Спиноза и его друзья в Древней Руси [Юлия Георгиевна Семенова] (fb2) читать онлайн

Часть I. Выселковская аномалия

Глава 1.Сказки Пушкина

Александр Сергеевич печально глядел на Геракла.

– Это мой ник, – объяснила ему Катя Волосюк и захлопнула ноутбук. Она решила быть честной и самостоятельно написать эссе. Тем более, Пиковая дама сказала, что всё равно увидит, кто качал из интернета.

Девочка задумчиво погрызла кончик ручки и начала:

– Мой любимый писатель – Александр Сергеевич Пушкин. Он родился в…

Геракл перевернула открытку с фотографией и прочла на обороте: «Памятник Пушкину А. С. (1799–1837 гг.)»

– …родился в 1799 году.

На этом вдохновение иссякло.

– Великий поэт, – неожиданно подсказал внутренний голос.

– Ага! Пушкин А. С. был великий поэт. У него была няня, – внезапно Катю понесло. – Няню звали Арина Родионовна. Простая русская женщина, крепостная, которую жестоко притесняли бояре, дворяне – родители и другие родственники великого поэта. Мало того, что Арина Родионовна работала целыми днями и платила непосильные налоги, барщину и оброк, так они ещё насильно заставляли её нянчить ихних детей, например, Пушкина А. С., когда он был маленький. Шурик с раннего детства любил русские народные сказки и всё время просил их у няни, потому что компа у него не было. Ночь напролёт бедная женщина вынуждена была сидеть и рассказывать, рассказывать, пока Пушкин А. С. не заснёт. А он, как проснётся, так вспомнит и давай записывать! В рифму и так. Вот, например, «Я помню чудное мгновенье», «Гарри Поттер», «Мадагаскар» и про Балду. Я очень люблю сказки Пушкина.

Катя перечитала и осталась довольна. Во-первых, получилось много, во-вторых, художественно и, кажется, без ошибок.

Дальше было сложнее. Пиковая дама строго-настрого велела разобрать какое-нибудь произведение любимого писателя. Поэтому Геракл решила подкрепиться. Она порылась в холодильнике и нашла кусочек сыру. У Кати было твердое убеждение, что сыр – хорошо для головы. И у Пушкина А. С. что-то там про сыр. В сказке про ворону. Но её девочка помнила плохо.

Дожевав бутерброд, она сделала несколько упражнений, чтобы сосредоточиться, пощупала правый бицепс и снова взялась за непосильный труд.

– Луко… – начал внутренний голос.

– … морье, – закончила Катя и застрочила: – Моя любимая сказка великого русского писателя Пушкина А. С. называется «У Лукоморья». В этом произведении он написал про дрессированного кота, который ходит то вправо, то влево. Когда он идет в одну сторону, то поёт русские народные песни, а когда сворачивает в противоположном направлении, то, наоборот, говорит всякие сказки.

Геракл отложила ручку и скептически посмотрела на фотографию А. С. Пушкина. Памятник низко склонил голову. Ему было стыдно за такое бессовестное враньё.

– На самом деле так не бывает! – торжествуя, крупными буквами вывела Катя. – Кошки не говорят, а тем более не поют! И их не сажают на цепь, как собак! – Она подумала и добавила: – Не от хорошей жизни сочинял такое простой народ, а от горя. Чтобы забыться от тех обид, которые нанесли ему богатые олигархи. Поэтому и накручивал про всякие там чудеса. Пушкин А. С. так и написал в своем бессмертном произведении: «Там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит». Хотя поэт не мог не знать, что русалки не висят на деревьях, а водятся в водоёмах.

Катя собиралась анализировать дальше, но забыла, чем там кончается. Она отложила тетрадку и нашла в книжке своё любимое произведение Пушкина А. С. Многое ещё оставалось неохваченным. Дойдя до места, где в темнице грустит царевна, а прислуживает ей бурый волк, Геракл мечтательно подняла глаза. На картину. Мама купила её у знакомого художника, потому что она очень любит другого художника, который эту картину нарисовал. Но тот художник умер. А этот, ну, который знакомый и живой, её просто срисовал, потому что его жена худела у мамы в салоне красоты, потому что хотела переделать себе нос, потому что он был очень длинный. Так у Кати на стене появилась настоящая картина «В.М.Васнецов. Иван-царевич и Серый волк. Копия В.Смирнова».

Царевич, конечно, был так себе. Царевна тоже. Худая, бледная. А волк Кате нравился. Чувствовалось, что у него хорошая физическая подготовка. Иначе он не смог бы пробежать длинную дистанцию с двумя пассажирами на спине.

Геракл уловила некоторую связь между картиной и сказкой. Наверное, решила она, сначала волк просто так служил царевне, потом за ней пришёл царевич, а так как поблизости не оказалось коня, волк согласился их подвезти.

– И потом, волк – дикое животное, – вдохновилась девочка с новой силой. – Может, Пушкин А. С. имел в виду собаку? Но собака не может увезти двух человек сразу, кроме водолаза.

Катя снова перечитала написанное. Эссе получалось очень хорошее. Но тут девочке показалось, что она мало похвалила своего любимого писателя.

– А-а! – сообразил внутренний голос. – Там королевич! Мое любимое место в этом произведении – про королевича мимоходом. Он не побоялся грозного царя, а победил его одной левой. Таким образом, он защитил правду и справедливость между людьми.

Оставалось только сделать резюме.

– К сожалению, – закручинилась Катя с красной строки, – Пушкин А. С. умер. – Она грустно погладила глянцевую поверхность открытки. Вздохнула, посмотрела на оборот и добавила: – В 1837 году. Но его сказки не пропали и дошли до нас. Они по-прежнему живут в сердцах людей всего человечества. И мы их очень любим, читаем и перечитываем.

– Ставь точку, – подсказал внутренний голос.

Геракл поставила жирную точку, и в ту же секунду зазвонил телефон.

Глава 2. Ошибка сэра Ньютона

– Катя! – раздался в трубке голос Спинозы. – Бросай всё и приходи! Мне кажется, что у меня…

Потом что-то клацнуло, зашуршало и заверещало. Голос Спинозы оборвался.

Геракл торопливо набрала Витькин номер.

– Пи-пи-пи! – тревожно пропипикала трубка.

– Один дома! – забеспокоился внутренний голос. – Родители на симпозиуме. Кто-то об этом догадался! – и Катя выскочила из дома, забыв запереть за собой дверь.

У Спинозиного подъезда толпились соседи. Они громко что-то обсуждали и размахивали руками. Сердце у Кати упало.

– Убит? Ранен? – взревела она, вклиниваясь в толпу.

Соседи испуганно отпрянули.

– Убит? Ранен? Ужас! На улицу выйти нельзя! Выстрелы! Лужа крови! В собственной квартире! – выкрикивали они со всех сторон.

Забыв о лифте, Катя птицей взлетела на двенадцатый этаж. Позади со значительным отставанием пыхтели все остальные.

В квартире №187 стояла мёртвая тишина. Геракл взяла разбег и впечаталась в дверь. Что-то хрустнуло.

– А-а-а-а! – раздался из глубины квартиры истошный вопль.

– Не убили! – подсказал внутренний голос. – Сейчас убивают!

– Держись, Витечка, я здесь! – девочка пронеслась по тёмной прихожей, сметая с вешалки пальто и куртки. – Й-а-а!

В ноги ей кто-то бросился. Она упала на ЭТО. ЭТО тяжело дышало и не сопротивлялось. Ловким движением Катя подтянула к себе валявшийся поблизости шарф и связала преступника.

– Один готов, – удовлетворённо сказала она и пошла в Спинозину комнату.

Там было пусто.

– Похитили! – понял внутренний голос. – Выкуп потребуют. Ну ничего. Далеко не убегут. ЭТО выведет на след.

Повинуясь неодолимому зову, Геракл вернулась в прихожую, уже набитую соседями. Они обступили ЭТО и качали головами:

– Что с человеком сделали! В собственной квартире! Собственным шарфом! Тебе не больно, Витечка? Потерпи, мы сейчас полицию вызовем!

– Катя, – прошептал Спиноза, – развяжи меня.

– Это ты? – удивилась девочка. – А где преступники?

– На лифте спустились, – охотно объяснили соседи. – Со всем добром. Средь бела дня!

– Какие преступники, Катя? – спросил Спиноза, массируя онемевшие запястья. – Которые дверь вышибали?

Внутренний голос скромно промолчал. Геракл покраснела.

– Идите-идите! – стала выпихивать она непрошенных свидетелей. – Сами разберёмся.

Под её мощным натиском соседи вынуждены были переместиться на лестничную площадку.

– Дверь я починю, – глядя в пол, пообещала Катя. – Прости, но я подумала, что с тобой что-то случилось.

– И совершенно правильно подумала! – оживился мальчик. – Ты не представляешь, какое открытие я только что совершил! Мирового значения!

– А, ну тогда понятно, – Геракл совершенно успокоилась. – А то я боялась, что-то серьёзное.

– Я тоже полагал, что это несёрьезно, – признался Витя. – Видишь ли, если в эпоху сэра Исаака Ньютона пространство понималось как «пустая протяжённость», сегодня наши представления о вакууме изменились. Даже при отсутствии вещества интервалы между объектами заполнены энергетическими полями. И я сделал вывод, что, если попасть в нужное поле, по нему можно передвигаться…

Катя внимательно посмотрела в возбуждённые Спинозины очки.

– Пойдём погуляем, – предложила она. – Тебе надо чаще бывать на свежем воздухе.

– … засекреченный в годы второй мировой войны прибор типа «магнетрон» представляет собой генератор сверхкоротких волн, – гнул своё Витя. – Они создают вокруг предмета сильнейшее поле. Моя идея состоит в том, чтобы, используя этот прибор, распасться на отдельные молекулы в одной точке и претерпеть обратные изменения в другой точке пространства и времени.

– А зачем тебе надо терпеть такое? – участливо спросила девочка.

– Как это – зачем? Я же объяснил: чтобы опровергнуть Ньютона.

– На которого яблоко упало? – внезапно вспомнила физику Катя. – Тут ты правильно придумал. Его надо. Он мне давно не нравился. Законы какие-то непонятные издал.

– Вот поэтому я тебе и позвонил! – обрадовался Спиноза. – Мне требуется ассистент. Хочешь помочь?

– Конечно! А что для этого нужно?

– Создать магнитное поле на определенных волнах, – туманно объяснил Витя. – И построить магнетрон. Ну, чтобы тебе было понятнее, это маленький такой коллайдер. Прошу в лабораторию. Нет, подожди. Туда без белого халата нельзя.

– А я у мамы возьму! – пообещала Катя. – Ещё что-нибудь?

– Поллитровые банки и пробки от бутылок, – подумав, сказал Спиноза.

– Сколько?

– Сколько достанешь.

– Поняла. – Геракл шагнула к двери. – Банки я дома с балкона возьму, а за пробками придется побегать.

– У пивной много, – подсказал внутренний голос.

Через полчаса в стены лаборатории уже бились сверхкороткие волны. Катя их не чувствовала, но Спиноза объяснил, что так и должно быть. Только специальные приборы могут зафиксировать излучения магнетрона. Сделать его, кстати, было парой пустяков: запустить трёхфазный ток и подключить к нему поллитровую банку, наполненную пробками.

– Всё гениальное просто, – скромно заметил Спиноза. – Теперь перед нами другая научная проблема: где должно лежать тело до того, как распадётся на молекулы?

Катя села на диван и пошарила глазами по комнате.

– Может…

– Потрясающе! – прошептал Спиноза. – Это и есть телоразложитель!

– Где? – не поняла девочка.

– Под твоим телом. На чём оно сидит?

– На диване, – неуверенно пробормотала Геракл.

– Нет, Катя! На нём самом, на телоразложителе! Конструкция диван-кровати позволит не только разложиться на молекулы, но и сконцентрировать их в первоначальном организме. Проведем эксперимент, – и Спиноза как-то странно поглядел на ассистента.

Девочка торопливо поднялась:

– Вообще-то мне на тренировку скоро… Боюсь, не успею разложиться и обратно собраться. Может, на ком-нибудь другом попробуешь? Ну там кролики, собаки…

Спиноза взялся рукой за подбородок и надолго задумался.

– Неорганика! – наконец изрёк он. – Начинать надо с неё. Это грамотное решение.

Научный руководитель порылся в шкафу, вытащил оттуда резиновый мячик, написал на нем фломастером «ОБЪЕКТ №1» и скомандовал:

– Ассистент, займите исходное положение у телоразложителя! На счет «три» транспортируйте объект №1 посредством перемещения станины в верхнее положение. Короче, Катя, поднимешь вот эту штуковину.

Он нацелился вилкой в дырки электрической розетки.

– Один, два… Готова?

Ассистент кивнула.

– Три! – Спиноза воткнул провод. – Пуск!

Геракл резко подняла сиденье, мячик перекатился на спинку и исчез. Витя выдернул вилку из розетки и устало сказал:

– Ну, с процессом разложения мы разобрались. Спасибо тебе.

– На здоровье, – девочка с чувством сжала пальцы научного руководителя.

Морщась от боли, Спиноза потряс в воздухе кистью и сообщил:

– Но это, Катя, только половина эксперимента. Вторая половина заключается в обратном сборе молекул.

– Ой, это, наверное, долго, – расстроилась Геракл. – Я не успею. Тренер ждёт. Мы к соревнованиям готовимся. Слушай, а если их чуть позже собрать?

– Наука, Катя, требует полной отдачи, – строго заметил руководитель, бросив беглый взгляд в зеркало. – Ну ладно, отпускаю тебя. Но не более чем на два часа.

– Я обязательно вернусь, – заверила ассистент. – Разве ж я не понимаю: один человек, даже крупный учёный, как бы он ни старался, не может собрать молекулы все до одной.

Снимая в прихожей белый халат, Катя, наконец, почувствовала волнующее биение сверхкороткой волны.

Глава 3. Криминальная хроника

Полковник в отставке Василий Иванович вышел из лифта и увидел объявление:

«Фирма аказываит все вазможные услуги. Оплата по соглошению. Детям, пенсианерам и групам – скидка».

– Хм, – старик снял фуражку и промокнул лоб носовым платком. – Если одному пенсионеру скидка, то группе пенсионеров это обойдется… примерно…

– Практически бесплатно, – пробасил кто-то сверху.

Василий Иванович поднял голову. По лестнице с пачкой таких же объявлений топал известный разгильдяй и двоечник Бонифаций Петуля.

– Что это ты тут по чужим подъездам ищешь? – подозрительно прищурился пенсионер.

– Информацию расклеиваю, – добродушно объяснил Петуля. – Фирму вот хочу открыть. А реклама – сами знаете…

– Дожили! – сплюнул Василий Иванович. – Нет, чтобы учиться, всякие сопляки фирмы открывают. Лёгких денег захотелось?

– Ничего себе – лёгких! – возмутился парень. – Одни объявления два дня распечатывал. И потом, дедуля, мы ж не для себя стараемся – для народа!

– Ага, для народа, – прошипел пенсионер. – Денежки небось соберёте с дураков – и тю-тю! Вон сегодня квартиру ограбили.

– Я, что ли, грабил? – хмыкнул двоечник. – Я честный бизнесмен!

– Все вы честные… А лицензия у тебя есть? – ехидно поинтересовался старик.

– А как же! – бойко ответил Бонифаций, хотя не совсем представлял, что это такое. – Даже две или три… И президент будет. Натурально! Спиноза.

– Это что еще за Спиноза? – пробормотал пенсионер, гремя ключами.

– Обычный Спиноза, Витька Корнецов, – обиделся Петуля. – Между прочим, очень умный.

– И этого в криминал втягиваете? Вот скажу родителям. Развелись тут, понимаешь, мафиозники. С таких-то лет! Иди, иди отсюда! – и Василий Иванович быстро захлопнул за собой дверь.

– Сам мафиозник! – Петуля ударил кулаком по металлической обшивке и взвыл. – Много они понимают!

Он наклеил ещё одно объявление и спустился этажом ниже. Нужно было рассказать Спинозе про фирму и про то, что он – президент. Едва смолкли шаги хулигана, Василий Иванович отпрянул от дверного глазка, бросился к телефону и набрал номер участка:

– Алё? Алё? Это полиция? Хочу просигнализировать…

…Дверь Витькиной квартиры почему-то была не заперта. Петуля на цыпочках, чтобы не мешать умственной работе, вошел в Спинозину комнату и почтительно остановился на пороге.

– Вить, – позвал он. – Я вот что придумал…

Спиноза в белом халате и оранжевом мотоциклетном шлеме сидел на диване. Он будто не слышал.

– Я, Вить, придумал фирму. А ты будешь президент…

Спиноза как сидел, так и продолжал сидеть. Особенно напугали Петулю его глаза, закатившиеся под веки. Тут только Бонифаций заметил два толстых кабеля, к которым был подключен диван.

– Током убился! – ёкнуло сердце.

Он подскочил к розетке и выдернул шнур. Мгновенно вспыхнула настольная лампа и бешено запрыгали пробки в банках. Бонифаций склонился над безжизненным телом президента. Слава богу, Витька еще не успел окоченеть, и руки у него оставались тёплыми.

Петуля изо всех сил надавил на Спинозину грудь, судорожно втянул в себя воздух и приник к бледным интеллигентным губам трупа.

Спиноза слабо дёрнулся. И глаза его вернулись под очки.

– Тьфу, – он утёр платочком рот и удивлённо посмотрел на Бонифация. – Ты чего целуешься?

– Дык, я… это… искусственное дыхание, – растерялся тот. – Ты умер.

Спиноза побледнел.

– Умер? – он снял шлем и пощупал голову. – Чувствительность не нарушена, мыслительные процессы не прекратились… – Витя облегченно вздохнул. – Наверное, ты ошибся. Я жив. Просто медитировал и ненадолго вышел в астрал.

– Разве тебя не убило током? – удивился Петуля.

Спиноза поднялся с дивана, заложил руки за спину и начал прохаживаться по комнате, аккуратно переступая через провода.

– Видишь ли, – научно начал он, поправляя на носу очки. – Ток такого низкого напряжения не может поразить живое существо, каковым является человек, а именно я. Тем более что соблюдены все правила техники безопасности. Как то: резиновые изоляторы, – президент задрал штанину и показал Петуле клетчатые женские тапочки. – Шлем, – продолжал он, гулко постукивая себя по оранжевой сфере с надписью «Харлей». – Наконец, защитный жилет, изготовленный мной собственноручно из медицинской клеёнки. А также…

Бонифаций почувствовал сильную головную боль. Так с ним происходило всегда, когда Витька вдавался в научные объяснения.

– Слышь, забыл совсем, – бестактно перебил он. – Я к тебе по делу. Фирму решил открыть.

– Какую фирму? – оборвал себя на полуслове Спиноза.

– Коммерческую, какую еще! Я тут подумал, чего ты мозги бесплатно напрягаешь? Всякий ум должен оплачиваться. Вот, например, над чем ты сейчас даром работаешь?

– Над посылами, – пробормотал сбитый с толку научный руководитель. – Понимаешь ли, изобретённый мною магнетрон…

– Ага! – торопливо перебил Петуля. – Будем посылать. Группами и поодиночке. Дети и пенсионеры – со скидкой. Я уже и объявления развесил.

– Кого посылать? Куда? Зачем?

– В турпоездки, – терпеливо втолковывал Петуля. – Болгария, Египет, Таиланд, Антарктида… Людям очень выгодно, кто понимает. Ни тебе билетов, ни таможни, ни нервов. Раз – и ты уже там. Два – и здесь. С загаром.

– Любопытно, – Спиноза поправил очки. – Но вынесет ли такие нагрузки телоразложитель? – указал он на диван.

Бизнесмен плюхнулся на потёртую обивку и попрыгал. Пружины жалобно заскрипели.

– Если с чемоданом, то дороже, – произвел экономический расчёт Петуля. – Брать будем по весу, как в самолёт.

Он вытащил из кармана новенький айфон и начал что-то записывать.

– Прейскурант готов! Наука должна служить людям!

– Но имеем ли мы право рисковать человеческими жизнями? – внезапно заволновался Спиноза. – Эксперимент в стадии разработки. Опыты на ассистентах ещё не проводились!

– А ты на мне испытай! – самоотверженно предложил бизнесмен. – Сразу с багажом.

Он огляделся по сторонам и заметил в углу пыльный чемодан.

– Как раз то, что надо! – Петуля с трудом оторвал чемодан от пола. – Ого! Ты чё, кирпичи в нем держишь?

– Нет, Бонифаций. Там книги, – рукавом халата Спиноза почтительно смахнул пыль с крышки и чихнул. – Университетские учебники папы и мамы.

– Да, тяжело быть учёным, – философски заметил Петуля, взгромождая дополнительный груз к себе на колени. – Заводи свою тарахтелку.

Но разложиться на молекулы ему не удалось. Вернулась с тренировки Геракл и потребовала, чтобы засылали именно её.

– Я первее была, – кипятилась она, спихивая конкурента с дивана. – А ты пришёл – и сразу разлагаться!

Чемодан со стуком упал на пол. Бонифаций отбрыкивался ногой.

– Успокойтесь, успокойтесь, – смущённо разнимал друзей научный руководитель. – Опытных посылов будет несколько. Все мы там будем!

Но ни ассистент, ни бизнесмен его не слышали. Сопя и пыхтя, они боролись за право послужить науке. Уворачиваясь от мощных кулаков Кати, Спиноза своим телом заслонял от неё Петулю. Когда Витя с ногами забрался на диван, в телоразложителе что-то хрустнуло, и он мелко затрясся.

– Стой, перевернёмся! – завопил Бонифаций.

* * *

…Из сто восемьдесят седьмой квартиры слышался шум.

– Опять грабят и убивают, – Василий Иванович ускорил шаг. – Быстрее, гражданин лейтенант!

Расстегивая кобуру, участковый мужественно ворвался в прихожую. За ним осторожно вошёл отставник.

– Ну, что я говорил? – он торжествующе показал на пустое место у стенки. – Средь бела дня! Целый диван!

Действительно, телоразложитель исчез. На пыльном прямоугольнике пола одиноко белел резиновый мячик с надписью «ОБЪЕКТ №1».

С настенного календаря сам собой оторвался листок. Под тремя богатырями значилась дата: среда, 22 апреля. Листок покружился в воздухе и лёг рядом с мячиком.

Глава 4. Какие бывают молекулы

– Бэ-э-э, – проблеял под Гераклом Петуля. Он был мягким и почему-то кудрявым.

– Бонифаций! – Катя осторожно ощупала его голову с крутыми рогами и вскрикнула. – Витя! Зажги свет! Кажется, Петуля разложился!

И действительно, запах в Спинозиной комнате стал каким-то странным, незнакомым и не слишком приятным.

– Кто разложился? Сама ты разложилась! – откликнулся бизнесмен откуда-то из темноты. – Ну и вонища!

– Разве это не ты? – изумилась девочка, выпуская рог. – Значит, это Спиноза.

– Ёлки зелёные! – снова послышался басок бизнесмена. – Шерстью оброс! Катька, чё делать будем? Как мы его теперь обратно сложим?

Вокруг себя Геракл чувствовала Спинозины молекулы. Они жались к её ногам и жалобно блеяли.

– Петуля, молекулы какие из себя?

– Кто его знает… Круглые, а может, продолговатые.

– Как всё-таки интересно устроен мир, – заметила Катя. – Я думала, молекулы маленькие и гладкие, а у Спинозы они большие и лохматые.

– И как мы их всех в одного Витьку засунем? – задумался двоечник.

Распахнулась дверь, и стало светло. Крупные молекулы учёного с блеянием выбежали наружу.

– Ой, мамочки! – закричала Геракл. – Бараны!

– А Спиноза где? – ахнул Петуля.

Это была не квартира Корнецовых. Не Витькина лаборатория. Их окружали бревенчатые стены, сверху нависал низкий потолок, на полу валялась грязная солома. Сквозь широкий проём в помещение врывался солнечный свет.

– Бэ-э! – выбежала в дверь последняя овца.

В двух шагах от Петули кверху тормашками стоял Спинозин диван. Под ним кто-то шуршал соломой.

– Раз-два, взяли! – ребята перевернули телоразложитель и обнаружили под ним своего научного руководителя. Он лежал на животе, прикрывая руками очки.

Геракл кинулась его поднимать.

– Витя, тебе больно?

– Представь себе, нет! – Спиноза сел, вытянул ноги и радостно засмеялся. – Техника безопасности – великое дело. Практически ни одной царапины! – он постучал себя по оранжевому шлему и с интересом огляделся по сторонам. – Где это мы?

Петуля пожал плечами:

– В сарае.

– Тут до нас были бараны, – добавила Катя.

Спиноза встал и прошелся по овчарне.

– Любопытно, – он поднял с пола соломинку и внимательно её осмотрел. – По всей видимости, они это едят. Следовательно, мы попали к домашним животным.

– Эй, кто там? – раздался снаружи сердитый мужской голос. – А ну, выходь!

Бизнесмен поскрёб затылок:

– Кажись, влипли. Счас ка-а-ак отметелят!

– Это ещё почему? – возразила Катя. – Мы же не нарочно здесь разложились.

– Выходь, кому говорено! – повторил голос.

Спиноза как научный руководитель и президент вышел первым и, щурясь на солнце, извинился:

– Простите, пожалуйста, если мы, сами того не желая, нарушили границы вашего частного владения.

– Ага, – подтвердил Петуля, вместе с Гераклом появляясь в дверном проёме.

Посреди двора с вилами в руках стоял широкоплечий веснушчатый парень класса из десятого-одиннадцатого. Над верхней губой у него пробивался рыжеватый пушок. Голубые глаза смотрели насторожённо. Парень был босиком, в светлых штанах и холщовой рубахе, как на портретах писателя Льва Толстого.

– Вы что тут делаете? – редкие, почти незаметные брови сдвинулись над переносицей. – Пошто шатаетесь по чужим дворам?

– Это же эксперимент, – объяснила Катя. – Мы разложились на молекулы и сложились снова, только здесь, а не у него дома, – она показала на Витю.

– Вижу, нездешние, – парень опустил вилы. – А каковские?

Спиноза огляделся вокруг. Кроме знакомой уже овчарни он увидел крепкую бревенчатую избу, другие хозяйственные постройки неизвестного науке назначения. Рядом важно ходили куры и утки. Не очень чистые свиньи жадно хлебали из деревянного корыта.

– Видите ли… – Витя по солнцу попытался определить азимут. – Мы пока не сориентировались, здешние мы или нет. Всё зависит от того…

– Конечно, нет, – перебила его Катя. – Здесь деревня, как у бабушки. А мы – городские.

– …зависит от того, какая здесь деревня, – продолжал Спиноза, – в смысле, в какой точке пространства и времени мы сконцентрировались.

– А, – парень воткнул вилы в землю. – То-то, гляжу, одеты не по-нашему. А мне уж почудилось, лихие люди. У нас здесь всяко бывает.

– Не, – Петуле парень понравился. – Мы не криминал. У нас чисто коммерческие цели.

– Не беспокойтесь, – вежливо сказал Спиноза. – Мы постараемся не доставлять вам никаких хлопот. Вот только доведём до конца научный опыт…

– Опыт? – голубые глаза хозяина заблестели. – Так ты что, учёный человек?

– Не совсем… – скромно потупился Витя.

– Ещё какой учёный! – представил своего президента Петуля. – Ботаник!

– Вы знаете, – горячо поддержала Геракл, – какой Спиноза умный! Он хочет доказать этому сэру Ньютону, что молекулы можно собрать и разобрать. Он… – от избытка чувств Катя схватила парня за руку, поволокла его за собой в овчарню и торжественно плюхнулась на диван. – Вы думаете, это что?

– Лавка, – растерялся парень. – Не наша. Чужая.

– Нет! – патетически воскликнула девочка. – Не лавка! И не чужая! Она принадлежит науке! То есть, он. Это – трон!

– Царский? – оторопел хозяин, пятясь к выходу.

– Ха-ха! Ни у одного царя, которых теперь, кстати, нет, такого нет! Это трон не простой, а магнитный. Об него бьются волны! Только они никому не видны! – Катя перевела дух и показала руками волны.

– Волны? Магнит? – ошарашенно повторял белобрысый.

– Ну, вы, наверное, в вашей деревне ничего не знаете по физике, – снисходительно заметила Геракл. – Тем более что Спинозины волны не такие, – девочка вскочила и пробежалась по овчарне, изображая прибой во время шторма, – а во-от такусенькие, – указательным пальцем она провела волнистую линию под самыми рыжеватыми усами хозяина. – Очень-очень короткие. Которые еще короче коротких.

– Сверхкороткие, что ль? – догадался парень.

– Вот именно. Они…

Но десятиклассник её уже не слышал. Он выскочил во двор, где оставались Петуля с научным руководителем. Оттуда раздавалось истошное кудахтанье.

– Держи его, держи! – надрывался Витя, приседая и растопыривая руки.

– Вот! – красный и взъерошенный Петуля протянул президенту красного и взъерошенного петуха. Кочет вытянул шею и злобно посмотрел в Спинозины очки. Витя отпрянул. Но тут же взял себя в руки и палочкой прочертил на земле линию.

– Будешь моим ассистентом, – назначил он Бонифация. – Ассистент, засуньте животному голову под крыло!

– Свернуть шею? – поморщился Петуля. – Не, пусть живет.

– Ты не понял, Бонифаций. Подопытный будет жить. Только в состоянии гипноза. И во время эксперимента ни разу не пересечёт эту линию.

– Да ну? – не поверил бизнесмен. – Чего вдруг?

– Это известнейший и очень древний опыт. Нам представляется уникальная возможность увидеть его воочию. Ассистент, приготовьте пернатую птицу!

Петух ни за что не хотел засовываться под крыло. Он вырывался и неурочно кукарекал. В результате отчаянной борьбы кочет клюнул Петулю в лоб и скрылся в курятнике.

В этот момент из овчарни выскочил хозяин частного владения. Он бросился прямо к научному руководителю.

– Мы никого не трогали! – торопливо соврал Петуля.

Но парень уже тряс Спинозу за плечи.

– Что ж ты сразу не сказал – сверхкороткие волны! – бурно радовался он. – Я их тоже излучаю. В риге!

– Так мы попали в знаменитый балтийский центр научных излучений?! – Витя был вне себя от счастья. – Невероятно!

– Михайла, – парень протянул Спинозе руку. – А ты кто же будешь?

– Виктор, – кивнул оранжевым шлемом научный руководитель. – Спиноза… То есть Корнецов.

Видя, что опасность миновала, Бонифаций подошел ближе.

– Ассистент, – представился он. – В смысле помощник. Петуля. А в сарае которая – та Геракл. Тоже из наших.

– Значит, получилось! – голубые глаза расширились. – Мой опыт удался!

Глава 5. Энштейн, Попов и Софья Ковалевская

Деревня, в которую попали ребята, называлась Выселки. Геракл сразу поняла, что это жуткая дыра. На дорогах грязища, свиньи гуляют прямо по улицам, ни одного нормального каменного дома, на мотоциклах никто не гоняет и даже спутниковых антенн не видно над замшелыми крышами.

– А коммерческий центр у вас есть? – деловито поинтересовался Петуля.

– Лавка есть мелочная, – не отрываясь от осмотра дивана, ответил Михайла.

– А до Риги далеко? – Кате не терпелось попасть в город. – И на чем вы туда ездите? На автобусе?

– Пошто туда ездить? – удивился парень. – Вон она, за сараюшкою.

– Рига, Катя, – Спиноза отряхнул обивку телоразложителя от соломы, – это столица Латвии. Там много памятников старины. Например, Домский собор… – он оторопело посмотрел на Михайла. – Как это – за сараюшкою?

– Сейчас покажу, – хозяин неторопливо отряхнул штаны и направился во двор.

За сараем стоял еще один сарай.

– Обычно мы тут сушим снопы, – объяснил Михайла, гостеприимно распахивая дверь. – А сейчас я здесь излучаю.

– Катя, это не та Рига, которая столица Латвии, – наконец сообразил Спиноза. – Это такая специальная постройка. Так вы, Михаил, тоже на дому исследуете?

– Не, в доме нельзя. У нас корова давеча отелилась, там телёночек. А здесь мне никто не мешает. И места много. Вот, гляди.

Посреди риги стояла деревянная скамья. Две толстые верёвки, обмотанные вокруг ножек, через дверь выходили во двор и тянулись куда-то вверх.

– К ветряку привязал, – объяснил парень. – Когда ветер дует – излучаются волны-то, а не дует – не излучаются.

В этот момент в стоящем под лавкой чугунном горшке запрыгали деревянные чурочки.

– Вот, – обрадовался Михайла. – Опять подул! А уж часа два было тихо. До этого, правда, грех жаловаться. Дуло, дуло… Уж сколько я опытов успел сотворить! А такого урагана, как ныне, ещё не было.

– Любопытная система, – оценил научный руководитель. – Но, согласитесь, Михаил, несколько громоздкая. Впрочем, возможно, вы принципиально не пользуетесь электричеством?

– Пробовал с молнией работать, – кивнул хозяин, – да не могу поймать.

– А на учебном амперметре типа «Молния» сверхкороткие волны и не ловятся, – возразил Спиноза. – Я тоже проверял опытным путем. Нужна специальная приставка.

Геракл с Петулей вышли из риги, чтобы не мешать учёным решать научные проблемы. Свиньи по-прежнему чавкали. Петух выглянул из курятника, заметил Бонифация и торопливо скрылся. Катя приоткрыла калитку на улицу. Там девчонка в длинном полотняном платье и низко повязанном платке уныло гнала хворостиной старого козла. Увидев пришлых, она остановилась и открыла рот. Геракл зевнула. Девчонка припустила по улице, сверкая голыми пятками.

– Скукотища, – вздохнул бизнесмен. – Как только люди живут?

– У моей бабушки деревня гораздо культурнее, – согласилась Катя. – Диско-бар и нон-стоп без перерыва. А летом откроется кемпинг.

– Это ж какой твоя бабушка может бизнес закрутить, – по-доброму позавидовал Петуля. – Например, в баре договориться – и пироги им печь.

– Ой, какие у бабушки пирожки… – Геракл вдруг замолчала.

Девчонка вернулась, но без козла. Зато она привела с собой других девочек разного возраста, одетых точно так же. И маленького мальчика в рубашке до пупа. И перепуганную тётку в платке, длинном платье и лаптях, с младенцем на руках. Жители Выселок выстроились перед забором и все, как один, вытаращились на Катю, будто она телевизор.

– Чё это они? – забеспокоился Петуля. – Зоопарк нашли.

Он захлопнул калитку, и они быстро вернулись в ригу.

Там стало уже совсем темно, но Михайло и Витя ничего не замечали.

– Миш, где тут свет включается? – девочка пошарила рукой по стенке.

– Погодь, – парень чиркнул кремнем и зажёг тоненькую палочку. – Мамка ругается, когда по ночам лучину жгу, но в науке иначе нельзя.

– Ну, ващще! – Петуля сплюнул и повернулся к Кате: – Видала?

– Нет, Миш, правда, – посочувствовала Геракл, – вы тут как при царе живёте. И дети так странно одеты, и света нет… Слушай, а как же зимой? Как вы в школе учитесь? Темно ведь, наверное…

– Нету здесь школы, – вздохнул Михайло. – А и была бы… Кто меня туда возьмёт? Буквы я, конечно, знаю. Дьячок научил. Аз, буки, веди, глаголь, добро, есть…

Очки у Спинозы сами собой поползли на лоб.

– Как? – прошептал он. – Эт-то какой век?

– От сотворения мира, почитай, год 7216-ый.

– Господи! – испугалась Геракл.

– Ёлки зеленые! – Петуля схватился за голову. – Я думал, в будущем всё будет. С Марсом торговля там, с Большой Медведицей… А тут такая нищета!

– Семнадцатый век? Восемнадцатый? – от волнения Спиноза никак не мог подсчитать. – Шестнадцатый?… Вы, простите, не Ломоносов случайно?

– Не, – улыбнулся Михайло. – Носоломовы мы. Нас тут все знают.

Витя вскочил с допотопного излучателя и взволнованно забегал по риге.

– Вы гений, Михаил! – наконец воскликнул он. – При такой отсталости, практически не зная букв, добились грандиозных научных результатов! Вам надо в Академию нанотехнологий. Вам нужно к нам, в XXI век! Вы должны получить образование. Вы второй Энштейн! Лобачевский! Попов! Софья Ковалевская!

Он в изнеможении опустился на лавку и тут же снова вскочил.

– Вы не представляете, какие перспективы откроет перед вами современная нам наука!

Под восторженные крики научного руководителя Петуля с Гераклом задремали на снопах в углу. Потрясение было слишком велико, чтоб ещё и не спать.

Глава 6. Затерянная в Лукоморье

Закукарекал не поддающийся гипнозу петух, и Петуля проснулся. Геракл делала зарядку, а изобретатели, наверное, не спали всю ночь. Они перетащил из овчарни диван и теперь привязывали его к скамье.

– Не действует, – пожаловался Спиноза. – Вероятно, во время посыла вышел из строя узел подъёма.

Сквозь обшивку торчал кусок пружины.

– Ничего, починим, – успокоил его Михайла. – Мой тоже барахлит. Ночью подуло, а они, – парень кивнул на чурки в горшке, – не запрыгали.

– А когда обратно? – потянулся Петуля. – Время – деньги!

– И мама, наверное, волнуется, – Катя стояла на голове, одновременно совершая дыхательные упражнения. – Ой, Боня, дай позвонить, мой мобильник дома остался.

Но Петулин айфон не подавал признаков жизни, какие бы пассы ни совершали над ним ребята.

– Наверное, здесь нет мобильной связи, – выдвинул гипотезу Спиноза. – Ну ничего, друзья. Думаю, сегодня же мы вернёмся. Ассистент Петуля, подержи, пожалуйста, станину.

Закончив гимнастику, Катя покрутилась вокруг мальчишек, занятых починкой скамейко-дивана, и вышла на утреннюю пробежку. В хорошем темпе она пронеслась по деревне и углубилась в лес. Верхушки сосен покачивались высоко над головой, и вкусно пахло смолой. Было так светло, что можно было различить каждую хвоинку.

Геракл перешла на спортивную ходьбу.

– Ой, мамочки! – прямо на земле сидела белка и нисколько Катю не боялась. Зверёк подпустил девочку близко-близко. Но подгладить пушистика не удалось: белка выскользнула из-под руки и взлетела на верхушку ближайшей сосны.

Катя даже огорчиться не успела: на том месте, где только что сидела белка, рос крепкий толстый боровик. А рядом еще один. Другой, третий… Пришлось снять куртку и складывать грибы в неё. Кроме боровиков, попадались маслята, лисички и рыжики.

– Сыроежки оставляй, – внезапно проснулся внутренний голос. – Ну их!

Пошли подберёзовики. Среди опавших листьев заалели шляпки подосиновиков. За каких-нибудь полчаса куртка наполнилась.

– Хватит уже, – устало буркнул внутренний голос. – Куда столько?

– И правда, хватит, – Катя уже предвкушала, как покажет ребятам свою добычу. Она огляделась вокруг и растерялась. Вместо сосен росли осины, между ними темнели кусты, и не было никакой тропинки.

– Ау, – жалобно сказала Геракл.

Сверху к её ногам плавно упал красный осиновый листок.

– Ау! Ау-у! – девочка прислушалась. Тишина. Даже собаки не лаяли. И внутренний голос молчал.

Кате стало не по себе. Но она подумала немного и решила не паниковать. Заблудиться тут? Это просто смешно. Деревня совсем близко. Где-то справа.

Она сделала несколько шагов вправо. Но тут же сообразила, что, если она повернётся, то право будет в другой стороне. А если еще раз повернётся, то в третьей.

Девочка села на заросший мхом камень и сосредоточилась. Географичка говорила, что направление ищут по компасу, а когда его нет, ориентируются по Полярной звезде или мху.

– Сейчас утро, – снова заговорил внутренний голос. – А звёзды, между прочим, бывают только ночью.

– Без тебя знаю, – отмахнулась Катя. – Зато мха много. Я в учебнике читала, что он всегда растёт на северной стороне дерева.

Внутренний голос обиженно замолчал. А Геракл решила двинуться на юг. Ведь в Выселках все ходили босиком, значит, там тёплый климат.

Взвалив на плечо узел с грибами, девочка начала продираться сквозь кусты, стараясь, чтобы мох не отклонял её на север. Так она шла и шла, пока не вышла на утоптанную тропинку.

– Ну, слава богу! – вздохнул внутренний голос.

Через полсотни метров Катя увидела на толстой берёзе табличку с полустёртыми буквами «ЛУКОМОРЬЕ».

– Это я, что ли, к другой деревне вышла?

