Высокое погружение [Марина Даркевич] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Марина Даркевич Высокое погружение

Автор сердечно благодарит

моего друга-волшебника Антона

и моего замечательного брата Марка

за помощь и поддержку


Все события, изложенные в книге, вымышлены. Все образы и модели персонажей книги – плод воображения автора, и их действительный возраст – 18 лет и старше.

Действие первое

Помощница главного режиссёра вышла из-за стола и сделала несколько шагов по кабинету, обходя полукругом стоящего в центре помещения стройного юношу и внимательно его оглядывая. Была она в свои сорок пять женщиной довольно грузной, и такие выходы редко себе позволяла. Но и поступки у неё порой бывали непредсказуемые.

«Прямо как покупатель, разглядывающий породистого коня», – без особой приязни подумала Светлана, стоящая поодаль.

– Что ж, – произнесла Людмила Пронина, завершив свой короткий проход и сделав какие-то выводы. – Типаж хорош. Ваша последняя роль в Русском национальном театре? Напомните, кого вы играли?

– Арамиса, – улыбнулся Денис и даже приосанился. Кисть его правой руки изящно двинулась влево, словно бы молодой человек собирался обхватить ладонью эфес несуществующей шпаги.

– У вас ставили «Трёх мушкетёров»? – подняла прореженные брови Пронина.

– Нет, – опять улыбнулся юноша, показав белоснежные зубы. – Это фантазия нашего драматурга по мотивам книги, называлась «Колье королевы Анны». Фабула весьма далека от оригинала, если уж честно. Но публике нравилась…

Денис Тилляев помрачнел. Светлана Севостьянова хорошо понимала, насколько нелёгким было решение молодого человека всё бросить и уехать из столицы бывшей союзной республики сюда, в Нижнеманск. Этот город, несмотря на статус краевого центра, наверняка казался юноше захолустьем. Но куда было деваться актеру воистину погорелого театра?

– Кассета, которую вы принесли, содержит запись именно этой… фантазии?

– Генеральную репетицию, – ответил Денис. – Плюс там ещё съемка выпускного спектакля.

– А что вы ставили?

– «Мера за меру».

– Замахнулись на Вильяма нашего Шекспира? – задала Пронина риторический вопрос, не показывая эмоций.

Тилляев озадаченно моргнул, но решил промолчать. Светлана не могла не отметить удивительную длину пушистых ресниц, не в первый раз задав себе вопрос: ну почему природа зачастую столь несправедливо одаряет мужчин атрибутами, которые гораздо нужнее женщинам?! Опять же , эти изящные руки, нервные музыкальные пальцы… Довольно длинные, очень красивые волнистые волосы, и цвет хороший, что называется «всесезонный» – средний между скандинавским блондом и светлой пшеницей. Небесно-голубые глаза. Нежная, чистая кожа лица… И вот только эти тонкие усики и намечающаяся бородка а-ля юный французский или испанский дворянин немного портят картину. Или дополняют?

– Светлана Викторовна, – сказала Пронина, – будьте так добры, возьмите эту кассету и посмотрите её сами. У вас есть видеомагнитофон?

– Да, есть, – подтвердила Севостьянова .

– Кстати, – вдруг вспомнила Людмила. – Вы ведь были знакомы с главрежем Русского национального театра?

– Да, более того, они два года назад даже приезжали к нам на гастроли…

– Ну, это без меня было, значит, – сказала Пронина. – Он ничего не просил передать… просто так, на словах? Кроме того, что мы все… – помрежа встретилась взглядом сначала с Денисом, потом – со Светланой – …уже и так знаем.

«Конечно, Василий Степанович просил кое-что сказать… Только вот не тебе, а Евгению Эдуардовичу, на чьём месте ты сейчас сидишь», – подумала Светлана.

Однако решила кое-что прояснить.

– Ласкевич очень тяжело перенёс закрытие театра, – мрачно проговорила она, словно стояла сейчас на сцене, играя роль обманутой жены, и сообщала зрителям о вынужденном решении бросить мужа. – Но к этому давно шло. Крайне неприятные коллизии с новой властью, инсинуации местного духовенства, негативно относящегося даже к мусульманскому театру. Я уж не говорю о бытовых конфликтах, из-за которых многим русским людям пришлось уезжать…

Денис вздохнул, как бы подтверждая эти слова. По сути, так оно и было –русский (а если уж на то пошло – традиционный европейский) драматический театр новая страна попросту отторгла как чуждый, инородный для неё элемент.

– Да, я знаю это, – покачала головой Пронина.

– И поскольку труппу невозможно передать какому бы то ни было театру в России целиком, Ласкевич предложил некоторым знакомым ему коллегам принять по одному-два человека в их труппы.

– Ясно. И Атаманов, значит, выбрал вас? – помрежа вновь посмотрела в глаза Денису. Молодой человек выдержал этот взгляд – ну, так актер же… Пусть совсем ещё неопытный, но всё-таки.

«Какого же он года?» – вдруг подумала Светлана.

– И вам сейчас полных лет?.. – озвучила её непроизнесённый вопрос Людмила.

– Девятнадцать, как в паспорте, – ответил Денис, смотря при этом на Севостьянову. Несомненно, молодой человек уже успел отметить все особенности этой яркой женщины и уж наверняка хорошей актрисы. Красивое имя – Света, ей очень идёт… Тёмные с золотистым отливом волосы чуть ниже плеч, перехваченные ободком, не по возрасту гладкая шея – Денис уже слышал краем уха, что актрисе далеко за тридцать. Возле зеленовато-карих глаз, демонстративно излучающих выражение кажущейся покорности, наметились мягкие лучики. Нос небольшой, прямой; подбородок чуть выдаётся вперёд, что, наверное, говорит об упрямстве. Губы лишены той чувственной припухлости, свойственной страстным натурам, но верхняя чуть приподнята, и это притягивает взгляд, вызывая неосторожные мысли.

– Так… Но было сказано, что вы около года находились в труппе театра. Вы окончили училище?

– Окончил, конечно… В школу я пошёл с шести лет, поступил в училище с одной попытки. Мастер нашего курса уже с первых же капустников негласно отбирала претендентов для Русского национального, и вот… Я приступил к репетициям ещё до вручения диплома. Нас уже осталось не так много, но мы до последнего надеялись, что театр проживёт хотя бы лет пять.

Голос молодого человека – необычного, но приятного тембра – слегка дрогнул. Светлана с удивлением заметила заблестевшие глаза Дениса. Правда ли мальчик так расстроен, или он действительно хороший актёр? Впрочем, то и другое – добрый знак в любом случае.

На голос обратила внимание и Пронина.

– Вы поёте? – спросила она.

– О да, – произнёс Денис, вновь улыбнувшись. – В основном в хоре, правда.

– Сольные партии пробовали? Я это почему спрашиваю – у нас в репертуаре не только драматические пьесы, но иногда и оперетты бывают. Поэтому мы заинтересованы в достаточно универсальных актёрах…

– Пробовал, а как же… Только…

– Что «только»?

– У меня нехарактерный голос, – неохотно признался Денис. – Не попадает в каноны.

– Слишком высокий? Фальцет, контратенор?

– Нет-нет, более низкий. У меня мастер по вокалу определил диапазон А3-А5.

– Так это же очень хороший показатель! Настоящий тенор-баритон. И что?

– А то, что вместо баритона по факту я выдаю меццо-сопрано в том же диапазоне, – невесело усмехнулся Денис. – И это никому не нравится – ни мне, ни слушателям.

– Хорошо, Тилляев, – произнесла Людмила, добавив теплоты в голос и изобразив полными губами доброжелательную улыбку. – Как бы там ни было с вокалом, думаю, вы подойдёте. Хотя, конечно, нам со Светланой Викторовной надо кое-что обсудить.

– Я понимаю, – чуть наклонил голову Денис. – Спасибо, что приняли меня.

С этими словами Тилляев повернулся и вышел из кабинета. Женщины молча посмотрели ему вслед.

– Самоуверенный, – произнесла помрежа. – Мы его ещё не приняли.

– Согласна, – подтвердила актриса. – Но он не глуп. Думаю, он отлично понял, в какой момент надо вставить эту двусмысленность.

– Но это хорошо или плохо?

– Что именно?

– Что он сообразительный. Я бы предпочла иметь дело с более простоватой молодёжью.

– Вы это серьёзно? – сухо спросила Светлана.

– Вполне. Мы не знаем, какого рода «воспитание» он получил в том театре. Вдруг его что-то здесь не устроит?

– Людмила Ивановна, при таких обстоятельствах он не станет гнуть свою линию… Даже если она у него есть. Ведь он – беженец по сути. Будь я на его месте, я бы прогнулась под многое. Куда ему ещё податься? Даже с рекомендациями Ласкевича? Москва его сожрёт, а у нас он, глядишь, человеком станет.

– Вполне возможно… Но у меня к вам просьба. Понаблюдайте. Если вдруг он будет плохо прогибаться или – хуже того – гнуть свою линию…

– То мне придётся ненавязчиво помочь ему стать немного гибче, – понимающе кивнула Светлана.

– Конечно. Да, и вот ещё что. Ему ведь девятнадцать. Если мы слишком быстро протолкнём для него гражданство, в мальчишку тут же вцепится военкомат.

– Это верно.

– Он не годится для армии. И не нужен ей. Даже в военном оркестре.

У Светланы перед глазами встала фигура Дениса, когда он, развернувшись, покидал кабинет. Стройный, подтянутый… Но «статным» его не назвать. Узковатые плечи, слишком тонкая талия. Бёдра чуть широковаты, пожалуй. А какие руки!.. Изящный юноша. Не для армии природа таким его создала. И делать мальчишке там нечего. Сломают его солдафоны.

– А наш администратор… – начала Светлана.

– На Москвина вся надежда, – закончила Людмила. – Если Семёныч подаст все документы куда надо, то ему будет абсолютно поровну, что потом случится. Нужно проконтролировать эту ситуацию и объяснить ему, что тут особый случай.

– Мы ещё не знаем, что у Тилляева по состоянию. Может, он хроник какой-нибудь…

– Давайте исходить из того, что у него железное здоровье, – произнесла Людмила. – О таких вещах надо думать задолго до того, как ему бросят в ящик повестку, и всем нам придётся бегать с высунутыми языками.

– Раз мы заговорили об этом, то вопрос – брать или не брать парня в труппу – уже можно считать решённым?

– А это зависит от того, что вы увидите на этой кассете. Но мне он нравится.

«Мне тоже», – подумала Света, вспоминая удивительный взмах длинных ресниц.

* * *

Между тем тот, чью судьбу сейчас решали помощник режиссёра и ведущая актриса, добрался до переговорного пункта и набрал номер города, который совсем недавно превратился в зарубежный. Начал считать длинные гудки.

«Только бы папаша или брат не подошли к телефону», – подумал он.

– Холо, – произнёс молодой девичий голос в трубку.

– Гюльнара, привет! – сказал Денис. – Как дела у вас? Здоровы ли родители?

– Все хорошо, слава аллаху!

«Не иначе, кто-то из родственников рядом», – расстроился Денис.

– Сестра может трубку взять? Но только так, чтобы моё имя не прозвучало. Понимаешь, да?

– Иншалла, Айгуль! – произнесла сообразительная девочка. На несколько секунд на линии повисла тишина, затем послышалось осторожное:

– Я слушаю.

У Дениса бешено застучало сердце.

– Зульфия, привет!

– Привет! Наконец-то! Я уж места себе не нахожу. Как ты там?

– Кажется, дело идёт на лад. Сегодня был на собеседовании, думаю, процентов девяносто за то, что меня возьмут.

– Было бы славно…

– Конечно. Всё идет по плану. Надеюсь, скоро получится снять жильё, и ты сможешь ко мне приехать. Придумаем что-нибудь.

– Ох, поскорее бы… Я скучаю, Денис, очень!

– Я тоже.

– Тут с каждым днём просто даже дышать становится всё труднее. Я уже в обычном платье боюсь на улицу выйти. Или в юбке. Даже длинной, до колен. Обязательно кто-нибудь в спину гадость прошипит. Отец сроду в мечеть не ходил, сейчас всех по утрам на намаз поднимает. Маму заставляет только в платке чёрном на улице появляться. Но это теперь почти все женщины и так носят. В общем, ужас, ужас.

– Действительно. Я обязательно тебя вытащу, верь мне. Здесь хорошо. В России теперь настоящая свобода. Никто не заставит носить то, что ты не хочешь. В театрах можно ставить всё что угодно – ни с кем не надо репертуар согласовывать… Одно плохо – денег ни у кого нет, и цены каждый день растут…

– Ну так и здесь то же самое, только ещё и работы нет никакой.

– Ничего, главное, что ты у меня есть. Скоро увидимся. Потерпи, солнышко. Я тебя люблю!

– Я тоже тебя люблю, – тихо, чтобы не услышали родные, произнесла Зульфия.

* * *

Света набросила на голое тело короткий шёлковый халат лилового цвета, зажгла неяркий светильник с оранжевым абажуром, после чего неспешно расположилась на диване, вытянув длинные, гладкие ноги. Убедилась, что бутылочка красного вина с бокалом и пачка «вог» с пепельницей находятся в зоне доступа, затем направила пульт видеодвойки на аппарат, стоящий на тумбочке, и нажала кнопку «плей». С характерным звуком механизм вытянул ленту из загруженной кассеты, и на экране телевизора заметались плавающие вверх-вниз горизонтальные полосы.

Светлана радовалась, что у неё на этот свободный от выступлений вечер появилось важное задание – есть чем занять голову. С одной стороны, ей нравилось чувство комфорта, которое невозможно ощутить, если ты живёшь не одна. С другой – подобные вечера чем дальше, тем чаще навевали ненужную хандру, напоминая, что ей, Севостьяновой, уже тридцать восемь, и обратного отсчёта не предвидится, несмотря на йогу, массаж и прочие ухищрения, позволяющие окружающим верить, что актриса навсегда остановила свое время незадолго до цифры «30».

…Денис-Арамис, конечно, выглядел изумительно. Элегантный, утончённый красавчик, под маской холодности прячущий страсть и агрессию. Но Светлана видела, что это либо не совсем его роль, либо мальчик не до конца вжился в неё. Отработал он свои выходы без сучка и задоринки, но и без особой души. На «четыре с плюсом», и это расстроило Светлану. Ей очень хотелось, чтобы мальчик оказался отличником. Конечно, он уже, можно сказать, в штате… Но чего же ему тогда не хватило? Может быть, опыта?.. Роль не самая сложная в спектакле, хотя и достаточно ответственная. Но нет, тут явно не в опыте дело. А в чём?

Света прикурила сигаретку и задумалась. Завтра Людмила спросит про её мнение, и ей придётся отвечать честно. Врать не хотелось. И без того их общение во многом построено на недомолвках… Но это не тот случай, и Севостьянова ощущала досаду. Чем же ей так приглянулся этот недавний выпускник театрального? Чем он так не похож на других молодых актёров и актрис, которые приходили на собеседования и прослушивания за последние полгода, пока Атаманов совершает свой малопонятный вояж в Израиль? Да ещё с этим Игорем, которого кое-кто полагал любовником главрежа.

Кроме женщин, кому довелось побывать в кровати Евгения. Им эта версия казалась вздорной. Светлана по понятной причине разделяла их мнение.

Пригубив бокал вина, она вернулась к просмотру.

Следующее видео кто-то снимал на том самом выпускном спектакле. К своему стыду, Светлана толком не помнила сюжет этой мрачноватой комедии и смотрела пьесу словно впервые. Но минут через двадцать она вдруг поняла, что все основные действующие лица так или иначе уже мелькнули на экране, но где же, чёрт возьми, Тилляев? И кстати, кого он там играет? Безымянного тюремщика или монаха? Нет. Но среди главных героев Света не могла узнать Дениса. Ничего подобного – ни стройной фигуры, ни певучего голоса. Герцог Винченцо? Слишком высок и горласт. Анджело? Широкоплеч и большерук. Эскал – тут и думать нечего, на роль взяли самого низкорослого студента. Клавдио или Лючио? Не те голоса и черты лиц… В чём дело? Может, у Дениса в этом спектакле была уж совсем проходная роль?

Звонить Людмиле, да в такой час, было глупо. К тому же не факт, что она знает точно. Мальчишке – ещё менее умно, да и куда ему звонить? Он вроде бы остановился у кого-то из почти незнакомых людей, пустивших его «на недельку» исключительно по большой просьбе Василия Ласкевича.

Спектакль между тем показался Светлане занятным, да и выпускники старались, выкладываясь по полной… К тому же чем плохо для общего развития посмотреть Шекспира? Пусть даже в исполнении студентов, да ещё из республики, в одночасье ставшей ближним (или уже дальним?) зарубежьем… Забавно – Изабеллу играет девушка явно с местными корнями, но роль ей как нельзя лучше к лицу… Кто она? И чем сейчас занята? Может быть, ей удалось найти свою судьбу в каком-нибудь театре в России? А может быть, вышла замуж, надела паранджу и даже мечтать теперь не смеет о том, чтобы побывать на представлении хотя бы в качестве зрителя?

Выпив ещё бокальчик, Светлана не заметила, как задремала. Шекспир – это, конечно, великолепно, но время уже подходило к двум часам ночи… Внезапно знакомый тембр голоса заставил Севостьянову встряхнуться и открыть глаза. Судя по всему, действие перешло уже за половину. Света уставилась в экран, но никак не могла понять, в какой момент появился Тилляев. По ходу спектакля герцог, переодетый монахом, что-то внушал двум женщинам – Изабелле и ещё одной… Вот это поворот! Вторую девушку по имени Марианна играл облачённый в женский наряд юноша – несомненно Денис. Он перевоплотился практически полностью… а Светлану частенько раздражали нарочитые игры с переодеванием, где все отлично видели мужчину в женской одежде, но как будто делали вид, что так и надо. Поэтому Севостьянова недолюбливала фильмы типа «В джазе только девушки» или «Здравствуйте, я ваша тётя», хотя и оценивала их высоко, исключительно из соображений объективности. Здесь же было иначе – не знай Света, что на сцене Тилляев, то пребывала бы в уверенности, что видит молодую женщину – нежную, манерную, изящную… Даже голос у Дениса сейчас был словно и не его – бархатным, женственным. Сон как рукой сняло. Будучи опытной актрисой, Светлана отлично понимала, насколько сложным может оказаться такое перевоплощение, и потому восхищалась игрой молодого человека. Он как раз завершил беседу с герцогом и направился за кулисы, женственно покачивая фижмой, которая покоилась на его бёдрах под пышной юбкой. А как славно подчёркивал тонкую талию узкий корсет! Что там Арамис! Да этот парень – прирождённый травести!

Света в каком-то возбуждении даже приподнялась, уселась на диване, скрестив ноги. Вытряхнула сигарету из пачки. На экране Денис пока больше не появлялся. Но интуитивно женщина понимала, что этот персонаж должен выйти снова. И он вернулся – во всей своей красе. Светлана озадаченно смотрела на экран – нет, по сюжету не было никакого нарочитого переодевания! Шекспировская Марианна вела себя как женщина, и, судя по всему, таковой и являлась по замыслу автора. Чтобы исключить сомнения, Света не поленилась открыть ящик под диваном и перебрать пачку «Иностранной литературы », где года три тому назад ей попался текст пьесы. Да, точно, вот он… Пролистав несколько страниц журнала, Светлана только покачала головой, затем вернулась к просмотру.

Она очаровывалась всё больше, понимая, что юноша играет женщину с удивительной лёгкостью, без излишнего напряжения или чрезмерных усилий. И притом достоверно. Даже на небольшом экране, сквозь дефекты видеоплёнки, несмотря на дрожание камеры, Денис теперь казался ей воплощением существа, обладающего притягательностью обоих полов одновременно. Подобное сочетание мужского и женского в людях ей редко доводилось видеть… Если вообще такое случалось. Хотя, конечно, в этой роли ничего от мужчины не было и быть не могло. А от женщины – только искусно вылепленный сценический образ, который есть просто маска.

Но если не знать всей подоплёки, то можно и ошибиться.

* * *

– Денис, а всё-таки как случилось, что ты сыграл Марианну на выпускном спектакле? – спросила Светлана молодого человека в перерыве между прогонами. Они сидели и курили на небрежно окрашенной в коричневый цвет деревянной скамейке возле двери, ведущей в подвал здания бывшего кинозала «Октябрь», где сейчас располагался театр Атаманова (городские власти позволили коллективу занять помещения кинотеатра, закрытого пару лет назад за ненадобностью)… Несмотря на то что Тилляев уже вполне вписался в труппу и оставил по себе неплохое впечатление, Севостьяновой никак не подворачивалась возможность пообщаться с юношей неформально, кроме как во время перекуров. Но обычно в курилке толклись ещё минимум двое-трое, а повода, чтобы пригласить парня для разговора по душам, Света пока не находила. Она помнила о неявном поручении Людмилы (правда, Денис показывал себя вполне послушным мальчиком), да и у неё самой молодой актер вызывал интерес такого рода, что она даже себе боялась порой признаться. Почти двадцать лет разницы – это даже для актёрской среды многовато.

– У нас не хватало девушек на выпускном курсе, – сказал Денис. – Трёх или четырёх студенток вообще забрали с учёбы.

– Куда забрали? И кто? – не поняла Света.

– Родные приехали за ними и увезли домой. Что ведь интересно – первые два или три курса их поддерживали, радовались за них… Стоило только подуть новым веяниям, так сразу – всё. Никаких вам театров – это ведь страшный грех и богохульство. Особенно для девушек. Даже до распада Союза в училище начали звонить сверху и намекать, что, согласно местным традициям и укладам, лицедействовать имеют право только актёры мужского пола… В итоге в стране сейчас актеров вообще никаких не осталось. Театр сгорел, якобы от стихийного пожара. А училище разогнали, ну, вы же в курсе.

– Слышала, конечно, – с искренним переживанием произнесла Севостьянова. – Как это ужасно, наверное. Не давать возможности молодым людям играть на сцене – всё равно, что лишать их свободы.

– Да, Светлана, вы совершенно правы, – воскликнул Денис. – Что касается выпуска, то мастера вообще подумывали заменить спектакль, но мы так долго его репетировали, что заниматься перестановками было уже слишком поздно. Кроме меня, на женскую роль планировали переместить ещё одного парня из эпизодов, но одна из наших девушек – Фатима – неожиданно вернулась и заявила, что обязательно сыграет Изабеллу.

– Ей замечательно подошла эта роль, – сказала Света.

– Точно. Жаль, что она так и оказалась для неё единственной, – помрачнел Денис.

– Заставили бросить театр?

– Хуже. Задавили на улице, когда в столице начались беспорядки. Совершенно случайно, просто толпой сбили с ног и прошлись несколько раз. Очутилась в плохое время в плохом месте, как говорят в кино.

Света помолчала, ужасаясь тому, что ещё недавно казалось невозможным и абсурдным.

– А парень тот не расстроился? Которого вернули в эпизод? – спросила она.

– Ни в малейшей степени. Закир сильно сомневался, что справится с женской ролью. Что интересно – он из местных, в мечеть ходил с детства, а сейчас переехал в другую страну, играет в мусульманском театре. В том числе и женские роли – у них разрешено выходить на сцену исключительно мужчинам… Так что в тот раз «повезло» только мне, – улыбнулся Денис, гася сигарету.

– Ты говоришь так, что можно подумать, будто ты произносишь «не повезло». А мне понравилось, как ты справился с этой ролью. Я честно думаю, что твоё участие в пьесе было лучшим. И Марианна тебе больше к лицу, чем Арамис.

– Вы… правда так думаете? – Тилляев выглядел озадаченным.

– Правда. Тебя это удивляет? Ты актёр, Денис! Разве актёр может стесняться своих ролей? К тому же прекрасно сыгранных? И неважно при этом, какого пола твой персонаж.

– Вы говорите точь-в-точь как наш мастер курса, – развёл руками Денис. – И меня, что удивительно, похвалил за ту роль один мэтр из Русского национального, от которого вообще добрых слов не дождёшься. Я, кстати, боялся, что часть наших студентов… Ну, скажем так, отнесётся ко мне неоднозначно по мере отработки пьесы. Но нет, этого не случилось.

– Вот видишь…

– Знаете, Светлана… Скажу вам по секрету, мне эта роль далась легче, чем тот же Арамис.

– Я это заметила.

– Правда? – Юноша даже покраснел.

– Конечно. Ты не просто играл Марианну, ты жил ею, дышал ею, потому что проникся до малейшей клеточки. Или она впитала тебя целиком. А мушкетёра ты играл. Превосходно, но всего лишь изображал. Это разные вещи, и хорошо, если ты понимаешь, о чём я.

– Возможно, я на самом деле это понимаю.

– Но ещё не готов признаться в этом даже самому себе. Верно? Ничего, всё у тебя впереди.

Из-за угла появилось лицо Людмилы Прониной.

– Так. Кабаниха, Тихон! Вы что тут делаете?

– Гнём линии, – ответила Света.

Тилляев поднял бровь, догадываясь, что смысл этой фразы для него скрыт.

– Хватит курить, идите работать… Завтра у нас большой прогон.

– Ох, Людмила Ивановна… – заговорил Денис. – Насчёт завтрашнего дня…

– Что такое?

– Мне нужно быть в аэропорту. Встречаю самолёт из родного города.

– Родственники?

– Если честно, то девушка. Она, можно сказать, беженка.

– Причина уважительная… Хорошо, придумаем что-нибудь…

«Девушка». Почему-то это слово точно острая игла ткнуло Свету в сердце. «Ну что за глупость, в самом деле? Какое она имеет право даже немного ревновать этого мальчишку!»

«Видимо, какое-то право у тебя стало появляться», – отозвался внутренний голос.

– Идёмте, маменька, – вдруг произнёс Денис, поднявшись со скамейки и протянув красивую руку Свете. Та, чуть помедлив, подала свою и от прикосновения ощутила лёгкую дрожь, приятной, но словно бы колющей волной пробежавшую от плеча через всё тело к бёдрам.

«Маменька», – с досадой думала Севостьянова. – Понятно, что сейчас у него в голове игра, продолжение пьесы… Но ведь я ему действительно могу годиться в маменьки, и это жуть до чего обидно».

Примерно так же, как наличие подруги, которая завтра собирается к нему прилететь.

* * *

Протяжный крик Зульфии вдруг резко оборвался, и девушка откинулась на подушки. Упругие груди высоко вздымались, пока дыхание, прерванное оргазмом, приходило в норму. Денис провёл кончиками пальцев по нежной коже живота подруги, и тело девушки сладко содрогнулось. Зульфия протяжно охнула.

– Как хорошо…

Вздохнув ещё раз, девушка повернулась на бок и прильнула к Денису, который уже перевернулся на спину. Положила голову ему на грудь, томно промурлыкала:

– Мне кажется, я могла бы часами не вылезать из постели… И тебя не выпускать.

Юноша усмехнулся, погладил Зульфию по мягким чёрным волосам. Та зажмурилась, притиснулась к Денису плотнее, закинула на него левую ногу и прижалась к бедру. Повернула лицо чуть выше и ощутила поцелуй над бровями.

– Ты сбрил усы, – проговорила девушка, словно заметила впервые. – А зачем – так и не сказал, когда мы встретились.

– И бороду, – добавил Денис.

– Надоели?

– Не то что бы. Просто там я был обречён играть мушкетёров и прочих шевалье, а здесь у меня открылись возможности для других типажей и характеров.

– Кого ты сейчас играешь?

– Тихона. Ставим «Грозу» Островского.

– Мерзкий он, – поморщилась Зульфия. – Арамис хоть и себе на уме, но всё ж благородный.

– Не бывает плохих ролей, – возразил Денис. – У меня была возможность отказаться, но я не стал этого делать. Даже если бы роль мне не нравилась, сейчас лучше не спорить. Я всё ещё гастарбайтер, и права у меня птичьи.

– Но приняли тебя хорошо, ты же говорил…

– Да. Не скажу за всех, но как минимум половина – точно. Остальные могут быть просто актёрами… Кем они и являются.

– Я иногда думаю, Денис… А вне сцены ты тоже актёр? Со мной, например?

– Почему ты так решила? Я не притворяюсь, когда я с тобой. Да и зачем? Я люблю тебя, я это знаю, и я с удовольствием это говорю… Я л-ю-б-л-ю тебя, Зульфия. Ты такая волшебная, слов нет…

– И ты чудесный! Я тоже тебя люблю… Ты невероятно сладкий, я просто тебя съесть готова… Вот прямо сейчас.

С этими словами девушка скользнула по телу юноши ниже, лаская его гладкую кожу ладонями, сползла к бёдрам…

– Ты стонешь и кричишь прямо как девушка, – хихикнула она чуть позже, целуя Дениса в губы и с наслаждением чувствуя, как язык юноши проникает ей в рот.

– Так ещё бы, – произнёс Денис расслабленно. – Ты же это делаешь просто мастерски. Я в восторге.

– В таких случаях надо задавать вопрос: «Где ты этому научилась?»

– Не буду. Мне без особой разницы…

– А мне иногда хочется спросить, где ты так классно научился некоторым фишкам. Наверное, так только женщины умеют, потому что знают, где у них самые чувствительные точки…

– У тебя была возможность сравнить?

– Нет, конечно, глупый… – Зульфия снова поцеловала Дениса и опять хохотнула.

– Представляю, как бы бесились Махмуд и Эсон, если бы знали, как именно мы с тобой тут шалим, – сказала она.

– Брата твоего я знаю, а кто такой Эсон?

– А… Это сын начальника моего отца. И отец недавно начал открытым текстом говорить, что мне пора думать о том, какой женой я для него стану.

– Никаких Эсонов! – нахмурил брови Денис. – Думай лучше, какой женой ты станешь для меня.

– Ого! Ты это серьёзно?

– А почему бы нет? Сейчас решим проблемы с работой, сделаем гражданство… Твой отец ещё благословлять тебя приедет.

– Не приедет, – уверенно произнесла Зульфия. – Он плохо отзывается о «лицедеях», как стал называть артистов после отделения республики. Ну и ладно. Если ты серьёзно, я буду для тебя лучшей женой. Самой нежной, самой ласковой… И самой распущенной на свете. Лишь для тебя, конечно.

– Я буду только счастлив, – произнёс Денис, обнимая девушку и прижимая её к себе.

* * *

Премьера «Грозы» прошла вполне гладко. Так сказала Пронина на летучке, отметив хорошую игру всех занятых в спектакле актеров, но сделала замечания Константину Дедову (Кулигин) и Светлане, которая в роли Кабанихи была хороша, но, может быть, излишне агрессивна.

– Чуть-чуть сбавьте накал, Светлана, – произнесла Людмила. – Вы готовы были растоптать вашего сына раньше, чем это планировал показать автор.

Севостьянова решила высказаться, но прикусила язык. Ей в последнее время было невыносимо смотреть на Дениса, который просто светился, приходя на репетиции. Нужно было быть слепой, чтобы не видеть на его лице словно бы надпись крупными буквами: «У меня опять был сумасшедший секс с любимой девушкой!»

Сердце актрисы то сжимало, то кололо. И она ничего не могла с этим поделать. Повторяя тексты роли, она то и дело произносила вслух:

– Мне безразличен Денис Тилляев. Я к нему равнодушна. Я в два раза его старше. Он годится мне в сыновья. У него своя жизнь. Не нужно думать о нём.

Подобная аутогенная тренировка не спасала, давая облегчение лишь на пару-тройку часов. Даже после трудного спектакля Света долго не могла уснуть, крутясь и ворочаясь в постели. Эксперименты в виде раздельной пижамы или попыток спать голой ни к чему не приводили. Больше двух бокалов сухого вина Светлана себе не позволяла, а этого было мало. Приходилось прибегать к помощи пальчиков – но оргазм приносил не только разрядку, но и досаду. И желанной удовлетворённости не было в помине. Женщина начала замечать за собой вспышки раздражительности, однако с удивлением обнаружила, что юбки и джинсы как-то враз стали немножко свободнее. При росте в метр шестьдесят два Светлана ухитрялась не переходить установленный для себя лимит веса в пятьдесят пять. Взвесившись, даже покачала головой, увидев стрелку на значении «52». А глядя в зеркало, вдруг заметила, что её лицо слегка изменилось – словно бы увеличились и округлились глаза, разгладились мелкие морщинки. Оно стало выглядеть моложе и привлекательнее без каких-либо новых ухищрений.

«Чёрт знает что, – думала Света. – Или не зря говорят, что любовь, даже неразделённая, красит женщину?.. Но неужели я серьёзно думаю, что это любовь? Я что, разве влюбилась в этого мальчишку?»

«Да, – подтвердил внутренний голос. – Ты влюбилась в этого мальчишку и готова сейчас на всякие глупости. Постарайся, пожалуйста, не натворить таких вещей, за которые тебе потом будет стыдно!»

И Света старалась. Слушая замечания Людмилы, прокручивала в голове эпизоды вчерашней премьеры. И то, как чуть было не облажалась, по ходу действия пьесы обратившись к Денису, игравшего её сына:

– «Ведь от любви родители и строги-то к вам бывают, от любви вас и бранят-то, всё думают добру научить. Ну, а это нынче не нравится. И пойдут детки-то по людям славить, что мать – ворчунья, что мать проходу не даёт, со свету сживает. А, сохрани господи, каким-нибудь словом снохе не угодить, ну и пошёл разговор, что свекровь заела совсем ».

– «Нешто, маменька, кто говорит про вас?» – хлопнув пушистыми ресницами, спросил Денис.

Рана в Светином сердце тотчас заныла, и она вдруг заговорила воркующим тоном, никак не подходящим для Кабанихи:

– «Не слыхала, мой друг, не слыхала, лгать не хочу. Уж кабы я слышала, я бы с тобой, мой милый, тогда не так заговорила… Ох, грех тяжкий! Вот долго ли согрешить-то»…

Последние слова она произнесла так мягко и нежно, что Денис явно растерялся – и это тоже шло не от роли. Пауза в реплике была излишней, и Севостьянова, сделав над собой усилие, закончила фразу довольно агрессивно и даже немного злобно:

– «Разговор близкий сердцу пойдёт, ну и согрешишь, рассердишься! Нет, мой друг, говори, что хочешь, про меня! Никому не закажешь говорить: в глаза не посмеют, так за глаза станут»…

Дальнейший диалог прошёл в рамках канона, и если Денис сделал какую-то зарубку у себя в голове, то Света этого знать не могла. И ещё она чувствовала, что Людмила не сказала ей всего, но понадеялась, что таким образом актриса решила добавить своему персонажу вящего лицемерия.

Помрежа была очень наблюдательная и малейшую фальшь или отсебятину видела отлично. Могла выговорить даже за неверное движение глазами или несвоевременный жест, на которые ни один зритель не в состоянии обратить внимание. Но могла и промолчать. Чтобы потом высказать при ином, более удобном случае.

…«Гроза» оказалась не единственным спектаклем, в котором Людмила решила задействовать Дениса. Получив письмо с пожеланиями от Атаманова, который в очередной раз неуверенно грозился скоро вернуться, Пронина изучила текст новой пьесы модного драматурга Волопасова. Главреж настоятельно рекомендовал включить спектакль в репертуар.

Сюжет и время действия (начало восьмидесятых) пришлись Прониной по душе, и она с энтузиазмом принялась перебирать возможные варианты. Тилляев неплохо подходил на роль старшеклассника Игната Парфёнова – молодого негодяя и разбивателя сердец. Вполне обаятельного, но при этом он должен был находиться в тени ключевых персонажей, которых, естественно, придётся изображать мужчинам покрупнее и с более брутальной харизмой.

Сестру Парфёнова Тоню, оказавшуюся жертвой интриг своего младшего брата, должна была играть Мария Глущенко – капризная и непредсказуемая, но, без сомнения, прекрасно умеющая входить в образ. Притом настолько, что по окончании действия с трудом расставалась с ним, порой отказываясь даже отзываться на собственное имя. Некоторые не без основания за глаза называли такое поведение напыщенным, но в лицо, конечно, не рисковали подобное повторять. В свои двадцать шесть Маша прослыла женщиной мстительной и злопамятной. Она была худенькой шатенкой, с грудью первого размера, но обладала удивительной притягательностью. И красивыми точёными ножками, которые частенько демонстрировала на сцене, даже в эпизодах, когда этого и не требовалось явно. Впрочем, она хорошо справлялась и с амплуа травести в детских спектаклях, изображая благовоспитанных и вполне асексуальных мальчиков.

На некоторое внешнее сходство персонажей и актеров Пронина и решила сделать ставку, о чем и сообщила на очередном собрании труппы.

Вопреки её ожиданию, Глущенко даже не стала скрывать восторга. Ей нравилось быть простушкой-инженю на сцене, несмотря на то, что обладала она в жизни диаметрально противоположным характером (а может, именно из-за этого).

Внимательно выслушав краткое резюме Людмилы, Маша подошла к Денису:

– Наконец-то у меня будет брат, – произнесла она, с интересом стреляя серыми глазами прямо в лицо Тилляеву. – Мы, случайно, не близнецы, разлучённые в детстве?

– Не надейтесь, – сухо произнесла Пронина. – К тому же ваша мама тоже среди действующих лиц.

– И кто будет нашей мамой? – сразу же отреагировала Глущенко.

– Я вижу в этой роли Севостьянову, – сказала Людмила. – Мама у вас молодая, интеллигентная… Довольно податливая и доверчивая.

– Судя по всему, это предложение, от которого нельзя отказаться, – произнесла Света. – Я готова.

– Ну что ж, нам с вами снова придётся породниться, – с улыбкой сказал Денис.

Подобные шутки были весьма в ходу среди членов труппы, и Глущенко даже прыснула. У Светы же это замечание энтузиазма не вызвало, и она в какой раз ощутила болезненный укол в сердце. Но при виде того, как улыбаются, глядя друг на друга, Денис и Маша (некоторый взаимный интерес у них пробудился явно не сегодня!), у Светы вдруг забрезжила странная надежда. А что, если Денис увлечётся Машенькой, и его связь с приезжей девушкой (и кстати, кто она? Какая она?) постепенно сойдёт на нет?

Думая о Маше, Севостьянова почему-то предполагала, что к ней ревновать Дениса она не станет. В театре не редкость мимолётные (пусть иногда не особенно) интрижки между актёрами, и это, как правило, никого сильно не задевает. Хотя бывают и исключения, конечно. Некоторые вообще склонны полагать театр одной большой постелью, и это пусть далеко не всегда и не везде, но соответствует действительности. Две-три связи, как правило, имеют место. Не только мальчик-девочка, но и мальчик-мальчик… Кстати, на Тилляева уже начал обращать внимание и Соболев… А это уже неприятно. Хотя Денис вроде бы «нормальный». Насколько это возможно для актёра, конечно. Да ещё такого, который имел опыт погружения в женскую роль. Довольно глубокого погружения, надо отметить…

А похоронивший пару лет назад жену, про которую толком никто из труппы не знал, актёр Константин Дедов вдруг начал оказывать знаки внимания ей, Светлане. Пока вроде небольшие – ну там, руку подать у крыльца, предложить подвезти… В труппе только он, да ещё Наталия Евстафьева могли похвастаться наличием личного автомобиля. Руку Света протягивать соглашалась. Но в элегантную белую «волгу» садиться отказывалась. Почему? Дедов ей не был неприятен. Разница в возрасте (мужчина был на шестнадцать лет старше) не казалась столь уж чрезмерной. Просто не было желания, вот и весь ответ.

Светлана, никого не ставя в известность, переписала для себя кассету с записью обоих спектаклей и теперь то и дело пересматривала пьесу Шекспира, начиная с четвёртого акта, когда в процессе появлялась Марианна. Севостьянова отдавала себе отчёт, что занимается каким-то извращением, которому ещё не придумано названия. Боль, которую она испытывала, глядя на игру Тилляева, была сродни мазохистской, а его женственные манеры, движения, походка вызывали у Светы странное возбуждение, словно она смотрела эротику по кабельному. Не порнографию, именно эротику, с эпизодами женских однополых соблазнений, которая однажды поразила её до глубины души. Севостьянова хорошо помнила, как вскоре после развода, лет шесть назад, когда за показ эротических фильмов ещё можно было поиметь больших неприятностей, её пригласили на квартирный просмотр «Греческой смоковницы». И в какой сумасшедший бег пустилось сердце, когда на экране пошли первые кадры, только намекающие на лесбийские ласки. Это было даже не сексуальное возбуждение в чистом виде, но сильнейшее «над-эстетическое» наслаждение, пробирающее до мурашек. Светлана всегда считала, что женское тело в принципе красивее мужского – изящнее, элегантнее, пластичнее, – но после просмотра фильма убедилась в этом окончательно. Никогда прежде не ощущавшая тяги к своему полу, задалась целью испытать новое, запретное, изысканное… Через полгода это случилось. О, как сладостны были первые прикосновения рук под столиком в театральном кафе! Как замирало сердце от шуршания узкой красной юбочки по чёрному нейлону чулок! Как прерывалось дыхание от аромата женского тела, столь непохожего на привычный мужской запах! Как дрожал голос, когда она спрашивала, как именно Нелли (ах, Нелли! Поэтесса, экзальтированная и до странности плаксивая) поняла, что ей нравятся женщины! И какое потом случилось разочарование, когда наконец они разделись, легли рядом и принялись ласкать друг друга… Света могла сравнить это только с ударом, который получила, взяв в далёком детстве без спроса дедушкину курительную трубку. У вишнёвого дерева был изумительно «сладкий» цвет, и Света, обхватив губами мундштук, приготовилась насладиться вкусом самого лучшего шоколада в мире… И боже мой, какой шок получила, ощутив на языке едкую горечь… Оргазма с Нелли она не достигла, хотя и пыталась. Но тщетно! В процессе ласк куда-то пропала магия и ушло очарование, забрав с собой вожделение. Нелли, правда, один раз кончила. Если не сымитировала, конечно. Света подозревала это не без оснований, потому что предложения повторить от поэтессы не последовало, более того – отношения между женщинами стали более прохладными, пока не дошли до простого «здравствуй» при случайной встрече. Потом была Анна (художница, немного нескладная, стеснительная и плохо понимающая, чего сама хочет). И новое фиаско, ощущение пустоты под красивой обёрткой. Света посчитала себя достаточно умной, чтобы не наступить на коварные грабли в третий раз, потому оставила все попытки уподобиться античной Сафо.

Слишком молодые юноши, да ещё обладающие излишне изящной фигурой, Севостьяновой до недавнего времени вообще были неинтересны, и только появление Дениса вдруг перевернуло представления Светланы о мужской привлекательности с ног на голову. Уже в процессе знакомства, когда она привела Тилляева на встречу с Прониной, Света с нескромным интересом разглядывала стройный силуэт юноши и чувствовала, что в душе начинают играть странные, волнующие и даже немного пугающие фантазии. Будь та встреча первой и единственной, да без «подпитки» в виде шекспировской пьесы, возможно, сердце женщины осталось бы в покое. Но жизнь повернула всё иначе.

* * *

– У меня для тебя хорошая новость, – заявил Денис, входя в комнату.

Зульфия, сидевшая у зеркала на табуретке, у которой были на треть отпилены ножки, расчёсывала свои волнистые, чёрные с каштановым отливом волосы.

– Какая же?

– Меня задействуют ещё в одном спектакле. И на одной из главных ролей. Это значит, через месяц зарплата поднимется раза в полтора как минимум.

– Классно, – произнесла Зульфия, откладывая массажную расчёску. – Это сколько в «убитых енотах» будет?

– Двести. Может быть, даже двести пятьдесят.

– Двести… – вздохнула девушка. – И только через месяц.

– Если точнее, даже через полтора, – неохотно сказал Тилляев. – И то в лучшем случае. Нам стали задерживать зарплату… Но это сейчас везде так.

– Плохо как-то это всё, – грустно произнесла Зульфия. – Мы не выживем на такие деньги.

– Начинаю бросать курить, – с отчаянием произнёс Денис, кидая на тумбочку начатую пачку «примы». Он надеялся, что сумеет избавиться от привычки. К тому жеи нормальных сигарет в продаже практически нет. Даже такую дрянь, как «прима», сейчас только у цыган можно купить, и за бешеные деньги притом.

– Я знаю, что в магазинах ни черта не найти… Ладно, хоть печенье и чай остались… Как быть с талонами?

– Да никак. Мне для этого надо получить прописку… Регистрацию. Хотя это одно и то же, кто бы там чего ни говорил. Но без официального трудоустройства мне её давать не хотят. А устроиться на работу я смогу, только получив российское гражданство. Но гражданство без регистрации не дают! Замкнутый круг. Владислав Семёныч, наш администратор, пообещал разомкнуть ситуацию. Но как быстро он это сделает…

Денис покачал головой, умолчав о неизбежных проблемах с военкоматом.

– А подработки у актёров же есть какие-то?

– А как же? Но до Нового года ещё далеко… Пойдёшь со мной Снегурочкой халтурить?

– Для этого мне в блондинку надо перекраситься, – сказала Зульфия, придирчиво разглядывая себя в зеркале.

– Ты это серьёзно?

– Абсолютно. Мне больше нравятся светлые волосы, я уже примеряла парик, он обалденно смотрится при моём цвете лица. Но дома я бы выглядела белой вороной – сейчас и так всех, кто хоть немного выделяется, особенно девушек, готовы камнями побить… А здесь – классно, в любые цвета можно краситься, хоть в сине-зелёные, и никто тебе слова поперёк не скажет… Потом, я боюсь, что меня могут начать искать, я хочу изменить внешность… И вообще, женщина же не может всегда выглядеть одинаково!

– Тебе надо было поступать в наше училище, – засмеялся Тилляев.

– Да ладно… Я вот что думаю. Придётся с моих припрятанных долларов швейную машинку в аренду взять. Нет, лучше вязальную… Сегодня в газете несколько предложений для надомной работы нашла. Тебе передают в пользование машину, а ты вяжешь по готовым лекалам и получаешь оплату за заказы. Я уже занималась подобными вещами. Деньги, конечно, не бог весть какие, но сам подумай – сегодня решила пройтись по «комкам», думала краски для волос приобрести… А ты сам знаешь, в «комок» – это как в музей ходить. В Эрмитаж. Всё красиво, а купить невозможно. Ёлки-палки, если б знала, привезла с собой банку «Блондорана», у нас такая штука в продаже была всегда… Не перекисью же волосы убивать!

– Ладно, подожди немного. Я же говорю, зарплату поднимают.

– Инфляция через два-три месяца сожрёт твою прибавку, – поджала губы Зульфия. – Я знаю, как это бывает, у нас дома тоже за ценами невозможно угнаться… Но там, к слову, на зарплату ведь никто не живёт. Здесь, кстати, то же самое. Люди говорят, если кто не торгует, тот палец сосёт. Вот интересно, соседи по подъезду уверены, что ты либо на рынке, либо на барахолке стоишь, уже спрашивали, что у нас есть и почём.

– Было бы чем торговать, – проворчал Денис. – К тому же ты отлично знаешь, что я сюда не барыжить приехал и не кирпичи класть.

– Да в курсе я, в курсе… Кошмар, конечно. Но я надеюсь, что он рано или поздно кончится. Но сейчас-то как быть?

– Давай отметим что-нибудь, – предложил Тилляев. – Годовщину нашего знакомства, например…

– Ой… А ведь правда! – радостно воскликнула девушка. И тут же скисла:

– Но как именно?

– Скромно и со вкусом… Смотри, что у меня есть…

– Хо-хо, вина купил… Вау, какие конфеты! – Зульфия даже запрыгала от восторга и захлопала в ладоши. – Настоящее «ассорти», у нас таких уже сто лет не было! Ух ты, московские!

– Ну и чтобы обозначить, что это не так всё просто… – Денис скрылся в прихожей и вернулся с букетом белых хризантем.

– Солнце ты моё! – вздохнула Зульфия и кинулась ему на шею. – И откуда ты всё помнишь? И где ты это нашёл?

– Память вроде бы имеется. А вообще, в театре есть своя закрытая барахолка, для своих. Надеялся на шампанское и хорошие сигареты, но, наверное, будет только в другой раз.

– Ты же всё равно курить бросать собрался?.. Ну ладно, я тебя не заставляю. Поступай, как хочешь…

Зульфия выскользнула из объятий и вприпрыжку метнулась на кухню, оборачивая вокруг себя тесёмки фартука.

– У нас есть пакет картошки, – сказала она. – Сейчас сделаю что-нибудь.

– И ещё пара банок тушёнки, – заметил Денис. – Не пропадём с голоду.

– Никогда и ни за что! – с жаром согласилась девушка.

Действие второе

Денис прошёл знакомым коридором в зал, где уже собрались все занятые в спектакле. Поздоровался и слегка напрягся в ожидании, что Людмила сейчас выскажет ему за опоздание. Для него это был первый случай, но помрежа «строила» проштрафившихся почём зря, невзирая на любые обстоятельства.

Но Прониной сейчас точно было не до этого. Она вяло махнула рукой Тилляеву – садись давай. Молодой человек быстро глянул на сиденья партера и заметил короткий приглашающий жест Светланы. Улыбнувшись, подошёл и сел рядом.

– Похороны у нас, что ли? – шёпотом спросил он.

– Почти, – ответила Света. – «Вторая нить Ариадны» может прямо сейчас оборваться.

– Так, теперь все заинтересованные лица в сборе, – заговорила Пронина. – Для опоздавших подробности излагать не буду, узнают в процессе… В общем, надо что-то решать, и при этом сегодня. Вопрос повторяю: кем заменить Глущенко? Кто будет играть Тоню Парфёнову?

По стульям, занятым актёрами, пролетел шепоток.

– Я бы рискнула, – заявила Роза Афонина, тридцатилетняя, превосходно выглядевшая брюнетка – высокая, стройная, с роскошной гривой медных волос. Ей обычно доводилось играть злодеек вроде Миледи или пираток в детских спектаклях.

Пронина задумалась. Судя по всему, эта идея была ей не особенно по душе.

– А давайте устроим рокировку, – предложил Соболев. – Может быть, Светочка будет сестрой, а их мамой сделаем Наташеньку.

Наталии Евстафьевой не впервой было изображать чьих-то мам, включая и известную всем Анну Андреевну из «Ревизора».

– Не мой типаж, – с сомнением произнесла Наталия. – Я внимательно прочитала текст и вижу в роли мамы Парфёновой кого угодно, но не себя. С другой стороны, почему бы нет? С ролью я так или иначе справлюсь. А на несоответствии образа иногда получаются очень интересные трактовки событий.

– Светлана. Денис. На сцену, – деревянным голосом произнесла Людмила.

Актёры вышли под свет прожекторов. Кто-то из их коллег кашлянул.

– Я тоже так думаю, – сказала Пронина. – Светлана, пожалуйста, обратно… Роза, встаньте на её место.

Денис мог бы сказать, что Афонина значительно лучше бы подошла на роль Тони, нежели Света, но промолчал. Он уже видел, что Машу заменить из присутствующих некем. Со стороны это тоже поняли – из зрительного зала было прекрасно видно, что Роза даже без каблуков выше Дениса. И выглядит в их паре откровенно доминирующей… а должно быть с точностью до наоборот.

– Идите на место, оба, – вздохнула Людмила. – Кто у нас ещё в запасе имеется? Из тех, кто не задействован, то есть кого сейчас я тут не вижу.

– Молотова? – сказал Арсен Меликян, самый юный из актёров (не считая Дениса), недавно принятый в труппу.

Арина Молотова, маленькая, круглая и с пронзительным голосом? Чудесная актриса, но для этой ли роли? Звук, похожий на скептическое «у-уу», пронёсся над партером.

– Может, Кулагину позовём? – предложила Роза.

Константин Дедов, стоявший у стены, громко фыркнул. Светлана подумала, что он сейчас похож на оживший восклицательный знак – такой же высокий и бескомпромиссный, одним своим видом привлекающий внимание. Актёр тут же перехватил взгляд Севостьяновой и неожиданно улыбнулся. Света стушевалась.

– Вы хотите, чтобы Евгений Эдуардович нас всех уволил? – сердито спросила Людмила. – Ладно. Все пока свободны. Незапланированный перерыв полчаса. Я вам очень советую не просто курить по углам, а хорошенько подумать, как нам избежать срыва премьеры.

– …Так что же случилось с Машей? – спросил Денис у Светы, когда все поднялись со стульев и покинули зрительный зал.

– Попала под машину, – мрачно ответила Севостьянова.

– Боже, – пробормотал Денис.

– Не переживай, твоя «сестра» жива. Но сломала ногу. Судя по всему, ей повезло – на пешеходном переходе её сбил какой-то урод на чёрном «мерседесе». Даже не остановился. Наверняка из «новых русских», они же всех вокруг себя за мусор держат…

– Маша в больнице?

– Да, в первой городской. Перелом неопасный, но сложный. Лежит на вытяжке. На сцену ей теперь долго не выйти.

– Чёрт, надо же, не повезло как!

– Да уж… Слушай, пошли ко мне в гримёрку, может, чего и придумаем…

Индивидуальных гримёрных в театре Атаманова было всего три, и одну из них уже давно занимала Севостьянова на правах старожила. Денис же готовился к спектаклю в общем помещении, но, по словам актёров, ещё год назад, до переезда в «Октябрь», даже это было невозможно представить.

– Что бы я мог тут придумать? – озадаченно спросил Денис, глядя на Светлану, проходя в комнату следом за женщиной. – Так-то я всех наших знаю… А кто такая Кулагина, кстати?

– Настя прежде работала с нами. Потом внезапно перебежала в академическую драму… Всё это в порядке вещей, конечно… Но лишь когда люди уходят, предупредив всех заранее и не поставив премьеру под угрозу срыва. Дедов, помню, сильнее всех рвал и метал – ну, старая школа… Ты понимаешь, какое теперь у нас и Атаманова к ней отношение. Она кое-кому из наших недавно начала звонить, якобы поговорить и вскользь просить прощения. Похоже, она там не ко двору пришлась. Я точно всего этого, конечно, не знаю, но позвать её сейчас будет, мягко говоря, некомильфо…

По коридору послышались шаги, кто-то споткнулся, помянул чёрта. Судя по интонации, Дедов.

– Осторожно наступай, дорогой, – раздался голос Соболева. – Я тоже расстроен. Бедная Машенька…

– Точно, – проворчал Дедов. – Конечно, никому такого не пожелаешь, но на роль Игната, случись чего, например, без проблем бы поставили Арсена… А его заменили бы Фишером или Данько… Да даже на мою роль легче кого-то подобрать, чем заменить сейчас Глущенко… Вот же нелёгкая приключилась…

Мужчины пошли дальше, оставив Свету и Дениса в раздумьях. Каждый думал о чем-то своём. Севостьянова некоторое время смотрела на профиль Дениса, стоящего под лучами верхнего освещения, и вдруг её осенило.

– Денис, приоткрой дверь в коридор, – сказала она.

Тилляев толкнул дверь, которая отворилась примерно на четверть.

– Достаточно? – спросил он. – А зачем?

«Дурацкая идея или выход из положения?» – подумала женщина и, протянув руку, выключила все светильники в комнате – сначала лампы под потолком, а затем и подсветку гримёрного зеркала. Неяркий свет из коридора обозначил стройный силуэт юноши.

– Сейчас увидим, – произнесла актриса, у которой вдруг пересохло во рту. – Встань, пожалуйста, вполоборота к двери лицом и закинь руки за затылок… Да-да, вот так… Локти разведи шире, грудь вперёд, спинку прогни… Ноги вместе… Просто супер!

Светлана был искренне поражена: она сейчас видела стоящую в полумраке помещения девушку – изящную, элегантную. Женственные очертания фигуры Дениса могли запросто ввести в заблуждение незнакомого человека. Красивые руки, узкие плечи, тонкая талия. Бёдра, пожалуй, слегка тяжеловаты для парня такой комплекции. Надень на него лифчик с набитыми ватой чашечками да покрась как следует – вот тебе и красотка-инженю.

– Что ты делаешь? – спросил Денис.

– Думаю, как нам с тобой спасти премьеру, – ответила Севостьянова.

– Чего? – удивился Тилляев.

– Ты уже однажды спас выпускной спектакль. Теперь ты выручишь премьеру «Второй нити», – добавив жёсткости в голос, произнесла Светлана. Ощущая при этом мягкий, приятный трепет у себя в животе.

– «Мера за меру»? Но у Марианны не так уж много было выходов. Да и реплик по ходу пьесы не сказать что…

– Достаточно, чтобы стать ролью первого плана… Помнишь, как было в четвёртом акте? «Довольно пенья, уходи скорей…»

– «Идёт мой утешитель, чьи слова

Уже не раз мою печаль смягчали», – закончил Денис, изменив свой обычный тембр голоса на хрустально-бархатный.

– Великолепно! Прямо как тогда, в сцене на ферме у церкви!.. А это помнишь… «Сознаюсь, замужем я не была…»

Тилляев тотчас подхватил, добавив в голос кокетства и жеманства:

– «Но, государь, и не девица я:

Супруга знаю я, но он не знает,

Что он меня познал».

Трепет в животе Светланы усилился. Она вздохнула, может быть, излишне шумно. Надо было зажигать свет и прекращать чудесное очарование…

Щёлкнули выключатели. Актёр опустил руки и повернулся к Свете лицом, снова став Денисом.

– Ты так хорошо помнишь текст пьесы, – сказал он.

– Да, я когда-то собиралась в ней играть, – солгала Севостьянова. – Но дело не в этом. Я серьёзно считаю, что именно ты, и никто другой сейчас сможет сыграть Тоню.

– Тоня, в отличие от Марианны, тащит на себе чуть не половину спектакля, – с сомнением произнёс Тилляев.

– И с твоей помощью она его вытащит… Снимай куртку и садись к зеркалу.

Денис усмехнулся, но не стал артачиться.

– Всё равно это не выход, – тем не менее решил сказать он. – Будут наигранность и гротеск.

– Всё будет как надо, – заявила Светлана. – Я с тобой даже своим «эн-зэ» поделиться могу… Вот, начинай приводить лицо в порядок. Ты знаешь, что нужно делать… Какой у тебя размер обуви?

– Сороковой.

– Прекрасно. Счастье, что не сорок третий или больше…

Оставив Дениса очищать кожу лица и накладывать основу, Светлана метнулась к костюмерше. Ирина Паутова, дама почтенного возраста, работала в театре с самого дня его основания. Если главреж Атаманов являлся сердцем театра, то почти любой из актёров согласился бы с тем, что Ирина была его душой.

– Неужели нашли Тоню? – заинтересовалась она, передавая Светлане жилетку, блузку и юбку, предназначенные для Глущенко.

– Ищем, Ирина Борисовна, – заговорщицки улыбнулась Света.

– Кто она?

– Пока не скажу, чтобы не сглазить… Но у неё довольно большие ступни, надо примерить туфли сорокового размера… Ой, нет, только не шпильки, – с ужасом произнесла Светлана, посмотрев на сексуальные красные туфельки с каблуком сантиметров десять. Попроще бы…

Туфли «попроще» тоже оказались на каблуке, но на достаточно устойчивом и короче раза в три. Светлана решила, что это подойдёт, и, подхватив комплект одежды, почти бегом кинулась к своей гримёрной.

Тилляев деловито накладывал грим – с основой он уже справился, грамотно подобрав комбинацию тонов, чтобы придать как можно больше женственности контурам. Лицо молодого человека уже сейчас приобрело девичью мягкость, и когда Света в него вгляделась, у неё вдруг ослабли колени.

– Вроде что-то выходит, – сказал Денис. – На выпускном меня красили девочки… Боюсь, что до нужного результата я вряд ли сам себя доведу. Но в общих чертах должно получиться.

– Нам нужно не «в общих чертах», – возразила Светлана. – Либо мы сейчас слепим законченный образ, либо вообще не стоило и начинать.

– Без тебя я даже не подумал бы об этом, – пробормотал Денис.

– Поэтому слушайся меня и делай, что я тебе говорю, – подвела черту дискуссии Севостьянова. – Я помогу сделать лицо как надо. Отодвинься немного от зеркала.

С этими словами Светлана поставила низенький, хорошо потёртый пуф чуть сбоку от зеркала, так, чтобы под руками было всё необходимое, включая лицо юноши. Затем села на этот пуф и принялась за дело.

Для начала она решила довести нужную цветовую акцентацию если не до совершенства, то хотя бы до убедительности. Подбирая цвета румян, Света придала щекам нежный сливочный окрас, слегка оттенив скулы.

– Хорошо, что ты сбрил усы и бороду, – произнесла актриса. – А то иначе ничего бы у нас не вышло.

Денис молчал, наблюдая в зеркале за постепенной трансформацией. Полюбовавшись на свою работу, Света взяла брасматик и принялась «делать» глаза. Несмотря на то что ресницы юноши от природы были великолепными, прорисовка заняла не так уж мало времени. К тому же Севостьяновой вдруг пришло в голову сделать глаза чуть более раскосыми, чем они были у Дениса, да и у Маши, если на то пошло. Но результат превзошёл все ожидания.

Светлана чувствовала странное удовольствие, гримируя молодого человека. Она боялась признаться самой себе, что это наслаждение имело несомненно эротическое начало… но и не только, чёрт возьми! Что-то ещё другое, похожее на глубокое вдохновение, примешивалось сюда, такое, чему она пока не находила названия. Ну и ладно.

Мужчины-актёры обычно наносят на губы тон лишь немногим темнее, чем их естественный цвет, и помаду применяют чаще матовую. Но Света, обведя по контуру губы Дениса карандашом, вдруг решила взять помаду алого цвета с блёстками. Озорство? Желание принести пользу театру? Или подчинение сладкому трепету? Какая разница, в конце-то концов!

– Поразительно, – пробормотал Денис, когда дело было закончено. – Не ожидал, что такое возможно.

Он перевёл глаза на Светлану и искренне произнёс:

– Всегда был уверен, что ты великолепная актриса… Но теперь вижу, что у тебя есть и другие замечательные таланты.

– Не льсти мне, – приняв высокомерный тон, сказала Светлана. – К тому же мы ещё не закончили. Одевайся.

– Это значит «раздевайся», – сказал Денис, встряхивая костюм Тони.

– Можно подумать, тебе это впервой, – немного язвительно произнесла Света.

В принципе, Тилляеву не было смысла стесняться: в их общей гримёрной актёры то и дело переодевались в процессе представления, зачастую мелькая друг перед другом в одном белье. Так было заведено ещё с тех времен, когда актёры вообще не имели нормальных гримёрных и готовились к выходу на сцену в общем фойе, часть которого была задрапирована тяжёлыми портьерами. Сейчас, в помещении бывшего кинотеатра, стало чуть лучше, по крайней мере без анекдотических историй, вызванных теснотой и столкновениями полуголых артистов за кулисами.

Денис первое время чувствовал себя странновато, будучи вынужденным переодеваться среди других, но быстро убедился, что это в порядке вещей. Более того, в некоторых постановках, где действие происходило в минувшие века, порой требовалось быстро переодеть актрису, играющую роль с частой сменой костюмов. С шутками и прибаутками, иногда с беззлобной руганью, женщине помогала переоблачиться Ирина Паутова, к которой то и дело приходил на помощь кто-либо из труппы.

Но сейчас Денис явно ощущал что-то выходящее за рамки рабочей артистической рутины. Он уже давно отдавал себе отчёт, что в творческой среде нравы проще, нежели в более «приземлённой», и чувствовал, что некоторые женщины здесь уже начали питать к нему интерес… Не будь Зульфии, он, пожалуй, рискнул бы приударить за кем-нибудь… Но за кем? Маша Глущенко, конечно, женщина интересная, да и относится к нему неплохо, но у неё есть какой-то мужчина. Севостьянова? Странная идея. Денису Светлана глазки не строила, но какие-то флюиды, то, что иногда называют «химией», он не мог не чувствовать во время общения с актрисой. Но разве мог он воспринять всерьёз, что им вдруг бы увлеклась почти сорокалетняя женщина? Разница в семь лет между ним и Машей и то казалась Денису предельной.

Юноша скинул куртку, стащил через голову футболку. Покрутил в руках белую женскую блузку с прихотливыми вытачками на груди в талии. Света решила воплотить свою мысль в действие.

– Лови! – сказала она, извлекая один из лифчиков, сложенных в ящике комода – приобретённый случайно, практически не надевавшийся и завалявшийся там за ненадобностью. Жёсткие, словно из шляпного фетра, чашки Светлане были ни к чему.

С удивлением женщина увидела, как молодой человек накинул и застегнул на себе этот предмет – ловко, буквально двумя движениями. Возможно, она бы удивилась чуть меньше, если бы знала, что Зульфия обожала, когда Денис надевает лифчик ей поутру – этот тайный ритуал давно стал привычным для молодой любящей пары.

Хотя, возможно, лучше бы ей этого не знать – наверняка бы сильно расстроилась.

Застегнув блузку, Денис оправил рукава. Севостьянова с трудом подавила вздох – ну до чего же этот мальчик изящен и пластичен!.. Чуть поколебавшись, Тилляев скинул джинсы (под ними оказались простые зелёные «боксеры») и, шагнув в юбку, поднял её и начал застёгивать. Ткань плотно обтянула бёдра юноши. Светлана непроизвольно зажмурилась от наслаждения.

– Слишком короткая, – сказал он. – Даже колени толком не закрывает.

– В чём проблема? – спросила Света, подавляя волнение.

– Ноги не те, – коротко произнёс юноша.

Теперь и Севостьянова поняла, что смутило Дениса. Пусть он был молод и к тому же блондин, но на голенях парня рос заметный волосяной покров. Не густой и не слишком тёмный, но для молодой девушки совершенно неподходящий, а уж для исполнительницы роли на сцене вообще неадекватный.

А, плевать! Живём один раз!

С такой мыслью Света извлекла из комода плоскую упаковку с изображённой на ней длинноногой девицей.

– Надевай.

На лице Дениса появилось сомнение. И довольно сильное притом.

– …Так, мальчики и девочки! – донёсся из коридора зычный голос Прониной. – Через десять минут всем быть в зале!

– Пятнадцать, – пробасил Дедов, приглаживая широкой ладонью начинающие седеть чёрные волосы.

– Ладно, – согласилась помрежа. – Но не больше!

– …Это твои, наверное? – спросил Денис зачем-то.

– Реквизит, – покривила душой Светлана. Ей не так давно выделили немного денег на «экипировку» сверх предусмотренной, и она в числе прочего купила себе новые чулки. При этом добавила своих денег, потому что решила приобрести в «комке» настоящие итальянские.

Денис продолжал озадаченно разглядывать упаковку.

– Вскрывай и не раздумывай, – сказала Севостьянова. – Времени в обрез. Нам надо удивить Людмилу, сам понимаешь. Сильно удивить.

Юноша разорвал целлофан на упаковке, вынул гладкий нейлон тёмного оттенка. Н-да, а вот чулки-то Денис надевать толком не умел…

– Только гетры приходилось, – виновато произнёс молодой человек. – Не было ни разу надобности.

– А что Марианна?

– Так у неё платье в пол, – ответил Тилляев.

– Для завершённости образа можно было и… – начала Светлана, но осеклась. – А туфли какие у тебя тогда были?

– Обычные балетки нашли мне по размеру… Да ладно, ты же не думаешь, что для завершённости образа мне придётся надевать женские трусики?

«Будь моя воля, я бы тебя в них точно нарядила», – пронеслось в голове у Светы. Но вместо этого сказала:

– Думаю, сейчас это излишне. А чулки помогу надеть.

С этими словами она опять села на пуфик напротив Дениса.

– Ногу сюда давай, – сказала она.

Молодой человек поёрзал на стуле, поднял юбку и протянул правую ногу с болтающимся чулком на ней. Света обхватила её ладонями и принялась аккуратно, поглаживая, натягивать матово отсвечивающий нейлон. Она чувствовала, в какой неистовый бег пустилось её сердце, когда чулок обхватил мысок и голень, а лишь только её руки коснулись бёдра юноши и обтянули ногу кружевным верхом, комната закружилась вокруг актрисы.

«Боже, дай мне силы не получить разрыв сердца или не кончить», – подумала Светлана, надевая на Дениса второй чулок. Юноша молчал, вопреки ожиданиям, не балагурил и не комментировал. Он вдруг подал свои руки вперёд, словно намереваясь помочь Светлане. «Если он коснётся меня, я ведь отдамся ему прямо здесь и сейчас!» – мелькнуло в голове женщины.

– Ну вот и готово, – тихо произнесла Севостьянова. – Можешь примерить туфли.

Тилляев, стараясь не встречаться с актрисой глазами, осторожно поднялся со стула, оправил юбку и спокойно обулся. Сделал несколько шагов по комнате, приноравливаясь к непривычно высоким каблукам и пытаясь подражать женской походке.

– Нет! – воскликнула Светлана. – Не готово!

Конечно же, кадык… Как она могла упустить этот момент! Пусть у мальчика он был совсем небольшого размера, но любая наблюдательная дочь Евы вмиг заметит у «актрисы» адамово яблоко!

– Чего не хватает?

– Вот… – Севостьянова вынула из комода косынку нежно-зелёного цвета, подошла к Денису и несколькими движениями повязала ему на шее, словно платок. Что у неё творилось в душе, когда она проводила ладонями по груди юноши, описать сложно.

– Вот теперь всё, – произнесла женщина. – Накидывай жилетку и вперёд на сцену.

– А… А ты?

– Иди раньше. Не хочу, чтобы все сразу поняли, что я привела тебя. Что ты –это она.

– Да ладно, – пробасил Денис. – Меня сразу вмиг раскусят. Это же театр!

– Раскусят, – подтвердила Севостьянова. – Если ты забудешь про голос!

Денис шумно сглотнул и произнёс совершенно иным тембром, иным тоном – нежно, словно бы обволакивающе:

– Алоха оэ!

– Изумительно! – искренне восхитилась Света. – Давай, иди. Я через минуту появлюсь.

Денис ушёл, и Севостьянова облокотилась на трюмо, унимая головокружение. Да что с ней такое происходит?!

– Это кто? Настя? – донеслось до ушей Светланы. Негодующий возглас принадлежал Дедову, который, как помнила актриса, более других возмущался ренегатским поступком Кулагиной.

«Неужели сработало?»

Светлана кинулась в зал. По сцене, знакомо покачивая бёдрами, неспешно вышагивала стройная девушка и с улыбкой поглядывала в партер, где уже собралась вся мужская часть задействованных в спектакле.

– «Я не узнаю вас в гриме»! – процитировал Соболев.

Следом за Светой появились Людмила и Роза. Помрежа встала как вкопанная, да так, что Афонина налетела на неё с небольшого разгона, не успев остановиться.

– Кого вы к нам привели? – громко произнесла Пронина, рассматривая человека на сцене со спины.

Денис круто развернулся на каблуках и деловито зашагал навстречу женщинам.

– О боже… – произнесла Роза. – Во-первых, мне кажется, она не из наших. Во-вторых, в ней что-то неладное.

– Что именно неладное? – спросила Светлана.

Роза откинула голову и протянула вперёд руку с торчащим указательным пальцем, словно имитируя пистолет разбойницы. «Ствол» был нацелен прямо в промежность актёра.

– Вот тут, – сказала Афонина. – Вроде всё хорошо, но… я чувствую, что-то здесь неправильно.

– Так, Розочка, – затараторил Соболев. – Не надо говорить загадками. Давайте для начала спросим эту милую девушку, кто она такая…

– Меня зовут Тоня Парфёнова, – произнёс Тилляев мягким, девичьим альтом, нисколько не похожим на голос Дениса.

– Тембр хорош, – заявила Афонина с видом знатока. – Вопрос в том, удастся ли его тебе продержать в течение всего спектакля и ни разу не дать «петуха»?

На несколько секунд все замолчали, пытаясь сообразить, что они сейчас видят и слышат, и после паузы раздался голос Прониной, наполненный сразу несколькими эмоциями:

– Господи! Не могу поверить! Ведь это же Тилляев!

– Верно, – произнёс со сцены Денис почти своим обычным голосом. – Уверяю всех, что я могу говорить в разных тональностях часами и не охрипнуть от этого.

– Ай да Дениска! – с искренним восхищением произнёс Соболев. – Ну красавчик!

– Продержался больше минуты, – заметила Света. – И то лишь потому, что тебя здесь все знают.

– Я сразу поняла, что тут дело нечисто, – усмехнулась Роза.

– Где мы ошиблись? – спросил Денис, сбежав со сцены. Все обступили его.

– «Мы»? – переспросила Пронина.

– Да, – созналась Светлана. – Скажу честно, это была моя идея… Но присоединяюсь к вопросу.

– Мне трудно объяснить словами, – замялась Роза. – Я, наверное, вижу то, что не сразу видят другие. Грубо говоря, эта «девушка» излучает мужскую энергию. Как ни маскируй, она всё равно вылезает наружу. Так что, Тонечка, от тебя так или иначе «несёт» мужиком.

– Ты просто его узнала раньше других, – заявил Дедов. – Даже Людмила Ивановна не сразу поняла, что к чему. А я так вообще был уверен, что кто-то позвонил мадам Кулагиной… Сходство неописуемое.

Наталия Евстафьева подошла к Денису вплотную и бесцеремонно потрогала накладную грудь.

– Издалека можно купиться, – произнесла она. – Но вообще походку ещё шлифовать и шлифовать. У меня есть кассета с видеокурсом по стрип-пластике. Тебе непременно надо её смотреть и постоянно работать.

– Откуда такая идея возникла? – спросила Людмила.

– Запись его выпускного спектакля, – честно произнесла Светлана. – Вы её смотрели?.. Согласитесь, что если не знать, кто играл Марианну, можно было ни о чём не догадаться.

– Так, какое резюме вынесем? – спросила Пронина, подумав несколько секунд. – Будем пробовать Тилляева в роли Тони?.. Судя по всему, протестов я не слышу.

– У меня не протест, но небольшое сомнение всё-таки имеется, – проговорила Роза.

– Основание? Тоже походка не отработана? – поинтересовалась Людмила.

– С походкой, на мой взгляд, более-менее нормально. По крайней мере, удовлетворительно. Шероховатости устранимы.

– Тогда в чём неясности? Если только не на уровне флюидов и тёмной энергии? – с едва заметным ядом в голосе спросил Дедов.

Роза презрительно смерила его с ног до головы.

– Если вы не верите в экстрасенсорику, то это не значит, что её не существует, – заявила она. – В конце концов, я сразу определила, что на сцене мужчина. Да, он в образе. Да, грим отличный. И фигура подходящая. Но сексуальную энергетику никуда не спрятать.

Дедов пожал плечами и решил выйти из дискуссии, сделав пару шагов назад. До ушей Светы донеслось, как тот шёпотом произнёс ещё одну крылатую фразу: «Бабу не проведёшь, она сердцем видит». Роза не услышала или решила сделать вид, что не обратила внимания. Но добавила:

– Я надеюсь, что в зрительном зале, при невероятной плотности наложенных друг на друга биополей, мало кто заметит подвох. Может, одна-две женщины в партере чего и заподозрят. Но это опять же моё субъективное мнение. Словом, я вижу определённый риск, пусть и небольшой. Мне идея нравится, но если вдруг будет голосование, я воздержусь.

– Кто-нибудь ещё воздержится или будет решительно против? – произнесла Людмила. – Друзья, это серьёзно.

