДЕТЬ АФРИКОЙ. ЛУЦИЙ АНТОНИЙ ПЕРЕХОДИТ НА СТОРОНУ ОКТАВИАНА

После заключения мира противники Октавиана устремились к портам.

Большинство тех, кто или не рассчитывал на прощение, или имел намерение продолжать борьбу, постарались переправиться в Сицилию к Сексту Помпею и Стацию Мурку.

Фульвия, прибыв в сопровождении трех тысяч всадников с детьми Марка Антония в Брундизий, вызвала из Македонии пять военных кораблей и отплыла на них со своей свитой к мужу. Мунаций Планк, бросив свои войска, отправился вместе с Фульвией. Два легиона из войск Мунация Планка Агриппа сумел убедить перейти на сторону Октавиана. Остальные войска Планка перешли к Вентидию Бассу. Действовавший ранее самостоятельно Домиций Агенобарб, видя крах надежд на восстановление республики, объявил о переходе на сторону Марка Антония и, вступив в союз с Азинием Поллионом, стал готовить высадку войск Марка Антония на юге Италии, но сам Марк Антоний по-прежнему развлекался в Александрии с прекрасной Клеопатрой и медлил.

В это время умер один из полководцев Марка Антония, Фуфий Кален, под чьим началом в Альпах находилась довольно многочисленная армия. Пользуясь бездействием Марка Антония, Октавиан, взяв с собой достаточно войск, быстро направился к оставшимся без полководца легионам Фуфия Калена. Принявший после смерти отца на себя командование армией сын Фуфия Калена без боя подчинился Октавиану. Развивая успех, Октавиан стремительно двинулся далее, теперь уже практически без сопротивления подчинив себе всю Галлию и Испанию. На все важнейшие посты в присоединенных провинциях он немедленно расставил своих сторонников.

В результате этого похода Октавиан получил еще 11 легионов и в дополнение к своей победе над сторонниками Луция Антония в Италии в течение лета 40 года до нашей эры уже без войны установил свою власть над всеми западными владениями Рима.

Марк Антоний, несмотря на все призывы своих сторонников, зиму 41–40 годов до нашей эры провел в Александрии, а весной отправился в финикийский город Тир, оттуда на Кипр, затем на Родос и в Малую Азию. Сообщение о падении Перузии он получил, будучи в Малой Азии, и «порицал за это брата, Фульвию, а более всего Мания».

Из Малой Азии Марк Антоний перебрался в Афины и там встретился с Фульвией. В Афины прибыла и Юлия, мать Марка Антония, бежавшая из Италии в Сицилию к Сексту Помпею, а затем отправленная им на военных кораблях к сыну в сопровождении свиты из самых знатных приближенных Помпея. Антоний поблагодарил послов Помпея за заботу о матери и пообещал, что если он будет воевать с Октавианом, то возьмет Помпея в союзники, а если сумеет договориться с Октавианом, то постарается примирить его с Помпеем.

Октавиан по возвращении из Галлии в Рим узнал об отплытии послов Помпея в Афины и, не зная, что тот склонен примириться, начал возбуждать против Антония получивших свои наделы ветеранов, приписывая Марку Антонию желание вернуть Помпея, а вместе с ним возвратить выданные ветеранам земли их прежним владельцам. Большинство владельцев конфискованных земель действительно бежали к Сексту Помпею, но популярность Марка Антония после битвы при Филиппах была слишком велика, и солдаты не верили, что Антоний сделает что-либо им во вред, а потому идея войны с Марком Антонием была непопулярной.

У Октавиана было к тому времени 40 легионов — больше, чем у Марка Антония, Секста Помпея и тех, кто мог бы их поддержать, но у него почти не осталось флота и не было возможности быстро его воссоздать, а его противники располагали огромным флотом из более чем 500 судов, что позволяло им легко блокировать подвоз в Италию продовольствия и вызвать там голод. Поэтому Октавиан решил уладить проблему династическим браком. Поскольку его брак с Клодией не предотвратил конфронтации с Фульвией и уже не мог помочь в отношениях с Марком Антонием, он развелся с Клодией и попросил своего верного друга Мецената посватать ему Скрибонию, сестру Луция Скрибония Либона, на чьей сестре был женат Секст Помпей, для того, чтобы в случае необходимости иметь возможность примириться с Помпеем. Скрибония уже дважды до этого была замужем и имела детей, но это был брак по расчету, а кроме того, Скрибония была женщиной молодой и весьма привлекательной. Находившийся на Сицилии Либон в письме своим домашним приказал дать согласие на помолвку.

Теперь, когда конфронтация с Помпеем ослабла, Октавиан помог своему стороннику Марку Лепиду утвердиться в Африке, как это было предусмотрено договоренностью между триумвирами. Октавиан выделил Лепиду шесть легионов и переправил их в Африку. Ранее сделать это было совершенно невозможно, так как флот Помпея легко перехватил бы и потопил транспорты с войсками, но после объявления о помолвке Октавиана со Скрибонией Помпей не стал препятствовать переправе Лепида. У Секстия и других противников Октавиана и Лепида в Африке было всего четыре легиона, поэтому после прибытия туда Лепида с шестью легионами они быстро и без серьезного сопротивления оставили провинцию. Октавиан выделил Лепиду наиболее ненадежные из сдавшихся легионов Антония и таким образом сумел под благовидным предлогом удалить их из Италии, а кроме того, отобрал у своих противников важнейшую в плане снабжения Италии хлебом провинцию, передав ее своему хотя и не очень надежному, но все же союзнику. Четыре легиона Секстия, вынужденные сдаться победителю, Марк Лепид присоединил к своим.

Начав примирение с Секстом Помпеем, Октавиан одновременно использовал примирение Марка Антония и Помпея как предлог, чтобы не возвращать Марку Антонию те его провинции, которые уже успел занять. Вызвав к себе Луция Антония, Октавиан заявил: «Доверяя тебе, я по смерти Калена через своих друзей управлял провинциями и войском Антония, чтобы оно не оставалось без начальника. Теперь же, когда обнаружились его замыслы, я оставляю и провинции и войска за собою, тебе же, если пожелаешь, разрешаю безнаказанно отправиться к брату». Услышав это, Луций Антоний ответил, что знал о монархических настроениях Фульвии и старался устранить всех триумвиров, если бы его брат Марк стал бороться за республику, он стал бы на его сторону, но если Антоний борется за монархию, то он, Луций, станет сражаться на стороне Октавиана, так как дело родины ставит выше и благодарности, и родства. Тогда Октавиан выразил уважение его взглядам и поручил Луцию Антонию управление Испанией, подчинив ему находившихся там своих военачальников и отослав его в Испанию со всеми почестями, но одновременно, не надеясь лишь на слова, приказал тайно наблюдать за ним. Переход на его сторону Луция Антония стал одним из важнейших козырей Октавиана, с одной стороны как бы подтверждая «законность» присвоения им западных провинций Марка Антония, а с другой — снижая раздражение этим у Марка Антония, так как одной из главнейших провинций Октавиана был назначен управлять братАнтония.

27. ПРИБЫТИЕ В ИТАЛИЮ МАРКА АНТОНИЯ. БОЛЕЗНЬ И СМЕРТЬ ФУЛЬВИИ. ДОМИЦИЙ АГЕНОБАРБ СО СВОИМ ФЛОТОМ ПЕРЕХОДИТ НА СТОРОНУ МАРКА АНТОНИЯ. ПОДВЛАСТНЫЙ ОКТАВИАНУ ГОРОД БРУНДИЗИЙ ОТКАЗЫВАЕТСЯ ПРИНЯТЬ АНТОНИЯ, ВЫЗЫВАЯ ЕГО ГНЕВ. МЕЖДОУСОБИЦА МЕЖДУ МАРКОМ АНТОНИЕМ И ОКТАВИАНОМ. НЕДОЛГАЯ ДРУЖБА МАРКА АНТОНИЯ С СЕКСТОМ ПОМПЕЕМ. СЕКСТ ПОМПЕЙ ОТБИРАЕТ У ОКТАВИАНА САРДИНИЮ И КОРСИКУ. ОКТАВИАН И МАРК АНТОНИЙ НАЧИНАЮТ МЕЖДУ СОБОЙ ПЕРЕГОВОРЫ, СТРЕМЯСЬ К ПРИМИРЕНИЮ

Тем временем Марк Антоний перешел к решительным действиям и отплыл с небольшим войском, но имея целых двести кораблей, из Греции к берегам Италии. Фуль-вия в это время заболела и осталась в Греции.

В Ионическом море Марка Антония встретил флот До-миция Агенобарба. Их встреча была оговорена заранее, и Агенобарб прибыл со всем своим войском и военным снаряжением. Несмотря на имевшийся письменный договор с Агенобарбом, у приближенных Антония возникли сильные сомнения, не готовит ли тот Антонию ловушку. При приближении кораблей Агенобарба стоявший рядом с Антонием Мунаций Планк забеспокоился и посоветовал не плыть дальше, а выслать суда для разведки, но Марк Антоний проявил мужество и, заявив, что, будучи связанным договором, предпочтет скорее умереть, чем оказаться трусом, двинулся навстречу с пятью своими лучшими кораблями.

Украшенные особыми адмиральскими значками флагманские корабли подошли друг к другу, и начальник ликторов Марка Антония, находившийся по обычаю на носу его флагмана, то ли по собственной гордости, то ли по приказу Антония приказал, чтобы с противоположного судна был убран адмиральский значок, как если бы это была встреча е судном полководца более низкого ранга. Это был очень рискованный жест, так как он мог вызвать обиду и спровоцировать нападение, но Агенобарб приказал убрать значок со своего корабля, признав себя в подчинении у Марка Антония. Тут все сомнения рассеялись. Агенобарб был принят на корабль Марка Антония, а затем их соединенный флот забрал сосредоточенные в городе Палоенте сухопутные войска Агенобарба и оттуда отплыл к Брундизию.

Брундизий охранялся всего лишь пятью когортами Октавиана, но брундизийцы заперли ворота перед Марком Антонием и Агенобарбом: перед Агенобарбом как явным врагом, а перед Марком Антонием — «как перед человеком, который сопутствует врагу». Раздраженный Марк Антоний высадился в соседнем порту Тарент (современный Таранто) и, подойдя к Брундизию, приказал перекопать рвом перешеек, блокировав расположенный на полуострове город. Одновременно он послал свой флот занять удобные гавани вдоль побережья Италии и попросил Секста Помпея о содействии.

Арка Августа на Римском форуме. 19 г. до н. э. Реконструкция

Секст Помпей не замедлил воспользоваться начавшейся конфронтацией между триумвирами и просьбой Марка Антония. Он тотчас послал одного из своих наиболее опытных адмиралов — вольноотпущенника Менодора захватить Сардинию, дав ему четыре легиона и достаточно кораблей. (Не должно вызывать удивления то, что столь ответственная операция была поручена вольноотпущеннику. Менодор был киликийским пиратом, взятым в плен еще Гнеем Помпеем, отцом Секста Помпея. Морское дело Менодор знал в совершенстве. За выдающиеся способности Помпей предоставил ему свободу и сделал одним из своих флотоводцев.) Защищавшие Сардинию два легиона Октавиана пришли в смущение, узнав о союзе Помпея и Марка Антония, и потому быстро сдались превосходящим силам Менодора. Так в 40 году до нашей эры Сардиния, в течение трех лет бывшая оплотом Октавиана, досталась Сексту Помпею. Тогда же Менодор захватил и Корсику. Подчинив, таким образом, помимо Сицилии, Сардинию и Корсику, Секст Помпей, чтобы поддержать Марка Антония, высадился в Южной Италии, захватив несколько городов.

Закончившаяся было Перузийская война могла перерасти в войну между триумвирами. Простые легионеры обоих триумвиров были против этого, так как устали воевать, тем более воевать между собой. Особенно недовольны они были Октавианом, который, по их мнению, «грабил народ, отнимая последнее, и опустошал казну». Солдаты требовали, чтобы консулы (триумвиры) правили, «не причиняя ущерба друг другу». Когда Октавиан послал на выручку подвергшейся нападению Помпея Ав-зонии (местности на юге Италии) армию во главе с Агриппой, призванные на службу военные поселенцы, узнав, что нападавшие действуют с согласия Антония, оставили Агриппу, тотчас повернув назад. Это крайне насторожило Октавиана, понявшего, что войска весьма ненадежны.

Агриппа вскоре за счет увещеваний и личного авторитета сумел набрать новое войско и двинулся к Брундизию, но не спешил, понимая, что наилучшим выходом было бы примирение. Октавиан также отправился к Брундизию, но на несколько дней вынужден был задержаться в городе Канузии (в Апулии), ввиду болезни, а когда подошел к Брундизию и увидел, что город отрезан стеной, за которой укрылся Марк Антоний, ограничился лишь тем, что расположился рядом лагерем и стал выжидать.

Марк Антоний, у которого было намного меньше войск, вызвал свои войска из Македонии, а ожидая их прибытия, стал прибегать к хитростям: незаметно с вечера отводил в море военные и грузовые суда с частью своих людей, а днем эти же суда, одно за другим, на глазах у Октавиана приплывали и выгружали войска, как если бы те перебрасывались из Македонии. Но к Антонию поступало и настоящее подкрепление — скоро к нему прибыли осадные орудия и он начал придвигать их к стенам города.

Октавиан ничего не предпринимал в Брундизии, но посланные им войска вытеснили высадившиеся в Южной Италии отряды Секста Помпея почти отовсюду. Однажды вечером Антоний получил известие о том, что Агриппа взял занятый ранее Помпеем город Сипунт, а также вытеснил Помпея из города Фурии, Помпей же продолжает осаждать только город Консенцию. Тогда же Антоний получил сообщение, что на помощь Октавиану подходит отряд из 1500 всадников во главе с Сервилием и что этот отряд расположился на ночевку близ соседнего города Урии. Разгневанный Марк Антоний, взяв с собой всего 400 всадников, смело атаковал этот отряд, причем слава его после победы при Филиппах была настолько велика, что всадники Сервилия сдались без боя и ушли вместе с Марком Антонием к Брундизию.

Римские форумы. Форум Августа обведен линией

Как уже говорилось выше, между стоявшими у Брундизия армиями Октавиана и Марка Антония боевые действия не велись, но солдаты Антония подходили группами к ограде лагеря Октавиана и попрекали его солдат тем, «что те пришли сражаться с Антонием, которому обязаны своим спасением при Филиппах». Солдаты Октавиана в ответ упрекали приверженцев Антония, что те сами пришли сражаться с Октавианом. Наконец солдаты Октавиана, признав, что помнят о доблести Антония, открыто заявили о своем желании примирить Октавиана с Антонием, но добавили, что если тот откажется, они будут сражаться против него. Скорее всего, такое заявление было сделано с разрешения Октавиана или даже по прямому его приказу, но сказанное соответствовало действительному настроению войск.

Одновременно с получением такого предложения Антоний получил сообщение о смерти Фульвии. Антоний переживал из-за смерти жены и считал себя немного виноватым, так как, злясь на нее, оставил ее больную и уходя не желал видеть, но, как пишет Аппиан, «в смерти Фульвии обе стороны увидели благоприятное обстоятельство, так как эта смерть освобождала их от беспокойной женщины, из одной только ревности к Клеопатре вызвавшей такую войну».

Через Луция Кокцея, бывшего в дружбе и с Октавианом и с Марком Антонием, Марк Антоний начал договариваться о переговорах. Октавиан, которому соглашение было необходимо не меньше, чем Марку Антонию, повел себя как опытный дипломат. Когда Луций Кокцей прибыл к нему и провел у него целый день, уговаривая написать что-нибудь Марку Антонию, «как младший старшему», Октавиан отвечал, что не будет писать Антонию ничего, пока тот находится с ним в состоянии войны, однако в конце концов он все же предложил выход и согласился написать письмо матери Марка Антония «с упреком в том, что, будучи родственницей и пользуясь с его стороны исключительным почетом, она предпочла бежать из Италии, как будто не могла ожидать от него, как от сына, полной обеспеченности во всем». Такой предлог для примирения устроил всех. Октавиан через Кокцея потребовал в качестве предварительного условия отозвать Секста Помпея из опустошенных им областей южной Италии, а также отослать куда-нибудь Домиция Агенобарба. Антоний поначалу опасался идти на это, прежде всего потому, что если бы не удалось заключить договор с Октавианом, ему было бы значительно сложнее вновь до говориться о совместных действиях с Помпеем. Однако принадлежавшая, как и Октавиан, к роду Юлиев мать Антония и его советники убедили Антония, что договор будет заключен, и Антоний послал Сексту Помпею предписание удалиться в Сицилию, а Домиция Агенобарба назначил своим наместником в Вифинии.

Форум Августа в Риме. Конец I в. до н. э.

28. ПРИМИРЕНИЕ МАРКА АНТОНИЯ И ОКТАВИАНА. НОВЫЙ ПЕРЕДЕЛ РИМСКИХ ВЛАДЕНИЙ МЕЖДУ ТРИУМВИРАМИ. МАРК АНТОНИЙ ЖЕНИТСЯ НА ОКТАВИИ, КАЗНИТ МАНИЯ, КАК ЗАЧИНЩИКА ПЕРУЗИЙСКОЙ ВОЙНЫ, И ВЫДАЕТ ОКТАВИАНУ ЗАМЫШЛЯВШЕГО ЕГО УБИТЬ САЛЬВИДИЕНА. ОКТАВИАН ПЫТАЕТСЯ ВЕРНУТЬ СЕБЕ САРДИНИЮ, НО ТЕРПИТ НЕУДАЧУ. БЕСПОРЯДКИ В ИСТОЩЕННОЙ ВОЙНОЙ ИТАЛИИ. ПРОПАГАНДА МИРА И НАДЕЛЕНИЯ ВЕТЕРАНОВ ЗЕМЛЕЙ НА МОНЕТАХ ОКТАВИАНА

Сразу после этого начались переговоры, причем обе стороны решили воздержаться от обвинений. Октавиан поручил вести переговоры Меценату, Марк Антоний — Азинию Поллиону, в переговорах участвовал также Луций Кокцей — «как дружественный обеим сторонам». В октябре 40 года до нашей эры соглашение было достигнуто — Марк Антоний и Октавиан простили друг другу обиды, а для крепости союза Марк Антоний обручился с незадолго до того овдовевшей сводной сестрой Октавиана — Октавией Старшей. Хотя Октавия Старшая была не родной, а сводной сестрой Октавиана, он очень ее любил, сама она, как утверждает Плутарх, была «настоящим чудом среди женщин». Римские владения вновь были поделены: все земли к северу и западу от находившегося в Иллирии города Скодра (современный город Шкодер в Албании), в том числе практически вся Иллирия и Далмация, отошли к Октавиану, а все земли к югу и востоку от Скодра — к Марку Антонию (именно эти земли они оба к тому времени и контролировали). У Марка Лепида, как и ранее, оставались в управлении только провинции Старая и Новая Африка, но он также продолжал считаться триумвиром.

Как только в войсках узнали, что Октавиан и Марк Антоний помирились, оба войска возликовали — «весь день и всю ночь не прекращались радостные крики солдат и благопожелания им обоим».

Марк Антоний, воспользовавшись соглашением, тут же послал Вентидия Басса с войсками вытеснить из Сирии и Малой Азии вторгшихся туда парфян, а сам вместе с Октавианом отправился в Рим, чтобы отпраздновать свадьбу с Октавией. Как пишет Плутарх, «хотя закон и запрещал вдове вступать в новый брак раньше, чем по истечении десяти месяцев со дня смерти прежнего мужа, однако сенат особым постановлением сократил для Октавии этот срок». Их брак был заключен, конечно же, из политических соображений, но, по словам Плутарха, «все хлопотали о браке Антония с Октавией в надежде, что эта женщина, сочетавшись с Антонием и приобретя ту любовь, какой не могла не вызвать ее замечательная красота, соединившись с достоинством и умом, принесет государству благоденствие и сплочение». Октавия действительно была хорошо образованна, умна, богата, знатна, молода (на 14 лет младше Марка Антония) и, судя по сохранившимся ее изображениям, весьма красива, а потому в начале их совместной жизни имела немалое влияние на своего нового супруга. Вскоре после свадьбы Антоний приказал казнить Мания за подстрекательство Фульвии к войне против Октавиана, а кроме того, рассказал Октавиану, что Квинт Сальвидиен, так умело действовавший в перузий-скую войну и возглавлявший теперь войска Октавиана в Лугдунской Галлии (основные его силы располагались вдоль реки Рона), «задумал отложиться от него и посылал с этой целью послов к Антонию, когда тот осаждал Брундизий».

Форум Августа в Риме. Конец I в. до н. э.

Многие советники Антония считали, что выдавать Сальвидиена вовсе не следовало, но Марк Антоний, видимо, был уверен, что теперь всегда будет в дружбе с Октавианом. Октавиан же, узнав об измене, спешно вызвал Сальвидиена под надуманным предлогом, а когда тот явился, изобличил его, после чего Сальвидиен, по решению послушного Октавиану сената, был казнен. Войска Сальвидиена, как подпавшие под подозрение, были переданы Марку Антонию, что еще более сблизило Марка Антония с Октавианом.

В это же время Октавиан попытался вернуть себе Сардинию. Посланный им туда полководец Гелен за счет внезапности на короткое время овладел островом, но затем был выбит оттуда Менодором, вновь вернувшим Сардинию под власть Секста Помпея.

Война с Помпеем грозила затянуться. Его флот наводил страх на римских купцов, а побеги рабов разоряли многих крупных землевладельцев. Поставки хлеба в Италию из Африки и Египта стали практически невозможны, и цены на продукты в Риме резко поднялись. Большинство римлян не верили, что Помпея можно быстро разгромить, и требовали заключить с ним мир. Антоний также уговаривал Октавиана помириться с Помпеем, но Октавиан ни за что не хотел смириться с потерей Сардинии и Корсики. Для войны, особенно для строительства флота, нужны были дополнительные средства, и Октавиан прибег к введению новых налогов. Ранее, во время войны против Марка Брута и Гая Кассия, с рабовладельцев им был взыскан налог в 25 драхм за каждого раба, теперь он постановил взыскать с них еще половину этой суммы. Был также введен дополнительный налог на наследство.

Введение этих новых налогов вызвало в народе негодование. На стихийно собравшемся народном собрании толпа настолько возбудилась, что когда туда прибыл Октавиан с несколькими друзьями и небольшой охраной и попытался объяснить необходимость новых налогов, его чуть не закидали камнями. Раненый Октавиан был спасен подоспевшим Антонием, успевшим вызвать отряд своих солдат. На улицах Рима произошло настоящее побоище. Только опираясь на верные войска, триумвирам удалось рассеять и усмирить толпы голодных недовольных граждан.

Стало ясно, что мир необходим.

Октавиан вынужден был идти на любые ухищрения для того, чтобы сохранить власть. Это интересно отобразилось на выпуске его монет. Еще во II веке до нашей эры народные трибуны братья Гракхи пытались провести в Риме земельную реформу и сумели наделить 80 тысяч римлян землей. Братья Гракхи были убиты, но их имена стали очень популярны среди римской бедноты. И вот Октавиан Август поручил в 40–36 годах до нашей эры одному из потомков Гракхов — Тиберию Семпронию Гракху чеканку специальных денариев (серебряных монет) для денежного вознаграждения ветеранов. Известны монеты двух типов. На монетах первого типа на лицевой стороне изображена голова Юлия Цезаря в лавровом венке с буквами «SC», означающими, что монеты чеканены с ведома сената (Senatus consulto), а с обратной стороны денария изображены знамя и орел легиона, плуг и скипетр в сопровождении имени и титула магистрата — «Тиберий Семпроний Гракх, квестор» («ТI. SEMPRONIVS GRACCVS Q. DES.»)^[3]. На лицевой стороне денариев второго типа изображена голова Октавиана Августа с надписью «сын божественного Юлия» («DIVIIVLI. F.»), а на оборотной стороне изображения тех же орла, знамени, плуга и скипетра, но в сопровождении несколько иной надписи — «Тиберий Семпроний Гракх, один из четырех мужей, квестор» («ТI. SEMPRON. GRACC (VS IIII VIR) Q. DESIG.»).

Денарии Тиберия Семпрония Гракха интересны прежде всего сочетанием изображенных на них знаков военной и государственной власти (знамя, орел и скипетр) с изображениями сельскохозяйственных орудий (плуг).

Такая композиция является единственной во всей римской монетной чеканке (как республиканского, так и императорского периода) и представляет собой наглядное отражение политики, проводившейся в то время Октавианом. Денарии с изображениями военных знаков, скипетра и плуга, снабженные именем Тиберия Гракха, должны были пропагандировать среди легионеров, вербовавшихся чаще всего из сельского населения, программу деятельности Октавиана, который посредством наделения ветеранов землей обеспечивал укрепление своей власти.

29. ЖЕНИТЬБА ОКТАВИАНА НА СКРИБОНИИ — НОВЫЙ БРАК ПО РАСЧЕТУ. НАЧАЛО ПЕРЕГОВОРОВ ОКТАВИАНА С СЕКСТОМ ПОМПЕЕМ. ГИБЕЛЬ СТАЦИЯ МУРКА. МИЗЕНСКОЕ СОГЛАШЕНИЕ — МИР С СЕКСТОМ ПОМПЕЕМ И НОВЫЙ ПЕРЕДЕЛ РИМСКИХ ВЛАДЕНИЙ

Поскольку власть Октавиана была еще недостаточно прочной, он постоянно лавировал. Начать переговоры о мире с Помпеем сразу напрямую он не мог, чтобы «не потерять лицо», и тут инициативу взял на себя Марк Антоний. Антоний посоветовал родственникам Либона вызвать того из Сицилии, чтобы Либон поздравил своего свояка Октавиана, и поручился за его безопасность. Когда Либон высадился на острове Энария близ Неаполя, в Рим было немедленно сообщено об этом, и хотя все было заранее оговорено, Октавиан разыграл целый спектакль — народ просил его дать Либону гарантию безопасности и принять того в качестве посла, Октавиан же сначала возражал, а потом «неохотно исполнил это пожелание». Точно так же «народ» «заставил и мать Помпея, Муцию, под угрозой сжечь ее дом, отправиться для содействия переговорам». После проведенных проскрипций в Риме уже никто не мог предпринимать политические акции без ведома Октавиана и действия «народа», конечно же, направлялись самим Октавианом и его приближенными.

Положение Помпея также было непростым. В это время у него возник конфликт со Стацием Мурком. Помпея не устраивало, что Мурк после прибытия на Сицилию вел себя и действовал слишком самостоятельно, а возможно, и начал претендовать на власть. Помпей стал отдалять Мурка от себя. В ответ Стаций Мурк, негодуя, удалился в Сиракузы и, обосновавшись там, стал открыто поносить Помпея. Видя в Мурке опасного соперника, Помпей поступил с ним так же, как несколько ранее с пропретором Вифиником, — подкупив военного трибуна и центуриона, он приказал им убить Стация Мурка. Но, поскольку авторитет Мурка был слишком велик, дело представили так, словно Стаций Мурк был убит рабами, а чтобы это выглядело правдоподобно, обвиненных рабов распяли.

Марк Антоний, Октавия Старшая и Октавиан на бронзовой монете, выпущенной для римского флота

Так Помпей устранил своего соперника, но одновременно потерял и одного из своих самых опытных полководцев, а также посеял неуверенность в безопасности среди других своих соратников.

Относительно целесообразности заключения мира мнения в лагере Помпея разделились. Менодор писал Помпею, что «следует или воевать по-настоящему, или промедлить еще, так как голод действовал за них, в результате чего и условия мира, если они решатся на мир, будут более выгодными». Таким образом, Менодор считал, что время мира еще не настало. Большинство других приближенных Помпея советовали ему заключить мир «и стали наговаривать ему на Менодора, будто он стремится к власти и противится миру не в интересах своего повелителя, но чтобы самому стать во главе войска и страны». В конце концов Секст Помпей счел доводы сторонников мира более убедительными и в сопровождении большого флота отправился к берегам Кампании.

На следующий день после его прибытия на плотах (чтобы избежать западни) у Мизенского мыса, близ города Путеолы (современный город Поццуоли неподалеку от Неаполя), состоялись переговоры между триумвирами и Помпеем. С рассветом в море на достаточном удалении от берега вбили колья и настелили на них два настила — один со стороны суши и один со стороны моря. Расстояние между ними позволяло слышать друг друга не прибегая к крику, а разделявшее их водное пространство гарантировало невозможность внезапного нападения. На настил, сделанный со стороны суши, взошли Октавиан и Марк Антоний, а на настил, построенный со стороны моря, — Помпей и Либон. Помпей рассчитывал стать одним из триумвиров вместо Лепида, однако Октавиан и Марк Антоний соглашались лишь на то, чтобы объявить ему прощение и разрешить возвратиться в Рим из изгнания. Первый день не принес результатов, но переговоры продолжились. Вторым важнейшим вопросом переговоров был вопрос об амнистии осужденных и о возвращении им конфискованного имущества. Помпей требовал простого изгнания для оставшихся убийц Юлия Цезаря, а для остальных проскрибированных требовал почетного возвращения с полным возвращением им утраченного имущества. Угроза надвигавшегося голода подталкивала Октавиана и Антония к уступкам, но вернуть все они никак не могли, поэтому предложили вернуть проскрибированным четвертую часть прежнего имущества, выкупив его у новых владельцев. Они написали об этом самим проскрибированным, убеждая их удовольствоваться этим. И те действительно приняли такое предложение и стали убеждать Помпея согласиться. Возможно, к этому их побудило то, что после расправы Помпея со Стацием Мурком они уже побаивались и Помпея (такую версию высказывает Аппиан), а может быть, они просто уже не хотели испытывать судьбу, продолжая войну против триумвиров, чей военный и экономический потенциал был гораздо больше, чем у Помпея. Как бы там ни было, сами проскрибированные стали уговаривать Помпея согласиться и заключить мир.

Денарий Марка Антония

Помпей начал понимать, что его переиграли и что такое соглашение будет более выгодно триумвирам. В гневе он «разодрал на себе одежды, жалуясь, что его предают те, во главе которых он сражался, и неоднократно упоминал о Менодоре как об искусном полководце и притом единственном ему преданном», но в этих условиях отказаться от переговоров и продолжить войну он уже не мог, — ведь почти все, на кого он опирался, стояли за мир. В итоге весной 39 года до нашей эры было достигнуто Мизенское соглашение, по которому война на суше и на море прекращалась, а торговля восстанавливалась.

Помпей снимал блокаду Италии, выводил оттуда свои остававшиеся еще кое-где гарнизоны и обещал не принимать к себе больше ни рабов, ни свободных людей из Италии, а также прекращал препятствовать поставкам продовольствия и других товаров в Италию. За это за ним закреплялись Сицилия, Сардиния, Корсика и полуостров Пелопоннес, а кроме того, те острова в Средиземном море, которыми он уже овладел. Он получал 70 миллионов сестерциев компенсации за конфискованное имущество его отца. Служившие у него рабы получали свободу, а его солдаты право на земельные наделы наравне с легионерами Октавиана и Антония. Помпею предоставлялась консульская власть, причем в свое отсутствие он мог исполнять консульские обязанности через любого из назначенных им самим друзей. Помимо этого Помпей назначался одним из верховных жрецов. Объявлялась общая амнистия всем осужденным, за исключением скрывшихся убийц Цезаря. Вернувшимся в Италию проскрибированным возвращалась четвертая часть конфискованного у них имущества, а тем, кто не был осужден, а бежал «из страха», имущество возвращалось полностью, за исключением разграбленного движимого имущества.

По случаю заключения договора его участники устроили угощение друг для друга, распределив, кому и когда устраивать пир, по жребию. Первым устроил пир Помпей на своей роскошной галере, стоявшей на якоре у мола. Затем пировали в шатре Марка Антония, устроенном на том же моле, а третий пир состоялся все на том же моле в палатке Октавиана.

Несмотря на договор, клятвы и уверения, стороны явно не доверяли друг другу. Вокруг стояли на якорях суда, всюду была расставлена стража, а сидевшие за столом скрывали под одеждой короткие мечи.

В дальнейшем ходили слухи, что Менодор советовал Помпею напасть на триумвиров во время пира и отомстить за отца и брата, обещая, что он с флотом позаботится о том, чтобы никто не скрылся, но Помпей якобы ответил отказом, заявив, что «Менодору подходит нарушать клятву, но не Помпею». Сделал ли он это из благородства — вопрос спорный. Учитывая принятые всеми меры предосторожности, такое нападение могло не дать ожидаемого результата, триумвиры же во время проходившего пира договорились с Помпеем о помолвке его дочери, внучки Либона, с Марцеллом, сыном Октавии, сестры Октавиана, от ее первого брака и пасынком Марка Антония. Теперь, когда Октавиан был женат на родной сестре жены Помпея, а дочь Помпея обручена с его племянником, являвшимся одновременно и родственником Марка Антония, Помпей считал, что получил достаточно гарантий своего благополучия. Условия договора были записаны, запечатаны и отосланы в Рим на хранение весталкам.

Заключение такого соглашения было встречено с восторгом всей Италией. Большая часть бежавшей к Помпею римской знати вернулась в Рим. Оживилась торговля и возобновился подвоз в Рим продовольствия. Казалось бы, выиграли все, но Помпей, с уходом римской знати, лишился многих опытных военачальников, возможности же Октавиана за счет этого, а также за счет прекращения блокады значительно расширились. Вскоре Антоний отправился в свои владения, где началась война с парфянами, и, кроме того, вынужден был разбирать конфликты своих многочисленных вассалов из числа местных царей и династов, а почти все западные владения Рима оказались в распоряжении Октавиана.

Используя полученную передышку, Октавиан сначала направился в Галлию, где не утихали волнения, а затем, поручив усмирение восстания галлов в Аквитании Агриппе, вернулся в Рим.

30. ВТОРЖЕНИЕ ПАРФЯН ВО ВЛАДЕНИЯ МАРКА АНТОНИЯ. «ПАРФЯНСКИЙ ИМПЕРАТОР» КВИНТ ЛАБИЕН. ПОРАЖЕНИЕ ПАРФЯН. ГИБЕЛЬ КВИНТА ЛАБИЕНА. ИЗМЕНА МЕНОДОРА ВОЗВРАЩАЕТ ОКТАВИАНУ СИЦИЛИЮ И КОРСИКУ. РАЗВОД ОКТАВИАНА СО СКРИБОНИЕЙ. ЖЕНИТЬБА ОКТАВИАНА НА ЛИВИИ — НЕВЕРОЯТНЫЙ БРАК ПО ЛЮБВИ

В то время как Антоний был занят разрешением конфликта в Италии, парфянские войска во главе с Пакором и Квинтом Лабиеном овладели столицей Сирии Антиохией и многими другими городами. Часть римских солдат перебежала на сторону Лабиена. Римский наместник в Сирии Деций Сакс бежал в Киликию и попытался организовать там сопротивление, но был убит. После этого Пакор и Лабиен разделили свои силы. Пакор двинулся вдоль финикийского побережья на юг. Он быстро овладел Финикией, взяв Сидон и Птолемаиду, а затем двинулся на Иудею, где сумел захватить ее правителей — Гиркана и Фасаила. Гиркан был изувечен, а Фасаил покончил с собой. Правителем Иудеи Пакор поставил своего ставленника Антигона. Младший брат Фасаила, Ирод (будущий Ирод Великий), попытался организовать сопротивление парфянам, но ввиду слишком большого неравенства сил сдал им Иерусалим. Оставив свою семью в хорошо укрепленной крепости Масада на берегу Мертвого моря, Ирод отправился за помощью к Марку Антонию и, прибыв в Рим, был по совместной рекомендации Марка Антония и Октавиана объявлен сенатом единственным царем Иудеи.

Квинт Лабиен в это время захватил Киликию, и его войска продвинулись в Центральную часть Малой Азии. Римский наместник провинции Азия Минуций Планк не решился оказать ему сопротивления и бежал на один из островов в Эгейском море. Сочтя себя победителем, Квинт Лабиен, как победоносный военачальник, принял титул императора, приказав отчеканить памятные монеты со своим изображением и титулом «Q. LABIENVS PARTHICVS IMP.» («Квинт Лабиен — парфянский император»). Но такой шаг не прибавил ему популярности. Римляне всегда давали титул императора за победу над кем-то, и поэтому подобный титул Лабиена выглядел как сатира, — ведь победил он отнюдь не парфян.

Поскольку войска Лабиена вели себя как завоеватели, многие города стали оказывать им сопротивление и продвижение его замедлилось. Тем временем Марк Антоний, как уже говорилось выше, поручил разгром Лабиена и парфян одному из самых опытных своих полководцев — Публию Вентидию Бассу, выделив ему для этого достаточное количество войск. Когда Вентидий Басс высадился в Малой Азии, Квинт Лабиен был вынужден отойти к горам Тавра и обратиться за помощью к парфянам, обосновавшимся в Сирии. Лабиену удалось продержаться в горных проходах до прихода парфян, но когда он вместе с парфянами попытался атаковать Вентидия Басса, то их атака получилась несогласованной. Понеся большие потери, парфяне бежали, отступив в Киликию. Лабиен также был вынужден начать ночью отступление, однако Вентидий Басс сумел обойти его с тыла и разбить. Лабиену удалось бежать, переодевшись в женское платье, и некоторое время скрываться сначала в Киликии, а потом переправиться на Кипр, но там он был пойман и казнен по приказу наместника Марка Антония — бывшего вольноотпущенника Деметрия. Таков был конец «парфянского императора» Квинта Лабиена.

Карниз храма Конкордии на Римском форуме (ныне вмонтирован в здание табулария). 7 г. до н. э. — 10 г. н. э.

Колонны храма Кастора и Поллукса на Римском форуме. 12 г. до н. э. — 6 г. н. э.

Развивая успех, войска Вентидия Басса выбили парфян из горных проходов и вошли в Сирию. Большинство сирийских городов тут же перешли на сторону римлян. 9 июня 38 года до нашей эры парфяне в битве при Гиндаре попытались в генеральном сражении переломить ход войны. Видимо, этот день был выбран ими для сражения как особо благоприятный, так как именно в этот день в 53 году до нашей эры они уничтожили армию римского полководца Марка Лициния Красса. Но на этот раз парфяне потерпели сокрушительное поражение. Погиб даже сам царевич Пакор, а его голова была провезена по сирийским городам, чтобы устрашить сторонников парфян. Как писал римский историк Юстин, «ни в одну войну парфяне не терпели более страшного поражения…» 27 ноября 38 года до нашей эры Рим чествовал Вентидия Басса как триумфатора.

Антоний в это время, казалось, был увлечен Октавией. Она неотлучно находилась с ним, пока он был в Италии. После отъезда из Рима Антоний конец лета, осень и зиму 38 года до нашей эры провел в Афинах с Октавией, которая не просто сглаживала противоречия между ним и своим братом, но, казалось бы, заняла то место, которое до этого занимали сначала Фульвия, а затем Клеопатра. Октавия родила Марку Антонию дочь — Антонию Старшую и была уже беременна Антонией Младшей. Именно в Афинах он получил известие о победе Вентидия Басса. Как пишет Плутарх, «преследовать парфян далее рубежей Месопотамии Вентидий не захотел — он боялся зависти Антония, но обратился против изменивших римлянам городов, привел их к покорности и осадил в Самосате Антиоха, царя Коммагены». Жадный к славе и почестям Антоний отправил Вентидия Басса в Рим отпраздновать триумф, а сам намеревался превзойти его и начал готовить грандиозный поход для завоевания Парфии. Он уже собирался отбыть из Афин на восток, но тут вновь разгорелась война между Октавианом и Секстом Помпеем.

Марк Антоний и его супруга Октавия Старшая на бронзовой монете, выпущенной для римского флота

Октавиан рассматривал Мизенский договор с Секстом Помпеем как временный и готовился к разгрому Сицилийского государства, спешно создавая флот. Помпей, в свою очередь, также не мог полностью соблюдать условия мира — сократить флот и армию он не собирался, а обеспечить их всем необходимым, не прибегая к морскому разбою, не имел возможности, поэтому его корабли периодически продолжали грабить торговые суда.

Заключенный в Мизенах мир позволил Октавиану улучшить снабжение Италии и Рима, но новая война была неизбежной. Помня свои неудачи в предыдущих войнах с Помпеем, Октавиан решил добиться хитростью, деньгами и дипломатией того, чего не сумел ранее добиться силой. Самым влиятельным и удачливым из полководцев Помпея был Менодор, управлявший Сардинией и Корсикой, но большинство других сторонников Помпея, завидуя Менодору, настраивали Помпея против него, и отношения Помпея с Менодором испортились. Заметив это, Октавиан послал своего вольноотпущенника Филадельфа в Сардинию, якобы для закупки хлеба, а на самом деле, чтобы убедить Менодора перейти на свою сторону. Выслушав Филадельфа, Менодор также тайно послал к Октавиану своего приближенного, некоего Микилиона, и через него договорился, что передаст Октавиану Сардинию, Корсику, весь свой флот и всю армию — три легиона пехоты и вспомогательные войска.

Взвесив все «за» и «против», Октавиан решил, что Менодор с Сардинией и Корсикой важнее, чем постоянно нарушаемый мир с Помпеем, и принял Менодора. На Сардинию и Корсику Октавиан послал своих представителей, принявших власть, а прибывшего в Рим Менодора, бывшего до того вольноотпущенником, объявил свободным и поручил ему командовать теми кораблями, которые тот имел, подчинив его своему флотоводцу Кальвизию. Охрана побережья была немедленно усилена, чтобы избежать нападений с моря. В Остии (гавани в 22 километрах от Рима) и в Равенне в срочном порядке началось строительство новых боевых кораблей.

Рим. Портик Октавии

К этому времени расстроился и брак Октавиана со Скрибонией. В январе 38 года до нашей эры Октавиан развелся со Скрибонией и женился, наконец по любви, На Ливии, заставив ее на шестом месяце беременности развестись с мужем (республиканцем и ярым противником Октавиана) и взяв ее беременной, да еще вместе с сыном от первого брака (Тиберием). Отец Ливии, также ярый республиканец, был ранее внесен триумвирами в проскрипционные списки, бежал, сражался против Октавиана и Марка Антония в битве при Филиппах, а после поражения республиканцев покончил с собой. Брак Ливии и Октавиана казался делом немыслимым, но он состоялся. Римляне рассказывали в те дни анекдоты о том, что «у счастливого человека сын может родиться и через три месяца», но Октавиан был влюблен и ничто не могло его остановить. С Ливией Октавиан проживет почти 52 года — до конца своих дней.

В момент развода с Октавианом Скрибония была беременна. В январе 38 года до нашей эры, в день свадьбы Октавиана с Ливией, Скрибония родила ему дочь, названную Юлией. От Ливии у Октавиана детей не будет, и Юлия (Юлия Старшая) так и останется единственным его родным ребенком.

31. СИЦИЛИЙСКАЯ ВОЙНА. НЕУДАЧИ ОКТАВИАНА. МАРК АНТОНИЙ ВСТУПАЕТСЯ ЗА СЕКСТА ПОМПЕЯ, НО ОКТАВИАН УХИТРЯЕТСЯ ЕГО ПЕРЕУБЕДИТЬ И СКЛОНИТЬ К СОВМЕСТНОЙ ВОЙНЕ ПРОТИВ ПОМПЕЯ. ПРИБЫТИЕ ФЛОТА МАРКА АНТОНИЯ В ТАРЕНТ НА ПОМОЩЬ ОКТАВИАНУ. НЕЖЕЛАНИЕ ОКТАВИАНА ДЕЙСТВОВАТЬ СОВМЕСТНО ПРИВОДИТ К НОВОМУ КОНФЛИКТУ С МАРКОМ АНТОНИЕМ. ОКТАВИЯ МИРИТ МУЖА С БРАТОМ

Возвращение Октавианом Сардинии и Корсики и его развод со Скрибонией стали началом Сицилийской войны, названной так потому, что она велась с Секстом Помпеем за обладание Сицилией.

Используя фактор внезапности, Октавиан немедленно двинул против Помпея все силы своего флота. Одна эскадра, возглавляемая Кальвизием, Менодором и Сабином, отплыла к Сицилии от берегов Этрурии, другая, во главе с самим Октавианом, отплыла туда из Тарента. Своим сухопутным войскам, предназначенным для отправки в Сицилию, Октавиан приказал как можно быстрее сосредоточиться в Регии (современный порт Реджо-ди-Калабрия на юге Италии у берегов Мессенского пролива, отделяющего Сицилию от Италии). Однако, несмотря на всю скрытность подготовки к походу, застать Помпея врасплох не удалось, так как тот получил известие об измене Менодора от перебежчиков.

Поняв, что Октавиан нанесет удар с двух направлений, Помпей одну эскадру, во главе с верным себе флотоводцем — вольноотпущенником Менекратом, — послал против эскадры Кальвизия и Менодора, а сам с другой эскадрой решил встретить в Мессенском проливе эскадру Октавиана.

Менекрату удалось встретить флот Кальвизия и Менодора у берегов Кампании. Умело выбрав позицию, Менекрат сумел прижать врагов к скалистым берегам, «вследствие чего они одновременно опасались сесть на мель и должны были опасаться его нападений».

Сражение было яростным. Как пишет Аппиан, «во время этого боя Менодор и Менекрат увидели друг друга. Забыв о всем прочем, они с гневными криками поплыли навстречу один другому, считая, что победа и решение войны зависят от того, кто из них возьмет верх. Корабли с силой столкнулись, причем были повреждены нос у корабля Менодора и весла у Менекрата. Когда с обеих сторон были сброшены железные крючья, бой был уже не между судами, сблизившимися вплотную, а люди как на суше сражались с крайним напряжением и мужеством.

Посыпались массой копья, стрелы, камни; опускались мосты, чтобы попасть на неприятельский корабль. Вследствие большей высоты корабля Менодора мосты для смельчаков были более доступны, и оружие, бросаемое сверху, наносило больший вред. Многие пали, остальные были ранены. Менодор был ранен копьем в руку, впрочем, копье было извлечено из раны. Менекрат получил рану в бедро многоконечным иберийским железным копьем, причем его нельзя было быстро извлечь. Не будучи в состоянии принимать участие в сражении, Менекрат все же оставался на месте, подбодряя остальных, пока его корабль не был взят, после чего он бросился в морскую пучину. Менодор захватил корабль и отплыл с ним к берегу, так как и сам более был не в состоянии действовать дальше». Битва, однако, продолжалась. На правом фланге Кальвизий отрезал и обратил в бегство несколько судов Менекрата, но взявший на себя командование после гибели Менекрата вольноотпущенник Демохар сумел напасть на остальные корабли Кальвизия и загнал их на скалы, где экипажи, выскочив на камни, хотя и сумели спастись, но вынуждены были поджечь свои разбитые суда, чтобы они не достались противнику. Возвратившийся Кальвизий восстановил порядок в своей эскадре, но дальнейшему продолжению сражения помешала ночь, и обе эскадры вернулись на исходные позиции.

Гней Помпей Великий —

отец Гнея Помпея и Секста Помпея

Эскадра Кальвизия потеряла свои лучшие суда, а другие суда были сильно повреждены, но Демохар был настолько огорчен гибелью Менекрата, что, потеряв выгоду своего положения, «отплыл прямо в Сицилию, как если бы потерял не одного только Менекрата и не один корабль, а весь флот».

Октавиан, между тем, привел свою эскадру из Тарента в Регий. Эскадра Помпея, курсировавшая на другой стороне Мессенского пролива, имела всего 40 судов, и друзья Октавиана советовали ему воспользоваться этим и напасть на Помпея, пока к тому не подошел остальной флот, но Октавиан решил не рисковать и стал ждать Кальвизия, а узнав, что Кальвизий после не слишком удачного сражения ремонтирует свои суда, поплыл вдоль берега к нему навстречу.

В это время к Помпею в Мессену прибыл со своей эскадрой Демохар. Помпей назначил его командующим вместо погибшего Менекрата, а другого своего вольноотпущенника Аполлодора поставил на пост, занимавшийся ранее перебежавшим к Октавиану Менодором. Усиленный прибывшей эскадрой флот Помпея немедленно вышел в море и столкнулся в Мессенском проливе с эскадрой Октавиана. Помпей попытался тут же навязать морское сражение.

Денарий Секста Помпея, сына Гнея Помпея Великого. На лицевой стороне — изображение Секста Помпея, на оборотной стороне — его отец и брат

Октавиан, не соединившись с эскадрой Кальвизия, уклонялся от боя. Его корабли, шедшие у самого берега, получили предписание при нападении становиться на якорь, обращаясь к нападавшим носовой частью. Это затрудняло таран и позволяло отражать нападения, но Демохар противопоставлял каждому кораблю Октавиана по два своих и достигал успеха. Многие суда Октавиана стали наталкиваться на скалы и гибнуть. Сам Октавиан вынужден был прыгнуть с корабля и, выбравшись на берег, стал принимать и направлять на близлежащую гору экипажи потерпевших крушение кораблей. Эскадра Октавиана, возможно, потерпела бы полное поражение, но в это время командовавший частью эскадры Корнифиций снялся с якоря и со своими судами ринулся в бой. Видимо, Демохар увлекся и не ожидал такого отпора. Корнифицию удалось сначала повредить, а затем и захватить судно Демохара. Демохар успел спастись, перебравшись на другой корабль, но натиск помпеянцев ослаб, а кроме того, в это время на горизонте появились корабли Кальвизия и Менодора. Уже вечерело, люди Демохара устали, и он решил не вступать в бой со свежими силами Октавиана.

В целом морское сражение закончилось для Октавиана весьма неудачно. Много кораблей было потеряно. Спасшиеся моряки не имели припасов. Не хватало палаток, и даже сам Октавиан провел ночь в палатке простого центуриона, причем лег спать только после того, как узнал о подходе эскадры Кальвизия и разослал посыльных оповестить всех о том, что жив, и указать командирам, где находится.

С утра к Октавиану подошел тринадцатый легион, и это позволило позаботиться о спасшихся моряках. Море было усеяно обломками, повсюду плавали мачты, снасти и обгоревшие остатки кораблей. Октавиан выставил вперед флот Кальвизия, а остальным приказал заняться ремонтом тех судов, которые еще можно было починить. Но после полудня поднялся сильный ветер и суда погнало на скалы. В разыгравшейся буре погибла большая часть флота. Лишь опытный Менодор сумел увести часть кораблей дальше в море, и они уцелели.

Флот Помпея был в это время укрыт в бухте Мессены и не пострадал. Высадка на Сицилию была сорвана.

Секст Помпей воспользовался событиями в Мессенском проливе и, чтобы вновь подчеркнуть, что к нему благоволит бог моря Нептун, начал на монетах именовать себя «сыном Нептуна». Но Октавиан не слишком боялся гнева богов, веря больше в земные силы. По словам Светония Транквилла, он заявил, что «наперекор Нептуну добьется победы, и на ближайших цирковых празднествах удалил из торжественнойпроцессии статую этого бога». Октавиан рассредоточил свои войска вдоль побережья, чтобы предотвратить налеты Помпея, и послал своего друга Мецената к Марку Антонию, надеясь привлечь его к войне с Помпеем.

Марка Антония сообщение о начале войны Октавиана с Помпеем обеспокоило, и он написал Октавиану письмо, где требовал не нарушать договора и грозил схватить Менодора как своего беглого раба (ранее Менодор как раб принадлежал отцу Секста Помпея — Гнею Помпею Великому, а его имущество Антоний в свое время приобрел на аукционе, как имущество врага). Октавиан оказался в весьма затруднительном положении, но, «будучи всегда особенно силен придумывать что-либо целесообразное», послал к Марку Антонию послом Мецената, чтобы переубедить того и склонить на свою сторону.

Меценат, как опытный дипломат, сумел убедить Марка Антония в необходимости совместной войны против Помпея. Весной 37 года до нашей эры Антоний во главе эскадры из 300 кораблей прибыл в Тарент.

Объединенный флот Октавиана и Марка Антония скорее всего мог бы уже тогда победить флот Секста Помпея, но, как пишет Аппиан, Октавиан, «между тем, изменил свое решение или оттягивал его, ссылаясь на постройку своих кораблей. На вторичное указание Антония, что у него все готово и в достаточной степени снаряжено, Цезарь приводил разные предлоги для проволочки; становилось очевидным, что он или снова имеет что-либо против Антония, или пренебрегает союзом с ним, так как у него достаточно и своих сил».

Юба I. Царь Нумидии около 50–46 гг. до н. э.

Что же случилось? Причина этого была, по-видимому, в том, что если бы Октавиан и Антоний совместно завоевали Сицилию, то Октавиану пришлось бы поделить ее с Антонием или уступить ему взамен какую-то иную провинцию. Октавиан же надеялся получить в помощь флот Антония, но завоевать Сицилию самостоятельно. Отношения между Октавианом и Антонием вновь обострились, и могла начаться война, но в события вмешалась Октавия. Она, с согласия мужа, отправилась к брату, заявив: «Если зло восторжествует и дело дойдет до войны, кому из вас двоих суждено победить, а кому остаться побежденным, — еще неизвестно, я же буду несчастна в любом случае». Под воздействием Октавии было достигнуто примирение. По словам Плутарха, Октавиан «вступил в Тарент вполне миролюбиво, и все, кто был тогда в городе, увидели несравненной красоты зрелище — огромное войско, спокойно расположившееся на суше, огромный флот, недвижимо стоящий у берега, дружеские приветствия властителей и их приближенных. Антоний первым принимал у себя Цезаря, который ради сестры пошел и на эту уступку».

Влияние Октавии на Марка Антония в то время было огромным, и она сумела полностью примирить мужа с братом. По словам Аппиана, ранее не доверявший Антонию Октавиан провел у того в гостях ночь без телохранителей, а на следующий день точно так же поступил Марк Антоний. Таким образом, примирение было полным.

32. МАРК АНТОНИЙ ПЕРЕДАЕТ ОКТАВИАНУ ЧАСТЬ СВОЕГО ФЛОТА, А ОКТАВИАН ПЕРЕДАЕТ МАРКУ АНТОНИЮ ЧАСТЬ СВОИХ ВОЙСК. ПРОДЛЕНИЕ ПОЛНОМОЧИЙ ТРИУМВИРОВ. ВОЗВРАЩЕНИЕ МАРКА АНТОНИЯ НА ВОСТОК И НОВЫЙ РОМАН С КЛЕОПАТРОЙ. ОКТАВИЯ И КЛЕОПАТРА — ДВЕ СОПЕРНИЦЫ. КОЗНИ КЛЕОПАТРЫ. НЕУДАЧНЫЙ ПОХОД МАРКА АНТОНИЯ ПРОТИВ ПАРФИИ

Антоний в это время готовился к завоеванию Парфии и крайне нуждался в войсках. Согласно договору, каждый из триумвиров мог производить набор войск в Италии, но для Антония это было затруднительно, так как Италией правил Октавиан. Откладывать же поход Антоний тоже не хотел, потому что после побед своего полководца Вентидия Басса рассчитывал, что завоевание Парфии будет делом легким и принесет невиданную славу и богатства. После побед над парфянами Вентидия Басса другой полководец Антония — Соссий блестяще действовал в Сирии, а еще один из его полководцев — Канидий одержал верх над армянами и царями иберов и аланов, продвинувшись до гор Кавказа. Поскольку Октавиану нужен был флот, а Антонию войска, они с трудом, но все же смогли договориться об обмене.

Марк Антоний поддержал Октавиана в его борьбе с Секстом Помпеем, предоставив в его распоряжение до 100 своих кораблей с медными таранами, а Октавиан, в свою очередь, передал Марку Антонию 20 тысяч своих легионеров для пополнения его войск на Востоке, где тот планировал очередной поход против парфян. Кроме того, Октавия выпросила у своего мужа для брата дополнительно 20 легких кораблей, а у Октавиана для Антония дополнительно тысячу отборных телохранителей.

В 37 году до нашей эры истекал пятилетний срок, на который решением народного собрания были назначены триумвиры. Октавиан и Марк Антоний, договорившись, продлили этот срок еще на пять лет. Их власть была уже достаточно прочна, чтобы они могли не спрашивать мнения народа. Полномочия Марка Лепида были также продлены, но даже тот факт, что Марка Лепида не сочли нужным вызвать на эту встречу, говорил о том, что Лепиду в триумвирате отводилась второстепенная роль.

Заключив эти соглашения, передав Октавиану корабли и получив от него войска, Марк Антоний отправился в Сирию готовить поход против парфян, предоставив право ведения войны против Секста Помпея Октавиану. Поскольку он отправлялся на войну и не мог взять с собой в поход жену и двух малолетних детей, Марк Антоний оставил жену и детей в Италии на попечении брата. С Октавией остались и его дети от Фульвии.

В восточных войнах Марк Антоний показал себя как отнюдь не лучший полководец. Когда группы парфянских беженцев нашли убежище в Самосате, столице Коммагены, и Вентидий Басс осадил ее, царь Коммагены Антиох договорился с Вентидием Бассом, что тот дарует ему мир за уплату контрибуции в тысячу талантов. Явившийся в это время туда и сменивший Вентидия Басса в качестве командующего Марк Антоний не утвердил договор и решил взять Самосату, но не сумел сломить сопротивление Антиоха и согласился отступить теперь уже за вознаграждение лишь в 300 талантов. Для возвращения Иудеи своему вассалу, изгнанному парфянами правителю Галилеи Ироду, Марк Антоний выделил сначала всего два легиона, и Ирод не мог справиться с парфянским ставленником Антигоном. Антонию пришлось дополнительно направить против Антигона армию своего полководца Соссия, после чего войска Антигона были разбиты, а Иерусалим взят штурмом. Захваченного в плен Антигона, объявленного сенатом «врагом республики», римляне казнили, а царем Иудеи римский сенат утвердил Ирода. К концу 37 года до нашей эры Марку Антонию удалось установить контроль над землями к западу от Евфрата, но развить успех далее он не смог.

Однако главным событием 37 года до нашей эры на Востоке была не какая-либо из военных удач или неудач Марка Антония, а то, что после отъезда из Афин он вновь встретился с Клеопатрой, приехавшей к нему в Сирию. Их любовь вспыхнула вновь, и Антоний пошел на беспрецедентный шаг — в 37 году в своей столице Антиохии он женился на Клеопатре, не разводясь с Октавией. До этого знатный римлянин ни разу не брал в жены чужеземку. (Юлий Цезарь жил с Клеопатрой. Клеопатра родила ему сына. В марте 44 года до нашей эры Клеопатра вместе с сыном гостила у Юлия Цезаря и бежала сразу же после его убийства. Но при всем при том все знали, что она была всего лишь любовницей Юлия Цезаря, — брак с ней Цезарь не заключал. Марк Антоний же пошел на то, что официально взял ее в жены, хотя сделал это по восточному, а не по римскому обычаю, и, строго говоря, по римским законам его женой продолжала оставаться Октавия.) Естественно, что в Риме такой брак был воспринят с неодобрением. Октавия решила не сдаваться и отправилась к мужу. Она везла с собой деньги и подарки для полководцев Антония, а также много вьючного скота, одежды для солдат и всего прочего, необходимого для предстоящего похода на Парфию, а кроме того, с ней следовало две тысячи великолепно вооруженных отборных воинов преторианской гвардии, которых она собиралась передать Марку Антонию.

Встретиться с мужем Октавии не удалось — в Афинах ей вручили письмо Марка Антония, где тот просил ее, ввиду начала похода, ждать его в Греции. Октавия поняла, что это не более чем отговорка, но хотя «горько сокрушалась», сохранила выдержку и написала мужу письмо, спрашивая, куда отправить прибывший с ней груз и войска.

Храм (так называемый Квадратный дом) в Ниме, Франция. 16 г. до н. э. — первые годы н. э.

Причиной, побудившей Марка Антония отказаться от встречи с Октавией, были козни Клеопатры. По словам Плутарха, «чувствуя, что Октавия вступает с ней в борьбу, Клеопатра испугалась, как бы эта женщина, с достойной скромностью собственного нрава и могуществом Цезаря соединившая теперь твердое намерение во всем угождать мужу, не сделалась совершенно неодолимою и окончательно не подчинила Антония своей воле. Поэтому она прикидывается без памяти в него влюбленной и, чтобы истощить себя, почти ничего не ест. Когда Антоний входит, глаза ее загораются, он выходит — и взор царицы темнеет, затуманивается». Причем, как пишет Плутарх, «все это она проделывала, когда Антоний готовился двинуться из Сирии к мидийской границе», а время для похода было самое удачное, так как «парфянская держава была охвачена волнениями и мятежом». Окружавшие Антония вельможи, подкупленные Клеопатрой, твердили Антонию, что тот губит женщину, которая только им и живет. Антонию твердили, что Октавия «сочеталась с ним. браком из государственных надобностей, подчиняясь воле брата, — и наслаждается своим званием законной супруги. Клеопатра же, владычица огромного царства, зовется любовницей Антония и не стыдится, не отвергает этого имени — лишь бы только видеть Антония и быть с ним рядом, но если отнять у нее и это последнее, она умрет». В конце концов Антоний разжалобился, растрогался и отправился вслед за Клеопатрой в Александрию, отложив поход до следующего года.

Удобное время похода было упущено, и это испытали на себе в дальнейшем войска Антония, но для Клеопатры эта задержка была победой — Антоний достался ей.

Октавия была вынуждена вернуться из Афин в Рим. Октавиан предложил сестре поселиться отдельно, в собственном доме, однако Октавия, видимо, слишком любила Антония и отказалась покинуть дом мужа, а сверх того, просила Октавиана, «если только он не решил начать войну с Антонием из-за чего-либо иного, не принимать в рассуждение причиненную ей обиду». Она по-прежнему жила в Риме в доме Антония и продолжала заботиться не только о своих детях, но и о детях Антония от Фульвии.

Разрыв Марка Антония с Октавией, конечно же, не обрадовал Октавиана, но он был занят войной с Секстом Помпеем и не мог позволить себе враждовать еще и с Марком Антонием, а потому ограничился лишь упреками в письмах.

В 36 году до нашей эры Марк Антоний предпринял грандиозный поход на Парфию. Никогда еще до этого Рим не отправлял на завоевание какой-либо страны такое огромное войско. По словам Плутарха, Марк Антоний имел шестьдесят тысяч человек римской пехоты и десять тысяч конницы, набранной среди испанцев и кельтов, а кроме того, в поход с ним шли армии подвластных ему местных царей, общей численностью тридцать тысяч человек. Тит Ливий считал, что Марк Антоний вел еще большую армию — 18 легионов пехоты и 60 тысяч человек конницы. Но, как образно и метко подметил Плутарх, «такая исполинская сила, испугавшая даже индийцев за Бакгрианой и повергнувшая в трепет всю Азию, пропала даром».

Клеопатра манила Антония больше, чем все богатства Парфии. Как пишет Плутарх, «думая лишь об одном — как бы провести зиму с нею вместе, Антоний начал поход раньше срока и далее действовал, ни в чем не соблюдая должного порядка, ибо уже не владел своим рассудком, но, во власти какого-то колдовства или же приворотного зелья, постоянно устремлял взоры к Египту и в мыслях держал не победу над врагом, но скорейшее возвращение». Вместо того, чтобы после изнурительного перехода дать войскам отдохнуть и перезимовать в Армении, Антоний немедленно вторгся в Мидию Антропатену и, разоряя страну, осадил крепость Фрааты, где укрылась семья мидийского царя (вассала парфян). Осадные машины отстали, и парфяне сумели разгромить сопровождавший эти машины римский отряд; причем не только уничтожили все осадные машины, но и захватили много пленных, в том числе Понтийского царя Полемона.

Осада Фрааты затянулась. Подошедшие на помощь Фраате войска парфян постоянно нападали на римлян, хотя и уклонялись от крупного сражения. Вдобавок у римлян заканчивалось продовольствие. Поэтому, когда парфянский царь предложил мир, если Антоний отступит, Антоний вынужден был согласиться. Однако во время отступления парфяне продолжали нападать на римлян, нанося значительные потери. Не меньше были потери от начавшегося голода и отсутствия питьевой воды. Ячменный хлеб был на вес серебра, а от плохой воды людей рвало желчью. По словам Плутарха, «римляне погибали без числа, а парфяне все шли за ними следом». Лишь переправившись через реку Араке, отделявшую Мидию от Армении, римское войско смогло передохнуть.

Отступление Марка Антония из-под Фрааты продолжалось всего 27 дней, но, проведя затем смотр, он установил, что потеряно двадцать тысяч человек пехоты и четыре тысячи конницы, из которых более половины умерло от болезней.

Антоний считал, что во многом повинен в неудаче похода армянский царь Артавазд, который, после того как были потеряны осадные машины, счел дело римлян проигранным и без разрешения отвел свои войска обратно в Армению. По мнению Антония, если бы в его распоряжении оставались те шестнадцать тысяч всадников, которые вывел из Мидии Артавазд, вооруженных почти так же, как парфяне, и привыкших бороться с ними, то римляне разбивали бы неприятеля в открытом бою, а армяне истребляли бы бегущих — и парфяне были бы разбиты. Друзья Антония также были в ярости и «побуждали Антония расправиться с армянским царем». Но, видя плачевное состояние своих войск, Антоний «прислушался к голосу рассудка и ни словом не упрекнул Артавазда в предательстве, по-прежнему был с ним любезен и оказывал царю подобающие почести». Антоний расправится с Артаваздом двумя годами позднее, а тогда, после этого провалившегося похода, Антоний с небольшим отрядом поспешит в Финикию и будет с нетерпением ждать на берегу между Беритом (Бейрутом) и Сидоном свою Клеопатру, которая должна была привезти деньги и одежду для воинов. Клеопатра задерживалась. Антоний пил, но даже хмельной часто вскакивал и выбегал к морю посмотреть, не плывут ли ее корабли, а когда дождался, то, раздав все это, сразу же отправился с ней в Александрию.

После столь неудачного похода, основательно истощившего его финансы, Марк Антоний, чтобы поправить состояние казны, вынужден был пойти на порчу монеты. Плиний Старший сообщает по этому поводу, что «триумвир Антоний примешивал в денарий железо». Свидетельство Плиния Старшего подтверждается и данными нумизматики. Естественно, что попытки Марка Антония рассчитываться со своими солдатами недоброкачественной монетой не прибавили ему популярности. В ходе гражданской войны все полководцы испытывали хронический недостаток средств, но на порчу валюты решился лишь Марк Антоний. Его авторитет все еще был высок, и порча монеты не привела к бунту, но легионеры, конечно же, роптали.

33. ОКТАВИАН ПРОДОЛЖАЕТ ВОЙНУ С СЕКСТОМ ПОМПЕЕМ И ПРИВЛЕКАЕТ К ЭТОЙ ВОЙНЕ МАРКА ЛЕПИДА. ВЫСАДКА ВОЙСК ТРИУМВИРОВ НА СИЦИЛИИ. ОКТАВИАН ЕДВА НЕ ГИБНЕТ В МОРСКОМ СРАЖЕНИИ. ВОЙСКА СЕКСТА ПОМПЕЯ ОТСТУПАЮТ

Дела Октавиана складывались совершенно по-другому. Уладив в Таренте свои разногласия с Марком Антонием и даже получив от него корабли, Октавиан, вместо того чтобы тут же обрушиться на Помпея, стал тщательно готовить будущую победу. Хотя Октавиан и имел гораздо больше сил, чем Помпей, но, не надеясь уже на случай, он приказал построить в Байях (неподалеку от Неаполя) гавань, соединив с морем Лукринское и Авернское озера (лагуны в Неаполитанском заливе). Здесь было построено большое число кораблей. Гребцами стали двадцать тысяч отпущенных на волю рабов, которых несколько месяцев обучали морскому делу в защищенной от непогоды и неприятеля гавани.

Соотношение сил неуклонно изменялось в пользу Октавиана. Правда, в это время обратно к Помпею перебежал с семью кораблями Менодор. Однако скорее всего это «возвращение» было спланировано самим Октавианом. Побыв некоторое время у Помпея, Менодор, рассчитывавший, что ему будет доверено командование всем флотом, после того, как не получил этой должности, вновь перешел со своими кораблями к Октавиану и был им принят. Навархов Менодора Октавиан на всякий случай уволил, но сам Менодор был вновь назначен на ответственный пост. После «побега» Менодора Октавиан снял с поста командующего своего флота Кальвизия и поручил командование флотом Марку Випсанию Агриппе, который незадолго до того одержал блестящую победу над аквитанскими галлами, покончив с волнениями в Галлии. Но это также говорит в пользу версии о запланированном побеге, так как измена бывшего перебежчика и уход с ним всего семи судов никак не могли являться действительной причиной смены командующего флота. Скорее всего Октавиан просто больше верил в полководческий талант Агриппы, неоднократно проявлявшего себя опытным военачальником, чем в возможности Кальвизия, который уже несколько раз терпел неудачи в сражениях с Помпеем.

Создав достаточный перевес сил, Октавиан вновь перешел к решительным действиям, причем к тому времени сумел договориться о совместных действиях с Марком Лепидом, чтобы ударить сразу с трех сторон. Лепид с флотом из 1000 транспортных и 70 военных судов должен был высадиться на юге Сицилии. Одновременно одна эскадра Октавиана должна была направиться к Сицилии из Мисен, а другая, состоявшая в основном из судов, переданных Марком Антонием, из Тарента. Из 130 судов, оставленных Марком Антонием, в поход сумело отправиться лишь 102, так как на остальных за зиму вымерли все гребцы (видимо, это было результатом какой-то эпидемии, так как, несмотря на тяжелые условия службы на флоте, обычная смертность там была значительно ниже).

Как пишет Аппиан, общим днем отплытия всех трех эскадр Октавиан назначил «десятый день после летнего солнцеворота, когда в Риме начинается новый месяц, названный в честь первого Цезаря (диктатора Гая Юлия Цезаря) Июлем, вместо Квинтилия. Этот день Цезарь (Октавиан) назначил потому, что считал его счастливым, так как его отец всегда оказывался победителем».

Хотя Аппиан называет причиной выбора даты начала десантной операции лишь то, что Октавиан считал эту дату счастливой, вероятнее всего Октавиан, назначая днем отплытия 1 июля 36 года до нашей эры, учитывал прежде всего то, что середина лета — наиболее благоприятное время для проведения такой операции.

Несмотря на то, что время начала десантной операции было оптимальным, погода и в этот раз немного помогла Помпею. И эскадру Марка Лепида, и эскадры Октавиана изрядно потрепала буря. У Октавиана одна эскадра вынуждена была вернуться в Тарент, а в другой во время бури погибло 6 тяжелых судов, 26 более легких судов и до трех десятков легких галер-либурнов. Однако и эпидемия и буря могли теперь лишь задержать Октавиана, но не остановить. Моряков, спасшихся со своих затонувших кораблей, Октавиан направил для пополнения поредевших экипажей кораблей Антония, а пригодные к ремонту суда приказал срочно ремонтировать. Хотя на приведение в порядок оставшихся судов ушло более месяца, к концу лета флот Октавиана вновь был в полной готовности про-, должать войну.

Марк Лепид во время бури потерял много транспортных судов, но все же сумел высадить в Сицилии своих 12 легионов, 5 тысяч нумидийских всадников и необходимое снаряжение. С этой огромной армией Лепид осадил крепость Лилибей на западном побережье Сицилии. Для защиты Лилибея Помпей смог выделить только один тяжеловооруженный легион и крупный отряд легковооруженных воинов, поручив защиту крепости своему полководцу Плинию. Некоторые соседние города Сицилии без боя подчинились Лепиду, но в целом завоевание Сицилии продвигалось медленно. У Помпея все еще было немало сторонников, и постепенно ему удалось довести численность войск Плиния до восьми легионов. Октавиан сумел переправить в Сицилию для взаимодействия с Лепидом небольшую армию во главе с Мессалой, но переправка основной части войск задерживалась.

Помпей всячески препятствовал переправе. Основные силы его флота были сконцентрированы у Мессенского пролива, но отдельные эскадры действовали вдоль всего побережья. Одна из таких эскадр сумела перехватить большой караван судов Лепида, везших ему подкрепление. Часть судов прорвалась, но в море погибло два легиона. Еще больше Помпею повезло в августе 36 года. Октавиан со всем своим флотом выдвинулся к Липарским островам (к северу от Сицилии), пытаясь изучить возможности высадки своих войск к северу от Мессины, а затем, передав командование Агриппе, с небольшой частью флота решил захватить город Тавромений к югу от Мессины, чтобы ударить по Помпею с двух сторон. Агриппа же захватил несколько островов, а затем вступил при Милах в сражение с флотоводцем Помпея Папием, незадолго до того разгромившим караван судов, шедших к Лепиду. Имевший более мощные суда Агриппа, потеряв всего 5 своих кораблей, сумел потопить 30 кораблей противника, в том числе и флагманский корабль Папия, но тому удалось спастись на другом корабле и увести остальные корабли. Многие корабли Агриппы были серьезно повреждены и нуждались в ремонте, а кроме того, Папий отошел на мелководье, и Агриппа решил не пытаться преследовать противника, дав ему укрыться в гавани. После этого Агриппа осадил город Тиндариду, а Октавиану отправил сообщение о своей победе.

Октавиан сначала хотел подплыть к Тавромению и высадить войска ночью, но, узнав о победе Агриппы, решил плыть днем. Подведя свою эскадру к городу, Октавиан принялся склонять его защитников к сдаче, а когда гарнизон отказался, стал выгружать свои войска у города, разбивая лагерь. В это время с моря появился флот Помпея, с берега же подошла его конница, а затем и пехота. Всадники Помпея начали беспокоить легионеров Октавиана, занятых сооружением лагеря. У Октавиана имелось три легиона пехоты, 500 всадников без лошадей, тысяча легковооруженных воинов и две тысячи ветеранов-добровольцев, однако это было меньше, чем те силы, что привел Помпей, и войска охватил страх. Если бы Помпей имел больший опыт сухопутных сражений, то, воспользовавшись внезапностью, мог бы одновременным ударом с суши и моря разгромить растерявшиеся войска Октавиана и захватить того в плен. Но Помпей не знал о настроении вражеских войск и не решился начать битву в вечернее время, что позволило солдатам Октавиана укрепиться.

Утром Октавиан поручил командование десантом Корнифицию (не следует путать этого Корнифиция с Корнифицием — наместником Африки, боровшимся против триумвиров и погибшим в 43 году до нашей эры). Правое крыло он поручил Титинию, левое — Каризию, а сам, взойдя на либурнское судно, объезжал свои корабли и подбадривал воинов.

Помпей атаковал эскадру Октавиана. Первую атаку Помпея удалось отбить, но через некоторое время он атаковал снова и в длившемся до самой ночи сражении сумел захватить или сжечь большинство судов Октавиана. Сам Октавиан ночью с большим трудом сумел прорваться к материку и вынужден был сойти на берег и спасаться бегством с одним лишь оруженосцем. Возможно, именно тогда произошел случай, о котором упоминает Светоний Транквилл, говоря, что «когда после-этого он спасался бегством по узким тропинкам, то раб его спутника Эмилия Павла попытался его убить, воспользовавшись удобным случаем, чтобы отомстить за Павла-отца, казненного во время проскрипций».

Той ночью Октавиан долго колебался, следует ли ему плыть к Италии, или попробовать проскочить через полное обломков потопленных судов море обратно к Корнифицию. Дело было в том, что командовавший войсками Октавиана в этой части Италии Мессала в свое время был включен триумвирами в проскрипционные списки, сумел бежать к Бруту и Кассию, а после битвы при Филиппах сдался со своими солдатами Марку Антонию, был прощен и лишь после этого перешел затем к Октавиану.

Октавиан поверил Мессале и не ошибся. Когда утром спустившиеся с гор на разведку дозорные обнаружили Октавиана и на лодках, стараясь не попасться патрулировавшим вдоль берега кораблям Помпея, доставили его к Мессале, тот даже не подумал воспользоваться ситуацией и отомстить Октавиану за прежние обиды, а напротив, принял его со всем подобающим почетом и уважением, как следовало принимать верховного правителя. Случай показывает, что Октавиан умел глубоко разбираться в людях и вызывал к себе уважение не только за счет полученных полномочий, но и в силу своих личных качеств.

Хотя Секст Помпей и упустил шанс покончить в бою с самим Октавианом, что в корне могло бы изменить ход войны, у Помпея оставалась возможность уничтожить высаженный им десант. Однако, разгромив суда Октавиана, Помпей так и не решился добить уже высадившиеся войска, оставленные под командованием Корнифиция. Октавиан же сразу, как только переправился в Италию и вышел к своим, послал одно быстроходное судно к Корнифицию, обещая тому в собственноручно написанном письме немедленную помощь, а другое судно отправил к Агриппе, прося того спешно послать на выручку попавшему в затруднительное положение Корнифицию войска.

Триумфальная арка в Оранже, Франция.

Конец I в. до н. э.

Помпей блокировал оставшиеся легионы, но в бой с ними не вступал. В этой скалистой и безводной местности неподалеку от склонов вулкана Этна не хватало воды, а имевшиеся источники обороняли отряды Помпея.

Оставшиеся без воды легионы Октавиана страдали от жажды, и Помпей надеялся, что они вынуждены будут сдаться. Корнифиций с большим трудом сумел все же пробиться к одному из источников, но когда помпеянцы, контратаковав, опять отбросили его от воды, «люди Корнифиция потеряли всякое мужество и пришли в полное изнеможение». Положение блокированных войск спас подошедший к ним на выручку с тремя легионами полководец Лароний, посланный Агриппой. Оказавшись между двумя враждебными армиями, отряды Помпея вынуждены были отойти от источников. Солдаты Корнифиция бегом кинулись к воде, и хотя опытные начальники запрещали им пить сразу и помногу, некоторые обезумевшие от жажды выпивали сразу столько, что тут же умирали.

Приведя свою армию в порядок, Корнифиций вместе с Ларонием соединились с Агриппой, который к тому времени овладел Тиндаридой, городом, где имелся удобный порт, чтобы поставить корабли, и было собрано достаточно продовольствия, чтобы обеспечить снабжение войск.

Помпей отошел к последним своим твердыням — Милам, Навлоху и Пелориаде. Он укрепил ведущие туда горные проходы, но, учитывая огромный численный перевес войск Октавиана и Лепида, спасти Помпея могло только чудо.

34. БИТВА ПРИ МИЛАХ И НАВЛОХЕ. ПОЛНАЯ ПОБЕДА ФЛОТА ОКТАВИАНА, ВОЗГЛАВЛЯЕМОГО МАРКОМ ВИПСАНИЕМ АГРИППОЙ. БЕГСТВО СЕКСТА ПОМПЕЯ. ЗАВЕРШЕНИЕ СИЦИЛИЙСКОЙ ВОЙНЫ. ПОПЫТКА МАРКА ЭМИЛИЯ ЛЕПИДА ЗАХВАТИТЬ СИЦИЛИЮ. ВОЙСКА ЛЕПИДА ПЕРЕХОДЯТ НА СТОРОНУ ОКТАВИАНА. ОКТАВИАН ПРОЩАЕТ МАРКА ЛЕПИДА, НО ПРИСОЕДИНЯЕТ ЕГО ВЛАДЕНИЯ К СВОИМ — ТРИУМВИРАТ ПРЕВРАЩАЕТСЯ В ДУУМВИРАТ

Хотя Помпей продолжал отчаянно сопротивляться, а его флот все еще представлял собой грозную силу, после того как он упустил возможность захватить Октавиана, положение Помпея стало практически безнадежным. Единственной его надеждой было одержать победу в морском сражении, хотя и это, учитывая количество переправленных в Сицилию войск Лепида и Октавиана, вряд ли позволило бы ему удержать остров. Но поскольку Октавиан и Лепид неуклонно покоряли и подчиняли остававшиеся верными Помпею части Сицилии, Помпей решился дать бой и послал послов спросить у Октавиана, «согласен ли тот решить их борьбу морской битвой».

Октавиану, поскольку ранее он постоянно терпел поражения на море, для самоутверждения также хотелось победить и на море, а кроме того, это показало бы всем, что он недаром строил новый флот и всегда добивается своего, поэтому он принял вызов. Интересно, что был специально назначен даже день битвы.

3 сентября 36 года до нашей эры соперничество Секста Помпея с Октавианом завершилось грандиозным морским сражением при Милах и Навлохе (Милы — современный порт Милаццо в северо-восточной части Сицилии, Навлох — небольшой прибрежный городишко, находившийся в 10 километрах к востоку от Мил), одним из самых крупных морских сражений античной истории, где сошлось более 600 боевых кораблей. Помпей командовал своим флотом сам. Флотом Октавиана командовал Марк Випсаний Агриппа. Октавиан во время сражения также был на одном из кораблей, но счел за лучшее поручить командование более опытному Агриппе. Причем Октавиан был так измотан напряжением предыдущих дней, что перед битвой впал в состояние, близкое к летаргическому сну, и при приближении вражеской эскадры друзьям стоило больших усилий его разбудить.

К этому времени флот Октавиана имел значительный перевес как по количеству, так и по качеству кораблей, что наряду с умелым командованием Марка Випсания Агриппы и обеспечило его полную победу, а кроме того, Агриппа придумал новое оружие — так называемый гарпакс — пятифутовое бревно, обитое железом и снабженное с обоих концов кольцами. На одном из колец имелся железный крюк, к другому было прикреплено множество мелких канатов, которые при помощи машин-лебедок тянули гарпакс, когда он, брошенный катапультой, цеплялся за вражеский корабль. Битва была яростной — корабли обеих сторон шли на таран, осыпали врагов камнями, стрелами и копьями. Вспомогательные корабли подбирали моряков с тонущих судов. Нередко сблизившиеся корабли шли на абордаж, и крайне трудно было отличить своих от чужих, так как все говорили на одном языке и имели одно оружие. Чтобы отличать друг друга, и моряки Помпея, и моряки Октавиана имели свой пароль, но в обоюдной свалке этот пароль тут же становился известен всем, и обе стороны использовали это для разнообразных обманов. Суда бились настолько близко друг от друга и настолько перемешались, что оба флота отказались от применения зажигательных средств, чтобы не поджечь своих. Зато гарпакс оказался орудием чрезвычайно эффективным. Поскольку гарпакс был применен впервые, корабли Помпея не имели серпов на длинных шестах, которыми можно было бы обрезать канаты гарпаксов и как-то бороться с ними. Корабли Октавиана были больше, и им удавалось, зацепив суда противника гарпаксом, накренять их и переворачивать, а если не удавалось перевернуть, то подтянуть поближе и облегчить абордаж. Когда стало ясно видно, что кораблей Помпея гибнет больше, сам Помпей и несколько его капитанов сбросили со своих кораблей башни, использовавшиеся для обстрела вражеских судов, но снижавшие скорость хода за счет сопротивления ветру, и постарались спастись бегством, а другие, видя происходящее, стали сдаваться. Из всех кораблей Помпея спаслось только 17, остальные были захвачены, потоплены или сожжены.

Поняв безвыходность положения, командовавший пехотой Помпея в Милах и Навлохе Тиснен вступил в переговоры с Октавианом и сдался. Вслед за этим сдалась и конница Помпея.

Помпею удалось с несколькими кораблями бежать из Навлоха в Мессену, и он начал грузить на корабли все самое ценное и необходимое — все это было у него уже на всякий случай подготовлено. Готовясь к бегству из Мессены, Помпей вызвал к себе из Лилибея армию Плиния. Трудно сказать, рассчитывал ли он за счет сопротивления войск Плиния лучше подготовиться к бегству или намеревался взять с собой часть этих войск. Плиний, получив приказ Помпея, поспешил в Мессену, но Помпей, видя, что гарнизоны его городов один за другим сдаются противнику, и опасаясь, что флот Октавиана перекроет ему пути спасения, не дождавшись Плиния, бежал к берегам Малой Азии. Сначала он собирался сдаться Марку Антонию, но, обосновавшись в городе Митилене на острове Лесбос в Эгейском море, начал пиратствовать и энергично строил новый флот. Вскоре, узнав, что Марк Антоний потерпел поражение от парфян, Секст Помпей высадился в Азии, где сумел разгромить войска Фурния — наместника Марка Антония в провинции Азия, а потом захватить города Никею и Никомедию, но большего достичь он уже не смог — Марк Антоний послал против сухопутных сил Помпея большую армию во главе со своим легатом Титием. Секст Помпей был разгромлен, схвачен и в 35 году до нашей эры казнен по приказу Тития в малоазийском городе Милете. Семья Секста Помпея, доставившего триумвирам столько хлопот, не пострадала. В дальнейшем его сын, которого, как и отца, также звали Секст Помпей, сделал успешную карьеру и в год смерти Октавиана был одним из консулов.

После бегства Помпея Плиний, прибыв по приказу Секста Помпея в Мессену и узнав, что Помпей уже покинул Сицилию, занял город и укрепился. Октавиан приказал Агриппе осадить Мессену. Когда Агриппа подошел к Мессене, Плиний предложил ему начать переговоры. Агриппа попросил подождать до утра, когда прибудет сам Октавиан, но в это время к Мессене подошел и начал переговоры с Плинием Марк Лепид. Лепиду чрезвычайно важным казалось привлечь на свою сторону войска Плиния, и чтобы добиться этого, он предложил, чтобы войска Плиния совместно с остальными войсками приняли участие в разграблении города. Когда Плиний узнал, что вместо спасения жизни, о которой просили он и его воины, им предоставляют еще и возможность поживиться, то, не раздумывая, сразу же перешел на сторону Лепида, после чего всю ночь войска Плиния и Лепида «предавались грабежу».

С переходом к нему Плиния в распоряжении Лепида оказалось в общей сложности 22 легиона и немало кавалерии. Пользуясь этим, Лепид попытался возвратить себе положение равного с Октавианом триумвира, потребовав Сицилию себе. Лепид отправил отряды занять важнейшие горные проходы и разослал приказ во все свои гарнизоны не впускать войска Октавиана.

Октавиан же не собирался уступать то, чего добивался вот уже несколько лет и что было добыто в основном его усилиями. И лично, и через друзей Октавиан упрекал Лепида в том, что тот прибыл в Сицилию в качестве союзника, а не с тем, чтобы завладеть ею, а Лепид, в свою очередь, упрекал Октавиана в том, что тот лишил его прежнего положения, и предлагал вернуть Октавиану и Африку, и Сицилию, если тот вернет ему его прежние провинции. Переговоры Октавиана с Лепидом ничего не дали, и дело шло к войне. Но Октавиан сумел решить все без кровопролития. Через тайных посланцев он, пользуясь беспечностью Лепида, сумел склонить на свою сторону его солдат обещанием подарков, а бывших солдат Помпея угрозами, утверждая, что их положение будет крайне непрочным, если они будут противиться ему. Подготовив все необходимое, Октавиан неожиданно прибыл в лагерь Лепида, и солдаты приветствовали его как императора. Выскочивший из палатки Лепид, увидев это, приказал своим солдатам напасть на Октавиана. Некоторые из солдат послушались и ринулись в бой. В схватке пал один из оруженосцев Октавиана, а сам Октавиан получил удар копьем по панцирю. Но сторонников Лепида оттеснили, а затем одно подразделение за другим стали переходить к Октавиану. Лепид угрожал уходившим, удерживал их знамена, но его войска таяли. Оставшийся без армии Лепид был вынужден униженно просить прощения. Октавиан сохранил ему жизнь, но лишил его триумвирских полномочий, забрав себе подвластные ранее Лепиду территории. За Лепидом был сохранен титул великого понтифика (главного жреца), но политическое влияние и реальную власть он потерял навсегда.

35. ТРИУМФ ОКТАВИАНА И ТРАГИЧЕСКАЯ СУДЬБА СОЛДАТ СЕКСТА ПОМПЕЯ. ОКТАВИАН ИЗБИРАЕТСЯ ПОЖИЗНЕННЫМ ТРИБУНОМ. ПОХОД ОКТАВИАНА В ИЛЛИРИЮ И ДАЛМАЦИЮ

Разгром Сицилийского государства избавил Италию от пиратских набегов и сделал Октавиана народным героем. Октавиан устроил в Риме торжественный триумф, провозгласил эру мира, простил недоимщикам часть долгов и уменьшил налоги. Одновременно он направил в войска секретное послание, где приказал тщательно проверить, кто из солдат является беглым рабом, и выдать этих рабов их господам. Захваченных рабов выдали хозяевам, а если таковые не находились, то рабов распинали на кресте у ворот того города, откуда они бежали. Всего было выдано хозяевам более 30 тысяч рабов и более 6 тысяч, владельцы которых не объявились, распято.

Благодаря успешному завершению Сицилийской войны престиж Октавиана резко повысился. Кроме того, он многих привлек к себе тем, что по старому обычаю опять приобщил многих знатных римлян к государственному управлению. Все документы периода гражданской войны были сожжены. Октавиан пообещал римлянам, что полностью восстановит прежние порядки, как только Антоний вернется из Египта. Народное собрание с криками радости избрало его пожизненным трибуном. Это была первая из должностей, которую он получил пожизненно. Его противники, голосовавшие за это, рассчитывали, что в таком случае он откажется от всех других своих полномочий, но он этого не сделал.

Медленно, но последовательно Октавиан навел строгий порядок в своих владениях, подавляя очаги недовольства и сопротивления. Но Октавиан отнюдь не собирался ограничивать себя прежними владениями Рима. Уже через год после разгрома Секста Помпея, в 35 году до нашей эры, Октавиан предпринял свой первый завоевательный поход, направившись в Иллирию. Часть иллирийских племен была покорена римлянами задолго до этого, но большая часть Иллирии оставалась свободной. Одним походом Октавиан подчинил себе несколько десятков непокорных племен, заставив их платить дань, а ряд племен, живших на островах восточного побережья Адриатического моря и промышлявших морским разбоем, просто истребил. У всех племен были отняты пригодные для боевых действий морские суда. Кишевшее прежде пиратами Адриатическое море стало свободным для морской торговли.

Триумвир Марк Эмилий Лепид на римском денарии

Затем Октавиан двинулся на приальпийские племена салассов и япидов. (Точное место их обитания доподлинно неизвестно. Скорее всего они жили на территории нынешней Словении и Хорватии. Во всяком случае эти племена ранее совершали набеги на расположенную на северо-восточном берегу Адриатического моря римскую колонию Тергест, нынешний Триест.) Салассы и япиды оказали яростное сопротивление. Особенно упорно сражались защитники Метула, столицы япидов. Крепость была расположена на горе, а ее гарнизон состоял из более чем трех тысяч хорошо вооруженных воинов, причем япиды применяли даже римские метательные машины, которые сумели достать несколькими годами ранее во время войны Октавиана и Марка Антония с Децимом Брутом.

Несмотря на отчаянное противодействие и вылазки противника, римляне насыпали насыпь и проломили стену города, но япиды успели выстроить внутри города новую стену и продолжали отчаянно защищаться. Тогда римляне вновь насыпали насыпи, и Октавиан приказал перекинуть с насыпей четыре моста и взять город штурмом, а сам, поднявшись на высокую башню, наблюдал за ходом сражения. Но япиды не уступали. Часть их преградила путь атакующим, а часть подобралась к мостам снизу и сумела сбросить один за другим три моста.

После того как упал третий мост, никто из солдат не решался взойти на четвертый. Октавиан, спустившись с башни, сначала стыдил своих воинов, но, не сумев заставить их атаковать, разозлился и, схватив щит, бросился на мост сам. Следом за ним бросились его телохранители Лут и Волас, а также несколько оруженосцев. Бросился в атаку и стоявший рядом с Октавианом Марк Агриппа.

Когда Октавиан был уже на мосту, солдаты толпой устремились за ним. В это время то ли поврежденный противником, то ли перегруженный солдатами мост рухнул. Как пишет Аппиан, «воины кучей провалились сквозь него, причем одни из них были убиты, другие же были вынесены с переломанными костями. Цезарь же был ранен в правую ногу и в обе руки, но, тем не менее, тотчас поднялся на башню и показал себя живым и здоровым, чтобы не произошло какого-либо замешательства от слуха, будто он погиб». Несмотря на неудачу, он приказал строить новые мосты.

На следующий день защитники Метула, поняв, что имеют дело с человеком непреклонной воли и отсидеться за стенами им не удастся, отправили послов, дали 50 заложников и впустили в город римский гарнизон, предоставив ему верхнюю часть города. Но когда затем римляне потребовали от них сложить оружие, горожане заперли в здании городского совета жен и детей, а сами атаковали римлян. Потерпев поражение, они подожгли город, и кто не погиб в бою, сгорел в огне. От города осталось одно лишь пепелище.

После падения своей столицы все племена япидов, живущие за Альпами, впервые подчинились римлянам. Правда, сразу же, как только Октавиан удалился, они попытались восстать, но были вновь покорены посланным туда легатом Октавиана — Марком Гельвидием.

Октавиан же после покорения япидов двинулся в земли сегестанов, живших вдоль реки Сава. Вождь сегестанов Верс укрылся в крепости Промона (в северной Далмации), которую сам ранее захватил у племени либурнов, а по стране пытался развернуть партизанскую войну, нападая на римлян из засад. Но Октавиан беспощадно опустошил страну. Промона, по приказу Октавиана, была окружена стеной в 40 стадиев (примерно в 7 километров).

На помощь сегестанам пытался прийти вождь далматов Тестим, но Октавиан разбил далматов и загнал их в горы. Затем римляне атаковали Промону и ворвались в город. Защитники укрылись в цитадели. Октавиан поставил целую когорту стеречь ворота крепости, но на четвертую ночь сегестаны внезапно атаковали эту когорту, обратили римлян в бегство и прорвались через ворота.

Бросив в бой новые части, Октавиан сумел опять загнать сегестанов за стену, и на следующий день они сдались, но в когорте, оставившей охраняемое место, Октавиан приказал казнить каждого десятого, а также казнил еще двух виновных в бегстве центурионов. Вдобавок всей провинившейся когорте в течение того лета было приказано давать в пищу вместо хлеба овес.

Расправившись с сегестанами, Октавиан обрушился на далматов, захватывая и сжигая все на своем пути. За десять лет доэтого, в 43 году до нашей эры, далматы уже воевали с римлянами и даже разгромили вторгшегося к ним полководца Габиния, заманив его в засаду в одном из ущелий у города Синодия. В том же самом ущелье далматы попытались устроить ловушку и войскам Октавиана. Однако тогда, десять лет назад, римляне были больше заняты своими собственными междусобицами и под командованием Габиния было меньше легиона. Теперь же против далматов двинулось несколько легионов во главе с лучшими римскими полководцами. Октавиан сжег Синодий и осадил другой важный город далматов — Сетовию. Собрав значительную армию, далматы попытались прийти на помощь осажденным. В завязавшемся сражении Октавиан сумел одержать победу, но был ранен ударом камня в колено и много дней после этого лечился. После выздоровления он поручил завершение войны Статилию Тавру, а сам отправился в Рим и второй раз вступил в должность консула (консула на 33 год до нашей эры, вместе с Вулкацием Руфом), однако сразу же по вступлении в должность опять вернулся в Далмацию и продолжил осаду. Сломленные голодом защитники Сетовии вынуждены были послать к нему послов с просьбой о пощаде. Далматы выдали захваченные знамена разгромленных ими и уничтоженных еще в 43 году до нашей эры пяти римских когорт Габиния, обязались выплатить подати и дали в заложники 700 детей.

За успешное покорение Иллирии и Далмации сенат постановил удостоить Октавиана триумфом, но в это время обострились его отношения с Марком Антонием, триумф был отложен, и Октавиан отпраздновал его лишь вместе с триумфом по случаю победы над Марком Антонием.

Историки обычно уделяют мало внимания походам Октавиана в Иллирию и Далмацию, однако все свои ранения Октавиан получил именно в этих походах. Походы в Иллирию и Далмацию не принесли какой-либо особой военной добычи, за исключением рабов и расширения подвластных территорий, но эти походы позволили обеспечить надежное судоходство в Адриатическом море и сделали невозможными набеги «варваров» на Северную Италию, а в дальнейшем, когда в 32–31 годах до нашей эры началась война с Марком Антонием, обеспечили Октавиану прочный и надежный тыл.

К 33 году до нашей эры полководцы Октавиана завершили и войну в Африке, где после смерти воинственного мавретанского царя Бокха Второго Рим сделал своим вассалом Мавретанию, — таким образом все Западное Средиземноморье полностью оказалось под властью Октавиана.

36. ВОСТОЧНЫЕ ВОЙНЫ МАРКА АНТОНИЯ. БРАК МАРКА АНТОНИЯ С КЛЕОПАТРОЙ ПЕРЕРАСТАЕТ ИЗ СЕМЕЙНОЙ ПРОБЛЕМЫ В ГОСУДАРСТВЕННУЮ. ОКТАВИАН И МАРК АНТОНИЙ ОКОНЧАТЕЛЬНО ССОРЯТСЯ

В то же время Марк Антоний увяз в восточных войнах. Потерпев в 36 году до нашей эры тяжелое поражение от парфян, Антоний в следующем году не затевал новых войн. Единственной войной в его владениях тогда была война с Секстом Помпеем, которого, как уже говорилось выше, разгромил и казнил полководец Марка Антония Титий. В начале же 34 года до нашей эры Марк Антоний вторгся в Армению и потребовал от армянского царя Артавазда согласиться на брак его дочери с сыном Антония и Клеопатры, а затем пригласил его в свой лагерь на переговоры. Артавазд пытался уклониться от встречи, но римские войска продвинулись к столице Армении Артаксате, и Артавазд вынужден был прибыть к Марку Антонию, но вместо переговоров тот приказал схватить его и заковать в золотые цепи. После этого римляне осадили Артаксату. Арташес, сын Артавазда, не смог отстоять свою столицу и бежал к парфянам. Римляне захватили столицу и всю царскую семью, которая вместе с самим Артаваздом была отправлена в Александрию. Армению Антоний объявил завоеванной, а за счет богатой добычи существенно пополнил свою казну. Малую Армению Марк Антоний отдал своему союзнику, царю Понта Полемону, часть Армении получил и другой союзник Антония — Артавазд Антропатенский, а царем самой Армении объявил Александра Гелиоса, своего малолетнего сына от Клеопатры. Вдобавок к этому Марк Антоний объявил Александра Гелиоса царем Мидии и Парфии (после того, как эти страны будут завоеваны). Раздал он царские титулы и другим своим детям от Клеопатры. Птолемей Филадельф был провозглашен царем Финикии, Сирии и Киликии, а маленькая дочь Антония и Клеопатры, Клеопатра Селена, была объявлена царицей Ливии и Кирены (Киренаики). Не забыт был и внебрачный сын Клеопатры от Юлия Цезаря — Цезарион, провозглашенный Марком Антонием соправителем Клеопатры как царицы Египта, Кипра, Африки и Келесирии. Поскольку все дети были слишком малы, управление дарованными землями продолжали сохранять Антоний и Клеопатра. Помпезность этого мероприятия была направлена на то, чтобы подчеркнуть среди эллинизированных слоев населения идею восстановления мировой державы Александра Македонского во главе с Марком Антонием и Клеопатрой. Роль Клеопатры в политике Марка Антония явно возросла, однако в Риме это вызвало крайне негативную реакцию. Проведенным в Александрии триумфом, когда он провел по улицам столицы Египта закованного в золотые цепи царя Артавазда, Антоний, по словам Плутарха, «жестоко оскорбил римлян, видевших, что в угоду Клеопатре он отдал египтянам прекрасное и высокое торжество, по праву принадлежавшее отечеству».

Форум во Вьенне, Франция. Начало I в.

То, что Антоний даровал своим многочисленным детям различные царства, могло быть встречено с пониманием на Востоке, но не в привыкшем к республиканским традициям Риме, где это, наоборот, снижало его авторитет. Его уступки Клеопатре также вызывали у римлян раздражение, а Антоний дарил ей даже земли, — как пишет Плутарх, «к ее владениям прибавились Финикия, Келесирия, Кипр, значительная часть Киликии, а кроме того, рождающая бальзам область Иудеи и та половина Набатейской Аравии, что обращена к Внешнему морю (Красному морю)».

По словам Светония Транквилла, Октавиан пытался упрекать Марка Антония за его предосудительную в глазах римлян связь с Клеопатрой, но Антоний, бывший с ним тогда еще в приятельских отношениях, писал ему в ответ: «С чего ты озлобился? Оттого, что я живу с царицей? Но она моя жена, и не со вчерашнего дня, а уже девять лет. А ты как будто живешь с одной своей Друзиллой? (Полное имя жены Октавиана Августа было Ливия Друзилла.) Будь мне неладно, если пока ты читаешь это письмо, не переспал со своей Тертуллой, или Терентиллой, или Руфиллой, или Сальвией Титизией, или со всеми сразу, — да и не все ли равно в конце концов, где и с кем ты путаешься?»

Цитируемое Светонием Транквиллом письмо Марка Антония, судя по его упоминанию о том, что Клеопатра его жена уже девять лет, относится к 33 году до нашей эры. Именно тогда отношения между Октавианом и Марком Антонием обострились, а затем и вовсе испортились. Связь Марка Антония с Клеопатрой, став совершенно открытой, переросла из семейной проблемы в государственную и обсуждалась всюду, от дворцов до хижин. Для Октавиана такое положение становилось нетерпимым не только из-за двусмысленного и унизительного статуса его сестры Октавии, но и по политическим причинам. Дабы не допустить падения собственного авторитета, Октавиан стал обвинять Антония в речах в сенате и перед народом.

Отношения между бывшими друзьями портились с каждым днем.

Весной 33 года Антоний сосредоточил в Армении 16 легионов и уже собирался начать поход на Парфию, но, получив сообщения о положении в Италии, отложил поход, начав переброску войск на запад, ввиду обостряющегося конфликта с Октавианом. Часть Армении Марк Антоний передал своему союзнику царю Артавазду Антропатенскому. Он даже просил царя Антропатены оказать ему военную помощь в борьбе с Октавианом, но тому самому понадобились войска. В Антропатену вторглись парфяне и поддерживаемый ими армянский царевич Арташес. Первый натиск царь Антропатены сумел отбить, но когда в 32 году из Антропатены ушли даже вспомогательные отряды римлян (Марк Антоний готовился сражаться против Октавиана), парфяне разгромили царя Антропатены. Царь Парфии Фраат Четвертый отдал Мидию Антропатену Арташесу. Клеопатра в ответ приказала казнить содержавшегося в Александрии царя Армении Артавазда, а Арташес, узнав, что убит его отец, приказал вырезать поголовно всех римлян, находившихся тогда в Армении. Таким образом, если Октавиан имел надежные тылы, то Марк Антоний столкнулся с необходимостью вести войну сразу на два фронта.

В 33 году до нашей эры и Марк Антоний и Октавиан, хотя их отношения последовательно ухудшались, не предпринимали решительных действий. Но в 32 году до нашей эры сторонники Антония — консулы Гней Домиций Агенобарб и Гай Соссий — выступили в сенате с резкой критикой Октавиана, обвинив его в неправильном разделе земель среди ветеранов, в произволе над Лепидом, в том, что он, отняв у Помпея Сицилию, не выделил части острова для Антония, а также в том, что он не вернул Антонию кораблей, которые занял для войны с Помпеем. Оправдываясь в сенате, Октавиан дипломатично ответил, что Лепида отрешил от власти за бесчинства, что землями Сицилии с Антонием готов поделиться, если тот поделится завоеванной им Арменией, а на земли Италии у солдат Антония не должно быть претензий, так как «в их распоряжении Мидия и Парфия, земли, которые они присоединили к Римской державе».

Несмотря на эти аргументы, многие сенаторы, недовольные усилением Октавиана, поддержали Соссия и Агенобарба. Тогда Октавиан пришел в сенат вместе с верными ему солдатами и произвел бескровный переворот. Сторонникам Антония он предложил оставить Рим. Оба консула и около 400 сенаторов покинули Рим. Октавиан дал им возможность уехать к Антонию. Остальные же антонианцы перешли на сторону Октавиана. Война стала неизбежной.

37. МАРК АНТОНИЙ И ОКТАВИАН ПЕРЕД РЕШАЮЩЕЙ СХВАТКОЙ. КЛЕОПАТРА — РОКОВАЯ ЖЕНЩИНА МАРКА АНТОНИЯ. РАЗВОД МАРКА АНТОНИЯ С ОКТАВИЕЙ. ОКТАВИАН ОГЛАШАЕТ ЗАВЕЩАНИЕ МАРКА АНТОНИЯ. МАРК АНТОНИЙ ТЕРЯЕТ СИМПАТИИ РИМЛЯН. НАЧАЛО АКЦИЙСКОЙ ВОЙНЫ

Вначале Антоний опережал Октавиана с развертыванием войск, так как имел уже собранную для похода на Парфию армию и большой флот. Октавиан, которому многого еще недоставало, опасаясь, что боевые действия начнутся уже летом 32 года до нашей эры, ввел дополнительный налог, чтобы собрать достаточные средства на ведение столь важной войны: свободнорожденные должны были внести в казну четвертую часть от своего годового дохода, а вольноотпущенники — восьмую часть всего имущества. Это были невиданные поборы, и вся Италия пришла в возмущение.

Казалось бы, для Антония самое время было высадиться в Италии и, пользуясь перевесом сил и начавшимися волнениями, нанести решительный удар, однако Антоний был занят развлечениями. Многие римляне, рассматривая затем ход той войны, сочли тогдашнее промедление одной из величайших ошибок Антония — своим промедлением он дал Октавиану время подготовиться, а волнениям улечься, так как «пока шли взыскания, люди негодовали, но, заплатив, успокоились».

Антоний сначала действовал быстро. Он собрал в Эфесе флот из 800 боевых и грузовых кораблей и стал стягивать туда же свои сухопутные войска. Поскольку он готовил поход на Парфию, то уже имел под рукой до 16 легионов, Октавиану же требовалось некоторое время, чтобы собрать свои силы. Но Антоний не воспользовался этими благоприятными для себя обстоятельствами. Клеопатре он сперва приказал плыть в Египет и там ждать исхода войны. Опасаясь, как бы Октавия снова не примирила враждующих, Клеопатра подкупила Канидия, командовавшего сухопутными войсками Антония, «большою суммою денег», и тот сумел уговорить Антония не расставаться с Клеопатрой во время похода. (Интересно, что единственным дошедшим до наших дней документом с личной подписью Клеопатры является ее рескрипт о предоставлении Публию Канидию особых льгот при экспорте зерна из Египта в Италию, а также при импорте вина из Италии в Египет.) Это было роковое для Антония решение. Клеопатра была обольстительна, но, думая только об удовольствиях и о том, чтобы выглядеть лучше Октавии, она отвлекала Антония, и он забросил управление войсками. Как пишет Плутарх, «Антоний с Клеопатрой отплыли на Самое и там проводили дни в развлечениях и удовольствиях. Подобно тому, как все цари, властители и тетрархи, все народы и города между Сирией и Меотидой, Иллирией и Арменией получили приказ посылать и везти военное снаряжение, так же точно всем актерам было строго предписано немедленно отправляться на Самос. Чуть не вся вселенная гудела от стонов и рыданий, а в это самое время один-единственный остров много дней подряд оглашался звуками флейт и кифар, театры были полны зрителей, и хоры усердно боролись за первенство». Из Самоса Антоний прибыл в Афины, и там «снова непрерывной чередой потянулись забавы и зрелища». Ревнуя к почестям, которые афиняне ранее оказывали Октавии, Клеопатра «щедрыми подарками старалась приобрести благосклонность народа».

В это же время, в 32 году до нашей эры, Марк Антоний под давлением Клеопатры окончательно порвал с Октавией и развелся с нею. По словам Плутарха, «в Рим он послал своих людей с приказом выдворить Октавию из дома, и она ушла, говорят, ведя за собою всех детей Антония, плача и кляня свою судьбу за то, что и ее будут числить среди виновников грядущей войны» (тут следует сказать, что дети Марка Антония от Фульвии были вскоре отправлены к отцу).

Октавиан, конечно же, мог выгнать слуг Антония и не дать им выселить Октавию, но ему было выгоднее дать это сделать. Выгодно ему было и показать заботу Октавии не только о своих детях, но и детях Марка Антония от Фульвии, хотя вскоре оба сына Марка Антония от Фульвии были отправлены к отцу. Авторитет Марка Антония все еще был очень велик, а выселение добропорядочной жены и детей в угоду любовнице-иноземке, конечно же, должно было оттолкнуть людей от Антония, что в общем-то и случилось, Хотя, по словам того же Плутарха, «римляне сожалели не столько о ней, сколько об Антонии, и в особенности те из них, которые видели Клеопатру и знали, что она не красивее и не моложе Октавии».

Пока война еще не была официально объявлена, сторонники Антония в Риме умоляли народное собрание о милости, а к Антонию отправили некоего Геминия, прося, чтобы он не дал своим противникам отрешить себя от власти и объявить врагом отечества. Поскольку условием этого могло было быть только прекращение связи с Клеопатрой, Геминий, прибыв в Афины, упорно старался переговорить с Антонием наедине, но ему не дали этого сделать. Не желавший прерывать веселья Антоний предложил ему высказаться прямо на пиру, в присутствии Клеопатры и гостей, не вставая из-за стола. Когда же Геминий высказался, Антоний пришел в ярость, а Клеопатра самодовольно заявила: «Умница, Геминий, что сказал правду без пытки». Встретив такой прием, Геминий через несколько дней поспешил вернуться в Рим.

Не учитывая республиканских традиций Рима, Клеопатра вела себя высокомерно и за короткий срок сумела оскорбить и настроить против себя многих видных римлян, бывших ранее на стороне Антония. По словам Плутарха, оскорбленные Клеопатрой за то, что решительным образом возражали против ее участия в походе, из Афин в Рим к Октавиану бежали бывшие консулы и друзья Антония — Титий и Планк. Веллей Патеркул, правда, сообщает, что Планк бежал от Антония не из-за Клеопатры, а когда был уличен Антонием в грабеже. Однако по каким бы причинам ни перебежали Планк и Титий, они сообщили Октавиану о хранящемся в храме Весты завещании Антония, где тот завещал, чтобы его тело, если он умрет в Риме, пронесли в погребальном шествии через форум, а затем отправили в Александрию, к Клеопатре.

Октавиан послал людей к девственным весталкам, жрицам богини Весты, с требованием выдать завещание. Те отказались, «им представлялось неслыханным беззаконием требовать с живого за то, чему, в согласии с волею завещателя, надлежало свершиться после его смерти». Но когда Октавиан сам пришел в храм, весталки вынуждены были уступить и выдать ему завещание Антония, которое Октавиан тут же огласил в сенате.

Октавиан не ошибся — многие ранее колебавшиеся сенаторы, услышав завещание Антония, в котором тот предпочел Риму Александрию, примкнули к Октавиану.

Сенат счел это завещание Антония оскорблением чувств римского народа и вскоре после бурных дебатов постановил «начать войну против Клеопатры и лишить Антония полномочий, которые он уступил и передал женщине». Октавиан чувствовал себя весьма уверенно, так как теперь его поддерживало большинство римлян. Он не только разрешил уехать к Антонию всем желающим, но и разрешил некоторым городам, являвшимся коллективными клиентами рода Антониев, не участвовать в войне против него. В сложившейся обстановке такое решение Октавиана не только не ослабило его силы, но, напротив, укрепило его авторитет и привлекло большее число сторонников.

Обвиняя Марка Антония, Октавиан заявил, что «Антоний отравлен ядовитыми зельями и уже не владеет ни чувствами, ни рассудком и что войну поведут евнух Мардион, Потин, рабыня Клеопатры Ирада, убирающая волосы своей госпоже, и Хармион — вот кто вершит важнейшими делами правления». Интересно, что это, казалось бы, чисто пропагандистское заявление могло иметь под собой реальную почву — в действиях Антония было много непонятного и не укладывающегося в рамки здравого смысла, а чисто технически Клеопатра действительно могла воздействовать на Антония некоторыми известными в то время препаратами, усиливающими половое влечение, а также известными в то время наркотиками для подчинения его своей воле.

Самовластие Клеопатры начало беспокоить даже наиболее преданных друзей Антония. Вслед за Титием и Планком в 32 году до нашей эры раздраженный Клеопатрой к Октавиану бежал Домиций Агенобарб, один из наиболее опытных полководцев Антония и единственный, кто обращался к царице по имени. Хотя Агенобарб и не успел принять участие в боевых действиях на стороне Октавиана, так как был тогда уже тяжело болен и вскоре умер, переход к Октавиану столь видного полководца больно ударил по престижу Антония.

Канидий, который перед тем уговорил Антония оставить при себе Клеопатру, теперь начал советовать ему отправить ее в Египет, но Антоний ничего не хотел слушать, а тем временем к Октавиану, видя такое, перебежал царь Галатии и Ликаонии Аминта. Сражаться на стороне Октавиана решил и спартанский тиран Еврикл. Хотя Спарта находилась в зоне влияния Марка Антония, Еврикл со своим флотом прибыл к Октавиану.

Положение Антония осложнялось тем, что ввиду его непродуманной политики ему пришлось в это же время воевать еще и с Парфией.

Чаша весов начала склоняться к Октавиану.

Приготовления к решающей схватке заняли конец 32 и начало 31 года. Марк Антоний собрал в Греции огромную армию, в которую помимо верных себе римских войск включил войска всех восточных вассалов Рима. По словам Плутарха, в армии Антония было сто тысяч пехоты и 12 тысяч конницы. Но вместо того, чтобы использовать эту огромную мощь, Антоний медлил. Октавиан же действовал решительно и, опередив его, летом 31 года до нашей эры переправился через Адриатическое море и высадился на северо-востоке Греции, в Эпире. Затем Октавиан быстро подошел к мысу Акций, где стоял флот Антония.

Такая стремительность застала Антония врасплох — его войска и флотские экипажи были рассредоточены. Антоний приказал им немедленно собраться, а чтобы Октавиан не захватил его корабли, на которых не было воинов, вооружил для вида гребцов и расставил их на палубе, весла же приказал поднять и закрепить. Развернув свои корабли носами ко входу в пролив, где появился флот Октавиана, Антоний приказал поднять и закрепить весла, сделав все так, что со стороны казалось, что корабли полностью снабжены экипажами и готовы к бою.

Хитрость Антония сработала. Октавиан, который уже тогда мог легко захватить весь флот Антония, не решился атаковать. Антоний успел подтянуть рассредоточенные по Греции войска и погрузить на суда их экипажи. Этот случай показал, насколько беспечен был Антоний, но Антоний и после этого не стал менее беспечным. Войска Октавиана расположились к северу от залива, а лагерь Антония стоял южнее, соединенный с якорной стоянкой флота длинными стенами, под защитой которых Антоний позволял себе ходить практически без охраны. Раб-перебежчик открыл Октавиану, что Антоний часто ходит этой дорогой, и Октавиан послал людей, чтобы подкараулить его. Антония вновь спасла удача — сидевшие в засаде приняли за Антония воина, который шел впереди него, Антоний же, хотя и с трудом, сумел бежать.

Нельзя сказать, что Антоний лишь бездействовал. Посланные Марком Антонием воины сумели возвести запруды и затруднить снабжение основного лагеря Октавиана водой. Но командовавший флотом Октавиана Марк Випсаний Агриппа захватил несколько греческих городов, в том числе Коринф, и это начало угрожать снабжению войск Антония.

38. БИТВА ПРИ АКЦИИ. ЗАГАДОЧНОЕ БЕГСТВО КЛЕОПАТРЫ И МАРКА АНТОНИЯ

Полководцы Антония советовали ему вести войну на суше, где он имел перевес и был более опытен, но Клеопатра настаивала на морском сражении, и Антоний решил дать морской бой.

Трудно сказать, почему Антоний не попытался сразиться с Октавианом на суше и почему решился сражаться на море, тем более что еще до битвы при Акции в двух небольших сражениях флот Октавиана действовал более успешно. Многое говорит о том, что еще до начала битвы Антоний уже не верил в возможность своей победы. Несмотря на отсутствие ветра, когда кормчие хотели оставить паруса на берегу, Антоний приказал погрузить их на корабли под предлогом того, что ни один вражеский корабль не должен уйти от погони. А главное, Антоний распорядился перед битвой сжечь все египетские корабли, кроме шестидесяти боевых. Если бы он рассчитывал на успех, то сжигать стоявшие в глубине залива транспортные корабли ему было бы незачем.

Утром 2 сентября 31 года до нашей эры у мыса Акций (у выхода из Артского залива в Ионическом море) флот Марка Антония вышел из залива навстречу флоту Октавиана. С обеих сторон в сражении участвовало по нескольку сот кораблей, и эта битва стала, безусловно, самым известным из всех морских сражений не только в истории Рима, но и всего античного мира.

Перед этим три дня штормило. Теперь ветер стих, море было гладким, как зеркало, и ничто не мешало маневрам гребных судов. Правым крылом флота Октавиана командовал Марк Лурий, в свое время изгнанный Менодором из Сицилии, но не утративший расположения Октавиана и теперь стремившийся оправдать это доверие. (Самого Менодора Октавиан использовать не мог, так как тот погиб за два года до этого во время одного из сражений с иллирийцами.) Командование левым флангом Октавиан поручил Луцию Аррунтию. Находившийся в центре Марк Випсаний Агриппа осуществлял общее руководство флотом, а сам Октавиан находился в резерве и, в зависимости от необходимости, поспевал всюду.

У Антония командование правым флангом было поручено Луцию Геллию Публиколе. Левым флангом командовал блестяще действовавший во время войны с парфянами в Сирии и Киликии Гай Соссий, а в центре командовали Марк Октавий и Марк Инстей. Сам Марк Антоний был на правом фланге вместе с Публиколой.

Основу флота Марка Антония составляли тяжелые корабли, причем некоторые из них имели невиданные по тем временам размеры. Октавиан, наоборот, сделал ставку на сравнительно легкие, но маневренные либурны.

С утра корабли обоих флотов выстроились, но долго стояли, неподвижно выжидая, и лишь ближе к полудню левый фланг флота Антония попытался атаковать, однако, как метко заметил Веллей Патеркул, «когда началось сражение, на одной стороне было все: военачальник, гребцы, воины, на другой — никого, кроме воинов».

Акведук близ Нима, так называемый Гарский мост, Франция.

Конец I в. до н. э. — начало I в. н. э. Деталь

Когда левое крыло флота Антония начало атаку, Октавиан приказал своему правому крылу отступить, с тем чтобы еще дальше выманить противника из узкого залива, а затем атаковал тяжелые и неповоротливые корабли Антония. Завязался ближний бой. По словам Плутарха, корабли Антония, где ощущался недостаток гребцов, не могли набрать достаточный разгон, необходимый для тарана, а корабли Октавиана не решались таранить более крупные и крепкие суда противника, «ибо таран разламывался в куски, натыкаясь на толстые четырехгранные балки кузова, связанные между собой железными скобами. Борьба походила на сухопутный бой или, говоря точнее, на бой у крепостных стен. Три, а то и четыре судна сразу налетали на один неприятельский корабль, и в дело шли осадные навесы, метательные копья, рогатины, огнеметы, а с кораблей Антония даже стреляли из катапульт, установленных в деревянных башнях».

Агриппа начал растягивать левое крыло своего флота, заходя к противнику в тыл. Противостоявший ему Публикола был вынужден повторить его движение и оторвался от середины. Этим воспользовался и перешел в наступление Аррунтий, битва закипела по всему фронту.

Внезапно, несмотря на то, что исход сражения еще далеко не был определен, шестьдесят кораблей Клеопатры подняли паруса и, прокладывая себе путь сквозь гущу сражающихся, устремились в бегство. Они легко прорвались в открытое море и стали отходить на юг к Пелопоннесу, и тут Антоний, заметив, что Клеопатра уплывает, «забыл обо всем на свете, предал и бросил на произвол судьбы людей, которые за него сражались и умирали», и, перейдя на быстроходную пентеру и не объяснив никому причин, устремился за Клеопатрой. Узнав Антония, Клеопатра приказала остановить свой корабль и принять Антония на борт.

Объяснить это бегство трусостью нельзя. Когда несколько либурнов из состава флота Октавиана бросились в погоню за флотом Клеопатры и попытались атаковать ее флагманский корабль, Антоний решительно отбил нападение. Из всех кораблей Клеопатры, преследователям удалось захватить лишь два.

Причины бегства Антония до сих пор неизвестны, как неизвестны и причины, побудившие бежать Клеопатру. Флот Антония не проигрывал сражение, его корабли стойко сражались. Флагманский корабль Антония — «децирема» — успешно поражал корабли Октавиана снарядами своих баллист, расположенных в пяти защищенных башнях. Этот крупнейший из когда-либо построенных кораблей римского флота имел 140 весел и 700 гребцов, не считая других членов экипажа. В бою корабль не получил серьезных повреждений и пробыл еще на вооружении флота около семидесяти лет — до времен императора Калигулы. Причины бегства Антония непонятны, но чем бы ни объяснялось бегство Антония, это бегство обезглавило и его флот, и его армию.

Несколько часов флот Антония продолжал сражаться. Его бегство видели лишь немногие, а те, кто об этом узнавал, отказывались в это верить, но постепенно весть о бегстве Антония стала общеизвестной. Октавиан не замедлил этим воспользоваться и, подплывая к кораблям Антония, сам уговаривал его воинов сложить оружие, крича им: «Антоний бежал! За кого и против кого сражаетесь?» В конце концов один за другим корабли Антония начали сдаваться.

Поскольку после бегства Антония интенсивность сражения спала, в битве погибло всего около пяти тысяч человек. Но при этом, по словам Плутарха, Октавиану сдалось до трехсот кораблей Марка Антония.

39. НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ТЕХ, КТО ПРИНЕС ОКТАВИАНУ ПОБЕДУ. ПОХОД ОКТАВИАНА В ЕГИПЕТ. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ МАРКА АНТОНИЯ И КЛЕОПАТРЫ И СУДЬБА ИХ ДЕТЕЙ. ОКТАВИАН ВО ГЛАВЕ ВСЕХ ВЛАДЕНИЙ РИМА. ЕГИПЕТ СТАНОВИТСЯ РИМСКОЙ ПРОВИНЦИЕЙ

Длительная гражданская война сильно истощила людские ресурсы Италии и вынудила не только Марка Антония, но и Октавиана использовать в своих войсках и особенно на флоте подвластных им жителей провинций и зависимых государств. Одной из самых желанных наград для них за верную службу было получение римского гражданства. Октавиан не часто даровал такую награду, но не забывал удостаивать ею наиболее отличившихся. Сохранилась надпись, сделанная по приказу Октавиана Августа в честь Селевка Розосского, гласящая: «Поскольку Селевк, сын Феодота, розосец, сражался вместе с нами и под нашим командованием… из-за нас испытывал несчастия и подвергался опасностям. Ничего не щадя для преодоления трудностей, показал всю преданность и верность государству. Соединил собственные интересы с нашим благополучием, претерпевал ущерб ради государства и народа римского, как при нас, так и в нашем отсутствии, приносил нам пользу.

Ему и родителям его, детям, родившимся от него, жене, живущей с ним… даем гражданство и освобождение от всех налогов сообразно тому, как распространяется это на тех, кто пользуется полными правами гражданства и освобождением от налогов; да будут они освобождены от военной службы и от городских литургий…»

Приведенный выше отрывок из надписи в честь Селевка Розосского говорит не только о том, кому Октавиан даровал права гражданства, но и, что чрезвычайно важно, о том, что в этот период римляне вынуждены были набирать в армию не только италиков, не только добровольцев из числа жителей подвластных царств и провинций, но и прибегать к принудительному набору в армию лиц, не имевших римского гражданства. Страна изнемогала под гнетом огромных военных расходов.

После победы при Акции флот Октавиана стал безраздельно господствовать в Средиземном море. Сухопутные войска Антония еще четыре дня простояли в ожидании своего полководца, а затем, когда вслед за Марком Антонием бежал и командовавший его сухопутными войсками Канидий, легионы Антония и войска подвластных Марку Антонию царей перешли на сторону Октавиана.

Октавиан первым делом распустил часть войск, а часть отослал обратно в Италию в порт Брундизий. Затем он прибыл в Афины, принял присягу от выступивших ранее на стороне Антония греков, простил их и «разделил остатки сделанных для войны хлебных запасов между городами, которые терпели жесточайшую нужду — ограбленные, лишившиеся всех своих денег, скота и рабов». Октавиан вел себя как рачительный хозяин, действуя без спешки и основательно. После победы Октавиан прибыл в Афины, проведя ряд торжественных церемоний, а зиму 31–30 годов до нашей эры провел на острове Самос, принимая местных правителей и награждая тех, кто поддержал его в борьбе с Марком Антонием. Некоторым особо отличившимся навархам было предоставлено римское гражданство. Получил римское гражданство и спартанский тиран Еврикл, который в ходе погони сумел захватить один из двух флагманских кораблей Клеопатры и чуть было не захватил самого Марка Антония. Однако, поддержав Октавиана, местные греческие правители сумели лишь ненадолго продлить свою власть. Уже через пять с половиной лет Октавиан включил их владения, в том числе и Спарту, в состав римской провинции Ахайя.

Из Греции Октавиан собирался отправиться в Малую Азию, но получил от Агриппы письмо, сообщавшее, что положение дел в Италии требует его присутствия — там начали бунтовать солдаты, не получившие обещанных за победу наград. Поход был отложен. Октавиан срочно вернулся в Брундизий, выплатил легионам жалованье и быстро унял смуту.

У Марка Антония не было никакой возможности воспользоваться этой передышкой — все его бывшие вассалы спешили переметнуться к Октавиану. Перезимовав в Италии, Октавиан весной 30 года до нашей эры отправился в Малую Азию, где подчинил себе отложившиеся было римские провинции и местных вассалов Рима, а после этого через Сирию и Иудею направился с войском в Египет.

Антоний, бежавший вместе с Клеопатрой в Александрию, впал в меланхолию и больше года ничего не предпринимал. Он просто предавался кутежам в своем дворце. Когда армия Октавиана подошла к Александрии, Марк Антоний, после неудачных попыток примириться с Октавианом, в отчаянии попытался дать сражение у стен Александрии. Ему удалось обратить в бегство конницу Октавиана, и он гнал ее до самого лагеря. Скорее всего, имевший огромный перевес в силах Октавиан, не желая ввязываться в бой и зря терять солдат, просто приказал своей коннице отступить. Всем была ясна безнадежность положения, однако Антоний продолжал изображать из себя героя: возвратившись во дворец и не снимая с себя доспехов, поцеловал Клеопатру и представил ей особо отличившегося воина. Клеопатра, также принявшая эту игру, тут же наградила этого воина золотым панцирем и золотым шлемом, но воин, даже получив такую награду, в ту же ночь перебежал к Октавиану.

Не зная, что предпринять, Марк Антоний послал Октавиану вызов на поединок. Тот, естественно, отказался. Тогда Антоний решил затеять сражение одновременно на суше и на море, где Александрию блокировал римский флот. Закатив ночью пир, утром он вывел свои войска на холмы у стен города и дал команду флоту атаковать, наблюдая, как выходят навстречу врагу его корабли. Битвы не получилось. Сблизившись с неприятелем, корабли Антония и Клеопатры подняли весла и приветствовали флот Октавиана, а получив ответное приветствие, сдались. Увидев такое, на сторону Октавиана поспешила переметнуться конница Антония, а с началом боя сдалась и пехота. Антоний бежал в Александрию и там, ударив себя в грудь мечом, покончил с собой.

По словам Плутарха, когда об этом сообщили Октавиану, тот «ушел в глубину палатки и заплакал, горюя о человеке, который был его свойственником, соправителем и товарищем во многих битвах. Потом, достав письма, он кликнул друзей и принялся им читать, чтобы они убедились, как дружелюбно и справедливо писал он и с какой грубостью, с каким высокомерием всегда отвечал ему Антоний». Плутарх не был очевидцем событий тех лет, но, учитывая давние и непростые отношения Октавиана и Марка Антония, возможно, Октавиан действительно переживал по поводу его гибели. Да, Октавиан переживал. Но не следует думать, что если бы Марк Антоний не покончил с собой, ему удалось бы уцелеть. Судьба старшего сына Марка Антония показывает, что Октавиан, при всех своих переживаниях, не оставил бы в живых такого опасного соперника.

Клеопатра сначала сдалась Октавиану, но потом, побоявшись, что он привезет ее как пленницу для триумфа в Рим, приняла яд.

Октавиан 1 сентября 30 года вошел в Александрию и объявил Египет присоединенным к римским владениям. Антулла Антония, старшего сына Антония от его первой жены, Фульвии, Октавиан приказал убить. Сына Клеопатры от Юлия Цезаря, Цезариона, он также приказал убить, опасаясь иметь соперника. Еще ранее, в период начала борьбы Октавиана с Марком Антонием и Клеопатрой, сторонники Октавиана стали доказывать, что Клеопатра родила Цезариона вовсе не от Юлия Цезаря, в этом случае казнь Цезариона не выглядела как убийство родственника. Был ли Цезарион действительно сыном Юлия Цезаря? Скорее всего был. Помимо того, что многие современники отмечали его внешнее сходство с Юлием Цезарем, в пользу того, что он был сыном римского диктатора, говорит еще один чрезвычайно важный факт. В марте 44 года до нашей эры Клеопатра гостила у Цезаря в Риме и покинула его лишь после убийства Цезаря. Вряд ли она посмела бы приехать, если бы ее ребенок не был сыном Цезаря — Юлий Цезарь был человеком отнюдь не наивным. Так что, вероятнее всего, Цезарион и Октавиан действительно были родственниками. Однако политика довлела над родственными чувствами. Поскольку Юлий Цезарь не счел нужным (или не успел?) официально признать Цезариона сыном, Октавиан также не стал признавать его сыном своего приемного отца. Цезарион был казнен как плод блуда Клеопатры, посмевший незаконно претендовать на родство с божественным Цезарем. Октавиану в данном случае истина была не нужна. Это была не месть или жестокость, а всего лишь обычная в те времена мера предосторожности — второго сына Марка Антония от Фульвии (еще малолетнего Юла Антония) и детей Клеопатры от Марка Антония (Александра Гелиоса, Птолемея Филадельфа и Клеопатру Селену) взяла на воспитание сестра Октавиана — Октавия, бывшая жена Марка Антония, имевшая от него двух дочерей: Антонию Старшую и Антонию Младшую. По приказу Октавиана Марк Антоний и Клеопатра были похоронены с почестями вместе в гробнице, которую начали строить еще они сами и которую Октавиан приказал достроить.

Междоусобица наконец завершилась, и Октавиан был теперь единственным правителем государства.

Египет не вошел в состав обычных римских провинций, а был присоединен к Риму как личная собственность Октавиана, став императорской провинцией. Победителю достались огромные богатства. Солдаты и командиры получили щедрые награды.

40. ВОЗВРАЩЕНИЕ В РИМ. ДОЛГОЖДАННЫЙ МИР. РИМ ПОСЛЕ ГРАЖДАНСКИХ ВОЙН. УСТАНОВЛЕНИЕ РЕЖИМА ПРИНЦИПАТА. ОКТАВИАН СТАНОВИТСЯ ПРИНЦЕПСОМ, АВГУСТОМ И ПОЖИЗНЕННЫМ ИМПЕРАТОРОМ. СОЗДАНИЕ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ

Фонтан Треви в Риме

Летом 29 года до нашей эры Октавиан вернулся в Рим и 13–15 августа того же года устроил себе грандиозный триумф. Прибыв в Рим, Октавиан торжественно закрыл ворота храма бога Януса Квирина, что означало: «все окрестные народы замирены». Римская история была богата войнами, и до этого ворота храма Януса закрывались всего дважды. Первый раз эти ворота удалось закрыть славившемуся своей справедливостью и благочестием легендарному обожествленному царю Нуме Помпилию, второй

раз их закрыли по окончании 1-й Пунической войны, и вот теперь Октавиан при полном ликовании народа сделал это в третий раз. Сенат постановил представить ему неслыханные почести — его имя было включено в молебственные песнопения наряду с именами богов, одна из триб Рима была названа Юлиевой, на всех праздниках он мог появляться в венке победителя, а день его вступления в Рим был объявлен праздничным на все времена.

Услужливые римские монетарии поспешили отчеканить монеты, на аверсе которых изобразили Октавиана, а на реверсе Нуму Помпилия в царской диадеме, подчеркивая тем самым несомненные параллели между императором и легендарным обожествленным царем. Октавиан принял такую лесть благосклонно, но царской власти добиваться не стал, наоборот, предпочитал величать себя «восстановителем республики» и свобод римского народа. Это давало Октавиану гораздо больше возможностей, чем непопулярный в Риме титул царя. После победы при Акции день рождения Октавиана стал отмечаться как общественный праздник, а с 29 года до нашей эры его имя было добавлено в гимнах к именам богов.

Длительная гражданская война нанесла огромный вред хозяйству страны. Как писал затем в своей поэме «Фарсалия, или Поэма о гражданской войне» Марк Анней Лукан:

Полуразрушенных стен и строений развалины всюду

Грудой лежат на земле, и сторожа в доме не стало,

Лишь кое-где старожил по древнему городу бродит,

Вся же Гесперия вкруг невозделана многие годы

В жестких колючках лежит, и рук не хватает для пашни, —

Нет, ни яростный Пирр, ни Пуниец виновником стольких

Не был потерь и мечом не умел так глубоко проникнуть:

Сотни зияющих ран нанесла нам рука гражданина!

Поэма Марка Аннея Лукана была посвящена войне Юлия Цезаря с Гнеем Помпеем, но последующая гражданская война 44–30 годов до нашей эры принесла не меньшее разорение. В ней также римляне сражались с римлянами, и, говоря о «Фарсалии», Лукан, конечно же, имел в виду и вторую гражданскую войну, поэтому эти строки его поэмы можно точно так же отнести и к ней.

Опустошения, произведенные войной, требовали снижения непроизводительных затрат. Воспользовавшись успешным завершением войны, Октавиан сократил армию почти на 300 тысяч человек, но все ветераны получили льготы, награды и земли. Сохранился эдикт Октавиана, где он объявляет: «Мне угодно издать указ, чтобы всем ветеранам было предоставлено освобождение от налогов… Им, их родителям, а также детям и женам, которых они имеют или будут иметь, даруется освобождение всей их собственности от налогообложения; наконец, они могут быть римскими гражданами со всеми положенными правами. Они освобождаются от налогообложения, освобождаются от военной службы и от исполнения общественных повинностей. Вышеупомянутые лица имеют право подавать голос и быть включенными в списки граждан в той трибе, в какой они пожелают, а если они захотят быть внесенными в списки в свое отсутствие, это должно быть разрешено как им самим, так и их родителям, женам и детям.

Я повелеваю также, что они могут владеть, пользоваться и распоряжаться жреческими должностями, магистратурами, прерогативами, привилегиями и доходами, которые им принадлежат.

Ни какие-либо магистраты, ни легат, ни прокуратор, ни сборщик податей не могут останавливаться в их домах для проживания или зимовки и не имеют права помещать там кого-либо на зимние квартиры против воли хозяина».

На аверсе монеты Октавиан Август и Марк Випсаний Агриппа

На истертом папирусе несколько слов не читаются, и часть историков относит этот документ к 40–39 годам до нашей эры, когда Октавиан уволил часть своих ветеранов, заключив мир с Секстом Помпеем, а часть историков датирует эдикт 30 годом до нашей эры, когда Октавиан сокращал свои войска после победы над Марком Антонием и Клеопатрой. Но в любом случае такие права получили и ветераны 40 года до нашей эры, и те ветераны, которые были уволены после окончательной победы Октавиана в гражданской войне.

Массовое сокращение армии сняло с государства тяжелейшую ношу расходов — ведь этих 300 тысяч человек ранее нужно было кормить, одевать, обувать за счет государства, снабжать вооружением, им надо было платить жалованье и обеспечивать палатками или иным жильем. После увольнения ветераны освобождались от налогообложения, но государство при этом выиграло. Теперь не только не надо было расходовать огромные средства на них самих, но, кроме того, получив от Октавиана землю и привилегии, эти люди, расселившиеся как в Италии, так и по всем провинциям, становились его надежнейшей опорой.

После этого начался постепенный подъем благосостояния страны, хотя еще несколько раз в правление Октавиана Рим испытывал трудности со снабжением хлебом. Армия была реорганизована и стала состоять из 25 легионов, по 6000 человек пехоты и 700 кавалеристов в каждом. Флот стал играть второстепенную роль, так как Средиземное море стало внутренним морем Рима и ни одно государство не могло оспаривать морское могуществоимперии.

Марк Антоний на римской монете. 32–30 гг. до н. э.

По сути дела Рим превратился в монархию, но при этом сохранялась видимость республиканского правления. Сенат, численность которого Октавиан сократил с 900 до 600 человек, формально оставаясь высшим органом власти, беспрекословно принимал все предложения Октавиана. Октавиан урезал права сената, но сделал это гениально, что отразилось даже на чеканке римской монеты. С 12 года до нашей эры была прекращена чеканка от имени сената (то есть с буквами SC — Senatus Consulto) римских золотых и серебряных монет — основных тогдашних средств платежа, но чтобы это не бросалось в глаза, свою золотую и серебряную монету Октавиан стал чеканить в основном не в Риме, а в провинциях. Медная монета продолжала чеканиться от имени сената, но и тут контроль императора был таким, что эта чеканка с аббревиатурой SC всего лишь маскировала всевластие императора. К 4 году до нашей эры с римских монет исчезают имена выпускавших их монетариев — один из последних элементов, свидетельствующих о выборности власти. За время своего правления Октавиан трижды (в 28 году до нашей эры, в 18 году до нашей эры и в 4 году нашей эры) производил пересмотр списков сенаторов, убирая из него неугодных и вводя тех, кого считал нужным, что надежно обеспечило ему их повиновение. Точно так же пересматривалось и контролировалось сословие всадников, которому Октавиан устраивал периодические проверки. Провинившиеся подвергались различным наказаниям, но чаще всего Октавиан ограничивался порицанием, причем «в виде самого мягкого порицания он вручал им перед строем таблички, которые они должны были тут же читать про себя».

Клеопатра VII на монете Египта. 40–30 гг. до н. э.

В 28 году до нашей эры, воспользовавшись окончанием гражданской войны, Октавиан произвел общую перепись населения, насчитав 463 000 римских граждан. Последняя перепись проводилась за 42 года до этого. Если учесть женщин и детей, то число римлян, имеющих гражданские права, и членов их семей в 28 году до нашей эры было не менее 10 миллионов человек. Число рабов в несколько раз превосходило число свободных граждан. Значит, вместе с рабами римлян было от 30 до 40 миллионов. Поскольку в переписи учитывали лишь римских граждан, а число жителей подвластных Риму территорий было значительно больше, то, если учесть число жителей провинций и их рабов, население подвластных

Риму территорий составляло от 70 до 85 миллионов чело–1 век. Через 20 лет (в 8 году до нашей эры) Октавиан вновь провел перепись, насчитав 4 233 000 человек, а в 14 году нашей эры, в последний год своего правления, произвел третью перепись, насчитав в государстве 4 937 000 граждан. Соответственно к концу правления Октавиана Августа население империи могло достигать 95, а то и 100 миллионов человек. Подобные расчеты, конечно же, весьма приблизительны, ввиду того, что неизвестно точное соотношение числа римских граждан, жителей провинций, не имевших гражданства, а также рабов и вольноотпущенников, неизвестно также и то, сколько жителей провинций получили за это время римское гражданство, но все же цифры этих переписей достаточно ясно говорят о том, что Октавиан Август заботился не только о себе и время его правления было благоприятным для Рима.

13 января 27 года до нашей эры Октавиан сложил с себя полномочия диктатора, заявив, что теперь, окончательно подавив смуту гражданской войны, «передает республику в руки сената и римского народа». Однако это был всего лишь спектакль. Ни уходить на покой, ни отдавать свои полномочия Октавиан вовсе не собирался. Сенаторы это прекрасно понимали и тут же принялись уговаривать его остаться, принять все полномочия обратно, предлагая наделить его дополнительно любыми полномочиями, какие только могли придумать.

Октавиан, проявляя показную скромность, категорически отказывался от того, чтобы его именовали господином (Dominus), а тем более царем (Rex), умело подчеркивая, что он такой же гражданин, как все. Однако новый титул для обозначения положения правителя был все же нужен и его нашли. Через три дня, по предложению сенатора Мунация Планка, сенат за все заслуги особым постановлением присвоил Октавиану новый, специально для этого придуманный почетный титул Augustus — Август, что переводится с латинского как «возвышенный», «священный», «величественный». (Возможно и то, что титул «август» происходит от слова «авгур», как называли в Риме членов одной их высших жреческих коллегий.) Октавиан сделал титул «август» своим личным именем и титулом всех последующих носителей высшей власти Рима. Буквы «AVG» — сокращение от «AVGVSTVS»[4] — стали с тех пор украшать монеты всех императоров Рима вплоть до последнего из них — Ромула Августула. Тут интересно заметить, что буквы «AVG» впервые появились не на монетах Октавиана Августа, а на монетах Марка Антония и Марка Антония Младшего (Антулла Антония), но на монетах Марка Антония и его сына это означало сокращение от слова «AVGVR»[4] — «авгур» и иногда даже писалось не в сокращенном, а в полном виде. Авгуры были одной наиболее уважаемой жреческой коллегией Рима, и Марк Антоний считал важным подчеркивать то, что был одним из авгуров. Октавиан также был одним из авгуров, но на его монетах сокращение «AVG» приобрело уже совершенно новое значение — «AVGVSTVS»^[4], став титулом полновластного императора. Таким образом, даже если Октавиан и взял идею своего титула от Марка Антония, то сумел придать ему иной, более важный, смысл и значение.

Марк Антоний и его сын Антулл Антоний

Наличник двери дома Октавиана было решено украсить лаврами, над входом поместить «гражданский венок», даваемый за спасение римских граждан, а в курии, где заседал сенат, был установлен золотой щит с надписью, гласящей, что это дар сената и римского народа в память о его мужестве, милосердии и благочестии. Ему также было присвоено звание принцепс. В республиканские времена этот термин обозначал первого гражданина и первого сенатора, но с этого времени, при Октавиане и его преемниках, он стал соответствовать слову «самодержец», а установившийся в Риме режим стали с этого времени и вплоть до прихода к власти императора Диоклетиана называть Принципат. Новое значение получил и титул «император». Впервые Октавиан получил его в 43 году до нашей эры, а с 40 года до нашей эры пользовался им постоянно. Но если ранее предполагалось, что этот титул он получил лишь на некоторое время — в связи с одержанными победами и командованием войсками, то теперь этот титул стал постоянным. В дальнейшем преемник Октавиана Августа Тиберий после прихода к власти пользовался титулом «император» редко. Калигула титул «император» на своих монетах вообще практически не указывал и единственный раз был назван императором лишь на провинциальной монете, отчеканенной в честь его последней жены Цезонии в испанском городе Новый Карфаген. Клавдий и Нерон титул «император» хотя и использовали, но не во все годы своего правления. Этих правивших после Октавиана Августа императоров римские авторы тогда обычно именовали то Цезарь, то Август, то принцепс. Но постепенно каждый из этих титулов приобрел свой смысл: в дальнейшем на протяжении всего периода принципата правивший император был принцепсом и именовался Император Цезарь Август; наследник же престола или младший соправитель императора, если таковой назначался, получал титул Император Цезарь. Все последующие императоры Рима неизменно включали слово «император» в свою титулатуру, и именно это слово дало название сменившему Римскую республику строю — империя. С приходом в 285 году к власти императора Диоклетиана император объявлял себя уже не принцепсом — первым среди равных, а доми-нусом — господином, после чего установившийся с тех пор режим стали называть уже не Принципат, а Доминат, но и при доминате полноправный император по-прежнему именовался Император Цезарь Август, а его наследник или младший соправитель — просто Император Цезарь.

13 января 27 года до нашей эры было провозглашено днем окончания гражданской войны и восстановления республики, но именно с этого времени, вернее с 16 января 27 года до нашей эры, когда Октавиану римским сенатом был присвоен титул «Август», историки ведут отсчет дней Римской империи.

Статуя Августа из Прима Порта. Мрамор. Ок. 20 г. до н. э.

Октавиан пишет, что с тех пор был первым из всех по своему влиянию, но имел не больше власти, чем каждый из товарищей по занимаемой им должности. Формально это было так, в действительности же знаменовало окончательное утверждение в Риме монархии с республиканской символикой, монархии, правитель которой имел невиданную по тем временам власть. Не случайно в дальнейшем лица королевской крови стали именовать себя августейшими особами, а наиболее влиятельные монархи Европы, а затем и мира объявляли себя императорами.

Интересно, что после окончания гражданских войн, сохранив все внешние атрибуты республики, Октавиан уже ни разу ни на воинской сходке, ни в приказе не называл воинов, как ранее, соратниками, а только воинами и не разрешал иного обращения ни сыновьям, ни пасынкам, когда они стали военачальниками, так как «находил это слишком льстивым и для военных порядков, и для мирного времени, и для достоинства своих ближних».

Власть Октавиана Августа была практически неограниченной. Но сенат продолжал давать ему все новые и новые привилегии.

В 24 году году до нашей эры решением сената Октавиан Август был освобожден от ограничений, налагаемых законами.

1 июля 23 года до нашей эры Октавиан отказался от должности консула, которую занимал непрерывно с 31 года до нашей эры, но с этого времени его «избрали» пожизненным трибуном, которым он не мог быть избран как патриций (хотя Октавиан был рожден во всадническом сословии, после усыновления по завещанию патрицием Юлием Цезарем он тоже перешел в сословие патрициев). С тех пор пожизненная трибунская власть так же, как и титул «август», стала привилегией всех последующих императоров. В том же году Октавиан был признан высшим империем — высшей властью по отношению ко всем другим военачальникам, а в 22 году до нашей эры сенат «даровал» ему вечное право созывать сенат и председательствовать в нем, сидя между двумя консулами.

