Сказаниада [Петр Ингвин] (fb2) читать онлайн

Петр Ингвин Сказаниада

Пролог. Однажды в Вероне

– Буон джорно, синьор Валентино. – Георгий положил на прилавок сердечко из картона.

Словарный запас иссяк. Продавец, лысоватый низенький итальянец, знал о проблеме и ответил по-русски:

– Добрый день, синьор, рад, что воспользовались новым купоном. Чем могу служить?

– Нужно еще одно произведение для конкурса. Роман.

– Надеетесь выиграть?

Георгий улыбнулся. Они друг друга поняли. Для вампира, который питается надеждами, выгода небольшая, но в обмен просят не всемогущество, а всего лишь роман.

Да, синьор Валентино – вампир. На самом деле вампиры – вовсе не кровососы из страшных сказок.

– У вас есть выражение «энергетический вампир», это ближе, но тоже не то, – объяснял он при знакомстве. – Мы, вампиры, не люди и ничто из того, что человек способен представить. В человеческих языках нет нужного слова. С вашей точки зрения мне подойдет определение «сущность вне времени и пространства, чья пища находится в мире, на который эта сущность умеет воздействовать в определенных пределах». Я исполняю желания, но питаюсь надеждами, что связаны с этими желаниями. Если попросите миллион долларов в надежде жить долго и счастливо, вы получите свой миллион, но проживете несчастливо и недолго.

Вспомнился анекдот, как за душу, которую надо отдать после смерти, мужик требовал у дьявола вечную жизнь. Георгий рискнул:

– А если попрошу бессмертие?

– Почему нет? Но вы учли, с какой надеждой связано ваше желание? Подумали, где и кем проведете вечность, когда я заберу оплату?

Воображение нарисовало вечного узника, замурованного, как мумия в пирамиде. Затем – олигарха, чьи деньги веками множатся в банке, а сам он лежит в гробу закопанным на километр. Еще – любимца и любителя женщин, у которого при касании прекрасного пола случаются импотенция и понос. Как обойти нежелательное? Потребовать вечность в раю? Но Георгий не представлял райских кущ, разве только в виде болтания ножками сидя на облаках, и здесь его подставить еще проще. А вопрос «кем» просто размазал по стенке. Кем его могут сделать? Вечно шпыняемым бесом, обязанным являться по чужому желанию? Камнем? Элементарной частицей?

Если Георгий попросит, чтобы сделали Богом, не сойдет ли с ума от одиночества и безысходности? Утешат ли его послушные людишки, которых он создаст? Не взбесят ли непослушные, если дать им свободу?

А если забыть о себе и сделать что-то для человечества? Чтобы все были счастливы. Чтобы не было войн. Чтобы люди не болели. Чтобы не было бедных. Чтобы разделенные встретились, а поссорившиеся помирились.

Надежда будет самой благой, а она, надо помнить, не оправдается в любом случае. Это плата за исполнение желания. Подвох заключался в самом условии. Чего ни пожелай, эффект получится обратный.

Синьор Валентино почувствовал смятение Георгия.

– Вы же писатель, как о себе думаете, – сказал он. – Разделите понятия желания, надежды и цели. Представьте ситуацию, в которой исполнение желания при крушении надежд приведет к цели. При правильной формулировке все остаются довольны.

Георгий моргнул несколько раз, почесал выбритую щеку и все равно спросил:

– Это как?

– Очень многие, как, например, местные подростки, которых ныне приписывают к семействам Монтекки и Капулетти, так и не поняли. А некий Хью Хеффнер, пожелавший, чтобы его постоянно окружали красивейшие девушки мира, имел целью долгую жизнь, но надеялся, что его будут любить не за деньги. Желание сбылось, и цель достигнута, хотя надежда не оправдалась. Но цель-то, повторяю, достигнута! Думайте, синьор. И думайте в первую очередь о себе. Чем больше желание решать за всех, тем больше шансов повторить судьбу зелотов, якобинцев, большевиков… Вам трудно поверить, но даже национал-социалисты хотели счастья для всех, просто под всеми подразумевали избранных. Когда кто-то насаждает счастье как сам его понимает, ничего дельного не выходит. О благе человечества мечтали не только бесправные, но и власти предержащие, среди моих клиентов отметились римский диктатор, французский император, русский царь, советский генсек, американский президент… Их желания были благородны, надежды наивны, но честолюбивых личных целей все они достигли. Главное – не врать самому себе. Четко разделите желание, надежду и цель, и все получится. Что вы хотите лично для себя?

Георгий нервно постучал пальцами по прилавку. Пятый десяток на носу, внешность и возможности никогда в лучшую сторону не отличались, потому главная цель – обрести истинную любовь, взаимную и нерушимую, чтобы жить как в сказке. Эта цель кажется все более призрачной, но терять надежду он не имел права. Отставим пока в сторону. Менее приоритетная цель – стать хорошим писателем.

– Вот вы, синьор, пишете романы, – как типичный итальянец, синьор Валентино помогал себе в разговоре руками, которые сейчас изобразили нечто огромное и чудесное, – хотите, чтобы они оказались лучше всей остальной литературы, вместе взятой, и надеетесь, что это сделает знаменитым…

Он прав, Георгий намерен стать узнаваемым писателем, для чего требовались качественные серьезные произведения, такие, чтобы заставляли задуматься, подталкивали к добру и после прочтения не оставляли изжоги. Надежда при этой цели – чтобы на улицах узнавали, деньги рекой текли, и, пока не встретил сказочную любовь, женщины штабелями в постель укладывались. Что он потеряет, если попросит готовое произведение, которое поведет к большой цели, но не оправдает глупых надежд? Хороший вопрос. Надо сосредоточиться. Итак, еще раз: разделяем цели и надежды, и получается, что итогом станет успех у читателя при отсутствии шумихи вокруг Георгия лично, произведение скажет само за себя. А другой его цели – найти такую любовь, чтобы жизнь превратилась в сказку – известность мешает. Счастье сторонится толпы.

В те дни крупное издательство проводило очередной литературный конкурс, а идей, чтобы участвовать, у Георгия не было. Допустим, отправит он на конкурс доставшийся по оказии хороший роман… По условиям договора с вампиром тайно лелеемые надежды на победу рухнут… Но въедливый читатель посмотрит на текст, а не на результаты голосования и субъективное мнение жюри. Он поймет «ху из ху», и цель приблизится. А если среди читателей найдется та единственная…

Брысь из головы лишняя надежда. Итак: желание – конкурентоспособный роман, надежда – выиграть конкурс, а цель – заявить о себе как об авторе, который что-то может.

Георгий перевел дух и кивнул:

– Устраивает.

Рукопожатие скрепило заключенную сделку.

Когда мужчина в расцвете сил живет один, он либо пьет, либо гуляет, либо, если работа нравится, работает. Георгию его работа нравилась: никакой привязки к месту, живи где хочешь, только статьи вовремя отсылай. Подработка копирайтером и разовыми консультациями также кое-что приносила, а свобода позволяла сосредоточиться на романах, что однажды потрясут мир. В последнем он, как любой автор хотя бы двух связных строчек, не сомневался. Заработка хватало, чтобы колесить по странам и континентам и заниматься главным – писать, писать, писать…

Минусы такого существования – небезопасность, одиночество и жизнь на грани нищеты, если оказался в странах «золотого миллиарда». Сюда Георгия и занесло. Второй месяц он снимал угол в деревеньке вблизи Вероны, выбираться откуда было затруднительно. Селяне не знали русского и нарочно не понимали английский («Бе, э ун каццо американо»). Он общался с ними жестами. Невероятные патриоты и хорошие люди, местные жители, когда узнавали, что Георгий никаким боком не каццо американо (один из жестов показал, что без запикивания словосочетание не переводится), подвозили его в город бесплатно, всегда чем-то угощали. И однажды…

В тот день Георгий отправился просто «на люди» – прочистить мозги, полюбоваться на сутолоку, поймать новые идеи и типажи. Верона – шумная, суетливая, полная туристов и эмигрантов – почти не отличалась от прочих итальянских городов. Старинные башни, амфитеатр, базилика… Остальное можно свести к одному: Джульетта. Ну, и Ромео, как бесплатное приложение. Впрочем, не такое уж бесплатное, на этих двух именах половина города кормилась.

Рядом с заброшенной сувенирной лавкой ругалась парочка. Сначала они ломились в закрытую дверь, что-то кричали, потом едва не побили друг друга. Итальянка напоминала кинодиву, кавалер – брутального мачо из мелодрам. Когда ярость сменилась безнадежностью, они скорбно обнялись и побрели вдоль улицы. Георгий проходил мимо, и мачо протянул ему алое сердечко из картона.

– Квелло негоцио, – черная щетина подбородка качнулась в сторону запертой лавки, – прови, буона фортуна.

Мачо почти насильно всучил ему картонку и подтолкнул к двери. Та внезапно открылась.

– Буон джорно, ми кьямо Санто Валентино. – Улыбчивый низенький продавец потянулся к сердечку. – Дамми иль купоне.

Дверь мгновенно захлопнулась за Георгием, отрезав завопившую от радости и снова взвывшую парочку.

– Простите, не понимаю.

– Меня зовут Санто Валентино. – Итальянец оказался полиглотом. – Можно просто синьор Валентино. Я вампир.

Сначала Георгию не верилось в реальность происходящего, он пытался сбежать от психа, но слово за слово, и вышеприведенный разговор привел к исполнению желания. Надежда на победу в том конкурсе, естественно, не оправдалась, но цель приблизилась. Рассказ понравился многим. И Георгий пришел вторично, теперь за романом.

Сначала требовалось выяснить кое-что.

– Почему я? Как выбираете, кому дать право на чудо?

– А вы как выбираете героев для сюжета?

Георгий пожал плечами:

– По необходимости. Беру тех, кто лучше донесет идею. Не вижу связи с вашим выбором.

– Потому что неверно ответили на вопрос. Вы останавливаетесь на персонаже, который интересен читателю и который кажется вам многообещающим. Я поступаю так же. Но давайте вернемся к цели визита. О чем должен быть роман?

– В условиях конкурса указано, что подойдут любые произведения, основанные на сказках, легендах и мифах народов мира. – В мозгу зудело: «Скажи про свою сверхцель – про любовь и чтобы потом жить как в сказке! Второго шанса не будет!» Георгий отвел глаза. – Желательно – про любовь.

– Позвольте уточнить: любовь к чему? В наличии имеются прекрасные варианты: к приключениям, к спиртному, к азартным играм, к деньгам… – Синьор Валентино оборвал сам себя. – Что-то не то говорю. Любовь. Ну конечно же. – Он ударил себя по лбу. – Я понял направление, сейчас подберу что-нибудь.

Он то ли хлопнул в ладоши, то ли потер их в задумчивости перед трудной задачей, но кроме этого сделать ничего не успел – в лавку влетела запыхавшаяся молодая дама.

Георгий обомлел. Сколько лет посетительнице, во что одета, какого цвета волосы и прочее – все растворилось во взгляде невероятных глаз, глубоких, безмерно голубых, полных тоски и страсти. Больше он не видел ничего. Его смыло, закрутило и теперь утягивало куда-то, то ли в рай, то ли в ад, то ли в новую жизнь. Перед ним стояла Она, та самая, из грез и снов, которую ждал всю жизнь, изредка соскальзывая с главного направления в тупички, но всегда возвращаясь.

На прилавок упало такое же сердечко.

– Рад, что воспользовались новым купоном. – Синьор Валентино разгладил картонку и спрятал под прилавок. – Я не надеялся увидеть вас снова, но все же отправил. Что желаете на этот раз?

– Не знаю как выразиться точнее. Попробую. – Женский взор, в котором тонул Георгий, погас и опустился. – Я приехала к Бруно, потому что казалось, будто итальянцы – другие. Дома, когда звучали песни Челентано, кожа покрывалась мурашками, я закрывала глаза и представляла… не важно, что я представляла. Правда вскрылась, когда я выучила язык. «Только я. Только ты. И футбол по телевизору» – представляете, это из пробиравшей до дрожи романтичнейшей песни «Соли», что значит «Одни». Загадывая желание, я хотела другой жизни, но не думала, что будет так. Не снимать обувь ни дома, ни в гостях, пить вино вместо компота и чая, борщ есть с пармезаном, а затычку в раковине считать главным кухонным атрибутом… и не удивляться откровенному разглядыванию… целоваться со всеми приходящими-уходящими до потери пульса, спать исключительно в кромешной тьме, не мыслить ванной без окна, забыть о сливочном масле и пододеяльниках, а наворачивая ягненка, кролика или, прости господи, кастрато, считать себя вегетарианцем… Еще – разгибать пальцы при счете, сначала завтракать, а затем умываться, воду пить не из крана, а исключительно из бутылки, считать, что чистые волосы – это уже прическа, после еды не говорить «спасибо», кипятить воду в микроволновке, прилюдно сморкаться, а цветы получать только на собственные похороны… Список бесконечен. Не об этом я мечтала, когда бросала работу, друзей и переезжала в чужую страну. Я думала, что здесь, в новых условиях, чувства расцветут, а они завяли и умерли. Я мечтала попасть в сюжет «Золушки», а вместо этого меня окунули в «Новости спорта» и «Телемагазин на диване». Понимаете, я хочу волшебной любви, жизни как в сказке… то есть, чтобы я и тот, кого я выбрала, своей любовью превратили жизнь в сказку.

Синьор Валентино поднял указательный палец:

– Давайте вспомним условия прежней сделки. Вашей целью было найти свою половинку, при этом вы желали, чтобы все стало по-другому, и надеялись, что «по-другому» – лучше, чем было. Желание исполнено в точности, оговоренная плата получена, и вы просто не представляете, насколько близко подошли к главной цели.

Только сейчас Георгий понял, что понимал разговор, а это значило, что говорили по-русски. Автоматически вылетело:

– Здравствуйте.

Его присутствие заметили. Глаза, что ввергли в ступор, оглядели ничем не выделявшиеся рост Георгия, одежду, внешность… и застыли, когда взгляды встретились.

Два человека поняли, что нашли друг друга. Словно соединились две половинки единого целого. В лавке вспыхнула и перегорела лампочка.

– Но-но, потише, господа, не надо столько эмоций. – Синьор Валентино восстановил освещение хлопком в ладоши. – Ваши новые желания исполнены, и вы оба пришли к главной цели жизни, пусть даже не догадываетесь об этом. А цену вы знаете.

Он еще раз хлопнул в ладоши, и лавку заволокло туманом.

***

Вокруг равнодушно сновали люди, глазели по сторонам туристы, тянули прохожих за руки смуглокожие зазывалы. Георгий и женщина, которую он искал всю жизнь, пришли в себя уже на улице. Снаружи ничего не изменилось. А для них изменилось все. Он понял, что плевать ему на конкурсы и на все романы вместе взятые, жизнь потеряла смысл без той, которую только что обрел. Ему хотелось быть с ней отныне и навсегда. После разочарований, ошибок и боли потерь в нем проснулась надежда на счастье…

Будто кувалда в висок прилетела. Надежда на счастье? Н а д е ж д а?!

Он бросился обратно:

– Синьор Валентино!

Удары в дверь ни к чему не привели. Магазинчик Санто Валентино выглядел так, будто не открывался лет пятьдесят: пыль, грязь, исписанные из баллончиков витрины, а внутри – тьма. Таким же заброшенным он выглядел перед парой, которую не пустили.

Рядом с Георгием стояла та, о которой мечтал, по ее щекам текли слезы. Она тоже все поняла.

Часть первая. Красная Шапочка, сын мельника и заморский принц

А теперь, честной народ,

Вынь-ка рожи из бород!

Чай, у нас не панихида,

А совсем наоборот!

Леонид Филатов «Про Федота-стрельца»

Глава 1. Красная Шапочка

Ее звали Улька, но все говорили просто: Красная Шапочка. Думали, она умом двинулась. Пусть что угодно думают, но голову Красная Шапочка покрывала совсем по другой причине. Сын лавочника помнил ее длинноволосой красавицей, и попасться ему на глаза с куцыми облезлыми клочками… проще утопиться. А все папа. Но папу винить нельзя, у него так жизнь сложилась.

– Вырастешь – поймешь, – говорил он каждый раз, когда напивался.

Папа был строгим и вспыльчивым. Он никогда не играл с Красной Шапочкой, не возился, как другие папы с другими детьми. Он только воспитывал.

– Улька! А ну поди сюда, сейчас кое-кто ремня кое за что схлопочет…

Ремнем воспитание и ограничивалось, потому что воспитывать примером папа не мог. Пример он подавал только отрицательный, а правильные слова, если с подаваемым примером они не сходились, Красная Шапочка всерьез не воспринимала. Так сложилось, что она даже называла папу на вы:

– Папа, вы зачем с лучиной в сарай поперлись, там же сено…

Пожар она в тот день потушила, а шикарные волосы, свою гордость, спалила почти до корней. С тех пор и получила прозвище – от тех, кто не знал, что скрывалось под вязаной шапочкой.

Папа часто бил маму ни за что, хотя ему так не казалось. Он причину видел, а Красная Шапочка и мама не видели. Это стало уроком на всю жизнь: мужчины видят глубже и дальше, потому что они сильнее. Верность выведенного умозаключения подтверждал каждый прожитый день. Но иногда Красная Шапочка полностью поддерживала папу, особенно когда денег у него не оставалось даже на стаканчик горькой. Папа словно с ума сходил, и оставалось только прятаться где-нибудь в лесу и надеяться на лучшее. Лучше бы нашлись деньги, ведь пьяный папа – почти святой. Ну, когда уже лыка не вяжет. В таких случаях в нем просыпались лучшие стороны, он всех любил и хотел облагодетельствовать. Не успевал. Он засыпал, а утром все начиналось заново.

Папе не давало покоя прошлое бабушки. Бабушке, в отличие от мамы, с замужеством повезло, брак с дедушкой в свое время принес ей богатство и титул, а также шутливое прозвище владычицы морской – оно пошло от острого на язык дедушки. Как-никак, бабушка была замужем за адмиралом. Прошли годы. Сейчас ничто не напоминало о блистательном прошлом. Когда дедушка помер, богатство быстро рассосалось, остались только покосившийся домик, разбитое корыто да слухи один другого неправдоподобнее. Вплоть до того, будто бы дед-адмирал умел с рыбами разговаривать, а те его желания исполняли.

Страшно хотелось есть. Обидно, еда – вот она, с собой, только руку протяни. Мама послала Красную Шапочку к бабушке с пирожками – скорее всего, чтобы уберечь дочку от папы, который раздобыл где-то бутыль самогона и рассчитывал на приятный вечер. Приятный¸ увы, не для всех. Поручение стало спасением, Красная Шапочка даже ужина не дождалась – схватила приготовленную корзинку и была такова.

Красной Шапочке строго-настрого запретили есть пирожки:

– Это для бабушки, у нее зубки слабые, поэтому пирожки мы для нее делаем особые – мягкие, рассыпчатые, чтобы на языке таяли. А тебя бабушка обязательно чем-нибудь угостит.

Это сказала мама, а сюсюканье, как с маленькой, понадобилось, чтобы смягчить слова папы:

– Тронешь – убью.

Бабушка, конечно, чем-нибудь угостит, но сначала это что-то придется приготовить: замесить тесто, приготовить начинку, растопить печь… Даже травяного настоя заварить – сколько же времени понадобится, пока вода закипит? В фантазиях иногда представлялось, как чайник моментально становится горячим… и сам гасит под собой огонь! И дрова чтобы сразу давали тепло, а не через нестерпимо долгое время, за которое голодный человек помрет от ожидания.

Размечталась. Только в сказках все делается «по щучьему велению, по моему хотению», а в настоящей жизни для результата нужно потрудиться.

Кроме труда в мире существовали чувства. Так вот же оно, спасение! Что есть главное оружие женщины, пусть даже начинающей, если не чувства? Красная Шапочка любила бабушку, а бабушка, конечно же, любила ее. Что сделает бабушка, когда к ней заявится голодная внучка с пирожками? К гадалке не ходи: пока готовится ужин, она угостит принесенным в подарок пирожком! Зачем же ждать? И вообще: одним пирожком больше, одним меньше…

Мягкое тесто действительно таяло на языке, а начинка – нежная, с очаровательной горчинкой – обволакивала и исчезала в горле как по волшебству. Рука вновь потянулась в корзинку. В конце концов, бабушке не пирожки важны, ей нужно внимание. Заглянула внучка хотя бы ненадолго – вот бабушке и радость, а с пирожками или без – без разницы. Лучше Красная Шапочка поможет бабушке ужин на двоих приготовить. И помощь будет, и ужин. Чудесный план.

План. Папино слово. У него полно всяких планов, и ни один не доведен до конца. Наверное, вместо «плана» лучше сказать «мечта». Мечты Красной Шапочки почти не сбывались, и все же они осуществлялись чаще, чем папины планы.

Постепенно на дне корзинки остался один пирожок. Грустный вздох никак не повлиял на знакомство последнего из пирожков и желудка.

Любопытно, из чего же сделана начинка. Из мяса? Тогда вопрос: откуда в доме мясо? Курицу в последний раз ели год назад, а зайца – в позапрошлом, и то лишь потому, что бедная животинка от папы убежать не смогла, настолько старой оказалась.

Похоже, начинка не мясная, вкус не совсем тот. Грибная или рыбная? Не понять. Ну, мама и учудила. Или сегодня папа пирожки пек? Редко-редко, но бывало, что на него накатывало вдохновение. В такие счастливые для семьи дни он то крышу чинил, чтобы на голову за обедом лить перестало, то, вот, пироги собственноручно пек на радость ближним. Когда папа за что-то брался, он все делал основательно, на совесть.

В том числе и пил. Правда, «на совесть» в этом случае не подходило, пьяный папа и совесть между собой не стыковались. Но «основательно» – да, не поспорить. Наверное, мама в свое время выбрала папу именно за основательность. Или маму никто не спрашивал. Замуж ее отдали в пятнадцать лет. Кстати, Красной Шапочке сейчас уже больше. Если бы не обожженные волосы…

Тренькали и заливались присвистывающими руладами невидимые птички, в высоте шумели деревья, ярко светило солнце, отчего на душе все распускалось и благоухало. Красная Шапочка любила лес. Бабушка жила между морем и опушкой, там же проходила дорога из заграницы в столицу, по ней кого только не носило. Папа не раз говорил, что домик расположен очень удачно: сразу и лес, и море, и деньги мимо ходят в неисчислимом количестве. Можно открыть трактир или гостиный двор. Идей, как заработать много и сразу, у папы всегда было много, а на достатке семьи его таланты почему-то сказывались в худшую сторону. Сын мельника, оставшийся без мельницы – незавидная судьба. Хорошо, что дядя Гаврила нанимал папу для перевозок.

– Что рассыпалось, то обратно в мешок с телеги не соскребай, лучше Ладе своей отдай, она какой-нибудь колобок дочке слепит, – говорил дядя Гаврила.

Сказано – сделано. Оттого у папы каждый раз все сыпалось и сыпалось из каждого мешка. Мука в доме не переводилась, и кроме колобков хватало даже на такие вот пирожки для бабушки.

– Привет, Красная Шапочка, – раздалось над ухом.

Она вздрогнула и оглянулась.

Нехорошо так незаметно подкрадываться к людям, когда они кушают или задумались. Тем более нельзя, когда то и другое вместе.

Перед ней стоял серый волк.

– Я несу бабушке пирожки. – Она поглядела в пустую корзинку и еще раз вздохнула. – Несла. Но лучший мой подарочек – это я. Бабушка все равно будет рада. Серый, отвези меня к ней, пожалуйста! Ну пжа-а-ааалста!

Красная Шапочка округлила просящие глазки и пару раз быстро моргнула. Волк – зверь мужского пола, ему не устоять перед что-то замыслившей женщиной, пусть даже несовершеннолетней.

А точно ли мужского? Она присмотрелась к встреченной посреди леса зверюге. Волк выглядел странно. И это мягко сказано. Уши у него были… не передать словами. Огромные, каждое в размер головы. В детстве мама сшила мягкую игрушку с такими ушами, но глаза у той зверушки были другие, добрые-предобрые. А у волка…

– Почему у тебя такие большие уши? – Красная Шапочка медленно отступила назад.

– Чтобы лучше слышать тебя.

Все верно, волк прав. А большие глаза – чтобы лучше видеть. А большие зубы…

Про них Красная Шапочка додумать не успела, чудовищного размера челюсти раскрылись, и жаркая пасть всосала ее в себя целиком, вместе с шапочкой и лаптями. Как надеваемый через голову длинный свитер, Красную Шапочку окутала непроглядная тьма и стала заталкивать во что-то жуткое и противное. Мир – яркий, радостный, с птичками и солнышком – остался далеко за острыми клыками, словно кто-то захлопнул ставни единственного окна.

Красную Шапочку съели?!

Это была последняя мысль. После нее – только ощущения, будто бы что-то хватало, тащило и перекручивало, растворяя в бесконечном ужасе.

Глава 2. Сын мельника

По лицу хлестали ветви, слепили пробившиеся сквозь кроны прямые лучи. Лес будто ополчился против Данилы. То огромное дерево поперек просеки не пойми откуда свалится и путь перегородит, то, как здесь, листва настолько мощно разрослась, что чуть не скидывала всадника с лошади.

Данила не обращал внимания. Грудь пучило предвкушением, мечты перестали быть чем-то призрачным и далеким, они превратились в планы и обзавелись сроками. Один взгляд на солнце – и на душе разлилась патока: к этому времени все должно быть кончено. Лучше бы подождать еще, но он не мог ждать и лишь сильнее пришпоривал коня.

Сколько бы старуха не отнекивалась, но не может быть, чтоб не припрятала чего-то на черный день. У нее столько всего было – нормальному человеку за тысячу жизней не потратить, а имеющему воображение – за десяток.

На воображение Данила не жаловался.

– Ведь все с собой в могилу утащит, карга старая, – не раз жаловался он жене. – Лучше бы о детях подумала.

Когда умер отец Данилы, старшему сыну – Гавриле – он завещал мельницу, младшему – Ваньке – оставил свои лучшие сапоги да жутко породистого кота. Узнав цену будущих котят, на кота возложили невероятные надежды. Увы, тот только жрал да спал, причем жрал больше хозяев и только особенные продукты, за которыми для него в город ездили. Все надежды рухнули, как говорится, тому же коту под хвост: хозяин своенравной кошечки такой же породы послал Ваньку проверить у лекаря, почему от его производителя котята не родятся. «Цвай яйцен клац клац», – мудрено объяснил заезжий лекарь. Хорошо, что одновременно жестами показал, чтобы все поняли. В общем, со временем так и помер котик, не оставив потомства, и только проданные сапоги принесли кое-что младшему из братьев. Ванька, и без того умом не блиставший (о чем говорила, к примеру, история с котом) с тех пор совсем спятил, стал на людей кидаться и, в конце концов, попал в богоугодное заведение, где и ныне обитал за крепким забором под именем Иван-дурак.

Средним был Данила. Ему в наследство достался осел. Намекал, что ли, дедуля на что-то? Неужели рукастому мужику, который из одного пня две табуретки вытачивал, нельзя было что-то большее дать? Оттого и запил Данила.

Женитьба на юной красавице Ладе, дочке покойного адмирала, поправило дела. В придачу к имевшемуся ослу приобрели еще пару, затем коня… Работой обеспечивал старший брат. Данила взял у него подряд на доставку. От заказчиков возил зерно, обратно – готовую муку. Выпивать, однако, не перестал. Сначала продали одного осла. Потом другого. Третьего. На очереди – конь.

Каурый старенький Дормидонт – последнее, что осталось. Требовалось принимать срочные меры. План созрел в голове давно, оставалось выбрать из нескольких возможностей да решиться.

Дочке он скажет, что услышал про болезнь бабушки, спешил, но, к сожалению, не успел. Лада, конечно, все сразу поймет, она прекрасно разбирается и в пирожках, и в смертях, и в причинах, и в следствиях. И что же? Куда ей деваться? Примет как должное. А время все расставит по местам и докажет, кто был прав.

Резко натянутые поводья заставили Дормидонта встать на дыбы и едва не опрокинули. На полянке над бездыханным девичьим телом навис незнакомец в доспехах. Коня поблизости не видать. Значит, это не драконов гридень, те пешком не ходят. И в одиночку они стараются не передвигаться – люди власть уважают, но слуг любой власти почему-то на дух не переносят, оттого время от времени и пропадали посланцы дракона бесследно.

Тогда кто же это? Странствующий витязь, что дал обет помощи страждущим? Тоже должен быть конным. И поведение не соответствовало: обязан бы помогать, а не наоборот. Скорее всего – тать лесной. Хорошо, что один, иначе Даниле несдобровать.

Сердце сдавило и едва не остановилось: девочка была в красной шапочке.

Тать еще только оборачивался, когда Данила выхватил из-за голенища нож и прыгнул с седла.

Незнакомец не ожидал нападения. Он вообще не обращал внимания на подъезжавшего всадника – весь сосредоточился на распластанной жертве. Меч оставался в ножнах, щит валялся в траве, на поворачивавшемся безбородом лице застыли вопрос и удивление.

До цели оставалось где-то с локоть, когда противник среагировал на опасность. Он провернулся, откинулся спиной на траву, поднятая нога попала летевшему сверху Даниле в живот и перекинула по воздуху, отправив в полет к ближайшему дубу. Встреча головы и ствола ознаменовалась искрами в глазах и полной свободой сознания.

Когда хоровод цветных точек сошелся в одну, в ней находилось направленное в лицо острие меча.

Данила вспылил:

– Ты что с девкой сотворил, нелюдь?!

Говорить таким тоном, лежа безоружным перед противником, было опасно, но как еще говорить с убийвцем-насильником?!

– Ничего не творил. Шел по лесу, гляжу – валяется. Именно в таком виде. Нагнулся посмотреть, чем ей помочь, а тут ты с коня прыгаешь. За разбойника меня принял?

Данила пошарил рукой в траве. Ни камня, ни палки. Незнакомец заметил его движение, резкий холод клинка уперся Даниле в горло:

– Не дури. Говорю же, я ни при чем. Успокоился? Меня Егорием кличут, суженую свою ищу. А ты кто?

– Данила-мастер из Вторых Погорелок. К морю еду, по делам.

Острие отодвинулось от шеи.

– Ты меня не убьешь? – спросил Данила.

– А есть за что?

Данила поднялся, в глаза бросилась корзинка.

Пустая. Подарок теще не дошел до назначения.

– Прости, тороплюсь. – Данила покосился на лежавшее в траве тело. Безжизненное лицо дочки застыло в страшной гримасе, из оскалившегося рта текла серая пена. – Ты тут как-нибудь сам, ага?

Уже не помочь. Бедная глупая Улька. Как была непослушной дурой, так и померла. Точнее, от того и померла. Потому что старших не слушала. Дети, ну хоть иногда слушайте родителей, они же на вашей стороне и плохого не посоветуют.

Данила вскочил на коня, круто развернул его и помчал в обратную сторону. Егорий – мужик хороший, он всего лишь хотел помочь Ульке. Данила вспомнил разговоры про отважного витязя, который помогал слабым и всегда держал слово. Его прозвали Егорием Храбрым, а встречу с ним считали хорошей приметой. Егорий Ульку и похоронит. А Даниле теперь нужно бежать.

Есть другой выход. Убить Егория и все свалить на него.

Отличный план. Но невыполнимый, как все до единого планы Данилы. С Егорием в прямой схватке не справиться, Данила проиграл, даже когда со спины прыгнул. И что такое нож против меча и доспехов?

Остается одно. Бежать.

Встает вопрос: куда? От того, кто родственницу пытался на тот свет отправить и собственными руками дочь погубил, даже братья отвернутся. Наняться батраком? Гребцом на корабль? Лучше уж к Будимирычу податься, там и слава, и окружающие глядят со страхом и уважением, и мошну можно за день набить так, что другому за год не нагорбатить.

Жаль, у Будимирыча сейчас неприятности, опять прижали его шайку-лейку, слухи про облавы даже в Погорелки доходили.

А если придумать неизвестного убивца-насильника и свалить на него? Мало ли, кто по лесам шастает. Можно сочинить замечательную историю: застиг, мол, супостата на месте преступления, бился насмерть, но не одолел и едва ноги унес. А дочку не уберег.

А если дойдет до разбирательства? Труп покажет, что скончалась Улька не от ножа или побоев. А пирожки пек Данила. Выходит, лучше молчать, нет трупа – не будет и неприятностей. Можно объявить, что вообще неизвестно, куда она подевалась. Сбежала из дома. Даже поискать можно для виду.

Все бы хорошо, но Егорий жив и здоров, и если некстати объявится… Слово Данилы против слова Егория – кому поверят? Егорий – личность известная, от него грязь как от масляной сковородки отваливается, и чтобы запачкать, нужно потрудиться. Сделать вид, что «моя хата с краю, ничего не знаю» не то чтобы невозможно, но потребуются время и желание, а там, где человек не справится, помогут боги. Из двух необходимых частей – желания и времени – первое у Данилы превосходило все мыслимые границы, но второе своим отсутствием напрочь перечеркивало первое.

И Ладу не проведешь, она сразу раскусит, кто виноват. Сердцем почует.

Те же ветки хлестали теперь с другой стороны, солнце било в спину, и Данила несся вперед… точнее, назад, по черноте собственной тени. Среди яркого дня – по бесконечной темной полосе. Бывает же. Может, и в жизни сплошная черная полоса – оттого, что к свету задницей жил?

Деревня вынырнула из-за деревьев внезапно, дом Данилы – крайний, что здорово, ни с кем лишних разговоров вести не придется. Не те сейчас время и настроение, чтобы с соседями виды на урожай обсуждать. Однако обстоятельства заставили Данилу миновать собственный дом и проехать дальше, к колодцу, где зачем-то собрались все деревенские жители. Происходило что-то значительное. Не настолько, как в судьбе Данилы, но причину узнать стоило.

Толпа окружила глашатая в расшитом кафтане и колпаке с изображением крылатого змея. Рядом внимательно поглядывали по сторонам два конных гридня-охранника в полном вооружении – с копьями в руках, при мечах и с притороченными к седлам луками. На остроконечных шлемах и щитах красовался тот же крылатый змей.

– Люди великого государства! – громко зачитывал посланец дракона. – Слушайте и не говорите, что не слышали, и передайте тем, кто работает или болеет.

В толпе Данила заметил жену. Сейчас, перед расставанием, Лада в вышитом сарафане и платке показалась такой щемяще родной и необходимой…

Без нее будет трудно. Но с ней – невозможно.

– В славном городе Гевале, – разносился четкий голос глашатая, – объявляется ратный сбор всех, кто готов отстоять честь родного дракона от заморских посягательств…

На подъехавшего Данилу недовольно обернулись. Он развернул коня. Дальше можно не слушать, главное понятно. Губы сами собой растянулись в улыбке. Скоро будет война, а война – это возможность заработать как праведными путями, жертвуя собой ради отчизны и командиров, так и не очень праведными. Последнее проще, ощутимее и безопаснее.

Как же вовремя все происходит. Понадобилось бежать – вот тебе цель и направление. Все же, боги на стороне Данилы. Нужно сделать им подношение. Только заранее продумать, что просить. С ними ведь как? Не так сказал – и мучайся до конца жизни с тем, что получил по собственной глупости. В таких случаях говорят «заслужил». Странное слово. Про одного скажут – и понимаешь, что жил человек честно, порядочно, слова своего не нарушал, то есть действительно заслужил. А про другого скажут «заслужил» – и скривятся с брезгливым презрением, и всем понятно, что имелось в виду.

Данила кинул поводья на покосившийся плетень и, не снимая сапог, вошел в дом. В нос ударил запах свежих щей. И когда Лада все успевает? Сокровище, а не баба, была бы чужая – цены бы ей не было. Темная коса толщиной в руку, милый взгляд, нежные щеки… В общем, все у Лады ладное: и лицо, и фигура, и характер. А за годы совместной жизни стала хуже редьки. Не понимает, что если душа просит стопочку – нельзя поперек лезть, только хуже будет.

С порога донеслось:

– Данила, пожалел бы коня, весь в мыле.

Лада прибежала, едва увидела вернувшегося Данилу.

– С Улькой беда. – Он осмотрелся неожиданно новым взглядом: все вокруг стало чужим, даже сделанное своими руками. – Прохожий мужик сказал. Срочно лекарство нужно. Тащи все ценное, что осталось.

– Так ведь ничего не осталось. Что же делать-то, Данилушка?

Дура, как все бабы. Данила отпихнул ее, чтобы не путалась под ногами, сорвал со стола скатерть и стал кидать туда все, что можно продать: посуду, тряпки, восковые свечи…

На первое время хватит, а у солдат все за казенный счет. А после победы …

– Может, у Гаврилы занять? – Лада глядела на него потерянным взглядом, как ребенок, который узнал, что добрых волшебников не существует.

За Ульку Лада и себя продала бы. И Данила продал бы, да кто ж здесь ее купит? А с собой не потащишь, в пути она обо всем догадается, и вместо войны попадет Данила на виселицу.

– Некогда. – Он обнял жену и неловко ткнулся губами в прохладный лоб.

– Будто прощаешься. – Лада что-то почувствовала. – Данилушка, ты что-то недоговариваешь. Все очень плохо?

– Я все улажу и вернусь. Жди.

Глава 3. Заморский принц

Властительница помыслов. Отрада для глаз. Соловей зачерствевшей души. Какими только эпитетами ни награждал Борис Елену, когда от случайного прикосновения в груди пели птицы и сердце сжималось, будто на него конь наступил.

Ничто не предвещало событий, перевернувших мир с ног на голову. Или наоборот – с головы на ноги? Для Бориса очевидным было второе. Раньше он не знал зачем живет, за жизнь принимал громкие слова о величии, а приказы отца ставил выше собственного счастья. Все изменилось. Зрелая красота Елены потрясла его, изменила мировоззрение. Он считал женщин пустышками, что годились лишь для отдыха после битвы. С Еленой расставаться не хотелось. Она вспенила мозг, в глазах плясали красные пятна, в животе играла свирель.

Отдать дракону? Елену?!

Дракон приказал Борису взять двух гридней и отправиться за новой девушкой: «Найти и привести самую лучшую на свете». К заданию прилагалось дополнение, где вводились не менее расплывчатые определения «прекрасная» и «особенная». Как сочетать последние два взаимоисключающих понятия, Борис не знал. Красота везде одинакова, красота – это когда каждая часть тела совершенна и разница только в росте, цвете волос и прическе. А слово «особенная» подразумевало отличие от всех прочих. С какого конца начать: собрать прекрасных и выбрать ту, что выделяется больше других, или искать красивую среди особенных? Здравый смысл подсказывал, что это будут разные женщины. Наличие двух кандидатур перечеркивало первую часть требования: привести «самую лучшую». Но главное – вторая его часть, «лучшую». Как определить «лучшесть»? Лучшую – в каком смысле?! Ничего себе распоряженьице.

Слух про новеньких, поселившихся на чертовом болоте, принес сельский житель. Сам же вызвался отвести. Девушка, говорил, просто чудо. Умница и красавица, каких свет не видывал. «Девушка-цветок». А еще селянин намекал на ее божественное происхождение.

Понятно, помощь оплачивается, и если посланцы дракона не возьмут чужую – могут забрать свою, потому местные и лезут из кожи, чтобы угодить. И рожа у добровольного проводника уж больно разбойничья. Как бы в западню не завел.

Все время держались начеку, друг друга прикрывали, проводника от себя не отпускали. Болота миновали с трудом. Несколько раз кто-то падал с тропы, вытаскивали общими усилиями. А проводник чувствовал себя как рыба в воде. Еще и напевал в пути, а голос у него – заслушаешься, даже забываешь, куда и зачем идешь.

Борис не верил, что рассказ местного жителя окажется правдой. Не ожидал увидеть такую красоту. Собственно, вовсе не красота поразила. А что тогда? Бездонные глаза – мечущиеся в отчаянии и все равно звавшие к любви, потому что не умели быть другими? Правильная фигура, где все на своем месте и просится в руки? Чеканный профиль, что подошел бы богине? Может быть, она и есть богиня? Боги стараются не вмешиваться в дела людей, но «стараются» не значит, что не вмешиваются. И полукровки периодически появлялись. Борис лично не встречал, но слухи на этот счет ходили упорные.

Как только болота закончились, проводник заставил всех укрыться в яме за кустами:

– Девицу охраняет страшный оборотень. Обычно он ничем не отличается от человека, но едва решит, что ему или опекаемой девице что-то угрожает, все меняется: он обращается в чудовище, и все живое вокруг погибает. Даже цветы вянут. Девица-краса тоже страдает от этого. Мы доброе дело сделаем, если спасем ее от чудища лесного.

– Как узнаем, что оборотень отлучился? – спросил Борис.

– Нужно дождаться, когда он отправится за дровами.

Прошло несколько долгих часов, прежде чем стук топора возвестил, что время действовать настало.

Дошли быстро, проводник указал на мелькнувшую среди деревьев крышу избушки:

– Там.

– Федот, присмотри за ним, – распорядился Борис насчет проводника.

Со вторым гриднем они прокрались к избушке и с веревками и кляпом ворвались внутрь.

Дело спас напарник, иначе Борис все бы испортил. Потому что ноги застыли на пороге, а руки опустились. Увиденное было больше чем чудом. Проводник прав, без богов не обошлось. Платье из невероятной материи открывало плечи и великолепные лодыжки… и даже выше, что невероятно. Допустим, это домашняя одежда, ведь чужие здесь не ходят, и никто не увидит. Как же тогда выглядит выходная?!

А обувь – непредставимая, на высоком тонком каблучке? А взгляд? А губы?

И цветок на плече.

Прекрасная и особенная. Не юная и смазливая, каких сразу представляешь, когда надо выбирать на вкус дракона. Скорее, ровесница Бориса – лет под тридцать, а то и больше. У красивых женщин внешность и возраст никак не соотносятся.

Ничего лучше нельзя представить. Проводник получит свою награду.

Кляп, залом, веревки… Добычу Борис нес перекинутой через плечо, напарник прикрывал.

Проводник торопил:

– Уходим. Оборотень быстр, как рысь, и драться горазд, словно его боги учили. Догонит – порвет в клочья. И копье кидает, будто с ним родился.

– А Борис – лучший лучник в драконовой дружине, – высокомерно выдал Федот.

И все же они не мешкали.

Проводник сначала прятал рожу от жертвы, но около елки, куда вышли для отхода за болота, испуганный женский взгляд уперся прямо в него. Тот развел руками: я, мол, человек подневольный и вообще тут ни при чем, это все драконовы слуги.

Проводник сказал, что ее имя – Елена. Елена Прекрасная – сразу назвал про себя Борис. Сначала она мычала и брыкалась, но кляп и веревки делали свое дело. Будущий подарок дракону смирился с неизбежным.

В дороге через болота Борис никому не отдал Елену, нес бережно, как хрустальную. На островках, где останавливались отдохнуть, следил, чтобы ей было удобно. Даже путы немного ослабил. А когда остались два последних перехода, вообще снял. Но снял только веревки, потому что стоит Елене закричать, и отозваться может кто угодно. От оборотня ушли, но никому не ведомо, кто и что поджидает в раскинувшемся впереди лесу. Кляп, для надежности привязанный веревкой вокруг головы, остался на месте, в одно движение его не скинуть, даже имея свободные руки.

Но свободными руками можно было вытащить у Бориса оружие и угрозами принудить к чему-то. Он сознательно пошел на такой риск. Это было доверие и намек на общность судьбы: «Я не причиню тебе зла. Яхочу помочь. А если что-то произойдет, мы умрем вместе».

Борис оберегал Елену от тряски и от воды, на последнем островке разрешил полежать и прийти в себя. В ответ она бездумно тянулась к нему, как единственному, кто защитит. И он защищал. Когда Федот поднял на нее руку, чтобы поторопить, по воле Бориса чуть не остался без руки.

При выходе к лесу проводника вперед не отпустили:

– Против тебя ничего не имеем, твоя преданность дракону вне сомнений, но мы не верим никому. Это наша обязанность. Не отходи дальше, чем на два шага. Если впереди ждет засада, ты умрешь первым.

К твердой земле Борис нес Елену на руках. Его шею оплели покрывшиеся мурашками прохладные руки. Он вдруг почувствовал себя счастливым.

Она не могла быть простой женщиной, рожденной человеком от человека. Дракон хотел особенную – Елена была именно такой. Простая женщина не может не понимать, что распущенные волосы – это непристойно. Но русая грива Елены свободно развевалась, и если бы не руки Бориса, то волоклись бы через воду и грязь. Ни платка, ни даже косы, притом – детская непосредственность и непередаваемая чистота. Если добавить сюда сбивавшую с ног женственность, то смесь получалась невыносимая.

Искусительница с лицом ребенка. В груди холодело, руки непроизвольно сжимались. А в руках была она…

Елена словно не понимала, что делает что-то не так. Ее не смущали ни распущенные волосы, но голые ноги. Федот уже дважды оступался, заглядевшись на безукоризненные коленки, его вылавливали и, мокрого и грязного, вытаскивали на тропу. Но без помощи Бориса. Он держал Елену.

А когда ее волосы откидывались…

На плече иногда выжигают клеймо, потому в голову лезли нехорошие мысли. Ясно, что здесь – что-то другое, Елена никогда не была ни рабыней, ни каторжанкой. Ожоги и их последствия отсутствовали, кожа была чистой, но на плечо с шеи спускался невероятный алый цветок. С темным стеблем и зелеными листьями. Цветок был частью кожи, как загар или румянец.

Елена. Аленка. Аленький цветочек. Чудо, найденное в лесу.

Отдать дракону?!

Крамольная мысль засела занозой и лишила покоя. Борис отбрасывал ее, она возвращалась с подругами. К «не отдавать» пришли в гости «украсть» и «бежать». И не собирались уходить.

На выходе из болот были приняты все меры предосторожности, но, к счастью, снаружи никто не поджидал. Это радовало: шалопутный взгляд проводника и весь его жуликоватый вид с самого начала навевали нехорошие мысли. Впереди, насколько помнил Борис, тропа вела через опасные дебри, засаду можно ждать на любом участке. Коней, чтобы не бросать в лесу перед уходом в болота, оставили на ближайшем постоялом дворе, до него добираться почти сутки. В дороге придется ночевать. Довезет ли Борис Елену живой и невредимой? Второй вопрос: нужно ли так безответственно рисковать ради драконовой прихоти? Отсюда вытекал третий вопрос: что делать?

Ответ не понравится ни дракону, ни отцу Бориса.

Для передвижения через лес вытянулись в цепочку: проводник прокладывал путь, за ним шли двое настороженных гридней, один с обнаженным мечом, второй с луком наизготовку. Замыкающими двигались по тропе Елена с опекавшим ее Борисом. Через несколько шагов он сдвинул Елену рукой в сторону, натянул лук, и две стрелы поочередно нашли свои цели. На малом расстоянии граненый бронебойный наконечник пробьет любые латы. К тому же, Борис знал слабые места доспехов своих сослуживцев.

Третья стрела осталась на месте – пока Борис расправлялся с гриднями, проводник сбежал. Только что был – и нет его, будто растворился. Лесной житель, не иначе. Наверняка, соврал, что селянин. В первую очередь надо было проверить место жительства доносчика, а не желанный и так волшебно оправдавшийся слух.

Жаль, что так вышло. Свидетеля оставлять не хотелось. Теперь дракон точно узнает, кто украл у него добычу. А в замысле все было так просто и безупречно…

Борис освободил Елену от кляпа.

– Прости, не мог вынуть его раньше, – он выбросил тряпку и веревку, – на меня уже косились и могли заподозрить. Теперь все будет хорошо. Только не кричи, могут услышать не те, кто в состоянии помочь. Я уверен, что впереди нас ждет засада, туда идти нельзя.

Предчувствие не обмануло. Едва сошли с тропы, как до боли знакомые свистящие звуки заставили Бориса толкнуть Елену и упасть сверху, закрывая собой. Там, где они только что стояли, пронеслись стрелы.

Стреляли спереди. До собственной смерти Борис не дошел всего с десяток шагов. Если бы не решение бежать с Еленой…

Он вскинул лук и ответил несколькими выстрелами. Противники не видели друг друга, и Борис использовал передышку, чтобы утащить Елену глубже в чащу.

– Бежим, – тихо бросил он.

В своей неописуемой обуви на каблуках-гвоздях она не могла бежать, такая обувка предназначена для дворцовых залов, а не для леса.

– Сними, – прошипел Борис.

Она повиновалась безропотно. Понимала, кто спаситель, и что ждало впереди, опоздай он хоть на миг.

Держась за руки, они пронеслись по траве до местечка, где можно устроить ответную засаду.

– Сиди тихо. – Борис рукой пригнул Елену, чтобы она опустилась между корней огромного дуба, а сам с луком остался наблюдать сквозь листву и ветви.

Вскоре с обеих сторон послышалось движение. В таком лесу бесшумно не пройдешь, сухие ветки, листья, чешуйки коры – все издавало звуки, пусть самые тихие, но в тишине подобные грому. Борис выстрелил поочередно влево и вправо. Два вскрика прозвучали почти одновременно. Левый противник упал, правый со стоном и руганью отполз обратно в глухую чащу.

Около щеки Бориса просвистело. Он пустил стрелу ответно. Не зря ему присвоили титул лучшего лучника, за деревьями раздался еще один вой, жуткий, будто человека медленно резали. Для стрельбы на слух результативность просто невероятная, ни одна стрела не пропала даром. Пора воспользоваться плодами.

– Бежим.

Борис вновь потащил Елену за собой. Лишь когда она всхлипнула, до него дошло то, о чем не думалось в пылу боя: по корягам и колючим веткам он бежал в сапогах, а она босиком.

– Теперь идем осторожно, – приказал он, уводя Елену вправо от линии, по которой они уходили от погони до сих пор.

Мягко наступая, они выбрали новую позицию-укрытие, откуда просматривался прежний путь. По их следам осторожно двигались двое. Лучше сказать так: заметны были двое, остальные могли обходить стороной или отстать и идти где-то позади.

– Хватит, – один из преследователей резко остановился. – Она того не стоит.

Разглядеть говорившего было нельзя, мешала листва. На голос проводника не похоже. Борис натянул тетиву.

Осталось три стрелы. Что если эти двое – не последние?

– Двоих потеряли, Тит ранен. Я дальше не пойду.

– Мы их почти поймали!

Борис удовлетворенно выдохнул, сместил прицел на голос, который узнал, и выпустил стрелу.

– Ты говорил то же самое, когда нас было шес…

– Гроб тебе в глотку и кикимору в жены! – взвопил подстреленный проводник.

Вряд ли ранение вышло смертельным. Следующую стрелу Борис послал опять в проводника. Но тот, тертый калач, уже распластался по земле и, судя по звукам, отползал в чащу. Его напарник мудро поступил также.

Двое убиты, двое ранены, один отказывается драться дальше. Всего, как выяснилось из разговора, шесть – значит, где-то затаился еще один. Если шестой не трус, то сейчас должен обходить сзади.

– Бежим. – Борис толкнул Елену в ту сторону, откуда уползли двое, и помчался, прикрывая собой.

Стрела ударила над закинутым за спину щитом в защищенный бармицей загривок. Мощность удара и звук подсказали, что наконечник обычный, дальность большая. Но стрелок отменный. Борис не рискнул обернуться, чтобы ответить. Они с Еленой миновали еще несколько деревьев, сменили направление и дальше бежали, не останавливаясь.

Темнело. Сквозь листву заглядывала луна, становясь все ярче по мере того, как небо тускнело. Преследователи отстали, потеряли след или прекратили погоню. Борис надеялся на последнее. Трое раненых и один сомневающийся при единственном полностью боеспособном воине – расклад в пользу беглецов. Главное, чтобы не застали врасплох. Нужно уйти как можно дальше.

Елена очень старалась. От успеха зависела жизнь. Обувь она давно потеряла, платье испачкала и в нескольких местах порвала. Ее ноги заплетались, ступни кровоточили и состояли целиком из ранок и мозолей. Смотреть больно. Да и некогда. Хотя желание присутствовало. Подол платья Елена приподняла и держала в руках выше коленок, чтобы ткань не мешала бежать. Голые коленки и развевающиеся волосы… Так бегают дети.

Елена походила на ребенка только чистотой лица и наивностью взора. Остальное, до колик притягательное и до помутнения сознания соблазнительное, выдавало в ней истинную женщину, которая хотела жить и любить.

Когда деревья начали редеть, Елена совершенно выбилась из сил. Борис молча подхватил ее на руки и понес.

Главное, не оступиться. Дремучий лес закончился, дальше шли через пролесок. Наступившая темнота не мешала. Луна давала достаточно света, мир казался призрачным, резкие тени заставляли вздрагивать. Если кто-то нападет, Борис ничем не ответит – оружие висело за спиной и в ножнах, руки были заняты. Но за этот миг с занятыми руками он готов был отдать жизнь.

В конце концов силы кончились и у него. Елена расцепила обвившие его шею руки, оба вытянулись на земле. Ноги гудели. Сердце колотилось, как запертый в темницу бесноватый, и также просилось на волю.

– Куда мы идем? – донеслось от Елены.

Впервые услышанный голос полностью соответствовал божественному образу и разлился по душе Бориса, как мед по гортани. Больше ничего не хотелось, только вот так лежать рядом и слушать. Но Елена ждала ответа, и Борис нехотя выдавил:

– К моему отцу, другого выхода нет.

– У меня есть жених. Вы украли меня. Я должна вернуться.

Совсем не эти слова хотелось услышать Борису.

– Тебя отдали дракону, – сказал он. – Оттуда не возвращаются. Я воспрепятствовал и, после того что натворил, для меня обратного пути нет. Тебе придется ехать со мной хотя бы для спасения жизни. Прости, неправильно выразился. Не придется. Я ни в чем тебя не ограничиваю, ты можешь сейчас же встать и уйти, я слова не скажу. Все, что я делал – это спасал тебя от дракона и лесных татей, и почти спас, хотя уверен, что погоня продолжается. Разбойников осталось мало, на рожон они больше не лезут, но вряд ли отступятся. Поэтому я сказал «почти». Еще мы можем нарваться на драконовых гридней. С ними-то я разберусь быстро, они примут меня за своего. Повторю еще раз: сейчас ты полностью свободна. Хочешь вернуться к своему, как ты его назвала, «жениху»? Пожалуйста, но проводить тебя я не смогу, это все равно, что добровольно шагнуть в костер. Кроме людей дракона и лесных татей позади ждет болото, а дорогу через него знал только проводник. Кем он оказался, ты знаешь. Теперь хорошенько подумай над всем, что я сказал, и ответь на вопрос, от которого зависят наши с тобой жизни: ты поедешь со мной?

Елена молчала, что не предвещало ничего хорошего. Пока не прозвучало страшное, Борис вновь заговорил:

– Возможно, ты что-то понимаешь не так. Прости, я не мастер высокого слова и говорю что думаю, а это часто выглядит нелепо и может быть воспринято неверно. Пойми, я ничего от тебя не требую. Спрошу по-другому: ты готова помогать мне в пути, если я спасу тебя от дракона и лихих людей? Вот, теперь я выразил мысль точнее. И все равно не торопись. Прежде чем ответить, выслушай еще кое-что. Я никогда не применю к тебе силу. Я буду ждать, сколько понадобится. Мои родители спрячут нас, у тебя появятся возможности, о которых не смела мечтать. Все радости мира упадут к твоим ногам. Взамен я прошу одно: не мешать мне спасти тебя.

Прошло немало времени, прежде чем тихо донеслось:

– Я согласна ехать с тобой. – Елена помолчала. – Но только потому, что альтернативы нет.

Тело Бориса внезапно обмякло, и захотелось плакать. Он не знал слова «альтернатива», но смысл улавливался. С трудом удалось сделать взгляд строгим:

– Надо как можно быстрее добраться до моря.

***

Они шли всю ночь. Иногда Борис нес Елену. Оба молчали. Главное было сказано, остальное покажет жизнь. Только бы сохранить ее, эту жизнь.

Как бы хотелось, чтоб сестра Кася оказалась права. Много лет назад она предрекла ему перед отъездом за море: «Ты станешь драконом и умрешь за любовь».

«Отлично, – улыбнулся Борис. – Для этого мне придется жить вечно».

Наследник дракона – брат Виктор, поэтому отец послал к Кощею именно Бориса.

«А любовь будет настоящая – та самая, из сказаний и легенд, большая и чистая?» – продолжал улыбаться Борис.

В то время он не верил, что описываемое им чувство существует.

Кася хмуро кивнула и ушла к себе. Она с детства отличалась богатым воображением, а с недавних пор ее будто прорвало – пророчествовала о каждом, кого видела перед собой, и даже о тех, кого лично не знала. Конечно, ей не верили. Предсказательная дурь у нее началась после знакомства с иноземным чудиком. Красотой природа Касю не обидела, и одно время за ней волочился какой-то хмырь заезжий, подарками заваливал, витиеватые речи плел… Звали его, кажется, Ипполитом. Или Аполлинарием. Однако, Кася, не будь дура, сразу поставила условие: «До свадьбы – ни-ни». И сгинул тот Ипполит-Апполинарий несолоно хлебавши. А Касю с тех пор на всякую ерунду пробило: то, как Борису, любовь и смерть накаркает, то отцовского пса пожалеет, что, мол, болеет, хотя вид у того – дай боги каждому. Честно говоря, пес и вправду вскоре подох, но то возраст, а не сестренкино ясновидение. Скажи про любого, что тот умрет, и однажды тот действительно умрет. Чудеса ни при чем.

При расспросах Кася на полном серьезе заявляла, что, дескать, дар предвидения ей дал тот самый Ипполит-или-Апполинарий, а в качестве кары за строптивость заставил всех ей не верить. Фантазерка, однако.

А еще раньше она как-то объявила Борису:

«Ты предашь двух правителей и приведешь врага в соседнее государство».

«Как-как? – ухмылялся он. – Твои слова – да богам бы в уши! Врага в соседнее государство – это же здорово! Враг моего врага – мой друг!»

У Бориса иногда возникало ощущение, что сестра хочет донести что-то важное, а над ней смеются. А что же она хотела? Как еще реагировать на такие предсказания?

Скоро он вновь увидит Касю. «Ты станешь драконом и умрешь за любовь». Первому, конечно, не бывать, но про любовь он подтвердит – сестра оказалась права. Появление в его жизни женщины, за которую стоило умереть, перевернуло сознание. Домой Борис вернется другим человеком.

Когда на востоке порозовело, впереди раскинулась сверкающая гладь. Далеко слева виднелась мачта, с приближением к уходившему вниз крутому берегу показалась и вся морская посудина – идеально подходившая для целей Бориса рыбачья лодка. А главное…

Борт украшал не змей, а золотой единорог на красном фоне!

– Боги на нашей стороне.

Борис ускорил шаг, словно открылось второе дыхание, сладкая ноша в руках показалась пухом.

Лодка была большой: парус, четыре ряда весел, несколько широких поперечин для сидячих мест и огромный отсек для сетей и пойманной рыбы. Место для рыбы пустовало, сети сушились на берегу.

– Эй, рыбаки! – заорал Борис. – Подъем!

Из лодки поднялись сонные головы:

– Мы уже платили за стоянку.

Борис вспомнил, что на нем форма драконова гридня. Шлем и щит с крылатым змеем полетели в прибрежную гальку.

– Перед вами Борис, сын Куприяна. Если у вас на сегодня задуманы дела – забудьте, также забудьте про сети и прочее. Сей же миг везите меня к отцу. Обещаю, это будет самая выгодная работа в вашей жизни, на той стороне каждый получит лодку, снасти и деньги для найма команды.

Рыбаки бросились расправлять парус и вставлять весла в уключины.

Бориса и Елену разместили на носу, команда взялась за весла. Вода взбурлила.

После того как отчалили и лодка вышла после мелководья на морской простор, на берегу показались две бородатые фигуры: прихрамывавший проводник и высокий здоровяк – наверное, тот самый лучник. Из-за большого расстояния Борис не стал тратить стрелу. Оба разбойника проводили взглядом уплывшую добычу. Яснее ясного, что хитрый проводник вернется к личине сельского жителя и доложит, куда надо, о похищении. В его рассказе не будет засады на тропе, злодеем окажется вероломный предатель-гридень, сбежавший на корабле соседнего государства.

Ничего не изменить. Борис взял у ближайшего рыбака пропахший рыбой плащ и накинул Елене на плечи:

– Потерпи, осталось немного.

Он сел рядом и обнял ее, защищая от пронизывающей сырости. Елена не отстранилась от его рук. Это было здорово.

В лицо летели соленые брызги, пахло водорослями, небо затянули хмурые облака.

А на душе светило солнце. Служба окончена. Не так он представлял себе возвращение, но есть такой «закон разведчика»: успешный никогда не добьется славы. О тех, кто жил чужой жизнью, с трудом и риском вызнавая величайшие тайны противника, легенды слагаются посмертно. Ставший известным живой разведчик – символ неудачи.

Глядя на Елену, Борис не считал себя неудачником. Жаль, что отец подумает по-другому. Он послал Бориса войти в окружение Кощея, втереться в доверие и вызнать секрет бессмертия. Нельзя сказать, что Борис возвращается ни с чем, и дело не в Елене Прекрасной. Удалось кое-что узнать. А если подать правильно, то «кое-что» превратится в небывалый успех. Борис сопоставил все, что люди знали о Кощее, и секрет оказался прост, как яйцо. Непонятно, почему нужный вывод не пришел в голову другим. Не умирать – не значит быть бессмертным. Кощей Бессмертный – бессмертный? Как бы не так. Языками чесать люди горазды, и повторяемые день за днем слухи постепенно превращались в правду. А истина такова: Кощей начал править во времена Борисова прадеда. Не поспоришь, столько не живут. Признак вечной жизни? Отнюдь. Для собак люди тоже кажутся бессмертными. Когда щеночек рождается – хозяин взрослый, когда старый пес умирает – хозяин все еще взрослый. С Кощеем то же самое. Прадед слышал про молодого поджарого силача, который силой захватил власть за морем. Дед встречался со статным воином средних лет. Отец знал о мудром пожилом правителе. А Борис видел дряхлеющего живчика с одутловатым лицом, отменным брюшком и незарастающей плешкой, боявшегося собственной тени, но весьма охочего до женского пола.

Достаточно рассуждать здраво, и придет понимание, что к чему. Настоящий бессмертный мог бы побеждать несметные армии, сколько их ни собери. Знай себе убивай врагов по одному, когда-нибудь да кончатся. Кощей так не делал. Он вообще сторонился войн, а с соседями предпочитал выгодно торговать. Но породниться с ним желающих не находилось. Отдашь дочку за такого – он всех переживет, два государства под своей рукой объединит, после чего к соседям посватается. Кому охота, чтобы некто подминал под себя все, и с ним нельзя было бороться? Ни детям такое государство в наследство не оставишь, ни внукам, рано или поздно их уничтожат «во благо государства» как угрозу для вечного правителя. В итоге соседние государства жили по принципу «не буди лихо, пока оно тихо». Всех устраивало.

Истина о бессмертии Кощея хранилась в письменах, в старые времена составленных для него неким приезжим из дальних стран. Предание гласило, что писаря того казнили, чтобы не выдал тайны. С тех пор все знали, что письмена не читаются. Кощей с улыбкой наблюдал, как кто-нибудь грамотный натыкался на свитки и пытался разобрать хоть что-то. Возможно, со стороны Кощея это была проверка. Вдруг кто-то сможет? Бывая во дворце, Борис тоже видел покрытые непонятными значками пергаменты. Возникала мысль скопировать их, чтобы отцовские грамотеи расшифровали. К сожалению, Кощей не позволял кому-нибудь видеть письмена больше одного раза. Скорее всего, это действительно была проверка. Вот если бы Борис занял место головы драконовых гридней, что как раз оказалось свободным… Невзирая на козни Доремира, за новой девушкой послали Бориса – значит, именно Борис должен был стать следующим головой. Возможности тогда открылись бы исключительные.

Теперь сожалеть поздно.

В лицо ударили брызги, и посторонние мысли сгинули. Елена спала в руках Бориса. Кто-то из рыбаков с извинениями, что ничего лучше предложить они не могут, принес скудной еды. Движением глаз Борис приказал положить рядом и больше не беспокоить.

