Чингисхан. Сотрясая вселенную (СИ) [Нариман Ерболулы Ибрагим RedDetonator] (fb2) читать онлайн

Эйрих же ждал, стоя за домом Нимана Науса. Зевта пытался говорить с дружинниками, но бедой было то, что они были пьяны непрерывно, без продыху и пауз. Впрочем, это их обыденное состояние.

Рядом с ним был отец, а также Валамир и Видимир, вооружённые топорами.

Пришлось заморочиться с тем, как бы зайти за этот дом незамеченными, потому что римляне оставили возле бражного дома четверых воинов, бронных и оружных.

Тут тон звуков из бражного дома несколько изменился. Песни прекратились, но поднялись панические крики и предсмертные вопли — началось.

Эйрих ждал.

Раз уж свершилось то, что свершилось, то зачем мешать этому приносить тебе пользу?

Когда крики в бражном доме стихли, Эйрих решил, что пробил час.

— Пора, отец, — произнёс он и вышел из-за дома, держа лук наизготовку.

Примечания:

1 — Мягкая рухлядь — это не устаревшее имущество, а пушнина. Сейчас такой термин вышел из употребления.

2 — Арба — от перс. ارابه‎ [arābe] — двухколёсная телега у тюрков. Монголами тоже применялась, так как ТТХ этого девайса делают его очень удобным для путешествия по принципиальному бездорожью. Потому что четырёхколёсные телеги требуют хоть какой-то дороги, ведь износ их на ухабах и колдобинах существенно выше. У некоторых народов бывают четырёхколёсные арбы, но у кочевников такие штуки распространения не получили, по вышеописанной причине.

3 — Градус — от лат. gradus — мера длины, равная 0,74 метра.

4 — Пальм — от лат. palmus — мера длины, равная 7,39 сантиметров.

Глава девятая. Благочестивый христианин

/20 сентября 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония, деревня без имени/

— Готы! — воскликнул римлянин из охранения, увидев Эйриха, вышедшего из-за дома.

Но долго восторгаться открытием римлянин не смог, потому что стрела пронзила ему переносицу и зашла в череп, надёжно разрушив лобную долю мозга. Если есть в этом мире мгновенная смерть, то это она.

Отец вскинул щит и побежал к готовящимся его встречать римлянам, но Эйрих выпустил ещё две стрелы, каждая из которых нашла свою цель. Зевте осталось лишь добраться до раненых и добить их ударами боевого топора.

Священник повёл свою вооружённую паству на штурм бражного дома, из окна которого вывалился окровавленный Ниман Наус. Дружинник поднялся на ноги. Взгляд его был безумным и напуганным. Вслед за ним из окна ловко выпрыгнул довольно улыбающийся бородатый римлянин, в кольчуге под туникой и с кинжалом в руках.

Улыбка сползла с его лица, когда в его сторону двинулась паства отца Григория. Эйрих хотел было послать ему стрелу, но кольчуга всё портила, а в голову попасть, с такого расстояния — нереально. Римлянин резко развернулся, но единственное, чего достиг — дротик попал не в грудь, а в спину. Дротик кинул отец Григорий, проявивший неожиданную прыть и резвость.

— Вперёд, дети мои!!! — громогласно скомандовал священник.

Благочестивые христиане, вставшие на защиту племени от козней подлых римлян, бросились на штурм бражного дома, где сейчас происходила бойня.

— Утащите Науса! — приказал Зевта. — Эйрих, держись рядом!

Дружинника, с которым явно всё было не в порядке, так как он смотрел на мир, будто впервые в жизни, утащили двое рядовых воинов.

Римляне легко отразили первый натиск верной паствы отца Григория, потому что, из ворвавшихся через окна, обратно смогли выбраться только двое.

— Заблокируйте двери! — заорал Эйрих.

— Делайте! — согласился с идеей Зевта.

Римляне начали прорыв через парадный вход, чтобы отвоевать себе пространство перед бражным домом, но готские воины были ближе, поэтому массивная дверь, привезённая из набега, была закрыта и подпёрта обломанным древком копья.

Можно много говорить о готах, об их склонности к хроническому алкоголизму, своеволии и прочем, но никто не может сказать о том, что они не умеют быстро выполнять приказы. Потому что, спустя минуту или около того, дверь, в которую тарабанили римляне, была придавлена выкорчеванным из земли тотемом в честь Тира. Это, вероятно, самый лучший день в жизни отца Григория...

В окна римляне лезть не рисковали. Да и сколько этих окон? Через шесть не самых удобных выходов, у каждого из которых стоит по четыре-пять воинов с копьями, особо не повоюешь.

Эйрих видел, что да, ворваться и перебить римлян готам не удалось, но такой цели он и не ставил. Такую цель ставил Зевта, который, по соглашению с отцом Григорием, был лидером их отряда.

Идея Зевты заключалась во внезапном прорыве, закреплении успеха добавлением ещё большего числа воинов, а затем методичное уничтожение римлян, всех до единого.

Но Эйрих, который наблюдал за римлянами всё это время, прекрасно понимал, что это не набранные с окраин степей новобранцы, а опытные воины, умеющие воевать и убивать. Даже храбрейшие и опытнейшие из рядовых готских воинов им не ровня, поэтому у решительного прорыва внутрь не было и шанса.

Зевту можно было понять — ему хотелось спасти как можно больше дружинников, если там вообще кого-то можно спасти, чтобы эти дружинники, видимо, из чувства благодарности, пошли под его руку. Но это было настолько маловероятно, что даже сам Зевта в это не особо верил. Поэтому и не слишком спешил начинать бой, следуя идее Эйриха.

Теперь, когда в бражном доме больше нет никого ценного...

— Начинайте! — крикнул Эйрих.

— Да, катите телеги! — ещё громче крикнул Зевта.

Всё-таки, отец, в первую очередь, воин, а уже потом командир. Он никогда в жизни никем не командовал, поэтому даже у Науса больше опыта в руководстве воинами.

Зато Эйрих командовал таким количеством людей, что Зевта не встречал за всю свою жизнь...

Телеги с влажным сеном, политым маслом, были подкачены к четырём из шести окон. В дверь римляне долбиться перестали, но из окон выходить даже не пытались.

— Поджигай! — скомандовал Зевта.

Идея с выкуриванием римлян была подана Эйрихом, потому что Зевта и отец Григорий, ума не могли приложить к выработке эффективного средства для принудительного изгнания врагов прямо на острые копья.

Сено сначала затлело, потом загорелось масло и началось. Белый дым заклубился вверх, но слабенький ветер начал гнать его внутрь бражного дома, откуда очень скоро начал доноситься частый и сдавленный кашель.

«Как долго человек может дышать едким дымом?» — с любопытством подумал Эйрих.

Практика показала, что недолго.

— А-а-а-а, кха-хка!!! — с яростным кличем, а затем кашлем, вылетел из окна первый римлянин.

У Эйриха было подозрение, что из настоящих римлян в этом отряде только один Иоанн, а остальные близкородственны готам, потому что уж больно легко они начали почти правильно говорить на готском...

Первый смельчак был нанизан на копья и слаженно опрокинут чуть в сторону. Но дальше повалили остальные римляне, массово, но не слаженно, потому что видимость в бражном доме, вероятно, практически никакая.

Воина, надышавшегося дымом и лишённого им сил, убить гораздо проще, какой бы он ни был опытный или сильный.

Римляне, выпрыгивающие из окон, гибли один за другим, лишь изредка умудряясь ранить или даже убить кого-нибудь из готских воинов.

Сейчас у Эйриха есть шестьдесят бойцов, но могло быть семьдесят два, если бы не амбициозный план Зевты...

«Жаль, что я не могу немного ускорить время», — подумал Эйрих, — «чтобы побыстрее перестать быть сопляком, не воспринимаемым никем всерьёз...»

Будь у него полная власть над этой неполной сотней, лишних потерь бы удалось избежать. Жалко ли ему этих людей? Как людей — не жалко. А вот как воинов...

Отец Григорий истово крестился, шепча слова молитвы. Вероятно, молится за успех дела.

Методичное истребление римлян было несколько омрачено тем, что кто-то из них забрался на крышу и вылез из соломы. В готов внизу полетели дротики.

Эйрих, не желающий терять ещё несколько воинов совершенно зазря, вскинул лук, взял прицел и выстрелил.

Стрела врезалась в наплечник римлянина, бесполезно упав на солому. Мальчик не расстроился, потому что понимал, что такое бывает, это жизнь. Римлянин, не ожидавший такого поворота, исчез в соломе крыши.

Некоторое время спустя, римляне перестали хаотично прыгать из окон.

Возможны были два варианта — притерпелись к дыму или готовят какую-нибудь пакость...

— Сдавайтесь! — крикнул Зевта. — Я обещаю вам жизнь!

Тишина стала ответом.

— Или мы подожжём бражный дом, и вы сгорите заживо! — предупредил отец римлян. — Даю вам шестьдесят ударов сердца! Если не выйдете без оружия, бросим факел на крышу и вы сгорите!

— Надо сжигать их сразу, — неодобрительно сообщил ему Эйрих. — Ты только что лишил нас преимущества внезапности.

— Что ты говоришь такое? — поморщился Зевта. — Ты сам говорил Брете, что можно выменять ценных римлян на золото и серебро...

— Этих надо убивать, — покачал головой Эйрих. — Иначе родичи убитых дружинников не поймут нас.

— Ты прав, конечно... — после небольшого обдумывания слов сына, ответил Зевта. — Эх, а я-то больше надеялся на Валамира... Но вон оно как оказалось... Подождём, что решат римляне, после чего подожжём.

Но римляне не стали ждать собственного сожжения, а пошли в слаженную атаку из восточных окон.

Первые полезшие, естественно, погибли, а вот остальные сумели оттеснить копейщиков назад, но затем увязли в схватке с усилительными десятками, оставленными на случай подобного прорыва. Это тоже идея Эйриха, но Зевта её присвоил, выдав воинам за свою придумку. Эйриху не жаль, потому что Зевта — это его прикрытие и способ закрепиться во власти в будущем.

Не став тратить время зря, мальчик пробежал на заранее выбранную позицию и вновь вскинул лук. Римляне отвоевали себе немного пространства, потому что их выбралось человек двадцать, поэтому Эйрих мог открыть стрельбу с минимумом риска задеть своих.

Результаты стрельбы оценить трудно, но он слал стрелы в толщу щемящихся вперёд воинов, пытающихся продавить хаотичный строй готов. Какие-то плоды стрельба Эйриха, всё же, давала, потому что некоторые римляне в толще всё-таки падали под ноги соратникам. Но, однако, основную лепту в погибель римлян вносили топоры воинов.

Дерзкая и скоординированная контратака римлян была провалена, и это поняли стоящие позади воины, начавшие залезать обратно в окна. Зато они сумели опрокинуть телеги, поэтому задымление в бражном доме начало снижаться.

«Если бы я этого не предвидел, ха-ха...» — подумал Эйрих с чувством превосходства.

Ещё четыре телеги с сырым сеном, облитым маслом, ждут своего часа за домами.

— Прикатите ещё! — приказал Зевта.

— Думаю, лучше спалить их там, — произнёс Эйрих.

— Пусть задыхаются и теряют людей, — покачал головой отец.

— Мы тоже теряем, — вздохнул Эйрих. — А подпалив крышу, мы убьём их очень быстро.

— И сожжём брони, оружие, ценности? — резонно спросил Зевта. — Нет, мы их задушим дымом и перебьём постепенно...

Когда Зевта хочет быть не просто вождём, а богатым вождём, Эйрих думает на два шага вперёд: им надо будет жить завтра и послезавтра. А если послезавтра соседи придут забрать всё, что у них есть, а выживших сегодня воинов окажется недостаточно для защиты? А если римляне пришлют кого-то мстить? Встречать их в богатых доспехах и с дорогим оружием?

Но резон в словах отца Эйриха был, этого не отнять. Для завтрашнего и послезавтрашнего дня ценности и оружие с бронями не повредят...

Дым от новых телег повалил по-особому густо, но римляне уже не решались выбираться наружу, на верную смерть.

— Мне поджигать или нет? — подошёл к отцу и сыну Хумул.

Бедняга больше не мог стрелять из лука, потому что волки отгрызли ему указательный и средний пальцы на правой руке. Он пытался удерживать тетиву безымянным пальцем с мизинцем, но точность стрельбы стала неприемлемо низкой. Он больше не охотник и воин из него так себе, но он всё ещё отличный следопыт, поэтому может быть полезен в набегах. Только на это он может рассчитывать.

— Мы не будем их сжигать, — ответил Зевта. — Вытравим дымом, а потом добьём. Но пусть думают, что мы можем поджечь их в любой момент...

— Сдаёмся! Не стреляйте! — высунулся из соломы римлянин, говорящий на готском.

— Выходите без оружия! — велел ему Зевта. — Воины, если у римлянина не будет в руках оружия — не убивать!

Постепенно из окон вылезали римляне, невооружённые и задыхающиеся. Последние из них, буквально, выползали.

Их собрали на деревенской площади и посадили под охрану, начав освобождать от броней.

— Потушите телеги, — приказал Зевта.

Когда были потушены и откачены телеги, готы не спешили врываться в бражный дом. Надо было подождать, пока рассеется дым, а затем уже осторожно проверять помещения на предмет самых хитрых римлян и выживших готов...

Всего было взято пленными девятнадцать римлян, которых ждёт страшная участь...

— Заходим! — приказал Зевта, почувствовавший вкус победы.

Всё складывалось великолепно для него — из дружины есть только Ниман Наус, но он ранен и может не дожить до завтра, а в остальном в живых остались лишь обычные воины. Были, к слову, и те, кто не участвовал в отражении попытки захвата деревни, предпочтя отсидеться дома — к этим будет совершенно другое отношение.

Отряд из двадцати воинов, возглавляемых отцом, ворвался в бражный дом и начал обследование места побоища.

Эйрих терпеливо ждал, не рискуя лезть в явно небезопасное место. Из здания иногда доносились предсмертные вскрики, а также мольбы о милосердии, оканчивающиеся очередными предсмертными вскриками.

Среди пленных обнаружился также и Иоанн Феомах, бледный и потерянный. С этим можно будет очень многое обсудить, с пристрастием...

Зачистка здания прошла без нареканий и довольный ходом событий Зевта вышел из бражного дома, сжимая в правой руке римскую спату, украшенную головой орла.

«А ведь у них могло всё получиться...» — подумал Эйрих. — «Если бы мы ничего не подозревали и жили обычной жизнью, не готовясь к чему-то подобному, они бы вышли из бражного дома, после чего начали резню по всей деревне. И никто бы их не смог остановить. План простой и надёжный».

Опыт прошлой жизни подсказывал Эйриху, что зачастую только такие планы и срабатывают.

Но всё пошло не по плану римлян и они заплатили за это жизнями.

Эйрих подошёл к пленным и с любопытством уставился на Иоанна.

— Неожиданно... — сиплым голосом прошептал римлянин. — Надо было тихо придушить тебя в самом начале...

— Надо было, — не стал спорить Эйрих. — Но ты не придушил. Будешь смеяться, но я думал точно так же о тебе. Ожидал от тебя чего-то подобного.

— Наверное, ты теперь очень счастлив... — просипел Иоанн с горькой усмешкой.

— Счастливее меня сделает только наша долгая и интересная беседа, — покачал головой Эйрих.

— Ты не ребёнок... — убеждённо заявил римлянин. — Ты — диавол во плоти...

— Отец Григорий, я похож на Диавола? — повернул Эйрих голову к священнику.

— Если бы я не знал наверняка, что ты самый благочестивый христианин во всей этой деревне, сын мой, — заговорил священник. — То тоже так бы и подумал.

— Видишь, римлянин? — с неодобрением посмотрел Эйрих на Иоанна. — Церковь на моей стороне.

— Еретики... — просипел римлянин.

— Скоро ты покаешься за такие слова, — уверенно заявил отец Григорий.

/26 сентября 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония, деревня без имени/

В доме пахло приготовляемой похлёбкой из лесной куропатки. Чада и дыма в этом доме больше нет, потому что Тиудигото, наконец-то, осознала всю выгоду и пользу римского каминуса — он ведь здорово экономит дрова и еда, приготовленная на нём, не имеет изрядно приевшегося дымного привкуса.

— Татий, хочешь освободиться от конских волос в пятках? — поинтересовался Эйрих у своего раба.

— Да, господин, — ответил римлянин.

— Сегодня у тебя есть шанс стать по-настоящему свободным, — сообщил ему Эйрих. — Надо всего лишь совершить один поступок.

— Что я должен сделать, господин? — спросил Татий, которого уже почти доконала многолетняя боль в пятках.

— Следуй за мной, — приказал ему Эйрих.

Они вышли из дома и проследовали к южному краю деревни, где уже расчистили площадку от кустов и приготовили всё необходимое.

Татий ковылял за мальчиком, но когда увидел, что именно готовят готы, оступился и упал. Эйрих подошёл к нему и помог встать.

— Это не римляне, если тебе это важно, — сообщил он рабу. — Они называют себя германцами, вон тот, пытающийся оторвать себе руки, принадлежит к племени маркоманнов, а вон те двое, что уже лишились сил, берут род из саксов. Ты уже понимаешь, что должен сделать, Татий?

Эйрих уже основательно побеседовал со всеми сдавшимися воинами, с применением пары простых, но эффективных методов.

Очень быстро выяснилось, что глубина вероломства римлян ещё выше, чем изначально предполагалось: они не просто внезапно порубили ничего не подозревающих дружинников, а предварительно отравили их ядом в вине — поэтому Ниман Наус до сих пор не пришёл в себя, находясь между жизнью и смертью.

Ещё Эйрих узнал у Иоанна Феомаха, что римскому императору вообще плевать, что там происходит на севере, потому что всеми делами в Константинополе заправляет консул — Флавий Антемий.

Иоанна, как оказалось, послали сделать то, на что требуется несколько легионов. Собственно, он всё сделал, но ценой жизни своих людей и своей. Они убили около двухсот семидесяти элитных готских воинов, каждый из которых стоил пятерых или даже шестерых обычных воинов — это сокрушительный удар, который на продолжительное время снизит интенсивность и масштаб набегов на южные провинции.

Сегодня день казни, потому что готы узнали всё, что нужно.

Часть невезучих германцев уже посажены на колы, а часть распята на земле — отец Григорий посчитал распятие на крестах неуместным, поэтому руки германцев забиты в землю деревянными кольями.

Иоанн Феомах сидит в погребе, потому что он знал так много о дворе императора, что казнить его было бы большой глупостью. Эйрих вёл с ним беседы и узнавал дополнительные подробности о делах и быте Константинополя, о ценах на товары, о богатствах, которыми славится этот город. Про Равенну (1) комит Иоанн знает мало, но Эйрих решил, что найдёт кого-нибудь ещё, чтобы лучше узнать о столичной жизни.

— Что я должен сделать? — повторил вопрос Татий.

— Вот этот бедолага ещё не получил своего наказания за страшное преступление, — указал Эйрих на германца, привязанного к валуну. — Ты приколотишь его к земле кольями, после чего обретёшь долгожданную свободу от конских волос в своих пятках и личную свободу, потому что я тебя освобожу. Вот тебе моя клятва. Подумай хорошо, всё взвесь и прими решение.

Татий посмотрел на отчаявшегося римлянина, являющегося, на самом деле, представителем племени скиров. Римлянам всё равно, откуда родом воин, если он хороший воин.

«Нет, на самом деле, не всё равно, но они терпимы к германцам, принявшим их культуру», — подумал Эйрих. — «Остатки рассудка в головах их правителей, всё же, есть».

— Я сделаю это, господин, — решился Татий.

— Действуй, — разрешил ему Эйрих.

Раб поднял с земли колья и деревянный молоток. Ждавшие начала казни готские воины отвязали прислужника римлян от камня и растянули его на земле. Он сопротивлялся, кричал, зная, что его ждёт, но сил в нём было мало, потому что все эти дни ему давали только воду.

Татий действовал не очень уверенно. Он приставил первый кол к левой руке своей жертвы, долго не мог решиться, а затем пересилил себя и нанёс первый удар.

Приколотить человека к земле — это непростая задача, поэтому Татий провозился около двадцати с лишним минут.

— Иди в дом, — велел ему Эйрих, когда кровавая работа была закончена.

Римляне умрут, со временем. Кто-то от кровопотери, кто-то от жажды. Эйрих не испытывал к ним ненависти, он никогда не был кровожадным. Но это жест для жителей деревни, которые хотели отмщения за погибших близких.

У места казни собралось много людей. Женщины привели детей, чтобы сыновья и дочери узрели месть за своих отцов, а старики смотрели одобрительно. Сегодня Зевта и Эйрих заработали уважение жителей, поэтому, когда будут выборы нового вождя, это вспомнят.

Потеряв интерес к действу, Эйрих вернулся домой, где уже кипела чистая вода в котелке на печи. Он собирался освободить Татия от конского волоса в любом случае, что бы он ни выбрал, потому что пользы от увечного раба не так много, как хотелось бы.

— Ложись на пол и поставь ноги на табуретку, — приказал Эйрих, поместив свой нож в кипящую воду.

Последнее — это сведения от личного лекаря, который часто говорил, что если лекарские инструменты и тряпки достаточно долго подержать в воде, нагноения раны будет меньше или вообще не будет.

Далее Эйрих вскрыл пятки Татия и вырезал оттуда клочки стриженного конского волоса, сросшегося с мясом. Чтобы раб не кричал слишком громко, Эйрих вручил ему палку для стискивания зубами — проверенный метод, позволяющий раненому сфокусироваться на чём-то другом и занять себя делом.

Когда последний конский волос покинул пятку Татия, Эйрих промыл его рану кипячённой водой, после чего зашил кожу нитью, вытащенной из той же кипящей воды. После этого он наложил горячую повязку, предположив, что так можно будет остановить миазмы, вызывающие лихорадку.

Татий, ещё на этапе вырезания конских волос, потерял сознание, но приходил в себя несколько раз, когда его ноги ошпаривались кипятком. Опия у них нет, хотя Эйрих слышал от Виссариона, что римляне знают это средство и активно его применяют не только в лекарском деле, но и для развлечения особо богатых вельмож. Как и в степи, в прошлой жизни, опий здесь стоит больших денег и по мошне только самым богатым и влиятельным...

Закончив работу, Эйрих оставил бедолагу лежать на земле у печи. Ходить он сможет нескоро, но когда сможет стоять на ногах, ему будет предложено остаться и влиться в ряды готов.

Он собирался дать уже бывшему рабу пару вдовых молодух, дом, а также занятие — он должен будет учить молодых воинов латыни, вместе с Виссарионом и Хрисанфом.

Теперь, когда власть почти в руках Зевты, Эйрих, наконец-то, получит свой кусочек долгожданной власти и начнёт исполнять давно вынашиваемые планы.

Язык надо учить, причём он пригодится очень и очень скоро.

В этих краях нельзя задерживаться слишком надолго. Гунны сидят слишком тихо, явно что-то готовят. Сидеть и поживать спокойно, помня о находящейся за Дунаем смертельной опасности — это преступно.

«Надо уходить на запад, вслед за Аларихом», — подумал Эйрих. — «Подальше от гуннов, поближе к римским богатствам...»

Примечания:

1 — Равенна — город на севере Апеннинского полуострова (читай Италии), с 402 года был столицей Западной Римской империи, потому что Рим, как оказалось, очень сложно оборонять. Изначально император Флавий Гонорий, придя к власти, перенёс столицу в Медиолан (нынешний Милан), но потом этот город, внезапно, осадил гот Аларих, после чего столица переехала в Равенну. Основателем Равенны можно считать Октавиана Августа, который поставил на месте этрусского (или умбрского, или фессалийского — никто не запомнил, кого именно перебили римляне ради этой земли) поселения, порт Классис, вокруг которого выросло поселение, ставшее потом городом.

Глава десятая. Ты говоришь как римлянин

/28 сентября 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония, деревня без имени/

— ... год, два, но не три и, уж тем более, не четыре, — продолжал говорить Эйрих. — Да, здесь хорошо и привычно, но меня сильно беспокоят гунны.

— Мы слишком ослаблены, чтобы срываться с насиженного места и идти в неизвестность, — резонно возразил отец Григорий.

— Лучше столкнуться с неизвестными врагами, чем дождаться прихода известных гуннов, — выдал контраргумент Эйрих. — Они точно придут.

— Откуда ты это знаешь? — спросил священник. — Может, им уже достаточно завоеваний и они осядут?

— Осевшие кочевники? — переспросил Эйрих, представив столь фантастическую картину. — Нет, святой отец, они не остановятся. Ведь гунны знают о богатстве римлян не хуже, чем мы.

— Я не одобряю набеги на правоверных христиан, — сразу же заявил отец Григорий.

Пока что, от этого человека была большая польза. Его паства вызвалась спасти деревню и, фактически сделала это, ведь Эйрих с Зевтой могли, максимум, попортить римлянам кровь и погибнуть бесславно. Но сейчас у священника проявляются его интересы, потому что свою заслугу он чувствует и знает, что способен влиять на многое. Это источник для будущих конфликтов.

«Убивать его — подрывать доверие паствы», — подумал Эйрих. — «Придётся работать вместе и учитывать интересы друг друга».

Они сидели у римской печи в доме Зевты, ожидая приготовления ужина. Теперь, когда в деревне радикально изменилась расстановка сил, самым важным стал именно этот дом.

Вчера были самые большие похороны, какие только знала эта деревня. Триста девяносто три покойника, дружинники и вожди, были похоронены в одном большом кургане, который будет насыпаться до наступления зимы. Идея с небольшим курганом, как у воинов древности, принадлежала Эйриху, который хотел присвоить оружие и брони дружинников в пользу деревни и «общего котла» для вооружения новой дружины из самых способных воинов.

Римлян тоже похоронили, но вокруг основного захоронения — там меньше почёта и, если верить верованиям готов, есть шанс, что в посмертии убитые римляне тоже пройдут Валгринд (1) и будут прислуживать вождям с дружиной в Валхолле. (2) Хотя более вероятно, что римлян ждёт Хельхейм, ведь они пусть и бились, но делали это подло, а таких Вотан не любит и не привечает.

Вера в асов мало волновала Эйриха, потому что он считал её ложной, но жителей деревни это очень заботило и они даже вытащили из леса старого жреца, Зигибоду, которого, как оказалось, подкармливала семья Нимана Науса.

Бородатый и немытый старик в старой и грязной жреческой робе, ярый последователь веры в асов, провёл положенные ритуалы и вслух надеялся на то, что его, наконец-то, реабилитируют. Увы, отец Григорий, пусть и, скрепя сердце, потерпел проведение торжественного похоронного обряда, яростно изгнал языческого жреца из деревни, дальше куковать в лесу остаток своей никчёмной жизни. Эйрих тут всю жизнь, а об обитании в окрестных лесах целого жреца даже не подозревал. Видимо, действительно очень хорошо прятался и боялся гнева новообращённых христиан, раз далеко не только Эйрих не подозревал о его существовании...

— Мы грабим римлян только ради того, чтобы прокормить семьи, — возразил Эйрих священнику. — Но у меня есть идея, исполнение которой позволит нам не нуждаться в пропитании.

— О чём ты говоришь, сын? — заинтересовался Зевта.

Отец, с некоторых пор, воспринимал сына очень серьёзно. Дело было в том, что он, пусть ему и не хотелось этого признавать, встал у порога к невиданному могуществу лишь за счёт советов «несмышлёного» сынка, который, вот уж диковинка, никогда не говорит не по делу. В их семье все знают, что если уж Эйрих открыл рот, то это, как правило, совершенно не напрасное сотрясание воздуха, а что-то важное, к чему необходимо, как минимум, прислушаться.

Авторитет нарабатывался все эти годы и возник неслучайно, ведь Эйрих с самого детства придерживался правила не трепаться попусту. Собственно, буквально вчера это дало свои плоды и Зевта почти не сомневался, когда исполнял план Эйриха. Не сомневался он, во многом, потому, что Эйрих наводил его к плану, а не озвучивал его в лоб. Часть плана, разумеется, пришлось давать в открытой форме, но вот остальное... Зевта считал, что пришёл к этому сам, на основе «ценных замечаний» от сына.

— Я говорю об Аларихе, — ответил Эйрих.

Гот Аларих — это живая легенда. Противоречивые слухи с запада доносятся изредка, но всегда сообщают то о громких победах, то о громких поражениях Алариха. Эйрих так и не смог сложить полноценной картины происходящего в Италии. Ведь каждый слух может быть ложью, а может оказаться и правдой. Согласно одному слуху, Аларих уже умер, потому что невозможно было выжить в настолько кровавой битве у римской реки, где визиготы были наголову разбиты. Согласно другому слуху, Аларих уже покорил империю римлян и стал там безраздельным правителем. Настолько противоречивые слухи, доносимые через десятых людей, не позволяли делать какие-то определённые выводы, и Эйрих рассчитывал разбираться самостоятельно, на основании того, что увидит своими глазами.

То, что под рукой Алариха будет лучше, чем за одну реку от непобедимых гуннов, это очевидный вывод. Как бы там ни было плохо, в этой Италии, в придунайских лесах намного опаснее, пусть сейчас и кажется, что дело обстоит наоборот.

Ещё был слух, что Аларих заключил договор службы римлянам и защищает сейчас северные пределы их державы. Вот в этом Эйрих видел большие перспективы для их небольшого племени.

К своему несчастью, Эйрих, до этого дня, не имел возможности попутешествовать по окрестным деревням, чтобы оценить истинную численность родственных готов. Зевта и Тиудигото не знали даже примерного числа воинов, которых может выставить их сообщество в случае объявления большого похода. Герцога (3) не избирали уже довольно давно, с тех самых пор, как произошла ссора с Аларихом и отказ их племени идти дальше на запад. Эта ссора произошла во времена неразумности Эйриха, причём Зевта вспоминает о посланнике Алариха, который страшно поругался со старейшиной Торисмудом.

Вероятно, Аларих, если услышит об их прибытии, будет не очень рад.

«Нельзя же вечно дуться за дела давних времён?» — не очень уверенно предположил Эйрих.

Он сам, конечно, ничего не забывал и старался десятикратно воздать за обиды, но он жил достаточно долго, чтобы понимать, что не все люди такие. Есть и добряки, забывающие о понесённом уроне чести, буквально, на следующий день. И Эйрих питал надежду, что Аларих будет где-то посередине между этими крайностями и примет под свою руку раскаявшихся и всё осознавших родственничков. Потому что, если часть слухов о его не очень выгодном положении в Италии верна, ему отчаянно нужны воины.

— Аларих — самовлюблённый нюхатель собственного пердежа, — заявил Зевта. — Гейрихилт правильно говорил, что нечего его слушать... Аларих — бедовый вождь, с таким не будет удачи...

Гейрихилт — отец Бреты, бывший, до самой смерти от стрел гуннов, вождём их поселения, тогда находившегося сильно к северо-востоку. А ведь когда-то он назвал своего сына в честь особо сильного гуннского воина. Потом отношения испортились, гунны пошли на готов и покорили всех, кто не успел уйти за Дунай. С тех пор они и тут, надеются на то, что гунны забыли о беглецах...

— На всё воля Всевышнего, — с философскими интонациями произнёс отец Григорий. — Но в словах этого юнца, всё же, есть зерно истины. Гунны — наша извечная беда и они, действительно, могут пойти на юг любой следующей весной.

«Эх, как же тяжело воевать зимой...» — подумал Эйрих, вспоминая свою прошлую жизнь. — «Трава лежит под слоем снега, что вынуждает делать длительные остановки на выпас коней, войско движется о-о-очень медленно... Самое время, чем шататься по белому ничто, сидеть спокойно в юрте и кушать сочную баранину, запивая её свежим айрагом...» (4)

Эйрих готов был поставить свой лук на то, что гунны зимой будут проводить время именно так, а не как они. Они же питаются грубым хлебом, иногда пробавляются мясом дичи, практически весь сезон держась рядом с римской печью.

«А гунны сидят в тёплых юртах и радостно щурятся от шкворчания жира на туше барана над очагом...» — с болезненной завистью подумал Эйрих. — «А может, наплевать на всё и податься к гуннам?»

Но он отбросил эту мысль, потому что слишком многого добился среди готов. Если всё будет идти так, как идёт, то ему гарантировано место вождя, когда Зевта скоропостижно скончается...

— Нам нужно безопасное место, подальше от гуннов, — повторил Эйрих свои слова. — Италия достаточно далеко. А если нам дадут там свою землю...

— Вчера мы видели милость римлян, — раздражённо хмыкнул Зевта. — Им нельзя доверять. Нужно отомстить им новым набегом...

— Раз мы заговорили о набегах, — решил заострить тему Эйрих. — Выборы вождя очень скоро. Сыны Бреты сами себя не выставят, а его жёны сидят тихо. Значит, понимают, что никто не вступится за любого из сыновей, если ты бросишь им вызов на поединок.

Зевта задумчиво покивал.

— Но есть другие воины, — продолжил Эйрих. — Сейчас такое время, когда вождём может стать каждый, кто способен крепко держать топор. Надо, чтобы самые сильные не смогли заявить о себе.

— О чём ты говоришь? — насторожился Зевта.

— Если кто-то из них оступится и не сможет... — начал Эйрих объяснение.

— И думать забудь, — прервал его повелительным жестом отец. — Это священное право каждого — бороться за место вождя. Ты говоришь как римлянин. Мне это не нравится, сын.

— Да, ты прав... — не стал спорить Эйрих.

— Предлагаемое тобою греховно, сын мой, — решил вступить в диспут отец Григорий. — Но и слишком ярое следование старым обрядам — это грех перед Господом Богом нашим...

Зевта, как и все дружинники, больше уважал Вотана и остальных асов, нежели Христа, но сейчас был, пожалуй, самый неудачный момент, чтобы выражать своё отношение к словам отца Григория.

— Когда закончим с выборами вождя, — решил сменить тему Эйрих, — нужно подумать об объединении остальных деревень под одной властью.

— Хочешь выбрать герцога? — уточнил Зевта. — Я столько поединков не переживу.

— Выборы герцога — это старомодный обычай, как и говорит отец Григорий, — вздохнул Эйрих. — Можешь как угодно относиться к Алариху, но что-то в его действиях есть — он уже столько зим рейкс, что уже выросли те, кто не помнит, когда он им стал. Нам нужен кто-то вроде Алариха, но для нашего племени. Ты, отец.

Зевте такой поворот, причём, никак не осужденный отцом Григорием, который, получается, ничего против этого не имеет, пришёлся по душе. Он всего лишь хотел стать вождём, вместо покойного Бреты, а теперь Эйрих предлагает ему нечто иное, более значимое и могущественное.

— Надо убить всех, кто бросит мне вызов, — решил Зевта. — Но как склонить остальные деревни?

— Сила оружия не подойдёт, — произнёс Эйрих задумчиво. — Нужно действовать как лисы, подбирая свой подход к каждому вождю и старейшине.

— Если мы поторопимся с выборами, то можем успеть в соседние деревни, ведь выбран может быть каждый гот, — предложил вдруг отец Григорий. — Три-четыре деревни — это то, от чего можно отталкиваться в уговорах остальных новых вождей.

— Когда начинаем? — засобирался Зевта, встав на ноги.

/30 сентября 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония, деревня без имени/

— Кто-то ещё хочет бросить вызов новому вождю? — усталым тоном спросил старейшина Торисмуд.

Зевта взмахнул топором и разбрызгал кровь с лезвия по утоптанной земле поля для поединка.

Толпа наблюдала с интересом, потому что выборы нового вождя — это то, чего не было на памяти даже старожилов. Когда старый вождь умер от гуннских стрел, Брета вышел в центр деревни, оставленной годы назад, и потребовал немедленного начала выборов вождя. Но никто не посмел бросить ему вызов, потому что все знали, что Брета — это видный мастер воинского искусства.

«И такая нелепая погибель...» — подумал Эйрих, глядя на то, как очередной претендент лежит на земле.