– Мы понимаем, – сказала Наталия. – И Денис должен понимать, какая на нём сейчас ответственность. Это не капустник и даже не проходной спектакль. Малейший сбой, малейшая фальшь – и всё полетит к чёрту. Так что если он готов, если он уверен в своих силах, если он будет выкладываться на репетициях как никто другой, я буду «за».

– Я тоже буду «за», – произнёс Соболев. – Но мальчику надо оказать особую опеку. Со стороны достаточно опытного человека, сами понимаете…

«Сейчас этот педераст предложит себя», – забеспокоилась Светлана. И тут же сказала:

– Я уже начала оказывать Тилляеву помощь. Я буду ставить ему походку и голос, если потребуется. Вы все знаете, что я умею делать такие вещи.

– Знаем, – сказал подошедший чуть позже Арсен. – Возможно, что-то из этого и выйдет. Но я воздержусь.

– Отлично, – произнесла Людмила. – Ну что, Денис… Учи роль. И вживайся в образ. А твоим братом тогда станет…

– А вот Арсен и станет, – заявил Константин. – Ему всегда хорошо удавались негодяи.

Меликян пожал плечами.

– А кто будет вместо меня? – поинтересовался он.

– Фишман, – быстро сказала Света.

– Или Данько, – добавил Дедов, взглянув на Севостьянову.

– Данько в запое, – мягко произнесла Роза Афонина.

– Тогда звоните Зяме, – сказала Пронина. – Роза, займитесь… Остальные – всё, начинаем работать! Кто без грима, давайте как есть… Светлана, зайдите ко мне в кабинет, возьмите там печатные копии, дайте новые роли Арсену и Денису… Пусть с листа читают, учить дома будут, ночью. Всё! Начинаем!

Но, что-то вспомнив, помрежа схватила Тилляева за рукав.

– Денис, на секунду… Кассета, про которую шла речь, сейчас у тебя?

– Да, дома лежит.

– Принеси, пожалуйста. Мне нужно будет обязательно посмотреть ещё раз эту запись.

* * *

Светлана возвращалась домой, не чуя под собою ног – это расхожее выражение сейчас она понимала как нельзя лучше, поскольку именно так себя и чувствовала – будто скользит или плывёт над грешной землёй. Конечно, получить «плюс» за спасительную идею от Прониной – это само по себе отлично. Но что было после репетиции, когда Денис, умничка, славный мальчик, спрыгнул со сцены, подбежал к ней, Светлане, и порывисто приобнял… Боже, это стоит тысячи благодарностей от помрежа!

Напевая какой-то мотив, Света вставила ключ в замочную скважину, толкнула дверь… И вдруг чьи-то сильные, грубые руки ударили её в спину, так, что она буквально влетела в прихожую, едва не растянувшись на полу. Трясущимися руками начала расстёгивать сумочку, в которой лежал баллончик со слезоточивым газом.

– Не суетись, – послышался знакомый голос. – Если бы мне нужно было свернуть тебе шею, я бы уже это сделал сто раз… Не вздумай распылять эту гадость в помещении. Сама наглотаешься, будешь пищать потом…

– Илья, – выдохнула Светлана. – Какого чёрта ты припёрся? Я же сказала в прошлый раз – проваливай, и чтоб я тебя больше тут не ви…

Она не успела договорить. Мужчина каблуком ботинка захлопнул входную дверь, затем схватил Свету за руку, больно завернул ей за спину и прошипел:

– Мало ли что ты мне говорила… Иди, давай. Разговор есть.

О том, что надо разуться в прихожей, речь даже не заходила. Как были оба в уличной обуви, так и протопали в единственную комнату, давно обставленную Светой по своему усмотрению.

Илья отпустил руку Светы и толкнул женщину так, что та со всего маху уселась на сложенный диван. Сам же быстро обвёл глазами интерьер, и на его физиономии появилось выражение глубочайшего отвращения.

– Сплошь оранжевое и розовое… Всегда был уверен в том, что у вас, актёров, нет ни вкуса, ни чувства меры, – проворчал он. – Ладно, на это мне, в общем-то, плевать.

– Так что тебя сюда принесло? – зло проговорила Светлана, разглядывая мужчину. Да, потрепала его жизнь. Русые волосы поредели, скулы заострились. Зубов, вроде, поменьше стало. Да и одет как попало – сверху синяя спортивная куртка, явно поддельный «адидас», снизу – наутюженные чёрные брюки со сбитыми стрелками.

Илья несколько секунд тоже молча смотрел на женщину, которая когда-то носила его фамилию – Замороков. При этом (сволочь такая) в своих театральных программках упрямо оставаясь Севостьяновой.

– Ты меня боишься, – сказал он. – И правильно делаешь. Потому что я сейчас могу сделать с тобой что угодно и в любом углу. И ты никуда не посмеешь обратиться, потому что знаешь, что с тобой тогда будет…

– Тебя же уволили, – сказала Света.

– Нужна мне эта королевская служба, – скривился Илья. – Мало того, что ни черта не платят, ещё и делиться с начальством приходится… Но это тебя не касается. Я смотрю, у тебя дела хорошо идут. Выручай. Надо очень.

– И даже не подумаю, – ответила Севостьянова.

– Ты похудела, я смотрю, – заметил Илья. – Но при этом подозрительно хорошо выглядишь. Интересно знать, почему?

– Не твоё дело.

– Будешь так со мной разговаривать, – зловеще произнёс мужчина, – я тебе размажу нос по щекам. Посмотрю, как ты на сцене потом будешь юбки поднимать.

Света смотрела на этого человека с изумлением и никак не могла взять в толк – каким таким непостижимым образом шестнадцать лет тому назад она могла захотеть и даже полюбить это недоразумение на двух ногах. Может, её ввела в заблуждение красивая форменная одежда и это его постоянное «честь имею» при всяком удобном и неудобном случае? Как там у Льва Кассиля было сказано? «Полицейская честь и пятака не стоит». Очень верно сказано, пусть даже само дореволюционное слово «полиция» и забыто навсегда, как страшный сон. Но суть, видимо, осталась прежней, независимо от вывески. По крайней мере, среди отдельных её представителей – точно. «Роза пахнет розой, Хоть розой назови её, хоть нет». Правда, сейчас тут другой запах. Зловоние, если говорить точнее…

– Значит, не спрашиваешь, зачем и почему ты должна меня выручить? Правильно делаешь. Меня колотит от омерзения, когда я с тобой общаюсь, но я вынужден. Давай долларов пятьсот, и я уйду надолго. Может быть, даже навсегда.

– Да у меня и близко нет столько, – пролепетала Света, понимая, что опять проиграла. Её трясло от злости и страха.

– Побью ведь, – пригрозил Илья.

– Но всё равно нету!

– Да? Я думал, за задирание юбок вам хоть что-то платят… О! У тебя, я смотрю, видак есть! «Панасоник»… Ишь ты! Значит, всё-таки платят. Или это любовник подарил? Интересно, кто на тебя позарился?

Видеомагнитофон Свете презентовал Атаманов, ещё полтора года тому назад, когда у них вспыхнула скоротечная связь. Потом он кем-то увлёкся (злые языки говорили, что художником Фалеевым), и с тех пор Свете никто ничего не дарил. Впрочем, она не слишком и расстраивалась. Хуже было то, что с тех пор и мужчины-то никакого не появлялось поблизости.

Но бывшему мужу всего этого знать совсем необязательно.

– Молчишь, ну и ладно, – сказал он. – Я его у тебя конфискую. В виде очередной репатриации за твои похождения.

– Во-первых, не репатриации, а репарации, грамотей. Во-вторых, ничего ты у меня не конфискуешь. В-третьих, о каких похождениях ты смеешь говорить, когда сам ни одной юбки не пропускал?.. Когда у тебя там первая сучка появилась? По-моему, даже двух лет с момента свадьбы не прошло.

Илья вздохнул.

– Ты ничему не учишься, – сказал он. – И ничего понять не в состоянии. Не могу забыть, как чуть не умер от позора, когда пришёл первый раз смотреть на тебя в этот Театр оперетты. Вообще омерзительное место и зрелище, его по-хорошему запретить надо. Как ты там скакала, задирая ноги выше головы, вместе с другими такими же шлюхами. Весь город ведь твои трусы видел.

– Это же оперетта, идиот! Я же тебе сто раз объясняла, мы танцевали канкан…

– Супер! На мою жену пятьсот человек пялятся и пускают слюни до полу, а я должен думать, какой «капкан» ты там выплясываешь… И что ты мне потом задвигала, когда тебя какой-то чёрт жмёт, а ты ему на шею вешаешься? Сценарий, хренарий… Господи, ты же с этих спектаклей приходила, у тебя между ног аж капало, сожрать меня готова была после того, как с кем-нибудь на сцене или за кулисами натискаешься. Вот просто реально тошнило от такого. И чем в итоге всё кончилось? Напомнить?.. Ты – баба, тебе якшаться с посторонними даже и фантазировать нефиг. Я уж не говорю о чём-то более серьёзном.

– Ну да, конечно… А сколько раз ты мне изменял? Ещё до того, как?.. Не помнишь? Со счёта сбился? Ну да, вы же мужики, существа по природе своей изначально полига-а-амные… Придумали себе оправдание. Увидели новую дырку – и понеслись во все тяжкие… А жёнам потом от гонореи лечиться. Вот уж точно, ещё вопрос – кому умереть было от позора легче…

Замороков сделал резкий выпад в сторону Светы. Женщина только пискнула, обхватив руками лицо и голову, приподняла колени.

– Боишься меня, – сказал Илья удовлетворённо. – Это правильно. Короче, видак я забираю. Обойдёшься. Слишком дорогая игрушка для тебя.

– Посади где росло, сказала!

Илья спокойно выдернул вилку из розетки, сунул пульт в карман куртки, толкнул пальцем шторку лотка.

– Ещё и с кассетой… Порнушку, наверное, смотришь. Проверю заодно, чем ты забиваешь пустую свою голову в одиночестве.

– Говорю же тебе, оставь… – Светлана поднялась с дивана, гневно глядя на мужчину.

Илья спокойно вышел в прихожую, поставил магнитофон на пол, вернулся в комнату.

– Я ведь на самом деле сейчас тебе врежу, если ты не уймёшься!

– Но кассету-то отдай! – закричала Света срывающимся голосом. Она не просто проиграла очередной раунд, она была раздавлена. И находилась в полном отчаянии: ведь в магнитофоне лежала не просто кассета, а запись спектаклей с участием Дениса!

– Всё, ты меня достала!

Илья сделал замах правой рукой, направляя удар прямо в лицо Свете. Но при этом применил излюбленный трюк – словно бы остановил летящий кулак быстро поднятой левой ладонью возле самого носа женщины. Громкий звук хлопка резанул её по ушам. Светлана отшатнулась, вскинула руки.

– Ты чё сокращаешься?! А?! Чё сокращаешься? – заорал бывший муж, словно обращаясь к уличному хулигану в процессе задержания оного. – Не дёргайся, стой прямо, руки по швам, а то точно щас нос расшибу, ни один хирург не склеит…

– Не надо, пожалуйста… Прошу, не делай этого, – блеющим тоном заговорила женщина, в какой раз уже надеясь, что однажды Илья вдруг подумает, усмехнётся и скажет что-нибудь вроде: «Ну и ладно, я пошутил»…

Но вместо этого он нанёс ей сильнейший удар чуть ниже середины живота. Кулак вошёл в мягкость тела, заставив женщину открыть рот в беззвучном крике и прогнуться назад. Второй удар, нисколько не слабее первого, тут же прилетел следом. Не в силах сделать вдох, Света пошатнулась и, скорчившись, села на диван, держась левой ладонью за пылающий живот, а правой упёршись в обивку. Боль была страшной. Ещё страшнее было ожидание того, чтО за этим сейчас последует. Года три назад, во время такого же визита, Илья тоже несколько раз ударил её в мягкое, в самое средоточие женственности, а затем повалил на пол, сорвал трусики и изнасиловал, предварительно «разработав» влагалище тремя пальцами с плохо остриженными ногтями. После чего предупредил, чтобы та не смела даже мечтать кому-то пожаловаться или куда-то заявить. Он тогда ещё служил в милиции в чине капитана и действительно мог с лёгкостью выкрутиться. Светлана это очень хорошо понимала. И прекрасно представляла, что Илья может с ней сделать, если она заявит о происшествии его коллегам. Поэтому она несколько дней подряд убеждала себя в том, что никакого изнасилования не было, а просто бывший муж соскучился по бывшей жене… ну а та, как полагается, решила немного поломаться для порядка.

Самое удивительное было в том, что в конце концов Света почти убедила себя в этом. Да, почти. Главное ведь, что обошлось без последствий! Почти…

К счастью, в этот раз заниматься подобным «самоубеждением» ей не пришлось. Илья молча посмотрел на тихо плачущую Свету, скорчившуюся на диване, сплюнул на ковёр и вышел в прихожую. Там он поднял с пола аппарат и покинул квартиру, с треском захлопнув за собой дверь.

Действие третье

Примерно в то же время, когда бывший муж Севостьяновой «конфисковывал» у актрисы видеомагнитофон, Зульфия демонстрировала Денису новинку. Стол в комнате преобразился: теперь к нему во всю длину была прикручена прихотливо устроенная рейка с металлическими направляющими и многочисленными крючками.

Вязальная машина почему-то напомнила Тилляеву средневековое орудие пыток.

– Это теперь твоё рабочее место? – спросил он.

– Наше, – мягко уточнила Зульфия. – Время от времени тебя буду просить два-три ряда прогнать. Так, конечно, сама всё постараюсь делать.

– Естественно, помогу, о чём речь? – Денис нежно поцеловал девушку в уголок губ, та прижалась к нему всем телом…

– Это с чего от тебя женскими духами так тянет? – с изумлением спросила Зульфия. Она чуть отпрянула, затем, наклонившись, потянулась носиком к шее молодого человека… – Не «Шанель», конечно, но и не «Красная Москва»… Но это в любом случае типичный дамский парфюм. Жду объяснений, Ромео! Желательно внятных.

– Примерял сегодня костюм с женского плеча, –ответил Денис.

– Зачем?

– Новая роль будет. Нас тут немного перетасовали по причине форс-мажора.

Тилляев рассказал о несчастье, случившемся с Машей Глущенко, и о том, как в театре рискнули спасти спектакль, на постановке которого решительно настаивал главный режиссёр. Правда, Денис не стал задерживаться на некоторых подробностях, связанных с участием Севостьяновой в процессе спасения премьеры… Да, хотя бы премьеры. Пронина отдавала себе отчёт в том, что участие мужчины-травести в пьесе будет изрядной авантюрой, и потому речь сейчас шла только о четырёх постановках в течение первого месяца.

– Значит, это духи вашей Маши, я правильно поняла?

– Совершенно верно. И она действительно сейчас лежит в больнице.

– Что ж, версия принимается, – церемонно произнесла Зульфия и сделала царственный жест рукой.

– Твоё место на сцене, – засмеялся Денис. – Быть тебе как минимум Клеопатрой.

Зульфия усмехнулась. Прошло какое-то время в рутином, практически семейном общении, и Тилляев вдруг вспомнил о просьбе помрежа. Он заглянул в ящик, где лежали видеокассеты, но не нашёл ни одной. Тихо ругнулся, покопался в других отделах стола. Покрутил в руках явно недавно появившуюся жестянку с надписью «Блондоран», немного удивился, но спросил совсем об ином:

– Солнце моё, – позвал он девушку. – Скажи мне, где наши кассеты?

– Забыла тебе сообщить, – произнесла Зульфия. – Пришлось их продать.

– Продать? – поразился Денис. – Зачем?

– Немного не хватало на аренду аппарата.

– Да ладно, «немного»… Каждая кассета тысяч двадцать, наверное, стоит.

– Это если новая, в магазине. А наши уже вскрытые, с записями были.

– Ты с ума сошла! – выдохнул Денис. – Почему меня не спросила?

– Во-первых, видака у нас всё равно нет и в ближайшее время не предвидится. Он стоит как половина автомобиля, сам знаешь. Во-вторых, я не думаю, что «Звёздные войны» или «Эммануэль в Каннах» такая уж большая ценность…

– Там, кроме фильмов, была запись моих спектаклей! – сказал Денис. – Очень важная кассета, практически единственное моё портфолио!

– Ой, а я даже не подумала… Посмотрела наклейку – там было написано «Колье королевы Анны», вот и решила, что это кино…

– Не интересуешься ты моими делами, – сердито произнёс Тилляев. – Паршиво получилось… Даже не знаю, осталась ли у кого копия.

– Но тебя ведь на работу уже приняли, разве не так?

– Приняли, да. Но ты посмотри, что кругом творится. У людей нет денег! В театры с каждым месяцем ходит всё меньше зрителей. Даже в Москве и Питере культурные заведения то и дело закрываются. Не хочу каркать, но сейчас ситуация меняется чуть не каждый день, и далеко не в лучшую сторону! А ты своими руками отдала мои наработки… О женщина! Провалиться мне!

Расстройство Дениса было настолько явным, что Зульфия почувствовала жжение в глазах. И то правда, ну разве нельзя было задать вопрос, прежде чем продавать эти чёртовы кассеты?!

– Прости меня, малыш, – девушка подошла к молодому человеку сзади, нежно обняла за талию и принялась целовать мочку уха. – Твоя маленькая глупая девчонка опять навредила.

Как ни был рассержен и разозлён Денис, долго он злиться на любимую просто не мог. Махнул мысленно рукой и подумал, что сегодня же сядет за письмо Василию Ласкевичу (он, кажется, перебрался в Ташкент) , чтобы уговорить выслать кассету почтой. Может быть, есть возможность сделать ещё одну запись?.. Придётся лгать, что ленту зажевал магнитофон, и это не слишком приятно. Но другого выхода нет. Скажешь правду – ответит «сам виноват». Бывший главреж Русского национального – дядька своеобразный.

Юноша повернулся и поймал ртом мягкие, алые губы девушки.

* * *

Аэропорт Нижнеманска за последние несколько лет испытал череду спадов и подъёмов. В девяносто первом его чуть было не закрыли за ненадобностью, но уже года через полтора ситуация резко изменилась. Несмотря на головокружительный взлёт тарифов, количество мелких авиакомпаний росло как на дрожжах, а на табло прилётов появились города, до перестройки здесь почти невозможные – от Петропавловска-Камчатского до Нарьян-Мара. А теперь, с открытием таможенного и пограничного пунктов пропуска, возобновились связи со многими городами Казахстана и других южных государств, более далёких от Сибири. Пакистан, Турция… Куда, впрочем, недавно тоже открыли чартерные рейсы для многочисленной армии «челноков», активно снабжающих российские вещевые рынки одеждой, обувью и электроникой.

Сквозь толпу новых мешочников, увешанных клетчатыми полипропиленовыми сумками, получившими в обиходе прозвище «мечта оккупанта», продирались два молодых брюнета, не слишком обременённые багажом. Один из них был высокий, широкоплечий, с тонкими усиками, другой – приземистый, коренастый, с небольшой бородкой, торчащей вперёд. Парни только что сошли с самолёта, благополучно миновали паспортный и таможенный контроль, а теперь озирались в поиске транспорта, который мог бы отвезти их в город – ибо аэропорт находился на приличном расстоянии от краевого центра.

– Надо такси брать, – утвердительно произнёс бородатый.

– Э, сейчас таксисты везде жулики и бандиты, – заявил усатый.

– Ничего, мы договоримся так, что всё будет как надо.

Кто-то из водителей, видимо, услышал переговоры парней. Пусть они общались между собой на незнакомом ему языке, но слово «такси» во всём мире, наверное, звучит одинаково.

– Поехали, ребята! – во все зубы улыбнулся стриженный под «площадку» тип в спортивном костюме и высоких кроссовках. – Долетим быстрее всех, и недорого!

– Сколько? – спросил усатый.

– Триста!

– О, поехали! – заговорил бородач.

– Подожди… – осадил его приятель. – Триста – это чего?

– В смысле «чего»? – водитель сделал вид, что не понял вопрос.

– Рублей или долларов?

– Ну… рублей, конечно… – ответил таксист спокойно, хотя и сквозь зубы.

– Вот видишь! Поехали, – опять начал толкать своего друга коренастый.

Длинный несколько секунд думал.

– А чего так дёшево?

– Ну так если я начну деньги ломить, кто ж тогда поедет? Садитесь скорее!

– Триста рублей – это с человека или за машину?

– Ну что за вопросы-то?.. Вы едете или нет?

– Э, ты, я спрашиваю тебя: цена за одного человека или за двоих?

– За двоих! – прорычал водитель. – За машину.

– Короче, поехали, – в очередной раз заговорил бородач и уже начал открывать заднюю дверь тёмно-зелёного БМВ.

– Стой… Триста рублей – это за всю дорогу или за один километр?.. Чего молчишь?

Водитель вдруг начал прятать глаза и быстро тараторить какую-то скороговорку, смысла которой прибывшие даже и не поняли толком.

– А, езжай сам, да! – сказал высокий молодой человек, взял за руку своего приятеля и потащил прочь от здания воздушной гавани.

В сотне метров от аэровокзальной площади кучковались машины попроще – старые «жигули», побитые «москвичи» и ржавые «волги». Здесь цена была объявлена сразу и чётко – «косарь деревянных за машину до города», и двое уселись в широкую потрёпанную «баржу» Горьковского автозавода.

– Тут с умом надо всё делать, и сперва спрашивать, – поучал усатый, перейдя на родной язык, чтобы не понял водитель. – Нельзя сразу кидаться к первому встречному, обманут обязательно. Отец не просто так мне пословицу перед отъездом напомнил: «Не опирайся на воду, не доверяй русскому»!

– Ты прав, брат! – согласно проговорил бородач.

Приятель покосился на него, но решил пока не повторять уже несколько раз произнесённую им фразу «я тебе пока ещё не брат».

Высокого молодого человека звали Махмуд Ерматов, его потенциального родственника – Эсон Рахматуллоев. Они прибыли в Нижнеманск с конкретной целью: отыскать сбежавшую из семьи строптивую Зульфию – сестру высокого парня – и вернуть её в семью. По сути, именно отец Зульфии и Махмуда инспирировал эту миссию. Спонсором же выступил родитель Эсона – важный столичный чиновник, по ряду причин изъявивший желание женить сына на дочери своего старого товарища. Сын, к слову, папину идею оценил благосклонно, ибо Зульфию он несколько раз видел, и девушка произвела на него хорошее впечатление. Нельзя сказать, что он сходил с ума от желания на ней жениться, и не будь на то воля отца, предпочёл бы ещё несколько лет оставаться холостяком. Но девушка была приятной внешности, хотя, по слухам, с довольно тяжёлым характером. Да ещё – видано ли дело – оказалась неуважительной к своим близким. Молодые люди получили благословение, подкреплённое приличной суммой денег, а также условие – без беглянки не возвращаться. Сроки были весьма сжаты, ибо родителям Зульфии пришлось выдумывать, что дочери нездоровится, но скоро она непременно поправится. Ложь, конечно, аллаху неугодна, а долго лгать – ещё и весьма трудно, но про такой позор, как бегство девушки из семьи, в хороших домах принято умалчивать.

– Мне действительно очень нравится твоя сестра, – говорил Эсон товарищу. – Я тебе аллахом клянусь, за мной она как за каменной стеной будет! Никому в обиду не дам, слова плохого сказать не позволю!

Справедливости ради, Эсон не кривил душой. Он искренне готов был обеспечить девушку заботой и оградить её от проблем и невзгод, которые могут подстерегать молодую женщину в большом и опасном мире. Разумеется, для этого её придётся поместить в уютный дом за высокий дувал, утыканный поверху гвоздями и усыпанный битым стеклом. Надёжная зашита от бед и проблем… И, конечно же, от соблазнов. Эсон и Махмуд не без оснований тревожились, что своенравная и бесстыжая Зульфия уже вкусила «свободы», оказавшись в стране, где понятия о благочестии поистине как у пещерных людей. Они, правда, практически это не обсуждали. Махмуд, если уж начистоту, не слишком был рад «сговору» отцов, которые уже полагали свадьбу Зульфии и Эсона делом решённым; да и самого Эсона он считал, мягко говоря, поверхностным и туповатым. Но с отцами спорить не полагается. А Эсону, конечно, лучше лишнего не говорить…

Рахматуллоеву, в свою очередь, тоже не всё нравилось в потенциальном шурине – начиная с увлечения западными рок-группами и заканчивая более чем прохладным отношением к исламу. Возможно, он и был немного туповат, но порой тоже понимал, что молчание – золото, и не навязывал Махмуду своего мнения. Так что в отеле, где молодые люди сняли простой номер на двоих, установились вполне мирные и деловые отношения. Когда Эсон снимал с кровати покрывало и складывал его ковриком, чтобы отбивать поклоны в сторону юго-запада, то не предлагал Махмуду разделять общение с аллахом. Махмуд же, в свою очередь, никак не комментировал поведение приятеля.

Как и где искать беглянку, парни плохо себе представляли. Махмуд помнил про увлечение сестры каким-то актёром из разгромленного русского театра, а слово «Нижнеманск» пару раз было им подслушано, когда Зульфия с кем-то излишне громко разговаривала по телефону. Вероятно, с тем самым актёром. Но кто этот парень и как он выглядит – Махмуд себе не представлял.

– Наверное, нам придётся походить вокруг здешних театров, – высказал Эсон вполне здравую мысль. – Попытаться с кем-нибудь познакомиться. А возможно, что Зульфия и сама в театр на работу устроилась. Билетёром, например. Театров тут не так много, это не Москва. За пару недель управимся.

– Иншалла, – ответил Махмуд, явно не вкладывая в свою фразу тот сакральный смысл, какой в ней, несомненно, имеется. Эсон покосился на товарища, но ничего не сказал.

* * *

Маша лежала на больничной койке и скучала, лениво перелистывая прошлогодний номер «Космо», оставленный кем-то, кто валялся до неё на кровати. Из-за нелепо торчащей вверх правой ноги на вытяжке ныла спина. Левая же нога постоянно затекала. Пошевелиться было почти нереально, только и возможности оставалось, что дотянуться до тумбочки и взять бутылку с тёплой минералкой. Пить хотелось постоянно, но Маша старалась себя ограничивать, чтобы лишний раз не беспокоить медсестёр и не напрягаться самой, ибо последствия выпитой жидкости очень быстро давали о себе знать. Кроме того, лёгкая жажда хоть немного, но смягчала желание курить. Маша дико завидовала соседям по отделению, кто уже мог прыгать на костылях и добираться до пожарной лестницы, где пациенты имели возможность дымить сигаретами, невзирая на вялые одёргивания со стороны врачей и сестёр.

Ладно, хоть обещали завтра-послезавтра вытяжку снять и перевести в общую палату… Дадут костыли – можно будет, наверное, доковылять до курилки. Но хоть бы кто сигарет принёс! Маму просить бесполезно, Серёга в очередной раз бросил курить, как назло, а приобрести забыл… У пациентов стрелять, так ведь не выпросишь – слышно, как все говорят «последняя». Ну да, из магазинов сейчас сигареты как вымело, а в киоск, который в холле, завозить ещё раньше запретили, больница же, чертог здорового образа жизни, пёс бы её подрал!..

В приоткрытую дверь заглянула медсестра – средних лет, некрасивая и постоянно с кислым выражением на одутловатом лице. Правда, сердце у неё было доброе, и по мере общения с ней все соглашались, что внешность зачастую бывает обманчива.

– Глущенко, к вам посетитель, – сообщила она.

«Может, Серёга? Или кто-нибудь из подружек надумал заглянуть…»

Но это оказался не бойфренд и не приятельница. С удивлением Маша приподняла брови: в палату вошёл Денис Тилляев. Она предполагала, что кто-нибудь из труппы обязательно придёт проведать, но не думала, что вторым окажется Денис, который и в театр-то принят совсем недавно. В день травмы Марию навестила Роза – но она такая: прибежала бы первой к кому угодно, лишний плюс к карме заработать. Подскочила, чмокнула в щёку и убежала, толком не поговорив ни о чём. Но тут понятно, они в общем-то и не подруги даже. А мальчик к ней вполне расположен, пусть не чрезмерно, не говоря уже о том, чтобы думать насчёт переспать. Хотя мог бы намекнуть. Разница в возрасте семь лет – великовата, конечно, но не критична. Ясно, что глазами юноша уже раздел её не однажды, но это ведь в порядке вещей… Да он ещё и с цветами явился!

– Привет! – бодро и с улыбкой произнёс юноша, сделав изящный жест рукой и приосанившись, точно играл офицера или мушкетёра. Ну красавчик! А ведь если вспомнить классику, д’Артаньян был моложе Констанции тоже на семь лет…

– Здравствуй, – Маша отложила журнал и вернула улыбку Тилляеву. – Какими судьбами?

– Что значит «какими»? – спросил Денис и, поглядев на подоконник, широкими шагами подошёл к нему, снял стоящую там широкогорлую молочную бутылку и наполнил водой из крана умывальника. – Вот, выбрал свободное время, дай, думаю, зайду. А то лежишь тут, скучаешь… Вот, отлично!

С этими словами Денис запихнул небольшой букетик хризантем в горлышко бутылки, после чего аккуратно поставил на тумбочку у койки.

– Ну ты даёшь… Спасибо! Мне приятно…

– Я очень рад. Ты только не скучай сильно. Все за тебя переживают – Света, Роза… Константин.

– Даже он? Да ладно.

– Серьёзно. В общем, мы все за тебя пальцы скрещиваем. Надеемся, что ты скоро вернёшься и будешь играть… Удачи тебе. Я, пожалуй, пойду. Поправляйся быстрее.

– Подожди… Как в театре дела?

– Работаем, – пожал плечами Денис.

– Вот всё хорошо, – с лёгкой досадой произнесла Маша, – но из вас, мужиков, слова клещами тянуть надо.

– Так видишь… Я особо в сплетни не влезаю. Да мне и мало чего рассказывают.

– Да я даже не про сплетни сейчас, – Глущенко чуть слукавила. – «Вторая нить», наверное, псу под хвост? Атаманов узнает, ведь ужас что будет.

– Не под хвост, – сказал Денис. – Думаю, вытащим всё-таки премьеру.

– Подожди… Роза приходила позавчера, толком ничего не сказала даже… Какая премьера? Вы нашли актрису на роль Тони?.. Ну, что молчишь?

Денис немного подумал и проговорил:

– Ты будешь сильно смеяться, но роль Тони дали мне.

– Тебе?! – сказать, что Маша была удивлена, это значило не сказать ничего. – Как это? Пронина бы на такое не пошла по своей воле.

– Но именно она после прогона заявила, что будем репетировать и ставить.

– С ума сойти… Слушай, но ведь ты же… Не такой, как Соболев? Я правильно понимаю? Говорят, у тебя девушка есть, из твоего родного города приехала.

– Верно, всё действительно так.

– С ума сойти, – повторила Маша, глядя на Дениса с каким-то новым выражением. – Ну да, если хорошенько принарядить, можно людей в заблуждение ввести. А говорить кто за тебя будет?

– Говорить я буду сама за себя, – сказал Денис голосом Тони, уже вполне прилично отработанным.

– Неплохо, ты знаешь… Очень даже. У тебя шикарный диапазон. Ну, если уж Пронина решила пойти на такой риск, значит, ты хорошо справляешься.

– Возможно.

– Тебе-то самому это нравится?

– Видишь ли… У нас мастер курса внушала, всем, что половая принадлежность персонажа – дело второстепенное. Приводила в пример кабуки. Опять же, мусульманские театры. У них могут быть разные школы, но почти во всех актрисы-женщины отсутствуют как класс.

– Но у нас же не мусульманский театр. И не японский. Впрочем, ладно. Не мне решать. Ох, посмотрела бы я на премьеру! И на то, как ты мою роль на себя надел.

– Премьеры у нас снимают на видео, ты же знаешь. Возможно, даже с двух или трёх точек. Пронина уже определила места и заказала аренду широкоплёночных «бетакамов» для профессиональной съёмки. Так что, может быть, поговорим после премьеры да привезём тебе кассету показать… Ведь это идея!

– Ну, здорово!

Маша не была на сто процентов уверена, что эта идея получит развитие дальше слов и обещаний, ну и ладно. Интереснейшая мистификация планируется, ничего не скажешь!

– Да, чуть не забыл, – заговорил Тилляев озабоченно. – Информацией нам строго запретили делиться с друзьями и родственниками. Я тебе только потому рассказал, что ты в спектакле участвуешь, и вообще в труппе уже давно, намного дольше, чем я. Так что вполне естественно, если ты будешь в курсе… Вот такие дела. Побегу, пожалуй… Хорошо?

Денис вдруг вспомнил, что сам-то уже успел проболтаться Зульфии о репетициях и о том, кого именно он будет играть на ближайшей премьере. Но Зульфии ведь можно! Она же никому не расскажет. Во-первых, девушка практически ни с кем не знакома в Нижнеманске, во-вторых, он, Денис, уже строго предупредил, чтобы держала рот на замке.

– Подожди минутку! – вспомнила Маша. – Ты же куришь вроде?

– Да как тебе сказать… Пытаюсь бросить. Вчера весь день не курил, сегодня тоже.

– Ой… Я так надеялась выпросить у тебя немного. Скоро дадут возможность передвигаться, первым делом курить побегу.

– Ни слова о сигаретах! И так уши пухнут.

– Как я тебя понимаю… Ну ладно, отстала.

– Тогда всё. Давай, счастливо!

– Пока… Нет, стой!

– Да, Маш?

– Сядь сюда, – строго сказала актриса, показывая на крашенный белой краской стул.

Денис сел, немного поколебавшись.

– А теперь говори правду.

– Какую?

– Зачем приходил?

– Ну вот, здравствуйте, товарищи… Почему бы мне не прийти к тебе?

– А если честно?

– Если уж совсем честно, то я чувствую себя странно и чуть неловко. Словно бы воспользовался обстоятельствами и отобрал у тебя роль, которую, как я понял, ты очень полюбила.

– Я не могу на тебя за это обижаться, сам понимаешь. Но я вижу, что это не всё.

– Ах, так! А если я скажу, что ты мне нравишься и я тебя нахожу очень симпатичной?

– Денис!.. Мы с тобой просто коллеги по сцене, не так ли? По крайней мере, для всех остальных – уж точно. Даже если…

– Конечно… Слушай, я, кажется, догадываюсь, что ты имеешь в виду… Но это ты зря.

Глущенко взглянула Денису в лицо. Юноша, несмотря на его слова, явно не был настроен на флирт. Во всяком случае, сейчас. Чёрт возьми, да он даже слегка раздражён! Обидно… Хотя, конечно, выглядит она на этой койке ужасно, что толку расстраиваться? Или, может быть, он не настолько уж податлив, как большинство молодых мужичков?

– Вижу, что ты спешишь, – произнесла Маша вслух. – Ладно, понимаю… Но ты всё равно задержись минуток на пять-семь. Сейчас я тебе кое-что расскажу.

– Хорошо, – вздохнул Тилляев и добавил суховато:

– Слушаю тебя внимательно.

– Но сначала пообещай мне принести как-нибудь две пачки сигарет. Самых простых, но с фильтром – «Магну» или «Бонд». В обмен на информацию.

– Считай, что они уже у тебя… А что ты мне хочешь рассказать?

– Кое-какую нужную информацию. Я подумала… В общем, мне не хочется, чтобы тебя съели. Пусть даже случайно.

– В театре? В нашей труппе?

– Да, в театре, в труппе. Ты у нас действительно совсем недавно, и про некоторые подводные камни тебе ничего неизвестно. Будет лучше, если ты узнаешь про них здесь и сейчас, чем потом, когда стукнешься о какой-нибудь. Я не скажу, что мы все такие уж прямо крокодилы, но зубы есть у всех нас. И тебе тоже надо их иметь.

* * *

Начались напряжённые дни. Чем отчётливее выглядел призрак премьеры, тем больше времени приходилось уделять репетициям. При этом Денис, так же как и Роза, Константин и Арсен, постоянно был задействован в детских утренниках по выходным. Администратор Владислав Москвин, искренне переживая за театр, нажимал на все рычаги, чтобы актёры и технический персонал получали зарплату с задержкой хотя бы на неделю. Реквизит и костюмы заказывать было не на что. Актёрам часто приходилось выступать в собственной одежде, и в ответ на их роптания Дедов вспоминал вычитанные им истории про польский кинематограф, который уже в сороковые годы начал снимать кино, имея при этом средства только на плёнку и проявитель… А питались актёры рыбой, которую были вынуждены собственноручно ловить в Висле… Кто-то предложил Дедову отправиться на рыбалку, на что Константин тут же привёл пример рассыпающейся Югославии и полное отсутствие финансирования тамошних театров, которые тем не менее дают спектакли. Тилляев хотел было рассказать о крахе театра как целого сегмента культуры у него на родине, но быстро вспомнил совет Маши Глущенко не поддерживать Дедова публично – лучше, наоборот, выразить сомнение в словах Константина. Обладающий странным и тяжёлым характером артист выбирал союзников исключительно по своей инициативе… И вместо того, чтобы произносить то, что пришло ему на ум вначале, Денис проворчал достаточно громко: «Где мы, а где Югославия». Пусть господин Дедов думает, что хочет.

Дома приходилось постоянно плясать возле вязальной машины, потому что Зульфия где-то приобрела ещё и швейную, решив попробовать шить на заказ. Денис допоздна бегал по дворам и расклеивал на столбах и подъездах объявления, которые писала Зульфия по утрам – маркером, от руки. Дело, вроде бы, двигалось. Но из первой приличной оплаты заказов Зульфия отсчитала сто двадцать долларов и потратила их на комплекс БАДов от «Гербалайфа» с целью дальнейшего распространения среди клиенток. И очень была удивлена тому факту, что почти все заказчицы в ответ сами начали предлагать ей точно такие же баночки со знакомым зелёным логотипом на этикетках…

Насыщенные, напряжённые дни летели один за другим, словно пожелтевшие осенние листья, срываемые ветром. Третье октября, на которое была назначена премьера, неумолимо приближалось. Актёрский состав был почти уверен в том, что спектакль не сорвётся. Зато Людмила Пронина сорвала голос на репетиции и теперь говорила хриплым шёпотом. Впрочем, и она надеялась… Хотела надеяться на то, что труппа не подведёт. Лишь бы только не облажался Денис… Ох уж этот Денис! Даже повидавшая многое на своём веку помрежа порой отказывалась верить своим глазам при виде звонкоголосой жеманной девушки, в которую преображался Тилляев. Она пока не пришла к однозначному выводу – бриллиант этот молодой актёр или сверкающая фальшивым блеском стекляшка. Роза Афонина, долее прочих сомневавшаяся в целесообразности и адекватности исполнения Денисом роли Тони, вдруг однажды оговорилась, говоря что-то о Тилляеве, и произнесла слово «она». Имея в виду не Тоню, а самого актёра. Этот эпизод, случившийся за два дня до первой постановки «Второй нити», вызвал добрый смех всей собравшейся труппы. И в этот момент Пронина окончательно поверила в то, что их затея непременно увенчается успехом. Что касается Светы, то по уши влюблённая женщина приняла роль Дениса почти как свою собственную. Она придирчиво и заботливо отслеживала каждый шаг Тилляева, заставила костюмершу Паутову перепробовать несколько нарядов, прежде чем нашла нужный и к тому же одобренный Людмилой. Подобрать туфли, которые были бы одновременно изящны и притом удобны для мужской ноги, тоже обернулось делом кропотливым – первая пара, в которой Денис рискнул показаться перед труппой, была в итоге забракована, как и несколько других впоследствии.

Что же касается Дениса, то, будучи парнем достаточно наблюдательным и чувствительным ко всяким «вибрациям», он быстро разобрался в чувствах Севостьяновой и находился потому в недоумении, испытывая небольшую неловкость. Если уж даже Маша Глущенко, которой было всего каких-то двадцать шесть, и то казалась ему немного уже староватой, то что говорить о Светлане! Она, конечно, очень красива, обаятельна… Стройна, элегантна. Сексуальна, если называть вещи своими именами – притом без сомнения, как нельзя сомневаться в притягательности Изабель Аджани или Сильвии Кристель. К тому же у Севостьяновой многие замечали внешнее сходство с обеими, пусть и небольшое. Неподдельный шарм Светланы порой затмевал обаяние и свежесть более молодых актрис.

Однажды Тилляев оказался в тесной костюмерной, в ожидании Ирины Паутовой, с которой надо было обсудить некоторые детали сценической одежды. Открыв ящик комода с наклейкой «наш фотоархив», обнаружил альбом со снимками примерно двенадцатилетней давности. С любопытством начал его перелистывать и обнаружил на отпечатках фрагменты явно музыкальных спектаклей; он знал, что многие актёры перешли к Атаманову из Театра оперетты – старого, богатого традициями, обладающего отнюдь не камерным оркестром. Севостьянову Денис узнал сразу, несмотря на указанную дату – «18 декабря 1980». Актриса изменилась мало – она и сегодня была столь же хороша собой, как и в то время. Вот Света в зажигательном фокстроте – стилизация под двадцатые годы. Вот она же танцует классический вальс в роскошном платье со стоячим воротником. И ещё опять она же!

С понятным восхищением Тилляев разглядывал чёрно-белое, но очень удачное и чёткое фото, на котором три женщины исполняли танец в стиле кабаре «Мулен Руж». На первом плане была запечатлена Севостьянова, несомненно в азарте и восторге подбрасывающая вверх красивую стройную ножку в чёрном чулке с подвязками и узкой туфле на высоком каблуке. Фотограф мастерски запечатлел момент – Света, точно опытная балерина, опиралась только на носок ноги, вытянув её на всю длину. Она словно готова была оторваться от подмостков и воспарить над сценой.

Залюбовавшись, Денис даже не заметил, как вошла Ирина. И только когда она стукнула дверью костюмерной, быстро перевернул пару листов альбома, словно опасаясь, что его могут застукать за чем-то запретным, будто мальчишку за просмотром эротических картинок. Паутова сделала пару ностальгических замечаний о своей работе в Театре оперетты, затем Тилляев убрал альбом на место и принялся изучать новые детали своего сценического образа. Дел было невпроворот. Но фото «летящей» Светы Севостьяновой прочно врезалось в его память.

В тот же день Денис получил ответ из Ташкента, от Ласкевича, в котором режиссёр выражал неудовольствие от потери кассеты со спектаклями и добавил, что не уверен в успехе перезаписи. По его словам, лента с первой записью начала осыпаться, и лишний просмотр мог окончательно загубить оригинальное видео. Если удастся, написал Василий Степанович, можно поискать копию и переписать с неё, но тогда качество изображения, естественно, будет желать лучшего. И то вопрос, когда это удастся сделать. Пронина тоже осталась недовольной, хотя и согласилась подождать какое-то время. Конечно, она предпочла бы посмотреть запись того спектакля до премьеры, но раз это невозможно…

Настало третье число. Людмила поутру внезапно обрела голос, каковой факт восприняла с большим удовлетворением и как знак свыше, что премьера состоится, как говорится, в любую погоду.

Билеты были распроданы полностью, включая литерный ряд и приставные места. Это тоже был хороший знак, учитывая кризис во всех отраслях и хроническое безденежье культурных людей. Правда, фамилия Волопасов была на слуху даже у провинциальных театралов. Драматург стремительно входил в моду на просторах стран распавшегося Союза, и посетить спектакль многие считали делом необходимым, коль скоро причисляли себя к продвинутой публике. Справедливости ради, «Вторая нить Ариадны» была действительно хорошей пьесой. Хотя и не для всех, вероятно.

Смотреть премьеру пришла «перебежчица» Настя Кулагина. Она держалась в стороне, почти ни на секунду не отпуская руки какого-то мужчины. В публике мелькнуло красное платье поэтессы Нелли – но она вообще старалась не пропускать премьеры. Неожиданно для Светы заявился её бывший, чем весьма обеспокоил актрису. Этот тип сидел в углу буфета, отгородившись от всех газетой, но то и дело внимательно поглядывал поверх её, изучая окружающих. Актёры, конечно, не выходили в фойе, но могли посматривать на пришедших из-за кулис сквозь дверь, оснащённую тонированным стеклом.

Тилляев был счастлив, что на спектакль с большой охотой пришла Зульфия. Она сидела во втором ряду с краю – Денис сумел выпросить только одну контрамарку, да и девушка пока что не обзавелась подругами, с кем могла бы пойти в театр. Кроме Дениса, никто не сообщил своим близким об интриге, имеющей место в постановке, поэтому ненужная информация не просочилась в широкие массы. К тому же юноша выложился на премьере по полной, и никто не уловил в его роли такой «подставы». Если кого и терзали смутные сомнения, то это никак не проявилось в конце, когда актёрский состав вышел на комплименты. Публика аплодировала стоя, слышались выкрики «браво».

Остальные актёры тоже отработали великолепно, несмотря на новизну, мистификацию и явный интерес зрительного зала, в котором наверняка нашлось бы несколько человек, кто предпочитал посещать премьеры в надежде «насладиться» возможными ляпами и накладками. В середине первого акта Севостьянова бросила взгляд в публику и едва не забыла слова: из третьего ряда, глядя на неё, ухмылялся Илья Замороков. Он поймал взгляд актрисы и показал довольно гадкий жест пальцами. Светлана поняла, что этот тип притащился на спектакль с единственной целью – испортить ей игру, и заставила себя думать о том, что никакого Ильи в фзрительном зале нет, что в третьем ряду пустое кресло, словно дырка вместо зуба на нижней челюсти её бывшего. Это помогло. Света с головой ушла в роль, возможно, даже чуть-чуть сильнее, чем это было нужно. После спектакля Арсен заметил, что Севостьянова уж как-то очень эротично целовалась с Соболевым. Алексей же сказал в полушутку, что был бы рад повторить. Но Света если и «переиграла», то только в одном эпизоде, а про Илью она в итоге забыла. Так что «браво» после спектакля вполне могла записать и на свой счёт, как и все остальные исполнители, вышедшие на поклон зрителям.

Вероятно, только один человек в зале не аплодировал и не выражал восторга, даже нарочитого.

И это был вовсе не Замороков.

* * *

– Как бы сделать, чтобы люмпенов не пускали в театр? – озадаченно произнёс Соболев, смотря на то, как техничка стирает со стены в фойе у кофейни надпись синим маркером «Севостьянова – сука!» Фразу эту увидели и сама Света, и оказавшийся поблизости Константин. Актриса, конечно, дико разозлилась, к тому же она была абсолютно уверена, что знает, кто именно сделал эту пакость – конечно же, её бывший. Какая бы ни была тому причина, но Илья неожиданно ушёл после первого акта. Когда перерыв завершился, его место пустовало на самом деле – уже без всяких попыток Светы создать для себя иллюзию. Вероятно, проходя через пустое фойе, этот тип и устроил провокацию. К счастью, публика после спектакля сразу устремилась к выходу. Кофе пить зрители не пошли, и надпись, скорее всего, больше никто не увидел.

– Даже не представляю, кто бы это мог сделать, – всё же произнесла Светлана.

– Как бы там ни было, я выскажу пару ласковых тому, кто рискнёт это вспомнить, – сухо произнёс Дедов.

– Все уже забыли, – быстро заявил Алексей. – Ну ладно, друзья. Я побежал!

Соболев направился к выходу, Света же заторопилась в гримёрку. Факт этой надписи не слишком её расстроил, к тому же она отлично понимала, до какой бессильной злобы довела Илью, поскольку разбила вдребезги его мерзкий замысел помешать исполнять ей роль. Но у неё немного саднило в горле, потому что после спектакля ей даже не удалось нормально пообщаться с Денисом. Его почти сразу же увела Зульфия, как только он переоделся и смыл грим. Девушку Тилляева Светлана хорошо разглядела и вмиг поняла, что та явно чем-то очень недовольна.

Но Севостьянова всё равно расстроилась. Чем именно была девчонка недовольна – дело десятое. Актриса испытывала совершенно нелогичную досаду, словно бы кто-то воспользовался её трудом, в который она вложила свою душу и свою любовь. Так мог бы переживать Пигмалион, ожививший Галатею, если бы та взяла и сбежала с первым же смазливым мальчишкой, заглянувшим в мастерскую художника.

…Стук в дверь гримёрной отвлёк Светлану от мрачных мыслей.

– Кто там?

– Это я. Можно вопрос? – послышался голос Дедова.

Светлана не особенно хотела сейчас видеть Константина, но не прятаться же… Она откинула задвижку и впустила мужчину.

– Э, да я, кажется, не вовремя… – заговорил Дедов. – Это тебя тот урод так расстроил?

– Какой урод? – произнесла Света с досадой. Она только сейчас поняла, что у неё щиплет глаза. Вот чёрт – наверняка припухли веки…

– Я пришёл не за этим, – сказал Константин, – и сейчас тогда уйду. Не хочешь говорить, не надо. Но мне не нравится, что какая-то сволочь смеет тебя обижать…

Он замялся. Светлана вдруг словно впервые увидела его чуть вытянутое угловатое лицо с недобрыми волчьими глазами, неровные зубы и следы сведённой татуировки на кисти правой руки.

– На спектакль приходил мой бывший, – сама того не ожидая, сказала она. – Ушёл после второго акта. Он приличная сволочь, между нами говоря. Раньше служил в органах, потом его оттуда попросили. Сейчас, видимо, без работы. На днях он набрался наглости… И забрал у меня то, что ему не принадлежит.

– Я тебя на откровенность не зову, – произнёс мужчина. – Но если хочешь сказать, что именно, то скажи.

– Видеомагнитофон, – созналась Света. – Но знаешь, мне не сам аппарат жалко, а кассету, которая в нём была. И бывший это знает. Он и на спектакль приходил, как я думаю, исключительно для того, чтобы подействовать мне на нервы, а если повезёт – испортить игру.

– Да он, я гляжу, театрал… – усмехнулся Константин. – Ну, таким, действительно, нечего сюда приходить.

Женщина тоже улыбнулась.

– Света, – обратился к ней Дедов, сменив тон.

– Да?

– Не желаешь со мной поужинать? – неожиданно спросил он.

Севостьянова не первый раз замечала знаки внимания со стороны Дедова, но не могла заставить себя отнестись к ним с пониманием. Несмотря на то что Константин был, как говорится, мужчиной в полном смысле этого слова и в свои пятьдесят пять ещё мог дать фору более молодым людям, Света почему-то не рассматривала его в роли потенциального любовника. Чем-то он неуловимо напоминал ей Илью. Пусть даже со знаком «плюс», но это был не её тип.

– Спасибо, Костя. Но я, пожалуй, откажусь. И, с твоего позволения, не стану врать и выдумывать причины.

Дедов развёл руками.

– Что ж, спасибо за честность. Понимаю, сейчас тебе немного не до меня, но как-нибудь потом вернёмся к этому разговору. Может быть, завтра, в кафе, после светского раута. Я кое-что знаю о нашем театре… Будет лучше, если это ты узнаешь тоже.

С этими словами Дедов ушёл. Светлана кстати вспомнила о «рауте». Завтра в театральном кафе будет тусовка по поводу премьеры, ожидается прибытие какого-то столичного критика. Жаль, что до сих пор нет Атаманова –Прониной придётся отдуваться жёстко. Ходили слухи, что Нижнеманск собирался почтить визитом автор пьесы, но в последнее время передумал. Оно, может, и к лучшему – Волопасов слыл за человека непростого в общении и равными себе признавал только главрежей.

* * *

– Я безумно устал сегодня, – признался Денис, заваливаясь на кровать в домашней одежде – трениках и футболке. – С одной стороны, я был готов, но, с другой, сама понимаешь, ответственность давила нешуточно… Но мне доверили! Все! И у меня всё получилось… Как ты считаешь? Что молчишь? По-моему, ты чем-то недовольна.

Зульфия с шумом вытянула из-под стола стул, уселась на него задом наперёд, положив руки на спинку, а на них – подбородок, посмотрела на юношу и тут же опустила взгляд.

– Я не то что бы «недовольна», – пробормотала девушка. – Но я пришла специально посмотреть на твою игру. Я знаю, что театр для тебя – всё. Но, чёрт возьми, тебя-то я как раз и не увидела! Знаешь, я до синяков щипала себя за руку – вот, посмотри! – мне казалось, это не спектакль, а какая-то фантасмагория во сне. То есть я знала, что на сцене должен находиться ты, но вместо тебя видела девицу – глупую и жеманную. И довольно противную.

– Это очень хорошо! Значит, у меня получилось сыграть именно так, как нужно. Зритель и должен видеть не актёра, а роль…

– Это не совсем то! Вот если бы ты играл, как у вас планировалось сначала, Игната… Да хоть какого-то другого мужчину… Всё было бы иначе и на своём месте.

– Так, погоди! – Тилляев нахмурился, поднялся и сел на кровати напротив девушки. – Неожиданная критика! Я бы сказал, весьма даже… Поясни, пожалуйста. Может быть, я чего-то не понимаю.

– Попробую… В общем, я расцениваю твою роль, твою игру как не очень честную мистификацию. А говоря как есть, прямо, – обман.

– Слушай, но ты же видела массу фильмов, где мужчины играют женские роли! А сейчас в некоторых отделившихся странах, вроде нашей, женщин вообще не допускают до сцены.

– В этих спектаклях и кино заведомо ясно, кто, кого и как! Если Дастин Хоффман играет в фильме «Тутси» женщину, то в титрах написано – Хоффман! И это все знают и понимают. А в вашей программке так и осталась «Эм Глущенко».

– Через дробь, кстати, указано «Дэ Тилля». Если фамилию моего отчима произносить не на русский манер, а так, как это традиционно принято в нашей стране, то тут всё правда.

– «Тилля» – значит «золото». С твоей подачи? Ты уже возгордился не в меру. Как ты считаешь?

Денис пропустил этот ядовитый выпад мимо ушей и продолжил:

– Наша помрежа полагает, что если остальные три премьерных спектакля мы отработаем так же без проблем, то потом можно будет раскрыть информацию. Как вариант, конечно.

– Мне кажется, многих людей это разозлит, – задумчиво произнесла Зульфия. – В том числе тех, кто даже в театр не ходит. И потом, мне будет как-то не по себе, когда про тебя пойдёт слава как об актёре, чересчур уж искусно изображающем девушек. Люди, они же сам знаешь, какие. Сразу начнутся слухи, сомнения в твоей ориентации и прочее.

– Здесь всё-таки Россия, а не наш феодальный исламостан, который стремительно катится в Средневековье…

– Где-нибудь в Европе, да даже в Москве или Питере, к таким вещам спокойнее относятся. А мы и тут находимся в Азии.

– Слушай! – Денис даже ударил кулаком по ладони. – Кажется, начинаю понимать! Если бы девушку играл другой парень, то это тебя бы устроило. И ты бы приняла эту мистификацию как должное. Тебя раздражает, что Тоню играл именно я! Верно, солнце?

Зульфия потупилась.

– Знаешь… – произнесла она. – Действительно, в этом есть что-то… неправильное.

– «Неправильное», – повторил Тилляев сердито. – А что в этом такого? Кстати, ты ведь была на моём выпускном спектакле. Помнишь? И что-то я не слышал от тебя плохих слов за роль в нём.

– Там было как-то по-другому… Не настолько серьёзно, что ли. Вы ведь ещё фактически были студентами, и этот спектакль даже толком не анонсировался.

– Справедливости ради, уже тогда радикально настроенные элементы срывали театральные афиши. Анонс нашего спектакля тоже сорвали. Но он находился в официальной программе театра, и на него продавали билеты.

– Хорошо. Вот скажи, тебе бы понравилось, если бы я вышла на сцену и начала играть мужчину?

– Я точно не был бы против. Что в этом плохого?

– Ну как тебе сказать… – Зульфия замялась.

– Помнишь, ты приходила смотреть «Снежную королеву»? – спросил Денис. – Фактически мою первую роль здесь?

– Конечно. Ты там играл Северного Оленя. И знаешь, тот образ меня ни в коей степени не раздражал, как этот…

– Кстати, в «Королеве» Кая играла Маша Глущенко.

– И что?

– Это ведь мужская роль, если подумать. Но вот Серёга, Машин парень, вообще никаких претензий не высказывал. Я убеждён, что у нас с тобой просто какой-то уникальный случай. Не могу поверить, что я от тебя вынужден это слышать.

– Вообще-то Кай – это мальчик, – не сдавалась упрямица. – Глуповатый, честный и невинный. А ты играл хоть и старшеклассницу, но уже прошедшую медные трубы и умеющую залезать мужчинам в штаны.

– Это не просто уникальный случай, – вздохнул Денис. – Он уникальный в своём идиотизме.

Зульфия резко поднялась со стула и молча прошествовала из комнаты в кухню, оставив Дениса в недоумении и раздражении.

Действие четвёртое

Этот костюм Светлана не доставала из шкафа, страшно подумать, уже более пяти лет. Она его заказала как раз в тот период, когда пробовала убедить себя в том, что хочет любить женщин и быть любимой ими. Покрой пиджака и брюк был почти мужским, хотя и подгонялся под фигуру Светы. Материал подобрали сравнительно нейтрального цвета – зелёного, но не слишком тёмного оттенка. А блестящие строчки, пущенные по лацканам и клапанам карманов, всё же недвусмысленно давали понять, что в такой одежде вряд ли будет щеголять мужчина. Пусть до мозга костей богемный и даже (а вдруг!) ориентированный на свой пол. Нечто похожее, хотя и куда более экстравагантное Светлана видела только по телевизору, когда иногда включала выступления западных рок-групп. «Металлическая» музыка Севостьяновой не нравилась нисколько, но она обожала смотреть на молодых музыкантов – экспрессивных, длинноволосых, одетых порой в явно дамские джинсы или дамские же лосины. Высокие – выше колен – сапожки на длинных каблуках и цветастые жилетки, равно как и килограммы браслетов, серёг и колец, а также грим, напоминающий крикливый мейк-ап, довершали картину. При всём этом, как писали в журналах, большинство этих эпатажников были вполне гетеросексуальны и если и разводились с жёнами, то исключительно из-за наличия любовниц, а то и беспорядочных связей с так называемыми «групиз». Словом, в нескромных фантазиях Светы иной раз мелькали долгогривые гитаристы в женских прикидах, пусть инечасто.

Кого она увидела в зеркале, надев на себя костюм – в этом Севостьянова теперь не была уверена. Но образ ей понравился – при всей своей внешней строгости он был весьма сексуален и даже в чём-то вызывающ, что усугубляло наличие тонкого мужского галстука поверх мужской же сорочки (наблюдательные женщины обязательно бы обнаружили обратное расположение пуговиц). Минимум общей косметики, но подвести глаза и очертить линию губ – обязательно. На ногтях будет бесцветный лак, но при этом запястье непременно обхватит массивный браслет. Волосы надо собрать в плотный узел, но проследить, чтобы с висков свободно свешивались тонкие пряди, которые вызывают у мужчин желание касаться их пальцами. Сразу же представила, как её волосы трогает Денис, и сердце, замерев на полсекунды, пустилось в бешеный бег. Вот глупая… Ничего из этих мечтаний не выгорит – он слишком юн для неё, и к тому же очень занят девушкой, которая значительно моложе и красивее. Да и смотрятся они вместе на контрасте изумительно – голубоглазый стройный блондин и жгучая брюнеточка с роскошными бёдрами и высокой талией.

«Плевать на неё, – решительно подумала Светлана. – Я буду выглядеть так, чтобы нравиться Денису… и сегодня он мне составит пару. Я сумею сделать так, чтобы он захотел этого. Захотел сам».

…Тилляев выглядел расстроенным, и Света никак не могла взять в толк, по какой причине. Лишь чуть позже Соболев шепнул кому-то: «Парнишка-то связан молчанием». И ведь действительно: в тусовке не раз и не два задавали вопрос об исполнительнице роли Тони в новом спектакле, и почему её нет здесь. Актёры были вынуждены уклончиво говорить о заболевшей Маше Глущенко… что, по сути, было правдой лишь процентов на десять-пятнадцать.

Денис же нисколько не расстраивался из-за своего вынужденного молчания, так что Соболев попал в молоко со своими подозрениями. Тилляева рассердила Зульфия, едва ли не впервые в жизни, да ещё по такой смехотворной причине. Как же! Вся труппа в восторге, сама Людмила Пронина сказала «супер», а девчонка что-то имеет против… Нет, она вообще ничего не понимает в театральной жизни, и крылатая фраза «искусство требует жертв» для Зульфии, к сожалению, всего лишь набор слов…

– Не вижу энтузиазма на твоём лице, – произнесла Светлана, когда решила, что пришло время подойти к молодому человеку и заговорить с ним о… Да о чём угодно. Женщина внимательно следила за Денисом и убедилась, что две рюмки водки он выпил. Вполне достаточно, и самое то… Светлана тоже приняла пару фужеров шампанского, и теперь пузырьки газа словно бы играли весёлыми бесенятами в её жилах.

– На самом деле я всем доволен, – произнёс Тилляев, впервые на протяжении вечера рассмотрев Свету вблизи. – Ты потрясающе выглядишь, – искренне добавил он, даже не пытаясь скрыть своего восхищения.

Действительно, Севостьянова в непривычном для неё самой образе и смотрелась необычно – пожалуй, вся тусовка так или иначе обратила внимание на Светлану. Многие, вероятно, согласились бы с утверждением, что в таком наряде актриса выглядит немного агрессивно. Правда, сочетание причёски и макияжа вызвало шепотки со стороны женской части собравшихся. Роза Афонина тихонько, чтобы никто не слышал, сказала своей приятельнице: «Хороша, но сегодня она выглядит на свои». В какой-то степени подобную оценку можно было списать на обычное женское злословие, но Афонина была не из тех, кто на пустом месте делает подобные замечания.

Что же касается Дениса, то он был покорён – возможно, как раз именно тем фактом, что Света сейчас предстала перед ним как она есть – женщина на пике зрелости, решившая подчеркнуть свою страстность, пусть и немного тёмного происхождения. Тилляев, будучи вполне нормальным юношей, что греха таить, волей-неволей не раз и не два представлял себе, какова Светлана на любовном ристалище. Но только сегодня он отчётливо понял, насколько это было бы рискованно, прекрасно и в какой-то степени запретно – обнять эту наверняка видавшую многие виды женщину, расстегнуть на ней одежду и, целуя в губы, прижать к себе. Может быть, виной тому было выпитое спиртное, может быть, некоторая распущенность всей атмосферы этого сборища, может быть, тот мягкий обволакивающий аромат парфюма, который вряд ли рискнула бы носить на себе девушка лет двадцати или около того.

Взгляд Дениса невольно опустился туда, где узкие брюки подчёркивали изящные линии смыкающихся бёдер. Поднять глаза вверх стоило юноше некоторого труда, но когда он это сделал, то столкнулся с испытующим взглядом Светланы, которая, в свою очередь, жадно рассматривала его лицо и думала о том, насколько хорошо этот мальчик целуется.

– Я рада, что ты доволен, – немного двусмысленно произнесла Света. Она прекрасно видела, как заалел румянец на щеках и скулах белокожего юноши, и была почти уверена, что сейчас его пульс тоже учащён. Может быть, чуть в меньшей степени, нежели у неё. Да, конечно, у него есть девушка, и, возможно, он вряд ли испытывает то же, что и она. Хотя почему бы нет? Мужчины полигамны. И в некоторых случаях эту черту их характера можно простить и даже принять как должное.

– Быть на позитиве всегда лучше, чем наоборот, – пробормотал Тилляев.

– Выпьем за наш успех? – немного двусмысленно спросила Севостьянова.

Она подчеркнула слово «наш», слегка растянув его. И чёрт возьми, это сработало! Денис улыбнулся:

– Пошли, – сказал он.

Уверенным жестом Света положила руку на его локоть, и юноша послушно согнул руку. От наслаждения женщине захотелось зажмуриться – поистине, бывают мгновения, ради которых имеет смысл жить! Эти короткие шесть-семь метров до ближайшего официанта на виду у нескольких десятков людей сделали Севостьянову счастливейшей из женщин, пусть и на несколько мгновений. Но и когда они взяли себе каждый с подноса (она – шампанского, он – водки) и коснулись стеклом, производя едва слышный звон, миг счастья для Светы продлился. И продолжался ещё довольно долго, пока они беседовали… о разных пустяках, пытаясь побороть неловкость и скрыть друг от друга явный интерес, и притом отнюдь не духовно-платонический. Возможно, кто-то, глядя на эту пару, понимающе усмехнулся. Может быть, кто-то пожал плечами. А кое-кто неодобрительно сощурился. В любом случае со стороны это выглядело как игра двух взрослых людей, которые оценивают возможность перевести существующие между ними отношения в более интимную плоскость. Просто оценивают, ибо пока это был флирт, один только флирт, и вряд ли что-то большее. Это понимала и Севостьянова, удерживая себя от рискованных невербальных знаков вроде поглаживания пальцами ножки фужера, не говоря уже о том, чтобы произнести вслух что-нибудь лишнее на этот момент.

Потому что здесь было не место и не время для подобного. Во всяком случае, пока.

* * *

Вечером того же дня, когда Светлана и Денис находились во власти флюидов, которые сами же и создавали, в подворотне старого дома, расположенного неподалёку от вещевого рынка «Алусар», стояли двое. Пряча в кулаках огоньки сигарет, молча поглядывали на проходящих мимо. Решившая войти в арку молодая женщина словно споткнулась, поняв, что в полумраке кто-то караулит, но курильщики вмиг отвернулись от неё лицами к стене, делая вид, что их очень интересует графическое творчество местных подростков, достигающих половой зрелости. Женщина проскочила внутрь двора без проблем. Двое явно ждали кого-то другого.

Тот, кого они ждали, появился скоро. Средних лет лысоватый мужчина, небрежно одетый, так же с сигаретой в зубах. Едва он ступил в темноту арки, как один из ожидающих заступил ему дорогу, а другой обозначил своё присутствие позади, поддав носком кроссовки небольшой камешек.

– Стоим, – негромко сказал загородивший мужчине путь.

Тот сделал короткое движение, по-видимому, уже намереваясь затеять драку согласно своим рефлексам – как условным, так и без.

– Не надо вот только этого, – донеслось сзади. – Пять минут – и ты свободен.

– Кто вы, чёрт возьми? – спросил мужчина.

– Неважно. Ты недавно взял кое-что, чего тебе не надо было брать.

Мужчина задумался на пару секунд, потом хохотнул.

– Вот оно что, блин! Неужели моя «экс» обзавелась знакомыми хулиганами?

– Язык придержи, – негромко посоветовали ему. – Хулиганы ушли хулиганить. А мы с тобой чисто за жизнь покалякать собираемся.

Илья, обладающий опытом общения с представителями криминального мира, начал понимать, что с ним пересеклись ребята посерьёзнее обычной гопоты, наводнившей городские улицы за последние пару-тройку лет. Выглядели они иначе. Серьёзнее. Правда, на лицах у обоих имелись следы старых побоищ – у одного было расплющено левое ухо, точно после удара кувалдой, другой поблёскивал протезом левого же глаза. Те ещё волчары.

– Калякайте, – сказал Замороков спокойно.

– Верни то, что не должен был брать.

– Почему я должен возвращать? Я забрал тот аппарат в виде компенсации за многие гадости… И то считаю, что этого недостаточно.

– Аппарат? Не знаю, о чём ты. Можешь себе его оставить, если считаешь, что он твой по понятиям. Я говорю за кассету, которая тебе сто лет не нужна, но которая нужна другим людям. С неё ты не разбогатеешь.

– Ну а если у меня её нет?

– Плохо. Значит, искать будешь. И пока ищешь, сам понимаешь, до тебя претензия будет щёлкать.

– А если я…

– Ну-ну, ладно. К мусорам пойдёшь? Не советую тебе этого делать.

– Слушайте, на той кассете полная туфта записана! Какой-то спектакль, может быть, даже любительский…

– Это, видимо, для тебя туфта. А кому-то память, может быть, о каких-то людях. Видимо, есть вещи дороже денег. Но это для нас с тобой та кассета ничего не стоит, а другим она нужна очень.

– Ладно. Понял. Умеете убеждать. Если она у меня дома, готов хоть сейчас принести.

– Вот это было бы лучше для всех нас, поверь. Понимаешь, нам совсем не в жилу тебя гнать в пятый угол, мы лучше пойдём своими дорогами и забудем друг друга как страшный сон.

Слова «страшный сон» прозвучали действительно зловеще. Искренне недоумевая, каким это образом безмозглая сучка сумела завести знакомства среди таких ребят, которым ничего не стоит выпустить человеку кишки, Илья быстро поднялся к себе в квартиру. Среди всякого хлама нашёл ту самую кассету, с которой даже не решил пока, как поступить. Возможно, когда-нибудь даже просто выбросил бы её или продал по дешёвке под перезапись в какой-нибудь салон видеопроката.

– Забирайте, – сказал он, протягивая кассету мрачному типу. – Один момент.

– Ну?

– Это кассета моей бывшей. Она тварь ещё та.

– Не знаю, за кого ты толкуешь. Это твои проблемы.

Двое развернулись и ушли прочь. Естественно, прощаться они не стали – у такого рода людей нет подобных привычек. Дождавшись, когда они отойдут достаточно далеко, Илья сплюнул и злобно выругался в их адрес. Он терпеть не мог, когда его ставили в зависимое положение, а вот теперь – поди ж ты! – ничего не предвещало подобного, а унижение он испытал, и притом неслабое.

Решив успокоить нервы и покурить тут же во дворе, Илья задумался. Есть ли смысл и далее прессовать эту курицу, или лучше оставить её от греха подальше в покое? А то – глядишь ты! – за неё впряглись настоящие гангстеры, которые вообще до бытовых проблем не должны снисходить. Пока он думал, его окликнул другой мужской голос:

– Добрый вечер, здравствуйте.

Илья сразу же распознал характерный тюркский акцент, присущий массово «понаехавшим» в последние годы торговцам и мастеровым из отделившихся южных стран. Ему захотелось сразу же послать заграничного гостя в пешее эротическое путешествие – настолько Илья был расстроен и разозлён встречей с бандитами. Теперь ещё и эти двое… Ладно, хоть вежливые вроде.

– Чего надо? – спросил он.

– Уважаемый, извините, конечно, нас… Вы, наверное, в театре работаете?

– С чего вы взяли?

– Э, а мы на днях видели, как вы выходили оттуда. И не в конце спектакля, как вся публика, а вместе с работниками.

Илья действительно ушёл со спектакля, в котором его бывшая активно крутила задницей, причём не дожидаясь окончания первого акта, потому что не мог более выносить столь омерзительное зрелище. Но других «работников» он не припоминал, с кем бы выходил из здания. Впрочем, это было несущественно.

– Я не работаю в театре. Просто вышел пораньше… Что вам нужно, ребят?

– Э, да если бы там работали… Мы девушку одну ищем, которая, наверное, в театре работает.

– Девушку? Актрису?

– Наверное, не. Скорее всего, если работает, то билеты проверяет или ещё что-нибудь такое делает.

– Вот она! – второй выходец с юга достал фото и сунул его под нос Илье – тот даже разозлиться не успел. А может быть, просто заинтересовался. К тому же девушка обладала довольно характерной внешностью, и, кажется, он действительно видел её среди публики…

– Короче, так, – сказал он, отодвигая руку парня со снимком от себя. – С точностью ничего сказать не могу, но девушка, очень похожая на эту, сидела в зрительном зале.

– Э, правда она, да?

– Я же сказал – «похожая».

– А послушайте, уважаемый, вы снова будете в этом театре, скоро очень, да?

Илья некоторое время сердито смотрел в физиономии ждущих его ответа парней.

– Нет. Надеюсь, что никогда. Я ненавижу театр.

* * *

Следующий премьерный спектакль «Второй нити Ариадны» прошёл столь же успешно и гладко, как и первый. По слухам, назавтра утром кто-то видел Людмилу Пронину с изрядного похмелья. В публике на этот раз не было ни Ильи, ни Зульфии, но усилиями труппы из больницы доставили Машу Глущенко, которая отказалась смотреть видеозапись и заявила, что умрёт, если не увидит постановку вживую. Благо, ногу уже не нужно было держать на вытяжке. Она ничуть не пришла в восторг от того, как Денис интерпретировал Тоню – это было совсем, абсолютно иное, нежели видела Маша в персонаже, с которым уже начала понемногу сживаться. Покусав немного губы от лёгкой досады, она всё же согласилась мысленно, что Денис отлично справился с женской ролью. Но оба аспекта своего мнения оставила при себе. Для этого аккуратно ушла от прямых ответов на вопросы, которые, что вполне понятно, последовали после спектакля.

В публике на предпоследнем ряду сидели два чернявых парня – они сумели купить два последних невостребованных билета прямо перед началом пьесы. И незадолго до спектакля чуть не довели до истерики билетёршу, тряся перед ней фотографией и требуя информации, была ли здесь эта девушка на прошлом спектакле с этим же названием. В программке они заметили фамилию «Тилля», но точно так же, как и подавляющее большинство зрителей, сумели сопоставить её исключительно с «исполнительницей» роли Тони. Эта «актриса» их не заинтересовала, но в антракте Махмуд вдруг задумался и заявил, что надо срочно ехать на ближайший переговорный пункт. Так что второй акт брат Зульфии и её возможный жених не посмотрели. Но это не нанесло им особого ущерба ни с какой стороны.

За пару дней до премьеры произошли два малозаметных случая. Какой-то тощий ушастый подросток с мутными глазами любителя клея «Момент» притащился на одну из репетиций и велел передать видеокассету для «Севы Стьянова». К счастью, оказавшаяся поблизости Роза всё поняла, и едва не сгинувшая вновь запись спектаклей с участием Дениса вернулась к Светлане в руки словно по мановению руки доброго волшебника.

Воспользовавшись случаем, Света подошла к Дедову и начала благодарить его за удивительный сюрприз. Константин благосклонно выслушал женщину, улыбнулся и потом недвусмысленно предложил ей снова провести вечером время наедине. И снова Света была вынуждена отказаться. Но теперь она начала лгать, ссылаясь на некоторые временные проблемы со здоровьем, о которых лучше не говорить вслух. Поверил ей Дедов или нет, она не поняла, потому что Константин не стал ничего комментировать или – хуже того – спрашивать, когда эти проблемы закончатся.

Прежде чем вручать кассету Прониной, Света решила скопировать запись ещё раз. Явившись в театр необычно рано, прошла в подсобный кабинет, где, в числе прочего, находилась аппаратура для перезаписи кассет с «бетакамов». Кое-как справившись с адаптерами и контейнерами, Севостьянова загрузила источник и мишень в лотки, после чего включила режим перезаписи. Кассеты были достаточно вместительными, по двести сорок минут каждая. Светлана некоторое время смотрела в экран телевизора, затем, убедившись, что всё в порядке, вышла из помещения, заперла его на ключ и занялась делами и разговорами – народ уже подтянулся, и в скором времени должен был начаться плановый прогон.

Время шло. В очередной перерыв Света поглядела на часики – минут через пятнадцать запись закончится – и поспешила в подсобное помещение. Включив телевизор, довольно кивнула головою сама себе – всё шло как надо. На экране уже появились заключительные действия выпускного спектакля. Света не хотела рисковать, но всё же немного прибавила звук – началась сцена объяснения между Марианной и Винченцо. Сама устроилась перед невысоким столом, на котором стояла аппаратура. Увлёкшись диалогом, женщина даже не сразу поняла, что находится в кабинете не одна.

