14.300 [Дмитрий Александров] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Дмитрий Александров 14.300

Модуляция

Любите и изучайте великое искусство музыки: оно откроет вам целый мир высоких чувств, страстей, мыслей. Оно сделает вас духовно богаче, чище, совершеннее. Благодаря музыке вы найдёте в себе новые, неведомые вам прежде силы. Вы увидите жизнь в новых тонах и красках.

Дмитрий Шостакович


Я был знаком с Михаилом Ивановичем М*** много лет и могу ручаться, что мало найдётся людей, настолько же одарённых технической интуицией. Она позволяла ему изобретать так, как невозможно изобретать, лишь комбинируя известные методы. Например, будучи ещё студентом, он построил аппарат, заставляющий брошенный на него игральный кубик падать вверх той стороной, которая выбрана переключателем. Дома у Михаила Ивановича стоял телевизор, сделанный из осциллографа1; позже к нему добавился цветной, с пультом дистанционного управления – диковина для того времени. Таким же пультом зажигался и гасился свет, двигались занавески. Занавески на моторчике были в те годы делом, модным среди технарей, но переключить реле на расстоянии, используя всего несколько самодельных радиодеталей… многим казалось фокусом, обманом.

Самые большие чудеса происходили в радиоэфире. Михаил Иванович мог установить связь с абонентом, находящимся на противоположной стороне Земли, используя Луну или метеорные потоки, как зеркало, отражающее сигнал! Он говорил, что с помощью радио может узнавать погоду в тех или иных местах, узнавать даже то, какой станет она в ближайшие дни.

«Всё, что мы способны измерить, мы способны изменить» – следуя этому девизу, Михаил Иванович пытался изобрести возможность влиять на погоду, причём делать это, не используя установок с большими энергиями. «В небе есть бесконечный источник электричества. Посмотри на грозы! Энергия хорошей грозы превосходит энергию атомного взрыва, а температура молнии – тридцать тысяч градусов. Вот где настоящая физика!» Эти слова запомнились мне, поскольку сказаны были как раз во время грозы.

Однажды за чашкой чая Михаил Иванович поделился со мной одной сокровенной своей мечтой.

– Люди говорят, я понимаю в физике… – он отпил горячего чая (он всегда пил кипяток), задумчиво посмотрел на сделанную своими руками люстру, которую можно было включить и выключить с помощью особого звонка на телефон. – Я чувствую, слышу физику, не более. А вот музыку я чувствовать не умею. Подумай об этом так: музыкальные ноты – тоже волны, колебания. Как тебе это?

Я задумался.

– Пожалуй, музыка – это физика. Точнее, она несомненно физика. И инструменты суть генераторы. Но вот ключ, морзянка: у каждого телеграфиста есть свой почерк. А тем более голос! Мы сразу понимаем, с кем говорим. Мы по голосу скорее узнаем человека, чем по фотографии, – ответил я, – и это уже не только колебания. Звуки, происходящие от скрипки или флейты, мы считаем музыкой благодаря человеку, их извлекающему.

– Значит, человек, вмешиваясь в работу генератора, направляя его, превращает простое колебание во что-то совсем другое. В искусство!

– Несомненно! Вы знаете, работа мастера-телеграфиста – это истинное искусство! Это Рахманинов, это чистейший Рахманинов!

– Так вот, Дмитрий, послушай, к чему я клоню. Искусство получается у нас некоторым видом модуляции2. Высшей формой модуляции. Музыкальный инструмент, имеющий своё естество, в руках музыканта начинает нести этим естеством некоторую идею, мысль, в общем, информацию.

Я вдруг понял, что он говорит уже вовсе не о физике. Мы сейчас продолжили аналогию много дальше, и осознание этого привело меня в восторг.

– Да, я вижу… – с широко открытыми глазами, представляя теперь иначе всю философию, сказал я тихо. Сотворение, акт сотворения – он вовсе не в порождении предмета, нет. Он – в наделении его. Нематериальное начало как модуляция материи…

– Ты прекрасно играешь на фортепиано…

– Да ну, бросьте!

– Нет, слушай, у тебя такое же чувство к нотам, как у меня – к герцам, вольтам и амперам. Так вот… Я хочу тебя попросить, – он долил из самовара кипятка, затем заварки, взял кубик сахара. – Я придумал одну штуку. Я назвал её «текстомузыка». Машина, которая буквы, слова превращает в ноты. Музыкант я аховый, так что играет у меня одна шарманка…

Мы выпили ещё по чашке и пошли в комнату-мастерскую. И я увидел его! Электрический орга́н! «Боже мой, когда он успел построить всё это?!» – подумал я в изумлении. Тысячи деталей, радиолампы, включённые по каким-то немыслимым схемам, а рядом элементы, которых я вовсе ещё не встречал: длинные колбочки, окружённые катушками. Михаил Иванович щёлкнул тумблером и сел за аппарат:

– Как видишь, клавиш здесь нет. Точнее, только одна – телеграфный ключ.

Машина прогрелась, и Михаил Иванович с ему одному присущей лёгкостью отстучал точками и тире слово «ДРУЖБА». Прошло несколько секунд, и из двух динамиков раздались звуки, похожие на голос валторны. Простая мелодия плыла, искажаясь, усложняясь… Теперь звучали уже два голоса, три, шесть… Этим инструментам я не знал названия, не с чем было даже сравнить их. Звуки наполнили комнату, инструменты повторяли ноты, создавая гармонию многоголосия. Так просто, и в то же время так сложно!

Я пообещал, что приму эту идею и дам ей развитие. Однако в то время я не представлял себе, как сделаю это – была только идея…

* * *
В событиях, которые сохранились для истории в моём рассказе, сам я участия не принимал, или по крайней мере не влиял на происходившее в те дни. Связанный обещанием, я не раскрою секретов, благодаря которым узнал правду – и за это прошу у моего читателя прощения.

Звуковые фрагменты, которые я, пользуясь возможностями нового века, оставлю здесь, созданы мной на основе формул текстомузыки, хранящихся в полученной от Михаила Ивановича тетради.

1. Радио

https://disk.yandex.ru/d/i3ctS23iDEP0eA

https://cloud.mail.ru/public/w7Er/5yUkNi8Gd

2. Равенск

https://disk.yandex.ru/d/-NIVcS0-K-IxaA

https://cloud.mail.ru/public/uEhK/VoPPA4B6j

3. Лука

https://disk.yandex.ru/d/PkoKUDakNksbOQ

https://cloud.mail.ru/public/MLWX/U7i7UJ4oF

4. Звуки моря

https://disk.yandex.ru/d/qQZ7gLvQa01lfw

https://cloud.mail.ru/public/tpg4/ob7w4zHsa

В них я рассказал то, что не мог передать – в силу своего обещания или служебного долга – словами.

14.300

Посвящается Михаилу Ивановичу М., изобретателю.

Глава 1. Страус

– Я ещё мечтала о прудике. Знаешь, маленький совсем, для души. И вокруг – цветы.

– Сделаем, Маш, сделаем, о чём речь!

Две фигуры, укрывшись в тени яблонь от июньского солнца, неторопливо беседуют. Женщине чуть за тридцать, на ней лёгкое красное платье в белый горошек и соломенная шляпа, прячущая каштановые волосы. Лицо её мило и приветливо, голос красив и даже кажется наивным, но стоит ей окончить реплику, и губы сами собой сжимаются в полоску, глаза внимательно оценивают реакцию собеседника. Однако мужчина, занятый её образом, не замечает этих движений. Он выглядит немного старше (хотя в действительности между ними восемь лет), чёрные волосы зачёсаны назад, румяное лицо дышит здоровьем и желанием жить. На нём светлая рубашка с короткими рукавами и серые строгие брюки, выглядящие неуместными посреди сада; на руке – дорогие часы, которые он то и дело поправляет.

Мальчику, тайком наблюдавшему за ними из окна светло-зелёного летнего дома, они виделись совсем иначе: двумя птицами, обсуждающими устройство гнезда. Женщиной в красном платье была его мама, а мужчиной – дядя Вова, появлявшийся у них теперь постоянно. Родители Дениса (так звали мальчика) развелись, когда ему было пять лет. Общение с мамой не ладилось, и вина за это возлагалась всецело на Дениса и его характер. Это лишь усиливало начавшее расти ещё до развода неясное чувство внутреннего сопротивления родителям. Ребёнок малых лет не всегда осознаёт в полной мере, насколько он важен, нужен, желанен, любим, но он сразу почувствует, когда его воспринимают обузой, даже если это случится всего на минуту. В случае Дениса речь шла не о минутах, но о годах.

Денис, отодвинув в сторону уголок шторы и прижав нос к выцветшей москитной сетке, пытался услышать, о чём говорят две фигуры под яблоней. У сетки был едва ощутимый запах, напоминавший не то горелую резину, не то машинное масло; похожий запах стоял у дедушки в гараже, когда он возился со своим «Москвичом». Мальчик глубоко вздохнул. Ему хотелось не видеть того, что он видел, хотелось уйти и заниматься своими делами, так, чтобы всем (и ему самому) было ясно: это его не интересует, не касается, он сам по себе. Но никак он не мог оторваться от окна, и лишь когда две фигуры направились к дому, испугавшись, бросился в свою комнату.

Выйти всё же пришлось: мама позвала обедать, а есть хотелось, поскольку завтрак был уже демонстративно пропущен. Денис устроился у холодильника. Здесь всегда сидел дедушка, и мальчик считал своим долгом оборонять это место.

– Дениска, я тебе подарок привёз, – дядя Володя достал из-за спины толстую книгу в тёмно-синем переплёте с тиснением под золото. – «Три мушкетёра»!

Мальчик хмуро посмотрел на высокого человека, на его мясистую волосатую руку. Он старательно пытался воспроизвести взгляд дедушки, когда тот бывал недоволен поведением мамы. Высокий человек, почувствовав (к удовольствию Дениса) заминку, повернулся к маме:

– Он ведь пятый закончил?

– С горем пополам, – вздохнула мама. Сейчас она выглядела совсем не так, как только что под яблонями. Лицо её будто сделалось старше, а блеск в глазах сменился туманом усталости. – Деша, поблагодари дядю Вову. Видишь, как он заботится о тебе?

Мальчик продолжал безмолвно смотреть на руку, протягивающую ему книгу. Рука была похожа на шею страуса. «Он сам весь, как страус, – подумал Денис, – даже ходит, как страус. Стра-а-аус».

– Деша! Давай не будем опять начинать. Возьми подарок и сядем обедать.

