Осколки матриархата [Юлия Анатольевна Нифонтова] (fb2) читать онлайн

***

Параллели, меридианы,

Океаны, материки.

Сары, Лейлы, Мэри, Дианы –

Благодушие не с руки.

Мы, осколки матриархата,

Жмём из слабого мира сок.

Джоны, Джеки, Али, Фархаты.

На ступнях золотой песок.

Лоб – тамтам и виски – тамтамы.

Осторожно! Поберегись!

Неолита крутые мамы

В каждой женщине, донне, мисс.

Ароматы марихуаны

Подсознательной глубины

Чуют, чуют Иваны-Хуаны

Власть суровую. Пацаны.

Чёрный Хаос хватай за космы!

Бьёмся с тьмою, впадая в раж.

Ежедневно спасаем Космос.

Наш порядок! Порядок наш!

ОСКОЛКИ МАТРИАРХАТА

***

Разрывая добычу в прыжке,

Я клыками вонзаюсь в горячее.

Мне бы кошкой таиться в мешке,

Но ведь нужно планету раскачивать.

Впала жертва в панический транс.

Стынет глаз, кожа стала пергаментом,

И разодран весь твой Ренессанс

Первобытным моим темпераментом.

Морду выпачкав кровью живой,

Замер зверь, поражённый деянием,

В небо взвил свой отчаянный вой

И тотемным застыл изваянием.

ШАМАНСКАЯ ПЕСНЯ

Он в шкурах, тряпочках, шнурках

В дыму кружится.

Как нить, разматывает страх –

Волчок-волчица.

Пой, комуз, бубните, бубны.

И шаман в бреду…

Умирать совсем не трудно –

Отдыхать иду!

Вокруг огня, вокруг меня,

Чуть-чуть за ухом

Кропит он кровью, поклонясь, –

Духи для духов.

Пой, комуз, бубните, бубны.

И шаман в бреду…

Умирать совсем не трудно –

Отдыхать иду!

Совсем не долго до утра –

Близко закланье.

Из горла – чёрного нутра

Его камланье:

Пой, комуз, бубните, бубны.

И шаман в бреду…

Умирать совсем не трудно –

Отдыхать иду!

***

Шаганэ ты моя, Шаганэ…

Сергей Есенин

(пародия)

Кожанэ ты моё, кожанэ.

Кожанэе ты мое польтэ,

Исцарапанэ, задрипанэ,

Потерялэ свое красотэ.

И не тэ, и не се, и ваще

Вовсе ты не польтэ,

а плаще.

***

Холодае, холодае – не растеплится.

Завывае, надъедае вьюга-сплетница.

Ноне жись, кажись, такая – не хохочется.

Заедае, заедае одиночество.

Голопузы, голодраны. Гололедица.

Приходи ко мне в берлогу помедведиться.

СТЕПЬ

Стонет старый крест дорожный.

Стелит в поле суховей

И колышет осторожно

Волосинки ковылей.

Ширь да гладь, куда ни глянешь

Лишь стрекочет саранча.

Выгорел и выцвел глянец

Неба на моих плечах.

Степь течёт и разливаясь,

Жарким маревом дыша, –

Вызревает, вызревает

Бесконечная Душа…

***

Моя опустошённая планета,

Ты где-то, где-то в сонной пелене.

Забытое, застиранное гетто

Не вспоминай, не думай обо мне.

Пусть прошлое и пошло и печально,

Состарят тело годы-палачи.

Я возвращаюсь к сущности начальной –

К себе самой, потерянной в ночи.

Мой ясный курс проложен по Вселенным,

Подписана надгробная плита

И светом ослепительным нетленным

До горизонта пустынь залита.

Горячий ветер окатил волною,

Ковыльные метёлки теребя.

Какое наслажденье неземное:

Я не люблю! Я не люблю тебя!

Утихли подростковые напасти –

Как на воде растаял пенный след.

Былые страсти – шрамы на запястье.

Я только свет, я чистый белый свет!

***

Не плачь, Джульетта, нет любви на свете,

А только нудный и холодный дождь,

Но ты, как и положено Джульетте,

В отчаянной тоске глядишь на нож.

Зачем? Всегда предаст любой Ромео,

И даже этот, дай лишь только срок.

Для них любовь, как спорт или родео.

Надежда – самый горестный порок.

Неужто, правда, нет любви на свете?!

И в поисках ответа на вопрос

Джульетта отправляется к Джульетте

С конфетами, вином, букетом роз.

МАРГАРИТА

Я во сне по мосту перешла через реку.

Кто-то долго махал мне на том берегу.

Грохоча, старой жизни трамвайчик уехал.

Ничему удивляться теперь не могу.

Уже стрелка минутная сдвинулась с места

И назад не вернётся, случится вот-вот

Что-то невероятное. Я, как невеста,

Жениха ожидаю у Царских ворот.

Хоть куда, лишь бы только не здесь оставаться,

Хоть на бал к Сатане, лишь бы не сатанеть.

Ведь мимоза должна на углу продаваться?

И, конечно, похожи свобода и смерть?

Убегала. Никто не помчался вдогонку.

Чудный крем Азазелло втираю опять.

Мастеров нынче нет – это ясно ребёнку.

Маргариты же стаями стали летать…

***

Нам невдомёк и всё потеха

Что мы с рождения под небом,

Безжалостным и вечным небом,

Где суть незрима, путь неведом.

Чего хотели? Копошились.

Кидали семя, поливали.

Всегда надеялись на милость,

А ближе к краю – испугались.

Невольники из чёрной пыли

При звуках траурного марша

Себя на зависти ловили,

Душою становились старше.

Что наши беды, что победы?

Издалека, как бисер с рисом,

Издалека, из поднебесья,

Где туча Вечности повисла.