– Ты у кого спрашиваешь, у меня? – почему-то возмутился внутренний голос. – Я, что ли, тебя вёл? Не знаю, куда ты там вышла. Если кого встретишь, спроси, как вернуться в Выселки.

Но навстречу никто не попадался. Только на деревьях пестрели таблички: «Дуб зелёный», «Чудеса», «Леший», «Русалка», «Королевич»… Около «Королевича» стояла беседка. От неё в разные стороны вели посыпанные песком дорожки.

– Это же деревенский парк! – подсказал внутренний голос. – Значит, здесь должен быть сторож. Или директор. Соображай.

Геракл выбрала самую широкую дорожку и отправилась искать сторожа или директора. Дорожка привела на площадь с двумя очень красивыми фонтанами. В одном струя била из клюва большого каменного орла, в другом – из разинутой пасти гипсовой щуки.

Катя опустила на песок куртку с грибами, зачерпнула воды из фонтана с рыбкой и тщательно вымыла руки.

– Странно, – пробормотал внутренний голос. – Только что на ладони были царапины. Куда они делись?

– Понятия не имею, – девочка подняла с земли куртку и обнаружила под ней жестяную фляжку с надписью: «Для забора мёртвой воды».

– Вот почему исчезли царапины, – объяснила она голосу. – Это ж из Мёртвого моря вода. Целебная. Надо забрать для маминого нового крема.

Катя завинтила крышку и сунула фляжку в карман.

– В птице, наверное, тоже что-нибудь ценное содержится, – подсказал внутренний голос.

Геракл для интереса попила воды из орлиного клюва и тут же ощутила небывалый прилив сил. Бицепсы напряглись, футболка затрещала по швам. Одновременно страшно захотелось есть.

– Жаль, грибы негде пожарить, – посетовала Катя и наполнила фляжку с надписью «Для забора живой воды».

Подавляя муки голода, девочка отправилась дальше. По-прежнему не встречая ни сторожей, ни директора, она равнодушно скользила взглядом по новым и новым указателям: «Грозный царь», «Царевна тужит», «Колдун», «Тридцать три богатыря»…

– Про стольких пишут, а хоть бы один появился, – возмутился внутренний голос.

Дорожка круто свернула налево, и Геракл увидела кованую ограду с табличкой на калитке – «Аллея Каменных Баб».

– Наверное, скоро выйду к директору, – решила Катя. – Около его кабинета всегда очень красиво.

Вдоль аллеи с двух сторон стояли мраморные статуи. Некоторые женщины были старинными – с отбитыми носами и руками. Например, пионерка с горном и девушка с веслом. А другие казались совсем новенькими: пастушка с козочкой, царица в короне и пышном платье, красавица в кокошнике. Ещё там были какие-то обломки.

– Не понимаю, – недовольно буркнул внутренний голос, – зачем в деревенском парке, где отдыхают люди, ставить какую-то женщину без рук, без ног, в одном только халате?

Катя прошла всю аллею до конца. За ней начинался глухой лес.

– Всё, что ли? – растерялась девочка. – А директор?

– Он в министерстве или ещё где-нибудь, – резонно предположил внутренний голос. – А может, сюда он только приходит, проверяет и уходит? Лучше всё-таки дождаться. А то мало ли куда ещё ты забредешь.

Геракл села на пьедестал, где стояла одинокая женская нога от ступни до чуть выше колена, и приготовилась ждать.

Глава 7. Бронзовый гость

Ждать было скучно, долго и голодно.

– Как здесь всё глупо устроено, – размышляла вслух Катя. – Вот у моей бабушки в селе парк называется «Могила неизвестного солдата». Там, во-первых, есть могила. Во-вторых, есть статуя солдата. И в третьих, он действительно неизвестный. А здесь что? Парк называется «Лукоморье». Это то же самое, что «Имени Пушкина А. С.», ведь он написал это моё любимое произведение. И что? И ничего. Во-первых, нет могилы Пушкина. Во-вторых, вместо его статуи – какие-то памятники неизвестным женщинам, наполовину поломанные к тому же. В-третьих, зачем эти таблички на деревьях, если нет ни королевича, на царевны-тужит, ни следов невиданных зверей?

– Что хотят – то и делают, – поддержал внутренний голос.

Солнце скрылось за тучами. Похолодало. Подул резкий ветер. Наверное, северный. Девочка аккуратно высыпала грибы к подножию памятника ноге, отряхнула и надела куртку. Подняла голову, чтобы посмотреть, не будет ли дождя. По небу с гулом летело что-то большое и тёмное.

– Самолёт? – предположил внутренний голос.

Ответить Геракл не успела. Большое и тёмное со свистом пошло на снижение и тяжело грохнулось в конце аллеи.

Когда рассеялись клубы пыли, Катя увидела Пушкина А. С., как две капли воды похожего на свою фотографию. Девочка потёрла глаза и ущипнула себя за правый бицепс. Было больно, но памятник не исчезал.

Она подбежала к Пушкину А. С. и оглядела его со всех сторон. Кучерявый, с бакенбардами, голова опущена, левая нога выставлена вперед, накидка расстегнута, одна рука за пазухой, а другаясбоку и немножко сзади. В ней шляпа. На подставке написано: «И долго буду тем любезен я народу…» и так далее.

– Это он, – подтвердил голос. – Даже годы жизни совпадают. И смерти тоже.

– Может, его сбросили с самолёта? – Катя явственно ощутила, как ей не хватает Спинозы. Он бы всё объяснил по науке.

– Психи какие-то! – разозлился внутренний голос. – То не было, не было, то вдруг поставили!

Геракл огляделась по сторонам:

– А директор где?

– Сие мне неведомо, – пожал бронзовыми плечами памятник.

У Кати подкосились ноги, и она села на песок.

– А… а… па…

– Как, впрочем, и то, почему меня сослали сюда со Страстной, – продолжал поэт. – Век там простоял, и что же?

– В-вы, Ал-лександр С-сергеевич, ум-меете разговаривать? – наконец выдавила из себя девочка.

– Вздор! Как я могу разговаривать?! – возмущённо отозвался Пушкин. – Я – памятник себе. Работы скульптора Опекушина. Бронза, литьё… Погоди, погоди, кто это сказал?

Бронзовые веки дрогнули.

– Не в моих силах изъясняться вслух, – тёмные глаза посмотрели направо, потом – налево. – Я могу лишь мыслить и страдать. Это – не я.

– Это вы, Александр Сергеевич, – Геракл преданно задрала голову. – Тут и на подставке написано.

– Неужто? – не поверил памятник.

– Да, – подтвердила Катя. – Тут сказано, что это вы, когда вы жили и когда умерли, а ещё – про любезен народу.

– А о переносе ничего нет? – свесились над Катиной головой бронзовые бакенбарды.

– Нет, – девочка обошла вокруг пьедестала. – Я видела только, как вы упали. Я сама заблудилась… Ещё ветер был… Ой! – Геракл почувствовала, как у неё внутри что-то от чего-то отлегло. – Это же сверхкороткие волны, Александр Сергеевич! Значит, Спиноза и Миша починили аппарат.

– Какой аппарат? Какие волны? Который Спиноза? Ничего не понимаю!

– Я вам сейчас всё объясню, – торопливо сказала Катя. – Мы вчера точно так же прилетели на телоразложителе. Только вы упали сюда, а мы в сарай. Там Миша живёт, в Выселках. Мы сперва думали, это просто деревня, как у бабушки. А это, сказал Спиноза, шестнадцатый век, представляете? Перенос во времени. А тут, – девочка показала на гипсовую пионерку с горном, – парк имени вас. Он так и называется: «Лукоморье».

– Весьма невнятно, – вздохнул Пушкин. – В шестнадцатом веке я ещё не писал. И как теперь прикажете всё это понимать?

– Не знаю, – честно сказала Катя. – Надо в Выселки вернуться. Только я дорогу потеряла. Вам оттуда, сверху, не видно?

Пушкин вынул руку из-за пазухи и приложил козырьком ко лбу.

– В седом тумане дальний лес, – сообщил он.

– В каком тумане? – удивилась Геракл.

Поэт не ответил. Он с удивлением рассматривал свою бронзовую ладонь.

– Чья это рука? Моя?

– Ваша, – подтвердила девочка. – А вторая сзади. Со шляпой.

Пушкин в недоумении оглядел шляпу и надел её.

– «Статуя оживает»… Это обо мне?

– Ага… Вы даже дышите. Я видела, как вы вздыхали. Вот так: ах!

Вся бронзовая фигура вдруг пришла в движение. Великий русский поэт помахал руками, потопал по пьедесталу ногами, присел, встал, попробовал снять крылатку, но у него ничего не получилось. Тогда он взял и спрыгнул с постамента. В песке остались две глубокие вмятины.

– Сколько же во мне весу? – удивился Пушкин. – А рост ничего, хороший… – Он посмотрел на Катю. – Я тебя, должно быть, напугал?

– Да нет, – успокоила поэта Геракл. – Я только сверхъестественного боюсь. А вы – мой любимый писатель. Я про вас всё-всё знаю. Вы писали стихи про чудное мгновенье. Родители ваши все время эксплуатировали простой народ и заставляли его вас воспитывать. Поэтому вы, Александр Сергеевич, знали столько сказок. Ещё у вас была жена. С плечами. Они так красиво из платья вылезали. Я только не помню, когда вы женились – до лицея или после. Что там ещё?.. Ах, да! Вас убил царь. Он был француз, позвал вас на охоту и убил. Потом пристрелил ещё медведя, снял с него шкуру, чтоб вас завернуть и закопать. Но родственники, конечно, узнали и на могилку вашу поставили хороший памятник, – показала она на постамент.

Пушкин закрыл лицо руками. Только курчавые бакенбарды мелко тряслись.

Катя сочувственно вздохнула:

– Не расстраивайтесь, Александр Сергеевич, царь тоже умер. Про него уже никто не помнит, а вас в школе проходят. По литературе.

Поэт утёр глаза шляпой.

– Да, – сказал он. – Слава – это тяжкое бремя. Выходит, ты в школе приобрела сии бесценные сведения? А как тебя зовут?

– Катя Волосюк, – девочка протянула Пушкину руку. – Очень приятно познакомиться.

– И я весьма польщён, – Александр Сергеевич осторожно пожал её запястье двумя пальцами.

Гераклу стало гордо. Она единственная из всего класса встретилась с Пушкиным, и даже, пожалуй, из всего лицея и всего города.

– А вы со мной пойдете в Выселки? Там у Миши Спиноза и Петуля. Это мои друзья. Они вас тоже знают.

– Пожалуй, – согласился поэт. – Не пренебрегать же такими поклонниками. К тому же надо как-то в Москву воротиться… А далеко твои Выселки? Куда нас нынче занесло?

– На Аллею Каменных Баб, – тоном экскурсовода сообщила Катя. – Только… я их не знаю.

– Смотри-ка! – Пушкин прошёлся вдоль женщин и выяснилось, что со многими он познакомился раньше, чем с Гераклом. – Артемида, Ника, Екатерина, Венера Милосская…

– Не понимаю, – поделилась с ним девочка своими наблюдениями, – зачем здесь понаставили всякие обломки? Вот, например, этот, – она хлопнула по мраморной ноге. – Хоть бы имя написали, отчество, фамилию… Чья, например, эта часть и где остальная женщина?

– Какой подъём! – восхитился Пушкин. – Какое колено! По-моему, это Истомина.

– Вот так бы и написали, – предложила Катя. – А то очень неудобно: женщины в одном месте, а таблички – в другом. Вы ещё не знаете, Александр Сергеевич, что сделали с вашим «Лукоморьем». Вот вы, например, про эту вашу знакомую Истомину в произведении не писали, а её ногу здесь почему-то поставили. А про кого вы писали, например, про кота, того не поставили. Я вам сейчас покажу. Сами убедитесь.

Она потянула Пушкина за ограду и повела по парку. Александр Сергеевич почему-то не расстраивался, читая таблички, а наоборот, смеялся.

– Что тут смешного? – рассердилась Геракл. – Это же наизусть учат! Ой, вот, Александр Сергеевич, фонтан, – и Катя красиво, как учительница, протянула руку к орлу. – Здесь вода из Мёртвого моря, не знаете такого? От неё все царапины заживают! У вас, кстати, случайно нет никакой раны?

Поэт бросил взгляд на свой бронзовый живот и невесело усмехнулся.

– А тут, – девочка еще красивее простёрла другую руку, – в рыбе, другой фонтан. С живой водой. Очень бодрит. Попробуйте. Я даже домой набрала.

И она игриво побрызгала памятник лечебными водами.

– Очень мило, – Александр Сергеевич стряхнул капли с бронзовой пелерины.

– А здесь «Королевич»… Где «Королевич»? – обомлела Катя. – Только что был!

Беседки с этой табличкой на месте не оказалось. Посыпанные песком дорожки упирались в каменное сооружение с надписью «ГРОТЪ». Чуть ниже на листке бумаги было нацарапано от руки: «ВЫХОД».

– Ничего не понимаю! – сдвинула брови Геракл. – Когда успели поменять? И где тут вход?

– С другой стороны, – подсказал внутренний голос.

– Это ж надо… Александр Сергеевич, вход, оказывается, в Выселках, – обрадовалась Катя. – Полеземте в дырку. Только согнитесь, чтоб шляпой не треснуться.

Девочка и поэт вошли в грот и растворились в темноте.

Глава 8. Хлеба запоздалые

– Подул! Подул! – заорал снаружи Петуля, которого поставили наблюдать за ветряком. – Крутится!

Чурки в горшке запрыгали. Спинозин телоразложитель затарахтел. Задергалась станина. Михайлова скамья затряслась.

– Работает! Работает! – обрадовались учёные. – Починили!

Верёвки, которые вели наружу, сильно натянулись и зазвенели. И вдруг лопнули все одновременно. Пружины под обшивкой жалобно застонали. Поднятая половинка дивана рухнула вниз. Горшок покатился по полу.

– Что такое? Только что излучал… – Михайла выглянул во двор. Ветер дул, ветряк крутился. По небу с невероятной быстротой неслись тучи. Блеснула молния.

– Электричество, – догадался Носоломов.

– Короткое замыкание, – пояснил Спиноза, огорчённо глядя на разорванные верёвки. – Придётся заменить проводку.

Михайла покачал головой:

– Да где её взять, пеньку-то? В Нижнюю Мгу нужно ехать, а это все тридцать верст.

– Мы доберёмся, – пообещал Спиноза. – Ты только скажи, в какую сторону и на чём.

– На чём? – Михайла безуспешно пытался связать проводники. – Не на чем. Батька на промысел уехал, другой лошади нет.

Витя почувствовал себя неловко.

– В принципе, – деликатно сказал он, – мы можем добраться на попутных э-э-э… перекладных. Или нанять на почте… э-э-э…тройку.

Петуля заржал:

– Так тебе почтальон и дал!

– Да кто ныне ездит? – Михайла тоже усмехнулся. – Страда. А до ямской станции вёрст шестьдесят.

– У вас что – одна лошадь в деревне? – подначил Бонифаций. – У соседей занять нельзя?

Михайла задумался.

– Сходить, что ль, к Емеле-то? Может, и даст… Или к Демьяну?.. Ладно, поищу, – решил он, – а вы тут отдохните, погуляйте. Не то в избу пойдите, щец похлебайте.

В сенях лежал телёнок. Он потянулся к Спинозе бархатным носом и почмокал губами. Витя вежливо улыбнулся животному и обошёл его стороной. Посреди избы стояла большая белая печь. При виде многочисленных горшков и плошек Петуля оживился:

– Хоть пожрать по-человечески!

– Да, пора возобновить ресурсы, – с энтузиазмом отозвался Спиноза.

Бонифаций загремел крышками. Но лишь в одном из горшков обнаружил густой суп.

– Это щи, – научный руководитель сунул в горшок палец и облизал его. – Типичное северное блюдо. Постные.

Петуля тоже попробовал ложку.

– Холодные. А где у них хлеб?

– Его пекут, – уверенно сказал Спиноза. – Перед обедом.

В большой кадке мальчики обнаружили тесто.

– Может, так сойдёт? – обнадежился бизнесмен.

– Ты что! Сырое тесто есть опасно! – заволновался Витя. – Заболеешь заворотом кишок! Нет, лучше выпечем хлеба, – Спиноза поправил очки. – Ты разведи огонь в очаге, а я сформую батоны.

Пока Петуля искал во дворе дрова, Спиноза потрудился на славу. Ему нравился простой крестьянский быт, и он с удовольствием занимался стряпнёй. Правда, тесто почему-то липло к рукам и не желало формоваться. Батоны получились не очень ровные, зато на каждом из них ребром ладони научный руководитель сделал насечки, как в магазине.

Наконец Бонифаций притащил охапку толстых поленьев:

– Куда их суют? Здесь столько дырок…

– В духовку, – подсказал Спиноза. – А сверху хлеб. На лопате. Ты, кстати, нигде её не видел?

– Валялась там одна, во дворе, – Петуля обошёл печь в поисках духовки и решил засунуть дрова в самую большую дыру.

Витя сбегал за лопатой. Она оказалась не очень чистой и пахла навозом.

– Бедный русский народ, – сокрушённо покачал головой учёный. – Век просвещения еще не наступил.

Он тщательно промыл лопату в колоде, из которой пили свиньи, вытер её полой белого халата и вернулся в избу.

– Чёрт! – ругался бизнесмен, бросая на дрова спичку за спичкой. – Хоть бы газета какая была. Так весь коробок уйдёт.

– Подуть надо, – подсказал Спиноза.

Они начали усиленно дуть в дырку. Огонь не разгорался. Витя порылся в карманах, вытащил оттуда блокнот, вырвал несколько чистых страничек и затолкал их между поленьями. В коробке оставалась последняя спичка. Но, к счастью, бумага загорелась, потом занялся завиток коры, и духовка заработала.

– По-моему, пора класть хлеба, – Спиноза плюхнул на лопату два липких батона и сунул их в духовку.

– Теперь закрывай, – подсказал ассистент. – А то тесто не поднимется.

– Но как? Там же лопата. Ручка мешает…

Бонифаций задумался.

– Ладно, не закрывай, – разрешил он. – Так сойдёт. Давай уж заодно и борщ подогреем.

– Разве суп ставят в духовку? – засомневался Витя. – Я что-то такого не припомню… Давай зажжём вторую конфорку.

– Какую? – Петуля поскрёб затылок. – Давай лучше сверху поставим.

По настоянию Спинозы он попытался использовать ухват. Но щи не ухватывались. Бизнесмен плюнул, встал на припечек и руками поднял горшок на лежанку.

– Интересно, сколько времени по технологии должны выпекаться хлеба? – задумался научный руководитель.

– Ну… минут десять-пятнадцать. Может, полчаса…

Они принялись ждать.

– Как неприятно пахнет! – поморщился Витя. – Может, тесто несвежее? Или дрова сырые?

Комната быстро наполнялась дымом.

– Как бы пожара не было, – забеспокоился Спиноза. – Давай лучше вытащим хлеба и потушим огонь в очаге.

Он потянул на себя лопату. На ней лежала бесформенная масса сырого и обгорелого теста.

– По-моему, хлеба получились на славу, – бодро сказал учёный. – Немножко некрасивые, но ведь главное – вкусовые качества.

Петуля закашлялся.

– Ну и дымища! Где-то я тут ведро с водой видел.

Он вышел в сени, выхватил из-под носа у телёнка ведро с пойлом, вернулся к печке и плеснул в духовку. Дрова зачадили.

Спиноза снял и протер очки:

– Ой, как глаза щиплет… А почему дым не выходит в трубу? – вдруг спохватился он. – Наверное, дымоход засорился. Неудобно перед Михаилом! Надо прочистить.

Они выскочили из избы, где уже нечем было дышать. По приставной лестнице Петуля взобрался на крышу и заглянул в трубу:

– Ни фига не видно! – крикнул он научному руководителю. – Точно, забилось! Слышь, найди длинную палку и давай сюда!

Витя с большим трудом вытащил из забора жердь. И с величайшими предосторожностями поднялся с ней наверх к Бонифацию.

– Надо ветошью обмотать, – вспомнил бизнесмен. – Пойду поищу какую-нибудь тряпку.

В горнице Петуля нашёл сундук и начал рыться в вещах. В печи что-то ухнуло, заверещало и забилось.

– Счас взорвётся! – испугался Бонифаций и ринулся к двери.

За его спиной что-то стукнуло.

Бонифаций дико оглянулся. На полу в куче золы лежал совершенно чёрный Спиноза.

– Ёлки зелёные, – облегченно вздохнул Петуля. – Ты как сюда попал?

Научный руководитель слабо застонал и открыл глаза за закопчёнными стеклышками очков.

– Кажется, я его прочистил, – удовлетворённо сказал он, – без всякой ветоши.

Из бессвязных объяснений Спинозы Петуля понял, как обстояло дело. Потыкав жердью в трубу, Витя засунул в дымоход руку. Затем – обе. Потом нечаянно соскользнул весь. И труба автоматически прочистилась.

– Надо сматываться, – сделал вывод Бонифаций, с ужасом оглядывая комнату.

– Да, неловко получилось, – согласился Спиноза. – Надо навести порядок, а потом уже ехать в Нижнюю Мгу.

– Нет, тут и за сутки не убрать, – оценил ущерб бизнесмен. – Давай лучше Катьку пойдем искать. Вернёмся все вместе, вроде как гуляли. И так спокойненько: «Что тут у тебя, Миша, за беспорядок?». Как бы мы тут вовсе не при чём.

– Ну что ты… – Витя протёр очки носовым платком. – Михаил обидится.

– Обидится, если узнает, что это мы, – резонно возразил Петуля. – А если это не мы – на кого ж обижаться?

Спиноза всё ещё сомневался.

– Пожалуй, в одном ты прав, – попытался он успокоить свою совесть. – Надо поискать Катю, а то она что-то задерживается. Потом мы вернёмся и во всём честно признаемся Михаилу. Думаю, он нас поймёт и простит.

Глава 9. Василий Тёркин

Во всей деревне не было ни души.

– Народ в поле, – со знанием дела заметил Спиноза. – Как говорится, что посеешь, то и пожнёшь.

Петуля огляделся по сторонам:

– А куда Геракл подевалась?

Витя внимательно оглядел деревенскую улицу с серыми домишками, потом показал за околицу:

– Я уверен, что Катя там, – и первым двинулся в сторону леса.

– Вот видишь, – сказал он Петуле, шагая по едва заметной тропинке, – я не ошибся. Сосновый бор – это как раз то, что нужно для тренировок. Чувствуешь, какой здесь запах? – Спиноза набрал полную грудь воздуха и сложил руки рупором:

– Катя! Ка-тя-я! Ау!

– Катька! – ещё громче заорал Петуля. – Геракл! Ты где?!

Мальчишки ходили между деревьями, продирались сквозь кусты, блуждали по тропинкам, но Кати нигде не было.

– Она заблудилась! – волновался Спиноза.

– Да ну, – отмахивался Бонифаций. – Что с ней может случиться?

– Ау! Ау! Ау-у! – надрывался Витя осипшим голосом.

– Чего орёте? – вдруг отозвался кто-то из-за зарослей малины. – Чай, заплутали?

И над кустами показалась синяя бескозырка с красным околышем.

– Ага! – обрадовался Петуля, пробираясь между колючими ветками. – Мы тут Катьку ищем. Не видали?

– Никто вроде не проходил, – усатый дядька сел возле костра и помешал деревянной ложкой в котелке. – А что за Катька? Сестрёнка? Маленькая?

– Не, – махнул рукой Бонифаций, – здоровая. Как вот я и он, – и показал на вылезшего из малинника Спинозу.

– Ну, – незнакомец подбросил в костер хворостину, – тогда не потеряется.

– Мы тоже на это надеемся, – Витя поправил очки. – Но видите ли, отдалённая местность…

– Нездешние, что ль? – дядька поднял голову и ахнул. – Арап! Как есть арап!

Петуля сглотнул слюнки. Из котелка пахло чем-то вкусным. Человек в бескозырке мотнул головой в сторону костра:

– Да вы садитесь. Угощаю, – и он протянул Петуле ложку.

Бонифаций зачерпнул каши, мигом проглотил её и передал ложку Спинозе.

– А ему можно? – забеспокоился незнакомец. – Он, чай, к нашей еде непривыкший. Заболеет ещё…

– Ну что вы! – Витя, обжигаясь, проглотил варево и вернул ложку владельцу. – Я вообще-то каши всякие люблю. А к деликатесам равнодушен.

– Глянь-ка, по-нашему балакает, – удивился усач, разламывая краюху хлеба на три равные части. Одну он оставил себе, а две передал Бонифацию: – На, покорми его. Пусть не думает, что русским хлеба-соли жалко.

– Хлебосольство русского народа известно во всем мире, – поддакнул Спиноза. – Это историческая традиция и научный факт. Начиная с архаических времен, толерантность и пацифизм славян нашли свое символическое воплощение в образе хлеба-соли.

– Растолкуй, чего он хочет-то, – дядька повернулся к Петуле.

– Говорит, что вкусно, – перевёл Бонифаций с набитым ртом.

Ложка переходила из рук в руки. Когда котелок опустел, незнакомец тщательно облизал её, вытер о штанину и сунул за голенище сапога. Потом устроился поудобнее и попросил Петулю:

– Эй, малец, пусть арап расскажет, как у них там живут.

– А чё? – пожал плечами Бонифаций. – Живут как живут. Обыкновенно.

– Ты что? – Спиноза укоризненно посмотрел на Петулю и поправил сначала очки, потом шлем. – Человек вообще никогда не был в нашем времени, ему же интересно. Как учёные и как представители цивилизации мы просто обязаны удовлетворить его любопытство. – Он повернулся к незнакомцу и вежливо поинтересовался: – Вы кто, простите, по специальности? Э-э-э… по роду занятий?

– Солдаты мы, – подкрутил усы дядька. – Из пскопских. Тёркины наша фамилия. Василием кличут.

– Очень рады познакомиться. Это мой друг и ассистент Бонифаций, бизнесмен.

– Ага, – шмыгнул носом Петуля.

– А моя фамилия Корнецов, – продолжал Спиноза. – Виктор. Я, – он скромно потупился, – учёный.

– Да, – уважительно протянул Тёркин, – ты, арап, как я погляжу, шибко учёный.

– Точно! – подтвердил Бонифаций. – Его что ни спросишь – всё знает! Ботаник! Потому его Спинозой и прозвали.

– Мои друзья иногда называют меня именем нидерландского ученого эпохи Ренессанса Боруха Спинозы, – объяснил Витя, чтобы Тёркину было понятнее.

– Много чудного на свете, – философски заметил солдат. – А я в ваших местах никогда не бывал, хоть и поскитался по свету за двадцать пять-то лет службы. А у вас в Африке сколько служат?

– Мне откуда знать? – удивился Бонифаций. – Мы вон где, а Африка – во-он где.

– Вы неправильно поставили вопрос, – мягко поправил солдата Витя. – На Африканском континенте несколько десятков стран. И в каждой из них разные условия и сроки военной службы. Всё зависит от рода войск, от численности армии, от контингента – много от чего. К сожалению, в данный момент я больше ничего не могу сообщить по интересующей вас проблеме.

– Ага, – с пониманием кивнул Тёркин, поднимаясь и беря котелок. – Ну, пойду, что ль, помою…

– Что вы! – засуетился Спиноза. – Мы сами вымоем. Только где?

– Да вон ручей журчит. Чуешь?

По дну небольшого овражка струилась вода. Спустившись по склону, Витя опустил котелок в ручей, тут же вытащил его и заглянул внутрь:

– По-моему, он уже чистый.

– Давай сюда, – Бонифаций выдернул котелок из слабых рук учёного и стал тереть его песочком.

Спиноза тоже набрал мокрого песка и просеял его между ладонями. Руки заметно побелели.

– И рожу заодно умой, – посоветовал бизнесмен. – А то как из печки выпал, не умылся ни разу.

– Действительно, – вспомнил Спиноза о личной гигиене. Он даже, как мог, постарался отстирать халат.

Тёркин подрёмывал возле потухшего костра.

– Чтой-то вы долго, – заметил он.

– Абразивное действие песка… – завёлся было Спиноза.

Солдат открыл глаза и замахал на него руками:

– Свят, свят, свят! Побледнел-то как! Я говорил, занеможешь от нашей пищи!

– Нормальная пища, – успокоил его научный руководитель. – Очень даже вкусная. Это у меня организм такой анемичный. Никогда не бывает румянца. С детства.

Он развесил мокрый халат на ветках, снял очки и протёр их носовым платком. Присел рядом с Тёркиным, снял оранжевый шлем и положил его на траву.

– Так ты не африкан? – разочаровался солдат. – Что ж ты мне голову морочил?

– Да не морочил он ничего, – вступился за друга Петуля. – Ему просто умыться негде было.

– Извините, – потупился Спиноза, – я не хотел вас обманывать.

– Бывает, – махнул рукой Тёркин. – И ты прости, что за арапа тебя принял. – Он вдруг расхохотался. – Это ж надо – живого человека за арапа! И шапка, думаю, у него чудная!

Ребята тоже рассмеялись.

– Пошли, Витька, – дёрнул Спинозу Петуля. – Небось, Катька давно вернулась.

– Благодарим вас, – вежливо поклонился научный руководитель, – за хлеб-соль и кашу. – Он снял с ветки мокрый халат и натянул его поверх защитного клеёнчатого жилета. Потом нахлобучил шлем.

– И вам спасибо, – отозвался Тёркин, растягиваясь на траве, – за компанию. Ну, бывайте.

Чтобы снова не лезть в колючий кустарник, мальчишки взяли вправо.

– Эй, арапы! – окликнул их солдат. – В ту сторону не ходите!

– А чё? – насторожился Петуля.

– Осинник там. Гиблое место. Клятое.

– В каком, простите, смысле? – не понял Витя.

– Нехорошо там, – солдат надвинул бескозырку на глаза. – Мерещится нечисть всякая. И люди пропадали… А ночью – огни мерцают.

– Аномальная зона? – Спинозины очки загорелись фанатичным исследовательским блеском. – Невероятное везение!

Глава 10. Девочка и слон

Незаметно для Бонифация Спиноза стремился отклониться вправо. Его тянуло туда как магнитом.

– Куда ты прёшься? – заметил, наконец, его манёвры Петуля.

Витя решил признаться:

– Ты не представляешь, Боня, какое открытие мы сейчас с тобой совершили! Благодаря господину Тёркину обнаружено местонахождение знаменитой Выселковской аномалии. Нам остается только воочию убедиться в её существовании.

– Тебе что, жить надоело? – испугался бизнесмен. – Я в эту… как её… не пойду!

– Да и я туда не пойду, – пообещал Спиноза. – Мы только посмотрим – и обратно. Тем более, что Катя уже вернулась, а Михаил, наверное, раздобыл лошадь.

Бонифаций поёжился. Именно сейчас ему очень не хотелось встречаться с Михайлой.

– К тому же нет никакого риска, – уговаривал ассистента научный руководитель. – Вооружимся прибором. – Он отломил от куста зелёный прутик и изогнул его в руках. – Вот простейшая биорамка. Она укажет безопасный путь.

Петуле пришлось согласиться, но на всякий случай он вежливо пропустил Спинозу вперёд. Мальчишки миновали осиновую рощу и вышли на открытое место.

– Смотри! – воскликнул Витя. – Тут ступала нога человека!

На песчаной дорожке отчётливо виднелись рифлёные следы кроссовок.

– Геракл! – определил Петуля. – Катька!

– Странно, – присев на корточки, научный руководитель разглядывал вмятины. – Следы ведут только в одну сторону.

– Ёлки зелёные! – испугался бизнесмен. – А вдруг она попала в эту… в зону…

Спиноза сверился с биорамкой. Она не двигалась.

– Нет, – заключил он. – Всё в норме. Без аномалий.

Они пошли по Катиным следам. Вероятно, решил Витя, здесь когда-то была помещичья усадьба, принадлежавшая хозяевам крепостных крестьян Носоломовых. Спиноза читал у русских классиков, что иногда помещики разорялись и переезжали в какой-нибудь город, чаще всего – в Москву или Петербург. А поместья приходили в запустение.

Всеми этими знаниями он щедро делился с Бонифацием, пока они проходили мимо покосившейся беседки, пересохших фонтанов и местами поломанной чугунной ограды. В доказательство своей правоты Спиноза даже привел краткое содержание пьесы А. П.Чехова «Вишневый сад».

– Ну да! – не поверил Петуля. – Где тут вишни? Только грибы одни и валяются, – он пнул ногой внушительную горку боровиков и подосиновиков. – Что за народ? Рвут и выбрасывают. О! Вот ещё следы, видишь? Это, наверно, Геракла…

От грибов Катины следы вели дальше, вглубь аллеи, вдоль которой стояли белые мраморные статуи. Взволнованный научный руководитель не мог оценить их художественные достоинства, зато бизнесмен сплюнул:

– Только тётки. И глянь, сколько добра на них перевели. Знаешь, почём сейчас мрамор для кладбища?

Отпечатки Катиных кроссовок упирались в большой чёрный постамент с надписью: «Александр Сергеевич Пушкин. 1799–1837».

– Хоть один мужик, – с облегчением сказал Петуля.

– Да, – отозвался Спиноза. – Наконец-то я понял, в каком времени мы находимся. Сейчас девятнадцатый век.

– Какая разница? – пожал плечами бизнесмен. – Смотри, вроде за Катькой кто-то гнался… типа слона.

– Откуда здесь слоны, Бонифаций? А впрочем… – Витя присмотрелся к глубоким вмятинам рядом со следами кроссовок: – Похоже, это крупное наземное животное.

Судя по следам, слон пронесся за Гераклом обратно по аллее, немного поблуждал по дорожкам и загнал бедную девочку в садовый грот, вход в который преграждал огромный белый камень.

Спиноза и Петуля, не раздумывая, бросились в погоню.

* * *

Наутро полковник в отставке Василий Иванович оторвал вчерашний листок календаря и выбросил его в мусорное ведро.

– Сегодня 23 апреля, – сообщило радио. – Передаем последние известия.

Василий Иванович сварил себе яйцо всмятку, заварил чаёк и прислушался.

– … с официальным визитом, – закончила дикторша. – А теперь – криминальные новости. Кощунственное преступление совершено ночью в Москве. Неизвестные злоумышленники похитили с Пушкинской площади бесценное достояние нашего народа – бронзовый памятник Александру Сергеевичу Пушкину работы скульптора Опекушина. Ведётся следствие. На выездах из столицы усилен контроль грузового транспорта. По информации нашего источника из министерства внутренних дел, скульптура похищена бандой любителей искусства. Правоохранительные органы прилагают все усилия, чтобы вернуть Пушкина народу.

Яйцо выпало из рук Василия Ивановича и растеклось по линолеуму жёлто-белой лужицей.

– Дожили! – воскликнул пенсионер, подтирая пол. – Памятник нельзя поставить! Тут же сопрут! Я знаю, кто входит в эту банду!

Он выглянул в глазок и обнаружил, что на лестничной площадке никого нет. Тогда старик совершил вылазку за дверь, сорвал со стены вчерашнее объявление Бонифация Петули и снова перечитал его.

– Ага, – заключил он, укладывая листок в папку с надписью «Досье». – Все возможные услуги… Ясно, что это за услуги! Продажа памятников культуры за границу! В одном только Пушкине сколько всего!

Пенсионер позвонил капитану, который вел дело по ограблению квартиры сто восемьдесят семь, сообщил ему о пропаже памятника с Пушкинской площади и тонко намекнул, что он, Василий Иванович, усматривает связь между этими двумя преступлениями века. Затем активист допил, наконец, остывший чай, ополоснул стакан и спустился во двор, чтобы оповестить соседей о безобразных событиях, участившихся в последнее время.

Часть 2. Сага о князьях

Глава 1. Дети подземелья

– Это не садовый грот, – авторитетно заявил Спиноза, на ощупь пробираясь по узкому ходу между холодными, скользкими от сырости стенами. – По всей видимости, это естественное углубление в земной поверхности, вымытое грунтовыми водами…Ты слышишь меня, Бонифаций?

– Ёлки зеленые! – Петуля стукнулся лбом о нависающий каменный выступ.

– Так вот, – развил свою мысль научный руководитель. – Вероятно, в данный момент мы находимся в так называемой карстовой пещере. Не исключено, что на пути нам встретятся сталактиты и сталагмиты, а также другие проявления подземного мира.

– Как… – Петуля стукнулся второй раз. – Как здесь мог пролезть слон?

– Случается, что подобные пещеры тянутся на многие десятки километров, образуя запутанные лабиринты, колодцы, переходы. В спелеологии… Бонифаций, если у тебя по ходу лекции возникнут вопросы, не стесняйся, задавай.

– Да чего уж там, всё ясно, – буркнул Петуля, растопыренной пятернёй шаря над головой. – А здесь вообще нет потолка.

– Именно об этом я и хотел рассказать! – обрадовался Витя. – В спелеологической литературе описаны огромные внутренние залы с подземными озёрами, поражающие воображение игрой света на ледяных кристаллах.

– Где свет? – возмутился Бонифаций. – Темно, как в могиле!

– Вспомни хотя бы Тома Сойера, – соловьём заливался Спиноза. – Ведь он и его спутница Бекки Тэтчер могли погибнуть, разделив, таким образом, судьбу многих неосторожных исследователей, не подготовленных должным образом. Ой! – научный руководитель внезапно замолк, и Петуля услышал, как неподалёку капает вода.

– Витька! – испугался он. – Ты в озеро провалился?

Учёный не отзывался.

Бонифаций опустился на четвереньки и пополз, ощупывая мокрый неровный пол. Неожиданно он наткнулся на Спинозину ногу. Цепляясь за неподвижное, но вертикальное тело, встал, ткнулся носом в ухо научного руководителя и крикнул в оттопыренную раковину:

– Витька! Ты чего!

– Ай! – Спиноза отшатнулся. – Не надо кричать, Бонифаций. Тут что-то есть.

– Что? – струхнул Петуля. – Слон? А где Катька?

– Пока ещё мы их не догнали. А здесь, по всей вероятности, каменный столб. Я остался в живых только благодаря средствам техники безопасности, а именно шлему.

– Нет, это не столб, – Петуля пошарил вокруг руками. – Похоже, тут развилка. Куда пойдем – налево или направо?

Научный руководитель немного подумал.

– Человек в минуту опасности никогда не бежит налево. Только направо, – изрёк он. – Следовательно, Катя выбрала правый путь, а слон, естественно, последовал за ней.

И Спиноза с чрезвычайными предосторожностями сделал первый шаг. Петуля потопал за ним.

Шум воды усилился. Под ногами сильно захлюпало. У Бонифация промокли кроссовки, и он чертыхнулся.

– Лучше б она налево побежала!

Они шли и шли, продрогли до костей, поочерёдно шмыгали носами, Спиноза уже всерьез беспокоился, не подхватил ли он воспаление лёгких, а дороге не было конца. Мальчики подавленно молчали. И вдруг впереди забрезжил свет.

Не сговариваясь, они прибавили ходу. Побежали. Дыра в каменной стене сияла. То, что хлюпало под ногами, оказалось ручьём. С весёлым журчанием он выбегал наружу.

– Кхе-кхе! Апчхи! – под аккомпанемент Витькиного чихания Петуля облегченно выдохнул.

Над миром занималась заря. Она окрасила розовым светом траву, ручей, деревья и камни. Только лица Спинозы и Петули оставались серыми и осунувшимися. Ребята без сил опустились на мокрую от росы траву и заснули.

… – Жарко, жарко… Не надо меня укрывать, – прохрипел Витя, и Бонифаций проснулся.

Солнце стояло высоко и здорово припекало. Они лежали на берегу реки. По обеим её сторонам высились красноватые каменные холмы.

– Кровь, – бормотал Спиноза запёкшимися губами. – Не ходите туда, пожалуйста…

– Витька, ты чё? – Бонифаций потряс друга за плечо. – Витёк, проснись!

Но Спиноза упорно не просыпался. Он продолжал нести какую-то ерунду и не откликался на призывы. Тут только Петуля заметил красные пятна на Витькиных бледных щеках и догадался пощупать его лоб.

– Температура! – бизнесмен вытащил из кармана белого халата аккуратно сложенный носовой платок, смочил его в ручье и положил на сухое и горячее чело научного руководителя.

Витька на минуту затих, потом опять начал бредить.

Пришлось затащить бесчувственного Спинозу в тень и отправиться на разведку. Поднимаясь по холму, Бонифаций услышал над собой какие-то голоса. Мальчик задрал голову. На самой вершине стояла бревенчатая стена.