Денис схватил книгу, быстро прошёл в комнату и швырнул её в угол, где громоздилась куча сумок с одеждой (швырнул, впрочем, целясь в тряпки, чтобы этого не было слышно из кухни). Как же он ненавидел это «Деша»! Только мама называла его так. Но ни разу Денис не сказал ей, что не любит этого обращения – частью из-за возраста, частью от того, что он вообще плохо умел объяснять свои чувства и желания словами. Однажды дедушка упрекнул маму, что, мол, не дело так называть мальчика, но ничего, разумеется, не изменилось.

На обед было картофельное пюре с зелёным горошком и сосисками. «Как в столовке пионерлагеря» – подумал Денис, вытаскивая картошку из-под сосисок. Страус хвалил еду, вызывая у мамы довольную улыбку. Денис представил, что сосиски в тарелке Страуса – это огромные африканские черви (ведь черви в Африке, несомненно, должны быть огромными!), и вот он откусывает от них большие куски, а кто-то снимает про это кино – как будут все смеяться!

Такие фантазии – превращение людей в животных – стали с недавнего времени особенной, тайной радостью мальчика. Он, сам того не заметив, доел обед, выпил чай и теперь думал, как бы уйти на улицу.

– Хочешь добавки? – спросила мама. Денис мотнул головой. Тут удача неожиданно повернулась к нему лицом:

– Можешь пойти поиграть в саду. Нам с дядей Вовой надо кое-что обсудить, – сказала мама тем самым голосом, который доносился чуть раньше из-под яблонь. Вот только Дениса эти интонации, которые казались Страусу милыми и ласковыми, обмануть не могли: он знал, что если мама останется чем-то недовольна, последовать может всё что угодно.

Свободный, он выскочил из-за стола, нырнул в занавеси, защищавшие вход от мух и комаров, и сбежал по ступеням крыльца. Для начала нужно было было проверить личинок комаров, живших в большой бочке на углу дома.

Личинки висели у поверхности. Денис помахал руками над водой, и они моментально бросились в глубь. «Живы; даже, кажется, подросли, – подумал мальчик, – жаль, негде почитать, что же они там едят. Не воду ведь!» Если бы дедушка был рядом, он бы всё объяснил. Но интерес к насекомым возник у Дениса только этим летом… Мальчик на секунду нахмурился, затем вздохнул и побежал к грядкам салата.

В отличие от цветов, которым уделялось большое внимание, огородное хозяйство участка под номером «18» пребывало теперь в бедственном положении: грядки, обыкновенно занятые картошкой, морковью, свёклой, были завалены скошенной травой; клубника поросла усами. Мама ограничивалась двумя длинными грядками салата и редиса и разбросанными по чуть перекопанной земле семенами тыквы: «На удачу. Авось что-то вырастет».

Салат привлекал медведок. По крайней мере, так говорила, вздыхая, мама. Медведка – насекомое удивительное: не то саранча, не то сверчок с панцирем и кротовыми лапами спереди. Медведки вырастали здесь сантиметров до семи длиной и считались главной угрозой дачным огородам. Для Дениса это была сейчас самая желанная добыча, чем крупнее, тем лучше: будет что показать ребятам.

Общение со сверстниками не ладилось, ни на даче, ни в школе. Дениса нельзя было назвать замкнутым, но постоянный контроль со стороны матери и дедушкина опека приводили к тому, что он пропускал большие отрезки той самостоятельной жизни, которой жили уже мальчишки, и «своим» в их компании никак стать не мог. На двадцать третьем участке жил Колька, единственный близкий друг Дениса. Втроём – он, Колька и дедушка – ходили они на рыбалку, вместе строили шалаш на берегу торфяного болота, собирали воздушных змеев… Как назло, на июнь его отправили в деревню, и теперь везде был Денис один. Выходить за калитку не хотелось, а звать его никто не звал. Оставалось ждать июля.

В банке было пусто. Медведок иногда находили на дороге или в огородах, но лучшим способом «охоты» считались ловушки – прикопанные стеклянные банки с приманкой, выбраться из которых медведки не могли. Денис присел на корточки, достал из банки изюмину. «Странно. Артём говорил, что своих ловит на сладкое. Что если конфету положить? Или кусок сосиски? Может быть, именно на сосиску приползёт самая длинная. Медведковый король!» – мальчик положил изюмину обратно в банку. Медведковый король – это огромная медведка, размером с ладонь; у неё золотистый панцирь и она красиво поёт по ночам. Никто из детей, живших на участках, лично его не видел, но существование короля под сомнение не ставилось, поскольку было подтверждено бабушкой из углового дома.

Раздумывая о правильной приманке для короля, Денис дошёл до сарая, взял нож, сделанный из ножовочного полотна, сел на ступеньку и принялся строгать рогатку. Делал он это без особого энтузиазма: непонятно было, где теперь доставать резину.

Из сада донеслись голоса:

– Я бы вообще беседку поставила. Представляешь: беседка, рядом прудик, цветы.

– Беседка – это не сложно.

– Думаешь? Прямо этим летом сделаем?

– А чего тянуть, если хочется?

Оба противно засмеялись. Тихие голоса различались с трудом, зато смех долетел до мальчика полным, насыщенным, и всё звучал и звучал вокруг, не желая пропадать.

– Что всё-таки это такое?

– Что? А, это папины эксперименты, какая-то проволока. Надо слазить на крышу, убрать. С другой стороны ещё одна.

Услышав это, Денис вскочил и побежал в сторону голосов.

– Это антенна! Нельзя её трогать, – мальчик, полный желания защитить то, что построил дедушка, посмотрел на взрослых. Мама, сразу изменившись в лице, но сохраняя прежнюю кошачью интонацию, схватила его за руку:

– Так, пойдём со мной.

Они поднялись в дом, захлопнулась входная дверь.

– Это что такое?! – мама выхватила нож из руки мальчика. Денис инстинктивно сжался, ожидая подзатыльника, но его не последовало.

– Я тебе сказала не играть с этим! Совсем с ума сошёл: бежит с ножом в руке!

– Это инструмент… – тихо ответил Денис. Голос мамы звучал сейчас сухо, опасно, и лучше было бы вовсе ничего не отвечать. Но взбучки Денис на этот раз сумел избежать: его спасло присутствие во дворе дяди Володи.

– Ещё раз увижу – пеняй на себя. Я пойду с дядей Вовой к нему на участок. Сиди дома. На улицу – только до туалета и обратно. Я буду следить!

Дверь, захлопываясь, прикусила занавеси и теперь никак не открывалась. Мама, шумно выдохнув, дёрнула её со всей силой, и Денис снова вжал голову и зажмурился. Дверь хлопнула, босоножки застучали по ступенькам, из сада снова донёсся ласковый голос:

– Всё в порядке, не обращай внимания. Пойдём?

Глава 2. Радиостанция

Дядя Володя купил соседний участок этой весной, ещё в марте, когда на дачах было безлюдно и полно снега. С тех пор его чёрная «Волга» появлялась здесь каждые выходные. В дом, построенный дедушкой, он тоже входил теперь, словно хозяин, и хозяйским взглядом всё рассматривал. Единственным местом, куда и мама, и дядя Вова заглядывать избегали, был чердак.

Денис схватился за аккуратно обмотанные жёлтой изолентой стальные перила, поднялся по крутой лестнице, перебрался через бортик люка. Чердак, убежище дедушки, а теперь – денискино. Небольшой верстачок у окна, выходящего в сад, стеллаж с инструментами. У дальнего окна, смотрящего на улицу, – широкий стол, уставленный приборами. Всё накрыто серой материей, всё как при дедушке.

Он умер прямо здесь, да, вот здесь.

Денис первым увидел дедушку, лежащего неподвижно на полу из морёных строганых досок. Попытался разбудить. Но дедушка не двигался, не дышал… После были долгие минуты ожидания. Приехали незнакомые люди. Они поднимались, спускались, и во всей этой суете не было места Денису: на чердак его не пускали. А ему нужно было туда: следить, чтобы никто не уронил, не задел начатых дедушкой новых вещей, чтобы всё было укрыто от пыли серой материей, так, как дедушка учил его.

Всё закончилось, стихло; прошли дни и недели. Денис, никого не спрашивая, лазил на чердак, когда ему хотелось. Он сам подметал пол, открывал окна утром и закрывал вечером. Мама иногда ругалась, но никогда не останавливала, и мальчик понял, что место наверху – особое: по какой-то причине власть мамы сюда не распространялась.

Новое лето – и снова он здесь. «Дедушка, это я» – произнёс он без звука, лишь немного шевеля губами. Пахло опилками, фанерой, олифой. Где-то на самом верху, над потолком, жужжала оса. Денис подошёл к верстаку, взял в руки детали катамарана, который он хотел закончить и испытать этим летом. Схема, найденная в одном из журналов, была простой и понятной ровно до момента установки мачты. Кроме того нужен был новый клей. «Кто же знал, что белый клей портится в мороз» – подумал Денис и вздохнул. Желание заниматься столяркой, похоже, в нём пропало, и это изменение пугало мальчика.

Столярка.

Так дедушка называл любую работу с деревом. Ещё он учил никогда не говорить «деревяшка», объясняя, что это будет неуважением к материалу: «Деревяшки – они вон, в печке. А у нас дерево!» И Денис любил столярку, любил гораздо больше непонятного ему электричества, хотя радиоделу дедушка его тоже учил (и, пожалуй, даже с большим усердием). Из дерева получались полезные предметы, которые помогали Денису сразу, здесь и сейчас: пистолетик, чтобы играть в войнушку, бумажный змей, кораблики, маленькая ветряная мельница и ещё тысяча мелочей. А радио – радио требовало времени, пугало тёмным бездонным озером знаний, в которое нужно было нырять, чтобы запоминать, запоминать, запоминать… Денис неуверенно посмотрел в другой конец чердака, на стол с аппаратурой. Сможет ли он всё включить, чтобы просто послушать? Если получится, то можно будет сказать маме, что антенна нужна ему для занятий физикой. Точно! Это ведь касается учёбы в школе – его шанс защитить дедушкины постройки от взрослых.

Мальчик в возбуждении подошёл к столу, аккуратно снял тряпичные чехлы, дотронулся рукой до гладкого металла, решёток радиаторов: холодные. Холодные, но не мёртвые. Он сел на стул и попытался вспомнить, как всё происходило в прошлом… Дедушка ставил рядом два стула, рассказывал про особый язык радиолюбителей. Он всегда проговаривал для Дениса каждое своё действие, всё объяснял, легко и интересно, иногда отвлекаясь на какую-нибудь забавную историю. «Всему нужно питание: нам с тобой – суп да каша, а приборам – ток!» – вспомнил мальчик, протягивая руку к коробке блока питания. Палец его уже прикоснулся было к белому переключателю, как вдруг он в испуге отдёрнул руку. «Сначала посмотри, что установлено верное напряжение. Вот у нас кнопка-ограничитель…»

Нажата.