Ветер раздувал парус, волны мерно подкидывали и опускали лодку. Иногда через борт хлестала вода, ее вычерпывали. Родной берег уже просматривался. Но Борис смотрел не вперед. Он любовался прожилками на тонкой шее. Нежной кожей. И цветком на плече.

Все же Елена – богиня. Или дочь одного из богов. Как бы то ни оказалось – неважно, она с Борисом, и кроме этого отныне ничто не имело значения.

На востоке небо почернело, а на западе порозовело всплесками на багровых облаках. Все чаще навстречу кто-то проплывал – тоже с родным единорогом на стяге и парусе. Огромных многопарусных кораблей с недавних пор не строили, опасных волн и штормов почти не бывало, а когда боги разгневаются, величина не спасет. Оставшийся после войн единственный большой корабль оказался никому не нужным, он не мог пристать к торговой пристани, а возить на него товар лодками и платить за многократную погрузку-выгрузку оказалось невыгодно. Последняя война отгремела в дедовы времена, когда два государства по обе стороны моря объединились против иноземных захватчиков. У пришлых были собственные боги. Люди дрались с людьми, боги – с богами. Строилось невообразимое количество кораблей, невероятных по размеру и мощи, люди гибли в морях тысячами, а прибрежные города разрушались, чтобы правители одной из сторон в конце концов смогли назвать себя победителями.

К счастью, все кончилось до того, как люди и боги извели друг друга подчистую. Чужие боги замирились с местными и общим решением договорились не поддерживать людей, если те начнут воевать. Отныне ничто не мешало процветанию.

Весла вновь ударили по воде, чтобы сбросить скорость и пришвартоваться. Вскоре раздалось:

– Мы прибыли, господин.

Елена удивленно открыла глаза. Измученная до полусмерти, она проспала весь день и теперь не понимала, почему солнце снова садится.

– Спасибо, – поблагодарил Борис рыбаков. – Приходите вечером, отец заплатит.

– Да пребудут с тобой боги, господин.

Борис и Елена ступили на деревянный пирс. Мимо них, тяжело дыша, шагали грузчики с мешками за плечами, носились мальчишки с тележками и корзинами, кричали торговки и зазывалы. По мощеной мостовой со скрипом ползли груженые возы, сновали всадники, стражи, торговцы и гонцы. В паланкинах восьмерки рабов несли богатых горожан. Открытые двери заведений и построек выдавали их назначение не только видом, но и запахом: Борис с Еленой миновали склады, мастерские, бани, харчевни и палаточный рынок. Впереди, куда они шли, высилась городская стена, а слева, со стороны моря, часть города покрывал ил – многие годы некому было строить дамбы и выгребать воду после штормов. По разрушенным зданиям бродили козы, в стенах с провалившейся кровлей росли деревья, почти все обвил колючий плющ. Пруды загнили, увенчанные скульптурами фонтаны покосились, выбитые ставни и двери противно скрипели.

– Эхо войны, – объяснил Борис в ответ на удивленный взгляд Елены. – Много людей погибло, восстанавливаемся до сих пор.

Справа от дороги раскинулись кварталы бедноты. Деревьев не было, торчали только раскуроченные пеньки. Лепились друг к другу хибары, сколоченные из чего попало, у пустых проемов дверей в грязи играли голые дети, ближе к дороге торговали ерундой немощные старухи. Пугали жуткие рожи нищих, просивших милостыню, но калеками вовсе не выглядевших – от таких хотелось держаться подальше, чтобы не стянули кошелек или не зарезали ради хорошей одежды. Или не похитили для выкупа. Борис ускорил шаг.

Могучие ворота, распахнутые настежь после войны и с тех пор ни разу не закрывавшиеся, приглашали в центральную часть города. В нос ударил запах, в котором смешались цветы, сладости и пробивавшийся сквозь них навоз. Внутри крепостных стен жили по-другому. В торговые ряды, построенные из белого камня, подъезжали на конях и в паланкинах солидные покупатели, вдоль дороги росли яблони и вишни, а в конце пути виднелся дворец, уходивший башнями и шпилями почти в облака. И всюду развивались кумачовые полотнища с золотым единорогом.

Прохожие, особенно из тех, что побогаче, присматривались к Борису и, узнав, кланялись в пояс. У Елены впервые проснулось любопытство:

– Почему к тебе так относятся? Кто ты?

Борис раскинул руки:

– Сын правителя всего этого. Пойдем быстрее, я так давно не был дома.

– Как называется твой город?

Борис втянул носом родные запахи и счастливо объявил:

– Двоя.

Часть вторая. Егорий Храбрый

На тебя, моя душа,

Век глядел бы не дыша,

Только стать твоим супругом

Мне не светит ни шиша.

Леонид Филатов «Про Федота-стрельца»

Глава 1. Георгий и Елена

Случилось чудо. Сделка с синьором Валентино каким-то образом сорвалась. Но чудо, как ни удивительно, было не в этом. Цель – обретение любви и сказочной жизни – оказалась достигнутой. Ирония судьбы проявилась в том, что Георгий и Елена – так звали избранницу – попали в сказку не в переносном смысле, как мечтали, а в прямом. Сначала, когда шок потрясения прошел и сила притяжения бросила их друг к другу, они не сразу поняли, насколько все изменилось за пределами их слившихся тел. В какой-то неуловимый момент прежний мир растворился в тумане, а вокруг появился новый. Долгий поцелуй, знаменовавший одновременно встречу и прощание навсегда, закончился изумлением: вместо суетливой Вероны со всех сторон высился девственный лес, пели птицы, по деревьям скакали солнечные зайчики. На полянке рядом с узкой речушкой приветливо распахнул двери деревянный домик. Точнее, избушка. Не на курьих ножках, а обычный сруб-пятистенок, крытый соломой, с сенями и милыми занавесками на окошках, как испокон веков строили на Руси. Георгий с Еленой прошли к домику по траве, нигде не примятой и, похоже, не знавшей других ног. На пыльном крыльце тоже не было ни единого следа, и внутри, как и ожидалось, оказалось пусто.

Избушка словно бы ждала хозяев. К печке привалилась стопка нарубленных дров, на столе сияла белоснежная скатерть, и едва ли не половину помещения занимала странно смотревшаяся в реалиях деревенской обстановки двуспальная кровать. Для людей, которые чуть не потеряли друг друга в минуту, когда только-только обрели, увиденное показалось сказкой.

Знакомство с вампиром убрало вопросы по поводу «как мы здесь оказались» и «что теперь делать». Ответ прост: принять как должное и наслаждаться каждой минутой. Хотели сказку – получили. Как с обращением к компьютеру. Тот тоже делает не то, что хочешь, а то, что прикажешь.

Подпол, как говорится, ломился от запасов крупы и муки, на полочках нашлись соль и толченые травы-специи. Грубо выкованные ножи, деревянные ложки, чугунки, глиняная посуда… Пуховые подушки и откинутое, будто в приглашении, одеяло…

Дом словно ждал тех, кто придет.

Георгий и Елена стали жить вдвоем.

Первый день весь состоял из счастья. Второй – не весь. Начиная с третьего, счастье незаметно отошло на задний план и скрылось за горами забот. Пока в погоне за ослепительным горизонтом, откуда тянуло руки уносимое кем-то счастье, Георгий с Еленой сносили одну гору, за ней вырастали хребты из новых. Жизнь в лесу – это, конечно, сказка, но только для тех, кто привычен. Приготовление пищи в печи или на костре, заготовка дров, ягод и грибов… А стирка в холодной речке без порошка и даже без мыла? А туалет на улице и та же речка вместо ванной? А ведро вместо канализации? Не говоря о том, что ведра из досок, стянутых железными полосами, сами по себе весили как полные.

К домику иногда подходили удивленные зайцы, в речке плескалась наглая рыба, тоже догадавшаяся, что из Георгия охотник и рыбак, как из кочерги метла.

– Мы будем жить с тобой в маленькой хижине на берегу очень тихой реки, – нежно говорил Георгий Елене, подавая белье в медном тазу.

Она улыбалась в ответ. На сверкавшей ряби колыхались кувшинки, квакали сытые лягушки, звенели – куда же без них на природе? – веселые комарики. Любой город двадцать первого века вспоминался теперь добрым словом, но там, в напичканных электротехникой бетонных коробках, в отличие от местной природной идиллии не было человека, в котором заключался смысл жизни. А зачем тогда жить?

Прежняя одежда для нового мира не годилась. Новая нашлась в сундуке под лавкой – нужного размера сарафан с платком и рубаха-косоворотка со штанами. Для ног предназначались лапти, а чтобы их носить, пришлось освоить портянки.

Никакие другие хозяева домика не объявились, и Георгий с Еленой окончательно убедились, что окружавший их мир – это и есть заказанная сказка.

В первый же день они обошли округу, чтобы узнать, куда забросила судьба. Домик стоял на полянке, лес вокруг изобиловал ягодами и грибами, речка – рыбой, но стоило хотя бы полчаса пройти в любую сторону, как маленький рай заканчивался, со всех сторон его окружали непролазные болота. Из затхлой жижи торчали деревья, виднелись большие острова твердой земли, но добраться до них было нереально. Георгий сделал несколько попыток и едва не утоп, Елена насилу вытащила с помощью длинной палки. Речка, протекавшая мимо избушки, вытекала из болот и в них же с другой стороны растворялась. Не уйти. Это плохо. Зато никто не придет и не помешает счастью.

Взявшись за руки, Георгий с Еленой ходили за ягодами и грибами. Солить-сушить оба не умели и съедали свежим то, что можно есть сырым, остальное варили или жарили. Для готовки требовались дрова. За дровами, естественно, ходил Георгий. Топор нашелся в сенях рядом с деревянной лопатой, понизу окованной железной пластинкой. Пилы не было. Приходилось сначала рубить выбранное старое дерево целиком, затем на чурки и только затем на поленья. Зато щепок летело столько, что для растопки больше ничего не требовалось.

Труднее всего давалось отсутствие сахара. Он, к удивлению, оказался настоящим наркотиком. Ломка продолжалась много дней. Никакая ягода, даже самая сочная, не заменяла организму захудалой карамельки, о которой мечталось, как некогда о… А о чем, кстати, раньше мечталось? Прежняя жизнь быстро стерлась из памяти.

Одежду приходилось беречь, другую взять неоткуда. Решили ходить без одежды. На время безоблачное счастье вернулось, несколько дней прошли как во сне. Погода стояла райская. Стесняться никого не надо. Разве что из болота кто-то вылезет, но кикимор и леших Георгий не боялся, в нечисть он просто не верил, а Елена, чуточку суеверная, все же конфузилась и намекала, что даже здесь за ними может следить кто-то невидимый. Взять того же синьора Валентино.

– И что же? – улыбался Георгий. – Думаешь, бессмертный невидимый мужик увидит такое, о чем прежде не подозревал? Я к нему даже ревновать не буду, пусть смотрит, если нравится. Мне, например, очень нравится. А он, если смотрит, пусть завидует.

Климат баловал – ни затяжного дождя, ни сильного ветра, ни холода. Только солнышко и – иногда и очень к месту – приятный ветерок. Одно слово – рай. Правда, березы, ели и дубы намекали, что тропиками здесь не пахло, природа была знакомой до боли, каждые кустик и травинка напоминали о родине. Если вампир перенес Георгия с Еленой в пространстве, то именно туда, куда нужно. Встречи с неизвестными ягодами, зверями и насекомыми грозили неприятностями, но жизнь хотя бы не превратилась в выживание.

Вообще-то, если быть честным, превратилась. Но выживать вдвоем с любимым человеком – это счастье. Даже когда оно незаметно за изматывающими заботами.

Думая о погоде, Георгий сомневался, что здесь бывают снежные зимы, иначе крыша провалилась бы под снегом, а она выглядела крепкой, несмотря на то, что дерево и солома домика свежестью не отличались. Георгий решил: мечтать надо о лучшем, а готовиться к худшему. Дров следовало заготовить столько, чтобы хватило как на готовку, так и на отопление, о котором сейчас, в жаркую погоду, просто не думалось.

И постоянно мучил вопрос: что делать, когда запасы крупы и муки закончатся?

Это вопрос завтрашнего дня. На том, что имелось, два человека могли прожить несколько лет. Пусть пройдет год, тогда станет ясно, как действовать дальше. Вариантов два: что-то сеять или же строить лодку и как-то выбираться в большой мир.

Хищные животные сюда не забредали, многочисленные зайцы и глухари чувствовали себя в безопасности. Стоило зазеваться, и они даже воровали еду.

Здравый смысл подсказывал: где водятся зайцы и глухари, там однажды могут появиться волки и медведи. Как себя защитить от голодного зверя? На такой случай Георгий выстрогал копье, снабдил самодельным наконечником из ножа и часто упражнялся в метании и «бое с тенью». К средствам самозащиты в избушке относились также топор и кухонные ножи. Глядя на распоясавшуюся дичь, Георгий улыбался: охотиться он начнет позже, когда отточит навыки и когда Елена придумает, как заготавливать мясо впрок. Сейчас обоим приходило в голову единственное: дождаться холодов, чтобы хранить запасы на морозе.

Привыкший, что люди и хищники в окруженный болотами рай для двоих не забирались, Георгий не носил с собой оружия, и когда понадобилось действовать, он растерялся: топор и ножи остались в доме, а копье – далеко в стороне, под раскидистой осиной, где он вчера тренировался. Забрать не удосужился, потому что – зачем? Привыкнув жить в одиночестве, расслабляешься, и виртуальные проблемы, о которых постоянно думаешь первые дни, постепенно остаются за бортом маленького мира. Когда полно других забот и нечто плохое не случается ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра, сознание вычеркивает гипотетические неприятности из списка злободневного. После рубки и перетаскивания дров, основного занятия Георгия, руки и поясница ныли так, что лишние килограммы при себе выглядели издевательством над здравым смыслом. Даже топор иногда оставался где-то в лесу, если утром надо было вернуться на то же место.

Сейчас Георгий собирал малину около болот, невидимая отсюда Елена занималась тем же где-то неподалеку.

– А-а-а!!! – взорвался в ушах женский вопль.

Такой интонации Георгий не слышал у подруги никогда, он даже не представлял, что такое возможно. В крике собрался весь ужас мира, сравнимый разве что с концом света.

Что?! Где?! Кто?!

Георгий, как был, помчался сквозь кусты к столь же легко одетой Елене. Она неслась навстречу:

– Человек! Там!

В их сторону, помогая себе проваливавшейся в ил длинной палкой, по вязкой жиже брел шатавшийся человек.

Воин? Кольчуга, огромный меч, кистень… Щита и шлема не было. Словно выбывший из битвы витязь, раненый и потерявший коня. Метрах в трех от елки, стоявшей на твердой почве, он рухнул в воду и больше не показывался.

Георгий бросился на помощь. Пришлось нырять – снаружи незнакомца уже не было видно, спасла только близость к берегу. Дальше и глубже Георгий просто не сунулся бы. Елена держалась рядом с длинной веткой в руках – на случай, если придется вытягивать. Такую ситуацию отработали не раз, когда исследовали окрестности.

Все получилось. Вытащенный на траву мужик закашлялся, его мутный взгляд поднялся на спасителей, и в тот же миг сознание покинуло спасенного.

Глава 2. Соловей-разбойник

Рядом с избушкой Георгий соорудил для раненого навес между деревьев. Кольчуга, когда ее снимали, показалась неподъемной – непонятно, как можно что-то делать, когда на тебе столько лишних килограммов. Отмытая от грязи и разложенная на земле, кольчуга выглядела как вязаная из стали футболка для великана – с широким воротом, короткими рукавами, длиной до середины бедер.

Сапоги из мягкой кожи снялись легко, но сначала пришлось повозиться с мятыми наколенниками – изнутри обитые тканью, они крепились жесткими ремнями на застежках, причем застежки заклинило, пришлось их ломать. С налокотниками проблем не возникло, хотя им тоже досталось изрядно – посеченное железо искривилось, подкладка порвалась. Сверху на них, видимо, крепились метательные ножи, сейчас держатели пустовали. Зато два ножа нашлось за голенищами: один обычный, с деревянной рукояткой, второй – длинный и узкий, без рукояти, больше похожий на заточку. Резать таким невозможно, режущей кромки нет. Скорее всего, тоже метательный.

Под кольчугой оказалось нечто вроде стеганой куртки, что выглядело странно для местного климата. Должно быть, куртка защищала от натирания и амортизировала удары.

На широком кожаном поясе болтались пустые ножны от кинжала, а из-за пояса торчал кистень – этакие древнерусские нунчаки, предназначенные против тяжеловооруженного противника. К небольшой рукоятке цепью крепился железный шар с шипами, сила удара могла сравниться с прилетом чугунного ядра, никакая броня не выдержит. На Западе кистень звался моргенштерном, и рыцари его очень уважали.

Георгия особенно поразил меч. От изрубленной перевязи почти ничего не осталось, оружие чудом не сгинуло в болоте. Длинный, примерно в метр, клинок местами зазубрился и все равно вызвал почти детский трепет. Георгий вспомнил уличные игры с палками-саблями, потом была секция ушу, где очередные палки изображали мечи… Еще он почти два месяца посещал секцию фехтования. По сравнению с настоящим мечом спортивная рапира выглядела прутиком, а стойку для выпада с поднятой или заведенной за спину левой рукой даже нельзя повторить, вес меча не позволял долго держать его перед собой. Или приходилось упирать навершие длинной рукояти снизу в запястье, но и это не спасало.

Наигравшись с мечом, Георгий занес его в дом. Жаль, что в свое время увлечения быстро сменялись – везде требовалось полное посвящение себя выбранному делу, а останавливаться на чем-то единственном не хотелось, новый день приносил новые идеи, и – к величайшему сожалению – невостребованные в прежнем мире навыки так и не стали навыками. А как бы сейчас пригодились!

Пока он восхищался игрушками для взрослых дядей, Елена хмуро ходила вокруг.

– Понимаешь, что это значит? – Она кивнула на меч и кольчугу.

– Мы же просились в сказку. – Георгий еще раз полюбовался мечом. – Сейчас к нам явился сказочный богатырь. Похоже, он дрался со Змеем Горынычем. Ясно одно: отныне скучно не будет.

– Я имела в виду другое. Нас забросило в прошлое.

Георгий помолчал.

– Мы можем как-то повлиять на события? – спросил он задумчиво.

Елена пожала плечами:

– Не знаю.

– Никак не можем. Во всяком случае, пока. Поэтому неважно, куда нас забросило. Нужно узнать об окружающем мире как можно больше, а у нас теперь есть, у кого спросить. Надеюсь, он не итальянец. Впрочем, ты же знаешь итальянский язык?

– Когда раздевали, он кое-что буркнул. – Елена поморщила нос. – Думаю, он не итальянец.

Все оружие унесли в дом, там же, но уже не в сенях, а под кроватью, временно прописался топор. В глубине души все люди хорошие, только глубина разная, и лучше было перестраховаться.

Одевались теперь по всей форме. С появлением третьего рай для двоих закончился. Елена нашла в этом плюс – теперь меньше досаждали комары.

Двое суток незнакомец метался в бреду, иногда витиевато и очень знакомо для русского уха бранился и выкрикивал резкие команды. В такие моменты Елена протирала ему лоб влажной тряпкой, и спасенный успокаивался. Количество ран на нем ужасало, но он, безусловно, выздоравливал: жар потихоньку спадал, сломанная нога, на которую наложили шину в виде привязанной палки, перестала опухать.

Чужак был моложе Георгия, израненное тело состояло из одних мускулов, но черная клочковатая борода и изборожденное морщинами лицо делали незнакомца старше.

Первые слова раздались, когда Елена развешивала белье на прокинутых между деревьев жердях.

– Кто ты, красавица?

– Елена. – Она положила охапку на землю и шагнула к раненому.

Несший воду Георгий оставил ведра, подошел к ним и тоже представился:

– Георгий.

Незнакомец напрягся и быстро огляделся в поиске других возможных противников. Увиденное ему понравилось – кулаки расслабились, с лица исчезло выражение загнанного животного.

– Егорий? – переспросил он.

– Георгий, – отчетливо повторил Георгий.

– Я и говорю – Егорий. – Незнакомец на миг оглянулся на Елену, но поскольку разговаривал с Георгием, вновь обратил цепкий взгляд на него. – Лучше бы тебе заморским именем не зваться, беду накличешь. У нас всех кличут по-простому. Заграничный Теодор у нас – Федор, Мартин – Мартын, Стефан – Степан. А за Георгия можно и в глаз получить. Выдумали же – Ге-ор-гий!

– А тебя как звать?

– Соловей.

Георгий не удержался от усмешки:

– Разбойник?

– Ну, зачем же сразу разбойник. – Соловей с показной обидой нахмурился. – Я не убивец, а если кого и убил, то за дело. Я отбираю у богатых и раздаю бедным.

– Ясно. Как Робин Гуд.

– Не слыхал про такого. Он из наших мест?

– Что подразумевают «наши места»?

До Соловья вдруг дошло.

– А вы откуда взялись? – Он оглядел с ног до головы Георгия, затем Елену – со всеми подробностями и с гораздо большим удовольствием. – Мы с братьями тут иногда от дракона хоронимся, потому что другие сюда не суются – дороги не знают и нечисти боятся. А из всей нечисти тут только мы с вами. Может, нечисть – это вы? Хотя такую красавицу кроме как ангелом представить не могу. Надеюсь – сестра? – Соловей вновь перевел взор на Георгия.

Елена ответила первой:

– Невеста.

С языка Георгия уже срывалось «жена», но он не успел и спросил вместо этого:

– Ты сказал «с братьями». Сколько их у тебя?

– Все люди – братья, не слыхал? Ты мне в некотором роде тоже брат. Но я говорил про тех, с которыми в огонь и в воду и которые со мной пуд соли съели в разных передрягах. Раз уж со мной сюда не добрались, то мертвы либо тоже где-то отлеживаются, только не с такими удобствами. Но вы не ответили: как вас занесло в чертовы болота?

– Чудом. – Георгий решил, что дословно правду рассказывать не стоит, местные не поймут. А если суеверны, то сожгут за такие россказни. – Захотели уединения, и оказались тут.

– Да, пути богов неисповедимы. – Соловья в их истории ничего не напрягло. – Если чего-то хотите – молите четче, иначе вот такая байда случается. Ваш родной город как зовется?

– Верона, – вылетело у Елены.

– Москва, – одновременно с ней ответил Георгий. И тут же исправился, чтобы не возникло путаницы: – Верона.

– Москва, – вместе с его поправкой раздалось уточнение Елены.

– Не слыхивал, – покачал головой Соловей. – Это далеко отсюда?

– «Отсюда» – это откуда? – перешел в наступление Георгий.

– От столицы. И от Гевала. Или вы двойские? – По глазам поняв, что прозвучавшие названия собеседникам ничего не сказали, Соловей пустился в объяснения. – Ближний город называется Гевал, он стоитна берегу, у самого моря. Если идти к горам, доберешься до столицы, а на другой стороне моря стоит древняя Двоя.

Георгий перебил:

– Как называется столица?

Имена столиц, как правило, живут веками, а то и тысячелетиями. А если столичным городом становится другой, о прежнем все равно не забывают.

– Зачем ей как-то называться? – Соловей едва не рассмеялся. – Она же столица!

Из дальнейших расспросов Георгий и Елена выяснили, что вокруг их маленького рая процветает дикий феодализм, механика имеется, но на зачаточном уровне, заводы и фабрики представлены кузнецами, ткачами и скорняками, а строительная индустрия – каменщиками и плотниками. Синьор Валентино отправил Георгия и Елену в сказку самую что ни на есть настоящую – чисто средневековую, и спасибо, что русскоязычную. Колдунов и ведьм, как в те века было принято, здесь действительно сжигали, а чудеса, если случались, то происходили по воле богов. В столице правил дракон, его гридни – приближенные воины – грабили народ, а Соловей со своей командой грабил тех, кто грабил народ, и возвращал награбленное честным труженикам.

Георгию не давал покоя один момент.

– Как ты прошел через болота? – спросил он, когда поток основного рассказа иссяк и разбился на малозначимые ручейки.

– По елкам. Если желаете уйти, могу вывести. Куда хотите податься? Что умеете делать? Где будете жить?

Георгий посмотрел на Елену. Она пожала плечами.

Что их ждет за болотами? Здесь у них дом, а что будет там? На что жить?

Георгий поинтересовался:

– Снег у вас бывает?

– А то!

– Много?

Соловей улыбнулся, как малому ребенку:

– Тебе все снежинки пересчитать?

Георгий вздохнул:

– Ну, сколько за зиму падает? Какой слой на земле лежит?

– Лежит? – Соловей удивленно моргнул.

– Ясно. Раз в год бывает холодно, и падает снег.

– А я что сказал?

Чудесные места. Если снаружи придется зарабатывать на ту жизнь, которая здесь дается даром, зачем куда-то уходить?

Соловей быстро шел на поправку. Выяснилось, что он изумительно поет. Потому и Соловей. В отличие от песен двадцать первого века местное оральное творчество лучше было назвать сказаниями и былинами, которые накладывали на незатейливый мотив. Грубо говоря, это был рэп в изначальном виде – певец рассказывал о том, что лежало на душе, и делал это в музыкальной форме.

Ходить Соловей еще не мог, лишь один-два раза в день хромал с палкой-костылем в кустики и обратно. Георгий с Еленой занимались обычными делами, Соловей помогал им песнями и дельными замечаниями на тему, как правильно пользоваться тем или иным предметом.

Жизнь без холодов, для которой не требуется неимоверного количества дров, высвободила Георгию время для занятий с оружием. Он попросил Соловья научить его, тот с радостью согласился. Все равно делать нечего, а так вроде бы пользу приносит добрым людям, у которых на шее сидит.

Соловей лежал на травяном тюфяке под навесом, а Георгий прыгал перед ним то с копьем, то с мечом. Больше всего ему нравился меч.

– Обожаю двуручный, – сказал он как-то раз, с трудом удерживая в вытянутой руке железяку весом больше килограмма.

– Это полуторный, – хмыкнул Соловей. – Двуручный слишком тяжел, а обычный, на мой взгляд, коротковат. Мне в самый раз вот такой. Для чего выбирают двуручный? Им можно достать всадника или подрубить ноги коню. Размер меча зависит от умений и поставленных задач. Всего у мужчины должно быть при себе три клинка. Меч – для дальней дистанции и против всадника. Кинжал – для ближнего боя и драки в помещении или в стесненных условиях. И хотя бы один нож – для всего остального и на замену длинным клинкам, если с ними что-то случится. Прочее оружие – копье, лук, топор, кистень – может помочь, а может помешать. Научись владеть мечом, остальное приложится.

– Насчет копья понимаю, оно может сломаться, с ним неудобно ходить по густому лесу и в помещении, и в ближнем бою оно не оптимально. Но как могут помешать лук, топор или кистень?

– Лук в ближнем бою вообще не оружие, а топор и кистень не годятся для защиты. Только мечом можно одновременно и нападать, и защищаться. Рубить. Колоть. Подрезать. Назидательно бить плашмя. Или навершием, чтобы оглушить. Им даже можно нарезать хлебушек на привале, чего от топора и кистеня не добьешься, они будут при тебе лишним грузом.

– Но кистень с собой ты все же носишь.

– Я нападаю из засады, а противник закован в броню. Смысл боя – закончить схватку одним ударом. Когда не знаешь, где и с кем будет драка, лучше меча ничего не придумать.

Георгий осваивал меч с воодушевлением неофита.

Жизнь Елены тоже не стояла на месте. Еще недавно тяготившуюся ежедневными хлопотами, теперь ее будто подменили. Соловья она выхаживала с почти материнскими нежностью и заботой, порхала от печки к речке и от дома к навесу. Оказывается, вот что нужно женщине для счастья. Мужчине достаточно смысла жизни или женщины, а ей нужно все, причем смысл жизни должен быть не фигуральный, а конкретный, чтобы проявлялся в реальных делах.

Георгий впервые задумался о детях. Елена, судя по всему, уже готова, и, возможно, после ухода Соловья именно это вознесет их союз на новую ступень.

Обучение, между тем, шло своим ходом:

– Удары мечом бывают прямые и ломаные. Прямые надо отрабатывать по восьми направлениям: сверху, снизу, с боков и диагональные. Ломанные – это когда клинок, плечо и кисть двигаются в разных направлениях. Такие удары осваиваются дольше, но они того стоят. Сделай взмах, будто плывешь.

– Кролем?

– Зайцем! Ты плавать-то умеешь?

Георгий сделал правой рукой круговой мах из-за спины вперед. На излете, в точке, где ладонь оказалась на уровне лица большим пальцем вниз, а локоть еще остался задранным кверху, Соловей скомандовал:

– Замри. Представь, что у тебя в руке меч, а противник закрывается щитом. Смещай направление клинка чуть правее, и ты обойдешь защиту и поразишь в лицо или в шею. Правда, откроешься сам, но противник из-за щита не увидит, на то и рассчитано.

Некоторыми приемами Георгию удавалось ответно удивить Соловья.

– Ну-ка, повтори. – Складки на лбу лесного разбойника обрели собственную жизнь. – Что ты сейчас сделал?

– Я такое в кино видел. – Георгий прикусил язык и тут же поправил себя: – Во сне.

– Ты это, когда снится такое, тут же вскакивай и повторяй. А не покажешь ли еще что-нибудь из приснившегося?

В свободное время, которого у Соловья было больше, чем хотелось бы, он пел, и чем дальше, тем чаще. Георгию творчество лесного разбойника не нравилось, а Елена, наоборот, слушала с удовольствием. Некоторые песни звучали очень современно. Те, что про любовь, даже пробивали на слезу, Елена опускала лицо, и что творилось в ее душе в такие моменты, оставалось за семью печатями. Очередной опус застиг ее по пути к речке с грязной посудой в руках.

– Нет больше снов.

Нет больше жизни.

И нет меня.

Не надо слов.

Они капризны.

В них нет огня.

Ты не горишь,

Ты просто тлеешь.

Я не хочу.

Пусть говоришь,

Что пожалею.

Я улечу

Из снов – в зарю.

Забуду осень.

Забуду все.

И вновь сгорю

Другою брошен

Под колесо.

Пел Соловей проникновенно, мягкий баритон обволакивал и вел за собой в рисуемые кущи. Хотелось идти вместе с ним, даже если кущи не были райскими, сердце сжималось от сострадания к лирическому герою и, как следствие, к самому певцу. Что ни говори, а Соловей был талантлив. Когда последнее слово растворилось в лесной тиши, Елена протерла уголки глаз и кивком поблагодарила исполнителя.

Подростком Георгий тоже писал стихи и песни. Это увлечение прошло так же, как прочие, а найденные через много лет наивные вирши вызвали стыд за самого себя. Стихи отправились в урну. Поэтому не нравились творения Соловья, воплотившего в жизнь то, что не смог Георгий.

Однажды Соловей увидел у Елены невозможную для местного производства одежду и обувь. Сарафан замызгался, его требовалось постирать, а лапти не вязались с платьем, которое она временно надела взамен. Открывшийся вид поразил Соловья больше, чем молния, попади она ему между ушей.

– Богиня!

Резануло по сердцу: восхитила Соловья именно Елена, одетая в платье и туфли, а не сами платье и туфли. Они удивления не вызвали. Закралось подозрение, что пока Георгий с Еленой ходили за ягодами, Соловей рылся в вещах и сейчас видел их не впервые.

На лице Георгия отразилось что-то такое, что Соловей вспомнил, чем следует восхищаться в женщине в присутствии ее мужчины, и всплеснул руками:

– Откуда такое чудо? Боги подарили?

– У вас часто боги кому-нибудь что-нибудь дарят? – поинтересовался Георгий.

– Бывает. Может, вы полукровки? Елена – это как пить дать, я сразу понял, что она не из мира сего. Да и ты, если вспомнить твои любопытные сны…

– В нашем городе все так ходят, у нас это обычная одежда, – довольно сообщила Елена.

Платье и туфли на каблуках – обычная? Георгий усмехнулся про себя. Кажется, у Елены новый бзик. Она соскучилась по обществу. Ее вычурные позы и дефилирующая походка подтвердили догадку. Понятно, что ей не нужен чужой мужчина, тем более средневековый разбойник. Елене просто хотелось нравиться. Это у нее получалось. Когда она появлялась в поле зрения, тренировка шла вкривь и вкось, фразы иногда прерывались посередине, слова забывались.

– И по поводу заточки клинка… – Лежавший на тюфяке Соловей проводил взглядом Елену, вернувшуюся с реки. – Сильно заточишь – в долгом бою меч зазубрится, но если схватка скоротечная, острота сыграет на тебя.

У Георгия давно зрел другой вопрос.

– Если у полуторного и двуручного мечей есть столько преимуществ, почему все не перейдут на них?

Соловей закатил глаза:

– Одноручный весит меньше, вырастает скорость, на один удар можно ответить серией. И если в одной руке у тебя легкий меч, во второй может быть щит, второй меч, топор или кинжал. А когда одним клинком заняты обе руки, возможности падают и в скорости, и в защите, и в нападении. На вторую руку приходится вешать дополнительное оплечье, чтобы выступало щитом, а это, опять же, дополнительный вес. Ну-ка, надень мою кольчугу.

Георгий уже примеривал ее, когда Соловей лежал без сознания, но с удовольствием влез в стальное кружево еще раз.

– Ого, – вырвалось у него, как и при первом надевании.

– Вот тебе и ого, а это всего лишь кольчуга. Мужчине в полном доспехе надо драться самому и близких защищать. Теперь надень поножи и наручи.

Налокотники Соловей назвал наручами, а наколенники оказалась поножами. Такую информацию Георгий тоже наматывал на ус, хотя усов, как и бороды, не носил. Каждое утро он брился острым ножом и всегда выглядел свежо и по-молодецки.

Елена, снова в сарафане и лаптях, вышла куда-то из дома, Соловей указал на нее:

– Возьми меч и догони Елену. Посмотрим, насколько ты готов к жизни настоящего мужчины.

Елена радостно бросилась прочь, она с удовольствием подыгрывала Соловью в такие моменты. Но, похоже, ему просто нравилось смотреть, как во время бега развеваются ее роскошные волосы, колышется грудь и взлетают голые ноги. Георгий мог бы пробежаться и без погони, замена реальной Елены виртуальным противником на смысле тренировки никак не сказалась бы.

Внутренний голос бубнил что-то еще, а Георгий уже мчался за Еленой. Хотелось поймать и наказать за легкомыслие, и наказать так, чтобы она прочувствовала состояние любимого человека.

Мотивация прибавила сил. Килограммы железа словно потерялись, глаза видели только спину и чудесные волосы – Елена не носила платка, и Георгий ее в этом поддерживал. Скрывать такую красоту под несуразной тряпкой – преступление против человечности. Сейчас красота вызывала раздражение. Догнав в несколько прыжков, он толкнул Елену на землю и навалился сверху.

– Ты чего? – Она попыталась спихнуть его, но хватка оказалась крепкой. – Ты меня пугаешь. Отпусти.

– Тебе хорошо со мной?

– Потом поговорим, хорошо? – Елена выбралась из-под Георгия и оправила одежду. – Едва не порвал. И запачкал. Теперь снова стираться. Думаешь, легко?

Он тут же вспомнил, как она стирала вещи Соловья. Возмущением тогда даже не пахло, ее лицо сияло от осознания необходимости и правильности поступка.

Спасти и выходить раненого – действительно благое дело.

Что-то мысли запутались. Зачем думать о плохом, если все хорошо?

Елена отправилась купаться и мыть волосы – валяние не земле на них сказалось не меньше, чем на сарафане. Место она выбрала вдали за поворотом речки, от навеса оно не просматривалось, и хотя бы за это ей нужно сказать спасибо.

А сарафан, словно в отместку, она стирала прямо перед домом. Платье тоже дожидалось стирки, поэтому на Елене была только обмотанная вокруг тела простыня. Колени упирались в твердый край берега, голова опускалась низко-низко, почти к самой воде.

Соловей заметил, как на него косится Георгий, и отвернулся. Но стоило резко оглянуться на «больного», и его взгляд вновь уносился от речки то в лес, то на небо.

В эту ночь Георгий с Еленой так и не поговорили. Не поговорили и на следующий день. Едва почувствовав тягостное настроение Георгия, не готовая к выяснению отношений Елена находила повод перенести разговор.

Время шло, и однажды Георгий вдруг понял – разговор не нужен. Елена все понимает, и не надо портить кровь окружающим, которые хотят получать от жизни хоть какое-то удовольствие. Не сказав ни слова, Елена сумела донести до него свое видение, и он понял. И принял.

И снизошел долгожданный покой. Все хорошо. Георгий просто устал. Нужно поспать, и все пройдет.

Но он не мог нормально спать. Жутко нервировало, когда Елена вставала по ночам. Недавно Георгий представить не мог, что будет ее ревновать, а теперь тихо поднимался следом и в щель занавески следил, куда идет Елена: в кустики или…

Она шла в кустики. Он корил себя, обещал больше так не делать. Как можно жить вместе, если не доверять партнеру?!

А он не доверял и вновь подглядывал. Потому что не мог понять: ну неспроста же ей лень одеваться полностью, и она выскакивала наружу, обернувшись в простыню или, прикрыв грудь рукой, в одном нижнем белье?

К сожалению, нога Соловья срасталась не так быстро, как хотелось бы. Затянувшийся процесс выздоровления помогал тренировкам, теперь можно было устраивать спарринги на палках. Не мечи, конечно, но эффективность возросла.

Устав отбиваться от наседавшего Георгия, Соловей ложился под навес и возвращался к теории:

– Шлем защищает от оружия, но не от силы удара. Представь, что тебе по шапке со всего маху врезали булыжником. То же самое ощутишь при встрече шлема и меча. В глазах помутнеет всего на миг… и больше уже не прояснится – враг воспользуется бездействием и зарубит. Доспехи и шлем – защита крайнего случая, в первую очередь рассчитывай на щит.

– Не доводилось пользоваться щитом, – признался Георгий.

– Ну и ученик мне попался. – Соловей уже привычно закатил глаза. – Ты хотя бы представляешь, что такое щит? Ответь, как его применяют.

– Его держат во второй руке, чтобы защититься от ударов и стрел.

– Не его держат в руке, а руку держат в нем – рука в него вставляется, это же не крышка от кринки! Ты где жил, что не знаешь простейших вещей? Скажи, из чего сделан щит.

– Из железа, – ответил Георгий то, что думал.

Из чего же еще? Что еще выдержит попадание стрел и ударных инструментов вроде копий с мечами?

– И кто поднимет такой щит? Запомни, щиты изготовляют из де-ре-ва! Хорошие щиты покрывают чешуйчатой броней, как некоторые доспехи. Бывает и сплошное покрытие из металла, но только покрытие. Предлагаю сделать щит самим, чтобы ты, наконец, понял, как остаться в живых и спасти кого-нибудь еще.

Соловей не обернулся на домик, где его прекрасно слышали, но говорил явно не для одного Георгия. Направление мысли понятно: если придут враги, Соловей в одиночку перебьет многих, а Георгий при всем желании ощутимого вреда не нанесет. Но жизнь – не только война. Хорошо, что Елена это понимала.

В военном деле успехи тоже были, Соловей даже признал:

– Хороший ученик. Таких у меня еще не было. Только возраст мешает – не достигнешь вершин, путь к которым лежит с детства. А жаль. С этакими задатками будь ты помоложе…

Он задумчиво куснул губу и покосился на домик, где невидимая снаружи Елена готовила ужин. Георгий прочел в вернувшемся на него взгляде вопрос: ты, дескать, не думал, что твоей женщине тоже нужен кто-то помоложе?

Вслух Соловей сказал другое, строго по делу:

– Щит надо освоить как отдельный вид оружия, иначе он будет мешать, а не помогать. Щитом можно не только защищаться, защита – всего лишь первый уровень. Щитом можно толкнуть или сковать движения врага. Можно ударить кромкой. Если кромка острая, ей легко покалечить и, при должном навыке, убить. Щитом можно сделать зацеп и развернуть щит противника, или ударить руку, которая тебя атакует. Главное правило работы с щитом – не перекрывать себе обзор. Второе главное правило – после любого приема возвращать щит в исходное положение. – Соловей пару секунд помолчал. – Нужно уметь защитить свою женщину. Мало ли какой человек придет. Я же дошел.

И Георгий тренировался. До десятого пота, до изнеможения. С мечом, копьем, щитом, топором, кистенем, ножом. И без всего. К ночи едва доползал до кровати. Там силы не требовались. На время, пока Соловей был рядом, Елена отказалась от других развлечений.

– Он же услышит! – шипела она, отпрянув на край.

– И что же? – не понимал Георгий. – Пусть слышит. Мы муж и жена, нам положено шуметь по ночам.

– Мы жених и невеста, а он гость, – упрямилась Елена.

То же самое случалось и далеко в лесу, куда хромому Соловью никак не добраться.

– Нет, – твердила Елена. – Только когда он уйдет.

Не высказать, как ждал Георгий этого момента.

Елена, не так давно стеснявшаяся возможных невидимок, с каждым днем вела себя все более открыто и даже, с точки зрения Георгия, вызывающе. Соловей и без того раздевал ее взглядом, а она потворствовала, скользкие ситуации возникали по нескольку раз на день. Для Елены выздоравливающий чужой мужик был мальчиком или существом без пола, она относилась к раненому по-матерински – кормила, обстирывала, подставляла плечо, если нужно подняться или вернуться на место. Когда едва живого Соловья принесли домой, его пришлось раздеть и отмыть, а потом часто перевязывать. Так было надо. Георгий смирился. Окажись в беде женщина, Елена не возражала бы против его посильного участия. Наоборот, она бы требовала помощи. Человек обязан спасти ближнего невзирая на пол, возраст и прочие предпочтения, иначе он не человек.

Все правильно. Но раны Соловья затягивались, переломы срастались, походка становилась все более уверенной… а Елена будто не замечала. Притом сама стеснялась подопечного все меньше. Могла зайти в речку в его присутствии, просто подобрав руками низ сарафана. Или в закатных лучах мыть ноги, стоя с западной стороны, когда пронзенная светом одежда обращалась в фикцию. Когда Соловей пел, Елена ложилась в траву рядом с ним, раскидывала руки и мечтательно глядела на плывущие облака.

Вроде бы все безобидно. Почему же душа не на месте?

– Милый, не будь букой, – говорила Елена, когда Георгий нервничал. – Все хорошо.

Он очень старался не быть букой. С каждым днем не быть букой становилось труднее. Елена не возмущалась, когда раненый обнимал ее в ответ на помощь – вроде бы с благодарностью, но шаловливые ручки успевали многое. А однажды Георгий увидел, как Елена в сумерках возвращалась с купания – одна рука поперечно прикрывала грудь, вторая придерживала прижатое к животу платье. Порыв понятен: зачем надевать, если через пару секунд снова снимать? Но неподалеку лежит и, возможно, не спит посторонний мужчина!

– С ума сошла?! – Георгий втолкнул ее в дом. – А если увидит?

– Он меня уже видел, когда шел по болоту, перед тем как сознание потерять. И ничего. В отличие о тебя, он из ерунды проблемы не делает.

Потемнело в глазах. Грудь жгло: это догадка Елены, или ей было рассказано? Георгий медленно выдохнул, а когда заговорил, голос почему-то стал сиплым:

– Он сам сказал?

– Обмолвился случайно, когда про татуировку расспрашивал.

Одно другого хлеще. Теперь голос не просто осип, а почти пропал:

– Просил показать?

Елена вдруг отвела глаза. Георгий понял.

– Показала?

– Не заводи свою шарманку. Показала, но только татуировку. Хватит об этом. Жизнь прекрасна, это и есть рай, который мы по своей дурости сами делаем адом. В конкретном случае «мы» это «ты». Если не можешь вытащить из грязной ямы себя, хотя бы не тащи туда других.

Елена права, дело в нем, а не в ней. Проблему создает его мнительность, с этим и нужно бороться.

Следующий день прошел без нервов, Георгий специально ушел подальше, чтобы не рвать сердце по надуманным поводам. У начала болот лежало упавшее дерево, периодически он рубил огромный ствол на чурки и сегодня решил отделить и прикатить домой еще парочку. Ближние деревья лучше сохранить на будущее, вдруг что-то со здоровьем случится или нагрянут нежданные холода?

Стук топора до избушки не долетал, далековато. Соответственно, никакие звуки не могли донестись и оттуда. Полчаса работы превратили мозг в кашу – воображение выдавало такое, что Георгий не выдержал.

Сначала он бежал. Недалеко от избушки пришлось постоять и отдышаться. Когда соломенная крыша уже просматривалась среди ветвей, от речки донеслись плеск и вкрадчивый голос Соловья:

– Я немножко волшебник. Могу сделать так, что ты не перепрыгнешь, скажем, через таз.

– И как же ты это сделаешь? – заинтересовалась Елена.

– Давай поспорим, что я смогу так сделать.

– Схватишь меня и не дашь прыгать?

– Даже пальцем не дотронусь.

– А чем? – грубовато съязвила Елена.

Георгий осторожно раздвинул ветки. Елена стирала у берега, сидя на бревнышке, у кромки воды стоял таз с бельем, а Соловей лежал на траве метрах в пяти и пожевывал травинку.

– «Даже пальцем» подразумевает, что ничем. – Соловей сделал вид, что обиделся. – Я никак не ограничу тебя. И если ты перепрыгнешь таз, я сочиню о тебе балладу и до конца дней буду петь на каждом перекрестке.

– А мне споешь?

– А как же. Сразу же. Тем более, что я уже начал сочинять. Значит, спорим?

– Спорим!

– Отлично. – В голосе Соловья появились шутливые нотки: – А если не перепрыгнешь, придешь ко мне ночью.

– Надеюсь, ты шутишь, потому что иначе… Куда ты потащил таз?!

Георгий стиснул зубы. Если таз поставить в воду, прыгать через него придется в реку. У Елены будет два выхода из положения: прыгнуть и выйти в облепившем тело мокром сарафане или предварительно раздеться.

Последнее отбрасываем, на такое она неспособна. Но в первом случае ей придется как-то объяснить Георгию, почему одежда мокрая. Любопытно: скажет правду или соврет, что оступилась и упала в речку случайно?

А если соврет – как ей верить дальше?

Еще возможен неучтенный третий вариант. Елена откажется прыгать. А по условиям, не перепрыгнув, она проиграет. Что Елена хотела сказать после «иначе»?

А что на ее месте сказал бы Георгий?

Он – не она, Елена могла иметь в виду что-то другое. Но разве ситуация допускает нечто «другое»?

Лучше вмешаться, пока не поздно. Георгий выдвинулся вперед…

Его не увидели, оба стояли спиной. Соловей шагнул к нависшему над водой дубу и закинул таз высоко на ветку:

– Прыгай.

До таза даже рукой не достать.

Георгий отступил обратно в тень. Некоторое время с берега доносились возня и тихая ругань Елены. Похоже, она сбивала таз палками или пыталась влезть за ним, а Георгий знал, что меткость – не конек Елены, и с деревьями у нее отношения сложные, встреча могла повредить шкурку обоим. Никогда в жизни Елена не забиралась туда, куда нельзя запрыгнуть.

Допрыгалась.

Нужно ли говорить, насколько нервным был вечер? Георгий не смотрел Елене в глаза – боялся увидеть решимость или равнодушие. Она молчала и тоже отводила взгляд. Ужин прошел скомкано, хорошо себя чувствовал только Соловей – когда ему принесли миску с кашей, он долго расхваливал хозяйку и ее великолепное творение, громко чавкал, показывая, как вкусно, а потом душевно пел до самой ночи, пока не отошли ко сну.

Елена – милая, теплая, знакомая до каждой родинки – лежала рядом, но казалось, что посреди кровати выросла стена. Каждый не спал и думал о своем. Георгий то и дело открывал рот сказать, что все слышал… и закрывал. Что прозвучит в ответ? А главное – как его поведение выглядит со стороны? Подглядывал и не вмешался? То есть, подглядывание и слежка для него в порядке вещей? И он еще требует доверия?

Георгий не сомкнул глаз. Всю ночь. Лежал так, будто спал, дышал ровно, а ворочался лишь иногда.

Рядом так же «спала» Елена.

Меры следовало принять гораздо раньше, пока была возможность влиять на причины. Теперь нужно бороться со следствиями. Не спать все ночи подряд не получится. И за дровами ходить надо, а кроме дров существуют еще десятки поводов для долгой отлучки. Придется мучиться от диких предположений, которые подкинет фантазия. Разве назвать такое существование жизнью?

Кожа зудела от комариных укусов. Георгий терпел. Люди во сне не чешутся, а Елена должна быть убеждена, что он спит.

Когда веки смыкались, он кусал себя за язык. Напрягал мышцы. Считал овец. Вместо овец представлялись кривые зубы Соловья, к которым поочередно прикладывался молоток, и тогда их пересчет доставлял удовольствие.

Пару раз снаружи чирикала неведомая ночная птаха. Долго ухала сова. Час тянулся за часом, ничего не происходило.

Рассвет ознаменовался многоголосым птичьим гомоном. Новый день вступал в права, сквозь кроны пробились яркие лучи, один пополз по спящей Елене.

Ночью она никуда не ходила. Даже в кустики, хотя после ужина выпила чая.

Георгий осторожно поднялся и вышел на крыльцо.

Под навесом оказалось пусто.

Дневные поиски подтвердили, что Соловья нет и в лесу. А около елки, к которой в свое время его вытащили из болота, остались свежие следы.

Глава 3. Сказка, потерянный рай и комары

Прежняя беззаботность не возвращалась. Ночью они летали на крыльях любви, а новый день проходил в прежней чехарде забот и вгонял в уныние. Время от времени Елена жаловалась на отсутствие привычных вещей и удобств. «Разве это жизнь?» – говорила она, обводя избушку, лес и речку потускневшим взором.

Без телефона и интернета.

Без компьютера, телевизора и прочей техники.

Без любимых продуктов.

В простейшей одежде.

С водой в реке и светом от костра или лучины.

Сказка оказалась утомительно скучной и просто злой. Встречей двух любящих сердец сказки должны заканчиваться, а не начинаться. День ото дня Елена грустнела, счастье уже не казалось вечным. И еще одна напасть – комары. От них не скроешься, не успевала Елена отнимать ударившую ладонь от одного места, как приходилось бить по другому. В последнее время комары словно озверели. Раньше было не так. Или изменилось отношение к невыносимым насекомым? Когда душа радуется, мелких неприятностей не замечаешь, а когда неприятности занимают все мысли полностью…

Жизнь в лесу сменила статус. Теперь город казался потерянным раем.

Это с позиции Елены. Георгий поддерживал ее во всем, кивал, когда жаловалась на жизнь, и помогал всеми силами. Большего сделать он не мог, как ни пытался.

И ничего не получалось. Елена все больше уходила в себя. Во время какого-нибудь дела она могла замереть и часами глядеть в окошко остановившимся взором. Она потеряла вкус к жизни.

А потом Елена исчезла.

В отчаянье Георгий носился по лесу, искал, звал, даже плакал… Вампир вернул ее в прежний мир? Почему одну, без Георгия?

А вдруг ей стало настолько плохо, что она утопилась?!

Мелкая речка просматривалась до дна, и кроме рыбы в ней ничего не нашлось. Оставались болота, но их невозможно обследовать без риска для жизни.

Осмотр берегов дал зацепку. Около елки, к которой вытаскивали раненого Соловья, осталась примятая трава, а из ямы за кустами вместо запаха земли и перепрелого дерева ударило чем-то резким и опасным. Пот? Здесь спал большой зверь? Медведь? Но обедал он не здесь, иначе остались бы кости. Не мог же медведь съесть человека целиком?

Или мог?

Следы хищника, который похитил Елену, нашлись неподалеку. Если это медведь, то он был в сапогах: внизу свежего отпечатка четко выделялся каблук.

Георгий опустился на траву. Только Соловей и его шайка знали дорогу сюда.

Все стало ясно. Елена отвергла разбойника, он вернулся и похитил ее. Теперь, чтобы найти Елену, нужно найти Соловья. Для этого надо выйти в большой мир.

Георгий собрал котомку с продуктами, взял нож, топор и самодельный щит, который они сделали с Соловьем. И, конечно, копье – оно поможет в болоте.

– Прощай, избушка. Или до свидания. Но что-то мне подсказывает, что прощай.

Способ одолеть непролазную топь он примерно представлял. «Как прошел через болота? – По елкам». Если от елки на берегу, к которой вытащили Соловья, глядеть на елку посреди болота, то разбойник шел именно оттуда.

Ноги провалились в вязкий ил. Неглубоко. Можно идти. Медленно, но верно Георгий продвигался вперед и, наконец, достиг раскидистой ели. Немного отдохнув, он нащупал тропку к следующей елке. Ориентиры оказались правильными, главным было найти нужную елку. К вечеру Георгий вышел на твердую землю.

Донельзя вымотанный, он не сразу заметил двух ратников. Счастье, что они спали. Осторожно ступая, Георгий попытался обойти через лес, но пригляделся…

Воины были мертвы. Они лежали ничком, из спины у каждого торчала стрела. Рядом с трупами лежало оружие, на щитах красовался крылатый змей, что сказало о принадлежности убитых. Драконовы гридни. То есть, приближенные воины, как объяснял Соловей. Что-то вроде княжеских дружинников. Они разительно отличались друг от друга доспехами: одного до колен покрывала усиленная стальными пластинами кольчуга, второго защищал (но не защитил) чешуйчатый доспех – пришитые внахлест металлические пластинки. Стало быть, унификацию формы в подразделениях и по родам войск еще не ввели.

Георгий стянул с первого убитого кольчугу и примерил. Оказалось впору. Чешуйчатый сосед поделился сапогами нужного размера. Также пригодились меч и каплеобразный щит, а свое несуразное оружие и неправильную для «сказочного» мира одежду Георгий бросил в болото. Шлем с отчеканенным летящим драконом он надевать не стал, а с щита такое же изображение удалось сбить. В целом получилось неплохо, Соловей при встрече выглядел примерно так же.

Из просвета в лесу донесся мерный топот копыт. Георгий на всякий случай вытащил меч.

Глазам предстал всадник в полном средневековом вооружении. Если представить картину «Богатыри» Васнецова, то фактурой доблестный витязь не напоминал ни Муромца, ни Добрыню, разве только Алешу Поповича, доведись тому пару лет сидеть на диете.

– Ответь перед богами за все, душегуб! – звонко выкрикнул витязь и направил коня на Георгия.

Вскинутый над головой меч, другим концом поперечно опущенный на приподнятый щит, принял на себя удар чужого клинка. Раздался стальной лязг, полетели искры. Ноги едва выдержали. Спасибо Соловью, научил. Защита называлась «я в домике», от удара сверху ничего лучше еще не придумали.

Всадник стал разворачивать проскакавшего мимо коня для повторной атаки.

– Я не душегуб, я странствующий ры… витязь. – Говорить, не думая, не следовало, каждое слово могло оказаться последним. Вспомнил Георгий и про имя – что про него сказал Соловей. Поэтому он представился так: – Егорий. А этих, – он кивнул на трупы, – не я положил, а кто-то до меня. У меня и лука нет.

Всадник остановил коня.

Светленький, лет чуть за двадцать, усы мягкие – еще даже бриться не начал. Бороды нет – ее, наверное, витязь все же сбривал, стеснялся пуха.

– Котеня Блудович, – представился он и спрыгнул с коня.

Сначала Георгий улыбнулся ласковому имени. Может, прозвище? Юный воин не походил на матерого кота, и «Котеня» само ложилось на язык, стоило посмотреть на детское лицо и наивный взгляд.

А уж отчество… Но родителей не выбирают, и любое имя можно прославить. Или сменить. Стали же потомки Андрея Кобылы династией Романовых.

– Сразимся? – вполне мирным тоном поинтересовался Котеня.

– А надо? – погрустнел Георгий.

Драться без повода не хотелось. Но если здесь так принято между встретившимися витязями…

Котеня помотал головой:

– Не надо. Просто предложил. Я путешествую в поисках славы, дал зарок: не вернусь домой, пока мое имя не прогремит на весь свет. Куда путь держишь?

– Невесту ищу, ее разбойник похитил. Соловей. Может, слыхал?

– Кто ж Соловья Будимировича не знает? Удивляешь. Это ж народный мститель, герой. Недавно дракон хотел его извести. По всем лесам шум стоял, гридни под каждый куст заглянули, каждую рощицу прочесали. Говорят, почти поймали. Ушел. Простые люди на его стороне – укрыли, выходили. Сейчас новых ребят набрал. Того и гляди, на него опять охоту начнут.

Хорошо бы, подумал Георгий. И тут же уточнил: но после того, как удастся вернуть Елену.

– Если твоя суженая у Соловья, – продолжил Котеня, – вреда ей не причинят. Только если сама захочет. Он своих татей в крепкой руке держит, иначе распоясались бы давно и половину окрестного люда обобрали да перерезали. А вот если твою суженую кто из его ребят без спросу уволок… Проще говоря, тебе в любом случае к Соловью нужно, он разберется. – Взгляд молодого витязя упал на убитых. – Надо бы похоронить.

Похороны заняли немало времени – мечами копать несподручно, особенно когда на тебе дополнительные килограммы железа. Пока Георгий оглядывался, из чего сделать крест, Котеня приволок и водрузил на могилку тяжелый булыжник:

– Пусть там им будет лучше, чем здесь.

Георгий делал про себя пометки: Бога не упоминают, только по-язычески, во множественном числе: «боги». Крестов не ставят. Нужно запомнить.

Смеркалось, пора было думать о ночлеге. Котеня привязал коня на лужайке в другой стороне от могилы, Георгий набрал хвороста и разжег костер. В приготовлении ужина и размещении спутник принимал самое деятельное участие, но как ни старался, каждое движение выдавало, что к таким занятиям он не приучен. Несмотря на внешний вид вроде бы грозного витязя (если глядеть издалека), в походной жизни он понимал даже меньше Георгия.

Спать разместились под деревом. Котеня рассказал себе. Отец погиб, мать воспитала сына достойно и хотела женить на дочери недавно почившего окольничего, статной красавице, к которой даже из-за моря сватались. Разговор между матерями состоялся на пиру в присутствии множества гостей. Сватовство закончилось отказом – прилюдным, не в меру громким и потому оскорбительным. Разлад между семьями попытался уладить сам Котеня. Правдами и неправдами он проник в дом невесты и сумел переговорить. Избранница против него, как жениха, нисколько не возражала. Как и против других. «Как маменька скажет. Если разрешит, то я согласна». А мать была непреклонна: дочь пойдет за известного и уважаемого человека, пусть пока неясно, за кого именно.

«Что нужно сделать, чтобы выбрали меня?» – спросил Котеня.

«Добейся чего-нибудь в жизни. О тебе должны говорить. В наше время это лучшая рекомендация».

Котеня надел доспехи, сел на коня и отправился добывать славу. Первым делом он ринулся на олицетворение зла – на забугорного соседа, о котором стар и млад слыхали, что тот людоед. Что может быть значимее и достойнее, чем избавить свет от нелюдя? Память о подвиге сохранится в веках.

Дорога в соседнее государство оказалась долгой, да и к замку маркиза Карабаса Котеня попал крайне не вовремя. В общем, все как-то сразу не заладилось. Именно в тот день доведенные до отчаяния крестьяне взбунтовались, перебили охрану маркиза-людоеда и вздернули душегуба на ветке дуба. Котеню приняли за прихвостня маркиза и едва не приладили на той же ветке. Чужак? И что с того? Им было все едино, за убийство хозяина всем грозила смерть. Одним дворянином больше, одним меньше – на возмездии не скажется, а удовольствие доставит. Котеня предложил им выход:

– Давайте всем скажем, что людоеда убил я. Вызвал на поединок и заколол копьем у вас на виду. Вы подтвердите. Мне будет слава, а вам свобода.

Предложение понравилось, но кто-то в толпе засомневался:

– А его дружина? Мы же перебили всех до единого.

– Валите на меня, – великодушно разрешил Котеня. – Я всем скажу, что их – тоже я.

Его сняли с ветки и отпустили с благословением.

Слухи разлетелись быстрее конных гонцов. Нападение Котени на замок маркиза власти того государства приняли за объявление войны, навстречу выехала наспех собранная армия. Когда выяснилось, что Котеня приехал один, его пленили и заточили в темницу. Между государствами завязалась жесткая дипломатическая переписка. Курьеры сновали туда-сюда, как волки в клетке с видом на волю, обвинения в нарушении границ и задержании чужого гражданина сыпались с обеих сторон. В конце концов, для Котени все кончилось благополучно. О его самоуправстве решили забыть и уладить дело в частном порядке. С родственников потребовали выкуп, а из темницы отпустили домой голым, в одних сапогах. Вместо триумфа случился позор. Котеня вернулся на родину и отныне совершал подвиги с оглядкой на международное право, только на своей территории. С тех пор и ездил по городам и весям. Вызывал встречных на поединки. Бывал бит, что немудрено: большинство соперников оказывались закаленными в реальных боях. Когда Котеня побеждал, особой славы такие подвиги тоже не приносили: хвалиться победой над равным и более слабым было совестно.

Георгий слушал с улыбкой. Имя людоеда и то место в повествовании, где Котеню в одних сапогах отправили домой, напомнило кое-что из детских книжек. Сказки оживали. Между прочим, Хотен Блудович – это же герой богатырского эпоса, пусть известен меньше Ильи Муромца с компанией. А невесту Хотена звали… Как же ее звали? Чуня? Чаяна? Также вспомнилось, что в одном из вариантов былины имя героя писалось именно «Котеня», а не «Хотен». Получается, что Георгия и Елену отправили в настоящую сказочную жизнь, как они и просили. Явление им Соловья-разбойника чудесно подтверждало гипотезу. Казавшееся сказкой стало грубой реальностью, для которой, в свою очередь, машины, самолеты и телефоны – еще большая сказка.

В ответном рассказе Георгий сообщил уже опробованный на Соловье минимум в тех же терминах: жили с невестой за тридевять земель, но вмешались боги и перенесли на чертово болото. Потом невесту кто-то украл, есть подозрения на Соловья-разбойника. Георгий-Егорий ищет ее. Будет странствовать, пока не найдет.

Котеня обрадовался:

– Мы оба странствуем, ты ищешь потерянную любовь, я обретаю славу. Что мешает нам путешествовать вместе? Вдвоем и пищу добыть проще, и от лихих людей защититься.

– Мой путь лежит к Соловью, – напомнил Георгий.

– Мой тоже, до поры до времени. Но я не верю, что твоя суженая у Соловья. Одно дело отбить ее у дракона, тут и слава ему, и почет. А у своего брата-воина, который сам из народа и тоже о народе печется? Нет, не верю. Думаю, от Соловья ты отправишься на все четыре стороны, и тогда мы опять сможем искать славы… то есть, твою суженую вдвоем.

Иметь друга в новом мире – дело хорошее. Даже временно.

– Обещать не могу. – Георгий изобразил раздумье. – И коня у меня нет. Даже шлема. В таком виде стыдно людям показаться.

– Добудем! – Глаза Котени загорелись. – А чтобы окружающие не придирались… не побрезгуешь, если временно возьму тебя оруженосцем?

Кажется, два желания совпали.

– С оплатой? – поинтересовался Георгий.

– По высшему разряду!

– Договорились. Только проясним один момент: у нас, в моих землях, оруженосцы помогают витязю в пути, заведуют снаряжением и в бою находятся за спиной, чтобы подать запасное оружие. Я правильно понял обязанности, или у вас они чем-то отличаются?

Даже если отличались, сказанное Котеню устроило полностью. Возможно, кое на что он даже не рассчитывал. Заснули довольными.

Ночь прошла без приключений. Утром Георгий и Котеня позавтракали из котомок, выложив на общий стол у кого что нашлось, умылись, и перед тем, как двинуться в путь, Котеня предложил:

– Меч без драки ржавеет, как жизнь без славы. Давай, что ли, помахаемся впрок, чтобы руку набить.