***

Ветра свист. Восторг полёта,

Как на крыльях самолёта,

Я в крутой петле. Улетаю, улетаю,

Обгоняю птичью стаю

На своей метле.

Горе там внизу осталось,

Растворилось, потерялось,

Кануло в туман,

Где так билась, унижалась,

Вызывать пытаясь жалость

И терпя обман.

Горизонт перевернулся,

Закружился, изогнулся.

Яркий, жаркий путь.

Я в объятиях заката,

Не грешна, не виновата.

Обо мне забудь!

Вся в атласе, вся в пурпуре,

Вся под стать пурге и буре,

Я спешу на пир.

Не давай своих советов.

Мне сугубо фиолетов

Твой жестокий мир.

***

Я хочу, чтоб приснилось тебе, будто я умерла,

Надо мною сомкнулись холодные тёмные воды.

Руки слабо взметнулись, как два утомлённых крыла,

Как речные растения в предвосхищеньи свободы.

Чтобы ты ощутил всю бездонность случайных потерь

И глаза цвета ночи взглянули из вечных пределов.

Но совсем не ценил то, что стало бесценным теперь

И чего никогда уже заново не переделать.

Наглотавшись тоски, будешь сыпать цветами с моста,

Бесконечно глядеть в этот страшный безжалостный омут.

Всё банально, увы. Знаешь, истина очень проста.

И прощальные розы в забвении медленно тонут.

В моём доме последнем, под сводами чёрных коряг

Занавески из тины взмывает подводным теченьем.

Золотою икринкой пульсирует сквозь полумрак

Негасимой любви моей вечноживое свеченье…

РУСАЛКА

Распоясывала рубашку,

Расплетала тугие косы

И воротами нараспашку

Убегала, простоволоса.

И, дороги не разбирая,

В омут вечности – омут мести

Слишком близко, совсем с края

Обронила простой крестик.

Остывало – остыло солнце,

Остывало – остыло сердце.

Занавешено то оконце,

И распахнута в ночь дверца.

Забывалось – забылось горе,

Разливалась – разлилась речка.

Понесла, понесла в море

На венчальном венке свечку.

И чего-то теперь жалко,

Плавны, медленные движенья.

Почему взглядом русалки

Затуманилось отраженье?

СКАЗКА

Последним углем в пепелище

Остывший тает солнца блин.

Гречухи по полю не рыщут,

И Алконост не свищет. Сплин.

Потрясены до заиканья,

Луговики сидят в траве.

И Мавки бросили купанье.

Вздыхает Леший-интроверт.

Чернеет лес печной заслонкой,

Согнулись ивы все в слезах,

И лягушачьей перепонкой

Сам Водяной прикрыл глаза.

Там на поляне под сосною,

У ежевики кружевной,

Скончалось Чудище лесное,

Чудною страстью сражено.

Сверчки ночные не стрекочут,

Лишь тени скорбные дрожат,

И вянет аленький цветочек,

В косматой лапе крепко сжат.

***

Упаду посреди улицы.

Руки-ноги раскину в стороны.

Фонари надо мной ссутулятся,

Налетят на меня вороны.

Отводите глаза, прохожие.

Объезжайте меня, автобусы.

Бусы сорваны. Обморожены

Луж овалы, деревьев конусы.

Надо мною, убитой холодом,

Посудачат две добрых тётеньки,

Скажут: «Вот ведь спилася смолоду,

А одета прилично вроде бы!..»

***

Сердце счёт ведёт на секунды,

То забьётся, а то замрёт.

Как особенно нудны-трудны

Ночи той, которая ждёт.

Появилась повадка беличья

Колесо всё крутить своё.

Словно «Чёрный квадрат» Малевича

Этот чёрный дверной проём.

Слёзы льёт она на подушку –

Дождь на ситцевые цветы.

Страх нашёптывает на ушко:

«Не тебе, не с тобой, не ты!»

Стиснув зубы от боли-доли,

Не мертва, но и не жива,

Ожидает, как ветра в поле,

Мужа ветреного жена.

***

Мой бывший муж, не к ночи будь помянут,

Двенадцать лет твердил, что я – тунгус.

И, словно протрезвев, однажды, спьяну,

Я поняла, что больше не боюсь.

Ведь я – тунгус! Ну это ли не счастье –

Свободно жить законами тайги:

Охотничье ружьё, рыбачьи снасти,

Треух и меховые сапоги.

Дремучая архаика сокрыта

В кирпичных ликах, щёлках хитрых глаз

Наследников того метеорита,

Что породнил великой тайной нас…

КАМЕННЫЕ ДЖУНГЛИ

***

Нечаянно, не чуя страха, сдуру,

В моих глазах он зверя разгадал.

Непостижимо, но залез под шкуру

Мне, с детства избегающей зеркал.

Он выбрал сам себе такую участь –

Не нужно было рваться на рожон.

И совестью, как родами, измучась,

Ей-Богу, я пырну его ножом!

Я – Маугли, и каменные джунгли

Меня укроют в сумерках дворов.

Последних окон догорают угли

И головёшки чёрные стволов.

В сыром удушье городской берлоги

(Но только ты об этом ни гу-гу!)

Мне лоб клеймили братья-бандерлоги,

Как самому опасному врагу.

***

Как горит твоя гордыня, как заносчивость заносит,

И к карманам липнут бабки, и бабёнки липнут к брюкам.

Несмотря на рост и голос, несмотря на смеха россыпь,

Ты – всего лишь обезьянка, научившаяся трюкам.

Я – конвейерная гайка, часть компьютерной программы.

Жерновами жмых разжёван забракованного брака.

Но уже почти сроднившись с ролью одинокой мамы,

Я – всего лишь обезьянка, научившаяся плакать.