Денис выдохнул. «Столярка проще: там нет такого страха» – подумал он, ожидая, когда смелость вновь соберётся внутри в единый шар.

Щёлкнула кнопка питания, стрелка вольтметра качнулась вправо и замерла точно на красной отметке. Теперь включить радиостанцию; подождать несколько минут, чтобы она прогрелась… Из динамика донёсся шум эфира. Денис прибавил громкость, наслаждаясь знакомыми звуками: они будто бы переносили его назад во времени. Некоторое время он просто сидел с закрытыми глазами и слушал мягкий, ласковый шум. Затем слегка повернул большую бакелитовую ручку… Прибор реагировал на самое слабое его движение, шум плыл и переливался таинственными шелестами и всхлипываниями, щелчками, а иногда грозным гудением. Вот из его глубин донеслись неуверенные гудки – длинные, короткие… «Морзянка» – узнал Денис певучий шифр. Они с дедушкой только-только начали учить её; не было и речи о том, чтобы разобрать слова на слух. Мальчик помнил несколько букв: «лу-наа-ти-ки» для «л» (точка-тире-точка-точка), «доо-ми-ки» для «д» (тире-точка-точка), и иногда ему казалось, что он слышит знакомый знак3.

Денис положил левую руку на стол, лёг на неё подбородком и медленно вращал толстую ручку настройки. Светящиеся зелёным цифры бежали вперёд, быстрее всего две последние: семь, восемь, девять, снова ноль – слева при этом прибавлялась единица. Ему снова и снова попадалась морзянка, один раз очень чистая и отчётливая, так что захотелось подтянуть к себе ключ и тоже что-нибудь отстучать, неважно что – лишь бы ответили. А голосов всё не было. «Неужели теперь все только ключами говорят?» – взгрустнулось Денису, как бывает это в другой стране или среди людей, языка которых ты не знаешь.

Голосовые станции, как им и полагается, ждали впереди, но Денис, из-за накативших на него воспоминаний и чужой пока что морзянки, потерял всякое настроение и решил выключить станцию: «Что толку, если не понимаешь? Надо выучить – тогда уже слушать». Он крутанул ручку вперёд, динамик быстро защёлкал, и вдруг сквозь шум послышался голос. Мальчик осторожно повёл ручкой назад, снова вперёд, ловя волну, но голос исчез. «Всё-таки разговаривают!» – обрадовался Денис и продолжил путешествие. Снова голос: «…радио, пятёрка, игрек, Дмитрий, Николай…» Дедушка объяснял, что это особая азбука, чтобы легче было разобрать сквозь шум отдельные буквы: Анна – «А», Борис – «Б»… «А ведь это живой человек! Я могу поговорить с ним: вот он, микрофон, стоит только нажать кнопку передачи…» – Денис оставил волну, на которой мягкий пожилой голос снова и снова диктовал одинаковые слова, и двинулся вперёд. Когда зелёные цифры на табло показали ровно четырнадцать – триста, из-за сетки динамика донёсся неожиданно юный голос:

– Всем, всем, всем, здесь Ульяна, Дмитрий, Василий, Харитон… Я Лука́, «Равенск», приём…

Денис уставился на коробку динамика, словно пытаясь заглянуть с его помощью за сотни, а может быть тысячи километров. Голос пропал среди помех, и Денис схватил ручку, чтобы скорее вернуться на волну. Он вдруг вспомнил о плавной подстройке. Да, вот она, подписана буквами «НП». Волна вернулась, снова донеслись слова:

– …Харитон, Я Лука, «Равенск», кто-нибудь слышит? Кто-нибудь меня слышит?

Рука Дениса потянулась к микрофону. В голове его ещё шло сражение со стаей сомнений, опасений, в то время как большой палец уже нащупал кнопку, к которой был он привычен с детства (дедушка позволял ему играть с микрофоном, разумеется, не подключённым):

– Я Денис, я Денис… – неуверенно произнёс он и отпустил кнопку.

– Повторите! Повторите!

– Я Денис, Д-Е-Н-И-С, – проговорил он по буквам, жалея, что не знает алфавитных слов.

– Какой у вас позывной? Приём.

– Я не знаю. Это станция дедушки, а я ещё в школе учусь, – прямо ответил Денис, опасаясь, что незнакомец не станет теперь с ним разговаривать.

– В школе? Погоди, ты из кружка? Приём.

– Нет, просто. Я на даче, – Денис старательно проговорил слова, быстро отпустил кнопку, затем спохватился, нажал и добавил:

– Приём.

В эфире ненадолго повисло молчание. Затем что-то громко щёлкнуло.

– Меня зовут Лука́, я юнга с «Равенска», с корабля… Приём.

Голос смешивался с помехами, было трудно разобрать слова.

– С корабля? Сколько тебе лет?

– Тринадцать; единица, тройка, приём.

Денис замер, сжав микрофон: тринадцать – какой это класс? Седьмой? Он уже юнга на корабле, ещё и радист! Разве такое бывает? Видимо, бывает. Внутри него к пульсирующему буйству интереса попытался примешаться чёрный комок зависти, но Денис тотчас прогнал его прочь: друзьям не завидуют, а он хотел дружить, отчаянно хотел. Но что теперь говорить? Между ними пропасть: разве будет ему интересно слушать, например, про медведок?

Из динамика раздалось жужжание, такое громкое, что Денис подался назад.

– …той частоте, приём, – донеслось до него.

– Не понял, повтори! – крикнул он в микрофон, но ответа не последовало: оператор с позывным «UDWH»4 из эфира пропал.

Минуту мальчик сидел и слушал пустой шум, собираясь с мыслями. Денис был так погружен в звуки, доносившиеся из динамика радиостанции, что близкий к нему мир будто онемел и стал беззвучным. Теперь мир снова проснулся. Вдалеке залаяла собака и тотчас её прервал звон циркулярной пилы, режущей твёрдую древесину. «Денис! Денис!» – кто-то звал его по имени. Мама! Мальчик отщёлкнул питание и побежал к люку.

Внизу, у лестницы, стояли мама и дядя Вова. Сверху было видно, что макушка у Страуса почти лысая. Выставив перед собой раскрытые ладони, он тряс головой и шептал: «Маш, я не полезу; не проси даже». Мама увидела голову Дениса, показавшуюся в прямоугольнике люка:

– Денис! Сколько можно тебя звать?!

Мальчик отвёл взгляд, не зная, как ответить: вроде бы он не сделал ничего плохого, разве что не сразу подошёл…

– Я уже волноваться начала, – произнесла мама наигранным, неестественным голосом. – Ладно, слезай. Будем ужинать.

«Ужин? Ведь недавно обедали…» – удивился Денис, переставляя ноги по высоким ступенькам. Он сразу почувствовал прохладу: к вечеру чердак нагревался и всю ночь не остывал, но здесь, внизу, струилась в дом вечерняя свежесть. Свет снаружи был уже мягким, тёплого оттенка – вечер. «Да ну, не мог я так долго сидеть» – Денис вышел на крыльцо. Солнце, порозовев, висело над макушками высоких берёз, которые росли за пожарной канавой; оттуда доносилось воронье карканье.


После ужина Денис сбегал к ловушке и положил туда разрезанный пополам «Цитрон»: он эти конфеты (точнее, их жирную светлую начинку) терпеть не мог, но вкус и запах у них были сильные – то что надо для приманки. Хотелось снова сесть за передатчик, снова найти ту частоту, где повстречал он Луку – четырнадцать-триста… Артём как-то хвастался, что сидит иногда с книжкой всю ночь. «Вот бы тоже так, тоже иметь столько свободы. А ещё лучше стать юнгой, как Лука!» – думал Денис, закрывая на чердаке окна и ещё раз проверяя, что везде выключено электричество. С мыслями о том, что в городе надо будет первым делом отправиться в библиотеку и поискать книги про море, он слез вниз, допил компот и собирался идти чистить зубы, но от раковины, стоявшей возле сарая, доносились шум воды, стук кастрюль и смех мамы и Страуса.

Когда-то это был его участок, его и дедушки. А теперь приходится выгадывать, рассчитывать, чтобы не столкнуться на узкой дорожке с этим странным чужим человеком. И от мамы, случись что, никто не защитит. Поведение мамы теперь вовсе нельзя было предсказать: в присутствии дяди Вовы она становилась будто бы мягче, ласковее. Получалось, что надо благодарить именно его, но такие мысли противоречили решению Дениса: Страус был признан врагом, вторгшимся в замок, который построил дедушка и который Денис защищал. Рассказывая про тот или другой инструмент, дедушка обычно добавлял: «Вырастешь – сам продолжишь здесь всё. Ты – мои руки, как я пока – твои». Лёжа в кровати, мальчик посмотрел на свои ладони. Похожи ли они на руки дедушки, когда ему было столько же лет, как ему сейчас? Каким был дедушка в юности? Он ничего не рассказывал о тех временах…

Денис дотянулся до наушников, лежавших на высокой тумбочке у кровати, включил радиоприёмник. Эх! На это радио не поймать слабые далёкие станции, не услышать волну, на которой, быть может, ждёт его сейчас тот юнга. Юнга… Сильное слово, морское… Денис, не глядя на шкалу, настроился на программу новостей. Чистый, практически без помех, бархатный голос с тревогой зачитывал в эфир сообщение: «…потеряна связь. Продолжается поисковая операция. В поисках задействовано свыше ста единиц техники. Сухогруз «Равенск», порт приписки «Владивосток», перевозил промышленное оборудование. Команда судна…»

«Равенск»!

Денис чуть не подскочил на кровати: именно это название слышал он сегодня в эфире. Никаких сомнений! С ним что-то произошло. Диктор сказал, что пропала связь. Это ещё не значит, что он потонул. Или значит? Денис понял, что он совершенно ничего не знает о море и жизни моряков. Большое белое пятно. Огромное. Он решил дождаться нового выпуска, чтобы услышать сообщение ещё раз. Надо ждать целый час! Всё что угодно может случиться за этот час. Корабль найдут военные, и всех спасут. Или наоборот: в эти самые минуты команда отчаянно борется с пробоиной, все хватают спасательные круги…

Во время следующего выпуска новостей Денис спал.

Глава 3. На той же частоте

Наступило воскресенье. На вчерашней частоте с утра ничего, кроме шума, не появлялось. Крутить ручку настройки по всему диапазону Денис не решался: вдруг нужная волна уйдёт? Знаний ему катастрофически не хватало, и он не рисковал. С нарастающим волнением дождался Денис мелодии утренних новостей. Диктор говорил о ракетах, новом договоре, полёте «Союза» на орбиту. Начались новости культуры; про «Равенск» не было сказано ни слова. То же повторилось и в десятичасовом выпуске.

