Расходный материал 2 [Дикий Носок] (fb2) читать онлайн

Дикий Носок Расходный материал 2

Ночной жор – это поэма. Куриная ножка, обглоданная в ночи, при свете холодильника – вкуснее вдвойне. Сожранная в темноте, втихушку жопка от докторской колбасы, да вприкуску с соленым огурцом, выловленным из трехлитровой банки голыми руками (главное – не признаваться жене, что лазил в банку жирными пальцами, ведь сто раз говорено: доставать огурцы вилкой, а то рассол помутнеет и испортится), да с горбушкой Бородинского хлеба – божественная амброзия. Можно было бы и борща из кастрюли полакать, да лень греть, а холодный – жирноват, в горле застревает.

Главное в деле ночного обжорства – соблюдать режим полной секретности и тишины, как на атомной субмарине в рейсе к берегам одной из стран НАТО. На кухню нужно пробираться на цыпочках, дабы ни одна половица предательски не скрипнула, ни одна дверная ручка не лязгнула, ни одна подлая кошка под ноги не попалась. Аккуратненько притворить дверь на кухню, но свет не зажигать – ни-ни. Ведь разве не для того лампочку в холодильнике придумали? Она – твой лучший друг. Сосредоточиться лучше на продуктах, лишнего шума не производящих, поедаемых тихо, без шума и пыли, таких как: котлеты, сырники, жареная курица, пирожки. Никаких конфет в шуршащих обертках, рулетиков в фольге или печенюшек в заводской упаковке. Кефир вот тоже хорош – открутил крышку и посасывай себе прямо из бутылки. Но, к сожалению, малокалориен. А лакернуть ночное пиршество лучше всего чем-нибудь сладеньким: нырнуть ложкой в банку с шоколадной пастой, запихнуть в рот блинчик или тиснуть у детей мармеладку из залежавшихся новогодних подарков. Все равно не едят. И не дай бог съесть что-нибудь пахучее, как-то мандарины или копченая колбаса. На запах, предательски просочившийся под закрытую дверь, сбегутся, потягивая носами, все домочадцы.

Маша жевала бездумно, чисто механически: холодную сырую сосиску, огурец, рогалик с маслом. И делала это почти наощупь. Глаза, как всегда после целого дня, слипались. Впрочем, слипались они постоянно. Вот уже несколько месяцев хронический недосып был верным Машиным спутником. Захлопнув холодильник, вывалив пакетик Kitekat в кошачью миску и погасив свет на кухне, Маша на цыпочках пробралась к дивану. Девчонки дружно сопели: Лиза – разметавшись, раскинув руки и ноги в разные стороны, Ксюша – выплюнув пустышку и прислонив кулачок к щеке. Лучшая музыка для ушей, услада для глаз, жаль – длится недолго. Маша уснула мгновенно, будто вилку из розетки выдернули.

Завтра суббота – день тяжелый. С одной стороны – не надо к половине девятого вести Лизу в школу, волоча за собой коляску с младенцем, а в половине второго забирать ее тем же составом. С другой – предстоял задуманный лучшей подругой Наташкой грандиозный шопинг.

***

Женщины любят мозгами, а мужчины – глазами Эту народную мудрость подруга вдалбливала в Машину голову уже который день. После родов Маша поправилась и теперь балансировала на грани 50-52-го размеров, влезая из старой одежды только в безразмерные футболки, используемые в качестве ночнушек, да в одежду, купленную ей для последних месяцев беременности. В ней она и ходила.

Что-нибудь из одежды купить и правда нужно было срочно. Машу вполне бы устроили новые джинсы (посвободнее, чтобы не обтягивали разросшийся до размеров диванной подушки зад и не стесняли движений, мешая ворочать детскую коляску), да несколько новых футболок и рубашек мужского типа – неброско, удобно, недорого. Какая разница как она выглядит, в конце концов? Ближайшие месяцы от ее одежды требуется только одно – быть, по возможности, чистой – не обляпанной отрыжкой, не описанной, без пятен морковно-яблочного пюре и запаха фекалий. На моду, стиль и красоту сейчас ей было плевать с самой высокой колокольни. На мнение всех окружающих по этому поводу тоже.

Но спорить с Наташкой, все равно, что писать против ветра. Поэтому Маша покорно катила коляску по торговому центру в кильватере за плывущей впереди ледоколом подругой. Лиза носилась вокруг на манер легкомоторного самолета. Ее куртка, впрочем, как и Машина, была переброшена через ручку коляски. Коляска вообще напоминала движущуюся камеру хранения. Кроме двух курток на ручке висела объемная сумка с целой кучей детского барахла, без которого выход из дома с младенцем невозможен, а в корзине внизу едва умещался пакет с продуктами.

Маша заблаговременно настояла на том, чтобы шопинг начался с покупки продуктов. Когда начнется гневный голодный детский рев, можно будет быстро покинуть торговый центр и порысить домой независимо от результатов поиска подходящей одежды. Освоить кормление младенца грудью в любом подходящем (или самом неподходящем) месте Маша не смогла. То ли косность мышления, то ли стеснительность мешали ей публично вывалить грудь и покормить дочь в публичном месте: в торговом центре, на детской площадке, где играла с подругами Лиза, или в очереди к педиатру в поликлинике.

Поиски нового гардероба продвигались туго. Причина была в том, что, как известно, приличная одежда заканчивается 50-м размером. Дальше следуют только безразмерные тунички, бесформенные балахоны и чехлы для танков веселеньких расцветок. Большинство магазинов одежду большего размера просто не продают. Хотя вот джинсы найти удалось без проблем: черные, прямые, с талией на том месте, где она обычно бывает, без малейшей изюминки. Одним словом, немодные, а потому даже со скидкой. Сидели они хорошо, но выглядели ужасно. Дело было, конечно, не в джинсах, а в попе, на которую те были натянуты. Привыкнуть к новым габаритам Маша еще не успела, смириться с ними тем более, а потому в любой одежде казалась себе ужасно крупногабаритной, этаким гибридом тумбочки и бегемота.

Наташка, ощущая себя благодетельницей, была полна энтузиазма заглянуть еще и в тот магазин, и вот в этот. Споро перебирая блузки на вешалках, она выуживала все время нечто не то: задорно-яркое, с блестками, романтическими рюшами, облегающее. Маша кривилась, точно от зубной боли. Все это было так далеко от ее сегодняшних реалий, настолько не соответствовало насущным потребностям и образу жизни загнанной лошади, которой она себя чувствовала, что хотелось плакать.

«Наташ, кончай,» – наконец решительно заявила она. – «Если хочешь помочь мне с покупками, пошли в «Декатлон».

«Зачем?» – искренне удивилась подруга.

«За майками,» – коротко пояснила Маша, выруливая между рядами вешалок. Это был проверенный жизнью Машин лайфхак – покупать футболки в спортивном магазине. Во-первых, там нет проблем с размерами. Уж с ходовым 52-м точно. Во-вторых, почти все майки там были однотонными, в крайнем случае с маленькими логотипами или эмблемами. То есть именно такими, какие Маша и предпочитала – без рисунков во все пузо или блестящих надписей во всю грудь.

При виде полудюжины унылых однотонных футболок преимущественно черного цвета, утащенных Машей в примерочную, Наташка скуксилась, но смолчала. Как ни пессимистично была настроена Маша перед началом вылазки, та оказалась на редкость удачной: джинсы, шесть футболок и толстовка на молнии. Что может быть удобнее? Осталось разжиться новой осенней курткой. Прежнее пальто было не только мало, но и непрактично. Попробуй, поворочай в нем коляску. Как ни старайся, непременно запачкаешь полы. То ли дело куртка – сунул в стиральную машину и все дела.

Несмотря на пополнение в семействе в доставшуюся ей по наследству бабкину 3-х комнатную квартиру, напоминающую Версаль в миниатюре, Маша так и не перебралась. Осталась в своей старенькой однушке. Даже от одной мысли о переселении ее прошибала дрожь. Можно было, конечно, продать бабкину квартиру и купить себе другую, а однушку сдавать. Но пока Маша вступала в права наследства, только через шесть месяцев, согласно законодательству, уже пора было выходить в декрет. Связываться с куплями-продажами, а тем паче с ремонтом было поздно. Такие дела быстро не делаются. А ей скоро рожать. Поэтому все осталось как есть.

Бабкины хоромы Маша попыталась сдать и тут ей неожиданно повезло. Любитель безвкусных интерьеров из серии «дорого-богато» с позолотой, лепниной и зеркалами во всю стену нашелся на удивление быстро – большое и дружное кавказское семейство, состоящее из папы-предпринимателя на ниве оптовой торговли чем-то, мамы – домохозяйки и двух детей школьного возраста.

На эти деньги, присовокупив к ним смешного размера пособие по уходу за ребенком, Маша и жила, изо всех сил стараясь не влезать в заначку – деньги, которые оставила ей мать. Та была на черный день.

Семейная история Маши Лавровой была долгой и запутанной. Таких родственников и врагу не пожелаешь. Машина бабка Таисия была ведьмой. Колдовской дар (или проклятие, как с полным на то основанием считала Маша) переходило в семье по женской линии: от матери к дочери. И хотя дочерей в семье всегда было две, дар получала только одна. Предназначением второй было – стать прахом, пеплом, расходным материалом, с помощью которого только и могли ведьмы в ее семье колдовать. Машиной матери Надежде в свое время удалось избежать печальной участи. Она бежала от своей матери Таисии, но всю свою жизнь провела в страхе быть найденной. Пытаясь уберечь дочь, Надежда выпихнула ее из гнезда, как только та закончила школу и исчезла. Больше живой Маша мать не видела, получив после ее смерти лишь урну с прахом.

Вместе с прахом матери пришли и неприятности. Как выяснилось, спрятаться от злого рока Надежде не удалось. Таисия нашла и ее, и Машу. И только каким-то чудом Маше удалось остаться живой. В результате этой истории Маша оказалась даже с прибытком: наследством, ведьмовским статусом, двумя урнами расходного материала и … второй дочерью. Отцом маленькой Ксюши был подельник бабки Михаил.

***

Грань между девушкой и женщиной тонка и неуловима. Девушка, даже если она давно не молода, свободна, относительно беззаботна и вольна распоряжаться своим временем по собственному усмотрению. Она с энтузиазмом посещает маникюршу, выставку картин художника Шишкина и авиасалон. Она до зубовного скрежета раздражает соседок по подъезду лиловыми прядями в волосах, рваными джинсами, микроскопической сумочкой на плече и победно вскинутой головой без ярма на шее.

Женщина унылой поступью шагает домой, обвешанная детьми и сумками. Она сама осветляет волосы в ванной, прикрыв плечи застиранным полотенцем, практично собирает использованные пакеты в один большой, виртуозно совмещает приготовление борща, просмотр сериала и проверку уроков и смертельно обижается, если какой-нибудь недотепа на улице обратится к ней «женщина».

Все женщины считают себя девушками лет до 50-ти, невзирая на здравый смысл, далее плавно переходя в категорию «молодых бабушек». И это в лучшем случае, в худшем – молодящихся.

Наташа чувствовала себя безнадежно и безвозвратно женщиной, а скорее даже бабой.

Женщине несложно вспомнить, когда была поставлена та или иная пломба. Вот эти три после первой беременности, а эти пять – после второй. Точно также несложно было сообразить, когда она потеряла свою роскошную шевелюру: четверть волос выпала после первой беременности, четверть – после второй, еще четверть – во время климакса. А оставшийся крысиный хвостик, изо всех сил холимый и лелеемый, каждая волосинка в котором была наперечет, и составлял теперь все ее богатство.

Как-то незаметно исчезает блеск в глазах, вытравленный бессонными ночами с младенцем. Нежность и бархатистость кожи сменяется кляксами пигментных пятен и паутинкой морщин вокруг глаз. Но все не так плохо. Кое-что в течении жизни женщина приобретает. В основном это лишние килограммы. Первые, как водится, появляются во время беременности и мертвой хваткой вцепляются в бока и бедра. Потом к ним шустро прирастают другие. Ну как деньги к деньгам, так и лишние килограммы к лишним килограммам.

Наташка критически оглядывала в зеркале свои богатства, как потерянные, так и вновь приобретенные. С недавних пор зеркало стало для нее источником постоянной депрессии. Все, что она там видела, сколько ни втягивай живой и не лепи на лицо очищающих и увлажняющих масок, было ужасно. И не было даже соломинки, ни малейшей соломинки в виде изящных щиколоток, например, за которую она могла бы ухватиться, как за нечто прекрасное в себе. Щиколотки, к слову говоря, и в молодости изяществом не отличались. А уж сейчас и подавно.

Кризис среднего возраста настиг Наталью неожиданно и словно стукнул пыльным мешком из-за угла по голове. Свет мгновенно померк, и мир потерял свои краски. Жизнь была почти прожита. По крайней мере та ее часть, которую можно назвать настоящей жизнью, когда ты молода, здорова, энергична, а, если повезет, даже красива. Впереди унылая старость с горстями таблеток, дрожащими руками и недержанием мочи. А что она видела в этой жизни? На что напрасно профукала бесценные годы? Чего добилась?

Карьера? Не смешите. Пусть ее должность и называется солидно – главный бухгалтер, но на деле она главный и единственный в трех небольших фирмочках – и швец, и жнец, и на дуде игрец. И перспектив никаких, кроме как крутиться до пенсии.

Семья? Куча спиногрызов, которые каждый божий день наваливают полную корзину грязной одежды и требуют центнер еды. Да не абы какой, а повкусней. Наташа в полной мере разделяла страстное желание многих женщин, чтобы еда продавалась в магазинах большими пакетами на манер собачьего корма: «Еда мужская 10 кг». Насыпала в миску и готово.

От самокопаний голова пухла, как на дрожжах. Наталья мрачнела и все чаще срывалась на близких. И тут, как на грех, случилась катастрофа, повергшая ее в полное отчаяние. Наташка влюбилась.

***

Она ходила вокруг объекта обожания, робея подступиться. Потому что точно знала – ей здесь ловить нечего. Её поезд ушел. Объекта звали Антон. Ему было 28. Он обладал широкоплечей фигурой пловца, гривой светло-русых волос и обаятельной улыбкой. Работал Антон IT-специалистом и призываем был в фирмочки, где трудилась Наталья, по мере надобности, когда зависали компьютеры или глючили программы. Все три конторы номинально принадлежали разным людям, хотя по факту управлял ими один человек – Оганесян Вагиф Давидович.

В обычном состоянии 37-летняя Наталья к молодым людям возраста Антона относилась по-матерински снисходительно. Ну что такое эти современные 28-летние юноши? По большому счету такие же пацаны, как и ее мальчишки 13-ти и 15-ти лет от роду. Только игрушки у них подороже. Девятилетняя разница в возрасте между ней и Антоном – это целая пропасть. Наталья в свои 37 – мудрая, многоопытная женщина, мать семейства, верховный главнокомандующий, магистр Йода, Сцилла и Харибда в одном лице. А Антон? Ну что Антон? Сытый, обихоженный домашний котик, которому регулярно чешут спинку, обильно кормят и совсем скоро сволокут в ветеринарную лечебницу отрезать яйца (то бишь в ЗАГС).

Как подступиться к предмету обожания Наташка не имела ни малейшего представления. Не строить же ему глазки, в самом то деле, напялив блузку с глубоким вырезом? Это смешно и нелепо. Выглядеть дурой хотелось меньше всего. Все, на что хватало Наташиной решимости – по-дружески предлагать молодому человеку кофе с печеньками, пока тот возился с ее компьютером. И то, и другое принималось с благодарностью.