Человеческие стайки на трамвайных остановках

Зябко жмутся и, конечно, жалки в дарвиновском смысле.

Называть себя творцами – очень ловкая уловка,

Мы – всего лишь обезьянки, научившиеся мыслить.

***

Ах, автобус двухэтажный!

Как павлин среди цыплят.

Иностранец очень важный –

Свысока надменный взгляд.

Пожалей, громада, крошку,

Словно папа дуру-дочь,

Посади в свою ладошку,

Унеси отсюда прочь.

За окном дорога-лента,

Хаотичных жизней взвесь.

Будто не одна, а с кем-то,

С кем-то рядом, и не здесь.

НА ПРИРОДЕ, или ИСПОВЕДЬ МУТАНТА

Отпустите в родную стихию!

Положите меня на асфальт!

Под трубой выхлопною стихи я,

Оклемавшись, начну выдыхать.

Мне бы реки – машин хороводы.

Мне бы горы – кварталов гряда.

А от чистого воздуха рвота,

А без хлорки вода – не вода.

Едкой кровью морить тараканов,

А в зрачке закипает луна,

Лучше б вовсе меня не бывало,

Знаешь, тёмная я сторона.

Мне любить не хватает таланта,

А могу только скрытно и врозь.

Жутковаты признанья мутанта,

Но зато я вас вижу насквозь!

***

Опять, опять на те же грабли

Вновь клюнул жареный, горластый Chantekler*.

И леденцово-розовые капли –

Кровь глупых бабочек на лобовом стекле…

___________________________________________

*Chantekler – петух (франц.)

КУКОЛКА

В паутине пыльных кружев

На витрине я одна.

Вам надёжный друг не нужен?

Втрое снижена цена!

За стеклом живое море

Силуэтов-верениц,

Только к кукольному горю

Равнодушны пятна лиц.

Паралич нелепой позы

И улыбки красный шрам.

Льют невидимые слёзы

По игрушечным щекам.

Рот вульгарно размалёван,

Не причёсан мой парик.

Словно в лёд внутри закован

Концентрированный крик:

«Где ты, мой хозяин милый?

Мой единственный герой!

С этой паперти постылой

Забери меня домой!»

Не желала и врагу бы

Эту участь повторить,

Но пластмассовые губы

Не умеют говорить.

В паутине пыльных кружев

На витрине я одна.

Вам надёжный друг не нужен?

Втрое снижена цена…

***

Актриса голая, печальная

В слезах и блёстках,

Ловлю, ловлю такси случайное

На перекрёстках.

Обмотан город в бинт афиш.

Их треплет ветер.

Провинциальный мой «Париж»

Уж полон сплетен.

Звонок последний дребезжит.

Весь свет на сцену!

Я, как костюм, чужую жизнь

Сейчас надену…

***

Денису Нифонтову

У порога, будто бы у трапа.

Как за дверью темнота густа!

Сын остался ночевать у папы,

И кроватка детская пуста.

Вот игрушек ряд осиротевший,

Книжек небывало ровный строй.

Стала, как без ядрышка орешек,

Комната нелепой скорлупой.

Время в эту ночь непунктуально.

Мягкой жвачкой тянутся часы.

В этой непривычно тихой спальне

Не имеет выбора мой сын.

За окошком скучный дождь закапал.

Девяносто так живут из ста!

Сын остался ночевать у папы,

И кроватка детская пуста…

ДЖОКЕР

Не тасуется колода

Без коварной дамы пик.

Эх, актёрская порода –

Гуттаперчевый язык.

Думал, всех обставлю в покер,

Оказалось всё не так.

Был уверен, что я джокер,

Вышло – подкидной дурак.

Грустно мне – я улыбаюсь,

Всё кипит – я не сержусь.

По арене кувыркаюсь,

Спать без грима не ложусь.

Мне не вырваться из клетки

Эксцентричного вранья,

Не сорвать позорной метки,

Насмерть впившейся в меня.

Всё меняет в антураже

Время – карточный факир:

Бутафорские пейзажи,

Декорации квартир.

Полоумная, шальная,

Опереточная роль,

Я её всю жизнь играю,

В кулачок сжимая боль…

***

Прощай, прощай, истрёпанный герой!

Ты исчерпал себя до дна, последней точки.

Пресыщен зал жеманною игрой

И предсказуемы любые заморочки.

Шикарный, экзотический костюм

Слегка помят и маловат немного,

Но всё ещё вещает Гамаюн,

И вдаль несёт счастливая пирога.

Поклонников неутомимый рой

Ещё гудит и просит новых песен.

Прощай, прощай, истрёпанный герой,

Раскрыта тайна – ты не интересен!

***

Моё место на подоконнике

С сигаретой в открытой форточке.

Всю судьбу разгадай, как в соннике,

По моей, по кошачьей мордочке.

Потаскушкою матом крытою

Из тусовки почти богемной,

Я всегда, не подумав, вытворю,

Чтоб страдать потом ночно-денно.

Покосились родные стены,

Подавляя своё смущение.

Существо из другой Вселенной,

Я прошу у тебя прощения!

***

Выпотрошенные рыбы

Выброшены на песок.

А вы разорвать смогли бы

Узел из рук и ног?

В молчании напряжённом

Шуршание шин за окном.

Лишь самым забытым жёнам

Такой шепоток знаком.

В излёте короткой жизни

Бессмысленно ночь длинна.

Теснится в стеклянной призме

Бесчувственная луна.

Решать всё равно придётся!

Да скорость уже не та.

Дымком сигаретным вьётся

Спасительная пустота…

***

Вещал эстет жеманный, белокурый,

Сверкая свежим пирсингом в губе,

Что гады мужики, что бабы дуры,

А счастье только в творческом труде.