– Деревня! – обрадовался Петуля, кубарем скатился вниз, перекинул щуплого Спинозу через плечо и, отдуваясь, полез по тропинке вверх.

– Эй! – постучал он ногой в массивные кованые ворота, и ворота загудели. – Вы, там! Помогите! Человеку плохо!

Поверх стены выросли два островерхих шлема.

– Чего надо! – недружелюбно спросил краснолицый стражник. – Кто такие?

– Пустите! – потребовал Бонифаций. – Свои!

– Свои по домам сидят, – ехидно хихикнул востроносенький напарник краснолицего.

– Не видишь, человеку плохо! – возмутился двоечник. – Открывай!

Руки Спинозы бессильно болтались за Петулиным плечом. Даже сквозь одежду Бонифаций чувствовал жар его щуплого тела и слышал хриплое дыхание.

Стражники переглянулись. Краснолицый замялся. Востроносый перестал хихикать.

– А вдруг они лазутчики полянские? – подозрительно спросил он. – И одеты не по-нашему.

– Тем более, – решил краснолицый. – На княжий двор отвести надо.

Островерхие шлемы исчезли, загремели засовы, и ворота медленно, со скрипом отворились. Когда по бокам встали оба стражника с копьями, Петуля понял: они со Спинозой снова влипли.

Глава 2. Реклама – двигатель прогресса

Чужанин был костлявый, но тяжёлый и очень горячий. Добрыня с трудом тащил его по лестнице. Сзади брата нетерпеливо дёргала Малуша:

– А это кто? А это кто?

– Полянин, – коротко ответил Добрыня.

– Раненый? – Малуша с опаской потрогала твёрдую блестящую шапку. – Ну и пускай бы помирал себе.

Юноша даже остановился.

– Думай, что говоришь, сестра. Большая уже.

– Но он же недобрый, – не отставала девочка. – Они же, поляне, аки звери живут. Спят в Киеве на деревьях, рожи не моют, едят все нечисто, а девиц умыкают и держат в клетках! А еще мне нянька сказывала, – Малуша оглянулась и добавила страшным шёпотом, – у них сзаду хвосты растут!

Спиноза на руках у Добрыни застонал.

– Язык без костей! – прикрикнул юноша на сестру. – Растут, не растут – всё едино. Недужный он. Лечить надо. Поди прочь!

Малуша обиженно скривила губы, но ослушаться брата не посмела. Она начала спускаться по лестнице, на каждой ступеньке останавливаясь и приговаривая:

– Сам поди! Вот я батюшке скажу, что ты хвостатого полянина к бабке понёс, а меня прогнал! Ужо он тебе всыплет!

Добрыня, наконец, поднялся в высокий терем и вошел в покои бабки Радуны. Старуха, как обычно, сидела у окна с прялкой в руках. Юноша положил чужанина на широкий коник с периною и укрыл одеялом, подбитым заячьим мехом. Не отрываясь от работы, бабка взглянула на хворого:

– Должно, помре.

– Нет, – возразил Добрыня. – Дышит пока.

– Да уж вижу – не жилец. – Радуна неторопливо отложила веретено и подошла к постели. – Сгорит в одночасье, – убеждённо добавила она, трогая бледную, почти прозрачную руку Спинозы.

Добрыня молча стоял рядом.

– Пособи-ка, – приказала бабка, освобождая чужанина от одежды. – Чудной какой, – она отложила в сторону очки и шлем. – А поди ж ты – отец-мать и у него есть… Али попользовать травками? Ты вот что, – она повернулась к внуку. – Принеси воды студёной да вели девке растопить пожарче баню.

Выполнив все бабкины распоряжения, Добрыня вернулся в гридницу, где отец с боярами держал совет.

– Не воротились послы? – озабоченно спросил Мал у сына.

– Не слыхать, княже, – почтительно ответил Добрыня. – Чужестранина я к бабке отнёс, как ты и велел, – и он посмотрел в угол, где сидел злой, взъерошенный Петуля. Отец проследил за его взглядом и сказал:

– Зачнём допрос учинять.

Добрыня подошел к пленному, взял его за руку и вывел на середину гридницы. Петуля стоял столб столбом, затравленно озираясь по сторонам.

– Поклонись князю, невежа, – шепнул ему на ухо Добрыня.

Бонифаций неловко сгорбил плечи.

– И дружине, – продолжал подсказывать княжич.

Петуля помахал вихрами здоровенным дядькам, сидевшим вокруг. Мал подал знак, Добрыня сел на свое место, и могучий седой воин начал допрос:

– Кто таков и откуда путь держишь?

– Мы… это… – Петуля поскрёб затылок. – Катьку ищем. За ней слон погнался… Мы за ним в дыру. А вылезли – ёлки зелёные! – Спиноза концы отдает. Вот я и принёс его.

Воины переглянулись.

– Выспроси, Птицеслав, какого он роду-племени, – распорядился Мал.

Не дав седовласому и рта раскрыть, мальчик представился:

– Петуля я. Вам по имени-отчеству надо? Бонифаций Рюрикович…

Коренастый дядька с выпученными голубыми глазами так и подскочил на лавке:

– Верно слово: варяг! У, варяжье отродье!

– Погоди, Калина, – оборвал его Птицеслав. И обратился к Петуле: – Ты из Киева? Перебежчик?

– Не, – Бонифаций шмыгнул носом. – Я там не был, чё мне оттуда бежать? И на «Варяге» никогда не плавал. Там мой прапрадед служил. Меня это… в его честь назвали. А отца моего бабушка хотела назвать папашу Рудольфом, а дед не дал. Бумажки кинули в шапку и вытащили Рюрика.

Петуля перевёл дух. Так много ему ещё никогда не приходилось говорить. Но своим родом-племенем он гордился.

– Пусть ответ держит, – снова вскочил с места Калина и забегал перед остальными боярами, – где теперь его родичи, все эти варяжцы? Пошто его сюда заслали?

– Отвечай! – приказал Птицеслав.

– Да он не понял! – загорячился Рюрикович, показывая пальцем на тупого боярина. – Мама с папой в Турции. Они даже не знают, что я здесь.

– Путает, – уверенно сказал коренастый. – Сам варяг, а от своих отрекается.

– Кто отрекается? – оскорбился Петуля. – Родители, правда, ничего не знают. А если узнают…

Бизнесмен решил спасти жизнь ценой выкупа. Он порылся в карманах и извлёк оттуда блок жевательной резинки:

– Мир, дружба, угощайтесь!

Птицеслав властно протянул руку и передал упаковку князю. Мал пощупал её, понюхал, вытащил одну пластину в блестящей обёртке, согнул пополам, разогнул.

– Неужто и впрямь торговый гость?.. Что за диковина? – озадаченно спросил он. – Я эдакого не видывал…

– Дык… это… жуют, – объяснил Бонифаций. – Классная штука. Всего две калории.

Мал ещё раз принюхался и открыл рот, чтобы попробовать заморское угощение.

– Не губи себя, княже! – взмолился Калина, выпучивая глаза ещё больше. – Поди, отравленная! Пусть лазутчик первый отведает!

– Боярин правду речёт, княже, – рассудил Птицеслав. – Пусть Рюрикович первый выкушает.

– Я и не отказываюсь! – Бонифаций развернул упаковку и продемонстрировал присутствующим собственно жевательную резинку. Затем он положил её на язык и начал усиленно перемалывать зубами, всем видом показывая, как это вкусно. – Восстанавливает этот… как его? Баланс во рту…

– Не помирает… – заинтригованно следил за ним Калина.

– Ты не тяни, глотай, – потребовал князь.

– Глотать нельзя, – объяснил Бонифаций. – Тянуть можно, – и он вытащил изо рта длинную белую нить. – Надувать ещё, – и мастерски выпустил большой пузырь.

Воины, как зачарованные, наблюдали за его действиями. Мал, не дожидаясь конца эксперимента, последовал примеру чужанина.

– Фантик не выбрасывай, – посоветовал князю Рюрикович. – Его можно на себя перевести, на плечо там или на живот… Пока не искупаешься, будешь ходить с татушкой.

Упаковка пошла по рукам. Бояре сначала с опаской, потом всё смелее пробовали разрекламированную продукцию. Дольше всех продержался Калина. Наконец и он не устоял – сунул в рот сразу три пластинки.

– Жалко, диван у Михайлы остался, – сокрушался торговый гость. – Можно было бы регулярные поставки организовать. У нас ещё много чего есть. Модели машинок, диски, мобильники всякие, ноутбуки…

Древляне доверчиво кивали, оживлённо жуя. Добрыня перевёл наклейку себе на наручье. В этот момент дверь гридницы распахнулась, и стражник крикнул:

– Послы воротились, княже!

Тяжело дыша, в разорванной рубахе, в палату ввалился пацан лет пятнадцати, весь в синяках и ссадинах.

– Княже! – завопил он, валясь Малу в ноги. – Не жди послов, не воротятся они! Не вели казнить, княже!

– Говори, отрок, – повелел Мал.

– Приплыли мы в Киев, и призвала нас к себе Ольга. Лютобор сказал таковы слова: «Мужа твоего мы убили, ибо он, как волк, расхищал и грабил древлянскую землю. Пойди замуж за князя нашего, за Мала». А Ольга, лисица, отвечала: «Мужа моего мне уже не оживить. С великой честью пойду за вашего князя». И приказала истопить баню. Не вели казнить, княже, об ту пору я с полянами мёд пил. А Лютобор с гриднями мыться пошли. Я же, захмелев, уснул. Только посреди ночи будит меня отрок полянский, брат мой названый, Ярко. И говорит: «Беги, мол. Княгиня ваших хитростью извела. Она их в бане велела запереть запорами и поджечь. Одни головёшки остались». Вывел меня Ярко огородами за заставу и дорогу указал. Не вели казнить, княже!

Мал сидел, нахмурясь, низко опустив голову. Добрыня подтолкнул Петулю к выходу и затворил за ним дверь.

Глава 3. Вещий Спиноза

Спиноза медленно шёл на поправку. За ним ухаживала не простая бабка-лекарка, а мать теперешнего древлянского князя Мала, и соответственно, жена его покойного папы Нистини.

– Скажите, пожалуйста, – поинтересовался учёный, едва у него прошло горло, – каково нынешнее международное положение вашей родины?

– Да ты лучше отвару выпей, – отмахнулась Радуна, – чем голову-то забивать.

Витя сделал глоток, и приятное тепло разлилось по его тщедушному телу.

– Да ты сырой, как погляжу, – покачала головой бабка. – Немощный… На лошади не усидишь, – она насильно впихнула в Спинозу ложку гороховой каши.

– Благодарю вас, – чуть не подавился мальчик. – Только мне не нужно овладевать навыками всадника. Я мыслитель.

– Ишь, умник, – неодобрительно заметила старая княгиня. – Усе мужики на лошадях сидять. И воюють, воюють, никак не угомонятся, окаянные.

– Видите ли, ваше сиятельство, – взялся Спиноза за подбородок. – Войны на земле не вечны. Настанет время – и мечи перекуют на орала. Построят заводы, фабрики, пустят троллейбусы и самолёты. Космос будут бороздить межпланетные корабли…

– Полно брехать-то, – ласково сказала Радуна.

– Потрогайте, из чего сделан этот головной убор, – Витя протянул ей шлем снадписью «Харлей». – Видите, это синтетический полимер.

– Красивая шапка, – похвалила старуха. – Тёплая?

– Она не от мороза. Это чтобы мотоциклист не разбился. Очень подходит для экспериментов.

– И все у вас так ходють?

– Только байкеры. А панки стригутся, – Спиноза взъерошил волосы, – вот так. А готы, наоборот, вот так, – всей пятернёй он переместил чёлку на лоб. – А рокеры – в коже и в железных бляшках.

– Вот и наши так ходють, в доспехах, – одобрила бабка. – А девки – в сорочках да сарафанах. Ежели какая дочь али жена боярская – та ишшо в шелках, с золотою каймою, с бахромою… А ваши что носють?

– В основном джинсы, штаны такие И женщины, и мужчины.

– Бабы? В портках? – всплеснула руками княгиня. – Тьфу! Срамота!

– Современный ритм жизни, – объяснил Витя. – Впрочем, сарафаны тоже можно увидеть. Летом, когда жарко. Ещё носят совсем короткие шорты.

– Страсти-то какие, – недовольно поджала губы старуха.

Снаружи послышался шорох. Бабка рывком распахнула дверь. В горницу впала Малуша.

– Опять ушки на макушке? – пожурила её Радуна. – Ай-яй-яй!

– Бабушка! Я знаю, отчего девки портки носють. У их сзаду хвост, аки у лисицы.

Спиноза снисходительно улыбнулся.

– Совершенно отсталая точка зрения. Да, у наших отдалённых предков, обезьян, есть этот атавизм. Но у человека, согласно теории Дарвина, он отпал в процессе эволюции, за ненадобностью. Для чего обезьянам нужен хвост? – Витя спустил с лавки ноги и сунул их в клетчатые тапочки. – Они живут на деревьях. И цепляются хвостами за ветки, чтобы не свалиться.

– А я что говорила! – обрадовалась Малуша. – На деревьях живут. И он, и весь его род.

– Мы живём в многоэтажных домах, – неверной походкой Спиноза прошёлся туда-сюда. – С мусоропроводом, лифтом, телефоном, центральным отоплением…

Малуша во все глаза смотрела на его худые ноги с выпирающими коленками и с особым вниманием разглядывала плавки на тощем заду – не видать ли длинного и пушистого лисьего хвоста?

– На каждой лестничной клетке две, три, а то и четыре квартиры.

– Ой, бабушка, – испугалась девочка. – Истинно в клетках живуть. Аки медведи скоморошьи. И нёбо у них чёрное. А девиц умыкають…

– В будущем и у вас будет всё, как у нас – магазины, транспорт, наука и искусство, – продолжал лекцию Спиноза.

– Откуда ж тебе всё это ведомо? – старуха подперла рукой подбородок.

– Это реалии, – подчеркнул научный руководитель. – Это знания, накопленные человечеством. Это доступ к информации, наконец.

– Вещий! – ахнула Радуна. – Всё наперёд видит.

– Вещий! – обалдела Малуша, и прежде, чем Витя успел рот раскрыть, понеслась вниз по лестнице, пронзительно вереща:

– У нас в горнице вещий человек!

Спинозу призвали к князю. Мал сидел в своих покоях и играл с Добрыней в шахматы.

– Верно сказывают, будто тебе всё на свете ведомо? – князь недоверчиво оглядел хилого чужанина.

– Понеже, – по-древнеславянски начал отвечать мальчик. – Паки… дондеже… Зрю аки на долони… – взгляд его упал на шахматную доску. – Позвольте, позвольте… какая любопытная позиция… защита Алёхина… Белые выигрывают в три хода.

– Ну да?! – усмехнулся Мал. – Глянь, чёрных видимо-невидимо.

Добрыня сделал ход конём. Княжеский ферзь оказался под угрозой.

– А мы вот так, – князь передвинул ладью.

– Тебе мат, княже, – Добрыня встал и поклонился отцу. – Не изволь гневаться.

Как ни странно, князь не рассердился. Он похлопал Спинозу по плечу:

– Истинно, вещий. Садись, друже. Поведай, что день грядущий мне готовит?

Спиноза перебрал в уме все известные ему сведения о древних славянах. Они вели оседлый образ жизни и совершали военные походы, что подтвердилось и информацией, полученной от старой княгини.

– Аще, – научный руководитель поправил очки, – грядёт сеча великая. Поелику…

– Не понял, – нахмурился князь. – Кто к нам грядёт?

В это мгновение в княжеские покои с поклоном вошел востроносенький стражник и доложил:

– Гонцы от Ольги Киевской. Княгиня идёт сюда с дружиною справлять тризну по убитому супругу. Передовые же наши доносят, что Игорева вдова в великом гневе. И грозится истребить всю землю древлянскую.

Мал вопросительно посмотрел на вещего Спинозу.

Тот многозначительно кивнул.

– Собрать дружину, – распорядился князь. – Будем готовиться к битве.

Глава 4. Кумиры и поклонники

Грот был большой. И внутри совсем как настоящая пещера с ходами и переходами. Сверху красиво свисали огромные ледяные сосульки, в которых сверкали разноцветные искры. Полюбовавшись немного, Катя и Александр Сергеевич отправились дальше в Выселки.

Через десяток метров узкий коридор, по которому они шли, раздвоился.

– Там вы не пройдёте, – показала Геракл направо. – А здесь потолок выше.

И они свернули налево. Впереди забрезжил свет.

– Жалко, – разочарованно сказала девочка. – Я думала, здесь есть какая-нибудь тайна.

Она выкарабкалась наружу и увидела людей.

Их было очень много, и все они гуляли.

– Не Выселки, – растерялась Катя, глядя на толпу. – И одеты не так… Александр Сергеевич, – обернулась она к памятнику, – это другая деревня. Там был просто парк имени вас, а тут – аттракционы. Вот и шашлыки продают…

Неподалёку жарили над костром целую тушу какого-то животного. Очень вкусно пахло. Голодный народ толпился вокруг продавца.

– Эх, денег нет, – Геракл сглотнула слюну. – Ну ничего, в Выселках пообедаем. Эй, дядечка, – окликнула она мужика с четырёхугольной бородой. – Где тут Носоломовы живут? Их все знают.

Дядька дико посмотрел на неё, на Пушкина и вдруг упал.

Кате стало неудобно перед великим поэтом.

– Уже напился, – осуждающе покачала она головой. – Ужас! Идёмте отсюда, Александр Сергеевич, от этого алкоголика подальше.

И потянула памятник к шашлыкам.

– Женщина, – вежливо обратилась Катя к продавщице. Шашлычник обернулся. – Ой, извиняюсь, дядечка…

Продавец упал, как подкошенный. И все вокруг тоже повалились на землю.

– Господи! Да что это с ними? – испугалась Геракл. – Может, эпидемия? Грипп или чего ещё?

Полой куртки она прикрыла себе рот и нос.

– Закройте шляпой дыхательные пути, – посоветовала девочка поэту. – Мне совсем не хочется, чтобы вы умерли от какой-нибудь инфекции. Смотрите! Они же бьются в припадке!

И в самом деле, лежащие начали истово отбивать поклоны.

Продавец подполз к самым Катиным кроссовкам и стал хвататься за них жирными руками.

– Прекратите немедленно! – взвизгнула она. – Грязные руки – рассадник заразы. Лежите тихо до приезда скорой помощи.

Дядька переполз к ногам памятника.

– Перун! Перун! – вопил он. – Перун, разрази меня гром!

– Александр Сергеевич! – Катя прижалась к бронзовой крылатке. – Идёмте отсюда! Это сумасшедший дом. Все они – психи. Сейчас с ножами бросаться начнут, – дрожащим голосом закончила она, заметив в руках у многих кинжалы, финки, топоры и даже настоящие мечи.

И прежде, чем Пушкин успел что-то ответить, бросилась к гроту. Но пещер в горе оказалось так много, что нельзя было определить, из которой они попали на территорию психиатрической больницы. Да и искать было некогда, потому что психи заводились всё больше и больше. Началось какое-то повальное помешательство. Больные ползли по пятам Пушкина и Геракла и кричали: «Жертву! Жертву!» Катя затащила памятник в ближайшую пещеру и затаилась.

– Живой не сдамся, – решила она, ощупывая правый бицепс. – Александр Сергеевич, я вас защитю.

– Стоит ли? – засмеялся Пушкин. – Эти люди, Катрин, язычники. И, кажется, приняли меня за своего бога. В своём нынешнем виде я немного похож на их кумиров.

– Вы и для меня кумир, – возразила девочка. – Но я же не ложусь в пыль и не колочусь в припадке. Потому что я нормальная. А они психи натуральные.

– Возьми себя в руки, Катрин, – уговаривал Александр Сергеевич. – В любом случае нам надобно вернуться в Выселки. Через грот или по какой-либо другой дороге, но мы должны её узнать. Возможно, среди этой толпы найдется хоть один здравомыслящий человек.

– Нет! Я туда больше не пойду, – наотрез отказалась Геракл. – Давайте лучше дождёмся ночи и в темноте найдём пещеру. Спиноза и Петуля без нас всё равно никуда не денутся.

– В темноте, Катрин… – пытался урезонить её памятник.

– Я подползу к костру и вытащу оттуда горящую палку, – нашлась девочка. – Вместо фонарика. К утру, Александр Сергеевич, психи заснут, и мы найдём всё, что нам надо. Или врачей, или грот.

– Будь по-твоему, – неохотно согласился поэт. – Но это неразумно…

Стемнело. Психи постепенно рассосались по палатам. Видимо, это был полевой госпиталь, потому что вместо корпусов под открытым небом были разбиты большие белые и красные палатки.

– И фонарь не нужен! – обрадовалась Катя. – Посмотрите, Александр Сергеевич, какая луна! Светло, как днём в центре города!

Девочка с памятником принялась искать грот. Катя помнила, что перед ним стоял большой белый камень.

– Быть может, сей? – спросил Александр Сергеевич, отодвигая, как пушинку, огромный валун.

– Нет.

– Тогда этот?

– Тоже нет.

Они ходили от пещеры к пещере, но нужного камня никак не находили.

– Я ждала тебя, Чернобог, – вдруг услышала Катя за своей спиной незнакомый хриплый голос и резко обернулась.

Перед ней стояла высокая женщина в тёмном.

– Я готова к смерти, – продолжала незнакомка. – Но прежде отомщу древлянам за Игоря. Будет им кровавая тризна.

У Кати похолодело в животе. Забыли запереть в палате, поняла она. И осторожно, чтобы не разозлить психическую и не вызвать нового припадка, поддакнула:

– Да-да, конечно, тетёчка. Вот придёт доктор, вы отомстите…

– Замолчи, – тихо оборвал её Пушкин. И склонился перед женщиной в почтительном поклоне:

– Княгиня, простите, что не узнал вас сразу. Примите мои глубокие соболезнования.

– А-а, это ваша знакомая, – успокоилась Геракл. – У вас, тётечка, кто-то умер?

– Княгиня, – продолжал поэт. – Простительно ошибаться дитяти, если даже вы принимаете меня за Чернобога. Мы с Катею попали сюда из других времен, и ребёнку здесь всё неведомо. Позвольте представиться…

– Александр Сергеевич, – оборвала его Катя. – Я не ребёнок. И всё понимаю. У вашей знакомой кто-то умер, и она переживает, поэтому случайно забрела на территорию сумасшедшего дома и забыла, как вас зовут. От горя. Тётечка, это же Пушкин. Мой любимый писатель.

Княгиня насторожённо осмотрела бронзовую фигуру.

– Да вы не бойтесь, – успокоила её Геракл. – Просто он памятник. Но оживший. А писатель уже давно умер. Ой, Александр Сергеевич, извиняюсь… – К счастью, в темноте никто не заметил, как покраснела девочка.

Внезапно женщина схватила Катю за руку.

– Ты можешь оживлять мёртвых?

– Точно, психическая, – подтвердил внутренний голос. А вслух девочка торопливо сказала: – Нет, конечно. Просто так получилось…

– Это недоразумение! – вмешался поэт.

Но женщина его не слышала. Она хлопнула в ладоши, и рядом выросли две фигуры.

– Взять её, – повелела княгиня. – Отвести в мой шатёр.

– Я не сумасшедшая! – вырывалась Геракл из сильных мужских рук. – Уберите своих санитаров!

– Позвольте! – пытался объясниться Пушкин, удерживая женщину.

– Пусть оживит моего мужа, – потребовала княгиня. – Пусть даже Игорь придёт ко мне таким же, как и ты. Сделает это – и ступайте, куда хотите.

Она повернулась и пошла прочь. Александру Сергеевичу ничего не оставалось, как двинуться следом.

Глава 5. Кабан бессмертный

Их привели в шатёр, освещённый яркими факелами. У входа стояли санитары с топорами на длинных ручках.

Катя чуть не плакала:

– Ну и знакомые у вас, Александр Сергеевич.

– Мы вовсе не знакомы, – возразил памятник. – Княгиня Ольга жила в десятом веке, за восемьсот лет до моего рождения. Я и предполагать не мог, что когда-нибудь встречусь с ней.

– А чего она от нас хочет? – злилась Катя. – Разве мы вернём ей мужа?

– Знаешь, в горе человек надеется на невозможное, – задумчиво сказал Пушкин. – Должно быть, Ольга сильно любила князя Игоря, и когда с ним расправились древляне, она, насколько я помню из летописей, отомстила им с неженской жестокостью… Судя по всему, мы угодили в самый разгар событий. Ольга справляет тризну по убитому мужу.

– Поминки, что ли? – мрачно спросила Геракл.

– Что-то вроде этого. Легенда рассказывает, будто на эти поминки княгиня хитростью заманила древлян, напоила, а после велела своим дружинникам истребить их. А за сим последовала месть ещё более коварная и изощрённая. И главный город древлян Коростень был выжжен дотла.

– Ужас! – схватилась за щёки девочка. – Из-за какого-то мужа – и столько жертв. Вот это любовь! Эх, какие же они дураки, что его убили! А нам теперь оживлять!

– Катрин, – встрепенулся Пушкин, – где вода? Помнится, ты запаслась ею. Живою и мёртвою…

– Ой, совсем забыла, – из карманов куртки девочка вытащила обе фляжки. – Думаете, подействует?

– Отчего ж не попытаться?

– Представляете, если получится! – загорелась Катя. – Игорь оживёт, и Ольга от радости плюнет на всех древлян. Нужны они ей!

Полог шатра откинулся. Появилась княгиня. На её белом лице выделялись горящие, как угли, глаза. На тонкой шее пульсировала жилка. И только это выдавало волнение.

– Приступай, – велела она Гераклу. – Пусть Игорь окажется здесь сей же час!

– Извиняюсь, но это невозможно, – уверенно возразила девочка. – Эксперименты на людях не проводятся. Сначала делают опыты на животных. У вас есть, например, кролик или морская свинка?

– Принесите поросёнка, – распорядилась Ольга.

Один из санитаров исчез и тут же появился, таща визгливого подсвинка.

– Этот не годится, – забраковала Катя. – Как же оживлять живого?

– Убить его! – немедленно приказала княгиня.

Санитар занёс топорик.

– Не надо! – испугалась девочка. – У вас что, дохлого нет?

Княгиня, кажется, растерялась.

– Есть, – вдруг сказал санитар. – Не дохлый, жареный. Целая туша.

– Подойдёт, – согласилась Геракл. – А всех посторонних, – она кивнула на поросёнка, – попрошу покинуть помещение.

Подсвинка немедленно увели. Кабанчик и не подозревал, от кого зависела его судьба.

Те же санитары втащили в шатёр покрытую румяной корочкой тушу. У Кати немедленно заурчало в животе, и она вспомнила, что голодает уже больше суток. Делая вид, что осматривает тушу, девочка незаметно отщипнула хвостик, быстро запихала его в рот, затолкала языком за одну щеку, а другую надула для симметричности лица.

Раскланявшись во все стороны, как артист перед выступлением, Геракл отвинтила крышку на фляжке с мёртвой водой и капнула из неё на рыльце. Оно немедленно покрылось щетиной. Пятачок вздернулся, порозовел. Подумав, Катя капнула вторую каплю на место утраченного хвоста. Прямо на глазах вырос другой и завился крючком.

Теперь девочка совершенно спокойно и уверенно капала на разные части туши. И вскоре кабан был как новенький.

Княгиня напряжённо следила за всеми её действиями. А Пушкин глаз не отрывал от княгини.

Геракл поклонилась и приступила ко второй части эксперимента. Она открыла фляжку с живой водой, и только брызнула, как кабан резво вскочил на ноги. Он взвизгнул и бросился на свою спасительницу. Катя едва успела отскочить. Кабанья туша пронеслась мимо, с треском прорвала стенку шатра и исчезла в темноте.

Теперь Геракл, не таясь, разжевала хвостик.

– Видали, какой! – похвасталась она. – Прям вот так встал и побежал. И с хорошей скоростью. Ну, тётя Оля, где ваш покойник?

Щёки у княгини разрумянились. Она расхохоталась:

– Требуй от меня, чего хочешь!

– Я кушать хочу, – вырвалось у Кати из глубины души. – У вас ещё хоть один жареный поросенок есть?

Ольгины помощники мигом накрыли стол. И все сели трапезничать. Даже Пушкин.

– Выпей, – велела княгиня поэту.

И бронзовый Александр Сергеевич одним махом осушил полную чару.

– Пойдём только мы, – Ольга обвела глазами сидящих за столом. – Работа предстоит большая. Копать будем по ночам. Асмуд, Свенельд… Ни одна живая душа не должна прознать про этих двоих, – княгиня показала на Геракла и памятник. – Поспешим, – она поднялась из-за стола.

– С богом, – сказал поэт.

Катя уже представляла себе скромную могилу, поросшую полевыми цветами, с деревянным крестиком и табличкой: «Князь Игорь».

А тут вообще ничего не оказалось, кроме горы земли. Княгиня легла на курган, раскинув руки, и долго так лежала.

Пушкин молчал. Геракл тоже.

Асмуд и Свенельд принесли лопаты и заступы.

Глава 6. Тили-тили-тесто

Известие гонца сильно встревожило Спинозу, который по натуре был пацифистом.

– Ваше превосходительство, – обратился он к князю, – может быть, удастся решить проблему мирным путем?

– Никогда! – гордо расправил плечи Мал. – Мне, князю, отказать? И в такой грубой форме? Одних послов засыпала в ладье землёю, других сожгла… Не женщина – мавка! Тьфу…

Спиноза вспомнил о Кате.

– Мал Нистинович, простите, что вмешиваюсь в ваши личные дела, но, думается, вы излишне горячитесь. Её сиятельство Ольга могла временно отказать вам, а так как ваши… э-э-э… сваты пали смертью дипломатов, вам могли неверно передать ответ княгини. Может быть, она не хочет выходить замуж, пока не снимет траур по мужу своему… э-э-э… – имени его Спиноза не знал. – Может, просто стесняется…

Древлянский князь жадно прислушивался к его словам.

– Ну есть ли смысл, – доказывал Витя, – из-за такого пустяка начинать военные действия? Много людей падёт на поле боя.

– Большие, говоришь, будут потери? – Мал встал и прошёлся по гриднице.

– Естественно, – кивнул оранжевый шлем.

Князь остановился у окна и глубоко задумался.

Витя поёрзал на лавке.

– Собственно говоря, Мал Нистинович, – наконец, сказал он, – я хотел поблагодарить вас за оказанное гостеприимство, пожелать доброго здоровья, успехов в вашем нелёгком, но благородном труде и попрощаться. Мы и так слишком злоупотребили вашей добротой и терпением.

– Что? – обернулся князь. – Бежать вздумал?

– Ну зачем же бежать, ваше превосходительство? – растерялся мальчик. – Нам с Бонифацием, к сожалению, необходимо вернуться домой…

– Воротишься, когда я позволю, – князь сверкнул глазами из-под бровей. – А пока останешься здесь. Сколько продлится война – столько и будешь вещать.

– Шутите? – пролепетал Витя, с ужасом вспоминая, что войны в древности длились десятилетиями и даже столетиями.

– Я не скоморох – шутки шутить, – отрезал Мал. – Отныне ни шагу из моих покоев, – и оставив у двери стражников, князь удалился.

Спинозу действительно больше не выпускали из покоев. Он вынужден был вещать целыми днями с короткими перерывами на еду и сон.

Как ни старался Бонифаций, он не мог прорваться к другу. Только изредка удавалось передать записку через Добрыню или Малушу. В своих посланиях Петуля сообщал, что у него всё идет хорошо. Пользуясь случаем, Боня вплотную занялся коммерцией. Он успешно реализовал весь запас жвачек и теперь наладил собственное производство леденцовых петушков из патоки. Продукция шла нарасхват. Каждый петушок выгодно обменивался на антиквариат.

Жаль, заточённый в княжеских покоях Спиноза не мог видеть Петулиного великолепия. Шея Бонифация сгибалась под тяжестью гривен, пальцы были унизаны перстнями и кольцами, при ходьбе на руках и ногах позвякивали браслеты. За ничтожную партию леденцов Рюрикович приобрёл роскошный широкий пояс из чистой кожи с множеством отделений и складывал туда серебряные рубли. А куньи, горностаевые и беличьи шкурки прятал в потайном месте.

С некоторых пор Петуля всерьез подумывал о женитьбе. Выяснилось, что здесь вступать в брак можно хоть с восьми лет. Для этого не нужно аттестата зрелости и даже согласия родителей, тем более, что они далеко в Турции.

– А что? – рассуждал двоечник. – Дело у меня своё есть. Женюсь, осяду здесь. Через Спинозин диван можно наладить семейное предприятие. Очень даже перспективно.

Из множества невест, которые день-деньской слонялись по двору, Рюрикович придирчиво выбрал одну. Несмотря на малый возраст, у неё было хорошее происхождение и приличное состояние. К тому же она сама настаивала на свадьбе. Каждый день прибегала с утра пораньше, приносила Петуле комочки изжёванной резинки и просила обмакнуть их в патоку, чтобы слаще были.

– Я, Рюрикович, замуж ни за кого не пойду, – заявляла невеста, когда Петуля дарил ей кое-что по мелочи – то височные кольца, то ожерельице. – А только за тебя. Ты добрый, нежадный, красивый и весь блестишь.

– Подумай, – подмигивал бизнесмену Добрыня Малович. – Не каждому княжеская дочь в любви признается.

– Подумаю, – без улыбки обещал Петуля. – А приданое какое за ней дают?

– Полкняжества, – снова подмигивал Добрыня. – Как положено.

По вечерам в опочивальне Бонифаций разворачивал кусок бересты и высчитывал, сколько соток содержится в половине княжества. Выходило много. Петуля хотел получить города Овруч, Ореховец, Малин и, конечно, Коростень. Это сколько же леденцов можно будет продавать, когда он станет царём!

Одно только беспокоило Рюриковича – подготовка к войне с полянами. Так не вовремя! Только начал раскручиваться – и на тебе! И свататься сейчас невыгодно. Родители невесты запросто могут отказать, ведь они даже толком не знакомы. Один только раз после допроса Петуля случайно столкнулся с Малом на княжеском дворе, и тот спросил:

– Ну, как дела, торговый гость?

Бизнесмен, пользуясь случаем, хотел поговорить о деле, но князь очень торопился. Он ушёл, не дослушав ответа на свой вопрос.

Раздосадованный Бонифаций в тот вечер долго ворочался на перинах и пуховиках, никак не мог заснуть. И задремал лишь под утро.

Глава 7. Первый сон Бонифация Петули

Сидел себе Петуля во дворце и думу думал. Надо, думал, расширять производство, выходить на международный рынок. Тем более, что жена Малуша требовала новые итальянские сапоги.

В это время зазвонил телефон.

– Алё? – сняла трубку служанка. – Счас передам царю.

Из кармана бархатного кафтана Бонифаций достал айфон, весь в бриллиантах и рубинах, и сказал:

– Царь слушает.

– Это князь говорит, – послышался в трубке незнакомый голос. – Олег. Из Киева. Ты меня хорошо слышишь? Я вот что хочу предложить. Мы тут с ребятами собираемся сходить на Царьград. За товаром. Составишь компанию?

Петуля поскрёб затылок:

– У меня вообще-то всё уже есть. Сапоги вот только жене надо. Это иностранный город?

– Очень даже иностранный, – заверил киевский князь. – Крупный торговый центр. Столица Византии, не слыхал?

– Не припомню что-то, – важно ответил Рюрикович. – У меня своя столица есть.

– Ну не скажи, – заволновался Олег. – Царьград очень богатый город. И большой. Жителей – сто тысяч. Опять-таки расположение. Между Европой и Азией. Товар и оттуда можно взять, и отсюда. Оружие, ткани, пряности, парфюм французский.

– А транспорт? – резонно поинтересовался Бонифаций.

– Транспорт наш, – успокоил его Олег.

– Все равно – возить туда-сюда… Слушай, а может, присоединим этот Царьград… вот хоть к моей древлянской земле?

– Там видно будет, – согласился партнёр. – Ну что, по рукам?

– Ага, – кивнул Бонифаций. – Малуша! – позвал он жену. – Собери мне вещи. В командировку еду заграничную.

– Сапоги, – напомнила супруга, застёгивая чемодан. – И жвачек побольше накупи. Да, и массажёр от целлюлита не забудь.

Петуля погладил жену по голове, сел в богатую карету и поехал в Киев.

На вокзале его встречали.

– Олег, – протянул руку симпатичный мужик со щитом. – Вещий. Наши уже все собрались. Только тебя и ждали.

Выяснилось, что в Царьград едет большая компания. Весь Днепр был забит ладьями. Тыщи две, не меньше, на глаз определил Рюрикович.

Он распаковал чемодан в отдельной каюте, перекусил тем, что Малуша положила в дорогу, и стал смотреть в иллюминатор. Пришёл Олег, еще пара мужиков, и все сели играть в «мафию».

Они доплыли до конца Днепра, переплыли через Чёрное море и оказались около Царьграда. Но вот невезуха: перед таможней выстроилась большая очередь кораблей. Выяснилось, что у византийцев то ли обед, то ли карантин. Поэтому вход в бухту был заперт на золотую цепь.

– Не боись, – успокоил Олег. – Счас сделаем.

Он собрал своих ребят, те вытащили ладьи на берег и быстренько приладили к кораблям колёса. Попутный ветер надул паруса, и вся эскадра лихо подкатила к воротам Царьграда.

– Здравствуйте, Олег, не знаем, как отчество! Здравствуйте, Бонифаций Рюрикович! – склонились перед гостями два царя с батонами и пакетами соли в руках. – Очень приятно с вами познакомиться!

Цари разогнулись, и Петуля присвистнул. Оказывается, это были Катька и Спиноза. Только в коронах и других царских шмотках.

А уж они как обрадовались! Привели во дворец, усадили на лучшие места, накормили-напоили. Геракл сбегала к себе в комнату и приволокла оттуда итальянские сапоги разных размеров и фирм.

– Вот, – сказала она. – Передай своей жене в подарок от меня. А что они разные – так это даже хорошо. Малуше сколько лет? Пять? Как раз самое время для роста ноги в организме. Пусть лежат, кушать не просят. А у тебя на следующий год мороки с обувью не будет.

Спиноза так расчувствовался, что даже хотел подарить Бонифацию свой оранжевый шлем, но в последнюю минуту передумал.

– С меня без «Харлея» корона спадает, – объяснил он. – А чтобы ты не обижался, я тебе торговые льготы учредю. Хочешь?

– Хочу, – согласился Рюрикович. – А партнёру моему Олегу не можешь такое же сделать? И всем нашим ребятам?

– Естественно, Бонифаций, – Спиноза даже обрадовался, что вместо шлема отделался такой малостью. – Во-первых, приплывайте, когда хотите. И торгуйте без всяких акцизов. На таможне ничего не платите. Живите прямо во дворце…

– Витя, – вмешалась Геракл. – Но это не совсем удобно. Мы будем стеснять гостей. К тебе то и дело разные учёные приходят. Опыты, взрывы всякие… Симпозиумы.

– Действительно, – поправил очки Витька. – Ладно, пусть славянские торговые гости живут в гостинице. Но совершенно бесплатно! И с питанием. За мой императорский счет. Катя, позвони, пожалуйста, в «Президент-отель», договорись обо всём. Ну что, Бонифаций. Не хочешь ли экскурсию посмотреть по городу?

– Можно, – кивнул древлянский царь. – На базар сходим там, по магазинам.

Рынок в Царьграде был очень хороший. Большой, крытый, много китайского товару, индийского, турецкого, и всё так дёшево! Увидев жвачки с переводилками, Петуля схватился за кошелёк, но Спиноза его остановил.

– Обижаешь, Бонифаций, – вежливо сказал император. – Ты у меня в гостях.

И просто забрал с прилавка все до единой жвачки.

– Э-э, – возмутился было продавец.

Но Спиноза оборвал его на полуслове:

– Я император, у меня льготы.

– Ёлки зеленые! – завопил вдруг Петуля. – Папа!

– Сынок! – обрадовался турист в шортах, бросаясь ему на шею. – Ты что это, паршивец, тут делаешь? Почему не в школе?

– Я теперь царь, – объяснил Бонифаций. – Нам образование ни к чему. У нас и так всё есть. Вот ты мне лучше скажи, как сюда попал? Вы же в Турцию поехали, в Стамбул.

– Говоришь, образование ни к чему, – покачал головой отец. – А где ты, дурень, находишься?

– Дык в Царьграде! – с достоинством объяснил Петуля. – У друга моего, императора и отличника!

Спиноза поправил очки:

– Ты не прав, Бонифаций. Не следует ссориться с родителями. Тем более что Царьград – всего лишь русское название Константинополя, впоследствии переименованного турками в Стамбул.