Черноволосый бедняга зим шестнадцати, имя которого Эйрих уже успел забыть, хоть оно и было озвучено старейшиной почти только что, пытался всунуть свои кишки обратно, но единственное, что у него получалось — выдавливать собственное дерьмо. Зевта подошёл к нему и нанёс милосердный удар топором в череп.

— Никто? — оглядел старейшина толпу. — Точно никто ещё?

Три покойника, если считать только что убитого, отбили у присутствующих даже самое горячее желание представлять свою кандидатуру на роль вождя деревни. Даже не трупы сами по себе, а то, как легко Зевта превратил в них только что живых людей...

— Зевта, сын Байргана, объявляется с сего дня, — заговорил уже уставший от длительного стояния, старейшина Торисмуд, — вождём нашей деревни! Хвала новому вождю...

— Хвала! Хвала! Хвала! — поддержали жители деревни.

— В честь избрания положено празднование... — продолжил старейшина. — Но, как вы знаете, недавно погибло множество славных воинов, поэтому чествование вождя переносится на следующее новолуние...

Закончив говорить, он развернулся и поковылял к себе домой, отлёживаться у очага. Торисмуд сильно сдал за последние годы, поэтому Эйрих начал думать о том, что скоро придётся избирать нового старейшину из деревенских стариков. Это русло власти оставлять на самотёк нельзя, поэтому проблема требовала хорошего обдумывания...

— Святой отец... — тихо заговорил Эйрих, ткнув священника в бок. — Сколько зим ты прожил?

— Сорок девять, — ответил тот. — А зачем тебе?

— В следующем году будешь годен в старейшины... — тихо сообщил Эйрих.

Зевта, в это время, самодовольно лыбясь щербатой улыбкой, принимал похвалы и поздравления от рядовых воинов и простых жителей.

— Думаешь, что Торисмуд... — так же тихо произнёс отец Григорий.

— Он выглядит так, будто сейчас зайдёт в дом и умрёт там... — пожал плечами Эйрих.

В этот момент, ему вспомнился момент собственной смерти. Мучительная боль, залившая глаза кровью, отупение, оставившее в его сознании только «Убить всех, сжечь города», саднящий горло кусок курятины, прыгнувший к нёбу от напряжения всего тела, а также страх... Страх, что всё было напрасно и он не успел добиться всего, чего хотел.

А чего он хотел? Он хотел дойти до последнего моря. Но уже в ходе завоевания Хорезма понял, что не успевает. Понял, что совершил ключевые ошибки, которые делают этот великий поход невозможным...

— Может и так, но может и нет... — произнёс отец Григорий задумчиво.

— Оставь это на волю господа, святой отец, — ответил ему Эйрих, размышляющий сейчас о другом.

Времени подумать у него много, он уже раздумывал о том, сколько ошибок совершил в прошлой жизни. Не житейских, эти-то понятны и неизбежны, а государственных, которые ему не простят потомки. Не то, чтобы ему было важно, что подумают о нём будущие колена, но было очень жаль, что он не успел.

И попытки чётко понять, что помешало, занимали всю его новую жизнь.

В прошлом он просто не знал, что вообще возможно держать большую постоянную армию, как это делают римляне. Легионы римлян исчисляются туменами воинов, у которых больше нет никаких других занятий, то есть они занимаются войной и только войной. У Темучжина был кешик, гвардия, но их было несравнимо меньше, чем обычных легионов римлян.

Вообще, здесь считается обычным делом, когда против племени, имеющего тридцать тысяч воинов, выставляют сорок тысяч легионеров. И, из-за размеров римской державы, все эти легионы постоянно заняты. Поэтому для разрешения «готского вопроса» послали сотню человек с целым комитом, отвечающим за императорские конюшни...

— Эйрих... — подёргала задумчиво глядящего на отца Эйриха сестрёнка. — Фульгинс рожает...

— А я причём тут? — спросил он.

— Надо сходить за знахаркой... — ответила Эрелиева.

— А где Валамир с Видимиром? — закатил глаза Эйрих.

— Они пошли силки проверять, — ответила сестрёнка. — Пошли сходим вместе?

— А сама? — спросил Эйрих.

— Я её боюсь... — ответила Эрелиева.

— Хорошо, пошли, — решил Эйрих.

Знахарка жила на окраине деревни, в очень паршивого качестве хибаре, которая была даже хуже, чем дом Эйриха.

«Может, купить у гуннов юрту?» — подумал он. — «Поставить там римский каминус, чтобы каменная труба упиралась в тоно (5) и внутри не было дыма. Похоже на отличный план».

Идея захватила Эйриха, поэтому он продолжил обдумывать её даже когда вошёл в халупу знахарки и поклонился ей.

— Эйрих, — прошамкала старуха. — С чем пожаловал? Опять раба твоего от лихорадки лечить?

— Почти за этим, почтенная Хильдо, — ответил Эйрих. — Фульгинс вот-вот разродится, поэтому нужна твоя помощь. Но ещё надо посмотреть на Татия, кажется, у него снова начинают гнить порезы.

— Что дашь взамен? — спросила знахарка.

— Один сочный заяц или одна куропатка, — озвучил своё предложение Эйрих. — Завтра или послезавтра.

— Маловато за двоих, — покачала головой старуха.

Выглядела она как нечто древнее и уставшее. Одета в льняное рубище блёклого красного цвета, в волосы её заплетены засохшие лечебные травы, а шея украшена парой ожерелий из янтаря и неких чёрных камней.

— Два зайца или две куропатки, — поднял ставку Эйрих.

— Две куропатки, — решила знахарка. — Завтра или послезавтра.

— Хорошо, — кивнул мальчик. — Эрелиева!

Девочка опасливо заглянула в хибару знахарки.

— Проводи почтенную Хильдо к нам домой, — сказал ей Эйрих. — А я пойду по делам.

/5 октября 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония, деревня без имени/

— Зачем ты освободил меня? — спросил пришедший в себя Татий. — Зачем предлагаешь такое?

Эйрих, сидящий перед каминусом и обжаривающий кусок зайчатины на ветке, задумчиво посмотрел на огонь.

— Я увидел, что ты не сломался, — ответил он римлянину. — Зачем мне не сломленный раб? Ты слышал когда-нибудь о Спартаке?

Татий посмотрел на него удивлённо.

— Не удивляйся, — усмехнулся Эйрих. — Я прочитал о нём у Марцеллина, в «Деяниях».

— Причём здесь я? — спросил римлянин.

— При том, что ты, как Спартак, не был сломлен, — ответил ему Эйрих. — Кто-то другой бы уже сдался, кто-то другой бы не делал так усердно вид, что уже сломался и смирился со своей судьбой... Редкое качество.

Таргутай Кирилтух тоже хотел, чтобы Темучжин был сломлен и принял судьбу раба. Колодки, скотское обращение, нехватка еды — это вещи, которые могут сломать слабого. Татий доказал на деле, что не слаб.

— Ты сильный, Татий, — произнёс Эйрих. — Ты заработал моё уважение, потому я считаю, что ты достоин занять своё место рядом со мной.

— Зачем мне это? — спросил римлянин.

— Что тебя ждёт в землях римлян? — спросил его Эйрих вместо ответа. — Голод, холод и жалкое существование. Но что ты получишь здесь? Я дарую тебе женщину, сначала одну, а потом, со временем, множество других. Хочешь достойное тебя жилище? Не жалкую клетушку в большом городе, а настоящие хоромы, как у уважаемого патриция? Я дам тебе это.

— Здесь? — скептическим тоном спросил Татий.

— В будущем мы отправимся на запад, — едва улыбнулся Эйрих. — И мне нужен будет человек, который знает римлян и готов быть использован мною против них.

Татий крепко задумался.

— Взамен за всё, что ты обещаешь? — спросил он.

— За то, о чём ты только можешь мечтать, — ответил Эйрих. — Но всё зависит от того, насколько ты будешь полезен, Татий.

Примечания:

1 — Валгринд — ворота в Валхолл, читай в Вальгаллу. Дохристианские верования готов освещены очень плохо, ибо они довольно рано отринули прошлое и обратились к арианству, поэтому никто не берётся утверждать, что там точно было. Известно лишь, что эти верования были подозрительно похожи на древнегерманские, что, собственно, неудивительно, ведь готы — это самый настоящий древнегерманский союз племён, по преданию, сорвавшийся в исход с Готланда, прародины всех готов. А Готланд находится поразительно близко к современной Швеции, южную часть которой, во времена готов, называли Гётландом. Легендарный Беовульф был родом из гётов, одного народа, совместно со свеями сформировавшего шведскую нацию. Но в этой сноске речь о воротах в Вальгалище, поэтому вот вам ещё сведений: собранные с поля битв валькириями воины, если достойны, автоматически умеют отпирать ворота, а если не достойны, то сковываются при попытке взлома, видимо, какой-то продвинутой системой защиты. То есть это значит, что валькирии собирают с полей вообще кого попало, лишь бы у этого кого попало было в руках оружие, а дальнейшую фильтрацию осуществляет Валгринд.

2 — Валхолл — это загробный мир, где Вотан непрерывно пьянствует и чинит дебош, ожидая Рагнарёка, совсем как у скандинавов. Точно известно, что у готов был термин «haliurunnae», означающий путешествие в загробный мир, прямиком в Хельхейм. В общем-то, у готов не должно было быть больших отличий в верованиях других-остальных древних германцев, ведь культ асов проявил неожиданную живучесть и сохранился в Скандинавии вплоть до XI века, пока католики не дожали упирающихся потомков викингов и не привели их к Христу. Иногда на личную явку.

3 — Герцог — др. герм. herizogo — «тянущий за собой войско» — военный вождь, избираемый племенной знатью, чтобы возглавить большое войско для не менее большого похода. Даже в современном немецком «das Heer» — войско, армия, а «zog» — тащить, вытащить. Высшим, после короля, феодальным титулом герцог стал сильно потом, потому что в Раннее Средневековье ему пришлось побыть племенным вождём и лишь потом, по мере феодализации всех этих диких племён, стать титулом, преследующим человечество до сих пор. Правда, сейчас эти герцоги не значат практически нихрена, но так было не всегда. На готском эта должность будет звучать как «harjis ustiuhan» — предводитель войска. И да, готский язык принадлежит к восточногерманской группе, но длительное пребывание в Скандинавии, в Польше, Беларуси, а также в Причерноморье, наложило свой отпечаток, поэтому германцы с берегов Рейна едва ли так просто вкурят, о чём там толкует этот непонятный гот. Естественно, следует сказать, что германцу понять гота будет гораздо легче, чем римлянину или греку, потому что общих слов существенно больше, чем может показаться изначально.

4 — Айраг — так монголы называли кумыс. Кумыс — это кисломолочный продукт из кобыльего молока. Процесс изготовления длительный и трудоёмкий, поэтому коммерческое применение у напитка сомнительное, из-за чего его хрен просто так достанешь даже в странах, где он как бы национальный продукт. Причиной заведомого коммерческого провала служит невозможность его консервации. Нет, законсервировать его можно, но на выходе получится какое-то дерьмо. В зависимости от длительности закваски, кумыс бывает очень крепким, то есть настоявшимся, а бывает крайне слабоалкогольным, то есть свежим. Вопреки разного рода мнениям, крепким кумысом можно нажраться, как свинья, что монгольские воины неоднократно демонстрировали, что, собственно, заставило Чингисхана ужесточать законы в отношении алкоголя на время походов, а затем и в повседневности. Возможными истоками его нелюбви к алкоголю может служить то, что его отца, Есугея-багатура, отравили татары, вопреки обычаю гостеприимства, дав выпить отравленный айраг. Или айраг просто оказался просроченным, чего тоже нельзя исключать.

5 — Тоно — круг, в который упираются жерди, называемые «уни». Этот круг формирует центр кровли монгольской юрты, одновременно являясь вентиляционным отверстием, через которое выходит дым от очага, а также избыточное тепло.

Глава одиннадцатая. Улус

/7 октября 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония, деревня без имени/

— Плохое решение, — уверенно заявил Зевта. — Ничто не помешает ему предать тебя.

— Он дал клятву, — ответил Эйрих. — И он получит многое взамен. А если сбежит... Что ж, значит я в нём ошибся. Но я уверен, что он не сбежит.

— Думаешь, хорошо разбираешься в людях, сын? — снисходительно усмехнулся Зевта. — Тогда сам отвечай за последствия.

«А когда было иначе?» — подумал Эйрих.

Татий уже, потихоньку, начинает ходить, поэтому Эйрих собирается взять его в поход, как и Виссариона с Хрисанфом. Они не особо-то нужны, но кому-то нужно было тащить провизию и помогать в походном лагере, поэтому было решено, что они, всё-таки, нужны.

Исходя из их соглашения, Татий становился рядовым членом готского племени, получал жену сразу же после завершения похода, а также получал от Эйриха кольчугу, шлем, топор и щит.

Задачами Татия, после того, как они окажутся близко к Риму, станет разведка. Он будет посещать римские города и селения, беседовать с магистратами и выяснять всю подноготную, чтобы Эйрих всегда имел представление о ситуации, прежде чем предпримет какие-либо действия. Есть ли кто-то более уместный в римском поселении, чем римлянин?

Это не значит, что он будет целенаправленно чинить грабёж в Италии, но, если подвернётся случай сделать это безнаказанно, то почему бы и нет?

Нет, в идеале ему хотелось бы заключить с римским императором выгодное соглашение, чтобы получить плодородную землю для племени, а также оплату за реальную охрану границ. Но реальность такова, что там сейчас Аларих, который, если хоть немного верить «позитивным» слухам, вообще стал там чуть ли не правителем Рима. Всё может оказаться совершенно иначе, когда они прибудут в Италию, поэтому Эйрих даже не думал строить хоть сколько-нибудь далекоидущих планов до тех пор, пока не увидит всё своими глазами.

А пока...

Пока же ему следует подталкивать отца шевелиться живее, чтобы не упустить золотое время безвластия в окрестных деревнях.

— Нам нужно торопиться, отец, — произнёс Эйрих.

— Завтра же выходим, — заверил его Зевта. — Ты, несмотря на то, что наивный несмышлёныш, всё же прав в своих словах.

Естественно, он не считал его наивным несмышлёнышем, это была шутка. Одна из тех, которые он позволял себе всё реже и реже — сказывалось то, что Эйрих, с каждым днём, всё меньше напоминал хилого сопляка, которого можно уложить оплеухой.

Он чувствовал, что в руках его становится больше силы, хоть ему и всего двенадцать лет.

Всё-таки, если смотреть трезво, готы, в среднем, крепче и выше, чем монголы. Средний дружинник, тот же Ниман Наус, только по росту сгодился бы в кешиктены великого хана, потому что туда набирали самых крепких и рослых воинов. Здесь же Наус не выглядит каким-то там гигантом, а даже наоборот, был ниже того же Зевты или Бреты. Эйрих, судя по всему, уверенно шёл в отца и обещал стать рослым.

«А если продолжу упражняться с оружием и хорошо питаться, то превзойду даже самых легендарных багатуров», — подумал он. — «Если на то будет воля Тенгри».

— Сильно не торопись, — произнёс Зевта. — Давай лучше выйдем завтра или послезавтра, когда Наус окончательно придёт в себя. Римские гадюки...

Ниман почти оклемался, но до сих пор чувствовал себя не очень хорошо. Он успел хлебнуть вдоволь римской отравы, но, как оказалось, был крепче и ближе к окну, чем остальные.

Когда началась резня, Наус, по его словам, сломал нож о бронь римлянина, пнул его и прыгнул в окно. Вероятно, это был тот самый римлянин, который полез за ним следом и подох бесславно.

В общем-то, Наус — это единственный, кто выжил, остальные погибли. Смерть их была трагична, но очень перспективна, как оказалось...

/12 октября 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония/

Сплошной дремучий лес — так бы Эйрих описал путь к очередной деревне, которую им следует посетить. Перед этим было три деревни с суммарным населением в четыре с половиной тысяч человек. Большие, влиятельные... но быстро выбрать вождей они не смогли.

Отец Эйриха выдвинул свою кандидатуру в каждой деревне и в каждой из них победил. Эти четыре с половиной тысячи жителей присоединились к их улусу. Да, Эйрих решил оперировать привычным себе термином, а не каким-то там, весьма неопределённым, «вождеством». «Вождество» не описывает полноценно то, что содержит в своей сути их уникальное объединение.

Зевта и отец Григорий согласились, что лучше придумать что-то новое, поэтому Эйрих дал им нечто совершенно «новое» — улус. Они не сразу научились правильно произносить новое слово, называя это «ульс», «улс», «улас» и так далее, но, после некоторой тренировки, всё-таки освоили новое понятие.

Можно было назвать их объединение «рейкстат», то есть «королевство», но это опасная практика, которая вызовет бурю негодования со стороны остальных вождей и знати. Тем более, Зевта, а, соответственно, и Эйрих, не являлись даже знатью, что, со временем, можно исправить. Нет, фактически они уже знать, потому что принадлежат к роду, глава которого избран деревенским вождём, но тот же Аларих имеет, минимум, девять колен вождей, вторая половина из которых имела статус верховных вождей. Эйрих таким похвастаться не может, потому что его прадед, Гундьи Ворон, был обычным воином, дед, Брайган, тоже был обычным воином, а вот отец, фактически, выбился в люди, стал дружинником вождя, а затем вождём. И первое поколение вождества — это недостаточно весомо, чтобы объявлять власть даже над частью племени.

«А ведь даже у Алариха были проблемы, когда он собирал вокруг себя воинство для большого похода», — припомнил Эйрих рассказы отца.

Но опираться во всём на пример Алариха — это несусветная глупость. Как и любой успешный человек, добившийся вершин власти, Эйрих очень хорошо знал, что идти по чужому пути к власти — это верный способ оступиться и упасть в пропасть. Потому что каждый путь уникален, подразумевает свои вызовы, с которыми, быть может, не сталкивались другие. И лишь тот имеет шансы на успех, кто идёт своим путём.

И свой путь Эйриха подразумевал захват власти во всех доступных деревнях, официально, через честные поединки, которые с достоинством выдержит Зевта.

Ради того, чтобы он был готов к каждому поединку, Эйрих устроил ему «распорядок жизни степного борца». Заключался он в том, что Зевта ест только нужное количество еды, в основном мяса, не пьёт алкоголь, каждый день занимается боевыми упражнениями, спит ровно отведённое количество времени, а также сохраняет чистоту мыслей, чтобы злые духи не могли взять над ним власть и отвести руку в неурочный момент.

И этот распорядок работал, потому что отец признался Эйриху, что никогда не чувствовал себя таким сильным и здоровым. Схватки с деревенскими увальнями, решившими, что они-то точно достойны своей малой власти, проходили предсказуемо.

Бедой соседей было то, что они долго определяли кандидатов в вожди, долго принимали решения, слишком сильно опирались на благоприятные знамения, которых, как известно, надо долго ждать и ещё дольше толковать. Эйриху ведь сильно повезло, что в их деревне был именно отец Григорий, обладающий сравнительно сильной властью над паствой, чего нельзя сказать о других священниках, которые были лишь живой данью формальности официальной религии...

Пока остальные ковырялись в носу, Эйрих действовал, косвенно влияя на честолюбие отца, который теперь хотел не просто власти, а власти максимальной. Возможно, он уже не считал, что объявление рейкстата — это слишком рискованно.

— Ста-а-аять!!! — выскочили из леса молодые парни, вооружённые копьями и топорами со щитами. — Кто такие и чего здесь ходите?!

Эйрих, верный своим привычкам, сумел обосновать отцу необходимость авангардного и арьергардного разъездов. Ключевым аргументом послужили сведения из «Деяний» Марцеллина: легионы принцепса Августа вошли в Тевтобургский лес без достаточного количества авангардных и арьергардных разъездов, словно они путешествуют по дружественной территории, поэтому засады стали полной неожиданностью, что и погубило Квинтилия Вара вместе с тремя легионами Августа. Марцеллин писал, что принцепс Октавиан Август не брился и не стригся долгое время, а также бился головой об косяк, восклицая: «Квинтилий Вар, верни мне мои легионы!» Правда это или нет, но Зевта впечатлился и назначил Эйриха главой одного из таких авангардных разъездов.

Поэтому мальчик ходил сейчас впереди их небольшой армии, составляющей, численно, шестьсот воинов при двух дружинниках — Нимане Наусе, уже оклемавшемся от отравления, а также Эйрихе, который, формально, молодой дружинник.

Остановивших их парней было лишь около пятидесяти, при семи кольчугах паршивого качества и двенадцати шлемах. Вооружены они как все, а вот с бронёй у них большие сложности, судя по всему.

Следует сказать, что после похорон дружин комплекты брони с оружием присваивать никто не собирался, поэтому сейчас в обозе едут комплекты, принадлежавшие дружине и этой деревни тоже. Некоторые деревни присылали свои отряды, чтобы забрать брони и оружие, а кому-то было не до этого. Этим, по всей видимости, было не до этого, до недавних пор.

— Вождь Зевта едет в деревню покойного вождя Фрунары, — спокойно ответил Эйрих, а затем перекрестился и добавил: — Царствие ему небесное.

На нём его кольчуга и шлем, тяжеловатые, пока что, но надо привыкать, потому что, в будущем, обязательно будут месяцы, когда их не доведётся снимать надолго...

— А ты кто такой?! — спросил самый рослый из полусотни.

Рыжеволосых людей Эйрих тут видел нечасто, но этот рыжеволосый и конопатый.

«Борода ещё не растёт, так, пушок, а гонору столько, будто пред нами великий воитель», — подумал Эйрих пренебрежительно.

Рядом с Эйрихом, возглавляющим авангардный разъезд, шёл Татий, облачённый в бронь и вооружённый топором. Эйрих заговорил, обращаясь к освобождённому рабу:

— Иди к основному войску, скажи, что надо скрытно обогнуть нас с двух сторон и ударить по группе воинов, чинящих нам препятствия.

Татий кивнул и отступил в колонну из двадцати воинов, стоящих позади Эйриха.

— Не слышу, что ты сказал! — выкрикнул рыжий. — Или ты ещё не открыл свой рот?!

— Я Эйрих, дружинник, — ответил мальчик. — А ты кто такой?

— Я — Дропаней, вождь деревни! — заявил рыжий парень. — Чего хотите здесь?!

— Мы пришли поучаствовать в выборах вождя, — ответил ему Эйрих.

— Тогда вы опоздали! — выкрикнул рыжий Дропаней. — Эй, а я слышал о тебе! Ты сын Зевты, вождя, который очень много о себе вообразил! Хотите подмять и нашу деревню, да?! Этому не бывать, поэтому убирайтесь обратно подобру-поздорову!

Это неприемлемо. Да, авангард состоит из двадцати двух воинов, а у рыжего их, примерно, пятьдесят, но двукратное преимущество при столкновении лоб в лоб — это недостаточно веский повод, чтобы строить из себя хозяина положения.

— Ещё мы пришли передать брони ваших павших дружинников, — сообщил Эйрих. — Вы, почему-то, забыли или даже не стали забирать их.

— А вот это мне нравится! — заявил Дропаней. — Неси их сюда, малец!

Нарастающее раздражение Эйрих сдерживал с трудом. Его истовым желанием было извлечь из саадака лук и прострелить наглому рыжему грудь. Парой-тройкой стрел.

— Я не знаю, кто ты такой, — ответил Эйрих. — Вдруг ты поганый грабитель? Мы передадим брони только старейшине.

— Ах так?! — начал злиться Дропаней. — Ты смеешь сомневаться в моих словах?! Друзья, он смеет сомневаться в моих словах?!

Окружающие его воины забурчали что-то неодобрительное и оскорблённое.

— Будет честнее передать брони вашему старейшине, а не непонятным оборванцам с дороги! — заявил Эйрих.

Это была явная провокация, причиной которой было то, что Эйрих заметил мелькнувшие в кустарниках по флангам силуэты людей. Татий сбегал быстро, а Зевта ещё быстрее принял решение.

— Строиться, — приказал Эйрих.

Он ненавязчивым движением вытащил лук из саадака, одновременно с этим взявшись за стрелу. Скоростная стрельба никогда не была, в прошлой жизни, его любимым коньком, но в этой жизни он достиг в ней больших успехов.

— Из-за того, что не умеешь следить за языком, ты умрёшь! — поднял топор в небо Дропаней. — Друзья, сокрушим наглецов!!!

Эйрих, уже не стесняясь, вскинул лук и произвёл выстрел.

Стрела врезалась в щит Дропанея. Обладатель щита яростно зарычал и повёл своих воинов в атаку.

Авангард выстроился в линию, а Эйрих, совершенно спокойный и даже будто безразличный к происходящему, стоял и смотрел на берущих разгон воинов противника.

И тут во фланги наступающего противника ударило два шквала дротиков, а затем поднялся яростный рёв десятков глоток.

— В атаку, — приказал Эйрих своим подчинённым.

Два десятка рядовых воинов, не посмев ослушаться, бросилась вперёд.

Враг был полностью дезориентирован неожиданными фланговыми ударами, а тут ещё и удар с фронта.

Эйрих не участвовал в схватке, потому что ещё не чувствовал себя достаточно сильным, чтобы рубиться топор на топор. Но воинские традиции готов таковы, что вождь должен быть первым в битве и последним в отступлении.

«Поэтому, наверное, они так часто умирают», — повеселила Эйриха мысль. — «Всё-таки, придётся участвовать в битвах, но вечно так продолжаться не может. Надо отказываться от губительных приёмов и воевать так, как я воевал в прошлой жизни».

Прошлая жизнь...

Здесь у Эйриха только пешеходы, даже нормальной лошади нет. Римляне приехали с ослами и мулами, а эти животные мало подходят для боя верхом...

«Хорошую лошадь трудно найти...» — подумал Эйрих, наблюдая за ходом ожесточённой рубки.

Пятьдесят с лишним человек, совершенно потерявшиеся и никак не контролирующие сейчас свою судьбу, гибли под ударами жестоких воинов, решительно настроенных захватить власть во всех окрестных деревнях.

Эйрих не успел соскучиться, как кровавое дело было кончено.

— А ты умеешь заводить друзей, да, Эйрих? — подошёл к нему Хумул, возглавлявший отряд, кинувшийся им на подмогу.

— Он вёл себя слишком нагло для того, кто называет себя вождём, — пожал плечами мальчик. — Но, зато, теперь мы снова успеваем на выборы вождя.

— Ха-ха-ха!!! — рассмеялся Хумул, словно хорошей шутке.

Но Эйрих не шутил.

— Надо собрать оружие и брони, — произнёс он. — Тут идти недолго, значит, успеем к деревне до заката.

— Да, надо поделить всё по-честному, — заулыбался Хумул.

По итогам сбора трофеев кольчужных броней у жертв оказалось девять — один прятал свою под льняной рубахой. В качестве добычи они получили пятьдесят семь пар сапог, двенадцать шлемов, два из которых годны только на металл, а три вообще бронзовые, тридцать девять топоров, один старинный меч длиной в локоть, а также восемнадцать копий. Добыча богатая, потому что железо стоит дорого. Судя по всему, эти воины — лучшее, что могла выставить деревня, так как вооружение, по нынешним временам, богатое.

Делить пришлось по местным обычаям, то есть по знатности, вкладу в победу, отношению соратников... Бредовая, несправедливая и порочная практика, порождающая споры и взаимную неприязнь.

«Это первое, что я изменю, когда у меня появится моё лично воинство», — подумал Эйрих, получивший две кольчуги, копьё и бронзовый шлем.

Столь щедрая добыча ему полагалась из-за того, что он, как ни посмотри, дружинник, сын вождя, а ещё и управлял всем этим действом, пусть и не участвовал в схватке лично.

Удалось взять пленными девятерых, которых сейчас вязали пеньковой верёвкой.

Пока они делили наживу, вернулся Татий, вместе с посыльным от Зевты.

— Чего тут? — спросил посыльный, известный под именем Биуда. — Твой отец хочет знать, чем всё закончилось.

— Скажи, что мы одолели пять десятков воинов из деревни вождя Фрунары, царствие ему небесное, — ответил Эйрих. — Скажи ещё, что мы сложим тела погибших у дороги, а сами пойдём дальше, чтобы удостовериться в безопасности пути. Пленных оставим тут же, под охраной одного воина.

— Передам всё, — изобразил полупоклон Биуда.

Этого, почему-то, удивляло то, как спокойно и буднично Эйрих всё это говорит. От молодняка ждут иной реакции: битвы возбуждают кровь, восторгают или опустошают, а Эйриха всё это, будто бы, совершенно не впечатлило.

Наверное, Биуда, в очередной раз подумал, что Эйрих действительно странный малый...

«Пусть думают, что хотят», — мысленно вздохнул он. — «Людская молва — это неважно, если у тебя в руках власть. Даже наоборот, очень хорошо, когда людям есть, что обсудить о тебе».

Про Чингисхана в степях ходили разные слухи. Что он сын волков, что он сын дракона, что при его рождении небо было кроваво-красным — люди горазды придумывать всякую ерунду, даже зная прекрасно, что он человек из плоти и крови, а не мифическое чудовище. Но людям тяжело сопоставить то, чего он достиг, с обычным человеком. Поэтому возникает и разрастается легенда. Легенда, успокаивающая людей и примиряющая их с собственной никчёмностью. «Если уж он сын волка или дракона, а небо, при его рождении, было кроваво-красным, то тогда уж ладно, легко верится в то, что он покорил Вселенную».

Размышляя о склонности людей творить мифы, Эйрих повёл свой отряд вперёд, всё чаще возвращаясь к мысли, что ему срочно нужны лошади.

Незадолго до вечера, они прибыли в деревню покойного вождя Фрунары, подло убитого римлянами.

— Вы кто? — выпучив глаза в удивлении, спросил некий мужчина, живший в окраинном доме.

— Я Эйрих, сын Зевты, — представился Эйрих. — Дружинник на службе вождя.

— А-а-а-а, э-э-э... — начал переваривание новости мужчина. — Я Вульфс, сын Петы... А вы чего, этого... ну, вождь... это самое... воины...

Он, буквально, жевал слова, пребывая в растерянности от того, что к деревне спокойно подошли чужие воины.

— Где старейшина этой деревни? — быстро начал терять терпение Эйрих.

— У деревенской площади дом... — ответил Вульфс.

— Ясно, — вздохнул Эйрих. — Веди нас к нему.

Мужик привёл их к дому, у которого начала собираться толпа селян. Видимо, много кто уже понял, что раз чужие воины пришли не в сопровождении вождя и его воинства, значит, дело уже очень неприятно пахнет.

— Кто ты, воин? — спросил вышедший из дома старик с коротким посохом в руках.

Он стар, белобород, с растрёпанными длинными волосами, а также морщинистым лицом. Блеклые глаза смотрят на Эйриха с живым интересом.

«Этот старик явно в своём уме и при живой памяти», — сделал Эйрих вывод. — «Скорее всего, ещё не растерял своего влияния, как это часто бывает с другими старейшинами».

Если Эйриху не изменяет память, а она ему не изменяет, старейшину этой деревни зовут Гундимиром, он славен своим словесным противостоянием Алариху, желавшему, чтобы все готы пошли вслед за ним. Но Гундимир, как говорят, сумел возразить верховному вождю и убедить его, что вот эта деревня никуда не пойдёт. Аларих стерпел, потому что Гундимир нашёл правильные слова, не оскорбившие верховного вождя и позволившие ему уйти при своих.

Пришлось подойти поближе и сделать глубокий поклон старости.

— Эйрих, сын Зевты, — представился он.

— Я помню это имя, — произнёс старик. — Твой отец — дружинник на службе вождя Бреты.

— Зевта, сын Байргана, стал вождём, — сообщил ему Эйрих. — И хочет попытать удачу в становлении вождём вашей деревни.

— Тут он опоздал, потому что наш вождь — это Дропаней, сын Хродлада, — улыбнулся старик.

— И на это у меня есть новость для тебя, — произнёс Эйрих.

— Какая новость? — чуть удивлённо спросил старик.

— Когда я шёл сюда с моими воинами, — Эйрих оглянулся на воинов авангарда, — встретил отряд из пятидесяти семи воинов, возглавляемых Дропанеем. Он вёл себя надменно, оскорбил меня и потребовал выдачи броней и оружия ваших, павших от рук злокозненных римлян, дружинников с вождём.

— И ты? — спросил старик.

— И я не поверил ему, — продолжил Эйрих. — Сказал, что передам брони только старейшине деревни, потому что этот Дропаней мог оказаться разбойником, который хочет обманом забрать то, что ему не принадлежит. Он оскорбился и атаковал меня — мы взяли пленными девять человек, они подтвердят мои слова.

Старейшина молчал. Лицо его было непроницаемым, но вот глаза выражали гнев. Возможно, Дропаней был ему близким родичем.

— Похоже на ложь, — холодным тоном произнёс Гундимир. — Я молвлю, что ты лжёшь.

— Слишком громкие слова для уст старика, — хмыкнул Эйрих. — Если ещё можешь держать топор в руках, оспорь мои слова в поединке.

— За мою честь постоит мой внук, — недобро улыбнулся старейшина.

Здесь было намного проще, чем в степи. Люди простые, много не думают. Возник конфликт с кем-то — докажи правоту в поединке. Оскорбил кто-то — смой с себя оскорбление кровью.

В степи всё совсем не так... Белобородые старейшины, регулирующие жизнь рода, учиняют суд и взвешенно определяют вину или обиду, после чего назначают наказание виновнику или виновникам. Если дело касается двух родов или более, то собирается совет белобородых, способный рассудить практически любую тяжбу.

«Возможно, стоит учредить здесь что-то похожее», — подумал Эйрих. — «В ином случае, мы будем терять воинов каждый раз, когда кто-то кому-то опрокинет кибитку...»

— Зови своего внука, — призвал Эйрих. — Пусть нас рассудит всевышний.

Духи защитят, если он прав. А он прав.

— Альвомир! — позвал старик.

Из соседнего дома вышел здоровенный детина, лысый и с туповатым лицом. Видно, что бог обделил его умом, но взамен даровал невиданную дурь. Вот этого Эйрих не предусмотрел.

Здоровяк, названный лесным альвом, подошёл к своему деду и встал рядом, оглядывая всех присутствующих несколько наивным взглядом.

«Как мне такого убивать?» — подумал Эйрих с зарождающейся где-то в груди паникой.

Глава двенадцатая. Лесной эльф

/12 октября 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония/

— Черви тебе в пасть, сопляк!!! — крикнул чернобородый мужик из толпы.

Эйрих запомнил лицо кричавшего.

— Ты следующий! — сообщил он этому мужику.

Мужик, на всякий случай, отступил назад и опустил взгляд.

Здоровяк, известный под именем Альвомира, вооружился кузнечным молотом. Точнее, головка была от кузнечного молота, а вот рукоять являла собой что-то вроде едва ошкуренного ствола от молодого дерева. Видимо, рукоять долго не живёт, поэтому мастер, чинящий оружие, уже перестал заморачиваться...

Зная об оружии противника, которое старейшина демонстрировал специально, громко рассказывая, что Альвомир им, однажды, убил медведя с одного удара, Эйрих выбрал копьё. Старейшине было всё равно, хотя он мог усугубить ситуацию, выбрав оружие для оппонентов, ведь вызов бросал не Гундимир, а Эйрих.

Положение было тяжёлым, потому что противник весил раза в четыре больше, чем Эйрих, был выше на четыре головы, а также демонстрировал такую силищу, что аж оторопь берёт. Альвомир размахивал своей кувалдой так, словно у него в руках сухая ветка, что обещало Эйриху смерть при любом неловком движении.

Здоровяк также носил на себе двухслойную кольчугу, явно собранную из трёх или даже четырёх комплектов — кольца на разных частях брони разительно отличались, не только формой, но даже цветом. Видимо, броню снимали как законный трофей с жертв Альвомира...

Единственная загадка, которую не мог разрешить Эйрих — почему Альвомир не стал вождём?