Тренироваться с нанимателем входило в обязанности оруженосца, и Георгий обнажил оружие. В первом спарринге он опрокинул соперника с помощью ноги, во втором оглушил щитом, в третьем специальным финтом выбил клинок, и тот улетел внутрь высохшего куста.

– Неплохо, – признал Котеня, отыскав меч и потирая исколотые руки. – Кто учил?

– Соловей.

– С этого начинать надо было.

Георгий почувствовал, что тренировок больше не будет.

– Не понимаю, – признался он.

– Соловей Будимирович – лучший клинок государства, а то и мира. Эх, если бы в свое время он не повздорил с Кощеем…

– А что случилось?

– Не знаешь? – Котеня с удовольствием восполнил пробел в чужом образовании. – Соловей выигрывал все состязания, причем именно все – и по правилам, и в боях без правил. Противники уходили с позором или их уносили на носилках. Нередко по частям. Все прочили Соловью быстрое продвижение по службе, только молодость мешала ему возглавить дружину. Дальше случилось то, что однажды происходит с каждым мужчиной. Он женился. Прошел год, Соловей ждал высшего назначения… и застукал молодую супругу с Кощеем. Кощей – он бессмертный, с ним ничего не сделать, а сластолюбивую женушку Соловей прирезал. Потом, понятное дело, подался в бега. С тех пор живет в лесу, грабит и всячески изводит Кощеевых людей. Впрочем, и другой добычи не упускает. Часть добытого раздает бедноте, отчего простые люди на него молятся. Единственный недостаток у Соловья со времен, когда супружница предала – теперь он тоже ни одной юбки не пропускает. Мстит, что ли?

Упоминание про юбки уронило настроение Георгия так, что зубы заскрипели. А Котеня задал вопрос, еще больше усугубивший ситуацию:

– Как ты у Соловья в учениках оказался? Он же учеников не берет, я узнавал.

– Ты недавно рассказывал, что его чуть не поймали, но некие люди укрыли его и выходили. Это были мы с невестой. В благодарность Соловей меня обучал бою на мечах и с другим оружием. – Георгий помолчал. – А в самом начале я тебе рассказал, что суженую ищу, и что она у Соловья. А ты минуту назад на его любвеобильность намекал. Вот и стыкуй.

Собирались молча.

В пути Котеня вновь разговорился. Где искать разбойничью шайку, он знал приблизительно:

– Говорят, в постоялых дворах как бы в беседе друг с другом нужно громко назвать себя и сообщить, что тебе Соловей требуется. И причину обязательно указать. Ему передадут. Если дело стоящее, он такого искателя сам найдет.

Георгий двигался за конным спутником чуть позади, а когда вышли на широкую, разбитую телегами, дорогу – сбоку. Дорога вилась по лесу, обходя чащи и буреломы, и на очередном повороте спутник пришпорил коня, а тишину порвал крик:

– Стоять, недвигаться!

Котеня не схватился за меч, это радовало – открывавшиеся за листвой неприятности были не глобальными.

На крик обернулся парнишка, в потрепанной крестьянской одежде, светловолосый, вихрастый, худой и бледный, как смерть. Его застигли в момент, когда он крепил к толстой ветке ремень с петлей внизу.

– Рассказывай, – приказал Котеня.

– Меня Антошкой кличут. Я с хозяйским казначеем ехал. На нас напали. Ограбили. Казначея убили. Хозяйка ждет плату с крестьян за пользование землей, она подумает, что это я украл. Все одно не жить. Лучше сам, чем дыба и палач.

– Кто это был? – Котеня машинально схватился за меч, челюсть мужественно выехала вперед. – Можешь описать?

– Один худой, второй здоровый. Первый немного раненый. Они и не скрывались, звали друг друга по имени. Тит и Прокопий. Соловьевские.

– Вот тебе и народные мстители, – почти выплюнул Георгий.

– Мне, дяденьки, домой нельзя. Добро бы меня там каким-то чудом простили, но даже коли так, все равно плату с крестьян снова потребуют. Лучше бы мне тоже к Соловью податься, вместе с ним денег с богатых кровопийц насобирать и раздать тем, кто из-за меня пострадает, и всем другим хорошим людям. Да не возьмет меня Соловей, мал еще. – Антошка со вздохом опустил голову. – Оттого и выходит, что ничего мне другого не остается, как на дерево в петлю или с камнем в речку.

Ради славы Котеня готов был на все и подкинутую судьбой возможность терять не собирался.

– Пошли к твоей хозяйке, горе луковое. Разберемся. И поясок-то прибери, еще пригодится. Чего глаза выпучил? Я же не в том смысле, что снова, а про одежду.

Если проблема заставляет человека вешаться, это действительно проблема. Антошка рассказал правду, врать ему незачем, и проверить проще простого.

Теперь первым шел Антошка, показывая путь, за ним на коне ехал Котеня, а замыкал маленькую процессию Георгий. Обидно, что двигались в обратную сторону. Каждый шаг удалял от цели, но Георгий не мог бросить Антошку и славолюбивого витязя одних, он тоже хотел помочь. Справедливость – штука редкая. Если Георгий не вступится за других, кто вступится за Георгия, когда ему потребуется помощь? А она потребуется. Вряд ли получится вернуть Елену в одиночку.

Вернуть. Ага. Прийти в разбойничье логово и забрать невесту. Внешне план прост и предельно понятен. Непонятно одно: как его осуществить. Допустим, Георгий скажет Соловью, когда (или если) до него доберется:

«Елена у тебя?»

«Нет», – ответит тот.

И что делать дальше?

Либо еще вариант:

«Елена у тебя?»

«Да».

Это еще хуже. Поступать придется по ситуации.

Когда Антошка свернул с наезженной и утоптанной множеством ног дороги на менее значимую, Котеня резко натянул поводья, конь остановился. Причина оказалась простой, о ней рассказали поджавшиеся губы и бегающий взгляд Котени: места были ему знакомы и ничего хорошего не сулили.

– Один разберешься? – обратился он к Георгию. – Мне туда нельзя, там моя Чейна живет. Я тут подожду. Возьми шлем. И коня, так с тобой уважительнее разговаривать будут.

Нахлобучив на Георгия свой остроконечный шлем, он спрыгнул с седла и протянул поводья.

Георгий развел руками:

– Я не умею верхом.

– Какой же ты витязь? – Котеня подозрительно прищурился и отступил на шаг, потянувшись к мечу.

– У нас больше телеги-самодвиги да ковры-самолеты в ходу. А животных детям в зоопарках показывают, чтобы не забывали, откуда мясо берется, и свинью от зайца отличали. Я некоторых моментов до сих пор не понимаю: самец лошади называется конем или, к примеру, жеребцом, самка – кобылой, дети – жеребятами. А кто тогда сама лошадь?

Котеня проморгался и потряс головой, будто смахивал морок:

– Лошадь – она и есть лошадь, кем же ей еще быть? Эх, чудо заморское, держи поводья, учить буду. У нас витязь без коня – что меч без рукояти. Запрыгивай. Да кто ж так к лошади подходит! О! Лошадь – она бесполая, это обобщение. Как человек, только лошадь. Человек же тоже может быть и он, и она. Или вот, к примеру, та же мышь. Или комар. Кстати, тут один умник, до того как сожгли, всех убеждал, что среди комаров кровь пьют только самки. От безделья народ чего только не выдумает…

Глава 4. Как Егорий стал Храбрым

В представлении Георгия слово «хоромы» означало приятное для ушей хозяев название большого дома или богато отделанной квартиры. Это было определение из прежней жизни. То, что назвал хоромами Антошка, оказалось комплексом зданий, которые собрали воедино. По смыслу больше подходили термины «усадьба» или «поместье», но только в общем. Нюансы меняли суть. Хоромы – хоромы и есть, теперь ни за что не спутать. Еще можно сказать – деревянный дворец. Антошка вел по нему и объяснял, что есть что. Для парнишки иноземный витязь был судьбоносным чудом, и Антошка изо всех сил старался угодить и быть полезным хоть в чем-то. За спиной Георгия он торжественно въехал на коне через украшенные резными гребнями ворота и теперь, опять же по просьбе Георгия, перечислял, указывая на помещения внутри двора, огражденного частоколом:

– Конюшня, амбар, портомойня…

– Последнее – это зачем?

– Там прачки белье стирают.

– А-а, прачечная.

– Не слыхивал, чтобы так называли, у нас говорят портомойня. Над ней сушильня, дальше мыльня и стряпная изба.

– Переведи с местного на нормальный, – попросил Георгий.

– В мыльне моются.

– Баня?

Антошка засиял:

– Да, так тоже говорят! А в стряпной избе стряпают.

– Логично. И все же: стряпают – это готовят еду?

– Ну.

Строения стояли отдельными группками и соединялись сенями и переходами. Когда хозяевам требовались дополнительные помещения, необходимое просто пристраивалось в нужном месте.

– Это гульбище, – показывал Антошка на длинную галерею, – а сейчас мы направляемся к крыльцу.

– Это же сени.

– Не под общей крышей – значит, крыльцо. В подклете – кладовая…

Георгий с удовольствием слушал экскурсовода, иногда уточняя, как сейчас:

– Подклет – это подвал?

– Нижняя часть дома. Над ним горница, еще выше – терем с отдельным гульбищем. На крыше – прапорица, там лиса нарисована, хозяйский родовой знак.

Прапорицей оказался обычный флюгер.

Георгий удивлялся, что язык местных жителей почти не отличался от его собственного, разница вылезала в отдельных словах, означавших вещи и понятия, которые в современности Георгия отсутствовали или имели несколько названий. В городе нечто могло иметь одно имя, в деревне – другое, а, скажем, в деревне, расположенной в соседнем регионе – третье. Незнакомые Георгию словечки могли быть особенностями местечкового говора, но также они могли оказаться старинными названиями тех же вещей и понятий.

Елена думала, что ее с Георгием отправили в прошлое. Версия по-своему логична, но некоторые факты не укладывались в удобную для понимания схему. Например, язык, на котором здесь говорили. В далеком прошлом он был бы другим, за века меняется многое. Георгий придерживался другого мнения: больше походило на правду, что вампир перенес их с Еленой в сказку, как они того пожелали. В настоящую сказку, в такую, как она есть, а не как описана собирателями фольклора со слов хитроглазых старожилов.

Сказочный мир мог существовать только в воображении (тогда помогут психиатры, если помогут), но вполне мог быть материальным, расположенным где-то в параллельной вселенной, в другом измерении. В том числе, он мог быть создан специально для конкретного случая. Возможности синьора Валентино практически безграничны. Сюжеты взяты из голов Георгия и Елены, потому и язык привычен, и окружающая действительность понятна и, по-своему, логична. Границы здешнего мира расширяются по мере того, как действующие лица продвигаются по ним, а дальше просто не существуют. Каким-то образом известный человечеству уголок Вселенной помещается же в мировом э-э… как лучше сказать? В мировом нигде. Так и мир вокруг Георгия. Познание бесконечно, а жизнь ограничена, правды никогда не узнать. Можно вообще не задумываться над тем, что понять невозможно, нервы будут целее. Мозги Георгия Академию наук не заменят. Даже получив ответы на некоторые вопросы, нельзя быть уверенным, что ответы правильные, а выводы из них ведут в нужную сторону. Любой, кто даст ответ на что-либо, может соврать. Верить нужно только глазам. И то не всегда. Глаза тоже врут, они такие же «очевидцы», как человек, который утверждает, что слон – это гигантская змея, потому что лично видел в джунглях большой кусок хобота. Переубедить такого чрезвычайно трудно, он же своими глазами видел. А остальное домыслил в соответствии с предыдущими знаниями о жизни. Так возникают научные гипотезы. За неимением опровергающих доводов их временно принимают за истину. Если по прошествии времени кто-то другой увидит ногу или ухо слона, наука будет развиваться, слонозмеисты вступят в полемику со слонозавристами и слонокрылистами, и когда кому-то из них новые факты дадут преимущество, появятся новые теории, еще более похожие на правду. Что на самом деле не гарантирует, что они хоть на йоту правдивы.

Пока новых теорий не появилось, Георгий придерживался мнения, что окружающий мир – созданная для Георгия с Еленой сказка. В реальности сказка не выглядела сказкой, но это нормально. Любое долгожданное счастье, когда приходит, фееричным кажется только в первый миг, а потом ощущается как нечто обыденное. Се ля ви, как говорили замерзающие под Москвой французы.

Антошка спрыгнул с крупа коня, Георгий спешился. Из хозяйского дома к ним выбежали два слуги, разодетые в ярко-красное, один принял поводья, второй тихо переговорил с Антошкой, после чего парнишке прилетела звонкая затрещина. Слуга тут же извинился перед Георгием, попросил подождать и убежал внутрь дома.

Через минуту Георгия пригласили внутрь, одного, без Антошки, которого куда-то увели.

В горнице, как при описании хором назвал помещение Антошка, ждала девушка в дорогом наряде, ее натертые чем-то щеки бурели искусственным румянцем, на кокошнике, похожем на корону, искрили и переливались всеми цветами радуги драгоценные камни.

– Матушки нет, я – Чейна Чусовна, наследница. Чем могу помочь доблестному воину?

Особой мысли в ее взоре не проглядывало, там обитало неясное томление, унылое, вгонявшее в тоску. Витязей в своей жизни девушка насмотрелась вдоволь, новый ничего особого из себя не представлял.

Георгий не назвал бы ее красивой. Симпатичной – да, не больше. Для красоты нужны душа и огонь в глазах, а отстраненная холодная красота отлично смотрится только у тысячелетних статуй. Георгий снял шлем и вежливо поклонился:

– Я пришел не с просьбой. Вашего казначея убили, сопровождавший его Антошка едва спасся. Деньги похитил Соловей-разбойник. Антошка от страха, что вину возложат на него, собирался на себя руки наложить. Я, странствующий витязь Егорий, свидетельствую о его честности. Я отправлюсь к Соловью и добьюсь справедливости. Прошу не требовать с крестьян новой платы.

– До каких пор?

– Пока я не вернусь.

Другого выхода нет.

– А если тебя убьют?

В голосе собеседницы стояла смертная скука. И что Котеня в ней нашел? Впрочем, он молод, в людях еще не разбирается. Ничего, жизнь научит.

– Тогда вам принесут весть о моей смерти, – заверил Георгий. – Но пока я жив, я буду биться за справедливость и не допущу, чтобы страдал невиновный. А если до моего возвращения вы все же поступите неразумно, вы станете моим личным врагом.

Получилось немного напыщенно, но, как ни странно, попало в цель. Впервые во взоре Чейны мелькнуло любопытство.

– Зачем плодить врагов, если можно дружить? – сказала она. – Уверяю, мы с мамой дождемся вашего возвращения. Вы сказали – Егорий?

***

Котеню Георгий нашел на том же перекрестке. Витязь увидел своего коня и облегченно выдохнул.

– Поговорил. – Георгий вернул коня и шлем. – Теперь с Соловьем нужно решить и это тоже.

По большой дороге мимо них проскрипела телега с сеном. Поводья держал клевавший носом возница, еще двое крестьян спали на возу, привалившись к пахучей свежескошенной копне. Один был широким в плечах верзилой, настолько огромным, что ноги в телеге не помещались, второй показался знакомым. Узнавание произошло не сразу, но когда произошло…

– Стоять! – Георгий бросился следом.

У крестьян сон испарился, оба спрыгнули. Здоровяк выхватил из сена лук и стрелы. Второй, прихрамывая, оттуда же достал меч. Их с Георгием взгляды встретились.

– Кого я вижу! Егорий, какими судьбами? – Соловей растянул потерявшийся между бородой и усами рот в улыбке и поднял руку, останавливая готового выстрелить приятеля: – Погоди, Фома, это старый знакомый, он меня от смерти спас.

Котеня, тоже с обнаженным мечом в руке, встал рядом с Георгием. Соловей обернулся к вознице:

– Спасибо, добрый человек, что подвез, дальше мы сами. Езжай, и да помогут тебе боги во всех делах.

Возница сбросил на землю лязгнувший железом тяжелый мешок и укатил, выжав из единственной лошадиной силы невозможное.

– Где Елена?

Вопрос Георгия все объяснил Котене. Молодой витязь отступил на шаг, меч в руке дрогнул. Одно дело – помочь другому витязю разобраться с зарвавшимися крестьянами, которые позволили себе взять в руки оружие, и совсем другое – биться с лучшим фехтовальщиком государства, пусть на нем и рубаха вместо доспехов. А доспехи, скорее всего, лежат в мешке на дороге. Известный разбойник притворился сельским тружеником, но был разоблачен – кто теперь знает, на что он пойдет, если неуместное узнавание сорвет ему важное дело или покажется угрозой для жизни?

Соловей погасил улыбку:

– Почему думаешь, что Елена у меня?

Они с Георгием глядели друг другу в глаза. Взгляд разбойника был непроницаем, но внутри скакали веселые искорки.

– Ты знал дорогу, – сказал Георгий.

– Тайна прохода известна многим. Я Елену не крал, но тебе повезло – о том, что ее украли, мне известно.

– Кто ее украл?! Почему?!

– Успокойся, криком не поможешь. Дракон послал за новой девушкой, ему решили отдать твою Елену.

Елену – дракону?! Почему?!

– Почему именно ее?! – Голос предательски дрогнул. Щеки задрожали.

– Хочу повиниться перед тобой. – Соловей бросил меч на землю, молитвенно сложил руки и склонил голову. – Прости меня, грешного. Рассказал я как-то на постоялом дворе, что на чертовом болоте отмеченную богами красавицу встречал. Слово вылетело – не поймаешь. Кто-то донес, еще кто-то привел гридней. Я узнал об этом, мы решили напасть и отбить. – Он обернулся к соратнику, как бы требуя подтверждения. Тот кивнул, усмехаясь в бороду и пристально следя за Георгием и Котеней. – К сожалению, засада не помогла. Двоих наших положили, еще двое ранены, а мне опять с ногой мучиться.

Георгий уже заметил, что на правую ногу Соловей старался не наступать.

– Где Елена сейчас? У дракона?

– Если бы. Гридень, который с несколькими нашими в одиночку справился, ее с собой уволок. Сбежал на иноземном корабле. Мы уже сообщили куда надо, но попробуй найди теперь иголку в сене.

– Зачем искать? – не понял Георгий. – Он же обязан ее к дракону отвезти.

– Говорю же, засада не удалась, хотя ждали в правильном месте. Один из гридней не просто сбежал с Еленой, он убил соратников. Украл Елену у дракона! Должно быть, для себя. Мы бросились вслед, боролись до последнего, но… – Соловей развел руками. – Упустили. Сейчас возвращаемся.

В голове стало пусто. Георгий спросил, понимая, насколько это глупо звучит:

– Что же делать?

Припадая на правую ногу, Соловей шагнул к нему и сочувственно похлопал по плечу:

– Пошли с нами. Со временем найдется твоя Елена, она особенная, где бы она ни объявилась, слухи до нас обязательно дойдут.

Георгий помотал головой:

– Я буду ее искать.

– Обязательно будешь. А мы поможем. Но сейчас ее начнет искать дракон – его унизили в глазах подданных, добычу отняли, как у простого мальчишки. Он не простит. Согласись, что у правителя возможностей поболее, чем у недовитязя без шлема и коня. А ты пока освоишь все виды оружия. Когда Елену повезут обратно, тут наш черед и настанет.

Сбоку раздался тактичный кашель, вперед выступил Котеня.

– Мне пора двигаться по своим делам, но я не могу упустить шанс, который дается раз в жизни. Позвольте представиться, я – Котеня Блудович, витязь в поисках славы. Я много слышал о вас, Соловей Будимирович. Понимаю, что не выстою в схватке с величайшим клинком современности, но смею ли надеяться на бой, о котором смогу рассказывать потомкам?

У Соловья поползла вверх левая бровь:

– Хочешь со мной сразиться?

– Только чтобы получить урок на всю жизнь!

– Давай. – Соловей подобрал меч и быстрым движением приставил его к безбородому лицу Котени. – Почему не защитился?

Острие едва не взрезало губы, когда тот всхлипнул:

– Разве мы уже начали?

– Я же сказал «давай» и потянулся за мечом. Бой правильного воина заканчивается в один удар. Ты проиграл. – Соловей убрал меч. – Урок преподан?

– Спасибо, Соловей Будимирович, это было поучительно. – Котеня с почтением поклонился и обратился к Георгию: – Егорий, ты, как понимаю, остаешься? Буду вспоминать тебя добрым словом. Всем счастья и удачи, пусть боги помогут вам в любых добрых делах!

Косясь на лук Фомы, свирепо рыскавшего взором по сторонам, Котеня вскочил на коня и упылил вдаль.

Одна часть сознания Георгия требовала отправиться с молодым витязем, а другая соглашалась с разбойником: ожидание и подготовка дадут больше, чем бессмысленное и крайне опасное шатание по свету. Предложение Соловья – лучший выход.

Двинулись через лес. В дремучих зарослях разбойники ориентировались прекрасно, дебри только выглядели непроходимыми. В пути делились соображениями, чему в первую очередь учиться Георгию, чтобы вернуть Елену. Заодно обсудили проблему Антошки.

Разбойничий лагерь находился в почти непролазной чаще. Он оказался подземным. Природные пещеры доработали и продлили, часть ходов вела куда-то далеко, а чтобы не задохнуться от затхлости и испарений, для вентиляции их оборудовали пустотелыми деревцами. Все это Георгий увидел по прибытии. Путь к лагерю он не смог бы повторить даже под пыткой, настолько путаной дорогой его вели. Не доверяли. Он тоже не доверял бы случайному человеку. Собственно, он и не доверял, ни Соловью, ни его людям. Разбойники стали союзниками Георгия от безысходности, только с ними он приближался к цели. А цель – вернуть Елену – была недостижима, если себе не врать. Ее украл человек, знавший об окружающем мире все, он чувствовал себя как рыба в воде, у него было, на что жить и куда идти. У Георгия не было ничего. Допустим, случится чудо, и он отобьет Елену у неизвестного похитителя, или у дракона, если тот опередит. Куда ее вести? На чертово болото, откуда драконовы гридни ее похитили? Кроме разбойников Георгию мог помочь только витязь Котеня Блудович, других знакомых не было. Выбор между разбойниками и неумелым юным воином угнетал предопределенностью: с Котеней, как бы тот ни храбрился, нормальной каши не сваришь.

Снаружи разбойничьи пещеры были спрятаны так, что пройдешь мимо – не заметишь. Их выдавали только дымки, когда внутри что-то готовили, и гарь осветительных факелов. Но в дремучих зарослях, куда и пешему забраться трудно, драконовых войск не боялись. Как сказал Соловей, стоит гридням появиться в округе, и первыми об их приближении узнают здесь.

Сейчас в шайку (между прочим, слово шайка употреблялось без негативного оттенка) кроме Соловья входили всего три человека: прибывший с ним верзила-лучник Фома и контрастная парочка – Прокопий с раненым с левую руку Титом. Прокопий ростом чуть-чуть не дотягивал до Фомы и намного обгонял того в объеме талии, это был задумчивый добряк весом далеко за центнер, любую идею он встречал сомнениями, в чем служил противовесом Титу. Тит, словно в пику Прокопию, был мелким и худым, а недостаток массы в нем компенсировали дурная отвага и злость на мир, чем-то обидевший в прошлой доразбойничьей жизни.

Поговорили об Антошке и крестьянских деньгах. Прокопий и Тит повинились, что, не разобравшись, польстились в пути на легкую добычу, после переговоров с Соловьем они вернули Георгию почти всю сумму: «Ты договаривался, ты и отвезешь». Себе они все же оставили часть, и Соловей решение поддержал. Это было лучше, чем Георгий мог надеяться. Его снабдили шлемом и заковыристыми путями опять вывели на большую дорогу, где вручили деньги за крестьян для Антошки, а нежданно появившийся из-за поворота мальчик привел боевого коня.

– Откуда? – не мог понять Георгий. – А если хозяин объявится?

– Не переживай, коня одолжили гридни, которые за Еленой на болото ходили. Если объявятся, мы очень удивимся.

Георгию объяснили дорогу и посоветовали сразу вернуться сюда же, на это место около поломанного дуба, «чтобы не было неприятностей и чтобы Соловей не пожалел о проявленном к новичку доверии». Но Георгию некуда было бежать. К желанной цели его приближало только обучение у разбойников – как искусству боя, так и выживанию в новом мире, пониманию его тонкостей.

Обмен денег на обещание не трогать паренька и крестьян прошел успешно. К тому, что десятина оставлена разбойниками «за труды», в хоромах Чусовых отнеслись с пониманием, но один острый момент в разговоре все же случился. Георгий знал, что не придет проверять данное хозяевами слово, и они могли нарушить обязательства. Он со всей серьезностью объявил:

– Я не стану специально узнавать, обманули вы меня или нет. Скажу одно: я рисковал, когда отправлялся к разбойникам, и поручился своим именем как перед ними, так и перед крестьянами. Ничего ценнее у меня нет. Если дойдут слухи, что вы солгали, я не стану гневно возвращаться ради мести, но в один очень непрекрасный день ваш деревянный дворец совершенно случайным образом сгорит. Надеюсь, мы друг друга поняли. Не держите зла, и, если будут проблемы, обращайтесь, я всегда плачу благодарностью тем, что держит слово.

Все время разговора мамаша с интересом разглядывала Георгия, а из двери в щелку наблюдала Чейна – ей, видимо, запретили выходить до поры до времени.

– Не желаете ли откушать, чем боги послали? – предложила хозяйка, когда он попросил разрешения откланяться.

– Простите, дела.

– Как найти вас, храбрый витязь, если понадобитесь?

– Слухами земля полнится. Передавайте через проезжих, и когда я услышу, то приеду.

Пока Георгий отсутствовал, шайка приняла в свои ряды еще троих. Сначала он не понял, откуда взялись сразу трое подготовленных бойцов, хорошо знавших специфику лесной жизни и в чьей преданности можно было не сомневаться – наоборот, это они с подозрением косились на вылезшего из чертова болота «Егория». Постепенно все выяснилось. Боевую часть шайки составляли несколько человек, на них работали десятки, если не сотни, других. Во все стороны раскинулась разветвленная сеть связи. Информацию собирали, казалось, все и везде, она стекалась на постоялые дворы, где работали сочувствующие Соловью люди. Оттуда через леса и подземные ходы ее передавали по назначению.

Желающих вступить в шайку всегда было удивительно много, среди них шел строгий отбор. Кандидату полагалось доказать, что он достоин чести стать членом криминального братства. Во время испытательного срока соискатели работали на постоялых дворах или батрачили на разных хозяев, в их обязанность входило узнавать и передавать Соловью данные о передвижении богачей и драконовых войск и способствовать в остальном. Георгий назвал бы их законспирированной агентурной сетью.

«На дело» вместе со всеми он вышел уже на следующий день после возвращения. На этот раз долго пробирались под землей вонючими тоннелями, наружу выбрались среди леса. Обратно к замаскированной кустарником яме Георгий не дошел бы при всем желании, обнаружить ее мог только тот, для кого лес давно стал домом. Даже направление, куда идти, оставалось непонятным, ориентироваться по солнцу под густым зеленым потолком невозможно.

Сквозь листву открылся вид на дорогу. Все замерли.

Ждать пришлось долго – с точки зрения непривычного к таким делам Георгия. Прошло не менее часа, пока впереди показалась запряженная двумя лошадьми резная повозка. В ней сидела женщина с грудным ребенком. Сопровождали три воина. Один, с мечом на поясе и щитом за спиной, правил лошадьми, еще двое с копьями в руках ехали на конях чуть сзади. Все внимательно поглядывали по сторонам, но заметить засаду в шумевшей на ветру листве было трудно.

Соловей жестами показал Фоме на возницу, остальным – на других воинов. Полетели стрелы, раздался лихой свист, шайка с воплями бросилась на добычу. Георгий тронул Соловья за плечо:

– Я не пойду. Не воюю с женщинами и детьми.

Казалось, разбойник испепелит его взглядом, и кистень уже пошел в замах…

Соловей вдруг оттаял, в глазах вспыхнул задор:

– Отлично. Выйди, громко представься и защищай, будто оказался здесь случайно. Мы потребуем выкуп, и все будут довольны.

Соловей с раскрученным кистенем над головой выскочил на дорогу, а у Георгия будто ноги отнялись. Такие игры не для него.

Но другого решения нет. Как и обратного пути. Если не вступиться за женщину, плохо будет всем – и ей, и ребенку, и, чуть позже, самому Георгию.

На дороге павшую от стрел и кистеней тройку воинов добивали на земле, превращая в месиво. Георгий заставил себя встать и с мечом в руке проломился сквозь кусты на дорогу.

– Всем стоять! Я – странствующий витязь Егорий, я беру эту женщину под защиту!

Все застыли, как в немой сцене. Женщина увидела в нем защитника, а разбойники ничего не понимали. Соловей громко заговорил:

– Неужели к нам пожаловал сам Егорий Храбрый?

Женщина заголосила:

– Пусть все заберут, только ребенка не трогают! Спасите моего мальчика!

Соловей продолжил:

– Мы хотели забрать ребенка и потребовать выкуп, но у нас нет желания драться с самим Егорием Храбрым. Многие погибнут. Это ни к чему ни нападающим, ни защищающимся. Есть ли выход из положения? Мне кажется, да. Все знают Егория Храброго как человека, который всегда держит слово. Если он поручится, что сегодня же нам сюда, на это место, доставят выкуп, мы отпустим вас с миром. Если же нет… – Он многозначительно умолк и со вздохом покрутил в руке кистенем.

– Мой муж богат, но он далеко. – Женщина глядела на Георгия с нечеловеческой надеждой. Ее жизнь была в его руках. – Я соберу и отдам все драгоценности!

– Я ручаюсь и сам привезу выкуп, – сказал Георгий.

– Хорошо, – кивнул Соловей. – У меня нет причин не верить несокрушимому святому слову Егория Храброго.

По его безмолвному сигналу разбойники скрылись в лесу.

– Спасибо… – Прижимая к груди ребенка, женщина зарыдала.

Георгий сел на козлы и взялся за поводья. Обращаться с конем его научили, а повозка – дело новое.

– Но-о-о!… – хлестнул он лошадей, как видел в кино.

Лошади понеслись вперед. Основа управления должна быть одна и та же, а с деталями можно разобраться по ходу дела.

Глава 5. Рэкет, оранжевая стрела и Красная Шапочка

Елена объявилась за морем. Слухи утверждали, что ее выкрал Борис, сын двойского дракона. Понятно, что местный дракон не стерпел оскорбления, и по городам и весям отправились гонцы – собирать армию.

Георгий тоже подумывал записаться в солдаты. Соловей слушать не хотел:

– Чего ты добьешься? Смерти на поле брани? Что ты сможешь один там, где, возможно, не справиться целое войско? Подожди немного. После войны оба дракона ослабнут, и мы придумаем, как изъять Елену у победителя. Если победит наш, перехватим ее по дороге.

– А если не наш?

– Всей братией отправимся в веселое заграничное путешествие и наведем там шороху.

– А если победит наш, но перехватить не сможем?

– Придумаем что-нибудь. Во дворце у нас есть свои люди.

Возразить было нечего, и Георгий остался ждать.

После того, как он отстоял сына местного тиуна и привез выкуп, жизнь круто изменилась. Соловей запустил в инфополе государства вирус под названием «Егорий Храбрый». Довольно быстро хитроумная операция принесла плоды. Историю с Антошкой люди тоже пересказывали друг другу, крестьяне в своем кругу, господа в своем. К Егорию косяком пошли просители. Ради такого дела Соловей выделил ему коня, позволил выбрать оружие и доспехи, какие пожелает, и с полным кошелем отправил «странствовать». В кавычках, поскольку маршрут оговаривался заранее.

Георгий ездил по дорогам из одного постоялого двора в другой, селился в определенной комнате, к нему приходили гости – то искатели справедливости, то разбойники. Он стал посредником. Посетители не знали о его истинной роли. Богачи просили доблестного витязя выкупить захваченного родственника или похищенную фамильную драгоценность, простые люди – оградить от бесчинств богатеев. В первом случае разбойники возвращали отобранное за минусом «трат за труды», и богачи были счастливы отдать малое, чтобы вернуть большое. Во втором у несправедливых хозяев периодически сгорало по ночам что-нибудь ценное и дорогое сердцу. Георгий помнил классику: «Сделать предложение, от которого не смогут отказаться». Подкрепленные невидимой рукой судьбы дела обрастали неправдоподобными подробностями, слава «храброго витязя» росла как снежный ком. К истинным достижениям прибавились мнимые подвиги, на которых настаивали упорные слухи. Все это отлично играло на репутацию.

Когда получалось, Георгий учился у разбойников обращению с оружием и с конем. Успехи поражали, Соловей не верил, что, начав в таком возрасте, можно достичь высокого уровня.

Можно. Если мотивация правильная.

Однажды Георгий обеднел в одночасье – отдал все, что было, за долги крестьян. Их поля потоптали солдаты, и он расплатился с господами, но пообещал в следующий раз наказать любого, кто не уважает чужой труд. Крестьяне его боготворили, а господа побаивались. Но уважали. Врагом он никому не стал, а помог многим. А еще большему количеству мог понадобиться в будущем.

Выяснилось, что деньги ему не нужны. Великого героя везде с удовольствием кормили и размещали на ночь, и все бесплатно. В последнее время он стал останавливаться и у крестьян – они радовались и делились последним. За него чуть ли не дрались, а когда о прибытии Егория Храброго узнавали господа, то присылали просить остановиться у них и даже приезжали лично. Хозяева сватали ему своих дочек, случались кандидатуры очень даже симпатичные, если не сказать прекрасные, а у некоторых поражало приданое. Георгий был непреклонен. В объяснении отказов он ограничивался формулой, тоже игравшей на руку легенде о чудо-витязе: он ищет потерянную любовь, обязательно найдет ее и отстоит, даже если придется сразиться с драконом. Люди качали головами и удивлялись его честности и смелости.

Не раз и не два через Георгия пытались выйти на Соловья: следили, то явно, то скрытно, подкупали прислугу в гостиницах, перекапывали полы в комнатах, где он ночевал. Все без толку. Хотя направление поисков угадывалось правильное: в некоторые постоялые дворы разбойники действительно проникали через подземные ходы, но не сразу к Георгию, а во двор или в другие помещения. Как правило, в хозяйские, так как в большинстве случаев такими заведениями владели сами разбойники. В других местах действовала система курьеров: в оговоренном тайнике Георгий оставлял записку на бересте, кто-то ее забирал и передавал по назначению. Там же оставляли послания для него. Такие точки для связи были и на дорогах, и в стороне от них, и в деревнях.

Постепенно через Георгия разбойникам стали приносить деньги впрок – за то, чтобы с конкретным человеком, его семьей или отправляемым грузом в пути ничего не случилось.

Деньги потекли рекой. Соловей расцвел от счастья и даже немного раздобрел: чтобы заработать, отныне нужно было не работать. Теперь платили за несовершенные преступления.

А у Георгия деньги не задерживались, он сразу отдавал их нуждавшимся. То дети где-то сиротами остались, то единственная корова-кормилица подохла, то урожай погиб. Всегда было, кому спасти жизнь с помощью горстки металла.

Пришло сообщение, что в Гевале формируется войско для отправки в Двою, основные силы уже набраны, осталось скомплектовать последние несколько частей. Георгий не вытерпел.

– Поеду, – сказал он, когда в очередной раз встретился с Соловьем на дороге, где проезжие купцы только что передали им увесистый мешочек «за спокойствие». – Не могу сидеть здесь, когда она там.

– Не поедешь, – отрезал Соловей. – Без тебя все развалится, ты – связующее звено.

– Мы договаривались, что я научусь драться, тогда ты поможешь вернуть Елену. Ждать больше нет сил.

– Ты еще не научился.

– Фома отказывается драться со мной на мечах, говорит – бесполезно, все равно не победить. Остальные соглашаются спарринговать, только если накинутся скопом. Я считаю уровень достаточным.

Соловей обнажил меч:

– Говоришь, научился драться? Проверим.

Он шагнул к Георгию. Звон и стук встретившейся стали разнеслись по лесу. Соловей пришел один, что радовало: нет ничего хуже, чем сражаться с супер-бойцом, когда окружающие болеют не за тебя. Георгий едва успевал защищаться, о нападении не шло и речи. В какой-то миг меч противника коснулся щеки, и если бы не интуитивный отскок назад, нижняя челюсть жила бы сейчас собственной жизнью.

Соловей дрался по-настоящему. Насмерть. Хищный блеск в его глазах убеждал в том же.

На щит Георгия пришелся такой удар, что левая рука повисла безжизненной плетью. Пришлось отбегать и уворачиваться, спасал только вовремя подставляемый клинок – на него обрушивались новые и новые удары.

Георгий отвлекся на обманный финт, и меч, только что бывший в руке, с тяжелым стуком грохнулся в пыль.

В лицо глядел острый наконечник.

– С Кощеем справится только воин-гений, тебе до того уровня как пешком до Двои.

– Я собираюсь биться с драконом, а не с Кощеем.

– Серьезно? Благодарствую, развеселил. Поспрашивай на досуге, любой ребенок расскажет тебе, что дракон и Кощей – одно лицо.

Для Георгия известие оказалось новостью. Или Соловей лжет? Дракон – это дракон, который властвует сейчас в государстве, а Кощей…

И вправду, кто такой Кощей? Интересоваться у собеседников даже на ум не приходило, знакомые с детства слова укладывались в сознании на привычные полочки и не требовали расшифровки, проблем хватало и без того.

– Дракон – должность. Наш правитель – дракон Кощей, – снисходительно пояснил Соловей. – За морем правит дракон Куприян. За большим морем и на западе – еще какие-то.

А представлялось-то иначе: темная тень в небе, мощный удар воздуха в лицо от крыльев, гасящих ветер, дрожь земли от удара тяжелого тела с короткими лапами, скрежет когтей о камни, глаза навыкате, немигающие, с узким зрачком, полыхающие багровым огнем, вдоль спины – встопорщенный гребень от загривка до хвоста, клубы дыма, смрад и обжигающий жар из пасти или, вообще, всепожирающее пламя… Единственное, о чем до сих пор додумался спросить Горгий у окружающих, было: «Сколько голов у дракона?» По оставшейся с малых лет привычке он представлял себе трехглавого Змея Горыныча. Ответ успокоил: «Одна, конечно». Обычный дракон.

Оказалось – необычный. Картинку, услужливо возникавшую перед внутренним взором при слове «дракон», стоило перечеркнуть. Пора бы привыкнуть, что внушенные с детства стереотипы, созданные барахтаньем вместе со всем миром в едином информационном потоке, надо ломать. На самом деле мир многообразнее и удивительнее того, что человек о нем думает.

– Знания о мире – дело наживное, – буркнул Георгий.

– Да пойми же, наконец, то, что другие видят и из-за чего смеются над тобой, как над юродивым: тебе никогда не вернуть Елену. Даже мне не удалось, как ни старался. Я задействовал средства и знакомства, которых тебе не представить при самом богатом воображении. До сих пор я мирился с твоей блажью, но пора взрослеть. Посмотри правде в глаза. За Елену дерутся драконы. Одинокий витязь в их играх – всего лишь оловянный солдатик, которого сожжет развязанная драконами война.

– У вас знают сказку про оловянного солдатика?!

Новый факт опять вогнал в ступор. Даже два факта, в связке. В Европу слово «солдат» пришло из Италии, а в русском языке появилось при Романовых, когда по иностранному образцу учредили наемные полки с офицерами-иностранцами и назвали их солдатскими. А сказку «Стойкий оловянный солдатик» Ганс Христиан Андерсен, на минуточку, написал только в середине девятнадцатого века. Георгия и Елену забросило никак не прошлое. Мир сказки, куда их занесло, имел собственную историю, его логика описанию пока не поддавалась. Каждая новость приоткрывала новую грань и вновь ставила все с ног на голову.

– А тебе бабушки какие сказки на ночь рассказывали? – поинтересовался Соловей. – Про ведьм и привидений? Или, может, про Иггдрасиль и Рагнарек?

– Про Золушку и Красную Шапочку.

– Не слыхал про таких. Не знай я тебя, Егорка, как облупленного, решил бы, что ты у нас от варягов засланец. Но ты не предатель. Ты хуже. Ты влюбленный дурак, а это почти не лечится. Заметь, я сказал «почти». Еще не все потеряно.

Меч, продолжавший царапать щеку Георгия, спустился к горлу.

В кино в таких случаях герои кидали противнику пыль в глаза, тот временно терял зрение, отчего ситуация кардинально менялась. Пыли под ногами хватило бы на ослепление пары дивизий, но чтобы отправить ее на уровень лица, требовалось оказаться на съемочной площадке, где такие чудеса обязательно удались бы – примерно с сотого дубля. Для успеха желательно было приделать к сапогу совочек, а врага попросить не двигаться.

– У меня есть определенная репутация, и если мне не поможешь ты, помогут другие, – стоял на своем Георгий. – Я уезжаю сейчас же.

– Ты так ничего и не понял, Егорий или как тебя там. Твое мнение никого не волнует. Егорий Храбрый – не личность, у которой есть собственные заботы и стремления, а образ справедливости этой местности. Образ, воплощенный во временно взятом человеке. И источник дохода. Герой не может уйти, его судьба – погибнуть за правое дело. Если он этого не понимает, то погибнуть ему помогут. Герои не бывают постаревшими и женатыми. Твой уход даже не рассматривается.

– Тогда убей меня, потому что добровольно я не останусь.

Соловей театрально вздохнул.

– Придется. – Тон был шутливым, но лицо осталось серьезным: решение принято, объявленное будет выполнено. Острие клинка надавило на горло Георгия. – Жаль. Ты был хорошим соратником, другой на твое место найдется не сразу. В твоей смерти я обвиню своих недоброжелателей, и, можешь не сомневаться, новый борец за справедливость вскоре отомстит за тебя. Он отомстит тем, на кого укажу я. Говори последнее желание, и…

Соловей поперхнулся. Рот остался открытым, глаза округлились в невероятном удивлении, а корпус медленно завалился вперед, будто в момент потери равновесия кто-то подтолкнул в спину. Георгий едва успел отскочить. Тело противника упало ничком, из шеи торчала оранжевая стрела – сразу над кольчугой. Попади она чуть ниже, у Соловья был бы шанс.

Разбойник дернулся и затих.

Георгий прошел в сторону, откуда стреляли и осмотрелся. Никого. То есть, вообще никого. Но так не бывает, чтобы стрелы прилетали ниоткуда. Кто-то же помог Георгию! Кто? Сподвижники из тех, кто метил на место главаря?

Равных Соловью в шайке не было, ни по уму, ни по опыту, ни по изворотливости. Погубить лучшего из соратников, чтобы прийти к власти – плохой план. За таким новым вожаком не пойдут.

И не стоит забывать, что лучший стрелок – Фома. Если стрелу пустил он, то почему скрывается, почему не выходит? Не хочет, чтобы о его причастности узнали? Оставляет Георгию убрать следы чужого вмешательства, присвоить победу себе и спокойно уйти из шайки, где ему большей частью не рады?

Или Фома целился не в Соловья?!

Фома не стреляет наобум. Проще было подойди ближе и поразить того, кто нужен.

Ничего не понятно. Ясно одно – неведомый помощник второй раз стрелять не собирается, иначе уже сделал бы это.

Георгий вернулся к трупу. Оперенный хвост торчал под углом и склонялся к голове. Если стрелу пустили не по дуге издалека, то она, скорее всего, прилетела сверху, с деревьев. Георгий еще раз прошелся вокруг. Сколько он ни вглядывался в шумевшие кроны, ничего не заметил. Либо в ветвях никого нет, либо этот кто-то хорошо прячется. В голову пришел еще вариант, более сказочный: не желавший афишировать свою персону спаситель имел шапку-невидимку. Для мира драконов и Кощеев – вполне логичное умозаключение.

Из глубины леса донесся шум. Георгий укрылся в тени и замер: кто-то двигался через чащу именно сюда, к месту схватки и трупу.

Вот только Фомы, Тита и новеньких не хватало. Необнаруженного Георгием спасителя они тоже не увидят, а что увидят? Труп главаря.

Веселенькое дельце получается. Из всей шайки только Прокопию можно объяснить, что Соловья убил кто-то другой, остальные разбираться не будут. Против нескольких противников Георгию не выстоять. Впрочем, и не придется, все решит единственная стрела Фомы.

Две ладони раздвинули березовый молодняк, будто плыли брассом, вслед показался весь человек. Судя по оружию, доспехам и отсутствию на них крылатого змея – тоже витязь. Бородатый, крепкий, достаточно молодой по сравнению с Георгием. Он был один. В глаза незнакомцу бросился распластанный на земле труп.

– Ох, мать моя красавица, так и знал, что добром не кончится.

За спиной витязя висели лук и колчан. Стрелы все до единой были оранжевыми.

Георгий вышел из укрытия. Витязь виновато поглядел на него:

– Я – Еремей, сын Колывана. Что же теперь делать-то, а?

– Егорий, – ответно представился Георгий.

– Храбрый?

– Не сказал бы, хотя и слыхал, что так прозвали. Получается, это ты его подстрелил?

– Получается. – Еремей снял шлем и почесал затылок. – Стрелы выкрасил, чтоб легче отыскать. Что ж мне теперь – на каторгу?

– Объясни, откуда и зачем стрелял, потом я тебе кое-что объясню.

Еремей опустил голову:

– Это все отец виноват. Созвал он нас, нескольких братьев, и говорит: «Дети мои милые, натяните тугие луки и пустите стрелы в разные стороны. На чей двор стрела каждого упадет, там и сватайтесь». Другим братьям повезло: у кого на купеческий двор стрела упала, у кого – на зажиточный крестьянский. Только младшему подсуропило, влетела его стрела на постоялый двор, а хозяйкой там – страшная-престрашная баба. Царевной-Лягушкой себя звала. Говорила, что заколдована и только прекрасный молодец расколдует ее своей страстью. Что братцу было делать? Отцовский наказ выполнять надо. Женился. А она так и не расколдовалась. – Еремей вновь почесал затылок. – А у меня сразу все вкривь пошло. Стрела упала на двор острога, где каторжане в кандалах из каменных штолен мрамор добывают. Э-э, думаю, не к добру. Погулял я на свадьбах братьев, пришло время вторую попытку делать. Лук у меня знатный, в свое время у заморского Одисейки куплен,на версту бьет. Пустил я стрелу второй раз – и вот, полюбуйтесь.

– Не зря тебе сначала острог явился, – улыбнулся Георгий. – Успокою тебя, Еремей. Стрела твоя убила разбойника, который на меня покушался, и, что, сам того не ведая, ты доброе дело сотворил.

У Еремея будто гору с плеч сняли:

– Получается, я герой, а не убийца?!

– В этот раз не убийца, но судьбу лучше не провоцировать.

– Прово… чего?

– Ищи, говорю, жену нормальным путем. Пример младшего брата ничему не научил?

– Отца надо слушать. Если каждый начнет поступать по собственному разумению – что же будет?

– Родителей надо слушать, но слушаться ли – в каждом случае дети решают отдельно.

Красиво сказал. Самому понравилось. Еремей, тем не менее, возразил:

– Так говорят те, у кого детей нет.

Откуда это известно неженатому витязю, Георгий решил не выяснять, высказанная мысль, наверняка, тоже отцовской мудростью окажется. Пора было прощаться, пока другие разбойнички не подтянулись.

– Не поминай лихом, Еремей Колыванов, ищи свое счастье, живи своим умом, и пусть удача сопутствует тебе всегда и во всем. Сегодня случилось чудо, ты оказался моей удачей, но едва не стал преступником. Помни об этом, если по отцовской воле вновь решишь Одисейкин лук натянуть.

– Да отблагодарят тебя боги за добрые слова! Прощай, Егорий Храбрый, был рад познакомиться. – Еремей вытащил из трупа стрелу и вернул в колчан. – Пойду-ка я отсюда куда подальше, пока не нашлись другие свидетели, у которых разбойник окажется безвинно убиенным хорошим человеком, а я – злыднем без чести и совести.

Георгий подобрал увесистый купеческий презент (не пропадать же) и влез на коня. Он уже скрывался из виду, когда сзади с неожиданной твердостью донеслось:

– И все же родителей надо слушаться.

– Надо, – поддержал Георгий. – Лучшая учеба – на чужих ошибках.

***

Куда идти – в армию, чтобы вместе со всеми отправиться под стены Двои, или во дворец к Кощею? Георгий выяснил, что Кощей Бессмертный – бессмертный по-настоящему, это не прозвище. А его соперник Куприян – обычный человек. Смертному никогда не одолеть бессмертного. Значит, нужно идти в столицу, рано или поздно Елену привезут во дворец Кощея.

«Рано или поздно» – страшные слова. Особенно последнее. Но будучи простым солдатом Георгий тоже ничего не добьется, его не пустят туда, где решаются судьбы. Елена стала заложницей ситуации, объявленная война – из-за нее. Скорее всего, настойчивого витязя, рыскающего в поисках причины межгосударственного раздора, примут за шпиона и вздернут на ближайшем дереве. Лучшим вариантом был изначально предложенный Соловьем: перехватить где-нибудь по дороге. Но где и как? А если двоянцы не отдадут Елену, а отправят куда-нибудь за тридевять земель в тридевятое царство?

Голова пухла от мыслей. Решение не находилось.

Проходя мимо одной деревни, Георгий остался без коня – отдал многодетной семье, где от старости пала единственная лошадь. Проще было отсыпать денег, но крестьяне сделали ужасные глаза: если у них увидят такое богатство, подумают, что украли, и вздернут без разговоров. У соседей лишних лошадей не нашлось, торжища поблизости не было, и дальше Георгий отправился пешком. До моря, как ему сказали, осталось немного, там дорога вдоль побережья приведет в Гевал и дальше в столицу. А если он надумает плыть в Двою, можно нанять лодку или купить место на корабле. В столицу вела еще одна лесная дорога, через некий Срединный Погост, но ее не рекомендовали – без опытных спутников можно заблудиться.

Послеобеденное солнце светило ярко и не дало ошибиться в направлении. Георгий бодро шагал на юг – срезал путь показанной крестьянами короткой тропой, чтобы быстрее выйти к главной дороге. Деньги он на всякий случай спрятал в подшивку стеганки под кольчугой, нечего им на поясе маячить и лишние взгляды привлекать.

Очередное приключение ждало его на обочине. В траве дергалась в конвульсиях девчонка в ситцевом платье, лаптях и красной шапочке. По годам – тинейджер, ростом уже вытянулась, а фигура по-женски еще не оформилась. В далеком доме, откуда Георгия выдернул «в сказку» синьор Валентино, на ум пришла бы мысль, что девица пьяна или какой-то дряни наглоталась. В среде подростков такое бывает. Спасают в таком случае срочный вызов «Скорой помощи» и реанимация. Или не спасают. Как повезет.

Все это пролетело в мыслях, пока он бежал к распластанному телу, чтобы помочь хоть чем-то. Чем? Знать бы. При отравлениях следует промыть желудок. Десять минут назад Георгий пил из ручья, можно принести оттуда воды… в чем? У него с собой только кожаный бурдюк на пол-литра. Мало. Надо тащить девчонку к ручью. Интересно, а как правильно промывать желудок в полевых условиях? Вот чему надо в школе учить, а не синусам-косинусам. Георгий склонился, чтобы поднять девчонку.

Ее дерганье прекратилось, изо рта пошла пена.

Сзади кто-то подъезжал. Это хорошо, вдвоем можно что-нибудь придумать. Георгий оглянулся, чтобы спросить…

– Ты что с девкой сотворил, нелюдь?!

Выставив вперед нож, незнакомец прыгнул прямо с коня. Георгий упал на спину, ногой перекинул противника через себя и схватился за меч.

Бородатый мужик в крестьянской рубахе медленно приходил в сознание после удара головой о ствол дуба. Он принял Георгия за насильника. Пришлось объясняться. Прохожий ничем не помог и быстро ускакал – у него, как видно, имелись дела поважнее, чем чья-то жизнь. Георгий снова склонился над раскинувшим руки телом.

Дышит. Ура. Он перевернул бедолагу, обхватил посередине и потащил под мышкой, словно скатанный коврик, напрямик к ручью, свободной рукой раздвигая ветви.

У Георгия не было детей. После армии он планировал жениться, возможная дочь могла быть старше этой длинноногой пигалицы. Не сложилось. Сейчас у него была Елена, на которой он тоже хотел жениться и от которой тоже хотел детей.

Неправильно. «Сейчас у него была Елена» – самоуспокаивающее вранье. Сейчас у него не было Елены. Точнее, сейчас Елена была не у него. У него Елена была раньше, но сказка превратилась в быль, а та, в свою очередь, в пыль и канула в Лету. Лета – река. Пыль в воде – грязь.

На душе стало противно.

Руки, ноги и голова девчонки безжизненно болтались. Только бы дожила.

Ручей весело журчал и овевал прохладой. Местечко для реанимации Георгий выбрал подальше от тропы, под зеленым пологом высокой плакучей березы.

И что делать дальше? Почему вместо оказания первой помощи он интересовался в интернете всякими глупостями? Кроме как вернуть умирающего к жизни, все остальное – глупость. Жаль, прозрение всегда приходит поздно.

Однажды, давным-давно, в больнице Георгию назначили промывание. Минуло два десятка лет, и он не мог вспомнить, что именно делали. В памяти осталась только процедура под названием «клизма». Ой, как не хотелось бы ее делать, бурдюк всего один, как потом пить из него? Но, конечно, если на кону жизнь…

Положив девчонку у ручья, Георгий запрокинул ей голову и стал вливать воду в горло. Лил, пока она не закашлялась. Кашель стал первой ласточкой, знаменовавшей возвращение на этот свет. Казавшееся мертвым тело задергалось и даже стало отбиваться. Пришлось скрутить, опустить лицом вниз и вставить в рот два пальца.

Паршивка их чуть не откусила! Зубы сжались, и только с помощью второй руки удалось раздвинуть челюсть. Пальцы с силой надавили на корень языка. Через несколько секунд содержимое желудка попросилось обратно.

Ну и вонь. Что она ела? Надо было отойти от ручья и не портить окружавшую красоту. Перенеся хлипкое недоразумение на пару метров выше по течению, Георгий повторил промывание «через верх». На этот раз, скрученная по рукам и ногам его жесткой хваткой и придавленная тяжелым телом в доспехах, девчонка даже приоткрыла глаза.

– А где волк? Ты его убил? Кто ты? Дровосек? Охотник?

– Ага. – Георгий воткнул ей в рот горлышко в очередной раз набранного бурдюка.

Кажется, у нее галлюцинации. Главное, что очнулась.

Можно порадоваться, клизма не понадобится, третий подход оказался последним и кроме воды на выходе ничего не дал. Девчонка порозовела и шумно дышала. Георгий отпустил ее.

Появилось время внимательнее разглядеть попавшееся ему на дороге чудо гороховое. Типичный подросток. Девчонка, казалось, вся состояла из локтей и коленок. Сколько ей? Тринадцать? Шестнадцать? Не поймешь.

Подопечная приходила в себя довольно долго. Да, уже подопечная, теперь ее не бросить на произвол судьбы. Самое меньшее, что можно сделать – отвести к родителям для воспитательного ремня, а если сирота – пристроить к кому-нибудь, чтоб приключений, вроде нынешнего, не повторилось. Девка вымахала здоровая, хоть и тощая, для такой в любом хозяйстве работа найдется. Обузой не будет. А чтобы хозяева не переусердствовали, можно объявить ее приемной дочкой. У Георгия, как витязя Егория Храброго, репутация известная, все знают, что чересчур ретивым спуску не даст. А чтобы девица сама не забаловала, он попросит воспитывать в строгости и прилежании. Короче говоря, план постройки чужой судьбы готов, осталось познакомиться.

Девичий взгляд, наконец, обрел осмысленность. Пораженная увиденным, девчонка отшатнулась испуганным зверьком, коленки затряслись. Перебирая ладонями, она поползла назад, пока не уперлась спиной в березу. Руки первым делом проверили шапочку на голове, затем натянули платье на коленки.

– Как звать тебя, красавица?

– Красная Шапочка.

Георгий покачал головой: ответ неправильный. Это не имя.

– Улька, – с готовностью исправилась девочка.

– Что ела, Улька?

– За весь день – только папины пирожки. – Ее рот открылся, будто увидела черта, взгляд остановился. – Это сделал папа?! Хотел отравить бабушку?

Разбирательства будут потом, сначала определимся с планами.

– Где ты живешь?

– Вторые Погорелки, крайний дом. Недалеко отсюда.

Проезжий мужик тоже был из Вторых Погорелок. Зря Георгий о нем плохо думал. Простой крестьянин, а увидел девчонку из своей деревни – и с одним ножом на экипированного витязя кинулся. Можно сказать, герой. Не того человека назвали Храбрым.

– Мать у тебя есть?

– Она меня с пирожками к бабушке послала.

– А пирожки, значит, делал отец? – Георгий обдумал полученную информацию. – Идти уже можешь?

Улька вновь побелела, будто еще один пирожок съела.

– Куда? – Взгляд у нее стал жалобным, как у собаки, которую из родной конуры выгоняют.

– Домой отведу. И с отцом поговорю.

– Домой я ни за что не вернусь. Мне и раньше несладко было, а теперь… Лучше я к бабушке пойду. – Энтузиазм в глазах Ульки угас так же быстро, как и появился. – Туда тоже нельзя. И жива ли она? Я не вернулась, теперь он к бабушке сам пойдет – захочет узнать, что случилось.

– Решай быстрее, куда тебя вести – к маме или к бабушке? Думаешь, только у тебя проблемы? У меня невесту украли, а чтобы ее вернуть, мне придется одолеть колдовство и сразиться чуть ли не с целым миром. Короче, тороплюсь я. Ну, куда идем?

Улька схватилась за живот и опять склонилась над ручьем.

Глава 6. От обмана до бабы Яги

Уже смеркалось, а ей по-прежнему было плохо. Эти долгие часы Георгий выполнял роль сиделки – нянчился, успокаивал, поил водичкой и протирал лоб. Сюда бы врача…

Похоже, отрава подействовала сильнее, чем казалось. Нужно повторять промывания и давать больше воды. Пусть лопнет, но пьет, другого лечения в такой ситуации нет.

Вернулась мысль о клизме. Бурдюк маловат, полноценной процедуры не получится. И встает другой вопрос, более серьезный, чем объем имевшейся емкости. Вопрос очень деликатный: как подступиться с таким предложением? Поймет ли малявка, что все для ее же блага?

Георгий решил не рисковать. Оставил на крайний случай.

Ночевать пришлось здесь же, в лесу. Улька с завистью глядела на сыр, лепешку и сухофрукты, которыми подкрепился перед сном Георгий, но ей он не предложил ни крошки. При отравлении нужно пить, а не есть. Спать легли под той же березой. Хотелось накрыть девочку чем-нибудь, Георгий готов был отдать свою рубаху, но условия не позволяли. Он даже доспехов на ночь не снял. Лес – не постоялый двор, чтобы расслабляться, и лучше немного подмерзнуть, чем быть зарезанным в тепле и уюте.

Разбудили птицы. На востоке разгоралась заря, зябкая свежесть овевала лицо, а место рядом пустовало.

Обманула, негодница. И ведь какая актриса – Георгий готов был последним пожертвовать, чтобы ей чуточку полегчало. Кроме талантливой малолетки отсутствовали кинжал и котомка с продуктами, включая бурдюк с водой. Знать бы заранее, что так получится, поставил бы клизму, невзирая на протесты и сопротивление. После такого, может, и мыслей дурных у паршивки поубавилось бы.

Хорошо, что он догадался деньги припрятать. Продукты – дело наживное. С водой проблем тоже нет, места богаты ручьями, а в любой деревеньке хватает колодцев. Из всего похищенного только кинжал жалко, хороший был – нетяжелый, с удобной рукоятью.

Можно попробовать догнать. Следопыт из Георгия никудышный, но вариантов, куда девчонке идти, всего два. К матери или к бабушке. Первое она вчера категорически исключила – значит, искать следует у бабушки. Но сначала придется искать бабушку.

Георгий начал подниматься и застыл от внезапного озарения: Улька взяла кинжал неспроста.

Решила отомстить. А притворялась, что ей по-прежнему плохо, поскольку не хотела, чтобы ей помешали. Теперь нужно соображать быстрее. Если она…

Не соображать, а бежать надо, причем быстро. Спасать ее от самой себя, пока не натворила глупостей.

Адрес он запомнил: Вторые Погорелки, крайний дом. Тропа вывела прямо на место. Деревушка выглядела бедно, огороженные заборчиками кургузые домишки-срубы с крытыми соломой двускатными крышами растянулись вдоль дороги, позади домиков уходили к лесу длинные огороды, пахло растопленными дровяными печами, на которых что-то готовили, и домашним скотом. Домишко Улькиных родителей размерами едва превышал славную избушку на болотах, от пыльной дороги его отгораживал покосившийся плетень. Во дворе было пусто, скота нет, как и собак, кошек и прочей живности. В окошке темно. Георгий решил, что сейчас излишняя вежливость навредит. Скрипнула без спросу отворенная калитка, он прошел к сеням, рука легла на меч:

– Хозяева, открывайте! Эй! Есть кто живой?

Шевельнулась занавеска, донесся испуганный голос:

– Что случилось? С Улькой беда? – голос был женский. – А где Данила?

– Их разве нет?

Следующие полчаса Георгий играл с хозяйкой в вопросы и ответы, где каждое следующее слово нервировало и еще больше запутывало ситуацию.

Георгия пригласили внутрь. Хозяйку – статную молодую женщину чуть за тридцать, со спускавшейся из-под кокошника темной косой и живыми, полными боли глазами, звали Ладой. Однажды довелось читать, что в старину косу носили только девушки, а замужние женщины делали другие прически. В реальности оказалось не так. Или надо сказать не «в реальности», а «в сказке»?

В реальности сказки. От заканчивавшихся хеппи-эндами добрых волшебных сказок здесь присутствовали только имена, остальное – настоящая бескомпромиссная реальность.

Немало времени понадобилось, чтобы разобраться в произошедшем с дочкой Лады. Итог не радовал. Домой Улька не вернулась, а отважный герой, что кинулся с ножом на защиту девочки, оказался создателем злополучных пирожков. Георгий понял это по рассказу о его отъезде и быстром возвращении, а вытребованное описание внешности пролило свет на остальное. Теперь муж Лады сбежал, решив, что вместо тещи отравил дочь и дело замять не удастся. Только бы они с Улькой не встретились у бабушки.

Слово за слово, и Лада превратилась в ледяную статую. Закутанная в шаль поверх сарафана, она сидела, глядя в стену, и от остановившегося взгляда хотелось выть.

– Чем я могу помочь? – спросил Георгий.

Он рассказал о себе в начале разговора. Лада в общих чертах представляла его возможности, была наслышана. Воин без дома и денег, а теперь и без коня. Зато где угодно можно постучаться в любой дом, назваться, и примут как родного. Со временем выяснилось, что это важнее денег, но тому, кто не ощутил на себе, не понять.

Лада молчала. Георгий понял, что надо делать.

– Объясняйте, где живет ваша мама, я схожу и все улажу.

Глаза женщины потемнели. Георгий мысленно выругался: она ведь сказала, что прощальными словами Данилы было «Я все улажу».

– Не знаю, как начать… – Лада опустила взор. – Выслушайте, а потом судите, хорошо?

– Со мной можно на ты, – разрешил Георгий, чтобы ей было комфортнее. – Я хоть и витязь, но не дворянин.

– Благодарю. Со мной тем более не церемоньтесь… ся, – Она тоскливо улыбнулась одними уголками губ. – Я даже не знаю, с какой стати вы мне выкать начали.

– Ты, – поправил Георгий.

– Выкать начал, – послушно исправилась Лада. – Но было приятно. Ко мне никто так не обращался. Благодарю еще раз. Понимаешь, Егорий… Я знаю, что дело женщины – ждать. Но чего? Трупов дочери и моей мамы? Рассказа, где и как они погибли? А если им нужна помощь? Раньше я боялась Данилу только нетрезвого, а сейчас понимаю, что он в любом состоянии способен на все. Если Улька с ним пересечется…

– Я сделаю все, что в моих силах. Даже больше. Обещаю.