Помаявшись, в конце концов Наталья решила подойти к делу системно. С чего надо было начинать она знала точно. Перво-наперво – похудеть. В анамнезе имелся вес 90+-2 свободно гуляющих килограмма и 54-й размер одежды. По меньшей мере 30 из них были лишними. И Наташка решительно села на широко известную диету Майи Плисецкой – «не жрать». С небольшим изменением и дополнением – после шести вечера не жрать совсем ни при каких обстоятельствах. Это была пытка. Домочадцы по-прежнему потребляли жиры, белки и углеводы в объемах, способных накормить стаю волков, а влюбленная Наташка мужественно пила кефир и грызла огурцы.

Дело со скрипом, но двигалось. За первый месяц ушло пять килограммов. Заметить эту мелочь визуально было невозможно, все равно, что слону дробина. Но душа у Наташки пела. Эйфория, правда, оказалась преждевременной. Вес намертво встал и держался три недели на одной отметке словно приклеенный. Наташка снова впала в отчаяние и с горя позволила себе умять коробочку эклеров. Но мотивация все же оказалась сильнее. Давка кефиром продолжилась, и вес снова медленно и неохотно пополз вниз.

Во-вторых, следовало заняться спортом. Для человека, последний раз изображавшего спортсмена на уроке физкультуры в школе, задача была почти невыполнимой. Ну посудите сами, куда податься сорокалетней тетке, которая не хочет выглядеть посмешищем?

Бегать? Это только в американских фильмах все бегают по утрам в парках, поднявшись ни свет, ни заря. А у нас то дождь, то слякоть. Да и вставать на час-полтора раньше никаких сил не было. Бродить в такую рань по улице – участь безумных собачников.

Ходить по тому же парку с лыжными палками? Уж больно стремно. Законный супруг по кличке Коржик живот со смеху надорвет. Да и рассекают с лыжными палками в основном бабульки. Рановато ей с ними корешиться.

Походить на фитнес? Да куда уж ей с такой-то задницей. Ей духу не хватит выставить себя на всеобщее обозрение и потеть в дружном коллективе накачанных парней и подтянутых девиц. Фитнес – это удел молодых и красивых. Старые толстые клюшки не должны портить фитоняшкам общую благостную картину.

Оставался бассейн. Туда Наташка и подалась. Как всякому нетренированному человеку кроме энтузиазма ей нужен был дополнительный стимул. Например, купленный заранее абонемент на месяц. Стимул оказался действенным. В бассейн Наталья ходила регулярно и с удовольствием ровно до того момента, пока не покрылась нудно зудящими красными пятнами. На этом с плаванием было покончено.

Тогда начинающая спортсменка отважилась сходить на йогу. Совершенно неожиданно ей понравилось. После нескольких занятий ее позвоночник, доселе напоминавший скрюченную ржавую пружину, распрямился и начал гнуться во все стороны.

Коржик, слегка обеспокоенный спортивной активностью жены, порой встречал ее после занятий, осведомляясь: «Ну что, навыёживалась на сегодня, Бабка-Ёжка?» Наташка не обижалась, просто не обращала внимания. Знал бы он какой это кайф! Коржик предпочитал ловить кайф от сытных ужинов, которые последнее время с завидной регулярностью приходилось готовить самому. Это напрягало. Как опытный мент, Коржаков понимал, что внезапные перемены в образе жизни супруги добра не сулят.

***

Моральный аспект предстоящей (гипотетически) измены мужу Наташу не беспокоил от слова совсем. Коржик, ну что Коржик? Известный вдоль и поперек, точно старая уютная пижамка. Сопит в ухо ночью, почесывает растущий животик, зевает во всю пасть по утрам, стрижет волосы совсем коротко, чтобы не бросалась в глаза расползающаяся на макушке проплешина, мечтает завести домик в деревне и построить там своими руками баню. А Наташке вдруг неудержимо захотелось не мягкой пижамки, а шелковой ночной рубашки с кружевами, шампанского и безудержной страсти.

Впрочем, шампанское Наталья не любила. По выражению все того же Коржика пить шампанское – только живот пучить и пиписку мучать. А еще от него болела голова. Но дело было вовсе не в этом. Её активная женская сексуальная жизнь была на исходе, а она столько всего упустила. Нужно было срочно наверстать упущенное.

Раздражение мужем накапливалось исподволь и постепенно. Виноват ли был в том стаж семейной жизни или Наташка проецировала на супруга недовольство собой? Кто знает? В настоящий момент Наташку в Коржике бесило многое, но более всего то, что он называл ночными обнимашками. Дело в том, что спать ночью Коржик предпочитал, уткнувшись носом в Наташкино плечо и облапив ее грудь. Бессчетное количество раз за ночь она сбрасывала с себя его тяжелую руку и отпихивала супружника на другую половину кровати, чтобы вздохнуть свободно. Коржик этой гражданской войны, казалось, не замечал вовсе. А ведь когда-то Наталье это даже нравилось. Она находила трогательным, что такой сильный и мужественный Коржик уютно сопит ей в ключицу и порой от умиления целовала его в тогда еще волосатую макушку. Эти времена давно миновали. Для нее.

Сама Наталья любила спать на спине раскинув руки и ноги в стороны, в полной темноте и прохладе. Это было еще одним камнем преткновения – прохлада. Стоило только Наташке открыть форточку, как в спальне начинался скулеж: холодно, ноги мерзнут, сквозняком по полу тянет. Обиженный Коржик немедленно демонстративно залезал под толстое одеяло и сердито сопел. Скажите мелочь? Ведь можно как-нибудь договориться? Взрослые же люди. Однако семьи разваливались и из-за меньших разногласий.

В своих самых смелых фантазиях Наташка вообще считала, что спать можно и отдельно друг от друга. Все равно сексом они занимались только когда мальчишек не было дома. Уж слишком шумной получалась возня: со скрипом кровати и ритмичным уханьем. Она давно с тоской поглядывала на диван в зале, норовя удрать туда при первой возможности. Но точно знала, что эту передислокацию Коржик не одобрит, и даже наверняка будет смертельно обижен. Поэтому держала крамольную мысль при себе до поры до времени.

Что за домострой, в самом то деле, непременно спать вместе на одной кровати под одним одеялом? К то это придумал? Иначе вы, мол, и не семья вовсе. Для гармонизации семейных отношений будет куда лучше, если Наташка выспится, отдохнет и не будет с утра пораньше раздраженно лаять на домочадцев.

Наташа пила кофе, стоя у окна и ласкала взглядом сгорбленные плечи Антона. Тот сосредоточенно ковырялся в ее компьютере. Его отросшие волосы были собраны в хвостик, хотя отдельные пряди, еще слишком короткие, то и дело выпадали оттуда. Тогда Антон привычным движение руки закладывал их за уши. Выглядел он с этой прической донельзя мужественно и походил на викинга из одноименного сериала. А вовсе не на жеманного педика, как показалось ей сначала.

Дверь без стука отворилась и в комнату вошел хозяин.

«Что, опять завис?» – вместо приветствия огорченно спросил он.

«Угу,» – ответила Наташа. – «Вчера вечером ввела накладные и нажала «сохранить», а он завис. Перезагрузилась – все исчезло. Пришлось начинать сначала. Устала я уже от его фокусов, честное слово.»

«Ну ничего, Антон разберется,» – примирительно заметил Вагиф. – «Он умный, в институте не зря учился 5 лет. Да, Антон? Хватает дохода на хлеб-масло?»

«Не только,» – бодро отозвался молодой человек. – «На виски-шампанское тоже хватает. И на курорт.»

«Какой виски? Что такое виски? Коньяк пить надо. Армянский. Натуральный продукт. И голова на утро не болит,» – деланно возмутился Вагиф. – «А что за курорт?»

«В отпуск собираюсь через три недели. В Египет.»

«Зачем Египет? Ну что там? Пустыня? Ни деревца, ни кустика. Верблюд брехливый? Старые кости в пирамидах? Армения езжай: горы, простор, коньяк, хачапури. Воздух прозрачный, аж звенит, хоть ложкой ешь на здоровье.»

Мужчины засмеялись.

«Каждому свое,» – дипломатично заметил Антон. – «Я уже и тур оплатил. Пятизвездочный отель Albatros, десять дней, все включено.»

Вагиф ушел, оставив Наталье ворох бумаг. Антон продолжил возиться с компьютером. Наташа смотрела на срывающийся за окном ноябрьский снежок и соображала четко, быстро и авантюрно, как никогда.

***

«Только ты можешь мне помочь,» – пафосно заявила подруга с порога и протиснулась в прихожую. Маша чуть не уронила Ксюшу от неожиданности.

«Сейчас, только руки вымою,» – потопала в ванную комнату подруга, бросив в коридоре пакеты. Вернулась, подобрала их и по-хозяйски прошла на кухню. Маша посеменила следом, решив пока ни о чем не спрашивать. За ней потянулась любопытная Лиза. Потом на кухоньку царственно вплыл кот.

Подруга водрузила пакеты на стол и стала извлекать содержимое. «Это тебе, Лизун,» – на стол легла коробка мишек Барни. «Это тебе, киндер-сюрприз,» – дружно громыхнули несколько баночек морковно-яблочного пюре. Маша как раз начинала вводить прикорм. «Это тебе, злодей,» – потрясла Наташка жестяной банкой с самодовольной кошачьей мордой на этикетке. «Остальное взрослым,» – завершила она раздачу подарков, вынимая пластиковые лоточки с огурцами, помидорами и перцем, пекинскую капусту, ананас и две бутылки вина.

«Сиди,» – махнула она рукой поднявшейся было Маше и, пошарив по шкафчикам, принялась строгать салат. Заинтригованная Мария так и осталась сидеть на стуле, покачивая на коленях Ксюшу.

«Я влюбилась,» – замогильным голосом оповестила Наташка, залпом выдув первый стакан вина.

«Ты рехнулась?» – изумилась Маша, позабыв даже позавидовать счастью подруги пить вино, когда заблагорассудится. Сама она, как кормящая мать соблюдала полную и унылую трезвость. Стало очевидно, что предстоящий разговор требует обстоятельности. Поэтому Маша вкатила на кухню коляску, которая вошла лишь наполовину, уложила туда Ксюшу, подвесила игрушку и села на место. Дочь тут же завертелась и обиженно захныкала. Чуть потряхивая коляску, Маша сунула ей прорезыватель для зубов.

«В кого?»

«Это неважно. Ты его не знаешь. Но шансов у меня никаких. Ноль без палочки. Только на тебя и надежда.»

«Нет уж. Давай рассказывай с самого начала. Не темни,» – потребовала Маша.

Чем больше рассказывала подруга, тем шире открывался у нее рот. Неизвестный Антон – эталонный мужчина нечеловеческой привлекательности явно был плодом воображения слегка помешавшейся Натальи и в реальности существовать никак не мог.

«Что думаешь?» – завершила рассказ вопросом подруга.

Откровенно говоря, Маша думала, что Наташка просто с жиру бесится. Что это ей свобода в голову ударила. Дети выросли, постоянного внимания не требуют. А появившееся свободное время можно, наконец, потратить на себя любимую, вернуть хотя бы частично назад свою дозамужнюю, добеременную, бездетную жизнь. Подружкиной относительной свободе Маша отчаянно завидовала. Ей до этого счастья было, как до морковкина заговенья. Но озвучивать эти мысли вслух она не стала. Такой откровенности в своем влюбленном помешательстве Наташка не оценит. Только обидится напрасно.

«Даже не знаю,» – осторожно ответила она. – «Почему ты думаешь, что шансов никаких?»

«Потому что я для него старая, толстая тетка и зовут меня не Алла Пугачева, а его не Максим Галкин,» – Наташкин голос звенел от отчаяния.

«Я похудела на семь килограммов,» – неожиданно спокойным голосом сообщила она. – «Ты заметила? Я тоже нет. Все равно, что слону дробина.»

И не дожидаясь ответа продолжилась: «Я и сама этого не вижу. Такая же корова, как и была.»

«Я конечно могу сказать тебе то, что должна говорить хорошая подруга в таком случае,» – начала Маша.

Наталья заинтересованно оторвала взгляд от стакана вина.

«Продолжай худеть, занимайся йогой, сходи в салон и сделай что-нибудь с волосами. Креативненькое. И все получится. Скоро станешь Василисой Прекрасной и все принцы твои.»

«Скорее лягушкой,» – усмехнулась подруга. – «Вот потому мне и нужна твоя помощь. Теперь ты сама понимаешь, без этого никак.»

«Какая помощь?» – недоумевала Мария, легонько потряхивая коляску с на редкость кстати уснувшей дочерью. Как и любой младенец, Ксюша была хитрым существом. Пока коляску или кроватку покачивали – она спала, переставали трясти – немедленно просыпалась.

«Та самая,» – многозначительно взглянула исподлобья подруга. – «Нестандартная. Дурочкой не прикидывайся.»

Грубость Машу покоробила, но ясности не добавила.

«Наташка, я ничего не понимаю. Говори нормально.»

«Все ты понимаешь. У меня жизнь рушится. Я должна сделать хоть что-то. Иначе все бессмысленно. Болтаюсь, как дерьмо в проруби, а жизнь проходит мимо меня. А-а-а …» – неумолимая обычно, точно айсберг, погубивший «Титаник», Наташка зарыдала, подрагивая могучими плечами.

Маша оторопела. Последний раз рыдающей подругу она … не видела никогда. И готова уже была сделать все, что угодно. Оставалось только выяснить, что именно. Тут проснулась Ксюша и из чувства солидарности стала вторить Наташкиным завываниям. Пока Маша кормила и укладывала на ночь одну дочь, потом загоняла в постель неугомонную Лизу, подруга успела хмуро допить бутылку вина, дожевать салат и вымыть посуду.

«Ну что, поможешь?» – в лоб спросила она, когда они снова оказались вдвоем на кухне.

«Наташ, ты по-русски можешь объяснит, чего ты от меня хочешь?»

«Колдовства,» – печально прошептала подруга.

***

Маша лежала без сна под одеялом и злилась на саму себя. Она ведь поклялась. Самой себе поклялась, что делать этого никогда не будет. Никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах. Она – не ее бездушная бабка-ведьма Таисия. Она твердо решила, что в ее жизни всего этого: выкапывания свежепогребенных трупов родственниц женского пола, их праха в урнах, хранимого пуще глаза и непонятно как, но работающего, действительно работающего колдовства, если вдохнуть или проглотить малую толику пепла; а также попыток убийств, кровной вражды, сломанных жизней и расходного материала не будет. И девчонкам своим она никогда ничего не расскажет. Пусть этот семейный кошмар на ней, Маше, и закончится. Урны с прахом бабки и матери были надежно запрятаны на антресолях среди банок с солеными огурцами.

И что теперь делать? Наташка в своем сегодняшнем жутко разболтанном состоянии способна обидеться на нее насмерть и натворить черт знает каких глупостей. Может быть действительно попробовать? Всего один разочек. Ради Наташки. Да и не идет речь ни о чем серьезном. Ни об убийстве (упаси, Господи), ни о причинении вреда, всего то о любви. А от любви плохо никому не будет.

Да чего уж душой кривить. Если бы она окончательно и бесповоротно хотела лишить себя возможности колдовать, то давно бы развеяла прах родственниц. Но ведь не развеяла. Спрятала с глаз долой, но не развеяла.

Маша осторожно крутанулась на другой бок. Старый диван предательски заскрипел. И почему она хотя бы его не поменяла, раз уж квартиру оставила старую?

Вопрос был риторическим. Она точно знала почему. Потому что считала каждую копейку. Помощи ждать было неоткуда. Рассчитывать можно было только на саму себя. Если бы не бабкино и материно наследство, она никогда бы не ввязалась в авантюру со вторым ребенком. Деньги Маша тратила крайне аккуратно, даже скупо. Младенец – удовольствие дорогое и вложения в него не окупаются. Никогда. Это ведь не квартира для сдачи в аренду.