В 12 году до нашей эры (после смерти в 13 году до нашей эры занимавшего этот пост ранее Марка Лепида) Октавиан Август был избран верховным понтификом. И наконец во 2 году до нашей эры Октавиану Августу был предоставлен титул, наделивший его «отцовской» властью над Римом и всеми римулянами, — «Отец Отечества» («Pater Patriae»), который с этого времени стал прерогативой императоров.

Октавиан Август мог получить и получал, если хотел, любой титул и любые полномочия, какие только существовали в Риме, но надо сказать, что он умел соблюдать меру и предоставляемые ему почести не раздражали римлян.

41. ОРГАНИЗАЦИЯ ОХРАНЫ ОКТАВИАНА АВГУСТА И ЕГО ТАЙНАЯ ПОЛИЦИЯ

Для своей охраны Октавиан сформировал 9 когорт (по 1000 человек в каждой) преторианской гвардии. Ранее преторианская гвардия состояла только из 3000 человек. Ряд исследователей считает, что, хотя число когорт и было доведено до девяти, в преторианских когортах было тогда не по 1000, а всего лишь по 500 человек, полагая, что по 1000 солдат туда стали набирать лишь при Тиберии, но даже в этом случае сам факт увеличения численности преторианской гвардии сомнений не вызывает. Имея большое количество врагов среди римских граждан, Октавиан поручал набираемой из римлян и италиков преторианской гвардии только внешнюю охрану, а для своей непосредственной, личной охраны активно использовал наемников-иностранцев, представлявшихся ему более надежными, так как они не полностью от него зависели. В разгар гражданской войны его постоянно сопровождала калагуританская стража. Эту стражу набрал из уроженцев испанского города Калагурис (ныне Калахорра) еще Юлий Цезарь, и стража эта отличалась исключительной верностью. Юлий Цезарь был убит в сенате, куда не взял с собой охранников. Октавиан после смерти Юлия Цезаря оставил эту стражу себе. После победы над Марком Антонием он распустил калагуританскую стражу, заменив ее римлянами, так как начал тогда окончательное покорение севера Испании, и держать рядом с собой набранную на севере Испании охрану стало опасно. Но несмотря на достаточно прочное положение Октавиана, заговоры против него все же случались, и он завел себе стражу из германцев. Однако после поражения римских войск в Тевтобургском лесу, когда германский вождь Арминий разгромил и полностью уничтожил три римских легиона, Октавиан распустил свою германскую стражу, опять заменив иностранцев римскими гражданами.

Надо сказать, что охране и безопасности Октавиан всегда уделял особое внимание. В выборе друзей Октавиан, как правило, не ошибался, и лишь один из его бывших друзей — Сальвидиен Руф — был уличен в подготовке переворота и казнен по решению сената, а из остальных редко кто попадал в опалу. При этом Октавиан всегда знал реальные настроения в стране и цепко контролировал все рычаги власти. Тайная полиция Октавиана работала настолько четко, что, несмотря на значительное количество попыток организовать против него заговор, ни один из этих заговоров не увенчался успехом. А заговоры эти не прекращались и после окончания гражданской войны. Уже в 30 году до нашей эры, вскоре после победы Октавиана при Акции, в Риме был раскрыт и подавлен заговор, возглавлявшийся Марком Лепидом Младшим, сыном бывшего триумвира Марка Лепида. Лепид Младший был убит, но его отца, не причастного к заговору, Октавиан вновь пощадил и опять, несмотря на советы друзей, не лишил титула верховного понтифика. Этот титул Октавиан, как уже говорилось выше, присвоит себе только через восемнадцать лет, в 12 году до нашей эры, после смерти Марка Лепида. Помимо заговора Марка Лепида Младшего одним из наиболее известных заговоров против Октавиана Августа был раскрытый в 23 году до нашей эры заговор Фанния Цепиона и Луция Варрона Мурены, примечательный тем, что Авл Теренций Варрон Мурена, двоюродный брат заговорщика, был в том году консулом. Надежды Цепиона и Мурены на успех скорее всего были связаны с тем, что в 23 году до нашей эры Октавиан Август тяжело заболел (возможно, именно поэтому Октавиан в 23 году до нашей эры впервые отказался от должности консула, которым, как обычно, был избран). Заговорщикам казалось, что это вполне удобный момент для захвата власти, однако система, созданная Октавианом Августом, оказалась намного более жизнеспособной, чем они ожидали. Заговор выдал вовлеченный, в него простолюдин, некий Кастриций. Несмотря на отнюдь не знатное происхождение Кастриция, Октавиан не только щедро вознаградил его, Но и помнил об оказанной услуге. Как пишет Светоний Транквилл, когда через некоторое время Кастриций был привлечен к суду за некие серьезные преступления, Октавиан лично явился в суд и «откровенными просьбами» спас его от осуждения, «перед лицом судей умолив обвинителя отступиться». Действительно ли Октавиан так переживал за Кастриция, сказать трудно, но всем было абсолютно ясно дано понять, насколько высоко ценятся услуги того, кто помог разоблачению направленного против императора заговора.

Желающие побороться за власть не унимались. Новая серьезная попытка переворота произошла в 20 году до нашей эры. Октавиан Август еще в 22 году до нашей эры отправился в длительную поездку, посетив Сицилию, Африку, Грецию и владения Рима в Малой Азии. В ходе этого визита он решил много важнейших вопросов и, главное, сумел оказать давление на Парфию, которая не только отказалась от всяких притязаний, но и пошла на значительные уступки. Однако длительное отсутствие Октавиана в Риме дало надежды некоторым представителям знати на возможность изменения существовавшей политической системы. В 20 году до нашей эры консулами на следующий, 19 год до нашей эры были избраны Октавиан Август и Сентий Сатурнин, но Октавиан Август, занятый поездкой, отказался от консульства. В Риме предстояли выборы нового консула, которые давно уже проходили как мероприятие вполне формальное. Новым консулом должен был стать Квинт Лукреций Веспилон, представитель высшей знати. В свое время он попал в списки про-скрибированных, но сумел уцелеть и после был абсолютно лоялен к Октавиану Августу. Уже много лет выборы консулов проходили формально, так как все решалось заранее, по усмотрению императора. Но теперь, вос-пользовавшись его отъездом, на должность консула стал претендовать Эгнатий Руф, добившийся популярности в плебейской среде. Споры между сторонниками и противниками двух кандидатов становились все более яростными, и дело чуть не дошло до уличных боев. Извещенный о событиях в Риме Октавиан Август немедленно прервал свою поездку и вернулся в Италию. В Кампании его встретили Квинт Лукреций и большинство римских магистратов, сопроводив до самой столицы. Октавиан спешил. Его готовились торжественно встретить 13 октября, но он въехал в город в ночь с 12 на 13 октября 19 года до нашей эры, немедленно приступив к разбирательству. Действовал он решительно — Эгнатий Руф был немедленно заключен в тюрьму, а беспорядки прекращены. Осмелившийся без разрешения Октавиана Августа претендовать на консульство Эгнатий Руф так и умер в тюрьме. После этой попытки никто уже не. смел выставлять свою кандидатуру на столь высокий пост, не испросив на то разрешения императора. Более того, как сообщает Дион Кассий, сенат, дабы показать свою преданность и верность императору, постановил на том месте, где Аппиева дорога, по которой прибыл Октавиан Август, подходит к Риму, воздвигнуть храм Фортуны-Возвратительницы, а в каждую годовщину его возвращения справлять праздник в честь Октавиана Августа — августалии. Этот праздник затем справлялся в Риме в течение нескольких столетий.

(По словам Корнелия Тацита, празднование августалий было введено после смерти Октавиана Августа, но не исключено, что тут по-своему правы оба — и Дион Кассий, и Корнелий Тацит. Августалии могли начать праздновать с 19 года до нашей эры, а после смерти Октавиана Августа этим празднествам могли придать еще большую помпезность.)

Одной из причин популярности Эгнатия Руфа было то, что тот из своих рабов сформировал отряды для тушения пожаров. Пожары в Риме были явлением частым, особенно в перенаселенных кварталах, где жила римская беднота. Расправившись с Руфом, как со смутьяном, Октавиан Август его отряды разогнал, но тут же сформировал свою собственную службу — «Cohortes vigilum» («Неусыпные когорты»), совместившую функции пожарной команды и ночной охраны (ночной полиции) города. Численность этой службы была доведена до 7000 человек. Эти городские когорты не только успешно тушили пожары и выполняли полицейские функции, но, будучи неплохо вооружены, являлись определенным стабилизирующим противовесом преторианской гвардии. Когда в 31 году нашей эры преемнику Октавиана Августа императору Тиберию понадобилось арестовать всесильного временщика, префекта претория Элия Сеяна, подозревавшегося в подготовке заговора, император сделал это не силами подчинявшейся префекту преторианской гвардии, а силами солдат городских когорт.

Последний из известных заговоров против Октавиана был раскрыт в 6 году до нашей эры. Это был заговор, возглавляемый Луцием Павлом, мужем Юлии Младшей, внучки Октавиана Августа. Как и все остальные заговоры, затея Луция Павла окончилась неудачей (однако тут надо сказать, что вполне возможно, как раз этот заговор был делом надуманным, и Луций Павел мог пострадать по ложному обвинению, о чем будет сказано далее).

Во время гражданских войн тайную полицию Октавиана возглавлял Цильний Меценат из сословия всадников, подавивший заговоры в пользу Секста Помпея и Марка Лепида Младшего. Ему же в отсутствие Октавиана обычно поручалось управление Римом и Италией. Затем Октавиан решил повысить статус этой должности, как пишет Корнелий Тацит, «уже став главой государства, он вследствие обилия населения и медлительности судопроизводства повелел выделить кого-нибудь из числа бывших консулов для обуздания рабов и тех беспокойных граждан, чья дерзость не могла быть укрощена иначе как силой. Первым эту должность занял и спустя несколько дней оставил, как неспособный справиться с нею, Мессала Корвин; далее, несмотря на преклонный возраст, ее превосходно отправлял Статилий Тавр, командовавший в Акцийской войне всеми сухопутными силами Октавиана, а после него в течение двадцати лет Пизон (Луций Кальпурний Пизон — консул 15 года до н. э.)».

Юба II (Гай Юлий Юба). Царь Мавретании с 25 г. до н. э. по 25 г. н. э.

Уделяя большое внимание четкой работе своей тайной полиции, Октавиан при этом отнюдь не был пуглив или чрезмерно подозрителен. После окончания гражданской войны никаких необоснованных проскрипций, репрессий и чисток при нем не было. Как сообщает Светоний Транквилл, за исключением лиц, действительно замешанных в заговорах, остальные «его друзья наслаждались богатством и влиянием до конца своей жизни, почитаясь первыми в своих сословиях, хотя ими он подчас бывал недоволен». А о том, что Октавиан Август обладал и завидной личной смелостью, помимо уже упомянутого эпизода Иллирийской войны, где он лично возглавил штурм вражеского города, лучше всего говорит такой факт. Однажды на играх, которые он давал в честь своих внуков, зрителям показалось, что амфитеатр готов рухнуть. Поднялась паника, грозившая перерасти в давку. Тогда Октавиан, поднявшись со своего места, прошел и сел в ту часть амфитеатра, которая представлялась всем наиболее опасной, и тем самым унял смятение и предотвратил возможную давку и жертвы.

42. РАСШИРЕНИЕ РИМСКИХ ВЛАДЕНИЙ ПРИ ОКТАВИАНЕ АВГУСТЕ

Заботясь о мощи Рима, Октавиан Август за время своего правления присоединил к Риму огромные территории:

А) В АФРИКЕ

В Африке, помимо присоединения Египта, в 33 году до нашей эры после смерти мавретанского царя Бокха Второго к Риму отошла Мавретания. Октавиан основал там несколько римских колоний, но объявление ее римской провинцией вызвало бы сильное сопротивление, и Октавиан поступил более взвешенно. Через восемь лет (в 25 году до нашей эры) он назначил царем Мавретании Юбу Второго. Юба Второй был сыном воевавшего на стороне противников Юлия Цезаря и побежденного им нумидийского царя Юбы Первого. Потерпев в августе 46 года до нашей эры поражение от войск Юлия Цезаря в битве при Тапсе, Юба Первый покончил с собой. Нумидию Юлий Цезарь объявил тогда римской провинцией Новая Африка, в отличие от уже бывшей у римлян провинции Старая Африка — бывших владений Карфагена. Однако малолетнего сына Юбы Первого, Юбу Второго, которому было тогда около пяти лет, он не только не казнил, но даже взял тогда в Рим на воспитание, назвав Гаем Юлием Юбой. Назначение Октавианом Юбы Второго царем Мавретании было чрезвычайно удачным дипломатическим ходом. В Нумидии, наследственном владении Юбы Второго, местное население теперь легче мирилось с владычеством римлян, мавретанцы также без особых возражений приняли родственного им царя, в то же время Мавретания оставалась в почти полной зависимости от Рима. Воспитанный как римлянин Юба Второй постепенно вводил в Мавретании римские обычаи. Так же поступала и выданная за него замуж в 20 году до нашей эры Клеопатра Селена — дочь египетской царицы Клеопатры и Марка Антония. Все это в дальнейшем, уже во времена императоров Калигулы и Клавдия, когда Рим решил покончить с независимостью Мавретании, значительно облегчило римлянам покорение этой страны.

Клеопатра Селена. Около 40 г. до н. э. — 11 г. н. э. Дочь Марка Антония и Клеопатры VII. Царица Ливии и Кирены, затем царица Мавретании, жена Юбы

Экспансия Рима в Африке была во многом ограничена пустыней Сахара, преодолеть которую римляне не решались.

Согласно римским легендам, в незапамятные времена — во время войны Ромула с сабинянами — дочь начальника римской крепости предательница Тарпея впустила в цитадель врагов, польстившись на их обещание отдать ей все, что они носят на левой руке. Тарпея надеялась, что те отдадут ей свои золотые браслеты и перстни. Но царь сабинян, которому предательница была уже не нужна, велел воинам закидать ее щитами, которые сабиняне тоже носили на левой руке. В 19 г. до н. э., после подавления заговора Эгнация Руфа, на римском монетном дворе были отчеканены денарии с изображением Тарпеи, погибающей под тяжестью наваленных на нее щитов, чтобы все помнили и знали, какой страшный конец ждет заговорщиков и предателей

Но некоторые попытки все же были предприняты. Захватив и присоединив в 30 году до нашей эры к владениям Рима Египет, Октавиан назначил его наместником своего друга, Корнелия Галла. Это был человек деятельный. Он быстро подавил вспыхнувшие в Египте восстания и взял под контроль даже южные районы Египта, до этого слабо контролировавшиеся династией Птолемеев и бывшие практически полунезависимыми. Однако, как пишет Дион Кассий, «Корнелий Галл преисполнился гордыни из-за оказанной емучести. Так, он позволил себе много непочтительных отзывов об Августе, а также множество других предосудительных действий, ибо он, как говорят, не только понаставил собственных статуй по всему Египту, но и написал на пирамидах перечень своих деяний».

Согласно римским легендам, в незапамятные времена — во время войны Ромула с сабинянами — дочь начальника римской крепости предательница Тарпея впустила в цитадель врагов, польстившись на их обещание отдать ей все, что они носят на левой руке. Тарпея надеялась, что те отдадут ей свои золотые браслеты и перстни. Но царь сабинян, которому предательница была уже не нужна, велел воинам закидать ее щитами, которые сабиняне тоже носили на левой руке. В 19 г. до н. э., после подавления заговора Эгнация Руфа, на римском монетном дворе были отчеканены денарии с изображением Тарпеи, погибающей под тяжестью наваленных на нее щитов, чтобы все помнили и знали, какой страшный конец ждет заговорщиков и предателей

На что надеялся Корнелий Галл, сказать трудно, скорее всего на то, что наместникам провинций будет дозволено вновь вести себя так, как они вели себя в последние годы республики — то есть править там по своему усмотрению. Но Октавиан вовсе не собирался делиться своей властью, а налаженная им система контроля исключала возможность того, что подобные действия останутся незамеченными. О прегрешениях Корнелия Галла донес его же друг и любимец, некий Валерий Ларг, после чего Корнелий Галл был «с позором снят Августом, запретившим ему появляться в императорских провинциях». Вдобавок к этому рассмотревший дело сенат «единогласно постановил, что он должен быть признан виновным, изгнан и лишен имущества, которое следовало передать Августу, сам же сенат должен совершить торжественное жертвоприношение». В итоге пришедший в отчаяние Корнелий Галл покончил с собой.

Всем был дан наглядный урок, что произойдет с зарвавшимся наместником. Но вместе с тем Октавиан Август, как бы подчеркивая свою беспристрастность и уверенность в собственных силах, назначил наместником Египта Элия Галла, который, судя по имени, был родственником предыдущего.

Именно в период наместничества в Египте Элия Галла (в 27–25 годах до нашей эры) римлянам довелось совершить самый южный из всех походов, когда-либо предпринимавшихся римской армией, — поход против царства Мероэ, земли которого лежали к югу от Египта. Как пишет об этом в своем жизнеописании сам Октавиан, римское войско, разбив неприятеля во многих сражениях, дошло тогда до города Напата, недалеко от Мероэ (Мероэ — древний город в Судане, между 5-м и 6-м порогами Нила, столица Мероитского царства, существовавшего с VI века до нашей эры до середины IV века нашей эры. Развалины Мероэ находятся в 5 км к северу от современного суданского городка Кабушия).

Более подробно этот поход и причины, вызвавшие необходимость такого похода, описал знаменитый историк и географ Страбон, узнавший о подробностях от руководившего походом полководца Гая Петрония. Элий Галл в это время, по приказу Октавиана забрав из Египта часть войск и флота, а часть войск получив из азиатских владений Рима, предпринял поход в Аравию. По словам Страбона, «эфиопы, набравшись смелости оттого, что часть римских сил в Египте во главе с Элием Галлом была отвлечена войной против арабов, напали на Фиваиду и на сиенский гарнизон из трех когорт и неожиданным нападением захватили Сиену, Элефантину и Филы, обратили жителей в рабство и разбили статуи Цезаря. Однако Петроний, подойдя с войском менее чем в 10 тысяч пехотинцев и 800 всадников против 30 тысяч врагов, сначала заставил неприятеля бежать в эфиопский город Псельхас и затем отправил к ним послов с требованием возвратить захваченное, а также спросить о причине, из-за которой они начали войну. Когда эфиопы заявили, что их обидели номархи (местные правители областей), Петроний ответил, что не эти последние являются властителями страны, а Цезарь. Когда же они затем потребовали три дня на размышление, но ничего не сделали из того, что были должны сделать, он напал на них, заставил вступить в сражение и быстро обратил в бегство, так как они плохо держали строй и имели скверное вооружение». Часть мероитской армии была отброшена назад, часть бежала в пустыню, а часть воинов, в том числе несколько военачальников, пользуясь тем, что в этом месте из-за сильного течения в Ниле было мало крокодилов, вплавь добралась до соседнего острова и попыталась укрыться там. Этих укрывшихся на острове Петроний, подплыв туда на плотах и кораблях, сумел захватить в плен и отправил в Александрию. Затем Петроний начал быстро продвигаться вперед, беря одну крепость за другой. Когда он начал подходить к крепости Напата, где находился сын правившей в этих землях царицы Аманирены, носившей титул «кандака» (Страбон ошибочно считал, что это ее имя), местная царица запросила о мире, «отправила послов, прося заключить договор о дружбе и предлагая возвратить пленников и статуи, захваченные в Сиене», но Петроний все же взял Напату. Город был разрушен до основания, хотя сыну царицы все же удалось бежать.

Никогда, ни до ни после этого римские войска не заходили так далеко на юг африканского континента. Однако поход против мероитов имел своей целью всего лишь прекратить вражеские налеты и не привел к завоеванию новых земель. Оставив в ближайшей от Египта мероит-ской крепости Премнис римский гарнизон, Гай Петроний с основными силами возвратился в Египет. После этого правительница Мероэ — «женщина мужского склада ума», хотя и снова собрала большую армию, не стала продолжать войну, а вновь послала послов к Петронию, предлагая примирение, но тот заявил, что этот вопрос может решить только император. В 20 году до нашей эры сопровождаемое выделенным Петронием эскортом мероитское посольство прибыло к Октавиану Августу, который находился тогда на острове Самос, провожая отправлявшегося с важной миссией на Восток своего пасынка Тиберия, и стороны заключили мир, признав прежние границы. Октавиан Август наложил на мероитов ряд податей, но это был всего лишь жест, призванный показать его превосходство и устраивающий обе стороны, — все наложенные на Мероэ подати Октавиан Август тут же и отменил. Такой жест был, видимо, не лишним и произвел нужное впечатление. В дальнейшем римляне не предпринимали завоевательных походов к югу от Египта, однако их южные соседи тоже опасались теперь тревожить римские владения, и эта граница в течение нескольких столетий была сравнительно мирной.

В 146 году до нашей эры в результате успешного окончания 3-й Пунической войны римская армия взяла Карфаген, долгое время пытавшийся соперничать с Римом. Уцелевшие жители были выселены, здания сровняли с землей, землю посыпали солью и официально прокляли. Однако, несмотря на проклятие, удобная гавань и выгодное географическое положение делали это место слишком привлекательным для поселения. Уже в 122 году до нашей эры римский сенат по предложению трибуна Гая Гракха разрешил основать здесь римскую колонию, которой было дано название Юнония. Долгое время это было всего лишь захудалое поселение. Но после того, как Октавиан в 36 году до нашей эры отобрал у Марка Лепида и присоединил к своим владением Африку, он, придавая большое значение закреплению за собой этих земель, назначил в 35–34 годах до нашей эры проконсулом Старой и Новой Африки одного из своих наиболее близких сподвижников — Статилия Тавра, который начал восстановление крепостных стен Карфагена (по мнению ряда археологов, восстановление крепостных стен Карфагена было полностью завершено только к 19 году до нашей эры). В 29 году до нашей эры Октавиан, присоединивший незадолго до этого к владениям Рима Египет, переселил в Карфаген несколько тысяч поселенцев и перенес сюда из Утики столицу провинции Старая Африка. Римляне восстановили водопровод, впервые проложенный еще в пунические времена и подававший в город воду с отрогов гор Тунисского Атласа. Протянувшийся на 132 километра карфагенский водопровод по своей длине превзошел даже водопроводы Рима и давал городу до 370 литров воды в секунду. Над разрушенными кварталами пунического города поднялись храмы и дворцы уже римского города, который вновь получил прежнее имя и очень скоро стал одним из крупнейших городов империи, уступая лишь Риму и соперничая в славе с Антиохией и Александрией.

Б) В АЗИИ

На азиатском континенте Октавиан не стал продолжать начатую Марком Антонием войну против Парфии, и уже с 30 года до нашей эры на римско-парфянской границе установился мир, хотя официально оформлен он был только к 20 году до нашей эры. Римлянам удалось дипломатическим путем укрепить свое влияние в Каппадокии, Коммагене и Боспорском царстве, которые попали в полную зависимость от Рима, а борьба за контроль над Арменией велась между Римом и Парфией с переменным успехом. В 31 году до нашей эры, когда царь Парфии Фраат Четвертый успешно изгнал римлян из Мидии Антропатены и Армении, в Парфии развернулась борьба за власть, и ему даже пришлось на некоторое время бежать, уступив трон Тиридату, другому представителю династии Аршакидов. Именно эта междоусобица обусловила пассивность парфян в 31 году до нашей эры, в самый удобный для их наступления момент. Но вскоре Фраат Четвертый вернулся, а бежать вынужден был уже Тиридат, причем бежал он в римские владения и привез с собой старшего сына своего соперника, который по приказу Октавиана был немедленно доставлен в Рим, надолго став важнейшим козырем Рима в отношениях с Парфией.

Под давлением Рима царь Парфии Фраат Четвертый без новой войны вернул римлянам их знамена, захваченные в битве при Каррах (где погиб римский полководец Красс), и согласился отодвинуть границу до реки Евфрат. В Армении парфяне признали власть римского ставленника Тиграна Третьего и согласились считать эту страну римской сферой влияния. Мидию Антропатену отобрали у Арташеса, правившего там с 31 года до нашей эры, и передали проримски настроенному Ариобарзану, сыну римского союзника, бывшего царя Мидии Антропатены Артавазда. Это случилось весной 20 года до нашей эры и было крупнейшим успехом внешней политики Октавиана Августа. Для популяризации этого события было выпущено несколько памятных монет с соответствующими изображениями. На восточной границе настал мир.

Монета «парфянского» императора Квинта Лабиена

Нормализация отношений между Парфией и Римом активизировала торговлю Рима с Востоком, а это, в свою очередь, привело к процветанию расположенных между Римом и Парфией Набатейского царства, столица которого, Петра, была традиционным центром караванной торговли, и другого небольшого, зависимого как от Парфии, так и от Рима города-государства, также ставшего центром караванной торговли — Пальмиры. Во второй половине III века правители Пальмиры попытаются даже потягаться в борьбе за власть с императорами Рима, но об этом будет рассказано позднее. Во времена же Октавиана Августа, бывшая в середине I века до нашей эры небольшим захолустным городишком, Пальмира, пользуясь покровительством как Парфии, так и Рима, обоюдно заинтересованных в развитии торговли, превращается в большой и богатый город с прекрасными улицами, площадями и храмами.

В то время в Парфии шла острая борьба за власть, цари сменяли друг друга, и нередко проигравшие и их родственники искали убежища в Римской империи. Иногда им удавалось вернуться и возвратить себе власть, а парфянский царь Фраат Четвертый сам отдал в заложники Риму нескольких членов своей семьи (сыновей и внуков) — шаг беспрецедентный в истории, что, конечно же, было большим успехом политики Октавиана Августа, но объяснялось прежде всего желанием Фраата Четвертого держать подальше от себя возможных претендентов на власть. Отношения Рима и Парфии иногда омрачались борьбой за влияние в Армении, где сменилось несколько правителей, но в целом граница оставалась спокойной. В 1 году нашей эры, во время возникновения между Римом и Парфией новых споров из-за Армении, на берегу Евфрата состоялась встреча нового царя Парфии Фраата Пятого и прибывшего туда внука Октавиана Августа — Гая Цезаря. Фраат Пятый и Гай Цезарь подошли со своими свитами и равным воинским эскортом к условленному месту. Оба отряда выстроились по берегам, а Фраат и Гай Цезарь с несколькими приближенными встретились на небольшом островке и вскоре сумели договориться, после чего были устроены праздничные пиры сначала на западном берегу Евфрата в римском лагере, а потом на восточном берегу Евфрата в парфянском. Обе стороны были удовлетворены условиями переговоров, и конфликта не произошло.

Алтарь мира в Риме. Мрамор. 13–9 гг. до н. э. Общий вид

Было бы неправильным считать, что Октавиан Август отказался от планов Красса и Юлия Цезаря по завоеванию Парфии. Эта страна, богатая сама по себе и, кроме того, лежащая на перекрестке важнейших торговых путей из Индии и Китая, не переставала привлекать его внимание, но долгое время Октавиан был занят укреплением своего положения в Риме и войнами в Европе. В начале же I века нашей эры поход в Парфию вновь стал актуален. Этот поход Октавиан намечал поручить своему любимому внуку Гаю Цезарю, чтобы навеки прославить его имя, а заодно добавить славы и себе. Доверить завоевание Парфии какому-либо другому полководцу было опасно, так как в случае успеха тот мог стать серьезным претендентом на пост императора. Именно для этого Гай Цезарь неоднократно отправлялся на Восток, чтобы освоиться с местной обстановкой. Специально для приобретения Гаем Цезарем военного опыта в 4 году нашей эры планировался поход в Каменистую Аравию, после чего можно было начинать и войну с Парфией. Учитывая тогдашнюю военную мощь Рима и то, как последовательно и умело Октавиан Август всегда сокрушал своих противников, можно утверждать, что над Парфией нависла серьезная опасность. Внезапная гибель в 4 году нашей эры Гая Цезаря сорвала планы Октавиана. (Гай Цезарь был ранен прибывшим в римский лагерь якобы для переговоров армянским военачальником. После ранения Гай Цезарь был вынужден прервать подготовку к походу и попытался возвратиться в Рим, но рана оказалась слишком опасной, и Гай Цезарь смог добраться из Армении лишь до Ликии, где окончательно слег и умер.) Поход в Аравию был отменен как потерявший всякую целесообразность. Луция Цезаря, второго своего внука, Октавиан потерял двумя годами ранее. Его Октавиан также хотел сделать своим наследником и для приобретения военного опыта поручил ему командование римскими войсками в Испании, однако во 2 году нашей эры направлявшийся в Испанию Луций Цезарь внезапно заболел и умер в Массилии (современный Марсель во Франции). Смерть внуков Октавиана окончательно сорвала планы войны с Парфией, и на римско-парфянской границе все время правления Октавиана Августа продолжал царить мир. В Риме ходили слухи о причастности к гибели внуков Октавиана его жены Ливии, желавшей, чтобы императором после Октавиана стал ее сын Тиберий, однако доказательств этому ни в то время, ни позднее обнаружено не было, и несмотря на эти слухи Октавиан продолжал любить Ливию и доверять ей.

Рельеф Алтаря мира в Риме. Мрамор. 13–9 гг. до н. э. Деталь

В Малой Азии в 25 году до нашей эры римской провинцией стала Галатия (государство в центре Малой Азии, со столицей в Анкире — современной Анкаре), бывшая ранее независимым царством. Тогда же в состав Римской империи вошла и Ликаония (небольшое государство к югу от Галатии). Поскольку ранее и Галатия и Ликаония управлялись одним царем, Ликаония была включена в провинцию Галатия. В 6 году до нашей эры к провинции Галатия была присоединена и, таким образом, вошла в состав римских владений Пафлагония (небольшое государство уюжного побережья Черного моря, с запада граничившее с римской провинцией Вифиния, с юга с Галатией, а с востока с находившимся в вассальной зависимости от Рима царством Понт).

Каппадокия, Понт, Коммагена, Ликия, Памфилия и ряд более мелких государств этого региона сохранили свою самостоятельность, продолжая оставаться в вассальной зависимости от Рима и создавая как бы буферную зону между Парфией и Римом. Войска этих государств обеспечивали охрану границ и позволяли римлянам держать на востоке сравнительно мало войск. Заигрывая перед местными царями, Октавиан даже отдал царю Каппадокии часть принадлежавшей Риму Киликии, но это был всего лишь красивый жест — ведь и сама Каппадокия находилась в полной зависимости от Рима.

Члены семьи Августа. Деталь рельефа Алтаря мира в Риме. Мрамор. 13–9 гг. до н. э.

В том же 25 году до нашей эры, когда к Риму были присоединены Галатия и Ликаония, римский полководец Элий Галл по приказу Октавиана предпринял двухлетний поход в Плодородную Аравию. С Красного моря римлян поддерживал их флот, высаживая десанты. В глубине страны нередко приходилось использовать верблюдов, к которым римляне были непривычны. Союзниками римлян выступили иудеи и набатеи. Октавиан упоминает об этом походе римлян в своем жизнеописании, указывая, что римские войска, разбив неприятеля в нескольких сражениях, сумели дойти до города Мариба в стране сабеев (современный Йемен). Однако больше он не говорит об этом походе ничего — трудности со снабжением и непривычно жаркий климат привели к тому, что несмотря на отдельные успехи поход закончился в общем-то неудачей. Большая часть посланной в Аравию армии погибла. Римскому флоту удалось дойти до Адена и разграбить его, однако это не сломило местные племена. Римляне знали, что через эти земли пролегает выгодный торговый путь в Индию — на картах того времени, хотя и с большими погрешностями, но все же можно увидеть очертания берегов Красного моря, Аравийского полуострова и полуострова Индостан. В Индии археологи находят клады римских монет — прямое свидетельство того, что хоть и через посредников торговля между Римом и индийскими государствами велась и велась активно. Безусловно, Риму хотелось взять под контроль морской путь в Индию, однако значительные потери, отсутствие питьевой воды, болезни и чрезвычайно жаркий климат отбили у римлян охоту продолжать здесь свои завоевания. После этого римляне практически никогда не использовали в Красном море свой флот и никогда более не предпринимали крупных походов на юг Аравийского полуострова.

Алтарь мира в Риме. Мрамор. 13–9 гг. до н. э. Внутренний вид

В дальнейшем Октавиан Август полностью отказался от наступательной политики на Востоке, оставив в Сирии всего четыре легиона (остальные силы Рима на востоке состояли в то время из войск вассальных царей).

Если на северо-востоке азиатских владений Рима роль буфера между владениями Рима и Парфии выполняли вассальные эллинистические царства Понт, Каппадокия и Коммагена, то к югу от римской провинции Сирия роль подобного буфера выполняла Иудея. В 37 году до нашей эры царем Иудеи стал Ирод, помогший римлянам после жестокой осады взять Иерусалим и свергнуть ставленника парфян Антигона — последнего царя правившей в Иудее более ста лет династии Хасмонеев (Маккавеев). Ирод был весьма умелым правителем, сумевшим значительно укрепить свое государство, за что и получил прозвище Ирод Великий. Получив престол благодаря поддержке Марка Антония, Ирод старался всячески угождать ему и всесильной тогда Клеопатре, но когда в 31 году до нашей эры Антоний потерпел поражение у мыса Акций, Ирод вовремя перешел на сторону Октавиана и настолько сумел убедить его в своей преданности, что получил от Октавиана вдобавок к своим прежним владениям еще Самарию, два греческих города за рекой Иордан — Гиппос и Гадару, а также приморские города Газу, Анфедон, Яффу и Стратонову башню, которую Ирод в честь Октавиана переименовал в Цезарею (Кесарию). Ирод и далее продолжал пользоваться расположением Октавиана — в 23 году до нашей эры Октавиан подарил ему часть земель Южной Сирии к востоку от Голанских высот, а еще через два года, во время посещения Октавианом Антиохии, Ирод, прибыв повидаться с императором, сумел выпросить у него еще один район Южной Сирии.

Происшедшее при Ироде Великом усиление Иудеи оказалось недолгим. В семье Ирода велись постоянные склоки. Ирод вынужден был казнить свою любимую жену Мариамну, обвиненную в попытке отравления, затем он казнил ее мать, которая вскоре после казни дочери предприняла попытку мятежа. Еще через несколько лет Ирод обвинил перед синедрионом и приказал казнить двух своих сыновей — Александра и Аристовула, а в 4 году до нашей эры, уже перед самой своей кончиной, казнил еще одного своего сына — Антипатра. Остальные его сыновья и наследники перессорились между собой. Видя это, а также следя за тем, чтобы никто из местных вассалов Рима не мог усилиться и сделаться действительно независимым, Октавиан Август в 4 году до нашей эры, после смерти Ирода Великого, разделил его государство, как одно из самых сильных среди римских вассалов, на три отдельных государства, причем несколько городов, где преобладало греческое население, в том числе город Газа, вообще были отобраны у наследников Ирода и включены в состав римской провинции Сирия. Октавиан пошел на этот шаг еще и из-за того, что многие иудеи сочувствовали Парфии, главному сопернику Рима на Востоке, так как в Парфии местные иудейские общины, возглавляемые своими экзилархами (князьями изгнания), находились в то время в привилегированном положении. Решение о разделе Иудеи возмутило иудейское население и привело к восстанию, но силы были слишком неравны и восстание закончилось неудачей.

В) В ЕВРОПЕ

1) ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ ПОКОРЕНИЕ ИСПАНИИ И УСТАНОВЛЕНИЕ ТАМ НОВЫХ ГРАНИЦ ПРОВИНЦИЙ

В Европе, вскоре после окончания гражданской войны, Октавиан начал длительную войну за полное покорение Испании, северная часть которой все еще оставалась неподвластной Риму. Для ведения этой войны в Испании было сосредоточено более семи легионов. В 27–25 годах до нашей эры Октавиан Август сам прибыл в Испанию, чтобы руководить походами против испанского племени кантабров, а затем против племени астуров. Свои главные силы Октавиан сосредоточил в Сегисаме, городе союзного римлянам племени ваккеев (неподалеку от современного Бургоса). Затем римские войска тремя армиями вторглись во владения кантабров. Одну римскую армию возглавлял Марк Випсаний Агриппа, вторую — бывший консул Гай Антистий Вет и третью — Гай Фурний. Октавиан осуществлял общее руководство, находясь в Тарраконе, но иногда прибывая к месту боевых действий. Операции римлян были тщательно спланированы. По словам римского историка Аннея Флора, описавшего эту войну, Октавиан «охватил всю Кантабрию и обложил одичавший народ, словно зверей. Не было им покоя и со стороны Океана, откуда он ударил в тыл врагам сильным флотом». Кантабры отступали в горы, теряя один свой город за другим. Последним оплотом кантабров стала гора Медулла, которую римляне окружили 18-мильным рвом. Поняв, что вырваться не удастся, защитники этой твердыни «устроили погребальный пир, соревнуясь в выборе смерти — от меча, от огня или яда, который они обычно добывают из тисового дерева. Большая их часть предпочла смерть, освободившись таким образом от плена, который им, в то время не покоренным, казался тяжелее смерти». После взятия Медуллы Октавиан часть уцелевших кантабров велел продать в рабство, а остальным приказал выдать заложников и переселиться из горной местности.

Римский сенат поспешил польстить Октавиану и «счел все это достойным лавра и триумфальной колесницы», но Октавиан ради этого не стал прерывать похода, будучи «в то время уже столь могущественным, что мог пренебречь триумфом». Римская армия придвинулась к владениям астуров, намереваясь вторгнуться туда после зимовки.

Видя судьбу кантабров, их соседи астуры не стали ждать прихода римлян, а сами, собрав большую армию и сумев привлечь к себе некоторые другие племена, попытались напасть на римские лагеря, застав пришельцев врасплох. Как пишет Анней Флор, «вопреки обыкновению эта атака варваров была продуманной. Они поставили свой лагерь у реки Астура и разделили войско на три части, подготавливая нападение одновременно на три лагеря римлян». Однако астуров предало племя бригецинов, перешедшее на сторону римлян. На помощь войскам Антистия, Фурния и Агриппы прибыл предупрежденный бригецинами легат Тит Каризий, и битва закончилась поражением астуров. Остатки разбитого войска астуров отступили в сильно укрепленный город Ланцею (в 20 км к юго-востоку от Леона), но после длительной осады город был взят. Астуры вынуждены были признать свое поражение. Так же, как и кантабров, Октавиан приказал переселить их с гор в долины. В 25 году до нашей эры, когда основные силы кантабров и астуров были разбиты, Октавиан убыл из Испании. Однако сопротивление отдельных отрядов продолжалось и война отнюдь еще не была закончена.

Окончательно сломить сопротивление местных племен полководцам Октавиана удалось лишь к 19 году до нашей эры. Умиротворение севера позволило Октавиану сократить численность римских войск в Испании сначала с семи до четырех легионов, а затем и до трех.

В 13 году до нашей эры Октавиан Август вновь посетил Испанию. Примерно в это время им была проведена административная реформа. Из провинции Дальняя Испания была выделена самая богатая и романизированная область, ставшая новой провинцией — Бетикой. Остальная часть провинции, по имени наиболее многочисленного из проживавших там племен, стала называться Лузитанией. Таким образом провинция Испания Дальняя исчезла, а вместо нее появились две новые провинции — Бетика и Лузитания. Завоеванные на севере Испании земли кантабров и астуров сначала были разделены между Испанией Ближней и Испанией Дальней, а затем, видимо в момент преобразования Испании Дальней в Бетику и Лузитанию, полностью присоединены к Испании Ближней. В это же время Испания Ближняя, поскольку резиденцией ее легата с 26–25 годов до нашей эры стал город Тарракон (современный г. Таррагона на средиземноморском побережье Испании), все чаще начинает называться Тарраконской Испанией. В 13 году до нашей эры это название становится официальным названием провинции. В состав Тарраконской Испании были включены и Балеарские острова. Тарраконская Испания и Лузитания стали императорскими провинциями, а Бетика сенатской провинцией, но при этом от Бетики было отделено и передано Тарраконской Испании несколько богатейших горнорудных месторождений, что обеспечивало этой императорской провинции большую доходность.

Статуя Ливии из виллы Мистерий в Помпеях. Мрамор. Конец I в. до н. э. — начало I в. н. э. Помпеи, Антиквариум. Деталь

При Октавиане Августе продолжалась политика создания в Испании колоний и поселений солдат-ветеранов, некоторые из этих поселений стали впоследствии крупными городами. На северо-западе Испании, на завоеванных землях астуров, создается римская колония Астурика-Августа, в среднем течении реки Анас (Гвадиана) возникает Эмерита-Августа (современная Мерида), на реке Эбро примерно в 25 году до нашей эры начинает строиться Цезаравгуста (будущая Сарагоса). Происходит как бы урбанистический взрыв — возникают новые города, перестраиваются старые, — строятся театры, цирки, храмы в честь римских божеств и императора. Везде строятся мосты и дороги. Бетика и южная часть Тарраконской Испании быстро романизировались, при этом экономика этих провинций все более тесно увязывалась с экономикой Рима. Лузитания и центральная часть Тарраконской Испании также постепенно романизировались, хотя там этот процесс протекал значительно медленнее. В то же время север Тарраконской Испании, где из-за суровости климата и враждебности недавно завоеванных испанских племен римские ветераны селились крайне неохотно, почти не подвергся романизации, причем такое положение сохранится на севере Испании и при всех последующих императорах — до самого конца империи племена северной Испании (астуры, кантабры, баски) сохранят свою самобытность.

Для того, чтобы предотвратить в дальнейшем попытки сопротивления, Октавиан Август по всей Испании приказал разрушить стены городов, — Испания теперь находилась в глубоком тылу римских владений, и крепости для защиты от внешнего противника были не нужны. Предпринятые меры привели к тому, что действительно в течение нескольких столетий в Испании не было крупных восстаний против власти Рима.

После 13 года до нашей эры Испания отходит на периферию внимания Октавиана, а наиболее важными для него становятся границы империи по Рейну и Дунаю, куда перебрасывается основная масса войск и направляется основной поток ветеранов-колонистов.

2) УСТАНОВЛЕНИЕ ВЛАСТИ РИМА НАД АЛЬПИЙСКИМ ЦАРСТВОМ. НОВЫЕ ГРАНИЦЫ ПРОВИНЦИЙ ТРАНСАЛЬПИЙСКОЙ галлии, присоединение К РИМСКИМ ВЛАДЕНИЯМ НОРИКА, РЕЦИИ И ВИНДЕЛИКИИ

Владения Рима в Европе при Октавиане Августе неуклонно расширялись.

К 25 году до нашей эры власть Рима признало небольшое, но контролировавшее очень важные горные проходы Альпийское царство. Населенное кельтскими племенами, Альпийское царство занимало небольшую, но стратегически очень важную местность — юго-западную часть современной Швейцарии и горные районы на границе современной Франции и Италии, — узким клином выходящую к Средиземному морю и как бы разрезавшую римские владения в Трансальпийской и Цизальпинской Галлиях. Ранее его правителям, ввиду царивших в Риме междоусобиц удавалось сохранять свою самостоятельность, но с окончанием гражданской войны Октавиан Август счел невыгодным оставлять в центре римских владений независимый анклав и установил над ним свой контроль, что обеспечило римлянам возможность значительно улучшить сухопутное сообщение и торговлю италийских земель с Трансальпийской Галлией и Германией, а также облегчило последующий захват Реции. Местные цари, признав себя вассалами Рима, на некоторое время сохранили свою власть, но при императоре Нероне (со смертью в 66 году царя Коттия, видимо не оставившего прямых наследников) Альпийское царство стало римской провинцией Кот-тийские Альпы.

Трансальпийская Галлия была разделена на четыре провинции: Нарбонская Галлия была закреплена за сенатом (Нарбонская Галлия являлась римской провинцией с 118 года до нашей эры, и ее границы в ходе этого раздела не пересматривались, оставшись прежними), а Лугдунская Галлия, Бельгика и Аквитания объявлены императорскими провинциями. В 16–14 годах до нашей эры в результате походов полководцев Тиберия и Друза Старшего, пасынков Октавиана Августа, были покорены и присоединены к Риму царство Реция (большая часть современной Швейцарии и западная часть современной Австрии) и Винделикия (территория современной германской земли Бавария к югу от Дуная), объединенные в одну провинцию Реция, центром которой стал возникший на месте главного римского военного лагеря в Винделикии город Augusta Vindelicorum — Августа Винделикорум (нынешний Аугсбург), а также часть царства Норик (центральная и восточная часть территории современной Австрии к югу от Дуная), ставшая одноименной римской провинцией. Правда, окончательно провинциальный режим был введен в Норике и Реции только императором Клавдием.

3) ПОКОРЕНИЕ ПАННОНИИ

С продвижением римлян к Дунаю начались и их войны с паннонцами. Как писал Анней Флор: «Две быстрые реки — Драва и Сава — защищают паннонцев. Опустошив соседей, они прячутся за их берегами. Для покорения паннонцев Цезарь (Октавиан) послал Виния (Тита Виния Руфа). Они (паннонцы) были разбиты на обеих реках. Оружие побежденных, вопреки военному обычаю, было не сожжено, а сломано и брошено в поток, чтобы о славе Цезаря могли узнать те, кто сопротивлялся». Но Анней Флор значительно упрощает события. Покорение Паннонии заняло много лет, и уже после Тита Виния Руфа этим пришлось заниматься еще многим римским полководцам. Паннонцы то вынуждены были склонять свои головы и уступать часть земель, то снова восставали. В 6 году до нашей эры паннонцы были разбиты римским полководцем Публием Силием Нервой и после этого вынуждены были принять участие в войне против жителей Норика, своих недавних союзников. Однако вскоре паннонцы опять восстали. Их усмирением занялся Марк Випсаний Агриппа, но не успел этого сделать из-за своей внезапной болезни и смерти. Затем несколько поражений паннонцам нанес Марк Виниций, но и он не завершил войну. Окончательно сломить паннонцев удалось лишь Тиберию.

Так называемая Гемма Августа. Камея. Сардоникс. Ок. 12–7 гг. до н. э.

К 10 году до нашей эры Паннония (западная часть Венгрии, а также восточная часть Словении и Хорватии) стала римской провинцией. Одновременно с завоеванием Паннонии римские войска под руководством Тиберия в 12–9 годах до нашей эры окончательно завоевали Далмацию, которую через три года сделали римской провинцией. На некоторое время паннонцы смирились, и до 6 года нашей эры казалось, что сопротивление угасло. Смирение оказалось кажущимся. Как пишет Веллей Патеркул, «все паннонцы знали не только дисциплину, но и язык римлян; многие были даже грамотны и знакомы с литературой». Но, сокрушался Веллей Патеркул, «клянусь Геркулесом, никогда ни один народ не переходил так скоропалительно от подготовки войны к самой войне, приведя в исполнение свои планы. Римские граждане были уничтожены, торговцы перебиты…» Паннонцы тесно взаимодействовали с восставшими тогда же иллирийцами и жителями Далмации. Восстание вызвало большую обеспокоенность в Риме, вынудив перебросить для его подавления войска из нескольких других провинций (поскольку это восстание охватило не только Паннонию, но и почти всю северную и центральную часть Балканского полуострова, о нем более подробно рассказано в разделе «действия Рима на Балканах»). Три года паннонцы упорно воевали с римлянами, нанеся им значительный урон, но после того, как в 8 году нашей эры главный вождь паннонцев Батон был взят Тиберием в плен, а другой лидер сопротивления — Пиннет — сдался, паннонцы вынуждены были смириться, и теперь уж на много веков.

4) ДЕЙСТВИЯ РИМА НА БАЛКАНАХ

На Балканах в период правления Октавиана Августа к Риму был присоединен Иллирик (римская провинция с 27 года до н. э.), Ахайя (Греция, римская провинция с 27 года до н. э.), Далмация (римская провинция с 6 года до н. э.). Мезия (образована на землях племен мезов и родственных им племен по правому берегу Дуная от реки Драва на западе до северо-запада современной территории Болгарии) стала римской провинцией с 15 года до нашей эры. Нижнюю Мезию (земли юго-восточной части современной Болгарии и территория современной Румынии к югу от Дуная) Октавиан Август присоединил к вассальному фракийскому царству.

Надо сказать, что многими успехами на Балканах Рим был обязан Марку Лицинию Крассу, чей дед, триумвир Марк Лициний Красс, и отец, Марк Публий Лициний Красс, погибли в 53 году до нашей эры в войне с парфянами (в битве при Каррах). Во время начавшейся после гибели Юлия Цезаря гражданской войны Красс Младший сначала воевал на стороне Секста Помпея, затем бежал к Марку Антонию, но потом перешел на сторону Октавиана. Октавиан умел привлекать к себе даже бывших противников. С 31 года до нашей эры Октавиан в течение восьми лет подряд избирался консулом. Второй консул всегда избирался, конечно же, с подсказки Октавиана. В 30 году до нашей эры вторым ординарным консулом стал Марк Лициний Красс.

В чем была причина столь стремительного возвышения молодого Красса? По римским традициям, перед тем как претендовать на пост консула, человек должен был уже побывать претором. Красс же, несмотря на то, что еще недавно числился среди противников Октавиана, был избран консулом, не пройдя претуру.

Скорее всего, это объяснялось тем, что Октавиан начал присматривать будущего жениха для своей подраставшей дочери Юлии. Ее брак с внуком бывшего триумвира первого триумвирата мог способствовать сплочению римской знати.

Если Октавиан действительно рассматривал Красса как возможного жениха для дочери, избрание его консулом становится вполне объяснимо, как объяснимым становится и то, что именно его Октавиан тогда же назначил наместником Македонии, поручив, помимо прочего, держать в повиновении нападавшие на союзников Рима местные воинственные племена по правому берегу Дуная — можно было и проверить его воинские способности, и дать ему возможность прославиться.

Незадолго до этого через Дунай переправилось и захватило часть Мезии скифское племя бастарнов. Мезия тогда еще не принадлежала Риму, и занятые гражданской войной римские правители не отреагировали на события в Мезии. Но вскоре воинственные бастарны вторглись во Фракию, в земли племени денделетов, имевших с Римом союзный договор. Если бы гражданская война в Риме все еще продолжалась, римляне, возможно, и это вторжение оставили бы без внимания, — ведь бастарны не осмеливались вторгаться в римские провинции. Однако теперь, после окончания гражданской войны, сил у Рима было достаточно. Ссылаясь на союзный договор с денделетами, Красс в 29 году до нашей эры двинулся на бастарнов войной.

Это не было решением только самого Марка Лициния Красса — для ведения войны на Балканы были дополнительно переброшены значительные силы, а это могло быть сделано только по приказу Октавиана.

Как пишет Дион Кассий, Красс показал себя блестящим полководцем. Узнав о его приближении, бастарны сразу же покинули Фракию, но Красс, преследуя их, вторгся в Мезию и взял штурмом одну из их крепостей. Видя мощь римской армии, бастарны вступили в переговоры, пытаясь добиться мира и доказывая, что не собирались причинять римлянам никакого вреда. Однако римлян интересовала не справедливость, а земли по правому берегу Дуная. Красс затянул переговоры, угощая послов вином и обнадеживая, а ночью повел войска к лагерю бастарнов. Римская армия развернулась в боевой порядок и затаилась, а вперед вышел небольшой авангард. Бастарны, увидев, что римлян немного, бросились на них и стали преследовать, а когда углубились в лес, на них обрушились основные силы римской армии. Застигнутые врасплох бастарны потерпели сокрушительное поражение, причем их вождь, Дильдон, погиб в поединке с Крассом. После этого Красс огнем и мечом прошелся по всей Мезии, а на зиму отступил во Фракию.

Фракийцы отнюдь не были рады таким гостям и вместо того, чтобы радушно встретить «защитников», нападали на них, где только могли. Бастарны, полагая, что римляне с ними воевать уже не будут, и считая, что предыдущую, столь неудачную войну с Римом спровоцировали именно денделеты, весною вновь вторглись в земли этого фракийского племени. Защищать денделетов Красс не собирался, однако немедленно двинулся против не ждавших римлян бастарнов, разбил их и тогда уж заключил с бастарнами мир на самых выгодных для Рима условиях. Усмирив бастарнов, Красс обрушился на фракийские племена медов и сердов, осмелившихся противиться Риму. Те несколько месяцев готовились к войне, но их укрепления не могли остановить римлян. Для устрашения Красс приказывал отрубать пленным руки. Земли непокорных племен были опустошены.

Приведя в покорность бастарнов и фракийцев, Красс ввязался в междоусобную войну гетских племен и опять достиг успеха, причем добился от гетов возвращения римских знамен, утраченных Гаем Антонием, братом Марка Антония, во время неудачных столкновений с гетами в период гражданской войны.

Успехи Марка Лициния Красса привели в восторг римлян, но Красс начал позволять себе слишком многое… Одержав победу над бастарнским вождем Дильдоном, Красс посвятил доспехи побежденного Юпитеру, пожелав отдать их в храм Юпитера Феретрийского. Первым посвятил доспехи убитого им царя Юпитеру основатель Рима Ромул. Вторым это сделал военный трибун Авл Корнелий Косс, одолевший в 437 году до нашей эры царя города Вейи Ларса Толумния. Это была великая честь. Римскими войсками в той войне командовал Фабий Вибулен, но, как пишет Тит Ливий, «самое роскошное зрелище являл в триумфальном шествии Косс, несший тучные доспехи убитого царя». Укрепив эти доспехи в храме возле тех, что посвятил Юпитеру Ромул, Косс «отвлек на себя внимание сограждан от колесницы диктатора и, в сущности, один пожал тогда славу». Третьим удостоился такой чести Марк Клавдий Марцелл, который, будучи в 222 году до нашей эры консулом, одолел в поединке вождя галлов Бритомарта.

Красс требовал для себя чести, которой уже почти два столетия не удостаивался никто из римлян ни за какие победы.

А ведь с тех пор римляне видели и взятие Карфагена, и завоевания многих могущественных некогда царств, видели победы Юлия Цезаря! Да и сам Октавиан, одержавший немало побед и присоединивший к Риму огромный и богатый Египет, не требовал для себя таких почестей.

Разрешено ли было Крассу украсить трофейными доспехами храм Юпитера-Феретрия (Юпитера-Победителя) на Капитолийском холме — вопрос спорный, сведения об этом не сохранились. Некоторые историки утверждают, что успехи Красса насторожили Октавиана и между ним и Крассом возник конфликт. Но это было явно не так. 4 июля 27 года до нашей эры в Риме состоялся триумф Красса. Такая честь не могла быть предоставлена кому бы то ни было, если бы этого не одобрил Октавиан Август. До наших дней сохранилась датируемая 29–27 годами до нашей эры надпись на постаменте в Афинах: «Народ — Марку Лицинию Крассу, сыну Марка, проконсулу и императору — за доблесть и доброжелательность». Эта надпись никогда не могла бы появиться, а тем более сохраниться, если бы того не желал Октавиан. Если предположить, что между Крассом и Октавианом возникли трения, то можно еще представить, что кто-то осмелился сделать такую надпись в Македонии, где Красс тогда был наместником. Но кто бы посмел ставить статую с такой надписью опальному полководцу в другой провинции, ведь Афины находились не в Македонии, а в Ахайе, где был другой наместник? Нет, возвышение Красса происходило безусловно с разрешения и одобрения Октавиана. Своего будущего зятя он мог удостоить такой чести и даже был заинтересован в его возвышении.

После триумфа в Риме Красс возвратился на Балканы и, как пишет Тит Ливий, продолжил в 26–25 годах до нашей эры войну против фракийцев.

Красс не стал зятем Октавиана. Погиб ли он в одной из стычек, умер ли от яда или болезни, поссорился ли с Октавианом и отошел от государственных дел? Об этом можно лишь догадываться. После 25 года до нашей эры в сохранившихся до наших дней сочинениях римские историки о Крассе не упоминают.

Завоевание придунайских земель продолжалось и без Красса, однако с выходом к Дунаю активность римлян снизилась, а основные силы римлян были направлены на покорение Норика, Реции, Винделикии и, конечно же, Германии. Тем не менее, войны с пытавшимися сохранить свою самостоятельность племенами вдоль Дуная продолжались. Так, Тит Ливий сообщает о том, что в 12–10 годах до нашей эры фракийцы были «усмирены» Луцием Пизоном.

Приведя в покорность племена по правому берегу Дуная, римляне начали поглядывать и на его левый берег. Именно тогда произошло их первое столкновение с лаками. Неясно, попытались ли даки совершить грабительский набег на римские владения или пытались оказать помощь воевавшим против Рима соседям, но вторгнувшееся в Мезию дакийское войско потерпело поражение и было рассеяно. Как пишет в своем жизнеописании сам Октавиан, в дальнейшем одна из римских армий, «посланная за Дунай, принудила дакийцев признать над собой власть римского народа». Однако Рим тогда отнюдь не сломил даков. Некоторое время граница с даками была мирной, но в дальнейшем императору Домициану пришлось вести с даками длительные и кровопролитные войны и даже откупаться от них. А полное завоевание Дакии было осуществлено только в начале II века нашей эры при императоре Траяне.

К концу I века до нашей эры все балканские земли к югу от Дуная стали владениями Рима. Лишь во Фракии местные цари на некоторое время сохранили свою власть, даже расширив свои владения за счет отданной им Римом Нижней Мезии, но пройдет всего несколько десятилетий, и император Клавдий сделает римской провинцией и Фракию.

Подавленное мощью римских армий местное население, казалось бы, смирилось со своим положением. С 10 года до нашей эры и по 6 год нашей эры обстановка на Балканах оставалась сравнительно спокойной, если не считать происшедшей тогда сравнительно короткой и успешной войны римлян с даками. Но в 6 году нашей эры на Балканах началось одно из самых крупных восстаний, когда-либо потрясавших империю. Главной причиной восстания были поборы римских чиновников. Начавшись в Паннонии и Далмации, восстание быстро распространилось на Иллирию и охватило почти весь Балканский полуостров, за исключением Греции и Фракии, причем к восстанию примкнули вспомогательные части римской армии, набранные из местных жителей. В Паннонии во главе восставших встал вождь бревков Батон, а в Иллирии и Далмации Батон, вождь племени десцдиатов. Были ли оба эти Батона родственниками, неизвестно, но они часто действовали согласованно. Третьим выдающимся полководцем восставших стал некий Пиннет (некоторые называли его еще Пинн). Пользуясь тем, что основная масса находившихся там ранее римских войск во главе с приемным сыном Октавиана Августа Тиберием была отведена на север и готовилась вторгнуться в земли царя германского племени маркоманнов Маробода, восставшие быстро овладели Паннонией и Далмацией, подняли на борьбу Иллирию и вторглись в уже более века не знавшую вражеских вторжений Македонию.

По словам Веллея Патеркула, лично участвовавшего в подавлении этого мятежа, — «общая численность племен и народов, которые восстали, превышала восемьсот тысяч. Они выставили почти двести тысяч пехотинцев, годных к несению оружия, и девять тысяч всадников — огромную массу, покорную свирепейшим и опытнейшим вождям». Натерпевшись под римским гнетом, иллирийцы, паннонцы и далматы беспощадно расправлялись со всеми римлянами — как военными, так и гражданскими. Как пишет Веллей Патеркул, «все и повсюду было опустошено огнем и мечом. Мало того, вызванный этой войной страх был настолько велик, что поколебался и ужаснулся даже стойкий и укрепленный опытом стольких войн дух Цезаря Августа».

Насчет того, что восстание поколебало дух Октавиана Августа, Веллей Патеркул, безусловно, преувеличивает, стараясь подчеркнуть полководческий талант Тиберия, которому было поручено наведение порядка. Но восстание действительно имело невиданный размах. Отряды восставших оказались у Навпорта (Любляны) и Тергеста (Триеста) и даже начали вторгаться оттуда в Северную Италию. Любое промедление могло привести к разорению Италии. По словам Веллея Патеркула, Октавиан Август заявил в сенате: «Через десять дней, если не быть настороже, враг может оказаться на виду города».

Поскольку Веллей Патеркул был очевидцем тех событий и писал об этом, когда еще были живы многие из сенаторов, лично присутствовавших тогда в курии, сомневаться здесь в точности его слов не приходится. И все же Октавиан, даже если и произнес те слова, не испугался и не запаниковал. Как опытный полководец, он понимал, что за десять дней восставшие никак не могли прорваться к Риму. Даже при отсутствии сопротивления поход занял бы значительно больше времени, а на пути восставших стояло немало хорошо укрепленных римских крепостей. Столь суровые слова нужны были Октавиану Августу для того, чтобы сплотить римскую знать и обеспечить себе максимальную поддержку. Октавиан действовал решительно: «был произведен набор войска, а также повсюду и полностью призваны все ветераны. Мужчины и женщины в соответствии с имущественным цензом должны были выставить в качестве воинов вольноотпущенников». На Балканы было брошено десять римских легионов и большое количество вспомогательных отрядов из ветеранов и добровольцев. По приказу из Рима против восставших отправился со своей армией и царь Фракии Реметалк. Выдержать удар такой военной махины было непросто, ведь римляне были прекрасно вооружены и хорошо обучены.

Даже если восставшим действительно удалось собрать столько войск, как утверждает Веллей Патеркул, им явно не хватало оружия, не хватало опыта, не хватало запасов продовольствия. Добившись поначалу заметных успехов, восставшие затем начали терпеть поражения и отступать. «Великое» восстание в Иллирии, Далмации и Паннонии длилось около трех лет, но уже в 8 году Тиберию удалось разбить и взять в плен возглавлявшего паннонцев Батона. В том же году ему сдался Пиннет. А когда летом 9 года нашей эры римляне разгромили наиболее яростно сражавшиеся с ними племенные ополчения перустов и десидиатов, последние отряды восставших были вынуждены сложить оружие.

Хотя восстание на Балканах и было подавлено, оно не прошло бесследно для империи. В усмиренных землях пришлось оставить крупные контингенты войск, что помешало в дальнейшем подавить вспыхнувшее в 9 году восстание в Германии, о котором будет рассказано далее.

Условия службы римских солдат в Далмации, Иллирии и Паннонии были нелегкими. Опасаясь новых волнений, полководцы не спешили увольнять ветеранов. Солдаты роптали. В 14 году это привело к невиданному солдатскому бунту. Но это случилось уже после смерти Октавиана Августа, и об этом будет рассказано в главе, посвященной его преемнику, императору Тиберию, а также в главе, посвященной сыну Тиберия Друзу Младшему.

5) ЗАВОЕВАНИЕ ГЕРМАНИИ. УСПЕХИ И НЕУДАЧИ

Овладев Галлией, римляне стали вторгаться и в Германию. В 38 году до нашей эры Марк Випсаний Агриппа, разгромив восставших галлов, напал и на поддержавших их германцев, причем, преследуя их, впервые переправился на правый берег Рейна. Римляне не стали тогда развивать свой успех и закрепляться на этих землях — Октавиан начал тогда войну против Секста Помпея, и Агриппа был отозван, чтобы принять участие в Сицилийской войне. В 29 году до нашей эры римский наместник Гай Каррина вел войну против свевов, поддержавших очередное восстание в Галлии. Рим не только воевал, но и торговал с германцами, однако и торговля нередко приводила к конфликтам. Так, по словам Диона Кассия, в 25 году до нашей эры римский наместник Марк Виниций вынужден был совершить карательную экспедицию против германцев, убивших римских купцов.

Стычки между римлянами и германцами происходили и далее. В 16 году до нашей эры германские племена сигамбров, узипетов и тенктеров, переправившись на левый берег Рейна, разграбили земли подвластных Риму племен и даже смогли нанести поражение римскому легату Марку Лоллию. Потери римских войск тогда были невелики, но германцам удалось захватить орла (знамя) пятого легиона, что было для римлян большим позором.

Ухоженные земли Галлии с диковинными римскими товарами манили германцев. В свою очередь и римлян манили к себе богатства Германии, но до 12 года до нашей эры Германия рассматривалась римлянами как второстепенный театр военных действий, и в силу этого германцам поначалу удавалось сдерживать захватчиков. С покорением Норика, Реции и Винделикии римляне смогли перебросить в Германию гораздо больше войск и обеспечить лучшее их снабжение. Покорение Германии, в первую очередь германских земель к западу от Рейна, ускорилось.

Особенно прославились своими победами в Германии сначала пасынок Октавиана Августа Друз Старший, младший брат будущего императора Тиберия, а затем и сам Тиберий. В то время как Тиберий покорял паннонцев и далматов, Друз Старший в 12 году до нашей эры, покорив германские племена по левому берегу Рейна, вторгся на правый берег.

Поход был тщательно спланирован и подготовлен самим Октавианом Августом, который в течение более чем трех лет, с 16 по 13 годы до нашей эры, лично находился в Галлии. Видимо, продумано было все, что можно было продумать и предусмотреть в тех условиях. К 10 году до нашей эры Друзу удалось покорить херусков, хаттов, тенктеров. При этом Друз Старший успешно привлекал к военным действиям и выходцев из союзных германских племен. Так, Тит Ливий упоминает, что в этой войне «показали себя в числе лучших трибуны Хумстинкт и Авекций из племени нервиев» (кельтизированного германского племени, обитавшего на берегах средней Шельды и Мааса). Одно за другим германские племена, населявшие территорию между Рейном и Эльбой, вынуждены были склоняться перед завоевателями. Немаловажным обстоятельством, способствовавшим военным успехам Тиберия и Друза Старшего, было то, что в то время Октавиан рассматривал их как своих наследников, а потому они имели почти полную свободу действий и надежную поддержку. Друзу Старшему удалось почти полностью завершить покорение германских племен между Рейном и Эльбой, но в 9 году до нашей эры Друз Старший во время похода в Германию у берега Эльбы упал с коня и умер. Завоевание Германии продолжил Тиберий. В 7 году до нашей эры он был удостоен триумфа за победу над сигамбрами, но в 6 году до нашей эры в расцвете славы покинул Рим и удалился на остров Родос. Одной из причин была его ссора с женой Юлией (Юлией Старшей), дочерью Октавиана, но главной причиной было, скорее всего, то, что Октавиан к тому времени стал склоняться к мысли передать власть не Тиберию, а своим подросшим родным внукам — Гаю Цезарю и Луцию Цезарю, которых усыновил еще в 17 году до нашей эры, торжественно выкупив их тогда по древнему обряду у их отца, Марка Випсания Агриппы.

С удалением Тиберия от государственных дел завоевание Германии было временно приостановлено. Лишь через несколько лет успешный поход в глубь Германии совершил Луций Домиций Агенобарб, дед императора Нерона, причем он единственный из римских полководцев осмелился переправиться через Эльбу. Луций Домиций Агенобарб был удостоен за свой поход триумфальных знаков отличия, однако этот поход не имел сколько-нибудь существенных последствий. Римляне и германцы избегали тогда сражений. В период пребывания римских войск за Эльбой Агенобарбу удалось заключить ряд союзов с местными германскими племенами, он даже пытался ввести среди этих племен культ поклонения Августу, однако римляне были слишком оторваны от своих баз снабжения — без полного усмирения германских земель между Рейном и Эльбой завоевание земель за Эльбой пришлось отложить. В 1 году нашей эры в глубь Германии (не переходя Эльбы) вторгся полководец Октавиана Августа Марк Виниций, уже воевавший там двадцатью шестью годами ра нее. Веллей Патеркул именует действия Марка Виниция «грандиозной войной», причем сообщает, что «за то, что в одних местах она им велась, а в других успешно поддерживалась, ему были присуждены триумфаторские знаки отличия с блистательным описанием его деяний». Но по-настоящему натиск римлян на германцев вновь усилился тогда, когда после восьмилетней ссылки и двух лет вынужденного бездействия смог вернуться к делам Тиберий. После смерти Луция Цезаря и гибели Гая Цезаря (о чем будет рассказано далее) Октавиан Август усыновил Тиберия и вновь поручил ему возглавить войну против германцев. Своему приемному сыну и наследнику Октавиан дал, конечно же, значительно больше и войск, и полномочий, чем любому наместнику. В 4-м и 5 годах нашей эры Тиберий нанес германцам ряд поражений и вышел к Эльбе. К 6 году нашей эры все германские племена между Рейном и Эльбой вынуждены были признать власть Рима, и казалось, что эта власть установлена там навсегда. Тиберий уже готовил дальнейшую экспансию, планируя вторгнуться в земли германского племени маркоманнов, проживавшего на территории нынешней Чехии, но летом 6 года нашей эры, как уже говорилось выше, подняли восстание племена Паннонии, Иллирии и Далмации. Тиберию пришлось отправиться туда. Туда же была переброшена и значительная часть войск. Римляне остановились на берегах Эльбы. Продвинуться далее они не пытались, но мало кто сомневался в том, что они сделают это, как только будет окончательно подавлено восстание паннонцев, иллирийцев и далматов.

В течение трех лет германцы на покоренных Римом землях не доставляли римлянам сколько-нибудь серьезных хлопот. Римские военные лагеря между Рейном и Эльбой начали мало-помалу превращаться в города — помимо солдатских бараков там стали появляться жилые дома, причем порою с портиками и внутренними двориками. В лагерях работали различные ремесленные мастерские. На раскопках римского военного лагеря в Хальтерне на реке Липпе в 25 км к северо-западу от современного Дортмунда, археологи нашли даже фрагменты свинцовых водопроводных труб — римляне любили комфорт. На Балканах шла тяжелейшая война, здесь же царило спокойствие. Но германцы лишь выжидали. Когда летом 9 года нашей эры римлянам сдались последние отряды паннон-цев и далматов, германцы восстали. Германскому вождю Арминию удалось окружить и почти полностью уничтожить римскую армию под командованием Публия Квинтилия Вара, состоявшую из 20 тысяч человек пехоты и почти 9 тысяч кавалерии (три легиона с большим количеством вспомогательных частей), в Тевтобургском лесу (к северу от современного города Оснабрюк). Весть о поражении в Тевтобургском лесу пришла в Рим менее чем через пять дней после того, как командовавший римскими войсками на Балканах Тиберий сообщил о полном подавлении восстания в Паннонии, Иллирии и Далмации.

До этого Арминий неоднократно участвовал в походах на стороне римлян, «по праву заслужил римское гражданство и был введен во всадническое сословие», пользуясь, таким образом, полным доверием римлян. Служа в римской армии, он хорошо узнал ее сильные и слабые стороны. Именно это позволило ему заманить Квинтилия Вара в ловушку. Арминий тщательно подготовил восстание. Одного за другим убеждая остальных вождей, «он сделал своими соучастниками сначала немногих, а вслед за тем — большинство». Важнейшее внимание уделялось внезапности. Как пишет Веллей Патеркул, для того чтобы усыпить бдительность римлян, составившие заговор германские вожди «придумывали один за другим вымышленные поводы для тяжбы: то втягивали друг друга в ссоры, то благодарили за то, что римское правосудие кладет им конец, и за то, что их дикость смягчается новизной неведомого им порядка, и зато, что ссоры, обычно завершавшиеся войной, прекращаются законом. Всем этим они привели Квинтилия в состояние такой беззаботности, что ему казалось, будто он в должности городского претора творит суд на форуме, а не командует войском в центре германских пределов». Один из германских вождей, Сегест, попытался предупредить Квинтилия Вара, но тот отказывался верить в заговор «в надежде, что расположение к нему германцев соответствует его заслугам по отношению к ним». Такая самоуверенность и беззаботность обошлась римлянам очень дорого. Арминий сумел заманить основные силы Квинтилия Вара на крайне невыгодную для обороны местность и внезапной атакой застать врасплох. По словам Веллея Патеркула,«армия, прославленная своей доблестью, первая из римских армий по дисциплине и опытности в военном деле, попала в окружение из-за вялости своего полководца и несправедливости фортуны. Воины даже не имели возможности сражаться и беспрепятственно производить вылазки, как они того хотели. Некоторые из них даже жестоко поплатились за то, что вели себя как подобает римлянам по духу и оружию; запертые лесами и болотами, попавшие в западню, они были полностью перебиты теми недругами, которых прежде убивали, как скот, так что их жизнь и смерть зависели от гнева и милости римлян». Сам Квинтилий Вар погиб, а возглавивший остатки имевшихся по правому берегу Рейна римских войск легат Квинтилия Вара Луций Аспренат располагал только двумя легионами и, дабы спасти их, вынужден был срочно отойти на левый берег Рейна, где также начались волнения. Отойдя в нижние зимние лагеря и укрепившись там, Аспренат решительными действиями сумел ограничить распространение восстания по левому берегу, но все земли от Рейна до Эльбы римляне потеряли.

При вести об этом поражении Октавиан Август приказал расставить по Риму караулы во избежание волнений, а сам после этого несколько месяцев не стриг волос и бороды. Досада Октавиана Августа усиливалась тем обстоятельством, что погибший Публий Квинтилий Вар был его родственником. Спасшийся с частью конницы Нумоний Вала, второй легат Квинтилия Вара, был казнен как беглец. Рассказывали, что, узнав о гибели стольких солдат, Октавиан Август плакал, рвал на себе одежду и причитал: «Вар! Вар, верни мне мои легионы!»

Это была единственная крупная военная неудача Октавиана Августа в его войнах с внешними противниками.

Разгром римской армии в Тевтобургском лесу имел важнейшие стратегические последствия и положил конец продвижению римлян в глубь Германии. Ранее потеря всего лишь 20 тысяч человек ни за что не остановила бы римлян, но к этому времени нравы римлян сильно изменились. Римляне все больше привыкали к роскоши. Служба в армии их не прельщала. Их заботило прежде всего получение удовольствий. Нравы падали (об этом еще будет подробнее рассказано далее), римлянки, дабы не обременять себя, рожали все меньше детей. В этих условиях потеря трех легионов воспринималась Октавианом Августом примерно также, как в свое время было воспринято римлянами поражение от войск Ганнибала в битве при Каннах.

Во время недавнего восстания в Паннонии, Иллирии и Далмации Октавиан впервые прибег к набору в армию рабов. Теперь ему пришлось прибегнуть к этому вновь.

Карательный поход против германцев был поручен Тиберию, однако собрать достаточно войск и вторгнуться за Рейн ему удалось только в следующем году. Действуя осторожно и «не полагаясь на удачу», Тиберий смог подавить сопротивление восставших германских племен по левому берегу Рейна и, переправившись на правый берег, совершить карательный поход, но за два года боев ему так и не удалось разгромить основные силы Арминия. В 12 году крупномасштабные боевые действия в Германии пришлось прекратить. Германские племена за Рейном остались непокоренными.

43. ОКТАВИАН АВГУСТ И АРМИЯ. ПРИЧИНЫ, ПОБУДИВШИЕ ОКТАВИАНА УДЕЛИТЬ ВНИМАНИЕ УКРЕПЛЕНИЮ СЕМЕЙНЫХ УЗ РИМЛЯН И БРАЧНОМУ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВУ. О СВЯЗИ НРАВСТВЕННОСТИ, РОЖДАЕМОСТИ И ВОЕННЫХ ВОЗМОЖНОСТЕЙ СТРАНЫ. ПОЧЕМУ РИМЛЯНЕ НЕ ПЫТАЛИСЬ ПЛАВАТЬ В АМЕРИКУ

По окончании гражданской войны Октавиан редко командовал войсками лично. После победы над Антонием Октавиан лично провел только один поход против испанских племен кантабров и астуров, остальные же походы всегда поручал своим легатам, хотя при некоторых походах в Германию и Паннонию присутствовал сам или выезжал из Рима поближе к местам боевых действий. Он часто повторял: «Осторожный полководец лучше безрассудного», «Спеши не торопясь», «Лучше сделать поудачнее, чем побыстрее» — и старался следовать этим принципам. Такой подход позволял более эффективно использовать войска и лучше обеспечивать управление империей.

В армии Октавиан старался поддерживать суровую дисциплину. В когортах, отступивших перед врагом, проводились децимации (казнь каждого десятого), а остальные переводились на ячменный хлеб (тогда в походах ячмень давали вьючным животным, а солдат кормили пшеничным хлебом). Одного римского всадника, отрубившего двум своим юным сыновьям большие пальцы на руках, чтобы избавить их от воинской службы, Октавиан приказал продать с торгов со всем его имуществом.

Однако к концу правления Октавиана во многих провинциях было неспокойно. Происходили бунты, перераставшие в восстания. Постоянно тревожили империю и племена германцев, упорно сопротивлявшиеся завоевателям.

Захват огромных территорий и поступление несметных богатств из завоеванных стран имели для Рима как положительные, так и отрицательные последствия. Римляне изнежились, упала нравственность, стали непрочными семейные узы. Сам Октавиан в молодые годы также вел себя довольно развратно. Жену одного консуляра он на глазах у мужа увел к себе в спальню, а потом привел обратно растрепанную и красную, а своей жене Скрибо-нии дал развод за то, что та попыталась ревновать его к сопернице. Друзья подыскивали ему любовниц, раздевая и осматривая взрослых девушек и молодых матерей семейств, словно рабынь на рынке. По словам Светония Транквилла, «сладострастным утехам он предавался и впоследствии и был, говорят, большим любителем молоденьких девушек, которых ему отовсюду добывала сама жена». Нам трудно судить о том, насколько слова Светония Транквилла соответствуют действительности. Не вызывает, однако, сомнений тот факт, что на Ливии Октавиан женился по любви, и если он и сравнивал ее с другими, то его расположения она не теряла никогда. Постепенно Октавиан стал примерным семьянином, а в дальнейшем, поняв, насколько важно для крепости и благополучия государства ограничить беспорядочные связи и укрепить семьи, принял в 18 году до нашей эры специальный закон о браке, направленный на борьбу с безбрачием и бездетностью. Отцам запрещалось излишне препятствовать бракам детей. Мужчины в возрасте от 25 до 60 лет и женщины в возрасте от 20 до 50 лет должны были состоять в браке. Нарушавшие это карались тем, что лишались права свободно передавать свое имущество по завещанию. Незамужние женщины этого возраста, кроме того, облагались налогом в размере 1 % от их имущества. Рождение каждого нового ребенка давало родителям льготы. Разведенной жене или вдове давался определенный срок, чтобы найти себе нового мужа, после чего против них начинали действовать предусмотренные законом санкции.

Суровый закон о браке не решил всех проблем в этом вопросе и в 9 году до нашей эры был несколько смягчен по инициативе сенаторов Папия и Поппея, которые оба были к тому времени неженаты. Так, если старым законом предусматривалось вступление в новый брак не позднее чем через год после вдовства и через полгода после развода, то новым законом этот срок увеличивался до 3 лет.

Анализируя вышесказанное, следует отметить, что столь пристальное внимание, уделяемое Октавианом этому вопросу, объяснялось не чудачеством или прихотью, а тем, что от крепости семьи и от числа рожденных детей зависела экономическая и военная мощь государства. Рим подчинил себе огромные территории, однако римские граждане составляли там явное меньшинство. Проверенным способом удержания покоренных земель было создание на них римских колоний, а для этого нужен был рост собственно римского населения, нужна была высокая рождаемость. В период после установления режима принципата Октавиан Август сумел создать значительное число новых римских колоний в Испании, Галлии, Германии и других провинциях. Достаточно назвать ставшие крупными городами Цезаравгусту (Сарагосу), Августу Треверов (Трир), Могонциак (Майнц), Августу Тауринов (Турин), Виндобону (Вену). Но обусловленное длительной войной и многими другими факторами падение нравов привело к снижению рождаемости и, соответственно, стало мешать далеко идущим планам Октавиана. В распоряжении Октавиана Августа было более чем достаточно земель для заселения и создания римских колоний, но некого стало туда заселять — темпы создания римских колоний к концу его правления резко снижаются и процесс колонизации практически приостанавливается. Возможно, именно этим объясняется и то, что римляне никогда не предпринимали плаваний к Америке (хотя умели строить корабли значительно большей грузоподьемности, чем корабли Христофора Колумба), или к югу Африки (хотя задолго до этого карфагеняне предпринимали подобные плавания и сведения об этих плаваниях сохранились в римских библиотеках), или даже к лежащим всего в 100–120 километрах от африканского континента Канарским островам. О существовании Канарских островов римлянам было известно — даже само нынешнее название их («Canaris» — буквально переводится как «собачьи») появилось оттого, что, по словам римского ученого Плиния Старшего, на этих островах водились большие собаки, но если карфагеняне ранее неоднократно посещали эти острова и вели с ними торговлю — на Канарах находят монеты Карфагена, то римлян Канары уже не интересовали — римских монет там не находили. Из всех объяснений тут наиболее вероятным представляется то, что экспансию римлян стала сдерживать их низкая рождаемость. Зачем было открывать новые земли, если не хватало римских граждан, чтобы эффективно осваивать уже завоеванное?

Денарий Октавиана Августа

В армию приходилось брать все больше и больше выходцев из провинций и все меньше римлян и италиков. Но и это не решало проблемы. В 5–6 годах нашей эры, в период завершения покорения германских земель между Рейном и Эльбой, Октавиан, готовясь к дальнейшему завоеванию Германии, вынужден был провести военную реформу, увеличив срок службы солдат преторианской гвардии с 12 до 16 лет, а срок службы легионеров с 16 до 20 лет. Чтобы погасить недовольство, ему пришлось несколько увеличить жалованье военных и размеры выходного пособия, получаемого ветеранами при отставке. Увеличение сроков службы свидетельствовало об острой нехватке людских ресурсов и отрицательно сказалось на боеспособности войск. Это заметили не только римляне, но и их противники. Неудивительно, что сразу же вслед за этим последовали восстания сначала в Паннонии, Иллирии и Далмации, а затем и восстание в Германии. Причем то, что римляне вынуждены были оставить завоеванные ими ранее германские земли между Рейном и Эльбой, в первую очередь объясняется тем, что Риму уже трудно было вести кровопролитные войны даже с хуже вооруженным и хуже обученным противником — для этого просто не хватало людей.

На флоте, где условия службы были тяжелее, вообще редко можно было встретить матроса римлянина или италика — даже большинство командиров кораблей были римскими гражданами лишь в первом поколении, получив римское гражданство за верную службу.

Насколько серьезен был этот вопрос, говорит нам сохранившийся эдикт императора Октавиана Августа, посвященный делам в провинции Киренаика, найденный в 1927 году археологами на мраморной стеле на месте древней рыночной площади в Кирене, бывшей столице этой провинции (современный город Шаххат в Ливии): «Император Цезарь Август, великий понтифик, в семнадцатый год трибунской власти (6 год до нашей эры) говорит: «Мне известно, что в провинции Киренаике римлян всех

возрастов, имеющих ценз в 2500 денариев или более, проживает всего 215 человек, из каковых и назначаются судьи, и, как пожаловались посольства из городов этой провинции, среди них существуют некоего рода тайные общества, угнетающие эллинов при процессах, грозящих смертной казнью, ибо одни и те же лица поочередно выступают то в качестве обвинителей, то свидетелей. Я и сам установил, что некоторые невинные угнетены таким образом и подвергнуты высшей мере наказания. Поэтому впредь до того, как сенат вынесет какое-либо постановление по этому вопросу или я сам найду что-либо луч-шее, по моему мнению, справедливо и целесообразно поступят те, кто будет управлять провинцией Критом и Киренаикой, если назначат в область Кирены в одинаковом числе судей как из эллинов, обладающих высшим цензом, так и из римлян…»

Так называемая Французская камея. Сардоникс 37 г.

Приведенный выше отрывок из эдикта ясно показывает, насколько мало было римское население Киренаики. Имущество, оцениваемое в 2500 денариев, весьма невелико (для сравнения укажем, что выходное пособие простого легионера, увольняемого в запас, составляло в те годы 3000 денариев), а римлян, имевших такое или большее состояние, в провинции всего 215 человек! Даже если предположить, что на каждого из них приходилось еще по пять римских бедняков, то и тогда число римлян в Киренаике, провинции пусть и не самой населенной, но бывшей когда-то отдельным царством, чрезвычайно мало. В таких условиях римляне не могли сами обеспечить эффективное управление. Неудивительно, что Октавиан Август был серьезно обеспокоен разногласиями, возникающими у римлян и греков, которых было во много раз больше, и просто не мог не считаться с мнением неримского населения. Подобные проблемы возникали и в других провинциях.

Падение нравов, приводившее к малодетности или бездетности, существенно ограничивало военную мощь империи, вело не только к снижению возможностей по набору солдат в легионы, но и подрывало моральный дух воинов, не уверенных, что их любят и ждут.

44. ОБ ОТНОШЕНИИ ОКТАВИАНА АВГУСТА К ДРУГИМ НАРОДАМ

Единственным выходом, позволившим бы римлянам сохранять свое доминирующее положение в империи, могло бы быть повышение уровня рождаемости, а это было совершенно невозможно без повышения нравственности, однако меры, предпринятые в этом направлении Октавианом Августом, имели лишь косметический эффект, и римляне, в силу своей недостаточной численности, просто вынуждены были привлекать во власть представителей других, покоренных ими народов.

Октавиан весьма скупо давал чужестранцам право на римское гражданство и ограничил право владельцев отпускать своих рабов на свободу, так как, по словам Светония Транквилла, особенно важным считал, «чтобы римский народ оставался неиспорчен и чист от примеси чужеземной или рабской крови». Тут следует сказать, что скорее всего это было вызвано отнюдь не отвращением к кому-либо из представителей других народов — этого никто из историков Рима не отмечает, и наоборот, среди тех, с кем Октавиан любил вести беседы, было много представителей иных народов. Тот же Светоний Транквилл упоминает, что во время своего последнего выезда из Рима в Путеолы Октавиан раздавал многим живущим там римлянам и грекам в подарок «тоги и греческие плащи с тем условием, чтобы римляне одевались и говорили по-гречески, а греки по-римски». Нежелание Октавиана Августа «портить римский народ примесью чужеземной крови» объяснялось всего лишь тем, что мононациональная правящая верхушка обеспечивала более стабильное управление покоренными Римом территориями. Раздавать римское гражданство слишком многим было опасно — вспомним, сколько неприятностей сумел причинить Октавиану Августу в Германии удостоенный римского гражданства Арминий. Скупо давая чужестранцам римское гражданство, Октавиан за большие заслуги выдвигал и рабов, и вольноотпущенников. Приведенный ранее отрывок из эдикта в честь отличившегося в битве при Акции Селевка Розосского наглядно свидетельствует о том, что Октавиан не забывал отличившихся у него на службе представителей других народов, щедро награждая их и наградами, и почестями, и римским гражданством. Причем случай с Селев-ком Розосским отнюдь не единичен. Так, бывшему вольноотпущеннику Менодору, оказавшему неоценимые услуги в борьбе с Секстом Помпеем, Октавиан не только «предоставил римское гражданство, но и часто приглашал к себе на обеды, попасть на которые было очень почетно и куда допускались лишь немногие избранные, а вольноотпущенники не допускались вообще.

45. АРХИТЕКТУРА РИМСКОЙ ИМПЕРИИ В ПЕРИОД ПРАВЛЕНИЯ ОКТАВИАНА АВГУСТА. РИМ СТРОИТСЯ. РАЗВИТИЕ РИМСКОЙ КУЛЬТУРЫ. «ЗОЛОТОЙ ВЕК» РИМСКОЙ ПОЭЗИИ. ВОССТАНОВЛЕНИЕ ВВЕДЕННОГО ЮЛИЕМ ЦЕЗАРЕМ, А ЗАТЕМ ЗАБЫТОГО КАЛЕНДАРЯ. МЕСЯЦ СЕКСТИЛИЙ СТАНОВИТСЯ АВГУСТОМ. ЗРЕЛИЩА ПРИ ОКТАВИАНЕ АВГУСТЕ

В столице и по всей империи при Октавиане велось активное строительство и было воздвигнуто много величественных архитектурных сооружений. При строительстве использовались все новейшие на то время достижения науки и техники. Неудивительно, что древнейшей датированной постройкой, при возведении сводов которой в кладке был использован бетон, является мавзолей Августа, строительство которого было начато в 28 году до нашей эры. Невиданным сооружением, поражавшим воображение римлян, были и огромные солнечные часы, установленные по приказу Октавиана Августа в 9 году до нашей эры на Марсовом поле. Высота специально привезенного для них из Египта и используемого для отбрасывания тени монолитного обелиска достигала 100 римских футов — более 29 метров. Как пишет Плиний Старший, обелиску «божественный Август нашел замечательное применение для отметок тени от солнца и определения таким образом продолжительности дней и ночей». Спроектировавший эти часы римский математик Факунд Новий сумел установить медные рейки на окружавшем обелиск каменном настиле так, что по тени можно было определить не только время дня, но и время года, знак Зодиака и даже конкретный день, причем он «добавил к вершине обелиска покрытый золотом шар, чтобы тень благодаря такой макушке заканчивалась четкой, иначе вершина отбрасывала ее расплывчатой». Это были, пожалуй, самые большие солнечные часы в мире.

Ливия, третья жена Октавиана Августа. Мрамор

Восхищение римлян вызывали и построенные Октавианом Августом Септы — прекрасно отделанное крытое помещение для голосования на народных собраниях, к которому его соправитель, Марк Випсаний Агриппа, пристроил не менее величественный Дирибиторий — помещение для подсчета голосов. Но из всех сооружений, построенных тогда в Риме, «самым замечательным памятником», как писал вскоре после смерти Октавиана Августа в своей «Географии» Страбон, «является так называемый Мавзолей — большая, на высоком фундаменте из белого мрамора могильная насыпь у самой реки, до вершины густо усаженная вечнозелеными растениями. На вершине стоит бронзовая статуя Августа Цезаря. Под насыпью находятся гробницы его самого, родственников и близких. За Мавзолеем расположен большой парк с прекрасными аллеями для прогулок. В середине поля стоит стена — ограда места кремации Августа, также из белого мрамора; стена эта окружена железной решеткой, а пространство внутри засажено черными тополями». Беспощадное время не сохранило для нас этот шедевр римской архитектуры, оставив от него лишь развалины на «Via de Pontifici», и мы можем судить о его великолепии лишь по этим развалинам да по описанию Страбона, римлян же это сооружение, безусловно, восхищало.

Октавиан много строил сам и побуждал к возведению общественных строений римскую знать (много сооружений, в том числе знаменитый новый водопровод, были построены соправителем Октавиана Агриппой; один из ближайших помощников Октавиана — Луций Статилий Тавр в 30 году до нашей эры построил на Марсовом поле каменный амфитеатр, Луций Статилий Филипп построил на том же Марсовом поле храм Геркулесу, а Луций Корнелий Бальб в 13 году до нашей эры воздвиг там же театр).

Помимо строительства новых зданий и сооружений по приказу Октавиана Августа было восстановлено много старых общественных зданий и сооружений, пришедших к тому времени в упадок, причем если ранее на восстановленном здании обычно высекалось лишь имя того, кто его восстановил, то Октавиан велел оставлять и имена тех, кто первым построил эти здания. В дальнейшем он «по праву гордился, что принял Рим кирпичным, а оставляет мраморным». Наиболее известными сооружениями, построенными по его приказу, были театр Марцелла, арка Августа на Священной дороге, Алтарь мира Августа, форум с храмом Марса Мстителя, храм Аполлона на Палатинском холме и храм Юпитера Громовержца на Капитолийском холме (интересно, что этот храм был построен в память избавления его от опасности после того, как во время кантабрийской войны при ночном переходе молния ударила прямо перед его носилками и убила раба, шедшего впереди с факелом).

Возведение храмов, величественных общественных зданий и дворцов стимулировало развитие живописи и декора. Именно при Октавиане Августе стены римских зданий стали украшать пейзажами, и в это же время их впервые стали расписывать не только изнутри, но и снаружи. Плиний Старший пишет, что при Октавиане Августе римский художник, некий Студий, «первым ввел прелестнейшую стенную живопись, изображая виллы, гавани и парки, рощи, леса, холмы, пруды, каналы, реки, берега, какие кто пожелает, с разными видами там разгуливающих или плывущих на кораблях, подъезжающих по земле к виллам на осликах или в повозках, а то с рыболовами, птицеловами или охотниками, или даже сборщиками винограда. Есть среди его образцов и такой: знатные, из-за болотистого подступа к вилле, побившись об заклад, несут на плечах женщин и шатаются, так как женщины трепещут в страхе от того, что их переносят. Кроме того, очень много других таких выразительных очаровательно-забавных сценок. Он же первым начал расписывать стены в помещениях на открытом воздухе, изображая приморские города, с достижением приятнейшего вида и наименьшей затраты».

В Риме строились не только дворцы, театры и храмы. Население города быстро росло, и большей части простолюдинов приходилось ютиться в многоэтажных трущобах — земля в городе стоила дорого. Владельцы домов старались возвести как можно больше этажей, чтобы заселить в дома как можно больше постояльцев. Ветхие дома нередко обваливались. Как пишет Страбон, учитывая это, Октавиан Август «для предотвращения обвалов ограничил высоту новых зданий и запретил постройку домов на общественных улицах высотой в 70 футов» (римский фут равнялся 29,6 см).

На аверсе монеты профиль Августа со звездой и молнией. На реверсе — сидящая Ливия со скипетром и патерой

Построив большое количество прекрасных общественных зданий, Октавиан не стал возводить каких-либо дворцов для себя, и его дом на Палатинском холме, где он прожил последние сорок лет, был по понятиям римской знати очень скромным, как и его убранство: портики его дома были короткие, с колоннами из простого альбанского камня (дешевого вулканического туфа), а в комнатах не было ни мрамора, ни штучных полов. Но, ведя очень скромную личную жизнь и тратя лично на себя сравнительно мало, славу Октавиан любил и даже писать о себе разрешал «только лучшим сочинителям и только в торжественном слоге и приказывал преторам следить, чтобы литературные состязания не нанесли урона его имени». Больших успехов при Октавиане Августе достигла историческая наука. Достаточно сказать, что при нем написал свою «Историю Рима от основания города» Тит Ливий.

Большую известность как автор трагедий и стихов, а также как литературный критик получил бывший полководец Гай Азиний Поллион. Еще большую популярность, чем трагедии, стихи и литературные заметки Гая Азиния Полл иона, получило его сочинение в 17 книгах о гражданских войнах, к сожалению, до наших дней не сохранившееся. В 39 году до нашей эры Азиний Поллион разгромил далматов, за что был удостоен триумфа в Риме. После этого он отошел от всякой государственной деятельности и ограничился занятиями литературой. На деньги, захваченные им после похода в Далмацию, он основал в храме Свободы первую в Риме публичную библиотеку, где устраивал чтения новых литературных произведений. В своих сочинениях Азиний Поллион писал многое из того, что не нравилось Октавиану Августу, тем не менее Октавиан ограничивался лишь критикой, не предпринимая против него никаких жестких мер воздействия, а в дополнение к библиотеке, созданной Азинием Поллио-ном, основал еще две библиотеки — одну в портике Октавии рядом с театром Марцелла, а другую в храме Аполлона на Палатинском холме, причем в храме Аполлона имелась и латинская и греческая библиотеки. Но в творчестве позволялось далеко не все — так по решению во всем послушного Октавиану Августу римского сената было сожжено огромное сочинение оппозиционно настроенного римского историка Тита Лабиена, после чего Лабиен заперся в родовой усыпальнице и уморил себя голодом. Однако случай с Титом Лабиеном был все-таки исключением. В целом же свобода творчества при Октавиане Августе ограничивалась мало.

Октавиан Август и сам весьма много писал. Он был автором биографии Друза Старшего, им были написаны воспоминания в 13 книгах, охватывающие период до 25 года до нашей эры и посвященные Агриппе и Меценату. Октавианом Августом был написан труд «Поощрение к философии» и многое другое, но из всего его творчества до нас дошли лишь жалкие остатки. Время правления Октавиана Августа было «золотым веком» римской поэзии. В Риме были открыты две публичные библиотеки, Покровительством императора пользовались такие известные поэты, как Вергилий и Гораций, а до 8 года нашей эры и Овидий (о причинах, по которым он затем попал в немилость, будет сказано далее).

По приказу Октавиана был восстановлен в употреблении календарь, введенный Юлием Цезарем, «но затем по небрежению пришедший в расстройство и беспорядок». При этом льстивые сенаторы не преминули предложить ему назвать его именем месяц его рождения. Октавиан с таким предложением согласился, но предпочел назвать своим именем не месяц своего рождения (сентябрь), а секстилий, месяц, когда взятием Александрии была завершена гражданская война. Так секстилий стал августом, а чтобы в месяце, посвященном императору, не было меньше дней, чем в каком-либо ином, один день в август был добавлен из февраля.

Привилегией жителей Рима при Октавиане стало бесплатное получение «хлеба и зрелищ», ставшее носить не случайный, как при республике, а организованный и постоянный характер (предотвращая возникновение голодных бунтов). Что касается зрелищ, то, как пишет сам Октавиан Август, он трижды устраивал для римлян бои гладиаторов от своего имени и пять раз от имени своих усыновленных сыновей и внуков. Для граждан Рима постоянно устраивались различные состязания атлетов, представления. Двадцать шесть раз в римских цирках и амфитеатрах Октавиан устраивал травлю африканских зверей. Нынешние защитники животных содрогнутся, узнав, что на этих кровавых зрелищах было затравлено 3500 животных — львов, слонов, леопардов, однако тогда были иные нравы, и Октавиан гордился тем, что дал своему народу возможность увидеть это. Кроме того, надо учитывать, что зрелища имели тогда и большое политическое значение, и в этом плане необходимо упомянуть о проведении Октавианом Августом особых — столетних «секулярных» игр. Этим ритуальным играм, проводившимся в Риме издавна по указанию древнего пророчества сивилл, Октавиан Август сумел придать новый характер, превратив их в символ одобрения богами установления новой системы правления и обновления государства после долгих гражданских войн. Согласно прежнему порядку, секулярные игры следовало справить в 49 году до нашей эры, то есть на 32 года раньше, однако тогда этому помешала гражданская война. Чтобы устранить это несоответствие, Октавиан Август приказал отсчитать срок игр по 110-летнему этрусскому циклу. Проведя с большим блеском эти празднества, совпавшие с десятилетием его пребывания в ранге императора, принцепса и Августа, Октавиан эффектно подчеркнул божественность своей власти и укрепил свой и без того высокий авторитет. Особенно же он гордился устроенным для римлян зрелищем морской битвы, когда в специальном бассейне, размерами в 1800 на 1200 футов, в бой вступило 30 трирем и бирем, снабженных специальными носами для тарана, а также еще большее количество меньших кораблей. Только гребцов в этом сражении гладиаторов было более трех тысяч. В дальнейшем императоры Рима будут устраивать и более грандиозные гладиаторские навмахии, но тогда для Рима это было нечто новое и невиданное.

46. СУДЕБНАЯ СИСТЕМА РИМА. ПОНЯТИЕ ОКТАВИАНА АВГУСТА О СПРАВЕДЛИВОСТИ

Много внимания Октавиан уделял совершенствованию римской судебной системы и работе судей и часто сам участвовал в разбирательстве различных дел, вынося по ним решения, причем иногда вершил суд, даже будучи больным, с носилок, которые ставились возле судейских мест. Многолетняя гражданская война привела к общему ухудшению правопорядка и бесчинствам многочисленных банд, не только грабивших всех, кого только было можно, но и нередко захватывавших свободных римских граждан и превращавших их в рабов. Поэтому сразу после окончания гражданской войны Октавиан приказал произвести ревизию всех эргастулов (казарм для содержания рабов), выпустив оттуда незаконно обращенных в рабство и вернув рабов, захваченных разбойниками, их законным хозяевам. Поскольку разбойники часто прикрывали свою деятельность якобы участием в какой-либо ими же организованной коллегии, позволявшей им собираться и иметь оружие, Октавиан приказал распустить все вновь созданные коллегии, оставив лишь те, которые существовали издавна. Чтобы навести порядок в имущественных спорах, Октавиан сжег списки давних должников казны, простив им недоимки, а спорные казенные участки земли закрепил за их держателями. Все это позволило значительно укрепить правопорядок в империи и подняло авторитет самого Октавиана. Этому способствовало и то, что при судебном разбирательстве Октавиан старался не допускать беззакония. Так, примерно в 9 году до нашей эры в Риме произошел трагический несчастный случай — друг Октавиана Луций Ноний Аспренат устроил пир, на котором для удивления гостей яства подавались на огромном, прекрасном, специально для этого изготовленном блюде. Однако металл, из которого мастера изготовили это невиданное блюдо, оказался ядовит, и, как пишет Плиний Старший, от яда погибло 130 гостей. Аспрената привлекли к суду. Октавиан, желая спасти друга, перед процессом обратился к сенату, спрашивая, как поступить, и с одобрения сената не стал вмешиваться в процесс, а все время молча просидел среди свидетелей. Такой его жест обеспечил и соблюдение законности и, вместе с тем, не позволил вынести Аспренату суровый приговор.

Надо сказать, что Октавиан, тщательно выбирая себе друзей, умел ценить дружбу, и за все время его пребывания у власти погибло всего двое из числа его бывших друзей — это были Квинт Сальвидиен Руф, замышлявший измену и выданный Марком Антонием, о чем подробно рассказывалось ранее, и Корнелий Галл, назначенный после победы над Антонием и Клеопатрой наместником Египта, но позволивший себе настолько чрезмерное чванство и злоупотребления властью, за что в 26 году был отозван, привлечен сенатом к суду и под давлением неопровержимых улик вынужден был покончить с собой.

Что касается взглядов Октавиана на принципы справедливости и правосудия, то хотя они и были весьма специфическими, но совпадали с представлениями о справедливости большинства тогдашних римских граждан. Так, хотя дача денег взаем под процент и была разрешена, Октавиан осудил некоторых всадников «за то, что они занимали деньги под малые проценты и ссужали под большие». Прощая неумышленные, пусть даже крупные огрехи, Октавиан жестоко наказывал за гнусность и подлость. Когда во время охоты на него выскочил кабан, а шедший рядом с Октавианом его управляющий Диомед с испуга кинулся бежать, бросив хозяина одного, Октавиан всего лишь побранил его потом за трусость. Но когда его писец Талл за пятьсот денариев выдал содержание его письма, Октавиан приказал переломать ему ноги.

47. ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ ОКТАВИАНА АВГУСТА И ЕГО УВЛЕЧЕНИЯ

Праздники и торжества Октавиан обычно справлял с большой пышностью, но иногда делал все просто, как бы в шутку. На Сатурналиях он мог то раздавать ценные подарки, богатые одежды, монеты разной чеканки, а то только самые дешевые предметы, часто с двусмысленными и загадочными надписями. На пиру он любил продавать гостям жребии на самые неравноценные предметы или устраивать торг на картины, повернутые к стене, чтобы покупки то обманывали, то превосходили ожидания покупателей. Что касается пищи, то ел он очень мало и был в еде неприхотлив. Даже в пожилом возрасте он был красив и сохранял привлекательность, хотя особо о своем внешнем виде и не заботился. Одним из любимых его развлечений была игра в кости, в которые он играл со своими друзьями и родственниками. Судя по оставшимся его заметкам, игра шла с большим азартом, но на чисто символические для тех людей суммы. В одном из писем дочери он писал: «Посылаю тебе двести пятьдесят денариев, как и всем остальным гостям, на случай, если кому за обедом захочется сыграть в кости или в чет и нечет». Учитывая то, что его личное состояние превышало несколько сот миллионов денариев, вполне очевидно, что игра в кости для него была вполне безобидным и необременительным развлечением.

Несмотря на огромную власть, Октавиан Август вел довольно скромный образ жизни. Это была не показуха и не жадность — в нужный момент Октавиан всегда легко шел на любые необходимые затраты, — это был стиль его жизни. Собственные виллы он украшал не статуями и не картинами, а террасами и рощами. Интересно, что, увлекаясь историей, Октавиан собирал на своих виллах старинное оружие — «доспехи героев» и, что совершенно удивительно, «огромные кости исполинских зверей и чудовищ, которые считают останками гигантов». Это упоминание Светония Транквилла — первое из известных в истории упоминаний о занятиях палеонтологией, и, таким образом, мы с полным основанием можем считать Октавиана Августа первым в мире известным палеонтологом. К сожалению, его преемники не оценили значения этих малопонятных им костей и дальнейшая судьба палеонтологической коллекции Октавиана Августа неизвестна. Скорее всего экспонаты этой коллекции не уцелели.

Октавиан всегда любил Рим и по-своему заботился о его мощи и процветании, о благосостоянии римского народа. Как уже говорилось выше, он много строил и заботился не только о мнении современников, но больше о том, что скажут о нем потомки.

48. КОМУ БЫТЬ НАСЛЕДНИКОМ? БОРЬБА МЕЖДУ РОДСТВЕННИКАМИ ЗА БУДУЩИЙ ТРОН. ПРОИГРЫШ ОЗНАЧАЕТ СМЕРТЬ. РАСТОПТАННЫЕ СУДЬБЫ. ОВИДИЙ — ПЕШКА В БОЛЬШОЙ ИГРЕ. ЛИВИЯ ПОБЕЖДАЕТ

Октавиан с детства не отличался крепким здоровьем. Еще с молодых лет он страдал болезнями печени и почек. К середине 20-х годов до нашей эры болезнь обострилась. Когда ему было около 40 лет, Октавиан чуть не умер во время одного из приступов болезни, но его сумел вылечить врач Антоний Муза. По решению сената, этому врачу на римском Форуме была поставлена статуя рядом со статуей бога врачевания Эскулапа.

Учитывая проблемы с собственным здоровьем, одной из основных проблем Октавиана стал вопрос о наследнике. В 25 году до нашей эры он выдал замуж свою единственную дочь — Юлию Старшую (от второй жены — Скрибонии) за Марцелла, сына своей сестры Октавии, и начал после этого выдвигать его на различные почетные должности. Самый прославленный полководец Октавиана — Агриппа, посчитав, что его оттирают от власти в пользу Марцелла, обиделся и уехал (а возможно, просто был вынужден уехать) в захудалый городок Митилены на острове Лесбос. Но в 23 году до нашей эры Марцелл умер, и в 21 году до нашей эры Октавиан выдал Юлию замуж за Марка Випсания Агриппу, сделав его своим соправителем. Юлия родила от него пятерых детей, но в 12 году до нашей эры Агриппа умер. Тогда Октавиан выдал Юлию замуж за Тиберия, заставив того развестись со своей прежней женой.

Брак Юлии Старшей и Тиберия оказался неудачным. Тиберий не любил Юлию, тоскуя о прежней супруге, со временем их отношения стали неприязненными, но ни Тиберий, ни Юлия не решались нарушить волю Октавиана и развестись.

Юлия Старшая, единственная дочь Октавиана Августа. 39 г. до н. э. — 14 г. н. э.

Не имея сыновей, Октавиан долго колебался, кого назначить своим наследником. В конце концов, он решил сделать наследниками своих внуков — Гая Цезаря и Луция Цезаря, сыновей Юлии. В связи с этим Тиберий, как видный полководец и опасный претендент, попал в опалу и счел за лучшее отойти от всяких государственных дел, уехав на остров Родос, где провел восемь лет. Сначала Октавиан изображал удивление по поводу этого отъезда и «возражал», но это было лицемерие — когда через несколько лет Тиберий обратился к Октавиану за разрешением вернуться в Рим для посещения родственников, ему было решительно отказано. Формально оставаясь мужем дочери Октавиана, Тиберий вынужден был вести жизнь изгнанника.

Возможно, Тиберий остался в живых лишь потому, что был сыном Ливии, но возможно, что Октавиан, страхуясь от неожиданностей, просто оставил его на всякий случай в резерве. И это пригодилось ему, когда во 2 году нашей эры внезапно умер Луций Цезарь, а в 4 году нашей эры погиб Гай Цезарь. После смерти Луция Цезаря Тиберию было разрешено вернуться в Рим, хотя и воспрещалось заниматься делами, а после гибели Гая Цезаря, не видя больше никого из близких родственников, кому бы мог передать власть, Октавиан Август уступил уговорам жены и в том же 4 году усыновил и назначил Тиберия наследником. Правда, привыкший всегда иметь запасной вариант, Октавиан Август одновременно усыновил и своего третьего внука — Агриппу Постума, которому исполнилось в том году 16 лет.

Почему Октавиан так долго медлил с усыновлением своего младшего, единственного оставшегося в живых внука? Вспомним, что его старшие братья были усыновлены Октавианом вскоре после рождения. Почему, усыновив и сделав, таким образом, наследником Агриппу Постума, Октавиан одновременно усыновил и своего пасынка Тиберия?

Причина была в том, что в доме Октавиана Августа всегда шла борьба между его дочерью Юлией Старшей и его женой Ливией, мачехой Юлии. Ставкой в этой борьбе была власть над империей.

Отношения Октавиана Августа с дочерью были более чем сложными. Октавиан, сам в свое время дважды женившийся из чисто политического расчета, и свою единственную дочь использовал прежде всего как инструмент в сложной политической игре, но не был к ней слишком привязан. Личная жизнь Юлии не сложилась. Еще будучи женой Агриппы, она завела себе любовника Семпрония Гракха. В дальнейшем это привело к тому, что Октавиан недолюбливал ее младшего сына, Агриппу Постума, полагая, что тот родился от ее внебрачной связи. Внебрачные связи предосудительны, но вряд ли мы можем слишком осуждать за это юную женщину, отданную замуж за человека, который был старше ее на двадцать с лишним лет. Семпроний Гракх был достаточно известного происхождения и мог бы стать мужем Юлии после того, как внезапно умер Агриппа, однако Октавиана интересовали не чувства дочери, а прежде всего политические соображения, и она была выдана за Тиберия. Юлия добивалась любви Тиберия и родила ему сына, но после того как младенец умер, они рассорились, и Юлия вновь стала встречаться с Семпронием Гракхом. Это не устраивало Октавиана и явилось одной из причин, по которым Тиберий удалился из Рима. Семпроний Гракх не устраивал Октавиана в качестве жениха своей дочери и был выслан им из Рима. Оставшаяся в Риме неразведенной, но без мужа, Юлия завела себе нового любовника — им стал Юл Антоний, сын триумвира Марка Антония и Фульвии. Разгромив Марка Антония, Октавиан казнил его старшего брата — Антулла, но Юла Антония пощадил, а в 21 году до нашей эры даже женил на своей племяннице Марцелле, чей брат Марцелл был первым мужем Юлии. В 13 году до нашей эры Юл Антоний стал претором, в 10 году до нашей эры избирался консулом. Этот человек вполне мог бы стать мужем Юлии, если бы этого захотел и Октавиан. Однако Юлия Старшая была обвинена в разврате, и во 2 году до нашей эры обозленный на дочь Октавиан Август, согласно введенному им закону о прелюбодеянии, своей властью расторг ее брак с Тиберием и выслал дочь в ссылку на остров Пандатерия. Римские историки, описавшие те события, сокрушаются по поводу развратного поведения Юлии, но не приводят никаких других примеров ее разврата, кроме того, что сначала она любила Семпрония Гракха, а затем Юла Антония. Скорее всего обвинение Юлии и ее высылка явились результатом придворных интриг жены Октавиана Ливии, действовавшей в пользу своего сына Тиберия, во всяком случае, мать Юлии, Скрибония, женщина по всеобщему мнению весьма добропорядочная, добровольно отправилась сопровождать дочь в ее изгнании.

Во 2 году нашей эры в Массилии (Марселе) при загадочных обстоятельствах умирает Луций Цезарь, сын Юлии Старшей, и в том же году происходит возвращение из ссылки Тиберия. Тиберию все еще запрещено было заниматься государственными делами, но сам факт его возвращения говорил о многом и, безусловно, свидетельствовал об усилении влияния Ливии.

Преемником Октавиана Августа оставался Гай Цезарь — старший сын Юлии Старшей, и она могла надеяться, что с его приходом к власти будет освобождена, однако когда через два года он умер, ее надежды исчезли. Октавиан усыновляет, делая своим наследником, Тиберия. Тиберию, в свою очередь, было приказано усыновить Германика, сына брата Тиберия, Друза Старшего.

Германик, внук Ливии, был женат на дочери Юлии Старшей, Агриппине Старшей, но этого родства оказалось явно недостаточно, чтобы возвратить Юлию Старшую из ссылки.

Несмотря на то, что сначала было объявлено, что Юлия Старшая ссылается на 5 лет, ей так и не удалось вернуться в Рим. Через некоторое время ей разрешили перебраться в захолустный город Регий в Кампании (на юге Италии), но вернуться в столицу не разрешили. Когда в 14 году нашей эры Октавиан умер и к власти пришел ненавидевший Юлию Тиберий, условия ее ссылки были настолько ухудшены, что она умерла в том же году.

Агриппа Постум, последний из оставшихся в живых сыновей Юлии Старшей, несмотря на свое усыновление в 4 году Октавианом, не смог уцелеть в вихредворцовых интриг. В 7 году Октавиан Август счел его непригодным к государственной деятельности «ввиду жестокости и буйного нрава» и выслал из Рима в Суррент (современный город Сорренто около Неаполя), причем есть все основания считать, что Агриппа Постум попал в опалу в результате наговоров Ливии, действовавшей в пользу Тиберия.

Дионисийские мистерии. Роспись виллы Мистерий в Помпеях. Середина I в. до н. э.

В 8 году нашей эры вслед за матерью из Рима, также по обвинению в разврате, была выслана на остров Триме-рий в Адриатическом море сестра Агриппы Постума, внучка Октавиана Августа Юлия Младшая. Октавиан был так разгневан, что приказал разрушить до основания ее роскошный дворец в Риме, чтобы ничто не напоминало ему о ней. Одновременно из Рима было выслано несколько известных лиц из окружения Юлии Младшей, в том числе и знаменитый поэт Овидий, высланный в Мезию, в захолустный городишко Томы (ныне порт Констанца в Румынии). Овидию вменялось в вину написание развратных стихов — «Наукой любви» Овидия зачитывался весь Рим.

Казалось бы, все просто. Дочь позорила отца, отец разгневался и, обладая властью, сослал ее с глаз долой. При более пристальном рассмотрении событий того времени причины, приведшие к ссылке Юлии Младшей, представляются значительно более сложными и даже совсем иными — Октавиан старел, вопрос о его преемнике становился все более и более актуален. Возможными преемниками могли стать или потомки его дочери Юлии, или сыновья его жены Ливии от ее первого брака. Между этими двумя кланами завязалась закулисная, но отчаянная борьба. Внешняя благопристойность соблюдалась, однако эта борьба шла, во всяком случае она не могла не начаться после того, как стало ясно, что брак Юлии Старшей и Тиберия, брак, призванный объединить эти два клана, терпит крах.

Смерть сына Ливии Друза Старшего, упавшего в 9 году до нашей эры с лошади во время похода в Германию, скорее всего не имела отношения к борьбе за власть, и все же это объективно усилило позиции Юлии Старшей. С удалением в ссылку Тиберия, казалось, ничто уже не могло бы помешать потомству Юлии Старшей наследовать власть, но, проиграв на первом этапе, Ливия, признанная мастерица плести интриги, начала затем одерживать верх, последовательно расправляясь со своими противниками.

Первой явной жертвой этой борьбы, как уже говорилось выше, стала дочь Октавиана — Юлия Старшая, отправленная в ссылку во 2 году до нашей эры. Через год, в 1 году до нашей эры, был отстранен от должности наставника Гая Цезаря враждебно настроенный по отношению к Тиберию Марк Лоллий. Пытался ли он сам или через Гая Цезаря заступиться за Юлию Старшую, неизвестно, но вскоре Марк Лоллий покончил с собой. В 16 году до нашей эры, потерпев поражение от германцев и потеряв знамя легиона, Марк Лоллий и не подумал о самоубийстве, теперь же, видя, что почти все решения Октавиана определяются Ливией, он счел за лучшее самому лишить себя жизни. Смерть во 2 году нашей эры сына Юлии Старшей Луция Цезаря, а в 4 году Гая Цезаря могла произойти и без вмешательства Ливии, но резко ослабила род Юлиев. В дальнейшем род Юлиев оттеснялся от власти уже совершенно целенаправленно. В 6 году до нашей эры обвинен в заговоре и погиб Эмилий Павел, муж внучки Октавиана Августа — Юлии Младшей. В 7 году «за тяжкий и строптивый нрав» ссылается единственный оставшийся в живых внук Октавиана Августа — Агриппа Постум. В этих условиях ссылка в 8 году Юлии Младшей представляется уже вполне закономерной — клан Ливии одерживает верх. Вполне закономерным представляется и то, что не подверглась гонениям последняя из дочерей Юлии Старшей, родная сестра Юлии Младшей — Агриппина Старшая, ведь она была замужем за Германиком, родным внуком Ливии.

Никто из потомства Октавиана Августа не вернется из ссылок. Юлия Младшая пробудет на острове Тримерии в Адриатическом море до конца своих дней — до 28 года нашей эры. Ливия не даст ей возвратиться, но будет посылать ей деньги на проживание, проявляя лицемерное сострадание.

Все это говорит о том, что ссылка Юлии Младшей и ее друзей также была вызвана не столько ее «развратным поведением», сколько тем, что она пыталась добиться освобождения из ссылки своего брата, Агриппы Постума, высланного из Рима за год до этого, и, конечно же, могла пытаться заступаться за сосланную еще ранее мать. Все это очень похоже на придворную интригу, и очевидно, что немалую роль в принятии решения о высылке Юлии Младшей сыграла Ливия, которая к концу жизни Октавиана все больше и больше влияла на своего супруга. Ссылка же Овидия, известного поэта, просто была призвана скрыть истинные мотивы ссылки Юлии Младшей, замаскировав политические мотивы историей о разврате, в которую легче было поверить, читая сладострастные стихи Овидия.

Ливия. Камея. Оникс. 27–10 гг. до н. э.

Роль Ливии в этом деле понимал и сам Овидий. Находясь, как он писал, «неведомо где, у краев неизвестного мира», Овидий постоянно пытался просить о снисхождении, убеждал, что если и виновен в чем, то не имел злых умыслов, приводил в пример десятки известных тогда поэтов, чьи эротические произведения читались тогда и отнюдь не вменялись в вину их авторам. В надежде заслужить снисхождение Овидий пишет хвалебные стихи Октавиану Августу, славит Ливию, но все тщетно. Великий поэт так и умер в ссылке — ведь в случае его возвращения следовало бы простить и остальных сосланных по этому делу, а значит вернуть претендентов на престол. Ливию это не устраивало, а она умела плести интриги, соблюдая при этом все приличия. Кампания по борьбе с развратом была организована весьма умело. Помимо Овидия, Октавиану Августу в качестве апологета разврата был представлен и еще один популярный писатель — Кассий Север. По словам Тацита, «Август, возмущенный дерзостью, с какою Кассий Север порочил знатных мужчин и женщин в своих наглых писаниях», восстановил действие принятого еще во времена Корнелия Суллы и, казалось бы, забытого закона «Об оскорблении величия». На основании этого закона сенат счел произведения Кассия Севера общественно опасными и постановил их уничтожить, а самого Кассия Севера сослать на остров Крит.

Любому внимательному исследователю понятно, что и произведения Овидия, и произведения Кассия Севера были хорошо известны в Риме. А такая внезапная реакция на эти давно известные произведения со стороны Октавиана Августа последовала, конечно же, после того, как кто-то очень умело подобрал момент, дабы представить их императору с соответствующими комментариями.

Замечал ли Октавиан эти интриги, или к концу жизни он начал воспринимать события несколько неадекватно? На этот вопрос ответить крайне затруднительно. Невозможно сейчас ответить и на вопрос, имела ли Ливия отношение к смерти Луция Цезаря и Гая Цезаря, внуков Октавиана Августа. Однозначно можно сказать лишь то, что к концу жизни Октавиана его жена Ливия имела огромную власть и практически ничего не делалось без ее ведома. Вполне возможно, что Ливия непричастна ни к гибели Луция Цезаря, ни к гибели его старшего брата, но то, что она сумела воспользоваться ситуацией для возвышения своего собственного сына Тиберия и оттеснения других возможных наследников, бесспорно. Так любовь Октавиана Августа сыграла весьма трагическую роль в судьбе его потомства.

49. ЧТО БУДУТ ДУМАТЬ ПОТОМКИ?

Октавиан Август был человеком весьма незаурядным, и его волновало, какую память о себе он сумеет оставить. Он iio-своему любил Рим и многое сделал для этого города и своего народа. Об этом свидетельствуют многочисленные выпуски его монет, увековечившие различные его достижения — победы, покорение новых земель, строительство храмов и т. д.

Именно Октавиан Август ввел в систему использование монеты в качестве средства пропаганды во всех областях политической жизни, включая религию. Особую роль здесь играла семантика императорского портрета, представлявшего Октавиана то героем, подобным древним героям республики, то богом, например Аполлоном, то идеальным правителем — «Отцом Отечества», в зависимости от политического момента. После смерти Октавиана Августа монеты с его изображением не только остались в обращении, но стали и элементом его культа, который выгодно было поддерживать и его преемнику Тиберию, и другим императорам. Как пишет Светоний Транквилл, «смертным преступлением стало считаться, если кто-нибудь перед статуей Августа бил раба или переодевался, 7» если приносил монету или кольцо с его изображением в отхожее место или в публичный дом, если без похвалы отзывался о каком-нибудь его слове или деле».

Вместе с тем надо сказать, что в своем восхвалении Октавиан Август знал меру и следил за тем, чтобы славословия в его адрес не превышали меры того, что могло бы одобрить тогдашнее общество.

Уже на пороге своей кончины Октавиан написал некий отчет о том, что сделал за свою долгую жизнь, известный историкам как «Деяния божественного Августа», который приказал вырезать на медных досках и установить у входа в свой мавзолей. Этот же документ был высечен на камне во многих других крупных городах империи. Хотя Октавиан порой пытался там несколько приукрасить свои действия, написанные сухо, коротко и конкретно «Деяния божественного Августа» дают очень много интереснейшей и чрезвычайно важной информации тем, кто изучает историю Рима.

Умер Октавиан Август в городе Ноле в своем имении (в том же доме, где когда-то умер и его отец) 19 августа 14 года нашей эры на руках своей жены Ливии со словами: «Ливия, помни, как жили мы вместе! Живи и прощай!» Он не дожил 35 дней до 76 лет. К старости Октавиан Август стал хуже видеть левым глазом, но ясность мысли сохранял до конца. Свою дочь Юлию и свою внучку Юлию Младшую, если с ними что-нибудь случится, он запретил хоронить в своей усыпальнице.

Императорскую власть и две трети своего имущества он завещал усыновленному им Тиберию, а треть имущества своей жене Ливии, которой после его смерти был присвоен титул «августы» (в дальнейшем такой титул стал присваиваться всем женам римских императоров). 40 миллионов сестерциев, согласно завещанию Октавиана Августа, было выплачено после его смерти римскому народу, три с половиной миллиона сестерциев получили трибы, где он состоял, по тысяче сестерциев получил каждый преторианский гвардеец, по пятьсот сестерциев каждый воин городских когорт, и по триста сестерциев было выплачено всем легионерам, причем все эти деньги были выплачены сразу, так как были у него заранее собраны и отложены.

Октавиан Август был торжественно похоронен в мавзолее, заранее построенном по его приказу между Фламиниевой дорогой и берегом Тибра, и сразу же обожествлен решением римского сената.

Он был первым императором Рима и находился у власти с 44 года до нашей эры до 14 года нашей эры — почти шестьдесят лет, причем более 40 лет правил страной безраздельно, как единственный правитель, приведя страну от разрухи и произвола гражданских войн к стабильности и относительному процветанию. После него ни один император Рима не смог удержать свою власть на протяжении стольких лет. Впоследствии одни из римлян восхищались Октавианом Августом, другие упрекали в различных пороках, но, безусловно, прав оставшийся неизвестным автор «Эпитомы о Цезарях», писавший на рубеже IV и V веков о первом императоре Рима: «Разумеется, он никогда не сумел бы добиться верховной власти и обладать ею столь долго, если бы у него не было великих качеств, как природных, так и достигнутых упорным трудом».

МАРЦЕЛЛ

(В 25–23 гг. до н. э, был зятем и официальным наследником Октавиана Августа,)

Марк Клавдий Марцелл — Marcus Claudius Marcellus (42–23 до н. э.).

Род Клавдиев Марцеллов на протяжении нескольких столетий играл важнейшую роль в истории Рима. Особенно прославился Марк Клавдий Марцелл, живший в конце III века до нашей эры. Римляне пять раз — в 222, 215, 214, 210 и 208 годах до нашей эры избирали его консулом. Это был выдающийся полководец, принесший римлянам много побед во время Второй Пунической войны. Когда он погиб, попав в засаду, карфагенский главнокомандующий Ганнибал приказал похоронить его со всеми почестями.

В дальнейшем представители рода Марцеллов не достигали столь громкой славы, но всегда находились на вершине римского политического Олимпа. Когда в Риме началась конфронтация между триумвирами Гнеем Помпеем Великим и Юлием Цезарем, часть Марцеллов примкнула к Цезарю, а часть к Помпею.

Бывший в 51 году до нашей эры консулом Марк Клавдий Марцелл (по римской традиции у деда, прадеда, сына, внука и т. д. часто были одни и те же имена) решил поддержать Помпея и предложил в сенате отозвать Юлия Цезаря из Галлии, наместником которой тот был и которая составляла основу его могущества. На Цезаря посыпались обвинения. Если бы он был отозван в Рим к 1 марта 49 года до нашей эры, как это предлагал Марк Марцелл, то это лишило бы Цезаря возможности добиваться избрания в консулы на 48 год до нашей эры и подвергло бы опасности судебного преследования, о чем и мечтали его противники. Когда сенат отклонил такое предложение Мар-целла, он предложил предоставить солдатам Цезаря, уже отслужившим свой срок, право оставить военную службу, а также резко выступил против предоставления прав римского гражданства жителям римских городов-колоний, основанных Цезарем в Галлии. Рассчитывая, что в будущей войне победит Помпей, Марцелл делал все, чтобы ослабить Цезаря, однако просчитался. В 49 году до нашей эры Цезарь, внезапно перейдя Рубикон, захватил Рим. Марцелл бежал, а когда в следующем году Помпей был разбит в битве при Фарсале и погиб, Марцелл сдался Цезарю и был отправлен в изгнание в одну из восточных провинций.

Октавия Старшая. Камея

Со ссылкой Марка Клавдия Марцелла род Марцеллов отнюдь не сошел с политической арены и продолжал оставаться одним из наиболее уважаемых в Риме. Другие Марцеллы хлопотали за своего родственника. В сентябре 46 года до нашей эры Гай Клавдий Марцелл, консул 50 года до нашей эры, бросился в ноги Цезарю, прося простить своего двоюродного брата. К этой просьбе присоединилось несколько других видных сенаторов, а знаменитый оратор Цицерон даже выступил с речью, заранее благодаря Цезаря за помилование Марцелла.

Юлий Цезарь уступил этим просьбам и разрешил изгнаннику вернуться. Зимой, ввиду естественных для этого времени холода и штормов, мореплавание по Средиземному морю обычно прекращалось. Марк Марцелл отправился в обратный путь только весной. 23 мая 45 года до нашей эры он прибыл в Пирей (морской порт Афин) и был дружески принят местным римским наместником Сервием Сульпицием Руфом, вместе с которым был шестью годами ранее консулом. Казалось, ничто не предвещало беды, и Марцелл уже собирался отправиться далее в Рим, но вечером 26 мая был убит в Пирее при так и не выясненных обстоятельствах. Официально считалось, во всяком случае именно так сообщил об этом в письме Цицерону Сервий Сульпиций Руф, что Марцелла в тот день смертельно ранил кинжалом его близкий друг Публий Магий Килон, нанеся ему две раны кинжалом, а затем тут же покончив с собой. Однако в это мало кто верил, так как никаких видимых причин убивать Марцелла, как и причин убивать себя, у Публия Магия Килона не было, подстроить же такое двойное убийство было вполне возможно.

Театр Марцелла в Риме. 44–17 гг. до н. э.

Кому выгодна была смерть Марка Марцелла? Безусловно, его врагам. Трудно сказать, считал ли по-прежнему Марцелла своим врагом ставший к тому времени всесильным диктатором Юлий Цезарь, но если это было так, нельзя исключать того, что это было сделано по его приказу. Конечно, организовать убийство мог и кто-то иной, однако в любом случае приказ об этом отдал человек могущественный — ведь Марцелла, как и любого знатного римлянина, всегда сопровождало несколько человек свиты, — обычный грабитель или шайка грабителей вряд ли посмели бы напасть на него в городе. Верить же в официальную версию могли лишь очень наивные люди.

Могли ли остальные представители многочисленного рода Марцеллов, в том числе и всегда бывшие на стороне Цезаря, не подозревать последнего в организации убийства своего родственника? Ответ на этот вопрос абсолютно ясен. Открыто обвинить Цезаря они не могли, однако о возможной его причастности к убийству задумывались…

Загадочное убийство в Пирее Марка Марцелла могло толкнуть Марцеллов в ряды противников Юлия Цезаря. Вероятно, именно с целью не допустить этого и устранить всякое возможное недоверие Юлий Цезарь выдал замуж за главу клана Марцеллов, Гая Клавдия Марцелла, того самого, что бросался к нему в ноги, прося о снисхождении к двоюродному брату, свою близкую родственницу, Октавию Старшую, сводную сестру усыновленного Юлием Цезарем впоследствии Октавиана, которого Цезарь уже тогда рассматривал как своего преемника.

Юлия Старшая

Таким образом этот брак был заключен из чисто политических соображений. Октавия родила мужу дочь — Марцеллу Старшую, затем еще одну дочь — Марцеллу Младшую, а родившегося в 42 году до нашей эры сына родители назвали в честь погибшего дяди Марком Клавдием Марцеллом, что как бы подчеркивало непричастность Юлия Цезаря к событиям в Пирее (в марте 44 года до нашей эры Юлий Цезарь сам был убит заговорщиками прямо на заседании сената, но вступивший в борьбу за власть и ставший за год до рождения Марцелла Младшего триумвиром Октавиан был крайне заинтересован в сохранении светлого образа своего приемного отца).

Брак родителей юного Марка Клавдия Марцелла был недолог. В 40 году до нашей эры его отец (Гай Клавдий Марцелл) умер, а мать (Октавия), не выждав даже положенного в таких случаях срока траура, в октябре того же 40 года до нашей эры вышла замуж за триумвира Марка Антония. Этот брак также заключался прежде всего из политических соображений, чем и объяснялась его поспешность. И Октавиану, и Марку Антонию необходимо было скрепить свой союз кровными узами. Брачным узам римляне верили больше, чем печатям и договорам, во всяком случае римская знать всегда старалась дополнять одно другим. Очень скоро могущественные родственники использовали для заключения политического союза и маленького Марка Клавдия Марцелла. Как пишет Аппиан, весной 39 года до нашей эры в Мизенах, при примирении триумвиров с Секстом Помпеем, во время происходившего там пира была заключена помолвка трехлетнего Марцелла, пасынка Марка Антония и племянника Октавиана, с дочерью Секста Помпея. Женихом дочери Секста Помпея малыш пробыл недолго. Использовав полученную передышку для строительства флота, Октавиан уже через год начал войну против Помпея, а в сентябре 36 года до нашей эры изгнал того из Сицилии. С началом войны помолвка была, конечно же, разорвана.

Первая помолвка Марка Марцелла была лишь маленьким эпизодом в бурной политической жизни Рима, но брак его матери с Марком Антонием и их отношения во многом определили судьбу государства.

Октавия, несмотря на то, что уже побывала замужем, была молода, красива, и поначалу Марк Антоний, казалось, полюбил ее. Одна за другой у Марцелла появились еще две сводные сестры — Антония Старшая и Антония Младшая. Но и этот брак Октавии продлился недолго. Влюбившись в египетскую царицу Клеопатру, Марк Антоний охладел к своей супруге. В 37 году до нашей эры они расстались. Октавия с детьми жила в Риме в доме Марка Антония и продолжала считаться его законной женой, но сам Марк Антоний пребывал в Александрии, открыто живя там с Клеопатрой и управляя оттуда доставшейся ему, как триумвиру, частью римских владений. Такое положение сохранялось около пяти лет. Несмотря на двусмысленное положение своей сестры, Октавиан лишь корил Марка Антония в письмах, но не более. Даже такой брак помогал сохранять между ними мир. Пользуясь этим, Октавиан сумел захватить находившиеся под властью Секста Помпея острова Сицилию, Сардинию и Корсику, затем отобрать все владения у третьего из триумвиров — Марка Лепида, а потом усмирить совершавших ранее пиратские налеты на Италию иллирийцев.

Однако в 32 году до нашей эры отношения между Октавианом и Марком Антонием окончательно испортились. Марк Антоний официально женился на Клеопатре и развелся с Октавией, послав людей выгнать ее из своего дома. Октавия с детьми перебралась в дом, предоставленный ей братом. Официально между триумвирами все еще был мир, и Октавиан не стал препятствовать выселению Октавии из дворца ее бывшего мужа — ведь такие действия Антония вызвали осуждение римлян и лишали того сторонников, а в том, что между триумвирами начнется война, никто уже не сомневался. В том же году война началась. В сентябре 31 года до нашей эры Марк Антоний потерпел сокрушительное поражение в морском сражении у мыса

Акций и бежал с Клеопатрой в Александрию, бросив и флот, и стоявшие неподалеку многочисленные войска. Октавиан не спеша стал занимать одно за другим владения Марка Антония и 1 сентября 30 года до нашей эры вступил в Александрию. Марк Антоний и Клеопатра покончили с собой. Достигший совершеннолетия старший сын Антония — Марк Антулл Антоний (от его жены Фульвии) был казнен. Но младшего сына Марка Антония от Фульвии, Юла Антония, и всех трех детей Марка Антония и Клеопатры (Александра Гелиоса, Птолемея Филопатра и Клеопатру Селену) Октавиан пощадил.

Октавия, как бывшая жена Марка Антония, взяла их на воспитание и воспитывала вместе со своими родными детьми. Замуж выходить она больше уже не стала.

В народе Октавия пользовалась сочувствием, почетом и уважением. Октавиан Август также всегда тепло относился к сестре и ее детям, но особенно к своему племяннику, тем более что своих сыновей у него не было, а юный Марцелл был чрезвычайно похож на Октавиана. В 25 году до нашей эры Октавиан усыновил Марцелла и женил его на своей единственной дочери Юлии (Юлии Старшей), после чего все начали относиться к нему как к наследнику престола, хотя монеты с именем Марцелла не чеканились. Знаменитый римский поэт Вергилий посвятил ему значительный отрывок в своей поэме «Энеида». Внимание, уделяемое Марцеллу, было столь велико, что привело ко временному охлаждению в отношениях между Октавианом Августом и его сподвижником Марком Випсанием Агриппой, который, видя, что его, прославленного полководца, принесшего Октавиану Августу почти все важнейшие победы, обходит в почете ничего еще не успевший совершить юноша, бросил все и уехал из Рима в Митилены на остров Лесбос.

Надгробная плита Октавии Старшей и ее сына Марцелла

Совершить что-либо значительное Марцелл не успел. В 23 году до нашей эры он внезапно заболел и умер в Баях, курортном городке неподалеку от Неаполя. Детей у Юлии и Марцелла не было, так как на момент смерти супруга ей исполнилось всего 16 лет.

Октавиан Август сам прочел над Марцеллом надгробную речь и приказал похоронить его в своем семейном склепе. В память о своем сыне Октавия Старшая распорядилась построить и посвятила богам библиотеку, а Октавиан Август приказал построить в Риме величественный театр, рассчитанный более чем на 10 тысяч мест, назвав его в честь племянника театром Марцелла. Долгие годы это было одно из самых больших и красивых сооружений города Рима, хотя в наши дни от него остались одни лишь руины.

АГРИППА

(С 21 по 12 г. до н. э. зять императора Октавиана Августа, а с 18 по 12 г. до н. э. к тому же и официальный соправитель Октавиана Августа.)

Марк Випсаний Агриппа — Marcus Vipsanius Agrippa (63–12 до н. э.).

Марк Випсаний Агриппа родился около 63 года до нашей эры и происходил из незнатного всаднического рода (его родители были выходцами из Далмации). Он был другом детства Октавиана (будущего императора Октавиана Августа), а во время гражданской войны стал и его ближайшим помощником. Именно ему Октавиан доверял командование своими войсками в самые тяжелые периоды гражданской войны. Агриппа проявил себя как умелый полководец в 44–43 годах до нашей эры во время Мутинской войны, а затем в 41–40 годах до нашей эры во время Перузийской войны. В 38 году до нашей эры Агриппа одержал блестящую победу в Аквитании над восставшими там племенами галлов, привел к покорности также племена на востоке Галлии и вдобавок к этому совершил поход против поддержавших галлов германцев, причем первым из римских полководцев форсировал Рейн.

Октавиан вел тогда войну с обосновавшимся на Сицилии Секстом Помпеем, причем флотоводцы Октавиана терпели поражения. Быстрое подавление восстания галлов значительно укрепило положение Октавиана, но у него не было возможности закрепить успехи Агриппы в Германии. В 37 году до нашей эры Октавиан отозвал Агриппу и назначил главнокомандующим своим флотом. Вскоре положение изменилось. В конце лета 36 года до нашей эры Агриппа захватил Липарские острова, а 3 сентября 36 года до нашей эры нанес Сексту Помпею сокрушительное поражение в морской битве при Милах и Навлохе, выиграв войну. После этой победы он был удостоен специальной награды — лазоревого знамени, — подчеркивающей его власть над морской стихией (Секст Помпей, флот которого долгое время доминировал на море, провозгласил себя любимцем Нептуна и носил синий плащ, под цвет морских волн). Кроме того, в 36 году до нашей эры в Риме были отчеканены монеты, изображающие нос корабля и Агриппу с венцом и лентой, что символизировало его морскую победу над Секстом Помпеем. В 31 году до нашей эры Агриппа возглавлял флот Октавиана в битве при Акции, где нанес решительное поражение флоту Марка Антония и египетской царицы Клеопатры. И опять в честь Агриппы в Риме была выбита монета, изображающая его вместе с богом моря Нептуном. Это была величайшая честь для человека, не имевшего тогда еще высшей власти. В 29–27 годах до нашей эры Агриппа участвовал в походе Октавиана Августа против воинственных испанских племен кантабров и астуров, а после отъезда Октавиана завершил эту войну, приведшую к полному покорению Испании.

Пантеон в Риме

Пантеон — внутренний вид

Хотя Агриппа происходил всего лишь из всаднического сословия, он, по словам римского историка Веллея Патеркула, «многочисленными подвигами облагородил не-знатность своего происхождения».

Первой женой Агриппы была Помпония, дочь Помпония Аттика, друга знаменитого оратора Цицерона. Помпония родила Агриппе дочь Випсанию Агриппину, ставшую первой женой будущего императора Тиберия (Випсанией Агриппиной была затем названа и еще одна дочь Агриппы — от Юлии. В отличие от сводной сестры, она обычно упоминается как Агриппина Старшая.) Любил ли Агриппа свою первую жену, сказать трудно, но когда ему был предложен гораздо более почетный и выгодный брак, он дал ей развод…

В 30 году до нашей эры с Агриппой породнился сам Октавиан, выдав за него замуж свою племянницу Марцеллу Старшую, старшую дочь своей сестры Октавии от ее первого мужа — Клавдия Марцелла. В Риме наивысшим званием считалось звание консула. Каждый год назначалось всего лишь два ординарных консула, по именам которых римляне вели летосчисление. Даже один раз стать консулом было чрезвычайно почетно. В 37 году до нашей эры Агриппа уже назначался консулом, но, став родственником Октавиана, он в 28 и 27 годах до нашей эры избирается консулом два года подряд. Однако после столь несомненного возвышения Агриппы произошло охлаждение в его отношениях с Октавианом, так как тот приблизил к себе своего племянника Марцелла (брата Марцеллы Старшей), усыновил его и в 25 году до нашей эры выдал за него свою дочь Юлию (Юлию Старшую).

Почувствовав, что его оттирают от власти, Агриппа обиделся и уехал из Рима на остров Лесбос (в Эгейском море).

В добровольном изгнании Агриппа пробыл недолго. В 23 году до нашей эры Марцелл умер и Октавиан вновь приблизил к себе Агриппу, причем решил установить с ним еще более близкое родство. Он уговорил свою сестру Октавию, чтобы она помогла развести Марцеллу с Агриппой, а после этого в 21 году до нашей эры женил его на своей дочери Юлии. Кроме того, в 18 году до нашей эры он сделал его своим соправителем, предоставив ему «империум» — верховную власть.

У Юлии Старшей и Агриппы было пятеро детей (Гай Цезарь, Луций Цезарь, Юлия Младшая, Агриппина Старшая и Агриппа Постум), тем не менее, отношения между супругами со временем испортились, и Юлия завела себе любовника, некоего Семпрония Гракха. Дети Юлии и Агриппы были единственными потомками Октавиана Августа, и своих внуков он после смерти Агриппы усыновил, однако к младшему из них — Агриппе Постуму, родившемуся уже после смерти Агриппы, Октавиан всегда относился неприязненно, скорее всего полагая, что тот рожден от внебрачной связи.

Агриппа никогда не претендовал на равную с Октавианом Августом власть, но играл важную роль в делах империи. В 22–20 годах до нашей эры Агриппа и Октавиан Август вместе посетили восточные провинции империи, проведя там реорганизацию и упрочив римское влияние в зависимых от Рима государствах Малой Азии. В 20 году до нашей эры Агриппа подавил мятежи в Галлии и на Рейне, в 19 году до нашей эры окончательно сломил сопротивление племени кантабров в Испании. В 16–13 годах до нашей эры Агриппа уже без Октавиана проинспектировал азиатские владения Рима, решив многие вопросы местного управления и сменив некоторых династов. Так, например, он решил тогда вопрос о престолонаследии в Боспорском царстве, отдав его понтийскому царю Полемону (хотя бы по этому можно понять, какой огромной властью обладал Агриппа). Когда жители Ионии (населенной греками западной части Малой Азии) забыли вовремя встретить прибывшую к нему жену, Юлию, и она чуть было не погибла вместе с сопровождавшими ее рабами во время переправы через одну из рек, Агриппа в гневе наложил на жителей близлежащих городов огромный денежный штраф. В то же время некоторые из местных правителей сразу же поняли значение визита Агриппы и постарались расположить его к себе.

Марк Випсаний Агриппа

Как пишет Иосиф Флавий, иудейский царь Ирод (Ирод Великий), узнав о прибытии в Азию Агриппы, немедленно «поехал к нему и просил его приехать в Иудейское царство, чтобы найти там гостеприимство преданного друга». После того как Агриппа уступил его настойчивым просьбам и приехал в Иудею, «Ирод принял его с возможной любезностью во вновь отстроенных городах своих, где показал ему все замечательные сооружения, а затем доставлял ему и друзьям его всевозможные развлечения и удовольствия, не щадя на это никаких средств. Так он показал ему Себасту и вновь отстроенную приморскую Цезарею, равно как и сооруженные с такими крупными издержками крепости Александреум, Иродиаду и Гирканию. Вместе с тем он повез его также в Иерусалим, где народ встретил Агриппу в праздничных одеяниях и с кликами восторга. Агриппа, в свою очередь, принес Всевышнему в жертву гекатомбу и устроил народу угощение, причем не давал никому перещеголять себя в щедрости». Осенью Агриппа, чтобы избежать зимнего плавания, вернулся в Ионию, при этом и Агриппа, и все наиболее выдающиеся лица его свиты были одарены богатыми подарками. Иудейский царь Ирод зиму провел у себя дома, но с наступлением весны, узнав, что Агриппа не возвращается в Рим, а намерен проплыть вдоль северного побережья Малой Азии, собрал свой флот и вновь отправился к Агриппе, причем сумел догнать его, только когда Агриппа уже вошел в Черное море. По словам Иосифа Флавия, «свидание было очень радостным, так как Агриппа увидел доказательство величайшей преданности к нему Ирода».

Дойдя до Синопа, Агриппа и Ирод высадились в Понте, где, как уже говорилось выше, Агриппа решил вопрос о престолонаследии, а затем, посетив Каппадокию и Пафлагонию, сухопутным путем возвратились в Ионию, причем во время этого путешествия Ирод был как бы первым советником Агриппы и сумел убедить того решить в свою пользу и в пользу своих друзей многие важные вопросы. «В каждом городе царь оказывал великие милости всем обращавшимся к нему за помощью», побуждая и Агриппу «к оказанию всевозможных благодеяний».

Когда Агриппа и Ирод прибыли в Ионию, «к ним явилась огромная толпа живших там иудеев, которые воспользовались представившимся удобным случаем, чтобы пожаловаться на те притеснения, которым их подвергают». Ирод упросил Агриппу выслушать их просьбу. Вызванные для разбирательства представители греков «не отрицали правильности приведенных фактов, но ограничились лишь указанием того, что иудеи совершенно завладели теперь их территорией и позволяют себе всяческие несправедливости». В итоге Агриппа признал иудеев потерпевшей стороной, подтвердил все привилегии, ранее предоставленные римлянами для иудеев, добавив, что «готов исполнить и всякие другие просьбы их, лишь бы это не умаляло власти римлян».

По возвращении из своей восточной поездки Агриппа возглавил покорение Паннонии, но внезапно заболел и в 12 году до нашей эры умер при неясных обстоятельствах. Его сыновья Луций Цезарь и Гай Цезарь, внуки Октавиана Августа, были провозглашены своим дедом наследниками, но умерли один во 2-м, а другой в 4 году нашей эры. Третий сын Марка Вип-сания Агриппы — Марк Агриппа Постум — был в 4 году нашей эры усыновлен Октавианом Августом, но между ним и Октавианом возникали трения, якобы из-за того, что Агриппа Постум был груб и необуздан. Через три года Октавиан сослал его из Рима в Суррент (современный город Сорренто около Неаполя), а затем еще дальше — на остров Планазию (Пьянозу) в Тирренском море. Сразу после смерти Октавиана Августа Агриппа Постум был убит.