– Света! – услышала она негромкий удивлённый возглас Тилляева. – Откуда у тебя эта запись? Ты где-то сумела найти её?

Севостьянова резко обернулась, едва слышно ойкнув, точно её застукали за чем-то запретным.

– Переписываю по просьбе Людмилы… Она сказала, ей нужна копия, чтобы посмотреть твою игру здесь. Потом первую кассету тебе отдадим, – тихо пробормотала Света.

Даже у такой опытной актрисы, как Севостьянова, далеко не всегда получалось умело скрыть ложь. К тому же она с некоторых пор всегда испытывала тянущее томление, стоило ей только оказаться с Денисом тет-а-тет, да ещё в одном помещении. Тилляев, разумеется, знал, что никакой «первой» кассеты ни у кого в театре быть не может. Он так и сказал:

– Света, мою кассету по незнанию угробила Зульфия. У меня её нет уже давно. Откуда взялась эта?

Пришлось говорить почти правду.

– Денис… Я брала смотреть эту кассету, и один раз её переписала уже. Но ленту потом зажевал магнитофон, и сейчас пришлось восстанавливать. Ну и Людмиле тоже нужна копия.

– «Тоже»? – переспросил Денис, присаживаясь на корточки рядом с устроившейся на низком вертящемся стуле Светланой. Её юбка довольно высоко подтянулась вверх, показав обтянутые чёрным нейлоном колени.

– Так у тебя всё это время была кассета? Зачем? И почему ты сразу мне ничего не сказала?

«Кажется, пришло время для полной правды?» – подумала Светлана.

Между тем в телевизоре заговорила Марианна:

«Вы только на колени встаньте; руки

Возденьте молча. Всё сама скажу…»

И Тилляев, устроившийся рядом, тотчас продолжил:

– «Напомню, что недаром говорится:

"Не согрешив, покаяться нельзя"».

Повторив правой рукой собственный жест с экрана, Денис неосторожно чуть задел своим обнажённым предплечьем левую коленку Севостьяновой. От этого прикосновения Света чуть не задохнулась.

«А что будет, если я сейчас встану и закрою дверь изнутри?» – пронеслась в голове сумасшедшая мысль.

Но тут быстро поднялся Денис.

– Ладно, – сказал он. – Всё в порядке. Пусть одна кассета останется у Прониной, а другую ты мне, пожалуйста, верни.

– Ну… Конечно, – пробормотала Светлана.

– Хорошо. Я пошёл в зал, там разбор полётов по «Снежной королеве» опять…

«Её, значит, зовут Зульфия», – сказала себе Света, когда за Тилляевым закрылась дверь.

Идя по коридору, Денис непроизвольно тронул пальцами левой руки своё же правое предплечье, которое минуту назад коснулось колена Светланы.

«Будь я неладен, – подумал он. – Зачем же я это сделал? Что за озорство по отношению к женщине, которая мне в подружки никак не годится? Да и вообще…»

Но ощущение гладкого нейлона ещё очень долго сохранялось на коже руки юноши, словно невесомый и не желающий исчезать фантом, похожий на большую чёрную бабочку.

* * *

Махмуд стоял в тесной кабинке переговорного пункта, прижимая к уху трубку. Рядом с ним переминался с ноги на ногу Эсон.

– Ну, что там? – нетерпеливо спросил он.

– Длинные гудки, – ответил Махмуд. – О, взяли! Ас-саламу алейкум, ата! – произнёс он. – Здравствуй, отец! Здоров ли ты? Всё ли хорошо у мамы?

– Привет, сын! Да, у нас всё хорошо, мы здоровы и скучаем. Как ты?

– У меня тоже всё в порядке. И я тоже по вас скучаю. Да пребудут мир и добро с вами… Я по делу звоню.

– Слушаю тебя внимательно.

– Ты помнишь, Зульфия говорила что-то о своих друзьях из театрального училища? Которое закрыли в прошлом году, кажется?

– Кажется, да. На то была воля аллаха.

– Конечно. Ты бы не мог найти список учащихся их последнего выпуска? Имена, фамилии. Причём как они звучали на русский манер, так и на наш.

– Я думаю, это можно узнать, – подумав несколько секунд, произнёс отец. – Но на это уйдёт, может быть, несколько дней.

– Пусть так. Я позвоню ещё раз. Здесь со мной Эсон-жон, он передаёт привет тебе. И, по возможности, просит сообщить своему отцу, что у него тоже всё хорошо.

– Удачи тебе и твоему другу, Махмуд. Вы хорошие сыновья.

– Спасибо, отец. До свидания, и пусть твои дела будут легки и удачны!

– Да пребудет с тобой аллах, сын!

– …Слышал разговор? – спросил Махмуд, повесив трубку. – Мы найдём того актёришку, за которым убежала Зульфия. Жаль, что никто не догадался составить этот список до нашего отъезда! Так бы мы уже всё знали.

* * *

Денис проснулся от необычного грохота на кухне. Провёл рукой по постели рядом – так и есть, Зульфия уже подскочила. Снова загремело, послышалось ругательство – девушка порой не стеснялась в выражениях, причём на разных языках. Если бранилась на родном – значит, злость и досада были особенно острыми, неподдельными. Тилляев вспомнил вчерашний день и скривился – вечернее «выступление» Зульфии было неприятным и в какой-то степени истеричным. Даже последовавший секс не смог сгладить странную напряжённость, хотя для молодой пары было иногда в порядке вещей заканчивать ссору в постели, меняя знак накала эмоций с минуса на плюс.

– Доброе утро, – произнёс Денис, заглядывая в дверь. – Авария случилась?

– Две аварии, – проворчала Зульфия. – Яичницу будешь?

– Буду. С беконом.

– Жарь его себе отдельно.

– Вот как?.. Это с каких пор мы свинину за нечистый продукт считать начали?

Зульфия молча гремела сковородкой. Она действительно поджарила яйца без бекона.

– Не хочешь – не надо, – пожал плечами Денис и отправился чистить зубы.

Взглянул на себя в зеркало – побриться можно и чуть позже… Провёл ладонью по руке до локтя, приглаживая чуть заметный светлый пушок. Есть ли смысл его ликвидировать, как на то намекнула Света? Она говорила, что Соболев по знакомству добывает себе какое-то особое средство для депиляции. Но Соболев – гомик, уместно ли уподобляться?

Выйдя из ванной, Тилляев прошёл в кухню, где Зульфия без особого аппетита уплетала завтрак.

– Что не так? – спросил Денис. – Если хочешь, я могу раньше вставать, уж яичницу поджарить я в состоянии. Не хочешь с салом – можно с помидорами.

– При чём тут помидоры? – сухо произнесла девушка.

Юноша не стал отвечать, так как не знал, что ответить. Он сгрёб лопаткой со сковородки свою порцию и достал из холодильника нарезанный бекон. Мясо Денис каким-то чудом успел купить вчера с фургона, стоявшего возле здания «Октября». Свинина была довольно жирной, но Зульфия прежде, вроде бы, не устраивала капризов по этому поводу.

Значит, дело было не в сале. Денис молча принялся за завтрак. Трапеза прошла в тишине, и только к процессу приготовления простого растворимого кофе Зульфия вдруг нервно заговорила.

– Денис… Послушай меня. Пожалуйста.

– Всегда готов, – улыбнулся Тилляев.

– Я хочу с тобой серьёзно поговорить.

Любой мужчина, даже достаточно молодой, знает, что такая преамбула со стороны женщины предвещает что-то нехорошее. Ибо у неё имеются претензии.

– А что у нас не так? – спросил Денис.

– Твои выступления в театре, – выдохнула Зульфия. – Мне они покоя не дают.

– С какой точки зрения? Ты считаешь, что я молодец, или у меня всё плохо?

– Ни то, ни другое. Ты славный актёр, наверное, тебя есть за что ценить… И нельзя сказать, что у тебя всё плохо.

– Тогда что?

– Пожалуйста, прекрати изображать из себя того, кем ты не являешься. С недавних пор я поняла, что не могу тебя воспринимать прежним. Знаешь, как будто что-то треснуло… И это надо склеить, пока не стало слишком поздно.

– Что во мне могло треснуть? – Денис подпёр рукой подбородок.

– Ты отлично понимаешь, что исполнение той роли начало тебя менять.

– Солнышко, это бред…

– Это не бред. Ты слишком глубоко погружаешься в сценический образ. Настолько глубоко, что иногда говоришь не своим голосом. Когда ты пришёл после второго премьерного спектакля, я не могла отделаться от впечатления, что впустила в дом девчонку!

– Ты знаешь, голосовые связки – штука тонкая. Да, я два с половиной часа говорю со сцены голосом девушки… Причём так, что никто не в состоянии уличить меня в фальши. После этого не так просто вернуться к моему нормальному произношению. Ну и что с этого? Это моя работа. Я делаю то, что умею делать, и стараюсь, чтобы у меня получалось хорошо.

Зульфия сделала несколько глотков кофе, рассеянно грызя сухое печенье.

– Не только в голосе дело, – сказала она. – Твои ужимки, повадки… Они не проходят до самой ночи. Ты по квартире ходишь, как жеманная кокетка, сам того не замечая. Кривляешься перед зеркалом, плавно жестикулируешь, глазками хлопаешь. Я была в ужасе после ваших двух премьерных показов. Что дальше-то будет?

– Перестань, – поморщился Денис. – Ничего не будет. Мужские роли тебя не смущают же?

– Мужские нет, – чуть улыбнулась Зульфия. – После «Грозы» ты хоть на человека похож. Правда, тебя то и дело пробивает на архаичные реплики. Но Тихона я ещё могу потерпеть вечерок. А вот Тоню… Она тебя попросту ест, Дениска! И сожрёт в итоге, если ты не остановишься.

– Как меня может сожрать роль? Я что – потеряю свои первичные половые признаки?

– Не ёрничай, пожалуйста. Вторичные у тебя уже и так пропадают. Хорошо, хоть на время…

– Ты знаешь, я и рассердиться могу.

– Ты брал моё платье?

– Брал.

– Ладно, хоть честно сказал. Зачем?

– Примерял.

– Тебе это нравится? С сексуальной точки зрения?

– Я бы так не сказал. К чему ты это?

– Есть такая группа людей. Они не гомики, но тоже малопонятные для меня. Их возбуждает женская одежда.

– Трансвеститы, что ли? Брось. Это другое – мне нужно было понять, как ещё можно улучшить образ Тони.

– Опять эта Тоня… Ты в чулках играешь на сцене? Или в колготках?

– В чулках…

– Сам купил или посоветовал кто?

Денису очень не хотелось говорить, что чулки презентовала ему Светлана. Да ещё помогала надевать…

– Какая разница?

– Ты прав, принципиальной разницы нет, – кисло произнесла Зульфия. – Это уже частности.

– Ну и то ладно, – кивнул Тилляев, допивая кофе. – А что в общем? Ничего плохого ведь?

– Ничего, ага… Ты знаешь, я вчера не смогла кончить. Впервые, наверное, с тех пор, как мы с тобой вместе. Словно это был не ты, или тебя подменили. С одной стороны, понимаю, что это ты рядом, а с другой – как будто твоя роль пришла вместо тебя из театра и улеглась рядом со мной.

– Ну… – Денис только руками развёл. – Так это не во мне дело, получается. А в твоём чересчур искушённом воображении!

– Чёрт возьми, у тебя даже сейчас какие-то неестественно плавные движения! – закричала девушка. – Ты кем вообще становишься?

– Ничего со мной не происходит! – тоже повысил голос Тилляев и стукнул кулаком по столу. Затем рявкнул по-настоящему:

– Умерь свою мнительность!

– Ну вот, хоть знакомые интонации наконец-то услышала, – Зульфия тут же успокоилась.

Но зато расстроился Денис. Ему всегда казалось, что постельные игры у них происходят замечательно. Он был уверен, что Зульфия не имитирует оргазм, потому что порой, прижимаясь лицом к груди девушки, слышал, как быстро стучит её сердечко сразу после сладких охов и вздохов. Плохо, если у них что-то начинает разлаживаться.

– И что же делать? – заговорил он. – Отказаться от женских ролей? На будущее об этом можно как-то подумать, но оставшиеся два премьерных спектакля я просто обязан отработать. Понимаешь? Обязан. Это не обсуждается.

– А если потом тебя опять привлекут к какой-нибудь неподобающей роли? Ты как-то намекал, что в утреннике тебе предложили сыграть Лису.

– Это была шутка, – произнёс Денис, вспоминая, как однажды вдруг встал вопрос по поводу этой роли – оставить её навсегда «разбойнице» Розе Афониной или попробовать Светлану? Типажи у обеих актрис были чем-то схожи; обе с прекрасными фигурами, тонкими талиями, стройными ножками. Меликян вдруг сказал – «а что, если Дениса попробовать?» В труппе по-доброму засмеялись, но, кажется, кто-то задумался всерьёз. Этот детский спектакль был не таким уж «проходным», представлял он собой своеобразное попурри по мотивам народных сказок, и Лиса в нём находилась, естественно, на первом плане. Помрежа волевым решением предоставила Розе возможность продолжать играть эту роль, и на этом все дискуссии закончились.

Впрочем, Денис считал, что Роза в рыжем парике, жилетке с оранжевым мехом, того же цвета обтягивающих лосинках и изящных глянцевых сапожках – самая лучшая Лиса, какую только можно увидеть в театре. Детям она нравилась. Их папы тоже были в восторге. Тилляев случайно услышал, как двое мужчин спорили, пока жены и дети поедали в буфете мороженое – есть под этими лосинами что-то ещё или же актриса надела их на голое тело – ибо это выглядит так, словно попку обтягивает вторая кожа («блин, у меня аж встаёт!»). Нельзя сказать, что Денис был в восторге от подобного восприятия. Но понимал, что это неизбежно: если кто-то получает эстетическое наслаждение от созерцания подчёркнутых прелестей красивой женщины, найдутся и те, кто будет скабрёзно их обсуждать. А Роза была действительно красива – по настоящему той глубоко женской красотой, плюс шарм и обаяние. Некоторые вполголоса судачили, почему такая несправедливость – с такой внешностью, а личная жизнь скучна и уныла. Впрочем, Афонина никогда и никому не жаловалась, и вообще смотрела на окружающий мир с оптимизмом, будучи уверенной, что и на её улицу придёт праздник.

– Дошутитесь вы там… – проговорила Зульфия. – Слушай… У меня, кажется, хорошо пошли дела с распространением. Может, и ты наконец подключишься?

– Ты ведь знаешь, я уже предлагал наборы от «Гербалайфа» в театре. Во-первых, не я был первым, кто это делал. Во-вторых, большинству они нафиг не нужны. В-третьих, у многих актёров сейчас попросту нет денег. Даже на еду и сигареты не всегда хватает. Многие попросту «забили» на квартплату.

– Предлагай зрителям.

– Бред какой-то. Сама подумай, как это будет выглядеть: перед спектаклем актёр хватает людей за руки и пытается впарить им твои снадобья. А после – это вообще нереально: на дворе осень, сейчас зрители первым делом в гардероб несутся. Да и Пронина съест меня за такую самодеятельность.

– Это вы просто ещё не перестроились как надо, – заговорила Зульфия. – На Западе это уже давно в порядке вещей.

– Ты давно приехала с Запада? – ядовито спросил Тилляев.

– Лида так сказала.

– Это кто ещё такая?

– Это моя супервайзер.

– Ага. А она прямо в Нью-Йорке живёт, да?

– Пока нет, но их уровень постоянно ездит на семинары за границу. За счёт компании, естественно. Вот, в прошлом месяце такой слёт в Австрии был. Я думаю, скоро дела и у меня пойдут лучше. Вот только если бы ещё тебя на это дело подписать…

– Ты на постоянную работу не ходишь, и у тебя времени больше, – сказал Денис. – А у меня почти каждый день спектакль. Прогоны и репетиции. Не успеешь оглянуться, как зима наступит. В школах, садиках будут ёлки – я тебе про это рассказывал. Выясняю, где и как можно брать подработку. За неделю можно заработать как за два месяца!

– Если бы ты мог заняться распространением как следует, то тебе незачем и в театр было бы ходить! Не говоря уже о ёлках.

Денис даже замолчал на полминуты от неожиданности.

– Во-первых, – начал он осторожно, потому что странный блеск в глазах Зульфии его немного насторожил, – ты пока что сама в минусе от своей торговли. Во-вторых, ты мне только что открытым текстом предложила бросить театр. Как это понимать? Мы с тобой уже говорили на эту тему и закрыли её навсегда. Я не за деньги выхожу на сцену. Это жизнь, которую я выбрал раз и навсегда. Я – лицедей, а не торговец.

– Всё-таки насчёт ёлок… Может быть, там родителям детей что-нибудь продать можно будет?

– Опять глупости говоришь. Видано ли дело, чтобы Дед Мороз торговал «Гербалайфом» во время утренника! Этого ни дети не поймут, ни мамаши.

– Какой из тебя Дед Мороз… – вдруг скривила губы Зульфия. И снова неожиданно начала кричать:

– Ты Снегуркой, наверное, пойдёшь халтурить! Косу приклеишь, губы помадой накрасишь, никто и не заметит разницы!

– Не хочу вообще с тобой разговаривать, – раздражённо сказал Денис. С грохотом отодвинул табурет и вышел из кухни, по привычке хлопая по бедру, словно в поиске пачки сигарет. Которых у него уже давно не было.

* * *

– Смотри, Эсон, вот список, который мне продиктовал по телефону отец.

Махмуд положил на стол вырванный тетрадный лист, исписанный фамилиями и именами в две колонки.

– Это кто такие? – спросил Эсон.

– Это последний выпуск нашего театрального училища. Помнишь, я просил поимённо всех, кто получил диплом актёра в том году? Так вот, отец нашёл эту информацию.

– А если Зульфия сбежала с недоучившимся студентом? – задал Эсон резонный, в общем-то, вопрос.

– Не, я слышал про парня, который должен был закончить училище!

– Интересно, кто из них мог оказаться здесь? – задумался Эсон, уставившись в список. – Как ты думаешь, среди наших только смотреть, или русские имена тоже проверять надо?

– Все, – заявил Махмуд.

– Но девушек-то не надо, наверное…

– Я тоже так думаю.

– Но ты оставил несколько женских имён!

– Отец не был уверен, что «Марите Зогряну» – это девушка. Может быть, это парень.

– Действительно. Ну и имена у этих русских, шайтан их дери!

– Вот и я о том же.

– А Дэни Тилля – это же девушка, наверное… Смотри-ка. Кажется, мы её как раз в спектакле видели! – вспомнил Эсон. Произнёс он имя и фамилию, как полагается на родном языке – с ударениями на последние слоги.

– Сейчас программу посмотрю, где-то валяется… – сказал Махмуд и начал шарить в ящиках комода. – Вот она. Да, точно. «Тоня Парфёнова – М. Глущенко или Д. Тилля». Знаешь, это может быть сценический псевдоним даже. Слишком красиво звучит. [Слово «Тилля» на некоторых тюркских языках означает «золото» – М.Д.]

– Получается, что в Нижнеманск не только тот парень свалил, да?

– Наверное, – пожал плечами Махмуд. – В списке двенадцать человек. А с девушками было бы двадцать семь. Уж двое или трое могли запросто здесь оказаться.

– Ладно, что делать тогда будем? Давай явных девчонок вычеркнем… Эту Тилля, наверное, надо убрать сразу же. Есть ещё лишние?

– Есть. Вот ещё «Алла Махнович».

– А ты уверен? – усомнился Эсон. – Это же мужская фамилия! Была бы женская, то звучала бы «Махновича».

– Нет. Если фамилия на «ич» заканчивается, то это может быть кто угодно. Но в любом случае, Алла – это точно женщина!

– Назвать женщину таким именем – это действительно только неверные могут, – проворчал Эсон.

– На то они и неверные, – усмехнулся Махмуд. – Но мы её вычёркиваем, тут ошибки точно не будет. И начинаем проверять остальных. Это всего… Всего получается девять. Не так много, за неделю отыщем.

– Иншалла, – наклонил голову Эсон.

* * *

Администратор вышел из-за своего стола и позвал вдогонку:

– Людмила Ивановна, будьте так добры…

– Да, Владислав Семёнович?

– У меня вопрос насчёт нашего юного дарования.

– Тилляева?

– Ну конечно. Думаю, в течение месяца бумажная круговерть у нас закончится. А где-нибудь к январю-февралю парень получит гражданство. А ещё через пару месяцев мы его потеряем. И боюсь, насовсем. Вы понимаете, о чём я?

– Я уже думала об этом, – сказала Пронина, немного удивляясь. Она полагала, что Семёныч сам не более чем винтик в бюрократической машине. – Мальчишка на солдата не тянет. На пушечное мясо только.

– Вот это и плохо, – произнёс администратор, протирая очки большим носовым платком. – Кроме того, выяснилась странная штука.

– Какая именно?

– Я сделал официальный запрос в ***, то есть, откуда Денис приехал. Так вот – не было там у них никакого Тилляева. И мне прислали копию ещё одного документа. Вот он. И в нём указано то самое имя, под которым мы записали его в труппу – Дэни Тилля. Пишется так, что не произнесешь, если не знаешь, как – Москвин провёл ногтем под выведенными тушью словами «Тиллạ Дәни». – Странно, что никаких «оглы» или «угли». У них можно без отчества теперь, наверное. Но я был уверен, что это специально придуманный сценический псевдоним.

– А, так это копия его нового паспорта, – сказала Пронина. – Я его забрала на хранение, по просьбе самого Дениса. У них там при обмене советских паспортов на местные практически в приказном порядке заставляли отказываться от русских окончаний в фамилиях. Поэтому наш актёр по тому паспорту так и зовётся. А со старым, советского образца, Денис ходит постоянно. Он парень умный – заявил там у себя, что потерял. Заплатил небольшой штраф, и теперь имеет два документа. Это не совсем законно, но вполне разумно в наше дурацкое время. По крайней мере, если здесь его вдруг остановят для проверки, вопросов будет меньше, чем если бы русской внешности парень предъявил паспорт той страны, да ещё с непривычно звучащим именем.

– Надо было меня ставить в известность, – пробормотал администратор. – Теперь поди разбери, с каким документом и как я должен делать запрос в мэрии. Что, если мальчишке не захочется иметь в российском паспорте фамилию «Тилля»? С другой стороны, советский паспорт у парня так или иначе просрочен, и я точно не знаю, как нужно действовать в законных рамках. А законы сейчас переписывают чуть ли не каждую неделю. Я читал, что уже начали изымать неправильно оформленные паспорта у русскоязычных переселенцев, которые жили с ними по два-три года и были уверены, что всё у них в порядке. И с возрастом что-то непонятное.

– Что именно?

– Согласно советскому паспорту, Тилляеву меньше лет, чем если верить национальному. Похоже, мальчишка добавил себе одну цифру.

– У них там за небольшую мзду можно любой возраст при обмене документов указать, – сказала Пронина. – Слышала об этом. Но это до поры до времени, конечно, и в разумных пределах.

– Так вот, всё равно неясно. Парню девятнадцать лет, как он уверяет. В школу он пошёл, как все советские дети, в семь. В шестнадцать закончил десятый, а на первом курсе училища отметил семнадцатилетние. В театральном обучают четыре года. Или по местным обычаям сократили до трёх, как во всех тамошних училищах?.. Но плюс год работы в Русском национальном. Куда делись ещё два? А то и три, если верить первому документу. Как бы нам вопросы не стали задавать…

– Проблемы будем решать по мере их поступления, – сказала Людмила Ивановна. – В случае чего задействуем именно тот паспорт, какой понадобится, исходя из ситуации. Но в школу он пошёл в шестилетнем возрасте, это совершенно точно.

– Тогда похоже на правду, но всё равно немного не сходится. Придётся с Денисом поговорить об этих вещах подробнее.

– Разумеется. Правда, пока он не сказал ни слова насчёт того, под каким именем собирается жить в России.

– По-моему, – слегка усмехнулся Семёныч, – у мальчишки сейчас совсем другие дела на уме.

Действие пятое

У Махмуда и Эсона пошла череда нудных и напряжённых дней. Почти неделю пришлось потратить на то, чтобы обойти все театры в городе и убедиться, что поиск окончился пшиком. Приходилось тратить по целому дню на один театр. Но парням не удалось найти ни одного актёра из полученного списка. К кому обращаться, кроме администраторов и билетёров (которые чаще всего отказывались делиться информацией), парни представления не имели. Поэтому они как могли расспрашивали техников и осветителей, порой даже покупая водку у спекулянтов в обмен на сведения. Приобретали программки спектаклей в фойе, приставали к кассиршам. «А вот мы бы хотели билет на представление, где играет Абдулов… Что? Э, какой Александр? Не Александр, а Рифкат… А, нет у вас такого актёра, да? Может быть, Дмитрий Комаров есть?.. Тоже нет?» Нижнеманск был для них местом чуждым; они воспринимали этот город как другую планету – по крайней мере, Махмуд. Он сказал об этом впечатлении приятелю, но тот, к досаде, ничего не понял. Молодой человек втихаря даже сплюнул: вроде и неплохой парень Эсон, но будь на то его, Махмуда, воля – не желал бы он видеть среди родственников такого ограниченного типа.

Между тем как раз Эсон был уверен, что искать надо в труппе театра, расположенного в здании с названием «Октябрь». Не зря же именно в нём среди зрителей однажды кто-то увидел Зульфию? Махмуд был настроен более скептически. Он не слишком доверял словам мрачного мужика, которого они расспрашивали вечером возле арки, ведущей во двор. Но чем шайтан не шутит?

Как бы там ни было, очередное посещение театра, точнее, бестолковое стояние возле «Октября», ни к чему не привело. Парни расстроились. Правда, в кассовом закутке, куда решили потом зайти, они волею случая встретили Аллу Махнович. Девушка покупала билеты на спектакль и, перебрасываясь словами с кассиршей, упомянула своё имя и родной город, в котором училась на актрису. Но сейчас она нигде не выступала. Махнович вышла замуж, стала Родионовой и применяла теперь свои артистические таланты в нелёгком деле распространения продукции «Гербалайфа».

– Так, ребята, – сказала она, укладывая приобретённые билеты в портмоне. – Не надо мне подсовывать этот список, я всё равно не знаю, приехал сюда кто-то ещё из нашего выпуска или нет… Но вы не расстраивайтесь, – добавила Алла, заметив уныние на лицах парней. – Приходите к нам на собрание, я просто уверена, что вы найдёте там кого угодно. А если поможете нашей замечательной компании, вам тоже могут помочь.

– Это как? – спросил Махмуд.

– Очень легко. Вы сейчас можете подписаться у меня как распространители и начнёте продавать продукты «Гербалайфа». Или просто принимайте его сами. Либо предложите вашим близким.

– А зачем это надо? – не понял Эсон.

– Это очень полезные продукты! У нас есть много разных линеек – для женщин, для мужчин, для людей пожилого возраста… Вашим родителям ведь нужно что-нибудь для укрепления здоровья. Правда же?

У Эсона слово «линейка» прочно ассоциировалось с предметом, который он последний раз держал в руках на уроках черчения в школе. Поэтому он опять ничего непонял.

– Зачем линейка для здоровья? – удивился он.

– Так, нам ничего не надо, – заявил Махмуд.

– То есть, вы не хотите помочь вашим родным и близким? – Алла изобразила возмущённое удивление, как её учила супервайзерша.

– Э, но не так же! – воскликнул Эсон.

– Ты лучше скажи, куда нам прийти, – произнёс Махмуд. – Вот мы придём, послушаем, а там, может быть, чего и купим. Верно, Эсон?

– О, ну конечно! – поддакнул тот, догадавшись, куда клонит приятель.

– Хорошо, – произнесла Алла. – Дворец культуры речного флота знаете?

– А, да, само собой, знаем! – заявил Махмуд.

– Вот. Начало послезавтра в шесть часов вечера. Оденьтесь поприличнее, там наши собрания как праздники проходят. Вот вам две визитки, если вдруг охрана спросит, скажете, что по приглашению.

– О-ё, спасибо большое, мы обязательно придём, – улыбнулся Махмуд.

– А ты правда в курсе, где этот дворец культуры? – спросил Эсон, когда Алла удалилась по своим делам.

– Конечно, нет. Людей будем спрашивать. Этой девчонке ни к чему знать, что мы не местные.

– Слушай, а зачем нам всё это?

– Как зачем? Ты слышал, Алла сказала, там нам могут помочь в поисках.

– Но для этого же надо покупать какие-то линейки!

– Ну и купим. А может, не будем. Скажем, передумали. Потом, мало ли что – там и другие артисты тоже могут оказаться. Слышал, она сказала, у них собрания как праздники проходят? Да и вдруг этот парень уже не работает в театре! А мы его ищем словно два глупых ишака!

– Слушай, ну ты голова! – искренне восхитился Эсон. – Ты мне только одну вещь объясни.

– Какую?

– Как можно линейкой здоровье лечить? Это ведь не градусник даже!

Махмуд секунд пятнадцать стоял молча, в очередной раз проклиная тот день, когда отец Эсона захотел породниться с их семьёй.

– Знаешь что, – сказал он осторожно. – Ты лучше не думай про такие вещи. Это современная медицина такая. Она очень сложная.

*  *  *

Денис аккуратно пробирался через помещение бутафорской. При его телосложении было нетрудно добраться до нужного предмета, взять его в руки, суметь развернуться и выйти обратно. Некоторые актёры были вынуждены потом пятиться. Тилляев недоумевал: в здании бывшего кинотеатра имелась ещё пара помещений, куда можно без проблем сваливать временно неиспользуемый реквизит, но этого не случалось. Почему – он не находил ответа, но вопросов никому не задавал. Видимо, так было принято, и не только у Атаманова. В Русском национальном ситуация выглядела точно так же – при имеющихся незанятых площадях бутафорский цех был чересчур захламлённым и крайне неудобным для поисков нужной вещи.

Тилляеву повезло. Цветной зонтик он нашёл быстро – стойка со всякими длинными предметами оказалась вполне доступной. Но и неустойчивой – вместе с зонтиком на Дениса свалились две рапиры и трость. Юноша попытался забросить клюку на верх стойки, но добился лишь того, что и сама пирамида в итоге рухнула, свалив еще кучу предметов с ближайших полок. Тилляев выругался.

На пол упало несколько браслетов и каких-то разноцветных колец. Денису было немного «лениво» их поднимать, он отступил на шаг, взял в руку рапиру и принялся подбирать ею реквизит с пола. Зацепившиеся за шарик на конце гибкого клинка кругляши он затем подбрасывал и ловко возвращал на полку.

– С кем дуэль, месье мушкетёр? – услышал он знакомый голос.

Обернувшись, увидел улыбающуюся Свету. Тут же вернул улыбку женщине.

– Всего лишь с реквизитом.

– У вас в училище хорошо преподавали фехтование? Смотрю, у тебя здорово получается.

– Не особенно. Приходилось брать дополнительные уроки.

– Я видела на кассете, как ты шпагой размахивал, Арамис. Неплохо. Кстати, я тоже когда-то повышала квалификацию, так сказать.

Денис несколькими быстрыми движениями рапиры собрал остатки реквизита и вернул их на полку.

– Для какой-то роли специально? – спросил он.

– Для Беатриче. Планировали ставить «Труффальдино», но не получилось.

– Глядя на тебя, – заметил Тилляев, – можно подумать, что ты сейчас тоже погружаешься в какого-то агрессивного персонажа.

Севостьянова была одета в чёрное цирковое трико, плотно обтягивающее её стройную фигуру от шеи до запястий и лодыжек. Тонкую талию охватывал алый поясок.

Женщина усмехнулась.

– Тебе репертуар известен. Сегодня же прогон без костюмов – ты и сам в худи и трениках, как я погляжу.

– Известен… – Денис замялся, крутя в руке рапиру.

– Дай-ка вторую, – неожиданно произнесла Светлана.

Тилляев зацепил клинком эфес другой рапиры и, подкинув её, направил бросок в сторону Светы. Та, к его удивлению, без особого труда поймала летящее оружие в воздухе, точно попав пальцами между гардой и рукоятью. Сделала небольшой взмах…

– Ангард!

– Неужели мы будем делать это прямо тут? – спросил Денис, даже не подумав о двойном дне подобного вопроса.

– Здесь и сейчас, – отрезала Светлана. – Выходи в коридор. До трёх побед.

Актёры нередко ведут себя по велению мгновенно возникшего каприза или желания. Порой не вполне осознанного. Кто знает, чем было вызвано настроение Светы, но Денис, с готовностью встав в стойку, увидел на лице Севостьяновой – в её глазах и улыбке – крайнюю степень озорства. А может быть, чего-то ещё.

Денис скинул бледно-зелёную толстовку с надписью «Come together» (очень уместной, как вдруг пришло в голову женщине) и остался в футболке, красиво облегавшей стройный, подтянутый торс, совсем ещё мальчишеский.

Светлана шагнула вперёд и сделала выпад. Денис без труда отвёл клинок в сторону. Два шага – и кончик его рапиры аккуратно лег женщине на левое плечо. Тилляев плотоядно улыбнулся, словно бы возвратился в роль Арамиса, скрестившего клинок с леди Винтер – была в спектакле «Колье королевы Анны» такая сцена.

– Это не считается, – сказала Света.

– Ладно, – согласился Денис.

И через секунду столкнулся с невероятным натиском. Светлана – гибкая, ловкая – двигалась стремительно, точно оса. Она словно даже не касалась пола лёгкими ножками в мягких теннисных туфлях. Тилляев парировал опасные выпады, стараясь не держать рапиру высоко, несмотря на крупный защитный шарик. Впрочем, хорошо известно, что студенты театральных училищ на занятиях по фехтованию никогда не надевают спортивные сетчатые маски. Света тоже не поднимала клинок выше середины груди соперника. Именно туда она и уколола Дениса, тотчас отскочив назад с торжествующей улыбкой.

– Один – ноль! – звонко провозгласила она. – Я сделаю тебя всухую.

– Не выйдет, – пообещал Денис.

Он уже понял, какой тактики придерживается Света, и буквально через пять секунд его рапира коснулась бедра женщины.

– Один – один, – сказал Тилляев.

– Это тоже может не считаться, – капризно произнесла Севостьянова, тряхнув волосами.

– Укол был, значит, засчитано.

– Ну берегись, – прошипела Света, сверкнув глазами.

Но как она ни пыталась достать своего соперника, вскоре пропустила довольно простой выпад. Шарик шлёпнул актрису по правой груди, притом весьма чувствительно. Севостьянова даже вскрикнула.

– Опять скажешь, что это нечестно? – спросил Денис.

– Ты посмел посягнуть на мою честь! – воскликнула Света. – Сейчас я точно перерублю тебя пополам.

И сдержала слово. Теперь охнул Тилляев, после того как клинок Светланы резко хлестнул его по неосторожно подставленному левому боку. Впрочем, Денис понимал, что сам виноват. Засмотрелся. Залюбовался красивыми движениями.

– Два – два, – сказал он. – Ну так что? Похоже, мы с тобой равные партнёры?

– Нет, – возразила женщина. – Мальчишка, я сильнее тебя!

Тилляев отбивался в полную силу, признавая, что Света превосходно фехтует, пусть немного хаотично, а потому непредсказуемо. И это, кстати, мешало ему предугадать смену тактики. Но он уже понял, что на серии выпадов, переходящих в натиск, Севостьянова забывает о защите. Поэтому он, дождавшись очередной атаки, с размаха ткнул шариком в живот Светлане, попав чуть ниже красного пояска.

– Три с половиной к двум в мою пользу, – объявил Денис.

Света, слегка запыхавшаяся, раскрасневшаяся, свернула клинок рапиры полукольцом.

– Откуда ещё половина взялась? – недоумённо спросила она.

– А это в самом начале было, – засмеялся Тилляев и вновь коснулся рапирой плеча Светы.

Севостьянова перебросила свою рапиру в левую руку и на секунду прижала клинок к себе ладонью. Юноша и женщина встретились взглядами.

– Что я вижу! – раздался голос Дедова. – То ли дуэль, то ли посвящение в рыцари…

– Я показывала Денису мастер-класс, – мягко произнесла Светлана.

– А где свечи? – спросил Константин.

– Какие ещё свечи? – не поняла Света.

– Обыкновенные. Был у нас в Художественном главный режиссёр, фамилия – Сулло. Вот уж точно шпажист от Бога. Ему зажигали в подсвечнике пять свечей в ряд, он их гасил одним взмахом.

– Ты об этом не рассказывал, – проговорила Севостьянова.

– Так я много чего не рассказывал, – усмехнулся Дедов.

– Думаю, я бы сумела повторить этот трюк, – подумав, заявила Света и покосилась на Дениса.

– Да? – поднял брови Дедов.

– Это вызов? – решил уточнить Денис.

– Вроде того.

– Принимаю! – сказал юноша.

– Так. Всё, теперь никто из вас ни шагу назад! – заговорил Константин. –Сейчас перед вторым прогоном покажете, что вы умеете. Я просто обязан это увидеть.

– Отступать поздно, – усмехнулся Денис. В своих силах он был уверен, потому что точно такой фокус уже проделывал несколько раз, неизменно срывая аплодисменты у труппы Русского национального. Разумеется, тренироваться ему пришлось весьма долго.

Света тоже улыбнулась, и не менее вызывающе. Обогнавший их Дедов заявил отдыхающим в зале актёрам, что сейчас Севостьянова и Тилляев будут показывать трюки с рапирами. Все задействованные в спектакле оживились, кроме разве что Розы. Для своего разбойничьего амплуа она фехтовала весьма средне.

Меликян притащил подсвечник из той же бутафорской подсобки. Подравнивая, начал устанавливать в чашки пять свечей, которые стянул у завхоза. То был не реквизит, а весьма необходимые вещи. После Перестройки в городе частенько отключали электричество, и свечи иной раз выручали. На тот же случай у осветителей всегда имелись керосиновые фонари. Дедов невесело шутил, что вернулись двадцатые годы.

– На что-то будем спорить? – поинтересовался Денис.

– А давай, – согласилась Света. – Только сделаем так. Приз получает проигравший. На усмотрение победителя.

– Это почему? – удивился Денис.

– Потому что я так решила, – сказала Севостьянова, изобразив надменную королеву и подчеркнув слово «я».

– Это очень веский аргумент, – захохотал Арсен.

– Так, ну а мы будем ставки делать? – заинтересовался Соболев, ярый преферансист. К тому же он раньше частенько просаживал приличные суммы на бегах, пока в девяностом году городской ипподром не прекратил своё существование по причине банкротства (а точнее – незаконной продажи директором лошадей частным лицам).

– Ты на кого будешь ставить? – спросила Наталия Евстафьева, тоже весьма азартная дама.

– На Дениску, – ответил Алексей.

Объяснять он не стал, но Наталия слышала про принцип Соболева: он никогда не ставил на жокеев и возниц женского пола, всегда уточняя во время заездов на ипподроме, кто именно будет править лошадью.

– Символически, по пять тысяч, – предложила Евстафьева.

– Если не долларов, то принимается, – ответил Соболев.

Спорщики церемонно пожали друг другу руки.

Больше никто пари заключать не стал, все ждали, что будет. Свечи были выровнены по длине и зажжены. Денис и Света одновременно предложили друг другу первым показать трюк. Но после небольшой церемонии Тилляев отодвинулся назад и в сторону.

Севостьянова, ступая мягко, точно кошка, обошла полукругом подсвечник, выбирая точку опоры. Затем, найдя место, приняла удобную стойку, расставив ноги, и медленно подняла рапиру. Все стихли. Чуть слышно скрипнул настил сцены под ногой женщины. Света приметилась, поднеся клинок к левому огоньку, затем отвела руку в сторону и размахнулась в три четверти круга. Короткий свист – и над всеми пятью свечками тут же поднялись тонкие струйки дыма. Язычки пламени были сбиты одним стремительным движением. Светлана обернулась к зрителям, сняла несуществующую шляпу и поклонилась в глубоком реверансе. Послышались искренние аплодисменты и нестройные восклицания. Севостьянова сумела удивить коллег.

– Вот это да, – ахнул Меликян.

– Впечатляет, – неохотно заметила Афонина.

– Я такого от тебя ещё не видел, – признался Дедов.

– Так я много чего ещё не показывала, – улыбнулась женщина.

– С тебя причитается, – не преминула напомнить Наталия Алексею. Тот хмыкнул.

– А если будет ничья? – сказал он, подумав пару секунд.

– Денис, твоя очередь, – произнёс Арсен, поднося зажигалку к свечам.

Тилляев тоже некоторое время подыскивал место, взвешивая в руке рапиру и выбирая направление взмаха. В зале вновь воцарилась тишина, до ушей Дениса донёсся неровный вздох. И ему сразу же стало понятно, чей. И что он минуту назад вздохнул так же, глядя на застывшую перед замахом Светлану. Мысленно желая ей удачи.

Он не сомневался, что Света сейчас тоже переживает. За исход спора? Или за него? А может, у неё азарт совсем другого рода?.. Юноша вдруг подумал, а не специально ли женщина поддалась ему несколько минут назад, открывшись для укола при своей последней атаке?

Он сделал взмах, и рапира ещё рассекала воздух, когда Денис понял, что продул. Он сумел погасить три средние свечи. На крайней левой пламя лишь колыхнулось, а правая от удара соскочила с подсвечника и покатилась по сцене, роняя на пол горячие капли парафина.

– Незачёт, – негромко произнёс Константин. – Впрочем, всё равно хорошо получилось.

Жидких аплодисментов Денис удостоился, пока смущённо натягивал толстовку. И торжествующей улыбки Евстафьевой, поставившей на Севостьянову. Сама же Света подошла к Тилляеву и слегка потрепала его по плечу.

– Поощрительный приз за мной, – негромко сказала она.

*  *  *

Большой зал Дворца культуры встретил Эсона и Махмуда оглушительной музыкой и ритмичными аплодисментами собравшейся здесь толпы, на две трети состоящей из женщин разного возраста. Парни озадаченно озирались. Они немного опоздали, но на входе им никто вопросов задавать не стал – в вестибюле не имелось вообще никакой охраны. Вечер в ДК был выкуплен директрисой нижнеманского кластера компании «Гербалайф», хотя сама она очередную шумную презентацию не почтила своим присутствием. Как любая мультиуровневая коммерция, «Гербалайф» в те дни дошёл до тупиковой точки в плане распространения, и потому во многих странах, даже сравнительно развитых, почти одновременно начали устраивать подобные шоу с целью выстроить последний, нижний уровень потребителей. Тогда как прежде фирма была куда плотнее закрытой, ориентированной на значительно менее широкие (и более богатые) круги населения.

Махмуд и Эсон ничего о политике «Гербалайфа», естественно, не знали, да она им и была совершенно неинтересна, как, собственно, и продукция компании. Они пришли сюда не за этим. Но пока слегка ошарашенно глазели на подбадривающих себя аплодисментами и приплясывающих дилеров. Некоторые подпрыгивали на сцене, другие стояли и раскачивались среди кресел в зале под популярные хиты начала десятилетия.

– Что тут происходит? – недоумённо спросил Эсон у приятеля. – Какие-то танцы, что ли? Или выступления артистов?

– Не думаю, что на сцене артисты, – ответил Махмуд. – Здесь собрались люди, которые покупают и перепродают какую-то лечебную продукцию. Наверное, среди них и Алла где-то находится.

– Странно. Я думал, что покупать и продавать вполне можно без этой дискотеки, – произнёс Эсон. – Закупился на базе, развёз по аптекам – и сиди потом, считай деньги. Главное – знать, что покупать надо и вкладываться побольше. Как мой дядя Камиль – он за год уже вторую машину меняет. И нигде не пляшет.

– Да, – согласился Махмуд. – Я этого тоже понять не могу.

Между тем динамики ударили первыми аккордами известной песни «Simply the best» в исполнении Тины Тёрнер. Зал сейчас же содрогнулся от многоголосого вопля восторга. Дилеры «Гербалайфа» уже давно возвели этот шлягер в ранг своего неофициального гимна.

– Это какое-то безумие, – пробормотал Эсон. – Интересно, где тут искать Аллу?

– Сдаётся мне, что мы зря сюда пришли, – проворчал Махмуд. – Девчонка была заинтересована только в том, чтобы продать нам какой-то товар. И она, скорее всего, сейчас сама будет нас искать. Вот только проку нам от этого точно никакого. Ты сам посмотри, они же как будто гашиша все обкурились. Сейчас наверняка никто нам ничего не скажет.

– Уходим? – мрачно спросил Эсон.

– Подожди. Может быть, что-то всё-таки удастся узнать.

Сменилось ещё несколько песен, под которые собравшиеся продолжали приплясывать и аплодировать, потом звуковой фон стих. Большинство находившихся на сцене спустилось в зрительный зал. Там осталось несколько человек, один из которых – молодой мужчина, одетый в дорогой костюм – взял микрофон и обратился к присутствующим:

– Добрый вечер, друзья! Я рад приветствовать здесь всех вас, кто объединён нашим общим делом. Имя которому… Конечно же… Да!!! «ГЕРБАЛАЙФ»!!!

От вопля, исторгнутого сотней глоток, казалось, сейчас поднимется потолок.

– Тебе не тошно всё это слушать? – спросил Махмуд мрачно.

– Если честно, я уже одурел, – сказал Эсон. – Не понять нам этих русских, брат.

Несколько человек с задних рядов потащились к выходу. Видимо, то были случайные любопытствующие посетители, которые тоже не смогли проникнуться истеричной атмосферой коммерческого культа. Махмуд стал поглядывать в сторону дверей с горящей над ними надписью «выход». И вдруг Эсон стукнул приятеля в бок:

– Э, гляди! Вон, справа от сцены! Шайтан меня раздери, если это не твоя сестра!

Махмуд пригляделся. В проходе между третьим рядом и стеной подпрыгивала и аплодировала какая-то длинноволосая брюнетка в голубом платье с белыми полосками. Она тоже была захвачена царящей здесь не слишком здоровой, подавляющей и одновременно возбуждающей атмосферой. Ведущий продолжал надрываться на сцене, приглашая высказаться всех, кто сделал успехи на поприще распространения коктейлей для похудения и нормализации метаболизма. Рядом с ним выстроилась небольшая очередь из пяти молодых людей, чьи лица светились восторгом. Первой взяла микрофон высокая женщина с короткой стрижкой и, закатив глаза, принялась рассказывать захватывающую историю о том, как она три месяца назад потратила последние сто двадцать долларов на первый набор продукции и как сумела вскоре вернуть расходы в пятикратном размере.

Эсона с Махмудом это интересовало не более чем особенности размножения антарктических пингвинов. Они с трудом продирались через толпу, заполнившую проход. Чем ближе к сцене, тем люди стояли плотнее, и парни скоро потеряли даже друг друга из вида.

– Э! Ты где? – услышал Махмуд вопль через две головы.

– Да тут я! – заорал он.

Парни перекрикивались, естественно, на родном языке. Некоторые подозрительно косились на них, но большинство не обращало никакого внимания на пыхтящих молодых людей, выкрикивающих странные фразы. Всех гораздо сильнее интересовало то, что звучит со сцены. И только брюнетка, до которой донеслись реплики, произнесённые знакомым голосом на понятном языке, насторожённо оглянулась. После чего тихонько вскрикнула, пригнулась и попыталась скрыться. Но не тут-то было! Плотная толпа не оставляла Зульфии ни малейшего шанса прорваться к ближайшему выходу. Заветная дверь находилась по правую сторону зала. Девушка же оказалась зажатой в левом проходе. Между рядами и сценой протолкнуться было невозможно – там практически не осталось даже намёка на свободное место.

И Зульфия вскочила на ближайший подлокотник сиденья в третьем ряду. Чуть пошатнулась, но сразу же поняла, что её спасение – в безостановочном движении, почти как для Алисы в стране чудес. И она побежала поперёк зрительного зала, между двумя рядами стоящих людей, внимательно смотря под ноги, чтобы не промахнуться мимо очередного подлокотника. Замедлять бег было нельзя, остановка равнялась падению. Девушка не слышала, как завопили брат и жених, попытавшиеся повторить такой трюк. Эсон сумел проскочить только пять или шесть сидений, но неудачно поставил ногу и обрушился на стоящих в заднем ряду, повалив сразу троих. Махмуду повезло больше – он каким-то чудом умудрился пересечь три четверти ряда, прежде чем его кто-то сильно толкнул. Грохнувшись на подлокотники и больно ударившись, парень всё же нашёл в себе достаточно ловкости, чтобы допрыгать до конца ряда и вывалиться в проход у запасного выхода, более свободный, чем тот, из которого они все выскочили.

Махмуд поднялся на ноги, обратив внимание на закрывающуюся высокую дверь за портьерой. Добежать до выхода было уже не так сложно, несмотря на сильную боль в ушибленном колене. Он оказался в полупустом фойе, быстро огляделся по сторонам. Женская фигура в голубом стремглав неслась к выходу на улицу. Махмуд бросился следом за сестрой. Выбравшийся наконец из зала Эсон успел заметить приятеля, который, прихрамывая, выбегал из здания. Эсону удалось ничего не повредить, и он скоро настиг Махмуда на широкой лестнице Дворца культуры.

– Вон она! – крикнул брат девушки. – Беги первым, я не могу быстро!

Эсон кинулся следом за улепётывающей Зульфиёй.

Та оглянулась, поняла, что погоня продолжается, и прибавила ходу. К счастью, она сегодня надела лёгкие туфли на низком каблуке и потому рассчитывала сбить преследователей с пути. Но Эсон понемногу настигал её и при этом выкрикивал «держите её!»

Кричал он по-русски. Какие-то два типа, одетые в кожу и спортивные штаны, попытались помешать девушке. Зульфию это всегда удивляло – почему прохожие-мужчины чаще всего склонны помогать догоняющим? А уж если убегает женщина от разъярённых преследователей, то уж тут всегда кто-то да попытается её остановить. Мужская солидарность? Или национальные особенности? Странно, что в России происходит всё ровно так же… Зульфия сделала вид, что испугалась. Но тут же, изловчившись, подпрыгнула и изо всех сил врезала носком туфли по голени одному из парней. Тот охнул, пошатнулся. Девушка опрометью помчалась дальше, свернув в переулок. Она решила, что на помощь прохожих надеяться бессмысленно – напротив, найдутся новые, кто захочет её остановить. Приятель травмированного словно «завис», туго думая – что делать: гнаться ли за девчонкой, или ну её нафиг, пока товарищ матерится от боли и злобы, подпрыгивая на одной ноге. Всё же он скоро устремился в переулок, когда с ним почти поравнялся Эсон.

Девушке трудно было соревноваться с двумя крепкими парнями – они начали её настигать. Расстояние между беглянкой и преследователями неумолимо сокращалось. Вот уже осталось метров пять… Три метра… До ушей Эсона вдруг донеслось: «Стой, сучка! Прошмандовка, стоять, тебе сказано!»

– Э, ты! – выкрикнул он на бегу. – Чего ты там орёшь, козёл?

«Козёл» тем временем как раз хватал Зульфию за рукав. Задержав бег девушки, остановился сам.

– Шалава грёбанная! – заорал он и замахнулся с намерением то ли ударить её по лицу, то ли просто напугать. Но в этот момент ему в ухо прилетел кулак Эсона.

– Ты как, падла, мою невесту назвал?! – заорал он.

– Это кто падла-то? – обозлился парень и, размахнувшись, врезал Эсону в скулу. Эсон зарычал и обрушил на противника град ударов. Тот в долгу не остался и направил ответом несколько ощутимых затрещин.

Про Зульфию они словно бы забыли. Девушка воспользовалась случаем и кинулась бежать дальше. Эсон заметил это и в отчаянном броске ухватил её за плечо. В этот момент ему поставили подножку. Он неуклюже упал, повалив за собой и Зульфию. Тут подбежали прихрамывающие Махмуд и второй добровольный помощник.

– Эй, что тут у вас происходит? – крикнул Махмуд.

– А, этот маймуни кутогым* знаешь, как твою сестру назвал?!

– Не, вы чего тут, правда? – заговорил второй.

Эсон и его бывший противник недобро посмотрели друг на друга, но не стали обострять обстановку. К тому же Эсону было не до этого – он крепко держал Зульфию. Махмуд поглядел на своего приятеля и их новых случайных попутчиков, чьи рожи явно не были отмечены печатью добродетели.

– Спасибо, братаны, – произнёс он. – Извините, если что не так.

– Да ладно, – пробормотал один из гопников. – Я же не знал, что она ваша родственница.

– Всё нормально, – подтвердил Эсон.

– Машина рядом, пошли садиться, – произнёс Махмуд. – Здравствуй, сестра.

*  *  *

Перед генеральной репетицией Светлана сказала Денису, когда тот направлялся в общую гримёрную:

– Можешь пойти переодеться у меня.

Сама же Севостьянова была полностью готова к выходу на сцену – костюм на ней сидел как влитой, словно перед премьерным показом, только сама ходила без грима. Тилляев прежде гримировался и одевался для роли Тони в общем помещении, вызывая добродушные шутки и даже некоторое восхищение определённой смелостью и наглостью. В отсутствие Светы к Денису подходила Роза и, присев рядом, с явным удовольствием наносила заключительные «штрихи к портрету». Орудуя кисточкой или брасматиком, помогала сделать контуры лица более женственными, а ресницы – длинными. Штатного гримёра в театре Атаманова не было уже с полгода, и актёры понемногу начали к этому привыкать, хотя по-прежнему полагали, что это, мягко говоря, не совсем правильно.

Тилляеву не очень нравилось, что в труппе начали раздаваться шепотки за спиной его и Светланы: шило в мешке было утаить невозможно. Все знали, с чьей подачи Денис получил роль Тони. Недавний «выход» на мероприятии тоже не остался без внимания, как и игра с рапирами. Наталия как-то спросила мимоходом у Севостьяновой: «А где же твой фаворит, королева?» Впрочем, обоюдную симпатию между юношей и зрелой женщиной никто не воспринимал всерьёз – мало ли какие мелкие амуры летают в любом театральном коллективе? Разве что умудрённый житейским опытом Дедов то и дело хмуро косился вслед обоим. Повод для недовольства у него, видимо, имелся.

Денис снял плечики с костюмом и отправился в гримёрку Светы, где Севостьянова уже выделила ему пару полок в левой створке шкафа. Тилляев не преминул воспользоваться подобным предложением и сложил туда несколько предметов из гардероба Тони Парфёновой, которые либо были отвергнуты на стадии подготовки к репетициям, либо ждали возможного применения. Сняв верхнюю одежду и майку, Тилляев открыл дверцу шкафа и сразу же увидел на одной из своих полок незнакомый полиэтиленовый пакетик небольших размеров. В нём оказалась прозрачная упаковка с чем-то тонким и гнущимся внутри на листе картона. Целлофан с ярким логотипом в виде стилизованной красной бабочки похрустывал, картонный лист скрывал нечто мягкое. Будучи уверенным, что это Светлана сделала ему презент в качестве утешительного приза, Денис порвал упаковку и вынул белые кружевные трусики с небольшим кокетливым бантиком, пришитым спереди. Краска бросилась ему в лицо. Ай да Света! И как к этому он, чёрт возьми, должен теперь относиться?

Усевшись перед зеркалом, Денис вытряхнул из пакета содержимое, защёлкнул лифчик, натянул чулки. Взгляд его то и дело падал на подарок Светланы.

«Может быть, она хочет, чтобы я его надел? Но зачем? Для завершения образа? Или из своеобразного озорства?» Юноша отдавал себе отчёт в том, что прояви он целенаправленную настойчивость, то вполне возможно, у них со Светланой произойдёт секс. Несмотря на огромную разницу в возрасте, Денис отлично понимал, что хочет эту женщину. И притом весьма сильно, прямо до дрожи во всём теле – не случайно он уже не раз и не два во время близости с Зульфиёй представлял себе Севостьянову. А действительно ли актриса хочет его? Или, может быть, она просто играет, слегка издеваясь?

Скинув «боксёры», Тилляев просунул ноги в подарок. Ткань легко скользнула по нейлону. От новизны ощущений моментально накатило сильное возбуждение. Денис выругался и начал повторять слова роли вслух. Это в какой-то степени помогло. Тилляев надел юбку, накинул блузку и вернулся к зеркалу, чтобы наложить хотя бы основу на лицо.

Чёрт! Ощущение женского белья всё равно мешало сосредоточиться. Странно. Чулки и лифчик, которые Денис получил от Светы в тот день, когда решалась судьба роли и спектакля в целом, он не воспринял как нечто сексуальное. Лишь с небольшой долей, возможно. То была часть работы. Сегодняшний презент – нет. И вообще, подобный подарок перед генеральной репетицией – это, пожалуй, далеко не лучший способ, чтобы отдать себя роли. Ещё, чего доброго, случится эрекция в самый неподходящий момент, как у подростка, которого вызывали к доске, пока его мозги витали совсем в других эмпиреях.

Денис, так и не начав гримироваться, встал с табурета, задрал юбку и взялся за резинку трусиков. В тот же миг дверь в гримёрку открылась, и внутрь вошла Света. Ей не нужно было сейчас играть – её глаза сами собой округлились, когда она увидела юношу, почти полностью одетого для роли, с поднятой юбкой посреди помещения, а под нею – нечто кружевное, мужчине явно не подобающее. Тилляев снова ощутил жар под кожей лица. Поскольку на нём сейчас не было грима, Светлана легко заметила его смущение. Ей стало ясно, что Денис стушевался, не зная, что делать. Юноша разжал пальцы, юбка расправилась, закрыв бёдра.

– Ты решил довести процесс погружения до упора? – спросила женщина, перехватив взгляд Дениса. На её губах играла почти снисходительная улыбка, в глазах блестели странные искры. – Я всё видела.

– Да, решил примерить, – пробормотал юноша, заикаясь.

– Примерить… – повторила Севостьянова, бросив взгляд на Дениса ниже пояса. Ткань юбки предательски топорщилась вперёд и вверх. От диковатой смеси возбуждения, неловкости и стеснения Тилляев не нашёл ничего лучше, как прикрыться руками.

Света внимательно посмотрела на Дениса, словно увидела его впервые.

– Снимай, – сказала она мягко. – Эта вещь не даст тебе нормально репетировать.

– Прямо сейчас? – глуповато спросил Денис.

– Да, прямо сейчас, – подтвердила Света.

– Но, может быть, лучше…

– Что?

Денис промолчал. Светлана протянула руку и повернула шпингалет на двери.

– Я знаю, что будет лучше, – прерывисто выдохнула Света и шагнула к Денису.

Через секунду их губы соприкоснулись. А потом и языки принялись искать друг друга – поиски были очень недолгими. Лицо Светы горело не хуже, чем у Дениса. Ладони женщины скользнули под расстёгнутую блузку, коснулись лифчика. Потом упали ниже, на талию, подтянув тело молодого человека ближе. Жёсткая эрекция явственно ощущалась через несколько слоёв ткани, такой лишней и ненужной в этот миг. Прикосновения рук Дениса были сладостны, нежны и сильны. В восторге Светлана приподняла лицо, с наслаждением ощущая поцелуи на шее, ключицах, плечах – юноша быстро расстёгивал на ней пуговицы. Юноша ли? Он стоял сейчас в лифчике и чулках – юбка упала на пол. И в кружевных женских трусиках, чуть приспущенных, а над ними – прямо и твёрдо… У актрисы закружилась голова. Она позволила Денису стащить юбку. Трусики Светы полетели в сторону одновременно с теми, которые сбросил и юноша. Женщина легла, увлекая на себя молодого человека – пол в гримёрной был не особенно чистым, но Светлана об этом даже не думала. Проникновение по скользкой влаге прошло легко и сладко, и всё тело Светы затрепетало. От нежности, сладострастия и – чего уж там! – осознания того, что они сейчас совершают нечто почти запретное и извращённое.

– Мы не должны этого делать, – прошептала Светлана, приподнимая бёдра навстречу толчкам юноши.

– Не должны, – согласно выдохнул Денис, ритмично вталкиваясь в лоно женщины, которая уже сладко стонала в такт его движениям.

Кончила она неожиданно быстро – минуты через три-четыре. Такого с ней обычно не случалось, если не считать мастурбации тугими струями душа. Лишь с некоторыми мужчинами она доходила до разрядки минут за пять-семь – то были довольно редкие счастливые случаи. Чаще (особенно с Ильёй) Света не кончала вообще и после занятий сексом «догонялась» самостоятельно, что хоть и было достаточно приятно, но как-то не очень правильно и даже немного стыдно. Сейчас же оргазм накатил «честный» – словно тёплая волна, заполнившая тело снизу и распавшаяся на мягкие сверкающие звёзды. Актриса протяжно вскрикнула, но тут же прижала к губам своё предплечье, краем сознания понимая, где они сейчас находятся, и что слышимость в кулуарах театра великолепная. Денис кончил почти сразу после Светы… Хорошо, что решила возобновить приём таблеток – прямо как чувствовала!

Скорый ритм сердца постепенно успокаивался. Светлана нежно погладила Дениса по плечу, когда юноша начал приподниматься с совершенно обалдевшим видом. Присев на корточки, он протянул женщине руки и помог ей сесть на полу.

– Света, ты знаешь… – начал он.

Севостьянова приложила к его рту палец.

– Тише… Сейчас не время говорить.

Новоиспечённые любовники поцеловались. Губы у обоих были сухи. Руками они оглаживали друг другу плечи, смотрели в глаза с удивлением и нежностью.

– А сейчас вставай и помоги мне… Вот так, – сказала Света, поднявшись. –Бесстыжий мальчишка! Затопил меня всю.

Женщина хихикнула. На самом деле она плохо понимала, что с ней происходит, и прятала за циничными репликами свои растрёпанные чувства. Впрочем, она догадывалась, что Денис испытывает примерно то же самое, если не сильнее.

– Спасибо, малыш, – произнесла Светлана и снова поцеловала Дениса.

– Какая же ты славная… – только и смог сказать Тилляев. – Я ведь так хотел тебя, и уже давно. Странно, что не мог толком сознаться даже себе в этом.

– Но всё-таки ты сознался. И ты молодец. Я тоже тебя хотела. Ещё с того момента, когда мы с тобой первый раз закрылись в этой гримёрке. Я и сейчас тебя хочу. И буду хотеть, не сомневайся. Но давай приводить себя в порядок. Мы ведь на работе как-никак… Э, нет! – воскликнула Света, когда заметила, что Денис потянулся за «боксёрами». – Надевай кружавчики. Теперь они не станут тебе мешать. Наоборот, помогут.

Севостьянова натянула юбку и покосилась на Дениса. Она поражалась сама себе, своему вожделению на грани какой-то запредельной похоти. Понятно, что её давно и сильно влекло к этому мальчику… С ней такое происходило не впервые, если уж быть честной. И она теперь хорошо понимала, что ей действительно нравятся мужчины моложе её самой. Возможно, нравились всегда, только она не отдавала себе в этом отчёт. Но тут было что-то ещё. Возможно, планка упала из-за того, что мальчик находился в женском белье? Но вроде такого фетишизма за собой она не замечала. До недавних времён – уж точно.

«Может быть, он для меня не просто юноша? Может быть, я его воспринимаю как нечто среднее? Как девочку-мальчика? Да, он нежен и изящен, словно девушка, но при этом обладает мужскими чертами и мужским началом. Вероятно, именно их мне не хватало, когда я пыталась заняться любовью с женщиной?.. Короче, какая же ты старая извращенка, Светлана! Совратила мальчишку, а теперь занимаешься самокопанием, пытаясь притянуть за уши объяснение своей невоздержанности и оправдаться перед собой…

Да, совратила. И буду продолжать развращать его и дальше. И себя, кстати, тоже. Потому что остановиться я теперь не смогу. И не захочу».

––

*) Грубое тюркское ругательство

Действие шестое

– И что с того, что ты уехала? – спросил Махмуд, когда Зульфию силком усадили в машину на заднее сиденье, и брат устроился рядом с ней. – Ты вернёшься домой, хочешь того или нет. Это не обсуждается. Чёртово безобразие! Отец ночи не спит, мать все глаза выплакала. Хорошо ещё, что об этом никто из соседей и друзей не знает, нам пришлось врать, будто ты на лечение уехала.

– Что значит «не обсуждается»? Вы меня похитили, лишили свободы… Это, между прочим, уголовное дело.

– Э, это по здешним законам для местных! А в отношении тебя их законы не работают, – проговорил парень, управляющий автомобилем. «Шестёрка» шустро катила по пустеющим улицам Нижнеманска, водитель вёл автомобиль уверенно, вовремя перестраиваясь и проскакивая перекрёстки на мигающий зелёный сигнал. Выскочить из машины на ходу не было ни малейшей возможности, а парень держал курс явно в сторону западной окраины, где по шоссе мог разогнать машину ещё быстрее.

– Да, но я совершенно не желаю возвращаться! – продолжала негодовать девушка. – И потом, у меня тут есть жених.

Водитель автомобиля даже вильнул рулём, услышав эти слова.

– Какой такой жених?! Ты что бред несешь? Я твой жених! Наши отцы уже все порешали между собой! Я за тебя, кстати, большой калым вносить буду.

– Так ты этот… Эсон! – поняла Зульфия. – Ну-ну. Видела я тебя… И чем же ты так хорош, что я согласилась бы выйти за тебя замуж? Мой избранник – замечательный актёр, а ты что из себя представляешь? Наверное, только на калькуляторе кнопки нажимать научился недавно?

– А тебя кто-то спрашивать будет? – удивился Эсон. – Всё, старые времена кончились, когда женщинам давали возможность думать, будто они что-то значат и что-то могут решать. Точнее, лучше сказать так: вернулись прежние времена. Правильные времена. Теперь всё будет, как при наших дедах и прадедах… Кроме того, мой отец занимает важный пост в администрации президента, и наша семья вполне состоятельна. Вот эту машину я купил позавчера. Завтра я её просто выброшу, потому что больше она мне не пригодится. А твой приятель – он кто? Актёришка, говоришь? Уверен, у него нет денег даже на сигареты!

– Это не твоё дело, и деньги тут не главное. Мне ты неинтересен… Махмуд, чего он несёт? – обратилась Зульфия к брату. – Даже если вы меня привезёте домой, я тут же пойду в милицию…

– Зачем в милицию, – засмеялся Махмуд. – Иди уж сразу к прокурору. Только даже прокурор тебя немедленно вернёт отцу. Потому что ты сейчас принадлежишь ему.

– А после свадьбы будешь принадлежать мне, – добавил Эсон. – И будешь только моя, и станешь делать только то, что я тебе говорю!

– Я принадлежу только сама себе, – заявила Зульфия. – И я уже делаю то, что сама хочу… Правда-правда! Я совершеннолетняя взрослая женщина. Да! И к тому же не девственница, и уже давно, если хочешь знать!

Эсон и Махмуд молчали, при этом «жених» даже сбавил скорость, переваривая полученную информацию.

– Так ты с этим козлом до замужества вздумала переспать? – не веря своим ушам, спросил брат.

– И кто же ты теперь после этого? – пробормотал Эсон в явной растерянности.

– Он у меня не первый, – заносчиво ответила Зульфия. – И даже не второй. А тебе и десятым не быть.

В машине снова повисло молчание.

– Ну ты и шалава… Слышь, Махмуд, – произнёс Эсон сухо. – Товар-то ваш с гнильцой оказался.

– Ты это, – недовольно проворчал Махмуд, – за языком-то следи! Она вообще-то моя сестра, понял, да?

– И что делать теперь? Я отцу же не смогу сказать этого… И как я в глаза ему смотреть буду?.. Слушай, может быть, выдадите за меня младшую, а? Гюльнаре сколько лет?

– Ты идиот? – спросил Махмуд. – Во-первых, ей всего двенадцать. Во-вторых, как и что я буду объяснять отцу?

– Ну, мне мой отец говорил, что они там у себя новый закон готовят, чтобы с тринадцати лет можно было замуж брать…

– Ну так до тринадцати Гюльнаре всё равно ещё целый год. И закон этот пока что не принят. К тому же она даже школу не окончила, ей учиться надо.

– Слушай, а зачем девкам вообще учиться? Вон, старшей вы дали образование, а чему она в итоге научилась? Ноги раздвигать, да?

– Эй ты! – заорал Махмуд, не на шутку разозлившись. – Ещё скажешь что-нибудь подобное про сестру, я тебе морду разобью, ты понял?! Не посмотрю, что ты мне будущий родственник!

– Так! А вы вообще в курсе, что я тоже тут сижу и слушаю вас? – выкрикнула Зульфия.

– Помолчи, – произнёс Махмуд.

– И вообще, мы сейчас не про тебя говорим, а про Гюльнару… Ну извини, брат, вырвалось, – Эсон резко сменил тон. – Давай напечатаем для младшей новое свидетельство о рождении. Дело нехитрое, с моими-то связями.

– Нет, я сказал! И отец то же самое скажет!

– Но что теперь делать? Деньги-то уже собраны…

– Ну и замечательно. Потратим часть их на гименопластику для сестры, да и все дела. Сейчас такое во всех городах делают. Девственность восстановится, считай, счётчик обнулился.

– Циник ты доисторический, – прошипела Зульфия. – Даром что брат.

Ей, правда, казалось, что Махмуд сейчас просто издевается над своим приятелем, пряча за бестактностью смущение и негодование, как это свойственно мужчинам.

– Это полумера, конечно, – проворчал Эсон. – И самообман. Но можно подумать и об этом… Вот шайтан, всё равно ведь риск есть… Плохо, когда муж у женщины не первый. Вдруг родит какого-нибудь белобрысого или рыжего…

– Иншалла! Это и без того случается, – резонно заметил Махмуд. – Ты ведь в курсе, что мы европейцы, а не азиаты? Белая раса. Генетика работает. Мало ли, кто у нас в предках был? Вон, нохчей возьми – среди них полно рыжих…

– Мы в первую очередь магометане, – напыщенно ответил Эсон.

– Заткнитесь, оба! – зло прошипела Зульфия. – Ну что за бред вы несёте? Вы хоть сами себя слышите?

– Да, слышим! – прорычал Эсон. – Если ты мне родишь белобрысого, я тебя…

– Но-но-но, – ощетинился Махмуд.

– …А отродье в детский дом сдам!.. Вот же зараза, знал бы, что так повернётся, загодя бы отца предупредил, чтоб с вашей семьёй не связывался! А теперь деваться некуда… Тьфу! Ничего, после свадьбы я тебе все твои грехи припомню, поверь мне на слово…

– А ещё я брала в рот, – спокойно сказала Зульфия. – У всех своих парней. По многу раз. И потом глотала.

Эсон даже тормознул, и притом довольно резко. Слов у него не было.

– Ты врёшь, – с надеждой сказал Махмуд.

– Нет, – отрицательно произнесла Зульфия, поглядывая в окно. Конечно, она сильно преувеличила, рассказывая о своём сексуальном опыте, да и Денис у неё на самом деле был первым. По крайней мере, чисто «технически», как это принято порой называть.

Большой автобус медленно двигался по параллельной полосе, понемногу набирая скорость, тогда как «шестёрка» сбавила ход километров до пятнадцати в час. Пора! Девушка, набрав воздуха в грудь побольше, издала дикий крик прямо в лицо брату. Махмуд от неожиданности отпрянул в сторону, а Зульфия дёрнула «солдатик» двери вверх, рванула на себя ручку и была такова! Стройная фигурка метнулась между автобусом и догоняющим его грузовиком, водитель которого отчаянно загудел и нажал до упора на педаль тормоза.

Вспоминая все проклятия на родном и на русском языках, Эсон кое-как перестроился и остановил машину у обочины. Приятели вышли наружу, но куда было бежать – поди разбери. За тротуаром начинался старый микрорайон, застроенный двухэтажными домами,гаражами и сараями. Всё впустую! Строптивая девчонка опять оставила преследователей с носом.

– Не, ну что ты будешь с ней делать, а? – развёл руками Эсон. – Слушай, брат, как ты думаешь – она вправду говорила про себя все эти гадости или просто начиталась в книжках?

– Просто начиталась, – сказал Махмуд. – Не бери в голову. Она тебя не хочет и потому пытается таким образом вызвать у тебя шок. Но, я думаю, она наверняка живёт с каким-нибудь парнем как жена. Возможно, действительно с актёром из того театра. А может, уже и не с ним. Кто бы за ней следил? В последние годы перед развалом Союза девчонки уже с четырнадцати лет начинали трахаться с кем попало. Хорошо хоть сейчас стали какие-то меры принимать.

– Ну да, у нас собираются организовать полицию нравов и созвать комитет по защите семейных устоев при совете муфтиев… Но нам с тобой сейчас проку от этого никакого. Что делать теперь будем?

– Как что? Возвращаемся обратно и начинаем всё сначала, – зло сплюнул Махмуд, усаживаясь в машину.

*  *  *

Зульфия разминулась с Денисом буквально на несколько минут. Репетиция окончилась, актёры получили соответствующие замечания (Денису, в частности, было велено «не переигрывать», а Свете – «погасить ненужный огонь в глазах») и покинули театр. Девушка вообразила, что Махмуд и Эсон уже узнали адрес квартиры, где она живёт, и потому помчалась к Денису на работу. В общем, она тревожилась не зря – брат с приятелем вернулись в здание Дворца культуры, практически случайно встретили там Аллу и твёрдо пообещали купить у неё набор продуктов «Гербалайфа», но не раньше, чем та поможет им отыскать девушку. Как известно, дилеры сетевых маркетингов, сумевшие добиться хотя бы мизерного успеха, начинают «землю рыть», чтобы закрепить удачу, и потому соглашаются на многое. Алла не стала тянуть время – она с готовностью взяла фотографию Зульфии и принялась показывать её всем, кто ещё не успел разойтись после шумного собрания.

…Людмила Пронина перехватила взволнованную девушку возле входа в зрительный зал, где та как могла убедительно уговаривала билетёршу помочь ей в поисках актёра Тилляева.

– А вы, собственно, кто ему будете? – спросила помрежа, решив отвести Зульфию к себе в кабинет.

– Подруга… Мы живём вместе.

– А, так вы Зульфия, значит… В курсе, Денис про вас много хорошего рассказывал. Говорил, что вы – его невеста.

– В общем-то, это действительно так, – девушка густо покраснела. – Сумей Денис получить гражданство, я бы вышла за него замуж, и все проблемы у нас тогда могли решиться. А пока приходится жить вот так и ещё скрываться…

– Скрываться от кого?

– Может быть, Денис говорил или нет, не знаю… Я убежала из дома. Вообще из страны. Меня хотят насильно выдать там замуж. И сегодня я случайно встретила моего брата Махмуда и того парня по имени Эсон, которого собираются на мне женить.

– Кто собирается? – спросила Пронина, не сразу поняв, в чём дело.

– Ну как кто?.. Родители наши. Отцы. Они между собой договорились, а это значит, что всё решено. Они и этого парня особо не спрашивали, а уж про меня и говорить нечего.

– Поразительно, – пробормотала Пронина. – Хотя, конечно, после того, когда узнала, что у вас там творится, трудно чему-то удивляться. Прямо средневековье какое-то.