Значит ли это, что у него нет амбиций? Значит ли это, что старейшина имеет на своего внука сильнейшее влияние, достаточное, чтобы держать эту глыбу смерти в узде?

Вопросы, если смотреть на них в контексте предстоящего поединка, скорее философские, нежели практические.

Отец прибыл с воинством, но остановить поединок он не мог, потому что даже если они перебьют здесь всех, их воинство будет знать и значить это будет бесповоротную смерть зарождающейся репутации Эйриха. Это хуже смерти настоящей, многократно.

На деревенской площади собралась практически вся деревня, привели даже детей. Вероятно, все хотят посмотреть, как их Альвомир прихлопнет Эйриха своей кувалдой, как клопа какого-нибудь.

— Придётся тебе доказать, сын, что ты истинный гот, — произнёс отец. — Он большой, а ты маленький, но у тебя копьё, поэтому не позволяй ему приближаться и не задерживайся на одном месте.

— Да, отец, — кивнул Эйрих.

Он поправил шлем, кажущийся теперь слишком тяжёлым. Тело, вопреки разуму, поддалось панике и теперь предательски дрожало. Руки слабели, а ноги слегка потряхивало — Эйрих позволял себе такое, чтобы выпустить напряжение, рвущееся наружу. Он знал, что, когда начнётся поединок, он возьмёт себя под контроль и будет действовать с полной самоотдачей. Ведь сегодня от этого зависит его жизнь.

Время драться за неё.

/12 октября 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония/

Зевта волновался. Страх за сына был настолько велик, что сердце пропускало удары, когда Зевта представлял, что может пойти не так в поединке.

Эйрих — это его любимец. Это сын, о котором не могут мечтать даже императоры.

Настолько умный, что не будь он таким храбрым, ему было бы самое место в старейшинах или в священниках, чтобы славить род готский в делах мирских или в молитвах...

Но, к вящей радости отца, сын пошёл по его стопам. Мальчик сумел удивить его, когда, без чьей-либо помощи, научился ставить силки и начал приносить домой свежую дичь. Не каждый день, но, со временем, всё больше и больше.

Зевта тогда предавался пьянству, как остальные. Они делали это не просто так, а чтобы умилостивить Вотана, который, за его долгое и упорное прославление, дарует им успех в предстоящих набегах. Опасных, потому что о римлянах говорят всякое, в основном нехорошее, но многообещающих.

И, как-то так получилось, что пьянство ради успеха, почему-то, сильно затянулось. Брета говорил, что так будет надёжнее, а в набег можно пойти и завтра...

И это завтра настало только через несколько зим. Нельзя было так пить, Зевта это понимал, но ослушаться вождя не мог. Казалось, что Вотан высасывает из них жизненные соки через пьянки, собирая с дружины дань, плату за будущие успехи.

И успехи пошли...

Первый городок, который они взяли, принёс им столько еды и богатств, что можно было остановиться и прожить следующие несколько зим припеваючи, обменивая золото и серебро на еду у других деревень или даже у самих римлян. Но успех вскружил им голову, поэтому в следующую зиму, они пошли ещё. И ещё. И ещё.

А потом Эйрих привлёк внимание вождя. Не словом, но делом. Гордость, которую испытал Зевта в тот день, нельзя было передать словами. Но он держал лицо каменным, чтобы сын не возгордился.

Зря.

Эйрих точно знает, чего хочет, поэтому его нельзя сбить с пути излишней похвальбой. Зевта понял это слишком поздно, когда тёплые отношения с сыном уже было не создать. А он ещё бивал его, внося науку и вежество через розги... но понимал теперь, что это Эйрих просто такой, а не его наука его таковым сделала.

А вот теперь Эйрих, возвысивший отца, подумать только — не отец сына, а сын отца, идёт на смертный бой с детиной, способным, как чудится, порвать человека пополам голыми руками...

Этого поединка не должно было произойти, но Эйрих, как известно, всегда знает, чего хочет — такой он человек.

И разъезды он придумал, впередиидущие и позадиидущие, и простую придумку о том, как им не назвать Зевту рейксом, но даровать ему такую власть, и об истоках власти умно рассуждал, когда о римском Августе говорил...

Сын, как уже давно догадывался Зевта, был дороже золота. Пусть он и в воинской силе мало кому будет уступать через три-четыре зимы, но умом его Вотан одарил так щедро, что по всей деревне собирай, столько не соберёшь. И сегодня он может умереть...

— Господь, Вотан, духи лесные, молю... — тихо зашептал Зевта, когда Эйрих вышел на поле для поединка.

/на площадке для поединков/

— Да начнётся поединок! — с самодовольным выражением лица провозгласил старейшина Гундимир.

Здоровяк заулыбался и взмахнул кувалдой, как бы приглашая Эйриха начинать.

Условия поединка предполагают, что ни в коем случае нельзя попадать под удар этой кувалды, потому что для неё нет никакой кольчуги и любой другой брони. Щит? Можно остаться без руки, если принять удар кувалдой на щит. Нет, Эйрих должен выступить блестяще, чтобы Альвомир ни разу не попал по нему.

«Лесной эльф» заулыбался ещё шире, когда Эйрих сделал серию глубоких вдохов-выдохов и выступил вперёд.

— Убивать! — впервые изрёк хоть какое-то слово Альвомир.

Он бросился вперёд, высоко подняв свою кувалду.

Толпа, видимо, что-то знающая о манере боя этого гиганта, заранее держалась на почтительном расстоянии, образовав большое пространство для манёвра. И Эйрих, резко ушедший в сторону, понял, почему люди держались на дистанции — Альвомир вкладывал в свои замахи столько дури, что даже сам не мог остановить неудачный удар сразу и, вероятно, в прошлом уже были жертвы.

Пока гигант разворачивался после неудачной атаки, Эйрих, рискнув, подскочил поближе и нанёс осторожный удар в спину противнику. Двухслойную кольчугу удар не пробил, но боль причинил — Альвомир заревел, как медведь, неожиданно резко развернулся и одновременно замахнулся кувалдой.

Эйрих успел заблаговременно отступить. Толпа ревела, поддерживая своего чемпиона, но это было неважно. Единственное, что важно — не допускать ошибок. Любая ошибка — смерть.

Маневрируя и переставляя ноги, чтобы сбить Альвомира с толку, Эйрих подгадывал момент для безопасной атаки. Он мог бы нанести множество смертельных ударов, но ни один из них не гарантировал мгновенной смерти противника, что чревато ответным ударом, который точно станет для Эйриха смертельным.

«Он тупой, поэтому надо его передумать», — внимательно следил за действиями противника Эйрих. — «Где его слабость? В голову не попадёшь, она слишком высоко и Альвомир слишком хорошо следит за моим копьём. Руки плотно в кольчуге, как и ноги. Ступни?»

А вот тут было интересно.

Ступни нужны каждому человеку. Альвомир в кожаных сапогах, но в них могут быть кольчужные или металлические вставки, ведь не один Эйрих такой умный. Надо проверять, пробовать...

Ещё до вступления в поединок он решил, что будет действовать от контратаки, то есть в промежутки, когда гигант уже ударил и не готов быстро повторить удар.

— Р-р-р, убить!!! — заревел «лесной эльф» и вновь бросился в атаку.

Кувалда засвистела в воздухе, после чего опустилась туда, где только что был Эйрих, у которого чуть сердце не пробило грудную клетку — удар был настолько быстрым, что ещё чуть-чуть и он бы, буквально, лишился головы.

По спине его побежали мурашки, но он приложил волевое усилие, чтобы успокоиться. Из-за внезапного страха, контратака была провалена, что не прибавляло уверенности.

Альвомир был недоволен тем, что поединок уже затягивается, ведь раньше всё заканчивалось очень быстро, а этот вёрткий малец сумел уклониться от его лучших ударов.

— Не задерживай! — крикнул своему чемпиону Гундимир.

Эйрих мог бы и пропустить это мимо ушей, но он хорошо соображал и подумал, что старейшина подгоняет Альвомира не просто так. За этим что-то стоит.

И он не ошибся, потому что это была команда к некому особому действию, которым оказалось метание каменного топора, до этого висевшего на поясе гиганта.

Эйрих подставил под резкий бросок щит, почувствовал, как безумно заболела левая рука, задетая пробившим дощечки римского щита топором. Больно, очень больно, но сейчас не время выть и жалеть себя.

— А-а-а, умри!!! — зарычал гигант и вновь кинулся в атаку.

Эйрих стоял на месте, что стоило ему серьёзного напряжения нервов, ведь это чудовище в людском обличии реально его пугало. А вот в момент, когда молот Альвомира уже преодолел половину своего пути, Эйрих подался вперёд и нанёс удар копьём, вложив в него всю инерцию своего тела.

Укол пришёлся в натянутую кольчугу на правой подмышке гиганта, где, как ожидал Эйрих, всегда должно быть тонко. И он не прогадал.

Наконечник вошёл в подмышку противника на большую часть своей длины и надёжно застрял. Эйрих понял это по сопротивлению древка в руках. Это проблема.

Альвомир, вопящий как раненый кабан, пытался поднять кувалду, но рука его не слушалась, поэтому он подался вперёд, ещё глубже насаживая своё плечо на копьё.

Эйрих не был глупцом, поэтому отпустил копьё и отступил назад. Пусть без оружия, зато гигант его не схватит и не придушит, как цыплёнка. Размеры ладоней Альвомира недвусмысленно намекали, что, если он возьмёт Эйриха за лицо, то может просто сочно хрустнуть его черепом.

— А-а-а-а, убивать!!! — заревел Альвомир. — Убивать!!!

Копьё упёрлось в утоптанную землю, гигант взялся за древко левой рукой и попытался вырвать источник боли, а Эйрих ненавязчиво сдвигался вправо. Тихо звякнул нож, предназначенный для бытовых задач.

Гигант был слишком глуп, чтобы отвлечься от полностьюзанявшей его невыносимой боли, поэтому упустил момент, в котором Эйрих встал у него за спиной. В глазах мальчика читалось намерение перерезать Альвомиру глотку ножом, сжимаемым в правой руке.

— Достаточно! — воскликнул Гундимир. — Он проиграл!

Эйрих проигнорировал его и двинулся вперёд.

— Хватит! — метнул в него свою клюку старейшина.

Эйрих получил деревяшкой по плечу, глянул на старика, после чего посмотрел на отца. Тот покачал головой.

— Помогите ему, — сказал мальчик, отступая от ревущего от боли гиганта.

Из толпы вышел отец Григорий, почему-то счастливый.

— Как Давид одолел Голиафа! — торжествующе провозгласил он. — Эйрих, сын Зевты, победил!!!

К Альвомиру кинулись соплеменники и старейшина. Битва закончилась.

— Гундимир! — остановил старейшину Зевта. — Я вызываю тебя на поединок за попытку убить моего сына!!! Дерись сам или позови того, кто встанет за тебя!

/14 октября 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония/

Старейшину хоронили всем селом.

Эйрих присутствовал на тризне, но в соревнованиях по воинскому искусству не участвовал, ибо оказалось, что левая рука его сломана — настолько была велика силища Альвомира, метнувшего каменный топор.

Сам Альвомир лежал у себя дома, под приглядом деревенского знахаря, который всеми силами пытался вылечить тяжёлую рану, нанесённую копьём.

Эйрих не считал свой успех удачей, как посчитали жители деревни или некоторые воины из воинства Зевты. Это был чистый расчёт, оценка противника, выработка противодействия и победа. Заслуженная победа.

Хотя сейчас, уже после поединка, был нешуточный и запоздалый страх. Первобытный ужас от того, что головка кувалды проходила рядом, неся с собой мучительную смерть. Стоило разок оступиться и всё, следующее, что было бы: Эйрих лежит на утоптанной земле, а Альвомир превращает его кувалдой в кашу из плоти и металла.

Но сейчас Альвомир лежит в своей хибаре, подвывая, когда знахарь меняет ему повязки, а Эйрих ходит, баюкая руку, носимую на перевязи и закрытую в лубок. (3)

Лубок ему сработал Виссарион, знакомый с медицинскими трудами и несколько раз ломавший руку в юности, отчего имевший опыт ношения лубка. Руку держал кожаный ремень, перекинутый через плечо, поэтому травма Эйриха почти не беспокоила.

Жители деревни веселились, вспоминая об усопших хорошее и плохое, поступки, заслуги, неудачи — всё, чтобы почтить их и ознаменовать полноценно прожитую ими жизнь.

Увы, большая часть погибших воинов, вступивших в противостояние с Эйрихом, полноценно пожить не успела, поэтому родичи вспоминают их детство.

Тризна, несмотря на то, что всё закончилось для деревни без риска полного истребления, проходила очень грустно. Веселье было отчаянным, женщины утайкой плакали, а старики грустно вздыхали. Лишь дети, не способные осознать, что недавно умерло много людей, от души веселились, бегая между столами.

Мальчик стоял в стороне, у дома покойного старейшины и с неопределённым взглядом наблюдал за принуждённо веселящимися людьми.

— Эйрих, если каждый раз тебе придётся драться с каждым здоровяком, которого против тебя выставят, — заговорил Татий, стоящий рядом, — ещё пару деревень и тебе конец.

— Я сам подставил себя под удар, — ответил Эйрих.

Сказав это, он вдруг осознал, что своими действиями спас отца. Гундимир нашёл бы повод обидеться и вызвать Зевту на поединок. И тогда Альвомир выступил бы против Зевты. И убил бы его, потому что в подвижности Зевта уступает Эйриху и многим воинам. Бой вождь ведёт, основываясь на парировании и отражении ударов, а не уклонении от них. И что бы он сделал с бойцом, удары которого вообще никогда нельзя принимать на щит?

Скорее всего, Зевта бы погиб.

— Но иначе быть не могло, — вздохнул Эйрих. — Бог меня сохранил. Значит, у него есть на меня планы.

— Господин, я позаботился о спальном месте, — сообщил подошедший к ним Виссарион.

— Хорошо, — кивнул Эйрих.

Чтобы исцелиться от травмы, он должен много есть и хорошо спать. Придётся задержаться в этой деревне.

— Виссарион, ужин готов? — спросил Эйрих.

После того случая с дружинниками, он решил, что всегда будет питаться только проверенной едой из проверенных рук. Его пытались травить ещё в прошлой жизни. Помня об этом, он обещал себе, при первой же возможности, завести себе целый штат дегустаторов. Римляне любят яды, всегда любили, если помнить «Деяния» Марцеллина. Надо иметь в виду, что когда нельзя победить врага мечом, они побеждают его ядом.

— Да, господин, ужин готов, — кивнул раб.

— Пойдём к костру, — решил Эйрих.

Они прошли к южной части деревни, где воинство Зевты устроило свой лагерь. У костров копошились воины, которых не допустили до участия в тризне.

Осторожно сев у костра, Эйрих протянул здоровую руку и получил от оперативного Виссариона обструганную ветку с куском жареного мяса на ней. Раб посолил мясо и даже посыпал его некими травами.

— Ты хороший раб, Виссарион, — произнёс Эйрих, прожевав кусочек мяса. — Но думал ли ты о большем?

Виссарион задумался, даже перестав крутить вертел с невинно убиенным кабанчиком. Вероятно, взвешивает всё и ищет подвох.

— Думал, господин, — наконец-то ответил он. — Но мой удел — раб до конца дней.

— Ты даже не пробовал бежать и жить иначе, а говоришь так, будто всё уже кончено, — усмехнулся Татий.

— Уж ты бы молчал! — выговорил ему Виссарион, мельком посмотрев ему на ноги.

— Я боролся, — процедил Татий. — А ты родился рабом, рабом и умрёшь. Вижу, что ты даже согласен с этим.

— Хуже хозяина не придумать, чем бывший раб, — произнёс Виссарион.

— Следи за языком... — предупредил его Татий.

— Прекратить, — приказал Эйрих. — Я начал разговор не для этого.

Свободный и раб замолкли.

— Я помню, ты говорил, Виссарион, что у тебя осталась женщина, — произнёс Эйрих. — Что ты готов дать за то, что мы вернём её тебе?

— У меня нет ничего, кроме жизни, — развёл руками раб.

— Вот жизнь твоя мне и нужна, — ответил Эйрих. — Вам двоим, Татий, Виссарион, нужно доказать мне, что вы, воистину, полезны и незаменимы. Татий, ты покажешь себя в Италии, я о тебе не забываю. А вот, Виссарион... Ты должен выложиться на все свои силы, на всё, что ты можешь...

— Я делаю всё, что могу, господин, — ответил раб.

— Ты делаешь много, но говоришь далеко не всё, что знаешь, — вздохнул Эйрих. — Что я должен сделать, чтобы ты стал мне полностью предан и открыт в помыслах и чаяниях? Вернуть тебе женщину? Если знаешь, где она, я её верну...

Виссарион вновь задумался.

— Не только женщину, господин, — заговорил он.

/14 октября 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония/

Виссарион совсем не так представлял себе свою дальнейшую жизнь, когда его только продали в общественные рабы. Но всё, что с ним случилось — это закономерный итог его единственной ошибки. Но ошибки ли?

Если посмотреть назад, в прошлое, у него была рабская, но неплохая жизнь. Родителей он уже давно не видел, где-то с трёх лет от роду. Он не помнит их лиц, но помнит, что у матери всегда были связанные в пучок волосы, а от отца пахло пряным хлебом — возможно, он работал в пекарне. Они оба были рабами, поэтому Виссарион, сразу как родился, стал чьим-то имуществом.

Хозяин его родителей не захотел возиться с ребёнком, поэтому продал его, так уж получилось, что в Грецию. Тут-то он и обзавёлся именем. Почему-то его новый хозяин, Фотис Самарос, решил, что внешний вид мальчика ассоциируется у него с лесом, поэтому более подходящим является имя Виссарион, что означает «лесной». Настоящего своего имени, дарованного родителями, Виссарион, увы, не знал — Самарос посчитал, что ему не нужно этого знать.

Виссариона хорошо обучали, с прицелом на то, что раб, когда придёт время, заменит старого семейного счетовода, Аристотеля. Аристотель был строгим учителем, требовательным и не прощающим ошибок. Бит мальчик был часто, деревянной клюкой, за малейшую оплошность в цитировании трудов античных философов...

«Математика, геометрия, философия — три столпа образованного человека», — вспомнил Виссарион любимую фразу своего учителя.

Аристотель тоже был рабом, сколько себя помнил, не знал родителей и всю жизнь прожил на вилле Самаросов, торговцев македонской овечьей шерстью. Это то немногое, что Виссарион смог узнать о своём учителе. Старик был великолепным счетоводом, потому что он один держал в голове весь архив поставок с незапамятных времён до сего дня. И его Виссарион должен был, в конце концов, заменить.

А потом выяснилось, что Фотис Самарос педераст, (1) которому пришёлся по душе Виссарион.

Это был самый паршивый период его жизни, ведь Виссарион точно знал, что ему нравятся женщины и только женщины, но у раба, как правило, нет никакого выбора.

Фотис же проникся к нему чувствами, построил некую большую любовь и окружил Виссариона заботой. Это не компенсировало вообще ничего, но, по крайней мере, Виссарион очень продолжительное время не голодал.

Так бы и существовал он в этом непонятном состоянии, если бы не встреча с Агафьей. Они встретились на Агоре, (2) когда Виссарион шёл с пергаментными накладными в Акрополь, чтобы передать их государственным счетоводам.

Это была любовь с первого взгляда, причём взаимная. Агафья была прекрасна, а Виссарион никогда не жаловался на внешность. Она была свободной женщиной, торговала на рынке свежими фруктами, собираемыми их семьёй на арендуемой земле, а Виссарион был рабом. Такие отношения были запрещены под страхом смерти для раба, и порабощения для свободного. Но это их не остановило.

Они начали встречаться тайно, делали всё осторожно. Но Фотис начал что-то подозревать, ведь у него к Виссариону была любовь.

В итоге, охранники Фотиса Самароса, одним несчастным вечером, проследовали за Виссарионом и схватили их с Агафьей. Агафью доставили в магистрат, а Виссариона на виллу, где он был вынужден выслушать обличающую речь о преданной любви, о предателях и последствиях предательства. Виссарион слушал молча, но жалел лишь о том, что попался. А ещё о судьбе его возлюбленной. Они рискнули и проиграли...

Дальше его продали в общественные рабы, что можно считать некоторой удачей. Фотис не смог приказать казнить своего возлюбленного, поэтому решил, что пусть он живёт, с возможностью выкупа через определённое время.

Фотис был настолько мстительным, что заплатил тройную цену за Агафью, лишь бы сделать её своей рабыней. Это Виссарион узнал в последний день в вилле Самаросов, потому что бывший хозяин лично пришёл сообщить ему об этом.

Участь общественного раба, конечно, мало кому может понравиться, но Виссарион не жаловался. В чём-то это было даже лучше, потому что ему не приходилось больше ублажать старого педераста.

Сначала он работал в Афинах, а затем его погнали в Паннонию, в город Сирмий.

Сначала его заставили работать в каменоломнях, он добывал пемзу, но там он быстро доказал всем, что принуждать его махать киркой — это как вбивать бронзовый гвоздь в железную стену, то есть непродуктивно и преступно. В итоге он стал счетоводом, его положение в иерархии общественных рабов начало укрепляться и улучшаться, а затем его отправили старшим счетоводом в Мурсе...

Вот туда-то и пришёл отряд вождя Бреты.

Били его не сильно, лишь давали подзатыльники, когда он замедлялся при конвоировании в деревню готов. Ничего хорошего он от судьбы не ждал, но благодарил её, что его не зарезали как овцу.

Сидя на деревенской площади под охраной варвара, обладающего звериным взглядом, он горестно вздыхал, вспоминая Агафью и их несбывшееся будущее...

И тут подошёл этот малец с умным взглядом. Он начал рисовать на снегу какие-то неизвестные символы. Это точно было какое-то письмо, а не детские рисунки. Потому что мальчик писал их так, словно понимал их значение, а ещё они повторялись и имели некую системность. Виссариона это очень заинтересовало, потому что он почти никогда не упускал возможности узнать что-то новое.

Это был шанс. Если этот мальчик на что-то тут влияет...

Он осторожно, проявляя максимум собственной слабости и безопасности, приблизился к мальчику, присел на корточки, взял ветку и начал писать слова на латыни. Маловероятно, что мальчик что-то поймёт, но если он заинтересуется...

Мальчик указал на Виссариона и произнёс:

— Samanna.

Примечания:

1 — Педерастия — др.-греч. παιδεραστία;παῖς, gen.sing. παιδός «дитя; мальчик» + ἐραστής «любящий», буквально «любовь к мальчикам» — институционализированная форма любовных или сексуальных отношений между взрослым мужиком и мальчиком, где, помимо сексуального аспекта имеет место педагогический и социальный аспект. Если простыми словами, то предыдущие слова описывают культурно-исторический момент, а на самом деле педерасты «любят несовершеннолетних мальчиков» и в наше время это расценивается как сексуальное преступление против несовершеннолетних, а тогда считалось типа норм и, вообще-то, так типа и надо. Отличие от педофилов в общем смысле — фокус у педерастов именно на несовершеннолетних мужского пола, как у Зевса, который, согласно мифам, спёр Ганимеда и был его «папочкой», что воспринималось древними греками как-то нормально. В общем-то, у древних греков гомосексуализм и педерастия цвели и пахли, пока не пришли римляне, и всё не испортили. Но вода камень точит, поэтому, по мере взаимопроникновения культур, римляне тоже оказались не против поглиномесить по-чёрному, хотя до самого заката империи это дело осуждалось и считалось недостойным истинного римлянина. Причём если «актив», считали римляне, это ещё ничё, а вот если «пассив», то вот уж, тут уж... Обычным гражданам Рима это дело было не надо, было бы, что поесть сегодня, а вот патриции и сенаторы со всадниками, у которых был надёжно закрыт вопрос с нижними ступенями пирамиды Маслоу, предавались всякой хрени по мере возможности и доступности. Болтают даже, что Гай Юлий Цезарь тоже был из этих самых, причём «пассивным», за что его осуждали. В общем-то, можно подумать, что это просто знатные европейцы какие-то потомственные гомосеки, но тогда можно обратиться к средневековой Японии, где самураи массово применяли «сюдо», то есть взаимоотношения между взрослым мужчиной и юношей, читай, та самая древнегреческая педерастия. Интересно, м-м-мать его, девки пляшут! Вроде бы, это же те самые крутые самураи, воители, победители, «Призрак Цусимы» стучится в моё сердце, пример для подражания подрастающего поколения, а вишь как, а?! Выходит, что Дзин Сакай тоже «того», раз был самураем, так?! Говорят, что это древнегреческие и японские традиции, надо относиться с пониманием, ведь это такое дело, но я вот что скажу:

2 — Агора — в широком смысле древнегреческая рыночная площадь в полисе, но в Афинах, о которых идёт речь в тексте, агора имеет свою особенную и неповторимую судьбу. Каждый новый завоеватель Афин считал своим долгом разрушить и сжечь Афинскую агору. Персы в 479 году до нашей эры взяли город и спалили агору, в 86 году до нашей эры Луций Корнелий Сулла тоже, взял Афины и спалил агору, герулы вторглись и спалили агору в 267 году нашей эры... И вот тут афиняне начали что-то подозревать... Подозрения вылились в то, что они построили оборонительные стены, чтобы агору больше нельзя было просто прийти и спалить. В 395 году Аларих тоже, не будь дурак, решил поддержать флешмоб и пошёл сжигать Афинскую агору, но ему заплатили большие деньги и он решил, что он, конечно, хочет сжечь агору, но двадцать талантов — это двадцать талантов. Ладно, от Алариха афиняне отмахались буквально трусами, но потом, в 580-е годы, пришли южные славяне, захватили агору, после чего окончательно её разрушили. Может, в этой агоре было что-то такое, знаете, типа механической статуи, которая громко выкрикивает, что именно она делала прошлой ночью с твоей мамкой, может, архитектурные изыски вызывали у завоевателей приступы неконтролируемого гнева — мы уже не узнаем истины, потонувшей в глубоких пучинах Леты...

3 — Лубок — это не вид изобразительного искусства, не просто луб из липы, а специальная жёсткая конструкция, на Руси изготавливаемая из липового лыка, которую используют для жёсткой фиксации переломов. Принцип фиксации перелома известен издревле, минимум со времён Гиппократа, поэтому неудивительно, что о способе знают накануне заката Западной Римской империи.

Глава тринадцатая. Афины

/23 ноября 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония/

— Ноет ещё, — произнёс Эйрих.

— В ближайшее время уже должно перестать, — заверил его Виссарион.

Кости срастаются быстро, он ведь ещё так юн, но приятнее процесс заживления от этого не становится.

Идею с мирным путешествием Эйриха на юг не оценил никто. Зевта сказал, что это несвоевременно, потому что они ещё не покорили все окрестные деревни, конкретно оставшиеся восемь. Отец Григорий сказал, что Эйриху лучше вообще не рисковать и держаться рядом с отцом, чтобы сын был там, где отец добивается успехов и славы.

Эйрих же сильно хотел в Афины.

Но что ему там нужно?

Во-первых, он хотел поскорее расправиться с обещанием Виссариону. Виссарион ценный человек, научивший его говорить и писать на латыни, чего Эйрих никогда не забывал и был ему благодарен.

Во-вторых, у них скопилось некоторое количество денег и ценностей, которые можно потратить на действительно полезные вещи. Например, доспехи, оружие, трактаты философов и учёных...

В-третьих, ему до одури хотелось посмотреть на настоящую цивилизацию, на настоящую Римскую империю. Ту самую, которую с восторгом описывает Марцеллин или сухо констатирует Август. Это стоит, минимум, увидеть, а лучше пощупать.

«Если не сейчас, когда всё начало немного успокаиваться и вошло в верную колею, то когда ещё?» — подумал Эйрих.

Зевту он сумел подкупить тем, что обещал привезти по-настоящему хорошие доспехи и лучшее оружие, а отца Григория тем, что обязался купить пару-тройку грамотных рабов, способных записывать за священником на латыни и греческом. Ради последней покупки отец Григорий даже выделил часть личных сбережений.

Остальных жителей деревни Эйрих не спрашивал. Мать понимает, что Эйрих — это взрослый мужчина, сам решающий, как ему действовать, а братья с сестрой не настолько привязаны к нему, чтобы не желать его убытия в неизведанную даль.

Вместе с Эйрихом в Афины пошло пятьдесят, выделенных Зевтой под его командование, воинов. Каждого снабдили кольчугой, шлемом, хорошим топором и щитом. Также с ними поехали две телеги с награбленным добром — нужно будет реализовать всё это за хорошие деньги, после чего приобрести товары по списку. Список у Виссариона, который лучше всех подходил для такого рода деятельности.

— Только вернись, сын, — напутствовала Эйриха Тиудигото.

— Обещаю, — ответил Эйрих.

— Никого не грабь, — сказал ему Зевта.

— Я не дурак, — ответил Эйрих.

— Ступай, сын, — улыбнулся Зевта. — Ждём тебя с надеждой.

Эйрих обернулся на построившихся в колонну воинов. Здесь Ниман Наус, как заместитель юного командира, здесь Хумул, просто как желающий посмотреть на южные земли, тут же Виссарион и Татий — эти ради практических целей, то есть взаимодействия с римлянами.

— За мной! — приказал Эйрих и пошёл по дороге на юг, но затем вновь повернулся назад. — Альвомир, ты тоже!

— А-а-а, — посмотрел на него здоровяк и пошёл вслед за остальными.

Здоровенный детина, внук покойного Гундимира, после похорон оказался никому не нужен. Это было ясно ещё в момент гибели старейшины, потому что все как-то резко охладели к раненому Альвомиру.

Он умственно отсталый, раненый — зачем такой кому-то? Но Эйрих оценил боевые способности этого гиганта и провёл с ним беседу, напрямую предложив службу в будущей дружине. Пришлось сказать, что Эйрих будет ему как дед, потому что Альвомир очень плохо понимал концепцию службы в дружине.

Пришлось обещать сытную кормёжку, теплое спальное место, а также «блестяшки», то есть, вероятно, блестящие украшения, которые очень нравятся Альвомиру. Женщины его не интересовали, как и богатство. Альвомиру нужны были «блестяшки», вкусная еда, сладости и дом.

Когда Альвомир полностью восстановится, Эйрих использует его как собственного чемпиона, если кому-то придёт в голову бросать ему вызов. В условиях поля боя от Альвомира, судя по всему, мало толку, потому что он слишком глуп для этого, но в поединке один на один он крайне опасен.

Гундимир экономил на экипировке своего внука, но Эйрих такой ошибки допускать не собирается. У Марцеллина описывались некие «парфянские катафрактарии». Это конные воины, победившие Марка Красса во время его похода. Конники эти были облачены в тяжёлую броню, с ног до головы, и пользовались длинными копьями. Ужасный лобовой удар сметал даже самых лучших легионеров, потому что никто не в силах выдержать такой натиск.

Но катафрактарии Эйриха интересовали не копьями, а бронёй. Если такую броню способны сделать в Афинах, то она нужна Эйриху.

«Заковать Альвомира в катафрактскую броню, вооружить двуручной секирой...» — представил он картину. — «Его нельзя будет убить, а он сможет убить любого. Ведь будь у него в руках топор...»

Будь у Альвомира на поединке топор, Эйрих бы сейчас не думал. Уже давно бы сыграли по нему тризну, погоревали и забыли.

Кувалда на длинной рукояти — это зрелищно, но медленно. Секира — это оружие поединщика и палача.

— Пошевеливайтесь! — приказал Эйрих. — Нужно пройти как можно дольше до заката!

/28 декабря 407 года нашей эры, Восточная Римская империя, провинция Ахейя, г. Афины/

Перед Эйрихом открылся вид на крупный город, богатый высокими зданиями из белого камня, статуями, храмами, а также толпами горожан.

Эйрих видел китайские города и, следует сказать, они были гораздо больше и более плотно населены. В прошлой жизни он чувствовал угрозу от таких скоплений людей. Потому что чувствовал гнетущую мощь городов.

— Ничему, сука, не учатся, — неодобрительно покачал головой Хумул.

— Ты о чём? — поинтересовался Эйрих, созерцающий эту навевающую философские мысли картину.

— Аларих хотел взять этот город, как я слышал, — произнёс Хумул. — Но жители собрали ему дань и он ушёл. А так окрестности визиготы хорошо пограбили, даже мне, когда они обратно проходили, кое-что перепало.

Бывший охотник залез под воротник и извлёк на свет золотой крест на бечёвке.

— Видал, да? — спросил он.

— Дорого стоит, наверное, — хмыкнул Эйрих.

— Золото чистое, — со значением произнёс Хумул. — Выменяю на бабу молодую.

— Я бы не показывал такое в этом городе, — произнёс Татий, стоящий рядом с Эйрихом.

— Это почему это? — нахмурился Хумул.

— Явно же с попа какого-нибудь снято, — пояснил Татий. — Такие вещи у простых людей не водятся... и да, действительно дорого выглядит. Это точно испортит отношение.

— Римлянин прав, — поддержал чужака Ниман Наус. — Они же очень обижаются, когда мы грабим церкви... Напомним об этом — быть беде.

— Аларих, как говорят, благочестивый христианин, — покачал головой Эйрих. — Он не мог позволить грабить церкви.

Как-то ведь Хумул получил этот крест от воинов Алариха. Может, украл, но это на него непохоже. Скорее, выменял на что-то интересное или выиграл в кости.

— Набег — это набег, — усмехнулся Наус. — За всеми не уследишь...

— Никому больше не показывай, пока не вернёмся домой, — приказал Эйрих Хумулу. — Если хочешь бабу — я тебе куплю из своих денег. Если продадут, конечно. Но крест отдашь.

— Мне без разницы, — пожал плечами Хумул. — Но чтобы баба была молодая, иначе никакого тебе креста.

— Договорились, — ответил Эйрих. — Так чему они ещё не научились?

— А, — вспомнил изначальную тему Хумул. — Стены низкие, воинов мало. Можно взять даже пятью-шестью тысячами...

«Половину тумена на такой город?» — посмотрел Эйрих на Афины. — «Да, Хумул прав. Если заблокировать море... А, это и не нужно, потому что осады не будет. Можно взять с наскока, пройти в центр и...»

Центральная площадь города выглядела настолько... настолько неприятно, что Эйриху вдруг захотелось сжечь там всё.

Тряхнув головой, он подавил жгучее желание разрушать.

— Что, пойдём? — спросил Татий. — До вечера найдём ночлег, желательно на окраине...

— Знаю такое место, — произнёс Виссарион. — Господин, лучше сразу позаботиться об этом, чем потом шататься впотьмах.

— Идём, — позвал всех Эйрих, а затем посмотрел на воинов у обоза. — Следите за грузом! Здесь полно воров!

Они спустились с холма, по которому простиралась мощёная дорога из камня. Это выглядело очень дорого, поэтому Эйрих, в очередной раз, восхитился богатством римской державы.

«Мы не строили дорог, потому что наши кони быстры».

Но Эйрих не мог отрицать, что пешком путешествовать лучше по мощёной дороге, чем по грунтовой. Ведь когда идёшь по ровной дороге, ноги будто бы сами направляют тебя в пути...

В воротах низенькой городской стены, через которую можно перелезть даже без лестницы, стояли римские воины из гарнизонного воинства.

Эйрих опасался, что они сейчас начнут копаться в их телегах и запретят проносить внутрь оружие, как китайская стража города Фучжоу когда-то, смевшая требовать у Темучжина сдать его меч и топор. Наглецы расплатились за свою дерзость спустя несколько лет...

Но бородатые стражники даже не посмотрели в их сторону, что было странно для Эйриха. Будь он градоправителем Афин, устроил бы тут самый тщательный досмотр, чтобы недруги не смогли провести в город своё воинство...

«Видимо, ни на что не надеются», — подумал Эйрих. — «Если придут варвары, афиняне сдадутся, ожидая своей участи как овцы перед забоем...»