До сих пор Маша вполне обоснованно считала больными на всю голову женщин, рожающих детей, не имея финансовой возможности их содержать: приличной заначки или приличного же мужичка под рукой. На что, спрашивается, жить, если у тебя на руках младенец и на работу выйти ты не можешь, папаша чада слился в неизвестном направлении едва получив приятное известие о будущем отцовстве, а родственников, желающих посадить нерадивую мамашу себе на шею, попросту нет? Рожать в такой ситуации – самоубийство. В нашей стране заводить ребенка в одиночку нельзя. Сдохнешь от голода с ним за компанию. Ребенок – бездонная бочка расходов, наличие которой мгновенно опускает материальный уровень семьи ниже плинтуса. Сначала нужно обеспечить надежный тыл в виде платежеспособного мужчины. По крайней мере на первые три года жизни малыша.

Машино положение было немногим лучше. Финансовая подушка безопасности у неё была. Но если завтра бабкина квартира, например, сгорит, а банк, в котором лежат деньги, лопнет, Маша останется ни с чем. А у неё на шее не один ребенок, а два. Дура она набитая. Маша жила в постоянном беспокойстве, тревоге и напряжении. Закрывая вечером глаза думала: прошел день спокойно, ничего страшного не случилось, никто не заболел, и слава Богу. Прожить бы и завтрашний день также. А потом еще и еще один, дотянуть до весны, а там скоро и лето. А потом Ксюше исполнится годик и станет полегче. Последнее было, кстати, полным враньем. Просто нужен был Марии какой-то рубеж, до которого надо дотянуть, после которого станет легче. Сейчас ее жизнь представляла из себя бесконечную круговерть бутылочек с молочной смесью, пакетов с продуктами, грязных колес коляски, сваренных на скорую руку пельменей, рева и обгаженных памперсов. Мир вокруг схлопнулся до размеров квартиры, сетевого продуктового магазина на углу и детской поликлиники. Где-то там, на другой планете, люди ходили в кино, шлялись в выходной по магазинам, ездили в отпуск, пиво пили, в конце концов. У нее же был бесконечный день сурка. Жизнь проносилась мимо, как сбежавшая электричка, а она осталась забытая на перроне. Ночь уже подступила, поездов до утра не предвидится и даже фонари на платформе погасли. Бессилие и безнадега.

О Ксюшином отце Михаиле – преступнике и подельнике бабки Таисии Маша не вспоминала. Отчего то в ней жила уверенность, что этот этап ее жизни далеко позади и никогда не вернется. Ксюшу она записала на свою фамилию – Лаврова, а отчество дала, как у Лизы – Павловна. Меньше вопросов будет в будущем.

Крутанувшись еще раз туда-сюда на диване, Маша устроилась, наконец, поудобнее и уснула.

***

Только через неделю она решилась окончательно. Операция была назначена на вечер пятницы. В субботу Наташка скоропалительно улетала в Египет. На десять дней, в пятизвездочный отель. Одна. Озадаченный бабьим бунтом на тему «я от вас устала, хочу отдохнуть хоть раз по-человечески, без сковородок, утюга и орущих детей» Коржик возражать не посмел. Благоразумная супруга на глазах превращалась в истеричку, и что с этим делать, кроме как не перечить, он не знал. Да и не смог бы он, как действующий сотрудник МВД выехать на отдых за границу. Коржик был обречен на хамство и дороговизну отечественных курортов.

Маша стояла на табуретке, нерешительно переводя взгляд с одной урны с прахом на другую. Мать или бабка? Одинаково омерзительно. Пусть будет бабка. Она решительно вытащила одну урну и подала стоящей внизу подруге. Маша была серьезна и напряжена, как никогда.

«Ты их что, до сих пор дома держишь?»

«А куда их?»

«В банковскую ячейку. Их уже воровали, забыла? Мало тебе?»

«Урны с прахом в банковскую ячейку? Не находишь, что это будет дико странно?»

«Кому какое дело? А тебе так спокойнее будет. Свежие трупы в ячейку пихать – это, согласна, странно. А прошедшие тепловую обработку, так сказать, вполне даже можно. Отнеси в банк. Поняла?

«Да поняла я. Поняла. Садись уже, пока Ксюха не разоралась.»

«Ну, давай.»

Маша открыла крышку, зачерпнула на кончике чайной ложечки серый слежавшийся прах и высыпала на блюдце перед собой. С этим колдовством все было неясно. В тот единственный раз, когда Маша совершенно случайно поколдовала, она и вдохнула, и проглотила немного праха. И до сих пор явственно помнила, как он скрипел на зубах. Значит, и сейчас следовало поступить также.

Маша наступила на горло своей брезгливости, поднесла блюдечко к носу, закрыла глаза и сильно вдохнула. И тут же закашлялась. Потом быстро-быстро, теряя последние крохи решимости, слизала с блюдечка остатки и запила водой из стакана. Было гадко и противно. Но, против ожидания, не тошнило. Главное – не думать, что ты проглотила щепотку собственной бабки.

«Что-нибудь чувствуешь?» – напряженно осведомилась подруга.

«Нет,» – отрицательно помотала головой Маша. – «Но прошлый раз тоже так было. Что нужно пожелать?»

«Вот, смотри, я написала,» – засуетилась Наталья, разворачивая листок бумаги.

«Пусть Лизюков Антон Евгеньевич влюбится в Наташу» гласила надпись.

«Прямо с фамилией говорить?»

«Конечно, а то какой-нибудь другой Антон влюбится. Оно мне надо?» – хихикнула подруга.

«Тебе и это не надо,» – подумала Маша, но спорить не стала. Она громко и четко прочитала написанное. Потом еще раз для верности.

«Что-нибудь чувствуешь?» – вновь тревожно спросила Наташка.

«Нет. А ты?»

«И я нет. Как вообще понять, что оно действует?»

«Видимо никак, пока не увидишь результат,» – пожала плечами начинающая ведьма.

«Ладно. Что сделано, то сделано. Будем ждать,» – согласилась Наталья.

Все произошедшее за последнюю четверть часа на кухне было столь обыденным, что результат этих действий вызывал сомнение.

***

Нет ничего мерзопакостнее, чем прогулка с детьми в ноябре. То ли дело летом – тепло, светло, сухо. Сидишь себе в парке на лавочке, потряхивая коляску, а рядом Лиза рисует мелками на асфальте, или кормит голубей нарочно купленной булкой, или носится на детской площадке неподалеку с другими детьми. Благодать. Можно и книжку успеть почитать одним глазком. Зимой тоже можно податься в парк, если дорожки почищены. Лиза может покататься на ледянке с горки, а Маша кружить неподалеку с коляской. Или отправиться в соседний двор, где всегда заливают хоккейную коробку, кататься на коньках.

В ноябре можно было лишь уныло месить ногами месиво из грязи, снега и воды, с трудом проталкивая коляску, которая, казалось, была нагружена кирпичами. Но свежий воздух детям необходим, а значит прогулки были обязательны.

Автомобиль крался позади совершенно бесшумно. Черный, гладкий, заляпанный грязью, с непроницаемыми стеклами. Он не гудел и не подгонял нерасторопную мамашу с коляской поскорее освободить проезд. Случайно заметив его краем глаза Маша вздрогнула, нервно дернулась и, спешно прижавшись к обочине, остановилась, пропуская машину.

Та взревела и пулей пронеслась мимо. На мгновение Маше показалось, что сейчас она снесет ее вместе с коляской, протащит по асфальту и переедет. Туда и обратно. Но пронесло. Хищный силуэт исчез за поворотом. За черными стеклами не было видно ни зги.

«Говнюк!» – подумала про себя Маша.

Наташка улетела вчера. Нежится теперь небось на солнышке, подрумянивая бока, или плещется, рассматривая рыбок. А если колдовство удалось, то, возможно, еще кое-чем занимается. А она, Маша, размышляет, пройдет ли коляска по этой луже? Сама она, толкая коляску по луже, намеревалась пробираться по цирковому, по бордюру. Обходных путей не было. Гигантская лужа разливалась точно на въезде во двор и была практически бессмертной, изредка пересыхая только в летнюю жару, если дождей не случалось пару недель. Она была здесь столько, сколько Маша жила в этом доме, периодически то съеживаясь, то расползаясь грязной кляксой.

На всякий случай Маша вынула пакеты с покупками из металлической сетки внизу коляски и, взяв в каждую руку по одному для равновесия, ступила на бордюр. И оказалась права. Провалившись в невидимую под грязной толщей воды яму, коляска нырнула на манер подводной лодки и намертво застряла в луже. Маша подергала коляску туда-сюда, чертыхнулась, бросила коляску с дочерью в луже и пошла к дому.

Сгрузив пакеты с продуктами на лавочку у подъезда и поставив Лизу часовой рядом, Маша вернулась к луже. Коляска застряла намертво, словно ключ в замочной скважине. Поднажав, Маша с ужасом услышала хруст и помертвела. Только не это. Но это, разумеется, было оно. Прочно засевшее в невидимой дыре колесо хрустнуло и отвалилось, с бульканьем потонув в грязной жиже. Впору было расплакаться. Разозлившись, Маша ступила с бордюра на раскисший газон, моментально утонув в грязи по щиколотку, ухватила коляску двумя руками и выволокла на асфальт. Ксюша от всех этих перетурбаций проснулась и недовольно захныкала. Маша точно знала, что будет дальше. Пару минут она покрутится, а портом откроет рот и разорется.

В эту минуту на втором этаже открылось окно и задорный женский голос прокричал: «Погоди. Я сейчас приду. Дотащим вместе.» Окно захлопнулось, а через пару минут распахнулась дверь подъезда и оттуда выскочила девушка. Маша хорошо знала ее в лицо. Уже некоторое время они с мужем снимали квартиру покойной соседки Галины Степановны. Неравнодушной девушке, невысокой и аппетитной, было на вид не больше 25 лет, вытравленные добела и собранные в хвост волосы ниспадали до середины спины, модные широкие нарисованные брови придавали её миловидному лицу клоунский вид. Но что поделать, мода. Кроме мужа у отзывчивой соседки имелись четырехлетние мальчишки-близнецы.

«Привет! Увидела в окно, как ты мудохаешься. Решила, надо пойти помочь,» – жизнерадостно заявила девушка. – «Я Катя, кстати.»

«Спасибо,» – облегченно выдохнула Маша. – «Я Маша, а это моя дочь Лиза.»

«Давай сначала ребенка и пакеты занесем, а потом коляску,» – скомандовала новая знакомая. – «А если колесо выловить, то может починить можно будет.»

Пока Маша заносила и распаковывала гневно орущую Ксюшу, Катя развила бурную деятельность. Она занесла домой пакеты с продуктами, пошуровала в луже палкой и выловила злополучное колесо и даже попробовала его приладить.

«Спасибо огромное. Чтобы я без тебя делала,» – еще раз поблагодарила Маша новую знакомую.

«Да ладно,» – отмахнулась та. – «Кто еще поможет затюханной мамашке с коляской кроме такой же мамашки?»

«Это точно.» – подтвердила Маша. – «Не представляю, как ты двойневую коляску таскала. Ее и рук то не хватит обхватить и весит, наверное, полтонны.»

Катя задорно расхохоталась: «Да нет, они у меня не двойняшки. Одному четыре, другому пять. просто похожи очень, прямо одно лицо. Муж Степка точно отксерокопировался дважды. А я вроде как и не участвовала в процессе совсем. Даже обидно иногда бывает.»

«Погодки? Ну ты и герой!»

«Да лохушка я, а не герой. Дважды лохушка,» – уточнила Катерина. – «Они оба – несчастные случаи. Ничему меня жизнь не учит.»

За десять минут знакомства Маша поняла, что новая соседка – оптимистка по жизни, болтушка и немного командирша. Откровенность ее немного коробила, но искренность подкупала.

Лишь поздно вечером, укачивая Ксюшу, Маша вновь вернулась мыслями к Наташе. Как она там? Окрутила свое сокровище? Помогло ли колдовство? Сработало ли? А если сработало, то не глупо ли тратить прах только на Наташкино желание? Почему бы не загадать что-нибудь еще? Что, например? Мира во всем мире? Чтобы не было войны? Вряд ли. Это оказалось не по силам останкам миллионов убитых в войнах людей, где уж горсточке праха ее прародительниц справиться. Миром рулят военно-промышленные корпорации, для которых война – естественная стихия, своего рода среда обитания. Иначе экономики многих стран просто развалятся. На планете постоянно тлеют несколько военных конфликтов той или иной степени интенсивности. Стоит одному из них затихнуть, как немедленно, подобно прорвавшемуся гнойнику, в другой точке мира вспыхивает новый ему на замену. Война – бесперебойный, наинадежнейший поставщик сверхдоходов для группы заинтересованных граждан, и они своего не отдадут.

Ничего более конкретного в голову как назло не приходило.

«Глупая я,» – вдруг осенило Машу. – «Здоровья надо пожелать. Чтобы дети не болели, да и взрослые тоже. Не чихали и не кашляли.» Глянув в окно добавила: «И погоды хорошей. И чертова лужа пусть исчезнет. И Наташке любви, конечно.»

***

Восьмой Лизин день рождения надвигался неумолимо как срок очередного платежа по кредиту. Маша уже всю голову сломала, какорганизовать Лизуну праздник с младенцем на руках. И как ни противна была ей эта мысль, решила привлечь к решению проблемы Лизиного отца Пашу – человека инфантильного, жестко взнузданного и оседланного свекровью еще в детстве. С тех самых пор, несмотря даже на женитьбу и отцовство, Паша из повиновения матери не выходил, а, возможно, и не пытался. Свекровь Тамара Ивановна, твердой рукой рулящая жизнью всех своих чад и домочадцев, в свое время была до крайности раздосадована Машиным бегством из семейной лодки. Оплатить празднество Маша намеревалась, конечно, сама. От Паши требовалось только одно – сыграть роль взрослого ответственного человека, который сопроводит группу детей в количестве 5-6 человек по маршруту: кинотеатр, фудкорт, игровой центр, никого не потеряв, и вернет детей домой в целости и сохранности. С этим бывший муж должен был справиться. В этом Маша была уверена. Почти. В любом случае выбирать не приходилось.

За время недолгого брака она хорошо изучила мужа и знала его как облупленного. Заставить Пашу что-то сделать можно было двумя способами: запугать (излюбленный прием воспитания свекрови) и подольститься. От метода запугивания Маша отказалась сразу. Во-первых, нечем. Во-вторых, это территория Тамары Ивановны, здесь ее Маше не переиграть. Оставалась лесть.

Собравшись с духом, Маша набрала знакомый номер. Телефонные взаимоотношения с Лизиным отцом Маша старалась поддерживать регулярно. Не ради себя в поисках какой-то выгоды, не ради алиментов, но исключительно ради дочери. Других родственников, кроме мамы и папы, у Лизы не было. И если завтра Машу собьет машина, то Паша будет единственным, кто сможет о ней позаботиться. И как не желала бы Маша раз и навсегда разорвать все отношения с мужниным семейством, всякий раз сама себя от этого опрометчивого шага отговаривала.

«Привет, Паш.»

«Машка? Привет. Ты чего? Чего звонишь то?» – не на шутку напрягся Павел. От звонков бывших, как известно, добра не жди.

«Соскучилась,» – невозмутимо пояснила Маша. – «И не только я. Лизун о тебе все время вспоминает. О том, как замечательно Вы с ней погуляли в парке и покатались на каруселях. Говорит, с папой гораздо веселее, чем с мамой.»

Достопамятная прогулка состоялась еще в сентябре и затевалась, как праздник в честь Дня знаний. Первый раз в первый класс и все дела. С тех пор любящий папа с дочкой не виделся. Маша и не настаивала.

«А то! Конечно, с папкой веселее!» – расслабился и хвастливо заявил бывший муж. – «Я и на самую страшную карусель разрешу, и мороженного сколько хочешь куплю.»

«Вот поэтому она и скучает,» – подтвердила Маша.