Древлянский царь поскрёб в затылке.

– Понял, неуч? – Петуля-старший выразительно постучал кулаком по прилавку.

Рюрикович привычно поджал зад.

– Ну, нам пора обратно в Коростень, – заторопился он. – Жена ждёт.

– Так ты женат? – обрадовался отец. – Поздравляю! Привет жене.

– Спасибо, – пожал ему руку сын. – Заезжай как-нибудь.

Они распрощались, и цари пошли в порт. Спиноза сказал, что на обратную дорогу он выдал бесплатно паруса и продовольствие. И дарит ещё два корабля, гружённых серебром – всего полтораста тонн. А за это, мол, пусть Бонифаций бросит в бухту мелочь – такой тут обычай.

– Зачем это? – насторожился Рюрикович.

– Чтобы не раз ещё к нам возвращаться, – обняла Петулю Геракл. – А то мы со Спинозой очень скучаем.

– Да у меня мелочи нет, – для вида порылся в карманах древлянский царь.

– Можно и крупные, – разрешил Витька. – В общем, что-то надо бросить.

Петуля подумал-подумал и толкнул локтем в бок Вещего Олега:

– Слышь, тебе щит очень нужен?

– Да не так чтобы, – ответил тот. – У меня этих щитов завались. И с собой запасной есть.

– Тогда давай сюда, – Бонифаций забрал у Олега щит, взял молоток и гвоздик, влез на лестницу и прямо над главными воротами Царьграда, который, оказывается, Стамбул, приколотил щит. Для красоты.

Потом слез и полюбовался на свою работу.

– Класс! – восхитилась Геракл. – Это тебе не монетки на дно бросать! Вить, давай объявим новый обычай… – она тоже взяла молоток и начала приколачивать к городской стене какую-то картину.

– Стук, стук, стук, – стучала Катя. – Рюрикович, проснись!

Бонифаций открыл глаза. Он по-прежнему был в Коростене. В дверь колотили:

– Вставай! Князь велел всем немедленно собраться! Выступаем!

Глава 8. Тайна одинокого кургана

Курган раскапывали долго. Работали тайком, по ночам, чтобы не привлекать любопытных. Из всей дружины Ольга полностью доверяла лишь Асмуду, который воспитывал княжича Святослава, и воеводе Свенельду. У княгини на руках были кровавые мозоли. От постоянной нагрузки Катя чувствовала боль в трапециевидных мышцах. И только Александру Сергеевичу всё было нипочём. Пушкин копал, как экскаватор, хотя при жизни ему никогда не приходилось держать в руках лопату и заступ. Девочка еще больше зауважала великого поэта за силу, выносливость и волю к победе.

Княгиня очень изменилась с тех пор, как Геракл увидела её впервые. Она оказалась молодой, симпатичной, смешливой и большой приколисткой. Ольга все время прикалывалась к памятнику, и Катя с тревогой отмечала, что Александр Сергеевич отвечает ей тем же. Только по-французски. А может, по-английски? По-иностранному – это точно. Геракл не понимала ни слова из того, что он говорит, а Ольга смеялась.

– Как-то нехорошо она себя ведёт, – сочувствовал Кате внутренний голос. – А ведь замужем уже.

Конечно, девочка не могла указывать княгине, но Александру Сергеевичу так прямо в бронзовые глаза и сказала:

– Эта Ольга, не знаю, как отчество, уже такая почти пожилая, а с вами всё время хихикает. А ведь сама, во-первых, вдова, а во-вторых, у неё муж есть и ребёнок.

Памятник расхохотался:

– Она потому и вдова, что муж у неё пока что в могиле. До чего ты ещё молода! Кель наив! – добавил он по-иностранному.

Геракл немного обиделась. Особенно на последнее. Вот был бы рядом Спиноза… Катя вздохнула.

От кургана уже мало что осталось. Последние ночи работать было особенно тяжело – сказывалась накопленная усталость. Ольга валилась с ног, но продолжала копать.

– Позвольте, княгиня, – Александр Сергеевич решительно отобрал у неё лопату. – Вам следует отдохнуть.

Княгиня без сил опустилась прямо на землю.

– А я не устала ни капельки, – заявила Геракл, хотя никто её об этом и не спрашивал.

Александр Сергеевич равномерно копал, что-то бормоча под бронзовый нос.

– Странно, – услышала Катя. – Играю роль Дон Гуана, хотя явился сюда каменным гостем. Как тяжело пожатье бронзовой моей десницы… И далее ремарка: «Проваливается».

– Кто проваливается? – не поняла Геракл.

– Мы оба…

Земля под ногами у Кати поехала, и она резко отскочила в сторону. Пушкин провалился.

– Ах! – воскликнула княгиня, закрывая лицо. – Дорылись!

Девочка по-пластунски подползла к дыре.

– Александр Сергеевич! – крикнула она в темноту. – Вы можете дотянуться до моей руки? Я вас вытащу!

– … верёвку, – долетело до нее.

– Эй, – позвала Катя Асмуда и Свенельда, – мужчины! Дайте верёвку, тут писатель провалился!

Дружинники молча оттеснили девочку в сторону, бросили что-то в яму и объяснили Пушкину, как этим пользоваться. Ольга замерла.

– Подавай помалу! – скомандовал Свенельд. – Асмуд, перехватывай конец.

– А я? – Геракл тоже схватила верёвку. – Ого, какой вы тяжёлый, Александр Сергеевич!

В дыре показалось что-то тёмное.

Ольга прикрыла глаза.

– Ещё раз – взяли! – крикнул Свенельд, и что-то большое выползло на поверхность. В нос шибануло зловонием.

– Гнедко! – определил Асмуд. – А князь где?

– … тяните! – крикнул снизу памятник.

Катя еще крепче вцепилась в верёвку. Когда дошло до самого интересного, Свенельд вдруг оттолкнул девочку локтем: – Поди. Ступай прочь, говорю!

– А чего это… – начала было Геракл, но тут раздался голос Асмуда:

– Брысь! Кому говорено?

Оскорблённо сопя, Катя отошла и села рядом с неподвижной Ольгой.

– Вот, – пожаловалась ей девочка, – как коня вытаскивать, так я гожусь, а как мужа вашего покойного, который даже легче, так прогоняют… Ничего, я посмотрю, как они Пушкина достанут.

Но, к её разочарованию, памятник выбрался сам. Он подошёл к Кате и неожиданно нахально потребовал:

– Подавай сюда воду.

– Как это? – не поверила она своим ушам. – Я же оживила кабана! Этот труп мой!

– Воду, – не слушая возражений, повторил Пушкин.

Геракл поджала губы и бросила в протянутую бронзовую ладонь две фляжки:

– Нате вам! Хоть подавитесь своею водою!

Даже не поблагодарив девочку, поэт склонился над Ольгой, что-то тихо сказал ей и пожал руку. Княгиня кивнула.

Пушкин вернулся к мужчинам, и при ярко вспыхнувшем свете факела Катя увидела три тёмных силуэта. Они склонились, как хирурги над операционным столом, и что-то там перекладывали.

– Нет, это не сюда, – услышала девочка ненавистный теперь голос некогда любимого писателя.

Она оскорблённо отвернулась, но молчать не могла.

– Вот, сейчас ваш муж оживет, – с вызовом сказала она Ольге.

С кургана раздалось ржание.

– Извиняюсь, это не муж, – определила Геракл, – это лошадь его… – И, не удержавшись, добавила: – Если так разливать воду почём зря, мужу может и не хватить.

Ольга не отвечала – сидела, обхватив себя руками за плечи, её трясло от волнения.

Гнедко сбежал с кургана и теперь ходил где-то рядом, шумно фыркая и похрумкивая травой.

Затрещал факел. Огненные искры сорвались и улетели в ночное небо. Они смешались там со звёздами, и теперь уже было не различить, где гаснет звезда, а где вспыхивает искра.

– Ах! – Ольга прислонилась к Кате и обмякла.

Гераклу стало стыдно. Она обняла княгиню и сказала:

– Вы не волнуйтесь, тётя Оля, все будет хорошо.

Пламя задрожало. И на кургане появился четвёртый силуэт.

Глава 9. «Я помню чудное мгновенье»

Геракл проснулась в полдень и вышла из шатра на зарядку. У вежи столкнулась с Ольгой. Княгиня подняла на девочку заплаканные глаза.

– Ой, мамочки! – испугалась Катя. – Что, опять умер?

– Т-с-с, – Ольга приложила палец к губам и поманила девочку к своему шатру. Убедившись, что никто не подслушивает, княгиня сказала: – Прошу тебя, никому ни слова о том, что ты видела ночью. Никто не должен знать, что князь жив.

– Но почему? – поразилась Катя. – Он же царь. Пусть бы все порадовались.

– Тише. По нашим законам нельзя раскапывать курганы и тревожить мёртвых. За это могут казнить.

– А-а! – понимающе кивнула Геракл. – Только как же дядя Игорь править будет?

– Вместо него сядет на престол мой сын. Наш сын, – поправилась Ольга.

– К-к-княгинюшка, – слабо позвал кто-то из полумрака. – Эт-то т-ты?

– Княже, – Ольга подвела девочку к постели. На ней лежал худой изможденный человек с землистым лицом, на котором светились серые глаза. – Это Катя. Наш друг.

– Очень приятно, – сказала Геракл. – Я так рада, что вы ожили.

– К-катя… – повторил Игорь, с удивлением прислушиваясь к звукам собственного голоса. – С-садись.

Деликатно присев на край походной кровати, девочка низко опустила голову, вздохнула и сложила на животе руки.

– Как ваше здоровье? – участливо осведомилась она.

– З-з-знаешь, как странно, – Игорь смотрел куда-то мимо. – Я н-нелепо п-прожил ж-жизнь. В-всё н-не так, – загадочно добавил он.

Катя не стала спрашивать, что имелось в виду, чтобы бедный князь лишний раз не заикался. Она еще немножко повздыхала и напоследок решила приободрить воскресшего.

– Живы будем – не помрём, – вспомнила она любимую мамину поговорку, которая, по её мнению, вполне подходила к случаю. А от себя добавила: – Главное, режим и питание. Ну, до свидания. Выздоравливайте.

Когда они с княгиней вышли из шатра, девочка объяснила:

– Тётя Оля, извиняюсь, что я побыла у вашего мужа так мало, но больных нельзя утомлять. Тем более, человек заикается. Давно это с ним?

Женщина вдруг заплакала:

– Ты бы его видела прежде… Княже, княже… Одна тень осталась…

Она утёрла глаза уголком вдовьего платка.

– И такой чудной стал! На меня глядит – и не видит. Речи невнятные ведёт. Гнедка привели к нему, а князь: «Отпустите пастись!» Лук тугой подают, а он: «Не могу стрелять». Меч влагают в десницу, отказывается: «Человеческая жизнь священна»… Как подменили его…

– Тёть Оль, но ваш муж только ночью воскрес, дайте ему привыкнуть, – посоветовала Геракл.

– Твоими бы устами да мёд пить, – вздохнула княгиня. – Но чует мое сердце – уж не стать ему прежним…

На поляне перед шатром появился мальчик в воинских доспехах с массивной серьгой в правом ухе. Он поклонился княгине, бросил быстрый взгляд на Катю и сказал:

– Матушка, дозволь мне Гнедка взять. Зане отцу на нем не ездить.

– Из твоих ли уст я это слышу? – вспылила было княгиня. И вдруг махнула рукой: – Ладно. Бери. Да поберегись, Святослав. У Гнедка – горячий норов.

– Вестимо, – бросил мальчишка и вразвалочку направился к скакуну.

Он ловко уселся в седло и хлестнул коня. Вполуха слушая Ольгу, Геракл искоса наблюдала за княжичем.

– … и пусть то останется нашей тайною… – продолжала княгиня.

– Александр… – вдруг произнесла она совсем другим тоном. – Сергеевич!

По лугу стремительно шел Пушкин в разлетающейся крылатке. Не замечая Кати, он подошёл к женщине и склонился над её рукой:

– Ольга!

Княгиня поцеловала его в лоб. Пушкин разогнулся, но руки не выпустил, и они долго смотрели друг на друга.

– Кхе-кхе, – Геракл хотела напомнить о своем присутствии, но закашлялась по-настоящему. Прочистив горло, она крикнула противным тоненьким голоском: – Святослав! Покатай меня на лошадке!

Княжич будто того и ждал. Конь прогарцевал по лугу и остановился перед Катей.

Девочка вскарабкалась на спину Гнедка, устроилась позади Святослава и специально обхватила его за талию.

– Поскакали вон туда, – предложила она всё тем же противным голосом.

Конь пронёс их мимо Пушкина и Ольги.

– А теперь – туда…

Конь пронёс их мимо Ольги и Пушкина.

– А теперь давай по кругу, – в горле Геракл чувствовала неприятный комок, но нарочно громко хохотала, будто ей очень весело.

Из шатра торопливо вышел Асмуд. Он что-то негромко сказал княгине, и та поспешила к мужу. Пушкин проводил Ольгу взглядом, и только когда женщина скрылась за пологом, заметил, наконец, Катю.

– Приветствую тебя, прелестное дитя! – он помахал ей шляпой. – Эх, жаль, я не Медный Всадник – прокатился бы рядом.

Геракл бросила на поэта надменный взгляд и громко сказала:

– Славик, подними лошадку на дыбы.

– Свалишься! – предостерёг молодой князь.

– Я? – Катя ещё сильнее прижалась к нему.

– Ну, держись!

Гнедко заржал и оторвал от земли передние ноги. Геракл почувствовала, что неудержимо скользит вниз. Она мёртвой хваткой вцепилась в княжича.

Когда Святославу удалось осадить лошадь, Пушкин был уже далеко. Он шагал среди дубравы, сбивая шляпой жёлуди.

– Всё. Хватит. Не хочу больше кататься, – сердито сказала девочка.

– Ты чего? – удивился Святослав. – Поскакали вон на тот холм, хочешь?

– Я ничего не хочу.

Катя слезла с коня и понуро поплелась в свой шатёр.

Глава 10. Битва при Коростене

Из Коростеня выступили перед рассветом. Молочная дымка тумана стелилась над рекой, клубилась у подножия гранитных гор. Копыта лошадей обмотали тряпками, чтоб застать полян врасплох. Дружина двигалась в полном молчании. Впереди ехали Мал и Добрыня. За спиной Калины пристроился на сером в яблоках коне бледный от напряжения Спиноза в оранжевом шлеме. Ещё дальше с обозом шёл Петуля. Он не собирался воевать. Цели у него были чисто экономические: торговать леденцами на поле боя.

Спустившись с горы, древляне двинулись вниз по течению Ужа. Они ещё не знали, что в эту ночь в лагере полян никто не спал. Княгиня Ольга отдала приказ на рассвете сняться с места и вернуться в Киев. Всё было готово к отправлению, когда дозорные заметили приближение противника, и сигнальщик протрубил в рожок перестроение.

Над лугом занималась заря. Две армии замерли одна против другой на расстоянии полёта стрелы. Блестели наконечники копий, сверкали клинки мечей. Тесно сомкнулись щиты.

А в высоком небе пели жаворонки, и под ногами стрекотали в траве кузнечики.

Воевода Свенельд проскакал вдоль полянских полков и вывел вперёд Святослава на Гнедке. За спиной молодого князя сидела Геракл, которая, несмотря на запрет Ольги, уговорила Игоревича взять её с собой. Увидев девочку, Свенельд побагровел, но стиснул зубы и промолчал. Он подал знак дружине, и Святослав занёс над головой копьё.

Древлянский Мал тоже поднял копьё. Лучники натянули тетивы.

Зычный голос Свенельда пронесся над ратью:

– Князь уже начал… Ударим…

– Спиноза! – заорала Геракл, на лету перехватывая копьё Святослава. Древко вырвалось у неё из рук и наконечник, описав короткую дугу, вонзился в землю у передних копыт Гнедка.

– …Вслед за князем… – пробормотал Свенельд.

Обе дружины пришли в замешательство.

– Катя! Катя! – Спиноза неловко свалился с коня и, прихрамывая, побежал навстречу девочке.

– Нашёлся! Нашлась! – кричали они, обнимаясь.

Нарушая все правила тактики и стратегии, сквозь сомкнутые ряды ратников проталкивался Петуля, издавая радостный боевой клич:

– Ёлки!..

– Откуда вы взялись? – орала Геракл.

– Куда ты исчезла?

Святослав поднял руку, призывая полк к спокойствию. Мал сделал то же самое. Калина постучал Птицеславу в щит:

– Мягко стелили, да жёстко спать… Не с добром приходили лазутчики полянские.

Нахмуренный Свенельд поскакал к вдове Игоря:

– Повелевай, княгиня.

Ольга тронула коня. Выехала вперёд. И над полем брани, перекрывая пение жаворонка и стрёкот кузнечиков, прозвенел высокий женский голос.

– Брат мой, Мал! Княже! Не с худом пришла к тебе, но с добром! Не войну принесла тебе, но мир! Договоримся же, не проливая крови!

Четыре древлянских всадникадвинулись ей навстречу. Князь с сыном, воеводы Птицеслав и Калина. С другой стороны к Ольге подъехали Святослав, Свенельд и Асмуд.

Высокие договаривающиеся стороны удалились в шатёр.

Войска разомкнули щиты.

Над бронзовыми кудрями Пушкина сиял солнечный нимб.

– Александр Сергеевич, – ошарашенно пролепетал Спиноза, увидев среди полян памятник великому поэту. – Катя, но это же не девятнадцатый век… И вообще, что происходит?

– Ой, Спиноза, идём, я тебя познакомлю! Петуля! – Катя взяла мальчишек за руки и подвела к киевскому войску.

– Это и есть твои друзья, Катрин? – спросил Александр Сергеевич.

Спиноза протёр очки. Но бронзовые губы и в самом деле шевелились, а из них вылетали обычные человеческие слова:

– Что ж вы, молодые люди, оставляете свою даму без присмотра?

Спиноза только открывал и закрывал рот. Руки у него дрожали. Ладони вспотели.

– Это Витя Корнецов, – представила его Геракл классику, – Спиноза. Ну, который умный. Помните, я вам рассказывала?

– Не оскудела от морозов,

Не повернула реки вспять,

Но может собственных Спинозов

Российская земля рождать, – улыбаясь, сымпровизировал Пушкин.

Бонифаций важно протянул памятнику ладонь лодочкой и без Катиной помощи представился:

– Рюрикович. В смысле, Петуля. Здрасьте.

К Вите вернулся дар речи:

– Ты что, не понимаешь, кто перед тобой? – напустился он на бизнесмена. – Это же Пушкин!

– Ну, – кивнул Петуля.

– Это же солнце русской поэзии! Основоположник всей нашей литературы!

– Ну… Не пойму, чё ты хочешь?

– Ты не читал меня, Петуля. Смотрел в мой том, а видел дулю, – блеснул Пушкин бронзовой улыбкой.

– Это фамилия такая, – без всякой обиды пояснил Бонифаций. – Моего роду-племени. Слышь, Катька, а слон где?

– Какой слон? – Геракл с опаской покосилась на увешанного золотом Бонифация. Вдруг он тоже рехнулся?

– Дык… это… Который за тобой гнался. Мы ж по твоим кроссовкам шли… А за ними ещё такие следы… Как ямы…

– Вот эти? – памятник отошел в сторону.

– Точно! – обрадовался двоечник.

– Александр Сергеевич! – Спиноза благоговейно смотрел на поэта. – Кажется, я начинаю понимать. Вероятно, вы появились в Выселках именно в тот момент, когда мы с Михайлой проводили совместный эксперимент. Удвоенная сила излучаемых сверхкоротких волн…

– И верёвки тогда на куски, – вспомнил Бонифаций. – Ещё бы – такой вес!

– Вот видите, Александр Сергеевич, я ж говорила, что вы прилетели на волнах! Вот только, Витечка, – Геракл заботливо застегнула на Спинозе белый халат, – я не понимаю, почему там в парке одни таблички?

– Это же естественно, Катя, – смущенно поправил очки научный руководитель. – Аномальная зона, расположенная вблизи деревни Выселки, – уникальный природный феномен. В информационном поле отражаются психофизические особенности каждого индивидуума и проецируются на окружающую среду, трансформируя её согласно представлениям субъекта.

Бронзовые бакенбарды с любопытством склонились к оранжевому шлему.

– Проще говоря, Катя, каждый видит то, что он представляет. Вот, скажем, я именно так представлял себе заброшенную помещичью усадьбу с садовым гротом.

– Как, вы тоже в него полезли? – смутилась девочка. – А почему тогда мы не встретились? Мы с Александром Сергеевичем пошли налево…

– А мы, ёлки зелёные, направо…

– Друзья! – Витя обнял за плечи Катю и Бонифация. – Дело не в линейных измерениях. Грот явился каналом пространственно-временной связи. Мы перенеслись в другой век.

– И в самом деле – Спиноза, – подивился Пушкин.

Мальчик зарделся.

– Мы за одной партой сидим, – похвасталась, не удержавшись, Геракл. – Витя, может быть, в тенёк перейдем? Как бы у тебя не было теплового удара!

И вся компания направилась к ближайшей роще.

Гридни и вои проводили их завистливыми взглядами.

Первым не выдержал отрок из полянской дружины. Он слез с коня и сел на траву. И тотчас же в обеих армиях началось повальное нарушение дисциплины. Воины складывали щиты домиком и ложились отдохнуть. Тут и там паслись стреноженные кони. Кашевары раскладывали костры. От походных котлов потянуло вкусным дымком. Бывшие противники постепенно смешались. Они подсаживались к кострам, беседовали, делились новостями.

Но никто из них ещё не знал главной новости.

Атмосфера в шатре переговоров поначалу была напряжённой. Обе стороны припоминали друг другу старые счёты.

– Данью непомерной нас обложили, – горячился Калина.

– А вы князя нашего позорной смерти предали! – сдвинул брови Свенельд.

– А ты обиду мне учинила, – попрекнул Ольгу Мал. – Обещала пойти за меня, да слова своего не сдержала.

Ольга сдвинула брови.

– Нешто ты думаешь, Мал, я могла княжеское слово нарушить? Согласия я не давала. Так сватам твоим и ответила: одна, мол, буду век вековать.

– Ты хочешь сказать, мы кривду творим? – вспылил Калина. – Я своими ушами слышал донесение!

Ольга и Свенельд переглянулись.

– Истинно, – подхватил Птицеслав. – Верный человек передал: ты, княгиня, послов наших с ласкою-согласием приняла, затем же сожгла их в бане.

– Видел я послов древлянских, – вмешался Асмуд. – И разговор их слышал с княгинею. Вот так она сказала: «Для меня великая честь пойти за вашего Мала, но не сниму вовек вдовьих одежд. Так князю и передайте. Пусть не гневается». И баню им велела истопить. И пир в их честь устроила. И проводила с почётом…

– Да где же они? – Калина демонстративно покрутился вокруг себя. – Что-то не видать.

– То нам неведомо, – ответил Асмуд. – Вы лучше своего верного человека приведите. Откуда у него такие сведения?

Птицеслав отдал распоряжение, и в шатёр ввели древлянского отрока.

– Как звать тебя? – спросил Мал.

– Беляй, – ответил отрок.

– Слышал княгинин ответ?

– Нет, сам не слышал.

– Видел, как послы в бане сгорели?

– Сам не видел.

– А от кого узнал?

– От Ярка. Побратима моего, полянина.

Вызвали в шатер киевского Ярка.

– Названый мой брат напился и в драку полез, – объяснил тот. – Меня гридни заругали. Вот его и спровадил. А про баню сказал, чтоб спужать.

– Прости, княгиня, – молвил Мал.

– И ты прости меня, князь, – молвила Ольга.

Они обнялись и обменялись троекратным поцелуем.

В шатёр принесли мёд. И тут же, за столом, Мал с Ольгою договорились породниться. Малушу объявили невестой Святослава, а Добрыню, чтоб приглядывал за сестрёнкой, решено было отправить в Киев учиться ратному искусству у знаменитого воеводы Свенельда.

Пирование было в разгаре, когда прискакал на взмыленной лошади гонец.

– Хазары наступают! – крикнул он и замертво свалился на землю.

Глава 11. Муки творчества

Атака хазар была отбита. Русские дружины возвращались по домам: Мал в Коростень, Ольга – в Киев. Потери в полянско-древлянском войске были незначительные – ни одного убитого и раненого. Лишь четверо пропали без вести: невесть откуда появившиеся чужестранцы да бронзовый идол, которого поначалу приняли за Перуна. О них быстро забыли, только на княгиню порой нападала странная задумчивость и она удалялась в свои покои беседовать со святым человеком, который совсем недавно появился в здешних местах.

А хазарская столица гудела слухами. С небывалой добычей возвращались из похода воины. Они вели в полон бронзового русича, и золотого русича, а еще чудного волхва и багатур-деву.

Связанные между собой пленники понурой вереницей брели по дороге. Одного только Пушкина уложили в телегу и прикрутили к ней массивными цепями.

– Неразумные хазары, – бормотал себе под нос поэт. – Неразумные…

– Александр Сергеевич, – успокаивал его Спиноза, – зато вам предоставляется блестящая возможность ближе познакомиться с бытом и нравами исчезнувшего народа, о котором вы писали. Помните, как там у вас: «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам. Их села и нивы…» Кстати, – огляделся он. – Где же нивы?

И правда: на всем пути они не встретили ни одного возделанного клочка земли. На обширных пастбищах паслись тучные стада крупного, рогатого и мелкого скота, а также табуны лошадей.

– Досадная неточность, – заметил поэт. – Впрочем, мало ли у меня досадных неточностей?

– Вы про какого Олега? – загремел браслетами Рюрикович. – Который из Киева?

– Ты, я вижу, времени даром не терял! – приятно поразился Спиноза. – Увлёкся русской историей, да, Бонифаций?

– Ты чё? – насторожился Петуля. – У меня чистая коммерция. Просто мужик у меня знакомый есть, Вещий Олег. Мы с ним в Стамбул за товаром ходили.

– Ещё одна временная петля! – Витя сдунул муху с кончика носа. – Когда же ты успел переместиться еще лет… э-э… э… на…

– А чего мне перемещаться? – клацнул гривнами бизнесмен. – На месте сидел. У меня ж фирма. А Олега этого я во сне видал. Ничего мужик, деловой.

– Везёт же тебе, Петуля, – завистливо протянула Катя, – а я никогда сны не вижу.

Спиноза сильно заволновался:

– Катя, ты не понимаешь… У Бонифация в экстремальных условиях включилась генетическая память, и он увидел то, о чём не имеет ни малейшего представления! Когда вернёмся, друг, надо обязательно пойти в Академию нанотехнологий и заняться изучением твоего мозга!

Рюрикович испугался:

– Я им лучше свой ум… это… после смерти завещу. Мне голова ещё пригодится.

У стен Итиля пленников встречала толпа любопытных. Раздавались гортанные крики на незнакомом языке. Особый интерес у хазар вызвали Пушкин и Спиноза. Самые смелые норовили подскочить поближе и потрогать их. Витя всё время хихикал: во-первых, боялся щекотки, во-вторых, радовался такому непосредственному знакомству с хазарами.

– Очень приятно, очень приятно, – кивал он оранжевым шлемом во все стороны. – Благодарю за внимание.

– Во, доставучие! – жаловался Петуля Гераклу, когда особо назойливые хазары трогали руками его добро.

К счастью, царский дворец был недалеко. Сотня воинов с трудом подняла Пушкина с телеги и поставила на ноги. С Петули грубо сорвали всё, что он нажил честным бизнесом. Пленников ввели в большой зал, где стояли два трона. На тронах сидели цари. Один – необъятных размеров, розовощекий с длинными пшеничными пейсами и довольно приятным лицом. Второй был маленький, щупленький, с толстыми губами, бритый наголо. Оба царя душевно улыбались и что-то долго говорили на непонятном языке. Затем они замолчали.

– И мы очень-очень рады, – Спиноза поправил очки связанными руками. – Май нейм из Спиноза, – он перешел на английский, чтобы хазарам было понятней. – Ай эм скулбой. Зе й а май фрэндз: Петуля энд Геракл. Ши из э гёрл. Энд ит из зе грэйт рашен райтер Александр Сергеевич Пушкин.

– Мы это… по коммерческим делам, – обиженно добавил Петуля.

Цари снова улыбнулись и хором сказали по-русски:

– Это карашо. Мы вас немножко будет казнить. Секир-башка, – и ребром ладони они синхронно полоснули себя под подбородками, не переставая улыбаться.

– Как это – секир-башка? – возмутился Бонифаций. – Мне нельзя секир-башка! Родители в Турции ка-ак узнают!

– Это несправедливо! – поддержала его Катя. – Мы дети! А вы нарушаете!

– В самом деле, ваши величества, – авторитетно заявил Спиноза. – Согласно международной конвенции о правах ребенка, вы нарушили статьи 3–18 и 20–32.

– Карашо, – заявили цари. – Мы вас будет скоро-скоро казнить, без пытка. Закону мы не нарушать.

– Господа, побойтесь бога, – Александр Сергеевич склонил голову и укоризненно посмотрел на властелинов. – Отпустите детей. Они ничего дурного не сделали.

– Ты вообще молчать, чугун-башка, – улыбнулся толстый.

– Извините, – вмешался научный руководитель. – Но вы совершаете непростительную ошибку. Во-первых, Александр Сергеевич отлит не из чугуна, а из бронзы. Во-вторых, как великий поэт он посвятил бессмертные строки вашему хазарскому народу. Благодаря ему о вас узнал весь мир.

– Рекламу сделал! – вступился за Пушкина Петуля. – А вы…

– Что есть «строки»? – спросил худой.

– Имеются в виду стихи, – объяснил Витя.

– Их ещё учить задают, – подсказал Бонифаций.

– Мороз и солнце, день чудесный, – неожиданно для себя вспомнила Катя.

Ребята с надеждой посмотрели на Пушкина.

– Стихи – это то, за что секир-башка, – подвёл итог поэт.

– Говорить стихи про хазар, – потребовали цари.

Спиноза откашлялся и с выражением прочел наизусть «Песнь о вещем Олеге».

Цари перестали улыбаться.

– Ты что?! – одёрнул Рюрикович Спинозу. – Кто тебя за язык тянул?

Цари тихо переговаривались между собой.

– Простите, друзья, – Александр Сергеевич грустно посмотрел на ребят. – Кто знал, что так получится?

– Бедная мама, – вздохнула Катя. – Как она останется без меня?

– Мы решить, – объявил толстый, – строки – не есть карашо. Но есть складно. И есть вкусно для ухо. Ты, – он показал на памятник, – сломать эти строки, весь мир – забыть эти строки. Ты делать другие строки. Казар – есть карашо. Олег – не есть карашо. Конь – есть очен карашо. Змей есть очен-очен карашо! Не сделать другие строки – секир-башка утром.

– Но позвольте, – забормотал Спиноза. – Классика… Бессмертный памятник…

– Я согласен, – быстро сказал памятник.

Пленных бросили в глубокое подземелье. По углам шуршали страшные мыши, а пауки плели свою паутину. Из-за этого Витя нервничал, и поэтическое творчество давалось ему с трудом. Зато все остальные наперебой предлагали Пушкину свои варианты.

– Пошел деловой сегодня Олег отдать свои вещи хазарам… – Петуля поскрёб затылок. – Поля, корабли, города, даже щит… Он все отдает им задаром!

– Нескладно получается и рифма не везде, – забраковала Геракл.

– Зато по делу, – защищался Рюрикович. – Сама придумай лучше!

– Да я, если хочешь знать, уже сочинила. – Катя закрыла глаза и с завываниями прочла:

– Как ныне сбирается вещий хазар

Заехать плохому Олегу.

Нанес он противнику мощный удар,

Заплакал Олег и забегал.

– Да… в рифму, – вынужден был признать Петуля Катино поэтическое превосходство.

– Если постараться, – всё можно сделать, – скромно заметила девочка. – Правда, Александр Сергеевич?

– Не мешай, – Пушкин дремал на холодном полу. – Я думаю.

– Действительно, Катя, – поддакнул поэту Спиноза. – Вдохновение требует уединения и сосредоточенности. И в литературе, и в науке.

– Слышь, Катька, – вдруг встрепенулся Рюрикович. – А чего это Олег заплакал? Он не такой… И куда это он забегал? По этим… по нивам ихним?

– Ну… он как бы заплакал и забегал с горя, – отбивалась от критики Геракл. – Что не может дать сдачи.

– Ты прости, Катя, но у тебя получилось малохудожественно, – личные симпатии Спиноза никогда не ставил выше научной истины. – Я, конечно, не претендую на высокое поэтическое мастерство, но тут на досуге тоже кое-что набросал. Возможно, вам будет интересно.

Спиноза откашлялся и начал декламировать, чеканя каждое слово.

– Солнце уже клонилось к западу, когда русский князь Олег, прозванный в народе Вещим, собрался за данью в Хазарский каганат. Хорош, богат был каганат. Добрые царили в нем нравы. Главным достоинством этого дружелюбного народа была его веротерпимость. Среди хазар встречались христиане, иудеи, магометане. А правили каганатом два владыки: каган-царь, отвечающий за светскую жизнь, и каган-бек, в чью компетенцию входило решение религиозных проблем. Коллективно сотрудничая между собой, они решали все вопросы демократическим путем. Хазары торговали со многими странами, в том числе и с древней Русью. В то время, как Олег собрался идти за данью к хазарам, набегов последние не совершали, и поэтому русский князь поступил по отношению к ним непорядочно.

Спиноза поправил очки и замолчал. Ребята переглянулись.

– Видите ли, друзья, – Витя поспешил предотвратить замечания по сути вышесказанного, – из-за нехватки времени я не успел написать про коневодство, а также про фауну и флору этой страны. Но к утру, думаю, всё будет готово.

Петуля озадачился:

– А где эти… рифмы?

– Это не стихи, Витя, – Геракл тоже была разочарована.

– Но ведь каганы и не заказывали стихи, – резонно возразил научный руководитель. – Они требовали восстановления исторической справедливости по отношению к своему народу, а также – благозвучия. В своём небольшом исследовании я учёл оба эти условия.

– Нет, Витя, – заупрямилась девочка. – Им не понравится. Нас казнят.

– Точно, – шмыгнул носом Рюрикович. – Секир-башка.

Остаток ночи прошел в литературной борьбе. Ребята слонялись из угла в угол, бормоча себе под нос и предлагая всё новые и новые варианты. Не участвовал в коллективном творчестве лишь Александр Сергеевич. Он мирно спал и проснулся только тогда, когда загремели засовы и за пленниками пришла стража.

Глава 11. Из огня да в полымя

Чертог сиял. Каганы улыбались. Палач точил кривую саблю. Пленники с содроганием взирали на искры, слетавшие с точильного круга.

– Сделать строки? – ласково спросил Александра Сергеевича толстый с пейсами каган-бек.

– Сделать-сделать, – ответила за поэта Катя. – Много-много. Петуля, ты первый.

Бонифаций попереминался с ноги на ногу, будто на уроке у доски, и поскрёб затылок.

– Ну, это… – вдохновенно начал он. – В общем… пошёл хазар на базар…

– Карашо, – похвалил тощий каган-царь, – достаточно.

– Прости, Катя, – Спиноза решительно отстранил девочку и шагнул к тронам:

– Олег, ты взял на душу грех. Покайся! Мирные хазары…

– Този карашо, – покивал за тощего каган-бек.

Геракл расправила плечи и с чувством провыла:

– У Лукоморья дуб растёт. Под дубом смерть Олега ждёт…

– О! – каган-бек удовлетворённо поднял толстый палец, унизанный кольцами. – Очень карашо!

Тощий с сомнением покачал бритой головой:

– Не очень карашо. Нет конь. Нет змея. Секир-башка.

Александр Сергеевич вышел вперед и заслонил детей:

– Позвольте, господа, прочесть вам несколько строк, которые пришли мне в голову во время бессонницы:

Богат и славен… каганат,

Его поля необозримы.

И табуны неукротимы

Копытами в степи стучат.

Палач перестал точить саблю и прислушался. Поэт продолжал:

Хазар на север держит путь,

Хазар не хочет отдохнуть.

Ни в чистом поле, ни в дубраве,

Ни при опасной переправе.

– Какой кароший казар! – растрогался толстый. – Ни хочит отдохнуть, – он высморкался в рукав халата. – Дальши-и.

– Грозы не чуя между тем,

Не ужасаемый ничем,

Князь русский козни учреждает…

Тощий каган-царь неожиданно расхохотался.

– Балда какой! Сидит – и не знаит. А казар кароший ему – чик-чирик! Еще качу.

– А между тем змея большая

Ползет из черепа коня

И жалит Вещего Олега…

Палач затопал ногами и заплясал вокруг точильного камня.

– О, муза! Ты прости меня, – Пушкин поднял глаза к потолку. И неожиданно закончил: – Уж все готово для побега.

Каганы вскочили с тронов:

– Кто побег? – забеспокоились они. – Побег не есть карашо!

– Разве я сказал – побег? – удивился Александр Сергеевич. – Уж все готово для набега… э-э-э… хазар на русские поля.

– Он что-то придумал, – незаметно шепнула Катя на ухо Спинозе.

– Сбежим! – в Петулиных глазах засветилась надежда.

Пушкин сделал шаг назад и встал в строй.

– Сегодня не будет секир-башка, – пообещал тощий каган. – Завтра будет секир-башка.

– За что? – обалдел Рюрикович.

– Ну, знаете!.. – задохнулась от гнева Катя. – Мы всю ночь не спали. Столько натворили!..

– Возможно, ваши величества не удовлетворены формой либо размером данных произведений? – поспешил поинтересоваться Спиноза. – Но это не всё наше творческое наследие. Многое осталось в черновиках. Есть и проза, в которой прославляется…

– Прославляется – очень карашо, – одобрил толстый.

– Я прославляется? – спросил тощий.

– Нет, – растерялся Витя, – но…

– Завтра утром я прославляется и, – тощий показал на каган-бека, – он прославляется. Не сделать строки – секир-башка.

Он трижды хлопнул в ладоши, и пленников увели.

Вечером им в подвал принесли лепёшки и воду.

– Последний наш ужин, – мрачно пробурчала Геракл, налегая на мучное.

– Секир-башка, – вздохнул Петуля.

– Друзья, не отчаивайтесь! – воскликнул Спиноза. – Александр Сергеевич сегодня недвусмысленно намекнул на возможность побега. Я ведь правильно вас понял?

Пушкин сидел, обхватив голову руками.

– Увы, друзья… Я надеялся что-то придумать…

– Так вы про побег просто для рифмы сказали? – разочарованно протянула Катя. – А я надеялась…

– И правильно! – перебил научный руководитель. – Поэзия побуждает не к действию, но к мысли. Надо искать выход. Он должен быть!

Спиноза вскочил и возбуждённо забегал вдоль стенки.

– Эх, были бы здесь селитра и сера, я изобрёл бы порох и взорвал дверь! Конечно, – он резко остановился, – если бы мы приняли меры предосторожности.

Петуля посмотрел на Спинозу, на дверь, на стенку и вдруг сказал:

– Может, охрану подкупить?

– Чем? С тебя же всё поснимали, – уныло махнула рукой Геракл.

Бонифаций ухмыльнулся.

– Плохо ты меня знаешь, – он сел, неторопливо расшнуровал кроссовку, стянул носок и продемонстрировал присутствующим здоровенную ступню.

– Ух ты! – восхитилась Катя. – Размер, наверное, сорок второй. Ой, как красиво!

Пальцы Петулиной ноги излучали сияние, переливаясь кольцами и перстнями.

Бизнесмен полюбовался произведенным впечатлением и с сожалением сказал:

– Вторую ногу не зарядил. Мозоли мешают.

Он освободился от драгоценностей и снова обулся. Спиноза внимательно изучал золотой запас.

– А хватит ли? – он с сомнением покачал головой. – Насколько мне известно из исторических источников, золотом в каганате никого не удивишь.

– А что здесь в цене? – насторожился бизнесмен.

Витя поправил очки.

– Если мне не изменяет память, хазары брали дань с русских натуральным продуктом. Как это там было в летописи? Э-э… «По мыси с дыма», что в переводе на современный язык означает: по белке со двора.

– У меня этих мысей… – небрежно сказал Бонифаций. Он снял куртку и отстегнул подкладку. С изнаночной стороны она напоминала витрину магазина «Меха». Ровными рядами спускались с плечевых швов до пояса шкурки горностая, куницы, соболя, норки. Виднелись и беличьи хвостики.

– Это всё ты наторговал? – с уважением спросила Катя. – А я думаю, с чего это он так потолстел?

Петуля что было силы забарабанил в дверь. К нему присоединился Корнецов.