Кусочек странной бытности богемной,

Где все по кругу, только ты ни с кем.

В предчувствии погибели Вселенной

Надрывное веселье – «нет проблем!»

В дыму, истерике, безделье, алкоголе

Катился век безумный под уклон.

А где-то есть непаханое поле!

А где-то неразгруженный вагон!

***

Моя смерть ездит в чёрной машине,

с голубым огоньком…

Борис Гребенщиков

В стране удивительной вечная ночь.

Мерцают огни, и клокочет эстрада.

Здесь скорость другая, и бешено прочь

Уносит секунды с собой автострада.

В огромной машине, похожей на танк,

Он мчится по улицам чёрным и гулким.

Вы слышали, где-то ограбили банк?

Кого-то пришили в каком-то проулке?..

В краплёной колоде козырный король.

Он в кожаной куртке из чёрной пантеры.

В его ресторане его алкоголь

Его посетители хлещут без меры.

В лукавом прищуре опасная страсть.

За дымным стеклом и дрожу, и тоскую.

И как угораздило только попасть

В историю эту реально крутую?

Не бойся, я буду молчать, визави,*

Что стал уязвим, как в толпе без одежды,

Заложником «чисто-конкретной» любви,

Мальчишеской, искренней и безнадежной.

______________________________________________________

* Визави (vis-à-vis) – лицо, сидящее напротив (франц.)

ПАРИЖ

Увидеть Париж и умереть!..

– Bonjour! Bonjour! Comment ca va?*

Четыре поцелуя.

Безостановочно слова

Журчат, и в них тону я.

А здесь шампанское с утра,

И кофе даже на ночь,

И жизнь – не жизнь, а лишь игра.

Упёртый русский завуч –

Я здесь чужая. Я не я.

В щеках, как после пыток,

Под кожей ползает змея

От деланных улыбок.

А здесь отсутствует час пик,

В автобусах – свобода.

Париж похож на Мозамбик

От чёрного народа.

А здесь никак не разобрать,

Когда зима и лето.

Поверь, не стоит умирать,

Увидев город этот.

_______________________________________________

* Добрый день! Добрый день! Как дела? (франц.)

***

В Европе расслаблены мышцы лица

У всех, а не только у даунов.

Аперитив. «Tres joli!»* – без конца.

Крабы, оливки, сауны.

Никто не бунтует, запоем не пьёт.

Лишь устрицы выглядят жутко

Да плесени белой на сыре налёт.

А я-то надеялась: шутка.

Цветом топлёного молока

Домики, как пирожные.

И от французского языка

Тронуться точно можно.

Вилку держу теперь в левой руке,

Хотя без особой сноровки.

Счастье мелеет, подобно реке,

От передозировки.

________________________________

* Очень мило! (франц.)

***

Родина моя – моя родинка,

Ты навек со мной. Ты навек со мной.

От кровей дворян – благородинка,

От корней крестьян – непокой.

Замурованы, разворованы,

С замороченной головой.

Только красный свет на все стороны –

Нам сподручнее на него.

Что ни ветер здесь, то всегда норд-вест.

С самой осени лета ждут

Города мои – города невест.

Только к храму дороги тут.

III.      СЕЗОНЫ ЛЮБВИ

***

Листва устала быть зелёной

И по-осеннему дрожит.

На плитах улиц раскалённых

Лучей затуплены ножи.

Всё тоньше кружевные кроны.

Загар не красит больше скул.

Устал мой ангел быть влюблённым

И по-осеннему вздохнул.

И, как молитвы, в иступленьи

Все летние стихи зубря,

Уже маячит в каждой тени

Унылый призрак сентября.

***

Просто лета песня спета.

Не воротишь в горло звук.

Тёмный парк до света где-то

Заплетает ветви рук.

Нет пороков у пророков –

Нечем зеркалу пенять!

Односложно, однобоко

Одиноких не понять.

Стих тихонько затухает,

Как на сердце маята.

Убывает. Убивает

Глаз бездонных пустота.

Под дождём, под старой аркой

Ночь за пазухой согрей.

Подождём с тобой подарков

От других календарей.

Неужели так бывает –

Смяла всмятку суета?

На коленях сын страдает:

Микеланджело «Пьета».

***

Стою под твоим окном,

Как в очереди за светом.

Я в плане твоём запасном –

Понятно по всем приметам.

Лунатики мы с дождём.

Друг друга не замечаем.

Я словно во льду, а он

Клокочет горячим чаем.

Я взглядом твоим – гвоздём

Прибита к своей судьбине.

Мы плачем вдвоём с дождём,

И всё о тебе – скотине.

***

И перед всеми я без разбора

Бисер мечу, мечу…

И подставляю я слишком скоро

Шею мечу.

И отдаю безо всякого боя

Жизни права, права.

Спор никогда не начну с тобою,

Если права.

Противоречия все запрячу

На дно души, души.

Не горяча. Не жива. Не зряча.

Крепче души.

Но лишь в речах о себе, и только,

Буду смела, смела.

В грязь со стола апельсина дольку

Осень смела…

ОКТЯБРЬ

Ветки-плётки хлещут в окна

Всё с размаху об стекло.

Листья-лодки в лужах мокнут.

Отлетело… Отцвело…

Перерезал неба небыль

Нотный стан из проводов.

Никогда счастливым не был

Этот месяц чёрных вдов.

Поцелуев мятных метки

На заплаканном лице,

Кисло-сладкие ранетки

В стылой луже на крыльце.

И следит неотвратимо

Из глубин холодной тьмы

Сквозь седые космы дыма

Беспощадный взгляд зимы.