После обеда к калитке пришли Артём и Самир. Они собрались на рыбалку и решили взять Дениса с собой, а сказать по правде, им нужны были поплавки и леска. Спросив разрешения погулять и на удивление легко его получив, Денис взял снасти и трое двинулись в сторону торфяных карьеров.

– Здесь разве рыбалка, – угловатый широкоплечий сын котельщика, Артём, старший в их компании, надвинул поглубже выцветшую кепку. – Я с отцом ездил на водохранилище, щуку поймал. Большая, и весь рот в зубах, страшная штуковина. Суп из неё делали. Уху, то есть.

– Ты каждый раз ловишь щуку? – хитро щурясь, спросил Самир. Самир был всего на год старше Дениса, но побаивались его даже большие ребята. Он никогда не лез вперёд, ростом или силой не выделялся, но был так ловок, хитёр и быстр, что всегда оказывался в выгодном положении, будь то драка, войнушка или футбол.

– Иногда и две.

– Врёшь. Привези, покажи.

– Вот и привезу! – Артём сплюнул на обочину и взглянул на Самира, но спорить дальше не стал. У предпоследних ворот улицы их встретил звонкий смех. Смеялись, спрятавшись в кустах смородины, две девочки. Увидев, что их, наконец, заметили (что было желанной частью плана), они убежали в глубь сада.

– Катька с пятого и Лизка, вот с этого, – с выражением старожила, знающего здесь всё обо всех, произнёс Артём. Самир осмотрел свою одежду, сжал стрелки на брюках:

– Чего они смеются?

– Да просто. Они всегда смеются. Захотят – будут над тобой смеяться. Это же девчонки, ничего им не сделаешь.

Самир грозно взглянул на ряды густых смородиновых кустов, не желая признавать такое положение вещей. Артём вдруг повернулся назад:

– Ден, ты чего молчишь? Ааа, знаю: тебе кто-то из них нравится!

– Никто мне не нравится, – проворчал Денис. Этот разговор мальчишки начинали каждый раз, когда он гулял с ними. Постоянно выходило так, что он становился объектом каких-либо выдуманных подозрений или историй и начинал оправдываться. А оправдываться было нельзя: на тебя тут же накидывались, уже всем скопом. Помочь мог только резкий ответ: либо умелые слова, либо угроза. Ни то, ни другое ему не давалось, защиты ждать было не от кого и приходилось терпеть эту роль, стараясь перевести всё в шутку.

– Ну да, он же красавчик! Краса-а-вчик! – Артём начал расходиться, хотя их было всего трое. Денис вдруг остановился и первый раз за всё время, что отдыхал он здесь, на дачах, вместо того, чтобы молча проглотить эти слова, резко и холодно ответил:

– А тебе завидно?

Артём опешил, поняв, что угодил в ловушку. Затем снова дёрнул вниз козырёк кепки:

– Чего завидовать? Вот если бы это была Света с пятой улицы…

Самир присвистнул. По какой причине занимала она такое почётное положение среди мальчишек, Денис не понимал, но за право считать её объектом своей влюблённости бывали даже драки, поэтому, когда дело касалось Светы, лучше было молчать.


Ловили до ужина. Ротан клевал плохо, что с ним бывает редко. Артём с Самиром начали соревноваться и шли с равным счётом – по семь рыбин – когда клёв пропал совсем. За полчаса ни у кого так и не дёрнулся поплавок, и решили на сегодня сворачивать.

Трёх маленьких рыбок Денис хотел выпустить обратно в карьер, но при ребятах делать этого было никак нельзя, поэтому он донёс алюминиевый котелок до калитки, махнул Артёму и Самиру и поспешил к бочке: теперь в ней будут жить ротаны, а личинки комаров превратятся в корм.


В семичасовых новостях снова ни слова не было сказано про корабль. Денис взял тетрадку, карандаш и полез на чердак. Накидав на стул ватных телогреек и устроившись удобно, словно в кресле, он включил радиостанцию, проверил частоту – четырнадцать-триста – и принялся под шум пустого эфира рисовать корабли. Как должен выглядеть этот «Равенск»? Да и верно ли он запомнил название? Теперь Денис не был в этом уверен. Внезапно из динамика, после заряда помех, донёсся голос Луки:

– Здесь Ульяна, Дмитрий, Василий, Харитон… Я Лука, «Равенск», приём…

Денис схватил микрофон и вдавил кнопку передачи:

– Я Денис, я Денис! Слышу тебя, приём! Сказали, что ваш корабль пропал!

– Пропал? Где это сказали? Приём.

– По радио.

– Может, это не про наш, – ответил, чуть подумав, Лука. – Здесь был шторм, гроза, связь не проходила… – остатки фразы потонули в помехах, но Денис не стал переспрашивать.

– А, понятно! Я думал, что-то случилось. А страшно это – когда шторм? Приём.

– Я не боюсь. Хотя иногда волны прямо через палубу летят, а качает так, что всё падает и кажется, что корабль перевернётся. Приём.

– Ого! Хотел бы я тоже это увидеть!

Денис подстраивал маленькой ручкой частоту, стараясь сделать сигнал чище. Теперь он слышал в голосе Луки взрослые нотки, какую-то особую, должно быть морскую, не то хрипотцу, не то глушинку, показывающую, что это не обычный мальчик из городской школы. «Один этот голос сразу поставит тебя выше всех во дворе» – подумалось Денису.

Они проговорили ещё четверть часа: Денис рассказал о рыбалке. Оказалось, что Лука не знает такой рыбы – ротанов. В районе Павловского Посада, где находились дачи и откуда сейчас посылал в атмосферу сигналы дедушкин передатчик, ротаны считались бросовой рыбой, рыбой-сорняком. Но Денис рассказывал о них, как о местной диковине, достопримечательности. Рассказывал о том, что во время хорошего клёва они хватают даже голый крючок, что попадаются ротаны с другим ротаном внутри, что могут они долгое время прожить без воды. И Лука его слушал! Денис не мог знать, насколько интересны настоящему юнге с морским голосом рассказы школьника про ротанов, но раз слушает, отвечает, удивляется – значит, интересны?

– Мне пора, спасибо за связь, приём, – среди помех голос Луки зазвучал, как будто, более напряжённо.

– Тебе спасибо! Ты когда здесь будешь? Приём.

– Обычно в двадцать часов по Москве, двойка-ноль по Москве, на этой частоте, приём.

– Я буду! Приём!

– Хорошо. Конец связи!

– Конец связи! Приём! – Денис быстро записал частоту посередине листа с недорисованным кораблём. Хотелось кому-нибудь рассказать, какой у него теперь есть друг, и одновременно хотелось сохранять это в тайне. Хотелось сладкого чая с галетами.

Глава 4. Помеха

Если бы кто-нибудь в те июньские дни сказал радиолюбителям, что на частоте 14.300 спокойно общаются голосом два абонента, их удивлению не было бы предела: для всего остального мира здесь раздавалось лишь грозное, тревожное гудение. Ниже по диапазону можно было подслушать в эфире такой разговор:

– Работает Ульяна-Костя-Девять-Анна-Семён, приём.

– Ульяна-Костя-Девять-Анна-Семён, здесь Ульяна-Зоя-Три-Щука-Иван, приём.

– Ульяна-Зоя-Три-Щука-Иван, приветствую тебя, Боря. Слышимость пять-девять, пять-девять, приём.

– Тебе тоже пять-девять. На старой частоте работать невозможно: в районе 14.300 широкополосная помеха круглосуточно. На приёме.

– Да, тоже фиксирую мощную помеху.

Гудение слышали на Камчатке, в Мурманске, на Алтае, на Кавказе – повсюду. Мощность помехи в разных регионах почти не отличалась, поэтому источник её невозможно было установить. Областное управление связи немедленно передало всю информацию в министерство; подключился КГБ. Днём и ночью связисты анализировали сигнал на лентах самописцев и экранах приборов; на поиски были отправлены даже машины с пеленгаторами5… Однако работа самодельного передатчика со второго этажа дома номер восемнадцать никак не могла быть ими замечена: на этой частоте всё тонуло в сплошном плотном гуле, переливающемся на графиках подозрительными гармониками.

Позже помеху на частоте 14.300 отнесут к природным феноменам и постепенно позабудут, но пока комитетчики и армия продолжали искать на земле и в небе источник, а в сигнале-гудении – признаки закодированных сообщений.

* * *
В понедельник дядя Володя уехал в Москву, и мамин голос снова сделался сухим, пугающим. Денис старался терпеть и покорно сносить любые упрёки, выполнять любые приказания, только бы не лишиться возможности сидеть вечером на чердаке.

Он поливал салат, стараясь не задеть водой ни одного листочка, таскал за сарай шершавые занозистые доски, выливал вёдра в канаву, ворошил сено (которое всё равно придётся потом отнести и выбросить за общий забор). После обеда, в самую жару, Денис отправился копать грядку.

За два года земля по левую сторону от калитки стала похожа на заросший пустырь. Смысла этого перекапывания Денис не понимал (ведь на другой такой грядке ничего не было посажено), но старательно вбивал ногой штык лопаты, налегал на ручку, выворачивая большие куски торфяной почвы, в любую погоду тяжёлой из-за близости грунтовых вод. Неделю назад он занимался этой же самой «грядкой»: резал траву большими ножницами (серп или косу мама не давала), резал у самой земли. С лопатой работалось тяжелее, зато появлялся шанс выловить медведку, и это было похоже на настоящую охоту! Так успокаивал себя Денис, тяжело дыша и вытирая пот со лба рукавом рубашки, снимать которую ему тоже запрещалось.

И всё же его жизнь в это лето явно переменилась. Синяки и ссадины получал он разве что во время игры в футбол; не так страшно стало спросить у мамы разрешения или даже выйти ненадолго за калитку, вовсе никакого разрешения не имея. Мама не обращала внимания на то, что раньше привело бы её в ярость. «Ну да, она занята Страусом, – думал Денис, сидя на ступеньках сарая и глядя на мозоли, которые успел натереть всего за один день. – Интересно, а Страус знает, какой она бывает?»

Денис мог и хотел забыть то, чем было его детство раньше, но он не мог этого простить. Однажды «решив» (как он это называл), то есть сформировав своё отношение к чему-то, он никогда ещё не менял его.


Непривычная для первой половины июня жара всё не спадала. На следующее утро зашёл Артём – похвастаться, что собирается с отцом на речку, – и как бы между делом спросил, чья это чёрная «Волга» теперь появляется около денискиного забора.