– Верю, но не в этом дело. Отныне дома мне нечего делать, только изводить себя предчувствиями и на стенку бросаться. У меня к тебе просьба. Возьми меня с собой.

Рот уже открывался, чтобы согласиться, когда Георгий подавил первый позыв и стиснул зубы. Обычное для двадцать первого века дело здесь выглядело кощунством. Витязь не имел права путешествовать с чужой женой. Ее мог сопровождать только родственник, или с ними должны быть еще женщины, одна из которых зависима от мужчины, а остальные как бы составляют ей компанию.

Но оставлять ее дома тоже нельзя, иначе от безысходности руки на себя наложит.

– Что люди скажут?

– Неужели витязь, которого зовут Храбрым, боится молвы?

– Я не о себе.

– Мне все равно.

Что ж, вопрос решен.

– Жду на улице.

Георгий вышел из дома.

Лада собралась быстро – сменила обувь с тапочек на лапти и вместо кокошника повязала платок. То, что витязь без коня, Ладу не удивило. Сначала подумалось, что сюда уже долетели слухи о последнем «подвиге Егория Храброго», но все оказалось проще: мысли Лады были далеко.

***

Путь «к бабушке» шел по той же тропе, где Георгий нашел Ульку. После развилки дорога свернула в сторону. Яркое солнце и щебет птиц не давали настроению упасть ниже нуля. Чтобы спутница не впала в хандру, Георгий развлекал ее более подробным рассказом о себе. Не полным, конечно, а усеченной версией, опробованной на Соловье и многократно оправдавшей себя после, но с дополнительными нюансами о чувствах. С Ладой было легко, просто и хотелось делиться личным.

– Ты так сильно ее любишь? – На него поднялся щемящий душу взгляд – глубокий, пронзительный, знакомый со счастьем и страданием не понаслышке.

– Если любовь несильная, это не любовь.

Лада помолчала.

– Как жить? – огорошила она.

Имелась в виду ее конкретная ситуация, но вопрос был обширен до бескрайности. Вряд ли спутница оценит философские изыски. Георгий ответил просто:

– Бодро и мужественно.

С ответом он угадал. Лада печально (и все же!) улыбнулась, ее шаг стал увереннее, плечи расправились, избавив осанку от скорбной сутулости.

Сзади донесся конский топот, вскоре над головами раздалось:

– Кто ты, воин, и куда путь держишь?

Спрашивал потрепанный витязь средних лет, человек явно бывалый, битый жизнью, но битый, как видно, недостаточно. В глазах горела жажда приключений, рука готовилась выхватить меч. Георгий тоже положил руку на рукоять – хоть и пеший, но готов, дескать, встретить неприятности во всеоружии.

– Егорий. В данный момент помогаю людям. Это моя спутница. С кем имею честь разговаривать?

Имя оказало воздействие, угроза в глазах встречного, принявшего Георгия за разбойника или дезертира, сменилась уважением.

– Приветствую доблестного витязя Егория Храброго, долгих тебе лет и вечной удачи. Я – Бермята Васильевич, спешу стяжать воинскую славу, потому еду к кораблям, которые отплывают штурмовать стены вероломной Двои.

– Зачем?

– То есть? – Бермята сморщил лоб, но к пониманию это не приблизило.

Георгий вздохнул и начал издалека:

– Женат?

– Да. – Бермята чуть помрачнел.

– Дети есть?

– Да.

– Ну и?

Бермята все еще не понимал. Лада, спрятавшаяся за спиной Георгия, с любопытством глядела то на одного спорщика, то на другого. Судя по недоумению на ее лице, намеки Бермяте до нее тоже не доходили.

– Зачем тебе эта война? – прямо спросил Георгий.

– Я же говорю – стяжать славу, совершить подвиги, о которых сложат легенды…

– И вернуться безруким или безногим инвалидом, чтобы до конца жизни портить кровь семье. Так? По-моему, причина другая. Тебя быт заел, новых ощущений захотелось. Но лучше так, чем чужих жен соблазнять или последние деньги вместе с домом в карты проигрывать. Каждый развлекается по-своему.

– Что-то я тебя не пойму. Не одобряешь ратной славы? Сравниваешь ее с низкими удовольствиями?!

– Я зрю в корень. Позарится враг на нашу землю – надо жизни класть и гнать его в шею, чтобы неповадно было. А сейчас ради чего?

– Нашему дракону нанесли оскорбление, украли женщину, которую он выбрал.

– А до того ее украли у другого. В любом случае, убивать ни в чем не повинных жителей Двои я не собираюсь и сам не хочу быть ими убитым. Если дракон предложит способ вернуть женщину без массовых жертв, я первым побегу помогать, а пока – увы.

– Тогда не откажи сразиться со мною для удовольствия – померяться силой и оценить, насколько я готов к смертной битве.

– А еще для того, чтобы рассказывать о великих победах, которые одержал в пути?

– Само собой, – пожал плечами Бермята.

– А если проиграешь?

– Судьба.

– То есть, о таком ты просто не будешь рассказывать. Знаешь, разрешаю говорить, что мы сразились и ты победил. Тебе нужна слава, мне – покой. Теперь расходимся, и все будут счастливы.

– Благодарствую, достославный Егорий! Только не забывай, что Бермята Васильевич победил тебя в честном поединке!

– Уверяю, не забуду. И всем буду рассказывать. Будь здоров.

Осчастливленный Бермята ускакал.

Ладу разговор и, особенно, концовка несказанно удивили.

– Ты подарил ему победу над собой? Он же на каждом перекрестке растреплет, что сражался с Егорием Храбрым и победил.

– Пусть. Победа, если она только на словах, ничего не значит и ничего не стоит. Побеждать нужно делами.

Весь дальнейший путь спутница косилась на него со странным любопытством. Даже ее внутренняя боль ослабла, страдание в глазах сменилось задумчивостью.

Лесную тропу хорошо утоптали многочисленные ноги и копыта, ширина позволяла без проблем проехать всаднику. Большую часть пути получалось идти рядом, не мешая друг другу. Погруженная в себя Лада долго молчала, но, наконец, не выдержала:

– Как ты стал таким мудрым?

– Это не мудрость, а здравомыслие. Чистый прагматизм. Слова – ветер, даже намерения ничего не значат, жизнь человека состоит только из его дел. Если человек чего-то хочет, он добивается, а то, что ему не нужно, отвергает. Чаще всего для этого требуются сила воли и умение идти на компромисс, то есть поступиться малым ради большого. Все просто.

– Было бы просто, все жили бы счастливо.

– Потому что не хотят воплощать то, что желают. Люди притворяются, что идут к мечте, а на самом деле происходит топтание на месте, потому что путь нарисован в голове и там же остается. Когда у человека нет четких желаний, у него нет целеустремленности, она ему просто не требуется. Давным-давно известно, что победитель ищет возможности, а неудачнику достаточно причин для оправданий.

– Чтобы все время побеждать, нужно быть очень сильным. Большинство людей не такие.

– Силу дает не победа, а борьба. Если не сдаешься – это сила.

На Ладу разговор подействовал лучше любых антидепрессантов.

Через час сквозь деревья проглянуло море. Слепящая рябь раскинулась от края до края, вдали медленно двигались несколько парусов. Тропа вышла на широкую дорогу, откуда можно было разглядеть расположившееся на берегу небольшое подворье. Лада направилась туда.

За хлипким забором стоял потрепанный временем, но еще крепкий домишко, сложенный из толстых бревен, рядом – амбар и курятник, за ними – огород, малинник и несколько кустов ежевики. На берегу продувался всеми ветрами грубо сколоченный сарай. Домик стоял на «подошве», как в деревне бабушки Георгия называли наземный фундамент из булыжников. От моря несло свежестью и йодом, дышалось легко, и, что поразило больше всего, исчезли всегдашние комары. Они с первых дней сопровождали каждый шаг, стали неотъемлемой частью жизни. Здесь их не было. Возникла мысль: у моря Елене понравится. Когда Георгий вернет ее, нужно поселиться на берегу, и все наладится.

– Как зовут твою маму? – спросил он. – Хочется сразу обратиться честь по чести.

– Яга Мирамиславовна.

Плечи непроизвольно передернулись. Яга, значит? Но Соловей-разбойник оказался обычным человеком, дракон – тоже человек, хоть и Кощей. Почему же бабе Яге надо быть страшной зловредной старухой, поедательницей добрых молодцев? Пора привыкнуть, что слухи – не факты, и даже факты – не знания, а информация, которую не так поняли, переврали или запустили намеренно, как миф про Егория Храброго.

Открыв калитку, Георгий и Лада прошли к крыльцу. Лада постучала и позвала:

– Мама!

– Ладушка, милая, какими судьбами? – донесся старческий голос.

– Улька у тебя?

– С чего ей быть у меня? – В доме скрипнула сдвинутая щеколда, дверь распахнулась. Закутанная в шаль старушка (про таких говорят «божий одуванчик») выглядела вполне добродушно, хоть и глядела с подозрением. – Уж месяц, как носу не казала. А кто это с тобой, доченька?

После первых слов Лада побледнела, но нашла силы представить спутника:

– Знакомься: доблестный витязь Егорий Храбрый.

– Доброго вам здравия и многих лет, Яга Мирамиславовна.

Георгия старушка проигнорировала, ответила дочке:

– А в чем храбрость-то с чужими женами по лесу шастать?

– Мам, не начинай. Данила тебе пирожков испек – таких, что не откачали бы. Улька их в дороге без спросу поела и едва на тот свет не отправилась. Егорий ее нашел и насилу откачал. А Данила на него с ножом бросался, убить хотел. Улька, когда все поняла, украла кинжал и сбежала. А до того, как сбежала, Егорий предлагал отвести ее домой, она отказалась, и я думала, что Улька придет к тебе. – Голос дрогнул, в глазах заблестело. – Куда же она теперь подастся?

– Да все нынче в Гевал идут, там сбор ратного люду, и работа всем найдется – и женщинам, и детям. Прохожие только о том и твердят. Война, милая. Егорий тоже туда?

– Он суженую ищет, ее, как говорят, дракону отдали.

– Тогда пусть забудет.

– Он не может забыть. А ее, говорят, у дракона уже отбили и в Двою увезли, похититель – тамошний принц. Война как раз из-за нее началась.

Яга Мирамиславовна еще раз оглядела Георгия, теперь с интересом, и горько резюмировала:

– Тем более. А где зятек?

– Сбежал.

Покачав головой, старушка распахнула дверь шире:

– Ну, входите, что ли. Чаем напою. Вы же, небось, голодные.

«Чаем» в ее понятии оказалось блюдо с вареной картошкой, пареная тыква, маринованная репа, несколько разогретых на пару лепешек и, собственно, чай – травяной, душистый, очень крепкий. За чаем разговорились. Георгий еще раз поведал о себе, а затем не удержался.

– Про вас, Яга Мирамиславовна, столько сплетен ходит, что не могу не спросить. Разъясните, где правда, а где досужий вымысел. Я слышал, что у вас избушка на курьих ножках, что она вертеться умеет, а вы в ступе летаете и заезжих удальцов едите. Не смейтесь, я в это не верю и только передаю, что другие говорят. Или вы не единственная Яга?

– Успокойся, милок, единственная. – Баба Яга улыбнулась гнилыми зубами. – В лучшие времена, когда муж еще жив был, дворец у нас с ним был на побережье. Я распорядилась построить крытую галерею, чтобы уходила в воду, и прямо в море стояла беседка на мраморных колоннах. Ее поставили на круглое основание, и несколько быков медленно разворачивали ее вслед за солнцем. – Глаза Яги Мирамиславовны наполнились слезами счастливых воспоминаний. – Как же мы хорошо жили… Еще, говоришь, сплетничают, будто я в ступе летала? А вот это, в самом деле, вранье. Правда, помню, что однажды не совсем трезвая из бочки с теплой водой во время купания вывалилась и под горку кувырком полетела. Это было, да, но не больше. А чтобы людей есть – вздор и гнусный поклеп. Хотя повод языком чесать у людей был, не спорю. Повар-арапчонок торты мне в виде человеческих фигур делал: то мальчишку в коротких штанишках с охотничьим рогом у рта, то девушку с веслом, то здоровенного мужика в парике и странной шляпе. Имя у поваренка смешное было – Карабас-Барабас. Как-то заметили, что у нас челядь исчезать стала. Думали, что недовольные в бега подались, уж больно лютая я в те времена бывала. Потом в чулане косточки нашли. Сначала на меня, как хозяйку, подумали, вот слухи и пошли. А это Карабаска оказался. Сбежал, поганец-душегуб, не уследили. Последний раз я про него слышала, что он у соседнего дракона чем-то отличился, тот ему в награду замок на границе дал и титул маркиза.

– Маркиза Карабаса недавно на дубу вздернули. – Георгий вспомнил, как сильно пекся о личной славе Котеня, и добавил: – Или некий витязь с ним расправился. Но людоеда больше нет. Скажите, как вы тут живете одна?

– А что? У меня хозяйство, огород, и прохожие, бывает, останавливаются. Я их кормлю и размещаю, они платят.

Надо же: бабуля-предприниматель. Место проходное, на большой дороге, у моря и на перекрестке с тропой из леса. Если дело расширить, «номера» вполне превратятся в постоялый двор, а то и в гостинично-развлекательный комплекс.

Лада вернула всех на грешную землю:

– Мама, что же делать-то теперь?

Старушка потерла сморщенные щеки костлявой ладонью.

– Надо идти к богам.

Часть третья. Вопросы и ответы

Что дурак – не обессудь!

У меня иная суть!

Мне б куды-нибудь в атаку.

Аль на штурм куды-нибудь!..

Леонид Филатов «Про Федота-стрельца»

Глава 1. Разбитое корыто, оруженосец и боги

– В храм? – уточнил Георгий.

Мало ли, вдруг его захотят отправить к богам напрямую. Тогда он категорически против, у него дел и на земле хватает.

Мать и дочь уставились на него, как на дитя неразумное.

– Зачем в какой-то храм? К богам! – Яга Мирамиславовна указала рукой куда-то на юго-запад. – Идти нужно вам обоим. Боги подскажут, где искать Ульку и твою суженую и как их вернуть.

Георгий закатил глаза. Требуется срочно делать что-то реальное, а тут – к богам!

Верить в богов – глупость. Но что делать, если здесь в них верят все? Хочешь не хочешь, возникали сомнения: а вдруг местные боги вправду существуют? Конечно, не такие, как рисуют себе жители. Кощей же каким-то образом бессмертный? Значит, чудеса являются частью этого мира. Допустим, боги, если они все же существуют, что-то могут. Других действенных способов вернуть Елену у Георгия нет и не предвидится. Почему же не использовать этот – абсолютно дикий, нелогичный и в прежней жизни невообразимый?

До сих пор Георгий знал о местных богах несколько фактов: в них верят, им отправляют подношения, их упоминают во всех благодарностях, пожеланиях и проклятиях. Но он ни разу не видел храма или капища с идолами. Или как тут называются места поклонения?

Теперь выяснилось, что к богам можно сходить и что-то попросить напрямую.

– Увы, богам требуется плата золотом или серебром, – промолвила Яга Мирамиславовна. – Сначала придется что-то продать.

– Я продам свой дом!

Чувствовалось, что ради дочки Лада отдаст все, вплоть до последней одежды. Макиавелли сказал, что цель оправдывает средства, и его прокляли за эту удобную для самооправдания человеконенавистническую формулировку. Но сказать, что Лада неправа, у Георгия язык бы не повернулся. Однако, противоречие. Причем, в одной отдельно взятой голове. Наверное, потому что дочка для Лады не цель, а смысл жизни. И вообще, когда дело касается детей, обычные законы не работают. Положите на одну сторону весов своего ребенка, а на другую закон – у скольких людей перевесит второе? А у кого все же перевесит закон – можно ли считать их людьми?

Почему же так бесят первые, кто всеми правдами и неправдами (особенно бесит последнее) спасает выросших моральными уродами сыночков и дочек от неприятностей (в роли неприятностей в большинстве случаев выступают именно закон и его синоним-антоним справедливость)?

Говорят, что в драке двух детей мать всегда примет сторону своего ребенка, а отец защитит невиновного. Лада была истинной матерью, кроме дочки для нее в мире ничего не существовало. Собственно, там больше ничего не осталось.

А Георгий, наверное, был бы хорошим отцом. Он всегда за справедливость. Без справедливости нет воспитания, а без воспитания вырастают не дети, а те самые моральные уроды, которые всех бесят. Наверное, на весах с ребенком и законом где-то потерялась гирька с совестью.

Что-то мысль не в ту сторону завела, разговор шел совсем о другом.

– Кому нужна ветхая хибара на отшибе во Вторых Погорелках? – Старуха вновь задумчиво потерла щеку ладонью в пигментных пятнах. Блеклые глаза наполнились решимостью: – Мое хозяйство расположено на пересечении дорог, земля под ним стоит дорого. Лада, я перееду к тебе, а на дом и землю можно найти покупателя.

Георгий перебил:

– Позвольте мне сказать. Не надо ничего продавать, деньги – не проблема. – Он позвенел подкладкой стеганки под кольчугой. – На несколько ваших домов хватит.

– Ты возьмешь меня с собой? – Лада молитвенно сложила ладони, в голосе переплелись тоска и надежда. – Стряпухой, прачкой, служанкой, кем угодно. Я все умею. Чего не умею, тому научусь. Мир огромен, мне одной дочку не найти, а без нее мне не жить.

– Поэтому я сразу сказала – идти вам нужно вдвоем, – объявила старуха. – Этот мир мужской, женщине без сопровождающего к богам не добраться.

Без спутника, который знает реалии, Георгию тоже не дойти, здесь интерес взаимовыгоден.

– Само собой, – сказал он. – Тем более, Улька мне теперь не чужая. Когда я думал, что она сирота, удочерить хотел.

Лада со слезами бросилась ему в ноги. Пришлось поднимать и успокаивать.

Старуха заявила тоном, будто ее долго уговаривали и она, наконец, смилостивилась:

– Забирайте дедово корыто. Правда, оно маленько разбито. Кое-что починить надобно. Лада, витязь-то твой только железякой махать умеет или как? С плотницким инструментом сладит?

О Георгии говорили в третьем лице, Ладу это смущало, а боевую старушенцию – нисколько. Лада не ответила, ответа она попросту не знала. Но посмотрела так…

– Показывайте, – сказал Георгий.

***

Расспрашивать у Яги о богах он не решился. Въедливая старушка заподозрит что-нибудь, посыплются неудобные вопросы… Со временем все само выяснится. К богам так к богам, только бы жили они где-нибудь поблизости, а не на краю света. А еще лучше – по дороге в Двою или в столицу.

Дедово корыто оказалось парусной лодкой, поврежденной с одного борта. Как ремонтировать ее в тесноте стоявшего на берегу сарая, Георгий не придумал и после обсуждения с Ладой и ее мамой просто сломал сарай. Часть подходящих досок он оставил рядом с пробитым бортом, остальное перетащил к амбару – на дрова и для ремонта дома, забора и прочего. Яга Мирамиславовна оценила поступок по достоинству. Ее отношение из сварливо-насмешливого в одночасье стало дружеским и душевным.

Все необходимое для ремонта нашлось в подполе. Смола за долгие годы высохла, к жидкому виду она вернулась только в разогретом виде. Или смола в лодке должна быть такой? Разница между починкой настоящей лодки и склеиванием настольных моделей, чем Георгий одно время увлекался в детстве, оказалась колоссальной. Любая непредвиденная трудность выглядела неразрешимой проблемой. Но: волков бояться – в лес не ходить.

Термины «лодка» и «корабль» парусному суденышку соответствовали не полностью, первый намекал на что-то маленькое, второй, наоборот, на большое. Размеры, высота борта и наличие небольшого киля относили дедово наследство, скорее, к разряду морских яхт. Старушка, услышав слово, кивнула:

– Он примерно так и говорил: «Моя тыхта».

Парус полинял до желтизны, прежний цвет даже не угадывался. Часть веревок сгнила. Георгий проверил каждый сантиметр, гнилое вырезал, оставшееся усилил.

Хорошо, что разбитым оказался борт, а не дно. С самолично отремонтированным дном Георгий в море не вышел бы.

Лада помогала словом и делом. Она брала на себя все, что успевала перехватить у Георгия, из-за чувства вины, она ощущала себя виноватой трижды: отвлекла известного витязя от главной цели жизни (поиска суженой), заставила бросить дела по защите бесправного народа от несправедливости и, вместо этого, принудила (как она считала, и переубедить было невозможно) решать ее личные проблемы. Георгий со своей стороны не допускал, чтобы она надрывалась, и настаивал, чтобы хоть иногда отдыхала.

Индусы верят в многорукую богиню. Лада казалась именно такой – успевавшей везде, заботливой, неуемной в делах и простой в обращении. С ней Георгий чувствовал себя как дома: уютно и бесконечно спокойно. Настало время покушать – вот тебе горячее и всякие разносолы, попить – Лада бежит с чаркой кваса или компота. Она поливала из кувшина, когда он умывался, стояла наготове, когда требовалось (или могло потребоваться) что-то подать или придержать. Даже стыдно было за такое обращение. Попахивало хлестаковщиной. Будто приняли за другого и однажды вскроется неприятная правда.

То, что невеста Георгия – та самая Елена Прекрасная, из-за которой разразилась война, Ладу вдохновляло и каким-то образом прибавляло ей сил. Напарник – великий герой, а за его суженую сцепились два дракона! И он, отважный безумец, рыцарь без страха и упрека, идет драться с обоими!

И вновь привет от Хлестакова. Ох, как же все в жизни переплетено и непонятно…

Доски прибивались гвоздями внахлест, конопатились мхом и смолились. Специалистом в области прикладного рукоделия Георгий, как уже сказано, не был, и когда Яга Мирамиславовна прогуливалась рядом, поглядывая на ведущиеся работы (Георгий употребил бы слово «инспектировала»), он старался не показывать неосведомленность. С нуля ему лодку не построить, но когда готовые девяносто девять процентов служат образцом, остаток можно сносно починить, глядя на готовое.

Удивило качество парусины. Выцветший материал сохранил все былые свойства, часть которых просто восхитила. Паруса, как выяснилось, делались из длинных овечьих волос, и благодаря природному жиру ткань оставалась сухой даже в непогоду.

За работой Лада, наконец, подробно рассказала о богах. Они живут на горе Олин пик. Гора находится на острове, который торчит посреди моря, подпирая небо, далеко от берега, вплавь туда не доберешься. Люди едут к богам от отчаянья или когда не могут найти решение. Просить можно о чем угодно, от простого до невероятного, от чего-нибудь материального, вроде богатства, до успеха или выздоровления от смертельной болезни. В нужный день требуется хорошая погода или, наоборот, давно не было дождя и гибнет урожай? Боги могут помочь. Хочешь встретить любовь всей жизни или оградить дочку от посягательств опасного поклонника? Нет проблем. Надо вразумить дерзкого соседа или дать детям ума и послушания? Для богов нет невозможного. Но чтобы тебя услышали, требуется подношение серебром или золотом. Боги выслушают просьбу и, если просителя и его вклад сочтут достойными, дадут требуемое. В крайнем случае, укажут путь к исполнению желания. Еще не было, чтобы кто-то ушел без ответа. Боги всевидящи и всемогущи, иногда они спускаются к людям и путешествуют среди них. Но мир людей скучен для богов, поэтому они предпочитают не вмешиваться.

– А двойские боги? – спросил Георгий.

Лада непонимающе хлопнула ресницами:

– У нас и у Двои общие боги. В дальних государствах – там да, другие. Например, у варягов, которые живут за большим морем. С помощью своих богов они однажды чуть было не захватили Двою. Мой дед вместе с двоянцами воевал против варягов.

– На стороне Двои? – удивился Георгий.

– В те времена у нас с ними была одна сторона.

Работы по ремонту затянулись. Ночевать Георгию стелили на лавке, а Лада с мамой располагались на кровати. Утром он вставал первым и сразу отправлялся к яхте. Вскоре Лада приносила завтрак и помогала до обеда.

С моря тянуло свежестью, от сверкавшей зыби рябило в глазах. Не успел он дойти до лодки, как услышал вдали конский топот.

По большой дороге скакали трое всадников. Они заметили Георгия, двое тут же свернули к нему, а третий, раненый, о чем говорила замотанная в белую ткань ступня, остался на дороге.

Георгий не расставался с мечом, хотя кольчугу, шлем и щит временно считал излишествами. Интерес к нему вооруженных витязей ничего хорошего не предвещал. Если это драконовы гридни, то у них должно быть конкретное задание. К примеру, найти сбежавшего разбойника или поймать нарушителя границы. Или они проверяют всех? Мог ли Георгий что-то нарушить и не знать об этом? Вполне. Или его могли принять за другого.

Он уже доставал меч из ножен, когда одна из фигур, моложавая и безбородая, обрела знакомые очертания. Вслед за первым всадником узнался и второй.

– Приветствуем доблестного Егория Храброго! – Бермята Васильевич и Котеня Блудович салютовали ему мечами.

Георгий ответил тем же.

– Какими судьбами?

После быстрой скачки всадники пустили коней шагом вокруг него, чтобы те успокоились. Бермята глядел добродушно и чуть снисходительно, но Георгий сам дал на это право, разрешив пользоваться плодами несуществующей победы. Котеня радовался встрече от души.

– Не успели, – ответил Котеня, – конница из Гевала уже отплыла, сейчас грузится пехота. От Двои камня на камне не останется. Кощей такую мощь собрал, кораблей на всех не хватает. Наш достраивается на Засечном Погосте. Хочешь с нами?

Георгий махнул головой назад, на лодку:

– Плыву к богам. Мне сказали, что они подскажут.

– Хорошо заплати, и не только подскажут, но и покажут, а то и на блюдечке поднесут, – хмыкнул Бермята.

Котеня что-то вспомнил и указал на дорогу, где неуверенно гарцевал раненый всадник, очень молодой, под стать самому витязю, и совершенно неумелый. Лошадь под ним стремилась встать на дыбы и сбросить седока, юноша едва удерживал ее.

– У меня новый оруженосец. Конечно, не чета Егорию Храброму, но старается.

Бермята не мог не похвастался перед спутником победой над известным героем, и Котеня не преминул продемонстрировать, что тоже не лыком шит: сам Егорий Храбрый ему служил!

– Ну, мы – в путь, время поджимает. – Бермята развернул коня к дороге. – Встретишься сбогами – при случае замолви словечко и за нас, тебе они должны благоволить.

Они уехали.

Больше никто с дороги не сворачивал. Ремонт шел своим ходом и быстро двигался к завершению.

***

Настал день отплытия. Георгий прокопал траншею, вместе с Ладой они разрушили связывавшую ее с морем перемычку, в ров хлынула вода. Через час, с началом прилива, лодка мягко приподнялась и, направляемая с двух сторон, вышла к открытой воде. Вещи и припасы уже находились на борту, осталось влезть внутрь и отвязать веревку.

Яга Мирамиславовна слезно попрощалась с дочерью, после чего обняла и поцеловала нагнувшегося к ней Георгия в лоб.

– Береги ее.

– Как самого себя, – заверил он.

Оделись они в путь по-простому: рубаха со штанами у Георгия и сарафан у Лады. Доспехи лежали в привязанном к лавке мешке, в море они только мешали (в них сразу пойдешь ко дну), но меч, щит и шлем оставались под рукой. На всякий случай. Случаи, как знал Георгий, бывают разные, большей частью почему-то плохие, если судить по статистике. Такое у богов странное чувство юмора. Лада говорила про них: «Мир людей скучен для богов». Наверное, таким способом они развлекались. Сделали гадость, получили за ее ликвидацию приношения серебром или золотом, исправили положение, вернув в исходное состояние. Или не исправили. Спросить-то с них некому, боги – высшая инстанция, неподсудная и никому неподконтрольная. Отличная схема. Главное, что рабочая. Георгий в шайке Соловья зарабатывал похожим способом, но разбойники брали деньги за несовершение преступления, а местные небожители – за исправление предварительно сделанной людям пакости. Получалось, что разбойники, по большому счету, более справедливы. Но до того как среди них появился Георгий, действия шайки были теми же, что у богов. Разницы нет, те и другие – разбойники, их профессия совпадала со смыслом существования – обирать слабых и доверчивых. Но нет худа без добра. Иногда по просьбам людей, у которых случилась беда, разбойники выступали в роли помощников, они решали проблемы, которые сами люди решить были не в состоянии. Власти отмахивались от таких проблем или сами были их источником. Местные боги выполняли ту же функцию, они брали на себя заботу о тех, кто не мог помочь себе сам. Вдруг они решат проблему Георгия?

Он покосился на Ладу. О себе подумал, а о ней забыл, эгоист. Без Лады он никогда бы не отправился за помощью к богам, если учесть, что не верил в них (настоящих всемогущих небожителей) и верить не собирался. На самом деле боги могут оказаться чем угодно, от необъяснимых природных явлений до практикующих психотерапевтов, прикрывающихся магическими обрядами. Но кем и чем бы ни были боги, местные жители на них надеялись, и для возвращения Елены подойдет даже такой вариант. Не получится – значит, дальше надо идти к цели другим путем, который на тот момент окажется (или хотя бы покажется) лучшим. А если вариант с богами приведет к успеху? Как говорится, чем черт не шутит? Чудеса в жизни случаются. Назвавшийся вампиром пожиратель надежд тому свидетельством.

А проблема Лады с точки зрения Георгия решалась намного проще. Ей могли помочь не только боги, но и друзья. Например, Георгий. Когда его цель будет достигнута, они с Еленой вместе отправятся на поиски Ульки. Совместные приключения (а без них, само собой, не обойдется) сплотят и придадут отношениям новый импульс.

Замечательная идея. А если Улька найдется раньше, нужно придумать другое мероприятие того же рода. Репутация Егория Храброго сама подбросит нужный вариант, помощь требуется многим, останется выбрать наиболее подходящее дело – интересное и в меру безопасное, чтобы вновь не потерять Елену. Задачка не из простых, но посильная. О ней Георгий подумает позже. Сначала нужно вернуть Елену.

Весла ударили по воде, затрепетал парус. Вскоре махавшая платком фигурка Яги Мирамиславовны скрылась из глаз.

Обращаться с парусом учились на ходу. Теорию Георгий примерно узнал еще на берегу, а опыт обретали в полевых условиях. Точнее, в самых что ни на есть морских. Лада, по своему обыкновению, всеми силами помогала.

В дорогу, кроме оружия, взяли пресную воду в крепко закрепленных бочках, а Яга Мирамиславовна снабдила большим запасом еды. Как со знанием дела рассказала старушка, на юге в одном дне пути (если при попутном ветре) лежит Двоя, а остров богов находится примерно посередине, но чуть западнее, то есть справа, если стоять лицом к морю, а спиной к берегу. В хорошую погоду за несколько часов доплыть можно.

С погодой повезло. Умеренный ветер дул почти в нужную сторону, яхта шла небольшими зигзагами, ориентироваться получалось только по солнцу – по-другому ни Георгий, ни Лада не умели. Лада заняла место у мачты, Георгий сидел на корме у руля.

– Расскажи о ней, – попросила Лада.

Уточнять не требовалось.

– Она необыкновенная.

– Все остальные – обыкновенные?

Георгий улыбнулся:

– Ты тоже необыкновенная, но по-другому. Ты как уютный берег, куда в поисках покоя стремится усталый капитан. Елена… – он помолчал, подбирая слова, – она как водоворот. Никто не знает, что ждет впереди, но когда закрутило, сил, чтобы выбраться, уже нет.

– Сил или желания?

Он не ответил.

На горизонте иногда виднелись темные точки, они двигались и быстро исчезали. Значит, корабли, а не земля. Хотя Олиному пику пора бы уже показаться.

– Наверное, она красива и молода?

Георгий не удивился вопросу. Лада пыталась понять, что в женщине заставляет мужчину все бросить и отправиться за ней на край света. Вполне объяснимое любопытство. Лада тоже все бросила, но любовь, толкнувшая ее на безрассудство – материнская, в ней нет безумия всепоглощающей страсти, нет шизофренически-параноидального надлома, нет щемящей тоски, что заставляет прыгать в пропасть неизвестности и мечтать о несбыточном счастье совместного несчастья. Ладу сосватали в детстве и выдали за человека, которого она прежде в глаза не видела. Другой жизни Лада не знала. Георгий еще раз оглядел спутницу и поразился, насколько определение «красива и молода» подходило и самой Ладе, имевшей почти взрослую дочь и трудную судьбу. Бедность и пьянство мужа не сломали ее, а разрушивший миллионы отношений быт стал отдушиной, тихой бухтой и волноломом, защищавшим от бушевавших снаружи бурь. Из кирпичиков заботы о ближнем Лада строила пусть не дворец, но большой и светлый дом семейного уюта. Это можно было прочесть во взгляде, понять из разговоров и увидеть в исходившем изнутри невероятном сиянии – оно, такое, бывает у людей, которые ищут счастья не снаружи.

– Вы ровесницы.

Ответ удивил, у Лады поднялись брови, она отвернулась, направив взор в бескрайнее море. Георгий продолжил:

– У Елены красота внезапного столба, о который бьешься головой и теряешь сознание. У тебя – очарование природы, как она есть. Елена – шторм, ты – теплый тихий рассвет. Ты тоже очень красива, но другой красотой.

«Тоже». Женщине, даже малознакомой, такое не говорят, это обида на всю жизнь. Георгий загладил невольную вину признанием:

– Ты красива по-настоящему.

У каждого вылетевшего слова есть множество мотивов, разбросанных по всей шкале от благородства до корысти, и никто не знает, какой из них истинный – в каждый момент времени правдой оказывается другой. Точным было одно: в сказанном категорически отсутствовало лицемерие, Георгий говорил от души, то, что чувствовал. Ему от Лады ничего не было нужно. Она это ощутила и благодарно улыбнулась:

– Не преувеличивай. Другое дело раньше, когда я была в возрасте Ульки…

– Твоя дочь тоже скоро станет красавицей.

Здесь затесавшееся «тоже» оказалось к месту. Лада прикрыла губы и зардевшиеся щеки темной косой, словно хотела откусить от нее кусочек.

– А твой муж…

– Не надо о нем.

Георгий послушался, но не прошло десяти минут, как он вернулся к нежеланной для Лады теме.

– Мне нужно знать, что ты чувствуешь к нему. Если мы с ним пересечемся, я могу не сдержаться. После того, что он натворил…

– Я тоже могу не сдержаться. Лучше не пересекаться.

– Но если…

– Не причиняй ему вреда. Пусть живет, как хочет.

– И ты вернешься к нему?!

– Нет.

Все стало на свои места. Осталась одна неучтенная возможность.

– Что мне делать, если он захочет вернуть тебя силой?

Лада подумала.

– Это его право.

– Он покушался на твою маму и едва не убил дочку, Ульке из-за этого пришлось бежать!

– Улька и мама живы, а я – мужняя жена. Закон на его стороне. Мне еще придется отвечать за то, что ушла из дома с чужим мужчиной. В тонкости никто вдаваться не будет. Прошу тебя, если мы с Данилой встретимся, не вмешивайся.

Георгию очень хотелось сказать, что «Улька и мама живы» правдиво частично, поскольку известно наполовину. Язык не повернулся. Вымолвить такое вслух – загасить огонек, что давал спутнице силы жить.

А с Данилой при встрече он поговорит. По-мужски. В сторонке. Когда рядом не будет женщин и закона.

Небо на западе окрасилось сполохами утонувшего солнца, и Лада заволновалась:

– Мы плыли медленно, но остров богов должен был появиться до заката.

– Отнесло течением.

Признаться, что выдерживать направление на юго-запад по солнцу не его конек, особенно когда движется светило по дуге и в стороне, Георгий не решился.

Лада сама поняла. Она все понимала раньше, чем он говорил.

– Наверное, нужно развернуться, – сказала она. – Олин пик видно издалека. Похоже, нас снесло очень сильно.

– Нужно взять назад влево или назад вправо?

– Не знаю.

– Возьму правее. Как думаешь?

– Давай попробуем.

Ветерок дул слабый, но все же дул, и направление Георгий выбрал, чтобы не идти совсем против ветра.

Выписываемые по волнам зигзаги стали обширнее. Горизонт по-прежнему был чист. Когда вслед за солнцем утонули остатки света, Георгий спросил:

– Умеешь ориентироваться по звездам?

– Нет.

– Одна из звезд должна указывать на север, но я не знаю, какая.

Звезды рассыпались по черноте небес, как шляпки кованых гвоздей по отремонтированному борту лодки. Луна вновь сделала мир видимым, но счастья это не прибавило. Направление потерялось окончательно. Георгий убрал парус, лодка легла в дрейф.

Путешествие затянулось, и выяснилась неприятная деталь. Пресной воды и пищи на борту было с запасом, а для наоборот в открытой всем ветрам лодке условия оказались неподходящими.

– Отвернись, я спущусь поплавать.

Удивление в глазах Лады быстро сменилось пониманием:

– Хорошо. Потом я.

– Не обязательно. Я буду купаться долго и смотреть в море. Только поглядывай, чтобы никто не потревожил с другой стороны. Не люблю сюрпризов.

Они решили проблему как взрослые люди, без единого слова: пока один любовался ночным небом, второй разделся и спустился за борт. Вода сначала уколола холодом, затем взгорячила кровь и по возвращении вспомнилась добрым словом: ночная прохлада мгновенно превратила кожу в недобритого ежа. У ног ждало заботливо приготовленное покрывало – до банных полотенец прогресс еще не дошел. Кроме единственного покрывала на борту других вещей не было – ни полотенец, ни одеял. Никто не думал, что они могут понадобиться. Георгий укутался и разрешил обернуться.

– Замерз?

Раздавшийся вопрос был глуп с точки зрения логики, но он был не информативным, а участливым. От голоса веяло теплом. И ответа не требовалось.

– Мы заблудились, – констатировала спутница уже очевидное Георгию. – До утра ничего не сделать, а мы оба устали.

Мужчине оставили только распорядиться:

– Давай спать.

Как же просто было с Ладой. Она все понимала, в ее сознании условности при появлении необходимости блекли и размывались. Безграничное доверие к спутнику сквозило в каждом поступке. Не говоря ни слова, Лада разместилась на полу лицом к борту, голова устроилась щекой на сложенных ладонях, колени чуть поджались. За спиной осталось достаточно места, чтобы Георгий вытянулся в любом положении.

Он оделся и лег позади нее. После обтирания покрывало стало влажным, и оно было одно, укрыться больше нечем. Можно снять парус. А если он срочно понадобится? Нельзя снимать, нужно быть готовым ко всему, даже к тому, чего быть не может. Лада умница, она поймет. Георгий придвинулся к ней боком и набросил покрывало, плотно закутав в него соседку вместе с торчавшими коленками и ступнями.

Лада вздрогнула, но не отстранилась.

– А ты?

Голос был глухим, первую «а» будто выдрали с корнем, прежде чем бросить в воздух.

Вопрос появился неспроста, ширины покрывала на второго человека при таком раскладе хватало с трудом.

– Мне нормально.

Первые же минуты на сыром полу и пронизывающем морском ветерке показали, что «нормально» – вранье. Сбоку поддувало, и ни одна из примененных поз проблемы не решила. Долгая возня Георгия не осталась без внимания. Лада подалась назад и прижалась к нему вплотную. Не успели мысли о том, что это значит, вскружить голову, как донеслось тихое:

– У меня есть муж. Если в какой-то миг покажется, что я делаю что-то неправильно – значит, пересилило нечто более насущное. За тебя я без раздумий шагну в огонь, потому что ты помогаешь отыскать Ульку. В ней моя жизнь. Если ты окажешься недостойным человеком, я наложу на себя руки. Но сейчас тебе холодно, а стоит тебе заболеть, и некому будет спасти меня и защитить. Вот видишь, все очень корыстно и некрасиво. Но это так. Одеял у нас нет, костра разжечь не можем, и согреть единственного защитника может только мое тепло. Можешь меня обнять. Но как сестру, хорошо?

Георгий кивнул.

Оба затихли. Впервые после сказки в избушке он проводил ночь с женщиной. Лодка покачивалась, в борт били мелкие волны, сверху сияли звезды. Странно, но обратно в счастливую избушку не хотелось. Георгий пытался представить Елену на месте Лады и не мог. Елена никогда бы не поступила как Лада и не сказала таких слов. Елена была другой. Водоворотом. Карнизом скалы над пропастью. Салютом, стрелявшим во все стороны. Когда Елена была дома, дом превращался в шапито, все сверкало и куда-то двигалось, вешалка мнила себя театром, а фарс дрался с комедией за право именоваться драмой. А Лада…

Лада сама была домом. Уютным и надежным.

– Почему слухи о твоей невесте говорят, что она поцелована богами?

Соседка тоже не спала.

Георгий поморщился. Говорить в такую минуту о Елене было неприятно.

– У нее татуировка в виде цветка.

– Что такое татуировка?

– Рисунок на теле, он остается на всю жизнь.

– Она сама его сделала? Значит, боги ни при чем?

– По-моему, если в объяснении чего-то люди ссылаются на божественное вмешательство, то они что-то скрывают или им это выгодно.

Больше не прозвучало ни слова.

На заре нужно двигаться на юго-восток. Если остров снова не появится на пути, Георгий с Ладой постепенно достигнут Двои, о которой столько разговоров. И там, за крепостными стенами – Елена.

Все зависит от направления ветра. К утру оно может измениться. Тогда планы станут другими.

Вспомнилось, что викинги возили с собой клетки с птицами, которых периодически выпускали. Если поблизости находилась суша, птицы улетали в том направлении. Если земли не было, они возвращались.

К великому сожалению Георгия, знания интересных фактов не заменяли ни птиц, ни умений.

Разбудили крики. Неподалеку медленно двигалась глубоко сидевшая в воде лодка примерно такого же размера, как у Георгия и Лады. Плаваньем движение лодки не назвать, она, скорее, дрейфовала, у людей на ее борту не было ни весел, ни паруса. Они гребли руками. Шестеро мужчин, пять женщин и четверо детей разного возраста. В рваной одежде, изможденные, они стремились в сторону алевшего горизонта, а со стороны ночи, вспенивая волны, на них надвигался черный, под красным квадратным парусом, драккар.

Драккар – сокращение от «драконий корабль», если переводить с норвежского. А если не придираться, то не только с норвежского. В России драккар тоже назовут драккаром, слово стало интернациональным, спасибо глобализации и западным средствам массовой информации. Корабли такого типа Георгий много раз видел в кино. Собственно, драккар – та же русская ладья, длинная, обвешанная щитами и с большим парусом, а загнутый вверх нос всегда изображал раскрывшего пасть дракона.

Георгий замер: впервые после попадания в новый мир он услышал иностранную речь. Неслись похожие на набор звуков команды, весла мерно взбивали воду. Казалось, еще минута, и огромная махина раздавит переполненную людьми скорлупку. Распоряжался на корабле огромный, похожий на медведя, человек в длинной кольчуге.

Крики ужаса из сильно перегруженной лодки неслись на родном для Георгия языке и были понятны. Люди готовились к смерти. Они перестали грести, не было смысла. Сейчас они прощали друг другу былое и прощались навсегда.

По инерции лодка проследовала мимо, и вскочивший Георгий оказался практически между ней и надвигавшейся громадиной – лицом к лицу с глядевшим с борта здоровяком в кольчуге и коническом шлеме. Чернобородый воин напоминал медведя, как фигурой, так и выражением лица с маленькими глазами.

Здоровяк что-то сказал.

– Не понимаю. Кто вы? – Георгий обнаружил, что сжимает в руке меч. Даже не заметил, как схватил.

Лада подала шлем и щит. Сразу стало комфортнее.

Весла драккара дружно загребли в обратную сторону и выступили мощным тормозом. Парус упал, корабль резко замедлил ход.

Человек на борту кликнул кого-то, рядом появился второй. Переводчик.

– Кто ты, воин?

– Егорий, витязь с чертовых болот. А вы?

Обе руки переводчика указали на медведеподобного бородача, голова с почтением склонилась:

– Сигурд, победитель троллей, с дружиной. Уйди, храбрый витязь, и тебе не причинят вреда. Мы не враги и не хотим крови.

Он сказал «мы», то есть был не пленником, а одним из викингов. В том, что довелось повстречаться именно с викингами, можно не сомневаться: драккар с висевшими по бортам круглыми раскрашенными щитами, особенная речь, оружие, внешность, тролли, имя Сигурд… Вспомнился некий Сигурд Свинья, отец конунга Харальда Сурового. Именем того Сигурда в норвежской столице даже улица названа. Узнать бы еще, почему он свинья и что в таком имени грозного или назидательно-многозначительного. А ведь что-то было, наверняка. Должен же Харальд Сигурдович, он же Суровый сын Свиньи, гордиться отцом? Возьмем другие примеры из истории. Петр Великий, Людовик Справедливый, Ричард Львиное Сердце… Звучит? Потому что, во-первых, правители и, во-вторых, чего-то добились, чем оставили о себе долгую память. Пипин Короткий, надо полагать, тоже чем-то замечательным отличался, за что и был увековечен именно с пережившим столетия прозвищем. А в историю он вошел как первый король франков. Но что-то в его жизни перевесило последний факт, оттого и.

Пипин Короткий был сыном Карла Мартелла, что переводится как «король-молоток», и отцом Карла Великого, чье имя в переводе звучит как «великий король» (на русский язык почему-то переводят только второе слово легендарного имени). С переводами в науке, вообще, дело настолько запутано, словно кто-то специально старался. Тот же Людовик, к слову, – это латинизированное «Хлодвиг» – имя викингов, означающее «славный боец». Библейские Адам и Ева с изначального языка Святого Писания тоже переводятся, означают они «человек» и «жизнь», и фразу «Адам познал Еву», в таком случае, можно прочесть как «человек познал жизнь». И дальше в том же духе: потомок Человека и Жизни, которого звали Труд, убил брата по имени Отдых…

Но не все настолько просто, не все имена надо переводить, иначе Петр Великий станет просто Большим Камнем. С точки зрения истории все правильно, он реальная глыба, но звучит смешно. Примерно как Чингачгук, который Большой Змей. Так же может быть с Сигурдом Свиньей.

С другой стороны, какая разница, кто и почему дал странное прозвище знаменитому Сигурду. Чем знаменитому? Георгий не знал, но Сигурд Свинья не мог быть не знаменит, если его именем назвали улицу в современной Норвегии. Остается надеяться, что прославился он не свинством. Короче говоря, Свинья так Свинья, норвежцам со своей колокольни виднее. Главное, чтобы нынешний тезка свиньей не оказался.

И зачем Георгий перед сном о викингах думал? Птички, понимаешь. Накаркал. А теперь, судя по всему, и дочирикался.

Взаимосвязь мыслей о викингах и их появлением наяву заставила вспомнить гипотезу, что вампир не перенес Георгия и Елену в некий готовый мир, а создал для них собственный, расширявшийся по мере надобности. Недавно было сложно вообразить, что некое всемогущее существо, представившееся вампиром, отправит живых людей в другой мир, чтобы выполнить их желание. Так не бывает. Но. Хотели сказку? Получите. Все атрибуты и соответствующие герои налицо, от бабы Яги до Кощея, от маркиза Карабаса до Котяни в сапогах, от драконов до Троянской… пардон, Двоянской войны, приключившейся из-за кражи Елены Прекрасной. Один только Олин пик с его одноименными богами чего стоит. Все строго по условиям литературного конкурса, для которого Георгий просил у вампира роман: «Любые произведения, основанные на сказках, легендах и мифах народов мира».

Где может существовать мир, в котором собраны сказочные персонажи? Во-первых, конечно же, в голове Георгия (версию с умственным помешательством со счетов скидывать рано, как и версию сна). Но интуиция уверяла, что столь последовательные события должны происходить в реальности, а не в помутненном сознании. Отсюда возникало «во-вторых»: окружающий мир создан недавно, специально для Георгия и Елены по их просьбе. Мир создан с готовым прошлым: каждый его житель помнил свою жизнь и мог рассказать о детстве, о предках до давних времен и о событиях, происходивших (будто бы) сотни и тысячи лет назад.

Любопытная теория. Глупая до невозможности, оттого похожая на правду. Пока не появилось других мыслей по поводу переноса «в мир иной», Георгий придерживался этой идеи, а главный вывод, который из нее следовал: назвался груздем, полезай в кузов. Иными словами, окружающий мир – отныне это родной дом, другого в ближайшее время не будет, а что случится в отдаленной перспективе – вилами на воде писано. Надо жить и выживать здесь. И счастье свое строить здесь.

А на несчастье других его не построишь.

– Что вы сделаете с ними? – Георгий указал мечом на лодку с людьми.

– Это невольники. Они сбежали, их нужно вернуть и наказать. Любой честный человек обязан помочь закону и справедливости.

– Закон и справедливость – не всегда одно и то же. Позвольте, я поговорю с беглецами. – Он повернулся в другую сторону. – Вы сбежали?

Ответил самый старый, с мятой седой бородой:

– Мы рискнули и проиграли. От судьбы не уйдешь, но лучше погибнуть, чем жить в неволе. Мы не вернемся. Если они подойдут, мы прыгнем за борт, пучина морская лучше плена. Здесь, – он развел руками от горизонта до горизонта, – уже родная земля, мы счастливы умереть на родине.

Драккар медленно нагонял лодку, проплывая мимо Георгия. При желании его лодку могли разбить, просто уронив на нее весла.

Чтобы обратиться к викингам, пришлось задрать голову:

– Сейчас тот случай, когда справедливость и закон не совпадают. Предлагаю сделку. Я выкуплю этих невольников. – Не опуская щита, Георгий отсчитал из подкладки примерно четверть имевшихся денег, всыпал в мешочек, крепко стянул на нем тесьму и перебросил на палубу драккара.

Сигурд взвесил мешочек в ладони и небрежно отправил обратно. Переводчик объяснил:

– Здесь мало, хватит на половину невольников.

Георгий немного ориентировался в ценах, жизнь в шайке Соловья научила многому. За морем могли быть другие цены, но викинги, несомненно блефовали, стоимость раба не могла отличаться настолько. Золота Георгия должно было хватить на всех многократно. Он потому и дал с большим запасом, чтобы не торговаться и сразу перебить любую, даже самую дикую цену. Но сейчас Георгий не в том положении, чтобы ставить условия. Как пел любимый бард, «Жираф большой, ему видней».

– Если денег больше нет, остальных заберем, – продолжил переводчик. – В качестве доброй воли разрешаем тебе или им самим определить, кто вернется с нами.

Сволочи. Еще и перессорить хотят. Георгий снова полез в подкладку и удвоил вес мешка. На выкуп ушла вся его доля. Остаток трогать нельзя, это деньги Лады для дочки.

На этот раз Сигурд кивнул и тихо произнес что-то. Переводчик объявил:

– Невольники твои, забирай. Но без лодки. Лодка стоит еще столько же.

– Корыто без весел и мачты не может столько стоить! За такую сумму можно купить корабль, и не один!

– Купи. Но сначала найди в море другого продавца. Впрочем, это не наше дело; цена лодки названа, соглашаться или нет – решать тебе.

Можно забрать всех к себе… и потонуть от первой же волны.

Бывшие невольники замерли. Мужчины опустили лица. У женщин потекли слезы. А дети…

Полные надежды детские глаза глядели на Георгия в ожидании чуда.

Лада потянула его за рукав:

– Отдай.

– У меня осталась только плата богам за Ульку.

– Я не смогу купить счастье своего ребенка жизнями других.

Георгий вытряс из подкладки все, что было. Мешочек перелетел через борт и звякнул о деревянную палубу. Сигурд сказал еще несколько слов.

– Остался нерешенным последний вопрос, – сообщил переводчик. – Во сколько вы оцените собственные жизни?

На борту драккара натянули луки. Сигурд в любом случае свинья, даже если не Свинья, которая пишется с большой буквы. Но судя по поступкам, тоже с большой буквы, то есть самая что ни на есть свинская свинья из всех свиней, свинее не бывает. На язык просились слова и похуже. Георгий стоял, прикрываясь щитом, сзади поднялась и прижалась к его спине Лада.

– Витязь с супругой не могут стоить меньше дюжины рабов, не так ли? – добавил переводчик.

Ладу приняли за супругу. Георгий не стал разубеждать, не те время и место.

Повисло молчание, тяжелое, как атмосферный столб со всей его массой, если представить, что он из бетона. Между лодкой и кораблем плескалась серая вода, Георгий глядел в глаза Сигурда, тот с кривой усмешкой смотрел на него.

Кто купил чужие жизни, тот за свою должен отдать все, что осталось. Как опытный торговец, Сигурд понял по глазам Георгия, что денег больше нет. Скорее всего, многоходовку с повышением цены разыграли, чтобы выманить последнее. Сейчас предводитель решал, стоит ли овчинка дальнейшей выделки – нужно ли рисковать жизнями своих людей за парочку новых рабов?

С лодки к викингам обратился седобородый невольник:

– Толмач, напомни Сигурду, что Олин пик рядом, а вал Галы далеко. Вы в чужих водах, здесь властвуют наши боги. Вы можете захватить нас силой, но наши молитвы будут услышаны. – Он указал куда-то в сторону, и там, на краю видимости, Георгий вдруг различил уходившую в облака темную гору.

Олин пик!

Толмач быстро перевел. Сигурд размышлял недолго, громкое распоряжение заставило луки опуститься.

– Наши и ваши боги заключили мир, и мы не хотим стать причиной нового раздора. Обещай молить богов за попутный ветер для нас, и в подарок мы оставим вам два весла.

– Обещаю, – сказал Георгий.

В молитвы и богов, которые меняют человеческие жизни, он не верил, поэтому обязательно выполнит странное обещание, которое ничего не стоило и ни к чему не обязывало. Если бы так же просто решались другие проблемы, на земле давно наступил бы рай. Нечто материальное и очень нужное в обмен на слова. Чудесная сделка. С кем бы еще поменяться?

– Почему они пошли на попятную? – шепотом спросил он Ладу.

Она удивилась:

– Если в твоем доме чужие дети станут обижать твоих, ты разве не вмешаешься и не накажешь?

Георгий не сразу понял, что она говорит про богов.

Замечательно придумано. Местные боги хоть и боги, а поступали как люди. Поделили территории, где свои подопечные платят, чтобы чужие не распоясались… Так работают мафии и государства. А если система работает – зачем придумывать новую? Здешние божества неплохо устроились. Что-то подсказывало Георгию, что человеческого в них намного больше, чем сверхъестественного. А чего еще ожидать от сказочных персонажей? Человек не сможет представить только Бога, изначального, всесильного, единственного, ведь, как верят верующие и знают из священных текстов остальные, Он придумал людей, а не наоборот. Все прочее, что создано человеческим воображением, представимо и объяснимо. Со здешними божествами, не сомневался Георгий, произойдет так же.

Интересно будет поговорить с ними при встрече. Лада уверена, что свидание с богами при жизни – дело обыденное, для викингов боги тоже были чем-то привычным, частью повседневной жизни, а не гипотетическим событием, которое то ли могло произойти в реальности, то ли не могло, в зависимости от веры.

Может быть, они не боги, а попаданцы в другой мир, вроде Георгия и Елены? Тоже могли заказать сказку для себя любимых, но сформулировали четче и получили общепланетное всемогущество от знакомого Георгию вампира или от кого-то в том же роде.

Не общепланетное. Богов здесь много, и территорий, которыми они управляют, много. Каждое сообщество небожителей заведует своей вотчиной. Боги с Олиного пика окучивают паству драконов Кощея и Куприяна, а заморские, в которых верят викинги, благосклонны к собственным подданным, с которых собирают дань в обмен на некие материальные и духовные плюшки. Но если допустить, что местные всемогущие боги – попаданцы, посланные вампиром… Тогда, продолжая логическую цепочку, вампир – тоже попаданец, возжелавший играть с людьми на надежду?

С кем же тогда синьор Валентино заключал сделку?

Любопытные мысли. Надо будет еще поразмышлять на досуге, углубить начатое и поискать другие варианты. Жизненный опыт говорил, что не все таково, каким кажется. И человеческое воображение – штука ограниченная, оно видит и судит с человеческой точки зрения, божественную ему не понять. Как рыбке в аквариуме объяснить устройство Вселенной или, как минимум, хотя бы описать ей микрорайон города, где ее содержат, так, чтобы она все поняла?

С драккара в воду бросили два маленьких весла. Сигурд прощально махнул сверху рукой – довольно уважительно, признавая самоотверженность и отвагу противника. Раздалась непонятная команда, корабельные весла аккуратно опустились, чтобы не задеть лодку Георгия. Всшумела взбитая вода. Хорошо, что ветра нет и волнение практически отсутствовало, иначе неизвестно, чем закончилась бы встреча в море. Невольникам уж точно не удалось бы спастись, перегруженная посудина пошла бы на дно при первой волне.

Когда корабль удалился, Георгий обратился к людям в лодке:

– Подплывайте, у нас есть вода и еда.

Лица просветлели. Лодки начали медленно сближаться.

– Нам нужно на Олин пик. – Георгий указал вдаль, на едва видневшийся на горизонте остров. – Можем взять на борт половину из вас, а лодку привязать. Под парусом и на четырех веслах мы быстро достигнем острова богов, а оттуда вы вольны плыть, куда хотите.

Счастье, написанное на измученных лицах, сказало больше любых слов.

– Славный витязь и его прекрасная спутница, – обратился седобородый к Георгию и Ладе, – нам нечем вас отблагодарить, но назовите себя, и мы будем молиться за вас. Мы услышали имя Егорий. Не тот ли это защитник страждущих и неимущих, прозванием Храбрый?

Неужели слухи о «подвигах» известны даже за морем?

– Не верьте сплетням, верьте делам. И живите так, чтобы ваши имена звучали благороднее, чем у Егория Храброго. Поступайте так, и будем считать, что мы квиты.

Лада все же втиснула:

– Но если что – перед вами и вправду Егорий Храбрый, тот самый. – Она грустно улыбнулась ему: – Прости. Народ должен знать своих героев.

– Мы совершаем что-то не для благодарности, а потому что не можем иначе. Если это не так, то ни человек, ни его поступки не стоят благодарности.

– Ты прав. Но я тоже права.

Два борта соприкоснулись с глухим стуком, едва не проломив многодневную работу Георгия, из перегруженной лодки первыми выпрыгнули дети. Один мужчина и старший из мальчиков поплыли за веслами.

Георгий и Лада поглядели друг на друга.

Скоро они будут на острове богов.

Без денег.

Глава 2. Как Ульяна стала Ульяном

Улька проснулась оттого, что над ней кто-то склонился. Вокруг уже буйствовало утро. Почти всю ночь она бежала по лесу, шарахаясь от каждой тени, и спать хотелось просто дико. Глаза не желали открываться.

Витязь, откачавший ее после отцовских пирожков, собирался отправить Ульку домой. Она не могла туда вернуться. Маму жалко, но все как-нибудь образуется. Мама поймет. Пройдет время, Улька станет, к примеру, известной разбойницей или, возможно, придворной дамой. Почему нет? Вдруг ее выберет сам дракон? Бабушка рассказывала, что в древности правители женились на простолюдинках, если те чем-то поразили.

Улька найдет, чем поразить. Придумает. Воображение у нее богатое, желание огромное, а что еще требуется, чтобы произвести ошеломительное впечатление? Папа, мама, бабушка и даже дедушка, когда был жив, не раз говорили ей, какая она особенная, невероятная, непохожая на других. Правда, папа среди Улькиных особенностей упоминал только гадкие качества, отметив которые сразу тянулся к ремню, зато бабушка с дедушкой хвалили за красоту, за ум и за сообразительность, а мама вообще нарадоваться не могла. И вообще, если Улька не особенная, то кто особенный? У каждого есть свои достоинства и недостатки, но не каждый готов горы свернуть, чтобы достоинства представить во всей красе, а от недостатков избавиться. Впереди Ульку ждет сказочно-счастливая жизнь, осталось добраться до нее. Горе тому, кто посмеет остановить.

Луну в небе давно сменило солнце, и когда его кто-то загородил, очень новое для Ульки чувство опасности вытолкнуло из сна. В лицо незнакомцу уставился кинжал:

– Отойди!

Склонившегося над ней человека защищал полный доспех, крылатого дракона на шлеме и щите не было. Обычный витязь. Рядом всхрапнул и ударил копытом конь.

А Улька, не отрываясь, глядела в лицо витязя: он был молод и красив, гладкие щеки напоминали попку младенца, глаза тоже глядели по-детски – наивно и очень по-доброму.

– Простите, уважаемая красавица, я не хотел нарушить ваш покой. Мне показалось, что нужна помощь – вы лежали под деревом, свернувшись в клубок, а рядом не было сопровождающих. Позвольте представиться. – Последовал чинный поклон, как благородной дворянке, хотя Улька была обычной крестьянской девчонкой. – Котеня Блудович, витязь в поисках славы, ревнитель справедливости и защитник слабых. В числе своих еще не слишком многочисленных подвигов могу упомянуть победу над маркизом Карабасом и схватку с самим Соловьем-разбойником, которому я проиграл, но, смею заметить, что лучшему мечу мира проиграть не зазорно. А одно время у меня в оруженосцах ходил сам Егорий Храбрый. Вы, конечно же, понимаете, что после такого оруженосца, как легендарный Егорий Храбрый, трудно найти достойного спутника, поэтому я временно странствую в одиночку. Позволено ли мне будет узнать, как зовут прекрасную даму?

– Улька. – Улька спохватилась и исправилась: – Ульяна.

– Прекрасная Ульяна, соблаговолите поведать о постигших вас несчастьях, что оставили одну в лесу без имущества и спутников. Расскажите, и виновные будут наказаны. Мой меч и моя жизнь к вашим услугам.

Котеня был славным, глаза – нежными, голос… Журчащий освежающим ручьем голос убаюкивал, как материнские руки. Хотелось утонуть в нем и забыться.

Она рассказала все. Про маму и бабушку, про отца и пирожки. И про то, что ей уже помогли, но требовали вернуться домой, а на это она никогда не пойдет. Доносить на отца тоже не собирается. Как же маме потом с ним жить? Маму больше всего жалко. Улька потому и сбежала, что не хотела рушить ее хрупкое счастье.

Здесь Улька слукавила. Ночью причиной был страх, что отец расправится с ней, тогда никто бы не узнал о случившемся. Но это было ночью, в темноте и после перенесенной жути. Сейчас, в присутствии витязя с очаровательным пушком на безбородом лице, истиной казалось другое – только что сочиненное и выданное за единственно верную правду. Прежняя правда отныне выглядела неверной.

Сначала глаза витязя разгорелись, но по мере того, как выяснилось, что драться за справедливость придется с пьющим крестьянином, задор улетучился. В конце рассказа Котеня с облегчением произнес:

– То есть, прекрасная дама возражает против применения насилия к ее родителю?

– Не издевайтесь, благородный витязь, какая же я дама и, тем более, прекрасная?

Со смущенной улыбкой Улька встала и показала руками на скромное крестьянское платье и грязные ноги.

– Что вы! – Котеня пылко замотал головой из стороны в сторону. – В своей жизни я не видел никого прекраснее! Вы так просты, скромны и обаятельны… Что может быть прекраснее?

– Не обращайтесь ко мне на вы, я недостойна.

– Истинный витязь не может говорить с женщиной на ты, если она не слуга.

– Может, – настаивала Улька. – Все обращаются, и вы обращайтесь, а то я чувствую себя ослицей, которую назвали конем. Но ослица-то знает, кто она на самом деле.

– Глупости. Но если вам так лучше, я согласен. Тогда и вы…

– Ты.

– …тогда и ты называй меня на ты, просто Котеня. Без всяких витязей.

Улька почувствовала, как запылали щеки.

– Хорошо, Котеня. – Она опустила голову, чтобы витязь не видел улыбки на пол-лица, которую она не могла подавить.

– Спасибо, Ульяна. Вернемся к твоей беде. Чем я могу помочь?

– Мне ничего не надо. Не хочу ломать твои планы.

– Снова глупости. Я направлялся в Гевал, проезжие крестьяне рассказали, что туда созывают витязей. Возможно, будет война. Непонятно, с кем: никто из соседей поводов не давал, а зариться на чужое и что-то захватывать Кощею вроде бы не с руки, у него другие интересы. Разве только некий витязь по молодости и наивности что-то учудил в международном масштабе… На моем веку такое тоже бывало. Но все утряслось без войны.