***

Поскорей бы ноябрь, поскорей бы застыла земля

И спасительный снег разрешил бы усталое бремя.

У причала во льдах затонула мечта корабля.

Жизнь моя переходит на самое зимнее время.

Из корявых обломков, осколков потерянных лет

Эта груда огромная ржавого металлолома.

Горя нет. Счастья нет. Лишь причудливый дым сигарет.

Тренирована воля, как потные мышцы Сталлоне.

***

Зима больна простой простудой.

В делах простой и непротык.

Прости, я больше так не буду!

И так не будешь больше ты.

Как память вспышками будила

В крови ядрёный «спотыкач»,

Обида била, в точку била,

Хоть разорвись и в голос плачь.

Что столько лет внутри саднило,

Осело пеною пивной.

Всё это было, точно было

Не с нами и в стране иной.

Пройдёт проклятая простуда.

Пройдёт зима. И мы пройдём.

Из запредельного – оттуда

Прольёмся маленьким дождём.

СНЕГОПАД

Небо теряет своё оперение,

Тихо на землю текут облака,

Необъяснимое духа парение

В мире из сахара и молока.

Двое на лавочке – скрипка и мальчик.

До потрясения их изумил –

Город пушистый на лапах кошачьих,

Мягко скользящий по краю зимы.

Опустошением после скандала,

Освобождение – камень с души.

Всё успокоилось, всё замолчало,

Манной небесною припорошив.

Только встряхнул кто-то шарик стеклянный,

И закружило, завьюжило вновь.

Мокрого парка дубы-великаны

И созерцательность ростом с любовь.

Миром и миррой – умиротворением,

Сонным эфиром наполнена плоть.

Вовсе не здесь, а в другом измерении

Лавочка, скрипка, скрипач и Господь.

ПРЕДНОВОГОДНЕЕ

Наталье Николенко

Пахнет воздух, чист и хрупок,

Накрахмаленным бельём.

Снег сухариками хрумкал,

Порастала боль быльём.

Апельсином новогодним

Светит солнце сквозь туман,

Снова Николай-угодник

Примеряет свой кафтан.

Детства сказочные игры,

Дух еловый всё сильней,

Бриллиантовые иглы

Рассыпает по земле.

Мы прошли с тобою кастинг

На прочтение стишка.

Может, нас одарят счастьем

Из волшебного мешка?..

***

Самолётик белым следом

Пополам разрезал небо –

И теперь на небе шрам.

Страх зимы ему не ведом,

Кажется ему, что беды

Где-то там, где-то там…

Дым сиреневый клубится,

Ёжится на ветке птица –

Не поёт, не поёт.

Хитро девицы-лисицы

Отворачивают лица.

Снег идёт, снег идёт…

***

Я вспыльчива, я – февраль…

Настя Мордвинова

В родном бандитском захолустье

Колючий, ветреный февраль.

Всех рек автомобильных устье,

Где чёрный лёд похож на сталь.

Как в очереди на таможне,

Нам стали улицы тесны,

Но в феврале уже жить можно

Одним предчувствием весны.

И воздух сладко истомится

Одним предчувствием любви.

Мы с интересом смотрим в лица –

И все немножко феврали.

***

Улов богатый сушат

Застиранных рубах.

И лёд хрустит на лужах,

Как сахар на зубах.

Сугробы – каша с перцем,

Узоры на блине.

Моё томится сердце

На медленном огне.

Фарфоровой посудой

Настойчиво звеню,

Я – фирменное блюдо

Весеннего меню.

***

Пооскалились крыши сосульками –

И с клыков плотоядный сок.

Как из вены, ручьи забулькали

По расхлябанности дорог.

Резкий ветер с тревожным запахом –

Догорела зима дотла.

Гарь и слякоть. С размаху наглухо

Дверью хлопнула… и ушла.

Так хотела коснуться кожи… Но…

Не осмелилась. Не смогла.

Ощущала, почти восторженно –

В сердце с хрустом вошла стрела.

УЛОЧКИ ДЕТСТВА

Тёплый ветер вдоль Зелёной Рощи,*

От Меланжевой* до Обводной*

Простыни крахмальные полощет

И вздымает к небу по одной.

По дорожкам, утонувшим в травах,

Стелит ароматные дымы.

Воробьёв весёлые оравы

Разгоняют утренние сны.

На ветвях беременные почки

Скоро к небу вскинут паруса.

Помню здесь все рытвины, все кочки,

Узнаю собак по голосам.

По ночам тут слышен стук колёсный,

Поездов тревожные гудки –

К нам спешат страстей грядущих вёсны,

Жизнь со смертью наперегонки…

______________________________________________

* Название улиц одного из старых кварталов г. Барнаула

МАРТОВСКОЕ

Сердца стук да перестук трамваев,

Запах дерзкой, молодой беды,

С диким безрассудством самураев

В бой идут влюблённые коты.

По крови, как по ручьям весенним,

Бродит перезрелое вино.

Чья вина, что разомкнулись звенья?

Порвалось. Не сбылось. Не дано.

Но всегда всё главное случалось

Только чудом, только вопреки,

Господи, прошу такую малость –

Каждый день касаться той руки!

Невтерпёж рукам, губам, глазам уж.

Дни и ночи – стрелы с тетивой.

Господи, ну выдай меня замуж!

Выдай меня замуж за НЕГО!

***

Чёрною, синей, лиловой тушью

Город залит и мерцает слепо,

Словно огромной медвежьей тушей

Ночь придавила его проспекты.

Сыро и грязно – куда уж гаже?

Хоть и весна наступила вроде.

Он ведь меня так заметно младше,

Даже подруги глаза отводят.

В спину злословят: «Как мама с сыном!»

Те, кто привык доверять лишь числам,

Только вот чёрно-лилово-синим

Странный союз Кем-то свыше вписан.