– Эй, вы там! – заорал Рюрикович. – Открывайте! Дело есть!

– Мы хотим попросить вас обменять нас на пушнину и археологические ценности, – интеллигентно вторил Спиноза.

Никто не откликнулся. У научного руководителя заболели кулаки, а у Петули горло.

– Ой! – Геракл даже подпрыгнула от поразившей её догадки. – Там никого нет! Надо вышибить дверь.

Бонифаций с сомнением покачал головой.

– Это тебе не Спинозина квартира. Тут старая постройка. Ну сама подумай, чем ты её вышибешь? Пушкиным, что ли?

– Точно! – Катя бросилась к неподвижно сидящему памятнику. – Александр Сергеевич! Вы пойдёте на таран?

– А? Что? – очнулся поэт.

– Надо вышибить дверь, – поставила перед ним задачу девочка.

– А-а-а…

Пушкин тяжело разбежался и всей массой врезался в кованую дверь. На ней не осталось ни царапины. Зато пелерина на крылатке классика заметно помялась.

– Ещё разок, – Александр Сергеевич отошел к противоположной стене.

– Нет! – Спиноза, раскинув руки, бросился наперерез произведению скульптора Опекушина. – Мы не позволим уродовать культурное достояние! К тому же, – поправил он очки, – бронза – чрезвычайно мягкий металл. Вы сильно деформируетесь, Александр Сергеевич.

– Остается последнее средство, – классик с сожалением осмотрел испорченный плащ. – Сочинить оду этим… – он пощёлкал пальцами, подыскивая слово, – … неразумным хазарам. Противно, ничего не скажешь. Но я тут набросал…

Загремели запоры. Друзья насторожились. Они слышали, как со скрежетом медленно отодвигался один засов, другой, третий…

– Простите, друзья, – Спиноза снял очки. – Прощай, Катя…

– Но Пушкин… – с надеждой девочка посмотрела на поэта.

Заскрипели несмазанные петли.

– Да пошли они! – психанул Рюрикович. – Что их прославлять? – он торопливо рассовал по карманам золото и набросил на плечи куртку с пушниной. – Хоть бы похоронили по-человечески!

– Простите, братцы, только спьяну, – Пушкин надел шляпу, – я оду посвящу кагану.

И потянул на себя дверь.

– Тёркин! – удивился Петуля.

– Как вы здесь оказались? – захлопал глазами Витя.

– Стучали. Ну пошли, что ли, арапы, – и солдат повёл за собой пленников, освещая путь фонарём.

* * *

Перед ними несла свои воды великая русская река Волга, впадающая в Хвалынское море. Вся компания сидела вокруг костра и ела уху. Тёркин неторопливо рассказывал, как он оказался в хазарской столице, как увидел пленников на базаре, как выследил, куда их поместили, и как придумал план побега.

– Купил у грека за целковый ведро вина, – расправил солдат пшеничные усы, – добавил туда сон-травы и стражникам понёс. Они сперва отказывались, потому как магометаны, им, значит, ихний бог это дело запрещает. – Служивый выплюнул рыбью косточку. – Он, значит, как говорит, Аллах ихний: «Первая, мол, капля – самый большой грех». Только там складно. Слышь, арап, – он локтем подтолкнул Пушкина, – так они чего навострились делать, магометаны-то? Палец, значит, в винцо окунают и эту каплю, самую главную, на землю стряхивают. А потом употребляют.

– Как любопытно! – Спиноза блеснул очками. – Я никогда не встречал подобного в литературе. Вот что значит непосредственное общение с людьми!

– Да, – согласился Тёркин. – Хорошо побалакали… Ведро-то, слышь, они вылакали до дна. Тут вы колотиться начали. Я думаю: «Чево стучат? Дайте людям уснуть!» Ну, а как они уснули – известно: пошёл, темницу отворил – и все дела.

– Вы нам так помогли, – Витя подложил в костер хворостинку. – Не знаем, как и благодарить.

– Брось, – солдат раскурил трубочку. – Когда-то и ты меня выручишь. Это дело житейское.

– Само собой, – пробасил Петуля.

Катя вытерла руки о траву.

– Спасибо, дядя Тёркин. Вы очень вкусно готовите, хотя и мужчина.

– Служивым без этого нельзя, – отозвался солдат. – Бывало, в походе продрогнешь, потом покашеваришь, чайку попьёшь и снова готов хоть сотню вёрст шагать… В нашем деле, коли не подкрепишься, тебя без всякого штыка свалят. Горячее надо обязательно, не то нутром захвораешь. Да вы ешьте, ешьте, чай, путь вам неблизкий…

– В Выселки! – засобиралась Геракл. – Спиноза, а диван выдержит Пушкина?

– Телоразложитель, Катя, – поправил её научный руководитель. – Я думаю, Александра Сергеевича можно будет взять на буксир.

Над Волгой что-то затарахтело. Тёркин, прищурясь, посмотрел в тёмное небо.

– Никак, гроза собирается?

– Природа грома… – договорить Спиноза не успел.

Огромная птица спикировала сверху, клюнула его в шлем, схватила когтями за шиворот и взмыла в небо.

– Отдай! – Катя едва успела вцепиться в Спинозины ноги и вслед за ним унеслась в поднебесье.

Всё произошло так быстро, что никто не успел опомниться. Памятник отчаянно крикнул во тьму:

– Катрин!

Ему ответил только удаляющийся клёкот.

– Опять влипли! – схватился за голову Петуля.

* * *

Василий Иваныч проснулся в хорошем настроении. Делая зарядку, он мурлыкал под нос:

Из-за острова на стрежень,

На простор речной волны

Выплывают расписные

Стеньки Разина челны…

Не переставая напевать, пенсионер, как обычно, сварил себе яйцо всмятку и заварил чаёк.

Позавтракав, Василий Иваныч набрал номер телефона знакомого капитана полиции, который вёл дело по ограблению квартиры №187.

– Алё! Это общественность беспокоит. Ну что, нашли преступников? Нет ещё? А на след Пушкина напали? Не в вашей компетенции? Безобразие! Я буду жаловаться!

Пенсионер в сердцах бросил трубку, раскрыл папку с надписью «Досье», занес туда разговор с полицейским, взглянул на листок календаря и проставил дату: 5 мая сего года.

Часть 3. Сарынь на кичку!

Глава 1. Зуб кашевара

– Не догнать, – задыхаясь от бега, пропыхтел Тёркин. – Дива-птица. Никак в гнездо ребят потащила. Плохи дела.

– Она их сожрёт? – испугался Петуля.

– Этого нельзя допустить, – вскочил Пушкин. – Мы тотчас же выходим на поиски.

– Слышь, арап, – обратился Тёркин к памятнику, – гнездо-то ёйное тут, в утёсах, искать надо. Ты с мальцом туда ступай, а я во-он там прочешу.

Солдат подтянул пояс и направился к дальнему холму. Александр Сергеевич и Бонифаций полезли на ближайшую вершину.

– Катька не пропадёт, – успокаивал себя Петуля, – а вот Спиноза! Заклюют ведь…

Камень пошатнулся, и бизнесмен едва не свалился со скалы. Александр Сергеевич успел схватить его за куртку.

– А может, и нет, – продолжал бормотать Бонифаций, оправившись от испуга. – Витька в этой… в технике безопасности… и Геракл его защитит…

Они поднялись на лысую гору. Над Волгой клубился туман. Волны казались серыми, тяжёлыми. Противоположный берег терялся в предрассветной мгле. В распадке между холмами что-то темнело. Оттуда слышались голоса.

– Гнездо! – обрадовался Петуля. – Нашли!

Он кубарем скатился по склону. Пушкин цеплялся руками за камни и старался не отставать. Но все же Бонифаций вырвался далеко вперёд.

В гнезде было многолюдно. Бизнесмен вкатился в толпу жертв Дивы-птицы. Все, как по команде, обернулись. Со всех сторон его окружали плечистые мужики, заросшие бородами и косматыми гривами.

– Что, проситься пришёл? – прищурился толстомордый дядька в кафтане.

– Мне ещё жизнь дорога, – огрызнулся Бонифаций, поднимаясь на ноги.

– А зачем тогда явился? – подал голос щупленький мужичонка.

– Дык… – двоечник оглядел толпу. – За Гераклом и Спинозой. Их ещё не сожрали?

– Кого-кого? – переспросил щуплый.

– Катьку и Витку. Он в таком шлеме «Харлей»… Его ни с кем не спутаешь…

Дядьки загоготали.

– Сожрали-сожрали. С кашею, – подтвердили они. – Вот Стешка варил, – и вытолкнули в середину круга долговязого парнишку.

– Будет брехать-то, – отмахнулся тот. – Только и знаете, что зубы скалить. Какой я вам Стешка? Не девка, чай…

– Ах ты, гад! – Петуля набросился на него с кулаками. – Такую голову сварить! Людоед! Маньяк!

– Что?! – вскипел мальчишка. – От такового слышу! – и заехал бизнесмену в глаз.

Мужики оживились.

– Ножку, ножку ставь! – подсказывали они Бонифацию.

– Под микитки хватай! – подзадоривали долговязого.

Петуля был сильнее, но пацан ловчее. Двоечник размахивался, а Стешка проскальзывал у него под рукой и больно пинал в ляжку. Но время от времени Петуле всё же удавалось его достать. Один раз Бонифаций так врезал, что Стешка свалился на землю, правда, успел ухватить обидчика за ногу. Пацаны сцепились в клубок и покатились. Зрители вошли в раж. Они кричали, свистели, улюлюкали и топали ногами. Увлечённые схваткой мужики даже не заметили, как сквозь толпу протиснулся вперёд большой чёрный памятник.

– Юноша, – обратился он к живому клубку. – Мы зря теряем время. – И легко оторвал Петулю от отчаянно защищавшегося парнишки.

Стешка шмыгнул носом и размазал по щекам кровь.

– Пусти, – вырывался из бронзовых рук Бонифаций. – Я его уничтожу! Шестёрка птицына! Спинозу сварить – это ж надо! А Геракла за что? Ей жить и жить! Пусти, я ему глотку перегрызу!

– Брехло! – Стешка выплюнул на ладонь выбитый зуб. – Никого я не варил! А жа жуб ты ещё ответишь!

– Каков молодец! – раздался голос из рядов зрителей. – Бойко бьётся! – И в круг выступил рослый мужик в красной рубахе. – Хочешь вором-разбойничком стать? Я б тебя взял!

Петуля всё ещё тяжело дышал.

– А это кто? – широкоплечий постучал по бронзовой крылатке. – Лыцарь?

Пушкин брезгливо отстранился.

Косой шрам на лице мужика побагровел. В глазах вспыхнула злоба.

– Ах ты, тварь немецкая! Не желаешь, значит, мараться об нас? Русским духом брезговаешь? Да знаешь ли, кто я таков? Я, – мужик со всего маху стукнул себя в кумачовую грудь, – сам атаман Ураков! Слыхал небось, немчура? На Волге меня всякий знает! Ни один рулевой не смеет ослушаться, коли выйду да крикну в голос: «Приворачивай!»

Он выхватил из-за пояса пистолет и направил на поэта чёрное дуло:

– Что, наложил в штаны, пёсий сын?

Гладкий ствол упёрся памятнику в грудь. В животе у Петули похолодело. Он решил вызвать огонь на себя:

– Эй!

Атаман обернулся.

– Не стреляйте, – вежливо попросил Бонифаций.

– Тебя, щенок, не спросил, – раздражённо бросил Ураков. – Тут моя власть. С тобой я после поговорю.

– Это не немец, – торопливо объяснил мальчик. – Это памятник. Статуя, значит… из железа…

Атаман опустил пистолет и недоверчиво осмотрел поэта.

– Ишь, – почесал он дулом шрам, – железный, значит… А чего тогда ходит?

– Мне почём знать? – пожал плечами Бонифаций. – Ну такой памятник, живой. Он еще стихи сочиняет.

– Ух ты! – удивился щуплый мужичонка. – Духовные?

– Про хазар, – кивнул Петуля. – Как ныне сбирается вещий Олег…

И он с небольшими запинками прочел первую строфу стихотворения про своего киевского партнёра.

– Как красиво! – ахнул Стешка. – Жа душу хватает!

– Аж в слезу прошибает, – с чувством подтвердил щуплый.

Атаман, видимо, смягчился. Он сунул пистолет за пояс и подобревшим голосом сказал:

– А про нас, лихих людей, песни знаешь?

Пушкин не ответил.

– Дядечка, – Стешка умоляюще посмотрел на памятник. – Рашкажи что-нибудь!

Поэт взлохматил его смоляные кудри:

– Не шуми, мати, зелёная дубравушка!

Не мешай мне, доброму молодцу, думу думати!

Что заутра мне, доброму молодцу, в допрос идти

Перед грозного судью – самого царя!

Над Волгой рассвело. Стала видна противоположная сторона, далёкая, пологая, поросшая редкими деревьями. Река сверкала под лучами солнца. Играли блики на водяной стремнине. Билась о берег волна.

– Ещё первой мой товарищ – тёмная ночь,

А второй мой товарищ – буланый нож,

А как третий-от товарищ – то мой добрый конь,

А четвёртый мой товарищ – то тугой лук.

Раскатывался над водою, над камнями, над лесом бронзовый голос поэта. Разбойники слушали, затаив дыхание.

– Исполать тебе, детинушка, крестьянский сын,

Что умел ты воровать, умей ответ держать.

Я за то тебя, детинушка, пожалую,

Среди поля хоромами высокими,

Что двумя ли столбами с перекладиной…

Поэт замолк. И все молчали. Потом тишину прорезал свист.

– Судно! – крикнул дозорный. – Купецкое!

– Готовьсь! – очнулся атаман. – Поживимся добычею!

Разбойники нехотя поднялись.

– Брошьте, братцы! – вдруг остановил их Стешка. – Не надо. Взять нечего.

– А ты откель знаешь? – насторожился атаман.

– Так видно же, – Стешка вглядывался вдаль. – Вышоко на волне штоит.

– Правду говорит кашевар, – подтвердил щуплый. – Глаз-то молодой, зоркий.

– Не врёшь? – заколебался атаман.

– Вот те крешт, – побожился пацан.

– Здесь криминал, – шепнул Бонифаций Пушкину. – Пошли отсюда.

– Куда? – заступил дорогу щуплый. – Пускай духовное поёт.

– Спой! – подхватили голоса.

– Вот пристали! – с досадой сказал Петуля. – Ладно, прочтите им, только покороче.

Стешка не сводил с поэта восторженных глаз. Пушкин вздохнул и начал:

– Сижу за решёткой в темнице сырой.

Вскормленный в неволе орёл молодой,

Мой грустный товарищ, махая крылом,

Кровавую пищу клюёт под окном…

– Катька, Витька! – простонал Бонифаций. – Орел там их клюёт, а мы здесь…

Снова свистнул дозорный.

– Готовьсь! – скомандовал атаман.

– Брось, не штоит, не взять ничего, – Стешка даже не обернулся на реку. – Дальше, дяденька!

– Ну, – поддержали кашевара разбойники, не поднимаясь с мест. – Дальше, дальше!

Пушкин усмехнулся:

– Благодарная аудитория. Что ж, слушайте.

Как по Волге-реке широкой

Выплывала востроносая лодка,

Как на лодке гребцы удалые,

Казаки, ребята молодые.

На корме сидит сам хозяин,

Сам хозяин, грозен Стенька Разин…

Атаман Ураков так и подскочил.

– Ах ты, змеёныш! – бросился он к кашевару. – На груди тебя пригрел, а ты измену замыслил? Чуяло мое сердце, чуяло!.. Один струг пропустили, другой, а теперь ты на моё место метишь?! В Волге-матушке твоё место, на донышке!

Он выхватил пистолет и, никому не дав опомниться, выстрелил в Стешку. Петуля пригнулся и закрыл лицо руками.

– Ох! – дружно вырвалось из разбойничьих глоток. – Убил!

Бонифаций покосился на кашевара. Но тот стоял и не падал.

– Бах! – Ураков выстрелил прямо в Стешкину грудь из другого пистолета. Кашевар только захлопал глазами.

– Заговорённый! – закрестились разбойники. – Пуля не берёт!

Атаман в ужасе бросил пистолеты и первым рванулся вниз. Шайка кинулась врассыпную.

В распадке между холмов остались только трое. Два пацана и памятник.

– Не понял, – сказал Петуля, – чего это они свалили?

Пушкин расхохотался:

– Заговорённый, заговорённый! – он протянул Стешке руку и разжал кулак. – Держи на память. Это как мух ловить.

На бронзовой ладони лежали две сплющенные пульки.

Глава 2. Шаганэ из Шемахи

– Не могу больше, – пожаловался Петуля. – Ноги гудят.

Он присел на камень.

– Да, пожалуй, мы так ничего не добьёмся, – кивнул Пушкин. – Вон сколько холмов облазили. Ни Дивы-птицы, ни Катрин, ни Спинозы…

С самого утра, распрощавшись со Стешкой, рыскали они по окрестным утёсам, но ничего, даже отдалённо напоминающего гигантское гнездо, не видели. А над Волгой уже сгустились сумерки.

– Чё делать будем? – Петуля прислушался к своему животу. – И жрать охота.

– Отложим поиски до утра, – решил поэт. – В темноте одолевать кручи бессмысленно. Продолжим экспедицию завтра. Как знать, возможно, они ещё живы…

От разогретого за день леса подымался пар. Вода в реке была спокойной, тихой и прозрачной. Иногда над поверхностью скользила серебристая дуга рыбьего тела, во все стороны от неё разбегались круги.

– Рыбки бы, – Бонифаций завистливо проводил взглядом плеснувший по воде хвост.

– Можно и наудить, – согласился памятник.

– Чем? – безнадёжно спросил бизнесмен. – Хоть бы крючок какой был.

– Боливаром моим, – и, войдя по колено в воду, Александр Сергеевич ловко подцепил рыбину шляпой.

Бонифаций разжигал костер. Горький опыт с печкой не прошёл для Петули даром. Теперь он действовал по всем правилам. Сложил крест-накрест толстые поленья, накидал на них сухого мха, а сверху соорудил домик из тонких веточек. Оставалось только поджечь.

– Эй! – крикнул двоечник великому русскому писателю. – Вы, случайно, не курите?

– Курил, – отозвался Александр Сергеевич, выбрасывая на берег крупного осетра. – Но, к сожалению, спичек у меня нет. Впрочем, можно обойтись и без них. Поищи кремешек.

Под ногами перекатывались голыши. С Бонифация сошло семь потов, прежде чем он высек искру. И вскоре на берегу запылал маленький костёр.

– Завидую тебе, брат Петуля, – растянувшись на песке, поэт подпёр голову рукой и с удовольствием наблюдал, как мальчик уписывает за обе щёки печёную рыбу. – Волжская осетринка, скажу тебе, знатная штука. Жаль только, мне теперь не оценить её сладости…

– А вы попробуйте, – посоветовал Рюрикович, протягивая поэту кусок. – Вдруг пойдёт.

– Попробовать-то можно, да что толку? – отказался от угощения классик. – Я давеча в Коростене пиво пил. Но, представь себе, не ощутил ни вкуса, ни аромата. Не много радости быть бронзовым.

– Ага, – кивнул Петуля. – И я пиво пробовал…

– А я предпочитаю вино, – признался Александр Сергеевич. – Мадера, рейнвейн, клико… Поверишь ли, даже простое деревенское винцо может быть очень и очень тонким.

Статуя мечтательно посмотрела в тёмное небо.

– Бывало, в Бессарабии Никита наливает мне полную кружку с розовою пенкою… Выпьешь, закусишь брынзою и помидором – ах!

– Я один раз, – вспомнил Петуля, – в школе стих учил. Там ещё мужик со старухой пил. Говорит, горе, мол, у меня…

– Выпьем, добрая подружка

Бедной юности моей,

Выпьем с горя. Где же кружка?

Сердцу будет веселей,

– продекламировал Пушкин.

– Точно! – обрадовался Бонифаций. – Вам тоже наизусть задавали?

Пушкин рассмеялся:

– Да я, брат, с этой старушкой был коротко знаком. Это няня моя. Добрейшая была женщина…

– Слышь, – вдруг прервал его Петуля. – Тут кто-то есть.

Сквозь шорох волны пробивались неясные звуки, похожие на плач.

– Геракл это! – Бонифаций вскочил на ноги. – По Спинозе страдает!

Он бросился в темноту. Поэт выхватил из костра головню и поспешил за ним.

На берегу у самой воды билась в рыданиях женщина.

– Ай-яй-яй! – голосила она. – Ой-ёй-ёй!

– Не Катька, – разочаровался Рюрикович.

– Сударыня, – склонился над ней Пушкин, – вы нуждаетесь в помощи?

Женщина взглянула на него и вжалась в песок. Огромные чёрные глаза, подведённые сурьмой, расширились от ужаса, длинные ресницы затрепетали.

– Дэв! – прошептала она. – Иблис! Я уже умэр?

– Не бойтесь, – мягко сказал Александр Сергеевич. – Я не причиню вам зла.

– Лучше бы я умэр! – женщина забилась на песке, как рыба, выброшенная из воды. – Ай-яй-яй!

– Стоит ли так убиваться, сударыня? Вы можете поранить себя, – Пушкин передал Петуле головню, легко поднял незнакомку и понес её к костру. – Вам следует обсушить платье.

На всякий случай Бонифаций посветил в разные стороны. Но ни Геракла, ни Спинозы не обнаружил.

Незнакомка всё ещё всхлипывала. Одета она была непривычно. Поверх чёрных кос под прозрачным платком блестела маленькая шапочка. Из-под узкого платья с жемчужными пуговицами выглядывали узорные шаровары, перехваченные на щиколотках тугими манжетами.

– Ой-ёй-ёй, как я нэсчастны! – в такт рыданиям на женщине позвякивали кольца и браслеты. – Русска рэка нэ хочит мэня утонуть!

– Вы хотели лишить себя жизни! – поразился Александр Сергеевич. – Но отчего же? Вы так молоды, хороши собой…

Женщина автоматически поправила шапочку на голове и разгладила фату.

– Маладой – да. Хароший – да, – подтвердила она. – А Стёпка мэня бросыла.

– Куда бросила? – Петуля, как и незнакомка, сел по-турецки. – В воду, что ль?

Девушка метнула на него взгляд из-под длинных ресниц.

– В воду я сам сэбя бросыла, – объяснила она. – А Стёпка мэня совсем-совсем бросыла. Тэперь она Настька любыт.

– Вот в чём дело! – догадался памятник. – Любовный треугольник. И наша красавица оказалась третьей лишней.

– Настька лишний! – обиделась красавица. – Простой дэвка, немытый… А я – княжески дочь. Ой-ёй-ёй! Зачэм я Стёпка повэрил? Зачэм от папка-мамка ушёл? Зачэм родина оставил? Ай-ай-ай! Шемаха! Шемаха!

– Вы, сударыня, персиянка? Попали в плен?

– Сам из дома ушёл, – не дожидаясь приглашения, незнакомка двумя пальчиками взяла рыбину, отщипнула и отправила в рот малюсенький кусочек. – Повэрил и ушёл. Стёпка шубы дарыла, шапки дарыла, цацки дарыла…– женщина в сердцах сдёрнула с шеи ожерелье и бросила его в костёр. Перламутровые бусинки блеснули и раскатились по красноватым углям.

– Не-ет! – Петуля бесстрашно бросился в огонь. – Это ж таких денег стоит!

– Зачэм мнэ дэнэг? – персиянка стянула с пальца рубиновый перстенёк. – Мнэ нэ нада дэнэг!

Двоечник быстро выхватил у неё перстень и напялил себе на мизинец.

– Мнэ нада любов, – доверчиво сказала ему персиянка и протяжно всхлипнула.

– Ну полно, полно, – успокаивал её Пушкин. – Вы ещё будете любить и не раз. И недостатка в поклонниках, поверьте, никогда не почувствуете.

– Ага, – кивнул Рюрикович. – Вы такая… э-э-э … гламурная.

– Ты так думать? – кокетливо улыбнулась ему княжна. – Ты хорошая. Как тэбэ имя?

– Он Пушкин, – уважительно показал бизнесмен на статую. – А я Бонифаций. Петуля, значит.

– Пэ-ту-ля! – пропела незнакомка. – А я Шаганэ.

– Тоже красиво, – оценил Рюрикович.

– Хочиш, я тэбэ спою, – неожиданно предложила женщина, – а, Пэтуля-джан?

Не дожидаясь ответа, она поднялась и легко, почти не касаясь земли, закружила вокруг костра, выделывая руками кренделя:

– Стэп да стэп кругом, ай-яй-яй,

Путь далёк лэжит…

– Там, в степи глухой, – подхватил ломким баском Бонифаций, – помирал ямщик!

– Браво, браво! – зааплодировал Александр Сергеевич. – Неплохой, право же, дуэт сложился!

Перевалило за полночь. Персидская княжна сладко дремала у огня, набросив на плечи Петулину куртку. Бизнесмен то и дело заботливо поправлял её на женщине. Спать он не решался. Кто её знает, эту иностранку, вдруг она снова решит утопнуть вместе с его запасом пушнины?

– Вот неожиданность, – посетовал поэт, кивая на Шаганэ. – И довольно некстати. Как с ней поступить? Не бросать же здесь, в самом деле…

– Ага, – усилием воли Рюрикович отгонял от себя сон. – Может, её домой послать, в Персию ихнюю?

– Шемаха, Шемаха, – бормотала во сне красавица. – Вах! Вах!

– Бах! Бах! – постреливали в огне последние жемчужины.

На берег равнодушно набегали волжские волны.

Глава 3. «Не видать тебе подарка…»

Не открывая глаз, Бонифаций протянул руку и пощупал Шаганэ. Пушнина была на месте. Персиянка хлопнула длинными ресницами:

– Петуля-джан! Ку-ку!

– Ку-ку, кукареку, – отозвался Рюрикович, стаскивая с неё куртку.

– Княжна явно благоволит к тебе, брат, – заметил Александр Сергеевич.

– Жэниться хочу, – подтвердила Шаганэ и пощекотала травинкой бизнесменский нос.

Уши у Рюриковича зарделись.

– Я, это, не могу… – стал оправдываться он. – У меня уже есть… Малуша…

– Вах-вах, – закручинилась шемаханская княжна. – И ты мэнэ бросыла, Пэтуля-джан.

Её лицо страдальчески сморщилось. На длинные ресницы накатила слеза.

– Ради бога, сударыня, – торопливо сказал Пушкин, – без сцен. И, прошу вас, больше не надо топиться.

– Чё рассиживаться? Пошли, – бизнесмен поднялся и потопал по берегу. Закутавшись в фату, Шаганэ засеменила следом.

Вся компания двинулась вниз по течению и очень скоро вышла к большому селу с пристанью, у которой покачивались на привязи суда. Увидев обрыв над Волгой, Шаганэ снова взрыдала:

– Здэсь мэнэ Стёпка бросыла! Ай-яй-яй!

На шум из сторожки выглянул сгорбленный старичок.

– Чего надо-ть? – дружелюбно спросил он.

– Здравствуй, брат, – начал было Пушкин. – Не подскажешь ли…

– Чур меня! Чур! – с неожиданной прытью дедок заскочил обратно и захлопнул за собой дверь.

Александр Сергеевич постучал в окошко:

– Мне бы только справиться…

– Сгинь, нечистая сила! – крикнул старик, не показываясь.

– Вот темнота! Пушкина не узнать! – Петуля забарабанил в дверь. – Дед, а дед! Как в Персию проехать?

Дверь чуть приоткрылась, и в щели показалось ружейное дуло. За ним медленно высунулся лодочник. Увидев живого человека, он приосанился:

– Караван нынче собирается, – старик перевёл дуло на стоящие неподалёку суда. – Никита Афанасьев с посольством.

– Нам бы билетик. Тётку отправить надо, – объяснил Бонифаций, кивая на княжну.

– Заплотишь купцу – отвезёт, – ответил старик, немного освоившись и с любопытством поглядывая на Пушкина. – А ентот кто?

– Пушкин, – со значением сказал Петуля. – Известно, кто. Да ты не бойся, дед. Он мужик свойский. Только железный.

Всё еще держа пищаль наизготовку, лодочник вышел из сторожки.

– Ну, здоров будь тогда, – приблизился он к Александру Сергеевичу. – Это ж как тебя угораздило?

– Таким уродился, – усмехнулся поэт. – Ты вот что скажи, любезнейший: не видал ли кто в округе двух ребят нездешних? Девочку и мальчика? Мы их разыскиваем.

– Их птица унесла, – вмешался Бонифаций. – Здоровая, как самолёт.

– Сказывают, – добавил Александр Сергеевич, – будто гнездо её где-то в этих местах.

– А-а… – старик прислонил пищаль к стене и потеребил бородёнку. – Дива-птица, что ль? Видывать не приходилось, но слыхивал, там, – он показал вниз по течению, – в аккурат под Астраханью, гнездовье её.

– А где эта Астрахань? – нетерпеливо спросил Петуля.

– Да не близко. Почитай, в самом устье…

Пушкин с Рюриковичем переглянулись.

– Три билета, – упавшим голосом сказал бизнесмен. – Кому платить?

Купец Никита Афанасьев оказался сговорчивым. Оглядев компанию, он сразу согласился на предложенные Бонифацием условия. Проезд обошелся в один-единственный перстень, который неизвестный Стёпка подарил княжеской дочери.

Плыть было жарко и скучно. Петуля без всякого интереса глядел на правый берег, пологий и пустынный. Иногда там показывались унылые деревни, бредущие с вершами рыбаки или волочились навстречу баржи. Их, точь-в-точь, как на картинке в учебнике, тянули на канатах понурые бурлаки. По левому борту шли сплошные безлюдные обрывы. Противно кричали толстые чайки.

– Тьфу, – сплюнул Петуля.

Плевок немного покружился за кормой и отстал от корабля.

– Никита-джан! – пропел за его спиной знакомый персиянский голос. – Ку-ку!

– Ку-ку, красавица, ку-ку! – рассмеялся купец.

– Раскуковались тут! – Петуля снова сплюнул, но неудачно. Ветер бросил слюну в его же собственное лицо. Бонифаций с отвращением утёрся и пошёл искать Пушкина. Поэт беседовал на каком-то иностранном языке с важным толстым послом.

– Ну завон лепистоль дипломатикь де тсар рюс Жан Трезьем. Везём дипломатическую почту русского царя Ивана Третьего, – доверительно сообщил памятнику иностранец. – Пур нотрэ прэнс…в смысле, нашему князю…

Пушкин ничего не успел ответить, потому что над его головой со свистом пролетела пуля. Александр Сергеевич толкнул Петулю на палубу. Рядом тяжело плюхнулся посол.

– Сарынь на кичку! – крикнул чей-то зычный голос. – Заворачивай!

Корабль покачнулся. Об его борт ударилось другое судно.

– Лё корсар, – прошептал посол Петуле в ухо. – Лё пират!

Бонифаций не видел, что делается у него над головой. Он только слышал выстрелы, ругань и глухие удары. Потом всё стихло.

Кто-то схватил мальчика за шиворот:

– Вставай!

Бизнесмен попытался вырваться. Больше всего Петулю беспокоила судьба пушного запаса за подкладкой куртки. Его поставили на ноги и потащили к борту.

Пленных выстроили в ряд на палубе пиратского челна. В кресле перед ними сидел человек в синем бархатном кафтане, погружённый в глубокую задумчивость.

– Привели, Степан Тимофеевич, – почтительно доложил щуплый кривоногий старикашка, который показался Петуле смутно знакомым.

Атаман поднял на пленников тяжёлый взгляд. Вдруг его чёрные глаза расширились.

– Стёпка! – восторженно взвизгнула Шаганэ. – Дарагая! Зачэм ты мэнэ бросыла? Харашо, что я нэ умэр!

– Опять ты? – побледнел главарь. – Откуда взялась?

– Я хатэла патапыть сэбя Волга-мат! – метнулась к нему княжна. – Но мэня нэ дала Пушкин-джан и Пэтуля-джан. И вот я опьят с тобой!

– Где этот Пушкин, сукин сын? – атаман стукнул кулаком по подлокотнику. – Найду – шкуру спущу!

– Вот она! – радостно защебетала персиянка, показывая на памятник. – А вот – Пэтуля-джан!

У атамана отвисла челюсть.

– Совсем не изменился, – вытаращился он на Бонифация. – Это ж сколько лет прошло?

– Будь здоров, Степан Тимофеич Разин, – подал голос Пушкин.

– Дяденька! – пролепетал атаман.

– Стешка, что ль? – сообразил Петуля. – Ёлки зелёные, что с тобой?

– А с тобой что? – атаман изумлённо пощупал Бонифация. – Не растёшь?

– Только без рук! – бизнесмен отпрянул и поплотнее запахнул дорогостоящую куртку. – А чё мне расти со вчера?

– Шутишь? – с надеждой спросил Разин. – Почитай, лет двадцать пролетело.

– Какие шутки? – разозлился Рюрикович. – Забыл, что ль? Вчера утром я тебе зуб выбил. А у меня, глянь, – он засучил штанину, – во какой синячище остался!

Щуплый старикашка присел на корточки и внимательно изучил повреждённое место.

– И вот этого сморчка я вчера видел, – вгляделся Петуля в знакомую плешь.

– Не иначе, как чародейство, – объявил щуплый, поднимаясь. – Заговорённый.

– Ох, – Разин снял шапку и утёр пот со лба. – От сердца отлегло. Дяденька, – он кивнул на поэта, – и тебя, выходит, заговорили… Ну что, пацан, может, подерёмся?

– Нэт! – Шаганэ упала в ноги атаману. – Нэ бэй, Стёпка! Нэ губи! Пэтуля-джан хароший! Он мэнэ к тэбэ привел!

Щуплый неодобрительно покачал головой:

– Ишь, какая навязчивая! Стыдно, девка ведь. Сказано тебе было: иди, мол, на все четыре стороны, а ты… Эх! – он в досаде сплюнул, обернулся к атаману и предложил: – Степан Тимофеич, может, камень к ногам и за борт? А? В набежавшую волну?

Разин задумался.

– Не стоит, – негромко сказал Пушкин. – Пускай лучше у меня будет ещё одна досадная неточность. И без того молва уже вовсю трезвонит.

– А что говорят? – заинтересовался атаман.

– Говорят, будто ты погубил девицу, – уклончиво ответил поэт. – Волге-матушке, мол, ею поклонился.

– Вот ведь люди! – Разин сдвинул шапку набекрень. – Мирская молва – морская волна. Накатила и убежала. А вот не возьму грех на душу! – Он оглядел пленников. – Эй, купец, поди сюда!

Афанасьев выступил из ряда.

– Жалую тебя, купецкая душа, подарком, – Стенька подтолкнул Шаганэ к Никите. – Жалую тебя персиянскою княжною. И отпускаю с миром. Женись на ней и больше мне не попадайся!

– По рукам, – согласился купец, принимая персиянку в объятия.

– Перфэман! Манификь! Восхитительно! – воскликнул толстый посол, обращаясь к памятнику. – Иль э ль ом трэ гран! Это великий человек!

– Ля натюр ларж! Широкая душа! А как же! – с гордостью ответил поэт.

– Прощай, Стёпка! – персиянка послала Разину воздушный поцелуй. – Никита-джан, а ты мэнэ будешь цацки дарыть?

– Буду-буду! – пообещал Афанасьев.

За купцом последовали корабельщики и посол со свитою.

– Лучше бы всё-таки её за борт, – провожая глазами шемахинскую красавицу, с сожалением сказал щуплый. – И без добычи остались, опять же…

– Будет тебе добыча, – пообещал Степан Тимофеич. – Мало, что ль, судов по Волге ходит? А то пойдем к Астрахани…

– И нам как раз туда нужно! – обрадовался Петуля. – За Гераклом и Спинозой.

– А! – вспомнил атаман. – Друзья твои… Тоже, поди, заговорённые.

Петуля пожал плечами. Он не знал, как получилось, что со вчерашнего дня для кашевара Стешки прошло целых двадцать лет и он из пацана превратился в бородатого мужика. Эх, был бы рядом Витька, он бы всё объяснил!

Подул ветер, подняли паруса. Струг развернулся и поплыл вниз по течению.

– Так вот ты какой, брат, – сказал атаману Пушкин. – Много я о тебе слыхивал, да не думал, что доведётся встретиться.

– Я тебя тоже не раз вспоминал, – улыбнулся Разин. – Гляди!

Он расстегнул кафтан, оттянул ворот рубахи, и Петуля увидел коробочку, которая висела у Степана Тимофеевича на груди. Щёлкнула крышка. В ладанке лежали две сплющенные пульки.

– Те самые, – объяснил атаман. – Помнишь, дяденька, ты меня и впрямь заговорил. С той поры ни в огне не горю, ни в воде не тону. Не берут меня ни клинок, ни пушка.

Он сунул ладанку под рубаху, застегнул кафтан и попросил Пушкина:

– Спой что-нибудь….

Хлопал парус. Бурлила вдоль борта вода. Клонилось к закату солнце. А над Волгой-рекой разносился голос поэта:

– Не в наследственной берлоге,

Не средь отческих могил, —

На большой мне, знать, дороге

Умереть Господь судил…

Глава 4. Второй сон Бонифация Петули

Петулю неодолимо тянуло в сон. Но щуплый назойливо гудел над ухом:

– Астраханцы всё к нему приставали, к Степан Тимофееичу-то: закляни, мол, да закляни у нас комара. Комар, значит, их заел, дюже много ентой твари развелось. А они, вишь, астраханцы-то, прослышали, что Степан Тимофеич наш чародейством владеет. Упрашивали они его, упрашивали, а он – ни в какую. Закляну, говорит, без рыбы насидитесь. Астрахань – она, вишь, рыбою богата. А рыба – она что жрёт? Комара да мошку. Так и не заклял. А то ещё был случай….

Корабль подошел к Астрахани. Вместе с разбойниками Бонифаций сошёл на берег и прямиком направился к базару. Астрахань был городок так себе: пыльный, сухой, с кособокими одноэтажными домишками, к тому же комаров тут водилось видимо-невидимо, зато и рыба плавала в сточных канавах. Высунет голову, комара схватит – и жуёт.

– Совсем ручная! – удивился Петуля.

Поэтому, наверное, осетров и стерлядей на базаре отдавали чуть ли не задаром. Зато пушнина ценилась очень дорого. И когда Пушкин сказал Бонифацию:

– Мон ами, фэ вотрэ променад, мэнтнан жэ лязард поетикь, прогуляйся, дружище, на меня накатило вдохновение, – Рюрикович нисколько не расстроился и ответил поэту:

– Тре бьен, конечно!

Он отстегнул от куртки подкладку и выложил на прилавок несколько шкурок. Что тут началось! Народ набежал, стал толкаться, выхватывая друг у друга горностаев и куниц, и весь товар ушёл за считанные секунды. Бизнесмен сложил серебряные рубли в большой кожаный кошель и с трудом взвалил его себе на спину. Проходя через мясные ряды, он заметил Спинозу, который торговал битой птицей.

– Покупайте, пожалуйста, – уговаривал научный руководитель астраханцев. – Мясо дичи содержит много протеинов и микроэлементов, необходимых для здоровья.

– Витька! – заорал Рюрикович и бросился к другу, расталкивая мешком прохожих. – Нашёлся!

– Бонифаций! – от неожиданности Спиноза выронил пудовый окорочок и обнял бизнесмена окровавленными руками.

– Как ты сюда попал? А Катька где?

– Да здесь, здесь, – успокоил Витька. – Астраханскими арбузами торгует. Один арбуз – один рубль. Два арбуза – два рубля. Три арбуза – три рубля.

– Круто! – похвалил Петуля.

– А у меня дела идут не очень хорошо, – пожаловался Спиноза. – Мясо Дивы-птицы жестковато и не пользуется спросом. Но Катя вытолкала её из гнезда и птица разбилась, так не пропадать же добру. Тем более, мы оказались в экстремальных условиях, а жить-то надо, наукой как-то заниматься…

– Да кто ж так работает… – Петуля спрятал свой мешок с деньгами под прилавок, взял у Спинозы белый халат и чёрные нарукавники и крикнул в толпу: – Дива-птица, нельзя не насладиться! Никого не слушай, покупай и кушай!

Около прилавка выстроилась очередь. Народ брал, не торгуясь.

– Ты, Бонифаций, прирождённый продавец! – восхищался Спиноза. – Знаешь, это талант, такой же, как у поэта или учёного!

Распродав мясо и набив деньгами второй мешок, мальчишки помогли Кате реализовать арбузы.

Оглядывая гору денег, бизнесмен задумался:

– Что ж, это так с собой и таскать?

– Действительно, – поправил очки научный руководитель, – телоразложитель не выдержит.