Улька хмыкнула при фразе «на моем веку». Век витязя ненамного превышал ее собственный.

– Пока глашатаи не протрубят общий сбор, я могу ехать, куда хочу, и делать все, что в моих силах, чтобы помочь ближнему, – пылко продолжал Котеня. – Если не хочешь домой, могу сопроводить, куда скажешь. Хоть на край света, только скажи куда.

Улька задумалась.

– Ты упомянул, что временно остался без оруженосца. – Когда ее взор поднялся на Котеню, твердости в нем хватило бы прошибить крепостную стену. – Возьми меня на работу. Только объясни, что надо делать, и, обещаю, я буду отличным оруженосцем.

Котеню как чугунным ухватом по макушке огрели.

– Ты же девушка. – Он выразительно развел руками. – Девушки не могут быть оруженосцами.

– Почему?

Внешне вопрос выглядел до предела простым, но оказался настолько зубодробительным, что собеседник долго приходил в себя.

– Так не делается, – вымолвил, наконец, Котеня.

– Почему?

– О нас пойдут слухи. Меня перестанут считать достойным воином, а тебя проклянут родственники и никто не возьмет замуж.

Улька подняла тему не просто так, она знала что сказать и, главное, что сделать дальше.

– А если так? – Ее плечи немного ссутулились, чтобы скрыть остренькие груди, ноги чуть раздвинулись, заведенная за спину рука ухватила снизу между ног передний край платья и потянула назад. Ткань крепко облегла бедра, и получилось, будто это обтягивающие короткие штанишки.

Следующее далось труднее всего. Огромным усилием воли Улька все же содрала с головы красную шапочку.

Как ни старалась, Улька не сдержала улыбки от вида опешившего Котени, хотя результат давно продуманных стараний предугадывался. У молодого витязя отвалилась челюсть: девочка перед ним исчезла, теперь он видел перед собой мосластого юношу с торчавшими во все стороны короткими вихрами.

Идея перевоплотиться пришла вечером, когда над Улькой хлопотал Егорий. Не тот ли это Егорий Храбрый, знакомством с которым все так гордятся? Вот будет потеха, если она встречалась с известным героем. Теперь не важно. Улька полночи думала над своим положением и поняла: единственный выход – уйти в разбойники к знаменитому Соловью. Там она научится драться и однажды отомстит отцу за все.

Женщина-разбойник – явление нередкое, в основном это подруги разбойников, но в преданиях остались и разбойницы, которые возглавляли шайки. Женщины-легенды. Улька захотела стать такой же. Наводить страх на Кощеевых прихвостней. Грабить богатых и раздавать их добро бедным. Жить в свое удовольствие. И, главное, отомстить отцу.

Как попасть к разбойникам? Шататься одной по лесу – не дело, добром такие похождения не кончатся. Улька придумала: нужно притвориться мальчиком-сиротой и пристроиться на любую работу на постоялый двор. Говорят, там часто бывают разбойники. И тогда однажды…

Плохо, что такими мечтами Улька напоминала отца. Тоже планов выше крыши, а как воплотить? Невыполнимым было все от начала до конца. Чтобы притвориться мальчиком, нужно одеться, как мальчик, для чего требовалось украсть одежду. Вопрос: у кого и как? Чужую девочку заметят сразу, едва она подойдет к любому жилью. Допустим, ей повезет, и она украдет. Что дальше? Погоня, поимка…

Хорошо разбойникам, когда они взрослые и матерые. Даже делать ничего не надо. Сказал, что ты разбойник, и все тебя боятся. А что делать начинающей разбойнице, если ее вид вызывает смех или жалость и хочется проводить ее домой, чтобы по дороге с ней ничего не случилось? Где боязнь? Где уважение? Хоть сто раз повтори, что ты разбойница, никто не поверит. Подумают, что блаженная, головой тронулась. Почему люди боятся разбойников? Потому что те могут обидеть. А Ульку все встречные хотят защитить, чтобы никто другой ее не обидел.

Повезло же мальчишкам. Их даже мелких и неказистых называют разбойниками. В шутку. Но с намеком. Любой мальчишка со временем вправду может стать разбойником, и тогда хлипкий голопопый «разбойник», бегавший по двору в одной рубахе до колен, превращался в грозного лесного воина, которого боятся и уважают. С девочками не так, у них другая судьба. Но если в глубине души ты разбойница – как объяснить это окружающим, чтобы не засмеяли?

Встреча с благородным Котеней оказалась судьбоносной. Против Ульки как юноши-оруженосца возражений у витязя не нашлось. Он только спросил:

– А потом?

Правильный вопрос. Потом он добьется славы, женится, и оруженосец будет не нужен. Во всяком случае, именно такой оруженосец.

– К тому времени я научусь драться и смогу сама справляться с трудностями и опасностями. Ты же будешь со мной заниматься?

Она посмотрела на него так, что отказ даже не подразумевался.

Подходящую одежду Котеня добыл в ближайшей деревне, купил у крестьянина, указав на одного из сыновей похожей комплекции. Улька дожидалась в лесу. Когда она переоделась, рты от восхищения раскрыли оба: рядом с конным витязем вместо крестьянской девочки стоял худощавый нескладный паренек, неумело принимавший грозные позы. Позы – дело наживное.

Растущую грудь пришлось утянутьширокой лентой – хоть небольшая, а в глаза бросалась. Еще была мысль подложить что-то в штаны. Это не понадобилось, широкие складки удачно скрыли очевидную разницу между мальчиком и девочкой. Вряд ли кто-то станет приглядываться, если не давать повода. А повода нельзя давать ни в коем случае. И если чужеродное вложение некстати вывалится, будет только хуже. Отныне смысл существования Ульки – не привлекать к себе внимания.

Котеня хотел посадить ее на коня. Улька покрутила пальцем у виска:

– Витязь будет идти, а оруженосец ехать?

– Витязь не может ехать, когда прекрасная дама идет пешком.

Улька зарделась.

– Прошу помнить, что нет тут никаких дам. Тут только витязь и его оруженосец.

– «Но ослица-то знает, кто она на самом деле», – улыбнулся Котеня.

Какая же замечательная у него улыбка. Открытая, добрая, восхищенная… Восхитительная. Ульке повезло несказанно. Окажись на месте этого витязя любой другой…

Котеня запрыгнул на коня и развернул к ней левым боком.

– Запрыгивай. – Он мотнул головой назад, на место позади себя, и протянул руку.

А вот это хорошая идея. Улька впервые взобралась на коня ногами в разные стороны, до сих пор отец возил ее перед собой, ногами вбок, как девочку. Захлестнули новые ощущения. Котеня передал ей щит, чтобы повесила за спину, кинжал на поясе она сдвинула вбок, чтобы не мешал… А жизнь-то, оказывается, прекрасна!

– Буду называть тебя Ульяном, – объявил Котеня.

«Хоть чучелом огородным», – подумала Улька, а вслух произнесла:

– Ульян – тоже Улька, слугу можно звать и так, а мне привычнее.

Котеня засомневался:

– Как-то высокомерно звучит по отношению к даме, о которой я точно знаю, что она дама, а слугой только притворяется. Улька. Будто собачья кличка.

– Кто бы говорил. Котеня, да к тому же Блудович – тоже не верх изысканности, я же молчу? И к имени Улька я привыкла, меня так мама с па… с отцом называли. А к тебе на людях буду обращаться на вы, как полагается оруженосцу.

– Это не обязательно. Между витязем и оруженосцем может быть дружба. Мы с Егорием…

– Я не Егорий, и быть правильным оруженосцем мне еще учиться и учиться. И чем быстрее ты научишь меня, тем лучше будет нам обоим. Только ни в учении, ни в быту не забывай, что я мальчик и слуга, а не дама. Прикажи что-нибудь.

– Ну… – Котеня впал в ступор. Пришлось спасать:

– Скажи: «Улька, подай воды, паршивец, а то выпорю!»

– Я никогда не подниму руку на да…

– И не требуется! Просто скажи!

– Улька…

Котеня стушевался и умолк.

– Хорошее начало, дальше, – подбодрила Улька.

– Паршивец… подай воды.

– Как скажете, господин. – У его губ возник умыкнутый у Егория бурдюк.

Надо бы вернуть при случае, вместе с кинжалом. И за продукты извиниться. Она же не воровка, в конце концов. Обстоятельства так сложились.

Улька обнимала витязя за холодную сталь доспеха, мерно переступал копытами конь, в листве и на душе заливались трелями сладкоголосые соловьи. А ведь несколько часов назад не хотелось жить. Чудеса.

Глава 3. Трое витязей не считая оруженосца

Единственным торжищем по пути к Гевалу был Срединный Погост. Городок лежал чуть в стороне от пыльной, с колеей от груженых телег, прямой дороги к морю, Котеня свернул туда, и уже к вечеру Улька стала обладателем всего, что необходимо приличному оруженосцу. Ноги впервые ощутили на себе настоящие сапоги – сафьяновые, мягкие, настолько высокие, что закрывали колени. Из оружия к поясному кинжалу добавился меч на перевязи – взяли самый легкий, просто чтобы он был. Иначе никак, оруженосец без меча – что хомут без лошади. Лошадь тоже купили – молодую и ершистую кобылку, под стать самой Ульке. Короткие вихры прикрыл остроконечный шлем, а с кольчугой и тяжелыми латами Котеня решил не возиться, Ульке от них толку немного, только лишнюю тяжесть таскать. Из оставшихся вариантов нательной защиты ей больше всего понравился юшман – длинный жилет с рядами наложенных одна на другую пластин. Спереди у него был разрез от шеи до подола, надевался он как халат и застегивался на груди крюками к петлям. Выглядело очень красиво. Ни капельки мужланства обычной кольчуги. Улька примерила и опустила голову – юшман тоже оказался тяжеловат. Тогда Котеня выбрал нечто вроде стеганого платья с короткими рукавами и высоким стоячим воротом. Назывался этот вид доспеха тегиляем, вниз он спускался ниже коленей, а сукно с набивкой, как оказалось, отлично заменяло сталь: оно защищало от рубящих ударов, а стрелы при попадании застревали в набивке. При необходимости на тегиляй, как и на другие типы доспехов, сверху надевалось зерцало – две большие пластины спереди и сзади и две поменьше по бокам. Зерцало оправдывало себя под обстрелом и в рукопашной против многочисленного врага, а в обычной жизни вряд ли пригодится.

Улька была счастлива. Из нее получился настоящий оруженосец.

На торжище Котеня услышал глашатая – объявили войну с Двоей. Сомнений не возникло. Ехать! Больше нигде, как в ратной битве, не обретешь настоящей славы.

– Ты уверен? – Улька нерешительно куснула ноготь, тут же заметила за собой дурную привычку, за которую отец лупил по губам, и спрятала руки за спину.

– А ты? – раздалось встречно.

Для Котени битва – смысл жизни. Возражать бессмысленно.

– Само собой. Что для оруженосца может быть лучше, чем помогать господину совершать подвиги и потом сиять вместе с ним в лучах заслуженной славы?

До леса они прошли с конями на поводу, и на первой же скрытой от посторонних глаз поляне Котеня преподал несколько уроков выездки.

Наука давалась сложно, один раз Улька даже выпала из седла.

– Жива?! – Котеня склонился над ней, как при знакомстве, в глазах стоял ужас, будто отняли правую руку.

Нужно с этим что-то делать, иначе перевоплощение пойдет прахом в первой же передряге.

– Не дождешься. – Улька поднялась, откинув предложенную руку, потерла ушибленные места и вновь запрыгнула на коня. – Не обращайся со мной как с маленькой или как с дамой. Я слуга! Чего изволит господин? Прикажи хоть что-нибудь, а то чувствую себя девчонкой, которую нарядили воином и, словно куклу, посадили на коня.

Длинные ресницы Котени удивленно хлопнули:

– А ты тогда кто?

– Твой оруженосец Улька, готовый отдать жизнь за своего господина! Теперь учи меня драться, а то как мне защищать твою спину?

Бой на мечах, как сразу выяснилось, тоже был не ее конек.

Одна сторона неба уже почернела, другая еще сопротивлялась, давая всем, кто опаздывал, возможность расположиться на ночлег засветло. Котеня хотел искать постоялый двор, Улька пресекла лишнюю трату денег:

– Пока найдем, пора вставать будет. Небо чистое, дождя не намечается, впереди – речка. Остановимся где-нибудь на берегу.

На привале они рассказали друг другу о себе. Улька в подробностях поведала всю нехитрую историю своей жизни, Котеня поделился славными делами и несколько нехотя выдал их подоплеку. Оказалось, что у него есть невеста, и все подвиги совершались ради нее. Счастливая. Улька даже надеяться не смела, что однажды кто-то посвятит подвиг ей.

Спали по разные стороны от высокой березы. В отличие от прошлой ночи Улька не замерзла, стеганый тегиляй защищал не только от ударов и стрел. С таким доспехом одеяла не нужно. К тому же, он своей пышностью скрывал выпуклую грудь, и ее больше не требовалось перетягивать.

Привыкшая в деревне вставать с первыми лучами солнца, Улька поднялась, едва занялась заря. Береза мягко шумела, стрекотали кузнечики, все это терялось на фоне гомона проснувшихся птиц. Котеня же спал как убитый. Даже проверить пришлось. Нет, все хорошо: крепкая грудь, скрытая доспехами, вздымалась, веки подрагивали, светлые усы смешно шевелились. Все-таки жалко, что у витязя есть невеста. Повернись дело по-другому – планы Ульки могли поменяться. А сейчас все остается по-прежнему, только сдвигается на неопределенный срок.

Отойдя подальше за деревья, она умылась в реке. Освежающая прохлада взбодрила, захотелось искупаться полностью. Улька вспомнила про коней. Дома за Дормидонтом ухаживала именно она – кормила, чистила, водила на речку. То же самое должен делать оруженосец, если не хочет, чтобы его выгнали взашей как неумеху и лишний рот. Улька вернулась к месту ночевки, по очереди вывела и искупала коней, затем помылась сама. Река утром – нечто божественное. Тишина. Нежная прохлада, от которой кожа покрывается пупырышками еще до того, как погрузишься в воду. Полный покой. Одним словом, счастье. Тот редкий миг, когда никто не зовет, не стоит над душой, никуда не гонит. Миг, когда принадлежишь только себе.

Но как же обидно, что у Котени есть невеста. Иногда хотелось принадлежать не только себе.

Улька потрясла головой. Брысь, опасные глупости! У Котени есть невеста, тут и думать не о чем, и даже мечтать как о чем-то далеком и призрачном, но возможном. Котеня – не добыча, он друг и благодетель Ульки, она (до поры до времени) его помощница. От него ей нужны обучение воинским премудростям и помощь, а потом она сможет защищать себя сама. А уж тогда…

И все же…

Улька вздохнула. По воде течением несло одинокую травинку. Если травинка коснется ноги, с невестой Котени что-нибудь случится.

Нельзя такое загадывать. Улька отступила на шаг, чтобы травинка проплыла мимо.

Когда, вновь облачившаяся в доспех, она вернулась к месту ночлега, Котеня уже раскладывал завтрак. Она сдвинула брови.

– Это обязанность слуги, это должна делать я!

– Только при чужих. Когда мы одни, я буду ухаживать за дамой со всем почтением, которого она достойна.

– А если сейчас кто-то из леса смотрит – об этом ты не подумал?

– Тебе тоже следовало об этом подумать, когда купаться ходила.

Улька ощутила, как запылали щеки. Он видел!

Что-то из охвативших ее гнева и смущения отразилось на лице, потому что Котеня потупил взор:

– Просыпаюсь – тебя и коней нет. Что было делать?

Улька вытолкнула:

– Обещаю отныне вести себя благоразумно и думать наперед. А ты обещай не подглядывать.

Исподлобья она увидела, как спутник приложил руку к груди:

– Слово витязя.

Позавтракав, на ту же излучину за деревьями пошел купаться Котеня. Молодой витязь был сложен божественно. Широкие плечи напоминали перекрестие меча. На животе обнаружились невероятные кубики из мышц. Икры и бедра легонько кудрявились. Мышцы спины размерами напоминали крылья. Ульке не с чем было сравнивать, кроме как с бегавшими по улице соседскими ребятишками и с пьяным отцом, которого в бессознательном состоянии раздевала мать. Но то, что Улька сейчас увидела, ей понравилось.

Да, она подглядывала, и что? Это он давал слово, а она ни в чем таком не клялась.

Ветви скрывали замечательно, совесть была спокойна: никто не заметит. Улька ерзала и, если назвать вещи своими именами, пялилась, таращилась и поедала взглядом, причем все одновременно. А как же иначе? Котеня, казалось, состоял из одних мышц, а редкие исключения лишь добавляли прелести. И эти невообразимые кубики… Они сводили у ума. «Так не бывает!» – кричал рассудок, но глаза не обманывали. Забравшаяся под рубаху ладонь долго щупала живот и, на всякий случай, все, что рядом. Никаких кубиков не обнаружилось, хотя Улька искала со всем усердием. Должно быть, если усиленно заниматься, мышцы вырастают даже там, где их быть не может. Любопытно, дополнительные мышцы на животе – это придумка и личная особенность Котени или у других тоже бывает? И где эти кубики можно вырастить еще? Как воображение ни старалось, больше нигде они так заманчиво не смотрелись. Но расскажи кто-нибудь Ульке про кубики на животе до того, как она их увидела, Улька рассмеялась бы в лицо. И не каждому они подойдут, если честно. Ей – вряд ли. Ну и ладно, у нее кое-что другое растет, что женщине нужнее. Лишь бы слишком быстро не увеличилось, а то все планы пойдут насмарку.

Кстати, о планах. Рассказом о невесте Котеня все мысли Ульке наперекосяк пустил, все планы порушил. Думать надо о своем будущем, а не о чужом. Надо было сбежать ночью с конями. Что может быть лучше, чем прийти к Соловью готовым конным воином в доспехе, с оружием и запасным конем? Пусть Котеня старается для своей невесты, Улька тут ни при чем, ей своя слава нужна.

Чтобы прийти к Соловью готовым воином, таким надо стать. Пока нужных знаний и умений недостаточно, уход с конями и оружием отменялся. Сначала нужно научиться хорошо биться и скакать. Первое – это драка со всеми видами оружия и без него, второе – всякие шаги, рыси и галопы, от которых на попе сплошные синяки.

Синяки! А Котеня смотрел, когда она купалась!

Теперь горели не только щеки, но и уши, руки и все, что между. Боги, о чем она думает?! О красоте мягкого места перед человеком, которого ждет невеста?

Вон из головы все лишнее. Улька – оруженосец и ничего более. Сколько раз себе повторять: дело Котени – учить, ее – помогать в пути и учиться. Остальное волновать не должно.

Не должно. К сожалению, это не значит, что не волновало.

Путь в Гевал занял полдня. Город бурлил, в питейных заведениях гуляли перед грядущей битвой, из которой вернутся не все. Каждый примеривал трагичную роль на себя, оттого веселился как в последний раз. Вокруг сновали новобранцы разбойничьей наружности, купцы бойки торговали и едва успевали подвозить медовуху и крепкий квас, жители прятались или спешили обогатиться на нежданном столпотворении. Пахло лошадьми, брагой и мочой. Улька отдала бы все, чтобы опять оказаться в лесу или хотя бы в деревне, но ее не спрашивали. Для ее спутника городские запахи были привычны, а «развлечения» – нормальны. Когда кому-то проломили голову, Котеня просто посторонился, чтоб не мешать.

Сборный пункт находился во дворе с несколькими зданиями из неохватных бревен. В ближнем строении, с окнами-бойницами и четырехскатной крышей, записывали добровольцев, в похожем на склад соседнем выдавали необходимое тем, кто на войну шел не за славой, а убегал от невзгод и угроз мирной жизни, что для некоторых перевешивали опасность быть убитым в бою. На траве лежали десятки будущих пехотинцев, кто-то спал, кто-то с любопытством разглядывал доспехи и оружие, причем явно видел их впервые. Коновязь пустовала, конными на запись прибыли только Котеня с Улькой и немолодой витязь Бермята Васильевич. Выяснилось, что конница уже отбыла. Но внезапное затруднение легко разрешилось.

– На Засечном Погосте достраивается корабль, отправление послезавтра в ночь. Успеете?

Обычным шагом до окруженного дремучим лесом приморского поселения ехать четверо суток, но если очень надо…

Им было надо. Рысью можно добраться за сутки, если без ночевок и долгих остановок. Времени им дали три дня и две ночи. Загонять коней не стоило.

Внешне новый спутник напоминал закаленного в боях воина, который однажды сильно ударился головой. Или его ударили. Или не однажды. Улька привыкла, что юнцы обычно дерзки и отважны, а старики спокойны, непробиваемы и постоянно учат жизни – в их понимании это спать в тепле и есть до отвала, а остальное, дескать, – суета и мракобесие. Бермята (для Ульки это был крепкий, но древний старик лет за сорок) не читал пустых нотаций и не укорял спутников за их молодость. В его возрасте приключений вроде бы не ищут, но к Бермяте это не относилось. Он не растратил энергии, его тянуло вперед, как цепного пса к ногам прохожих. Но чувствовалась в той тяге некая горечь. Что-то мучило пожилого витязя. О своем прошлом он не распространялся, а в разговорах его очень задевали темы о семье. Их перестали касаться.

Из города выезжали шагом, чтобы не сбить пьяных солдат, шатавшихся вокруг в ожидании кораблей. Бермята внимательно вглядывался в их лица.

– Кого-то ищешь? – поинтересовался Котеня.

– Знакомого. Если увидишь похожего на себя молодого красавца, скажи. У меня к нему срочное дело.

Когда не разговаривали, Бермята погружался в себя, взор наливался свинцом и тонул в чувствах, о которых оставалось только догадываться. Наверное, хорошо, что эти чувства оставались внутри. Плохо, что если (да упасут боги!) сдерживаемые боль и ярость когда-нибудь вырвутся наружу…

Улька следовала позади витязей, в ее обязанности входило помогать Котене надевать доспехи, подавать оружие и готовить пищу на привалах. На остановках он занимался с ней боем на мечах.

Бермята долго смотрел, называя их потуги издевательством над здравым смыслом, и, наконец, не выдержал:

– Не обессудь, но из всех оруженосцев мира ты выбрал самого тупого. Улька, иди сюда, я тоже кое-чему поучу.

Схватка на мечах с Бермятой больше походила на избиение младенца. Удары сыпались со всех сторон, их мощь поражала и не позволяла перевести дух. От бессилия хотелось плакать. Бермята не взял щита, он действовал одной правой рукой, левая просто отдыхала. Обиднее всего, что достигавшие цели смертельные касания в последний момент заменялись снисходительными шлепками – меч разворачивался плашмя и бил то по щеке, то по руке, то по спине и ее продолжению. В пылу чудовищной схватки, в течение которой Бермята периодически разглядывал ногти левой руки, словно сомневаясь: уже пора срезать или еще не так страшно и можно погодить? – Улька мельком заметила сидевшего как на иголках Котеню. Он дрожал, стиснутые губы обескровились и превратились с узкую синюю полосу. Побелевшая кисть сжимала рукоять меча. Казалось, Котеня готов броситься на защиту… дамы? Только бы сдержался!

В какой-то момент Бермята вложил меч в ножны, левой рукой поднял щит и стал наступать с одним щитом. Именно, не защищаться, а наступать! Теснить, принимать удары, отбрасывать их… Удар кромкой щита в запястье Ульки превратил руку в болтавшийся придаток плеча. К ее чести, меча она не выронила. Двигая плечом, попыталась атаковать, но Бермята извернулся, щитом зацепил руку с мечом и взял ее на излом. Улька вскрикнула от боли, меч полетел в траву. Котеня вскочил, но его остановила свободная рука Бермяты: только сунься, тебе тоже достанется. Легким толчком щита Бермята завалил Ульку на землю, острый край щита уперся в горло.

– Учить надо так, чтобы запомнилось, а не в бирюльки играть, как с барышней. – Бермята закинул щит за плечо и вернулся к коню. – Поехали, время поджимает.

Вот это урок. Только что Улька хотела провалиться сквозь землю от стыда и страха, а теперь благодарно глядела на пожилого витязя. Котеня жалел ее и дрался не в полную силу, а чему-то научиться по-настоящему, как оказалось, можно только с серьезным противником.

Небо постепенно темнело, назревал вопрос о ночлеге. Котеня косился на Ульку и молчал, выражение лица выдавало умственную работу, усиленную и совершенно напрасную, потому что толку от нее не было. Бермята очень осложнил жизнь. А ведь нынешние трудности – только начало, на войне придется жить среди десятков… сотен… тысяч мужчин.

Вопрос, как расположиться на ночь, решила одна фраза Бермяты:

– Я тут одно местечко знаю…

К ночи они добрались до постоялого двора «У Царевны-Лягушки». Крепкий плетень с настежь отворенными воротами окружал конюшню, несколько сараев разного назначения и длинное, сколоченное из больших бревен здание гостиницы, в одной стороне которой располагались комнаты, в другой – харчевня. Где-то за гостиницей вился дымок, в нос ударило растекшимися по жилам приятными воспоминаниями: топилась банька. В целом постоялый двор напоминал хоромы, если убрать качество и красоту и добавить несшееся из половины окон сквернословие.

Свободными оставались только две комнаты. Бермята бросил на стол монету и отправился заселяться в первую из них. Котеня спросил хозяйку заведения:

– Может быть, найдется еще одна комната? Я заплачу.

Стоило взглянуть на хозяйку, чтобы понять, откуда взялось название гостиницы. Толстые губы, выпученные глаза, неохватные телеса в грязном переднике… Истинная Царевна-Лягушка. Впрочем, непонятно, почему «царевна». Щеки свисали, подбородки дрались за честь называться первым, пупырчатая кожа отдавала зеленью и выглядела склизкой и противной, как и висевшая на губах «царевны» плотоядная улыбочка.

Услышав про отселение оруженосца, хозяйка расплылась в удовольствии и хитро подмигнула потерявшимся среди жировых складок заплывшим глазом:

– Желаете провести ночь весело? Устроим. А парнишку отправим к дворне на сеновал.

– Вы меня не слушали? Я спросил об отдельной комнате, а не про развлечения или сеновал. Мой слуга из известной семьи, ему не положено спать с холопами.

Узнав, что развлекаться за отдельную плату гость не собирается, радушие хозяйки испарилось.

– Все занято.

Котеня нашел отведенную для витязя с оруженосцем комнату и открыл дверь, приглашая Ульку войти. Ей подумалось, что лучше бы слуге открывать дверь перед господином, а не наоборот. Она сдвинула брови, Котеня опомнился и вошел первым.

Все, что Улька знала о постоялых дворах – что в них останавливаются на ночь усталые путники, уверяя, что хотят выспаться, а на самом деле пьют, развратничают, играют в азартные игры и по пьяни дерутся насмерть. Так говорила бабушка. Дедушка часто уезжал по работе (или «по работе», как язвительно выделяла интонацией бабушка), и по возвращении его всегда ждал скандал.

Улька впервые увидела гнездо разврата собственными глазами. Лавка для одежды, большая кровать, две маленьких лавки для сиденья, дубовый стол и еще одна длинная лавка у противоположной стены – спальное место слуги. В углу стояли глиняный кувшин с водой и тазик. Из-под кровати выпирал ночной горшок.

Котеня ногой запихнул горшок поглубже и отвел глаза.

– Отхожее место есть во дворе, около конюшни. – Он зажег свечу на столе и указал на кровать. – Будешь спать здесь, а я на лавке.

– Ни за что. На лавке место слуги.

– Ты заигралась. Мы одни, и в такие моменты ты для меня дама.

– Я всегда слуга! Один раз допустим промашку, и нас обоих ждут неприятности!

Котеня тоже повысил голос:

– В таком случае, господин приказывает: ложись на кровать!

Они сцепились взглядами. Каждый считал себя правым. Котеня вдруг покраснел.

– Я хотел сказать… – Теперь на его щеках можно было варить обед, а ушами клеймить скот. – Прости, с языка сорвалось, настоящий мужчина должен думать, что говорит. Как мне заслужить твое прощение?!

– Ложись на кровать, – тоном победителя объявила Улька.

Ужин прошел быстро, разговаривать не хотелось, глаза слипались. Котеня задул свечу. Через проем окна, ставни которого запирались только в холода, заглядывала луна, ее рассеянный свет позволял видеть, но не давал ничего разглядеть. Лучшего не придумать.

– Подними руки! – приказала Улька.

Котеня повиновался раньше, чем осмыслил сказанное. Это хорошо, он тоже чувствует себя неловко и старается во всем слушаться. Оказывается, иногда очень выгодно быть дамой. И приятно.

Она помогла Котене расстегнуть застежки доспехов и снять сапоги, то есть вела себя как добросовестный слуга. Надо привыкать. Стоит на миг забыться, и вместо господина со слугой в одном помещении тут же обнаруживаются молодые люди разного пола, причем у одного из них нежные щеки с усами над мягкими губами и умопомрачительные кубики…

Сзади со скрипом просела кровать. Не оборачиваясь, Улька прошла к дальней лавке и приступила к разоблачению. Котеня клялся не подглядывать, и – можно не сомневаться – сейчас он отвернулся к стенке и накрылся по уши, чтобы старание и честность были видны невооруженным глазом. На всякий случай, Улька резко обернулась и проверила. Так и есть, делает вид, что спит.

На душе почему-то стало грустно, и дальше Улька раздевалась без прежнего колющего нервы задора.

Никогда в жизни на ней не было столько разнообразных вещей. Прежде всего она положила на лавку шлем, сужавшийся в острый шип, который, при случае, тоже мог поработать ударным оружием. Снятая через голову ременная портупея имела пластинчатую стальную защиту и, кроме перевязи с мечом и пояса с кинжалом, несла на себе кожаную сумочку с кремнем, иглой, точилом и прочими необходимыми в пути мелочами. Место для меча, к которому Улька уже привыкла и ощущала как часть себя, она определила в голове лавки – по примеру, как расположил свое оружие «спавший» сосед. Следом отправились крепившиеся ремнями наручи, закрывавшие руки от кисти до локтя, затем состоявшие из трех вертикальных пластин поножи, защищавшие ноги там, где в бою не прикрывали щит и полы доспеха. После этого Улька расстегнула и сбросила тегиляй, стянула сапоги и едва успела юркнуть под служившее одеялом покрывало, как дверь с грохотом распахнулась, и без стука и прочих куртуазных любезностей в комнату ввалился Бермята – без доспехов, босой, в одном исподнем. Улька едва не взвизгнула. Не сразу узнала.

– У них банька натоплена. – Борода Бермяты встопорщилась от предвкушения, глаза блаженно закатились. – Я заплатил, а с тебя банщик. – Он потрепал Котеню по плечу и мельком глянул на Ульку. – Хлипкий, но на двоих силенок хватит. Веники уже на месте.

– Я не… – начал Котеня.

Проще коня заставить пахать задним ходом.

– Возражения не принимаются, уже уплочено.

Бермята вытащил упиравшегося Котеню из постели и почти насильно уволок с собой. Дверь захлопнулась.

Улька тупо моргнула. Сглотнула. Куснула губу.

Ничего не изменилось. Новых мыслей не пришло, а прежняя требовала подчиняться господину, который не придумал причины отказать товарищу. И к чему это приведет?

«С тебя банщик. Веники уже на месте». У себя дома Ульку парила и отхаживала веником мама Лада. Папу тоже, но они муж и жена, им положено. Если же в парилку к витязям войдет Улька…

Время побега, о котором думалось как о чем-то далеком и почти несбыточном, настало. Взгляд заметался по комнате. Нужно забрать все деньги. И побольше оружия, чтобы продать и на полученную сумму жить в поисках Соловья. Жаль, что обучение прервалось в самом разгаре. Знаменитый разбойник не поверит, что Улька что-то может, придется доказывать это делом.

Коней нужно забрать всех. Котеня, конечно, хороший человек, но пока человека не обворуют, каждый хороший. А если в погоню ринется Бермята? Лучше не представлять.

А если ничего не брать? Уехать в тех вещах, что ей купил Котеня. Это может сработать. Но лошадь, оружие и доспехи стоят дорого, он захочет вернуть. Нужно уходить пешком, в мальчишеской одежде, и начинать с того, о чем она думала вчера ночью – устроиться в таком же постоялом дворе…

Снаружи что-то гулко громыхнуло, скорее всего – уронили таз. Раздалась брань Царевны-Лягушки:

– А ну поди сюда! Сымай портки, паршивец! Десять плетей!

– Я не виноват, он мне подножку поста… ай! Не бейте, не виноват я!

– Держите негодника! Двадцать плетей!

Ругать и возня. Свист хворостины. Вскрик.

Улька выглянула в окно. Двое подручных хозяйки опрокинули дворового мальчишку животом на бочку, стянутые штаны топорщились на лодыжках, задранная рубаха открывала спину. На белую кожу с оттяжкой опускалась хворостина, на месте удара в тот же миг вспухала малиновая полоса. Мальчишка выл и дергался, но держали его крепко. Удар следовал за ударом. Вопли боли и плач взахлеб вызывали у тех, кто оказался рядом, только улыбки: ронять таз на гостя нельзя, даже если другой гость поставил подножку. И обвинять гостя в том, что у него веселый нрав, тоже нельзя.

Кажется, идея с подработкой на постоялом дворе не слишком хороша, Ульку со всеми ее ухищрениями раскусят в первые дни. Нужно уходить… куда? Теперь не было даже отдаленного ответа. Простит ли ее Котеня, если она сбежит? Он ушел с Бермятой, значит, решать, что делать, – ей.

Если она уйдет в ночь – хоть пешком, хоть на коне – ее заметят. Как быстро поднимется шум и ее нагонят? И что сделают, когда поймают? Сценка за окном – меньшее, что грозит Ульке. О большем даже думать не хочется. На то, как сделать людям больно всерьез и надолго, фантазия у людей богата.

И что-то в душе не давало уйти. Что-то новое.

Добрые глаза Котени. Они больше не посмотрят на нее. Или не будут добрыми.

Улька вдруг поняла, что не может оставить Котеню. Он в нее поверил. Взял с собой. Учил. Уйти – значит, предать.

Нужно прийти в баню и сделать что-то такое, чтобы ее сразу выгнали. Что именно? Если бы знать…

Она быстро перебинтовала грудь и оглядела себя. Сойдет. Главное, действовать быстро и решительно.

Путь по гостинице прошел как в тумане. Очнулась она только услышав за дверью бани громоподобный голос:

– Мальчики, вы ничего больше не хотите?

Не узнать было нельзя, говорила Царевна-Лягушка.

– Благодарствуем, все замечательно.

После ответа Котени заговорил Бермята:

– Банщика там нашего поторопите.

– Послать за ним?

Голос Котени прозвучал почти истерически:

– Не надо, он сам придет.

– Да когда же? – ворчливо выдал Бермята.

– Скоро. Давай, я…

– Еще чего удумал. Каждый должен заниматься своим делом. Подождем.

В предбаннике Улька лоб в лоб столкнулась с выходившей из парилки хозяйкой заведения. Та не удостоила ее взгляда. «Лоб в лоб» при несравнимом весе отбросило Ульку обратно наружу, будто боднул бык.

Вторая попытка войти прошла удачно, Улька затворила за собой дверь, взгляд пробежался по темному помещению. Веники, ковшики, бадья. Две стопки одежды на лавке. За дверью парилки тек неспешный разговор:

– Это меня телохранитель Кощея научил. Я ему про зверей кое-что важное объяснил, он мне в благодарность правильную работу щитом показал. И знаешь, что сказал по секрету? Кощей меры принял, чтобы война с соседями в нашу пользу окончилась, хотя боги не любят войн. Да-а, Кощей умеет найти подход. Знаешь, как он обманул богов? Он не просил победы, он просто заказал ветер!..

Улька не слушала. Мозг работал с бешеной скоростью. Надо на что-то решаться. Входить нельзя. Не входить тоже нельзя. Котеня ничего и не придумал и бросил дело на самотек. Наверное, он решил, что она сбежит.

Улька открывала рот, чтобы возвестить о себе, и снова закрывала. Рука тянулась в закрытой двери и падала.

Парилка выдаст Ульку с головой. Одежду заставят снять, или вещи намокнут, и тайное станет явным. Чтобы не оказаться в парилке с двумя мужчинами, нужна причина. Срочно сломать себе ногу? Сейчас это спасет, а что делать потом? Кто будет нянчиться с «неуклюжим», потерявшим работоспособность оруженосцем? С Котени станется, он хороший и добрый, для Ульки он сделает все и ради нее отдаст последнее. Но его забота привлечет внимание посторонних. А если еще кто-то проявит милосердие и подключится к помощи «бедному мальчику»? Секрет быстро перестанет быть секретом.

Сломать руку? Проще ошпарить. Коснуться печки или раскаленных камней.

Тогда Бермята скажет, что веник можно держать в другой руке. Ошпарить обе? А как потом жить? Даже не одеться без чужой помощи!

Можно облиться кипятком.

Нельзя. Вдруг Бермята ринется спасать чужого оруженосца и решит натереть чем-нибудь от ожогов?

Тема за дверью успела смениться:

– Хозяйка? Сколько лет ее знаю, всегда такая. Недавно замуж вышла. Молодожен сбежал на третий день. Вообще, бабы, когда им надо, такого наплетут… – Голос Бермяты погрустнел, но быстро вернулся к прежнему тону: – В нашей вотчине один бывший вояка тоже заколдованным прикинулся. В боях потерял руку и ухо, в драке ему нос сломали, от случайного камня глаз вытек. И это только наружные разукрасы. И что? А ничего. Пристал к самой статной красавице, уверил ее, что после свадьбы преобразится в расчудесного принца красоты невиданной… И что ты думаешь? Двадцать лет живут душа в душу, сейчас внуков растят.

Под лавкой из половой доски торчала шляпка гвоздя. Последний шанс. Собравшись с духом, Улька громко возвестила:

– Я пришел!

– Наконец-то, – буркнул Бермята.

Котеня промолчал. Улька боялась представить выражение его лица.

– Вам пару поддать?

– Заходи уже, веники заждались! Котеня, нерасторопного слугу обычно наказывают. Чего молчишь? На твоем месте я бы…

С резким выдохом Улька со всей силы ударила пяткой по гвоздю.

– Ой!

Из стремительно открывшейся двери ударило жаром, оттуда, весь в кубиках и прочем великолепии, выскочил Котеня с круглыми от страха глазами:

– Улька! Что с тобой?!

Из-за него выглянул всклокоченный Бермята. Увиденное заставило пожилого витязя скривиться:

– Не оруженосец, а тридцать три несчастья.

– Случайно. – Улька сидела на лавке с поднятым к груди коленом, с обхвативших ступню ладоней капала кровь. – Гвоздь.

Пол под ней был красным. И руки почти по локоть. Она постаралась, чтобы зрелище впечатлило.

– Попарились называется, – процедил Бермята. Он скрылся в парилке, но и оттуда еще некоторое время неслось бубнящее ворчание: – Я встречал неумелых и неудачливых, но чтобы все соединилось в одном человеке…

Котеня схватил ковшик, промыл рану холодной водой и замотал своей рубахой.

– Тебя отнести? – прошептал он.

– Справлюсь. Уйди.

Котеня сам понимал, что нужно оставить ее одну и сделать это надо как можно скорее. Бермята и без того косится. А если что-то заметит? И быть вот так вдвоем – опасно. Улька чувствовала, как горят уши. Прикосновения молодого витязя вызывали дрожь. И эта его невероятная забота…

Котеня виновато пожал широкими плечами и удалился в парилку. Забыв о боли, Улька с удовольствием проводила взглядом его накачанную спину и забавно курчавые бедра. На душе стало легко и спокойно. Как же здорово, что она не сбежала.

Когда он вернулся из бани в их комнату, Улька уже спала.

***

Утром выехали пораньше. Перевязанная нога не поместилась в сапог, теперь он торчал из сумки позади седла. Верхом на лошадь помог взобраться Котеня. Бермята фыркал, но не вмешивался. У каждого свои причуды. Но выражение лица говорило все, что бывалый витязь думал по поводу тупого неумехи, зачем-то выбравшего путь воина.

То ли вчерашняя баня настроение подняла, то ли сказалось, что утром Бермята чарку медовухи употребил, но в пути он разговорился. Выяснилось, что Бермята Васильевич – известный в столице охотник, главный поставщик дичи при дворе.

– Пасть лучше делать из принесенного морем плавуна, древесина должна отстояться и выветриться. Знаешь, чем пасть отличается от кулемы?

Котеня не просто не знал, он не хотел этого знать, но пребывавшего в отличном настроении охотника не волновали мелочи вроде желаний спутников. После прозвучавшего вопроса Котене и ехавшей сбоку Ульке пришлось выслушать не только про кулему и пасть, но также про капканы, черканы, проскоки, волчий схват, плашки, дуплянки, сжимы, распорки, кляпцы, живоловушки, рожни, петельные самоловы, опадные сети, сали, обметы, тропники, пута, тенета, башмаки и прочие ловушки для зверья. Про башмаки, кстати, оказалось интересно, Улька навострила уши. Медвежьим башмаком называлась выдолбленная чурка с вбитыми снаружи гвоздями. Их острия, торчащие внутри большого отверстия, загибали по кругу чуть вниз, чтобы напоминало перевернутую корону. Получалось что-то вроде круглой зубастой пасти со скошенными вниз клыками, или еще можно сравнить с колесом телеги, если его середину, насаженную на ось, выпилить поперек спиц. Такой башмак клали перед медом и привязывали или приковывали к дереву. Медведь вставлял лапу, а вытащить не давали впившиеся гвозди. Так и сидел, бедный, на привязи, пока за ним не приходили охотники.

«Живодер», – подумала Улька про Бермяту. Звери – они же как люди, с ними надо честно, и если не на равных, то хотя бы дать им шанс.

А словоохотливый витязь уже рассказывал, как приготовить кислую кровь оленя, что чрезвычайно хороша против упадка сил, затем незаметно перешел к заготовке шкур: отмоке, мездровке, мытье, выделке, дублению, жированию…

Незаметно – потому что его никто особо не слушал.

– Без мездрильной колоды шкуру качественно не очистить…

Котеня с Улькой весело переглядывались. Пусть Бермята говорит, это лучше, чем когда он ворчит или с подозрением приглядывается.

Места вокруг показались знакомыми. Сердце громко застучало: за поворотом открылся вид на бабушкин дом. Сарая на берегу не было, на его месте стояла длинная лодка с мачтой. К ней шел витязь, откачавший Ульку после пирожков.

– Егорий! – тоже узнал Котеня.

Он и Бермята развернули коней и помчались к морю.

Одетого в простую одежду Егория опоясывал меч, непослушные волосы стягивала налобная тесьма, непреклонный взор глядел с прищуром, будто примеривался к чему-то. Странно было видеть выскобленный подбородок, что у других витязей в возрасте Егория не встречалось. Даже Котеня, как только пух станет жестче, перестанет его сбривать, ведь борода красит мужчину.

Егорий своим видом доказывал обратное: не борода красит мужчину, а наоборот. Даже с босым лицом, смешном на ком угодно кроме него, Егорий оставался легендарным героем. Хотелось ему подражать. Возможно, Котеня и не станет выставлять свой пух напоказ, когда рядом такой пример доблести без бороды.

Улька огляделась. Почему-то не видно бабушки. Спит? Хорошо, если так. А если отец уже расправился с ней и продал дом? Откуда здесь Егорий? Он мог обидеться на Ульку за кражу и потребовать возмещения. Или он здесь, потому что отомстил отцу за сотворенное с дочкой?

Бабушка так и не появилась, Котеня с Бермятой вскоре вернулись. Улька не нашла сил спросить о бабушке, но едва они поехали дальше, она спросила о человеке, с которым те разговаривали:

– Тот самый Егорий?

Ответил Бермята:

– Доблестный витязь Егорий Храбрый. Человек небывалой души. Думаю, нет в мире таких, кто о нем не слышал. Однажды я имел честь победить его в поединке. О нем говорят как о несравненном бойце, и мне, наверное, просто повезло. Но что было, то было.

– А у меня Егорий Храбрый одно время оруженосцем служил, – в очередной раз напомнил Котеня.

– Что он делает на берегу?

– Собирается к богам за помощью и советом. Надо же, как бывает: человек всем помогает, а своя судьба не сложилась. Как говорится, сапожник без сапог. Но Егорий – человек и воин, каких мало. Его бы нам в компанию…

– Это его дом?

Бермята и Котеня удивленно оглянулись на старый домик с огородом и дружно замотали головами:

– Не-е-ет, вряд ли. Может, родственники у него тут. Хотя, такому человечищу все хорошие люди родственники. Каждый на голубом глазу назовется дядькой, сватом, братом или племянником седьмой воды на киселе, лишь бы прослыть знакомым или как-то еще примазаться к славе героя.

Встреча со знаменитым витязем отвлекла от охотничьей темы, Ульку перемена порадовала. Скакали до темноты, ночевали опять на постоялом дворе, на этот раз без приключений. На следующий день пахнущий смолой и свежим деревом корабль принял их на борт.

Может быть, это и есть счастье – когда огромный мир лежит у ног, и открыты все пути, а впереди – захватывающая невероятная жизнь?

Возможно. Но еще лучше, когда все перечисленное не само откуда-то свалится, а кто-то сильный и надежный положит его к твоим ногам. Улька прислонилась плечом к глядевшему на волны Котене. В лицо летели брызги. Она закрыла глаза.

Ерунда все это, что она сейчас про счастье надумала. Не что-то неопределенное в далекой дали, а волны, брызги и плечо друга рядом – вот что такое счастье.

Глава 4. Двоянский конь

– Живой? – поинтересовался Данила у товарища по несчастью.

– Местами.

Прибившегося к нему молодца звали Чурила Пленкович. До зачисления на службу смазливый парень если чем-то блистал, то отнюдь не воинскими талантами. Впрочем, прошлое каждого оставалось в прошлом, своими подвигами гражданской жизни Данила делиться тоже не собирался.

В корабль их напихали, как грибов в засолку – не продохнуть, один сидит на другом и раздавливается третьим. Пот лил ручьем, дно воняло многолетней гнилью. Все ругались на чем свет стоит, но под взглядом командира брань смолкала: тяготы и лишения службы полагалось сносить безропотно, к нарушителями принимались меры. Оказалось достаточным выбросить за борт одного дебошира, как все успокоились и не обращали внимания даже когда от постоянной качки кого-то выворачивало на соседа.

Пролив, который жители по обе стороны звали морем, миновали меньше чем за день. Постоянный ветер помог. Вот и не верь, что боги в войнах не помогают. Кто так говорит, тот мало даров подносил. При желании ко всем можно правильный подход найти, хоть к людям, хоть к богам.

Высадка прошла без потерь, берег зачистили передовые отряды, теперь противник глядел на прибывавшее войско с городских стен.

После Гевала, где Данила записался в солдаты, Двоя выглядела сверхъестественной. Не верилось, что человек способен выстроить столь мощные стены и башни. Но несокрушимым величественный город-крепость лишь казался, история говорила: неприступных крепостей не бывает, бывают плохие командиры и тупые или трусливые солдаты.

Коня и прочее, что удалось взять из дома, Данила продал, полученное серебро зашил в матерчатый пояс и носил под исподним. Пока сбережений было немного. Но все еще впереди. Став солдатом, он в тот же день получил снаряжение и паек на несколько дней. Оружием служил видавший виды меч с такими зазубринами, что больше напоминал пилу. Паршиво. Но в некоторых случаях даже лучше, если, конечно, применить смекалку. И, надо повториться, только в некоторых случаях. Такой пакости, вызванной жадностью и граничившей с глупостью, враг от противника не ожидает, и можно воспользоваться особыми приемами, которым в детстве Данилу научил дядька, служивший у Кощея гриднем и не вернувшийся после очередного поручения. Правда, если мечи с зазубринами будут почти у всех, выйдет смех, а не битва. При первой же возможности надо обзавестись достойным трофейным оружием.

Щит выдали круглый, ноги под ним оставались открыты. Может, с каким-нибудь всадником махнуться? Сидя верхом, за спиной носить в самый раз. Надо присмотреться и предложить.

Как сообщили солдатские слухи, начальство планировало штурм, когда прибудут основные силы. Корабли с солдатами подходили ежечасно. Для какой-то надобности кроме коней и мясного скота к Двое привезли стадо ослов, сейчас их, упирающихся, спускали по трапу, боясь уронить в морскую воду. Деревянные пирсы не справлялись с нагрузкой, несколько кораблей ждали очереди пришвартоваться, а плоскодонные суденышки, в последний миг подняв весла, под надутым парусом с ходу врезались носом в хрустящую гальку или вылетали на прибрежный песок почти полностью. Далеко впереди, на расстоянии в два полета стрелы, высились городские стены, где развивались кумачовые полотнища с золотым единорогом, справа стояли занятые солдатами и сгружаемыми припасами здания складов, мастерских, бань и харчевен, слева разрушенную в древней войне часть города покрывал ил – многие годы после штормов никто не выгребал воду из заброшенных зданий с потрескавшимися стенами и провалившейся кровлей, оттуда несло затхлостью, и ближайшие солдатские шатры расположили подальше от гиблого места. На месте снесенного палаточного рынка плотники возились с похожими на колодезных журавлей метательными машинами и прочей механикой. Данила со своими знаниями и острым умом мог бы поспособствовать, ноотходить от расположения запрещалось. На боевую выучку времени выделялось мало, в основном солдат специально выводили в поле перед стенами города, чтобы враг видел их количество, и устраивали показательную муштру. Основным умением было двигаться в ногу и плечом к плечу в составе «коробки», когда щиты по команде складывались, перекрывая друг друга, в подобие чешуйчатого доспеха, отчего отряд превращался в непробиваемую метательным оружием самоходную крепость. Стало ясно, что щиты у всех одинаковые не по дури начальства, а по предварительному замыслу. И передвижение строем оказалось не прихотью командиров, а средством выживания: в «коробке» и похожих построениях шансов добраться до стены живым было больше, чем даже у скакавшего галопом всадника. Осознав это, солдаты перестали считать строевую подготовку глупостью, а для слаженности использовали воодушевляющие маршевые речевки.

Сейчас, с сотоварищами из таких же крестьян, беглых каторжников и прочих пытавшихся спрятаться от судьбы неудачников, Данила совершенствовал шаг на дороге от берега к запертым городским воротам. Промаршировав до черты, куда могла долететь стрела, строй разворачивался через левое плечо и не менее грозно печатал шаг обратно.

Мимо проезжал воевода, и в ритмичное командирское «Ать-два» вклинивалось распоряжение:

– Ать-два, ать-два. Речевку про воеводу-батяню запе-вай!

Сотни глоток грянули одновременно, сопровождая каждый чеканный шаг громовым выкриком:

– Ве-ди нас, бать! К по-бе-де, бать! Их – тьма, нас – рать! Е-дрить их мать! Враг – рвать! Друг – звать! Глядь – драть! Грош – трать! Квас – пить! Тать – бить! Их мать е-дрить!

Благостное для самомнения зрелище радовало воеводу, но что-то отвлекло внимание, он резко обернулся на осажденный город. Строй мгновенно сломался, все тоже обратили взоры на стену. Поднятое над главной башней полотнище сообщило, что двоянцы хотят переговоров.

Над шатром командующего взвился знак согласия. Солдат отправили в пустовавшие кварталы бедноты – жители оттуда бежали в город, а жечь лачуги воевода запретил под страхом смерти: «Они нам еще пригодятся».

Со скрежетом, распугавшим прибрежных чаек, ворота города приоткрылись. В тот же миг у шатра командующего откинулся полог. Для переговоров с каждой стороны выехало по два человека.

Куприяна узнали по короне, его сопровождал широкоплечий воин в дорогом доспехе. Не иначе как Виктор, старший сын и наследник.

Разговаривать с врагом отправился сам Кощей. Едва он вышел из шатра, раздался дружный многотысячный рев. Личное прибытие Кощея заранее настраивало на победу. Тот, кто в ладах с богами, проиграть не может. Одно его бессмертие чего стоило.

Даниле о бессмертии даже мечтать бессмысленно, на такое подношение даже богачи не могли собрать нужное количество денег. Наверное, Кощею однажды повезло. Или он обманул богов. Или в его договор с богами затесалась какая-то пакость, о которой не говорят – вроде как с тем героем из легенды, что стал неуязвимым, когда его опустили в чан с колдовским раствором. Держали за пятку. Через пятку смерть до него и добралась. Потому что нет в мире справедливости. Как от судьбы не убегай, она все равно настигнет, хоть через пятку, хоть через любое другое, нередко еще более неприятное место.

На войну Кощей прибыл на трех одинаковых кораблях, чтобы никто не мог понять, на каком из них он находится. Боялся покушений? Странно. Он же бессмертный. Вот и подтверждение, что с бессмертием не все так просто, как пытаются представить власти.

Вместе с Кощеем на переговоры отправился новый гридневый голова – Доремир, правая рука и личный телохранитель дракона.

Через полчаса поговорившие стороны разъехались, вернувшийся Кощей поведал об итогах воеводе и командирам, а те пересказали солдатам. В целом выходило следующее: Куприян сожалеет о случившемся, он понимает, какую обиду нанес соседям, и готов искупить всеми возможными способами. К сожалению, Елена Прекрасная, причина раздора, в указанные способы не входила. «Каждый отец мечтает о счастье сына, – со слов солдат, ответил Куприян. – Борис обрел свое счастье, я не имею права ему мешать. Разумные люди и добрые соседи, которые не раз воевали плечом к плечу, должны понимать друг друга». Разумный добрый сосед Кощей в ответ сказал, что все понимает, и вновь потребовал Елену.

Куприян не отдавал не потому, что не хотел. На самом деле он очень хотел, война не нужна никому. Но двойский дракон не мог отдать то, чего у него нет: Елена была в руках Бориса, а тот грозился ее убить. И как ни убеждали его, что если Двоя падет, он все равно останется ни с чем, Борис слов не понимал – у влюбленных разум не работает. В результате два государства не смогли уладить дело миром. Компенсацию за Елену Кощей не принял, посчитал оскорблением. Короче, не договорились.

Командование посовещалось, было принято какое-то решение, по расположениям частей побежали гонцы с приказами. Вскоре выяснилось, что почти всех солдат отправили за дровами. Фруктовые деревья велели не трогать и простой народ не обижать – обычные нормы войны между соседями. Только не учли, что солдаты в батраки не нанимались, они пришли рисковать жизнью за добычу. В садах добычей не пахло, и Данила вместе со всеми рубил все подряд, вплоть до кустиков. Засчитывалось количество ходок, и кто, согласно распоряжениям человеколюбивого начальства, уходил дальше, работал больше.

Другие подразделения сносили дома бедноты. Разбирали и ломали все строения, кроме тех, что стояли ближе к стене, их не тронули – насчет них у начальства имелся какой-то план.

Чурила Пленкович так и держался поблизости от Данилы. То ли родственную душу увидел, то ли от безысходности. А еще бывает, что человеку надо выговориться, тогда сгодится любой, кто согласен слушать. А если еще кивать периодически и сочувственно губы при этом выпячивать, лучшим другом станешь.

Писаный красавец, явный щеголь и волокита, в армию Чурила Пленкович попал тоже не от хорошей жизни. В отношении «выговориться» Данила оказался прав, за работой Чурила в подробностях поведал о печальных событиях, что вынули его из кущ дворцовой жизни и отправили на возможную смерть.

Вначале ничто не предвещало беды, наоборот, все шло так, что лучше не бывает. Судьба вознесла молодого оруженосца, как говорится, из грязи в князи. Однажды обходительного и красноречивого Чурилу заметил дракон и назначил позовщиком на пиры. Это как из солдат сразу попасть в воеводы, был никем – стал всем. Во всех домах, где раньше, заметив Чурилу, рожи кривили, теперь принимали его как дорогого гостя, везде чуть не стелились и обязательно подарки совали, чтобы не забывал и замолвил словечко в нужное время. Не жизнь, а сказка. Но пришел он как-то по обязанностям службы к Бермяте Васильевичу – опытному охотнику и известному в прошлом ратнику. Бермята, как всегда, занимался любимым делом, то есть оказался на охоте. Чурилу приняла его жена, прекрасная Катерина.

Требовалось пригласить хозяев на почестной пир. Обычное дело. Совершается обмен любезностями, вручается или озвучивается приглашение, письменное или устное, после чего позовщик обязан сразу же отбыть восвояси, как говорится, по добру по здорову. Однако, по выражению Чурилы, он «позамешкался». Не вернулся во дворец даже к утру. Ничего вздорного, говорит, и в мыслях не было, только сыграл в шахматы с молодой красавицей в отсутствие супруга. Выиграл. Сыграл еще раз и снова выиграл. Когда выиграл в третий раз, стало видно, что красавица вовсе не об игре думала, а о том, что время идет, а они с симпатичным позовщиком тут, понимаешь, в шахматы играют. Бросила Катерина доску и объявила, что «у ней помешался разум в буйной голове, и помутились очи ясные от неземной красоты Чурилы» – вот так в лоб, без обиняков. Короче говоря, встретились два одиночества, хотя одно из них на тот момент было замужем. Но не зря же одинокой женщиной зовут ту, у которой один только муж. Дети были у нянек и в то время уже спали, и от предложения пройти в опочивальню Чурила не отказался. Но сенная девка-чернавка, зараза, сдала полюбовничков с потрохами. И вот, вместо обильных пиров и сладких спален – плащ под спиной да сухари на ужин.

Данила похлопал сотоварища по плечу:

– Ты молодой, у тебя вся жизнь впереди. Главное, не пей, и все образуется.

О себе он, как обычно, рассказывать не стал. Для всех Данила был крестьянином, который не выдержал оскорбления двоянцами родного государства и в праведном порыве отправился умыть их кровью. А под это дело, естественно, немного заработать.

Когда мимо пропылила конница, показалось… Нет-нет, именно показалось. Поразил оруженосец похожего на Чурилу юного витязя. Будь у Данилы сын, он выглядел бы так же, как паренек в тегиляе на своенравной кобылке.

Ночевка под открытым небом была привычна, а чуть забрезжил рассвет, вокруг осажденного города вспыхнуло пламя. В основном горело со стороны моря – тот же ветер, что помог быстро переплыть море, теперь гнал дым и жар на стену. Несколько гридней, посвященных в план штурма, поджигали дрова и лачуги, и вскоре казавшуюся неприступной каменную твердыню окружила стена огня. Солнце так и не появилось, его затмило клубами дыма. В горле першило – дышать становилось невозможно даже с подветренной стороны.

Начали свою неспешную работу десятки камнеметов. Освобожденные рычаги распрямлялись, гигантские пращи раскручивались, и корзины забрасывали тяжелые снаряды на невероятную высоту.

Вопреки ожиданиям камнеметы били не камнями, не в ворота и не в стены. В город улетали бочки с горючим маслом и фитилями. За стеной вспыхивало, дальнейшее каждый представлял, словно видел собственными глазами: деревянные строения пламя охватывало целиком, в каменных занимались кровли, начинали тлеть перекрытия… Если снаряд залетал в окно, внутри выгорали комнаты, потом огонь перекидывался на соседние здания и помещения.

А снаружи солдаты без передыха несли хворост и дрова, чтобы дымная завеса держалась как можно дольше.

Штурма не было. Ветер продолжал гнать дым на полыхавший город. Камнеметы сменили боеприпасы, теперь вместо бочек, уже выполнивших свою роль, через стены полетели едкие дымные снаряды и мешки с созданными драконовыми алхимиками порошками, дававшими вонь, от которой хотелось закопаться под землю.

Небо стало черно-серым. От ярких сполохов день показался вечером. Треск огня заглушал команды командиров и голоса задыхавшихся защитников, гибнувших в пламени. Запахи еды, пота и лошадей сменились одним – невыносимой гарью.

Только бы ветер не переменился. Данила оглянулся на море и на других солдат, прятавшихся от огня. В глазах каждого читались страх и ужас, никому не хотелось оказаться в гуще событий, но приказ к атаке раздастся в любой миг – на стене не осталось боеспособных защитников. Человек может биться голодным, раненым и почти убитым, но не дышать он не может.

Плечом к плечу с Данилой трясся за свою жизнь Чурила. Все последние дни Данила присматривался к приятелю. Когда тот сидел, на поясе выделялась полоса. Она вовсе не напоминала жировые складки, у такого красавца их быть не могло. Возникла мысль: а не прихватил ли женский угодник на память о Бермяте что-нибудь ценное, когда спешно покидал его «одинокую» супругу? Или успел заскочить домой перед побегом – в дороге понадобится многое, и нужно быть полным кретином, чтобы уходить нищим, когда дом – полная чаша. Память услужливо выдала: «Обязательно подарки совали… Не жизнь, а сказка…»

Нужно как-нибудь вывести Чурилу на разговор о будущем: куда тот подастся после войны и, мол, не хотел бы поискать счастья вдвоем? С напарником, если тот при деньгах, можно, к примеру, трактир открыть. О лучшем Данила и мечтать не мог. Свой трактир! Деньги сами приходят в карманах посетителей, только считать успевай, а выпивка – дармовая!

До счастливого будущего Чурила мог не дожить, а окочуриться мог прямо сейчас – его колотило так, что тряска перебивала дрожь земли от топота разворачивавшейся для атаки конницы.

Оглянувшись на конницу, Данила повернул голову дальше к берегу и на миг замер: в сторонке на глаза попался человек, с войной ни капельки не вязавшийся. Неуклюжий, в белой рубахе, заправленной в нелепые синие штаны, без оружия и с такими глазами, будто жабе на зад наступили. Он удобно устроился около ближайшего корабля в раскладном переносном кресле и собрался любоваться войной, словно перед его глазами не кровавая битва разворачивалась, а начинался придворный турнир на приз дракона. Кожа странного человека отдавала болезненной желтизной, из лысины торчали несколько волосинок, коричневая щетина вокруг рта делала лицо похожим на злодея с детских каляк-маляк. Данила кивнул на него Чуриле:

– Это кто?

– Гомер, Симпов сын, прозвищем Слепой. Летописец далекой империи, приехал освещать события по поручению своего дракона.

– Слепой? – Данила пригляделся внимательнее. Глаза не обманывали. – Так ведь зрячий.

– Ты как-нибудь послушай, что он пишет. Мог вообще не приезжать. С тем, что у нас происходит на самом деле, не будет ничего общего кроме имен и названий, да и те он переврет. Наверняка Двоя, Куприян, Виктор и Борис у него будут, скажем, Троя, Приам, Гектор и Парис. А про нашу сторону и говорить нечего, Слепой Симпсон не просто переврет, а навыдумывает с три короба и на голубом глазу побожится, что сие есть высшая истина, а кто думает иначе – вор и мошенник и должен быть наказан финансово.

– На юродивого похож.

– Ну, это ты еще семейку евонную не видал.

Чурила закашлялся. Больше не проронили ни слова. Даже здесь дышать было нечем. Страшно подумать, что творилось в городе. Страшно и в то же время сладко. Враг должен быть уничтожен, а дым замещал наступавших солдат. В том числе и его, Данилу.

– Вы, двое, быстро к «коню»! – раздался над ухом приказ.

Данила с товарищем бросились к собранной механиками штуковине, которую назвали «Двоянский конь». Обтянутая шкурами конструкция напоминала палатку, надетую на качели: два поставленных острыми концами треугольника служили опорами, их соединяли перекладины, а внутри на цепях висело бревно со стальным наконечником. В отличие от детских качелей раскачивалось оно не поперек, а вдоль конструкции. Опоры стояли на колесах, не таких, как от телеги, а на сплошных и массивных, чтобы выдержать большой вес. Снаружи шкуры пропитали какой-то гадостью. Говорят, она спасет от пламени, долгое время не позволит покрытию загореться. От каждого ближайшего отряда прислали по два человека, всего получилось десятка два или три – перед боем Даниле было не до подсчета. Каждому раздали по сложенной во много слоев тряпке, приказали смочить и дышать сквозь нее, постоянно доливая воду. И глаза лишний раз не открывать, чтобы не разъело. Рот тоже держать закрытым.