Значит, бывает любовь до смерти,

Словно душа в первый раз разделась,

И милосердствует, и многотерпит,

И всепрощает, на всё надеясь…

***

Под тополем на лавочке с тобою

Мы целовались – будто бы взлетали.

Не разорвать и не разлить водою.

Мы прорастали. Мы единым стали.

Плащи надеты и зонты открыты,

И лица закрывают капюшоны.

Лишь тополь раскудрявился умытый

И выглядел законченным пижоном.

Уплыл трамвай со станции конечной,

Черкнув по глади мокрого брезента,

А тополь лузгал семечки беспечно,

Унизив всю торжественность момента.

***

В лужах плещутся автобусы,

Суматошные, как гуси.

Небоскрёбы – гладиолусы

Рвут божественные гусли.

Наполняются томлением

Все ожившие волокна.

Первый хмель вина весеннего

Пьют зарёванные окна.

Раскудрявилися волосы

У чумазых бойких клёнов,

И поют охрипшим голосом

Клёны клёнихам влюблённым.

Без ума, без сна, без просыху,

Слепо щурясь свету белому,

«По воде да яко по суху»

Мы бежим как угорелые.

Поцелуи бестолковые

Жгут обветренные губы.

Промочил кроссовки новые

Заполошный город глупый.

***

Мы с июнем большие товарищи –

Воспеватели каменных плит.

Только там, где души обиталище,

Почему-то болит и болит.

Мы дождались, чтоб волосы длинные

Тополя не откинув от глаз,

Выбивая подушки с перинами,

Белым пухом засыпали нас.

Всё в лицо и в лицо – просто мистика!

И отбиться не можем, ворча…

Так любовь моя белым пушистиком

Между небом и небом – ничья…

***

Жёлтое марево плавит асфальт,

Солнце повисло мячом волейбольным.

Непредсказуемый Оскар Уайльд

Нас напридумывал остро и больно.

Город-аквариум мутной воды

Воды тяжёлые тихо покачивал.

Что же так быстро стал тополь седым?

Что же вы быстро так выросли, мальчики?

Юный июнь – обаятельный плут,

С пьяным вином, и глаза с поволокою.

Словно живые пушинки плывут

Белыми рыбками в небо глубокое…

***

Букет сирени как ребёнок на руках,

В резных кружавчиках сиренево-крахмальных.

Опять весна оставит в дураках,

Пройдя насквозь крамольно и фатально.

Лицо топлю в душистой пене той

И захлебнусь волшебным мигом страстно,

Вослед за Фаустом воскликну я: «Постой,

Остановись, мгновенье, ты – прекрасно!»

Глаз не отнять, затянет полынья

Безжалостной любви и обожанья,

Но лишь сирень умеет исполнять

Своих губителей заветные желанья.

Созвездие соцветий – Божий знак

Нас делает добрее и смиренней.

Один художник Врубель точно знал,

Как выглядит она – Душа Сирени.

***

Небо с землёю пришиты травой –

Пёстрый лоскут и лоскут голубой,

Яркой заплатой наспех прилатан

Солнечный диск с золотой бахромой.

НАЧАЛО ВРЕМЁН

***

Лунный глаз, угольком в копоти,

Не мигая, совсем остыл.

Хоть бы Ты был, Господи!

Господи, хоть бы Ты был!

В небо чёрное-чёрное с проседью,

Будто в ухо Тебе, кричу:

«Верить хочу, Господи,

Верить Тебе хочу!»

Вместе бы нам на погост идти,

Простить бы кровную месть.

Только люби нас, Господи,

Таких, какие есть!

***

За что Ты одарил меня, Господь,

Отметиной особой «благодати»:

Ждать – не дождаться, гнаться – не догнать,

Быть не у дел, не в теме и некстати?

Не в нужном месте и в ненужный час,

Доверчивой, не заслужить доверья,

Слугой, послушно открывавшей дверь,

Остаться диким и дремучим зверем.

И безутешной нежно утешать,

Прощать поспешно, не узнав прощенья,

Любить, не став любимой… Вообще

Всё понимать о тщетности творенья.

Ненайденной – всегда-всегда искать

И позабытой – помнить, помнить вечно

Необходимость таинство беречь,

Что жизнь, как эта пытка, бесконечна.

***

Говорила бабушка, старость празднуя:

«Я ещё тудыличи в могуте была!*»

Трудовые, праздные, будни разные,

Чередою праздников кабала.

И недавно вроде бы было детство,

Близко-близко лужи, земля, трава.

Быстро-быстро бьётся комочек сердца.

Жизнь уже случилась,

сбылась,

была…

________________________________________________

* Я ещё тудыличи в могуте была! – Когда я была в силе (устар.)

***

Покатилася крынка с полки,

Будто бес её подтолкнул.

Бац – и вдребезги, а осколки,

Как по крови – по молоку.

Потерялося так внезапно,

Покатилося под откос.

На платке моём чёрном пятна

От молочных, от белых слёз.

Молоко по столу, по полу,

Возле, около головы.

Что-то смолоду, что-то снову…

А теперь не вернёшь, увы.

Не успела ещё напиться,

Сокрушаюсь над молоком.

Утекает под половицы

Моя молодость ручейком.

***

Доверяли секреты сплетнице –

Старой пепельнице на столе.

И дымок сигаретный теплился

В серебристой её золе.

На какие-то сны надеялись

И гадали на королей,

И любого, кого б ни встретили,

Объявляли судьбой своей.

Целовались на тёмной лестнице,

Выбегали на первый снег.

Тусклый свет молодого месяца

Принимали за фейерверк.

***

Обрыв. Провал. И я на дне,

На дне глубокого колодца.