– И потом, – забеспокоилась Геракл, – нам ещё надо вернуть на место памятник Пушкину. Ой, Петуля, а куда он подевался?

– Жив-здоров. Сидит у разбойников. Стихи всякие сочиняет…

– Как у разбойников? – ужаснулась Катя. – Его немедленно нужно спасти! Бежим!

– Погоди ты, – остановил её Рюрикович. – Это хорошие мужики. Их главный Пушкина очень даже уважает. И меня тоже. Я ему зуб выбил.

– Да что ты? – изумилась Геракл.

Петуля вкратце рассказал друзьям про обе встречи с разбойниками. И спросил у Витьки, как это получилось, что Стешка-кашевар так быстро превратился в Степана Разина.

– О, вы попали к предводителю крестьянской войны 1670–1671 годов? – очки у Спинозы заблестели. – Невероятно! Это легендарный человек! Бонифаций, ты ведь можешь обогатить современную отечественную науку!

– Не-е, – помотал головой Рюрикович. – У нас с этим строго. Грабь сколько хочешь, только всё приноси атаману, и он по-честному поделит. А если кто смухлюет – тому каюк!

– Это справедливо! – восхитилась Геракл. – Это я понимаю!

Корнецов умоляюще посмотрел на друга:

– Бонифаций, только ты можешь это сделать! Познакомь нас с Разиным, пожалуйста!

– Не проблема!

Они подхватили свои мешки и пошли на пристань. Там шло народное гуляние в честь прибытия разбойников. Команда Разина оказывала нуждающимся гуманитарную помощь. Бедным раздавали вещи, деньги, устраивали бесплатные обеды. Народ очень радовался: пел песни, кричал «ура» и прославлял великого атамана. Только несколько астраханцев из госадминистрации, обиженные отказом заклясть комара, жались в сторонке и ворчали:

– Вестимо, не жалко. Наворовали, теперь транжирят.

Степан Тимофеич сидел на троне. Рядом с ним стоял Пушкин. Он читал атаману новое стихотворение: «Осень наступила. Высохли цветы». Вдруг поэт перестал читать и обрадовался:

– Ба! Кого я вижу! Петуля вернулся!

– Ур-ра! – крикнул народ.

– Александр Сергеевич! – рванулась к памятнику Геракл.

– Катрин! Виктор! – Пушкин пожал ребятам руки.

– Ура! Ура! – откликнулась толпа.

– Молодцы, много наторговали, – похвалил Разин, глядя на мешки с золотом и серебром.

– Вот, Степан Тимофеич, Спиноза, а вот Геракл, – представил друзей бизнесмен.

– Очень приятно! – заулыбался Стенька и поцеловал Катьке руку. Президенту он поклонился до земли, а Спиноза кивнул ему оранжевым шлемом.

– Садитесь, что ли, – Разин трижды хлопнул в ладоши, и тут же принесли еще три трона. – В ногах правды нет.

– Какой вы красивый и сильный, – Геракл с уважением пощупала бицепс Стеньки Разина.

– Мерси за комплимент, – обрадовался атаман. – За доброе слово вот тебе подарок, – и накинул на плечи девочки норковую шубу.

Витя поправил очки.

– Для мужчины красота – не самое главное, – ревниво заметил он. – Степана Тимофеича, насколько мне известно, народ вообще не за красоту полюбил. Видишь ли, Катя, Разин поднял на борьбу со злыми эксплуататорами пять тысяч крестьян. Были там и вольные казаки. Люди с удовольствием шли к нему в отряды. Многие города и крепости добровольно сдавались атаману. Да что говорить – даже солдаты царской армии переходили на его сторону. – Спиноза перевёл дух, набрал в грудь побольше воздуха и продолжал: – Представь себе, Катя, что ни один из других предводителей крестьянских войн не был таким интеллектуалом и не знал столько языков.

– Верно говоришь! – Степан Тимофеич встал и расправил плечи. – До всего своим умом дошёл! Языки давались мне с трудом, но восемь из них я выучил. Вот спроси меня что-нибудь по-калмыцки, татарски, турецки или, скажем, по-персидски?

– Но… – смутился научный руководитель. – Я не знаю… Разве что английский… А впрочем… – он немного подумал и сказал на неизвестном Петуле языке: – Ким бурда чорбаджи?

– Я! – стукнул себя в грудь Разин. – Я здесь хозяин! Жалую тебе шубу со своего плеча!

И он с плеча сбросил на Спинозу шубу. Витьке она оказалась великовата: из неё торчала только верхушка оранжевого шлема.

– Мне тут стих сочинился, – с нескрываемой завистью сказал Пушкин. – Я пришёл к тебе с приветом. Рассказать, что солнце встало. Что оно каким-то светом по чему-то там затрепетало! – с выражением прочёл он и выжидательно посмотрел на атамана.

Разин смахнул непрошеную слезу.

– Хорошо сочиняешь, складно! В римфу! – и скинул с себя ещё одну шубу. – На, носи на здоровье!

Петуле, конечно, стало обидно, что он один остался без шубы. К тому же шкурки все распродал, и не из чего теперь будет шить, если вдруг нагрянет зима. Но виду он не подал. Просто поскрёб затылок.

Однако Разин про товарища своего не забыл.

– А тебе, Петуля, как ты есть такой же, как когда выбил мне зуб, шубу жалую особую. – Он залез под трон, вытащил оттуда чемодан и достал из него новую импортную дублёнку с ярлыком. – Носи и помни.

– С научной точки зрения, – голос Спинозы из-под шубы звучал глухо и неразборчиво, – Петуля за два дня перенёсся на несколько десятилетий вперёд. Такое бывает, Степан Тимофеевич. В современной науке это явление называется «синдром временной петли».

– Молодец, – атаман погладил Спинозу по шлему. – Я б тебе и шапку подарил, да у тебя своя есть. – Он снова обернулся к Бонифацию: – А что, друг Петуля, ты собираешься делать с этим золотом и серебром?

– Ну… – задумался Рюрикович.

– По-честному их делить нельзя, – решил Разин. – Это ж не награбленное, а чистая прибыль от торговли. Предлагаю, чтоб деньги не потерялись и не растратились попусту, надёжно поместить их в клад.

Он взял лопату и сказал:

– Пошли.

Путаясь в шубах, ребята с трудом тащили мешки. Они вышли из Астрахани, миновали ещё два-три города и попали в глухой тёмный лес.

– Вот заветный бугорок, – показал Разин. – Здесь никто не найдёт. Копай, ребята!

Все дружно взялись за работу и вырыли довольно большую яму. У одного лишь Александра Сергеича не было лопаты, и он просто отгребал землю шляпой-боливаром. Клад сложили в большие сундуки, которые случайно обнаружились в кустах, и зарыли.

– Место запомни, – посоветовал Петуле атаман. – Вот тут большая сосна с обломанным сучком, вот тут камень, там течёт Волга-мать, а над ней Настина гора. Рядом устье Большого Еруслана и город Саратов.

Когда они вернулись в Астрахань, было уже поздно, и над главной площадью звёздами рассыпался салют. Все снова сели на троны, и народ опять стал их приветствовать. Тут на коне приехал мужик в богатой одежде. Он слез с лошади и представился:

– Главный здешний воевода Прозоровский.

– Очень приятно, – вежливо сказала Катя, кутаясь в шубу.

– Ну, наконец-то! – обрадовался Разин. – Прозоровский, будь другом, напиши письмо русскому царю-батюшке. Привет передавай, а также скажи, что я царские лодки никогда не трогаю, потому как на них герб нарисован. Граблю только купеческие, без герба. И всё раздаю крестьянам. А теперь вот царскую землю покорил и хочу что-то с этого иметь.

– Я задарма ничего не делаю, – заупирался воевода. – Дашь мне одну ладью, сундук золота, сундук серебра, сукна заморского отрез, коня доброго и что-нибудь из оружия.

– Слова не услышишь, – Стенька хлопнул в ладоши, и всё тут же принесли, кроме ладьи. А конь сам пришёл.

Воевода даже спасибо не сказал. Он посмотрел на Петулю, на Пушкина, на Геракла со Спинозой и намекнул:

– Ты тут всем шубы раздариваешь, я тоже хочу.

Атаман поморщился:

– В принципе, мне не жалко. Но надо же совесть иметь. Смотри, у меня только одна и осталась. Последняя.

– Не обеднеешь! – нагло ответил воевода. – Ладно, шубу я себе в другом месте добуду. А письмо царю не напишу! – и он показал атаману кукиш.

Тут Разин скинул с себя меха, бросил в морду мужику этому и презрительно сплюнул:

– На тебе шубу, да смотри, чтобы не наделала она шуму.

– Какой тонкий дипломатический ход! – восхитился Спиноза.

– А вот угроз не надо! – Прозоровский надел шубу, сел на коня и собрался уезжать.

Но дорогу ему преградил народ.

– Отдай Разину шубу, душегуб! – кричали люди, размахивая рыбами и арбузами. – Что ж ты человека без зимнего оставляешь?

– А вот ещё ему! – и воевода показал атаману сразу два кукиша.

Этого оскорбления Разин не стерпел. Он схватил обидчика вместе с конём, быстро забрался с ним на сторожевую башню и занёс его над площадью…

– А народ того воеводу не любил, – донесся до Петули голос щуплого.

Бонифаций потряс головой. Ни Геракла, ни Спинозы рядом не было. Он торопливо похлопал себя по куртке: шкуры на месте. За кормой журчала вода. На левом берегу белели монастырские стены.

– Причаливай! – распорядился Разин.

Глава 5. Казанская Божья матерь

В Макарьевском монастыре били в набат. Отец Варлаам, услышав о прибытии Степана Разина, велел братии готовиться к осаде:

– Господь посылает нам испытание, – рек он. – Будем же тверды в вере, не пощадим живота своего, но не дадим разбойникам и ворам осквернить святую обитель. Так постоим же за правое дело, братья, а если надо – поляжем!

Монахи осенили себя крестным знамением и по приказу настоятеля стали сносить в потаённые места святые реликвии, чудотворные иконы и древние рукописи.

– Может, обойдётся, – говорили одни. – Казна-то у нас невелика… Увидит разбойник, что брать нечего, и уберётся восвояси.

– Как бы не так, – возражали другие. – Вор только в злобу войдёт, коли откупа не получит. Обитель разорит, а нас всех перебьёт. Что, забыли, как в Астрахани он воеводу с башни сбросил?

Отец Варлаам потайным ходом нескольких братьев отправил за подмогой в соседние монастыри, а сам, помолясь, вышел на переговоры с душегубом.

– Ну что, поп, – тряхнул Разин гривой смоляных волос, – не жалей мошны. Дай нам денег по-хорошему. На благое дело пойдут: нищим раздам. Вы тут жируете, чернецы, а люди с голоду пухнут. Не станешь мне противуречить, и я твоих иноков не обижу. С миром уйду. А иначе… – брови атамана сдвинулись.

Настоятель не торопился с ответом.

– Оставь Богу Богово, а кесарю – кесарево, – наконец сказал он. – Моя братия с хлеба на воду перебивается, но нищим сама помогает. Не больно разживёшься на наших медных грошах. А грех великий сотворишь. И не будет тебе за него прощения.

Усмехнулся Стенька:

– Не боюсь я суда людского, не побоюсь и Божьего. Ты мне проповедь не читай, не за этим я сюда пришел. Не прибедняйся, поп. Сам твою казну сочту. Среди меди и серебро, и золотишко найдётся.

– Что ж, чему быть – того не миновать, – вздохнул Варлаам. – Об одном только тебя прошу: повремени до утра. Нынче праздник наш храмовый, Святого Макария день. Всенощная у нас. Не грабь пока, дай братии помолиться, души свои очистить.

Долго молчал атаман. Наконец сказал:

– Ладно, поп. Будь по-твоему. Вас, монахов, не переделаешь. Твоего Христа вместе с разбойниками распяли. Подожду до утра. Но помни: мои ребята вокруг стоят. И мышь не пробежит. Так что хорошенько помолитесь напоследок.

Алые отблески костров играли на монастырских стенах. Сотня отборных казаков расположилась на ночлег вокруг святой обители. Не спали только дозорные. Степан Тимофеич тоже не смыкал глаз.

– Вот ты мне скажи, – допытывался он у Пушкина, – где правда? Брата моего Ивана казнили ни за что, народ живёт впроголодь, мы, казаки, столько лет кровь свою проливали на рубежах за царя и отечество, а нам жалование урезали и последних вольностей лишили. Это ли не грех? За что ж меня с церковных амвонов проклинают? Я же не себе мошну набиваю… Верните людям то, что им по праву принадлежит, и я первый от разбоя откажусь.

– Не знаю, брат, – покачал головой Пушкин. – Скажу только, что самые чёрные дела из благих намерений вершились. Сам подумай, сколько ты безвинных душ погубил, сколько сирот оставил, сколько городов выжег. Ты сам своим грехам счёт ведёшь. И перед своею совестью ответ держишь.

Степан Тимофеич, не отрываясь, смотрел на языки пламени. Пушкин тоже молчал. Петуля дремал, прислонившись к бронзовому колену поэта.

– Степан! – позвал женский голос, и Бонифаций открыл глаза. У костра стояла женщина в длинном платье и большом платке. Её запавшие глаза были строги и печальны, губы сурово сжаты.

– Степан! – повторила женщина, и Разин обернулся.

– Уходи отсюда, атаман, – она потеребила край платка и вздохнула. – Хватит уже.

– Кто такая? Как прошла? – вскинулся Разин.

Но женщина уже растворилась в темноте, будто её и не бывало.

Атаман вскочил.

– Эй, дозорный! – гневно крикнул он. – Заснул на посту! Куда глядишь? Откуда эта баба взялась?

– Какая баба, Степан Тимофеич? – растерялся пожилой казак. – Побойся бога! Места тут дикие, пустынные… А монастырь мужской.

– Ты видел? – Разин схватил памятник за плечо.

– Была тётка, – подтвердил Петуля. – А потом раз – и нету!

– Она не зря приходила, Степан Тимофеич, – негромко сказал Пушкин.

Разин в бешенстве бросился к железным воротам и затарабанил что есть мочи.

– Открывай, поп! – кричал он. – Открывай немедля! Не то спалю!

Заскрипели петли. Стенька оттолкнул послушника и ворвался в монастырь. Но на его пути встал Варлаам.

– Остановись! – настоятель поднял над головой крест. – Ты же слово дал!

– И слово сдержу! – глаза у Разина сверкали. – Покажи, поп, свои иконы. Все, какие есть.

– Ладно, – согласился настоятель, немного помедлив. – Но оставь своих головорезов за воротами.

– Возьму с собой двоих, – атаман знаком подозвал поэта и мальчика. – Они не из моих ребят. Странники, прибились.

Варлаам покосился на памятник и посторонился.

В дальней ризнице лежали старинные книги, громоздились подсвечники и чаши для причастия, вдоль стен стояли вынутые из иконостаса иконы, укрытые чёрными покровами. Воск со свечи стекал по Стенькиной руке, обжигая пальцы, но он ничего не чувствовал.

– Другую, – скомандовал Разин молодому монаху.

– Святой Николай Чудотворец московского письма… – пояснил Варлаам.

– Да сдался мне твой чудотворец! – раздражённо бросил Стенька. – Баб показывай!

– Святая Варвара Великомученица, привезена из Византийской земли, – поднёс икону молодой.

– Не та!

– Софья Премудрая…

– Нет. Дальше давай!

– Казанская Божья Матерь, – тем же ровным голосом продолжал монах.

– Эта приходила! – узнал Петуля.

– Держи! – Разин сунул свечу Пушкину и вырвал у монаха икону.

Из серебряного оклада на него строго и печально смотрели запавшие глаза, губы были сурово сжаты.

Ни слова не говоря, Разин прижал икону к груди, повернулся и пошёл прочь.

– Подымай народ, – сказал он дозорному, выйдя из стен монастыря. – Отчаливаем.

– Степан Тимофеич, ты чего? – удивился щуплый. – Неужто передумал?

– Я здесь хозяин, – отрезал атаман. – Делай, что велено. Да притащите со струга два сундука с самоцветами и оставьте здесь, у ворот. Смотри, если хоть камушек утаишь…

Сборы были столь поспешными, что, когда Пушкин и Петуля, распрощавшись с отцом Варлаамом, вышли на берег, они увидели только скользящие вниз по течению тёмные силуэты судов. Флотилия Разина уходила.

– Стойте! – заорал Бонифаций. – А мы как же?!

Но его никто не слышал.

Пушкин проводил ладьи взглядом.

– Ну что, брат Петуля, – сказал он, опускаясь на землю рядом с догорающим костром. – Мы дочитали этот сюжет. Дождёмся утра.

* * *

– Передаем Богатырскую симфонию композитора Бородина, – сообщили по радио. – Исполняет большой симфонический оркестр. Дирижёр – Игорь Мухудинов.

Василий Иванович аккуратно выскреб ложечкой из скорлупы остатки яйца всмятку и просмотрел утреннюю газету. Там напечатали большое интервью со скульптором Зурабом Левензоном, который выражал обеспокоенность по поводу загадочного исчезновения памятника Пушкину с одноимённой площади. В заключение ваятель выражал надежду, что бесценное культурное достояние будет возвращено народу.

– Хм, – скептически хмыкнул пенсионер. – Вернут они, как же… Небось давно уже переправили за границу. Это сколько Пушкина ищут-то? С тех пор, как 187 квартиру ограбили?

Он взглянул на календарь.

Под портретом принцессы Дианы значилось: понедельник, 26 июня.

Часть 4. Богатырская застава

Глава 1. Клёк и ба-бах!

Не снижая скорости, птица бросила Геракла и Спинозу в гнездо и понеслась дальше. Шаткое сооружение из огромных сучьев балансировало на острие скалы. При каждом движении оно опасно раскачивалось. Судя по запаху, внутри было очень грязно. Кто-то громко клюнул президента в шлем.

– Пошёл вон! – Катя обеими руками отпихнула мокрого вонючего птенца. – Кыш отсюда!

Птенец послушно отодвинулся от ребят, немного поворочался и уснул.

– Поразительный интеллект! – воскликнул Витя. – Он понимает человеческую речь и выполняет команды!

– Конечно, – согласилась Катя. – Если он людей жрёт вместе с их мозгами и умом… – Она ощупала гнездо. – Вот и косточки тут…

– Не может быть, – усомнился научный руководитель, трогая гладкую поверхность чего-то, что сунула ему Геракл. – У пернатых, Катя, нет зубов. Они пищу проглатывают, не жуя.

– Пусть только попробуют! – девочка потрогала правый бицепс. – Ещё посмотрим, кто кого проглотит.

Светало. Птенец сонно пошевелился и всхрапнул.

– Тут какая-то ошибка, – побледнел Спиноза. – Птенцы не храпят и не бывают такими огромными.

– Здоровый конь, – оценила противника Катя. – У бабушки телёнок и то меньше. И без перьев.

Птенец снова зашевелился и открыл глаза. Каждый из них был размером с суповую тарелку.

– Клёк! – он распахнул жёлтый клюв. – Клёк! Клёк!

– Катя, – шёпотом спросил Спиноза, – почему он так на меня смотрит?

Птенец кокетливо склонил голову набок. Вытянул тощую голую шею и игриво ущипнул научного руководителя за рукав белого халата.

– Ой! – пискнул Спиноза. – Кажется, у него есть зубы.

– Закрой рот, хищник! – подала команду Геракл.

Птенец заинтересовано повернулся к девочке и радостно заклёкотал. Поёрзал и неуклюже пополз к ней. Гнездо закачалось и съехало набок.

– Осторожнее! – Витя вцепился в сучья. – Вывалимся!

– Клёк-клёк-клёк! – птенец постучал зубами над Катиным ухом.

– Ах, вот ты как?! – ловким движением Катя ухватилась за клюв и сжала его обеими руками. Птенец помотал головой, пытаясь освободиться. Гнездо накренилось ещё сильнее.

– Отпусти его, Катя, отпусти! – Одной рукой продолжая держаться за сучья, другой Спиноза потащил птенца на себя для сохранения равновесия. – Мы разобьёмся!

– Лучше разбиться, чем быть сожратой! – гордо ответила девочка. – Ой! – дно под ее ногами затрещало. – Связать бы его чем-нибудь!

Птенец бешено бился.

– Катя! – крикнул научный руководитель. – Суй ему голову под крыло!

– Легко сказать! У меня руки заняты! Сам крылья ищи!

– Они по бокам, Катя! – оторвавшись от стенки, Спиноза зажал птичий хвост между ногами. – Вот, кажется, одно.

Изловчившись, он потянул за большое серое перо. Птенец забился еще сильнее и расправил над оранжевым шлемом крыло размером со школьную доску. Развернувшись вместе с клювом, Катя залезла под этот парашют и притиснула голову птенца к его боку.

– Отпуска-ай! – заорала она. И школьная доска больно хлобыстнула её по спине.

– Уф, – девочка выползла из подмышки и навалилась на крыло с наружной стороны. – Надо поприжимать, чтобы привык.

– Что ты, Катя, – Спиноза поправил шлем и отряхнул руки от пуха. – Он теперь в состоянии гипноза. И никакой опасности не представляет. Помнишь, мы с Петулей такой же опыт с петухом проводили. Только… – замялся он немного, – куриные, оказывается, гипнозу не поддаются.

Катя отошла от птенца и полюбовалась своей работой. Детёныш не шевелился.

– Какой ты умный, Витя! – восхищённо вздохнула Геракл. – Если бы не ты… А он ещё долго будет так сидеть?

– Как тебе сказать… – научный руководитель протер очки. – Точными данными учёные ещё не располагают. Более того, мы с тобой, вероятно первые провели эксперимент с представителями подвида э-э-э…

– Надо слезать отсюда, – Катя опасливо выглянула из гнезда. Далеко внизу заманчиво зеленела трава. – Ты не боишься?

– Нет, естественно, – ещё больше побледнел Спиноза. – Жаль, у нас нет никакого снаряжения. Альпенштока, например…

Геракл перевалилась через край и зацепилась за гнездо снаружи. Нащупала кроссовкой выбоину в камне и протянула Спинозе руку:

– Держись за меня.

Мальчик мужественно зажмурился и сделал шаг вперёд. Катя едва успела поймать его на лету и прижать к скале.

Спуск проходил тяжело. Над головами угрожающе раскачивалось гнездо. Ребята не успели пройти и полпути, как между сучьев показался жёлтый клюв птенца, потом раздался его громкий и обиженный клёкот. Сверху тут же реактивным гулом откликнулась мамаша. На скалу упала гигантская тень.

– Береги голову, Катя! – Спиноза вжался в камень.

Геракл закрыла оранжевый шлем своим телом. Птица спикировала вниз, прямо к ребятам. Её железные крылья скользнули по Катиной куртке.

– Ой, мамочки! – заверещала девочка.

– Прощай! – прохрипел полузадушенный Спиноза.

Катя перекрутилась вокруг своей оси и обернулась лицом к опасности, спиной прикрывая драгоценную голову научного руководителя. Птица поднялась в небо, сделала виток вокруг скалы и снова камнем обрушилась вниз, не отрывая от жертвы злобного взгляда. Острый клюв метил девочке прямо в сердце.

– А-а-а! – заорала Геракл.

Раздался выстрел. Другой. Третий.

На ребят посыпались перья. С жалобным клёкотом птица скрылась в гнезде.

Не удержав равновесия, Катя покатилась по откосу. За ней, прикрывая руками очки, кувыркался Спиноза.

– Ой, – девочка разожмурилась. – Витечка, ты живой?

Над ней склонилась знакомая усатая физиономия.

– Цел твой арап, цел, – солдат передёрнул затвор ружья. – Только поцарапался маленько.

– Дядя Тёркин! – обрадовалась Катя. – Как вы нас нашли?

– Кричали… – солдат сдвинул шапку на затылок.

– Нет слов, – Спиноза потёр коленку. – Даже не знаю, как вас благодарить за очередное своевременное спасение.

– Да брось, чего там… – Тёркин развязал мешок и дал ребятам по куску хлеба с солью. – Проголодались, небось. – Он расхохотался. – А уж как мы испужались! Я, арап, даже поперхнулся. Налетела Дива-птица – и всё. Ни тебя, ни девки.

– Точно! – Спиноза так обрадовался, аж вскочил. – Точно! Именно так называется этот подвид! Я читал его описание у Брема.

– А где Петуля с Пушкиным? – огляделась по сторонам Геракл.

– Вот туда пошли, – показал солдат. – Вас ищут. Мы на два отряда разбились… Держите прямо, там и обнаружите. А мне, арапы, пора. – Он взвалил мешок на плечо. – Бывайте!

И Тёркин, не оглядываясь, затопал по берегу.

Глава 2. Медицина тут бессильна

– Почему так река обмелела? – озабоченно покачал головой Витя. – Там, где мы ужинали, Волга была значительно шире. И берега у неё другие. Неужели Дива-птица отнесла нас к истокам?

– А по-моему, это просто другая речка, – возразила Катя. – Может, мы не на Волге тогда сидели? Откуда ты знаешь? Темно же было…

– В таком случае, это Дон, – авторитетно заявил научный руководитель. – Хазарское царство располагалось в Волго-Донском бассейне, и мы были в плену либо в Серкеле, либо в Итиле.

– В бассейне? – изумилась девочка. – Что-то я не припоминаю никакого бассейна. Ой, смотри!

Между деревьями показались соломенные крыши.

– Выселки! – подпрыгнула от радости Геракл. – Ура! – и она припустила вперёд.

Спиноза засомневался:

– Неужели ты думаешь, Катя, – сказал он сам себе, – что на Руси была одна-единственная деревня, и все дороги вели в неё?

И всё-таки побежал следом.

– Не Выселки… – девочка разочарованно остановилась на краю вспаханного поля. – Не похоже.

– Не беспокойся, Катя, – запыхавшийся Спиноза поправил очки. – Сейчас мы всё выясним.

Он храбро ступил на пашню и, увязая в земле, направился к седому старичку, который шёл за плугом. Чистенькая старушка в белом платочке вела под уздцы лошадку.

– Добрый день, – вежливо поклонился селянам оранжевый шлем. – Будьте любезны, разрешите нашу проблему. Вы не подскажете, где мы теперь находимся?

Старик со старушкой переглянулись.

– Отчего ж не разрешить? – дед снял шапку. – Вольному – воля. Откелева идёте, оттелева придёте.

– Прямая дорожка на кривую наведёт, – поддакнула старушка, поправляя платочек. – Ну, Иван Тимофеич, хватит разговоры разговаривать, орать-оть надо.

Старик нажал на ручки плуга.

– А ты сойди с борозды, – строго сказала старушка Спинозе. – Не для тебя пахана.

– Извините, – сказал мальчик, отступая. – Прошу прощения.

– Ну что? – спросила Катя. – Выяснил?

– По-моему, мы с местным населением просто не поняли друг друга, – пожал плечами Спиноза.

– Ещё бы! – хмыкнула Геракл. – Ты, Витя, крупный учёный, но иногда ка-ак загнёшь по-научному. Не обижайся, конечно, но не все тебя понимают. А я сейчас зайду в любой дом и всё узнаю. Только ты не вмешивайся.

И она смело постучала в первую же избу.

– Ох-ох! – застонали в доме. – И кто тама?

– Откройте, бабушка, – попросила девочка. – Мы дорогу хотим узнать.

– Ступайте себе мимо, – дверь не открывалась. – Много вас тут, калик перехожих, шляется, спокою от вас нет…

– Да мы не калеки, – возразила Катя. – Наоборот, мы только спросить хотели.

– Видите ли… – вмешался Спиноза.

Но Геракл, не дав ему договорить, толкнула дверь, и та сразу распахнулась.

– Чаво такое? – заругалась бабка откуда-то сверху. – Больному человеку спокой нарушать?

– Простите, – Витя почувствовал, как краснеет. – Мы не хотели вас тревожить. Пойдём, Катя.

– Нет! – топнула девочка кроссовкой по дощатому полу. – В конце концов, кто-нибудь скажет, где мы находимся?

– У чужом дому находитесь! – сердито прошамкала невидимая бабулька. – Бесстыдники! Знаете небось, что я сиднем сижу цело тридцать лет, не володею ни руцьми, ни нозьми.

– Ну вот, – пробурчала Катя. – Сама инвалид, а нас обзывает.

– Кака сама? Кака сама?! Мужичина я! – сверху, с полатей, свесилась румяная бородатая физиономия. – Лежу тута в паралике.

– Ой, дядечка, извиняюсь, – смутилась Геракл. – У вас голос такой… Мы только спросить хотели, как деревня ваша называется и речка?

– Известно дело, на Оке стоим, – ответил здоровяк густым басом. – Село наше Карачарово, городу Мурома…

– Владимирская область, – сориентировался Спиноза. – Ого, куда нас занесло! Простите, гражданин, а как отсюда добраться до Хазарского царства? Видите ли, – он поправил очки, – там нас ждут товарищи…

– Чаво? – удивился мужик. – Не слыхали мы об таком.

– Э-э-э… – Спиноза повернулся к Кате. – Возможно, мы опять оказались в другом времени… Интересно, какая теперь столица нашей родины, в смысле, кто теперь мать городов русских?

– Известно дело, Киев, – мужик наполовину свесился с печи и поиграл могучими плечами.

– Какой качок! – оторопела Геракл. – А говорит – инвалид… Спиноза, может, он симулянт?

– Ты чаво ругаешься? – обиделся мужик. – Расслабленный я. Сейчас папку с мамкой кликну, ужо они тебе покажут.

– Как вам не стыдно, мужчина?! – гневно сверкнула глазами девочка. – Сам уже не молодой, а родителей зовёт на помощь. Да человеку стоит только захотеть, и он может самостоятельно подняться на ноги, если вы парализованный! Нужна только сила воли и методика.

– Катя, – попытался урезонить её Спиноза, – неудобно ведь…

– Что Катя? Посмотри, старики в этой деревне с лошадью по полюбегают, а этот на печке лежит, прохлаждается! Да с такими плечьми он давно бы стал чемпионом по бодибилдингу!

– Ну, ты! – мужик размахнулся кулаком и неожиданно рухнул с полатей. – Ври, да знай же меру! – успел он крикнуть на лету.

– Катя! Гражданин! – Спиноза бросился поднимать парализованного.

– Меня бесчестить? – зарычал тот и поднялся во весь свой рост, случайно опрокинув Витю. – Илью, Иванова сына?

Научный руководитель откатился в угол. Геракл успела сделать блок и провела ответный удар. Симулянт дрался ничего себе, хотя чувствовалось отсутствие регулярных тренировок и техники. В тот самый момент, когда он уже почти уложил Катю на лопатки, мужик вдруг остановился.

– Чудо чудное! – он оглядел свои руки и ноги. – Диво дивное!

– Вот видите, дяденька! – девочка победно отряхнула куртку. – Я же говорила, вы симулянт!

Но мужик, не слыша её, пустился в пляс.

– Володею! Володею! – напевал он, пританцовывая. – Ажно взопрел весь!

– Это называется психотерапия, – подал голос из своего угла научный руководитель. – Вот интересно, какие новые ощущения вы сейчас испытываете?

– Слышу в себе силушку великую! – радовался мужик. – И драться мне пондравилось. Что ж я, дурень такой, сиднем сидел тридцать лет? – Он с размахом поклонился Кате и ударил лбом об пол. – Прости, красна девица. Думал, бесчестишь меня. А ты из болезного богатыря сотворила.

– Позвольте, – Спиноза на четвереньках подполз к детине. – Вы, простите, не Илья случайно?

– Ага! – мужик разогнулся, треснулся темечком о потолочную балку, но даже не поморщился. – Ох, чуть истьбу не развалил…

– С ума сойти! – Витя наконец поднялся на ноги. – Катя, ты даже не представляешь, кто перед тобой! Это же Илья! Из города Мурома! Из села Карачарово!

– Верно, – подтвердил детина. – Илья, Иванов сын. Здешние мы…

– И что тут такого? – хмыкнула Катя.

– Ну как же ты не догадываешься? – с досадой сказал Спиноза и молодецки расправил узкие плечи. – Картину «Богатыри» помнишь? Художника Васнецова?

– В. М.? – уточнила девочка. – Который ещё волка рисовал с царевной?

– Да, – кивнул оранжевый шлем. – И у него же есть другое, более знаменитое полотно…

– Вспомнила! – обрадовалась Геракл. – Три богатыря. Все на лошадях. Там ещё Алёша Попович смотрит на Добрыню Никитича, а самый главный, не помню, как зовут, посередине. Он так сидит… – она приложила руку козырьком ко лбу. – Как бы вдаль смотрит…

– Этого главного богатыря зовут Илья Иванович Муромец, – торжественно объявил Спиноза. – Вот он, Катя! Перед тобой!

Глава 3. Богатырская кобыла

– Прощайте, матушка Ефросинья Яковлевна! – Илья стоял перед родителями на коленях.

Старушка в белом платочке всхлипнула, поднялась на цыпочки и поцеловала сына в лоб.

– Прощайте, батюшка…

Иван Тимофеевич вздохнул и осенил Илью крестным знамением.

– Не обессудьте, что покидаю отчий дом, – сказал богатырь, подымаясь. – Вам меня не прокормить. Я и в истьбе-то с трудом помещаюсь. Куды мне здесь силушку великую девать? Пойду, пожалуй, во стольный Киев-град. Найду там себе применение. А как устроюсь, гостинцев вам пришлю.

Старики ещё раз благословили сына и попрощались с ребятами.

– Постой, Илюшенька! – вдруг спохватился Иван Тимофеевич. – Как же ты с пустыми руками-то в службу вступишь? Нет у тебя ни шелома, ни кольчуги, ни оружия. Нет и коня богатырского… Возьми хоть Бурку нашу, – и дед подвел к нему костлявую клячу, которая с трудом передвигала ноги.

Геракл едва удержалась от смеха. Спиноза сочувственно посмотрел на животное. Один Илья был глубоко растроган.

– Благодарю, батюшка, – он трижды расцеловался со стариком. – А как же вы без неё, без кормилицы?

– Эх, – Иван Тимофеич похлопал лошадь по костлявому крупу, – для родного сына ничего не жалко, катайся на здоровье. Нам-то уж она не к чему, того гляди, копыта откинет. А с нами мерин остаётся. Он и смирный, и работящий, и молодой. Ну, с Богом!

Выйдя за околицу, Илья с тоской посмотрел на понуро плетущуюся позади клячу:

– Что ж, мне её на себе везти, что ли? Да как родителям откажешь? Обидются…

– Может, отпустим пастись? – деликатно спросил Спиноза, указывая на чей-то огород.

– Лучше на цепь посадить, – посоветовала Катя, – а то за нами увяжется.

– Нет, – решительно отказался Илья. – Не могу я небрегать отцовским даром.

Тащить клячу было нелегко. Она то и дело спотыкалась и норовила прилечь. А то вдруг останавливалась – и ни с места. И никакими уговорами ничего нельзя было добиться от заморенной скотины.

– Она совсем недрессированная, – сокрушалась Геракл.

– Я читал, – припомнил Спиноза, – что лошадей можно приручать.

– К чему приучать? – не поняла Катя.

– К чему угодно. Например, бегать по корде. Или откликаться на кличку. Главное – хороший уход, терпение и выдержка. Ну и, конечно, у хозяина всегда должно быть поощрение. Илья, у тебя сахар есть?

– Не, – богатырь помотал головой. – Я сладкого не кушаю. Сольцы матушка дала в дорогу. Да и то самую малость.

– А мясо? – поинтересовалась девочка. – Моя тётя за правильное исполнение команды всегда дает своей собаке кусочек мяса.

– Катя, – посмотрел на неё с укором научный руководитель. – Лошади не питаются мясом. Лошади кушают овёс. Они травоядные.

– Да? – удивилась Геракл. – Что ж, мне и ошибиться нельзя? Я конным спортом, между прочим, не занимаюсь!

– Приступим к дрессуре! – объявил Спиноза. – Илья, дай, пожалуйста, приманку. То есть соль.

– Она без хлеба не жрёт, – богатырь неохотно отломил от краюхи маленький кусочек и положил на него три крупинки соли.

– Лошадь! – обратился Спиноза к Бурке. – Голос!

– Разве так дрессируют? – возмутилась Катя.

Но Бурка неожиданно заржала.

– А как дрессируют? – Витя победно блеснул очками. – Молодец, лошадь, хорошо, – он протянул кобыле лакомство. – Илья, у тебя ещё есть хлеб-соль? Понимаешь, каждую выполненную команду надо поощрять. Для закрепления условного рефлекса. Это академик Павлов придумал.

– Ежели она и без жратвы-то понимает, чего добро переводить? – поморщился Илья, но всё-таки отломил ещё кусочек.

– Лапу подавать ей не надо… – мыслил вслух Спиноза. – Команда «фас» не слишком подходит, «чужой» – тоже… Служить она не сможет…

– Енто и без хлеба-соли ясно, – Илья потуже завязал узелок. – Пожилая очень.

– Не скажите, – возразил дрессировщик. – Она просто изнурена трудом, как крестьянские женщины у Некрасова. А так кобыла молодая. Лет ей… – Витя открыл лошади пасть и заглянул туда, – раз… два… – он высунулся и сообщил: – Лет ей, судя по количеству зубов, совсем немного. А насчет службы, Илья Иванович, вы меня неправильно поняли. Я не кавалерию имел в виду, а команду «служить». Её обычно собакам подают, чтобы они встали на задние лапы…

Бурка грустно посмотрела на кусочек хлеба в его руке и с трудом поднялась на дыбы.

– Ой! – воскликнула Катя. – Какая ты умная! Я в Спинозиных командах в жизни бы не разобралась.

Укротитель крупных домашних животных скромно улыбнулся.

– А сейчас мы с лошадью продемонстрируем выполнение команды «апорт» на дальнюю дистанцию.

Спиноза подобрал с земли палку, сильно размахнулся и бросил её вперёд. Палка описала в воздухе полукруг и упала в метре от Бурки.

– Апорт! – мальчик, предвкушая очередной триумф, прикрыл глаза. Но когда открыл их, кобыла стояла всё так же неподвижно. – Лошадь! – изумился дрессировщик. – Что случилось? Апорт! Ну прошу вас…

– Ты ей хлеба не дал, – подсказала Геракл.

– Тьфу! – Спиноза хлопнул себя по оранжевому шлему. – Действительно! Знаешь, Катя, все учёные такие рассеянные…

Он протянул Бурке поощрение. Кобыла меланхолично сжевала лакомство и поплелась за палкой.

– Смотри-ка! – поиграл плечами богатырь. – Скотина, однако, не дура. Эх, помирать ей скоро…

– Так жалко, – огорчилась Катя. – Если б раньше с ней позаниматься, она могла бы брать призовые места на скачках…

Тренинг продолжался до позднего вечера. Уже взошла луна, когда Спиноза решил погонять Бурку по корде. Еле-еле передвигая ноги, кляча прошла один круг и свалилась.

– Пожалуй, на сегодня достаточно, – естествоиспытатель протёр очки и прилёг к костру, возле которого богатырским сном уже спали Муромец и Геракл.

…Проснулся Витя от холода. Шлем намок от росы. Кроссовки и брюки отсырели.

– Раз-два, раз-два! – свежая и румяная Катя показывала Илье комплекс утренней гимнастики. – Ноги на ширине плеч…

Дрожащий Спиноза обхватил себя руками и попрыгал.

– Ой, Витечка… – Катино лицо вдруг приняло серьёзное и немножко скорбное выражение. – Не хочется тебя огорчать, но, – вздохнула она, – лошади с нами больше нет.

Илья Иванович высморкался.

– Она, наверное, ушла куда-нибудь умирать, – продолжала девочка сочувственным голосом. – Животные всегда так делают, чтобы не огорчать близких. Вот у моего дяди, который в Киеве, был кот…

– Иго-го! – донеслось с овсяного поля бодрое и звонкое ржание. Бурка галопом выскочила из овсов и стала кататься по росистой траве. Шерсть её лоснилась, мышцы переливались под кожей, грива спадала шелковистыми крупными кольцами.

– Ах ты, волчья сыть, травяной мешок! – Муромец свистнул в два пальца. – Стань передо мной, как лист перед травой!

Бурка резво пронеслась через луг и, как вкопанная, остановилась перед хозяином.

– То-то же, – Илья похлопал кобылу по шее. – И хлеб в сохранности.

– Невероятно, – Спиноза оттёр взмокший шлем. – Не подается никакому объяснению…

– Ну почему же, – выкрутилась Катя, которая только что почти похоронила лошадь. – Некоторые кошки уходят умирать, а не умирают. Они находят лечебную травку, жуют ее и выздоравливают. А потом возвращаются к хозяевам в прекрасной спортивной форме.