К тому времени защитников на стене не осталось. Стадо дергавшихся от окружавшего огня ослов потащили «коня» к воротам. Солдаты внутри помогали продвижению, а перед самыми воротами катили сами, животные подохли от жара и дыма. У ворот колеса разбили, чтобы «конь» больше не двигался.

Раскачанное бревно с грохотом ударило в старинные ворота.

Снаружи догорало, а в городе по-прежнему царил ад, пожары не утихали. Чтобы тушить огонь, нужно было дышать. Умные люди давно попрятались в подвалы, а герои-одиночки с огнем не справлялись. И камнеметы ни на миг не прекращали работу. Не придумай начальство штуку с дымом и с «конем», войска подошли бы к воротам с огромными потерями, а кипящим маслом и зажигательными стрелами атакующих выкуривали бы сейчас защитники.

Дыма стало чуть меньше, чем в начале, но дышать по-прежнему было трудно, если не сказать невозможно. Едва кто-то падал с перехваченным горлом, его подхватывали под руки и бежали из-под дымовой завесы, а с берега в «коня» постоянно отправляли свежие подкрепления.

Данила упал одним из первых, хотя силы еще оставались. Задохнуться ради победы или ради добычи – извините, это не про него. Он предпочитал смерть в большом доме с множеством слуг. Оставленный на берегу, Данила упал лицом в гальку и притворился если не убитым, то полностью небоеспособным.

Таран пробил окованное железом старое дерево, ворота треснули.

– Впере-е-ед! – зычно разнесся над головами голос воеводы.

– К победе, бать! Враг – рррва-а-ааать!!!.. – многотысячно грянуло в ответ, и войско поднялось в атаку.

Глава 5. Что сказали боги

Совсем не так Улька представляла войну. Вместо лавины неуязвимых витязей, сотнями сносивших головы бегущему супостату, глазам предстало заполненное кораблями, людьми и лошадьми пространство перед осажденным городом, где мирно дымились костры, из котлов пахло кашей и бараньей похлебкой, а воины занимались чем угодно, только не битвой.

Конницу расположили подальше от пехоты, состоявшей из разбойников, обнищавших дворян и ненавидевших работу в поле крестьян, с удовольствием сменивших соху на меч или копье. Такие могли и оружие втихаря умыкнуть, и, если не доглядеть, коня на мясо пустить. Палаточный лагерь сотни, куда определили Бермяту, Котеню и Ульку, находился неподалеку от утонувших кварталов, как называли покрытую илом заброшенную часть города, которую в шторма затопляло морем. Во время древней войны здесь уничтожили дамбы, с тех пор обветшалые строения разрушались и превратились в опасные руины, стоявшие посреди дурно пахнувшего болота. Мимо лагеря от пристани к городским воротам проходила дорога, ее окружали занятые пехотой здания складов и мастерских, дальше вдоль берега виднелись слепленные из чего придется нищенские трущобы. Жившее снаружи население бежало внутрь города и теперь наблюдало со стен, как, не подходя ближе расстояния выстрела, их имуществом распоряжалось чужое войско.

Весь берег, точно выброшенными рыбами, был усеян вытащенными кораблями, более внушительные стояли на якорях – так, чтобы со стен хорошо видели собранную мощь. Такого количества военных Улька не могла представить, но еще более невозможными на вид оказались неприступные стены и башни. Невероятные, невыразимо высокие, просто громадины. Людям такое сложить не под силу, только богам. Каждый камень – с быка размером. Как их поднимали? Как укладывали, если стены все же сделаны людьми, и как их добывали, на чем возили на стройку? В телегу не положишь, проломит. Да и как такую глыбу взгромоздить на телегу, даже если та каким-то образом выдержит? Без помощи богов не обошлось, к бабке не ходи. Любой подтвердит, что человек может не все, даже самый сильный. Разве только самый умный. Но кто их видел, самых умных? Мама говорила, они только в сказках бывают. Может, маме не повезло, она же только с такими, как папа, общалась. С сильными все просто, их сразу видно, а умного еще распознать надо. Они же умные, потому и прячутся от сильных, чтобы не побили. Побеждают же либо сильные, либо умные.

С другой стороны, если умные прячутся – значит, не такие уж они умные? Иначе победили бы сильных.

Улька вздохнула и вновь поглядела на стены Двои, взмывавшие на несусветную вышину, откуда, из-за каменных зубцов, выглядывали лучники. Иначе, как заморить неприятеля голодом, победить не получится. Могучие стены нельзя пробить, на них нельзя взобраться, а к воротам – самому слабому месту, как сказал Котеня – нельзя подойти, чтобы не быть застреленным или сожженным кипящим маслом, которого вдоволь заготовили защитники. Оставалось ждать, что решат военачальники. Также не покидала надежда решить спор бескровно, если Куприян отдаст Елену Прекрасную и предложит достаточное возмещение.

Тройку новеньких разместили в отдельной палатке, что Ульку порадовало. Пусть вместе с Бермятой, зато без чужих людей, которых совсем не знаешь. Повезло – мягко сказано. Палатка на троих – настоящее чудо, если говорить честно, ведь по соседству многие спали под открытым небом или в шатрах, куда набивалось человек по двадцать. Похоже, Бермята кому-то что-то дал или просто умел договариваться – у известного в столице охотника здесь нашлись знакомые, с которыми он пообщался перед размещением.

Плохо, что у Бермяты не было оруженосца и он его не искал. Называлось две причины: «Где его сейчас, во время войны, найдешь?» и «Я привык обходиться сам», что с переводе с бермятского значило «Нечего тратить деньги на ерунду, которую за тебя оплатят другие». Оруженосцы в войске были не столько жизненной необходимостью, сколько способом некоторых витязей показать соседям, что ты важная птица и денег у тебя куры не клюют. Что-то доказывать окружающим, показывая им собственную важность и прочие глупости Бермята оставлял молодежи, а в отношении денег оказался не скуп, но и не расточителен, у него все было продумано и просчитано наперед. Зачем тратить деньги на то, на что можно не тратить? Сказывался многолетний семейный опыт.

Работы у оруженосца было немного, и сотник решил, что Улька справится с обслуживанием двух витязей. Котеня пробовал возразить, но в военное время приказы не обсуждаются, пришлось смириться. Зато палатку дали всего на троих. Лучше так, чем хуже иначе, как с хитрой улыбочкой сказал Бермята.

Спальными местами в палатке служили охапки сена. За кормежкой требовалось ходить к общему котлу, это вменили Ульке в обязанность и сразу отправили с тремя мисками.

– Осторожнее, олух! – шуганули ее лежавшие на траве воины, когда она кого-то случайно задела.

А как же осторожнее, если, куда ни плюнь, везде чья-то нога или голова? А пятка все еще болит, без прихрамывания не наступить. И вообще, настоящие витязи должны постоянно чем-то заниматься и повышать мастерство, а не валяться, как свиньи, которых на мясо выращивают. Котеня, например, при первой возможности берет меч и изображает бой с тенью, пока пот градом не польется.

Сейчас Котеня, как все прочие, лежал, но не в траве, а на соломе в палатке. Возникла кощунственная мысль: а не рисовался ли он перед ней все предыдущее время? Или занимался с оружием, чтобы другие мысли отбить?

Не-е, не может быть, Котеня не такой. Он доблестный витязь и верный друг. Любому, кто скажет, что это не так, Улька готова испечь отцовских пирожков.

Толстый повар налил в миски жирной жижи неопределенного вида – то ли каши, то ли похлебки. Две миски пришлось поставить рядом на ладонь и предплечье согнутой перед грудью руки, третью разместить сверху и обнять шаткую пирамидку второй рукой. В следующий раз лучше сходить два раза, чем…

– Ой!

Она все же споткнулась о чью-то ногу. Потому что в задумчивости смотрела вперед. А надо было – вниз. Но глядеть вниз мешали миски.

Теперь не мешали.

– Хромой, ты еще и слепой?!

– Простите, я нечаянно…

Перед глазами всплыло, как за такую же оплошность наказали мальчишку на постоялом дворе: бросили на бочку, содрали штаны…

– За нечаянно бьют отчаянно. – Витязь, на которого брызнуло с упавших мисок, вскочил на ноги. Отряхнувшись, он повернулся к Ульке и отстегнул кожаный ремень. – А ну, подставляй свою мелкую за… ай!

Он будто бы поскользнулся: взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, и рухнул на другого, лежавшего рядом. Теперь взвыл и второй.

Ульку заслонила крепкая спина с широкими плечами:

– Это мой оруженосец, никто не имеет права его трогать.

Обнаженный клинок в руке Котени сверкнул на солнце злыми бликами.

– Хромой ублюдок испачкал меня. – Облитый вновь поднялся, из одной ладони у него свисал снятый ремень, вторая опустилась на рукоять меча. – Требую возмещения.

Котеня потянулся к кошелю.

– Я заплачу за причиненное неудобство.

Облитый скривился.

– Сразу видно маменькиного сынка. Запомни, юнец: деньги решают не все. Выбирай: либо я сейчас показательно накажу твоего хромоножку, либо ты на неделю отдашь мне его на перевоспитание. У меня как раз – очень удачно, уже лет пять – нет оруженосца.

Вокруг загоготали. К мелкому происшествию, раздуваемому из мухи в корову, приковывалось все больше и больше внимания. Лежавшие поднимались, отовсюду подходили новые зрители. Постепенно присутствующие сгрудились в плотный круг. Какое-никакое, а развлечение.

Только не для Ульки. Душа ушла в пятки, причем, большей частью, в больную. Обе предложенные возможности были гибельными для обоих, витязи не прощают обмана.

– Не отдавай, – прошептала Улька.

– Ни за что, – едва слышно прошелестело в ответ.

– Либо же, если ты такой упертый, в возмещение я, так уж и быть, приму твои доспехи и коня.

Третье предложение заставило гул умолкнуть. Все ждали, что скажет Котеня.

– Не сходи с ума, пусть накажет, и дело с концом, – доброжелательно подсказал кто-то из толпы.

– Это мой оруженосец, и только я имею право его наказывать, – стоял на своем Котеня.

Облитый витязь понял, что нахрапом не взять, и уважительно протянул ремень:

– Уважаю твердость. Накажи его сам, но если я увижу, что ты жалеешь косорукое чучело, вернусь к тому, что предлагал последним.

Где-то ржали стреноженные кони, скрипели телеги и возводимые камнеметы, над головами летали чайки, но все, кто находился поблизости, глядели только на Котеню и Ульку.

Снятая через голову перевязь с мечом отправилась на землю первой, на нее опустился расстегнутый и аккуратно сложенный тегиляй. Последними переставшие гнуться пальцы развязали тесемки штанов и приспустили их – не меньше, чем нужно ремню, и ни капелькой больше.

Котеня отшагнул вбок. Ремень в его руке вознесся над головой.

Так надо. Оба понимали, что это единственный выход. Улька нагнулась, задрала рубаху на спину, прижав подмышками, и закрыла глаза.

От удара ее качнуло вперед, кисти вцепились в придерживаемые спереди штаны, чтобы не свалились. Вот уж чего допустить нельзя ни в коем случае.

Котеня продолжил. Зрители следили за качеством исполнения и подзадоривали громкими возгласами.

Сознание ждало ударов, но для тела каждый оказывался внезапным. Воздух взрезал жалящий свист, затылок подлетал, скрипели зубы. Кожа вскипала.

Так надо. Улька не может подвести Котеню. Он не может подвести ее. И обоим следовало бы подумать заранее, до чего их доведет сумасбродство. Улька даже не догадывалась, что представляют собой военные действия. Дома она видела ребятню, которая с палками, изображавшими мечи, гонялась друг за дружкой и кричала «Падай, я тебя убил!» Иногда вдоль дороги проезжали красавцы-витязи вроде Котени. На этом знания о войне исчерпывались. Но Котеня?! Почему он не предупредил, о чем думал?!

Если о том, о чем она подумала сейчас, то этого не может быть. У него есть невеста. Но если вспомнить, Улька сама настаивала и, когда требовался ответ, не дала ни подумать, ни возразить. Она заявила, что справится, и Котеня поверил в нее. Наверное, он был уверен, что она знает о будущих трудностях. Умному никогда не понять глупца, который воображает себя умным. Тем более, не переубедить.

Похоже, Котеня думал о том же. Науку на будущее он вколачивал с невыразимым усердием, по всем правилам, с оттяжкой, буквально вгрызаясь узкой жесткой кожей в широкую мягкую.

Улька взвыла с закрытым ртом. По телу прокатывались волны боли, прикушенные до крови губы едва удерживали готовый вырваться крик. Только бы не завизжать тонким голосом…

– Он больше не будет. – Котеня остановился и бросил ремень хозяину.

– Не буду, – подтвердила Улька, быстро приводя себя в порядок.

Тело продолжало вздрагивать. Руки не слушались. Кожа горела, будто с нее забыли убрать тлеющие угли.

Оставленный без ужина Бермята тоже присутствовал при наказании.

– Я бы еще добавил, – сообщил он брюзгливо и отправился договариваться насчет второй порции.

В палатку возвращались молча.

Дальше трудности росли как на дрожжах. Встал вопрос с уборной. На другой стороне моря удавалось уединяться в лесу, а Бермяте говорили, что виновато несварение. Здесь леса не было. Воины друг друга не стеснялись, и Ульке пришлось убегать под стеночку соседних руин, где она едва не утонула в болотистом иле. А ведь постираться – тоже невыразимая сложность! Кажется, пора отсюда смываться, пока не раскусили. Но как и куда?

Очередная неприятность не заставила себя ждать. Перед закатом воины скопом бросились купаться в море. Бермята, естественно, тоже. Котеня остался с Улькой в палатке, на всякий случай. Не зря.

– Пойдем! – позвали его.

– Не хочется.

– А здесь не спрашивают, хочется или нет. И хромого своего тащи, морская вода – лучшее лекарство.

Сотник был вместе со всеми. Сейчас он не приказывал как командир, но общий настрой мог привести к тому, что просьба действительно станет приказом, и тогда…

– Скажи, что у меня какая-то сыпь появилась, – прошептала Улька.

– Заставят показаться лекарю. И не забудь, что если даже отвертимся, потом тебе коней купать с другими оруженосцами. Я об этом как-то не подумал.

Не подумал он. Мужчина обязан обо всем думать, или он не мужчина.

– Я знаю, что делать. – Улька подковырнула мечом землю, запихала в рот и принялась ожесточенно жевать.

– Ты что?!

– Сейфяс увидиф.

Невыразимая гадость стремилась обратно, и когда Улька попыталась ее проглотить, предсказуемо поступила по-своему.

К счастью, это произошло уже снаружи палатки. На виду у всех скрюченная Улька кланялась земле, отдавая отобранное, и Котене не пришлось ничего объяснять.

– Отравление или хворь? – голос сотника стал серьезным. – Котеня Блудович, хватай своего доходягу, дуйте в руины и не вылазьте оттуда, пока не выяснится, заразно это или нет. А третий где, который охотник?

Бермята оказался в воде неподалеку от сотника.

– Я вообще не с ними. С только что приставленным ко мне оруженосцем дел не имел, чувствую себя свежим, как пупырчатый аугурос, – отрапортовал он. – За свое здоровье ручаюсь.

– Посмотрим. На всякий случай держись от всех подальше, лучше – сиди в своей палатке. А вы двое, – сотник вновь повернулся к берегу, – уматывайте с глаз долой. Если завтра штурма не будет, еду вам принесут. А в бой в любом случае позовут, потому что воин бывает только двух видов, живой или мертвый.

– Хромоножка как пить дать хворый, – сказал кто-то из воды, – не зря он постоянно в кустики бегает.

Изгнание в затопленные кварталы для Ульки и Котени явилось даром небес. Счастливейшее время. Никто не подглядывал, не докапывался, не стоял над душой, и никому не было дела, куда, зачем и в какой позе кто-то из них удаляется за подточенные приливами-отливами обломки зданий. Островком спокойствия, куда едва заехали на конях, стал остов большого дома. Провалившаяся крыша создала нечто вроде плота над пахнувшим гнилью илом. Море плескалось сразу за каменными стенами, на которых росли кусты и деревья, в оконном проеме, под гаснущей синевой небес, пенились серые бурунчики. Котеня нарек бывшую крышу кроватью, коней привязал так, чтобы они дотянулись до зелени, и жизнь превратилась в сказку.

Закат Улька с Котеней встречали лежа, наблюдая, как желток светила медленно тонул в словно бы кипящем соленом бульоне, а сверху за владычество над миром насмерть бились ярко-сиреневые и мрачно-фиолетовые облака. Победили темные. Но их проткнули и разогнали божественным светом многоглазые звезды. Улька и Котеня молчали и просто глядели ввысь. Звезды тоже молчали. Иногда подмигивали, будто знали нечто особенное. Они, вечные и равнодушные, знали многое, а видели еще больше. Оттого у них и равнодушие к делам земным, что тут ни происходило бы.

С моря сильно дуло, скрипели сломанные ставни и останки крыш, в стены бил мерный прибой. Волны, брызги в лицо и запах моря, когда плечо упирается в плечо и рядом слышно дыхание друга – можно ли представить что-то лучше?

Ночью, в непроглядной тьме, вместе купали коней – по разные стороны остатков каменного строения, но вместе. Потом вновь безмолвно разговаривали со звездами.

От холода защитили объятия. А что делать, если так получилось?

Проснулись оттого, что потянуло гарью. Небывалый, сравнимый только с домашним, уют оторванности от враждебного мира пошел трещинами, сквозь дремоту в сознание настойчиво стучалась явь.

Душа взмолилась, чтобы эта ночь не кончалась, и на рассвет Улька посмотрела как на предателя. Рядом с такой же неохотой открыл глаза Котеня. Настороженное лицо поднялось, ноздри раздулись, втягивая прилетевший запах… и сон исчез из глаз. Если это не сигнал к бою, то что же? Как ни чудесно было на развалинах, а для витязя битва слаще любого покоя, пусть даже самого желанного. Котеня – витязь, для него пропустить атаку хуже повешения, к тому же Бермята по секрету сообщил, что победа обеспечена и нужно оказаться в первых рядах, чтобы о тебе говорили.

Прикрываясь щитами, вдоль городской стены бегали гридни с факелами, одно за другим занимались пламенем бревенчатые строения и заготовленные дрова, вспыхивали лачуги. Камнеметы вносили свою лепту, поливая город огненным дождем. Вскоре стена дыма скрыла величественные стены от глаз.

Улька и Котеня прибыли в расположение сотни. Конница строилась к атаке. Сотник увидел их издалека:

– Хворь?

– Пустяки, все прошло.

Им указали на место с краю длинного ряда всадников. Кони всхрапывали и пытались отступить, жар чувствовался и здесь.

Теперь оставалось только ждать. Улька в этот день не ела и не пила, чтобы не подвести витязя. Ветер не прекращался, он гнал дым строго на защитников и делал для нападающих больше, чем целое войско.

Пехота потащила к воротам «коня» – прикрытый кожаным шатром таран на колесах. У задыхавшихся солдат подкашивались ноги, упавших хватали под руки и несли обратно, на их место бежали следующие. Сверху уже никто не стрелял, не лил масла и не скидывал камни. План нападающих удался. Когда в сизой завесе у ворот раздался треск, разнесся голос воеводы:

– Впере-е-ед!

Вслед за всеми Улька пустила свою лошадку вскачь. Меч сам прыгнул в руку. Котеня прав, война – удивительное дело. Какой азарт! Какие ощущения! Жизнь? Плевать! Смерть? Врагу! Нас – рать, как кричит пехота. Впере-е-ед!..

Конница влетела в разбитые ворота и понеслась по улицам. Котеня с Улькой замыкали длинную вереницу.

Глаза резало едким дымом, горло жгло и рвало жестким кашлем. Задор растворился, будто не было, в мозг вернулся здравый смысл. Может, вернуться, пока не поздно? Дальше будет хуже. Улька оглянулась назад. Наверное, в этот миг боги вмешались в ее жизнь: она случайно заметила, как упавший со стены и казавшийся мертвым защитник приподнял голову, и его единственная действующая рука с силой метнула копье. Копье полетело точно в спину Котени. Мощь броска поражала – воин был силен и умел. Закрыть собой Котеню, как требовала рванувшаяся душа, не получалось, не позволяло расстояние. Еще миг и…

Нагнувшись, Улька рубанула коня Котени по ногам. Тот завалился в ее сторону. Копье с присвистом прошумело около уха молодого витязя.

Удар падавшего коня пришелся по крупу Улькиной лошади. Шатнуло, потянуло вбок…

Будь кобыла менее строптивой и испуганной, а еще умей Улька управлять лучше, выправить положение, может быть, получилось бы, но обожженной задыхавшейся животине уже не было дела до сидевшей в седле неумехи. Обезумевшую лошадь занесло в тлевшие остатки дома, где деревянный пол сгорел вместе со стенами. До того, как лошадь провалилась в чадивший гарью подпол, Улька спрыгнула.

Удар о землю заставил ее взвыть. Казалась, теперь у нее отбито все, не говоря про больную пятку. Зато ничего не сломано и не вывихнуто. И это настоящее счастье.

Рядом с ней с земли поднимался Котеня, он совершил в воздухе кувырок и перекатился во время падения. Будь на Ульке железа столько же, как у него, она просто грохнулась бы ничком. Без рычага ее не подняли бы. Да и то бы, скорее всего, только перевернули.

– Спасибо, – бросил Котеня. Он глядел на коня, дрыгавшего перебитыми ногами. В глазах стояли слезы. И у Котени, и у коня. – Цела?

– А ты?

Кивнув, Котеня в один удар заколол коня и побежал к виновнику произошедшего. Доблестный защитник уже умер, на бросок копья ушли последние жизненные силы.

С мечами над головой и копьями наперевес в ворота с воплями ворвалась… точнее сказать, ввалилась пехота, похожая на банду оборванцев. Ратники озирались, постепенно опуская оружие и щиты. Драться оказалось не с кем. Один из воинов остановился рядом с Котеней – такой же молодой и красивый:

– Похоже, мы уже победили.

– Мы победили еще до штурма. Кощей постарался, договорился с богами насчет ветра. – Котеня грустно проводил взглядом скрывшуюся вдали конницу, отправившуюся к дворцу. – У меня была возможность участвовать в пленении дракона. Все рухнуло из-за одного мерзавца.

Он с ожесточением вбил меч в мертвое тело.

Вслед за пехотой в ворота неспешно въехало несколько всадников. Впереди на кауром жеребце покачивался в такт коню Доремир – новый гридневый голова, участвовавший вместе с Кощеем в недавних переговорах. Голову Доремира украшал позолоченный остроконечный шлем с приклепанной полосой стали для защиты носа, доспехи, похожие на рыбью чешую, сверкали в солнечных лучах, пробивавшихся сквозь остатки дыма. Меч оставался в ножнах. Войдя после конницы и пехоты и сопровождаемый телохранителями, Доремир не боялся нападения.

Невысокий, среднего телосложения, ничем особым он во внешности не выделялся, но не принять такого всерьез или случайно задеть значило обрести неприятности всерьез и надолго. Живое олицетворение поговорки «Не тронь навоз, вонять не будет». Водянистые глаза глядели сурово, губы, когда сжимались, совсем исчезали, прямой нос был длинноват и походил на клюв. Оказаться на расстоянии клевка не хотелось.

Доремир направил коня к Котене, разговаривавшему с ним пехотинцу и прихромавшей к ним Ульке.

– Назовитесь, храбрые воины.

– Чурила Пленкович, – с готовностью выдал ратник.

Доремир ждал ответа Котени, чей меч торчал из трупа.

– Котеня Блудович с оруженосцем Ульяном. – Котеня кратко склонил голову, сдержанно, с точно отмеренной дозой почтительности, чтобы она не показалась угодливостью. – Потеряли коней из-за этого негодяя. – С чувством пнув мертвеца, он вытащил из него обагренный кровью клинок.

Доремир пустил коня кругом, еще раз внимательно разглядывая убитого:

– Знаете, с кем вы дрались? Это Виктор, сын Куприяна. Ваш подвиг не будет забыт. Привяжите труп к моему коню, и я от вашего имени доставлю посылку отцу-дракону.

Осчастливленный свалившейся славой Котеня задрал нос, но лицо, только-только успевшее растянуться в улыбке, быстро стянулось обратно, глаза посерьезнели.

– Что там?

Он указывал на высокий шпиль дворца Куприяна.

В одном из окон что-то происходило. Вряд ли конница захватила дворец так быстро. Она, скорее всего, еще не добралась даже до внутренней стены.

Через миг из окна свесилось белое полотнище.

– Враг сдался на милость победителя. – Доремир вернул взор на окружившую мертвеца тройку и сдвинул брови: – Ну?

Улька вспомнила, что она оруженосец, то есть младшая, и любой приказ старшего по чину в первую очередь относился к ней. Чурила подключился, они перемотали поданной веревкой ноги Виктора, и Доремир ускакал принимать сдачу противника, волоча за собой страшную посылку. Рога протрубили «отбой».

Война закончилась.

Вскоре выяснились подробности. Куприяну сообщили о гибели оставшегося на защите ворот старшего сына еще до его настоящей смерти. Двойский дракон сразу же запросил мира. У войны должен быть смысл, а если честь заставляет биться до последнего человека твоего народа, такому правителю лучше убиться самому. Поговорка «лучше быть живой собакой, чем мертвым драконом» на войне не работает. Битый дракон остается драконом, а за одного битого, как известно, двух небитых дают. Мудрые люди говорят: чем глубже упадешь, тем выше потом взлетишь, опыт поможет. Насчет помощи собственного опыта Улька могла подтвердить: еще как! Того, что с ней случилось за последние дни, всем Вторым Погорелкам вместе взятым хватило бы на пару поколений.

Из прочих новостей сообщили, что младший сын Куприяна Борис, грозивший убить Елену, не сделал этого. Рука не поднялась. Он хотел бежать с ней через подземный ход, но отец воспротивился – иначе войну не прекратить. Борис сбежал один. Елену вернули законному владельцу, у которого украли – Кощею.

Войско засобиралось обратно.

Конницу сразу отправили к кораблям – для коней поблизости не осталось корма, выжжено было все на многие версты. Оставшиеся безлошадными Котеня и Улька плыли в составе своей сотни под насмешливыми взглядами недавних соратников. Котеня пересчитал остаток денег, итог удручил: выяснилась, что не хватит даже на захудалую клячу, не говоря про боевого коня. Бермята посоветовал молиться или пойти к нему оруженосцем, но без косорукого собрания неприятностей в лице Ульки.

На этот раз с ветром не повезло, корабль пытался ловить его то левым бортом, то правым, делал большие крюки по воде, иногда переходил на весельный ход. После нескольких часов изматывающей качки решили сменить курс, и корабль, как и множество других, пристал к Олиному пику.

– Можете воздать богам хвалу за то, что благоволили великой и почти бескровной победе, и если не способствовали, то не мешали. Благодарите за сохраненные жизни и просите чего-нибудь на будущее. У кого нет денег – просто отдыхайте. К отправлению дважды протрубит рог.

Улька много слышала про обитель богов, но ни разу не видела. Когда-то она думала, что невозможно представить ничего более потрясающего и громадного, чем каменный дом посадника в Срединном Погосте. Совсем маленькой ее возил в город отец, поездка оставила неизгладимое впечатление на всю жизнь. Недавно восхитили и внушили благоговение стены Двои. Казалось: что может быть величественнее? Но по сравнению с Олиным пиком это кустик рядом с могучей сосной. Теперь было с чем сравнивать.

Корабль причалил к деревянной пристани.

Берег бурлил жизнью. Согбенные грузчики тащили что-то на корабли. Вдоль деревянного настила стояли торговые лавки, рядом разложили на камнях нехитрый товар мелкие торговцы, за ними дымили трубы постоялых дворов, харчевен и прочих нужных путникам заведений. В багровых сумерках служители зажигали факелы.

Но это был фон к главному зрелищу. Ничто не могло отвлечь от уходящего в небеса скалистого пика, чья верхушка терялась в накрывшем, точно меховая шапка, темном облаке. Иногда внутри облака гремел гром и сверкали молнии, при этом снаружи погода оставалась ясной. Облако над горой не обращало внимания на ветры, оно прочно стояло на месте, и ничего более грандиозного и сверхъестественного представить было невозможно.

От подножия в гору поднималась крутая лестница. Вдоль нее не было ни оградки, ни перил, и казалось, что на высоте ветер сдует паломников… Но никто не падал. Ветер упорно обходил гору стороной.

Вокруг говорили только об острове и о богах, Улька напряженно вслушивалась. То, что прежде воспринималось сказкой, здесь обрело реальность. А подробности, которые не интересовали раньше, отныне могли стоить жизни.Улька ловила каждое слово с любой стороны, кто бы его ни произнес.

У подножия гору окружала черта в локоть толщиной из оплавленного камня, будто сверху молнией очертили круг. Черту окрасили в красный цвет, чтобы все видели ее издалека. За красной линией начиналась земля богов. За черту без разрешения могли заходить только служители, они жили на берегу в отдельном поселке, окруженном такой же линией. Одеждой служителям служила обмотанная вокруг тела длинная простыня – назвать по-другому Улька не могла, ничего похожего в ее окружении не носили. Босые и подпоясанные обычной веревкой, служители не казались ни важными, ни грозными, но с ними никто не спорил, им беспрекословно повиновались. Служителям не требовалось оружие, нарушителя поражали падавшие с неба молнии. Многие видели, как дерзких и строптивых испепеляло на месте. Остальным хватало рассказов очевидцев.

Прямо у причалов прибывших угощали сладковатой белой кашей, она была бесплатной, можно брать в любом количестве. Ее, как говорили, дают боги. Наверняка у каждого прибывшего сразу возникала мысль: вот оно, царство небесное, где нет ни войн, ни разбоя, ни голода.

У всего есть подводные камни. Только служители жили у подножия Олиного пика постоянно, а остальным разрешалось пребывать на острове не более трех месяцев в году. Никто ни за кем не следил, но за день до истечения срока служитель извещал, что завтра необходимо покинуть остров, иначе нарушителя настигнут кары небесные. Но завтра могла случиться плохая погода или сильный встречный ветер, поэтому все старались уехать заранее. Постоялые дворы, харчевни и лавки по многу раз в год переходили из рук в руки, владельцы заранее объединялись в сообщества и организовывали дело совместно. Что удивительно, харчевни, несмотря на бесплатную кашу, процветали: однообразное питание доводило людей до сумасшествия, и они готовы были отдать последнее за кусок мяса и даже краюху черствого хлеба.

Сгрузившиеся с кораблей солдаты потянулись к уходившей ввысь крутой лестнице. Кто-то прибывший ранее и сейчас едва видный поднимался по ней вдоль каменной громады, делая долгие передышки, а кто-то уже спускался.

Главным правилом, как предупредили еще на пристани, было не заступать за красную линию. Пересек – ты уже паломник и должен выполнять оставшиеся правила. О них на пути от пристани к горе безостановочно повторял служитель, его зычный голос разносился над гвалтом многолюдной толпы:

– Правило первое: пересекши черту, не пытаться вернуться, пока не поговорите с богами, иначе они рассердятся. Правило второе: идти вверх пока есть силы, и отдыхать, когда силы кончатся. Тому, кто не сможет подняться сам, боги добавят сил, у лентяя заберут. Правило третье: за красной чертой принять обет молчания и строго соблюдать его по дороге вверх и вниз. Говорить разрешено только с богами и их служителями. Помощи у путников при восхождении и спуске просить запрещено, но помогать другим по собственному желанию можно. Правило четвертое: просьбы обдумывать заранее и соизмерять с подношением. При нечеткой или противоречивой просьбе боги могут задать уточняющий вопрос, но могут отказать вовсе. Подношение при этом не возвращается. Правило пятое: слова богов могут вам не понравиться, но с этим нужно смириться, ибо иной путь, кроме указанного богами, к запрошенной вами цели не приведет. Правило шестое: никогда не расспрашивать паломника о сказанном богами, если он не поведает вам об этом сам. Правило седьмое: не перевирать слова богов в пересказе и себе самим, то есть не придумывать удобные толкования вместо неудобных. Правило восьмое: не жаловаться, если при неисполнении сказанного богами загаданное желание не сбылось. За нарушение любого из восьми правил боги карают страшными изменениями в судьбе, вплоть до мгновенной смерти – сколько бы времени ни прошло и где бы нарушитель пятого, шестого, седьмого и восьмого правил ни находился.

Слушая, Улька увидела в глазах Котени что-то странное, некую вину, за которую ему было стыдно.

– Хочу обратиться к богам, но денег у меня и на одну просьбу едва хватит, – признался он. – Я могу, конечно, говорить за двоих, но мне хочется просить о личном…

Улька улыбнулась:

– Мне ничего не надо. Когда-нибудь я заработаю на такую просьбу сама. Не думаю, что богам понравится, если кто-то обратится к ним за чужой счет. Это обесценит мольбу. Иди.

Котеня улыбнулся ей в ответ и пересек красную черту.

Улька осталась ждать у дороги. Мимо проходили люди. На гору – с полными надежд горящими глазами, обратно – погруженные в себя, не замечая окружающего.

А что попросила бы у богов она?

Как ни противно об этом думать, но Улька желала зла невесте Котени. За все время совместного путешествия о Чейне Чусовне Котеня больше не вспоминал, он будто забыл о ней. Но «будто» не значит, что забыл. Что он имел в виду, когда говорил про «личное»?

Улька знала: если уж просить, то просить невозможного, потому что возможное достигается и без чужой помощи. И если бы у нее были деньги, она бы молила о…

Зачем мечтать? Когда у нее будут деньги – а они будут, потому что просто не могут не быть – она вернется на Олин пик и попросит счастья для Чейны. Огромного, на всю сумму. Но такого, чтобы в нем не было Котени.

Собственного счастья Улька добьется сама.

Котеня вернулся нескоро. Его вид удивил. Молодой витязь будто бы повзрослел за эти несколько часов. Взгляд стал серьезный и задумчивый.

– Ну? – не выдержала Улька.

Тут же вспомнила: «Правило шестое: никогда не расспрашивать паломника о сказанном богами, если он не поведает об этом сам». Но это, наверное, должно касаться только паломников, которые шли вместе, а она не пересекала черту. К тому же, считать расспросом ее «ну» можно с большой натяжкой, его можно истолковать как угодно. Например, «не слишком ли устал?» или «не хочешь ли кушать?»

Неизвестно, оказалось правдой первое или боги запутались во втором, но ни гром не грянул, ни молния не сверкнула.

– Привет соратникам от человека, говорившего с богами! – раздалось из-за спины Котени.

Его нагонял Бермята, тоже спустившийся с горы. Дружеский хлопок по спине чуть не опрокинул Котеню. Хорошо, что Ульку знаменитый охотник «не замечал», чтобы не заразиться ее «невезением».

– Был у богов, – радостно объявил Бермята, – отдал за совет последние деньги. Вы, должно быть, знаете, что у меня случилось дома, а если не знаете, то догадываетесь. Душа рвалась от боли и тоски, и боги сказали мне: «Лучший лекарь – время. Смирись, отбрось дурные помыслы, не торопи события, помогай ближнему, и счастье придет само». Я сначала возмутился: что за чушь, это же очевидные истины… Но ведь правда: истины! Меня накрыло прозрением. Я не буду торопить события. Пусть у меня нет денег, но здесь бесплатная еда, не пропаду. Я остаюсь. А в качестве помощи ближнему… дарю тебе, доблестный Котеня, победитель Виктора Двойского, своего боевого коня. Он у меня семижильный, на первое время вам его одного хватит, он сможет вас двоих возить, раз уж ты, Котеня, без своего неумехи никак не можешь. Восхищаюсь твоей выдержкой: такого оруженосца я к вечеру первого дня прибил бы, а ты нянькаешься с ним, учишь… и ведь дело идет, в лоб ему коромысло! Неровен час, однажды некий витязь Ульян вызовет меня на поединок, и могучему Бермяте нечего будет противопоставить тому, кто учится медленно, но упорно. Желаю вам счастья.

– Я не могу принять… – начал Котеня.

– Молчать! – прикрикнул Бермята. – Повторяю для не особо умных: дар не от щедрости душевной, а сугубо расчетливый – так боги велели, чтобы мне счастье пришло. Ясно?

Он обнял Котеню, затем – с ума сойти – Ульку, еще раз пожелал обоим счастья и слился с толпой по дороге к котлу с бесплатной кашей.

Улька исподлобья посмотрела на Котеню, вложив во взгляд всю мощь нетерпения, кромсавшего и разъедавшего внутренности. В душе бурлило. Она не могла больше висеть в неизвестности.

– Ну?!

– Поговорил. – Котеня опустил глаза. – Всю дорогу мучился, не знал, что просить. В голове боролись две идеи, никак не получалось остановиться на чем-то одном. Первым моим желанием было решить личные вопросы, вторым – попросить коней, с помощью которых я решу эти вопросы сам. По пути я помогал немощным и тем, кто устал, я специально не торопился, чтобы собраться с мыслями и выявить самое важное для меня. Чем выше я поднимался, тем понятнее становилось: у богов надо просить того, чего требует сердце. Оказавшись в облаке, я сказал главное, к чему шел долгие годы и о чем мечтаю постоянно: «Хочу славы и любви». Слова унеслись в мутное никуда, а я тут же понял, что моя просьба звучит расплывчато, под решение можно подогнать что угодно, от чего-то разового до непредставимо гнусного. Я добавил: «Поправка: прошу славы и семейного счастья».

Котеня умолк. Надолго. Вновь переживал и обдумывал недавнее.

– Ну? – не выдержала Улька.

– Мне сказали: «По совмещенным позициям "слава" и "семейное счастье" – отказ ввиду неправильной формулировки. Указанные запросы исключают друг друга, потому вместе не даются. Высказанная просьба невыполнима». Меня осенило: слава, о которой я прошу, нужна не сама по себе, а как повод для второго пункта, для счастья. В общем, я сократил просьбу до семейного счастья.

Улька чувствовала, как в груди растет нечто большое, что вот-вот вырвется на свободу, чтобы сделать мир светлым и радостным… или разобьется, если правда окажется не той, о чем мечталось. Щеки задрожали.

Котеня, наконец, посмотрел на нее. Его взгляд был нежным, спокойным и ясным, в нем стоял вопрос, на который всем сердцем хотелось заорать «Да!!!» и кинуться в объятия.

– Ну?! – проклокотал перегородивший ее горло интерес, от которого зависела жизнь.

Котеня мягко улыбнулся.

– Боги сказали «Принято» и позвали следующего.

Глава 6. Цвет настроения серый

Сказка, как бы к ней ни относились, для кого-то всегда обыденная реальность. Золушка отправилась на бал и встретила принца? Для прежней жизни Георгия этот набор слов – типичная сказка. Человек позвонил знакомому на другой континент и на самолете полетел в нему в гости? Сказка для здешнего мира. Чудеса случаются там и тут, но отношение к ним разное, и зачастую за чудеса принимаются несопоставимые явления. Видимо, за богов тоже. Скоро станет известно.

Выраставший перед глазами Олин пик все больше напоминал оплывший каменными потеками столб, если надеть на него пушистую папаху. Или исполинский гриб. Возможно – ядерный. Только темный, как смерть, которая, даже яркая, все равно черная. С одной стороны каменного острова стояли корабли, издалека тоже темные, похожие на комариную тучу: часть уже присосалась к плечу державшей небо руки, другие только приноравливались.

Серое небо, серые волны. Серое бескрайнее море. Серый остров вдали. Цвет настроения – серый. Георгий сидел у мачты – спасенные не пустили его за весла, они гребли по очереди, сменяясь, когда устанут. Лада спала, положив голову ему на колени. Только это спасало от черных мыслей. Лада. Простая, чистая, самоотверженная. Прекрасная в своей естественности, даже когда устала как сейчас. Рассудительная и ответственная. При этом решительная и отважная. Нежная и робкая. Безоглядно искренняя. Заботливая. Неравнодушная. Иногда шаловливая. Скромная и трудолюбивая. Ошеломляюще мужественная при бесконечной женственности. Проницательная. Кроткая всегда и страстная, когда дело касалось близких. Добрая и доверчивая. Тактичная и великодушная. Верная. Надежная как якорь – его тоже нельзя сломать, можно только потерять или утопить.

Георгий любовался неровным пульсом, бьющим в венах на тонкой шее. Густыми бровями и морщинками мудрости. Биением век. Жаль, что в свое время судьба не распорядилась иначе.

Почему, чтобы понять смысл сказки, нужно, чтобы она закончилась? Все сказки кончаются свадьбами. Свадьба – та черта, что отделяет сказку от… чего? Неизвестно, ведь у каждого получается по-своему. Возможно, это будет драма. Или трагикомедия. Или посыпанный абсурдом гротеск. Что бы ни было, а сказка, увы, к тому времени останется в прошлом.

Не потому ли, что оказавшись в сказке, мы перестаем считать ее таковой? А ведь сказка – не данность, это процесс, для поддержания которого нужно трудиться. Огню нужны дрова, а сказке… что? Как минимум, чувства. Как максимум, жизнь. Чтобы встретившаяся пара людей жила в сказке, нужно строить ее с обеих сторон, и строительство это – до последнего вздоха. Вот это и есть сказка.

У пристани море кишело кораблями, у причалов не было места даже для небольшой лодки.

– Держите к той заводи! – Седобородый указал гребцам на заливчик далеко за пристанью.

Между скальных нагромождений виднелся галечный пляжик. У берега из воды торчали камни, но выбора не было. Лодка удачно сманеврировала и вскоре шаркнула днищем о берег. Спрыгнувшие недавние невольники вытащили ее на смесь шуршавшей гальки и постукивавших под ногами округлых булыжников.

От толчка и тряски Лада проснулась. Щеки заалели, взор опустился.

– Я долго спала?

– Недостаточно, чтобы выспаться.

Вторая лодка пыталась лавировать, но не повезло. Раздался хруст, дно напоролось на риф, проволоклось по нему, внутрь хлынуло. Воду начали вычерпывать. Занятие было бессмысленным, лодка заполнялась водой слишком быстро, но на борту не сдавались до последнего. Следующая волна развернула застрявший корпус, один борт тут же с треском превратился в щепы. Люди прыгнули в воду и, сбиваемые прибоем с ног, выбрались на сушу. Мужчины помогали женщинам. А дети радовались, они воспринимали гибель лодки как приключение. После плена им все было нипочем.

Между морем и уходившей в небеса громадой оставалась усыпанная камнями узкая кромка берега – большей частью скалистая и неприступная, но иногда, как в этой заводи, фальшиво гостеприимная. По камням кто-то начертил краской уходившую вдаль широкую полосу. Впрочем, «начертил» – не то слово, скорее – вплавил.

– Предупреждаю тех, кто не знал: за красную черту заходить нельзя. Мгновенная смерть. – Седобородый показал пальцем вверх: – Боги. Их земля. А теперь к хорошим новостям: на пристани нас ждут бесплатные каша и вода.

Одна из женщин высказала, наконец, то, что занимало мысли каждого.

– Как мы попадем домой?

– Паломники на Олином пике часто остаются без гроша, поэтому здесь действует правило: когда на кораблях есть свободные места, таких увозят через море бесплатно. – Седобородый, временно взявший на себя роль неформального лидера изможденной команды, обернулся к Георгию. – Ты отдал за нас все, что у тебя было. Мы в неоплатном долгу. Ты шел к богам, но за встречу с ними нужно платить. Я уже поднимался на Олин пик – давно, когда верил, что человеку может помочь кто-то, кроме него самого. Боги знают многое, но они ничего не могут, если этого не захочет сам человек. И наоборот: если чего-то страстно пожелать и идти по выбранному пути, никакая внешняя сила не помешает. К чему я веду? Егорий Храбрый, у тебя было обращение к богам, и мы, спасенные ценой твоего будущего, обязаны помочь. На пристани разрешается просить милостыню. Кров нам не нужен – погода вокруг пика всегда хорошая, можно спать на земле. Еды и воды, как я уже сказал, здесь в достатке. Мы все вместе соберем тебе нужную сумму. Это займет время, но другого выхода я не вижу.

Седобородый говорил от имени всех, и лица вокруг подтверждали, что с ним согласен каждый.

К пристани по берегу не пройти, мешали скалы и красная полоса. Двинулись вдоль серого прибоя. Большие и маленькие, сухие и мокрые, безмерно усталые, все угрюмо брели, иногда перескакивая по камням, но большей частью по колено в воде, не в силах поднять ног. Большинство держали друг друга за руки, чтобы не опрокинуло волной и просто чтобы чувствовать присутствие ближнего. Вместе можно решить любую проблему. Поодиночке никто ничего не стоил. Жизнь доказала правильность этого простого вывода, трудно понимаемого в хорошие времена.

Георгий тоже взял Ладу за руку. Она не отдернула, наоборот, холодные пальцы сжали его кисть, и в этом пожатии сошлись благодарность, надежда на помощь, ответное обещание пойти, если понадобится, на все, включая смерть, и уверенность, что теперь все будет хорошо.

Уверенность Лады передалась и Георгию. Все будет хорошо. Ладонь в его руке не врала, просто не умела.

Никто не спросил, кем Георгию приходится спутница. Наверное, думают, что супруга. Пусть. Так даже лучше, меньше вопросов. Правда, вопросы появятся, когда кто-нибудь узнает, что Егорий Храбрый ищет суженую. Тогда можно и объяснить. Что будет дальше, зависит от того, кто опасную для Георгия тему поднимет и как разовьет. Возможно, на этом и кончится слава почти святого витязя, на которого едва ли не молятся. Человек, отправившийся в путь с чужой женой, заслуживает только презрения. В лучшем случае, забвения. В худшем, казни.

На пристани все бросились к котлам.

– Пойдем, – Георгий потянул Ладу дальше в толпу, в сторону от спасенных невольников, – не люблю, когда кто-то чувствует себя мне обязанным.

Запах моря смешивался со сладковатым амбре варева, оказавшегося обычной манной кашей, и вонью гниющих отходов. Сутолока вернувшихся из боя ратников и их лошадей распространялась на все пространство от кораблей до красной черты, толчея продолжалась и дальше, в сторону, где приглашающе дымили харчевни и гостиницы. Из отрывков разговоров стало понятно главное, а подробности Георгий узнал у проходивших солдат. Война выиграна. Двоя пала, Елену Прекрасную вернули Кощею, войска возвращаются домой.

Искать Елену не нужно, она в столице. Можно возвращаться.

Нет. Лада не нашла дочку. Надо раздобыть денег, чтобы боги сказали, жива ли она, и если да, то куда за ней ехать.

«Раздобыть денег» – как? Георгий тяжело опустился на землю, как делало большинство – все вокруг сидели или лежали на каждом подходящем пятачке, свободной оставалась только дорога к лестнице. Служитель надрывался, извещая о правилах. Хорошие правила. Достаточно услышать один раз, чтобы понять систему и не бояться что-то нарушить.

Чтобы чем-то занять руки, Георгий начал править бруском и без того острое лезвие меча. Может, кому меч заточить? Что он может еще? Ничего. Кроме как железякой махать и умные мысли толкать, жизнь ничему не научила. Наняться к кому-нибудь в охрану? Не те место и время. Сюда не за работниками едут. И сколько времени уйдет, пока наберется нужная сумма? А Ладу на кого оставить? Итого: плана нет, идей нет, в голове штиль. Приехали.

Присевшая рядом Лада тихо заговорила:

– Из-за меня ты лишился надежды. Если бы не я со своей бедой, ты спокойно доехал бы до столицы. То, что я сейчас предложу, обдумано, поэтому не отвергай. Это единственный выход. – Лада кивнула назад, на солдат и постоялые дворы: – Продай меня. Вырученного хватит, чтобы боги помогли хоть немножко.

– А Ульку ты продала бы?

Лада нахмурилась:

– Она мне дочь. А я тебе никто.

– А я тебе?

В ответ – тишина. Упорхнувший в себя взгляд.

– Забудем. – Георгий не стал давить. – Мы оба друг другу никто – были, пока не встретились. Теперь твои беды стали моими, а мои, судя по твоему предложению, твоими. Значит, будем решать проблемы вместе, а не один за счет другого.

Лада отвернулась.

Ну что он опять сказал не так? Плечи спутницы вдруг дернулись, донесся всхлип. Ясно. Когда женщина не знает, что делать, она плачет. Ну, или с горя. Или от радости. Или когда знает, что делать, и именно поэтому. Короче, в тех же случаях, когда мужчина напивается.

Пришлось обнять и прижать к себе, успокаивать по-другому Георгий не умел. Сказать что-то ободряющее? Он циник по жизни, всегда глядит в корень и если скажет, то завернет правду-матку так, что мало не покажется. Лучше лишний раз не напрягать.

– Почему ты такой хороший? – прорвалось дрожащим голосом.

– Я плохой. Знай ты меня раньше, отказалась бы сидеть рядом.

Лада не поверила, только сильнее прижалась.

До них никому не было дела. Смеркалось, часть солдат отправилась к постоялым дворам, часть – к лестнице в небеса. Георгий тоже ни на кого не глядел. Как ни удивительно, ему было хорошо. Без денег, в слезах, сидя на сырой земле… И что? У обоих горе, оба в полном ауте… а на душе светло. Бывает же.

– Егорий Храбрый! – разнесся над головами радостный вскрик, звонкий и громкий.

Старый знакомый. Мальчишка, вынутый из петли, когда разбойники отняли чужие деньги.

Антошке сделали не менее громкое и очень грубое замечание, мимо Георгия с Ладой от лестницы в район постоялых дворов прошествовало семейство Чейны Чусовны – славолюбивой невесты Котени. Расфуфыренная мамаша глядела строго перед собой, девушка иногда косилась по сторонам, лица скуксились, будто обеих держали на лимонной диете. Похоже, ответ богов не понравился. Сзади за ними последовала дожидавшаяся у красной черты свита из нескольких охранников и служанок. Георгий подмигнул Антошке, тот улыбнулся до ушей и дальше шел чуть ли не вприпрыжку.

– Видишь, как тебя люди любят? – донеслось сквозь утихшие всхлипы.

– Не меня, а образ, который для них создали.

Это просто убивало Георгия. Как же легко обмануть людей. Они сами обманываться рады, и два-три похожих на правду слуха без проблем превращают ангела в беса. Или наоборот. В зависимости от требований заказчика акции.

Лада покачала головой:

– Так бывает у других, а твой образ и ты – одно и то же. Я знаю.

На языке вертелся уже опробованный отсыл к плохому знанию объекта, о котором она судит… но Георгий сдержался. Зачем спорить? Переубеждают только дела, а пока Лада видела от него лишь хорошее. Вот пожила бы с ним дольше…

– Боги сказали правду, вон он!

Крик донесся с последних ступеней лестницы.

Глава 7. Данила и боги

– Впере-е-ед! – неслось над головами. С лязгом и грохотом в разбитые ворота устремилась конница, за ней поднялась пехота.

Данила не пошел второй раз, он и без того надышался дымом. Снаружи серая пелена почти рассеялась, а в городе свирепствовал всепожирающий огонь. Здоровье дороже.

Атака оказалась короче любой, какую Данила мог представить. Почти сразу трубный звук множества рогов возвестил окончание штурма. Как только ворота пали, конец Двои стал неизбежен, и во дворце вывесили белое знамя.

Хорошо, что Данила не пошел в атаку. Пограбить не дали, солдат вернули из города, а во дворец обсуждать условия сдачи отправились гридневый голова и воевода.

Вскоре объявили о полной и безоговорочной победе: противник признал поражение и пошел на выполнение всех требований ради спасения города и его жителей. По итогам войны Куприян обязался выплатить сумасшедшее возмещение. Увы, возмещение полагалось государству, а не солдатам, они в этой войне остались без добычи. Вместо законного грабежа – посадка на корабли и отправка восвояси. Понятно, в каком настроении поднимались на борт. На этот раз конницу отправили первой, пехота грузилась следующей.

На корабле Данила услышал про подоплеку столь быстрого успеха, о ней рассказал Чурила – услышал во время битвы от упавшего с коня всадника, который убил Виктора. Тот жалел, что упустил шанс присутствовать во время пленении чужого дракона, а в том, что Двоя будет завоевана, не сомневался с самого начала. Все оказалось так, как Данила предполагал изначально. У богов не просили победы, о войне вообще не проронили ни слова. Еще до того, как войска были собраны, Кощей отправился на Олин пик и сделал подношение, какого еще не знала история. Столь щедрый дар Кощей принес всего лишь за восточный ветер – несильный и постоянный. О кровавых играх людей боги не догадывались или сделали вид, что не догадываются, и ветер обеспечили. Сначала это помогло кораблям, затем было использовано для взятия города.

Вот и ответ умникам по поводу богов, которые, дескать, не вмешиваются, когда люди воюют. Вмешиваются. Главное – это прикрыть истинные мотивы правильными словами. Никакое всемогущее существо не устоит, если сделать вид, что высшие силы остались ни при чем, и сопроводить молитвы достаточным количеством золота.

Перед Данилой серьезно встал вопрос о будущем. Война окончена, лучших и наиболее преданных солдат определят в гридни, остальных отправят по домам. Но у многих домов попросту нет. Чтобы не плодить разбойничьи шайки, вернувшихся солдат проверят на благонадежность, то есть с небольшим запозданием сделают то, что категорически запрещено при наборе войска. И каменоломни получат множество работников.

Сверху громко оповестили:

– Сегодня вернуться в Гевал не успеваем, сделаем остановку. Слева по борту – Олин пик. Пристаем на всю ночь, каждый может поблагодарить богов за содействие. Отплытие утром, кто не придет – ждать не будем.

Вскоре на корабль перекинули шатавшийся деревянный настил, солдаты тонкой струйкой вылились на пристань. Они с удовольствием вдыхали свежий воздух, с блаженством потягивались после часов скученного пребывания, стоял хруст расправляемых суставов и благоговейная брань на величественную обитель богов.

У причалов из котла раздавали бесплатную кашу. Никто из солдат не проходил дальше, пока не набивал желудок под самое горло. Когда и кто еще предложит что-то бесплатно? Дают – бери, бьют – беги, главный закон выживания.

– …Правило четвертое: просьбы обдумывать заранее и соизмерять с подношением, – вещал служитель. – При нечеткой или противоречивой просьбе боги могут задать уточняющий вопрос, но могут отказать вовсе…

Здорово, что корабль зашел на Олин пик. Самостоятельно Данила сюда не добрался бы, а оно того стоило. Будущее туманно, и судьба подкинула решение: нужно спросить совета богов. У других же все получилось, получится и у него. Боги суровы и справедливы, они не любят жадных, но всегда выполняют просьбы тех, кто за помощь отдает последнее. Серебра, зашитого в поясе, маловато для полноценного подношения, но боги поймут. На то они и боги.

– …Слова богов могут вам не понравиться, – втолковывал служитель, – но с этим нужно смириться, ибо иной путь, кроме указанного богами, к запрошенной вами цели не приведет…

Чурила долго сомневался и, наконец, выдохнул:

– Я иду к богам. Спрошу, что делать дальше. Знаю, что Бермята меня не простит и если я попадусь ему на глаза, меня тут же укоротят на голову. Что делать и как жить дальше, сейчас у меня нет ответа. Надеюсь, боги помогут.

Данила вдруг понял, что мечты о совместном трактире улетучиваются. Каждый знал о богах: чем крупнее подношение, тем приятнее результат. Ради надежды на счастливое будущее Чурила может отдать все до последнего гроша. Данила по-дружески обнял его за плечо:

– Я могу предложить решение бесплатно. Давай сложим наши капиталы и откроем придорожный трактир. Хозяину, во-первых, не обязательно работать самому, а во-вторых, если боишься, что тебя ищут, можно назваться другим именем. И до конца дней живи в свое удовольствие, прошлое останется в прошлом.

Чурила отверг такое предложение сразу:

– Не хочу ходить по лезвию ножа. Мне нужно знать твердо, что жизнь в безопасности, иначе это не жизнь.

С придорожной гальки поднялся витязь в тяжелом доспехе.

– Вот и дождался. – Меч с тяжким шумом выехал из его ножен. – Ну, Чурила-мудрила, пошли ставить точку в случившемся у нас с тобой недоразумении.

– Это Бермята! – Приятель бессознательно спрятался за Данилу, словно это спасет от неминуемого.

Бермята улыбался:

– Боги сказали правду. Я просил: «Научите, как жить. Жена обманула, а коварный соблазнитель в бегах. Забыться в ратных подвигах не удалось, домой к предательнице вернуться тоже не могу. Что делать?» Мне дали ответ: «Лучший лекарь – время. Смирись, отбрось дурные помыслы, не торопи события, помогай ближнему, и счастье придет само». Я так и сделал. Перестал думать о предательстве и мести, никуда не поехал, коня отдал нуждающимся… и долгожданное счастье действительно пришло само. Великие боги, как же точно вы все предсказали! – Бермята на миг взвил взор к небесам и махнул мечом в сторону от дороги. – Пошли?

Чурила превратился в старика: плечи сгорбились, лицо опустилось, ноги покорно зашаркали подошвами сапог в нужном направлении. Бермята двинулся в паре шагов позади, приглядывая, чтобы молодой витязь не отчебучил чего-нибудь. Но было видно, что ничего опасного не случится. Чурила сломался.

Данила следовал за ними. Крепкий доспех Бермяты защищал того полностью, шлем закрывал щеки, загривок укутывала пластинчатая бармица. Кольчуга тоже обшита пластинами, ее низ опускался на толстые поножи, а середину дополнительно скрывало могучее зерцало. В такой тяжести даже ходить трудно, и не каждый конь выдержит. А Бермяте было нипочем, он скакал по камням резвым козликом и порхал бабочкой, у которой вместо крыльев щит и меч. Чуриле этого воина не одолеть. Такую мощь только кистенем проломить или бревенчатую крышу на голову обрушить, а обычный меч в лучшем случае помнет, не больше.

Торговые ряды кончились, вскоре остались позади и склады, и гостиницы, и мыльни, и прочие заведения, о назначении которых не хотелось даже догадываться – в местах, куда люди привозят деньги, всегда появляются возможности истратить их самыми изощренными способами.

Впереди показалась площадка вполне пригодная для поединка.

– Можно узнать… – Данила нагнал Бермяту.

– Что?

Тот повернул лицо. Кинжал с хрустом вошел в череп через открытый рот. Глаза витязя остекленели, тело медленно завалилось на камни.

Чурила обернулся, его ноги подкосились. Когда чудо спасения дошло до размытого страхом разума, полился пахнущий еще не выветрившимся страхом поток благодарности:

– Да вознаградят тебя боги, Данила, ты настоящий друг. Мне в голову не могло прийти, что ты поможешь. Прости, я недооценивал тебя. Данила, как же здорово, что судьба свела нас с тобой. Ну что я без тебя делал бы. Мне казалось, все кончено, я уже с жизнью попрощался…

– Это ты вовремя.

Окровавленный кинжал обагрился и кровью Чурилы. С перерезанным горлом тот распластался на прибрежных камнях, лицо с остановившимся взором глядело удивленно и совсем по-детски. С одной стороны плескалось и пенилось грязными бурунами свинцовое море, с другой взмывала ввысь громада Олиного пика. Неподалеку проходила красная черта. И ни одного человека вокруг. Надо же, в таком явно небогоугодном деле боги оказались на стороне Данилы. Возмещение за неудачи и унижения прошлой жизни? А если это был знак, что теперь все пойдет в гору?

На трупах ценности нашлись только у Чурилы, зато Данила обзавелся серьезным доспехом и качественным оружием Бермяты. Любопытно, где тот оставил коня? Ах да, сказал, что отдал нуждающимся. Ну и дурень, чтоб ему пусто было.

Денег Чурилы с запасом хватит на собственный трактир. Еще вчера Данила не сомневался бы, как поступить, но боги дали другой знак. С богами лучше не спорить. В гору так в гору.

Данила вернулся на дорогу. В толчее рядом с котлами мелькнуло знакомое лицо – витязь, похоронивший Ульку, угрюмо опустился на земле и принялся точить меч. Совсем недавно в ожидании Чурилы так же сидел Бермята. Данила быстро отвел взгляд, пока не был узнан ответно и не посыпались неудобные вопросы. Он пересек красную черту. Началось восхождение.

Навстречу спускались уже переговорившие – в основном такие же солдаты, чаще задумчивые, иногда злые. Счастливых лиц не заметно. Что же они такое просили, что ответ богов их неприятно удивил? Сказано же и не раз повторено, пока идешь к красной черте: слова богов могут не понравиться, но с этим нужно смириться, ибо иной путь, кроме указанного богами, к запрошенной цели не приведет. И главное: просьбы обдумывать заранее и соизмерять с подношением. Данила знал, что приготовленный вклад достоин той милости, о которой он собрался молить. Не каждый богач отдаст столько, и редко кто пожертвует все.

Один из спускавшихся оказался старым знакомым. Задумчиво глядя под ноги, вместе с верзилой свирепого вида по ступенькам двигался низенький худой Тит – бывший сосед, деревенский пастух. Пастухом он, конечно же, был давно, а несколько лет назад, после смерти супруги, Тит исчез. Ходили слухи, что его видели с Соловьем Будимировичем. Хотелось расспросить, но правила Олиного пика требовали молчания. Хорошо бы позже внизу пересечься и обменяться новостями. Но совсем не обязательно. Любопытство наказуемо, и кто меньше знает, крепче спит. Будущему богачу и владельцу трактира или постоялого двора (а если боги смилостивятся, то и нескольких) негоже якшаться с разбойниками. Пусть себе идет Тит своей дорогой, особенно с таким опасным товарищем.

На высоте, с которой, казалось, должны быть видны противоположные берега моря, Данила недолго отдохнул и вошел в нависшее облако.

Лестница кончилась каменной площадкой, все окутывал туман – неожиданно сухой и похожий на дым, которым Кощей выкуривал защитников Двои, только вместо гари здесь пахло свежестью. Голова работала четко и ясно, настроение соответствовало. Сейчас произойдет нечто значительное, и жизнь круто изменится.

Из плотной завесы навстречу Даниле выдвинулись служители, похожие на бледные белые тени. Они приняли подношение, предъявили его богам, подняв над головой, и унесли. Боги видят, кто что принес, их решение зависит от подношения. Богач пожертвует сундук золота, но дома у него еще сто таких же. А бедняк отдаст единственную монету, и для богов их дары будут равны. В отношениях с высшими силами нельзя мелочиться. Здесь так: все или ничего. Тогда «все» может оказаться просто невероятным. Поэтому Данила отдал все до последнего гроша.

– Прошу богатства и долгой сытой жизни, – объявил он в мутное никуда.

Ответ заставил себя ждать. Боги не торопились. На миг даже туман рассеялся, будто просителя хотели разглядеть лучше. Каменная площадка уходила в бесконечную даль ровным отполированным полом, но что там дальше – оставалось только догадываться.

В голове – именно так, не снаружи, а внутри, голосом, который слышал только Данила – жестко раздалось:

– Твоя просьба рассмотрена, она понятна и легко исполнима. Брось пить и иди работать. Следующий!

Вынырнувшие из тумана два служителя пригласили Данилу на выход.

– Это я и так знал! – возмутился он. Служители подталкивали его, хватали за руки, он вырывался. – Я заплатил огромные деньги и требую исполнения желания!

– Твое желание исполнено, – уверили служители, выводя его под руки. – Если решение твоих затруднений имелось, ты его получил. Не мешай другим обратиться к божественной мудрости и обрести благодать.

Данилу шатало. Ноги не слушались и не хотели идти назад. В глазах плыли круги.

Все кончено.

Пока деньги были в руках, нужно было открывать желанный трактир. Теперь не осталось ничего. Ни денег, ни жены, ни дочки. Будущее стерли половой тряпкой и выжали в помойное ведро.

Вспомнилась шутка богов, которую на тот момент все действительно принимали за шутку. «Хочу, чтобы у меня все было!» – попросил такой же умник, как Данила. Боги приняли дары и уверили просителя: «Исполнено. У тебя все было».

У меня все было, подумал Данила, выходя на карабкавшуюся по уступам пика крутую лестницу. Далеко внизу ждали чудес наивные людишки. Отсюда они казались букашками, которых так легко раздавить. Их раздавят чуть позже, сейчас очередь Данилы.