В том самом-самом чёрном дне,

В ужасном чёрном дне

без солнца

и ночи без тебя.

На самом краешке крыла

Уснула маленькая точка всех надежд.

Мой серый ангел, светлоокий,

Несусветный –

прозрачный

бред…

Тоскливый путь окончен – всё известно.

В формате тёплого окна,

На острие огня, в твоей судьбе

Нет места,

места

для меня.

***

Всё, что дал мне – вполне заслуженно.

Красоту, никому не нужную

И любовь на всю жизнь безответную.

Пела песню бы, но простужена.

Предрассветная, несусветная,

Всё блестит, да не греет звезда.

Ну, спасибо, Ты дал так много мне –

На сто жизней уроков-мороков,

И всегда из огня да в полымя.

Даром брал, отдавал «задорого»,

Толька счастье другим раздал,

горький Ангел мой…

***

Стайка мальков – суетятся дети.

Аквариум их двора.

Хочешь, скажу, где зарыт «секретик»?

Только не выдавай!

Стая подростков – гурьбой в подъезде

Делит на «свой» – «чужой».

Верится, что навсегда и вместе

Общий секрет большой.

Юность – избранница узкого круга,

Таинство, волшебство!

Кто кому друг и кто чья подруга,

Кто выбирает кого?

Только вот вдруг, постарев случайно,

Плачет душа, кричит!..

Знаешь, иметь настоящие тайны –

Тяжесть, опасность, стыд.

***

Что-то не к добру стихи попёрли.

Оплачу слезами этот дар.

Оплачу – оплачу. Комом в горле,

Воплем воздаётся гонорар.

Воздаётся. Раздаётся. Охнет.

Раздвоится эхом и стихом.

Стихнет всё, и всё вокруг оглохнет…

И опять… И потом… И потом…

Жизнь моя из графоманской прозы.

Черновик – испачканный листок,

А стихи – железные занозы,

Сдавленные стоны между строк.

Строки – дни в ошибках и помарках

Пляшут нервным почерком вразлёт.

Ну а кто-то, на примерах ярких

Научившись, набело живёт…

***

Ну а после меня только несколько строк,

Даже, может, несколько слов.

Тонкой цепочкой след

через белый листок

От меня через времени ров –

в будущее…

О ТОМ, КАК МИР ПЕРЕВЕРНУЛСЯ

И грянул гром! Мужик перекрестился.

Рак свистнул на горе. Макар телят угнал.

С большим трудом, но всё же отелился

Колхозный бык – большой оригинал.

Сгорели все мосты по всей округе.

Ушёл последний поезд. Не догнать.

И жареный петух в большом испуге

Клевал, куда положено клевать.

Прошёл внезапный дождь с камнями,

И после оного в четверг

Случилось ВСЁ! Неужто с нами?

Случилось всё…

И свет померк.

***

Мир раскололся: две неравных части.

Мир прежним никогда уже не будет.

ТЫ – большая, моё большое счастье,

А меньшая – все остальные люди…

***

Вошедшие, оставьте упованья!

Данте Алигьери

Здесь время загустело и застыло –

Трясущийся разбухший желатин.

В один комок – что будет, и что было,

На тряпки-лица – выцветший сатин.

Картина неизменно монохромна –

Коричневая, скорбная гризайль.

И тени в похоронных балахонах

Не поднимают тёмные глаза.

Здесь говорят не часто и не громко,

Ни встречам, ни друзьям никто не рад.

Но всё же Лимб* – ведь это только кромка,

Ведь самый первый круг – ещё не Ад?

Без солнца, без желаний, без надежды,

class="book">Необъяснимой вечностью больны,

Заложники, мы здесь застряли между –

Меж тем и этим полюсом войны.

Надёжный тыл ничем не содрогаем,

И со смолой котел не подожжён,

Трёхглавый Цербер не пугает лаем,

Как тех, кто плачет ниже этажом.

Терзающие страхи бесполезны –

Мы удержались, что ни говори,

На самом краешке опасной бездны,

Что молча дышит где-то там – внутри…

_________________________________________________________________________

Лимб (лат. limbus – рубеж, край, предел, кромка) – в «Божественной комедии» Данте это первый круг ада, где вместе с некрещёными младенцами пребывают добродетельные нехристиане – философы, атеисты и поэты Античности, а также герои языческого мира.

ПИСЬМО ЗОЛУШКЕ

Моей бабушке

Нине Прокопьевне Нагаевой

В нашем доме тепло и покойно,

Здесь по-прежнему только свои:

Тот же чайник, часы, рукомойник,

Что по каплям отсчитывал дни.

А в солидном вишнёвом комоде,

Под покровом линялых платков,

По забытой изысканной моде

Кипой вышитых воротников –

Пара туфель совсем не хрустальных.

Только детский какой-то размер.

Так ни разу и не станцевали

На изящный старинный манер.

Где ж они эти добрые люди?

Унесла их Забвенья река,

Но как прежде их Золушка любит

И крахмалит для них облака.

Я тебе приготовила ужин,

Ожиданьем наполнив бокал.

Если кто-то особенно нужен –

Очень вредно не ездить на бал.

Золотая умчалась карета,

Поминальная стихла свеча.

Мне же – мачехе прятаться где-то,

По тебе всё скучать и скучать…

О ЛЮДЯХ В ЧЁРНОМ

И не был никто готов

К явлению чёрных Готов

Из сумеречных садов

В ячейки бетонных дзотов.

И не был никто знаком

С нашествием чёрных Нарков.

Наркотики. Точка. Ком.

В подъездах, дворах и парках.

А время кричит: «Come on!»*

Заплаканным чёрным Эмо.

Как раб дорожит клеймом.