– Дяди Володи, – ответил Денис. За Артёмом водилась привычка всё про всех разведывать. К тому же новая, блестящая хромом «Волга» – машина не рядовая.

– Поня-я-ятно, – прищурился Артём, решив, что это действительно дядя, родственник Дениса, и прикидывая, что раз он ездит на такой машине, то с Денисом желательно дружить – так был устроен Артём.

Вечером Лука в эфире не появился. В прошлый раз юнга рассказал, что связь между ними устроена не по прямой, и волна отражается не то от облаков, не то ещё от чего-то, и не всегда погода подходит для связи. Но богатое воображение мальчика начало придумывать всякие вероятности: шторм, столкновение с айсбергом или даже нападение пиратов. Денис до девяти просидел за радиостанцией, слушая мягкий шум эфира, напоминавший сегодня морские волны (Денис никогда ещё не слышал моря вживую, но был убеждён, что это именно морские волны). Он водил по листу, вырванному из альбома, грубым строительным карандашом, выделяя из белизны бумаги силуэт корабля, плывущего будто в тумане, и его отражение в воде… Этот корабль, случись оценить его понимающему в рисовании человеку, был бы найден очень живописным. Ещё удивительнее было то, что изображён был действительно «Равенск», сухогруз с портом приписки «Владивосток», связь с которым пропала уже более месяца назад.

Глава 5. Гроза

Жара, как часто бывает в этих местах, закончилась большой грозой. К полудню следующего дня на горизонте появилась серая пелена. Разогретый воздух казался потяжелевшим; птицы в дачных садах притихли, зато со стороны карьеров доносились непрерывным потоком пронзительные крики чаек.

В новостях сообщали о дождях на севере области, но про восток сказано ничего не было, и Денис, не ожидая непогоды, с четырёх часов возился с катамараном. После знакомства с Лукой он снова, с утроенной энергией, взялся за начатый ещё с дедушкой деревянный флот: теперь к катамарану добавится сухогруз. Денис не знал, с чего начать его постройку – схем под рукой не было. Но разве нельзя делать всё на одной интуиции? Разве не так работают изобретатели?

Решив передохнуть, он принёс снизу радиоприёмник, наушники и пару карамельных конфет в жёлтой обёртке. До условленного времени связи оставался ещё час. Денис, нацепив наушники, подогнал красный флажок к нужной частоте. Шла вечерняя музыкальная программа. Передавали концерт Паганини ля минор для скрипки с оркестром (слова эти, впрочем, для Дениса значили не больше, чем термины радиолюбителей для музыканта). Скрипка солиста плакала, смеялась, выражала одно за другим разные состояния человеческой души, и делалось это так пронзительно, что невозможно было не поддаться эмоциям.Знания музыки не требовалось для того, чтобы чувствовать музыку – это открытие поразило мальчика, и он погрузился в звуки, совершенно отключившись от внешнего мира.

Снаружи поднимался ветер; шумели высокие берёзы, тучи наползали стремительно, так что нельзя было разобрать, темнеет ли от того, что солнце катится за горизонт, или от того, что всё гуще и гуще непогода.

Первые капли ударили по металлу крыши, упали на сухой песок дорожек. В калитку постучали, но мальчик, занятый музыкой, не слышал этого. Не услышал он и хриплого мужского голоса, громко назвавшего его имя: «Денис!» Через минуту в люке чердака показалась голова мамы. Незнакомый старик, который во время начинающейся грозы стоял под окнами и звал её сына, вызвал в ней не страх, не удивление, а ярость, и ярость эта была направлена на Дениса: «Что ещё он натворил?! Что ещё он устроил, чтобы осложнить ей жизнь в такой важный момент?»

– Денис! – она увидела в глубине чердака фигуру сына, сидящего в наушниках перед окном. Затем посмотрела на дощатый пол, который в полумраке выглядел тёмно-бордовым (по крайней мере, в тот момент он показался ей тёмно-бордовым). Не находя в себе смелости подняться, наступить на него, она вдруг схватила лежавший рядом деревянный угольник, размахнулась и кинула в мальчика. Однако в тот момент, когда её рука уже завершала бросок и готова была выпустить инструмент, кто-то схватил её за лодыжку. Закричав, она пропала в тёмном прямоугольнике люка. Одновременно с этим громким, пронзительным криком угольник ударился о лист фанеры, стоявший у стены, и с грохотом упал на пол.

Денис скинул наушники, вскочил, оглянулся, ища источник шума, затем подбежал к люку: мама сидела внизу, на полу, обхватив руками правую ногу, и смотрела на распахнутую настежь дверь. Ветер трепал занавеси, пахло водой, дождём. Мальчик быстро спустился и хотел спросить, что случилось, но лицо матери, искажённое только что пережитым ужасом, заставило его отступить в глубь кухни-гостиной. Он прижался спиной к комоду. Тело его тряслось от страха и холода, вливавшегося снаружи и расползавшегося по комнатам.

Мама встала, потёрла ногу, сделала шаг в сторону сжавшегося и зажмурившегося Дениса, затем повернулась, выгребла мелочь из-под клеёнки, укрывавшей стол, взяла зонт:

– Мне надо к председателю. Нет, на перекрёсток.

Хлопнула входная дверь.

Денис, ничего не понимая, потерявшись от пережитого, от всё ещё не покидавшего его чувства острого испуга, забежал в комнату и выглянул в окно: мамы не было видно. Руки его дрожали. Не было понятно, ушла ли она или всё ещё где-то рядом. И опять Денис никак не мог отойти от окна и всё смотрел и смотрел на то, как резкие порывы треплют смородину и сливу, как косыми линиями падают на стекло капли и слушал, как шумит ветер и громыхают листы оцинкованной стали на крыше. Иногда он вздрагивал от близкого грома, иногда закрывал глаза.

Ему казалось, что он просидел так целую вечность.

Снаружи шумело и гремело, но ливень так и не начинался. Часа через полтора ветер стал стихать: буря уходила дальше на юго-запад. Послышался звук мотора, в котором Денис сразу узнал «Волгу». Хлопнула калитка. В дом поднялись мама и дядя Вова. Денис бросился в кровать, чтобы если кто-нибудь из них войдёт, прикинуться спящим: это иногда уберегало его от бед.

Послышался вздох Страуса, громкий и долгий:

– Маша, давай выпьем чая, успокоимся. Надень это. Ну надень, замёрзнешь.

– Это был отец, я тебе говорю! – прошептала мама.

– Ты просто упала с лестницы. И ветер. Люди принимают ветер за… Хорошо, что обошлось. Видишь – я здесь, не бойся, – послышался скрип, кто-то передвигал стулья.

– Я не останусь больше в этом доме ни минуты. Слышишь? Ты слышишь меня?

– Слышу, слышу. Успокойся, – мужской голос тоже перешёл на шёпот.

– Нет, ты не понимаешь! Всё проклято!

– Хорошо, давай просто пойдём ко мне. Там много места, только кровати застелить. Пойдём?

Звякнули чашки, что-то упало на пол.

– А где Денис?

– Я не знаю! На своём чердаке!

Раздался тихий стук в приоткрытую дверь денискиной комнаты. Не дождавшись ответа, дядя Володя вошёл в комнату.

– Денис, ты спишь? Денис, вставай. Маме нужна и твоя помощь.

«Он ничего не понимает!» – подумал мальчик. Хотелось просто ждать, когда всё само собой успокоится, когда его оставят, однако Страус не уходил. Лежать к нему спиной в тёмной комнате было страшно. Не выдержав этого напряжения, Денис перевернулся на кровати, отползая к стене.

– Сегодня надо переночевать у меня. Здесь… – он замялся, на ходу выдумывая причину, – здесь молния может ударить. В антенну.

«Как же, молния. Дедушка два громоотвода поставил» – подумал Денис. Нахмурившись, он, не поднимая глаз, натянул ботинки и принялся завязывать непослушными, снова дрожащими пальцами шнурки.


Дом дяди Володи пах табаком и одеколоном. Запахи были резкие, чужие. Звучало всё тоже по-чужому, более звонко. Денису выделили маленькую комнату с окном, смотревшим в сторону дедушкиного дома. На кровати лежали две подушки, скатанное трубкой шерстяное одеяло и постельное бельё, к которому было неприятно прикасаться. Когда Страус зашёл, чтобы помочь мальчику с постелью, Денис резко, тем же тоном, каким раньше ответил Артёму про девчонок, бросил:

– Я сам могу.

У противоположной стены стояли большой тёмный шкаф, два стула с развешанными на них майками и брюками и высокая табуретка. На табуретке дымилась чашка чая, белая с синей птицей; рядом лежала пачка печенья. «Юбилейное». Денис любил его – больше правда с какао. С некрепким какао, сваренным без сахара: такое пил дедушка. Сначала Денис не понимал, что может быть вкусного в горьком какао, но попробовав его однажды вместе со сладким печеньем, навсегда полюбил этот вкус.

Кровать он всё-таки заправил, разве что пододеяльник остался пустым: Денис укрылся им одним, отодвинув колючее одеяло к дальнему краю. До утра сознание мальчика, не способное погрузиться в тихие воды ночного отдыха, плавало по самой кромке сна, и миражи последних событий сопровождали его.

Глава 6. Свобода

Дядя Вова встал с рассветом. Шумел на газовой плитке чайник, стучали какие-то предметы, хлопали дверцы мебели. Звуки чужого дома, ме́ста, которым управляет большое незнакомое существо, должны были поддерживать холодок страха в груди мальчика, но бояться Денис устал: в это лето стремительно менялся не только мир вокруг него – менялся он сам.

Завтракали на веранде. Мама со вчерашнего вечера не сказала Денису ни слова и сейчас сидела в большом белоснежном халате с кружкой кофе напротив мальчика. Что-то поменялось в её отношении к Денису. Раньше она следила за мальчиком взглядом надзирателя или начальника, выискивая промахи и ошибки (порою мнимые), или просто теряла к нему интерес; теперь же она избегала смотреть на сына, будто боялась его.

Ковыряя неудобной ложкой омлет, Денис готовился задать вопрос, готовился тщательно: мальчик начинал понимать, как работает интонация, с которой произносятся слова. «Как с Артёмом» – это было самое сильное, секретное оружие Дениса. Ещё надо посмотреть на дядю Володю. Он точно знал – надо. И не отвести потом глаз. Собравшись, он положил ложку:

– Можно я пойду в наш дом, на чердак? Корабли делать.

Страус бросил короткий взгляд на маму, которая сидела так, будто не слышала этого вопроса или он не имел к ней никакого отношения, затем посмотрел на Дениса:

– Ну конечно можно! Да, Маш? Ты ведь уже взрослый и будешь аккуратен?