«Ну так это, можно и повторить. А че? Давно я Лизку не брал что-то,» – сам напросился на неприятности отец-молодец, облегчая Маше задачу.

Она немедленно взяла быка за рога: «Конечно можно. Даже нужно. Лиза будет очень рада. В следующую субботу. У нее как раз день рождения.»

«Точняк, день рождения!» – вспомнил Паша и сразу сник. – «Я это, понимаешь …»

Но Маша слушать не стала, перебив: «Лиза хотела сходить в кино на новый диснеевский мультик и в игровой центр. Плачу я, само собой. Но она хотела провести время именно с папой.»

«А, ну ладно. Ты же у нас теперь дама состоятельная,» – хохотнул бывший муж.

Маша заострять на этом внимание не стала: «Лиза еще подружку прихватить хотела. Вдвоем веселее, день рождения все-таки.»

«Да не вопрос. Подружка так подружка,» – покладисто согласился Павел.

О том, что подружек будет как минимум четыре, Маша благоразумно решила пока умолчать, дабы рыбка не сорвалась с крючка. Все получилось даже проще, чем она предполагала. Договорившись о точном времени и маршруте, бывшие супруги распрощались. Первый акт Марлезонского балета был сыгран. Второй не заставил себя ждать.

Дражайшая свекровь Тамара Ивановна, упорно не желавшая становиться бывшей, материализовалась в трубке вечером, неизбежная, как взрыв 3-х литровой банки с огурцами, в которую забыли плеснуть уксуса.

«Здравствуй, Машенька.»

Маша похолодела. Такое обращение ничего доброго не сулило. «Машенькой» свекровь не называла ее никогда. Неужели она еще не потеряла надежду вернуть заблудшую овцу в стойло? Тамара Ивановна, источая мед и патоку, милостиво не возражала против встречи сына с внучкой, посетовала, что Маша звонит не часто (ведь не чужие), проконсультировалась по поводу подарка Лизе, поратовала за укрепление семейных уз и, оставив Машу в полном недоумении своим благостным настроем, положила трубку.

***

Отечественные курорты туристов не любят, так и норовя при первой возможности поселить туриста в разваливающейся сараюшке со щелями в палец толщиной, плесенью и тараканами по цене номера в пятизвездочном турецком отеле; напоить домашней кислятиной по стоимости элитного французского вина; накормить микроскопической порцией шашлыка из умершего своей смертью барана-аксакала. Безропотному российскому туристу, мыкающемуся летом на отечественном курорте, повсюду хамят, обсчитывают, обманывают и без обиняков дают понять. что он здесь гость, а не хозяин. Гость не желанный и долгожданный, как он ошибочно считал, а тот самый пресловутый «татарин». И искупить свою вину присутствия на курорте он может только деньгами. Правда от недовольных взглядов гостеприимных местных жителей его это не спасет. Наташка, приговоренная к отечественным курортам невыездным мужем – сотрудником МВД, знала это очень хорошо.

Не стоит думать, будто на заграничных курортах туристов не обирают. Еще как. Но с такой услужливостью, любезностью и радушием, что грех не раскошелиться. А что поделать? Раз в год каждый из нас превращается в туристическую дойную корову. Главное – научиться получать от этого удовольствие.

Заграничный курорт Наташку поразил обилием на пляже голожопых баб, без стеснения разгуливающих в стрингах, как будто так и надо, и обилием же жратвы на шведским столе. Наташка чувствовала себя шпионом в тылу врага.

В сезон море напоминало ковер с разбросанной по нему кнопочной мозаикой. Оно было густо усеяно разноцветными кепками, панамками, шляпками, нарукавниками, кругами и прочими плавсредствами всех форм и размеров. Все это многоцветие упорядоченно, следуя за волнами, поднималось и опускалось, сопровождая особо высокие волны дружным «ух», «ах», «ой» или просто визгом.

Непременно рядом с вами какие-нибудь ответственные родители усердно пытаются впихнуть в воду отчаянно упирающегося и истошно орущего малыша. Окружающиеся к кажущейся со стороны зверской процедуре относятся спокойно, потому что точно знают – море маленькому деспоту понравится. И как только это произойдет, его родители пополнят группу обреченных, вынужденных часами сидеть у кромки прибоя, сменяясь, точно караул у Мавзолея и пасти счастливо барахтающееся чадо, истошно вопящее теперь, если его пытаются из воды вынуть.

Пляж беспощаден. Он обнажает малейшие изъяны фигуры, которые здесь невозможно скрыть одеждой, за неимением таковой. Лишь юные девушки и юноши, к которым природа оказалась добра и генетика не подкачала, могли похвастаться гладкими, упругими, ровными телами и с полным правом чувствовали себя богами и богинями.

Богини с ровным загаром и идеальными фигурами, не испорченными деторождением, гордо вышагивали, повиливая бедрами и снисходительно поглядывая на зачумленных, растрепанных, с обвисшими животиками мамаш. Да и где уж им было равномерно загореть, если одно чадо требует срочно строить песочный замок, другому еще более спешно необходимо в туалет. Один глаз бдит за мужем, благостно потягивающим пивко в баре, другой проморгал смытые волной тапочки. А песок, будто раскаленная сковородка. А ведь и они не так давно выхаживали этакими павами, завлекая мужиков. Ну завлекли, ну вышли замуж. Так ешьте теперь семейную жизнь полной ложкой, не обляпайтесь.

Счастливы были женщины, которые в силу возраста или неимоверного уровня пофигизма давно перестали обращать внимание на то, как они выглядят в чужих глазах. А потому спокойно, не заморачиваясь ровностью загара и степенью растрепанности волос, наслаждаются морем, солнцем и свободой, прикрыв обгоревшие плечи старыми, выгоревшими (какими не жалко) футболками, а макушки неказистыми тканевыми панамками модели «а-ля черепаха Тортилла».

Куда сложнее было дамам, сильно зависимым от мужского взгляда. Таких всегда можно узнать на пляже по купальникам на размер меньше, чем нужно, кокетливым и совершенно непрактичным шляпкам, исключительно неуместных на песке шлепанцах на каблуках с обилием стразов, затейливо закрученным вокруг тушки парео, а иной раз даже макияжу. Каждая минута нахождения на пляже для таких дам была нескончаемым испытанием. Посудите сами, мыслимо ли, не расслабляясь ни на секунду, принимать сплошь соблазнительные, точно выверенные и отрепетированные перед зеркалом позы, чтобы ни одна предательская складочка не смела испортить собой идеальный вид; постоянно втягивать/выпячивать животы, груди и ягодицы (нужное подчеркнуть); расчесывать волосы и эротичными движениями втирать в поднятую ножку крем от загара. Где уж тут расслабиться и получить удовольствие?

Оценивая сквозь темные очки мужской контингент поблизости, а также потенциальных соперниц, они неуклюже (это никому не под силу) пытались изобразить на песке походку от бедра, шествуя к воде, словно по подиуму. Смотрите на меня, любуйтесь мной! Вот я какая! Самая-самая! Морю, впрочем, до этих изысков дела не было. Оно щедро, порой исподтишка, покрывало волнами с головой всех, превращая несчастных модниц в ощипанных кур с потеками краски на лицах.

Как и в любом обществе, на пляже было не без чудиков. Всегда находились пудовые матроны, мнящие себя грациозными ланями и ничтоже сумняшеся одевающие купальники, имеющие на попе лишь тонкую веревочку и более ничего. Вид апельсинопупырчатых полукружий по обе стороны от веревочки вызывал у окружающих сначала оторопь, а потом ухмылки и верчение пальцем у виска.

Странное впечатление производили индивиды, увешанные золотыми цепями, цепочками, перстнями и иже с ними, охотно и незаметно, как не смог бы лучший из воров, смываемыми морем с шей и пальцев. Думается, после окончания пляжного сезона на каждом пляже можно насобирать золотишка на пиратский сундук.

Невзирая на всю эту суету и копошение, море продолжало мерно накатывать на берег, смывая сиюминутную чепуху, – могучее, вечное, беспристрастное.

А над лежаками разносился неумолчный детский скулеж: «Мам, пойдем в бассейн!»

***

«Мам, пойдем в бассейн,» – со страшной силой канючил мальчишка лет шести, дергая за цветастую пляжную сумку замотанную в парео мамашу.

«Господи, да сколько же можно?» – всплеснула руками та. – «Я сто раз объясняла, в этих бассейнах только моча и хлорка. Мы на море приехали. НА МОРЕ. В нем и будем купаться.»

«Но мы уже были сегодня на море. Ну мам! Пойдем в бассейн,» – подвывая, гнул свою линию пацаненок.

Бассейн и впрямь имел невыразимо притягательную прелесть: обрамленная небесно-голубой плиткой вода манила, как стаканчик мороженного в жару. Наташка готова была подписаться под каждым словом замученной нытьем отпрыска мамаши. Сама повторяла их из года в год, тратя на это кучу сил и нервов. Без всякого, впрочем, эффекта. И вот, наконец-то, на старости лет она оказалась в отпуске одна. Ну то есть совсем одна, абсолютно. И только сейчас поняла, что отпуск – это, оказывается, здорово, когда он не сопровождается парочкой висящих на твоей шее детей, рвущих тебя на части.

Свобода. Полная свобода что-нибудь делать или ничего не делать: пить текилу, валяться у бассейна, кататься на водных горках (проехала пару раз, без мальчишек было неинтересно), объедаться чем ни попадя (воздерживалась изо всех сил). Наташка проводила время на пляже. С утра и до вечера, с перерывом на полуденный зной. Внешним видом не заморачивалась: волосы в пучок, выгоревший, но удобный купальник, свободная футболка, чтобы прикрыть обгоравшие плечи, в шутку именуемая арабским купальником и панамка незабвенной модели «а-ля черепаха Тортилла».

Покачавшись на волнах, Наталья устраивалась на лежаке с очередной книжкой, изрядный запас которых ожидал своей очереди в чемодане, хрумкая принесенные из бара гигантские сливы или попивая пиво. Кайф, полноценный и ничем не замутненный.

Предмет ее обожания Антон должен был прилететь только послезавтра, и она предавалась ничегонеделанию и наблюдала за людьми. Вообще, пляж оказался благодатным местом для наблюдашек. Срез человеческого общества, где в миниатюре представлены все слои общества: интеллигенты, стоящие на пляже в очереди в туалет, и хамы, налившиеся пивом до бровей и шпыняющие безмолвных египетских официантов; активисты, которым не хватает дня, чтобы перепробовать все предлагаемые развлечения и кнопкотыки, уткнувшиеся в свои телефоны и не замечающие ничего вокруг. Наташка все больше склонялась к мысли, что для полноценного отдыха интернета в отелях быть не должно. Может тогда эти убогие хоть искупаются. Наталья втихушку радовалась, что к поколению кнопкотыкарей не принадлежит и с легкостью может прожить неделю вообще без телефона и даже без телевизора. При наличии нечитанной книжки потолще, конечно. Интересные книжки – тоже своего рода зависимость, от которой порой нет сил оторваться и за полночь. Но зависимость интеллектуальная, мозги развивающая и обогащающая. Даже если Вы начинали читать низкосортные детективы, со временем дорастете до лучших представителей этого жанра, а от штампованных любовных романчиков доберетесь до «Унесенных ветром» и «Поющих в терновнике».

По соседству с ее лежаком расположилось шумное семейство: пожилая матрона в широкополой белой шляпе, ее дочь (в этом не было ни малейших сомнений, так как походили они друг на друга, как две капли воды) и двое детей школьного возраста: хорошо откормленный мальчик и крепенькая девчушка с розовыми пятками.

«Натэллочка, ты взяла бутылочку воды? А панамку для Давидика? Мальчик перегреется. А где мой спрей от загара? Тот, в коричневой бутылочке?» – монотонно гудела матрона.

«Ах, мама, он закончился еще вчера. Давид случайно опрокинул флакон. И панамка ему сейчас не нужна. Дети постоянно ныряют и не знают, куда их деть. А воды всегда можно взять в баре. Холодной,» – устало, но уважительно отбрехивалась молодая женщина.

Посочувствовав ей, Наташка углубилась в книгу.

***

Все наши комплексы родом из детства. Нателла с раннего детства знала, что она некрасива, уж больно отличалась от окружающих. Хотя папа – грузин и мама – армянка всячески ее в этом разубеждали. Нателла выросла в России, где ни у одной из окружавших ее девочек не было таких густых черных бровей, сросшихся на переносице, гордо выдающегося носа и пробивающихся над верхней губой усиков. В дополнение ко всем несчастьям Нателла отличалась полнотой. Приятной глазу, по мнению отца, и делающей ее похожей на корову, по мнению девушки. Болезненную застенчивость, проистекавшую из этого комплекса, одноклассницы, как это часто случается, считали высокомерием и с Нателлой не водились. Мама лишь посмеивалась над страхами дочери, целовала в лоб и безапелляционно заявляла, что та у нее красавица и обязательно хорошо выйдет замуж. Нателла не верила.

Мама оказалась права. Девушка вышла замуж удачно. Но комплексы никуда не исчезли. На жизнь Нателле грех было жаловаться. Выскочив замуж сразу после школы, она ни дня больше не училась и никогда не работала. Муж был на двенадцать лет ее старше. Уже взрослый, состоявшийся мужчина. Занимался делами. Через год Нателла родила Давидика, еще через два – Сусанну. Хлопот был полон рот. И только сейчас, когда дети подросли и перестали нуждаться в ней ежеминутно, молодая женщина начала ощущать некоторую пустоту в душе. Как будто должно было быть что-то еще, нечто важное, но ускользающее от нее, не случившееся. И никак было не понять в подступающем смятении, чего именно не хватает. Как будто бы все атрибуты счастливой жизни наличествовали: семья, муж, за которым как за каменной стеной, дети, достаток, взаимное уважение. Муж вот не только ее с детьми на курорт отправил, но и тещу. Проявил уважение, как полагается.

«Нателлочка, мне без лука, пожалуйста. А помидорчиков побольше,» – тронула ее за плечо мама. – «Мы пока столик займем, вон там, в уголке.»

«Хорошо, мама.»

Стоявший впереди Нателлы в очереди за гамбургерами парень при этих словах почему-то дернулся и обернулся. Лицо его расплылось в улыбке. С первого взгляда было понятно, что приехал он только сегодня. Белоснежная кожа едва начала розоветь. На парне были только цветастые купальные шорты и резиновые тапочки.

«Вас Нателла зовут? Надо же как красиво!»

Молодая женщина смутилась, надвинула на плечо сползающую лямку сарафана. Под пристальным взглядом незнакомых людей, а тем более мужчин она всегда чувствовала себя неловко. Парень улыбался искренне и радостно, словно неожиданно встретил давнего знакомого. И встреча эта была приятной. В животе у смущенной Нателлы защекотало.

***

Нателла была обескуражена. Внимание голубоглазого незнакомца, которое так польстило ей сначала, становилось весьма утомительным. Сначала тот обедал за столиком неподалеку, то и дело поглядывая на нее. Хорошо, что мама сидела к нему спиной. Потом радостно улыбался, сидя на бортике бассейна, в который ее дети плюхались, катаясь с водных горок. Затем окончательно смутил, принеся ей мороженое. И все это время не сводил с не глаз. Нателла совсем растерялась. Злилась не столько на незнакомца, сколько на себя.

Ну почему она не может принимать знаки его внимания гордо подняв голову и расправив плечи? Почему тушуется и все время норовит проскользнуть мимо незаметной мышкой? Почему не может быть такой, например, как заполонившие отель немки: самоуверенной, слегка мужиковатой, щедро украшенной татуировками, но самодостаточной и без комплексов относительно своего тела и взаимоотношений с мужчинами?

На все попытки молодого человека заговорить Нателла отвечала односложно, а потом и вовсе отвела недовольных детей в номер отдохнуть после обеда. Благо, мама ушла туда раньше и ее назойливого поклонника не видела.