– Меньше чем за два года всё переменилось, – подтвердила Зульфия. – Мы раньше спокойно летом в жару в шортах и мини-юбках ходили, а теперь за это избить могут. И ладно бы только старики бесновались! Молодёжь вон объединяется в так называемые группы «правоверных активистов». Потом они ходят с палками, громят концертные залы и срывают гастроли. Полиция делает вид, что ничего не происходит. К нам вообще перестали артисты приезжать. Ведь ещё совсем недавно постоянно ездили из России, Украины, Прибалтики. Всякие фестивали устраивали. А теперь даже цирк закроют, наверное, скоро. Там сейчас барахолку организовали, больше года ни одного представления не было.

– Ужас, ужас… Но это хорошо, что ты вырвалась оттуда, здесь такого быть не может и никогда не случится!

– Я тоже на это надеюсь… Но мне сейчас нужен Денис. Хотя бы для того, чтобы с ним серьёзно поговорить.

– Он уже дома, наверное.

– Я боюсь, что меня выследили от квартиры, – сказала Зульфия. – Поэтому прибежала сюда… Скажите, что мне делать?

Губы девушки задрожали. Пронина смотрела на неё с искренним сочувствием. Что можно сделать? Служебной машины сейчас в театре нет, в этом году пришлось от неё отказаться, урезав статью расходов… Попросить Семёныча или кого-нибудь из техников, чтобы вызвали такси и съездили за Денисом? Ну а что этот мальчишка сможет сделать? Он сам в России на птичьих правах всё ещё живёт. Не драться же он будет с теми парнями, в самом-то деле!

– Подождите, – произнесла Людмила Ивановна. – У меня есть одна мысль. Возможно, удастся помочь вам. Да и Денису, если уж на то пошло. Посидите пока здесь.

Пронина остановила мастера сцены, дала ему три тысячи рублей и попросила съездить на такси за Тилляевым. Затем нашла администратора и позвала с собой в кабинет, где ждала Зульфия.

Владислав Семёнович вежливо ответил на приветствие девушки, подтащил стул и сел с третьей стороны стола, заваленного бумагами и разными канцелярскими предметами.

– Как я говорила, мы сейчас что-нибудь решим. Но у меня есть несколько вопросов.

– Спрашивайте.

– Вы Дениса давно знаете?

– Года три, наверное.

– То есть вы познакомились, когда он ещё учился, правильно?

– Да, это так.

– Вы не могли бы разъяснить одну вещь, потому что мы никак не можем разобраться… Как на самом деле зовут Дениса? Вы понимаете, в чём суть проблемы?

Зульфия поняла вопрос сразу.

– По-русски его зовут Денис Тилляев, а по-нашему – Дэни Тилля. Это весьма распространённое явление, особенно для детей в смешанных браках.

– В смешанных? – решил уточнить администратор. – Это как?

– Я не знаю наверняка, кто был настоящий отец Дениса. Скорее всего, русский. Но отчим – из наших, местный. Я его видела, по-моему, только один раз. Слышала, что он пропал без вести… Да вы спросите у самого Дениса! Он ведь уж точно лучше меня всё это знает.

– Да, конечно… А как зовут вас? По паспорту.

– Полностью – Ермат Зульфихон Таиржон Кизи. Так в новом паспорте. В старом я была записана как Ерматова Зульфия Таиржоновна… Зачем это вам?

– Мы хотим попробовать вас сберечь, – произнесла Пронина. – Обоих.

– Если сейчас мы закончим процесс принятия Денисом гражданства, его заберут на военную службу, – сказал Владислав. – Это будет плохо для всех. Включая даже армию. Мы уж не говорим о том, что в вооружённых силах Денису вообще делать нечего.

– И у нас возникла идея, – закончила помрежа.

– Какая именно?

– Поменять вас местами.

– Не поняла, – серьёзно сказала девушка.

– Вы в курсе, что кроме актёрской труппы, ни до кого пока не доводилось, что у нас в театре работает выходец из вашей страны? Которого можно в любой момент объявить русскоязычным беженцем?

– Понимаю. В курсе.

– При этом сейчас в самом известном нашем спектакле играет некто «Дэни Тилля». И этот Тилля нами был заявлен как женщина-актриса. По временному варианту, пока в больнице лежит основная исполнительница.

– О чёрт, – пробормотала Зульфия. – Я поняла, о какой постановке идёт речь. И я вас, наверное, огорчу, потому что мне ни роль Дениса, ни сам спектакль совершенно не понравились.

– Вас смутила мистификация?

– Нет. Мистификации меня не смущают. Тут другое… Личное. Дело не в самом спектакле, а в том, как он повлиял на Дениса. И на наши с ним отношения. Я бы могла рассказать, но… – девушка бросила быстрый взгляд на Москвина, – …не здесь и не сейчас.

– Тогда оставим эту тему, – кивнула Людмила. – Но хорошо, что вас не смущают мистификации. Для нас это очень важно.

– Почему?

– Потому что мы собираемся устроить ещё одну, – ответила Пронина.

– И с вашим участием, – добавил администратор.

– Я готова выслушать, если это предложение не окажется… – девушка замялась.

– Да, послушайте, а потом сами решите, – кивнула Людмила. – Итак, мы заберём ваш паспорт и отдадим его Денису. Паспорт Дениса окажется у вас. Денис будет принят задним числом в театральную труппу под именем… Да хотя бы «Таиржон Ермат Кизи» или наоборот, «Кизи Ермат Таиржон». Кто у нас особо разбираться станет? Псевдоним останется прежний. Для нас. Пол в документах труппы поставим женский. Для всех остальных. Что, учитывая его амплуа, вряд ли станет предметом скрупулёзных проверок. А имя «Дэни Тилля» получите вы. Разумеется, это всё лишь на неопределённый срок, не навсегда. Через какое-то время вас перестанут искать ваши недруги, а угроза армии для Дениса пройдёт стороной. И коль скоро у вас действительно всё серьёзно, то после того, как вы поженитесь, ваши имена вообще могут стать какими угодно. И вы поменяете паспорта ещё раз, уже окончательно.

– Конечно, это жуткая авантюра, – проговорил администратор. – Но сейчас с приезжими из стран бывшего Союза происходит такая чехарда, что вы в ней сможете легко затеряться.

– Я поняла вашу идею, – произнесла Зульфия. – Но мой брат и его дружок ищут не мой паспорт. Они ищут меня.

– Резонное замечание, – сказал Москвин.

– Но и эта проблема так или иначе решаема.

– Как? – спросила девушка.

– Например, можно подкорректировать тебе внешность, – произнесла Пронина.

– Сделаем вам новые фото, – сказал администратор. – Кстати, я знаю человека, которому можно отдать ваши документы хоть сегодня, несмотря на нерабочее время. Мы с ним друзья, и завтра же он запустит процесс.

Кто-то осторожно постучал в дверь кабинета снаружи.

– Минутку, – сказала Пронина и вышла в коридор. Там стоял техник, которого отправили за Денисом. Вид у него был мрачно-растерянный.

– Что случилось?

– Тилляева нет дома, – тихо сказал мастер сцены.

– Это плохо, – пробормотала Пронина.

– Отпустить таксиста? – спросил мужчина.

– Дай ему тысячу, пусть минут пять подождёт.

Техник скрылся. Помрежа прошла в кабинет.

– Проблему вашу мы решим прямо сейчас, – сказала Людмила Ивановна. – В Кипарисове – это пригород у нас такой – строится коттеджный посёлок. К постройкам подведены коммуникации, есть электричество. В одном из домов вы можете пожить некоторое время, как две подружки, пока всё не успокоится.

– Вы говорите о доме самого? – поднял брови Владислав.

– Именно. Он мне сказал, что в случае исключительных обстоятельств я могу временно им воспользоваться. И, как мне кажется, исключительные обстоятельства уже возникли. Ключи у меня есть, можно поехать туда хоть сейчас.

– Просто поразительно, – заговорила Зульфия. – Я даже не ожидала… Но… как же моя работа?

– А вы где работаете?

– Ну… Я сама на себя. Распространяю «Гербалайф», шью и вяжу на заказ.

– «Гербалайф»? – сморщила нос Пронина. – Оставьте это бестолковое занятие. Эта пирамида себя изжила. Там тупик. Сейчас у них дело дошло до того, что дилерами должны стать все люди в мире. А это невозможно. А по поводу ваших заказов… Ну так Денис, наверное, поможет вам выдать их клиентам.

– Да я бы не хотела и бросать это занятие. Деньги-то нужны. Мы за квартиру, которую снимаем, платим вместе.

– У вас есть какая-то техника для работы? Это тоже решаемо. Главное – сейчас доставить вас в тот коттедж, пока имеется возможность.

– Ох, хорошо бы Денис меня туда проводил…

– Где его искать?.. А такси уже вызвано. Зульфия, решайте. Сейчас – самый лучший момент для того, чтобы вас отправить на новый адрес, про который не знают ваши преследователи.

– И дайте мне ваш паспорт, – напомнил Москвин.

– Конечно, я согласна, – произнесла девушка и вздохнула. – Мне ведь деваться некуда.

*  *  *

Денис Тилляев примерно в то же время сидел в прокуренном баре клуба «Стиляга». Он тянул «калифорнийскую отвёртку», самый дешёвый из коктейлей, и занимался одним из наименее благодарных дел на свете – самоуничижением. Домой ему идти не хотелось – он предполагал, что на его физиономии большими буквами написано: «Зульфия, я пару часов назад изменил тебе с актрисой из нашего театра». И даже сам, будучи актёром, он не находился в уверенности, что сумеет сделать вид, будто ничего не произошло.

И отчётливо представлял себе, что с этого дня его жизнь уже не будет прежней. Поскольку теперь придётся врать, и притом отчаянно. И жить с мерзким ощущением лжи и стыда. А стыдно Денису было даже не столько из-за того, что он изменил своей девушке, сколько из-за того, что ему это понравилось. Из-за того, что он получил сказочное наслаждение. От того, что он поистине растворился в этой женщине, как ни в какой другой прежде.

А также и потому – он отдавал себе отчёт – что это только начало.

Ему стоило некоторых усилий невнятно пробормотать Свете, что он должен срочно бежать домой. Впрочем, Света и сама находилась словно в тумане, отвечая после репетиции невпопад на любые реплики. Но актрисе было проще, думал Тилляев: она женщина совершенно свободная и вполне потому может себе позволить влюбиться в кого угодно и с кем угодно же заниматься сексом. В отличие от него, Дениса. Который чувствовал себя так, будто его душа треснула пополам, и теперь из этой трещины сочится необычная, странная боль.

Расстраивало молодого человека осознание того, что он и сам ощущал состояние глубокой, поглощающей влюблённости. Это ему казалось даже слегка противоестественным – мало того, что женщина, с которой он занялся сексом, намного старше его, так она и сама, похоже, предпочитает парней помоложе… Да ещё изображающих девушек. Пусть даже на сцене. Теперь Тилляев более отчётливо понимал, насколько сильно, видимо, Севостьянова запала на него, и догадывался, в какой именно момент произошло это обострение чувств. Он вспоминал глаза женщины и нежность её ладоней, когда она натягивала на него чулки, и у него тут же пустилось сердце вскачь, а ниже пояса запульсировало. Чёрт возьми, Зульфия иной раз нешуточно его возбуждала, но никогда – даже вполовину столь сильно!

Денис был уверен в том, что это неправильно. Что это немногим лучше, чем какое-нибудь сексуальное извращение, о которых вслух говорить не принято. Вроде инцеста или чего-то подобного. Правда, ничего откровенно преступного в такой тяге (надо полагать, взаимной) у них со Светланой нет, но всё равно… Что-то тёмное и очень порочное есть в такой связи. А порок всегда более притягателен, нежели «норма». Именно так, в кавычках. Ибо никто и никогда не устанавливал «норм» для двух взрослых людей, которые тянутся друг к другу и которые реализуют друг с другом свои потаённые фантазии. И если эти порочные и тайные встречи будут продолжаться, то именно со Светланой Денис сможет извлечь из самых тёмных глубин души все сокровенные мечты – на словах неприличные, а по сути своей – извращённые. То, чем невозможно поделиться с Зульфиёй, потому что она многое понять не в состоянии… И это было обидно, тоже как-то неправильно и даже горько.

Кроме того, когда об этом Зульфия узнает (что очень и очень вероятно), последует нечто ужасное. А ведь девушка на него рассчитывает. Она хочет выйти за него замуж и остаться в России, избежав насильственного возвращения домой и столь же насильственной свадьбы с каким-то парнем, который ей совершенно неинтересен, а вернее всего – неприятен. Может, даже омерзителен. Впрочем, «омерзительным» она уже называла и его, Деннса, да не один раз.

…Приговорив третий коктейль, Тилляев рассчитался и направился к выходу из бара. К тому же в помещение вошли четыре типа совершенно рэкетирской наружности – крепкие, большерукие, с недобрыми глазками. Между собой они перебрасывались короткими рычащими репликами и жадно зыркали по сторонам, словно в поисках добычи, которую можно от души избить или изнасиловать. Ладно, если они пришли просто выпить и закусить, но в последнее время редкие сводки новостей обходились без упоминания очередной драки в кафе или ресторане с участием «боевиков» из бандитских группировок.

Следом за Тилляевым на улицу выпорхнула стайка девушек, которым тоже стало не по себе от нового соседства. Впрочем, им было весело, они живо обсуждали варианты, куда можно ещё пойти, чтобы продолжить развлекаться. Денис же отлично понимал, что сколько бы он ни просидел в баре, разговор с Зульфиёй неизбежен… И непонятно, чем он окончится сегодня. Девушка наверняка уже в квартире, судя по времени.

Когда Тилляев подходил к дому, от подъезда отъехала легковая машина, в которой сидели два человека. Денис разминулся с мастером сцены буквально на несколько минут.

…И на том же автомобиле через полчаса Людмила Ивановна увозила Зульфию за город, в Кипарисово. Девушка, конечно, была не в особом восторге от происходящего, но злилась она, естественно, не на Пронину. Более всего она негодовала на своих родственников и на этого гнусного Эсона, которого пророчат ей в мужья. На кой чёрт ей сдался такой муж! Тем более, у неё есть Денис…

Денис. А что Денис?.. У Зульфии тревожно сжалось сердце. Она чувствовала, словно бы между ними происходит что-то не то. Да куда там «не то» – отношения, ранее казавшиеся железобетонными, теперь с огромной скоростью распадались, словно карточный домик. Девушка прежде полагала, что театр – это всего лишь иллюзия жизни, что актёр, уходя за опустившийся занавес и смывший с лица грим, становится обычным человеком – покупателем в магазине, пассажиром автобуса, членом семьи. Неужели некоторых людей, хороших актёров, роли поглощают сильнее, чем реальная жизнь? Зульфия вспомнила недавно прочитанную статью в каком-то глянцевом журнале. А именно – о том, как Вивьен Ли, прославленная Скарлетт из «Унесённых ветром», сошла с ума после исполнения роли Бланш Дюбуа в фильме «Трамвай „Желание“». По словам актрисы, роль не только начала управлять ею во время съёмок, но и не оставила в покое после выхода фильма на экран, доведя актрису до настоящего безумия. А ещё Зульфия читала в «желтой прессе» про то, как Джек Николсон в дни съёмок знаменитого эпизода фильма «Сияние» – когда его свихнувшийся персонаж крушил топором двери – потом ещё долго не мог выйти из образа. Он даже порубил что-то в павильоне и до смерти напугал съёмочную группу, отказавшись выпустить топор из рук. «Конечно, Денис – не Ли и не Николсон, но его тоже захватило это погружение, – с тревогой думала девушка. – И изменило так, что временами она просто не в состоянии его узнать».

Машина остановилась возле полосатой будки с сидящим внутри охранником. Людмила Ивановна вышла из такси, что-то сказала дежурному. Шлагбаум поднялся, и автомобиль с пассажирами оказался на территории охраняемого посёлка. Несколько поворотов по тёмным улочкам, и помрежа сказала «приехали».

Переулок, в котором они оказались, выглядел мрачным и не особенно уютным. Фонари не горели, а в домах не светилось ни одно окно. Зульфия молча спросила себя, какого чёрта она тут делает.

– Здесь ещё не все дома заселены, – пробормотала Пронина. – Некоторые построили, но их не сумели продать. Цены растут, а у заказчиков не обнаружилось достаточно средств, чтобы выкупить жильё и заселиться. Поэтому ночью тут весьма темно… Но вы не бойтесь, здесь всё спокойно и безопасно.

Погремев связкой ключей, Людмила Ивановна отворила высокую решетчатую дверь рядом с воротами в заборе, и прошла на территорию участка. Пошарив рукой по стене, чем-то щёлкнула. Дорожка от заграждения до входа в дом озарилась неярким светом электрических фонарей, установленных на невысоких столбиках со «шляпками», защищающими светильники от непогоды. Выглядело это достаточно красиво и даже вполне заманчиво. А фасад двухэтажного коттеджа напомнил девушке постройки, какие она прежде видела только в американских фильмах.

– Идём, – Пронина подошла к входной двери и отворила её другим ключом. Свет внутри, очевидно, зажигался автоматически.

Зульфия вошла в холл и робко огляделась.

Дом изнутри казался почти голым – здесь ещё не ощущалось присутствия человека. Видимо, после приобретения его только отмыли и вычистили, но затем оставили как есть. Хотя некоторые помещения можно было вполне использовать.

– Кухня, – показала Пронина. – Холодильник, плита и водопровод есть. Твоя спальня будет на втором этаже, первая дверь направо от лестницы, она единственная, которая открыта. На всякий случай предупрежу: в другие комнаты второго этажа хозяин очень просил не заглядывать.

– Без проблем, – сказала девушка. – Мне и так здесь чересчур просторно.

– Вот и прекрасно. Небольшой запас постельного белья в той комнате точно есть. В пакете еды тебе на день-два хватит. До ближайшего магазина отсюда далековато, но не запредельно. К тому же Дениса я предупрежу лично, возможно, завтра он к тебе сможет приехать… Ну, или послезавтра. А то ведь у нас подряд два спектакля, где он задействован. Впрочем, вы не потеряетесь.

– Я надеюсь, – улыбнулась Зульфия. – Как бы мне только самой не потеряться в этом громадном доме… Людмила Ивановна, огромнейшее вам спасибо за всё, что вы для нас делаете.

– Пока ещё рано благодарить, – сказала Пронина. – Ладно, располагайся. Я поехала к Денису, наверное, он уже дома и места себя не находит.

– Да, конечно, – лицо девушки стало серьёзным.

Когда помрежа уехала, Зульфия заперла входную дверь на оба замка и принялась робко и неспешно прогуливаться по коттеджу. Коттедж её немного страшил и даже подавлял своими размерами. У её отца, конечно, дом тоже был немаленький, но значительно скромнее. У отца же парня, которого определили ей в мужья, особнячок, пожалуй, был примерно таких же габаритов. Но тот и считался достаточно обеспеченным человеком.

«Интересно, насколько обеспеченным может быть режиссёр театра?» – вдруг подумала Зульфия, ставя на плиту сковородку. Сейчас, после всех сегодняшних треволнений, бекон снова казался ей вполне приемлемым и даже очень вкусным. С чего, право, кто-то придумал, что свинину якобы нельзя употреблять в пищу?

*  *  *

Этот год для театра Атаманова оказался поистине «чёрным». Утром следующего дня собравшиеся в здании «Октября» артисты с ужасом выяснили, что вчерашним вечером такси, в котором ехали Пронина и Москвин, попало в аварию. На шоссе, ведущем через окраину города, какие-то весельчаки (бандиты или нувориши – кто их теперь разберёт?) устроили гонки на джипах. Несколько встречных машин с простыми смертными оказались в кювете – водители, чтобы избежать лобовых столкновений, уходили с дороги, особо не разбирая, куда сворачивают. Некоторые автомобили даже перевернулись. Злосчастное такси с администратором и помрежа тоже оказалось в кювете. Обоих пострадавших чуть позже увезли в больницу, и к ним пока никого не пускали. Водитель же погиб на месте.

– И что нам теперь делать? – потерянно спросил Соболев.

Афонина и Меликян синхронно развели руками. Тилляев скромно стоял в углу зала, стараясь не отсвечивать. Севостьянова и Евстафьева сидели на первом ряду и молчали. И только когда появился высокий, как обычно уверенный в себе Дедов, все посмотрели на него, словно он мог что-то решить.

И он начал решать.

– Так, друзья мои, – сказал он. – Что бы ни случилось, не теряем оптимизма и надежды. Всем всё ясно?.. Арсен, ты у нас молодой, но из ранних, то есть – самый деловой, и вхож в департамент культуры. Садись и пиши бумагу насчёт временной отмены утренников и ещё двух спектаклей… Премьеры оставим в афише. Первую же проведём сегодня. Роза, иди в кассу. Как только появится Раиса, начните тему по возврату денег за утренники, включая сегодняшние… Нет-нет, всё это придётся оформить как результат общего собрания театрального коллектива. Кворум у нас есть, председателем выберем… Алексея Соболева, а ты, Роза, поставь подпись как секретарь… Это надо сделать, иначе нам просто не дадут нормально существовать и ставить спектакли.

Актёры, толком ничего не понимавшие в бюрократических тонкостях, согласились. Меликян начал составлять документ решения собрания под диктовку Дедова.

– Одну минутку, – произнёс Константин. – Пока не забыл. Когда мы закончим с формальностями, Наташа, великая просьба съездить в больницу и вытрясти из эскулапов все подробности… Пиши дальше, Арсен. Следующий пункт. Света, ну а кому как не тебе на время занять место Людмилы? Возражения есть?.. Если нет, то место Семёныча временно займу я… Послушайте! – Константин немного повысил голос, услышав шепотки. – У нас, сами понимаете, чрезвычайные обстоятельства. Никакой демократии и перестройки с гласностью я сейчас устраивать здесь не стану. Во-первых, это уже начало всем надоедать. Во-вторых, если кто-то считает, что справится лучше – пожалуйста, я готов подвинуться.

– Константин, я согласна, – громко и отчётливо произнесла Светлана.

– Хорошо… Давайте поскорее закончим с этим, ненавижу бумагомарание.

Когда решение собрания было подписано и передано Арсену, который тут же умчался в мэрию, Дедов бросил взгляд на Тилляева. Возможно, актёр некоторое время соображал, чем бы именно занять своего юного коллегу, но Денис сам подошёл к нему.

– Константин… Я сегодня в ужасной форме. Не спал практически всю ночь.

– Что случилось? – Дедов и сам обратил внимание на нездоровую бледность юноши и тёмные круги возле глаз.

– Девушка моя вчера домой не вернулась. Не знаю, что и думать. Надо идти её искать, но где именно… Не представляю даже.

Светлана услышала этот диалог. Естественно, она не могла остаться к нему равнодушной. К слову, она сама очень плохо спала этой ночью, потому что её терзали как совесть, так и ревность. Она стыдилась своего вспыхнувшего чувства, понимая, что полюбила этого юношу – полюбила страстно, до слёз, от которых под утро промокла подушка… А ревность – о, эта стервозная дама сейчас улыбалась, едва заслышав слова Дениса об исчезновении Зульфии. А кстати, куда, собственно, могла пропасть девушка? Господи, в сегодняшнем разгуле бандитизма, когда некоторые люди просто так исчезали навсегда, а другие становились калеками, ведь могло произойти всё что угодно!

– Денис, а вчера у неё были какие-нибудь встречи? – спросила Света.

– Да. В ДК речников накануне проходило собрание дилеров фирмы «Гербалайф».

– И во сколько оно закончилось?

– Трудно сказать. Может, в семь вечера… А то и в восемь. В общем, после восьми она не появилась. И до утра я её не дождался.

– Обычным путём искать не пробовал? – спросил Дедов.

– Она нелегально в России живёт, – неохотно сказал Денис. – Её хотят насильно замуж выдать, вот она и сбежала сюда, как только загранпаспорт получила. В милицию нельзя обращаться.

– Вот! – воскликнул Дедов. – У нас в жизни происходят такие вещи, которые и не снились современным драматургам! Впрочем, дело-то серьёзнее некуда. Пошли-ка со мной, старичок. Сейчас кое-кому позвоним…

Тилляев двинулся следом за Константином. Свете очень хотелось пойти вместе с мужчинами, но она понимала, что ей там будет не место. Ничего, она всё равно скоро узнает, что же произошло в жизни её молодого человека.

Да! Именно так – «её»!

…Дедов по-хозяйски устроился за столиком администратора, стоявшего в углу между стойкой кассы и дверью в коридор, через который актёры попадали в гримёрные. Денис вытащил стул из-за стойки и расположился сбоку. Константин набрал чей-то номер.

– Алло… Узнали? – заговорил актёр. – Ну конечно, я же не сомневался. Лапочка, вчера у вас в гранд-паласе было побоище. Да, я знаю, «Гербалайф»… Нет, меня он не интересует ни с какой точки зрения. Как там у вас, всё в рамках приличия происходило?.. А что именно?

Лицо Дедова вдруг стало очень серьёзным. Оно даже немного вытянулось.

– Так… Так, – продолжал актёр, выслушивая рассказ невидимой собеседницы. – И кто они были? Тоже сумасшедшие распространители?.. Не похоже, да? И кричали не по-русски… Вот как. Так, лапочка, мне нужен любой мало-мальски вменяемый сотрудник, который видел всю эту погоню от начала и до конца. Хотя бы чем она кончилась… Хорошо. Сейчас к тебе подъедет один толковый молодой человек, будь с ним ласкова и сделай так, чтобы ему ответили на все вопросы. Нет, лапочка, это не криминал. Это намного хуже. Это любовь.

Дедов положил трубку.

– Разговор слышал?

Денис закивал головой.

– Даму, с которой я сейчас общался, зовут Лилия Тимуровна. Можешь быть серьёзным, но язык не глотай, потому что на твои вопросы там сегодня ответят. Тем более, вчера действительно что-то случилось. Какие-то два оболтуса гонялись за девушкой. Девушка была брюнеткой, а оболтусы кричали на неизвестном языке. Намёк понял?.. Действуй… Ты ещё здесь?

Тилляев только и смог сказать, что «спасибо». Дедов картинно помахал ему кистью руки, и Денис испарился. Константин вздохнул и снова снял трубку.

– Леонид, здравствуй. Да, могу сказать «сколько лет, сколько зим», но и ты сам не хуже меня умеешь считать… Ну так понимаешь, что если я тебе звоню, значит, случилось. И не со мной. Хотя и со мной тоже. В общем, я сейчас временно узурпировал власть в театре имени Евгения Атаманова. И не по своей воле, что весьма показательно. Пронина в больнице. Москвин в больнице. Атаманов – сам знаешь где. Если он не окажется через три-четыре дня в Нижнеманске, театру придёт толстый полярный лис. Потому что до «Октября» есть кое у кого интерес, и ты знаешь, у кого именно. Эти дни я, пожалуй, продержусь, но я же не Атлант. Вот и хорошо. Да, парня из труппы я уже отправил с результатом решения нашего собрания в департамент… Надеюсь, что бумага окажется у нужных людей… А нам надо будет как можно скорее встретиться. Договорились. Спасибо, дорогой.

Дедов аккуратно положил трубку и посмотрел в пространство перед собой.

– Так, – шепнул он сам себе. – Это я сказал, это я предупредил… Осталось ещё одного человека потревожить.

– Привет, – тихо произнёс Константин. – Нет, что ты. Никаких больше кассет. Тут другое дело. Но очень серьёзное. Буквально на несколько дней. Я про Пашу Маслобоя… Ну вот, и я о том же. И знаешь, что он зубы точит на здание бывшего кинотеатра… Да, где сейчас мы всё ещё каким-то чудом держимся. Да не. Дело не в этом… Слушай, попои Пашу дня три-четыре. Только по-настоящему. С девками, сауной, так, чтобы даже ему самому потом стыдно стало… Ну вот, сам же знаешь, что это несложно.

«Так, теперь почти всё, – улыбнулся Дедов половиной лица, положив трубку. – Паровоз встал на рельсы, котёл раскочегарен, и поезд какое-то время сможет лететь без моего участия… Теперь даже если актёры начнут форсировать ненужные романчики в ущерб основной работе, никто ничего не заметит. Пусть делают что хотят, мне на их шуры-муры наплевать. Кроме единственной дурацкой и противоестественной связи, которая, кажется, уже вышла из-под контроля…»

*  *  *

Примерно через час Тилляев узнал всё о происшествии во время вчерашнего собрания в ДК. Дело ясное. Судя по всему, эти двое поймали-таки Зульфию и, вполне возможно, сейчас они уже везут её восвояси, в дом родителей. Где отец девушки, ласково (или не очень, кто знает?) пожурив беглянку, выдаст её замуж за какого-то совершенно неизвестного типа. Выйдя из вестибюля на широкое крыльцо, Денис уселся на одну из лавочек, подумал, что неплохо было бы закурить, и начал размышлять о том, что делать.

А делать, увы, было нечего. Хочешь – пиши заявление в милицию, хочешь –бейся о стенку, результат будет примерно одинаковый. От недосыпания болела голова, под веками жгло. Душу терзала страшная досада, но вот удивительно – словно бы тихий внутренний голос ласково шептал, что всё, что ни делается – то к лучшему. По крайней мере теперь Тилляеву не придётся объясняться с невестой, почему он так внезапно изменил ей с немолодой актрисой… И почему он, скорее всего, продолжит это делать. Сердечная боль, вызванная исчезновением Зульфии, притупилась. Её вытеснила любовная лихорадка, которая теперь то и дело потряхивала юношу, стоило ему (без особых усилий) вызвать перед внутренним взором образ Светланы.

Но бросать дело просто так, будто он взял и одним движением руки вычеркнул девушку из жизни, словно бы её у него не было, казалось Денису подлым и бессердечным. Неважно, как, но он попытается хоть что-то узнать. Это как минимум. Иначе он элементарно перестанет себя уважать. И попросту не сможет любить Свету – разве он будет достоин такой женщины? Да что там о женщинах говорить – ему только удавиться останется или вены вскрыть… Но это, конечно, плохая идея. Очень.

Подняв глаза, Тилляев обратил внимание на идущую в его сторону молодую пару, примерно лет двадцати двух-двадцати пяти. Он – длинный, в очках, выглядит чуть постарше. Она – низенькая и чуть косолапая, но в общем и целом привлекательная. У обоих круглые значки с зелёным логотипом и зазывным слоганом «Хочешь похудеть – спроси меня, как».

– Ребят, здравствуйте, – сказал им Денис. – Как вы думаете, мне надо похудеть?

В роль глуповатого безденежного провинциала Тилляеву не надо было особо и погружаться – он в эту минуту и являлся таковым. Притом он осознавал, что делает глупости. И что очень хочет продолжать их делать.

Однако если бы у него уж совсем было плохо с деньгами, молодые дилеры, вернее всего, скоро бы на него плюнули, несмотря на то, что Денис распинался, насколько ему интересна тема распространения товаров для здоровья и улучшения внешних данных. Он сам почти поверил в то, что ему надо вложить последние деньги в приобретение стартового комплекта БАДов, чтобы с улыбкой предлагать их всем встречным и поперечным. Он должен был в это поверить, дабы затесаться в странное общество слегка безумных распространителей. С целью найти среди них ту женщну по имени Лида, которая была супервайзером Зульфии. Шанс почти призрачный, учитывая то, что следующее общее собрание состоится только через пять дней… Но попасть в склад-офис, куда были вхожи лишь те самые супервайзеры, Денис сумел бы уже сегодня. Если бы поторопился.

К сожалению, он сел немного не на то маршрутное такси, и был вынужден пересечь приличных размеров участок между вокзалом и трамвайным кольцом. Идти пришлось напрямую, через нагромождение киосков, торгующих всем, чем только возможно. Вездесущие сигареты «Магна» (надо не забыть навестить Машу!), венгерский сок «ББ», сомнительные бельгийские колбаски, шоколадки «Марс» и «Сникерс», ликёры «Амаретто» и водка невероятного количества сортов. Видеокассеты на любой вкус – «Зловещие мертвецы», «Безумный Макс», «жёсткая шведская эротика»… Слева из киоска магнитной записи доносятся звуки известного шлягера «Ласкового мая», рядом с вынесенными колонками пляшет пьяная тётка. За развешанными турецкими свитерами горчичного цвета двое ребят в полосатых «адидасах» разбираются с третьим… Вопли, шум… Почти как на родине – такой же азиатский базар, хотя, конечно, как минимум одна разница есть: торг здесь неуместен.

– … Кто вам дал этот адрес? – возмущённое недоумение в глазах высокой женщины лет тридцати пяти в очках было чрезвычайно искренним.

Денис решил идти ва-банк.

– Моя невеста, – сказал он, продолжая играть слегка придурковатого и притом косноязычного парня.

– Кто-о?

– Видите ли, вот есть такая Лида, а она работает с другими девушками. И моя невеста… – заикаясь и запинаясь, изложил Денис.

– Сейчас мы разберёмся, зачем вас сюда привела Лида…

Женщина в очках скрылась за дверью. Стоящий поблизости парень в трещащем по швам двубортном костюме внимательно следил за развитием ситуации. Судя по всему, он выполнял функции охранника, и для отправки Дениса в полёт на Луну ему бы не потребовалось затратить больших усилий.

За дверью раздались приглушённые вопли, и в маленький холл выскочили две женщины.

– Да я впервые вижу этого типа! – воскликнула маленькая блондинка, на вид немногим старше Дениса.

– Лида, привет! – радостно закричал Тилляев. – Похоже, я вовремя!

– Та-ак, – протянула очкастая. – Значит, впервые видишь?

– Впервые…

– Ладно врать. Он-то тебя точно знает. Ты, кстати, в курсе, что с тебя штраф за то, что приводишь на склад посторонних?

– Посторонних?! – охнула Лида.

– Ну, сама же говоришь, что ты никакая ему не невеста… Значит, посторонний.

Лиде очень не хотелось терять деньги из-за какого-то недоразумения. Поиграв скулами, она вдруг изобразила на лице нежность и заворковала:

– Серёженька, ну ладно, я же сказала, что скоро освобожусь…

 И начала отчаянно подмигивать Денису – типа, соглашайся со всем, иначе будет плохо.

– Лидочка, ну у нас же большие планы на сегодня, я прямо за тобой сюда и приехал.

Суровая женщина в очках переводила взгляд с Лиды на Дениса и обратно.

– Ну и зачем врать было, что ты его не знаешь? – спросила она, чуть смягчившись.

– Ой, Наталья Борисовна, ну вы же понимаете, у нас день свадьбы пока не намечен, ещё сглазит кто-нибудь…

– Кто тебя тут сглазит, – успокоилась Наталья. – Ладно, набирай быстрее сумку и сваливай. Ишь, жених-то подпрыгивает уже.

– А у тебя что за машина-то? – вдруг спросил охранник, выглядывая в окно.

– «Дэу-нексия», – отчаянно начал врать Денис. – Только она за углом стоит, тут «газель» выезжала.

Через пять минут из офиса вышла блондинка, перекошенная под тяжестью сумки из полипропилена, вроде той, с какими мотаются в Турцию и Китай многочисленные «челноки».

– А теперь быстро взял эту сумку и понёс, – гневно произнесла девушка. – Уж если решил меня подставить, отрабатывать будешь.

Денис подчинился. Сумка действительно оказалась довольно увесистой.

– Вот молодец. Говори, какого чёрта ты хочешь. По супервайзерской скидке всё равно ничего тебе тут не отпустят, даже не думай.

– Я как бы вместо Зульфии сейчас, – сказал Денис.

– Вместо кого?

«Чёрт, неужели ошибся?» – с досадой подумал Тилляев.

– Ну у тебя же есть среди твоей группы девушка с таким именем? Брюнетка с характерной внешностью. Она не из России.

– А, теперь, кажется, поняла… А ты кто ей будешь? Типа друг, да?

– Считай, что так.

– Ой, ну и дела… Слушай, а ведь твоя девушка прямо нарасхват идёт.

– Не понял…

– Тут одна из наших, Алла её зовут, всем её фото под нос тычет… Погоди, а машина-то где твоя?

– Да нет никакой машины, я соврал.

– Что ты за человек, а?! – в сердцах спросила Лида. – Наверное, и на такси у тебя денег нет?

– Маршрутка вон рядом стоит… Если это нужная, конечно.

– Ладно, оплатишь мне проезд.

– Никаких проблем… – Денис пропустил вперёд Лиду, сам влез следом, таща тяжёлую сумку. Как обычно, крупный багаж вызвал неодобрительное ворчание со стороны прочих пассажиров. Тилляев передал деньги за проезд, втиснулся рядом с девушкой (выслушал пожелание «полегче») и спросил, что значит её фраза «ну и дела?»

К сожалению, Лида много нового ему не сказала. Да, вчера в зрительном зале ДК двое каких-то горячих южных парней ловили Зульфию. Правда, вроде бы не поймали.

– Откуда ты знаешь? – встрепенулся Денис.

– Мой парень видел, как там на улице уже вчетвером за ней гнались.

– Вчетвером? – удивился юноша.

– Ну да. Какие-то местные гопники на помощь кинулись. Правда, пока бежали, какой-то конфликт между ними произошёл, даже по мусалам один другому настучал. А Зульфия, похоже, сбежала от них. Потому что уже после этого Алла, про которую я тебе говорила, всем показывала фото твоей Зульфии и объясняла, что её какие-то безумные родственники разыскивают. Говорящие притом с азиатским акцентом.

Вот как! Дело, оказывается, было не таким уж ясным! Но куда же исчезла девушка? Спрятаться в городе ей негде.

– Как выглядели эти парни? Может быть, Алла их имена называла или твой друг запомнил?

– Одного, вроде бы, зовут Мамут или Махмат – худощавый такой, высокий. Усики только противные, как у таракана. Имя второго не знаю. Он приземистый, с короткой шеей и длинными руками. Бородка такая – не мусульманская, а типа как моряки подстригают.

Насчёт первого Денис уже не сомневался – то был брат Зульфии Махмуд. Тилляев не только был о нём наслышан, но и даже видел пару раз мельком. Второй – это, несомненно, тот самый Эсон, которого прочат стать мужем его девушки. Вот засранец!

Разозлённый молодой человек даже на какой-то момент забыл о собственных похождениях, но память тут же нарисовала ему мягкий, нежный образ Светы, и у Дениса сладко размякло сердце. Но нет, не время сейчас расслабляться!

– Лида, а Зульфия ничего не говорила, куда может ещё податься, кроме нашей квартиры?

– Нет, не помню… Слушай, ты бы хоть представился для приличия. Как зовут, чем занимаешься?

– Неужели Зульфия не рассказывала?

– Ты думаешь, я про всех всё должна помнить?

– Меня зовут Денис. Я актёр.

– «Больших и малых драматических театров»? – процитировала Лида с небольшой ехидцей.

– В настоящий момент – малого. Театр Атаманова в «Октябре».

– Ох ты… Правда, что ли?

– Серьёзно.

– Здорово! Надо будет как-нибудь на тебя посмотреть… В каких спектаклях ты играешь?

– В «Грозе» Островского, – сказал Денис. – И в детских утренниках.

Про роль Тони не следовало болтать, а афиши с классической пьесой висели на всех тумбах в городе. Постановка, кстати, шла с успехом. Иногда даже с аншлагом, несмотря на кризис.

– У тебя сотовый телефон есть? – спросила Лида.

– Я не настолько богат, – сказал Тилляев.

– Это я к тому, что если Зульфия внезапно даст о себе знать, нам надо будет друг друга уведомить. Обязательно сообщи мне…

– У вас прямо такие плотные деловые связи?

– Я честная девушка. Денег должна ей.

Вообще-то дела обстояли с точностью до наоборот – это Зульфия задолжала Лиде почти двадцать долларов. Но Лида решила не заострять на этом внимание.

– Что касается моей работы, – произнёс Денис, – то театр ты знаешь, а адрес…

– Адрес Зульфии у меня записан. В общем, мы договорились. А мне звонить можешь вот по этому номеру, – Лида протянула Денису визитку.

– Спасибо, – искренне поблагодарил Тилляев девушку.

– Не за что… Так, сейчас моя остановка. Вынесешь мне сумку?

– Да я и проводить тебя могу.

– Ладно, только до двора, не дальше. Мне лишние разговоры совсем ни к чему. Мой парень ревнив до чёртиков.

Действие седьмое

Как бы там ни было, а Денис всё же почувствовал некоторое облегчение. Значит, Зульфию этим абрекам не удалось поймать. Это хорошо. Но девушка пропала, и кто теперь с уверенностью сможет сказать, в каком углу этого чужого и чуждого для неё города она прячется? Но он, Денис, найдёт её, чего бы это ему ни стоило…

«По крайней мере, со Светой пока ты можешь встречаться открыто и без опаски», – с ядовитой интонацией произнёс внутренний голос. Дениса слегка кольнуло, но он понимал, что его альтер эго говорит чистейшую правду.

Возле дома его ждал небольшой сюрприз: неподалёку от подъезда старой кирпичной четырёхэтажки стояла зелёная «шестёрка». А в ней – сомнений быть не могло – сидели двое приезжих. Один – с чёрными тонкими усами, другой – с торчащей «шкиперской» бородкой. Эти двое даже не думали прятаться. Вот,значит, какой он, этот Эсон, решивший во что бы то ни стало женить себя на Зульфии… Интересно, а он, Денис, легко бы подорвался с места и помчался в другую страну в поисках своей невесты?

Впрочем, Тилляеву хотелось думать, что Эсоном двигала отнюдь не любовь, а дело принципа и – в особой степени – отцовская воля. Денис это очень хорошо себе представлял, ибо родился и вырос он в том же краю, откуда прибыли эти двое. Сделав вид, что не обратил никакого внимания на парней в машине, прошёл в подъезд. Молодой человек чувствовал усталость и голод – потому что почти не спал и толком ничего не ел. А ведь сегодня очередной премьерный спектакль…

Съев порцию отварных сарделек, Денис разделся и лёг в постель. Ему нужно было поспать хотя бы пару часов, иначе он паршиво выглядел бы на сцене даже под толстым слоем грима. Денис попытался выбросить из головы всех и всё, кроме Тони Парфёновой. Она была единственным человеком, которая должна его интересовать сегодняшним вечером. И, представив себя молодой кокетливой девушкой, уже кое-что повидавшей в этой жизни, Тилляев быстро и легко провалился в сон, откуда его вскоре вытащил зуммер электронного будильника.

«Шестёрка» двинулась следом за автобусом, в котором Денис поехал на работу. Впрочем, частично это уже был не Денис. Стриженная под мальчишку кондукторша с татуировкой на пальцах в виде букв «КЛЁН» с удивлением и даже небольшим негодованием смотрела на Тилляева, который как-то не «по-пацански» жеманничал, отсчитывая мелкие банкноты за проезд. Выйдя из автобуса, молодой актёр лёгким размашистым шагом проскочил через дверь чёрного хода «Октября». Неподалёку тут же припарковалась и зелёная «лада».

…Приветствия, тревоги, костюм, грим… Длинный Константин Дедов – по факту единственный, кто действительно мог удержать от срыва хотя бы сегодняшний спектакль, – метался между телефоном, гримёрными и сценой. Но всё прошло как нельзя лучше. Занавес не заело, прожектора светили куда надо, никто не забывал реплики, и вообще… Вся труппа потом вспоминала, что именно третий премьерный спектакль сорвал больше аплодисментов и заставил актёров трижды выходить на поклон. Это был настоящий триумф… Который, к сожалению, не могла увидеть Людмила Пронина, лежавшая сейчас в коме на втором этаже той же больницы, где только к вечеру пришёл в себя получивший сотрясение мозга Москвин. Сумевший вспомнить кое-что из вчерашней поездки, он попытался добраться до телефона-автомата и позвонить в театр. По пути был перехвачен бдительными медсёстрами, но, к счастью, по коридорам больницы уже самостоятельно передвигалась Маша Глущенко в поисках вожделенной сигареты, стуча костылём. И именно Маша, сумев что-то понять из спутанной речи администратора, дозвонилась до Константина и доложила, что «с Фатимой всё в порядке, её они с Прониной увезли в Тополёво и оставили в коттедже под охраной». После спектакля Дедов поманил пальцем Дениса и передал, что его девушка вроде бы нашлась, сама жива и здорова, вот только подробности появятся не раньше, чем к Владиславу Семёновичу окончательно вернётся память. Ибо такого населённого пункта, как «Тополёво», в окрестностях Нижнеманска нет и никогда не было.

…Дениса окликнул мастер сцены.

– Я слышал краем уха, что пропала твоя девушка? Зульфия, кажется?

– Да! – ответил Денис. – Вы что-то знаете?

– Пронина и Москвин собрались увезти её в какой-то загородный дом. Чтобы обезопасить от попыток насильственного возвращения домой. По крайней мере, я так понял.

– А в чей дом, вы не в курсе?

Техник помотал головой.

– Ни у Людмилы, ни у Владислава как таковых «резиденций» за городом нет, – ответил он. – Но, судя по всему, они успели её доставить, куда хотели.

– Почему вы так думаете?

– Потому что они попали в ДТП, уже возвращаясь обратно в город. И девушки с ними в машине не было.

У Дениса упала гора с плеч. Ещё бы выяснить, куда именно увезли Зульфию… Но мастер больше ничего не знал. Тилляев глянул на часы и покинул здание «Октября».

…Дедов заметил Светлану, которая быстрым шагом шла по фойе. Актёр моментально остановился на пути женщины.

– Что такое, Константин? – спросила Севостьянова, которая явно спешила.

– Света, есть минутка?

– Ну, в общем, найдётся.

– Хочу сообщить одну вещь. По секрету. Знаешь, до меня дошла информация, что наш театр может по ряду причин… Ну, скажем так, оказаться в сложной ситуации. Помнишь, я тебе говорил об этом перед тем раутом, но ты не захотела меня слушать.

– Я совсем забыла про это, – произнесла Севостьянова, говоря чистую правду. – Но если всё так, как ты говоришь, то мы можем этому помешать?

– Нет… Не об этом речь. Лучше подумать о себе, Света. О перспективах. Если даже мне придётся оставить театр, я смогу некоторое время отдохнуть. У меня намечается строительство коттеджа на берегу озера.

– Я очень рада за тебя… – Светлана казалась рассеянной, она плохо внимала Дедову и явно куда-то торопилась. – Но я тут при чём?

– Видишь ли… В этом доме мне одному будет некомфортно. Даже несмотря на уют и хорошее место. Ты тоже можешь отдохнуть. И не беспокоиться о будущем. А если захочешь снова выйти на сцену, то любой театр с радостью тебя примет.

«Уж не предлагает ли этот тип мне сожительство?» – мелькнуло в голове у Севостьяновой. И женщина сказала:

– Костя, послушай. Если это твой личный секрет, то я его сохраню. А сейчас я тороплюсь, извини, пожалуйста.

И, обойдя высокого актёра, Света почти бегом припустила к выходу. Дедов молча и без движения смотрел ей вслед. Даже когда хлопнула дверь фойе, за которой скрылась женщина, он ещё с минуту стоял на одном месте.

…На зелёную «шестёрку» Денис более не обращал внимания. В трёхстах метрах от здания, где начинались тенистые аллеи сквера, он и Светлана, во избежание ненужных пересудов, встретились якобы случайно. Оглядевшись по сторонам, юноша и женщина взялись за руки и быстрым шагом пошли прочь.

Махмуд и Эсон едва их не потеряли. Они ещё толком не решили, зачем надо наблюдать за этой парой («Э, послушай, эти двое явно знают, что надо делать наедине!» – резонно произнёс Эсон), но решили проследить путь актёров. Света и Денис выбрались из сквера на тротуар рядом с проезжей частью. Здесь юноша отстал шагов на десять, а женщина вышла к дороге и подняла руку. Меньше чем через полминуты остановилась машина, Севостьянова быстро договорилась с водителем и махнула рукой Тилляеву, который мигом подскочил к обочине. Автомобиль, сердито зарычав мотором, помчался вдоль по улице. За ним как приклеенный устремился Эсон, сидевший за рулём «лады». Ехать пришлось не слишком долго.

Глядя, как в сумерках возле подъезда жадно целуются двое приехавших на машине, Махмуд пробормотал:

– Сдаётся мне, что мы зря проделали этот путь.

Эсон же на всякий случай записал адрес дома и номер подъезда, в котором скрылись юноша и женщина.

– В нашей ситуации ничего нельзя исключать, – изрёк он неожиданно мудрую мысль.

…Двое в машине даже не предполагали, что они были не единственными, кто следил этим вечером за влюблённой парой.

* * *

Нельзя сказать, что Денис и Светлана сразу кинулись в кровать, едва успев войти в квартиру. Да, они целовались и прижимались друг к другу, но то и дело то один, то вторая прекращали свои ласки и даже отступали на полшага назад, словно бы думая – то ли они делают, чёрт возьми?..

Но от второго раза удержаться было невозможно – ибо «падение» в гримёрной уже состоялось. К тому же Света принесла бутылочку молодого красного вина и включила приглушённый розовато-оранжевый свет в комнате.

– Был бы у меня рояль, – произнесла она, – я бы поставила бокалы на него. Но, как видишь, у меня только вот такая «самоиграйка» есть…

Рядом с окном стояло небольшое электропиано «ситизен». В момент недоброй памяти визита бывшего мужа инструмент располагался на кухне, да и вряд ли Олег позарился бы на подобную вещь. Пусть она и стоит не две копейки, но продать видеомагнитофон не в пример легче.

– Тогда за нас, – улыбнулся Денис.

После того как вино было выпито, он подошёл к Светлане, поцеловал её сладкие от божоле губы и, не давая ни ей, ни себе возможности пойти на попятный (а вероятность этого незримо витала вокруг), расстегнул на женщине юбку. Света позволила ей упасть на пол, переступила ногами, обтянутыми чёрного цвета нейлоном. Сама взялась за пуговицы рубашки Дениса, с нескрываемым наслаждением помогая ему снять её. Неловко скинув одежду назад, Тилляев едва не опрокинул бокал на клавиатуру. Но успел подхватить его, случайно коснувшись рычажка включения. «Ситизен» негромко промурлыкал сигнал готовности.

– А я ведь умею нажимать на эти клавиши, – вдруг сказал Денис. – И даже иногда попадаю в доли.

– Споёшь мне? – тихо спросила Света, присев у ног юноши. Глядя снизу вверх прямо в глаза, принялась расстёгивать его брюки.

– Спою, – ответил Денис.

Освободившись от верхней одежды, он подтащил мягкий табурет, коснулся клавиш инструмента. Понизил уровень громкости до минимального, включил нужные регистры. И довольно скоро наиграл знакомую спокойную мелодию, известную, наверное, всему миру.

– Andante1, Света, – произнёс он низким бархатным голосом, совсем не похожим ни на его обычный, ни на сценический, когда он выступал в роли Парфёновой. Затем несколько раз кашлянул и начал выводить по-английски:


Take it easy with me, please

Touch me gently like a summer evening breeze

Take your time, make it slow

Andante, andante

Just let the feeling grow.

Make your fingers soft and light

Let your body be the velvet of the night

Touch my soul, you know how

Andante, andante

Go slowly with me now.


Светлана не верила своим ушам. Голос юноши снова звучал совершенно по-женски, но уже совсем иначе, нежели на сцене. Это было настоящее «бархатное» меццо-сопрано, которое мужчина, независимо от возраста, не мог бы воспроизвести. А Денис, намеренно понижая голос, умело копировал тембр Анни-Фрид Лингстад, нежно произнося «Go slowly with me now»…


I'm your music

(I am your music and I am your song)

I'm your song

(I am your music and I am your song)

Play me time and time again and make me strong

(Play me again 'cause you're making me strong)

Make me sing, make me sound

(You make me sing and you make me…)

Andante, andante

Tread lightly on my ground

Andante, andante

Oh please don't let me down.


Света закрыла глаза от наслаждения и чтобы не спугнуть волшебный, чарующий миг. Ей показалось, что не Денис сейчас сидит рядом с ней и исполняет этот гимн любви и секса, а настоящая девушка, точнее – некий женственный дух, фантастическая наяда или сирена. Та, что поймала однажды на сцене театра юношу в свои чары и превратила его в идеальное существо – то, о котором часто грезила в своих нескромных снах Севостьянова. В том числе и давних – когда ещё только начинала осознавать свою сущность, впервые знакомясь с собственным телом, которому всегда было радостно откликаться на нежные прикосновения сладкой симфонией тонко настроенных чувств.


There's a shimmer in your eyes

Like the feeling of a thousand butterflies

Please don't talk, go on, play

Andante, andante

And let me float away2.


Мешая играть Денису, Света обхватила бёдрами его колено, сама же расстегнула и сбросила блузку, следом на пол слетел лифчик… И да, это уже было далеко не «andante»… Следующие часы прошли в темпе от «allegretto» до «presto»3.

– …Никогда бы не поверила, – томно произнесла Света, – что после такого трудного спектакля я ещё часа два способна безостановочно двигаться.

Её голова лежала на груди Дениса, который расслабленно перебирал волосы женщины и нежно гладил её лицо, чуть касаясь его кончиками пальцев. Оба были обнажены; на их телах играли оттенки розового цвета, пропущенного и отражённого от неяркой лампы в абажуре, отражаясь от занавесок и портьер, которые так ненавидел Олег. Одеяло валялось на полу, в той же куче, куда как попало было сброшено нижнее бельё любовников.

– Я тоже нечасто останавливался, – сказал Денис. – Но ты была настоящей страстью в чистом виде, ничем незамутнённой. Боже, до чего ты раскалённая. Как лава. И яркая. Света-Светлячок.

– Со мной такое впервые, – сказала Света.

– Правда? – спросил Денис, веря и не веря этим словам. – Потому что я ещё довольно зелен?

– Нет, ты не зелен… И опыт у тебя не мальчишеский. Тут другое. Не знаю, может быть, ты рассердишься на мои слова…

– Я не в состоянии на тебя сердиться, Светлячок.

– Ты занимаешься любовью, как девушка.

Денис засмеялся.

– Я сказала что-то неприятное?

– Да что ты… Просто я слышу подобные слова не впервые. И мне это вовсе не неприятно. Напротив… Даже пикантно как-то.

– Больше скажу: не просто как девушка. А как лесбиянка. Вот эта тяга к позе «ножницы». Твоя нежность удивительно уживается с циничностью – притом какой-то не мужской… Не обижайся только, пожалуйста. Господи, а какие чудеса творит твой язык! Как будто ты уже на себе изучил, где находятся самые потаённые и сладкие местечки.

– По-моему, у тебя был опыт с девушкой, – догадался Денис. – И он оказался довольно волнующим, верно?.. Но чего-то тебе не хватило.

– В общем-то ты прав… Я никому о нём не рассказывала. А тебе расскажу.

Немного запинаясь от странного возбуждающего стыда и не всегда находя нужные слова, Светлана поведала юному любовнику о своих неудачных попытках расширить горизонты собственной сексуальности.

– Знаешь, я ведь совсем не искушён в таких тонких материях, – сказал Денис. – Могу ошибиться, но тебе просто неинтересна телесная близость без чувства, которое ты хочешь испытывать к другому человеку. Поэтесса была тебе безразлична, и вторая девушка, видимо, тоже. Будь у вас любовь, ты бы с ума сошла от страсти и кончила не хуже, чем сейчас… Ведь у тебя были же подобные случаи с мужчинами, верно? Как положительные, так и не очень?

– Ты сказал «любовь», малыш? А вдруг я тебя и правда люблю? – неожиданно спросила Света.

В этот момент Денис физически ощутил, как оранжево-розовая комната начала делать вокруг него вращательные движения.

– А вдруг и я тебя люблю тоже? – эти слова прозвучали будто бы сами собой.

– А может быть, мы принимаем сумасшествие за любовь, малыш?

– Пусть даже так. Всё равно это замечательно.

– Но тогда ты не совсем прав. Послушай ещё немного откровений от видавшей всякие виды женщины. Я чувствую, что в тебе заложены сексуальные черты двух полов сразу. И ты взял лучшее от обоих. Наполовину ты мужчина, наполовину – женщина. И именно этим ты для меня идеален как любовник. Словно лесбиянка, оказавшаяся в мужском теле. Я только сегодня поняла, чего мне никогда не хватало прежде – ни от мужчин, ни от женщин.

Некоторые слова Светланы Денису льстили, другие – пусть немного, но вгоняли в краску. Смущая, они возбуждали.

Севостьянова неважно понимала, что сейчас с ней происходит. Так она ещё ни с кем не откровенничала. Только сама с собой, разве что. В последние годы в прессе, в основном «жёлтой», конечно, много писали о Таиланде и населяющих его ледибоях. Света иногда давала волю фантазии (порой пуская пальчик в ход), однако понимала, что вряд ли опустится до пошлого «снятия», даже если вдруг когда-нибудь разбогатеет и доберётся до далёких азиатских берегов. Но образ девушки, обладающей настоящим мужским достоинством, всё равно вызывал порой у Светланы сухость во рту и – что греха таить – тёплое увлажнение в другом месте.

– Расскажи про свой опыт, солнышко, – попросила Света. – Может быть, у тебя врождённый талант сводить с ума женщин с опытом… Или тебя кто-то очень рано научил, как общаться с девушками?

– Очень рано? – переспросил Денис. – Вообще да. Знаешь, в школе мне порой приходилось тяжеловато. Меня же отправили в первый класс в шесть лет. Но могло быть и хуже. Как писал Лев Кассиль – меня били редко, боялись убить. Но поводов особых я не давал, учился хорошо, а кроме школьного театра, ещё и занимался фехтованием. Звёзд не хватал, но это всё-таки вызывало некоторое уважение. Потом, меня внезапно взяли под своеобразную защиту, хоть я этого и не просил.

– Главный амбал в классе?

– Можно и так сказать. Это была девочка. Тайский бокс, прозвище «Рэмбо». Училась плохо, и я почти два года делал за неё контрольные по всем предметам. Кроме местного языка. Вот он как раз мне давался трудно, и я частенько списывал по нему у других.

– Готова поспорить, она стала твоей первой девушкой?

– Ни в коем случае. Но между нами была не просто дружба. Я был в неё немного влюблён, но не уверен, что хотел большего. По-моему, и она тоже относилась ко мне примерно так же.

– Но классе в девятом-десятом у тебя же наверняка уже были более занятные приключения?

– Знаешь… Я ведь не учился в десятом.

– Как так? Без аттестата поступил в театральное? Не может быть.

– Почему без аттестата? У нас школа была настолько перегружена, что приходилось учиться в три смены. Учителя просто выли, да и директор тоже. В середине восьмидесятых у нас в республике пересажали половину правительства, на школы всем стало плевать, и руководство предложило всем желающим выдать аттестаты досрочно – сразу по окончании девятого класса. Некоторые получили и после восьмого.

– Лихо, – призналась Света и начала что-то считать в уме. – Так, подожди, мальчик мой… Сколько же тебе лет на самом деле?

– У меня в паспорте написано, – усмехнулся Денис. – Потом, ты же сама знаешь, ещё с нашей первой встречи. И Пронина в курсе, она даже не стала вопросы тогда задавать. Ласкевич ей всё рассказал обо мне.

– Положим, не всё, – усмехнулась Света. – А кто и когда лишил тебя девственности?

– Это произошло на первом курсе училища. Её звали Вера. Она тогда училась на третьем. Но поступила только с четвертого захода, так что у нас была приличная разница в возрасте. Я даже не успел понять, как это случилось. Состоялся стихийный междусобойчик, она просто подошла ко мне и сказала «пошли со мной». В общем, я даже никаких усилий не прикладывал.

– Готова поспорить, что оральный секс у тебя случился раньше классического.

– Ты только что выиграла сама у себя, – улыбнулся Денис.

– И это был не минет.

– Опять верно.

Денис прежде никому не рассказывал о подробностях своего вхождения в сексуальную жизнь, ибо Вера уж очень сильно доминировала и даже в какой-то степени подавляла юношу. Пожалуй, сильнее, чем это ему могло быть в удовольствие. И когда Вера уехала (по слухам, в Москву), Тилляев даже испытал некоторое облегчение. Он не без колебаний начал рассказывать Свете эту историю, но женщина требовала всё новых подробностей. Казалось, они её возбуждали, и это немного удивляло Дениса.

Зульфия стала его второй девушкой спустя долгих два года, в течение которых Денис учился завоёвывать женский пол самостоятельно. Ему больше не хотелось быть ведомым. Иногда он не без основания подозревал, что Зульфия лишь делает вид, будто очень податлива. Ведь все девушки – артистки, как говорила одна писательница.

– Зульфия – интересное имя, – произнесла женщина. – Если не ошибаюсь, оно означает «самая обаятельная и привлекательная».

– Все имена так или иначе что-то значат. Я обожаю имя Светлана, если хочешь знать. Оно просто светится. Хорошее, русское такое.

– Я тоже считаю, что это наше русское имя, – сказала Севостьянова. – Ты знаешь, я неверующая. Года три назад, когда все поголовно ринулись креститься в церковь, меня приятельницы тоже позвали. Но я процесс не довела до конца.

– Почему?

– В основном как раз из-за имени. Я была дико возмущена, что при обряде крещения меня собрались как бы «переименовать» в Фотинью. И по наивности спросила – на кой мне это ископаемое древнегреческое имя, когда есть прекрасное русское? Священник обозлился, аж покраснел от ярости. К тому же я называла его не «батюшкой», а «святым отцом». Мне потом какие-то бабки довольно грубо указали на эту ошибку. А он, похоже, решил, что я над ним издеваюсь. Словом, общего языка мы так и не нашли. Но я об этом нисколько не жалею.

– А я чуть было не стал мусульманином, – произнёс Денис. – Однажды в училище после тяжёлого экзамена сказал прямо от души «Бисмилляхи рахмани рахим» – а это услышали двое истово верующих ребят со старшего курса. Долго меня прессовали, иногда довольно агрессивно. Этой фразой не принято разбрасываться – если уж сказал, значит, искренне признал себя правоверным. Я уж даже думал – ну схожу в мечеть, приму ислам, у нас много русских мусульман вообще-то. Потом вспомнил про обрезание, и как-то боязно стало.

Света засмеялась, протянула руку, коснулась крайней плоти пальцами.

– Интересно, что бы изменилось, если бы у тебя её не было?

– Если ты сейчас ещё немного его подержишь в руке, то узнаешь…

– У необрезанных, говорят, выше чувствительность, – сказала Светлана. – Но, пожалуй, я это не рукой буду проверять.

Тело женщины скользнуло вниз. Её поцелуи спускались от шеи по груди и животу Дениса, вызывая у юноши сладкую дрожь. И через минуту он забыл обо всём на свете.

Кроме излучающего волшебный свет имени, которое он несколько раз произнёс шёпотом.

*  *  *

Если предыдущий вечер Зульфия после всех переживаний провела исключительно в наслаждении тишиной и отдыхом, то очередные надвигающиеся сумерки вдруг стали вызывать у неё тревогу. Почему не приехал Денис? Куда исчезли Людмила Ивановна и Владислав Семёнович? Бесцельно бродя по пустому коттеджу, девушка то и дело брала в руки книги (на полках стояли в основном классические вещи, большей частью произведения драматургов), но читать не могла – мешало беспокойство. Телевизоры в холле и комнате были подключены к кабелям, выходящим из стен, но местное ТВ, видимо, никто не оплачивал, а найти антенну Зульфия не сумела. Возможно, в коттедже вообще не имелось классического волнового телеприёма. В холле была установлена стереосистема «Кенвуд», и Зульфия кое-как настроилась на пару-тройку новостных каналов. К сожалению, известия о попавших в больницу сотрудниках театра Атаманова до ушей девушки так и не дошли.

Оставаться в неведении было тяжело. Зульфия рискнула прогуляться до магазина. Денег у неё практически не осталось, да и поселковый «маркет» мало чем мог порадовать: в «обычном» отделе кроме жёлтых пачек невкусного турецкого чая и приторной карамели приобретать было нечего, а в коммерческом цены, как водится, больно кусались. Молодой продавец из «комка», сидя за прилавком, с кем-то болтал по сотовому телефону, но на просьбу позвонить в театр ответил девушке отказом – исходящие звонки на городские номера обходились чертовски дорого, а Зульфия даже близко не располагала необходимым количеством наличных денег. Однако у продавца оказался телефонный справочник, где нужный номер телефона имелся. Девушка выписала цифры на бумажку, купила несколько жетонов и вышла на улицу, где под ржавым навесом был установлен телефон-автомат. Выглядел он, как водится, затрапезно, навес изнутри пестрел гнусными надписями, но сам аппарат работал. Всё бы хорошо, только Зульфия не услышала ничего, кроме длинных гудков, хотя провела возле телефона почти полчаса. Дело в том, что в это время как раз шёл спектакль, и за столом администратора сидеть было некому – Константин Дедов тоже находился на сцене вместе с другими актёрами.

Смеркалось. Девушке совсем не улыбалась перспектива возвращаться в коттедж по безлюдным улицам, где среди однотипных построек и заборов имелся большой риск заблудиться. Да и остановившийся поблизости тёмно-серый «джип-чероки», из которого доносились раскаты грубого мужского хохота, не внушал особого доверия. Впрочем, Зульфия была одета достаточно скромно – в серую куртку и мешковатые джинсы-бананы, широко известные как «мальвины» – по исковерканному кем-то названию популярного бренда. Этот комплект одежды ей предоставила Пронина, позаимствовав в костюмерной.

Вернувшись в коттедж, девушка заперла за собой дверь и отправилась на кухню устраивать себе ужин. Аппетита особого не было, так что полбанки консервированной сайры с хлебцами ей вполне хватило. Как и чашки густо заваренного турецкого чая с карамельками.

Девушка помнила, что ей нельзя заглядывать в некоторые комнаты, но любопытство, помноженное на безделье и осложнённое тревогой, пересилило. Впрочем, ничего интересного в единственной незапертой спальне, что находилась рядом с её комнатой, она не обнаружила. Кроме банки с надписью «Блондоран», точно такой же, какая сейчас лежала у них в квартире.

«А почему бы нет? – вдруг мелькнула озорная мысль. – Разве кто-то посмеет сказать, что она не имеет права перекраситься в блондинку?» Конечно, Зульфия отдавала себе отчёт, что отец и брат устроили бы грандиозный психоз, увидев дочь и сестру с осветлёнными волосами, да и мама бы начала картинно хвататься за сердце, но они все далеко, а она здесь… Кроме того, дополнительная маскировка не помешает… О, кстати, а тут ещё есть неплохой косметический наборчик. С щипцами для бровей… Процедура, конечно, адова, но в кухонном баре девушка видела бутылку мартини, а на анестезию запрет, вроде бы, не распространялся… И вообще, где справедливость? Её все забыли, оставили здесь на произвол судьбы, даже Денис не появился… Только тут Зульфия вспомнила про сегодняшний спектакль. Уж часам к десяти Денис должен приехать. Он просто не посмеет бросить её тут… А когда он появится, ему будет забавный сюрприз. Конечно, чужую краску брать нехорошо, поэтому она этого и не станет делать.

И девушка расположилась у гримёрного столика. Она включила освещение рампы по периметру зеркала, взяла в руку ножницы и показала язык своему отражению.

*  *  *

В холл больницы ввалились почти все исполнители ключевых ролей в премьерной пьесе: Дедов, Севостьянова, Меликян, Евстафьева и Тилляев. К ним спустилась опирающаяся на костыль Глущенко, которая первым делом потребовала сигарет. Арсен и Наталия поделились запасами, и все трое тут же отправились за угол лечебного корпуса. Остальные устроили небольшой импровизированный спектакль, и прошёл он на «ура», ибо грозная заведующая отделением позволила второй тройке посетителей пройти в палату, где лежал Владислав Москвин.

Администратор с лёгкостью узнал вошедших. Да, он отлично помнил, где работает и чем занимается. Безошибочно мог назвать имена всех актёров и сотрудников театра. Знал, какой сегодня день, месяц и год. Единственная беда – никак не мог вспомнить, куда именно они вчера с Прониной увезли Зульфию, да и с Прониной ли?

Людмила Ивановна к тому часу вышла из комы, но говорить пока не могла, да и вряд ли отчётливо понимала, что с ней происходит, и как она очутилась на больничной койке. Поэтому Маше Глущенко вручили ещё несколько сигарет и взяли с неё слово, что она постоянно будет общаться с администратором и помрежа, и как только узнает все обстоятельства, немедленно позвонит в театр.

На этом миссия оказалась оконченной. Актёры отправились на остановку автобуса. По дороге одной из первых вышла Светлана – ей нужно было обязательно оказаться дома. Через две остановки выскочил Тилляев. Константин хорошо знал, что Денис живёт совершенно в другом месте, и потому был уверен, что сопляк немедленно отправится прямиком в кровать к Севостьяновой. Подобных мезальянсов на своём веку Дедов уже навидался и относился к ним неодобрительно – ибо все романы с оттенком порочности, как правило, вредили работе, поскольку были скоротечны и оканчивались скандалами. Не сразу, конечно – пока роман разгорался, артисты выкладывались на сцене столь же страстно, как и в постели. Но актёр, скрежещущий зубами от ревности, или актриса, тщетно пытающая склеить внезапно разбившееся сердце, часто играли просто безобразно. Константин это знал по себе – ну так какой же ты актёр, если ни разу в жизни не изменял, влюбляясь в совершенно неподходящих людей, зачастую в крайне неудобных обстоятельствах и притом абсолютно внезапно? Но связь Севостьяновой с Тилляевым Дедова просто бесила, ибо у Константина не укладывалось в голове, по какой такой веской причине Светлана предпочла ему, Дедову, этого пацана? Константин старался не думать об этом, к тому же его сейчас волновали и другие моменты, может быть, более серьёзные. Включая скорое возвращение Атаманова. Если верить достойному доверия источнику информации, главный режиссёр мог вернуться уже завтра-послезавтра. По-хорошему, конечно, главреж должен был кому-то сообщить, чтобы ему организовали подобающую встречу в аэропорту, но администратор и помощник лежали в больнице, а до Константина никто не стал доводить номер рейса прибытия. Зато Дедов был в курсе, кто прилетает другим самолётом. И в здание аэровокзала актёр приехал вовремя.

*  *  *

Зульфия никак не могла насмотреться на себя в зеркало. Она не просто удивлялась увиденному – она была приятно поражена и даже чуть напугана, по той причине, что сейчас на неё смотрела незнакомка – с тонкими, точно лезвия бритвы, бровями и совершенно новой причёской. Она тщательно и аккуратно обрезала волосы и сбрызнула их лаком, сделав себе короткое каре – «венгерку». Вероятно, идеально ровной линии сзади она не добилась, но ничего – при ближайшем удобном случае просто посетит парикмахерскую. Лишённая возможности находиться под жарким южным солнцем, Зульфия цветом лица почти не отличалась от местных гражданок. Новый «европейский» образ Ерматовой понравился, и чем дальше, тем сильнее она испытывала странное чувство – девушке казалось, что новая внешность меняет что-то внутри её самой. Словно она примерила новый наряд, непривычное платье, которое заставляет её вести себя совершенно по-другому, не так, как она привыкла. Нельзя сказать, что это было очень комфортно, но и неловкости она не испытывала. А привыкнуть можно ко всему.

Ко всему ли? Зульфия злилась, переживала и беспокоилась. Денис так и не приехал к ней вечером. Не появился вообще никто. Девушка на две трети опорожнила бутылку мартини в половине первого и погрузилась в глубокий сон. Поутру немного болела голова, но в общем и целом было всё в порядке.

Если исключить то, что в коттедж так никто и не прибыл. Ни утром, ни в обед, ни к вечеру. Зульфия теперь отлично понимала, что значит выражение «лезть на стенку». Кроме того, она отчаянно переживала за Дениса – а ну как глупый мальчишка попал в беду? Для себя девушка решила – этот вечер она ещё проведёт здесь, ночью выспится, а утром двинется в город пешком. По закону подлости, она трижды выходила к телефону-автомату, но так и не сумела дозвониться до администрации театра. Причём один раз Константин уже тянулся к надрывающемуся аппарату, но на другом конце линии Зульфия успела повесить трубку.

Около девяти вечера девушка, осатанев от безделья и тревог, предприняла очередную экскурсию по коттеджу. Добравшись до гардеробной, она толкнула дверь и начала изучать развешанные внутри костюмы – большей частью мужские. Впрочем, в одном отсеке висели и женские наряды. Зульфия принялась их разглядывать – сперва просто осматривать расцветки глазами, затем вынимать вешалки наружу и прикладывать платья и юбки к своей фигуре. Одно платье ей особенно понравилось – светло-лиловое, с фиолетовым отливом, интересно собранное на груди и довольно короткое. Удержаться было невозможно. Девушка вынесла платье в свою спальню, где скинула одежду и переоделась в чужое. Подошла к зеркалу и даже причмокнула от восторга: преображение было завершено. На Зульфию смотрела вполне европейской внешности молодая женщина, ничуть не напоминающая ту перепуганную девчонку, которая совсем недавно практически чудом вырвалась из-под родительского крова. Красивая той яркой и немного порочной красотой, что заставляет проходящих мимо мужчин оборачиваться вслед. Налив в бокал остатки мартини, Зульфия принялась вертеться возле зеркала, крутясь и изгибаясь во всевозможных позах, стараясь понять, в каком «ракурсе» она смотрится наиболее выигрышно. Говоря по справедливости, врождённые красота и грация девушки позволяли выглядеть ей привлекательно и сексуально при любом повороте тела, положении рук и наклоне головы.

За этим захватывающим занятием Зульфия не увидела, как через окна с тёмной улицы блеснул свет фар, не обратила внимания на тихий рокот автомобильного двигателя (впрочем, у нового «ауди» мотор работал почти бесшумно), не услышала мягкий звук отпираемой и закрываемой затем двери. Вошедший в дом некто сразу понял, что внутри кто-то есть. Неслышными шагами ног, обутых в дорогие американские кроссовки, он двинулся вверх по лестнице, направляясь туда, где слышалась тихая музыка из стереосистемы и откуда падал неяркий электрический свет.

– И что мы тут делаем? – донёсся до ушей увлёкшейся Зульфии недовольный сухой голос.

Девушка вскрикнула, испугавшись до невозможности. Быстро обернулась в сторону того, кто стоял сейчас в проёме, положив руку на косяк двери.

Мужчина. Лет тридцати, худой и стройный, одетый в чёрную, облегающую торс жилетку и узкие брюки с довольно низкой талией, которые вполне уместно смотрелись бы и на девушке. Мужчина имел длинные рыжие волосы, схваченные на затылке резинкой в хвост. Небольшой нос, тяжёлый подбородок, пухлые губы. Чуть заметный азиатский разрез глаз. Недовольное выражение на лице.

– Я… Меня сюда привезли временно, – пробормотала Зульфия. – Погостить несколько дней.

– Кто?

– Людмила Ивановна… Из театра Атаманова.

– Ты актриса, что ли?

– Нет.

– Работаешь в театре?

– Нет. Но в театре работает мой молодой человек. Он актёр.

– Как его зовут?

– Денис Тилляев, – ответила Зульфия. – От растерянности она совсем забыла, что юношу в записали в труппу под именем «Дэни Тилля», согласно иностранному паспорту.