Последняя мысль всколыхнула Эйриха. Овцы.

— Здесь же продают овец? — спросил он у Виссариона.

— Да, продают, — ответил раб.

— Мы должны будем купить пару сотен голов, — уверенно заявил Эйрих.

Он-то даже не вспоминал о своих старых планах. Купить овец, возможно, коров, чтобы была шерсть, было мясо и молоко...

Холодными зимами шерстяная одежда — это единственная альтернатива тяжёлым шкурам.

— Кстати, Эйрих, — заговорил Татий, идущий рядом. — Зачем ты взял того гиганта под свою опеку? Не опасаешься, что он захочет отомстить тебе?

— Он же как ребёнок, — покачал головой Эйрих. — Бог его наказал за что-то, поэтому он смотрит на мир глазами неразумного дитятки. Он уже не обижается на меня за боль, но благодарен за то, что я даю ему еду и кров.

— Глядя на то, что происходит, мне кажется, что это нас наказал бог, а не его... — с грустью произнёс Татий.

— Может, ты и прав, — ответил Эйрих.

В его словах что-то было. Альвомир не знает печали: плачет, когда ему больно, искренне счастлив, когда можно поесть пшеничные лепёшки с мёдом. Люди у него делятся только на плохих и хороших, плохие — на кого укажет тот, кто о нём заботится, а хороший — это тот, кто заботится.

— Ты рад, что с нами, Альвомир? — обратился Эйрих к гиганту.

— А? — тот с широко раскрытыми глазами пялился на многообразие людей на улице.

Возможно, такое количество незнакомых лиц разом он видит впервые. А жителям Афин было абсолютно плевать на отряд вооружённых воинов, идущих по главной улице.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — участливо поинтересовался Эйрих.

— А-а-а, да, деда... — ответил Альвомир. — Харашо чустую, деда, себя, да-да...

— Ну, молодец! — похвалил его Эйрих. — Не отставай, скоро покушаем и будем спать!

Альвомир посмотрел на него наивным взглядом голубых глаз.

— Эх, уговорил, так и быть — будут тебе лепёшки с мёдом! — хлопнул себя по кольчуге на груди Эйрих.

Альвомир радостно заулыбался.

— Липёшки! — счастливо воскликнул он. — Мьёд!

Дико слышать такие слова, произнесённые очень густым басом, от детины, существенно превосходящего ростом даже не самых маленьких готов.

— Ох, балую я тебя... — произнёс Эйрих. — Хороший ты парень, Альвомир...

— Альвомир хороший, — согласно кивая, подтвердил гигант.

Жители Афин занимались своими бытовыми делами, таскали туда-сюда корзины, амфоры, деревянные клетки с животными и птицей — жизнь здесь, если сравнивать с деревней Эйриха, по-настоящему бурная.

— Господин, хороший стабулярий (1) недалеко отсюда, — сообщил Виссарион, указав на переулок слева. — Но если не хочешь сильно тратиться на постой, то через улицу, если идти на восток, есть каупона, (2) где пусть похуже содержание, но зато дёшево.

— Веди в стабулярий, — решил Эйрих. — Мы при деньгах.

Пройдя через переулок, где стояла группа оборванцев, ждущая непонятно чего, они вышли к трёхэтажному зданию, рядом с которым было довольно людно.

— Почему здесь так много людей? — спросил Эйрих.

— Очень много атлетов-олимпийцев, — ответил Виссарион. — Ещё не разъехались после игр, как я полагаю...

— Что за игры? — не понял Эйрих.

— Олимпийские игры, — пояснил Виссарион. — Соревнования между атлетами, с очень щедрыми призами за победы. Проводятся издавна, чуть ли не со времён Ликурга Спартанского.

— Позже ты обязательно расскажешь мне обо всём этом, — произнёс Эйрих, а затем посмотрел на стабулярий. — Как здесь поселиться?

— Я обо всём позабочусь, — ответил раб, после чего обернулся на колонну готских воинов. — Нас пятьдесят четыре...

Он вошёл в здание и, как видел Эйрих через дверной проём, заговорил с неким римлянином, стоящим за прилавком.

— Воины, — решил не тратить время зря Эйрих. — Ведите себя так, будто если вы не понравитесь римлянам, на нас обрушится гнев тысяч воинов гарнизона этого города. Не буянить, алкоголь не пить, к женщинам не приставать, вести себя благопристойно, как самые лучшие варвары этого поколения.

— Совсем баб нельзя? — разочарованно спросил Хумул.

Бывший охотник, лишённый возможности заниматься любимым делом, нашёл себя в удовлетворении похоти: в деревне он посещает почти всех вдовых женщин, которые только согласны пустить его в дом. И сейчас может думать только о том же.

— Дома, — ответил ему Эйрих. — Мы в походе.

— Эйрих прав, — неожиданно проявил благоразумие Ниман Наус. — Если кто-то из римлян обидится, позовёт стражу и тогда придётся воевать. Но мы можем ограбить какое-нибудь селение на обратном пути и вдоволь покуражиться. Правильно говорю, Эйрих?

— Если это не помешает нам вернуться вовремя, — равнодушно пожал плечами Эйрих.

— Вот так мне нравится, — заулыбался Хумул. — А ты не пропащий малый! Уважаю!

Виссарион вернулся довольный и улыбающийся. Он с поклоном указал на дверной проём.

— Для тебя, господин, отдельная комната, — заговорил Виссарион. — Для остальных комнаты по пять мест. Обойдётся это в полторы силиквы в день.

— Оплати два дня, — передал ему Эйрих нужное количество монет.

Считать он любил, но римские цифры его, буквально, бесили. Если небольшие цифры считать ими ещё приемлемо, то, когда счёт шёл на тысячи, начинались серьёзные проблемы. Поэтому на бумаге он использовал мусульманские цифры, более удобные, по его мнению. Финансовый документооборот его империи строился на таких цифрах и он не посчитал нужным переходить на заведомо менее удобные римские цифры, которые сложно складывать и вычитать, не применяя счётных досок — абаков. (3)

Виссарион был удивлён тому, как быстро Эйрих считает, даже сильно хотел выяснить, где это Эйрих узнал о таком способе вычислений. Но тогда мальчик объяснил всё тем, что сам изобрёл этот способ, потому что иных объяснений у него не было. Виссарион долгое время пытался ненавязчиво пронюхать о «готской арифметике» у других жителей деревни, но был безальтернативно посылаем в Хельхейм со своими тупыми вопросами. В итоге у него больше не осталось вариантов, кроме как принять, что Эйрих — это величайший ум столетия, в маленькой готской деревушке совершивший настоящую арифметическую революцию.

Пришлось Эйриху обучить раба мусульманским цифрам, потому что тот, буквально, умолял об этом.

А вот когда пришло время «Начал» Евклида... Эйрих выделял, минимум, два часа в день на то, чтобы применить мусульманские цифры на выкладки этого гениального грека. Работа шла медленно, но Эйрих начал понимать, что охотился на зайца, но пристрелил оленя. Такие сокровенные знания достойны особого отношения, ведь даже ему видны способы их приложения для собственного блага.

Виссарион заплатил за постой, после чего они разместились в номерах.

Эйриху досталась просторная комната с большой кроватью, явно на двоих людей. Тут был сундук для личных вещей, запираемый на навесной замок с бронзовым ключом. Ещё тут был стол, четыре стула, а также жировые светильники. Помимо этого, была комната с водой — там можно было помыться и напиться.

Освоившись в номерах, они вышли во двор и разместили телеги во внутреннем дворе, поставив постоянное охранение из двух сменяемых воинов — Эйрих не доверял местным жителям, поэтому даже не надеялся на справедливость, если у них что-то украдут.

Не став задерживаться в стабулярии, они направились на агору.

— Ты знаешь, где здесь можно продать драгоценности? — поинтересовался Эйрих у уверенно ведущего их Виссариона.

— Да, господин, — ответил тот. — Если хотите выгодно продать золото и серебро, то единственное, что можно знать — не надо идти к иудеям. Обманут.

— Чего ещё ждать от людей, убивших Христа? — усмехнулся Татий. — А куда тогда идти, Виссарион?

Распространено мнение, что Христа убили иудеи, но Эйрих, читавший Марцеллина, знает, что к казни его приговорил прокуратор Понтий Пилат, а исполнили её римские легионеры. Но да, судили его по навету иудейских купцов, торговавших в храме и недовольных тем, что Иисус разогнал торгашей, а также приравнял себя к богу.

«В степях казнили и за меньшее».

— Знаю пару надёжных людей... — ответил раб.

Они прошли почти всю агору, прежде чем добрались до двухэтажного дома с лавкой на первом этаже.

— Это таберна (4) уважаемого здесь человека, Кассия Худого, — сообщил Виссарион. — Он, если у него дела идут так же, как пару лет назад, может скупить много золота и серебра. Правда, он меня хорошо знает...

— Твои проблемы, — сказал на это Эйрих. — Если попытается убить тебя — мы его прикончим, а в остальном мне плевать.

Они вошли в таберну, где, в этот момент, происходил торг между богатеньким римлянином в нарядной тоге и толстым мужичком в одежде простолюдина. Богатенький римлянин стоял за прилавком, был болезненно худ, а толстый мужичок, буквально, излучал здоровье и благополучие. Эти двое говорили на повышенных тонах и Эйрих быстро понял, что обсуждалась поставка сомнительного качества хлопковой ткани. И худого римлянина расстраивал не сам факт сомнительного качества товара, а то, что за него были содраны приличные деньги.

Пришлось дожидаться, пока эти двое не оттаскают друг друга за грудки и не придут к примирению, так как толстяк снизил цену до желаемого римлянином уровня.

— Мне знакомо твоё лицо... — римлянин посмотрел на Виссариона. — А не ты ли...

— Приветствую, достопочтенный Кассий, — поклонился раб. — Да, это я, Виссарион, бывший раб Фотиса Самароса.

— А-а-а, приветствую, — кивнул ему Кассий. — Неужто освободился?

Как знал Эйрих, освобождение рабов за хорошую службу — это не столь уж редкое явление. Если в степях человек стал рабом, то просто так его не отпустят, то у римлян всё несколько иначе. Вольноотпущенников полно и, так уж получается, если верить словам Виссариона, именно они составляют подавляющее большинство мелких торговцев.

«Привыкшему лебезить и угождать своему хозяину будет нетрудно делать это перед покупателями».

Виссарион заулыбался.

— Увы, я был продан новому господину — достопочтенному Эйриху, — указал раб на своего хозяина. — И мы прибыли по делу.

— Варвары? — поморщился Кассий. — Они хоть на человеческом языке говорят?

Презрительное отношение римлян ко всем остальным — это общеизвестный факт. Говорят даже, что они не считают за настоящих людей никого, кроме римлян. Впрочем, о готах можно сказать точно так же. Но Эйрих прожил достаточно долго, чтобы понимать в людях больше, чем остальные.

«Точно такие же кожа, мясо, требуха, кости...»

Но это очень удобно в ведении дел — считать, что обманываешь не совсем человека.

— Говорят, — произнёс Эйрих на латыни. — Мы хотим поторговать.

— Отрадно слышать такие приятные слова, — заулыбался ничуть не смутившийся Кассий. — Что может быть приятнее для торговца, чем желание поторговать? О каких товарах идёт речь? Шерсть, хлопок? У меня, вот удача, как раз только пришла поставка отличной хлопковой ткани...

— Я только что слышал, что она паршивого качества, — произнёс Эйрих.

— Ох, ты знаешь, — пренебрежительно махнул рукой Кассий. — Я говорил всё это, чтобы сбить цену. Дела торговые...

В своей империи Эйрих только терпел торгашей. Они ему не нравились, но он понимал, что без торговли невозможно никакой жизни империи. Будь мир идеальным, он бы истребил всех торгашей, обманывающих наивных и наживающихся на глупых, но мир, увы, не идеален.

— Мы пришли не за хлопком, — сказал Эйрих, после чего повернул голову к своим спутникам. — Наус, Хумул, покажите.

Готы сняли со спин тяжёлые мешки. Открыв горловины, они показали Кассию сваленные в единую кучу драгоценности из серебра и золота.

— О-о-ох... — протянул Кассий. — Пройдёмте наверх, здесь это лучше не обсуждать...

Примечания:

1 — Стабулярий — от лат. stabulum — стоянка, постоялый двор — это постоялый двор, для плебеев, то есть простолюдинов. В стабулумах, обычно, был какой-никакой водопровод, конюшня, прислуга и сервис.

2 — Каупона — от лат. cauponum — производное от «caupo», означающее трактирщика — трактир такой, какой он есть. Это заведение было для самых бедных, кому вообще не важен комфорт и нужно место, где можно поспать. В Средневековье только такие гостиницы и остались, поэтому можно сказать, что гостиничный сервис в Европе, с развалом Римской империи, сильно упал.

3 — Абак — портативное счётное устройство, представляющее собой доску с полостями для камешков, именуемых псифосами. Это представитель ранних счётных досок, которые продержались в нашей цивилизации до изобретения дешёвых и массовых калькуляторов. Существование абака не означает, что без него нельзя было производить арифметические расчёты, потому что сей девайс предназначался для ускорения расчётов всяким античным инженерам, счетоводам и торговцам.

4 — Таберна — лат. taberna, от слова «табула» — доска, множественное число tabernae — лавка, как правило, на первом этаже жилого дома, где осуществлялась розничая торговля всем, чем только можно поторговать. Говорят, что это была революция в розничной торговле, так как в Риме, до их появления, не было распространено такое явление, как постоянные розничные структуры. Обычно, римляне торговали на рынке, где стояли временные ларьки, а тут возникла вдруг потребность в лавке, после чего понеслась...

Глава четырнадцатая. "Стратегемы"

/28 декабря 407 года нашей эры, Восточная Римская империя, провинция Ахейя, г. Афины/

— Сколько ты готов дать за вот эту брошь с, явно, драгоценным камнем? — поинтересовался Эйрих.

Не пристало правителю великой державы торговаться с, явно, сомнительной личностью за золотую брошь... Но правителем великой державы он был когда-то в прошлой жизни, а сейчас от цен, которые даст Кассий за все эти золотые и серебряные безделушки, зависит то, сколько овец, брони и оружия Эйрих привезёт в деревню. И здесь прослеживается прямая зависимость его успеха от количества привезённого им добра.

— Один семис, (1) — назвал цену Кассий.

— Здесь только по весу золота тянет на полноценный солид, не говоря уже о камне, — покачал головой Эйрих. — Если ты так ведёшь дела, уважаемый Кассий...

— Мы же торгуемся, Эйрих! — вскинул руки владелец-табернщик. — Позволь мне получить с этого хоть какую-то выгоду!

— Твоя выгода в том, что тыможешь купить всё это у нас и распродать втридорога, как ты, несомненно, умеешь, — хмыкнул Эйрих. — Мне порекомендовал тебя мой раб, сказал, что ты надёжный человек. Не разочаруй меня.

Кассий посмотрел на Виссариона неопределённым взглядом, как на прикроватную тумбочку, научившуюся делать трюки и показывать фокусы. Вероятно, не ожидал, что раб вообще может давать какие-либо советы. Потом он едва заметно кивнул какой-то своей мысли, возможно, что Эйрих — это варвар, поэтому доверяет своему рабу такие важные вопросы. Какая бы ни была эта мысль, она Кассия удовлетворила, поэтому он перевёл взгляд на Эйриха и любезно заулыбался.

— Это ведь, явно, нелегальный товар, награбленный... — заговорил Кассий.

— Ты начинаешь разочаровывать меня, — перебил его Эйрих.

— Хорошо! — поднял руки в жесте капитуляции табернщик. — Полтора солида.

— Чувствую, что продешевлю, согласившись на такую цену, — произнёс Эйрих. — Но, так и быть, принимаю.

На столе Кассия были бронзовые весы, на которых они взвешивали драгоценности. Причём, хитрый римлянин собирался использовать свои гирьки, но Эйрих — это не какой-то проезжий дурак, а человек с богатым жизненным опытом, в который включено общение с сомнительными типами, пытающимися дурить людей сугубо из любви к искусству. Именно поэтому он выбрал наиболее целые солиды из своего кошеля, после чего потребовал эквивалентное количество солидов от Кассия. Они поочерёдно взвесили солиды и пришли к выводу, что гирьки римлянина дурят любого желающего дурака на грамм, два, а, иногда, даже три.

Хитрый римлянин предложил сменить гирьки, но Эйрих сказал, что согласится взвешивать украшения только с помощью солидов.

Процесс торга шёл быстро, потому что все понимали объём работы, который, при скрупулёзном подходе и тщательном обдумывании предложений, затянется на весь вечер и до самой ночи. Товара было много, а Эйрих торопился.

В итоге, из двух баулов с награбленным, Эйрих сумел монетизировать большую часть и выручил с этого 6 722 солида. Целое состояние, которое Кассий будет собирать постепенно. Он готов был отдать тысячу солидов прямо сейчас, но остальное... Придётся ждать, пока он не займёт или не найдёт оставшуюся сумму у магистрата или ещё кого-нибудь.

Тысяча солидов — это отличное начало, на которое можно купить большую часть необходимого. Рабы, овцы, доспехи, мечи, топоры, наконечники для копий, а также стрелы для лука и многое, многое, многое другое...

— Раз мы договорились, то теперь остаётся найти хорошего юриста и заключить договор, — произнёс Эйрих.

О юристах он прочитал в трудах Марцеллина, который писал, что истоки трагедии в Тевтобургском лесу лежат именно в действиях римских юристов, вместе со своими помощниками притеснявших германцев, которым даже никто не удосуживался объяснять, за что именно их вынуждают отдавать собственную землю или платить деньги. Октавиан Август тоже не обошёл этот момент в своей биографии и вскользь упомянул, дескать, не надо было так резко приводить германцев к римскому образу ведения дел.

Да, германцы ненавидели римских юристов, было за что, но Эйрих не видел причин, которые мешают ему воспользоваться юридическими услугами, чтобы обезопасить свою сделку — к сожалению, это не его идея, а Виссариона.

— Зачем нам платить лишние деньги этим жуликам? — недоуменно вопросил Кассий.

— Я не знаю тебя, Кассий, — ответил Эйрих. — А ты видишь перед собой «проезжего варвара», которого, как тебе кажется, можно обмануть без последствий. Без последствий не удастся, разумеется, но ты можешь посчитать, что магистрат и гарнизон защитят тебя, ведь, формально, ты ничего никому не обещал, и твои слова станут против моих. А кто я такой? Варвар, прибывший неизвестно откуда, поэтому верить мне нельзя. И иллюзия того, что ты в безопасности, может толкнуть тебя на обман, но это лишь иллюзия, Кассий. Да, если всё сложится так, что ты меня обманешь, я уеду отсюда с твоей окровавленной головой в мешке, но это не даст мне ничего, кроме удовлетворения от мести за обман.

Эйрих замолк, сделал глоток вина из глиняного стакана, после чего посмотрел на окаменевшее лицо Кассия.

Этому римлянину где-то около сорока зим, образа жизни он не самого примерного, потому что под глазами его тёмные мешки, лицо бледное, а нос красный — это верный признак пьющего человека.

Кассий молчал, ожидая продолжения.

— Поэтому нам с тобой будет выгоднее заключить честный договор, чтобы у тебя не возникло соблазна обмануть меня, а у меня не возникло соблазна отдаться мести за нанесённый ущерб, — продолжил Эйрих. — Виссарион, ты знаешь хороших юристов?

— Да, господин, — с поклоном ответил раб.

— Бери десятку Науса и сходи за юристом, — приказал ему Эйрих. — А мы подождём.

Кассию такой поворот сильно не понравился. Видимо, он планировал какую-то подлость — ведь варвары глупы и наивны, поэтому на них просто необходимо наживаться. И кто-то другой бы, окажись на месте Эйриха, попал в неловкую ситуацию, в которой пришлось бы убивать Кассия и бежать из города. Но Эйрих не наивен и не глуп, поэтому продумал всё заранее.

Конечно, судиться с Кассием — это трата и без того ограниченного времени, но цивилизованные порядки диктуют свои требования.

— Где в этом городе продают доспехи? — спросил Эйрих, когда Виссарион ушёл.

— Варв... негражданам доспехи не продают, — ответил на это Кассий. — Императорский запрет.

— Как можно обойти этот запрет? — спросил Эйрих.

— Это слишком рискованно, поэтому я за такое не возьмусь, — ответил римлянин. — Наказание за вооружение северных племён — смерть.

— А если ты купишь доспехи и оружие себе? — уточнил Эйрих. — А потом на караван, направляющийся в, скажем, Сирмий, будет совершено нападение?

— Я за такое не возьмусь, — покачал головой Кассий.

— Что ж, жаль, — вздохнул Эйрих.

Дальше они молчали, потому что мальчик не посчитал нужным продолжать уговаривать и без того напряжённого римлянина, начавшего чувствовать себя не в своей юрте.

Виссариона не было около получаса. Когда Эйрих уже начал скучать, раб прибыл вместе с группой римлян.

— Неужели не хватило бы и одного? — недоуменно спросил Эйрих.

— Это господин Клавдий Викторин, — представил пожилого римлянина Виссарион. — А это мой хозяин — господин Эйрих, сын Зевты.

— Рад знакомству, — кивнул Эйрих.

— Взаимно, — кивнул Викторин. — Итак, как я успел услышать от твоего раба, вам нужно заключить договор с господином Кассием Алиментом?

/28 декабря 407 года нашей эры, Восточная Римская империя, провинция Ахейя, г. Афины, агора/

Детали договора обсуждались долго, потому что Кассий, раз уж не удалось облапошить слишком хитрого варвара, опасался, что это уже варвар облапошит его. Эйрих обманывать римлянина не собирался, он не так ведёт дела.

«Обман на поле боя — это необходимость и даже честь для полководца», — подумал он. — «А вот обманывать в ведении мирных дел — это низость и удел бесчестных».

Получив на руки тысячу солидов, Эйрих направился на агору, где начал вдумчиво изучать товары.

Овец ему продали легко, потому что предложение явно превышало спрос — двести овец были куплены у семи поставщиков, со стоимостью одной овцы по 50-58 силикв. То есть, все эти овцы обошлись Эйриху в 450 солидов. Как только Кассий соберёт нужную сумму, Эйрих купит ещё голов триста овец, чтобы можно было начинать говорить о разведении овец в готских хозяйствах.

Монетная система Рима Эйриха тоже, поначалу, бесила, он долго не мог понять, как это работает, но потом, после долгих объяснений от Виссариона, он всё понял и принял. После разбирательства он даже пришёл к выводу, что римская система намного проще того беспорядка, который происходил в его империи, где имели параллельное хождение сотни видов монет.

Но удивительнее всего Эйриху было встретить здесь серебряный динар. Он увидел монеты, копии которых несколько раз держал в своих руках в прошлой жизни. Здесь их называют не динаром, а денарием. И денарий сейчас, официально, не чеканят, но этих монет начеканили столько, что они ещё нескоро выйдут из обращения. И это обстоятельство вынуждает местных ремесленников назначать цены в денариях, а не в силиквах.

«Я подозреваю, что это точно не загробный мир», — подумал Эйрих. — «Слишком много совпадений, слишком много вещей, которые были в моей прошлой жизни...»

Надо понимать, что есть разные денарии. Есть денарии, которые чеканили в прошлом, сотни зим назад, при старых императорах - они стоят как полновесные силиквы, а есть денарии новые, из-за которых, собственно, появилась надобность в реформировании монетной системы, потому что серебра в них мало и выглядят они будто поеденные мышами.

Старые денарии, в прошлой жизни, приходили в его державу с Запада (2) — мусульманские купцы привозили их тысячами, чтобы купить на них китайские шелка, фарфор, краски и шкурки ценных животных. Значит ли это, что Эйрих сейчас на западе? Но почему тогда никто не слышал о монголах и его державе? И почему он никогда не слышал о целых двух гигантских империях на западе?

"Правда, мусульманские динары были золотыми, а не серебряными, насколько я помню..." - задумался Эйрих. - "Хотя здесь могли чеканить и такие - кто вообще точно знает, сколько и каких монет навыпускала империя за всё время?"

Что он вообще знал о западных странах его прошлой жизни? Только то, что у них там есть города, они светлолики, волосы у них, преимущественно, белые, а ещё они очень крепко веруют в Христа, у них очень много маленьких державушек, враждующих между собой.

«Субедей ходил на Русь», — припомнил Эйрих. — «Мы многое узнали о них от купцов, и они не выглядели слишком уж серьёзным врагом. Он наголову разбил их объединённое воинство, но Джучи, предатель, не поддержал Субедея и не позволил развить успех... Но это ладно, Бату не должен подвести... А ведь были народы ещё западнее Руси, у них тоже были города, много городов. Их тоже можно было легко сокрушить, но я не успел...»

Сожаление о том, что ему не хватило времени, заставило его сердце болезненно сжаться.

«На этот раз, я успею», — пообещал он себе. — «Покорю все земли вокруг, создам такую державу, какую не видел этот мир. И учту все свои ошибки...»

Помимо овец, Эйрих купил многие сотни плотницких топоров, множество лопат, кирок, медную посуду и ножи — дорого, но это металл и инструмент.

«Раз уж я не могу жить как кочевник», — подумал Эйрих, — «то я буду жить как самый лучший земледелец».

Когда они окажутся в Италии, он сразу же поставит крепкий форт, по заветам легионеров уважаемого Эйрихом принцепса Августа... Сначала деревянный, а затем и каменный, как было в самых богатых городах Руси. И если римляне вдруг вздумают выкурить готов из Италии, то они наткнутся на крепкие стены, что серьёзно осложнит задачу.

Готы не строят крепостей, потому что в пути уже долгие годы, но, когда-нибудь, придёт время остановиться где-то надолго, возможно, навсегда. И вдруг окажется, что они не умеют строить хорошие крепости. Эту проблему предстоит решать Эйриху.

Чтобы довезти все приобретённые грузы, Эйрих купил шесть телег и двенадцать ослов к ним.

Ещё ему хотелось купить лошадей, за которыми он, собственно, сейчас и пришёл.

— Как зовут этого красавца? — спросил Эйрих, погладив белого коня по гриве.

Осмотр показал, что конь здоров, молод и обладает спокойным нравом.

— Его зовут Инцитат, — произнёс торговец, Луций Сауфей.

Торговец являлся конезаводчиком и очень хорошо разбирался в лошадях, не хуже самого Эйриха. Судя по характерным особенностям фигуры, Сауфей являлся завзятым ездоком и проводил немало времени в седле. Курчавые каштановые волосы его были коротко острижены, демонстрируя шрам на весь череп. Зелёные глаза смотрели на Эйриха со смешком.

— Как любимого коня Калигулы? — усмехнулся Эйрих.

— Ха-ха, да, — рассмеялся римлянин. — Единственный в мире конь-сенатор, ха-ха!

Эйрих читал об этом эпизоде в «Деяниях» — шутка императора Калигулы была выше всяких похвал: это была очень крепкая ирония, свидетельствующая об отношении Калигулы к сенаторам лучше, чем самые оскорбительные слова.

— Он обучен участвовать в бою? — спросил Эйрих.

— В бою он не бывал, — покачал головой Сауфей. — Но участвовал в гонках в Большом цирке, а там хуже, чем в бою.

Эйрих согласно покивал. Толпы кричащих людей создают такой шум, что боевая обстановка покажется гоночному коню скучным будним деньком. И крови там тоже полно, потому что гонщики часто разбиваются, травмируются и умирают.

«Похоже, что это отличный конь», — подумал Эйрих. — «Надо брать».

— Будешь покупать или просто так подошёл? — спросил Сауфей.

— Смотря сколько ты за него хочешь, — прищурился Эйрих.

— Пятьсот солидов, — назвал свою цену конезаводчик.

— Триста пятьдесят, — ответил Эйрих.

— Пусть он не брал призов, но почти всегда входил в пятёрку, — покачал головой Луций Сауфей. — Четыреста семьдесят.

— Но он больше не участвует в гонках, — выдал контраргумент Эйрих. — Я плачу за то, что есть, а не за былые заслуги. Триста семьдесят.

Торговались они недолго, потому что сошлись на четырёхстах десяти солидах. За такого коня Эйрих готов был отдать и больше, он явно того стоил, но деньги ему ещё нужны на не менее ценные товары, необходимые деревне.

— Придержи его для меня, — произнёс Эйрих. — Я приду с деньгами завтра.

— Ещё что-то брать будешь? — спросил Сауфей несколько разочарованно.

— Ещё нужно пятьдесят лошадей попроще, — ответил Эйрих. — Но не дороже десяти солидов за голову.

— Есть кони галльской породы, — произнёс конезаводчик. — Но в гонках их не применишь, как и в бою — совершенно необученные, годятся, разве что, под плуг. По восемь солидов.

— Сойдёт, — решил Эйрих. — Приготовь их на завтра.

Довольный тем, что удалось найти достойного коня и раздобыть лошадок попроще, Эйрих направился на «философский» круг агоры, то есть в место, где торговали пергаментами, табулами и товарами схожей направленности.

— Приветствую, старче, — подошёл он к основательной лавке, где имелись массивные полки с пергаментными свитками.

— Приветствую, юноша, — кивнул ему бородатый римлянин престарелого возраста.

Старик изучал некий свиток, ненадолго отвлёкшись на приветствие.

— Чем порадуешь меня? — спросил Эйрих.

— А что тебя интересует? — без особого интереса спросил старик.

— Меня интересует труд Пифея «Об океане», — ответил Эйрих.

Марцеллин ссылался на Пифея, когда описывал Британию и войну против пиктов. Эйрих захотел ознакомиться с источником, чтобы удостовериться в правдивости слов римлянина.

— Есть только список, — ответил старик. — И ты не представился.

— Эйрих, сын Зевты, — представился Эйрих.

— Синний Муциан, — представился старик.

— Мне сойдёт и список, — решил Эйрих.

— Не сочти за грубость, — заговорил Муциан. — Но ты не похож на римлянина или грека...

— Я гот, — ответил Эйрих.

— И что заставило гота интересоваться морскими путешествиями Пифея? — с усмешкой спросил старик.

— Я прочитал вторую часть «Деяний» Марцеллина, — начал объяснять Эйрих. — Марцеллин ссылался на «Об океане», утверждая, что Британия имеет длину с севера на юг не менее пятисот миль. Это огромный остров и я усомнился, что такие вообще бывают.

— Да, это большой остров, — согласился Муциан. — Но я уверяю тебя, что Пифей прав. Я был там.

— И всё же, я хотел бы купить список «Об океане», — произнёс Эйрих.

— Что ж, качество списка оставляет желать лучшего, поэтому продам его тебе за три силиквы, — назвал цену старик.

— Вот твои деньги, старче, — передал нужную сумму Эйрих. — Ещё мне нужны труды Марцеллина. Все книги, кроме первой, второй и двенадцатой.

— Прямо все? — удивился Муциан. — У меня есть полное собрание, но...

— Беру всё, — перебил его Эйрих.

Он едва сдержал себя от крика радости, потому что, несмотря на витиеватость и высокопарную манеру изложения, сведения у Аммиана Марцеллина, безусловно, полезные и интересные.

— Что ж... — вздохнул старик. — Ещё что-то?

— Марк Теренций Варрон, «Наука», — назвал желаемый труд Эйрих.

— О-о-о, я вижу, что в тебе есть зерно истинного ценителя, — усмехнулся старик. — Есть у меня «Наука», качество пергамента очень хорошее, поэтому сто семьдесят силикв за девять книг.

— Беру, — уверенно произнёс Эйрих.

«Наука» — это нечто особо важное. Принцепс Август, как и Марцеллин, очень хвалили труд Варрона, считая его трудом, который должен прочитать каждый человек, желающий считать себя учёным мужем. Эйрих желал и его желание очень близко к исполнению.

— Ещё мне нужен труд «Теория тактики» от Элиана Тактика, — сделал запрос Эйрих.

— За этим тебе нужно идти в соседнюю лавку, — вздохнул Муциан, принимая деньги за выбранные Эйрихом труды. — Не хотелось бы делать прибыль этому иудею, но, вижу, что ты стремящийся к знаниям юноша, поэтому греховно мне умолчать, что искомый тобою труд есть у Авраама Книжника.

Помощник старика Муциана уже упаковал пергаменты, использовав как обёртку плотную тряпку.

— Атавульф, Бадвин, Вихрабан, — повернулся Эйрих к отряду. — Примите эти пергаменты и несите с величайшей осторожностью — они дороже золота.

Готы получили свёртки и понесли их на вытянутых руках, боясь даже дышать в их направлении. Эйрих просто так говорить не станет — это все знают.

— Рад был знакомству, мудрый Муциан, — поклонился Эйрих старику.

— Взаимно, Эйрих, сын Зевты, — улыбнулся Луций Муциан. — Если интересует, я могу дать тебе каталог с кратким описанием содержимого наличных у меня трудов.

— Ещё как интересует! — не сдержался Эйрих.

— Две силиквы, — назвал цену старик.

— Беру, — решительно заявил Эйрих.

Получив ценный пергамент, он направился в соседнюю лавку, где должна быть «Теория тактики».

— Приветствую, — вошёл Эйрих в указанную лавку. — Авраам Книжник?

— Приветствую, — ответил мужчина зим сорока-пятидесяти, одетый в серую тогу. — Чем обязан?

— Я — Эйрих, сын Зевты, — представился Эйрих. — Ищу труд Элиана Тактика «Теория тактики».

— Имею этот труд, — кивнул Авраам. — Двадцать силикв.

— Дорого, — вздохнул Эйрих. — Готов дать десять.

— Не смеши меня, юноша! — воскликнул иудей. — Двенадцать свитков высшего качества, текст разборчив настолько, что можно читать хоть при свете лучины! Двадцать силикв и ни нуммией меньше!

— Ладно-ладно, — не стал спорить Эйрих, разочарованный невозможностью сбить цену. — Беру.

— То-то же! — поднял палец в наставительном жесте Авраам. — Что ещё интересует?

— Военная теория, всё, что есть, — ответил Эйрих.

— Есть «Эпитома военного дела» Вегеция, — предложил Авраам. — Очень хороший труд, имеющий высокую оценку от самого Гая Юлия Цезаря. Десять силикв за восемь высококачественных свитков.

Эйрих о таком труде никогда не слышал, но если иудей не врёт, то оценка от самого Цезаря — это веский повод купить эту книгу и вдумчиво изучить.

— Беру, — решил Эйрих, мысленно прикинув свой бюджет. — Что ещё есть?

В итоге, он взял «Стратегемы» Фронтина, «О перенесении осады» Энея Тактика, «Тактические искусства» Асклепиодота, «Изготовление и пропорции ручной баллисты» Герона, «О машинах» Афинея, «Устройство военных аппаратов и катапульт» Битона, «Механический синтаксис» Филона, а также «Тактика» Флавия Арриана. Всё это обошлось ему в шесть солидов, но Эйрих считал, что выиграл больше, чем потерял денег.

«Ручные баллисты — это интересно», — подумал он. — «И осадные машины, если подумать, тоже».

Преисполненный предвкушения от изучения новых трудов, богатых сведениями о римлянах и греках, он покинул агору и вернулся в стабулярий.

Как только они покончат с покупками, следует тщательно обдумать порядок действий с Фотисом Самаросом. Поиски женщины Виссариона следует начинать только оттуда. Как только они найдут эту Агафью и прикончат самого Фотиса, можно сразу же направляться домой, везти богатые дары...