– Это верно, – согласился богатырь. – Овса пожевала вволю, по росе покаталася и враз помолодела. Ну-ка, Бурушка, кологривый конь, покажи свою прыть!

Словно поняв, чего от неё требуют, кобыла перемахнула через рябину.

Ни одна ягодка не шелохнулась.

– Ух ты! – восхитилась Геракл. – А назад?

С той же лёгкостью Бурка прыгнула обратно и подошла к Спинозе. Для закрепления условного рефлекса научный руководитель дал ей понюхать свою ладонь. К нему вернулась прежняя уверенность.

– Теперь животное необходимо объездить, – авторитетно заявил он. – Для этого требуются: седло, стремена, уздечка, подпруга, дышло… В общем, специальное оборудование. Можно воспользоваться стеком, а если его нет…

Муромец между тем подошел к кобыле и лихо вскочил на неё. Лошадь слегка присела под тяжестью богатыря, но тут же приосанилась и загарцевала по лугу.

– Илья Иванович, дайте ей поощрение, – запоздало посоветовал Спиноза.

– Ещё чего! – Муромец похлопал кобылу по шее. – Молодец, добрый конь, Бурушка моя!

Глава 4. Одихмантьев сын

Дорога вела через густой лес. На опушке две бабульки – постарше и помоложе – собирали землянику. Илья спешился и поклонился:

– Здравствуйте, добры люди. Не пужайтеся, не ругайтеся. Укажите нам прямоезжую дорогу во стольный Киев-град.

Старушки замахали руками:

– И вам желаем здравствовать. Потому, добры молодцы, езжайте окольною тропинкою. Тут уж, – одна показала в чащу, – заросло всё. Лет двадцать, почитай, никто не ездит.

– А всё потому, – подхватила другая, – что в тоём лесу живет разбойник, прозваньем Соловей, Одихматьев сын. Он ка-ак засвистит по-соловьиному, ка-ак зашипит по-змеиному, ка-ак закричит, злодей, по-звериному – ой, что делается!

– Короче, – подытожила первая бабулька, затягивая под подбородком платок. – Мать, чаво ты разболталася? Оттель ещё никто живым не выходил. Наше дело – предупредить.

Старушки подхватили корзинки с ягодами и резво убежали.

Спиноза поправил очки:

– Я эту былину знаю. Соловей-разбойник – это как бы птице-человек, – сообщил он. – Очень неприятный персонаж. Предлагаю объехать опасный участок.

– Вот ты умный, Спиноза, а веришь бабским сказкам, – заупрямилась Катя. – У него что, клюв, что ли, или хвост? И потом, что мне бояться, я сама умею свистеть в четыре пальца. Нет, лучше напрямик. Быстрей до Киева доедем, а там и до дома недалеко.

Илья посмотрел на одного, на другого и сказал:

– Пусть Бурушка выбирает. Она из всех самая премудрая.

Кобыла немного подумала и двинулась в чащу. Спиноза мысленно возразил ей, но тоже ступил под сень листвы.

В лесу не было ни тропинки. Между деревьями путь затруднял валежник, сквозь который пробивались колючие ростки. Пахло грибами. Путники дошли до кривой берёзы, перепрыгнули через небольшой ручеек, поблуждали по мелкому болотцу и вдруг увидели замшелый деревянный крест.

– Похоронен кто-то, – заметила Геракл. – Давно, ещё в старину. Могилка заросла…

– По-моему, Катя, это тот, кто хотел сократить путь, – ехидно отозвался Витя.

– А кто ж тогда его похоронил? – растерялся Илья Иванович.

Лошадь насторожилась, запрядала ушами и остановилась около толстого дуплистого дуба.

– Я и похоронил! – из дупла высунулся небольшой седой мужичонка с живыми карими глазами. – Надо мне, чтоб тут кто-то смердел!

– Вы лесник, дядечка? – обрадовалась Катя. – И не боитесь здесь один на посту?

– Ха! – усмехнулся мужичонка, показывая редкие почерневшие зубы. – Кого мне бояться?

– Зверя лесного, али птицу, али гада ползучего… – Илья погладил лошадь по гриве: – Ну успокойся, успокойся…

– Они сами меня боятся, – мужик сорвал с ветки жёлудь и забросил его в рот. – Вишь, в лесу нет никого.

– Действительно! – хлопнул себя по «Харлею» научный руководитель. – До сих пор я наблюдал только флору при полном отсутствии фауны. Скажите, пожалуйста, вам что-нибудь известно о некоем Соловье Одихмантьевиче Разбойнике?

– А это я и есть, – мужик дожевал жёлудь и поковырялся в зубах. – Он самый.

– Вы шутите, – улыбнулся Витя, чувствуя, как у него на голове вместе с волосами поднимается шлем. – Хи-хи!

– Ха-ха! – подхватила девочка. – Спиноза, я ж тебе говорила, что это все бабские сказки. Разве может человек просто так шипеть, свистеть и кричать без всякого смысла?

– Ну не скажи, – возразил Соловей Одихмантьевич. – Всяк свою цель преследовает. Свистнешь – оно лежит. Конный или пеший. Добычу соберёшь, домой снесёшь, семью порадоваешь. – Он широко улыбнулся. – Детишек моих, соловьяток, жену мою, соловьиху. Вот, к примеру, у вас что с собой есть? – он оглядел всю компанию. – Ни-че-го. Поэтому я пока не свистел. А вот засвищу. Внимание!

Спиноза увидел, как пригнулся, словно от ветра, Илья Муромец, как заткнула уши Катя, как прилегла Бурушка. С дуба облетели листья.

Витя поправил очки и вежливо обратился к разбойнику:

– Простите, это что, ультразвук? А сколько децибелов?

Соловей открыл и тут же закрыл рот.

– А? – переспросил Спиноза. – Говорите, пожалуйста, погромче. Иногда из-за мер предосторожности, – он постучал себя по оранжевому шлему, – я плохо слышу.

Бледная Катя села на траву. Илья Муромец схватился за сердце. Кобыла подергала правой передней ногой.

Одихматьевич разозлился. Он набрал полную грудь воздуха и сунул в рот два пальца. Сквозь звукоизоляционную прокладку шлема Витя услышал слабый-слабый отдалённый свист.

Лошадь уткнулась мордой в траву. Катя вжалась в землю. У Муромца задрожали руки.

– Вам ещё повезло, – мягко сказал научный руководитель, – что у Кати и Ильи Иваныча отменное здоровье. Другие, менее закаленные натуры давно бы уже умерли. Согласитесь, Соловей Одихмантьевич, такие эксперименты по отношению к людям бесчеловечны. Если у вас есть паранормальные способности, пользоваться ими нужно очень осторожно.

Глаза у Соловья налились кровью, и он изо всех сил начал трясти дуб, в котором сидел. На Геракла посыпались жёлуди, и она пришла в себя. Муромец заиграл плечами и хлопнул кобылу по крупу. Бурка встрепенулась и заржала.

– Эй! – крикнула девочка. – Берегите лес, свистун! Не ломайте зелёные насаждения!

С соседней сосны к её ногам упала большая ветка, усыпанная шишками.

– Я тебя в порошок сотру! – заорал Соловей из своего гнезда. – Это я тебе говорю, лупоглазый! Тягаться со мной вздумал, мозгляк?!

– Нет, я с тобой потягаюсь, – пообещал Муромец, засучивая рукава и берясь за ствол дерева.

– Слышите! – крикнула разбойнику девочка. – Немедленно прекратите оскорбления!

Но Соловей продолжал бесноваться. Он показывал Спинозе язык и кидался в него крупными желудями. Геракл разозлилась и нанесла противнику ответный удар шишкой.

– Ой! – Соловей схватился рукой за правый глаз и скрылся в дупле.

Дуб перестало трясти.

– Что же вы заткнулись? – съехидничала Катя. Она взяла Спинозу под ручку и громко сказала, чтобы слышал Соловей: – Витечка, какой ты неуязвимый! Видишь, что случается с теми, кто хочет тебя обидеть! А теперь поедем, Витя, в Киев. Напрямик.

И она пошла прямо на дуб, таща за собой Спинозу.

Дуб тоже двинулся. Но не им навстречу, а наоборот.

– Бросьте ваши дешёвые штучки, – презрительно уронила девочка. – Разбойник называется…

Дерево накренилось и легло горизонтально.

– Так нести удобнее, – объяснил Муромец, поправляя ствол на плече.

С дубовых корней падали комья земли.

Глава 5. Не хочу жениться!

– Не тяжело вам, Илья Иванович? – заботливо спросила Катя. – Давайте помогу.

– Ничаво, – махнул богатырь дубом. – Рази ж это ноша?

– Я читал, Катя, – Спиноза поправил очки, – что многие великие люди увлекались посадкой дубов. Приедут куда-нибудь – и сразу саженец в землю, чтобы память о себе увековечить. Вот, например, насчитывается около сотни дубов Пушкина. Причём, любопытный научный факт: они растут даже там, где Александр Сергеевич никогда не бывал. Наверное, Катя, всё дело в опылении и желудях…

– Да ну, – не поверила девочка. – Разве можно посадить что-то издалека? И потом, при мне Александр Сергеич никаких деревьев не сажал. Разве что они с Петулей сейчас занялись дубоводством…

– Увы, – грустно кивнул научный руководитель. – Не исключено, Катя, что они решили, будто мы погибли. И может быть, именно в этот момент в память о нашем общем прошлом разбивают где-нибудь именную дубраву… Простите, Илья Иванович, а вы где хотите привить этот саженец?

– Да в воду брошу, – объяснил Муромец. – Как речку увижу – так и брошу. Для запруды…

– Прямо с живым Соловьём? – изумилась девочка.

– А чаво с ним церемониться! – Илья тряхнул дубом. – У, злыдень! Людей небось не жалел.

– Илья Иванович, – заволновался Витя. – Мы должны быть гуманистами и бережно относиться к генофонду. Феномен свиста представляет немалый интерес для науки. Его изучать надо… Прошу вас, – Спиноза прижал ладони к груди, – не бросайте его в воду!

Муромец глубоко задумался.

– Чаво ж я тогда Соловья даром тащу? – пробормотал он себе под нос, скинул с плеча дерево, и из дупла посыпались наземь палицы, копья, сабли, кистени, кольчуги, шлемы и прочая мелочь. Последним, со стонами и охами, весь в синяках и ссадинах, вывалился сам Соловей Разбойник.

– Уберите его! – дико взвизгнул Одихмантьев сын, завидев оранжевый шлем.

Илья схватил разбойника за шиворот и потряс им в воздухе. Коротенькие ножки беспомощно болтались над «Харлеем».

– Ух ты, змей поколодный! – с горечью сказал Муромец. – Такой сморчок, а столько народу положил! Срублю-ка я твою поганую голову! Не свистать тебе по-соловьиному! – Богатырь подобрал с земли меч и взвесил его на ладони.

Разбойник закатил подбитый правый глаз. Лицо его посерело. Он приготовился умирать.

Свистнул в воздухе клинок. Катя отвернулась.

– Эх, – с досадой вздохнул Муромец. – Легковат для моей руки.

Он отбросил меч и порылся в груде ржавого металла, не выпуская разбойника.

– Не тяни, – прохрипел Соловей. – Руби сразу!

– Не торопися, – миролюбиво ответил Муромец. – Помереть завсегда успеешь.

– Илья Иванович! – вмешался Спиноза. – Вы неверно меня поняли! Паразвуковые способности надо изучать на живом объекте, а не на трупе!

– Тьфу ты! – сплюнул богатырь. – Сказал бы сразу. Забирай пса ентого и делай с ним, что хошь. Хоть режь, хоть ешь… – он швырнул Соловья под ноги Спинозе.

– Нет! – заверещал разбойник. – Только не это! – он подполз к богатырю. – Лучше убей меня, но не отдавай кудеснику для опытов! Руби мою головушку! – и Одихмантьев сын уперся лбом в старый пень.

– Прекратите, мужчина, – Кате надоела эта истерика. – Служить науке полезнее, чем ходить с отрубленной головой. Если бы изучали мои способности, я бы не сопротивлялась, а наоборот, очень радовалась.

– Соловей Одихмантьевич, – Спиноза пытался оторвать разбойника от импровизированной плахи. – Мы с вами поедем в Киев, крупный культурный и научный центр, вас покажут известнейшим учёным вашего времени… Там вы в полной мере сможете проявить свой талант. Ну, не надо плакать, – и он ласково погладил злодея по голове.

– Соглашайся, а то убью, – пошутил Муромец, примеривая кольчугу.

Феномен быстро убрал голову с пня.

– Не знаю, что и сказать, – разбойник завертел правым глазом. – И тут смерть бесславная, и там погибель верная… Тут хоть от богатырского меча, а там от бабы Науки…

– Ну что вы, Соловей Одихмантьевич, – поспешил успокоить его Витя. – Наука – это не женщина. Это отрасль человеческой деятельности. Она всё изучает.

– Да, – подхватила Катя. – Наука – это такая штука, которая всё объясняет.

– Будет тебе вперёд наука, – усмехнулся Муромец, уже одетый в богатырские доспехи. – Хватит торговаться. Полезай в мешок.

Разбойник с видом невинной жертвы дал себя упаковать, а Илья приторочил мешок с паранормальным явлением к седлу, которое тоже нашлось среди Соловьиного добра.

Лес заметно поредел, и скоро путники вышли в чистое поле.

– Потешиться, что ль? – Муромец подбросил палицу правой рукой и, когда она вернулась из-под облаков, подобрал её левой.

– Круто! – восхитилась Катя и метнула копьё, тоже конфискованное у Одихмантьева сына. Копьё долетело до противоположного края поля и не вернулось.

– Надо было вверх кидать, – запоздало сообразила девочка. – Сейчас сбегаю, принесу.

Она скрылась в высокой траве.

– Как правило, патологические нарушения возникают парно, – размышлял вслух Спиноза. – Значит, у Соловья Одихмантьевича могут обнаружиться и другие экстраординарные явления…

– Что-то девки нашей не видать, – встревожился Муромец. – Сколько копьё-то искать? Кабы чего не случилося…

Он пришпорил Бурку и пересёк луг. Не прерывая размышлений, Спиноза трусцой побежал за богатырём.

– Йа-а-а! Ух! Ой-ой-ой!

На траве в тесном борцовском объятии катались двое. По светлым растрёпанным волосам и кроссовкам Витя узнал Геракла. Илья Иванович торопливо спешился. Но Кате не понадобилась его помощь. Она ловко вывернулась и уложила противника на обе лопатки.

– Сдаюсь, – прохрипел распростёртый на земле курносый парень.

– Молодец, девка! – восхитился Муромец.

– Да уж, – прохрипел курносый. – Шибко удалая.

– А нечего было, – Геракл выпустила парня и отряхнула руки. – Сам первый начал.

– Всё равно на тебе не женюсь! – парень тоже поднялся и вызывающе посмотрел на девочку.

Спиноза насторожился.

– Очень надо! – возмутилась Катя. – Дурак какой-то! Утячий нос! То драться лезет, то жениться отказывается…

– Чаво пристал к девке? – вмешался Муромец. – Не хошь – не женись.

– Правда? – обрадовался парень. – Ты, девка, правда за меня не пойдёшь?

– Я вообще замуж не собираюсь, – с достоинством ответила Катя, глядя на научного руководителя. – После школы поступлю в академию спорта. И стану тренером какой-нибудь сборной.

Витя облегчённо вздохнул. Утячий нос тоже.

– Хорошо-то как, – сказал незнакомец. – А то, понимашь, куда ни кинься – поляницы одни. Я уж и бороться с ними уморился. Дерутся как бешеные – больно замуж хочется. И всё угрожают: не женишься, мол, на ладонь положу, другой прихлопну, сделаю, мол, из тебя овсяной блин. Я уж стараюсь через деревни не проезжать, всё больше лесами да чащами. А тут смотрю – девка с копьём. Ну, думаю, опять. Дай-ка врасплох наскочу, пока жениться не потребовала.

Илья Иванович расхохотался. Геракл протянула курносому руку:

– Катя Волосюк, очень приятно. А поляницы – это кто?

– Добрыня, – поклонился парень, – Никитич сын. А поляницы – это девки такие богатырские. Дерутся дюже хорошо, навроде тебя. У нас их тут видимо-невидимо.

– Добрыня! – вдруг вскинулся Спиноза. – Вы, простите, не родственник древлянского князя?

– Рязанский я родом, – покачал головой Утячий нос. – Боярский сын.

– Извините, ошибся… Вы просто тёзка одного моего знакомого княжича.

– Бывает, – Добрыня тряхнул руку Спинозы и поклонился Илье. – Из каких богатырей будете?

Илья поиграл плечами:

– Из муромских. Вот в Киев идем в дружину княжескую поступать. А звать меня Илья Иванов сын.

– Правда? – изумился Никитич. – Неужто тот самый?

– Чаво про меня слыхал? – насторожился Муромец. – Не известные мы никому…

– Ну как же! – расплылся в улыбке курносый. – Нешто не ты Соловья-разбойника одолел?

– Нет, – отказался от чужой славы Илья. – Это вон они, – он указал палицей на ребят.

– Ну что вы, право, Илья Иванович, – Витя застенчиво поковырял ногой траву. – Мой скромный вклад… – он поправил оранжевый шлем.

– Мы победили всей командой, – рассудила Катя. – Каждый показал отличные борцовские качества.

– Может, и мне с вами в Киев пойти? – наморщил утячий нос Добрыня. – А то мотаюсь сам по себе, как перекати-поле.

– А чаво? – согласился Муромец. – Пошли, коли не шутишь.

– Присоединяйся, – разрешила девочка.

– Будем очень рады, – добавил Спиноза.

Добрыня свистнул, и с опушки прискакал вороной конь. Он с интересом покосился на Бурушку. Кобыла тряхнула пышной гривой.

До Киева оставалось всего несколько вёрст.

Глава 6. Крест и булавка

Над лесом сгустились тучи. Громыхнул гром. Пахавший на опушке мужик перекрестился и засобирался домой.

– Не ко времени, – поднял голову Илья.

– Ну почему же? – не согласился с ним Спиноза. – Для урожая как раз хорошо.

– Да не про то я, – Муромец проводил взглядом мужика. – Кабы вёдро – к завтрему до Киева б добрались, а так – отсиживаться.

– Ну и что, – возразила Катя. – Я люблю, когда дождь. Чтобы все вместе где-нибудь собрались и играли в карты.

– А мне в тавлеи любо, – сказал Добрыня. – И в шахматы.

– А я в дождь люблю лежать на диване и читать книги, – замечтался Спиноза.

На землю упали первые крупные капли.

– А ну давайте в лес, – Илья стеганул Бурушку. – Дерево какое найдём с густой кроною, под ним и заночуем.

В лесу таких деревьев было много. Илья Иванович придирчиво проинспектировал отобранные ребятами объекты и остановил свой выбор на раскидистом дубе.

– Опять дуб, – разочаровалась Катя. – Можно подумать, других деревьев у природы нет.

– Ну почему же, – Спиноза поправил очки. – Дуб, Катя, это символ мощи. Я даже не представляю себе, чтобы богатыри ночевали под осиной или платаном.

– Под осиной нельзя, – заметил Илья, подгребая к дереву сухие листья, – промочит. А тут – как в шатре.

Добрыня собрал хворост, и запылал костёр. Под дубом стало очень даже уютно.

Дождь, видимо, зарядил надолго. Муромец как перекусил хлебом-солью, так и всхрапнул. А вскоре, примостившись к его тёплому боку, тонко засвистел носом Спиноза. Лошади тоже спали. Соловей-разбойник немножко поворочался в мешке и затих.

Геракл позёвывала. Но спать ей было неудобно, потому что Добрыня рассказывал о своей семье:

– Матушка моя, Офимья Олександровна, очень знатного роду. А батюшка Никита Романыч и того знаменитее. Дом у нас великий, крепкий. Усадьба немалая. Всего в достатке. Да скука одолела. Поиграться-поразмяться не с кем. Кто по соседству жил из однолеток, тем руки-ноги повыворачивал, боятся подойти. А я ненароком, без злобы. Силу-то рассчитать трудно…

– Не представляю, как вы тут живете без спортивных клубов, – подавила зевок девочка. – Столько богатырей – и никакой организации. Тренер всегда подскажет, как правильно драться, без травм.

– И не говори, – вздохнул Добрыня. – Мне вот матушка крестовая, Анна Ивановна, не раз сказывала, неча, мол, тебе тут людям увечья наносить. Ступай, мол, к богатырям, с ими и дерись.

– А сколько тебе лет? – спросила Катя.

Добрыня пошевелил губами, что-то подсчитывая в уме:

– Тринадцатый, должно…

– Да ты что! – не поверила Геракл. – А на вид такой взросляк! И мне столько же, а я ещё в школе учусь…

Внезапно из ночной мглы вышел человек в чёрном. Прихрамывая, он приблизился к костру. Катя автоматически схватилась за копье.

– Здравствуйте вам, – тихим голосом сказал незнакомец. – Можно обсушиться-обогреться?

Он откинул с лица мокрые пряди волос, и Геракл увидела, что это совсем пацан.

– Чего ж нельзя, – откликнулся Добрыня, подвигаясь на сухих листьях. – Садись, места хватает.

Мальчишка сел, положив рядом суковатую палку и узелок. Он был бледным и худым, как Спиноза, и Катя сразу почувствовала к нему невольную симпатию.

– Ты не голодный? – заботливо спросила она.

– Голодный…

Геракл оглянулась вокруг в поисках еды. Но от ужина не осталось ни корочки.

– Извиняюсь, – развела руками девочка. – Угостить тебя нечем.

– Жаль, – пацан развязал свой узелок, достал оттуда кусок мяса, хлеб, репку и стал закусывать.

У Кати, которая последние дни поневоле сидела на вегетарианской диете, потекли слюнки. Её симпатия резко пошла на убыль. «Корнецов никогда бы так не сделал, – подумала она. – Витя последним поделится».

Добрыня тоже сглотнул слюну и вежливо спросил:

– Откуда путь держишь?

– Из Ростова, – пацан с хрустом откусил репку и неторопливо задвигал челюстями.

– А какого роду-племени? – допытывался Никитич, добавив про себя: – Невежа…

– Левонтия-попа сын, – представился пацан, жуя мясо. – Олексой кличут.

– А сколько тебе лет? – светским тоном поинтересовалась Геракл, чтобы заглушить бурчание в животе.

– Двенадцать, – пацан достал из узелка луковицу.

– А не страшно одному в лесу? – от Катиной первоначальной симпатии не осталось и следа. – Мы вот, например, могли быть разбойниками.

Олексий сыто икнул и засмеялся.

– Нешто я разбойников не видел? – он ссыпал с тряпицы на ладонь хлебные крошки и отправил их в рот. – Да и кто меня тронет? Я человек смирный, иду в Киев поклониться святым местам. Ну, спокойной вам ночи, – попович зевнул, перекрестил рот, поправил на голове чёрную шапочку, свернулся калачиком и мгновенно заснул, как человек с чистой совестью.

Добрыня с Катей переглянулись.

– Вот жук, – почесал утячий нос Никитич.

– Ага, – кивнула девочка. – Хоть бы для виду предложил.

– Дождёшься, как же… Одно слово – попович.

– Не люблю таких людей, – сказала Катя. – Я компанейских люблю. Таких, например, как ты или Илья Иванович.

– Ты мне тоже сразу приглянулась, – признался Никитич. – Весёлая, дерёшься хорошо, а само главно – жениться на тебе не надо. Поразмялись как богатыри – и ладно. Не то что с другими.

– У вас, наверное, девчонки все дуры, – поделилась наблюдениями Геракл. – Я в Выселках видела – ну такие тупые! Платками замотались, в юбках длинных, глаза вылупили… И ещё, говоришь, замуж хотят? Ужас!

– И не говори! – Никитич аж затрясся от негодования. – В поляницы подаются, только чтобы выскочить за любого. Ну дуры, ну слов нет. Ты совсем другая. Слушай, у тебя брат есть?

– Нет, – вздохнула Катя. – Я у мамы одна.

– И я один. Хочешь, я тебе братом стану, а ты мне сестрою?

– Хочу! Только… надо вены резать…

– Зачем?

– Чтобы кровь перемешать. В кино всегда так…

– Так это ж больно, – засомневался Добрыня. – Нет, у нас делают не так. Просто крестами меняются. – Он вытянул из-за ворота и снял нательный крестик. – Держи. А мне давай свой.

– А на мне креста нет, – растерялась Катя.

– Ты что, некрещёная, что ли? – неприятно поразился Добрыня.

– Нет, бабушка крестила меня в деревне, когда я была совсем маленькая. Но крестик у неё остался. Только это очень далеко. В Новосибирской области.

– Другое дело, – с облегчением вздохнул курносый. – Тогда вместо креста дай мне что-нибудь иное… Ладанку там или что…

– Да у меня нет ничего, – похлопала себя по карманам Геракл. – Кроме ключа от квартиры. Но он тебе ни к чему, а мама заругается. Я и так всё время теряю. Что ж тебе дать? Булавка подойдёт?

– Ой! – расцвёл Никитич. – Эка невидаль! Заморская, небось! Тонкой работы… Серебряная?

– Нержавейка.

– Булат, – понимающе кивнул Добрыня. – На что б её повесить, другого-то шнурка нет…

– Её вколоть можно, – подсказала Катя.

– Ага! – и на глазах у изумлённой девочки Добрыня, не поморщась, вколол булавку в ухо. – Ну-ка защёлкни. Тебе сподручнее, а мне не видно.

Дрогнувшей рукой девочка застегнула булавку:

– Не больно?

– Ещё чего! – Добрыня посмотрелся в надраенный до блеска шлем Муромца. – Красно-то как! И главно – ни у кого такой нет! А, сестра?

Катя поправила крестик на груди:

– И у меня дома все обалдеют.

Глава 7. Соловьи, соловьи, не тревожьте ребят

Когда Геракл уснула, крестовый брат её, Добрыня, остался за дозорного. Всю ночь он таращился в темноту, но так ничего и не увидел. Дождь не прекращался.

Перед рассветом в кустах кто-то зашевелился. Никитич встряхнул головой, отгоняя непрошенную дрёму, прислушался. Вокруг было тихо.

– Почудилось, – успокоил себя курносый. – Али какая мышь пробежала.

Но шорох повторился. Только уже ближе. Без сомнения, здесь был кто-то ещё – зверь или человек.

– Чуешь? – вдруг прошептал у самого уха попович, – шебуршится… Я давно не сплю…

Добрыня молча кивнул и приложил к губам палец. Олекса бесшумно сел и покрепче сжал суковатый посох.

Из кустов осторожно высунулся шест с крючком и заскользил по мокрой земле прямо к кожаному мешку, брошенному Ильёй у костра. Никитич хотел было подняться и расправиться с вором, но Олекса жестом остановил его, подцепил мешок посохом и подтащил к себе.

Шест немного помедлил. Потом стал перемещаться. Вслед за шестом из кустов высунулась рука. Неожиданно для Добрыни попович ужом прополз между спящими и оказался около кустов, где сидел вор. Чтобы иметь хоть какое-то оружие, Никитич вытащил из огня тлеющую головню.

В кустах кто-то закричал и забарахтался. Голос был женский. Курносый похолодел:

– Поляница?

– Поймал! – громко крикнул Олекса и подтащил к костру упирающуюся и визжащую женщину средних лет.

– Что такое?! – вскочил Муромец. – Кто таков?

– Чего орёте? – раскрыла сонные глаза Катя. – Мне приснилось… Ой!

На землю с деревьев посыпались люди. Они были как на подбор – маленькие и вёрткие. Илья схватился за палицу и занес руку над поповичем.

– Стой! – крикнул ему Добрыня. – Свой это!

И Муромец развернулся со своей палицей в другую сторону. Отбивая удары противника, Катя заметила, что попович неплохо дерется. Он даже выручил Добрыню, на которого сзади насела косоглазая девка. Геракл послала в нокаут другую девку и ринулась к Муромцу прикрывать тылы.

Вдруг Олекса метнулся в сторону и навалился на кривоногого парня, который как раз развязывал мешок с Соловьем-разбойником. Тот обмяк и не сопротивлялся.

Светало. Поляна вокруг костра была усеяна телами.

– Раз, два… шесть, семь, – пересчитал Никитич нападавших. Теперь они рядком лежали на травке со связанными руками и ногами.

– Восемь, – добавила Геракл, пнув пяткой мешок.

– У, соловьиное отродье! – сплюнул Илья Иванович. – Собачье семя!

– А откуда вы знаете, кто они такие? – удивилась Катя. – Вы что, у них спрашивали?

– Чаво спрашивать? – пожал могучими плечами богатырь. – Глянь, все на одну рожу. Все косые. У всех ноги колесом. И мамаша ихняя такая же красавица. Известно дело, дикие люди. Женятся только промеж себя – брат на сестре. Такой у них обычай.

– Нехристи, – подал голос попович. Из рассечённой брови сочилась кровь. – Один глаз на Кавказ, а другой – на Арзамас, – пошутил он и широко улыбнулся.

Геракл сорвала подорожник и приложила лист к его ране.

– Подержи так, – тоном медсестры велела она. – Чем бы завязать?

Олекса вынул из-за пазухи тряпицу, в которую был завернут его вчерашний ужин, и молча протянул девочке. От тряпки сильно пахло хлебом и мясом. Катя сглотнула слюну и наложила повязку.

– Получил боевое крещение? – усмехнулся Илья. – Откель ты взялся-то?

– Ночью к костру прибился, – объяснил курносый. – Из Ростова сам. Олекса Левонтьевич, поповский сын. Тоже в Киев идет.

– Да тут уж добрая дружина! – Муромец оглядел ребят и вдруг спохватился: – А где научный наш?

– Спиноза! – Катя пошарила глазами по поляне.

Подложив ладошку под оранжевый шлем, Витя мирно спал у дуба и причмокивал во сне губами.

– Спиноза! – укоризненно повторила девочка.

Научный руководитель открыл глаза. Было уже совсем светло, дождь прекратился.

– Доброе утро, ребята!

Глава 8. В тесной дружеской обстановке

Было воскресенье. Над Киевом звонили колокола. Пёстрый люд толкался на улицах. В храмах шла праздничная служба.

Князь Владимир Святославич, помолясь, позвал дружину в гридницу, где длинные столы под камчатыми скатертями уже накрыли к приходу гостей. По праву руку от себя князь посадил научного консультанта Виктора свет Иваныча. По леву руку – старого казака Илью Муромца. А дальше по старшинству – Добрыню Маловича и Добрыню Никитича, Олексу Поповича, поляницу Катеринушку и прочих второстепенных богатырей.

– Друже! – обратился к ним князь. – За честным пирком да поговорим ладком. Вы мне расскажете о новых ваших подвигах ратных, а я награжу вас честь по чести. Илья Иванович, – Владимир посмотрел на Муромца, – что с тобою? Что ты невесел? Что буйну голову повесил?

– А чаво мне веселиться? – сдвинул брови богатырь. – Видать, прогневал я тебя чем-то, княже, что ты меня своих милостей лишаешь. Завсегда по праву руку садишь, а нынче – чем тебе не угодил? За что мне такое бесчестие?

– Прощевай, Владимир-князь! Прощевайте, братцы! – Илья встал из-за стола, поклонился во все стороны и медленно пошел к выходу.

– Зря ты обижаешься, – ответствовал князь. – Разве пировать у меня – бесчестие? Разве хоть раз обнесли тебя кушаньем, не налили чашу полную? Все знают, что ты у нас старший богатырь. И в чистом поле, и в битве, и в застолье… Но всем ведомо, что моя правая рука в государственных делах, в думе боярской, – показал он на Спинозу, который чувствовал себя крайне неловко, – Виктор, Иванов сын. И обиды в том нет никому.

– Правду молвишь! Правду молвит князь! – зашумели богатыри.

Спиноза, красный, как рак, вскочил с места.

– Владимир Святославович, Илья Иванович! – он переводил умоляющий взгляд с одного на другого. – Ну стоит ли ссориться из-за такой мелочи? Я пересяду! – с готовностью предложил мальчик.

– Правду молвишь! Правду молвит боярин! – одобрили богатыри.

Илье стало стыдно. Действительно, если б по праву руку князя сидел кто другой, можно было бы обидеться. Но на Спинозу…

– Прости, боярин, – обернулся богатырь к Вите. – Что-то я слаб стал глазами. Гляжу – сидит кто-то в рыжем шлему, а кто – не распознал. Нет разговору – сиди, где сидишь. Твои заслуги всем известные…

– Правду молвит! Правду молвишь, старый казак! – загудели богатыри.

– Да что вы… – засмущался Спиноза, опускаясь на свое место. – Право же…

Наконец, Владимир-князь всех рассадил без обид.

– Налейте полные чары, – распорядился он. – Не жалейте зелена вина. Каждую чару – в полтора ведра!

Спинозе, Гераклу и себе – как непьющим – Илья подлил кваску.

Богатыри выпили и крякнули.

Олекса Попович демонстративно поставил на скатерть нетронутую чарку.

– Что ещё? – устало спросил князь. – Чем ты, Алёшенька, недоволен?

– Всем я доволен, княже, – елейным голосом откликнулся Олекса. – Не обижаешь ты нас, не оставлены мы твоими милостями. И угощенье твое щедрое. Но как прикажешь закусывать, Красно Солнышко?

Он поднял вверх обкусанную деревянную ложку и хлопнул ею об стол.

– Правду молвит! Правду молвишь, попович! – заголосили богатыри, стуча ложками о стол. – Негоже нам деревянными ложками кушать, коли у князя серебряная!

Владимир обхватил голову руками.

– Когда же это кончится? – простонал он. – Эти бесконечные попойки, эти беспрерывные разборки? Шесть дней в неделю я сплю спокойно, пока они в дозорах стоят, пока в чистом поле удалью молодецкою тешатся. А как воскресенье – так скандал. То Залешанин Буслаеву глаз подобьёт, то наоборот, Сухан Дементьевич Елизаныча щёголем обзовёт, то ещё что… А я обязан рассуживать. Нынче на тебе – ложки! Где я возьму столько приборов?

– Правду молвит! Правду молвишь, княже! – согласились богатыри. – Но ложки нам подавай!

– Смените приборы, ваше сиятельство, – тихо подсказал князю Спиноза. – Армию кормить надо, чтоб не взбунтовалась.

– А по мне и деревянная сойдет… – Катя грустно смотрела на жареного лебедя, который источал аромат перед самым её носом. Но по этикету нельзя было отщипнуть ни кусочка, пока не закусит князь.

К счастью, Владимир последовал совету своей правой руки. Он распорядился собрать все серебряные ложки, какие есть во дворце, и раздать их богатырям. Слава Богу, никого при этом не обнесли, иначе не миновать бы новых ссор и раздоров.

Девочка, наконец, заморила червячка. Богатырский режим требовал хорошего и регулярного питания. Одного Катя не могла понять: как дружинники могут столько пить? У них даже соревнование такое было – кто кого перепьёт. По количеству и по времени. В своем подразделении она давно ввела сухой закон.

– Хмельной богатырь меча не удержит, – учила своих молодцов Геракл. – А из лука стрельнёт – обязательно промажет.

На пирах полянице приходилось следить за своими подчиненными. Она не разрешала наливать им ни пива, ни зелена вина, только квас или холодный взвар.

Когда гости немного перекусили, Спиноза, который по совместительству выполнял обязанности художественного руководителя, объявил о начале концерта.

– Выступает, – провозгласил Витя голосом конферансье, – семейный ансамбль художественного свиста «Соловушка». Солист – Соловей Одихмантьевич.

Чисто вымытый, с волосами, смазанными репейным маслом, в шёлковой рубахе вышел к пирующим бывший разбойник. За ним гуськом потянулось остальное семейство. Все нарядные, умытые и даже немножко симпатичные.

Соловей прокашлялся, сунул в рот два пальца и негромко засвистел что-то лирическое. Дети с женой подсвистывали на все лады. Богатыри слушали и притоптывали в такт. Вдруг Одихмантьев сын взял фальшивую ноту и раскашлялся. Волосы у него на голове поднялись сами собой.

– Соловей Одихмантьевич! – бросился к солисту научный консультант и художественный руководитель. – Вы сорвалиголос?

Соловей молча показал на дверь. Там, в окружении стражи, стояли связанные Петуля и Пушкин.

Глава 9. Сор из избы

Владимир нервно расхаживал по приёмной.

– Идолище нужно изничтожить, – непререкаемым тоном заявил он. – Я не могу допустить, чтобы в такой момент, когда мы толком не закончили процесс крещения всея Руси, по улицам бродил оживший истукан и смущал умы новообращённых. Уже и так пошли кривотолки. Кто говорит, что я тайно поклоняюсь старым кумирам, другие и вовсе засомневались в существовании Христа и вернулись к старой вере. Мало мне восстаний волхвов, так я ещё должен доказывать народу, что это никакой не Перун, не Даждьбог, а самый что ни на есть, как вы утверждаете, русский сказитель.

– Дядя Володя, – как можно убедительнее сказала Геракл. – Не знаю, чем вам мешает памятник Пушкину, но очень прошу выпустить его и Петулю из темницы. Понимаете, мы здесь случайно, нам нужно вернуться в Выселки за диваном.

– Погоди, Катя, – вмешался Спиноза. – Ты так всё ещё больше запутываешь. Владимир Святославович, – он поправил очки, – мы понимаем ваши проблемы и сложную внутреннюю обстановку на Руси. Но войдите и вы в наше положение. Мы вообще из другого времени. Пушкин – национальная русская святыня…

– Вот-вот! – гневно нахмурился Красно Солнышко. – Святыня! Которой уже, заметьте, вовсю поклоняются! Во имя истинной веры я должен казнить его публично! Обязан!

– Это не решение вопроса! – запальчиво воскликнул научный руководитель. – История не простит вам подобного кощунства! При жизни Александр Сергеевич, между прочим, был примерным христианином.

– Да! – подхватила Геракл. – Он и крестик носил. Ему няня дала, Арина Родионовна.

– Кумир – и крещёный? – недоверчиво спросил Владимир. – Впрочем, это не меняет сути дела. Тёмному народу все едино.

Дверь кабинета распахнулась.

– Что вам угодно, матушка? – недовольно спросил князь.

Старая княгиня подошла и сердито дёрнула сына за чуб.

– Вот тебе, негодник! – заругалась она. – Честных людей в темницу сажаешь! Свой род забыл, бесстыдник?!

– Вы чего, матушка Малуша? – Владимир попытался освободиться от цепких княгининых пальцев.

– Чего? Чего? – передразнила мать. – Кого в темнице держишь?

– Идолище и волхва его, – виновато ответил князь. – Народ будоражат одним своим видом.

– А знаешь, как волхва того зовут? Рюрикович, вот как! – княгиня оттолкнула Владимира от себя. – Между прочим, я за него чуть замуж не вышла в девушках.

– Поразительно! – оторопел Спиноза. – Почему я об этом не знал?

– Мало ль чего ты, чужанин, не знал, – осадила консультанта Малуша. – Брат мой Добрыня может то подтвердить.

– Матушка, побойтесь Бога, – взмолился Святославович. – Нешто вы совсем из ума выжили на старости-то лет? Тот волхв вам во внуки годится.

– Не твоего ума дело, – отрезала княгиня. – Русским языком тебе сказано: все они, – она кивнула на Геракла и Спинозу, – из другого времени. Пришлые они. Потому и не стареют! В их земле наш век за год идёт!

– Ладно, – вынужден был сдаться князь. – Волхва помилую. Как Рюрикович Рюриковича. Пусть убирается подобру-поздорову. А за идолище и не проси! На колокол пойдёт. Сперва проклянём прилюдно, потом разобьём, потом перельём.

– Дядя Володя…

– От слова своего княжеского не отступлюсь! – не дал договорить Кате Владимир.

– Беги за Добрынею, чужанин, – шепнула княгиня на ухо Спинозе. – За братом моим.

– Понял… – и Витя хлопнул себя по оранжевому шлему. – Ой, совсем забыл… Мне тут думу распустить надо. Бояре уж который час сидят, дожидаются…

– Распускай, – дозволил князь. – Мы их потом известим.

И, опустившись на колени перед иконой в красном углу, Владимир принялся истово отбивать поклоны.

Малуша с Катей переглянулись.

Дверь снова распахнулась. Широкими шагами вошел в приёмную Добрыня Малович, дядя и наставник Владимира Святославовича.

– Аминь, – Красно Солнышко неохотно поднялся с колен.

– Казнь отменяется, – объявил племяннику Добрыня.

– Вы что, сговорились? – рассвирепел Святославович. – И вообще, кто в данное время князь?