Как евнух любим гаремом.

Кто реквием заказал?

Но снова заказан Моцарт.

Есенин предупреждал,

И летом чернело солнце.

Свой саван накинул век,

Как глаз прикрывает веко.

Часы замедляют бег –

Ждут чёрного человека…

_________________________________

* – Давай, погнали! (англ.)

***

Я хочу на Луну, на Луну улететь.

И на Землю смотреть из космоса.

Самой первой вечный встречать рассвет,

Как индийский Бог в позе лотоса.

Восседать. Молчать. Всё на свете знать.

Посылать сказки-сны засоням.

Никакая рать, никакая знать

Вас ни дать, ни взять – не догонят.

Пробуй лунный пряник и лунный чай.

На Луне всё другого цвета.

Выше головы прыгни невзначай,

И летай от зимы до лета.

На моей Луне, на твоей Луне

Не бывает проблемы с весом.

Прилетай скорей на Луну ко мне,

Я тебе застолбила место.

***

Эх, не перешибёшь на самом деле

Навязчивость идеи о тебе.

Ни третьим ухажёром на неделе,

Ни музыкой, ни сказкой про Тибет,

Ни чтением газет, ни шоколадкой,

Ни табаком, ни «огненной водой».

Целую фотографии украдкой,

А глянец их холодный, неживой.

Окаменеть бы на своём диване,

Не чувствуя, не плача, не любя.

По ниточке серебряной к Нирване

Подняться…

…и увидеть там тебя!

***

Простая не решается задача.

Кто вырвал из учебника ответ?

Но можно только так и не иначе,

На тонкой нити между «да» и «нет».

Решить бы сразу всё единым махом.

Решиться бы и больше не звонить,

Простить, отдать последнюю рубаху

И разорвать сияющую нить.

С высокомерною улыбкой сноба

Едва кивать при встрече, не робеть.

Решиться бы и прыгнуть с небоскрёба,

Чтоб под ноги тебе!

***

Тучи в куче, как коровье вымя.

Вдоль по склону и без тормозов

Дождь колючий, как родное имя,

Как о помощи последний зов.

А луна, как гол в свои ворота,

И у края брошенная я.

Этот крик отчаянный до рвоты.

И у раны рваные края.

Хоть в глазах темным-темно от боли,

Только резким, бешеным рывком

Можно вырвать полсудьбы, полдоли.

Половину или целиком?

Отрывала с мясом. Обрывала.

Почему на небе нету звёзд?!

Я сама хотела и узнала,

Что такое значит жить всерьёз…

***

Я систему твою разгадала,

Я постигла нюансы игры,

Оттого меня любят так мало,

Что язык мой, как жало иглы.

Самым верным всегда изменяют,

Самых умных дурачат и бьют.

Нас меняют, меняют, меняют

И посмертно дипломы дают.

В этой трудной пожизненной школе

Я экзамен сдаю выпускной,

Оттого среди грязи и боли

Моё тихое счастье со мной.

Я его заплетаю в косичку,

Умываю его по утрам,

Я его отпускаю, как птичку,

Я его никому не отдам.

***

Не случилось со всей мочи –

Будем понемногу.

Вянет нежный мой цветочек,

Глядя на дорогу.

Подожди, и снег растает,

Поздно или рано.

Это истина простая –

Зарастает рана.

Не гуляет вольный ветер,

Не тревожит пустынь.

Вполнакала солнце светит,

И на сердце пусто.

После горестной юдоли,

После чёрной страсти,

После долгой-долгой боли

Даже это – счастье…

СЧАСТЛИВОЕ

Мы летели над землёй, не касаясь тверди,

Где-то пели мы с тобой Пугачёву с Верди.

Обогнали на углу жёлтых листьев стаю.

Так щекотно в животе бабочки летают!

Мы присели на пенёк в центре мирозданья,

Нет ни горя, ни забот, только созиданье.

Площадь золотом полна, как вино в бокале,

Звёзды близко подошли, через край лакали.

Общенячивал восторг, разрывал на части,

Так прихлопнуло меня абсолютным счастьем.

Раздувался сердца шар, пробивая кровлю.

А что дальше было там? Ничего не помню…

ПИСЬМО МАЛЬЧИКА,

У КОТОРОГО УМЕРЛА СОБАКА

Владимиру Свинцову

Уважаемый Боженька, здрасте!

Если Ты опечалился вдруг,

Знай, летит к Тебе пёс рыжей масти,

Настоящий и преданный друг.

Я Тебе на все сто доверяю,

И собаку родную дарю,

Но с собаками утром гуляют,

Ты давай не проспи там, в Раю.

Не смотри, что фигурой не статный,

А характером он – волкодав!

Не кричи на него, может цапнуть.

И по-своему пёс будет прав.

Ест он всё, и зовут его Чарли.

Ну, прощаюсь, огромный привет!

Намекни, что вы с ним повстречались,

И зажги поскорее рассвет.

***

Провода гудящих строчек

Пробивают мне виски.

Я потерянный кусочек –

Капля от твоей тоски.

Рук моих – твои движенья.

Глаз моих – твой нежный цвет.

Искажают отраженья

Идентичности примет.

А в углу, за образами,

Тихо крыльями шурша,

Успокоилась слезами

На двоих одна душа…

***

Стаями заполнилась околица,

Стаял запоздалый снег с полей,

С тайным состраданьем небу молятся

Чёрные обрубки тополей.

Погоди, погода, раскиселиться,

Пагоды покатые хлестать.

Только толку-то, что жизнь-подельница

Мягко стелит, да не мягко спать.

Станем мы лишь стойкими поэтому –

Квартиранты с тонущих планет.

Стоит в жизни, стоит быть поэтами,

Потому другой дороги нет.