Примечания:

1 — Семис — лат. semis — в переводе с латинского означает, вероятно, ½ чего-то, но, конкретно чего, мы сейчас с вами проясним. Существовала эта литая бронзовая монета издавна, конкретно со времён Галактической Республики, означала ½ бронзового асса, но была убрана из обращения незадолго до Второй пунической войны. В период Галактической Империи была вновь введена в обращение в золотом виде, а также обзавелась номиналом в половину золотого ауреуса. При Октавиане её вес равнялся 4,59 грамм, но позже заколебался в сторону уменьшения. Конкретно при Флавиях семис похудел до 3,27 грамм, а при Антонинах вновь поправился до 3,7 грамм. Весьма гомосексуальная монетарная политика, известная как государственная порча монет, подрывала доверие населения к национальной валюте, поэтому при Адриане (третий «хороший император», к слову, из династии Антонинов), семис выпускаться перестал. Ситуацию попробовал исправить Константин I Великий, выпустив солидный солид для солидных господ. После него, ближе к закату Западной Римской империи, начали выпускать нашего главного героя сноски, равного, как вы уже, наверное, догадались, половине солида. Был ещё триенс, означающий третью часть ауреуса или солида, тоже ходивший со времён республики, но я не представляю, чем именно думали римляне и византийцы, когда посчитали, что людям будет удобно считать деньги в третях, а не в четвертях... Но это те самые люди, которые покарали сначала англичан, а затем и американцев «имперской системой мер и весов», поэтому неудивительно. Мы не знаем, что творилось в головах римлян, может, им реально было удобно делить на три, а не на четыре, как привыкли мы. В общем, четвертаков у них не было, а были третьяки и полтинники. Сука, у вас были полтинники! Почему бы не разделить эти полтинники ещё разок на два?! Это же логично, мать вашу!!!

2 - "Старые" денарии - Темучжин, чисто теоретически, мог видеть арабские подражания под римский денарий - последующие народы почти всё Средневековье тиснили монеты наподобие денария, потому что это было круто, модно, молодёжно - Римская империя давно и прочно ассоциировалась с богатством, роскошью и солидностью, поэтому, неудивительно. Пятиуровневых защит от подделки на римских монетах не было, поэтому вытиснить что-то наподобие мог каждый, у кого есть монетный двор, винтовые станки и образец для имитации.

Глава пятнадцатая. Военная демократия

/29 декабря 407 года нашей эры, Восточная Римская империя, провинция Ахейя, г. Афины /

— Что скажешь о вилле? — спросил Эйрих, сидящий на лавке и завязывающий шнурки на своих новых сапогах.

Римские и греческие образцы ему совершенно не понравились, потому что в походе и при конной езде они создадут больше неудобств, чем пользы. Поэтому он купил «варварские» сапоги с высоким голенищем — без шнурков, всё же, не обошлось, зато они давали возможность регулировки размера, что позволило Эйриху быстро подобрать подходящие сапоги в обувной лавке.

Коричневая дублёная кожа, прочные шнурки из пеньковой нити, меховая подбивка — Эйрих был доволен покупкой и рассчитывал носить её ещё долго.

— Что скажу о вилле Самароса? А там нечего говорить, — произнёс Хумул. — Дорого, богато, но совсем никак с защитой. Можно врываться хоть сейчас, потому что охраны всего пять человек, а куда и как там идти, мы и так знаем, твой раб рассказал всё подробно. Когда выступаем?

— Надо закончить все дела в городе, — ответил Эйрих. — Купить достаточно рабов, дождаться партии топоров, кирок и мотыг, а также посмотреть ещё что-то из научных трудов.

— Зачем тебе эти сраные свитки? — спросил Хумул недоуменно. — Ты отдал за них целую прорву серебра!

— Ещё дороже мы заплатим за рабынь, — резонно возразил ему Эйрих.

— И этого я тоже не понимаю, Эйрих! — воскликнул бывший охотник. — Зачем их покупать, когда можно сделать рабынями любых баб в любой деревеньке по пути домой?!

— Потому что честно купленные рабы более послушны, — начал объяснять ему Эйрих прописную для себя истину. — Потому что мы имеем достаточно денег, чтобы купить достаточно рабов и рабынь нужного качества и не грабить никого на обратном пути. Мы должны приехать сюда ещё раз. А если римляне пронюхают, что это именно мы оставили за собой кровавый шлейф — путь сюда нам будет заказан.

— То есть мы не будем никого грабить? — недоуменно спросил Хумул.

— Не будем — таково моё решение, — ответил Эйрих.

— А нахрена я вообще тогда пошёл в поход?! — выпучив глаза, воскликнул бывший охотник.

— Потому что сам вызвался пойти, — произнёс Эйрих.

— Но ты ведь обещал! — с обидой воскликнул Хумул.

— Я сказал, что мы можем ограбить какое-нибудь селение, если это не помешает нам вернуться вовремя, — напомнил ему Эйрих. — А мы, ты это знаешь не хуже меня, уже проваливаемся со сроком возвращения. Мы вынуждены торопиться и ненужные остановки с риском завязнуть в кровопролитном противостоянии, при этом волоча за собой обоз с ценностями — это не то, чего бы я хотел. Если хочешь грабёж — вызывайся в набеги, а не разведывательные походы.

— Ты называешь это разведывательным походом? — усмехнулся Хумул. — И что ты узнал? Что написано в этих твоих кусках кожи?

— В этих «кусках кожи» написано много всего, — серьёзно ответил Эйрих. — Эти куски кожи помогут мне узнать, как воюют римские легионы. Они помогут мне узнать многое о Риме, о том, как и чем он живёт.

— И нахрена оно тебе надо? — спросил Хумул.

— Знаешь своего врага — уже имеешь ключ к тому, что приведёт его к поражению, — ответил Эйрих. — Мы воюем с Римом, не думая наперёд. А они думают. Да, они сейчас потеряны и не способны собраться для сокрушительного удара по нам, но так может быть не всегда. Если они соберут свои силы в кулак, мы не выстоим. Хумул, они сильнее нас, тысячекратно. Они умнее и цивилизованнее. Ты видел все эти строения в Афинах?

Даже на Эйриха, ожидавшего чего-то такого, произвели неизгладимые впечатление все эти здания. Если издалека они не выглядели чем-то особенным, то вот вблизи стало ясно, что готы такое построить не способны.

— Ну, — кивнул бывший охотник.

— Кто их построил? — спросил Эйрих.

— Боги? Древние духи? — сделал предположение Хумул.

— Люди, — покачал головой Эйрих. — Обычные люди, предки тех, кого мы видели на улицах.

— Болтаешь! — скептически усмехнулся собеседник.

— Клянусь своим сердцем, — ответил на это Эйрих.

Хумул посерьёзнел.

— Да, это, конечно, выглядит крепко и велико, — заговорил он. — Но их армия — это ерунда. Где была их армия, когда мы грабили их пограничные селения годами? Почему мы так и не увидели ни одного мало-мальски крупного отряда?

— Потому что у них проблемы на юго-востоке, — сказал на это Эйрих. — Переживай они лучшие времена, нас бы давно прихлопнули. Всё, что они смогли — отправить Иоанна Феомаха. И каковы последствия?

— Дружин и вождей нет, — глухо изрёк Хумул.

— А это был далеко не самый лучший из римлян, — покивал Эйрих. — И та сотня, что пришла с ним — таких тысячи. Просто они сейчас сдерживают врагов, которые многократно опаснее, чем мы. А наши вожди, почему-то, считают, что римляне — это какие-то жалкие задохлики, которые просто не могут оказать сопротивления.

— Значит, пока они сдерживают кого-то другого, у нас есть шанс награбить как можно больше! — нашёл аргумент бывший охотник.

— Это путь, ведущий к гибели, — вздохнул Эйрих. — Я много читал и много понял. Войны имеют свойство заканчиваться, позволяя ненадолго отвлечь силы куда-нибудь в другое место.

Лицо Хумула, после того, как он воспринял услышанное, начало олицетворять собой глубокий мыслительный процесс. Что хорошо усвоил Эйрих: когда с соплеменниками говоришь понятными им словами, они всё прекрасно понимают. И Хумул понял, о чём толкует Эйрих последние годы. Просто раньше с кем-то, кроме Зевты и отца Григория, говорить об этом не было никакого смысла. Какой смысл сегодня? Никакого, просто Эйрих решил пролить немного света в тёмную юрту сознания Хумула.

— А с кем они там воюют? — спросил бывший охотник.

— Пока не воюют, но ждут войны с Сасанидами, — ответил Эйрих.

— А это ещё кто такие? — не понял Хумул.

— Это большая держава на юго-востоке, — пояснил Эйрих. — Их армия исчисляется сотнями тысяч, потому что населения несравнимо больше. Так что они выглядят куда опаснее, чем какие-то там готы, половина которых вообще ушла дальше на запад. Но если силы, вдруг, освободятся...

— А как они могут освободиться, если они ждут войны? — задал первый разумный вопрос Хумул.

— Если эта война случится, — ответил Эйрих. — После чего они заключат мир, гарантирующий, что они не будут нападать друг на друга следующие несколько лет.

— Ой, когда это будет ещё... — легкомысленно махнул рукой Хумул.

— Может, война уже идёт, — пожал плечами Эйрих. — Мы узнаем об этом последними.

— А-а-а... — удивлённо протянул бывший охотник. — То есть если, допустим, сейчас идёт война с этими... ну ты понял, то она закончится, римляне поймут, что можно убрать пару армий и тогда нам конец?

— Видишь? Ты начинаешь понимать моё беспокойство, — серьёзным тоном произнёс Эйрих. — Поэтому нужно уходить на запад, к Алариху.

— А почему к нему? — ещё сильнее удивился Хумул. — Он ублюдок, каких поискать!

— Как минимум, он ослабил западных римлян, — выдал аргумент Эйрих. — Они точно стали слабее, чем были до него. Это значит, что если туда придём мы, то сумеем добить их или... поддержать против Алариха.

— Ох ты, хитрый сукин сын! — поразился бывший охотник. — Ну, выдал! Ну, даёшь! Ха-ха-ха! Ох, опасный ты малец, Эйрих!

— Я просто вижу чуть дальше, чем остальные, — пожал плечами мальчик.

— Не-е-ет, дружок, — с усмешкой произнёс Хумул. — Это не «просто вижу чуть дальше». Ты думаешь не так, как остальные — в этом всё дело. Твой отец, во время попоек, часто говаривал, что у тебя ума палата. Я хорошо знаю твоего отца, и он бы не стал столь часто хвастаться умом своего сына, если бы за этим ничего не стояло. Если продолжишь так же, будь уверен — мой топор и щит всегда будут смотреть на твоих врагов.

— Мне приятны твои слова, Хумул, — дежурно улыбнулся Эйрих. — Я их запомню.

Он добивался не этого, на самом деле. Его безобидный план имел конечной целью распространение слухов о том, что Эйрих — это голова, которая если что-то говорит, то это обязательно что-то умное, мудрое и ценное. А ещё он хотел влить «затравочного айрага» (1) в умы воинства, дескать, в мысли о походе на запад что-то есть. Если их идею не поддержат дружинники с воинами — никто никуда не пойдёт. Это будет значить, что они останутся у Дуная, ждать верной смерти.

Хумул поддерживал связи мало с кем, потому что склочный характер его мало кому нравился, но вот если он поддерживал связи, то они были крепки — у него есть, минимум, трое друзей в отряде Эйриха. И поэтому они точно узнают мнение бывшего охотника о том, о чём говорил Эйрих. Дальше сведения поползут в среде остальных воинов, а уже по возвращению в деревню в головах всех членов отряда Эйриха будет правильно сформированная позиция по вопросу необходимости ухода в Италию. Воины и дружинники распространят эту информацию дальше, родителям, друзьям, а потом всё это услышат дети, женщины, старики — надо просто дождаться, пока это мнение заквасится и превратится в общее убеждение. В прошлой жизни Эйрих неоднократно прибегал к такому способу, поэтому знал, что делает. Надо только подождать.

А вот предложение собственной верности от Хумула — это неожиданно, но приятно. С другой стороны, предвидеть это было можно. Ведь кто такой Эйрих? Это сын вождя. Вождя, который уже получил такую власть, что уже можно говорить о передаче её по наследству. Это редкость, но так бывает. Живой пример — визигот Аларих.

В остальных же деревнях вождь — это не абсолютная власть. Дружина может диктовать свои условия вождю и сильно влиять на то, как будет жить дальше вся деревня. Например, при покойном Брете дружина голосовала за то, куда именно будет осуществлён набег. Поэтому вождь так заинтересовался предложением Эйриха учить латынь, чтобы получить дополнительный инструмент влияния на дружину — Брете были нужны аргументы для уговоров дружины. То есть, нет такого принципа «я вождь — мы идём туда — я так сказал».

Но Эйрих уже очень много сделал, чтобы у Зевты появилось больше безоговорочной власти. Главное — это успех. Это Эйрих наводил набеги на самые жирные виллы и поселения, это Эйрих сумел разглядеть хитрый заговор римлян, притворившихся друзьями, это Эйрих скоро вернётся в деревню с дорогими товарами и щедрыми дарами.

Эйрих — это значит успех. Но, ещё раз, чей он сын?

/30 декабря 407 года нашей эры, Восточная Римская империя, провинция Ахейя, г. Афины/

На этот раз, встреча с Кассием Алиментом проходила в его загородном доме под Афинами.

Здание это было огорожено декоративной кирпичной оградой, едва ли способной удержать штурм — высотой она была в рост Нимана Науса, то есть не очень высокой. Само здание имело П-образную форму и внешним видом напоминало первую захваченную Эйрихом виллу. Побеленные стены, крыша из красной черепицы, декоративные растения, абрикосы, вишня — это, даже на взгляд Эйриха, видавшего красоты, выглядело красиво и несколько умиротворённо. В таком месте хочется расслабленно валяться на ложе для принятия пищи (2) и кушать виноград под журчание фонтана...

Римлянин теперь был не бледным, а серым. Видимо, здоровье начинает потихоньку оставлять его в одиночестве. Эйрих считал это прямым следствием пьянства, коим грешат многие состоятельные римляне, если верить Виссариону. А ещё, на совместных пьянках, они предаются мужеложеству и иному разврату.

«Хуже всего не когда не можешь получить то, чего хочешь», — подумал Эйрих философски, — «а когда нечего хотеть».

Хорезм пал потому, что его знать не отказывала себе ни в каких удовольствиях. Они перестали быть воинами, став жалкими созданиями, неспособными дать отпор внешней угрозе.

«Их отцы были достаточно сильны, чтобы собрать под единой властью огромную державу...» — подумал Эйрих, ожидая, пока рабы разложат яства на столике.

Хорезмшах Ала ад-Дин Мухаммед II был слабым правителем, трусливым и легко поддающимся обстоятельствам. Вместо решительного генерального сражения он предпочёл рассредоточить свои войска по укреплённым городам — искренняя глупость, обрёкшая их многочисленную армию.

Зато сын хорезмшаха, Джелал ад-Дин, оказался истинным правителем. Он был врагом, но Эйрих признавал волю и мастерство этого человека. Он один из немногих, кто бросил вызов Чингисхану и даже сумел одержать несколько побед.

«Моя вина в этом есть», — подумал Эйрих. — «Если бы я не поддался уговорам матери...»

Оэлун, мать Темучжина, видя успехи, которые делают другие сыновья, захотела, чтобы Шиги-Хутуху, усыновлённый в раннем детстве, тоже получил немножко воинской славы. Спорить с матерью — гиблое дело, которым Темучжин не хотел заниматься.

Всё началось с того, что Джелал ад-Дин разбил преследующий его отряд из семисот воинов, обладая, при этом, тремя сотнями — Темучжин недооценил его, слишком рано посчитав, что с Хорезмом покончено. Затем этот хорезмиец разбил войско, осаждавшее Кандагар — из-за этого Темучжин был вынужден послать за ним внушительное войско из четырёх туменов.

«Надо было послать в два раза больше», — с сожалением подумал Эйрих. — «Но как узнать заранее, что недобиток сплотил вокруг себя семидесятитысячную армию?»

Шиги-Хутуху получил долгожданную армию, чтобы разбить, по данным, полученным Темучжином, немногочисленное войско последнего хорезмшаха Джелал ад-Дина. Но хорезмийцев оказалось гораздо больше, поэтому полководческая карьера сводного брата закончилась очень быстро. Хорезмийцы разбили монгольскую армию, вселив дух в свои разрозненные войска.

Братец бежал и приполз домой, как побитая собака. Это навсегда поставило точку в его полководческих амбициях.

«Это просто было не его», — подумал Эйрих, прикладываясь к кубку с разбавленным вином.

Темучжину пришлось лично выдвинуться на устранение этой неожиданной хорезмийской проблемы.

Догнал он его на реке Инд. Два дня без еды и сна — так назвали эту погоню его воины.

Хорезмиец пытался переправиться через реку на сооружаемых транспортах, но не успел и был вынужден принять бой на условиях Темучжина.

Это была впечатляющая битва, сильно пощекотавшая нервы и полная критических моментов, когда на кону было всё...

Джелал ад-Дин многому научился, извлекая опыт из битв с монголами: он не позволил своим флангам контратаковать, когда войско Темучжина перешло в ложное отступление, а затем, после настоящего лобового натиска монголов, он сумел отбросить центр монгольского войска и контратаковать. Контратака была настолько успешной, что Темучжин был вынужден бросить в бой резерв из кешиктенов — такое случалось очень редко до этого и впредь.

Но, всё же, хорезмийцу не хватало опыта и толики безумия, потому что он не предвидел, что Темучжин может отправить целый тумен через труднопроходимые горы с целью зайти в тыл левому флангу врага. Не предвидел, поэтому поплатился.

Сокрушительный удар с тыла порушил, следует сказать, крепкие формации, после чего войско Джелал ад-Дина было обречено. Сам хорезмшах, в броне, с оружием, на коне, прыгнул с высокого обрыва, прямо в Инд.

Темучжин тогда очень впечатлился этим отчаянным шагом, поэтому приказал не стрелять. Хорезмшах пересёк реку и даже яростно пригрозил ему саблей с того берега.

«Истинный воин», — подумал Эйрих. — «Таким должен был быть Джучи...»

— Итак... — заговорил Кассий. — Я успел собрать только три тысячи солидов, остальные две тысячи семьсот двадцать два солида будут завтра.

— Меня это устраивает, — кивнул Эйрих. — Виссарион, передай нужные ящики.

Они решили, что лучше распределить драгоценности по деревянным ящикам с заранее известным номиналом, чтобы облегчить передачу товара частями. Сейчас Виссарион передал Кассию три ящика, стоящие по тысяче солидов каждый. Золотые украшения отличались большим разнообразием, но каждой вещи они нашли свою цену.

— Кушать? — спросил Альвомир, глядя умилительно-просяще.

Эйрих посмотрел на своего подопечного почти по-отечески:

— Можно, Альвомир, можно.

Здоровенный гот присел на корточки прямо перед столиком и начал жадно поедать мясо птицы, колбасу, закусывая всё это сочными абрикосами. Кассий смотрел на это неопределённым взглядом.

— Альвомира бог обделил рассудком, — объяснил Эйрих. — Поэтому манеры его оставляют желать лучшего. Но он хороший парень.

— Не сомневаюсь... — тихо произнёс Кассий.

— Касательно оружия, — вновь начал поднимать тему Эйрих.

— Я не могу продать ни доспехов, ни мечей, — вздохнул римлянин.

— А что насчёт железа? — спросил Эйрих.

— Продать тебе железо? — задумался Кассий. — Но я этим не занимаюсь, это не моё дело.

— Но ты ведь можешь знать людей? — предположил Эйрих. — У тебя ведь есть связи у железоделателей?

— Есть, но... — протянул Кассий, судя по всему, не желающий иметь ещё каких-то дел с варварами.

— Что ж, тогда сам поищу кого-нибудь, — махнул рукой Эйрих.

Альвомир сумел съесть половину всего, что принесли рабы, после чего лёг там же, где сидел, начав тяжело дышать. Ограничений в еде этот здоровяк не понимает, поэтому съедает столько, сколько дадут.

— А как здесь вообще с железом? — поинтересовался Эйрих, переведя взгляд с расслабленно лежащего Альвомира на напряжённо сидящего Кассия.

— Большая часть уходит на нужды легионов, — заговорил римлянин после недолгих раздумий, — но меньшую часть может купить любой желающий. Дорого.

— Благодаря тебе цена для меня не слишком важна, — сообщил ему Эйрих. — К кому я могу обратиться?

— К Квинту Афтонию, — назвал имя Кассий. — У него фабрика, обслуживающая имперские легионы, почти всё уходит туда, но что-то он тебе, всё же, продаст. Ещё раз говорю — дорого.

— Можешь не повторять, — попросил его Эйрих. — А где он живёт?

— Лучше сразу иди на его фабрику, — посоветовал римлянин. — Она ксеверо-востоку от агоры, в квартале Керамик.

— Благодарю тебя за сведения, — кивнул ему Эйрих. — Завтра я приду с остатком драгоценностей.

— Я соберу нужную сумму к полудню, — заверил его Кассий.

— Рад был увидеться, — попрощался с ним Эйрих. — Альвомир, вставай, пора идти.

Задремавший здоровяк тряхнул головой и поднялся с пола.

— Взаимно, — без особой взаимности произнёс Кассий.

/30 декабря 407 года нашей эры, Восточная Римская империя, провинция Ахейя, г. Афины/

— Сколько ты хочешь железа? — разобравшись в сути запроса, спросил Квинт Афтоний.

Владелец фабрики был грузным человеком, явным уроженцем Италии, пережившим около пятидесяти зим. В руках его виделась сила, это могло значить, что раньше он сам не брезговал тяжёлой работой, но потом постарел и полностью перешёл к управлению. Наголо выбритое морщинистое лицо смотрело на Эйриха с недоверием и неприятием. Но деньги не пахнут.

— Десять талантов, (3) — ответил Эйрих.

— С ума сошёл?! — воскликнул железоделатель. — Два таланта — это предел!

— Сколько хочешь за пять талантов? — спросил Эйрих.

— Родители тебе не говорили, что ты наглый малый? — возмущённо спросил Афтоний.

— Не хочешь иметь со мной дел — так и скажи, — нахмурился Эйрих. — Ты ведь не единственный железоделатель в этом городе.

— Я не могу продать тебе больше трёх талантов железа, — признался Афтоний. — Три с половиной — это предел. За это тебе придётся заплатить ровно тысячу солидов.

Цена, естественно, взята с потолка и с сильным перехлёстом в пользу Афтония.

— Слишком дорого, — покачал головой Эйрих.

— Это высококачественные слитки железа, из которого делают оружие для легионов! — воскликнул железоделатель. — Тебе вообще повезло, что у меня сейчас есть три с половиной таланта железа! Обычно их забирают быстрее, чем мы успеваем сделать!

Это было явное набивание цены, поэтому Эйрих даже не собирался воспринимать его слова всерьёз.

Три с половиной таланта — это, если брать щедро, семьдесят восемь головок для топора. Проще поездить и скупить подержанные топоры в окрестных селениях, чем безумно переплачивать Афтонию. Может сталь и оружейная, но Эйрих не в том положении, чтобы тратить такие суммы за сравнительно небольшое количество железа. А ещё он не доверял римлянам.

— Тогда я возьму десять мин (4) твоего железа, на пробу, — решил Эйрих. — Сколько это будет стоить?

— Пятьдесят солидов, — назвал цену железоделатель.

— Сойдёт, — кивнул Эйрих, совершив расчёт в уме.

Афтоний раскрыл один из ящиков, стоящих под столом, и вытащил оттуда десять металлических слитков. Эйрих раскрыл кошель и отсчитал пятьдесят солидов.

— Ещё что-то? Может, пятьсот талантов бронзы? — с усмешкой поинтересовался Афтоний.

— У тебя, всё равно, столько нет, — ответил Эйрих и направился к выходу.

Теперь, когда дела в городе практически завершены, можно вплотную подходить к проблеме Виссариона. Надо только выкупить лошадей...

/31 декабря 407 года нашей эры, Восточная Римская империя, провинция Ахейя, г. Афины/

Вилла Фотиса Самароса, действительно, мало подходила для обороны, поэтому её можно было легко взять штурмом, прямо с наскока. Но это было бы неуместно, потому что Эйрих сперва хотел кое-что прояснить у хозяина виллы.

С утра было прохладно, поэтому Фотис принимал гостя в триклинии, то есть в зале для холодного времени или торжественных приёмов. Рабы установили стол, ложа и расставили нехитрый завтрак — оливки, ржаные лепёшки, а также вино.

— Альвомир, — протянул Эйрих руку.

Подопечный посмотрел на него с недоумением, потом задумался, а затем вспомнил, что ему дали на хранение бутылку вина. Фотис посмотрел на здоровяка со снисходительной улыбкой.

Сам этот грек выглядел зим на шестьдесят. Возможно, он старше, но Виссарион не брался точно сказать, когда родился этот старик — Фотис старался молодиться и никогда не раскрывал свой возраст. Но это не было особо важно.

Морщинистая кожа лица его была покрыта чем-то вроде белил, с ненастоящим румянцем. Ростом он был не выше Эйриха, мышцы дряблые, кожа слегка обвисшая — жизнь не щадит никого. Некогда голубые глаза побледнели, волосы стали полностью седыми, а нос и уши его приобрели невиданный размер, что свойственно для стариков.

— В краях, откуда я родом, не принято приходить в гости с пустыми руками, — произнёс Эйрих, поставив глиняную бутылку на столик. — Фалернское — его оказалось непросто достать.

Виссарион сказал, что Фотис, больше молодых юношей, любит только фалернское вино.

— А ты знаешь, как порадовать старика, — произнёс Фотис, после чего улыбнулся.

Эйриху захотелось затолкать эту улыбку Фотису в глотку, вместе с выбитыми зубами. Педерастов он не любил.

Тем не менее, сохраняя нейтральное выражение лица, Эйрих подвинул молодого и смазливого раба, после чего откупорил бутылку и разлил вино по кубкам.

— Мне нужна овечья шерсть, — произнёс Эйрих, развалившись на ложе. — Много.

— Насколько много? — осведомился Фотис, скрывая заинтересованность за равнодушным тоном.

— Всё, что есть, — ответил Эйрих. — Я скоро убываю домой, поэтому хочу взять что-нибудь в нагрузку.

— Шерсть — это неплохой выбор, — похвалил его Фотис, залпом выпив кубок дармового фалернского.

— Так сколько ты можешь продать? — спросил Эйрих.

— Смотря сколько телег у тебя есть, — пожал плечами Фотис. — И вообще, тебе бы выгоднее было купить готовые шерстяные отрезы. Чуть дороже, конечно, но у меня своё производство, поэтому, сугубо из расположения к тебе, могу продать со скидкой...

— Так будет даже лучше, — кивнул Эйрих. — Склад здесь? Я не хочу возиться с этим в потёмках, потому что с утра я должен ехать.

— Да, — ответил Фотис. — Не придётся никуда ехать. Также предлагаю тебе погостить у меня до утра, ведь правильно, нечего в потёмках...

— Агафья, — перебил его Эйрих, которому надоели эти заигрывания старого педераста. — Она ещё у тебя?

Примечания:

1 — «Затравочный айраг» — это элемент из технологии изготовления айрага или кумыса (айраг — это название кумыса у монголов, это фактически один тип напитка, с небольшими локальными отличиями или вообще без оных). Как вообще делают эту штуку? Берётся кобыла, доится, после чего кобылье молоко помещается в мешок из козьей кожи или деревянную бочку с крышкой, оборудованной техническим отверстием по центру. Техническое отверстие придумано не для вентиляции или чего-то такого, а для того, чтобы помещать туда сбивалку, то есть деревянный шест с крестовиной на конце. В этом устройстве должно остаться немного кумыса/айрага, который послужит для закваски — вот этот кумыс я и называю затравочным. И вот дальше, после размещения всех ингредиентов, начинается то, из-за чего промышленное производство айрага/кумыса невозможно. В течение суток необходимо взбалтывать содержимое девайся по несколько часов. Причём у разных изготовителей напитка свои сроки, хитрости, особенности, поэтому ГОСТ к техпроцессу не напишешь, а если и напишешь, то получается какая-то невнятная шляпа, как у Фёдора Бондарчука. Но это можно было бы решить, всё-таки, это тысячелетиями делают люди, значит, это познаваемо и неразрешимых задач там нет, но... Айраг/кумыс может быть только «живым», то есть консерванты поганят вкусовые качества, что делает невозможным длительное хранение напитка. А ещё есть сложность с дойкой кобыл, которые просто так себя доить не позволяют. Всё сложно, но ограниченное производство, всё же, есть и одним из видных представителей в отрасли является... Российская Федерация. Башкортостан, Марий Эл, Алтай, Якутия, Ростовская, Тверская, Ярославская области — там живёт куча людей, для которых день зря прошёл, если они не бахнули пиалушку кумыса. Объёмы производства и потребления, конечно, не сравнить с основными производителями, но объёмы, всё же, значительные.

2 — Ложе для принятия пищи — лат. lectus tricliniaris — это вещь, очень хорошо характеризующая разность между нами, современными людьми и древними римлянами, а также чуть более древними греками. Общеизвестно, что римляне и греки предпочитали есть лёжа, для чего ими были разработаны эти ложа, которые было принято ставить П-образно, чтобы всем участникам было удобно вести беседу. Сидеть за столом себе позволяли только аскетичные спартанцы или варвары. А сами варвары, так уж получилось, как начали принимать пищу на лавках за столом так и продолжили. И мы тоже продолжаем. К слову, жратьё с ложа имеет свои резоны: так еда движется по пищеводу медленнее, потому что гравитация уже почти не помогает пище двигаться вниз, следственно, углеводы расщепляются медленнее, поэтому рывков инсулина не происходит. С другой стороны, давление пищи на основание желудка ослабевает, поэтому переедание человек почувствует позже, а ещё, из-за такого способа питания, позже поступят сигналы о насыщении. Поэтому неудивительно, что состоятельные римляне часто страдали обжорством — в случае с подобным способом приёма пищи ненароком обожраться не легко, а очень легко.

3 — Талант — лат. talentum — единица измерения веса, равная 26,2 килограммам. Корни берёт из Древней Греции, откуда перекочевала в Древний Рим. Афтоний готов продать Эйриху 91,7 кг железа.

4 — Мина — от лат. mina — «малость, мелочь» — 436,6 грамм, приблизительно. Эйрих захотел 4366 грамм железа.

Глава шестнадцатая. Грабёж и поток

/31 декабря 407 года нашей эры, Восточная Римская империя, провинция Ахейя, г. Афины, вилла Фотиса Самароса/

— Что? — не понял его Фотис. — Откуда ты знаешь Агафью?

— Раб, — обратился Эйрих к обслуживающему стол мальчику. — Сходи и позови сюда Агафью. И всех рабов.

— Я запрещаю! — выпучил глаза покрасневший Фотис.

— Альвомир! — позвал Эйрих.

Из сада в помещение вбежал здоровяк, вооружённый секирой.

— Делай, как я говорю, — посмотрел Эйрих на раба. — Попробуешь сбежать — мои люди оцепили виллу, поэтому тебя ждёт суровое наказание за это. Ты меня понял?

— Да, господин, — испуганно поклонился мальчик.

— Ступай, — приказал ему Эйрих, после чего перевёл взгляд на Фотиса. — Агафья здесь? Отвечай «да» или «нет».

— Да, — ответил Фотис, задрожав подбородком.

— У тебя есть сундук с деньгами? — спросил Эйрих.

— Да, — ответил владелец виллы после недолгой паузы на раздумья.

Думал, наверное, что если он скажет «нет», то Эйрих ему не поверит. И правильно думал.

— Теперь отвечай развёрнуто, — приказал ему Эйрих. — Сколько у тебя денег в сундуке?

— Я не знаю, это знает мой счетовод... — ответил Фотис.

В залу начали заходить рабы. Мужчины, женщины — мальчик собрал всех.

— Кто из вас счетовод? — поинтересовался Эйрих.

— Я, господин, — без раздумий ответил парень лет двадцати. — Моё имя — Александр.

— Александр, сколько денег в сундуке этого человека? — спросил у него Эйрих.

— Семьсот двадцать три солида и пять силикв, — отчеканил Александр.

— Опись товаров есть? — спросил Эйрих.

— Могу принести, — предложил Александр.

— Поганая же ты тварь, Александр... — простонал Фотис.

Эйрих же оглядел всех присутствующих рабов и рабынь.

— Агафья, — произнёс он.

— Я, — подняла взгляд черноволосая девица зим двадцати.

— Ты идёшь с нами, — сказал ей Эйрих. — Выходи во двор. Остальные же...

Остальные рабы — это добыча.

— Вы тоже идёте с нами, — произнёс Эйрих. — Наус, забирайте их!

В помещение ворвались готские воины, ведомые Ниманом Наусом, заранее захватившие верёвки.

Спустя пару минут, в помещении остались только Фотис, Альвомир и Эйрих.

Фотис сидел напряжённый, Эйрих расслабленный, а Альвомир пристально смотрел на разложенные по столу блюда.

— Кушай, — разрешил последнему Эйрих.

Альвомира два раза упрашивать не надо: он видит еду — он хочет есть. Эйрих отметил, что на его топоре кровь — это значит, что охрана Фотиса уже мертва.

«Как мало радостей в его жизни», — подумал Эйрих, с сочувствием глядя на Альвомира. — «Но зато каждому из них он отдаётся всецело».

— Что будет со мной? — спросил Фотис. — Убьёшь меня?

— Уже убил, — ответил Эйрих, после чего встал из-за стола и направился осматривать помещения на предмет истинных ценностей. — Виссарион, иди сюда и следи за ним!

Раб вошёл в помещение, вместе с Агафьей. Он посмотрел на Фотиса с нескрываемой ненавистью.

А Самарос уже чувствовал истинность слов Эйриха — зрачки его расширились, лицо стало пунцовым, а дыхание очень частым. Яд, применённый римлянами, был добавлен в купленное Эйрихом фалернское вино, чтобы проверить эффективность. Вспомнив об этом, Эйрих забрал бутылку (1) и вылил содержимое кубков в клумбу с декоративным кустом.

Самароса можно было убить любым из тысячи доступных способов, но следовало испытать яд в действии, поэтому Фотис умрёт экстравагантно.

Виссарион рассказал подробный план виллы Самароса, поэтому Эйрих точно знал, где именно нужно искать сокровища.

В кабинет он вошёл с переносным светильником, от которого подпалил каждый настенный светильник, полный жира.

Документов у Самароса много, в основном деловых, но Эйрих искал научные и философские труды. Виссарион говорил, что такие точно должны быть.

— Так, посмотрим... — нашёл мальчик нужный стеллаж.

/8 января 408 года нашей эры, Восточная Римская империя, провинция Ахейя, на тракте/

— Живее! — подгонял толкающих застрявшую в грязи телегу воинов Эйрих.

Сам он восседал на великолепном белом коне. Инцитат в нетерпении фыркал — мальчик только что занимался подзабытым делом — собирал начавшее разбредаться стадо овец и направил его в нужном направлении. Ему помогали в этом воины из отряда, когда-то занимавшиеся скотоводством. Для них это было тяжело, а Эйрих на мгновения почувствовал себя будто в прошлой жизни.

Погони не было, хотя виллу покойного Самароса они, всё же, основательно разграбили.

Уйдя ночью, они прибыли к ожидающему их каравану из телег, гружённых добром, присоединили к ним телеги с награбленным, дождались рассвета и двинулись вперёд.

А сейчас у них другая проблема.

Некие ухари, вооружённые копьями и топорами, притаились в роще впереди. Эйрих увидел их первым, поэтому вернулся к каравану и сейчас поторапливал воинов поживее складывать из телег импровизированное укрепление, чтобы прикрыть фланги. Но и неизвестные увидели Эйриха, поэтому точно скоро будут здесь.

Воинов у Эйриха мало, а врагов неизвестное количество.

— Кто это такие вообще? — спросил Хумул, надевая шлем.

— Кто-то вроде нас, — ответил ему спешившийся Эйрих, надевающий тетиву на свой лук.

Так получилось, что у него до сих пор простой лук, который был неплох, но уступал качеством гуннскому. Тот лук, который ему показывал покойный Брета, куда-то пропал: в неразберихе после вероломства римлян лук кто-то украл — Эйрих искал его, даже предлагал деньги тому, кто вернёт его, но всё без толку. Приходится использовать добротный, но обычный лук. Впрочем, и из такого можно убивать...