– В данное время – ты, – спокойно ответил дядя и присел на лавку, закинув ногу на ногу. – А до тебя был Святослав. А до Святослава Игорь, который, между прочим, первым стал называться великим князем.

– Да-да-да! – раздражённо отозвался Владимир. – Ты мне ещё всю родословную расскажи. И с той, и с другой стороны. А то я её не знаю!

– Не знаешь, – Добрыня поменял ноги местами. – Что, например, с твоим киевским дедушкой Игорем случилось?

– Мой древлянский дедушка Мал велел разорвать его на части, – в тон дяде ответил племянник.

– А потом? – Добрыня сдул невидимую пылинку со своего бархатного кафтана.

– Суп с котом! – сплюнул Владимир. – Похоронили. Курган насыпали. Тризну справили.

– А помнишь, при твоей бабушке Ольге, между прочим, первой христианке на Руси, святой человек состоял?

– Ну и что? Вокруг неё вечно юродивые собирались, – пожал плечами князь.

– А был тот святой человек, – Добрыня выдержал эффектную паузу, – твой дедушка Игорь Рюрикович. Которого дружина моего батюшки действительно разорвала на части. А Александр Сергеевич Пушкин, великий бронзовый человек, которого ты заточил в темницу, чудесным образом его воскресил. Как твоего Иисуса.

– Не богохульствуй! – выкрикнул Владимир. – Не равняй истукана с Христом! Не может кумир воскрешать!

– Может, дядя Володя, ещё как может! – вмешалась Катя. – Только никакого чуда не было. Просто мы с Александр Сергеичем захватили из «Лукоморья» живой и мёртвой воды. Я, между прочим, сама хотела вашего дедушку оживить, но мне не дали. Потом тётя Оля скрывала, что он живой. Дядя Игорь больше не хотел править и воевать. И поэтому он стал святой.

– Ох ты, Господи… Слишком много святых в этом семействе! – пробормотал Владимир. – Ну и денёк сегодня… Отрекусь! Отрекусь и уйду в тихую обитель.

– Так оно и будет, – кивнул Добрыня. – Ежели не отпустишь тех двоих, я подниму супротив тебя дружину и посажу на престол… Да хоть твоего младшенького, Ярослава.

Все выжидательно посмотрели на Красно Солнышко.

– Только ради светлой памяти моей бабушки святой Ольги и дедушки Игоря Рюриковича, – князь помедлил, – соглашаюсь. Но с условием, – он повернулся к Гераклу, – что вы все – даже Спиноза – немедленно покинете Киев. Нынче же ночью. Чтобы вас никто не видел.

Глава 10. За Родину, за Пушкина!

Глубокой ночью заскрежетали засовы. Петуля поднял с соломы голову:

– До чего надоело по тюрьмам сидеть… Ладно, у хазар неразумных, а то у своих…

– Ка-ак бы мне хотелось с журавля-ами на родную землю улете-еть! – пропел Пушкин.

– На выход! – просунулась в дверь голова стражника. – С вещами!

– Каюк, – вздохнул Петуля, подобрал с подстилки куртку и направился к ступенькам.

Луна высветила два силуэта. Лица людей прятались в тени. Богатырь в шлеме опирался на меч. Другой, поменьше, держал в руках какие-то свитки.

– Палач, ёлки, и судья! – сообразил Бонифаций.

– Катрин и Спиноза! – прошептал поражённый Пушкин.

Отбросив в сторону меч, Катя повисла на шее Александра Сергеевича. Петуля тискал в объятиях тщедушного научного руководителя.

– Осторожнее! – вырывался Витя. – Берестяные грамоты помнёшь!

– Быстрей, быстрей! – торопили стражники. – Князь велел закончить до света.

– Чтобы народ вас не увидел и не перестал верить в Бога, – объяснила Пушкину Геракл, поднимая с земли меч и вкладывая его в ножны. – Пойдёмте, по дороге я всё расскажу.

Стражники вывели их за городские ворота.

– Держите на восток, – показали они примерное направление. – Дня за три до рубежей дойдёте.

По дороге друзья наперебой рассказывали о пережитых приключениях.

– Невероятно! – подытожил Спиноза. – Какие временные и пространственные петли! Можно подумать, что вся Русь – сплошная аномальная зона!

До заставы оставалось совсем немного, когда впереди показался взмыленный всадник. Заметив Геракла, он крикнул:

– Печенеги идут! Рать несметная! – и стрелой промчался мимо.

– Опять посадят, – сплюнул Петуля.

– Право, друзья, мне это стало надоедать, – признался Пушкин.

– И что же вы предлагаете? – возмутилась девочка. – Спрятаться в лесу и бросить своих товарищей?

– Успокойся, Катрин, никто не говорит о дезертирстве, – не без досады возразил памятник. – Но из-за меня вы неизменно попадаете в переделки.

– Что вы, Александр Сергеевич, для нас большая честь находиться рядом с вами, – Спиноза расправил узкие плечи, поднял над головой берестяные грамоты и ринулся вперёд с криком: – За Родину! За Пушкина!

– Ур-ра! – подхватила Геракл.

– Не забуду мать родную! – Петуля рванул куртку на груди. – Помирать – так с музыкой!

За ним, тяжело топая, бежал памятник.

На богатырской заставе трое богатырей из последних сил сдерживали натиск печенежской рати. Град стрел ударял в тугие щиты, земля была сплошь утыкана копьями.

– Сеструха! – завопил Добрыня Никитич, заметив Катю. – Ребята! Подкрепление пришло!

Богатыри воспряли духом. Илья Муромец понёсся на Бурке в самую гущу противника. Он махал мечом направо и налево, расчищая пространство для тех, кто скакал следом. Добрыня, не раздумывая, кинулся за ним, кося врагов пудовой палицей. С полсотни печенегов, размахивая копьями, поскакали вдогонку за Поповичем.

– Й-а-а! – Геракл, разгадав манёвр Олексы, ударила по врагу с тыла. Она на ходу сдёрнула печенега с коня и вскочила в седло.

Александр Сергеевич тоже не оставался в стороне от общего дела. Он глушил неприятеля то бронзовым кулаком, то шляпой. Печенеги падали, как подкошенные, так и не успевая понять, что их поразило.

Прежде чем вступить в бой, Спиноза надежно спрятал берестяные грамоты под большим белым камнем. Потом поправил шлем и аккуратно приступил к истреблению врагов. Научный руководитель сволакивал легкораненых печенегов в одно место и монотонно читал им лекцию о том, что бывает с теми, кто посягает на священные границы Руси. Слушатели впадали в обморочное состояние. Спиноза связывал их пачками и сколачивал следующую аудиторию. Ряды врагов заметно редели.

Илья Муромец в последний раз взмахнул мечом, и копыта арьергардной печенежской конницы скрылись за холмом. Добрыня снял шлем и почесал утячий нос. Попович достал из-за пазухи ломоть хлеба и, по своему обыкновению никому не предложив, единолично его сжевал.

Геракл дала имя захваченной в бою лошади.

– Теперь ты Зорька, – сказала Катя, поглаживая её по морде. – В честь бабушкиной коровы.

Петуля на всякий случай приготовил новый запас камней и вытащил из своих необъятных карманов рогатку. Александр Сергеевич Пушкин обмахивался шляпой.

– Жаркая, однако, сеча, – заметил он.

– Такова историческая детерминированность, – закончил лекцию Спиноза и связал между собой последних невольнослушателей.

Глава 11. Орда, еще орда

Передышка была недолгой. Солнце клонилось к закату, когда с востока налетели новые полчища. Полукругом шла конница. Воины натягивали тугие луки и выпускали тысячи стрел.

Богатыри выставили вперед щиты. Петуля со Спинозой прилегли за большим белым камнем. Пушкин отлавливал стрелы шляпой и складывал их в сторонке.

Бизнесмен, прищурив один глаз, целился в главного набежника. Спиноза осторожно высунулся из укрытия. В оранжевый шлем впилась стрела. Научный руководитель с интересом рассмотрел её и бросил обратно. Всадник упал с коня.

– Половцы… – удивился Витя. – А где печенеги?

Но искать следы былых супостатов было уже поздно. Да и некогда. Приходилось отбиваться от наседавшего противника.

Илья Муромец свистнул молодецким посвистом. И тотчас же в половцев полетел град стрел. Спиноза оглянулся: со стороны Киева подошло подкрепление.

Добрыня соскочил с раненого коня и схватился на кулаках с коренастым пожилым половцем. Попович залез на дерево и раскрутил аркан. Петля захлестнулась на талии богато одетого князя.

– Тугорхан, – вспомнил русские былины Спиноза.

Геракл демонстрировала группе врагов приемы каратэ. Враги падали и больше не поднимались.

У Петули закончились камни. Он перешел на крупные жёлуди, прицельно меча их из рогатки в неприятельские лбы.

Было видно, как через реку переправлялся на лодке бежавший из половецкого плена князь Игорь Святославович.

Вражеские обозы поспешно удалялись в степь. Солнце скрылось за лесом.

Солнце встало. Спиноза протёр очки.

– Поразительно! – воскликнул он. – Сколько же их?

Из-за горизонта ползли новые войска. Всадники в войлочных шляпах, с чёрными косицами, смуглые, узкоглазые, на низкорослых монгольских лошадках. Они растекались по полю боя, как вода в половодье, и грозили захлестнуть жалкую преграду – богатырскую заставу. Прозвучал гортанный выкрик, и град стрел посыпался на русских.

– Татары, – констатировал Спиноза. – Вернее, монголо-татары.

Катя обеими руками сжала рукоять меча. Илья Муромец нахмурился. Олекса перекрестился. Добрыня пощупал в ухе булавку. Петуля поскрёб затылок.

– А это уже надолго, – сказал Александр Сергеевич Пушкин.

И правда. Солнце всходило и заходило, а битва всё продолжалась и продолжалась.

Не устояв перед натиском, богатыри отступили в чащу леса. За их спинами между деревьями мелькнула речка.

– Битва при Калке, – определил Витя.

Но тут в тыл монголам уже ударил резервный русский полк. Враги дрогнули. Теперь они не казались рекой в половодье, а растеклись на несколько речушек и даже ручейков. Кое-где русские уже теснили их. На левом фланге появились двое иноков в рясах. Они сражались храбро и безоглядно, пока не пали, истекая кровью.

– Пересвет и Ослябя, – Александр Сергеевич перекрестился и сбросил с коней сразу двух узкоглазых всадников.

Наискосок проехал высокий красивый человек на белом коне. Над ним развевалось полотнище со светлым ликом Спасителя.

– Братья! – крикнул человек. – Умрём за Отечество!

– Ой, кто это? – удивилась Геракл, перекидывая через плечо монгольского багатура.

– Если не ошибаюсь… – Спиноза поднял с земли вражескую стрелу и, не глядя, бросил ее в Мамая. Мамай убежал, хромая. – Если я не ошибаюсь, – повторил Витя, – это Дмитрий Донской. И сейчас мы не на Калке, а на Куликовом поле. И речка эта называется Непрядва.

– Озеро, – поправил научного руководителя Петуля. – Глянь, всё льдом затянулось…

Татары поспешно отступали. Но по льду уже тяжело шагали закованные в железные латы ливонские рыцари. Они выступали организованно, стройными рядами. Авангард выдавался узким клином.

– «Свинья», – Спиноза поправил очки.

– Вот именно, – согласилась Катя. – Передохнуть не дают.

– Ты опять не поняла, Катя. Я имел в виду не свинью как животное, и не оскорбление, а способ построения воинских частей.

Но девочка его уже не слышала. Она мчалась к озеру, увидев, как крестный брат её Добрыня упал на берегу, а на него надвигается рыцарь с опущенным забралом. Геракла опередил Муромец. Он хватил ливонца булавой по шлему и тот, гремя доспехами, свалился с коня.

– Свиная тушёнка! – презрительно произнёс внутренний голос, и Катя отвернулась.

На Пушкина со всех сторон неуклюже наступали рыцари. Александр Сергеевич небрежно щёлкал их по железным лбам, приговаривая:

– Куда прёшь, балда? Не видишь, памятник стоит?

Ошеломленные ливонцы брякались навзничь и беспомощно, как перевёрнутые на спину жуки, сучили закованными в латы конечностями.

Интересный русский богатырь, которого Катя никогда прежде не видела, ловко парировал вражеский удар и сказал поверженному рыцарю:

– Запомните, герр: кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет.

– Это Александр Невский, Катя! – донеслось с противоположного берега пояснение Спинозы.

Попович высек искру и развел на берегу Чудского озера небольшой костерок. Лёд тронулся. Ржавые обломки доспехов канули в воду.

Солнце село. Взошла луна.

С запада неслышно подползли ляхи. Не выспавшиеся русские очень разозлились и снова взялись за оружие. Заметив, что они обнаружены, ляхи стали ругаться.

– Пся крёв! – кричали они, пользуясь смутным временем. – У вас и царя толком нет, одни самозванцы!

– А вот и есть! – Катя показала ляхам язык и заслонила своей мощной спиной долговязого парнишку Михаила Романова, только что избранного в цари.

Богатыри, Пушкин, Спиноза и Петуля бросились воевать с врагами. Геракл не удержалась и побежала за ними.

Беззащитного Михаила немедленно окружила горстка поляков. К ним подошёл мужик в армяке и сказал:

– Панове, вас обманули. Неужто вы думаете, что на русский трон посадят эдакого сопляка? Идёмте, я покажу вам, где прячется настоящий царь.

Поляки доверчиво пошли за крестьянином и скрылись в заснеженной чаще.

– Эй! – крикнул им вслед обиженный Романов. – Ванька! Сусанин! Ну погоди ужо, вернёшься, я тебе покажу, кто настоящий царь!

У русских кончились боеприпасы. По кругу бойцов с шапкой пошёл Козьма Минич Сухорукий.

– Люди добрые, – сказал он. – Вы меня знаете. В Нижнем мясом торгую. Всё продал подчистую, чтобы спасти Отечество.

Богатыри переглянулись. Кроме доспехов, у них ничего не было. И тут вперед выступил Петуля. Он неторопливо разулся, снял с правой ноги носок и стянул с пальцев кольца, которые ужасно натирали ему ещё со времен древлянско-полянского конфликта. Вздохнув, бизнесмен пожертвовал Русской земле и весь свой пушной запас.

– Молодец! – похлопал его по плечу Козьма.

– Чего там, – шмыгнул носом Рюрикович.

Спиноза не успевал комментировать события. Князь Дмитрий Пожарский с войском уже окружил в Москве Кремль и принудил поляков сдаться.

Светало. Но очень медленно.

Дозорные русских теперь смотрели только на запад.

– Шведы, – предупредили они.

Наступал рассвет 27 июня 1709 года.

– Тёркин! – среди казаков, греющихся у костра, Бонифаций заметил знакомую усатую физиономию.

– Здорово, арап! – приветствовал его служивый.

– Какими судьбами? – удивился Пушкин.

– Будут стрелять, – лаконично ответил солдат.

И тут же к костру подскочили всадники с развевающимися перьями на шляпах. Сидевший на передней лошади надменный юноша с бледно-голубыми глазами взвел курок пистолета.

– Карл Двенадцатый! – узнал его Спиноза. – Сам шведский король!

Карл нажал на курок. И солдат Тёркин медленно осел на землю. Илья Иванович, Добрыня и Олекса одновременно выстрелили вслед уносящимся шведам. Король охнул и схватился за бедро.

Пушкин поднял Тёркина на руки. Лицо солдата посерело.

– Помираю, арап, – губы уже едва его слушались.

Среди конных и пеших, среди свистящих ядер и проносящихся мимо пуль, огромными шагами двигался памятник к укреплённому лагерю, бережно прижимая солдата к груди. За ним бежали ребята.

Александр Сергеевич положил Тёркина на траву. Спиноза осмотрел рану.

– Не смертельная, – определил он. – Надо наложить жгут, Катя.

Из подкладки Петулиной куртки девочка сделала повязку. Тёркин открыл глаза.

– Император! – ошеломленно прошептал он.

По полю на коне скакал Пётр Первый, размахивая обнажённой шпагой. Пули пробивали его треуголку. Он сражался, как простой солдат. И вот уже со всех сторон донеслось звучное «ура!»

– Что там? Что там? – волновался Тёркин.

– Мы ломим! Гнутся шведы! – воскликнул Александр Сергеевич.

– Лежите, дядечка, – удерживала раненого Катя. – Вам ещё нельзя вставать.

Промчалась конница, гоня бегущего противника. Трубачи сыграли отбой.

– Слышь, – Петуля толкнул Пушкина локтем. – А это что было?

– Полтава, брат, – ответил поэт.

– Знаменитая битва, в которой русские разгромили шведов, – добавил научный руководитель. – Это событие вошло в пословицу: разбит, как швед под Полтавой.

Солнце село. В русском лагере никто не ложился. Все ждали наступления французов. Шёл 1812 год.

Глава 12. Недочищенный кивер

Кате очень хотелось увидеть Наполеона Бонапарта. Готовясь к встрече с французским императором, она старательно начищала кивер. Петуля примкнул штык к ружью на случай рукопашного боя. Богатыри перетаскивали ядра поближе к орудию и складывали их пирамидой.

Плечо у Тёркина почти зажило, и он носил только легкую повязку.

Спиноза, присев на лафет, лихорадочно строчил в блокноте.

– Александр Сергеевич, – обратился он к Пушкину, который, растянувшись на земле, покусывал травинку и наблюдал за плывущими по высокому небу облаками. – Вы не напомните мне расположение русских и французских войск в предстоящей Бородинской битве?

– Я был тогда еще дитя, – рассеянно отвечал поэт. – А впрочем, мы, лицеисты, бредили мундирами и хотели убежать на войну. Погоди, как там?

Вы помните: текла за ратью рать,

Со старшими мы братьями прощались

И в сень наук с досадой возвращались,

Завидуя тому, кто умирать

Шёл мимо нас…

– процитировал он самого себя. – Да ты вон лучше у солдата спроси.

Спиноза поправил на носу очки:

– Господин Тёркин, вы не подскажете…

– Отчего ж не подсказать, – охотно отозвался служивый. – Мы стояли так. – Он положил шапку к носкам своих сапог. – А француз – вот эдак, – добавил он несколько камешков. – И ударил вон оттуда, – солдат начертил прутиком стрелку. – Я, значит, на левом фланге стоял у князя Багратиона. Петра Иваныча в том бою ранили. Он, болезный, истекал кровью, но держался. Чтоб, слышь, арап, с солдатами вместе быть. Кабы сразу его подлечили, как вы меня, может, живым бы остался…

– Позвольте, – перебил Тёркина Спиноза, с изумлением следя за статным всадником с орлиным носом в шитом золотом мундире. – Вот же он, князь Багратион Пётр Иванович.

– Помрёт, – махнул рукой солдат. – И много народу еще поляжет… Царствие им небесное… – он перекрестился. – Но скажу, арап, это всё семечки по сравнению со Сталинградом… Там и самолеты, и танки…Немец, конечное дело, вооружился до зубов…

– Товарищ Тёркин, – от волнения у Вити пересохло во рту. – Вы и в Великой Отечественной участвовали?

– А как же? – Тёркин поправил повязку на плече и поморщился. – Болит, сволочь. Почти до Берлина дошел, да ранило осколком. Аккурат сюда же. В госпитале День Победы встретил.

Впервые в жизни Спиноза не знал, что сказать.

– Двадцать пять лет служил, – продолжал вспоминать солдат. – Где только не довелось бывать!

– Но, – наконец нашелся Витя, – это же разные исторические эпохи!

– Нам про то неизвестно, – служивый раскурил трубочку. – Солдат не спрашивает, куда посылают.

– По-моему, брат Тёркин, мы с тобой оба вечные, – заметил Пушкин, провожая взглядом облака.

– Э, не скажи, арап, – служивый сдвинул шапку на брови. – Ты вон железный, а на мне места живого, почитай, не осталось.

– Француз наступает! – пронеслось по полю.

Над головой у Спинозы пролетело ядро и гулко ударилось в землю. Он в оцепенении уставился на железный шар. Тот вертелся вокруг своей оси, запал догорал.

– Витя! – отчаянно закричала Геракл. – Ложи-и-ись!

Спиноза упал лицом в траву.

Раздался оглушительный взрыв. Всё заволокло дымом.

Кто-то потормошил мальчика за плечо.

– Ты чё? – обеспокоенно спросил Петуля. – Живой?

Витя снял очки и протер закопчённые стекла. Вокруг было тихо, только в высокой траве звенели цикады. В знойном мареве над лугом зависли неподвижные стрекозы. Среди ромашек и васильков стояла растерянная Катя с недочищенным кивером в руках. Пушкин с интересом озирался по сторонам.

– Куда нас занесло на сей раз?

– Была война и кончилась, – озадаченно пробормотал Петуля.

Он присел на большой белый камень, заросший мхом, и поднял с земли свёрнутую трубочкой бересту.

– Осторожно! – подскочил к нему Спиноза. – Вдруг это письменный памятник? – Мальчик развернул трубочку и ахнул: – Да это же мои грамоты, из Киева, те самые, которые я спрятал перед набегом печенегов! Только, – он со всех сторон оглядел камень, – мха тогда не было…

– Витя, – почему-то шёпотом позвала девочка. – Я, кажется, всё это видела… Здесь была богатырская застава… Вот дуб, – она показала на одинокого исполина толщиной в три обхвата. – Но как всё изменилось!

– Точно, – кивнул Бонифаций. – А оттуда эти пёрли… печенеги…

Спиноза взял палочку и счистил с камня мох.

– Здесь какая-то надпись, – он поправил очки. – Прямо пойдёшь… Дальше стёрто. Напра… Тоже стёрто. – Он наклонился к самому подножию. – Вот, можно разобрать. …ево – в Выселки попадёшь…

– Ура! – запрыгала Катя. – Выселки!

– Ёлки зелёные! – подхватил бизнесмен. – Налево!

– Ничего не понимаю, – Спиноза обошёл камень со всех сторон. – А где же дорога на Бородинское поле? Почему мы не участвуем в эпохальной битве?

– Нас ждут дома, – отозвался Рюрикович.

– Правда, Вить, – поддержала его Катя. – Тебе хорошо, твои на симпозиуме, а у меня мама волнуется. И тренировки…

– Ребята, – горячо запротестовал научный руководитель. – Но надо же понять, что происходит. Я хочу обнаружить логику. Почему, не сходя с места, мы участвовали в разных исторических сражениях и вдруг всё прекратилось? Я хочу на Бородинскую битву! Я хочу… Александр Сергеевич! – бросился он к поэту. – Ведь это ваше время! Я хочу увидеться с вами в вашу лицейскую пору…

– А вот мне не хотелось бы напугать себя своим нынешним видом, – усмехнулся памятник. – Я был весьма впечатлительным ребенком.

Петуля вдруг заржал.

– Сидишь ты, Спиноза, в классе, и вдруг приходит твой памятник: здрасьте! Я Виктор Иваныч…

– Корнецов! – с хохотом подхватила Геракл. – Академик. Очень приятно!

Спиноза побледнел.

– То-то, брат, – сказал Пушкин, поднимаясь. – Ну что, пошли в ваши Выселки?

Глава 13. Ветряк над ригой

В Выселках ничего не изменилось. Девчонка в платке всё так же уныло гнала по улице козла. Увидев Пушкина, она остановилась, широко разинула рот и вдруг убежала, сверкая голыми пятками. Козёл вприпрыжку погнался за ней.

– Счас глазеть придут, – сплюнул Петуля.

– Всей деревней, – поддакнула Катя. – Пойдемте быстрей, Александр Сергеевич.

Над ригой крутился ветряк, хотя никакого ветра и не было.

– Что вы так долго, – встретил всю компанию в дверях Михайла. – Я уж починил прибор.

Посреди риги громоздилось странное сооружение из дивана, лавки, горшка с чурками и чёрного постамента с датами жизни и смерти великого русского поэта. Всё оборудование было обвязано крепкими новенькими верёвками.

– Гляньте, что нашёл, – гордо показал Михайла на пьедестал. – С им и без ветру крутится.

Пушкин с большим интересом прочёл даты своей жизни:

– Смотри-ка, совсем не стар ещё… А откуда это у вас, милейший? – постучал он по чёрному граниту.

– Ты что, железный, что ль? – Носоломов, в свою очередь, постучал по бронзовой крылатке. – Из лесу приволок… Пришёл – в избе никого, окромя дыма. А чего ж ему не быть? Огонь-то как разводили? Оно понятно, непривычные… Ну, думаю, испугалися и убежали. Пошёл вас искать. Не иначе, думаю, в гиблое место забрели. Больше-то у нас пропасть негде. А там это стоит, – он ласково погладил пушкинский постамент. – Полезная вещь…

– Невероятно! – Спиноза поправил очки. – Тебе известно о существовании Выселковской аномалии?

– Само собой, известно. Тут все про неё знают. У меня потому и излучает, что она под боком.

– А как ты камень донёс? – спросила Геракл. – Он же больше тебя!

Михайло пожал плечами:

– Привычные мы. Сосед лошадь не дал, только верёвками ссудил. Я камень-то обвязал да и сволок сюда.

Со двора послышался шум.

– Что такое? – хозяин выглянул наружу.

Все жители Выселок, побросав работу, собрались у избы Носоломовых поглазеть на железного человека.

– Витя, поехали домой, – передёрнула плечами Катя. – Что они всё смотрят да смотрят?

– Да, – заторопился Спиноза. – Михаила могут обвинить в колдовстве. Они же не знают, кто такой Пушкин, – и он благоговейно посмотрел на Александра Сергеевича.

– Ну что, обратно в Москву? – поэт взобрался на пьедестал, слегка выставил вперед левую ногу и задумчиво склонил голову.

Ветряк бешено завертелся.

Диван покачнулся и затрясся. Чтобы не упасть, Спиноза обеими руками вцепился в Петулю. Катя громко взвизгнула.

– Проходите, проходите, – Михайла гостеприимно распахнул дверь риги. – Чего ж не посмотреть? Я, чай, ничего плохого не делаю. Просто излучаю себе…

Толпа выселковцев ввалилась в лабораторию. Мужики, бабы и дети с любопытством озирались по сторонам. В углах лежали снопы. А посередине, на пустом пыльном полу, сиротливо валялись манускрипты, в спешке оброненные Спинозой.

– Получилось… – растерянно сказал Носоломов. – А это что? – он подобрал берестяной список и развернул его. – Черты и резы? Очень интересно. Надо почитать. Вы идите, идите, – стал он выталкивать односельчан. – Нечего тут торчать. Учёным людям только мешаете…

Глава 14. Последняя

Василий Иваныч опустил в кипяток яйцо и заварил чай.

– …и о новостях культуры, – сказал диктор в телевизоре. – Вчера в Москве у памятника Пушкину состоялся несанкционированный митинг поэтов-авангардистов. Они требовали сбросить Пушкина с корабля современности и навсегда отменить четырехстопный ямб. К собравшимся через мегафон обратился капитан полиции, сотрудник отдела внутренних дел Иван Таукчи. Он призвал правонарушителей к порядку и закончил свое выступление словами: «Пушкин был, есть и будет!».

Василий Иваныч выронил яйцо. По полу растеклась жёлто-белая лужица.

– Не может быть! – ахнул пенсионер.

Он метнулся к письменному столу и открыл папку. Досье бесследно исчезло.

Василий Иваныч бросил дикий взгляд на календарь. Под тремя чёрно-белыми богатырями работы художника Васнецова В. М. значилась дата: среда, 22 апреля. Пенсионер выглянул в окно. На дворе шумела весна.

Он вышел на лестничную площадку и обмер. На стенке висело свежее объявление:

«Фирма аказываит все вазможные услуги. Оплата – по соглошению. Детям, пенсианерам и групам – скидка».

Василий Иваныч схватился за сердце. Он вернулся домой, выпил корвалолу, отдышался, надел чистую сорочку, отутюженные брюки и китель с орденскими планками, повязал галстук, причесался, побрызгался одеколоном, нахлобучил фуражку и решительно поднялся в квартиру 187.

* * *

– Витя, – спросила Геракл, – как лучше написать: «Пушкин побрызгал Игоря живой водой» или «Поэт воскреснул князя тоже живой водой»?

– Окропил, Катя, – рассеянно отозвался научный руководитель, исследуя под микроскопом волокна пеньковой веревки – идеального проводника сверхкоротких волн.

– И ещё про эту… персиючку… напиши, – посоветовал Бонифаций. – Что он её… не это… в набежавшую волну.

– Кого? – удивилась Катя. – Я эссе про Пушкина переписываю.

– Так Разин же, – объяснил Петуля. – Наш с памятником друг.

– А-а, – понимающе протянула девочка. И приписала: – Разин хотел утопить персиючку в воде. Но Пушкин не дал, потому что он был благородный и справедливый.

– Дзи-инь! – позвонили в дверь. – Дзинь! Дзинь! Дзи-инь!

Спиноза неохотно оторвался от увлекательного исследования и вышел в прихожую. Через минуту он с растерянным видом вернулся. За ним в полном параде показался известный всему двору Василий Иваныч.

Старик внимательно осмотрел комнату. Диван был на месте. Рядом почему-то оказалась обшарпанная лавка. На ней стоял горшок с круглыми деревяшками. Девочка за столом прилежно делала уроки. Двоечник старательно начищал мелом старинный солдатский кивер.

– Играетесь? – подозрительно спросил пенсионер, косясь на белый халат и оранжевый шлем Корнецова-младшего.

Спиноза откашлялся:

– Ну что вы? Мы же не дети, чтобы играть. А вы, собственно, по какому вопросу?

Василий Иваныч дрожащей рукой протянул объявление, снятое со стены в подъезде.

– Клиент! – обрадовался Бонифаций. – Первый!

Он бросил на диван недочищенный кивер, гостеприимно смахнул с лавки пыль веков и вытащил из кармана айфон:

– Садитесь, пожалуйста. Ваше ФИО?

– В смысле паспортных данных? – уточнил Василий Иваныч.

– Ну, – подтвердил бизнесмен.

– Тёркин моя фамилия, – представился пенсионер. – Василий Иванович. Подполковник в отставке. Ветеран Великой Отечественной войны.

– Не может быть! – Рюрикович выронил айфон.

Геракл упала со стула.

Спиноза снял шлем.

– Вы… вы, товарищ Тёркин, нас не узнаете? – он вернул шлем на голову. – И так тоже?

Пенсионер присмотрелся и подкрутил седые усы.

– Как не узнать? Я давно за вами слежу.

– С… с тех самых пор? – заикаясь, спросила Катя.

– С тех самых, – сурово подтвердил общественник.

Ребята переглянулись.

– Это вы, дядечка Тёркин! – обрадовалась Геракл.

– Да, это я! – твёрдо сказал старик. – И пока ещё в полной памяти.

– В таком случае, вы должны помнить Бородино, – деликатно намекнул Витя.

– А как же! – пенсионер расправил усы и с выражением прочел:

– Скажи-ка, дядя, ведь недаром

Москва, спаленная пожаром,

Французу отдана.

Ведь были ж схватки боевые,

Да, говорят, еще какие!

Недаром помнит вся Россия…

Вот дальше не помню, – посетовал он. – Контузило под Сталинградом. До войны всё помнил. Всю «Полтаву». «Слово о полку Игореве» помнил. «Вещего Олега»…

Спиноза поочерёдно подмигнул Кате и Петуле сначала правым, потом левым глазом.

– Видите ли, – невинно сказал он, – нас очень интересует ваше славное боевое прошлое. Где вы воевали, когда… Откуда сами родом?

– Из Пскова, – старик снова стал подозрительным. – Из семьи потомственных военных. А что?

– Интересно же, – не соврал Бонифаций.

– Ах, интересно… им, видите ли, интересно… – Тёркин прошелся по комнате, заглянул в Катино эссе, потрогал кивер и неожиданно для себя предложил: – А вы приходите ко мне на чай. Я вам много чего порассказываю. Про двадцать пять-то лет службы.

Пенсионер двинулся к выходу и уже в дверях предупредил:

– Только без баловства. Знаю я вас, – он подкрутил усы, – арапы вы эдакие!

Кое-что кое о чём

Катю Волосюк в трудную минуту выручал внутренний голос. Вот и нам, авторам, внутренний голос подсказывает, что какие-то имена и названия могут быть тебе непонятны. Выручаем!

Наши герои

Геракл – древнегреческий герой, который прославился своей силой и совершил множество подвигов. Понятно, почему Катю прозвали именно так.

Бенедикт Спиноза – нидерландский ученый, философ, жил в 17 веке. Очень умный, как Витя Корнецов.

Рюрик – легендарный основатель Новгородского княжества на Руси. Жил в 9 веке. Его царственных потомков называли Рюриковичами. Такое же отчество носит Бонифаций Петуля, но к монархам он не имеет никакого отношения.

Летоисчисление

Год 7216 от сотворения мира – это 1708 год по современному стилю.

Князья

Игорь, Ольга – киевские князь и княгиня, жили в 10 веке.

Вещий Олег – князь новгородский и киевский, жил в 10 веке. Прозван Вещим, потому что умел предвидеть будущее. Ходил на Царьград и добился от Византии дани. В честь победы прибил свой щит к воротам города.

Владимир Святославович Красно Солнышко – князь новгородский и великий князь киевский князь. В 988 году сделал христианство государственной религией и крестил Русь.

Ярослав Владимирович – его сын. Много читал, за что его прозвали Мудрым.

Народы и битвы

Поляне и древляне – древнерусские племена

Печенеги, половцы – кочевые племена, то дружили, то воевали с русичами.

Ливонцы – предки современных прибалтийцев. В 1242 году были разбиты князем Александром Невским на Чудском озере.

Мамай – монгольский военачальник. В 1380 году в Куликовской битве на реке Калке князь Дмитрий Донской разбил его войска. Монахи Пересвет и Ослябя сражились как герои и оба погибли.

Ляхи – предки современных поляков. Не раз нападали на Русь. В 17 веке крепостной крестьянин Иван Сусанин, спасая молодого царя Михаила Романова, завел в лесную глушь отряд ляхов и погиб вместе с ними. Народное ополчение против захватчиков возглавили князь Дмитрий Пожарский и нижегородец Козьма Минич Сухорукий (Минин).

Полтавская битва. 27 июня (8 июля) 1709 года царь Петр Первый разгромил шведскую армию под командованием короля Карла Двенадцатого. Об этом рассказывают историки и Пушкин в поэме «Полтава».

Бородинское сражение. 26 августа (7 сентября) 1812 года состоялась решающая битва Отечественной войны. Обе стороны понесли огромные потери. В том числе был смертельно ранен князь Петр Багратион.

Сталинградская битва – одно из крупнейших и переломных сражений Великой Отечественной войны. Длилась с 17 июля 1942 по 2 февраля 1943 года. С этой войной связано имя Василия Тёркина. Герой одноимённой поэмы А.Твардовского стал символом русского солдата, смелого, смекалистого и неунывающего.

География

Коростень – давняя столица древлян сейчас небольшой город в Житомирской области Украины

Итиль – столица Хазарского каганата, располагалась в устье Волги.

Хвалынское море – так в древности называли Каспийское море.

Шемаха – город в современном Азербайджане.

Спелеология – наука, изучающая пещеры. Сталактиты – огромные сосульки, которые свешиваются с потолка пещер, а сталагмиты растут снизу вверх.

Учёные и другие знаменитости

Исаак Ньютон – английский ученый, умер в середине 17 века, прожив почти 100 лет, и много чего пооткрывал.

Альфред Брем – немецкий зоолог и путешественник, жил в 19 веке.

Николай Лобачевский и Софья Ковалевская – русские математики, жили в 19 веке.

Чарльз Дарвин – английский натуралист, тоже жил в 19 веке. Выяснил, что человек произошёл от обезьяны, хотя с ним не все согласны, и разработал теорию эволюции.

Александр Попов – русский физик и электротехник, изобретатель радио. Жил тогда же.

Иван Павлов (1849–1936) – физиолог, создатель наук о высшей нервной деятельности, первый русский лауреат Нобелевской премии.

Александр Алёхин (1892–1946) – четвёртый чемпион мира по шахматам.

Альберт Эйнштейн (1879–1955) – самый известный в мире физик, придумал теорию относительности, лауреат Нобелевской премии.

Наши персонажи Михайла Носоломов и Никита Афанасьев тоже имеют своих исторических двойников. Это Михаил Ломоносов (1711–1756) – первый русский ученый мирового значения и Афанасий Никитин (1433–1472) – тверской купец и путешественник автор записок «Хождение за три моря».

Другие люди, боги и статуи

Гридни, вои, отроки – воинские звания Древней Руси.

Дружина – войско.

Супостат – враг

Пацифист – противник всяких войн.

Язычники – люди, которые поклонялись силам природы, поэтому у них было много богов.

Волхв – языческий жрец.

Кумир – деревянное или каменное изваяние языческого бога.

Перун – бог-громовержец у славян.

Даждьбог – бог плодородия и солнечного света.

Чернобог – злой бог, приносящий несчастье.

Мавка – злой дух женского рода.

Артемида, Ника, Венера Милосская – древнегреческие богини.

Скоморохи – бродячие артисты, шуты, циркачи.

Юродивый – святой человек, безумец, предсказатель.

Багатур – храбрец, удалец.

Арап – так в старину называли чернокожего. Другое значение слова – плут, проказник.

Александр Сергеевич Пушкин тоже называл себя арапом. А в нашей книжке сравнивает себя с Дон Гуаном, героем своей маленькой трагедии «Каменный гость».

Нога на Аллее Каменных Баб – принадлежит балерине Авдотье Истоминой. О ней вспоминал Пушкин в «Евгении Онегине»: «Одной ногой касаясь пола, другою медленно кружит».

Что там ещё осталось?

Черты и резы – «буквы» у древних славян.

Бересту использовали вместо бумаги. Так появились берестяные грамоты.

Манускрипт – рукопись, тоже старинное название.

Антон Павлович Чехов (1860–1904) – русский писатель. Его «Вишнёвый сад» и другие пьесы до сих пор ставят в театрах всего мира.

Шаганэ – никто не знает имени персидской княжны, поэтому мы назвали ее в честь девушки, воспетой Сергеем Есениным.

Том Сойер, Бекки Тэтчер – герои детских книг американского писателя Марка Твена.

Зане, дондеже, понеже, паки, зрю, аки на долони – старославянские выражения, которые где-то вычитал Спиноза.

Альпеншток – ледоруб в снаряжении скалолазов.

Акциз – налог на товары.

Околица. Раньше – деревянная изгородь вокруг села, а теперь – просто его окраина.

Сарынь на кичку! – древний казачий боевой клич. Им же пользовались волжские разбойники. Непонятно, но красиво.

Обложка https://www.canva.com/design/DADVUBK5FvA/fGi9eBfC96I8fdo0Tg6b2A/edit?category=tACZChfZug8&utm_source=onboarding

Оглавление

Часть I. Выселковская аномалия

  Глава 1.Сказки Пушкина

  Глава 2. Ошибка сэра Ньютона

  Глава 3. Криминальная хроника

  Глава 4. Какие бывают молекулы

  Глава 5. Энштейн, Попов и Софья Ковалевская

  Глава 6. Затерянная в Лукоморье

  Глава 7. Бронзовый гость

  Глава 8. Хлеба запоздалые

  Глава 9. Василий Тёркин

  Глава 10. Девочка и слон

Часть 2. Сага о князьях

  Глава 1. Дети подземелья

  Глава 2. Реклама – двигатель прогресса

  Глава 3. Вещий Спиноза

  Глава 4. Кумиры и поклонники

  Глава 5. Кабан бессмертный

  Глава 6. Тили-тили-тесто

  Глава 7. Первый сон Бонифация Петули

  Глава 8. Тайна одинокого кургана

  Глава 9. «Я помню чудное мгновенье»

  Глава 10. Битва при Коростене

  Глава 11. Муки творчества

  Глава 11. Из огня да в полымя

Часть 3. Сарынь на кичку!

  Глава 1. Зуб кашевара

  Глава 2. Шаганэ из Шемахи

  Глава 3. «Не видать тебе подарка…»

  Глава 4. Второй сон Бонифация Петули

  Глава 5. Казанская Божья матерь

Часть 4. Богатырская застава

  Глава 1. Клёк и ба-бах!

  Глава 2. Медицина тут бессильна

  Глава 3. Богатырская кобыла

  Глава 4. Одихмантьев сын

  Глава 5. Не хочу жениться!

  Глава 6. Крест и булавка

  Глава 7. Соловьи, соловьи, не тревожьте ребят

  Глава 8. В тесной дружеской обстановке

  Глава 9. Сор из избы

  Глава 10. За Родину, за Пушкина!

  Глава 11. Орда, еще орда

  Глава 12. Недочищенный кивер

  Глава 13. Ветряк над ригой

  Глава 14. Последняя