Сыновья Агриппы и Юлии — Гай Цезарь и Луций Цезарь с рельефа Алтаря мира

При перечислении императоров Рима и их соправителей Марка Випсания Агриппу обычно не указывают. Это связано с тем, что он не был цезарем и не был августом, то есть не носил титул «цезарь» и не носил титул «август».

Такой подход нелогичен. Титул «цезарь» стал таковым лишь после смерти Октавиана Августа, а до этого имя Цезарь означало лишь родовое имя конкретной семьи.

Поскольку имя Цезарь взял себе Октавиан, то давать это имя и Агриппе при Октавиане было нелепо. Точно так же совершенно неестественно было давать Агриппе титул «август» при живом Октавиане Августе. Титулы «цезарь» и «август» стали присваивать римским императорам после Октавиана Августа, а Агриппа умер раньше. Соправителем же он был объявлен официально, с предоставлением «империума», причем, как уже говорилось выше, еще задолго до этого в Риме чеканили монеты с его изображением в честь его побед, а в 13 году до нашей эры Октавиан Август вообще даровал Агриппе право помещать портрет на реверсе монет. Так почему же мы должны не указывать его в перечне императоров Рима и их соправителей? Да и все императоры правившей после Октавиана Августа династии Юлиев-Клавдиев были потомками или родственниками Агриппы:

1) император Тиберий — был женат первым браком на дочери Агриппы;

2) император Калигула — был внуком Агриппы;

3) император Клавдий — был женат (последним браком) на внучке Агриппы;

4) император Нерон — был правнуком Агриппы.

Золотой ауреус.

На аверсе — Октавиан Август, на реверсе — Марк Випсаний Агриппа в башенной и ростральной короне

А чтобы у читателя окончательно исчезли все сомнения в необходимости внесения Агриппы в список императоров Рима и их соправителей, приведем изображение ауреуса, отчеканенного в 13 году до нашей эры в Риме монетарием Сульпицием Платорином, где с одной стороны изображен император Октавиан Август в лавровом венке, а с другой — его соправитель Марк Випсаний Агриппа в башенной и ростральной короне (спереди башенной короны виден «рострум» — нос корабля, символизирующий одержанные морские победы).

Изображение Агриппы в башенной и ростральной короне было и на денариях римского монетария Косса Лентула.

Конечно, ростральная и башенная корона в Риме не ассоциировалась с монархической властью — ростральной короной награждался полководец, одержавший победу в морском сражении, а башенной короной награждали за взятие вражеских крепостей. Но вот помещать свое изображение на монете мог только тот, кто обладал реальной верховной властью.

В честь Марка Випсания Агриппы было переименовано несколько городов в различных частях империи (в основном на востоке), а также в зависимых от Рима сопредельных странах. Так, в располагавшемся на территории Керченского и Таманского полуостровов Боспорском царстве Агриппией назвали город Фанагорию, точно так же, как столицу царства, город Пантикапей, переименовали в честь Октавиана Августа в Кесарию (Цезарию).

Агриппа был не только выдающимся полководцем, но и выдающимся ученым. Он создал географическую карту известной римлянам части современного ему мира. Октавиан Август, высоко оценив проделанную Агриппой работу, приказал поместить его карту в специальном портике (портике Випсания) на Марсовом поле. Для этой карты Агриппой был составлен также географический комментарий, в котором сообщались в том числе и данные о границах и расстояниях между важнейшими пунктами. Географические комментарии Агриппы использовали в своих работах Страбон и Плиний Старший.

Агриппа вел грандиозное строительство, причем его постройки отличались практической направленностью и функциональностью, — Агриппа, как и Октавиан, строил не только и не столько для себя, сколько для римского народа, для славы и величия своего государства. По указанию Агриппы были построены многие важные сооружения Рима: два водопровода, один из которых сохранился до сих пор, сохранившийся до наших дней храм Пантеон, термы Агриппы (первые в Риме роскошные общественные бани, где люди не только мылись, но и общались между собой). Одним из крупнейших и интереснейших сооружений Рима, строительство которого начал на свои деньги Агриппа, стал Дирибиторий (Diribitorium) — помещение для подсчета голосов, связанное переходом с не менее грандиозным сооружением — септами Юлия (огромным зданием для голосования, сооружение которого начал Юлий Цезарь, а закончил Октавиан Август). Особенно восхищала современников крыша Дирибитория, сделанная из балок лиственницы невиданных размеров — длиной в 100 футов и толщиной в 1,5 фута.

Одна из этих балок, правда укороченная на 20 футов, была даже выставлена Агриппой в портиках септ как достопримечательность. Агриппе не удалось при жизни достроить Дирибиторий, но его строительство завершил к 7 году до нашей эры Октавиан Август. В 80 году нашей эры Дирибиторий сгорел, а затем был восстановлен и простоял еще более ста лет, но в начале III века нашей эры после нового пожара восстановить крышу этого сооружения уже не удалось, поскольку никто не смог найти подходящих деревьев, — здание постепенно разрушилось и до нашего времени не сохранилось.

Чтобы рассказать потомкам о своей, безусловно, интересной жизни, Агриппа написал автобиографию, но она не уцелела в вихре времен, как и его научные труды.

АГРИППА ПОСТУМ

(С 4 г. н. э. — приемный сын Октавиана Августа, с 4 по 7 г. н. э. — его наследник.)

Марк Агриппа Постум — Marcus Agrippa Postumus (12 г. до н. э. — вторая половина августа 14 г. н. э.). С 26 июня 4 года нашей эры, после усыновления Октавианом Августом, именовался Агриппа Юлий Цезарь — Agrippa Julius Caesar.

Агриппа Постум был младшим сыном Марка Випса-ния Агриппы и Юлии Старшей. Точных сведений о дате его рождения не сохранилось, но прозвище «Постум» говорит о том, что родился он уже после смерти в 12 году до нашей эры своего отца. Во 2 году до нашей эры, когда ему было 10 лет, его мать, Юлия Старшая, по приказу своего отца, императора Октавиана Августа, была сослана из Рима за развратное поведение. Отношение Октавиана к Агриппе Постуму было хуже его отношения к двум его старшим братьям, которых Октавиан усыновил ранее. Но после того, как во 2 году нашей эры умер Луций Цезарь, а в 4 году нашей эры и Гай Цезарь, Октавиан усыновил и Агриппу Постума, дав ему имя Агриппа Юлий Цезарь, правда, одновременно Октавианом был усыновлен и Тиберий — сын жены Октавиана, Ливии, от ее первого брака.

В греческом городе Коринфе, не разобравшись в сложностях взаимоотношений императора со своими наследниками, поспешили выпустить монеты с изображением и именем Агриппы Цезаря, но Октавиан Август не спешил возвышать своего внука — более ни один монетный двор империи монет в честь Агриппы Постума не чеканил.

Ливия делала все, чтобы власть досталась именно ее сыну. Возможно, этим и, скорее всего, именно этим, объясняется то, что в 7 году, всего через три года после усыновления, Октавиан счел Агриппу Постума непригодным к государственной деятельности и сослал в Суррент (современный город Сорренто около Неаполя). Агриппа был сослан якобы за буйный нрав и жестокость, но Корнелий Тацит характеризует его как «молодого человека с большой телесной силой, буйного, неотесанного, однако не уличенного ни в каком преступлении». В дальнейшем условия содержания Агриппы Постума были ужесточены. Из Суррента он был переведен на остров Планазию (современный остров Пьяноза в Тирренском море). Согласно особому постановлению сената, принятому по указанию Октавиана Августа, Агриппу Постума должны были содержать там пожизненно.

В 8 году нашей эры, якобы за развратное поведение, ссылается из Рима сестра Агриппы Постума — Юлия Младшая. Трудно сказать, действительно ли ее поведение не соответствовало принятым в Риме нормам морали или она пала жертвойинтриги, — в Риме шла ожесточенная борьба за право наследования, и Ливия старалась устранить всех тех, кто мог бы помешать Тиберию. По Риму ходили слухи, что Юлия Младшая добивалась от Октавиана Августа возвращения из ссылки своей матери и брата. Однако жена Октавиана Августа имела на своего мужа гораздо большее влияние, чем его собственная дочь, достаточно сказать, что за два года до этого, незадолго перед ссылкой Агриппы Постума, был обвинен в подготовки заговора и погиб муж Юлии Младшей, Луций Эмилий Павел. Юлия Младшая не смогла помочь ни матери, ни мужу, ни брату, да и сама тоже окончила свои дни в ссылке, прозябая на острове Тримерий у берегов Апулии вплоть до 28 года.

Скорее всего у Агриппы Постума были и другие сторонники, кроме его матери и сестры, во всяком случае Светоний Транквилл упоминает о плебее Юнии Новате, распространявшем по Риму «злобное письмо от имени молодого Агриппы», причем сообщает, что Октавиан Август наказал его за это всего лишь денежной пеней. Если Юний Новат позволил себе практически открыто выступать в пользу Агриппы Постума, вполне понятно, что со-чувствующих молодому Агриппе людей в Риме было, вероятно, гораздо больше, только мало кто мог решиться навлечь на себя гнев Ливии, — после ссылки Юлии Младшей все предпочитали молчать.

19 августа 14 года нашей эры Октавиан Август умер. По Риму ходили слухи, что перед смертью он собирался помириться со своим внуком, вернуть его из ссылки и вновь сделать наследником. Говорили даже, что незадолго до кончины он тайно ездил к месту ссылки внука, виделся с ним и, пролив много слез, помирился, но возвращению Агриппы Постума помешала Ливия, сумевшая отравить мужа. Возможно, что эти слухи были чистейшим вымыслом, но они отражали настроения определенных кругов римской знати. Юноша мог быть использован противниками Тиберия для того, чтобы, воспользовавшись его именем, поднять мятеж. Дабы пресечь такую возможность, немедленно после кончины Октавиана на остров был отправлен приказ казнить Агриппу Постума, — как пишет Корнелий Тацит, с ним, «застигнутым врасплох и безоружным, не без тяжелой борьбы справился действовавший со всей решительностью центурион». Скорее всего этот приказ был отдан Тиберием или Ливией, но когда центурион доложил, согласно воинскому уставу, об исполнении отданного ему приказания, Тиберий ответил, что ничего не приказывал и что отчет о содеянном надлежит представить сенату. Узнав об этом, посвященный в тайну вельможа Саллюстий Крисп, отсылавший этот приказ и боявшийся оказаться виновным — «ведь ему было равно опасно и открыть правду, и поддерживать ложь», — убедил Ливию, а через нее и Тиберия, что «не следует распространяться ни о дворцовых тайнах, ни о дружеских совещаниях, ни об услугах воинов и что Тиберий не должен умалять силу принцепса, обо всем оповещая сенат». Считалось, что этот приказ отдал перед своей смертью сам Октавиан.

Надо сказать, что если бы Агриппа Постум не был тогда немедленно убит, история Рима действительно могла бы сложиться несколько иначе. Его освобождение и появление в Риме вполне могло бы привести к гражданской войне.

Как пишет Тацит, «раб Агриппы Постума по имени Клемент, узнав о кончине Августа, задумал с несвойственной рабской душе отвагою отплыть на остров Планазию и, похитив там силою или обманом Агриппу, доставить его затем к войску, стоявшему против германцев. Осуществлению его замысла помешала медлительность торгового судна, и расправа над Агриппой была совершена. Тогда Клемент, решившись на еще большее и дерзновенное, выкрал его прах и, перебравшись на мыс Козу в Этрурии, скрывался в уединенных местах, пока у него не отросли волосы и борода; а внешностью он был похож на своего господина». При помощи сообщников он распространил слух о том, что Агриппа Постум жив, а иногда «и сам, после того, как стемнеет, посещал муниципии, избегая, однако, показываться на людях и нигде не оставаясь».

Вся Италия была взбудоражена слухами о том, что Агриппа спасся. Говорили, что он вот-вот должен прибыть в Остию. В Риме начали происходить тайные собрания сторонников Агриппы, и Тиберий был сильно встревожен, не зная, как поступить (попытка бросить на поиски лже-Агриппы войска могла бы привести к тому, что они могли перейти на его сторону). Наконец, Тиберий поручил поимку возмутителя спокойствия Саллюстию Криспу. Тот выбрал двух верных людей, и они, притворившись единомышленниками Клемента, посетили его, предложили денег и, уверив в своей преданности, присоединились к нему. Затем, выждав, когда он остался без должной охраны, они вызвали сильный отряд солдат и, захватив Клемента врасплох, связали его, заткнули рот кляпом и доставили во дворец.

Клемент был безусловно человеком большой силы воли. Рассказывали, что когда Тиберий надопросе спросил Клемента, как он стал Агриппой, тот дерзко ответил: «Так же, как ты — Цезарем». Несмотря на пытки, Клемент не выдал ни одного из своих сообщников. Действия Клемента не могли быть организованы им одним. Говорили, что многие видные сенаторы и всадники помогали ему деньгами и советами, однако дальнейшее расследование этого дела было приостановлено. Более того, Тиберий не решился казнить Клемента открыто и приказал умертвить лже-Агриппу в одном из дальних помещений дворца, а труп тайно вынести и зарыть.

Настоящему Агриппе Постуму было в момент казни около 26 лет. Знатное происхождение не принесло ему в жизни ничего, кроме бед. Клементу, выдававшему себя за Агриппу, видимо, также было не более тридцати.

ГАЙ ЦЕЗАРЬ

(В 17 г. до н. э. усыновлен своим дедом Октавианом Августом и с 6 г. до н. э. по 2 г. н. э. являлся наследником Октавиана Августа вместе со своим младшим братом Луцием Цезарем, а с момента смерти во 2 г. н. э. Луция Цезаря и по 21 февраля 4 г. н. э. был единственным наследником престола.)

Гай Цезарь — Gaius Caesar (20 до н. э. — 21.02.4 н. э.).

Гай Цезарь родился в 20 году до нашей эры и был старшим сыном соправителя Октавиана Августа — Марка Випсания Агриппы и единственной дочери Октавиана Августа — Юлии (Юлии Старшей). В 17 году до нашей эры Октавиан Август на торжественной церемонии, проведенной по древнему римскому обряду, выкупил Гая Цезаря и его младшего брата Луция Цезаря у родителей и усыновил своих внуков. Это было чрезвычайно почетно, так как положение Октавиана было, безусловно, выше, чем положение Марка Випсания Агриппы.

В 12 году до нашей эры Марк Випсаний Агриппа внезапно умер. Хотя Октавиан также не отличался крепким здоровьем, он все-таки не спешил объявлять своих внуков наследниками престола. После смерти Агриппы, который считался до этого наследником Октавиана, наследниками стали считаться пасынки Октавиана (сыновья его жены Ливии от ее первого брака) — Тиберий и Друз Старший, оба выдающиеся полководцы, которые в случае необходимости могли бы удержать власть гораздо лучше, чем несовершеннолетние внуки Октавиана. Октавиан заставил Тиберия развестись со своей первой женой — Випсанией (дочерью Агриппы от его первого брака) и жениться на овдовевшей Юлии. Дети Юлии стали как бы еще и пасынками Тиберия. В 9 году до нашей эры, во время своего последнего похода в Германию, Друз Старший неудачно упал с коня и вскоре умер. Казалось, что единственным наследником императорского престола будет Тиберий. Но Тиберий и Юлия не любили друг друга, их ребенок умер в младенческом возрасте, и после этого их отношения и вовсе испортились. В 6 году до нашей эры бывший тогда в расцвете своей славы и получивший власть народного трибуна на следующие 5 лет Тиберий внезапно удалился на остров Родос.

Формально причиной своего отъезда он объявил ссору с женой, с которой действительно находился в неприязненных отношениях, но еще более весомой причиной его отъезда в добровольную ссылку, как говорил потом и сам Тиберий, было то, что уже почти достиг своего совершеннолетия Гай Цезарь, и Тиберий опасался, что Октавиан может устранить его, с тем чтобы он не мог представлять опасности для его внуков, — ведь если ранее наиболее вероятным наследником Октавиана был он, Тиберий, то теперь родные внуки Октавиана приблизились к тому возрасту, когда могли сами унаследовать власть.

С отъездом Тиберия всем стало ясно, что с этого времени Гай Цезарь и Луций Цезарь выбраны Октавианом Августом в качестве преемников.

В 5 году до нашей эры Гай Цезарь приступил к общественной деятельности — сразу же по достижении пятнадцатилетнего возраста он был объявлен главой римской молодежи (Princeps juventutis). Со времен республики юноша, избранный главой римской молодежи, был первым в списке всадников, что было очень почетно. Назначение Гая Цезаря главой римской молодежи создало прецедент, и после этого в императорскую эпоху сыновья императоров, будущие наследники престола, всегда назначались главами римской молодежи.

Гай Цезарь был любимцем своего деда Октавиана Августа. Как сообщает в «Иудейских древностях» Иосиф Флавий, когда в следующем году умер царь Иудеи Ирод Великий и Октавиан Август решал, кого из претендентов утвердить царем, «он собрал для обмена мыслями своих друзей, в том числе Гая, сына Агриппы и его дочери Юлии, который пользовался у него большим влиянием и которого считал своим первым советником». Конечно же, Иосиф Флавий в данном случае преувеличивает — Гаю Цезарю в то время было всего 16 лет, и Октавиан, опытнейший политик, не мог действительно считать тогда Гая «своим первым советником», однако он явно благоволил к своему старшему внуку.

В 1 году до нашей эры Г ай Цезарь, которому тогда не исполнилось и 20 лет, был избран консулом (на следующий год — то есть на 1 год нашей эры). В 20 лет он стал консулом.

Несмотря на оказываемые почести и поддержку Октавиана, положение-Гая Цезаря было чрезвычайно сложным — вокруг него бушевали интриги.

Изображение Гая Цезаря вместе с изображением его младшего брата Луция Цезаря и матери, Юлии Старшей, красовалось на монетах Октавиана, однако в императорском дворце не утихала скрытая борьба между дочерью Октавиана Августа Юлией Старшей и его женой Ливией.

Во 2 году до нашей эры мать Гая Цезаря (Юлия Старшая) указом Октавиана была обвинена в развратном поведении, разведена с Тиберием и сослана на остров Пандатерию в Тирренском море. Ее любовник, Юл Антоний, был вынужден покончить с собой. Через две тысячи лет нам трудно судить о том, насколько поведение Юлии Старшей отличалось от поведения других римских матрон. Юлии было всего 36 лет, и ее положение, когда Тиберий не жил с ней, а Октавиан не позволял развестись, нельзя было назвать нормальным. В то же время Юл Антоний, сын бывшего триумвира Марка Антония, был знатного рода и вполне мог бы стать ее мужем (во всяком случае, если бы этого захотел и Октавиан). Поэтому некоторые исследователи римской истории видят в ссылке Юлии Старшей прежде всего дворцовые интриги жены Октавиана — Ливии. На эту мысль наводит и то, что вслед за Юлией на Пандатерию отправилась, чтобы поддержать дочь, и ее мать — Скрибония, бывшая жена Октавиана, моральные качества которой не ставил под сомнение никто.

Отношения Гая Цезаря с его отчимом Тиберием были весьма непростыми. Известно, что МаркЛоллий, назначенный Октавианом воспитателем и советником Гая Цезаря, настраивал его против Тиберия. Как пишет Светоний Транквилл, когда находившийся на Родосе Тиберий «совершил поездку на Самос (соседний остров в Эгейском море), чтобы повидать Гая, назначенного наместником Востока, он заметил в нем отчужденность, вызванную наговорами Марка Лол-лия». Тот же Светоний Транквилл упоминает и о случае, когда на дружеском обеде у Гая Цезаря в Риме начали говорить о Тиберии и «один из гостей вскочил и поклялся Гаю, что если тот прикажет, он тотчас же поедет на Родос и привезет оттуда голову ссыльного». По всей видимости, Гай Цезарь, хотя и настороженно относился к Тиберию, все же не испытывал к нему особой враждебности, иначе Тиберию вряд ли удалось бы уцелеть.

Октавиан часто поручал Гаю Цезарю решение важных вопросов восточной политики Рима, причем надо отметить, что Гай Цезарь успешно справлялся с возложенными на него поручениями и подавал большие надежды как будущий преемник.

В 1 году нашей эры Гай Цезарь проинспектировал Сирию и другие восточные владения Рима. В это время между Римом и Парфией возникли разногласия из-за споров претендентов на престол Армении, одного из которых поддерживал Рим, а другого Парфия. Во 2 году нашей эры на берегу Евфрата состоялась встреча царя Парфии Фраата Пятого и прибывшего туда Гая Цезаря. Как пишет очевидец тех событий Веллей Патеркул, Фраат Пятый и Гай Цезарь подошли со своими свитами и равным воинским эскортом к условленному месту. Оба отряда выстроились по берегам, а Фраат и Гай Цезарь с несколькими приближенными встретились на небольшом островке и вскоре сумели договориться, после чего были устроены праздничные пиры сначала на западном берегу Евфрата в римском лагере, а потом на восточном берегу в парфянском. Гаю Цезарю удалось настоять на том, чтобы на престол Армении был возведен ставленник Рима.

Гай Цезарь прекрасно справился с поставленной задачей. Но в это время в Массилии (Марселе) при загадочных обстоятельствах умер брат Гая Цезаря — Луций Цезарь, направлявшийся в Испанию. После этого в том же году Октавиан разрешил возвратиться из ссылки Тиберию. Была ли смерть Луция Цезаря результатом отравления или явилась следствием болезни, неизвестно, но немало римлян считало, что Луций Цезарь отравлен.

Частые и длительные поездки Гая Цезаря на Восток были вызваны тем, что император Октавиан Август отнюдь не отказался от планов Марка Лициния Красса и Гая Юлия Цезаря по завоеванию Парфии. Но в отличие от Марка Антония, пытавшегося начать завоевание Парфии без достаточной подготовки, Октавиан тщательно готовился к этой войне. Парфия лежала на перекрестке важнейших торговых путей из Индии и Китая. Кроме того, эта страна была богата и сама по себе, а междоусобицы парфянской знати ослабляли обороноспособность этой огромной державы, давая надежды на успех потенциальным завоевателям.

Долгое время Октавиан был занят укреплением своего положения в Риме и войнами в Европе. В начале же I века нашей эры поход в Парфию вновь стал актуален. Этот поход Октавиан намечал поручить своему любимому внуку Гаю Цезарю, чтобы навеки прославить его имя, а заодно добавить славы и себе. Доверить покорение Парфии какому-либо иному полководцу было опасно, так как в случае успеха тот мог стать опасным претендентом на пост императора. Именно в силу этих причин Гай Цезарь, уже проявивший себя как человек весьма способный, был отправлен на Восток, чтобы освоиться с местной обстановкой.

После успешного завершения переговоров с парфянским царем Фраатом Гай Цезарь вернулся в Рим, а затем, получив новые указания от Октавиана и будучи наделен проконсульской властью, в 4 году нашей эры опять вернулся в восточные владения Рима. Поскольку Гаю Цезарю еще не доводилось командовать большими армиями, специально для приобретения Гаем Цезарем военного опыта был задуман поход в Каменистую Аравию. Такой поход позволял отточить свое военное мастерство, при этом в местности, схожей с большей частью Парфии, и при минимальном риске, так как. римская армия была гораздо сильнее местных ополчений. После этого Октавиан мог смело поручать Гаю Цезарю завоевание Парфии. Учитывая тогдашнюю военную мощь Рима и то, как последовательно и умело Октавиан Август всегда сокрушал своих противников, над Парфией нависла серьезная опасность, но отчаянный поступок одного человека расстроил планы Октавиана.

Перед походом в Аравию Гай Цезарь вновь вошел с армией в Армению. Казалось, ничего не предвещало беды. Как пишет Веллий Патеркул, «первая часть его похода была отмечена успехом. Но вскоре близ Артагеры, во время встречи, на которую он опрометчиво согласился, он был тяжело ранен неким Аддуем, после чего он ослаб телом и духом и стал непригоден для служения государству». Обстоятельства покушения более подробно описывает Анней Флор, согласно которому армянский военачальник, совершивший покушение, был комендантом Артагеры. Прикинувшись перебежчиком, ему удалось прибыть к Гаю Цезарю и вручить ему книжицу с перечнем царских сокровищ, а когда тот углубился в чтение, смельчак кинулся к нему, сумел ранить и тут же покончил с собой.

Скорее всего для медицины конца XX века излечить подобное ранение не составило бы труда, но в то время да еще и в походных условиях римские врачи не сумели оказать ему должной помощи. Прервав подготовку к походу, Гай Цезарь попытался возвратиться в Рим, но смог добраться из Армении лишь до Ликии (небольшого государства на юге территории современной Турции), где окончательно слег в одном из ликийских городов — Лимире. Там он и умер 21 февраля 4 года нашей эры.

Так внезапное покушение оборвало жизнь подававшего большие надежды старшего внука Октавиана Августа.

В момент гибели Гаю Цезарю было около 24 лет. Он был женат на Ливии Ливилле, дочери Друза Старшего и Антонии Младшей, но детей у него не было.

Прах Гая Цезаря был со всеми почестями доставлен в Рим и там торжественно захоронен.

По Риму потом ползли слухи, что к гибели Гая Цезаря, как и к смерти его младшего брата Луция Цезаря, умершего двумя годами ранее в Массилии (современный Марсель во Франции) то ли от болезни, то ли от яда, причастна жена Октавиана Ливия, желавшая сделать наследником своего сына Тиберия. Тацит называл Ливию «матерью, опасной для государства, и злой мачехой для семьи Цезарей». Но если Ливия и могла организовать отравление Луция Цезаря, то вряд ли ей было под силу организовать покушение на Гая Цезаря в Армении, да еще при помощи армянского смертника. Тем не менее, гибель Гая Цезаря действительно привела в дальнейшем к власти сына Ливии.

Внезапная гибель в 4 году нашей эры Гая Цезаря сорвала планы Октавиана по завоеванию Парфии и подтолкнула Октавиана к тому, чтобы усыновить своего пасынка Тиберия, унаследовавшего в дальнейшем императорскую власть.

ЛУЦИЙ ЦЕЗАРЬ

(В 17 г. до н. э. усыновлен своим дедом, Октавианом Августом. С 6 г. до н. э. по 2 г. н. э. — один из наследников Октавиана Августа, сонаследник своего брата Гая Цезаря.)

Луций Цезарь — Lucius Caesar (17 до н. э. — 20.08.02 н. э.).

Луций Цезарь родился в 17 году до нашей эры и был сыном соправителя Октавиана Августа Марка Випсания Агриппы и единственной дочери Октавиана Августа Юлии (Юлии Старшей). В 17 году до нашей эры Октавиан Август по договоренности с Агриппой усыновил Луция Цезаря и его старшего брата — Гая Цезаря. По древней римской традиции на церемонии усыновления Октавиан выкупил своих внуков у Агриппы, трижды стукнув монетой по весам, и после этого объявил их своими сыновьями.

Такое усыновление было чрезвычайно почетно, так как хотя Марк Випсаний Агриппа и являлся соправителем Октавиана, первенство во власти Октавиана Августа было бесспорным.

В 12 году до нашей эры Агриппа внезапно умер, и Октавиан выдал Юлию Старшую замуж за своего пасынка Тиберия, разведя его с прежней женой. Октавиан не отличался крепким здоровьем, и поэтому главными наследниками сначала считались Тиберий и его брат Друз (Друз Старший), оба прославленные полководцы, которые, конечно, смогли бы удержать власть значительно лучше, чем малолетние внуки Октавиана. Но в 9 году во время похода Друз упал с лошади и умер, а в 6 году до нашей эры находившийся в расцвете славы Тиберий удалился из Рима на остров Родос. После этого наследниками Октавиана стали Гай Цезарь и Луций Цезарь.

Одной из причин отъезда Тиберия была его ссора с женой Юлией, но, возможно, еще более важной причиной его отъезда было то, что внуки Октавиана подросли и Тиберий понял, что Октавиан хочет передать власть именно своим внукам, а не ему.

Луций Цезарь рос в атмосфере интриг и постоянной борьбы между его матерью Юлией Старшей и женой его деда Ливией. Борьба эта была скрытой, но жесткой и закончилась весьма печально для Юлии Старшей. Во 2 году до нашей эры она была сослана из Рима на остров Пандатерия по обвинению в прелюбодеянии.

Ссылка матери внешне не отразились ни на положении Луция Цезаря, ни на положении его старшего брата. Во 2 году до нашей эры, когда была сослана его мать, Луций Цезарь достиг пятнадцатилетнего возраста и приступил к общественной деятельности — он сразу же, как ранее его брат Гай Цезарь, был назначен главой римской молодежи. О его деятельности известно мало — чем-либо прославиться Луций Цезарь в силу юного возраста не успел и находился как бы в тени своего старшего брата — Гая Цезаря. Октавиан не спешил поручать ему слишком важные дела, но готовил его к военной и государственной карьере. Во 2 году нашей эры было объявлено о помолвке Луция Цезаря со знатной римлянкой Эмилией Лепидой из славного римского рода Эмилиев. (Выйти замуж за Луция Цезаря Лепида не успела. В дальнейшем она была женой чрезвычайно богатого, но старого сенатора Публия Квириния, развелась с ним и вышла замуж за другого весьма уважаемого сенатора — Скавра, которому родила дочь. Но «прославилась» Лепида тем, что уже после развода Публий Квириний обвинил ее в том, что она пыталась его отравить, а также в том, что она утверждала, что родила ребенка от него, хотя на самом деле это было не так, и пыталась присвоить таким образом его состояние. Дело разбиралось римским сенатом и стало одним из самых громких семейных разбирательств в римской истории. Лепида была изобличена, и сенат постановил «лишить ее воды и огня» — лишить гражданских прав. Причем тот факт, что она была невестой внука Октавиана Августа, вызвал к ней сначала всеобщее сочувствие, а после того, как она была изобличена и призналась, всеобщее возмущение.)

Стела на Римском форуме, посвященная Луцию Цезарю. Конец I в. до н. э.

Трудно сказать, какой супругой Лепида могла бы быть Луцию Цезарю, но во 2 году до нашей эры Октавиан Август, желавший дать Луцию Цезарю навыки государственного управления, отправил его принять командование над римскими войсками в Испании (Испания, где сопротивление местных племен было давно подавлено, а внешнего противника не было, идеально подходила юному полководцу для приобретения опыта управления войсками). По дороге туда Луций Цезарь внезапно заболел и 20 августа умер в Массилии (современный г. Марсель во Франции).

Луций Цезарь был торжественно захоронен в усыпальнице рода Августа. Его смерть изменила положение находившегося в ссылке Тиберия. Тиберию было разрешено вернуться в Рим. Интересно, что Тиберий написал стихотворение «Жалоба на смерть Луция Цезаря», однако сделал ли он это до того, как Октавиан снял с него опалу, или после того, неизвестно. Но как бы там ни было, именно после смерти Луция Цезаря началось новое возвышение ставшего затем императором Тиберия.

ДРУЗ СТАРШИЙ

(С 38 по 12 г. до н. э. — пасынок Октавиана Августа, а в 12–9 гг, до н. э. — наследник Октавиана Августа, сонаследник своего брата Тиберия.)

Nero Claudius Drusus — Нерон Клавдий Друз (апрель 38–9 до н. э.). Вошел в историю под именем Друз Старший. За свои победы в Германии был удостоен титула «Германик», поэтому иногда именовался Нерон Клавдий Друз Германик — Nero Claudius Drusus Germanicus или просто Друз Германик — Drusus Germanicus.

Друз Старший был родным братом ставшего впоследствии императором Тиберия, младшим сыном жены Октавиана Августа Ливии от первого брака. Об отце Друза Старшего — Тиберии Клавдии Нероне и причинах его развода с Ливией подробно рассказано в главе об императоре Тиберии.

Друз Старший родился в апреле 38 года до нашей эры, через три месяца после того, как Ливия вышла замуж за Октавиана, и в Риме многие считали, что он родился от Октавиана. В пользу этой версии косвенно свидетельствует тот факт, что когда умерли оба усыновленных Октавианом Августом родных внука — Луций Цезарь, а затем и Гай Цезарь, Октавиан усыновил своего младшего внука Агриппу Постума и Тиберия, однако Тиберию приказал, в свою очередь, усыновить Германика, сына Друза Старшего. В этом некоторые историки видят подтверждение того, что Друз Старший был родным сыном Октавиана и, приказывая Тиберию усыновить Германика, он думал обеспечить власть над Римом своим кровным потомкам. Так действительно могло быть. Но более вероятно, что, выстраивая цепочку преемников, Октавиан просто заботился о том, чтобы в случае каких-либо неожиданностей было четко известно, кто должен наследовать власть. Хотя история брака Октавиана с Ливией действительно весьма необычна, вряд ли Октавиан стал бы скрывать свое отцовство, будь это действительно так. Однако как бы там ни было, Друз Старший получил прекрасное образование и рано стал привлекаться к военной и государственной деятельности, проявив себя в дальнейшем как один из самых талантливых полководцев Рима.

Самыми неспокойными границами империи в конце I века до нашей эры были границы по Дунаю и Рейну. В течение 15–12 годов до нашей эры Друз Старший совместно со своим братом Тиберием присоединяет к Риму царства Ретию и Норик. Но с севера и запада римским владениям постоянно угрожали воинственные вожди германцев. В 29, 17 и 12 годах до нашей эры германские племена, переправляясь через Рейн, разоряли западную часть Галлии. Чтобы пресечь подобные нападения, Октавиан Август бросает на восток лучшие силы империи, поручив командование войсками вдоль Дуная Тиберию, а войсками на Рейне Друзу Старшему, предоставив каждому из них высшую военную власть — «империум» (после смерти в 12 году Марка Випсания Агриппы, считавшегося ранее наследником Октавиана, Октавиан усыновил обоих своих пасынков, и они считались его наследниками).

Друз Старший и Антония Младшая

Оба брата прекрасно справились с поручением, значительно расширив границы римских владений. В течение нескольких кампаний, проведенных в 12–9 годах до нашей эры, Друз Старший, умело увязывая действия своих сухопутных войск и флота, нанес несколько поражений германцам и дошел со своими войсками до берегов Эльбы. Тит Ливий сообщает, что за короткое время Друзу Старшему удалось подчинить племена херусков, тенктеров, хаттов и многие другие зарейнские племена германцев. В войне активно использовались призываемые в римскую армию представители местных племен. В частности, Тит Ливий упоминает, что в войне с за-рейнскими германцами «показали себя в числе лучших трибуны Хумстинкт и Авекций из племени нервиев».

Вот как пишет о Друзе Старшем Светоний Транквилл: «Он был первым римским полководцем, который совершил плавание по Северному океану и прорыл за Рейном каналы для кораблей. Врага он разгромил во многих битвах и оттеснил в самую дальнюю глушь». Впоследствии вырытые по его приказу каналы долгое время носили его имя и успешно использовались римлянами для доставки войск и грузов.

Друз Старший. Мрамор

В Риме Друз Старший пользовался огромной популярностью. По словам того же Светония Транквилла, Друз Старший всегда открыто говорил о намерении восстановить прежний республиканский строй. Возможно, Светоний Транквилл, писавший свои труды через сто с лишним лет после смерти Друза, приписывал Друзу Старшему желаемые качества, но вполне возможно и то, что Друз действительно высказывал подобные мысли (возможно, даже с чисто популистскими целями, так как республиканские традиции в Риме в то время были еще очень сильны). Корнелий Тацит в своих «Анналах», рассказывая о Друзе Старшем, также упоминает о том, что, по мнению римлян, «если бы он завладел властью, то восстановил бы народное правление».

Император Октавиан Август написал биографию Друза Старшего, из которой мы могли бы узнать много интересного, но, к сожалению, она не сохранилась. О военных деяниях Друза Старшего, как уже говорилось выше, писал и знаменитый римский историк Тит Ливий, но от его книг, посвященных Друзу Старшему, сохранилось лишь краткое описание излагаемых событий. Насколько вдохновляли римлян деяния Друза Старшего, можно судить по тому, что другой не менее знаменитый, чем Тит Ливий, римский историк, ученый и государственный деятель — Плиний Старший, рассказывал своему племяннику Плинию Младшему о том, что написать «Германские войны» в двадцати книгах его побудило сновидение, когда «во сне перед ним предстал Друз Нерон, отнявший много земель у германцев и в Германии же умерший. Он поручал ему беречь его память и спасти ее от несправедливого забвения». К сожалению, эти книги также не сохранились, и мы знаем о них лишь поэтому краткому упоминанию Плиния Младшего. Но, судя по тому, что Плиний Старший побуждался «беречь его память и спасти от несправедливого забвения», можно с большой долей уверенности сказать, что замалчивать успехи Друза Старшего стали во второй половине правления императора Тиберия и связано это было скорее всего с тем, что тогда попали в опалу и погибли Агриппина Старшая — жена Германика, сына Друза Старшего, и два его внука — Нерон Цезарь и Друз Цезарь. Возможно, именно в это время были утеряны соответствующие труды Октавиана Августа и Тита Ливия. Плиния Старшего же, безусловно, подтолкнуло к написанию «Германских войн» то, что после смерти Тиберия у власти оказались прямые потомки Друза Старшего и тогда отношение к нему, конечно же, изменилось.

Антония Младшая. Мрамор

Жизнь этого полководца оборвалась внезапно — в 9 году до нашей эры. Во время последнего похода у берегов Эльбы его лошадь упала, подмяв его под себя и сломав ему ногу, отчего Друз Старший через 30 дней и умер. Его тело было привезено в Рим и торжественно похоронено на Марсовом поле. Решением сената на Аппиевой дороге ему была воздвигнута триумфальная арка, а кроме того, за победы в Германии ему и его потомкам было присвоено почетное прозвище Германик. Надгробную надпись в стихах Друзу Старшему сочинил сам Октавиан Август.

Друз Старший был женат на дочери сестры Октавиана Августа (Октавии) и триумвира Марка Антония — Антонии Младшей, которая родила ему двух сыновей (Германика и Клавдия) и дочь (Ливию Ливиллу). После гибели мужа Антония Младшая не стала повторно выходить замуж.

Изображение Друза Старшего увековечено на римских монетах, но эти монеты чеканились не при жизни Друза, а значительно позднее, в период с 41 по 54 год, по приказу ставшего императором Клавдия, сына Друза Старшего.

ТИБЕРИЙ

(19 августа 14 г. н. э. — 16 марта 37 г.)

Тиберий Клавдий Нерон — Tiberius Claudius Nero (16.11.42 до н. э. — 16.03.37 н. э.). После усыновления 26 июня 4 года нашей эры Октавианом Августом стал именоваться Тиберий Юлий Цезарь — Tiberius Julius Caesar. С 12 года соправитель Октавиана Августа. С 19 августа 14 года как император обычно именовался Тиберий Цезарь Август — Tiberius Caesar Augustus.

1. ИСТОРИЯ РОДА КЛАВДИЕВ РОЖДЕНИЕ ТИБЕРИЯ, СУДЬБА ЕГО ОТЦА И ВТОРОЙ БРАК МАТЕРИ

Патрицианский род Клавдиев, из которого происходил отец Тиберия, имевший, как и его сын, имя Тиберий Клавдий Нерон, дал Риму многих выдающихся людей. Один из его предков, Аппий Слепой, когда в 280 году до нашей эры римляне потерпели поражение от эпирского царя Пирра и готовы были заключить с ним мир, пойдя на уступки, хотя уже был стар, немощен и даже не мог ходить, велел принести себя на носилках в сенат и сумел убедить сенаторов не заключать мира. Римляне в той войне добились победы, а о мудрости Аппия Слепого римляне с гордостью вспоминали еще много веков. Другой предок Тиберия, Клавдий Кавдик, в 264 году, в начале 1-й Пунической войны впервые в истории Рима вырвался с войском за пределы Италии, сумев выбить карфагенян из сицилийского города Мессаны и одержав первую в этой войне победу. Во время 2-й Пунической войны еще один из предков Тиберия — Тиберий Нерон — разгромил армию Газдрубала, брата карфагенского главнокомандующего Ганнибала.

Тиберий родился 16 ноября 42 года до нашей эры. Отец будущего императора одно время командовал флотом Юлия Цезаря, затем, по воле Цезаря, был избран одним из понтификов и назначен наместником в Галлии. Он не участвовал в заговоре, приведшем к гибели диктатора, и у него, казалось, не было причин быть недовольным Цезарем, однако после убийства Юлия Цезаря он предложил выдать награду тираноубийцам.

Ливия в образе верховной жрицы культа императора Августа. Мрамор

Трудно сказать, почему он так поступил, — потому ли, что мечтал о восстановлении прежней республиканской формы правления, или потому, что надеялся таким образом сохранить свою долю власти, — в те дни многие знатные римляне вели себя подобным образом, внезапно перебегая из одного лагеря в другой. Вскоре Тиберий Клавдий Нерон опять перешел на сторону цезарианцев. Объявленные триумвирами проскрипции его не затронули, более того, он был назначен претором. Таким образом, ему всегда удавалось быть на стороне победителей. Но когда в 43 году до нашей эры разгорелась война между братом триумвира Марка Антония, Луцием Антонием, и Октавианом, Тиберий Клавдий Нерон допустил ошибку и поддержал того, кому суждено было потерпеть поражение. Он примкнул к Луцию Антонию и оборонял с ним Перузию, а когда остальные сдались, то он продолжил борьбу, бежав сначала в Пренесте, а затем перебравшись оттуда в Неаполь. По словам Веллея Патеркула, ему удалось разжечь войну в Кампании, обещая «свое покровительство тем, кто потерял землю». В стремлении побыстрее сформировать армию он, если верить Светонию Транквиллу, даже тщетно пытался «призвать к свободе рабов», но создать боеспособную армию ему не удалось. После того, как в Кампанию подошел со своими легионами взявший Перузию Октавиан, «война эта», как образно выразился Веллей Патеркул, «была погребена и рассеяна».

Младенчество Тиберия было тяжелым. Ему было около года, когда началась Перузийская война. После одержанных в начале этой войны нескольких побед сторонники его отца терпели одно поражение за другим. Не сумев поднять на борьбу с Октавианом жителей Кампании, отец Тиберия вынужден был бежать вместе с женой и сыном на Сицилию к Сексту Помпею. Конечно же, Тиберий тогда, ввиду малолетства, не мог понимать сути происходившего, но, возможно, страх его родителей, вынужденных спасаться бегством, как-то осознавался ребенком и оставил след в его характере. Он был с родителями во время их бегства. В Неаполе, когда они прятались на корабле от настигающего врага, он чуть не выдал их своим плачем.

На Сицилии Тиберия Клавдия Нерона и его семейство приняли хорошо. Маленькому Тиберию Помпея, сестра Секста Помпея, подарила плащ, пряжку и золотые буллы. Ливия затем бережно хранила эти вещи, и, как сообщает Светоний Транквилл, даже в его время, то есть более чем сто лет спустя, эти вещи можно было увидеть на бывшей вилле Тиберия в Вайях. Но, несмотря на довольно радушный прием, Тиберий Клавдий Нерон с Секстом Помпеем не поладил, так как не был сразу к нему допущен и ему не выделили почетный эскорт из ликторов, — хотя срок его преторских полномочий истек, он все еще претендовал на звание претора, которому такой эскорт полагался. Рассорившись с Секстом Помпеем, он перебрался в греческие земли к Марку Антонию. После заключения мира между триумвирами Нерон вместе с Марком Антонием вернулся в Рим и здесь, по требованию Октавиана, уступил ему свою жену Ливию Друзиллу, которая уже родила ему сына Тиберия и была беременна вторым (Друзом Старшим). Вскоре после этого отец Тиберия скончался.

Брак Ливии Друзиллы и Октавиана был браком удивительным. Он был удивительным и потому, что Ливия принадлежала к клану противников Октавиана, и потому, что он забрал ее от мужа на шестом месяце беременности, и потому, что женился на ней в тот самый день, когда его прежняя жена, Скрибония, с которой он тогда развелся, родила ему дочь Юлию (Юлию Старшую). Для Октавиана это был брак по любви. Был ли это брак по любви для Ливии? Об этом не знает никто. Но даже если впоследствии она и любила Октавиана, то на первых порах скорее всего просто была вынуждена подчиниться.

2. ДЕТСТВО. В ДОМЕ МАРКА ГАЛЛИЯ. ВХОЖДЕНИЕ В ДОМ ОКТАВИАНА. ПЕРВЫЕ ДЕЛА — ПУТЬ К СЛАВЕ. ПОКОРИТЕЛЬ НОРИКЦЕВ, РЕТОВ, ВИНДЕЛИКОВ, ПАННОНЦЕВ И ПРОЧИХ НАРОДОВ

С первых лет своей жизни Тиберий рос в атмосфере сложных интриг и неискренности. По возвращении в Рим Тиберий был усыновлен по завещанию сенатором Марком Галлием. В наследство он вступил, но от имени вскоре отказался, так как Галлий был противником Октавиана Августа.

В доме Марка Галлия Тиберий жил вплоть до 33 года до нашей эры, когда тот скончался. Девятилетним мальчишкой Тиберий впервые произнес речь с ростральной трибуны — поминальную речь над своим приемным отцом.

Первые два брака Октавиана были недолгими, но его брак с Ливией, несмотря ни на что, оказался на редкость прочным. Хотя Ливия и не родила Октавиану детей, ее влияние на мужа все возрастало. Друз Старший с рождения рос в доме Октавиана. Теперь же, после смерти Марка Галлия, Ливия забрала к себе и Тиберия.

Октавиан не усыновил детей Ливии, но относился к ним хорошо и осыпал почестями.

Во время триумфа Октавиана после победы над Марком Антонием и Клеопатрой 13-летний Тиберий сопровождал колесницу Октавиана верхом на левой пристяжной лошади, в то время как на правой пристяжной ехал Марцелл — сын сестры Октавиана, Октавии Старшей.

Свою деятельность в сенате Тиберий начал с того, что выступал защитником в нескольких процессах. Он выступал защитником царя Архелая, жителей города Траллы и Фессалии (область в Греции). Тиберий также поддерживал просьбу о помощи жителей острова Хиос и городов Лаодикеи и Фиатиры, пострадавших от сильного землетрясения (обычно такие выступления использовались для укрепления авторитета). Но более всего укрепило авторитет Тиберия выполнение двух других поручений Октавиана Августа — во-первых, он успешно справился с поставленной перед ним задачей наладить регулярный подвоз хлеба в Рим (нехватка хлеба, вызванная тогда запустением после долгой гражданской войны, привела к голодным бунтам и однажды вынудила Октавиана временно выселить из Рима «всех работорговцев с их рабами, ланист с гладиаторами, всех иноземцев, кроме врачей и учителей, и даже часть рабов»); во-вторых, Тиберий успешно провел порученную ему Октавианом ревизию эргастулов по всей Италии, «хозяева которых снискали всеобщую ненависть тем, что хватали и скрывали в заточении не только свободных путников, но и тех, кто искал таких убежищ из страха перед военной службой».

Конечно же, и организацию снабжения Рима хлебом, и ревизию эргастулов Тиберий проводил не один. Наивно думать, что Октавиан Август поручил столь ответственные и важные дела юноше, не дав ему надежных помощников. Но, как и было задумано, помощники остались в тени, отдав всю славу Тиберию. Вместе с тем, Тиберий не был просто куклой в чужих руках — он учился науке управления и учился быстро.

Военную службу Тиберий начал войсковым трибуном в 27 году до нашей эры, во время похода Октавиана Августа на испанское племя кантабров. Поскольку Тиберий был тогда совсем еще подростком, его участие в походе было чисто символическим, но проявил он себя достойно. Через несколько лет, когда Тиберий подрос и набрался опыта, Октавиан поручил ему уже настоящее и очень ответственное дело — ему было доверено возглавить поход римских войск на восток, где он вернул армянское царство союзнику римлян царю Тиграну и в своем лагере перед войсками возложил на него корону от имени Рима. Октавиан тогда прибыл из Рима в Азию, находясь неподалеку от места события и будучи готовым взять дело в свои руки, но непосредственное командование войсками, ведение переговоров с парфянами и заключение мира поручил своему пасынку и не ошибся. Двадцатидвухлетний Тиберий проявил себя и как полководец, и как дипломат, сумев добиться заключения мира, выгодного и Парфии, и Риму. Римско-парфянская граница стала мирной почти на 80 лет. Согласно заключенному тогда договору парфяне согласились вернуть римлянам все захваченные в предыдущих войнах реликвии и всех пленных. Весной 20 года до нашей эры Тиберий принял от парфянских послов знамена, отбитые парфянами в 53 году до нашей эры у Марка Красса и в 36 году до нашей эры у Марка Антония. Значение этого события было чрезвычайно велико. Возвращение знамен и заключение почетного мира с Парфией было увековечено на римских монетах. Рим ликовал, а слава Тиберия росла.

Успешно справившись с делами в Азии, Тиберий после этого по приказу Октавиана управлял Косматой Галлией (называемой так за то, что мужчины там носили длинные волосы, заплетаемые в косы), где обстановка была сложной из-за раздоров местных вождей и набегов соседних варварских племен, вел войну с германским племенем сигамбров, в ходе которой захватил более 40 тысяч пленных и переселил их в Галлию на земли около Рейна.

Конец I века до нашей эры был временем грандиозных походов. Рим стремительно расширял границы своих владений. Еще во времена поздней республики Гай Юлий Цезарь за несколько лет завоевал для Рима Галлию — территорию, превышавшую территорию современной Франции. Убийство Юлия Цезаря и последовавшая вслед за этим гражданская война приостановили римскую экспансию, но, одержав победу в гражданской войне и упрочив свою власть, Октавиан Август продолжил политику своего приемного отца.

Сам он после окончания гражданской войны воевал мало — всего лишь один раз возглавил поход против кантабров и астуров для завершения завоевания Испании. В дальнейшем Октавиан Август предпочитал осуществлять общее управление империей, поручая ведение войн своим полководцам. В это время проявились полководческие таланты Тиберия и его брата Друза Старшего.Поскольку они были его пасынками, сыновьями его любимой жены, Октавиан не боялся, что, получив власть над легионами, они покусятся и на верховную власть. Друз Старший и Тиберий получили и достаточно войск, и свободу действий.

Привыкшие действовать слаженно и биться строем, использовавшие для осады крепостей передовую по тем временам технику, римляне имели огромные преимущества над «варварами», чьи земли они завоевывали. Но даже при всех этих преимуществах роль полководцев также была чрезвычайно важна — победу обеспечивали не только войска, но и умелое управление ими, ведь завоеватели везде встречали ожесточенное сопротивление, и там, где полководец проявлял беспечность, римляне терпели неудачи. Так, в 16 году до нашей эры германцы нанесли поражение римскому полководцу Марку Лоллию, застав того врасплох. Полностью разгромить римлян германцам тогда не удалось, но они захватили орла (знамя) пятого легиона, что было величайшим позором, и положение было восстановлено лишь после того, как Октавиан Август прислал туда подкрепление. Ни Тиберий, ни его брат подобных просчетов не допускали.

В 15 году до нашей эры Тиберий вместе со своим братом Друзом Старшим присоединил к Риму царство Норик, а также победил племена ретов и винделиков, расширив границы империи до Дуная. Как пишет об этом Веллей Патеркул, «проведя осаду многочисленных городов и крепостей, упорно сражаясь в открытом бою, скорее с опасностями, чем с потерями для римского войска, они укротили, пролив потоки крови, многочисленные народы, защищенные непроходимой местностью и жестокие до свирепости». Местные ополчения, плохо вооруженные и слабо обученные, не могли сдержать этот натиск. Норик и Реция стали римскими провинциями, а Вин-деликия была разделена между ними. Для жителей Норика, для ретов и винделиков это была трагедия — рушились их традиции, культура, многие из них погибли или попали в рабство, но римляне воспринимали все иначе — для них это были великие победы. Старики в Риме еще помнили опустошительные вторжения в Италию кимвров и тевтонов, теперь же Италия стала глубоким тылом римских владений, который, как тогда казалось, никто и никогда уже не сможет побеспокоить.

3. ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ. ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ, БРАК И ВЫНУЖДЕННЫЙ РАЗВОД. БРАК С ЮЛИЕЙ СТАРШЕЙ. УДАЧИ В ПОХОДАХ И НЕУДАЧА В СЕМЕЙНОЙ ЖИЗНИ. РАЗРЫВ ТИБЕРИЯ С ЮЛИЕЙ СТАРШЕЙ И ДОБРОВОЛЬНОЕ УДАЛЕНИЕ В ССЫЛКУ. ОПАЛА. ВОСЕМЬ ЛЕТ ПОД ДАМОКЛОВЫМ МЕЧОМ

Первой женой Тиберия стала Випсания Агриппина — одна из дочерей полководца Марка Випсания Агриппы, зятя и соправителя Октавиана Августа. Брак обещал быть удачным. С женой они жили в любви. Випсания Агриппина уже родила Тиберию сына, Друза Младшего, и была беременна во второй раз, но тут в их жизнь вмешалась воля Окгавйана Августа и обстоятельства, от них не зависевшие. В 12 году до нашей эры Марк Випсаний Агриппа внезапно умер. Единственная дочь Октавиана Августа Юлия Старшая овдовела. Не слишком задумываясь о его чувствах, Октавиан в 11 году до нашей эры приказал Тиберию, несмотря на то, что Випсания была беременна, дать ей развод и жениться на Юлии. (Марк Випсаний Агриппа был значительно старше Юлии, и жена Тиберия была не их дочерью, а дочерью Агриппы от его первого брака — с Помпонией, дочерью сенатора Помпония Аттика. У Юлии Старшей и Агриппы также была дочь Випсания Агриппина, но она была сводной младшей сестрой Випсании Агриппины, жены Тиберия, а в истории больше известна как Агриппина Старшая.)

Способствовала ли этому браку мать Тиберия Ливия? Сведений об этом нет, но скорее всего да. Октавиан Август редко принимал важные решения, не посоветовавшись со своей женой, чье мнение он ценил. Не посоветоваться же в этом случае он просто не мог. Соображения, в силу которых Ливия могла счесть выгодным этот брак, логичны и понятны — став мужем единственной дочери Октавиана, ее сын Тиберий становился и его наиболее вероятным наследником. Если бы личные чувства людей всегда подчинялись расчету и правилам логики, то этот брак должен был бы стать для Тиберия более удачным, чем прежний.

По словам Светония Транквилла, Тиберий был красив лицом, хотя иногда его портила сыпь, «телосложения он был дородного и крепкого, росту выше среднего, в плечах и в груди широк, в остальном теле статен и строен с головы до пят. Левая рука была ловчее и сильнее правой, а суставы ее так крепки, что он пальцем протыкал свежее цельное яблоко, а щелчком мог поранить голову мальчика и даже юноши. Цвет кожи он имел белый, волосы на затылке длинные, закрывающие даже шею, — по-видимому, семейная черта». При этом Тиберий отличался превосходным здоровьем. Он и в дальнейшем, «за все время своего правления не болел ни разу, хотя с тридцати лет заботился о себе сам, без помощи и советов врачей». Если верить Светонию Транквиллу, Юлия еще ранее, будучи женой Агриппы, «искала близости с ним, и об этом говорили повсюду». Учитывая то, что Тиберий, помимо вполне привлекательной внешности, был еще и значительно моложе ее бывшего мужа, более подходя ей по возрасту, Юлия действительно могла добиваться его любви, но это чувство не было взаимным.

Тиберию шел тогда 31-й год, Юлии Старшей было 28. По своему возрасту и своему положению они, казалось бы, прекрасно подходили друг другу, но чувства далеко не всегда подвластны расчету. Как пишет Светоний Транквилл, «об Агриппине он [Тиберий] тосковал и после развода; и когда раз случилось ему ее встретить, он проводил ее таким взглядом, долгим и полным слез, что были приняты меры, чтобы она больше никогда не попадалась на глаза». Брак Юлии и Тиберия затевался Октавианом Августом и Ливией, видимо, из самых лучших побуждений, но их ничем не ограниченная воля и власть ломала судьбы не только чужих, но и близких им людей.

Тиберий переживал расставание с Випсанией Агриппиной и не очень искал близости с Юлией, тем не менее и с ней он поначалу жил в ладу, но когда у них родился сын и умер в младенческом возрасте, их отношения испортились, и Тиберий даже спал отдельно. Пройдут годы, через 25 лет Тиберий сам станет императором и будет править до глубокой старости, ему будет чужда излишняя любовь к лести, но на монетах, статуях, барельефах всегда и везде его будут изображать тридцатилетним мужчиной. Почему? Античные авторы об этом не сообщают. Нам же остается предположить, что он просто хотел видеть себя и помнить таким, каким расстался со своей любимой Випсанией Агриппиной. Это всего лишь предположение, но так могло быть.

После женитьбы на Юлии Тиберий, и до того уже имевший высшую после Октавиана Августа военную власть в империи, стал рассматриваться как будущий наследник. Этому весьма способствовали успехи его походов и авторитет в войсках.

Довольный Октавиан Август продолжал осыпать Тиберия почестями. В 13 году до нашей эры, в возрасте всего лишь тридцати лет Тиберий был удостоен звания консула, а с 12 года до нашей эры, после женитьбы на Юлии Старшей, Тиберию был предоставлен «империум» — высшая военная власть. Такая же власть была одновременно предоставлена и его родному брату Друзу Старшему. Оба брата стали практически соправителями Октавиана.

После полного усмирения альпийских племен ретов и винделиков Друз Старший начал завоевание германских земель за Рейном, а победоносная римская армия, возглавляемая Тиберием, вторглась в Паннонию. Книг римских авторов, подробно повествующих об этой войне, не сохранилось, — остались лишь отдельные отрывки и небольшие упоминания, но археологические раскопки показывают, что боевые действия велись с размахом. Тиберий проявил себя как один из лучших полководцев империи. Перед этим над паннонцами одержали ряд побед Тит Виний Руф и Публий Кокцей Нерва, паннонцев пытались покорить Марк Випсаний Агриппа, затем Марк Виниций, достигшие определенных успехов, однако завершил завоевание Паннонии именно Тиберий. Местные племена сопротивлялись отчаянно, но лучше обученные и лучше вооруженные римляне побеждали. К 10 году до нашей эры сопротивление паннонских племен было сломлено и Паннония стала римской провинцией.

В 9 году до нашей эры во время похода у берегов Эльбы Друз Старший неудачно упал с лошади и через месяц умер. Если смерть брата, с которым они всегда действовали в согласии, и была для Тиберия прискорбным событием, то его собственная власть в государстве от этого только услилилась. После торжественных похорон Друза Старшего Октавиан Август поручил завершить начатое Друзом завоевание Германии Тиберию.

Тиберий начал последовательно и методично теснить германцев. Как пишет Светоний Транквилл, он захватил тогда сорок тысяч пленных, «переселил их в Галлию и отвел им землю возле берега Рейна».

В январе 7 года до нашей эры Рим праздновал триумф Тиберия над сигамбрами — одним из самых многочисленных и воинственных племен Германии. Тогда же Тиберий был во второй раз избран консулом.

Одержав победу над сигамбрами и закрепив успехи римского оружия в Германии, Тиберий вновь возглавил римские войска на Балканах. К 6 году до нашей эры он разгромил племена бревков и далматов, которые ранее пытались оказать помощь паннонцам. В результате этого с 6 года до нашей эры еще одной римской провинцией стала Далмация. Как пишет Светоний Транквилл, «за эти победы он удостаивался триумфа и овации, а кроме того, был удостоен особых триумфальных украшений — новой награды, которая ранее никому не присваивалась».

Таланты Тиберия как полководца, его заслуги перед Римом были бесспорны, однако сказать, что римляне его любили, было бы неправильно. Причина была в особенностях его поведения. Ходил он, слегка нагнув голову, с суровым лицом и обычно молча, производя впечатление человека надменного. Людям это не нравилось, поэтому даже Октавиан Август не раз пытался оправдать его перед сенатом и народом, уверяя, что причиной этому является природа, а не нрав.

В 6 году до нашей эры, в разгаре славы, выбранный трибуном на следующие пять лет и тем самым получивший почти такую же власть, как Октавиан Август, Тиберий неожиданно решил удалиться от дел, уехав из Рима.

К этому времени он окончательно рассорился с женой, вновь начавшей встречаться со своим любовником Семпронием Гракхом, которого она завела, еще будучи замужем за Агриппой. Но отъезд Тиберия из Рима был связан еще и с тем, а может быть, и прежде всего с тем, что вот-вот должны были достичь совершеннолетия родные внуки Октавиана Августа — Гай Цезарь и Луций Цезарь. Если бы у Тиберия и Юлии Старшей были сыновья, его династическое положение оставалось бы прочным. Теперь же Тиберий боялся, что Октавиан может счесть его угрозой для своих подросших к тому времени внуков (об этом говорил позднее и сам Тиберий). Мать и отчим возражали, однако Тиберий добился разрешения на отъезд и отправился на остров Родос. Красота этого острова привлекла его еще тогда, когда он побывал там, возвращаясь из похода в Армению. Возможно, Тиберий выбрал себе в качестве мест уединения Родос еще и потому, что в свое время, когда Октавиан Август стал выдвигать на роль своего преемника Клавдия Марцелла, сюда, на Родос, «чтобы своим присутствием не умалять его значения», перебрался ближайший соратник Октавиана — Марк Випсаний Агриппа. Надеялся ли Тиберий вернуться обратно, как некогда вернулся с Родоса Агриппа? Да, безусловно, надеялся, — об этом свидетельствуют многие его последующие действия, но тогда, уезжая на Родос, Тиберий стремился подчеркнуть, что совсем не претендует на власть и хочет переждать здесь неблагоприятные для себя времена. С ним в эту добровольную ссылку отправился и один из его боевых товарищей — сенатор Луцилий Лонг, с которым они на всю жизнь остались друзьями.

Храм Тиберия и Ливии во Вьенне,

Франция. 10-е гг. н. э.

Тиберий прекрасно чувствовал обстановку и понимал, что уговоры Октавиана были лишь игрой для соблюдения приличий. Когда после истечения в конце 2 года до нашей эры срока своих трибунских полномочий Тиберий попросил разрешения у Октавиана посетить Рим и навестить своих родственников, по которым соскучился, то ему было отказано, причем в довольно резкой форме. Отметим для себя, что Тиберий, хотя и не был сослан, обращался к Октавиану за разрешением, вместо того чтобы просто приехать, а родственниками его были члены семьи Октавиана (Октавиан был мужем его матери, Гай Цезарь и Луций Цезарь — сыновьями его жены от ее второго брака). Ранее он был вторым лицом в государстве после Октавиана, сейчас же на его место выдвинулись внуки Октавиана, и теперь полководческие и управленческие таланты, проявленные Тиберием, лишь вселяли в них опасения и могли привести к тому, что его в любую минуту могли устранить просто из предосторожности. Малейшая неточность в этой семейно-династической игре могла стоить Тиберию жизни. Единственное, что ему удалось сделать, это добиться с помощью матери статуса «посланника Августа», что позволяло соблюсти приличия и официально считаться не в ссылке, а при исполнении некоего поручения.

До этого «ни один военный или гражданский наместник, куда бы он ни направлялся, не упускал случая завернуть на Родос». Теперь же все стали его сторониться. Да и сам Тиберий старался ограничить свои контакты. После того, как ему было отказано в посещении Рима, Тиберий прекратил свои обычные упражнения с конем и оружием, переселился в глубь острова и жил как простой скромный человек, так как боялся, что ставший к тому времени весьма подозрительным Октавиан поверит наговорам недоброжелателей и обвинит его в попытке организовать заговор.

Как пишет Веллий Патеркул, «весь круг земель ощутил устранение Нерона (то есть Тиберия Клавдия Нерона) от охраны Рима». Возможно, Веллий Патеркул несколько преувеличил значение отхода Тиберия от дел, но устранение от власти такого опытного и талантливого полководца и государственного деятеля, каким был Тиберий, весьма отрицательно сказалось на положении империи, во всяком случае походы для завоевания Германии были временно прекращены, а затем, хотя и вновь стали проводиться, но менее интенсивно. Снизилась активность римлян и вдоль Дуная. То, что без Тиберия дела империи пошли хуже, было очевидно. Однако если ранее заслуги Тиберия доставляли ему почести, то теперь, когда он попал в немилость, прежняя слава и высокие деловые качества могли привести его к гибели.

Опала со временем стала очень серьезной — по намеку из Рима жители галльского города Нима, где он служил наместником, уничтожили его статуи, поставленные там ранее в честь его успешной службы. А на одном из обедов у Гая, старшего внука Октавиана (Гай Цезарь — сын Юлии Старшей от Марка Випсания Агриппы, вместе со своим братом Луцием Цезарем был после смерти Агриппы усыновлен Октавианом и считался наследником), когда речь зашла о Тиберии, один из гостей поклялся, что если хозяин прикажет, он тотчас отправится на Родос и привезет голову Тиберия.

Угроза была вполне реальной. Даже простые жители, почувствовав ситуацию, стали сторониться Тиберия. Так, пишет Светоний Транквилл, «грамматик Диоген на Родосе устраивал ученые споры каждую субботу. Однажды Тиберий пришел послушать его в неурочное время, однако тот не принял его и через раба предложил ему прийти через семь дней». Диогену придется затем, уже в Риме, трясясь от страха, самому явиться к дверям ставшего императором Тиберия, умоляя о пощаде, а Тиберий удовольствуется тем, что, не приняв его, велит явиться через семь лет. Однако это будет позднее. В этот же период, чтобы показать, что совсем не интересуется политикой, а соответственно и не представляет угрозы для кого-либо, Тиберий на два года даже перестал носить римское платье, а носил греческое.

4. НАСТРОЕНИЯ В РИМЕ МЕНЯЮТСЯ. СНЯТИЕ ОПАЛЫ И ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ССЫЛКИ. НОВЫЙ ВЗЛЕТ. ОКТАВИАН УСЫНОВЛЯЕТ ТИБЕРИЯ, ТИБЕРИЙ УСЫНОВЛЯЕТ. ГЕРМАНИКА. ВНОВЬ ВО ГЛАВЕ ВОЙСК. ОСТОРОЖНОСТЬ ПРЕВЫШЕ ВСЕГО

Восемь лет Тиберий жил, в любой день ожидая убийц или приказа покончить с собой. Однако у него был могущественный заступник — Ливия продолжала оставаться женой Октавиана Августа, притом любимой женой. Своих детей от Октавиана у нее не было, и она делала все, чтобы вернуть Тиберия и сделать его преемником Октавиана. Со временем Тиберию при помощи матери удалось добиться у Октавиана снятия опалы. На четвертом году своего пребывания на Родосе (во 2 году нашей эры) он узнал, что его жена Юлия осуждена за разврат и прелюбодеяние и сослана и что Октавиан Август от его имени дал ей развод. Узнав об этом, Тиберий в нескольких письмах к Октавиану как мог просил не сердиться на дочь, а Юлии оставил все подарки (по римскому праву все, что муж дарил жене, в случае развода он мог забрать обратно). Надо сказать, что такое показное заступничество за свою бывшую жену было чистым лицемерием. Тиберий ничего не простил ей и, став в 14 году императором, настолько ухудшил условия ее ссылки, что она умерла в том же году, а бывшего любовника Юлии Семпрония Гракха Тиберий приказал казнить.

Решение Октавиана Августа о разводе Тиберия с Юлией еще не было снятием опалы. Как уже говорилось выше, когда он после этого попросил разрешения вернуться, ему было отказано. Тиберий понял, что поспешил с просьбой о возвращении, и затаился — слишком многие влиятельные люди Рима были заинтересованы его погубить. Но хотя 2 год до нашей эры был одним из самых опасных для Тиберия, он все же знаменовал для него поворот к лучшему. Решение Октавиана Августа о ссылке своей дочери вряд ли обошлось без наущения Ливии, матери Тиберия. Это показало, кто обладает большим влиянием на императора. Ливия плела интриги медленно, но верно. Ряды врагов Тиберия стали редеть. На следующий год Октавиан сделал еще один важный шаг в пользу Тиберия — он отстранил от должности «comes et rector» (наставника) своего старшего и любимого внука Гая Цезаря Марка Лоллия, настраивавшего того против Тиберия.

Пройдет еще целых три года, прежде чем Тиберию будет разрешено вернуться в Рим, но он терпеливо ждал и наконец дождался. 20 августа 2 года нашей эры во время пребывания в Массилии (современный Марсель во Франции) внезапно умер Луций Цезарь. У Октавиана Августа оставался теперь всего лишь один наследник — Гай Цезарь, и Октавиан, зная, какой превратной бывает судьба, решил подстраховаться. В том же 2 году нашей эры после восьми лет, проведенных в ссылке, Тиберию было разрешено вернуться в столицу, но пока лишь при условии, что он не будет принимать никакого участия в государственных делах.

По возвращении с Родоса Тиберий представил римлянам своего сына Друза Младшего (от брака с Випсанией Агриппиной) и отдал ему свой дом, а сам жил у Мецената, но это, пожалуй, все, что известно о жизни Тиберия в тот период. Вел себя Тиберий скромно и старался не выделяться.

Вскоре положение кардинально изменилось. В январе 4 года нашей эры Гай Цезарь, наследник Октавиана Августа, готовившийся к походу на Парфию, был тяжело ранен в Армении. Возвращаясь оттуда, он окончательно занемог и смог добраться лишь до Ликии (небольшого зависимого от Рима царства на юго-западе территории современной Турции), где и умер.

Гай Цезарь скончался 21 февраля. Весть о его смерти достигла Рима не ранее второй половины марта. А уже 26 июня 4 года нашей эры Октавиан усыновил Тиберия, дав ему имя Тиберий Юлий Цезарь и приказав, чтобы тот, в свою очередь, усыновил своего племянника Германика (сына Друза Старшего — младшего брата Тиберия, который погиб в 9 году до нашей эры во время похода в Германию). Тогда же Тиберий вновь получил трибунскую власть, которая теперь уже останется у него навсегда. В тот же день Октавиан усыновил и своего последнего оставшегося в живых родного внука — Агриппу Постума, но этого внука Октавиан не любил.

Октавиан Август мечтал о полном покорении Германии, и сразу же после усыновления Тиберий был отправлен туда, дабы возглавить римские войска. Возвращение опытнейшего и прославленного военачальника подняло дух воинов, а кроме того, Тиберий, теперь уже как приемный сын императора, получил гораздо больше войск и больше полномочий, чем любой из других полководцев, действовавших здесь последние десять лет. Обычно римская армия завершала кампании к осени, пережидая зимнее время в укрепленных и обустроенных лагерях. Тиберий в этот раз вел боевые действия вплоть до декабря и сумел покорить племена каннинефатов, аттуаров, бруктеров и херусков.

Тиберию крайне важно было показать Октавиану, что тот не ошибся, избрав его преемником, причем убедить императора не только в том, что он прекрасно командует войсками, но и в том, что сохраняет полную лояльность, не пытаясь посягать на его власть. Неудивительно, что, как пишет бывший у него префектом конницы Веллей Патеркул, после несомненных успехов в войне с германцами, «несмотря на то, что зимние Альпы едва проходимы, сыновнее благочестие привело Цезаря (Тиберия) в Рим». Тиберий всеми силами пытался доказать свою верность Октавиану.

Арка в честь Тиберия, Германика и Друза в Сэнте,

Франция. 21 г.

Весной следующего года он вновь отправился в Германию. Теперь вместе с войсками действовал и флот. В 5 году нашей эры, как пишет Веллей Патеркул, римскими войсками под командованием Тиберия «была пройдена вся Германия, побеждены народы, неизвестные даже по именам, присоединены племена хавков: все их многочисленное войско, несмотря на молодость и могучее телосложение воинов, а также на местность, удобную для обороны, сдав оружие, во главе со своими вождями склонилось перед трибуналом императора. Разбиты были лангобарды, народ даже более дикий, чем сама германская дикость. И наконец, на что прежде мы не могли и надеяться, тем более пытаться осуществить: римское войско проведено со знаменами на расстояние в четыреста миль от Рена (Рейна) до реки Альбис (Эльбы), которая разделяет землисемнонов и гермундуров. И в этом же месте благодаря удивительному счастью и заботе нашего военачальника, благодаря удачному выбору времени с Цезарем (Тиберием) и его армией соединился флот, который, обогнув залив Океана со стороны неведомого и ранее неизвестного моря и победив многочисленные народы, с огромной добычей вошел в ту же самую реку Альбис».

Римский флот впервые действовал в Северном море во время походов Друза Старшего, и какое «неизвестное» море имел в виду Веллей Патеркул, неясно. Возможно, в этот раз римские корабли просто дальше заплыли в воды Северного моря, но тут вполне можно предположить и то, что в этот раз римский флот отважился обогнуть Ютландию и заплыть в Балтийское море, а затем, разграбив местные племена, волоком перетащить свои корабли в Эльбу, как это не раз делали впоследствии викинги. Больше римляне никогда не заплывали так далеко на запад, в эти непривычно суровые для них воды.

В результате этого похода Тиберия все германские племена между Рейном и Эльбой вынуждены были признать власть Рима или уйти за Эльбу. При этом Тиберий берег свои войска и потери римлян были минимальными — «только один раз враги коварно атаковали его, но потерпели тяжкое поражение». За эти победы Октавиан Август, как верховный главнокомандующий, был в 17-й раз провозглашен императором, Тиберия провозгласили императором в третий раз, а его наиболее отличившийся полководец Сентий Сатурнин был награжден триумфальными украшениями.

По словам Веллея Патеркула, «в Германии не осталось кого и побеждать, кроме народа маркоманнов. Изгнанные из своих мест, они под предводительством Маробода устремились во внутренние земли, поселившись на равнине, окруженной Герцинским лесом (на территории современной Чехии)».

Поскольку для Тиберия чрезвычайно важно было не потерять расположения Октавиана и не вызвать у того опасений, он и после этой кампании, разместив войска в зимних лагерях, сразу же, «так же быстро, как и в прошлом году», поспешил в Рим.

В 6 году нашей эры римляне собирались покончить с Марободом и выйти к Эльбе не только в ее нижнем и среднем течении, но и в верховьях этой реки. Возможно, планировалась и дальнейшая экспансия. «Маробод, — у сообщает Веллей Патеркул, — муж знатного происхождения, могучего телосложения и отважного духа, варвар более по происхождению, чем по уму», был серьезным противником. Захватив Бойегенум, так тогда называлась нынешняя Чехия, он «либо покорил сопредельные народы силой оружия, либо подчинил их договорами. Постоянными учениями он поднял силы, охранявшие его державу, почти до уровня римского войска». Патеркул признает, что Маробод не провоцировал войны и даже стремился ее избежать, лишь показывая, что если его принудят к войне, то у него «не будет недостатка ни в силе, ни в воле к сопротивлению», но войско Маробода, численность которого была доведена до 70 тысяч пехотинцев и 4 тысяч всадников, представлялось римлянам слишком большой потенциальной опасностью.

Тщательно спланированный поход против царства Маробода начался летом. Римские войска наступали с двух сторон, пытаясь зажать маркоманнов в клещи. Сентию Сатурнину с несколькими легионами было поручено наступать с северо-запада, через земли племени каттов, вырубая расположенные там Герцинские леса, а Тиберий наносил удар с юга из Норика, сосредоточив стянутые для этого из Паннонии и Далмации войска в городе Карнунте.

У Маробода было мало шансов отразить натиск римлян. Римляне превосходили и численностью, и обученностью, и вооружением. Построенные из бревен и земли крепости германцев не выдержали бы ударов римских осадных орудий. Но когда до владений Маробода оставалось всего лишь пять суточных переходов, Тиберий вынужден был остановить войска и срочно повернуть обратно — царство Маробода спасло начавшееся в Паннонии и Далмации и охватившее почти весь Балканский полуостров восстание.

Римлянам теперь было не до завоеваний. За несколько дней истребив римлян в Паннонии и выбив их из Далмации, мятежники вторглись в Македонию. Война против паннонцев и далматов, если верить Светонию Транквиллу, оказалась самой тяжелой войной из всех, что вел Рим со времен войны против Ганнибала. Восставшим удалось собрать до двухсот тысяч человек пехоты и до девяти тысяч всадников.

Октавиан Август, мобилизовав все ресурсы империи, поручил подавить это восстание Тиберию, дав ему для этого огромную армию — пятнадцать легионов и большое количество вспомогательных войск. Тиберий действовал не нахрапом, а как опытный полководец, избегая потерь и переигрывая противника прежде всего за счет воинского искусства. Вот что пишет об этом очевидец событий Веллей Патеркул, направленный Октавианом Августом к Тиберию с подкреплениями из Рима: «Какие вражеские войска мы увидели в первый год! Как целесообразно благодаря предвидению военачальника мы избегали крупных вражеских сил и одолевали их по частям! Мы видели, как соразмерно и в то же время с высшей пользой для авторитета полководца ведутся операции, с каким благоразумием расположены зимние лагеря, как надежно заперто караулами войско нашего врага! Они нигде не давали ему прорваться, и он, лишенный подкрепления, терял силы, исходя яростью против самого себя».

Веллей Патеркул писал эти исполненные пафоса строки, когда Тиберий был императором, и можно предположить, что он умышленно переборщил с похвалой. Однако главным критерием оценки Тиберия, как полководца, служит сам ход событий — в течение трех лет Тиберий медленно, но последовательно, со сравнительно малыми потерями, опираясь на возводимые крепости, привел к покорности мятежные провинции.

Большим успехом Тиберия стало пленение в 8 году н. э. главного вождя восставших паннонцев Батона. Вскоре ему сдался еще один из главных вождей восстания — Пиннет. С одобрения Октавиана Августа сенат удостоил Тиберия и воевавшего вместе с ним Германика триумфа. После этой победы некоторые сенаторы предлагали присвоить ему прозвище Паннонский или Непобедимый, однако Октавиан наложил запрет на это, заявив, что Тиберию будет достаточно и того имени, которое он унаследует после отца (то есть после него). Сам же Тиберий не спешил праздновать, а старался как можно скорее завершить войну, перебросив свои основные силы из покорившейся Паннонии во все еще пытавшуюся сражаться Далмацию. К середине 9 года нашей эры было сломлено сопротивление мятежных племен и в Далмации. Большинство предводителей восстания погибли или были взяты в плен.

Казалось бы, Рим мог облегченно вздохнуть, а Тиберию оставалось лишь отпраздновать триумф, но триумф пришлось отложить — пять дней спустя после окончательной победы в Далмации в Рим пришло известие о поражении в Германии в Тевтобургском лесу Квинтилия Вара и город был в трауре по поводу гибели трех римских легионов.

В следующем году Тиберий был послан в Германию. Действовал он крайне осторожно. По словам Светония Транквилла, «он знал, что виной поражению Вара была опрометчивость и беззаботность полководца. Поэтому с тех пор он ничего не предпринимал без одобрения совета: человек самостоятельных суждений, всегда полагавшийся только на себя, теперь он вопреки обыкновению делился своими военными замыслами со многими приближенными. Поэтому же и бдительность он проявлял необычайную: готовясь к переходу через Рейн, он в точности определил, что надо брать с собой из припасов, и сам, стоя у берега перед переправой, осматривал каждую повозку, нет ли в ней чего сверх положенного и необходимого». Первостепенное внимание уделялось Тиберием дисциплине. Как пишет Светоний Транквилл, «порядок в войсках он поддерживал с величайшей строгостью, восстановив старинные способы порицаний и наказаний: он даже покарал бесчестьем одного начальника легиона за то, что тот послал несколько солдат сопровождать своего вольноотпущенника на охоту за реку».

Сам Тиберий во время похода жил очень скромно, все силы посвятив успеху дела, «все распоряжения на следующий день и все чрезвычайные поручения давал письменно, приказывая в случае неясности обращаться к нему лично в любое время дня и ночи». Побед он достигал планомерностью, «никогда не полагаясь на случай и удачу».

За два года Тиберий смог нанести германцам ряд поражений, но полностью восстановить утраченные после поражения Квинтилия Вара позиции римлянам не удалось. Германцы прекратили свои нападения, но контроль над землями между Рейном и Эльбой римляне восстановить не смогли. В немалой степени это объяснялось тем, что здоровье Октавиана Августа оставляло желать лучшего и Тиберию, как его наследнику, не желательно было слишком долго находиться вдали от Рима. Еще одной причиной того, что Риму пришлось отказаться от завоеваний в Германии, была острая нехватка людских ресурсов. Избалованность римлян, падение нравов и вызванная этим низкая рождаемость вынуждали правителей империи отказаться от завоевания всей Германии и перейти к укреплению границы по Рейну и Дунаю, ограничившись обороной.

5. НА ГРЕБНЕ СЛАВЫ. ТРИУМФ 12 ГОДА. ТИБЕРИЙ НАЗНАЧАЕТСЯ СОПРАВИТЕЛЕМ ОКТАВИАНА АВГУСТА. ОБОСТРЕНИЕ СИТУАЦИИ НА БАЛКАНАХ. ТИБЕРИЙ ОТПРАВЛЯЕТСЯ В НОВЫЙ ПОХОД, НО ВОЗВРАЩАЕТСЯ В СВЯЗИ С БОЛЕЗНЬЮ ОКТАВИАНА АВГУСТА. СМЕРТЬ ОКТАВИАНА АВГУСТА. ТИБЕРИЙ СТАНОВИТСЯ ИМПЕРАТОРОМ. СУДЬБА АГРИППЫ ПОСТУМА

В 12 году Тиберий, стабилизировав положение в Германии, возвращается в Рим и вместе с Германиком празднует наконец свой отложенный триумф. В консульской тоге и в лавровом венке перед лицом сената он взошел на возвышение и занял место между двух консулов рядом с императором Октавианом Августом, но перед этим сошел с колесницы и преклонил колена перед ним, как перед отцом. По словам Светония Транквилла, было объявлено, что на средства от военной добычи будет построен храм Согласия, а в честь погибшего на прежней войне с германцами Друза Старшего, брата Тиберия, Тиберий от своего имени и от имени брата пообещал возвести храм Кастора и Поллукса (Дион Кассий пишет, что храм Кастора и Поллукса был построен еще в 6 году. Если это так, то, видимо, после триумфа Тиберия этот храм был украшен вражеским оружием). Для народа был устроен обед на тысячу столов и произведена раздача денег по триста сестерциев каждому.

По настоянию Тиберия его легаты также получили триумфальные украшения. Эта его лесть своим полководцам была отнюдь не лишней. Многолетние войны изрядно истощили империю. Солдаты устали, а Тиберий хорошо знал реальное положение дел и настроения войск. Интересным было и то, что если ранее захваченных во время войны видных врагов, особенно пытавшихся поднимать восстания вождей покоренных племен, проведя в цепях у колесницы триумфатора, после триумфа обычно казнили, то верховному вождю паннонцев Батону не только сохранили жизнь, но и обеспечили вполне достойные условия существования. Батон был отправлен в Равенну и там жил по-царски, но под присмотром. Причина тому была весьма прагматичной — если бы Батон был казнен, паннонцы могли бы избрать другого вождя. Но когда Батон был жив, паннонцы были обезглавлены. Если бы какой-то из их вождей попытался занять место Батона, римляне легко могли бы использовать против него сторонников Батона. Этот жест в значительной степени помог римлянам закрепиться в Паннонии. В дальнейшем Тиберий будет неоднократно использовать такой прием, принимая к себе бежавших вождей германских и других соседних варварских племен, даже если те ранее были врагами Рима.

Немного времени спустя после отпразднованного триумфа консулы внесли закон, чтобы Тиберий управлял провинциями совместно с Октавианом Августом. После этого Тиберий, наставляемый Октавианом Августом, стал постепенно вникать в дела управления империей. Сохранившиеся отрывки писем Октавиана Августа позволяют полагать, что в этот период времени он относился к Тиберию действительно как к сыну и только с ним связывал будущее Рима. Об этом свидетельствуют и римские монеты — с этого времени в Риме чеканили монеты не только с именем и изображением Октавиана Августа, но и с именем и изображением Тиберия.

Летом 14 года положение на Балканах вынудило Октавиана Августа отправить Тиберия в Иллирию, при этом он собирался провожать его до Беневента, однако задержался в Риме, удерживаемый просьбами жалобщиков по различным судебным делам. Октавиан Август к тому времени был стар и болен, справляться с государственными делами ему становилось все труднее. Вскоре он уедет из Рима отдохнуть сначала на Капри, а потом в Неаполь. Тут императора начал беспокоить желудок, но он тем не менее посетил устроенные в его честь гимнастические состязания и проводил Тиберия до условленного места, а затем отправился обратно в Рим. Но на обратном пути болезнь усилилась, и Октавиан Август, не доехав до Рима, слег в своем имении Нола, неподалеку от Рима. За Тиберием были посланы гонцы, чтобы вернуть его с дороги. Трудно сказать, успел ли он застать Октавиана живым, ибо по приказу Ливии вокруг дворца и на дорогах к нему после обострения болезни Октавиана была выставлена крепкая стража. Официально считалось, что он застал Октавиана уже без сил, но еще живого и провел с ним почти целый день наедине, получив нужные наставления. 19 августа 14 года Октавиан Август скончался и вся власть перешла к Тиберию.

Октавиану были устроены пышные похороны со всеми мыслимыми почестями. Тиберий выглядел на них очень опечаленным, но трудно сказать, какие чувства он испытывал в действительности.

Когда Октавиан Август умер, Тиберий приказал держать его смерть в тайне, пока не был убит Агриппа Постум — возможный претендент на власть. Агриппа Постум был сыном Марка Випсания Агриппы и дочери Октавиана Августа Юлии. В 4 году нашей эры он был усыновлен Октавианом Августом, но через три года попал в немилость и был сослан в Суррент (современный город Сорренто близ Неаполя), а затем еще далее на остров Планазию (остров Пьяноза в Тирренском море). Его убил приставленный к нему для охраны войсковой трибун, получивший письменный приказ. Дал ли этот приказ умирающий Октавиан Август, чтобы избежать возможной смуты после своей смерти, распорядилась ли об этом Ливия, или это сделал Тиберий, неизвестно. Смута, тем не менее, произошла — вскоре после смерти Октавиана Августа в Италии объявился некий авантюрист, объявивший себя Агриппой Постумом, внуком Октавиана. Лже-Агриппа Постум сумел привлечь к себе некоторое количество сторонников, но Тиберий очень быстро с ним расправился.

В то время Тиберию исполнилось 55 лет. Тиберий, принадлежа к двум родам — по роду приемного отца к Юлиям, а по роду родного отца к Клавдиям, — стал первым из императоров династии Юлиев-Клавдиев.

Он без колебаний принял власть, окружил себя преторианской стражей, но для вида на словах отказывался от власти, ссылаясь на трудности, и сенаторы вынуждены были долго его уговаривать, прежде чем он дал согласие стать императором. Между тем, трудности действительно возникли, и притом серьезнейшие. Начавшиеся сразу же после смерти Октавиана Августа волнения в измученных тяжелыми условиями службы римских легионах в Германии и Паннонии поставили страну на грань новой гражданской войны. Тиберий справился с этим бунтом, однако об этом будет рассказано далее.

6. НАЧАЛО ПРАВЛЕНИЯ. ЛИВИЯ И ТИБЕРИЙ — НЕПРОСТЫЕ ОТНОШЕНИЯ МАТЕРИ И СЫНА. ПОДХОД ТИБЕРИЯ К РЕШЕНИЮ РАЗЛИЧНЫХ ГОСУДАРСТВЕННЫХ ПРОБЛЕМ

В начале правления Тиберия огромным влиянием и властью в государстве пользовалась его мать Ливия. По завещанию Октавиана Августа она была принята в род Юлиев и стала официально именоваться Юлией Августой. Тиберий чтил свою мать, понимая, что именно благодаря ей получил свою власть. Но Ливия слишком активно стала вмешиваться во все дела, и Тиберий начал ограничивать ее вмешательство. Когда льстецы-сенаторы предложили назвать сентябрь Тиберием, а октябрь Ливием (в честь матери Тиберия), то он спросил их, что они будут делать, когда у них будет тринадцатый Цезарь, и запретил такое переименование. Сохранились упоминания и о других трениях, возникавших между Тиберием и его матерью. Так, в 22 году, освящая невдалеке от театра Марцелла статую божественного Августа, она поместила в надписи имя Тиберия после своего. Многие римляне считали, что, «усмотрев в этом умаление своего величия и оскорбительный выпад», Тиберий «глубоко затаил обиду». Сейчас трудно судить, так ли это было или нет, но более вероятно, что Тиберия это просто раздражало, так как такие выходки, безусловно, мешали эффективному управлению государством. Амбиции матери и сына неоднократно сталкивались и иногда доходили едва ли не до открытой вражды, но несмотря на то, что власть ее была несколько ограничена, мать Тиберия до конца своих дней была в почете и благополучно дожила в Риме до 86 лет. Правда, когда в 29 году Ливия скончалась, находившийся тогда на острове Капри Тиберий не прибыл на ее похороны, чтобы отдать последний долг матери. Как сообщает Тацит, «в письме сенату он сослался на поглощенность делами и урезал как бы из скромности щедро определенные сенаторами в память Августы почести, сохранив лишь немногие и добавив, чтобы ее не обожествляли, ибо так хотела она сама».

Тиберий был человеком безусловно умным и обладал большими способностями к управлению. Действовал он всегда решительно и «ни в чем, кроме своих речей в сенате, не выказывал медлительности». Но оратором он был незаурядным. Как пишет Тацит, «Тиберий владел искусством взвешивать каждое слово и вкладывал в свои выступления богатое содержание, если намеренно не придавал им двусмысленности». По свидетельству Тацита, в начале его правления «государственные дела, как и важнейшие частные, рассматривались в сенате, и видным сенаторам предоставлялась возможность высказать о них свое мнение, а если кто впадал в лесть, то сам Тиберий его останавливал; предлагая кого-либо на высшие должности, он принимал во внимание знатность предков, добытые на военной службе отличия и дарования на гражданском поприще, что-бы не возникло сомнений, что данное лицо — наиболее подходящее. Воздавалось должное уважение консулам, должное преторам; беспрепятственно отправляли свои обязанности и низшие магистраты. Повсюду, кроме судебных разбирательств об оскорблении величия, неуклонно соблюдались законы». По поводу этого закона следует сказать, что Тиберий тогда проявлял большую терпимость даже к выпадам и шуткам в свой адрес. Даже на непочтительность, злословие и стишки в свой адрес он поначалу не обращал внимания. Когда сенат однажды предложил провести следствие о таких преступлениях, он ответил, что у государственных мужей слишком мало свободного времени, чтобы ввязываться в подобные дела, но затем Тиберий восстановил действие закона «об оскорблении величия». (Этот закон был принят еще во времена Суллы, затем долгое время не применялся и был забыт. В 8 году этот закон однажды применил Октавиан Август, в результате чего был осужден некий Кассий Север, порочивший в своих сочинениях римскую знать, но больше при Октавиане Августе этот закон не применялся, при Тиберии же такое обвинение стало выдвигаться довольно часто, особенно после 23 года, когда умер его единственный сын. В дальнейшем, при преемниках Тиберия, этот закон применялся в основном против тех, кто подозревался в совершении действий, оскорбляющих императора и членов его семьи, и продолжал активно использоваться многими другими императорами. Злоупотребления же этим законом как самих императоров, так и их вельмож привели к тому, что жертвами этого закона пали и многие совершенно невинные люди.)

Статуя Тиберия. Мрамор. 30–40 гг.

В начале своего правления Тиберий правил в согласии с сенатом и проявлял терпимость и скромность. По словам Светония Транквилла, «он даже установил некоторое подобие свободы, сохранив за сенатом и должностными лицами их прежнее величие и власть», но уже тогда Тиберий сделал один чрезвычайно важный шаг, ограничивший прежнее влияние народного собрания, — он навсегда лишил народное собрание права выбора должностных лиц. При Тиберии, гораздо меньше, чем Октавиан, считавшемся с настроениями простолюдинов, должностных лиц стали избирать сенаторы, а не собрания граждан на Марсовом поле (при Октавиане эта процедура формально проводилась так же, как и во времена республики). Такое ущемление прав народного собрания римская знатьвосприняла в общем-то с удовлетворением, так как прежние выборы были весьма разорительны — раньше желающий быть избранным вынужден был угождать толпе, устраивая за свой счет гладиаторские бои, театральные представления и различные раздачи, вместе с тем теперь, при послушном императору сенате, неугодный императору человек просто не мог быть избран.

Сенат при Тиберии не был совершенно бессловесен. Известны случаи, когда некоторые решения, правда по не слишком важным вопросам, принимались и вопреки его предложениям. Так, Светоний Транквилл приводит случай, когда «он предложил, чтобы деньги, завещанные городу Требии на постройку нового театра, пошли на починку дороги, — тем не менее отменить волю завещателя ему не удалось». Приведенный выше случай говорит нам сразу о двух аспектах — во-первых, показывает, что Тиберий допускал споры и возражения, а во-вторых, что он предпочитал помпезности практичность.

В последние годы жизни Октавиана Августа экономика империи переживала не лучшие времена, и Тиберий главное внимание уделял именно укреплению экономики. Ведать своими личными доходами Тиберий «обычно поручал честнейшим людям, иногда ранее ему неизвестным, но доверяясь их доброй славе; принятые к нему на службу, они неограниченно долгое время пребывали в ней, так что большая их часть достигала старости, выполняя все те же обязанности».

Отличаясь экономностью в расходовании государственных средств, он ограничивал лишние расходы. Зрелища Тиберий не жаловал и устраивал редко. Так, Луций Анней Сенека в своей книге «О провидении» пишет: «Во времена цезаря Тиберия я сам слыхал, как гладиатор-мирмиллон по имени Триумф жаловался, что редко устраиваются игры: «Лучшие годы пропадают напрасно!» За подобную скупость Тиберия недолюбливал городской плебс, привыкший к подачкам и частым бесплатным зрелищам, но Тиберия больше интересовало состояние государственных финансов, чем мнение толпы.

Несмотря на отдельные мятежи, провинции при Тиберии находились в относительно хорошем состоянии, произвол наместников сдерживался за счет контроля из Рима. Ему удалось значительно расширить дорожную сеть, особенно в Галлии, Испании и в Придунайских провинциях, а также прекратить разбои на дорогах.

Большой проблемой того времени было усилившееся расслоение общества. Непомерные траты римской знати на предметы роскоши и устройство пиров вызывали справедливые нарекания сограждан и истощали финансы (согласно Плинию Старшему, ежегодно римляне тратили только на закупку товаров из Индии около 100 миллионов сестерциев, — сумма не только по тем, но и по нынешним временам весьма немалая). Но когда несколько эдилов поставили перед сенатом вопрос о необходимости более строгого соблюдения принятого еще во времена Юлия Цезаря и дополненного в 22 году до нашей эры Октавианом Августом закона об издержках, определявшего предельные размеры издержек на стол, одежду и убранство домов, Тиберий, сам живший сравнительно скромно, не стал принимать ожидаемых от него популистских мер. Взвесив все аргументы, он заявил: «Быть может, отцы сенаторы, при рассмотрении других дел было бы полезнее, если бы я выслушивал ваши вопросы, лично присутствуя среди вас, и говорил тут же о том, что, по-моему, нужно для общего блага. Но при обсуждении этого дела мне было лучше отсутствовать, дабы я не видел своими глазами и в некотором роде не ловил с поличным отдельных сенаторов, которых вы осуждаете за постыдную роскошь и на чьи лица и чей испуг вы бы указывали мне вашими взглядами. И если бы ревностные мужи эдилы предварительно спросили меня о моем мнении, то, пожалуй, я скорее посоветовал бы им предоставить эти могущественные и укоренившиеся пороки самим себе, чем вести с ними борьбу, чтобы в конце концов обнаружить перед всеми, с какими позорными недостатками мы не в состоянии справиться».

«Мне небезызвестно, — упрекнул сенаторов Тиберий, — что на пиршествах и в кругу друзей многие осуждают это злой требуют его ограничить, но если кто-то пытается издать закон и назначить за это наказания, то те же самые лица кричат, что переворачивается государство, что хотят истребить всю знать, что никто не свободен от обвинения в этом преступлении». Далее Тиберий резонно заметил, что страсть к роскоши нельзя подавить простым ужесточением законов, так как это болезнь души и тут надо лечить именно души людей, с тем чтобы они изменили к лучшему чувство меры дозволенного, добавив, что «если кто из высших должностных лиц обещает такое усердие и такую твердость, что для него будет посильным вступить в борьбу с роскошью, я воздам ему похвалу и признаюсь, что он снимает с меня часть моего бремени; но если они пожелают подвергнуть пороки лишь словесному бичеванию, а затем, добыв славу, оставят мне распри, то поверьте, отцы сенаторы, и я также не хочу попреков; мирясь с ними, тягостными и по большей части несправедливыми, в делах государственной важности, я по праву прошу избавить меня от пустых и бесплодных, не возмещаемых пользой ни для меня, ни для вас».

После этих слов императора с эдилов была снята забота о борьбе с роскошью. С тех пор прошло почти две тысячи лет, и мы, зная многие безуспешные попытки обуздать роскошь рескриптом, указом или законом, должны признать, что Тиберий поступил тогда наиболее правильно. Проблема непомерных же трат на роскошь в Риме в большей или меньшей степени тревожила Рим до самого момента его падения, но точно так же она проявлялась и продолжает проявляться и в других государствах, действительно являясь прежде всего проблемой установившейся морали.

Однако, не пытаясь одним махом решить все проблемы, Тиберий предпринял ряд разумных мер по ограничению непродуктивных расходов. Он отрицательно относился к чрезмерному увлечению римлян актерами. После того, как во время одного из представлений в театре возникли беспорядки, приведшие к гибели не только нескольких граждан и пытавшихся навести порядок солдат, но и одного центуриона, Тиберий добился от сената принятия по этому поводу специального закона. Были установлены предельные размеры жалованья актерам и приняты постановления против разнузданности их поклонников. Сенаторам запрещалось посещать мимов у них на дому. Римским всадникам также запрещалось встречаться с ними где-либо, кроме как в театре. Преторам предоставлялось право карать зрителей за чрезмерную распущенность изгнанием. Эти меры уняли пыл наиболее злостных забияк среди зрителей, однако беспорядки на зрелищах случались и в дальнейшем. А в 27 году в амфитеатре небольшого городка Фидены, неподалеку от Рима, произошла самая грандиозная катастрофа за всю историю империи. Некий вольноотпущенник Атиллий, надеясь получить хорошую прибыль, построил в Фиденах деревянный амфитеатр, чтобы давать там гладиаторские бои, но построил его недостаточно прочным и установил на ненадежном грунте. Любимые римлянами зрелища при прижимистом императоре Тиберии давались нечасто, и, узнав о предстоящих гладиаторских боях, трибуны заполнили не только жители Фиден, но и множество прибывших туда по этому поводу любителей зрелищ из Рима. Не выдержав напора толпы, переполненное здание перекосилось и рухнуло, подмяв под себя чуть ли не всех собравшихся и «унеся не меньшее количество жертв, чем их уносит кровопролитнейшая война». Число пострадавших достигало 50 тысяч человек.

Эта невиданная катастрофа потрясла Рим. Римская знать открыла двери своих домов. Повсюду раненым оказывали врачебную помощь и снабжали лекарствами. Все старались поддержать их «щедротами и попечением». Атиллий был отправлен в изгнание, а сенат принял постановление, воспрещавшее устраивать гладиаторские бои тем, чье состояние оценивалось менее чем в 400 тысяч сестерциев («дабы давать его для славы, а не для прибыли»), и возводить амфитеатр без предварительного исследования местности.

Одной из главных проблем империи, доставшейся в наследство Тиберию, был упадок в сельском хозяйстве.

По словам Тацита, отвергнув попытку начать кампанию по борьбе с роскошью и пожурив сенаторов за уделение внимания слишком мелким вопросам, Тиберий сокрушенно сказал: «Какой безделицей мы должны счесть это зло, если взглянем на все остальное! А ведь никто, к сожалению, не докладывает сенату, что Италия постоянно нуждается в чужеземной помощи, что жизнь римского народа каждый день зависит от случайностей моря и бурь и что, не поддерживай провинции своими излишками и господ, и рабов, и сами пашни, нам бы пришлось ожидать пропитания от своих увеселительных садов и вилл! Вот какая забота, отцы сенаторы, неизменно отягощает принцепса, и если она будет оставлена, ничто не сможет спасти государства!»

Обычными мерами поправить положение не удалось, и в 33 году Тиберий решил кардинально изменить ситуацию, заставив сенат принять закон, по которому все ростовщики должны были вложить две трети капитала в земельные наделы. Это вызвало финансовый кризис. Кредиторы стали усиленно взыскивать долги, монета стала исчезать из обращения, а так как многие должники одновременно продавали свои имения, то цена на них резко упала, что разорило множество семей. Тиберий сумел прекратить кризис, внеся из своих личных средств в меняльные конторы более 100 миллионов сестерциев и приказав выдавать их в кредит под умеренный процент. Несмотря на то, что для многих нововведения Тиберия обернулись бедой, общее положение в сельском хозяйстве стало после этого постепенно улучшаться.

Вообще Тиберий, при большой осторожности в расходах, в нужный момент не раз проявлял щедрость. Так, когда в 27 году в Риме случился пожар, уничтоживший целый район города, и озлобленный народ стал попрекать императора за то, что тот удалился из Рима на Капри, Тиберий «пресек этот ропот раздачей денег в размере понесенных каждым убытков» и добился того, что те же самые люди стали его искренне прославлять.

7. СУДЕБНАЯ СИСТЕМА РИМА ПРИ ТИБЕРИИ. РАСПРОСТРАНЕНИЕ ЧУЖЕЗЕМНЫХ РЕЛИГИЙ, АЛЧНОСТЬ НОВОЯВЛЕННЫХ ПРОПОВЕДНИКОВ И СВЯЗАННЫЕ С ЭТИМ ПРОБЛЕМЫ. ОТНОШЕНИЕ ТИБЕРИЯ К МАГИИ И АСТРОЛОГИИ

Много внимания Тиберий уделял совершенствованию судебной системы и правильному ее функционированию. Как пишет о Тиберии Тацит, «не довольствуясь дознаниями в сенате, он присутствовал и в обыкновенных судах, сидя в углу трибунала, чтобы не сгонять претора с курульного кресла; и в его присутствии было принято немало решений вопреки проискам и ходатайствам имущих». Тацит, отнюдь не симпатизируя Тиберию, вынужден был признать, что при нем «повсюду, кроме судебных разбирательств об оскорблении величия, неуклонно соблюдались законы» и даже «если случались у него тяжбы с частными лицами, то разрешали их суд и законы». «Неприветливый в обращении и большинству соприкасавшихся с ним внушавший страх», Тиберий упорно старался соблюдать законы и блюсти интересы империи, причем есть явные свидетельства того, что он, особенно в первой половине своего правления, допускал возражения и больше старался убедить своих оппонентов, чем просто заставить делать по-своему, воспользовавшись властью. Было время, когда он с гордостью заявлял: «В свободном государстве должны быть свободны и мысли и язык», а чтобы объяснить сенаторам, что он считает возможным в споре и что невозможным, говорил: «Если кто неладно обо мне отзовется, я постараюсь разъяснить ему все мои слова и дела; если же он будет упорствовать, я отвечу ему взаимной неприязнью». Но в дальнейшем, особенно в конце своего правления, Тиберий уже далеко не во все дела вникал сам, а его приближенные нередко злоупотребляли предоставленной властью.

По предложению Тиберия сенат принял постановление о том, что приговоры сената следует передавать в канцелярию, ведавшую исполнением приговоров, не сразу, как это было ранее, а лишь по истечении десяти дней после их вынесения. Это была вполне разумная и цивилизованная правовая норма, дававшая время обжаловать и изменить приговор, перешедшая к XX веку в законодательство практически всех стран мира. Однако вскоре эта десятидневная задержка исполнения приговора превратилась в фарс, так как практически никогда ни Тиберий, ни послушный ему сенат не меняли приговоры. Надо сказать, что судебные злоупотребления, казни и конфискации стали к концу его правления явлением распространенным и затронули многих невинных, в том числе немало римских сенаторов и всадников.

Серьезной проблемой, доставшейся в наследство Тиберию, было продолжающееся распространение чужеземных, особенно восточных, религий. Частично это было связано с традиционной веротерпимостью римлян и либеральным отношением к другим религиям, частично с тем, что часть римлян разуверилась в своих прежних богах, частично с включением в состав римских граждан получивших римское гражданство вольноотпущенников и провинциалов, продолжавших исповедовать свои прежние верования, а также с тем, что адепты новых религий вели более активную пропаганду, чем служители традиционных римских культов.

Нередко случалось, что служители новых культов и их помощники злоупотребляли доверием и просто околпачивали верующих, наживаясь за их счет. Один из таких случаев, происшедших в Риме в 19 году, привел к трагическим последствиям для всей иудейской общины Рима. Как сообщает в «Иудейских древностях» Иосиф Флавий, в это время из Иудеи в Рим бежал один негодяй, который и раньше был не в ладах с законом. В Риме он, войдя в сговор «с тремя подобными ему негодяями», сумел убедить знатную римлянку Фульвию, принявшую иудаизм, «послать пурпур и золото в иерусалимский храм, и когда та сдала им это, то они присвоили его себе, как то и было их первоначальным намерением». Вскоре обман открылся. «Тиберий, которому по желанию Фульвии сообщил об этом муж ее Сатурнин, бывший с императором в дружественных отношениях, распорядился изгнать из Рима всех иудеев». Около четырех тысяч из них послали солдатами на Сицилию, а отказавшихся служить в армии казнили. Так «из-за гнусности четырех человек» пострадала вся иудейская община. Иудеи смогли вернуться в Рим лишь через несколько лет.

Другой не менее примечательный случай, также описанный Иосифом Флавием, правда приведший к меньшему числу жертв, произошел с последователями египетского культа Изиды. Знатный римский юноша Децим Мунд страстно влюбился в замужнюю римлянку Паулину, но не смог добиться взаимности, даже пообещав ей 200 тысяч аттических драхм (более 900 кг серебра) за ночь любви. В отчаянии юноша решил умереть голодной смертью, но вольноотпущенница его отца, некая Ида, видя, как тот чахнет, пообещала ему, что устроит так, что он сможет переспать с Паулиной, причем ей будет достаточно для этого всего 50 тысяч аттических драхм. Получив деньги, Ида, зная, как ревностно Паулина относится к культу Изиды, тайно договорилась с некоторыми продажными жрецами, и те, «побужденные громадностью суммы», сообщили Паулине, что сам бог Анубис воспылал к ней любовью и зовет ее в храм. Польщенная вниманием бога, Паулина сообщила мужу, что бог Анубис зовет ее в храм, и муж, зная скромность своей жены, не стал ей препятствовать, видимо полагая, что это один из обрядов. Вечером в храме после трапезы жрецы, оставив Паулину там, заперли все двери. «Затем были потушены огни и спрятанный в храме Мунд вступил в обладание Паулиной, которая отдавалась ему в течение всей ночи, предполагая в нем бога». Перед рассветом юноша удалился раньше, чем в храм явились те жрецы, которые не были посвящены в интригу, а Паулина, вернувшись утром домой к мужу, «рассказала ему о том, как к ней явился Анубис, и хвасталась перед ним, как ласкал ее бог». Слышавшие это, хотя и не верили в сошествие бога, не знали, что и думать, зная целомудрие и порядочность Паулины. Все могло бы сойти Мунду с рук, но он не выдержал и спустя три дня рассказал Паулине о том, как взял ее, назвавшись Анубисом. Последствия этого были печальны для всех участников обмана. Паулина, разодрав на себе одежды, рассказала обо всем мужу, а тот немедленно сообщил обо всем Тиберию. Проведя тщательное расследование, Тиберий приговорил виновных жрецов и Иду к распятию на кресте, а Деция Мунда к изгнанию. Храм Изиды после этого был разрушен, а изображения богини сброшены в Тибр.

Случались подобные происшествия и с представителями других новых культов. Но, поскольку борьба с чужеземными культами не имела системного характера, а приношения, получаемые жрецами от верующих, были огромны, новые культы вновь и вновь возвращались в Рим. Очень скоро возвратился в Рим и культ Изиды, причем на несколько столетий стал одним из самых распространенных в империи и исчез лишь с введением христианства в качестве государственной религии и запретом всех языческих культов.

Приведенные выше случаи показывают, что какими бы суровыми нам ни казались меры наказания, выбранные Тиберием по отношению к провинившимся, он тогда не действовал впопыхах, а предварительно проводил расследование случившегося.

При Тиберии пресекалось также увлечение астрологией и магией, хотя по Риму ходили слухи, что сам Тиберий был хорошо знаком с астрологией и увлекался ею, будучи в ссылке. Занимавшийся магией Луций Титуалий был сброшен с Тарпейской скалы, а занимавшегося магией Публия Марция торжественно казнили за Эсквилинскими воротами Рима «принятым в старину способом» (раздев донага и зажав руки в деревянной колоде, засекли розгами, а затем обезглавили). Пострадали и некоторые знатные римляне, в вину которым вменили обращение к астрологам и магам с вопросами, намекавшими на желание добиться высшей власти. Борьба с астрологами и магами объяснялась скорее всего не мнительностью Тиберия, а его прагматичностью. При помощи различных предсказаний и ритуалов, где нередко злоупотребляли ловкостью рук и различными фокусами, можно было организовать народные волнения и дать кому-либо надежды на захват власти, а это Тиберий допустить не мог.

8. БУНТ РИМСКИХ ЛЕГИОНОВ В ГЕРМАНИИ И ПАННОНИИ И ЕГО ПОДАВЛЕНИЕ. ГЕРМАНСКИЕ ПОХОДЫ ГЕРМАНИКА. ДИСЛОКАЦИЯ РИМСКИХ ВОЙСК И ОПАСЕНИЯ ТИБЕРИЯ. ТИБЕРИЙ ОТЗЫВАЕТ ГЕРМАНИКА, ПРЕДОСТАВИВ ЕМУ ТРИУМФ И НАЗНАЧИВ КОНСУЛОМ

Начало правления Тиберия ознаменовалось мятежом в войсках, размещенных в Германии и Паннонии. Положение там было отчаянным. Веллей Патеркул, единственный из очевидцев проиходившего, чьи труды сохранились до наших дней, начинает свое повествование об этих событиях словами: «Мы подошли ко времени наивысшего ужаса». При всем пафосе Веллея Патеркула, он, видимо, достаточно верно характеризует настроение, царившее тогда в среде римской знати. Многие сенаторы советовали Тиберию лично отправиться к войскам, чтобы усмирить бунтовщиков. Однако, как пишет Корнелий Тацит, Тиберий «к этим речам оставался глух и был непреклонен в решении не покидать столицу государства и не подвергать случайностям себя и свою державу. Ибо его тревожило множество различных опасений: в Германии — более сильное войско, находящееся в Паннонии — ближе; одно опирается на силы Галлии, второе угрожает Италии. Какое же из них посетить первым? И не восстановит ли он против себя тех, к которым прибудет позднее и которые сочтут себя оскорбленными этим? Но если в обоих войсках будут находиться сыновья, его величие не претерпит никакого ущерба, ибо чем он дальше и недоступнее, тем большее внушает почтение. К тому же молодым людям простительно оставить некоторые вопросы на усмотрение отца, и он сможет либо умиротворить, либо подавить силой сопротивляющихся Германику и Друзу. А если легионы откажут в повиновении самому императору, где тогда искать помощи?»

Но, решив послать в провинции сыновей, а самому остаться в Риме, Тиберий сделал все, чтобы облегчить их задачу, «он избрал себе спутников, точно вот-вот двинется в путь, подготовил обозы, оснастил корабли и, ссылаясь то на зиму, то на дела, обманывал некоторое время людей здравомыслящих, долее — простой народ в Риме и дольше всего — провинции». Надо сказать, что такое решение позволяло, с одной стороны, устрашать бунтующих тем, что в случае упорства на них в любую минуту может обрушиться с огромной армией сам император, один из самых опытных и прославленных полководцев империи, причем устрашать одновременно и германские и паннонские легионы, а с другой стороны, это позволяло в случае успеха не нести расходов, необходимых для организации крупного похода. При этом Тиберий действительно был готов и лично повести войска на непокорных в случае, если бы его родной и приемный сыновья не сумели с ними совладать.

Сводчатая цистерна в Мизенах.

1-я четверть I в.

В Паннонию был послан родной сын Тиберия — Друз Младший, который был избран сенатом консулом. С большим трудом выступление солдат было подавлено, а организаторы бунта казнены. Усмирение же мятежа в Германии Тиберий поручил своему приемному сыну Германику, который и ранее осуществлял верховное командование над римскими войсками в Германии и Галлии. Усмирить бунтующих солдат в Германии было особенно трудно. В момент смерти Октавиана Августа Германик находился в Галлии, где контролировал сбор налогов. Несмотря на усыновление, он постоянно ощущал скрытую неприязнь как Тиберия, так и своей бабки Ливии, ведь усыновлен он был не по доброй воле Тиберия, а по приказу Октавиана и, командуя восемью легионами в Галлии и Германии, служил для Октавиана как бы противовесом Тиберию. Сам Германик был весьма популярен в Риме, и многие толкали его на то, чтобы он воспользовался ситуацией и сам провозгласил себя императором, ведь самая большая армия находилась как раз под его командованием. Учитывая это, Тиберий сделал все, чтобы расположить к себе Германика, и прежде всего потребовал от сената предоставить Германику пожизненную проконсульскую власть. Это было чрезвычайно почетно, и теперь никто не смог бы сказать, что он не относится к Германику, как к сыну. Если бы после этого Германик попытался свергнуть Тиберия, то многие римляне осудили бы его и поддержали бы Тиберия. Однако и без этого, чем доступнее была для Германика возможность захвата верховной власти, тем ревностнее он действовал в пользу Тиберия. Ввиду чрезвычайного положения и опасаясь того, что бунтовщики объединятся с галлами и германцами, Германик пошел на уступки. Воины, прослужившие более 20 лет, получали полную отставку, прослужившие более 16 лет освобождались от работ по лагерю. Всем солдатам и командирам была выплачена в двойном размере прежняя задолженность. Основную часть солдат он сумел унять, но два легиона, находившиеся в «старых лагерях», упорствовали, бунтовали и продолжали заниматься разбоем. Тогда Германик направил их легату письмо, где предупредил его, что подойдет с основными силами и если к этому времени бунт не будет подавлен, то казнит всех поголовно. Легат зачитал его письмо орлоносцам, значконосцам и наиболее благонадежным воинам, и они решились применить оружие: по условному знаку благонадежные воины ворвались в палатки и перебили самых ярых бунтовщиков. Дисциплина была восстановлена. После этого для отвлечения внимания легионеров, поднятия духа и отмщения за поражение в Тевтобургском лесу был предпринят новый поход против германцев. В 14–16 годах Германик продвинулся далеко за Рейн, одержав несколько побед, и полностью подавил сопротивление племен по левому берегу Рейна. В 16 году на германских землях были образованы две римские провинции — Верхняя Германия и Нижняя Германия.

Слава Германика гремела по всей империи и стала беспокоить Тиберия. Для того чтобы понять причины его беспокойства, необходимо ознакомиться с тогдашней дислокацией римской армии и флота.

Боевые корабли были разделены на три флота. Два флота прикрывали Италию, один с главной базой в Равенне, а второй с главной базой в Мизенах (неподалеку от Неаполя), а третий флот, состоявший в основном из тяжелых кораблей Марка Антония, захваченных еще Октавианом в битве при Акции, базировался в Форуме Юлия (порт Фрежюс на юге Франции), прикрывая от пиратов побережье Галлии.

Сухопутные силы империи распределялись следующим образом:

— Германия — 8 легионов;

— Испания — 3 легиона;

— Далмация — 2 легиона;

— Мезия — 2 легиона;

— Паннония — 2 легиона;

— Старая и Новая Африка — 2 легиона;

— Египет — 2 легиона;

— Сирия — 4 легиона;

— в самом Риме имелось 9 когорт преторианской гвардии и 3 городские когорты.

(Так изложил дислокацию римских войск сам Тиберий в своей речи в сенате в 23 году, а поскольку никаких крупных изменений в дислокации войск за предыдущие несколько лет не происходило, то с полной уверенностью можно полагать, что и в 16 году их дислокация была примерно та же.)

Как видно из вышесказанного, самая сильная группировка римских войск находилась в Германии — почти треть всех военных сил империи. Тиберий прекрасно понимал, что если бы командующий германской армией двинул свои войска на Рим, противопоставить им было бы нечего. Войска в Мезии, Далмации и Паннонии прикрывали границу по Дунаю, а переброска войск из других провинций заняла бы слишком много времени. Именно поэтому Тиберий опасался славы и успехов Германика и стремился найти ему замену, поставив на его место человека, пусть менее опытного в военном деле, но совершенно надежного. В дальнейшем точно так же, в силу объективной необходимости, поступали и все другие римские императоры, и это в большей степени помогло германским племенам за Рейном избежать римского завоевания, чем самое отчаянное сопротивление.

Решив отстранить Германика от командования столь мощной группировкой римских войск, Тиберий не показывал этого прямо, действуя более тонко. Он начал в письмах все чаще напоминать Германику о необходимости прибыть в Рим и справить триумф, дарованный ему сенатом. Германик просил его дать ему еще год для полного завершения войны, но Тиберий напомнил ему о том, что сам Октавиан Август девять раз посылал его, Тиберия, в Германию и многого добился не только оружием, но и переговорами. Тиберий приказал остановить продвижение в глубь Германии и признал границей Рима реку Рейн. Кроме того, Тиберий выдвинул Германика консулом на второй срок (должность чрезвычайно почетную) и заявил о необходимости исполнять эту должность в Риме, попросив его, чтобы он оставил возможность и своему брату Друзу покрыть себя славой. Хотя в основе всего этого было, вероятно, желание не дать Германику чрезмерно усилиться, формально все выглядело чрезвычайно пристойно и походило на отцовскую заботу. Германик был вынужден остановить наступление и прибыть в Рим. 26 мая 17 года Германик был удостоен триумфа. Тиберий роздал воинам от имени Германика по триста сестерциев и выдвинул его вместе с собой в консулы на 18 год (быть консулом вместе с императором было особенно почетно).

9. ТИБЕРИЙ ОТПРАВЛЯЕТ ГЕРМАНИКА С МИССИЕЙ НА ВОСТОК, НАЗНАЧИВ НАМЕСТНИКОМ СИРИИ ГНЕЯ ПИЗОНА. ПРИСОЕДИНЕНИЕ К РИМУ КАППАДОКИИ И КОММАГЕНЫ. ПРИЧИНЫ ИЗМЕНЕНИЯ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ ТИБЕРИЯ. УСПЕХИ ДИПЛОМАТИИ ТИБЕРИЯ ВО ФРАКИИ. ДРУЗ МЛАДШИЙ ДОБИВАЕТСЯ УСПЕХА В ГЕРМАНИИ

Вскоре Тиберий удалил Германика от основной массы войск, направив со специальной миссией на Восток. Войск там в то время было меньше, чем в Германии, но ситуация действительно требовала прибытия туда одного из первых лиц государства. Вместе с тем он, как бы в противовес Германику, посылает наместником Сирии Гнея Пизона, человека знатного и заносчивого, с которым у Германика сразу же возникли трения. Но Тиберий не просто отослал Германика из Рима — он поручил ему выполнить на Востоке ряд важнейших задач: в 17 году Германик, по приказу Тиберия, превратил в римские провинции два царства — Каппадокию и Коммагену, а также утвердил нового царя Армении.

Взяв курс на ликвидацию зависимых от Рима буферных государств, Тиберий тогда же через Германика отменил автономию города Кизик и лишил храмы малоазийских городов права убежища.

Это был очень важный поворот в римской политике. Ранее Рим опирался в восточных областях Малой Азии на систему зависимых эллинистических царств, служивших буфером между владениями Рима и враждебной Парфией. Во времена Октавиана Августа главными звеньями этой буферной цепи были Понт, Каппадокия и Комма-гена. Зависимые цари осуществляли оборону границ сферы римского влияния своими силами, что позволяло сократить численность римских войск на Востоке до минимума. Во время своего визита на восток империи в 22–20 годах до нашей эры Октавиан Август пошел даже на то, чтобы передать часть морского побережья принадлежавшей Риму Киликии царю Каппадокии, поощряя его верность. Однако еще в конце правления Октавиана Августа царь Понта Полемон умер и его вдова Питодо-рида вышла замуж за Архелая, царя Каппадокии, под властью которого оказались и Понт, и Каппадокия. В Риме подобное усиление Каппадокии сочли нежелательным. Во-первых, римляне еще хорошо помнили три войны, которые они вели с усилившимся в I веке до нашей эры царем Понта Митридатом Шестым Евпатором, а во-вторых, опасались, что если Каппадокия и Понт внезапно переметнутся на сторону Парфии, римские владения в Азии окажутся под серьезной угрозой. Такая угроза побудила Рим более надежно обеспечить свой контроль над этими землями, начав переход от назначения вассальных царей к прямому управлению. Поэтому, когда царь Каппадокии Архелай, воспользовавшись тем, что в результате междоусобиц трон Армении оказался вакантным, попытался помочь утвердиться там своему племяннику Тиграну Четвертому, не запросив на то специального разрешения, в Риме это было расценено как опасное самоуправство. Архелай считал, что это не вызовет недовольства Тиберия, так как ранее Тигран пользовался личной благосклонностью Октавиана Августа, но Тиберий рассудил иначе. Кроме того, Архелаю припомнили то, что он не оказал почтения Тиберию, когда тот находился на Родосе. Это был повод, а не причина, причем повод более чем неубедительный, ведь Архелай поступал так же, как все остальные. Использование такого явно надуманного повода дает все основания полагать, что истинные причины «гнева» были совершенно иными, о чем и говорилось выше. Тем не менее Архелай и Тигран были вызваны в Рим. Архелай был отдан под суд и вскоре умер, а Тигран оставлен на жительство в Риме (много лет спустя, уже в 36 году, он все же опять чем-то вызовет неудовольствие Тиберия и будет казнен). Каппадокия же была преобразована из царства в провинцию, что и осуществил присланный Тиберием для этого Германик, «при этом, чтобы породить надежду, что римское управление окажется более мягким, были снижены кое-какие из царских налогов». Первым римским легатом Каппадокии стал Квинт Вераний. Ее границы и статус несколько раз пересматривались, пока в 72 году указом императора Веспасиана она не была преобразована в императорскую провинцию первого ранга, то есть провинцию, находившуюся под управлением легата, имевшего полномочия проконсула. Находившаяся на пересечении важнейших путей Каппадокия стала узловым элементом римской политики на Востоке.

Коммагена стала римской провинцией тоже в 17 году при сходных обстоятельствах — после смерти своего царя Антиоха Третьего. Нового царя присланный Тиберием Германик не утвердил, сделав царство провинцией и назначив первым ее легатом Квинта Сервея. Статус Комма-гены в дальнейшем также не раз поменяется. Император Калигула в 37 году вернул Коммагене статус царства, сделав ее царем сына Антиоха Третьего — Антиоха Четвертого. Полная зависимость Коммагены от Рима при этом сохранилась. Император Веспасиан вновь сделал Комма-гену римской провинцией. Поскольку Коммагена была значительно меньше Каппадокии, управлявший ею легат имел ранг не проконсула, а всего лишь пропретора.

Коммагена и особенно Каппадокия стали плацдармом римлян на Востоке, обеспечивая им, с одной стороны, возможность оказывать давление на Армению и Парфию, а с другой стороны, предотвращая вторжения парфян в глубь восточных владений Рима.

Присоединить к Риму тогда же и Армению Германик не решился, назначив царем Армении Зенона, сына подвластного Риму понтийского царя Полемона. Прибыв в столицу Армении, Артаксату, Германик, как пишет Тацит, «с полного одобрения знатных и при стечении огромной толпы возложил на его голову знаки царского достоинства. Присутствующие, величая царя, нарекли его Артаксием (Арташесом), каковое имя они дали ему по названию города». Таким образом, хотя Армения и сохранила тогда самостоятельность, царем Армении стал римский ставленник.

Все это было сделано за счет всего лишь дипломатии и хитрости, без какой-либо войны. Роль Германика в этих успехах Рима бесспорна, но Германик действовал, конечно же, согласно полученным от Тиберия инструкциям, поэтому это был очевидный успех и самого Тиберия.

Надо сказать, что далеко не все успехи Тиберия были связаны с деятельностью Германика. Примерно тогда же, и опять без войны, Тиберию удалось укрепить свое влияние в зависимой от Рима Фракии (занимавшей тогда территорию современной Болгарии, часть европейской территории современной Турции, а также восточную часть современной Македонии и юго-западную часть Румынии). Когда-то фракийцы входили в состав македонской державы. Затем, после завоевания Македонии Римом, Фракия стала самостоятельной, а в середине I века до нашей эры распалась на два царства. Ставший императором Октавиан Август утвердил разделение Фракии на два царства. Разделенная на две части Фракия полностью зависела от Рима, и ни одно из фракийских царств не могло представлять никакой опасности для империи. Вместе с тем, фракийские царства служили буфером, ограждавшим владения Рима на Балканах от вторжений кочевых варварских племен из-за Дуная. Хотя цари Фракии были близкими родственниками, после смерти Октавиана Августа между ними начались вооруженные столкновения, грозившие перерасти в войну. Тиберий, узнав об этом, через своего посланца потребовал от них начать переговоры и примириться.

Цари начали переговоры, но в 18 году во время пира царь северо-западной Фракии Рескупорид Второй обманным путем пленил царя юго-западной Фракии Котиса Третьего (своего племянника), а затем и убил его, объединив страну под своей властью. Перед римлянами Рескупорид пытался оправдаться тем, что лишь предупредил заговор соперника. Вместе с тем, Рескупорид начал пополнять свою армию под предлогом необходимости войны против соседних варваров — скифов и бастарнов.

Простить Рескупорида означало бы ослабить во Фракии влияние Рима и дать дурной пример для других зависимых от Рима правителей, а война против Фракии заняла бы несколько лет и потребовала бы значительных сил. Тиберий поступил проще. В 19 году он вызвал строптивого царя в Рим, намекнув Рескупориду на возможность прощения, а когда тот прибыл, боясь своим отказом вызвать войну, послушный Тиберию сенат осудил Рескупорида на изгнание. Царство же вновь было разделено на две части между Реметалком (Реметалком Вторым), сыном Рескупорида Второго, и детьми Котиса Третьего, причем осуществлять управление тем царством, которое Тиберий вернул детям Котиса, было поручено бывшему римскому претору Требеллену Руфу. Так Тиберий без всякой войны еще более укрепил свое влияние во Фракии.

Сын Тиберия, Друз Младший, в это время сумел путем интриг и подкупа разжечь междоусобицу среди германцев и добиться того, что германское племя свебов свергло своего царя Маробода, до этого неоднократно воевавшего с Римом. Самым же примечательным было то, что Маробод бежал к римлянам, обратившись к ним с просьбой об убежище. Тиберий такое убежище ему дал, поселив в Равенне, подальше от границ с Германией, и затем ловко использовал для того, чтобы держать в напряжении германцев и удерживать их от нападений, — ведь если бы новые правители германцев попытались затеять войну, он мог дать Марободу войско, чтобы тот, свергнув их, восстановил свою власть. Разорительные набеги германцев на римские владения с этого времени надолго прекратились.

10. КОНФЛИКТ ГЕРМАНИКА С ГНЕЕМ ПИЗОНОМ. ПРИЧИНЫ ВНЕШНИЕ И ПРИЧИНЫ ИСТИННЫЕ. ЗАГАДОЧНАЯ СМЕРТЬ ГЕРМАНИКА — БОЛЕЗНЬ ИЛИ ОТРАВЛЕНИЕ?

Успехи Тиберия в Европе были значительны. Но многим римлянам еще более важными представлялись события, происходившие тогда на Востоке, куда был послан Германик, чья молодость и умение держаться радушно больше импонировали римской знати, чем мрачность Тиберия.

Присоединение Коммагены и Каппадокии, а также утверждение царем Армении римского ставленника Арташеса Третьего было произведено Германиком согласно указаниям Тиберия, но многим хотелось приписать эти заслуги одному лишь Германику.

Нет никаких данных о том, что Германик пытался интриговать против Тиберия, но к этому времени прославленный и любимый народом и солдатами Германик начинает вести себя слишком самостоятельно, а это так или иначе должно было заставить императора призадуматься. В это. время и без того напряженные отношения между Германиком и наместником Сирии Гнеем Пизоном становятся почти враждебными. Несмотря на то, что Германику подчинены были все римские силы на Востоке, Пизон пытался поставить себя выше Германика и нередко поступал вопреки его распоряжениям. Его жена Планцина стала вести себя нагло по отношению к жене Германика Агриппине Старшей.

Мог ли Гней Пизон позволить себе подобное поведение по отношению к приемному сыну императора, не получив соответствующего распоряжения из Рима?

На этот вопрос можно ответить вполне однозначно — нет, не мог. Пизон происходил из очень знатного рода, дружил с Тиберием. Его жена дружила с матерью Тиберия Ливией (Юлией Августой). Такая близость ко двору и к императору могла бы позволить им вести себя заносчиво по отношению ко многим римлянам, в том числе и знатным, но никак не по отношению к приемному сыну самого Тиберия и не по отношению к жене Германика, родной правнучке матери Тиберия.

В чем же была истинная причина происходившего?

Причина заключалась в том, что Тиберий был немолод и в любой момент мог подумать о преемнике. Тиберий хотел передать власть своему родному сыну, Друзу Младшему. Но в условиях, когда слава и популярность Германика значительно превосходили славу Друза Младшего, сделать это не представлялось возможным. Конфликт этот был тихий, незаметный простым смертным, но острый. Как отмечает Корнелий Тацит, «весь двор был разделен на два противостоящих друг другу стана, молчаливо отдававших предпочтение или Германику, или Друзу. Тиберий благоволил к Друзу, так как тот был его кровным сыном; холодность дяди усиливала любовь к Германику со стороны остальных; этому же способствовало и то, что он стоял выше Друза знатностью материнского рода, имея своим дедом Марка Антония и двоюродным дедом — Августа». (Прадед Друза Младшего, Помпоний Аттик, хотя и был видным сенатором, происходил из простых римских всадников, а потому считался «недостойным родословной Клавдиев».)

Чтобы добиться своего, Тиберию необходимо было снизить популярность Германика или каким-то образом вовсе отстранить его от дел. Таким образом, Тиберию было выгодно противостояние Пизона и Германика, и Пизон об этом знал.

Беспокоила Тиберия и все возрастающая самостоятельность Германика в принятии решений. Как человек, умудренный опытом, император всегда должен был думать и думал о возможности мятежа. Особенно насторожило Тиберия то, что Германик без его указания посетил Египет, бывший императорской провинцией, которую еще по распоряжению Октавиана Августа ни один сенатор (а Германик, помимо прочего, был и сенатором) не имел права посещать без специального разрешения императора.

Поездка Германика в Египет мотивировалась желанием увидеть знаменитые памятники древности, то есть не более чем любознательностью. Но мог ли Тиберий быть уверен, что Германик ни с кем не вел там тайных переговоров. Египет обладал значительными ресурсами, и если бы Германик, в распоряжении которого находились римские войска на Востоке (в Сирии и Малой Азии), получил контроль и над Египтом, у него появлялись реальные шансы добиться успеха в междоусобной войне, если бы он решился ее затеять.

Получив известие о самовольном посещении Германиком Египта, Тиберий отправил ему письмо, где высказал свое недовольство. Германик возвратился в Сирию. Тут его отношения с Гнеем Пизоном, успевшим за время его отсутствия отменить, или даже заменить на противоположные, многие из его распоряжений, накалились до предела. Сохранялась лишь видимость приличий. В конце 19 года Германик собирался вернуться в Рим, Гней Пизон устроил в честь него пир. После пира Германик внезапно почувствовал себя плохо. Ни он, ни его друзья не сомневались в том, что его отравили медленнодействующим ядом, причем Германик настолько был уверен в причастности к этому Гнея Пизона, что официально отказал ему в доверии и приказал покинуть Сирию. Пизон с сопровождающими его лицами на нескольких кораблях был вынужден отплыть из провинции. Отъезд самого Германика был отложен. На какое-то время ему стало лучше, и появилась надежда, что все обойдется, но потом он опять сдал и 10 октября 19 года умер в столице провинции Сирия Антиохии. Его прах был доставлен в Рим и торжественно захоронен.

Строго говоря, это действительно могла быть и болезнь — люди в то время нередко умирали и от болезней, однако в то, что это была простая болезнь, никто не верил, причем многие римляне считали, что приказ об отравлении мог дать сам Тиберий.

Именно с этого момента обострилась вражда Тиберия с римской аристократией.

11. АГРИППИНА СТАРШАЯ ВЗЫВАЕТ К МЕСТИ УБИЙЦАМ МУЖА. ДЕЛО ПИЗОНА. РИМСКИЕ СПЛЕТНИ

Жена Германика — Агриппина Старшая (дочь Марка Випсания Агриппы и Юлии Старшей, сводная сестра первой жены Тиберия — Випсании Агриппины; полное имя Агриппины Старшей, так же, как и имя ее старшей сводной сестры, было Випсания Агриппина, поэтому в некоторых изданиях ее Цутают с женой Тиберия, но когда Тиберий развелся со своей Випсанией Агриппиной, Агриппине Старшей было всего три года) была женщиной целомудренной, но неукротимой и властной. Она очень любила Германика, сопровождала во всех его походах и родила ему девять детей. В войсках ее очень любили, как за славное имя мужа, так и за характер, — однажды она смогла подавить солдатский мятеж, который не смогли вовремя унять полководцы Тиберия. Такая властностьнастораживала и Тиберия, и его мать Ливию.

Став вдовой, Агриппина Старшая всеми силами пыталась отомстить убийцам мужа, приписывая отравление Германика наместнику Сирии Гнею Пизону и его жене Планцине. Те вскоре, после злополучного пира убыли из Сирии в Рим, однако когда достигли острова Кос в Эгейском море, их нагнала весть о смерти Германика. Пизон сначала даже не скрывал своей радости по этому поводу и принес жертвы богам, а затем решил вернуться и вновь принять управление Сирией. Когда-в декабре 19 года корабли Агриппины Старшей, возвращавшейся в Рим с прахом мужа, встретились у берегов Ликии с шедшими навстречу кораблями Пизона, между ними чуть не началось сражение. Лишь вмешательство находившегося с Агриппиной консула Вибия Марса предотвратило перерастание словесной перепалки в войну.

Вновь взять на себя управление Сирией Пизону не удалось. Поставленный после смерти Германика наместником Сирии Гней Сенций отказался впустить его в провинцию, а когда Пизон, попытавшись действовать силой, занял киликийскую крепость Келендерий (ныне порт Келендере в Турции) и стал собирать войска, Сенций разгромил его ополчение, осадил крепость и вынудил Пизона вновь погрузиться на корабли и отбыть для разбирательства в Рим.

Сам факт того, что между двумя римскими вельможами разразилась междоусобная война, ярко показывает необычность ситуации — такого не случалось ни разу с 30 года до нашей эры ни при Октавиане Августе, ни при Тиберии.

Пизон был личным другом Тиберия. Обвинение Пи-зона в отравлении Германика косвенно бросало подозрение и на самого Тиберия. Поскольку Агриппина яростно обвиняла Пизона, получилось, что она как бы возглавила враждебную Тиберию партию. Но император не стал проявлять лишних эмоций. По прибытии Пизона в Рим Тиберий сдержанно и спокойно потребовал у сената рассмотреть вопрос о его виновности или невиновности, напомнив о необходимости вести дело беспристрастно.

Разбирательство в сенате выявило, что Пизон находился в неприязненных отношениях с Германиком и допустил ряд оскорбительных выпадов в его адрес, несмотря на то, что Германик являлся главнокомандующим и формально обладал большей властью. Было доказано и то, что жена Пизона Планцина конфликтовала с женой Германика Агриппиной. Выявились также многие злоупотребления Пизона в управлении провинцией, но сам факт якобы отравления им Германика во время пира вызвал у сенаторов большие сомнения и доказан не был. Римляне же еще до решения суда требовали казни Пизона и хотели сбросить его статуи, однако по приказу Тиберия были удержаны преторианской гвардией. Пизон под эскортом стражи, возглавляемой трибуном одной из преторианских когорт, был доставлен домой, чтобы на следующий день вновь явиться в сенат для дальнейшего разбирательства, но ночью покончил с собой, оставив письмо, где, призывая богов в свидетели, клялся, что невиновен в отравлении, и просил императора в память о бывшей дружбе позаботиться о своих детях. После этого решением сената жена и дети Пизона были избавлены от преследования и им было оставлено их имущество, но старшему сыну Пизона, носившему, как и отец, имя Гней Пизон, было приказано изменить имя, и он стал с тех пор именоваться Луцием Пизоном.

Несмотря на то, что предполагаемый виновник гибели Германика покончил с собой, многие римляне остались недовольны такой мягкостью в отношении жены и детей Пизона. Говорили, что Планцина избежала преследования лишь благодаря заступничеству Ливии, не пожелавшей отомстить за смерть внука. По Риму поползли слухи, что Пизон якобы не покончил с собой, а был убит по приказу Тиберия, так как собирался объявить сенату, что это сам император дал ему приказ об отравлении Германика. Все это вызывало натянутость в отношениях между Тиберием и Агриппиной Старшей.

12. СВАДЬБА ВНУЧКИ ТИБЕРИЯ С СЫНОМ ТИБЕРИЯ И АГРИППИНЫ СТАРШЕЙ. СМЕРТЬ ДРУЗА МЛАДШЕГО. ТИБЕРИЙ И СЕМЕЙСТВО ГЕРМАНИКА — ОТНОШЕНИЯ ПОРТЯТСЯ И ПЕРЕХОДЯТ ВО ВРАЖДУ. ГИБЕЛЬ АГРИППИНЫ СТАРШЕЙ И ЕЕ СТАРШИХ СЫНОВЕЙ. О ТОМ, КАК ГОДЫ МЕНЯЮТ НАШУ ОЦЕНКУ СТЕПЕНИ ВАЖНОСТИ ТЕХ ИЛИ ИНЫХ СОБЫТИЙ

Для того, чтобы отмести слухи о своей причастности к убийству Германика, Тиберий обратился к сенату с просьбой допустить старшего сына Германика, Нерона Цезаря, к квестуре на пять лет ранее установленного законом срока, с чем сенат, конечно же, согласился. Сверх того Нерону Цезарю был присвоен жреческий сан, а в день, когда тот впервые вступил на Форум, народу была проведена бесплатная раздача продуктов. Теперь Тиберия трудно было упрекнуть в том, что он плохо относится к семье своего трагически погибшего приемного сына. Друз Младший также хорошо относился к семье Германика, а Тиберий, подчеркнуто одобряя это, однажды даже выступил в сенате с речью, «в которой восхвалял своего сына за отеческое отношение к племянникам». Чтобы окончательно пресечь нежелательные слухи, Тиберий решил породнить семейства Германика и Друза Младшего. В 20 году внучкаТиберия Юлия (дочь Друза Младшего) вышла замуж за старшего сына Агриппины и Германика — Нерона Друза. Народ Рима воспринял это с ликованием. Раздоров в императорской семье больше не было, во всяком случае, так казалось.

Иерархический порядок теперь представлялся абсолютно ясным — Тиберию должен был наследовать его родной сын Друз Младший, а затем уж шли внуки Тиберия от родного и приемного сына. Постепенно Тиберий стал доверять Друзу Младшему все более и более ответственные дела — все шло к тому, что Друз Младший будет объявлен соправителем отца.

Как пишет Корнелий Тацит, в 23 году Тиберий «вспомнил о своем давнем, но часто высказываемом только для вида намерении объехать провинции. Как на повод император указывал на то, что скопилось множество подлежащих увольнению ветеранов и что по этой причине необходимо пополнить войска посредством наборов». Тиберий сетовал, что «добровольно поступающих на военную службу мало, а если бы таких и оказалось достаточно, они не выдерживают никакого сравнения с воинами, пришедшими по призыву, ни в доблести, ни в дисциплине, потому что по собственному желанию вступают в войска преимущественно бедняки и бродяги». Происшедшие незадолго до этого восстания во Фракии и Галлии (о которых будет подробнее рассказано далее), а также все еще не подавленное восстание Такфарината в Африке делали такую поездку императора вполне оправданной. Инспекция императора могла бы помочь решить многие вопросы и по комплектованию войск, и по управлению провинциями. Но не зависящие от Тиберия обстоятельства помешали его поездке.

Театр в Оранже. 1-я половина I в. Фасад

В 23 году в Риме случилась эпидемия. Что за болезнь косила тогда римлян, неизвестно, людей погибло сравнительно немного, но осенью заболел и 14 сентября 23 года умер Друз Младший, родной сын Тиберия. Болезнь, а тем более смерть единственного сына были тяжелым ударом для императора, которому к тому времени исполнилось уже 65 лет. По словам Корнелия Тацита, «во время болезни сына Тиберий ежедневно являлся в курию, то ли нисколько за него не тревожась, то ли чтобы выказать стойкость духа; явился он туда и в день смерти Друза, когда тот еще не был погребен. Консулам, в знак печали севшим вместе с сенаторами, он напомнил об их достоинстве и предложил занять подобающее им место, затем, не позволив себе ни единого проявления горя, он обратился к проливавшим слезы сенаторам с целой речью, чтобы поднять их дух». Речь его сохранилась лишь в пересказе Тацита, но даже этот пересказ много говорит и об ораторских способностях Тиберия, и о его силе воли. «Он понимает, — говорил Тиберий, — что может вызвать упрек, представ, несмотря на столь свежее горе, перед глазами сената; большинство людей, скорбя по умершим, едва выносит обращаемые к ним близкими слова утешения, едва может смотреть на дневной свет. Он не винит их по ’ этой причине в малодушии, но для себя ищет облегчения более мужественного и намерен ради этого погрузиться в государственные дела».

Смерть Друза Младшего тогда внешне даже сплотила правящее семейство. Тиберий велел привести старших детей Германика в сенат (младший сын Германика, Калигула, и сыновья Друза Младшего, Тиберий Гемелл и Германик Младший, были еще слишком малы), посетовал на преклонные года своей матери, на свой весьма пожилой возраст, на незрелый возраст внуков и попросил сенаторов «принять под свое покровительство правнуков Августа».

Тиберий. Мрамор

В том же году на Тиберия свалилось еще одно несчастье — умер один из близнецов, сыновей Друза Младшего, Германик Младший. Тиберий, стал мрачен, однако держался, и в семье, казалось, царит полное согласие. Но затем ситуация стала меняться. Во многом это произошло из-за того, что Агриппина стала необдуманно претендовать на слишком большую власть, а также из-за того, что ее старшие сыновья враждовали между собой. Всесильный префект претория Элий Сеян, сам мечтавший о том, чтобы стать преемником Тиберия, старался подмечать и докладывать Тиберию о каждом просчете Агриппины и ее сыновей. Отношения Тиберия и Агриппины Старшей начали портиться. У старого Тиберия остался лишь один родной малолетний внук, наиболее вероятными наследниками стали старшие сыновья Агриппины. Но Тиберий, конечно же, думал и о своем родном внуке, а Агриппина спешила поскорее начать пользоваться властью и стала интриговать. Значительная часть римской знати приняла сторону Агриппины, что не устроило Тиберия, и он обратил свой гнев на Агриппину и поддержавших ее сенаторов. Агриппину Старшую начали ограничивать в правах и притеснять. В 26 году Агриппина обратилась к Тиберию с просьбой разрешить ей вновь выйти замуж. Это вполне соответствовало тогдашним римским законам и обычаям, но Тиберий ей это запретил (скорее всего верх тут взяли династические соображения. Тиберий был уже стар, а его родной внук слишком мал. Если бы Агриппина вышла замуж, то вместе со своим новым мужем обеспечила бы себе в случае смерти Тиберия управление империей и одновременно обеспечила бы престол своим сыновьям, оттеснив родного внука Тиберия). Этот отказ еще более обострил их отношения, но мать Тиберия Ливия, которой сыновья Агриппины Старшей и Германика доводились такими же родными правнуками, как и внук Тиберия, не позволяла сыну предпринять против них какие-либо слишком жесткие меры. Возможно, именно вражда с Агриппиной и ее сторонниками, а также натянутые отношения со своей собственной матерью побудили Тиберия в 26 году удалиться на остров Капри. В 29 году, после того, как умерла мать Тиберия, удерживавшая его от крайностей, он стал еще более злобен и несмотря на то, что Агриппина была женою его приемного сына, отправил ее в ссылку на остров Пандатерия в Тирренском море, установив там для нее самый суровый режим. Агриппина погибла в ссылке в 33 году.

В том же году, когда на острове Пандатерия была замучена Агриппина Старшая, в другой части римской империи, в Иудее, по решению синедриона, утвержденному римским прокуратором Понтием Пилатом, был казнен путем распятия на кресте известный тогда лишь в Иудее проповедник Иисус. Гибель Агриппины Старшей потрясла римскую знать, а о казни иудейского проповедника никто тогда в Риме даже не задумался. Но уже вскоре рассказы о его чудесном воскрешении стали будоражить не только Иудею, но и другие части империи. Начавшиеся в Иудее волнения привели к тому, что в 36 году, через три года после казни Иисуса, Понтий Пилат был отстранен от должности. О дальнейшей судьбе бывшего прокуратора ничего неизвестно, а учение Иисуса — христианство — через три столетия стало государственной религией Рима, а затем распространилось и по всему миру. Этот факт ясно показывает нам, что реальное влияние некоторых событий на всемирную историю люди могут правильно оценить лишь по прошествии многих лет, а то и столетий.