***

В отпуске с Наташкой всегда происходила всегда одна и та же метаморфоза: ее кожа краснела, как азербайджанский помидор. И лишь к концу отпуска приобретала искомый, приятный глазу цвет. Эту свою особенность Наталья ненавидела. Но бороться с ней не было никакой возможности. Как ни пряталась она в тени, закрывая лицо шляпой, к вечеру первого же дня отпуска лицо напоминало цветом едва не лопающийся от спелости помидор.

Ну как, скажите на милость, с таким лицом понравиться мужчине? Но прежде чем понравиться, его еще надо найти. Наталья знала название отеля и дату заезда, о которых Антон упоминал при ней. В отеле было более шестисот номеров. Если посчитать минимум по два человека в номере, то все равно выходило никак не меньше 1200 гостей. Даже если отель не забит под завязку отдыхающими и часть постояльцев – дети, все равно получается тьма-тьмущая праздно шатающегося народа. К их услугам, помимо изумительной прозрачности моря, были четыре ресторана, четыре бара, три бассейна (малышовый не в счет), аквапарк, спа-центр и стандартный для подобных отелей набор развлечений: теннис, минигольф, волейбол, водное поло, катание на водных мотоциклах, бананах, диванах и прочей травмоопасной надувной продукции. А также полеты на парашютах. В конце концов, можно было уехать на экскурсию. Стараниями древних египтян, продвинутых в вопросах загробной жизни, в этой стране было на что посмотреть.

В поисках главное – система. Наташка начала с самого очевидного – баров. Лобби-бар, где вечером яблоку негде было упасть, в полдень легко вмещал всех желающих дюзнуть по коктейльчику. Их было немного, т.к. кому же охота одеваться ради выпивки? В купальниках и плавках в лобби не пускали. Бары у бассейнов выглядели перспективнее, но и там Антона не оказалось. Он не играл в водное поло, не занимался аэробикой, растрясая отпускной жирок, не играл в дартс, не поджаривался на лежаке, прикрыв бейсболкой лицо, не седлал розового надувного фламинго, борясь с прибоем, и не пил пиво в баре на пляже, на который Наталья возлагала наибольшие надежды.

Оставался только один способ найти Антона, самый надежный. За четверть часа до открытия главного ресторана на ужин, Наталья была у его дверей.

***

У дверей ресторана, надежно закрытых изнутри, уже толпилась, переминаясь с ноги на ногу, толпа: пивные животики разной степени натруженности в преимущественно белых (как символ праздности и ничегонеделания) футболках поскрипывали малоношеными сандалиями; цветастые сарафаны вытирали подолами легкомысленные босоножки, состоящие сплошь из переплетенных кожаных веревочек или парадно-выходных тапочек на танкетке; в нетерпении подпрыгивали разноцветные сандалики, кружа вокруг родителей и сводя их с ума бесконечными вопросами: «Скоро? Ну скоро?». Экзотическими птицами смотрелись мужчинозависимые дамы на угрожающе высоких шпильках, нервируя благополучных матерей семейств, одетых удобно, практично и без изысков.

Свободно колыхались и призывно подрагивали при каждом шаге женские бедра, никак не сдерживаемые чисто символическим кусочком ткани между ними, именуемым стрингами. И вот ведь парадокс. Казалось бы, голых задов днем на пляже было предостаточно: круглых и плоских, упругих и трясущихся, будто желе в вазочке при каждом шаге, полностью прикрытых тканью целомудренных купальников и оголенных до предела, не оставляющего простора для воображения. Но именно эти, прикрытые полупрозрачной тканью и тревожно подрагивающие, волновали сильнее, притягивая мужские взоры, словно запотевшая кружка ледяного пива в полуденный зной.

Стоя рядом с такими бедрами мужчины втягивали животики, расправляли плечи, бодро взъерошивали хохолки на голове и не поворачивались к дамам на шпильках начинающими лысеть макушками. В общем, всем своим видом показывали, что они еще «о-го-го», а супруга в мятых шортах и пара скачущих вокруг кузнечиков – это мелкое, легко устранимое на пути к настоящему чувству недоразумение. Жены были куда менее толерантны, окидывая «хищниц» настороженными взглядами и загораживая своим телом от очей благоверных.

Напряжение нарастало по мере приближения стрелок к заветному часу «Х». Людское море колыхалось туда-сюда, периодически выплескиваясь в надежно запертую изнутри дверь ударом кулака и всеобщим гулом: «Пора уже. Открывай, турка завоеванный!» Пропуская не толерантные выкрики мимо ушей служащие отеля, прикрывающие амбразуру, переговаривались друг с другом и вежливо улыбались. Наконец, час пробил.

Двери молниеносно распахнулись (служащие отеля давно усвоили, что открывать двери нужно именно так, иначе снесут вместе со створками и их) и толпа рванула внутрь, мгновенно превратившись в голодное, дикое стадо. Стопки белоснежных тарелок разлетелись, словно летающие. Повара на время попрятались за стойки, чтобы не быть сметенными этой необузданной волной. Лишь здоровяк, отвечавший за раздачу шаурмы и вооруженный двумя угрожающего вида ножами, остался недвижим, словно одинокий морской утес, обтекаемый людскими волнами.

Объемные сверкающие металлические емкости, таящие в себе несколько десятков исходящих ароматом блюд, немедленно лишились своих куполообразных крышек. Пузатые чаны с супом моментом были вычерпаны до донышка. Хрустящие маринованные огурчики покрывались пупырышками от ужаса при виде десятков нацеленных на них вилок. Помидорки-черри катались по дну гигантского салатника, вжимаясь в стенки. Но поголовное истребление было неминуемо. Через четверть часа разграбления в ресторане началась жральня. Хрумканье, чавканье, чмоканье, хлюпанье, похрустывание и посасывание и, как апофеоз, довольная сытая икота. Когда голодающие отдыхающие отвалились от столов, чтобы перевести дух, в тарелках оставались лишь объедки самого неприглядного вида. Отползая с поля боя, туристы набивали карманы персиками и сливами и перетекали, в большинстве своем, в номера, дабы принять горизонтальное положение и переварить съеденное, иначе «дыхать было нечем».

Наташка дважды методично обошла ресторан, вглядываясь во вдохновленные обжорством лица, пока не наткнулась, наконец, на предмет своего обожания.

***

Катастрофа была грандиозной, сродни крушению «Гинденбурга». Ощущение неправильности происходящего появилось у Наташки с первого взгляда. Вместо того, чтобы изумиться, восхититься и немедленно приклеиться к ней взглядом, Антон лишь вяло поздоровался: «И Вы тут, Наталья э… . Простите, не помню отчества.» Смотрел он при этом на пышногрудую турчанку, за которой следовал, точно привязанный. Наталья же следовала за ними, мрачнея с каждой минутой. Колдовство называется! Сплошное надувательство!

Женщина в расстроенных чувствах подобна смерчу, тайфуну, цунами и пыльной буре в одном стакане. Стаканов этих Наташка выпила в тот вечер немерено, поглощая без разбора виски, текилу, мохито, мартини, отмечая крушение надежд и несбытие мечт.

Утром, а точнее ближе к полудню следующего дня результат был налицо, точнее – на лице. Завтрак пьянчужка проспала, до обеда было еще около часа. Поэтому напялив черные очки, Наталья подалась на пляж. Море сегодня было мелкобесноватым. Волны, вместо того, чтобы чинно накатывать на прибрежный песок, вздымались разновеликими холмиками и перекатывались куда попало, словно булькающий суп в кастрюльке, никак не могущий успокоиться после того, как выключили газ.

Она плюхнулась в воду бегемотиком и, выгоняя хмель, активно задвигала конечностями, направляясь в сторону буйков. А уморившись, растянулась на лежаке с очередной книжкой. Вокруг, распластавшись на лежаках и расставив в стороны руки и ноги, будто расплющенные для опытов лягушки на лабораторных столах, исходили жирком и покрывались хрустящей корочкой тушки разной степени прожаренности. Подставляя палящему солнцу то один, то другой бочок, они напоминали крутящихся на вертеле поросят. Наташку от этого зрелища передергивало. Зачем же так над собой измываться? Ведь после этакой экзекуции кожа превращается в сморщенную пергаментную бумагу: тонкую, сухую, безжизненную, растрескавшуюся сеточкой морщин, словно старая фаянсовая тарелка.

***

Мужичок был так себе: невысокий, поджарый, небритый, дочерна загорелый, из коротких, до колена, полотняных штанов торчали сухие мускулистые ноги, обутые во «вьетнамки», низко надвинутая бейсболка закрывала половину лица, взгляд за солнцезащитными очками прятался задорный и нагловатый.

Сидел он на пляже под навесом и бойко завлекал размякших от жары, воды и пива туристов внести в свой отдых немного экстремального разнообразия: прокатиться на банане, диване, ракете или полетать над морем на парашюте. Турист завлекался охотно. В очереди не стоял, конечно. Но над головами то и дело пролетали, болтая ногами, счастливцы в стропах.

Наташка на провокации не поддавалась, вежливо, но решительно отклоняя его настойчивые предложения полетать и покататься. Новости по телевизору она смотрела регулярно и об оторвавшихся тросах парашютов и разбившихся насмерть о воду туристах слышала каждое лето.

Время от времени мужичок бросал свою сплошь увешанную рекламой палатку и обходил отдыхающий контингент, точно Мороз-воевода дозором. Так сказать, если гора не идет к Магомеду. К Наталье он тоже подходил каждый день, заводя пространные разговоры о краткосрочности отпуска, о том, что кроме валяния на лежаке и вспомнить нечего будет. Даже после того, как Наташка грубоватым тоном заявила: «Буду признательна, если Вы оставите меня в покое. Спасибо.», он, как ни в чем не бывало, ближе к вечеру снова присел рядом под зонтик.

«И что это Вы все читаете? По книжке в день. Вчера была в красной обложке, а сегодня в белой, я заметил.»

Пока Наталья соображала, как его отшить раз и навсегда до конца отпуска, продолжил: «Может расскажете мне вечерком, о чем такие интересные книжки? Вы ведь одна отдыхаете?»

Наташка просто дар речи потеряла. Ах вот оно как! Так он вовсе не из-за работы вокруг нее крутится. Невольно втянув животик, что не укрылось от его насмешливого взгляда, отчего Наталья почувствовала себя дура-дурой и, как следствие, разозлилась, она буркнула: «Я уже просила оставить меня в покое.»

«Правда?» – прикинулся простачком наглец. – «А мне показалось, что Вам немного скучно и одиноко.»

«Вам показалось,» – рявкнула Наташка. И почему сегодня у нее никак не получается быть резкой и хамоватой? Ловеласа тогда бы как ветром сдуло. Очевидно, мужик принадлежал к категории людей, которых выгоняют в дверь, а они лезут в окно. Таких вежливым отлупом не проймешь.

«Если передумаете, Вы знаете, где меня найти,» – подмигнул лукавым глазом потенциальный кавалер, поднялся и пошел прочь. Вслед ему Наталья смотрела уже оценивающе. Двигался пляжный Дон Жуан легко, улыбался обаятельно, контакт с курортниками находил мгновенно. Вот оно как. Так вот каков теперь контингент ее обожателей: мужички под пятьдесят, высматривающие на пляже одиноких баб с целью потрахаться. Цель сомнения не вызывала, учитывая краткосрочность пребывания в отеле.

С другой стороны, а с кем же тогда спать? Для избалованных огромным количеством красавиц в стране русских мужиков она уже слишком старая и многомудрая. Дурочкой прикинуться при всем желании не сможет. Для местных, пожалуй, еще ничего. Эти поглядывают. Для них даже ее лишние килограммы вовсе не лишние, а в самый раз. Но их интерес не только приватный, но и грозящий разорением кошельку. Да и брезговала, Наташка, если честно, всеми этими смуглыми, масляно кареглазыми, буйно волосатыми особями мужского пола. И побаивалась их, твердо усвоив, что женщина для них, а тем более европейка, – не человек вовсе. И заложен сей постулат в их национальном менталитете, а против него не попрешь.

«А может и правда?» – мелькнула шальная мысль.

«Совсем сдурела? Мало ли какой заразы он нахватался от пляжных дамочек?» – возникла следующая, более благоразумная. – «С ним переспать, все равно, что в помойке изваляться.»

«Да, это точно,» – согласилась со второй мыслью Наташка. – «К черту мужиков, от них один геморрой.»

На сем и успокоилась, расслабила втянутый, оказывается, до сих пор живот и углубилась в книжку.

***

У женщин есть несколько способов вернуть себе хорошее расположение духа.

Во-первых, классика жанра – шопинг. Но подходит он не всем. Женщин с нестандартной фигурой, чересчур аппетитных, например, шопинг зачастую еще больше расстраивает.

Во-вторых, еда. Нет ничего слаще, чем заесть горе вкусняшкой: горкой эклеров, пиццей, пакетиком семечек, на худой конец. Способ верный и Наташку часто выручавший. Но сейчас ее горе было столь велико, что заедать его пирожными, было все равно, что тушить горящий дом из игрушечного водяного пистолета.

В-третьих, алкоголь. Уже испробовала. Не помогло. Весь день потом болела, но легче не стало.

Оставалось только одно средство.

Гость поскребся в дверь игриво и в точно назначенное время. По такому случаю он вырядился в белые штаны, легкую светлую рубашку и сандалии на босу ногу. Гость был выбрит, душист, нагл и предприимчив, карман его оттопыривала упаковка презервативов.

Наташка слегка оробела: «Чего творю? Господи, чего я творю?» Но тут же взяла себя в руки и открыла дверь.

«Ну заходи, чего стоишь?» – нарочито грубовато пригласила она.

«Привет! Ты бы хоть спросила, как меня зовут,» – ввинтился в номер гость.

«А не все ли равно?» – пожала плечами хозяйка. – «Главное ты знаешь, как зовут меня, чтобы в пылу страсти не перепутал.»

«Ни в жисть,» – заверил ее ухажер.

«Ну и как? Зовут в смысле как?»

«Гарик,» – усмехнулся мужик.

«Очень приятно,» – церемонно ответила Наташка. – «Есть виски. Будешь?»

«Буду,» – покладисто согласился Гарик.

«Гарик в смысле Игорь?»

«В смысле Гришка.»

«Как ты догадался, что я одна приехала?»

«У меня на это дело глаз наметан. Женщины в простое по сторонам смотрят по-особенному.»

Наташка фыркнула, не зная обидеться или посмеяться над таким определением. Они уселись на балконе со стаканами в руках и продолжили светскую беседу.

«Ну так о чем ты все читаешь целыми днями на пляже?»

«Да не все ли равно,» – начала закипать Наталья. – «Ты тут вообще по другому делу.»

Но похоже обидеть Гарика было не так просто.

«А поговорить? Нельзя так, с бухты – барахты. Надо контакт установить. Подладиться друг под дружку. Так-то оно ловчее выйдет. Я знаю, что говорю. Виски, кстати, очень способствуют,» – поглаживал Натальину руку гость, заговаривая зубы.

«Ишь ты, пляжный философ! По-русски будет: напиться и потрахаться,» – начавшая свирепеть Наташка притихла, с интересом посматривая на ползущую по бедру Гарикову руку. А тот уже целовал ее в плечико.

«А Вы, Наталья, прямо кустодиевская знойная девушка – мечта поэта,» – шептал он ей в ухо.

«Ну все в кучу собрал.»

Только после второго раунда, лежа в постели, Наташка почувствовала, как ее понемногу отпускает. С Гариком было легко, свободно и весело. Он оказался игрив, вынослив и неутомим, веселил ее дурацкими шутками типа: «лучше средства, чем минет от беременности нет». Мозг не выносил и даже умудрялся не заснуть сразу после того как, что было одной из самых раздражающих привычек Наташкиного мужа по кличке Коржик. В какой-то момент она поймала себя на мысли, что ужасно давно не барахталась с мужичком с такой приятностью. Просто ловила кайф и не думала о складках на животе, толстой попе и растяжках на груди.