«У меня все было». Все лучшее и дорогое сердцу осталось там – в прошлом.

Данила поднял лицо к закрытому облаком солнцу, горько сплюнул и шагнул с лестницы в пропасть.

Часть четвертая. Боги и не боги

Докладай без всяких врак,

Почему на сердце мрак,

Я желаю знать подробно,

Кто, куда, чаво и как!..

Леонид Филатов «Про Федота-стрельца»

Глава 1. Встречи на Олином пике

– Боги сказали правду, вон он!

Крик донесся с последних ступеней лестницы.

Георгий машинально оттолкнул Ладу и загородил ее собой. С горы спускались сподвижники Соловья: Фома – здоровенный силач – и Тит – мелкий доходяга с гнусным характером. Сейчас начнется такое словесное непотребство… Тит не дурак, он понимает, что здесь их окружает много разных людей, и сумеет сказать так, чтобы Георгия по макушку забрызгало чем-то похожим на шоколад, но отнюдь не шоколадом. После гибели Соловья члены его шайки, скорее всего, подались в солдаты или устроились еще куда-нибудь – и теперь уже как бы не разбойники, а уважаемые люди. Взывать к закону бесполезно.

Молчаливый Фома потирал кулаки, Тит продолжал:

– Ба-а, и кто же это с ним тут обнимается? Кислые щи на вчерашний борщ сменила, соседушка дорогая?

Красная черта была еще впереди, до нее оставалось два шага. Тит с ухмылкой положил руку на меч…

Ударила молния. Фома отпрянул в сторону: на том месте, где только что стоял напарник, дымилось черное облачко.

Служитель повысил голос, хотя в наступившей тишине это было излишне:

– Правило третье! За красной чертой соблюдать обет молчания! Говорить разрешено только с богами и их служителями!..

Пока очевидцы ужасной смерти приходили в себя, Фома пересек черту и теперь надвигался на поднявшегося навстречу Георгия.

– Уйди, – попросил Георгий Ладу. – Мне нужно поговорить.

Он не столько увидел, сколько почувствовал, как она растворилась в обсуждавшей случившееся толпе. Чудо, а не женщина. Ни нытья, ни советов… Мужчина сказал, она сделала. Мечта.

– Пошли? – Фома указал в сторону.

Георгий двинулся рядом – не впереди, как хотелось противнику, но Фома только усмехнулся.

– Поговорим по-мужски, без палок и железок, ага?

Георгий кивнул. Все логично. На мечах Фоме его не одолеть, а если хвататься за оружие и, под защитой клинка, прорываться назад, к кораблям, то, конечно, можно сбежать, но однажды где-нибудь из ниоткуда прилетит стрела, а это умение у противника на высшем уровне. Фома прав, лучше «поговорить» без палок и железок. Чем бы ни закончился «разговор», без палок и железок у каждого есть шанс остаться в живых. У Фомы наболело на душе, ему нужно выплеснуть гнев. Виновным в своих бедах он считает Георгия. Взывать к разуму бессмысленно, у Фомы чешутся кулаки, он хочет отомстить за испорченную судьбу. Так тому и быть. Иначе – стрела из-за угла, что Георгия никак не устраивает.

Когда торговые палатки и прочие заведения кончились, берег стал пустынным и почти непроходимым, но впереди виднелась довольно ровная площадка. От оставшихся позади построек ее скрывали высокие глыбы. Очень удобное место для «поговорить».

Георгий с Фомой одновременно остановились: на камнях истекали кровью два трупа. Один, с перерезанным горлом, молодой и безбородый, походил на Котеню, даже показалось сначала, что это он. Особенно потому, что второй, заколотый в лицо, оказался Бермятой Васильевичем – с него сняли доспехи, но не узнать бывшего охотника было невозможно. Трупы уже обобрали, и если бы рядом с Бермятой лежал Котеня, Георгий решил бы, что здесь постарался их юный спутник. Не зря же при встрече у моря новый оруженосец держался вдали – явно не хотел показать лицо. Но вторым убитым был не Котеня, и ненужные мысли схлынули.

– Хорошая компания для предателя. – Фома повернулся к Георгию.

– Я дрался с Соловьем, но не убивал его. Я просто хотел уйти.

– Ты сломал всем нам жизнь.

Удар пришелся в ухо. Со звоном покатился по камням слетевший шлем.

Человек двадцать первого века, Георгий не любил драться с самого детства. Соответственно, и не умел – по-настоящему, яростно, без оглядки на гуманность и прочие выдумки будущих веков. Пусть он посещал разные секции и знал множество невиданных в этом мире приемов, но против лома, как известно, нет приема. И существуют люди, что крепче любого лома и в узел его походя завяжут. Сегодня «повезло» пересечься именно с таким экземпляром.

Второй удар, ногой, пришелся в голень. Дальнейшее превратилось в избиение упавшего. Фома бил, бросал, пинал и катал Георгия, как бесчувственное бревно, боль вспыхивала огнем то в животе, то в груди, то в паху. Глаза медленно заплывали, с разбитых губ капало кровью.

Сверху раздался быстро приближавшийся вопль ужаса. Фома отвлекся от увлекательного дела, и Георгий тоже приподнял лицо: рядом на камни рухнул человек. С глухим чавком живое встретилось с мертвым и перестало быть живым. По булыжникам разлетелись ошметки мозгов, неестественно вывернулись конечности, завонял опорожненный кишечник.

Наступившую тишину взрезал новый вскрик – женский. Где-то рядом.

Георгий с трудом повернул голову. Лада. Она привела служителей. Ее взгляд остановился на лежавшем лицом вверх кровавом месиве.

Пока все отвлеклись на упавшее с неба тело, Фома сбежал.

– Не смотри, – прохрипел Георгий.

Лада повернулась к нему. Лицо напоминало фарфоровую куклу – белое, жуткое, с невидящим взором.

– Это мой муж.

Глава 2. Георгий и боги

Похоронили Данилу быстро, речей никто не говорил, сверху над могилой, как здесь принято, водрузили камень. Георгий наблюдал снизу, привалившись спиной к огромной глыбе. Все болело, двигаться было невозможно. Переломов нет, но ушибы будут заживать долго.

После Данилы предали земле Бермяту. Лада осталась у могилы мужа. Просто сидела и глядела вдаль. Прощалась? Прощала? Лицо оставалось бесстрастным, взгляд пустым.

Служители взялись копать яму для третьего. Лада, наконец, сделала шаг к Георгию:

– Прости, что не подошла сразу. Он был моим мужем, и как жена…

– Все правильно. У меня все нормально, только ходить пока не смогу. И руки не очень слушаются. В остальном все отлично, даже зубы целы.

Для демонстрации сказанного он растянул распухшие губы в улыбке. Наверное, зря, вид оказался таким, что у Лады вырвался всхлип:

– Не надо было тебя отпускать…

– А я только-только порадовался, какая ты в этом плане молодчина.

– Тот человек… – она мотнула головой назад, в сторону лестницы, – которого испепелили… он из нашей деревни. Разбойник.

– Знаю. Одно время я тоже был разбойником.

– Ты?!

– Жизнь заставила.

– Не жизнь. Ты сам. У тебя была цель, и чтобы ее добиться, тебе пришлось на время стать разбойником. Ведь так?

– В то время единственной моей целью было выжить.

– Неправда. У тебя была другая цель, высокая. Ты выживал ради нее.

К ним обратились служители:

– Сейчас принесем носилки. Первую помощь окажем на месте, пища и вода на острове бесплатны, но не забывайте о сроках, если вдруг задержитесь. У вас есть, где остановиться?

– Лодка в другой стороне от пристани.

– Отнесем туда.

Никто не спрашивал, что произошло и кто виноват, до чужих проблем служителям не было никакого дела. И правильно. Боги все знают, им известен виновный, и если это Георгий, с него спросится.

Первая помощь заключалась в смазывании ран и ушибов неким лечебным составом, очень вонючим и, видимо, дезинфицирующим, как на памяти Георгия всегда бывало с большинством других вонючих смесей. У медицинских препаратов плохой запах и полезность постоянно сочетались. Наверное, чтобы ими дети не злоупотребляли, если дорвутся до взрослых«игрушек». Или еще почему-то. Интересно представить другое объяснение. Фантазии Георгия хватило только на детей.

Перевязка не потребовалась. Георгию прописали покой и доставили в родную лодку. Несли той же дорогой, по камням и частично по мелководью. В пути четверо служителей были молчаливы и полностью равнодушны к тем, кому помогали. Они прошли через сбивавший с ног прибой, аккуратно переложили Георгия в лодку и, кратко поклонившись на прощание, исчезли.

На этот раз просушенное покрывало стало матрасом, а парус – одеялом. Ночь прошла в муках. Лада тоже не спала, каждую минуту спрашивала, чем помочь, иногда ласково поглаживала, стараясь заглушить страдания. И боль действительно отступала.

Утром в сопровождении Антошки и служанки к лодке пришла Чейна Чусовна. Как найти Георгия ей подсказали спасенные невольники, просившие на пристани милостыню. Слуги Чейны остались ждать позади, а она, стыдясь мокрого почти до пояса платья, подошла вплотную к борту:

– Здравствуй, Егорий.

Лада тактично отошла подальше и присела на камни, глядя в море.

– Здравствуй, Чейна. – Укрытый парусом Георгий повернул к ней голову. – Как здоровье мамы?

– Лучше, чем хотелось бы. – Лицо девушки недовольно сморщилось, губы на миг поджались: разговор шел не о том, зачем она пришла. Чейна решительно перешла к делу: – Скажу честно: я хотела замуж именно за тебя и шла к богам, чтобы узнать, кто из двух витязей более достоин получить меня в жены, Егорий или Котеня. Ответ поразил, и теперь я не знаю, что делать. Боги сказали выбросить из головы все глупости и слушать маменьку – она плохого не посоветует и сосватает самого лучшего. Она что же, их подкупила? Разве богов можно подкупить?

– Подкупить можно любого, у кого ценности находятся снаружи. – Подумав, после небольшой паузы Георгий добавил: – И боги сказали правду: когда не знаешь что делать, слушай маму. Да и всегда слушай, даже когда знаешь что делать. Что бы ты ни совершила, через много лет согласишься, что права была именно она.

– Но маменька неправа очень часто! Она вообще ничего не понимает в жизни!

– Вот об этом я и говорю.

Чейна нервно поднялась. На дощатую палубу лодки упал небольшой кошель:

– Это на снадобья, если понадобятся для лечения. Мне сказали, что ты отдал за чужих тебе людей все, что было, а теперь тебе самому не с чем обратиться к богам. Я хотела принести еще, но у меня больше нет. Пришлось бы просить у маменьки. А она и сюда идти запретила бы. А ты говоришь, что она права.

– Она права. По-своему.

– А по-твоему?

– Мое мнение не важно. Если у людей ценности снаружи, их не убедить, что существует другая точка зрения.

– Это ты сейчас обозвал меня глупой? Ты, конечно, стар, но все мои ровесницы уже замужем, и я достаточно взрослая, чтобы понять все!

– Тогда пойми же, наконец, что мама всегда права. Она все знает лучше, просто не обо всем с тобой говорит. Потому что тогда ты посмотришь на нее другими глазами, а она этого боится.

– Маменька ничего и никого не боится!

– Отлично. Это первый шаг веры в нее.

Чейна фыркнула и удалилась, приподнимая мокрый подол сложенными в щепотки пальцами.

Потянулись дни восстановления.

Лада ухаживала за Георгием как за ребенком. Ходила за водой и едой. Стирала. Помогала выбираться из лодки и оберегала ночной покой. Заживлению способствовали мясо, овощи и ягоды, которые Лада приносила с пристани – деньги Чейны пошли на нужное дело. Еще были куплены целебные травы, Лада сделала из них мазь и три раза в сутки втирала Георгию в больные места. Он же считал, что лучшие лекарства – морская вода и физические упражнения. Лада, глядя в сторону, помогала ему раздеться, подводила к воде и отворачивалась, пока он, превозмогая боль, пробирался через прибой на глубину. Когда волны подхватывали, становилось легко и хорошо – Георгий плавал между прибрежных рифов и составлял карту фарватера, чтобы трагедия второй лодки не повторилась при отплытии. А мышцы хорошо восстанавливались «аквааэробикой» – занятиями в воде рукопашным и мечевым боем. При тренировке «с мечом» воображаемыми были и противник, и оружие, зато эффект получался предельно реальный.

– Ты всегда был таким непреклонным?

Вопросы Лады часто касались характера: как Георгий сумел стать таким, каким стал. Точнее, таким, каким она и другие его видели.

– Ты знаешь ответ, – улыбнулся он.

Его улыбка уже не вызывала у Лады страха, фиолетовые отеки сошли на нет, и только щетина портила общую картину – брить ножом поврежденную кожу пока было опасно.

– Ты таким стал. Но как?

– Дело мужчины – всегда поступать так, чтобы ближние с ним не выживали, а именно жили. Чего-то достичь в жизни можно единственным способом: ломать себя и обстоятельства. Если постоянно ломать себя, однажды в человеке проявится то, что со стороны выглядит несгибаемостью.

– И вовсе не со стороны. Ты ежедневно доказываешь, что невозможное возможно.

– Я же мужчина.

Лада подняла на него удивленный взор:

– Мужчин много, но остальные мужчины на тебя не похожи, они другие.

– Они такие же, но забыли простое правило: для настоящего мужчины невозможного не существует. Каждый из нас храбрее чем верит в это, сильнее чем кажется, и умнее чем сам об этом думает. Нужно только заставить себя быть таким, каким хочется, дальше все случится само.

– На словах все просто. И все равно: если бы невозможного не существовало, то и слова такого не было бы.

– Слабые духом заменяют им одно из трех других: «трудно», «долго» или «неохота».

Этой темы Лада касалась часто, словно у нее был сын, которого она хотела воспитать таким же. И, кстати, не всегда соглашалась со сказанным.

– Делай, что должен, и будь что будет, – в другой раз подкрепил Георгий свою позицию известным девизом. – Поступать иначе мужчина не может.

В ответ раздался вздох, и тихо донеслось:

– Какой же ты наивный.

Разговаривали они часто и подолгу. Лада рассказывала в основном про дочку или про детство, только это вызывало у нее свет в глазах и приятные воспоминания. Георгий после долгих сомнений поведал правду о себе. Жизнь двадцать первого века спутнице показалась сказкой, она улыбалась и говорила, что верит. Она действительно верила, но, наверное, думала, что многое приукрашено. Разубеждать не было смысла. Теперь и самому Георгию прошлое казалось вымыслом.

Когда лежали, укрытые парусом, и глядели в бездонную черноту ночи, от случайных прикосновений пробивал сладкий разряд. Настоящая жизнь была именно здесь. Совершенно не хотелось в большой мир, где много людей, и всем от тебя что-нибудь нужно.

Не хотелось, но надо. План действий созрел из разговора:

– Я слышал, что оставшихся без гроша паломников отвозят домой бесплатно.

– Да, плату берут только за доставку сюда.

– Давай продадим лодку, – предложил Георгий. – Может хватить, чтобы узнать про Ульку.

– Чтобы ее продать, нужно плыть обратно. Лучше всего – в Гевал.

– Почему нельзя продать здесь?

– По той же причине, с которой ты начал разговор: паломников отвозят домой бесплатно. Служителям лодка тоже не нужна, им запрещено покидать остров.

Георгий уже достаточно оклемался, черные пятна на теле стали желтыми, отеки рассосались и почти пропали. Отплытие назначили на завтра, если ветер позволит.

Утром ветер исчез. Лодку удалось сдвинуть не сразу, пришлось подкапывать, сгребать гальку. Пошли на веслах. Рифы обогнули быстро и легко, без волн это оказалось проще простого.

И снова вдвоем посреди бескрайнего моря. Георгий греб, Лада сидела на корме, теребя спускавшийся на грудь кончик косы, и смотрела в сторону. Позади нее возвышался Олин пик – так и не покоренный. Ничего, не все в жизни получается сразу. «Трудно» или «долго». Или вместе. Ребенок начинает говорить не сразу, а потом его не заткнуть. Так же со всем прочим, что ни возьми.

Лада рассказала, что на пристани на нее косились с презрением, нередко даже плевались. Как же: мужняя жена, затем вдова, а живет с чужим мужиком. Так это смотрелось со стороны. Но узнав, что ее спутник – знаменитый Егорий Храбрый, люди извинялись перед Ладой, Егорию желали скорейшего выздоровления и спрашивали, чем помочь. Его репутация не давала допустить мысли, что путешествие с чужой женщиной может быть корыстным или греховным.

– По-моему, это ненормально. – Георгий указал на сочившуюся между досок воду.

Отремонтированный борт дал течь. Рассохлось или сказался удар второй лодкой, когда стукнулись бортами? Теперь не узнать. Может быть, лодку на берегу искривило солнце – свежие доски усохли или, наоборот, набухли от морской воды по сравнению с другими, и корпус перекосило. Или так коварно вылезло неумение мастера, занявшегося кораблестроением впервые в жизни. В каждом деле есть тонкости, неизвестные несведущему. Как бы то ни было, сейчас на дно текли несколько струек, и с каждой минутой их количество увеличивалось.

– Плывем назад. – Георгий стал разворачиваться, работая веслом с одной стороны.

Он мощно греб, Лада вычерпывала.

А вода все прибывала. Сначала она сочилась, потом текла и, наконец, хлынула. До берега не успеть при всем желании. И вплавь далековато.

Георгий выбил затычку из бочонка с питьевой водой и вылил две трети:

– Когда лодка утонет, будем держаться за него и грести потихоньку.

– Если не унесет течением, – тихо добавила Лада.

– Тогда будем грести не потихоньку, – впервые повысил голос Георгий.

Лада умолкла.

Нестерпимо потянуло обняться. Нельзя. Это значило признаться, что все кончено. Нет, все не может кончиться так. Все только начинается!

По колено в воде они стояли в погружавшейся лодке и смотрели друг на друга.

– Если мы не спасемся… – голос Лады задрожал, – я хочу тебе сказать…

– Смотри!

Счастье, что не успели уплыть далеко. Их заметили с отошедшего от пристани корабля. На парусе скалил пасть крылатый змей, над ним вился стяг с красной лисой.

– Там Егорий! – разнесся над водой звонкий голос Антошки.

Небольшая ладья, раза в два больше «яхты» Яги Мирамиславовны, на восьми веслах осторожно подошла к борту, вниз полетели канаты. Георгия с Ладой подняли на борт.

Ладью наняло или владело ей знакомое семейство – на сундуках с необходимым в дороге скарбом восседали Чейна Чусовна с мамашей. Антошку снарядили помогать Георгию, одну из служанок – Ладе. Спасенным дали сменную одежду, отгородили покрывалами, чтобы переоделись без помех, а полуутопленную лодку привязали и на буксире повели обратно к почти пустой пристани. Мокрую одежду связали в тюк и положили у борта, чем без слов сообщили, что возвращать ничего не нужно, это подарок.

Чейна скромно сидела, потупив глазки, зато мамаша поедала Георгия взглядом. Когда пришвартовались, команда ладьи помогла вытащить лодку на берег, а Георгия сопроводила на деревянный причал сама хозяйка. На Ладу она не обращала внимания, словно той не существовало.

– Вы неимоверно достойный и благородный человек, – с чувством выдала мамаша Чейны, и Георгию показалось, что его одновременно пригласили в зятья и в мужья – настолько красноречивым оказался прямой и до чрезвычайности откровенный взгляд. – Не знаю, что вы сказали моей дочери, но ваши слова подействовали на нее сильнее, чем речи богов. Чейна стала как шелковая. Будете в наших краях, милости просим в гости, за нашим столом всегда найдется место для столь великого и мудрого воина. И примите мою посильную благодарность.

Женщина вручила ему тяжелый кошель и величаво удалилась.

По весу кошель почти не уступал тому, с которым Георгий отправился в путешествие.

– Можно идти к богам, – улыбнулась Лада.

– Нужно, – поправил Георгий. – И быстрее, пока еще что-нибудь не случилось.

От былого столпотворения не осталось следа. Войска давно отправились по домам, торговые лавки закрылись до прибытия следующего корабля с паломниками. Из нескольких котлов с бесплатной кашей дымился только один. Пристань опустела. Даже служитель не вещал о правилах. На берегу все видели, что корабль не привез никого нового, а просто спас кого-то в море, вернулся и сразу отбыл опять.

Не успели ступить шага, как со стороны котла окликнул еще один знакомый:

– Подождите!

Седобородый из спасенных невольников протянул еще один кошель – маленький, но чувствовалось, что человек отдает последнее, и больше у него ничего нет.

– Паломники редко подают милостыню, срабатывало только имя – что сбор идет для попавшего в беду знаменитого защитника слабых Егория Храброго. Здесь не очень много, но мы не уедем, пока не…

– Оставьте себе, вам нужнее. – Георгий потряс своим мешочком: – У нас уже есть.

– Мы не можем взять, ведь собирали не для себя.

Чтобы не препираться, кто кого переджентльменничает, Георгий спросил:

– Среди вас есть умельцы, кто может починить лодку?

– Практически каждый.

– Прошу отремонтировать, законопатить и в целом привести ее в рабочее состояние, для чего купить все необходимое, а остаток принять как плату за работу.

Седобородый начал говорить что-то на тему, что, дескать, для святого человека все будет с радостью сделано бесплатно…

Георгий и Лада уже шли к красной черте.

Путь наверх занял намного больше времени, чем предвиделось. Навстречу им двигалась пожилая пара, оба держались друг за друга и, казалось, не падали только поэтому. Георгий с Ладой помогли им спуститься до ближайшей площадки, на что ушло около часа. Георгий молча показал, чтобы его ждали здесь. Старик с сердечной благодарностью прижал руки к груди, у старушки в глазах заблестело.

По гладким ступеням приходилось идти осторожно, за многие годы их отполировали тысячи ног, если не миллионы. Далеко внизу летали чайки. Они что-то кричали, судя по голосам – что-то не совсем приличное. Наверное, нечто вроде «Посмотрите на идиотов! Разводят их, как лохов позорных, а они верят! Цари природы?! Как бы не так! Дураки набитые! А еще назначили себя венцами творения!..»

Георгий не мог поверить, что с просьбой о помощи идет к богам. Сам же постоянно твердил: счастье человека – в его руках. Даже чайки над ним смеются. Недавно сам бы себе гневную отповедь прочитал и презрительно отвернулся.

Но разве Георгий не взял судьбу в собственные руки? Чтобы решить проблему, нужно рассмотреть все варианты ее решения и выбрать из полученного списка оптимальный. В мире сказки самым действенным способом борьбы с проблемами было обращение к богам. Когда некий механизм работает, его нужно использовать даже если не понимаешь принципа работы. Как устроен компьютер? Георгий не знал. Но пользовался. Для местных жителей компьютер выглядел бы чудом, которое дали боги. Возможно, здешние боги – нечто вроде компьютера. Некий искусственный интеллект. Он считывает информацию с многофункциональных спутников-шпионов или других хорошо законспирированных средств наблюдения (а кто сказал, что их здесь нет?), полученные данные обрабатываются, проситель получает основанный на компиляции фактов план действий и посильную помощь. Почему нет? В мире, где возможно все, возможно и это.

Также в мире, где возможно все, допустима еще одна версия попадания «в сказку». Приключения Георгия и Елены могут оказаться развлекательным проектом, эдаким реалити-шоу вроде тех, что показывали по телевизору. Шоу смотрят собратья вампира или некие люди, например, из далекого будущего, для них Георгий и Елена – участники проекта, за которых переживают и которым создают проблемы, чтобы поглядеть, как любимые герои выкрутятся из созданных для них ситуаций. Возможно, делаются ставки.

Победителям реалити-шоу обычно полагается приз. Здесь он может быть материальным или, например, в виде счастливой встречи любящих сердец в последней серии. Или победителя вернут домой. Или призом может быть жизнь.

Что ж, реалити-шоу – тоже вариант, ничем не лучше и не хуже других, столь же высосанных из пальца, поскольку нет фактов для серьезных умопостроений. В таком случае, лучше бы местные боги оказались просто богами вроде древнегреческих, те более понятны, чем некий суперкомпьютер или искусственно созданный сверхразум, боги из мифов по-своему логичны, их действия более предсказуемы. Если понадобится, с ними проще договориться. Остается надеяться, что все именно так. А что происходит в действительности, Георгий может не узнать никогда. Как в его родном мире, где, например, кто-то верит, что Бог есть, а другие – что Его нет. Богу не обязательно являться каждому, чтобы сообщить правду, Ему это не надо. Точнее сказать, это надо не Ему. Георгию нужно принять за аксиому, что местные боги как-то помогут, иначе голова лопнет от поиска оправданий, почему он пустился в глупую авантюру. Вернись он на некоторое время назад, ни за что не поехал бы на Олин пик. Елену и Ульку можно найти другими способами. Нельзя было хвататься за соломинку, не понимая, откуда она торчит, и прекрасно видя, что она – именно соломинка, а не надежная веревка или спасательный круг. Больше Георгий не повторит ошибку, отныне он будет думать, что делает, и делать, что думает, а не слушать советов «специалистов» вроде бабушки Яги.

Но останавливаться в конце пути тоже неправильно. Если идешь и впереди возможен результат, ради которого ты пошел, надо идти до конца.

На последних метрах восхождения Георгий сжал ладонь Лады в своей. Так, держась за руки, они вошли в облако. Видимость сократилась до минимума, впереди просматривалось не больше метра, даже ноги терялись в мутной белой пелене. Пришлось держаться за отвесную стену, чтобы случайно не шагнуть в пропасть. Как выглядит человек, упавший на каменистый берег, Георгий с Ладой видели своими глазами. Фантазия подкидывала картинки с собственным участием. Больше всего страшило падение, хотя разум понимал: падение – всего лишь полет, самое страшное произойдет внизу.

Георгий держался за стену. Лада прижималась к нему.

Лестница закончилась внезапно. Ступни ощутили ровный пол, из плотной завесы медленно выдвинулись силуэты служителей и в ожидании остановились. Георгий указал на себя и Ладу и отдал деньги. Служители поняли, разделили подношение на две равные части и на миг подняли над головой, будто кому-то показывали.

Когда они скрылись в тумане, Георгий выдвинул вперед спутницу и подтолкнул: «Иди!»

Лада благодарно кивнула, шагнула вперед и сразу исчезла в густой пелене.

Некоторое время – минуту? час? – доносился только треск статического электричества. Наконец, рядом в белой пелене прошуршали шаги – Лады или служителей? Неизвестно.

– Следующий! – прозвучало в голове.

Боги владеют телепатией. Первый факт о них. Поглядим, что будет дальше. Георгий сделал шаг вперед. Вряд ли нужно идти дальше, его услышат и отсюда. Цель достигнута. Он уже набрал в легкие воздуха, чтобы громко просить о помощи в поисках и возвращении Елены… но память, мерзавка такая, напомнила про обещание, которое Георгий неосторожно дал главарю викингов. В море сказанные Сигурду слова казались пустыми, ничего не значащими. Но здесь, в обители богов…

Слово дано, его надо держать. С тяжелым сердцем Георгий сказал:

– Корабль чужестранцев под командованием Сигурда сделал доброе дело. Прошу для них попутного ветра.

Казалось, он поставил богов в тупик, в их ответе чувствовалось удивление:

– Ты хотел просить нечто другое.

– Какая теперь разница? Я дал слово.

– Хорошо.

Настала полная тишина. Даже треск прекратился.

Это все? Можно уходить? Хотелось спросить, что делать дальше, но обет молчания… Вздор, обет не касался богов и служителей, с ними говорить можно. Но кого спросить? Рядом никого нет. И о чем? Просьба высказана, ответ получен.

Георгий сделал шаг назад.

– Подожди, – остановили его боги. – Сигурд давно находится в чужих водах, данное тобой слово больше не действует. Можешь просить еще раз.

***

Лада ждала на лестнице. Спускаясь, они помогли отчаявшимся оказаться внизу старикам, и всю дорогу не смотрели друг на друга. Каждый думал о своем.

Когда красная черта осталась позади, Лада ни о чем не спросила, но ее глаза…

– Я обратился к богам с просьбой помочь мне вернуть Елену, – признался Георгий. – Мне сказали, что она у дракона. Я сказал, что мне это известно. Боги ответили мудреной фразой, дословно не повторю, а смысл ее сводился к следующему: чего же ты, в таком случае, приперся к нам? Иди и отбей!

– Осторожно, помни о правилах, – всполошилась Лада. – Нельзя перевирать слова богов даже в пересказе и себе самим.

– В правилах было уточнение: «не придумывать удобные толкования вместо неудобных». Боги выразились более витиевато, но смысл я передал в точности.

– А мне боги сказали вернуться домой – счастье найдет меня там.

Показалось, что Лада не верит богам. Или не рада ответу. Стоило ли пережить столько опасных приключений, чтобы в итоге быть отправленной домой?

Возможно, сработало четвертое правило: «Просьбы соизмерять с подношением». Мало дали, оттого и получили минимум, для понимания которого никакие боги не требовались. И жаловаться нет смысла, потому что в пятом правиле сказано: «Слова богов могут вам не понравиться, но иной путь к запрошенной цели не приведет». А восьмое правило оправдывало богов, если что-то пойдет не так: загаданное не сбылось – сами виноваты, не исполнили повеление.

Стоило ли тратить столько времени, сил, средств и нервов на богов?

Как ни странен ответ, но Георгию показалось, что да. Есть унылая нелогичная поговорка, оправдывавшая лентяев и неумех: «Все к лучшему». Сейчас она пришлась к месту. Георгий был рад, что познакомился с Ладой и столько всего с ней пережил. Но пришло время ставить точку.

– Тебе нужно как можно быстрее отправляться домой, – сказал он. – А мне в столицу.

– Да.

Лада опустила глаза. Чувствовалось, что у нее много слов, которые хочется сказать, и чувств, которые хочется выразить…

Она промолчала.

У пристани колыхался на волнах единственный корабль. Небольшая ладья, богато украшенная, с собранным, в любой миг готовым опуститься парусом. На борту команда из нескольких гребцов только что закончила приготовления к отплытию, они выстроились на палубе по росту, в парадной одежде, стоя навытяжку в ожидании пассажиров. Скорее всего, это был транспорт пожилой пары, которой помогли Георгий и Лада. После спуска завершившие паломничество старик и старуха остановились сразу за красной чертой, чтобы перевести дух и собраться с силами для перехода к причалу.

– Кхм, – привлек к себе внимание старик. – Добрые люди, не уделите нам немного времени? Надолго не задержим. То, что мы вам расскажем, для нас очень важно, а вам может помочь, вы, волею судьбы, оказались теми, кого нам послали боги. Наша история нехитрая: сын высоко взлетел при драконе, но успеха он достиг недобрыми делами. Мы знаем, что его поступкам нет оправдания, но он наш сын. Мы долгие годы молились за него. Мы желали ему счастья, и молитвы дошли до богов. Сын стал богат и влиятелен. Сюда мы приехали на подаренной им ладье, а в Засечном Погосте нас ждет собственная карета, чтобы отвезти в подаренный сыном дом.

– Это не очень далеко от моего дома, – тихо вставила Лада. – Вторые Погорелки находятся на пути из Засечного Погоста в Срединный.

– Сын решил навсегда уехать за большое море, – продолжил старик. – Вернее будет сказать, сбежать. Он звал нас с собой. Мы отказались. Сегодня мы приехали молить богов посодействовать, чтобы он покаялся и остался на родной земле. Боги ответили, что все так и будет, если мы поможем тем, кто поможет нам. Стоило выйти наружу и столкнуться с первыми трудностями, как мы встретили вас. Что мы можем сделать для великодушного витязя и его прекрасной дамы?

Георгий долго не думал.

– Если вас не затруднит доставить домой мою спутницу…

– Только в радость! Хоть на край света!

– Так далеко не надо. Когда вы отправляетесь?

– Как только доковыляем до корабля.

Лада побледнела.

– А как же ты? – Ее глаза потемнели.

Георгий указал на берег:

– Посмотри на лодку.

Оттуда им приветственно махала руками бригада мастеров – они уже заканчивали смолить быстро восстановленный борт.

– Мне нужно попасть в столицу кратчайшим путем. Лодку я на той стороне постараюсь продать, деньги каким-нибудь образом перешлю тебе или Яге Мирамиславовне.

– Не надо. Оставь их себе, мне деньги не нужны.

– Деньги всегда нужны, – попробовал он настоять, но Лада отмахнулась:

– Тебе нужнее.

Старики потихоньку добрели до ладьи, куда их заботливо подняли заждавшиеся гребцы.

Миг расставания был давно ожидаем и все равно застал врасплох. Прощаться не хотелось. Череда картинок перед внутренним взором рассказывала, как чудесно было вдвоем. Легко и просто. Что-то глубинное прорастало в каждом действии и требовало: остановись! Зачем расставаться, если можно этого не делать?! Счастье – тихое и спокойное, о котором мечтал, когда жил с Еленой – вот оно, рядом, только руку протяни. Никуда не нужно идти. Вернее, идти нужно вместе. Боги сказали Ладе вернуться домой, счастье найдет ее там. Может быть, ее счастье – с Георгием? Разве Елена сможет дать такое же счастье – искреннее, уютное и надежное, навсегда?

Ему боги сказали так: «Выполни данное тобой слово, и будешь счастлив». Ну-ну. Всего лишь проберись сквозь охрану дворца, убей Кощея Бессмертного и отбери у него суженую…

Очень хотелось быть счастливым. И счастье – не фигурально-виртуальное, а живое и настоящее – стояло напротив и ждало его решения.

Георгий не мог смотреть Ладе в глаза. Он может не сдержаться. Если в ее взгляде окажется просьба идти по жизни вместе…

Нет, Лада не примет его жертвы, даже если обрадуется где-то глубоко внутри себя. Или не простит ему измены самому себе. С ней сбежит (именно сбежит – от трудностей дальнейшего пути) не истинный Георгий, а слабый человек, который везде ищет лучшего и легко меняет шило на мыло, если на каком-то этапе мыло оказалось нужнее. Все знают, что витязь Егорий Храбрый ищет суженую. Он дал слово ее найти. Значит, он должен ее найти, и точка.

Да, он давал слово, но с другой стороны, он просто шел, как осел за морковкой, что висит на палке, которую сам привязал к своей шее. Что же важнее – изменить себе или изменить судьбу? Правильно ли расставлены приоритеты? Правильно ли они сформулированы? Может быть, счастье – не в принципах, которые мы придумываем сами, а в чем-то большем, что придумано для всех нас давным-давно? Не лги, не кради, не убий… Нет ничего важнее этого. Но. Сделал ли известный герой Достоевского, принципиальный и правильный князь Мышкин, кого-нибудь счастливым? Возможно, есть что-то главнее взятых на себя обязательств? Мораль и практический расчет – две крайности, за которыми с обеих сторон – пропасть. Совесть требует одного, здравый смысл – противоположного. А сейчас они оба жаждут остановиться и не мучить себя исполнением долга. С ума сойти: этот долг никому не нужен! Всем нужно другое!

И все же долг – понятие святое. Если нарушить один раз, обратного пути не будет, это все равно, что убить и решить: один раз – не убийца.

Тоже мне, «Святой Георгий» выискался. Скорее, Великолепный Гоша из старинного мультика – неуклюжий в решениях, потому что понимал жизнь неправильно.

И все же – Георгий дал слово.

С борта позвали. Георгий стряхнул оцепенение.

– Желаю тебе найти дочку, – сказал он, – и встретить достойного человека.

– Я уже встретила самого достойного, теперь будет трудно найти кого-то другого, потому что я буду сравнивать. А тебе желаю вернуть суженую и обрести счастье, которого ты заслуживаешь как никто. – Голос Лады дрожал, блестевшие глаза часто моргали. – Окажешься в наших краях – заходи, тебе всегда будут рады.

– Спасибо. Прощай.

– Нет. – Лада помотала головой: – До свидания. Так будет лучше.

На них смотрели чужие люди, и объятие, которого требовали сердца, не состоялось. Так надо. У обоих теперь отдельная жизнь, и любой порочащий слух приведет к трагедии.

Отплывавший корабль выглядел размыто. Оказывается, Георгий тоже не разучился плакать.

Лодку починили довольно быстро, уже через день ее спустили на воду, по ходу дела рассказав, что в столицу быстрее всего попасть через Гевал. Георгий поблагодарил и предложил перевезти с собой всех, кого вместит лодка. Оказалось, что женщин и детей уже отправили на попутных судах, а мужчин обещано забрать следующим рейсом, для них оставят места.

Отправляться в ночь Георгий посчитал неразумным, сказались недавние приключения. Последний раз поев бесплатной каши и погуляв по пустынному берегу, он вернулся в лодку и заснул, когда в небе уже горели звезды. Завтра в путь. В столицу. За Еленой.

Уже что-то снилось, когда в голове вспыхнуло от боли, сознание раскололось и погрузилось во тьму.

***

– Очнулся? Это хорошо, а то казалось, что я перестарался.

Фома правил лодкой, сверху жарило солнце, парус едва колыхался – в такую погоду даже ветер ленился.

Затылок ныл от боли. Судя по всему, там огромная шишка. Поерзав и оглядевшись, Георгий обнаружил себя связанным по рукам и ногам, без доспехов и оружия.

– Все лишнее я продал, – объяснил Фома, заметив рыскнувший по лодке взгляд. – Это первый взнос от тебя. Дальше придется заплатить за все.

Георгий закрыл глаза. Захотелось умереть.

Как глупо все повернулось. Вернуться бы во вчерашний день и все изменить. А еще лучше вернуться в тот далекий день, когда Георгий вошел к синьору Валентино с картонным сердечком в руках. Нет, лучше во вчера, и не отпускать Ладу. Сказать ей все, что лежало на сердце. Отныне для Георгия Елена была синицей в небе, перефразируя старую поговорку под новые обстоятельства, а Лада, еще вчера, – журавлем. Вчера она была рядом. Стоило только протянуть руку. Как же хотелось вернуться назад и сказать то, что верное слову сознание всеми силами отпихивало, но сердце…

А сердца плакало.

А Фоме хотелось поговорить.

– Ты сказал, что не убивал Соловья. Не верю, но допустим. И что же? Он тебя не отпускал. Ты все равно ушел и своим уходом разрушил дело, которое кормило много людей. Неужели ты думал, что это никак не аукнется? Без тебя и без Соловья все пошло прахом, молодежь отправилась на большую дорогу грабить и насильничать, как в былые времена, но мы с Титом не смирились. Оставшихся денег хватило, чтобы добраться до богов и узнать, где тебя искать. Теперь ты наш должник. Если есть что-то в загашнике, говори где, и разойдемся миром. Но сумма должна удивить. Если нет – извиняй, придется отработать.

– Тита я видел, – произнес Георгий, – а Прокопий где?

Фома брезгливо поморщился:

– Спутался с соломенной вдовушкой Царевной-Лягушкой и отошел от серьезных дел. Теперь за главного я.

Георгий смотрел в море. Ветер дул слабый, но черная точка на горизонте росла быстро. Вскоре уже узнавались всплески множества весел по бортам. Фома посерьезнел.

– У меня были другие планы. Жаль. Но что-то всегда лучше, чем ничего.

Корабль приближался, и Георгию не давала покоя мысль: все драккары настолько одинаковы или ему везет встречать один и тот же?

Правдой оказалось второе. С надвигавшегося черного корпуса из-за щитов глядели знакомые лица: медведеподобный чернобородый Сигурд в мощной кольчуге и в коническом шлеме, столь же воинственно одетый толмач и множество натянувших тетивы воинов.

Фома поднял руки и громко объявил:

– Продаю невольника! Хороший боец!

Глава 3. Три претендента на одну Елену

Отец не сдержал слово. Неслыханно. Когда последние защитники стены из-за дыма упали замертво, выяснилось, что среди них был Виктор. Отец долго смотрел в стену подземелья, где семья вместе со слугами пряталась от огня, и, наконец, сказал:

– Мы должны отдать Елену Кощею, иначе погибнут все. И она тоже. Спасем государство – у тебя останется шанс вернуть Елену. Отныне наследник престола – ты, учись думать о будущем.

Борису дали золота и подземным ходом отправили из горящего города. Если начнется резня, следом выведут уцелевших женщин и детей, но отец дал слово остановить кровопролитие. Непоправима только смерть, и пока Борис жив, живы и возможности однажды переделать мир по-своему. Почему не удалось сейчас? Из-за быстротечности событий, недостаточно продуманных планов и небрежности в поступках. Нужно было изначально просчитать последствия каждого шага. Теперь, вспоминая бегство с Еленой и путешествие с ней домой, Борис видел каждый совершенный им недочет. Ему следовало убрать всех свидетелей до единого, когда увозил Елену, или искать другой корабль, ни к коем случае не из Двои. И не идти ко дворцу открыто, у всех на виду. Ошибок сделано много, теперь из-за непродуманности действий Бориса погиб Виктор, а Елена все равно отправится за море.

Кроме Елены дракон-победитель мог требовать выдачи виновника войны, поэтому Бориса отправили в ссылку – отсидеться за большим морем, пока страсти не утихнут. Отец замирится с Кощеем и потребует неприкосновенности наследника. Время, деньги и слова – три силы, которые даже черное делают белым. Нужно лишь подождать.

Последний взгляд Елены не передать словами. Она только-только поверила, что спасена и что Борис – ее защитник до конца дней. Отец все испортил.

– Это не мое решение. – Борис отвел глаза. – Но я вернусь за тобой, даю слово.

Отец подал знак, Елену взяли под руки два стража – отныне она не человек, а средство платежа. Девушка ценою в государство. У Бориса отличный вкус.

Он прорвался ней и обнял. Она ответила. Ответила! Пусть приникшее в прощальном объятии тело не пылало страстью, но подарило множество незаметных посторонним обещаний, изысканных и непредставимых. Оно будто молило: спаси, и радостям, которые ты обретешь, позавидуют боги.

Спайку тел разорвали, отец указал Борису в одну сторону, стражам в другую.

Это объятие – только начало. Первый шаг длинного пути, полного счастья и блаженства. Ни произнеся ни слова, Елена взглядом и телом показала, что Борис ей небезразличен. Она надеется на него и будет ждать.

Когда он уходил, сестренка Кася прошептала:

– Мне пришло знание, что за морем Георгий, он же Егорий Храбрый, победит дракона.

– Не я, а некий Егорий-Георгий? И что мне делать с твоим предсказанием? Как понимаю, ты советуешь найти и использовать этого победителя драконов?

– Не знаю. Мне больше ничего не было явлено.

Когда городские ворота треснули, Борис уже выходил в море на маленькой лодке. Где знают двое – знает и свинья, поэтому провожатых у Бориса не было. Никому не известно, куда он отправился, значит никто и не выдаст. Пока будут искать, пройдет время, гнев уляжется, и о Борисе временно забудут. Дальше настанет черед денег и слов.

Так думает отец. Пусть думает.

У Бориса был другой план.

Путь занял несколько часов – чуть больше обычного из-за бокового ветра, отчего пришлось много лавировать. Остров богов пустовал. Борис на то и рассчитывал: все либо отправились на бушевавшую вдали войну, либо спрятались от нее. Столпотворение начнется позже, когда сюда с благодарностями ринутся выжившие.

Служители приняли весомый дар, и Борис попросил у богов самого простого – на время оставить его в покое. То есть, ничего не делать, когда он отправится к соседям отстаивать честь поруганного государства и выполнять слово, которое дал любимой женщине. Если богов по какой-то причине не устроит бездействие, вместо невмешательства в людские дела Борис готов молиться за бескровную победу – на их выбор.

– Ты приведешь на наши земли чужаков, – раздался в голове голос богов.

– Я просто найму себе солдат. Себе! Их нельзя расценивать как завоевателей, они помогут мне сдержать слово и уйдут. А я останусь и отблагодарю.

Боги промолчали. А что им сказать? Заключенный пару поколений назад мирный договор запрещал помогать войскам какого-либо государства, а о частных наемниках там нет ни слова.

Олинпикским богам Борис оставил очень большую сумму, и все же пожертвована была лишь треть увезенного из Двои золота. С остальным он поплыл через большое море.

Ветер способствовал. Боги все же благоволили. Еще бы, разве рачительный хозяин режет корову, чье молоко его кормит? Только в крайнем случае. У богов тоже бывало, что плевать им и на корову, и на все стадо, когда, как говорится, не до жиру, быть бы живу. Или, что тоже случалось, своими странными деяниями боги чему-то учили неразумного просителя. В древности один тщеславный дракон уведомил их, что хочет разрушить великое государство. Боги приняли дары и согласились. Враги победили, великое государство было разрушено.

Потому Борис просил богов не вмешиваться.

В голове сидели и не давали покоя странные фантазии Каси. Однажды она сказала ему: «Ты предашь двух правителей и приведешь врага в соседнее государство». Ради любви Борис предал отца, отправившего за море, и Кощея, которому служил. Как ни грустно, но Кася права. Осталось выполнить третью часть пророчества.

Путь занял трое суток. Несколько раз погода портилась, лодку кидало по волнам, как щепку. В чьих водах это происходило, понять было невозможно. Любопытно: это передумали на Олином пике, или ополчились на чужака с вала Галы? Стихия разбушевалась серьезно. Однажды показалось, что лодку точно раскрошит в щепы или накроет очередной волной. Борис попрощался с жизнью.

Рано. Вопреки всему лодка выдержала, а когда ее вновь подкинуло, справа также взлетел над водой квадратный парус с изображением ворона. Вскоре показался весь шедший наперерез длинный драккар. С увешанного деревянными щитами борта на Бориса глядели бородатые лица и натянутые луки. Тип корабля, круглые раскрашенные щиты по бокам, нарисованный ворон – все говорило, что цель достигнута. Это варяги.

– Мне нужно к конунгу! – проорал Борис.

На корабле посовещались, стрелы отправились обратно в колчаны, Борису кинули веревку.

Следовать на поводу или приблизиться при таком волнении невозможно, и, чтобы не разбить борта, лодку пришлось бросить. Обвязавшегося Бориса едва не утопили, он основательно шмякнулся животом о склизкие доски, после чего его благополучно выволокли на палубу.

– Я сын дракона павшей Двои. – Борис поднялся на ноги. С него текло. Его шатало. Это не важно. Даже мокрый сын дракона – все равно сын дракона. – У меня дело к конунгу.

Двое варягов понимали язык. Один оказался предводителем и только слушал, второй тихо переводил для остальных.

Борис достал оставшееся после посещения острова богов золото и разделил на две части.

– Это вам, – он подвинул половину предводителю, – вторая половина – дар вашим богам. Отвезите меня к ним.

– Наши боги не разговаривают с чужестранцами.

– Боги разговаривают со всеми, кто платит, нужно лишь подобрать правильные слова.

Варяги называли себя викингами. Они посмеялись, но против богов не пошли и отвезли странного просителя на вал Галы.

Несколько часов Борис поднимался на пологую вершину. Разница с Олиным пиком одновременно разительна и невелика. Вместо каменного пика – насыпной курган, на берегу вместо избушек с крышами из соломы – крытые дерном дома из валунов и бревен, а вокруг такая же красная черта и такие же служители. Только одеты чуть иначе: в кожаных рубахах, крепких портках и сапогах. Сказывалось, что здесь прохладнее.

Служители приняли подношение и провели к святому месту. Тоже облако. Дымка без какого-либо запаха. Голос в голове:

– Почему ты не обратился к своим богам, чужестранец?

– Я собираюсь сдержать клятву, а это может поссорить богов. Олинпикские боги уже получили подношение, они не вмешаются, если буква и смысл мирного договора не будут нарушены. Теперь мне нужно быть уверенным, что вы тоже умеете мыслить здраво и видеть свою выгоду.

Боги слышат тех, кто кричит от праведной ярости, а не от страха. Они услышали.

– Твое желание понятно. Где нашу власть не перебьет более сильная, мы обещаем, что будем с тобой.

– Олинпикские боги сильнее?!

– Наши силы равны.

– Тогда кто же сильнее всемогущих богов?

– Никто.

– Не понимаю.

– И не нужно.

Из обители богов варяги доставили Бориса в свою столицу. Стены варяжского города были ниже двойских, но шире и крепче, в центре на холме возвышался замок правителя, которого здесь называли не дракон, а конунг. Замок располагался в удобном для обороны месте, на возвышенности, с трех сторон его окружали обрывистые склоны, пологим был только один, по нему к откидному мосту и воротам вела мощеная дорога. Размерами замок был сопоставим с дворцом в Двое, но имел вид более массивный, во времена его строительства упор делался не на красоту и величие, а на мощь.

Разговор с конунгом состоялся в огромном зале с множеством знамен и развешанного по стенам оружия. Особенно много было щитов, на большинстве из них виднелись следы жестоких боев, некоторые вообще были расколоты: то ли взяты в боях от знатных врагов, то ли достались как память о предках. Знамена, оружие и щиты выглядели яркими пятнами на сером фоне, стены и сводчатые потолки состояли из грубо сложенного камня, обветшавшего, местами потрескавшегося от времени и мрачным видом настраивавшего на грустный лад, и только полы задорно блестели, отшлифованные ногами многих поколений.

Конунг, низенький старикан с высохшим пергаментным лицом, седыми волосами, падавшими за плечи жидкими прядями, носом крючком и запавшими щеками, с непокрытой головой, в пластинчатом доспехе и меховой мантии, сидел на резном деревянном троне с ножками, изображавшими лапы дракона. На Бориса он глядел острым взглядом, в котором не было ни капли свойственной его возрасту старческой немощи, а на просьбу сразу ответил отказом:

– У нас мир с соседями.

– Я предлагаю не войну. – Борис был тверд, как окружающий камень, и готов был биться об него головой бесконечно, пока не проломит. – Я предлагаю добычу.

– К сожалению, мне, как хранителю государства, высшими силами запрещено воевать с соседями, а без войны добычу не получить.

Конунг надолго умолк, и Борис видел, что в бороде правитель прячет ухмылку. Каждый из них понимал, что имел в виду собеседник. Пришла пора отставить намеки и заключить сделку, которая устроила бы обоих.

– А если организовать поход без вас?

Конунг пожал печами:

– Да, когда на соседей идет правитель, это одно дело, и совсем другое, когда без его ведома в земли чужих богов плывут его люди, если их наняли тамошние правители.

– Я нанимаю всех, кто может уехать без вашего ведома!

Конунг вновь помолчал. Когда он заговорил, выяснилось, что идея Бориса давно продумана до мелочей, варяги просто ждали подходящего случая. В заключенном между богами мирном договоре сказано, что ни одна армия не победит на землях и в водах чужих богов. Наемников договор не касался.

– Поплывешь на драккаре Сигурда, – объявил конунг. – В ближнем окружении Кощея есть наш человек, прозвище для связи – Дуремар, он сделает все, чтобы мы победили. Тебе нужно с ним связаться. Сигурд знает, где оставлять и забирать послания.

Конунг не вмешался в дела соседей только лично: под командованием Сигурда выдвинулосьза добычей едва ли не больше кораблей, чем их было в государстве конунга. Возможно, законно пограбить чужаков явились и другие соседи. Борис оказался не предводителем, а, скорее, почетным гостем. Наниматель превратился в игрушку в руках тех, кого он пригласил ради своей цели. Его это не волновало. Пусть рухнет мир, но свое слово Борис сдержит.

Корабли с черным вороном спешно меняли стяги на золотого единорога. Все равно, что волка прятать под овечьей шкурой. И все же видеть свой герб на такой мощи было приятно.

Казалось, в море всплыла кверху брюхом и ощетинилась костями вся плававшая внутри рыба – сотни длинных корпусов устремились в заветную заграницу, прежде закрытую древним договором.

На палубе драккара лежал связанный пленник. Судя по одежде – витязь без доспехов. Любопытно: это свой, из Двои, или Кощеевский прихвостень? Если свой, нужно освободить, лишний меч в бою не помешает.

Подходить к связанному Борис посчитал ниже собственного достоинства. Он поинтересовался у толмача:

– Кто это?

Тот вкратце рассказал, как напоролись в море на лодку, и Егория, прозвищем Храбрый, Сигурду продал некий верзила, одетый под крестьянина. Заканчивалась история так:

– Когда явный разбойник везет знакомого нам связанного витязя, в чьем благородстве мы успели убедиться ранее – как поступают с разбойником? Витязя купили, а разбойника вместе с лодкой отправили кормить рыб.

В голове вспыхнуло: Кася сказала…

Нет, глупости. А если все же?.. Он ведь даже переспросил: «Советуешь найти и использовать этого победителя драконов?» И вот, нате вам: некий Егорий Храбрый преподнесен судьбой как на тарелочке. Неспроста.

– Егорий? – окликнул Борис пленника. – У тебя, случайно, нет второго имени – Георгий?

– Откуда ты знаешь?!

– Слышал предсказание. – Борис пожевал губу. – Любопытно получается. Я не верил. Собственно, и сейчас не верю.

Он думал, что Кася чудит, но очень уж многое из сказанного сбылось, пусть остальное и выглядело сказкой.

– Сестра сказала, что некий Георгий, он же Егорий Храбрый, победит дракона.

– Убьет? – с надеждой уточнил Егорий.

– Она сказала «победит», но это одно и то же, побежденный дракон – все равно что мертвый, даже если еще живой. Ответь мне на один вопрос: поможешь мне одолеть Кощея?

– Да.

Будто камень с души свалился. Борис повеселел:

– У тебя с ним свои счеты?

– Да. – Егорий был немногословен.

– Нам обоим повезло, что мы встретились. Мне сказали, что Егорий Храбрый ищет суженую, которую увезли на край света. Предлагаю сделку. Я даю защиту от варягов, оружие, доспехи и коня, а от тебя требуется идти своей дорогой – биться с Кощеем. Помоги мне победить его и вернуть Елену, и проси чего хочешь. Если твоя суженая еще жива, я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты обрел ее.

Егорий ответил не сразу. Казалось бы, чего тут думать? Условия – лучше не бывает, вместо плена – заниматься привычным делом, идти к своей мечте, да еще делать все это на полном обеспечении. Но известный в народе витязь, похоже, умел торговаться. Любопытно, что он предложит взамен. Чего бы Егорий ни потребовал, если условия выполнимы, Борис согласится. Потому что если Кася права…

Егорий, наконец, поднял взгляд на Бориса:

– Просить все что хочу – и ты исполнишь? Даешь слово?

– Все – свидетели, Борис, сын дракона, своего слова не нарушит. Клянусь перед богами.

Егорий кивнул:

– Хорошо, я буду биться с тобой.

Прозвучало как-то двусмысленно, но Борис не стал заострять внимание, оба поняли, что сказано. Главное в словах – то, что за ними стоит.

Борис попросил Сигурда:

– Отпустите этого человека.

– Он стоит денег.

– Он будет биться на нашей стороне. Это стоит дороже.

– Хорошо, но его стоимость я вычту при дележе.

– Вооружите Егория и добавьте к моему долгу сколько нужно.

По договору с конунгом почти вся добыча, которую соберут варяги, уйдет им. Отдельным соглашением Борис вытребовал только Елену. Деньги – дело наживное.

– Выбери себе оружие и доспехи. На суше дам коня.

Через час Егорий опять превратился в витязя.

Разнесся оповещающий крик, Борис посмотрел вперед:

– Подплываем.

Берег встречал тишиной и покоем. Если боги сообщили Кощею о планах Бориса, то, чтобы собрать ополчение и выдвинуться в нужную точку, нужно время. Быстро прибыть на побережье сможет только дружина. Гридней не видно. Значит, повезло. Или конунговский Дуремар хорошо работает.

Любопытно, а если бы варяги обратились к Борису, когда он был при Кощее – стал бы он работать сразу на три стороны? Двоя от тройной игры могла выиграть. Отец похвалил бы.

Но нет, дворцовые интриги не для Бориса. Каждый должен играть в те игры, в какие умеет. Любовь нравилась Борису больше, чем война и политика. Правда, он это понял только встретив Елену.

Берег зеленел лесами и желтел возделанными полями. Темная туча драккаров неслась к нему на веслах – страшно и неотвратимо. Море перестало быть синим. Оно будто вскипело под веслами. Берег быстро приближался, между холмов показалась деревенька. Бревенчатые хижины, коровы на лугу, развешанные сети, на прибрежной гальке – вытащенные рыбачьи лодки… Крестьяне пахали, кто-то из-под ладони глядел на приближавшиеся корабли. В нападение никто не верил. Боги ведь договорились, что войны не будет!

Борис оглянулся: два крупных драккара отделились от остальных и, как заранее было обговорено, направились в Гевал. У Кощея не было боевых кораблей, уже два поколения они не требовались, и все были уверены, что не потребуются никогда. Для штурма Двои войска перевозили на торговых судах, большая часть которых стояла сейчас у причалов Гевала, как главного портового города, или там же сохла вытащенной на берег. Два драккара зайдут на правах гостей, узнают новости и будут изображать торговцев до прибытия главных сил. Если что-то случится, они подадут дымовой сигнал.

А перед глазами разворачивался первый бой новой войны. С шипением и треском днища по гальке драккар Сигурда врезался в берег. Варяги, расхватывая висящие по бортам щиты, посыпались на берег.

Только увидев оружие в их руках, крестьяне бросились к домам. Они опоздали. Варяги на бегу развернулись в цепь, за ней возникла вторая, и с подходом новых кораблей волны закованных в железо бойцов одна за другой хлынули на несчастную деревушку.

Егорий, как заметил Борис, остался на борту. Правильно, нет никакого смысла подставляться в ничего не значившей заварушке. Борис поступил так же. У них еще все впереди.

Взгляд прыгал по быстро менявшемуся зрелищу, выхватывая отдельные картинки. Варяги вышибали двери и рубили пытавшихся защищаться жителей, не щадя никого. Первыми пали мужчины и мальчишки. Неслись женские крики. Кровь стекала с порогов. В некоторых домах вспыхнуло, повалил дым. Из амбара выскочил крестьянин с рогатиной и упал, срубленный. Пыталась убежать девушка с распущенными волосами, ее догнал брошенный нож. Мычала корова, ее прирезали. Варяги тщательно обходили каждое строение, заглядывали в подполы, кидали что-то в колодцы. Наконец, они издали победный клич и, переступая через трупы, потащили на корабли захваченное добро: мешки, сундуки, тюки, свертки… С дюжину связанных пленных посадили на земле, по двое-трое опирая спинами друг о друга, вскоре их тоже переправили на борт. Над деревенькой поплыл черный дым.

Борис оглянулся на Егория. Тот сидел на палубе спиной к скалившемуся на берег деревянному дракону и смотрел в море. Он нарочно отвернулся от развернувшейся перед глазами бойни. Казалось, Егорий едва сдерживался, чтобы не броситься на защиту крестьян и рыбаков.

– Надеюсь, это не твоя родная деревня? – запоздало спросил Борис.

– Какая теперь разница?

– Правильно, с прошлым нужно расставаться легко. Жить надо настоящим и думать о будущем. Связной при Кощее советовал конунгу начать отсюда. В расположенный по соседству Гевал из деревни быстро попадешь только морем, а по суше нужно делать огромный круг. Если в деревне кто-то спасется, они и те, кто случайно увидел нападение издалека, конечно же, поскачут не в Гевал, а в столицу, к Кощею. Так и задумано. Нам не придется никуда идти, события сами закрутятся в нужном русле. Варяги, что ни говори, хороши только на воде или рядом с ней, варяги – самая отважная и самая жестокая пехота в мире, но именно пехота. Мы же не завоевывать идем, а только забрать свое. Мы показали силу. Теперь пусть нам принесут, что потребуем, и вежливо попросят взять. Мы смилостивимся, и все разойдутся довольными: мы – победителями, Кощей – униженным и посрамленным. А если Кощею наши условия не понравятся, у тебя появится возможность показать себя как боец. Я все думаю: вдруг сестренка была права? Верить, конечно, глупо, но – вдруг?! Она говорила: «За морем Георгий, он же Егорий Храбрый, победит дракона». Если это случится, я поверю и во все остальное.

– Что будем делать теперь? – глухо спросил Егорий.

Он по-прежнему тупо смотрел в одну точку где-то на горизонте. Нет сомнений, что у него плохое настроение. Все же в этой деревне кто-то был ему близок.

– Здесь мы до завтра подождем новых вестей от связного, – сказал Борис. – Ждем только до завтра, не больше, иначе будет поздно. Войско после взятия Двои распустили, но когда слухи о нападении распространятся, за пару-тройку дней соберется народное ополчение, с ним нам в чистом поле не совладать. Нужно успеть взять Гевал раньше, наскоком, пока никто ни о чем не подозревает.

– А Кощеевы гридни?

– Кое-кто, конечно, силен, но в целом им только с бабами воевать. Привыкли ходить толпой и драться с крестьянами-неплательщиками. Выйти против профессиональных убийц – кишка тонка. Разбегутся при первой возможности. В расчет надо брать только ополчение.

Небо побагровело, наступала ночь перед решающим днем. На берегу варяги готовили пир: полыхал огромный костер, над ним водружали на вертеле бычью тушу, на доспехах и заросших лицах метались блики огня. Потянуло запахом жареного мяса.

– Пойдем, – Борис по-дружески толкнул Егория в плечо и собрался спрыгнуть на берег.

– Не хочу.

– Обидишь варягов, а они наши союзники. Нравятся они тебе или не нравятся – улыбайся и делай, что говорят. Считай это приказом. Пошли.

– Нет.

Взбурлил гнев, но Борис подавил его. Не хочет Егорий идти – и шут с ним. Может, у него живот болит. Или в море укачало и теперь мутит. Кстати, вот и настоящая причина, почему витязь смурной сидит и есть не хочет, а вовсе не досужие мысли о грустном.

– Тогда отоспись перед завтрашней битвой.

Борис нашел взглядом медвежью фигуру Сигурда и направился туда.

Пировать с варягами было странно: вокруг гудели, гоготали, хлопали друг друга по спинам, по кругу ходили быстро пустевшие чарки – вроде бы все как обычно, но когда не понимаешь ни слова…

Нет, два слова знакомы, вал Галы и число один, произносимое с неправильным ударением. И все. Маловато для взаимопонимания. Все же Борис старался влиться и ничем не отличаться. Так же, как варяги, шумно хлебая, он обливался похожим на пиво жутким пойлом, что приготовлялось без хмеля, вытирал об одежду масляные руки, вместе со всеми хохотал над непонятными словами и упивался вусмерть. И лица вокруг становились добрыми, а речь осмысленной. К тому времени, когда черпаки скребли по дну бочек, Борис понял, что всю жизнь был в душе варягом. А теперь стал им – снаружи и внутри. И опухшие лица, еще видимые сквозь улетающие во тьму искры, стали родными-родными…

***

Утро застало его на берегу, лежавшего лицом в гальку. Голова раскалывалась. По спине, похоже, кто-то всю ночь ходил. И не только по спине.

Так же чувствовало себя большинство варягов, что не помешало им занять места на кораблях и взяться за весла. Настал день решающей битвы.

Сообщение от Дуремара не пришло. Что-то случилось. Раскрыли? Или сбежал. Время горячее, умирать за чужую победу никому неохота.

Можно обойтись без советов. Взять Гевал. Сжечь его, стереть с лица земли. Поступить, как сделали с родной Двоей, но еще страшнее, чтобы камня на камне не осталось. И солью посыпать, чтобы даже трава не росла. Это будет уроком. Добрый правитель – слабый правитель, народ его любит, но не уважает, и тем более такого не воспринимают всерьез противники. Народ хорошо живет лишь при жестоком правителе, который может защитить. Даже ребенку известно: кто не хочет кормить своего дракона, вынужден кормить голодную свору чужих.

Утром драккар Сигурда отправился к Гевалу в одиночку, остальные корабли выдвинутся через два часа. План прост: вместе с уже отправленными двумя драккарами захватить и удерживать ворота до подхода основных сил.

В Гевале, как и предполагалось, еще не знали о нашествии. На пристани кипела работа, дымили котлы и мыльни, торговцы ждали покупателей, моряки – заказчиков. Прибывшие вчера два драккара стояли вытащенными на берег рядом с другими кораблями, их команды под видом купцов находились в городе за стеной.