Двое старших сыновей Агриппины были объявлены врагами государства, и их обоих заморили голодом, одного в 30, а другого в 33 году, но ее младший сын — Гай Юлий Цезарь (Калигула) остался жив. Более того, Калигула всегда был в фаворе у Тиберия и стал его преемником.

Став через четыре года после гибели матери императором, Калигула приказал отчеканить монеты с ее изображением. Сменивший Калигулу император Клавдий, женившись на ее дочери, также чеканил монеты с ее профилем, который хорошо передает образ этой властной, энергичной, уверенной в себе женщины.

Но все это было потом, а тогда, в период опалы, многие сенаторы, подозреваемые в сочувствии к Агриппине, были высланы из Рима или казнены. Значение сената резко упало.

13. ТИБЕРИЙ ОЖЕСТОЧАЕТСЯ. УСИЛЕНИЕ ЗНАЧЕНИЯ ПРЕТОРИАНСКОЙ ГВАРДИИ. ВОССТАНИЕ ТАКФАРИНАТА. ПРАВО НА ТРИУМФ СТАНОВИТСЯ ПРИВИЛЕГИЕЙ ИМПЕРАТОРА. ВОССТАНИЕ ФРАКИЙЦЕВ, А ТАКЖЕ ВОССТАНИЕ ЮЛИЯ ФЛОРА И ЮЛИЯ САКРОВИРА В ГАЛЛИИ. ЖЕЛЕЗНАЯ ВЫДЕРЖКА ТИБЕРИЯ И ЕГО РАВНОДУШИЕ К ЛЕСТИ

Вся знать жила в трепете за свою жизнь. Как пишет Корнелий Тацит, «неприветливый в обращении и большинству соприкасавшихся с ним внушавший страх», Тиберий держался законов и установленных порядков, и лишь после смерти Друза все пошло по-другому, причем «наиболее пагубным из всех бедствий, какие принесли с собой те времена, было то, что даже виднейшие из сенаторов не гнушались заниматься сочинением подлых доносов, одни — явно, многие тайно; и когда доходило до этого, не делалось никакого различия между посторонними и близкими, между друзьями и людьми незнакомыми, между тем, что случилось недавно, и тем, что стерлось в памяти за давностью лет; все, что говорилось на Форуме или в узком кругу на пиршестве, тотчас же подхватывалось и вменялось в вину, так как всякий спешил предвосхитить другого и обречь его на расправу, часть, чтобы спасти себя, большинство — как бы захваченные поветрием».

Несчастливая семейная жизнь и годы ссылки, когда он в любую минуту мог быть обвинен в государственной измене и казнен, не прошли бесследно и развили в Тиберии мрачность, умение лицемерить и излишнюю подозрительность, которая к концу его правления стала почти патологической.

Еще в 21–22 годах на окраине Рима был построен специальный военный лагерь («Castra Praetoria»), где Тиберий разместил преторианскую гвардию — личные войска принцепса. Теперь этот лагерь внушал страх. Сенат раболепствовал перед Тиберием, причем столь откровенно, что у того вошло в привычку, покидая здание сената, произносить по-гречески: «О люди, созданные для рабства!» При этом Тиберий, хотя и вынуждал сенаторов лебезить перед собой, был достаточно равнодушен к лести.

В империи постоянно вспыхивали различные восстания. В 17 году крупное восстание началось в Африке в провинции Нумидия. Его возглавил нумидиец Такфаринат, служивший ранее в римской армии. Долгое время римские полководцы, несмотря на отдельные успехи, не могли справиться с восставшими. Помимо всего прочего, это восстание интересно тем, что тогда слово «император» еще сохраняло значение почетного военного титула «полководец-победитель». Войско обычно провозглашало императором каждого полководца, одержавшего крупную победу, и полководец считался императором с момента признания волеизъявления солдат сенатом и до торжественного празднования триумфа в Риме. Одновременно могло быть несколько императоров, и это не давало им ничего, кроме почета. Октавиан Август в свое время разрешал нескольким своим полководцам носить такой титул. В 22 году в ходе подавления восстания Такфарината Тиберий разрешил воинам полководца Юния Блеза провозгласить того императором за победу в Африке, заявив, что дарует ему триумфальные знаки отличия в честь своего сотоварища Элия Сеяна, которому Юний Блез доводится дядей (хотя, как пишет Тацит, «деяния Блеза и без того были достойны этой награды»). Юний Блез стал последним из простых полководцев, удостоенных этого титула. С этого времени титул императора стал привилегией принцепса. В 24 году Такфаринат был окончательно разгромлен и погиб в битве с римским полководцем Корнелием Долабеллой, однако Корнелию Долабелле в триумфе было отказано.

Помимо восстания Такфарината в Африке, о котором говорилось выше, крупное восстание произошло в 21 году в зависимой от Рима и разделенной на два царства Фракии. Фракийцы были недовольны римским наместником, властвовавшим в то время в юго-западной Фракии, видя в нем «виновника своих бедствий», но еще более возмущались местным царем Реметалком Вторым, правившим в северо-западной Фракии, «оставлявшим неотмщенными обиды своих соплеменников». В конце концов несколько фракийских племен восстало, осадив Реметалка в его столице Филиппополе. Восставшие действовали отчаянно, но неорганизованно и разрозненно — каждое племя «во главе со своими вождями, среди которых ни один не превосходил остальных известностью и влиятельностью, что и было причиною, почему они не смогли сплотиться и повести войну крупными силами». Узнав о восстании, полководец Публий Веллий, командовавший ближайшим легионом римских войск, бросил на рассыпавшиеся по округе и занявшиеся грабежом отряды восставших вспомогательную конницу и когорты легковооруженных, а сам с основной частью пехоты ударил в тыл осаждавшим. Одновременно царь Реметалк ударил по восставшим, сделав вылазку из города. Восставшие, среди которых возникли раздоры, не смогли оказать существенного сопротивления и были разгромлены. Причем, несмотря на размах восстания, потери римлян были минимальны. Как пишет Тацит, «происшедшее не подобает даже назвать ни правильной битвою, ни сражением, — ведь кое-как вооруженные и разрозненные враги были перебиты без пролития нашей крови».

Значительно большую опасность представляло восстание племен треверов и эдуев в Галлии, вызванное непосильными налогами и возглавленное представителями местной знати — Юлием Флором у треверов и Юлием Сакровиром у эдуев. К восстанию примкнули и некоторые другие племена. Восставшие захватили несколько городов и перебили там римских купцов. На подавление восстания пришлось бросить не только все римские силы в Галлии, но привлечь войска легата Нижней Германии. Юлий Флор, к которому помимо треверов примкнули еще и белги, попытался прорваться в Арденны и укрепиться в непроходимых горах, однако был разгромлен подоспевшим отрядом римской конницы, набранной из таких же, как он, галлов, возглавляемой его соплеменником, «и поэтому с особенным пылом выполнявшим свое поручение». Потерпев поражение, Юлий Флор попытался скрыться, но покончил с собой, настигнутый погоней. Юлий Сакровир действовал более успешно. Он сумел захватить крупный город Августодун (ныне город Отен во Франции), привлечь к себе молодежь и собрать под свои знамена до 40 тысяч человек, причем, как пишет Тацит, «численность этих полчищ непрерывно росла и благодаря притоку проникнутых тем же рвением из еще не примкнувших к восстанию племен, и вследствие соперничества между римскими военачальниками, спорившими о том, кому из них возглавлять руководство военными действиями». В конце концов общее командование римскими войсками возглавил бывший консул Гай Силий. В битве неподалеку от Августодуна ему удалось наголову разгромить восставших, среди которых лишь пятая часть имела оружие римского образца, а остальные были вооружены чем попало. После поражения Сакровир и его ближайшие соратники покончили с собой, а восстание прекратилось. Галлия находилась сравнительно близко от Рима, и многие римляне в эти дни опасались вторжения мятежников, численность которых достигла нескольких десятков тысяч, а по слухам, и еще большего числа людей. Однако Тиберий сохранял невозмутимость и ничем не нарушил привычного образа жизни, поручив подавление восстания своим военачальникам, он сообщил об этом восстании сенату лишь после того, как оно было подавлено, причем заявил, что принцепсу нет нужды немедленно отправляться туда, где посмеют взбунтоваться два-три племени, но теперь он выедет в Галлию, чтобы на месте ознакомиться с положением и навести порядок. Сенаторы тут же постановили дать обеты ради его благополучного возвращения, что было делом обычным, а сенатор Корнелий Долабелла решил превзойти в лести всех и «предложил назначить Тиберию, которому предстояло прибыть из близлежащей Кампании, овацию при въезде в Рим». Сенаторы такое предложение, конечно же, одобрили, но Тиберий, получив сообщение об этом, тут же подчеркнул их ничтожность, ответив им в письме, что «не так уж бесславен, чтобы после покорения стольких неукротимых народов, стольких отпразднованных в молодости триумфов и стольких, от которых он отказался, добиваться уже в пожилом возрасте необоснованной награды за загородную поездку».

14. ВОЗВЫШЕНИЕ ЭЛИЯ СЕЯНА. ТИБЕРИЙ УДАЛЯЕТСЯ НА КАПРИ. ЖИЗНЬ ТИБЕРИЯ НА КАПРИ — ГДЕ ПРАВДА, ГДЕ ВЫМЫСЕЛ? ЗАГОВОР ЭЛИЯ СЕЯНА. ТИБЕРИЙ СВИРЕПЕЕТ. КОНЧИНА ТИБЕРИЯ

После смерти Германика и начала конфликта с Агриппиной Тиберий держался все более обособленно от большей части сенаторов. В это время доверенным лицом и ближайшим помощником Тиберия сделался глава преторианской гвардии префект претория Элий Сеян, пользовавшийся огромной властью. Но этой власти ему было недостаточно, и он стал думать о том, как занять место императора. В 23 году сообщниками Сеяна, естественно без ведома Тиберия, был отравлен единственный сын Тиберия — Друз (Друз Младший). Затем постепенно Сеяну удалось убедить Тиберия отдохнуть от забот и удалиться из Рима. В 27 году Тиберий перебрался на одну из своих вилл на остров Капри, оставив фактическим правителем Сеяна. Вскоре Сеян официально объявляется «сотоварищем» Тиберия, а в 28 году на Римском форуме, рядом с золотой статуей Тиберия была поставлена таких же размеров золотая статуя Элия Сеяна. И Светоний Транквилл, и Корнелий Тацит пишут об этом периоде жизни Тиберия, что император стал изменять своим прежним традициям скромной жизни и частенько принимал участие в самых развратных оргиях. По словам Светония Транквилла, «собранные толпами отовсюду девки и мальчишки — среди них были те изобретатели чудовищных сладострастий, которых он называл «спинтриями», — наперебой совокуплялись перед ним по трое, возбуждая этим зрелищем его угасающую похоть». Корнелий Тацит также сообщает, что к концу своего правления Тиберий, «стыдясь своих злодеяний и любострастия, которыми он проникся с такой необузданностью, что, подобно восточному деспоту, осквернял грязным развратом свободнорожденных юношей. И возбуждали в нем похоть не только телесная красота, но в одних — целомудрие юности, в других — знатность рода. Тогда впервые вошли в обиход такие неизвестные прежде слова, как селларии и спинтрии — одно, связанное с названием гнусного места, где совершались эти распутства, другое — с чудовищным его видом. Рабы, которым было поручено разыскивать и доставлять к Тиберию юношей, податливым раздавали подарки, строптивых стращали угрозами, а если кого не отпускали близкие или родители, тех похищали силою и делали с ними все, что им вздумается, словно то были их пленники».

Капри. Вилла Юпитера — одна из императорских вилл времен Тиберия (реконструкция)

Нет оснований считать, что Светоний Транквилл и всегда достаточно объективный Корнелий Тацит умышленно оговаривают Тиберия. Но и Светоний Транквилл, и Корнелий Тацит не были очевидцами тех событий, а писали свои произведения почти через сто лет после этого, опираясь на слухи и свидетельства более ранних авторов, отдельные из которых были заинтересованы в том, чтобы очернить Тиберия. Кстати, даже сам Корнелий Тацит, рассказывая об отравлении Друза Младшего, приводит ходившие тогда слухи о причастности к этому самого Тиберия и тут же решительно опровергает их весьма убедительными доводами. Обращаясь по этому поводу к потомкам, Корнелий Тацит пишет: «Что до меня, то, сообщая этот слух и тут же опровергнув его, я имел в виду показать на ярком примере лживость молвы и убедить тех, в чьи руки попадет этот труд, не отдавать предпочтения ходячим и вздорным выдумкам, с такою жадностью подхватываемым людьми, перед правдивым повествованием, которое дорожит истиной, и не уклоняться к сказочному».

Разделяя это мнение Тацита, попробуем отделить правду от вымысла. Вышеприведенные обвинения в адрес Тиберия ужасны. Но обычно, сообщая о каких-либо событиях, и Светоний Транквилл, и особенно Корнелий Тацит приводят множество имен. Здесь же имен нет. Лишь в одном месте Светоний Транквилл упоминает, называя по имени, некую Маллонию (имя среди римской знати неизвестное), крайне неубедительно описывая домогательства Тиберия по отношению к ней.

В чем же дело? Ответ может быть очень прост. Не имея реальных фактов, чтобы обвинить Тиберия в разврате, его противники просто наговаривали на него. Если бы они попытались назвать конкретные имена, то названные лица или их родственники могли бы легко опровергнуть слухи. Слухам же, где нет имен, верили меньше, но зато эти слухи практически невозможно было опровергнуть, тем более что сплетники могли описывать то, чем занимались сами, и поэтому слухи обрастали убедительными штрихами и подробностями.

Мы не можем знать, было так или не было, но вся жизнь Тиберия и все достоверно известные его поступки склоняют к мнению, что обвинениям его в разврате верить не следует. Тиберий нередко бывал жесток и крут со своими противниками, но Рим он любил и, по словам Корнелия Тацита, «неизменно заботился не столько о благодарности современников, сколько о славе в потомстве». Зная, что многие после смерти постараются его очернить и оболгать, Тиберий говорил: «Что я смертен, отцы сенаторы, и несу человеческие обязанности, и вполне удовлетворен положением принцепса, я свидетельствую пред вами и хочу, чтоб об этом помнили потомки; и они воздадут мне достаточно и более чем достаточно, если сочтут меня не позорившим моих предков, заботившимся о ваших делах и ради общего блага не страшившимся навлекать на себя вражду. Это — храмы мне в ваших сердцах, это — прекраснейшие и долговечнейшие мои изваяния. Ибо те, что создаются из камня, если благоволение оборачивается в потомках ненавистью, окружаются столь презрительным равнодушием, как могильные плиты. Вот почему я молю союзников, и граждан, и самих богов, последних — чтобы они сохранили во мне до конца моей жизни уравновешенный и разбирающийся в законах божеских и человеческих разум, а первых — чтобы они, когда я уйду, удостоили похвалы и благожелательных воспоминаний мои дела и мое доброе имя».

Прочтя эти слова, сказанные Тиберием, читатель может сам сделать свой выбор. Но при всем при том, что Тиберий всегда старался помнить прежде всего об интересах государства, в последние годы сил его, видимо, не хватало для эффективного управления страной. Придворные интриги, которые стали плести его вельможи, могли погубить и губили многих представителей римской знати.

После того как Тиберий уединился на Капри, Сеян все более набирал силу. Перед ним заискивали, «свести знакомство с вольноотпущенниками Сеяна, с его рабами-привратниками почиталось за великое счастье!» Уже день рождения его всенародно праздновался в Риме, и повсюду почитались его изображения, казалось, еще немного — и он сменит престарелого Тиберия на императорском троне. В 31 году Элий Сеян получил от Тиберия разрешение жениться на бывшей жене его сына Друза Младшего — Ливии Ливилле. Это было пиком возвышения Сеяна. Внезапно Тиберий переменил свое к нему отношение.

Что стало причиной этого?

Возможно, Элия Сеяна оболгали, обвинив его в том, к чему он был непричастен. Возможно и то, что он, не дожидаясь естественной кончины Тиберия, решил ускорить события, а может быть, пошел на это, опасаясь, что подрастают внуки императора — Калигула и Тиберий Гемелл. Впоследствии официальной версией стало то, что Элий Сеян в 31 году начал готовить переворот, но Антония Младшая — мать Германика, которую Тиберий уважал и любил, — смогла сообщить ему о планах Сеяна. Тиберий понял всю опасность положения и не стал действовать открыто против ставшего всесильным временщика, но искусно организовал контрзаговор. С помощью преданного преторианского офицера — префекта города Рима Сертория Макрона он раздал щедрые подарки преторианцам и отвлек их от Сеяна. После этого Тиберий поручил Макрону зачитать в сенате свой обвинительный акт против заговорщиков. Сеян и другие заговорщики, а также многие их родственники были обвинены и казнены.

Беспристрастно изучая события того времени, нельзя исключать и тот вариант, что Элий Сеян и не был виновен в тех деяниях, которые ему приписывали, а просто был оговорен своими противниками, но версия заговора Сеяна стала общепринятой (и она вполне вероятна).

После смещения Сеяна префектом преторианской гвардии стал Серторий Макрон.

Измена Сеяна еще более усилила подозрительность императора. Теперь он видел заговорщиков во всех сколько-нибудь выдающихся людях. Начались бесконечные процессы «об оскорблении величия» императора, заканчивающиеся осуждением и казнью обвиняемых. Доносчики процветали, а в безопасности не мог себя чувствовать никто. Перед казнью обвиняемых часто пытали.

Император дни и ночи проводил за дознаниями. Однажды, когда к нему прибыл им же вызванный письмом с приглашением его друг с острова Родос, Тиберий, не разобравшись, о ком ему доложили, приказал его пытать, подумав, что это кто-то из обвиняемых, а когда обнаружил ошибку, то приказал его убить, чтобы беззаконие не получило огласки. Осужденных и подследственных часто привозили на Капри, где после изощренных пыток убивали и сбрасывали в море.

Трепетали все. Оказалось, что в заговор была вовлечена даже Ливия Ливилла, жена Друза Младшего, дочь Антонии, сообщившей Тиберию о заговоре, причем именно с ее помощью был отравлен Друз Младший. Ссылка Агриппины Старшей и двух ее сыновей, расправа над Сеяном, его семьей и Ливией Ливиллой, умерщвление Агриппины Старшей и ее сыновей, расправы над римскими всадниками и сенаторами производили на окружающих тяжелое впечатление. Многим казалось, что «островной» император совсем обезумел. Дошло до того, что уже парфянский царь Артабан попрекал его в послании убийствами друзей и родственников, праздностью и развратом и предлагал ему утолить ненависть сограждан добровольной смертью.

Тем не менее экономический курс Тиберия был вполне разумен. Тиберий также до конца своих дней проводил ловкую и взвешенную внешнюю политику. Когда в 34 году парфянский царь Артабан после смерти сторонника римлян армянского царя Зенона-Артаксия попытался поставить на престол Армении своего старшего сына Аршака и предъявил Риму претензии на бывшие владения державы Ахеменидов, Тиберий, вместо того чтобы начать войну, поддержал Тиридата, родственника бывшего царя Парфии и соперника Артабана, выделив деньги на его поддержку. Кроме того, римским дипломатам удалось организовать нашествие на северные районы Парфии сарматов, а назначенный Тиберием легатом Сирии Луций Вителлий (отец будущего императора Вителлия), подкупив парфянских вельмож, умелыми интригами организовал заговор против Артабана в пользу Тиридата. Артабан вынужден был не только забыть о претензиях к Риму, но на время даже бежать из своей столицы Ктесифона.

В дальнейшем Артабан восстановил свою власть и изгнал Тиридата, но, понимая, что продолжение конфронтации с Римом в этих условиях чревато для него потерей трона, согласился вступить в переговоры с Вителлием. На берегу Евфрата был построен мост, посредине которого в роскошной палатке Артабан Третий и представлявший императора Тиберия Луций Вителлий, сопровождаемые пышными свитами, торжественно встретились и подписали мирное соглашение. Царем Армении был признан ставленник римлян иберийский царь Митридат, а римляне обязались не поддерживать претензии Тиридата на парфянский престол. Парфянский царь в знак дружбы и соблюдения соглашения обязался отдать в Рим заложником своего сына Дария. Встреча завершилась пиром, данным в честь Вителлия и Артабана иудейским тетрархом Иродом Антиппой. Это был блестящий успех внешней политики Тиберия, так как его главный соперник на Востоке не только примирился, но и фактически признал верховенство Рима.

Успешно справляясь с внешними врагами, Тиберий все более опасался внутренних и никому не доверял, что доходило до патологии. Тиберий уже боялся оставаться долго на одном месте, переезжая из одной виллы в другую. Во время одного из таких переездов, находясь в Кампании, Тиберий заболел, но тем не менее принял участие в играх, устроенных легионерами в Цирцеях, и даже поразил там кабана, метнув в него с трибуны дротик. Однако его продуло ветром и боли усилились. Тиберий хотел вернуться на Капри, но вынужден был остановиться на вилле в Мизенах. Там он и умер на семьдесят восьмом году жизни и двадцать третьем году правления.

Завещание Тиберий составил за два года до смерти в двух списках: один был сделан им лично, другой продиктован вольноотпущеннику, но по содержанию они не различались. Наследство свое он в равной доле завещал своим внукам Гаю Юлию Цезарю (Калигуле), сыну Германика, и Тиберию Гемеллу, сыну Друза Младшего, назначив их наследниками друг друга. Он также посмертно наградил многих должностных лиц, а также завещал подарки храмам, всем воинам, всем плебеям и отдельно старостам кварталов.

По некоторым сообщениям, он умер сам, по другим — его смерть была ускорена префектом претория Макроном, приказавшим задушить одеялами больного императора, своего недавнего покровителя. Тацит описывает кончину Тиберия так: когда лекарь Харикл твердо заявил Макрону, ведавшему охраной Тиберия, что император не проживет дольше двух дней, тот, посовещавшись с другими придворными, тотчас послал гонцов к войскам. 16 марта 37 года дыхание императора прервалось, но когда в зал вошел приветствуемый всеми Гай Цезарь (Калигула), чтобы принять власть, слуги вдруг сообщили, что к Тиберию вернулись голос и зрение и он приказал принести себе поесть. Всех обуял ужас, и придворные рассыпались кто куда, а Калигула пребывал в растерянности, не зная, ждет ли его высшая власть или пытки и смерть. Макрон же, войдя в покои императора, приказал без лишнего шума задушить того, накинув на него одеяло.

Возможно, все произошло и не так. Скорее всего престарелый император в свои 78 лет просто умер от простуды или какой-нибудь другой болезни. Но если это было так, как описывает Тацит, то, возможно, он стал первым в череде императоров Рима, погибших насильственной смертью.

Смерть его вызвала в народе ликование. Многие римляне бегали по городу с криками: «Тиберия в Тибр!» (в Тибр сбрасывали тела казненных преступников). Другие молили Землю-мать и богов умерших не давать покойнику другого места в земле, кроме как среди нечестивцев.

Но при всем этом находилось много людей, которые по-прежнему уважали покойного императора. Калигула не дал осквернить прах усопшего. Воины перенесли тело Тиберия с Мизенской виллы в Рим, и 3 апреля 37 года оно было там сожжено и всенародно погребено со всеми почестями.

ГЕРМАНИК

(В 14–19 гг. считался одним из наследников императора Тиберия, сонаследником его родного сына Друза Младшего.)

Клавдий Германик — Claudius Germanicus (24.05.15 до н. э. — 10.10.19 н. э.). С 26 июня 4 года, после усыновления Тиберием, Германик Юлий Цезарь — Germanicus Julius Caesar.

Германик, сын Друза Старшего и Антонии Младшей, родился 24 мая 15 года до нашей эры и получил свое имя в честь побед своего отца в Германии. Отец Германика был сыном Ливии, жены Октавиана Августа от ее первого брака. Мать Германика была дочерью триумвира Марка Антония и Октавии Младшей, сестры Октавиана Августа.

В шестилетнем возрасте Германик потерял отца, который упал с лошади и вскоре после этого умер. Из-за этого, несмотря на то, что Германик рос в полном достатке, несколько лет его положение было довольно неопределенным и он не числился среди возможных наследников престола.

Германик получил прекрасное образование, еще в юности проявив «замечательные способности к наукам и к красноречию». Причем литературой он с удовольствием занимался и в дальнейшем. Как пишет Светоний Транквилл: «Среди памятников его учености остались даже комедии, написанные им по-гречески». Однако наибольших успехов ему удалось достичь на военном поприще.

В 4 году нашей эры положение Германика резко изменилось. Ранее наследниками Октавиана Августа были его внуки Луций Цезарь и Гай Цезарь, но во 2 году умирает один внук Октавиана, а в 4 году второй. Третьего же своего внука, Агриппу Постума, Октавиан недолюбливал и хотя, лишившись двух других внуков, и усыновил его, наследником не назначил, а через три года и вовсе сослал в ссылку. Не имея других прямых наследников, кроме Агриппы Постума, Октавиан усыновил и назначил наследником сына своей жены Ливии от ее первого брака — Тиберия, а ему, хотя тот и имел родного сына (Друза Младшего), приказывает, в свою очередь, усыновить еще и Германика, который с этого времени именуется Германик Юлий Цезарь. Вскоре Германик женился на Агриппине Старшей — внучке Октавиана Августа, и уже в 5 году у них родился первенец.

В те годы империя вела много войн. Ведение наиболее важных войн Октавиан Август поручал Тиберию. Германик сопровождал в этих походах своего приемного отца и учился, а учиться было чему, ведь Тиберий был одним из опытнейших полководцев империи.

За короткое время Германик и сам сумел проявить себя как талантливый полководец: в 7 году он назначается квестором и в ранге квестора вместе с Тиберием подавляет восстание в Паннонии и Далмации, за что они оба в 9 году удостаиваются триумфа. Проведению триумфа помешал траур, объявленный в связи с поражением в Германии войск Квинтилия Вара и гибелью трех легионов. Тиберий был срочно послан в Германию. Германик уже в ранге претора участвует в германских походах Тиберия. После того, как Тиберию и Германику удалось наконец стабилизировать обстановку в римских владениях в Германии, отложенный паннонский триумф все же состоялся. 23 октября 12 года Тиберий с Германиком во главе триумфальной процессии въезжали в Рим. Вот как писал об этом в своих «Фастах» Овидий:

Плеск раздавался толпы, камни краснели от роз.

Из серебра перед ним литые несли изваянья

Взятых им городов и побежденных врагов,

Изображения рек, и гор, и лесов, где гремели

Битвы, и груды щитов, дротиков, копий, мечей;

Столько он вел мятежных вождей в оковах на шее,

Что представлялось, идет вся их несчетная рать.

Рим ликовал, а имя Германика становится одним из самых популярных и в народе, и в армии. В 12 году Германик назначается консулом. Несмотря на молодость, Германику поручается командование самой мощной группировкой римских войск — войсками, дислоцированными на Рейне, а также верховное управление римскими владениями в Галлии и Германии. Германик блестяще справляется со своими обязанностями. Он успешно сочетал личную смелость и мудрость полководца, а потому был очень любим солдатами. Согласно Светонию Транквиллу, Октавиан даже колебался, назначить ли ему своим наследником Германика или Тиберия, и лишь после долгих раздумий склонился в пользу Тиберия.

После кончины Октавиана Августа ставший императором Тиберий потребовал от сената предоставить Германику пожизненную проконсульскую власть, на что сенат немедленно согласился (этого Тиберий не попросил тогда даже для своего родного сына Друза Младшего, всего лишь избранного консулом на следующий, 15 год нашей эры). Скорее всего дело тут было не в особой любви Тиберия к своему приемному сыну, а в том, что в подчинении Германика тогда имелось очень много войск и Тиберий постарался сделать все, чтобы у Германика не появилось желания побороться за престол.

Весть о кончине Октавиана застала Германика, когда он занимался сбором налогов в Галлии. Ему были подчинены войска Верхней Германии во главе с Гаем Силием и Нижней Германии во главе с Авлом Цециной. В войсках нижнегерманской армии начался бунт. Воины требовали различных льгот и поблажек. Войска Верхней Германии роптали, но были более сдержанны.

Легионеры хотели провозгласить Германика императором, но, как пишет Тацит, «чем доступнее для Германика становилась возможность захвата верховной власти, тем ревностнее он действовал в пользу Тиберия». Он привел к присяге Тиберию племена секванов и белгов, а затем, узнав о бунте в германских легионах, поспешил к ним.

Собрав солдатскую сходку, Германик выступил с яркой речью, где, начав с восхваления Октавиана Августа, w перешел к победам и триумфам Тиберия, упомянул о единодушии всей Италии, о верности Галлии и других провинций. Надо сказать, что его речь была психологически очень точной. Перечисление побед Тиберия и присягнувших ему войск и провинций, хотя и не являлось угрозой, но ясно давало понять, с какой силой придется столкнуться тем, кто будет упорствовать в мятеже.

Агриппина Старшая

Но когда Германик принялся укорять солдат в учиненном ими бунте и стал спрашивать, где их центурионы и трибуны, солдаты обступили его и, обнажив свои тела, принялись показывать следы плетей и рубцы от ран и жаловаться на скудность жалованья, изнурительность работ, на то, что отпуск им приходится покупать за взятки. Громче всех шумели ветераны, кричавшие, что служат уже более тридцати лет. Некоторые легионеры требовали раздачи денег, завещанных Октавианом Августом, «при этом они высказывали Германику наилучшие пожелания и изъявляли готовность поддержать его, если он захочет достигнуть верховной власти». Это было открытым предложением возглавить мятеж против Тиберия. Германик соскочил с возвышения и хотел удалиться, но вооруженные легионеры преградили ему дорогу, требуя вернуться. Тогда Германик обнажил свой меч и занес над своей грудью. Находившиеся рядом не дали ему покончить с собой. На часть собравшихся это произвело впечатление, но часть наиболее рьяно настроенных легионеров раскусила этот трюк, понимая, что если бы он действительно хотел покончить с собой, то сделал бы это. Как пишет Тацит, они подошли кнему и стали «всячески побуждать его все же пронзить себя, а воин по имени Калузидий протянул ему свой обнаженный меч, говоря, что он острее. Эта выходка показалась чудовищной и вконец непристойной даже тем, кто был охвачен яростью и безумием».

Воспользовавшись замешательством собравшихся, приближенные Германика увлекли его в палатку.

Мятежники тем временем не унимались и послали делегатов к войскам в Верхней Германии, пытаясь склонить их на свою сторону. Звучали призывы разорить город германского племени убиев и, захватив там добычу, устремиться в Галлию, где также заняться грабежом.

Видя все это и посовещавшись со своими советниками, Германик решил составить письмо от имени императора, где говорилось, что «отслужившие по двадцать лет подлежат увольнению, отслужившим по шестнадцать лет дается отставка с оставлением в рядах вексиллариев, причем они освобождаются от каких-либо обязанностей, кроме одной — отражать врага; то, чего они домогались, выплачивается в двойном размере».

Германик. Мрамор

Воины поняли, что уступки сделаны с расчетом выиграть время, и потребовали немедленно осуществить обещанное. Трибуны легионов немедленно произвели увольнение, однако денежные выплаты отложили до возвращения в зимние лагеря. Среди легионеров возникли разногласия. Воины пятого и двадцать первого легионов отказались покинуть лагерь, пока им не выплатили денег на месте. Первый и двадцатый легионы легат Цецина отвел в близлежащий город племени убиев, причем, как пишет Тацит, «их походный порядок был постыден на вид, так как денежные ящики, похищенные у полководца, они везли посреди значков и орлов».

Тем временем Германик, отправившись к войскам Верхней Германии, тотчас по прибытии привел к присяге на верность Тиберию второй, тринадцатый и шестнадцатый легионы. Видя, что воины четырнадцатого легиона проявляют некоторое колебание, Германик приказал выдать им деньги и предоставить увольнение, хотя они и не выдвигали никаких требований. После этого и четырнадцатый легион принял присягу на верность Тиберию.

После того как Германик отбыл в Верхнюю Германию, в Нижней Германии начались беспорядки среди вексиллариев взбунтовавшихся легионов, размещенных на землях племени хавков. Для пресечения беспорядков префект лагеря Маний Энний, опираясь «скорее на необходимость устрашающего примера, чем на свои права», отдал приказ казнить двух воинов. Это вызвало еще большее возмущение, и Энний попытался бежать и спрятаться, но был схвачен. Тогда Маний Энний «нашел защиту в отваге, воскликнув, что они наносят оскорбление не префекту, но полководцу Германику, но императору Тиберию. Устрашив этим тех, кто его обступил, он выхватил знамя и понес его по направлению к Рейну, крича, что кто покинет ряды, тот будет считаться дезертиром», и таким образом «привел их в зимний лагерь — раздраженных, но ни на что не осмелившихся».

Между тем к Германику, возвратившемуся в главный город племени убиев, где он разместил на зиму первый и двадцатый легионы, прибыли уполномоченные сената. Солдат, «обеспокоенных прибытием делегации и тревожимых нечистой совестью, охватил страх, что этим посланцам сената дано повеление отнять у них добытое мятежом. И так как обычно водится находить виноватого в бедствии, даже если само бедствие — выдумка, они прониклись ненавистью к главе делегации, бывшему консулу Мунацию Планку, считая, что сенатское постановление принято по его почину». Поздней ночью ветераны сбежались к дому Германика, выломали дверь, подняли Германика из постели и заставили передать им знамя, а затем, рассыпавшись по улицам, столкнулись с представителями сената, которые, услышав о беспорядках, направились к Германику. Солдаты накинулись на посланцев сената с оскорблениями и готовы были расправиться с ними. Мунаций Планк смог укрыться в лагере первого легиона. «Там, обняв значки и орла, он искал спасения под защитой этих святынь, но если бы орлоносец Кальпурний не уберег его от насильственной смерти, случилось бы то, что недопустимо даже в стане врага: и посланец римского народа, находясь в римском лагере, окропил бы своею кровью жертвенники богов».

На рассвете, когда уже стало видно, кто полководец, кто воин и что происходит, Германик прибыл в лагерь и приказал привести Планка к себе в трибунал (место в лагере, обычно находившееся на возвышении, где полководец принимал решения). Поставив Мунация Планка рядом с собой, Германик объяснил цель прибытия делегации, осудил оскорбление послов и укорил воинов позором, каким они покрыли свой легион, но, видя, что легионеры «скорее приведены в замешательство, чем успокоены его речью», отослал послов с охраной отряда конницы.

В эти дни приближенные упрекали Германика в том, что он не направился к Верхнему войску, с которым мог бы обрушиться на мятежников и подавить бунт. Упрекали его и в слишком больших уступках, и в чрезмерной снисходительности, и в том, что, не дорожа своей жизнью, он подвергает опасности жизнь своей беременной жены и малолетнего сына.

Как уже говорилось выше, женой Германика была Агриппина Старшая — дочь Марка Випсания Агриппы и единственной дочери Октавиана Августа, Юлии Старшей. Это была женщина красивая, властная и очень любившая своего мужа, с которым жила в полном согласии (за время совместной жизни она родила Германику девять детей, из которых выжили шестеро: Нерон Цезарь, Друз Цезарь, Гай Юлий Цезарь по прозвищу Калигула, Агриппина Младшая, Друзилла и Юлия Ливилла).

Германику долго не удавалось уговорить жену покинуть лагерь, но в конце концов он «со слезами, прижавшись к ее лону и обнимая их общего сына, добился ее согласия удалиться из лагеря. Выступало горестное шествие женщин и среди них беглянкою жена полководца, несущая на руках малолетнего сына и окруженная рыдающими женами приближенных, которые уходили вместе с ней».

Трудно сказать, было ли это шествие специально так продумано, но момент был выбран чрезвычайно удачно, и оно произвело громадное впечатление на воинов. Как пишет Корнелий Тацит, в них проснулись стыд и раскаяние, легионеры начали вспоминать о славных предках Агриппины, о том, что «сама она, мать многих детей, славится целомудрием; и сын у нее родился в лагере (Калигуле было тогда всего два года), вскормлен в палатках легионов, получил воинское прозвище Калигулы, потому что, стремясь привязать к нему простых воинов, его часто обували в солдатские сапожки воинов. Но ничто так не подействовало на них, как ревность к треверам» (под защиту которых направилась Агриппина). Легионеры стали удерживать ее, умолять, чтобы она вернулась, некоторые устремились за ней, а большинство возвратилось к Германику.

Воспользовавшись удобным моментом, Германик собрал сходку и обратился к легионерам со словами: «Жена и сын мне не дороже отца и государства, но его защитит собственное величие, а Римскую державу — другие войска. Супругу мою и детей, которых я бы с готовностью принес в жертву, если б это было необходимо для вашей славы, я отсылаю теперь подальше от вас, впавших в безумие, дабы эта преступная ярость была утолена одной моею кровью и убийство правнука Августа (имея в виду своего сына Калигулу), убийство невестки Тиберия не отягчили вашей вины. Было ли в эти дни хоть что-нибудь, на что вы не дерзнули бы посягнуть? Как же мне назвать это сборище? Назову ли я воинами людей, которые силой оружия не выпускают за лагерный вал сына своего императора? Или гражданами — не ставящих ни во что власть сената?» Упомянув о победах, одержанных этими легионами под началом Тиберия, и о том, что из всех провинций поступают приятные вести, Германик посетовал на то, что вынужден будет доложить отцу, «что его молодые воины, его ветераны не довольствуются ни увольнением, ни деньгами, что только здесь убивают центурионов, изгоняют трибунов, держат под стражей легатов». После этого Германик заявил, что лишь из милости влачит существование среди этой враждебной толпы, и выразил сожаление в том, что в первый день его приезда у него вырвали меч, которым он хотел пронзить свою грудь, и в то же время некому отомстить за гибель трех римских легионов Квинтилия Вара, разгромленных германцами за пять лет до этого.

Через много веков вникая в эти события, отметим, что хотя его речь и была чрезвычайно эмоциональна, она была в то же время и глубоко продумана: не угрожая, Германик напомнил, что у власти в Риме находится славный полководец Тиберий, что все провинции присягнули новому императору, и если они продолжат бунтовать, то на них обрушится вся мощь Рима, причем, упомянув о своем происхождении, дал понять, что если они поднимут на него руку, то расправа с ними будет беспощадной. Одновременно Германик как бы подсказал бунтовавшим легионерам, что он — единственный, кто мог бы спасти их от наказания, если они прекратят неповиновение.

Правильно и вовремя произнесенная речь Германика в корне изменила настроение войск. Легионеры, «изъявляя покорность и признавая, что упреки Германика справедливы, принялись умолять его покарать виновных, простить заблудших и повести их на врага», а также стали упрашивать его вернуть жену и сына.

Жену, ввиду приближавшихся родов, Германик возвращать не стал, а сына вернул, легионеров же призвал схватить зачинщиков бунта. Легионеры бросились ловить зачинщиков мятежа, доставляя их к легату первого легиона Гаю Цетронию, которому было поручено творить суд. Тацит описывает этот суд следующим образом: «Собранные на сходку, стояли с мечами наголо легионы; подсудимого выводил на помост и показывал им трибун; если раздавался общий крик, что он виновен, его сталкивали с помоста и приканчивали тут же на месте. И воины охотно предавались убийствам, как бы снимая с себя тем самым вину; да и Цезарь (Германик) не препятствовал этому; так как сам он ничего не приказывал, на одних и тех же ложилась и вина за жестокость содеянного, и ответственность за нее».

После этого Германик предпринял ряд мер с тем, чтобы стабилизировать обстановку. Как пишет Корнелий Тацит, «ветераны, последовавшие примеру легионеров, вскоре были отправлены в Рецию под предлогом защиты этой провинции от угрожавших ей свебов, но в действительности — чтобы удалить их из лагеря, все еще мрачного и зловещего столько же из-за суровости наказания, сколько и вследствие воспоминания о свершенных в нем преступлениях. Затем Германик произвел смотр центурионам. Каждый вызванный императором (Тацит употребляет по отношению к Германику титул «император» по двум причинам: во-первых, слово император тогда обозначало и главнокомандующего армией из нескольких легионов, а во-вторых, Германик имел данный ему сенатом и Тиберием «империум» — высшую военную власть) называл свое имя, звание, место рождения, количество лет, проведенных на службе, подвиги в битвах и, у кого они были, боевые награды. Если трибуны, если легион подтверждали усердие и добросовестность этого центуриона, он сохранял свое звание; если, напротив, они изобличали его в жадности или жестокости, он тут же увольнялся в отставку».

Бронзовый сестерций. На аверсе — изображение Агриппины Старшей и надпись «Агриппина — мать Германика Цезаря». На реверсе надпись «Клавдий Цезарь Август Германик. Отец нации. Император»

Единственным местом, где еще не был наведен полный порядок, оставались Старые лагеря, где находились воины пятого и двадцатого легионов, отказавшиеся их покинуть. Именно они в свое время первыми подняли бунт и именно они до сих пор были возбуждены и не хотели смириться.

До той поры, пока в состоянии брожения находились все войска, Германик не предпринимал никаких действий против этих двух легионов. Но теперь, когда они остались единственными неподчинившимися, он подготовил к возможному походу против мятежников остальные легионы, причем для полной уверенности в успехе подтянул еще войска союзных германских и галльских племен, а также имевшийся в его распоряжении флот. После этого Германик отправил письмо командовавшему этими легионами легату Авлу Цецине, известив его, что если он до его прибытия не расправится с главарями мятежников, то он, Германик, казнит всех поголовно. Цецина доверительно зачитал это письмо орлоносцам, значконосцам и наиболее благонадежным из солдат. Те заявили, что большинство солдат поддержат их. Вместе с Цециной они назначили время, «когда им напасть с оружием в руках на самых непримиримых и закоренелых мятежников». После этого, разойдясь по лагерю и предупредив товарищей, они по условному знаку вбежали в палатки и набросились на тех, кого было намечено уничтожить.

Германик на монете его сына Калигулы

«Тут не было ничего похожего на какое бы то ни было междоусобное столкновение изо всех случавшихся когда-либо прежде. Не на поле, не из враждебных лагерей, но в тех же палатках, где днем они вместе ели, а по ночам вместе спали, разделяются воины на два стана, обращают на себя оружие. Крики, раны, кровь повсюду, но причина происходящего остается скрытой; всем вершил случай. Были убиты и благонамеренные, так как мятежники, уразумев, наконец, над кем творится расправа, также взялись за оружие. И не явились сюда ни легат, ни трибун, чтобы унять сражавшихся: толпе было дозволено предаваться мщению, пока она не пресытится. Вскоре в лагерь прибыл Германик. Обливаясь слезами, он сказал, что происшедшее — не целительное средство, а бедствие, и повелел сжечь трупы убитых».

Так в 14 году был подавлен бунт римских войск в Германии — один из самых крупных бунтов в войсках за всю историю Римской империи. Германик не только сумел подавить мятежи и примерно расправиться с зачинщиками, но и сделал это так, что не навлек на себя ненависть солдат, а наоборот, заслужил еще большее их уважение.

Чтобы отвлечь легионеров от дум о погибших товарищах и пользуясь их желанием загладить прежние провинности, Германик немедленно после подавления бунта начал давно планируемый поход против непокорных племен к востоку от Рейна. Для переправы был наведен мост, и первыми на восточный берег Рейна были выведены наиболее надежные войска — двенадцать тысяч легионеров, двадцать шесть когорт союзников и восемь отрядов конницы, дисциплина которых во время восстания была безупречной. Двигаясь с большой скоростью, римляне пересекли Цезийский лес (лесистое нагорье в северо-западной части Германии между реками Липпе и Исселем) и линию пограничных укреплений, возведение которой начал во время своего похода в 10–11 годах Тиберий. Здесь был устроен лагерь, защищенный с фронта и тыла валами, а с флангов засеками. Опираясь на этот укрепленный лагерь, римляне начали продвижение в глубь Германии, причем Германик приказал возглавлявшему авангард Авлу Цецине двигаться впереди с когортами налегке и расчищать дорогу через лес. Следом на небольшом расстоянии двинулись легионы.

Римляне пошли не той дорогой, какой перед этим несколько раз ходили римские войска, а более длинной, но не охраняемой неприятелем. В ясную лунную ночь римские войска вышли к большому селению враждебного германского племени марсов, которые, не ожидая нападения, даже не выставили постов.

Чтобы разорить как можно большую площадь, Германик разделил рвавшиеся вперед легионы на четыре отряда, построив их клиньями, после чего начал атаку. Без особого труда римляне перебили всех, не взирая на пол и возраст. «Среди воинов, истреблявших полусонных, безоружных, беспорядочно разбегавшихся в разные стороны, ни один не был ранен». Надо сказать, что такая жестокость римлян объяснялась желанием отомстить за своих товарищей, — за три легиона Квинтилия Вара, разгромленные и уничтоженные германцами в 9 году в Тевтобургском лесу. Римляне уничтожили не только поселение, но даже храм-святилище германской богини Танфаны, хотя обычно храмы во время своих походов римляне не трогали. Была начисто разорена вся местность на пятьдесят миль в окружности.

Устроенная римлянами резня и разграбление храма возмутили соседние племена, и на обратном пути в одном из ущелий дорогу римлянам преградило ополчение племен брукгеров, тубантов и узипетов, но благодаря умелому командованию Германика и лучшей обученности римляне прорвали боевые порядки врагов и разгромили их. Успешно завершив поход, войска отошли обратно за Рейн на зимовку.

Этот поход, состоявшийся в конце 14 года, не только прибавил военной славы Германику, но и позволил поднять настроение войск и их дисциплину. Император Тиберий, с одной стороны, был рад подавлению мятежа, но с другой — встревожен возросшим авторитетом Германика. Сенату Тиберий доложил об успехах Германика в столь напыщенных выражениях и так прославлял его доблесть, что никто из сенаторов не поверил в его искренность.

В следующем, 15 году Германик предпринял новый поход за Рейн. Этому походу способствовало то, что в это время началась вражда между двумя германскими вождями — Арминием, разгромившим в 9 году три легиона Квинтилия Вара, и Сегестом, стоявшим за дружбу с римлянами.

В новый поход отправилась огромная армия: четыре римских легиона и пять тысяч воинов вспомогательных войск, набранных из союзных германских племен с левого берега Рейна, Германик отдал под командование Авлу Цецине, а еще четыре римских легиона и десять тысяч воинов вспомогательных войск возглавил лично. В качестве опорной базы он восстановил крепость на горе Тавна в среднем течении Рейна, построенную ранее еще Тиберием, но затем оставленную римлянами и заброшенную. Обеспечению тыла Германик уделял очень большое внимание, и его действия, хотя и были стремительны, но всегда являлись еще и чрезвычайно продуманными. Создав опорную базу и оставив одного из своих помощников (Луция Апрония), с необходимым количеством рабочих для прокладки дорог и мостов, Германик обрушился на племя хатгов, «причем подошел настолько внезапно, что все, кто из-за возраста или пола не мог спастись бегством, были либо захвачены в плен, либо перебиты на месте». Разрушив главный город племени хаттов — Маттий — и опустошив местность, Германик отступил к Рейну. Хатты были настолько сломлены, что не решались даже тревожить тылы римской армии. На помощь хаттам пыталось подойти ополчение племени марсов, но эта попытка была успешно отбита римлянами.

В это время за помощью к римлянам обратились послы Сегеста, осажденного Арминием. Вместе с послами прибыл и сын Сегеста — Сигимунд, ранее воевавший против римлян, но теперь вынужденный доставить им письмо своего отца. Германик принял посольство благосклонно и повернул войска на помощь Сегесту, «произошел бой с державшими в осаде Сегеста, и он был вызволен с большим числом родичей и клиентов». В этой битве римляне вернули себе много доспехов, захваченных в свое время германцами в качестве добычи при поражении Квинтилия Вара. В плен попала и беременная жена Арминия, которую отправили в Равенну.

Таким образом, и в 15 году поход Германика прошел чрезвычайно успешно. Корнелий Тацит пишет, что после этого похода Германик «по внесенному Тиберием предложению получил титул императора», но тут надо сказать, что «империум» по предложению Тиберия Германику был предоставлен еще в 14 году, сразу после прихода Тиберия к власти, и, видимо, в данном случае Тацит имел в виду то, что Германик был удостоен очередного триумфа (провозглашенный императором полководец считался императором с момента провозглашения и до проведения триумфа).

В 16 году Германик снова вторгся за Рейн. Его противник, Арминий, сумел объединить часть германских племен, убеждая их вождей, что если сам Октавиан Август и прославленный Тиберий не смогли их покорить, то неопытному юнцу это и вовсе будет не по силам (Германику шел тогда 31 год, но Арминию желательно было представлять его значительно более молодым и неопытным). Германик же, надо сказать, опять проявил себя как опытный и предусмотрительный полководец. Поход был тщательно подготовлен, а снабжение войск продумано до мелочей. Помимо задействованных римских легионов Германику удалось привлечь к походу ополчение германского племени хавков, воины которого хорошо знали местность. Римские войска и их союзники наступали не по одному маршруту, а сразу по нескольким, но действовали согласованно. Для быстрого и внезапного выдвижения войск Германик использовал и флот, который по рекам и озерам доставил в нужное место четыре легиона.

Полководец Луций Стертиний, посланный Германиком с отрядом легковооруженных воинов против племени бруктеров, рассеял их и сумел отбить орла девятнадцатого легиона, захваченного брукгерами при разгроме войск Квинтилия Вара. Римская армия прошла все владения бруктеров, опустошила их земли между реками Амизией и Лупией (реки Эмс и Липпе) и вышла к Тевтобургскому лесу (холмистой, поросшей лесом гряде между реками Эмс и Везер).

Римляне, конечно же, хотели поскорее отдать последний долг своим павшим там воинам, но Германик продвигался в глубь этой чащи очень осторожно. Вперед он выслал авангард во главе с Авлом Цециной, солдаты которого вели разведку и наводили мосты и гати. Все делалось так, чтобы войска Германика могли свободно маневрировать и чтобы их нельзя было застать врасплох.

Наконец римляне вышли к остаткам первого лагеря, построенного когда-то тремя легионами Квинтилия Вара.

Как пишет Тацит, «полуразрушенный вал и неполной глубины ров указывали на то, что тут оборонялись уже остатки разбитых легионов: посреди поля белели скелеты, где одинокие, где наваленные грудами, смотря по тому, бежали ли воины или оказывали сопротивление. Были здесь и обломки оружия, и конские кости, и человеческие черепа, пригвожденные к древесным стволам. В ближних лесах обнаружились жертвенники, у которых варвары принесли в жертву трибунов и центурионов первых центурий. И пережившие этот погром, из тех, кто уцелел в бою и сумел избежать плена, рассказывали, что тут погибли легаты, а там попали в руки врагов орлы; где именно Вару была нанесена первая рана, а где он нашел смерть от своей злосчастной руки и обрушенного ею удара; с какого возвышения произнес речь Арминий, сколько виселиц для расправы с пленными и сколько ям было для них приготовлено, и как, в своем высокомерии, издевался он над значками и орлами римского войска».

Римляне собрали своих погибших и через шесть с лишним лет после гибели похоронили их, насыпав, согласно римскому обряду, над их общей могилой холм, на который первую дернину положил сам Германик. Большинство римлян рассматривали действия Германика как великий подвиг, но Тиберий впоследствии не одобрил их, заявив, что вид погибших мог вызвать у воинов страх перед врагом, а полководцу, облеченному саном авгура (жреца), не подобало заниматься погребением мертвых (по представлениям древних римлян, прикосновение к мертвым оскверняло священнослужителей). Но, как бы там ни было, в глазах большинства римлян Германик приобрел еще большую славу.

В дальнейшем, после ряда новых сражений с войсками Арминия, Германик вновь погрузил свои легионы на корабли и обратно армия возвращалась реками и морем. Конница прошла вдоль реки Амизии к морю, а затем вдоль берега моря к устью Рейна. Часть же войск, возглавляемая Цециной, проследовала обратно по наведенным ранее гатям. На эти войска, растянувшиеся вдоль болот, и напал Арминий. Одно время казалось, что повторится трагедия, случившаяся с легионами Вара, но германцы, захватив часть обоза, увлеклись грабежом и ослабили натиск, позволив римлянам выбраться на твердую почву и создать укрепленный лагерь.

Утром следующего дня германцы, вместо того чтобы держать римлян в осаде, начали штурм лагеря, чего как раз и ждал Цецина. Когда германцы сгрудились у окаймлявшего лагерь вала, римляне совершили внезапную вылазку и нанесли германцам поражение. Боевой порядок германцев смешался, и множество их было истреблено. Арминию удалось отойти, но его ближайший соратник Ингвиомер получил серьезное ранение.

Между тем в римских частях, охранявших переправу через Рейн, распространился слух, что римское войско окружено и несметные полчища варваров вот-вот вторгнутся в Галлию.

В это время проявила свой ум и властный характер жена Германика — Агриппина Старшая. Как пишет Тацит, «если бы не вмешательство Агриппины, был бы разобран наведенный на Рейне мост, ибо нашлись такие, которые в страхе были готовы пойти на столь позорное дело».

Нанеся поражение германцам, римские войска вышли к своим, а Агриппина «при возвращении легионов стояла в головной части моста и встречала их похвалами и благодарностями». Вскоре вернулись и легионы, возвращавшиеся на кораблях. Их обратный путь был также нелегок, так как они попали в бурю и много воинов утонуло, но в целом поход считался успешным.

После этого похода римлянам сдался один из германских вождей — Сегимер — со своим сыном. В Риме прославившимся в ходе данной кампании полководцам Германика — Авлу Цецине, Гаю Силию и Луцию Апронию — присудили триумфальные знаки отличия. Все прославляли Германика. «Галлия, Испания и Италия, соревнуясь друг с другом в усердии, предлагали в возмещение понесенных войском потерь оружие, лошадей, золото — что кому сподручнее. Похвалив их рвение, Германик принял только оружие и лошадей, необходимых ему для военных действий, а воинам помог из собственных средств».

К следующему своему походу Германик подготовил огромную флотилию из более чем тысячи судов. Эти суда были с коротким носом и короткой кормой, но широкие посередине и приспособленные для плавания как по рекам, так и по морю. Для лучшей управляемости рули у них были и спереди и сзади. Многие суда были сделаны с палубами, куда могли быть установлены метательные машины, а также погружены лошади и достаточное количество продовольствия.

После тщательной подготовки Германик начал новый поход, при этом опять часть войск передвигалась судами, а часть по суше. Германцы к этому времени разорили захоронение римлян в Тевтобургском лесу, и Германик приказал вновь воздвигнуть жертвенник над могилами павших, но вновь насыпать холм уже не стал, чтобы не задерживать движения войск. Вскоре путь римлянам преградило ополчение германских племен во главе с Арминием. В двух сражениях Германик нанес ему поражение.

На сваленных после битвы доспехах противника Германик велел установить камень с надписью: «Одолев народы между Рейном и Альбисом (Эльбой), войско Тиберия Цезаря посвятило этот памятник Марсу, Юпитеру и Августу». После этих побед несколько пытавшихся бунтовать германских племен изъявили покорность, не дожидаясь прихода легионов. Германик же опять начал отвод войск на зимние квартиры, намереваясь на следующий год продолжить завоевания. Но и в этот раз возвращавшиеся корабли попали в шторм, и море нанесло римлянам больший ущерб, чем мечи противников. Погибли далеко не все корабли, уцелел и корабль Германика. Но слух о гибели флота возродил боевой дух германцев, и Германик, дабы показать свою мощь, направил 30-тысячную армию во главе с Гаем Силием против племени хатгов, а сам с еще большим войском напал на племя марсов. Римляне опустошили земли германцев, а в одной из священных рощ отбили еще одного орла из принадлежавших тем легионам, что погибли при поражении Квинтилия Вара.

Казалось, скоро вся Германия до Эльбы покорится Риму, во всяком случае именно такие планы строил сам Германик, но это шло вразрез с намерениями Тиберия, который все более опасался чрезмерного усиления Германика, ведь хотя Германик был усыновлен Тиберием, у него был и собственный сын — Друз Младший, который не смог бы наследовать престол при столь очевидном преимуществе своего сводного брата. Тиберий начал все чаще упоминать в письмах Германику о необходимости прибыть в Рим и отпраздновать дарованный ему триумф. Германик пробовал возражать, прося дать ему еще год для завершения начатых завоеваний, но Тиберий настаивал, а кроме того, предложил ему стать консулом на следующий, 18 год вместе с ним, Тиберием (быть консулом вместе с императором было чрезвычайно почетно), и просил его, если необходимо вести войну, дать и своему брату Друзу возможность покрыть себя славой. После этого Германик вынужден был возвратиться в Рим.

27 мая 17 года в Риме был отпразднован его триумф «над херусками, хатгами, ангривариями и другими народами, какие только обитают до реки Альбис. Везли картины, изображавшие горы, реки, сражения; вели пленных; и хотя Тиберий не дал Германику закончить войну, она была признана завершенной». Сам полководец ехал, возглавляя процессию, в колеснице вместе с пятью своими детьми. Тиберий произвел от имени Германика денежную раздачу, выдав каждому гражданину Рима по триста сестерциев, и, как и обещал ранее, выдвинул его вместе с собой в консулы на следующий год. На Римском форуме у подножия Капитолия, рядом с храмом Сатурна начали срочно возводить триумфальную арку по случаю возвращения потерянных при гибели легионов Квинтилия Вара значков и орлов легионов, отбитых войсками Германика. Арку освятили уже в конце года, но к этому времени Германик был отослан из Рима на Восток.

Наверное, неправильно было бы сказать, что Тиберий выбрал для удаления из Рима столь популярного полководца удобный предлог; сложившаяся к тому времени в римских восточных владениях ситуация действительно требовала прибытия лица, обладающего чрезвычайными полномочиями. Незадолго до этого Тиберий лишил власти царя вассальной по отношению к Риму Каппадокии, приняв решение присоединить ее к владениям Рима. В это же время умерли два других римских вассала — царь Каммагены Антиох и царь Киликии Филопатор — и встал вопрос об их владениях. В Армении, где царь традиционно назначался с согласия Рима, но учитывались и желания соседней Парфии, разгорелась борьба за власть и один из претендентов на престол бежал к римлянам в Сирию. Кроме династических и территориальных проблем, накопились и другие: так, жители некоторых восточных владений Рима, и прежде всего Сирии и Иудеи, обратились с ходатайством о снижении налогов, доказывая, что возложенные на них подати являются непомерными.

Германик. Фрагмент геммы Клавдия

Изложив все это перед сенатом, император Тиберий заявил, что «со смутой на Востоке может справиться только мудрость Германика», так как сам он уже в летах, а его родной сын Друз еще слишком молод. Сенат вынес постановление, согласно которому Германик «назначался правителем всех заморских провинций, располагая, куда бы он ни направлялся, большей властью, нежели та, какою обычно наделялись избранные по жребию или назначенные по повелению принцепса». Вместе с тем, Тиберий явно не полностью доверял Германику и одновременно с его назначением отстранил от управления Сирией бывшего там наместником Кретика Силана, дочь которого была помолвлена со старшим сыном Германика — Нероном Цезарем, и назначил наместником Гнея Пизона, человека необузданного и заносчивого, но лично преданного ему, Тиберию. Не лишним будет заметить и то, что два старших сына Германика были оставлены в Риме, — с одной стороны, это было вполне понятно и могло рассматриваться как желание уберечь их от возможных трудностей и болезней, но с другой стороны, Тиберия всегда беспокоило то, что вся семья Германика постоянно находилась вместе с ним, ведь это потенциально облегчало полководцу возможность поднять мятеж. Теперь же часть детей Германика под вполне благовидным предлогом (или действительно ввиду заботы о них) была оставлена в Риме.

Германик вместе с женой и приближенными отправился в Сирию морем на нескольких кораблях, при этом, проходя мимо иллирийского берега, посетил Далмацию и встретился со своим названым братом Друзом Младшим, сыном Тиберия. (Через две тысячи лет очень трудно правильно понять их весьма непростые отношения, но, по свидетельству античных историков, несмотря на опасения Тиберия, Друз и Германик хорошо относились друг к другу. Друз Младший был женат на Ливии Ливилле, родной сестре Германика, и их брак считался тогда вполне благополучным.) Затем, пройдя по Адриатическому и Ионическому морях, Германик прибыл в Грецию, побывав в Актийском заливе, где сражались флоты его деда Марка Антония и его дяди Октавиана Августа, и посетил другие прославленные места Греции и Фракии. Во время его посещения острова Эвбея Агриппина родила ему дочь Юлию, своего последнего ребенка.

Уже во время посещения Германиком Афин у него возникли разногласия с Пизоном. Афиняне приняли Германика с самыми изысканнейшими почестями, а Пизон обозвал их сбродом племен и народов, заявив, что настоящие афиняне истреблены прежними бедствиями. Получилось, что косвенным образом Пизон задел и Германика, после чего их отношения складывались не лучшим образом, но когда в дальнейшем во время бури в Эгейском море корабль Пизона понесло на скалы, Германик послал ему на помощь трирему, что помогло предотвратить кораблекрушение, однако и после этого отношения между Пизоном и Германиком не улучшились.

По приезде Германика и Пизона в Сирию трения между ними усугубились и знать Антиохии (столицы Сирии) разделилась как бы на два лагеря: одни поддерживали Германика, а другие Пизона, за которым, считали, стоит сам Тиберий. Соперничество между Германиком и Пизоном дополнялось соперничеством между их женами, так как жена Пизона Планцина, женщина знатная, богатая и дружившая с матерью Тиберия Ливией, пыталась противопоставить себя жене Германика Агриппине.

Германик первым делом отправился из Сирии в Армению и, разобравшись с тамошними настроениями, поставил царем Армении Зенона, родственника зависимого от Рима понтийского царя Полемона, возложив ему на голову диадему в столице Армении Артаксате и назвав его по просьбе местных жителей Артаксием — в честь этого города. В Каппадокии Германик поставил наместником легата Квинта Вара и позаботился о том, чтобы жители получили надежду, что римское управление будет более мягким, чем предыдущее правление местных царей, для чего приказал снизить ряд существовавших ранее налогов. Коммагену Германик также сделал римской провинцией, назначив ее наместником претора Квинта Сервея.

Дела на Востоке были улажены быстро и успешно, но в это время разногласия Германика с наместником Сирии Пизоном усилились. Пизон не выполнил приказа Германика прибыть с частью легионов в Армению или прислать с ними своего сына. По возвращении Германика в Сирию Пизон и Германик встретились в лагере десятого легиона и Пизон принес за это свои извинения, «в которых, однако, чувствовалось упорство и своеволие: и они разошлись с открытой обоюдной ненавистью».

В 18 году Германик предпринял длительную поездку в Египет. Целью его поездки было объявлено отчасти ознакомление с египетскими древностями, а отчасти необходимость улучшить управление провинцией. В ходе своего визита Германик приказал открыть государственные хлебные склады, что снизило цены на хлеб и принесло ему симпатии простого народа. Египет был населен в то время в основном эллинизированным населением, и Германик повсюду ходил в греческой одежде и без воинской стражи, что также импонировало местным грекам.

Тиберий, узнав о поездке Германика, очень обеспокоился и в письме, слегка попеняв Германику за одежду, «суровейшим образом отчитал его за то, что тот отправился в Египет без специального разрешения» (еще Октавиан Август, объявив Египет императорской провинцией, тайно запретил сенаторам и занимавшим ответственные посты всадникам посещать Египет без разрешения. Это было вызвано элементарной предосторожностью, так как из Египта в Италию поступала основная масса зерна и мятеж в Египте мог повлечь за собой голод в Риме).

Германик, не зная еще, что Тиберий не одобрил его поездку, проплыл на корабле по Нилу и посетил развалины древней столицы Египта — города Фивы, причем приказал прочитать египетские надписи на развалинах. Старые жрецы в то время еще могли это сделать, и Германик был поражен сведениями о том, какой мощью обладал Египет, какие страны ему покорялись и сколько разнообразной продукции производили древние египтяне, от царства которых остались лишь руины. Известно, что Германик посетил и еще одну тогдашнюю достопримечательность Египта — вытесанное из камня изображение Мемнона, издающее утром, когда его касались первые лучи солнца, громкий звук, похожий на человеческий голос.

Сейчас трудно сказать, хотел ли Германик просто посмотреть на египетские диковинки или под видом осмотра египетских древностей налаживал связи с местными чиновниками и рассматривал возможность мятежа. Его поездка в Египет могла быть вызвана и тем, что он, как приемный сын Тиберия, мог не предполагать, что и ему необходимо разрешение на посещение Египта, а мог и специально изобразить неведение, если имел намерение побороться за власть.

В 19 году Германик возвратился в Сирию и по возвращении узнал, «что все его распоряжения, касавшиеся войск и городов, или отменены, или заменены противоположными». Его отношения с Пизоном стали еще более натянутыми, и они осыпали друг друга упреками.

Надо сказать, что вряд ли Пизон осмелился бы вести себя подобным образом, не получив соответствующих указаний от Тиберия. Пизон попал в непростое положение и решил удалиться из Сирии. В это время Германик внезапно заболел. Болезнь Германика началась после пира у Пизона, и Германик решил, что его отравили.

Сейчас уже нельзя выяснить, был ли Германик действительно отравлен или его настигла болезнь. На пиру вместе с сидевшим рядом с ним Пизоном было еще много других приглашенных и их слуг, за каждым, таким образом, наблюдали десятки глаз, и подсыпать что-то незаметно было невозможно. Каждое блюдо, подаваемое Германику, пробовал и его специально отвечавший за это слуга. Тем не менее его могли отравить медленно действующим ядом, во всяком случае, сам он считал именно так. Одно время казалось, что Германик выздоравливает, но затем ему вновь стало хуже. Уверенный, что виновник отравления Пизон, Германик официально отказал ему в дружбе и доверии. Перед смертью Германик просил сообщить обо всем Тиберию, а также подать в сенат жалобу и воззвать к правосудию. Его друзья поклялись ему, что скорее умрут, чем «пренебрегут отмщением».

Жену Германик, наоборот, просил, чтобы та, «чтя его память и ради их общих детей, смирила заносчивость, склонилась пред злобной судьбой и, вернувшись в Рим, не раздражала более сильных, соревнуясь с ними в могуществе».

10 октября 19 года Германик умер в Эпидафне, пригороде Антиохии, где была его загородная резиденция. Ему было тогда около 34 лет. Смерть Германика стала одной из тайн римской истории — Пизон был вызван в Рим и уличен во многих проступках, после чего покончил с собой, однако и в своей предсмертной записке он клялся, что не причастен к гибели Германика.

Германик был кремирован в Антиохии, а урна с его прахом в конце марта 20 года доставлена в Рим и там торжественно погребена в мавзолее Августа. С 9 декабря 19 года, когда в Риме узнали о гибели Германика, сенат объявил общенародный траур, длившийся по апрель 20 года (шестимесячный траур исчислялся с момента гибели Германика). Как пишет Корнелий Тацит, «для Германика были придуманы почести, какие только могла внушить каждому в меру его изобретательности любовь к умершему, и сенат постановил следующее: чтобы имя Германика провозглашалось в песнопении салиев (жреческие коллегии из патрициев, заботившиеся об отправлении культа Марса и исполнявшие во время праздников в честь бога войны Марса военные пляски и торжественные песнопения); чтобы всюду, где отведены места для жрецов августалов, были установлены курульные кресла Германика с дубовыми венками над ними; чтобы перед началом цирковых зрелищ было проносимо его изображение из слоновой кости; чтобы фламины или авгуры, выдвигаемые на его место, избирались только из рода Юлиев. К этому были добавлены триумфальные арки в Риме, на берегу Рейна и на сирийской горе Амане с надписями, оповещавшими о его деяниях и о том, что он отдал жизнь за отечество; гробница в Антиохии, где его тело подверглось сожжению, и траурный постамент в Эпидафне, где он скончался». Сословие всадников присвоило имя Германика одному из секторов амфитеатра. В честь Германика в различных местах было воздвигнуто бесчисленное множество статуй. Единственной почестью, предложенной в честь Германика, которую отверг император Тиберий, было предложение поместить среди находившихся в библиотеке Палатинского дворца изображений наиболее прославленных писателей и ораторов Рима большой золотой щит с изображением Германика, превышающий все остальные. Тиберий решительно заявил, что посвятит Германику щит такой же и того же размера, что и остальные, возразив переусердствовавшим льстецам, что «красноречие оценивается не по высокому положению в государстве».

В дальнейшем многие авторы, особенно жившие после времени правления Тиберия, упрекали Тиберия в том, что тот организовал похороны Германика недостаточно пышно, но факты свидетельствуют об обратном, а упреки были вызваны скорее всего желанием очернить самого Тиберия, который имел немало врагов. Правда, большой ’ загадкой похорон Германика было то, что на них не присутствовали ни Тиберий, ни его мать Ливия — бабка Германика, ни даже родная мать Германика — Антония Младшая. Причины этого совершенно непонятны.

Со временем значительная часть римских историков стала идеализировать образ Германика, но он действительно был одним из самых выдающихся полководцев Рима.

Семья Германика пользовалась почетом и уважением, однако история ее чрезвычайно трагична. К детям Германика Тиберий долгое время относился как к родным внукам. Так, после смерти в 23 году своего родного сына Друза Младшего Тиберий вывел перед сенатом старших сыновей Германика и, взяв их за руки, сказал: «Отцы сенаторы, после того как они лишились родителя, я поручил их попечению дяди и попросил его, чтобы, имея своих собственных детей, он лелеял и этих не иначе, чем кровных отпрысков, возвысил и воспитал на радость себе и потомству; и теперь, когда смерть похитила Друза, я умоляю и заклинаю вас перед богами и родиной: примите под свое покровительство правнуков Августа, потомков славнейших предков, руководите ими, выполните свой и мой долг». Но через несколько лет отношение Тиберия к ним изменилось. Жена Германика, Агриппина Старшая,после смерти мужа вела себя все более заносчиво и явно претендовала на большую власть, ее отношения с императором обострялись. Наконец дело дошло до того, что Тиберий произнес в ее адрес греческий стих: «Ты, дочка, считаешь оскорбленьем, что не царствуешь?» — и после этого больше не удостаивал ее разговором.

Ухудшению отношений между семейством Германика и Тиберием всячески способствовал могущественный временщик, префект претория Элий Сеян, сам тайно стремившийся к власти. Он приложил все усилия к тому, чтобы Тиберий стал подозревать старших сыновей Германика и их мать Агриппину в стремлении захватить власть. С 26 года семья Германика попадает в опалу. Три года опала была сравнительно мягкой, так как за Агриппину и ее 422 сыновей заступалась Ливия, мать Тиберия. Но помирить их она не смогла. В 29 году, после смерти своей матери (прабабушки сыновей Германика), Тиберий объявил старших сыновей Германика — Нерона Цезаря и Друза Цезаря — врагами государства. Нерон Цезарь был сослан на один из Понтийских островов, где, по некоторым сведениям, в 30 году вынужден был покончить с собой. Его брата Друза Цезаря заточили в тюрьму в Риме и там через несколько лет (в 33 году) заморили голодом. Агриппина Старшая была сослана на остров Пандатерия, причем, когда она пыталась роптать и сопротивляться аресту, ища защиты у статуи своего деда, императора Октавиана Августа, пришедший за ней центурион выбил ей глаз. Агриппина погибла на острове Пандатерия в 33 году. Однако при всем при том сын Германика и Агриппины Старшей — Калигула всегда пользовался расположением Тиберия, став впоследствии его преемником.

После прихода к власти Калигула чтил память своих родителей и выпустил ряд монет, посвященных памяти Агриппины Старшей и Германика. Сам Калигула, проправив чуть более трех лет, был убит. Сменившему его императору Клавдию было выгодно представить Калигулу исключительно самодуром и тираном. Но Германик и его жена Агриппина так и остались в глазах римлян образцом для почитания.

ДРУЗ МЛАДШИЙ

(Сын императора Тиберия. В 14–19 гг. официальный наследник престола, сонаследник приемного сына Тиберия Германика. В 19–23 гг. единственный официальный наследник императора Тиберия.)

В официальных документах именовался Друз Цезарь — Drusus Caesar, Drusus Julius Caesar или Друз Младший — Drusus Junior (13 до н. э. — 14.9.23 н. э.).

Друз Цезарь был единственным сыном Тиберия и Вип-сании Агриппины. Вскоре после его рождения умер Марк Випсаний Агриппа — отец Випсании, муж дочери Октавиана Августа Юлии Старшей (Випсания была дочерью Агриппы от его первого брака). Мало считавшийся с чужими чувствами, Октавиан решил женить Тиберия на своей дочери. В 11 году до нашей эры Тиберий был вынужден развестись с Випсанией Агриппиной, хотя очень ее любил, и жениться на Юлии. Как пишет Светоний Транквилл: «Об Агриппине он тосковал и после развода; и когда один только раз случилось ему ее встретить, он проводил ее таким взглядом, долгим и полным слез, что были приняты меры, чтобы она больше никогда не попадалась ему на глаза». Скорее всего и Випсания Агриппина испытывала сходные чувства.

Брак Тиберия и Юлии Старшей не сложился. Они постоянно ссорились и в конце концов стали жить раздельно, а в 6 году до нашей эры Тиберий удалился на остров Родос. Друзу Младшему шел тогда седьмой год. Уже лишенный возможности нормально общаться с родной матерью, он теперь на много лет лишился возможности общаться и с отцом.

Такая трагедия родителей не могла не сказаться на их сыне, но внешне Друз Младший выглядел юношей общительным и был любителем весело пожить, хотя в дальнейшем, как мы увидим, семейная трагедия действительно стала отражаться на его характере.

Во 2 году нашей эры Тиберий был возвращен из ссылки и представил в Риме свету своего сына, достигшего 15-летнего возраста, когда юному римлянину полагалось надеть мужскую тогу. С этого времени положение Тиберия, а вместе с ним и Друза Младшего меняется к лучшему, — в 4 году Тиберий был усыновлен Октавианом Августом, став официальным наследником престола, в 12 году он становится соправителем Октавиана, а в 14 году, после смерти Октавиана, императором. И если похвальную речь усопшему Октавиану Августу перед храмом божественного Юлия произнес сам Тиберий, то Друзу Младшему было доверено произнести вторую похвальную речь перед старой ростральной трибуной. (В Риме было две ростральные трибуны. Старая ростральная трибуна была построена во время пунических войн из носов захваченных карфагенских кораблей, а новая ростральная трибуна возведена Октавианом Августом и украшена носами кораблей Марка Антония, захваченных в битве при Акции.)

Еще при жизни Октавиана, в 14 году нашей эры, Друз Младший был избран консулом на следующий, 15 год. В завещании Октавиана Друз Младший, тогда еще не имевший сыновей, был назван наследником второй степени в размере одной трети имущества, а Германик с тремя сыновьями — наследником в остальной части. Это показывало, что Октавиан считает возможными будущими наследниками (преемниками Тиберия) как Друза Младшего, так и Германика, но сводные братья жили дружно, и если Тиберий относился к своему приемному сыну с некоторым опасением, то Друз Младший с ним ладил.

Кончина Октавиана и приход к власти Тиберия вызвали в империи большие потрясения. В римских легионах, стоявших в Германии и Паннонии, вспыхнули солдатские волнения, грозившие перерасти в мятеж. Подавления волнений в Германии Тиберий поручил Германику, а в Паннонию отправил Друза Младшего.

Как пишет Корнелий Тацит, в Паннонии в летних лагерях стояли собранные вместе на лето три легиона (восьмой, девятый и пятнадцатый). Узнав о смерти Октавиана, командовавший этими войсками полководец Юний Блез в ознаменование траура освободил воинов от несения обычных обязанностей и работ. Это привело к тому, что легионеры распустились и получили достаточно времени для разговоров. Один из легионеров, в прошлом театральный актер, Перценний, бойкий на язык и «умевший благодаря своему театральному опыту распалять сборища», стал подстрекать солдат к бунту, убеждая, что настал наилучший момент потребовать улучшения условий службы, которые действительно были очень тяжелыми.

Собралась солдатская сходка, где воины, изъявив неподчинение своим командирам, составили вместе значки легионов и когорт, а затем начали выкладывать дерном возвышение, с которого выступали желающие, показывая рубцы от плетей, раны и требуя изменить свое положение, а некоторые и вовсе призывая добиться своего силой. Причины для недовольства были — ветераны жаловались, что «их, уже совсем одряхлевших, и притом очень многих с изувеченным ранами телом, заставляли служить по тридцать, а то и по сорок лет. Но и уволенные в отставку не освобождаются от несения службы: перечисленные в разряд вексиллариев, они под другим названием претерпевают те же лишения и невзгоды. А если кто, несмотря на столько превратностей, все-таки выживет, его гонят к тому же чуть ли не на край света, где под видом земельных угодий он получает болотистую трясину или бесплодные камни в горах. Да и сама военная служба — тяжелая, ничего не дающая: душа и тело оцениваются десятью ассами в день; на них же приходится покупать оружие, одежду, палатки, ими же откупаться от свирепости центурионов или же покупать у них освобождение от работ. И, право же, побои и раны, суровые зимы, изнуряющее трудами лето, беспощадная война и не приносящий им никакой выгоды мир — вот их вечный удел. Единственное, что может улучшить их положение, — это служба на определенных условиях, а именно: чтобы им платили по денарию в день, чтобы после шестнадцатилетнего пребывания в войске их увольняли, чтобы, сверх этого, не удерживали в качестве вексиллариев и чтобы вознаграждение отслужившим свой срок выдавалось тут же на месте и только наличными». Требуя все это, солдаты возмущались: «Или воины преторианских когорт, которые получают по два денария в день и по истечении шестнадцати лет расходятся по домам, подвергаются большим опасностям?»

Римский денарий равнялся 16 ассам. Таким образом, солдаты требовали, повысить свое жалование более чем в полтора раза. Командующий армией не имел для этого ни денег, ни полномочий. Да и остальные требования могли удовлетворить лишь император и римский сенат.

Прибывший на сходку Юний Блез попытался успокоить легионеров. Видя, что те не унимаются и могут перебить командиров, он сумел убедить их выбрать уполномоченных и, дав им наказ, послать к императору.

Воинская сходка выбрала уполномоченным сына Юния Блеза, служившего там же войсковым трибуном, и потребовала, чтобы он добивался ограничения срока службы шестнадцатью годами, заявив, что остальные требования назовут после того, как будет удовлетворено это.

В это время подразделения, отправленные ранее в окрестности соседнего города Навпорт (город в Верхней Паннонии близ нынешней столицы Словении Любляны) для починки дорог и мостов и ради других надобностей, узнав о беспорядках в лагере, разграбили город и соседние деревни, причем избили при этом своих центурионов, пытавшихся удержать их от разбоя. Особенно досталось префекту лагеря Авфидиену Руфу, дослужившемуся до своего чина из простых солдат и всегда насаждавшему суровую дисциплину. Озверевшие от вседозволенности легионеры «стащили его с повозки и, нагрузив поклажей, погнали перед собой, издевательски спрашивая, нравится ли ему столь непомерный груз и столь длинный путь».

С возвращением этих легионеров в лагерь беспорядки, которые Юнию Блезу удалось было унять, вспыхнули с новой силой. Вновь прибывшие и часть легионеров из лагеря отправились грабить окрестности. Блез, которому все еще подчинялись центурионы и наиболее надежные воины, приказал схватить зачинщиков, высечь их плетьми и бросить в тюрьму. Арестованные стали сопротивляться, падать на колени и просить защиты у товарищей. Набежавшие отовсюду легионеры взломали запоры темницы и освободили их, а заодно и всех тех, кто был осужден ранее за дезертирство и уголовные преступления. Бунт разгорелся вновь.

Собралась стихийная сходка. Один из воинов, некий Вибулен, взобравшись на трибуну, обвинил Блеза в том, что тот дал тайный приказ своим гладиаторам убить его брата, отправленного к легионерам якобы посланцем от солдат германской армии, чтобы сообща обсудить дела. Плача и ударяя себя в грудь и лицо, Вибулен кричал: «Вот вы вернули этим несчастным и неповинным людям свет и дыхание; но кто вернет жизнь моему брату, а мне брата? Отвечай, Блез, куда ты выбросил труп? Ведь даже враги и те не отказывают в погребении павшим!»

Возбужденная словами Вибулена толпа бросилась вязать гладиаторов, находившихся на службе у Блеза, и его рабов, часть легионеров принялась искать труп. Все это кончилось бы весьма печально для Блеза, если бы не выяснилось, что у Вибулена вообще не было никакого брата. Но разбушевавшиеся легионеры все же прогнали трибунов и префекта лагеря, разграбив их имущество. После этого легионеры схватили наиболее ненавистного им центуриона, Луцилия, и убили его. Остальные центурионы разбежались. Интересно, что далеко не все были одинакового мнения о своих центурионах. Так, когда одна часть воинов хотела расправиться с центурионом по имени Сирпик, другие встали на его защиту, и дело чуть не дошло до рукопашной. Еще один центурион, Юлий Клемент, будучи пойман жаждущими крови легионерами, сумел спасти свою жизнь, убедив их в том, что сумеет стать их уполномоченным, наиболее подходящим для переговоров с начальством.

Такова была обстановка в Паннонии, когда туда отправился для наведения порядка Друз Младший. В помощь ему Тиберий отправил несколько высших сановников, в том числе и префекта претория Элия Сеяна, а также две преторианские когорты, усиленные отборными воинами. Поскольку сам Друз был еще молод, Тиберий велел ему прислушиваться к советам опытного Страбона (отца Элия Сеяна).

Надо сказать, что сил, выделенных Друзу Младшему, было явно недостаточно для того, чтобы разбить три легиона, легионы же пребывали в состоянии, хотя и не прямого мятежа, но анархии, грозившей в любую минуту перейти в открытый мятеж и вылиться в новую гражданскую войну. Понимая все это, Тиберий не дал сыну прямых указаний, а поручил действовать исходя из обстановки.

Обычно по прибытии нового командующего войска выстраивались для приветствия, однако Друза Младшего встретили отнюдь не торжественно. По словам Тацита, «навстречу Друзу вышли, словно выполняя тягостную обязанность, мятежные легионы, не изъявлявшие подобающей такой встрече радости и не блиставшие воинскими отличиями, но безобразно неряшливые и с лицами, на которых под напускной скорбью выражалось скорее своеволие».

Миссия Друза была крайне опасна, так как любое неосторожное слово могло стать для него роковым. Немного присмиревшие солдаты, после того как командующий въехал в лагерь, все же выставили у ворот караулы и были готовы расправиться с прибывшими из Рима, если не сумеют договориться.

Взойдя на трибуну, Друз Младший огласил послание Тиберия, где говорилось, что тот помнит о своих доблестных воинах, с которыми совершил столько походов, и заботу о них считает своей первейшей обязанностью. Тиберий уверял их, что он, «как только душа его оправится от печали, доложит сенаторам о пожеланиях воинов; а пока направляет к ним сына, дабы тот безотлагательно удовлетворил их во всем, в чем можно немедленно пойтиим навстречу». Решение же всего прочего Тиберий предлагал «предоставить сенату», мотивируя это тем, что не подобает лишать сенат «права миловать или прибегать к строгости». В ответ центурион Клемент, представлявший легионеров, потребовал, чтобы солдат увольняли после 16 лет службы (их увольняли после 20 лет службы), давали достойное вознаграждение тем, кто отслужил свой срок, и не задерживали на положении вексиллариев, а также потребовал, чтобы солдатское жалованье было по одному денарию в день.

Эти требования были непомерно велики, и Друз заявил, что принять решение по этому поводу могут только император и сенат. В ответ легионеры стали гневно заявлять о том, что к сенату отсылают тогда, когда нужно отказать воинам, так пусть же к сенату отсылают и каждый раз, когда надо совершить казнь или дать сражение. Пошумев, сходка разошлась, но, встречая в лагере преторианцев или кого-либо из приближенных Друза, легионеры «грозили им кулаками, стараясь разжечь раздор и затеять вооруженное столкновение». Особенную враждебность вызывал Гней Корнелий Лентул. Это был опытный и прославленный военачальник (еще в 18 году до нашей эры он назначался консулом), но легионеры считали, «что, превосходя всех остальных годами и военной славой, он удерживает Друза от каких-либо уступок». Почувствовав неладное, тот хотел перебраться из летнего лагеря в находившийся неподалеку зимний лагерь, но легионеры окружили его и стали издевательски спрашивать, куда он торопится, уж не к императору ли и сенату, чтобы помешать легионерам добиться исполнения своих надежд, а затем начали забрасывать его камнями. Обливаясь кровью, забитый до полусмерти Лентул был уверен, что погиб, но подоспевший Друз со своими людьми сумел его спасти.

Этот случай показывает, что сам Друз Младший был человеком смелым и решительным. Вскоре он сумел еще раз доказать это, воспользовавшись случившимся в ту ночь лунным затмением: 27 сентября 14 года в 4 часа 41 минуту по местному времени (2.41 по Гринвичу)^[5], «сиявшая на ясном небе луна начала меркнуть».

Наш современник, заглянув в справочник, легко может узнать, что случившееся тогда лунное затмение длилось 3 часа 42 минуты, причем в течение 1 часа и 40 минут затмение Луны было полным. Наиболее выдающиеся из римских астрономов уже в те времена знали о движении планет и иногда могли рассчитать время солнечных и лунных затмений. Но в воинском лагере в далекой Паннонии ученых не было. Малограмотные и суеверные солдаты считали, что им светит богиня Луна (Luna) — римская богиня Луны, от имени которой произошло название этого спутника Земли у многих народов мира.

Можно только представить себе, как переполошились тогда часовые, в какой ужас пришли выскочившие из палаток воины, когда диск небесного светила стал покрываться неведомой тенью.

Как пишет Корнелий Тацит, когда после всех этих событий сиявшая на небе Луна стала меркнуть, «не зная, в чем причина происходящего, воины увидели в нем знамение, относящееся к тому, что их больше всего занимало, и затмение небесного светила поставили в связь со своей борьбой: если богиня снова обретет свою яркость, то благополучно разрешится и то, что они предприняли. И они принялись бряцать медью, трубить в трубы и рожки; смотря по тому, становилась ли луна ярче или, напротив, тускнела, они радовались или печалились; и после того, как набежавшие облака скрыли ее от глаз и все сочли, что она окончательно исчезла во мраке и что этим им возвещаются страдания на вечные времена — ведь единожды потрясенные души легко склоняются к суевериям, — они предались скорби, думая, что боги порицают их поведение».

Друз же не растерялся и, вызвав к себе Клемента и других верных центурионов и солдат, приказал им отправиться по караулам, дозорам и палаткам, убеждая солдат в необходимости покончить с неповиновением. За ночь раскаявшиеся солдаты сняли поставленные у ворот лагеря караулы и поставили на место собранные ими ранее значки когорт и легионов, а с наступлением дня Друз Младший собрал новую сходку и, упрекнув легионеров за прежнее поведение, заявил, что одобряет их последние действия, добавив, что угрозам не уступит никогда, но если они делом докажут свое повиновение, то он попросит отца благосклонно отнестись к ходатайству легионов.

По просьбе солдат в Рим к Тиберию были вновь посланы посланцы. Часть советников Друза советовала ему до возвращения делегации из Рима ничего не предпринимать и стараться «ублаготворять солдат ласковым обращением», но Друз не стал упускать случай, данный ему лунным затмением, и, вызвав к себе в палатку главарей мятежников Перцения и Вибулена, приказал там же их убить. Затем были схвачены и другие вожаки мятежа, часть из них выдали сами легионеры, и лишь тех, кто пытался спастись за пределами лагеря, догнали и убили центурионы и воины преторианских когорт.

Вскоре на лагерь обрушилась ранняя зима и чрезвычайно сильные дожди, не позволявшие устраивать сходки. Не без подсказки центурионов это также было расценено солдатами как проявление гнева богов. Было решено, что лучший способ облегчить бедствия — это покинуть оскверненный лагерь и каждому из легионов разойтись по своим зимним лагерям (у каждого из легионов был свой). Сначала ушел восьмой легион, потом пятнадцатый. Воины девятого легиона пытались было кричать о необходимости дождаться ответа из Рима, но, оставшись в одиночестве, ушли и они. Теперь, после расправы с зачинщиками бунта и рассредоточения легионов, которые порознь не были уже столь опасны, Друз Младший, не дожидаясь ответа Тиберия на просьбу легионеров, вернулся в Рим.

Как мы видим, Друз Младший успешно справился с непростой и опасной миссией, проявив волю и решительность, причем стало видно, что по своему душевному складу он был склонен к крутым мерам. Вскоре это подтвердили и другие события. В 15 году Друз Младший был одним из консулов, и однажды Тиберий поручил ему распоряжаться на гладиаторских играх, устроенных в честь побед, одержанных Германиком (сам Тиберий на играх тогда не присутствовал). Как пишет Тацит, «распоряжаясь на гладиаторских играх, даваемых им от имени его брата Германика и своего собственного, Друз слишком открыто наслаждался при виде крови, хотя и низменной; это ужаснуло, как говорили, простой народ и вынудило отца выразить ему свое порицание». Тут следует пояснить, что от распорядителя игр зависели условия поединков и то, следует ли добивать проигравшего или сохранить ему жизнь. Многие гладиаторы были любимцами публики, и зрители отнюдь не всегда желали видеть смерть, но прежде всего хотели наблюдать красивый поединок, после чего хорошо сражавшемуся раненому проигравшему чаще всего даровали жизнь (сами же гладиаторы не спешили наносить смертельные удары, если можно было ранить, — ведь в следующий раз проигравшими могли оказаться и они сами).

Пока Друз Младший находился в Риме, Германик, усмирив бунт в германских легионах, провел успешную кампанию против германцев, нанеся им целый ряд поражений и продвинувшись далеко на восток. Это обеспокоило Тиберия, считавшего, что столь разительные успехи и слава Германика могут слишком усилить его положение, позволив ему оттеснить на второй план Друза Младшего, а то и самого Тиберия. Тиберий приказал Германику прибыть в Рим, чтобы отпраздновать дарованный ему сенатом триумф, а на просьбу того дать ему еще один год, чтобы завершить покорение земель до Эльбы, ответил, «что если все еще необходимо вести войну, то пусть Германик оставит и своему брату Друзу возможность покрыть себя славою, так как при отсутствии в то время других врагов он только в Германии может получить императорский титул и лавровый венок».

После этого Германик вынужден был вернуться в Рим. Надо сказать, что при императорском дворе шло скрытое соперничество сторонников Друза и Германика и практически каждый вельможа в той или иной степени поддерживал кого-либо из них, но сами братья между собою ладили, неприязни друг к другу не проявляли, а иногда и поддерживали друг друга в сенате при принятии решений. Так, однажды, вопреки возражениям большинства сенаторов, желавших назначить на выгодную должность претора самого многодетного из имевшихся кандидатов (такова была традиция), Друз Младший и Германик настояли, чтобы претором стал Гатерий Агриппа — родственник Германика.

Вскоре после торжественного триумфа Германик был отправлен инспектировать восточные провинции Рима, а Друз Младший отправлен в Иллирию, что было сделано, как пишет Тацит, «для того, чтобы он освоился с военною службой и снискал расположение войска. Тиберий считал, что молодого человека разумнее держать в лагере, вдали от соблазнов столичной роскоши, а вместе с тем, что и сам он обеспечит себе большую безопасность, если легионы будут распределены между обоими его сыновьями».

Возглавив римские войска в Иллирии и занимаясь также и германскими делами, Друз Младший действовал хотя и не столь блестяще, как Германик, но тоже весьма успешно. Не предпринимая крупных походов, он проявил себя как ловкий дипломат. Одним из самых опасных соперников Рима в Германии долгое время был царь германского племени маркоманнов Маробод, правивший также и племенами свебов. Не без влияния римлян между Марободом и другим германским вождем Арминием, в 9 году разгромившим и уничтожившим в Тевтобургском лесу 3 римских легиона, была спровоцирована война. Часть подчинявшихся ранее Марободу племен перешла на сторону противника, и в сражении с Арминием он потерпел поражение. В это время Друз Младший, «подстрекая германцев к раздорам, чтобы довести уже разбитого Маробода до полного поражения, добился немалой для себя славы». Покинутый всеми Маробод был вынужден пере правиться через Дунай, сдаться Друзу Младшему и просить Рим об убежище.

Это была очень крупная победа, хотя она и не была добыта в сражении. Выступая в сенате, Тиберий утверждал, что ни Пирр (царь Эпира, воевавший с ними в Италии и одержавший ряд побед), ни Антиох (последний царь государства Селевкидов, который в свое время соперничал с Римом за влияние в Азии) для римского народа не представляли столь грозной опасности, как Маробод. Ма-робода поселили в Равенне, всячески давая понять, что ему будет возвращена царская власть, если свергнувшие его племена будут своевольничать. Маробод прожил в Равенне 19 лет, так и не вернувшись на родину. В то же время угроза возвращения Маробода, поддержанного римской армией, долго удерживала оставшихся германских вождей от попыток тревожить римские границы. Кроме того, видя, что Маробод получил в Риме убежище, в Рим затем стали перебегать и другие германские цари и вожди, потерпевшие поражения в междоусобицах, что еще более укрепляло влияние Рима на германские дела.

Решением римского сената за эти успехи Друз Младший был удостоен права триумфального вступления в Рим. Одновременно сенат присудил триумф и Германику, добившемуся того, чтобы римский ставленник стал царем Армении, и Тиберию, «достигшему мира разумным ведением дел и принесшим большую радость, чем если бы война была закончена на поле сражения».

Триумф был отложен, так как 10 октября 19 года в Сирии умер Германик. Он был кремирован в Антиохии, а его прах доставлен в Рим и торжественно захоронен. Друз Младший с семьей Германика встретил прах сводного брата в Таррацине (город в Италии на юге Лация близ границ Кампании, современное название — Террачина), проследовав с ним до места захоронения. Но в народе все равно говорили, что почести, оказанные Германику, недостаточны и похороны должны были быть еще более пышными.

Смерть Германика — одна из загадок римской истории. Сам Германик считал, что его внезапная болезнь вызвана умышленным отравлением. Так же считало и большинство римлян. Это могло быть действительно так. Это могло быть сделано по указанию Тиберия, могло быть сделано и без его указания, но это могла быть и болезнь — у нас нет оснований отвергать и эту версию. Друз Младший не только являлся названым братом Германика, но и был женат на его сестре Ливии Ливилле. Вскоре после похорон брата она родила Друзу двух сыновей-близнецов, одного из которых назвали в честь деда Тиберием Цезарем (Тиберием Гемеллом), а другого в честь Германика — Германиком Младшим. Кроме того, к тому времени у Друза Младшего и Ливии Ливиллы уже была дочь Юлия. Супруги, казалось бы, жили дружно, и смерть брата жены огорчила Друза Младшего. Была ли скорбь Друза Младшего по Германику искренней или нет, мы уже не узнаем, но внешне все выглядело так, что он очень этим опечален.

В отравлении Германика подозревался Пизон, друг императора Тиберия, наместник Сирии, который был вызван для разбирательства в Рим. Перед тем как прибыть к императору лично, Пизон отправил к нему своего сына, чтобы тот убеждал в его невиновности, а сам сначала направился к Друзу, «рассчитывая найти в нем скорее признательность за устранение соперника, чем ненависть за умерщвление брата». Как пишет Тацит, «Тиберий, желая показать, что далек от предвзятости, принял молодого человека радушно и одарил его с такой щедростью, какая была обычна по отношению к сыновьям знатных семейств. Но Друз заявил Пизону, что если обвинения против него справедливы, никто не принес ему столько горя, как он; впрочем, он, Друз, предпочел бы, чтобы они оказались пустыми и лживыми и смерть Германика не повела к чьей-либо гибели. Это было сказано в присутствии многих, а от беседы наедине Друз уклонился». Надо сказать, что именно так должен был вести себя человек, заинтересованный в беспристрастном расследовании. Но тот же Тацит пишет, «что в то время не сомневались, что такое поведение ему предписал Тиберий, ибо обычно бесхитростный и по-молодому податливый, он на этот раз прибегнул к стариковским уловкам».

Разбирательство в сенате не доказало причастности Пизона к отравлению Германика, как не доказало и сам факт отравления, но было выявлено много злоупотреблений Пизона своим положением, и, вернувшись после заседания сената к себе домой, он написал несколько писем, клянясь в невиновности и прося позаботиться о детях, а затем покончил с собой.

Все выглядело так, словно Тиберий и Друз стремились объективно разобраться в деле и не дать пострадать невиновному. Возможно, так оно и было, но по Риму ходили слухи, что Пизон сначала выполнил поручение Тиберия, а потом был устранен.

Лишь после того, как было закончено разбирательство по делу Пизона, Друз Младший возвратился в Иллирию, и вновь приняв командование войсками, вернулся в Рим как триумфатор (по римским традициям, полководец-триумфатор должен был во время триумфа осуществлять командование войсками). Этот отложенный ранее триумф был омрачен тем, что через несколько дней после него скончалась мать Друза Младшего — Випсания Агриппина. Однако в этом же 20 году произошло бракосочетание дочери Друза Младшего — Юлии и сына Германика — Нерона Цезаря. Через девять лет, в 29 году, Нерон Цезарь попал в опалу и был сослан на остров Понтию в Тирренском море, а в 30-м году умерщвлен в ссылке. Но в 20 году эта радостно встреченная всеми римлянами свадьба заставила на время утихнуть тех, кто утверждал, что Германик был отравлен по приказу Тиберия.

В 21 году Друз Младший был назначен консулом вместе со своим отцом Тиберием. Казалось, что ничто не помешает ему со временем наследовать отцу. На римских монетах появились его имя и портреты, а на одном римском сестерции с одной стороны был написан его титул, а с другой стороны изображены его сыновья-близнецы и рог изобилия, что служило намеком на то, что не только он унаследует власть своего отца — Тиберия, но и его сыновья в дальнейшем унаследуют власть.

Возможно, так бы и случилось, но этому помешал ряд событий и прежде всего то, что он необдуманно нажил себе смертельного врага. Ближайшим помощником Тиберия был префект претория Элий Сеян, человек умный, деятельный и честолюбивый. Тиберий поручал ему многие заботы по управлению государством, и тот весьма успешно с ними справлялся. Как пишет Корнелий Тацит, «Друз, не вынося соперников и вспыльчивый от природы, в разгаре случайно вспыхнувшего между ним и Сеяном спора поднял на него руку; тот не уступал, и он ударил его по лицу». Надо сказать, что рукоприкладство в среде римской знати было явлением исключительно редким. Римлянин мог наказать побоями раба, но практически нигде ни у одного римского автора нельзя найти упоминаний о драке в среде римской знати. (Тацит упоминает о том, что любителем подраться был в начале своего правления император Нерон, частенько бродивший ночами по улицам Рима с компанией таких же забияк, ища себе приключений, но он и его друзья переодевались для этого в одежду простолюдинов. Драка же между знатными римлянами была делом немыслимым.) Знатного римлянина могли приговорить к смерти, но избивать его могли только во время бунта или мятежа или же в случае, если на то был приказ императора.

Вероятно, сам Друз Младший не придал этому случаю большого значения, иначе бы Сеян был отстранен от должности и, по крайней мере, сослан. Но Сеян этого не забыл и, в свою очередь, видимо, опасался, что Друз Младший, став императором, с ним попросту расправится. И вот, как пишет тот же Тацит, «обдумывая, что ему предпринять в первую очередь, Сеян пришел к выводу, что вернее всего подступиться к жене Друза Ливии, — эта сестра Германика, в ранней юности непривлекательная, впоследствии отличалась редкостной красотой. Изобразив, что воспылал к ней любовью, он склонил ее к прелюбодеянию и, принудив к этому первому постыдному

Жену свою Друз Младший любил. Когда однажды в сенате один из сенаторов, ратовавших за восстановление суровых традиций древности, — Цецина Север, предложил воспретить уезжающим в провинцию магистратам брать с собой жен, дабы они не отвлекали их от службы, Друз Младший в числе прочих возразил ему и сослался на свою жизнь, указав, что «не всегда хранил бы спокойствие духа, если бы отрывался от своей дорогой супруги и матери стольких детей». Предложение Цецины было отвергнуто.

Но прочность семейных уз Друза Младшего была отнюдь не столь крепка, как он полагал, и именно жена стала его убийцей. В 23 году во время эпидемии Ливия Ливилла, по наущению обещавшего на ней жениться Сеяна, при помощи своего личного врача, втянутого в заговор, отравила мужа медленнодействующим ядом, представив все как болезнь. И 14 сентября 23 года Друз Младший умер. В момент гибели ему было около 36 лет.

Друзу были устроены еще более торжественные похороны, чем Германику. «Похороны отличались пышной процессией с обильными изображениями предков, и в длинной их веренице можно было видеть Энея, к которому восходит род Юлиев, всех царей Альба Лонги, основателя Рима Ромула, а за ними — сабинских родоначальников, Атта Клавса и остальных Клавдиев».

Смерть Друза Младшего серьезно изменила обстановку в империи. Ранее Тиберий старался проявлять умеренность даже по отношению к своим недоброжелателям. После смерти единственного сына он стал мрачен, нелюдим и злобен.

Что же касается отравителей Друза Младшего, то через восемь лет, в 31 году, преступление было раскрыто и Тиберий расправился с Сеяном, Ливией Ливиллой и всеми другими, кто был причастен к отравлению его сына.

Приведенная выше версия гибели Друза Младшего является общепринятой, как и утверждение о том, что он был отравлен женой, вступившей в сговор с Элием Сеяном. Так пишут Корнелий Тацит и Светоний Транквилл.

Возможно, так оно и было. Но некоторые обстоятельства, в частности то, что тогда же, только чуть позже, от болезни умер один из сыновей Друза Младшего и Ливии Ли-виллы — Германик Младший, заставляют не отбрасывать и возможность того, что Друз Младший действительно умер от болезни, а «преступление» Ливии Ливиллы и Элия Сеяна было результатом направленной против них придворной интриги или плодом мнительности стареющего Тиберия.

ГЕРМАНИК МЛАДШИЙ

(В 19–23 гг. — один из официальных наследников второй очереди своего деда Тиберия.)

Германик Младший — Germanicus Junior (19–23).

Германик Младший родился в 19 году и был сыном Друза Младшего и его жены Ливии Ливиллы. У Германика Младшего был брат-близнец — Тиберий Гемелл и сестра Юлия.

С 19 года Друз Младший был официальным наследником своего отца, императора Тиберия, а сыновья Друза Младшего стали «наследниками второй очереди», о чем свидетельствуют дошедшие до наших дней римские монеты с их изображениями.

В конце 23 года Германик Младший заболел и умер (это произошло не ранее второй половины сентября). Конечно же, дожив всего до четырех лет, он никоим образом не принимал участия в управлении империей, а всего лишь был одним из возможных наследников. В том же году несколько ранее, 14 сентября, умер его отец, Друз Младший, причем в дальнейшем выяснилось, что тот якобы был отравлен медленнодействующим ядом, чтобы имитировать болезнь. Смерть сына, а затем и внука, не показалась тогда Тиберию подозрительной, и виновные в преступлении были уличены в нем лишь спустя восемь лет.

Сейчас сложно судить о том, был ли отравлен Друз Младший или людей, обвиненных в его отравлении, оговорили, а показания выбили под пытками, но смерть самого Германика Младшего скорее всего произошла действительно в результате болезни. Учитывая то, что по официальной версии одной из отравительниц Друза Младшего была его жена, трудно представить, что она, даже ради обеспечения своего алиби, пошла бы и на отравление собственного сына.

НЕРОН ЦЕЗАРЬ

(В 23–28 гг. — один из официальных наследников императора Тиберия.)

Нерон Юлий Цезарь — Nero Julius Caesar (5–30).

Нерон Цезарь родился в 5 году нашей эры и был старшим сыном Германика (приемного сына императора Тиберия) и Агриппины Старшей. В 15–17 годах Германик провел ряд успешных походов в Германии и почти добился покорения племен, живших между реками Рейн и Эльба. У Тиберия был и родной сын — Друз Младший, которого слава Германика как бы отодвигала на второй план. Обеспокоенный чрезмерной популярностью Германика, Тиберий под благовидным предлогом необходимости проведения триумфа вызвал его в Рим, а затем, в том же 17 году, отправил с важной миссией на восток империи, поручив окончание войны с германцами Друзу Младшему.

Миссия на восток была важной и почетной, но войск там находилось значительно меньше, чем в Германии, поэтому очень сложно сказать, направлял ли Тиберий туда Германика только для того, чтобы проинспектировать восточные владения Рима, или прежде всего имел в виду удаление его от наиболее боеспособной части войск с тем, чтобы предотвратить возможные посягательства на верховную власть. Два старших сына Германика — Нерон Цезарь и Друз Цезарь — были оставлены в Риме, что опять можно было рассматривать и как заботу о семье Германика, и как желание иметь у себя важных заложников. Еще более важным было то обстоятельство, что Тиберий сместил с поста римского наместника в Сирии Кретика Силана, чья дочь была помолвлена с Нероном Цезарем, и назначил на его место своего давнего друга Гнея Пизона, как бы поручая ему контроль за действиями Германика. Таким образом, отношения Германика со своим приемным отцом были весьма сложными, хотя внешне это почти не проявлялось.

Через два года Германик умер в Сирии при невыясненных обстоятельствах — то ли будучи отравлен, то ли от болезни. Его жена, Агриппина Старшая, уверяла всех, что Германик был отравлен на пиру наместником Сирии Пизоном, отношения с которым у него были самые неприязненные. Поскольку всем были известны теплые отношения Пизона с Тиберием, по Риму поползли слухи, что Германик был отравлен по приказу самого Тиберия.

Прах Германика был торжественно похоронен в Риме, а подозревавшийся в его отравлении наместник Сирии Пизон покончил с собой, но перед смертью клялся, что не виновен в отравлении, поэтому причины гибели Германика так и остались одной из загадок римской истории.

После смерти Германика на первое после императора место в государстве выдвинулся сын Тиберия — Друз Младший и его сыновья. Сыновья Германика оказались оттесненными от возможного наследования, однако для того чтобы унять слухи о своей причастности к гибели Германика и показать заботу о детях своего приемного сына, Тиберий в 20 году попросил сенат предоставить Нерону ДРУ³У разрешение на квестуру ранее положенного возраста (подобная практика была обычна в правящей семье со времен Октавиана Августа, при котором досрочно получили такие права его внуки Гай Цезарь и Луций Цезарь). Тогда же Нерон был обручен со своей двоюродной сестрой Юлией — дочерью Друза Младшего, внучкой Тиберия. Как пишет об этом Корнелий Тацит, Нерону Цезарю присвоили «сверх того жреческий сан, и в день, когда он впервые вступил на Форум, раздавался конгиарий простому народу, ликовавшему, что перед ним возмужалый отпрыск Германика. Еще более радостно было встречено бракосочетание Нерона с дочерью Друза Юлией». Брак с родной внучкой Тиберия значительно укрепил статус Нерона Цезаря, пресек слухи о причастности Тиберия к отравлению Германика и, что самое главное, действительно на некоторое время сблизил семейства Германика и Тиберия.

В 23 году, как считалось тогда от болезни, внезапно умер родной сын Тиберия — Друз Младший. Императору Тиберию было тогда уже 65 лет, а его родным внукам — Тиберию Гемеллу и Германику Младшему всего по четыре года.

Удрученный случившимся Тиберий попросил привести Друза Цезаря и Нерона Цезаря в сенат и, когда консулы ввели их туда, обратился ко всем присутствующим со словами: «Отцы сенаторы, после того, как они лишились родителя, я поручил их попечению дяди и попросил его, чтобы, имея своих детей, он лелеял и этих не иначе, чем кровных отпрысков, возвысил и воспитал на радость себе и потомству; и теперь, когда смерть похитила Друза, я умоляю и заклинаю вас перед богами и родиной: примите под свое покровительство правнуков Августа, потомков славнейших предков, руководите ими, выполните свой и мой долг. Отныне они будут вам, Нерон и Друз, вместо родителей. Так предопределено вашим рождением: ваше благоденствие и ваши невзгоды неотделимы от благоденствия и невзгод Римского государства».

Эта речь у многих вызвала слезы. Тиберия и его приемных внуков осыпали пожеланиями благополучия.

Обращаясь с такими словами к сенату, Тиберий, наверное, не кривил душой, так как сам был стар, а родные внуки по малолетству не могли бы в случае его смерти наследовать власть. Возможно, Тиберий не кривил душой и тогда, когда сразу после этого стал заявлять о своем намерении отречься от власти, передав ее консулам или кому-либо иному. Тацит считал, что это уже было лицемерием, но возможно, что в тот момент Тиберий действительно подумывал об отречении, а затем передумал и остался. В том же 23 году через некоторое время после смерти Друза Младшего умер от болезни Германик Младший, но эту потерю Тиберий перенес более стойко и разговоров о своем уходе уже не вел.

У Тиберия остался всего лишь один родной внук — Тиберий Гемелл, который в силу малолетства не мог рассматриваться тогда как возможный преемник. В этих условиях Нерон Цезарь и Друз Цезарь стали официальными наследниками Тиберия (их младший брат Калигула был тогда еще слишком мал, чтобы соперничать с ними). Казалось, что вот-вот Нерон Цезарь станет императором (один или вместе с братом как своим соправителем). По словам Тацита, «юноша отличался скромностью и достойной мужа высокого положения внешностью», сенаторы благожелательно воспринимали его речи. Однако у Нерона Цезаря имелись и недоброжелатели, первым из которых и самым могущественным был ближайший помощник Тиберия — префект претория Элий Сеян, сам стремившийся к верховной власти, хотя и умело скрывавший свои намерения. Сеян начал настраивать Друза Цезаря против Нерона Цезаря, «соблазняя его надеждою на принципат», и в то же время настраивал Тиберия против обоих наследников, что облегчалось тем, что Тиберий все чаще ссорился с их матерью — Агриппиной Старшей.

Дупондий Калигулы с изображением его братьев, Нерона Цезаря и Друза Цезаря, казненных во время правления императора Тиберия

Результат этих интриг не замедлил сказаться. Как сообщает Корнелий Тацит, в 24 году «понтифики, а по их примеру и остальные жрецы, вознося молитвы о благополучии принцепса и давая обеты, препоручили попечению тех же богов Нерона и Друза, не столько из любви к этим молодым людям, сколько из лести. Но при порче нравов как отсутствие, так и чрезмерность ее в равной степени опасны. Тиберий, никогда не питавшийрасположения к семейству Германика, глубоко уязвленный тем, что его, старика, поставили в один ряд с молодыми людьми, вызвал к себе понтификов и спросил их, уступили ли они просьбам Агриппины или ее угрозам. Они отрицали то и другое, но принцепс их побранил, впрочем мягко; ведь значительную их часть составляли его родственники, а другие были виднейшими гражданами государства. Тем не менее он выступил с речью в сенате, в которой предупредил, чтобы впредь никто возданием почестей не распалял честолюбия в восприимчивых душах юношей».

Это показало, что отношения императора и его приемных внуков далеко не так теплы, как некоторым казалось. Тем не менее еще около пяти лет Нерон Цезарь (как и его брат Друз Цезарь) считались наследниками Тиберия и пребывали в почете. Сведений о том периоде времени сохранилось чрезвычайно мало, однако известно, что сыновья Германика избирались на почетные должности в магистратурах ряда городов, а главное, в их честь чеканились монеты, что говорит о признании их статуса наследников самим Тиберием.

Но отношения между семейством Германика и Тиберием с каждым годом ухудшались, начались процессы против явных приверженцев Агриппины, а в 26 году, несмотря на заступничество Агриппины Старшей, была осуждена ее родственница — Клавдия Пульхра. В том же году Тиберий отказал Агриппине Старшей в ее просьбе дать ей разрешение вновь выйти замуж. Просьба эта была естественна и, казалось бы, вполне невинна, но, выйдя замуж за знатного римлянина, Агриппина усилила бы свои возможности в борьбе за власть, поэтому трудно сказать, был ли запрет Тиберия обусловлен семейными соображениями или опасениями возможного противостояния. После этого отношения Тиберия с Агриппиной Старшей еще более обострились, а когда она в том же 26 году на обеде у Тиберия не притронулась к еде, дав повод считать, что опасается отравления, Тиберий прекратил с ней общаться, а затем и вовсе убыл из Рима на остров Капри, поручив текущие дела Элию Сеяну.

Нерон Цезарь и Друз Цезарь были не только сыновья-ми Агриппины, но и правнуками Ливии (Юлии Августы), матери Тиберия, которая, конечно же, опекала их. Неприязнь между Тиберием и Агриппиной, как уже говорилось выше, не отражалась на карьере ее сыновей. В 26 году, за пять лет до положенного срока, Нерон Цезарь стал квестором. Он был избран жрецом коллегии августалов — жрецов, ответственных за отправление культа божественного Августа, и членом чрезвычайно почетной и уважаемой коллегии арвальских братьев, жрецов, в число обязанностей которых входило официальное объявление войны, а также членом ряда других почетных коллегий.

Но, несмотря на все это, окружение Нерона Цезаря, то ли по наущению Сеяна, то ли желая угодить Агриппине и считая, что дни Тиберия сочтены, всячески подталкивало Нерона Цезаря к действиям, которые ухудшали его отношения с Тиберием. Как пишет Корнелий Тацит, «хотя Нерон держался с подобающей юноше скромностью, однако нередко случалось, что он забывал, как нужно себя вести при сложившихся обстоятельствах, ибо его клиенты и вольноотпущенники, стремясь поскорее добиться влияния, всячески внушали ему, что он должен выказывать смелость и независимость: этого хочет римский народ, хочет войско, и Сеян, одинаково издевающийся над терпением старика и робостью юноши, не посмеет воспрепятствовать ему в этом. Несмотря на эти и им подобные речи, Нерон не питал никаких преступных намерений, но иногда у него вырывались слишком дерзкие и необдуманные слова, которые подхватывались приставленными к нему соглядатаями и преувеличивались в их донесениях, тогда как он не имел возможности оправдаться». Со временем Нерон Цезарь попал в опалу, что к 28 году стало ясно уже всем. «Одни старались уклониться от встречи с ним, другие, поздоровавшись, сейчас же отворачивались, многие торопились прервать начатый разговор и покинуть его, тогда как приверженцы Сеяна, напротив, следовали за ним по пятам и оскорбительно подшучивали над ним. Да и Тиберий принимал его, то угрюмо насупившись, то с деланной улыбкою на лице; но говорил ли юноша или молчал, ему вменялось в вину и его безмолвие, и его слова».

Нерон Цезарь нигде не мог найти поддержки. Родной брат Друз Цезарь враждовал с ним, подстрекаемый Сеяном. Брак Нерона Цезаря оказался неудачным: детей у него с женой не было, и отношения супругов становились все более неприязненными. «Даже ночь подстерегала его своими опасностями: о его сне и бодрствовании, о каждом вздохе жена сообщала своей матери Ливии (Ливии Ливилле), а та Сеяну».

В 28 году Тиберий отправил Агриппину Старшую и Нерона Цезаря из Рима в Геркуланум.

Расположенный у живописных берегов Неаполитанского залива Геркуланум был местом отдыха римской знати, однако Агриппина Старшая и Нерон Цезарь были отправлены вовсе не на отдых — Агриппине не разрешено было даже взять с собой своего младшего сына Калигулу, который остался в Риме со своей прабабушкой Ливией (Юлией Августой).

Нерон Цезарь и Агриппина Старшая оставались популярны среди римлян, но это пошло им скорее во вред, чем на пользу. Как пишет Корнелий Тацит, «приставленные к ним воины заносили, словно в дневник, сообщения обо всех гонцах, которые к ним прибывали, обо всех, кто их посещал, обо всем явном и скрытом от постороннего глаза, и более того: к ним подсылались люди, убеждавшие их бежать к войску, стоявшему против германцев, или, обняв на Форуме в наиболее людный час статую божественного Августа, воззвать о помощи к народу и сенату. И хотя эти советы были ими отвергнуты, им, тем не менее, вменялось в вину, что они якобы готовились к осуществлению их». В начале 29 года, в день январских календ (1 января), Тиберий в послании сенату после обычных пожеланий по случаю нового года обвинил в заговоре и подготовке к покушению римского всадника Тития Сабина — одного из последних, кто открыто выражал приверженность Агриппине Старшей и Нерону Цезарю. Сенат тут же осудил Тития Сабина, и он был немедленно казнен, а Тиберий в новом письме поблагодарил сенаторов за то, что те «покарали государственного преступника», и добавил, что над ним самим нависла смертельная угроза из-за козней врагов. Тогда Тиберий еще никого не назвал по имени, но всем было ясно, что он имеет в виду Агриппину Старшую и Нерона Цезаря.

При жизни матери Тиберий воздерживался от расправы над Агриппиной и Нероном Цезарем, но после того, как в 29 году мать Тиберия умерла, он решил с ними покончить. Сразу же после смерти матери Тиберий направил в сенат преднамеренно резкое письмо, где укорял Агриппину Старшую «за надменность и строптивый дух», а Нерона Цезаря «упрекал не в подготовке мятежа и не в стремлении захватить власть, а в любовных отношениях с юношами и в грязном разврате».

Сенат выслушал письмо «в великом страхе и молчании», не зная, что предпринять. Дело в том, что развлечения с мальчиками в среде римской знати хотя и не приветствовались, но считались всего лишь забавной шалостью, если для этого использовались рабы. В домах некоторых знатных римлян специально для этих развлечений иногда держали маленьких мальчиков приятной внешности, именуемых «delicia» — «мальчики для развлечений», причем это не скрывалось и такие мальчики обычно ходили по дому совершенно обнаженными. Однако такие же развлечения с римскими юношами рассматривались как гнусный разврат и тяжелое преступление.

О письме Тиберия стало известно в городе, и, поскольку среди простого люда и Агриппина и Нерон Цезарь не утратили популярности, курию окружил народ, явившийся с изображениями Агриппины и Нерона Цезаря. Это не был бунт против Тиберия, напротив, римляне высказывали наилучшие пожелания в адрес императора и кричали, что письмо подложно и «что вопреки воле принцепса собираются погубить его родичей». Сенат счел за лучшее не принять никакого решения. Но Тиберий, узнав об этом, издал указ, где порицал римлян, выступивших в защиту

Нерона Цезаря и Агриппины, а от сената потребовал предоставить решение этого дела на свое собственное рассмотрение. После этого сенат без дальнейших прений передал решение этого вопроса Тиберию.

По приказу Тиберия Агриппина Старшая была сослана на остров Пандатерия, а Нерон Цезарь на остров Понтию (один из небольших островов у побережья Лация, в Тирренском море).

Из этой ссылки Нерон Цезарь не вернулся. О его последних днях мало что известно. Он погиб в 30 году. По сведениям, дошедшим до Светония Транквилла, Нерон Цезарь был вынужден сам покончить с собой, когда к нему явился палач с петлей и крючьями.

Соперничавший с ним брат — Друз Цезарь — вскоре также был арестован. В 33 году Друз Цезарь и Агриппина Старшая были заморены голодом. Но младший сын Агриппины — Калигула остался в фаворе у Тиберия и в 37 году, после смерти Тиберия, стал императором. При нем останки его братьев и матери были собраны, доставлены в Рим и торжественно захоронены в семейном мавзолее.

ДРУЗ ЦЕЗАРЬ

(В 23–29 гг. — один из официальных наследников императора Тиберия.)

Друз Юлий Германик — Drusus Julius Germanicus, затем Друз Юлий Германик Цезарь — Drusus Julius Germanicus Caesar (8–33).

Друз Цезарь родился около 8 года нашей эры и был вторым сыном Германика и Агриппины Старшей. Сначала его нарекли Друз Юлий Германик, о чем свидетельствуют сохранившиеся надписи, скопированные с утраченных впоследствии постаментов статуй, изображавших всех членов семьи Октавиана Августа, сделанных в том же году. Затем к его имени добавилось имя Цезарь — римские историки обычно называют его просто Друзом или Друзом, сыном Германика, но на римской монете, где он изображен вместе со своим старшим братом, Нероном Юлием Цезарем, оба названы Цезарями (эта монета была выпущена в 37 году по приказу ставшего императором их младшего брата Калигулы).

В 17 году отец Друза Цезаря был послан императором Тиберием с ответственной миссией на Восток. Два старших сына Германика — Нерон Цезарь и Друз Цезарь — были оставлены в Риме и больше никогда уже не видели отца, который через два года умер в Сирии при невыясненных обстоятельствах, то ли будучи отравлен, то ли от болезни. Обвиненный в отравлении Германика Пизон покончил с собой, но перед смертью клялся, что не виновен в отравлении.

Поскольку Германик в 4 году до нашей эры был усыновлен Тиберием, Друз Цезарь, как и остальные сыновья Германика, считался внуком императора. Отношения между матерью Друза Цезаря, Агриппиной Старшей, и Тиберием после смерти Германика были натянутыми, но поначалу это мало сказывалось на их положении — Агриппине Старшей и ее детям оказывались все почести, положенные членам императорской семьи.

В начале 23 года, достигнув юношеского возраста, Друз Цезарь «облекся в мужскую тогу» и по просьбе императора Тиберия сенат определил ему те же почести, которые тремя годами ранее были оказаны его старшему брату, — Друз Цезарь был возведен в жреческий сан, и было объявлено, что должность квестора он сможет занять на пять лет ранее установленного законом возраста. (Римлянин мог быть назначен квестором не ранее, чем достигнув 24-летнего возраста. Значит, Друз Цезарь мог быть назначен квестором уже в 19 лет.)

Год, когда Друз Цезарь вступил в совершеннолетие, позднее ознаменовался важным и печальным для императорской семьи событием: в 23 году умер, как считалось тогда от болезни и как выяснилось спустя восемь лет от яда, родной сын Тиберия — Друз Младший. Удрученный случившимся Тиберий попросил привести в сенат Друза Цезаря и Нерона Цезаря и обратился к сенаторам с просьбой стать тем вместо родителей.

Тиберий был уже стар, а его родным внукам было всего около четырех лет. Случись что с Тиберием, родные внуки не смогли бы занять его место. Поэтому, обращаясь с такими словами к сенату, Тиберий, наверное, не кривил душой. Тут надо сказать, что в 23 году, через некоторое время после смерти своего отца Друза Младшего, умер Германик Младший и у Тиберия остался всего лишь один родной внук — Тиберий Гемелл, который пока не мог рассматриваться как возможный преемник Тиберия. Не мог рассматриваться тогда как возможный преемник Тиберия и Калигула, младший брат Друза Цезаря и Нерона Цезаря.

Примерно до 25 года Друз Цезарь, как его старший брат, находился в положении наследного принца — в их честь чеканились монеты, многие города империи избирали их своими почетными магистратами. Однако уже тогда в отношениях между наследниками и Тиберием появились первые трещины. Как пишет Корнелий Тацит, «в консульство Корнелия Цетега и Визеллия Варрона (в 24 году) понтифики, а по их примеру и остальные жрецы, вознося молитвы о благополучии принцепса и давая обеты, препоручили попечению тех же богов Нерона и Друза, не столько из любви к этим молодым людям, сколько из лести». Это задело Тиберия, никогда не питавшего искреннего расположения к семейству Германика, и он, «глубоко уязвленный тем, что его, старика, поставили в один ряд с молодыми людьми», вызвал к себе понтификов и принялся расспрашивать, «уступили ли они просьбам Агриппины или ее угрозам». После того, как те заявили, что никто не оказывал на них давления, Тиберий успокоился, но «тем не менее выступил с речью в сенате, в которой предупредил, чтобы впредь никто возданием преждевременных почестей не распалял честолюбия в восприимчивых юношах».

Тацит пишет, что на Тиберия воздействовал префект претория Элий Сеян, «твердивший, что государство расчленено на враждебные станы, как если бы было охвачено гражданской войной», что открытых сторонников Агриппины становится все больше и избежать междоусобицы можно, лишь приняв самые жесткие меры. Элий Сеян сам метил на место Тиберия, и ему выгодно было рассорить членов его семьи, однако исторические материалы свидетельствуют, что в это время политическая борьба в Риме действительно обострилась. В 24 году был обвинен в попустительстве подготовки восстания галлов ближайший друг Германика, бывший консул Гай Силий. Подсудимому не давали говорить, так как он, пытаясь высказаться в свою защиту, не скрывал, что преследования вызваны гневом Тиберия. Гай Силий вынужден был покончить с собой. Его жена, Созия Галла, подруга Агриппины Старшей, была осуждена как сообщница и сослана. В следующем году пострадали еще несколько сторонников Агриппины. А в 26 году дело дошло до того, что к суду по обвинению в прелюбодеянии, а также «в ворожбе и злоумышлениях против принцепса» привлекли Клавдию Пульхру, двоюродную сестру Агриппины Старшей.

Разъяренная Агриппина отправилась к Тиберию и, застав его за принесением жертвы приемному отцу, Октавиану Августу, заявила, что «не подобает одному человеку заниматься закланием жертв божественному Августу и преследованием его потомков». Агриппина укорила Тиберия тем, что он прикрывается именем Пульхры, когда единственной целью является она, Агриппина, и добавила, что облачается в скорбные одежды, понимая свою обреченность. Заступничество Агриппины не помогло, и Клавдия Пульхра была осуждена вместе со своим любовником.

Тиберий тогда хотел, скорее всего, не уничтожить клан Агриппины, а просто унять ее притязания, так как эта открытая конфронтация почти не сказалась на положении сыновей Агриппины. В 25 году Друз Цезарь выполнял почетные обязанности префекта города по случаю латинских праздников, а затем в том же году обручился с Сальвией, дочерью Луция Сальвия Отона, протеже Ливии, матери Тиберия. По каким-то причинам брак с Сальвией не был заключен, но Друзу Цезарю подобрали еще более именитую невесту — его женой стала Эмилия Лепида, дочь консула.

К Агриппине Тиберий пытался относиться с показной заботой, как к дочери. Но когда в 25 году Агриппина попросила навестившего ее Тиберия облегчить ее одиночество и разрешить ей вновь выйти замуж, Тиберий решительно отказал. Трудно сказать, побуждали ли Агриппину к новому браку чисто личные причины или за этим стоял политический расчет, но отказ Тиберия был обусловлен, конечно же, политическими соображениями. Тиберий понимал, что, выйдя замуж за знатного римлянина, Агриппина стала бы представлять угрозу его собственной власти.

После отказа в новом замужестве и отказа в ее просьбах смягчить судьбу Клавдии Пульхры Агриппина стала вести себя еще более дерзко. В 26 году на пиру у Тиберия она отказалась от всех предлагаемых блюд. Возмущенный Тиберий сказал тогда своей матери, присутствовавшей на пиру, чтобы та не удивлялась, если он примет суровые меры по отношению к той, которая обвиняет его в намерении ее отравить. По городу поползли слухи, что Тиберий собирается расправиться с Агриппиной.

Сейчас трудно сказать, собирался ли Тиберий уже тогда расправиться с Агриппиной, — никаких действий против нее он не предпринял. Возможно, от карательных мер его удержала тогда мать, которой дети Агриппины доводились родными правнуками. Тиберий углубился в дела, а в 27 году вообще удалился на остров Капри — подальше от Рима и от своих родственников. Ведение дел в Риме и практически управление империей Тиберий поручил Сеяну, объявив его своим «сотоварищем».

Элий Сеян воспользовался ситуацией и стал еще больше настраивать Тиберия против Агриппины и в то же время сумел войти в мнимую дружбу с Друзом Цезарем, распаляя его надеждами на наследование престола и настраивая против старшего брата — Нерона Цезаря. Как пишет Тацит, «Друз был от природы злопамятен и, не говоря уже о стремлении властвовать и застарелой неприязни братьев друг к другу, ненавидел Нерона и за то предпочтение, которое ему оказывала их мать Агриппина», поэтому Сеяну даже не пришлось ссорить братьев, а всего лишь необходимо было поддерживать их вражду. Агенты Сеяна подзуживали братьев говорить что-либо неодобрительное об императоре, а затем доносили ему об этом. В итоге император Тиберий все больше злился на обоих своих внуков.

Как уже говорилось выше, Ливия, мать Тиберия, удерживала его от расправы над родственниками, но в 29 году Ливия умерла, и вскоре Тиберий высылает Агриппину на остров Пандатерия, а Нерона Цезаря на остров Понтия. Несколько месяцев Друз Цезарь, как старший из внуков, был основным наследником Тиберия, однако в 30 году император приказал заточить в тюрьму и Друза Цезаря (формально обвинение против Друза Цезаря выдвинул консул Луций Кассий Лонгин, а приговор о взятии его под стражу вынес сенат, но ни публичное обвинение наследника императора, ни суд против него, ни тем более осуждение не могли состояться без санкции самого Тиберия).

Нерон Цезарь, которого император особенно не любил, погиб в ссылке в 30 году. Друза Цезаря Тиберий сначала не трогал, но содержал в Риме в подземелье Палатинского дворца. В 31 году Тиберий заподозрил в измене и попытке переворота своего ближайшего помощника Элия Сеяна. В дальнейшем по Риму ходили слухи, что, готовя арест всесильного тогда Сеяна, Тиберий вспомнил о Друзе Цезаре и, по слухам, приказал назначенному на место Сеяна префектом претория Макрону, «если бы Сеян взялся за оружие, освободить юношу из-под стражи и поставить во главе народа». В Риме, где имя Германика, отца Друза Цезаря, было чрезвычайно популярно, ходили также слухи о том, что Тиберий собирается помириться с невесткой и внуком, но, видимо, эти слухи больше отражали настроения римлян, чем намерения Тиберия.

Как бы там ни было, при аресте Сеян не оказал сопротивления и тут же был казнен, а о Друзе Цезаре на два года забыли. Развязка наступила осенью 33 года, когда по приказу Тиберия сначала Друз Цезарь, а 16 октября и его мать Агриппина были заморены голодом. Как пишет Светоний Транквилл, «Друза голод измучил до такой степени, что он пытался грызть солому из тюфяка». В вышесказанное трудно поверить, но слова Светония Транквилла подтверждает и Корнелий Тацит, писавший о Тиберии, что тот в сенате «всячески поносил умершего, обвиняя его в грязных пороках, в том, что он намеревался погубить своих близких, что ненавидел отечество». Тиберий «приказал прочесть ежедневные записи всех его поступков и слов; это показалось особенно ужасным: было трудно поверить, что в течение стольких лет к Друзу были приставлены соглядатаи, ловившие его взгляды, стоны, даже невнятное бормотанье, и что его дед мог все это выслушивать, читать, предать гласности, если бы в донесениях центуриона Атия и вольноотпущенника Дидима не назывались по именам рабы, какой из них ударил пытавшегося выйти из своего помещения Друза, какой поверг его в страх. Центурион приводил как некое свидетельство своей доблести и жестокие речи, с которыми он сам к нему обращался, и слова умирающего, вначале как бы в исступлении расточавшего угрозы Тиберию, а затем, после утраты всякой надежды на сохранение жизни, призывавшего на его голову обдуманные и холодные проклятия, чтобы после того, как он умертвил невестку, племянника, внуков и заполнил свой дворец трупами, он сам понес наказание, сняв позор с родового имени предков и послужив очистительной жертвой для потомков. Сенаторы зашумели, делая вид, что охвачены негодованием, тогда как в действительности были потрясены страхом и изумлением, что некогда столь осторожный и так тщательно скрывавший свои преступления принцепс дошел до такой откровенности, что, как бы раздвинув стены, показал внука под плетью центуриона, осыпаемого пинками рабов и тщетно молящего хоть о какой-нибудь пище для поддержания жизни».

В дальнейшем многие императоры Рима и их наследники умирали насильственной смертью, но гибель Друза Цезаря была, пожалуй, наиболее ужасной.

Через четыре года после гибели Друза Цезаря императором Рима стал его младший брат — Калигула. Приняв власть и торжественно похоронив Тиберия, Калигула сразу же после этого собрал останки матери и обоих братьев и предал их торжественному погребению. В их память были выбиты монеты и установлены всенародные ежегодные поминальные обряды.

ЛЖЕ-ДРУЗ ЦЕЗАРЬ

(Пытался бороться за власть в 31–32 гг.)

Именовал себя Друз Цезарь — Drusus Caesar (?—32?), выдавая за приемного внука императора Тиберия — Друза Цезаря (8–33).

Друз Цезарь, средний сын прославленного полководца Германика, был в 23–29 годах одним из официальных наследников своего приемного деда — императора Тиберия. Отношения Тиберия с семьей Германика постоянно ухудшались. В 19 году Германик при таинственных обстоятельствах умер в Сирии то ли от болезни, то ли от отравления. В 26 году жена Германика Агриппина Старшая настолько рассорилась с Тиберием, что ее перестали к нему допускать, а в 28 году отправили в ссылку. Вместе с Агриппиной Старшей отправляют в ссылку и ее старшего сына — Нерона Цезаря, который ранее считался одним из наследников престола. Друз Цезарь еще год после этого продолжал считаться наследником Тиберия, но в 30 году тучи сгустились и над его головой — в том году Друз Цезарь был арестован и заключен в подземелье Палатинского дворца. Старший брат Друза Цезаря погиб в ссылке в 30 году. В 31 году, когда в Риме был обвинен в заговоре против Тиберия и свергнут всесильный ранее временщик Элий Сеян, положение Друза Цезаря не изменилось, но его популярным в народе именем попробовал воспользоваться один молодой авантюрист.

Вот как пишет об этом Корнелий Тацит: «Тогда же Азию и Ахайю всполошил широко пронесшийся, хотя и быстро заглохший слух о том, что на Кикладских островах и затем на материке видели сына Германика Друза. В действительности это был молодой человек того же возраста, якобы опознанный несколькими вольноотпущенниками Цезаря. Сопровождая его, чтобы поддержать этот обман, они громким именем увлекали за собою не знавших его с тем большей легкостью, что греки по своему душевному складу падки до всего нового и поражающего воображение; рассказывали — и сами же начинали этому верить, — что, ускользнув от стражи, он направляется к отцовскому войску с намерением захватить Египет и Сирию. И вот к нему уже стала стекаться со всех сторон молодежь, уже городские общины начали оказывать ему почести, а он, воодушевленный этим успехом, увлекся несбыточными надеждами…»

Римский наместник Македонии и Ахайи Поппей Сабин, получив известия о появлении Друза Цезаря, оставил другие дела и приплыл в Южную Грецию, дабы разобраться в случившемся. В римской колонии Никополь, на юге провинции Ахайя, Поппей Сабин встретился и переговорил с человеком, выдававшем себя за Друза Цезаря, искусно выспрашивая его, кто он такой. После этого разговора молодой человек «взошел на корабль, направляясь в Италию», и более о нем ничего неизвестно.

Мог ли это быть настоящий Друз Цезарь, бежавший из тюрьмы? Теоретически мог, хотя это крайне маловероятно. Скорее всего, это был самозванец.

Что же стало с лже-Друзом Цезарем после того, как он убыл из Греции?

Официальная версия гласит, что в ходе беседы самозванец признался Сабину, что является сыном Марка Силана, «и, потеряв по этой причине многих приверженцев», попытался уплыть в Италию. Но очень трудно поверить, что человек, в течение длительного времени выдававший себя за наследника престола, вдруг решил во всем сознаться в результате простого разговора. Кроме того, если бы он признался, что является самозванцем, то, не будучи арестованным, попытался бы укрыться не в Италии, а наоборот, где-нибудь подальше от Рима. Более вероятно, что Поппей Сабин пообещал юноше свою поддержку, а заманив его на корабль, расправился с ним или приказал доставить в Рим (вспомним, как в 14 году, заманив в ловушку, расправились с лже-Агриппой Постумом). Тациту не удалось выяснить «ни подлинного происхождения юноши, ни чем это дело закончилось», но скорее всего, что с ним расправились в 32 году, вскоре после того, как заманили на корабль.

ЭЛИЙ СЕЯН

(С 27 г. по 16.10.31 г. — официальный «сотоварищ» — соправитель императора Тиберия.)

Луций Элий Сеян — Lucius Aelius Sejanus (?—16.10.31).

Элий Сеян был сыном Луция Сейуса Страбона, римского всадника из этрусского города Вольсинии, не исключено, что этот Страбон был родственником знаменитого географа Страбона. Страбон сделал неплохую карьеру, дойдя до должности префекта претория в Риме. Несомненно, именно успешная служба отца привела к тому, что император Тиберий назначил ему на смену на должность префекта претория его сына — Элия Сеяна. Известно, что Страбон и впоследствии, несмотря на почтенный возраст, занимал важные должности, в частности, был префектом Египта. Мать Элия Сеяна Коскония Галита происходила из довольно знатного рода Коскониев. Один из ее предков — Марк Косконий — в 135 году до нашей эры избирался претором, а в 134–132 годах до нашей эры был римским наместником в Македонии.

По словам Корнелия Тацита, в ранней юности Элий Сеян «состоял при внуке божественного Августа Гае Цезаре, и не без слухов о том, что он продавал свою развращенность богачу и моту Апицию» (читая эти строки, надо помнить, что это могло быть как правдой, так и вымыслом, вымыслом не Тацита, а современников Сеяна, которым выгодно было изобразить его в глазах потомков самым неприглядным образом). Тацит сообщает также об Элии Сеяне, что «в дальнейшем посредством различных уловок он настолько пленил Тиберия, что тот, обычно непроницаемый для окружающих, с ним одним оставлял свою скрытность и настороженность». Поверить в то, что кто-либо мог добиться расположения Тиберия, опытнейшего государственного деятеля, выросшего среди интриг, одними уловками, трудно. Гораздо более вероятно, что Сеян привлек расположение императора своими способностями и деловыми качествами.

В течение 16 лет, с 15 по 31 год нашей эры, Элий Сеян был при императоре Тиберии префектом претория, причем «значительно приумножил» умеренное влияние, которым пользовались прежние префекты претория. Именно Элия Сеяна и его отца Страбона император Тиберий отправил вместе со своим сыном Друзом Младшим на усмирение солдатского бунта в Паннонии. Поскольку сам Друз был еще весьма молод, Тиберий практически доверил Страбону и Сеяну оберегать жизнь своего сына.

С этим весьма непростым поручением Сеян тогда успешно справился, однако в дальнейшем именно Элий Сеян явился причиной гибели Друза Младшего. Добившись необычайного влияния на Тиберия, Сеян не удовольствовался этим и попытался добиться верховной власти.

Устранить Тиберия путем переворота было крайне проблематично — сам Тиберий был прославленным полководцем, в которого верили воины, выдающимся полководцем был его приемный сын Германик, неплохим полководцем показал себя и родной сын Тиберия — Друз Младший. Выступить против них всех одновременно было делом немыслимым.

Сеян действовал постепенно. Сначала он настраивал Тиберия против его приемного сына Германика. В 19 году Германик умер при загадочных обстоятельствах то ли от болезни, то ли от отравления. В отравлении подозревался близкий к Тиберию наместник Сирии Пизон, который вынужден был покончить с собой, хотя отравление Германика не было доказано. Сеян никогда не упоминался в связи с делом Германика, но смерть Германика значительно увеличила его возможности. Сеян стал вести себя все более самоуверенно. Однажды дело дошло до того, что во время спора он никак не согла-е шалея с сыном Тиберия Друзом Младшим и тот сгоряча у» ударил Сеяна по лицу. Тиберий не придал этому конфликту большого значения. Возможно, не придал этому особого значения и Друз Младший, но Сеян стал опасаться, что после смерти Тиберия Друз может подвергнуть его опале. Возможно, именно это подтолкнуло Сеяна к тайной борьбе за власть.

Сеян был известным в Риме дамским угодником, и ему удалось тайно сойтись с женой Друза Младшего — Ливией Ливиллой, на которой Сеян обещал жениться. По наущению Сеяна Ливия Ливилла в сентябре 23 года при помощи своего личного врача отравила мужа. Все выглядело достаточно естественно и ни у кого не вызвало подозрений.

Такая версия считается общепринятой, ее излагают Корнелий Тацит и Светоний Транквилл, но Тацит указывает также, что вскоре после смерти Друза Младшего, в том же 23 году, умер от болезни один из его сыновей — Германик Младший. Это наводит на мысль, что смерть Друза Младшего могла быть естественной — от той же болезни, что унесла и его сына, — вряд ли Ливия Ливилла как мать пошла бы на отравление не только мужа, но и четырехлетнего сына. Выдвинутое же позднее обвинение могло быть результатом чьих-либо интриг и мнительности Тиберия. Рассматривая события тех лет, нельзя исключать и такую версию.

Между тем, влияние Сеяна росло и росло. Вот как об этом говорил римский всадник Марк Теренций, слова которого приводит Корнелий Тацит: «Сначала я видел то, что он и его отец стоят во главе преторианских когорт, а позже — еще и то, что, неся обязанности военачальника, он одновременно управляет городом Римом. Его родственники и свойственники были осыпаемы почестями; всякий, кто был другом Сеяна, тем самым удостаивался расположения принцепса; напротив, те, к кому он питал неприязнь, обрекались на вечный страх и прозябание». Римский историк Веллей Патеркул, чей труд был закончен в момент наивысшего расцвета могущества Сеяна, превозносит его чуть ли не наравне с самим Тиберием и ставит Тиберию в заслугу то, что он выбрал себе такого «исключительного помощника в несении бремени принципата», указывая, что «его братья, родные и двоюродные, а также дядя были консулами, сам же он показал себя очень деятельным и преданным. Его физическая крепость соответствует силе духа. Человек старинной суровости, жизнерадостной веселости, активности, внешне подобной праздности, ничего для себя не добивающийся и в силу этого получающий все, ценящий себя меньше, чем ценят другие, внешностью и жизнью безмятежный, но с недремлющим разумом», причем не забывает добавить и то, что «давно уже в оценке достоинств этого человека мнение сограждан состязается с мнением принцепса».

Писатели и историки нередко лебезили перед лицами, облеченными высшей властью, поэтому мы могли бы сомневаться относительно высокой оценки личных и деловых качеств, даваемой Элию Сеяну Веллеем Патеркулом, но и Корнелий Тацит, писавший свой труд через много лет после свержения Сеяна, хотя и говорит, что Сеян достиг своего высокого положения «не столько благодаря свойственному ему хитроумию, ведь и его одолели тем же оружием, сколько вследствие гнева богов, обрушенного ими на Римское государство», тут же признает, что «тело его было выносливо к трудам и лишениям, душа — дерзновенна», «внутри — безудержная жажда главенствовать и из-за нее — порою щедрость и пышность, но чаще усердие и настойчивость, качества не менее вредоносные, когда они используются для овладения самодержавной властью». Из этого мы можем заключить, что Элий Сеян был личностью весьма выдающейся и чрезвычайно трудоспособной и деятельной.

Возвышению Сеяна способствовал случай, когда, как пишет Тацит, Тиберий пировал со своими приближенными в естественном гроте в одном из своих поместий. «Вдруг у входа в него произошел обвал и камнями завалило несколько прислуживавших рабов; всех обуял безудержный страх, и участники пиршества разбежались. Сеян же, обратившись лицом к Цезарю и опираясь на колени и руки, прикрыл его собой от сыпавшихся камней и в таком по’ ложении был найден подоспевшими на помощь воинами. Это вознесло его еще выше, и сколь бы пагубные советы он ни давал, Тиберий, помня о проявленной им самоотверженности, выслушивал их с полным доверием».

Справедливости ради следует сказать, что нам трудно судить, «сколь пагубные советы» давал Тиберию Сеян, но внешняя политика империи в этот период была весьма взвешенной, состояние финансов улучшалось, а экономика и торговля находились далеко не в худшем состоянии. В то же время приведенный случай показывает, что Сеян был человеком решительным и не трусливым.

Добиваясь все большей власти, Элий Сеян разводится со своей женой Апикатой и в 25 году обращается к императору Тиберию с просьбой разрешить ему жениться на овдовевшей Ливии Ливилле, мотивируя это тем, что таким образом лучше сможет оградить Ливию Ливиллу и ее ребенка, внука Тиберия, от враждебности Агриппины Старшей, которая тогда претендовала на то, чтобы именно ее сыновья, будучи старшими по возрасту, наследовали Тиберию. Тиберий поблагодарил Сеяна за преданность, но отказал, пояснив, что против такого брака будет настроена большая часть римской знати, поскольку Сеян происходит из сословия всадников. При этом, отказав Сеяну в разрешении на брак с Ливией Ливиллой, Тиберий отнюдь не лишил его своей благосклонности.

В 27 году император Тиберий удаляется на остров Капри, оставив всю власть в Риме в руках Сеяна. Младшего сына Германика и Агриппины Старшей — Калигулу — Тиберий не притеснял, но два старших внука Тиберия от его приемного сына Германика и сама Агриппина Старшая постепенно попадают во все большую опалу и практически отстраняются от власти, а затем и вовсе отправляются в ссылку, из которой уже не вернутся. Решение об их высылке, а затем и об их уничтожении принял император Тиберий, но поскольку тайной службой Тиберия ведал Элий Сеян, то решение Тиберия об устранении Агриппины Старшей и двух ее сыновей во многом было предопределено докладами Сеяна.

Власть Элия Сеяна достигает своего апогея. По словам Тацита, «Тиберий был так расположен к нему, что не только в частных беседах, но и в сенате, и перед народом превозносил Сеяна как своего сотоварища и сподвижника и допускал, чтобы в театрах, на городских площадях и преториях в расположении легионов воздавались почести его статуям». Статуи Сеяна начали отливать даже из золота и ставить везде рядом со статуями самого Тиберия. По приказу Тиберия в Риме стал всенародно праздноваться день рождения Сеяна. И, наконец, в 31 году Элий Сеян, хотя и состоявший все еще лишь во всадническом сословии, вступил в должность консула, став соконсулом самого Тиберия (исполнять должность консула вместе с императором было наиболее почетно), а кроме того, Тиберий дал наконец согласие на брак Элия Сеяна с Ливией Ли-виллой, вдовой своего единственного родного сына, принимая его, таким образом, в свою семью.