Прелесть одноразового секса в том, что тебе все равно, что думает о тебе партнер. Ты видишь его в первый и последний раз. Впрочем, как и он тебя. Сожалений Наташка не испытывала. Это было просто лекарство, совершенно необходимая ей сейчас медицинская процедура. Главное – убедить себя в этой мысли раз и навсегда.

***

Каждый котовладелец знает, что на самом деле он никакой не владелец, а самый настоящий котораб. Пожизненно и добровольно. Неповторимые в своем эгоизме мурлыки способны выдрессировать хозяев-рабов в кратчайшие сроки, изредка снисходя до поощрительного мурчания.

Но сегодня Машу разбудил не недовольный «мявк» голодного кота и не отчаянный вопль проспавшей время утреннего кормления Ксюши, а дождь. Он лупил по карнизу радостно, будто барабанные палочки, выбивающие дробь на пионерской сходке и совсем не походил на унылое осеннее водоизлияние.

Маша тихонько сползла с дивана и побрела на кухню разводить молочную смесь. И уже там, глянув в окно повнимательнее, поняла, что не дождь это вовсе, а самая настоящая капель. Сквозь прореху в бетонно-серых тучах аккурат над их домом землю ласкали мягкие солнечные лучи, слизывая грязные снежные лохмотья во дворе. Их почти уже и не осталось. Впрочем, как и ледка, прихватившего вчера ввечеру все лужи без исключения. Кот, развалившись кверху пузом, нежился на нагретом солнечными лучами подоконнике.

Потряхивая бутылочку, Маша заглянула в комнату. Может быть сегодня она даже успеет умыться до начала утреннего концерта? Чем черт не шутит? Она поставила бутылочку со смесью в кастрюлю с теплой водой, чтобы не остыла, и все также на цыпочках двинулась в ванную комнату. Но не успела сделать и шага, как Ксюша шумно засопела и заворочалась. Не открывая глаз дочь поднатужилась и закряхтела. Маша обреченно развернулась. Она точно знала, что именно сделала сейчас Ксюша. Та, между тем, облегченно выдохнула, крутанулась на бок и захныкала. Не дожидаясь, пока Ксюня разорется во всю и разбудит Лизу, Маша взяла ее на руки и дала бутылочку. Дочь, по-прежнему не открывая глаз, зачмокала, а наевшись, так и не проснулась. Благословенный возраст! Покакать и покушать, не просыпаясь, могут только младенцы. Прежде чем Ксюша пробудилась во второй раз Маша успела умыться, принять душ и поставить чайник. Бывали дни, когда сделать все это удавалось лишь к полудню. Мамочки поймут.

Собрав и отправив в школу Лизу, Маша засекла время, положила в карман телефон и стала ждать. Школу для Елизаветы она выбрала по принципу – ближайшая к дому. Пусть все опрошенные на детской площадке мамочки в один голос твердили, что лучшая в округе школа совсем другая, в двух остановках от дома. Для Маши это было все равно, что на Луне. В её положении лучшей была школа в соседнем дворе, по дороге в которую ребенку не надо было переходить ни одной дороги и куда она может добираться одна с первого класса. Когда-нибудь потом, возможно после окончания начальной школы, можно будет перевести Лизу в другую. Из-за того, что она недодает ребенку чего-то важного и необходимого (в данном случае более престижной школы) у Маши на душе скреблись кошки. Но таскаться дважды в день и в снег, и в дождь, и в зной с коляской в престижную школу в двух остановках от дома не было никаких сил. В школу в соседнем дворе Лиза ходила сама. Ритуал был отработан до мелочей и рассчитан поминутно. Дорога от двери квартиры до школьной раздевалки для младших классов занимала десять минут прогулочным шагом. Еще три минуты Лизе давалось на то, чтобы снять рюкзак, достать телефон и позвонить маме: «Дошла». После чего Маша могла выдохнуть спокойно и до половины второго заниматься своими делами. Встречали Лизу из школы они всегда с Ксюшей, совмещая с этим мероприятием покупку продуктов и прогулку.

Коляску на улицу Маша выкатывала с большой осторожностью. Ну как колесо, надетое на место и вроде бы защёлкнувшееся, снова слетит?

В небе прямо над головой среди хмурых ноябрьских туч зияла ярко-голубая проталинка. Теплые лучи уже успели подсушить асфальт во дворе. Грязь схватилась корочкой и перестала блестеть. Надо же, подивилась Маша, просто весенняя оттепель.

Давешнюю коварную лужу Маша обошла, перетащив коляску на руках через подсыхающий газон. Решила больше не рисковать колесами. На суетящегося во дворе председателя ТСЖ и верткую девушку с коротко стриженными волосами и вовсе не обратила внимания.

И напрасно.

***

Если вам оказали услугу, не тешьте себя надеждой, что отделаетесь простым человеческим «спасибо». Мир не так устроен. Оказанная услуга создает невидимую прочную связь между услугополучателем и благодетелем. Расплата вас неминуемо настигнет.

Машу она настигла вечером следующего дня. Деликатно поскреблась в дверь, чтобы не разбудить ребенка, и вместо приветствия огорошила: «Ну ты, подруга, просто звезда! Два раза тебя сегодня в новостях по телевизору видела.»

«Ты что, новости не смотрела?» – всплеснула руками Катя. – «Включай скорее. На каком канале у тебя местные? Сейчас начнутся.»

Не спрашивая позволения Катерина вихрем пронеслась в комнату, пощелкала кнопками пульта от телевизора и заорала: «Вот, смотри!»

Маша с недоумением уставилась на толстую тетку с обтянутым джинсами необъятным задом, которая в рывке, точно тяжелоатлет штангу, подняла коляску и поволокла ее в обход поблескивающей на солнце лужи. В следующую минуту в кадре оказалось худенькое, остроносое личико по-мальчишески стриженной девушки с серьезно сдвинутыми до морщинки на переносице бровями. Слов ее Маша не разобрала, потому что до нее, наконец, дошло: тяжелоатлетка с коляской – это она сама. Маша в расстроенных чувствах опустилась на диван. Следом в сюжете показали грузовую машину, бойко ссыпающую кучу гравия прямо в лужу и дядечку дорожно-ремонтного вида в ярко-оранжевом жилете.

«Ты правда не видела?» – веселилась Катя. – «Считай, по твоей милости нам лужу засыпали. Может быть завтра еще и заасфальтируют. И ничего, что ноябрь – то дождь, то снег. Они всегда так ремонтируют, особенно если жареный петух в задницу клюнет.»

Маша, не проронив пока ни слова, обдумывала застрявшую в голове фразу «по твоей милости». А вдруг и правда по ее? Она ведь упоминала эту бессмертную лужу в своих вселенских пожеланиях добра и мира.

Было в телевизионном сюжете и кое-что еще. За голыми кустами меж двумя соседними домами вырисовывался силуэт хищной черной машины. Маша, конечно, не могла поручиться, что это был тот же самый автомобиль.

Все члены автомобильного стада походили друг на друга если не как две капли воды, то очень сильно. Форма фар и радиаторов не в счет. Маша различала их в основном по значкам на капотах: четыре перекрещенных кружка рядком – Ауди, звезда из трех лучей в кружочке – Мерседес, злой лев на задних лапах –Пежо. Лишь нескольких особей Маша опознавала, так сказать, «в лицо»: Ниссан Микра – за умильно-мультяшную большеглазость, прямолинейную во всех смыслах Ниву и редкую в нынешние времена на дороге классику советского автопрома.

Потом задумчивость сменилась возмущением. Почему эти телевизионщики сняли и показали ее, даже не спросив согласия. Что за свинство, в конце концов? Неужели у нее и в самом деле такая огромная задница? Ужас! Катерина, словно читая мысли, предложила: «Может по пивку? Или ты еще кормишь?»

«Кормлю,» – с сожалением ответила Маша. – «Давай по чаю.»

С кормлением грудью Маша уже какое-то время подумывала завязать. Молока было мало. Ксюшу постоянно приходилось докармливать смесью. Не кормление, а мучение. Зато мороки с временами подтекающей грудью и потрескавшимися сосками было полно. Стремление облегчить себе жизнь боролось с ответственностью. Ведь только ленивый не катался по ушам свежеиспеченных мамочек с лекцией на тему: «Грудное вскармливание – лучшее для ребенка. Защита от всех бед и болезней.» Маше хотелось быть ответственной, но сил не хватало. До окончательной победы эгоизма оставалась всего пара шагов.

Катя, чувствуя себя как дома, расположилась за кухонным столом и трещала без умолку: «Я своих до девяти месяцев кормила, а потом бросала это дело. Уж такие бугаи к тому времени вырастали. Огурца им соленого и куриную ножку, а не мамкину сиську. Кормить – такая морока. Сидишь подле ребенка, точно привязанная, и каждые три часа знай – доись. Но, с другой стороны, сиська – это бесплатно. А смеси молочные стоят, как красная икра. Так что экономия – лучший друг грудного вскармливания.»

Сделав этот неожиданный вывод, Катя хихикнула. Маша готова была подписаться под каждым словом. Простоватая соседка била не в бровь, а в глаз, порой переходя, по Машиному мнению, дозволенной даже между подругами грань откровенности.

«Беременность – это мясорубка. В исходнике красивая, свежая девушка, через девять месяцев – больная страшная старуха. Толстая, беззубая, лысая, растянутая кожа на животе висит складочками и повсюду, даже в самом интересном месте, чудовищные сантиметровые растяжки. Я думаю, это предусмотренный природой защитный механизм. Потеря чувствительности сосков, в смысле,» – пояснила свою мысль Маша. – «Чтобы женщины не бросали кормить своих детей грудью. Ведь с первым ребенком поначалу как вспомнишь, так вздрогнешь. Каждые три часа, а то и чаще, этот бедный сосок грызут, рвут, тянут, жуют, мусолят.Хоть криком кричи. К счастью, через некоторое время он становится деревянным и жить можно.»

«Можно,» – хихикнула Катя. – «Только не половой жизнью.»

«Да бог с ней, с половой жизнью. После выкармливания ребенка это все равно уже не грудь, а вымя. Чувствительность никогда не вернется.»

«А у тебя мужик-то есть?» – бесхитростно поинтересовалась Катя, хлюпая горячий чай. – «А то смотрю, все одна, да одна. И не помогает даже? Совсем? Тяжело так-то. Мужик нужен какой-никакой. Пусть хоть деньги зарабатывает. С детьми от них все равно проку нет. Ты это, если уж совсем невмоготу будет или уйти куда срочно надо, можешь мне своих иногда подкидывать. Выручу по дружбе. Но только если работы не будет. Я на дому работаю.»

Предложение было щедрым до неадекватности и Катерина поспешила добавить: «Ну только если очень надо.»

«А кем ты работаешь, Кать?»

«Торты пеку на заказ. Домашний кондитер. Училище то я успела закончить, несмотря на пацанов.»

«И как дела идут?» – искренне, не для галочки, поинтересовалась Маша. Сама она пока не определилась, как относиться к подобному бизнесу. С одной стороны, возможно домашние кондитеры и в самом деле используют сливочное масло вместо маргарина и настоящий шоколад вместо дешевой глазури. С другой, в каких условиях они производят свои шедевры? На той же кухоньке, где толпятся все их домочадцы, дети, кошки и собаки?

«Раз на раз не приходится,» – беззаботно махнула рукой Катя. – «То густо, то пусто. Бывает неделю заказов нет, а бывает всю ночь коржи пеку, чтоб к сроку успеть. Народ у нас непредсказуемый, сюрпризы любит. Нет бы за три дня до торжества торт заказать. Но это, наверное, слишком сложно. Вот накануне и звонят. А я от денег не отказываюсь. Вот и кручусь, как белка в колесе.»

«Вот ты влюблялась когда-нибудь?» – мечтательно спросила вдруг Катя. – «И не говори мне, что если есть дети, то, конечно, влюблялась. Дети тут вообще не при чем. Родить можно и от козла.»

В который уже раз Маша была с ней полностью согласна. Катя обладала неоспоримым талантом прямо и доходчиво говорить о сложных и запутанных вещах. А что как не взаимоотношения между людьми есть самый запутанный клубок шерсти, который до упаду гонял по полу кот.

«До потери сознания? Как в кино? Никогда,» – честно ответила Маша. – «Может просто не дано мне это – терять голову от любви? Наличие мозгов мешает или возраст. Мне кажется любовь – удел юных и беззаботных, на долю поживших остаются прагматизм и немного похоти.»

«Ну что ты как старуха? Скажешь тоже – прагматизм. Слово то какое – бухгалтерское.»

«Бухгалтерия – это отличная вещь!» – заявила Маша. – «Бухгалтерия – это здравый смысл и порядок, все разложено по полочкам, посчитано и пронумеровано. Те, кто по-настоящему в ладах с бухгалтерией, не делают таких глупостей, как я.»

«Ты про Ксюху?» – уточнила Катя. – «Ну да, это ты лихо. Двух детей без мужика тянуть. С другой стороны, таких как ты полстраны. Папашки часто сливаются. Кто раньше, кто позже. Ничего страшного, сдюжишь. Ты ведь разыскивать его не собираешься? На алименты подавать?»

«Да пропади он пропадом. Век бы его не видеть,» – отмахнулась Маша.

Машу уже начинала тяготить непосредственность новой подруги. Нескромные вопросы: с кем живешь? На что живешь? Чего замуж за него не вышла? – сыпались горохом. Простота и правда иногда хуже воровства. Намеков типа «а с кем твои мальчишки остались» Катерина не понимала или делала вид. Похоже, они были слишком деликатны для нее. Согнала ее с насиженного стула только громко озвученная Машей необходимость купать дочку. Катерина тут же упорхнула. Но осадочек бесцеремонности остался.

За короткий период времени Катя стала незаменима. Она ловко управлялась с житейскими проблемами, словно жонглер с цветными шариками. Раздобыть талончик к неврологу, закупиться молочной смесью по акции, приобрести пару подержанных детских велосипедов по дешевке на Авито, – здесь она, деловитая и оборотистая, была в своей стихии, точно рыба в воде. Маша так крутиться не умела и отчаянно ей завидовала.

Новая подружка забегала через день или два. Обычно на пару минут, явно стараясь больше не надоедать, но и забыть о себе не давала. Сама Маша обычно сходилась с людьми с большим скрипом, словно пыталась провернуть куриную кость в мясорубке. Все крошилось, ломалось, острые осколки застревали в механизме, как застревали в горле у Маши слова благодарности Екатерине то за одно, то за другое. Та же в ответ легкомысленно отмахивалась. Да ладно, мол, ерунда, сочтемся.

***

Мужчина покупает новый костюм и приводит в порядок зубы только в одном случае – он собирается жениться.

Паша сиял новыми, чересчур светлыми и не подходящими по цвету, коронками широко улыбаясь, когда думал, что именно этого Тамара Ивановна и ждет, и поскрипывал блестящим, колом стоящим ремнем на джинсах. Выглядел он скованно, будто невеста на смотринах и преимущественно молчал. Зато свекровь заливалась соловьем. Под ее бодрое незатихающее жужжание Маша метала на стол. Метать особо было нечего. Как на грех, ни колбасы, ни сыра, ни чего-либо другого, что можно быстро нарезать и подать, в доме не оказалось. К счастью, нашелся вафельный тортик, купленный про запас. Поэтому Маша решила ограничиться чаем. Под бдительным оком бывшей свекрови, продолжавшей приторно-ласково щебетать она чувствовала себя неуютно, словно была ребенком, случайно (ну почти) разбившим любимую мамину вазу.