– Поразительно. И никто нас не предупредил, – недовольно сказал мужчина, вытаскивая дорогой телефон «моторола». Вытянув из трубки антенну, не спуская глаз с Зульфии, начал набирать номер.

– Здравствуйте, мне бы Людмилу Ивановну… Как в больнице?! Что случилось?.. Надо же, какое несчастье, – после довольно длительной паузы сказал в трубку незнакомец. – А с кем я говорю?.. Понятно, Анатолий Сергеевич. Искренне желаю, чтобы ваша супруга как можно скорее поправилась.

Отключив вызов, мужчина посмотрел на Зульфию ещё менее доброжелательно.

– В больнице Людмила Ивановна. Придумай что-нибудь другое.

– С ней ещё был администратор… Москвин, кажется.

– Ага. Ну, Москвина весь город знает… Ладно.

Рыжий набрал ещё один номер.

– Алло! – произнёс он. – Кто это?.. Да, мне нужен Москвин Владислав Семёнович… Как? И он тоже в больнице? А кто тогда выполняет обязанности администратора?.. Ах, вот оно что… А вы кто будете? Понятно. Хорошо. Скажите мне, пожалуйста, в театральной труппе наличествует актёр по фамилии Тилляев?.. Вы уверены? Ладно, спасибо большое.

– Плохи твои дела, красотка, – сказал рыжий. – Не знают в театре такого актёра. Придумывай дальше. Я как-то не уверен, что Женя незадолго до нашего приезда позволил жить здесь кому-нибудь из своих бывших любовниц.

– Я вообще не понимаю, о каком Жене вы говорите! – вспыхнула Зульфия. – И я ничья не любовница, выбирайте, пожалуйста, выражения.

Мужчина прищурился.

– Как тебя зовут?

– Зульфия, – ответила девушка.

– Не очень тянешь ты на Зульфию, – скептически отозвался рыжий. – Я бы скорее придумал что-нибудь более подходящее, например, Лолита или Анита. В общем, у тебя последний шанс, красотка, – сказал он и набрал ещё один номер.

– Женя?.. Да, это я, всё верно. Уже на месте, как договаривались. Тебе известно такое имя, как Зульфия?.. Ага, хорошо. Представляешь, меня тут встретила девочка лет двадцати, одетая в твоё платье и уверяющая, что её зовут Зульфия… Да, понял…

Мужчина включил глушение звука и произнёс, обратившись к Зульфии:

– Паспорт, быстро!

– У меня нет документов… Их забрала Людмила Ивановна, – развела руками девушка.

– Нет у неё ничего… Ну да, я так и предполагал. Сквоттерша. Хотя выглядит прилично… Но пустая бутылка из-под мартини валяется рядом… Ну тогда всё понятно. До завтра.

– Где твои вещи? – спросил рыжий, отключив телефон.

– Да… Вот они, – указала пальцем на горку своей одежды, сложенной на кресло, Зульфия.

– Снимай чужое платье и надевай свои тряпки, – презрительно скривив губы, произнёс мужчина. – Да понежнее, не повреди. Это «Версаче», ты за всю жизнь столько не заработала, чтобы купить такое. Я отвернусь.

Чуть не плача от досады и стыда, Зульфия переоделась, пока к ней спиной стоял этот рыжий нахал, определённо имевший больше прав находиться в коттедже, нежели Зульфия.

– А теперь – вон, – с явным осознанием собственной правоты произнёс мужчина.

Пристыженная, испуганная, Зульфия пришла в себя только за воротами, будучи одетой в те самые мешковатые штаны и куртку. Голубое с белыми полосками платье, предназначенное для тусовок «Гербалайфа», лежало в сумке, где находилось совсем немного других вещей. Количество наличных денег стремилось к нулю. Словом, из коттеджа девушка была выдворена примерно в том же виде и с тем же набором необходимых вещей, что и доставлена туда.

Разница теперь была только во внешности.

Собрав укороченные волосы под импровизированную косынку, Зульфия направилась в путь. Ей повезло не заблудиться – девушка порадовалась, что не раз и не два ходила к телефону. Попыталась дозвониться до театра снова – но на этот раз её ждали короткие гудки. Потеряв минут пятнадцать, Зульфия решила, что на аппарате в театре криво положена трубка. Кстати, именно так и оказалось на самом деле. Обогнув по большой дуге давешний «чероки», из которого гремела музыка, девушка направилась к остановке автобуса – по счастью, мелких купюр на проезд ей должно было хватить… Вот только как объяснил ей пьяный мужик, сидевший возле урны у навеса, автобусов до утра больше не будет. Он ненавязчиво предложил Зульфии разделить с ним ложе на скамейке остановки, пообещав не приставать. Исключительно с целью обоюдно поделиться теплом – ибо осенняя ночь будет холодная, а первый автобус раньше половины шестого не появится. Зульфия молча проигнорировала заманчивую перспективу и двинулась вдоль шоссе по обочине. Выдыхаемый ею воздух уже превращался в облачка пара, но замёрзнуть девушка не боялась. Её, правда, слегка потряхивало, но, как была уверена Зульфия – от злости на этого рыжеволосого урода. И вообще, вся эта история казалась ей совершенно абсурдной и до предела унизительной.

*  *  *

Веерные отключения электричества стали чем-то вроде лёгкого стихийного бедствия: из-за режима жёсткой экономии на всём, что только возможно, городские власти то и дело обесточивали на несколько часов целые микрорайоны Нижнеманска. Обычно об этом уведомляли по радиосети и местному телевидению, вызывая у граждан состояние, метко названное ими «мракобесием». В некоторых случаях свет могли надолго вырубить вообще без предупреждения, и озлобленные горожане начинали обрывать телефонные линии аварийных служб. В диспетчерских пунктах, чтобы не объяснять назойливым потребителям причины отключений (которые зачастую и самим операторам были неизвестны), предусмотрительно снимали трубки с аппаратов.

Этим вечером «мракобесие» накрыло несколько улиц, в том числе и ту, где проживала Севостьянова. На вопрос Дениса, а не добавит ли это им вящей романтики в «ночное рандеву», Света ответила, что не собирается ломать впотьмах руки и ноги, а также мебель. Тилляев согласился с резонным аргументом и потому предсказуемо предложил Светлане отправиться к нему. Женщина, будучи более осторожной и опытной в делах любовных, спросила насчет Зульфии. Денис, подумав, заявил, что если девушка не появится до десяти – край половины одиннадцатого вечера, то навряд ли придёт ночью. Ясно, что она находится в каком-то безопасном (хотелось бы думать именно так) месте, и вряд ли найдётся причина, которая погонит её в ночь. Светлана засмеялась, поцеловала Дениса в щёку, и любовники сверили часы. Они сидели в кафе-мороженое, которое на днях должно было быть переоборудовано в пивной бар. Выбрав самый укромный уголок, купили одну порцию пломбира на двоих и по очереди её облизывали, позволяя потом своим холодным и сладким языкам нырять друг другу в рот. Подобная игра, да ещё когда свободные руки сцеплены пальцами, а коленки трутся одна о другую, возбуждала обоих до вздохов и коротких смешков. Света шептала Денису на ухо о том, каким образом намерена сегодня его трахнуть, и потряхивала плотным пакетом, в котором держала некий сюрприз для ближайшей ночи. Тилляев же в свою очередь, изменяя голос на женский, изображал жеманное возмущение: «Да как вы смеете говорить такие слова честной девушке!» Обоих всё это веселило и приводило в удивительное состояние; по крайней мере, Света не раз уже могла убедиться в том, что мальчишка готов к подвигам, когда её рука ныряла под стол. Оба намеренно тянули время, подогревая своё нетерпение, но всё же, как договаривались, дождались закрытия кафе, которое их попросили покинуть примерно без пяти десять. В полумраке ночных улиц женщина и юноша, взявшись за руки, поспешили на квартиру к Денису. Оба чувствовали приятную дрожь во всём теле, и её причиной была отнюдь не ночная прохлада, постепенно переходившая в холод, предвещавший скорую зиму.

*  *  *

– Слушай, по-моему, это тот же самый парень, – сказал Эсон, внимательно глядя с водительского сиденья, как Денис и Светлана подходят к подъезду. – И женщина та же самая. Мы же их видели в другом районе!

– Ясно только одно, что Зульфии среди них нет, – произнёс сидящий рядом Махмуд, пристально наблюдая за парой, жадно целующейся возле подъезда. – Сто процентов, они оба актёры из того театра. Только Алла что-то напутала с адресом. Ну как, скажи, как Зульфия может жить с этим длинноволосым блондином, особенно если он так отчаянно сосётся с той дамочкой?

– Не напоминай мне об этом, – сердито сказал Эсон.

– А что? – усмехнулся Махмуд. – Ты же понимаешь, моя сестра давно сама себе хозяйка. Слушай, но Алла действительно либо ошиблась, либо соврала.

– К тому же мы уже больше суток тут караулим. Если бы Зульфия жила здесь, мы бы её давно увидели, – сказал Эсон. – Может, она к друзьям или знакомым перебралась?

Махмуд в какой раз уже убедился, что его приятель с головой, мягко говоря, не очень в ладах.

– Э, какие у неё могут быть друзья в чужой стране, в чужом городе! Что ты говоришь?

– Ну… Ладно. Ну так что, поехали спать? Мне уже надоело это всё. Занимаемся какой-то ерундой, по правде говоря.

– Это ты отцу сам скажешь?

Эсон счёл за лучшее промолчать.

– Хорошо, давай посидим ещё, – сказал он после паузы. – Только если я задремлю, дай мне поспать недолго. Я потом до утра покараулю, а ты спи, если захочешь.

– Конечно, захочу, – ядовито сказал Махмуд, забрасывая под язык щепотку насвая.

Ни тот, ни другой не заметили ещё одного человека, который из-за деревьев пристально глядел на дверь подъезда. Он тоже смотрел, как юноша и женщина нежно и страстно целуютсявозле входа под тусклой лампочкой. Едва слышно выругавшись, он резко зашагал прочь и скоро канул в темноту плохо освещённых дворов.

…Зульфия безумно устала. По дороге от Кипарисово до Нижнеманска её дважды пытались уговорить сесть в машину. Второй раз девушке пришлось серьёзно бороться с искушением, но в длинном седане кроме водителя сидели ещё двое, и Зульфия решила не рисковать. Вообще-то она отдавала себе отчёт, что если кто-то очень захочет, то запросто запихнёт её в автомобиль и увезёт в неизвестном направлении, чтобы сделать с ней всё, что угодно. Однажды девушка, свернув с шоссе в лесополосу, на полном серьёзе думала – а не надеть ли под куртку платье, подложить под голову свёрнутую сумку и заночевать в сравнительно сухой траве на ковре из опавших листьев. Но земля была настолько холодной, что лежание на таком «матрасе» могло привести в лучшем случае к простуде, в худшем – сами понимаете, к пневмонии. А свалиться с воспалением лёгких в чужой стране, не имея при себе документов, да ещё когда все тебя бросили – это последнее дело…

Поэтому она чуть не плакала от счастья, когда наконец коснулась двери знакомого подъезда. Про своих преследователей она даже и думать забыла – и то, право, ведь наверняка без двух минут полночь вряд ли за ней будут охотиться. Поднявшись на четвёртый этаж, девушка успокоила дыхание, сняла с плеча сумку и беззвучно открыла дверь квартиры своим ключом. Не то что бы специально именно сейчас, а просто с детства так привыкла, приходя с игр или свиданий (которые заведомо не одобрялись родителями), чтобы тихонько войти в дом и прошмыгнуть в свою комнату, избегая ответов на неудобные и нудные вопросы.

––

* Andante (итал.) – умеренно медленный темп в музыке.

** Будь ласков со мной, прошу.

Коснись меня мягко, словно вечерний летний бриз.

Тише, не торопись.

Анданте, анданте.

Дай проснуться чувствам.


Пусть пальцы будут нежны и легки,

Пусть тело станет бархатом ночи.

Тронь мою душу – ты знаешь, как.

Анданте, анданте.

Не спеши, когда ты со мной.


Я твоя музыка

(Я твоя музыка, и я твоя песня),

Я твоя песня

(Я твоя музыка, и я твоя песня).

Играй меня снова и снова и сделай меня сильной

(Играй меня снова, ведь ты делаешь меня сильной).

Заставь меня петь, извлеки из меня звуки

(Ты создаёшь из меня песню, и не только…).

Анданте, анданте.

Касайся меня легко.

Анданте, анданте.

О, прошу, не подведи меня.


В твоих глазах блеск.

Это похоже на тысячу бабочек.

Прошу, ни слова, продолжай играть

Анданте, анданте,

И сделай так, чтобы я поплыла.


(Песня группы ABBA «Andante, andante». Источник перевода: Лингво-лаборатория «Амальгама»).

*** Allegretto, presto (итал.) – соответственно довольно оживлённый и очень быстрый темп в музыке.

Действие восьмое

Зульфия оказалась совершенно права в предположениях относительно сексуального поведения своего явно несостоявшегося жениха. Нельзя сказать, что юноша принял на сто процентов подчинённую роль, но в их интимном «танце» если кто и вёл, так это Света.

– Раздевайся, – сказала она Денису, как когда-то его однокурсница Вера. Юноша снимал одежду под пристальным взглядом женщины, которая сидела в кресле напротив, чуть приподняв подбородок и приопустив верхние веки. Впрочем, она видела всё до малейшей детали, садясь либо спиной к окну, либо включая торшер позади себя. Её ладони словно непроизвольно оглаживали бёдра, постепенно приподнимая край юбки. Юноша, раздеваясь, в свою очередь не спускал глаз с неспешно обнажающихся ног Светланы. Видимые признаки его возбуждения заставляли Свету глубже дышать, она непроизвольно подавалась вперёд… Хотя, может быть, и не настолько уж непроизвольно – зачем бы не побаловать юношу зрелищем женщины, которая горит от вожделения.

– Теперь ложись, – сказала Света, наслаждаясь игрой света на коже молодого любовника.

Денис послушно улёгся на кровать лицом вверх. Света, которая уже к этому моменту высоко открыла бёдра, одним движением спустила трусики. Они скользнули до пола по ногам, обтянутым чулками. Светлана, конечно, предпочла бы остаться и без чулок, но она знала, что это сильнее возбудит молодого человека. Впрочем, ей сейчас всего было мало. Чтобы «разогреть» юношу до полного предела, женщина решила рассказать ему кое-что из своего опыта или из своих же фантазий. Результат превзошёл самые смелые ожидания…

– Да, да! – кричала Света, запрокидывая голову и стискивая руки на груди. – Да, малышка, да, моя девочка, ты моя сладкая!

В этот момент её расшалившаяся фантазия представляла Дениса настоящей девушкой – то ли выдуманной Диной, то ли кем-то, кто была похожа на Тоню Парфёнову из спектакля. Тоню, Тонечку, Диночку, девочку… А-аа-аа!!! О-ооххх!

…Через минуту она целовала нежное юношеское личико, влажное, пылающее, пахнущеё её собственным наслаждением.

– Нет-нет, подожди, – шептала она, пресекая любые попытки Дениса овладеть ситуацией. – Дай мне развернуться. Сейчас мы с тобой сделаем примерно то же самое, но по-другому… Пик наслаждения юноши оказался столь силён, что Денис закричал в голос. И это было так неожиданно, но до того сладко и хорошо, что женщину вмиг накрыла вторая волна наслаждения. Её стон был похож одновременно на смех и плач, но если то был плач, то несомненно от счастья. Несколько слезинок потекли из уголков глаз.

– Боже, что это было? – простонал Денис, когда Светлана сползла в сторону и, устроившись рядом, обняла его и прижалась своей влажной щекой к горячему лицу юноши.

– Это было всё, – выдохнула Света и поцеловала Дениса в слегка распухшие губы, мягкие, как у настоящей девушки. – Теперь ты наденешь то, что сейчас на мне, а я покажу тебе, что лежит у меня в сумке.

*  *  *

Караульщики едва не прозевали подходящую к подъезду девушку. Эсон крепко спал почти целый час кряду. Теперь он ещё и захрапел, задравши бороду. Махмуд недовольно косился на приятеля, позёвывая. Будь его воля, он уж давно бы плюнул на все эти матримониальные игры. Пусть Зульфия выходит замуж за кого хочет – русского, еврея, киргиза, лишь бы только человек хороший был. И умный. А то с этим болваном она намучается ведь… Стоп! А это кого шайтан несёт?

При тусклом свете фонарей Махмуду была отчётливо видна женская фигура, одетая в мешковатую куртку с капюшоном и широкие брюки. Ростом, походкой, осанкой она очень напоминала Зульфию… И возраст вроде подходящий. Появившаяся казалась предельно уставшей, а большая сумка на плече явно была не из лёгких. Девушку покачивало. Но что интересно – она подошла к тому же самому подъезду, в котором скрылись актёры-любовники, и начала открывать наружную дверь ключом.

Повинуясь интуиции, Махмуд растолкал Эсона.

– Чего тебе?

– Смотри туда! Как есть моя сестра!

– Ты уверен? Предлагаешь выйти и разобраться?

Пока приятели перебрасывались репликами, девушка скрылась из виду. Дверь подъезда захлопнулась.

– Видишь, на какой этаж она поднимается? – спросил Махмуд.

– Вижу. В подъезде лампы яркие… Четвёртый, вроде. И налево… Странно, та же самая квартира…

– По-моему, эта девчонка и есть моя сестра!

– Но за каким шайтаном она пошла в ту квартиру, где сейчас наверняка спят или всё ещё кувыркаются те двое?

– Не знаю, – растерянно пробормотал Махмуд. – Но тогда нам точно надо оставаться тут и ждать, кто выйдет.

– Ну и хорошо. Теперь ты будешь спать?

– Нет-нет, погоди… Мне кажется, кто-то сейчас вылетит обратно, – усмехнулся Махмуд. – Я не знаю, кто из этих людей кому и кем приходится, но, сдаётся мне, они все вряд ли сейчас обрадуются.

– Значит, будут скандал и драка, – с уверенностью согласился Эсон.

…Зульфию ожидала полная темнота в квартире – ну и это было вполне понятно: чего бы Денису не залечь спать к полуночи! Однако довольно громкий, хотя и невнятный шум, доносящийся из комнаты, говорил о том, что Денис вряд ли спит. А тусклый голубоватый свет наверняка испускал экран телевизора – вот только обычно он мерцал намного ярче… Фильм какой-то смотрит Дениска? Эротику, что ли, судя по звукам?.. Да, но разве это кино, провалиться и треснуть?!

Нежные и страстные вздохи уж точно воспроизводил не динамик телевизора. К тому же скрип и постукивание кровати были подозрительно знакомыми. Зульфия уже не сомневалась, что на их лежбище кто-то весьма энергично занимается любовью, но Денис ли был там? Сладко охали и ахали как будто две девушки. Ерматова сразу же решила убедить себя, что так оно и есть, и Денис вздумал сдать квартиру двум подружкам для интимных встреч. Но внутренний голос одёрнул – не надо себя обманывать. И всё же она ещё надеялась, что женский голос – низкий, с придыханием пришёптывающий: «Солнышко моё, Диночка, девочка моя сладкая, шлюшечка любимая» вряд ли мог адресовать подобные слова её парню, её собственному молодому человеку!.. И что он, её парень, ну никак не может постанывать точно девочка, приговаривая: «Да, да, сильнее, глубже, ещё глубже!»

Может. Ещё как. Зульфия отлично знала, что когда Денис в самые пиковые моменты кричит и стонет точь-в-точь как девушка. Иногда Зульфию это веселило. Порой возбуждало. Но в последнее время, после погружения молодого человека в женскую роль, коробило и даже немного злило. Похоже, Дениска погрузился излишне глубоко… Но надо же, он хочет ещё глубже! Чем они там занимаются, паскудники?!

Сердце девушки словно сковало ледяной коркой. Да, она в последние несколько дней всё более отчётливо понимала, что интимная жизнь у них с Денисом дала трещину, но… Каким же надо быть поганцем, чтобы в её отсутствие привести в квартиру другую женщину и заняться с ней любовью в их постели! Нет, это оставлять нельзя… Что, у вас всё готово? Ладно, считайте, что я такая благородная вся из себя, даже кайф не сумела вам поломать… Хотя стоило бы!

– Ну что… не ждали?! – громко объявила Зульфия, скидывая с плеча сумку и по-хозяйски вваливаясь в комнату.

Не ждали. По углам кровати полусидели двое, слегка подскочив. Обоих Зульфия отлично знала: ну, насчёт Дениса ошибки быть не могло, а кто вторая? Актриса из их театра? Во имя аллаха, справедливого и милосердного, она же старше его по меньшей мере вдвое!.. Но какая роскошная, породистая лошадка! Оба были почти без одежды… Почти, да. Ноги Дениса обтягивали чёрные чулки, да не просто чулки, а с подвязками и на кружевном пояске! Бёдра же этой пожилой леди обхватывали несколько ремешков, и на них крепился (теперь хоть шайтана вспоминай!) задорно торчащий вверх имитатор мужского члена.

У Зульфии закружилась голова от стыда, злости и странного чувства – непонятного, необъяснимого. Ноги девушки подкосились, и она рухнула в кресло. Ей хотелось и плакать, и смеяться одновременно – ведь со стороны всё это действительно выглядело достаточно смешно.

– Зульфия, – пробормотал в отчаянии Денис, набрасывая один край одеяла на бёдра женщины, другим пытаясь прикрыть свои ноги.

– Верно. Меня так зовут, – девушка хихикнула, но тут же зажала руками рот, опасаясь, что скатится в истерику. Но секунд через пять она продолжила:

– Надеюсь, сейчас ты не станешь говорить, что я что-то неправильно поняла, и всё такое?

– Не стану, – тяжело выдохнул Тилляев. Он с трудом узнавал Зульфию, которая обрезала волосы и выщипала брови, но сейчас вряд ли был хороший момент, чтобы задавать вопросы про её новую внешность. Момент был очень плохой, во всех отношениях.

– Замечательно. Естественно, между нами всё с этой минуты кончено… И мне, пожалуй, только и остаётся, что возвращаться домой, к отцу. Выходить замуж за уже заготовленного родственниками типа… (Нет, надо сдерживаться, а то начала ногами топать…) Но вы-то как здорово всё разыграли, женщина! Ваши коллеги из театра явно по договорённости увезли меня в чей-то загородный дом, бросили пару банок консервов, чтобы дать вам возможность развлекаться, как только вздумается… Не буду комментировать ваши странные привычки, единственно скажу: знаете, мне действительно не дано вот так, надеть на себя эту сбрую и изображать из себя мужчину. И ты, Денис… То есть, Дина… Прости меня, дуру, что я больше не в состоянии видеть в тебе мужчину! Я теперь точно уверена, что не смогу связать свою жизнь с девочкой. Шлюшечкой.

– Послушайте… – начала Светлана. – Я ни о чём ни с кем не договаривалась! Вас действительно куда-то увезли наша помрежа и администратор, но исключительно по вашей же просьбе! Они оба сейчас в больнице. На обратном пути их скинули с дороги. Таксист погиб! Людмила Ивановна в коме. Владислав Семёнович получил сотрясение мозга и частично потерял память. Мы уже два дня пытаемся вас найти, и…

– Вот именно. И. Что «и»? Я не могла ни до кого дозвониться. В вашем театре никто никогда не берёт трубку. Дело кончилось тем, что в коттедж сегодня вечером припёрся какой-то манерный типчик и вытурил меня на улицу как собаку. Я была вынуждена вернуться домой пешком, и что я тут увидела?

В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь мелким постукиванием. Зульфия не сразу поняла, что это дрожит её нижняя челюсть, и зубы выбивают чечётку… Господи, только бы не разреветься сейчас…

– Не хотите отвечать – не надо. Но верните мне мои документы, – сказала девушка.

– У меня их нет, – произнёс Денис.

– Да я не тебя спрашиваю… Вы, женщина, отдайте мне мой паспорт. Я без него рискую попасть в милицию, а я слышала, что ваши менты делают с девушками из южных республик, если ловят их без документов…

– У меня их нет тоже… Вы отдали паспорт Прониной или Москвину?

– Да. А вы хотите сказать, что этого не знаете?

– Я действительно этого не знаю.

Зульфия помолчала.

– Я пошла в кухню, – сказала она минуту спустя. – Будьте так добры, оденьтесь и наведите здесь порядок… Мне тошно на вас смотреть.

Не став дожидаться ответа, Зульфия поднялась и вышла из комнаты. От усталости и пережитого её качало, точно пьяную. При этом лицо горело от адреналина. Глазам было больно – они хотели плакать. Ныли виски и скулы. В горле стоял комок размером с кулак. Но при этой кобыле раскисать нельзя ни в коем случае!

Что тут есть на кухне? Ха, вино… Недопитая бутылка какого-то портвейна. Для успокоения нервов и предотвращения мокрых глаз, пожалуй, это сейчас более чем необходимо.

Чёртов поганец Денис и старая похотливая лошадь (как её зовут-то?), перешёптываясь и чем-то гремя в комнате, прибирались и одевались. Ну и ситуация! Не думала Зульфия, не гадала, что с нею может случиться то, над чем она посмеивалась, читая книги и смотря комедийные фильмы! Вот уж действительно комедия! Снять такое кино – ведь уржаться можно будет! Парень в чулках с пояском и тётка с искусственным членом… Вот же бред!.. И как это Денису может нравиться, а? Ну как?

Зульфия вздохнула, сделала добрый глоток крепкого вина. Да уж, после длительного похода только это и остаётся. Погодите, что же тогда получается? Если Денис трахается (каким образом – в данном случае несущественно) с посторонней женщиной, значит, он её, Зульфию, больше не любит?! Ведь так? Нет, конечно, Зульфия не вчера родилась и отлично знает, что у мужчин такое в порядке вещей – когда любовь отдельно, а секс тоже отдельно. Особенно среди тех, кто даже в советские времена умудрялся по три-четыре жены иметь. Но это же другой случай, правда ведь?.. Девушка вылила в стакан остатки вина и допила их. Ладно, хватит мозг ломать. Всё на самом деле очень просто. Она, Зульфия, не смогла дать Денису то, что ему нужно, или не смогла принять его истинную сущность – странную и даже нелепую, надо признать… Впрочем, в этом она точно не виновата. Так же как не виновата и в том, что Дениса называет «любимым» другая женщина… Даже нет, не «любимым», а «любимой»! Вот уж точно комедия!

Неожиданно для себя самой Зульфия прыснула. Нет, это была не истерика. Вино немного её успокоило, и вдруг она поняла, какое ещё чувство она испытала, когда застукала эту парочку. Облегчение. Это было странно, невыносимо и даже противно – но это было так. Она вдруг вспомнила, что последние несколько раз, занимаясь с Денисом любовью, не могла кончить. Тогда как раньше, до этого проклятого спектакля, оргазм был для Зульфии совершенно естественным спутником каждого случая при занятиях сексом, даже, что называется, «на бегу». Значит ли это, что между ними была не любовь, а просто-напросто влюблённость, которая внезапно куда-то исчезла, точно пылинка под порывом ветра?

Девушка посмотрела в опустевший стакан. С чего это её потянуло на подобные сравнения? В коридоре послышались шаги, Зульфия увидела две неуверенно топчущиеся фигуры. Сердце снова заныло – облегчение то было или нет, а подобный финт со стороны Дениса её обидел – ох как обидел! И ранил – прямо ржавым металлом по сердцу.

– Наверное, я пойду, – послышался женский голос.

– Нет, – вдруг сказала Зульфия с холодным спокойствием, удивившим её самоё. – Останьтесь.

– Но зачем? – спросила Светлана.

– Во-первых, вам нет никакого смысла уходить сейчас. Это небезопасно Город по ночам кишит бандитами и насильниками. Вы это знаете. Конечно, скажу честно – за вас я не переживаю ни чуточки. Но мне нужен мой паспорт, и если те люди, которые увезли меня в загородный дом, действительно оказались в больнице и потеряли память, теперь только вы в состоянии помочь мне его найти. Так что я убедительно прошу вас не рисковать и никуда сейчас не уходить. Я не собираюсь выяснять с вами отношения, и бросаться в драку тоже не намерена.

– Хорошо, – осторожным тоном проговорила Севостьянова. – Принимается.

– Вас как зовут? – спросила Зульфия.

– Светлана.

– Я вас помню. Вы тоже играете в том спектакле. Наверное, у вас такие вещи в порядке вещей, когда… Ладно, молчу. Это уже не моё дело.

– Я бы хотел предложить… – начал Денис, но Зульфия его перебила:

– С тобой я вообще не желаю иметь никаких дел. И говорить не могу. По крайней мере, сейчас. Все вопросы о том, как мы будем разъезжаться, решим позже. Я очень устала, пока шла из этого проклятого Кипарисова…

– Так вот куда вас увезли, – сказала Светлана. – Как же мы не догадались! Это ведь загородный дом нашего главного режиссера, Евгения Атаманова.

– Его зовут Евгений? Интересно… Тот рыжий говорил по телефону с каким-то мужчиной, называя его Женей.

– Рыжий? – переспросила Светлана. – Кто бы это мог быть?.. Ничего, если я тут сяду?

С этими словами Севостьянова подтащила к себе табурет и устроилась на нём у двери. Денис продолжал маячить в проёме, не входя в кухню.

– Может быть, это приятель вашего Атаманова, – равнодушно пожала плечами Зульфия. – Его вещи находились в коттедже. Он обращался к нему на «ты». Хотя без всяких скандальных реплик. Его возмутило не то, что я сама могу быть… Хорошей знакомой вашего режиссёра, а то, что я будто бы самовольно расположилась в его доме. Кстати, интересно: он дозвонился до театра. Я не знаю, кто там взял трубку, но ему сказали, что Денис Тилляев им неизвестен!

– Всё правильно, – произнёс Денис. – Я записан под другим именем, по национальному паспорту. Так сказать, для конспирации.

– Кажется, я припоминаю, – произнесла Зульфия. – Ты говорил. Но при этом умолчал, что тебя записали в труппу как женщину!

Комментариев не последовало.

– А тот рыжий, – вдруг вспомнила Зульфия, – как-то странно говорил… Он сказал что-то вроде «Женя, твоё платье». А что, если он разговаривал вовсе не с вашим Атамановым?

– Оговориться каждый может, особенно если нервничает или чем-то недоволен, – сказала Севостьянова. – Вы не могли бы описать этого юношу поточнее?

– Попробую… Не такой уж он и юноша, немного за тридцать. Длинные волосы, собранные в пучок, про цвет я уже сказала. Губы толстые, глаза немного раскосые, как у казахов или китайцев. Лицо скуластое, подбородок крупный. Довольно худой, но не выглядит тощим. Какая-то манерность в голосе и движениях.

– Если бы не цвет и длина волос, я бы решила, что это Игорь Фалеев, который был близким другом Евгения Эдуардовича. До его отъезда в Израиль. Может, он решил сменить имидж?

– Чтобы мужчина и покрасился? – недоверчиво спросил Денис.

– Он тоже из театральных кругов, художник, – сказала Света. – Немного склонен к эпатажу.

Зульфия вдруг невесело хмыкнула.

– Как это всё странно, – произнесла она. – Мы сейчас с вами сидим тут и ведём чуть ли не дружескую беседу… Хотя, если честно, мне совсем не хочется с вами любезничать.

– Да… Конечно… Я очень вас понимаю, Зульфия.

– Да неужели?

– Правда. Я ведь однажды была точно в такой же ситуации, как вы сейчас.

– Я вам не сочувствую.

– Я этого и не прошу. Ни к чему совсем. Просто мне это знакомо. Только я теперь как бы по другую сторону.

– То есть, в тот раз вы были проигравшей, а сегодня чувствуете себя победительницей? – ядовито спросила Зульфия.

– Ни в коем случае, – Севостьянова была сама искренность.

– Ещё немного, и мы начнём хором говорить «ерунда, дело житейское»… Но не уверена. Этого не будет. Мне сейчас довольно противно. И я действительно очень устала и хочу спать. Хоть мне и совсем не в кайф лежать на кровати, на которой вы недавно… Но ничего, улягусь поверх одеяла в одежде. А вы, Светлана, попросите Дениса, чтоб он вас где-то как-то устроил до утра. Мне без разницы, как это будет выглядеть, но я повторяю: пожалуйста, не уходите. Наверное, нам вместе придётся завтра поехать в ваш театр… Или в больницу. Куда угодно, но мне нужен мой паспорт… Я сейчас ненадолго займу ванную, потом пойду спать…

С этими словами Зульфия поднялась и вышла из кухни. Конечно, ей больше всего на свете хотелось сейчас пробежаться ногтями по физиономиям обоих, но она решила обойтись без этого. К тому же действительно она ужасно устала и ощущала опустошение, чтобы получать удовольствие от скандала.

*  *  *

Эсон растолкал Махмуда около половины восьмого. К утру погода испортилась, подул холодный ветер, начавший крутить и швырять опавшую листву. Принялся накрапывать мелкий дождь.

– Ты чего-нибудь понимаешь? – спросил Эсон.

Махмуд тоже с удивлением глядел на троих, вышедших наружу. Так, одна из них – это немолодая, но очень красивая женщина в широком берете и дождевике. Видели её уже. Второй – это актёришка из театра, в кожаной куртке и кепке, который является любовником Зульфии, а по совместительству и этой дамы. Тоже видели. А вот и сама Зульфия… Узнать по лицу практически невозможно – застегнула капюшон толстовки до самых глаз, сверху надела мешковатую курточку – даже по фигуре не сразу понятно, кто такая. По всем признакам они все должны были поругаться, но этого почему-то не случилось. Ишь, идут себе спокойно куда-то, мирно переговариваются…

– Нет, – ответил Махмуд. – Я ничего не понимаю.

– Едем за ними, или как?

– Поезжай. Только небыстро. Думаю, теперь она от нас не уйдёт.

Преследователи на «шестёрке» не торопясь выехали из жилой зоны и притормозили метрах в пятидесяти от остановки автобуса, к которой подошла странная троица.

– Если они сейчас сядут и уедут, мы их потеряем… – пробубнил Эсон.

– Так сделай, чтобы не потеряли, – сердито отрезал Махмуд.

Женщина, девушка и юноша поднялись в салон подошедшего автобуса, и Эсон тронул машину по дороге следом.

– Они не в театр едут, – заметил Махмуд.

– Уже понял…

Автобус остановился возле первой городской больницы, где сейчас волею злого случая оказались сразу трое сотрудников театра.

– С утра у них вроде неприёмные часы, – сказал Эсон.

– Так же, как и у нас, – подтвердил Махмуд. – Сейчас начнут в окно орать и камешками бросаться.

Так оно и случилось. Денис громко засвистел, а Зульфия и Светлана принялись что-то кричать. За стеклом второго этажа мелькнул чей-то силуэт, а через пятнадцать минут с крыльца довольно ловко спустилась молодая женщина на костыле с загипсованной ногой. Она быстро переместилась за угол, где поочерёдно обнялась со Светой и с Денисом. Зульфия (по-прежнему не снимавшая с головы капюшон) кивнула Маше, которая тут же вынула сигарету и с наслаждением прикурила. Светлана и Денис долго что-то ей втолковывали. Наконец Маша несколько раз кивнула головой, выбросила окурок и упрыгала обратно. Прошло минут десять – трое в явном напряжении чего-то ждали. Наконец Маша вернулась и начала что-то рассказывать. При этом она передала Светлане какую-то бумажку, которую женщина аккуратно спрятала в сумочку. В оживлённую беседу вступили и остальные.

– Интересно, о чём они болтают? – произнёс Эсон.

– Какое это имеет значение? – ответил Махмуд.

Разговор, по всей видимости, был не из простых. Гости с юга не могли знать, что речь идёт о том, где сейчас находится паспорт Зульфии, без которого ей теперь шагу ступить нельзя. Махмуд и Эсон не предполагали, что даже если они вдруг сумели бы наконец увезти девушку в отель близ аэропорта, то улететь домой она даже при всём желании не сумела бы.

Наконец женщина с костылём в сопровождении всех троих скрылась в застеклённом холле больницы.

– Звонят кому-то, – прокомментировал Эсон, поняв, что все столпились у телефона-автомата.

– Ты знаешь, мне всё это страшно надоело, – вздохнул Махмуд.

Через двадцать минут к крыльцу клиники лихо подрулил «москвич-21» с намалёванными шашечками на дверях. В машину сели все трое. Девушка с костылём на улицу выходить уже не стала.

– Куда это их Азраил понёс? – пробормотал Эсон, поворачивая ключ зажигания.

Упрямые южане довели такси до здания с колоннами и остановились так близко, как только позволяли знаки и ограждения. Они видели, что из «москвича» вышли все трое и уверенно прошли через тяжёлые двери с резными стёклами и прихотливо изогнутыми ручками. Но сами, конечно, из «жигулей» выходить не стали. Поэтому они могли только гадать, какого шайтана Зульфия в компании актёров будет делать в здании главного городского управления.

Ерматова за пределы внутреннего ограждения не попала. Без документов ей не выдали бы пропуск. Поэтому Светлана сначала позвонила по внутреннему номеру, который ей написал Москвин (записку она получила в больнице от Маши), затем взяла иностранный паспорт Дениса и направилась к окошку бюро пропусков. Чиновник попросил подождать некоторое время, заявив, что занят и должен найти необходимые бумаги.

Один из охранников предложил посетителям немного подождать в комнате для посетителей. Денис, который чувствовал себя не в своей тарелке, находясь рядом со своей девушкой и со своей любовницей, вызвался прогуляться до буфета и купить всем кофе. Светлана и Зульфия прошли в помещение.

– Да уж, – произнесла девушка, скинув капюшон, когда осталась в пустой комнате наедине со Светланой. – Ситуация та ещё. Не могла предположить, что Москвин успел передать мой паспорт кому-то другому тем же вечером. Сразу после того, как они высадили меня в Кипарисово, но до аварии. Получается, что машина уже запущена? И обратного хода нет?

– Получается, так. И ты сама слышала, что после обмена документов вам сразу же придётся играть свадьбу, – подтвердила Севостьянова.

– Как у вас это быстро делается!

– Обычным путём это делается очень долго, – усмехнулась Светлана. – Но когда в дело вступают заинтересованные лица, то всё происходит быстро и в нужном направлении.

– Да, но теперь надо всё останавливать, – сказала Зульфия. – И вы понимаете, почему. С вашей подачи, в том числе. Ясно же, что за Дениса я замуж не пойду после всего, что вы оба сделали. Даже фиктивно. И вообще, в Нижнеманске меня больше ничто не держит. Видимо, придётся возвращаться домой.

– И выходить замуж за какого-то типа, которого ты терпеть не можешь?

– Я про него мало что знаю, – пожала плечами девушка. – К сожалению, я ему наговорила много лишнего и значительно преувеличила число моих любовников. Может быть, он теперь встанет в позу и откажется жениться. Но мне в любом случае светит только дорога домой. Что мне тут делать? Я здесь чужая, в чужой стране. А дома меня рано или поздно выдадут замуж. Но за кого бы ни выдали, это будет человек местный, приверженец новых… вернее, старых традиций. Которые, если честно, меня мало устраивают. Но кто спрашивать-то станет? Лет через десять все забудут о том, как было при Союзе, а европейские порядки у нас точно не приживутся. Будет как в Иране. Или как в Йемене.

– Очень грустно всё это слышать, – искренне произнесла Светлана.

– Ой, ну кто бы говорил… Правда, я почему-то не могу на вас злиться. Вот должна вроде бы, а не могу.

Зульфия посмотрела прямо в лицо Светлане – красивое, выразительное, наполненное эмоциями, которые она даже не пытается скрыть… И взгляд такой – ранимый, податливый. Как у какой-то актрисы, то ли французской, то ли голландской. Из фильма «Эммануэль». Распахнёт ресницы, приоткроет губки – и любой мужик у её ног. Независимо от возраста. Саму издалека можно принять за девушку – с такой безупречной осанкой и грацией. А её, наверное, безумно заводит тот момент, что подцепила любовника, годящегося в сыновья. Но тут дело не только в возрасте: видимо, эта дама склонна к особенным играм, о которых обычно не говорят вслух. Воспитание тому причина, или что иное, но её совершенно не возбуждала мысль даже о лёгком доминировании в сексе. И податливый мужчина был ей не то что бы неприятен, но не слишком интересен – уж точно. Вот ведь, наверное, как фатально подействовала на Дениса женская роль! Она открыла в нём такие наклонности, о которых он и сам, может быть, не подозревал в полной мере… Неудивительно, что они кинулись друг другу в объятия – инстинктивно почувствовали совместимость. Актёры – они, видимо, очень тонко настроены на эмоции, в том числе и на малейшие нюансы друг у друга по сексуальной части.

Совсем некстати Зульфия ощутила лёгкое возбуждение. И вообще, с чего ей подобное сейчас лезет в голову?! К тому же она по-прежнему злились на Дениса, хорошо понимая, что не желает с ним лишний раз даже видеться и разговаривать. Право, со Светланой и то общаться легче! Просто поразительно, насколько странно у людей могут быть вывернуты мозги! В том числе и у неё…

– Знаете, Света, – вдруг сказала она. – А ведь Денис очень изменился, играя у вас в театре. Особенно стало заметно, когда ему дали роль этой Тони. Он не мог выйти из образа даже дома. Вертелся перед зеркалом, говорил о себе невпопад в женском роде, причём иногда не своим голосом. Так что вы у меня украли его значительно раньше. Не этой ночью… И даже не в тот момент, когда у вас это случилось впервые… Интим между вами – он как-то вторичен. Если, конечно, со стороны смотреть. Я перестала узнавать Дениса после того, как увидела на сцене во время премьеры. В тот вечер мне было очень не по себе, и даже немного больно. Может, поэтому я не стала швырять в вас табуретки или выбрасываться в окно. Хотя желание что-то такое сотворить у меня было.

– Я уже говорила, что понимаю ваши чувства, – ответила Севостьянова. – Потому что была в похожем положении. И мне, наверное, было хуже, чем вам. Вы тогда, после спектаклей, уже получили своего рода какой-то сигнал… Не знаю, как его уж назвать.

– Сигнал… Да, какую-то прививку вы мне тогда действительно поставили.

– А состояние актёра, который вживается в роль, вы тоже, наверное, понимаете?

– Да. Но я пыталась понять самого Дениса. Он называл это состояние погружением. По его словам, он настолько глубоко погружался в роль, что не мог из неё выйти порой до позднего вечера… Я опасаюсь, что она его захватила сильнее, чем он даже сам себе представляет.

– Кто-то из актёров старой школы называл это состояние не «глубоким» погружением, – сказала Светлана. – А «высоким». Оксюморон, конечно, но он вполне отражает происходящее с людьми. С теми, кто не просто играет, а живёт на сцене. Проживает маленькие жизни, которые кажутся такими же реальными, как и одна большая.

– Может быть, – помолчав, произнесла Зульфия. – Кстати, а вы не расскажете, как у вас происходило в том… похожем случае? И что вы чувствовали? А то я тут сижу перед вами, ни с того ни с сего откровенничаю…

– Да отчего же? Хорошо, я расскажу тебе… Ох, извините, на «ты» сбилась…

– Ладно уж, – чуть усмехнулась Зульфия. – Я совсем даже не против.

В комнату вошёл Денис, неся три стакана с кофе на небольшом подносе. Женщины сейчас же прекратили разговор, и процесс поглощения кофе прошёл в молчании. Через пару минут в комнату заглянул охранник и позвал за собой Светлану. Зульфия поглядела ей вслед, затем бросила холодный взгляд на Дениса и тоже вышла из помещения. Ей явно не хотелось оставаться с Тилляевым наедине.

*  *  *

Сведения, полученные Севостьяновой от чиновника – приятеля Москвина, были неутешительными. Или наоборот – это уж с какой стороны посмотреть, правда. Паспорт Зульфии уже угодил в шестерни бюрократического механизма, щедро сдобренного смазкой кумовства и личных связей. Там же исчез и советский паспорт Дениса, у которого остался лишь документ иностранного государства, выданный на имя Дэни Тилля. Чиновник позвонил в загс, и выяснил, что день свадьбы назначен на второе декабря текущего года. Причём, учитывая обстоятельства, отменить бракосочетание невозможно. Максимум – женить кого-нибудь другого в это же время и тот же час, буде кто согласится. Но по предварительной договорённости, естественно.

Из мэрии все вышли в разной степени растерянности. Денис, отлично понимая, что Зульфию он потерял и, возможно, навсегда, не мог сконцентрироваться на чём-то одном – мысли прыгали, как зайцы на поляне. Он плохо понимал свои перспективы. Зульфия же была почти в отчаянии – без паспорта в чужой стране ей попросту опасно даже выходить на улицу. Домой улететь она тоже не могла. Но и оставаться в положении затворницы на съёмной квартире Дениса, по уши влюбившегося в Свету, ужасно не хотелось.

Только Светлана отнеслась к полученной информации сравнительно спокойно. Конечно, ей не очень нравилась возможная перспектива скорой свадьбы Дениса и Зульфии, но она надеялась, что демарш девушки окончательный и бесповоротный. И даже если их брак вдруг зарегистрируют, он всё равно окажется фиктивным. Потому что телом и душой Денис принадлежит ей, Свете Севостьяновой – от кончиков волос на голове до ноготков на мизинчиках ножек…

Махмуд и Эсон убедились, что все трое по-прежнему перемещаются вместе. На этот раз они подошли к зданию почты напротив мэрии, где на стене висело несколько телефонов-автоматов. Красивая женщина из театра сняла трубку и начала с кем-то разговаривать.

– У нас есть время, – сказала Светлана, повесив трубку. – Прямо сейчас можно рвануть в Кипарисово, я договорилась с Дедовым. Уж он или я точно опознаем этого рыжего. И, в случае чего, мы вправим ему мозги, чтобы он не смел впредь устраивать самоуправство… Зульфия, ты останешься в коттедже. Ни о чём не переживай. Теперь, считай, почти весь театр Атаманова берёт над тобой шефство!

– Я бы предпочла оказаться в менее зависимом положении, – вздохнула девушка.

– Выходи замуж за того парня, Эсона, – усмехнулась Света. – И радуйся, если он назначит тебя любимой женой. Или вообще позволит выходить с женской половины дома.

К изумлению Дениса, Зульфия даже не стала спорить с соперницей или дерзить ей. Правда, он заметил, что девушка внимательно куда-то смотрит и не особенно прислушивается к словам Севостьяновой.

– А вот и мой потенциальный жених, – сказала она. – Лёгок на помине. И брат здесь же. Вон они, сидят в зелёных «жигулях». Видимо, давно уже следят за нами.

– Где они? – спросила актриса, не сразу поняв.

– Да вот же, – показала рукой Зульфия. – Пойду-ка я скажу им пару слов.

– Думаю, есть смысл находиться где-то рядом, – пробормотал Денис. – Я так понял, эти ребята непредсказуемые и не совсем разумные.

– Необязательно, – небрежно бросила девушка.

Затем неспешно двинулась по направлению к «шестёрке».

– Это что за жуть такая? – пробормотал Махмуд, когда приближающаяся девушка откинула капюшон.

У Эсона тоже отпала челюсть, когда он понял, что сотворила с собой его невеста. Аллаху акбар, это немыслимо! Девушка обрезала волосы, полностью ликвидировала шикарные чёрные брови! И на кого она стала похожа теперь?! Точно, на этих… Которых по телевизору показывают. Сейчас у неверных – что в России, что в Европе – одна и та же мерзкая мода…

Но это всё равно была она, Зульфия. И, когда девушка подошла ближе и дважды стукнула кулачком по крыше машины, Махмуд и Эсон вышли из авто.

– Ты что с собой сделала? – с негодованием спросил брат.

– Я сменила имидж, – коротко пояснила Зульфия.

– Я бы сказал тебе, как это называется…

– Не трудись. Послушай лучше, что я тебе сейчас скажу. И ты, Эсон, тоже. Прекращайте меня преследовать. Никуда я с вами не поеду. Даже если бы очень хотела, и то бы не смогла. Я сдала паспорт для обмена на местный. По той бумажке, которая сейчас на руках, меня просто не пустят в самолёт. И когда я получу паспорт обратно, там будет совсем другое имя и другое гражданство. Извини, брат. Я сама позвоню родителям и буду сама просить у них прощения. Я остаюсь здесь… А ты, – обратилась она к Эсону, который стоял с раскрытым ртом, – меня не интересуешь вообще. Впрочем, – лукаво улыбнулась Зульфия, – после всего, что ты знаешь обо мне, я тебя вряд ли интересую тоже. Ты продолжаешь гоняться за мной исключительно из своего упрямства. Это ни к чему, поверь. Скажешь своему отцу – он поймёт. Можешь даже передать ему все подробности.

Действие девятое

Илья Замороков вяло переключал каналы телевизора, даже не пытаясь вникнуть в происходящее на экране. Галопирующая инфляция, жирные депутаты, омерзительный Ельцин и ещё более омерзительный Клинтон… Унылые рок-музыканты, делающие вид, будто знают, с какой стороны у гитары струны… Тьфу! А это что ещё такое?.. Господи, только не это!

Завидев сценку с актрисами кабаре из оперетты «Сильва», Илья с руганью выключил телевизор с торчащей антенной. Кабельное у него отрубили ещё три дня назад за неуплату. Проводной телефон пока что работал, хотя в любой день Замороков мог лишиться возможности общаться. По той же причине – хроническое безденежье и тщетные попытки устроиться хоть куда-то. В «структуры» ему дорога была заказана. В такси без своей машины сейчас делать нечего. Одно время он серьёзно планировал взять в долг под проценты и рвануть в Китай на коммерческом автобусе за обувью и кожаными куртками, но отлично понимал, что это дело не для него. Он знал пару мужичков из их дома, которые от безысходности рванули «челночить», только у одного в итоге «завис» почти весь товар, потому что набрал, идиот, какого-то неликвида – ненадёжного, некрасивого и немодного. Другого обокрали на вокзале, фактически пустив по миру. К обоим вскоре приехали бритоголовые ребята на чёрном «мерине», и оба невесть куда исчезли, предварительно продав квартиры. В одной теперь жили какие-то узбеки, в другой обосновались проститутки. Последних регулярно выгоняла милиция, но спустя неделю шлюхи вновь появлялись на прежнем месте, хрипло ругаясь и воняя анашой. Кстати, о шлюхах. Илья никак не мог взять в толк, почему бабам всё это «челночение» удавалось не в пример удачнее. То ли они в шмотках разбирались лучше, то ли в тех случаях, когда мужик должен платить мзду, им достаточно раздвинуть ноги – чёрт знает. Но результат был одинаковый – мужики продавали квартиры и спивались, бабы же бойко торговали в ларьках и на развалах как своим товаром, так и чужим. Правда, они тоже постепенно превращались не пойми в кого, потому что выдержать хотя бы один день лютой нижнеманской зимы за уличным прилавком и не принять грамм триста польского «Распутина» (который подмигивает), слегка разведённого румынским «Амаретто», было практически невозможно.

Впрочем, к популярной жидкости с бородатым дядькой на этикетке плотно пристрастился и сам Илья. Видак бывшей жены был давно пропит и проеден, как и множество собственных более-менее ценных вещей. За исключением одной.

Несколько дней назад Илья случайно столкнулся на улице с бывшим коллегой, капитаном милиции Черенковым, который продолжал тянуть лямку на службе. Тот лицемерно поинтересовался «как дела», пожаловался, что начальство заело окончательно и требует отстёгивать всё больше денег с каждого рейда по незаконной торговле. Заодно сообщил (с явным злорадством), что бывшая Заморокова завела хахаля вдвое моложе самой себя, вроде как из того же театра.

Илья не поверил. То есть он не сильно удивился бы, узнав, что у Светланы появился любовник. Мало ли, насколько извращённый вкус бывает у некоторых мужиков – встречаются и такие, кто особенно падок на сильно подержанный товар с большим «пробегом». В его понимании это были немолодые неудачники, которые продолжают работать на заводах и всякого рода НИИ, где зарплату задерживают на полгода, да и выплачивают частенько никому не нужной продукцией. А тут – надо же! – за дамой, которая когда-то демонстрировала всему городу своё нижнее бельё, приударил сопляк из той же богемной шелупони.

Почему-то именно этот факт особенно покоробил, если не сказать – взбесил Илью. Правда, он действительно не сразу поверил, хорошо помня песню Высоцкого с заезженной магнитной ленты:

Словно мухи, тут и там,

Ходят слухи по домам,

А беззубые старухи

Их разносят по умам…

Но решил проверить. Делать ему было ровным счётом нечего, и он задумал проследить за бывшей. Возможно, под влиянием полученной информации Илья более пристально сумел рассмотреть Светлану, подождав возле служебного входа в «Октябрь». Внешность «экс» поразила его – Света казалась нереально похорошевшей и будто даже помолодевшей – ей сейчас нельзя было дать и тридцати лет. Справедливости ради, Севостьянова всегда выглядела отлично, даже после визитов бывшего мужа. Просто Замороков не в состоянии был это понять. В его глазах привлекательность супруги пропала почти сразу же после того, как он побывал на двух её спектаклях. Сейчас же он как будто посмотрел на неё без пелены, застилающей взгляд. Нельзя сказать, что он испытал восторг от этого. Поскольку молодого «хахаля» тоже приметил. Любовники делали вид, что знать друг друга не знают, однако потом запрыгнули в один и тот же автобус. Вышли на остановке близ знакомого дома и вместе скрылись в подъезде, уже на улице сцепившись пальцами. Срамота!

Илья несколько раз задавал себе вопрос: «Ну какое твоё собачье дело до того, с кем трахается бывшая супруга, к тому же бракованная и отработанная?» Ответ не появлялся. Ни до принятия грамм четырёхсот «Распутина», ни после.

В следующий раз Замороков выследил пару, когда любовники отправились на квартиру к Денису. Видимо, здесь они решили, что не рискуют попасться на глаза соседям и знакомым Светланы, и потому принялись целоваться и тискаться, не успев ещё войти в подъезд. У Ильи даже красные мухи заплясали перед глазами – до такой степени ему захотелось сбить с ног и запинать до полусмерти этого сопляка, осмелившегося посягнуть на его собственность. Да, чёрт возьми, именно так! На собственность. Пусть даже бракованную срождения, выработавшую ресурс и вернувшую себе девичью фамилию. Но эта женщина по-прежнему должна принадлежать ему, бояться его и уж, конечно, не трахаться с кем попало… «И не задавай больше сам себе этот идиотский вопрос про «собачье дело»!» – вслух прорычал Илья.

Но поутру, опохмелившись, Замороков вновь удивился сам себе – по какой причине его так задевает поведение бывшей? Ведь не должно быть такого, это неправильно, глупо и даже действительно как-то не по-мужски. Но с наступлением темноты на улице мозг Ильи тоже постепенно погружался в странные сумерки.

…Думая о том, что ещё можно продать, чтобы на несколько дней продлить своё странное существование, Илья наконец добрался до главного. Отперев нижний ящик стола, который незнающий человек мог лишь сломать вместе с тем же предметом мебели, Замороков вынул тяжёлый предмет, завёрнутый в мягкую ткань. Развернул, взвесил пистолет в руке. «Тульский Токарев» приятно оттягивал ладонь. Древнее и не слишком удобное оружие, впрочем, вполне пригодное для применения по прямому назначению… Илья умудрился его прикарманить во время одной милицейской операции по обезвреживанию банды рэкетиров ещё в восьмидесятые, когда новое криминальное «движение» только-только начало зарождаться. Операцию начальство подготовило из рук вон плохо, произошла перестрелка, два бандита были убиты, один милиционер получил тяжёлое ранение. Заморокову повезло просто нереально – пуля из этого ТТ лишь распорола ему левый борт кителя. Воспользовавшись неразберихой, молодой опер припрятал оружие мёртвого бандита за наружным подоконником первого этажа здания, где произошёл инцидент. На следующий день он без помех забрал пистолет из тайника. На всякий случай. Мало ли что. В хозяйстве пригодится.

Пользуясь тем, что телефон ещё работал, Замороков набрал номер.

– Здорово, Макс. Ага, это я. Слушай, такой вопрос. Ты же хвастался, что сейчас по самым весёлым клиентам работаешь?.. Ну да. Пару примет назову, сможешь устроить мне с ними встречу? Конечно, через кого-то. Да, реально нужно. Наверняка оба проходили хоть где-то и хоть как-то… Ну вот видишь? Короче. Первый – светлый, мордастый, глаза глубоко посажены, широко расставлены. Левое ухо буквально размазано от старого удара или травмы. Шепелявит. Хромает на правую ногу – немного подволакивает. Рост не более метра семидесяти. Второй – чернявый, лицо худое, скуластое. Горбоносый. Левый глаз отсутствует, вместо него протез. Речь хриплая и сиплая, короче, как у типичных зэков, кто на северах долго сидел. На пальцах татуировки. Могу ошибиться, но перстень с черепом заметил. Вроде всё… А ты думал? Когда ты встречаешь старого знакомого и рассказываешь ему забавные факты, будь готов, что он заинтересуется чем-то ещё. К тому же я помню, что ты всегда был набит информацией. Кстати, я ничего выходящего за рамки у тебя не прошу – заметь…

«Продам пушку», – в отчаянии решил Илья, положив трубку. Он выщелкнул магазин, в котором не хватало двух патронов из восьми. «Или, может, повременить? Интересно, что лучше – выпалить в белобрысую башку сопляку или в пузо сучке?» – мелькнула вдруг новая мысль, которую пришлось с усилием и лёгким ужасом изгонять из мозга.

С коротким металлическим щелчком обойма вернулась на место.

*  *  *

У Дедова случилась внезапная неприятность – сломалась машина. Актёр был в замешательстве и в досаде. Кроме того, Светлане казалось, что он испытывает «потерю лица» – вроде как наобещал с три короба, а на деле получилось, что ничего обеспечить не может.

Впрочем, Света на Константина не могла сердиться. Она отлично понимала, что автомобили имеют свойство ломаться, притом в самый неподходящий момент.

– Так, а у вас там что за проблема? – спросил Дедов.

– Да так… – произнесла Светлана. – Ничего особенного. Та ещё комедия.

Дедов, правда, не знал и первого действия упомянутой комедии, того самого, в котором Зульфия застала Светлану и Дениса, что называется in flagranti. Классика жанра! Севостьянова, к слову, немного солгала Зульфии во время их беседы – она не во второй раз оказалась в похожей ситуации, а в третий. Первый случай произошёл давно, ещё в студенческие времена… И о нём она строго-настрого запретила себе вспоминать. Постаралась запретить – ибо та история выглядела довольно позорно и скандально; Свету едва не отчислили из театрального училища. Тогда в углах треугольника кроме неё засветились молодой преподаватель сценической речи и его жена, внезапно ввалившаяся в кабинет, как оно иногда случается, на самом интересном месте…

Не вдаваясь в подробности, Светлана рассказала про приехавшего в коттедж мужчину, весьма смахивающего на Фалеева, и про его выходку в отношении Зульфии, которую было решено спрятать на время от преследователей. Константин покачал головой.

– Не думаю, что Игорь настолько зловреден и пакостлив. Возможно, действительно, по какой-то причине сам Атаманов не хочет, чтобы в коттедже находились незнакомые ему люди. Я думаю, ты сумеешь его убедить. Проблем-то – впустить на пару-тройку ночей девушку, да ещё подругу нашего актёра! Это святое дело.

В глубине души Дедов был уверен, что в коттедже действительно сейчас обитает странный приятель главного режиссёра, и что когда он узнает Светлану, то полностью изменит мнение, и девушка останется в коттедже. Конечно, было бы интересно свозить всю эту компанию в Кипарисово, но обстоятельства оказываются сильнее…

– Ладно, попрошу другого человека, – сказала Светлана.

Полистав записную книжку, она остановилась на одной из страниц.

– Вот этот товарищ меня точно не подведёт, – шёпотом сказала она сама себе и набрала номер с аппарата, стоявшего на столике администратора.

Звонила Света своему старому другу, который к театру никакого отношения не имел и с которым у неё не сложились в своё время более близкие отношения. Антон Ватагин, сейчас трудившийся где-то на железной дороге, тоже когда-то делал ей предложение. Но Света уже успела пару раз переспать с Ильёй Замороковым и потому дала Антону отставку. Молодой человек, тогда ещё ездивший проводником на пассажирских поездах, был довольно упрям. Он не оставлял Светлану без внимания, то и дело посещал спектакли с её участием, окольными путями узнавал текущую информацию о плачевном и всё ухудшающемся состоянии брака между актрисой и милиционером… И после развода прошло не более двух недель, прежде чем Света осталась у Антона на ночное чаепитие. Но эта встреча оказалась единственной. Слишком много прошло времени, у обоих в жизни произошли сильные изменения. Главное – куда-то пропало взаимное влечение, а если уж говорить точнее – исчезла влюблённость. Светлана и Антон тем не менее сохранили дружеские отношения, хотя и нерегулярные. Иногда не без удовольствия встречались за чашкой кофе, но не более того.

Сейчас Севостьянова вспомнила про Ватагина, потому что тот при их последней встрече похвастался недавно приобретённой «шкодой-фелицией». Женщине повезло. Приятель оказался вблизи телефона, у него как раз был выходной день, и он был не против, чтобы прокатиться с компанией до Кипарисова.

Эскорт в этот раз отстал почти сразу. Соглядатаи упустили «шкоду» на одном из перекрёстков. Антон знал город значительно лучше, да и водил машину куда более лихо, нежели Эсон, которому пришлось через пару минут прижаться к обочине и помянуть шайтана. Впрочем, парни уже практически сдались, понимая, что столкнулись с непреодолимыми препятствиями. Возможно, Эсон не особенно и старался преследовать машину, понимая всю бессмысленность погони.

…Спустя час с небольшим «фелиция» въехала на территорию коттеджного посёлка. Антону сказали адрес, но, учитывая почти полное отсутствие уличных указателей и табличек на домах, Ватагин плохо понимал, куда нужно ехать. Светлана, дважды побывавшая в коттедже Атаманова (и оба раза в его постели), адрес не помнила, но зато более-менее уверенно показывала, куда нужно поворачивать. Экипаж три раза проскакивал нужный переулок, но в итоге сумел добраться до места.

– Тут кто-то есть! – воскликнула Света, обратив внимание на коричневый «ауди-100», новый и элегантный. Авто было припарковано на участке сразу за воротами.

– Я уже видела здесь эту машину, – сказала Зульфия. – Возможно, на ней и приехал этот рыжий.

– Насколько я помню, у Евгения была другая, – сказала Света. – Он ездил на большом японском джипе с правым рулём… Не помню, как называется.

Затем Севостьянова покинула машину, подошла к двери у ворот и нажала кнопку звонка. Денис и Зульфия вышли следом. Антон тоже покинул водительское сиденье и прошёлся вокруг машины, чтобы слегка размяться.

Примерно через три минуты, за которые никто не проронил ни слова, в коттедже громко щёлкнул замок входной двери. На крыльце дома появился тот самый мужчина, с которым уже успела познакомиться Зульфия. Увидев собравшихся у калитки, рыжий нахмурился, плотнее запахнул полы пальто и поднял воротник – в Кипарисово было ощутимо прохладнее, чем в центре города.

– Чем могу быть полезен? – спросил этот человек, не слишком близко подходя к ограждению. Узнав Зульфию, поднял брови:

– А, маленькая сквоттерша нажаловалась старшим товарищам! Вы кто будете? Семья этой… Зульфии? Вы, юноша, её брат-близнец? А прочие кто? Счастливые мама с папой?

– Меня зовут Светлана Севостьянова, – произнесла женщина сухо. – Привет, Игорь. Неужели ты меня не узнал?

– О боже, – картинно схватился за лоб художник. – Ну конечно же! Света, здравствуй! Я действительно не ожидал этого! Вот так дела! Знаешь, ты относишься к тем уникальным женщинам, которые со временем становятся только моложе и привлекательнее!

– А ты по-прежнему любишь льстить, – произнесла Светлана. – Кстати, этот молодой человек тоже из нашей труппы, – добавила она, указывая рукой на Дениса.

– А девушка? Она действительно имеет к вам отношение?

– Имеет, – подтвердила Севостьянова. – И очень даже непосредственное.

– Хорошо. Понимаю, что вы приехали не просто так. Но сейчас действительно не самая удобная ситуация… Я правильно понял, чего ты хочешь?

– Думаю, да. Мы просим у тебя только одного. Впусти эту девушку в дом, ей разрешено там находиться, – сказала Светлана.

– Но объясни, на каком основании? – с удивлением, которое могло в этой ситуации показаться резонным, спросил Фалеев.

– Я же вам объяснила, – заговорила Зульфия. – Пронина, помощница режиссёра, привезла меня сюда. По имеющейся договорённости между ней и Евгением Атамановым Людмила Ивановна имеет право в некоторых случаях пользоваться этим коттеджем… Поэтому она на время поселила меня здесь.

– Вот как… Твоё вчерашнее объяснение было таким же фантастическим, – заявил Игорь. – Правда, теперь у тебя появилась группа поддержки. Да ещё в таком прекрасном лице… Но, Света, – сказал он более миролюбиво и даже проникновенно, обращаясь к актрисе, – я ведь тут не хозяин, если честно. И знать некоторые договорённости просто не могу. Мне известно, что Людмила Пронина лежит в больнице. Она без сознания и подтвердить разрешение Евгения никак не может. Сам же Евгений сейчас должен вылететь из… Словом, он либо ещё в аэропорту за границей, либо уже, может быть, в воздухе. Лететь ему до Нижнеманска довольно долго. По этой причине я не могу сейчас позвонить ему на сотовый и выяснить, правда ли всё это. Он должен прилететь рано утром. Мне точно известно, что его гости не должны ни с кем здесь встречаться. И никто из посторонних не должен пока видеть Евгения. Так мне сказал сам Атаманов. Ситуация у нас очень сложная, почти на грани. Поэтому я предлагаю отложить беседу примерно на сутки. Так что извините. Думаю, девушке не составит труда подождать немного. Как только Евгений решит все вопросы, связанные с его возвращением, мы вернёмся к вашей проблеме.

Продолжительная тирада звучала убедительно, хотя Света сильно подозревала, что ничего бы страшного не случилось, если бы Зульфию всё же пустили в коттедж именно сейчас. Но переговоры были окончены, и все это поняли. Включая Антона, который вскоре жестом скомандовал всем садиться в автомобиль.

– Мне и раньше не нравился дружок нашего шефа, – произнесла Света, специально ни к кому не обращаясь, когда машина двинулась по шоссе в город.

– Поскольку похищения мне больше не нужно бояться, – заговорила Зульфия, – то придётся действительно провести ночь на квартире Дениса. Я, конечно, не в восторге, но других вариантов не вижу. Завезите меня туда, пожалуйста. Вот адрес…

– Хорошо, – сказал Антон, включая фары. День, проведённый в пеших переходах и разъездах, уже клонился к вечеру.

– Надеюсь, ты не будешь против, если я тоже проведу ночь в этой квартире? – обернулся назад Тилляев.

– Конечно, не буду, – спокойно сказала Зульфия.

– Тогда возьми ключи, я приду позже.

– Давай, – девушка протянула руку.

Света кусала губы – как бы узнать, куда и зачем собрался Денис? Но проявлять любопытство при всех было немыслимо. Меньше всего ей хотелось, чтобы Зульфия и даже Антон почувствовали, что она имеет какое-то, пусть небольшое, но право знать, где собрался проводить время её молодой любовник… Любимый. Любимая.

При иных обстоятельствах Света бы ни за что не оставила Дениса одного, но ей действительно было нужно возвращаться в театр. В сегодняшнем спектакле она играла довольно ответственную роль, тогда как Денис был свободен.

И он не собирался делиться ни с кем своими планами. Но Зульфии было, похоже, всё равно, Антону – и подавно. Ватагин довёз девушку до подъезда, затем Денис попросил высадить его возле Дворца культуры речников. «Остались невозвращённые долги», – невнятно объяснил он Светлане в ответ на её сдержанные расспросы.

Выйдя недалеко от широкого крыльца, освещённого яркими вертикальными фонарями (которые, правда, были включены через один, в силу жёсткой экономии), Тилляев проводил взглядом «шкоду», подождал немного и направился к остановке автобуса. У него действительно осталось одно невыполненное обещание, но к персоналу ДК оно не имело ровным счётом никакого отношения.

…Машина припарковалась возле «Октября», Светлана тепло попрощалась с Антоном и направилась к зданию театра.

– Ну что, как дела у вас? – спросил Дедов.

Света, беспокоящаяся лишь о том, куда и зачем понесло Дениса, не имела ни малейшего желания выкладывать Константину подробности.

– Да всё нормально, – сказала она рассеянно. – Решаем понемногу.

Светлана полагала, что Константин отправится в свою гримёрную, которую он без особых проблем делил с Меликяном, но Дедов не отставал от Севостьяновой ни на шаг. И когда женщина взялась за ручку двери в свои пенаты, остановился в полуметре позади.

– Позволишь войти?

– Если ненадолго, – пожала плечами Света.

– Пусть так, – улыбнулся Дедов.

Севостьянова спокойно впустила мужчину в комнату – от своих коллег она не ожидала подвоха. В принципе, и сейчас его не должно было случиться…

– Судя по всему, тебе оказался по душе мой подарок, – с неожиданной теплотой в голосе произнёс мужчина.

– Подарок? – не понимая, о чём речь, переспросила Света и проследила за взглядом Дедова.

Константин смотрел в сторону корзины для бумаг, в которой сверху, на виду валялась надорванная целлофановая упаковка с изображением красной бабочки.

– Неужели ты думала, что кто-то, кроме меня, способен сделать тебе такой презент? И я смотрю, он был принят, верно?

Краска залила лицо Светланы. Только сейчас до неё дошло, в чём дело. Вот так штука! Она совсем забыла про обещанный «утешительный приз» для Дениса после того, как выиграла состязание на рапирах со свечами. А Денис, видимо, нашёл подкинутые Константином трусики на одной из тех полок, что выделила ему Света. И вообразил (а почему бы нет?!), будто бы это подарок для него от Светы, да ещё со значением…

То был редкий случай для Севостьяновой, когда она просто не знала, что сказать. Вот уж действительно третья часть Мерлезонского балета! Интересно, как бы отреагировал Дедов, если вдруг узнал, что эти трусики, которые он наверняка с наслаждением и приятным предвкушением выбирал именно для неё, в итоге натянет на себя Денис и тем спровоцирует Светлану на один из самых отчаянных и сладостных поступков в её жизни?!

А Дедов тем временем продолжал всё нежнее и ласковее. Он прятал за этими проявлениями чувств досаду и отчаяние, инстинктивно чувствуя, что всухую проигрывает женщину залётному мальчишке. Ну почему он так долго тянул? Зачем было ждать, когда театр упадёт ему в руки? Две удачи одновременно хотел поймать? Но, может быть, ещё не всё потеряно?..

– Раз подарок был принят, ты, наверное, предполагала, что я захочу увидеть, как он выглядит? Ты же понимаешь, такие вещи сами по себе не имеют большого значения, они лишь дополняют и подчёркивают красоту? В данном случае – твою, Света.

– Так, – выдохнула Светлана, у которой в голове неприятно пульсировало. – Константин! Знаешь, если ты вдруг надумал сделать такой подарок, почему не мог хоть как-то намекнуть, что он именно твой? Если у тебя не хватило смелости вручить его мне лично, из рук в руки?

Севостьянова прибегла к испытанному и проверенному женскому способу выхода из затруднительного положения – начала нападать с упрёками. Она была уверена, что это справедливо – ну как мужчина в принципе мог позволить себе поставить женщину в неловкое положение?!

Дедов даже растерялся. А такое состояние для него было делом нечастым, очень нечастым. Этот человек, явно повидавший всякие виды, значительно больше привык озадачивать других, нежели самому оказываться озадаченным.

– Ты хочешь сказать, что… – начал он.

– Да, я даже не подумала, что это от тебя. И, знаешь… Он не на мне сейчас. Его вообще у меня нет.

Это было правдой лишь наполовину. Деликатный предмет действительно Светлана решила не надевать. Но сегодня он лежал где-то у неё на квартире. Вернее, валялся в ящике с бельём, предназначенным для ближайшей стирки. Поскольку носил на себе следы любовной игры, оставленные обоими её участниками.

Но этого Константину лучше было не знать. Он и так находился не в своей тарелке, испытывая ужасную неловкость и даже злость.

– И что же ты решила? На кого подумала? Можно узнать?

– Извини, Костя. Я полагаю, не надо.

– Чёрт возьми! – прорычал Дедов. – Неужели на мальчишку Тилляева?.. Да, видимо, так и есть! Я же вижу, какими глазами он на тебя смотрит! Но это же глупо, я не могу поверить, будто у вас с ним что-то возможно! Правда, я заметил, как вы с ним ворковали на рауте по поводу премьеры, но неужели для вас может быть что-то большее? Или слухи, которые бродят по театру, имеют под собой основание?

– Константин, – произнесла Светлана, – будет лучше, если ты прекратишь эти ненужные догадки. Извини, я ошиблась, с кем не бывает. Знаешь, я могу компенсировать тебе расходы…

Эта фраза была явно произнесена зря. Но Света в тот момент соображала не просто плохо, а вообще никак. Дедов даже отшатнулся к двери.

– Чёрт возьми! – сказал он с неподражаемым выражением в голосе и на лице. Затем попытался найти ещё какие-то слова, но ему это не удалось. Поэтому он молча вышел в коридор, изо всех сил стараясь ступать тихо и не хлопать дверью, когда закрывал её за собой.

Светлана же без сил опустилась в кресло.

*  *  *

Денис поднял с земли мелкий камешек и бросил его в окно второго этажа. Через полминуты повторил, стал ждать. За стеклом мелькнула тень. Пытаясь понять, что означает отчаянная жестикуляция, Тилляев начал в ответ размахивать руками. Наконец собеседники вроде бы поняли друг друга. Денис забежал за угол больничного корпуса и подошёл к облезлой двустворчатой двери. Над нею нависал частично разрушенный бетонный козырёк, из которого торчали прутья арматуры. Через несколько минут изнутри послышались металлические щелчки, дверь задёргалась и с треском открылась наружу.

– Быстро заходи, – негромко сказала Маша.

Денис проскользнул внутрь. Глущенко ловко защёлкнула верхнюю задвижку, ударив по ней костылём. Затем опёрлась на него и спросила:

– Принёс?

– А как же!

С этими словами Тилляев вынул из карманов три пачки «Магны».

– Да ты просто ангел! – Маша обхватила одной рукой Дениса за шею, притянула его к себе и звучно чмокнула в губы. – Пошли! Помогай мне бежать вприпрыжку. А то я сама по этому трамплину не поднимусь.

Денис не ожидал такого поворота. Он просто собирался передать молодой женщине обещанные сигареты, после чего сразу же развернуться и отправиться восвояси. Но не оставить же Машу без помощи?

«Бежать», даже с посторонней помощью, вверх по щербатой лестнице было не особенно удобно. Да что там, с костылём и в гипсе почти невозможно. Денис и Маша кое-как миновали первый небольшой пролёт в пять ступенек, затем Тилляев ловко подхватил тоненькую женщину на руки (она только коротко ахнула) и мигом поднял её на площадку второго этажа пожарного хода.