— Занимайте оборону здесь, — сказал Эйрих, вновь взбираясь на коня. — А я буду беспокоить их с фланга. Наус, защита на тебе.

— Да понял я, понял, — проворчал Ниман, перехватывая поудобнее топор.

Весь отряд готов сам по себе представлял определённую ценность: на каждом кольчужные брони, шлемы, каждый вооружён неплохим оружием — этого достаточно, чтобы побудить каких-нибудь отчаянных ребят на ночную атаку. Но ещё у них есть телеги с добром, скот, рабы и, вероятно, какие-то деньги. Они самая желанная цель для всех грабителей, какие только есть в этих краях...

Неизвестный отряд показался спустя что-то около получаса. Их было человек сто, все с оружием, есть даже несколько лучников. Последних Эйрих решил взять полностью на себя.

Враги, а это точно враги, выстроились в простую формацию для лобовой атаки, весьма хаотичную и неровную, после чего не стали долго мяться и кинулись в атаку на вставших в оборону готов. Эйрих же свинтил подальше вправо, до поры до времени.

Поднялся яростный крик, а затем зазвенел металл — началась сшибка. Когда Эйрих понял, что задействованы все, он подъехал поближе и начал перестрелку с лучниками.

Лучники, как один одетые в кожаную одежду, явно самодельную, увидели его и начали стрелять. Результативность стрельбы была нулевой, потому что Эйрих с конём находился в двух сотнях шагов и постоянно водил послушного коня из стороны в сторону, чтобы осложнить прицеливание — гоночное прошлое Инцитата служило отличную службу.

Попасть по нему могли только случайно, потому что всякому лучнику нужен ориентир рядом с целью, чтобы прикинуть расстояние до цели и метнуть стрелу прицельно. Но Эйрих менял расстояние и перемещал коня от любого ориентира, что делало прицельную стрельбу по нему малоперспективной.

Зато он сам, делая короткие остановки, пускал стрелу за стрелой, с каждым манёвром сокращая расстояние, риск ранения от ответной стрельбы растёт, но растёт также и шанс попадания по врагу.

Первые шесть стрел Эйриха бессмысленно воткнулись в траву, а вот седьмая поразила дальнего лучника прямо в колено.

На фоне происходила ожесточённая схватка, где, пока что, ломили неизвестные враги.

У Эйриха оставалось ещё тринадцать стрел в колчане, а ещё двадцать три в колчане на Инцитате — ещё есть, чем пострелять...

Дистанция сто шагов, один лучник лежит на траве и орёт, а оставшиеся трое мечут стрелы почти не целясь, надеясь поразить Эйриха хоть одной. А конь Эйриха уже скакал во весь опор, по большой дуге — стрельба на ходу была не очень эффективной, когда речь идёт о малочисленных целях, но, тем не менее, результаты давала.

Первый результат — один лучник получил стрелу в кишки и сложился пополам, но именно последняя стрела этого лучника болезненно врезалась в левый бок Эйриха. Кольчуга прекрасно удержала стрелу, но это, всё равно, было больно.

Поморщившись, Эйрих подстегнул коня и продолжил стрельбу. Три улетевшие впустую стрелы спустя, он поразил ещё одного лучника, на этот раз это была гарантированная смерть — стела попала прямо в середину груди противника, нанеся смертельное ранение.

Впрочем, ранение в живот — это тоже смерть, но не гарантированная. Эйрих, в прошлой жизни, видел некоторых воинов, сумевших пережить подобную рану, пусть и после продолжительной борьбы с лихорадкой. Шаманы и знахари нянчились с ними, давали пить отвары от злых духов, проникающих в раны — но выживали далеко не все. Эйрих знал больше воинов, которые не пережили такое, чем тех, кто пережил...

Второй результат — стрела пробила правую руку предпоследнего лучника и тот упал на траву, корчась от боли.

Третий результат Эйрих получил, находясь рядом с противником, не выдержавшим и побежавшим прочь — стрела воткнулась в поясницу трусливого лучника.

Эйрих поместил лук в саадак, извлёк из перевязи топор и развернул коня, чтобы добить раненых.

Но затем он вспомнил, что его тело просто не знает обыденных приёмов конного боя, хоть он их и помнит прекрасно. Есть риск свалиться и сломать шею.

Ещё больше неудобства добавляет отсутствие стремян — Эйрих умел ездить и без них, но, таким образом, он лишался большей части приёмов, которыми, чисто номинально, владел.

«Поздно я коня завёл, очень поздно...»

Пришлось бросить топор обратно в перевязь и взяться за лук. По лежачим и ползучим целям стрелять очень легко, поэтому он перебил лучников, израсходовав четыре стрелы.

Бросив взгляд на основную схватку, он увидел, что нет ничьего превосходства — баланс установлен, и сражающиеся стороны не могут друг друга пересилить. И это звёздный час Эйриха.

Он недобро улыбнулся и погнал Инцитата вперёд — нужно встать на комфортной дистанции и начать безнаказанный расстрел врагов.

Собственно, он это и начал делать. Спины сражающихся были открыты, поэтому первых пятерых Эйрих убил безнаказанно. Потом оставшиеся начали что-то подозревать и частично развернулись к новому врагу, выставив щиты для защиты спин соратников.

Правда, это ослабило строй, что прекрасно увидел Наус, являющийся опытным воином.

— Во славу Вотана!!! А-а-а!!! — зарычал он, побуждая окружающих усилить натиск.

Хаотичная формация нападающих устояла, но уже наметился перелом.

Эйрих продолжал обстрел с коня, находясь на расстоянии в шагов пятьдесят от строя врагов. Это детская дистанция, поэтому стрелы он отправлял прицельно, калеча воинов врага — руки, ноги, а иногда даже убивая — в голову и открытые участки торса.

Когда на его личный счёт записался двенадцатый воин, Наус сумел продавить строй противника и началась ожесточённая рубка.

Кто-то из врагов побежал в сторону рощи, надеясь спастись, а кто-то вяло отбивался, особо ни на что не надеясь.

Эйрих ездил из края поля в край, выцеливая понравившихся противников и убивая их.

«Убивать легко, когда ты на коне и с луком», — подумал он. — «Парфяне так уничтожили Красса, а гунны сейчас завоёвывают всё новые и новые территории».

Битва кончилась тем, что остатки неудачливых нападающих, всё же, сбежали, а тех, кто не смог, убили воины готов.

— Славная битва, Эйрих!!! — воскликнул Ниман Наус, доспехи и лицо которого были покрыты чужой кровью.

Вообще, все воины были, буквально, залиты кровью врага — вот что бывает, когда безбронные вступают в схватку с бронными. Поэтому у Эйриха есть второстепенная задача — добыть как можно больше высококачественных броней для своей будущей дружины.

«У моих кешиктенов всегда были самые лучшие доспехи и булатные мечи», — подумал Эйрих, размышляя над задачей. — «Мы скупали весь булат и самых лучших рабов-кузнецов».

Степные кузнецы тоже неплохо справлялись с изготовлением надёжных доспехов, но хорезмийские кузнецы, коих они обращали в рабство, показали им настоящее мастерство работы с булатом (2), приходящим с юго-запада. Эйрих даже приказал южным городам платить часть дани булатом.

«Лучшее оружие для лучших воинов».

— Кто это такие? — спросил Хумул, пнув труп светловолосого копейщика в кожаной жилетке.

Из груди его торчала окровавленная стрела Эйриха, прошедшая почти насквозь из-за того, что жертва упала на спину. Стрела испорчена и не подлежит восстановлению.

«Хотя бы наконечник я сохраню», — подошёл Эйрих к трупу и вытащил нож.

— Не похожи на римлян, — произнёс Хумул задумчиво. — Может, кто-то из наших?

Он подошёл к недобитку, который лежал в окровавленной траве, сжимая собственные кишки.

— Эй, дружок, ты говоришь на нашем языке? — спросил у него Хумул.

Смертельно раненый просипел что-то неразборчивое.

— Нет, это не наши, — вынес вердикт Хумул, после чего подошёл к раненому и перерезал ему глотку.

— Собирайте оружие и брони, если есть, — распорядился Эйрих. — И о наших раненых позаботьтесь — нам лучше поторопиться и уйти подальше отсюда до прихода тьмы.

Подсчёт убитых показал, что у Эйриха теперь сорок два воина из пятидесяти. Потери незначительные, если сравнивать с числом убитых врагов. Но им ещё идти дальше, ведь они не прошли и половины пути домой. А ещё они опаздывают.

Раненых было двадцать девять — порезы от топоров, уколы копьями, синяки и сломанные руки. Часть из них уже небоеспособна, поэтому Эйрих посчитал, что надо сделать остановку где-нибудь в безопасном месте.

— Уходим, — произнёс он, когда караван вновь пришёл в себя и был готов к движению.

/12 января 408 года нашей эры, Восточная Римская империя, провинция Ахейя, посреди холмов и горных кряжей/

Так как продолжать путь было слишком опасно, Эйрих решил поставить лагерь где-нибудь в неприметном местечке, чтобы раненые кое-как пришли в себя, а возможные преследователи наткнулись на подготовленную оборону.

Каструм строить он даже не думал, хотя, в общих чертах, знал, как это делали римляне. Просто он выбрал неплохое ущелье с источником воды, где поставил лагерь и заставил рабов сложить из камней насыпь, затрудняющую штурм с наскока.

Поставив шатры и нарубив дров в достатке, они развели костры и засели тут, готовясь ко всему.

«Не ожидал я, что здесь орудует кто-то, помимо готов», — размышлял Эйрих, грызущий баранью голень. — «А ведь могли и готские налётчики напасть — всякое бывает».

Но у неизвестных оружие было не готское, одежда была чуждая, а ещё броня, встреченная у троих, оказалась совершенно нехарактерная как для готов так и для римлян. Это чужаки, прибывшие откуда-то издалека.

«Старейшина говорит, что сейчас время такое», — припомнил Эйрих. — «И он прав, видит Тенгри».

На фоне стонут раненые, едва способные ходить, трещат костры, скрипят деревянные вертелы с бараньими тушами на них, в воздухе пахнет пряными травами, вкусным бараньим мясом, а также умиротворением вечернего лагеря.

— Виссарион, теперь ты мне должен, — произнёс Эйрих, посмотрев на сидящего рядом раба.

— Да, господин, — ответил тот, быстро глянув на сидящую рядом Агафью.

— Полная самоотдача, Виссарион, — добавил Эйрих. — Надеюсь, ты уже хорошенько подумал и придумал, как можешь быть полезен мне.

— Да, господин, — кивнул раб.

Эйрих огляделся по сторонам.

— Я вижу, что сейчас самый подходящий момент поделиться со мной своими мыслями, — произнёс он.

— Сначала я даже не знал, как подступиться к этому, — признался Виссарион. — Но потом я подумал о том, чем мы с тобой занимались всё это время, господин. Я учил тебя латыни, речи и грамоте, а также наукам, которыми я, смею надеяться, владею сам.

— Так, — кивнул Эйрих.

— Может, будет разумнее обучить всех готских детей латыни и грамоте? — предложил Виссарион.

— Зачем? — нахмурился Эйрих.

— Так будет больше пользы, — ответил Виссарион. — Рим тем и силён, что многие его граждане грамотны. Грамотный человек приносит больше пользы, чем неграмотный...

Раб запнулся.

— ... варвар, — договорил за него Эйрих. — Я знаю, как нас называют римляне. Ты тоже варвар, Виссарион, потому что в рабстве у меня — твои сородичи считают именно так.

— Да, господин, — не посмел оспаривать это утверждение раб.

— Но что-то в твоём предложении есть, — задумчиво произнёс Эйрих. — Если каждый будет грамотным, то... Только вот что это мне даст? Я ведь не Рим, я не стану от этого силён.

— Станешь, господин, — ответил Виссарион. — Ведь так можно передать твоим готам знания древних. Я видел в телеге свитки об осадных машинах, стратегемах — этому можно научить только грамотного. А ещё свитки можно переписывать и распространять, но тоже в среде грамотных.

— Моей жизни не хватит на такое, — вздохнул Эйрих. — Но ты этим займёшься. Я уговорю отца, чтобы он принудил родителей отдавать на время своих детей на обучение латыни и грамоте. Но если будешь устраивать что-то вроде выходок Фотиса...

— Я не педераст, — с окаменевшим и ожесточившимся лицом сказал Виссарион.

— Хочу верить, — покивал Эйрих.

Повисла пауза, в течение которой он догрыз баранью голень, после чего принял от римской рабыни, даже выглядящие сочно, рёбрышки. Много мяса не бывает. Особенно когда речь идёт о баранине. Эйрих даже не представлял, как сильно скучал по чуть подзабытому вкусу баранины, приправленной солью, перцем и пряными травами — местный рецепт, за который рабыня Фортуната, судя по всему, заслужила себе место в доме Эйриха.

— Хорошая готовка, — похвалил он её.

Левый бок побаливал сейчас, хотя стрела лишь чуть царапнула его. Гнойничок, возникший на месте царапины, уже сдулся и исчез, но болезненность при ощупывании осталась.

Эйрих никак не сподобился найти достаточно времени и нитей, чтобы сшить себе хороший поддоспешник. Виссарион, Татий — эти двое шили плохо. Мать не хотела заниматься чем-то подобным, потому Эйрих решил, что займётся этим сам или найдёт нужных рабов.

Ему надо было разобраться с этим ещё в Афинах, заказав многослойный жилет из хлопка.

«Будь на мне поддоспешник, я бы вообще ничего не почувствовал».

/13 января 408 года нашей эры, Восточная Римская империя, провинция Ахейя/

— Кто это сделал? — спросил эдил Клавдий Виллан.

Уважаемого человека убили прямо в вилле, посреди ночи, а узнали об этом только на следующий день — это был позор. Губернатор Ахейи, вилла которого находится всего в пяти милях к востоку, очень обеспокоился произошедшим, поэтому отправил посланника к эдилу Виллану, чтобы он разобрался со всеми подробностями.

— Возможно, рабы, — пожал плечами квестор Тулий.

— Я отправил тебя не рассматривать возможности, а выяснить, кто это был!!! — взбеленился Виллан. — Твои люди осмотрели следы, установили численность напавших, что именно там произошло и почему губернатор так обеспокоен?

— Мы уже два дня виллу осматриваем — поняли, что рабы сбежали, — ответил квестор. — А ещё они вынесли всё самое ценное, даже хозяйские тайники вскрыли. Ещё, как говорит наш врач Антерос, Фотиса Самариса отравили. Я склоняюсь к мысли, что это были рабы, господин эдил. Очень похоже на то, как они действуют — отравили хозяина, перебили охрану, после чего ограбили всё и ушли на север. Их надо искать там.

— Отправь центурию Коллатина по следам, — распорядился эдил Виллан. — Нужно догнать их и наказать. Исполняй.

Примечания:

1 — Стеклянная бутылка — вопреки мнению разных «экспертов», бутылки в Древнем Риме были. Более того, ещё они были в Древнем Египте, где была изобретена стеклодувная трубка, позволяющая изготавливать разные прикольные штуки, некоторые из которых, как оказалось, ещё и полезны. Стеклодувные мастерские работали, в империи их было навалом.

И чтобы не быть голословным, я приведу вам, уважаемые читатели, доказательство:

Упс, это не то. Вот оно:

Это, уважаемые дамы и господа, бутылка из Шпайера, которую датируют между 325 и 359 годами нашей эры, то есть IV век. Она была обнаружена в гробнице римского аристократа. Это самая древняя невскрытая бутылка с вином. Скорее всего, внутри местное вино — считают исследователи. И это значит, что комплексную деградацию технологий в поздней империи как аргумент невозможности производства стеклянных бутылок использовать не удастся.

2 — Булат — от авестийского «palawad», ср.-перс. «pulad» — «сталь» — рафинированная сталь высокого качества, имеющая происхождение откуда-то из Индии. Для нашей современности это какая-то неактуальная хрень, но во времена, когда металлургия больше связана с приметами и магическим мышлением, чем с наукой, булат — это хай-тек, киберпанк и мегадэт. Особенность булата в том, что он близок по содержанию углерода к чугуну, но сохраняет ковкость и после закалки существенно превосходит стали по твёрдости.

Глава семнадцатая. Лесные порядки

/17 января 408 года нашей эры, Восточная Римская империя, провинция Ахейя, лагерь Эйриха/

— Я должен выказать тебе своё уважение, Эйрих, — сказал Ниман Наус. — Если бы ты не убил тех лучников, мы бы потеряли гораздо больше людей, да...

— И он щедро осыпал остальных ублюдков стрелами — я сам видел! — выкрикнул раненый в ногу Бадвин.

Ему прокололи копьём бедро, он только пришёл в себя после лихорадки, поэтому пропустил всё, что происходило в последние дни.

— Я благодарен тебе, Ниман, — кивнул дружиннику Эйрих.

Ниман с одобрением усмехнулся.

— Я долго думал о том, как мне наградить всех отличившихся в бою, — произнёс Эйрих. — Я разговаривал с каждым из вас и пришёл к выводу, что будет преступно не одарить вас золотом. Каждый воин, участвовавший в прошлом бою, получает от меня по два солида вознаграждения.

— Да-а-а!!! Эйрих!!! Да-а-а!!! — поддержали его слова обрадованные воины, раненые и не пострадавшие.

Уже давно Эйрих удивился тому, что вожди считают грабёж после победы достаточным вознаграждением воинов. Это глубокая ошибка, которая укоренилась в их разумах из-за традиций.

Если тебе нужны верные воины, дары и награды должны исходить лично от тебя, а не от твоего разрешения начинать грабёж. Да, разрешение грабить селение или город — это тоже поощрение, но оно слишком традиционное и общее. А вот две золотые монеты — это иное. Это награда, расположение от Эйриха.

Ниман Наус, решивший публично похвалить Эйриха — это тоже неспроста. Хумул разговаривает с воинами, кто-то прислушивается, а кто-то нет. Наус почувствовал, куда дует ветер. По его поступкам это почувствуют остальные.

Эйрих — это успех. Будешь держаться рядом с успешным человеком — успех коснётся и тебя. И тогда всё у тебя будет хорошо. Это все знают.

Правильный образ позволит собрать собственную дружину. Но Эйриха не устраивал традиционный формат. Если у него будет дружина, то она будет сильно напоминать кешик — его личную гвардию самых опытных и умелых воинов. Сегодня была брошена первая ветка в разгорающийся костёр его славы.

— Ещё, после прошлого боя я понял, что нам нужно больше конных лучников, — сказал Эйрих. — Поэтому предлагаю вам, воины, дать своих сыновей мне в обучение. Плачу по золотому за каждого ребёнка не младше шести, но не старше пятнадцати зим. Они будут жить дома, но ежедневно будут приходить ко мне заниматься с луком и ездить на лошади. Если, по итогам пяти лет, они смогут пять раз подряд попасть в цель с пятидесяти шагов — отец ребёнка получит пять солидов лично от меня, за то, что воспитал правильного ребёнка, которому самое место в моей дружине. Как вам такое?

— А кошт сыновей за чей счёт? — спросил Атавульф, счастливый отец четырёх сыновей и двух дочерей.

— За твой, конечно же, — ответил Эйрих. — Твоя выгода — пять золотых в конце обучения конного лучника. Если он займёт место в моей дружине — у него будет доля от добычи, как пристало дружиннику. Может, если он тебя достаточно любит, и тебе что-то перепадёт с добычи воинской.

— Вот оно что... — задумался Атавульф.

Усы его задумчиво подвигались, а сам он почесал затылок. Кормить детей — тяжкое бремя, особенно сейчас.

— Ладно, покумекаю потом, — решил воин.

— Хорошенько подумай — это ведь не только воинская слава, но и риск, — напутствовал его Эйрих. — Дружине слава и почёт, но спрос больше. Особенно говоря о моей будущей дружине.

— А что, дружину собирать надумал? — заинтересовался Аравиг, рядовой воин.

— Надумываю вот, — ответил Эйрих. — Ещё пара-тройка успешных походов — соберётся нужное количество броней, оружия, денег. Вот тогда и надумаю.

Окружающие воины задумались. Но они ещё не знают, что именно Эйрих собирался сделать со старой концепцией дружины вождя.

Изначально, когда он только вникал в особенности устройства воинского быта родного племени, он решительно отверг эту старую и никчёмную практику со много что решающей и много за что голосующей дружиной, внедрив, взамен неё, свою систему. Но потом он узнал о том, как эту систему организовали римляне...

Идея о том, что воины получают фиксированную зарплату и долю в добыче, а взамен делают то, что им говорит командир — это нечто новое для Эйриха. Он не видел ничего подобного в степях, где просто так сложилось, что воины собираются вокруг нойона ради доли в добыче, не претендуя ни на что другое. Он не видел ничего подобного в Хорезме, где постоянное воинство сражается за хорезмшаха ради добычи в бою и щедрых даров, а временное воинство сражается из-за того, что их просто собрали со всех селений и сказали, что они теперь воюют за хорезмшаха.

В Китае было нечто подобное оплате услуг воинов, но Эйрих презирал китайцев. Потому что они имели многократно более многочисленную армию, но не смогли защитить свою страну. Они боялись кочевников — никакие зарплаты не могут перебороть этот страх, а у них они ещё и были низкими.

Но римляне заставили Эйриха пересмотреть свой взгляд.

«Экипировка воина за счёт вождя, оплата его службы за счёт вождя, но и обязанностей у них будет куда больше», — размышлял он. — «Тренировки, никакого хозяйства — только война и подготовка к ней. А ведь это...»

Это настоящая армия. У римлян настоящая армия, а не временно собираемое воинство, как у Темучжина в прошлой жизни, как у готов сейчас. Тот, у кого больше воинов, ничем, кроме войны, не занимающихся, тот и победит, в итоге.

Но для такой армии нужны деньги. Много денег.

«Нужна торговля», — подумал Эйрих. — «Но чем? У нас ничего нет».

На грабежах крепкую армию не построить. Слишком уж нестабильное это дело. Нужны надёжные источники снабжения деньгами.

«Похоже, Аларих обречён получить от меня удар в спину», — подумал Эйрих. — «Он не сможет дать мне то, что даст западный император».

Но это больше похоже на рисунки в болотной грязи — он ничего не знает о раскладах в Италии и там сейчас может происходить всё, что угодно. Это нужно, как-то, исправлять.

Татия отправлять преждевременно — он ещё не получил от Эйриха ничего, кроме женщины и дырявой халупы. Золото и серебро ему давать опасно, потому что тогда он может накопить сумму, которой достаточно для жизни в Афинах или в Константинополе.

Готы для скрытной разведки не годятся совершенно. Их видно издалека и они бросаются в глаза в толпе. О какой разведке вообще может идти речь?

«Купцов бы...» — подумал Эйрих. — «Эти прощелыги в любую щель пролезут, всё вынюхают — это у них в кровь впитано...»

— Дельное ты предлагаешь, — заговорил вдруг Наус. — Полезное.

Он уже сидел перед костром и сосредоточенно точил топор.

— Долго думал, — бросил Эйрих, после чего встал и пошёл к своему коню.

Инцитат требовал особого ухода. И Эйрих мог ему его дать.

— Хороший, хороший... — шепнул он коню на правое ухо, гладя по гриве.

Конь, действительно, был на загляденье. Ни одного солида не жалко.

Сколько им тут сидеть? Пока раненые не смогут ходить. Овец они кормят в глубине ущелья, куда падает солнце и где росла сочная трава, сейчас пожелтевшая и опавшая к земле — овцы неприхотливы и им сойдёт даже такая.

Небольшая и смутная тревога теребила сердце Эйриха. Что-то шло не так.

Вот, вроде разделались с разбойниками малой кровью, но, всё же, поистрепались в бою. Даже Эйрих получил стрелу в бок, пусть и не пробившую его кольчугу. Сейчас напади на них кто...

/19 января 408 года нашей эры, Восточная Римская империя, провинция Ахейя, на тракте/

Квестор Тулий Веннон Гамала озадаченно почесал затылок.

Трупная вонь доносилась из-за кустов — там уже задумчиво расхаживали его подручные, пытающиеся понять, что именно здесь произошло.

Тулий был назначен квестором всего полгода назад, сумев перебить цену слишком жадного Марка Глабиона Кана, претендовавшего на сочную должность. До этого Тулий, с семнадцати лет, служил в V-ом легионе «Македоника». (1) Ожесточённые схватки с варварами, затем передислокация в Азию, затем в Грецию, а потом и в Сирию-Палестину — император таскал пятый легион по империи так часто, что их даже начали называть «топтунами».

Покончив со службой в должности центуриона, Тулий расстался со всеми своими сбережениями, чтобы получить должность квестора в Ахейе. И получил...

Работа его была несколько странной — он еженедельно заполнял табулы с докладами о положении дел в муниципии для эдила, а когда происходила какая-то ерунда, отправлялся на место, чтобы выяснить все детали и получить дальнейшие инструкции от эдила.

Его полномочия распространялись только на муниципию, хотя он знал, что в других провинциях у квесторов их гораздо больше. Но в Ахейе свои порядки, поэтому он, пока что, даже не пытался понять, почему полномочия связывают его, исключительно, с городом.

Правда, в последние несколько дней он залез на «чужую территорию» — удалился от Афин так далеко, что если бы не знал, что всё ещё в Ахейе, подумал бы, что покинул провинцию.

Странное убийство Фотиса Самароса с охраной — это дело, которое можно было бы легкоспустить на тормозах. Рабы отравили хозяина, убили охрану и сбежали — такое сплошь и рядом! Зачем тратить на это время, силы и ресурсы?

Но губернатор хочет, чтобы дело расследовали с особой тщательностью, поэтому Тулий сейчас преследует группу рабов с гружёными телегами, в ходе чего подмечает странные детали, которые совершенно не бьются с его первоначальными выводами...

Во-первых, почему босоногие идут группой, будто связаны между собой? Почему группа такая большая? Почему около пятидесяти-шестидесяти членов группы обуты и тяжелы?

Во-вторых, что произошло прямо здесь? Как рабы сумели не то, что отбиться от, явно, варварских разбойников, так ещё и перебить их? Почему так много расколотых кольчужных колец валяется на дороге? Зачем они тягали телеги по грязи?

И в-третьих, зачем Тулий вообще углубляется в такие вопросы? Почему он пытается составить какую-то картину, когда ему всего-то и надо, что найти и захватить беглых рабов, чтобы всё стало кристально ясно?

— Они пошли на северо-запад, — сообщил центурион Деций Азина.

Неплохой легионер, правда, выбрал совсем не ту службу. В Ахейе, при муниципии, приходится, день за днём, скучать и развлекать себя выпивкой напополам с разговорами. То ли дело настоящие легионы...

Тулий пресёк свои ностальгические мысли, которые неизбежно приведут его к воспоминаниям о бойнях, в которых ему пришлось поучаствовать когда-то.

«Хороша легионерская служба, но как война — хоть вешайся», — подумал он с усмешкой.

— Что делаем? — поинтересовался центурион.

— Что-что? — посуровел Тулий. — Идём за ними. Догоняем и вяжем. Что же ещё?

— Есть, квестор, — стукнул себя по груди центурион. — Центурия! В походную колонну — становись!

И они пошли по пересечённой местности.

Тулий, восседающий на Марсе, казённом вороном коне, с философским видом осматривал окрестности. Слишком его работа походила на предыдущую. Правда, платят тут неплохо, но однообразие жизни и работы угнетало.

«Ничего, пять-шесть лет в квесторах, а потом и на эдила накоплю», — успокаивал он себя. — «В Египет попрошусь или в Африку — чтобы потеплее, побезопаснее...»

/19 января 408 года нашей эры, Восточная Римская империя, провинция Ахейя, лагерь Эйриха/

Стремян нет.

Эйриху очень хотелось, чтобы стремена были, но римляне и готы, действительно, их не знают.

Проблема устойчивости всадника решалась за счёт особой конструкции седла, но решалась очень плохо. Никаких наклонов, никаких уклонений, только ровное положение седока — Эйрих мог так ездить, но это не значит, что ему так нравилось.

«В деревне надо зайти к кузнецу и заказать нормальные стремена», — пообещал он себе. — «Сбрую, конечно, самому придётся делать».

Проблема решаемая, ничего сложного в этом нет. Можно было и в Афинах заказать, но это время, а ещё пришлось бы объяснять кузнецу весь смысл, что может повлечь за собой неприятные последствия — крошечный шанс, что римляне воспримут новинку и она им понравится.

В настоящий момент, проблему не решить, поэтому Эйрих перестал её обдумывать и вернулся к чтению пергамента «Тактика» Флавия Арриана.

Арриан, как известно из труда Марцеллина, был наместником в провинции Каппадокия, что сравнительно недалеко от Фракии, что на востоке от Ахейи.

У автора «Тактики», как успел понять Эйрих, большое внимание уделено македонской фаланге, казалось бы, устаревшей к нынешним временам.

Только вот Эйрих знал контекст, который ему любезно предоставил Аммиан Марцеллин: Флавий Арриан сильно переживал по поводу парфян, славных своей тяжёлой кавалерией, неоднократно наносившей сокрушительные поражения римлянам, поэтому пребывал в постоянном поиске рецепта для противодействия мощным лобовым ударам катафрактариев. И ответ он попытался найти в прошлом.

Пока неясно, сумел ли Арриан разработать что-то дельное, но Эйрих собирался это выяснить.

Нетерпение, которое он испытывал все прошедшие дни, удовлетворённое лишь после начала чтения пергамента, привело к мысли, что он больше не сможет жить без книг. Теперь Эйрих понимал всех записных книгочтеев в Китае, в Хорезме, всех учёных мужей, встречаемых на пути: книги — это алкоголь для разума. Удовольствия много, но если «перечитаться», то потом страшно болит голова... (2)

«В отличие от обычного алкоголя, книги приносят пользу», — подумал Эйрих, чуть отвлёкшись от чтения.

Пока светло, ему нужно успеть прочитать больше, чтобы обдумать мысли Арриана и усвоить их.

«Гунны сражаются, преимущественно, в седле», — размышлял Эйрих. — «Но под их властью много народов, сражающихся пешими. Те же готы, что ушли под руку захватчиков — у них есть конница, но основное войско будет биться на своих двоих».

Следует знать, что на тяжёлую кавалерию полагаются как гунны так и восточные римляне. И ещё вестготы.

В возможность сформировать из готского воинства македонскую фалангу Эйрих не верил, но нужно какое-то решение... Возможно, Арриан придумал что-то, но, чтобы узнать это, надо прочитать и тщательно обдумать его труд...

— Эйрих! Дозорные видят отряд в сотню римлян на тракте! — крикнул ему Хумул. — Что-то вынюхивают рядом с трупами разбойников!

Бывший охотник стоял у импровизированного каменного заграждения. Там же находился только что прибывший посыльный от дозорных.

— Полная тишина в лагере! — вскочил Эйрих. — К оружию все, кто может его держать!

Прибытие отряда римлян — это безоговорочное доказательство того, что власти Афин прекрасно поняли, что произошло на вилле Самароса и отправили погоню.

«Хотя, может быть, они подумали, что это рабы убили хозяина и бежали — такое ведь случается сплошь и рядом», — пришла в голову Эйриха мысль. — «Хотя какая разница? Против сотни римских легионеров мы просто так не выстоим...»

— Что будем делать, Эйрих? — спросил обеспокоенный Ниман Наус.

— Ты, Хумул, остаёшься здесь, за оградой, со всеми ранеными, которые могут стоять и держать оружие, — выработал решение Эйрих. — Наус, ты берёшь всех здоровых и отходишь, прямо сейчас, поглубже в чащу, что к югу от нас. Я же буду действовать один, но возьму с собой сигнальный рог...

/19 января 408 года нашей эры, Восточная Римская империя, провинция Ахейя, в неком ущелье, где скрылись неизвестные/

Тулий ехал во главе походной колонны и внимательно поглядывал по сторонам. От рабов не стоит ждать подлого нападения из засады, но опыт сражений в V-ом легионе научил его, что случается всякое.

Поэтому два десятка движутся отдельно от основной центурии, чтобы, в случае чего, ударить атаковавшему из засады противнику в тыл или во фланг. Декан Александр — компетентный командир, поэтому не подведёт. Впрочем, Тулий не особо верил в реальность засады от беглых рабов.

Но нестыковки в этом деле его очень беспокоили.

С варварскими разбойниками воевали точно не беглые рабы. Осмотр тел показал, что все убитые — варвары. Ни одного грека или римлянина — определялось это, как правило, чистотой тел. Варвары, как известно, если и моются, то далеко не все, ибо у них нет для этого возможности, особенно, когда они долгое время пребывают в лесу.

И все убитые грязны телом, бородаты, вонючи, причём не только трупной вонью. Это варвары.

Можно подумать, что беглые рабы, наткнувшись на варваров, перебили всех, а затем забрали с собой тела своих погибших.

Это звучало как бред, потому что они в бегах, у них просто не должно быть на это времени. А ещё их должно быть, максимум, человек сорок, а следы указывают на сотню, ещё и при скоте.

И Тулию следовало подумать, что это вообще какой-то другой отряд, если бы следы не говорили о том, что все эти люди, вместе со скотом, вышли из виллы Самароса.

Головная боль, а не расследование.

Раздражённо потерев гладко выбритый подбородок, Тулий обвёл взглядом окружающий лес, а затем увидел мальчика на белом коне. Причём, его взгляд сначала скользнул мимо, но затем вернулся, когда разум зафиксировал нестыковку в общей панораме.

Мальчик сидел в седле, пристальным взглядом смотря прямо на Тулия. Рост мальчика, если примерно, где-то пять футов, волосы светлые, глаза... кажется, голубые. Облачён в кольчугу, шлем, вооружён луком. Колчан держит на гуннский манер — на правом бедре, а не за спиной.

— Тревога! Оборонительное построение!!! — спохватился Туллий. — Живее, вы, бестол...

Мальчик вскинул лук и произвёл выстрел. Квестор, будто в замедленном мире, проследил весь полёт стрелы, понимая, что не успевает поднять щит. Стрела врезалась ему в левое плечо, аккурат над щитом, под кольчужный наплечник.

— Застрелите его... — произнёс квестор, ощущая острую боль в руке.

Всадник, совершенно безэмоционально оценив результат стрельбы, поморщился, после чего развернул коня и ускакал прочь.

Примечания:

1 — V-й легион «Македоника» - сформирован в 43 году до н.э., изначально, как говорят, именовался «Урбана». Первое десятилетие деятельности не освещено источниками, поэтому мы ничего о нём не знаем. С 30 года до н.э. стоял в Македонии, за что его прозвали «Македоника». Легион 2 сентября 31 года до н.э. участвовал в битве при мысе Акциум, как абордажный десант на кораблях, сражался с парфянами, подавлял восстание иудеев, бился против даков, а затем снова против парфян. Примечателен эпизод 185 или 187 года н.э., когда пятый легион сражался против армии наёмников, нанятых поднявшими восстание рабочими золотодобывающих шахт, за что получил от императора титул «Pia Constans» — «Надёжный и преданный». Очень иронично, ведь в 193 году этот легион поддержит своего легата Септимия Севера в борьбе за императорский трон. Воевал пятый легион веками, но после 274 года н.э. сведений практически нет. Известно лишь, что он всё ещё сражался в VI веке н.э. Сведений мало, поэтому можно только догадываться, что там происходило.