Ну почему она, взрослая, самостоятельная женщина с двумя детьми, такая зассыха? Почему сразу не выставила незваных гостей за порог? Почему суетится, то и дело что-нибудь роняя? Почему хотя бы не выразит им свое недовольство, интеллигентка хренова? Нельзя же просто так завалиться в гости даже без звонка! Заскочить они решили, видите ли, Лизу с днем рождения поздравить. По-свойски, по-родственному, без церемоний. Они ведь семья, как-никак, а семья – это святое. Маша же небезосновательно подозревала, что всплеск родственных чувств подогревается полученным ей наследством.

«Небогато живешь, Машенька,» – пожурила свекровь. – «Что ж ни ремонт не сделала, ни мебель не поменяла? Средства то теперь позволяют.»

«Мне сейчас не до этого, Тамара Ивановна. У меня грудной ребенок,» – устало отрапортовала Маша. Выспаться сегодня ночью ей, как обычно, не удалось. Свекровь, видимо, полагает, что у нее мешки с деньгами по углам затырены?

«Да уж, его трудно не заметить. Девочка?» – осведомилась и без того все прекрасно знавшая Тамара Ивановна.

«Да. Ксюша.»

«Хорошее имя. Немного старомодное. Сейчас все больше Анастасиями и Викториями называют. Что же это получается: ребенок есть, а мужчины нет? Как же так, Машенька?»

«Это что еще за допрос?» – мысленно возмутилась Маша. – «Какое её собачье дело до моей личной жизни?»

«Вас это не касается, Тамара Ивановна.»

«Да ты не обижайся, Мария. Я ведь помочь хочу. Ох эти современные женщины! Все сами: и дети, и хозяйство, и работа. И танцую, и пою, и билеты продаю, как говорится. Разве так можно? Нет бы оглянуться по сторонам. Есть ведь рядом мужчины: серьезные, ответственные, способные о тебе позаботиться.»

Павел приосанился и смахнул со губ вафельные крошки. Маша уронила блюдце с лимоном. Так это и вправду смотрины. Только не невесты, а потенциального, пусть и слегка побитого молью, жениха. Свекровь, в своей бесподобной наглости, снова решила свести их, как барана и овцу на случку.

Мигом успокоившись, Маша прикинулась дурочкой: «В этом Вы абсолютно правы. Ксюшин отец – человек серьезный, можно даже сказать авторитетный. У него столько наколок, что я никак не разберусь, которые из них обозначают ходки, а которые мокрые дела.»

Паша икнул. Лицо Тамары Ивановны вытянулось и приняло озадаченное выражение. Аппетит у обоих пропал начисто.

«Большое спасибо, Паша, за то, что устроил праздник для Лизы. Заходи в любое время. Она скучает,» – изгалялась Маша вслед незваным гостям, когда те улепетывали по лестнице, торопливо всовывая руки в рукава курток.

***

Вчера, разглядев набухшие почки на кустах, которыми по периметру был обсажен двор, Маша еще сомневалась. Мало ли, может показалось. На кустах еще кое-где сиротливо мотались скрюченные, пожухшие прошлогодние листья. Вид у них был бы скорбный, если бы не оживлялся щебечущей стайкой птичьей мелочи.

Но сегодня, когда по краям основательно утоптанной детской площадки из побитых заморозками останков травы полезли острые зеленые ростки, отпали последние сомнения. Причина этой аномалии она – Маша. Хорошую погоду заказывали – получите.

Солнце ярко сияло в разрыве туч строго над ее домом. Земля подсохла и прогрелась. Над засыпанной дорожниками гравием лужей курился легкий дымок испарений. Исследовав соседние дворы Маша убедилась, что благодать распространяется и на них. Количество бродячих собак, обнаруживших место, где можно погреть пузо на солнышке как летом, с каждым днем росло как на дрожжах. Птицы были ничуть не глупее, стайками рассаживаясь на проводах. Колдовская аномалия протянулась от Лизиной школы с одной стороны и до шоссе с другой, обеспечив Маше комфортное жизненное пространство – сухое и теплое, где можно было погулять с девчонками и купить продукты. Температура в области колдовства превышала окружающую на 12-15 градусов. Это Маша выяснила опытным путем, прихватив на прогулку комнатный термометр.

Удивительно, но никто из прохожих, похоже, этого не замечал. Люди бежали по своим делам и, едва успевая ощутить тепло, оказывались на другой стороне аномалии и вновь открывали надоевшие зонты. Раздвинутые колдовством тучи клубились вокруг солнечной прорехи, напирая и толкаясь. Но тщетно.

Ничуть не сомневаясь в своей причастности к происходящему, Маша спокойно наблюдала. Любопытно было, сколько продлится действие волшебства и как далеко распространится. Проклюнувшиеся несколько дней спустя на самодельной клумбе из автомобильных шин тюльпаны ее не удивили. Невесть откуда взявшиеся проснувшиеся пчелы тоже.

Удивила ее Наташка. Она приплелась вечером в тот же день, когда прилетела. Злая, хмурая, невыспавшаяся, не заметившая ни щебетания птиц, ни жизнерадостно желтеющих солнышек одуванчиков у подъезда. С первого взгляда было ясно – миссия провалена. Подруга, как всегда, вывалила на стол кучу подарков для всех, включая кота, тяжело опустилась на стул и заранее отмела все вопросы: «Не спрашивай.»

«Не сработало?» – робко предположила Маша.

Ответа не требовалось.

«Совсем, совсем не сработало? Даже чуть-чуть?» – уточнила Маша.

«Что за идиотский вопрос? Ни хрена не сработало. Туфта все это колдовство. Как мне вообще такая глупость в голову пришла? Поколдовать? Мистических сериалов пересмотрела, наверное. Господи, какая я дура!»

Расспрашивать Маша не стала, сопереживала молча. По опыту знала: у Наташки долго ничего не держится. Созреет – сама расскажет.

«Он весь отпуск увивался за другой бабой. Прямо рыцарь, блин, печального образа. У той на хвосте целое семейство было – дети и мама, да еще и он следом. Сомневаюсь, что ему там что-то обломилось,» – злорадно закончила Наташка и надолго замолчала.

«Жизнь – она вообще любит обламывать по-крупному, в самых важных, краеугольных, можно сказать, вещах. Вот, скажем, заводит баба ребенка для себя. Надеется спокойно, на радость себе растить умненькую девочку – учить её читать, кататься на коньках, рисовать единорогов, заплетать косички, в платьица наряжать, в конце концов. А тут бац, облом. Рождается мальчик. И это все, конец. Вся запланированная дальнейшая жизнь псу под хвост. Того, что ты хотела, уже никогда не случится. Никогда. И это такое жуткое свинство, что хуже просто не придумаешь. И поделать с этим ты не можешь ничего. И претензии предъявлять некому. Рок, судьба, фатум. Остается только беситься от злости, воспитывая это инородное тело – мальчика, выбирая ему кимоно для занятий дзюдо, водя стричься каждые три месяца и выгребая из карманов курительные смеси для электронных сигарет.

Или подсовывает тебе мужчину всей твоей жизни тогда, когда ты уже почти вышла в тираж и нагружена, словно ишак детьми, мужем, авоськами с продуктами, вялотекущим ремонтом и кучей сварливых родственников.»

«Может быть дело в расстоянии?» – задумчиво предположила Маша. – «Колдовали мы здесь, а сработать должно было аж в Египте. Слишком далеко. Вот если бы Вы с ним здесь встретились, в районе пятисот метров от дома.»

«Почему именно пятисот?» – насторожилась подруга.

«Потому что, когда ты уехала, я еще кое-чего нажелала. Глупо было не воспользоваться случаем,» – пояснила она.

«И чего ты пожелала?»

«Всего то хорошей погоды, замучилась грязь месить,» – сказала Маша, решив умолчать про историю с лужей. Тут у нее не было стопроцентной уверенности в своей причастности. – «Ты ничего не заметила, когда к дому подходила?»

«Например?»

«Одуванчики цветут.»

«Одуванчики? Сейчас? Ты обалдела?»

«Сходи сама посмотри. Прямо у подъезда, за лавочкой.»

Наташка молча поднялась, напялила пальто и вышла на улицу. Её не было минут двадцать.

«Я обошла вокруг дома,» – деловито сообщила она, вернувшись. – «Везде одуванчики. Что еще?»

«Солнышко светит,» – мечтательно сообщила Маша. – «Травка зеленеет, мухи проснулись и жужжат, и тепло.»

«И почему здесь еще не снимает канал РЕН тв для передачи о необъяснимом, непознанном и наспех выдуманном?»

«Никто не замечает,» – безмятежно пояснила Маша. – «Просто не обращают внимания. Я же говорила, колдовство действует метров на пятьсот в любую сторону. И с каждым днем это расстояние сокращается. Над Лизиной школой уже снежок срывается, а поначалу тоже было солнышко. Думаю, еще пара дней и все исчезнет.»

«Так, интересное дело,» – размышляла Наталья. – «Мне что же, надо его сюда затащить? И лучше прямо в твою квартиру?»

Маша вздохнула: «Наташ, ну каковы перспективы романа, начавшегося с обмана?»

«Да какая разница? Давай пригласим его к тебе компьютер чинить.»

«Нет у меня компьютера, Наташ.»

«Ты просто не хочешь помочь,» – надулась подруга.

«Да нет, Наташка. Тут дело в чем-то другом. Я чувствую. Только до конца не понимаю.»

***

Утро началось с обычной суеты. Провожая Лизу в школу и обыскивая прихожую в поисках опять куда-то запропастившихся ключей, Маша высунула нос в подъезд и поразилась необычной многолюдности. Сверху по лестнице спускались два врача со скорой помощи с одним на двоих увесистым чемоданчиком. Вверх поднимался сотрудник полиции. Еще один курил у подъезда в компании водителя скорой. Автомобили спецслужб перегородили узкую дорогу у дома напрочь. Было очевидно – что-то случилось. Последний раз такое столпотворение наблюдалось, когда обнаружили труп соседки Галины Степановны. А уж запах, запах тогда был – незабываемый.

Поглядывая в окно Маша неожиданно обнаружила прямо под ним даму с собачкой, которая занималась тем же, чем и она – разнюхивала. (Дама конечно, впрочем, собачка тоже.) Имени ее Маша не знала, знакома не была, но при встрече здороваться не забывала. Поэтому и решила, что этого шапочного знакомства вполне достаточно, чтобы вступить с дамой в разговор, и отворила окно.

Называя соседку дамой, Маша душой ничуть не кривила. Она и была дамой. Провинциального разлива. Слегка аляповатой, но элегантной. Немного суетливой, но пытающейся держаться с достоинством, которое люди непосвященные принимали порой за высокомерие. Над головой тургеневской бабушки клубился сиреневый туман, завитый мелким бесом. На ногах были практичные боты, предназначенные для длительных прогулок. Соседка делала вид, что гуляет с собакой. Её пудель действительно рылся носом в траве. Машино появление в окне дама восприняла с энтузиазмом.

«Ужас то какой! Просто роковое место, проклятая квартира! А я была уверена –обязательно что-нибудь случится! Так сыну и говорила, когда он собирался ту квартиру снять. Хотел поближе ко мне жить. Внучок то в этом году в детский сад пошел, а сноха сразу на работу выскочила. Да вот незадача: дите то болеет постоянно. Неделю ходит в садик, две болеет. Знамо дело, всегда так происходит. И сноха – хитрая лиса, хотела мне ребенка подсовывать. Мол, Вы, Клавдия Петровна, на пенсии, можете помочь нам маленько. Да и живете рядом. Ха! Не на ту напала. Я своих детей вырастила. А теперь пожить хочу. У меня масса интересов: скандинавская ходьба, кулинарный канал в Дзене (сама веду, ролики записываю, представляете!), Ленечку вот завела, чтобы гулять не скучно было. Вы ведь, конечно, знаете, голубушка, что каждый день нужно проходить не менее десяти тысяч шагов?» – менторским тоном, наводящим на мысль об учительским прошлом, осведомилась соседка.

«Да. Да, конечно,» – пискнула Маша, погребенная подробностями чужих жизненных перипетий. – «Извините, у меня ребенок плачет.» И ретировалась, захлопнув окно. Попытка что-нибудь разведать не удалась.

Можно позвонить Кате. Как же она не сообразила раньше? Катя была из тех людей, которые всегда все знают. Сплетни и слухи сами находят их, словно магнит потерянные иголки. Но телефон Катерины не отвечал. После трех попыток Маша оставила эту затею. Ей стало страшно. Из подъезда как раз вывезли носилки с телом, упакованным в непроницаемый черный мешок на молнии.

***

У Кати умер муж.

Новость эта огорошила Машу, как ушат холодной воды. По агентурным данным мамочек с детской площадки еще вчера он был здоров как конь, а вот сегодня утром, скоропостижно, как говорили раньше в подобных случаях о членах политбюро, скончался. Машино знакомство с Катиным супругом Степаном ограничивалось взаимными приветствиями при встрече. Был он самым обычным: среднего роста, крепкий, круглолицый, невзрачный. В общем, встретишь и сразу забудешь. Ровным счетом ничего: ни плохого, ни хорошего, она о покойном сказать не могла.

Об обстоятельствах смерти было известно следующее. Утром Катя повела мальчишек в детский сад, а вернувшись, намеревалась разбудить мужа. Разбудить, однако, не получилось. Степан, пару дней маявшийся от простуды, отчего и ушел спать на диван отдельно от супруги, просыпаться не желал. Когда Катя потрясла Степана за плечо, он послушно поворотился, его голова скатилась с подушки и повисла у самого пола. Следом за головой сползли рука и плечо. По открытому рту и закатившимся глазам Катя поняла: что-то не так. Она повела себя непродуктивно: принялась трясти супруга, кричать и плакать. И только потом вызвала скорую помощь.

Откуда стали известны такие подробности перевозбужденным соседкам Маша ума приложить не могла. Ей их пересказали доброхоты, сбиравшие, как водится в таких случаях, соседскую дань на погребение. Возможно эти слухи стоило разделить надвое, а может и вовсе не принимать во внимание.

Тем неожиданней было встретить Катю вечером того же дня. Она возвращалась из детского сада, забрав весело пихающихся мальчишек и купив по дороге продуктов. Глаза у Кати были красные, вид растерянный, а реакция заторможенной. Она поставила пакеты с покупками на лавочку и терпеливо ждала, пока мальчишки набегаются вволю.

Человек, у которого умер родственник, подчас оказывается в некой социальной изоляции. Не считая кликуш, для которых чужое горе – практически профессия, повод внести разнообразие в свою жизнь и оказаться сопричастными хоть к какому-то событию. Нормальные люди смерти боятся, теряются и стараются держаться от нее подальше. Правила хорошего тона предписывают зайти к родственникам усопшего, выразить соболезнования, может даже предложить помощь. Но какими словами можно утешить в таком горе? Какими поступками сгладить произошедшее? Любой, хоть раз выражавший соболезнования, знает – таких нет. И каждый из них испытывал мучительную беспомощность, тщетность и свою ненужность. Поэтому и чувствуют люди себя рядом со смертью так неуютно, зная, что никого сия чаша не минует.

На Машу всегда в таких случаях (не то чтобы их было много, но случалось) нападал ступор. Любые слова, которые полагалось говорить в этой ситуации, казались глупыми, плоскими, бессмысленными. Выдавив из себя, тем не менее, все, что положено, Маша взяла девушку за руку: «Катя, ты как?»

«Не знаю,» – пожала плечами та. – «Я не поняла еще. Не дошло до меня пока. Врач сказал это нормально, так бывает. Потом прорвет.»

«А-а-а. Понятно. Тебе нужна помощь с похоронами? Может с мальчишками посидеть?»

«Да нет. Они в садике. Я им сказала, что папа в командировку уехал. Как думаешь, могут они его совсем забыть, ведь маленькие совсем еще?»

Маша посмотрела на мальчишек, устроивших веселую беготню на солнечном пятачке, единственном оставшемся на сегодняшний день от наколдованной весенней оттепели.