– Да, – коротко ответил Денис, внутренне сжавшись и ожидая реакции мамы. Но никакой реакции не последовало. Денис, не веря в свой успех, на секунду замер, а затем побежал в сад.

Забора между их участками не было – только канава. Денис перепрыгнул её и, ступив на знакомую дорожку, перешёл на шаг. Он оказался один на участке; он шёл по дедушкиной дорожке к дому, построенному дедушкой. Сколько свободы! На лице его появилась улыбка. Мальчик понимал, что свобода эта – призрачная, что всё может снова перемениться, именно поэтому нужно сполна насладиться новым чувством, сильным, пьянящим.

Не замечая времени, с азартом работал Денис на чердаке. Он смог сам заменить сломанную пилку лобзика – никогда ещё это не выходило без помощи дедушки. Теперь можно было выпилить любую деталь! Только нужен чертёж: не строгать же сухогруз из цельного бруска. Здесь опять сталкивался он с делом, в котором не хватало навыков, знаний, опыта: молодой возраст есть друг увлечений, и он же – их враг.

На первом этаже стоял молочный бидон на двадцать пять литров, полный колодезной воды (дядя Володя каждую неделю привозил пару таких из соседней деревни), в шкафу нашлись три пачки печенья и прошлогодний шоколад. Разобравшись с едой и водой, Денис надел клетчатую рубашку и пошёл в сарай за стамесками. Около высокого куста жимолости его окликнул дядя Володя:

– Денис, можно с тобой поговорить?

Мальчик опешил и удивлённо посмотрел на высокого человека в белой рубашке, озабоченно хмурящего брови. Не дождавшись ответа, тот продолжил:

– У всех нас сейчас сложный период. Я уверен, что всё само наладится, просто нужно время. Я и твоя мама… – он замялся, – мы думаем, что лучше будет жить у меня. Ты можешь ходить в старый дом, только говори мне. Главное, не делай ничего плохого. Чтобы всё было спокойно.

Дядя Володя засунул руки в карманы брюк и, стараясь говорить как можно беззаботнее, добавил:

– И приходи через час обедать.

Он развернулся и пошёл обратно. «Не мешай нам» – произнёс про себя Денис фразу, означавшую слишком много. «Вырасту – стану один жить. Нет, лучше устроюсь на корабль» – решил Денис и всунул зубастый ключ на длинной ножке в замок сарая.


Без пятнадцати восемь Денис включил радиостанцию. На частоте 14.300 снова шумело «море». «Только бы он вышел сегодня, – думал Денис, – два дня уже не говорили». Он подошёл к окну и посмотрел на небо: никаких признаков непогоды. Правда между ними, считай, вся страна – где-нибудь да идёт гроза…

Минутная стрелка скакнула на двенадцать. В эфире по-прежнему переливалось странное, сложное шипение. Денис немного покрутил ручку плавной настройки, затем откинулся на спинку стула и вздохнул. Внезапно из динамика раздался треск помех и затем ясный, разборчивый голос Луки:

– Здесь Ульяна, Дмитрий, Василий, Харитон… Я Лука́, «Равенск», приём…

– Я Денис, я Денис, приём! – радостно сжав микрофон, прокричал Денис.

– Слышу тебя отлично, Денис! Как дела? Вчера ждал тебя. Приём.

– Тоже тебя слышу очень хорошо! Вчера была гроза, и ещё много чего – долго рассказывать… – Денис вспомнил вчерашний вечер и замолчал.

– У тебя дома сложности? Приём.

– Вроде того, – Денис вздохнул. – Станцию дедушка построил, и я боюсь, что не смогу всё защитить. Сохранить. Если что-нибудь сломается, я даже починить не смогу, понимаешь? Приём.

– Я думаю, твой дедушка сделал хороший передатчик. Ничего не сломается. А электронику выучишь по книгам. Приём.

– Выучу обязательно, – уверенным голосом произнёс Денис. – Как сегодня море? Тихое? Приём.

– Качает, баллов пять. Идём 13 узлов, приём.

– 13 узлов – это как?

– Скорость так меряется: морские мили в час. Это будет… Так, два по тринадцать минус два. Значит, 24 километра в час. Приём.

Денис вспомнил, как дедушка катал его на своём «Москвиче», оранжевом, уютном. Один раз машина сломалась, и они вместе чинили её на обочине.

– А на корабле, на «Равенске», бывают поломки?

– Конечно бывают, – тут же ответил Лука. – Знаешь, здесь постоянно надо всё проверять. Но я люблю чинить машины. А потом смотреть, как всё ладно работает. Приём.

– Я тоже! Сейчас правда деревом занимаюсь. Здесь в основном дерево, на даче.

Попрощались они уже в десятом часу. Денис выключил электричество, вышел из дома, закрыл входную дверь на ключ и спрятал его под уголок коврика. Все эти обычные действия безумно ему нравились. «Совсем как взрослый!» – подумал мальчик, направляясь к грядке, чтобы проверить медведку.

Салат исчез.

Кто-то выкопал совсем ещё молодые кустики, разбросав повсюду землю и оставив цепочку глубоких ям. Денис испуганно огляделся: он был один на участке, и мысль о ком-то, тайно залезшем в сад, чтобы своровать салат, вызывала в нём страх. Этот кто-то может всё ещё быть здесь! Прятаться за сараем, наблюдать! Он быстро пошёл в сторону дома дяди Володи. Было трудно заставить себя не оборачиваться, не бежать. «Что сказать маме? Если она узнает…» – сердце Дениса громко стучало в груди. Он перешагнул через канаву и замер: слева, под яблоней, газон был будто содран с земли, и на оголившейся почве лежали листья салата. Кустики были прикопаны, как будто их пытались пересадить. Мальчик осторожно поднялся по ступенькам и заглянул в ярко освещённую веранду.

– А вот и Денис! Как раз хотел тебя звать, – дядя Вова подошёл к нему и сделал рукой движение, будто хотел похлопать его по плечу или погладить, но передумал и опустил руку обратно. – У нас гречка! С тушёнкой. Мой руки и за стол!

Он выглядел довольным, этот высокий человек. Говорил так, что новое удивительное положение казалось нормальным, всех устраивающим. Мама снова сидела на дальнем краю стола, снова куталась в белый халат и не поднимала глаз, лишь иногда бросая тихим голосом фразы вроде «Володя, дай мне соль».

Глава 7. Птицы

Утром следующего дня дядя Володя подозвал Дениса, собиравшегося было отправиться «к себе» (так начал называть мальчик чердак дедушкиного дома) .

– Мы с мамой поедем в Э***, купить продуктов. Останешься здесь за главного, хорошо?

Денис кивнул.

– Вот и замечательно. Поиграй тогда в старом доме. Наш я закрою.

В глазах мальчика блеснули холодные искры: как смеет он называть дедушкин дом старым? Что это значит? Хмуро смотрел он, как высокая фигура, закатав рукава, гремит пустыми канистрами около машины.

«Волга», оставляя за собой шлейф выхлопных газов, чёрной акулой проплыла за забором и скрылась из вида. Денис вздохнул и пошёл к старому дому. «Что в нём старого? Соседский, который теперь дяди Володи, ещё старше». Мальчик понял, что имел в виду Страус дядя Володя, говоря «старый», и понял сразу. Но это понимание несло настолько нехорошие предчувствия, что хотелось думать об этих словах как-то иначе.

Денис, аккуратно водя большим чёрным рубанком, строгал дощечку на верстаке перед домом. Он вспомнил, как взялся однажды строгать рейки для змея, не сказав об этом дедушке, и, конечно, все испортил. Но дедушка никогда его не ругал. Он сажал мальчика рядом, объяснял причину неудачи (а иногда винил случай или усталость – это тоже были причины), говоря: «Так получилось. Теперь подумаем, что с этим делать».

«Так получилось».

Так получилось, что Денис был теперь совсем один. И он не знал, что с этим делать, а спросить было не у кого, или же сам мальчик упрямо отказывался искать совета и доверия.

Рядом с Денисом упала мокрая еловая шишка.

– Ден! Здоро́во! – окликнул его из-за забора Артём.

– Привет!

Денис открыл калитку и вышел на дорогу. Через два дома, у забора из зелёного штакетника, соседские дети, два мальчика восьми лет, играли на большой куче песка. Рядом стояла тачка с одним колесом и лежали лопаты. В тихом небе между редких облаков чертил белую линию самолёт.

– Ден, слушай, а что у вас ночью было?

– Вроде ничего не было. А что такое?

– Да Кира говорит, видел птиц. Огромные, снизу белые, а верх – чёрный. Кружили над вон, над этой железкой, потом сели на крышу.

– Над антенной, – поправил его Денис. – Лебеди что ли?

– Может и лебеди. Или гуси из деревни. Но вряд ли.

Денис обернулся и посмотрел на крышу. Солнце ослепляющим зайчиком отражалось от стали, на краю конька неподвижно застыл флажок флюгера. Издалека послышался голос Кирилла, нескладного грузного девятиклассника, знаменитого тем, что у его отца был мотоцикл. Рядом с ним, засунув руки в карманы глаженых брюк, шёл Самир. Кирилл крутил в пальцах большое перо, чёрное, переходящее в белый к очину.

– Во! Смотри, я утром нашёл!

– Дай глянуть, – Артём вырвал перо у него из рук. – Хее, воронье, – скривился он пренебрежительно.

– Сам ты… воронье. Верни сюда, – он забрал перо и сунул его в карман рубашки. – Ден, у тебя наверняка весь участок в них. Делись давай.

– Нету там ничего, – Денис не понимал, о каких птицах они говорят. Ему не нравился интерес к себе, к дому, не нравилась эта компания (хотя справедливости ради надо сказать, что относились они к Денису намного лучше, чем шайка с дальних улиц).

– Жи́ла долго не живёт, – сложив губы по-лягушачьи, уголком вверх, заметил Кирилл. – Пусти глянуть.

– Нельзя. Нет у меня никаких перьев.

– Чего нельзя? Мама накажет?

Денис промолчал, не зная, как спасти ситуацию. Кирилл надвинулся на него и положил руку на калитку:

– Ты знаешь, что про тебя рассказывают?

Артём и Самир переглянулись. Повисло молчание. Денис готовился уже к худшему, как вдруг с конца улицы раздался свист. Кирилл обернулся: из-за поворота появилась коренастая фигура в бежевой рубашке, штанах с подтяжками и серой матерчатой шофёрской кепке. Артём толкнул в бок Кирилла:

– Предс! Небось тебе идёт ввалить за ножик!