2 — О головной боли после чрезмерного чтения — напоминаю, что деление слов пробелами в Западной Европе было начато в VII веке н.э., но это примерно и не точно. По другим данным осторожно начали делить слова где-то с V века н.э., причём не одномоментно, а спорадически, где каждый изгалялся по-своему — где-то писали с неуверенными пробелами, а где-то писали олдскульно, сплошным текстом. Вероятно, старые труды должны были быть со сплошным текстом. Приноровиться к такому тексту, конечно, можно, но это, всё равно, неудобно. И тут уважаемый читатель спросит: «если неудобно, то какого они продолжали гнать слитняком?» Бумажных фабрик ещё не открыли, поэтому писали на пергаментах и папирусах. Папирус — галимый хэндмейд из сыти папирусной, которая растёт далеко не везде, а пергамент — это выделанный кусок телячьей кожи, поэтому стоит нормальных бабок. Тот же Эйрих, когда отдавал за научные труды свои кровные, отдавал не столько за само содержимое, сколько за то, на чём всё это дело написано. И вот в этом проблема. Античный писарь спрашивает: «тратить полезное пространство дорогостоящего куска кожи или папируса, который вообще золотой, на какие-то пустые места? Рили?!» В общем-то, сплошные тексты тогда были... сплошь и рядом. И очевидно, что можно сломать мозг, вычленяя отдельные слова из таких строк. А ещё ведь бывает, что разные слова, соединяясь между собой, формируют другие слова, поэтому надо вчитываться, вкуривать всё внимательно, а иногдаможетпоказатьсячточеловекпишетнекуюхреньнепонятнуюинелогичную. Да, привыкнуть можно, ведь некоторые ногами ложку держат, но зачем? Впрочем, у Эйриха нет другого выхода.

И чтобы вам не показалось, что я тут гоню дезу, у меня есть доказательство:

Упс, опять не то! Вот оно:

Это комментарии к произведению «Записки о Галльской войне» некоего Г.Ю. Цезаря. То есть текст оригинальный, из пергамента, но его напечатали в специальной книжке для комментариев. Как видите, оригинальный текст Цезаря Г.Ю. был без пробелов, но современная перепечатка делает его, более или менее, разборчивым, а вот когда это пишут или переписывают от руки, начинается форменный беспредел. И чем дальше в Средневековье, тем хуже обстоят дела с пергаментами, поэтому текст уменьшают и сужают, но потом кто-то перестал терпеть и внедрил пробелы — мы точно не знаем, когда точно это произошло, потому что в Тёмные века было плохо с письменными источниками и дошло до нас немногое.

Глава восемнадцатая. Без выхода

/19 января 408 года нашей эры, Восточная Римская империя, провинция Ахейя, в неком ущелье, у лагеря Эйриха/

Мчаться через лес во весь опор — это плохой план, поэтому Эйрих не спешил.

А если знать, что ему нельзя исчезать с глаз римлян, то тем более — надо было изобразить спешку и стремление скрыться, но, одновременно с этим, не скрываться из виду.

Время от времени, Эйрих аккуратно разворачивался в седле, чтобы сделать вид, будто собирается пустить стрелу в преследователей. Но нет, стрелы ему было жалко, поэтому столь напрасно он их расходовать не собирался.

Римляне шли за ним, пытаясь поддерживать плотную формацию, а затем, на определённом этапе, отстали.

«Подумали, что я веду их в засаду», — мысленно предположил Эйрих. — «Их командир далеко не дурак...»

Решив, что так дело не пойдёт, Эйрих двинул Инцитата по дуге, чтобы обогнуть местоположение римлян и зайти к ним с тыла.

Ему было жаль, что не удалось свалить их командира — стрела попала куда он хотел, но броня оказалась слишком крепкой. Шилообразный наконечник должен был пройти через кольчугу и пригвоздить руку к туловищу, чтобы римлянину было, чем себя занять, помимо командования своей сотней. Но не получилось, поэтому Эйриху оставалось лишь искренне расстраиваться от неудачи и мысленно обещать римлянину скорую смерть.

Римские лучники, коих в отряде было человек двадцать, не успели ничего предпринять, когда Эйрих осуществил атаку — лишь несколько лучников имело готовые к бою луки, но даже они не успели взять прицел и выстрелить по коннику.

Качество лучников у них оставляет желать лучшего, что неудивительно, ведь они не живут этим так, как живёт Эйрих. Когда лук — это инструмент для выживания, показатели меткости и скорости стрельбы достигаются совершенно иные...

Объезжая римлян, Эйрих, неожиданно для себя, наткнулся на ещё один отряд. Двадцать римлян двигались параллельно своим соратникам и тоже оказались удивлены неожиданной встрече.

— Взять его!!! — закричал командир этого отряда.

Он был облачён в чешуйчатую броню с кольчужными наплечниками и сияющий серебром шлем с навершием из красных перьев. В руках его были короткий меч и овальный щит белого цвета, как и у остальных в этой двадцатке. У них нет лучников, что было приятной новостью для Эйриха.

Пока никто не спохватился, он вскинул лук и послал стрелу в самого ближнего к себе легионера. Попадание пришлось в правое бедро, хотя Эйрих целился в паховую область, как наименее защищённую. Жертва пронзительно заорала от неожиданной боли и упала на жёлтую лесную листву.

Остальные живо смекнули, что дело принимает серьёзный оборот, и закрылись щитами.

Эйрих развернул коня и поехал прочь. И это было очень вовремя, потому что рядом с его головой с воем пролетело что-то металлическое и острое.

Развернувшись в седле, он увидел, что легионеры замахиваются в его сторону маленькими дротиками (1) — тут расстояние шагов восемьдесят, поэтому он сильно сомневался, что у них что-то получится. Но рисковать Эйрих не стал и ускорил лошадь, чтобы удалиться от неожиданно опасных римлян подальше.

Комит Иоанн Феомах, до сих пор сидящий в тюремной яме под деревянной решёткой, говорил что-то о дротиках на вооружении легионов, но при германской ауксилии ничего подобного не было. И вот оно, неожиданное знакомство Эйриха с чужим оружием.

У Октавиана и Марцеллина было только о пилумах, длинных дротиках, предназначенных для порчи щитов супостатов. Но эти дротики...

«Придётся бить с дистанции, а это большой расход стрел», — пришёл к неутешительному выводу Эйрих.

Но выбора нет, надо трепать их так, чтобы они разозлились и захотели отомстить.

Выбрав относительно свободный от деревьев маршрут, он пустил Инцитата трусцой и начал выбирать наиболее подходящую цель для следующей стрелы.

Римляне же, руководимые своим командиром, построились в стену щитов и не ждали от Эйриха ничего хорошего. Раненый лежал в глубине строя и кричал — похоже, ему экстренно извлекают стрелу из ноги. Только вот наконечник держится на добром слове Эйриха, впрочем, как и у остальных лучников. Поэтому единственный способ — протолкнуть стрелу дальше. Или у римлян нет опыта ранений стрелами, или раненый воет сам по себе.

Из-за особенности построения на скаку попасть можно, разве что, в чей-то щит, поэтому Эйрих остановил Инцитата и вскинул лук. Шестьдесят шагов — могут докинуть свои дротики...

«Делаешь — не бойся, боишься — не делай», — подумал рискующий Эйрих.

Он выпустил три стрелы, две вонзились в щиты, а третья проникла куда-то между щитами, с неизвестным результатом. С фланга построения выскочило трое легионеров, замахнувшихся для броска. Эйрих выпустил по ним одну стрелу и дёрнул Инцитата в рывок.

Стрела попала в грудь ближайшего метателя, остановив его бросок. Остальные метнули в сторону Эйриха свои дротики, но результата это не принесло.

Теперь они достаточно злы. Эйрих поехал прочь, продолжать свой обходной манёвр.

— Гунн, мы найдём тебя!!! — донеслось до него со стороны римлян.

Эйрих даже не сомневался, что найдут.

По лесу на коне скакать неудобно, рискованно, но Эйрих в бою, поэтому вынужден немножко рисковать.

Минут десять спустя, он оказался в тылу римского строя, решившегося, наконец-то, двигаться следом за ним.

На этот раз, их командир выставил по десятку в авангарде и в арьергарде.

Все лесные птицы давно уже убрались подальше от людей, решивших перенести свои разборки поглубже в лес — тишина прерывалась лишь шагами многих десятков людей, лязгом металла, руганью и командами.

Эйрих замедлил шаг коня, приблизился на минимальное расстояние к арьергарду, поглядывающему по сторонам, но, почему-то, не назад, после чего начал беглую стрельбу.

Три стрелы из восьми нашли свои цели в спинах римских легионеров, после чего Эйрих вновь подстегнул коня и поехал на левый фланг основного отряда, чтобы достать хоть кого-то из лучников.

Лучники уже были готовы, с надетыми тетивами, но Эйрих, благодаря потрясающей скорости Инцитата, успел сделать своё чёрное дело быстрее — всего три стрелы в лучников, и этого хватило для поражения двоих, но всего пять стрел в ответ и все мимо.

Умчавшись вперёд, Эйрих уже скрылся среди деревьев окончательно. Они достаточно злы, чтобы начать преследование. А что им ещё теперь остаётся?

Проскакав по очередному, заранее продуманному, маршруту, Эйрих выехал к импровизированному укреплению и проехал в проём.

— Как там?! — окрикнул его Хумул, стоящий за каменной насыпью.

Эйрих спешился и передал бразды Инцитата Виссариону.

— Поводи его по лагерю, — сказал он рабу. — Пусть успокоится.

— Да, господин, — поклонился Виссарион и повёл коня в северную часть лагеря.

Сам же мальчик направился к Хумулу, ожидающему его у насыпи.

— Пострелялся с двумя отрядами римлян, — сообщил Эйрих. — Они отправили один отряд из двадцати легионеров чуть стороной. Подстрелил парочку.

— Ты один выехал на двадцать легионеров?! — воскликнул Хумул, выпучив глаза. — Ты с ума сошёл?!

— Таков был план, — пожал плечами Эйрих. — То есть, план был выехать на сотню легионеров, но они разделились, поэтому я действовал иначе. Сначала я подстрелил пару легионеров из двух десятков, а потом объехал основной отряд и подстрелил парочку из них.

— Ты безумец, Эйрих! Ха-ха! Безумец! — рассмеялся Хумул. — Хочешь войти в историю как Эйрих Безумный?!

— Я почти ничем не рисковал, — сказал на это Эйрих. — У них плохие лучники, которые не могут быстро отвечать на угрозы. Я мог бы трепать их отряд хоть часами, но это ненужный риск. Скоро они будут здесь. Всё готово?

— Да, мы собрали всё и поставили на места, — кивнул Хумул. — Мы что, всерьёз будем биться против сотни римлян?

— А ты как думал? — поинтересовался Эйрих.

— Я думал, что ты уведёшь их подальше, а потом мы отступим... — поделился своими мыслями бывший охотник.

— Сам в это веришь? — спросил Эйрих.

— Да, выглядит как свежее волчье дерьмо, — согласился Хумул. — Но я не вижу других способов выбраться из этого переплёта.

Эйрих почувствовал фальшь в его словах.

— Ты так не считаешь, — уверенно произнёс он.

В его словах было не утверждение, а констатация. Хумул недовольно поморщился, поняв, что Эйрих ему не поверил.

— На самом деле я подумал, что ты бросаешь нас, — признался бывший охотник. — Отводишь всех не раненых, а сам привлекаешь сюда римлян, чтобы они потратили время на наше убийство...

— И расстаться со сверхценными грузами? — недоуменно посмотрел на него Эйрих. — С овцами, лошадьми? Шерстяной тканью? Нет, мы будем драться за своё.

Если бы не грузы, он бы всерьёз рассмотрел вариант, где они бросают раненых на смерть. Рассмотрел бы и отверг. Такие поступки — это очень плохо для репутации удачливого воина.

— Но воевать против центурии римлян — это же настоящее самоубийство... — как-то слегка потерянно произнёс Хумул.

— Самоубийство — лезть в чащу, где находится гот Эйрих со своим воинством, — недобро усмехнулся мальчик. — Все по местам, они скоро будут здесь.

— Ты точно безумец... — прошептал Хумул.

— В конце дня ты скажешь, что был неправ, — заявил Эйрих, а затем оглядел раненых воинов, разбредшихся по лагерю. — Чего стоите?! ПО МЕСТАМ ВСЕ!

Римляне прибыли на место предстоящей схватки спустя пятьдесят с лишним минут. Их командир явно ждал какой-то хитрой засады, поэтому они шли очень медленно, прощупывая каждый куст на предмет спрятавшихся в нём готов.

Увидев импровизированное укрепление, препятствующее быстрому и эффективному штурму, римляне выставили охранение и построились в четырёхстороннюю оборонительную формацию. Командир римлян, судя по всему, предположил, что его могут атаковать с любой стороны.

«И правильно предположил», — подумал Эйрих, выглядывая из-за каменной насыпи.

Перед командиром римлян, к слову, всё так же разъезжающему на коне, стояла задача штурма паршивенького, но укрепления, причём с постоянным риском удара в тыл — Эйрих не считал противника дураком, поэтому полагал, что тот догадывается о неком подлоге.

Задача сложная, неоднозначная, откровенно плохо пахнущая, но решать её он вынужден, потому что просто так отступать ему нельзя, ведь это будет значить, что его люди были ранены или убиты совершенно напрасно. И в осаду он взять ущелье не может, потому что его отряд не готовился к осаде, а гнался за рабами или кем-то ещё.

И Эйрих не сомневался, что командир центурии обречён штурмовать их заграждение, потому что нет других вариантов.

Наус ушёл на предел слышимости, чтобы явиться по первому зову рога — следы они тщательно замели, поэтому римляне не сумеют понять, что именно тут не так.

— Я хочу говорить! — донеслось со стороны римлян.

— Так говори! Кто тебе мешает?! — крикнул Эйрих в ответ.

— Ты тот сукин сын, стрелявший в нас из лука?! — донеслось от римлян.

— Будешь грубить — затолкаю тебе в глотку стрелу! — ответил Эйрих.

— Ты кто такой?! — крикнул некий римлянин.

Вероятно, это был сам командир.

— Я — Эйрих, сын Зевты! — представился Эйрих. — А ты кто такой?

— Квестор Тулий Веннон Гамала! — представился римлянин. — Зачем ты напал на нас?

— Ты пришёл по нашим следам — значит, ищешь именно нас! — ответил Эйрих. — Сотня воинов не будет искать людей по следам с мирными намерениями!

— Я ищу рабов, убивших Фотиса Самароса! — крикнул Гамала.

— Тогда ты зря ищешь этих рабов! — ответил ему Эйрих.

— Почему?! — с недоумением в тоне, спросил квестор.

— Потому что этого старого педераста убил я! — ответил Эйрих. — И это создаёт между нами нерешённую проблему!

— Тут ты прав! — крикнул Тулий Веннон Гамала. — Как будем решать эту проблему?!

— Это твоё дело! — заговорил Эйрих. — Но я, окажись на твоём месте, просто бы ушёл! Если потеряешь в этом неудобном штурме слишком много воинов, а ты потеряешь, тебе этого не простят! Никакой дальнейшей карьеры, квестор Гамала!

Магистратуру Эйрих знал настолько хорошо, что мог бы эффективно занимать должность того же квестора или эдила — Марцеллин критиковал магистратуру Римской республики, а Октавиан, наоборот, сильно хвалил, считая принципатскую магистратуру достойным преемником республиканской. И эти двое не любили бросаться словами просто так, поэтому подробно описывали, что именно им нравится или не нравится.

Эйрих же считал, что система магистратуры хорошая, но не без недостатков. Есть что улучшать, есть что уничтожать без сожаления. Главный недостаток — корыстная заинтересованность должностных лиц. Коррупционная составляющая была настолько большой, что даже в китайских державах чиновники не смели воровать настолько нагло и беспринципно. Марцеллин пишет о вопиющих случаях, происходивших в некоторых провинциях Запада. Хищения там бывали троекратными. И нет, это не ошибка: император выделяет средства, средства полностью разворовываются ещё до того, как покинули Равенну. Император карает кого-то, а затем снова выделяет средства — их снова столь же нагло и почти в открытую разворовывают. Кого-то карают, кого-то казнят, затем деньги, наконец-то, покидают Равенну... чтобы быть большей частью разворованными в целевой провинции.

Но провинциальной власти, всё-таки, надо как-то отчитываться за освоение средств. Они пишут доклады о впечатляющих успехах, от которых император должен воодушевиться. Но это не отменяет поборы по инициативе провинциального губернатора, чтобы возместить уже благополучно и бесследно украденные деньги. На табулах что-то ведь должно быть возведено или реконструировано, потому что у каждого губернатора есть тысячи злопыхателей, которые хотят на его место. И поэтому в бумагах всё должно быть отлично. Ну и о себе, родимом, забывать нельзя.

И так столетиями...

Как это касается карьеры квестора Тулия Веннона Гамалы? А напрямую.

Даже квестором хочет стать много кто. Гамала обязательно заплатил кругленькую сумму, чтобы занять эту должность в провинциальной магистратуре, поэтому ему следует руками и пальцами ног держаться за эту должность, просто чтобы не потерять вложенные средства, не говоря уже о том, чтобы возместить их многократно, к чему он, однозначно, стремится.

Потеря, скажем, половины центурии на задании, где всего-то и надо было поймать беглых рабов — это несмываемое репутационное пятно. Поэтому он сейчас в глубоких раздумьях. И пусть думает. Крепко.

— Но какое тебе дело до моей карьеры, если ты умрёшь в этой битве?! — задал вопрос квестор.

— Если! — ответил Эйрих.

После этого лаконичного ответа, в стиле древних спартанцев, он счёл переговоры оконченными и направился проверять результаты работы раненых и рабов. Насыпь — это ведь даже не начало обороны Эйриха...

/19 декабря 407 года нашей эры, Восточная Римская империя, провинция Ахейя, в неком ущелье, у лагеря варвара Эйриха/

Тулий с ненавистью сплюнул, посмотрев на насыпь из среднеразмерных камней.

Деканы Александр и Гней уже обнюхали это ущелье со всех сторон — вход только здесь. Или лезть на скалы, чтобы потерять некоторое количество людей ещё до начала штурма.

А людей слишком мало...

И неизвестно, сколько именно там варваров...

Тулий не сталкивался ни с чем подобным никогда в жизни. В легионе всё было понятно — твоя служба заключается в исполнении приказов. Никогда он не оставался абсолютно один, мечась между неоднозначными решениями, одно хуже другого.

Этот Эйрих — вроде бы сопляк сопляком, но ведёт себя как опытный командир.

«У него всё это не просто так», — пришла в голову Тулия догадка. — «Похоже, его воины сильно пострадали во время стычки с другими грабителями, поэтому он был вынужден искать временное убежище, чтобы раненые могли немного оклематься. Но он предвидел, что будет погоня, поэтому разместился не посреди леса, как сделали бы другие варвары, а выбрал наиболее подходящее для обороны место».

Клубок начал распутываться. Тулий погладил шрам на тыльной стороне ладони. Стрела пробила кисть насквозь — было больно, но ещё больнее было, когда соратники пилили древко этой стрелы.

«Проклятый богом лучник...» — с ненавистью подумал Тулий, имея в виду и германца, и Эйриха, варвара пока что непонятного племени. — «Так, у него раненые воины. Расчёт его строится на том, что мне невыгодно пытаться штурмовать вход в ущелье? Нет, он буквально приманил нас сюда — не похоже, что он настроен решить дело миром. Но если поразмышлять, то мы бы, всё равно, нашли их по следам. Почему он рискнул и выехал нас отстреливать? Потрепать?»

Вопросы, вопросы, вопросы...

Тулий никогда не умел думать за своих врагов, но всегда пытался. Иногда даже получалось.

Что бы он сделал, окажись в положении этого Эйриха?

Он бы позаботился о том, чтобы еды хватило надолго, ведь осада... Тут Тулию захотелось шарахнуть себя по голове — никакая осада невозможна, потому что у римлян совсем нет припасов. То есть Эйрих знает, что у Тулия есть только один вариант — штурм.

И выходит, что подумать за варвара Тулий не смог.

«Нет, нельзя сдаваться слишком быстро», — приструнил он сам себя. — «Время играет на стороне варвара, но это стало понятно сразу. Штурм этот Эйрих может и не пережить, потому что часть его воинов ранена. Это значит, что не так уж всё и плохо».

Если бы Тулий был на месте варвара, стал бы он отвечать на попытку переговоров? Да, стал бы, потому что игнорирование выглядело бы как страх и слабость. Это недопустимо не только перед врагами, но и перед своими. Значит, ход мыслей Тулия тупиковый и ни к чему полезному не ведёт.

Если бы Тулий был на месте варвара, ставил бы он всё на одно сомнительное действо? Нет, не стал бы, потому что это слишком ненадёжно. Значит, точно есть что-то ещё.

«Делить войска — это безумие», — сразу же подумал Тулий. — «А если поразмыслить... Нет, не похож этот варвар на способного рискнуть всем ради крохотного шанса на победу».

Все варвары за корявой каменной стеной, ждут начала штурма. Но два десятка Тулий, всё же, оставил в резерве, на непредвиденный случай.

«Надо брать», — решил для себя квестор. — «Варвар слишком много о себе возомнил и считает себя хозяином положения».

Легионеры ждали команды.

— Готовиться к штурму, — распорядился Тулий.

Другого выхода просто нет.

Примечания:

1 — Плюмбата — лат. (hasta — читай «копьё») plumbata от «plumbum» — свинец. Короткий дротик, утяжелённый свинцовым грузилом. Также известна как martiobarbula — «марсова колючка». Эта штука появилась на вооружении позднеримских легионов ближе к IV веку н.э., но это не точно, потому что в этом суждении историки опираются на самый ранний источник, описывающий сей девайс. Есть версия, что эту штуку изобрели очень древние греки городов-государств 500-х годов до н.э., после чего технология дошла до римлян через Пунические войны, но пруфов этой версии я не нашёл. Просто представьте себе, что штука, летающая в шесть раз дальше, чем пилум (а пилум метали, максимум, на 10-12 метров), какого-то чёрта не нашла отклика в сердцах римских легионеров и стала востребована только под закат Западной Римской империи — даже звучит как бред. Представляла эта штука собой короткий дротик от 9 до 27 сантиметров, массой от 130 до 350 грамм. Легионеры брали в бой по пять штук, используя их против вражеской кавалерии и пехоты, вроде как дешёвый и ограниченный аналог ауксилии лучников. Но чем всех не устраивали кондовые пилумы? Игорь Николаев сказал бы, что у него на это есть пять причин, а я могу назвать только три: первая причина — это вес снаряда, а вторая — эффективная дистанция, ну и третья причина — это себестоимость пилума. Законы баллистики безжалостны и они говорят, что из-за трения снаряда о воздух происходит напрасная трата энергии броска, что снижает убойную силу этого снаряда до неприемлемых значений, по мере удаления от метателя, разумеется. Чтобы хоть как-то преодолеть эту проблему можно увеличить массу снаряда (эта проблема из современной нам баллистики никуда не делась, поэтому современные конструкторы патронов тоже извращаются как могут, когда им надо сделать дозвуковые патроны с достаточной поражающей способностью), но это ведь почти всегда влечёт увеличение площади снаряда, что усиливает сопротивление воздуха и вновь приводит к быстрому расходу энергии броска. И тогда некий неизвестный гений, вероятно, сказал: «А что если присобачить к маленькому дротику свинцовый шарик?» Собственно, тогда-то и появилась плюмбата, представляющая собой крючкообразный наконечник, присобаченный к короткому древку, снабжённому свинцовым шариком и перьями-стабилизаторами. Соответственно, размеры этого дротика были компактными, а эффективная дальность оказалась существенно выше, чем у архаичного пилума. А ещё они были очень технологичны в производстве, расходуя существенно меньше металла. Как мы знаем, пилумы имели длинный наконечник (что-то в диапазоне от 60-100 см с диаметром около 7 мм, но эта инфа из энциклопедии Сытина 1911 года, поэтому на достоверность я бы жопу не поставил) из относительно мягкого железа. Это является невиданной роскошью, если смотреть на такой наконечник на фоне тотального упадка металлургии позднеримских империй. Плюмбаты просто обречены были стать заменой пилумам. Только вот, их применяли только в позднеримский период и в Раннем Средневековье, после чего они вышли из употребления и оказались преданы забвению. Помня о том, что позднеримские легионеры применяли плюмбаты преимущественно против варварской кавалерии, а также о том, что в Средневековье возникла и расцвела феодальная кавалерия... неудивительно, что плюмбаты исчезли с полок супермаркетов.

Выглядит плюмбата примерно вот так:

Чёрт возьми, опять... Вот так выглядит плюмбата:

Как видите, действительно, выглядит несерьёзно, как будто легионеры собрались поиграть в дартс. Но не сомневайтесь даже, уважаемые дамы и господа! Эта штука способна пробить человеку череп и подробно узнать, каков его внутренний мир на ощупь!

Глава девятнадцатая. Битва хитрых

/19 января 408 года нашей эры, Восточная Римская империя, провинция Ахейя, в неком ущелье, лагерь Эйриха/

Римляне начали копошиться где-то через десяток минут после переговоров. Они пытались скрыть свои манёвры, но даже не разбирающийся в войне человек поймёт, что здесь что-то затевается.

Эйрих почти чувствовал в воздухе запах грядущей крови.

«Как назовут эту стычку потомки?»

Времени у римлян нет, ведь с этой ситуацией точно что-то нечисто — квестор Тулий Веннон Гамала должен это чувствовать нутром.

— Гот! — крикнул вдруг римлянин из строя. — У вас есть обычай выставлять бойцов для поединка перед сражением?!

— Есть! — ответил Эйрих. — Но зачем тратить на это время, когда и так всё ясно?!

Римлянин не ответил. Видимо, хотел увидеть самого лучшего воина, но не получилось.

Эйрих мог бы отправить Альвомира, чтобы тот убил какого-нибудь римлянина, но римляне могли обидеться на такое и пристрелить невинного бедолагу... Рисковать своим чемпионом Эйрих не захотел, поэтому уклонился от поединка.

После этой короткой переклички римляне закопошились ещё активнее, а затем решительно пошли на штурм.

Легионеры построились в стену щитов, отдалённо напоминающую знаменитую «черепаху». Эйрих наблюдал за этим из-за укрытия, но больше отслеживал действия лучников.

— Щиты наизготовку! — приказал Эйрих, когда римляне оказались достаточно близко. — Альвомир!

Здоровяк подошёл поближе и поставил перед Эйрихом импровизированный щит из одной створки парадной двери виллы Самароса. Эйрих хотел поставить эту дверь в своей хибаре, потому что она сделана из дорогой древесины, а ещё есть интересный орнамент. К двери были приколочены ручки, подходящие под хват Альвомира. Устройство ситуативное, сооружённое под конкретную ситуацию, которую Эйрих заведомо предполагал.

И римляне подтвердили ожидания Эйриха — через каменное ограждение перелетели сначала стрелы, а затем и легионерские дротики. По двери застучало — Эйрих увидел шесть дротиков, пробивших древесину, но не сумевших пройти полностью. На фоне кто-то вскрикнул, но никто и не ждал, что щиты полностью защитят всех.

— Nobiscum Deus!!! — раздалось из-за ограды.

Таким образом римляне обозначили, что бог с ними, а, значит, их дело правое.

— Начали! — приказал Эйрих, берясь за деревянную балку, лежащую под ногами.

Каменную насыпь они сделали перед склоном, который сам по себе осложняет штурм. Но это было не всё, потому что сейчас сорок человек, включая рабов, взялись за балки, размещённые под насыпью, рванули и обрушили на наступающих римлян небольшой камнепад.

Довольно-таки крупные камни покатились по склону, что не должно перебить всех римлян, так как скорость камней низкая, а размер мал, но сумятицу эти камни, всё же, внесут.

Захрустела и заскрипела древесина, после чего поперечные балки, размещённые под камнями, сдвинули всю каменную массу и осыпали вниз, под ноги римлян.

Плотная атакующая формация, представляющая собой сильно смешавшуюся «стену щитов», явно не ожидала, что настолько большую массу камней можно, хоть как-то, сдвинуть. Камни опрокинули первые ряды римлян, смешали следующие и полностью остановили штурм. Но это было ещё не всё...

— В атаку!!! — прокричал Эйрих, вскидывая лук.

Раненые готы, те, кто способен был стоять на ногах и держать оружие, кинулись через остатки насыпи и нанесли удар.

Эйрих же открыл огонь по лучникам, с выпученными глазами смотревшим на происходящее безумие.

Встретить противника достойно, поражённые каменной лавиной римляне, не смогли, поэтому началась бойня, в которой готы рубили не успевших подняться легионеров.

Квестор Тулий Гамала находился в отдалении, вместе с небольшим резервом. От него сейчас требовалось принятие срочных решений, но он преступно медлил. Эйрих даже хотел заорать ему, что пора бы вводить резерв, но это бы ещё больше насторожило римлянина.

«Лишь бы не скомандовал отступление!» — подумал Эйрих с беспокойством.

Но квестор не подкачал и лично повёл резерв для поддержки так неудачно начавшегося штурма.

Эйрих не спешил с сигналом, видя, что обстановка, пока что, складывается в его пользу: римских штурмовиков удаётся сдерживать, поэтому выгоднее дождаться полного вовлечения резерва в бой.

Римляне сопротивлялись, пытаясь восстановить формацию и оттеснить готов за остатки ограды. Их воинские качества были на высоте и Эйрих не сомневался, что его воины, после такой неожиданности, как катящиеся со склона камни, пали духом и позволили бы себя убить. Но расклад боя был крайне невыгодным для легионеров, что обусловлено очень нехорошей диспозицией, вынудившей квестора бросить в бой резерв. Бросать резерв в бой — это один из самых худших сценариев, когда речь идёт о начальной фазе битвы.

Сам Эйрих, в прошлой своей жизни, небезосновательно считал, что если обстоятельства обрекают тебя вводить резерв в самом начале схватки — это значит, что противник уже переиграл тебя или ты сам оказался недостаточно компетентен, чтобы вести своих людей в бой.

«Но чего ждать от обычного квестора?» — подумал Эйрих, пуская стрелу в скопление лучников.

В ответ ему летели стрелы, но он вовремя укрывался за удерживаемой Альвомиром дверью, обогатившейся уже на добрый десяток стрел. Эйрих отметил, что стрелы имеют трёхгранные наконечники. (1) Сложное изделие, причины изготовления которого Эйриху не совсем понятны. Сам он, осознавая необходимость борьбы с бронированными противниками, использовал шиловидные наконечники, которые его полностью устраивают. Правда, шиловидные часто ломаются, потому что готы делают их как-тонеправильно...

Мастерство стрельбы из лука у римлян было слабенькое, где-то на уровне Эрелиевы, которая только на пути становления лучника. Или у них такое считается достойным уровнем, или это какие-то плохие лучники.

Размен стрелами не увлекал, потому что противник слишком сильно уступал Эйриху в мастерстве. Он положил шестерых, прежде чем резерв квестора завяз в бою. Встав за импровизированный щит, Эйрих снял рог и подал протяжный сигнал.

Вновь выходя из-за укрытия, он, по касательной, поймал стрелу, сильно дёрнувшую кольчугу. Болезненно, но несмертельно.

— Псиная порода... — озлобленно процедил он и вернулся обратно за дверь.

Альвомир имел отрешённый взгляд, и было непонятно, о чём он думает и думает ли вообще.

«Наверное, мечтает о вечере, когда ему дадут еду и можно будет поспать до самого утра», — предположил Эйрих, обходя гиганта, чтобы выскочить с другой стороны.

Впрочем, необходимости продолжать перестрелку с лучниками уже не было. Ниман Наус показался из леса, во главе припрятанного, до поры до времени, отряда.

Приём был банальным, избитым и неоднократно провёрнутым Эйрихом в прошлой жизни, но он, почему-то, почти всегда срабатывает. Вероятно, квестор рассматривал такой вариант развития событий, но отбросил его как маловероятный. Ожидающий своего часа резерв делает такой банальный приём напрочь неэффективным. Но квестор Тулий Гамала недооценил или, наоборот, переоценил Эйриха, поэтому сейчас римляне получат удар в тыл, хотя перед этим умрут лучники.

— Альвомир, пора, — произнёс Эйрих.

Здоровяк отпустил импровизированный щит, водрузил себе на голову тяжёлый шлем со сплошной кольчужной сеткой, после чего вооружился своим топором и пошёл в решительную атаку.

Эйрих, оставшийся без абсолютной защиты, которая побежала убивать всё, что не имеет на плече белой ленты, активно задвигался, непрерывно наблюдая за лучниками, которые, в запале боя, продолжали слать стрелы, но ещё не видели угрозу, вышедшую из чащи.

Выпустив ещё три стрелы и едва не словив одну, он поместил лук в саадак, подхватил свой щит и извлёк топор из поясной петли. Время вступить в рубку, потому что это хорошо для репутации славного воина.

К моменту, когда Эйрих преодолел ограду и вступил в кровавую зарубу, воины отряда Науса уже начали истреблять лучников, ошеломлённых ударом с тыла.

Выбрав наиболее безопасного римлянина, Эйрих нанёс удар в самый неурочный момент и поразил правую ногу жертвы. Это привело к тому, что уже сражающийся против римлянина Аравиг, раненый в прошлом сражении в левую руку, воспользовался моментом и разрубил своему врагу шею. После извлечения топора, из шеи брызнула короткая струйка крови.

Аравиг благодарно кивнул Эйриху и кинулся поддерживать сотоварищей.

Римляне грамотно давили во фронт, чтобы расколоть формацию готов, но теперь это имело мало смысла...

Эйрих ещё поучаствовал в схватке, попытавшись достать ближайшего для себя римлянина, размахивающего спатой, но финальный удар от воинов Науса поставил точку в противостоянии.

Когда тебя рубят спереди, а потом ещё и сзади, очевидно, что дела твои плохи. Несколько групп римлян даже сумели прорваться, не сражаясь, а просто щемясь через толщу, но основная масса полегла под ударами топоров и копий.

Эйрих насчитал человек двадцать, которые сумели сбежать, но среди них не было Тулия Гамалы.

Готы добивали раненых противников и помогали раненым соратникам, а Эйрих искал среди выживших врагов их командира.

— Стоять! — крикнул он, придержав замах топора. — Этого берём живьём.

— Но зачем? — недоуменно спросил Хродсгер, обычный воин, бившийся в отряде Науса.

Черноволосый, с простым безбородым лицом, искренне недоумевающим в этот момент. На вид ему зим восемнадцать-двадцать, не больше.

— Потому что это их командир, — ответил ему Эйрих. — Будет неудобно, если мы прикончим его просто так, не выяснив всех сведений. Окажите ему помощь, потащим с обозом домой.

Римский квестор молча смотрел на беседующих готов. Он проиграл, потому что мальчик оказался хитрее. Рядом лежит сломанный меч - значит, он встретился с Альвомиром. Судя по изгибу правой руки, она тоже сломана - гигант обделён умом, но его дурь компенсирует всё.

Квестор молчал, потому что говорить было нечего — всё и так ясно, как и говорил Эйрих ранее.

— Сделаем, Эйрих, — кивнул Хродсгер, опуская топор.

Эйрих прошёл к Ниману Наусу, весело переругивающемуся с Хумулом.

— А ты, сука, сомневался, да? — весело оскалившись, Наус гладил свою вспотевшую лысину. — Как у ссыкунишки, небось, коленочки затряслись, а?

На лице его неглубокий порез, проходящий через левую щёку, а всё лицо в крови, своей и чужой. Схватка была жаркой.

— А кто бы не засомневался, сучий ты потрох?! — вопросил Хумул. — Эйрих — этот с конём, уедет так, что потом поминай, как звали, а у меня недобитые одни, волчья сыть, ну и рабы ещё!

— О, Эйрих! — увидел нового человека Наус. — Ну, тут я тебе скажу! Будь ты постарше, я бы тебя вождём избрал!

— Да, об этом точно надо сложить песню! — поддержал Атавульф, переживший схватку с римлянами. — Есть у кого-нибудь знакомые лидарейсы?

Лидарейсы — это певцы, как правило, странствующие из деревни в деревню, но иногда оседающие в особо крупных поселениях. Эйрих неоднократно слышал о них, но они никогда ещё не посещали их деревню без имени.