– Ну ты даёшь, братишка! – сказала Маша. – Теперь тихо. Налево нельзя – там сестринский пост и ординаторская. Можно только направо – там через две двери ванная, я спёрла от неё ключ. Туда ночью никто не заходит. Отопри дверь и жди меня. Посидим, покурим недолго. А то меня засекут, пока я с ключом буду возиться, ещё грохнусь на пол ненароком.

Возражать было сложно. Денис только кивнул в знак согласия и быстро промчался на цыпочках тёмным коридором к ванной. Два поворота – дверь открылась. Тилляев проскользнул внутрь. Через минуту за ним зашла и Маша, ловко подпрыгивая на одной ноге и беззвучно упирая костыль в пол. Она тихо заперла дверь изнутри и щёлкнула зажигалкой, подпаливая сухую тонкую деревяшку.

– Свет включать низзя, – сказала женщина. – Но тут недавно начали делать ремонт, стесали со стен штукатурку. Вон дранка торчит, можно её выдёргивать и жечь, как лучину при царе… Давай сигареты.

Распечатав пачку и с наслаждением прикурив от горящей лучины, воткнутой в барашек крана над ванной, Маша со звуком «ф-ф-ф» выпустила дым.

– Ты же бросил курить, да? – спросила она. – Я тоже брошу. Но не здесь и не сейчас.

– Это как ты хочешь, – сказал Денис.

– Я уж думала, ты не придёшь. Утром-то от вас ничего ведь не получила. Дедов не курит, девушка тоже. Свету не поймёшь, то ли курит, то ли нет, а если и курит, то какую-то дрянь с ментолом… Ну, рассказывай, братец.

– А что рассказывать-то?

– Всё, что сочтёшь нужным. Впрочем, если не хочешь, то и не рассказывай. Кто эта красотка, которая с вами приходила?

– Это Зульфия, – просто ответил Денис.

– Твоя подруга? Не похожа на восточную девушку… Она прелесть. Только что-то волком на тебя смотрела.

– С ней у нас всё посыпалось. Причём по моей вине.

– По твоей вине, говоришь? Застукала тебя с кем-то? Да, нетрудно догадаться. Ничего, я своего Серёгу два раза с других девок снимала. Поцапались, погавкались, потом помирились.

– Боюсь, это не наш случай.

– Бывает и такое. Но ты не переживай. Всё наладится.

– Тебе хорошо говорить. У вас, как я понял, отношения свободные.

– Ну, не то что бы уж совсем…

Догоревшая лучина с коротким шипением упала в ванну. На какой-то момент в помещении стало темно, если не считать огонька сигареты у лица Маши. Молодая женщина тут же щёлкнула зажигалкой и подожгла новую лучину. Затем встала и, подойдя к лишённой штукатурки стене, оторвала от неё полосу дранки.

– Ловко ты передвигаешься, – не мог не заметить Денис.

– А, я привыкла уже. Тем более прыгать всё равно надо. Кости практически срослись, гипс дня через три-четыре снимут. Но я и в гипсе научилась многое делать, даже ванну принимать. Как раз днём сегодня удалось сюда добраться, пока никого не было… Когда четвёртый спектакль?

– Завтра.

– Надо же! Уже завтра. Как моя Тонечка поживает?

– Прекрасно.

– Всё равно потом я буду её играть!

– Будешь, конечно… Через раз.

Маша тихо засмеялась, погасила сигарету в мыльнице.

– Так вы сейчас, выходит, в больших рамсах? Видимо, Зульфия тебя и не ждёт особенно? То-то ты сидишь тут со мной, домой явно не рвёшься.

– Может быть, мне тоже захотелось с тобой поговорить, сестрёнка.

– Ну-ну. Братец нашёлся. Единоутробный.

Теперь и Денис засмеялся.

– Что смеёшься? На самом же деле ты мне никакой не брат. Но даже и был бы таковым, неужели я бы тебя так просто отпустила сейчас?

– Это что за намёки?

– А ты думаешь, у меня только без сигарет тут уши пухнут? Почему бы не воспользоваться внезапной встречей с сомнительным родственником? На такой случай у меня даже здесь есть средство для защиты от ненужных последствий. Серёга говорит, что если ты им пользуешься, то это даже не повод называть дружескую встречу адюльтером. Не говоря уже о мелкой романтике.

Тилляев этого не ожидал. Предложение было уж очень недвусмысленным. Но если честно, Денису совсем не хотелось его принимать. Минувшим вечером он потратил немало энергии в играх со Светланой, но дело было даже не в этом.

– Чего это ты задумался?

– Размышляю, сказать тебе или нет, с кем меня вчера застукали.

– Это что-нибудь изменит?

– Не знаю. Может быть, ты поймёшь кое-что.

– Звучит как-то не заманчиво.

– Зато честно.

– Тогда рассказывай. Я так думаю, времени у нас полно. И в кармане не одна пачка сигарет, как у Цоя, а целых три. Если хочешь выговориться, мои уши для тебя открыты. Пользуйся моментом. Такого больше может не случиться.

– Скажу как есть. Со мной подобного ещё не было. Я просто с ума схожу от одной женщины. Люблю её.

– Сильно?

– Очень. Не думал, что так бывает. Мне кажется, даже Зульфия это сумела понять. Представляешь, она никаких особых сцен не стала устраивать. Но сразу сказала, что между нами всё кончено.

– И ты не расстроился.

– Нет. Почти нет.

– Так это правда любовь, братишка. Кто она?

– Не хочу говорить.

– Ты знаешь, какая женщина самая опасная?

– Какая же?

– Та, которую оставили неудовлетворённой. При этом в любом смысле. Пока что я тебе не верю.

Маша сменила лучину и прикурила новую сигарету.

– Ты её знаешь, – сказал Денис.

– Я много кого знаю.

– Она из нашего театра.

– Та-ак… – Глущенко не спеша выдохнула дым и испытующе посмотрела на Тилляева. – Неужели Розочка? Хоть за неё порадуюсь.

– Нет, не угадала.

– Но ведь не Натали же?.. Да-да, сама понимаю, глупость сморозила.

– Совсем холодно.

– Ариночка Молотова?

– Ты опять ошиблась.

– Быть может, Кулагина вернулась на орбиту и сразу же начала вращаться вокруг тебя?

– Я даже не знаком с ней.

– Тогда удиви меня. Любым доступным способом.

– Света Севостьянова.

– Да, – чуть помолчав, произнесла Маша. – Ты действительно сумел меня удивить. Кстати, уже не впервые. Но, как ни странно, я тебе верю. Наверное, потому что считаю это невозможным.

– Почему?

– Не знаю. «Они сошлись. Волна и камень, стихи и проза, лёд и пламень»… Это про вас, не иначе.

– Ошибаешься. У нас полное совпадение во всём. Нам даже слова бывают не нужны.

– И я даже представляю, о каких ситуациях ты сейчас говоришь. Если не секрет, конфетно-букетная увертюра была?

– Нет.

– Значит, что называется, с первого взгляда. Счастливая Света… Сколько раз вы уже согрешили?

– Три, – рискнул сказать правду Денис.

– Гадкий ты всё-таки, братец-заяц.

– Почему?

– Это был твой единственный шанс остаться несъеденным мною сегодня. И ты им воспользовался.

– Сам не зная того.

– Возможно. Впрочем, не торопись. Я ещё не решила.

– А может быть, это как раз тот самый случай, когда решать надо мне?

– Опять пытаешься меня удивить?

– Да.

– Тогда удиви, чёрт возьми! Но постарайся не ошибиться. А то не прощу.

*  *  *

– Ас-саламу алейкум, ата! – проговорил Махмуд в трубку. – Как ваши дела и здоровье, да пребудет с вами аллах?

– Здравствуй, здравствуй, дорогой сынок! У нас всё в порядке. Ждём добрых вестей от вас.

– Зульфия передаёт вам привет и обещает позвонить сама в ближайшее время.

– Неужели она образумилась? Что произошло? Сестра рядом с тобой?

– Отец, я сейчас расскажу по порядку. На самом деле всё не так хорошо, как мы думали.

– Я слушаю тебя.

– Мы встречались с Зульфиёй. И уже почти были готовы привезти её в аэропорт. Но она неожиданно сбежала от нас, и потом мы увидели её только вчера. А разговаривали сегодня.

– Почему всё так затянулось?

– Есть проблемы. Во-первых, Зульфия сдала свой паспорт в местную мэрию и написала заявление на получение гражданства России как беженка. Ей помогли местные чиновники. По справке мы не можем купить билет на самолёт, даже если бы очень сильно захотели.

Махмуд услышал, как отец шумно задышал.

– Во-вторых, она действительно уехала от нас к одному молодому человеку. С ним они сейчас живут как муж и жена. По всей видимости, сразу же после получения гражданства Зульфия выйдет за него замуж, не прося благословения.

– Судя по всему, это не всё, чем ты готов порадовать отца, Махмуд?

– Только не говори, что в этом есть хотя бы доля моей вины! Эсон сейчас тоже будет звонить своему отцу. После всего, что нам рассказала Зульфия о своих похождениях тут, он долго пытался представить себе свою возможную жизнь в браке с моей сестрой, но не сумел. Вот это, пожалуй, всё. Я понимаю, что сильно расстроил тебя, но и ты должен понять, что я не мог повлиять на ситуацию даже немного.

– Что ещё? – глухо спросил Таиржон.

– Ну, это уже несущественно… Только мама пусть лучше не знает. Зульфия остригла волосы выше плеч и выщипала брови.

– Вот мерзавка, – с удивлением произнёс отец. – То есть теперь она выглядит как… Как эти легкодоступные певички, которых по телевизору показывают?

– Мне трудно сравнивать, – дипломатично произнёс Махмуд.

– Хорошо. Матери я скажу ровно столько, чтобы не убить её. Поговорю со своим другом. Он, конечно, сильно расстроится. Но он поймёт, что позор сына – это и его позор. И что для всех лучше будет его избежать.

– Но ведь нам нужно возвращаться, отец. Так или иначе. Как видишь, обстоятельства оказались сильнее нас.

– «Обстоятельства», – передразнил сына Таиржон. – Научился выражаться как русский, которого на хромой козе не объехать… Нет, придётся поступить иначе. Но тебе придётся трудно.

– Кажется, я тебя понимаю.

– Ты взрослый мужчина, сын. Знаешь, что надо делать.

Действие десятое

Первой, кого встретил Денис, появившись в театре, оказалась Светлана.

– Я думала, ты всё-таки приедешь ко мне хотя бы к полуночи, – произнесла она сразу же.

– Я тоже так думал, – сказал Денис. – Но мне пришлось провести ночь дома. Видишь ли, у нас состоялся разговор… Не мог не состояться. И он затянулся. Нелёгкий был, знаешь ли… Я даже сорвался, выкурил две сигареты.

– Что-то ещё случилось или выяснилось?

От Дениса не укрылось, что в голосе Светы было не только беспокойство. Ревность терзала женщину – не вернулся ли, чего доброго, юноша к своей прежней подруге, покаявшись? Не простила ли она его? Не приласкала ли таким образом, как это любит её мальчик?.. Её девочка?

– Ничего такого, что ты уже знаешь, – произнёс Тилляев. – У нас всё кончено как между… Словом, ты понимаешь. Но мы нашли возможность не превратиться в смертельных врагов. Что интересно, Зульфия не хочет держать на меня зла. Несмотря ни на что. А в этом, как ни странно, есть и твоя заслуга.

– Даже так? – Севостьянова подняла брови. – Я думала, она теперь может воспринимать меня только с крайне негативной точки зрения. И, знаешь, я этому бы не удивилась.

– Но тем не менее вы даже хоть как-то общались вчера. Зульфия говорила, что она пытается понять. Тебя. Меня. Театр. Эту работу на сцене, когда ты выкладываешься настолько, что потом не в состоянии сразу вернуться в своё исходное «я».

– Это так, – произнесла Светлана. Что-то в словах Дениса ей всё равно не нравилось. Она приготовилась сказать что-то ещё, но сейчас выдался не самый лучший момент для этого.

– Вот вы где, – сказал подошедший Дедов. – Я бы вам советовал поскорее начать готовиться к репетиции. Будем прогонять спектакль целиком. Без грима и костюмов. Они, по-моему, сейчас будут лишними.

– Пронина была против генеральных репетиций в день спектакля, – заметила Севостьянова. – И Атаманов, кстати, тоже.

– Я знаю, – проговорил Константин. – Но сейчас, хотите вы того или нет, а театр тяну я. И у меня своя метода. Верна она или нет, покажет сегодняшний вечер. Четвёртый премьерный показ, все билеты проданы, о нас пишут в газетах, говорят на всех каналах, включая московские… Мы не имеем ни малейшего права сегодня облажаться.

Дедов выглядел невыспавшимся и нервным. Лицо его, и без того довольно вытянутое, будто бы заострилось и потемнело. Глаза с красными прожилками вен казались словно потускневшими и погасшими.

– После репетиции у нас будет часа четыре времени, – сказал Денис.

Не успел Константин закончить свою речь, как в фойе вошёл невысокий седовласый мужчина с «дипломатом» в руке.

– Не ждали? – обратился он к присутствующим, усмехнувшись. – Здравствуйте, господа артисты!

– Семёныч! – радостно воскликнула Светлана и порывисто обняла администратора.

– Выписали? – спросил Дедов, подняв углы губ.

– Вчистую, – широко улыбнулся Москвин. – Ещё вчера вечером должны были. Но заключение психиатра пришло только сегодня утром. Словом, считайте меня здоровым и бодрым.

– В таком случае, – произнёс Дедов, – нам с вами нужно хотя бы полчаса времени для плотной беседы. Я как мог эти дни выполнял ваши обязанности.

– Константин, вы великий человек! – заявил администратор. – Идёмте.

– А вы, друзья, готовьтесь открывать первое действие, – сказал Дедов своим коллегам. Из двери зала в фойе уже выглянула Роза Афонина и радостно закричала, обращаясь к Владиславу: «С возвращением!»

Выздоровление администратора и его появление в театре были встречены с восторгом. Словно тёплый ветерок пронёсся по залу, где между первым рядом и сценой столпились актеры, занятые во «Второй нити Ариадны». Всем почему-то показалось, что с возвращением Владислава заканчиваются проблемы. Наталия Евстафьева сказала, что ей «по знакомству» сообщили, будто бы у Прониной дела идут на лад, и что помрежа окончательно придёт в себя в любой момент. Денис добавил, что Маше Глущенко через два-три дня снимут гипс. Севостьянова спросила с удивлением «откуда ты знаешь?», на что Тилляев ответил: «Так она сама вчера нам говорила». Света не могла вспомнить, в какой момент их визита в больницу Маша сообщила эту добрую весть, но решила, что случайно пропустила её мимо ушей.

…Денис долго приводил себя в порядок – репетиция неожиданно сильно его вымотала. Через несколько минут к нему подошла Света и, чувствительно ухватив молодого человека за локоть, буквально потащила его в гримёрную. Тилляев, впрочем, и не думал сопротивляться.

– Мне не понравилась твоя репетиция сегодня, – сказала Севостьянова, испытующе смотря Денису в лицо. – Вяло. Очень.

– Со стороны это, наверное, выглядит действительно иначе, нежели думаешь сам, – согласился Денис. – Кстати, не я один такой сегодня. Дедов был просто ужасен – он мне Волка из «Ну, погоди!» напомнил. А Розу так прямо штормило. С чего бы это?

– Меня мало волнует Роза и не слишком интересует Дедов, – произнесла Света. – Денис, где всё-таки ты был сегодня ночью?

Тилляев поднял брови.

– Ты снова об этом? Не можешь мне поверить? Послушай, неужели я слышу нотки ревности в твоём голосе? Ох, Света, зря ты так… Я же люблю тебя, разве я способен сразу же, как только мы нашли и открыли себя друг для друга, отправиться к ещё какой-то женщине?

– Сейчас ты мне напоминаешь другого мультяшного героя, – заметила Светлана. – А именно – Кота Тома из тех старых короткометражек, которые обычно крутили в видеосалонах перед показом фильмов. Подойди ко мне и закрой глаза.

Денис приблизился к Светлане, ощутил ладони на своих плечах и дыхание женщины на шее.

– Неужели я ношу на себе посторонние запахи? – суховато спросил Денис. – Светик, я даже обидеться на тебя не в состоянии…

Прикосновения женщины и щекочущие кожу вдохи заставили тело юноши немедленно отреагировать. Не прошло и нескольких секунд, как его член налился желанием и, грозя порвать лёгкие спортивные брюки, упёрся Свете в бедро.

– Я чувствую только тебя, – прошептала Светлана.

К чему именно относились эти слова, Денис не стал спрашивать.

– А я хочу только тебя, – сказал он, обнимая женщину за талию и тесно прижимая к себе.

Света отступила на шаг.

– Я действительно тебя ревную, Диночка, – сказала она. – Ты знаешь, я ведь могу точно определить, был ли у мужчины секс с кем-нибудь накануне, поверь моему опыту. Но я не стану выяснять это сейчас. Боюсь узнать такое, что разобьёт мне сердце.

– А ты проверь, – произнёс Денис тихо. – Каким угодно способом. И ты убедишься, что я люблю только тебя. И твоё сердце останется в целости и сохранности.

– Если ты правда в этом уверен… Боже мой, что ты делаешь?

Денис упал на колени, обнял Светлану за бёдра, начал целовать её поверх одежды.

– Кем мне сейчас стать? – спросил он, подняв лицо. – Мужчиной? Девочкой? Ты же знаешь, я для тебя готов на всё. Я ведь создан для того, чтобы исполнять твои желания, притом самые потаённые, Светлячок!

У Светланы закружилась голова, колени наполнились приятной слабостью. Ещё полминуты – и любовники начнут срывать друг с друга одежду, чтобы погрузиться в океан страсти и бесстыдных фантазий… Но гримёрка в театре за несколько часов до ответственного спектакля – не самое лучшее место для проявления бурных эмоций. Из коридора донёсся озадаченный, взволнованный зов костюмерши Паутовой: «Севостьянову кто-нибудь видел? Скажите ей, что это ну просто обалдеть как срочно!»

Если Ирина позволяла себе такие слова как «обалдеть», то это значило действительно спешно и серьёзно. Денис, чья эрекция продолжала рвать брюки, чертыхнулся, по-прежнему стоя на коленях. Света, которая потекла минуту назад, нервно вздохнула. Тут ещё подлил масла в огонь Москвин, пробежавший за дверью с криком: «Да тут Дедов появился, что-то ему Денис шибко понадобился!»

Обоим стало ясно – сейчас весьма неподходящий момент для того, чтобы «сливаться в экстазе». Тилляев поднялся на ноги, отряхнул колени. С неловкими и досадными улыбками любовники глянули друг на друга, но Денис всё же нежно поцеловал Свету в губы и пообещал негромко:

– Сегодня после спектакля я твой!

– Полностью и окончательно, – добавила женщина.

Затем влюблённые поцеловались ещё раз, дав волю языкам. Но, слушая шум за дверью, были вынуждены скоро отпрянуть друг от друга. Каждый при этом думал, что ничего страшного не произошло, и что впереди у них вся ночь, которая вряд ли будет подходящей для спокойного сна.

Насчёт спокойного сна они точно не ошиблись.

…Паутова подняла панику по причине случайно загубленной шляпы, в которой мамаша Парфёнова должна была выходить в двух сценах. Сама костюмерша никак не могла взять в толк, кто же и при каких обстоятельствах расплющил фетровую тулью. Пришлось решать вопрос в срочном порядке – а именно в денежном. Москвин выделил Паутовой денег на приобретение новой шляпы, и она вместе со Светланой помчалась в «Магазин модной одежды», который уже давно превратился в обычный «комок» с соответствующими ценами, но зато с хорошим ассортиментом.

Что касается Дедова, то он искал Дениса словно бы по срочному рабочему моменту. Тилляев внимательно слушал наставления старшего товарища, которые казались ему в этот момент такими же странными и невразумительными, как и сам Константин. Впрочем, юноша счёл за лучшее спокойно согласиться с замечаниями.

…Занавес поднялся практически вовремя, небольшая заминка на две-три минуты была не в счёт. Владислав Семёнович увлечённо складывал на калькуляторе цифры и заполнял необходимые графы в толстой учётной книге, когда со стороны главного входа послышался негромкий вскрик билетёрши и тяжёлая поступь трёх пар берцев по мозаичному полу.

Милиция не впервые на памяти Москвина являлась в театр, но обычно приходил либо участковый, либо начальник райотдела, с которым Москвин был на «ты». Ещё до Перестройки, в Театре оперетты, Семёныч, будучи на той же должности, «придерживал» для нужных людей из органов и их жён билеты на популярные спектакли. В те годы это было весьма актуально.

– Чем обязан? – поднявшись, обратился Москвин к трём людям, двое из которых были вооружены короткими автоматами.

– Капитан Максим Черенков, спецподразделение по борьбе с бандитизмом, – отрекомендовался старший.

– А, «убойный отдел», – кивнул Семёныч. – Знаю вашего шефа… Алексей Палыч звонил мне пару месяцев назад…

– У нас сейчас другой шеф, – отрезал капитан. – Как могу к вам обращаться?

Москвин представился. Черенков без лишних слов вынул лист бумаги с фотороботом молодого человека.

– Вот этот гражданин иностранного государства, по имеющейся у нас информации, работает в вашем театре… Работает актёром. Фамилия – Тилляев. Нам нужен этот человек и его документы. Есть какие-нибудь?

– Трудовая книжка… Знаете, у нас имеется только аналог, выданный ему в республике***.

– В трудовой есть хоть что-нибудь на русском языке?

– Практически нет…

– Его паспорт, случайно, может, тоже находится у вас?

– Нет. Сейчас как раз идёт процесс оформления документов на получение гражданства Российской Федерации.

– Ладно, это уже не имеет значения, – заявил Черенков. – Где он сам? Нужно, чтобы вы нас аккуратно провели к нему…

– Что он натворил? – быстро спросил Москвин.

– Натворил, уж поверьте, – сказал один из милиционеров.

– Видите ли, он сейчас на сцене… У нас идёт спектакль.

– Спектакль придётся остановить, – сказал Максим Черенков.

– Да что же это такое?! – воскликнул Москвин возмущённо. – Вы, товарищ милиционер, объясните мне, что происходит. Спектакль нельзя прерывать без веских на то причин!

– Причина более чем веская, – ответил Черенков, вздохнув. – Вот ордер на арест вашего артиста.

Не веря своим глазам, Москвин прочитал на бланке: «Постановление о заключении под стражу».

– Простите, – недоумённо заговорил Семёныч. – Насколько я знаю, без суда такие ордера не выдаются.

– По ходатайству прокуратуры это допускается, – усталым тоном произнёс Черенков. – К тому же подпись судьи тут тоже имеется.

– Но что же произошло, ответьте, прошу вас?!

– В интересах следствия я не уполномочен разглашать информацию… Послушайте, наше время дорого. С вашей помощью или без, но мы вынуждены арестовать Тилляева. И только от вас зависит, будет ли это сделано тихо и спокойно, либо со скандалом и шумом.

– Я должен позвонить Александру Артёмовичу, – ухватился за соломинку Москвин, думая, что начальник райотдела всё же даст возможность довести спектакль до окончания.

– Это не поможет, – заявил капитан, поднимая правую руку, чтобы жестом дать своим подчинённым разрешение действовать.

Неизвестно, чем бы всё это закончилось, нопоявление ещё одного персонажа приостановило развитие событий в тревожном ключе.

В холл вошла высокая элегантная женщина, одетая в тёмно-бордовый костюм явно «от кутюр», который виднелся под распахнутым бежевым плащом, тоже достаточно стильным. Она постукивала тёмно-синими туфлями довольно большого размера (Денису бы точно подошли), скорее всего, также известного бренда. Волнистые, чуть не доходящие до плеч русые волосы красиво обрамляли немного бледное лицо. Глаза скрывали большие очки «Рэй Бен» со слегка затемнёнными стёклами. Вошла она как хозяйка, но хозяйка встревоженная, словно уже знающая, что в её доме происходит неладное.

Москвин явно был в курсе, кто это. Он поднялся, обошёл стол и, пожирая глазами светлую шатенку, сказал только одно слово «здравствуйте».

– Рада встрече, Владислав Семёнович… Могу я узнать, что здесь происходит? – обратилась она сразу ко всем присутствующим.

Голос у женщины был низким, звучным и хорошо поставленным, как у человека, которому часто приходилось много говорить вслух, и не просто говорить, а командовать.

– Простите, а вы кто и на каком основании задаёте вопросы? – сразу же ощетинился Максим Черенков.

– Я – главный режиссёр этого театра, – заявила женщина. – Могу предъявить все необходимые документы.

– А я, в свою очередь, готов подтвердить личность и правоту всего сказанного, – быстро добавил администратор.

– Я только что была в вашем главке, капитан, – произнесла женщина. – Полковник Вахрушев должен сейчас позвонить по этому телефону, – она показала пальцем с изысканным маникюром на аппарат, лежащий между бумагами и калькулятором. – Будьте добры, возьмите трубку.

– И какое основание… – начал было Черенков, но телефон действительно зазвонил в эту же самую минуту. Милиционер колебался, и тогда женщина кивнула Москвину. Семёныч поднял трубку и произнёс:

– Театр… Да… Да… Вот, он здесь, рядом со мной… Товарищ Черенков, возьмите трубку, это вас.

Капитан, недоверчиво и недовольно поблёскивая глазами, принял трубку у администратора.

– Слушаю, Черенков… Я, товарищ полковник… Так точно, согласно ордеру прокуратуры… Понятно… Разрешите вопрос. Что делать, если упомянутый Тилляев вздумает сбежать?.. Тоже понятно. Так точно, ожидаем окончания спектакля. Есть, товарищ полковник.

Затем милиционер вернул трубку Москвину и обратился к своим подчинённым:

– Слышали разговор? Приказ не отменён, но нам велено ни в коем случае не вмешиваться в ход пьесы. Полковник Вахрушев берёт ответственность за все возможные проблемы на себя.

– Вас сейчас проведут в служебное помещение, – сказала женщина, назвавшаяся главным режиссёром. – Просьба ожидать там. После спектакля я позову вас в кабинет, и Тилляев пойдёт с вами. Только давайте постараемся сделать всё тихо и аккуратно, так, чтобы другие актеры ничего не увидели.

– Послушайте… – произнёс Черенков. – Я, вообще-то хорошо знаю этот театр и не раз посещал его. Слежу за информацией. И всегда был уверен, что главный режиссёр здесь – это Евгений Атаманов.

– Я скоро подойду к вам и лично расскажу о том, что не попало в прессу, – сказала шатенка.

А чуть позже, когда Москвин проводил милиционеров в актёрскую курилку и вернулся в холл, к своему рабочему месту, он обратился к женщине:

– Конечно, я читал все ваши сообщения и смотрел фото, переданные по факсу, но, признаться, до сего момента не был готов увидеть вас лично, так сказать, непосредственно своими глазами… Как я должен к вам обращаться?

– Об этом позже. Сейчас немедленно звоните Левитану.

– Но с ним же обычно разговаривал… – начал сомневаться Москвин.

– Владислав Семёнович, вы же понимаете, что эти разговоры велись от лица другого человека. К тому же вы с адвокатом знакомы лично и хорошо знаете, что надо говорить.

– Так вот, я не знаю, что говорить, – пробормотал администратор, листая блокнот с телефонными номерами.

– Если коротко, сегодня ночью стреляли в какую-то девушку. Я, конечно, знаю, в какой разгул бандитизма приехала, но дело не в этом. Имеются якобы неопровержимые улики, что стрелял наш молодой актёр, некто Денис Тилляев. Я лично предполагаю, что всё это было подстроено, а улики подброшены. Спасибо полковнику Вахрушеву, сразу же набрал мой сотовый – по-моему, даже он усомнился в бандитских наклонностях мальчишки. Ему же всего восемнадцать.

– Да нет, он старше, – возразил Москвин. – Если верить документам. Всё-таки не вчерашний школьник, после училища… Но что за ерунда происходит?

– Полковнику отвечал, естественно, Игорь. Он, кажется, понял, о какой девушке речь. И сейчас страшно переживает, что выставил её из коттеджа, когда она временно жила там. Вы в курсе этой истории?

– Боже мой! – воскликнул Семёныч. – Неужели это Зульфия? Это же мы с Людмилой Ивановной спрятали её в коттедже. За ней гонялись парни-соотечественники, чтобы силой увезти обратно домой и против воли выдать там замуж… А она, насколько я знаю, девушка нашего Дениса…

– Так, похоже, мне надо многое узнать, что здесь произошло, – вздохнула женщина. Она скинула плащ, нервными движениями свернула его вчетверо и бросила на ближайший диванчик. Затем села туда же, положив обтянутую золотистым нейлоном ногу на ногу. Дождалась, когда Москвин закончит разговор с адвокатом, после чего произнесла:

– Теперь подкатывайте стул и рассказывайте всё. Начиная с появления Тилляева в театре и заканчивая этой странной историей с девушкой в коттедже.

*  *  *

Зрители тепло проводили актёров аплодисментами. То есть почти как всегда. Впрочем, в публике было четыре человека – две пары, которые побывали на третьем премьерном показе. Обмениваясь впечатлениями, они сошлись во мнении, что в четвёртом спектакле игра актёров была хуже, нежели в предыдущем. Папаша (Дедов) выглядел поистине «деревянным» и заторможенным, его любовница (Афонина) вообще перепутала реплики и несла отсебятину. Мамаша же и Тоня (Севостьянова и Тилля) лихо переигрывали и создавали намек на инцест, которого, в первоисточнике даже близко не было.

Наблюдай за спектаклем Пронина, артистам было не избежать строгого разноса за явно худшую работу по сравнению с предыдущими выступлениями во «Второй нити Ариадны». За кулисами уходящих со сцены актёров встречал Москвин. Он подозвал Дениса, который планировал идти переодеваться в гримёрку Светланы.

– По-быстрому смывай грим, хватай свою одежду и бегом сюда, – произнёс Москвин, пряча глаза.

– А что случилось? – насторожился Тилляев.

– Неприятности, – сказал Семёныч. – Не тяни время, пожалуйста.

Севостьянова, конечно, была не в восторге, что Денису придётся быстро покинуть её общество, но поняла, что возникло какое-то непредвиденное и неладное обстоятельство. На пустом месте администратор не стал бы подходить к актёрам после сложного спектакля и загадывать им загадки. Так что Тилляев выполнил наставление Москвина, и Семёныч повёл молодого человека прямо к кабинету, который на памяти Дениса всегда находился на замке – то было рабочее место главного режиссёра, отправившегося в долговременный вояж. Администратор трижды стукнул в дверь, открыл её и пропустил юношу вперёд. Тот вошёл в кабинет, с удивлением глядя на женщину в дорогом костюме, сидевшую за столом, а также на немолодого мужчину с характерным еврейским лицом, одетого в двубортный чёрный пиджак с узким галстуком.

– Тилляев Денис, – утвердительно произнесла женщина, глядя на молодого человека сквозь дымчатые очки. – Жаль, что нам не удастся сейчас пообщаться… Срочно переодевайтесь, а пока вам Иосиф Самуилович быстро изложит ситуацию.

– Переодеваться… Прямо здесь? – удивился Денис.

– Прямо здесь и сейчас. Если надо, я могу отвернуться.

– Я бы попросил отвернуться всех, – покраснев, произнёс Денис. – Хотя бы на десяток секунд.

Мало того что он был в костюме Тони, под юбкой ещё прятались белые кружевные трусики, переданные ему Светой. Этот секрет знали, естественно, только любовники, и расширять круг посвящённых Денис не имел ни малейшего желания.

Пока Тилляев переодевался, мужчина в пиджаке сообщил:

– Так, Денис Эрмангаллиевич, меня зовут Левитан Иосиф Самуилович, я – ваш адвокат. Вас обвиняют в покушении на убийство гражданки Ерматовой Зульфии Таиржоновны.

– Что-о? – ошарашенно спросил Денис, прекратив облачаться.

– Одевайтесь дальше… Вам уже выписан ордер на арест, и через несколько минут сюда придут три милицейских офицера. Я поеду с вами, иначе из вас уже через пару часов выбьют признание в убийстве Кеннеди. Причём обоих. Скорее всего, допрашивать вас начнут сегодня же вечером, поэтому я вам настоятельно рекомендую молчать и говорить только то, что разрешу я. Вы меня поняли?

– По… Понял, – ответил Денис, который, видимо, находился в полнейшей прострации.

– Владислав Семёнович, пригласите тех милиционеров, о ком идёт речь, – вздохнув, произнесла женщина. – Да, Тилляев, не при самых лучших обстоятельствах происходит наше знакомство… Но ничего, я думаю, через день-два это недоразумение разрешится, и мы с вами поговорим о вещах более интересных и нужных.

– Я могу узнать, кто вы?

– Конечно. Я – главный режиссёр этого театра.

– И как вас зовут? – спросил юноша удивлённо.

За дверью послышались тяжёлые шаги, и в кабинет вошли три милиционера.

– Вы гражданин Тилляев Денис Эрмангаллиевич? – спросил капитан Черенков.

– Да, я, – ответил Денис обречённо.

– Вы арестованы, – произнёс офицер. – Следуйте за нами.

– С вами пойду я, – сообщил Иосиф Самуилович вкрадчиво.

– Вы кто, простите? И основание?

– Я – адвокат этого молодого человека. Фамилия моя – Левитан.

– Вы это серьёзно? – спросил Черенков.

– Вот мои бумаги, – адвокат полез в карман пиджака.

– Насколько я знаю, у вас немного иная клиентура, – чуть поморщился офицер, изучив документы. – Всякие недовольные и горлопаны.

– Одно другому не мешает, – осклабился Левитан. – К тому же это было при коммунистах.

– И ещё, уважаемый капитан, – подала голос женщина, называющая себя главным режиссёром. – Я попрошу полковника Вахрушева проверить, не заперли ли ненароком нашего актёра в общую камеру с садистами и насильниками. Так, на всякий случай.

– Этого не должно произойти, – произнёс Черенков. – Ваш актёр обвиняется в исключительно тяжком преступлении и будет помещён в одиночную камеру.

– Превосходно, – заявил Левитан. – Потому что в противном случае мне придётся ночевать у вас в СИЗО, а я этого совсем не желаю.

– Ладно, давайте уже на выход, – проворчал капитан.

«Тихо и аккуратно» увести арестованного Дениса не получилось. Светлана, которая интуитивно почувствовала безотчётную, но очень сильную тревогу, подошла к двери кабинета главного режиссёра как раз в тот момент, когда оттуда выводили Тилляева в сопровождении зловещего эскорта. Юноша был бледен и растерян. Руки его стягивали тяжёлые наручники. Севостьянова негромко вскрикнула и опёрлась спиной на стену. Поняв, что сейчас лучше к Денису не приближаться, а к милиционерам не приставать с вопросами, женщина решительно вошла в кабинет через приоткрытую дверь.

– Добрый вечер, Светлана Борисовна, – произнесла сидящая за столом шатенка.

– Извините… А мы знакомы? – спросила Севостьянова.

– Конечно, – сказала женщина, сняв очки.

– Не может быть, – поражённо ахнула актриса, вглядевшись в красивое, немного бледное лицо с глубоко посаженными глазами.

*  *  *

– Итак, Тилляев, – сказал следователь – усатый, начинающий лысеть мужчина примерно сорока пяти лет с усталыми глазами, – вы понимаете, в чём вас подозревают? Вернее, уже практически обвиняют?

– Нет, – ответил за Дениса адвокат. – Мой подзащитный не может знать разницу в юридических терминах «подозрение» и «обвинение». И лучше, если вы сами сообщите ему об этом. Гражданин Тилляев не является обвиняемым, по крайней мере, формально. И пока ему не будет предъявлено обвинительное заключение, он считается просто задержанным.

– Арестованным, – если нужно точное определение в соответствии с текущим законодательством.

– Которое сейчас меняется едва ли не каждый месяц, – ханжеским голосом произнёс Левитан.

– В этом я с вами не могу не согласиться, – тоже достаточно ядовито проговорил сотрудник прокуратуры.

Лысоватого следователя звали Дмитрием Телегиным. Денис не мог знать, что уголовники дали этому человеку кличку «Паровозов» за редкую упёртость, готовность гнать вперёд без остановки и умение подводить даже свидетелей под обвинительный приговор. И что самым триумфом для Телегина было зрелище, когда упомянутого свидетеля брали под стражу прямо в зале суда. Что же касается того, кто сидел на скамье подсудимых, он практически не имел шанса избежать реального срока. Только если защитником не выступал Иосиф Самуилович, но он в последнее время редко брался за дела. Валютчиков больше не было, диссиденты теперь таковыми не являлись, гомосексуалисты стали открыто публиковать объявления о знакомстве в газетах. А дела с убийцами, насильниками и рэкетирами Левитан обычно принимать отказывался. Кроме явных подстав, каковые он распознавал влёт. Таких, как сейчас, например. Несмотря на улики, вроде бы прямые… Но он был убеждён, что подброшенные. Вот только кем и для чего? Мальчишка вряд ли может быть интересен органам – не того полёта птичка.

– Вот это оружие вам знакомо? – спросил Телегин, выкладывая перед Денисом фотографии пистолета ТТ, сделанные с разных ракурсов.

– Можете отвечать, – сказал адвокат.

– Нет, не знакомо, – проговорил Денис.

– В таком случае, как вы объясните, что мы нашли его в съёмной квартире, где вы постоянно проживали в течение последних нескольких месяцев?

– Тоже можно ответить, – кивнул Левитан.

– Я этого не могу объяснить, – произнёс Тилляев.

– Мой подзащитный полагает, что пистолет ему подбросили в то время, когда его самого не было в квартире, – добавил адвокат.

– У кого были ключи от вашей квартиры? – последовал вопрос.

Левитан молча кивнул.

– У Зульфии Ерматовой был второй комплект. Кроме того, я передавал ключи Светлане Севостьяновой, актрисе из нашего театра, – сказал Денис.

– С какой целью?

– Кажется, мой подзащитный говорил, что с бытовой, – зевнув, произнёс Иосиф Самуилович. – Какие-то личные вещи забрать. Кассету с записью спектакля, ещё что-то.

– Скажите, Тилляев, – произнёс следователь, – так где вы всё-таки были в момент убийства гражданки Ерматовой?

Денис дёрнулся за столом, однако Левитан сделал успокаивающий жест рукой.

– Мой подзащитный не может знать, в котором часу были произведены выстрелы в гражданку Ерматову. Кроме того, насколько мне известно, она не убита, хотя и находится в тяжёлом состоянии. Сообщите, пожалуйста, точное время.

Следователь переглянулся с оперативником, который сидел чуть поодаль. Опер скучал. Ему в принципе было наплевать, чем закончится эта история вообще и допрос в частности. Он своё дело сделал, рапорт составил, пусть теперь следак выясняет, этот ли мальчишка пытался пристрелить подружку или кто-то ещё. На мокрушника паренёк похож менее чем нисколько, однако убийцы нынче бывают всякие. С началом девяностых крыша у людей съехала, по ходу, окончательно. И возраст для преступления на почве ревности не помеха. Этим летом бабушка шестидесяти двух годочков от роду зарубила топором сожителя того же возраста, поймав его в бане за весёлыми играми с двумя девочками по вызову. Месяц назад шестнадцатилетний придурок разнёс из папиного ружья голову двоюродной сестре девятнадцати лет в знак признательности за отказ от интима с ним в пользу одноклассника. Так что…

– Рассказываю, – произнёс опер. – Установлено, что гражданка Ерматова в период от двух часов пятидесяти минут до трёх часов ровно впустила в квартиру неустановленное лицо. Которым мог оказаться и гражданин Тилляев, с которым она проживала вместе. Войдя в прихожую, неустановленное лицо произвело одиночный выстрел практически в упор из пистолета ТТ, который позднее был обнаружен в той же квартире, которую арендует Тилляев.

– Сразу возникает масса вопросов, – заговорил адвокат. – Выстрел из «Токарева», да ещё в ночном подъезде – это поистине адский грохот. Как получилось, что никто ничего не услышал?

– Расскажите, Сергей, – обратился следователь к оперативнику.

– Оружие было снабжено бандитским глушителем, – ответил милиционер. – В пластиковую бутылку налили немного воды, затем насадили горловиной на ствол пистолета и примотали скотчем. Кроме существенного глушения звука выстрела, подобное устройство может повлиять на начальную скорость и траекторию полёта пули, заставить её «раскачиваться». Возможно, преступник целился выше, но пуля попала в брюшную полость. Возможно, в стволе оказался бракованный или очень старый патрон. С такого расстояния ТТ обычно пробивает мягкие ткани тела навылет, оставляя выходное отверстие размером с кулак, но в нашем случае пуля осталась в теле пострадавшей. Повреждения внутренних органов названы существенными, но не будь того глушителя, гражданка Ерматова в считанные минуты могла скончаться от потери крови. По имеющейся час назад информации она была жива, хотя и в критическом состоянии. И пока её не довезли до больницы, оставалась в полном сознании и испытывала чудовищные страдания.

– Что-то, я смотрю, побледнели, а, гражданин Тилляев? – невесело усмехнулся Телегин. – Преступники частенько думают, что застрелить человека – это чик! – и готово. На самом деле так редко случается. Жертва, как правило, очень тяжело расстаётся с жизнью.

– Где я могу посмотреть на экспертное заключение по этому пистолету и глушителю, в котором было бы указано наличие на них отпечатков пальцев моего подзащитного? – перебил словоохотливого следователя Левитан.

– Результаты экспертизы будут завтра, – произнёс Телегин.

– В таком случае и допрос, наверное, логичнее провести завтра? – заметил Иосиф Самуилович.

– Послушайте… – с недовольным лицом сказал следователь. – Господин адвокат, быть может, прокуратуре виднее, когда следует проводить допрос арестованного, верно?

Левитан демонстративно посмотрел на часы. Однако продолжил:

– Второй вопрос: насколько глупым человеком должен быть мой подзащитный, чтобы после покушения на убийство своей девушки оставить в квартире пистолет, да ещё так, чтобы его с лёгкостью сумели найти оперативные работники? Повторяю – мой подзащитный заявляет, что пистолет ему подбросили специально.

Следователь немного помолчал, затем заговорил неспешно:

– Гражданин Тилляев, вы утром находились на работе в театре? У вас, насколько я знаю, сегодня была генеральная репетиция?

Левитан кивнул.

– Да, всё верно, – сказал Денис.

– Угу. И, как я понимаю, на генеральную репетицию вы вряд ли могли пойти с тяжёлого похмелья или после приёма сильного снотворного? Или – хуже того – наркотических средств?

– Ничего подобного я не принимал, – заявил Тилляев, поглядев на спокойно сидящего адвоката.

– Результат анализа мочи арестованного тоже будет готов завтра, – сказал следователь. – Однако я почти уверен, что мы вряд ли обнаружим там следы злоупотреблений психотропами… Верно ведь, гражданин Тилляев?

Денис молча кивнул.

– В таком случае, объясните, пожалуйста, как получилось, что вы не услышали звонка в квартиру? Что ваша девушка отправилась открывать дверь, и в прихожую вошёл посторонний человек? Надетая на ствол пластиковая бутылка с водой, конечно, приглушает звук выстрела, но отнюдь не делает его совсем беззвучным… Очень странно, что вы не услышали, как этот посторонний человек прятал в ящике стола пистолет… Сергей, ящик выдвинулся беззвучно?

– Отнюдь нет, – сказал опер. – Стол вообще был сильно перекошен из-за здоровенной вязальной машины, установленной на нём… Ящик пришлось открывать с большим усилием, и он громко скрипел и трещал при выдвижении.

– Но меня действительно не было дома, – сказал Денис.

– Ну, допустим… А где же вы всё-таки находились той ночью?

– Гулял в парке возле ДК речников, – произнёс Денис и густо покраснел.

– Вот знаете, гражданин Тилляев, – поморщился Телегин, – на суде вам будут задавать те же самые вопросы. Только более витиевато и с различными формулировками, в разных вариантах. При этом от вас потребуют чётких и ясных ответов. Судьи у нас опытные, они прекрасно видят, когда человек врёт. Вы сейчас врёте. Насколько мне известно, вы актёр, но сами, наверное, понимаете: валять ваньку на сцене – одно дело, а пытаться врать в зале суда – совершенно другое. Я охотно верю, что вас не было в квартире ни до попытки застрелить вашу подругу, ни после. Где вы находились, гражданин Тилляев, около трёх часов ночи?

– Я должен поговорить с моим подзащитным наедине, – быстро заявил Левитан. – И вообще, время уже почти одиннадцать. Сейчас не тридцать седьмой год, чтобы устраивать допросы по ночам. Отчёт в коллегию у меня и без того будет содержать информацию о нарушениях со стороны прокуратуры.

– Это о каких ещё нарушениях? – неприятным голосом спросил следователь.

– Узнаете позже, – пообещал адвокат. – Да, кстати. Вы в курсе, что моего подзащитного, исходя из сути вероятного обвинения, необходимо поместить в одиночную камеру? Полковник Вахрушев обещал, что лично проконтролирует этот момент.

– В курсе, – процедил сквозь зубы Телегин.

Действие одиннадцатое

В кабинете главного режиссёра беседа тоже затянулась надолго.

– Не могла себе даже представить такого сюрприза, – произнесла Севостьянова. – У меня просто шок.

– Догадываюсь, – быстро посмотрел на неё Дедов. – Это настоящий удар по репутации театра, что нашего молодого актёра обвиняют в попытке убийства. Да ещё девушки.

– Я в это не верю, – произнесла Светлана.

– Я тоже, – сказала женщина, представляющаяся главным режиссёром.

– Естественно, я того же мнения, – заявил Москвин, четвёртый из присутствовавших в кабинете. Других работников театра на встречу не пригласили – было решено ограничить круг только теми, кто так или иначе оказался вовлечён в судьбу Зульфии и Дениса, хотя бы и косвенно, как Дедов.

Элегантная высокая шатенка имела все основания для того, чтобы объявить себя руководителем театра. Из присутствующих в курсе дела находился только Москвин. Что касается Прониной, она пока не могла ничего ни подтвердить, ни опровергнуть. Был ещё один человек – тот самый, который косвенно оказался виноватым в этой ситуации, он сейчас должен был находиться в коттедже. К театру прямого отношения не имеющий, зато имел таковое к главному режиссёру.

Игорь Фалеев был типичным представителем богемы: некоторое время трудился дизайнером одежды, будучи также художником по костюмам на киностудии имени Горького. Оказавшись с каким-то поручением в Нижнеманске (Игорь отчасти в шутку, отчасти всерьёз говорил, что его сослали в ссылку), начал активно сотрудничать с местными театрами – благо опыт и художественный вкус имел вполне соответствующие. Скоро он стал близким другом Евгения Атаманова, весьма близким при этом, может быть, во всех отношениях. Сам же Евгений, который имел ранее несколько длительных или же скоротечных связей с женщинами (включая и Севостьянову), наконец прекратил перебирать их. Некоторое время обоих мужчин частенько видели вместе, что послужило пищей для понятных сплетен и скользких публикаций как в местной жёлтой прессе, так и в столичной. Дело кончилось тем, что Фалеев неожиданно исчез из города, так и не оставив после себя убедительной информации о том, правда ли он был любовником главрежа Атаманова, или же то всё досужие и гадкие сплетни. Через пару недель Нижнеманск покинул и Евгений Эдуардович. Поскольку он был человеком значительно более известным и популярным в городе, нежели его приятель-дизайнер, информация о вылете главрежа в Тель-Авив быстро стала достоянием прессы. Но кого нынче удивишь вояжем в Израиль? Выездные визы уже пару лет как упразднили за ненадобностью, да их и до отмены давно стали шлёпать в паспорта всем желающим без всякого согласования с некогда могущественным и зловещим ОВИРом, быстро превратившимся в обычную чиновную структуру, что-то вроде министерства торговли. Газета «The Балалайка» написала, что Атаманов и Фалеев за рубежом оказались в одном и том же месте – а именно в клинике «Эхилов». Здесь, в числе прочего, сообщал корреспондент, производят операции по смене пола, а также подготавливают обоснования для подобного вмешательства. Актёры театра, как и другие читатели газеты, ознакомились с этой информацией, но решили, что это либо утка, либо, если правда, то переделке подвергнется московский дизайнер.

Поэтому Дедов и Севостьянова, узнав, что теперь ими будет руководить не Евгений Атаманов, а Евгения Атаманова, испытали довольно большой спектр эмоций – от недоумения до… А впрочем, кто знает точно?

Но что касается Светланы, то она как раз отнеслась к удивительной перемене достаточно спокойно и без внутреннего сопротивления. Ну и ладно, будет теперь у них Евгения Эдуардовна. Чем плохо? Её больше интересовало, останется ли в театре всё по-прежнему, поскольку руководство Атаманова-мужчины её вполне устраивало.

Впрочем, нет. Сейчас она сильнее всего переживала о том, что же будет с её любимым мальчиком… Её любимой девочкой, которой ну просто никак нельзя находиться в тюрьме среди ужасных уголовников и не менее ужасных ментов, так похожих на её бывшего…

Дедов то и дело потирал ладонью лицо, после того как в очередной раз бросал взгляд на обновлённую руководительницу. Вот он точно то ли не мог поверить своим глазам, то ли отказывался принимать новый облик главного режиссёра. Впрочем, Константин хорошо знал, в каких ситуациях надо высказывать своё мнение, а в каких имеет смысл помалкивать. Поэтому он ограничивался либо нейтральными репликами, либо выкладывал отдельные мысли по поводу конкретных событий. Либо как мог оправдывался, потому что получил холодный, но основательный разнос за проведение генеральной репетиции в день ответственного спектакля. Севостьянова слушала знакомые реплики, произнесённые знакомым тоном, но совершенно иным голосом и порой ловила себя на том, что у неё раздваивается восприятие. Будто бы вместо одного главного режиссёра теперь за столом сидят сразу два: один – прежний, строгий и знающий театр как свои пять пальцев Евгений Эдуардович, и второй (точнее, вторая) – незнакомая элегантная женщина, каким-то образом тоже прекрасно понимающая творческий сценический процесс.

Разговор коснулся лежащих в больнице Прониной и Глущенко. Если вторая через день-два должна была выписаться, то по части первой пока точной информации не имелось. Москвин напомнил, что Мария обещала сразу же ставить его в известность, лишь только что-то изменится в состоянии Людмилы Ивановны, но нынешним вечером, по всей видимости, статус-кво сохранился. Затем дело дошло и до Дениса, попавшего в странную и чертовски неприятную историю.

– Конечно, я подозреваю, что скрыть от коллег и от общественности тот факт, что наш актёр попал под арест, невозможно, – говорила Атаманова. – Завтра либо Лев Лихтенштейн на канале НМТ покажет, либо в «Балалайке» напечатают новость… Вернее, даже не новость, а радостные вопли о том, что артист застрелил девушку.

– Ой, ну сейчас за это можно и в суд подать, – пробормотала Севостьянова.

– Можно и в суд. Только ведь люди запомнят не опровержение и не оправдательный приговор, которые у нас в стране всё ещё большая редкость, а горячую и хорошо поджаренную информацию… Это я к тому, что ни комментировать, ни вообще что-либо рассказывать о Тилляеве мы не должны. Света, Константин… Завтра первым делом донесите моё пожелание до всего коллектива, включая осветителей. Именно это, а не весть о том, что ваш главный режиссёр теперь «она». Вы понимаете, что у нас основное – театр и его репутация, его имидж, а потом уже всё остальное… По мне ещё пройдутся, вот увидите. Притом все – от «Балалайки» до «Благовеста», каждый со своей колокольни, конечно… Владислав Семёнович, когда должен позвонить Левитан?

– Думаю, с минуты на минуту, – ответил администратор, – если, конечно, следователи не вздумают затянуть допрос за полночь.

– Кошмарная практика, – проворчал Дедов. – Ничего у этих ментов не меняется. Но я всё-таки думаю, что они разберутся, кто стрелял и зачем.

– Кстати, а что это за ребята из Средней Азии, которые приехали за девушкой, чтобы вернуть её родителям?

Москвин охотно рассказал всё, что знал про Махмуда и Эсона со слов Зульфии.

– Этих парней мы видели возле мэрии, – добавила Света. – У них машина – зелёные «жигули».

В этот момент зазвонил телефон. Евгения сняла трубку.

– Театр… Да, Иосиф Самуилович… Нет, сейчас лучше вам поговорить с Москвиным.

Женщина протянула трубку администратору, негромко напомнив: «Он ведь ещё не всё обо мне знает».

Семёныч поговорил по телефону с адвокатом, через некоторое время попрощался с ним и доложил:

– Судя по всему, ситуация сложная, но решаемая. Завтра будут результаты экспертизы, потом – следственный эксперимент. Левитан уверен, что мальчишку удастся вытащить послезавтра.

– Прекрасная новость, – произнесла Атаманова. – Я просто обязана увидеть наконец этого удивительного юношу, который, как я понимаю, спас премьеру «Второй нити Ариадны».

*  *  *

Как и предполагала главреж, утром местный канал новостей сообщил подробности происшествия. Правда, вопреки мрачным ожиданиям, комментарии оказались довольно сухими. Да, покушение на убийство, в котором подозревается сотрудник одного из городских театров. К счастью, не были названы ни фамилия подозреваемого, ни конкретное учреждение культуры. Зато оказавшиеся на месте происшествия минувшей ночью не только вызвали «скорую», но ещё и сделали фото несчастной девушки, истекающей кровью. Телевизионщики не преминули показать снимки крупным планом. Лицо, правда, подали несколько смазанным, сделав упор на красные пятна, разбросанные по бледно-зелёной толстовке с надписью «Come together» и по бетонному полу подъезда.

Севостьянова ничего не могла понять – Зульфию она не узнавала на этих снимках. И дело было даже не в толстовке, которую Света обычно видела на своём молодом любовнике. Фото сбоку – довольно короткие для девушки волосы, только чуть закрывающие уши. Но это понятно – то ли от нечего делать, то ли из озорства Ерматова, пока сидела в коттедже, соорудила себе каре, так называемую «венгерку». Примерно такой же длины к тому времени отрастил свою белокурую шевелюру Денис. Но Зульфия всегда была брюнеткой, теперь же на полу лежала светловолосая девушка. Облачённая в одежду типа «унисекс» – толстовку, мешковатые джинсы и белые кроссовки.

И тут до Светы дошло окончательно. Она вспомнила банку с надписью «Блондоран», которая стояла на подоконнике в тот неловкий вечер, когда девушка застала их с Денисом в недвусмысленной ситуации. Но если так, значит… Боже ты мой, теперь она поняла, в чём тут дело! Но это же просто ужас, кошмар!..

Выскочив на улицу, она подбежала к ближайшему таксофону и набрала номер администрации театра. Длинные гудки. Ну да, в девять утра сегодня вряд ли кто-то будет там сидеть и ждать звонков! Но время терять нельзя. Может, Москвин в виде исключения появится хотя бы к десяти?

К счастью, так и случилось. Изнемогающую от нетерпения женщину администратор усадил на диванчик в фойе рядом со своим столом и коротко изложил ситуацию:

– Левитан сообщил, что ночью ничего нового и ничего плохого не произошло. Наш Денис сидит в одиночке. На допрос его вызвали только после приезда адвоката. Буквально с минуты на минуту ждут результатов экспертизы.

– Вы видели новости? Я не сразу смогла узнать Зульфию. Она что – постриглась и перекрасилась? Когда? Зачем?

– Этого никто не знает. Но это верно, и ошибки быть не может. Поступившая в реанимацию девушка – действительно Зульфия Ерматова, только она теперь крашеная блондинка.

– Понятно. А адвокат не сказал, из какого оружия стреляли в девушку?

– Сказал. Из старого пистолета системы Токарева.

– Это который «тэтэ»?

– Да, он самый.

– Спасибо, Семёныч, – выдохнула Светлана. – Я поеду, пожалуй.

– Что за спешка такая сегодня?

– Я знаю, кто стрелял в Зульфию. И я знаю, что хотели убить не её.

– Погоди… Стой!.. Ну вот, что ты с ней будешь делать? – расстроился Москвин и стал набирать сотовый номер Атамановой.

*  *  *

А Зульфия той ночью действительно решила завершить процедуру смены имиджа, которую начала ещё в коттедже. В квартире уже было достаточно тепло – батареи отопления наконец принялись греть как положено, и девушка, не опасаясь замёрзнуть, скинула лишнюю одежду, оставшись только в трусиках-слипах. Изучив инструкцию на банке, она принялась делать своё тёмное каре светлым. Процесс затянулся надолго, но дело того стоило. Таинство превращения самой себя в блондинку виделось девушке восхитительным и даже каким-то мистическим, волшебным действом. Ей самой казалось, что этими манипуляциями она как будто отбрасывает отжившую часть себя, словно гусеница, которой пришло время превратиться в красивую бабочку. Укоротила волосы – и нет больше связи со страшными и пугающими традициями, буквально за считанные дни возвратившимися из средневекового ада. Выщипала брови – и стала независимой от мнения старших и свободной от их воли. Теперь нужно отправить в прошлое её не такую уж долгую, но странную и оказавшуюся столь горькой на вкус связь с Тилляевым… По иронии судьбы, волосы девушки становились по мере отбеливания странно похожими на Денисовы, приобретая тот самый цвет спелой пшеницы, который ей так всегда нравился. «Венгерка» давно потеряла форму, и теперь светлые локоны рассыпались по плечам, создавая ощущение лёгкости и свободы.

Денис так и не появлялся, а времени уже было больше двух часов ночи. Зульфия не хотела думать о том, что бывший её парень наверняка спит (спит, ага, как же!) со Светланой. Несмотря ни на что, злость, досада и ревность по отношению к возрастной актрисе по-прежнему продолжали периодически жалить её сердце, притом весьма чувствительно.

Волосы почти совсем высохли, и Зульфия в очередной раз, смотря на себя в зеркале, убедилась, что выглядит восхитительно… К тому же из одежды на ней сейчас был самый минимум. Как славно встать во весь рост и оглядеть себя в отражении полностью!

Из подъезда донёсся негромкий шум, как будто загремела связка ключей. Денис, что ли, вернулся? Ну, вернулся, что ж с того – ведь в эту квартиру он имеет полное право входить всегда, как только ему вздумается. Да, и второй комплект ключей вроде был у него сейчас.

Показываться бывшему парню в полуголом виде совсем не хотелось – ведь Тилляев теперь был всё равно что чужой, посторонний… И как это всё было глупо и нелогично!

Зульфия быстро защёлкнула лифчик, натянула джинсы, влезла в просторную светло-зелёную толстовку Дениса. Подошла к двери, посмотрела в глазок. Она едва не задала вопрос «это ты?», как то бывало много раз прежде. Особенно если вспомнить, что традиционный ответ Дениса был «несу цветы» – словно отзыв на секретный пароль, означавший, что юноша настроен на нежные поцелуи и дальнейшие взаимные изучения потайных уголков тела. Так было до знакомства с этой Тоней Парфёновой, будь она трижды проклята до седьмого колена вместе с её создателями…

Дверь открылась. На лестничной площадке (в прихожей) было темно, но Зульфия хорошо видела мужской силуэт – тёмный и высокий. Денис иногда добавлял себе роста, надевая полуботинки на поднятых каблуках, но сейчас эта обувь стояла на полке под одеждой. Со стороны комнаты по прихожей мазнул свет фар автомобиля, разворачивавшегося во дворе. Девушка успела увидеть, что силуэт приподнял в руке предмет довольно больших размеров, вроде бы упакованный в полиэтиленовый пакет. Послышался странный трескучий хлопок, будто разрывают что-то прочное, и прихожую озарила яркая оранжевая вспышка. В тот же миг сильнейший удар в живот сбил Зульфию с ног – словно бы ей с размаху впечатал в тело свой кулак сам Кинг-Конг. Дыхание прервалось, в голове пронёсся сноп искр, как от электросварки. А затем живот полыхнул безумной болью, словно бы у девушки внутри взорвалась атомная бомба. С трудом втянув в себя воздух, Зульфия завалилась на бок и подтянула к животу колени. Тронула ладонью ревущую вулканом рану и напоролась на что-то тёплое, липкое, страшное. Зловещий силуэт включил фонарь, осветил лежащую на полу фигуру, перебирающую ногами, и до ушей девушки донеслись ругательства. Злые, злорадные или радостные – это Зульфия уже вряд ли могла оценить. Тяжёлый и быстрый топот раздался по квартире. Через некоторое время щёлкнул замок входной двери – незваный и опасный гость ретировался.

Зульфия, не в состоянии сдержать хриплые стоны, пыталась съёжиться, сжаться как можно сильнее, словно бы таким образом удалось хоть как-то приглушить боль, рвущую живот изнутри. Девушка понимала, что в неё всадил пулю бандит или маньяк – так, как об этом постоянно пишут газеты. И что через несколько часов ужасных мучений она истечёт кровью в прихожей, и никто не сумеет её спасти.

Чтобы встать на колени, девушке понадобилось минут пять. Для этого пришлось одной рукой хвататься за этажерку у стены, а другую прижимать к животу. Из него что-то пыталось выскочить наружу, и было крайне необходимо удержать это внутри себя. Ещё минут семь-восемь ушло на то, чтобы прислониться к входной двери (Зульфии казалось, что она потратила по меньшей мере полчаса) и отодвинуть защёлку замка. Дверь открывалась внутрь, и когда девушка потянула её на себя, то потеряла равновесие и опрокинулась назад, спиной на пол. Боль была такая, что заставила Зульфию кричать без перерыва минуты две или три. Почти ничего не видя из-за темноты, сгущавшейся перед глазами, девушка переползла на спине ногами вперёд через порог прихожей и оказалась на лестничной площадке, освещённой тусклой лампой. По-видимому, кто-то услышал отчаянные крики – на других этажах защёлкали замки и засовы. Но Зульфия, страшась, что равнодушные или запуганные люди не рискнут выйти из квартир до утра, принялась слабеющей свободной рукой барабанить в чужие двери на своём этаже, с трудом перемещаясь по бетонному полу всё так же – спиной вниз. Другой рукой она изо всех сил зажимала рану, хотя прикасаться к животу было очень, очень больно.

«Девчонку убили!» – донеслось до Зульфии.

«Это про меня, наверное, – подумала девушка вяло. – Но вообще-то не убили вроде бы… Я ведь всё вижу и даже говорить могу».

И действительно, Зульфия ещё довольно долго воспринимала окружающее сквозь рвущую и тянущую боль. Она сначала просила вызвать «скорую», потом пыталась объяснить людям в белом и сером, что с нею произошло, а также требовала закрыть дверь, чтобы из квартиры ничего не пропало. Но она всего лишь воображала, что говорила вслух. На самом деле боль не давала ей отчётливо произносить слова, и до медиков, оперативников и соседей доносились лишь тихие стоны и всхлипы.

Ерматова потеряла сознание только на операционном столе. Поэтому озадаченную реплику хирурга «и что нам прикажете тут делать?» она уже не могла услышать.

*  *  *

Илья не поверил своим глазам.

– Надо же! – произнёс он. – Великая актриса собственной персоной. Какого чёрта?

– Поговорить надо, – сказала Севостьянова.

Бывший муж смерил взглядом Светлану. Да, что-то в ней здорово изменилось по сравнению с тем моментом, как эта похотливая кошка просто искры разбрасывала, идя на потрахушки с сопливым любовником… Но действительно, что ей от него надо? Вряд ли деньги пришла предлагать.

– Ну заходи, раз сама явилась. В комнату проходи, только боты сними.

Илья раскрыл дверь прихожей пошире, впуская женщину. Светлана бросила взгляд в проём, ведущий на кухню и порадовалась, что бывший не предложил пройти в до предела захламлённое и грязное помещение, где на липком полу громоздился липкий стол, полный липкой посуды… Впрочем, комната выглядела немногим лучше. Хотя стулья вроде чистые – и на том спасибо.

– Может, принесла чего? – спросил Илья, устраиваясь на другом стуле, который коротко взвизгнул под тяжестью задницы бывшего милиционера.

– Спросить хочу кое-что, – произнесла Светлана. – Как тебе пришла в голову эта ужасная мысль?

– Какая именно? – подавив злобный вздох, поинтересовался Замороков.

– Зачем ты решил застрелить мальчишку? – дрогнувшим голосом спросила Светлана.

Илья, видимо, ожидал чего угодно, но только не этого. Он даже встал со стула, подошёл чуть ближе к женщине, словно пытаясь её рассмотреть получше. Ничего особенного не углядев, вернулся на место.

– Какого ещё мальчишку? – прищурившись, спросил он. И тут же до него дошёл смысл вопроса:

– Этого… Твоего юного жеребчика, что ли? Как его? Дениса? Да ладно. Руки марать только.

У Светланы вспыхнуло лицо.

– Ты можешь говорить что угодно, но я знаю, что это попытался сделать ты. У тебя есть пистолет, ты хвастался пьяный. Пистолет системы Токарева, ТТ, который ты украл во время какой-то вашей оперативной работы.

Илья задумался. Чёрт возьми, неужели он уже тогда, пока они жили вместе, допивался до такого состояния, что поутру не помнил о своей вечерней болтовне? Надо же, как неосторожно…

– И что? – спросил он. – С чего ты решила, что у меня действительно есть пистолет, и что я решил пристрелить твоего щенка?

– Ты забыл, как пугал меня этой пушкой? Когда я заговорила о разводе с тобой? Как ты орал, что скорее убьёшь меня, чем позволишь уйти? Как пистолетом перед моим лицом размахивал?

Замороков скривился. Он совершенно не помнил этого. Видимо, напился до зелёных соплей, идиот!.. Но, с другой стороны, вряд ли она будет выдумывать. Да ещё ведь, что интересно: хоть и курица, а запомнила марку оружия! Значит, действительно, он её стращал пистолетом. Вот осёл! А если бы она его сдала в прокуратуру? Это было бы вполне естественно. Он бы не отвертелся, даже несмотря на то, что тогда ещё находился на службе, и притом на хорошем счету у начальства! Но она его не сдала, и это казалось весьма странным.

– Ну-ка, расскажи теперь, с чего тебе всё-таки пришла в твою тупую голову подобная мысль? Я твоего блондинчика не трогал. Хотя, признаюсь, видел его мерзкую рожу и не отказался бы её попортить. Но, как видишь, моё благородство безгранично. Я не стал этого делать. Мне наплевать на него и на то, что ты с ним трахаешься. Живите и веселитесь. Всё равно ты ему через пару месяцев наскучишь, и он найдёт себе тёлочку посвежее. Так всегда бывает, не ты первая, не ты последняя. Ты уже отплясала своё, а ему ещё как минимум пяток девок попортить надо успеть, прежде чем какая-нибудь стерва сядет на шею и начнёт пить кровь…

– Да прекрати ты нести демагогию! Ты мне и раньшеговорил, в том числе после развода, что тебя бесит даже одна мысль о том, что я найду себе нового мужчину. Ты грозился, что убьёшь его. И о чём я должна была подумать, когда узнала, что вчера стреляли в девушку Дениса?!

Светлана кинула на стол газету «The Балалайка» с фотографией Зульфии на первой полосе. Лицо девушки, лежащей на полу в подъезде, ретушёры немного замаскировали, но не узнать её было трудно. С другой стороны, кто знал Зульфию раньше, тот вряд ли мог бы опознать её в блондинке с короткими волосами.

Илья глянул на фото, затем перевёл взгляд на Светлану.

– Знаешь, всегда был уверен в том, что у всех баб в голове сплошная каша. Про тебя и говорить нечего. Сначала ты меня обвиняешь в том, что я собирался грохнуть твоего дружка. Теперь показываешь мне ещё одну его любовницу. Классные у вас отношения, я в восторге… Её тоже застрелили, что ли? Но и опять же – при чём тут я? Какое мне дело до всяких ваших театральных шалав?!

– Во-первых, она не из театра. Во-вторых, зачем сразу навешивать ярлыки? Никакая не шалава, а очень хорошая девушка… И ты стрелял в неё, думая, что это Денис.

– Слушай! Вот кого я бы сейчас размазал по стенам, так это тебя! У тебя вместо мозгов сплошная протухшая сперма! Ты уж определись сначала, кого я будто бы собирался застрелить – девку или пацана. И вообще, ну что за резон мне в кого-то палить! Я разве киллер какой-нибудь? Единственный человек на земле, которого мне бы хотелось видеть в гробу – так это моя бывшая. И то ведь, она ещё каким-то чудом продолжает коптить небо. Я добрый человек. Убирайся нахрен. Потому что моя доброта скоро закончится, и я тебе точно нос по щекам размажу.

– Тебя душила ревность. И ты задумал убить Дениса. Пришёл ночью в дом, где он живёт. Надел на пистолет глушитель. Но Дениса там не было, в квартире находилась его бывшая девушка. Она остригла и перекрасила волосы, так, что её теперь не узнать. В темноте ты принял её за Дениса и выстрелил. Наверное, ты понял, что ошибся, и потому решил подбросить пистолет в квартиру. А сам ушёл. Девушка получила пулю в живот! Я не представляю, как дико она мучилась, но если бы она не смогла открыть дверь и выползти на лестничную клетку, то скоро умерла бы от потери крови.

Илья вдруг задумался и даже как будто успокоился. И помрачнел, но как-то иначе, по-новому, нежели обычно при разговорах с бывшей женой.

– Так, мне эта история начинает казаться очень интересной, – вдруг произнёс он. – И действительно паршивой. Пожалуй, я даже не стану тебя бить. Естественно, никакого отношения к убийству я не имею… Хотя, погоди. А хахаль твой что?

– Его арестовали.

– Ну, этого следовало ожидать. Девка-то жива осталась?

– Она в критическом состоянии, насколько я знаю. Может умереть в любой момент.

– Ясно. И, кажется, я понимаю, почему ты сейчас здесь. Ты вообразила, будто я настолько мерзок и отвратен, что в состоянии пристрелить пацана, лишь бы сделать тебе пакость? Дура ты всё-таки, Светка, ох и дура! Во-первых, я этого не делал – повторяю для тупых. А если бы я это действительно натворил, и ты бы сейчас припёрлась, чтобы сделать мне подобную предъяву, то уже валялась бы в ванне, а я потихоньку рубил тебя на мясо, а после разнёс твои детали по разным помойкам на районе ближайшей ночью.

– А пистолет? – сказала Светлана, действительно ощущая себя последней идиоткой.

– А что пистолет? Кстати, у меня его и нет уже давно. Даже если ты сейчас сумеешь организовать обыск на моей хате, его не найдут. Давай, устраивай. Я обещаю, что даже бить тебя не стану. Правда, я точно не знаю, в котором часу это произошло, но и лепить себе левое алиби не буду. Повторяю ещё раз – я тут ни при чём. Поняла? Теперь собирай свои кости и выметайся. Видеть тебя не могу.

Светлана поднялась. Пол под ногами тошнотно покачивался. Она сделала несколько шагов по направлению к прихожей, как вдруг бывший муж её окликнул:

– Погоди.

Женщина остановилась и медленно повернулась лицом к Илье. Тот произнёс:

– Вернись.

Светлана, точно сомнамбула, мягкими шагами прошла в комнату и опустилась на скрипучий стул.

– Слушай сюда, – заговорил Замороков. – Я так понимаю, тебе очень хочется вытащить своего хахаля с кичи, куда его определили как самого вероятного подозреваемого. Скорее всего, у тебя ничего не выйдет. Я своих бывших сослуживцев знаю, и в курсе, что им проще отправить чувачка на зону «паровозом», чтобы получить галочку и звёздочку, чем оставить «висяк». Незакрытое дело плохо для продвижения по службе и репутации. Если ты сама вздумаешь играть в сыщиков, то тебя либо тоже пристрелят, либо посадят. Вообще на твою судьбу мне глубоко плевать, но вот пацана чисто по-человечески жаль, хотя он и дурак, что связался с тобой. Идея, что кто-то хотел убить именно его, но по ошибке выстрелил в девку, мне кажется довольно глупой. Я чую, что тут всё как-то не так. Сама знаешь, бывших ментов не бывает. Так вот, если хочешь знать моё ментовское мнение – планировали убить именно девку.

– За что её убивать? Она же никому никакого вреда не причинила?

– А твоего бойфренда? Он разве успел кому-то дорогу перейти, да так, что его грохнуть нужно? Нет, не то. Короче, вот тебе информация к размышлению. Я знаю двух чучмеков, которые имели до этой девки интерес. И очень большой, судя по всему. Они мне подсовывали её фото, думая, что я имею какое-то отношение к вашему театру. Одного зовут Махмуд, другого – не знаю. У первого, длинного, такие мерзкие усики, у второго…

– Бородка торчком! – закончила Светлана. – Это Эсон.

– Так ты всё знаешь лучше меня! Девка, видимо, сама родом из какого-нибудь черкестана. Как её зовут, в курсе?

– Зульфия.

– Ну вот и ответ. До того, как припасть к твоим повидавшим всякие виды прелестям, Денис крутил с этой девчонкой, а такие вещи в некоторых бабайских семьях не прощают. Особенно сейчас, когда во многих отделившихся странах начался разгул исламизма. Не исключено, что ей решили отомстить. Так сказать, восстановить честь семьи путём смытия позора кровью. Это у них бывает.

– Но ведь… Она же с Денисом рассталась.

– Ну почему вы, бабы, такие дуры? – с чувством произнёс Илья. – Какая разница, рассталась – не рассталась? Это мы, русские, дебилы – нам часто бывает насрать, сколько было мужиков у тётки прежде. А джигиты более разборчивы. Переспала девка с посторонним парнем до свадьбы – уже всё, бракованная, можно в утиль сдавать, как пустую стеклотару. А если переспала с немусульманином, с неверным – так ещё и отступница, источник великого позора для отца и братьев. Понимаешь теперь? Советую тебе передать эти соображения кому следует. Но сама к азиатам не суйся и вопросы не задавай. А то и в тебя пулю всадят, чего доброго. Ваше бабское племя, конечно, учить надо, и по мусалам лупить со всей дури, чтоб вы хоть что-то понимать начали… Но стрелять в живот – это беспредел. Видел я, как люди такими ранениями мучаются – веришь-нет, спать потом долго не мог нормально. Так ни с кем нельзя поступать. Даже с последними шалавами.

Илья, несмотря на зловещий смысл своей тирады, выглядел непривычно спокойным и едва ли не участливым. И тон его речи был таким же. Если поначалу он буквально рычал на Светлану, то сейчас обращался к ней вполне нейтрально, словно беседовал с соседкой или, может быть, коллегой. Не исключено, что даже рассчитывал на какое-то взаимопонимание. Впрочем, Света действительно сочла версию бывшего мужа если не вполне правдоподобной, то достойной внимания. Естественно, если отбросить его разглагольствования о женской неполноценности. С этими убеждениями спорить было бесполезно, да и бессмысленно.

– Вот, я думаю, теперь ты убедилась, что побывала у меня не зря, хотя и пришла, набитая, как обычно, всякими глупостями. И всё, я тебя не собираюсь задерживать.