Действия Тиберия были вполне логичны, учитывая то, что он не знал о причастности Сеяна к отравлению своего сына. Ведь самому Тиберию было уже больше 70 лет, сыновей у него не осталось, двое старших сыновей Германика совершенно не устраивали его в качестве наследников, младший сын Германика был слишком молод, чтобы удержать власть, а родной внук Тиберий Гемелл был и вовсе еще ребенком. Такое положение объясняет, почему Тиберий сделал ставку на Элия Сеяна — Элий Сеян был умен, властен, деятелен, но вместе с тем недостаточно знатен, чтобы захватить власть, не породнившись с Тиберием, а став наследником Тиберия, он, как, видимо, казалось Тиберию, мог бы обеспечить высокое положение и безопасность потомков Тиберия.

Все уже видели в Сеяне преемника Тиберия, но в середине 31 года положение резко изменилось. Тиберий жил на Капри чрезвычайно замкнуто, однако Антония Младшая — мать Германика, которую Тиберий уважал и любил, смогла сообщить ему о планах Сеяна захватить власть. Тиберий понял всю грозившую опасность и не стал действовать открыто против ставшего всесильным временщика, но искусно организовал контрзаговор (по мнению Светония Транквилла, даже разрешение Сеяну на брак с Ливией Ливиллой и назначение его консулом были сделаны всего лишь для того, чтобы притупить бдительность Сеяна и облегчить его арест). С помощью преданного преторианского офицера Невия Сертория Макрона Тиберий, не покидая Капри, передал свои указания о смещении Сеяна консулу Меммию Регулу и префекту городской стражи Лакону, причем Макрон встретился с ними в ночь перед планировавшимся арестом. Утром, когда сенат начал собираться на свое заседание, Макрон по дороге повстречал Сеяна и по секрету сообщил, что имеет на руках тайное послание Тиберия сенату о предоставлении ему, Сеяну, трибунской власти. Таким образом Макрон успокоил Сеяна на случай, если к тому просочилась какая-либо информация о тайных распоряжениях Тиберия. Подождав, пока Элий Сеян войдет в охранявшийся преторианцами храм Аполлона, где собрались сенаторы, Макрон сообщил преторианцам, что приказом императора назначен их новым префектом, а затем отвел преторианских гвардейцев в их лагерь, находившийся за городскими стенами. Место преторианцев заняла стража из солдат Лакона. В это время открывший заседание сената консул Меммий Регул зачитал длинное и путаное письмо Тиберия, где тот сообщал сенаторам, что на него готовится заговор, и просил выслать к себе консула с вооруженной стражей, дабы тот мог обеспечить безопасность переезда Тиберия с Капри в Рим. В заключение Тиберий просил сенат наказать двух друзей Сеяна, а самого Сеяна арестовать.

По мере того, как консул читал письмо Тиберия, сенаторы, сидевшие рядом с Сеяном, отодвигались от него все дальше и дальше, а после того, как Меммий Регул огласил обвинение, Сеяна тут же окружили преторы и трибуны. Консул трижды объявил имя Сеяна, дабы тот встал и выслушал вердикт сената, но Сеян продолжал сидеть, не признавая себя виновным или просто в шоке от случившегося. Сенаторы, большинство из которых еще столь недавно лебезили перед Сеяном, дружно проголосовали за его арест, после чего Сеян в сопровождении консула Меммия Регула и городской стражи во главе с Лаконом был доставлен в подземную тюрьму, находившуюся под Форумом.

Новый префект преторианской гвардии Макрон от лица императора раздал преторианцам щедрые подарки, и никто из них не попытался вступиться за своего бывшего начальника.

Как только в городе узнали об аресте Сеяна, римляне тут же начали крушить его статуи.

Во второй половине дня сенат собрался на заседание вновь, но теперь уже в храме Согласия. Видя, что никто не выступил в поддержку Сеяна, ненавидевшие свергнутого фаворита сенаторы без излишних разбирательств приговорили его к смерти, после чего Сеян был тут же задушен в подземной тюрьме. Его тело было крючьями вытащено на всеобщее обозрение к Гемониям — вырубленной в скалистом склоне Капитолийского холма лестнице, по которой традиционно стаскивались к реке тела казненных преступников, а по прошествии нескольких дней после всевозможных надругательств труп Сеяна сбросили в Тибр.

Корнелий Тацит пишет, что это случилось 16 октября 31 года, а Дион Кассий сообщает, что арест и казнь Сеяна состоялись 18 октября 31 года.

Падают статуи вслед за канатом, который их тащит,

Даже колеса с иной колесницы сбивает секира,

И неповинным коням тут нередко ломаются ноги.

Вот затрещали огни, и уже под мехами и горном

Голову плавят любимца народа: Сеян многомощный

Загрохотал; из лица, что вторым во всем мире считалось,

Делают кружки теперь и тазы, и кастрюли, и блюда.

Дом же свой лавром укрась, побеливши быка покрупнее,

На Капитолий веди, принеси его в жертву:

там тащат Сеяна

Крючьями труп напоказ.

Так описывает момент свержения Элия Сеяна римский поэт Ювенал, тут же справедливо добавляя:

И той же толпою, когда бы Судьба улыбнулась

Этому туску^[6], когда бы Тиберия легкую старость

Кто придавил, — ею тотчас Сеян был бы Августом назван.

Казнь спасла Сеяна от пыток, но родственникам Сеяна и многим другим лицам, обвиненным в участии в заговоре, повезло значительно меньше. Старший сын Сеяна был казнен 24 октября. По решению сената, он был задушен, так же как и отец. Через два дня после казни сына Сеяна бывшая жена Сеяна Апиката покончила с собой, оставив письмо, где сообщала Тиберию, что его сын Друз был отравлен Сеяном и его любовницей Ливией Ливиллой. Трудно сказать, так ли это было на самом деле или Апиката мстила своей сопернице, но такая версия смерти Друза Младшего стала общепризнанной, во всяком случае этому поверил Тиберий, человек отнюдь не наивный, — по его приказу Ливию Ливиллу уморили голодом. После жестоких пыток были казнены все родственники Элия Сеяна и многие его друзья.

Младший сын и малолетняя дочь Сеяна были сначала оставлены в живых, но затем, «хотя народный гнев успел уже поостыть и большинство было удовлетворено предыдущими казнями», было решено расправиться и с ними. Какпишет Тацит, когда их доставляли в темницу, «мальчик догадывался, какая судьба его ожидает, а девочка была еще до того несмышленой, что спрашивала, за какой проступок и куда ее тащат, говорила, что она больше не будет так делать, пусть лучше ее постегают розгами. Писатели того времени передают, что так как удавить девственницу было делом неслыханным, то палач сперва надругался над ней, а потом уже накинул на нее петлю; после того, как они были задушены, их детские трупы выбросили на Гемонии».

Казнь детей Сеяна была, пожалуй, первым известным в Риме случаем казни малолетних детей. До этого, даже во время кровопролитнейших гражданских войн, расправы проводились лишь над совершеннолетними, причем, как правило, лишь над мужчинами.

Элий Сеян имел лишь очень дальние родственные связи с династией Юлиев-Клавдиев. (Несколько ранее его дочь по совету Тиберия была выдана замуж за Друза, сына ставшего затем императором Клавдия. Жених и невеста были тогда слишком малы — брак заключался по расчету, а через некоторое время сын Клавдия умер от болезни.) Но в течение 16 лет влияние Элия Сеяна на политику Рима было огромным, а с 23 по 31 год и вовсе исключительным. Беспристрастно оценивая эту деятельность, надо отметить, что состояние экономики и особенно состояние финансов империи за это время значительно улучшились, что было заслугой не только императора Тиберия, но, конечно же, и его ближайшего помощника Элия Сеяна.

В заговоре Сеяна не сомневался никто из римлян, но рассматривая события тех лет беспристрастно с позиций исследователя XXI века, необходимо учесть и возможность того, что Сеян, безусловно стремившийся к верховной власти, стал жертвой оговора и придворной интриги, как и Ливия Ливилла. Учитывая возраст и мнительность императора Тиберия, а также огромное число завистников и недоброжелателей Сеяна, такая версия также не должна быть оставлена без внимания.

ТИБЕРИЙ ГЕМЕЛЛ

(Внук и в 35–37 гг. официальный наследник императора Тиберия, сонаследник Калигулы. Смарта 37 г. приемный сын и официальный наследник императора Калигулы.)

Тиберий Цезарь Гемелл — Tiberius Caesar Gemellus (19–37).

Тиберий Цезарь, более известный под именем Тиберий Гемелл, был сыном Друза Младшего (единственного сына и наследника императора Тиберия) и его жены Ливии Ливиллы (родной сестры Германика). Он родился в 19 году вместе со своим братом-близнецом — Германиком Младшим, но тот умер в 23 году. Отец Тиберия Гемелла был в 23 году тайно отравлен могущественным вельможей — префектом претория Элием Сеяном. В 31 году преступление было раскрыто. Император Тиберий сам вел следствие, применяя самые изощренные пытки. Есть серьезные основания полагать, что в действительности Сеян вовсе не замышлял никакого заговора и не совершал тех преступлений, которые ему инкриминировались, а просто пал жертвой придворной интриги. Но как бы там ни было, а император поверил доносу. Разъяренный Тиберий приказал казнить не только самого Сеяна, но и всю его семью. Причем дети Сеяна были казнены путем удушения, считавшегося в Риме одним из самых позорных видов казни. Стоявшие по всей империи мраморные статуи Сеяна были разбиты, а бронзовые статуи переплавлены.

В ходе следствия выяснилось, что Сеяну удалось осуществить отравление с помощью Ливии Ливиллы и ее домашнего врача. Все причастные к отравлению Друза Младшего были казнены. Таким образом, в 31 году Тиберий Гемелл потерял и мать, став полным сиротой.

Отношение императора Тиберия к своему внуку было двойственным. С одной стороны, это был его единственный оставшийся в живых внук, сын его любимого сына Друза Младшего. Но с другой стороны, это был и сын Ливии Ливиллы, отравившей Друза Младшего и замышлявшей вместе с Сеяном свергнуть и самого Тиберия.

Германик Младший и Тиберий Гемелл

В 35 году, за два года до своей кончины, император Тиберий назначил Калигулу (сына своего приемного сына Германика) и Тиберия Гемелла своими сонаследниками.

Тиберию Гемеллу такое наследство не принесло ничего, кроме беды. После кончины Тиберия Тиберий Гемелл, ввиду юного возраста, был оттеснен от власти. Как пишет Дион Кассий, завещание императора Тиберия было оглашено в сенате префектом претория Невием Серторием Макроном, но объявлено сенаторами недействительным на основании того, что человек в твердом уме не мог назначить наследником, наряду с совершеннолетним Калигулой, мальчика, который еще не мог заседать в сенате. Ставший в марте 37 года императором Калигула сначала относился к Тиберию Гемеллу сравнительно неплохо и даже усыновил его. Летом 37 года, по достижении Тиберием Гемеллом 17-летнего возраста, Калигула торжественно надел на него курульную тогу и дал ему титул принцепса, то есть признал младшим соправителем. Скорее всего, это произошло на состоявшемся 15 июля 37 года смотре римских всадников. Этим подтверждались права Тиберия Гемелла на наследование, тем более что Калигула тогда еще не успел вновь жениться после смерти своей первой супруги и не имел детей. Реальной власти и титула «август» Тиберий Гемелл не получил, но жизнь его складывалась, казалось бы, вполне благополучно. Однако в конце лета 37 года Калигула внезапно тяжело заболел, проболев несколько месяцев. Тяжелая болезнь резко изменила характер, а возможно, и повредила психику императора. Едва оправившись от болезни, Калигула отправил к Тиберию Гемеллу войскового трибуна с приказом заставить того совершить самоубийство, что и было сделано. Это произошло в октябре или в ноябре 37 года. В своей речи перед сенатом Калигула не очень убедительно заявил, что Тиберий Гемелл готовил заговор и, будучи разоблачен, принял яд.

В момент гибели Тиберию Гемеллу было меньше 18 лет.

Несмотря на тяжесть обвинения, Калигула не лишил Тиберия Гемелла права погребения, и он был похоронен хотя и без особых почестей, но согласно всем существовавшим в Риме обычаям.

КАЛИГУЛА

(Император Рима с 16 марта 37 г. по 24 января 41 г.)

Гай Юлий Цезарь — Gaius Julius Caesar (31.08.12–24.01.41). Как император: Гай Цезарь Август Германик — Gaius Caesar Augustus Germanicus, Гай Цезарь Август Германик Император — Gaius Caesar Augustus Germanicus Imperator, или Император Гай Цезарь — Imperator Gaius Caesar. Прозвище Калигула в официальной титулатуре не использовалось.

1. ПРОИСХОЖДЕНИЕ И ПЕРВЫЕ ГОДЫ ЖИЗНИ. О ТОМ, ПОЧЕМУ БУДУЩЕГО ИМПЕРАТОРА ПРОЗВАЛИ КАЛИГУЛА. ГИБЕЛЬ ОТЦА — НЕИЗГЛАДИМЫЙ СЛЕД

После смерти императора Тиберия преторианская гвардия и сенат, согласно завещанию покойного, провозгласили его преемником Гая Цезаря, сына Германика (приемного сына императора Тиберия) и Агриппины Старшей (внучки императора Октавиана Августа). В детстве, когда его отец вел войну в Германии, Гай Цезарь жил вместе с родителями в лагерях рейнской армии и за то, что носил одежду простого воина и детские сапожки солдатского образца, получил прозвище Калигула («калигула» — сапожок, уменьшительное от слова «калига» — сапог). Хотя это прозвище и упоминается у всех римских историков, но оно не было официальным именем и в надписях того времени не встречается, однако историки нашего времени чаще всего упоминают данного императора именно под этим именем.

Суровое воспитание и слава его отца, полководца Германика, снискали ему любовь солдат. Когда после смерти Тиберия солдаты начали буйствовать, то только Калигула, которому было тогда только 24 года, сумел их успокоить и удержать от бесчинств.

Родился Калигула 31 августа 12 года в итальянском городе Анции и был младшим из трех сыновей Германика, приемного сына императора Тиберия, и Агриппины Старшей, внучки императора Октавиана Августа.

Юность Калигулы была нелегкой. Мальчик рос в атмосфере постоянных интриг, постоянной тайной и явной борьбы. Его мать повсюду сопровождала мужа. Была она с ним и в 14 году, когда он был послан императором Тиберием на усмирение начавшегося в римских войсках в Германии бунта. Описавший эти события Корнелий Тацит рассказывает, как солдаты обступили Германика, предъявляя ему свои требования, как Германик вынужден был отправить из лагеря жену и сопровождавших ее женщин и как это «горестное шествие» изменило настроение воинов, заставив многих одуматься. Калигула, которому было тогда 2–3 года, конечно же, не мог понимать всего, что происходит, но на его глазах толпа людей грозила его отцу, его мать вынуждена была уносить его от какой-то опасности, плакала… В душе ребенка такие переживания оставили неизгладимый след.

Мальчик рос в воинских лагерях, любил носить воинскую одежду, играть оружием. Но для него это были не простодетские игры. Он уже видел, как лилась настоящая кровь, видел, что такое бунт, и видел, как казнят мятежников, чтобы навести порядок, причем порядок после этого действительно был наведен. Именно такие воспоминания формировали мировоззрение и характер будущего императора.

Из Германии его отец был послан в Сирию. Старшие братья Калигулы остались в Риме. Он же вместе с матерью сопровождал отца. И тут вновь Калигула оказался в центре интриг. Начались бесконечные ссоры Германика с наместником Сирии Пизоном. Опять Калигула, будучи слишком мал, не мог понять всей сути событий, но видел борьбу за власть и интриги. В 19 году Германик был отравлен медленнодействующим ядом, и это тоже произошлона глазах Калигулы. Возможно, Германик умер и не от отравления, а от болезни. Но Калигула видел, как чахнет отец, как обвиняет в отравлении Пизона, как просит своих друзей отомстить, видел и слышал, как обвиняет отравителей его мать. Когда Агриппина Старшая, везя останки Германика, возвращалась в Рим, ее корабли встретились с кораблями возвращавшегося в Сирию из Греции Пизона, которому приписывали отравление Германика. Между кораблями Агриппины и кораблями Пизона чуть не началось сражение. Лишь с большим трудом сопровождавшие Агриппину Старшую лица удержали ее и Пизона от того, чтобы начать бой. И 7-летний Калигула видел все это и многое понимал.

2. ТРАГИЧЕСКАЯ СУДЬБА БРАТЬЕВ КАЛИГУЛЫ И ЕГО МАТЕРИ. КАЛИГУЛА СТАНОВИТСЯ СИРОТОЙ

В течение нескольких лет после возвращения в Рим жизнь Калигулы и его семьи протекала достаточно благополучно. Его матери, его братьям и ему самому оказывались все необходимые почести. Сын Тиберия Друз Младший был женат на сестре Германика и относился к своим племянникам доброжелательно. Император Тиберий в то время проводил сравнительно либеральную политику, правя в согласии, сенатом. Его безусловным преемником с 19 года был его собственный сын. Это вполне устраивало императора и никем не оспаривалось — Друз Младший, хотя и был молод, успел уже проявить себя как полководец, а дети Германика были еще малы.

В 23 году положение неожиданно изменилось — Друз Младший внезапно заболел и умер. Тогда же заболел и вскоре умер один из его сыновей. Император был стар, а единственному оставшемуся в живых родному внуку Тиберия — Тиберию Гемеллу было тогда всего четыре года.

Поначалу смерть Друза Младшего даже возвысила семью Калигулы. Корнелий Тацит пишет, что, приведя сыновей Германика в сенат, Тиберий вывел их перед сенаторами и, посетовав на преклонный возраст, попросил сенаторов быть этим юношам вместо отца. Старшему брату Калигулы Нерону Цезарю в том году исполнилось восемнадцать лет. Другому его брату (Друзу Цезарю) тогда исполнилось пятнадцать, и он, согласно римским обычаям, «облекся в мужскую тогу», то есть, по римским понятиям, тоже стал совершеннолетним.

С этого времени старшие братья Калигулы стали рассматриваться как официальные наследники престола.

Казалось бы, будущее Калигулы и его братьев совершенно безоблачно. Но это был Рим, и в нем кипела борьба. Между матерью Калигулы (Агриппиной Старшей) и императором Тиберием начались трения. Возможно, причиной тому послужили козни префекта претория Сеяна, который сам рвался к власти, возможно, слишком резкий и властный характер Агриппины, но как бы там ни было, отношения между Агриппиной и Тиберием портятся. Друзья Агриппины начинают оттесняться с важных государственных постов, попадать в опалу.

В 26 году отношения между Агриппиной Старшей и императором портятся окончательно и Тиберий лишает ее права аудиенции, а в 27 году император удаляется на остров Капри, оставив вместо себя в Риме «сотоварищем» — своим соправителем Элия Сеяна. Элий Сеян неустанно докладывает Тиберию обо всем, что говорит и делает Агриппина, настраивая императора против нее и ее сыновей, а старших сыновей Агриппины ссоря при этом между собой. Положение накаляется, и в 28 году Тиберий ссылает Агриппину Старшую и Нерона Цезаря, ее старшего сына, в Геркуланум.

Геркуланум — курорт неподалеку от Неаполя — был излюбленным местом отдыха римской знати. Однако Агриппине запретили взять с собой детей. Так в 28 году 16-летний Калигула был насильно разлучен с матерью.

До 29 года Калигула жил со своей прабабкой, Ливией, матерью Тиберия, а с 29 года, когда престарелая Ливия скончалась, Калигула перебрался в дом своей бабки Антонии Младшей.

Пока была жива Ливия, она сдерживала гнев Тиберия, и ссылка Агриппины Старшей и Нерона Цезаря не была тяжелой, однако со смертью матери Тиберия сдерживать его стало некому. В 29 году попал в опалу, а в 30 году был посажен в тюрьму и второй брат Калигулы — Друз Цезарь. Теперь Тиберий уже не церемонился с родственниками. В том же 30 году по приказу императора Тиберия старшего брата Калигулы Нерона Цезаря сослали на остров Понтию и там он, по одной версии, покончил с собой, а по другой, был заморен голодом. Агриппину Старшую Тиберий выслал на остров Пандатерию в Тирренском море, когда же она попыталась сопротивляться, один из центурионов так ударил ее, что выбил глаз. В 33 году Агриппина Старшая умерла от голода.

Как же отреагировал сенат на убийство жены славного полководца Германика, дочери не менее прославленного Марка Випсания Агриппы, родной внучки императора Октавиана Августа? Сенат Рима, пресмыкаясь перед Тиберием, принял декрет, выразив тому благодарность за милосердие, то есть за то, что тот не приказал удавить Агриппину. Тогда же уморили голодом и Друза Цезаря.

Дворец Калигулы на Палатине в Риме.

1-я половина I в.

3. ВО ДВОРЦЕ, НО В ВЕЧНОМ СТРАХЕ. НА КАПРИ ВО ВРЕМЕНА ТИБЕРИЯ. ДУМАТЬ ПРИХОДИТСЯ О КАЖДОМ ШАГЕ И КАЖДОМ СЛОВЕ. СВЕРЖЕНИЕ ЭЛИЯ СЕЯНА И ВОЗВЫШЕНИЕ КАЛИГУЛЫ. ПЕРВЫЙ БРАК БУДУЩЕГО ИМПЕРАТОРА И ЕГО ВНЕБРАЧНЫЕ СВЯЗИ. СМЕРТЬ ТИБЕРИЯ. КАЛИГУЛА ПРИХОДИТ К ВЛАСТИ. ПОЧЕМУ КАЛИГУЛА ПОХОРОНИЛ ТИБЕРИЯ СО ВСЕМИ ПОЧЕСТЯМИ, НО ОТКАЗАЛ ЕМУ В ПОСМЕРТНОМ ОБОЖЕСТВЛЕНИИ. КАЛИГУЛА И ТИБЕРИЙ ГЕМЕЛЛ

Когда попала в опалу его мать и братья, над Калигулой также нависла опасность. Свидетельством этому является то, что когда Калигула в 28 году одел мужскую тогу, Тиберий не стал, как это делалось всегда ранее при достижении совершеннолетия лицами императорского дома, объявлять о раздаче денег народу. Это была почти опала. Вернее, от этого оставался лишь один крошечный шаг до опалы, а там и до гибели. Если бы юноша попытался возмутиться по поводу притеснения своих близких, то, несомненно, отправился бы вслед за ними. Калигула сумел ничем не выдать своего отношения к расправе над своей матерью и братьями. Гнев Тиберия обошел его стороной, а в дальнейшем он пользовался даже расположением императора, но эти события, конечно же, не могли не сказаться на его психике.

Калигуле всегда приходилось быть начеку, в постоянном нервном напряжении. Каждый его шаг отслеживался. О каждом его слове доносили Элию Сеяну, а тот только и ждал любой промашки, дабы донести Тиберию.

В 31 году в империи вновь произошли радикальные перемены. Внезапно был обвинен в подготовке заговора и казнен всесильный ранее Элий Сеян, на которого все уже смотрели как на преемника Тиберия. После свержения Сеяна Калигула невольно стал наиболее вероятным преемником Тиберия. В том же году Тиберий вызвал 19-летнего Калигулу к себе на остров Капри.

Тамошние нравы также тяжело повлияли на психику юноши — ему приходилось часто присутствовать при пытках и казнях. Калигула видел, как император постоянно переезжает с одной виллы на другую, опасаясь оставаться на одном месте. Над островом витало постоянное чувство опасности. Юноша, конечно же, видел, что многое идет не так, но для сохранения своей собственной жизни вынужден был во всем угождать Тиберию. Придворные часто подзуживали его высказать недовольство по поводу действий императора, чтобы донести об этом Тиберию и выслужиться, но Калигула упорно удерживался от этого. Он слишком хорошо понимал непрочность своего положения. Старший брат Калигулы к тому времени уже был уничтожен, а мать и второй брат, несмотря на падение Сеяна, продолжали оставаться в ссылке (разоблачение Сеяна не изменило их положения — их замучат спустя два года после этого). Калигула был любимцем Тиберия, его наследником, но знал, что любая оплошность может стоить ему жизни.

По словам Светония Транквилла, Калигула «с жадным любопытством присутствовал при пытках и казнях, по ночам в накладных волосах и длинном платье бродил по кабакам и притонам, с великим удовольствием плясал и пел на сцене», причем «Тиберий это охотно допускал, надеясь этим укротить его лютый нрав». Так пишет Светоний Транквилл, но так ли все было? Как разобраться, где тут правда и где вымысел?

Трудно сказать… Так, находись Калигула в Риме, в ночные его похождения можно было бы поверить. Но только вот где могли взяться кабаки и притоны на Капри, острове площадью чуть более 10 квадратных километров? Ведь Капри в то время был резиденцией Тиберия и большую часть острова занимали его дворцы и виллы, поэтому туда вряд ли допускали кого попало.

В 33 году, будучи на Капри, Калигула женился на Юнии Клавдилле, дочери знатного и влиятельного римлянина Марка Силана, но она вскоре умерла при родах. Затем, как пишет Корнелий Тацит, новый начальник преторианской гвардии и ближайший советник Тиберия Макрон подстроил овдовевшему Калигуле связь со своей женой Энниел Невией, надеясь таким образом крепче держать его в руках. В отличие от Тацита, Светоний Транквилл, наоборот, пишет, что Калигула, желая упрочить свое положение как наследника Тиберия, сам обольстил Эннию Невию, обещая, «что женится на ней, когда достигнет власти, и дал в этом клятву и расписку. Через нее он вкрался в доверие к Макрону и тогда, как полагают некоторые, извел Тиберия отравой».

Через две тысячи лет мы уже не можем узнать, какая из этих версий более соответствует действительности, но ясно, что в последние годы жизни Тиберия вокруг Калигулы плелись тонкие интриги, в которых первостепенную роль играли префект претория Макрон и его жена Энния Невия, ставшая любовницей Калигулы.

Калигула. Мрамор

Что же касается возможности отравления Тиберия, то, хотя Светоний Транквилл и утверждает, что Калигула «извел Тиберия отравой», ни прямых, ни косвенных подтверждений этому историки не находят, и гораздо более вероятно, что 78-летний император простудился и умер естественной смертью.

Это произошло 16 марта 37 года. В тот же день вся власть перешла к Калигуле.

После жестокого Тиберия Калигула казался самым желанным правителем и для большинства провинций, и для войск, где помнили его милым забавным мальчиком, и для римской толпы, которая любила его отца Германика. Поэтому, когда он в трауре выступил из Мизенской виллы в Рим, сопровождая тело Тиберия, народ встречал его ликующими толпами, напутствуя добрыми пожеланиями, а когда он вступил в Рим, ему тотчас по единодушному решению сената была предоставлена высшая власть, — вопреки завещанию Тиберия, который назначил ему сонаследником своего юного внука — Тиберия Гемелла.

Ликование в народе было такое, что за неполных три месяца было зарезано более ста шестидесяти тысяч жертвенных животных, а когда Калигула однажды приболел, то люди ночами толпились вокруг его дворца на Палатинском холме, и среди них были такие, которые давали клятву биться насмерть ради его выздоровления или просто отдать за него жизнь.

Соседние государства также восприняли приход Калигулы доброжелательно. Парфянский царь Артабан, наиболее могущественный сосед Рима на Востоке, обратился к Калигуле с предложением дружбы, начал переговоры с римским консулом в Сирии и даже, перейдя Евфрат, воздал почести значкам легионов.

Первые три месяца правления Калигулы прошли сравнительно спокойно и благопристойно. Прибыв в Рим, Калигула первым делом организовал торжественные похороны Тиберия. Тиберий оставил много недовольных в среде римской знати, и в Риме порой звучали призывы: «Тиберия в Тибр!», однако если бы Калигула начал глумиться над усопшим, то тем самым поставил бы под сомнение и легитимность своего собственного прихода к власти. Калигула не совершил такой ошибки. 3 апреля 37 года Тиберий, с соблюдением всех правил, был кремирован и погребен в мавзолее Августа. На похоронах Калигула произнес хвалебную речь и пролил много слез, однако не предложил обожествить покойного.

Были ли слезы Калигулы искренними? Скорее всего нет. Почему он не предложил обожествить покойного? Из-за отсутствия уважения к нему? Нет, конечно же, нет! Если бы он добился обожествления Тиберия, то тем самым укрепил бы не столько свой авторитет, сколько авторитет Тиберия Гемелла, с которым, согласно завещанию Тиберия, должен был впоследствии разделить власть. Торжественные похороны Тиберия и отказ от его обожествления были прекрасным политическим ходом Калигулы, в результате чего он укрепил-свой собственный авторитет, показал преемственность власти, уважение к традициям и к старшим, но вместе с тем как бы извинился перед всеми представителями римской знати, пострадавшими от гнева Тиберия, и не дал усилиться Тиберию Гемеллу. Не менее удачным ходом было усыновление Тиберия Гемелла. Как пишет побывавший в то время в Риме Филон Александрийский, Калигула заявил тогда: «Я хочу, чтобы тот, в ком течет кровь моего дяди, в соответствии с желанием Тиберия разделил со мной императорскую власть. Однако вы видите сами, что он еще ребенок, которому нужны наставники, учителя, педагоги. Так же очевидно, что нет ни одного человека, который бы взял на себя столь тяжелое бремя воспитания, что, впрочем, не умаляет нашей ответственности. Что касается меня, стоящего над педагогами, учителями и воспитателями, то я провозглашаю себя его отцом, а его — своим сыном». После этого никто уже не мог упрекнуть Калигулу в несправедливости по отношению к Тиберию Гемеллу, тем более что все это соответствовало традиции усыновления, установленной еще Октавианом Августом. Считалось, что Тиберий Гемелл сможет разделить с ним власть, когда достигнет совершеннолетия. Тут уже была видна неувязка, ведь в соответствии с римской традицией Тиберий Гемелл, хотя и был очень молод, в то время уже считался совершеннолетним. Однако внешне все выглядело вполне благопристойно, да и в действительности никто не сомневался, что 17-летний Тиберий Гемелл не может пока еще править империей.

4. НАЧАЛО ПРАВЛЕНИЯ. ПОЧЕСТИ РОДСТВЕННИКАМ, АМНИСТИЯ ОСУЖДЕННЫХ. АНТОНИЯ МЛАДШАЯ — НАСТАВНИЦА КАЛИГУЛЫ. СМЕРТЬ АНТОНИИ МЛАДШЕЙ И СВЯЗАННЫЕ С ЭТИМ ЛЕГЕНДЫ. КАЛИГУЛА ЛИШАЕТСЯ ОПЫТНЕЙШЕГО СОВЕТЧИКА

Сразу же после похорон Тиберия Калигула отправился на остров Пандатерию, где погибла его мать, чтобы забрать урну с ее прахом, а оттуда на остров Понтию, чтобы забрать прах погибшего там брата (Нерона Цезаря). Вернувшись из этого скорбного плавания, он перенес урны с их прахом, а также прах погибшего в тюрьме другого своего брата (Друза Цезаря) в мавзолей Августа, упокоив таким образом там и Тиберия, и своих близких, убитых по его приказу. На римлян это произвело большое впечатление. Особенно же поразило их то, что Калигула не побоялся пуститься в плавание в непогоду.

Дабы увековечить память своих погибших родственников, Калигула приказал отчеканить в их честь монеты, а кроме того, учредил дополнительные игры в память своей матери. Своего безвременно умершего отца он почтил тем, что назвал в его память месяц сентябрь Германиком. Поскольку имя Германика пользовалось большой популярностью среди римлян, такая честь не показалась тогда чрезмерной.

Граждане Рима, солдаты преторианской гвардии, легионеры во всех легионах империи не только получили подарки согласно завещанию Тиберия, но, кроме того, получили и подарки по завещанию умершей за восемь лет до этого Ливии, матери Тиберия, чье завещание тот утаил, считая более разумным тогда использовать деньги Ливии на более важные государственные нужды.

Первые месяцы правления Калигулы позволяли надеяться на то, что это будет вполне здравомыслящий и умный правитель. Возможно, что большую роль сыграло тут и то, что в этот период он находился под влиянием своей бабки Антонии Младшей, чей ум всегда признавал и ценил даже Тиберий. По словам Светония Транквилла, Калигула «сразу назначил бабке своей Антонии все почести, какие воздавались когда-либо Ливии Августе».

В другом месте своего повествования о Калигуле Светоний сообщает, что тот отказался принять Антонию Младшую наедине и своими притеснениями, «а по мнению некоторых — и ядом», свел ее в могилу. Светоний Транквилл упоминает также о том, что Калигула не был на похоронах Антонии Младшей. Но Антония Младшая умерла до того, как изменился характер правления Калигулы. Поэтому тут Светоний скорее всего ошибается и просто пересказывает досужие сплетни, ходившие после свержения Калигулы, сплетни, возможно основанные на поступках Калигулы в более поздние года его правления. Что же касается отсутствия Калигулы на похоронах Антонии, то это объяснялось тем, что он незадолго до того был возведен в ранг верховного понтифика — главного жреца, а по римским обычаям, верховный понтифик не мог приближаться к умершим.

В почете оказались также сестры Калигулы и его дядя Клавдий. Как пишет о начале правления Калигулы Светоний Транквилл, «он помиловал осужденных и сосланных; по всем обвинениям, оставшимся от прошлых времен, объявил прощение; бумаги, относящиеся к делу его матери и братьев, принес на Форум и сжег, призвав богов в свидетели, что ничего в них не читал и не трогал, — этим он хотел навсегда успокоить всякий страх у доносчиков и свидетелей; а донос о покушении на его жизнь даже не принял, заявив, что он ничем и ни в ком не мог возбудить ненависти и что для доносчиков слух его закрыт. Спинтриев, изобретателей чудовищных наслаждений, он выгнал из Рима — его с трудом умолили не топить их в море. Сочинения Тита Лабиена, Кремуция Корда, Кассия Севера, уничтоженные по постановлению сената, он позволил разыскать, хранить и читать, заявив, что для него важней всего, чтобы никакое событие не ускользнуло от потомков. Отчеты о состоянии державы, которые Август издавал, а Тиберий перестал, он вновь приказал обнародовать. Должностным лицам он разрешил свободно править суд, «ни о чем его не запрашивая». Как видно из вышесказанного, начало правления Калигулы было весьма многообещающим. Однако 1 мая 37 года, на 63-м году жизни, Антония Младшая скончалась. Антонии Младшей были устроены пышные похороны, но Калигула лишился важнейшего и опытнейшего советчика.

Порта Маджоре в Риме. 38–52 гг.

5. ПРАЗДНИКИ И РАЗДАЧИ — КАЗНА ПУСТЕЕТ. ИНТРИГИ ТЕТРАРХА АГРИППЫ. АГРИППА СТАНОВИТСЯ ЛЮБИМЦЕМ КАЛИГУЛЫ, А ЗАТЕМ И ЦАРЕМ. СТОЛКНОВЕНИЯ В АЛЕКСАНДРИИ МЕЖДУ ГРЕКАМИ И ИУДЕЯМИ. КАЛИГУЛА ЗЛИТСЯ И ПРИКАЗЫВАЕТ УСТАНОВИТЬ СВОИ СТАТУИ ВО ВСЕХ ИУДЕЙСКИХ ХРАМАХ. ТЕТРАРХ ИРОД АНТИППА ПЫТАЕТСЯ ПЕРЕУБЕДИТЬ КАЛИГУЛУ, НО ЛИШАЕТСЯ ВСЕХ ВЛАДЕНИЙ. ОТНОШЕНИЯ КАЛИГУЛЫ С ДРУГИМИ СВОИМИ ВАССАЛАМИ

Летом 37 года в Риме продолжаются празднества — празднуют годовщины побед, годовщины различных выдающихся событий. 1 июня 37 года Калигула раздает каждому римлянину по 75 денариев, 1 августа он опять раздает всем римлянам по 75 денариев. Молодого принцепса стало некому сдерживать. Огромная казна, собранная экономным и хозяйственным Тиберием, начинает понемногу пустеть. К этому добавилось и то, что многие приближенные Калигулы спешили воспользоваться моментом и выпросить что-либо для себя.

Как пишет Иосиф Флавий, одним из первых, кто сумел воспользоваться ситуацией, был иудейский тетрарх Агриппа (Агриппа Первый). Его владения были невелики, но он не оставлял мысли их увеличить. Еще при Тиберии он интриговал против своих родственников, правивших другими тетрархиями, пытался настроить против них римского наместника. Агриппе удалось подружиться с римским наместником Флакком, но затем Агриппа был уличен в получении взятки за помощь в решении судебного спора, и Флакк прогнал его с глаз долой. Агриппа не успокоился. Понимая, что все важнейшие вопросы решаются в Риме, Агриппа занял денег у всех, у кого мог, и отправился в Рим, а там уж стал добиваться возможности посетить пребывавшего на Капри императора Тиберия. Тиберий сначала согласился было его принять, но, узнав, что Агриппа обременен долгами, заявил, что примет его не ранее, чем тот отдаст все долги. Агриппа и тут не успокоился, а сумел войти в доверие к Антонии Младшей и занять у той деньги, а также сумел войти в доверие к жившему у нее Калигуле. Занимая и перезанимая деньги, Агриппа умело ублажал влиятельных лиц, но все же попался на одной из махинаций и был по приказу Тиберия препровожден в тюрьму. Тем не менее усилия хитрого иудейского тетрарха не пропали даром. Со смертью Тиберия Агриппа не только был выпущен на свободу, но и стал одним из любимцев Калигулы. В дополнение к прежним владениям Агриппы Калигула добавил тому тетрархию умершего ранее Филиппа и тетрархию Лисания, а вместо железной цепи, в которую Агриппа был закован в тюрьме, подарил ему золотую цепь такого же веса.

Бронзовый сестерций с изображением императора Калигулы и трех его сестер — Агриппины Младшей, Друзиллы и Юлии

Возвращаясь после столь удачного визита в Рим, Агриппа в конце лета 38 года посетил Александрию, где имелась большая иудейская диаспора, и хвастался там оказанными ему в Риме почестями. Местные иудеи также решили устроить ему царский прием. Это вызвало возмущение среди александрийских греков, традиционно враждовавших с иудеями. Греки нарядили в царские одежды местного слабоумного и принялись водить его по улицам. В итоге в Александрии начались столкновения между греками и евреями.

И греки, и иудеи стали апеллировать к римским властям. В 38 году склонившийся на сторону греков римский префект Египта потребовал у иудейского населения превратить все молельные дома Александрии в святилища, посвященные гению нового императора, и доложил обо всем в Рим. Агриппа, в свою очередь, также доложил в Рим об оскорблениях в свой адрес, жалуясь на то, что таким образом издеваются над человеком, которого облагодетельствовал император. Калигула, разгневавшись, послал в Александрию центуриона арестовать своего префекта. В сентябре префект был без разбирательства арестован и доставлен в Рим, а там, видя, что будет осужден, покончил с собой. Но одновременно с этим Калигула приказал установить свои статуи не только в Александрии, но вообще во всех иудейских храмах, в том числе и в главном Иерусалимском храме. В Иудее начались массовые волнения.

Ранее Калигула без всякой причины сменил легата Сирии Луция Вителлия, который отвечал и за дела в Иудее, проявив себя с самой лучшей стороны, и сумел добиться больших успехов в укреплении позиций Рима на Востоке. Нельзя исключать того, что замена Луция Вителлия произошла по подсказке Агриппы, который, как будет ясно из дальнейшего, интриговал против других местных правителей и не был заинтересован в том, чтобы римским наместником в этих краях был человек, хорошо знакомый со всеми тетрархами.

Не желающие допустить осквернения своих святынь десятки тысяч иудеев вышли навстречу назначенному вместо Вителлия легату Петронию и заявили, что скорее умрут, чем допустят поругание Иерусалимского храма. В Рим выехала делегация иудейских старейшин, возглавляемая одним из иудейских тетрархов Иродом Антиппой, соперником Агриппы Первого. Сначала Калигула встретил Ирода Антиппу дружелюбно и склонялся к тому, чтобы отменить свое постановление, но как раз тогда, в 40 году, Агриппа, не желавший усиления соперника, стал в доносах обвинять того в различных провинностях: в том, что тот якобы вступил в переговоры с парфянским царем Артабаном и заготовил оружие для 70 тысяч воинов, и даже в том, что Ирод Антиппа принимал в свое время участие в заговоре Сеяна.

В итоге, Ирода Антиппу уличили лишь в том, что у него было заготовлено слишком много оружия. Но и это было немало. Калигула отнял у Ирода Антиппы тетрархию (Галилею и Перею) и передал ее все тому же Агриппе, а кроме того, даровал тому царский титул. Так Агриппе путем дворцовых интриг и угодливости удалось объединить большинство тетрархий и стать царем Иудеи. Правда, несмотря на все его старания, эти его владения были значительно меньше прежнего царства Ирода Великого, разделенного римлянами в 4 году до нашей эры.

Калигула, мрамор

Чрезвычайно интересным моментом тут является то, что Калигула довольно спокойно отнесся к обвинению тетрарха Ирода Антиппы в причастности к заговору Сеяна. Вполне возможно, что Калигула знал, что такого заговора вообще не было, а Сеян пал жертвой оговора. Ирода Антиппу не стали пытать, не казнили, а всего лишь отправили в ссылку в город Лугдунум в Галлии.

После того как Ирод Антиппа был уличен в заготовке излишнего вооружения, Калигула еще более укрепился в мысли утвердить в тех краях свое величие, пресекая всякий сепаратизм, и, не учитывая требований строгих запретов иудейского вероисповедания, приказал установить свои статуи во всех храмах, в том числе и в иудейских.

Выполнение такого приказа вызвало бы восстание, но Петроний оттягивал исполнение этого решения, насколько это было возможно, и дотянул до января 41 года, когда оно было отменено новым римским императором Клавдием.

Во время пребывания на Капри, при дворе императора Тиберия, Калигула сблизился и сдружился с сыновьями вассальных царей, воспитывавшихся там как заложники. В 17 году Тиберий сделал вассальное царство Коммагену римской провинцией. Калигула в 38 году восстановил царя Антиоха на престоле Коммагены как римского вассала и даже вернул ему 100 миллионов сестерциев, в счет конфискованной ранее казны и как часть взятых с его царства за это время налогов. Но Антиох оказался не столь удачлив, как Агриппа Первый. Облагодетельствовав Антиоха, Калигула через некоторое время передумал и вновь отобрал у него подаренное царство.

Несмотря на в целом благоприятное отношение Калигулы к местным вассальным царям, кое-кому из них везло еще меньше, чем Антиоху. Будучи человеком вздорным и неуравновешенным, Калигула принялся менять многие постановления Тиберия и часто не считался с политической целесообразностью. Так, Архелай Второй, царь небольшого малоазийского государства Киликия Трахея, попал в немилость к Калигуле, был вызван в Рим и там вскоре умер. Митридат Иберский, царь Армении, опытный воин и талантливый полководец, одержавший в свое время ряд побед над парфянами, также попал в немилость как ставленник Тиберия, был вызван в Рим и просидел там в оковах все правление Калигулы. Мавретанского царя Птолемея, своего родственника (потомка Марка Антония и египетской царицы Клеопатры, сына их дочери Клеопатры Селены), Калигула заставил покончить жизнь самоубийством, а страну приказал присоединить к Риму, сделав ее провинцией. Это убийство вызвало в Мавретании восстание, которое было подавлено только при императоре Клавдии, о чем будет рассказано далее.

Так обстояли дела на Востоке и в Африке. Но не менее удивительные события происходили и в других частях империи.

6. БОЛЕЗНЬ КАЛИГУЛЫ МЕНЯЕТ ЕГО ХАРАКТЕР. РАСПРАВА НАД ТИБЕРИЕМ ГЕМЕЛЛОМ. ЖЕНИТЬБА КАЛИГУЛЫ НА ЛИВИИ ОРЕСТИЛЛЕ. ОТНОШЕНИЯ КАЛИГУЛЫ С СЕСТРАМИ. СМЕРТЬ ДРУЗИЛЛЫ ПРИВОДИТ КАЛИГУЛУ В ОТЧАЯНИЕ

Поведение Калигулы после того, как он лишился опеки Антонии Младшей, было уже далеко не так разумно, как в первые месяцы его правления. Слишком много решений принималось по настроению. Однако настоящий перелом в манере его правления произошел в октябре 37 года, после того как Калигула перенес какую-то тяжелую болезнь (болел он с конца лета до октября).

Калигула с детства не отличался здоровьем и страдал эпилепсией. Как пишет Светоний Транквилл, «росту он был высокого, цветом лица очень бледен, тело имел грузное, шея и ноги очень худые, глаза и виски впалые, лоб широкий и хмурый, волосы на голове — редкие, с плешью на темени, а по телу густые». Но при всем при том, что Калигула не был ни героем, ни красавцем, его болезнь заставила переживать всю империю. После мрачного правления Тиберия Калигула большинству далеких от двора римлян казался идеальным правителем, и люди боялись его потерять. Повсюду приносились жертвы, давались обеты богам во имя его выздоровления. Когда он поправился, в испанском городе Новом Карфагене даже выпустили монету в честь этого события.

Радость оказалась омрачена тем, что болезнь не прошла бесследно. Филон Александрийский, видевший Калигулу, утверждал, что после болезни тот стал совершенно иным человеком. Скорее всего так и было. Возможно, у Калигулы произошел нервный срыв, возможно, он перенес болезнь, связанную с воспалением мозга, но как бы там ни было, теперь он, хотя и сохранял ясность речи, вел себя неадекватно.

Одной из первых жертв Калигулы стал Тиберий Гемелл. Вскоре после выздоровления Калигула приказал его казнить. Устранение возможного претендента на престол не было чем-то новым для Рима — в 30 году до нашей эры был казнен Цезарион, сын Юлия Цезаря и Клеопатры, в 14 году нашей эры всего лишь за происхождение был убит Агриппа Постум, внук Октавиана Августа. Но это был перелом в правлении. С этого момента действия Калигулы становятся все более необузданными и странными.

Как уже говорилось выше, с началом своего правления Калигула возвысил и своих сестер. Римлянам было приказано клясться, добавляя ко всякой клятве: «И пусть не люблю я себя и детей своих больше, чем Гая и его сестер!» Особенно он любил Друзиллу. Говорили, что именно ей Калигула во время своей болезни хотел передать власть, а поскольку при живом Тиберии Гемелле назначить своей наследницей Друзиллу Калигула не мог, то не исключено, что именно это подтолкнуло его к устранению Тиберия Гемелла.

В 37 году все сестры Калигулы были замужем: Юлия Агриппина (Агриппина Младшая) за Гнеем Домицием Агенобарбом (15 декабря 37 года она родила ему сына, будущего императора Нерона); Юлия Ливилла за Марком Виницием; Юлия Друзилла за Луцием Кассием Лонгином. В конце года Калигула развел Друзиллу с мужем, а в начале 38 года выдал ее за Марка Эмилия Лепида, правнука триумвира Марка Лепида и императора Октавиана Августа. В это же время Калигула внезапно женился сам. Он был приглашен на бракосочетание Гая Кальпурния Пизона с Ливией Корнелией Орестиллой, но так увлекся невестой, что взял ее себе. Пизон не посмел возражать и в награду был введен в состав коллегии арвальских братьев.

Ливия Корнелия Орестилла, дочь консула, происходила из знатной семьи и, казалось бы, могла стать для принцепса прекрасной парой. Однако этого не случилось. Вскоре Калигула, вопреки римским обычаям, стал жить не только с женой, но и со своими сестрами, предпочитая всем им Друзиллу. На римских сестерциях появляются изображения трех его сестер и их имена — «Agrippina, Drusilla, Julia», при том, что имя жены — Ливия Корнелия Орестилла — он на своих монетах не помещает. О времени правления Калигулы сохранилось слишком мало материалов и почти нет сведений о том времени, записанных очевидцами, известно также, что Калигуле приписывали многое из того, чего он не совершал, поэтому к утверждениям о его сожительстве с сестрами надо относиться очень осторожно — нельзя исключать того, что это также одна из выдумок лиц, желавших опорочить его имя, однако версия о его сожительстве с сестрами стала общепринятой, и, в принципе, это могло быть и правдой.

Если посмотреть на это с позиции человека того времени, то такое сожительство не покажется столь невероятным, как это представляется жителю Европы или Америки в конце XX — начале XXI века. Римляне не знали о генетике, не знали о вреде близкородственных браков. В то же время в Риме были распространены египетские религиозные культы, а в Египте в течение тысячелетий фараоны женились на своих сестрах, дабы сохранить «чистоту крови».

Большая часть римлян, конечно же, не одобряла такое сожительство, однако и не слишком возмущалась по этому поводу. Если рассказы о сожительстве Калигулы с сестрами правда, то объяснить это можно скорее всего тем, что долгие годы привыкшему себя сдерживать Калигуле не терпелось испытать совершенно необычные ощущения, совершить то, что не дозволено другим. Вполне вероятно, что Калигула вступал и в гомосексуальные отношения, как об этом пишет Светоний Транквилл, но все-таки его явно больше привлекали женщины, просто Калигуле хотелось показать, что ему можно все.

10 июня 38 года Друзилла умерла (точно неизвестно, от болезни или при родах). Скорбь Калигулы была безмерна. По словам Светония Транквилла, «когда она умерла, он установил такой траур, что смертным грехом считалось смеяться, купаться, обедать с родителями, женой и детьми». Калигула надолго уединился и даже не пришел на похороны. Дабы угодить императору, 23 сентября римский сенат обожествил Друзиллу. Сенатор Левий Гемин, поклявшийся, что видел, как усопшая возносится на небо, получил от Калигулы 1 миллион сестерциев.

Потеря Друзиллы еще более усугубила нервное расстройство императора.

Арка Калигулы в Помпеях. 1-я половина I в.

7. ДЕЙСТВИЯ КАЛИГУЛЫ СТАНОВЯТСЯ ВСЕ МЕНЕЕ ВЗВЕШЕННЫМИ. РАЗВОД С ЛИВИЕЙ КОРНЕЛИЕЙ ОРЕСТИЛЛОЙ. СМЕНА ОКРУЖЕНИЯ. БРАК КАЛИГУЛЫ С ЛОЛЛИЕЙ ПАВЛИНОЙ И НОВЫЙ РАЗВОД. ОТНОШЕНИЕ КАЛИГУЛЫ К ЗРЕЛИЩАМ. СТРОИТЕЛЬСТВО ПРИ КАЛИГУЛЕ — ЖАЖДА ГРАНДИОЗНОГО, КУПАНИЕ В РОСКОШИ

Совершенно неверно считать, что Калигула был тогда невменяем. Сохранившиеся документы показывают, что и в 37, и в 38 году он активно занимался делами империи. Но действия Калигулы становятся все менее и менее взвешенными, при этом все меньше людей осмеливаются ему возражать. Те же, кто осмеливается это делать, изгоняются. Со смертью Друзиллы происходит почти полная смена окружения Калигулы. Летом 38 года Калигула разводится с Ливией Корнелией Орестиллой, а в сентябре 38 года снимает со своего поста префекта претория Невия Сертория Макрона. Макрона сначала назначили префектом Египта, но как только тот передал полномочия префекта претория, Калигула запретил ему покидать Рим. Понимая, что попали в серьезную опалу, за которой последует неизбежное осуждение, Макрон и его жена, не дожидаясь худшего, покончили с собой.

Макрон в течение семи лет возглавлял тайную службу империи и охрану императоров, верно служа сначала Тиберию, а затем Калигуле, но Калигула не слишком переживал из-за его гибели. В сентябре 38 года Калигула женится вновь. На этот раз он внезапно потребовал от консула Меммия Регула развестись и взял себе его жену — Лоллию Павлину. Лоллия Павлина происходила из очень знатной семьи, но римлян опять шокировала поспешность и манера заключения этого брака, который был таким же недолгим, как и предыдущий. Вскоре Калигула развелся с Лоллией Павлиной, запретив ей вновь выходить замуж.

Но, возможно, не следует представлять себе, что при заключении данного брака Калигула был необузданным насильником, а Лоллия Павлина — скромной любящей женой, которую отняли у мужа. Вполне вероятно, что инициатива здесь принадлежала как раз Лоллии Павлине. Во всяком случае, достоверно известно, что этот брак значительно увеличил ее состояние и что через десять лет она всеми силами вновь пыталась стать императрицей, прилагая немалые усилия для того, чтобы сделать своим мужем 59-летнего императора Клавдия.

Калигула любил зрелища — скачки, театральные представления, игры. В Риме было четыре команды колесничих — «белые», «голубые», «зеленые» и «красные», каждая из которых имела своих приверженцев. Калигула болел за «зеленых». Он и сам любил ездить на колесницах.

Но делал это на своем собственном ипподроме, никогда не пробуя появляться на публичных соревнованиях, что вполне соответствовало принятым в Риме нормам поведения знати. Театральные зрелища он давал «постоянно и в разных местах, иной раз даже ночью, зажигая факелы по всему городу. Разбрасывал он и всяческие подарки, раздавал и корзины с закусками для каждого». Во всем этом также не было ничего противоречившего римским порядкам. Устраивал Калигула и травли зверей, и гладиаторские бои. Они захватывали его и были его любимым зрелищем, впрочем, как и любимым зрелищем многих римлян. Но после своей болезни, а особенно после смерти Друзиллы Калигула все больше упивается зрелищем крови. Трудно сказать, насколько Калигула был кровожаднее других — посмотреть на смерть гладиаторов приходили десятки тысяч римлян, но, видимо, он действительно иногда отдавал распоряжения, казавшиеся остальным слишком жестокими.

На зрелища, игры, гладиаторские бои уходили значительно большие средства, чем во времена Тиберия. В 39 году римская казна стала сталкиваться с некоторыми трудностями (объективности ради следует сказать, что эти трудности могли быть связаны не только с повышенными расходами на зрелища, но и с подготовкой похода против Германии и Британии, о чем будет сказано позднее). Между тем Калигула мечтал о том, чтобы удивить мир, сделать то, чего не делал до него никто. Он хочет превзойти всех и во всем. В 38 году по приказу Калигулы начинается строительство невиданно большого водопровода, призванного навсегда обеспечить Рим водой. Этот водопровод будет достроен уже после гибели Калигулы и назван в честь императора Клавдия. Калигула начинает строительство огромного нового амфитеатра. После его гибели стройка будет заброшена, но затем уже императоры Веспасиан и Тит возвратились к этой идее, возведя в Риме Колизей. По приказу Калигулы из Египта на специально построенном невиданных размеров корабле доставляют в Рим огромный многотонный каменный монолит, из которого он намечал создать нечто особенное. Обелиск Калигулы был еще более крупным, чем обелиск, доставленный ранее в Рим по приказу его прадеда Октавиана Августа. При Калигуле на нем успели лишь высечь посвятительную надпись от него в честь Октавиана Августа и Тиберия, но этот камень весом 326 тонн и сейчас стоит в Риме, украшая площадь святого Петра.

Калигула становился все более и более расточителен — он выдумывал неслыханные омовения, диковинные яства, купался в благовонных маслах, пил жемчужины, растворенные в уксусе. Для его морских прогулок были построены суда — галеры в десять рядов весел «с жемчужной кормой, с разноцветными парусами, с огромными купальнями, портиками, пиршественными покоями, даже с виноградниками и плодовыми садами всякого рода: пируя в них средь бела дня, он под музыку и пение плавал вдоль побережья Кампании».

8. ЦЕЗОНИЯ — ЧЕТВЕРТАЯ ЖЕНА И ПОСЛЕДНЯЯ ЛЮБОВЬ КАЛИГУЛЫ. ДИВНЫЙ МОСТ В БАЙЯХ. ПРАЗДНОВАНИЕ ЮБИЛЕЯ БИТВЫ ПРИ АКЦИИ. КАЛИГУЛА ОТСТРАНЯЕТ ОТ ВЛАСТИ СРАЗУ ДВУХ КОНСУЛОВ, ПОКАЗЫВАЯ БЕЗГРАНИЧНОСТЬ СВОЕЙ ВЛАСТИ. ПОХОД В ГАЛЛИЮ И ГЕРМАНИЮ

Новая любовь Калигулы — Цезония, с которой он сошелся вскоре после развода с Лоллией Павлиной, видимо, не возражала против подобного расточительства. Цезония не отличалась ни молодостью, ни красотой, уже успела побывать замужем и родила прежнему мужу трех дочерей. Но эта женщина сумела найти подход к Калигуле, и ее он «любил жарче всего», хотя официально сделал ее женою несколько позднее, когда она родила ему дочь.

В 39 году по приказу Калигулы в Неаполитанском заливе строится невиданное дотоле сооружение. По словам Светония Транквилла, «он перекинул мост через залив между Байями и Путеоланским молом, длиной почти в три тысячи шестьсот шагов: для этого он собрал отовсюду грузовые суда, выстроил их на якорях в два ряда, насыпал на них земляной вал и выровнял по образцу Аппиевой дороги». О строительстве этого совершенно ненужного моста упоминает и Иосиф Флавий, причем согласно его оценке, мост имел еще большую длину — 30 стадий (5,3 км). По мнению многих, «Гай выдумал этот мост в подражание Ксерксу, который вызвал такой восторг, перегородив Геллеспонт (Дарданеллы), а по мнению других — чтобы славой исполинского сооружения устрашить Германию и Британию, которым грозил войной».

Летом 39 года Рим готовился отметить 80-летие битвы при Акции, причем впервые было решено почтить память не только одержавших победу Октавиана и Агриппы, но и проигравшего тогда Марка Антония — все они были прямыми предками Калигулы. Совершенно не соответствует действительности утверждение Светония Тран-квилла о том, что Калигула одержавшего победу при Акции «Агриппу не хотел признавать своим дедом из-за его безродности и гневался, когда в речах или в стихах кто-нибудь причислял его к образам Цезарей». Видимо, это утверждение появилось из-за того, что тогда впервые начали славить и Марка Антония.

Празднование юбилея битвы при Акции проходило пышно, но привело к скандалу. По Риму ходили злые шутки, что Калигула празднует победу одного своего прадеда над другим. Что-то дошло до ушей императора, и вот 2 сентября 39 года, в разгар торжеств, Калигула отстранил от власти двух консулов и приказал выпороть их фасциями, после чего один из них покончил с собой. Так пишет Дион Кассий. Светоний Транквилл о том, что консулов выпороли, не пишет, но о самом факте отстранения сразу двух консулов сообщает, указывая, что Калигула отстранил их от власти в связи с тем, что они «забыли издать эдикт о дне его рождения» (31 августа), «и в течение трех дней государство оставалось без высшей власти», то есть новые консулы были избраны лишь 2 сентября. Несмотря на некоторые отличия в деталях, и Дион Кассий, и Светоний Транквилл едины в одном — 2 сентября 39 года произошло невиданное ранее событие — без излишнего разбирательства императором были отстранены от власти сразу два консула. Безграничность власти императора стала очевидной, но такой жест прибавил Калигуле и немало врагов.

Калигула много слышал о подвигах своих предков и мечтал о том, чтобы добиться равной с ними славы. Длительное время он видел сражения лишь во время гладиаторских боев. Но ему не терпелось и самому повести в бой войска.

В том году Калигула решает предпринять поход в Галлию и Германию. По словам Светония Транквилла, «без промедления, созвав отовсюду легионы и вспомогательные войска, произведя с великой строгостью новый повсеместный набор, заготовив столько припасов, сколько никогда не видывали, он отправился в путь». Опять Светоний Транквилл преувеличивает — собрать легионы, произвести с великой строгостью новый повсеместный набор, заготовить для войск «столько припасов, сколько никогда не видывали», — все это нельзя сделать ни за день, ни за неделю. Поход был задуман и подготовлен заранее. И тут уже понятно, для чего строился наплавной мост в Байях — отрабатывалась переправа через Рейн, а может быть, Калигула мнил напугать слухами об этом гигантском сооружении и британцев.

Военная машина империи работает слаженно. Армия обучена, хорошо вооружена и снабжена всем необходимым. В сентябре 39 года Калигула покидает Рим и вместе со своими войсками движется в Галлию, причем порой движется так стремительно, что сопровождавшим его преторианским когортам иногда приходилось, вопреки римским обычаям, вьючить свои знамена на мулов, чтобы догнать императора. Калигулу сопровождает беременная Цезония, сестры — Юлия и Агриппина (последняя со своим любовником Эмилием Лепидом), а также многие другие.

Со стороны казалось, что Калигула находится в зените славы. Но его выходки все больше раздражали римскую знать. Например, во время похода он мог ехать на колеснице, разговаривая с военачальником, который вынужден был бежать рядом. Светоний Транквилл пишет, что ставший впоследствии императором Гальба «пробежал за колесницей императора целых двадцать миль». Светоний Транквилл, по своему обыкновению, конечно же, преувеличивает, но подобные бега, пусть на более короткие дистанции, скажем, на сто или двести метров, видимо, случались и, безусловно, раздражали римских полководцев, как раздражали их другие подобные выходки Калигулы.

Храм Бела в Пальмире, Сирия. Освящен в 32 г.

Храм Бела в Пальмире, Сирия. Освящен в 32 г.

Реконструкция

9. ЗАГОВОР ГЕТУЛИКА И ЛЕПИДА. КАЛИГУЛА КАЗНИТ ЗАГОВОРЩИКОВ И ОТПРАВЛЯЕТ В ССЫЛКУ СВОИХ СЕСТЕР. ОТМЕНА ПОХОДА В ГЕРМАНИЮ И БРИТАНИЮ — ВЗДОРНАЯ ВЫХОДКА ИЛИ ОБЪЕКТИВНАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ? ПРАВДА И ВЫДУМКИ В РАССКАЗАХ СВЕТОНИЯ ТРАНКВИЛЛА

Некоторые приноравливались и пользовались странностями императора, но все больше находилось тех, кого это не устраивало. Всем было видно, что император не в себе, и последовало то, что и должно было случиться. Когда римские войска уже начали было переправу через Рейн, многие влиятельные лица из окружения Калигулы сочли, что настал удобный момент для его свержения. Во главе заговора встал легат Верхней Германии Гетулик, под командованием которого было от трех до четырех легионов. Он рассчитывал, что к нему примкнет муж его сестры, наместник Паннонии Гай Кальвизий Сабин, в распоряжении которого было два легиона. В заговор оказались втянуты обе сестры Калигулы и Эмилий Лепид, бывший муж любимой сестры Калигулы Друзиллы, ставший теперь любовником другой сестры императора — Агриппины Младшей (муж Агриппины Младшей — Гней Доми-ций Агенобарб был тогда тяжело болен и находился при смерти, поэтому Эмилий Лепид, и без того близкий родственник императора, воспринимался всеми не просто как любовник Агриппины Младшей, а как ее будущий супруг).

Однако в окружении Калигулы нашлись и те, кто вовсе не желал его устранения. Заговор был раскрыт. Когда 26 октября 39 года весть о раскрытии заговора достигла Рима, то вызвала смятение в сенате. Каждый наперебой старался откреститься от заговорщиков. Бывший тогда одним из преторов будущий император Веспасиан предложил стащить тела заговорщиков крючьями в Тибр, оставив их без погребения. Самого Веспасиана Калигула незадолго до того приказал бросить в грязную лужу, которая по недосмотру Веспасиана оказалась на пути императора. Теперь Веспасиан спешил подтвердить свою полную лояльность. То же спешили сделать и другие сенаторы.

Решением сената Калигула был удостоен овации и к нему была послана делегация, чтобы поздравить его с избавлением от опасности.

Главари заговорщиков Гетулик и Лепид были схвачены и обезглавлены. Надо сказать, что перед тем как казнить их, Калигула провел на месте, в Галлии, судебный процесс и, разобравшись во всем, признал, что заговор не был массовым, то есть не стал предпринимать после этого массовых чисток. Сестры Калигулы были лишены имущества, которое было продано с аукциона, и сосланы, причем Агриппине Калигула приказал лично нести до Рима урну с прахом Лепида, однако такое наказание вряд ли можно назвать слишком тяжелым, учитывая тяжесть обвинения, — многие правители поступали в таких случаях значительно более сурово. Не было и огульных репрессий против родственников и знакомых заговорщиков. Так, не участвовавший в заговоре муж Юлии Ливиллы — Марк Виниций, несмотря на ссылку своей супруги, остался одним из наиболее уважаемых вельмож при дворе императора.

Бодро начав свой поход, Калигула после раскрытия заговора Гетулика и Лепида отменил вторжение в Германию — боевые действия ограничились несколькими мелкими стычками. Не стал он вторгаться и в Британию. 1 января 40 года, в столице Лугдунской Галлии Лугдунуме (Лионе), Калигула торжественно в третий раз вступил в должность консула. Здесь он принял прибывшего туда с небольшим отрядом приверженцев Адмония, сына британского царя Кинобеллина, изгнанного отцом. Кинобеллин правил племенем тринобантов и владел значительной частью южной Британии. Его столица, город Камулодун, была одним из самых больших городов тогдашней Британии. Адмоний, конечно же, просил о покровительстве.

Казалось бы, настал самый удобный момент для вторжения на Британские острова — ведь сторонники Адмония поддержали бы римлян. Калигула посылает пышное донесение в Рим, будто ему покорился весь остров, велев гонцам «не слезать с колесниц, пока не прибудут прямо на Форум, к дверям курии». Тем не менее, вторжение на Британские острова он не предпринял. Светоний Транквилл повествует о том, как Калигула вывел своих солдат к морю, расставил баллисты и другие боевые машины, а затем вдруг приказал легионерам собирать раковины в складки одежд, говоря, что это добыча, которую он отошлет в Рим.

Проще всего поверить всему, что написано, и считать Калигулу невменяемым, но мы уже слишком много раз убеждались в склонности Светония Транквилла к преувеличениям и гротеску. Вероятно, что Калигула, как человек нервный и неуравновешенный, допускал какие-то нелепые выходки, но после раскрытия заговора Гетулика и Лепида отмена похода в Британию и Германию представляется вполне логичной. А вот с каким утверждением Светония Транквилла вполне можно согласиться, так это с тем, что тогда Калигула направил в Рим эдикт, где «заочно порицал сенат и народ за то, что они, между тем как Цезарь сражается среди стольких опасностей, наслаждаются несвоевременными пирами, цирком, театром и отдыхом на прекрасных виллах».

10. КАЛИГУЛА НАЖИВАЕТ НЕДОБРОЖЕЛАТЕЛЕЙ. КАЗНЬ МАВРЕТАНСКОГО ЦАРЯ ПТОЛЕМЕЯ — ВЗДОРНОЕ САМОУПРАВСТВО ИЛИ СЕРЬЕЗНЫЕ ПРИЧИНЫ ДЛЯ ЭТОГО ВСЕ-ТАКИ БЫЛИ? СЕНАТОРЫ УМОЛЯЮТ КАЛИГУЛУ ВЕРНУТЬСЯ В РИМ. ПОЧИТАНИЕ КАЛИГУЛЫ ДОВОДИТСЯ ДО АБСУРДА И ПРЕВРАЩАЕТСЯ В ФАРС. КАЛИГУЛА ВОЗВРАЩАЕТСЯ. О ЖЕСТОКОСТИ КАЛИГУЛЫ. ИМПЕРИЯ СТАЛКИВАЕТСЯ С ТРУДНОСТЯМИ — ВВЕДЕНИЕ НОВЫХ НАЛОГОВ

Сенаторы начинают все больше бояться Калигулу. Он раздражал римскую знать не столько жестокостью (в отношении знати жестокость до той поры практически не проявлялась), сколько своими выходящими за рамки всякого этикета выходками. Теперь же сенаторы опасаются, что от слов и угроз он перейдет к делу. Иногда так и происходит. Именно в это время он приказал арестовать, а затем казнить прибывшего к нему в Лион своего родственника Птолемея, царя Мавретанци, а его владения объявляет римской провинцией.

(Нумидийский царь Юба Первый во время гражданской войны между сторонниками республики и Гаем Юлием Цезарем встал на сторону республиканцев. В 46 году до нашей эры он был разбит Юлием Цезарем в битве при Тапсе, после чего покончил с собой. После этого Юлий Цезарь сделал Нумидию римской провинцией Новая Африка, однако он сохранил жизнь сыну Юбы Первого — четырехлетнему Юбе Второму, взяв его на воспитание и присвоив ему имя Гай Юлий Юба. После гибели Гая Юлия Цезаря Юба Второй продолжал воспитываться в Риме, теперь уже под присмотром Октавиана Августа. В 33 году до нашей эры, после смерти последнего царя Мавретании, она стала владением Рима и отошла к Октавиану. Октавиан основал там двенадцать римских колоний, однако не стал объявлять Мавретанию римской провинцией. В 25 году он передал Мавретанию Юбе Второму, объявив его царем, а в 20 году женил его на Клеопатре Селене, дочери египетской царицы Клеопатры и Марка Антония.

Птолемей Мавретанский был сыном Юбы Второго и Клеопатры Селены, унаследовав в 23 году нашей эры трон Мавретании от своего отца.)

Было ли смещение Птолемея самодурством, как это представляется тому же Светонию? Возможно, и нет. Формально являясь независимым царством, Мавретания во всем подчинялась Риму, и ее царь был Чем-то вроде римского наместника. Со временем Мавретания стала вести себя более самостоятельно. Вспомним, что еще при Тиберии с 17 по 24 год в соседних с Мавретанией римских провинциях Старая Африка и Новая Африка происходило восстание Такфарината, и римский историк Корнелий Тацит упоминает о том, что Такфаринат получал помощь из Мавретании. Поэтому нельзя исключать того, что Птолемей был отстранен от власти после того, как Калигула уличил его в стремлении к сепаратизму.

Как бы там ни было, но поход Калигулы на север, в Галлию и Германию, закончился присоединением Мавретании, вернее, началом присоединения к Риму этой африканской страны, — после получения известия о казни царя там началось восстание, подавленное римлянами уже при императоре Клавдии.

В Галлии Калигула задержался до весны 40 года. При том, что император не вполне контролировал свои действия, политикой Рима практически руководило его окружение. Это встревожило сенат. В Галлию прибыла делегация сенаторов, умолявшая Калигулу вернуться в Рим. Поклонение императору перерастало в культ. Льстецы надавали ему множество почетных титулов и прозвищ — «отец войска», «благочестивый» и т. д., превращая почитание в подобие фарса. Повсюду воздвигаются статуи ему и его обожествленной сестре Друзилле.

1 июня 40 года Калигула возвращается в столицу и заседает в жреческой коллегии арвальских братьев. Калигулу нередко обвиняли в жестокости; в том, что он слишком многих казнил. Протоколы заседаний жреческих коллегий ставят под сомнение эти утверждения — в списках коллегий все те же лица, что и ранее, значит, если репрессии и были, то они не носили массового характера.

Конечно же, отдельные казни происходили, как и в правление других императоров, а имущество казненных пополняло казну, но нет документальных подтверждений того, что в правление Калигулы казни и конфискации проводились чаще, чем при Тиберии или Клавдии.

Во второй половине 40 года империя сталкивается с серьезными финансовыми трудностями (возможно, это опять было связано прежде всего с усиленной подготовкой нового похода в Британию). На какое-то время дыры казны удалось залатать продажей с аукционов конфискованного у заговорщиков имущества, но затем Калигула вынужден был пойти на крайне непопулярные меры, введя целый ряд новых налогов. Вводятся налоги на ряд продовольственных припасов, на носильщиков, на проституток.

Сохранившиеся тарифные сетки налогов более поздних императоров показывают, что в налогах Калигулы не было чего-то слишком необычного или совсем уж невыполнимого, но повышение налогов всегда и всеми воспринималось резко отрицательно. Естественно, что авторитет Калигулы в народе несколько падает.

11. КАЛИГУЛА В ЗЕНИТЕ СЛАВЫ. РОЖДЕНИЕ ДОЧЕРИ. ШУТКИ ИМПЕРАТОРА. НОВЫЕ ЗАГОВОРЫ. ЗАГОВОРЩИКИ ДОСТИГАЮТ ЦЕЛИ — УБИЙСТВО КАЛИГУЛЫ. О ТОМ, КАК НАРОД ВСТРЕТИЛ ВЕСТЬ ОБ УБИЙСТВЕ ИМПЕРАТОРА. ОПРОВЕРЖЕНИЕ МИФА О «РАЗОРЕННОЙ КАЗНЕ» И «БЕДНОСТИ» КЛАВДИЯ. КОМУ БЫЛО ВЫГОДНО ИЗОБРАЖАТЬ КАЛИГУЛУ ИЗУВЕРОМ В ГЛАЗАХ ПОТОМКОВ?

В то же время отношения Калигулы с сенатом к концу лета, казалось бы, восстанавливаются. В августе 40 года Калигуле вновь присуждают овацию. На монетах Рима появляется изображение и имя его жены Цезонии (другие его жены не удостаивались такой чести). Все восхищаются их маленькой дочерью. Но это лишь видимость. Лица, определяющие политику империи, боятся непредсказуемости, а Калигула становится все более странен и непредсказуем. Когда Калигула принес в храм Юпитера свою только что родившуюся дочь и, положив ее перед статуей божества, стал уверять, «что этот ребенок в одинаковой мере принадлежит как ему, так и Юпитеру», этот поступок, хотя и был признан всеми сумасбродным, ни у кого не вызвал попытки протестовать. Однако, когда вскоре Калигула позволил рабам выступать с обвинениями против своих хозяев, это вызвало глухой ропот большей части граждан, ведь все они были рабовладельцами.

Была ли это глупая шутка? Может быть. Некий раб Полидевк посмел даже выступить с обвинениями против Клавдия, дяди императора, а Калигула не постеснялся прийти на слушание дела, причем никаких последствий этому обвинению дано не было. Едва ли раб мог посметь выступить с обвинением против дяди императора, не получив соответствующего приказа. Но если бы Калигула желал обвинить Клавдия, то вряд ли кто-то мог бы этому воспрепятствовать. Скорее всего это была одна из забав не вполне здорового императора, однако такие забавы вызывали все большие опасения у окружающих. Многие простолюдины восторгались императором, но в среде знати зрело недовольство.

К концу 40 года обостряется обстановка на восточных границах Рима. Калигула собрался посетить свои восточные владения, но эта поездка не состоялась — в Риме был разоблачен еще один заговор против императора. Заговор составили молодые люди, мечтавшие свергнуть тирана. На этот раз Калигула ведет дознание значительно более круто, чем при раскрытии заговора Гетулика. Уличенных в заговоре секут розгами, а затем Калигула без всякого суда приказывает казнить их у себя в саду во время пира на глазах сенаторов и матрон. Так один заговор сорвал поход Калигулы на запад, а другой — его намерение отправиться на Восток.

Нет каких-либо проверенных сведений о том, что Калигула был скор на расправу со своими приближенными.

Однако Калигула мог походя оскорбить окружавших его людей, настроить их против себя. У Калигулы оставалось все меньше преданных людей. В конце концов трибун преторианской гвардии Кассий Херея, испытавший множество издевательств от Калигулы, организовал заговор.

Бронзовый сестерций императора Калигулы

Слухи об этом распространились среди многих придворных, но никто не предупредил императора. Подробно описавший в «Иудейских древностях» события тех дней Иосиф Флавий пишет о Калигуле, что организовать его убийство заговорщикам было несложно, «он ведь заботился только о том, чтобы все было устроено как можно лучше, и совершенно не верил, что кто-нибудь мог предпринять против него что-нибудь».

Днем 24 января 41 года заговорщики во главе с Кассием Хереей убили возвращавшегося с театральных представлений Калигулу в одном из переходов его Палатинского дворца, предварительно оттеснив под благовидным предлогом восторженно провожавшую его толпу. Калигула прожил всего двадцать восемь с половиной лет, а правил три года, десять месяцев и восемь дней.

Все ли во дворце и в Риме ненавидели Калигулу? Нет, не все. Именно поэтому медлили и все откладывали покушение заговорщики, понимая, что «убийство императора было связано для них с большой опасностью, ввиду того, что он был почитаем и любим безрассудной толпой и солдаты, отыскав его, не оставили бы этого деяния без кровавой мести». Так и случилось. По первому шуму на помощь ему прибежали носильщики с шестами от носилок, потом подоспели телохранители-германцы. Заговорщики начали отступать, стараясь уйти через запутанные покои дворца. Несколько не успевших улизнуть заговорщиков были убиты на месте, а с ними заодно и несколько ни в чем не повинных сенаторов, находившихся во дворце, которых впопыхах приняли за заговорщиков. Телохранители остановились лишь тогда, когда убедились в смерти императора.

Что касается остальных римлян, то убийство Калигулы представлялось им событием столь невероятным, «что народ не сразу поверил в его смерть, опасаясь, что он сам распустил этот слух, чтобы разузнать, кто и что о нем думает». Большинство римлян пребывало скорее в шоке, чем в восторге от убийства императора, но сенаторское и всадническое сословия восприняли эту весть с удовлетворением.

Уже ночью, удостоверившись, что сенат одобрил расправу над императором, Кассий Херея послал трибуна Юлия Лупа расправиться с семьей погибшего. Даже «некоторым из заговорщиков казалось слишком жестоким убивать вдову Гая», «но мнение, что ее следует умертвить, одержало верх». Покинутой всеми, рыдающей над окровавленным телом мужа Цезонии отрубили голову, а годовалую дочь Калигулы Юлию Друзиллу убили ударом о стену. После этого тело Калигулы тайно унесли в сад, сожгли лишь наполовину и кое-как забросали дерном.

Кому нужно было убивать не причастную к политике женщину? Ее муж был убит. Сама Цезония не имела власти даже тогда, тогда ее муж был еще жив. Единственное, чем могла угрожать Цезония заговорщикам, так это тем, что призовет народ и солдат к возмездию. Видимо, это и побудило заговорщиков поскорее с нею расправиться.

О Калигуле написано много небылиц. Так, ему приписывают намерение объявить деньгами морские камешки, но любой, кто станет изучать монеты Калигулы, легко убедится, что выпускавшаяся при нем монета была вполне полноценной. По словам Светония Транквилла, Калигула последние годы правления постоянно унижал своего дядю Клавдия и довел его до полного разорения. Пишет Светоний Транквилл и о том, что огромная казна Тиберия стала при Калигуле пуста. Но после убийства Калигулы Клавдий выплатил преторианским гвардейцам невиданнную сумму — по 15 тысяч сестерциев каждому, дабы те принесли ему присягу. Нужно ли было после свержения ненавистного правителя платить солдатам такие огромные деньги? Вспомним, что это в 15 раз больше того, что было выплачено преторианским гвардейцам после смерти Октавиана Августа. Тут скорее напрашивается мысль, что преторианскую гвардию задабривали, дабы она не подняла восстание из-за свержения законного правителя. Кроме того, чтобы выплатить по 15 тысяч сестерциев каждому из 10 тысяч преторианских гвардейцев, необходимо было выдать 150 миллионов сестерциев, и эти деньги были немедленно выданы. Но это означает, что или государственная казна была вовсе не пуста, или эти деньги мог выдать из своих личных средств Клавдий, что могло произойти только в том случае, если он не только не был разорен, но, наоборот, был одним из богатейших людей империи.

Калигуле приписывают невиданные репрессии и невиданную жестокость, но списки сенаторов и всадников до и после его правления опровергают это мнение — количество казненных при нем не было большим, чем при других императорах, состав сената изменился мало. А то, что он даже после того, как уличил своих сестер в заговоре, оставил их в живых, говорит скорее о милосердии, чем о жестокости, — в дальнейшем немало императоров казнили своих близких и даже своих детей за такие «шалости». Такие описанные Светонием Транквиллом поступки Калигулы, как посылка солдат наводить перед скачками тишину по соседству с конюшней своего любимого коня, или уход его из амфитеатра, когда народ стал рукоплескать не тому, кому он хотел, или то, что Калигула однажды отправил сильно шумевшего римского всадника с письмом к вассальному царю Птолемею, написав «человеку, который это привез, не делай ни добра, ни худа», подходят под определение поступков вздорных, но никак не жестоких.

Все древние авторы признают выдающиеся ораторские способности Калигулы и его высокую образованность. По словам Иосифа Флавия, «Гай был отличным оратором, одинаково хорошо владевшим и греческим и латинским языками. При этом он сразу понимал все; пока другим приходилось соображать и сопоставлять, он находил, что ответить, и тем далеко оставлял за собой любого оратора в любом деле». Причем, как уточняет Иосиф Флавий, «он развил свои природные дарования трудом и достиг силы в этом отношении благодаря усидчивому труду». Корнелий Тацит пишет, что у Калигулы «помрачение ума не ослабило силы красноречия». Светоний Транквилл, повествуя о Калигуле, также подтверждает, что «в гневе он находил и слова, и мысли, и нужную выразительность, и голос…» Далее Светоний Транквилл пытается приписать Калигуле изощренную злобность, сообщая, что «когда видные сенаторы попадали под суд, он сочинял о них и обвинительные и защитительные речи и, судя по тому, что получалось более складно, губил или спасал их своим выступлением…», но вместе с тем Светоний не приводит тут никаких имен, что заставляет сомневаться в правдивости его слов. Не подтверждается это и никакими иными документами.

Калигулу обвиняют в непродуманных назначениях, но немало назначенных при нем чиновников продолжали исполнять свои обязанности еще много лет и вполне с этими обязанностями справлялись.

Затеянный Калигулой поход в Германию и Британию был им же отменен. Но после раскрытия заговора Гетулика в этом также мало удивительного, а идея похода в Британию была отнюдь не сумасбродна — менее чем через два года после гибели Калигулы его преемник, император Клавдий, начал покорение Британии. Указ Калигулы о присоединении Мавретании также, как уже говорилось выше, мог иметь разумное обоснование.

Калигула воздвиг в свою честь немало статуй. Но не будем забывать и то, что он начал и постройку в Риме нового водопровода. По приказу Калигулы были завершены постройки, начатые при Тиберии, — храм Августа и театр Помпея. Велось строительство и многих других важных сооружений. Безусловно, полезными признавались современниками построенные Калигулой гавани на Сицилии и в Региуме, на юге Италии, обеспечившие удобные стоянки для прибывающих из Африки судов с зерном.

При внимательном изучении событий тех лет Калигула предстает личностью не столько злобной, сколько трагической — доведенный до нервного срыва совсем еще молодой человек, которому выпало более трех лет управлять огромной империей.

КЛАВДИЙ

(Император Рима с 25.01,41 по 13.10.54 гг.)

Тиберий Клавдий Друз — Tiberius Claudius Drusus (1.8.10 до н. э. — 13.10.54 н. э.). После 9 года до нашей эры — Тиберий Клавдий Друз Германик — Tiberius Claudius Drusus Germanicus. С 4 года нашей эры — Тиберий Клавдий Нерон Германик — Tiberius Claudius Nero Germanicus. Как император: Тиберий Клавдий Цезарь Август Германик — Tiberius Claudius Caesar Augustus Germanicus. Значительно реже употреблялась титулатура Император Тиберий Клавдий — Imperator Tiberius Claudius, а также Нерон Клавдий Друз Германик Император — Nero Claudius Drusus Germanicus Imperator. C 46 года к его имени добавляется титул «Британник» — Britannicus.

1. ПЕРВЫЕ ГОДЫ ЖИЗНИ. МИФ О НЕДОТЕПЕ. ЛЕНТЯЙ ИЛИ ТРУЖЕНИК? ПОЛОЖЕНИЕ КЛАВДИЯ ПРИ ОКТАВИАНЕ АВГУСТЕ И ТИБЕРИИ. КЛАВДИЙ ПРИ КАЛИГУЛЕ — ВОЗВЫШЕНИЕ И УХОД В ТЕНЬ. РАССКАЗЫ О ГОНЕНИЯХ НА КЛАВДИЯ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЕ ЕГО МЕСТО ПРИ ДВОРЕ

Клавдий родился 1 августа 10 года до нашей эры. Он был младшим сыном Друза Старшего (брата императора Тиберия) и Антонии Младшей (дочери Марка Антония от сестры Октавиана Августа Октавии Младшей). Его отец умер в 9 году до нашей эры, упав с лошади и сломав бедро. Мать же Клавдия (Антония Младшая) прожила долгую жизнь, дожив до 37 года, и пользовалась у императора Тиберия большим уважением, особенно усилившимся после того, как она помогла Тиберию раскрыть заговор Сеяна.

В семье Клавдия считали недотепой и не любили за слабое здоровье и особенно за слабый характер. Его мать Антония, желая укорить кого-либо в тупоумии, говорила: «Он глупее моего Клавдия». Октавиан Август также считал Клавдия неспособным к государственным делам. Однако рассматривая время, в котором Клавдию довелось жить, скорее всего следует полагать, что «глупость» Клавдия была вызвана желанием не навлечь на себя гнев, не навлечь подозрение в подготовке заговора и выжить в обстановке, когда показная смелость, решительность, властность могли погубить его, как губили других выдающихся людей, в том числе и его брата Германика, отравленного (а возможно, умершего от болезни) при невыясненных обстоятельствах в 19 году. Уже став императором, Клавдий и сам говорил, что не смог бы выжить, если бы не притворялся глупее, чем есть. Клавдий был знатоком греческого и этрусского языков. Он написал «Историю Этрурии» в двадцати книгах и «Историю Карфагена» в восьми книгах, а также несколько других весьма интересных работ. Так, его труд по истории Рима «после установления гражданского мира», излагавший историю государства с 29 года до нашей эры и до правления самого Клавдия, состоял из 41 книги. Сохранись эти труды до наших дней, и Клавдий был бы известен нам не только как император, но и как один из самых выдающихся историков античного мира. Клавдий также провел реформу латинского алфавита, введя в него три новые буквы и значительно облегчив правописание, причем подошел к этому вопросу весьма тщательно, привлек к делу многих других специалистов и даже написал целый трактат о латинском правописании (после смерти Клавдия эти буквы были отменены, но это могло быть сделано и не из соображений целесообразности, а просто из-за того, что пришедший к власти император Нерон не любил Клавдия и часто специально делал все по-другому). Хотя Клавдий был высок ростом и плотен, а с виду неуклюж, наружность его была не лишена привлекательности, но лишь тогда, когда он стоял, сидел или лежал, когда же он ходил, ему «изменяли слабые колени». Многим окружающим казалось, что Клавдий был рассеян и забывчив и что «всякий труд его утомлял». Но это было не так, ведь любая из вышеперечисленных работ Клавдия могла бы прославить настоящего ученого, потратившего на нее всю свою жизнь.

Нашел время Клавдий и для того, чтобы написать свою автобиографию. Одной из любимейших игр Клавдия была игра в кости, и Клавдий также написал об этом целую книгу, причем это могла быть одна из первых в мире книг по математическому исследованию вероятностей. Так что был он человеком весьма работоспособным и незаурядным, но с детства привыкшим держаться в тени и не выставлять напоказ свои способности, хотя так или иначе эти способности все равно иногда проявлялись.

Об этом же свидетельствует письмо Октавиана Августа, обычно ни во что не ставившего Клавдия, своей жене Ливии: «Хоть убей, я сам изумлен, дорогая Ливия, что декламация твоего внука Тиберия (полное имя Клавдия было тогда Тиберий Клавдий Друз Германик) мне понравилась. Понять не могу, как он мог, декламируя, говорить все, что нужно, и так связно, когда обычно говорит так бессвязно».

При Октавиане Августе Клавдий не занимал никаких сколько-нибудь важных должностей. Не блистал он и при своем дяде Тиберии, хотя в 14 году его с Тиберием, Друзом Младшим и Германиком ввели вместе с двадцатью другими знатнейшими гражданами Рима в жреческую коллегию августалов, призванную чтить память почившего и обожествленного Октавиана Августа. По словам Корнелия Тацита, когда в 20 году был осужден и покончил с собой Гней Кальпурний Пизон, обвиненный в отравлении брата Клавдия, выдающегося полководца Германика, сенатор Валерий Мессалин предложил сенату «принести благодарность Тиберию, Августе, Антонии Агриппине и Друзу, воздавшим возмездие за Германика», а о Клавдии, которому тогда исполнилось уже тридцать лет, даже забыл упомянуть. Правда, когда другой сенатор, Луций Аспренат, поинтересовался, умышленно ли тот не сказал о Клавдии, имя Клавдия также внесли в этот почетный перечень, но это показывает, насколько мало ценили тогда Клавдия римские политики. Комментируя это, Корнелий Тацит писал: «Чем больше я размышляю о недавнем или давно минувшем, тем больше раскрывается предо мной, всегда и во всем, суетность дел человеческих. Ибо молва, надежды и почитание предвещали власть скорее всем прочим, чем тому, кому судьба определила стать принцепсом и кого она держала в тени». Клавдий пробовал было выпросить у Тиберия должность, но тот ему отказал, предоставив лишь знаки консульского достоинства (Клавдий получил почетную стражу из ликторов, но никакой реальной власти это не давало). После этого он уже оставил всякую надежду на возможное возвышение и удалился от дел в загородную виллу в Кампании, где жил в обществе людей не знатных и не влиятельных, «усугубляя позорную славу о своем тупоумии дурной славой игрока и пьяницы».

Однако при всем при том Клавдий не переигрывал и люди не отказывали ему в уважении. Несмотря на невысокое тогда положение Клавдия, когда он входил в театр, все вставали и обнажали головы. Всадническое сословие дважды избирало его главою посольства к консулам — один раз, прося разрешения на своих плечах перенести тело скончавшегося Октавиана Августа в Рим, а другой раз — принося поздравления Тиберию по случаю раскрытия и пресечения заговора Сеяна.

Император Тиберий, хотя и не давал Клавдию должностей, умирая, все же назначил его наследником в третью очередь и завещал ему в подарок два миллиона сестерциев, а вдобавок особо указал на него войскам, сенату и римскому народу, перечисляя в завещании своих родственников.

Светоний Транквилл пишет, что в правление своего племянника Гая Цезаря (Калигулы) Клавдий поначалу выдвинулся и два месяца разделял с Калигулой консульство, но затем он попал в немилость. На него писали доносы, а при дворе начали специально унижать. Так, если он опаздывал на обед, то не сразу мог найти себе место за столом, а лишь обойдя весь зал. А когда он был послан в Германию поздравить находившегося там Калигулу от имени сената, то Калигула, разозлившись, что к нему, как к мальчишке, прислали его дядю для надзора, приказал бросить Клавдия, прямо как он был в дорожной одежде, в реку. После этого Клавдий старался быть тише воды и ниже травы и с тех пор при обсуждении дел в сенате подавал голос последним. Но все равно на него сыпались разные напасти. За сан жреца введенного Калигулой божества Калигулы-Юпитера Клавдий был вынужден заплатить восемь миллионов сестерциев, и это так подорвало его средства, что он не мог вернуть долг казне, и по указу префектов казначейства его имущество было предложено к продаже с торгов, согласно закону о налогах. К концу правления Калигулы Клавдий находился в постоянном страхе за свою жизнь.

Факты свидетельствуют, что, повествуя о гонениях на Клавдия, Светоний Транквилл явно сгущает краски. Достаточно сказать, что в 39 году Клавдий женился на юной аристократке Валерии Мессалине, чья семья была богата и влиятельна. Такой брак, безусловно, не состоялся бы, если бы Клавдий не пользовался определенным расположением Калигулы. Кто бы иначе отдал свою 14-летнюю дочь за уже весьма пожилого человека, да еще и опального? А если бы он попал в опалу уже после заключения брака, то что бы удержало Мессалину от развода? В Риме не было особых сложностей с расторжением брака. Разводы в среде римской знати были явлением частым и нередко обусловливались как раз тем, что кто-то из супругов попадал в опалу.

Видимо, правда состоит в том, что Калигула относился к Клавдию сравнительно неплохо, но допускал по отношению к нему (как и в отношении многих других) отдельные дикие выходки. Об этом же говорит и то, что в день убийства Калигулы Клавдий находился в его дворце, среди прочих вельмож. Но в чем нужно согласиться со Светонием Транквиллом, так это в том, что в те годы Клавдий действительно находился в постоянном страхе за свою жизнь — слишком переменчивым был характер его необузданного племянника, а главное, слишком многие стремились овладеть троном, и если бы каким-то заговорщикам удалось свергнуть Калигулу, стали бы они оставлять в живых его дядю?

2. УБИЙСТВО КАЛИГУЛЫ И ПРИХОД КЛАВДИЯ К ВЛАСТИ

24 января 41 года, в день, когда заговорщики решили убить Калигулу, Клавдий находился во дворце. Заговорщики оттеснили от Калигулы приветствовавших его придворных, в том числе и Клавдия, под видом того, что император хочет побыть один, а потом закололи его. Хотя Калигула был безоружен, заговорщикам из-за волнения не удалось убить его тихо. Поняв, что происходит что-то неладное, в помещение ворвались носильщики Калигулы и бросились на убийц, вооружившись шестами от носилок. Прибежавшие вслед за ними телохранители Калигулы также бросились мстить убийцам, круша их всех подряд. Под этим натиском уцелевшие заговорщики начали убегать по запутанным коридорам дворца. Услышав шум и крики, Клавдий спрятался у дверей соседней галереи за занавесью. Один из солдат-преторианцев, пробегавших мимо, увидев торчащие из-под занавеси ноги, решил посмотреть, кто там, и вытащил Клавдия. В тот момент Клавдий подумал, что дни его сочтены, и стал молить о пощаде, но солдат приветствовал его как императора и повел к товарищам, которые,не зная, что делать дальше, просто буйствовали. Солдаты посадили дрожащего от страха Клавдия в носилки и понесли в лагерь преторианской гвардии, при этом встречная толпа жалела его, словно это невиновного тащили на казнь.

Большинство римлян вообще не понимали, что происходит. Значительная часть римлян находилась в то время в театре, рядом с дворцом, ожидая второй части начавшегося там утром представления, — Калигула ушел оттуда, чтобы перекусить и отдохнуть, после чего представление должно было быть продолжено. Внезапно в театр ворвались германцы-телохранители Калигулы, искавшие заговорщиков. Зрители на трибунах подумали, что будет резня, и стали умолять о пощаде, клянясь, что преступление совершено без их ведома. Все вопили, призывая найти настоящих преступников, а не наказывать ни в чем не повинных людей за чужое преступление. С большим трудом германских телохранителей удалось успокоить и увести в казармы. Это смогли сделать лишь после того, как облачившийся в траурные одежды глашатай объявил о том, что император погиб, причем сначала этому не верили. Наконец стража ушла, и все поспешили из театра. Но и тут не обошлось без происшествия, так как возникла сильная давка.

Римский сенат немедленно собрался на совещание, простолюдины собрались на Форуме. По словам Иосифа Флавия, «как сенаторы, так и народ занялись исследованием вопроса, кто убийцы Гая, причем народ взялся за это дело вполне серьезно, а сенат делал лишь вид, будто также серьезно заботится об этом». Слишком многих сенаторов устраивало убийство Калигулы. К вечеру, поняв, — что сенат одобряет убийство, стоявший во главе заговорщиков преторианский трибун Кассий Херея приказал своим подручным расправиться с женой и дочерью Калигулы.

В сенате же шли дебаты, как быть дальше — провозгласить ли вновь республику или оставить империю, и если оставлять империю, то кому быть императором.

Положение Клавдия было сложным. Наследовавший Октавиану Августу Тиберий был объявлен наследником за 10 лет до того, как унаследовал власть, и, прежде чем стать императором, более года был соправителем Октавиана Августа. Калигула был объявлен наследником за два года до кончины Тиберия. Теперь же Клавдий мог претендовать на трон лишь по праву родства, но не по завещанию предыдущего императора.

Ночь Клавдий провел внутри лагеря преторианцев. В это время городские когорты (военные отряды городской охраны), соперничающие с преторианской гвардией, заняли Форум и Капитолий, — консулы и сенат склонялись к тому, чтобы провозгласить республику. Некоторые сенаторы поспешили даже предложить объявить Кассия Херея героем как человека, избавившего Рим от тирании, но немало людей видели в нем преступника. Сам Кассий Херея пытался убедить римлян в необходимости восстановления республики.

Узнав, что Клавдий обосновался в лагере преторианской гвардии, сенат послал к нему своих представителей, убеждая «не настаивать на получении престола, но уступить сенату, против численного превосходства которого он стоит одиноким…».

В это время в Риме находился иудейский царь Агриппа Первый, любимец Калигулы, сумевший выдвинуться и объединить иудейские тетрархии. Теперь Агриппа вновь сумел воспользоваться ситуацией и стал интриговать в пользу Клавдия.

Клавдий медлил. Получив приглашение прибыть в сенат, он не хотел ответить сенаторам открытым отказом, чтобы не идти на конфронтацию, и боялся пойти, опасаясь западни. По словам Иосифа Флавия, Агриппа, прибыв к Клавдию, застал его в момент, когда тот уже готов был пойти на некоторые уступки, и сумел его переубедить, но, видимо, Иосиф Флавий преувеличивает роль Агриппы, так как сам перед этим пишет, что посланные сенатом народные трибуны Вераний и Брокх сначала больше грозили, а потом, увидев, «какая масса воинов окружает Клавдия и что в этом случае сами консулы не смогут ничего поделать», пав на колени, «просили его, если он уже непременно добивается власти, принять таковую от сената: ведь он будет править куда спокойнее и справедливее, если добром получит эту власть от сената, чем если добьется ее путем насилия».

Акведук Клавдия в Риме. 38–52 гг.

Скорее всего, что Клавдий и так не собирался отказываться от власти, но преувеличивает ли Иосиф Флавий роль Агриппы или нет, а визит Агриппы, ободрившего Клавдия и посоветовавшего ни в коем случае не упускать власть, был воспринят Клавдием одобрительно — Клавдий решил воспользоваться его услугами. Агриппа затем прибыл на заседание сената, но изобразил дело так, что прибыл к сенаторам не от Клавдия, а с пира, и даже поинтересовался, где находится и чем занимается Клавдий. Когда сенаторы заявили, что хотят восстановить республику и имеют для этого достаточно оружия, Агриппа пожелал им удачи, но остерег тем, что на стороне Клавдия будут сражаться опытные легионеры, а сенат сможет выставить лишь слабо обученное ополчение. Заявив это, он предложил сенату отправить его к Клавдию как посланника сената с предложением добровольно отказаться от власти. С ним согласились, и он вместе с несколькими сенаторами был послан в лагерь Клавдия.

Прибыв к Клавдию и сумев остаться с ним наедине, Агриппа посоветовал тому отвечать потверже и «опираться при этом на могущество своей будущей власти». Клавдий ответил сенату, что много выстрадал при прежних правителях, «теперь же настали более благоприятные времена. Сенаторы испытают его, Клавдия, мягкость, так как он лишь по имени будет правителем, на деле же готов с ними делиться властью». После этого Клавдий принял присягу у воинов и пообещал каждому из них по пятнадцать тысяч сестерциев, практически заплатив им за свое звание. (Заметим, что столь огромная сумма, выплаченная Клавдием солдатам за свою поддержку, еще убедительнее многих других аргументов, приведенных ранее, опровергает утверждения о «бедности» Клавдия или уж во всяком случае заставляет усомниться в том, что Калигула полностью разорил римскую казну.)

Получив такой ответ и поняв, что дело может закончиться войной, часть сенаторов поспешила от греха подальше удалиться из города или предпочла разойтись по домам. Но оставшиеся продолжали совещаться, причем собравшиеся к сенату войска и народ потребовали не ослаблять власть, а провозгласить императором кого-то одного. Проще всего было провозгласить императором Клавдия, но среди сенаторов нашлось и несколько других претендентов. Среди них о желании стать императором заявил Марк Виниций, муж Юлии Ливиллы, сестры Калигулы. Если бы сенат поддержал Марка Виниция, то между ним и Клавдием неизбежно началась бы война. Но тем временем агенты Клавдия сумели привлечь на свою сторону ночную стражу. Вслед за ночной стражей к лагерю преторианской гвардии, где обосновался Клавдий, прибыли гребцы и гладиаторы, которых в городе было довольно много. Отовсюду к Клавдию стекались войска, силы же сената таяли.

Видя настроение войск, сенат признал Клавдия императором, после чего тот принял официальное имя Тиберий Клавдий Цезарь Август Германик.

Агриппу, сумевшего удержать его противников от решительных действий, Клавдий отблагодарил, добавив к его владениям ряд новых земель. Те же, кто имел неосторожность выступать против Клавдия, со временем ощутили его жесткую хватку.

Прибыв во дворец, Клавдий приказал казнить главу заговора Кассия Херея, Юлия Лупа, убившего Цезонию, жену Калигулы, и еще нескольких заговорщиков, причастных к убийству, показав, что даже убийц «плохого» императора ждет неминуемая гибель, но тут же отменил все дикие указы Калигулы и снискал себе этим всеобщее признание. Надо отметить, что казнь убийц Калигулы не носила характера мести, а была сугубо профилактическим мероприятием, призванным обезопасить на будущее самого Клавдия, личных же мотивов для наказания заговорщиков Клавдий не имел. Так, одного вольноотпущенника — Каллиста, причастного к свержению Калигулы и сошедшегося с Клавдием еще до покушения на Калигулу, Клавдий не только не покарал, но и назначил на пост начальника одной из своих важнейших канцелярий. Процветавший при Калигуле Каллист будет процветать и все время правления Клавдия. Достаточно сказать, что Плиний Старший, описывая свойства и способы применения различных камней, сообщает, что сенатор Корнелий Бальб (родственник императора Октавиана Августа), построивший для римлян на свои деньги театр, «как редкостное чудо» поставил там четыре небольших колонны из оникса, и в той же главе далее продолжает: «…мы видели 30 колонн побольше в столовой, которую выстроил для себя Каллист, один из вольноотпущенников Клавдия, известный своим могуществом».

Праздновать день свержения Калигулы и своего прихода к власти Клавдий запретил. Это было связано прежде всего с тем, что при Калигуле в Риме усилились республиканские настроения и празднование свержения Калигулы косвенно призывало бы к восстановлению республики. Угроза свержения императорской власти была в те годы вполне реальной.

3. ЗАГОВОРЫ ПРОТИВ КЛАВДИЯ. СВЕРГНУТЬ «НЕДОТЕПУ» ОКАЗЫВАЕТСЯ НЕПРОСТО. РЕОРГАНИЗАЦИЯ КЛАВДИЕМ АППАРАТА УПРАВЛЕНИЯ ИМПЕРИЕЙ. РОСТ МОГУЩЕСТВА ВОЛЬНООТПУЩЕННИКОВ И ПРИЧИНЫ ЭТОГО

Светоний Транквилл, повествуя о первых днях правления Клавдия, пишет, что «сильнее всего была в нем недоверчивость и трусость» и, даже «стараясь показать себя простым и доступным, он решался выйти на пир только под охраной копьеносцев и с солдатами вместо прислужников, а навещая больных, всякий раз приказывал заранее обыскать спальню, обшарив и перетряхнув тюфяки и простыни». Пишет Светоний Транквилл и о том, что все, кто приходил к Клавдию, подвергались строжайшему обыску, «лишь с трудом и не сразу согласился он избавить от ощупывания женщин, мальчиков и девочек и не отбирать у провожатых или писцов их ящички с перьями и грифелями».

Что ж, меры предосторожности предпринимались действительно строгие. Но только можно ли это назвать трусостью? Разве от мечей внешних врагов, а не от мечей заговорщиков пали, поплатившись за беспечность, диктатор Гай Юлий Цезарь и император Калигула? Разве не ударом меча, нанесенного ему во время мирных переговоров, был смертельно ранен старший внук и наследник императора Октавиана Августа Гай Цезарь?

Хоть Светоний Транквилл и именует это трусостью, 78 но надо признать, что предпринятые Клавдием меры ’ предосторожности были разумны и вполне оправданны — ведь сам Светоний тут же пишет, что и при помощи таких мер «совершенно избежать покушений он не мог: ему угрожали и отдельные злоумышленники, и заговоры, и даже междоусобная война. Один человек из плебеев был схвачен с кинжалом возле его спальни среди ночи, а двое из всаднического сословия — на улице, один с кинжалом в палке, другой с охотничьим ножом: первый подстерегал его у выхода из театра, второй хотел напасть во время жертвоприношения перед храмом Марса». Об одной из попыток покушения на Клавдия, предпринятой в 47 году, сообщает и Корнелий Тацит, по свидетельству которого однажды «у римского всадника Гнея Нония, когда он стоял в толпе людей, собравшихся приветствовать принцепса, был обнаружен спрятанный кинжал». Гней Ноний был казнен, но его сообщников узнать не удалось.

Ясно, что случилось бы, если бы Клавдий не позаботился о своей безопасности…

Императорский престол манил многих. Однажды, в начале его правления, Клавдия попробовали свергнуть и военным путем. В 42 году наместник Далмации Фурий Камилл Скрибониан попытался двинуть войска на Рим, по словам одних, призвав солдат восстановить республику, а по словам других, провозгласив императором самого себя. Камиллу Скрибониану казалось, что положение Клавдия непрочно, и, начиная мятеж, он «отправил ему письмо, полное надменных оскорблений и угроз, с требованием оставить власть и частным человеком удалиться на покой». Однако свергнуть Клавдия оказалось не так-то просто. На третий день похода поддержавшие было заговорщиков солдаты перебили командиров, подстрекавших к мятежу, расправились с самим Скрибонианом и присягнули на верность Клавдию. Клавдий вознаградил такое отношение воинов к своему долгу, особенно поощрив покончившего со Скрибонианом центуриона Волагиния. По словам Корнелия Тацита, «Волагиний неожиданно поднялся из низов и дошел до высших военных должностей».

После этого уже никто не пробовал поднять против Клавдия войска, но подослать убийц, о чем уже говорилось выше, пытались не раз. А однажды в Риме был раскрыт особо крупный и опасный заговор против Клавдия, «с участием множества императорских отпущенников и рабов», возглавляемый сенаторами Галлом Азинием и Ста-тилием Корвином. Учитывая то, что именно императорские вольноотпущенники и рабы составляли персонал, непосредственно обслуживавший императора, можно себе представить, сколь опасен мог оказаться этот заговор, не сумей Клавдий организовать свою охрану и не будь у него верных людей среди тех же рабов и вольноотпущенников. Верные люди у Клавдия были.

Никаким чужакам свергнуть Клавдия не удалось.

Несмотря на телесную слабость и давнюю «славу» недотепы, Клавдий оказался императором весьма неглупым и деятельным. Он более четко, чем его предшественники, отрегулировал бюрократический аппарат империи, дав прокураторам (финансовым агентам императора, которые часто назначались из вольноотпущенников) право судебной юрисдикции по делам, касающимся императорской казны. Эта мера имела принципиально важное значение, так как прокураторы с тех пор стали государственными чиновниками. Одновременно была проведена реформа дворцового управления и создан центральный имперский бюрократический аппарат, состоящий из четырех канцелярий.

1) Важнейшая называлась «ab epistulis» — «касательно писем». Это был как бы общий секретариат императорского двора. Во главе его был поставлен вольноотпущенник Нарцисс. Здесь сосредоточивалась огромная переписка императора. Эта канцелярия принимала донесения императорских наместников и полководцев, издавала указы о назначении на службу, составляла инструкции чиновникам, рассылала указы императора. Кроме выполнения функций секретариата, она как бы совместила функции министерства обороны и министерства внутренних дел.

2) На втором месте стояла канцелярия «а rationibus» — «касательно счета». Во главе ее был вольноотпущенник Паллант. Эта канцелярия управляла финансами империи.

3) На третьем месте была канцелярия «а libellis» — «по делам прошений». Ею руководили вольноотпущенники Каллист и Полибий. Здесь разбирались все жалобы, запросы на имя императора и прошения.

4) Четвертой была «а patrimonio» — канцелярия по делам наследственных имений.

Вначале канцелярии служили для управления огромным частным хозяйством императора, но затем превратились в центральные органы империи, в своеобразные министерства. Хотя система управления при этом и приобрела значительно большую стройность, чем в предыдущие годы, вольноотпущенники, стоявшие во главе канцелярий, стали могущественными временщиками.

Анней Сенека, человек, занимавший уже в то время при дворе весьма высокое положение, в письме к своему другу Луцилию (письмо 47-е) писал тому, что «видел, как хозяин стоял у порога Каллиста и, когда другие входили, он, когда-то повесивший на Каллиста объявление, выводивший его на продажу среди негодных рабов, не был допущен. Раб, выброшенный в первую десятку, на которой глашатай пробует голос, отблагодарил хозяина сполна, отказав ему и не сочтя его достойным войти в дом».

Анней Сенека

Нарцисс набрал такую силу, что часто вел себя по отношению к Клавдию как господин. Паллант получил преторские знаки отличия. Полибию было однажды разрешено шествовать между двумя консулами. Когда Клавдий иногда жаловался на недостаток денег в казне, то римляне часто шутили, что денег у него было бы в изобилии, если бы его приняли в долю два его же вольноотпущенника. Состояние Палланта, бывшего раба Антонии Младшей, матери Клавдия, на то время оценивалось в 300 миллионов сестерциев, а состояние Нарцисса было еще большим. Другие «министры»-вольноотпущенники также процветали, хотя и были менее богаты, чем Нарцисс, Паллант или Каллист.

Надо понимать, что вольноотпущенники занимали чрезвычайно важные должности, стоя практически на второй ступеньке после императора в управлении страной, но заменить их было некем, отказаться от их услуг и доверить управление страной только лишь представителям претендующей на верховную власть римской знати было для Клавдия еще более опасно. Поэтому Клавдий вынужден был использовать на многих важнейших должностях вольноотпущенников и не было ничего нелогичного в том, что Клавдий заботился об их почетном положении. Беда была в том, что тут нередко терялось чувство меры. Но как бы ни критиковали Клавдия его недоброжелатели за то, что слишком много прав он делегировал своим вольноотпущенникам, заботящимся в первую очередь о собственной выгоде, следует признать, что хозяйство страны находилось в весьма неплохом состоянии, а правительство Клавдия многое делало не только для себя, но и для всего населения империи.

4. СУДЕБНАЯ СИСТЕМА И ПРАВОСУДИЕ ПРИ КЛАВДИИ. АЛЧНОСТЬ СУДЕБНЫХ ОРАТОРОВ ВЫНУЖДАЕТ ОГРАНИЧИТЬ ЗАКОНОМ РАЗМЕРЫ ИХ ГОНОРАРОВ. ЛИЧНОЕ ОТНОШЕНИЕ КЛАВДИЯ К ПРАВОСУДИЮ

Своеволие временщиков и их непомерное влияние на Клавдия пагубно сказывалось на состоянии правосудия. В суде многое зависело от того, кто выступает обвинителем и кто защитником. Некоторые влиятельные лица стали этим злоупотреблять, становясь на сторону того, кто больше заплатит.

Повествуя о тех временах, Корнелий Тацит сокрушался, что «ничто из доступного подкупу не было столь продажным, как бессовестность судебных ораторов». Гонорары известных судебных защитников доходили до невероятных величин, причем, даже взяв деньги, человек, обещавший выступить в защиту кого-либо, мог самым бессовестным образом стать на сторону его противников. Так, сенатор Суиллий, взяв у римского всадника Самия 400 тысяч сестерциев за защиту того в суде, тайно договорился с противниками Самия, после чего узнавший о двурушничестве Суиллия Самий покончил с собой, бросившись на меч. Такие случаи были не единичны, и поэтому в 48 году, по почину влиятельного тогда Гая Силия, друга императрицы Мессалины, большинство сенаторов обратились к Клавдию, прося «восстановления в силе закона Цинция, со стародавних времен воспрещавшего принимать деньги или подарок за произнесение в суде защитительной речи». Те, кому это угрожало потерей доходов и бесчестьем, принялись шуметь, но Гай Силий стоял на своем, доказывая, что красноречие, «прекраснейшее и главнейшее из всех благородных искусств, оскверняется грязной продажностью: где гонятся за высоким вознаграждением, там не останется безупречной и честность. Притом, если никто не будет получать плату за выступления на судебных процессах, их станет меньше: ныне же вражда, обвинения, ненависть и беззакония встречают со стороны некоторых поддержку и поощрение, ибо подобно тому, как поветрия приносят доход врачам, так и порча нравов — обогащение адвокатам». Заинтересованные в гонорарах противники Гая Силия, стараясь склонить на свою сторону императора, возражали, что «если не вознаграждать тех, кто проявляет усердие, от их усердия ничего не останется». В итоге Клавдий, «сочтя эти доводы не столь благородными, как доводы их противников, но тем не менее не лишенными основания», «установил предел для вознаграждения адвокатов в размере десяти тысяч сестерциев, с тем чтобы превысившие его привлекались к суду по закону о вымогательстве».

Храм Клавдия в Риме. 50-е гг. Субструкции

Конечно же, этот закон неоднократно нарушался, но на какое-то время он действительно ограничил алчность адвокатов и судебный произвол.

Надо сказать, что оговоры и доносы были чаще всего связаны с политическими интригами (о чем еще будет сказано далее, в разделе о гибели жены Клавдия Мессалины). Жертвами доносов и оговоров становились в основном сенаторы и всадники. Что же касается простых граждан, то при всех недостатках тогдашнего судопроизводства в целом простые римляне могли быть довольны политикой Клавдия. Как пишет тот же Тацит, Клавдий «обуздал кровожадную алчность ростовщиков, особым законом запретив им ссужать деньги молодым людям с отдачей после смерти родителей». Уделяя большое внимание судебной системе, Клавдий нередко сам вел заседания суда и, как пишет Светоний Транквилл, «делал это с величайшим усердием, даже в дни своих и семейных торжеств, а иногда и в древние праздники, и в заповедные дни», причем не всегда следовал букве законов, а часто «умерял их суровость или снисходительность милосердием и справедливостью». Порою его действия в суде не были лишены тонкого юмора, так однажды, когда речь зашла о праве гражданства и защитники сторон заспорили, следует ли ответчику выступать в плаще (как иностранцу) или в тоге (которую мог носить только тот, кто имел римское гражданство, а именно на это претендовал ответчик), то Клавдий «приказал ему все время менять платье, глядя по тому, обвинитель говорит или защитник». В другой раз, когда его попросили объявить, кого он поддерживает, Клавдий заявил: «Я поддерживаю тех, кто говорил правду».

Серебряный цистофорий Клавдия

Экстравагантный юмор императора ценили далеко не все. Хотя в ходе судебных заседаний Клавдий «иногда поступал осмотрительно и умно», некоторые его решения казались римлянам нелепостью, так как они его не понимали.

Однако надо сказать, что в целом Клавдий вызывал в сердцах простых римлян все больше симпатий. Не жалея денег на устройство обожаемых римлянами общественных зрелищ, на себя Клавдий тратил сравнительно мало. Было ли это показухой или соответствовало его убеждениям, но и на судебных заседаниях, и в сенате Клавдий «в своем возвышении держался скромно, как простой гражданин». Предложенное ему сенатом имя «император» и «непомерные почести» он отклонил (то есть не пользовался им как личным именем). Тут следует напомнить, что титулом «император» как личным именем пользовался император Октавиан Август. Императоры же Тиберий, Калигула и вслед за ними Клавдий это слово как личное имя не использовали — только в некоторых надписях после похода в Британию Клавдий именуется Император Тиберий Клавдий. Лишь преемник Клавдия Нерон, а за ним и все последующие императоры стали пользоваться словом «император» как своим личным именем. Понравилось римлянам и то, что он без лишней помпезности отпраздновал помолвку своей дочери Антонии, а затем и рождение ею внука. Клавдий старался ничем не пренебрегать, показывая, что правит с согласия сената и в соответствии с древними обычаями. По словам Светония Транквилла, «ни одного ссыльного он не возвратил без согласия сената. О том, чтобы ему было позволено вводить в курию префекта преторианцев и войсковых трибунов и чтобы утверждены были судебные решения его прокураторов, он просил как о милости. На открытие рынка в собственных имениях он испрашивал дозволения консулов. При должностных лицах он сидел на судах простым советником; на зрелищах, ими устроенных, он вместе со всей толпой вставал и приветствовал их криками и рукоплесканиями. Когда однажды народные трибуны подошли к нему в суде, он попросил прощения, что из-за тесноты вынужден выслушивать их, не усадив».

Такое поведение было чисто популистским — в случае надобности Клавдий быстро и безжалостно расправлялся со своими противниками. Но Клавдий отнюдь не зря выставлял напоказ свою скромность. Он знал, что делал. «Всем этим он в недолгий срок снискал себе великую любовь и привязанность. Когда во время его поездки в Остию распространился слух, будто он попал в засаду и был убит, народ был в ужасе и осыпал страшными проклятиями и воинов, словно изменников, и сенаторов, словно отцеубийц, пока, наконец, магистраты не вывели на у} трибуну сперва одного вестника, потом другого, а потом и многих, которые подтвердили, что Клавдий жив, невредим и уже подъезжает к Риму».

При таком отношении народа к Клавдию, несмотря на то, что среди знати у него и были недоброжелатели, открыто выступить против него с 42 года не решался уже никто — это стало невозможно.

5. ЗАБОТА О СОГРАЖДАНАХ. КЛАВДИЙ — СТРОИТЕЛЬ. ВОДОПРОВОД КЛАВДИЯ И НОВАЯ ГАВАНЬ В ОСТИИ. ПЕРЕПИСЬ НАСЕЛЕНИЯ. СООТНОШЕНИЕ ПОЛНОПРАВНЫХ И НЕПОЛНОПРАВНЫХ ЖИТЕЛЕЙ ИМПЕРИИ

Клавдий обеспечил себе любовь римлян не только показной скромностью. У простых римлян были причины любить своего императора. По словам Светония Транк-вилла, «благоустройство города было для него всегда предметом величайшей заботы. Когда в Эмилиевом предместье случился затяжной пожар, он двое суток подряд ночевал в дирибитории; так как не хватало ни солдат, ни рабов, он через старост созывал для тушения народ со всех улиц и, поставив перед собою мешки, полные денег, тут же награждал за помощь каждого по заслугам». (Дирибиторий на Марсовом поле был построен еще во времена Октавиана Августа для подсчета голосов на народных собраниях. Клавдий же избрал его своим штабом скорее всего потому, что дирибиторий находился в том же северо-западном конце Рима, что и Эмилиево предместье.)

В Риме случались перебои с подвозом продовольствия. Однажды озлобленная толпа голодных граждан в отчаянии начала оскорблять Клавдия и даже попыталась закидать его объедками. Клавдий ушел черным ходом во дворец — он мог бы приказать преторианцам расправиться с наглецами, гвардия легко справилась бы с невооруженными. Но Клавдий понимал, что поступи он так — и его будут проклинать. Он стерпел, «а с тех пор ни перед чем не останавливался, чтобы наладить подвоз продовольствия даже в зимнюю пору». Дабы стимулировать поставки, Клавдий обеспечил торговцам твердую прибыль, «обещав, если кто пострадает от бури, брать убыток на себя, а за постройку торговых кораблей предоставил большие выгоды для лиц всякого состояния». Кроме того, для лучшего обеспечения Рима продовольствием и другими товарами Клавдий начал строительство рядом с Римом, в Остии, огромного и благоустроенного порта, о чем будет рассказано позднее.

Клавдий много строил для своих сограждан, причем, как отмечает Светоний, «постройки он создал не столько многочисленные, сколько значительные и необходимые».

Поскольку в Риме ощущалась нехватка воды, при Клавдии в Риме было завершено строительство нового водопровода, начатое еще Калигулой. Это было грандиозное сооружение длиною около 59 километров. Строительство «aqua Claudia» — «водопровода Клавдия» шло 11 лет. По словам Плиния Старшего, «на сооружение это было израсходовано 350 миллионов сестерциев», но эти деньги были потрачены не впустую. Как отмечал Плиний Старший, «если кто оценит потщательней обилие вод в общественных местах, банях, водоемах, каналах, домах, садах, пригородных виллах, расстояния подачи воды, воздвигнутые арки, прорытые горы, выровненные долины, то признает, что во всем мире не было ничего более поразительного». К этому можно добавить лишь то, что даже сейчас, через две тысячи лет, руины этого водопровода впечатляют.

В 47 году по указу Клавдия началась реконструкция порта в Остии, что было чрезвычайно важно для налаживания стабильного снабжения Рима хлебом. Светоний Транквилл пишет: «Гавань в Остии он построил, выведя в море валы слева и справа, а при входе поставив на глубоком месте волнолом: чтобы утвердить его, он затопил в этом месте тот корабль, на котором был из Египта привезен огромный обелиск (имеется в виду обелиск, вывезенный из Египта Калигулой. — В. Д.), укрепил его множеством свай и на них возвел высочайшую башню по образцу александрийского Фароса, чтобы по ночам на ее огонь держали путь корабли». Полностью завершено строительство порта в Остии было в 62 году, уже при императоре Нероне, но начал реконструкцию «морских ворот» Рима именно Клавдий.

Довольны были простые граждане Рима и другими действиями Клавдия. Регулярно организовывались раздачи подарков и бесплатные зрелища. По указу Клавдия все строения в Италии были взяты под охрану государства и нельзя было сломать ни одного дома, даже заброшенного и необитаемого, без особого разрешения римского сената — такая мера надежно предотвращала случавшийся ранее произвол.

Одним из важнейших мероприятий, проведенных при Клавдии (примерно в 46–47 годах), была всеобщая перепись населения, дающая нам сейчас возможность оценить тогдашние возможности империи. После проведения переписи Клавдий объявил, что в империи насчитывается «пять миллионов девятьсот восемьдесят четыре тысячи семьдесят два гражданина». Анализируя это сообщение, надо отметить, что если полноправных граждан было около 6 миллионов человек, то с их женами это будет не менее 12 миллионов, а с детьми не менее 20 миллионов человек. Но заметим, что в империи проживало и значительное количество вольноотпущенников. Тацит, описывая дебаты в сенате относительно того, следует ли ограничить права вольноотпущенников и ввести для них особую одежду, приводит вот такие возражения некоторых сенаторов, приведшие к тому, что предложение об ограничении прав было отклонено: «…из них в большинстве состоят трибы и декурии, из них набирается немало всадников, немало сенаторов ведет свою родословную не от кого другого, как от них; если обособить вольноотпущенников, станет очевидной малочисленность свободнорожденных». Отсюда можно сделать вывод, что при наличии 20 миллионов полноправных граждан и членов их семей в империи проживало никак не менее 30 миллионов вольноотпущенников.

Если же добавить сюда рабов, неполноправных жителей многих римских провинций, а также жителей подвластных Риму и зависимых от него царств, то общее число жителей, находившихся в подчинении римского императора, могло достигать от 100 до 150 миллионов человек.

6. РАСШИРЕНИЕ ГРАНИЦ ИМПЕРИИ ПРИ КЛАВДИИ — ЗАВОЕВАНИЕ МАВРЕТАНИИ, ПРИСОЕДИНЕНИЕ ЛИКИИ И ПАМФИЛИИ, ПРИСОЕДИНЕНИЕ ФРАКИИ. ВМЕШАТЕЛЬСТВО РИМА В ДЕЛА БОСПОРСКОГО ЦАРСТВА. НАЧАЛО ПОКОРЕНИЯ БРИТАНИИ

Улучшение управляемости государственной машины, а также укрепление состояния финансов позволили Клавдию предпринять ряд успешных завоевательных походов и где силой, а где дипломатическим давлением значительно расширить территорию империи. В 40 году предшественник Клавдия Калигула убил прибывшего к нему царя Мавретании Птолемея, объявив его царство римской провинцией. Однако это вызвало в стране антиримское восстание. Вольноотпущенник Птолемея, грек Эделон, управлявший страной в отсутствие царя, поклялся отомстить за своего господина. Поднявшиеся по его призыву против Рима мавретанцы осадили несколько местных римских колоний, а с прибытием римских войск укрывались в своих крепостях и яростно оборонялись. Археологические раскопки показывают, что в ходе той короткой войны серьезно пострадали города Волюбилис и Лике, а древний Тетуан был полностью разрушен. Таким образом, хотя римской провинцией Мавретанию объявил еще Калигула, овладеть страной римлянам удалось только в 42 году. Эту задачу успешно выполнил посланный туда Клавдием полководец Гай Светоний Паулин, после чего Мавретания была разделена на две провинции — Мавретанию Цезарейскую и Мавретанию Тингитанскую.

В Малой Азии при Клавдии к Риму были присоединены Ликия и Памфилия, ставшие с 43 года римскими императорскими провинциями.

На Балканах в 46 году, после убийства царя Реметалка Третьего, к Риму было присоединено и стало провинцией Фракийское царство. В связи с этим в образованную на месте Фракийского царства и римской провинции Верхняя Мезия провинцию Мезия для обороны ее от вторгавшихся туда из-за Дуная варваров пришлось перебросить дополнительно один из легионов (в 86 году император Домициан вновь разделит эту провинцию на две — Верхнюю Мезию и Нижнюю Мезию).

В это же время Рим активизирует свое вмешательство в дела Северного Причерноморья. Еще при Калигуле в самом крупном из государств Северного Причерноморья — Боспорском царстве — развернулась борьба за власть между двумя претендентами: Полемоном Вторым, имевшим в своем владении также царство Понт, и боспорцем Митридатом Восьмым. Калигула в 38 году утвердил царем Полемона Второго, но к 40 году Митридату Восьмому удалось изгнать Полемона. Клавдий поначалу счел ненужным ввязываться в столь отдаленный конфликт, отменил решение Калигулы, выделив Полемону в качестве компенсации часть Киликии, и утвердил царем Боспора Митридата Восьмого. Митридат Восьмой послал в Рим своего брата, Котиса, дабы выразить признательность, но Котис, вместо того, чтобы склонить Рим в пользу своего брата, донес, что тот замышляет освободиться от римской зависимости. Клавдий сперва не стал менять своего решения, но в 45 году, убедившись в справедливости доноса, послал на Боспор римские войска под командованием Дидия Галла. В 45–46 годах Митридат Восьмой был свергнут, а на его место был поставлен верный римлянам Котис. Митридат бежал, но своих амбиций не оставил. Как только войска Дидия Галла покинули Боспор, оставив для поддержки Котиса Первого лишь несколько когорт во главе с римским всадником Юлием Аквилой, Митридат Восьмой, сумевший к этому времени захватить власть в соседнем племени дандаров, стал готовиться, чтобы вернуть себе боспорский престол. Митридата поддержал царь сираков Зорсин. Не надеясь на свои силы, Котис и Юлий Аквила сумели склонить к войне против Митридата Восьмого и Зорсина Эвнона, царя другого местного племени — аор-сов. Римские и боспорские войска обрушились на Зорсина, заставив его выдать заложников и пасть ниц перед изображением Клавдия, а Эвнону удалось разбить и пленить Митридата, который был затем передан римлянам.

Насколько большое значение уделялось событиям на Боспоре в Риме, можно судить по тому, что доставивший в Рим плененного Митридата Восьмого прокуратор Вифинии Юний Цилон был удостоен Клавдием консульских знаков отличия, а непосредственно принявший Митридата от аорсов Юлий Аквила — преторских знаков отличия. (Корнелий Тацит называет Юния Цилона прокуратором Понта, но допускает тут неточность. Дело в том, что Понт тогда еще был самостоятельным царством. Лишь в 64 году император Нерон лишил Понт самостоятельности и присоединил к провинции Вифиния, образовав новую провинцию Понт и Вифиния. Тацит же, поскольку в его время провинция называлась Понт и Вифиния, именует Юния Целона прокуратором Понта.)

Римские войска вскоре были выведены из Боспора, и Боспорское царство не стало римской провинцией — римлянам удобнее было сохранять его в качестве своего вассала. Бос-порское царство просуществует еще несколько столетий, но цари Боспора будут всегда находиться в значительной зависимости от Рима, что прекрасно видно по монетам Боспора, несущим изображения римских императоров.

Что касается других районов Северного Причерноморья, то во времена Клавдия римское присутствие здесь также усилилось. Местные греческие города-государства — Ольвия, Тира, Херсонес сохраняют автономию, но в них периодически размещаются римские воинские отряды. В наибольшую зависимость попадают Ольвия и Тира, обязанные согласовывать все важнейшие вопросы с римским наместником провинции Мезия. Херсонесу даются некоторые поблажки, например право выпуска золотых монет (в 47–49 годах), но и Херсонес находился в полной зависимости от Рима.

Однако и войны в Мавретании, и присоединение Фракии, Ликии и Памфилии, и вмешательство римлян в дела Боспорского царства в военном смысле были операциями второстепенными. Главным же военным деянием римлян при Клавдии стало начало завоевания Британии. В 43 году 50-тысячная римская армия под командованием Авла Плавция Сильвана высадилась в юго-восточной части Англии (на территории современного графства Кент). Этому походу в Риме уделялось первостепенное внимание. На короткое время сюда прибыл даже сам Клавдий. В его присутствии римляне разбили войска британского царя Каратака, правившего в юго-восточной Англии, и взяли штурмом его столицу Камулодун (современный Кольчестер).

По возвращении в Рим Клавдий с великой пышностью отпраздновал триумф. Посмотреть на зрелище Клавдий пригласил не только всех наместников провинций — были прощены и приглашены в Рим даже некоторые из изгнанников. На Марсовом поле было дано представление, «изображавшее взятие и разграбление города, а потом покорение британских царей», причем всем распоряжался лично Клавдий, сидя на возвышении в плаще полководца.

Хотя Клавдий, как уже говорилось выше, пробыл в Британии недолго, а триумф по случаю ее покорения отпраздновал вскоре после своего возвращения в Рим, в действительности покорение Британии оказалось делом куда более трудным, чем было показано на триумфальном представлении. После первых серьезных успехов и возвращения Клавдия в Рим из Британии была отозвана часть римских войск и боевые действия затянулись.

Как пишет Тацит, «Каратак был хитер, ловок, умел использовать местность», и война с ним продолжалась около 9 лет, пока он не попал в плен к другому британскому племени, решившему стать на сторону римлян. Каратак был доставлен в Рим, но несмотря на то, что он долгое время был яростным врагом Рима, Клавдий его помиловал. Племенные вожди бриттов в южной части острова довольно быстро признали власть римлян и даже оказали помощь римским войскам в борьбе против северных племен, но война с различными племенами британцев продолжалась еще долго.

Бритты не строили каменных крепостных стен. Их крепости представляли собой в основном деревянные городища, обнесенные земляным валом и стенами из бревен, поэтому их легко разрушали римские осадные машины. Доспехи у бриттов имели лишь вожди и самые знатные воины, у основной же масса британцев были лишь копья, щиты и топоры или палицы, реже мечи. Даже шлемы были далеко не у всех британских воинов. Конницы у бриттов почти не было. Знатные бритты иногда сражались на колесницах, но колесницы были не эффективны против действовавших строем римлян.

Отражению римской агрессии мешало и то, что каждое племя, как правило, сражалось само по себе, поэтому на стороне римлян часто был и большой численный перевес. Римский историк Корнелий Тацит писал о британцах: «В борьбе против таких сильных народов для нас нет ничего более полезного, чем их разобщенность. Редко когда два-три племени объединятся для отражения общей опасности; таким образом, каждое из них сражается в одиночку, а терпят поражение все». Хуже вооруженные и не умеющие сражаться строем бритты терпели поражения, но отчаянно защищали свои земли, однако римляне шаг за шагом все дальше продвигались на север, закрепляя свои завоевания системой укрепленных пунктов, поселений солдат-ветеранов и крепостей.

К концу правления Клавдия под властью Рима оказалась вся южная и центральная часть острова. При Клавдии. в завоеванной части острова было основано несколько колоний легионеров-ветеранов, в том числе Камулодун (на месте столицы британского вождя Каратака) и Лондиний (современный Лондон), быстро ставший крупным торговым городом, а затем и центром местной римской администрации. Захваченные земли плодородны, а недра давали золото, серебро и другие металлы. Клавдий чрезвычайно гордился покорением Британии. Вернувшись в Рим, Клавдий в 44 году в честь похода в Британию переименовая своего трехлетнего сына и наследника Тиберия Клавдия Германика, назвав его Тиберий Клавдий Британник, а в 46 году сенат, дабы польстить Клавдию, удостоил его самого титула «Британник», означавшего — «победитель британцев». Тема покорения Британии хорошо представлена и на римских монетах того времени.

7. ДЕЙСТВИЯ РИМЛЯН В ГЕРМАНИИ. УСПЕХИ ПОЛКОВОДЦА ДОМИЦИЯ КОРБУЛОНА. КЛАВДИЙ ДАРУЕТ КОРБУЛОНУ ТРИУМФАЛЬНЫЕ ОТЛИЧИЯ, НО ЗАПРЕЩАЕТ ЕМУ ДАЛЬНЕЙШЕЕ ВЕДЕНИЕ ВОЙНЫ. УСПЕХИ ДРУГИХ РИМСКИХ ПОЛКОВОДЦЕВ И ПРИЧИНЫ, ПО КОТОРЫМ КЛАВДИЙ БЫЛ ВЫНУЖДЕН СДЕРЖИВАТЬ ИХ АКТИВНОСТЬ

Важнейшей сферой интересов Рима оставалась и Германия. Здесь Клавдий старался совмещать военные и дипломатические усилия, причем не безуспешно. В 47 году после длительной междоусобицы в могучем германском племени херусков, населявшем центральную часть Германии, не осталось потомков царей. Дабы пресечь распри, знать племени решила избрать царем единственного потомка прежних правителей, находившегося в Риме, куда бежал ранее его отец — Флав, брат знаменитого Арминия, разгромившего римлян в Тевтобургском лесу. Юноша родился в Риме, носил имя Италик и был римским гражданином, хотя его мать Актумера была дочерью вождя другого крупного германского племени — хаттов.

По словам Тацита, когда херуски обратились к Клавдию с просьбой вернуть им царя, Клавдий, «снабдив его деньгами и дав ему охрану, призвал его воодушевиться исполнением наследственного долга: он — первый родившийся в Риме, и не заложник, а римский гражданин, отправляется на чужеземное царствование». Юноша был красив собой и обучен военному делу, умея пользоваться и римским и германским оружием, но далее все пошло не так гладко. «Сначала германцы радовались его прибытию, и так как, чуждый их распрям, он одинаково благосклонно относился ко всем и располагал к себе то обходительностью и сдержанностью, что никому не претит, а чаще бражничаньем и разгулом, что по душе варварам, его всячески почитали. И уже добрая слава о нем шла среди ближних племен, уже распространялась она и дальше, когда те, кто извлекал для себя выгоду из раздоров, страшась его усиления, удаляются к соседним народам и там распространяют убеждение, что древней свободе германцев приходит конец, ибо римляне начинают самовластно распоряжаться ими…»

Затихнувшая было междоусобица вспыхнула вновь: «спустя некоторое время между варварами произошла ожесточенная битва, в которой царь одержал победу, но вскоре, упоенный успехом, впал в высокомерие и был изгнан». В дальнейшем Италику удалось получить поддержку племени лангобардов и опять вернуть себе царство, но его правление не улучшило отношений римлян сгерманцами, так как правил он теперь, «утесняя племя херусков и когда судьба благоприятствовала ему, и когда она от него отворачивалась».

Скованные междоусобицей херуски не слишком тревожили границы римских провинций, но в это же время Нижнюю Германию стали опустошать хавки. Их предводитель Ганнаск ранее служил в римских вспомогательных войсках и был хорошо обучен военному делу. Хавки, переправляясь на легких судах через Рейн, разоряли римские владения по левому берегу, «зная, что обитатели его богаты и невоинственны».

Клавдий поручил усмирение германцев Гнею Домицию Корбулону, назначив его в 47 году своим наместником в Нижней Германии. Корбулон умело организовал действия римского флота и, направив против вторгшихся германцев, где было возможно, триремы, а на мелководье более мелкие суда, истребил вражеские ладьи и изгнал Ганнаска. Затем Корбулон «взялся, как только с наиболее неотложным было покончено, за легионы, тяготившиеся воинскими трудами и лишениями, но с удовольствием предававшиеся грабежу, и восстановил в них старинную дисциплину…»

Гемма Клавдия. Камея. Сардоникс. Ок. 48

Прекратив вражеские вторжения и наведя порядок в своих легионах, Корбулон, действуя где угрозами, где силой, а где и подкупом, стал укреплять в соседних германских землях влияние Рима. Вскоре ему удалось усмирить бунтовавшее еще со времен Тиберия племя фризов и переселить его в более доступные для контроля места, назначив старейшин и должностных лиц, введя римские законы, поставив свои гарнизоны и обложив племя податями. Покорив фризов, Корбулон расправился и с Ганнаском. Как пишет Тацит, к племени Больших хавков, где укрылся Ганнаск, Корбулон «направил своих людей, дабы те склонили их сдаться на его милость и обманным образом убили Ганнаска. Эти козни против перебежчика и нарушителя клятвы имели успех». Убийство Ганнаска возмутило большинство хавков, однако Корбулон умело сеял меж ними семена раздора и, перейдя Рейн, начал успешно продвигаться вперед. Полководца остановило не сопротивление германских племен, а приказ из Рима. Согласно Тациту, «Клавдий решительно воспретил затевать в Германии новые военные предприятия и, более того, повелел отвести войска на нашу сторону Рейна».

Причина была, конечно же, в том, что Клавдий опасался роста славы и популярности Корбулона. Тацит рассказывает, что «письмо Клавдия было вручено Корбулону, когда он уже укреплял лагерь на земле неприятеля. Пораженный неожиданным приказанием и волнуемый противоречивыми чувствами, опасаясь ослушаться императора и одновременно предвидя презрение варваров и насмешки союзников, он промолвил: «О, какими счастливцами были некогда римские полководцы!» — и, не добавив больше ни слова, подал сигнал к отступлению».

Чтобы отметить успехи Корбулона, Клавдий даровал ему триумфальные отличия, но чуть позже даровал триумфальные отличия и Курцию Руфу, наместнику Верхней Германии, открывшему на землях соседнего германского племени маттиаков серебряные рудники, вскоре истощившиеся.

Чтобы не дать воинам «коснеть в праздности», Корбулон провел канал между реками Мозой (Маасом) и Рейном, длиной в двадцать три тысячи шагов, позволявший торговым судам плавать, не выходя в море, что значительно облегчило судоходство и торговлю, однако мечты о покорении Германии ему пришлось забыть.

Могли Клавдий поступить по-иному и разрешить покорение Германии, хотя бы до Эльбы? Да, такая возможность, безусловно, имелась, но опасность того, что в руках какого-то, пусть, казалось бы, и преданного полководца, такого как Корбулон, окажется слишком много войск, опасность, умноженная на его опыт и славу, представлялась Клавдию значительно большей, чем все возможные выгоды от покорения новых германских земель.

В силу этих причин ограничивались и действия других полководцев. В 50 году Верхняя Германия подверглась набегу хаттов. Римский легат Публий Помпоний, используя всего лишь вспомогательные когорты из племен вангионов и неметов, сумел наголову разгромить хаттов. Хатты запросили мира, отправив в Рим послов и заложников. Публию Помпонию были дарованы триумфальные знаки отличия, но развить успех и покорить хаттов ему не дали, и Публий Помпоний, показавший задатки талантливого полководца, стал известен потомкам больше как выдающийся поэт, чем как выдающийся полководец (известно, что Плиний Старший посвятил Публию Помпонию две книги, но они утрачены, как и сочинения самого Публия Помпония Секунда).

В том же 50 году началась междоусобица в племени свебов, жившем восточнее хаттов. Этим племенем правил царь Ванний, дружественный Риму, потому что утвердиться ему помог еще Друз Младший, сын императора Тиберия. По словам Тацита, Ванний, «вследствие долговременной привычки к владычеству, впал в надменность», и против него восстали сыновья его сестры Вангион и Сидон, которых поддержал царь гермундуров Вибилий. Как давний союзник Ванний обратился в Рим за помощью, но, видимо, по тем же причинам, что и ранее, «несмотря на неоднократные просьбы Ванния о поддержке, Клавдий не вмешался силой оружия в усобицы варваров». Ваннию было обещано убежище в том случае, если он будет изгнан, но не более. Палпеллию Гистру, наместнику Паннонии, куда мог бежать Ванний, Клавдий приказал выставить к границе вдоль Дуная легион и вспомогательные войска «для оказания помощи побежденным и устрашения победителей, если, подстрекаемые удачей, они попытаются нарушить мир», однако вмешиваться в междоусобицу запретил. Не получивший помощи Ванний в сражении был разбит, а его владения разделили Вангион и Сидон, которые, правда, вынуждены были соблюдать мир с римлянами. Римский флот на Дунае помог Ваннию и его сторонникам переправиться на другой берег Дуная в Паннонию, где им были выделены земли для поселения.

8. ВОСТОЧНАЯ ПОЛИТИКА КЛАВДИЯ

Так как основные силы римской армии были заняты завоеванием Британии и удержанием Германии, Клавдий уделял большое внимание поддержанию мира на востоке империи — предотвращению возможных войн с Парфией и восстаний местных вассалов Рима, а такая возможность была весьма реальной. Большой проблемой на востоке империи были столкновения между иудейским и греческим населением, особенно в Александрии, вызванные прежними непродуманными указами Калигулы. Конфликт грозил перерасти в гражданскую войну, и Клавдий был вынужден обратиться со специальным посланием к александрийцам, потребовав прекратить взаимоистребление.

Текст этого послания сохранился и показывает, что Клавдий был весьма опытным и мудрым правителем. Понимая, что поддержка любой из сторон вызовет яростный протест другой стороны, Клавдий остановил дальнейшее кровопролитие такими словами: «А относительно беспорядков и восстания, а вернее, если правду сказать, войны с иудеями, то я, несмотря на усердие, проявленное в споре вашими послами, особенно Дионисием, сыном Теона, не пожелал, однако, тщательно расследовать, какая сторона виновна, храня в себе неугасимый гнев против тех, кто снова начнет. И вот заявляю прямо, что если вы не прекратите этого губительного и упорного гнева друг против друга, то я буду вынужден показать, что представляет собой милосердный правитель, обратившийся к справедливому гневу».

Это «увещевание» Клавдия вынудило и александрийских греков, и иудеев на несколько лет унять свои свары.

В том же послании Клавдий показал, что не одобряет чрезмерной лести. Благосклонно решив некоторые важные для александрийцев вопросы, он отверг попытки александрийцев объявить его богом и, разрешив установить статуи в свою честь, указал им: «Учреждение же верховного жреца для меня и строительство храмов запрещаю, не желая вести себя вызывающе по отношению к современникам, и считаю, что жертвоприношения и другие обряды одним только богам воздаются во все времена».

Иудее Клавдий вернул самостоятельность, назначив царем всех иудейских земель Агриппу Первого, немало помогшего ему самому утвердиться на престоле. К владениям, пожалованным ранее Агриппе Первому Калигулой, Клавдий добавил Самарию и ряд других владений. Это не было предоставлением независимости, и Агриппа во всем зависел от Рима. Просто местный правитель мог более эффективно управлять теми землями и обеспечивать своевременное поступление налогов. Видимо, по этой же причине Клавдий вновь вернул престол Каммагены царю Антиоху, сначала возвращенный тому, а потом отобранный Калигулой.

Иудея и впредь доставляла Риму много хлопот, но тамошние наместники Клавдия зорко смотрели за тем, чтобы никто не мог там серьезно угрожать власти Рима. Когда обласканный Калигулой и Клавдием Агриппа Первый начал укреплять крепостные стены Иерусалима, получивший донесение об этом Клавдий отдал приказ о прекращении строительства. В 43 году Агриппа, не уведомив римского легата Сирии, попытался собрать в Тивериаде правителей зависимых от Рима государств Востока: своего брата Ирода Халкидского, Полемона — царя Понта, Сампсигиерама — царя Эмесы, Антиоха — царя Коммагены, Котиса — царя Малой Армении. Объединенные войска этих царств представляли внушительную силу, а поддержанные Парфией и вовсе могли бы свергнуть в своих землях римское владычество. Однако лично явившийся в Тивериаду легат Сирии Вибий Марс, опасаясь тайного союза против Рима, потребовал от собравшихся царей немедленно разъехаться, сорвав их встречу. Вскоре после этого в 44 году Агриппа Первый скоропостижно скончался, что наводит на мысль о его отравлении. Интриги Агриппы не были забыты Клавдием, и сын умершего — Агриппа Второй — не смог унаследовать все владения отца. Большая часть владений Агриппы Первого, в том числе Иерусалим, вошла в состав новой римской провинции Иудея, которой стала управлять римская провинциальная администрация, причем все было сделано под весьма благовидным предлогом. Как сообщает Иосиф Флавий, сын Агриппы Первого находился в это время в Риме, воспитываясь при дворе Клавдия, и «Клавдий сперва немедленно хотел послать молодого Агриппу на место его отца и вместе с тем собрался возобновить с ним клятвенный союз. Однако от этого удержали его пользовавшиеся огромным влиянием вольноотпущенники и приближенные, указывавшие на то, что было бы рискованно поручать юноше, едва вышедшему из детского возраста, управление таким обширным царством, с которым ему невозможно будет справиться и которое для взрослого человека представляло бы значительные затруднения. Император вполне признал правильность их доводов. Поэтому он отправил в качестве наместника над Иудеей и всеми владениями Агриппы Куспия Фада…» Несмотря на высказанное обещание вернуть Агриппе Второму, с достижением им зрелого возраста, все наследственные владения, это не было сделано. В 49 году Агриппа Второй вернулся на родину, но получил обратно лишь небольшую часть былого царства. Он правил до 93 года, пережив и Клавдия, и многих других императоров — Нерона, Гальбу, Отона, Веспасиана, Тита, однако не только не смог восстановить Иудейское царство в прежних границах, но и стал последним иудейским царем. Когда в 93 году Агриппа Второй умер, история иудейской государственности прервалась почти на две тысячи лет.