Борис объяснил задачу Егория:

– Пойдешь с варягами. Местные тебя знают, скажешь, что прибыли за провизией и новыми веслами. Нужно встать в воротах и любой ценой продержаться, пока не подойдут главные силы. Ворота можно сжечь, только не отдать врагу. Вспомни обо всем, что плохого сделал Кощей тебе и твоим близким, вспомни невинно убиенных и несправедливо замученных – это поможет не дрогнуть, когда припечет.

– Кощей далеко, а здесь – обычные люди, как в той деревне.

Беспросветная глупость Егория возмутила Бориса до глубины души. Как можно быть таким наивным?!

– Каждый из них, – Борис указал на копошившийся на пристани торговый и рабочий люд, – маленький Кощей. Их дети – будущие Кощеи. Но. Хороший Кощей – мертвый Кощей. Пока не усвоишь это простое правило, не поймешь единственного способа победить честно.

– Честно?!

– А кто возразит и кто оспорит отвагу, доблесть и милосердие твоей победы? Все будет так, как расскажет победитель. Иди. Варяги тебе помогут, твое появление на пристани будет для них сигналом.

С понуро опущенными плечами Егорий поплелся через пристань. Многие узнавали его, благодарно кланялись, что-то говорили. Глядя перед собой, он прошел весь порт и поднялся по дощатым мосткам, что вели к городским воротам. За открытыми створками виднелись бревенчатые дома, торговые лавки, деревянные настилы вдоль узких улочек…

А дальше случилось невероятное. Борис невообразимо ошибся в Егории. Точнее, ошиблась Кася. Не нужно было ей верить. Егорий напал на варягов, с которыми вошел в ворота, и поднял тревогу. Хорошо, что варяги успели облить маслом и поджечь обшитые железом деревянные створки. Горожане схватились за оружие, и в воротах полегло много народу с обеих сторон. Теперь варяги ворчали, что семьям тех, кто погиб в воротах, придется тоже отдать долю. Убитые знали, на что шли, они отдали жизнь, чтобы родичи не остались нищими. Жаль, что так не было принято в войске Двои, иначе ход войны мог пойти по-другому.

Глядя на варягов, складывалось впечатление, что они вообще не боялись умирать. Когда шли на смерть, просто кивали друг другу, как бы временно прощаясь: «До встречи на пастбищах за валом Галы».

По окончании бойни раненого Егория бросили в отдельно стоявший склад на отшибе. Завтра предателя показательно казнят, ему сделают кровавого орла – разрубят ребра и вырвут легкие. Сам виноват.

Гевал пылал, чадил, кричал и плакал. Кто же строит крепость и дворцы из дерева? Борис отвернулся.

На берегу довольные варяги грузили трофеи. Тихоходные грузовые кнорры уже отправились к конунгу с первой добычей. И это только начало, Кощей заплатит за мир намного больше.

Сейчас Борису не давала покоя загадка богов. «Где нашу власть не перебьет более сильная, мы будем с тобой. – Олинпикские боги сильнее?! – Все боги равны. – Кто же тогда сильнее всемогущих богов? – Никто». Кажется, ответ нашелся. Борис – мелкая мошка перед всесильными богами, но каким-то чудом смог добиться своего. Его вели любовь и чувство долга, он должен был выполнить слово, которое дал любимой женщине.

Говоря «никто», боги были правы. Они не сказали «ничто».

К вытащенному на берег драккару Сигурда двигался только что появившийся с запада новый – легкий и скоростной, с изображением ворона. Он разогнался на веслах, прошел мимо груженых собратьев и с шумом врезался в береговую гальку. Варяги спрыгнули по колено в воду и споро выволокли корабль. Один из них быстро сообщил что-то подошедшему Сигурду, рукой он во время разговора указывал на Бориса.

Что-то произошло. Понять по лицам, что именно, не получилось. У варягов печаль, страх, радость, боль, гнев, счастье и прочее выражаются одинаково. Никак. Чувства у них проявляются только после обильного возлияния, но чтобы увидеть пьяного варяга, нужно оказаться рядом и пить столько же, а тогда мало что увидишь. А вспомнишь еще меньше.

Сигурд с толмачом и еще несколько воинов направились к Борису.

Рука легла на меч. Стоит ли? В мечевом бое он никогда не был силен. Вот если бы использовать лук… Но на всех просто не хватит стрел.

Сигурд и прочие приблизились и остановились в нескольких метрах. Толмач объявил:

– Старый Куприян скончался от свирепствующих в городе болезней. Отныне дракон Двои – ты.

В этот торжественный миг со стороны леса появился посланец Кощея. Его встретили в молчании. Посланец – гридень в полном облачении, с крылатым змеем на шлеме и щите – отыскал глазами Бориса и прошел сквозь замерших и с интересом поглядывавших на него варягов.

– Дракон Борис, – обратился он, и стало ясно, что в столицу весть тоже дошла, – дракон Кощей просит мира и согласен на твои условия.

Глава 4. Гомельский крысолов

Явившегося с подорожной грамотой низенького паренька Доремир оглядел с ног до головы. Пеньковые лапти, льняные портки, поверх рубахи – безрукавка из овчины со вставками из вышитой ткани. На голове широкополый брыль из соломы. От крестьянского сына, продавшего урожай и удачно прибарахлившегося на столичном торжище, молодого человека отличала только бережно прижимаемая к груди дудка невероятной красы. Возникло ощущение, будто ее делали нечеловеческие руки. Не каждому знакомому с инкрустацией оружейнику или мастеру по драгоценностям под силу создать подобное. Дар богов?

– Ближе к амбарам или сразу в подвалы дворца, где припасы? – осведомился Доремир.

В грамоте указывалось, с какой целью приглашен предъявитель сего, а в приписке Кощей требовал всемерного содействия.

Парень помотал головой:

– Наоборот, нужно как можно выше.

– Выше приемных палат нельзя, там покои дракона и Елены Прекрасной.

– Хорошо, пусть будут палаты.

Доремир вошел во дворец, парень шагнул следом. Охрана отсалютовала копьями, а на спутника подозрительно покосилась. Тоже не внушил доверия. Ждали кого-то серьезного, о ком столько слухов, а тут… Не мошенник ли?

Знаменитый крысолов прибыл из Гомеля с реки Гамаюк, что за Белобашенной чащей и кривичскими болотами. За какую-то услугу боги научили его бороться с грызунами. Во дворце от мышей и крыс спасу нет – пожирают все, до чего дотянутся, и две трети всего остального. Доремир догадывался, что не столько грызуны виноваты, сколько челядь руку приложила… Но не пойман – не вор. Если судить людей только за подозрения и наговоры, можно хватать любого. У каждого найдется мелкий, крупный или очень крупный грешок. Так можно пересажать всех, а кто их кормить и охранять будет? Вредителей, что мелких, что крупных, нужно сразу вешать или головы им рубить, иначе казна не выдержит. Именно о таком государственном подходе Доремир твердил Кощею день за днем. С недавних пор он возглавил всю сыскную работу, а заодно и вынесение приговоров, и приведение их в действие, и прочую законодательно-судебно-исполнительную власть. Но сколько ни вешал Доремир воров и хапуг, их количество во дворце не уменьшалось. Казнить без убедительных доказательств Кощей запретил, дыбу тоже не жаловал – на ней все соглашались с любым обвинением. Лучшим считалось поймать с поличным или получить признательные показания.

Когда крысы-мыши съели почти весь продуктовый запас государства, отчего снабжение не обеспечило солдат на войне приличным питанием, Кощей решил покончить с грызунами раз и навсегда. Так Гомельский крысолов оказался в столице.

Молва утверждала, что за границами крысолову однажды кто-то не заплатил, и тогда он вслед за крысами увел из города детей и в озере утопил. Страшный человек. После таких слухов увидеть перед собой веселого паренька, годившегося в сыновья, было, мягко говоря, странно.

Кощей пригласил крысолова личным письмом, пообещал несусветные деньги – больше, чем стоили те самые «съеденные» запасы. В последнее время Кощей много глупостей делал, хотя такое о своем государе думать не следовало. Вслух ничего подобного Доремир не сказал бы даже под пыткой. Но что было, то было. Начать, скажем, с войны. Рискнуть всем ради женщины – разве это серьезный подход? А если бы боги не обеспечили ветер? Ладно, все получилось, Елену отдали. Но первые дни Кощей не мог понять, что с ней делать. Кроме аленького цветочка на плече, от которого не было никакого толка, девица отличалась от прочих только смазливой мордашкой да вздорными ужимками. Такой, как она, не во дворце место, а в портовой таверне. И все же она чем-то зацепила Кощея. Говорят, рассказчица хорошая. А на взгляд Доремира Елена двух слов связать не могла, чтобы глупость не сморозить. Может, чего новое в альковных утехах открыла, чего другим не ведомо? Не узнать. Кощей не скажет, а подглядывать за ним – себе дороже. В последнее время Кощей всех подозревает в воровстве и измене, и проверки эти постоянные… Да вот хотя бы с тайными письменами. Понятно, что нечитаемое прочесть невозможно, но ведь подкладывает на видное место и ждет: заинтересуется ли кто-нибудь? Естественно, каждый, проходя, взгляд бросит. Любопытно же. Но уже три поколения слуг друг друга об этой уловке извещают. А Кощей никак не угомонится. Думает: срисуют и попытаются отправить куда-нибудь, а он перехватит и на чистую воду выведет.

Варяги за такие рисунки Доремиру гору денег обещали, но мертвому золото ни к чему. Хватит того, что скопил. Великое богатство уже ждет его за границей, можно купить дворец, гарем и до конца дней жить припеваючи. Осталось последнее дело – помочь варягам обобрать Кощея, и можно отправляться с ними за большое море. А Борис пусть забирает Елену, от нее одни беды. Ладно бы мужчину своего услаждала да новые платья заказывала, женщина для того и предназначена. Так нет же, в государственные дела лезет, крутит Кощеем, как заблагорассудится, а тому только в радость – даже повеселел в последние дни. А что творится теперь – уму непостижимо! Обычных волков высочайшим повелением потребовали называть старками, оленей – баратеонами. Хорошо, хоть зайцев не переименовали, с неуемной парочки сталось бы. А что, сиди себе во дворце, да придумывай, как народу жизнь осложнить, чтобы о бунтах не думал. А то людям больше думать не о чем. Доремиру, к примеру, всегда было о чем подумать. Впрочем, он давно уже не народ.

Сейчас он думал, как быстрее спровадить крысолова и отправить варягам послание, в котором подробно изложено, как лучше действовать, что требовать, и где оно лежит. Даже малая часть, обещанная Доремиру с этих ценностей, сделает его богаче некоторых соседних государств. Больше не придется рисковать жизнью по чужому приказу. Наоборот, нанятые молодчики охранят от случайностей важного вельможу, а заморские драконы станут наперебой предлагать своих дочек в жены. До великого дня остались считанные часы.

Место гридневого головы Доремир получил недавно и не совсем по праву. Оно долго оставалось свободным, а за новой девушкой Кощей послал Бориса. Это был знак, который все поняли. Бориса заранее поздравляли, несли подношения, просили не забывать, когда возвысится. И быть бы Доремиру вечным телохранителем, если бы не случайность. Или это была не случайность?

Планировались очередные облавы на разбойников, Доремир известил о них Соловья. С Соловьем они прежде дружили, пока служили бок о бок, а однажды, встретившись в лесу по разные стороны закона, чуть не убили друг друга. В тот раз все обошлось, былая дружба вернулась, они даже поучили друг друга кое-каким приемам – Соловей всегда отличался завидным владением мечом, а Доремир лихо управлялся с щитом. В ответ на уведомление про облавы, Соловей приехал с весомой «благодарностью». Доремир спросил, не знает ли тот, куда соперника за должность спровадить, чтобы не вернулся. Оказалось, что с Соловьем у них общий интерес: тому требовался законный повод, чтобы девушку от нехорошего мужика спасти, а Доремиру – сделать так, чтобы Борис сгинул бесследно или пал в бою как герой, – лишь бы о нем больше не слышали. Со стороны все выглядело бы изумительно: гридни по требованию дракона забирают девушку, Соловей отбивает ее для себя, и все счастливы.

Случилось невероятное, Борис опередил Соловья. Но как же здорово все получилось. Осталось дождаться варягов, и можно отправляться за море.

– Здесь? – Доремир обвел руками широкий пиршественный зал, ныне пустовавший, украшенный только стягами, гобеленами и огромным щитом с изображением крылатого змея.

– Выше подняться можно? – Крысолов поднял глаза к потолку, за которым оставалось еще пара этажей.

– Если жизнь не мила.

– Тогда приступаем.

Приложенная к губам волшебная дудочка выдала первые звуки – пронзительные и яростные, как крик голодного малыша.

Что-то повернулось в груди Доремира. В горле возник комок, кулаки сжались. Как же так? Он неправильно жил! Воровал, насильничал, подставлял друзей, предавал того, кого поклялся защищать, продавал секреты, за деньги закрывал глаза на то же самое, сделанное другими…

Через сводчатые двери из соседних помещений в зал пошли люди. Поголовно все думные дьяки, писари, повара, конюхи, прочая дворовая челядь – в полном составе, от стражей до стряпчих. Глаза остекленели, все двигались, будто мертвые, и строгой колонной потянулись на выход. Доремир догнал первых и возглавил колонну.

Ноги шли сами, и это хорошо, ведь сердце рвалось от душевной боли. Никакие деньги не дадут искупления, все золото мира вдруг обесценилось, точнее, обрело истинный вид: оно стало обычным металлом, который люди почему-то обожествляли. То, что можно пнуть, выбросить или переплавить во что-то полезное, не может быть богом. Божественное не в карманах, оно – в душах, и чем больше его в людях, тем лучше люди живут. Какая простая истина. И как страшна, грязна и противна была предыдущая жизнь. Не жизнь, а позор. Так жить нельзя.

Перед дворцом на лобном месте стояли Кощей с Еленой, рядом – плаха и глухонемой палач Евсей.

– Кайся, – голос Кощея дрогнул, глаз дернулся. На лбу надулись синие жилы.

Кощея стало жалко. Как он выживет под грузом обрушившегося знания?

– Прости государь, – Доремир опустился перед плахой на колени. – Нет, не прощай, я недостоин прощения. Только смерть искупит мою гнусную продажную жизнь. Твои секреты известны варягам, много твоих денег утекло за море, где я собрался строить новую жизнь. Я брал взятки, казнил невиновных и выгораживал преступников. Я делал как выгодно мне, а не государству, и все это прикрывал красивой ложью. Нет мне прощения!

Из-за выстроившейся к плахе очереди вышел вперед игравший на дудочке крысолов.

– Дело оказалось серьезнее, чем я думал, – бросил ему Кощей. – И нет никакой уверенности, что новые окажутся честнее. Через годик вы приезжайте снова, оплатой не обидим.

Крысолов отставил дудку:

– Через год не могу, следующие десять лет расписаны целиком. И позвольте напомнить: часто бывает, что дворец пустеет полностью, вместе с правителем и его семьей. Государствам от такого исхода сплошная польза, а я остаюсь без платы. Вызывайте, только если уверены в себе как сейчас.

Доремир опомнился: что он делает?! Завтра должна была начаться новая жизнь – сказочная, в богатстве и довольстве, с оставленными в прошлом грехами…

Он попытался вскочить, но крысолов вновь заиграл.

Послышался голос Елены:

– Как же я теперь без служанки?

– Завтра же будут новые, – уверил Кощей, – и не одна, а сколько захочешь, милая.

Доремир вновь успокоился. Как же хорошо, когда не нужно юлить, интриговать, обманывать…

Палач опробовал остроту топора на своей бороде, ухмыльнулся, и поднятое к небесам орудие справедливости на миг перекрыло солнце.

Раньше Доремир тащил все, что плохо лежало. Времена изменились. Теперь все лежало хорошо, в первую очередь он сам – тело отдельно, голова отдельно.

Глава 5. От плена до Кощея

Из сладкого небытия Георгий медленно вплывал в царство боли. Первые вопросы «кто я?» и «где я?» решились довольно быстро, едва приоткрылись наполненные кровавой мутью глаза. Пока он бился с ближним из викингов и кричал «Нападение! Закрывайте ворота!», кто-то ударил сзади по голове. Дальше – провал. Сейчас Георгий лежал ничком ногами к двери – его швырнули и оставили так, как упал. Щеку холодил земляной пол. О том, что дверь позади, сказал доносившийся оттуда шум пиршества и отсветы костров. Или пожарищ.

Снаружи стояла ночь. Помещение, куда бросили Георгия, напоминало сарай, из которого все вынесли. Скорее всего, это склад около пристани, далеко тащить пленника не стали бы. А все ценное отсюда уже перегрузили на корабли.

Немели связанные сзади руки. Георгий перекатился на спину, поелозил плечами по земле. Руки дали о себе знать резкой болью. Это хорошо, лишь бы действовали.

Он перевернулся на живот и пополз, подтягивая тело плечами и коленями. Сердце било в затылок, будто пыталось освободиться. Лоб упирался в утрамбованную землю и тоже участвовал в буксировке, расцарапанная кожа оставляла кровавый след. На зубах скрипел песок.

Голова уткнулась в противоположную от двери стену. Неровные рассохшиеся бревна. Щелей нет. Извиваясь, как червяк, Георгий на боку пополз вдоль стены. Лицо постоянно приподнималось и терлось о бревна в поисках зазубрины. Трещин было много, но гладких. Требовалась шершавая или острая.

Есть! Уже совершенно не чувствуя рук, он развернулся к ней стянутыми запястьями и начал перетирать.

До времен синтетики еще как на помеле до Альфы Центавра, но ветхими или слабыми путы не назвать.

Другого выхода нет. Тереть. Постоянно. Пока хватит сил.

Неизвестно, сколько времени прошло: минуты? дни? тысячелетия? Несколько волокон разлохматились и распались, внутри удавки стало чуть свободнее.

Болело все. Похоже, перед тем как кинуть в застенок, потерявшего сознание «предателя» долго били ногами. Викингов можно понять. Грабеж и насилие – их мир, другого не знают. Гуманная война? Права человека? О чем это вообще? Если объяснить – посмеются над фантазером. Здесь понятия добра и зла просты: убить врага и все забрать – хорошо, что-то забирают у тебя или пытаются убить – плохо. Все логично до безобразия. Совесть? Нравственность? Мораль? А что это? Они помогают в выживании и обогащении? Нет? Тогда зачем этот хлам серьезному человеку?

Георгий видел мир иначе. Поэтому он не пиршествовал снаружи, а ждал смерти внутри. Выходит, сознание определяет бытие, а не наоборот. Карл Маркс неправ.

Каждому свое. Вся жизнь состоит из выборов, больших или маленьких. Собственно, жизнь – это выборы и больше ничто. Вспоминая умершего, разве говорят о количестве прожитых лет или нажитом добре? Говорят о сделанных им выборах. Наши дела – результат нашего выбора, это просто и логично, как мораль викингов. В памяти остаются только дела. Значит, они и есть высшая ценность. Длину жизни и количество добра человека определяют окружающие по его поступкам, и долгожителями, как ни странно, оказываются совсем не те, кто просто жил долго.

Веревки лопнули. Кровь хлынула в вены, тело дернулось в конвульсиях, а стиснутые зубы едва не треснули. Это не боль, это нечто выше. Проще умереть.

Умирать нельзя. Бороться нужно до последнего, до самой смерти. И еще немного сверх того.

Георгий стал кусать набухшие ладони. Сознание раскалывалось и проваливалось в созданные собой пропасти. Он приходил в себя и продолжал, сплевывая кровь.

Руки ожили.

Едва не покрошив зубы, он выдрал из бревна длинную щепку.

Теперь копать. Бить в твердую землю и рыхлить. Выгребать. Снова бить и рыхлить.

Ночь не имела конца. После многих часов (дней? минут? лет?) ударов и выгребаний, когда тело протиснулось в образовавшийся подкоп, снаружи все еще было темно.

Шуршание высокой травы показалось грохотом. Стук сердца – молотом кузнеца. Георгий совладал с дыханием и пополз.

Грязь. Трава. Поперечная утоптанная тропа. Снова грязь и опять трава. Лес!

За деревьями можно двигаться на четвереньках. Можно и стоя, но нет сил. Мир шатался и время от времени бил в лицо. Георгий падал, иногда скатывался в ямы, терял сознание, приходил в себя и вновь заставлял себя двигаться вперед.

Комары. Боже, как он возлюбил комаров! Направление – как можно дальше от моря. На море нет комаров. Комары – символ жизни.

Скрип телеги. Голоса. Знакомые слова.

Не викинги.

– Помоги-и-ите-е!

Крик остался внутри, из горла вырвался хрип.

Георгий снова пополз.

Туман. В глазах. Потому что позже снова трава – четкая, зеленая. Горизонтально. И земля стоит рядом. Так не бывает. Значит, Георгий отключился и завалился на бок.

Ползти.

Фыркнула лошадь. Где-то поблизости дорога. Люди. Родная речь. Бегут от викингов или прибыло войско? В какой стороне море?..

***

– Ну ты и грязен, братец. Сначала за лешего принял.

Ноющее тело покачивалось в телеге. Георгий открыл глаза. Бородатый возница улыбался.

– Из города бежал?

– Из плена.

– Это хорошо. А я думал, что с поля боя. Не обессудь, доставлю к нашим, они разберутся.

Георгий обнаружил, что снова связан, теперь по рукам и ногам. После побега на нем были только штаны и рваная стеганка, которую надевают под латы. Одежда выдала в нем воина.

– Меня в начале боя у ворот чем-то по голове тюкнули, – объяснил Георгий. – Бросили в застенок. Оружие и доспехи остались там. Что стало с Гевалом?

Чувствовалось, что крестьянин сомневается, выдавать ли информацию человеку, который может оказаться предателем или врагом.

– Варяги сожгли подчистую, – нехотя сообщил он.

– Дальше они прошли?

– Нет, послали гонца и ждут у моря Кощеева ответа. А пока ждут – грабят побережье.

– Спасибо.

Отвернувшийся возница промолчал. Ах да, здесь так не говорят, «спасибо» – пожелание, чтобы спас Бог. В краю множества богов просто благодарят.

Укатанная дорога позволяла телеге двигаться быстро, скрип колеса размеренно нарушал лесную тишину.

– Сам-то кто и откуда будешь? – через некоторое время поинтересовался крестьянин.

– Егорий, с чертовых болот. Иногда Храбрым называют, хотя не понимаю за что.

– Так это же ты поднял тревогу! Милый, родной, да только ж благодаря тебе моя дочь сбежала! – Голос крестьянина задрожал, как бывает, когда наворачиваются слезы. – После твоего крика все, кто мог, за оружие схватились. Ворота не отстояли, они уже полыхали. Бились за каждый дом, прикрывали отход женщин и детей. Я, как назло, в поле был и, когда дым поднялся, успел только отходящим помочь. Там мне и рассказали, что и как было. Только благодаря тебе, родной ты наш, полгорода ушло, иначе бы все полегли!

– Я даже сделать ничего толком не успел…

Изображение в глазах поехало, сознание рухнуло в темноту.

***

– Егорий! Слышишь меня?

Он разлепил веки.

Белокаменные своды. Люди. Краски. Суета.

– Очнись и срочно приведи себя в порядок. Кощей идет, хочет встретиться с легендарным героем. Может быть, наградит. Кланяться можешь? – Его подняли, протерли грязное лицо рушником, на плечи накинули узорчатый халат. – Стоять хотя бы можешь?

Над ним хлопотали два гридня – один постарше, дерганый и говорливый, второй помладше. Младший соблюдал субординацию и не вмешивался в бесконечное мельтешение старшего. Крестьянина, который привез, не было, да и не могло быть – дело происходило уже в палатах дворца. Это насколько же Георгий отключался, что успели в столицу доставить?

– Идет! – зашушукались перед дверями, где в ожидании сгрудились еще несколько человек. Воинов среди них не было. Сплошная прислуга: лакеи, повара, или кто еще обычно толпится в зале, куда должен явить светлый лик властитель государства? Георгий знал, что бывают постельничьи, сокольничьи, стряпчии, конюшии, оружничьи, чашники… десятки названий пресмыкавшихся перед хозяином дворовых подхалимов-лизоблюдов, чьи потомки будут гордиться «дворянским» происхождением. Кто есть кто в этой толпе было не важно, вопреки пословице все ждали одного, и лишь этот один имел значение.

Георгия отодвинули от пристенной лавки, где он лежал до того, как привели в чувство. Огромный зал освещался через мозаичные витражи, изображавшие пасторальные и батальные сцены, из стен торчали медные светильники искусной работы, они горели через один и, честно говоря, горели зря, из стрельчатых окон лилось достаточно света. В правой стороне стоял накрытый стол, в левой, заслышав шаги, выстроились в шеренгу слуги. Гридни встали по бокам Георгия – поддерживая и надзирая.

Не удостоив взглядом никого из слуг, в арку распахнувшихся дверей вошел лысый бодрячок с крупными чертами лица. Правильнее сказать не вошел, а влетел или ворвался – о некой высокомерной вальяжности королевских особ, знакомой Георгию по кинофильмам, даже речи не шло, торжественность момента определялась только личностью правителя, который не сомневался в своем общепризнанном величии и потому не обращал внимания на условности. Горностаевая мантия развевалась, ноздри раздувались, маленькие глазки впились в Георгия.

– Ну, здравствуй, герой. – Корону Кощей не носил, выглядел простым веселым дядькой, раздобревшим на бесплатных харчах. Одутловатые щеки чуть свисали, ремень оттягивало солидное брюшко. Сеть морщин на лбу и вокруг глаз выдавала немалый возраст. – Наслышан о твоих подвигах: и как против разбойников народу помогал, и как с помещичьим произволом боролся, и как шайку Соловья разгромил, и как в Гевале первым понял, что варяги не торговать пришли.

– Слухи обо мне многое преувеличивают.

– Вот-вот, и о скромности наслышан, а также о смелости, честности и верности слову, и о боевых умениях. Где обычный человек ищет выгоды, ты даже против установленного порядка шел, если на местах видел перегибы, которые противоречили твоему воспитанию. Нужно поблагодарить твоих родителей, они вырастили достойного сына.

Было непонятно, серьезно Кощей говорит или ерничает. Особенно про борьбу с произволом.

– Те господа, с которыми у меня сложились напряженные отношения…

– Не надо, – перебил Кощей с задорной улыбкой, – на самом деле это у них с тобой сложились напряженные отношения. Мне жаловались. Я принял меры: объявил, что привлечем свидетелей из всех сословий и выясним правоту каждого на открытом суде. Ты, сам того не подозревая, безгранично благое дело делал, Егорий. Когда помещик – самодур, и крестьяне от него поголовно бегут, я раньше гридней к такому посылал. Но солдат подкупить можно, а святого вроде тебя – никогда. И купцам ты здорово помог без боязни по лесам ездить, только за одно это тебе низкий поклон. Знаешь, сколько налогов принесло в казну резкое оживление торговли?

Для правителя по одну сторону накрытого скатертью длинного стола поставили нечто вроде резного трона, по другую – обычную лавку. Кощей сел (правильнее сказать – брякнулся, чуть не расплескав свой с трудом удерживаемый ремнем «аквариум»), Георгий по приглашающему жесту правителя разместился напротив. Налетели слуги с подносами, кувшинами и матерчатыми салфетками, стол перед Георгием преобразился. Кощей сделал радушный жест:

– Угощайся. Доводилось ли пробовать такое?

Такое – точно нет. Копченые воробьи, фаршированные перепела, тушеные зайцы… Глаза разбегались. Но после пережитых напастей организм требовал питья, а не еды.

Кощей проследил, как Георгий скромно налил себе фруктового сока. Это тоже понравилось правителю.

– Все знают, что ты пришел с чертовых болот. Хотелось бы услышать, как ты там оказался.

– Чудом. – Георгий поставил чашу на место и промакнул губы бархатистой салфеткой. – Я жил очень далеко от этих мест. У нас все по-другому. – Разумного объяснения случившемуся не существовало, пришлось подправить историю под местные реалии: – Я загадал не то и не так, как хотел, и боги перенесли меня за тридевять земель.

– Ты прибыл сюда один?

Что-то в тоне Кощея насторожило Георгия. В любом случае, лучше не шутить с человеком, у которого везде глаза и уши.

– Одновременно со мной прибыла женщина.

– Кто она тебе?

Хороший вопрос. Давно назрел. Кем Георгию приходится Елена? Живя в избушке, про себя он называл ее женой, хотя юридически точнее было бы звать невестой. Но это заморочки терминологии, в людских отношениях она только мешает.

И другая сторона медали: как отреагирует Кощей на сообщение, что Елена с Георгием жили вместе? Врать, конечно, не стоило, но и правда бывает разной, от прямой в лоб до настолько размыто-обтекаемой, что ее легко принять за противоположность.

Кощей ждал ответа. Георгий пожал плечами:

– Она мне никто.

В душе всклокотало: «Никто?! Да как ты можешь!»

«Разве это неправда?» – честно спросил себя Георгий.

Внутренний голос завис, как компьютер, получивший задание объяснить бесконечность Вселенной. Ответ «никто» тоже был правдой, правда в этом вопросе была бесконечна, как упомянутая Вселенная, и столь же запутана. Душа и сердце разрывались, пытаясь отыскать единственно верное слово, но его не существовало. Любая из крайностей была истиной в последней инстанции. Память, данное себе слово и отхлынувшая в воспоминаниях кровь требовали назвать Елену смыслом жизни и биться за нее до последней капли крови. А что-то новое тихо спрашивало: в этом ли смысл? Может ли прошлое претендовать на будущее? Что важнее: слово или счастье?

Кощей удовлетворенно откинулся на спинку переносного трона.

– Мне доложили, что ты искал ее как суженую. Елена рассказала, что вы с ней вместе оказались на болотах, и ты опекал ее, как родную, а невестой назвал, чтобы… – он закатил глаза, вспоминая слово, – не ком-про-мен-тировать. То есть, чтобы у тебя, не знающего, в хорошие ли руки она попала, был повод искать ее, а она чтобы не пострадала от досужих слухов. Скажу честно: до встречи с тобой у меня были сомнения, что все столь невинно. Я не верил, что люди вроде тебя существуют на самом деле. Теперь я рад знакомству и готов помогать во всем, что ты будешь делать. – В глазах правителя зажглись плутовские огоньки: – Кроме моего свержения.

– Могу я поговорить с Еленой?

– Тебе не сказали? Я отдал ее Борису.

Как бутылкой шампанского по макушке, причем бутылка лежит в холодильнике. Георгий глупо хлопнул глазами. Слов не было.

Кощей развел руками:

– Я – правитель. При выборе «народ или женщина»,мужчина выбирает женщину, а правитель выбирает народ. Если это не так, то мужчина и правитель собой только притворяются. Теперь перейдем к делам насущным. Во-первых, я остался без лучшего телохранителя. Понимаешь намек?

– А во-вторых?

– Прежний гридневый голова давеча потерял голову. – Кощей посмеялся собственному каламбуру. – Что-то мне подсказывает, что мой новый телохранитель будет достоин этого звания.

– Я подумаю.

Шушуканье вокруг как отрезало, а те слуги, что двигались, застыли на месте, будто превратились в невесомых или нарисованных. С шумом реактивного лайнера в случившейся тишине пролетела муха.

– Это шутка? – Кощей посерьезнел.

– Когда Елену похитили, я дал себе слово найти ее и спасти. Сейчас она в опасности, ее снова увозят, как переходящий приз. Вы, как правильно заметили, правитель, а я – мужчина. Что не дозволено Юпитеру… впрочем, это не из той оперы. Прошу дать мне оружие, доспехи и коня.

Ошарашенный Кощей впервые задумался о таком варианте.

– Ты не заключал мира с Борисом и не договаривался об условиях… Варяги тоже не вмешаются, они свое получили… Егорий, это гениально! Если у тебя получится – проси что хочешь, все отдам и еще приплачу! Слово дракона!

«Помоги мне вернуть Елену и проси что хочешь» – Борис обещал то же самое. И обоим в голову не пришло, что человек, рискующий собой, чтобы спасти Елену, попросит оставить ему Елену. «Слово дракона!» Вот и посмотрим, насколько драконы умеют держать слово.

– На каких условиях заключен мир?

– Борис получил Елену, наемная армия – огромный выкуп. Вернее, еще не получили, передача произойдет сегодня вечером, и вся ночь уйдет на подсчет и дележ. Возможно, варяги, как у них заведено, решат отметить успех большой пирушкой. Тебе надо поторопиться. Запомни слово: хольмганг. У варягов поединок под таким названием не считается убийством, вызов на хольмганг – дело чести. Для варягов главное – отвага, Борис не сможет отказаться, или его перестанут считать мужчиной. Правда, теперь он дракон и может выкрутиться под предлогом, что ты ему не ровня… Это важно для кого угодно, только не для варягов. – Кощей просветлел. – А когда от него отвернутся варяги, мы можем отбить Елену, даже если у тебя ничего не выйдет. Дайте доблестному витязю лучшего коня и любые доспехи с оружием, какие он пожелает!

Глава заключительная. Георгий и все-все-все

Георгий ехал вдоль береговой кромки, где не осталось ни одного не занятого кораблями места. Он выискивал драккар Сигурда, Борис с Еленой должны быть там. Ряд кораблей, куда втаскивали тюки, свертки, ящики, мешки, сундуки и ларцы, казался бесконечным. Мелководье между скалами и сожженным Гевалом напоминало паучье царство: многие десятки черных насекомых ощетинились тонкими ногами весел, непонятными конечностями мачт и задранными кверху жалами деревянных морд и хвостов, похожих на скорпионьи. По временно неповоротливым паукам-скорпионам и прочим тараканам безостановочно сновали муравьи-людишки, любовно кормившие прирученную скотинку, без симбиоза с которой никогда не собрали бы такой урожай.

На Георгия смотрели как на умалишенного. В одиночку против армии! Еще недавно его собирались казнить как дважды предателя – сначала он пошел с Борисом против своих, после чего предал и Бориса. Любой правитель знает, что предателей нужно казнить сразу, пока они не предали еще раз, а у викингов это в крови просто по несовместительству предательства с нормами жизни. Но сейчас на готового в бою витязя косились, как на помеху. После бескровной победы, когда противник сдался, выплатил непредставимое возмещение, и корабли просели от добычи, рисковать жизнью бессмысленно. Скачет? И пусть себе скачет. Никто не запрещает мышке бегать около сытого кота. Разбудит – ее проблемы.

Впереди показался корабль Сигурда.

– Хольмганг! – выкрикнул Георгий. – Вызываю дракона Бориса на честный поединок!

Викинги удивленно отреагировали на первое слово, но остальное не поняли. Позвали толмача.

– Странно видеть Егория Храброго живым, – прокричал с борта знакомый двуязычный викинг, – боги, видно, благоволят тебе. Ты произнес священное слово. Вызвать на поединок может любой, но дракон не может отвлекаться на каждую сумасшедшую букашку. Повтори просьбу еще раз и серьезно обоснуй, иначе будешь выглядеть глупо. Ты же не кидаешься убить каждую собаку, которой вздумалось тебя облаять?

Неприятное сравнение. Георгий выкрикнул:

– Борис должен вернуть Елену, он не имеет на нее права!

Толмач перевел, разнеся многоголосый гогот.

– Дракон Борис вернул себе то, что у него забрали.

– Но это моя женщина! Пусть она скажет, у кого ее украл Борис прежде, чем требовать у Кощея!

Толмач перевел его слова, и над берегом повисла тишина. Помогать Борису вернуть украденную у него женщину – одно, а помогать в краже – другое. Каждый примерил ситуацию на себя. Вокруг появившегося на палубе Бориса образовалось пустое пространство.

Пришла дикая мысль: а если Елена не подтвердит? Вдруг ей хочется все забыть и уехать с красавцем-драконом. Однажды же она с ним уехала?

Куда? В разгромленную Двою? Викинги отправятся по домам, и Борис останется без поддержки. Кощей может снова пойти войной – народ вряд ли встанет на защиту нового правителя, уже менявшего счастье государства на свое личное.

Неизвестно, что происходило на драккаре, но вскоре оттуда спрыгнул облаченный в доспехи Борис.

– Хольмганг!!! – грянуло над кораблями.

Работы прекратились. На берегу быстро возникло нечто вроде огромного ринга, откуда убрали все лишнее и куда больше не заходили.

Настал момент истины.

Георгий не сомневался, что все делает правильно. Очень много шансов, что сейчас его убьют. Но он не мог поступить иначе. Ответственность за Елену давила шею сильнее висельной петли. Эшафотом было воспитание, за которое так хвалил Кощей. Скамейку из-под ног выбивало данное себе слово вернуть Елену даже если весь мир будет против. В сухом остатке – обязанность идти на смерть там, где любой другой со смехом свернул бы в сторону.

Проблема состояла в том, что Георгий – не любой другой. Он такой, какой есть, и с этим ничего не поделать. Настоящего мужчину определяют дела. Все дела Георгий долгое время посвящал Елене. Разве можно отступиться в последний момент?

В этом была еще одна проблема. Пока он искал Елену, встретил Ладу. Выяснилось, что жизнь с Еленой – вовсе не то, чего жаждала душа. На вулкан забираются ради любопытства, но живут у подножия, у тихой речки, среди надежного, укрывающего от ветров, уютного леса.

Но он давал слово.

Хватит глупых мыслей, нужно думать о бое. Георгий вспомнил все приемы, которым учил Соловей и которые демонстрировали в кино и по телевизору. Ломанные и обманные удары. С зацепом щитом. Что-то из этого может сработать. Пусть противник неизвестен ему как боец, но Борис так же не знает фишек Георгия. Можно сказать, что шансы равны. А с точки зрения фехтовальной техники даже немного ровнее в пользу Георгия, учитывая, что его учителем был непревзойденный мастер, а мотивация зашкаливала. Сыновья правителей обычно учатся чему-то по приказу родителей, нередко из-под палки, потому особого усердия не проявляют. Подвести Георгия могло лишь физическое состояние, в этом плане однозначно выигрывал противник.

С борта драккара к Георгию обратился толмач:

– О тебе говорят как о хорошем бойце на мечах, но оружие выбирает тот, кого вызвали. Ты знал, что Бориса называли лучшим лучником вашего государства, когда он состоял там на службе?

Новость оказалось для Георгия неприятной. Вот почему Кощей не слишком верил в его успех. Кощей надеялся на отказ Бориса. Наверное, ставил себя на его место: как поступил бы, обретя желанную женщину, ради которой уничтожил два государства? Разве пошел бы драться насмерть с бойцом, чья слава известна даже за морями?

Кощей не стал бы драться. Но Борис – не Кощей.

– Вызываемый выбирает лук! – громко объявил толмач, дублируя каждую фразу на своем языке. – Количество стрел неограниченно, поединок пройдет схождением с дальней дистанции вплоть до смерти одного из поединщиков, поскольку они бьются за женщину, а ее поделить невозможно. Когда стрелы закончатся или позволит расстояние, можно пользоваться другими видами оружия. Прошу противников отойти от берега к лесу на расстояние выстрела!

Георгий отъехал по хрустящей гальке до ближайших деревьев, спешился и привязал поводья к толстой ветке.

– Прости, приятель. – Он похлопал коня по загривку. – Возможно, скоро у тебя будет другой хозяин. Даже подружиться не успели.

Лук с колчаном висели притороченными к седлу, стрел внутри кожано-деревянного короба оказалось ровно десять. Георгий никогда не пользовался луком, с его точки зрения это было оружие разбойников и охотников – тех, кто воюет из засады или из-за угла. Лук со стрелами он взял с собой вместе с остальным оружием по настоянию Кощея. Выходит, тот догадывался, зараза бессмертная, как повернутся дела. И смолчал. Боялся, что Георгий передумает.

Он бы не передумал.

Лук был обычным, не составным, простая палка с тетивой. Стрелы тоже ничем не выделялись, хоть и поступили из оружейной правителя: одна невытаскиваемая гарпунная, четыре бронебойных с тонким граненым наконечником, остальные с обычным листовым.

Пришло время испытать судьбу. Говорят, дуракам и пьяницам везет. Может, напиться перед боем? И сразу попасть в обе категории.

В ситуации Георгия слово «попасть» звучало уж слишком многозначительно. Какой смысл ни возьми, все в точку.

Эх, лучше бы, конечно, в точку, чем просто.

Борис уже ждал на другой стороне опушки. Друг от друга их разделяло около двухсот метров, еще столько же было до ближайших кораблей. На драккаре Сигурда протрубили в рог, Борис наложил стрелу и, не поднимая лука, медленно двинулся навстречу.

Можно под прикрытием щита побежать вперед и добиться рукопашной. Тогда у Георгия есть шанс. Но еще больше шансов остаться калекой, потому что ноги на бегу будут открыты. От бронебойного наконечника никакие поножи не спасут. И калекой Георгий останется недолго, только до следующего выстрела противника.

Самое простое – присесть, полностью укрывшись за щитом, и ждать. Что это даст? Лишние несколько секунд жизни, а то и минуту. Именно, что лишние. В глазах викингов человек, который вышел один против армии и вызвал на бой дракона, спрятавшись за щитом покроет себя позором. Главное правило боя: защищаясь победить нельзя. Придется следить из-за щита за противником, чтобы не обошел, то есть показать глаза. На близком расстоянии для хорошего лучника это подарок.

Георгий натянул тетиву и послал первую стрелу по большой дуге – наобум, только чтобы пристреляться. Бить прицельно не позволяла дистанция. Скорее всего, стрела просто не долетит, но хотя бы покажет возможности Кощеева лука.

Даже отсюда было видно, как Борис усмехается. Сделав еще один шаг, он вдруг остановился, будто наткнулся на невидимую стену, дернулся… и упал ничком. Замертво. Потому что больше не шевелился. Георгий выхватил меч, прикрылся щитом (а если обман?) и побежал вперед.

Борис не притворялся. Изо рта в горло – сверху вниз – уходила стрела веселенькой оранжевой расцветки.

Не узнать ее невозможно. Где-то в лесу идет сюда сейчас в поисках счастья Еремей, сын Колывана, сжимая в руке Одисейкин лук, что бьет за версту. Очередная неудачная попытка. И – во второй раз – чрезвычайно удачная для Георгия.

Корабли вздрогнули от многотысячного рева. Криками и поднятыми мечами викинги выражали восхищение великим воином, поразившим противника с первого выстрела. Сигурд вывел на палубу Елену – приз победителя.

Вспомнился разговор с Борисом на корабле:

«Сестра сказала, что некий Георгий, он же Егорий Храбрый, победит дракона».

«Убьет?»

«Сказала "победит"».

Дракон побежден. Его непонятая сестра оказалась права.

Георгий убедился, что Борис мертв бесповоротно и пошел за конем.

– Ой, блин… Это опять я? – раздалось между деревьев.

– Еремей, всеми богами, в которых ты веришь, заклинаю: сгинь, если не хочешь в острог!

– Не дурак, понял. Благодарствую, друг. Опять возьмешь мой грех на себя?

– Мне хуже не будет.

– Как скажешь, друг. Если что – меня здесь не было.

Ветви сдвинулись.

С драккара спускали Елену – в расшитом золотом длинном платье и покрывавшем волосы мудреном головном уборе – смеси платка, кокошника и короны.

***

Она сидела перед ним боком, свесив ноги на одну сторону. Держа поводья, Георгий одновременно обнимал Елену. Сколько же он ждал этого момента. Дождался. И что?

А ничего. На душе дул северный ветер, и ни одна струнка в теле не отзывалась на присутствие той, ради которой Георгий постоянно рисковал жизнью. Что же получается: он рисковал не ради нее? Зачем же тогда? Только ради данного себе слова?

Именно. Все остальное он цеплял вагончиками к этому локомотиву и не понимал – ценность находится там внутри или хлам.

Символом богатства кроме золота, серебра и драгоценностей считались рулоны дорогих тканей и пушнина, нередко они стоили дороже того же золота. Их хранили до тех пор, пока не истлеют, потом выбрасывали. Сейчас, достигнув желаемого, Георгий обнаружил, что вместо золота и алмазов в вагонах – ткани и пушнина.

Елена сидела тихо, вся в мыслях о чем-то. После долгой разлуки говорить оказалось не о чем. При встрече они не поцеловались, не обнялись, даже не посмотрели в глаза. Как чужие. Нужно было заново привыкать друг к другу.

– Ты везешь меня на чертово болото? – наконец, поинтересовалась Елена.

– Сначала к Кощею.

– Это хорошо. А ты знаешь, почему он Кощей?

– Мне интереснее, почему он бессмертный.

– Это я тоже знаю. Кащеи – правильнее писать через «а» – или, другими словами, кащуны, ведуны, волхвы – те, кто умеет толковать кащи, особые целительские книги.

– Вообще-то, я спрашивал про бессмертие.

– Ты стал грубым.

Некоторое время ехали молча.

– Так что там с бессмертием? Он нашел в кащах некий рецепт и применил?

Елена ответила тоном, полным одолжения:

– Кащи ни при чем, там только про травы и снадобья. А с бессмертием целая история. Местные так называемые боги частенько путешествуют – несмотря на всесилие, постоянно сидеть на горе им скучно. Один из них попал в передрягу и по какой-то причине остался без золота и серебра, из-за чего, фактически, превратился в обычного человека. Его захватили в плен и хотели убить, но вмешался Кощей, тогда еще юный амбициозный воин. «Бог» просил спасти и рисовал неограниченные перспективы. Понятно, что когда взяли за жабры, можно пообещать что угодно, но Кощей рискнул. Он подумал, что ничем не примечательную смерть чужака, еще одну в ряду множества других, лучше сменять на чудесные возможности, в которые, как большинство молодых людей, Кощей не верил, но существование которых допускал. Он спас потерявшего силу божка, но прежде чем нашел золото, чтобы тот вернулся к своим, потребовал бессмертие. Выяснилось, что бессмертия не существует. «Всемогущие боги» не вечные, а всего лишь долгоживущие. Бессмертными они кажутся только непросвещенному народу, но, скажем, проживший под тысячу лет библейский Адам современным людям тоже показался бы бессмертным. – Елена хмыкнула с презрением: – Вот такие «боги».

– Чем же они помогли Кощею? Тоже сделали богом?

– Всего лишь одарили омолаживающей капсулой.

– Позволь угадаю: она имеет форму яйца?

– Потому и говорят, что смерть Кощея в яйце. На самом деле, там его жизнь. Регулярные процедуры продлевают жизнь в несколько раз. Видишь, какая я стала?

Елена продемонстрировала чеканный профиль и вновь отвернулась. Кожа выглядела здорово, будто светилась изнутри. Но Георгий предпочитал, чтобы светились глаза. У Елены они оставались тусклыми, погруженными в себя.

И покоробило, что Кощей допустил ее до сокровенных тайн. Для такого уровня доверия требовалось подружиться очень крепко.

– Ты и раньше была лучше всех. Не смущает, что Кощею ищут девушек по всей стране, и ты всего лишь одна из многих?

Тело в его руках отстранилось и едва не вырвалось:

– Я – единственная! Не отрицаю, время от времени ему находят самую красивую или самую интересную из ныне живущих женщин, ведь остальное у него есть. Это нормально. Ненормально думать, что он какой-то сластолюбивый маньяк. Кощей – самый долгоживущий из людей, ни одна подруга не сравнится с ним в годах жизни даже пользуясь капсулой. Прежние подруги со временем умирают. По разным причинам. От старости, от недостатка усердия и даже, как меня запугали, когда везли из Двои, от излишнего усердия. Моя «поцелованная богом» внешность, – Елена горделивым взмахом плеча напомнила о татуировке, – привела Кощея в восторг, но этого было мало. Изысканность и очарование, на которые я рассчитывала, действия тоже не возымели, дело едва не кончилось плахой. Кощей не мог понять, что так поразило во мне Бориса, и почему моего коренного отличия от других в упор не замечает он. В его глазах я не была ни Еленой Прекрасной, ни Еленой Премудрой, и он не видел причины сохранить мне жизнь. Тщеславие уже потешил, обидчиков наказал, теперь мог показать крутость – отрубить голову той, из-за кого два государства стирали друг друга в порошок. Тогда я очень вовремя вспомнила судьбу Шахерезады и взялась рассказывать истории. Любые, которые могла вспомнить. Первый раз в жизни я возблагодарила создателей сериалов. Особенно Кощею нравилось про Матерь Драконов. – Елена улыбнулась чему-то вспомненному. – День шел за днем, Кощей постепенно привык к моему обществу, с недавних пор даже начал советоваться в делах управления государством.

О Кощее Георгий больше не мог слышать.

– Ты сказала «так называемые боги», – напомнил он. – С этого места, пожалуйста, поподробнее.

– Все просто. Никакие они не боги. Это остатки прежней цивилизации. В незапамятные времена они достигли почти безграничной власти над природой. Вся соль в «почти». Они ничего не могли без золота и серебра, все технологии строились на драгоценных металлах. Золото и серебро являются для них тем, чем для нашего мира была нефть, на этом держится их могущество. В противном случае они бессильны. Люди несут им золото, в обмен осуществляются мелкие мечты или воплощаются соразмерные с внесенной платой капризы. Симбиоз. Когда происходит что-то опасное, «боги» вмешиваются на правах богов, которым все можно только потому, что они назначили себя богами. Но их история трагична. В прошлом они перекраивали мир под себя, меняли ландшафт, экспериментировали с климатом… И чем больше могущества обретали, тем больше воевали друг с другом в желании править миром в одиночку. Войны оказались тотальными, никто не хотел уступать. Кончилось тем, что выжили жалкие горстки. Тогда они одумались, жестко разграничили влияние и теперь живут в свое удовольствие, используя достижения предков.

– Это тебе Кощей рассказал?

– Он даже не знает, что я знаю. Я прочла. Он называл это «тайными письменами». – Елена хихикнула. – Тайный язык оказался латинским. Вот ты, скажем, если услышишь белорусскую речь, суть поймешь в любом случае. Так же с латинским и итальянским языками, только еще проще. За долгие годы Кощей уверился, что посторонним прочесть «тайные письмена» нельзя, и перестал их прятать. Думаю, если покопаться у него во дворце, можно найти еще и не то. Могут открыться таки-и-ие тайны…

В голосе слышался восторг, на лице читалось упоение.

– Ты хочешь вернуться во дворец? – осенило Георгия.

– Прости, я знаю, что тебе больно это слышать, но я действительно хочу вернуться. Только не во дворец, а к человеку, который там живет. К Кощею. Он самый лучший.

Вот и совершай подвиги ради дам.

– Он отдал тебя!

– А Борис, когда требовалось, меня не отдал, и что? Его царство разрушено, погибли люди. Кощей сделал то, что должен – пожертвовал личным счастьем ради общего. Он думал о народе!

Ага. Вспомнилось из Леонида Филатова: «Утром мажу бутерброд – сразу мысль: а как народ? И икра не лезет в горло, и компот не льется в рот…»

Кощею как раз и нужно, чтобы Елена думала так. Очень удобно для эгоиста и подлеца: вроде бы ради других он со вселенской скорбью прямо-таки отрывает от сердца самое дорогое…

Вообще-то, он спасает себя.

Но если задуматься глобально: кто более прав, Борис или Кощей? Удивительно, но сволочь предпочтительнее фанатика. Георгий всецело понимал Бориса, понимал бездонную жуть решения, на которое тот пошел, но на месте Кощея поступил бы так же. Отдать свое счастье ради чужого. Тоже своего рода счастье, хотя и чистой воды мазохизм. Дядюшка Фрейд разложил бы по полочкам все подленькие мотивы: жертвуешь, дескать, одной осточертевшей бабой, чтобы получить тысячи других.

Отправить бы Фрейда к какой-нибудь Фрейдовой матери, где ему и место с такими мыслями. Сейчас он, наверное, как раз там, ведь каждому дается по вере его. Верящий Фрейду может быть умным, но никогда не будет надежным, потому что во всем будет видеть продолговатый подвох или влажную лазейку. Надежность сочетается только с честью и верностью. Но что делать, если верность слову ведет не вверх, а вниз? Как оказалось, такое тоже бывает. Честь и совесть всегда мешали жить тем, у кого они были. Но еще хуже, когда честь разводится с совестью и начинает с ней бороться. Сдержать слово или сделать так, чтобы всем было хорошо? Ну и вопросик для честного человека.

Георгий задумчиво произнес:

– Выходит, синьор Валентино ошибся, когда отправил нас сюда вдвоем? Мы оба мечтали найти свои половинки и жить как в сказке.

– Он честно получил свою плату. Все оказалось наоборот: моей надеждой был ты, а целью – сказочная жизнь. Ее мне обеспечил Кощей. Я никогда не чувствовала себя лучше. Прости. Не требуй, чтобы я вернулась, нам никогда не быть счастливыми вдвоем.

Вот и поставлены точки.

В голове вспыхнули слова синьора Валентино: «Разделите понятия желания, надежды и цели. Представьте ситуацию, в которой исполнение желания при крушении надежд приведет к цели». Целью было обрести истинную любовь, взаимную и нерушимую, чтобы жить как в сказке. Георгий пожелал такой любви и надеялся, что это будет с Еленой. Она, в свою очередь, просила: «Хочу волшебной любви, жизни как в сказке, то есть, чтобы я и тот, кого я выбрала, своей любовью превратили жизнь в сказку». С Кощеем у нее все получилось.

Прежде чем исчезнуть, синьор Валентино известил: «Ваши новые желания исполнены, и вы оба пришли к главной цели жизни, пусть даже не догадываетесь об этом».

Все стало на свои места. Как же важно вовремя поговорить, чтобы не совершить ошибки. Сомнения сомнениями, а до последней минуты Георгий твердо знал, что потребует у Кощея отдать Елену. Этого требовали честь и мужская гордость. Столько времени добиваться, наконец добиться и… не взять то, что уже в руках? Казалось глупостью. Вчера. И даже сегодня. Не собирайся Георгий вернуть Елену – зачем было рисковать жизнью?!

Только что он сам ответил на этот вопрос. Честь и мужская гордость. Не будь их, Георгий был бы другим человеком.

Навстречу скакали несколько гридней. Видимо, гонцы уже доставили во дворец весть о победе, и Кощей выслал вперед сопровождение – его подруга должна вернуться во всей красе и со всем полагающимся почтением. Не удивит, если перед встречей с «самым лучшим» Елену сначала отправят в баню, постригут ногти, смягчат пятки и только после миллиона соответствующих статусу процедур представят пред очи «бессмертного».

Георгий остановил коня и легким движением столкнул Елену на землю.

– Ой! – Поддерживаемая его рукой, она восстановила равновесие, гордо выпрямилась и сдвинула брови: – Ты чего?

– Тебя отвезут. А меня срочное дело ждет.

– Если довезешь ты, тебя должны наградить.

– Я вдруг понял, что жизнь меня уже наградила. Желаю счастья.

***

Конь старался, но был не железным, пришлось перейти с рыси на шаг. Возделанные поля несколько раз сменялись редколесьем, дважды дорога только называлась дорогой, пролегая сквозь непролазную чащу, трижды попадались речки, две из которых удалось форсировать вброд, а третью только после долгого ожидания никуда не торопившегося говорливого паромщика. Пейзаж непрерывно менялся, но в подуставших глазах он все равно сливался в нечто скучно-нераздельное и отстраненное, как документальный фильм на неинтересную тему. Пыль привычно летела из-под копыт, седло скрипело. Мысли роились взбудораженными пчелами.

В памяти всплыли слова из рассказа Елены: «"Бог" остался без золота и серебра и фактически превратился в обычного человека». Вот-вот. С золотом и серебром любой чувствует себя богом, а без них всемогущество сразу коту под хвост. Еще вспомнилось: «Чем большую мощь обретали, тем больше воевали друг с другом в желании править миром в одиночку». Это заставило погрустнеть. Цивилизации гибли или в очередной раз начинали с нуля, но в их поведении ничего не менялось. «Смысл жизни – в экспансии» – говорили два очень непохожих человека, Андрей Сахаров и Борис Березовский. Судя по тому, что происходит вокруг, с ними согласно большинство. Но есть и другая точка зрения: «Смысл жизни – в Боге, а Бог есть любовь». Обозначим смысл жизни Х, Бога – У, а любовь к ближнему – Z. Итого: Х = У, причем У = Z. Для отъявленных атеистов уберем в уравнении нервирующее их «лишнее», и останется Х = Z. Казалось бы: куда проще-то?

Увы. Цель каждого – удовлетворить потребности, от голода и плотских радостей до признания значимости окружающими. Ученые даже пирамиду приоритетов нарисовали. В желании достичь цели каждый бежит по головам ближних, надеясь через это обрести счастье. Вновь нарисовалась та же тройка: желание, цель, надежда. Синьор Валентино никогда не останется голодным.

Х = У. У = Z. Х = Z. Люди извлекают кубические корни, берут интегралы и прочие котангенсы, но существует арифметика душ, в которой они теряются, как в ночи. Бродят, ощущая себя несчастными, беспомощно (или дерзко, сжав кулаки, готовые ударить) водят руками… и отталкивают любого, кто окажется на пути. Зато могут не волноваться: конец света для них не наступит. Потому что света они не видели. Трудно понять, что Х = Z, если в душе нет У. И пирамида потребностей вдруг оказывается картонной, она заваливается и становится тоньше волоса. Выясняется, что она заслоняла собой солнце. Если Х = Z, то с потребностями, о которых говорят ученые, проблем не возникает вовсе или они не кажутся проблемами. Но только если Х в человеке действительно равно Z.

От размышлений отвлекли звуки, нехарактерные для лесной дороги. Сначала донеслись удары молота по наковальне, вскоре послышались множественное ржание и голоса. Лес закончился. Впереди шумело торжище Срединного Погоста. Георгий выехал на перекресток перед заполненной торговыми лавками улицей, по соседней дороге сюда же медленно двигался всадник. В объятиях широкоплечего витязя, не узнать которого было невозможно, сидела, свесив ноги на одну сторону, светившаяся от счастья девушка в платке и нарядном платье. Котеня нежно прижимал ее к груди, она склонила голову на его плечо.

Глаза не сразу поверили, а мозг и после этого еще некоторое время отказывался признавать факт, что витязь везет потерявшуюся Ульку. Сейчас она выглядела не крестьянская девчонкой, а красивой девушкой и, практически, невестой.

Кстати, а не она ли…

Память выдала картинку встречи с Котеней и Бермятой на берегу.

Нет.

Хотя, почему? Если одеть в мужской костюм и посадить на коня…

– Егорий?! – Котеня стушевался, щеки густо покраснели, взор споткнулся и покатился куда-то в сторону. – А это…

– Я знаю, кто это. – Георгий нахмурил брови.

Улька не отвела взгляда.

– Вы считаете меня легкомысленной?

Горло само вытолкнуло ответ:

– Поживем – увидим.

Улька полезла рукой в притороченный к седлу мешок, оттуда появились знакомые кинжал и бурдюк:

– Они не раз спасали мне жизнь. – Со смущенной улыбкой Улька внесла поправку: – Нам. Возвращаю, и не думайте обо мне плохо.

Георгию было не до сантиментов:

– Мама с ума сходит.

– Когда мы вернулись с войны, проезжали мимо, дом был пустой. Тогда мы поехали к бабушке. Она сказала, что мама уехала с вами. Я обещала вернуться позже.

– Мама уже дома. Она полмира прошла, чтобы тебя найти.

– Теперь я возвращаюсь домой. – Улька улыбнулась Котене. – С новостями. А вы куда едете?

Как бы ответить поприличнее, чтобы не булыжником по голове, а маслицем в кашку? Георгий долго стыковал слова в приемлемую фразу.

– Если все получится, надеюсь стать тестем вот этому милому витязю.

До Ульки и Котени доходило долго, но когда глаза озарило пониманием, отвлек подбежавший мальчишка.

– Это вам вон тот дядя передал. – Он махнул рукой назад, что-то всунул в руку Георгию и пустился наутек.

Из торговой лавки улыбалось знакомое лицо. Георгий потеребил в ладони переданное сердечко из картона и свернул с дороги:

– Езжайте, я догоню.

Синьор Валентино раскрыл руки, словно собрался заключить в объятия:

– Добрый день! Я расслышал правильно – здесь говорили о надеждах?

– Добрый день. Или не добрый.

Улька и Котеня отъехали вперед, Георгий с вампиром остались наедине. Мыслей в голове крутилась уйма, и ни одна не предвещала хорошего. О новой встрече думалось много, ее варианты Георгий обсасывал долгими ночами, и все же она пришла, как зима для коммунальщиков, внезапно.

– Ну как, довольны ли вы затребованным романом? Не жалеете, что сами стали его участником? Со своей стороны я, как мог, опекал вас – к примеру, в нужное время направлял в нужное место чужие стрелы… Иначе в сказке не выжить. Или это была бы не сказка. В результате вы получили все, что хотели, хотя надежды, как положено, не оправдались. Согласитесь, редко бывает, чтобы потерявший надежду человек стал счастлив.

– Скажите, вы тоже бог?

Синьор Валентино улыбнулся:

– Скорее, наоборот.

Георгий повертел сердечко в руке.

– Я могу загадать желание еще раз?

– Естественно, ведь купон у вас в руках. Еще не бывало, чтоб человек остановился в своих желаниях, они всегда идут по-нарастающей. Думаете, вы исключение? Так думают все. Поверьте мудрому нечеловеку: вы уже сели на самолет, который с комфортом мчит вас в феерическое будущее, и обратного пути нет – из самолета в дороге не выходят. Сначала вам потребовался рассказ, потом роман и жизнь как в сказке… Что пожелаете сегодня? Искушенный клиент обычно готов к следующей встрече со мной и заранее знает, чего хочет.

– Я тоже готов.

– Отлично. – Синьор Валентино потер толстенькие руки. – О различии целей-желаний-надежд помните? Итак, условия вам известны, цену знаете. Слушаю вас внимательно. Сказанное принимается к исполнению и исправлению не подлежит.

Георгий проговорил медленно, чтобы нигде не ошибиться в давно заготовленной формулировке, подкрепленной душевным порывом:

– Моя цель – самому строить свою судьбу. Желаю больше никогда вас не видеть. И очень-очень надеюсь, что вы мне в этом поможете.

Зрачки у синьора Валентино сузились и, как показалось, стали вертикальными:

– Ваша просьба не имеет решения. Я питаюсь надеждами. – Он нервно смял в руке переданное сердечко. – Отобрав надежду, я исполню желание и приведу к цели, но твоя надежда – чтобы я помог в этом! – Он повысил голос и перешел на ты, чего не позволял себе до сих пор. – Я не могу помочь, но обязан исполнить желание и привести к цели. В этом суть договоров, которые я заключаю с людьми. Оставляя без пищи, ты лишаешь меня сил исполнять другие договора!

Георгий улыбнулся:

– А надо ли?

***

«А что сказка дурна – то рассказчика вина. Изловить бы дурака да отвесить тумака, ан нельзя никак – ведь рассказчик-то дурак! А у нас спокон веков нет суда на дураков».

Леонид Филатов «Про Федота-стрельца»

Петр Ингвин, 2019 г.

Оглавление

Пролог. Однажды в Вероне

Часть первая. Красная Шапочка, сын мельника и заморский принц

  Глава 1. Красная Шапочка

  Глава 2. Сын мельника

  Глава 3. Заморский принц

Часть вторая. Егорий Храбрый

  Глава 1. Георгий и Елена

  Глава 2. Соловей-разбойник

  Глава 3. Сказка, потерянный рай и комары

  Глава 4. Как Егорий стал Храбрым

  Глава 5. Рэкет, оранжевая стрела и Красная Шапочка

  Глава 6. От обмана до бабы Яги

Часть третья. Вопросы и ответы

  Глава 1. Разбитое корыто, оруженосец и боги

  Глава 2. Как Ульяна стала Ульяном

  Глава 3. Трое витязей не считая оруженосца

  Глава 4. Двоянский конь

  Глава 5. Что сказали боги

  Глава 6. Цвет настроения серый

  Глава 7. Данила и боги

Часть четвертая. Боги и не боги

  Глава 1. Встречи на Олином пике

  Глава 2. Георгий и боги

  Глава 3. Три претендента на одну Елену

  Глава 4. Гомельский крысолов

  Глава 5. От плена до Кощея

  Глава заключительная. Георгий и все-все-все