Света снова встала и направилась к выходу. Теперь пол под ногами не качался, и вообще – женщина ощущала себя гораздо увереннее, чем несколько минут назад. Но в прихожей, обувшись, снова повернулась к Илье:

– Знаешь, что?.. Спасибо, – сказала она.

– Да ладно, – проговорил Замороков, сдвинув брови.

Света прикусила губу и постаралась поскорее покинуть квартиру бывшего мужа. В любом случае общение с ним оставляло чувство, бесконечно далёкое от умиротворения.

*  *  *

Следователь Телегин был угрюм и мрачен. Он посмотрел на часы и произнёс:

– Так, Тилляев. Время без пяти одиннадцать. Мы и так с тобой излишне затянули всю эту волынку, но если твой защитник не появится ровно к одиннадцати, будем разговаривать без него. Хотя это очень странно. Обычно адвокаты уровня Левитана не опаздывают.

– Может быть, вы ему позвоните? – спросил Денис.

– А оно мне надо? – осклабился Телегин. – Придёт – ладно. Не придёт – ещё лучше.

– Но он мне запретил что-либо говорить без его разрешения.

– Кого это волнует, Тилляев? Говорить стану в основном я. А ты можешь молчать, мычать или трясти головой – всё будет истолковано как нужно мне. Понимаешь?

Денис решил промолчать.

– Вот и чудно. К тому же у меня для тебя есть три новости – одна хорошая, одна нейтральная и одна плохая. С какой лучше начать?

Денис пожал плечами.

– Тогда с нейтральной. В твоём организме нет следов наркотических или психотропных веществ. Но особого значения для нашего случая это не имеет. Если бы их нашли в большом количестве, а ты бы валялся в отрубе хоть в квартире, хоть на хазе среди торчков, ушлый адвокат ухватился бы за этот факт как косвенную причину того, что ты сам не в состоянии стрелять. И, если бы ты был в квартире, то и я, и суд могли бы поверить, что ты настолько глубоко спал, что не мог слышать ни того, как твоя подруга открыла дверь, ни того, как кто-то стрелял через глушитель из пистолета. Теперь хорошая новость – на пистолете твоих отпечатков пальцев нет… Во, смотрю, ты заулыбался даже. Ну а вот теперь время для плохой новости. Ты сильно не радуйся – других-то отпечатков тоже нет. Значит, оружие тщательно вытерли, прежде чем положить в ящик стола. А вот ящик-то как раз пестрит твоими пальчиками. И гражданки Ерматовой тоже. Но отпечатков пальцев посторонних лиц на нём нет. Ты, наверное, читал детективы? Они в большинстве своём глупы, но две мудрости часто в себе содержат. Первая – это то, что преступник, как бы он тщательно ни готовил преступление или ни заметал за собой следы, а всё равно какой-нибудь промах да совершит.

Денис сделал неопределённый жест руками. Без Левитана он чувствовал себя крайне неуютно, а ночь в холодной камере следственного изолятора подействовала на него угнетающе. Что, собственно, и требовалось от подобного помещения – подавить психику человека, впервые попавшего под арест.

– Не хочешь знать, какую вторую мудрость частенько излагают писатели детективов?.. Ну ладно. Вторая – это то, что преступник всегда будет пойман, вина его доказана, а сам он потом отправится отбывать положенное наказание. Знаешь, если господин Левитан от тебя отказался – что меня, в общем-то, не сильно и удивляет – то я тебе не завидую. Государственный защитник сверх необходимого для проформы отдуваться не будет, и суд тебе даст ровно столько, сколько запросит прокурор. А запросит он много. Тут, правда, есть один нюанс – ты ведь гражданин иностранного государства, хотя твои документы крутятся в какой-то бюрократической карусели. И сейчас по запросу прокуратуры можно приостановить этот процесс. Запрос этот буду делать я. Если подсудимым будет гражданин иностранного государства, то тебя депортируют на родину. Что там с тобой случится – одному ихнему аллаху известно. Я лишь могу предположить, что многолетнее пребывание в общей камере тамошнего зиндана с местного разлива уголовниками для тебя будет весьма грустным. Не знаю, сколько ты выдержишь. И насчёт «многолетнего» я, пожалуй, погорячился – тебя вынесут ногами вперёд где-нибудь через три месяца. И защищать там будет некому. Здесь хоть полковник Вахрушев может подсуетиться, чтобы тебя никуда не этапировали, а оставили в так называемой «красной зоне». Есть у нас в пригороде такой «детский сад» для случайно оступившихся интеллигентов. Тех, кого на обычной зоне уголовники насилуют сразу же по прибытии. А конвойные – дубаки, выводящие и прочие – бьют таких как ты каждый день. И в камере будут добавлять, пока все зубы не повышибают. На это уходит от силы пара недель. Но бить всё равно продолжат и дальше. Кстати, ты в курсе, для чего смазливым юношам с круглыми попками зубы выбивают? Чтобы уголовники могли без опасений им в рот давать, зная, что беспомощный дрищ будет сосать как следует и не попытается откусить член. Это, кстати, я тебе рассказываю про порядки на зонах, какие они были до распада Союза. А что там творится сейчас, особенно в южном зарубежье, думаю, просто не вышептать…

Телегин даже зажмурился и покачал головой. Ужас, в который погрузился Денис, описать было невозможно.

– Но если прокуратура такой запрос не сделает, то через какое-то время ты получишь российский паспорт. И судить будут уже гражданина Российской Федерации, которого потом никуда не увезут, а оставят в здешнем «детском садике». У тебя появится шанс вести местный драмкружок, например. Это поощряется. Тебе, может быть, даже не придётся робу заключённого носить, и камеры там достаточно комфортные, по сути обычные комнаты, только с решётками на окнах. А если тебе повезёт, и девушка выживет… И допустим, она заявит, что в неё стрелял не ты, а… Неважно, кто, то дело вернут на пересмотр для возобновления производства ввиду вновь открывшихся обстоятельств. Сам понимаешь, если тебя в это время начнут насиловать во все дыры среди саксаулов в другой стране, то это уже не будет иметь ровно никакого значения. А будучи в драмкружке, в нескольких километрах от здешнего зала суда, ты, глядишь, и на свободу выйдешь с погашенной судимостью, будто её и не было. И с целыми зубами… Ну что, Тилляев, есть о чём подумать?

Денис, естественно, соображал уже совсем плохо. Он чувствовал себя словно в кошмарном сне, но нашёл силы задать вопрос:

– Так, а что от меня требуется?

Телегин, который только что произнёс достаточно убедительную тираду, в коей правды было не больше, чем наполовину, улыбнулся:

– Подпиши признательные показания.

– Как так? – не понял Тилляев. – Признательные в чём?

– В том, что ты стрелял в свою приятельницу… Не желал причинять ей зла, и вообще старался попасть в сторону. Допустим, просто попугать решил её, после того как она устроила тебе сцену ревности или ещё что-нибудь подобное.

– Но я ничего такого не делал! – воскликнул Денис.

– Ты не понял. Если ты не подпишешь признание, то тебя всё равно осудят. Вся доказательная база против тебя, Тилляев. И, как я уже говорил, ты будешь депортирован на родину. Это делается очень быстро, поверь мне.

– А если подпишу, то…

– То тебя осудят как российского гражданина и оставят здесь, дожидаться возобновления дела.

До Дениса стало доходить.

– Понятно. Вы сказали, что Зульфия… Гражданка Ерматова жива?

– Пока да.

– Так, наверное, мне есть смысл дождаться, когда она придёт в себя и сможет сказать, что я никакого отношения к этому… происшествию не имею?

Телегин некоторое время тяжёлым взглядом смотрел на Дениса.

– Ты бы не умничал, Тилляев, – сказал он. – Гражданке Ерматовой разворотило весь живот, она в коме. Сколько времени потребуется, чтобы она пришла в сознание, неизвестно. Может быть, понадобится дополнительная операция, да не одна. И пока Ерматова не пройдёт, как это сейчас модно называть, период реабилитации, никто и никаких показаний снимать с неё не будет. Ей даже про тебя ничего говорить не станут. Это долгий срок, Тилляев. Может быть, месяц или два. При Союзе люди в СИЗО годами сидели, но сейчас другие времена. Да и преступность выросла в сотни, тысячи раз! В общем, на такую роскошь, как сидение в одиночке до тех пор, пока не придёт в себя девушка, можешь не рассчитывать. Грубо говоря, ты занимаешь место, на которое претендуют киллеры, рэкетиры и прочие всякие рецидивисты. Нам уже год обещают построить новую тюрьму, но воз и ныне там.

– Я понимаю ваши проблемы, – Денис сделал робкую попытку ощетиниться. – Но для меня особой разницы нет, где сидеть – в СИЗО или вашем «детском садике».

– А разница есть, – прошипел Телегин. – Значит, так, Тилляев. Сутки тебе на размышление. Это очень много. Завтра в это время ты будешь решать здесь свою судьбу. И я тебе настоятельно рекомендую решить её правильно. И не тянуть. Потому что сегодня ты ещё будешь спать в одиночке. Но следующую ночь можешь провести в общей камере, где на шести нарах чалится тел двадцать. Прими моё искреннее сочувствие, потому что там тебя радостно поприветствует весь зоопарк преступного мира. Вернее, не тебя, а твою жопку. Заранее советую не сопротивляться. Потому что эти зверьки изнасилуют тебя в любом случае, а если им что-нибудь не понравится, то и покалечат. Полковник Вахрушев, конечно, будет недоволен. И то, если он про тебя вспомнит. Насколько я знаю, ты ему не родственник и даже не сынок любовницы. А указывать следственному отделению, как поступать, он вообще не имеет формального права. Ну, мы накажем кого-нибудь из прапорщиков – выговор, например, объявим. Без занесения в личное дело. Уловил, Тилляев?.. Всё, можешь отправляться обратно в камеру. Наслаждайся последними спокойными часами.

Действие двенадцатое

Визит бывшей супруги и новость, которую она принесла, произвели на Илью Заморокова тягостное впечатление. Светлану он по-прежнему терпеть не мог и с гораздо большим удовольствием поколотил бы её, как в минувшие времена, а вот теперь – видишь ли! – снизошёл до разговора с нею.

Приняв на грудь сто пятьдесят под нехитрую закуску, экс-капитан милиции погрузился в размышления.

Значит, так. Светка действительно шлёпается с мальчишкой, который только недавно стал совершеннолетним. Это уже само по себе караул и бред, но ладно – люди и в более дебильные отношения вступают, вон гомосеков взять, которых нынче расплодилось как тараканов. Да, с пацаном многое что-то не так. Но его хотя бы на женщин тянет – это уже худо-бедно нормально, на прочее можно глаза закрыть.

И с пистолетом тоже «не так». Эта связка «сопляк и пистолет Токарева» плохо укладывалась в голове бывшего мента. Особенно если вспомнить, как хитро, по-бандитски стрелок накрутил импровизированный глушитель на ствол. Тут надо палить в плотный упор, ибо даже такое препятствие пусть немного, но погасит начальную энергию вылетающей пули, заставит её раскачиваться или кувыркаться. При обычном пробое человеческого тела пуля из ТТ оставит на входе дырку диаметром в палец, а на выходе – в два или три. Зато раневой канал проложит сравнительно ровный и гладкий, а если подстреленному оказать оперативную помощь, то он довольно быстро встанет на ноги. Но если кувыркающийся кусок металла угодит в живот, то с большой степенью вероятности устроит внутри тела натуральную мясорубку из кишок и их содержимого. Илью даже передёрнуло. Нет, девка такого не заслуживает. Пусть она, скорее всего, такая же шалава, как большинство девок, но не заслуживает. Удивительно, что она вообще осталась жива.

Но знал ли стрелок, каков эффект будет от глушителя? И чего он добивался, кроме собственно глушения выстрела? Скорее всего, он действительно рассчитывал убить девчонку наповал. Возможно, навсегда заткнуть ей рот или… Или, может быть, отомстить? И вообще, кто это мог сделать? Неужели и впрямь азиаты?

Замороков вспомнил свою первую встречу с гангстерами, которые вымутили у него видеокассету. Та лента с записью несомненно принадлежала его бывшей. Он ещё удивлялся, каким же образом Светлана умудрилась снюхаться с бандитами, на которых пробы негде ставить… И тут как чёртики из табакерки выскочили два гостя из южных краёв – то ли узбеки, то ли таджики, то ли туркмены, то ли ещё кто (Замороков в этом не разбирался). И им была нужна как раз та самая девчонка, с которой жил парнишка из театра, пока его не накрыла своим пельменем Светка… а девчонку, видимо, просто отодвинула в сторону, чтоб под ногами не путалась. Отодвинула? На это баба очень даже способна, но не стрелять же она станет! Конечно, можно допустить, что те два отморозка передали Светлане сначала кассету, а затем и пистолет. Коль скоро бывшая непонятно каким образом, но всё-таки имеет отношение к бандитам. Хотя сама-то она никакая не бандитка – не смешите мою жопу! И вряд ли в курсе, за какое место надо держать пистолет, не говоря уже о способах накрутки глушителя из пластиковой бутылки! С другой стороны, это мог сделать кто-то из бандюков по наущению Светки, но чтобы бывшая – овца и курица в одном лице – задумала всерьёз «заказать» соперницу – в это Илья поверить не мог.

Значит ли это, что с бандитами действительно как-то связаны те «джигиты»? Гангстеры сначала напустили ему, Илье, порцию холода в штаны (надо сказать, бывший мент на самом деле струхнул), а потом подошли те два азиата, которым была нужна эта девчонка. Вопрос – зачем?

А ведь если действительно убивать? Мало ли, что это за «джигиты» такие – некоторых ведь уже с тринадцати лет учат не только в седле держаться, но и палить по живым мишеням. Илья не раз и не два слышал про извращённые понятия о «чести» среди жителей южных стран, особенно из отдалённых горных аулов. В какой-то степени эти понятия Илья разделял – девкам не пристало скакать по разным мужским членам до свадьбы (да и после, если уж на то пошло, тоже), однако побивание камнями или иные способы смертельной расправы считал изуверскими и варварскими. Вот поколотить сучку, разукрасить ей вывеску – это уж как Бог свят! И подавить морально, чтоб на посторонних кобелей глаз поднять не смела – тем же концом по тому же месту! Жаль, что со Светкой так не удалось сделать – у неё столько ложной гордости оказалось, да плюс невесть кем внушённые мысли, что баба имеет такие же права, что и мужик, включая право на смену половых партнёров. Порченая баба, видать, изначально, с рождения такая  оказалась!

Но чёрт с ней, со Светкой. Если подумать, дело ведь может обернуться против него, Ильи Заморокова. Пистолет-то действительно принадлежал ему. Да, друзья мои, ему! И он, Илья, на днях сглупил, притом дичайшим образом. Хотите знать, как? Он попытался продать оружие тем двум знакомым ему гангстерам, чей ареал обитания подсказал Максим Черенков. Конечно, даже бравый капитан не знал точного адреса ихней хазы, но в итоге те двое сами вышли на Илью и задали ему конкретный вопрос – какого, мол, лешего ищешь проблемы на свою пятую точку?

Крайне обидно было, что за «пушку» с патронами они с ним не рассчитались. Илья, конечно, попробовал возмутиться, но когда хрипатый с удивлением спросил «а ты чё, ещё права качать нам будешь?», а шепелявый заявил, что они вообще могут не только просто так забрать «Токарева», но и вальнуть продавца попутно, Замороков заткнулся.

Теперь Илья пытался понять, кто же и зачем стрелял в девчонку из пистолета, ещё недавно принадлежавшего ему (а в то, что произошло совпадение, Илья не мог поверить) и насколько опасным может теперь быть его положение. Как бы не составить компанию пацану в СИЗО… Кто ж знал, что Нижнеманск – действительно такая долбанная деревня! Конечно, в столице любое оружие растворилось бы бесследно, но здесь… Неосторожно ты, Илья, поступил, неосторожно и глупо! Да ещё пусть не напрямую, но стал причиной страшного ранения девчонки.

…А Денис Тилляев в полном отчаянии провёл ночь в камере, почти не сомкнув глаз. Надежда на адвоката только и грела. Но настало утро, через щель в двери впихнули скудный и малосъедобный завтрак, в остальном же про Дениса словно забыли. Время тянулось безумно муторно, Тилляев был бы сейчас рад даже следователю. По крайней мере, появилась бы хоть какая-то определённость.

Денис, как только попал под арест, думал, что надо рассказать про встречу с Машей Глушенко в клинике и о том, что они провели время в ванной комнате почти до рассвета. А потом Денис по-тихому сбежал из больничного корпуса и неспешно направился в театр, не заходя домой. Но позже решил, что этого нельзя делать ни в коем случае. Потому что есть Света! Даже если Денис поклянётся ей чем только возможно, и (может быть) она даже поверит, что между ним и Машей ничего предосудительного не произошло, но червь сомнения будет точить её постоянно. Чем это кончится – неизвестно. А в каком свете будет выставлена Маша? Да и подтвердит ли она алиби Дениса?.. Скорее всего, подтвердит, но потом все в театре, включая техничек, будут знать, что Тилляев мало того что бросил свою невесту ради ведущей актрисы (это, наверное, и так уже обсуждаемо, но явно не осуждаемо), так при этом успевает от Светы бегать ещё и к Маше. Это уже перебор. От Дениса многие отвернутся. От Маши, естественно, тоже. Причём от Маши в первую очередь, ибо она женщина, да и не все в восторге от её привычки припоминать другим их промахи. А Света? Света превратится в настоящее посмешище для всей театральной тусовки в городе. Для Дениса же всё это будет означать не только потерю Светы, но и, возможно, конец его сценической карьеры. Про него будут вспоминать, говоря с презрением: «А, этот…» Как сейчас иногда говорят про Кулагину «а, эта…» И никого не будет волновать, чем именно они с Машей занимались под покровом ночи в тихом помещении при лучине. Вполне естественно, все будут уверены, что «тем самым». Нет, рассказывать об этом следователю невозможно. Значит, придётся молчать.

Телегин, как и полагается большинству следователей, работой был загружен по самое не горюй. И дело о раненой девушке имело отнюдь не первостепенную важность и срочность. Справедливости ради, Дениса можно было оставить в одиночке СИЗО и на неделю, и на две, а то и на месяц (обоснование Телегин придумать мог какое угодно – но в любом случае «в интересах следствия»). «Замариновать» впервые попавшего в жернова правоохранительной системы порой было удобнее и проще, чем «запрессовать». И безопаснее – притом для всех. Мальчишка мелкий – в «пресс-хате» его и убить могут. Случайно, одним неосторожным движением. Сидельцы привыкли иметь дело с волкодавами, а не со щенками.

С другой стороны, Телегин при своём опыте мог бы и без крайних мер попытаться выдавить из мальчишки признательные показания в любой момент. Хватило бы задушевного разговора на час, от силы два. В крайнем случае – три. И всё – пацана можно было бы переводить в общую камеру (Вахрушев, конечно, на говно изойдёт, но у него всяко есть дела поважнее, чем никому не интересный актёришка), а там и суд через неделю. Или через месяц. Немного, правда, непонятно, что решится с присвоением российского гражданства подсудимому – это явный юридический казус, но Телегину уже будет без разницы, депортируют Тилляева в родные степи или этапируют куда-нибудь на таёжный лесоповал.

Естественно, «детский сад» с драмкружком, о котором следователь пел сладкие песни Денису, мог оказаться своего рода «счастливым билетом», но для это нужно, чтобы некоторые влиятельные люди Нижнеманска поднялись на защиту мальчишки, да при этом удачно сошлись звёзды. Бывали у них такие случаи в городе, крайне редко, конечно.

Но Телегин никак не мог понять, что произошло с адвокатом – почему его до сих пор нет? Если Левитан вдруг легко занедужил и взял день отдыха, то завтра может свалиться как снег на голову в любой момент, и тогда начнутся крайне неудобные вопросы, если, конечно, пацан поддастся и напишет признание. А если, к примеру, Иосифа Самуиловича посетил инфаркт? Это было бы очень славно – тогда мальчишке предоставят штатного защитника, которому судьба юного артиста по барабану. Звонить в коллегию или хуже того – прямо домой Левитану – было преждевременно, да и не очень умно. Чего доброго, старый еврей сделает ненужные выводы.

Имелся ещё один момент, который тоже не давал Телегину ни покоя, ни основания форсировать дело: проклятая девчонка по-прежнему была жива! И, вполне возможно, она видела человека, который тогда в неё выстрелил, а значит – может опознать. И если стрелял не белобрысый актёришка (как оно, скорее всего, и было), Телегин получит проблем. В этом случае даже признательное заявление судья завернёт, да ещё с крайне неудобными вопросами. А как взвоет адвокат! А как заверещат жёлтые газеты и частные телеканалы! Вот ведь дурацкое время настало, одно радует – само слово «гласность» чем дальше, тем больше среди быдла слывёт за ругательство, почти так же, как «демократия» и «Перестройка». А то ещё немного – и по ящику начали бы гнать прямые трансляции из СИЗО и суда… Следователь был уверен, что с таким ранением, как у Зульфии, больше суток протянуть невозможно, а вот поди ж ты! «Состояние стабильно тяжёлое» – это могло означать всё что угодно. Вплоть до того, что девчонка внезапно откроет рот и скажет: «Доктор, в меня стрелял Фредди Крюгер!» И, несмотря на безумие и бредовость такого заявления, оно всё равно будет означать «вновь открывшиеся обстоятельства».

Как же ненавидел Телегин эти три слова!

*  *  *

– Я чувствую себя последней сволочью, – мрачно изрёк Игорь, сцепляя пальцы рук и похрустывая суставами. – Бог ты мой, если бы я не выставил бедную девочку из коттеджа, она, вполне возможно, осталась бы жива!

– Она пока жива, – заметил Москвин мягко.

– Вот именно. Пока, – с отчаянием повторил Игорь.

– Прекрати, пожалуйста, – произнесла Атаманова. – В любом случае твоей вины тут нет. Если кому-то очень хотелось добраться до Зульфии, он бы это сделал и у нас в доме.

Игорь вздохнул. При других обстоятельствах произнесённые Атамановой слова «у нас в доме» в очередной раз бы тепло согрели его душу. Женя, Женечка… Как переживал Фалеев за результат авантюры, которую предпринял его любовник! Но это, видимо, было единственным выходом. Попытки режиссёра хоть как-то наладить личную жизнь постоянно разбивались вдребезги. Прошедшая перед ним череда актрис, юных, красивых и не очень, плюс дам, весьма далёких от искусства, убедила в конце концов Атаманова: он – не тот, кем видит себя в зеркале . Он – женщина, которую при зачатии и рождении по ошибке нарядили в мужскую внешность (пусть даже весьма неплохую!). Если бы он не встретил Игоря, возможно, смирился бы со своим видом, именем и образом. Пытаясь стать самим собой (самою собой) лишь иногда, втайне от всех наряжаясь в женскую одежду и накладывая макияж. Именно Игорь, которого одно время принимали в театральных кругах за латентного педераста (правда, совершенно зря), сумел увидеть в Евгении Атаманове глубоко скрытую женскую сущность. Будучи не в состоянии вступить в интимные отношения с человеком в мужском теле, к которому искренне привязался, художник уже был готов навсегда покинуть Нижнеманск и вернуться в Москву, пока его там не забыли. Но два неглупых и тянущихся друг к другу человека нашли в себе силы обсудить решение проблемы. А жёлтая пресса оказалась как никогда близкой к истине. Атаманов действительно рискнул сменить «одежду». Сбросить опостылевшую мужскую личину, полностью переписать себя и свою роль в этой жизни. Информация о клинике в Израиле была абсолютно верной: именно там Евгений постепенно превращался в Евгению, с каждым днём всё более глубоко погружаясь в новую внутреннюю «парадигму» – волнующую, необычную и такую для него (для неё!) подходящую. Этот человек воспринял произведённую над ним трансформацию как почти полное перерождение. Как благо. Словно свершившееся чудо. Будто бы ему довелось выкарабкаться из неудобного, жёсткого, угловатого, душного футляра и перебраться в мягкую, почти невесомую и идеально комфортную, подходящую ему по размеру изысканную одежду – нежно облегающую и дающую возможность дышать всем телом, каждой клеточкой новой кожи – такой прекрасной и удивительной.

Без Фалеева эта перемена, вероятно, была бы не столь приятной и чарующей. И как же оказалось здорово, что то и дело приезжающий в Тель-Авив Игорь встречал изменения в любимом человеке с понятным восторгом и восхищением. Словно безобразная гусеница превращалась в прекрасную бабочку. И до чего же было замечательно, когда выяснилось, что теперь они оба подходят друг другу полностью и могут быть близки без всяких ограничений, не говоря уже о переступании через самих себя.

Об этом, конечно, должны знать только они двое. Разумеется, о многом будут в курсе два-три человека, которым можно доверять. Остальные, естественно, могут о чём-то догадываться, но это уже неизбежно. Евгения – человек публичный, значит, жёлтые СМИ ещё порезвятся. Возможно, многие друзья и знакомые перестанут здороваться с главным режиссёром – всё-таки даже среди богемы сильны традиционные (а на деле – поистине средневековые) «понятия». Правда, драматург Волопасов – человек вполне патриархальных взглядов – только что прислал доброжелательную телеграмму и поздравлял с удачным завершением задуманного.

Зазвонил телефон. Атаманова сняла трубку, и лицо у неё вмиг окаменело.

– Что случилось? – с тревогой спросил Москвин. – Девушка?

– Нет, – ответила Евгения. – Адвокат. Вчера поздно вечером его избили какие-то подонки у самого дома. Вероятно, грабители – вывернули карманы и забрали деньги и всё ценное.

– Господи, в какое кошмарное время мы живём! – вырвалось у Москвина. Его можно было понять – сам едва избежал смерти или инвалидности из-за бесчинств на трассе, которые лет десять тому назад и представить было немыслимо.

– И что с ним теперь? – поднял голову Игорь.

– Отправили в больницу. Но не в городскую, а в частную. Его супруга вызвала машину из платного стационара. Там ещё и охрана есть, предосторожность не помешает, – пояснила Атаманова. – Жена решила, что это не ограбление, а имитация. Месть или угроза. Пожилому человеку сломали несколько рёбер. Сильно разбили лицо, возможно, даже понадобится помощь пластического хирурга. Словом, на довольно долгое время Иосифа Самуиловича вывели из строя. Отстранили от дел таким вот образом.

– Неужели это всё из-за нашего Дениса? – развёл руками Владислав Семёнович.

Негромкий стук в дверь прервал разговор.

– Можно, Евгений… Евгения Эдуардовна?

– Заходите, Света! – ответила Атаманова. – Вам, как заинтересованной, всегда дверь открыта. Но обрадовать нечем. Напротив, дело сильно осложнилось.

– А что произошло? – насторожилась Севостьянова.

Светлане сухо изложили историю с избиением Левитана.

– Теперь Тилляеву должны будут предоставить бесплатного адвоката, – добавил Москвин. – А он, конечно, не станет бороться за нашего актёра.

– У меня есть пара вариантов, – быстро проговорила Евгения. – Конечно, всё это не решается в одночасье, а новый адвокат нам нужен уже сегодня…

– Знаете, что ещё? – сказала Светлана. – Я побывала у своего бывшего.

– Я помню какую-то неприятную историю с ним, – коротко произнесла Атаманова.

Света слегка покраснела – она действительно рассказывала главному режиссёру о некоторых «милых» привычках Ильи Заморокова. В тот момент, когда они покуривали, лёжа в постели, славно позанимавшись любовью. Хотя нет – любви там не было. Секс – да, сколько угодно. И если Севостьянова чувствовала себя достаточно удовлетворённой и расслабленной, то Евгений почему-то был слегка напряжён. И теперь Светлана полагала, что догадывается, почему именно.

Но сейчас ей было не до воспоминаний. Правда, не отпускало впечатление некоей ирреальности происходящего – ибо занималась она тогда сексом с мужчиной, а теперь разговаривает с женщиной. И не так-то легко укладывалось в голове, что это один и тот же человек.

– Мой бывший подкинул интересную версию, – продолжила Севостьянова.

– И какую же? – Атаманова приподняла элегантно обработанные брови.

– За девушкой хвостом таскались эти два парня из её города – брат Махмуд и жених Эсон. Мы с Владиславом Семёновичем их видели. Так вот, мой бывший предположил, что в Зульфию стрелял кто-то из её земляков. В знак мести за позор, что связалась с «неверным» и сбежала в Россию вместо того, чтобы выйти замуж по имеющейся договорённости между отцами. А с девушкой я успела пообщаться, и знаю что это именно так.

Атаманова, Фалеев и Москвин переглянулись.

– Сейчас можно в любую дикость поверить, – произнёс Игорь. – Средняя Азия и Кавказ на самом деле стремительно катятся к феодализму…

– Звоните, Владислав, господину Вахрушеву, – вздохнула Атаманова. – От моего имени. Я с ним заново знакомиться буду позже – боюсь его реакции на мою новую внешность… Сообщите об этих ребятах. Махмуд Ерматов и Эсон… Как его фамилия, Света?

– Рахматуллоев, если я правильно запомнила со слов Зульфии. Ещё нам известны их приметы и машина, на которой они разъезжали, – заметила Светлана. – Номер я тоже помню.

Администратор с первого раза дозвонился до милицейского чиновника, и это всем показалось хорошим знаком. Он передал полковнику все подозрения, после чего положил трубку на аппарат.

– Кажется, товарищ милиционер принял нашу версию всерьёз, – сказал Владислав.

– Отлично. А теперь будем думать о новом адвокате, – заговорила Евгения, протянув руку к телефону.

Но аппарат тотчас зазвонил сам. Главреж сняла трубку, и, глядя на её лицо, присутствующие в кабинете подумали, что, может быть, правда, наступает время для хороших новостей.

Звонила Маша Глущенко, волею случая ставшая своего рода «театральным агентом» при первой городской больнице. Актриса сообщила, что Зульфия вышла из комы и даже что-то произнесла. Правда, что именно, Маша не знала. Окончательно пришла в себя и Людмила Пронина. Ещё утром она заявила, что чертовски голодна, а это было замечательным  признаком. Наконец, через полчаса с самой Глущенко будут снимать гипс. Маша никак не могла взять в толк, кто именно с ней разговаривает, поэтому в процессе беседы Евгения передала трубку Москвину. Про снятие гипса узнал уже администратор.

Затем Атаманова несколько раз нажала кнопки на аппарате, и стало ясно, что время добрых вестей подошло к концу. Один из её знакомых адвокатов в настоящий момент находился в Москве, а другой (вернее, другая) не отвечала, игнорируя вызовы как на городской телефон, так и на сотовый.

– Собираемся, друзья, – сказала Атаманова, подходя к шифоньеру и доставая из него плащ. – Игорь, покатаешь нас немного.

– О чём речь! – воскликнул Фалеев.

– Меня берёте? – с надеждой спросила Севостьянова.

– Берём, – немного поколебавшись, произнесла Евгения. – Но больше никого.

– Так вроде никто и не собирается… – пробормотал Москвин.

Он немного ошибся. Когда четверо покинули кабинет и прошли через фойе к выходу, из коридора метнулась высокая фигура Константина Дедова с приклеенными разбойничьими усами.

– Могу поинтересоваться? – коротко спросил он, переводя быстрый взгляд с Атамановой на Светлану. На Москвина и Фалеева он почти не обращал внимания.

– Чуть позже, хорошо? – ответила главреж. – Константин, вы мне нужны здесь, в театре. У нас сорвалось много спектаклей, и завтра никак нельзя отменить утренник. Все на месте? Бармалея вижу. Где Лиса, Пилот, Фея?

– Работаем, Евгени…я Эдуардовна, – чуть запнувшись, сказал актёр.

– Привыкайте, – понимающе улыбнулась Атаманова.

Дедову очень хотелось присоединиться к компании. Но он понимал, что шефиня права. Константин глубоко вздохнул и скрылся за кулисами.

*  *  *

Если бы Телегин не столкнулся в коридоре с капитаном Черенковым, то для Дениса перевод в общую камеру, скорее всего, состоялся бы прямо после ужина. Но случилось так, что опер из убойного отдела, едва завидев следователя, сразу же устремился к нему, притом даже словно бы обрадовался встрече.

– У нас есть новые подозреваемые по делу о стрельбе в квартире, – довольно сообщил Максим.

Н-да. Худшей новости следователю сейчас не могли принести.

– И кто же это? Неизвестные?

– Уже известные. Махмуд Ерматов, брат подстреленной, и Эсон Рахматуллоев, который планировал породниться с семьёй Ерматовых.

– Мотивы?

– Феодально-байские. Зульфия Ерматова сбежала от родителей, которые уже составили список из пятисот гостей на будущую свадьбу. И не просто сбежала, а чтобы сожительствовать с нашим юным актёром. Он родом из её же города, перебрался в наш театр после разгрома тамошней богемной тусовки. Есть мнение, что за позор , доставленный семье, девушка едва не заплатила жизнью.

– И что сейчас из этого вытекает?

– Думаю, обоих абреков мы возьмём в течение двух-трёх часов. Так что тебе придётся их расколоть. Но с этим ты легко справишься.

– Слушай, они же иностранцы! Будут требовать консула или ещё кого…

– Если ты им ничего не скажешь, то не будут требовать. Они все в таких тонкостях полные дебилы. А тебе первый раз, можно подумать?

– Ну… Понятно. Ты уверен, что вы их возьмёте?

– Никаких сомнений. Эти южане прятаться не умеют – они слишком гордые для такого.

– Ясно… Погоди. Ты сказал «девушка едва не заплатила жизнью»? Она всё ещё жива?

– А то. Больше скажу – она недавно пришла в себя и заявила, что в неё стрелял человек высокого роста. А Махмуд, её брат, действительно долговязый тип. В отличие от того мальчишки из театра, которого ты сейчас прессуешь. Он ещё не сознался в убийстве Игоря Талькова?

– Почти, – проворчал Телегин. Он был разозлён, хотя чему удивляться: оперативники часто приносят плохие вести не по одной штуке, а пачками.

…Но до семи часов вечера никаких «абреков» в разработку так и не доставили. Следователь чувствовал себя усталым, разбитым и весьма недовольным. Ему вдруг стало на всё наплевать, и он не стал настаивать на переводе Дениса из одиночной камеры в общую, где Тилляеву безусловно пришлось бы весьма и весьма тяжко. Несмотря на «ранний» час, Телегин направился домой, оставив молодого актёра в покое, но и в тревоге.

В тот же час в театре работа шла полным ходом, несмотря на отменённый спектакль. Во-первых, Атаманова потребовала «прогнать» завтрашний утренник в гриме и костюмах. Во-вторых, у неё в кабинете закрылись сразу пять человек, чтобы обсудить план действий. Трое в один голос назвали его авантюрой, но в итоге согласились, что иного выхода может и не быть.

Ибо полковник Вахрушев сообщил Атамановой, что Эсон Рахматуллоев только что упорхнул в свою страну, пройдя паспортный контроль в аэропорту Нижнеманска. Его друга Махмуда почему-то не оказалось с ним вместе на том же рейсе. Очевидно, вопреки прогнозу Черенкова, южане решили замести следы и отправиться восвояси порознь. Впрочем, Рахматуллоев интересовал следствие значительно меньше, чем Ерматов. Хотя бы потому что не вышел ростом. Брат Зульфии становился подозреваемым номер два, но найти его пока не удалось.

*  *  *

– Книперсон Ирина Абрамовна, – пробормотал охранник, взяв паспорт и удостоверение худенькой женщины средних лет, которая заметно хромала и была вынуждена опираться на лакированную бамбуковую трость.

– Меня направили для ознакомления с делом задержанного Дениса Тилляева, – произнесла женщина. – Теперь мне необходимоувидеть самого фигуранта.

– Делом занимается следователь Телегин Дмитрий Александрович, – сказал охранник, возвращая документы адвокатессе . – Без его санкции я не могу вас допустить к Тилляеву.

– Можете, – чуть улыбнулась женщина. – Вот разрешение, подписанное прокурором города.

– Это меняет дело, – произнёс охранник. – Будьте так добры, предъявите вашу сумочку и трость для досмотра.

При проходе через рамку зловеще загудел зуммер. Охранник провёл ручным детектором вдоль тела женщины и остановился на уровне её талии.

– Ремень, – произнесла адвокатесса , подняв полы пиджака и показав кожаный пояс, весь в мелком металлическом орнаменте. Поскольку более ничего подозрительного на женщине не обнаружили, через пару минут Ирина Книперсон, постукивая тростью по бетонному полу, прошла за решётчатую дверь СИЗО и направилась в помещение, предназначенное для встреч с арестованными. Спустя пять минут охранник ввёл в комнату угрюмого Дениса со скованными руками.

– Мне нужно поговорить наедине с моим подзащитным, – заявила адвокатесса , снимая плащ.

Охранник пожал плечами и пристегнул третье звено наручников к ножке стального стола, привинченного к полу. Затем молча удалился.

– Тилляев, у нас очень мало времени, – заговорила Книперсон вдруг резко изменившимся голосом.

Денис вскинул взгляд на незнакомую женщину. Присмотрелся, пытаясь понять, где он уже видел этот овал лица, точёную шею, узкие плечи… И ахнул:

– Откуда ты…

– Помолчи, – произнесла женщина. – Времени у нас всего несколько минут. Я принесла все ключи от наручников, которые мы смогли найти в реквизитах всех театров города, так что молись, чтобы хотя бы один из них подошёл…

С этими словами «адвокатесса » поднялась и начала выдёргивать из кожаного поясного ремня с заклёпками небольшие ключи. Затем присела на корточки возле Дениса, сидевшего на металлическом стуле, и принялась перебирать принесённые контрабандой предметы. Неизвестно, молился ли в этот момент Тилляев, но один из ключей сухо щёлкнул, и ручные кандалы упали на пол.

– Так, четверть дела сделана, – пробормотала женщина. – Дениска, ты поистине рождён под счастливой звездой.

– Что мы будем делать? – спросил Денис.

– Мы будем вытаскивать тебя отсюда, – произнесла «адвокатесса », начав расстёгивать пуговицы на чёрном пиджаке из тонкой ткани.

Тилляев с удивлением обратил внимание, что под одним пиджаком на женщине надет точно такой же.

– Раздевайся, – сказала она. – Второй комплект адвокатского костюма на мне полностью. Включая, чёрт возьми, даже бронированный лифчик. Плащ наденешь. Туфли тоже. Всё равно не могу в них ходить – они на три размера больше моего…

Женщина выдернула рукоятку из трости, оказавшейся полой, и вытянула наружу чёрный парик из натурального волоса. Потом открыла косметичку, велела Денису подставить лицо и сидеть спокойно.

– Теперь ты будешь Ириной Книперсон, – произнесла она. – Тебе сорок один год, голос обычный, лёгкий одесский акцент в наличии.

– Понятно, – сказал Денис, искусно меняя голос на женский. – Я – Ирина Книперсон, мне сорок один год.

– Умница, – улыбнулась «адвокатесса », быстрыми и опытными движениями накладывая на Дениса заготовленный грим. – Отсутствие гримёров в штате научило нас многим нужным вещам… Ещё года два назад я совершенно не умела гримировать – ни себя, ни других.

– Но ты это делаешь просто потрясающе, – произнёс Денис. – Я даже не сразу тебя узнал. Думал, правда, новый адвокат… А что с тем, с Левитаном?

– Не знаю… Выйдешь – иди прямо по Новокаменскому переулку. Либо там тебя перехватит наш человек на «ауди», либо, если что-то пойдёт не так, лови такси и езжай в театр. Деньги найдёшь в кармане пиджака. На месте тебе всё скажут. Иди прямо в кабинет главрежа. Ничему не удивляйся. Да, с другими сотрудниками, кто не в курсе, в разговоры не вступай. При делах только Атаманова, Фалеев, Москвин и твоя Светочка… Ну вот, практически готово. Быстро смотри в зеркальце, говори – всё ли норм?

– Вот это да! – воскликнул Денис, открыв пудреницу и глянув на своё отражение.

– Ну вот и отлично. Тебя больше нет. Скоро Денис Тилляев исчезнет, Москвин заявил, что у тебя будет другая фамилия… Всё, я сажусь на твоё место, бери мою сумочку и зови охранника. Скажи, что ты закончила, и тебе срочно нужно отправляться по другим делам… Документы на имя Книперсон лежат сверху.

– Боже мой, Маша… Спасибо.

– Ой, только не надо благодарить…

– Как ты сама-то выберешься?

– Есть способ. Но это мои проблемы. Сейчас главное – чтобы ты отсюда вышел. Ну-ка встань, затяни ремень на плаще… Боже, какая у тебя чудесная девичья талия!

– Один вопрос…

– Коротко если.

– Почему ты это всё делаешь?

– Ты нужен театру.

– Это не тот ответ.

– Помнишь нашу встречу в больнице?

– Конечно.

– Ты меня тогда действительно удивил. Но это не главное. Главное, что ты не ошибся. Если бы ты тогда ошибся, я бы не пришла сюда сегодня.

– Я собирался рассказать следователю про ту ночь.

– Ты имел на это полное право. Я бы всё подтвердила.

– Но я не стал этого делать. Я знаю, чего бы нам всем это стоило.

– Денис… – дрогнувшим голосом сказала Маша. – Ладно, потом. Всё потом. Иди!

Денис подошёл к двери и нажал кнопку звонка. За узким окошком тотчас появилось лицо охранника.

– Мы закончили. Мне нужно срочно отправиться по другому делу. Проводите меня к выходу.

Щёлкнул электронный замок. Стальная дверь отворилась, и из помещения в коридор вышла точная копия недавно пришедшей в СИЗО адвокатессы . Прихрамывая и стуча тростью, «женщина» предъявила документы охраннику у решётчатой двери. Снова показала «загудевший» ремень. Щёлкнул замок.

Маша Глущенко тем временем отсчитывала минуты. Пора! Вытряхнув из блистера таблетку крупных размеров, она положила её себе на язык. Через пару секунд во рту началась странная реакция. Щёки Маши раздулись, на губах появилась пена. Женщина нажала кнопку звонка, а затем, упав на пол, принялась колотить ногами в дверь.

Это был весьма рискованный момент. Если бы к комнате подошёл охранник, сопровождавший переодетого и загримированного Дениса, проблем у Маши оказалось бы значительно больше. Но, имея информацию от Левитана, который хоть и лежал в клинике, но вполне был способен говорить и соображать, предполагала, что сейчас должен появиться другой сотрудник. Так и случилось. Молодой сержант чертыхнулся, увидев на полу женщину, бьющуюся в припадке, вероятно, эпилептическом. Он тут же вызвал подмогу, и вскоре два парня в форме уже несли Машу в санчасть.

– Куда?! – донёсся грозный окрик низким женским голосом. – Это же адвокат! Её нельзя к заключённым! Несите в коридор, где ординаторская.

Глущенко слышала, как щёлкнул ещё один электронный замок. Вскоре её уложили на жёсткую кушетку, и та же самая женщина произнесла:

– Всё понятно. Обычная эпилепсия.

– Что-то надо ввести? – спросил мужской голос. – Противосудорожное, успокоительное?

– Ни в коем случае! Она либо заснёт на два-три часа, либо встанет через пару минут. Судя по всему, припадок был чуть менее средней интенсивности, значит, опасности нет. По крайней мере, сейчас. Лицо оботрите…

Этого нельзя было допустить. Маша сделала вид, будто приходит в себя, изобразила дрожание век, издала слабый стон.

– Что?.. Что со мной? Где я? – тихо, болезненным тоном спросила актриса.

– Вы в безопасности, – произнесла пожилая женщина в белом халате, из-под которого виднелась форменная офицерская рубашка с галстуком. – У вас был приступ эпилепсии… Скажите, как часто они у вас случаются?

– Эпилепсии? О боже… Редко, но, как всегда, не вовремя… Вы можете связаться с моим наблюдающим врачом? Его зовут Филинов Аркадий Павлович, сотовый телефон… Сейчас вспомню…

– Да-да, конечно… Можете вспомнить?

– Да, запишите.

Маша назвала сотовый номер Игоря Фалеева, который караулил поблизости за рулём автомобиля. Заведующая тут же скрылась в кабинете, чтобы позвонить. Услышав встревоженный голос (то был Москвин, сидевший в машине рядом с Игорем), женщина сообщила о неприятном случае, произошедшем с Ириной Абрамовной, и назвала адрес. Вернувшись в коридор, увидела, что «Ирина Абрамовна» уже ковыляет в сторону выхода на улицу, придерживаясь за стены.

– Может быть, вы ещё полежите? – спросила заведующая.

– Мне нужно на воздух, подышать, – произнесла лже-адвокатесса .

– Ой, вы же босиком… На улице холодно!

– Туфли где-то свалились… Но ничего, я же только за дверь выгляну.

Не успела Маша выйти наружу, как возле крыльца без табличек и опознавательных знаков притормозил коричневый «ауди». Из машины вышел седовласый человек в очках. Он предупредительно распахнул заднюю дверь автомобиля и помог «Ирине Абрамовне» усесться внутрь. «Ауди» немедленно тронулся с места.

– Повезло, что припадок несильный оказался, – произнёс один из санитаров, торчавший поблизости. – А то мы бы тут встряли с этой дамочкой как хрен в рукомойнике.

– Иди работай, – сухо произнесла заведующая.

Санитар подчинился. У него было желание высказаться, что дамочка где-то потеряла не только туфли, но и сумочку. И что всякая женщина, даже перенеся припадок, чисто теоретически может забыть про туфли, но уж про сумочку – точно никак. Однако после реплики заведующей предпочёл заткнуться и отправиться по делам.

…«Ауди», управляемый Игорем Фалеевым, катил вдоль по переулку прочь от тюрьмы.

– Ну, как всё получилось? – обеспокоенно спросил Москвин, повернувшись назад с переднего сиденья.

– По-моему, просто отлично, – сказала Маша, доставая сигареты. – Но сейчас у меня точно будет настоящий припадок. Уже трясти начинает.

– Возьмите в бардачке коньяк, – произнёс Игорь.

Москвин немедленно открыл ящик в торпеде, вынул из него небольшую плоскую бутылку, протянул её Маше. Актриса отвернула крышку, приложилась к горлышку, с наслаждением сделала два больших глотка.

– По-варварски, но всё равно отлично, – произнесла она, прикуривая сигарету и возвращая коньяк администратору. Тот подумал и тоже сделал глоток.

– Это же Денис? – спросил Игорь, когда машина стала догонять идущую по кривому тротуару женщину в плаще и с тростью в руке.

– Конечно, – сказала Глущенко. – Только он мог бы получше хромоту изобразить.

Автомобиль притормозил возле «женщины», Маша открыла дверь изнутри. Инструкции были излишни. Тилляев моментально оказался на заднем сиденье рядом с Глущенко.

– До чего же вы похожи! – не удержался Москвин. – Прямо сёстры!

– Мы теперь все похожи, – проворчал Игорь. – Половина театра уже подельники по уголовщине. Включая меня.

– У нас получилось? – сипло спросил Денис.

– Конечно, получилось, – произнесла Маша. – Владислав, будьте добры, передайте моей «сестрёнке» бутылёк, который так нежно держите. Ей это сейчас нужно больше, чем нам обоим.

Действие тринадцатое

Брать подозрительного усатого парня прибыли примерно в том же составе, что и не так давно Дениса: старшим шёл капитан Максим Черенков, а с ним пара милиционеров, причём один из них тоже побывал в театре на задании. Эти двое были вооружены укороченными автоматами, старший же опергруппы держал в кобуре штатный пистолет. Черенков был уверен, что никаких эксцессов не ожидается, но, как и полагается опытному служаке, готовился к любому повороту событий. Тяжело ступая берцами по синевато-зелёному полу, милиционеры следовали за пожилым мужчиной в белом халате. Заведующий отделением, собственно, и позвонил в райотдел, сообщив, что к пришедшей в сознание Ерматовой явился подозрительный посетитель высокого роста. Врач был недоволен невеликой бдительностью охранника при входе в больничный корпус. С недавних пор введённый в персонал клиники «страж» внимательно оглядел посетителя, явно неместного, но цветы не вызвали у него подозрения.

Немолодой, видавший всякие виды врач имел основания беспокоиться. По его мнению, к пациентке, которую только вчера перевели из интенсивной терапии, следовало приставить охрану. Высокий юноша с тонкими усиками врачу сразу же не понравился. Впрочем, парень вёл себя достаточно мирно и дружелюбно, если так можно сказать. Вошедший в палату Черенков не мог не отметить, как он бережно держал Зульфию за руку, лежащую на белой простыне, и что-то тихо говорил. Девушка, бледная, осунувшаяся, иногда отвечала молодому человеку односложно и почти неслышно. Глаза её были полуприкрыты.

Парень глянул на вошедших, но тут же вновь отвернулся к девушке, продолжая свою речь. Черенков убедился, что интуиция его не подводит: этот тип вполне безопасен. Но…

– Вы гражданин Ермат Махмуд Таиржон Угли? – спросил капитан молодого человека.

– Это я, – ответил тот с азиатским акцентом.

– Мы вынуждены задержать вас и препроводить в отделение.

– Этот человек ни в чём не виноват, – послышался слабый голос Зульфии. – Он мой родной брат. У нас это невозможно, чтобы мужчина поднял руку на сестру. Я уверена, я знаю, что в меня стрелял совсем другой…

– Тем не менее, нам придётся сейчас прекратить вашу родственную беседу, – сказал капитан. – Гражданин Ермат…

– Одну минуту, товарищ милиционер, – произнёс Махмуд. – Буквально несколько слов для сестры можно?.. Я по-русски скажу, чтобы вы тоже услышали… Эсон отправился домой. Он сообщит, что ты уехала учиться за границу, а я поехал за тобой следом, тоже на учёбу, и заодно… как это будет по-русски… Опекать тебя. Ваша с Эсоном свадьба отложена на неопределённый срок, пока ты не выучишься и не получишь образование… Неважно, какое. Возвращаться домой нам просто так сейчас нельзя. Иначе обе наши семьи будут навсегда опозорены. Я остаюсь здесь, в России, с тобой. Отец мне поможет через наших людей организовать в Нижнеманске какую-нибудь торговлю. Я твой брат, я мужчина, и потому несу за тебя ответственность. Я должен тебя беречь, Зульфия, и я стану это делать, потому что это мой долг перед нашими родными. Ведь здесь, в чужой стране, кроме меня, больше это делать некому. Тут, как ты сама видишь, очень опасно. Я скоро вернусь и буду навещать тебя. А когда ты выздоровеешь, я стану помогать во всём и сделаю так, чтобы ты ни в чём не нуждалась. На всё воля аллаха, сестра!

С этими словами Махмуд поднялся со стула.

– Всё, товарищ милиционер. Если я вам нужен, поехали.

– Погодите! – вдруг заговорил врач. – Если этот мужчина её брат и если он согласен взять на себя всю ответственность, то…

– То что? – проворчал Максим Черенков.

– В общем, ему надо купить две пачки ампул антибиотика… Я выпишу рецепт… Нужно, чтобы он принёс сменную пижаму для девушки… Ну, там ещё кое-что придётся сделать.

– Я где-то слышал, – желчно сказал капитан, – что у нас в России медицина бесплатная.

– Я тоже это слышал, – поджав губы, произнёс пожилой доктор. – До девяносто первого года. Можете проверить, у нас полупустой аптечный склад и голые полки в кастелянной. Денег в больнице нет, и мы вынуждены обращаться с просьбами к родственникам пациентов.

– Да, но этот молодой человек под следствием, – с сомнением проговорил Черенков.

– Это ненадолго, – тихо сказал Махмуд милиционеру, чуть улыбнувшись тонкими губами. – Кроме того, я готов дать показания, потому что видел всех, кто когда-либо входил той ночью в подъезд, где живёт актёр Денис Тилляев. Возможно, вы отыщете с моей помощью настоящего негодяя.

* * *

Дениса привезли в коттедж, и все сопровождающие – Фалеев, Москвин и Глущенко – тоже вышли из машины. «Лэнд Крузер» Атамановой стоял во дворе, сама же Евгения ждала у входа в дом. Светлана тоже была здесь – у неё дрожали губы, в руках женщина комкала влажный носовой платок.

Можно, пожалуй, опустить встречу двух влюблённых, которая, ко всему прочему, состоялась на глазах посторонних. Маша открыто, но по-доброму усмехалась, Москвин старательно отворачивался, Фалеев тоже пытался ни с кем не встречаться глазами. Чуть заметная улыбка играла на губах Атамановой, расписавшей роли для этого авантюрного спектакля.

– Я не вижу Константина Дедова, – вдруг сказал Владислав. – Он ведь тоже был в курсе некоторых наших дел. Пока я валялся в клинике без мозгов, он хоть как-то вытянул работу театра и…

– Если не считать того, что он получил доступ ко всем документам и даже к моему факсимиле, – недовольно произнесла Атаманова. – Вы мне этого сразу не сказали. Почему?

– Не успел… – растерянно произнёс Москвин.

– Поэтому вы его и не видите. Я боюсь, что он связался с очень нехорошими людьми.

– Дедов – не тот человек, чтобы заниматься гадостями, – неожиданно попыталась заступиться за Константина Севостьянова. – К тому же, у него голова была занята совсем другими делами…

«Совсем другими делами» Света полагала попытку актёра закрутить с ней роман – попытку для такого опытного и проницательного человека неуклюжую и даже глуповатую. Однако Севостьянова заметила и ещё кое-что, о чём она и сообщила чуть позже прошедшим в дом её спутникам.

– Он много говорил по телефону, – начала рассказывать женщина. – С каким-то Леонидом. И с Зиновием. С первым он обсуждал подготовку документов, а второго упрашивал держать в рамках какого-то Пашу… Вероятно, сильно пьющего знакомого или родственника…

Атаманова и Москвин переглянулись.

– Паша – это Павел Комолов, – сказал администратор. – Известный в некоторых кругах «новый русский», пытающийся прибрать к рукам всю более-менее интересную недвижимость Нижнеманска. Дедов, видимо, в курсе дел с «Октябрём». Это хорошо, что он хоть как-то пытался удержать в руках здание, из которого нас очень многие мечтают выпихнуть на улицу.

– Но если Леонид – это тот, про кого я думаю, – мрачно произнесла Атаманова, – то лучше уж иметь дело с Комоловым. Этот Павел связан с местной мафией, она нам неопасна. Но есть такой Леонид Барановский, за которым стоят московские воротилы.

– Ты хочешь сказать, что здесь то же, что и везде? – подал голос Фалеев.

– Конечно, – кивнула Евгения. – Москва уже захватила тут практически всё, что может приносить хоть какую-то прибыль. В Нижнеманске был завод гражданской авиации, теперь его нет – территория пойдёт под застройку. Заказчик, как водится, сидит в столице. Кондитерскую фабрику подгребли под себя рейдеры то ли «Красного восхода», то ли предприятия имени Барабаева. Территория рынка «Алусар» тоже куплена москвичами на аукционе… Который почему-то состоялся на Дальнем Востоке, в Уссурийске.

– А… Здесь-то, в «Октябре», что можно устроить? – с каким-то даже оцепенением спросил Денис. – Кому театр-то помешал? Чем его хотят заменить?

– Да чем угодно, – ответила Атаманова. – Бизнес-центром, спортивным комплексом… Но сейчас появился своего рода модный тренд – во многих областных центрах помещения бывших кинотеатров передают под культовые учреждения православной церкви. И Барановский как раз проталкивает устройство новых храмов, в том числе и в зданиях, вроде не предусмотренных для этого изначально.

– А какая же тут выгода? – наивно спросила Светлана.

– Нереально большая, – невесело улыбнулась Атаманова. – Нам такая и не снилась.

– Сегодня этот Леонид, кажется, опять звонил, – вспомнила Севостьянова. – Дедов посмотрел на часы, потом бросил трубку и куда-то умчался. Прыгнул в свою машину и исчез. Видимо, уже отремонтировал… Неужели он действительно «копает» под наш театр? Это же… Это ренегатство, много хуже того, что даже сделала однажды Кулагина…

– А кстати, о поступке Насти Кулагиной мы все узнали… от кого, Владислав? – спросила Евгения.

– От самого же Дедова и узнали, – рассеянно подтвердил администратор.

Зазвонил сотовый телефон Атамановой. Евгения вытянула антенну, подняла трубку к уху. Лицо её стало каменным. Она выслушала собеседника, вставив несколько реплик, затем сложила трубку.

– Ну вот, Владислав Семёнович, что и следовало ожидать. Кто-то из театрального коллектива воспользовался нашим отсутствием и устроил то, о чём я только что говорила. И уже не надо гадать, кто именно.

* * *

Над головой Дмитрия Телегина сгустились грозовые тучи. Впрочем, не один следователь ждал сурового цугундера. Кое-кому из персонала СИЗО должно было достаться гораздо круче. Шутка ли – среди бела дня совершил побег подследственный. Причём никто не мог понять – как именно.

Пропажу фигуранта обнаружил сам Телегин. Пока Тилляев общался с адвокатессой, следователь выбрал камеру, куда через пятнадцать-двадцать минут должен был отправиться Денис. Помещение размером с вагонное купе занимали человек десять типов, чья судьба была предрешена: скорый суд и этапирование на зону. Статьи у сидельцев были подходящие: разбойное нападение, вымогательство, избиение, жестокое обращение с животными. Обладатель последней статьи быстро стал в маленьком обществе изгоем и занял место под нарами, что вряд ли было справедливым решением «коллектива». Мужчина лет тридцати двух, в жизни не сталкивавшийся с криминалом, забил железным ломом бойцового пса, которого хозяин пустил порезвиться во дворе, как ныне заведено, без поводка и намордника. Собака принялась гоняться за детьми, которые лазили по стальным конструкциям, установленным для их развлечения… а дальнейшие события нашли своё отражение в сухих строках протокола. Безутешный хозяин питбуля после задержания озверевшего мужчины, чья дочь тоже играла на той площадке, почти сутки дежурил поблизости райотдела примерно с такой же металлической палкой в надежде, что убийцу его пса выпустят. Однако мужчину увезли в СИЗО, где сокамерники на пинках тотчас отправили новичка под нары. Вскоре его соседом неминуемо оказался бы Денис Тилляев, но…

Служебное расследование быстро установило, что адвокат по имени Ирина Книперсон уже несколько месяцев находится на территории Соединённых Штатов и явно не собирается возвращаться обратно в Россию, тем более с целью организации побега человека, совершенно ей незнакомого. Выяснилось также, что женщина, которая выдавала себя за Книперсон, вошла в здание СИЗО однократно, а покинула его дважды. Первый раз – в сопровождении прапорщика, другой – через санчасть, куда была доставлена после эпилептического припадка, признанного заведующей либо настоящим, либо мастерски изображённым. Стало ясно – одним из лже-адвокатов был именно Денис Тилляев. Полковник Вахрушев экспрессивно выразился по этому поводу, присовокупив к слову «актёр» непечатный эпитет. Однако ругался он даже с каким-то восхищением в голосе. Справедливости ради, начальник городской милиции совершенно не верил в причастность юного артиста к покушению на девушку.

Не верил в виновность Дениса и Максим Черенков, доставивший в райотдел Махмуда. Южанин был совершенно спокоен и выглядел немного вызывающе. Он пребывал в полной уверенности, что его арестовали по ошибке и недоразумению. Брата Зульфии после долгого разговора с дознавателем всё-таки решили задержать на сорок восемь часов – на всякий пожарный. Показания Ерматова были приобщены к делу и переданы молодому следователю Сергею Сколкину, на которого взвалили часть работы Телегина, временно отстранённого от службы. Но лишь на сутки, учитывая катастрофическую нехватку кадров.

* * *

Возле двери кабинета маячили двое мужчин в деловых костюмах. Один – худой, длинноносый, с узким подбородком и тонкой шеей, другой – толстый, седоусый, немного обрюзгший и слегка напоминающий добродушного моржа из мультфильмов. Добродушность этого человека была более чем обманчивой – его даже в Москве за глаза называли «людоедом».

– Вы заставляете нас ждать, – произнёс толстяк.

– Времени ровно пятнадцать часов, – сухо ответила Атаманова.

– Пятнадцать ноль две, – возразил толстяк. – Впрочем, это не слишком существенно. Мне нужен главный режиссёр театра.

– Главный режиссёр театра, – произнесла женщина, открывая дверь кабинета, – это я.

Визитёры переглянулись.

– Судя по всему, слухи были верными, Юрий Петрович? – спросил толстый.

– Абсолютно, Леонид Алексеевич… Но для нас это не имеет никакого значения. Для театра, кстати, тоже, – угодливо произнёс худой – руководитель одного из департаментов мэрии по фамилии Ёлкин.

– Вы, чиновники, всегда излишне уверены, – проворчал тот, кого назвали Леонидом Алексеевичем. Фамилия этого человека не прозвучала, но входящим в кабинет людям она была хорошо известна – то был Барановский, специалист по рейдерским операциям, работавший аккуратно и тихо, в отличие от представителей мелких мафиозных группировок, «отжимавших» собственность с автоматами наперевес. Барсетки и сотовые телефоны порой были куда действеннее огнестрельного оружия. Особенно если рейдерам помогали «засланные казачки». И, судя по всему, в театре без пятой колонны не обошлось.

Все четверо, включая администратора Москвина, прошли в кабинет, и Атаманова заперла дверь изнутри.

– Вроде всё хорошо, – произнёс Леонид Барановский. – Но среди нас явно кого-то не хватает.

– Кого же именно? – спросила Евгения Эдуардовна, усаживаясь на своё место и жестом приглашая остальных занять места на стульях вокруг небольшого приставного стола.

– Того, на чьём месте вы сейчас находитесь, – сказал Барановский.

– Я на своём месте, – заявила Атаманова. – Поскольку являюсь главным режиссёром этого театра.

Рейдер и чиновник понимающе переглянулись.

– Знаете, мы не ходим в театры на спектакли, – нудным голосом затянул Леонид Алексеевич. – Особенно на современные комедии.

– Можете называть это как угодно, – произнесла женщина. – Но я – тот самый Евгений Атаманов, ныне сменивший пол в известной израильской клинике. Моя трансформация нашла отражение в документах. Кроме изменённой внешности всё остальное осталось прежним. Включая мою должность. Я слушаю вас.

– Мне бы хотелось увидеть главного режиссёра, – желчным голосом произнёс Леонид Барановский.

– Я повторяю вам снова, – сказала Евгения, – главным режиссёром театра являюсь я – Атаманова Евгения Эдуардовна.

– Перестаньте водить нас за нос, – Ёлкин изобразил злость и досаду. – Я лично знаком с Евгением Эдуардовичем…

– Я тоже с вами знакома, – сухо произнесла Атаманова. – И готова воспроизвести почти дословно нашу беседу, которая состоялась восемнадцатого июля прошлого года в кабинете ресторана «Готтентот». Вы ещё уронили зажигалку под стол… С гравировкой в виде Кёльнского собора… А разговор мы вели с вами о передаче земельного участка между задним западным углом здания бывшего кинотеатра и…

– Вы не можете этого знать, – чиновник будто даже растерялся. – Если только по какой-то причине господин Атаманов передал вам все детали беседы, включая эпизод с зажигалкой…

– И с вашей репликой по сотовому телефону, – перебила главреж. – Вам позвонили, вы сказали, что заняты, и попросили не беспокоить. Но вашу просьбу проигнорировали и набрали номер снова. Видимо, срочный служебный вопрос. В вашем ответе прозвучала угроза спустить шкуру с некоего Самохвалова…

Барановский легонько, но с явным намёком похлопал ладонью по столешнице.

– Юрий Петрович… И вы, сударыня. Давайте ваши воспоминания о встречах оставим на потом, сейчас у нас на повестке дня дело, которое надо закончить. Я не настолько расточителен, особенно по части свободного времени, чтобы летать из Москвы в ваши… так называемые города, и не намерен лично разбираться в тонкостях смены пола. Я могу допустить, что вы – действительно та или тот, кем себя называете. Но от вас в данной ситуации практически ничего не зависит, вы сейчас тут что-то вроде английской королевы, не помню её номер. Исполняющий обязанности администратора вашего театра подписал все необходимые документы, поставив отпечатки факсимиле главного режиссёра. Трое суток тому назад пошёл отсчёт времени. Коллективу театра даётся ровно один месяц, а если говорить точнее – двадцать четыре рабочих дня, чтобы полностью освободить помещение бывшего кинотеатра «Октябрь». Теперь уже двадцать один… В качестве компенсации вам временно предоставляется цокольный этаж в бизнес-центре «Колокол».

– Об этом, кстати, я говорил и главному режиссёру, – вставил Юрий Петрович. – Если бы он тогда сразу пошёл на уступки, новое помещение в цоколе уже сейчас было бы отремонтировано и устроено таким образом, что вы буквально через неделю после заезда и завоза оборудования смогли бы принимать зрителей. Теперь же вся работа возлагается на вашу сторону. Поскольку денег на подрядчика у вас, скорее всего, нет, ремонт придётся делать самим актёрам.

– Теперь же послушайте меня, – глухо произнёс Москвин. – Когда документы были подписаны якобы мной, я находился в городской клинической больнице, и ко мне не допускали посетителей.

– Про вас речь вообще не идёт, – достаточно мягко, но с изрядной долей яда сказал Барановский.

– Как так «не идёт»? – возмутился Владислав. – Вы же сами сказали, что администратор якобы подписал все необходимые документы…

– Я сказал «исполняющий обязанности администратора», – тем же тоном произнёс Барановский. – Пока вы не имели возможности руководить театром, вашу работу выполнял другой человек.

– Это невозможно, – произнесла Атаманова. – Его могла назначить только я. Но я этого не делала.

– Правильно. Вы и не могли этого сделать, поскольку уже не существовали ни как личность, ни как должностное лицо. Вы и сейчас не существуете. Исполняющим обязанности администратора был избран Дедов Константин Романович на общем собрании театральной труппы. Протокол этого собрания у нас имеется. Господин Дедов был избран единогласно. Он, кстати, и сейчас является формально главным в вашем театре. Что касается вас, – сказал Барановский, с плохо скрываемой неприязнью оглядывая сидящую за столом Атаманову, – то в законодательстве Российской Федерации смена пола никак не регламентируется, и даже если она произошла де-факто, то ваше факсимиле де-юре остаётся в силе. Вам, транссексуалам, в России сейчас даже паспорта не разрешается менять после таких операций. Может, лет через десять что-то сдвинется, но я лично буду против, как и все в нашем правительстве… Кроме того, у вас сейчас такое положение, что лишняя слава вряд ли вам добавит очков. Это не Москва, не Питер и даже не Нижний Новгород. Здесь – типичный заштатный городишко, битком набитый люмпенами и потомками каторжан, для которых мужчина, сменивший свой пол на женский, называется исключительно словом из пяти букв… И это слово, как мне кажется, вовсе не «транс»… Идёмте, Юрий Петрович. Мы и так потеряли слишком много времени.

* * *

Максим Черенков немного удивился, заметив возле окна дежурного помещения знакомую личность. Что-то уж очень часто стала она мелькать перед глазами бывшего коллеги.

Замороков, увидев капитана милиции в отражении плексигласа, которым было забрано окно «дежурки», выпрямился и приподнял ладонь в виде приветствия. Илья тут же подошёл к старому знакомому, поздоровался.

– Опять по мою душу, наверное? – поинтересовался Максим.

– Опять, – подтвердил Илья. – И сегодня реально плохой случай.

– Почему плохой?

– Потому что один мент сделал кое-что очень неправильное. Мне бы с тобой посоветоваться.

Черенков глянул на часы.

– Пошли на крыльцо, покурим.

На улице было довольно холодно – пронизывающий ветер то и дело набрасывался на прохожих точно бешеный пёс. Стремительно проносились снежинки, предвещающие скорую зиму – в этих краях, как обычно, холодную и одновременно влажную.

– Говори, – сказал капитан, поднося огонёк зажигалки к сигарете Ильи. Затем прикурил сам. Порыв ветра унёс клубы табачного дыма прочь.

– Мент, о котором я говорю – это я, – сказал Илья словно через силу. – Короче, дело началось несколько лет тому назад…

И Замороков рассказал бывшему коллеге историю о том, как он прикарманил бандитский ТТ во время давней оперативной работы.

– Молодец, – покачал головой Черенков. – Хочешь сдать ствол, но не стать при этом знаменитым? Понимаю, так многие делают. Могу посодействовать.

– Поздно, – скривился Замороков. – Я уже отдал пушку. И понятно, что далеко не святым угодникам.

– А вот это действительно плохо, – глубоко затянувшись, сказал капитан. – Что ты от меня хочешь? Иди сдавайся. Про содействие уже обещать не стану, но скажу, к кому подойти и что говорить. Хотя ты сам понимаешь, что это залёт. Лучше бы молчал.

– Я теперь не могу молчать! – воскликнул Илья. – Из этой пушки на днях стреляли в девчонку, тяжело ранили в живот. Кто бы это ни был, и зачем он это сделал, я не знаю. Но самая срань в том, что пушка сто процентов из моих рук. У нас не Москва, пистолетов Токарева единицы остались. А в совпадения я не верю. Стоило мне передать ствол кому-то из тех, с кем я всю прежнюю жизнь воевал и боролся, как они тут же начали стрелять в беззащитных и ни в чём не повинных людей… Если бы пришили какого-нибудь рэкетмена, торгаша или политика, я бы спал спокойно, веришь – нет. Но тут другое дело. Я теперь даже напиться не могу, словно не в себя лью проклятую.

– Чёрт возьми, ты говоришь о деле Ерматовой? Об этом покушении весь город жужжит.

– Конечно, о нём.

– У нас есть подозреваемые, так-то. Молодой актёр, который дружит с твоей бывшей, например…

– Чушь. Я видел этого сопляка. Он своими хилыми лапками «Токарева» удержать-то не сможет. Не говоря уже о том, чтобы застрелить приятельницу, пусть даже бывшую. У меня были подозрения, что девчонку решили приговорить её земляки, но это, по-моему, тоже мимо.

– А как ты лишился ствола?

– Я сглупил. Предложил купить пистолет тем двоим, чьи приметы называл тебе, но они просто у меня забрали пушку, да ещё заявили – типа скажи спасибо, что вообще жив остался.

– Они знают, что бывших ментов не бывает, – мрачно сказал Черенков. – Если бы ты не служил раньше в милиции, тебя бы грохнули. Видимо, они решили действовать по понятиям… Пойдём-ка лучше в более уютное место, чем это крыльцо. Сдаётся мне, ты ещё чего-то знаешь…

Два капитана – один на службе, другой в отставке – вошли в прокуренный зал дешёвого кафе, куда иной раз заглядывали сотрудники милиции – кинуть скудный обед в поражённые хроническим гастритом желудки или просто выпить кофе или чаю.

– Самое странное, Макс, что эти два уголовника как-то пересекаются с моей бывшей, – сказал Илья, с наслаждением сделав глоток горячего кофе.

– Интересный узел завязывается, – пробормотал Черенков.

– Ещё бы!

И Замороков рассказал историю с видеокассетой, опустив, правда, некоторые тонкости своих отношений со Светланой.

– Что-то это всё не лезет ни в какие ворота, – проворчал Максим.

– Не лезет, – согласился Илья.

– Получается, что кто-то из неустановленных лиц так или иначе имеет отношение к театру. Похоже на то?

– Видимо, да.

– Но не мальчишка же восемнадцати-девятнадцати лет, да ещё недавно приехавший в Россию практически как беженец!

– Ты знаешь, в наше странное время я во многое готов поверить, – произнёс Замороков. – Даже в то, что этот мальчишка на самом деле не такой уж мальчишка. По-моему, на самом деле он старше, всё-таки театральное окончил. И он спит с моей бывшей, которой сороковник завтра шарахнет.

– Это ничего не значит, – подумав, сказал Максим. – Нет, тут надо проверять реальных бандитов.

– Но кому из реальных бандитов встала поперёк дороги совершенно неинтересная девчонка?

– А что, если хотели убить не её?

Илья вскинул удивлённый взгляд на собеседника.

– Ты рассуждаешь точно как моя бывшая!

– А что, если она права? – спросил Черенков, прищурившись.

* * *

Денис несколько раз порывался навестить Зульфию в больнице, но его отговаривали. Дело кончилось тем, что в палату отправилась Маша Глущенко. О чём беседовали две молодые женщины, точно неизвестно, но встреча оказалась довольно долгой – почти двадцать минут. Возможно, они проговорили бы больше, но врач заявил, что утомлять пациентку после тяжёлой операции не позволит.

– Она тебя простила, Дениска, – сказала Маша, вернувшись в холл клиники и сдав белый халат для посетителей в гардероб. – Но замуж за тебя всё равно не пойдёт, как ты, думаю, давно понял.

Тилляев молча кивнул.

– Но нам так или иначе придётся женить этого парня, – сказал Москвин. – Потому что теперь, после его побега, ни о какой легализации речи уже быть не может. И документы по-прежнему перемалываются. Дата свадьбы тоже назначена. Правда, у нас и без этого проблем хватает…

«Людоед» Барановский, как выяснилось, решил окончательно «опустить» театральный коллектив, а заодно слегка поглумиться над Константином Дедовым. Ренегатов, как известно, никто не любит, даже те, в чью пользу они действуют. Владислав, Маша и Денис ехали в «Октябрь» молча и в подавленном настроении. Московские «гости» настояли на том, чтобы сегодня в зрительном зале собрался весь состав театра Атамановой. С тем, чтобы довести решение о фактическом выселении творческого коллектива из привычного и сравнительно комфортного здания до всех актёров и всего обслуживающего персонала. Пусть не на панель, но и без того было понятно, что цокольный этаж в бизнес-центре (да ещё по временному варианту) – это шаг назад и, вполне возможно, начало конца сценической деятельности для многих из труппы.

Зачитать текст договора и ответить на вопросы решили поручить именно Дедову. Тот, естественно, пытался вообще отвертеться от столь «почётной» миссии, но с Барановским и Ёлкиным спорить было бесполезно.

– Иуда, – довольно громко произнесла в адрес Дедова стоящая возле входа в зрительный зал Светлана. Она нервно дымила длинной сигаретой с ментолом. Константин сделал вид, что к нему это не относится.

– Предатель, – подтвердил сидевший на стуле у двери Алексей Соболев. Актёр морщился, потирая ладонью левую сторону груди и воровато закидывая под язык уже третью за сегодняшний день таблетку нитроглицерина.

Остальные не снизошли даже до одной реплики. Когда Дедов проходил по коридору, от него отступали, точно от прокажённого. Сам же Константин явно был не в восторге от предстоящего выступления – последнего своего выступления на сцене этого театра. Барановский, Ёлкин и ещё один представитель мэрии, почти не скрывая торжествующих ухмылок, приготовились внимать. За минуту до начала действа, когда Дедов уже поднялся на подмостки и приблизился к микрофону с листами бумаги, в зал важно вошёл мужчина – высокий, грузный, с большой окладистой бородой.

– Это ещё кто? – спросила Светлана у сидящего спереди Москвина.

– Какой-то чин из епархии, – проворчал администратор.

– Нашей или московской?

– Для нас никакой разницы. Скоро тут будут устраивать другие представления. Шоу, как говорится, маст гоу он. Только не с нашим участием…

– Ладно вам, – шикнула Атаманова.