Парфия в это время была занята междоусобной войной между двумя своими правителями — Варданом Первым и Готарзом Вторым. В 47 году Вардан Первый был убит на охоте и всю полноту власти захватил Готарз. Знатные парфяне, поддерживавшие Вардана, вынуждены были бежать. В 48 году они направили к Клавдию посольство с просьбой отпустить на родину проживавшего в Риме Ме-хердата, сына умершего в 12 году парфянского царя Во-нона, который мог претендовать на трон. Выслушав на заседании римского сената просьбу парфянских послов, Клавдий торжественно дал разрешение на отъезд присутствовавшему на заседании Мехердату и обратился к нему с напутственной речью, а легату Сирии Гаю Кассию отдал приказ сопровождать Мехердата с войсками до реки Евфрат. В том же 48 году Мехердат переправился через Евфрат и был поддержан частью парфянской знати. Сна-чала Мехердату удалось достичь некоторых успехов, но в состоявшейся в 49 году битве он был разгромлен Готар-зом и взят в плен, после чего ему отрезали уши, лишив, таким образом, возможности претендовать в дальнейшем на парфянский трон. Поражение римского ставленника Мехердата подорвало престиж Рима на Востоке.

После этого союзник римлян иберийский царь Фарасман решил свергнуть другого римского союзника — царя Армении Митридата (своего родного брата), поставив на его место своего сына Радамиста. Когда войска Радамиста внезапно вторглись в Армению, Митридат укрылся с семьей в крепости Горнея, где стоял римский гарнизон. Радамист сумел подкупить командовавшего римским гарнизоном префекта Целлия Поллиона, и тот, несмотря на протесты других римских военачальников, ушел из крепости, уговорив Митридата сдаться на милость победителя. Однако после пленения Митридат и его семья были истреблены. Предательство Целлия Поллиона еще более усугубил прокуратор Каппадокии Юлий Пелигн, который после всего случившегося согласился короновать Радамиста и объявил его царем Армении. Престиж Рима был полностью дискредитирован. Действия Радамиста вызвали возмущение многих проримски настроенных армян. Этим попытался воспользоваться пришедший в 51 году к власти в Парфии царь Вологез Первый. Назначив царем Армении своего младшего брата Тиридата, он вторгся в Армению и в 52 году изгнал оттуда Радамиста. Жители нескольких городов успели присягнуть Тиридату, но зимние холода и недостаток продовольствия заставили того отступить, и страну вновь захватил Радамист, однако его правление вызвало восстание армян, выгнавших его в 54 году с помощью парфян из Армении, и на этот раз окончательно.

Вышеперечисленные события, особенно претензии Парфии на Армению, вызвали серьезную обеспокоенность в Риме и в 54 году привели к началу конфликта с Парфией, а затем и к войне, однако это случилось уже после смерти Клавдия, при Клавдии же на восточной границе собственно римских имперских владений соблюдался мир.

9. НЕИТАЛИЙЦЫ ДОПУСКАЮТСЯ В СЕНАТ. МНЕНИЕ КЛАВДИЯ О ФОРМИРОВАНИИ НАЦИИ. ОТНОШЕНИЕ КЛАВДИЯ К ЧУЖЕЗЕМНЫМ ОБЫЧАЯМ И ВЕРОВАНИЯМ. ТЩЕТНЫЕ ПОПЫТКИ КЛАВДИЯ ВОЗРОДИТЬ ДРЕВНИЕ ОБЫЧАИ

Клавдий в своей политике опирался не только на армию, но и на провинциальную знать. Для этого он щедро раздавал права провинциалам. При нем впервые в истории Рима неиталийцы (галлы из племени эдуев) были допущены в сенат. Нарбонская Галлия, где они проживали, стала к этому времени одной из богатейших и процветающих провинций. Когда сенаторы пробовали возражать, ссылаясь на то, что галлы когда-то воевали против Рима, Клавдий выступил перед ними с яркой речью, опровергшей доводы противников. «Мои предки, — сказал император, — происходят из Сабина, предки божественного Юлия вышли из Альбы, Корункарии (знатный римский род) — из Камерия… Италия расширилась от моря до Альп, впитала в себя самые различные народности, и это создало ее славу и величие».

Вместе с тем, лицам иноземного происхождения Клавдий запретил принимать римские имена, а тех, кто незаконно выдавал себя за римского гражданина, приказал казнить через отсечение головы. Клавдия чрезвычайно заботило распространение в Риме чужеродных религиозных обрядов, и он активно с ними боролся. Как пишет о Клавдии Светоний Транквилл, «богослужение галльских друидов, нечеловечески ужасное и запрещенное еще при Августе, он уничтожил совершенно», а «иудеев, постоянно волнуемых Хрестом, он изгнал из Рима». (Что до иудеев, то изгнаны были, видимо, ортодоксальные сектанты. В целом же Клавдий иудейское вероисповедание не преследовал, и иудейская община в Риме процветала. Что же касается слов «волнуемых Хрестом», то тут может быть как первое упоминание о гонениях на христиан, которых тогда рассматривали как одну из ортодоксальных иудейских сект, так и последователей какого-то конкретного человека по имени Хрест — имени, весьма распространенного тогда среди римских рабов.)

Клавдий всеми силами старался возродить древние римские верования, возрождал забытые обряды, восстанавливал обветшавшие храмы. Так, Светоний Транквилл упоминает, что по его предложению сенат из средств римской государственной казны восстановил обветшавший сицилийский храм Венеры Эрикийской и что при заключении договоров с царями Клавдий произносил «древний приговор фециалов». По распоряжению Клавдия были предприняты меры для сохранения древнего этрусского искусства гаруспиков — гадателей по внутренностям приносимых в жертву животных. Однако все эти меры, за исключением борьбы с друидами, имели лишь временный эффект — нельзя было восстановить древнюю римскую веру, когда римский народ уже успел разделиться на адептов множества самых разных религий. Несмотря на усилия Клавдия, через полтора-два десятилетия после его смерти искусство гаруспиков все же было забыто, постепенно все меньше римлян поклонялись своим древним богам, становясь приверженцами различных иноземных, прежде всего азиатских и египетских, культов.

Несмотря на многие успехи, Клавдий продолжал слыть чудаком. Его далеко не атлетическое тело и смешная походка не вызывали уважения. Многие его поступки казались странными, и над ним частенько пытались подшучивать, а за глаза и злословили в его адрес.

10. СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ ИМПЕРАТОРА КЛАВДИЯ. КЛАВДИЙ И МЕССАЛИНА. ПАДЕНИЕ И ГИБЕЛЬ ВАЛЕРИИ МЕССАЛИНЫ. РАЗВРАТНИЦА ИЛИ ЖЕРТВА ПРИДВОРНОЙ ИНТРИГИ?

Несмотря на некоторые физические недостатки Клавдия, «к женщинам страсть он питал безмерную, к мужчинам зато вовсе был равнодушен», однако семейная жизнь Клавдия складывалась неудачно. Сначала в юности он был помолвлен с Эмилией Лепидой, правнучкой Октавиана Августа, но помолвка была расторгнута в связи с тем, что ее родители попали в опалу. Затем его невестой была объявлена Ливия Медуллина Камилла, происходившая из древнего и знатного патрицианского рода Камиллов, но она умерла от болезни в тот самый день, на который была назначена свадьба. После этого Клавдий женился на Плавтии Ургуланилле, дочери полководца Плавтия Сильвана, но развелся с ней из-за ее развратного поведения. От Ургуланиллы у Клавдия был сын Друз и дочь Клавдия. Но Друз умер еще юным, от того что, играясь, ловил грушу ртом и подавился, а свою дочь от Ургуланиллы Клавдий не признал, и о ней почти ничего неизвестно. После этого Клавдий женился на Элии Петине, дочери консуляра, но не сошелся с ней из-за мелких ссор и тоже развелся. Элия Петина родила ему дочь — Антонию. В 39 году Клавдий вновь вступает в брак. Его третьей женой стала Валерия Мессалина, римлянка из знатного рода, правнучка Октавиана Августа. Валерия Мессалина была на тридцать пять лет младше Клавдия.

Императрица Мессалина

Через год с небольшим Клавдий стал императором, а Мессалина императрицей. В момент прихода Клавдия к власти Мессалина была беременна, и первенец Клавдия и Мессалины, которого назвали сначала Германиком, а затем, в связи с успехами Клавдия в Британии, нарекли Британником, родился через двадцать дней после того, как Клавдий стал императором. Еще через год Мессалина родила Клавдию дочь — Октавию. Античные авторы пишут, что Клавдий полностью попал под ее влияние, но надо сказать, что это было не совсем так, и хотя Мессалина действительно пользовалась большим расположением супруга, ей не был предоставлен титул Августы, как это будет сделано в дальнейшем для сменившей ее Агриппины Младшей. То, что Мессалина, прожив более восьми лет с Клавдием, так и не получила титула Августы, позволяет усомниться в том, что Клавдий всегда шел у нее на поводу, их отношения представляются гораздо более сложными.

По словам Корнелия Тацита, будучи гораздо моложе своего супруга, Мессалина вскоре не только перестала соблюдать ему верность, но и стала явно злоупотреблять терпением Клавдия. Она неоднократно изменяла ему, и долгое время Клавдий старался этого не замечать, однако в 48 году, когда она разыграла спектакль, сочетавшись браком со своим очередным любовником (Гаем Силием), развязка оказалась трагической. То, что это было не бракосочетание, а спектакль, подтверждает Светоний Транквилл, который пишет, что в этой церемонии участвовал и сам Клавдий, которого якобы разыграли и обманули. До этого времени ее любовниками были люди незначительные, не имевшие возможности претендовать на престол. Теперь же ее любовник (Гай Силий) был не только молод, но и происходил из знатного рода. В 48 году Мессалина добилась назначения Гая Силия консулом на следующий год. Это встревожило окружение Клавдия.

Возможно, что Мессалина и не желала свергать своего мужа, а просто продвигала своего любовника, рассчитывая, что слабое здоровье и возраст мужа скоро избавят ее от него. Как пишет Корнелий Тацит о Гае Силии и Мессалине, «Мессалина не украдкою, а в сопровождении многих открыто посещала его дом, повсюду следовала за ним по пятам, щедро наделяла его деньгами и почестями, и у ее любовника, словно верховная власть уже перешла в его руки, можно было увидеть рабов принцепса, его вольноотпущенников и утварь из его дома». Надо сказать, что вряд ли Гай Силий и Мессалина действовали бы подобным образом, если бы действительно затевали переворот. Тем не менее, приближенные Клавдия, боявшиеся потерять свои доходные места, да вообще опасавшиеся Мессалины, женщины властной и решительной, которой нельзя было так же легко управлять, как fly податливым Клавдием, решили убедить его в том, что Мессалина готовит его свержение.

Во главе интриги против Мессалины стояли ближайшие вольноотпущенники Клавдия: Каллист, Нарцисс и Паллант. Понимая, что при встрече с Клавдием Мессалина сумеет склонить его на свою сторону, они поступили более хитро и начали действовать тогда, когда Клавдий отбыл по делам в Остию — строившийся по его распоряжению порт в 25 километрах от Рима, а Мессалина осталась в Риме. Главную роль сыграл Нарцисс. По словам Тацита, «он склонил двух наложниц Клавдия, которым тот оказывал предпочтение, донести принцепсу обо всем происшедшем, воздействуя на них щедротами, посулами и указывая на то, что после того, как Клавдий оставит жену, их влияние возрастет». После этого Нарцисс созвал наиболее влиятельных из приближенных Клавдия, и они, подтвердив достоверность известия, начали «наперебой советовать Клавдию отправиться в преторианский лагерь и, позаботившись прежде о безопасности, а затем о мщении, обеспечить себе поддержку когорт». Клавдий пребывал в растерянности.

В это время пировавшая во дворце вместе с Гаем Си-лием Мессалина, у которой тоже, видимо, были верные ей люди, была извещена о затеянной против нее интриге. Она удалилась в одну из своих резиденций, так называемые сады Лукулла в северной части Рима, а Гай Силий невозмутимо отправился в сенат исполнять свои обязанности консула-суффекта. Но окружение Клавдия, даже не получив от него команды, действовало решительно. В Риме начались аресты тех, кто составлял компанию на пирушках Гая Силия и Мессалины. Видя нависшую над собой опасность, Мессалина упросила старейшую из весталок, Вибидию, добиться беседы с Клавдием и склонить его к снисходительности, а сама с тремя провожатыми (все остальные слуги в страхе покинули ее), пройдя пешком через весь город, добыла телегу и с теми же тремя провожатыми, «так мало осталось у нее приближенных», в простой телеге попыталась выехать в Остию.

Не допустить к Клавдию весталку было совершенно невозможно, и Вибидия «горячо и настойчиво» требовала, чтобы Клавдий «не обрек на гибель супругу, не выслушав ее объяснений». За Клавдия ответил Нарцисс, заявив весталке, «что принцепс непременно выслушает жену и она будет иметь возможность очиститься от возводимого на нее обвинения; а пока пусть благочестивая дева возвращается к отправлению священнодействий». Вибидии не оставалось ничего другого, как удалиться.

Мессалине удалось добраться к ставке Клавдия. Не так давно, во время британского триумфа, Мессалина следовала за проезжавшим по рукоплещущим улицам Рима в триумфальной квадриге Клавдием на двуколке, в то время как все сенаторы в парадных тогах следовали за ними пешком, а теперь лишь об одном она просила — выслушать ее, мать двоих детей Клавдия, но ей не позволили переговорить с мужем, а Клавдию, чтобы он не надумал встретиться с ней, подсунули памятную записку С перечислением ее любовных связей. Не добившись встречи с Клавдием, Мессалина вернулась в Лукулловы сады.

Мессалина. Камея

Клавдий и его двор также возвратились в Рим, причем возглавивший свержение Мессалины Нарцисс, опасаясь, как бы по дороге из Остии в Рим находившиеся при Клавдии сенаторы Луций Вителлий и Цецина Ларг не изменили его настроения, сумел усесться в одну повозку с Клавдием, сопровождая его до самого Рима. Мессалина послала слугу распорядиться, чтобы ее дети, Британник и Октавия, поспешили к отцу и ждали его при въезде в Рим, но тем не дали этого сделать. Нарцисс, которому, видимо, докладывали о каждом шаге Мессалины, приказал удалить детей Мессалины, чтобы они не попались на глаза Клавдию.

По приезде Клавдия в Рим в лагере преторианской гвардии начались расправы над обвиненными в заговоре.

Разбирательство было недолгим. Гай Силий не пытался ни оправдываться, ни оттянуть вынесение приговора, а лишь попросил, чтобы ему ускорили смерть. Видимо, он слишком хорошо понимал, что объяснить что-либо ему не дадут. О том, что окружение Клавдия было заинтересовано именно в расправе, а не в расследовании дела в суде, мы можем судить по тому, что когда приставленный Гаем Силием к Мессалине в качестве стража Титий Прокуд предложил дать показания, его казнили, не выслушав. Поспешно и без особого разбирательства были казнены почти все другие лица, близкие к Гаю Силию и Мессалине.

Мессалина, третья жена императора Клавдия, со своими детьми Британником и Октавией, а также дочерью Клавдия от предыдущего брака Антонией

Как уже говорилось выше, окружавшие Клавдия временщики часто злоупотребляли властью, и многие знатные римляне поплатились жизнью, став жертвами доносов и обвинений. Мягкий с виду Клавдий редко проявлял милосердие. Скорее всего, чистки затрагивали лишь верхние слои римского общества: о каких бы то ни было репрессиях при Клавдии против простых римлян ничего неизвестно, но представителям римской знати было от чего пребывать в страхе. Достаточно сказать, что при Клавдии было казнено тридцать пять сенаторов и более трехсот человек из сословия всадников. Мало кто мог чувствовать себя в полной безопасности. В свое время Калигула, уличив в заговоре свою сестру Юлию Ливиллу, всего лишь сослал ее в ссылку. При Клавдии (в 45 году)

Юлию вновь обвинили в заговоре, и на это раз она была казнена. Неизвестно, были ли эти обвинения на чем-то основаны, или 27-летняя Юлия Ливилла пострадала из-за амбиций своего мужа, необдуманно попытавшегося претендовать на престол после смерти Калигулы, но Клавдий не пощадил свою племянницу. По аналогичным обвинениям, только двумя годами ранее, в 43 году казнили при Клавдии и еще одну Юлию из семейства Юлиев-Клавдиев — дочь Друза Младшего, внучку императора Тиберия.

Клавдию было не впервой расправляться с родственницами. Но тут был несколько иной случай. Валерию Мессалину он все же любил, и встреться она опять с Клавдием, она имела бы шанс оправдаться. Допустить такое люди, затеявшие это дело, не могли — ведь останься Мессалина императрицей, гнев Клавдия вскоре обратился бы против них самих.

Начальник преторианской гвардии Лузий Гета не желал расправы над Мессалиной, но Нарциссу удалось убедить Клавдия в целях безопасности поручить ему, Нарциссу, на один день командование преторианской гвардией, и после того, как это было сделано, Нарцисс, видя, что Клавдий пребывает в нерешительности, и боясь, что встреча с женой может изменить его настроение, без приказа на то Клавдия дал команду преторианцам убить Мессалину, а чтобы удостовериться в исполнении приказа, послал с преторианцами своего вольноотпущенника Эвода. Прибыв в Лукулловы сады, вольноотпущенник осыпал Мессалину площадной бранью, пытаясь побудить ее покончить с собой, но она медлила, и прибывший вместе с вольноотпущенником центурион пронзил Мессалину мечом. В момент гибели Валерии Мессалине было всего двадцать пять лет.

Обстоятельства расправы с Мессалиной дают серьезные основания полагать, что она пала жертвой тщательно спланированного заговора, к которому придворных побудили не любовные увлечения Мессалины и опасения за Клавдия, а желание сохранить свое собственное влияние на Клавдия, дававшее возможность обогащаться за счет близости к власти.

В дальнейшем Валерию Мессалину описывали как одну из самых развратных женщин Рима, но скорее всего, что наряду с имевшими место прегрешениями, многое ей было и приписано в угоду ее преемнице Агриппине Младшей, которой смерть Мессалины расчистила дорогу к власти и которая была заинтересована в том, чтобы Клавдий думал о своей прежней жене как можно хуже. В то же время нельзя не заметить, что основные успехи Клавдия — присоединение к Риму Мавретании, Фракии, Ликии и Памфилии, завоевание южной части Англии, начало строительства нового порта в Остии, большая часть работ по строительству «водопровода Клавдия» — были достигнуты именно в тот период его правления, когда его женой была Валерия Мессалина.

11. БОРЬБА ПРИДВОРНЫХ ЗА ВЛИЯНИЕ. НОВОЙ ИМПЕРАТРИЦЕЙ СТАНОВИТСЯ АГРИППИНА МЛАДШАЯ. ВОЗВЫШЕНИЕ АГРИППИНЫ И ПАЛЛАНТА. КЛАВДИЙ УСЫНОВЛЯЕТ СЫНА АГРИППИНЫ НЕРОНА И ЖЕНИТ ЕГО НА СВОЕЙ ДОЧЕРИ ОКТАВИИ. БОРЬБА АГРИППИНЫ С НАРЦИССОМ. НАРЦИСС ТЕРЯЕТ ВЛИЯНИЕ

После казни Мессалины Клавдий склонялся то к тому, чтобы вновь взять себе в жены Элию Петину (которую поддерживал Нарцисс), то к тому, чтобы жениться на бывшей жене Калигулы, дочери консула Марка Лоллия — Лоллии Павлине (которую поддерживал Каллист). В конце концов он женился на своей родственнице Агриппине (Агриппине Младшей), которую поддерживал Паллант. Она была дочерью его старшего брата Германика, однако сенат поддержал этот брак, мотивировав это высшими интересами государства.

Не сумев навязать Клавдию выгодную для самого себя кандидатуру императрицы, Нарцисс мог вскоре только сожалеть о свержении Мессалины.

Став в 49 году императрицей, Агриппина, будучи женщиной не только красивой, но и властной, подмяла под себя мягкого по характеру Клавдия. Почти сразу после свадьбы Клавдий удостаивает Агриппину Младшую титула Августы, который ни разу не давался до этого ни одной из жен императоров с того времени, когда такой титул ввел для своей жены Ливии император Октавиан Август. Изображения Агриппины Младшей начали чеканить на монетах Рима и провинций, причем иногда не только вместе с изображениями самого Клавдия, но и без него. Влияние Агриппины значительно превысило то влияние, которым пользовалась Мессалина. Уже в 50 году главный город германского племени убиев на Рейне, где она родилась, когда ее отец командовал римскими войсками в Германии, был переименован в Колонию Агриппины (и именно от слова «колония» пошло нынешнее название этого города — Кельн). Всех своих возможных соперниц Агриппина постаралась побыстрее оттеснить от императорского двора, причем добилась от Клавдия того, что основная ее соперница — Лоллия Павлина — была осуждена на изгнание и конфискацию имущества. Как пишет Тацит, «изгнаннице было оставлено из ее несметных богатств всего пять миллионов сестерциев». Но даже лишение соперницы большей части имущества и ее изгнание не удовлетворило мстительную и беспощадную Агриппину, и к Лоллии был отправлен трибун, дабы принудить ее к самоубийству.

Надо сказать, что став женой 59-летнего Клавдия, 34-летняя Агриппина Младшая отнюдь не блюла верности, и скоро весь двор знал, что ее любовником стал Паллант. Однако положение Палланта от этого лишь упрочилось. Так, по предложению Клавдия сенат принял постановление о наказании женщин в случае их брачного сожительства с рабами, предусматривающее, что, если это делалось без ведома владельца раба, то женщина становится рабыней, а если с ведома, то вольноотпущенницей. После того, как сенат одобрил этот закон, Клавдий объявил, что автором законопроекта является Паллант. Тут же сенатор Сервилий Барея Соран, избранный консулом на следующий год, предложил даровать Палланту преторские знаки отличия и пятнадцать миллионов сестерциев, а сенатор Корнелий Сципион предложил добавить к этому для Палланта еще и «благодарность государства, ибо, происходя от царей Аркадии, он ради общественной пользы пренебрег своей восходящей к глубокой древности знатностью и удовлетворяется положением одного из помощников принцепса. Клавдий же подтвердил, что, довольствуясь почестями, Паллант по-прежнему беден. И вот, начертанный на медной доске, был вывешен сенатский указ, в котором вольноотпущенник, обладатель трехсот миллионов сестерциев, превозносился восхвалениями за старинную неприхотливость и довольство малым».

Статуя императора Клавдия в образе Юпитера. Мрамор. 41–54 гг.

Детей от Клавдия у Агриппины Младшей не было, но она добилась того, что в начале 50 года Клавдий усыновил ее сына Луция Домиция Агенобарба, которого после этого стали именовать сначала Тиберий Клавдий Нерон, а затем Нерон Клавдий Друз Германик Цезарь. С этого времени началось неуклонное продвижение к власти Нерона, который стал оттеснять родного сына Клавдия — Британника. В 51 году, на данном Клавдием народу Рима цирковом представлении, Нерон предстал в одеянии триумфатора, а Британник в детской одежде — претексте, чем подчеркивалось главенство Нерона. Вскоре, по словам Корнелия Тацита, «были удалены из преторианских когорт, частью на основании вымышленных причин, частью под почетным предлогом повышения в должности, те из центурионов и военных трибунов, которые скорбели об уготованном Британнику жребии; были изгнаны из дворца и сохранявшие верность Британнику вольноотпущенники».

Из тех, кто как-то сдерживал Агриппину, дольше всех сохранял свое влияние Нарцисс. Но Агриппина сумела ослабить и его. Одним из наиболее амбициозных проектов Клавдия была попытка осушить болота в районе Фуцинского озера, в 150 километрах от Рима. (Идея эта была вполне разумна, и в 1865 году это озеро, именовавшееся к тому времени Лаго ди Челано, таки осушили. Именно поэтому Фуцинского озера нет на современных картах Италии.) По замыслу Клавдия и его советников, осушение озера значительно улучшило бы климат той местности и позволило бы собирать там лучшие урожаи, что окупило бы затраты. Работы начались сразу же после прихода Клавдия к власти и велись 11 лет. По словам Светония Тран-квилла, «местами перекопав, местами просверлив гору, он соорудил водосток в три мили длиной…». Сооружение было по тем временам невиданное, особенно учитывая тогдашние трудности с освещением тоннеля, вентиляцией и т. д. В 52 году строительство подошло к концу, и, как пишет Корнелий Тацит, для того, «чтобы возможно большее число зрителей могло увидеть это великолепное сооружение, на озере устраивают навмахию, подобно тому, как, соорудив водоем за Тибром, такую же битву, на более легких и менее многочисленных кораблях, показал некогда Август. Клавдий снарядил триремы и квадриремы, посадив на них девятнадцать тысяч человек; у берегов озера со всех сторон были расставлены плоты, чтобы сражающимся некуда было бежать, но внутри этого ограждения оставалось довольно простора для усилий гребцов, для искусства кормчих, для нападения кораблей друг на друга и для всего прочего, без чего не обходятся морские бои. На плотах стояли манипулы преторианских когорт и подразделения конницы, на них же были возведены выдвинутые вперед укрепления с готовыми к действию катапультами и баллистами, тогда как остальную часть озера стерегли моряки на палубных кораблях. Берега, холмы, вершины окрестных гор заполнили, как в амфитеатре, несметные толпы зрителей, привлеченных из ближних городов и даже из Рима жаждою к зрелищам, тогда как иных привело сюда стремление угодить принцепсу. Сам он в роскошном плаще и невдалеке от него Агриппина в вытканной из золотых нитей хламиде занимали первые места. И хотя сражение шло между приговоренными к смерти преступниками, они бились как доблестные мужи, а после длительного кровопролития оставшимся в живых была сохранена жизнь».

Агриппина Младшая. Мрамор. Начало I в.

По окончании зрелища плотину разобрали, чтобы пустить воду в тоннель, «и тут стала очевидной непригодность канала, подведенного к озеру выше уровня его дна». Торжественное открытие канала пришлось отложить. После того как его срочно углубили, чтобы снова привлечь народ, на озере соорудили помост для пешего боя и дали гладиаторские игры, хотя, конечно же, это не могло идти ни в какое сравнение с прежним морским боем. А затем случилось непредвиденное. «Возле места, где озеру предстояло устремиться в канал, было устроено пиршество, участников которого охватило смятение, когда хлынувшая с огромною силой вода стала уносить все попадавшееся на ее пути, сотрясая и находившееся поодаль, сея ужас поднятым ревом и грохотом». Воспользовавшись испугом Клавдия, Агриппина принялась обвинять ведавшего работами Нарцисса в алчности и хищениях. Тому не оставалось ничего другого, как молчать или в ответ упрекать Агриппину в необузданности и высокомерии. Инцидент не привел к отставке Нарцисса, но Нарцисс понял, что проигрывает борьбу за власть. В тесном кругу друзей Нарцисс признался, что достанется ли власть Нерону или Британнику, он, Нарцисс, в любом случае обречен, Британник не простит ему гибели своей матери, а Нерон — обид своей. Нарцисс понимал, что жив теперь лишь до тех пор, пока жив Клавдий. Некоторое время Нарцисс все еще пытался противостоять Агриппине, но с каждым месяцем вынужден был все больше уступать, а возможности Агриппины росли.

В 53 году Клавдий выдал за Нерона свою дочь Октавию. Несмотря на то, что Октавии было в ту пору всего двенадцать лет и она была до этого обручена со знатным юношей Луцием Юнием Силаном, Агриппина Младшая настояла на таком браке, служившем верным средством возвышения ее сына. Еще ранее Луция Юния Силана заставили отказаться от помолвки, а затем принудили к самоубийству.

В 54 году Агриппина еще более усилила свои позиции — вольноотпущенник Нарцисс, возглавлявший императорскую канцелярию и пытавшийся ей противодействовать, под гнетом тяжких проблем «занемог и для восстановления сил мягкой погодой и целебными водами отправился в Синуессу».

12. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ИМПЕРАТОРА КЛАВДИЯ И ЕГО СМЕРТЬ. СУДЬБА ДЕТЕЙ И СУДЬБА ТРУДОВ КЛАВДИЯ. ИМПЕРАТОР КЛАВДИЙ ПОТОМКАМ

Власть Агриппины стала почти безраздельной. До этого в стране было два официальных наследника престола, Нерон и Британник, но теперь Агриппина убеждает Клавдия сделать выбор в пользу Нерона.

Нельзя исключать того, что старый и не слишком здоровый Клавдий назначил главным своим преемником Нерона, просто полагая, что не достигший совершеннолетия Британник не сможет удержать власть, и вариант, когда Британник становился соправителем своего брата (Нерон был усыновлен Клавдием), опекаемого влиятельной и умной Агриппиной, представлялся Клавдию более безопасным и надежным. Однако после смерти Клавдия по Риму ходили слухи, что к концу жизни Клавдий стал высказывать сожаление о браке с Агриппиной и усыновлении Нерона и склонялся к тому, чтобы развестись и назначить своим наследником Британника.

Возможно, это было так, возможно, нет, но как бы там ни было, 12 октября 54 года Клавдий, поев грибов, внезапно почувствовал себя плохо и, промучавшись несколько часов, скончался. Теоретически нельзя исключить того, что Клавдий мог умереть от прободения язвы или от какой-либо иной естественной причины, более того, поспешность заключения брака Нерона и Октавии могла быть вызвана как раз тем, что Клавдий чувствовал приближение кончины и старался этим браком обеспечить будущее дочери и своего слишком юного для наследования власти сына, но ни у кого из римлян не было сомнений в том, что император был отравлен.

Большинство современников считало, что его отравила Агриппина, чтобы обеспечить власть своему сыну Нерону. Клавдий умер 13 октября 54 года на шестьдесят четвертом году жизни и четырнадцатом году власти. Его смерть некоторое время скрывали, пока не обеспечили все для передачи власти его преемнику — Нерону.

Похоронен Клавдий был торжественно, со всеми необходимыми почестями и после смерти, согласно сложившейся традиции, обожествлен. Однако завещание Клавдия оглашено не было, что позволяет предполагать, что оно не устраивало Нерона и Агриппину. Пришедший к власти Нерон был вынужден для приличия выступить перед сенатом с похвальной речью усопшему. Однако вскоре его главный советник Луций Анней Сенека, безусловно с одобрения самого Нерона, пишет язвительный памфлет «Отыквление божественного Клавдия», где рассказывает, как Клавдий, вознесшись на небеса, потерял свою божественность и стал тыквой, а затем уже не богом, а тыквой был вынужден отправиться с небес в ад, где стал объектом вечных насмешек. Памфлет получил широкое хождение среди римской знати и, в отличие от фундаментальных исторических работ императора Клавдия, сохранился до наших дней. Трудно определить действительные причины, по которым Нерон так недолюбливал своего приемного отца, но он не только вдохновил написание на него злобной сатиры, но и отменил впоследствии постановление о его обожествлении. Все дети Клавдия погибли в период правления Нерона — сын Клавдия Британник был отравлен, а обе дочери Клавдия — Октавия и Антония — казнены. Книги Клавдия, скорее всего, также были уничтожены именно в этот период (у последующих римских историков нет ссылок на работы Клавдия). Однако при пришедшем к власти в 69 году императоре Веспасиане Клавдий вновь был обожествлен и подлежал почитанию.

Из написанного и сказанного Клавдием сохранилось совсемнемного, но, глядя, как в XX–XXI веках объединяется Европа, невольно вспоминаешь слова императора Клавдия: «Пусть же связанные с нами общностью нравов, сходством жизненных правил, родством они лучше принесут к нам свое золото и богатство, чем владеют ими раздельно от нас! Все, отцы сенаторы, что теперь почитается очень старым, было когда-то новым; магистраты-плебеи появились после магистратов-патрициев, магистраты-латиняне — после магистратов-плебеев, магистраты из всех прочих народов Италии — после магистратов-латинян. Устареет и это, и то, что мы сегодня подкрепляем примерами, также когда-нибудь станет примером».

ФУРИЙ КАМИЛЛ СКРИБОНИАН

(42 г.)

Гней Фурий Камилл Аррунций Скрибониан — Gnaeus Furius Camillus Amintius Scribonianus (? — 42). Титулатура в период мятежа не выяснена.

Гней Фурий Камилл Аррунций Скрибониан возвысился еще в период правления императора Тиберия и в 32 году был консулом.

В 42 году, будучи римским наместником в Далмации, Скрибониан поднял мятеж против императора Клавдия, провозгласив себя императором. Через четыре дня солдаты отказались ему повиноваться. Светоний Транквилл пишет, что легионеров заставило раскаяться в нарушении присяги чудо, что «…то ли случайно, то ли божественной волей, когда было приказано выступать на помощь новому императору, они никак не могли ни увенчать своих орлов (в ответственных случаях серебряных орлов, служивших знаменами легионов, увенчивали венками и умащивали благовониями, прося богов о даровании победы. — В. Д.), ни вырвать из земли и сдвинуть с места свои значки». Однако скорее всего перемена в настроениях легионеров была вызвана более прозаическими причинами, и прежде всего тем, что они узнали, что войска в соседних провинциях остались верны Клавдию, — в этих условиях мятежников ждало неминуемое поражение и последующее суровое наказание, ведь в распоряжении Скрибониана было всего лишь два легиона и он не мог надеяться на успех без поддержки других войск.

Скрибониан, после того как солдаты отказались ему повиноваться и перебили часть оставшихся верными ему офицеров, попытался бежать и добрался до острова Иссу (современный остров Лисс в Адриатическом море), но там был пойман и убит, причем расправившийся со Скрибонианом некий Волагиний за счет этого обеспечил себе в дальнейшем прекрасную военную карьеру.

Когда весть о восстании Скрибониана достигла Рима, само восстание было уже подавлено, но выступление Скрибониана не было случайным, наоборот, оно было тщательно подготовлено. В заговор оказались втянуты несколько сенаторов и всадников в Риме, а также ряд видных военных, в том числе Цецина Пет, бывший консулом в 37 году. Пет был вызван в Рим и доставлен туда под конвоем на специальном военном корабле, причем его жене не разрешили его сопровождать, и она помчалась вслед за ним, наняв рыбацкое судно. Пет был приговорен к казни и покончил с собой. Его жена, Аррия Старшая, несмотря на то, что никто ее к этому не принуждал, также покончила с собой, причем, как пишет Плиний Младший, поскольку родные тщательно следили за ней, пытаясь удержать от самоубийства, «она вскочила с кресла, изо всей силы с разбега хватилась головой о стенку и рухнула на пол», нанеся себе смертельные увечья, а когда все бросились к ней и попытались помочь, произнесла: «Я вам говорила, что найду любую трудную дорогу к смерти, если легкую вы для меня закрываете».

Однако жена самого Скрибониана — Вибия, несмотря на то, что, будучи вызвана в Рим, призналась, что знала о заговоре, осталась в живых — ее всего лишь выслали из Рима. Сын Гнея Скрибониана — Марк Фурий Камилл Аррунций Скрибониан сначала не был наказан императором Клавдием, но через десять лет (в 52 году) он был вновь привлечен к разбирательству, потому что якобы «вопрошал халдеев, когда умрет Цезарь». Марка обвиняли в том, что он, вместе со своей не смирившейся матерью, строит козни против Клавдия. Клавдий ограничился тем, что сослал Марка, подчеркнув свое милосердие, однако, как пишет Корнелий Тацит, «последующая жизнь изгнанника оказалась недолгой: унесла ли его случайная смерть или он был умерщвлен ядом, об этом каждый толковал соответственно своему убеждению».

БРИТАННИК

(Сын императора Клавдия. В 48–50 гг. единственный официальный его наследник. В 50–54 гг. сонаследник Нерона. С приходом к власти Нерона Британник в 54–55 гг. продолжал считаться его младшим сонаследником.)

Британник — Britannicus (15.02.41 — около 15.02.55). С 41 по 44 год именовался Тиберий Клавдий Германик — Tiberius Claudius Germanicus. С 44 года — Тиберий Клавдий Цезарь Британник — Tiberius Claudius Caesar Britannicus. На монетах именовался Тиберий Клавдий Цезарь сын Августа Британник — Ti. Claudius Caesar Aug. F. Britannicus.

Британник был сыном римского императора Клавдия и его третьей жены — Валерии Мессалины. Он родился 15 февраля 41 года, всего через двадцать дней после того, как его отец стал императором. Сначала он был назван Германиком, но затем, в связи с успехами Клавдия в покорении Британии, был переименован в Британника.

Отношения его родителей были весьма непростыми. До этого Клавдий дважды женился и разводился. Первый сын Клавдия умер, дочь от своего первого брака — Клавдию — он не признавал. От второго брака у Клавдия была дочь Антония.

Мать Британника Валерия Мессалина, правнучка сестры Октавиана Августа Октавии, родив Клавдию сына — Британника, через год родила и дочь — Октавию. Император Клавдий очень любил свою жену, и она имела на него огромное влияние, используя это влияние, по мнению современников, часто далеко не лучшим образом. Мессалина могла вознести любого к вершинам власти, а могла погубить. Перед Мессалиной заискивали, а поскольку Британник был ее единственным сыном и единственным сыном и наследником Клавдия, то заискивали и перед ним и его окружением. Достаточно сказать, что в 47 году один из самых опытных царедворцев Клавдия, консул Луций Вителлий (отец будущего императора Авла Вителлия), предложил сенату выделить награду в миллион сестерциев воспитателю Британника Сосибию «в награду за то, что он наставляет Британника и помогает советами Клавдию».

Хотя Британник иногда страдал от эпилепсии, в целом здоровье его было вполне нормальным, и, казалось, ничто не могло бы помешать ему со временем унаследовать престол. Но этому помешало поведение его матери и развернувшиеся вокруг интриги придворных.

Клавдий слишком много позволял своим приближенным, которые частенько злоупотребляли его доверием, Мессалина же была не просто женой императора, но начала становиться его советником, поворачивая дела так, как хотелось ей, и даже добиваясь осуждения и казни неугодных. При дворе Мессалина нажила много врагов, и те, выбрав удобный момент, сумели отыграться. Валерия Мессалина была на 33 года моложе своего супруга. Она неоднократно изменяла ему, и долгое время Клавдий старался не замечать этого, скорее всего потому, что ее любовники были людьми незначительными и не могущими представлять опасности как претенденты на власть. Однако в 48 году любовником Мессалины стал Гай Силий, который был не только молод, но и происходил из знатного рода. В 48 году Мессалина добилась назначения Гая Силия консулом на следующий год. Этим воспользовалось окружение Клавдия, сумевшее убедить его, что Мессалина и Гай Силий готовят переворот.

Вряд ли Мессалина затевала нечто большее, чем обычная любовная интрижка. Она слишком открыто встречалась со своим любимым, чего никогда не стала бы делать, если бы задумывала свергнуть мужа. Но предыдущее попустительство Клавдия побудило ее устроить спектакль, где она разыграла свою свадьбу с Гаем Силием.

В это время Клавдий отправился по делам из Рима в соседний порт Остию, и его окружение, ненавидевшее Мес-yf салину, сумело запугать его угрозой переворота и уговорить передать на один день командование преторианской гвардией вольноотпущеннику Нарциссу, злейшему врагу Мессалины, который, даже не получив на то приказа Клавдия, распорядился о ее казни (более подробно о гибели Мессалины рассказано в главе об императоре Клавдии).

Матери Британника в момент гибели было всего двадцать пять лет.

Античные авторы описывают Мессалину как женщину чрезвычайно развратную, но если глянуть на ее жизнь глазами непредвзятого человека, то слишком трудно упрекать юную девушку (выданную, возможно и без ее согласия, замуж за весьма пожилого и нелюбимого человека) в том, что она полюбила кого-то. Кроме того, следует помнить, что и Корнелий Тацит, и Светоний Транквилл, чьи труды, описывающие это время, сохранились, не были лично свидетелями этих событий, а опирались на сочинения более ранних авторов, которые писали в период правления тех, кто лично был заинтересован в том, чтобы изобразить Мессалину женщиной как можно более распутной.

Когда Британник потерял мать, ему было около семи лет. Решением сената все статуи Валерии Мессалины были убраны из домов и общественных зданий, а сделанные в честь нее надписи стерты. Возможно, семилетний мальчик и не до конца понимал, что случилось, однако, безусловно, потеря матери и ее осуждение были для него трагедией.

Вскоре Клавдий вновь решил жениться, и при дворе разгорелась яростная борьба между его придворными за то, чтобы он выбрал нужную им кандидатуру, причем каждый из фаворитов предлагал свой, более выгодный для себя вариант. В этой борьбе победил вольноотпущенник Паллант, сумевший убедить Клавдия взять в жены Агриппину Младшую. По римским законам, дядя не мог жениться на племяннице, но для Клавдия сенат сделал исключение, мотивируя это государственной необходимостью.

Став в 49 году женою Клавдия, Агриппина Младшая быстро взяла в свои руки бразды правления и очень скоро имела значительно большую власть над Клавдием, нежели Мессалина. Детей от Клавдия у Агриппины Младшей не было, но она добилась того, что в начале 50 года Клавдий усыновил ее сына — Луция Домиция Агенобарба, которого после этого стали именовать сначала Тиберий Клавдий Нерон, а затем Нерон Клавдий Друз Германик Цезарь. Став впоследствии императором, он войдет в историю под именем Нерона.

Нерон был старше Британника, и это, наряду с помощью Агриппины и ее сторонников, обеспечило ему преимущество в претензиях на престол. Надо сказать, что и у Британника имелись сторонники, готовые его поддержать, а колебания в симпатиях между Нероном и Британником отразились даже на римских монетах — на большинстве римских монет в качестве наследника фигурирует Нерон, на монетах же провинций Африки и Азии изображаются оба наследника, а одна из выпущенных в 54 году монет изображает императора Клавдия, целующего своего сына Британника, как бы подчеркивая, что именно он должен наследовать власть. Все это говорит о яростной борьбе между придворными группировками, но сторонники Британника не были столь могущественны, как сторонники Агриппины Младшей и Нерона.

В 53 году Клавдий выдал замуж за Нерона свою дочь Октавию. Той было всего двенадцать лет, и она еще не могла исполнять супружеские обязанности, но это еще более усиливало претензии Нерона на то, чтобы стать преемником Клавдия. Чтобы обеспечить этот брак, Агриппина заставила отказаться от заключенной ранее помолвки с Октавией, а затем и покончить жизнь самоубийством знатного юношу Луция Юния Силана.

В 54 году из Рима удалился Нарцисс — последний из придворных, пытавшихся противодействовать Агриппине. Учитывая то, что самый влиятельный из придворных Клавдия, обеспечивший в свое время брак Клавдия и Агриппины, — Паллант был к тому же еще и ее любовником, влияние Агриппины Младшей на события в стране стало практически неограниченным. Агриппина контролировала не только двор Клавдия, но и получила поддержку Афрания Бурра, командовавшего преторианской гвардией, поэтому могла теперь управлять событиями по своему усмотрению.

Светоний Транквилл пишет о Клавдии, что «к концу жизни он начал обнаруживать явные признаки сожаления о браке с Агриппиной и усыновлении Нерона», рассматривая вопрос о назначении своим преемником подраставшего Британника. Видимо, в последний год жизни здоровье Клавдия было совсем неважным и он, думая о передаче власти сыну, собирался даже раньше положенного времени надеть на него тогу, объявив совершеннолетним. Рост Британника уже позволял это сделать, но объявить сына совершеннолетним Клавдий не успел. 12 октября 54 года император Клавдий, отведав блюдо из белых грибов, почувствовал себя плохо и, промучившись целую ночь, умер на рассвете следующего дня. Никто из римлян не сомневался, что Клавдий был отравлен, причем или самой Агриппиной, или по ее приказу.

Незадолго до отравления Клавдий написал завещание, «скрепив его печатями всех должностных лиц», но после его смерти завещание так и не было оглашено перед народом. Вполне возможно, что именно оно подтолкнуло Агриппину отравить Клавдия, так как если бы завещание ее устраивало, то не было бы причин скрывать его содержание. Вероятнее всего, что Клавдий назначил своим наследником Британника или назначил Нерона и Британника сонаследниками.

Для Агриппины было очень важно не дать после смерти Клавдия возможности провозгласить Британника императором. Популярность Британника в народе была достаточно велика, и если бы кто-то выкрикнул его императором, то народ и солдаты охотно подержали бы такой выбор. В таком случае пришлось бы провозглашать Нерона лишь соправителем Британника, а может быть, и вообще отказаться от претензий на власть. Зная, что сторонников Британника некому организовать, Агриппина легко предотвратила такую опасность.

Вот как описывает события тех дней Корнелий Тацит: «Консулы и жрецы провозглашали торжественные обеты, молясь об исцелении принцепса, тогда как его, уже бездыханного, обкладывали припарками и покрывалами с намерением скрывать его смерть, пока не будут приняты меры, которыми была бы закреплена за Нероном верховная власть. Как бы убитая горем и ищущая утешения Агриппина сразу же после кончины Клавдия припала к Британнику и заключила его в свои объятия; называя его точным подобием отца, она всевозможными ухищ-рениями не выпускала его из покоев, в которых они находились. Задержала она при себе и его сестер Антонию и Октавию и, приставив стражу ко всем дверям, время от времени объявляла, что состояние принцепса улучшается, делая это ради того, чтобы поддерживать в воинах надежду на хороший исход и дождаться благоприятного часа, указанного предвещаниями халдеев (от себя же добавим, что скорее всего просто тайно договариваясь с теми, от кого зависело провозглашение императора).

Тиберий Клавдий Цезарь Британник

И вот в полдень, в третий день до октябрьских ид, внезапно широко распахиваются двери дворца и к когорте, по заведенному порядку охранявшей его, выходит сопровождаемый Бурром Нерон. Встреченного по указанию префекта приветственными кликами, его поднимают на носилках. Говорят, что некоторые воины заколебались: озираясь по сторонам, они спрашивали, где же Британник; но так как никто не призвал их к возмущению, им только и оставалось покориться. Принесенный в преторианский лагерь, Нерон, произнеся подобавшую обстоятельствам речь и пообещав воинам столь же щедрые, как его отец, денежные подарки, провозглашается императором. За решением войска последовали указы сената: никаких волнений не было и в провинциях».

Клавдию были устроены торжественные похороны, причем Агриппина Младшая позаботилась о том, чтобы эти похороны по пышности не уступали похоронам Октавиана Августа, но теперь эти торжественные похороны и денежные раздачи служили уже укреплению авторитета Нерона, а не Британника.

Оставшись в тринадцать лет круглым сиротой, Британник продолжал жить во дворце. Формально он считался будущим сонаследником Нерона и пользовался внешними признаками уважения, однако, конечно же, не имел никакой реальной власти. Казалось, что его оставили в покое, но перед тем как Британнику должно было исполниться 14 лет, он был отравлен на обеде у Нерона.

Корнелий Тацит пишет, что Нерона подтолкнула к отравлению своего сводного брата ссора с матерью. Сначала Нерон во всем подчинялся своей матери, но затем стал проявлять все большую самостоятельность и начал оттеснять Агриппину от управления империей, а та в ответ якобы пригрозила ему поддержать Британника, сделав его императором. Упоминает Тацит и о случае, когда на пиру во дворце Нерон предложил Британнику спеть песню, рассчитывая, что тот растеряется от присутствия многих людей, но тот твердым голосом спел песню, «полную иносказательных жалоб на то, что его лишили родительского наследия и верховной власти».

И угрозы Агриппины, и жалобы Британника действительно могли побудить Нерона пойти на преступление ради сохранения своей власти, но главным, что толкнуло его на убийство, было приближающееся совершеннолетие сына Клавдия. Римлянин считался достигшим совершеннолетия, когда ему исполнялось 16 лет, но сам Нерон был объявлен совершеннолетним, когда ему исполнилось 14 лет, а потому мог опасаться, что и Британника признают совершеннолетним уже в этом возрасте и он станет претендовать на власть.

Обвинить Британника в каком-либо преступлении, чтобы затем сослать или казнить, было затруднительно — в силу его малого возраста в это мало бы кто поверил. Нерон решил отравить соперника. Дата гибели Британника неизвестна. Но это произошло в начале 55 года, причем не позднее 15 февраля, иначе бы Британника объявили совершеннолетним.

По словам Тацита, по давнему обычаю, подаваемую Британнику пищу всегда предварительно пробовал специально приставленный для этого раб, и если бы пищу отравили даже медленнодействующим ядом, то умер бы и раб, что сделало бы очевидным для всех факт отравления, поэтому отравители поступили более хитро. На обеде у Нерона Британнику подали очень горячее питье, которое попробовал раб, а когда Британник сказал, что питье слишком горячее, его разбавили холодной водой с разведенным в ней ядом. Выпив этот напиток, Британник сразу же упал замертво. Присутствовавших на обеде охватило смятение, причем «в чертах Агриппины мелькнули такой испуг и такое душевное потрясение, несмотря на ее старание справиться с ними, что было очевидно, что для нее, как и для сестры Британника Октавии, случившееся было полной неожиданностью». Возлежавший же за столом Нерон даже не изменил позы и заявил, что это приступ эпилепсии, которой Британник подвержен с детства, и нечего обращать на это внимание. Присутствовавшие вынуждены были продолжить обед, причем и сестра Британника Октавия «также, невзирая на свои юные годы, научилась таить про себя и скорбь, и любовь, и все свои чувства».

Далее Нерон, видя, что все молчат, не позаботился даже о том, чтобы как-то соблюсти внешние приличия. Труп Британника был сожжен в ту же ночь, «ибо все необходимое для его скромно обставленных похорон было предусмотрено и припасено заранее». Погребли Британника все же на Марсовом поле, но без торжественности «при столь бурном ливне, что народ увидел в нем проявление гнева богов, возмущенных преступлением…»

В особом указе Нерон объяснил причины такой поспешности с похоронами Британника, «ссылаясь на установление предков скрывать от людских глаз похороны безвременно умерших и не затягивать церемонии похвальными речами и пышно отправляемыми обрядами». Этим же указом Нерон объявил, что, «потеряв в лице брата помощника, он отныне может рассчитывать только на поддержку государства, и поэтому сенаторам и народу тем более надлежит оказывать всяческую поддержку принцепсу — единственному оставшемуся в живых отпрыску рода, предназначенного для возложения на него высшей власти».

Одного лишь указа для того, чтобы люди забыли об этом, было мало, и как пишет о Нероне Корнелий Тацит, — «затем Цезарь щедро одарил виднейших из своих приближенных. Были люди, осуждавшие тех, кто, выставляя себя поборниками добродетели, тем не менее разделили между собой, словно взятую добычу, дома и поместья. Другие, однако, считали, что их вынудила к этому необходимость, так как принцепс, понимая преступность совершенного им, надеялся, что злодеяние будет ему прощено, если он свяжет своими щедротами тех, кто наиболее влиятелен и могущественен».

НЕРОН

(Император с 13.10.54 по 7.06.68 г.)

Луций Домиций Агенобарб — Lucius Domitius Ahenobarbus [иногда его имя имело написание Aenobarbus] (15.12.37 — 7.06.68). С конца февраля 50 года, после усыновления императором Клавдием, — Тиберий Клавдий Нерон — Tiberius Claudius Nero, затем Нерон Клавдий Цезарь Друз Германик — Nero Claudius Caesar Drusus Germanicus (к этому имени обычно добавлялся титул «princeps ivventutis» — «глава римской молодежи»). Как император: Император Нерон Клавдий Цезарь Август Германик — Imperator Nero Claudius Caesar Augustus Germanicus.

1. ПРОИСХОЖДЕНИЕ БУДУЩЕГО ИМПЕРАТОРА. ТРУДНОЕ ДЕТСТВО — ССЫЛКА МАТЕРИ И СМЕРТЬ ОТЦА

Нерон родился 15 декабря 37 года. Он был сыном Гнея Домиция Агенобарба и Агриппины Младшей. Род Домициев Агенобарбов был древним и знаменитым. Прадед Нерона по отцу — Гней Домиций Агенобарб, в честь которого назвали отца Нерона, был знаменитым полководцем, воевавшим против триумвиров за республику, а затем примирившийся с ними. Дед Нерона по отцу — Луций Домиций Агенобарб, в силу знатности происхождения и заслуг отца женился на Антонии Старшей, дочери триумвира Марка Антония и Октавии Младшей, сестры императора Октавиана Августа. Отец Нерона — Гней Домиций Агенобарб взял замуж особу самого знатного происхождения — Агриппину Младшую, дочь полководца Германика и Агриппины Старшей, но, в отличие от своих славных предков, прославил себя только дурным поведением и скончался в 40 году от болезни, войдя в историю лишь потому, что стал отцом Нерона.

К моменту рождения Нерона брат его матери (Агриппины Младшей) Калигула уже девять месяцев был императором. Светоний Транквилл пишет, что когда Агриппина попросила Калигулу дать имя ребенку по своему усмотрению, тот «себе на потеху и назло Агриппине» назвал ее сына Клавдием, «так как Клавдий был посмешищем всего двора». Только не всему, что написано, следует верить, и в данном случае слова Светония Транквилла явная ложь хотя бы потому, что достоверно известно — первое имя будущего императора Нерона было Луций Домиций Агенобарб, и совершенно очевидно, что он был назван так в честь своего деда. Нет, первые неприятности начались у Нерона отнюдь не сразу после рождения. Они начались у него двумя годами позднее…

Калигула был человеком вздорным и неуравновешенным. Считается, что, подражая египетской традиции, Калигула, жил со своими сестрами как с любовницами. Так ли это было, или это просто выдумка, сочиненная для того, чтобы опорочить Калигулу (а таких выдумок известно немало), сейчас уже вряд ли можно установить достоверно, но положение сестер Калигулы при дворе, в том числе и положение Агриппины Младшей, было высоким. Соответственно высоким было и положение ее сына. Однако примерно через два года после рождения Нерона Агриппина Младшая приняла участие в заговоре, составленном против Калигулы Гнеем Лентулом Гетуликом и Марком Эмилием Лепидом. В октябре 39 года заговор был раскрыт, а все заговорщики казнены. Агриппине как своей сестре Калигула сохранил жизнь, но сослал ее, разлучив с сыном, и конфисковал имущество. В 40 году, когда Нерону не исполнилось еще и трех лет, мальчика постигло новое несчастье — умер его давно уже болевший отец.

До возвращения матери Нерон рос в доме Домиции Лепиды, своей тетки (сестры отца). Дочь Домиции Лепиды и ее первого мужа, Валерия Мессаллы, — Валерия Мессалина в 39 году вышла замуж за будущего императора Клавдия и в 41 году, с приходом Клавдия к власти, стала императрицей. От своего второго брака, с Фавстом Корнелием Суллой, Домиция Лепида имела сына — Фавста Корнелия Суллу Феликса. Были у нее дети и от третьего ее брака — с Гаем Аппием Юнием Силаном, но и к своему принятому на воспитание племяннику Домиция Лепида относилась тепло, как к сыну. В материальном плане у мальчика было все необходимое, тем не менее смерть отца и ссылка матери не могли не нанести ему душевной травмы. Что же касается его физического состояния, то Нерон с детства отличался отменным здоровьем и, став императором, болел всего три раза, но и при этом не отказывался ни от каких излишеств. Он был среднего роста, крепкий, плотного телосложения, лицо имел скорее красивое, чем приятное, а волосы рыжеватые, что и не удивительно, учитывая то, что когда-то его предок получил прозвище Агенобарб — Рыжебородый, ставшее вторым именем у всех мужчин этой ветви рода Домициев.

2. ВОЗВРАЩЕНИЕ АГРИППИНЫ МЛАДШЕЙ ИЗ ССЫЛКИ, ЕЕ НОВЫЙ БРАК И НОВОЕ ВДОВСТВО. В ГУЩЕ ДВОРЦОВЫХ ИНТРИГ. АГРИППИНА МЛАДШАЯ СТАНОВИТСЯ ИМПЕРАТРИЦЕЙ

С приходом к власти Клавдия опала Агриппины Младшей закончилась, ей вернули все имущество, и Нерон вновь перебрался к матери. Со временем Агриппина, как племянница Клавдия, стала набирать все большую силу. Вернувшись из ссылки, Агриппина вышла замуж за известного историка, оратора и политического деятеля Саллюстия Криспа Пассиена, человека весьма богатого и влиятельного.

В 44 году Саллюстий Крисп Пассиен умер, и Агрип-пина стала присматривать себе нового мужа, однако не торопилась. Как родственница императора и императрицы, Агриппина Младшая пользовалась их расположением, однако она знала, насколько зыбко это расположение. Ее родная сестра Юлия, как и Агриппина, принявшая участие в заговоре Гетулика и также сосланная Калигулой, тоже была возвращена из ссылки и обласкана Клавдием, однако в 45 году внезапно обвинена в новом заговоре и казнена.

Возможно, то, что Агриппина Младшая, вернувшись из ссылки, вышла замуж за человека уже пожилого, каким являлся Саллюстий Крисп Пассиен, было вызвано не только желанием приобрести богатое наследство, но и оградить себя от подозрений в претензиях на власть. Наученная горьким опытом, Агриппина после возвращения из ссылки таких претензий никоим образом не показывала, хотя ее и распирала жажда власти. Агриппина продвигалась к власти медленно, шаг за шагом. До 47 года о ней ничего не слышно, но в 47 году ее амбиции наконец проявились.

В 47 году Клавдий устраивает «секулярные» — столетние игры. За 64 года до этого столетние игры уже устраивал Октавиан Август, но Клавдий, которому тоже хотелось устроить именно столетние игры, приказал отсчитать их по новому 100-летнему циклу. (В дальнейшем «секулярные» игры проводили еще несколько императоров, и каждый из них в силу своих амбиций и политической ситуации определял время их проведения по тому циклу, который был ему выгоден. Одни придерживались порядка, установленного Клавдием, другие исчисляли циклы так, как и Октавиан Август.) По словам Корнелия Тацита, «во время игр, проходивших в цирке в присутствии Клавдия, подростки из знатных семейств, и среди них Британник, сын императора, и Луций Домиций, впоследствии через усыновление унаследовавший императорскую власть и имя Нерона, давали на конях троянское представление, и то, что народ благосклоннее отнесся к Домицию, было *{} воспринято как предсказание».

Была ли это случайность? Вряд ли… Скорее всего Агриппина Младшая уже знала или догадывалась о готовящейся интриге с целью опорочить и устранить Мессалину и поэтому только позволила своему сыну превзойти Британника. Возможно и то, что уже тогда Агриппина начала исподволь соблазнять Клавдия и успехом своего сына как бы намекала Клавдию, что родит ему наследника крепче, чем болезненный Британник. Это всего лишь догадки, но последовавшее вскоре вслед за этим падение Мессалины позволяет не исключать такую возможность.

В 48 году императрица Валерия Мессалина была казнена за распутство и подготовку заговора, причем слишком многое говорит о том, что Мессалина стала жертвой наглой интриги — расправу над Мессалиной совершили придворные Клавдия, действуя от его имени, но без его ведома, не дав Мессалине даже возможности встретиться с Клавдием и объясниться и убедив затем Клавдия, что иного выхода просто не было.

Между придворными Клавдия тут же развернулась борьба за право подсказать императору выбор супруги. Свергнувший Мессалину могущественный временщик Нарцисс предлагал Клавдию вновь взять в жены Элию Петину, от которой у Клавдия уже была дочь Антония. Другой любимец Клавдия, вольноотпущенник Каллист, отстаивал кандидатуру Лоллии Павлины, успевшей побывать женой Калигулы. Клавдий раздумывал, склоняясь то к одному, то к другому мнению. Любая оплошность тут могла стоить очень дорого, но Агриппина поняла, что судьба предоставляет ей шанс, и решила этим шансом воспользоваться. Обладая своим собственным немалым состоянием и прибавив к нему огромное состояние своего умершего мужа, она решила стать первой дамой империи, и в этом ее поддержал могущественный приближенный Клавдия — вольноотпущенник Паллант, ведавший всеми финансами империи.

Агриппина Младшая, как опытная обольстительница, посещая дядю, то старалась потеснее прижаться к нему, то, целуясь по-родственному, сделать поцелуй более интимным, и наконец добилась своего, став любовницей Клавдия. По словам Корнелия Тацита, сначала они вынуждены были скрывать свою связь и «не осмеливались справить свадебные обряды, так как женитьба дяди на племяннице была делом неслыханным», но нашлось немало охотников угодить императору, и вскоре «конец этому промедлению был положен Вителлием, который взялся уладить дело с помощью привычных для него ухищрений». Опытный дипломат Луций Вителлий различными доводами, ссылаясь в первую очередь на интересы государства, сумел убедить сенат в необходимости подобного брака. Римские законы запрещали брак дяди с племянницей, однако раболепствующие сенаторы тут же приняли «постановление, которым раз и навсегда дозволялись бы браки между дядьями и племянницами». Все кричали здравицы в честь Клавдия и Агриппины, но насколько неискренна была их радость, можно судить по тому, что, хотя постановление оставалось в силе еще много лет, воспользовался этим разрешением, помимо Клавдия, всего один римский всадник — Алледий Север, да и то, по слухам, лишь в угоду Клавдию и Агриппине. Агриппина ясно осознавала всю неискренность сенаторов, но ей нужен был результат, и этот результат был достигнут — в 49 году Агриппина Младшая стала женой императора Клавдия. Как пишет Тацит, «этот брак принцепса явился причиною решительных перемен в государстве: всем стала заправлять женщина, которая вершила делами Римской державы отнюдь не побуждаемая разнузданным своеволием, как Мессалина; она держала узду крепко натянутой, как если бы она находилась в мужской руке».

Возможно, оценка Мессалины у Тацита здесь слишком резка — при ней в государстве было сделано немало важных и полезных дел, однако то, что затем Агриппина Младшая взяла все в свои руки, сомнений не вызывает.

Преемником Клавдия она видела только одного человека — своего сына.

До этого учителями Нерона были вольноотпущенники Аникет и Берилл, а также высокообразованный египетский жрец Херэмон, но в середине 49 года Агриппина пригласила стать учителем грамматики и риторики у Нерона сенатора и известного философа Сенеку. Скорее всего, именно Сенека привил Нерону любовь к поэзии. В те годы приглашение учителей столь высокого статуса еще не было принято, но отказать Агриппине, любимой супруге императора, Сенека не мог, а кроме того, это назначение немало дало и самому Сенеке — со временем он становится одним из самых влиятельных вельмож. Власть Агриппины растет. Клавдий удостаивает ее титула «августы», который ни разу не давался до этого ни одной из жен императоров со времени, когда такой титул ввел для своей жены Ливии император Октавиан Август. Более того, если Ливия получила титул «августа» лишь после смерти супруга, Агриппина Младшая первой получает такой титул уже при жизни мужа, положив начало традиции (со временем все жены императоров начнут получать титул «августа» сразу после того, как станут императрицами). На монетах она изображается то вместе с Клавдием, то даже самостоятельно, причем на некоторых монетах восточной части империи ее изображают в виде богини Артемиды, а на монетах для Египта в виде богини плодородия Изиды. Политическое влияние Агриппины значительно превысило то влияние, которым пользовалась Мессалина.

3. УСЫНОВЛЕНИЕ НЕРОНА ИМПЕРАТОРОМ КЛАВДИЕМ. ВОЗВЫШЕНИЕ НЕРОНА. БРАК НЕРОНА С ОКТАВИЕЙ

Детей от Клавдия у Агриппины не было, но она добилась того, что Клавдий усыновил ее сына. Согласно записям жреческой коллегии арвальских братьев, церемонияусыновления была проведена 25 февраля 50 года, после чего Луций Домиций Агенобарб сначала получил имя Тиберий Клавдий Нерон, а вскоре Нерон Клавдий Цезарь Друз Германик. Именно с момента своего усыновления императором Клавдием он стал именоваться Нероном.

4 марта 51 года Клавдий торжественно отпраздновал совершеннолетие Нерона. В честь этого события в Риме были выпущены памятные ауреусы (золотые монеты), изображающие Нерона и сообщающие, что Нерон Клавдий Цезарь Друз Германик является членом большой жреческой коллегии и «главой римской молодежи». Нерону было обещано консульство по достижении им двадцатилетнего возраста и предоставлена проконсульская власть за пределами Рима, о чем также поспешили оповестить жителей империи, отчеканив денарии с бюстом юного Нерона и надписью «NERONI CLAVDIO DRVSO GERM COS DISIGN». Клавдий явно благоволил к сыну своей супруги. На время своего выезда на празднества в честь Юпитера, проводимые на Альбанских холмах (неподалеку от Рима), Клавдий назначает Нерона исполняющим обязанности префекта города, поручив ему контроль за деятельностью городских властей. По всему было видно, что император рассматривает Нерона как своего преемника. Юный Нерон показал себя в те годы весьма способным политиком — он выступает с речами в пользу нескольких городов, а также лоббирует интересы острова Родос и провинции Сирия. Речи ему помогали писать его советники, так как ораторскими способностями Нерон не блистал и в дальнейшем стал первым из императоров, «нуждавшимся в чужом красноречии», но ему удается произвести благоприятное впечатление на сенаторов и других влиятельных лиц империи.

Надо сказать, что произвести хорошее впечатление на сенаторов ему было нетрудно, даже не блистая никакими способностями. Агриппина к тому времени набрала такую силу, что почти все предпочитали или льстить ей, или молчать. Возражать Агриппине было делом смертельно опасным — даже своих бывших соперниц, желавших стать супругами Клавдия, Агриппина быстро отправила в ссылку, а затем, не удовольствовавшись этим, принудила к самоубийству. В 51 году сенатор Юний Луп попытался предъявить обвинение в оскорблении величия и намерении захватить власть Луцию Вителлию, одному из наиболее приближенных к Агриппине лиц. Клавдий уже готов был поверить обвинению, но Агриппина его переубедила и вынудила отправить в ссылку самого обвинителя. Единственным влиятельным человеком, пытавшимся сдержать рвавшуюся к власти Агриппину, был Нарцисс, продолжавший пользоваться расположением Клавдия. Но и Нарцисс, и другие противники Агриппины постепенно сдавали свои позиции. Особенно существенно влияние Нарцисса упало после того, как в 52 году потерпел частичную неудачу курировавшийся Нарциссом грандиозный проект осушения Фуцинского озера (о чем подробнее рассказано в главе об императоре Клавдии). Нарцисс был слишком близок к Клавдию, и Агриппина не смогла тогда добиться его удаления, однако это было лишь делом времени — с каждым днем влияние Агриппины росло, а влияние ее противников слабело. После того, как в 52 году Агриппине удалось добиться смены командовавших преторианской гвардией Лузия Геты и Руфрия Криспина и заменить их верным ей Афранием Бурром, противникам Агриппины можно было надеяться лишь на чудо.

В 53 году, по настоянию Агриппины, Клавдий выдал за Нерона свою дочь Октавию. Брак был продиктован сугубо политическим расчетом, так как невесте к тому времени было всего двенадцать лет. Возможно, что уже немолодой и болезненный император Клавдий надеялся таким образом как можно надежнее обеспечить хорошее будущее своей дочери (хотя достиг этим совершенно обратного). Однако прежде всего тут, конечно же, сказалось давление рвущейся к безраздельной власти Агриппины. Октавия была до этого обручена со знатным юношей Луцием Юнием Силаном, бывшим по материнской линии потомком Октавиана Августа. Агриппина не только заставила его отказаться от помолвки, но и принудила к самоубийству. Луций Юний Силан покончил с собой в день свадьбы Агриппины Младшей с Клавдием, то ли поняв, что теперь Агриппина все равно его уничтожит, то ли для того, чтобы хоть этим огорчить Клавдия и Агриппину.

Агриппина была настолько властной, что хотела, чтобы ей безропотно подчинялись все вокруг. Трагически закончился конфликт между ней и воспитывавшей ранее Нерона Домицией Лепидой. По словам Тацита, мать и тетка давно и отчаянно боролись между собой за влияние на Нерона, при этом Домиция Лепида больше действовала ласками и щедротами, «в то время как Агриппина, напротив, была с ним неизменно сурова и непреклонна: она желала доставить сыну верховную власть, но терпеть его властвования не могла». Борьба эта была заметна всем окружающим и не принесла никому из них ничего хорошего. Как пишет Тацит, Агриппина добилась того, что Лепиду обвинили в попытке извести ее, жену императора, колдовскими чарами, а также в том, что Лепида, «содержа в Калабрии толпы буйных рабов, нарушала мир и покой Италии». Несмотря на всю нелепость обвинения, Домиция Лепида была осуждена на смерть. За нее пытался заступиться Нарцисс, все еще возглавлявший императорскую канцелярию, но, поняв, что не в силах бороться с Агриппиной, он был вынужден уехать из Рима под предлогом необходимости восстановить здоровье, возможно, желая получить передышку, а возможно, просто опасаясь за свою жизнь и надеясь спасти ее, удалившись от дел.

4. НЕРОН И БРИТАННИК. СМЕРТЬ ИМПЕРАТОРА КЛАВДИЯ — ГРИБЫ, БОЛЕЗНЬ ИЛИ ЯД? ТАЙНА ЕГО ЗАВЕЩАНИЯ. НЕРОН — ИМПЕРАТОР

Атмосфера взаимного недоверия, козней и интриг, в которой вырос Нерон, во многом определила его будущий характер и поступки.

Очень интересна ситуация, сложившаяся в империи к концу правления Клавдия. В стране было два официальных наследника престола, Нерон и Британник, однако несмотря на то, что Британник — родной сын императора, а Нерон всего лишь приемный, Агриппина склоняет чашу весов в пользу своего сына. И все же политическая обстановка была очень непростой. Часть армии и сената стояла за Британника. Причем группировка, сложившаяся вокруг Британника, тоже рвалась к власти, имея серьезную опору в преторианской гвардии. Клавдий же колебался, и эти колебания мы можем видеть на римских монетах. Большая часть римских монет 53–54 годов является как бы агитацией за Нерона, но римские монеты Африки и Передней Азии изображают обоих наследников, а одна из монет, выпущенных в эти годы, изображает императоров Тиберия, Гая Цезаря (Калигулу) и Клавдия — всех императоров династии Юлиев-Клавдиев и с ними Британника как наследника Клавдия, но без Нерона. Именно римские монеты являются ярким свидетельством того, что в это время в Риме шла острая борьба за право наследования.

По Риму ходили слухи, что Клавдий последние годы начал тяготиться своей властной супругой и стал подумывать о разводе, только никак не мог решиться. Так ли это было или нет, но сделать это Клавдий не успел.

12 октября 54 года Клавдий был отравлен.

Римские сплетники твердили, что Агриппина, ни за что не желая допустить развода, воспользовалась отъездом своего единственного влиятельного противника — Нарцисса — и организовала убийство Клавдия.

Строго говоря, нельзя исключать и того, что Клавдий случайно отравился грибами, которые ел в тот свой последний день жизни. Нельзя также полностью исключать и версию о том, что он умер от желудочных колик, так как возраст императора был по тем временам уже весьма преклонным, однако по совокупности обстоятельств версия умышленного отравления действительно выглядела наиболее вероятной. Все были уверены, что это дело рук Агриппины, но никто не посмел попытаться это доказать, потому что теперь Агриппина стала практически правительницей Рима. Но даже если Клавдий был отравлен, отравить его могла и не Агриппина. Например, нельзя исключить вероятность того, что Клавдия отравил сам Нерон — он был еще юноша, но уже отнюдь не ребенок, а возможность личного общения с Клавдием позволяла ему это сделать. Кроме того, в дальнейшем яд будет использоваться Нероном довольно часто.

Вместе с тем, серьезным аргументом, заставляющим не исключать и возможности естественной смерти Клавдия, является то, что, как уже говорилось выше, за год до этого он выдал замуж за Нерона свою 12-летнюю дочь. Почему он так спешил? Если бы Клавдий чувствовал себя вполне здоровым, то логичнее было бы выдать ее замуж тремя или четырьмя годами позднее, когда она достигла бы брачного возраста. Агриппина, конечно же, была заинтересована в таком браке, но пошел ли на это Клавдий только из-за давления Агриппины — большой вопрос. Не менее логично предположить, что Клавдий решился на этот поспешный брак как раз из-за того, что чувствовал себя очень плохо и надеялся, женив Нерона на Октавии, надежнее обеспечить будущее дочери и сына, ведь он понимал, что его родной сын Британник еще слишком мал, чтобы суметь удержать власть.

Как бы там ни было, но в ночь на 13 октября 54 года император Клавдий умер.

Несколько часов весть о кончине императора скрывали, а утром двери императорского дворца отворились и к преторианской гвардии в сопровождении префекта претория Афрания Бурра и виднейших вельмож вышел Нерон. Британника задержали во дворце и не вывели клюдям. Всем собравшимся было сообщено о кончине императора. Афранию Бурру удалось убедить преторианскую когорту, несшую службу во дворце, провозгласить Нерона императором. О Британнике как будто забыли. Затем солдаты подняли Нерона на носилки и понесли в преторианский лагерь, где он выступил с краткой речью, раздав все мыслимые обещания и, главное, объявив о том, что в честь своего прихода к власти дает каждому преторианскому гвардейцу 15 тысяч сестерциев — огромную сумму, в несколько раз превышающую их годовой оклад. Услышав такое, солдаты без долгих колебаний поклялись ему в верности. Все происходило быстро, и сторонникам Британника оставалось только наблюдать за происходящим. К середине дня Нерон, сопровождаемый преторианской гвардией, прибыл в сенат, начав там дебаты своей речью, подготовленной Сенекой. Возможно, не всем сенаторам было по душе то, что Британника устраняют от наследования, но выступить против в условиях, когда вокруг стоят верные Нерону войска, никто не решился. К вечеру сенат утвердил семнадцатилетнего Нерона императором Рима.

Завещание Клавдия оглашено не было, что давало и дает повод для самых различных предположений. Единственное, что является бесспорным, — это то, что завещание Клавдия чем-то не устраивало Нерона, а возможно, Нерона и Агриппину, ведь именно она тогда практически определяла все его шаги. При этом Агриппину могло не устраивать в завещании отнюдь не объявление Британника сразу или в будущем соправителем Нерона, а, скажем, назначение ему попечительского совета из видных и влиятельных римлян или еще что-либо подобное. Поэтому точные причины того, почему завещание не было оглашено, вовсе не очевидны.

В начале своего правления Нерон во всем следовал советам матери. «В первый же день правления он назначил трибуну своих телохранителей пароль: «лучшая мать», а потом часто появлялся с нею на улицах в одних носилках», — пишет Светоний.

Императора Клавдия он, чтобы показать родственные чувства, почтил великолепным погребением, похвальной речью и обожествлением. Речь, посвященная Клавдию, которую зачитал Нерон, была составлена Сенекой, обладавшим весьма изящным слогом. Все внимательно и сочувственно слушали слова Нерона о древности рода Клавдия, о его научных трудах, о том, что в его правление в пределы римского государства не осмеливались вторгнуться «варвары», но когда Нерон упомянул о мудрости и предусмотрительности Клавдия, никто из присутствовавших не смог побороть усмешку. Всем были ясны причины смерти почившего императора, но сказать об этом открыто опять никто не осмелился.

5. АГРИППИНА МЛАДШАЯ У РУЛЯ РИМСКОЙ ДЕРЖАВЫ. БУРР И СЕНЕКА ПЕРЕХВАТЫВАЮТ РЫЧАГИ. ФИЛОСОФСКИЕ НАСТАВЛЕНИЯ И ПРЕКРАСНАЯ АКТЭ. ПЕРВЫЕ ШАГИ ЮНОГО ИМПЕРАТОРА

Сенат без возражений обожествил императора Клавдия, а Агриппина была назначена на почетную должность главной жрицы культа Клавдия. Римский сенат также постановил дать ей почетный эскорт из двух ликторов.

Придя к власти, Агриппина Младшая начала немедленно расправляться с неугодными. Первой жертвой новой власти стал Юний Силан, проконсул провинции Азия и брат доведенного ранее до самоубийства Луция Силана, жениха Октавии. Он, казалось бы, не представлял никакой опасности, но Агриппина боялась, что он попытается мстить за брата. Косвенной опасностью представлялось ей и то, что Силан был праправнуком Октавиана Августа и потому мог быть выдвинут претендентом на престол. Жуткое впечатление на современников произвело то, что Юний Силан был отравлен прямо во время пира во дворце. Вольноотпущенник Гелий, ведавший имуществом императора в провинции Азия, и всадник Публий Целер, которым было поручено это грязное дело, выполнили его почти открыто. За этой первой жертвой последовали новые. Вольноотпущенник Нарцисс, имевший неосторожность в свое время перечить Агриппине, был брошен в тюрьму, где его довели до смерти, а громадное состояние жертвы было конфисковано.

Как пишет Тацит, «убийства подобного рода пошли бы одно за другим, если бы этому не воспрепятствовали Афраний Бурр и Анней Сенека. Руководители и наставники юного императора, пребывавшие (редкость у делящих власть) в добром согласии, они в равной степени, но различными путями приобрели силу, Бурр — заботами о войске и строгостью нравов, Сенека — наставлениями в красноречии и свободной от подобострастия обходительностью». Они были не только наставниками юного императора, но его опорой. В свое время Агриппина Младшая сама выдвинула Афрания Бурра и Луция Анния Сенеку, однако очень скоро они начали играть свою собственную роль в политике Рима. Причем надо сказать, что помимо забот о строгости нравов и наставлений в красноречии Бурр и Сенека использовали еще одно давнее и значительно более действенное средство обеспечить себе влияние на Нерона — втайне от Агриппины Нерона познакомили с прекрасной Актэ — вольноотпущенницей Сенеки. Почему это делалось втайне? Причина была проста, — уж кто-кто, а Агриппина Младшая знала, какое влияние на юношу могла возыметь прекрасная соблазнительница. Верша делами империи, Агриппина не заметила, как у нее перехватили рычаги управления.

Первые шаги Нерона обнадеживали. В своей первой, как бы программной, речи перед сенатом Нерон обещал следовать примерам просвещенных и мудрых правителей. Он обещал придерживаться закона и сохранять права сената. В начале правления Нерона были проведены законы об отмене недоимок и незаконных поборов откупщиков, о прекращении произвола доносчиков (награды доносчикам он сократил в четыре раза), была отменена 4 % пошлина с продажи рабов и снижены многие другие налоги. Против подделок завещаний тогда впервые было придумано проделывать в табличках отверстия, трижды пропускать через них нитку и только потом запечатывать.

Завещания стали оформляться так, что человек, пишу-щий чужое завещание, уже не мог, как это бывало раньше, приписывать себе подарки без ведома на то завещателя. Защитникам лиц, ведущих судебную тяжбу, была установлена твердая и постоянная судебная плата, а места на скамьях в суде, за которые ранее желающий слушать дело должен был платить, стали предоставляться бесплатно. Судебные дела казначейства, где разбирались в основном жалобы провинциалов, для ускоренного их рассмотрения передавались специальной комиссии — форуму рекуператоров, а все обжалованья из судов пересылались в сенат.

Комментируя эти меры, следует сказать, что некоторые из них имели лишь временный эффект, — скажем, попытки то ограничивать плату судебных защитников, то снимать все ограничения предпринимались в Риме неоднократно (это бывало и до Нерона и после), неоднократно менялись, да и не могли не меняться, и размеры различных налоговых ставок, однако некоторые из новшеств оказались очень удачными, а такое введенное Нероном новшество, как прошивание документа нитками с последующим его опечатыванием, надолго пережило время его правления и сохранилось до наших дней.

Помимо раздачи денег преторианским гвардейцам и легионерам, Нерон, взойдя на престол, не забыл и о гражданских лицах. Народу было роздано по четыреста сестерциев на человека. Сенаторам из обедневших родов он назначил ежегодное пособие, причем некоторым до пятисот тысяч сестерциев. Нерон постарался установить хорошие отношения с сенатом и даже отклонил некоторые из предложенных ему почестей, сочтя их чрезмерными, в частности, сославшись на свою молодость и неопытность, он поначалу отказался от звания «Отец Отечества», приняв его несколько позднее.

Некоторое время Нерон не нарушал своего обещания, «и сенат действительно беспрепятственно вынес по собственному усмотрению немало решений», среди которых Тацит упоминает о решении запретить «брать на себя защиту в суде за какое бы то ни было вознаграждение, будь то деньги или подарки, а также что квесторы, избранные на следующий срок, не обязаны были давать за свой счет гладиаторские бои».

Нашему современнику такие вопросы могут показаться незначительными, но в те годы эти вопросы были очень важны и, как мы помним, заботили и предшественников Нерона. В свое время указом императора Тиберия были отменены выборы магистратов в народном собрании, и магистратов с тех пор назначал сенат, что избавило претендентов от необходимости добиваться благосклонности толпы за счет устройства зрелищ. Но это сняло с них лишь часть проблем — по традиции, они, будучи назначены на должность, должны были периодически устраивать зрелища. Для некоторых не слишком богатых представителей знати это было крайне обременительно. Нерон таким своим шагом, конечно же, облегчил их заботы, но прибавил хлопот казне. Ограничивать вознаграждение судебных ораторов также пытались и предыдущие императоры, в том числе и Клавдий, но ограничения, введенные Клавдием, были куда более умеренными.

6. КОНФЛИКТ СЫНА И МАТЕРИ. АГРИППИНА ЖЕЛАЕТ ПРАВИТЬ, НО ШАГ ЗА ШАГОМ ТЕРЯЕТ ВЛАСТЬ. РИМСКИЕ МОНЕТЫ О ВЗЛЕТЕ И ПАДЕНИИ ВЛИЯНИЯ АГРИППИНЫ. ХИТРОСТИ СЕНЕКИ — АКТЭ УХОДИТ В ТЕНЬ, НО ОСТАЕТСЯ. НОВЫЕ ДРУЗЬЯ НЕРОНА

Решение о полной отмене вознаграждения судебным защитникам и решение о снятии с квесторов заботы за устройство гладиаторских боев показались Агриппине Младшей чересчур радикальными и вызвали ее сопротивление, причем, если верить Тациту, который пишет, что «Агриппина противилась этим решениям, поскольку ими отменялись указы Клавдия», то это дает еще один кос-венный аргумент в пользу версии о ее непричастности к отравлению Клавдия.

Агриппина, будучи женщиной, не имела права присутствовать на заседаниях сената, но она умело вышла из положения, найдя способ послушать прения сенаторов — «для обсуждения этих вопросов их вызвали во дворец, дабы, притаившись за недавно пробитыми позади их сидений дверьми, Агриппина, скрытая от их взоров занавесом, могла слышать все, что они говорили». Агриппине не удалось переубедить Нерона, и, несмотря на все ее уловки, решение было принято. Нерон был отнюдь не столь мягок и податлив, как Клавдий. Уже тогда он начинал показывать задатки властителя, правящего как самодержец — по своему усмотрению. Несмотря на это, Агриппина Младшая продолжала чувствовать себя правительницей. В 55 году, когда Нерон, восседая на троне, принимал армянских послов, вошедшая в зал Агриппина в нарушение этикета «возымела намерение подняться на возвышение, на котором он находился, и сесть рядом с ним, что и случилось бы, если бы Сенека, когда все оцепенели, пораженные неожиданностью, не предложил принцепсу пойти навстречу подходившей к возвышению матери. Так под видом сыновней почтительности удалось избегнуть бесчестья».

Подземная базилика близ Порта Маджоре в Риме. 2-я четверть I в. Главный неф

Конфликта удалось избежать, однако становилось все более ясно, что Нерон вышел из под материнской опеки. Это стало ясно и Агриппине. Когда же она узнала о существовании Актэ, то пришла в ярость и потребовала от сына прервать эту связь. Нерон сделал вид, что согласился, однако с помощью Сенеки нашел возможность встречаться с Актэ: родственник Сенеки, Линий Серен, изобразил влюбленность в нее и взял в жены, «предоставив свое имя, чтобы можно было открыто одарять эту гетеру тем, что, таясь от всех, подносил принцепс, первое время прикрывал таким образом любовные утехи юноши». Анний Серен серьезно занимался философией, и Сенека, признанный философ, посвятил ему целый свой трактат «О стойкости мудреца, или о том, что мудреца нельзя ни обидеть, ни оскорбить», наставляя его и поучая, как следует поступать. Трудно сказать, помогли ли наставления Сенеки Серену в выполнении его крайне непрестижной роли, но он с ней справился. Серен старался недаром — в дальнейшем это поможет ему сделать весьма неплохую карьеру и он станет «praefectus viglium» — начальником римской ночной стражи, одним из высших чинов римской полиции. Все это, конечно же, не могло пройти незамеченным для Афрания Бурра, ведавшего охраной императора, однако он тут был заодно с Сенекой. Агриппина некоторое время считала, что избавилась от Актэ, а «Акта тем временем роскошью пиршеств и полными соблазна тайными встречами успела окончательно пленить принцепса, причем и старшие возрастом из его приближенных ничего не имели против того, чтобы эта гетера тешила, никому не причиняя вреда, его любострастие, тем более что к жене Октавии, при всей ее знатности и безукоризненной супружеской верности, он испытывал неодолимое отвращение…»

Вокруг Нерона сложилась компания молодых аристократов. Ближайшими его друзьями стали Клавдий Сенецион и Марк Отон. Была ли это просто дружба? Возможно… Но то, что Марк Отон стал впоследствии императором, причем стал им, сначала пытаясь понравиться императору Гальбе, а затем свергнув и убив его, позволяет полагать, что и его дружба с Нероном преследовала прежде всего сугубо практические цели — за влияние на императора боролись все, кто мог, одни тайно, другие явно.

Агриппина также не отступала. Видя, что не может разлучить Нерона с любовницей, Агриппина принялась окружать его лаской, стала осыпать подарками и предложила сыну встречаться с Актэ у себя во дворце. Тем не менее вновь обрести власть над сыном Агриппине не удалось. Нерон уже почувствовал вкус власти и поступал по-своему. Он не хотел ссоры с матерью и послал ей в подарок платья и драгоценности, «проявив отменную щедрость». Будь его матерью другая женщина, такие подарки могли бы ее утешить, однако Агриппине были нужны не платья, не драгоценности и не деньги — ей нужна была власть, а потому она, вместо того, чтобы принять дары, заявила, «что этим подарком сын не только не приумножил ее нарядов и украшений, но, напротив, отнял у нее все остальное, ибо выделил ей лишь долю того, чем владеет и что добыто ее стараниями». Это были уже не разногласия — это был конфликт.

Амбиции матери все больше раздражали молодого императора. Лучшими свидетелями этому являются римские монеты. В начале правления Нерона влияние его матери было огромным. На первом римском ауреусе Нерона, выпущенном сразу после прихода к власти в 54 году, он изображен лицом к лицу с матерью, причем подпись внизу гласит «мать Нерона», а титул императора выбит на оборотной, менее значимой стороне монеты, большинство же монет следующего 55 года подписаны традиционно.

7. ОТСТАВКА ПАЛЛАНТА. АГРИППИНА МЛАДШАЯ ПЫТАЕТСЯ УГРОЖАТЬ СЫНУ, НО ТЕРПИТ ПРОВАЛ. ОТРАВЛЕНИЕ БРИТАННИКА

В 54 году наиболее могущественным из придворных был Паллант, позиции которого с приходом к власти Нерона, казалось бы, усилились. Но в начале 55 года Нерон отстраняет Палланта от заведования финансовыми делами и удаляет из дворца. Паллант был важной фигурой в римской политике, поэтому стоит остановиться на возможных причинах его отставки. Корнелий Тацит упоминает об этом дважды. Сначала он пишет, что Паллант, фаворит Агриппины, обеспечивший приход Нерона и Агриппины к власти, не понял, что Нерон — это не Клавдий, и вел себя не в меру самоуверенно, «но характер Нерона был не таков, чтобы покоряться рабам, и Паллант наглой заносчивостью, перейдя границы допустимого для вольноотпущенника, навлек на себя его неприязнь». Однако далее тот же Корнелий Тацит пишет, что удаление Палланта произошло после того, как Агриппина Младшая отвергла подарки сына и «нашлись такие, которые поспешили передать ее слова принцепсу, не преминув добавить к ним яду», и именно после этого «Нерон, обрушив свой гнев на тех, кто поддерживал в его матери высокомерие, отстранил от заведования финансовыми делами Палланта». Причем «Паллант заранее добился от принцепса обещания, что ничто из его прошлой деятельности никогда не будет ему вменено в вину и что его счеты с государством признаются законченными».

Вторая версия причины отставки Палланта, рассказанная Корнелием Тацитом, представляется куда более убедительной, чем первая. Если бы Паллант посмел нагрубить Нерону, его бы просто выгнали, а то и казнили, — ведь несмотря на все свое богатство, Паллант был всего лишь вольноотпущенником. Паллант же сумел оговорить выгодные условия своей отставки и «покидал дворец в сопровождении целой толпы приближенных».

С удалением Палланта Агриппина уже не имела возможности существенно влиять на государственные дела, однако эта неукротимая женщина не успокоилась. В ярости она стала угрожать Нерону тем, что «Британник уже подрос, что он кровный сын Клавдия и достоин того, чтобы унаследовать отцовскую власть, которой пользуется, чтобы обижать мать, усыновленный отпрыск чужого рода». Агриппина заявляла, что отправится вместе с Британником в преторианский лагерь, и тогда еще неизвестно, кого послушают солдаты — ее, дочь Германика, или каких-то там Бурра и Сенеку.

Кто знает, как бы могли развиваться события, если бы Агриппина не действовала столь прямолинейно, а попыталась сделать все внезапно. Нерон понял, что мать способна на все, и не стал дожидаться исполнения ее угроз. Он решает вопрос радикально: Британник был просто отравлен за обедом у Нерона.

По словам Тацита, поскольку все блюда и напитки, подаваемые к столу, сначала обязан был пробовать специально выделенный для этого раб, была придумана хитрость. Во время обеда Британнику был подан обычный, проверенный напиток, однако настолько горячий, что он отодвинул свою чашу, тогда слуги долили в напиток, якобы для охлаждения, отравленную воду и вновь подали его юноше. После первого же глотка Британник упал, потеряв сознание, и умер. Нерон при этом сохранял полное спокойствие и проявил редкое лицемерие, заявив, что это падучая болезнь (эпилепсия), которой Британник страдает с детства, и что скоро Британник придет в себя. Присутствовавшие были поражены. Как пишет Тацит, «в чертах Агриппины мелькнули такой испуг и такое душевное потрясение, несмотря на ее старание справиться с ними, что было очевидно, что для нее, как и для сестры Британника Октавии, случившееся было полной неожиданностью». Тацит высказывает мнение, что Агриппина увидела в этом «прообраз ожидающей ее участи», однако скорее всего она просто была ошеломлена (заметим, что и тут поведение Агриппины косвенно опровергает версию об отравлении ею императора Клавдия — ведь Агриппина действовала в интересах его наследника, возможно, старалась выполнить какое-то данное Клавдию обязательство). Сестра Британника Октавия, несмотря на свои юные годы, также сумела скрыть свои чувства.

Британник был весьма популярен в народе и армии, и, чтобы не вызвать волнений, Нерон приказал похоронить его той же ночью без всяких почестей. Такие похороны сына бывшего императора, названого брата действующего императора, как ничто другое свидетельствовали о том, что Британник не умер от эпилепсии, а был отравлен. Римляне были потрясены этим преступлением, но и народ, и сенат безмолвствовали.

Дата гибели Британника точно не зафиксирована, но Корнелий Тацит упоминает о том, что близилось время его четырнадцатилетия. Если это так, то Британник был отравлен в первой половине февраля 55 года.

Это было только началом. Постепенно, одного за другим, Нерон к концу своего правления уничтожает всех, кто имел отношение к династии Юлиев-Клавдиев и мог бы когда-либо претендовать на престол.

Почему Британник был отравлен прилюдно? Несмотря на соблюдаемые Британником меры предосторожности, его охрана контролировалась Нероном, и уничтожить Британника можно было значительно проще, например, отравив его медленнодействующим ядом, — ведь «о том, чтобы среди приближенных Британника не было никого, кто ставил бы во что-нибудь честность и совесть, позаботились ранее». Скорее всего, пойдя на явное отравление Британника, Нерон сделал предупреждение своей матери, а кроме того, показал всем, что любая жизнь для него ничто. Такое предупреждение заставило молчать и Агриппину, ранее угрожавшую сыну, и Октавию, хотя отравили ее брата, и остальных римлян. Вельмож и сенаторов побудило к молчанию еще и то обстоятельство, что, как пишет Тацит, после отравления Британника Нерон «щедро одарил виднейших из своих приближенных. Были люди, осуждавшие тех, кто, выставляя себя поборниками несгибаемой добродетели, тем не менее разделили между собой, словно взятую на войне добычу, дома и поместья». Среди них, наверное, были и те, кто брал эти подарки в силу необходимости, опасаясь навлечь гнев на себя самого, однако таких, которые отказались, не было.

8. АГРИППИНА НЕ СДАЕТСЯ. НЕРОН ЛИШАЕТ МАТЬ ТЕЛОХРАНИТЕЛЕЙ И ПОДВЕРГАЕТ ОПАЛЕ. ПЕРВЫЕ ЗАГОВОРЫ. ИНТРИГИ ЮНИИ СИЛАНЫ. ПРИМИРЕНИЕ НЕРОНА И АГРИППИНЫ. НЕРОН ОТВЕРГАЕТ ОБВИНЕНИЯ В АДРЕС СВОЕЙ МАТЕРИ, НО РУБЕЛЛИЯ ПЛАВТА УДАЛЯЮТ В АЗИЮ. НЕРОН ОТВЕРГАЕТ ОБВИНЕНИЯ В АДРЕС КОРНЕЛИЯ СУЛЛЫ, АФРАНИЯ БУРРА И ПАЛЛАНТА. ПОЛОЖЕНИЕ НЕРОНА УКРЕПЛЯЕТСЯ

Агриппина присмирела лишь ненадолго, оставшись единственным человеком, которого Нерону все же не удалось полностью унять, — «никакой щедростью он не мог успокоить гнев матери. Она расточала заботы и ласку Октавии, часто устраивала тайные совещания с друзьями и с жадностью, превосходившей ее страсть к стяжательству, где только могла, добывала деньги, как бы предвидя, что они ей вскоре понадобятся; она обходительно принимала трибунов и центурионов, окружала почетом уцелевших представителей старой знати, превознося их славные имена и доблесть, как если бы приискивала вождя и привлекала приверженцев». (Здесь у историка опять должен возникнуть вопрос: не пыталась ли Агриппина выполнить данные ею Клавдию обязательства, нарушаемые Нероном? Ведь эти ее действия также косвенно опровергают версию умышленного отравления императора Клавдия — теперь она действовала в пользу его дочери! Агриппина вряд ли намеревалась свергнуть сына, но она считала, что лучшей парой ему была бы Октавия, а отношения Октавии и Нерона явно не складывались.)

Нерону, конечно же, доложили о действиях матери. В ответ он приказал лишить ее почетного ликторского эскорта, полагавшегося ей как супруге почившего императора и матери императора здравствующего, а затем отобрал у нее и ее личных телохранителей-германцев. Все мигом поняли предупреждение принцепса, и «у порога Агриппины сразу стало безлюдно: никто не являлся к ней с утешениями, никто не приходил проведать ее, кроме нескольких женщин, побуждаемых к этому, быть может, любовью, а быть может, и ненавистью». Одна из таких женщин — Юния Силана решила использовать ситуацию, чтобы отомстить Агриппине за давние обиды, и приказала своим клиентам Итурию и Кальвизию обвинить Агриппину в подготовке переворота в пользу Рубеллия Плавта, который по материнской линии состоял в той же степени родства с Октавианом Августом, что и Нерон (Рубеллий Плавт был сыном Рубеллия Бланда и Юлии — внучки императора Тиберия, дочери Друза Младшего). Причем для большей убедительности Итурий и Кальвизий сообщили о подготовке заговора не напрямую, а через вольноотпущенников тетки Нерона Домиции Лепиды (поскольку Агриппина Младшая враждовала ранее с Домицией Лепидой и была причастна к ее гибели, сделать это было несложно). Учитывая обстановку, обвинение было опасным и могло закончиться казнью.

Была поздняя ночь, когда вхожий к Нерону вольноотпущенник Домиции Лепиды Парид, сгустив краски, сумел доложить пировавшему у себя во дворце Нерону о якобы готовившемся заговоре. Римский историк Фабий Рустик, труды которого не сохранились, но которого цитирует Тацит, сообщает, что, узнав об этом, Нерон сначала хотел не только умертвить мать, но и даже отстранить от командования преторианской гвардией верного ему Афрания Бурра, выдвинувшегося в свое время на этот пост благодаря Агриппине, и лишь благодаря вмешательству и заступничеству Сенеки пост префекта претория остался за Афранием Бурром. От крайних мер было решено воздержаться. Утром Агриппину известили о выдвинутых против нее обвинениях. Она с негодованием отвергла все обвинения, а затем сумела добиться свидания с сыном, и на некоторое время между ними наступает видимость примирения, хотя прежнего своего влияния Агриппина уже не будет иметь никогда. Кальвизия, Итурия и Юнию Силану отправили в ссылку. Актер Парид, доложивший Нерону о заговоре, не пострадал, то ли потому, что его сочли невиновным, то ли потому, что «занимал слишком важное место в развлечениях принцепса», но зато сообщившего Париду о заговоре вольноотпущенника Атимета приказано было казнить. Рубеллию Плавту встревоженный Нерон написал письмо, в котором приказал для спокойствия Рима удалиться в Азию, где у того были наследственные поместья (в первые годы правления Нерон старался выглядеть милосердным, но через несколько лет он все же расправится с Рубеллием Плавтом).

Не успел улечься скандал с якобы имевшим место заговором в пользу Рубеллия Плавта, как Нерону поступил донос, обвиняющий Палланта и Афрания Бурра в заговоре в пользу Корнелия Суллы, мужа Антонии — одной из дочерей императора Клавдия. Этому обвинению Нерон не поверил. Дело разбиралось судом, но Афраний Бурр, хотя и числился подсудимым, не только не отстранялся от командования, но и высказывал свое мнение наравне с судьями. Обвинение было признано беспочвенным, а обвинитель отправлен в изгнание. Важным обстоятельством было то, что обвинение было снято и с отстраненного ранее от должностей Палланта. Казалось, что дворцовым распрям приходит конец. Вскоре ослабление вражды придворных группировок получило и еще одно наглядное проявление. Как пишет Тацит, «в конце года (имеется в виду в конце 55 года) в цирке упраздняется караул, который в дни представлений обычно выставлялся преторианской когортой; это было сделано для того, чтобы создать видимость большей свободы, оградить воинов от развращения, порождаемого их пребыванием среди театральной разнузданности, и проверить на опыте, сможет ли простой народ соблюдать благопристойность и после удаления стражи». Снижение уровня охраны как ничто другое свидетельствовало о том, что Нерон прочно стал у руля государственной машины.

9. НЕРОН, ОКТАВИЯ И АКТЭ. НОЧНЫЕ ПОХОЖДЕНИЯ НЕРОНА. СТЫЧКА НА ФЛАМИНИЕВОЙ ДОРОГЕ. ССЫЛКА КОРНЕЛИЯ СУЛЛЫ. НЕРОН ОСТЕПЕНЯЕТСЯ

Как уже говорилось выше, первой женой Нерона была дочь императора Клавдия и Мессалины — Клавдия Октавия (чаще ее именуют просто Октавией), но жизнь с ней была для Нерона утомительна, и он несколько раз избивал ее и даже пытался удавить. На римских монетах изображений Октавии нет, но некоторые монеты восточных провинций несут изображение Нерона с одной стороны, с другой — Октавии, именуя ее Августой — титулом, которого она так и не получила. Нерон находил утеху в объятиях своей любовницы Актэ. С этой девушкой у Нерона остались теплые отношения до конца его дней.

Не следует представлять Актэ как бедное и бесправное существо, вынужденное всего лишь удовлетворять чужую похоть. Император был молод, красив и вполне мог ей нравиться, к тому же, как пишет Тацит, Нерон осыпал Актэ подарками.

Удивительно то, что никто не упрекает Актэ в попытках лично вмешиваться в политику и злоупотреблять своим влиянием. Видимо, если она, как вольноотпущенница Сенеки, и склоняла Нерона поступать согласно советам своего патрона, то делала это достаточно тонко и ненавязчиво. Неизвестно, была ли Актэ богата до того, как на нее обратил внимание император, но впоследствии она была женщиной весьма состоятельной. Археологи находят кирпичи с клеймами принадлежавших ей кирпичных заводов в Сардинии, по клеймам на керамических водопроводных трубах удалось установить, что ей также принадлежали две прекрасные виллы — в Путеолах и Велитрах. До наших дней сохранились надгробия и надгробные надписи принадлежавших ей рабов и рабынь, среди которых были скороход и греческая певица. Надгробие самой Актэ пока не найдено, что не позволяет определить ее веру, но ясно, что жила она безбедно.

Нерон

Светоний Транквилл утверждает, что Нерон настолько увлекся Актэ, что «чуть было не вступил с ней в законный брак, подкупив нескольких сенаторов консульского звания поклясться, будто она из царского рода». Люди, готовые поклясться, что Актэ происходит из рода пергамского царя Аттала, конечно же, были, что и неудивительно, учитывая, что при Калигуле нашелся свидетель вознесения его сестры Друзиллы на небо, а при Клавдии нашлись желающие подтвердить царское происхождение его любимого вольноотпущенника Палланта. Однако такой брак мог тогда вызвать всеобщее возмущение — многие помнили печальные последствия брака Марка Антония с египетской царицей Клеопатрой.

Хотел ли Нерон жениться на Актэ или это были всего лишь слухи, сказать трудно, но если это было и так, от такого брака решено было отказаться. Актэ не требовала для себя лишнего. Нерон мог проводить время с ней, но мог развлекаться в других веселых компаниях. Так, он, нередко «одетый, чтобы не быть узнанным, в рабское рубище», «слонялся по улицам города, лупанарам и всевозможным притонам, и его спутники расхищали выставленные на продажу товары и наносили раны случайным прохожим, до того неосведомленным, кто перед ними, что и самому Нерону порою перепадали в потасовках удары и на его лице виднелись оставленные ими следы».

В 55–56 годах, когда все это происходило, Нерону было всего 18–19 лет. «Золотая молодежь» многих стран и в значительно более позднее и, казалось бы, «более цивилизованное» время нередко вела себя точно так же. Но возможно, что к этому Нерона подталкивало чувство досады оттого, что он не мог жениться на любимой женщине, и он срывал таким образом свое зло.

Октавия, дочь императора Клавдия и Мессалины. Мрамор

По Риму поползли слухи, что ночные дебоши устраивает сам принцепс, и этим, конечно же, начали пользоваться злоумышленники, которые «под именем Нерона принялись во главе собственных шаек безнаказанно творить то же самое». Почему безнаказанно? Да потому, что безопаснее было отдать кошелек и даже дать себя побить, чем пытаться противиться. Однажды некий Юлий Монтан, сын сенатора, посмел оттолкнуть бросившегося на него в ночном мраке императора. Видимо, тогда Нерону досталось несколько больше, чем бывало в предыдущих стычках. Но еще хуже пришлось Юлию Монтану. Несмотря на все последующие уверения, что он обознался, такая дерзость стоила ему жизни. Правда, Нерон впредь «стал осторожнее и окружил себя воинами и большим количеством гладиаторов, которые оставались в стороне от завязавшейся драки, пока она не отличалась особой ожесточенностью, но, если подвергшиеся нападению начинали одолевать, брались за оружие». Пик этого буйства Нерона, радовавшегося освобождению от материнской опеки, приходится именно на 55–56 годы, а затем все же постепенно идет на спад — Нерон взрослеет. А после того, как в 58 году «некие молодые люди по распространенной тогда среди молодежи распущенности нагнали страху на возвращавшихся в город по Фламиниевой дороге телохранителей Цезаря», Нерон практически прекращает ночные «прогулки».

Вольноотпущенник Нерона, некий Грапт, утверждал тогда, что эскорт императора наткнулся на засаду, вероломно подстроенную Корнелием Суллой, и лишь чудо спасло принцепса. Как уже говорилось выше, Фавст Корнелий Сулла, сводный брат императрицы Мессалины, был женат на дочери Клавдия — Антонии. Такое родство давало ему шансы в случае устранения Нерона претендовать на престол. В 55 году его обвиняли в попытке захватить власть, но тогда Нерон не поверил обвинению и даже казнил одного обвинителя, а трех других сослал. Если верить Тациту, то и второе обвинение было выдумкой. Но Суллу на этот раз обвинял Грант, «поднаторевший в дворцовых происках, ибо со времени Тиберия он жил и состарился во дворце». Повторное обвинение насторожило императора. Было проведено тщательное расследование случившегося. И Корнелий Сулла, и все его рабы и клиенты самым решительным образом отвергали обвинение, и доказать его виновность не удалось, тем не менее Нерон решил перестраховаться — о ночных прогулках императора Тацит более не упоминает, а Корнелию Сулле было приказано убыть в ссылку в Массилию (нынешний Марсель) и проживать там безвыездно. В дальнейшем Нерон все же казнит его, но это будет четырьмя годами позднее.

10. СЕНЕКА И БУРР — ТЕНЕВЫЕ ПРАВИТЕЛИ ИМПЕРИИ. НОВАЯ ЛЮБОВЬ НЕРОНА. ПОППЕЯ САБИНА — РАСПУТНИЦА ИЛИ ЖЕРТВА ВЛАСТИТЕЛЯ? ОТОН И ПОППЕЯ САБИНА. ССЫЛКА ОТОНА. ПОППЕЯ САБИНА ПОКОРЯЕТСЯ, НО НАСТАИВАЕТ НА БРАКЕ

Читая строки Тацита о диких ночных похождениях юного императора, не следует думать, что Рим, а тем более вся империя были оставлены на произвол судьбы. Нерон периодически находил время для решения важнейших вопросов, а повседневное управление империей находилось в опытных руках Аннея Сенеки и Афрания Бурра.

Именно в это время Сенека, скромный выходец из далекой Кордубы, как-то незаметно становится одним из богатейших людей империи. Видимо, такое поведение Нерона устраивало многих…

Несмотря на все похождения, первые 4 года правления Нерона его единственной постоянной привязанностью была Актэ, однако затем сердцем императора завладела другая женщина.

В 58 году Нерон познакомился с блестящей римской дамой Поппеей Сабиной, которая приобрела на него огромное влияние. Корнелий Тацит характеризует ее крайне отрицательно. По его словам, «у этой женщины было все, кроме честной души». Иосиф Флавий, наоборот, пишет, что «она отличалась истинным благочестием», упоминая, как Поппея Сабина заступалась перед Нероном за иудеев. Светоний Транквилл также упоминает о ней, но вскользь, не давая никакой оценки ее личным качествам и не говоря о ней ни хорошо, ни плохо. Поскольку и Иосиф Флавий, и Светоний Транквилл посвятили Поппее Сабине всего лишь по нескольку слов, основным источником наших сведений о ней остается Корнелий Тацит, но ввиду столь полярного различия мнений древних историков относиться к словам Тацита в данном случае следует очень осторожно, тем более что сам он все же не был очевидцем событий.

Вот что пишет о Поппее Сабине Тацит: «Под личиной скромности она предавалась разврату. В общественных местах показывалась редко и всегда с полуприкрытым лицом — то ли чтобы не насыщать взоров, то ли, быть может, потому, что это к ней шло. Никогда не щадила она своего доброго имени, одинаково не считаясь ни с мужьями, ни с любовниками; никогда не подчинялась она ни своему, ни чужому чувству, но где виделась выгода, туда и несла свое любострастие». Тацит точно передает нам, что говорили о Поппее Сабине ее современники, но надо сказать, что вряд ли кто-нибудь и тогда знал, правда это или нет, — ведь на людях она вела себя скромно, а порочащие сведения чаще распускают те, кто не смог добиться взаимности от красавицы, чем те, кто был ею обласкан.

Поппея уже успела к тому времени выйти замуж за бывшего при Клавдии префектом претория римского всадника Руфрия Криспина и родила тому сына, а затем, по словам Тацита, «ее пленил Отои своей молодостью, блеском и еще тем, что слыл ближайшим другом Нерона». Отон сумел отбить Поппею у мужа и женился на ней. Увидев Поппею Сабину, Нерон также влюбился в нее. Тацит пишет, что, «бывая у принцепса, Отон всякий раз превозносил красоту и прелесть своей жены, или неосмотрительный от пылкой влюбленности, или с целью разжечь его страстью к Поппее и, если бы они стали совместно обладать одной женщиной, использовать эти узы для усиления своего могущества». А Поппея в это же время, по словам Тацита, «пускает в ход лесть и свои чары и, притворившись, будто покорена красотою Нерона и не в силах противиться нахлынувшей на нее страсти, сразу увлекает его; затем, когда любовь захватила его, она стала держать себя надменно и властно и, если он оставлял ее у себя свыше одной или двух ночей, заявляла ему, что она замужняя женщина и не желает расторгнуть брак, плененная образом жизни Отона, с которым ничто не может сравниться…» В итоге «Отон лишается привычного для него общения с принцепсом, затем права бывать у него и состоять в ближайшем его окружении и, наконец, чтобы в Риме не оставалось соперника, назначается правителем Лузитании, где он и пробыл до начала междоусобной войны».

Согласитесь, когда читаешь это, как-то не верится, что Отон сам «подставил» свою жену Нерону. Для чего? Чтобы потом отчаянно сопротивляться и быть отправленным за тридевять земель в Лузитанию? Да и поведение Поппеи Сабины, если верить этим словам Тацита, больше напоминает действия любящей жены, вынужденной покоряться обстоятельствам, чем поведение опытной и бессовестной обольстительницы.

Светоний Транквилл рассказывает еще более невероятную версию, чем Тацит, утверждая, что Нерон сам увел Поппею Сабину у мужа и доверил Отону — «под видом брака», дабы пользоваться ею втайне, а Отон ее «не только соблазнил, но и полюбил настолько, что, когда тот за нею прислал, он прогнал посланных и даже самого Нерона не впустил в дом, оставив его стоять перед дверьми и с мольбами и угрозами тщетно требовать доверенного другу сокровища. Потому-то по расторжении брака Отон был под видом наместничества сослан в Лузитанию».

Этому тоже вряд ли можно поверить. Тут тоже скорее видится любящий муж, который в тщетной попытке защитить свою любовь идет на отчаянный шаг — отказывается выполнить повеление императора, отдать свою жену. Но что можно сделать против власти? Ревнивца ссылают, а его жена достается правящему, как самодержец, сопернику. Зато безусловной правдой в повествовании Светония Транквилла является то, что по Риму тогда начал ходить едкий стишок:

Хочешь узнать, почему Отон в почетном изгнанье?

Сам со своею женой он захотел переспать!

В какой-то степени правдой может быть и утверждение Плутарха, писавшего, что «заступником Отона был Сенека, и, сдавшись на его просьбы и уговоры, Нерон послал своего соперника наместником в Лузитанию», вместо того, чтобы расправиться с ним за ослушание. Но скорее всего Отон не был казнен не столько из-за заступничества Сенеки, если таковое и было, сколько из-за заступничества самой Поппей Сабины. Возможно, именно сохранение жизни любимого и стало тем условием, при котором Поппея согласилась стать любовницей Нерона. Только этим можно объяснить то, что удивительный, немыслимо смелый и смертельно опасный поступок не стоил Отону жизни.

Нерон влюбился в Поппею. Манера его ухаживаний не была чем-то новым для императоров Рима. Точно так же забирал себе жен у римских вельмож Калигула, да и сам Октавиан Август взял себе в жены Ливию, насильно разлучив ее с мужем. Для Нерона это не было какой-то мелкой интрижкой, — «его страсть к Поппее день ото дня становилась все пламенней». Ради Поппей Нерон оставляет даже свою Актэ, хотя и не лишает ее благосклонности. Но положение любовницы было для Поппей унизительным. Поппея стала добиваться, чтобы Нерон развелся с Октавией и женился на ней.

11. НОВЫЙ КОНФЛИКТ МЕЖДУ НЕРОНОМ И АГРИППИНОЙ. В ЧЕМ ИСТИННЫЕ ПРИЧИНЫ? УБИЙСТВО АГРИППИНЫ МЛАДШЕЙ

По словам Тацита, Поппея «преследовала его упреками, а порой и насмешками, называя обездоленным сиротой, покорным чужим велениям и лишенным не только власти, но и свободы действий». Она постоянно спрашивала его, «почему откладывается их свадьба? Не нравится ее внешность и ее прославленные триумфами деды?»

Нерону все нравилось, но препятствий было много. Одним из этих препятствий было то, что против его развода с Октавией и женитьбы на Поппее всеми силами боролась Агриппина (что опять косвенно говорит нам о возможной непричастности Агриппины Младшей к отравлению императора Клавдия). Наладившиеся было, хотя и не самые теплые, отношения матери и сына опять начинают портиться. Но эти отношения портятся не только из-за новой возлюбленной сына.

Утверждения Корнелия Тацита о том, что именно из-за противодействия Агриппины Младшей его браку с Поппеей Нерон решил покончить с матерью, вызывают большие сомнения, хотя и это тоже могло сыграть какую-то роль в его решении. Корнелий Тацит говорит о том, что Нерона подталкивали к убийству матери, и обвиняет в этом Поппею Сабину, которая говорила, что «раз Агриппина не может выносить другую невестку, кроме питающей вражду к ее сыну, пусть позволят ей, Поппее, вернуться к ее мужу Отону. Она готова удалиться куда угодно, ибо предпочитает слышать со стороны о наносимых императору оскорблениях, чем быть свидетельницей его позора и разделять с ним опасности».

Подобные требования могли звучать из уст Поппеи Сабины, но где же здесь подстрекательство к убийству? Тут скорее опять звучит настоятельная просьба отпустить ее к прежнему, горячо любимому мужу, который, кстати, после развода и отъезда в Лузитанию так и не женился вновь. Нужно ли упрекать женщину за подобную просьбу?

А вот слова Поппеи, когда она, обращаясь к Нерону, заявляет, «что не хочет быть свидетельницей его позора и разделять с ним опасности», чрезвычайно интересны. И эти слова, вместе со словами о жене, питающей вражду к Нерону, вполне понятны, если предположить, что виновником отравления императора Клавдия был сам Нерон, а не его мать — Агриппина.

Возможно, в то время Нерон узнал, что Агриппина собирается объявить об этом преторианской гвардии и народу? Скажи такое кто-то другой — ему бы не поверили и с ним легко можно было бы расправиться как с клеветником, однако если бы с этим обвинением выступила мать Нерона, обвинению бы поверили и гвардия вполне могла бы взбунтоваться. Если Агриппина решилась на такое, то даже в ссылке она представляла бы огромную опасность. Это и может быть ответом… Отказ Агриппины одобрить его развод с Октавией и брак с Поппеей вряд ли мог заставить Нерона убить свою мать — во-первых, он мог жениться и без ее согласия, а во-вторых, он еще более двух с половиной лет после убийства матери не расторгал своего брака с Октавией. Нет, конечно же, на убийство матери его толкнули иные причины, но каковы были эти причины, мы можем только догадываться.

Храм Исиды в Помпеях. 60-е гг.

По словам Тацита, Нерон, «сочтя, что она тяготит его, где бы ни находилась», начал перебирать со своими прит» ближенными наиболее приемлемый способ убийства ма’ тери. После того, как было решено, что отравление и убийство с помощью оружия не подходят, вольноотпущенник Аникет, бывший когда-тоодним из воспитателей Нерона, а теперь занимавший должность префекта мизенского флота, «заявил, что может устроить на корабле особое приспособление, чтобы, выйдя в море, он распался на части и потопил ни о чем не подозревающую Агриппину: ведь ничто в такой мере не чревато случайностями, как море; и если она погибнет при караблекрушении, найдется ли кто столь злокозненный, чтобы объяснять преступлением то, в чем повинны ветер и волны? А Цезарь воздвигнет усопшей храм, жертвенники и вообще не пожалеет усилий, чтобы выказать себя любящим сыном».

План был одобрен. С 19 по 23 марта римляне праздновали Большие Квинкватры — празднества в честь богини Минервы. В 59 году Нерон проводил это время в своем дворце в Байях, на берегу Неаполитанского залива. «Сюда, — как пишет Тацит, — он и заманивает мать, повторяя, что следует терпеливо сносить гнев родителей и подавлять в себе раздражение, и рассчитывая, что слух о его готовности к примирению дойдет до Агриппины, которая поверит ему с легкостью, свойственной женщинам, когда дело идет о желанном для них. Итак, встретив ее на берегу, ибо она прибывала из Анция, он взял ее за руку, обнял и повел в Бавлы. Так называется вилла у самого моря в том месте, где оно образует изгиб между Мизенским мысом и Байским озером. Здесь вместе с другими стоял отличавшийся нарядным убранством корабль, чем принцепс также как бы воздавал почести матери; надо сказать, что ранее она постоянно пользовалась триремою с гребцами военного флота. Затем Нерон пригласил ее к ужину, надеясь, что ночь поможет ему приписать ее гибель случайности. Хорошо известно, что кто-то выдал его и предупредил Агриппину о подстроенной ей западне, и она, не зная, верить ли этому, отправилась в Байи в конных носилках. Там, однако, ласковость сына рассеяла ее страхи; он принял ее с особой предупредительностью и поместил за столом выше себя». Любой историк отметит, что все описано очень правдоподобно, особенно если представить, что Агриппина, угрожая разоблачениями, чего-то требовала, а Нерон опасался этих разоблачений, — Нерон делает вид, что идет на уступки и соглашается с требованиями матери.

Продолжая свой рассказ далее, Тацит пишет, что, «непрерывно поддерживая беседу то с юношеской непринужденностью и живостью, то с сосредоточенным видом, как если бы сообщал ей нечто исключительно важное, он затянул пиршество; провожая ее, отбывающую к себе, он долго, не отрываясь, смотрит ей в глаза и горячо прижимает ее к груди, то ли чтобы сохранить до конца притворство, или, быть может, потому, что прощание с обреченной им на смерть матерью тронуло его душу, сколь бы зверской она ни была». Однако, несмотря на возможные колебания, свой приказ Нерон не отменяет. По словам Тацита, «боги, словно для того, чтобы злодеяние стало явным, послали ясную ночь с безмятежно спокойным морем. Корабль не успел далеко отойти; вместе с Агриппиною на нем находились только двое из ее приближенных — Креспей Галл, стоявший невдалеке от кормила, и Ацеррония, присевшая в ногах у нее на ложе и с радостным возбуждением говорившая о раскаянии ее сына и о том, что она вновь обрела былое влияние, как вдруг по данному знаку обрушивается отягченная свинцом кровля каюты, которую они занимали; Креспей был ею задавлен и тут же испустил дух, а Агриппину с Ацерронией защитили высокие стенки ложа, случайно оказавшиеся достаточно прочными, чтобы выдержать тяжесть рухнувшей кровли. Не последовало и распадения корабля, так как при возникшем на нем всеобщем смятении очень многие непосвященные в тайный замысел помешали тем, кому было поручено привести его в исполнение. Тогда гребцам отдается приказ накренить корабль на один бок и таким образом его затопить; но и на этот раз между ними не было необходимого для совместного действия единодушия, и некоторые старались наклонить его в противоположную сторону, так что обе женщины не были сброшены в море внезапным толчком, а соскользнули в него. Но Ацерронию, по неразумию кричавшую, что она Агриппина, и призывавшую помочь матери принцепса, забивают насмерть баграми, веслами и другими попавшими под руку корабельными принадлежностями, тогда как Агриппина, сохранявшая молчание и по этой причине неузнанная (впрочем, и она получила рану в плечо), сначала вплавь, а потом на одной из встречных рыбачьих лодок добралась до Лукринского озера и была доставлена на свою виллу».

История покушения на Агриппину и ее последующего убийства — одно из самых ярких повествований Тацита, но именно оно и вызвало наибольшие сомнения среди историков, особенно среди историков XIX–XX веков. Почему надо было пользоваться кораблем для того, чтобы проплыть всего два километра? Ведь необходимо спуститься от виллы вниз, потом сесть в лодку, чтобы добраться до корабля, — не мог же корабль подойти по мелководью к самому берегу? Затем точно так же пришлось бы выгружаться! Не проще ли было проделать этот путь по суше, где была удобная дорога, тем более что именно так Агриппина и прибыла во дворец? Совершенно невероятным представляется то, что Агриппину сопровождало всего лишь два человека! По римским понятиям, это было бы неприлично мало даже для обычной богатой матроны, а тут мать императора, одна из богатейших женщин империи — и в сопровождении всего лишь двух человек?!! Не верится… Высказывалось и много других аргументов, подвергавших сомнению точность рассказа Тацита. И с этими возражениями, безусловно, следовало бы согласиться, если бы убийство не было задумано императором. Об этот аргумент разбиваются все остальные. И учитывая это, рассказ Тацита представляется совершенно правдоподобным…

Да, по суше добраться обратно проще. Но Нерон специально для матери приготовил великолепный корабль. Когда дело идет к примирению, разумно ли спорить? Да, сопровождения из двух человек явно недостаточно. Но Нерон предоставляет в ее распоряжение целый корабль, все люди на нем — это тоже ее свита. Пересматривать состав команды — значит высказать открытое недоверие сыну. При столь теплом приеме разумно ли это?

Критики Тацита справедливо замечали, что на большом корабле с десятками гребцов и членов экипажа нельзя было вовлечь в задуманное всех. Но и Тацит говорит о том же — действительно, когда гребцам дали команду перевернуть корабль, «среди них не было единодушия». А то, что Ацеррония «по неразумию» кричала, что она Агриппина, призывая помочь матери принцепса, и вовсе понятно. Аппиан, описывая проскрипции триумвиров во время гражданской войны, приводит много примеров, когда слуги, рабы или вольноотпущенники жертвовали своей жизнью, дабы спасти занесенного в списки проскрибированных хозяина, причем иногда выдавали себя за него. Вовсе не по неразумию кричала Ацеррония, а поняв, в чем дело, пыталась выдать себя за хозяйку, дабы дать той спастись. По той же причине молчала, отплывая от корабля, Агриппина. Все невероятно правдоподобно, особенно если учесть, что женщины могли быть примерно одного возраста и одной комплекции, — тогда отличить их ночью было непросто. Ацерронию забили баграми, но это дало возможность Агриппине доплыть до рыбацкой лодки. Не будь этой лодки, заговорщики, конечно же, догнали и забили бы и ее. Не помогла бы лодка и в том случае, если бы корабль заговорщиков остался цел, но он перевернулся, и Агриппина сумела спастись.

Можно лишь гадать, не со слов ли самой Агриппины Младшей, записанных ею или рассказанных своим приближенным сразу же после того, как ей удалось спастись, описал нам эти события Тацит. Но если это так, то вполне понятной становится и его образность, и наличие столь многих деталей.

Преступление сорвалось лишь случайно.

Поняла ли Агриппина, что покушение произошло по приказу ее собственного сына? Возможно, у нее сохранялась надежда на то, что покушение организовал не он, а кто-то из его приближенных, но, возможно, она тогда уже поняла все. Это была сильная, волевая женщина — вспомним, что, спасаясь от погони, она, даже получив рану в плечо, хранила молчание и сумела-таки уплыть. Будь она в Риме, Агриппина могла бы обратиться к народу, к гвардии, но она была в Бавлах — ухоженном, красивом, но маленьком курортном городишке…

Практически единственное, что она могла предпринять, — это притвориться, что считает все происшедшее не покушением, а нелепым несчастным случаем, и сообщить сыну о своем чудесном спасении.

Именно так Агриппина и поступила, то ли надеясь, что сын передумает, то ли стараясь выиграть время и суметь добраться до Рима. Но причины, заставившие Нерона пойти на убийство матери, были слишком серьезными, и он не передумал. Как пишет Светоний Транквилл, «когда ее вольноотпущенник Луций Агерм (Корнелий Тацит именует его Агерин) радостно принес весть, что она жива и невредима, тогда он, не в силах ничего придумать, велел незаметно подбросить Агерму кинжал, потом схватить его и связать как подосланного убийцу, а мать умертвить, как будто она, уличенная в преступлении, сама наложила на себя руки». Тацит сообщает, что расправиться с Агриппиной было поручено все тому же Аникету. Тем временем весть о несчастном случае с Агриппиной распространилась, «и всякий, услышав об этом, бежит на берег. Одни подымаются'на откосы береговых дамб, другие вскакивают в ближайшие лодки; иные, насколько позволял рост, входят в воду, некоторые протягивают вперед руки; сетованиями, молитвенными возгласами, растерянными вопросами и сбивчивыми ответами оглашается побережье; стеклась несметная толпа с факелами…»

В таких условиях, будь у Агриппины еще день-два, она бы могла поднять бунт, но Аникет действует решительно и быстро: «расставив вокруг виллы вооруженную стражу, выламывает ворота и, расталкивая встречных рабов, подходит к дверям занимаемого Агриппиною покоя». Увидев ворвавшихся к ней Аникета и сопровождавших его триерарха Геркулея и флотского центуриона Обарита, Агриппина и тут, сохраняя колоссальную выдержку, заявила тому, что если он пришел от сына, чтобы проведать ее, то пусть передаст, что она поправилась, а если «совершить злодеяние», то она не верит, что такова воля сына. Триерарх ударил ее палкой по голове. Аникет и Геркулей бросились на нее с мечами…

Тацит описал убийство Агриппины Младшей с чужих слов, не называя имен рассказчиков, а ими могли быть и некоторые из очевидцев, но указал, что у них «в рассказе об этом нет расхождений». И многие детали — сбежавшийся народ, оцепление виллы перед убийством, пытающиеся задержать вторгшихся и отступающие под их натиском рабы, а особенно одна маленькая деталь — то, что триерарх ударил Агриппину палкой, а остальные действовали мечами, звучат очень убедительно, заставляя верить в то, что примерно так оно все и было.

Так во второй половине марта 59 года погибла Агриппина Младшая.

Рим, по легенде, был основан Ромулом, убившим своего брата Рема, Рим знавал случаи, когда муж убивал жену или жена мужа, бывало, что глава семейства казнил своих детей, но чтобы сын убивал свою мать? Это был всего лишь второй известный в истории Рима случай. Такого не случалось уже более полутораста лет. Как сообщает Тит Ливий, в 101 году до нашей эры, впервые за все время существования Рима, убийство матери совершил некий Публиций Маллеол. Дабы покарать его, римляне специально придумали новую казнь — он был зашит в мешок и брошен в море. Но с тех пор нравы римлян изменились — никто теперь даже не подумал не то чтобы покарать, но хотя бы публично осудить убийцу матери, ведь он был императором. Лишь через 9 лет, когда власть Нерона пошатнется и станет ясно, что ему не удержаться, римляне вспомнят, как следует поступать с убийцей матери, и один «смельчак», уже ничем не рискуя, повесит на шею статуи Нерона кожаный мех с надписью, гласящей, что сам он «мешка не минует». Но это будет потом, через девять лет. А тогда, сразу после убийства Агриппины Младшей, все молчали…

Ее останки сожгли и захоронили той же ночью с выполнением лишь самых скромных погребальных обрядов, и пока Нерон сохранял свою власть, над ее могилой не было даже могильного холма. Только с падением Нерона вольноотпущенники Агриппины соорудили ей гробницу близ мизенской виллы диктатора Юлия Цезаря.

12. КЛАВДИЙ ЛИШАЕТСЯ ОБОЖЕСТВЛЕНИЯ. В ЧЕМ ПРИЧИНЫ? НОВЫЕ ЗАБАВЫ НЕРОНА. УЧРЕЖДЕНИЕ ЮВЕНАЛИЙ И НЕРОНИЙ. БЫЛ ЛИ НЕРОН КРОВОЖАДНЫМ? НЕРОН И ПОЭЗИЯ. ТЯГА К ИСКУССТВУ

Смерть Агриппины повлекла за собой и пересмотр отношения к памяти императора Клавдия. Именно после убийства Агриппины Младшей император Клавдий был лишен обожествления, была отменена проведенная Клавдием реформа латинского правописания, и вероятнее всего, именно тогда же были уничтожены и исторические сочинения Клавдия — у последующих римских историков нет ссылок на Клавдия, а, учитывая разнообразность и фундаментальность его работ, такие ссылки безусловно бы были, если бы эти работы пережили времена Нерона. Правда, менять свое имя усыновленный Клавдием Нерон не решился, что и неудивительно, — ведь это могло поставить под сомнение законность обретения им власти.

А к концу своего правления, уже начав терять власть и пытаясь поднять свой авторитет, Нерон вновь вспомнит о Клавдии и своем родстве с ним, переименовав в честь Клавдия один из месяцев.

Историк, стремящийся глубоко разобраться в сути происходивших тогда событий, конечно же, должен задать себе вопрос, почему уже пять лет как почивший император Клавдий именно тогда был лишен почитания. Ни Корнелий Тацит, ни Светоний Транквилл, ни другие римские историки не предлагают нам тут ясного ответа, объясняя все лишь тем, что Нерон испытывал антипатию к Клавдию. Но почему же эта антипатия достигла своего пика через пять лет после смерти Клавдия и сразу после того, как погибла Агриппина Младшая?.. Трудно сказать наверняка… Но если Клавдий был отравлен лично Нероном или по приказу Нерона, то желание Нерона лишить Клавдия обожествления вполне логично, а сделать это можно было лишь после смерти Агриппины.

Казалось бы, убийство императором своей матери должно было вызвать всеобщее возмущение, а то и восстание. Ничего подобного не произошло. Удалившись в Неаполь, Нерон направил сенату послание, в котором сообщал, что подосланный к нему, дабы убить его, вольноотпущенник Агриппины был схвачен с мечом, после чего она, «якобы осужденная собственной совестью за покушение на злодеяние», сама покончила с собой. Поверил ли кто-нибудь этому? Конечно же, нет. Но, как пишет Тацит, «с поразительным соревнованием в раболепии римская знать принимает решение о свершении молебствий во всех существующих храмах о том, чтобы Квинкватры, в дни которых было раскрыто злодейское покушение, ежегодно отмечались публичными играми, чтобы в курии были установлены золотая статуя Минервы и возле нее изваяние принцепса, наконец, чтобы день рождения Агриппины был включен в число несчастливых». Лишь один из сенаторов, философ Тразея Пет, ранее «обычно хранивший молчание, когда вносились льстивые предложения, и немногословно выражавший свое согласие с большинством», на этот раз не выдержал и посмел покинуть сенат, однако лишь «навлек на себя опасность, не положив этим начала независимости прочих».

Но и Нерон вынужден был заискивать. Дабы «усилить ненависть к Агриппине и показать, насколько после ее устранения возросло его милосердие», он возвратил из ссылки нескольких изганных Агриппиной матрон, а также несколько изгнанных ею чиновников. В Рим был перевезен и торжественно захоронен строенной гробнице прах Лоллии Павлины, бывшей жены Калигулы и соперницы Агриппины в борьбе за право стать женой Клавдия, погубленной по желанию Агриппины — было сделано все, чтобы подчеркнуть жестокость самой Агриппины и развить к ней неприязнь. Но все же Нерон еще довольно долго не решался въехать в Рим, объезжая города Кампании, и вернулся туда лишь после того, как убедился, что народного возмущения не будет.

Переживал ли Нерон по поводу убийства матери? Может быть… Светоний Транквилл даже пишет, что Нерон якобы жаловался, «что его преследует образ матери и бичующие Фурии с горящими факелами», но у Светония Транквилла правда часто соседствует с различными вымыслами. Образ жизни Нерона не изменился. Он весь был поглощен получением удовольствий.

Сестерций императора Нерона. Около 64 г.

По словам Тацита, «уже давно он был одержим страстным желанием усовершенствоваться в умении править квадригою на ристалище и не менее постыдным влечением овладеть ремеслом кифареда». Вопреки устоявшемуся мнению, что гонки на колесницах — дело возниц, а не знати, и в то же время не решаясь еще показаться при всех за этим занятием, Нерон приказывает соорудить себе специальный ипподром в Ватиканской долине, «на котором он мог бы править конной упряжкой в присутствии небольшого числа избранных зрителей», но, не довольствуясь этим, вскоре «сам стал созывать туда простой народ Рима, превозносивший его похвалами, ибо чернь, падкая до развлечений, радовалась, что принцепсу свойственны те же наклонности, что и ей». Поведение Нерона, как видно из комментариев Тацита, коробило римскую знать, однако сенаторы предпочитали терпеть, а при случае и угождать императору. Другой страстью Нерона было пение. Он давно брал уроки пения и игры на кифаре, любил играть и петь перед своими друзьями во дворце, однако показывать это свое умение публике пока не решался — слишком низким считалось тогда в Риме искусство артиста. Однако Нерон делает все, чтобы изменить общественную мораль и заставить по-иному воспринимать участие в скачках и театральных представлениях.

Больше всего Нерон любил развлечения, зрелища, пиры, для устройства которых нещадно проматывал деньги. Зрелища он устраивал многочисленные и разнообразные, во многих соревнованиях участвовал сам и требовал того же от своих приближенных. Еще в 57 году на Марсовом поле по его приказу был построен огромный деревянный амфитеатр. С тех пор там регулярно проводились самые различные зрелища. Расправа над матерью должна была, казалось бы, побудить Нерона хотя бы временно ограничить число развлекательных мероприятий. Ничего подобного не случилось…

В 59 году Нерон вводит новые игры — Ювеналии (буквально «игры для юношества»), обставив их проведение особым шиком. Среди римской знати нашлось немало желавших снискать расположение императора, «и очень многие изъявили желание стать их участниками. Ни знатность, ни возраст, ни прежние высокие должности не препятствовали им подвизаться в ремесле греческого или римского лицедея, вплоть до постыдных для мужчины телодвижений и таких же песен. Упражнялись в непристойностях и женщины из почтенных семейств».

После смерти Агриппины Младшей зрелища становятся еще пышнее и необузданнее, чем прежде. Рим развлекается: скачки сменяются гладиаторскими боями, гладиаторские бои театральными представлениями… По словам Светония Транквилла, в одной из устроенных там гладиаторских битв Нерон заставил принять участие четыреста сенаторов и шестьсот лиц из сословия всадников, причем многие были с незапятнанной репутацией. Правда, Нерон в тот раз не позволил убить ни одного бойца, даже из числа осужденных преступников. Показал там Нерон и морской бой — на сцену театра была внезапно пущена вода, в которой плавали рыбы и морские животные, и тут же был устроен морской бой между «афинянами» и «персами». После этого воду тотчас спустили и на сухом дне вышли друг против друга два отряда гладиаторов.

Поскольку, как уже говорилось выше, Нерон очень любил скачки, в дополнение к обычным их видам он придумал новый вид скачек, когда в колесницы запрягали четверки верблюдов. А театральные представления Нерон любил настолько, что в поставленной по его приказу комедии Афрания «Пожар» актерам разрешено было хватать и забирать себе утварь из горящего дома. Подобные мероприятия требовали колоссальных средств и не способствовали пополнению казны. Многие видные сановники, чтобы не впасть в немилость или для того, чтобы выслужиться, также были вынуждены идти на большие траты, чтобы устроить какие-либо диковинные зрелища.

В 60 году Нерон учреждает еще одни игры — Неронии, которые следовало проводить по образцу греческих состязаний раз в пять лет. Это были музыкальные, гимнастические и конные состязания, проводимые чрезвычайно помпезно, с большими призами для победителей и сопровождаемые различными представлениями, но без гладиаторских боев. Специально для проведения Нероний император освятил бани и гимнасий, где каждый сенатор и всадник бесплатно пользовался маслом. Все судьи соревнований назначались по жребию только из лиц консульского звания, а судили состязания с преторских мест. В латинских речах и стихах состязались самые уважаемые граждане, а затем император спустился к сидящим в орхестре сенаторам «и по единодушному желанию участников» принял венок, но перед венком за игру на лире он, вместо того, чтобы взять его, только преклонил колени и велел отнести венок к подножию статуи Октавиана Августа, выделив тем самым игру на лире из всех искусств. На гимнастических состязаниях Нерон также удивил всех красивым театральным жестом — «принеся в жертву богам быков, в первый раз сбрил себе бороду, положил ее в ларец из золота, украшенный драгоценными жемчужинами, и посвятил богам в Капитолийском храме».

Отметим, что Нерон, в отличие от Клавдия, был менее кровожаден. Клавдий в одной из навмахий заставил сражаться около 19 тысяч человек, из которых мало кто выжил. Нерон же мог вообще не позволить убить ни одного — его привлекало само зрелище. Он не был патологически кровожаден, но если дело шло о борьбе за власть и убийство было, по его мнению, необходимо, он легко и удивительно спокойно отдавал приказы убить, даже если это касалось его родственников.

Наряду с увлечением зрелищами, Нерон любил заниматься и стихосложением. В свое время император Октавиан Август, единодушно восхваляемый римскими историками как образец мудрого правителя, также поощрял поэтов, а имя его друга Мецената вообще стало нарицательным: так стали называть всех, кто поощряет благородные искусства. Но Нерону не удалось прославиться на этом поприще. За исключением написавшего «Фарсалию» Марка Аннея Лукана, который пользовался расположением Нерона очень недолго, остальные окружавшие Нерона поэты римлянам не запомнились. Очень точно описал эти попытки принцепса отличиться на ниве поэзии Корнелий Тацит, отметивший, что Нерон «собрал вокруг себя тех, кто, обладая некоторыми способностями к стихотворству, еще не стяжал себе сколько-нибудь значительной славы. Пообедав, они усаживались все вместе и принимались связывать принесенные с собою или сочиненные тут же строки и дополнять случайные слова императора. Это явственно видно с первого взгляда на эти произведения, в которых не было ни порыва, ни вдохновения, ни единства поэтической речи».

При дворе Нерона не появилось ни нового Овидия, ни Горация или Вергилия… Но неверно было бы считать, что Нерон вовсе не имел поэтических способностей. Как свидетельствует Светоний Транквилл, «не правы те, кто думает, будто он выдавал чужие сочинения за свои: я держал в руках таблички и тетрадки с самыми известными его стихами, начертанными его собственной рукой, и видно было, что они не переписаны с книги или с голоса, а писались тотчас, как придумывались и сочинялись, — столько в них помарок, поправок и вставок».

Занимался Нерон также живописью и ваянием. Не имея возможности ни услышать стихи Нерона, ни увидеть его живописные работы или скульптуры, мы не можем оценить степень его мастерства и таланта, но ясно, что определенные способности у него были и он не мог представить своей жизни без искусства.

Так жил императорский двор…

13. ДЕЛА НА ОКРАИНАХ ИМПЕРИИ. БОРЬБА С ДРУИДАМИ В БРИТАНИИ. ПРИЧИНЫ ПАССИВНОСТИ РИМСКИХ ПОЛКОВОДЦЕВ В ГЕРМАНИИ

На границах империи в это время в основном царил мир.

Ограниченные боевые действия велись на севере Британии. Там римский наместник Вераний предпринял лишь несколько вторжений в земли силуров (занимавших территорию на севере современного Уэльса), а сменивший его Светоний Паулин захватил в 61 году остров Мона, служивший оплотом друидам. Остров Мона (о-в Англси) был последней еще державшейся твердыней друидов в той части Британии, а кроме того, это было священное для них место, поэтому переправившееся туда на плоскодонных кораблях и вплавь войско Светония Паулина встретили, преграждая ему путь, не только воины, но также жрецы и жрицы. По словам Корнелия Тацита, «на берегу стояло в полном вооружении вражеское войско, среди которого бегали женщины; похожие на фурий, в траурных одеяниях, с распущенными волосами, они держали в руках горящие факелы; бывшие тут же друиды с воздетыми к небу руками возносили молитвы и исторгали проклятия. Новизна этого зрелища потрясла наших воинов, и они, словно окаменев, подставляли неподвижные тела под сыплющиеся на них удары». Однако это длилось не долго. Опомнившись и вняв командам своего полководца, римляне, имевшие значительно более хорошее вооружение, смяли британцев. Священные рощи, где друиды приносили человеческие жертвы, были вырублены. Уцелевшие британцы вынуждены были принять другую веру. Однако, в то время как Светоний Паулин покорял остров Мону, в восточной части Британии вспыхнуло восстание Боудикки (о котором будет рассказано далее), и Светоний Паулин вынужден был срочно вернуться. Как только римские войска ушли, обитатели острова Мона в том же году опять вернулись к прежней вере. Подавить здесь друидскую веру оказалось не так-то просто. Окончательно друидская вера на острове Мона была искоренена только в правление императора Домициана. (Римляне отличались большой веротерпимостью и не только разрешали покоренным народам исповедовать прежние религии, но и не препятствовали выходцам из покоренных народов строить свои собственные храмы в самом Риме. Религия друидов подверглась искоренению из-за присущих ей частых и кровавых обрядов человеческих жертвоприношений. Римляне боролись и с другими религиями, где практиковались человеческие жертвоприношения, а это имело место у карфагенян, финикийцев, у покоренных римлянами несколько позднее даков и некоторых других народов, но наиболее яростно римляне боролись все же с друидами — ведь друиды, помимо всего, возглавляли сопротивление римлянам в Галлии и Британии.)

Небольшие столкновения на германской границе также не представляли угрозы для империи. С 50-го и вплоть до 57 года спокойствие на этой границе вообще не нарушалось ничем — Нерон, в силу тех же причин, что и Клавдий, не был заинтересован в захватах здесь новых земель и громких победах. Чрезмерные успехи здесь какого-либо римского полководца могли привлечь к нему симпатии сограждан и побудить к борьбе за власть. Нерону же, как и Клавдию, было предпочтительнее иметь полководцев не столько блистательных, сколько благонадежных.

Корнелий Тацит, говоря о том, что «на германской границе царило ничем не нарушаемое спокойствие», а Паулин Помпей, римский наместник в Нижней Германии, и Луций Ветер, римский наместник в Верхней Германии, не предпринимали ничего, чтобы расширить свои владения, сначала пытается объяснить их пассивность тем, что «оба полководца надеялись поддержанием мира приобрести большую славу, нежели та, которую им могли бы доставить ставшие столь обыденной наградой триумфальные отличия». Но причина была не в этом, и чуть далее Тацит сообщает об этой причине…

Вынужденные бездействовать, римские наместники Паулин Помпей и Луций Ветер занялись строительством: «чтобы не оставлять воинов в праздности, первый закончил строительство дамбы для обуздания Рейна, за шестьдесят три года до этого (то есть в период с 12 по 9 год до нашей эры. — В. Д.) начатой Друзом, а Ветер задумал соединить Мозеллу с Араром, прорыв между ними канал, благодаря которому суда с войсками и грузами, проследовав по Средиземному морю, Родану (река Рона), Арару, далее по упомянутому каналу и рекою Мозеллой (Мозель) в Рейн, могли бы затем спускаться до Океана; этим устранялись бы трудности передвижения по суше и был бы открыт водный путь между западным и северным побережьем. Помешал этому предприятию легат Белгики Элий Грацил; он уговорил Ветера не вводить свои легионы в неподведомственную ему провинцию и своими заботами не привлекать к себе расположения Галлии, утверждая, что это неминуемо возбудит подозрения императора, — довод, не раз препятствовавший осуществлению честных намерений».

Именно боязнь навлечь подозрения императора сдерживала полководцев. Ведь если прорытие канала, значительно облегчавшего и удешевлявшего торговлю между Галлией и Германией, могло вызвать подозрения, то ясно, насколько опасным в глазах императора мог стать полководец, посмевший добиться существенных побед и завоеваний, — это было бы расценено как посягательство на высшую власть. Не случайно легат Белгики Элий Грацил не поддержал явно выгодный для провинции проект — он мог бы прорыть канал по территории своей провинции и без солдат Луция Ветера, — в провинции нашлось бы для этого достаточно рабов, можно было бы привлечь к делу и галльские племена, но успех проекта мог принести не только славу, но и затаенные опасения императора, что легаты привлекают к себе симпатии, чтобы затеять мятеж. Нет… Наместникам провинций гораздо спокойнее и безопаснее было вовсе не предпринимать ничего нового, продолжая собирать прежние налоги и, вероятно, не забывая при этом и себя, что и предпочитали делать все наместники.

Мир со множеством понимавших только силу варварских племен при такой пассивности римских полководцев не мог длиться слишком долго. Как пишет Тацит, «из-за длительного бездействия наших войск распространился слух, что легатам запрещено вести их на врага (от себя заметим, что в общем-то так оно и было. — В. Д.).

И вследствие этого фризы по наущению правивших ими Веррита и Малорига продвинулись к берегу Рейна — боеспособные, пройдя лесами и топями, прочие, приплыв по озерам, — осели на отведенных для нужд наших воинов и тогда никем не занятых землях».

Сменивший Паулина Помпея на посту наместника Нижней Германии Дубий Авит не спешил применить силу — фризы успели построить там жилища, засевали пашни. Угрозами Дубий Авит заставил фризов отправить в Рим послов с ходатайством разрешить им поселение. Веррит и Малориг прибыли в Рим, где им показали «все то, что показывают варварам». Их даже привели в театр Помпея, «дабы они увидели собственными глазами, как богат и могуществен римский народ», однако те нимало не смутились, — заметив на сенаторских скамьях несколько иноземцев и узнав, что честь сидеть рядом с сенаторами даруется послам дружественных держав, они тут же спустились вниз и уселись вместе с сенаторами. Происшествие не вызвало скандала — «зрители благосклонно отнеслись к их поступку, усмотрев в нем старинную непосредственность», а Нерон пожаловал обоих вождей римским гражданством. Тем не менее фризам было приказано удалиться с занятых ими земель. Уже обосновавшиеся на новых землях фризы пренебрегли повелением императора, и тут-то Дубий Авит дал фризам почувствовать, что сдерживало его отнюдь не отсутствие силы или решительности — «внезапно брошенная на них союзная конница заставила их покориться необходимости, захватив в плен или изрубив всех упорно сопротивлявшихся».