Теперь-то к ним точно позовут лидарейса, ведь победа пятидесяти готов, половина из которых являлась недобитками, против сотни римских легионеров — это достойная песни история. А ещё Эйрих собирался заставить Виссариона записать все подробности в хроники. Ну и самому тоже оставить подробное описание на пергаменте.

В прошлой жизни он не очень подробно делился сведениями о своей жизни, потому что не до конца доверял китайским летописцам, но такого же нельзя сказать о его родных братьях...

Тот же Хасар, младший брат Темучжина, когда выпивал в дозволенный день и в дозволенный раз, собирал вокруг себя всех летописцев и начинал вещать о его важной роли в становлении Чингисхана. Ему никто не верил, хотя часть рассказываемого, всё же, была истинной. Но вся изюминка была в том, что ему никто не верил, потому что Хасар был известным на всю державу хвастуном...

Но сегодняшний день был знаменателен не только блестящей победой. Ещё они потеряли семнадцать воинов убитыми, почти всех из раненых в прошлом бою, а вдобавок получили ещё девятерых новых раненых...

Некоторые из раненых не переживут сегодняшней ночи, а кто-то умрёт спустя несколько дней — так всегда бывает.

Эйриху не хотелось наблюдать за тем, как освобождают от брони, оружия и ценностей убитых легионеров, поэтому он пошёл в лагерь, в котором они теперь просто вынуждены задержаться, минимум, на несколько дней, а потом уходить, чтобы уйти от возможной римской погони. Кто-то умрёт в пути, но тут уж ничего не поделать. Вторую схватку с римлянами они точно не переживут.

— Эйрих! Эйрих! Эйрих! — внезапно заголосили окружающие воины.

— Скажи речь, Эйрих! — призвал его Хумул. — Давай-давай!

Сам Эйрих не ожидал ничего подобного, но не растерялся и быстро забрался на ближайшую телегу.

На шум из-за остатков ограды вышел Альвомир, покрытый свежей кровью. Топор его был безнадёжно испорчен, потому что на нём были глубокие зарубины, оставшиеся вследствие того, что римляне пытались блокировать молниеносные и мощные удары Альвомира своим оружием. Вероятно, нескольких трофейных мечей они лишились...

— Кхм-кхм, — откашлялся Эйрих, прочищая горло и собираясь с мыслями. — Сегодня была славная битва, показавшая, что ежели биться с умением, то никакие хвалёные легионеры нам нипочём! А теперь главное...

Далее он сообщил во всеуслышание, что раз у них нет тут дружинников, кроме самого Эйриха и Нимана Науса, то делёжка добычи будет идти по новому правилу: 3/5 достанется всем воинам, 1/5 Эйриху, как отцу победы, а 1/5 достанется вождю — Зевте.

Наусу такой расклад не понравился, но Эйрих это предвидел, поэтому даровал ему из своей доли пять хороших кольчуг и пять мечей. Хумулу и остальным отметившимся воинам досталось по мечу и римской кольчуге, тоже из личных трофеев Эйриха. Новая система распределения добычи должна быть внедрена, причём сам Эйрих даже не сомневался, что такой оборот дел придётся по нраву Зевте, которому станет даже необязательно лично вести отряды в набеги, чтобы не оставаться внакладе.

Простым воинам, которые и так были в предвкушении богатой добычи с убитых римлян, новость о том, что им на всех достанется 3/5 добычи, что есть нешуточный аттракцион невероятной щедрости, возликовали и призвали Эйриха отпраздновать победу с алкоголем. Но Эйрих это безобразие пресёк, решив, что надо есть мясо, пока не остыло.

— На время похода запрещено пить алкоголь! — воскликнул он. — Дома — сколько хотите!

— Э, это почему?! Это как?! С какого рожна такое?! Мы воевали!!! — начался многоголосый протест.

— Римляне слишком близко! — ответил Эйрих. — Пьяный воин — это не воин, а добыча! Воин, во время похода, должен быть собран и готов ко всему. Пьяный воин не может быть собранным! Не может быть готовым ко всему! Праздновать нужно в безопасности, дома, когда вокруг все свои, а не лесная чаща, кишащая римскими легионерами!

Тут он дал небольшую промашку, потому что по лицам воинов промелькнула мрачная тень. Каждый вспомнил, что именно дома римляне вырезали дружины и вождей всех окрестных деревень.

— Эйрих говорит дело! — заявил Наус. — Мужи, не пристало нам напиваться посреди чужой земли! Римляне действительно вокруг!

Мальчик благодарно кивнул дружиннику.

«Слушайте юноши старика, которого юношей слушали старики...» — вспомнилась Эйриху неуместная цитата авторства принцепса Октавиана Августа.

— Раз ты там уже стоишь! — решил сменить тему Хумул. — Когда следующий поход?!

— Давай сначала с этого вернёмся! — ответил ему Эйрих, чем вызвал одобрительные смешки окружающих воинов. — Все подойдите завтра с утра ко мне, поочерёдно, я запишу имена ваши и подвиги, чтобы не забыть, когда настанет время для нового похода, собрать вас всех!

— Да!!! Да! Да! Да! — воскликнули воины. — Эйрих! Эйрих! Славный воин! Эйрих! Эйрих!

Посчитав, что на сегодня достаточно речей, Эйрих спустился с телеги и пошёл к своему шатру. Надо привести в порядок экипировку с оружием, а также заняться подсчётом трофеев.

/26 февраля 408 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония/

Шли они тяжело. Людей отчаянно не хватало, чтобы управлять телегами и следить, при этом, за скотом с рабами. Пришлось привязать рабов к телегам, а скот закрепить в ведение Эйриха и четверых пеших воинов.

Это значило, конкретно для Эйриха, изнурительные дни, потому что за овцами нужен был глаз да глаз, особенно учитывая, что в лесах, через которые они проходили, водились волки. Семь овец они потеряли именно поэтому, а ещё две просто пропали, когда измотанные погонщики на что-то отвлеклись.

И больше всех счастлив, при виде родных хибар, был именно Эйрих. Дни запутанного петляния по чужой территории, пересечения речушек и пряток по особо густым чащам теперь позади.

— А это ещё что такое? — увидел он возле родного дома новое строение.

Со стороны деревни раздавалось мычание и блеяние.

Из кустов вышел один из простых готских воинов.

— Никак сам Эйрих?! — воскликнул он. — А мы уже и не надеялись!

Усатый, седой, зим пятьдесят — Эйрих видел его раньше, но это было давно.

— Ты — это всё охранение деревни? — спросил он у воина. — Тебя как звать?

— Вихрадвин, — представился воин. — А другие в тайнике сидят, я просто на встречу вышел, чтобы узнать, кто таковы и с чем пожаловали.

Он посмотрел на телеги, гружённые чем-то явно ценным и полезным, после чего, под впечатлением, покивал уважительно.

— Ладно, возвращайся на дозор, — сказал ему Эйрих. — А мы пойдём дальше. У нас за плечами две тяжёлые битвы, мы устали и заслужили отдых.

— Не буду стоять у вас на пути, — заулыбался Вихрадвин. — Давайте, проходите!

— Постой, — придержал его Эйрих. — А скот откуда? Я слышу мычание коров и блеяние овец.

— А, скот... — Вихрадвин почесал затылок. — Дык, с северо-востока приходили торговцы от гуннов.

— От гуннов? — удивился Эйрих.

— Да, скотом торговали, шерстью, — покивал Вихрадвин. — Сразу видно, что добрые люди — дёшево всё продавали, почти даром...

— Ладно, потом узнаю побольше, — решил Эйрих. — Спокойного дозора тебе, Вихрадвин.

Кочевники прислали купцов, продающих всё дёшево? Это только у неподозрительных готов может не вызвать никаких тревожных мыслей.

Какие же мысли первыми пришли в голову Эйриха? Да это обыкновенная разведка через купцов. Он сам так делал сотни раз, отправляя надёжных людей в разные уголки земель. Его купцы доходили даже до сердца земель Индии...

«Эх, жаль, что Индию тоже не успел», — с горьким сожалением подумал Эйрих. — «Купцы говорили, что там земли плодороднее, а народ богаче, чем в десяти Хорезмах...»

Но он пресёк скорбь о неосуществлённых замысла и делах, которые не доделал, после чего вернулся к гуннской проблеме.

То, что гунны проверяют новые земли готов — это значит, что решение о захвате их земель уже почти принято. Это не значит, что они совершат большой набег сразу же, как будет принято решение. Кочевники всё делают размеренно, они почти никогда не спешат. Потому что земледельцы, как правило, не могут никуда деться со своих земель, а ещё они знают, что, в конце концов, никто не сбежит. Они будут сгонять готов с насиженных земель столько раз, сколько потребуется. Убьют столько, сколько нужно для того, чтобы остатки пошли под руку их правящих родов.

Как знал Эйрих из очень ненадёжных источников, когда-то был единый правитель гуннов, в давние времена, но сейчас вся власть сосредоточена в руках некоторого числа знатных родов. Они не делятся ни с кем, как именно устроена их иерархия власти, поэтому готы, всеми считающиеся сведущими по этому вопросу, не могут дать внятного ответа даже на простые вопросы.

Например, они не могут дать внятного ответа на вопрос: «Кто именно главный у гуннов?»

Пока что у Эйриха есть три версии, которые предстоит проверить.

Первая — самый главный у них некто Улдин. Это правитель тех гуннов, которые согнали остготов на другой берег Дуная. Это всё со слов покойного Бреты.

Вторая — самый главный у них некто Харатон. Но этот в паннонских делах лично не участвовал, правда, по сведениям от старейшины Торисмуда, считается аж царём гуннов. Правда, кочевья этого царя где-то далеко на востоке, за морем.

Третья — самый главный у них некто Донат. Ходят слухи, что он из римлян или некоего близкого к римлянам племени. Отец Григорий говорит, что это не помешало ему стать риксом, имеющим обширное влияние на остальных гуннов.

Это давало некоторую пищу для размышлений, которую Эйрих уже очень давно переваривает. И есть у него одна, пока что, приемлемая версия. Что, на самом деле, у гуннов три больших улуса, где правят три хана.

«Я ведь запланировал разделение своей державы между сыновьями и родичами», — подумал Эйрих. — «Значит, здесь мог быть один большой великий хан, который сколотил огромную державу, которая была слишком обширной, чтобы ею мог единолично править какой-нибудь из его сынков. Но должен быть кто-то главный. Я возлагал надежду на Угэдэя, ибо в нём не было слабины Джучи и покладистости Чагатая...»

Ему оставалось только надеяться, что третий сын не подвёл его и правил достойно, не растеряв мощь державы.

Вновь одёрнув себя, Эйрих вернулся к размышлению о гуннах и их правителях.

— Эйрих!!! — выбежала из родного дома Эрелиева.

Обняв сестру, Эйрих тепло улыбнулся.

— Сын, — вышла из дома сдержанно улыбающаяся мать. — Я рада, что ты, наконец-то, вернулся.

Видно, что кое-что всё-таки изменилось дома. Тиудигото вновь на сносях и скоро следует ожидать появления нового претендента на будущий отцовский престол.

— Рад видеть вас всех, — мягко отлепил от себя сестру Эйрих. — Я тут привёз кое-что...

Примечания:

1 — Трёхгранные наконечники стрел — римляне вообще довольно неплохо соображали, когда речь шла о военном деле, поэтому неудивительно, что они применили вдумчивый подход для решения задачи традиционно низкой бронебойности стрел. Если всякие там варвары считали, что надо сделать стрелу шиловидной, чтобы лучше протыкать покрытых кольчугой противников, то вот римские военные конструкторы посчитали, что этот метод для лохов и дегенератов. Они опытным путём установили, что дело не в том, что широкая стрела недостаточно хорошо проходит через броню, а в том, что она легко об эту броню гнётся, поэтому большая часть её энергии переходит в деформацию. Ну и вообще, при сгибе или переломе стрелы уже не может идти и речи о пробитии брони. Варвары, иногда отличавшиеся обучаемостью, пошли своим путём и, где-то с VI-VII века н.э., додумались утолщать и закаливать шиловидные наконечники, что обрело свою кульминационную форму — стрелу бронебойную коническую (англ. bodkin). Проблемой этих бодкинов-водкинов была в том, что при преуспевающих показателях бронебойности, эти штуки наносили сравнительно мало ущерба мягким тканям цели. Именно сравнительно мало, потому что грязный кусок железяки в мясе — это всё равно очень нехорошо. Впрочем, если шиловидная стрела пробила кольчугу, но зашла неглубоко, то доброму воину она лишь небольшая помеха. И вот римлян такая фигня нисколько не устраивала, поэтому они прорабатывали классическую технологию, что привело к изобретению трёхгранных наконечников. За этими наконечниками чувствуется инженерный подход, потому что назначение третьей грани очевидно далеко не всем. Кому-то ведь может показаться, что кровожадные римляне просто хотели причинить своим врагам больше страданий, но этот кто-то будет не совсем прав. Римляне редко что-то делали просто так и нехило усложнять производство наконечников исключительно ради мучений противника — это не их метод. Третья грань, как уже ясно из вышеописанного в этой сноске, ультимативно увеличивала прочность стрелы и не позволяла ей ломаться или гнуться. Соответственно, такая стрела была способна отличненько пробить кольчугу, или что там эти варвары на себе носят, а затем поразить мягкое варварское мясцо, при этом, к слову, причинив массу страданий, что выводит противника из строя до конца боя или даже, если ему особо не повезёт, насовсем. Могут ли очень иммерсивные шиловидные наконечники будущего похвастаться такой же убойностью? Вот уж нет. Это не значит, что абсолютно все наконечники римских стрел были именно такими, потому что важно понимать, что не было никаких заводов с ГОСТами и ОТК, но я говорю об их понимании принципа.

Вот, собственно, римские трёхгранные наконечники различных дизайнов. Аутентичные, с пылу-жару.

https://www.comitatus.net/romanarrowtest.html — а вот здесь есть статья, описывающая объективный тест поражающей способности разных наконечников, написанная отбитым дегенератом, испытывавшим стрелы на собственных предплечьях. Фотоматериала ранений нет, поэтому не берусь утверждать, что этот парень не навыдумывал всё это ради хайпа, но зато там есть фото разных типов стрел. В общем-то, из боевых образчиков наибольшее уважение у него вызвала именно трёхгранная стрела, оставляющая рану, которая едва ли сойдётся сама по себе. Если не оказать человеку медицинскую помощь, то он может истечь кровью или умереть от инфекции. Последнее, к слову, в те времена было самым частым делом, так как даже если не макать наконечники стрел в дерьмо целенаправленно, они всё равно, в процессе путешествия лучника по местным дерьмищам, самостоятельно облепляются всякой грязью.

Глава двадцатая. Мало веры римским клятвам

/26 февраля 408 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония/

В бражном доме, до сих пор имеющем лёгкий аромат дымка, скорее всего, больше воображаемый, нежели реальный, снова было людно. Никто не забыл бойню, учинённую римлянами, но бросать просторное помещение только потому, что здесь пролили много крови — это расточительно и безответственно. Правда, следует сказать, что празднества тут проводились гораздо реже.

Сегодня тот день, когда праздник не провести просто нельзя.

Богатые грузы, наиболее ценными из которых были кольчуги и римское оружие, здорово приподняли настроение Зевты, поэтому он решил учинить торжественную встречу Эйриха, сумевшего добиться большего, чем от него ожидали даже самые смелые предсказатели.

И молодой воин вошёл в бражный дом, где увидел нечто совершенно неправильное.

— Как это понимать? — Эйрих уставился на Иоанна Феомаха, сидящего по правую руку от Зевты, крайне неодобрительным взглядом.

— А что тут понимать? — удивлённо спросил отец. — Мы пришли к согласию с Иоанном, поэтому больше не держим друг на друга зла.

— Это враг, — вздохнул Эйрих. — И он должен сидеть в клетке, под замком.

— Согласие, — повторил Зевта. — Это моё решение.

Спорить было бесполезно, потому что если Зевта передумает после слов Эйриха — это публичный урон его чести как вождя.

Иоанн Феомах, комит священных конюшен, был крайне опасным человеком. Пусть воином он был посредственным, но он хитёр, коварен и склонен к риску. И если ему покажется, что наивных варваров можно, безопасно для себя, переломить через колено ещё раз...

— Потом обсудим это, — произнёс Эйрих.

Феомах, как было видно по его глазам, понимал, о чём они говорят. Значит, готский язык он уже выучил. Интересно было узнать — откуда?

— Откуда он знает готский? — решил Эйрих спросить напрямую.

— Я научил, — ответил Валамир.

Старший брат, почему-то, стоял всё это время за колонной, из-за которой вышел теперь с важным видом. Одет он в синего цвета тунику, украшенную красным орнаментом и серебряными наклёпками вокруг ворота. Красиво, дорого, богато. А ещё на нём новые сапоги — готские, но очень недешёвого вида, явно сделанные хорошим мастером.

Валамир явно что-то для себя понял, поэтому одевался богато.

«Интересно, где он достал всё это?» — подумал Эйрих. — «У отца выпросил? Или это отец уже возомнил себя всамделишным рейксом...»

— Зачем? — спросил Эйрих.

Снаружи, через дверной проём, куда ещё не поставили пострелянную и побитую дверь с виллы Самароса, заносили серебряные и бронзовые блюда с яствами. Кабанятина, редкая ныне оленина, запечённые куропатки, дунайская рыба...

— Затем, что этот римлянин показался мне полезным, — ответил Валамир. — Находить полезных римлян — это не только твоё умение.

— И чем он может быть полезен? — поинтересовался Эйрих. — Устроит тебе ещё один кровавый пир?

— Довольно, Эйрих, — прервал его Зевта. — Иоанн нам нужен. Он знает людей в Константинополе.

— Отец, то же самое он говорил Брете, — вздохнул Эйрих.

Иоанн опасен тем, что очень легко втирается в доверие к людям. Зевта ему уже доверяет. Но как к этому пришёл Валамир? Это следовало прояснить. Потом.

— Садись за стол и выпей с нами, — указал на место слева от себя Зевта.

— Я ещё одного римлянина привёз, — сообщил Эйрих, перебравшись через лавку. — Целый квестор.

— Квестор? — заинтересовался Иоанн. — Какой провинции?

— Ахейя, — ответил Эйрих. — Тулий Веннон Гамала, по его словам, бывший центурион пятого легиона.

— «Македоника», — покивал Иоанн. — Хороший легион. А как к тебе попал этот квестор?

— Да ерунда, — махнул рукой Эйрих, не желая делиться подобным с подозрительным римлянином.

Слишком уж заинтересовался Иоанн новостью о захвате соотечественника.

— Расскажи, сын, — потребовал Зевта.

Воины, скорее всего, прямо сейчас треплют всему свету о том, что именно с ними произошло и какую роль в этом сыграли римляне. Значит, разницы нет и римлянин всё узнает, так или иначе.

— Я дал обещание своему рабу, что найду и уничтожу его бывшего хозяина, — заговорил Эйрих. — Мы захватили виллу, ограбили её и покинули окрестности Афин. Но римляне не стали оставлять такое без последствий и бросили вслед за нами центурию из гарнизона муниципия. Правда, это вторая часть истории. Сначала мы столкнулись с разбойниками неизвестного роду и племени...

Он понимал, что они сами были не сильно лучше тех неизвестных, потому что занимались в землях римлян ровно тем же самым. Но это-то они, им можно. А всякие оборванцы, смеющие бросать им вызов — это, однозначно, разбойники и воры.

— Разбили мы этот отряд, — продолжил Эйрих, видя в глазах слушателей живейший интерес. — Но многие были ранены, поэтому я решил встать лагерем в ближайших холмах. Я предвидел, что теперь, когда мы вынуждены задержаться, есть риск прихода римлян, поэтому мы сразу начали готовиться к худшему...

Дальше он, полностью захватив внимание всех присутствующих в бражном доме, описал ход битвы против римлян, которые были сильнее и многочисленнее готов, но, всё равно, проиграли.

— Пятая часть — твоя, отец, — закончил Эйрих свой не особо долгий рассказ. — Воинство было удовлетворено новым способом распределения добычи, пусть он и проводится не по заветам предков.

— Позже обсудим, — пообещал Зевта. — Значит, говоришь, сотня римлян была против вас?

— Лучников мы перебили полностью, никто не ушёл, — покивал Эйрих. — Но некоторые легионеры, всё же, сумели прорваться и сбежать. Мало, но сбежали. Потом я их поискал немного, но, видимо, бежали они быстрее, чем летела стрела...

По всему бражному дому зашуршали перешёптывания — молодые девицы, накрывающие на столы, точно разнесут весть из первых уст, нарастив сверху небылиц от себя. Эйрих рассчитывал и на этих девиц в том числе — чем больше будут обсуждать его подвиги в деревне, тем ярче слава.

Это у него в прошлой жизни его власть произрастала из силы туменов, а также заведомо высокого положения его рода в степи. Тут же они, несмотря на уже достигнутое, никто. И звать их никак. Власть надо будет добывать через славу, а славу можно получить только в бою.

«Воевать придётся много», — подумал Эйрих.

— Эка невидаль — сто римлян, — пренебрежительно фыркнул Валамир. — Иоанн рассказывал, что против персов сражаются десятки тысяч римлян.

Братец, за прошедшее время, изрядно осмелел и обзавёлся гонором. При этом ни в бою, ни умом, он не блистал. Обычный завидующий мальчонка...

— Раз для тебя это просто, то сходи в набег, — предложил ему Эйрих. — Одолей римскую центурию, а уже потом говори, что видаль, а что невидаль.

Необходимо осечь зарвавшегося мальца, с чего-то возомнившего о себе слишком многое. Вообще, что-то такое в Валамире было всегда, но расцвело это только сейчас, когда сам Тенгри дал ему, незаслуженно, просто потому что, высокое положение и богатство.

— Хватит, — приказал Зевта, а затем посмотрел на Эйриха. — Ты молодец, сын. Вовремя привёз брони и мечи. И другие товары тоже вовремя. Как раз гунны скоро привезут ещё больше скота — не только обменяем его на золото, но ещё и покажем, что у нас почти все воины бронные.

Это будет очень большой ошибкой — будить в кочевниках жадность. И действия Зевты приведут именно к этому. Сейчас, вероятно, гунны считают, что у нищих готов просто нечего брать, кроме рабов, но когда они увидят то, что у них есть...

Алчность точно взыграет и коневоды пересекут Дунай, чтобы истребить здесь всех.

Надо уходить.

— Надо уходить, — произнёс Эйрих решительно. — Ибо придут либо гунны, либо римляне.

— Знакомая история, — вновь непрошено вступил в беседу Валамир.

— А не кажется ли тебе, брат мой, — посмотрел на него Эйрих, — что ты слишком много говоришь?

— Эйрих, — Зевта нахмурился. — Негоже ссориться с родной кровью.

Сейчас Эйрих жалел, что не позволил давно мёртвому Дикинею сделать его грязное дело хотя бы наполовину. Глядишь, Валамир сейчас держал бы язык за зубами. Или лежал в овраге, том самом, где они закопали Дикинея.

— Валамир, брат мой, — сдержанно улыбнулся Эйрих. — Прости меня за грубость. Но будь добр впредь не лезть в разговор взрослых мужей.

— Эйрих прав, — поддержал его отец, вдруг вспомнивший, что Эйрих — это взрослый мужчина, а Валамир — это сопляк, которому ещё незачем давать слово. — Помолчи, Валамир.

Непоследовательность действий отца толсто намекала на то, что он уже изрядно перебрал, что также было видно по красному лицу и медленно двигающимся глазам, хмельно и лениво оглядывающим пространство вокруг.

— Хорошо отец, — поклонился Валамир и отошёл за колонну.

Одна из обслуживающих стол женщин, Ильда, вдова Дикинея, неопределённо хмыкнула, взглянув на Иоанна. Римлянин потупил взор.

Слышал Эйрих, что Ильда повадилась ходить к яме римлянина и, как говорил Виссарион, испражнялась на него по малой нужде, прямо через решётку. Она не забыла, как он пользовал её за, как позже выяснилось, копейки. И почему-то всем деревенским бабам было важно не то, что Ильду за деньги пользовал римлянин, а то, что за маленькие деньги.

Неизвестно, сколько раз Ильда ходила к яме, но, как полагал Эйрих, каждую монетку она окупила.

«И окропила, ха-ха-ха!» — Эйрих с трудом не позволил смеху вырваться наружу.

Вдова поставила на стол перед вождём самую жирную куропатку.

— Ильда! — позвал Эйрих. — Подойди ко мне.

Женщина повиновалась.

— Это тебе подарок, из дальних странствий, — вытащил Эйрих из кошелька два серебряных кольца без камней.

Ильда сильно удивилась, но дар приняла, после чего поклонилась в пояс.

— Ступай, — отпустил её Эйрих.

Иоанн Феомах смотрел на происходящее со смешанными чувствами. Он ведь прекрасно понял, за что именно Ильда получила этот дар...

— Мы уже не раз слышали от тебя, что надо уходить в Италию, — произнёс Зевта, решивший, что неловкая пауза затянулась. — Но мы не можем.

— Почему? — спросил Эйрих, уже догадываясь, что за ответ получит.

— Иоанн обещал мне связь с римским императором, — ответил Зевта.

— Брехня, — вздохнул Эйрих. — Он солгал тебе.

— Почему? — удивлённо спросил Зевта, после чего перевёл взгляд на напрягшегося Феомаха.

— Потому что, как я узнал, императора ничего особо не интересует, — пояснил Эйрих. — Он сидит в Большом дворце, смотрит постановки и даже не осведомляется о том, что происходит в его державе. Всем там заправляет консул Флавий Антемий...

Эйрих оторвал кусочек от сочной куропатки и закинул его себе в рот.

— Но этот самый консул отправил к нам Иоанна Феомаха, — продолжил он, прожевав мясо, — чтобы несчастный комит, силами одной центурии, сделал работу, на которую потребовалось бы несколько легионов. И он сделал. Только вот живым его обратно никто не ждёт.

Феомах побледнел ещё сильнее.

— Так что он едва ли может быть чем-то полезен нам, — Эйрих с разочарованным выражением лица медленно покачал головой. — Я бы прирезал его, чтобы проблем не создавал... Но это я...

— Он говорит правду? — спросил Зевта у Иоанна.

Эйрих говорил правду. Ту правду, которую сумел собрать на улицах Афин. Феомаха в Афинах знали и помнили. Никто не мог сказать ничего хорошего об этом скользком уже, который, как болтают, сношал римскую императрицу за спиной императора.

Правда, когда комит оказался в деле, он быстро показал, что его умения заслуживают куда лучшего применения. Всё-таки, Эйрих не мог не признать, что это было блестяще — отравить и перерезать весь цвет окрестного воинства готов. Пусть не всех, ведь много кто решил не ехать к Брете, но многих. Даже если бы Феомах погиб, вместе со своим войском, это всё равно считалось бы большим успехом при императорском дворе. В общем-то, считается, потому что готы были вынуждены сократить количество набегов и сколько-то месяцев спокойствия Феомах выиграл.

— Это не совсем правда... — заговорил римлянин.

— Хочешь сказать, что я лгу? — недобро усмехнулся Эйрих. — Альвомир, мальчик мой! Подойди-ка сюда!

Слабоумный гигант, сидящий среди воинов, вдруг вскочил с лавки и встал столбом, не прекращая, при этом, грызть окорок кабана.

— Стой, Эйрих! — придержал сына Зевта. — Не горячись! Он не хотел тебя оскорбить!

Эйрих с неодобрением покачал головой.

— Альвомир, садись, продолжай кушать! — крикнул он своему чемпиону. — Кушай хорошо и тщательно жуй мясо!

Гигант заулыбался Эйриху и помахал ему сочащимся жиром окороком. Жир обрызгал воина, сидящего справа от него, но воин счёл молча стерпеть, не позволяя даже мимике выдать хоть какое-то недовольство.

— Вот молодец ты мой! — умилённо улыбнулся Эйрих в ответ. — Эй, вы, двое, а ну живо подвинулись! Ему ведь не хватает места!

Два воина, невольно сдвинувшиеся на освободившееся пространство лавки, резко дёрнулись и освободили пространство для Альвомира, с большим запасом. Гигант сел и, по-видимому, забыл обо всём, кроме еды. Даже об окороке в левой руке — он увидел жареного сома и подвинул римскую серебряную тарелку поближе к себе.

Об Альвомире болтают всякое, но Эйрих доподлинно знал, что большая часть этой болтовни — ложь. Без указа от человека, которому доверяет Альвомир, этот гигант и мухи не обидит. Ненависть, злоба, что-то личное к людям — это не об Альвомире. Он живёт в своём мире, где есть безусловно хороший — Эйрих, а есть плохие люди, которых надо побить топором — те, на кого укажет безусловно хороший Эйрих. Нет, гигант может злиться, но вся ярость довольно быстро сходит на нет, обычно, прямо вместе с объектом для ненависти. И вновь Альвомир погружается в собственный добрый мир, где тепло, много еды и есть Эйрих, который точно не даст его в обиду.

«Счастливый человек...» — подумал Эйрих.

— Я приношу свои извинения за произнесённые слова, — покладисто поклонился Феомах. — Я ещё недостаточно хорошо владею готским...

— Тогда говори на латыни, — процедил Эйрих на латыни. — Ты хочешь сказать, что я сказал неправду? О-о-очень аккуратно выбирай слова для ответа.

Иоанн прикрыл рот и начал лихорадочно соображать. Он уже успел узнать, что у готов очень легко получить вызов на поединок. Некоторым достаточно и косого взгляда...

— Я хотел сказать, что ты не знаешь всей правды, — заговорил римлянин на родном языке. — Меня не посылали на смерть. Флавий Антемий наказал мне, чтобы я вернулся и доложил об успехе или провале.

— Малозначительно и маловолнительно, — вздохнул Эйрих. — Никак не тянет на «всю правду». Что-то подсказывает, что ты это придумал только что.

— Христом клянусь! — перекрестился Иоанн.

— Мало веры римским клятвам, — произнёс Эйрих на латыни, а затем перешёл на готский. — Вы и мать родную в рабство продадите, если речь пойдёт о собственной шкуре. Отец, доверять римлянам нельзя. Вот этот — он предаст тебя сразу, как только окажется за стенами Константинополя.

Оторвав ножку куропатки, он начал сгрызать с неё жирное мясо.

— Они видят в нас только угрозу, — продолжил Эйрих, расправившись с ножкой. — Варваров. Потому что между нами слишком много зла.

— Ты солгал мне, Иоанн? — спросил Зевта совершенно иным тоном.

— Я не лгал! — воскликнул римлянин. — Я и правда могу наладить связь с очень знатными людьми в Константинополе! У вас ведь есть золото, так? Я могу наладить покупку железа, оружия и броней! Вам ведь нужно всё это?

— Не то чтобы сильно... — произнёс Эйрих.

— Я думал, что у нас согласие, Иоанн... — разочарованно произнёс Зевта. — А ты, оказывается, всё это время говорил как римлянин...

Зевта искренне расстроился. Готы не привыкли к такому ведению дел. У готов всё просто и понятно: мужчина, если он достоин держать топор и щит, должен отвечать за свои слова и не ронять их напрасно. В этом их коренное отличие от римлян.

Аларих, каким бы хитромудрым готом ни был, тоже ведь пытался договориться, надеялся на взаимную честность, на права федератов и немного земли...

— И опять ты прав, Эйрих, — произнёс Зевта. — Как ты настолько глубоко проникаешь в суть людей?

— Книги, отец, — ответил мальчик. — Их пишут те, кто умнее всех в этом зале. И иногда мне кажется, умнее всех вместе взятых. Я хорошо узнал римлян по книгам, поэтому для меня не секрет, что движет нашим Иоанном. Он хочет в Константинополь. На коне, с золотом, серебром и радостными вестями. Что готы потеряли много воинов, что готы теперь не побеспокоят рубежи империи ещё несколько месяцев...

Не прибудь Эйрих так вовремя, не взялся бы даже размышлять на тему, как далеко это всё могло зайти...

— Но не будем об этом, — решил он. — Как идёт объединение деревень?

Это один из важнейших вопросов, потому что Эйрих знал — чем больше соберёт деревень Зевта, тем больше воинов будет в их большом походе на Италию.

— Пришлось убить или ранить ещё двадцать славных воинов, но зато теперь под моей рукой тридцать шесть деревень, — сообщил Зевта с нотками самодовольства. — Если посчитать, это, примерно, шестнадцать тысяч человек — наш ульс... тьфу... улус самый большой. Это сильно меньше, чем у Алариха, но больше, чем у остальных остготов. Кое-где воины сохранили лошадей, поэтому у нас теперь есть кавалерия. Можно было и пойти на запад, но ещё слишком рано...

— Надо идти, пока есть шанс, — произнёс Эйрих. — Кто вообще может знать наперёд, что произойдёт следующей весной? Будет ли вообще для нас весна?

— Надо выждать, — стоял на своём Зевта. — Хотя бы пару лет, чтобы нагулять жирок для долгого похода.

— Гунны уже присылают купцов, — сообщил Эйрих.

Зевта не понял. А вот Иоанн что-то понял. Видимо, знает, как действуют гунны. Но откуда?

— Иоанн, — произнёс Эйрих. — Как действуют гунны, прежде чем начать вторжение?

Римлянин увидел в этом отличный шанс оказаться полезным:

— Сначала они присылают разведку, чтобы всё разузнать. Где и какие деревни, сколько воинов в деревнях, как далеки деревни друг от друга, какие отношения между правителями и прочее.

— Разведчики? — переспросил Зевта.

— Да, обычно это купцы, — кивнул Иоанн. — Купцы ведь неподозрительны.

Зевта посмурнел. Теперь он всё понял.

— Почему ты молчал раньше? — спросил вождь.

— Я не думал даже, то есть не знал, что все эти купцы от гуннов, — начал оправдываться Иоанн. — На лицо я ведь их не отличу...

— Скоро гунны будут точно знать, что у нас тут и почём, — вздохнул Эйрих. — Надо либо уходить очень скоро, либо принимать бой.

Вождь крепко задумался. Весь хмель из его взгляда выветрился моментально, потому что нет ничего более отрезвляющего, как внезапный страх от осознания гибельности своего положения.

— Теперь, когда об этом знают все в бражном доме... — тихо прошептал Зевта. — Мы не можем просто бежать. Это урон чести.

Вот это готское представление о чести, напрямую идущее из древности, когда они поклонялись старым богам и ещё не отринули их в пользу Христа, было не до конца понятно Эйриху. Двойственность его даже раздражала, потому что напоказ все готы правоверные христиане, а как что-то случилось...

— Честь — это для живых, — произнёс Эйрих. — У мёртвых же чести нет. Совсем как у римлян.

— Грехи Миджунгардса... (1) — с отчаяньем прошептал Зевта. — Почему сейчас?

Отец редко ругался и ещё реже поминал старую веру. Он действительно понял, что всё серьёзно и гунны практически на пороге. Эйрих подозревал, что Зевта надеялся на то, что их оставили в покое и можно спокойно пожить хоть сколько-нибудь. Увы.

— Потому что такова жизнь, — пожал плечами Эйрих. — Так что мы делаем?

/28 февраля 408 года нашей эры, бывшая римская провинция Дакия/

Улдин сидел на седле и с безразличным взглядом наблюдал за тем, как танцуют римские девицы. Они уже слегка постарели, а сегодня ещё и ослабли — он заставил их танцевать весь день. Нужны новые, молодые и полные сил. Но римлянки ему уже поднадоели...

«Крепкие бабы есть у готов», — подумал Улдин с предвкушением.

И предвкушение его было не на пустом месте, потому что сегодня пришли вести от его сына, Руа, ходившего с купцами на юг, за реку.

Предатели из готов устроились хорошо и начали обрастать жирком...

Они поставили множество деревень, которые можно всласть пограбить и спалить.

Не то чтобы это было необходимо, но очень хотелось, поэтому должно быть сделано.