И всё же Дедову не было суждено выступить сегодня. Не успел он картинно откашляться, как портьеры широко распахнулись, и в зал вошли трое. Именно те самые, которые уже однажды приходили в театр, чтобы арестовать Тилляева.

Света быстро повернулась в сторону, где только что сидел молодой человек. Но его там уже не было – Денис счёл за лучшее моментально испариться. Впрочем, Максим Черенков с двумя вооружёнными милиционерами пришёл сейчас не за юным любовником актрисы. Трое служителей закона под недоумёнными взглядами собравшихся протопали по приставной лестнице на сцену и окружили высокого мужчину, стоявшего у микрофонной стойки.

– Гражданин Дедов Константин Романович? – отчеканил вопрос капитан милиции.

– Ну да, я… – сердито ответил актёр.

– Вы арестованы, – объявил Черенков.

Один из милиционеров выдвинулся вперёд, снимая с пояса наручники.

– Что за чёрт! – выругался Дедов. – На каком основании?

– На основании подозрения в покушении на убийство гражданки Ерматовой, – произнёс Максим. – Протяните руки.

Константин дёрнулся, словно в надежде сорваться с места и куда-нибудь скрыться. Второй милиционер шевельнул автоматом. Скользящий металлический щелчок прогремел точно выстрел в тишине зала. Дедов обвёл большое помещёние взглядом загнанного волка.

– Это произвол, – послышался голос Леонида Барановского. – В каком звании, начальник?

– Капитан милиции, – ответил Черенков, пока на руки Дедова надевали кандалы.

– Совершаешь большую ошибку, начальник. Быть тебе в ближайшие дни лейтенантом. И то, если повезёт.

Максим не счёл нужным продолжать дискуссию. В гробовой тишине милиционеры свели Дедова со сцены и проводили прочь. Где-то в фойе стукнула дверь. В зале царило молчание.

– Если я правильно понимаю, – нарушила тишину, поднявшись, Евгения Эдуардовна, – с зачитыванием договора придётся повременить. И, судя по всему, очень надолго.

– Не надейтесь, – презрительно скривился Барановский. – Я всё равно выставлю вас отсюда вместе с вашими скоморохами.

– Вы не единственный, кто мне это обещает, – саркастически улыбнулась Атаманова.

* * *

Несмотря на то, что первым заподозрил Дедова (на основании показаний Махмуда Ерматова) молодой следователь Сколкин, арестованного актёра отдали Дмитрию Телегину вместе с двумя разбухшими папками дела о покушении на жизнь девушки. Телегин читал протоколы допроса Константина, рассматривал фото и ритмично играл желваками. Вроде всё было ясно, но чего-то не хватало в этой головоломке, по-модному называемой сейчас иностранным словом «пазл».

…Холодной октябрьской ночью вооружённый пистолетом ТТ Константин Дедов осторожно шёл через пустой двор к подъезду дома, где жил Денис Тилляев – мерзкий сопляк, возомнивший себя великим актёром и покорителем львиц… Да как он мог! И как вообще могло случиться такое, что Светлана Севостьянова, сколь страстная, столь и разборчивая, растеклась и опустилась у ног мальчишки, который ещё не родился, когда эта невероятная женщина уже покоряла своей игрой публику и разбивала сердца опытным мастерам сцены?! Как она посмела предпочесть ему – Дедову – этого залётного южанина, из которого так и прёт среднеазиатский менталитет?! И как она жестоко поиграла с ним, с Константином, приняв интимный подарок только для того (тут сомнений быть не могло!), чтобы продемонстрировать его на своём теле зелёному недорослю!

Картины, проносившиеся перед внутренним взором Дедова, были очень красочными, но не вполне точными. Ибо его воображение не могло нарисовать даже четвёртой части той страсти и той бездны сладкого разврата, в которую упали эти два любовника, сумевшие несколькими лёгкими движениями снести в пыль стены, на которых были высечены слова «разница в возрасте». Дедов (как и многие другие) куда лояльнее бы отнёсся к тому, что эта разница окажется «в пользу» мужчины. То есть, полагал Константин, в паре вполне допустимо, если он старше её на те же двадцать, двадцать пять, тридцать лет и даже больше. Что касается обратной ситуации, то она была нонсенсом иизвращением, почти таким же противоестественным, как гомосексуализм…

Так считал не только Дедов. Ровно таким же образом рассуждало большинство обывателей.

Несмотря на то что Константин был наблюдательным и осторожным, а к тому же он шёл с целью убить человека, обнаружить две пары глаз не сумел. Махмуд и Эсон «срисовали» Дедова, отметив при этом чуть неестественную манеру мужчины двигаться (под мышкой левой руки тот держал тяжёлый пистолет) и странную ношу (в полиэтиленовом пакете лежала полупустая пластиковая «полторашка»).

Возле двери нужной квартиры Дедов вынул из-под куртки пистолет, натянул, делая вращательные движения, на его ствол горлышко пластмассовой бутылки и спрятал снаряжённое оружие внутри пакета. Прислушался к тишине подъезда, пригляделся к полумраку (лампочку на лестничной клетке он выкрутил из патрона на один оборот, чтобы та погасла) и вынул ключи, украденные им из сумочки Светланы, которая – это он выяснил практически точно – поехала после спектакля к себе домой. Дверь широко открылась, и Дедов увидел встречающего его человека небольшого роста со светлыми волосами в знакомой толстовке с надписью «Come Together». Рука сама подняла пистолет, и палец сам нажал на спусковой крючок.

Константин, вероятно, рассчитывал попасть в сердце. Но то ли пистолет оказался непривычно тяжёлым, то ли импровизированный глушитель нарушил начальную траекторию полёта пули, то ли патрон был с дефектом, но Дедов убедился, что попал он в тело мальчишки значительно ниже. Мальчишки?.. Вспышка выстрела на долю секунды осветила лицо жертвы, и Константин понял, что произошло неладное. Подстреленный согнулся в поясе, схватившись ладонями за живот… Что-то неправильное было в его лице и фигуре. Дедов вынул из кармана фонарик и выругался. У его ног на полу прихожей корчилась и сучила ногами девушка. Та самая девчонка из коттеджа, в судьбе которой так активно принимали участие Пронина и Москвин! И которая сейчас должна была ночевать в коттедже главного режиссёра!

Это был тяжёлый удар. Дедов растерялся. Он действительно в этот момент не знал, что делать, и действовал по наитию. И не придумал ничего лучше, чем стереть все возможные следы с поверхности пистолета и спрятать оружие в ящике кособокого стола в комнате. Девушка в прихожей начала издавать громкие стоны, поэтому Константин поспешил покинуть квартиру и захлопнуть за собой дверь. Уже выйдя на улицу, он выругал себя, что не добил девчонку. Но чем и как? Контрольный выстрел производить невозможно – грохот разбудил бы половину дома. Рукояткой пистолета разве что? Поздно! Хотя ладно, с такими ранениями долго не живут…

Такую картину преступления видел Телегин, и она ему совершенно не нравилась. Словно и не картина то была, а набросок, несколько фрагментов, между которыми не хватало многих необходимых элементов. Следователь не верил, что убийцей может оказаться молодой актёр, но при этом не намного больше допускал, что театральный деятель более старшего возраста окажется способным хладнокровно застрелить девушку или юношу. Дмитрий уже был в курсе ренегатского (если не сказать хуже) поступка Дедова, решившего за приличных размеров взятку пустить по миру театр. Который пусть даже и оказался под руководством богохульственно «перелицованного» главрежа, но тем не менее… Между отступничеством и убийством лежит огромное расстояние – нельзя забывать об этом.

Кроме того, оружие. Появление пистолета было более-менее понятным. Явка с повинной и показания Заморокова проливали некоторый свет на происхождение орудия преступления. По приметам уже выяснили, что именно за личности «отжали» ствол у бывшего капитана. Но какая связь между этими отморозками и Дедовым?

Телегин минут десять разглядывал фотографии актёра, часть которых была изъята из театрального архива. И вдруг какая-то мысль буквально молнией вспыхнула в мозгу следователя. Дмитрий усмехнулся и затребовал срочно поднять пару дел, хранившихся в архиве уже около тридцати лет.

* * *

Полковник Вахрушев несколько секунд смотрел в глаза Атамановой.

– И вы утверждаете, что Денис Тилляев не появлялся здесь с момента его задержания?

– Да, Александр Иванович. Не появлялся. Он сгинул в ваших казематах, куда его бросили по смехотворному и наспех сляпанному обвинению, как будто сейчас на дворе советские времена…

– Тилляев не сгинул, а сбежал. Наглый и беспрецедентный случай… А знаете, по советским временам вы ещё тосковать будете, Евгения Эдуардовна! Вас чуть было вместе со всей труппой не выбросили на улицу… Не могу припомнить, чтобы до девяностого года подобное могло случиться в принципе. Вам повезло, что этот Дедов оказался настоящим преступником, да ещё не пойми за кого себя выдавал целых тридцать лет или около того…

– Я в курсе. Юристы уже сказали, что договор и все документы, которые были оформлены под руководством Дедова, будут признаны ничтожными. Видели бы вы, как бесился этот… Ёлкин-Палкин.

– Кстати, а как отнёсся ко всему этому Барановский? – неожиданно заинтересовался полковник.

– Не знаю. Кто-то слышал, что он сказал «не велика потеря» и улетел обратно в Москву.

– Кстати, о Москве. Я со дня на день жду двух типов из комиссии министерства, которые прилетят сюда разбираться с побегом Тилляева. Вы точно ничего не хотите мне сообщить? Уж очень артистично он был организован. И совершенно по-дилетантски, смею вас заверить. Кстати, возможно, именно поэтому у вас всё получилось.

– Что вы хотите этим сказать? – нахмурилась Атаманова.

– Чем?

– Что это за слова такие «у вас»? Я же пояснила: мы к этому никакого отношения не имеем. И повторю: Тилляева ни я, ни кто-либо ещё из коллектива театра с момента его ареста не встречал.

– Ладно, – Вахрушев негромко хлопнул ладонью по столу главного режиссёра. – Будем считать, что я поверил. Но если он вдруг появится… Вы сами понимаете, чем это грозит не только ему, но и всем участникам этого шоу с фальшивыми и размножающимися адвокатами.

– Он не появится, Александр Иванович. Никогда и нигде. Нет больше Дениса Тилляева.

– Если вы так в этом уверены…

– Абсолютно.

– Уж не пошёл ли он вашим путём? – хитро прищурился полковник.

– Не могу сказать, что это невозможно, – витиевато сказала Атаманова.

– Ну хорошо, – произнёс Вахрушев, помолчав некоторое время. – Не буду более вас донимать. Тем более что дело в отношении Тилляева по части покушения на убийство приостановлено.

– Один вопрос, Александр Иванович.

– Слушаю вас.

– Тилляев, по-видимому, сделал большую глупость, да? Решив сбежать из СИЗО? Ведь ещё день-два, и его, наверное, и так выпустили бы…

– Совесть заговорила? У вас или у «адвоката Книперсон»? Впрочем, неважно. Кое-что скажу. Но это исключительно между нами. У меня, как вы можете предположить, приличный список дел в ежедневнике. Местные командировки в нём тоже имеются. Естественно, держать на постоянном контроле условия содержания каждого арестованного, включая даже особые случаи, у меня нет возможности. Подчинённые допускают ошибки либо излишнее рвение… К тому же следователи – это прокурорские работники, и действуют независимо от нас, милиции. Словом, если бы Тилляев не совершил побег в тот день, его бы перевели в другое отделение, где в общих камерах содержатся самые настоящие отбросы. Ваш юный актёр не протянул бы там и получаса. И неизвестно, сумел бы он потом самостоятельно передвигаться. Так что… Вы меня поняли.

– Н-да… И эту систему олицетворяете вы, товарищ полковник. Такие, как Тилляев, вообще не должны были попадать в её механизм.

– Давайте без упрёков. Система не настолько инертная и косная, как вы можете себе это представлять. И вообще, она – часть кармы, как мне недавно объяснил коллега из Индии.

– Откуда?

– Неважно. Сейчас такие обмены опытом в порядке вещей и очень сильно поощряются руководством. Если Тилляев коснулся системы, и она его не перемолола, а только хорошенько напугала, значит, это произошло неслучайно. Вероятно, он совершил некий кармический проступок, которым, скажем так, немного замутил свою душу. Но теперь он чист.

– Да вы философ, товарищ полковник!

– На моём месте приходится быть таковым, Евгения Эдуардовна.

– А что вы скажете о Зульфии Ерматовой? Какого типа кармический проступок могла совершить несчастная девушка, чтобы вынести подобное испытание?

– Возможно, это случай другого уровня, – произнёс полковник. – Я в курсе той истории. Иногда дети очень тяжело расплачиваются за неправильные и эгоистичные решения своих родителей. Даже если не сразу видно прямую связь между причиной и следствием.

* * *

– Нашёл, – нагло ответил Дедов на вопрос Телегина, когда следователь поинтересовался, где тот взял пистолет.

– Это неправда, – сказал Дмитрий. – Послушайте. Ваша вина уже и так доказана. Вас будут судить, и уж поверьте, прокурор оттянется на вас как полагается. Но есть некоторые непонятные моменты во всём этом деле.

– Эти непонятные моменты добавят лет к моему сроку или, напротив, сократят моё пребывание в исправительных заведениях? – спокойно спросил Константин.

– Не знаю. Возможно, ничего существенного не случится.

– Ну-ну. Так я и поверил. Можно подумать, я не знаю, как в суде один пункт статьи единственным росчерком пера меняется на другой, а человек потом сидит лишние пять лет…

– Человек… – пробормотал Дмитрий. – Какой же ты человек. Убийца детей ты, Дедов. Даром, что актёр, деятель культуры… А может быть, никакой ты не деятель культуры, а? И даже никакой не Дедов? А?

Подследственный даже откачнулся назад, услышав эти слова.

– Настоящий актёр Константин Дедов исчез в шестьдесят седьмом году. Молодой, подающий надежды, вроде этого Тилляева. Такой же сирота. В поезде, на котором он ехал в Нижнеманск, к нему подсел беглый уголовник, тоже довольно молодой, которому край как нужен был чужой паспорт. Определённое внешнее сходство между ними имелось, конечно. Выпили, разговорились… По весне на одном из перегонов из-под снега вылез неизвестный труп. Но за несколько месяцев до этого случая с поезда в Нижнеманске сошёл беглый урка с документами актёра Дедова. И, приведя себя в порядок, отправился к главному режиссёру городского художественного театра. Кажется, тогда им был Пётр Сулло, сам сидевший за кражу ещё при Сталине.

– Потрясающая история, – восхищённо проговорил подследственный. – Вы, гражданин следователь, не пробовали писать фантастику? Вместо того, чтобы вешать собак? Неужели вы серьёзно считаете, что каждый беглый уголовник обладает актёрским талантом? Да ещё таким, что его тут же принимают в театр, пусть даже провинциальный, и дают ему роли, пусть даже поначалу второстепенные?

– Не каждый, – усмехнулся Телегин. – Далеко не каждый. Но вот случилось в шестьдесят пятом году странное дело – за одного парня, участвовавшего в разбойном нападении со смертельным исходом, вступились некие влиятельные люди. Парня, конечно, судили, но вместо того, чтобы отправить по этапу куда-нибудь под Салехард или на Колыму, решили оставить здесь, в нашей области. В исправительном учреждении, носившем тогда номер 1732. «Красная зона», которая до сих пор существует и по-прежнему считается то ли «детским садом», то ли «пионерским лагерем» для всяких везунчиков. Огромная библиотека. И художественная самодеятельность. Да ещё какая! В семидесятые годы на выступления тамошних сидельцев приезжали такие великие артисты, как Георгий Жжёнов… тоже, кстати, сидевший… и Вячеслав Тихонов. Насчёт второго, правда, могу ошибаться. Но можно поднять книгу отзывов, в ней есть восторженные высказывания актёров такого же уровня. Так вот, этот разбойник в «красной зоне» вскоре стал фактически главным режиссёром и исполнителем основных ролей. И звали его Кирилл Задворных. На вашей правой руке, вот тут, – Телегин показал пальцем на запястье подследственного, – имеются следы сведённой татуировки. Лет двадцать или даже десять тому назад эксперты, скорее всего, потерпели фиаско, но сегодня у нас другие технологии. И теперь специалисты точно определят, что здесь у вас когда-то был набит рисунок в виде парусника с буквами «КИР» на борту. Добро пожаловать домой, гражданин Задворных. И пора расставаться с вашим театральным псевдонимом. Тем более, что это имя человека, убитого вами. Вскоре после побега с «красной зоны». Хоть там и были райские условия по сравнению с любым другим исправительным учреждением, но сидеть десять лет вам явно не хотелось даже в театре.

– Ловко, – покачал головой Константин, он же Кирилл. – Впрочем, срок давности по тому разбойному нападению уже вышел, даже с учётом побега…

– Думаю, да. И сейчас вы будете отвечать, в первую очередь, за Ерматову.

– Что значит «в первую очередь»? – насторожился Дедов-Задворных. – Есть ещё и «вторая», что ли? Вы это о чём?

– Вот, смотрите, – Телегин положил перед Кириллом две фотографии с изображениями двух мужских лиц. Если бы на них сейчас посмотрел Замороков, то сразу же опознал бы гангстеров, которые сначала «отмутили» у него кассету бывшей жены, а затем и ТТ.

– Я не знаю этих людей, – лениво произнёс Задворных.

– Вы лжёте. Вы их знаете и уже несколько лет поддерживаете с ними отношения. Очень даже деловые отношения. Эти ребята – представители новых профессий нашего весёлого времени. Рэкет, заказные убийства и запугивания. Думаю, что на ваших руках, гражданин Задворных, кровь не только одной Ерматовой.

– Думайте сколько влезет, – скривился Кирилл. – Это ещё доказать надо.

– Докажем, гражданин Задворных, – зловеще пообещал Телегин. – Так же как и то, что пистолет вы получили от кого-то из этих двоих. Докажем и умысел причинения вреда жизни и здоровью Дениса Тилляева.

Задворных на несколько секунд даже перестал владеть собой.

– А вот за этого сопляка, – зарычал он, потрясая скованными руками и брызгая слюной, – я уж точно отвечать не намерен!

Действие четырнадцатое

– Не выдумывай! – строго произнесла Маша. – Невеста должна быть во всём белом!

Роза хихикнула. Сорвав целлофановую упаковку, извлекла тонкие белоснежные чулки с простым гладким верхом.

– Они что – под поясок? – ахнула Глущенко удивлённо.

– Как в старое доброе время, – важно произнесла Афонина. – Кстати, белый поясок с подвязками было легче найти, чем чулки без липучей резинки. В «комках» стали один ширпотреб продавать.

– Это точно, в киосках на вокзальной площади и то выбор получше будет… И подешевле.

– Ничего, Эдуардовна на радостях всё равно велела не скупиться.

– И то верно… Ну-ка, невеста! Подними ножку, – строго сказала Маша.

– Может быть, я всё-таки самостоятельно, – послышалось неуверенное возражение.

– Никаких «самостоятельно»! – воскликнула Глущенко.

– Нам было сказано подготовить тебя как следует! – добавила Афонина.

– По высшему разряду!

– Чтоб все ахнули!

– У тебя сегодня великое событие, так что расслабься!

– Впервые в жизни, между прочим!

– И такого девичника у тебя больше никогда не будет!

– Вот, видишь, ножки уже сами поднимаются, – проговорила Роза.

– И не только ножки, если уж на то пошло, – захихикала Маша. – Чур, я надеваю невесте чулки! И застёгиваю подвязки тоже я!

– С какой стати? – возмутилась Роза. – А я чем буду заниматься?

– Делай невесте причёску!

– Долго ли парик надеть?

– Парик – это очень важно, Роза! Чулки и поясок никто не увидит, а фату и вуаль надо пристроить как следует!

– Вот сама и пристраивай тогда! Машунь, по твоей логике, невеста может вообще обойтись без чулок!

– Девочки, я тоже так думаю… – опять раздалось неуверенно.

– Жених будет очень недоволен! – с сердитой интонацией сказала Роза.

– И мы тоже, – добавила Маша. – Я как свидетельница должна знать, что у невесты под платьем всё о'кей. Иначе я буду нервничать, переживать, и что-нибудь не то ляпну… Ой, Розонька, ты только глянь, какие гладкие у невесты ножки! Как она умудряется так за ними ухаживать?

– Это Соболев презентовал фирменный американский депилятор, – пояснила Роза. – Ещё когда мы в третий раз ставили «Вторую нить…» Он сам на руках волосы им удаляет… Короче, давай всё-таки поделимся. Ты надеваешь правый чулок, а я левый.

– Нет, лучше наоборот!

– Это почему ещё? – возмутилась Афонина.

– Потому что я свидетельница, и я так хочу!

– Чёрт с тобой, надевай левый…

– Давай одновременно!

– Кто быстрее, что ли?

– Нет, наоборот. Кто мееедлеееннеее… – с придыханием, прикрыв глаза, произнесла Маша.

– И что потом? – насторожилась Афонина.

– Кто выиграет, тот поцелует невесту.

– Я согласна! – засмеялась Роза. – Начинаем!

«Невеста» от этих комментариев находилась в глубоком смущении. Сейчас было трудно вспомнить, кто именно из актёрской братии выдвинул идею устроить церемонию по принципу «наоборот», чтобы жених и невеста поменялись нарядами перед поездкой в загс. Мало того, что подобное ещё никому в голову не приходило, а любая новость в «жёлтой прессе» сейчас шла за рекламу – в борьбе за зрителя все средства хороши. Светлана пришла в восторг, заявив, что без смокинга с бабочкой свадьба окажется не такой торжественной, как ей бы хотелось. При этом смокинг будет на ней, на Севостьяновой. Тогда как Денис…

А Денис краснел и смущался, пока посмеивающиеся актрисы, которым Светлана поручила подготовить «невесту» к церемонии, потихоньку натягивали на него белые чулки, неспешно и тщательно разглаживая нейлон по голеням и бёдрам. Он, в отличие от Светы, расценивал подобную идею как нечто похожее на изощрённое издевательство. Особенно если учесть, что Маша и Роза отнеслись к поручению с большой охотой. Обе женщины повидали в своей жизни всякие виды и потому позволяли себе немного цинизма, стараясь, конечно, не переходить за грань. При этом постоянно поддразнивали юношу, как могли, несомненно, тоже испытывая толику возбуждения от процесса. Обе были без обуви, мягко ступая по вытертому ковру обтянутыми нейлоном ступнями. Их костюмы, приготовленные к церемонии, частично были развешаны на плечиках в прихожей, туфли стояли на полу там же. Худенькая Маша сейчас была в чёрных брюках и белой майке-«алкоголичке» без лифчика, которым она довольно часто пренебрегала. Бёдра более фигуристой Розы плотно облегала оранжевая юбка-карандаш чуть выше колен, а грудь украшал изумрудного цвета бюстгальтер на косточках и с тремя поблёскивающими стразиками между чашек.

Состояние Тилляева было для обеих словно открытая книга.

– Эх, если бы женихом была не Света, мы бы с тобой сейчас оторвались с этой невестой, – мечтательно вздохнула Роза.

В любой шутке, как известно, есть доля шутки.

– Она бы отказалась, – произнесла Маша, старательно расчёсывая парик, который встряхивала в левой руке. Цветом тот был чуть темнее пшеничных волос Дениса.

– От таких девушек, как мы? – возмутилась Афонина, держа наготове лакированные туфли.

– Это правильная невеста, – пояснила Глущенко. – Она хранит верность до свадьбы… По крайней мере, сегодня – точно.

– Какая у вас будет роскошная первая брачная ночь, – мечтательно произнесла Роза, поглядывая на Дениса, облачённого только в бельё и чулки с пояском. – Я всё вижу! Машунь, я тоже хочу замуж! Сегодня же!

– Жених уже занят, – мягко произнесла Глущенко, набрасывая на голову Дениса парик, пока тот спокойно сидел на стуле посреди комнаты, смирившись с «девичником». По крайней мере, ничего плохого во всём этом не было, а волнующих впечатлений хватало. Он тоже прекрасно видел состояние обеих актрис и отлично понимал, почему они то и дело чуть нервно посмеиваются, порой начиная городить явную чушь. Тон их голосов менялся от низкого, воркующего до высокого, почти истеричного. Тилляев резонно предполагал, что Маша ещё до вечера найдёт время уединиться со своим гражданским мужем Серёгой, а что касается Розы – тут вопрос был сложный. До сегодняшнего дня в личной жизни Афониной никаких существенных подвижек так и не произошло.

– Жаль, что жених занят… – сказала она.

– Да и тебе такой бы не подошёл, это уж точно. И мне тоже, кстати.

– Ой, много ли ты обо мне знаешь… Или о себе.

– Это ты про что? – насторожилась Маша. Она даже прекратила движения руками, которыми укрепляла парик на голове Дениса, брызгая на длинные волосы импортным лаком, естественно, тоже купленным в «комке».

– Да ладно, проехали, – пробормотала Роза. – Что у нас дальше? Платье?

– Нет, рано ещё! Помоги надеть невесте туфли. Пусть пока привыкает… Причёска почти готова, кстати. Давай гримировать.

– Под Тоню?

– Нет, надо другой имидж сделать. И вообще, Тоню я больше никому не отдам. Это моя роль теперь будет, как только мы возобновим спектакль. Евгения Эдуардовна сказала, что хватит мистификаций и прочих авантюр…

Женщины взялись за дело вдвоём. То, что они делали, нельзя было строго назвать накладыванием театрального грима – процесс больше напоминал сложный мейк-ап. Обе получали от этого действа явное наслаждение и излишне громко ахали, глядя на то, как лицо Дениса под их кисточками постепенно превращается в девичье. Минут через двадцать всё было готово.

– Давай, невеста, встань и пройдись по комнате, – сказала Маша и почему-то вздохнула. – Хотим посмотреть, что у нас получилось.

– Мы с тобой, Маш, словно две феи, – достаточно серьёзно произнесла Роза. – Наколдовали же! Я, по крайней мере, так это чувствую.

Денис поднялся и сделал несколько шагов в узких туфлях на каблуке-шпильке длиной почти четыре сантиметра. Уверенно, устойчиво, словно всегда носил женскую обувь.

– Ну и как я выгляжу? – спросил он нежным альтом, повернувшись к женщинам возле окна.

– Маш, я сейчас упаду, – почти простонала Роза. – Ведь это же всё-таки парень был изначально! Я его больше не вижу! Это же девочка! Волосы, лицо, фигура, движения…

– Всё ерунда, я им и остался, – вдруг послышался грубоватый баритон, словно принадлежащий завзятому хулигану с городской окраины. Голос звучал как будто из середины комнаты.

– Денис, ты нас пугаешь, – серьёзно сказала Глущенко. – Хватит уже.

– А ведь правда, в этом есть что-то мистическое, – прошептала Афонина. – Ох, Дениска, быть тебе великим актёром!

– С вашей помощью – всегда пожалуйста, – весело сказал Тилляев своим обычным тембром. Обстановка тут же разрядилась. Женщины взялись за белое платье и, шутя и посмеиваясь, принялись обрушивать его на Дениса. Вероятно, их ладони касались тела юноши чуть чаще и плотнее, нежели это было действительно необходимо, но конечный результат получился потрясающим. Это признал и сам Денис, когда Маша и Роза подвели его к зеркалу. В нём отразились три молодые женщины – красивые, довольные, слегка возбуждённые, с блестящими озорными глазами.

…Светлане смокинг помогли надеть Евгения Атаманова и Игорь Фалеев. В этой компании мог бы оказаться Владислав Москвин, которого попросили быть свидетелем, но он резонно заявил, что является таковым со стороны Дениса… А Тилляева тут нет, он, видите ли, развлекает Машу и Розу на другой квартире.

Отражение в зеркале Свете понравилось. Её волосы были туго собраны в пучок и смазаны бриолином, а длинный хвост прятался под воротником смокинга. Лёгкий мужской грим и отсутствие привычного макияжа сделали лицо совершенно «нейтральным» – хотя, конечно, женственные черты полностью спрятать было невозможно. Выручили дымчатые очки Атамановой, скрывающие почти четверть лица. Под блузкой грудь туго стискивал плоский лифчик – нельзя сказать, что ощущение было комфортным, но зато маскировка получилась вполне приличной – смокинг практически не топорщился спереди. Светлана с лёгкой досадой подумала, что лет десять-пятнадцать тому назад грудь была значительно более упругой, и подобная уловка вряд ли помогла бы её скрыть. Длинный шёлковый кушак или пояс из театрального реквизита, который мог при случае стать и японским «оби», несколько раз обернулся вокруг женщины под одеждой, сделав талию менее тонкой и убрав заметный переход в ягодицы… Это было, пожалуй, единственное, что могло выдать Свету «с головой». Об этом немного задумчиво сказал Фалеев, чем здорово развеселил и Севостьянову, и Атаманову. Брюки пришлось добывать самые мешковатые и длинные, практически в пол – поскольку чёрные мужские туфли имели предельно высокие каблуки.

*  *  *

– Ты знаешь, у меня очень странное ощущение, – сказала Зульфия, лёжа на койке и разглядывая открытку с двумя кольцами и сердечками на обложке. – Я приглашена на свадьбу парня, который ещё совсем недавно звал меня замуж, а я к этому совершенно равнодушна.

– А чего же ты тогда улыбаешься? – спросил Махмуд. Молодой человек был одет в малиновый клубный пиджак с галстуком, расцвеченным в голубые, оливковые и красные завивающиеся узоры.

– Я всегда радуюсь, когда кому-то хорошо и весело. А мы даже сумели остаться друзьями… И я приобрела новых.

– Э, ты даже Светлану теперь своей подругой считаешь… Странно, конечно, мне этого не понять.

– Ты не поймёшь, и ладно. Это между нами, женщинами, должно остаться.

– Ну, как скажешь… Но я-то, конечно, пойду. Если пригласили, надо идти. Иначе это будет большая обида. Потом, я же не просто так появлюсь, я снимать всё стану!

Махмуд вынул из пакета изящную чёрную видеокамеру, надел её на руку.

– Ох, – только и сказала сестра. – Слушай, она же дорогущая, наверное, как самолёт стоит?

– Да, два миллиона с лишним!

– Ничего себе… Отец ведь рассердится, если узнает, что ты купил эту игрушку из денег, выделенных на приобретение товара.

– Эх, придётся опять врать… Но ничего, я уже первую прибыль получил. И на меня два человека будут со следующей недели работать. Не зря наши все в Россию рвутся – тут так легко делать деньги…

– Но ты будь осторожен. Сам же знаешь, здесь кругом бандиты и вымогатели.

– Знаю. Но у меня хорошая крыша. Местные менты от бандитов защищать будут. Капитан Чев… Ченр… Тьфу, не могу запомнить ни одной русской фамилии!

– Ну ладно. Ты, главное, снимай побольше. Мне потом покажешь.

– Конечно… Э, всё равно странно как-то. Твой парень женится на другой женщине, а ты как будто радуешься.

– Всё нормально, Махмуд. Всё нормально.

– Ну ладно. Ты лежи и слушайся доктора. Завтра я обязательно к тебе приду.

– Приходи. Я буду ждать. Ты самый лучший брат на свете.

– Спасибо тебе!

Махмуд наклонился и поцеловал сестру в щёку. Затем прошествовал к выходу из палаты и, помахав рукой, произнёс на родном языке:

– Карышгюнча, қарындáс4!

– Счастливо, – ответила Зульфия по-русски.

Когда за молодым человеком закрылась дверь, девушка сняла открытку с тумбочки и поглядела на зернистый типографский отпечаток двух улыбающихся лиц на развороте – то были изображения Светы и Дениса.

– Всё равно ты будешь мой, – прошептала Зульфия, нежно гладя пальцем фото юноши. – Через полгода, год или даже три. Ты досыта наиграешься в девочку, и тебе это надоест. Потому что на самом деле ты мужчина, я это знаю. Просто ты ещё очень маленький мужчина… А ты, Света, – палец девушки упёрся в лицо актрисы, – будешь понемногу стареть, и он это рано или поздно заметит, ведь он не слепой и всё видит… И тогда он уйдёт от тебя. Причём снова ко мне, потому что я всегда буду где-то рядом. А пока будем считать, что я передала его тебе на временное хранение. Видишь, как я сильно тебе доверяю?

*  *  *

– Светлана, Дэнил. Объявляю вас мужем и женой, – хорошо поставленным, звучным голосом произнесла распорядительница – крупная, довольно симпатичная особа пятидесяти лет. По сути своей – чиновница, которая благодаря незаурядным способностям и умению управлять людьми добралась однажды до этой должности ещё в то время, когда слова «развитой социализм» не казались в Нижнеманске чем-то архаичным, а на родине Дениса никто и предположить не мог, что русский театр подвергнется разгрому, а короткие юбки уйдут в небытие.

Но для Надежды Степановны ничего не менялось. Марш Мендельсона, красивые (не всегда) и молодые (обычно) лица, чёрные костюмы на женихах и белые платья на невестах. Обручальные кольца и подписи брачующихся в журнале. Выдача свидетельства и стандартный ответ на вопрос: чью фамилию будут носить новоиспечённые супруги – «мужа».

Но в этот день что-то шло не совсем привычным порядком. Сначала магнитофон по какой-то причине сам собой включил реверсивный ход, и почти минуту свадебный марш играл задом наперёд, вызвав смешки и даже хохот у сопровождающей новобрачных публики. Пришлось потерять несколько минут для устранения технических неполадок. А потом…

– Жены, – высоким голосом ответил мужчина с прилизанными волосами, плотно стянутыми в пучок.

Надежда Степановна подняла взгляд на странную пару. Что-то в ней казалось «неправильным». Невеста, конечно, была ослепительно красивой, стройной… Да чего уж там – сексуальной (Надежда Степановна обычно даже в мыслях старалась избегать этого определения), но жених вызывал непонятное ощущение – словно всем своим видом пытался обмануть распорядительницу.

– Да, – нежным голосом подтвердила девушка в фате. – У нас будет общая фамилия – Севостьяновы.

Последний раз на памяти Надежды Степановны подобный нонсенс произошёл больше года тому назад. Но там была вполне уважительная причина: жених имел поистине ужасную фамилию Понос. Удивительно, как он сумел выстоять и пройти через десять классов школьного ада, при этом не потерять оптимизма и найти в спутницы жизни весьма симпатичную девушку…

Сегодняшний жених носил фамилию Тилля (Надежда Степановна заранее уточнила, что ударение падает на второй слог), и она казалась чиновнице вполне нейтральной. Распорядительница тут же вспомнила слова секретарши, что сегодня на бракосочетание придут актёры из театра, и немного успокоилась: чего, правда, возьмёшь с творческих личностей?

Но странности на этом не закончились. Когда пришла очередь расписываться в журнале новобрачных, и Надежда Степановна предложила поставить подпись «Дэнилу Тилля», над столом нагнулась красотка-невеста. Распорядительница и ахнуть не успела, как девушка взяла ручку в пальцы, обтянутые белыми перчаткам до локтей, и размашисто расписалась в графе для мужа. Перчатки эти были выбраны неслучайно: Денис отказался от цветного маникюра, несмотря на то что Наталия Евстафьева на полном серьёзе предложила сделать и его, дабы закончить образ. Но остальные, включая Светлану, сочли, что это будет лишним.

– Вы ошиблись, – проговорила наконец Надежда Степановна.

– Ни в коем случае, – возразила невеста. Затем помахала рукой своему странному жениху:

– Продолжаем!

– А… Кто… – пролепетала Надежда Степановна. Ещё никогда её не заставали врасплох во время брачной церемонии. Она быстро сообразила, что рядом с ней происходит какая-то дикая клоунада, которой не место в таком серьёзном заведении, как дворец бракосочетаний. Сюда приходят не дурака валять, а создавать семьи!

«Жених» тотчас распустил волосы, собранные в пучок, и выдернул из-под смокинга длинный шёлковый пояс, вмиг став стройнее и изящнее – даже строгий костюм не мог скрыть особенностей ладной женской фигуры.

– Я – Севостьянова Светлана Викторовна, – заявил лже-жених. – Где мне расписаться?

…Следующую пару допустили в зал для церемоний с задержкой минут на двадцать. Распорядительница была натуральным образом выбита из колеи и даже попросила секретаршу накапать ей валерьянки. К слову, реакция помощницы на этот маскарад Надежду Степановну привела в негодование, потому что тридцатишестилетняя Ирина была в полном восторге и весело смеялась вместе с актёрами, которые хохотали над неуместной выходкой и дружно аплодировали, будто находились в балагане. Какой-то неприятный чернявый тип в ядовитого цвета пиджаке и с крикливым галстуком, как у этих проклятых «новых русских», тоже постоянно скалился. Он ни на минуту не выпускал из рук видеокамеру, записывая на кассету все моменты этого безобразия. Двое журналистов (как выяснилось, из газеты с идиотским названием «The Балалайка») тоже крутились среди приглашённых, один постоянно сверкал вспышкой фотоаппарата, другой – щёлкал кнопками диктофона. Завтра в этом бульварном издании появится новость о том, что в Нижнеманском дворце бракосочетаний впервые в истории Российской Федерации зарегистрирован брак между двумя женщинами. Разумеется, потом где-то мелькнёт набранное петитом опровержение, ибо де-факто и де-юре ничего подобного всё же не произошло, но люди запомнят именно эту скандальную историю. В том числе и служители правопорядка. Но, конечно, настоящие имена новобрачных в газете не появятся, о чём главного редактора «Балалайки» уже попросила главный режиссёр театра. Ведь в числе прочего этот свадебный маскарад был задуман как один из шагов по постепенному выведению Дениса из-под возможного внимания следственных органов. В его иностранном паспорте уже аккуратно подправили не только год рождения, но и имя, которое из «Дәни» превратилось в «Дәнил».

– Ничего смешного и тем более забавного тут нет, – отрезала Надежда Степановна. – Мы тут не на новогоднем карнавале. Да и вообще, это не карнавал и даже не шалость. Это, милая моя, идейное действо! Раньше, в старые добрые времена, подобную выходку назвали бы «подрывом устоев»… А тебе весело! Ничего ты не понимаешь потому что…

…Был бы чёрным,

Да пусть хоть самым чёртом.

Но кто-то главный,

Кто вечно рвёт в атаку,

Приказал наступать на лето

И втоптал меня в хаки.

Я вижу дым,

Там, где я не был.

Я чувствую гарь,

Я знать не хочу ту тварь,

Кто спалит это небо.

Не трогайте небо!

Я знать не хочу, кто поёт песню:

«Марш, марш левой,

Марш, марш правой.»5


– Ира, выключи радио! – потребовала Надежда Степановна. – До чего же я не выношу современную так называемую «музыку»! Уже и по радио это гонять начали постоянно. Племянник младший наслушался «русского рока», теперь в армию идти не хочет, выбрал альтернативную службу. И что удивительно, его многие поддерживают! Даже сын, который сам честно служил в семидесятые!

«На военном аэродроме «Будённовский» – послышался голос диктора новостей, – открытом теперь для всех любителей острых ощущений, состоялась необычная акция. Десять смелых молодых журналистов городских газет и независимого телевизионного канала прыгнули с парашютами с высоты две тысячи метров. Прыгали они в тандеме. Но с кем? Встречающие храбрецов на земле с удивлением убедились, что за спинами парашютистов устроились надутые воздухом резиновые женщины, каких сейчас можно приобрести в любом из городских секс-шопов. Алина Завойская, организатор акции, сказала…»

– Выключи эту гадость! – выкрикнула Надежда Степановна. – Немедленно!

Ирина поспешила выполнить поручение.

– Просто поразительно, до какого бесстыдства дошёл народ в стране, – проворчала чиновница. – Правильно недоумевают сейчас пожилые люди: «Куда мы катимся?»

…Пока распорядительница успокаивала расшатанные современными нравами нервы, из подсобного помещёния вышли Света и Денис. Им хватило десяти минут, чтобы поменяться нарядами. Оба выглядели слегка помятыми, поэтому Маша и Роза сразу же подбежали и начали поправлять новобрачным одежду. Платье на Светлане сидело как влитое, смокинг Тилляеву был великоват, как и его новоиспечённой жене недавно.

– Им бы не хватило времени на что-то другое, – шепнула Евстафева Арине Молотовой. Та тихонько хихикнула.

– Неужели вы поменялись одеждой полностью? – удивился Арсен Меликян.

Вместо ответа Светлана подняла до колена край длинного платья, продемонстрировав ножку, сверкающую белым нейлоном и обутую в такого же цвета туфлю. Обувь, кстати, пришлось брать с собой запасную – сороковой размер ноги Дениса и тридцать шестой Светин не позволили бы им легко поменяться. Всё остальное действительно было в одном экземпляре.

*  *  *

– Больше, я думаю, спрашивать тебя не о чем, – сказал Дмитрий Телегин, закрывая папку и укладывая её на стопку других пухлых уголовных дел. – Материалы скоро пойдут в суд. В газетах про тебя пишут, люди жаждут твоей крови. У нас, конечно, не Америка, хотя всё к тому идёт. Через «Балалайку» какие-то клоуны собирают инициативную группу, чтобы во время суда над тобой размахивать плакатами и хором требовать твоей казни… Я думаю, прокурор потребует пожизненное, адвокат, конечно, будет убеждать дать тебе срок. Но срок, Задворных, окажется максимально возможным. Поверь моему опыту. К тому же доказано, что твои дружки избили Левитана, а он ведь тоже из коллегии. Значит, защитник из кожи лезть точно не станет.

– Выходит, особой разницы нет, – спокойно произнёс Кирилл. – Скорее всего, я с зоны если и откинусь, то ногами вперёд – здоровье, сами, понимаете, уже не то. Почки, сердце. На северах они долго не служат.

– За одну Ерматову ты мог бы отделаться годами семью-восемью. В лучшем случае. Но за «заказняк» на гастролях, когда ты в промежутках между спектаклями и репетициями отстреливал деловых людей и рвущихся в политику студентов, тебе дадут по полной… К тому же, кроме Ерматовой, ты покушался ещё на двух женщин. Но, в отличие от девушки, отправил в итоге ту и другую на тот свет. По странному совпадению, обе тоже получили по пуле в живот и скончались только после контрольных выстрелов, сделанных значительно позже. Да, очень странное совпадение. Сам понимаешь, такие вещи никто не прощает – ни прокурор, ни судья, ни быдло с улиц.

– Меня не интересовала половая принадлежность клиентов, – вздохнул Задворных. – Как сейчас принято говорить, ничего личного, просто бизнес.

– Если ты повторишь эти слова на суде, пожизненное будет тебе обеспечено. Лучше кайся. И винись.

Кирилл с удивлением посмотрел на следователя.

– Вы что, гражданин начальник, никак советы мне даёте?

– Мы сейчас говорим без протокола. Но, вполне возможно, я могу вынести особое мнение, написать, так сказать, «votum separatum». Знаешь, что это такое?

Подследственный молча кивнул.

– Ты расскажи мне, Задворных, о том, почему ты так сглупил и подставился? – продолжил Телегин. – Волчары твоего уровня обычно подобных промахов не совершают. Я имею в виду, естественно, не физический промах, когда метят в сердце, а попадают ниже. И не ошибку, когда ты планировал пристрелить Тилляева, а едва не убил девушку.

– Вы в театр ходите? – спросил Кирилл вместо прямого ответа.

– Очень редко.

– А бывали в нашем… В театре Атаманова?

– Это который теперь стал прозываться «театром Атамановой»? Давно дело было.

– Ясно, значит, имя актрисы Светланы Севостьяновой вам ничего не скажет…

– Думаю, нет.

– Это Женщина с большой буквы, гражданин следователь. Фемина. Само олицетворение женской сущности, богиня Афродита, никак не меньше… Слова тут не помогут, её видеть надо, дышать ею. Но при этом ведёт себя как кошка: гуляет сама по себе, ни от кого не хочет зависеть. Тех, кто ей признаётся в любви или в желании переспать, либо отталкивает, либо ядовито высмеивает. Но если на кого глаз положит, своего добивается. К сожалению, я не успел завоевать её, хотя и двинулся целенаправленно. Но слишком поздно я начал. Упустил по меньшей мере несколько лет. Но кто ж знал…

– Получается, что дама-то с большим опытом? Как-то это не вяжется с блатными вашими понятиями, Задворных.

– Извините, гражданин следователь, но это не тот случай, – Кирилл дёрнулся всем телом, точно его укололи иголкой. – Если бы вы её видели, вы бы меня поняли. Любой бы понял. Да, у неё было много романов. Даже с одной поэтессой. Какой-нибудь другой женщине люди бы такого не простили, но Севостьяновой можно всё. Кроме того, она была замужем за вашим капитаном Замороковым. Не знаю, каким образом они друг с другом пересеклись, но из этого брака ничего путного не вышло. Мужик пытался её сломать. Очень сильно старался, но не смог – после развода сам запил и стал делать глупости. Немного, пожалуй, сумел её надломить, но не более того – реально самую малость. Кстати, это лишь добавляет сильной женщине шарма и привлекательности. Для тех, кто понимает…

– С Замороковым я не был хорошо знаком, эту историю потому не знаю… Вообще забавно вышло. Тот самый «Токарев», который несколько лет хранил у себя Замороков, потом попал тебе в руки, чтобы ты пошёл и застрелил любовника его бывшей жены. С одной стороны, удивительно, а с другой, начинаешь понимать, какая всё-таки деревня наш Нижнеманск… Кстати, расскажи, как твоя романтическая история вяжется с попыткой продажи «Октября» москвичам? В протоколе, как ты помнишь, если что и отражено, то порознь.

– Всё шло вроде как надо. Главреж нашего театра был в длительном отъезде… вы знаете, по какой причине… и тут мне предложили устранить администратора, потому что Атаманов, хоть и в новом обличье, но должен был вот-вот вернуться. За здание «Октября» внезапно начались подпольные торги, которые выиграли москвичи. Кроме того, за организацию передачи здания мне должны были отвалить большой куш… Мы же действительно без протокола сейчас говорим, верно?.. Ну а тут администратор, да ещё на пару с помощницей режиссёра попадают в аварию, и я тут же подставляю руку, чтобы поймать упавшее яблоко. Но отлично понимаю, что в глазах Севостьяновой после этого стану, мягко говоря, не самым приятным парнем. Хотя с теми деньгами, которые у меня уже почти что были в руках, я бы сам купил ей целый театр в собственность… Я начал действовать, но уже было поздно. Если бы… Если бы у меня под ногами не путался мальчишка Тилляев, думаю, Светлану я бы успел заполучить раньше. Но она с приездом этого пацанёнка вообще перестала видеть других. Меня, естественно, тоже. Возможно, я где-то перегнул палку, пытаясь привлечь её внимание, но она всё равно уже начала спать с этим Тилляевым. Конечно, «спать» – явно не то слово… Гражданин следователь, вот хотите верьте, хотите нет, будь на месте этого сопляка, который годится ей в сыновья, нормальный, серьёзный, взрослый мужчина, такое перенести удалось бы легче. Но понимание того, что мне предпочли это ещё толком не сформировавшееся недоразумение, просто меня убило. Знаете, я мог бы даже апеллировать к состоянию аффекта… Хм. Да, кстати…

– Не прокатит, – помотал головой Телегин. – Ты не похож на склонного к аффектам. Ты планировал застрелить Тилляева, причём готовился тщательно и целеустремлённо. Один только глушитель сразу сметёт малейшие попытки подтянуть состояние аффекта. Кроме того, доказано, что ты киллер, да ещё убивавший женщин с особой жестокостью. Таких, как ты, полагается считать людьми глубоко бездушными и не склонными к убийствам по романтическим мотивам. К тому же тебе и Константина Дедова припомнят, да не один раз. Вот почему я сомневаюсь, что у адвоката получится скостить тебе пожизненное до реального срока.Хотя, конечно, всё может случиться.

– Если адвокату покажут эту милующуюся парочку – Тилляева со Светланой, он тут же признает меня невиновным, – усмехнулся Кирилл.

– Несколько дней тому назад, – произнёс Дмитрий, проигнорировав эту реплику, – на твоём месте сидел этот сопляк, которого ты замыслил убить. Вот скажу тебе как есть, Задворных, ему я давал совершенно другие советы. Мне действительно хотелось, чтобы он присел… или хотя бы попортил свою холёную мордашку.

– Кажется, я вас понимаю… Но к чему вы клоните, а, гражданин начальник?

– Я ему сказал тогда немножко правды. Это про ту зону, на которой ты уже сидел, Задворных. И откуда сделал ноги. Возможно, если бы Ерматова скончалась, мы бы уже осудили этого шпанёнка. Возможно, кто-нибудь вступился бы за него на стадии суда, и он отправился бы в наш «пионерский лагерь». Конечно, ему бы там после репетиций всё равно предложили в камере играть пани Монику, но для таких, как он, это неизбежно в любом исправительном учреждении. Тебе же, я думаю, подобное не грозит.

– Так, и если сейчас найдётся тот, кто имеет реальное влияние в городе, тогда…

– Тогда у тебя, Задворных, появится реальный шанс отправиться в знакомое место. И, может быть, даже выйти из него не ногами вперёд. Конечно, через достаточно много лет… Но сбежать оттуда тебе больше не дадут. Это я обещаю. И сам прослежу, по возможности. По тебе и так «дом родной» плачет. Больше тридцати лет в долг живёшь.

– Понимаю, гражданин следователь. Если вы обратитесь к Юрию Ёлкину…

– Погоди, Задворных. Я, между прочим, сижу тут вовсе не для того, чтобы улучшать условия поголовно для всей мрази, каковой считаю и тебя. Так что не обольщайся на этот счёт.

– Тогда в чём суть нашего разговора, гражданин начальник? Я уж решил, что вы пытаетесь залезть мне в душу, понять что-то…

– Кстати, именно это я и делаю. И, кстати, кое-что я действительно уже понял.

Кирилл осклабился.

– Ну, это вы про Тилляева. Я вижу, что вы чувствуете по отношению к этому гадёнышу…

– Не будем тереть за мои чувства, Задворных. Но если бы не Тилляев, я уже давно вызвал бы конвойного – у меня и без тебя дел просто вагон… Тилляев… Ты же знаешь, как он сбежал из СИЗО? Я уверен, что весь ваш театр к этому руку приложил. Коллективную.

Кирилл пожал плечами.

– Не знаю. Тут как-то обошлось без меня, – честно сказал он.

– И то ладно. Всё равно обвинение против него приостановлено… Поэтому его пока и прекратили искать. Вот когда отменят полностью, можно будет попробовать возбудить новое дело – о побеге из-под стражи. Так что, надеюсь, он сюда ещё вернётся… Но это уже как карта ляжет, конечно… Ладно. Суть вот в чём. Объясни мне, Задворных, как такое может быть, что ты, головорез и мокрушник, почти каждый день выходил на сцену в течение скольки?.. Тридцати двух лет, получается?.. Как это стыкуется – одновременно быть актёром и убийцей?

– Я действительно двуличен, – произнёс Кирилл. – Даже нет, я многолик. И, как большинство хороших актёров, я выхожу на сцену, чтобы жить совсем другой жизнью. Да, я убивал людей. Возможно, мне это где-то и когда-то ещё зачтётся так, что мало не покажется. Но дело не в этом. Если бы я не выходил на сцену, не репетировал до седьмого пота и не проживал другие жизни перед публикой, то давно бы свихнулся.

– Я как-то предполагал раньше, что люди культуры, творческие личности вообще не склонны к насилию.

– Да ладно вам, гражданин начальник… Они такие же, как все остальные. Только с более широким сознанием, что ли… Одних писателей взять, каждый второй – скрытый садист или шизофреник. Достоевского только вспомнить. Отбери у них ручку и бумагу – будет вам новая куча папок на столе. Про некоторых знаменитостей есть достоверные факты. И то, потому что они действительно всемирно известными были. А про скольких мы не знаем?.. Жил когда-то такой скульптор и ювелир Бенвенуто Челлини. Работящий и талантливый парень, но поднять человека на нож ему ничего не стоило. Спасался только тем, что за него король Франциск Первый впрягался, да папа Римский. Вот ещё послушайте:


От жажды умираю над ручьём.

Смеюсь сквозь слезы и тружусь, играя.

Куда бы ни пошёл, везде мой дом,

Чужбина мне – страна моя родная.

Я знаю всё, я ничего не знаю.

Мне из людей всего понятней тот,

Кто лебедицу вороном зовёт.

Я сомневаюсь в явном, верю чуду.

Нагой, как червь, пышней я всех господ.

Я всеми принят, изгнан отовсюду.

Я скуп и расточителен во всём.

Я жду и ничего не ожидаю.

Я нищ, и я кичусь своим добром.

Трещит мороз – я вижу розы мая.

Долина слёз мне радостнее рая.

Зажгут костёр – и дрожь меня берёт,

Мне сердце отогреет только лёд.

Запомню шутку я и вдруг забуду,

Кому презренье, а кому почёт.

Я всеми принят, изгнан отовсюду.

Не вижу я, кто бродит под окном,

Но звёзды в небе ясно различаю.

Я ночью бодр, а сплю я только днём.

Я по земле с опаскою ступаю,

Не вехам, а туману доверяю.

Глухой меня услышит и поймёт.

Я знаю, что полыни горше мёд.

Но как понять, где правда, где причуда?

А сколько истин? Потерял им счёт.

Я всеми принят, изгнан отовсюду.

Не знаю, что длиннее – час иль год,

Ручей иль море переходят вброд?

Из рая я уйду, в аду побуду.

Отчаянье мне веру придаёт.

Я всеми принят, изгнан отовсюду.6


– Как вам это? – спросил Кирилл, закончив декламировать.

– Впечатляет, – сознался следователь, действительно слегка ошарашенный.

– Как вам это? – спросил Кирилл, закончив декламировать.

– Впечатляет, – сознался следователь, действительно слегка ошарашенный.

– Это Франсуа Вийон. Великий поэт, а по совместительству также гопстопник, мокрушник и форточник. Несколько раз попадался и ждал повешения, но в последний момент освобождался либо по капризу какого-нибудь принца, либо по амнистии. И эти стихи именно про таких, как мы.

– Про артистов? Или про убийц и воров?

– Думайте, как хотите, – пожал плечами Задворных.

– Кстати, а ведь что касается популярных актёров нашего времени, даже очень известных, то некоторые из них получали приличные сроки. Но это было в те годы, когда один шажок влево-вправо уже считался преступлением. А сейчас многие статьи отменены или готовятся к отмене. А другие попросту не работают. Так бы, наверное, сажали больше и чаще, как ты думаешь?

– Несомненно. Знаете, гражданин следователь, у нас в труппе есть один голубой. Буквально до позапрошлого года, пока в Думе не заговорили про возможную отмену сто двадцать первой7 за ненадобностью, никто знать не знал об этом, сейчас же он чуть не упивается своей непохожестью. Ну, срам, короче. Пока мы не на сцене, пока не прозвучал третий звонок, я это помню, и я презираю этого типа, потому что он в моих глазах недочеловек… Как и в глазах многих других, пусть даже далёких от понятий. Но стоит нам с ним выйти под огни прожекторов и мониторов, как я об этом забываю. В двух-трёх пьесах по сценарию мы с ним были друзья, и я искренне мог за него отдать голову на отсечение и продать душу дьяволу. Но ровно до того момента, пока не падал занавес… Нет, ещё на час-другой после этого. Хотя и в промежутках между репетицией и выступлением – тоже. Для меня сцена, видимо, более реальна, гражданин начальник, чем жизнь.

– Интересный у вас, актёров, сдвиг по понятиям, – пробормотал Дмитрий.

– Но скажу ещё, гражданин следователь, – если бы Атаманов остался мужчиной, возможно, я бы несколько раз хорошенько подумал, прежде чем согласиться на предложение этого московского деятеля.

– Я понимаю, о чём ты, – сказал Телегин. – Сейчас про этот театр, вернее, про его главрежа, во всех СМИ трещат и стрекочут. Самое удивительное, что многие подают эту вопиющую историю в положительном ключе.

– Я в непонятках, – кивнул Задворных.

– Люди как будто забыли, что раньше все говорили «театр Атаманова». Теперь везде только «Атамановой». Разве что в парламентских «Ведомостях» его упорно называют «театр “Октябрь”», но это вообще не имеет никакого смысла. Все как будто с ума сошли. Вчера по телевизору видел: теперь по субботам, перед каждым дневным спектаклем, главная режиссёр… само по себе нелепо звучит даже… выходит к зрителям с короткой речью, говоря о наступившей эпохе всеобщей толерантности. Это чёрт знает что, конечно. И ещё показали: весь первый ряд на субботний спектакль был выкуплен этими… как их назвать скопом, не знаю, даже. Короче, мужиками, безобразно похожими на женщин, и бабами, безобразно похожими на мужчин.

Задворных вдруг хохотнул.

– Чего развеселился? – резко сменил тон следователь.

– Да как вам сказать, гражданин начальник… Странно, но факт. Мы с вами, казалось бы, должны находиться по разные стороны баррикады, а на деле…

– Ну конечно, – язвительно произнёс Дмитрий.

– А что? Вот, смотрите, – Кирилл провёл скованными руками поперёк стола воображаемую линию. – По одну сторону находятся волки – мы, уголовники, и здесь же волкодавы – это вы, власть. Да, мы самой судьбой обречены рвать и ненавидеть друг друга… но у нас, словно у служебных собак и диких хищников, одни гены, одни и те же установки, впитанные с молоком матери… А вот по другую сторону – это как раз те, о ком и думать даже не хочется. Не то что говорить. Все эти толерантные и гомосеки. И те, у кого головы излишне повёрнуты в сторону Запада. Плюс так называемые неформальные молодёжные движения, сейчас их расплодилось просто немеряно.

– Да-да. Знаю. Панки, хиппи, «металлисты», все эти «Цой жив», «Леннон жив»…

– Именно про них я и говорю, – подтвердил Задворных.

Следователь задумался.

– Сейчас я вызову конвойного. Полагаю, мы с тобой здесь больше не увидимся. Поэтому напомни мне, как зовут того чиновника?

– Ёлкин Юрий Петрович, – произнёс Кирилл.

Телегин кивнул, нажимая кнопку вызова.

– Арестованный, встаньте, – послышалось со стороны открывшейся двери.

– Так что, гражданин следователь, – начал было убийца, поднимаясь со стула. – Я могу догадываться…

– Уже догадался, – произнёс Телегин. – Всё, отправляйся в камеру… «Артист»…

*  *  *

Актёрский состав вышел на сцену под раскаты аплодисментов и низко поклонился довольной публике, большую часть которой составляли дети, отпущенные на зимние каникулы. То был популярный утренний спектакль собственной постановки Евгении Атамановой (изначально Евгения Атаманова, до поездки в Израиль).

По причине того, что Афонина подхватила сезонный грипп, Лису поручили играть Светлане. В ярко-рыжем парике, того же цвета меховой жилетке и в облегающих апельсиновых лосинах без единой складочки или ненужной линии она оказалась великолепной Лисой – дети были в восторге. Их папы – тоже. Стоило Севостьяновой подойти ближе к мониторам рампы, как почти вся мужская часть публики дружно приветствовала актрису поднятыми к глазам биноклями. Зайку, которого по сюжету постоянно требовалось спасать от попадающей во всякие неурядицы Лисы, исполняла, как обычно, Молотова, а Фею, помогающую Зайке – Глущенко. Лишь только Маша перестала хромать и уверенно поднялась на подмостки, ей вернули все роли. В том числе и Тоню Парфёнову.

По понятной причине Бармалея вместо «Дедова» теперь стал играть Меликян, которому действительно хорошо удавалось изображать негодяев. Свою неизменную роль Пилота он уступил Денису… Вернее, отныне и постоянно – Данилу Севостьянову. Имя «Дэнил» вскоре после свадьбы было объявлено записанным в свидетельство ошибочно якобы по вине чиновницы загса, и теперь юноша ждал новый паспорт с новыми именем и фамилией. А также с отчеством, которое он считал верным – «Витальевич». Москвину эта многоходовая комбинация обошлась в несколько седых волос, но поддержка Атамановой решила проблему. Кроме того, две чёрточки, подрисованные твёрдой рукой Людмилы Прониной к цифрам в иностранном паспорте Дениса, моментально прибавили молодому человеку сразу восемь лет к реальному возрасту. Таким образом элегантно разрешилась проблема вероятной отправки юноши на военную службу. Конечно, всё это было дьявольски незаконно, но за последний месяц в театре и вокруг него произошло столько незаконных историй, что одной больше, одной меньше – невелика беда. Денис Тилляев, он же Дэни Тилля, навсегда исчез.

И почти догнал по годам свою жену, как то и дело подшучивал. У Светланы порой подирало морозом по коже от ужаса, когда она думала, что беспощадное время очень скоро сыграет с ней злую шутку, неизбежно заставив постареть. Тогда как Денис, Данилка, её Диночка… будет быстро превращаться из нежного, по-девичьи трепетного юноши в зрелого, жилистого мужчину. Пару раз Света, собравшись с духом, намекала, что прикроет глаза, если вдруг её молодой муж начнёт когда-нибудь встречаться с более подходящей ему по годам девушкой, но на это он отвечал лишь недоумением и негодованием… Иногда Севостьянова, листая глянцевые журналы, разглядывала заманчивые фотографии тёплых берегов Израиля и Таиланда, при этом лелеяла мечту, от которой сладко замирало сердце. Но понимала, что такое не стоит и предлагать… Или стоит? После трёх бокальчиков вина, а вдруг?

Данил отлично смотрелся в роли Пилота, постоянно спешащего на выручку, но неизменно опаздывающего, ибо Зайке в очередной раз успевала помочь Фея. Он хмыкал, покряхтывал, точно бравый вояка, страшащийся «потерять лицо» и постоянно подкручивал залихватские гусарские усы. Усы, разумеется, были приклеенные, как и у Бармалея, который по ходу пьесы захватил Фею в плен, но затем храбрый Пилот освободил её и поставил точку в деяниях отрицательных героев. Исполнение этой роли Данилом понравилась всем – Пронина даже заявила, что новый Пилот оказался брутальнее прежнего. И только Светлана поглядывала на юношу с беспокойством, плохо понятным даже ей самой.

Артисты откланялись во второй раз, занавес пошёл вниз, но тут четверо детей направились к сцене с букетами, переданными их заботливыми мамами. Девочка лет пяти-шести, темноволосая, с удивительными фиолетовыми глазами, подошла к Севостьяновой и протянула цветы актрисе, которая тут же спустилась в зал.

– Как тебя зовут? – спросила Светлана, приняв подарок и присев рядом с девочкой на корточки.

– Оля Кóвач, – девочка стрельнула фиалковыми глазками, прикрыла личико ладошкой, чуть покрутилась на каблучках влево-вправо.

– Спасибо за цветы, Оленька. А ты откуда? – заинтересовалась Севостьянова, заслышав лёгкий, явно нездешний акцент и обратив внимание на несколько необычную внешность.

– С Западной Украины.

– Надо же, издалека! А здесь как оказалась?

– Моя мама в соседней области теперь жить будет. Мы с братом к ней насовсем переезжаем…

– Тебе нравится театр? Хочешь быть актрисой, наверное?

– Нет. Я буду стю-ар-дес-сой, – старательно выговорила Оля трудное слово.

– Вот как? Интересно! – искренне восхитилась Севостьянова, невольно представляя, какой чарующей красавицей станет девочка, когда подрастёт. – А почему?

Оля совсем засмущалась, покраснела, опустила глазки.

– Ну до чего прелестное создание, – сказала Света подошедшим Данилу и Маше, потом поцеловала девочку в нежную щёчку. – Оля, Олечка, какое замечательное имя! Подожди секундочку…

Внезапно вспомнив о чём-то, Светлана встала, протянула руку к сцене и пошарила в полураскрытой сумке, упавшей со стола в процессе представления. Реквизит оказался кстати. Актриса с улыбкой протянула девочке длинную леденцовую палочку, известную среди сладкоежек под названием «Эстафета».

– Держи, Оленька. Это тебе, – произнесла женщина.

Девочка вежливо сказала «спасибо», в свою очередь широко улыбнулась и побежала в сторону расходящейся публики, видимо, к ожидающей её там матери.

Exit

– Нет-нет, разумеется, никаких кардинальных и радикальных изменений не будет, – произнесла Атаманова, решившая задержать после утренника актёров, которые были в нём заняты и, конечно же, «правую руку» – Людмилу Пронину. Все уже успели переодеться, чтобы отправиться по своим делам, потому что в это воскресенье вечерний спектакль не планировался. – Я уже сказала, каким вижу постановочный процесс в наступившем году, и думаю, возражений не услышу.

Возражений Евгения Эдуардовна действительно не услышала, поскольку ничего экстраординарного не было ею предложено. Конечно, появятся некоторые сложности… Но время, как говорится, идёт и ставит новые задачи.

– И ещё. Небольшой сюрприз, который, надеюсь, не шокирует никого из вас… Настя, входи.

Из смежной комнаты в кабинет несмело прошла среднего роста рыжеватая женщина лет двадцати семи-двадцати восьми. Атаманова встала и обратилась к ней:

– Настя, я приношу тебе извинения лично от себя и от всей актёрской труппы. Ни я, ни кто-либо другой не должны были верить человеку, называвшемуся Константином Дедовым и оболгавшему тебя по причине, которая никому из нас толком неизвестна.

– Пожалуйста, не надо извиняться, – дрогнувшим голосом произнесла актриса Кулагина, ранее довольно долго работавшая в театре Атаманова. –Поверьте, достаточно уже того, что вы разобрались, какую подставу устроил мне якобы «Дедов». Это я вам благодарна.

– Всё на самом деле так, – сказала Евгения Эдуардовна, обратившись к актёрам. – История, преподнесённая нам этим… нехорошим человеком буквально за день до моего отъезда, совершенно не соответствует действительности.

– Да что же это?! – ахнула Севостьянова. – Настя, ты ведь могла сказать, что нам соврали! Мы бы тебе поверили…

– Я не умею оправдываться, – произнесла Настя грустно. – И потом, Дедов… Или кто он на самом деле, считался здесь таким авторитетным, почти старейшиной. Что было моё слово против его?

– Мы бы всё выяснили и выставили этого двурушника вон! – воскликнула Маша, которая прежде более прочих дружила с Кулагиной, несмотря на то что обе обладали довольно сложными и даже слегка склочными характерами. А может быть, напротив, именно по этой причине. – Иди сюда, Настён, дай я тебя обниму!

Женщины устремились друг к другу, крепко прижались в объятиях.

– Ну что ж, надеюсь, более таких эксцессов у нас не произойдёт, – удовлетворённо проговорила Атаманова. – Ладно, Севостьяновы, можете не поглядывать на часы. Я всё знаю, вы свободны, остальных задержу ещё минут на двадцать.

– Спасибо, – произнесла Светлана. – До свидания!

– Всего доброго, – раздался другой голос.

Двое покинули помещение. В процессе стихийной планёрки, продолжившейся в кабинете главного режиссёра, Кулагина посмотрела в окно и шепнула Маше:

– Я, может быть, не всех тут знаю и не всё понимаю… А кто такая вторая Севостьянова?

– В смысле, вторая? – не поняла Глущенко.

– Вон, видишь? Под ручку идут. Слева – Света. Справа – кто? Сестра её, что ли? Девушка с той же фамилией. Они обе только что были здесь.

Маша тихонько прыснула в кулачок.

– Это не сестра. Они – семейная пара.

– Да ладно! Светлана и… девушка? Они вместе?

– Да, – подтвердила Глущенко, еле сдерживая смех.

– Вообще, до меня доходили слухи о том, что Севостьянова неравнодушна к женщинам… Я, правда, в это не верила. Но какую красотку она себе нашла! Настоящая «фема»! Эта девочка тоже у нас в труппе? Как её зовут?

Маша больше не могла сдерживаться.

– Я что-то смешное сказала? – строго спросила Атаманова из-за стола, прервав свою речь.

– Да нет же, извините, Евгения Эдуардовна… – проговорила Глущенко. – Настю мы не успели познакомить с Ден… С Данилом.

– С Данилом? – подняла брови Кулагина.

– С Данилом, – подтвердил Меликян. – Это не девушка. Это муж Светланы.

– Как говорится, видела чудеса техники… Но такого… – произнесла Настя.

– Сегодня с моего разрешения они подрабатывают на детском празднике, – сказала Атаманова, улыбнувшись. – Я точно не знаю, какой там сценарий, но Снегурочкой будет именно Данил Севостьянов.

– Входит в роль загодя, – пояснил Арсен.

Маша открыла было рот, чтобы сказать, что Данил (с которым она с той памятной ночи в больнице откровенничала как ни с кем другим, вообразив, будто юноша ей на самом деле вроде младшего брата) нередко появляется на людях в женском обличье вне зависимости от подготовки к ролям. Чем весьма радует Светлану. Но сочла за лучшее промолчать.

– Это, конечно, поразительно, но он играет девушек зачастую лучше, нежели многие женщины, – сказала Арина Молотова.

– Ну, положим… – ревниво начала Маша.

– Не все, конечно, – мягко согласилась Арина.

– И что, у него это постоянное амплуа? – поинтересовалась Настя.

– Разумеется, нет. Он замечательно сыграл сегодня Пилота, – произнесла Маша.

– И он исполняет Тихона в «Грозе», – сказала Пронина.

– А ещё Северного Оленя в «Снежной королеве», – добавил Меликян.

– Ладно, простите, верю, – чуть улыбнулась Настя. – А то я грешным делом подумала, что наша Света связалась с ле… Уфф. Ну, хорошо, проехали.

– Я так думаю, – сказала Атаманова сухо, – хватит уже этих ярлыков: «лесбиянка», «натуралка»… Мы ведь просто люди, и должны жить без всяких штампов. Они нам нужны не больше, чем нашивки на тюремной робе. Кстати, да. Не нужно обольщаться. На нас сейчас понемногу будут давить. Дело, конечно, в первую очередь во мне… Но не только. Ещё и в нашем репертуаре, как ни странно. Совсем недавно о подобном не могло быть и речи. А сейчас вдруг из Минкульта вопросы стали поступать. И ладно, что только вопросы. Я уже не говорю о том, какую гадкую волну епархия поднимает. Кому интересно, в пятничном номере «Благовеста» есть занятная статья про нас с вами. Сравнивают не с кем-нибудь, а с сектантами.

– Я так понимаю, они не могут простить, что мы отвоевали «Октябрь» обратно? – спросил Меликян.

– Это само собой – обида на все времена. Но дело не только в здании, – заметила Пронина.

– А что Москву не устраивает в нашем репертуаре? Сегодня же представить немыслимо, чтобы согласовывать афишу, – сказала Маша. – Да и с кем? Парткомов же больше нет.

– Мы заявили пьесу братьев Стругацких «Жиды города Питера, или Невесёлые беседы при свечах». Все знают, да? – риторически спросила Атаманова. – Название вызывает у чиновников Минкульта какой-то нездоровый интерес. Несмотря на то, что оно придумано не мной, а самими авторами, знаменитыми писателями.

– Цензура у нас запрещена, – напомнил Меликян. – Сверху больше никто не курирует ни театры, ни кино, ни концерты. Вообще ничего, связанного с культурой. Хватит уже!

– Верно. И мы обязательно поставим эту пьесу, именно под оригинальным названием. И станем держать её в репертуаре так долго, пока она будет вызывать интерес у людей. А она будет.

– Конечно, – сказала Молотова. – Ядовитая вообще-то вещь. И страшненькая.

– Там один парафраз чего только стоит, – добавил Меликян и процитировал:


Товарищ, знай, пройдет она,

Эпоха безудержной гласности,

И Комитет госбезопасности

Припомнит наши имена!


– Данил тоже будет там задействован, – обратилась Глущенко к Кулагиной. – У него роль студента-мулата. Нашего соотечественника, у которого мама местная, а папа приезжал в командировку.

Маша сказала это без малейшего намёка на улыбку.

– Я поняла, – произнесла Настя. – Амплуа у него действительно интереснее, чем это могло показаться на первый взгляд.

– Но дело-то не только в амплуа, – заговорила Евгения Эдуардовна. – Человек может быть кем захочет. Это право любого. И не только на сцене.

– О, я видела по нашему каналу ваше выступление перед субботним спектаклем, – воскликнула Настя. – Честно скажу, была под впечатлением. Но мама точно не пришла в восторг, даже выключила телевизор на этом месте, внезапно сильно расстроившись…

– В таком случае, я закончу, – сказала Атаманова. – Это недолго. Осталось совсем мало времени.

Сняв очки и встав во весь рост, женщина произнесла:

– Мы все актёры в этой жизни, и мы вправе самостоятельно принимать какую угодно роль. Мы можем быть кем угодно, но если нас вдруг перестанет что-либо устраивать, то имеем полное право заново переписать эту роль для себя лично. В отличие от сценических рамок, в реальной жизни у нас нет сценариста или режиссёра, которые направляли бы наши действия и поступки. У нас есть другое. Более важное, чем наличие художественного или любого другого руководителя.

Наша свобода.

Примечания

1

Andante (итал.) – умеренно медленный темп в музыке.

(обратно)

2

Будь ласков со мной, прошу.

Коснись меня мягко, словно вечерний летний бриз.

Тише, не торопись.

Анданте, анданте.

Дай проснуться чувствам.

Пусть пальцы будут нежны и легки,

Пусть тело станет бархатом ночи.

Тронь мою душу – ты знаешь, как.

Анданте, анданте.

Не спеши, когда ты со мной.

Я твоя музыка

(Я твоя музыка, и я твоя песня),

Я твоя песня

(Я твоя музыка, и я твоя песня).

Играй меня снова и снова и сделай меня сильной

(Играй меня снова, ведь ты делаешь меня сильной).

Заставь меня петь, извлеки из меня звуки

(Ты создаёшь из меня песню, и не только…).

Анданте, анданте.

Касайся меня легко.

Анданте, анданте.

О, прошу, не подведи меня.

В твоих глазах блеск.

Это похоже на тысячу бабочек.

Прошу, ни слова, продолжай играть

Анданте, анданте,

И сделай так, чтобы я поплыла.

(Песня группы ABBA «Andante, andante». Источник перевода: Лингво-лаборатория «Амальгама»).

(обратно)

3

Allegretto, presto (итал.) – соответственно довольно оживлённый и очень быстрый темп в музыке.

(обратно)

4

До свидания, сестрёнка! (тюркский диалект).

(обратно)

5

Слова из песни «Шар цвета хаки» группы «Наутилус Помпилиус». Автор музыки и текста – Вячеслав Бутусов.

(обратно)

6

Франсуа Вийон, Баллада поэтического состязания в Блуа. (Перевод Ильи Эренбурга.)

(обратно)

7

Имеется в виду Статья УК РСФСР 121 «Мужеложство» (окончательно отменена в 1993 г.)

(обратно)

Оглавление

  • Действие первое
  • Действие второе
  • Действие третье
  • Действие четвёртое
  • Действие пятое
  • Действие шестое
  • Действие седьмое
  • Действие восьмое
  • Действие девятое
  • Действие десятое
  • Действие одиннадцатое
  • Действие двенадцатое
  • Действие тринадцатое
  • Действие четырнадцатое
  • Exit
  • *** Примечания ***