Фризы были изгнаны, но земли Нижней Германии по-прежнему пустовали, и немного спустя туда вторглось согнанное со своих собственных земель племенем хавков племя ампсивариев. Вождь этого племени Байокал, обратившись к Дубию Авиту, указав, что служил в римском войске под началом Тиберия и Германика, просил дать ему разрешение поселиться на все равно пустующих землях. Авит был тронут словами Байокала, но не мог нарушить приказа императора и вынужден был отказать. В ответ ампсиварии призвали бруктеров, тенктеров и ряд других племен поддержать их в борьбе с Римом.

Римляне и в этот раз действовали решительно и быстро. Чтобы не дать германцам объединиться, Дубий Авит попросил о помощи легата Верхней Германии Куртилия Манция, который сменил к тому времени Луция Ветера, и тот, по словам Тацита, переправившись через Рейн, «показал наше оружие в тылу неприятеля, ввел свои легионы в пределы тенктеров, угрожая им истреблением, если не порвут с ампсивариями. И после того, как те от них отступились, той же угрозой были устрашены и бруктеры; вслед за ними, не желая разделять чужие опасности, покинули ампсивариев и другие, и, оставшись в одиночестве, это племя отошло назад к узипам и тубантам». Гонимые со всех сторон ампсиварии скоро «потеряли убитыми в чужих краях всех, способных носить оружие, тогда как старики, женщины и дети стали добычею различных племен».

Разгром ампсивариев произошел в 58 году. В том же году, по сообщению Тацита, произошла ожесточенная битва между двумя крупными германскими племенами — хаттами и гермундурами. Оба племени пообещали принести побежденных в жертву богам, и по данному им обету у побежденных подлежало истреблению все живое — не только воины, но и остальные люди, кони и т. д. Хатты потерпели поражение, после чего значительная часть этого племени была истреблена. Несомненно, что большие потери были и у гермундуров.

Казалось бы, теперь, после стольких междоусобиц среди германских племен, римляне могли бы легко разбить и покорить их. Легкость, с какой были разбиты и изгнаны фризы, уничтожение ампсивариев, молниеносные действия против тенктеров, бруктеров и других племен показывают, что разгром германцев был бы неминуем. Что же сдерживало легатов? Почему они не воспользовались столь выгодной ситуацией, когда противник устрашен, разобщен, да еще и ослаблен междоусобными войнами?

Колонны храма Юпитера в Баальбеке, Ливан. I в.

Корнелий Тацит не пытается это объяснить. Далее он просто упоминает о том, что летом того же года в землях союзного римлянам племени убиев бушевали «вырвавшиеся из-под земли огни» — торфяные пожары, «повсюду истребляя поместья, пашни, деревни…» и даже подступая к стенам основанной римлянами Колонии Агриппины (будущего Кельна).

Римских легатов остановила не боязнь полыхавших пожаров, а боязнь действовать без приказа императора — стать славнее императора было опасно. Если бы Нерон решил тогда лично возглавить поход, то легко мог бы восстановить римское владычество до берегов Эльбы. Но Нерон вовсе не желал покидать Рим и добывать себе славу в лесах Германии, предпочитая житью в походных палатках жизнь в роскошных дворцах. Дать же дополнительные силы своим легатам, а значит, возможность покрыть себя славой он тоже не хотел. Нерон видел себя прежде всего певцом, возницей квадриги, которому рукоплещет стадион, — слава воина его не прельщала. А кроме того, земли империи не были перенаселены, и императору было вовсе не нужно искать новые территории, дабы дать там участки ветеранам или разместить излишки подданных. Рим купался в роскоши, но это изобилие развращало… Во времена ранней республики в римских семьях было от 5 до 15 детей. Рим вынужден был расширять свои пределы, чтобы дать им земли для пропитания. Римлян не могли сломить никакие поражения, так как потери быстро возмещались подраставшей молодежью, а на завоеванные территории выводились все новые и новые римские колонии. Теперь же во многих римских семьях, особенно в семьях римской знати, вообще не было детей. С такой проблемой столкнулся уже Октавиан Август, но ко времени правления Нерона эта проблема стала еще более актуальной. К этому времени римляне прекратили осуждать использование контрацепции и широко такими методами пользовались — без детей было куда проще развлекаться, а уход в старости обеспечивали рабы.

Римлян в Риме стало намного меньше, чем рабов и вольноотпущенников. В 61 году Педания Секунда, префекта претория города Рима, убил его собственный раб. Убийство господина своим рабом было делом редким — по закону в этом случае следовало казнить всех проживавших в доме рабов. Как пишет Корнелий Тацит, после убийства Педания Секунда, «когда в соответствии с древним установлением всех проживавших с ним под одним кровом рабов собрали, чтобы вести на казнь, сбежался простой народ, вступившийся за стольких ни в чем не повинных, и дело дошло до уличных беспорядков и сборищ перед сенатом». В доме Педания Секунда проживало около четырехсот рабов, и никто из них, за исключением того, кто совершил преступление, не был причастен к убийству. За то, чтобы не казнить их всех, стали высказываться даже некоторые сенаторы. Но один из сенаторов, Гай Кассий, убедил их не пытаться отменить прежних законов словами: «Постановите, пожалуй, что они освобождаются от наказания. Кого же тогда защитит его положение, если оно не спасло префекта Рима? Кого убережет многочисленность его рабов, если Педания Секунда не уберегли целых четыреста?» — «После того, как мы стали владеть рабами из множества племен и народов, у которых отличные от наших обычаи, которые поклоняются иноземным святыням или не чтят никаких, этот сброд не обуздать иначе, как устрашением», — доказывал сенатор, потомок знаменитого поборника свободы Гая Кассия, возглавлявшего столетием ранее борьбу против триумвиров за республику. Аргументы эти оказались убедительными. С ним согласились — «никто не осмелился выступить против Кассия, и в ответ ему раздались лишь невнятные голоса, сожалевшие об участи такого множества обреченных, большинство которых страдало безвинно, и среди них старики, дети, женщины…»

Узнав о решении сената, собравшаяся толпа простолюдинов (предки которых сами не так уж давно, наверное, были рабами) не давала вывести осужденных к месту казни.

Все теперь зависело от решения императора. Нерон, «разбранив народ в особом указе, выставил вдоль всего пути, которым должны были проследовать на казнь осужденные, воинские заслоны». Все рабы, жившие в доме Педания Секунда, независимо от пола и возраста были казнены.

Жестокость? Нет, это был всего лишь бессердечный прагматизм, мера по обеспечению собственной безопасности. Когда же сенатор Цингоний Варрон предложил в дополнение «выслать из Италии проживавших под тем же кровом вольноотпущенников», Нерон «воспротивился этому, дабы древнему установлению, которого не могло смягчить милосердие, жестокость не придала большую беспощадность».

Таково было то время.

Но приведенный выше случай говорит не только о нравах того времени, а и о том, каково было в Риме соотношение римлян и неримлян. В сенате еще доминировали латиняне и италики, но Рим становился все менее латинским. В силу низкой рождаемости латинян и италиков Рим заселялся выходцами из провинций, где рождаемость была несколько выше. Прибыв в столицу, провинциалы спешили жить под стать римлянам, стараясь не только побыстрее выучиться латинскому языку, но и перенять римские обычаи. Рождаемость их также снижалась. Под влиянием веяний из Рима снижалась рождаемость и в провинциях. Рим так и не справится с этой проблемой.

Вот почему пустовали и манили к себе то фризов, то ампсивариев земли в римских провинциях. Ничто не подталкивало императора к новым завоеваниям, а сам он к ним не стремился, предпочитая пребывать в Риме. Рим жил одним днем, не думая о завтрашнем…

14. СОБЫТИЯ НА ВОСТОКЕ ИМПЕРИИ. БОРЬБА ЗА АРМЕНИЮ. НАЗНАЧЕНИЕ ДОМИЦИЯ КОРБУЛОНА ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИМ РИМСКИХ СИЛ НА ВОСТОКЕ И ЕГО УСПЕХИ

На Востоке ситуация была несколько иной. Парфия давно уже мечтала о присоединении к своим владениям

Армении. В 51 году царем Парфии стал сравнительно молодой, деятельный и энергичный Вологез Первый (правивший Парфией с 51 по 79 год). В 52 году он внезапно вторгся в Армению и вынудил правившего там царя Радамиста, ибера по происхождению, бежать. Недостаток припасов и вмешательство Рима, грозившего Парфии войной, вынудило тогда Вологеза отступить, но вернувшийся обратно в Армению Радамист, «еще более свирепый, чем прежде, ибо на этот раз смотрел на ее обитателей как на изменников», снискал всеобщее недовольство. Когда император Клавдий умер, а на его место взошел 17-летний Нерон, парфянский царь Вологез Первый решил, что нужный момент настал, и оказал помощь армянам, восставшим против Радамиста. В конце 54 года дружественный римлянам армянский царь Радамист был изгнан.

Царь Парфии, однако, не учел, что у молодого императора имелись и довольно опытные советники. По советам Афрания Бурра и Аннея Сенеки, а может, и своей матери Агриппины, которая тогда еще пребывала в почете, Нерон отправляет командовать римскими войсками на Востоке опытного полководца Домиция Корбулона, успевшего прославиться при Клавдии своими решительными и умелыми действиями в Германии. Прибыв на место, Корбулон и здесь действовал решительно — в ближайших провинциях была набрана молодежь для пополнения легионов, в помощь Корбулону, по приказу Нерона, были приданы также армии местных зависимых от Рима царей: иудейского царя Агриппы Второго, его брата Аристобула, имевшего небольшие владения, но которому для поднятия боевого духа была пожалована Малая Армения и царский титул, царя Понта Полемона Второго, царя Коммагены Антиоха и правителя Эмесы Согэма. Согэму в качестве поощрения была передана небольшая пограничная область Софена и царский титул. Награды и земельные приращения были обещаны и всем другим царям, привлеченным к войне, — они становились союзниками императора не только под страхом наказания, но и надеялись урвать что-то для себя.

Этой демонстрации силы тогда оказалось достаточно. В Парфии в это время внезапно началась междоусобица. Царя Вологеза попытался свергнуть его собственный сын Вардан, и Вологез вынужден был отойти из Армении (отказываться от Армении он не собирался, но решил повременить).

Хотя боевых действий и не было, римские льстецы не преминули поздравить Нерона с победой. Как пишет Корнелий Тацит, «в сенате значение этих событий было сильно преувеличено теми, кто предлагал назначить благодарственные молебствия, и чтобы в дни этих молебствий принцепс носил одеяние триумфатора, чтобы он вступил в Рим с малым триумфом, чтобы в храме Марса Мстителя ему была установлена статуя таких же размеров, как и самого Марса…» Правда, говоря об этом, Тацит несколько оправдывает сенаторов тем, что «во всем этом была не только привычная лесть: всех радовало, что во главевойска, предназначенного для удержания Армении, Нерон поставил Домиция Корбулона, и казалось, что отныне для одаренных людей открывается широкое поприще».

Нерон в общем-то вынужден был наделить Корбулона широкими полномочиями, но на востоке империи войск было значительно меньше, чем на западе. В силу географических особенностей внезапно перебросить войска с Востока в Рим было крайне затруднительно. А кроме того, римским наместником в провинцию Сирия, где оставались два легиона, был послан Уммий Квадрат, «чтобы Корбулон — статный, красноречивый и, помимо опытности и проницательности, наделенный также способностью поражать своим внешним блеском, — если явится в Сирию принимать свое войско, не овладел всеобщим вниманием». Таким образом риск того, что Корбулон, воспользовавшись обстоятельствами, попытается побороться за власть, сводился к минимуму.

И Корбулон, и Уммий Квадрат, узнав об уходе парфян из Армении, «послали к Вологезу своих людей с увещеваниями предпочесть мир войне и, выдав заложников, оказывать римскому народу, по примеру предыдущих царей, подобающее уважение». Такая практика была не нова и была выгодна не только римлянам, поэтому возражений не последовало, «и Вологез, то ли чтобы беспрепятственно вести подготовку к войне, то ли чтобы удалить тех, в ком подозревал возможных соперников, отдает в заложники виднейших из Аршакидов».

Первым успел предъявить эти требования посланец Ум-мия Квадрата центурион Инстей, которому и отданы были заложники. Но, как пишет Тацит, узнав об этом, Корбулон приказал своему префекту Аррию Вару «незамедлительно отправиться в путь и отобрать у Инстея заложников. По этой причине у префекта с центурионом возникли жаркие препирательства, и, чтобы не затягивать их на потеху чужеземцам, они предоставляют решение этого дела самим заложникам и сопровождавшим их царским послам, и те отдали предпочтение овеянному еще свежей славою и чем-то привлекавшему к себе даже врагов Корбулону. Отсюда — разлад между обоими полководцами: Уммий жаловался, что у него отняты плоды его стараний, тогда как Корбулон, возражая ему, утверждал, что царь согласился выдать заложников лишь после того, как он, Корбулон, был поставлен во главе войска, что и сменило его самоуверенность на страх. Нерон, чтобы успокоить враждующих, повелел обнародовать, что в ознаменование одержанных Квадратом и Корбулоном успехов к императорским фасциям добавляется лавровая ветвь».

Конечно же, царь Парфии — огромного государства, занимавшего территорию нынешнего Ирана, Ирака, части Азербайджана, Пакистана, Афганистана и Туркмении, вряд ли испугался назначения римским командующим Корбулона, хотя и принял во внимание это назначение. Просто царю Вологезу, как верно отметил Тацит, было выгодно под благовидным предлогом отправить в Рим своих родственников-соперников (цари Парфии поступали так и раньше). Но что еще становится ясно из этих строк Тацита, так это то, что Нерона явно устраивало соперничество двух его полководцев — никто из них, несмотря на возникший между ними конфликт, не был отозван.

Таким образом, назревавшая уже война Рима с Парфией в 55 году так и не началась. Владения обеих держав остались прежними. Шаткий мир продолжался вплоть до 58 года, но покончив со внутренними неурядицами, Вологез Первый в начале 58 года вновь вторгся в Армению, стремясь утвердить на престоле Армении своего брата Тиридата. Стало ясно, что войны не избежать. К тому же, по словам Тацита, «армяне, двуличные и непостоянные, призывали к себе и то и другое войско; по месту обитания, по сходству в нравах, наконец, из-за многочисленных браков они были ближе к парфянам и, не познав благ свободы, склонялись к тому, чтобы им подчиниться». Оставим на совести Тацита ту нелестную характеристику, которую он дал армянам, — как римлянин, он не мог видеть эти события иначе, но из его слов ясно видно, что у армян имелись очень серьезные и вполне понятные причины поддерживать в той войне именно парфян, а не римлян, поэтому неудивительно, что Вологез и Тиридат сумели привлечь на свою сторону большую часть армянской знати, хотя некоторые армянские вельможи все же решили стать на сторону Рима.

Корбулон начал срочно готовить войска. Уже много десятилетий граница Рима с Парфией была мирной, и на боеспособности войск это сказалось крайне отрицательно. Как пишет Тацит, «перемещенные из Сирии легионы, обленившись за время долгого мира, с величайшей неохотою несли лагерные обязанности. Хорошо известно, что в этом войске не были редкостью ветераны, ни разу не побывавшие в боевом охранении или ночном дозоре, разглядывавшие лагерные вал и ров как нечто невиданное и диковинное, отслужившие свой срок в городах, не надевая ни шлемов, ни панцирей, щеголеватые и падкие до наживы». Корбулон немедленно уволил тех, кто был непригоден по старости или болезни, и потребовал пополнений. Были проведены наборы новобранцев в Галатии и Каппадокии. Безнаказанно захватив Армению, парфяне могли вторгнуться и в Сирию. Понимая опасность нависшей угрозы, Нерон перебросил из Германии на помощь Корбулону двенадцатый Молниеносный легион (этот легион ранее стоял в Сирии, но затем его перебросили для участия в британском походе императора Клавдия, а с окончанием активных действий в Британии перевели его из Британии в Германию).

Приучая войска к трудностям, Корбулон вывел солдат из казарм и держал в зимних палатках. Зима выдалась суровой, и у многих с непривычки к полевой жизни случались обморожения. Но и себе Корбулон не делал поблажек — «в легкой одежде, с непокрытой головой, постоянно был на глазах у воинов, и в походе, и на работах, хваля усердных, утешая немощных и всем подавая пример». Из-за тягот службы поначалу нашлось немало желающих дезертировать, но Корбулон был строг и проступков не прощал вовсе — дезертиров немедленно казнили. По словам Тацита, «эта мера оказалась целительной и более действенной, чем снисходительность, и беглецов из лагеря Корбулона было значительно меньше, чем в армиях, где провинившиеся могли рассчитывать на прощение».

Сестерций, выпущенный императором Нероном по случаю завершения строительства порта в Остии

С наступлением весны Корбулон выдвинул вперед охранение во главе с центурионом Пакцием Орфитом, которому приказал стараться избегать боя с противником. Орфиту показалось, что парфяне ведут себя беспечно, и он послал Корбулону донесение, прося разрешения напасть на парфян. Опытный Корбулон запретил ему это и приказал ждать подкреплений, но Орфит, вопреки приказу, затеял сражение и был разбит. С остатками своих войск он сумел отойти, но двигавшиеся на помощь Орфиту подразделения, устрашенные его разгромом, также обратились в бегство.

Корбулон, разбранив Пакция Орфита, префектов и воинов, «приказал им расположиться за лагерным валом и некоторое время держал их там опозоренными столь унизительным наказанием, пока, снизойдя к просьбам остального войска, не даровал им прощения». Таким образом, даже мелкое поражение Корбулон сумел использовать с пользой — не только обученность, но и дисциплина войск заметно выросла.

В это же время Корбулон успешно действовал и как дипломат. К участию в войне против Парфии он сумел привлечь не только вассалов Рима, но и иберийского царя Фарасмана. Занимавший ранее престол Армении царь Радамист был сыном Фарасмана, но не ладил с отцом. Когда изгнанный из Армении парфянами Радамист бежал к отцу, тот приказал его казнить, возможно, прежде всего опасаясь вторжения парфян, а возможно, собираясь сам завладеть троном Армении. После увещеваний Корбулона Фарасман изображал дело так, что казнил сына за измену, а сам выразил готовность участвовать в походе. Поддержали Корбулона и мосхи — воинственный народ, живший к северо-западу от Армении.

15. КОРБУЛОН ВТОРГАЕТСЯ В АРМЕНИЮ. НЕУДАВШАЯСЯ ХИТРОСТЬ ТИРИДАТА. ПОБЕДНОЕ ПРОДВИЖЕНИЕ РИМСКИХ ВОЙСК. РАЗРУШЕНИЕ АРТАКСАТЫ. НЕУЕМНАЯ РАДОСТЬ В РИМЕ. ГАЙ КАССИЙ УНИМАЕТ ПЕРЕСТАРАВШИХСЯ ЛЬСТЕЦОВ. ВЗЯТИЕ ТИГРАНОКЕРТЫ. НЕРОН НАЗНАЧАЕТ НОВОГО ЦАРЯ АРМЕНИИ

Вскоре Карбулон перешел к решительным действиям и весной 58 года, тщательно продумав план действий и распределив силы между легатами и префектами, вторгся в Армению сразу с нескольких направлений. Время для наступления было выбрано чрезвычайно удачно. В одной из парфянских провинций — Гиркании (занимавшей земли к югу от Каспийского моря) начался мятеж, и царь Вологез был занят его подавлением, не имея возможности оказать существенную помощь Тиридату.

Тиридат пошел на хитрость, предложив Корбулону встретиться и обсудить условия мира, заявив, что возьмет на встречу только тысячу всадников, но не возражает, если Корбулон возьмет с собой столько воинов, сколько захочет, лишь бы те «в доказательство своих мирных намерений были без шлемов и без панцирей». Корбулон легко разгадал эту уловку, рассчитанную на то, что великолепно владеющие луком и стрелами парфяне легко расправились бы с не защищенными доспехами римлянами. Тем не менее римский полководец даже виду не подал, что раскрыл этот замысел, ответив, что «было бы правильнее о делах государственной важности договариваться в присутствии того и другого войска», и предложил встретиться на поле, с одной стороны которого имелись удобные для размещения пехоты холмы, а с другой равнина, удобная для размещения конницы. Прибыв туда первым в назначенный день, Корбулон поставил на флангах когорты союзников, а посередине расположил свой шестой легион, прибавив туда на всякий случай три тысячи воинов из третьего легиона, но дав им всем одного орла, чтобы казалось, что это всего лишь один легион. Под вечер в намеченное место прибыл и Тиридат, но, в свою очередь опасаясь подвоха, расположился на значительном расстоянии, «откуда его можно было скорее видеть, чем слышать».

Встреча так и не состоялась.

Видя, что переговоры сорваны, Корбулон начал продвижение в глубь Армении. Располагавший значительно меньшими силами Тиридат отступал, при этом парфяне старались препятствовать снабжению римских войск, нападая на обозы. Армянские вельможи, поддержавшие Тиридата, заперлись в своих крепостях. Первой Корбулон осадил крепость Воланд, прикрывавшую с запада подходы к столице Армении — Артаксате. Приказав разрушить насыпанный перед крепостью вал, расставив осадные орудия и пращников, Корбулон, разделив войско на четыре штурмовые группы и построив атакующие отряды «черепахой», взял крепость штурмом.

Слабо обученные и непривыкшие сражаться строем защитники крепости не смогли противостоять со всех сторон прикрытым щитами римским «черепахам», и потери римлян были минимальны — всего лишь несколько раненых, однако для устрашения Корбулон приказал перебить в городе всех захваченных мужчин. Неспособное носить оружие население было продано в рабство, а город разграблен. Следом за этим легаты и префекты Корбулона так же легко захватили еще три небольшие армянские крепости, причем в один и тот же день. Узнав об этом, а также видя исключительную жестокость римлян, почти все остальные крепости, за исключением Артаксаты, сдались на милость победителя.

Сломив сопротивление в Северо-Западной Армении, Корбулон двинулся к Артаксате (построенная в первой половине II века до нашей эры армянским царем Арташиром Первым в качестве столицы Армении и названная в честь него Арташата, в греческой и латинской транскрипциях — Артаксата, она располагалась на северном берегу реки Араке, на месте современного города Арташат в 20 километрах к югу от нынешней столицы Армении Еревана). Тиридат, стараясь не подпустить римлян к Артаксате, попытался напасть на Корбулона во время марша и внезапно окружил находившееся в движении римское войско. Корбулона это ничуть не смутило. Боевой порядок римлян был безупречен — «справа двигался третий легион, слева — шестой, посередине — отборные воины десятого; между рядами войска помещались обозы, а тыл прикрывала тысяча всадников, получивших приказание отбивать неприятельский натиск, но не преследовать врагов, если они обратятся в бегство». Фланги обеспечивались пешими лучниками и всей остальной конницей. Причем левый фланг был более растянут, чем правый, чтобы в случае налета противника можно было ударить на него одновременно — и в лоб, и сбоку. Не решившись на битву, Тиридат к вечеру счел за лучшее отступить.

На рассвете следующего дня римская армия подошла к Артаксате и окружила город. Судьба Артаксаты была решена. Как пишет Тацит, «горожане, добровольно открыв ворота, отдали себя на усмотрение победителей, и это спасло их от истребления; что же касается Артаксаты, то, подожженная нами, она была разрушена до основания и сровнена с землей, ибо из-за протяженности городских укреплений удержать ее за собою без сильного гарнизона мы не могли, а малочисленность нашего войска не позволяла выделить такой гарнизон и вместе с тем продолжать войну…» Из сказанного выше становится понятным, что и на Востоке экспансия римлян сдерживалась прежде всего их низкой рождаемостью. Будь в Риме избыток населения, захваченные земли были бы немедленно заселены. Да и войско не было бы «малочисленным».

Далее Тацит сообщает, что «за эти успехи Нерон был провозглашен воинами императором». Заметим, что полководца, одержавшего победу, императором, то есть победителем, как во времена республики или ранней империи, уже не провозглашали — главная слава всех побед стала монополией принцепса. В Рим тут же отправились гонцы сообщить о достигнутой победе. Римские льстецы также спешили угодить Нерону. По постановлению сената состоялись специальные молебны, «были воздвигнуты арка и статуи и на несколько лет вперед определены принцепсу консульства; сверх того, было решено считать праздниками и тот день, в который наше войско одержало победу, и тот, в который о ней было объявлено, а также многое прочее в том же роде, настолько превосходящее всякую меру», что упоминавшийся уже ранее Гай Кассий, «согласившись со всеми остальными назначенными Нерону почестями, заявил, что для молебствий не хватит и полного года, и поэтому следует разделить дни на праздничные и будни так, чтобы богам воздавался должный почет и это не служило помехою для человеческих дел». Столь неотразимые аргументы несколько уняли забывших обо всем льстецов.

Между тем наступление римских войск в Армении продолжалось. После взятия и разрушения Артаксаты Корбулон направил свою армию к Тигранокерте — второй столице Армении (сейчас город Диярбакыр в Турции). Армяне упорно сопротивлялись, но не могли остановить наступление римлян. Одна из армянских крепостей, преграждавшая путь к Тигранокерте, была взята штурмом, другую, сумевшую отбить штурм, Корбулон взял осадой. Один из представителей местной знати, ставший для вида на сторону римлян, попытался подобраться к палатке Корбулона, чтобы его убить (здесь, видимо, помнили, что именно покушение сорвало в свое время поход сюда Гая Цезаря), однако смельчак был схвачен, а пытка вырвала у него и имена сообщников.

В 60 году, когда войска Корбулона приблизились к Тигранокерте, ее жители открыли ворота и, заявив, что ждут от Корбулона указаний, преподнесли ему золотой венок. Сопротивление было сломлено. Часть наиболее непримиримой к захватчикам армянской молодежи, не желавшая сдаваться, попыталась укрыться в крепости Легерда, расположенной к западу от Тигранокерты, но римляне, насыпав вал, ворвались в крепость, и ее защитники вынуждены были сложить оружие. Тиридат пробовал было вторгнуться в южную Армению, где имел ряд сторонников, но направленный туда Корбулоном легат Верулан, разорив земли тех, кто пытался поддерживать Тиридата, заставил того отступить.

Нерон назначил новым царем Армении Тиграна (Тиграна Пятого), внука зависимого от Рима каппадокийского царя Архелая и правнука иудейского царя Ирода Великого. Практически Тигран Пятый был всего лишь римской марионеткой — «длительное пребывание в Риме заложником воспитало в нем рабскую приниженность». Часть земель Армении была отдана в управление соседним вассальным от Рима правителям, а для того, чтобы Тигран смог удержаться у власти, Корбулон оставил ему тысячу легионеров, две когорты войск союзников и два отряда конницы.

После завоевания Армении Корбулон был оставлен на Востоке римским наместником в Сирии, вместо умершего в том же году Уммия Квадрата. Это сделанное Нероном назначение было чрезвычайно хитрым и преследовало сразу несколько важных целей. Во-первых, теперь Корбулона не надо было с почетом и триумфом принимать в Риме, что пришлось бы сделать после таких громких побед, если бы Корбулона отозвали в Рим. Во-вторых, наместнику Сирии подчинялись уже не все войска на Востоке, а лишь те, что были расположены в Сирии. В-третьих, в случае нового обострения обстановки на месте был опытный полководец, которому можно было бы поручить ведение войны, и, вместе с тем, это объясняло римлянам, почему Корбулона не вызвали для чествования в Рим.

16. ВОССТАНИЕ БОУДИККИ

Но не успела затихнуть война в Армении, как в 61 году против римского владычества поднялась усмиренная, казалось бы, Британия. По словам Тацита, видя, как римляне одно за другим покоряют британские племена, царь союзного римлянам племени иценов Прасутаг, «славившийся огромным богатством», назначил в своем завещании наследниками императора Нерона и двух своих дочерей, «рассчитывая, что такая угодливость оградит его царство и достояние от насилий». Однако царь горько ошибся, не учтя алчности пришельцев. Вышло как раз наоборот, «и царство стали грабить центурионы, а достояние — рабы прокураторы (заметим тут, что часть рабов в Риме, несмотря на свой низкий социальный статус, использовалась для управления мастерскими, лавками, поместьями и даже провинциями; управляющим крупными поместьями вельмож, а тем более рабам, которые были допущены к управлению провинциями, предоставлялась огромная власть, и они, практически, принадлежали не к низшему, а к высшему сословию римского общества, чем нередко злоупотребляли. — В. Д.), как если бы и то и другое было захвачено силой оружия. Прежде всего была высечена плетьми жена Прасутага Боудикка и обесчещены дочери; далее, у всех видных иценов отнимается унаследованное от предков имущество, словно вся эта область была подарена римлянам, а с родственниками царя начинают обращаться как с рабами». Не выдержав издевательств, ицены восстали. К восстанию примкнули и покоренные римлянами ранее тринобанты. Особую ненависть восставших вызывали расселяемые на их землях римские ветераны; «которые выбрасывали тринобан-тов из их жилищ, сгоняли с полей, называя пленниками и рабами». Ветераны могли так поступать из-за того, что им потворствовали легионеры, «в надежде на то, что им будет дозволено то же», но всякому терпению есть свой предел. Вся восточная часть Британии поднялась на борьбу с захватчиками.

Самоуверенность сослужила тут римлянам плохую службу.

Столица провинции — город Камулодун (нынешний Колчестер), где располагалась к тому же самая большая римская колония, не был как следует укреплен, ибо «военачальники об этом не позаботились, думая более о приятном, чем о полезном». Наместник провинции Светоний Паулин, занятый в то время покорением острова Мона, находился далеко от города, а Кат Дециан, прокуратор провинции, в ответ на просьбу о помощи смог сразу прислать лишь около двухсот человек и то без надлежащего вооружения. В городе был свой гарнизон, а кроме того, можно было вооружить и мобилизовать много ветеранов, как из числа жителей города, так, из тех, что успели сбежаться сюда со всей округи, но никто не удосужился сделать это. Более того, городские власти так и не возвели ров и даже не отослали, пока это можно было сделать, женщин, стариков и детей, все еще не понимая степени опасности. В итоге восставшие британцы легко захватили город. Часть горожан попыталась укрыться в просторном и имевшем крепкие стены главном храме города, но после двухдневной осады восставшие взяли и его. Камулодун был разграблен и сожжен. Расправившись с римлянами в Камулодуне, восставшие вышли навстречу спешившему на выручку горожанам девятому легиону. В яростном сражении все пехотинцы легиона были перебиты, и лишь легату легиона Петилию Цериалу с частью конницы удалось отойти в укрепленный лагерь и спастись. В короткий срок восстание охватило почти всю Британию.

Светоний Паулин, пробившись сквозь отряды восставших к Лондинию (Лондону), городу, «тогда еще не именовавшемуся колонией», то есть не имевшему еще статуса муниципия, но уже весьма людному «вследствие обилия в нем купцов и товаров», учтя печальный пример Петилия Цериала и видя недостаток войск, решил пожертвовать городом, чтобы отойти и собрать силы в кулак. По словам Тацита, «ни мольбы, ни слезы взывавших к нему о помощи горожан не поколебали его решимости, и он подал сигнал к выступлению, взяв с собою в поход пожелавших ему сопутствовать». Часть жителей не захотела бросать нажитое, но вскоре пожалела об этом. Ворвавшись в Лон-диний, британцы истребили всех оставшихся жителей. Вслед за Камулодуном и Лондинием восставшие так же легко захватили еще один город — имевший статус муниципия Веруламий. Прокуратор провинции Кат Дециан бежал на континент.

Римский историк Дион Кассий считал, что тогда было перебито до 80 тысяч римлян. Другой римский историк — Светоний Транквилл — число погибших не приводит, но сообщает, что при поражении в Британии, «где два города были разорены и множество граждан и союзников перебито», Нерон подумывал вообще вывести римские войска из Британии и не сделал этого лишь «из стыда показаться завистником отцовской славы» (южная и центральная Британия были покорены при усыновившем Нерона императоре Клавдии). Наиболее полно описавший события тех дней Корнелий Тацит, сокращенный рассказ которого приводился выше, писал, что «погибло до 70 тысяч римских граждан и союзников. Ведь восставшие не знали ни взятия в плен, ни продажи в рабство, ни каких-либо существующих на войне соглашений, но торопились резать, вешать, жечь, распинать, как бы в предвидении, что их не минует возмездие, и заранее отмщая себя».

Камулодун, Лондиний, Веруламий были захвачены, однако остальные римские крепости держались. На стороне восставших были правда и отчаяние, но сила, военный опыт и лучшее вооружение были все же на стороне римлян…

Подтянув четырнадцатый легион, несколько вексил-ларий (подразделений) двадцатого легиона и имевшиеся поблизости подразделения вспомогательных войск, Светоний Паулин, собрав до 10 тысяч человек и выбрав удобную для себя местность — «с узкой тесниной перед ней и с прикрывавшим ее сзади лесом, предварительно уверившись в том, что враг только пред ним на равнине и что она совершенно открыта и можно не опасаться засад», — решил дать решающее сражение. Легионеров он расставил сомкнутым строем: в центре тяжеловооруженных, на обоих флангах легковооруженных, а на крайних флангах своего боевого порядка поставил плотными рядами конницу. Царица Боудикка также решилась на сражение. Посадив на свою колесницу впереди себя своих дочерей, она объезжала выстроившиеся по племенам отряды и призывала воинов «победить или пасть».

Сражение начали британцы, но стоявшие плотным строем опытные и хорошо вооруженные легионеры сдержали их натиск, а затем, метнув дротики, стремительно атаковали «в боевом порядке наподобие клина». Римские легионеры были защищены шлемами, латами, полностью прикрывавшими туловище и плечи. Их окованные металлом щиты были прочными и легкими, позволяющими выдержать практически любой удар меча или копья. Легионеров обучали ведению боя много лет, и наступавший легион походил на покрытое со всех сторон броней чудовище, ощетинившееся мечами и копьями. Это чудовище почти не имело уязвимых мест, а само поражало все вокруг. Вооружение же древних британцев было самым различным. Захваченного у римлян вооружения не хватало. Знатные бритты порой имели оружие не хуже, чем римляне, но таких воинов было мало, и даже они не умели биться строем. Простые же британцы, как правило, для защиты имели всего лишь деревянный, обитый или не обитый кожей щит, разлетающийся от нескольких сильных ударов меча и не всегда выдерживающий сильный удар тяжелым копьем, а сражались топорами или палицами, — мечи были не у всех, а некоторые не имели даже железных наконечников для копий и использовали вместо копий заостренные колья.

С таким вооружением британцы не смогли выдержать ответного удара перешедших в атаку легионеров, тем более что одновременно с легионерами на воинов Боудикки обрушились солдаты вспомогательных войск и конница. Бритты могли успешно сражаться с римлянами один на один, имея численный перевес, они могли побеждать и большие отряды римлян, если те не успевали выстроиться (как это было с Петилием Цериалом), однако сдержать с дрекольем хорошо подготовленный удар правильно построенных легионов было невозможно…

Британцы побежали, однако им мешали загромождавшие проходы телеги. Поражение восставших было сокрушительным. «Наши воины истребляли противника, не щадя и женщин; к грудам человеческих тел добавлялись и трупы пронзенных дротиками и копьями лошадей. Одержанная в тот день победа не уступает в блеске и славе знаменитым победам древности. Ведь было истреблено, как утверждают некоторые, немногим менее восьмидесяти тысяч британцев, тогда как мы потеряли лишь около четырехсот убитыми и ненамного больше ранеными», — восхищался Корнелий Тацит.

Судьба восстания была решена. Поняв, что побеждена, Боудикка приняла яд, погибнув, но оставшись свободной. Однако даже после такого разгрома и смерти Боудикки не все восставшие смирились с поражением. Для подавления восстания римлянам пришлось дополнительно перебросить в Британию из Германии две тысячи легионеров, восемь когорт вспомогательных войск и тысячу всадников. Теперь восставшие уже избегали больших сражений, но страдали от голода — «земли всех подозрительных или открыто враждебных народов римское войско подвергло опустошению огнем и мечом».

Золотой дом Нерона в Риме. 64–68 гг. Октогональный зал

17. КОНФЛИКТ ПРОКУРАТОРА И НАМЕСТНИКА. ВИЗИТ В БРИТАНИЮ ПОЛИКЛИТА И НЕСКОЛЬКО СЛОВ О РОЛИ ВОЛЬНООТПУЩЕННИКОВ В УПРАВЛЕНИИ ИМПЕРИЕЙ. СМЕНА КУРСА РИМСКОЙ ПОЛИТИКИ В БРИТАНИИ — ОТ ЖЕСТКОСТИ К МЯГКОСТИ. ВОССТАНИЕ ЗАТИХАЕТ

Видимо, даже некоторых римлян коробила жестокость, проявленная при подавлении восстания Светонием Паулином, — присланный прокуратором Британии взамен Ката Дециана Юлий Классициан, «неприязненно относясь к Светонию, из личной вражды (так пишет Тацит, но действительная причина как раз могла быть в недовольстве его излишней жестокостью Светония Паулина. — В. Д.) препятствовал общему благу, сея слухи о том, что вскоре должен прибыть новый легат, который без злобы к противнику и свойственного победителю высокомерия милостиво отнесется к сдавшимся. Одновременно он писал в Рим, чтобы там не ждали скорого прекращения боевых действий, если не будет назначен преемник Светонию, чьи неудачи он объяснял непригодностью, а успехи — благоприятствованием судьбы».

Императоров Рима, в том числе и Нерона, обычно устраивало, если легат и прокуратор в провинциях следили друг за другом — это обеспечивало большую лояльность и того и другого по отношению к верховной власти. Но тут конфликт зашел слишком далеко, и вмешательство Рима стало необходимым. При Нероне влияние вольноотпущенников было значительно меньше, чем при Клавдии, при котором тем практически было доверено почти самостоятельно определять и внешнюю и внутреннюю политику Рима. В первые годы своего правления Нерон больше опирался на сословие всадников, из которого были тогдашние его фавориты Анней Сенека и Афраний Бурр, и ни один вольноотпущенник не имел при Нероне такой власти, как Нарцисс, Паллант или Каллист во времена императора Клавдия. Однако не следует думать, что Нерон питал антипатию к вольноотпущенникам, — он лишь ограничил их прежнее всесилие. Полностью же отказаться от использования вольноотпущенников и «императорских рабов» в управлении империей он не мог, да и не собирался. Среди вольноотпущенников у Нерона также были свои наиболее верные и доверенные лица, которым он предоставлял иногда огромные полномочия. По словам Тацита, — «чтобы обследовать положение в Британии, туда был направлен вольноотпущенник Поликлит, на которого Нерон возлагал большие надежды, рассчитывая, что его влияние сможет не только установить согласие между легатом и прокуратором, но внести успокоение в непокорные души варваров. Поликлит не замедлил отправиться в путь; на Италию и Галлию он произвел впечатление пышностью и многочисленностью сопровождавших его, а переплыв Океан, внушил страх и нашим воинам; но враги, у которых тогда еще царила никем не стесняемая свобода и которым было неведомо могущество вольноотпущенников, смеялись над ним и поражались тому, что полководец и войско, завершившее такую войну, повинуется каким-то рабам».

Удивление британцев понятно — ведь у них рабы использовались лишь для самых грязных и тяжелых работ. Но у британцев не было столь сложного хозяйства, как у римлян. У римлян были рабы и для грязных работ, и с такими рабами они обращались как с обычным скотом, но рабы, обученные изящным искусствам, ремеслам, а особенно обученные искусству деловодства и управления, очень ценились, и наиболее удачливым из них поручались важнейшие посты, причем затем их, как правило, освобождали, и они становились вольноотпущенниками. Поликлит выдвинулся и получил такие полномочия не зря — «внушив страх воинам», он, тем не менее, «обо всем доложил императору в смягченных выражениях; за Светонием (Светонием Паулином) было оставлено руководство делами, но так как после этого он потерял на берегу несколько кораблей с гребцами, что было сочтено свидетельством продолжающейся войны, ему было приказано сдать войско закончившему срок своего консульства Петронию Турпилиану. Тот, не раздражая врагов и не тревожимый ими, пребывал в ленивом бездействии, которому присвоил благопристойное наименование мира».

Надо сказать, что такое решение, во-первых, дало возможность не предоставлять Светонию Паулину излишнего почета за одержанные победы, а во-вторых, ненавистный британцам Паулин отзывался под благовидным предлогом, чем не были задеты чувства и гордость одержавших победы солдат, но вместе с тем прекращалось поголовное истребление британцев, не входившее в планы императора, — своих поселенцев римлянам не хватало, и покоренное население выгоднее было не истреблять, а эксплуатировать. После этого сопротивление британцев стало медленно затухать.

18. НЕЛЮБИМАЯ ЖЕНА — РАЗРЫВ СТАНОВИТСЯ НЕИЗБЕЖЕН. ЧТО ПОДТОЛКНУЛО НЕРОНА? БОЛЕЗНЬ НЕРОНА. НЕРОН ВЫЗДОРАВЛИВАЕТ, МЕММИЙ РЕГУЛ УМИРАЕТ. ИНТРИГИ ВОКРУГ ТРОНА. ПРИЧИНЫ «СМЕЛОСТИ» АНТИСТИЯ СОЗИАНА И РИМСКОГО СЕНАТА. НЕРОН МЕНЯЕТ СВОЕ ОКРУЖЕНИЕ. ГРАНДИОЗНАЯ ЧИСТКА 62 ГОДА — МЕЧОМ И ЯДОМ. СМЕРТЬ АФРАНИЯ БУРРА. ПОЯВЛЕНИЕ ТИГЕЛЛИНА. СЕНЕКА ТЕРЯЕТ ВЛАСТЬ. РАЗВОД И КАЗНЬ ОКТАВИИ. ПОППЕЯ САБИНА СТАНОВИТСЯ ЖЕНОЙ НЕРОНА

Прошло два с лишним года после того, как Нерон расправился с матерью, а он все еще был женат на не любимой им Октавии. Нет, с матерью он, конечно же, расправился не из-за ее противодействия новому браку. Будь это так, он бы давно уже вступил в новый брак. Но в 62 году Нерон решается на это. Что подтолкнуло его к разводу? Ведь брак с Октавией отнюдь не мешал ему проводить время с Поппеей Сабиной. Возможно, то, что он по-прежнему любил Поппею Сабину и не мог уже терпеть этого двойственного положения, или то, что детей от Октавии у него не было, а может быть, к новому браку его подтолкнуло и еще одно обстоятельство…

Как уже говорилось выше, Нерон отличался отменным здоровьем, но в 61 году он тяжело заболел. Причем, как пишет Тацит, настолько тяжело, что когда «окружавшие его льстецы принялись говорить, что, если его унесет судьба, придет конец империи», Нерон, в ответ на их причитания, определил себе наследника, назвав имя Мем-мия Регула — человека, выделявшегося «влиятельностью, душевной стойкостью и доброй славой, насколько это возможно при все затмевающем сиянии императорского величия». Нерон поправился, а Публий Меммий Регул в том же году умер. Ни Тацит, ни какой-либо иной из древних историков не упрекают Нерона в смерти Меммия Регула. Но мысль об отравлении после рассказа Тацита все же напрашивается. Было ли это отравление? Кто знает. Отравлений вокруг Нерона было немало…

Подтолкнул ли Нерона к разводу этот случай, когда он, заболев, должен был назвать имя преемника, а потом вынужден был от этого преемника избавляться? На этот вопрос нельзя ответить с полной уверенностью, но так могло быть.

К решительной смене своего окружения Нерона мог подтолкнуть и еще один случай, происшедший уже в начале 62 года. Претор Антистий Созиан был уличен в том, что «занимался писанием стихов в поношение принцепсу и огласил их на многолюдном пиру». Удивительным было не то, что на Антистия Созиана поступил донос, а то, что хотя Нероном специально по этому случаю было восстановлено действие не применявшегося им до этого печально известного закона «об оскорблении ном сенат внезапно отказался вынести Антистию смертный приговор. Инициатором этого отказа был известный величия», всегда раболепствовавший ранее перед Нероном сенат внезапно отказался вынести Антистию смертный приговор. Инициатором этого отказа был известный своим свободомыслием и независимыми суждениями сенатор Тразея Пет, но вряд ли сенаторы пошли на то, чтобы отказать императору лишь потому, что на них подействовала пламенная речь Тразеи Пета, осудившего действия Антистия, но призвавшего не выносить смертного приговора. Тем более что Нерон, узнав о колебаниях сенаторов, обратился к сенату с письмом, где «написал, что Антистий, не претерпев от него никакой обиды и безо всякого повода с его стороны, нанес ему наитягчайшие оскорбления». Нерон требовал от сената воздать преступнику за эти оскорбления должной мерой, но сенаторы стояли на своем. Род Антистиев был весьма влиятельным. Луций Антистий Ветер был в 55 году консулом, а затем был наместником в ряде провинций. Его брат, Гай Антистий Ветер, был консулом в 50 году, но это не могло заставить сенат перечить императору.

Поппея Сабина. Мрамор

Откуда вдруг у лебезивших ранее перед Нероном сенаторов взялась такая смелость? Объяснение Корнелия Тацита, что их убедило красноречие и твердость духа Тразеи Пета, тут явно не годится. А вот если учесть, что род Антистиев был связан родством с Рубеллием Плавтом, потомком Октавиана Августа, могущим претендовать на императорский престол, и все это составляло часть плана по дестабилизации обстановки и последующему свержению Нерона с заменой его Рубеллием Плавтом, то становится ясна и смелость самого Антистия Созиана, и необычное поведение сенаторов. (Рубеллий Плавт был женат на дочери Луция Антистия Ветера, и у Антистиев был прямой интерес способствовать его приходу к власти.)

Сориентировавшись в обстановке, Нерон, раскалывая оппозицию, заявил, что не препятствует умеренности приговора и, более того, не возбраняет сенаторам и полностью оправдать подсудимого. Антистий был всего лишь сослан. Впоследствии, уже будучи в ссылке, Антистий даже писал Нерону доносы на других ссыльных, поэтому несомненно, что колкие стихи в адрес Нерона были вызваны не его убеждением и смелостью, не презрением к Нерону, а лишь чьим-то заказом. Нерону удалось избежать внезапной открытой конфронтации с сенатом, но был ли это заговор или нет, император получил достаточно оснований начать сомневаться в верности своего ближайшего окружения. Как бы там ни было, 62 год стал переломным в правлении Нерона.

Против развода Нерона с Октавией возражало практически все его окружение. Теперь он решает сменить окружение. Случай с Антистием Созианом показал, что во всяком случае основания для смены отвечавшего за безопасность императора префекта претория у Нерона имелись.

Зная, каким уважением пользуется у римлян Октавия, префект претория Афраний Бурр, которому Нерон во многом был обязан приходом к власти, всегда возражал против расторжения этого брака. Против развода был и другой ближайший советник Нерона — Анней Сенека. В 62 году Афраний Бурр внезапно умирает. Отчего он скончался, было неясно. Некоторые утверждали, «что у него в горле медленно разрасталась затруднявшая дыхание опухоль», но по Риму поползли слухи, что, по приказу Нерона, «ему под видом лечения смазали небо губительной отравой». Конечно же, это могла быть и болезнь, но в это же время погиб от отравления родственник Сенеки — Анней Серен, тот самый Анней Серен, у которого Нерон когда-то тайно встречался с Актэ. В 62 году Анней Серен занимал уже пост начальника римской ночной стражи — один из важнейших постов римской полиции. Он отравился на вечеринке вместе с несколькими другими офицерами, поев оказавшихся ядовитыми грибов… Вроде бы несчастный случай, но невольно вспоминается отравившийся грибами император Клавдий…

Вместо Афрания Бурра Нерон назначает на место префекта претория сразу двух человек — Фения Руфа, «который пользовался любовью простого народа, ибо, ведая продовольственным снабжением Рима, проявлял бескорыстие», и Софония Тигеллина — личность, снискавшую себе впоследствии весьма мрачную славу. Причем большее влияние на Нерона имел Софоний Тигеллин. Разделение власти префекта претория явно свидетельствовало о том, что Нерон стал опасаться заговора, все меньше доверяя кому бы то ни было.

Все это, конечно же, резко ослабило позиции Аннея Сенеки. Как пишет Корнелий Тацит, «смерть Бурра сломила влияние Сенеки, ибо добрые правила, которые они оба внушали Нерону, с устранением одного из них утрачивали силу, и он стал приближать к себе недостойных людей. А те возводили на Сенеку всевозможные обвинения, говоря, что он продолжает наращивать свое огромное, превышающее всякую меру для частного лица состояние, что домогается расположения граждан, что красотою и роскошью своих садов и поместий превосходит самого принцепса».

Среди придворных, конечно же, нашлись и те, кто сообщил об этом Сенеке. Сенека четырнадцать лет был при Нероне, в том числе и все восемь первых лет его правления. Он хорошо знал своего воспитанника и, видя над собой сгущающиеся тучи, понял, что единственное, чем может спасти свою жизнь, — это попытаться откупиться и удалиться от дел. Так он и сделал. После витиеватых славословий в адрес Нерона Сенека заявил, что, «достигнув на жизненном пути старости и утратив способность справляться даже с легкими заботами», не может «более нести бремя своего богатства», и стал просить Нерона повелеть своим прокураторам распорядиться его имуществом, включив это имущество в достояние самого императора.

Для себя же Сенека просил разрешения отправиться на покой. Нерон дал ему такое разрешение и ответил довольно теплой речью, перечислив заслуги Сенеки и выразив надежду, что тот ему еще послужит. Сенеке тогда удалось сохранить жизнь, но это было падение — из всемогущего вельможи он сразу же превратился в обычного человека, богатого, но не более того.

С устранением Афрания Бурра и Аннея Сенеки резко изменилась внутренняя политика Нерона. В 58 году Нерон, заподозрив в претензиях на власть, сослал в Нарбонскую Галлию (в Массилию) своего родственника Фавста Корнелия Суллу, мужа Антонии, дочери императора Клавдия, сводной сестры Октавии. В 60 году Нерон ссылает, но на этот раз в Азию, еще одного своего родственника — Рубеллия Плавта, родного правнука императора Тиберия (сына Юлии, дочери Друза Младшего). И Корнелию Сулле, и Рубеллию Плавту поначалу пытались приписать посягательства на власть, но ничего не было доказано, — и того и другого сослали чисто из профилактических соображений. До 62 года они спокойно жили в своих поместьях. Сразу же после отстранения от власти Сенеки Нерон отдает приказ расправиться с ними. Все делалось в спешке. Софоний Тигеллин спешил отличиться? Могло быть и так. Но все могло быть и значительно сложнее — носились слухи, что Галлия готова поддержать Суллу, потомка прославленного полководца (его предок в I веке до нашей эры был в Риме диктатором), а Галлию могли поддержать германские легионы, в то же время с Востока приходили вести, что «не менее взволнованы народы Азии, узнавшие, что среди них внук прославленного Друза» (Рубеллий Плавт). Был ли заговор? Таких сведений нет. Но люди, посланные убить Суллу, так торопились, что добрались-до Массилии всего за шесть дней, — учитывая тогдашние средства передвижения, невероятно быстро. «Прежде, чем их прибытие могло вызвать тревогу и толки», посланцы Нерона ворвались к ничего не подозревавшему Сулле и отрубили тому голову прямо за обеденным столом. Путь убийц к Рубеллию Плавту был более долгим, и того успели предупредить об опасности, но он то ли не поверил, то ли не смог ничего предпринять. Для расправы с Рубеллием Плавтом был отряжен целый манипул во главе с центурионом, которого контролировал евнух Нерона Пелагон. Такое подразделение могло взять небольшую крепость, но, прибыв на место, убийцы застали Рубеллия Плавта раздетого и безоружного, занятого обычными физическими упражнениями. Как и Корнелий Сулла, Рубеллий Плавт был тут же обезглавлен. Головы и того и другого были доставлены в Рим, но сенат не только не возмутился беспричинными, казалось бы, убийствами, но и принял решение исключить Суллу и Плавта из состава сената, совершив, по мнению Тацита, «издевательство еще более гнусное, чем само злодеяние».

Таким образом, 62 год был годом грандиозной чистки римской верхушки. Помимо прочих, этот год стал роковым для Палланта, уволенного в 55 году со службы, дожившего до глубокой старости и продолжавшего удерживать за собой огромное состояние. В 62 году Паллант умер, и, несмотря на почтенный возраст усопшего, обстоятельства его смерти вызывали кривотолки. Скончался в тот год и еще один видный вольноотпущенник — Дорифор, высказывавшийся против брака Нерона с Поппеей. Большинство римлян полагали, что оба этих сановника были отравлены по приказу Нерона.

До 62 года Афранию Бурру, АннеюСенеке и другим тогдашним советникам Нерона еще удавалось удерживать его от официального развода с Октавией, но теперь, сменив свое ближайшее окружение и расправившись с потенциальными претендентами на власть, Нерон решил избавиться от Октавии. Поведение Октавии было безупречно, но ее тем не менее обвинили в любовной связи с неким рабом Эвкером, флейтистом из Александрии. По приказу Нерона рабынь Октавии допрашивал с пристрастием спешивший доказать свою преданность Софоний Тигеллин, и хотя большинство из них отрицали обвинение, некоторые из них, измученные пытками, дали нужные показания. После этого Нерон удалил Октавию из дворца и объявил, что разведется с ней и женится на Поппее Сабине. Октавии бы отдан для проживания дом Афрания Бурра и поместья казненного Рубеллия Плавта, однако оставлять в покое Октавию Нерон не собирался. Вскоре Октавия была сослана подальше от Рима — в Кампанию, где теперь уже содержалась под стражей.

Держать Октавию в Риме Нерон опасался, так как в Риме ее любили. Когда по Риму прошел слух, что Нерон передумал и снова признал Октавию супругой, ликующая толпа устремилась на Капитолий и, вознося к богам благодарственные молитвы, свергла установленные уже там статуи Поппей Сабины, принеся вместо них изображения Октавии и осыпав их цветами. Затем толпа с приветственными криками двинулась к Палатинскому дворцу, резиденции принцепса. Остановить и разогнать плетьми сторонников Октавии удалось, лишь подтянув к Палатинскому дворцу дополнительные воинские отряды. Статуи Поппей Сабины опять водрузили на прежнее место, но было совершенно ясно, что живой Октавия будет слишком опасна. Поскольку в обвинение о связи Октавии с рабом никто не верил, Нерон решил найти какого-то влиятельного человека, «готового согласиться в преступной связи с Октавией, а вместе с тем и в намерении захватить верховную власть». Для этой цели был избран продолжавший командовать Мизенским флотом Аникет — тот самый Аникет, которому Нерон ранее поручил убийство своей матери. Аникет, конечно же, согласился и в присутствии приближенных императора сообщил все, что было велено. Самым удивительным было то, что Нерон сохранил Аникету жизнь — после такого признания Аникета отправили в ссылку на остров Сардинию, «где он безбедно проживал в ссылке и умер естественной смертью».

Располагая признанием Аникета, Нерон заявил в специальном указе, что «Октавия, дабы располагать флотом, соблазнила префекта и, побуждаемая преступностью этой связи, пресекла беременность», забыв свое же недавнее утверждение, что она бесплодна. После этого Октавию из Кампании перевели на остров Пандатерия, уже имевший мрачную славу места ссылки, из которой не возвращаются (именно там во времена Тиберия была замучена в ссылке Агриппина Старшая). Однако даже в сосланной на Пандатерию Октавии Нерону виделась угроза. Октавия недолго пробыла в ссылке — в том же 62 году, вскоре после прибытия на Пандатерию, она была казнена. Октавию связали и вскрыли ей вены на руках и ногах, «а так как стесненная страхом кровь вытекала из надрезанных мест слишком медленно», смерть ускорили паром в жарко натопленной бане. Описавший это убийство Тацит сообщает также, что отрезанную и доставленную в Рим голову казненной показали Поппее, а сенат определил по этому поводу дары храмам.

Детали убийства описаны скорее всего по ходившим в Риме слухам. То, что Поппее привезли для показа голову Октавии, тоже может быть всего лишь слухом, — не слишком логично сначала вскрывать молодой женщине вены, при этом ускоряя ее смерть жаром в бане, а затем все же отрубать ей голову. Но то, что Октавия была убита, и то, что именно такие слухи ходили тогда по Риму, — чистейшая правда, как чистейшая правда и то, что после казни Октавии римские сенаторы, дабы угодить Нерону, принесли по этому поводу дары храмам. А Октавии было тогда всего двадцать лет…

В том же 62 году, через двенадцать дней после развода с Октавией, Нерон женился наконец на Поппее Сабине. Поппея Сабина блистала при дворе красотой и разделяла страсть Нерона к роскоши Востока и его приверженность эллинизму. Чтобы угодить своей избраннице, Нерон начинает строительство нового, невиданного по красоте дворца, получившего название Золотой дворец. Но был ли Нерон так уж безумно влюблен в Поппею Сабину? Он, безусловно, любил ее, но отнюдь не так, чтобы убить ради нее свою мать, отнюдь не безумно — Октавии, прожившей с Нероном восемь лет, он так и не дал титул «августа», однако и Поппея Сабина получила этот титул далеко не сразу, а лишь после того, как в 63 году она родила ему дочь, о чем подробнее будет рассказано далее.

19. НОВАЯ ВОЙНА НА ВОСТОКЕ. ПАРФИЯ И РИМ БОРЮТСЯ ЗА АРМЕНИЮ. КОРБУЛОН ДОГОВАРИВАЕТСЯ С ПАРФЯНАМИ, НО НЕРОН НЕ УТВЕРЖДАЕТ ДОГОВОРА. ПОБЕДНЫЕ РЕЛЯЦИИ ЦЕЗЕНИЯ ПЕТА И ЕГО ПОРАЖЕНИЕ ПОД РАНДЕЕЙ

В 62 году закончившаяся было война на Востоке вспыхнула с новой силой. Причиной войны стали действия нового армянского царя — Тиграна Пятого. Вынужденный отдать значительную часть прежней армянской территории римским союзникам — царям Иберии, Понта, Каппадокии и Коммагены, помогшим ему добиться престола, Тигран решил компенсировать эти потери захватом земель Адиабены — соседнего, зависимого от Парфии царства. Вначале ему удалось нанести поражение адиабенцам и захватить значительную территорию, но царь Адиабены Монобаз обратился за помощью к Парфии, и успевший к тому времени подавить мятеж в Гиркании парфянский царь Вологез решил ему такую помощь оказать. Вологез объявил царем Армении своего брата Тиридата, увенчав его голову диадемой. Для того, чтобы Тиридат мог изгнать Тиграна, ему был дан мощный конный отряд царской гвардии во главе с опытным полководцем Монезом, а в качестве вспомогательных сил действовали войска Адиабены. С этими силами адиабенцы и парфяне перешли в наступление. Вскоре во главе огромной армии в Армению вторгся и сам Вологез Первый.

Узнав о вторжении парфян, командовавший римскими силами на Востоке Домиций Корбулон отправил на помощь армянскому царю Тиграну два легиона во главе с их легатами, но дал тем тайное указание «избегать торопливости». Корбулон боевым действиям предпочитал дипломатию, и для этого имелись серьезные причины. Низкая рождаемость римлян не позволяла быстро возмещать потери. Поэтому опытный римский полководец, конечно же, старался потери минимизировать.

Понимая, что эта война может не ограничиться пределами одной лишь Армении, Корбулон отправил в Рим депешу, прося Нерона назначить для защиты Армении отдельного полководца, так как вторжение Вологеза угрожало Сирии, которую Корбулон и собирался защищать в первую очередь.

Преследуемый парфянами и адиабенцами, Тигран Пятый вынужден был отойти с захваченных земель и укрыться в своей столице — Тигранокерте. Это была мощная крепость, с высокими стенами, вокруг которых с одной стороны протекала река, а с другой стороны был выкопан глубокий ров. Располагавшая достаточным гарнизоном и большими запасами продовольствия Тигранокерта могла выдержать очень длительную осаду. Попытка адиабенцев предпринять штурм была легко отбита, но на помощь адиабенцам подходила куда более многочисленная и боеспособная парфянская армия. Верный своей тактике сочетать военные и дипломатические усилия, Корбулон начал переговоры с подошедшим уже почти к самой Тигранокерте царем Вологезом, отправив к нему своего центуриона Касперия. Война была в общем невыгодна ни Риму, ни Парфии, но обе стороны обязаны были сохранить достоинство, а потому любое резкое слово могло сорвать переговоры. Корбулон нашел убедительные и, вместе с тем, не обидные для парфян аргументы. «У Вологеза было давнее и неуклонное правило избегать вооруженного столкновения с римлянами, — убеждал парфянского царя Корбулон, — да и положение дел складывалось не в его пользу: осада бесплодна, Тигран обеспечен воинами и продовольствием, попытки взять город приступом отражены, в Армению направлены легионы, другие, стоящие на границах Сирии, готовы вторгнуться в его царство; к тому же появившаяся во множестве саранча истребила всю траву и листву, и его конница обессилела и небоеспособна…»

Вологеза убедили, конечно же, не только речи посланника Корбулона — в то время на Восток по приказу Нерона (ни одна переброска легиона не могло происходить без приказа императора) срочно перебрасывались войска: из Паннонии пятнадцатый Аполлоновский легион, из Мезии четырнадцатый Скифский и пятый Македонский легионы. Но как бы там ни было, эти аргументы, совмещенные с умелой дипломатией, подействовали. Вологез приказал снять осаду Тигранокерты и отозвал из Армении свои войска, а в Рим направил послов, чтобы добиться передачи Армении и закрепления мира. Корбулон также пошел на уступки — римские гарнизоны покинули Армению.

По словам Корнелия Тацита, многие тогда превозносили этот успех римской дипломатии, «объясняя его испугом царя и угрозами Корбулона; другие, напротив, подозревали тайное соглашение, по которому после прекращения военных действий с обеих сторон и ухода Вологеза Тигран также должен будет покинуть Армению» (так затем и случилось). Те, кто подозревал о тайном соглашении, резонно спрашивали: «Почему римское войско выведено из Тигранокерты? Почему оставлено то, что оно защищало во время войны? Или ему удобнее зимовать где-то в Каппадокии в наскоро сложенных хижинах, чем в главном городе царства, которое оно только что отстояло?» Находились даже утверждавшие, что «война прервана, очевидно, ради того, чтобы Вологез сражался с кем угодно, но только не с Корбулоном и чтобы Корбулон не подвергался опасности потерять славу, которую он добывал для себя на протяжении стольких лет». В этом плане Корбулону ставили в вину и то, что он потребовал назначить для защиты Армении особого полководца. Для того, чтобы возглавить римские войска к западу от Армении, перед которыми и стояла задача защищать ее в случае необходимости, прибыл Цезений Пет, после чего все стоявшие на Востоке римские войска были поделены между ним и Корбулоном. В подчинение к Цезению Пету отошли четвертый, пятый и двенадцатый легионы, а также вспомогательные войска Понтийского и Каппадокийского царств. В распоряжении Корбулона остались третий, шестой, десятый легионы и находившиеся в Сирии вспомогательные войска.

Тут надо сказать, что тайное соглашение между парфянами и Корбулоном, безусловно, было, но Корбулона не следовало упрекать в трусости. Любой военный, глянув на карту, сразу же подтвердит, что в тех условиях разделение римских войск на две группировки значительно улучшало управление ими. Что же касается ухода из Армении, то повоевавший там Корбулон, видимо, считал, что удержание этой страны повлечет неоправданно большие потери. Однако окончательное решение об этом мог принять только император, и именно поэтому соглашение держалось в тайне, а в Рим отправились парфянские послы.

Нерон отказался утвердить соглашение — из столицы ситуация выглядела не столь опасной, как утверждал Корбулон.

После того, как его послы возвратились из Рима ни с чем, Вологез Первый вторгся в Армению, и большинство армянских городов перешло на его сторону. Цезений Пет с двумя легионами, четвертым и двенадцатым, также вступил в Армению и двинулся навстречу парфянам. Недооценивая степень опасности, Цезений Пет с пренебрежением отзывался о предыдущих действиях Корбулона и заявлял, что теперь уж «побежденные получат от него обложение данью, законы и вместо тени царя римское владычество». Уверенность Цезения Пета росла по мере того, как ему удалось взять, продвигаясь к Тигранокерте, несколько небольших армянских крепостей. Однако захваченные им местности было неудобно удерживать, к тому же из-за неправильного хранения захваченное у армян продовольствие испортилось, и Цезений Пет на зиму отвел свои войска обратно к границам Понта и Каппадокии.

Корбулон также двинул свои войска в наступление, но делал все обстоятельно. Вдоль границы были поставлены усиленные сторожевые посты, затем из скрепленных бревнами кораблей был построен мост через Евфрат. Парфяне пытались препятствовать строительству моста, но их отогнали огнем катапульт и баллист, «метавших камни и копья на расстояние, намного превышавшее дальность полета вражеского метательного оружия». Построив мост, Корбулон сначала переправил и разместил на всех окрестных высотах когорты союзников, а затем, обеспечив надежное прикрытие, переправил на другой берег Евфрата свои основные силы и обосновался там в укрепленном лагере. Дальше он не двинулся, но после этого парфяне отказались от своих планов вторжения в Сирию и сосредоточили все усилия на войне в Армении.

Между тем Цезений Пет не только не предпринял каких-либо мер предосторожности, но даже сообщил в Рим, что война закончена, и отправил один из своих легионов на зиму в Понт, а многим воинам оставшихся легионов предоставил отпуска.

Однако до окончания войны было еще далеко.

Царь Вологез, видимо, был хорошо информирован о положении римлян и, несмотря на зиму, двинулся с большими силами на Цезения Пета. Римская разведка также не дремала. Цезению Пету доложили о действиях врага вовремя. Положение Пета не было безнадежным, и он мог бы сдержать парфян, защищаясь от них в укрепленном лагере, но, как пишет Тацит, «ободряемый в угрожающих обстоятельствах сведущими в военном деле людьми, он тут же, чтобы не думали, что ему не обойтись без чужих указаний, принимал решения наперекор их советам, и притом худшие. Так и на этот раз он выступил из зимнего лагеря, повторяя, что для борьбы с врагом ему даны не рвы и валы, а люди и оружие, и повел легионы, как если бы собираясь сразиться с парфянами. Однако, потеряв центуриона и нескольких воинов, высланных вперед для выяснения численности противника, он в страхе пред ним отступил». Стало ясно, что силы парфян значительно больше, чем ожидалось. Пет начал отход. Вологез стал его преследовать, но осторожно. Чтобы воспрепятствовать парфянам пройти горы Тавра, Пет оставил три тысячи отборных пехотинцев оборонять ближайший из перевалов, остальную часть армии, ядро которой составляла паннонская конница, отвел на равнину к Рандее, где был построен укрепленный лагерь, а свою жену и сына отправил в крепость Арсомасата, отрядив туда для их защиты когорту союзников. Тем самым и без того не слишком большие силы Цезения Пета оказались разъединены, но он все еще надеялся справиться с парфянами своими силами, и лишь с большим трудом его убедили послать сообщение о нашествии Корбулону.

Вологез без особого труда сбил выставленный Петом заслон, «и только центурион Тарквиний Кресцент осмелился защищать башню, которую занимал с гарнизоном: совершая частые вылазки, он истреблял подбиравшихся к ней на близкое расстояние варваров, пока не был со всех сторон закидан горящими головнями». Уцелевшие защитники перевала бежали кто куда, причем «раненые вернулись в лагерь и со страху всячески преувеличивали доблесть царя, отвагу и многочисленность состоящих в его войске народов, находя доверчивых слушателей в тех, кто был охвачен таким же страхом».

Прорвавшись через перевал, парфяно-армянская армия осадила римский лагерь у Рандеи (местность возле города Харберд в современной Турции). Теперь уже не надеясь на победу, Цезений Пет послал к Корбулону гонцов с просьбой о помощи, а с осадившим его лагерь Вологезом вступил в переговоры. Пет просил царя о свидании, но тот, дабы подчеркнуть разницу в их положении, поручил переговоры своему начальнику конницы Вазаку. Переговоры шли два дня. Когда на второй день к ним подключился адиабенский царь Монобаз, договориться наконец удалось. По условиям соглашения римляне оставляли Армению, передавая парфянам все крепости и запасы. Царь Вологез вновь посылал послов к Нерону, но Цезений Пет в присутствии парфянских вельмож поклялся перед значками легионов, что ни один римлянин не вступит на землю Армении прежде, чем послы вернутся из Рима с ответом. Римляне также согласились построить для парфян мост, но для спасения престижа считалось, что они строили этот мост для себя. Парфяне разрешили Цезению Пету беспрепятственно вывести войска, однако для парфян это была победа, а для римлян поражение. Корнелий Тацит, которому как римлянину было тягостно сообщать об этих событиях, пишет, что союзники парфян — армяне «вошли в укрепления прежде, чем римское войско выступило из них, стояли вдоль дорог, по которым оно проходило, и, заметив некогда захваченных нами рабов или вьючных животных, опознавали их как своих и уводили с собой; они также отнимали у наших одежду, отбирали у них оружие, и запуганные воины уступали им, чтобы не давать повода к вооруженному столкновению». Несмотря на данное парфянами обещание, Цезений Пет боялся засад и спешил уйти. За один день его войско преодолело расстояние в 40 тысяч шагов, бросая в пути даже раненых. Молва же еще более преувеличила нанесенные римлянам унижения, и ходили слухи, что римскую армию, помимо всего, заставили пройти под ярмом, хотя царь Вологез, как раз наоборот, стараясь не усугублять позора римлян, даже не стал смотреть на их отход, «удовлетворив свою гордость, он хотел, чтобы разнеслась молва об его умеренности». Парфяне в связи с войной также испытывали большие трудности, и Вологез старался не делать ничего, что могло бы помешать скорейшему заключению мира.

Вскоре отступающая армия Цезения Пета вышла к готовившимся прийти к ней на выручку войскам Домиция Корбулона. Обычно встреча римских армий отмечалась торжественным парадом, но тут Корбулон не показал войска «во всем блеске, в сверкании значков и оружия, чтобы различие в облике не было укором вновь прибывшим». Настроение римлян было тягостным: «опечаленные манипулы, сочувствовавшие участи сотоварищей, не могли сдержать слезы; плач едва позволил обоим войскам обменяться обычным приветствием. Отступили назад соревнование в доблести, домогательства славы — то, что волнует счастливых людей; над всем взяло верх сострадание, и в особенности среди низших по положению».

Бесславная для римлян военная кампания 62 года ударила по престижу Цезения Пета, престиж же Корбулона не только не пострадал, но, наоборот, еще более вырос. Корбулон с сожалением заявлял, что только поспешность Пета с заключением мира не позволила ему завершить поход разгромом парфян, зажав их в клещи с двух сторон. Трудно сказать, смог бы Цезений Пет продержаться до подхода войск Корбулона и сумел бы последний затем разгромить парфян, но от дальнейшей войны решено было воздержаться. После встречи армии Пета и Корбулона опять разделились — Пет отвел свои войска на зимовку в Каппадокию, а Корбулон в Сирию, причем и при отводе войск Корбулон проявил себя незаурядным дипломатом. Когда Вологез прислал требование уничтожить римские укрепления по левому берегу Евфрата, Корбулон потребовал в ответ вывести парфянские войска из Армении и отошел на правый берег лишь тогда, когда парфяне выполнили это. В итоге границы Рима и Парфии не изменились, но Армению стал контролировать пока еще не признанный официально царем Тиридат.

Золотой дом Нерона в Риме. 64–68 гг. Октогональный зал. Радиальное помещение

Золотой дом Нерона в Риме. 64–68 гг.

20. ПОЛОЖЕНИЕ В РИМЕ. ТРИУМФ ОТКЛАДЫВАЕТСЯ. БУРИ, ПОЖАРЫ ИЛИ ЗЛОЙ УМЫСЕЛ? НЕРОН НЕ ДАЕТ ПОДНЯТЬ ЦЕНЫ НА ЗЕРНО. ДЕНЕЖНАЯ РЕФОРМА 63–64 ГОДОВ. КОРБУЛОН ВНОВЬ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ. НОВЫЙ ПОХОД КОРБУЛОНА. ДОЛГОЖДАННЫЙ МИР С ПАРФИЕЙ. РОЖДЕНИЕ И СМЕРТЬ ДОЧЕРИ НЕРОНА

Поскольку Цезений Пет уже успел отправить в Рим несколько победных реляций, подобного окончания войны там не ожидали — «в ознаменование победы над парфянами посередине Капитолийского холма воздвигались трофеи и триумфальная арка». Сообщение о постигших армию Цезения Пета неудачах не остановило эту показушную деятельность. «Распорядившись об этом еще в самый разгар войны, сенат не остановил работ и позднее, так как стремление к показному блеску заглушало в нем веление совести». Однако серьезность ситуации в Риме осознавали. Дабы недовольство неудачами не переросло в бунт, «Нерон, желая скрыть свое беспокойство о внешних делах и вместе с тем поддержать уверенность в обеспечении города продовольствием», приказал выбросить в Тибр предназначавшиеся для простого народа и испортившиеся от длительного хранения запасы зерна. Не будь неудач римских войск на Востоке, из этого прелого зерна слепили бы лепешки, теперь же решено было сделать все, дабы не возбуждать недовольства.

Не исключено, что такая осторожность была вызвана и тем, что кое-кто специально хотел усугубить трудности. Как сообщает Тацит, тогда же почти двести кораблей с зерном для Рима «уже в гавани было уничтожено неистовой бурей, а сто других, прошедших по Тибру, — внезапно возникшим пожаром». В 62 году в Остии было завершено начатое еще при императоре Клавдии строительство главного римского порта. Порт, строительство которого длилось более 15 лет, был защищен специально возведенным молом и представлял собой чудо тогдашней инженерной мысли. Он был предназначен специально для обеспечения лучшего снабжения столицы продовольствием и затем в течение столетий успешно справлялся с этой задачей. По случаю окончания строительства этого порта был выпущен памятный сестерций, изображающий с одной стороны порт Остии со множеством кораблей и отдыхающим внизу покровительствующим ему божеством реки Тибр, а с другой стороны портрет Нерона. Чтобы в таком порту погибли сотни кораблей, для этого надо было, помимо бури, еще и разместить их крайне неудачным образом, а то, что почти одновременно на Тибре от пожара погибло еще сто кораблей с продовольствием, тем более наталкивает на мысль о возможности умышленного вредительства (подобных катастроф в дальнейшем не было никогда, вплоть до последних дней существования Римской империи). После недавней расправы над Октавией, дочерью начавшего строительство порта императора Клавдия, такие бедствия выглядели весьма символично, а чудес, как известно, не бывает…

Нерон не поднял цены на зерно. В качестве чрезвычайной меры он поручил ведать сбором налогов сразу трем бывшим консулам — Луцию Пизону, Дуцению Гемину и Помпею Паулину. При этом Нерон посетовал на то, что непомерные траты предыдущих императоров превосходили собираемые в обычном порядке налоги и ему приходится жертвовать государству ежегодно из личных средств шестьдесят миллионов сестерциев.

Эти трудности подтолкнули Нерона к проведению денежной реформы. Нерон занимался не только зрелищами и забавами. Его администрация, возглавляемая всадниками и вольноотпущенниками, работала достаточно эффективно, причем не только в то время, когда ближайшими помощниками Нерона были Афраний Бурр и Анней Сенека, но и позднее. В 63 году Нерон подготовил, а в 64-м успешно провел денежную реформу. Частично его толкнули на это расходы на ведение войны в Армении, ликвидацию последствий стихийных бедствий и подавление восстания, вспыхнувшего в Британии, но результат реформы оказался положительным. Со времен Октавиана Августа римская золотая монета «ауреус» весила 1/40 римского фунта, а основная серебряная монета, «денарий» — 1/90 фунта. Нерон снизил вес ауреуса до 1/45 фунта, а вес денария до 1/96 фунта. Снижение веса (девальвация) было незначительным, но облегченный денарий теперь практически соответствовал имевшей широкое хождение на Востоке греческой драхме, что облегчило взаиморасчеты при торговле.

В таких условиях Нерону было невыгодно продолжение войны с Парфией, но и заключение мира после неудач римского оружия было не менее нежелательным, так как подрывало авторитет императора. Когда весной 63 года в Рим прибыли послы царя Вологеза Первого, настаивавшие на том, чтобы Армения была отдана Тиридату, мир заключен не был. Вопрос о войне или мире решал, конечно же, сам Нерон, но он поступил достаточно мудро и, дабы не брать на себя одного всю ответственность, «созвал совещание первейших сановников государства и предложил им на выбор чреватую неожиданностями войну или бесславный мир. Не колеблясь они предпочли войну».

Вместе с тем, парфянские послы отбыли с почетом и с дарами, «которые имели целью внушить Тиридату надежду, что если он лично обратится с такой просьбой, то может рассчитывать на успех». Нерону нужна была не столько дальняя гористая Армения, сколько восстановление поколебленного неудачами престижа.

Когда решение о войне было принято, Нерон вновь поручил командование всеми римскими войсками на Востоке Домицию Корбулону. Местным тетрархам, вассальным царям, а также римским прокураторам и наместникам соседних провинций было дано письменное распоряжение повиноваться приказам Корбулона, власть которого, по словам Корнелия Тацита, была увеличена «почти до таких же размеров, в каких римский народ наделил ею Помпея для войны с пиратами». Но Корбулон мог распоряжаться всем отнюдь не бесконтрольно — одновременно наместником Сирии вместо Корбулона был назначен Гай Цестий, взявший на себя управление гражданскими делами, — император по-прежнему старался избегать концентрации чрезмерной власти в руках одного человека.

Перегруппировав войска, Корбулон начал продвигаться вперед, но от парфян и армян опять прибыли послы, предложив ему встретиться с Тиридатом. Встреча состоялась на том самом месте у Рандеи, где в конце 62 года был окружен и откуда, понеся значительные потери, был вынужден отступить Цезений Пет. Это было символично — сыну Цезения Пета, служившему у него в звании трибуна, Корбулон, дав тому несколько манипулов, поручил предать земле останки павших там римских воинов. В назначенный день помощник Корбулона римский всадник Тиберий Александр и зять Корбулона, легат пятого легиона Линий Винициан «прибыли в лагерь Тиридата и ради того, чтобы его почтить, и чтобы, располагая такими заложниками, он не опасался, что ему подстроена западня», а затем Тиридат и Корбулон, сопровождаемые каждый всего двадцатью всадниками, встретились.

При приближении Корбулона царь первым спрыгнул с коня. Корбулон так же не замедлил спешиться, и они протянули друг другу руки. Поход Корбулона был задуман не для завоеваний, а лишь для спасения престижа. Понимая это, Тиридат старался сделать все, чтобы, не уступив римлянам своих земель и избежав войны, дать им возможность сохранить этот престиж. Поскольку обе стороны стремились к миру, решение было найдено — «в конце концов согласились на том, что Тиридат положит свою царскую корону к подножию статуи Цезаря и получит ее обратно не иначе как из рук самого Нерона». В конце встречи Тиридат и Корбулон обменялись поцелуями, а «спустя несколько дней оба войска во всем своем блеске были выстроены друг против друга — с одной стороны конница, расставленная отрядами с отечественными отличиями, с другой — ряды легионов со сверкающими орлами, значками и изображениями богов, как в храме. Посередине был сооружен трибунал с курульным креслом на нем и изваянием Нерона на кресле. После заклания, согласно обычаю, жертвенных животных к нему приблизился Тиридат и положил у его ног снятую с головы диадему, что вселило в души присутствующих волнение, усугублявшееся тем, что у них пред глазами все еще стояли картины истребления римских войск и осады, которой они подвергались…» Теперь же получалось так, что Тиридат должен был отправиться в Рим в роли просителя, и хотя вопрос был заранее решен, престиж Рима был восстановлен. В честь достижения соглашения Корбулон дал пир, стороны договорились, что Тиридат задержится на некоторое время в Армении, чтобы решить там свои дела, а затем уж отправится в Рим, но чтобы у римлян не возникло сомнений, Тиридат оставлял им видных заложников.

Нерона такое решение устраивало и было им утверждено (возможно, что такой вариант даже был оговорен заранее). Рандейский мирный договор 63 года в основном устраивал и Рим и Парфию, на несколько десятилетий обеспечив спокойствие вдоль всей римско-парфянской границы. К радостному сообщению о быстром и почетном завершении войны с Парфией в середине 63 года добавилось и еще одно чрезвычайно радостное для Нерона сообщение — Поппея Сабина родила ему дочь — Клавдию. То, что Нерон назвал ребенка в честь своего приемного отца, императора Клавдия, родную дочь которого и свою жену он за год до этого приказал казнить, выглядело кощунственно, однако римляне старались не помнить то, что было им неприятно. Упрекнуть принцепса никто не посмел, сам же он, видимо, наоборот, считал, что тем самым подчеркивает преемственность власти. Нерон ликовал, а вместе с ним и весь Рим. Поппее Сабине был присвоен титул «августа». Такого же титула Нерон удостоил и свою дочь. Сенат молил богов взять на себя попечительство о материнстве Поппей, было решено «воздвигнуть храм Плодовитости и учредить состязания по образцу священных игр в память актийской победы, а также поместить на троне Юпитера Капитолийского золотые изваяния обеих Фортун и дать цирковые представления в честь рода Юлиев в Бовиллах, Клавдиев и Домициев в Анции».

Радость длилась недолго — через четыре месяца ребенок умер. Теперь уж сенаторы всеми силами стремились выразить свою безмерную скорбь. Сенат в полном составе отправился в Анций (курортный городок на побережье Тирренского моря, в 45 км к югу от Рима), где пребывали тогда Нерон и Поппея, дабы выразить им свое соболезнование.

21. РИМСКИЕ РАЗВЛЕЧЕНИЯ. НЕРОН ЛЬСТИТ ВСАДНИКАМ. ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ЗАБОТЫ. ЛИКВИДАЦИЯ ЦАРСТВА ПОНТ. НЕРОН ВЫХОДИТ НА СЦЕНУ. СЛУЧАЙНО ЛИ РУХНУЛИ ТЕАТРАЛЬНЫЕ ТРИБУНЫ? ГИБЕЛЬ ДЕЦИМА ЮНИЯ СИЛАНА ТОРКВАТА

Нерон пытался забыться устройством игр и театральных представлений. В тот год устроенные им гладиаторские игры нисколько не уступали в великолепии предыдущим, «но при этом еще большее число знатных женщин и сенаторов запятнало себя выходом на арену». Именно тогда на римской арене впервые появились помимо гладиаторов-мужчин и гладиаторы-женщины. Далеко не все выходы на арену заканчивались смертью или тяжелыми травмами гладиаторов, а немалые гонорары и благосклонность принцепса многих толкали на то, чтобы показать себя в деле, ранее считавшемся недостойным. Толпа требовала зрелищ, и эти зрелища ей давались, а для того, чтобы в первую очередь обеспечить себе благосклонность наиболее влиятельной части населения, Нерон приказал отвести лучшие места в первых рядах для всадников (ранее, по закону Росция, для сенаторов в театре или амфитеатре отводились первые четырнадцать рядов, остальные же ряды занимали все, кто хотел. Теперь же лучшими местами вслед за сенаторами были обеспечены и всадники).

Потеря ребенка не заставила Нерона позабыть о государственных делах. В 63 году он даровал латинское право жителям Приморских Альп (Коттийских Альп), за год до этого присоединенных к владениям Рима. В этом же году была подготовлена, как уже говорилось выше, успешная денежная реформа, а кроме того, сделав определенные выводы о ходе восточной военной кампании, Нерон принял решение для укрепления римского влияния на Востоке упразднить и присоединить к Риму царство Понт.

Понтийский царь Полемон Второй (полное имя которого было Марк Антоний Полемон) происходил из рода Полемонидов, получивших власть над Понтом по воле триумвира Марка Антония. Потомки Марка Антония также благоволили к Полемонидам. Полемон Второй стал правителем Понта в 37 году с разрешения Калигулы. Кроме того, при Калигуле в 38 году Полемон Второй стал также верховным жрецом-правителем небольшого малоазийского города-государства Ольба, а также правителем традиционно принадлежавшей его роду части Киликии (Киликии Трахеи). В 41 году император Клавдий даровал Полемону Второму титул царя, хотя когда он в 48 году попытался жениться на Беренике, дочери царя Иудеи Ирода Агриппы, и даже принял для этого иудаизм, римляне настояли на расторжении этого брака, опасаясь создания анти-римской коалиции. Император Нерон поначалу благосклонно относился к Полемону Второму — в 60 году, после того, как войска Полемона Второго приняли участие в походе Корбулона в Армению, Понт даже получил солидную часть расчлененной тогда Армении. Но когда Поле-мон Второй в 61 году установил слишком уж теплые отношения с Согемом, правителем Эмесы и Софены, взял себе в жены его дочь Юлию Мамею и принял титул «великий царь», Нерон и его советники сочли такое усиление Понтийского царства слишком опасным. Пока продолжался конфликт между Пар-фией и Римом из-за Армении, Полемона Второго не трогали, хотя и перестали привлекать его войска к походам против парфян (в последнем походе Корбулона понтийские войска участия не принимали). Когда же соглашение с Парфией было достигнуто, судьба Понта была решена. Пользуясь тем, что парфяне, старавшиеся закрепить свой успех в Армении, были заинтересованы в мире с Римом и понтийскому царю не к кому было обратиться за помощью, Нерон в 63–64 годах упразднил царство Понт, присоединив его к провинции Галатия. Полемону Второму, правда, оставили его киликийские владения, где он и правил, по крайней мере до времен императора Гальбы, однако это были лишь жалкие остатки могучего некогда царства, на протяжении почти трех с половиной столетий игравшего значительную роль в античной истории.

Колонна Юпитера в Майнце. 63–66 гг.

Таким образом, главными событиями 64 года стали денежная реформа и присоединение к Риму царства Понт. И в том же году произошло еще одно событие, которое кому-то могло бы показаться менее значительным, но для Нерона было чрезвычайно важным — в 64 году он впервые решается выступить на сцене театра. Как пишет Тацит, «до сих пор он пел лишь у себя во дворце или в своих садах на ювеналиях, к которым относился с пренебрежением, считая их слишком замкнутыми для своего голоса, каким он, по его мнению, обладал. Однако, не решившись начать сразу с Рима, он избрал Неаполь, представлявшийся ему как бы греческим городом…» Проведя здесь свое первое выступление, Нерон собирался затем отправиться в Грецию «и, добыв в ней издавна почитаемые священными и столь ценимые повсюду венки, овеянный еще большею славой», вернуться и тогда уже окончательно завоевать одобрение соотечественников.

Дебют Нерона чуть не закончился трагедией. Уже после выступления, когда зрители успели покинуть трибуны, театр неожиданно рухнул. Никто не пострадал, а Нерон даже сочинил стихи, вознося в них благодарность богам. Император сделал все, чтобы обрушение театра выглядело как случайность, но он не был наивен — вскоре после этого был принужден к самоубийству Децим Юний Силан Торкват, которому было вменено в вину то, что он «расточает свое состояние на щедроты и для него единственная надежда заключается в государственном перевороте, что среди его вольноотпущенников есть такие, которых он называет ведающими перепиской, ведающими приемом прошений, ведающими казною — наименование должностных лиц при принцепсе, что выдавало далеко идущие замыслы». Когда ближайших вольноотпущенников Децима Юния Силана Торквата схватили и, заковав в цепи, потащили в темницу, он, поняв, что осуждение неминуемо, вскрыл себе вены. Торкват был праправнуком Октавиана Августа, родным братом первого жениха дочери императора Клавдия Октавии — Луция Юния Силана, покончившего с собой после того, как императрицей стала мать Нерона Агриппина Младшая, и родным братом Марка Юния Силана, наместника провинции Азия, отравленного в 54 году, сразу после прихода к власти Нерона и Агриппины Младшей. Дабы смягчить то тягостное впечатление, которое произвела на римлян гибель Торквата, потомка Октавиана Августа, Нерон «произнес речь, в которой по своему обыкновению заявил, что, сколь бы виновен ни был Торкват и как бы обоснованно ни было его неверие в возможность оправдания, ему была бы, однако, сохранена жизнь, если бы он дождался приговора своего милостивого суда».

Зная судьбу братьев Торквата, а тем более недавние расправы над Рубеллием Плавтом, Корнелием Суллой и особенно над Октавией, в эти слова императора вряд ли кто верил.

22. ВИЗИТ В ГРЕЦИЮ ОТКЛАДЫВАЕТСЯ. ПОПЫТКИ НЕРОНА ОБРЕСТИ ПОПУЛЯРНОСТЬ. ПИРЫ РИМСКОЙ ЗНАТИ. БЫЛ ЛИ НЕРОН ГОМОСЕКСУАЛИСТОМ? ОТНОШЕНИЯ С ПОППЕЕЙ САБИНОЙ ПОРТЯТСЯ?

После развода с Октавией и ее казни врагов у императора явно прибавилось. Нерон, обращавшийся до этого с римской знатью достаточно либерально, начиная с 62 года переходит к расправам над своими явными или потенциальными противниками, усиливает свою охрану, но при этом положение его становится значительно менее устойчивым, чем ранее. Каждая новая жестокость добавляла ему врагов.

Нерон вынужден был отложить свой намечавшийся ранее визит в Грецию и театральные выступления, с тем чтобы принять меры для укрепления своего авторитета. По словам Корнелия Тацита, «стараясь убедить римлян, что ему нигде не бывает так хорошо, как в Риме, Нерон принимается устраивать пиршества в общественных местах и в этих целях пользуется всем городом, словно своим домом».

Портрет императора Нерона на золотом ауреусе, выпущенном в Риме в 64–65 гг.

Устройство пиров для римлян, как и проведение различных денежных и продуктовых раздач, а также устройство для них зрелищ было традиционным способом привлечения к себе симпатий населения. Угощения для граждан устраивали и Юлий Цезарь, и Октавиан Август, и никто из римских историков не пытался ставить им это в вину. Однако у Нерона что-то пошло не так. Возможно, его склонность к чрезмерным эффектам раздражала тех, кто, увидев роскошь его затей, сознавал, какие деньги тратятся совершенно зря, возможно, на подобных пирах для знати допускались какие-либо развлечения, выходящие за рамки приличий. Для того, чтобы угодить императору, то же самое делали и его приближенные. Все, что давалось бесплатно, римляне брали. Однако проникались ли они благодарностью за это? Вряд ли… Так, Корнелий Тацит, комментируя эти мероприятия, с осуждением пишет: «Но самым роскошным и наиболее отмеченным народной молвой был пир, данный Тигеллином, и я расскажу о нем, избрав в качестве образца, дабы впредь освободить себя от необходимости описывать такое же расточительство. На пруду Агриппы по повелению Тигеллина был сооружен плот, на котором и происходил пир и который все время двигался, влекомый другими судами. Эти суда были богато отделаны золотом и слоновой костью, и гребли на них юноши, рассаженные по возрасту и сообразно изощренности в разврате. Птиц и диких зверей Тигеллин распорядился доставить из дальних стран, а морских рыб — от самого Океана. На берегах пруда были расположены лупанары, заполненные знатными женщинами, а напротив виднелись нагие гетеры. Началось с непристойных телодвижений и плясок, а с наступлением сумерек роща возле пруда и окрестные дома огласились пением и засияли огнями. Сам Нерон предавался разгулу, не различая дозволенного и недозволенного; казалось, что не остается такой гнусности, в которой он не мог бы выказать себя развращеннее; но спустя несколько дней он вступил в замужество, обставив его торжественными свадебными обрядами, с одним из толпы этих грязных распутников (звали его Пифагором); на императоре было огненно-красное брачное покрывало, присутствовали присланные женихом распорядители; тут можно было увидеть приданое, брачное ложе, свадебные факелы, наконец, все, что прикрывает ночная тьма и в любовных утехах с женщиной».

Было ли на самом деле все, что описывает Корнелий Тацит, мы, конечно же, не узнаем. Светоний Транквилл также описывает развратные действия Нерона, утверждая, что он «в звериной шкуре выскакивал из клетки, набрасывался на привязанных к столбам голых мужчин и женщин и, насытив дикую похоть, отдавался вольноотпущеннику Дорифору: за этого Дорифора он вышел замуж, как за него — Спор, крича и вопя, как насилуемая женщина», но мы хорошо знаем, что обвинение в грязном разврате было в Риме одним из наиболее распространенных способов облить человека грязью, особенно же того, кто стоял у власти. Толпа легко верила подобным обвинениям, особенно после того, как обвиненный в этом терял власть. После падения Нерона многим было выгодно приписать ему как можно больше осуждаемых обществом пороков, и распространение таких слухов, очевидно, поощрялось, а судя по тому, что имена гомосексуальных партнеров Нерона, называемых Корнелием Тацитом и Светонием Транквиллом, не совпадают, оба историка опирались тут не на свидетельства очевидцев оргий, а на ходившие по Риму в дальнейшем слухи. Так что вступал ли Нерон в гомосексуальные связи или нет — это вопрос сомнительный. Единственное, что можно утверждать наверняка, так это то, что устраиваемые у него пиры для знати частенько походили на оргии, отличались театральными эффектами и обходились казне весьма дорого. Интересно, что ни Корнелий Тацит, ни Светоний Транквилл, ни другие римские историки не упоминают об участии в этих оргиях Поппеи Сабины. Между ней и Нероном уже тогда начался разлад?.. Кто знает? Но к этому вопросу мы еще вернемся несколько позднее.

23. ПОЖАР В РИМЕ. НЕЗАСЛУЖЕННОЕ КЛЕЙМО «ПОДЖИГАТЕЛЯ» — «ЧЕРНЫЙ ПИАР» I ВЕКА. КТО НА САМОМ ДЕЛЕ ПОДЖЕГ РИМ? ГОНЕНИЯ НА ХРИСТИАН

Устраиваемые Нероном в 64 году, после расправы над Торкватом Силаном, пиры и раздачи имели целью заставить римлян позабыть об этом и убедить их в том, что император о них заботится. Однако противники Нерона добивались как раз обратного, и так же, как в 62 году, после расправы Нерона над Корнелием Плавтом, Рубеллием Плавтом и Октавией в порту Остии при довольно странных обстоятельствах погибло несколько сот кораблей с зерном для столицы, а сто кораблей с зерном, стоявших на Тибре, тогда же и при не менее странных обстоятельствах было уничтожено пожаром, так и в 64 году, вскоре после гибели Торквата Силана, в Риме произошло бедствие, только на этот раз еще более грандиозное — в Риме начался самый ужасный за всю историю города пожар. По словам Тацита, пожар вспыхнул «в четырнадцатый день до секстильских календ» — 19 июля. Он начался в цирке у Палатинского холма, «там в лавках, с легко воспламеняющимся товаром, вспыхнул и мгновенно разгорелся огонь и, гонимый ветром, быстро распространился вдоль всего цирка. Тут не было ни домов, ни храмов, защищенныхоградами, ни чего-либо, что могло бы его задержать. Стремительно наступавшее пламя, свирепствовавшее сначала на ровной местности, поднявшееся затем на возвышенности и устремившееся снова вниз, опережало возможность бороться с ним и вследствие быстроты, с какою надвигалось это несчастье, и потому, что сам город с кривыми, изгибавшимися то сюда, то туда узкими улицами и тесной застройкой, каким был прежний Рим, легко становился его добычей. Раздавались крики перепуганных женщин, дряхлых стариков, беспомощных детей; и те, кто думал лишь о себе, и те, кто заботился о других, таща на себе немощных или поджидая их, когда они отставали, одни медлительностью, другие торопливостью увеличивали всеобщее смятение. И нередко случалось, что на оглядывавшихся назад пламя обрушивалось с боков или спереди».

Даже сейчас, при наличии самых передовых средств пожаротушения, пожары нередко приводят к очень тяжелым последствиям. Можно только представить себе, насколько страшны тогда были пожары, в тесно и беспорядочно застроенном городе, где почти все крыши и межэтажные перекрытия были сделаны из дерева. Понятно отчаяние людей, которые, лишившись всего имущества или не сумевшие спасти своих близких, кончали с собой.

Пожары в Риме случались и раньше, но никогда не приводили к столь катастрофическим последствиям. Из всех пожаров, случавшихся в Риме, пожар 64 года оказался самым страшным. Почему?

Дело в том, что «никто не решался принимать меры предосторожности, чтобы обезопасить свое жилище, вследствие угроз тех, кто запрещал бороться с пожаром; а были и такие, которые открыто кидали в еще не тронутые огнем дома горящие факелы, крича, что они выполняют приказ, либо для того, чтобы беспрепятственно грабить, либо в самом деле послушные чужой воле».

Тацит пишет, что был ли пожар случайностью или «умыслом принцепса», не установлено, добавляя, что «и то, и другое мнение имеет опору в источниках», но сам же и отвергает возможность случайного возгорания, рассказывая о тех, кто не давал тушить пламя и даже открыто занимался поджогами. Нет, пожар 64 года не был случаен — это был тщательно спланированный поджог. Вот только причастность к этому поджогу Нерона более чем сомнительна, и Тацит, видимо не могший писать об этом прямо, ясно дает это понять своим описанием событий. Пожар был выгоден противникам Нерона — тем, кто желал его свергнуть.

Версия о том, что Рим был сожжен по приказу императора, выдумки о том, что Нерон приказал поджечь Рим, дабы насладиться зрелищем пожара, вдохновлявшим его на написание стихов, давно уже кочуют из одного псевдоисторического романа в другой, попадая оттуда и в такие же псевдоисторические фильмы. Историк же должен четко отделять правду от вымысла.

Когда начался пожар, Нерона вообще не было в Риме — он был в Анции. Получив сообщение о пожаре, он немедленно отправился в Рим, но поскольку от Рима до Анция около 45 км, прибыть в столицу он смог не ранее чем на второй день пожара. К тому времени пламя охватило уже и Палатинский дворец императора. Нерон тут же предпринял все, чтобы облегчить страдания римлян. «Идя навстречу изгнанному пожаром и оставшемуся без крова народу, он открыл для него Марсово поле, все связанные с именем Агриппы сооружения, а также свои собственные сады и, кроме того, спешно возвел строения, чтобы разместить в них толпы обездоленных погорельцев. Из Остии и ближних муниципиев было доставлено продовольствие, и цена на зерно снижена до трех сестерциев».

Откуда же пошли слухи о причастности Нерона к пожару? Дело в том, что «принятые ради снискания народного расположения, эти мероприятия не достигли, однако, поставленной цели, так как распространился слух, будто в то самое время, когда Рим был объят пламенем, Нерон поднялся на дворцовую сцену и стал петь о гибели Трои, сравнивая постигшее Рим несчастье с бедствиями давних времен». Как видно из этих слов Тацита, технологии «черного пиара» были известны задолго до конца XX века и уже в Древнем Риме применялись не менее эффективно. Именно с целью опорочить Нерона был задуман пожар, и эта унесшая жизни многих римлян затея частично достигла своей цели — часть римлян в это поверила.

Потушить пожар удалось лишь на шестой день, «после того, как на обширном пространстве были срыты дома, чтобы огонь встретил голое поле и как бы открытое небо». Учитывая то, что в распоряжении властей тогда не было ни бульдозеров, ни кранов, ни грузовиков, ни другой мощной современной техники и все приходилось делать вручную, вряд ли можно назвать их действия неумелыми. Но только лишь утих этот первый пожар, как вспыхнул второй. Этот второй пожар не был столь разрушителен, и его потушили гораздо быстрее, однако у многих римлян вызвало подозрение то, что второй пожар начался с особняка ближайшего приспешника Нерона — Тигеллина. Тут же пошли слухи о том, что Нерон хочет на развалинах старого города построить новый и назвать своим именем.

Во время пожара 64 года в Риме сгорело десять из четырнадцати имевшихся тогда в городе районов. Часть освободившейся территории Нерон использовал д ля строительства своего Золотого дворца, а остальной Рим по его указанию перестраивается уже не беспорядочно, «а с точно отмеренными кварталами и широкими улицами между ними, причем была ограничена высота зданий, дворы не застраивались, и перед фасадами доходных домов возводились скрывавшие их портики. Эти портики Нерон пообещал соорудить за свой счет, а участки для построек предоставить владельцам расчищенными». Имена архитекторов, которым Нерон поручил разработать план восстановления города, не сохранились, но это были профессионалы своего дела. Все делалось продуманно. Для свалки мусора были отведены болота близ Остии. По приказу Нерона суда, подвозившие в Рим зерно, уходили обратно загруженные строительным мусором. Город очищался от хлама, и одновременно осушались близлежащие болота. Для большей устойчивости к огню было приказано возводить здания до определенной высоты без применения бревен и нижние этажи возводились исключительно из габийского или альбанского туфа — крепких огнеупорных камней. Было воспрещено сооружать дома с общими стенами. Каждое здание строилось на определенном расстоянии от соседних. Домовладельцев теперь строго-настрого обязали иметь в своих дворах наготове противопожарные средства.

Как пишет Корнелий Тацит, «эти меры были подсказаны человеческим разумом», и, «принятые для общей пользы, послужили вместе с тем и к украшению города». С ним трудно не согласиться — даже современные архитекторы в тех условиях вряд ли смогли бы придумать что-либо лучшее. Однако недоброжелатели Нерона и здесь искали, как бы возбудить недовольство, доказывая, что от реконструкции Рим стал хуже, — «некоторые считали, что в своем прежнем виде он был благоприятнее для здоровья, так как узкие улицы и высокие здания оберегали его от лучей палящего солнца, а теперь открытые и лишенные тени просторы, накалившись, обдают нестерпимым жаром», и «ни средствами человеческими, ни щедротами принцепса, ни обращением за содействием к божествам невозможно было пресечь бесчестящую его молву, что пожар был устроен по его приказанию».

Проведенное расследование обвинило в поджоге христиан. Вот что пишет об этом Тацит: «Нерон, чтобы побороть слухи, приискал виноватых и предал изощреннейшим казням тех, кто своими мерзостями навлек на себя всеобщую ненависть и кого толпа называла христианами. Христа, от имени которого происходит это название, казнил при Тиберии прокуратор Понтий Пилат; подавленное на время, это зловредное суеверие стало вновь прорываться наружу, и не только в Иудее, откуда пошла эта пагуба, но и в Риме, куда отовсюду стекается все наиболее гнусное и постыдное и где оно находит приверженцев. Итак, сначала были схвачены те, кто открыто признавал себя принадлежащими к этой секте, а затем по их указаниям и великое множество прочих, изобличенных не столько в злодейском поджоге, сколько в ненависти к роду людскому. Их умерщвление сопровождалось издевательствами, ибо их облачали в шкуры диких зверей, дабы они были растерзаны насмерть собаками, распинали на крестах и поджигали обреченных на смерть в огне с наступлением темноты ради ночного 7 освещения. Для этого зрелища Нерон предоставил свои сады; тогда же он дал представление в цирке, во время которого сидел среди толпы в одежде возничего или правил упряжкой, участвуя в состязании колесниц. И хотя на христианах лежала вина и они заслуживали самой суровой кары, все же эти жестокости пробуждали сострадание к ним, ибо казалось, что их истребление не в видах общественной пользы, а вследствие кровожадности одного Нерона».

Приведенный выше отрывок из «Анналов» Тацита — одно из первых в исторической литературе упоминаний о христианах и о гонениях на них, причем вызвавшее в дальнейшем большие споры. Некоторые ученые доказывали, что этот отрывок — вставка, появившаяся уже значительно позднее и сделанная ради того, чтобы опорочить христиан, другие соглашались, что это поздняя вставка, но сделанная как раз наоборот, ради того, чтобы подчеркнуть якобы имевшие место гонения на христиан и их мученичество, третьи считали, что отрывок подлинный и принадлежит перу самого Тацита. Какое из этих мнений является верным?

Книги в то время не печатались, а переписывались от руки. Переписывались и книги Тацита, поэтому какое-то слово или буква в одной рукописи могли не совпадать со словами в другой, являвшейся оригиналом. Полностью исключать то, что какой-то переписчик не сделал своей вставки, также нельзя. Однако стиль отрывка вполне соответствует общему стилю Тацита, а кроме того, в нем нет ни абсолютного осуждения христиан, ни, наоборот, оправдания их действий. Тацит скорее сожалеет о случившемся, осуждая как сам поджог, так и чересчур жестокую расправу над поджигателями, что склоняет к тому, чтобы поверить в подлинность описанного.

Были ли тогда уже в Риме христиане? Могли ли христиане поджечь Рим, и если да, то почему христине подожгли Рим?

Христиане в Риме тогда уже могли быть и были. О репрессиях против христиан упоминает, хотя только вскользь, и Светоний Транквилл, писавший, что при Нероне были «наказаны христиане, приверженцы нового и зловредного суеверия». Правда, это упоминание не раскрывает ни сути наказания, ни числа подвергнутых наказанию адептов нового учения. Таким образом, рассказ Тацита нет возможности подвергнуть перекрестному анализу, но известно, что еще во времена Тиберия иудейская община Рима насчитывала несколько тысяч человек. Появившееся в Иудее христианство распространялось оттуда поначалу, конечно же, в иудейской общине, находя себе затем сторонников и среди неиудеев. Поэтому неудивительно, что через тридцать с лишним лет после появления христианства в Риме могло оказаться от нескольких сот до нескольких тысяч христиан.

Могли ли христиане участвовать в поджоге? Если могли, то что побудило их к этому?

Члены раннехристианских общин были преимущественно представителями самых обездоленных слоев населения — низших категорий рабов и городской бедноты. Неудивительно, что они верили в скорую гибель римского государства и в то, что скоро на смену ему придет Царство Божие. Образ жизни римской знати вызывал у них чувство протеста. В дальнейшем в истории самых различных стран известно немало случаев самосожжения представителей некоторых христианских сект. Поэтому было бы нелепо исключить возможность того, что какая-то группа христианских фанатиков пошла на то, чтобы поджечь Рим, дабы ускорить приход Царства Божьего. Неудивительно и то, что такие фанатики могли, признавая, что поджигали Рим, утверждать, что сделали это не по своей воле, а потому, что к этому их побудил Нерон. В их сознании именно так это и должно было выглядеть — ведь они боролись с нечестивым, на их взгляд, образом жизни.

Противникам Нерона это было только на руку, и они, конечно же, заботились, чтобы порочащие его слухи не угасали, а к прежним слухам спешили прибавить все новые и новые…

Форум, построенный в I в. Джераш, Иордания

24. ЗАГОВОР ПИЗОНА. ГИБЕЛЬ СЕНЕКИ

Кому-то очень хотелось возбудить народ против императора — о грозах начинают говорить, что их сопровождают «частые как никогда удары молнии». В конце 64 года над Римом появляется комета. В свое время Октавиан Август сумел истолковать тогдашнее появление кометы как добрый знак. Тут же по Риму ползут слухи, что это «звезда-комета, которую Нерон всякий раз старался умилостивить пролитием славной крови». В невероятных рассказах, ходивших по городу, начинают фигурировать «младенцы о двух головах, найденные на улицах, и такие же детеныши животных».

Причина возникновения этих будораживших воображение римлян слухов заключалась не в атмосферных или небесных явлениях. Вскоре эта причина выяснилась. Не успели римляне забыть о раскрытом в 64 году заговоре Децима Юния Силана Торквата и посудачить о том, простил бы его император или нет, не успели пошептаться о том, кто же поджег Рим — уж не сам ли император, не успели обсудить, кому же вещают зло кометы, громы, молнии и якобы найденные где-то двуголовые младенцы и телята, как в следующем году был раскрыт новый, куда более опасный, чем все прежние, заговор. 17 апреля 65 года в Риме был раскрыт заговор, возглавляемый Гаем Кальпурнием Пизоном.

Нерон нередко принимал участие в судебных заседаниях, причем был судьей, в основном уважающим закон. Интересно, что при получении жалобы от просителя Нерон отвечал не сразу, а только на следующий день и только письменно. В ходе следствия, а большинство важных процессов проводилось перед сенатом, исследовались все qf обстоятельства и детали. При вынесении приговора судьи подавали свои предложения в письменном виде, Нерон молча внимательно читал их и лишь затем выносил свой вердикт. Если речь шла о его личных врагах, в виновности которых он был убежден, наказание могло быть весьма суровым, но Нерона отнюдь нельзя упрекнуть в том, что он карал всех без разбора. Наоборот, есть свидетельства, что по каждому из дел проводилось тщательное дознание.

В заговоре Кальпурния Пизона участвовало несколько видных царедворцев и сенаторов, а также префект претория Фений Руф и часть его офицеров. Но если в механизм вовлекается слишком уж много людей, какая-то шестеренка этого механизма обычно всегда дает сбой. Слуга одного из сенаторов донес на своего хозяина вольноотпущеннику Нерона Эпафродиту, а тот отвел доносчика к самому императору, чтобы сообщить об опасности. Нерон и возглавлявший тогда императорский сыск Тигеллин начали следствие.

Надо сказать, что одного лишь доноса тогда было недостаточно, чтобы обвинению поверили, а тем более, чтобы обвиненного подвергли пыткам. Еще ранее примкнувшая к заговорщикам некая вольноотпущенница Эпихарвда, раздраженная их нерешительностью, попыталась привлечь к заговору одного из навархов Мизенского флота Волузия Прокула. Волузий Прокул был знакомым Эпихариды и одним из тех, кому в свое время Нерон поручил убить свою мать. Эпихарида принялась убеждать Волузия Прокула, что его заслуги остались недостаточно вознаграждены, что император — человек недостойный и что «приняты меры, чтобы наказать его за угнетение государства». Вместе с тем она убеждала наварха, что он может легко отомстить Нерону, так как тот, бывая в Путеолах и Мизе-нах, постоянно развлекался морскими прогулками и убить его на корабле не составит труда». Имен предусмотрительная Эпихарида, правда, не называла, и, как оказалось, не зря. Волузий Прокул, вместо того чтобы принять ее предложение, доложил обо всем Нерону. Эпихариду вызвали на допрос, устроили ей очную ставку, но та все начисто отрицала. Нерон отнюдь не был жесток, и поскольку других свидетелей, которые могли бы подтвердить или опровергнуть обвинение, не было, Эпихариду не стали даже пытать, однако на всякий случай оставили под стражей.

Эпихарида хранила молчание, однако в заговор было вовлечено слишком много людей. Один из них предпочел донести. О заговоре Пизона властям доложил вольноотпущенник заговорщика Флавия Сцевина, некий Милих, коему тот поручил наточить свой кинжал, которым и собирался нанести первый удар императору. Но, в отличие от случая с Эпихаридой и Волузием Прокулом, здесь следствию было за что ухватиться. Милиха подтолкнула к предательству жена, доказывавшая ему, что «многие вольноотпущенники и рабы видели то же, что видел он; молчание одного ничему не поможет, между тем награду получит тот, кто опередит доносом остальных». В тот вечер Флавий Сцевин долго беседовал с другим заговорщиком — Антонием Наталом, придя домой, составил и запечатал новое завещание, а перед тем как поручить Милиху наточить кинжал, «устроил более обильное, чем обычно, пиршество и наиболее любимым рабам дал свободу, а остальных одарил деньгами».

Следствие началось не с пыток. Схваченный и приведенный на допрос Флавий Сцевин «начал с опровержения возводимых на него обвинений и на вопрос о кинжале ответил, что, издавна почитаемый на его родине как священный, он хранился в его спальном покое и был обманным образом похищен вольноотпущенником. Таблицы завещания он запечатывал неоднократно, не дожидаясь каких-либо особых обстоятельств и дней. Деньги и свободу он и ранее дарил рабам, но на этот раз сделал это с большей щедростью, так как его состояние обременено долгами и он потерял уверенность в силе своего завещания». Флавий Сцевин подтвердил, что действительно устроил в тот вечер пир, но утверждал, что «всегда задавал роскошные пиршества, ведя исполненную приятности жизнь, не одобряемую строгими судьями», что же касается распоряжений о повязках для ран, то никаких таких распоряжений он не давал, а негодяй вольноотпущенник его просто оболгал. При этом он отвечал на все вопросы «с такою убежденностью в голосе и во взоре, что донос был бы отвергнут как ложный, если бы жена Милиха ему не напомнила, что Антоний Натал долго беседовал со Сцевином и что они оба близки к Гаю Пизону». Тут же вызвали Антония Натала. Подозреваемых допросили порознь и только после того, как их ответы не совпали, обоих заключили в цепи. Дух заговорщиков оказался весьма невысок — «они не вынесли вида показанных им орудий пыток и угроз ими». Первым показания дал Антоний Натал, указав сначала на Гнея Пизона, а затем и на Аннея Сенеку. Узнав об этом, «Сцевин с таким же малодушием или сочтя, что уже все открыто и дальнейшее запирательство бесполезно, выдал остальных».

Теперь Нерон вновь вспомнил об Эпихариде и приказал ее пытать, однако та оказалась куда более стойкой, чем изнеженные высокородные мужчины, — «ни плети, ни огонь, ни ожесточение палачей, раздраженных тем, что не могли справиться с женщиной, не сломили ее и не вырвали у нее признания», а когда на следующий день ее, Изувеченную на дыбе и не могущую уже ходить, в носильном кресле вновь потащили к палачам, «Эпихарида, стянув с груди повязку и прикрепив к спинке кресла сделанную из нее петлю, просунула в нее шею и, навалившись всей тяжестью тела, пресекла свое и без того слабое дыхание». Но это был единственный пример проявленной тогда самоотверженности. Как пишет Корнелий Тацит, «женщина, вольноотпущенница, в таком отчаянном положении оберегавшая посторонних и ей почти неизвестных людей, явила блистательный пример стойкости, тогда как свободнорожденные мужчины, римские всадники и сенаторы, не тронутые пытками, выдавали тех, кто каждому из них был наиболее близок и дорог».

Золотой дом Нерона. Спальня

Золотой дом Нерона. Криптопортик

Выданные Антонием Наталом и Флавием Сцевином заговорщики называли других, те выдавали следующих. «По площадям, домам, селениям и ближайшим муниципиям рыскали пехотинцы и всадники, перемешанные с германцами, к которым принцепс питал доверие, так как они чужестранцы». Всех подозрительных хватали, заковывали в цепи и тащили на дознание во дворец. Оставшиеся на свободе заговорщики призывали главу заговора Гая Кальпурния Пизона отправиться в преторианский лагерь и попытаться поднять восстание, убеждая того, что «Нерон не предусмотрел никаких мер для пресечения мятежа». Интереснейший аргумент! Эти приводимые Тацитом слова прекрасно показывают, что римская знать тогда жила отнюдь не в атмосфере всеобщего страха, а работа полиции оставляла желать лучшего. Об этом свидетельствует и то, что заговор, в который были втянуты десятки, а возможно, и сотни людей, при всей непрофессиональности такого подхода к его подготовке сорвался лишь в последний момент, по причине одного-единственного доноса — доноса, которого могло и не быть.

Друзья убеждали Пизона, что «даже храбрых мужей неожиданность приводит в смятение, и этот лицедей, за которым пойдут лишь его наложницы да Тигеллин, разумеется, не посмеет поднять оружие на возмутившихся», но Гней Кальпурний Пизон, видимо, был из тех, кто не способен на поступок. Если он, даже втянув в заговор нескольких преторианских центурионов и одного из префектов претория, так долго не решался напасть на безоружного Нерона где-либо во дворце, то при всей его родовитости и амбициях решиться в открытую поднять восстание было выше его сил. Он колебался, медлил, а когда к его дому пришел посланный Нероном отряд, чтобы арестовать и его, Пизон вскрыл себе вены, «а свое завещание наполнил отвратительной лестью Нерону, что было сделано им из любви к жене».

Между тем к Сервилиевым садам, где обосновался тогда Нерон, тащили все новых и новых обвиняемых (под названием «сады» в Риме понимали не засаженную деревьями территорию, а комплекс различных зданий и павильонов, находившийся на засаженной деревьями парковой территории. Нерон же находился в Сервилиевых садах — сравнительно небольшом дворце, поскольку его Палатинский дворец сгорел во время недавнего пожара, а новый, Золотой дворец, еще не был достроен). Когда задержанных подвергали допросу, то им «вменялась в преступление радость, обнаруженная когда-либо при виде того или иного из заговорщиков, случайный разговор, уличные встречи, совместное присутствие на пиршестве или на представлении».

Замешанный в заговоре второй префект претория — Фений Руф, об участии которого в путче еще не было известно, вел следствие вместе с Тигеллином и, «стараясь отмежеваться от заговорщиков, был беспощаден к своим сотоварищам». Он мог бы, пожертвовав собой, убить Нерона в комнате для дознаний, где не было телохранителей, однако Фений Руф думал не об идеалах и не о том, чтобы спасти товарищей, а лишь о том, чтобы уцелеть самому, и «движением головы пресек порыв стоявшего рядом Субрия Флава, который, взявшись за рукоять меча, спросил взглядом, не извлечь ли его и не поразить ли Нерона тут же во время расследования».

Кто знает, сумели бы Фений Руф и Субрий Флав спастись, если бы решились напасть на Нерона, но нерешительность их погубила. Надеявшиеся поначалу на Фения Руфа заговорщики, видя, что он и не думает им помочь, поспешили его выдать, а вскоре был взят под стражу и Субрий Флав.

Приговоренный к смерти Фений Руф «не проявил силы духа, внеся слезливые жалобы даже в свое завещание». Однако Субрий Флав, видя, что конец неизбежен, повел себя на редкость достойно. На вопрос Нерона, в силу каких причин он дошел до забвения присяги и долга, центурион ответил: «Я возненавидел тебя. Не было воина, превосходившего меня в преданности тебе, пока ты был достоин любви. Но я проникся ненавистью к тебе после того, как ты стал убийцей матери и жены, колесничим, лицедеем и поджигателем». Корнелий Тацит утверждает, что это подлинные слова Субрия Флава. Во времена раскрытия заговора Пизона Корнелий Тацит Sf был еще мальчишкой, но свою «Историю» и «Анналы» он писал позднее, когда достиг высших римских магистратур, а во второй половине 97 года даже назначался консулом-суффектом, поэтому он мог пользоваться государственными архивами, и не исключено, что приводимые им слова он мог отыскать в каком-либо протоколе допроса. Не меньший пример твердости был показан на следствии центурионом Сульпицием Аспером, «который, когда Нерон спросил, почему он вступил в заговор против его жизни, кратко ответил, что другого способа пресечь его гнусности не было». Однако были ли те, к кому примкнули Субрий Флав и его друзья, дабы покарать Нерона, лучше, чем опротивевший им император? Как видно из их поведения во время следствия, они были ничуть не лучше. Заговорщики из числа военных прекрасно это понимали, и из уст в уста передавались «слова Флава, якобы говорившего, что позор отнюдь не уменьшится, если по устранению кифареда его место займет трагический актер, ибо если Нерон пел под кифару, то Пизон — в трагическом одеянии».

Зачем же понадобилось Субрию Флаву и его товарищам рисковать жизнью за столь недостойного, по их мнению, человека?

Ответ на этот вопрос также есть у Тацита: «Ходил слух, что на тайном совещании Субрия Флава с центурионами было решено, и не без ведома Сенеки, сразу же после убийства Нерона, которое должен был подстроить Пизон, умертвить и его, а верховную власть вручить Сенеке как избранному главой государства ввиду его прославленных добродетелей людьми безупречного образа жизни».

Сенека был человеком твердой воли, притом мудрым и сказочно богатым, и одним из главных обвинений, которыми его противники в свое время убедили Нерона отстранить его власти, было то, что «он продолжает наращивать свое огромное, превышающее всякую меру для частного лица состояние, что домогается расположения граждан, что красотою и роскошью своих садов и поместий превосходит самого принцепса». Значительную часть накопленных им во время пребывания в фаворе богатств Сенека был вынужден отдать, когда в 62 году попал в немилость, однако отдал он далеко не все. Что же касается друзей и приверженцев, то их он сумел сохранить. Если бы он мог сам пойти на свержение Нерона, переворот вряд ли бы был организован столь бестолково. Однако Сенека был недостаточно родовит. Он происходил всего лишь из сословия всадников, да притом и рожден был не в Риме. Поэтому ему было выгодно не самому свергать последнего потомка Октавиана Августа, а дать это сделать родовитому, но никчемному Пизону, а затем самому уже свергнуть Пизона, выступив в роли мстителя за своего ученика и «восстановив справедливость». С таким вариантом прихода Сенеки к власти римская знать вполне смогла бы смириться, а уж власть бы он затем не упустил.

Монета с изображением Нерона

Сенека тщательно конспирировал свою причастность к заговору. Назвал Сенеку лишь один Антоний Натал, да и тот смог указать только, «что был послан к больному Сенеке, чтобы повидать его и спросить, почему он не допускает к себе Пизона: им было бы лучше поддерживать дружбу в личном общении; на что Сенека ответил ему, что как обмен мыслями через посредников, так и частые беседы с глазу на глаз не послужат на пользу ни тому, ни другому; впрочем его спокойствие зависит от благополучия Пизона».

Нерону трудно было поверить в измену своего бывшего наставника. Вечером, после допроса Антония Натала, виллу Сенеки, находившуюся в 4 тысячах шагов от стен Рима, окружил отряд воинов, однако прибывший к Сенеке трибун не арестовал его, а всего лишь допросил от имени императора. Причастность к заговору Сенека отверг, однако же визит к нему Антония Натала, присланного Пизоном, вынужден был признать. Трибун немедленно доложил об этом Нерону, выслушавшему это в присутствии Поппеи Сабины и Тигеллина.

Отрицать визит Антония Натала было для Сенеки бессмысленно — визитера видело слишком много людей, однако это признание оказалось для него роковым. Нерон понял, что Сенека его предал, и через посланного к нему трибуна приказал своему бывшему учителю покончить с собой, что тот и вынужден был сделать, вскрыв себе вены. Умирал Сенека достойно, сохраняя спокойствие духа, и когда центурион воспрепятствовал ему изменить завещание, завещал оставшимся с ним друзьям «то, что остается единственным, но зато самым драгоценным из его достояния, а именно образ жизни, которого он держался», добавив, что «если они будут помнить о нем, то заслужат добрую славу, и это вознаградит их за верность». В наше время Сенеку часто упоминают как великого философа и даже гуманиста, забывая при этом, что много лет он был фаворитом одного из самых вздорных императоров Рима — Нерона, императора не самого жестокого, но одного из самых коварных. Забывают и то, что близость к Нерону принесла Сенеке несметные богатства, а еще чаще забывают то, что современники упрекали Сенеку в том, что именно данные им под невероятный процент ссуды британцам и их последующее выколачивание стали одной из главных причин вспыхнувшего в 61 году в Британии восстания Боудикки. Говоря о Сенеке, редко вспоминают и то, что покончить с собой ему было приказано не по прихоти или произволу Нерона, а лишь после того, как император удостоверился в его причастности к заговору. Сенека пал не жертвой произвола, не жертвой оговора, а жертвой собственной борьбы за власть.

Тем не менее не следует считать, что присоединение Сенеки к заговору было продиктовано лишь его амбициями и жаждой власти. Причины были гораздо глубже. Расправы Нерона с представителями старой аристократии, насаждение чужеземных обычаев, все большая его самодержавность и отношение к ближайшему окружению не как, друзьям, а как к слугам, приводила к показному смирению, но лишала императора опоры. Призрак гражданской войны витал в воздухе. И недаром юный родственник Луция Аннея Сенеки — Марк Анней Лукан, безусловно самый выдающийся поэт того времени, в 62–65 годах писал «Фарсалию» — «поэму о гражданской войне». Звезда Лукана сверкнула и погасла. Родившийся в 39 году в Кордубе, он с возвышением своего дяди Луция Аннея Сенеки был приближен ко двору и успел уже получить признание, но в 62 году, с отстранением Сенеки от власти, удаляется от Нерона и Лукан. В «Фарсалии» Лукан отразил свои взгляды на идеальное правление, но дописать поэму так и не успел. Причастность Сенеки к заговору стоила очень дорого не только ему, но всем его родственникам. Двадцатишестилетний Лукан также был вынужден вскрыть себе вены, оставив недописанную поэму и безутешную вдову — Поллу Аргентарию, которая впоследствии ежегодно справляла день его рождения.

Но раскрытие заговора Пизона отнюдь не привело к тотальным репрессиям против римской знати. Времена Нерона не были похожи на конец правления императора Тиберия. По обвинению в заговоре было казнено около двадцати видных заговорщиков, в том числе консул Марк Аттик Вестин, избранный консулом на следующий год Плавтий Латеран и несколько сенаторов, однако пострадали лишь те, чья вина была доказана, и даже среди них далеко не все были приговорены к смерти, а некоторых, в том числе поспешивших с разоблачениями Антония Натала и Цервария Прокула, Нерон вообще простил.

Большое число менее значительных заговорщиков выслали из Рима, а военных лишили звания. В заговоре Пизона приняла участие и вторая дочь императора Клавдия — Антония. Планировалось, что после убийства Нерона во время игр в цирке она будет сопровождать Пизона в преторианский лагерь, дабы привлечь к нему расположение солдат. Однако узнав об этом, Нерон поначалу не стал подвергать ее репрессиям. Оставлен был тогда в покое и родной брат Аннея Сенеки, Анней Юний Галлион, «смиренно моливший о пощаде», не пострадал и другой родной брат Аннея Сенеки — Анней Мела.

Решено было назначить дары и благодарственные молебствования божествам и особенные почести Солу, римскому богу Солнца, «чей древний храм находился в цирке, где предполагалось осуществить злодеяние, и чьим благоволением были раскрыты тайные умыслы заговорщиков», сенат в угоду любившему конные состязания Нерону постановил, «чтобы цирковое представление в честь богини Цереры было отмечено большим числом конных ристаний» и «чтобы месяц апрель впредь носил имя Нерона». С благодарственными молебнами и увеличением числа конных состязаний Нерон согласился, но переименование в свою честь месяца счел излишеством.

25. ПОИСК СОКРОВИЩ ДИДОНЫ — БЛЕСТЯЩАЯ ПРОПАГАНДИСТСКАЯ ОПЕРАЦИЯ ПРОТИВНИКОВ НЕРОНА ПО ЕГО ДИСКРЕДИТАЦИИ

Положение Нерона было еще достаточно прочно, но эта прочность таяла как лед. Для упрочения власти ему нужны были деньги, а налоги и так уже были доведены до предела. В таких условиях Нерон готов был верить в самые невероятные проекты получения денег, и этим спешили пользоваться как различные проходимцы, так и скрытые недоброжелатели императора. В этом отношении показателен случай, происшедший в первой половине 66 года. По словам Тацита, некий выходец из Африки, пуниец Цезелий Басс, «обладая суетным нравом, уверовал в то, что привидевшееся ему ночью во сне несомненно отвечает действительности; отправившись в Рим и добившись подкупом, чтобы его допустили к принцепсу, он сообщает ему, что на своем поле обнаружил пещеру безмерной глубины, таящую великое множество золота, не в виде денег, а в грубых старинных слитках. Там лежат огромной тяжести золотые кирпичи, а с другой стороны поднимаются золотые колонны: все это сокрыто на протяжении стольких веков, чтобы обогатить поколение. При этом он высказал предположение, что эти сокровища были припрятаны бежавшей из Тира и основавшей Карфаген финикиянкой Дидоной, дабы ее новый народ, располагая столь несметным богатством, не развратился и не погряз в лености и чтобы царей нумидийцев, и без того враждебных, не разжигала к войне жажда золота». Не задумавшись, насколько соответствует истине этот невероятный рассказ, Нерон тут же объявил о найденных богатствах. В Африку были посланы триремы с отборными гребцами, дабы скорее доставить груз. В это время в Риме как раз проводились очередные учрежденные Нероном пятилетние игры — Неронии, «и ораторы, превознося принцепса, обращались преимущественно к тому же предмету», а сам Нерон, основываясь на этих вздорных надеждах, «день ото дня становился все расточительнее: истощались скопленные казною средства, как будто уже были в его руках такие сокровища, которых хватит на многие годы безудержных трат. В расчете на те же сокровища он стал широко раздавать подарки, и ожидание несметных богатств стало одной из причин обнищания государства. Ибо Басс, за которым следовали не только воины, но и согнанные для производства работ сельские жители, беспрестанно переходя с места на место и всякий раз утверждая, что именно здесь находится обещанная пещера, перекопал свою землю и обширное пространство вокруг нее и, наконец, изумляясь, почему лишь в этом случае сновидение впервые обмануло его, хотя все предыдущие неизменно сбывались, оставил бес-yf смысленное упорство и добровольною смертью избегнул поношений и страха перед возмездием. Впрочем, некоторые писатели сообщают, что он был брошен в темницу и затем выпущен, а в возмещение царской сокровищницы конфисковали его имущество».

Чем интересна эта история?

Да прежде всего тем, что, во-первых, характеризует атмосферу императорского двора того времени, а во-вторых, тем, что это больше похоже на хорошо продуманную операцию по дискредитации Нерона, чем на забавный случай. Был подобран отчаянный авантюрист, которому обещали поддержку, рассказали, что и как надо говорить, и убедили в том, что все пройдет безнаказанно. Далее Цезелий Басс направляется в Рим и там попадает на прием к императору.

Можно ли поверить, что никому не ведомый пуниец вдруг без всякой поддержки попал к императору Рима?

Светоний Транквилл, также написавший о безуспешных поисках несметных сокровищ царицы Дидоны, даже не пытается ответить на этот вопрос. Корнелий Тацит объясняет это взяткой. Возможно, взятка действительно открыла Цезелию Бассу двери императорского дворца. Но представьте себе, какова должна была быть эта взятка, ведь состояние вольноотпущенников, определявших, кого следует допустить на прием, исчеслялось миллионами, а то и сотнями миллионов сестерциев. Под силу ли было простому человеку найти нужную сумму? Под силу ли было, даже и раздобыв деньги, дать взятку не кому попало, а именно тому чиновнику, который мог бы устроить прием и выполнил бы свое обещание, а не просто взял деньги?

Более вероятно, что Цезелию Бассу, дав ему деньги, заранее подсказали, к кому обратиться и сколько следует дать. Далее все уже значительно проще. В Африку отправляют отряд на поиски сокровищ, а Нерон в расчете на сокровища раздает подарки. Но дело даже не в подарках, а в том, что все это происходит в канун Нероний.

Весь Рим говорит об обнаруженных сокровищах, а потом сокровища оказываются выдумкой! Представьте, каким глупцом в глазах сограждан оказался Нерон! Если бы Цезелий Басс не покончил с собой, то можно было бы провести следствие и, возможно, выйти на организаторов аферы. Только кто же станет оставлять в живых такого опасного свидетеля? А после «самоубийства» Цезелия Басса все концы оказываются надежно упрятанными, Нерон же предстает перед римлянами полным простофилей, поверившим ненормальному фантазеру.

Что можно сказать? Акция по дискредитации Нерона была проведена блестяще. Эффективность этой акции еще более возросла ввиду того, что на начавшихся в 65 году вторых Нерониях император впервые собирался выйти на сцену Рима, соревнуясь в пении под кифару. Пение и игра на кифаре были его страстью, но в Риме все еще господствовало мнение, что это занятие недостойно государственного деятеля, а провал поисков африканских сокровищ теперь как бы подчеркивал, что Нерон способен лишь бренчать на кифаре и верить в небылицы.

26. ГИБЕЛЬ ПОППЕЙ САБИНЫ. НОВЫЕ ЗАГОВОРЫ. МОЖЕТ ЛИ ИМПЕРАТОР БЫТЬ АРТИСТОМ?

Ураганы, пожары, заговоры были не единственными несчастьями, которые обрушились на Нерона. Его семейная жизнь с Поппеей Сабиной не складывалась. О влиянии Поппей Сабины на политику империи сведений практически нет, но с 58 года и до своей смерти она всегда была рядом с Нероном. Иосиф Флавий пишет, что Поппея благоволила к иудаизму, называя ее женщиной «набожной». В 64 году Иосиф Флавий был принят Поппеей и добился освобождения нескольких раввинов, арестованных ранее римскими властями. Что же касается отношения к ней самих римлян, то если первая жена Нерона Октавия пользовалась среди них безусловным уважением, к Поппее Сабине они относились скорее отрицательно.

Нерон женился на Поппее Сабине по любви, но гармонии между супругами никогда не было. Когда она родила ему дочь, он был вне себя от радости, сразу же дал титул «августа» и жене и дочери. Но то, что он не присвоил ей этот титул раньше, сразу после свадьбы, говорит о том, что были причины, по которым он этого не сделал. После рождения в 63 году дочери на монетах появился и портрет Поппеи Сабины, но тетрадрахму, где с одной стороны был бюст Нерона, а с другой стороны бюст Поппеи Сабины, успел выпустить лишь монетный двор в Александрии. Их дочь вскоре умерла, и больше ни одной монеты с изображением Поппеи Сабины ни в Риме, ни в провинциях не чеканилось. Супруги начали ссориться?.. Скорее всего — да… Несходство характеров, ссоры явились причиной не одной семейной трагедии, в судьбе Поппеи Сабины они также сыграли роковую роль. В 65 году Поппея Сабина вновь была беременна. Однажды, разругавшись с ней после того, как возвратился с состязаний, Нерон в припадке ярости ударил ее, беременную, ногой, отчего она и скончалась.

По мнению Тацита, убийство Поппеи Сабины не было умышленным — Нерон любил ее и хотел иметь от нее детей. Как пишет Тацит, «тело ее не было сожжено на костре, как это в обычае римлян, но по обыкновению чужеземных царей его пропитывают благовониями и бальзамируют, после чего переносят в гробницу Юлиев. Все же ей были устроены похороны за счет государства, и Нерон с ростральной трибуны произнес над ней похвальное слово, в котором говорил о ее красоте, о том, что она была матерью божественного младенца, и о прочих дарах судьбы, вменяя их ей в заслугу».

Светоний Транквилл пишет, что Нерон якобы приказал рабам утопить в море своего пасынка — сына Поппеи Сабины от ее первого мужа Руфрия Криспина, «так как слышал, что мальчик, играя, называл себя полководцем и императором», но достоверность этого сообщения весьма сомнительна. Будь это так, Нерон вряд ли стал бы устраивать жене столь пышные похороны, тем более по нетрадиционному для Рима обряду исповедуемой ею восточной религии. (Некоторые историки высказывали мнение, что она была одной из первых христианок. На основании имеющихся к настоящему времени исторических, эпиграфических и археологических материалов это мнение нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть. Она могла исповедовать христианство, могла исповедовать иудаизм, могла исповедовать и какую-либо иную религию. Единственное, что не вызывает сомнений, — это то, что Поппея Сабина исповедовала не традиционную римскую веру, а одну из религий Востока.) Скорее всего, что смерть Поппеи Сабины, какими бы не были отношения между ними, стала для Нерона тяжелым ударом. Об этом свидетельствует и выпущенная тогда по его приказу монета, на одной стороне которой вокруг храмовой беседки с женской фигурой идет надпись «DIVA CLAVD NER F» — «Божественная Клавдия, дочь Нерона», а на другой стороне вокруг женщины, сидящей на троне во дворце или храме, надпись «DIVA РОРРАЕА AVG» — «Божественная Поппея Августа». Нерон скорбил о жене, но вернуть ее уже не мог.

В то время ему уже исполнилось двадцать восемь лет и у него не было ни жены, ни детей, ни родителей, ни верных друзей, на которых он мог бы опереться. Хозяйство империи было ослаблено свалившимися бедствиями, а знать строила все новые и новые заговоры. В конце 65 года, по обвинению в посягательствах на власть, Нерон опять был вынужден сослать еще двух вельмож — Луция Юния Силана Торквата, сына отравленного в 54 году Марка Юния Силана и племянника устроившего в 64 году заговор Децима Юния Силана Торквата, а также Гая Кассия, потом- ка знаменитого противника Октавиана Августа и Марка Антония, о котором уже упоминалось.

Нерон по-прежнему старается действовать мягкими мерами — Луция Силана Торквата и Гая Кассия не казнят, а всего лишь отправляют в ссылку. Однако внутренняя политика Нерона начинает меняться в сторону ужесточения. Престарелому Гаю Кассию, отправленному в ссылку на Сардинию,позволили дожить свои дни в покое, об отправленном же в Грецию, на остров Наксос, Луции Силане Торквате вскоре вспомнили, и он был убит специально посланным на Наксос центурионом.

Почему Нерон изменил свое решение? Вскрылись новые обстоятельства? Обнаружился новый заговор? Да. Нечто подобное могло произойти. Примерно в это же время своим вольноотпущенником, неким Фортунатом, был обвинен в преступлениях против государства и вынужден был покончить с собой бывший консул Луций Ветер, а римский всадник Публий Галл, обвиненный по этому же делу, «был лишен воды и огня».

Как и прежде, Нерон не действует без разбирательства — дочь Луция Ветера успела даже обратиться к нему с просьбой простить своего якобы ни в чем не повинного отца. Тацит пишет, что Нерон отказал ей из бесчувствия, как «к мольбам, так и к ненависти». Не зная обстоятельств дела, нам трудно судить о том, насколько серьезным и справедливым было выдвинутое против Луция Ветера обвинение. Но все более заметным становится то, что заговоры и выступления против Нерона учащаются, а его попытки пресечь заговорщическую деятельность достигают лишь временных результатов. Нерон все дальше удаляется от римской знати, а его главной опорой становятся чужаки-вольноотпущенники. Опять, как и при Клавдии, роль вольноотпущенников растет, и было бы наивно полагать, что бывшие рабы, даже обласканные Нероном, делали все исходя исключительно из государственных интересов. Число злоупотреблений безусловно росло. Неудивительно, что росло и число заговоров — положение Нерона становилось все более и более неустойчивым.

Между тем Нерон не собирался менять свой стиль жизни, думая прежде всего о сцене. Для развития голоса он постоянно носил под одеждой специальные тяжелые свинцовые накладки, которые, как тогда считалось, способствовали этому, а кроме того, по словам Светония Транквилла, «при нем постоянно находился учитель произношения, напоминавший ему, что надо беречь горло и дышать через платок». Будь Нерон простым смертным, возможно, его искусство принесло бы ему почет и славу, однако от императора требовались тогда совсем иные качества. Он все больше внимания уделял концертной деятельности и все меньше вникал в вопросы управления. Римская знать готова была смотреть и слушать выступления артистов, готова была платить известным артистам большие деньги, но римская знать никак не готова была признать это занятие достойным, никак не могла признать артиста равным себе. Это было трагедией Нерона. Чтобы выйти перед всеми на сцену и петь, ему надо было обладать немалым мужеством, а желание быть артистом должно было быть не просто желанием, а страстью. Как пишет Тацит, «до того, как начались пятилетние состязания, сенат, пытаясь предотвратить всенародный позор, предложил императору награду за пение и в добавление к ней венок победителя в красноречии, что избавило бы его от бесчестья, сопряженного с выступлением на подмостках. Но Нерон, ответив, что ему не нужны ни поблажки, ни поддержка сената» и что он добьется славы, состязаясь на равных со своими соперниками. Возможно, и Поппея Сабина пыталась отговорить его от этого выступления, и именно в этом споре он, не сдержавшись, ударил ее и убил?.. Смерть Поппеи Сабины произошла в канун Нероний, и это могло быть именно так…

27. НЕРОН ВЫХОДИТ НА СЦЕНУ. ОТНОШЕНИЕ РИМЛЯН К ИМПЕРАТОРУ-АРТИСТУ. ПЕРЕИМЕНОВАНИЕ МЕСЯЦЕВ. ОПЯТЬ ДОНОСЫ, ОПЯТЬ ЗАГОВОРЫ. ГИБЕЛЬ ТРАЗЕИ ПЕТА И БАРЕИ СОРАНА

Несмотря ни на что, во время нероний 65 года Нерон вышел на сцену Рима. Наверное, не приходится говорить о возможной непредвзятости судей, когда перед ними одним из претендентов на награду был полновластный император, но он состязался в пении и декламации наравне со всеми. Закончив же выступление, он, если верить Тациту, «преклонив колено, движением руки выразил свое глубочайшее уважение к зрителям, после чего, притворно волнуясь, застыл в ожидании решения судей. И римская чернь, привыкшая отмечать понравившиеся ей жесты актеров, разразилась размеренными возгласами одобрения и рукоплесканиями. Можно было подумать, что она охвачена ликованием; впрочем, эти люди, равнодушные к общественному бесчестью, пожалуй, и в самом деле искренне ликовали».

Римский плебс и римскую знать одолевали совершенно различные чувства. Не одобряли новшества и привыкшие к более строгим патриархальным нравам жители римской глубинки, оказавшиеся тогда в столице и увидевшие столь необычное зрелище. Раздражение провинциалов увеличилось за счет медвежьей услуги, которую оказали Нерону некоторые из его приближенных, переборщившие в своих заботах во что бы то ни стало обеспечить несмолкаемые овации, — «прибывшим из отдаленных муниципиев все еще суровой и оберегавшей древние нравы Италии и обитателям далеких провинций, приехавшим в качестве их представителей или по личным делам и не привыкшим к царившей в Риме разнузданности, трудно было спокойно взирать на происходившее вокруг них; не справлялись они и с постыдной обязанностью хлопать в ладоши; их неумелые руки быстро уставали, они сбивали со счета более ловких и опытных, и на них часто обрушивали удары воины, расставленные между рядами с тем, чтобы не было ни мгновения, заполненного нестройными криками или праздным молчанием». Для некоторых зрителей Неронии окончились трагедией — «многие римские всадники, пробираясь через тесные входы среди напиравшей толпы, были задавлены, а других, проведших день и ночь на своих скамьях, постигли губительные болезни» (солнечные удары?). При этом, по словам Тацита, «еще опаснее было не явиться на зрелище, так как множество соглядатаев явно, а еще большее их число — скрытно запоминали имена и лица входящих, их дружественное или неприязненное настроение. По их донесениям мелкий люд немедленно осуждали на казни, а знатных впоследствии настигала затаенная на первых порах ненависть принцепса». Возможно, Тацит здесь несколько сгущает краски, но попытки выслужиться перед императором на играх или, наоборот, свести с кем-либо счеты, конечно же, были.

Если неронии прошли именно так, как это описал Тацит, то далеко не все римляне улучшили мнение о своем императоре. Нерону же казалось, что он стал кумиром и лишь отдельные недоброжелатели занимаются злопыхательством по поводу его увлечений. Однако сказать, что Нерону вовсе не докладывали об обстановке в стране, тоже нельзя. Вскоре после вторых Неронии он наконец дает согласие на переименование месяца апреля в неронии. Тогда же май был назван именем Клавдия, а июнь именем Германика. Римская знать все еще бьща внешне послушна Нерону, но это переименование очень примечательно. Помимо возвеличивания своего собственного имени, Нерон напомнил всем, что он внук знаменитого и всеми любимого полководца Германика, подчеркнув тем самым, что и сам сможет повести в бой войска. Переименование же мая именем его приемного отца Клавдия должно было подчеркнуть легитимность его собственных прав на престол и заставить римлян забыть об участи Британника и Октавии.

Эти меры не устраняли первопричин недовольства оппозиции, и обстановка в империи становится все более напряженной.

Начало 66 года было отмечено раскрытием очередного заговора. Дело снова началось с доноса…

Как мы помним, в 62 году бывший тогда претором Антистий Созиан на многолюдном пиру у Остория Скапулы огласил порочившие Нерона стихи. Смелость его объяснялась тем, что он рассчитывал на то, что Нерон не удержится у власти. Нерон тогда удержался, а Антистий Созиан был отправлен в ссылку. Четыре года пребывания в ссылке сменили былую «смелость» Созиана на желание выслужиться, и вот в 66 году Антистий Созиан пишет донос на своего бывшего друга Остория Скапулу, чей отец был тогда римским наместником в Британии, а заодно и на еще одного своего друга — бывшего консула-суффекта Публия Антея, обвинив их в посягательстве на власть. Оба обвиненных были вынуждены покончить с собой. Но это было лишь началом. Началось следствие против их друзей, и «в течение нескольких дней погибли один за другим Анней Мела, Аниций Цереал, Руфрий Криспин и Гай Петроний, Мела и Криспин — римские всадники в сенаторском достоинстве». Анней Мела был родным братом Аннея Сенеки. После раскрытия в 65 году заговора Пизона покончили с собой Анней Сенека и сын Аннея Мелы — Анней Лукан, однако Анней Мела тогда не только не пострадал, но и остался на чрезвычайно доходной должности, продолжая «заведовать имуществом принцепса в качестве прокуратора». Теперь же ему приказали вскрыть себе вены. Руфрий Криспин, первый муж Поппеи Сабины, также сделал неплохую карьеру — он побывал префектом претория, получил консульские знаки отличия, стал сенатором. В 65 году Руфрий Криспин оказался в числе участников заговора Пизона, но тогда его всего лишь сослали на остров Сардиния. Воз-можно, ему помогло заступничество бывшей жены, имевшей от него ребенка, но в 66 году заступаться за него было некому, и ему не оставалось ничего другого, как покончить с собой. То же были вынуждены сделать и другие обвиненные.

Начали сгущаться тучи и над головами некоторых других представителей римской знати. Любая критика уже начинает рассматриваться как нечто недопустимое, и вот в опалу попадают сенаторы Тразея Пет и Барея Соран. Оба были людьми богатыми и влиятельными, а Тразея Пет имел еще и славу выдающегося философа-стоика. «Для осуждения обвиняемых Нерон выбрал дни, когда ожидалось прибытие Тиридата для его возведения на армянский престол». В день приезда царя Трезеи Пету было запрещено присоединяться к встречающим, а вскоре после отъезда парфян оба сенатора были вынуждены покончить с собой. Вдобавок к этому несколько их друзей и родственников были лишены имущества и сосланы.