– А ты откуда знаешь про ножик? – Кирилл сразу как-то сдулся, стал рыхлым и потерял весь свой грозный вид. Он быстро оглянулся по сторонам:

– Шухер! Бежим!

Трое дёрнули к общей канаве, шедшей по краю посёлка и огороженной ржавым сетчатым забором. Было слышно, как громыхнула сетка-рабица, когда за поворотом ребята перелезали через неё.

Человек в кепке широким, но неспешным шагом подошёл к Денису. Это был Борис Петрович Часовой, председатель, считавшийся чудаком, но чудаком умным и справедливым; у него было широкое лицо с ухоженными усами, добрые глаза; на левой руке недоставало двух пальцев. Как-то повелось, что звали его «дядя Боря» (хотя Борис Петрович был дедушкиным ровесником). Председателя все или уважали, или боялись. Денису это отношение казалось странным: дядя Боря и дедушка были отличными друзьями, часто сидели вместе, обсуждали всякие пустяки, технику, радио – в общем, ничего страшного в нём мальчик не видел, и человек этот воспринимался почти как родственник.

– Здравствуйте, дядь Борь!

– Здравствуй, Дениска. Как у тебя дела? Руки, смотрю, в мозолях.

– А, грядки копал, – ответил мальчик.

– Дело хорошее! – председатель откашлялся и пригладил усы. – Я с мамой поговорить хотел.

– Они уехали. В Э***, еду покупать.

– Они – это кто? Мама и Линицкий? Владимир Александрович, сосед ваш? – уточнил председатель.

– Да, с дядей Володей.

Сказано это было с чуть изменившейся интонацией, и Борис Петрович, глядя на макушку мальчика, тихо вздохнул.

– Я вечерком загляну. Чаю попьём! Угостишь чаем?

Денис кивнул. Внутри него пробежал холодок волнения: мальчик не хотел, чтобы дядя Боря узнал, что и как теперь в доме, но в то же время председатель мог защитить. Вот только просить о такой защите Денис никогда не станет…

Заперев калитку на шпингалет и подсунув для верности щепку, Денис вернулся к верстаку и обомлел: перед домом лежали перья. Десятки точно таких же перьев, что показывал Кирилл. Испугавшись, мальчик бросился собирать их. Прижимая к себе охапку чёрных с белым перьев, он забежал в дом, поднялся на чердак. Сердце громко стучало, стало жарко. Он спрятал перья за лист фанеры, снова спустился, выпил кружку воды. Отчего-то на первом этаже ему было теперь неуютно, даже страшно, и Денис поскорее вскарабкался по затёртым ступенькам наверх. В голове крутилось множество мыслей, бесформенных и неясных. Он сел за радиостанцию, щёлкнул кнопкой и взял в руки микрофон:

– Я Денис, я Денис. Вызываю «Равенск», вызываю «Равенск». Лука, ответь, Лука, пожалуйста, ответь. Лука, Лука, я Денис…

Глава 8. Шторм

Денис повторял и повторял вызов, в конце резко отпуская тангенту6 и вслушиваясь в звуки эфира. Ему нужно было поделиться происходящим, нужна была поддержка настоящего друга. Когда среди шума послышались знакомые потрескивания, Денис убрал палец с кнопки и затаил дыхание.

– Денис, Я Лука, слышу тебя, приём.

Голос юнги был чистый, совершенно без помех, разборчивее, чем городской телефон.

– Просто хотел тебя услышать. Поговорить. У меня что-то произошло. Приём.

– Произошло?

– Да. Ты знаешь, чьи это перья: большие, чёрные, внизу белые? Одна сторона чуть светлее другой. Приём.

После небольшой паузы послышался вопрос Луки:

– Птица, значит, большая была? Приём.

– Большая, – сразу ответил Денис, – очень большая. Правда я сам её не видел. У меня только перья.

– Понятно… – на другом конце повисло минутное молчание. Денис (незаметно для себя сделавший за эти дни огромный шаг вперёд в освоении радиосвязи) по характеру помех слышал, что Лука оставил свою станцию в режиме передачи. Наконец юнга продолжил:

– Может быть, альбатрос.

Голос его звучал тише и немного настороженно.

– Это плохо? Кто такие эти альбатросы? Расскажи.

– Морские птицы. У них крылья – метра два, даже три. Часто появляются перед штормом.

– Ого! Три метра! Такие действительно есть?

– Есть, я их часто вижу.

Из динамика послышался треск, затем вернулся голос Луки:

– Слушай, Денис… Я не знаю, как тебе сказать… Скорость сейчас 15 узлов, уже недалеко. Просто …ного …жись…

– Что? Я ничего не понял, приём!

Но Лука пропал. Остался только шум, в котором теперь постоянно раздавался резкий треск, будто кто-то ломает сухое дерево об колено.

– Лука, Лука! – продолжал звать Денис, но ответа не было.

Денис сел на стул, но тут же вскочил, убирая громкость динамика до нуля: снаружи послышались странные звуки, похожие на лошадиное ржание. Он подбежал к окну, отдёрнул занавеску: перед ним сплошной стеной стоял плотный туман. Не было видно ни соседского дома, ни даже травы и кустов смородины внизу – один только густой туман. В нём проглядывали как будто силуэты домов, деревьев, вертикальные линии электрических столбов, но нельзя было сказать наверняка, что это именно дома, деревья, столбы. Всё стало серым и напоминало Денису картинку на экране чёрно-белого телевизора, когда расстроены яркость и контраст (в Московской квартире у них был только чёрно-белый телевизор).

Из тумана снова донеслось ржание, перешедшее в тонкий долгий свист. Денис подбежал к окну на другой стороне дома: туман был повсюду. Мальчик открыл окно нараспашку и прислушался. Туман полнился множеством звуков, большей частью Денису незнакомых, то есть слышимых им впервые. Далёкие завывания, скрипы, как будто из доски гвоздодёром тащат старый ржавый гвоздь, шумы, всплески, металлический стук. Вдруг в тумане возникло движение, тень. Она росла, и вскоре огромная птица с крыльями, шириной равными дому, пролетела прямо над козырьком крыши. Когда птица приближалась, мальчик отступил от окна и оказался неподалёку от люка, огороженного для безопасности перилами, сделанными из бруса и круглых черенков. Теперь он понял, что стук и всплески доносились с первого этажа.

Денис заглянул в люк. Внизу мелькнул свет. Там был кто-то, человек! Не в силах справиться со страхом, мальчик, будто парализованный, смотрел вниз. Снова громыхнуло железо; источник света стал приближаться. В проёме появилась его мама. На ней был всё тот же белый халат; в левой руке она держала синюю керосиновую лампу, в правой – канистру, в каких хранят бензин. Запах бензина! Теперь мальчик почувствовал его! Свет лампы отражался от залитого пола. Она подняла голову и посмотрела прямо на мальчика.

– Порождение!

В неровном свете лампы, которую она держала теперь чуть ниже груди, лицо её расчертили зловещие, неестественные тени, которые двигались вместе с её движениями.

– Ты! Порождение дьявола! Я не позволю тебе! Всё это моё. Моя жизнь – моя. Земля, это моя земля.

– Мама! – закричал Денис. – Мама!

В ужасе и бессилии он зажмурился.

– Очищение. Я должна очистить это, – послышался снизу шёпот, или скорее шипение, и в этот момент дом содрогнулся. Окно на кухне разлетелось, большие острые осколки стекла упали на залитый бензином пол, и следом за ними в окно и дверь хлынула вода. Затрещало дерево, что-то ломалось, сокрушаемое стихией, листы фанеры прогибались внутрь; всё бурлило, вращалось, не было видно уже ни мамы, ни стен – ничего.

В десять секунд первый этаж наполнился водой до потолка, и люк стал похож на колодец. Денис стоял возле края, обеими руками держась за перила. Вода теперь прибывала не быстро. Она спокойно растекалась по плотно пригнанным друг к другу доскам пола, и Денис почувствовал, как вода холодна. Высоко поднимая ноги, он отошёл от люка к окну.

Мальчик умел плавать: дедушка научил его. Раздобыл где-то оранжевый спасательный жилет и возил на озеро, к старой церкви. Сначала Денис плавал в жилете, затем пенопластовых брусков становилось всё меньше, меньше, и наконец дедушка сказал: «Жилет тебе сегодня совсем не помогал – ты плыл сам!» Но куда плыть, если вокруг пустота, туман? Денис обернулся и посмотрел на стол с радиостанцией. Вода пока была ниже колен, но если она продолжит подниматься, всё затопит… Сердце мальчика сжалось. Денис посмотрел наверх, на потолок, раздумывая, нельзя ли забраться туда, под самый конёк, нельзя ли затащить туда приборы.

Радиостанция всё ещё работала. Денис выключил её, вынул коричневый штекер с белым многожильным проводом из розетки. Он нагнулся за табуреткой, которую собрался поставить на стол, чтобы лезть к потолку, и обнаружил, что воды внизу нет, а есть лишь туман, плотным слоем стелющийся у его ног.

Снаружи в глухой туманной пелене загудел бас корабельного тифона. Он всё длился и длился, и Денис снова подошёл к окну. Слева, над тем местом, где должен был стоять дом дяди Володи, туман как будто посветлел, хотя оставался всё таким же непроницаемым; справа угадывалось в нём какое-то движение, тёмный силуэт, растущий, надвигающийся прямо на Дениса. Это было что-то громадное, сравнимое со многоэтажным домом. Корабль!

Стальной нос корабля показался из серой мглы. Что-то скрежетало, шелестело, шумело, вокруг будто перешёптывались невидимые существа. Дом едва заметно подрагивал, с потолка сыпался мусор; на оконную раму упала сухая муха, но мальчик не обратил на неё внимания. Сверху послышался знакомый голос:

– Денис! Денис, где ты?

Денис посмотрел вверх и увидел высунувшуюся по пояс из-за фальшборта фигуру мальчика со светлыми, чуть вьющимися волосами.

– Лука?!

Лука перегнулся через планширь:

– Да! Подожди, я сейчас!

Фигура скрылась за грязно-белым металлом. Корабль медленно опускался, одновременно приближаясь сантиметр за сантиметром к окну. Земли не было видно, поэтому Денису начало казаться (а может, так оно и было на самом деле), что это сам дом постепенно поднимается всё выше и выше. При мысли о такой возможности мальчик машинально схватился за раму. Сверху опять раздалось лошадиное ржание.

Лука снова появился над краем фальшборта. В руках его была чёрная коробка, из которой дугой торчали переплетённые провода. Он был совсем близко. Неужели этот мальчик в тельняшке, выглядящий таким спокойным, решительным, как будто взрослым, и есть юнга, с которым Денис разговаривал на частоте один-четыре-точка-три?