28. ПРИЕЗД В РИМ ТИРИДАТА. РИМ ЗНАКОМИТСЯ С МИТРАИЗМОМ

Приезд Тиридата в Рим был событием выдающимся и давно ожидаемым. Он готовился тщательно, так как провести его с помпой было выгодно и Риму и Парфии. Выехав из Армении, Тиридат с огромной свитой проехал по римским провинциям в Малой Азии, а затем, переправившись через Босфор, проследовал через Македонию и иллирийские земли к Адриатическому морю и оттуда переправился в Италию. Сухопутный путь был более длительным, чем морской, но, согласно парфянским традициям, вода считалась священной и ее нельзя было осквернить плевками или экскрементами, поэтому Тиридат никак не мог долго ехать морем. Такова была официальная мотивировка того, что Тиридат почти весь путь в Рим проделал по суше. Однако, судя по тому, что в обратный путь из Рима он отправился морем, истинные мотивы того, что по согласованию с римской стороной он ехал в Рим в основном по суше, были иными. Сухопутная поездка великолепной царской свиты как бы подчеркивала, какое огромное и могучее царство вынуждено просить Рим о признании. В свиту Тиридата входил цвет парфянской и армянской знати. Все сверкало золотом, из чистого золота был и головной убор жены Тиридата. Делегацию сопровождал зять Домиция Корбулона — Анней Винициан с тремя тысячами всадников. По ходу следования посольства давались различные представления, устраивались гладиаторские бои. Было сделано все, чтобы визит Тиридата запомнился как парфянам, так и римлянам. Нерон не скупился на расходы — на каждый день поездки императорская казна выделяла по 800 тысяч сестерциев.

Нерон встретил Тиридата в Неаполе, где в честь того были даны бои эфиопских гладиаторов. После этого была определена точная дата прибытия Тиридата в Рим. Дата эта была объявлена римлянам специальным императорским эдиктом. Из-за пасмурной погоды указанное время встречи Тиридата пришлось перенести, но когда он наконец прибыл, это было незабываемое зрелище, — «весь город высыпал приветствовать принцепса и посмотреть на царя».

По словам Светония Транквилла, вокруг храмов на Форуме выстроились вооруженные когорты, сам Нерон в одеянии триумфатора сидел в консульском кресле на ростральной трибуне, окруженный боевыми значками и знаменами. Взойдя к Нерону по специальному наклонному помосту, Тиридат склонился к его коленям и облобызал их. А затем Нерон по просьбе молившего об этом Тиридата снял с него тиару — обычный головной убор знатного парфянина — и возложил ему на голову золотую диадему— символ царской власти, при этом сенатор преторского звания громко переводил для толпы слова молящего. Затем Нерон с Тиридатом отправился в театр, а оттуда, будучи провозглашен «императором», «принес лавры в Капитолийский храм и запер заветные ворота Януса в знак того, что нигде более не ведется войны».

Плиний Старший и Дион Кассий, также описавшие приезд Тиридата, указывают, что прибывшие с Тиридатом жрецы-маги с согласия Нерона воздали ему почести как воплощению Митры — парфянского бога света. Такие почести были обычны для парфянских царей. В Риме это, возможно, был один из первых случаев знакомства с митраизмом. Но очень скоро эта религия распространится по всей империи и десятки храмов Митры будут стоять в Британии и Германии, Дакии и Италии, не говоря уже о восточных провинциях Рима.

Визит Тиридата закрепил мир между Парфией и Римом. Уезжая, Тиридат обещал Нерону переименовать свою столицу Артаксату в Неронию, а Нерон подарил ему сто миллионов сестерциев. Деньги эти оказались потрачены не зря. Надежный мир с Парфией был установлен на долгие годы. Даже когда в конце правления Нерона в Риме началась междоусобная война, граница с Парфией оставалась спокойной.

29. ЗОЛОТОЙ ДВОРЕЦ — ЧУДО АНТИЧНОЙ АРХИТЕКТУРЫ. ПОИСКИ НОВОЙ СУПРУГИ. РАСПРАВА С АНТОНИЕЙ. СТАТИЛИЯ МЕССАЛИНА — ТРЕТЬЯ ЖЕНА НЕРОНА

В это время в Риме подходило к концу строительство Золотого дворца. При Нероне в империи было сооружено большое количество общественных зданий и сооружений, но свой новый дворец Нерон строил с особым размахом. Территория дворцового комплекса занимала 270 гектаров и простиралась от Палатинского до Эсквилинского холма — дворец был окружен прекрасно обустроенной парковой зоной и помещениями вспомогательных служб. Строительство дворца началось сразу послеприхода Нерона к власти. Во время пожара 64 года дворец сильно пострадал, но Нерон приказал его перестроить, сделав еще более шикарным, и дал ему новое название, назвав Золотым. Это было потрясающее сооружение!

По словам Плиния Старшего, приемный зал дворца украшала бронзовая статуя самого Нерона работы знаменитого скульптора Зенодора. Высота статуи (119 футов) — позволяет представить, каковы были размеры самого этого зала (1 римский фут = 0,2963 метра. Следовательно, высота статуи достигала 35 с лишним метров, превышая высоту знаменитого Родосского колосса, высота которого была всего около 32 метров). Для украшения дворца была написана картина на полотне размером в 120 футов. Это было самое большое из известных истории полотен античного мира. Картине не повезло — она сгорела в мастерской в Маевых садах, «пораженная ударом молнии», так и не будучи установлена в зале, однако в Золотом дворце хватало и других достопримечательностей.

По словам Светония Транквилла, площадь дворца «была такова, что тройной портик по сторонам был в милю длиной; внутри был пруд, подобный морю, окруженный строеньями, подобными городам, а затем — поля, пестреющие пашнями, пастбищами, лесами и виноградниками, и на них — множество домашней скотины и диких зверей. В остальных покоях все было покрыто золотом, украшено драгоценными камнями и жемчужными раковинами; в обеденных палатах потолки были штучные, с поворотными плитами, чтобы рассыпать цветы, с отверстьями, чтобы рассеивать ароматы; главная палата была круглая, и днем и ночью безостановочно вращалась вслед небосводу; в банях текли соленые и серные воды. И когда такой дворец был закончен и освящен, Нерон только и сказал ему в похвалу, что теперь, наконец, он будет жить по-человечески».

Тогда же, в 66 году, Нерон вновь, уже в третий раз, женится. После смерти Поппеи Сабины Нерон хотел жениться на другой дочери Клавдия — Антонии. До этого Антония уже дважды успела побывать замужем. Ранее уже говорилось о том, что ее второй муж Фавст Корнелий Сулла сначала был сослан по приказу Нерона, а затем казнен, сводная сестра Антонии — Октавия, восемь лет пробыв женою Нерона, была казнена по его приказу, сама Антония была замешана в заговоре Пизона. Почему же Нерон решил взять себе невесту из столь враждебного лагеря?..

Нероном тут, видимо, руководил прежде всего политический расчет — женившись на столь видной представительнице враждебной ему части римской знати, он мог бы ослабить ярость оппозиции. Антония отказалась. Ранее это нисколько не озаботило бы Нерона и привело бы упрямицу разве что к ссылке, но теперь он не мог допустить нового брака Антонии, если это не был бы брак с ним самим, — любой представитель римской знати, за которого бы вышла Антония, сразу стал бы признанным лидером враждебного ему лагеря, а женитьба на дочери императора Клавдия давала бы ему в глазах римлян легитимные претензии на императорский трон. Возможно, отказывая Нерону, Антония не ожидала, что это будет стоить ей жизни. Но случилось именно так. После отказа стать женой принцепса она в том же году была вновь обвинена в подготовке переворота и казнена. Гибель Антонии могла быть связана и с ее возможным участием в раскрытом в 66 году заговоре Винициана, о котором будет подробнее рассказано несколько позднее, однако отказ Антонии стать его супругой в любом случае предопределил столь жесткое решение Нерона. В жены же себе Нерон взял Статиллию Мессалину, супругу своего бывшего приближенного Вестина. Марк Аттик Вестин еще недавно был одним из друзей Нерона. В 65 году он даже назначался консулом, однако в том же году, в расцвете своей карьеры, был обвинен в причастности к заговору Пизона и принужден к самоубийству. По Риму ходили слухи, что Нерон уже тогда имел любовную связь со Статилией Мессалиной и именно брак Вестина с Мессалиной был действительной причиной, погубившей Вестина. В оправдание Нерона можно почти с полной уверенностью сказать, что это было не так. Если сам Марк Вестин, возможно, и мог бы допустить ошибку, заключив брак по безумной любви, то Статилия Мессалина так бы никогда не поступила. В вопросах брака она была женщиной опытной. Не слишком переживала она и из-за гибели последнего мужа. Ее брак с Марком Аттиком Вестином был для нее уже четвертым, а брак с Нероном пятым по счету. Это была женщина красивая, хитрая и осторожная. Если изображение второй жены Нерона — Поппеи Сабины появилось на монетах лишь после рождения ею дочери, изображения Статилии Мессалины появились на монетах восточных провинций и без этого. Она блистала при дворе, наслаждалась жизнью, но умела не озлоблять окружающих и не нажила себе серьезных врагов. Незадолго до свержения Нерона, когда уже стало ясно, что удержать власть ему не удастся, Статилия Мессалина без всяких колебаний покинула его и уединилась на время смуты в своей вилле, а вскоре вновь блистала в свете и чуть было вновь не стала императрицей, когда на ней собрался жениться пришедший в 69 году к власти Отон. Этому воспрепятствовало лишь его поражение в битве при Беадриаке, после которого он вынужден был покончить с собой, но свое последнее письмо, перед тем как покончить с собой, Отон написал ей, Статилии Мессалине.

Роспись дома Веттиев в Помпеях. 63–79 гг.

30. ЗАГОВОР ВИНИЦИАНА И РАСПРАВА С ЗАГОВОРЩИКАМИ. ГИБЕЛЬ КОРБУЛОНА. НАЧАЛО ИУДЕЙСКОЙ ВОЙНЫ. ВЕСПАСИАН СТАНОВИТСЯ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИМ РИМСКИМИ ВОЙСКАМИ НА ВОСТОКЕ

Хлопоты, связанные с новой свадьбой, не ослабили желания Нерона посетить Грецию. Границы империи были спокойны, и, казалось бы, ничто не могло ему помешать.

Однако если с Парфией был установлен мир, то с римской знатью у Нерона продолжалась война. Не успел Тиридат убыть на родину, как в Риме был раскрыт новый заговор — заговор Винициана. Об этом заговоре сохранилось мало сведений — всего лишь упоминание о нем Светония Транквилла (главы книги Тацита, посвященные этому периоду времени, утеряны), но то, что Светоний в своей книге о Нероне говорит всего о двух заговорах — заговоре Пизона и заговоре Винициана, дает основания полагать, что именно эти два заговора были наиболее опасными. Судя по тому, что заговор Винициана был раскрыт в Беневенте (город на Аппиевой дороге, современный Беневенто), заговорщики планировали покончить с Нероном, когда тот отправится в свою давно планируемую поездку в Грецию — именно через Беневент пролегал наиболее удобный путь из Рима к порту Брундизий, откуда обычно отплывали из Италии в Грецию. Трудно сказать, по каким причинам на этот раз был сорван заговор, но Нерон теперь расправлялся с заговорщиками все более беспощадно — они были казнены. Пострадали и их родственники, одни из которых были умерщвлены, другие высланы.

В это время была казнена и отказавшаяся ранее выйти замуж за Нерона дочь императора Клавдия — Антония. Неизвестно, связана ли была казнь Антонии с заговором, однако временная связь событий тут очевидна. Казнь Нероном еще одной родной дочери своего приемного отца, конечно же, вызвала у римлян ропот осуждения. Но подавление этого заговора породило и другие проблемы. Анний Винициан был зятем знаменитого полководца Домиция Корбулона. Сейчас можно лишь гадать, имел ли Корбулон отношение к заговору Винициана, но оставлять в живых такого человека после казни его зятя Нерон никак не мог. В распоряжении Корбулона имелась одна из самых лучших и мощных группировок римских войск. Корбулон на то время был, безусловно, наиболее прославленным полководцем империи. Попытка обычным образом арестовать Корбулона или просто казнить могла бы привести к восстанию и самым непредсказуемым последствиям. Дабы избежать этого, Нерон, подавив заговор Винициана и прибыв в 66 году в Грецию, в самых льстивых выражениях приглашает Корбулона присоединиться к нему и насладиться зрелищами. И лишь когда Корбулон передал командование вверенными войсками, чтобы убыть к императору, ему предъявили приказ Нерона, предписывавший ему покончить с собой. Корбулону не оставалось ничего другого, как выполнить этот приказ.

Лучший полководец Рима погиб не в бою, а в результате чьей-то, быть может, даже и своей собственной, интриги. Такая же судьба постигла вскоре и двух других известных полководцев, братьев Скрибониев, Руфа и Прокуда, командовавших римскими войсками в Верхней и Нижней Германии. В 67 году Нерон пригласил их в Грецию, а по приезде приказал им покончить с собой. Возможно, на то имелись серьезные причины, но популярности ему это не прибавило.

Зато 66 год прибавил Нерону ряд иных проблем. Когда в Риме во время торжественной встречи Тиридата римляне, армяне и парфяне уверяли друг друга в вечной дружбе, на востоке империи вспыхнула новая война, вести которую довелось не только Нерону, но и еще четырем императорам Рима, и не исключено, что невероятно щедрые дары Нерона Тиридату давались тогда прежде всего для того, чтобы избежать парфянского вмешательства. Закрывая ворота храма Януса и объявляя о наступившем во всех владениях Рима мире, Нерон уже знал, что эта война идет, и знал о первых неудачах римских войск.

Весной 66 года в Иудее началось мощное восстание, ставшее началом Иудейской войны, завершить которую удалось только императору Веспасиану. Оно началось в Цезарее Приморской со столкновений между проживавшими там греками и евреями. Римский наместник Гессий Флор издал декрет, лишивший евреев многих преимуществ, которыми они до этого пользовались. В главных городах Иудеи — Кесарии и Иерусалиме — это вызвало ликование нееврейской части населения и озлобило евреев. Между евреями и неевреями начались кровавые столкновения. Когда же Флор решил изъять за недоимки 17 талантов из казны Иерусалимского храма, евреи подняли бунт, изгнав Флора из Иерусалима. Римский наместник в Сирии Цестий Галл сначала попытался уладить вопрос путем переговоров и послал в Иудею своего уполномоченного чиновника, дабы разобраться в причинах случившегося. Иудейский царь Агриппа Второй доказывал согражданам необходимость и преимущества сотрудничества с римлянами. За сотрудничество с римлянами был и первосвященник Маттафия. Но экстремисты взяли верх, и сын предыдущего первосвященника Анания — Элеазар, второй после первосвященника человек в церковной иерархии и тогдашний староста Храма Соломона, объявил, что запрещает принимать жертвоприношения от иноземцев. В то время в Храме дважды в день приносились жертвы от имени Рима и императора, и таким образом заявление Элеазара было уже прямым призывом к восстанию.

Сторонники Элеазара захватили город, а первосвященник был вынужден бежать во дворец, охраняемый римским и еврейским гарнизонами. Элеазар осадил дворец и хотел взять его штурмом, но в это время в рядах восставших выдвинулся новый лидер, некий Менахем, сумевший уговорить еврейских солдат гарнизона перейти на свою сторону. Дворец был взят, а римский гарнизон отступил в три оставшиеся башни. Между еврейскими повстанцами тут же началась кровавая междоусобица — Менахем убил отца Элеазара, бывшего первосвященника Анания, а Элеазар в ответ сумел захватить самого Менахема и после пыток казнил. Римскому гарнизону Элеазар разрешил покинуть крепость, обещая свободный проход, но обманул и перебил всех, кроме одного командира отряда, который согласился совершить обрезание.

Восстание неудержимо распространялось, сопровождаясь страшной резней. Евреи вырезали всех треков в Самарии, Галилее и землях за рекой Иордан. Греки, в свою очередь, вырезали евреев в Цезарее Приморской и устроили погромы евреев в Александрии. Цестий Галл попытался осадить Иерусалим, но потерпел поражение и вынужден был отступить. Римляне потеряли до пяти с половиной тысяч человек пехоты и не менее трехсот кавалеристов — это было самое крупное поражение римлян на Востоке после битвы при Каррах, где в 53 году до нашей эры потерпел поражение и погиб Марк Лициний Красс.

Ввиду угрозы потери Иудеи Нерон отозвал оттуда и Цестия Галла и Гессия Флора, а подавление восстания поручил опытному полководцу Веспасиану, выделив ему большую армию. Незадолго до этого Веспасиан подвергся разносу от Нерона за то, что заснул в то время, как он пел и играл на кифаре. Нерон тогда даже отправил его прочь от своего двора. Однако Нерон мог отделить пустую обиду от той, которая не подлежит прощению, и когда вскоре Веспасиан понадобился, Нерон именно ему поручил основную часть своих войск на Востоке. В то же время восставшим не удалось получить поддержку со стороны Парфии, царь которой был удовлетворен условиями мира и воцарением в Армении Тиридата. Когда евреи обратились к своим соплеменникам, проживавшим в Парфии, с просьбой о помощи, то к ним прибыло лишь некоторое количество добровольцев. Вместе с тем парфянский царь был настолько заинтересован в дружбе с Римом, что даже разрешил подвластному Парфии царю Набатейского царства Малху принять участие в войне на стороне римлян. К концу 67 года римляне вернули себе Галилею. Казалось бы, все было против восставших, однако сопротивление иудеев римлянам было отчаянным, и восстание сумели окончательно подавить только к 73 году, когда в Риме успело смениться несколько императоров.

31. ИМПЕРАТОР И АРМИЯ. ЭКОНОМИКА СТОНЕТ, СИТУАЦИЯ ОБОСТРЯЕТСЯ. ВИЗИТ НЕРОНА В ГРЕЦИЮ. ТИГЕЛЛИН ОТХОДИТ ОТ ДЕЛ. НИМФИДИЙ САБИН СТАНОВИТСЯ ПРЕФЕКТОМ ПРЕТОРИЯ

Нерон мечтал о походах, равных походам Александра Македонского, и строил планы походов то в Эфиопию, то на Кавказ, но дальше планов дело не пошло.

Первый император Рима, Октавиан Август, значительную часть своей жизни провел в походах и даже был ранен. Второй император Рима, Тиберий, был выдающимся полководцем. Третий император, Калигула, вырос в военных лагерях и даже свое прозвище получил именно там. Став императором, Калигула предпринял всего один поход и не успел прославиться, однако среди солдат он бывал часто и солдаты его любили. Четвертый римский император, Клавдий, полководцем не был, однако, несмотря на то, что пришел к власти уже в весьма солидном возрасте, вскоре после восшествия на престол лично возглавил римское вторжение в Британию, и это немало способствовало укреплению его авторитета. Нерон же, став пятым императором Рима, за все время своего правления так и не удосужился пожить в солдатских палатках.

Само по себе то, что Нерон поручал ведение той или иной кампании кому-либо из полководцев, было вполне логично. Однако это встретило бы одобрение войск лишь в том случае, если бы император почаще бывал в войсках, а еще лучше сам, хотя бы символически, возглавил какой-то поход. То, что Нерон этого так и не сделал, было его ошибкой. Эта ошибка усугублялась тем, что Нерон выступал как певец и актер. Будь он прославленным полководцем, его пение могло бы придать профессии певца престижность и уважение в глазах римлян, но попавшие на роскошное представление в Риме центурионы из глубинки, ветераны, много раз рисковавшие жизнью, служившие в самой дикой глуши за очень скромную плату, могли только озлобляться от того, что видели, и, вернувшись обратно, рассказывать своим товарищам о том, что Рим живет недостойно, а император заботится о никчемных римских «хлопальщиках» больше, чем о солдатах. Большая часть знати также не одобряла увлечений императора. Что касается римского плебса, которому роскошные представления и щедрые раздачи были по душе, то этот плебс был точно так же готов хлопать и любому другому, а в случае неудач императора, как это было во время пожара, — роптать и обвинять того, кого еще совсем недавно хвалил. Разобщенный плебс мог быть опорой бунта, но не мог быть опорой власти. Свою опору Нерон с каждым годом все больше расшатывал…

Государственные ресурсы не покрывали непомерных трат Нерона, и в последние годы своего правления он добывал недостающее путем массовых конфискаций, поборов и вымогательства, вызывая к себе все большую и большую неприязнь. В это время он, по словам Светония Транквилла, постановил, «чтобы по завещаниям вольноотпущенников, без видимой причины носивших имя родственных ему семейств, он наследовал не половину, а пять шестых имущества; далее, чтобы по завещаниям, обнаруживавшим неблагодарность к императору, все имущество отходило в казну, а стряпчие, написавшие или составившие эти завещания, наказывались». Надо сказать, что еще со времен Октавиана Августа владельцы крупных состояний обычно завещали часть своего имущества императору и уж во всяком случае вносили его в завещание в качестве наследника второй очереди. Сначала так поступали лишь некоторые, но уже со времени императора Тиберия это стало традицией, хотя и никогда не закреплявшейся в форме закона. То, что Нерон вынужден был закрепить эту традицию законом, свидетельствует о том, что в это время конфронтация его с римской верхушкой усилилась и прежние методы, которыми пользовались для получения доли с каждого крупного наследства предыдущие императоры, уже не срабатывали. Указ Нерона был крайне прямолинеен и лишь усилил озлобление. Оппозиция не могла это не использовать — злые языки становились все острее. Неудивительно, что Нерон вынужден был издать и указ, «чтобы закону об оскорблении величества подлежали любые слова и поступки, на которые найдется обвинитель».

Ситуация в стране становилась все более опасной, но Нерон не хотел этого видеть — «путешествовал он не меньше чем с тысячей повозок: у мулов были серебряные подковы, на погонщиках — канузийское сукно, а кругом — толпа скороходов и мавретанских всадников в запястьях и бляхах». Нерон хотел блистать и блистал. Славу певца, поэта и спортсмена Нерон предпочитал всему на свете. Доверив своим фаворитам-вольноотпущенникам управление государством, он почти всецело занялся артистической деятельностью, отправившись в Грецию, культурой которой всегда восхищался. Безусловно, в Греции Нерон занимался не только концертами. Светоний Транквилл сообщает, что «в Ахайе он приступил к прорытию канала через Истм: собрал сходку, призвал преторианцев начать работу, под звуки труб первый ударил в землю лопатой и вынес на плечах первую корзину земли». Прокопать канал через Коринфский перешеек ранее пытался еще македонский царь Деметрий Полиоркет, затем эту попытку повторил римский диктатор Юлий Цезарь. Обстоятельства помешали им это сделать. Не увенчалась успехом и попытка Нерона. Однако сама идея прорыть в этом месте канал была вполне разумной, и в 1893 году Коринфский канал, длиной в 6,3 километра, глубиной в 8 метров и шириной в 24,6 метра все же был прорыт, значительно облегчив судоходство в этом районе Греции. И все же дела в этой поездке по Греции были у Нерона на втором плане, а главное внимание уделялось развлечениям и концертам. Во всех играх и состязаниях за счет специально подобранных противников и судей он одерживал победы, получал овации и награды и все более утрачивал чувство меры. У римской знати это вызывало раздражение. Конфронтация Нерона с сенатом все более обострялась и становилась заметной не только для посвященных. По словам Светония Транквилла, «дело дошло до того, что, приезжая и уезжая, он не допускал сенаторов к поцелуям и не отвечал на их приветствия, а начиная работы на Истме, он перед огромной толпой во всеуслышанье пожелал, чтобы дело послужило на благо ему и римскому народу, о сенате не упомянув».

Общественное недовольство нарастало. Почувствовав неладное и не желая идти ко дну вместе с Нероном, уходит с поста префекта претория и удаляется в свое имение Софоний Тигеллин. Новым префектом претория становится Нимфидий Сабин, но этот человек не верил в Нерона и, когда ситуация обострилась, начал действовать в пользу его соперника — Гальбы, а затем и сам попытался побороться за власть.

32. ЗАПОЗДАЛОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ НЕРОНА. ВОССТАНИЕ ВИНДЕКСА. ПРОТИВ НЕРОНА ВОССТАЮТ ГАЛЬБА, ОТОН И КЛОДИЙ МАКР. НЕРОН В РАСТЕРЯННОСТИ

Сказать, что Нерон совсем уж не разбирался в людях, было бы неправильно — в Риме у Нерона оставалось немало верных людей, однако они не могли выправить ситуацию, причем положение стало настолько серьезным, что оставленный в качестве заместителя императора и верный Нерону вольноотпущенник Эпафродит умолял Нерона вернуться в Рим. Однако Нерон по-прежнему концертировал, а также подбирал себе лучшие в Греции скульптуры и изысканные предметы роскоши для украшения своего дворца. Когда осыпанный лаврами «олимпийский триумфатор» наконец вернулся, было уже поздно. В марте 68 года против Нерона восстал легат Лугудунской Галлии Гай Юлий Виндекс.

Нерон в это время был в Неаполе. Светоний Транквилл пишет, что сначала он отнесся к известию о мятеже беспечно и больше всего обиделся на то, что Виндекс в своем послании обозвал его дрянным кифаредом, потому что считал, что играет на кифаре очень даже хорошо. Светоний утверждает, что Нерон не стал в тот день принимать каких-либо особых мер и отправился смотреть на состязание борцов, «за обедом пришли новые донесения, еще тревожнее, но он остался холоден и лишь пригрозил, что худо придется мятежникам. И потом целых восемь дней не рассылал ни писем, ни приказов, ни предписаний, предав все дело забвению», и лишь затем, возмущенный оскорбительными эдиктами Виндекса, «отправил сенату послание, призывая отомстить за него и отечество, но сам не явился, ссылаясь на болезнь горла». Однако это не так. На подавление восстания Виндекса сразу же были брошены войска из Германии во главе с наместником Верхней Германии Вергинием Руфом. Что же касается задержки Нерона, то она могла быть действительно связана с болезнью, но ее можно объяснить и тем, что ему необходимо было установить, не связано ли выступление Виндекса с какими-либо событиями в самом Риме, а также убедиться в лояльности сената, с которым он в последнее время не ладил.

Как бы там ни было, задержка Нерона в Неаполе, после получения известия о мятеже Виндекса, была недолгой. Вскоре он прибыл в Рим.

Восстание Виндекса не вызвало у Нерона внешних признаков обеспокоенности. В ответ на то, что Виндекс называл его не Нероном, а Агенобарбом, Нерон объявил, что вновь «примет свое родовое имя, которым его так оскорбительно попрекают, а принятое по усыновлению отвергнет». Больше же всего он, казалось, был озабочен тем, «что его корят незнанием искусства, в котором он неустанными занятиями дошел до совершенства, и всех расспрашивал, знает ли кто-нибудь кифареда лучше, чем он?»

Настроение императора изменилось лишь тогда, когда еще через несколько дней он узнал о том, что к восстанию присоединился легат Тарраконской Испании Сервий Сульпиций Гальба. Это сообщение повергло Нерона в шок, и он начал рвать на себе одежду и кричать, что все кончено. Тем не менее, придя в себя, он не отказался от прежних своих привычек, развлекаясь театральными зрелищами. Согласно Светонию, в узком кругу Нерон то строил дикие и нелепые замыслы подавления восстания, то думал отравить весь сенат, то напустить на горожан диких зверей, то сменить всех начальников войск, а когда из провинции пришли некоторые ободряющие известия (в это время около Безансона армия Вергиния Руфа разгромила Виндекса и тот покончил с собой), Нерон даже устроил роскошный пир и пропел игриво сложенные песенки про вождей восстания. Потом он назначил себя консулом и, уходя пьяный с пира, заявил друзьям, что выйдет к войскам безоружный и одними своими слезами склонит мятежников к раскаянию.

Положение Нерона становилось все более критическим. Хотя Виндекс через несколько недель после начала восстания потерпел поражение от остававшихся верными Нерону войск и погиб, к Гальбе присоединился бывший друг Нерона, римский наместник в Лузитании Отон, а в Африке, откуда в Рим поступала значительная часть зерна, поднял мятеж Клодий Макр — римский наместник в Старой Африке. В Риме начали расти цены на зерно и соответственно на хлеб. Противники Нерона тут же поспешили обвинить в росте цен его самого, якобы желавшего нажиться на этом. Особенное возмущение римлян вызвало то, что в это «голодное время александрийский корабль, о прибытии которого было объявлено, оказался нагружен песком для гимнастических состязаний». Был ли заказан этот так неудачно для Нерона и так удачно для его противников прибывший в Рим корабль действительно Нероном или его противниками, установить уже трудно, но противники Нерона сумели в полной мере воспользоваться его прибытием. Мало кто помнил, сколько миллионов сестерциев годами доплачивал Нерон, чтобы удерживать в Риме минимальные цены на хлеб. Все видели на прибывшем из богатой хлебом Александрии корабле песок вместо зерна. Возможно, Нерон, даже отчаянно нуждаясь в деньгах для войск, предпринимал меры по доставке в Рим продовольствия из других мест, но, учитывая тогдашние скорости передвижения и то, что поставки зерна из Африки были прерваны внезапно, для исправления положения необходимы были месяцы, необходимо было время, а времени у Нерона как раз и не было.

Часть наместников провинций продолжала сохранять верность императору, но Нерон растерялся и не сумел этим воспользоваться, он метался, и в его действиях все больше проступала безысходность. Готовясь к походу, он прежде всего позаботился о телегах для перевозки театральной утвари, а сопровождавших его наложниц приказал остричь по-мужски и вооружить секирами и щитами, как амазонок. Всем сословиям он приказал пожертвовать часть своего состояния, а съемщикам частных домов и комнат немедленно внести в императорскую казну годовую плату за жилье, причем строго требовал, чтобы золотые и серебряные монеты были не истертыми. Он объявил также воинский набор по всем трибам, но никто не явился, а кроме того, взбунтовались и остальные войска. Узнав об этом на новом пиру, Нерон со злости разбил об пол два своих самых любимых хрустальных кубка. Если верить Светонию Транквиллу, Нерон стал подумывать о том, чтобы бежать к парфянам, то о том, чтобы отправиться к Гальбе и выпросить у него себе хотя бы наместничество над Египтом — письмо с такой просьбой нашли потом в его ларце.

Возможно, Светоний Транквилл, основной источник наших сведений о последних днях Нерона, где-то преувеличивает и изображает тогдашние попытки Нерона удержать власть несколько гротескно, но вряд ли можно сомневаться в том, что действия Нерона были судорожными и безрезультатными.

33. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ

Это была агония. Так ничего и не предприняв, Нерон все откладывал и откладывал принятие решения на следующий день. В принципе время у него еще было — у Клодия Макра не было возможности переправиться в Италию, а Гальба, хотя и смог собрать некоторые войска, только-только перешел границу Нарбонской Галлии и до Рима ему идти было еще не менее тысячи миль. Однако самый страшный противник Нерона находился не в Африке и не в Испании, а в Риме. Ему изменил префект претория Нимфидий Сабин, решивший сыграть свою игру, а для начала тайком убедивший преторианскую гвардию перейти на сторону Гальбы.

Помня, как император Клавдий поступил с преторианцами, убившими Калигулу, Нимфидий Сабин не стал организовывать покушение, а поступил более хитро — увел солдат из дворца.

Однажды ночью Нерон проснулся и увидел, что его покинули телохранители и почти все слуги. Сначала он бросился искать кого-нибудь, кто был опытен в обращении с оружием и мог убить его без лишних мучений, но не нашел, а затем инстинкт самосохранения взял верх, и Нерон попытался хоть на время где-то укрыться. Вольноотпущенник Фаон предложил ему свою усадьбу, расположенную между Соляной и Нометанской дорогами на четвертой миле от Рима. Когда Нерон босой, в одной тунике, накинув темный плащ и прикрыв лицо платком, вскочил на коня и помчался к Фаону, с ним было всего четверо спутников, и среди них Спор. Правду ли говорили о Споре, что он был любовником Нерона, или их связывала любовь к искусству и дружба, кто знает? Но Спор остался одним из тех немногих, кто не бросил свергнутого императора.

Еще недавно ему рукоплескал весь Рим, а теперь, когда Нерон со своими спутниками проезжал мимо одного из лагерей, до него долетели крики солдат, «желавших ему гибели, а Гальбе — удачи». Хотя армия Гальбы была еще очень далеко от Рима, римский гарнизон и сенат, видя, что преторианская гвардия оставила Нерона, поспешили признать императором Гальбу.Решением сената Нерона было приказано изловить и казнить.

Во все времена находилось достаточно желающих топтать павшего правителя, но такое настроение было не у всех. Когда один из прохожих, увидев Нерона и спешивших с ним всадников, сказал другому: «Они гонятся за Нероном», Нерон не совладал с конем, тот шарахнулся, и лицо потерявшего власть императора открылось. Стоявший рядом отставной солдат-преторианец узнал его и отдал честь.

Надеяться на то, что все встречные будут вести себя так, как повел этот солдат, было нельзя. Доскакав до поворота, Нерон и его спутники отпустили коней и по тропинке через густую траву и кусты пробрались к задней стене виллы. Фаон предложил императору на время укрыться в яме, откуда брали песок, — важно было, чтобы Нерона не заметил никто из посторонних, однако лезть в яму Нерон отказался. Для того, чтобы он мог попасть на виллу, срочно прорыли тайный ход, но и там Фаон не мог принять его в апартаментах, а укрыл в какой-то каморке. На имевшейся там скромной кровати с ветхой подстилкой Нерон, укрывшись старым плащом, смог немного передохнуть. Тем не менее становилось ясно, что выхода нет и единственное, что он может еще сделать, — это уйти из жизни более или менее достойно.

Нерон попросил снять с себя мерку, чтобы вырыть могилу, собрать куски мрамора для надгробия, а также принести дров, чтобы сжечь тело. При каждом приказании он всхлипывал и повторял: «Какой великий артист умирает во мне!»

Он все не решался покончить с собой и медлил, пока к Фаону не пришел скороход, принесший письмо, где было сказано, что сенат объявил Нерона врагом и разыскивает, чтобы казнить по обычаю предков. Нерон спросил, что это за казнь. Ему ответили, что преступника раздевают догола, голову зажимают колодой и секут розгами до смерти. Нерон достал тогда два кинжала, попробовал их на остроту, но медлил до тех пор, пока за ним не прибыл отряд всадников, и лишь тогда вонзил себе в горло кинжал.

Это произошло, по одним данным, 7-го, а по другим — 11 июня 68 года. Кормилицы Нерона, Эклога и Александрия, вместе с его наложницей Актэ похоронили его достойным образом в усыпальнице рода Домициев, — похороны обошлись в 200 тысяч сестерциев.

Римляне восприняли смерть Нерона по-разному. Одни ликовали, бегая по всему городу в фригийских колпаках (такой колпак, по обычаю, надевали рабу, отпуская его на волю). Но радовались не все — «были и такие, которые еще долго украшали его гробницу весенними и летними цветами и выставляли на ростральных трибунах то его статуи в консульской тоге, то эдикты, в которых говорилось, что он жив и скоро вернется на страх своим врагам».

В некоторых районах империи он несмотря ни на что продолжал почитаться. Особенно популярным имя Нерона было в Сирии и в соседней Парфии. Парфянский царь Вологез, благодарный Нерону за то, что тот после войн, длившихся в Армении с 55 по 62 год, согласился поставить там царем брата Вологеза Тиридата, через своих послов, отправленных в Рим для возобновления союза, с особой настойчивостью просил, чтобы память Нерона оставалась в почете.

О том, что Нерон был весьма неоднозначной личностью, лучше всего говорит отношение к нему жителей восточных провинций империи. Еще в течение почти пятидесяти лет после его гибели в различных провинциях востока империи появлялись самозванцы, лже-Нероны, поднимавшие восстания под лозунгом восстановления своей власти. Скорее всего, что именно неоднократное появление лже-Неронов породило распространенный среди христиан в IV–V веках миф о будущем вторичном пришествии Нерона накануне конца света и его выступлении на стороне антихриста против «праведных». Нерон стал символом репрессий против христиан.

Интересно, что когда в конце IV — начале V веков в Риме появилась традиция чеканить и раздавать народу в праздники «конторниаты» — имитации старинных монет, то хотя среди них и встречается небольшое количество конторниатов с изображениями различных обожествленных «хороших» императоров, явно преобладали монеты с изображениями Нерона. Почему же именно тогда Нерон вновь стал так популярен? Скорее всего, выпуски монет с изображением гонителя христиан Нерона были одной из форм скрытой антихристианской пропаганды, которую пытались тогда вести последние язычники. Затем Нерона забыли. Но прошло еще полтора тысячелетия, и в XIX–XX веках в давно уже принявшей христианство Европе усилился интерес к римской культуре и искусству, и изображения Нерона вновь стали популярны и часто помещались для украшения на различные предметы.

Нерон никогда не считался ни выдающимся государственным деятелем, ни полководцем, никогда его не причисляли к «хорошим» императорам, о степени его мастерства певца и артиста можно лишь догадываться, однако его необычная жизнь и трагическая судьба всегда привлекали к себе и историков, и писателей, и, наверное, нет ни одного римского императора, о котором было бы создано больше книг, чем о Нероне. Но как писал современник Нерона Иосиф Флавий, «многие писатели повествовали о Нероне; одни из них, которым он оказывал благодеяния, из признательности к нему извращали истину, другие из ненависти и вражды настолько налгали на него, что не заслуживают никакого извинения».

Полностью разделяя это мнение Иосифа Флавия, я старался писать свою книгу без предвзятости.

ЛЖЕ-НЕРОНЫ

(69, 79–80, 88 гг. и вплоть до 20-х гг. II века)

Лже-Неронами называли различных самозванцев, которые, выдавая себя за уцелевшего императора Нерона, присваивали себе его титулатуру. Лже-Нероны периодически появлялись на востоке империи вплоть до 20-х годов II века. Все лже-Нероны именовали себя точно так же, как и настоящий император Нерон.

1.

Как пишет Тацит, в период гражданской войны между Отоном и Вителлием в Греции и азиатских провинциях Рима распространились слухи о появлении чудом оставшегося в живых Нерона. Эти слухи вызвали всеобщее возбуждение, причем «чем больше ходило слухов об обстоятельствах гибели Нерона, тем больше встречалось людей, утверждавших, что он жив, и таких, что этому верили». Как выяснили римские власти, человек, выдававший себя за Нерона, был то ли рабом, то ли вольноотпущенником из Понта, малоазийского царства, ставшего при Нероне римской провинцией. Он хорошо пел и играл на кифаре, что вселило в него уверенность в то, что ему удастся выдать себя за Нерона, на которого он к тому же был похож лицом. Самозванец сумел собрать вокруг себя сторонников и, не ограничившись смутой в Азии, захватил корабль, попытавшись добраться до Рима. Буря прибила его корабль к острову Цитн, одному из Кикладских островов (в настоящее время остров Термия). Здесь он сумел перетянуть на свою сторону некоторых из находившихся там в отпуске солдат восточных легионов. Тех, кто отказался к нему присоединиться, самозванец приказал убить. Мятежники также ограбили местных купцов и вооружили перешедших на их сторону рабов.

В это время к острову прибыл сопровождаемый почетным эскортом из двух трирем назначенный еще Гальбой наместником Галатии и Памфилии Кальпурний Аспренат. Командирам обоих кораблей было передано приглашение встретиться с «императором», и те прибыли на встречу. Лже-Нерон, прикинувшись удрученным, взывал к их чувству долга солдат, некогда верно ему служившим, и убеждал присоединиться и поддержать начатое им дело.

То ли и вправду заколебавшись, то ли из хитрости, командиры трирем пообещали убедить своих солдат и матросов поддержать «императора». Однако, вернувшись на свои корабли и поразмыслив, они рассказали обо всем Кальпурнию Аспренату, а тот приказал взять штурмом корабль самозванца, что и было сделано. В ходе боя лже-Нерон был убит. «Голову его, поражавшую дикостью взгляда, косматой шевелюрой и свирепым выражением лица, отправили в Азию, а оттуда в Рим».

2.

В 79–80 годах, после смерти императора Веспасиана, в малоазиатских провинциях империи появился некий Теренций Максим. Использовав брожение, возникшее в империи после грандиозных катастроф 79 года в Италии, когда извержением вулкана Везувий были уничтожены города Геркуланум и Помпеи, а также получив поддержку Парфии, он начал выдавать себя за уцелевшего императора Нерона и пытался затеять гражданскую войну.

3.

В 88 году в малоазиатских провинциях объявился новый лже-Нерон. Известно, что парфяне оказали ему серьезную поддержку.

КРАТКИЙ ПЕРЕЧЕНЬ ИМПЕРАТОРОВ РИМА, ИХ СОПРАВИТЕЛЕЙ, ОФИЦИАЛЬНЫХ НАСЛЕДНИКОВ, А ТАКЖЕ НАИБОЛЕЕ ИЗВЕСТНЫХ УЗУРПАТОРОВ (претендентов на власть, не признанных римским сенатом)

1. Имя императора, соправителя, официального наследника или узурпатора

2. Время правления (пребывания соправителем или наследником)

3. Статус

4. Примечания

5. Имена жен и наиболее известных фавориток. Курсивом указаны имена фавориток

__________

1.

Октавиан Август+

(Пометка «+» означает, что в честь данного лица чеканились монеты.)

2–3.

43–36 гг. до н. э. — Триумвир

36–31 гг. до н. э. — Дуумвир

31—27 гг. до н. э. — Единовластный правитель

27 г. до н. э—14 г. н. э. — Император

5.

1) Клодия+ (42–41 гг. до н. э.)

2) Скрибония (40–39 гг. до н. э.)

3) Ливия (с января 38 года до н. э.).

С 14 по 29 г. н. э. именовалась Юлия Августа+

__________

1.

Марцелл

2–3.

25–23 гг. до н. э. — Офиц. насл.

5.

Юлия Старшая+

__________

1.

Агриппа+

2–3.

21–12 гг. до н. э. — Соправитель

5.

1) Помпония (до 30 г. до н. э.)

2) Марцелла (30–21 гг. до н. э.)

3) Юлия Старшая+ (21–12 гг. до н. э.)

__________

1.

Друз Старший+

2–3.

12–9 гг. до н. э. — Офиц. насл.

5.

Антония Младшая+

__________

1.

Луций Цезарь+

2–3.

6 г. до н. э. — 2 г. н. э. — Офиц. насл.

5.

Женат не был

__________

1.

Гай Цезарь+

2–3.

6 г. до н. э. — 4 г. н. э. — Офиц. насл.

5.

Ливия Ливилла+

__________

1.

Агриппа Постум+

2–3.

4–7 гг. — Офиц. насл.

4.

С 7 по 14 г. в ссылке. В 14 г. казнен

5.

Женат не был

__________

1.

Лже-Агриппа Постум

2–3.

14 г. — Претендент

5.

Женат не был

__________

1.

Тиберий+

2–3.

12–6 гг. до н. э. — Офиц. насл.

13–14 гг. — Соправитель Октавиана Августа

14–37 гг. — Император

5.

1) Випсания Агриппина (до 11 г. до н. э.)

2) Юлия Младшая (с 11 по 2 гг. до н. э.)

__________

1.

Германик+

2–3.

4–19 гг. — Офиц. насл. 2-й ст.

14—19 гг. — Офиц. насл. 2-й ст., младший соправитель Тиберия

5.

Агриппина Старшая+

__________

1.

Друз Младший+

2 — 3.

14–23 гг. — Офиц. насл.

5.

Ливия Ливилла

__________

1.

Германик Младший+

2 — 3.

19–23 гг. — Офиц. насл. 2-й ст.

5.

Умер малолетним

__________

1.

Нерон Цезарь+

2 — 3.

23–28 гг. — Офиц. насл.

5.

Юлия (дочь Друза Младшего)

__________

1.

Друз Цезарь+

2 — 3.

23–29 гг. — Офиц. насл.

4. В южной Греции

5.

Эмилия Лепида

__________

1.

Лже-Друз Цезарь

2 — 3.

31 г. — Претендент

5.

Женат не был

__________

1.

Элий Сеян+

2 — 3.

27–31 гг. — «Сотоварищ» — официальный соправитель Тиберия

5.

Апиката (с 24 г. в разводе)

__________

1.

Тиберий Гемелл+

2 — 3.

37 г. — Офиц. насл., (ранее был офиц. насл. 2-й степени)

5.

Женат не был

__________

1.

Калигула+

2 — 3.

37–41 гг. — Император

4.

Большим влиянием пользовались: бабка Калигулы — Антония Младшая+ (37 г.); сестры (они же любовницы Калигулы):

1. Друзилла+ (до 38 г.);

2. Юлия+ (до 39 г.);

3. Агриппина Младшая+ (до 39 г.)

5.

1) Юния Клавдилла (33–34 гг.)

2) Ливия Корнелия Орестилла (38 г.)

3) Лоллия Павлина (38–39 гг.)

4) Цезония+ (39–41 гг.) — Эния Невия

__________

1.

Клавдий+

2 — 3.

41–54 гг. — Император

5.

1) Плавтия Ургуланилла

2) Элия Петина

3) Валерия Мессалина+ (39–48 гг.)

4) Агриппина Младшая+ (49–54 гг.)

__________

1.

Фурий Камилл Скрибониан (в Далмации)

2 — 3.

42 г. — Претендент

5.

Вибия

__________

1.

Британник+

2 — 3.

41–50 гг. — Офиц. насл.

50–55 гг. — Сонаследник Нерона

5.

Женат не был

__________

1.

Нерон+

2 — 3.

50–54 гг. — Сонаследник Британника, сына императора Клавдия

54–68 гг. — Император

4.

В 54–55 гг. большую роль играла мать Нерона — Агриппина Младшая+

5.

1) Октавия+ (53–62 гг.)

2) Поппея Сабина+ (62–64 гг.)

3) Статилия Мессалина+ (66–68 гг.) — Актэ

__________

1.

Лже-Нероны (На монетах лже-Неронов изображался император Нерон)

2 — 3.

В 69, 79–80, 88 гг., а также периодически до 20-х годов II века — Претенденты

4.

В различных восточных провинциях империи

__________

1.

Виндекс

2 — 3.

68 г. — Претендент

__________

1.

Гальба+

2 — 4.

С конца марта по 17 июня 68 г. — Император-претендент — В Галлии В Тарраконской Испании, Бетике и Лузитании

С 17 июня по 9 июля 68 г. — Император Цезарь — Во всей империи

С 9 июля 68 г. по 15 января 69 г. — Император Цезарь Август — Во всей империи

5.

1) Лепида (Задолго до прихода Гальбы к власти его жена и дети умерли.)

__________

1.

Пизон

2 — 4.

Объявлен наследником Гальбы 9 января 69 г. Через шесть дней погиб вместе с Гальбой — Формально во всей империи — Император Цезарь

5.

Верания

__________

1.

Клодий Макр+

2 — 4.

68 гг. — Претендент на высшую власть с титулом «пропретор Африки» — В Африке

__________

1.

Нимфидий Сабин

2 — 4.

68 г. — Узурпатор — В Риме

__________

1.

Фонтей Капитон

2 — 4.

68 г. — Узурпатор — В Нижней Германии

__________

1.

Цивилис+

2 — 4.

68–70 гг. — Претендент — Пытался создать собственное государство в Галлии и части Германии

__________

1.

Юлий Сабин

2 — 4.

68–69 гг. — Претендент — Пытался создать собственное государство в Галлии

__________

1.

Отон+

2 — 3.

69 г. — Император

5.

Поппея Сабина+ (Отон развелся с ней задолго до того, как стал императором. Монеты с изображением Поппеи Сабины выпускал Нерон.) — Статилия Мессалина+

__________

1.

Вителлий+

2 — 3.

69 г. — Император

5.

1) Петрония

2) Галерия Фувдана

__________

1.

ВителлийМладший+

2 — 3.

69 г. — Офиц. насл.

5.

Погиб малолетним

__________

1.

Веспасиан+

2 — 3.

69–79 гг. — Император

5.

Флавия Домицилла Старшая+ (мать Тита и Домициана. Умерла в 65 г.) — Ценида (иногда ее имя переводят как Кенида)

__________

1.

Тит+

2 — 3.

73–79 гг. — Император — соправитель своего отца Веспасиана

79–81 гг. — Император

5.

1) Аррециния Тертулла (развелись до 63 г.)

2) Марция Фурнилла (63 г. — развелись в 65 г. Мать Юлии Тити+) — Береника — сестра иудейского царя Агриппы Второго

__________

1.

Домициан+

2 — 3.

71–81 гг. — Цезарь

81–96 гг. — Император

4.

Пользовалась влиянием, а по некоторым данным, была любовницей Домициана его племянница Юлия Тити+ (умерла в 91 г.)

5.

Домиция Лонгина+ (императрица с 82 по 84 г. Затем сослана, но вскоре возвращена и вновь была женой Домициана с 84 по 96 г. Умерла в 150 г.)

__________

1.

Веспасиан Младший+

2 — 3.

95 г. — Офиц. насл.

5.

Малолетний

__________

1.

Нерва+

2 — 3.

96–98 гг. — Император

5.

Вдовец

__________

1.

Траян+

2 — 3.

97–98 гг. — Офиц. насл. своего приемного отца — императора Нервы

98–117 гг. — Император

4.

Большую роль в политике играла сестра Траяна — Марциала+ (до 112 г.), а затем ее дочь Матидия+

5.

Плотина+ (? — 129 гг.)

__________

1.

Адриан+

2 — 3.

117–138 гг. — Император

4.

Большую роль в политике играла дочь сестры Траяна, теща Адриана Матидия+ (умерла в 144 г.), получившая титул «августа». С 120 по 130 г. большим расположением Адриана пользовался Ангиной+, который, по одним сведениям, был любовником Адриана, а по другим — его сыном от некоей красавицы из Вифинии

5.

Сабина+ (117–137 гг.) — внебрачная связь с матерью Антиноя (?)

__________

1.

Элий Вер+

2 — 3.

136–138 гг. — Цезарь, офиц. насл.

4.

Умер 1 января 138 г. от туберкулеза

5.

Был женат. Имя жены не сохранилось, однако их сын, Луций Вер, стал императором

__________

1.

Антонин Пий+

2 — 3.

138–160 гг. — Император

5.

Фаустина Старшая+ (до 141 г.) — Лисистрата

__________

1.

Галерий Антонин+ (монеты в честь Галерия Антонина чеканились после его смерти)

2 — 3.

Умер в 140 г. Посмертно получил титул «август» — Офиц. насл.

4.

Сын Антонина Пия и Фаустины Старшей. Умер в возрасте около 15 лет

__________

1.

Марк Аврелий+

2 — 3.

139–161 гг. — Цезарь

161–180 гг. — Император

5.

Фаустина Младшая+ (145–175 гг.)

__________

1.

Луций Вер+

2 — 3.

161–169 гг. — Император

5.

Луцилла+ (с 164 г.) — Пантия

__________

1.

Авидии Кассий

2 — 4.

175 г. — Император-претендент — В Сирии и Киликии

__________

1.

Марк Анний Вер+

2 — 3.

166–169 гг. — Цезарь, офиц. насл.

4.

Младший брат Коммода. Умер в возрасте 7 лет

__________

1.

Коммод+

2 — 3.

177–180 гг. — Цезарь

180–192 гг. — Император

4.

До 183 года большую роль в политике играла сестра Коммода, вдова Луция Вера Луцилла+

5.

Криспина+ (177–183 гг.) — Марция

__________

1.

Пертинакс+

2 — 3.

193 г. — Император

5.

Флавия Титиана+

__________

1.

Дидий Юлиан+

2 — 3.

193 г. — Император

4.

Большое влияние на политику оказывала дочь Дидия Юлиана Дидия Клара+, получившая титул «августа»

5.

Манлия Скантилла+

__________

1.

Песцений Нигер+

2 — 4.

193–194 гг. — Император-претендент — В восточной части империи

__________

1.

Клодий Альбин+

2 — 3.

193–195 гг. — Цезарь (признан в Риме)

195–197 гг. — Император-претендент

4.

В Британии, Галлии и Испании

5.

Был женат, имел малолетних детей. Данных о жене нет

__________

1.

Септимий Север+

2 — 3.

193–212 гг. — Император

5.

1) Марция (разведена или умерла до того, как Септимий Север стал императором)

2) Юлия Домна+

__________

1.

Гета+

2 — 3.

203–212 гг. — Цезарь

212–213 гг. — Император-соправитель своего брата Каракаллы

5.

Женат не был

__________

1.

Каракалла+

2 — 3.

198–212 гг. — Цезарь

212–213 гг. — Император-соправитель своего брата Геты

213–217 гг. — Император

5.

Плавтилла+ (202–205 гг.)

__________

1.

Оппелий Макрин+

2 — 3.

217–218 гг. — Император

5.

Нония Цельса

__________

1.

Диадумениан+

2 — 3.

217–218 гг. — Цезарь

218 г. — Император-соправитель

5.

Погиб, не достигнув совершеннолетия

__________

1.

Элагобал (Гелиогабал)+

2 — 3.

218–222 гг. — Император

4.

Большую роль в управлении государством играла бабка Элагобала Юлия Меса+ и его мать Юлия Соэмия+

5.

1) Юлия Павла+ (219 г.)

2) Аквилия Севера+ (220–221 гг.)

3) Анния Фаустина+ (221 г.)

4) Второй раз Аквилия Севера+ (221–222 гг.)

__________

1.

Александр Север+

2 — 3.

222–235 гг. — Император

4.

Большую роль в управлении государством играла бабка Александра Севера Юлия Меса+ (до 229 г.) и его мать Юлия Маммея+

5.

1) Саллюстия Барбия Орбиана+ (225–227 гг.)

__________

1.

Максимин Фракиец+

2 — 3.

235–238 гг. — Император

5.

Цецилия Паулина+ (до 235 г.)

__________

1.

Максим+ (Максимин Младший)

2 — 3.

235–238 гг. — Цезарь

5.

Женат не был

__________

1.

Гордиан I+

2 — 4.

238 г. — Император — В провинции Старая Африка, но признан сенатом

5.

Имя жены (жен?) неизвестно

__________

1.

Гордиан II+

2 — 4.

238 г. — Император-соправитель своего отца Гордиана I — В провинции Старая Африка, но признан сенатом

5.

Женат не был

__________

1.

Пупиен+

2 — 3.

238 г. — Император-соправитель императора Бальбина

__________

1.

Бальбин+

2 — 3.

238 г. — Император-соправитель императора Пупиена

__________

1.

Гордиан III+

2 — 3.

238 г. — Император — младший соправитель Пупиена и Бальбина

238–245 гг. — Император

5.

Фурия Сабина Транквиллина+ (241–245 гг.)

__________

1.

Филипп Араб+

2 — 3.

245–249 гг. — Император

5.

Отяцилия Севера+

__________

1.

Филипп Младший+

2 — 3.

245–247 гг. — Цезарь

247–249 гг. — Август

5.

Погиб, не достигнув совершеннолетия

__________

1.

Пакациан+

2 — 4.

248 г. — Император-претендент — В Мезии и Паннонии

5э

Данных нет

__________

1

Марк Сильбаннак+

2 — 3.

249 г.? — Император-претендент

4.

Известен по единственной монете, находящейся в Британском музее. Место правления неизвестно

__________

1.

Иотаниан+

2 — 4.

248–249 гг. — Император-претендент — В Сирии

__________

1.

Спонсиан+

2 — 4.

250 г. — Император-претендент — В Паннонии и Норике

__________

1.

Деций Траян+

2 — 3.

249–251 гг. — Император

5.

Гереиния Этрусцилла+

__________

1.

Геренний Этруск+

2 — 3.

250–251 гг. — Цезарь

251 г. — Август, соправитель отца — Деция Траяна и своего брата — Гостилиана

4.

Брат Гостилиана

5.

Женат не был

__________

1.

Гостилиан+

2 — 4.

250–251 гг. — Цезарь

251 г. — Август, император-соправитель Требониана Галла — В силу малолетства провозглашен императором совместно с Требонианом Галлом

__________

1.

Требониан Галл+

2 — 3.

251 г. — Император, регент-соправитель Гостилиана

251–253 гг. — Император

5.

Бебиана (титула «августа» не получила)

__________

1.

Волузиан+

2 — 3.

251 г. — Цезарь

251–253 гг. — Август, соправитель отца

__________

1.

Эмилиан+

2 — 3.

253 г. — Император

5.

Корнелия Супера+

__________

1.

Ураний+

2 — 4.

253–254 гг. — Самопровозглашенный Цезарь — В городе Эмесса и части Сирии

__________

1.

Валериан+

2 — 3.

253–260 гг. — Император

5.

Маринианна+ (253–255 гг. Умерла в 255 г.)

__________

1.

Галлиен+

2 — 3.

253–260 гг. — Император-соправитель отца

260–268 гг. — Император

5.

Салонина+ (с 243 по 268 г.)

__________

1.

Валериан Второй+

2 — 3.

256–258 гг. — Цезарь, офиц. насл.

5.

Умер малолетним

__________

1.

Салонин+

2 — 4.

259–260 гг. — Цезарь, офиц. насл.

260 г. — Август — Провозглашен «августом» во время осады войсками Постума Колонии Агриппины (Кельна), где он укрылся

5.

Женат не был. Убит в 17 лет

__________

1.

Мариниан

2 — 3.

268 г. — Офиц. насл.

4.

Младший брат Валериана Второго и Салонина

__________

1.

Макрин+

2 — 4.

260–261 гг. Возможно, до 262 г. — Император-претендент, соправитель своего брата Квиета — В восточной части империи

__________

1.

Квиет+

2 — 4.

260—261 гг. — Император-претендент, соправитель своего брата Макрина — В восточной части империи

__________

1.

Ингенуй+

2 — 4.

260—261 гг. — Император- претендент — В Паннонии и Мезии

__________

1.

Регаллиан+

2 — 4.

262 г. — Император-претендент — В Паннонии и Мезии

5.

Сульпиция Дриантилла+

__________

1.

Постум+

2 — 4.

259—268 гг. — Император-претендент — Управлял Британией, Галлией, Испанией и частью Германии, создав «Галльскую империю»

__________

1.

Лелиан+

2 — 4.

268 г. — Император-претендент — В «Галльской империи»

__________

1.

Марий+

2 — 4.

268 г. — Император-претендент — В «Галльской империи»

__________

1.

Домициан+ (Галльский)

2 — 4.

268 г.? — Император-претендент — В «Галльской империи» (или в части «Галльской империи»). Известен по одной монете, найденной вблизи французского города Нант

__________

1.

Викторин+

2 — 4.

268–270 гг. — Император-претендент — В «Галльской империи»

__________

1.

Тетрик+

2 — 4.

270–273 гг. — Император-претендент — В «Галльской империи»

5.

Был женат. Имя жены точно не установлено

__________

1.

Тетрик Младший+

2 — 4.

270–273 гг. — Император-претендент, соправитель своего отца — Тетрика — В «Галльской империи»

__________

1.

Авреол+

2 — 4.

268 г. — Император-претендент — В Северной Италии

__________

1.

Оденат

2 — 4.

262–267 гг. — Царь Пальмиры — В Пальмире и Сирии

267 г. — Получил от Галлиена титул «император»

5.

Зенобия+

__________

1.

Зенобия+

2 — 4.

267–272 гг. — Царица Пальмиры, присвоившая себе титул «августа» — В Пальмире, Сирии, Египте и ряде других восточных владений Рима

__________

1.

Вабалат+

2 — 4.

271–272 гг. — Император-претендент, соправитель своей матери Зенобии — В Пальмире, Сирии, Египте и ряде других восточных владений Рима

5.

Женат не был

__________

1.

Клавдий II (Готский)+

2 — 3.

268–270 гг. — Император

5.

Был женат. Имя жены точно не установлено. Но император Констанций Хлор, отец Константина Великого, считал себя внуком Клавдия Готского

__________

1.

Квинтилл+

2 — 3.

270 г. — Император

__________

1.

Аврелиан+

2 — 4.

270–275 гг. — Император — Сумел вновь объединить империю, но отказался от Дакии

5.

Ульпия Северина+

__________

1.

Междуцарствие+

2.

С апреля по октябрь 275 г.

4.

Императора не было. Римом управлял сенат

__________

1.

Тацит+

2 — 4.

275–276 гг. — Император — Считал себя потомком историка Корнелия Тацита

__________

1.

Флориан+

2 — 4.

276 г. — Император, принял власть после смерти своего брата — Тацита — Признан сенатом и западными провинциями

__________

1.

Проб+

2 — 4.

276 г. — Император-претендент — Провозглашен в восточных провинциях

276–282 гг. — Император — Во всей империи

__________

1.

Прокул

2 — 4.

280 г. — Император-претендент — В Галлии

__________

1.

Бопос+

2 — 4.

280 г. — Император-претендент — В Галлии и части Германии

__________

1.

Сатурнин+

2 — 4.

280 г. — Император-претендент — В Сирии

__________

1.

Кар+

2 — 3.

282–283 гг. — Император

5.

Был женат. Точное имя жены неизвестно

__________

1.

Нумериан+

2 — 3.

282–283 гг. — Цезарь

283–284 гг. — Август, после смерти отца Кара стал императором-соправителем своего брата Карина

__________

1.

Карин+

2 — 3.

282–283 гг. — Цезарь

283–285 гг. — Август, после смерти своего отца Кара стал соправителем своего брата Нумериана, но вынужден был воевать против Диоклетиана, захватившего власть в восточных провинциях

5.

Видимо, женой Карина была Магния Урбика+

__________

1.

Нигриниан+

2 — 4.

283?—285? — Офиц. насл., внук Кара, сын Карина или Нумериана — Скорее всего, умер малолетним. Так, надпись на монетах не имеет титула и свидетельствует о том, что он обожествлен

__________

1.

Юлиан из Паннонии+ (Марк Аврелий Юлиан)

2 — 4.

284 г. — Император-претендент — В Паннонии

__________

1.

Диоклетиан+

2 — 4.

284–285 гг. — Император-претендент, соперник императора Карина — В восточной части империи

285–286 гг. — Император — Во всей империи

286–305 гг. — В восточной части империи — Император в восточной части империи, соправитель Максимиана Геркулия

5.

Приска+

__________

1.

Аманд+

2 — 4.

284 г. — Император-претендент — В Галлии

__________

1.

Домиций Домициан+

2 — 4.

296–297 гг. — Император-претендент — В Египте

__________

1.

Максимиан Геркулий+

2 — 4.

295–296 гг. — Цезарь, младший соправитель Диоклетиана — На западе

296–305 гг. — Август, император-соправитель Диоклетиана — В западной части империи

307–308 гг. — Возвращение к власти в ранге «августа» — В Риме и части западных земель империи

310 г. — Третье возвращение к власти в ранге «августа» — В Риме и части Галлии. Погиб при осаде Массилии (Марселя)

5.

Евтропия

__________

1.

Караузий+

2 — 4.

287–293 гг. — Император-претендент — В Британии и Северной Галлии

__________

1.

Аллект+

2 — 4.

293–296 гг. — Император-претендент — Сначала в Британии и части Северной Галлии, затем только в Британии

__________

1.

Констанций I Хлор+

2 — 4.

293–305 гг. — Цезарь — В Галлии, Испании и Британии

305–306 гг. — Август, император-соправитель императора Галерия — На западе

5.

1) Елена+

2) Феодора+

__________

1.

Галерий+

2 — 4.

293–305 гг. — Цезарь — В Иллирии и Фракии, затем некоторых других провинциях востока империи

305–311 гг. Август, император-соправитель императора Констанция Хлора — На востоке империи

5.

1)?

2) Галерия Валерия+

__________

1.

Флавий Север+ (иногда именуется Север II)

2-4

305–307 гг. — Цезарь, младший соправитель Максимиана Геркулия и Галерия — В Италии, Африке и Верхней Паннонии

307 г. — Август

5.

Был женат, имел 6-летнего сына. Данных о жене нет

__________

1.

Максимин II Даза+

2 — 4.

305–308 гг. — Цезарь, младший соправитель императора Галерия — В Сирии и ряде других провинций Востока

307–308 гг. — К титулу «цезарь» прибавлен титул «сын Августа»

308–309 гг. — Август, император — На востоке империи

__________

1.

Максенций+

2 — 4.

306 г. — Принцепс — В Африке

306 г. — Цезарь — В Африке

306–312 гг. — Август — В Африке и Италии

5.

Валерия Максимина

__________

1.

Ромул+

2 — 4.

306–309 гг. — Офиц. насл. императора Максенция — Все монеты в честь Ромула отчеканены после его смерти

5.

Умер малолетним

__________

1.

Александр+

2 — 4.

308?—311 гг. — Император-претендент — В Африке

__________

1.

Лициний I+

2 — 4.

317–324 гг. — Цезарь — В Паннонии и Реции

5.

Констанция+ (Флавия Констанция)

__________

1.

Валент+

2 — 4.

314 г. — Цезарь — В Дакии

__________

1.

Мартиниан+

2 — 4.

324 гг. — Август, император-соправитель Лициния I — Назначен соправителем в период отчаянной борьбы Лициния с Константином Великим

__________

1.

Лициний II+

2 — 4.

317–324 гг. — Цезарь — Родился в 315 г. Реальной власти не имел. Убит в 326 г.

5.

Женат не был

__________

1.

Константин I Великий+

2 — 4.

306 г. — Август — Провозглашен войсками в Британии «августом», но вынужден был отказаться от титула «август», получив титул «цезарь»

306–307 гг. — Цезарь

307–309 гг. — Особый титул «Fillis Augustonim», обычно приравниваемый к титулу «август», то есть император

309–337 гг. — Август. Император сначала на западе, а затем с 324 г. во всей империи

5.

1) Минервина

2) Фауста+

__________

1.

Крисп+

2 — 3.

317–326 гг. — Цезарь

__________

1.

Далмаций+

2 — 3.

335–338 гг. — Цезарь

__________

1.

Ганнибаллиан+ (Аннибаллиан)

2 — 4.

335–337 гг. — Царь («Rex-regum»). Единственный случай предоставления подобного титула — На Босфоре, в Вифинии, Понте, Каппадокии и Армении

5.

Константина

__________

1.

Константин II+

2 — 3.

317–337 гг. — Цезарь

337–340 гг. — Август, император-соправитель своих братьев Константа и Констанция II

__________

1.

Констант+

2 — 3.

333–337 гг. — Цезарь

337–350 гг. — Август, император-соправитель своих братьев Константина II (до 340 г.) и Констанция II

__________

1.

Констанций II+

2 — 3.

324–337 гг. — Цезарь

337–350 гг. — Август, император-соправитель своих братьев Константина II (до 340 г.) и Константа (до 350 г.)

350–361 гг. — Август, император всей Римской империи

5.

1) Евсевия (до 360 г.)

2) Фаустина (360–361 гг.)

__________

1.

Сатурнин III+

2 — 4.

? — Император-претендент — Поднял мятеж против императора Констанция II, объявлен императором, известен по одной сохранившейся монете

__________

1.

Магненций+

2 — 4.

350–353 гг. — Император — Обычно его относят к узурпаторам, однако он был признан римским сенатом и большинством западных провинций империи

5.

Юстина

__________

1.

Деценций+

2 — 4.

350–353 гг. — Цезарь, младший соправитель своего брата Магненция — Во Фракии, Греции и Галлии

__________

1.

Ветранион+ (его имя переводят иногда как Ветранио или Ветраний)

2 — 4.

350 г. — Император-претендент — В Иллирии и Греции

5.

Данных нет

__________

1.

Непоциан+

2 — 4.

350 г. — Император — Захватил власть в Риме после гибели Константа, но смог продержаться всего 28 дней, поэтому его обычно рассматривают как узурпатора

5.

Данных нет

__________

1.

Констанций Галл+

2 — 3.

351–354 гг. — Цезарь, младший соправитель Констанция II

5.

Константина (вдова Ганнибаллиана)+

__________

1.

Сильван

2 — 4.

355 г. — Император-претендент — Провозгласил себя императором в Кельне. В течение 28 дней удерживал власть в Германии и Галлии, пока не был свергнут заговорщиками, действовавшими в пользу императора Констанция II

__________

1.

Юлиан II Отступник+

2 — 4.

355–360 гг. — Цезарь, младший соправитель Констанция II — На западе империи

360–361 гг. — Провозгласив себя «августом», восстал против Констанция II — На западе империи

361–363 гг. — Император — Во всей империи

5.

Елена+ (умерла в 360 г. за месяц до того, как Юлиан провозгласил себя «августом»)

__________

1.

Иовиан+

2 — 3.

363 г. — Император

5.

Кариция

__________

1.

Валентиниан I+

2 — 4.

364 г. — Император

364–375 гг. — Император-соправитель своего брата Валента — На западе империи

5.

1) Севера

2) Юстина

__________

1.

Валент+

2 — 4.

364–375 гг. — Император-соправитель своего брата Валентиниана — На востоке империи

5.

Альбия Домника

__________

1.

Прокопий+

2 — 4.

365–366 гг.(с сентября 365 г. по 27 мая 366 г.) — Император-претендент. Претендовал на престол как родственник императора Юлиана Отступника — В части Фракии, Константинополе и западной части Малой Азии. Серьезную поддержку Прокопию оказала Фаустина (вдова императора Констанция II)

__________

1.

Грациан+

2 — 4.

367–375 гг. — Август, император-соправитель своего отца Валентиниана — На западе империи

375–378 гг. — Император-соправитель своего малолетнего брата Валентиниана II — На западе империи

378 г. — Император-соправитель своего малолетнего брата Валентиниана II — Во всей империи

379—383 гг. — Император-соправитель своего малолетнего брата Валентиниана II и соправитель императора Феодосия I — На западе империи

5.

1) Констанция (367–383 гг.)

2) Лета (383 г.)

__________

1.

Валентиниан Второй+

2 — 4.

375–379 гг. — Август, номинальный император-соправитель своего брата Грациана — На западе империи

379–383 гг. — Номинальный император-соправитель своего брата Грациана и императора Феодосия — На западе империи

383–392 гг. — Император-соправитель Феодосия — На западе (в 387–388 г. потерял реальную власть и вынужден был бежать к Феодосию, но сохранил титул «император» и с помощью Феодосия вернул власть

__________

1.

Феодосий I+

2 — 4.

379–383 гг. — Император-соправитель Грациана и Валентиниана II — На востоке империи

383–392 гг. — Император-соправитель Валентиниана II — На востоке империи

392–395 гг. — Император — Всей империи

5.

1) Элия Флавия Флакцилла+ (376–386 гг.)

2) Галла (после 386 г.)

__________

1.

Магн Максим+

2-4

383–388 гг. — В 383–387 гг. считался претендентом, но в 387 г. захватил Рим — До 387 г. на западе империи в бывших владениях Грациана и Валентиниана II в Британии, Испании, Галлии и Африке, а в 387 г. захватил и Италию, изгнав оттуда Валентиниана II. В июле 388 г. разбит императором Феодосием и 27 июля 388 г. казнен в городе Аквилея

5.

Женат. Данных о жене нет

__________

1.

Флавий Виктор+

2 — 4.

387–388 гг. — Император-соправитель своего отца Магна Максима — В Галлии и Германии

5.

Скорее всего, женат не был. В момент гибели Флавию Виктору было около 18 лет

__________

1.

Евгений+

2 — 4.

392–394 гг. — Император, обычно рассматривается как узурпатор, но во время правления контролировал Рим и был признан римским сенатом — На западе империи. Реальным правителем при Евгении был полководец Арбогаст

__________

1.

Аркадий+

2 — 4.

383–393 гг. — Император-соправитель своего отца императора Феодосия — На востоке империи

393–395 гг. — Император-соправитель своего отца Феодосия и своего брата Гонория — На востоке империи

395–408 гг. — Император-соправитель своего брата Гонория — На востоке империи

5.

Евдоксия+ (с 395 по 404 г.)

__________

1.

Гонорий+ (родился 9 сентября 384 г.)

2 — 4.

393–395 гг. — Император-соправитель своего отца Феодосия и брата Аркадия — На западе империи. До 408 г. опекуном Гонория и фактическим правителем запада империи был Стилихон

395–409 гг. — Император-соправитель своего брата Аркадия — На западе

409–410 гг. — Временно отстранен от власти

410–423 гг. — Император — В Западной Римской империи

5.

1) Мария, дочь Стилихона (398–408 гг.)

2) Эмилия Матерна Термания, вторая дочь Стилихона (с 408 г.)

__________

1.

Гильд+

2 — 4.

397–398 гг. — Узурпатор, имел титул «Domino Nostro» — В Карфагене и части Африки

__________

1.

Константин III+

2 — 4.

407–411 гг. — Император-претендент — В Британии, Галлии и Испании

__________

1.

Констант II+

2 — 4.

408–411 гг. — Император-претендент (соправитель своего отца Константина III) — В Испании и Галлии

5.

Женат, имя жены точно не выяснено

__________

1.

Максим+

2 — 4.

409–411 гг. — Император-претендент — В Испании. Боролся против Константина III и Константа 11. После их поражения отдал власть Гонорию

__________

1.

Приск Аттал+

2 — 4.

409–410 гг. — Император — В Западной Римской империи

410–414 гг. — Отстранен от власти

414–415 гг. — Император-претендент — В Галлии

__________

1.

Иовин+

2 — 4.

411–412 гг. — Император-претендент — В части Германии и Галлии

412–413 гг. — Император-претендент, соправитель своего брата Себастиана — В части Германии и Галлии

__________

1.

Себастиан+

2 — 4.

412–413 гг. — Император-претендент, соправитель своего брата Иовина — В части Галлии

__________

1.

Констанций III+

2 — 4.

421 г. — Император-соправитель Гонория — В 411–421 гг. был практически регентом Западной Римской империи

5.

Галла Плацидия+ (417–421 гг.)

__________

1.

Бонифаций+

2 — 4.

422–428 гг. — Правитель Северной Африки, носил титул «Domino Nostro»

428–432 гг. — Император-претендент — В Карфагене и части Северной Африки

__________

1.

Иоанн+

2 — 4.

423–425 гг. — Император — В Западной Римской империи. Признан всеми провинциями запада империи, кроме Африки

__________

1.

Валентинман III+

425–455 гг. — Император — В Западной Римской империи. В период 429–439 гг. потерял Африку, завоеванную вандалами. В 424–425 гг. большую роль в политике играла егосестра Гонория+, получившая титул «августа», но она затем была изгнана. До 450 г. большую роль в управлении империей играла мать Валентиниана III — Галла Плапидия+

5.

Евдоксия+ (437–455 гг.) Полное имя — Лициния Евдоксия

__________

1.

Петроний Максим+

2 — 4.

17 марта —31 мая 455 г. — Император — В Западной Римской империи. Насильная женитьба Петрония Максима на Евдоксии, вдове убитого императора Валентиниана III, привела к нашествию на Рим вандалов

5.

1) Имя первой жены неизвестно. Она умерла незадолго до его прихода к власти

2) Евдоксия+ (455 г.), вдова Валентиниана III

__________

1.

Палладий

2 — 4.

С конца марта по 31 мая 455 г. — Цезарь — Сын Петрония Максима. Видимо, погиб вместе с отцом

5.

После прихода своего отца к власти был помолвлен с Евдоксией Младшей, дочерью императрицы Евдоксии и Валентиниана III

__________

1.

Авит+

2 — 4.

455–456 гг. — Император — В Западной Римской империи. Свергнут Рицимером

__________

1.

Западная Римская империя без императора+

2 — 4.

Октябрь 456 г. — март 457 г. — Император не назначался — На западе выпускались монеты с изображением императора Восточной Римской империи Марциана, а затем его преемника — Льва I. Большая часть реальной власти была в руках Рицимера

__________

1.

Майориан+

2 — 4.

457–461 гг. — Император — В Западной Римской империи. Свергнут Рицимером

__________

1.

Ливий Север+ (Север III)

2 — 4.

461–465 гг. — Император — В Западной Римской империи. По слухам, отравлен Рицимером

__________

1.

Западная Римская империя без императора+

2-4

465–467 гг. — Император не назначался — Выпускались монеты с изображением императора Восточной Римской империи — Льва I

__________

1.

Прокопий Анфимий+

2 — 4.

467–472 гг. — Император — В Западной Римской империи. Свергнут Рицимером

5.

Евфимия+

__________

1.

Аниций Олибрий+

2 — 4.

472 г. — Император — В Западной Римской империи

5.

Плацидия Младшая

__________

1.

Глицерий+

2 — 4.

472–473 гг. — Император — В Западной Римской империи. Император Восточной Римской империи не признал Глицерия в качестве законного императора

__________

1.

Юлий Непот+

2 — 4.

474–475 гг. — Император — В Западной Римской империи

475–477 гг. — Свергнут, но продолжал объявлять себя императором — Укрылся в Далмации, где контролировал небольшие владения

477–480 гг. — После свержения Ромула Августула вновь признан императором, но, боясь вернуться в Италию, оставался в Далмации

5.

Был женат на племяннице императрицы Элии Верины, жены императора Восточной Римской империи Льва I

__________

1.

Ромул Августус+ (Более известен под прозвищем Ромул Августул — Ромул Августенок)

2 — 4.

475–476 гг. — Император — В Западной Римской империи. Реально правил Орест, отец Ромула Августуса

5.

Был свергнут, не успев достигнуть совершеннолетия

INFO

Подписано в печать 9.08.04. Формат 84 x 108 1/₃₂. Усл. печ. л. 25,41 Тираж 5000 экз. Заказ № 2632.

Дмитренко В. В.

Д53 Властители Рима: Время правления Октавиана Августа и династии Юлиев-Клавдиев / В. В. Дмитренко; Худож. оформ. А. С. Юхтман. — М.: ООО «Издательство АСТ», 2004; Харьков: «Фолио». — 781, [3] с: ил. — (Историческая библиотека).

ISBN 5–17–025854–2 (ООО «Издательство АСТ»)

ISBN 966–03–2723–4 («Фолио»)

УДК 94(37)

ББК 63.3(0)32

Научно-популярное издание

Дмитренко Владимир Викторович

ВЛАСТИТЕЛИ РИМА:

Время правления Октавиана Августа

и династии Юлиев-Клавдиев

Главный редактор Н. Е. Фомина

Ответственный за выпуск А. Н. Гопаченко

Художественный редактор О. Н. Адаскина

Компьютерная верстка Н. А. Побигайло

Технический редактор Л. Т. Ена

Корректор Е. Ф. Донец

Общероссийский классификатор продукции ОК–005–93, том 2; 953004 — литература научная и производственная Санитарно-эпидемиологическое заключение № 77.99.02.953.Д.000577.02.04 от 03.02.2004 г.

ООО «Издательство АСТ» 667000, Республика Тыва, г. Кызыл, ул. Кочетова, д. 28 Наши электронные адреса: WWW.AST.RU E-mail: astpub@aha.ru

ООО «Издательство Фолио» Свидетельство о внесении субъекта издательской деятельности в Государственный реестр издателей, изготовителей и распространителей издательской продукции ДК№ 502 от 21.06.2001 г.

ООО «Фолио» Свидетельство о внесении субъекта издательской деятельности в Государственный реестр издателей, изготовителей и распространителей издательской продукции ДК № 683 от 21.11.2001 г.

61057, Харьков, ул. Донец-Захаржевского,6/8 Электронные адреса: www.folio.com.ua E-mail: realization@folio.com Интернет-магазин «Книга — почтой»: www.bookpost.com.ua

Отпечатано с готовых диапозитивов в типографии ФГУП «Издательство «Самарский Дом печати» 443080, г. Самара, пр. К. Маркса, 201.

Качество печати соответствует качеству предоставленных диапозитивов.

…………………..

FB2 — mefysto, 2022

Примечания

1

Обилие выделения жирным шрифтом — это не ошибки распознавания, так оформлено печатное издание. — Примечание оцифровщика.

(обратно)

2

Выдающийся римский оратор и государственный деятель. В 63 году до нашей эры, будучи консулом, раскрыл и организовал подавление заговора Катилины, за что первым из римлян получил от сената звание «Parens Patria» — «Отец Отечества». Цицерон не участвовал в заговоре против Юлия Цезаря, но одобрил действия заговорщиков и в разгоревшейся после этого борьбе цезарианцев и республиканцев стал признанным идейным вождем сторонников сохранения республики. Особенно гневно клеймил он в своих речах Марка Антония, которого считал главным врагом республиканского строя. С установлением 2-го триумвирата Марк Антоний сразу же внес имя Цицерона в проскрипционные списки. Цицерон пытался бежать, но 7 декабря 43 года до нашей эры был пойман и казнен.

(обратно)

3

Надписи на монетах приводятся в соответствии с латинской орфографией, принятой до XVI в.

(обратно)

4

В данном случае воспроизводится написанное на монете.

(обратно)

5

Автор выражает признательность младшему научному сотруднику астрономической обсерватории Киевского национального университета Буромскому Николаю Ивановичу за консультации относительно времени описываемого лунного затмения.

(обратно)

6

Тусками в Риме называли этрусков, а Элий Сеян был родом из Этрурии.

(обратно)

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ

ВЛАСТИТЕЛИ РИМА Время правления Октавиана Августа и династии Юлиев-Клавдиев

ОКТАВИАН АВГУСТ (16. 01.27 до нашей эры — 19.8.14 нашей эры)

  1. О ПРОИСХОЖДЕНИИ И ПЕРВЫХ ГОДАХ ЖИЗНИ (63–49 гг. до н. э.)

  2. РЯДОМ С ЮЛИЕМ ЦЕЗАРЕМ. ВХОЖДЕНИЕ В ПОЛИТИКУ (49–44 гг. до н. э.)

  3. ЗАГОВОР В РИМЕ. ГИБЕЛЬ ЮЛИЯ ЦЕЗАРЯ

  4. РИМ В ПЕРВЫЕ ДНИ ПОСЛЕ ГИБЕЛИ ЮЛИЯ ЦЕЗАРЯ. ПОХОРОНЫ ЮЛИЯ ЦЕЗАРЯ И ЕГО ЗАВЕЩАНИЕ

  5. РИМ В БОРЬБЕ ЗА ВЛАСТЬ. ДЕЛЕЖ ПРОВИНЦИЙ. УБИЙЦЫ ЦЕЗАРЯ ПОКИДАЮТ СТОЛИЦУ. ВОЗВЫШЕНИЕ МАРКА АНТОНИЯ. МАРК АНТОНИЙ МАНЕВРИРУЕТ. РАСПРАВА НАД АМАЦИЕМ — ЛЖЕ-МАРИЕМ

  6. ЦИЦЕРОН ВОЗГЛАВЛЯЕТ СТОРОННИКОВ РЕСПУБЛИКИ, ВИДЯ ГЛАВНУЮ ОПАСНОСТЬ В МАРКЕ АНТОНИИ. ГАЙ ОКТАВИЙ ПРИНИМАЕТ НАСЛЕДСТВО ЮЛИЯ ЦЕЗАРЯ И СТАНОВИТСЯ ОКТАВИАНОМ. ОКТАВИАН И ЦИЦЕРОН. ПРИБЫТИЕ ОКТАВИАНА В РИМ И НЕЛАСКОВАЯ ВСТРЕЧА ЕГО МАРКОМ АНТОНИЕМ. МАРК АНТОНИЙ ДОБИВАЕТСЯ ПЕРЕРАСПРЕДЕЛЕНИЯ ПРОВИНЦИЙ. ОКТАВИАН СРЫВАЕТ ВОЗМОЖНОСТЬ ВОЗВРАЩЕНИЯ УБИЙЦ ЦЕЗАРЯ И ПРИМИРЕНИЯ С НИМИ МАРКА АНТОНИЯ. СЛОЖНЫЕ ОТНОШЕНИЯ ЦИЦЕРОНА И ДОЛАБЕЛЛЫ. ЦИЦЕРОН СТАНОВИТСЯ ЛЕГАТОМ ДОЛАБЕЛЛЫ, НО ВМЕСТО ТОГО, ЧТОБЫ ЕХАТЬ В СИРИЮ, СОВЕРШАЕТ ВОЯЖ ПО ИТАЛИИ

  7. В ПРЕДДВЕРИИ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ. НАЧАЛО БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ В АЗИАТСКИХ ПРОВИНЦИЯХ РИМА. ГИБЕЛЬ ГАЯ ТРЕБОНИЯ. ПОЛОЖЕНИЕ В РИМЕ — ИНТРИГИ, ИНТРИГИ, ИНТРИГИ. ПРОТИВОСТОЯНИЯ И ПРИМИРЕНИЯ ОКТАВИАНА И МАРКА АНТОНИЯ. ЦИЦЕРОН ВОЗВРАЩАЕТСЯ В РИМ И ВЫСТУПАЕТ С ФИЛИППИКОЙ ПРОТИВ МАРКА АНТОНИЯ. КОМЕТА НАД РИМОМ ТРАКТУЕТСЯ КАК ЗНАК БОЖЕСТВЕННОСТИ ДУШИ УБИТОГО ЮЛИЯ ЦЕЗАРЯ. РЕСПУБЛИКАНЦЫ СПОСОБСТВУЮТ УСИЛЕНИЮ ОКТАВИАНА, НАДЕЯСЬ НАЙТИ В НЕМ ПРОТИВОВЕС МАРКУ АНТОНИЮ

  8. МАРК АНТОНИЙ ПЕРЕБРАСЫВАЕТ ВОЙСКА ИЗ МАКЕДОНИИ В ИТАЛИЮ. ОКТАВИАН НАБИРАЕТ СВОЕ СОБСТВЕННОЕ ОПОЛЧЕНИЕ И ПЕРЕМАНИВАЕТ НА СВОЮ СТОРОНУ ДВА ЛЕГИОНА ИЗ ВОЙСК МАРКА АНТОНИЯ. СЕНАТ ТОРЖЕСТВЕННО ПРОВОЖАЕТ МАРКА АНТОНИЯ В ЦИЗАЛЬПИНСКУЮ ГАЛЛИЮ

  9. НАЧАЛО МУТИНСКОЙ ВОЙНЫ. МАРК АНТОНИЙ ВТОРГАЕТСЯ В ЦИЗАЛЬПИНСКУЮ ГАЛЛИЮ. СЕНАТ ОБЪЯВЛЯЕТ МАРКА АНТОНИЯ ВРАГОМ. ОКТАВИАН ПОЛУЧАЕТ ПОЛНОМОЧИЯ ПРОПРЕТОРА, И ЕМУ, ВМЕСТЕ С КОНСУЛАМИ ГИРЦИЕМ И ПАНСОЙ, ПОРУЧАЕТСЯ ВЕДЕНИЕ ВОЙНЫ ПРОТИВ МАРКА АНТОНИЯ. АНТОНИЙ ОСАЖДАЕТ МУТИНУ. ДОЛАБЕЛЛА ОБЪЯВЛЯЕТСЯ ВРАГОМ, И ВОЙНА ПРОТИВ НЕГО ПОРУЧАЕТСЯ ГАЮ КАССИЮ

  10. БИТВА ПОД ГАЛЛЬСКИМ ФОРУМОМ. РАНЕНИЕ КОНСУЛА ПАНСЫ. ПЕРВОЕ ПОРАЖЕНИЕ МАРКА АНТОНИЯ

  11. БИТВА ПРИ МУТИНЕ. ГИБЕЛЬ КОНСУЛА ГИРЦИЯ. ПОРАЖЕНИЕ МАРКА АНТОНИЯ. СНЯТИЕ ОСАДЫ С МУТИНЫ. НЕСМОТРЯ НА БЛЕСТЯЩУЮ ПОБЕДУ, СЕНАТ ОТКАЗЫВАЕТ ОКТАВИАНУ В ТРИУМФЕ, СЧИТАЯ, ЧТО ИМ ТЕПЕРЬ МОЖНО ПРЕНЕБРЕЧЬ. ОТ ПОЛУЧЕННЫХ РАНЕЕ РАН УМИРАЕТ КОНСУЛ ПАНСА

  12. МАРК АНТОНИЙ ОТХОДИТ В НАРБОНСКУЮ ГАЛЛИЮ. ДЕЦИМ БРУТ ПЫТАЕТСЯ ЕГО ПРЕСЛЕДОВАТЬ. ОКТАВИАН ВЫЖИДАЕТ. У ДЕЦИМА БРУТА ИССЯКАЮТ ДЕНЬГИ ДЛЯ ВЕДЕНИЯ ВОЙНЫ. СОЮЗ МАРКА АНТОНИЯ И МАРКА ЛЕПИДА. ПАНИКА В РИМЕ. ПО ТРЕБОВАНИЮ СОЛДАТ ОКТАВИАН НАЗНАЧАЕТСЯ КОНСУЛОМ. ОСУЖДЕНИЕ УБИЙЦ ЦЕЗАРЯ

  13. ПРИМИРЕНИЕ ОКТАВИАНА С МАРКОМ АНТОНИЕМ И МАРКОМ ЛЕПИДОМ. АРМИЯ ДЕЦИМА БРУТА РАЗБЕГАЕТСЯ. ГИБЕЛЬ ДЕЦИМА БРУТА И КОНЕЦ МУТИНСКОЙ ВОЙНЫ

  14. МАРК АНТОНИЙ, МАРК ЛЕПИД И ОКТАВИАН УЧРЕЖДАЮТ ТРИУМВИРАТ. ЖУТКОЕ ВРЕМЯ ПРОСКРИПЦИЙ. ГИБЕЛЬ ЦИЦЕРОНА. ПОБОРЫ ТРИУМВИРОВ

  15. ОБОЖЕСТВЛЕНИЕ ЮЛИЯ ЦЕЗАРЯ. ТРИУМВИРЫ И РЕСПУБЛИКАНЦЫ ГОТОВЯТСЯ К НОВОЙ СХВАТКЕ. СЕКСТ ПОМПЕЙ ЗАХВАТЫВАЕТ СИЦИЛИЮ. ВОЙНА В МАКЕДОНИИ МЕЖДУ МАРКОМ БРУТОМ И ГАЕМ АНТОНИЕМ. ПЛЕНЕНИЕ И ГИБЕЛЬ ГАЯ АНТОНИЯ. ВОЙНА В АФРИКЕ, ГИБЕЛЬ КОРНИФИЦИЯ

  16. ВОЙНА В АЗИАТСКИХ ВЛАДЕНИЯХ РИМА. ПОНЯТИЕ О ЧЕСТИ ПУБЛИЯ КОРНЕЛИЯ ЛЕНТУЛА СПИНТЕРА. ОСАДА ЛАОДИКЕИ ВОЙСКАМИ ГАЯ КАССИЯ. ГИБЕЛЬ ДОЛАБЕЛЛЫ

  17. ГАЙ КАССИЙ И МАРК БРУТ РАСПРАВЛЯЮТСЯ С ТЕМИ, КТО ПОСМЕЛ ОКАЗАТЬ ПОМОЩЬ ИХ ПРОТИВНИКАМ. ГАЙ КАССИЙ РАЗОРЯЕТ ОСТРОВ РОДОС. МАРК БРУТ ОСАЖДАЕТ И РАЗРУШАЕТ ЛИКИЙСКИЙ ГОРОД КСАНФ. РЕСПУБЛИКАНЦЫ ВЫКОЛАЧИВАЮТ ДЕНЬГИ НА ВОЙНУ С ТРИУМВИРАМИ. ВЕСЬ ВОСТОК, ЗА ИСКЛЮЧЕНИЕМ ЕГИПТА, СКЛОНЯЕТСЯ ПЕРЕД МАРКОМ БРУТОМ И ГАЕМ КАССИЕМ

  18. ПЕРВАЯ НЕУДАЧНАЯ ПОПЫТКА ОКТАВИАНА ЗАХВАТИТЬ СИЦИЛИЮ. ВОЙСКА ОКТАВИАНА И МАРКА АНТОНИЯ ПЕРЕПРАВЛЯЮТСЯ НА БАЛКАНЫ — НАЧАЛО ФИЛИППИЙСКОЙ ВОЙНЫ. МАРК БРУТ И ГАЙ КАССИЙ ПЕРЕПРАВЛЯЮТСЯ ИЗ МАЛОЙ АЗИИ НА БАЛКАНЫ. ВОЙСКА ТРИУМВИРОВ И РЕСПУБЛИКАНЦЕВ СХОДЯТСЯ У ГОРОДКА ФИЛИППЫ

  19. ПЕРВАЯ БИТВА ПРИ ФИЛИППАХ. ГИБЕЛЬ ГАЯ КАССИЯ. СТАЦИЙ МУРК НАНОСИТ ПОРАЖЕНИЕ ФЛОТУ ОКТАВИАНА. НАД ВОЙСКАМИ ТРИУМВИРОВ НАВИСАЕТ УГРОЗА ГОЛОДА

  20. МАРК АНТОНИЙ И ОКТАВИАН СТРЕМЯТСЯ ДАТЬ НОВОЕ СРАЖЕНИЕ. МАРК БРУТ СТАРАЕТСЯ ДОБИТЬСЯ ПОБЕДЫ ИЗМОРОМ. СОЛДАТЫ ВЫНУЖДАЮТ МАРКА БРУТА ДАТЬ СРАЖЕНИЕ. ВТОРАЯ БИТВА ПРИ ФИЛИППАХ. ПОРАЖЕНИЕ РЕСПУБЛИКАНЦЕВ И ГИБЕЛЬ МАРКА БРУТА

  21. КРОВАВОЕ ТОРЖЕСТВО ПОБЕДИТЕЛЕЙ. НОВЫЙ ДЕЛЕЖ ПРОВИНЦИЙ МЕЖДУ ТРИУМВИРАМИ. ОСЛАБЛЕНИЕ ВЛИЯНИЯ МАРКА ЛЕПИДА. ПЕРВАЯ ЖЕНИТЬБА ОКТАВИАНА — БРАК ПО РАСЧЕТУ. АЗИАТСКИЕ ВЛАДЕНИЯ РИМА ПОД ВЛАСТЬЮ МАРКА АНТОНИЯ. ЗНАКОМСТВО МАРКА АНТОНИЯ С КЛЕОПАТРОЙ

  22. ПАРФЯНЕ ВТОРГАЮТСЯ ВО ВЛАДЕНИЯ МАРКА АНТОНИЯ. ОКТАВИАН ПРОВОДИТ В ИТАЛИИ КОНФИСКАЦИИ И НАДЕЛЯЕТ СОЛДАТ ЗЕМЛЕЙ. КОНФЛИКТ МЕЖДУ ОКТАВИАНОМ И ЛУЦИЕМ АНТОНИЕМ. ФУЛЬВИЯ ПОДСТРЕКАЕТ ЛУЦИЯ АНТОНИЯ К ВОЙНЕ С ОКТАВИАНОМ. ИСТИННЫЕ МОТИВЫ ДЕЙСТВИЙ ФУЛЬВИИ. ПИРАТЫ РАЗОРЯЮТ ПОБЕРЕЖЬЕ ИТАЛИИ И БЛОКИРУЮТ ПОДВОЗ ПРОДОВОЛЬСТВИЯ ИЗ ПРОВИНЦИЙ. УПАДОК ХОЗЯЙСТВА В РИМЕ И В ИТАЛИИ

  23. ПРИМИРЕНИЕ ОКТАВИАНА С ЛУЦИЕМ АНТОНИЕМ И НОВЫЙ КОНФЛИКТ. ВОЙНА СТАНОВИТСЯ НЕИЗБЕЖНОЙ. ПОЛОЖЕНИЕ В АФРИКЕ И ИСПАНИИ. ГОСПОДСТВО ПИРАТОВ НА МОРЕ. НАЧАЛО ПЕРУЗИЙСКОЙ ВОЙНЫ. ИТАЛИЯ В ОГНЕ СРАЖЕНИЙ. ЛУЦИЙ АНТОНИЙ ЗАХВАТЫВАЕТ РИМ

  24. ССОРА ЛУЦИЯ АНТОНИЯ С БАРБАТИЕМ ВОЗВРАЩАЕТ РИМ ОКТАВИАНУ. УДАЧНЫЙ МАНЕВР МАРКА АГРИППЫ. ОТСУТСТВИЕ УКАЗАНИЙ ОТ МАРКА АНТОНИЯ НЕ ДАЕТ ДЕЙСТВОВАТЬ ЕГО ПОЛКОВОДЦАМ. ПЕРЕХОД ИНИЦИАТИВЫ К ОКТАВИАНУ. ОСАДА ПЕРУЗИИ

  25. СДАЧА ПЕРУЗИИ. КОНЕЦ ПЕРУЗИЙСКОЙ ВОЙНЫ

  26. РИМ ПОСЛЕ ПЕРУЗИЙСКОЙ ВОЙНЫ. УСИЛЕНИЕ ОКТАВИАНА. РАЗВОД С КЛОДИЕЙ. ОКТАВИАН, ПЫТАЯСЬ ПРИМИРИТЬСЯ С СЕКСТОМ ПОМПЕЕМ, СВАТАЕТСЯ К СКРИБОНИИ И ПОМОГАЕТ МАРКУ ЛЕПИДУ ОВЛАДЕТЬ АФРИКОЙ. ЛУЦИЙ АНТОНИЙ ПЕРЕХОДИТ НА СТОРОНУ ОКТАВИАНА

  27. ПРИБЫТИЕ В ИТАЛИЮ МАРКА АНТОНИЯ. БОЛЕЗНЬ И СМЕРТЬ ФУЛЬВИИ. ДОМИЦИЙ АГЕНОБАРБ СО СВОИМ ФЛОТОМ ПЕРЕХОДИТ НА СТОРОНУ МАРКА АНТОНИЯ. ПОДВЛАСТНЫЙ ОКТАВИАНУ ГОРОД БРУНДИЗИЙ ОТКАЗЫВАЕТСЯ ПРИНЯТЬ АНТОНИЯ, ВЫЗЫВАЯ ЕГО ГНЕВ. МЕЖДОУСОБИЦА МЕЖДУ МАРКОМ АНТОНИЕМ И ОКТАВИАНОМ. НЕДОЛГАЯ ДРУЖБА МАРКА АНТОНИЯ С СЕКСТОМ ПОМПЕЕМ. СЕКСТ ПОМПЕЙ ОТБИРАЕТ У ОКТАВИАНА САРДИНИЮ И КОРСИКУ. ОКТАВИАН И МАРК АНТОНИЙ НАЧИНАЮТ МЕЖДУ СОБОЙ ПЕРЕГОВОРЫ, СТРЕМЯСЬ К ПРИМИРЕНИЮ

  28. ПРИМИРЕНИЕ МАРКА АНТОНИЯ И ОКТАВИАНА. НОВЫЙ ПЕРЕДЕЛ РИМСКИХ ВЛАДЕНИЙ МЕЖДУ ТРИУМВИРАМИ. МАРК АНТОНИЙ ЖЕНИТСЯ НА ОКТАВИИ, КАЗНИТ МАНИЯ, КАК ЗАЧИНЩИКА ПЕРУЗИЙСКОЙ ВОЙНЫ, И ВЫДАЕТ ОКТАВИАНУ ЗАМЫШЛЯВШЕГО ЕГО УБИТЬ САЛЬВИДИЕНА. ОКТАВИАН ПЫТАЕТСЯ ВЕРНУТЬ СЕБЕ САРДИНИЮ, НО ТЕРПИТ НЕУДАЧУ. БЕСПОРЯДКИ В ИСТОЩЕННОЙ ВОЙНОЙ ИТАЛИИ. ПРОПАГАНДА МИРА И НАДЕЛЕНИЯ ВЕТЕРАНОВ ЗЕМЛЕЙ НА МОНЕТАХ ОКТАВИАНА

  29. ЖЕНИТЬБА ОКТАВИАНА НА СКРИБОНИИ — НОВЫЙ БРАК ПО РАСЧЕТУ. НАЧАЛО ПЕРЕГОВОРОВ ОКТАВИАНА С СЕКСТОМ ПОМПЕЕМ. ГИБЕЛЬ СТАЦИЯ МУРКА. МИЗЕНСКОЕ СОГЛАШЕНИЕ — МИР С СЕКСТОМ ПОМПЕЕМ И НОВЫЙ ПЕРЕДЕЛ РИМСКИХ ВЛАДЕНИЙ

  30. ВТОРЖЕНИЕ ПАРФЯН ВО ВЛАДЕНИЯ МАРКА АНТОНИЯ. «ПАРФЯНСКИЙ ИМПЕРАТОР» КВИНТ ЛАБИЕН. ПОРАЖЕНИЕ ПАРФЯН. ГИБЕЛЬ КВИНТА ЛАБИЕНА. ИЗМЕНА МЕНОДОРА ВОЗВРАЩАЕТ ОКТАВИАНУ СИЦИЛИЮ И КОРСИКУ. РАЗВОД ОКТАВИАНА СО СКРИБОНИЕЙ. ЖЕНИТЬБА ОКТАВИАНА НА ЛИВИИ — НЕВЕРОЯТНЫЙ БРАК ПО ЛЮБВИ

  31. СИЦИЛИЙСКАЯ ВОЙНА. НЕУДАЧИ ОКТАВИАНА. МАРК АНТОНИЙ ВСТУПАЕТСЯ ЗА СЕКСТА ПОМПЕЯ, НО ОКТАВИАН УХИТРЯЕТСЯ ЕГО ПЕРЕУБЕДИТЬ И СКЛОНИТЬ К СОВМЕСТНОЙ ВОЙНЕ ПРОТИВ ПОМПЕЯ. ПРИБЫТИЕ ФЛОТА МАРКА АНТОНИЯ В ТАРЕНТ НА ПОМОЩЬ ОКТАВИАНУ. НЕЖЕЛАНИЕ ОКТАВИАНА ДЕЙСТВОВАТЬ СОВМЕСТНО ПРИВОДИТ К НОВОМУ КОНФЛИКТУ С МАРКОМ АНТОНИЕМ. ОКТАВИЯ МИРИТ МУЖА С БРАТОМ

  32. МАРК АНТОНИЙ ПЕРЕДАЕТ ОКТАВИАНУ ЧАСТЬ СВОЕГО ФЛОТА, А ОКТАВИАН ПЕРЕДАЕТ МАРКУ АНТОНИЮ ЧАСТЬ СВОИХ ВОЙСК. ПРОДЛЕНИЕ ПОЛНОМОЧИЙ ТРИУМВИРОВ. ВОЗВРАЩЕНИЕ МАРКА АНТОНИЯ НА ВОСТОК И НОВЫЙ РОМАН С КЛЕОПАТРОЙ. ОКТАВИЯ И КЛЕОПАТРА — ДВЕ СОПЕРНИЦЫ. КОЗНИ КЛЕОПАТРЫ. НЕУДАЧНЫЙ ПОХОД МАРКА АНТОНИЯ ПРОТИВ ПАРФИИ

  33. ОКТАВИАН ПРОДОЛЖАЕТ ВОЙНУ С СЕКСТОМ ПОМПЕЕМ И ПРИВЛЕКАЕТ К ЭТОЙ ВОЙНЕ МАРКА ЛЕПИДА. ВЫСАДКА ВОЙСК ТРИУМВИРОВ НА СИЦИЛИИ. ОКТАВИАН ЕДВА НЕ ГИБНЕТ В МОРСКОМ СРАЖЕНИИ. ВОЙСКА СЕКСТА ПОМПЕЯ ОТСТУПАЮТ

  34. БИТВА ПРИ МИЛАХ И НАВЛОХЕ. ПОЛНАЯ ПОБЕДА ФЛОТА ОКТАВИАНА, ВОЗГЛАВЛЯЕМОГО МАРКОМ ВИПСАНИЕМ АГРИППОЙ. БЕГСТВО СЕКСТА ПОМПЕЯ. ЗАВЕРШЕНИЕ СИЦИЛИЙСКОЙ ВОЙНЫ. ПОПЫТКА МАРКА ЭМИЛИЯ ЛЕПИДА ЗАХВАТИТЬ СИЦИЛИЮ. ВОЙСКА ЛЕПИДА ПЕРЕХОДЯТ НА СТОРОНУ ОКТАВИАНА. ОКТАВИАН ПРОЩАЕТ МАРКА ЛЕПИДА, НО ПРИСОЕДИНЯЕТ ЕГО ВЛАДЕНИЯ К СВОИМ — ТРИУМВИРАТ ПРЕВРАЩАЕТСЯ В ДУУМВИРАТ

  35. ТРИУМФ ОКТАВИАНА И ТРАГИЧЕСКАЯ СУДЬБА СОЛДАТ СЕКСТА ПОМПЕЯ. ОКТАВИАН ИЗБИРАЕТСЯ ПОЖИЗНЕННЫМ ТРИБУНОМ. ПОХОД ОКТАВИАНА В ИЛЛИРИЮ И ДАЛМАЦИЮ

  36. ВОСТОЧНЫЕ ВОЙНЫ МАРКА АНТОНИЯ. БРАК МАРКА АНТОНИЯ С КЛЕОПАТРОЙ ПЕРЕРАСТАЕТ ИЗ СЕМЕЙНОЙ ПРОБЛЕМЫ В ГОСУДАРСТВЕННУЮ. ОКТАВИАН И МАРК АНТОНИЙ ОКОНЧАТЕЛЬНО ССОРЯТСЯ

  37. МАРК АНТОНИЙ И ОКТАВИАН ПЕРЕД РЕШАЮЩЕЙ СХВАТКОЙ. КЛЕОПАТРА — РОКОВАЯ ЖЕНЩИНА МАРКА АНТОНИЯ. РАЗВОД МАРКА АНТОНИЯ С ОКТАВИЕЙ. ОКТАВИАН ОГЛАШАЕТ ЗАВЕЩАНИЕ МАРКА АНТОНИЯ. МАРК АНТОНИЙ ТЕРЯЕТ СИМПАТИИ РИМЛЯН. НАЧАЛО АКЦИЙСКОЙ ВОЙНЫ

  38. БИТВА ПРИ АКЦИИ. ЗАГАДОЧНОЕ БЕГСТВО КЛЕОПАТРЫ И МАРКА АНТОНИЯ

  39. НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ТЕХ, КТО ПРИНЕС ОКТАВИАНУ ПОБЕДУ. ПОХОД ОКТАВИАНА В ЕГИПЕТ. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ МАРКА АНТОНИЯ И КЛЕОПАТРЫ И СУДЬБА ИХ ДЕТЕЙ. ОКТАВИАН ВО ГЛАВЕ ВСЕХ ВЛАДЕНИЙ РИМА. ЕГИПЕТ СТАНОВИТСЯ РИМСКОЙ ПРОВИНЦИЕЙ

  40. ВОЗВРАЩЕНИЕ В РИМ. ДОЛГОЖДАННЫЙ МИР. РИМ ПОСЛЕ ГРАЖДАНСКИХ ВОЙН. УСТАНОВЛЕНИЕ РЕЖИМА ПРИНЦИПАТА. ОКТАВИАН СТАНОВИТСЯ ПРИНЦЕПСОМ, АВГУСТОМ И ПОЖИЗНЕННЫМ ИМПЕРАТОРОМ. СОЗДАНИЕ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ

  41. ОРГАНИЗАЦИЯ ОХРАНЫ ОКТАВИАНА АВГУСТА И ЕГО ТАЙНАЯ ПОЛИЦИЯ

  42. РАСШИРЕНИЕ РИМСКИХ ВЛАДЕНИЙ ПРИ ОКТАВИАНЕ АВГУСТЕ

  43. ОКТАВИАН АВГУСТ И АРМИЯ. ПРИЧИНЫ, ПОБУДИВШИЕ ОКТАВИАНА УДЕЛИТЬ ВНИМАНИЕ УКРЕПЛЕНИЮ СЕМЕЙНЫХ УЗ РИМЛЯН И БРАЧНОМУ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВУ. О СВЯЗИ НРАВСТВЕННОСТИ, РОЖДАЕМОСТИ И ВОЕННЫХ ВОЗМОЖНОСТЕЙ СТРАНЫ. ПОЧЕМУ РИМЛЯНЕ НЕ ПЫТАЛИСЬ ПЛАВАТЬ В АМЕРИКУ

  44. ОБ ОТНОШЕНИИ ОКТАВИАНА АВГУСТА К ДРУГИМ НАРОДАМ

  45. АРХИТЕКТУРА РИМСКОЙ ИМПЕРИИ В ПЕРИОД ПРАВЛЕНИЯ ОКТАВИАНА АВГУСТА. РИМ СТРОИТСЯ. РАЗВИТИЕ РИМСКОЙ КУЛЬТУРЫ. «ЗОЛОТОЙ ВЕК» РИМСКОЙ ПОЭЗИИ. ВОССТАНОВЛЕНИЕ ВВЕДЕННОГО ЮЛИЕМ ЦЕЗАРЕМ, А ЗАТЕМ ЗАБЫТОГО КАЛЕНДАРЯ. МЕСЯЦ СЕКСТИЛИЙ СТАНОВИТСЯ АВГУСТОМ. ЗРЕЛИЩА ПРИ ОКТАВИАНЕ АВГУСТЕ

  46. СУДЕБНАЯ СИСТЕМА РИМА. ПОНЯТИЕ ОКТАВИАНА АВГУСТА О СПРАВЕДЛИВОСТИ

  47. ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ ОКТАВИАНА АВГУСТА И ЕГО УВЛЕЧЕНИЯ

  48. КОМУ БЫТЬ НАСЛЕДНИКОМ? БОРЬБА МЕЖДУ РОДСТВЕННИКАМИ ЗА БУДУЩИЙ ТРОН. ПРОИГРЫШ ОЗНАЧАЕТ СМЕРТЬ. РАСТОПТАННЫЕ СУДЬБЫ. ОВИДИЙ — ПЕШКА В БОЛЬШОЙ ИГРЕ. ЛИВИЯ ПОБЕЖДАЕТ

  49. ЧТО БУДУТ ДУМАТЬ ПОТОМКИ?

МАРЦЕЛЛ

АГРИППА

АГРИППА ПОСТУМ

ГАЙ ЦЕЗАРЬ

ЛУЦИЙ ЦЕЗАРЬ

ДРУЗ СТАРШИЙ

ТИБЕРИЙ

  1. ИСТОРИЯ РОДА КЛАВДИЕВ РОЖДЕНИЕ ТИБЕРИЯ, СУДЬБА ЕГО ОТЦА И ВТОРОЙ БРАК МАТЕРИ

  2. ДЕТСТВО. В ДОМЕ МАРКА ГАЛЛИЯ. ВХОЖДЕНИЕ В ДОМ ОКТАВИАНА. ПЕРВЫЕ ДЕЛА — ПУТЬ К СЛАВЕ. ПОКОРИТЕЛЬ НОРИКЦЕВ, РЕТОВ, ВИНДЕЛИКОВ, ПАННОНЦЕВ И ПРОЧИХ НАРОДОВ

  3. ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ. ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ, БРАК И ВЫНУЖДЕННЫЙ РАЗВОД. БРАК С ЮЛИЕЙ СТАРШЕЙ. УДАЧИ В ПОХОДАХ И НЕУДАЧА В СЕМЕЙНОЙ ЖИЗНИ. РАЗРЫВ ТИБЕРИЯ С ЮЛИЕЙ СТАРШЕЙ И ДОБРОВОЛЬНОЕ УДАЛЕНИЕ В ССЫЛКУ. ОПАЛА. ВОСЕМЬ ЛЕТ ПОД ДАМОКЛОВЫМ МЕЧОМ

  4. НАСТРОЕНИЯ В РИМЕ МЕНЯЮТСЯ. СНЯТИЕ ОПАЛЫ И ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ССЫЛКИ. НОВЫЙ ВЗЛЕТ. ОКТАВИАН УСЫНОВЛЯЕТ ТИБЕРИЯ, ТИБЕРИЙ УСЫНОВЛЯЕТ. ГЕРМАНИКА. ВНОВЬ ВО ГЛАВЕ ВОЙСК. ОСТОРОЖНОСТЬ ПРЕВЫШЕ ВСЕГО

  5. НА ГРЕБНЕ СЛАВЫ. ТРИУМФ 12 ГОДА. ТИБЕРИЙ НАЗНАЧАЕТСЯ СОПРАВИТЕЛЕМ ОКТАВИАНА АВГУСТА. ОБОСТРЕНИЕ СИТУАЦИИ НА БАЛКАНАХ. ТИБЕРИЙ ОТПРАВЛЯЕТСЯ В НОВЫЙ ПОХОД, НО ВОЗВРАЩАЕТСЯ В СВЯЗИ С БОЛЕЗНЬЮ ОКТАВИАНА АВГУСТА. СМЕРТЬ ОКТАВИАНА АВГУСТА. ТИБЕРИЙ СТАНОВИТСЯ ИМПЕРАТОРОМ. СУДЬБА АГРИППЫ ПОСТУМА

  6. НАЧАЛО ПРАВЛЕНИЯ. ЛИВИЯ И ТИБЕРИЙ — НЕПРОСТЫЕ ОТНОШЕНИЯ МАТЕРИ И СЫНА. ПОДХОД ТИБЕРИЯ К РЕШЕНИЮ РАЗЛИЧНЫХ ГОСУДАРСТВЕННЫХ ПРОБЛЕМ

  7. СУДЕБНАЯ СИСТЕМА РИМА ПРИ ТИБЕРИИ. РАСПРОСТРАНЕНИЕ ЧУЖЕЗЕМНЫХ РЕЛИГИЙ, АЛЧНОСТЬ НОВОЯВЛЕННЫХ ПРОПОВЕДНИКОВ И СВЯЗАННЫЕ С ЭТИМ ПРОБЛЕМЫ. ОТНОШЕНИЕ ТИБЕРИЯ К МАГИИ И АСТРОЛОГИИ

  8. БУНТ РИМСКИХ ЛЕГИОНОВ В ГЕРМАНИИ И ПАННОНИИ И ЕГО ПОДАВЛЕНИЕ. ГЕРМАНСКИЕ ПОХОДЫ ГЕРМАНИКА. ДИСЛОКАЦИЯ РИМСКИХ ВОЙСК И ОПАСЕНИЯ ТИБЕРИЯ. ТИБЕРИЙ ОТЗЫВАЕТ ГЕРМАНИКА, ПРЕДОСТАВИВ ЕМУ ТРИУМФ И НАЗНАЧИВ КОНСУЛОМ

  9. ТИБЕРИЙ ОТПРАВЛЯЕТ ГЕРМАНИКА С МИССИЕЙ НА ВОСТОК, НАЗНАЧИВ НАМЕСТНИКОМ СИРИИ ГНЕЯ ПИЗОНА. ПРИСОЕДИНЕНИЕ К РИМУ КАППАДОКИИ И КОММАГЕНЫ. ПРИЧИНЫ ИЗМЕНЕНИЯ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ ТИБЕРИЯ. УСПЕХИ ДИПЛОМАТИИ ТИБЕРИЯ ВО ФРАКИИ. ДРУЗ МЛАДШИЙ ДОБИВАЕТСЯ УСПЕХА В ГЕРМАНИИ

  10. КОНФЛИКТ ГЕРМАНИКА С ГНЕЕМ ПИЗОНОМ. ПРИЧИНЫ ВНЕШНИЕ И ПРИЧИНЫ ИСТИННЫЕ. ЗАГАДОЧНАЯ СМЕРТЬ ГЕРМАНИКА — БОЛЕЗНЬ ИЛИ ОТРАВЛЕНИЕ?

  11. АГРИППИНА СТАРШАЯ ВЗЫВАЕТ К МЕСТИ УБИЙЦАМ МУЖА. ДЕЛО ПИЗОНА. РИМСКИЕ СПЛЕТНИ

  12. СВАДЬБА ВНУЧКИ ТИБЕРИЯ С СЫНОМ ТИБЕРИЯ И АГРИППИНЫ СТАРШЕЙ. СМЕРТЬ ДРУЗА МЛАДШЕГО. ТИБЕРИЙ И СЕМЕЙСТВО ГЕРМАНИКА — ОТНОШЕНИЯ ПОРТЯТСЯ И ПЕРЕХОДЯТ ВО ВРАЖДУ. ГИБЕЛЬ АГРИППИНЫ СТАРШЕЙ И ЕЕ СТАРШИХ СЫНОВЕЙ. О ТОМ, КАК ГОДЫ МЕНЯЮТ НАШУ ОЦЕНКУ СТЕПЕНИ ВАЖНОСТИ ТЕХ ИЛИ ИНЫХ СОБЫТИЙ

  13. ТИБЕРИЙ ОЖЕСТОЧАЕТСЯ. УСИЛЕНИЕ ЗНАЧЕНИЯ ПРЕТОРИАНСКОЙ ГВАРДИИ. ВОССТАНИЕ ТАКФАРИНАТА. ПРАВО НА ТРИУМФ СТАНОВИТСЯ ПРИВИЛЕГИЕЙ ИМПЕРАТОРА. ВОССТАНИЕ ФРАКИЙЦЕВ, А ТАКЖЕ ВОССТАНИЕ ЮЛИЯ ФЛОРА И ЮЛИЯ САКРОВИРА В ГАЛЛИИ. ЖЕЛЕЗНАЯ ВЫДЕРЖКА ТИБЕРИЯ И ЕГО РАВНОДУШИЕ К ЛЕСТИ

  14. ВОЗВЫШЕНИЕ ЭЛИЯ СЕЯНА. ТИБЕРИЙ УДАЛЯЕТСЯ НА КАПРИ. ЖИЗНЬ ТИБЕРИЯ НА КАПРИ — ГДЕ ПРАВДА, ГДЕ ВЫМЫСЕЛ? ЗАГОВОР ЭЛИЯ СЕЯНА. ТИБЕРИЙ СВИРЕПЕЕТ. КОНЧИНА ТИБЕРИЯ

ГЕРМАНИК

ДРУЗ МЛАДШИЙ

ГЕРМАНИК МЛАДШИЙ

НЕРОН ЦЕЗАРЬ

ДРУЗ ЦЕЗАРЬ

ЛЖЕ-ДРУЗ ЦЕЗАРЬ

ЭЛИЙ СЕЯН

ТИБЕРИЙ ГЕМЕЛЛ

КАЛИГУЛА

  1. ПРОИСХОЖДЕНИЕ И ПЕРВЫЕ ГОДЫ ЖИЗНИ. О ТОМ, ПОЧЕМУ БУДУЩЕГО ИМПЕРАТОРА ПРОЗВАЛИ КАЛИГУЛА. ГИБЕЛЬ ОТЦА — НЕИЗГЛАДИМЫЙ СЛЕД

  2. ТРАГИЧЕСКАЯ СУДЬБА БРАТЬЕВ КАЛИГУЛЫ И ЕГО МАТЕРИ. КАЛИГУЛА СТАНОВИТСЯ СИРОТОЙ

  3. ВО ДВОРЦЕ, НО В ВЕЧНОМ СТРАХЕ. НА КАПРИ ВО ВРЕМЕНА ТИБЕРИЯ. ДУМАТЬ ПРИХОДИТСЯ О КАЖДОМ ШАГЕ И КАЖДОМ СЛОВЕ. СВЕРЖЕНИЕ ЭЛИЯ СЕЯНА И ВОЗВЫШЕНИЕ КАЛИГУЛЫ. ПЕРВЫЙ БРАК БУДУЩЕГО ИМПЕРАТОРА И ЕГО ВНЕБРАЧНЫЕ СВЯЗИ. СМЕРТЬ ТИБЕРИЯ. КАЛИГУЛА ПРИХОДИТ К ВЛАСТИ. ПОЧЕМУ КАЛИГУЛА ПОХОРОНИЛ ТИБЕРИЯ СО ВСЕМИ ПОЧЕСТЯМИ, НО ОТКАЗАЛ ЕМУ В ПОСМЕРТНОМ ОБОЖЕСТВЛЕНИИ. КАЛИГУЛА И ТИБЕРИЙ ГЕМЕЛЛ

  4. НАЧАЛО ПРАВЛЕНИЯ. ПОЧЕСТИ РОДСТВЕННИКАМ, АМНИСТИЯ ОСУЖДЕННЫХ. АНТОНИЯ МЛАДШАЯ — НАСТАВНИЦА КАЛИГУЛЫ. СМЕРТЬ АНТОНИИ МЛАДШЕЙ И СВЯЗАННЫЕ С ЭТИМ ЛЕГЕНДЫ. КАЛИГУЛА ЛИШАЕТСЯ ОПЫТНЕЙШЕГО СОВЕТЧИКА

  5. ПРАЗДНИКИ И РАЗДАЧИ — КАЗНА ПУСТЕЕТ. ИНТРИГИ ТЕТРАРХА АГРИППЫ. АГРИППА СТАНОВИТСЯ ЛЮБИМЦЕМ КАЛИГУЛЫ, А ЗАТЕМ И ЦАРЕМ. СТОЛКНОВЕНИЯ В АЛЕКСАНДРИИ МЕЖДУ ГРЕКАМИ И ИУДЕЯМИ. КАЛИГУЛА ЗЛИТСЯ И ПРИКАЗЫВАЕТ УСТАНОВИТЬ СВОИ СТАТУИ ВО ВСЕХ ИУДЕЙСКИХ ХРАМАХ. ТЕТРАРХ ИРОД АНТИППА ПЫТАЕТСЯ ПЕРЕУБЕДИТЬ КАЛИГУЛУ, НО ЛИШАЕТСЯ ВСЕХ ВЛАДЕНИЙ. ОТНОШЕНИЯ КАЛИГУЛЫ С ДРУГИМИ СВОИМИ ВАССАЛАМИ

  6. БОЛЕЗНЬ КАЛИГУЛЫ МЕНЯЕТ ЕГО ХАРАКТЕР. РАСПРАВА НАД ТИБЕРИЕМ ГЕМЕЛЛОМ. ЖЕНИТЬБА КАЛИГУЛЫ НА ЛИВИИ ОРЕСТИЛЛЕ. ОТНОШЕНИЯ КАЛИГУЛЫ С СЕСТРАМИ. СМЕРТЬ ДРУЗИЛЛЫ ПРИВОДИТ КАЛИГУЛУ В ОТЧАЯНИЕ

  7. ДЕЙСТВИЯ КАЛИГУЛЫ СТАНОВЯТСЯ ВСЕ МЕНЕЕ ВЗВЕШЕННЫМИ. РАЗВОД С ЛИВИЕЙ КОРНЕЛИЕЙ ОРЕСТИЛЛОЙ. СМЕНА ОКРУЖЕНИЯ. БРАК КАЛИГУЛЫ С ЛОЛЛИЕЙ ПАВЛИНОЙ И НОВЫЙ РАЗВОД. ОТНОШЕНИЕ КАЛИГУЛЫ К ЗРЕЛИЩАМ. СТРОИТЕЛЬСТВО ПРИ КАЛИГУЛЕ — ЖАЖДА ГРАНДИОЗНОГО, КУПАНИЕ В РОСКОШИ

  8. ЦЕЗОНИЯ — ЧЕТВЕРТАЯ ЖЕНА И ПОСЛЕДНЯЯ ЛЮБОВЬ КАЛИГУЛЫ. ДИВНЫЙ МОСТ В БАЙЯХ. ПРАЗДНОВАНИЕ ЮБИЛЕЯ БИТВЫ ПРИ АКЦИИ. КАЛИГУЛА ОТСТРАНЯЕТ ОТ ВЛАСТИ СРАЗУ ДВУХ КОНСУЛОВ, ПОКАЗЫВАЯ БЕЗГРАНИЧНОСТЬ СВОЕЙ ВЛАСТИ. ПОХОД В ГАЛЛИЮ И ГЕРМАНИЮ

  9. ЗАГОВОР ГЕТУЛИКА И ЛЕПИДА. КАЛИГУЛА КАЗНИТ ЗАГОВОРЩИКОВ И ОТПРАВЛЯЕТ В ССЫЛКУ СВОИХ СЕСТЕР. ОТМЕНА ПОХОДА В ГЕРМАНИЮ И БРИТАНИЮ — ВЗДОРНАЯ ВЫХОДКА ИЛИ ОБЪЕКТИВНАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ? ПРАВДА И ВЫДУМКИ В РАССКАЗАХ СВЕТОНИЯ ТРАНКВИЛЛА

  10. КАЛИГУЛА НАЖИВАЕТ НЕДОБРОЖЕЛАТЕЛЕЙ. КАЗНЬ МАВРЕТАНСКОГО ЦАРЯ ПТОЛЕМЕЯ — ВЗДОРНОЕ САМОУПРАВСТВО ИЛИ СЕРЬЕЗНЫЕ ПРИЧИНЫ ДЛЯ ЭТОГО ВСЕ-ТАКИ БЫЛИ? СЕНАТОРЫ УМОЛЯЮТ КАЛИГУЛУ ВЕРНУТЬСЯ В РИМ. ПОЧИТАНИЕ КАЛИГУЛЫ ДОВОДИТСЯ ДО АБСУРДА И ПРЕВРАЩАЕТСЯ В ФАРС. КАЛИГУЛА ВОЗВРАЩАЕТСЯ. О ЖЕСТОКОСТИ КАЛИГУЛЫ. ИМПЕРИЯ СТАЛКИВАЕТСЯ С ТРУДНОСТЯМИ — ВВЕДЕНИЕ НОВЫХ НАЛОГОВ

  11. КАЛИГУЛА В ЗЕНИТЕ СЛАВЫ. РОЖДЕНИЕ ДОЧЕРИ. ШУТКИ ИМПЕРАТОРА. НОВЫЕ ЗАГОВОРЫ. ЗАГОВОРЩИКИ ДОСТИГАЮТ ЦЕЛИ — УБИЙСТВО КАЛИГУЛЫ. О ТОМ, КАК НАРОД ВСТРЕТИЛ ВЕСТЬ ОБ УБИЙСТВЕ ИМПЕРАТОРА. ОПРОВЕРЖЕНИЕ МИФА О «РАЗОРЕННОЙ КАЗНЕ» И «БЕДНОСТИ» КЛАВДИЯ. КОМУ БЫЛО ВЫГОДНО ИЗОБРАЖАТЬ КАЛИГУЛУ ИЗУВЕРОМ В ГЛАЗАХ ПОТОМКОВ?

КЛАВДИЙ

  1. ПЕРВЫЕ ГОДЫ ЖИЗНИ. МИФ О НЕДОТЕПЕ. ЛЕНТЯЙ ИЛИ ТРУЖЕНИК? ПОЛОЖЕНИЕ КЛАВДИЯ ПРИ ОКТАВИАНЕ АВГУСТЕ И ТИБЕРИИ. КЛАВДИЙ ПРИ КАЛИГУЛЕ — ВОЗВЫШЕНИЕ И УХОД В ТЕНЬ. РАССКАЗЫ О ГОНЕНИЯХ НА КЛАВДИЯ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЕ ЕГО МЕСТО ПРИ ДВОРЕ

  2. УБИЙСТВО КАЛИГУЛЫ И ПРИХОД КЛАВДИЯ К ВЛАСТИ

  3. ЗАГОВОРЫ ПРОТИВ КЛАВДИЯ. СВЕРГНУТЬ «НЕДОТЕПУ» ОКАЗЫВАЕТСЯ НЕПРОСТО. РЕОРГАНИЗАЦИЯ КЛАВДИЕМ АППАРАТА УПРАВЛЕНИЯ ИМПЕРИЕЙ. РОСТ МОГУЩЕСТВА ВОЛЬНООТПУЩЕННИКОВ И ПРИЧИНЫ ЭТОГО

  4. СУДЕБНАЯ СИСТЕМА И ПРАВОСУДИЕ ПРИ КЛАВДИИ. АЛЧНОСТЬ СУДЕБНЫХ ОРАТОРОВ ВЫНУЖДАЕТ ОГРАНИЧИТЬ ЗАКОНОМ РАЗМЕРЫ ИХ ГОНОРАРОВ. ЛИЧНОЕ ОТНОШЕНИЕ КЛАВДИЯ К ПРАВОСУДИЮ

  5. ЗАБОТА О СОГРАЖДАНАХ. КЛАВДИЙ — СТРОИТЕЛЬ. ВОДОПРОВОД КЛАВДИЯ И НОВАЯ ГАВАНЬ В ОСТИИ. ПЕРЕПИСЬ НАСЕЛЕНИЯ. СООТНОШЕНИЕ ПОЛНОПРАВНЫХ И НЕПОЛНОПРАВНЫХ ЖИТЕЛЕЙ ИМПЕРИИ

  6. РАСШИРЕНИЕ ГРАНИЦ ИМПЕРИИ ПРИ КЛАВДИИ — ЗАВОЕВАНИЕ МАВРЕТАНИИ, ПРИСОЕДИНЕНИЕ ЛИКИИ И ПАМФИЛИИ, ПРИСОЕДИНЕНИЕ ФРАКИИ. ВМЕШАТЕЛЬСТВО РИМА В ДЕЛА БОСПОРСКОГО ЦАРСТВА. НАЧАЛО ПОКОРЕНИЯ БРИТАНИИ

  7. ДЕЙСТВИЯ РИМЛЯН В ГЕРМАНИИ. УСПЕХИ ПОЛКОВОДЦА ДОМИЦИЯ КОРБУЛОНА. КЛАВДИЙ ДАРУЕТ КОРБУЛОНУ ТРИУМФАЛЬНЫЕ ОТЛИЧИЯ, НО ЗАПРЕЩАЕТ ЕМУ ДАЛЬНЕЙШЕЕ ВЕДЕНИЕ ВОЙНЫ. УСПЕХИ ДРУГИХ РИМСКИХ ПОЛКОВОДЦЕВ И ПРИЧИНЫ, ПО КОТОРЫМ КЛАВДИЙ БЫЛ ВЫНУЖДЕН СДЕРЖИВАТЬ ИХ АКТИВНОСТЬ

  8. ВОСТОЧНАЯ ПОЛИТИКА КЛАВДИЯ

  9. НЕИТАЛИЙЦЫ ДОПУСКАЮТСЯ В СЕНАТ. МНЕНИЕ КЛАВДИЯ О ФОРМИРОВАНИИ НАЦИИ. ОТНОШЕНИЕ КЛАВДИЯ К ЧУЖЕЗЕМНЫМ ОБЫЧАЯМ И ВЕРОВАНИЯМ. ТЩЕТНЫЕ ПОПЫТКИ КЛАВДИЯ ВОЗРОДИТЬ ДРЕВНИЕ ОБЫЧАИ

  10. СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ ИМПЕРАТОРА КЛАВДИЯ. КЛАВДИЙ И МЕССАЛИНА. ПАДЕНИЕ И ГИБЕЛЬ ВАЛЕРИИ МЕССАЛИНЫ. РАЗВРАТНИЦА ИЛИ ЖЕРТВА ПРИДВОРНОЙ ИНТРИГИ?

  11. БОРЬБА ПРИДВОРНЫХ ЗА ВЛИЯНИЕ. НОВОЙ ИМПЕРАТРИЦЕЙ СТАНОВИТСЯ АГРИППИНА МЛАДШАЯ. ВОЗВЫШЕНИЕ АГРИППИНЫ И ПАЛЛАНТА. КЛАВДИЙ УСЫНОВЛЯЕТ СЫНА АГРИППИНЫ НЕРОНА И ЖЕНИТ ЕГО НА СВОЕЙ ДОЧЕРИ ОКТАВИИ. БОРЬБА АГРИППИНЫ С НАРЦИССОМ. НАРЦИСС ТЕРЯЕТ ВЛИЯНИЕ

  12. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ИМПЕРАТОРА КЛАВДИЯ И ЕГО СМЕРТЬ. СУДЬБА ДЕТЕЙ И СУДЬБА ТРУДОВ КЛАВДИЯ. ИМПЕРАТОР КЛАВДИЙ ПОТОМКАМ

ФУРИЙ КАМИЛЛ СКРИБОНИАН

БРИТАННИК

НЕРОН

  1. ПРОИСХОЖДЕНИЕ БУДУЩЕГО ИМПЕРАТОРА. ТРУДНОЕ ДЕТСТВО — ССЫЛКА МАТЕРИ И СМЕРТЬ ОТЦА

  2. ВОЗВРАЩЕНИЕ АГРИППИНЫ МЛАДШЕЙ ИЗ ССЫЛКИ, ЕЕ НОВЫЙ БРАК И НОВОЕ ВДОВСТВО. В ГУЩЕ ДВОРЦОВЫХ ИНТРИГ. АГРИППИНА МЛАДШАЯ СТАНОВИТСЯ ИМПЕРАТРИЦЕЙ

  3. УСЫНОВЛЕНИЕ НЕРОНА ИМПЕРАТОРОМ КЛАВДИЕМ. ВОЗВЫШЕНИЕ НЕРОНА. БРАК НЕРОНА С ОКТАВИЕЙ

  4. НЕРОН И БРИТАННИК. СМЕРТЬ ИМПЕРАТОРА КЛАВДИЯ — ГРИБЫ, БОЛЕЗНЬ ИЛИ ЯД? ТАЙНА ЕГО ЗАВЕЩАНИЯ. НЕРОН — ИМПЕРАТОР

  5. АГРИППИНА МЛАДШАЯ У РУЛЯ РИМСКОЙ ДЕРЖАВЫ. БУРР И СЕНЕКА ПЕРЕХВАТЫВАЮТ РЫЧАГИ. ФИЛОСОФСКИЕ НАСТАВЛЕНИЯ И ПРЕКРАСНАЯ АКТЭ. ПЕРВЫЕ ШАГИ ЮНОГО ИМПЕРАТОРА

  6. КОНФЛИКТ СЫНА И МАТЕРИ. АГРИППИНА ЖЕЛАЕТ ПРАВИТЬ, НО ШАГ ЗА ШАГОМ ТЕРЯЕТ ВЛАСТЬ. РИМСКИЕ МОНЕТЫ О ВЗЛЕТЕ И ПАДЕНИИ ВЛИЯНИЯ АГРИППИНЫ. ХИТРОСТИ СЕНЕКИ — АКТЭ УХОДИТ В ТЕНЬ, НО ОСТАЕТСЯ. НОВЫЕ ДРУЗЬЯ НЕРОНА

  7. ОТСТАВКА ПАЛЛАНТА. АГРИППИНА МЛАДШАЯ ПЫТАЕТСЯ УГРОЖАТЬ СЫНУ, НО ТЕРПИТ ПРОВАЛ. ОТРАВЛЕНИЕ БРИТАННИКА

  8. АГРИППИНА НЕ СДАЕТСЯ. НЕРОН ЛИШАЕТ МАТЬ ТЕЛОХРАНИТЕЛЕЙ И ПОДВЕРГАЕТ ОПАЛЕ. ПЕРВЫЕ ЗАГОВОРЫ. ИНТРИГИ ЮНИИ СИЛАНЫ. ПРИМИРЕНИЕ НЕРОНА И АГРИППИНЫ. НЕРОН ОТВЕРГАЕТ ОБВИНЕНИЯ В АДРЕС СВОЕЙ МАТЕРИ, НО РУБЕЛЛИЯ ПЛАВТА УДАЛЯЮТ В АЗИЮ. НЕРОН ОТВЕРГАЕТ ОБВИНЕНИЯ В АДРЕС КОРНЕЛИЯ СУЛЛЫ, АФРАНИЯ БУРРА И ПАЛЛАНТА. ПОЛОЖЕНИЕ НЕРОНА УКРЕПЛЯЕТСЯ

  9. НЕРОН, ОКТАВИЯ И АКТЭ. НОЧНЫЕ ПОХОЖДЕНИЯ НЕРОНА. СТЫЧКА НА ФЛАМИНИЕВОЙ ДОРОГЕ. ССЫЛКА КОРНЕЛИЯ СУЛЛЫ. НЕРОН ОСТЕПЕНЯЕТСЯ

  10. СЕНЕКА И БУРР — ТЕНЕВЫЕ ПРАВИТЕЛИ ИМПЕРИИ. НОВАЯ ЛЮБОВЬ НЕРОНА. ПОППЕЯ САБИНА — РАСПУТНИЦА ИЛИ ЖЕРТВА ВЛАСТИТЕЛЯ? ОТОН И ПОППЕЯ САБИНА. ССЫЛКА ОТОНА. ПОППЕЯ САБИНА ПОКОРЯЕТСЯ, НО НАСТАИВАЕТ НА БРАКЕ

  11. НОВЫЙ КОНФЛИКТ МЕЖДУ НЕРОНОМ И АГРИППИНОЙ. В ЧЕМ ИСТИННЫЕ ПРИЧИНЫ? УБИЙСТВО АГРИППИНЫ МЛАДШЕЙ

  12. КЛАВДИЙ ЛИШАЕТСЯ ОБОЖЕСТВЛЕНИЯ. В ЧЕМ ПРИЧИНЫ? НОВЫЕ ЗАБАВЫ НЕРОНА. УЧРЕЖДЕНИЕ ЮВЕНАЛИЙ И НЕРОНИЙ. БЫЛ ЛИ НЕРОН КРОВОЖАДНЫМ? НЕРОН И ПОЭЗИЯ. ТЯГА К ИСКУССТВУ

  13. ДЕЛА НА ОКРАИНАХ ИМПЕРИИ. БОРЬБА С ДРУИДАМИ В БРИТАНИИ. ПРИЧИНЫ ПАССИВНОСТИ РИМСКИХ ПОЛКОВОДЦЕВ В ГЕРМАНИИ

  14. СОБЫТИЯ НА ВОСТОКЕ ИМПЕРИИ. БОРЬБА ЗА АРМЕНИЮ. НАЗНАЧЕНИЕ ДОМИЦИЯ КОРБУЛОНА ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИМ РИМСКИХ СИЛ НА ВОСТОКЕ И ЕГО УСПЕХИ

  15. КОРБУЛОН ВТОРГАЕТСЯ В АРМЕНИЮ. НЕУДАВШАЯСЯ ХИТРОСТЬ ТИРИДАТА. ПОБЕДНОЕ ПРОДВИЖЕНИЕ РИМСКИХ ВОЙСК. РАЗРУШЕНИЕ АРТАКСАТЫ. НЕУЕМНАЯ РАДОСТЬ В РИМЕ. ГАЙ КАССИЙ УНИМАЕТ ПЕРЕСТАРАВШИХСЯ ЛЬСТЕЦОВ. ВЗЯТИЕ ТИГРАНОКЕРТЫ. НЕРОН НАЗНАЧАЕТ НОВОГО ЦАРЯ АРМЕНИИ

  16. ВОССТАНИЕ БОУДИККИ

  17. КОНФЛИКТ ПРОКУРАТОРА И НАМЕСТНИКА. ВИЗИТ В БРИТАНИЮ ПОЛИКЛИТА И НЕСКОЛЬКО СЛОВ О РОЛИ ВОЛЬНООТПУЩЕННИКОВ В УПРАВЛЕНИИ ИМПЕРИЕЙ. СМЕНА КУРСА РИМСКОЙ ПОЛИТИКИ В БРИТАНИИ — ОТ ЖЕСТКОСТИ К МЯГКОСТИ. ВОССТАНИЕ ЗАТИХАЕТ

  18. НЕЛЮБИМАЯ ЖЕНА — РАЗРЫВ СТАНОВИТСЯ НЕИЗБЕЖЕН. ЧТО ПОДТОЛКНУЛО НЕРОНА? БОЛЕЗНЬ НЕРОНА. НЕРОН ВЫЗДОРАВЛИВАЕТ, МЕММИЙ РЕГУЛ УМИРАЕТ. ИНТРИГИ ВОКРУГ ТРОНА. ПРИЧИНЫ «СМЕЛОСТИ» АНТИСТИЯ СОЗИАНА И РИМСКОГО СЕНАТА. НЕРОН МЕНЯЕТ СВОЕ ОКРУЖЕНИЕ. ГРАНДИОЗНАЯ ЧИСТКА 62 ГОДА — МЕЧОМ И ЯДОМ. СМЕРТЬ АФРАНИЯ БУРРА. ПОЯВЛЕНИЕ ТИГЕЛЛИНА. СЕНЕКА ТЕРЯЕТ ВЛАСТЬ. РАЗВОД И КАЗНЬ ОКТАВИИ. ПОППЕЯ САБИНА СТАНОВИТСЯ ЖЕНОЙ НЕРОНА

  19. НОВАЯ ВОЙНА НА ВОСТОКЕ. ПАРФИЯ И РИМ БОРЮТСЯ ЗА АРМЕНИЮ. КОРБУЛОН ДОГОВАРИВАЕТСЯ С ПАРФЯНАМИ, НО НЕРОН НЕ УТВЕРЖДАЕТ ДОГОВОРА. ПОБЕДНЫЕ РЕЛЯЦИИ ЦЕЗЕНИЯ ПЕТА И ЕГО ПОРАЖЕНИЕ ПОД РАНДЕЕЙ

  20. ПОЛОЖЕНИЕ В РИМЕ. ТРИУМФ ОТКЛАДЫВАЕТСЯ. БУРИ, ПОЖАРЫ ИЛИ ЗЛОЙ УМЫСЕЛ? НЕРОН НЕ ДАЕТ ПОДНЯТЬ ЦЕНЫ НА ЗЕРНО. ДЕНЕЖНАЯ РЕФОРМА 63–64 ГОДОВ. КОРБУЛОН ВНОВЬ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ. НОВЫЙ ПОХОД КОРБУЛОНА. ДОЛГОЖДАННЫЙ МИР С ПАРФИЕЙ. РОЖДЕНИЕ И СМЕРТЬ ДОЧЕРИ НЕРОНА

  21. РИМСКИЕ РАЗВЛЕЧЕНИЯ. НЕРОН ЛЬСТИТ ВСАДНИКАМ. ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ЗАБОТЫ. ЛИКВИДАЦИЯ ЦАРСТВА ПОНТ. НЕРОН ВЫХОДИТ НА СЦЕНУ. СЛУЧАЙНО ЛИ РУХНУЛИ ТЕАТРАЛЬНЫЕ ТРИБУНЫ? ГИБЕЛЬ ДЕЦИМА ЮНИЯ СИЛАНА ТОРКВАТА

  22. ВИЗИТ В ГРЕЦИЮ ОТКЛАДЫВАЕТСЯ. ПОПЫТКИ НЕРОНА ОБРЕСТИ ПОПУЛЯРНОСТЬ. ПИРЫ РИМСКОЙ ЗНАТИ. БЫЛ ЛИ НЕРОН ГОМОСЕКСУАЛИСТОМ? ОТНОШЕНИЯ С ПОППЕЕЙ САБИНОЙ ПОРТЯТСЯ?

  23. ПОЖАР В РИМЕ. НЕЗАСЛУЖЕННОЕ КЛЕЙМО «ПОДЖИГАТЕЛЯ» — «ЧЕРНЫЙ ПИАР» I ВЕКА. КТО НА САМОМ ДЕЛЕ ПОДЖЕГ РИМ? ГОНЕНИЯ НА ХРИСТИАН

  24. ЗАГОВОР ПИЗОНА. ГИБЕЛЬ СЕНЕКИ

  25. ПОИСК СОКРОВИЩ ДИДОНЫ — БЛЕСТЯЩАЯ ПРОПАГАНДИСТСКАЯ ОПЕРАЦИЯ ПРОТИВНИКОВ НЕРОНА ПО ЕГО ДИСКРЕДИТАЦИИ

  26. ГИБЕЛЬ ПОППЕЙ САБИНЫ. НОВЫЕ ЗАГОВОРЫ. МОЖЕТ ЛИ ИМПЕРАТОР БЫТЬ АРТИСТОМ?

  27. НЕРОН ВЫХОДИТ НА СЦЕНУ. ОТНОШЕНИЕ РИМЛЯН К ИМПЕРАТОРУ-АРТИСТУ. ПЕРЕИМЕНОВАНИЕ МЕСЯЦЕВ. ОПЯТЬ ДОНОСЫ, ОПЯТЬ ЗАГОВОРЫ. ГИБЕЛЬ ТРАЗЕИ ПЕТА И БАРЕИ СОРАНА

  28. ПРИЕЗД В РИМ ТИРИДАТА. РИМ ЗНАКОМИТСЯ С МИТРАИЗМОМ

  29. ЗОЛОТОЙ ДВОРЕЦ — ЧУДО АНТИЧНОЙ АРХИТЕКТУРЫ. ПОИСКИ НОВОЙ СУПРУГИ. РАСПРАВА С АНТОНИЕЙ. СТАТИЛИЯ МЕССАЛИНА — ТРЕТЬЯ ЖЕНА НЕРОНА

  30. ЗАГОВОР ВИНИЦИАНА И РАСПРАВА С ЗАГОВОРЩИКАМИ. ГИБЕЛЬ КОРБУЛОНА. НАЧАЛО ИУДЕЙСКОЙ ВОЙНЫ. ВЕСПАСИАН СТАНОВИТСЯ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИМ РИМСКИМИ ВОЙСКАМИ НА ВОСТОКЕ

  31. ИМПЕРАТОР И АРМИЯ. ЭКОНОМИКА СТОНЕТ, СИТУАЦИЯ ОБОСТРЯЕТСЯ. ВИЗИТ НЕРОНА В ГРЕЦИЮ. ТИГЕЛЛИН ОТХОДИТ ОТ ДЕЛ. НИМФИДИЙ САБИН СТАНОВИТСЯ ПРЕФЕКТОМ ПРЕТОРИЯ

  32. ЗАПОЗДАЛОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ НЕРОНА. ВОССТАНИЕ ВИНДЕКСА. ПРОТИВ НЕРОНА ВОССТАЮТ ГАЛЬБА, ОТОН И КЛОДИЙ МАКР. НЕРОН В РАСТЕРЯННОСТИ

  33. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ

ЛЖЕ-НЕРОНЫ

КРАТКИЙ ПЕРЕЧЕНЬ ИМПЕРАТОРОВ РИМА, ИХ СОПРАВИТЕЛЕЙ, ОФИЦИАЛЬНЫХ НАСЛЕДНИКОВ, А ТАКЖЕ НАИБОЛЕЕ ИЗВЕСТНЫХ УЗУРПАТОРОВ (претендентов на власть, не признанных римским сенатом)

INFO

*** Примечания ***