– Давай руку, – Лука протянул свою; его серо-голубые глаза, широко открытые, с чуть опущенными уголками, выражали усталость и надежду, а голос звучал совсем не так уверенно, как во время связи по радио. «Ему тоже страшно!» – понял вдруг Денис.

– Я не могу!

– Почему?

– А как же мама? Костя? Дядя Боря?

Лука опустил руку. Мышцы его болели от нагрузки, которая выпала на долю юнги в предыдущие дни, но Денис этого не знал, а Лука старался не показывать.

– Ты хочешь остаться здесь?

– Я не знаю, – в глазах Дениса блеснули капельки слёз. – Так нельзя делать. Это только в книжках бывает, что куда-то убегают.

Лука обернулся. За ним высились мощные углы грузовых мачт. В тумане они казались огромными безрукими великанами: тела́-салинги7, тонкие ноги, стеньги-рога́8. Внизу притаился толстый брашпиль9, справа дремало чудовище запасного якоря. Корабль, выплывший из сказочного тумана, оказался не сказочным, а самым настоящим кораблём. Вблизи он давил, пугал размерами; странные предметы, чужие, незнакомые, спящие на палубе среди пластов тумана, вызывали внутри холодок тревоги.

– А как же я? Что тогда делать мне? – Лука снова посмотрел на Дениса. Пахло машинным маслом, точь-в-точь как от велосипеда, когда они с дедушкой перебирали его. Запах был знакомым, приятным.

– Я здесь один. Что мне делать?

Денис вздрогнул:

– Один?! Ты один на корабле?

– Да. Тут никого нет, только я и птицы. Иногда прилетают птицы.

– Разве так бывает?

– Так получилось.

Минуту они молчали. Денису вдруг захотелось посмотреть радиостанцию, с которой работал Лука. Наверняка это очень хороший, большой передатчик.

– Ладно, – неуверенно ответил Денис. – Только заберём дедушкины приборы. Хорошо?

Глава 9. Участок номер восемнадцать

У открытой нараспашку калитки стояла лимонная с синим автомашина – милицейские «Жигули». Над капотом склонились дядя Боря и участковый инспектор. Милиционер придерживал руками карту:

– Где, вы говорите, обычно рыбачат?

– Вот эти карьеры. Здесь кстати проходу нет: затоплено всё; от сих до сих – вода.

Участковый, хмуря брови, некоторое время разглядывал карту, затем сложил её нужным квадратом наружу, сел в машину, снял трубку рации и несколько минут что-то говорил в конус микрофона. Из сада к ним вышел Журавлёв, сорокалетний майор, начальник уголовного розыска. Он постучал в окно, привлекая внимание инспектора.

– Что там?

– Группу формируют, будут через час. ГАИ проинформировали, описание разослано.

– Час… Медленно. Подомовой обход надо. Давайте с водителем, сейчас отправлю. Особое внимание на первую реакцию. И осматривайте участок, хотя бы немного.

– Есть.

Майор посмотрел на председателя:

– Борис Петрович, пройдёмте в дом.

За столом листал записную книжку следователь, рядом с ним стоял водитель-сержант. Напротив, у холодильника, на стуле, который всегда занимал Денис, сидел дядя Володя. Он постоянно переводил глаза то на одного, то на другого, словно ждал чего-то или хотел задать вопрос.

Журавлёв шепнул сержанту указание, и тот выскочил наружу. Рядом с дверью, под полкой, шурша, съехала на пол стопка газет, упал кусок оргалита и обнажился алюминиевый бок канистры. Майор резко повернулся, присел, качнул её. Затем открутил крышку, переставляя пальцы так, чтобы держаться всегда за одни и те же грани.

– Между прочим, нарушение правил пожарной безопасности, – он закрутил крышку обратно, поднял газеты. – Что она тут делает? Борис Петрович, у М*** был автомобиль?

– Да, у покойного Михаила Ивановича был «Москвич», оранжевый. Но я слышал, сразу его продали: сами понимаете…

Майор поднялся, положил газеты на стол и посмотрел на дядю Володю:

– Ваша?

– Нет! – тот вытянул шею вперёд и поднял голову. – То есть, да.

– Так да или нет? Гражданин, вы понимаете, что речь идёт о жизни ребёнка? Сделайте усилие – говорите всё, что знаете, всю правду. Это ваш долг, как человека.

Владимир Александрович сглотнул:

– Моя, но я не приносил её сюда, – он перевёл взгляд на следователя. – Я правда ничего не знаю. Я так же испуган, как и все. Машенька пропала, и я… Я просто не нахожу себе места, я готов идти на поиски вместе со всеми! У меня машина. Я могу…

– Отвечайте только на вопросы, – оборвал его следователь.

– Хорошо, – тихо прошептал дядя Володя и уставился на зелёную узорчатую клеёнку, – простите.


В кустах черноплодной рябины, которая давно выбралась из-за забора и разрослась на углу улицы, затаились Артём, Самир и ещё двое ребят.

Артём покрутил в руках бело-чёрное перо – у него было уже три таких. Перья теперь находили повсюду, больше всего, конечно, возле денисова участка.

– Бабка, на углу пятой которая, говорит, что его эти птицы забрали.

Самир цыкнул:

– Враньё. Даже орёл не поднимет человека. А орёл – самая сильная птица.

– Конечно враньё, – кивнул Артём. – Сам он сбежал.

Один из мальчишек сзади страшным голосом продолжил:

– …заблудился в лесу, помер, и его призрак ночью прилетит мстить!

Самир засмеялся, а Артём ударил шутника кулаком в плечо:

– Не неси чушь, понял?

Запел крапивник; вдалеке заскрипели ворота.

– Смотри, по домам ходят!

– Может, только к соседям? – Самир внимательно наблюдал, как участковый постучал в калитку двадцатого участка и окликнул хозяев.

– А тебе чего бояться? – Артём, прищурившись, посмотрел на Самира.

– Я и не боюсь.

На дальнем конце улицы показался милицейский уазик. Шурша по песку глубоким протектором, он аккуратно пробрался к восемнадцатому участку и остановился сразу за «Жигулями». Старшина и сержант спрыгнули на землю, огляделись и неуверенно направились к дому.

– Это потому, что у него дядя – важный человек, – сказал Артём, кивая в сторону уазика. – Вон сколько понаехало.

– А кто у него дядя? – спросил один из ребят.

– Не знаю. Директор вроде.

Через минуту двое милиционеров вывели дядю Володю на улицу.

– Значит, не такой и важный, – Самир довольно посмотрел на Артёма. Тот плюнул за забор:

– Ладно, погнали.


В доме остались дядя Боря, начальник уголовного розыска и следователь. Ждали криминалистов и группу, которая должна была заняться поисковыми мероприятиями. Журавлёв быстро пробежал глазами исписанный мелким аккуратным почерком листок и сунул его в папку:

– Василич, я наверх. Там было кое-что.

– Можно мне с вами? – спросил Борис Петрович. Он стоял возле входа, держа в руках шофёрку; глаза его были полны искренней, почти отцовской тревоги.

Майор забрался по лестнице первым и подал старику руку. «Двух пальцев нет, среднего и безымянного, – отметил он про себя, никак не выразив это на лице. – К нам, значит, не попадал: запомнили бы». Он сразу прошёл к столу с аппаратурой.

– Это принадлежало дедушке мальчика?

– Да, Михаил Иванович сам всё собирал.

– Зарегистрированный?

– Ну разумеется. У него первая категория была. Много лет работал начальником станции в радиоклубе. Блок передачи мы с его друзьями из ДОСААФа сняли, всё оформлено было как положено. После смерти его, то есть, сняли, – старик опустил глаза, задумавшись о чём-то личном, далёком.

– Ясно.

Майор перегнулся через стол, стараясь ни к чему не прикасаться, заглянул за передатчик, что-то быстро записал в блокнот.

– Выходит, вы хорошо знали М*** ?

– С войны. Мы с Мишкой на флоте служили. Он мотористом был. Малым ещё умел понять любую машину. Великий талант, что уж там. Дениску воспитывал, считайте, он один. Маша, она, как бы сказать… Наверное, вы знаете про неё.

– В общих чертах. Отношения мальчика с мамой были… – майор замолчал, ожидая продолжения от Бориса Петровича.

– Были сложными, – тяжело вздохнув, дядя Боря сел на стул, посмотрел на верстак, на котором стоял катамаран с торчащей вверх мачтой. Майор прошёл по чердаку, осматривая вещи, углы. Отодвинул лист фанеры, стоявший возле стены, увидел лежавшие за ним перья, наклонился, поднял одно.

Фигура милиционера появилась в распахнутом окне. Подул ветер, холодный и влажный, качнулись жёлтые занавески; флюгер на крыше повернул алюминиевый хвост-лопатку: погода менялась.

Об авторе

Дмитрий Александров – российский писатель-фантаст, определяющий свой жанр термином «Психологическая фантастика». Профессиональный переводчик японского языка, психолог, художник, путешественник.


Официальная публичная страница автора в сети Вконтакте, арт, музыка:

https://vk.com/daf16


Электронная почта:

arehara@vk.com

Примечания

1

      Осциллограф – прибор для исследования электрического сигнала. В XX веке дисплеи осциллографов и телевизоров были устроены схожим образом.

(обратно)

2

      Модуляция – внесение искажений, изменений в основной сигнал.

(обратно)

3

      Способ запоминания и восприятия на слух азбуки Морзе, используемый радистами. Каждой букве сопоставляется мнемоническая словесная форма («напев»).

(обратно)

4

      Позывные состоят из латинских букв (могут содержать и цифры). В случае радиосвязи на русском языке латинские буквы часто читаются, как русские эквиваленты.

(обратно)

5

      Радиопеленгатор – прибор для определения положения источника сигнала.

(обратно)

6

      Тангента – клавиша переключения с приёма на передачу.

(обратно)

7

      Салинг – зд.: рамная конструкция, выступающая опорой для наблюдательной площадки и узлов крепления оборудования.

(обратно)

8

      Стеньга – зд.: верхняя часть мачты.

(обратно)

9

      Брашпиль – горизонтальная лебёдка.

(обратно)

Оглавление

  • Модуляция
  • 14.300
  •   Глава 1. Страус
  •   Глава 2. Радиостанция
  •   Глава 3. На той же частоте
  •   Глава 4. Помеха
  •   Глава 5. Гроза
  •   Глава 6. Свобода
  •   Глава 7. Птицы
  •   Глава 8. Шторм
  •   Глава 9. Участок номер восемнадцать
  • Об авторе
  • *** Примечания ***