«Не думаю Кать, совсем то не забудут. Ты не бери их на похороны, незачем им отца в гробу видеть. Пусть запомнят его живым. Когда они, кстати?»

«Не знаю,» – равнодушно бросила Катя. – «Вскрытие будет. Потом скажут, когда отдадут … тело.»

«Вскрытие? А что с ним случилось? Болел? Несчастный случай?» – осмелев, начала расспрашивать Маша, хоть и зарекалась этого не делать.

«Степка пару дней уже маялся, простыл где-то. Но так, ничего серьезного. Просто простуда. От этого ведь не умирают. Обкололи меня с утра. До сих пор голова как чумная. Давился он кашлем, вроде как хотел откашляться, а не получалось. Словно разучился вмиг как это делать. Таблетки пил. Простые, на которых «от кашля» написано. Они хоть дешевые, но хорошие. Всегда помогали. Я их и мальчишкам даю. А тут не сработали почему-то.»

***

Расхожую фразу о «тяжести содеянного» Маша всегда воспринимала как абстрактную, твердо уверенная, что никакая тяжесть преступникам на плечи не давит, к земле не пригибает и жить не мешает. Все это лишь красивые слова. А моральный аспект убийц и душегубов не волнует. Оказалось, все намного хуже. Пресловутая «тяжесть содеянного» не только давила на плечи, она буквально выбивала почву из-под ног и лишала покоя. В голове у Маши пульсировала только одна мысль: «Я – убийца.»

Она жила как обычно: кормила, купала, гуляла, лечила, мастерила макет Солнечной системы, чистила кошачий лоток и устало отбрехивалась от внеклассных повинностей. Но делала все на автомате. Чувство вины не оставляло ее ни на минуту. Она убила Катиного мужа, оставила сиротами двух детей. И виной всему только ее глупость. Надо же быть такой идиоткой. «Здоровья всем: и взрослым, и детям. Чтоб не чихали и не кашляли.» Эту формулировку она помнила дословно, как и продолжение про хорошую погоду и бессмертную лужу.

Колдовство – страшная сила. Посудите сами: лужа исчезла, хорошая погода радовала почти две недели, сметенная холодной поземкой лишь позавчера, Катин муж Степан умер, потому что не смог откашлять жидкость, скопившуюся в легких. Оставалось порадоваться (как ни дико это прозвучит), что он был единственным умершим человеком в доме. Все могло быть гораздо хуже. Вот как бывает, если вручить обезьяне гранату.

Маша так и не набралась духу позвонить Кате или встретиться с ней, стараясь прошмыгнуть в подъезд по-быстрому. Она никому об этом не говорила. Да и не поверил бы ей никто. Ведьма, колдовство – бред собачий. Даже Наташке ни полсловечка не сказала, нося все в себе. Впрочем, Наташке было не до этого. После приезда она совсем пропала: не звонила и не заходила. Видимо отрабатывала свое отпускное отсутствие домашними ужинами из трех блюд плюс десерт.

Велико же было ее удивление, когда она наткнулась на подругу в самом неожиданном месте.

***

Не готовила Наташка ни ужинов, ни обедов. А если и готовила, то наспех, кое-как. Ее помешательство Антоном никуда не делось, просто стало более рассудочным, холодным, отчаянным.

Она уже знала, где живет предмет обожания Антона. Невероятно, но они оказались земляками. Разлучница, этого, впрочем, не ведающая ни сном не духом, проживала в центре города в добротном кирпичном доме и, похоже, работала домохозяйкой. Несколько раз Наталья видела, как та возвращалась из школы с младшей девочкой, волоча на плече неподъемный розовый рюкзак.

Антон же проводил во дворе злосчастного дома все свободное время. Судя по всему, чувства его не были взаимны. Потому как завидев его долговязую фигуру разлучница хватала дочь за руку и опрометью неслась к подъезду, на ходу доставая ключи от домофона. Наташка злорадно усмехалась.

Но если Антону ничто кроме холода и ветра не мешало торчать подле предмета обожания, то Наташке приходилось прятаться, чтобы не попасться ему на глаза.

Прятаться за многочисленным стадом припаркованных во дворе автомобилей мешали чересчур нервные сигнализации последних и бдительные владельцы. Один из них, стоя на балконе с сигаретой невзирая на холод в одних трусах как-то расшумелся на весь двор: «Эй, ты! Ты че там делаешь? Пошла оттуда, убогая, а то щас как выйду.» Ждать Наташка не стала. Бросив раскрытый наблюдательный пункт, она порысила со двора прочь.

Тусоваться на детской площадке, прикидываясь мамашей, мешали другие мамаши, наблюдательные сверх меры. Поначалу они окидывали Наталью подозрительными взглядами, а потом бесцеремонно стали интересоваться: «Женщина, а Вы что тут делаете? Вы в нашем дворе не живете.» Пришлось ретироваться.

Проще всего наблюдать было бы, прикинувшись собачницей. Как привычная часть городского пейзажа они шныряют повсюду, не привлекая ничьего внимания. Но собаки у Натальи не было. После долгих мытарств обосновалась Наташка под лестницей. Лестница была высокой и вела в салон красоты в торце дома. Наташка могла стоять под ней почти в полный рост, наблюдая за Антоном сквозь проемы между ступенями. Правда делить надежное убежище приходилось с собакой. Прикормленная жильцами дома бродячая собака считала эту жилплощадь своей, поскольку имела здесь миску с едой, и рьяно отгоняла конкурентов. Наташка подружилась с ней, скормив псине полкило сарделек и не забывая периодически приносить что-нибудь вкусненькое. Собака стала даже вилять хвостом при встрече, ожидая угощения.

Антону повезло больше. Он мог посидеть в машине.

***

«Наташ, ты офигела? Ты чего тут делаешь под лестницей?»

Маша запыхалась, точно ездовая лошадь. Раз в месяц ей приходилось предпринимать марш-бросок с коляской и тащиться черт знает куда в центр города за деньгами. Сдаваемая ей бабкина квартира была расположена в хорошем, но уж больно далеком от дома месте. Каждый раз Маша давала себе клятвенное обещание завести, наконец, карточку и попросить квартиросъемщиков переводить деньги туда, как давно делают все цивилизованные люди. Но получив деньги, вновь откладывала это в долгий ящик. К тому же личный визит позволял заодно оценить состояние квартиры. Ведь это ее самое ценное имущество. За ним нужен глаз да глаз. Квартиросъемщики Машу радовали. У них всегда было чисто, уютно (насколько это вообще возможно при таком обилии зеркал) и вкусно пахло домашней едой.

Время приближалось как раз к обеду. Маша явилась в заранее обговоренные с двенадцати до часу дня. В половине второго нужно было забирать Лизу из школы. Наташку, прильнувшую к зазору между ступенями лестницы Маша узнала не сразу из-за толстого зимнего пуховика интенсивно лилового цвета с поднятым капюшоном. Проскочила было мимо, но тормознула и вернулась. Немедленно была облаяна потасканной собачонкой, крутившейся у Наташки в ногах. Подруга же от нее лишь отмахнулась, не отрывая глаз от чего интересного во дворе.

На Машу снизошло озарение: «Ты что, следишь за кем-то?» И внимательно осмотрела двор. Там не происходило ровным счетом ничего интересного. Несколько машин парковались или, напротив, выезжали со двора. Несколько человек спешили по своим делам в разных направлениях. В дальнем углу жужжал мусоровоз, цепляя клешнями мусорные баки и опрокидывая их в свою вонючую утробу. У одного из подъездов топтался парень с букетом.

«Заморозит цветы насмерть, балбес,» – отстраненно подумала Маша. – «Хоть бы в газетку попросил завернуть.»

«А ты чего тут?» – совершенно обыденно поинтересовалась подруга, оторвавшись от своего странного занятия, словно она не шпионила только что за кем-то, а чистила картошку, например.

«За деньгами пришла,» – пояснила Маша. – «Бабкина квартира в этом доме.»

«А-а-а,» – отстраненно протянула Наташка, продолжая обшаривать глазами двор.

«Наташ, ты можешь объяснить, что тут происходит. Ты ведешь себя неадекватно. Неужели правда за кем-то шпионишь? За кем? За ним? За этим злополучным Антоном? Ты все еще по нему сохнешь? Где он?»

«Да вон он. Клумбу изображает,» – скривилась Наташка. – «Видать на сегодня намечено решительное объяснение. Розами запасся. Она сейчас появится. Первый час уже.»

«О Господи! Да ты совсем с ума сошла. Что, пойдешь букет у парня отберешь? Или ей скандал устроишь? Она то в чем виновата?» – всплеснула руками Маша.

«Т-с-с,» – приложила палец к губам подруга. – «Идет.»

Во дворе появилась молодая женщина в черной куртке с розовым школьным рюкзаком на плече. Рядом подпрыгивала девчушка лет восьми, что-то оживленно рассказывая маме. Парень с букетом встрепенулся. Наташка напряглась. Маша охнула и зажала рот рукой. Вошедшая была Машиной квартиросъемщицей Нателлой. Маша оставила коляску и вцепилась в Наташкин локоть, вываливая на нее свое открытие.

«Как? Нателла? Черт возьми! Значит оно все-таки сработало!» – едва не задохнулась от переполнивших ее разом эмоций подруга. – «Ты что не понимаешь? Нателла – это Наташа по-нашему. Во он и втюрился в Наташку, как и было наколдовано. Только не в ту. Интернациональное у тебя колдовство получается. Ах дура я, дура.» В ажиотаже Наталья бегала вокруг Маши кругами, то и дело задевая головой ступеньки.

Маша открыла рот, припоминая ритуальную фразу, написанную на бумажке, которую подруга заставила ее прочитать. ФИО Антона там фигурировало полностью. А вот Наталья была названа только по имени. Кто бы мог подумать, что вместо единственной имевшейся в виду априори Наташки, в дело может вмешаться какая-то другая. Но именно это, похоже, и произошло.

«О Господи! Ну почему все через одно место получается? Почему в нее, а не в меня? Как чудесно все могло бы быть!» – Наташка едва не подвывала от досады, не забывая при этом наблюдать за происходящим у подъезда.

«Женщина, с Вами все хорошо?» – осторожно поинтересовался голос сверху. Тут же на ступеньках присела, загородив обзор напрочь, инопланетного вида девушка, судя по форменному передничку – работница салона красоты. Ее донельзя ассиметричную стрижку украшала фиолетовая, как раз в тон Наташкиного пуховика, прядь с одной стороны и татуировка в виде бабочки, вылетающей из-за уха, на бритом виске с другой. Модные брови широкими дугами взлетали к вискам. Надутые губы, не смыкаясь до конца, оставляли приоткрытыми верхние зубки, как у кролика. Четыре сережки в неприкрытом волосами ухе дополняли картину. Несмотря ни на что девушка была весьма миловидной.

«С вами все нормально, спрашиваю? Вы чего тут стоите, орете? Клиентки пугаются. Говорят, к нам зайти невозможно, то собака лает, то бомжиха под лестницей прячется. Мы с девочками тут Вам собрали кое-чего,» – протянула сбитой с толку Наташке сквозь лестничный проем конверт девушка. – «Вы только уходите. Если клиентки хозяйке пожалуются, она долго думать не будет, сразу полицию вызовет.»

Машинально взявшая конверт подруга начала багроветь и Маша поспешила на помощь, пока полицию и в самом деле не вызвали. «Она уже уходит. Извините, ради бога. Больше Вас не побеспокоим,» – уверила она девушку, волоча одной рукой Наташку из-под лестницы, другой – коляску с дочерью. Собака сочла своим долгом проводить соседку заливистым лаем.

«Это я бомжиха?» – возмутилась ошарашенная Наташка, сжимая в руке конверт.

«А что еще они могли подумать, сама посуди? Сколько ты тут торчишь? Не кипятись. Просто давай отойдем подальше. Слушай, до меня, кажется, дошло. Похоже он влюбился в ту Наталью, которую встретил первой! Понимаешь? Сказано было влюбиться в Наталью, он и влюбился. Мы ведь не уточняли в какую именно, фамилии не называли, в отличии от Антона.»

Подруга застыла на мгновение, как жена Лота, а потом опрометью ринулась во двор с криком: «Надо сказать ему!»

«Стой! Ты куда?» – опомнилась Маша и поволокла коляску вслед за подругой. – «Что сказать? Как сказать? Ты совсем сдурела? Не смей ничего говорить!» И безнадежно отстала, преодолевая обледеневшие бордюры. Коляска угрожающе скрипела и ходила ходуном, протестуя всей своей тонкой, склонной к поломкам натурой против такого беспардонного обращения. Но догнать ракетой мчащуюся Наташку она была не в силах.

***

Нателла, остановившаяся в десяти шагах от подъезда, готова была разреветься от бессилия. Чего она уже только не делала с этим надоедливым безумным поклонникам в надежде, что он отстанет: демонстративно игнорировала, скрывалась, ругалась, кричала, просила, плакала. Фанат был неумолим в своем обожании. Сейчас Нателла его боялась. Точнее не столько его, сколько всех тех неприятностей, которые могла повлечь за собой вся эта двусмысленная ситуация. А ведь ее вины в этом не было никакой. Ну почти. Разве только мысли, всего лишь мысли в самом начале. Там, на морском берегу, она позволила себе помечтать. Просто помечтать и ничего больше. Она никогда не решилась бы ни на что иное. И уж тем более сейчас, когда отпускной морок полностью улетучился, и она вернулась к обычной жизни.

Если она не сумеет отвадить от себя этого сумасшедшего, все может кончиться плохо. Муж не потерпит даже тени подозрений. А уж если увидит противную улыбающуюся физиономию поклонника, непременно бросится в драку. Какова будет ее жизнь после такого инцидента, страшно даже себе представить. Муж не забудет этого никогда. И не простит, хотя прощать то было и нечего. И не поверит никаким оправданиям. И будет считать, что она его опозорила. Она, Нателла, – приличная женщина, мать, жена, хозяйка. Глупости не для нее. Разве могла она рискнуть своей стабильной, сытой и спокойной жизнью ради неизвестно кого?

Псих с букетом наперевес радостно топтался у подъезда. И пока Нателла размышляла, держа за руку щебечущую о школьных делах дочь, из-за ее спины вихрем метнулась женщина в объемном бесформенном пуховике, поскользнувшись на бегу покачнулась, взмахнула руками и свалилась на руки надоедливому поклоннику. Сочно хрустнули сломанные стебли роз, и парочку обсыпало взметнувшимися в воздух алыми лепестками.

Еще через мгновение из-за ее спины вырулила на бешеной скорости коляска и вильнула на повороте, скрипнув внутренностями. Толкала ее, крепко вцепившись двумя руками в ручку, еще одна раскрасневшаяся женщина. И обе они что-то кричали на бегу. Нателла с изумлением взирала на образовавшуюся у подъезда свалку.

«Наталья, э … простите, не помню Вашего отчества, с Вами все в порядке?» – пробасил Антон, с жалостью глядя на остатки букета.

«Да. Теперь все точно будет в порядке,» – решительно заявила поднявшаяся на ноги Наташка и вцепилась в лацканы его куртки. – «Я все тебе сейчас объясню.» Взгляд ее был безумен и сосредоточен одновременно. Руки бездумно теребили собачку молнии, грозя вырвать ее с мясом. Антон попятился.

«Нет,» – завопила подлетевшая в этот момент Маша. – «Не смей! Не смей ничего говорить! Совсем спятила?» И, бросив коляску, вцепилась в рукав Наташкиного пуховика. Изделие китайской швейной промышленности напора не выдержало и треснуло в аккурат по плечевому шву, обнажив неприглядные синтепоновые внутренности. Наташка на происшествие не обратила ни малейшего внимания. Глаза ее горели, как у дикой кошки, ноздри раздувались. У Антона холодок пробежал по спине. Он предпринял робкую попытку убрать Наташкины руки. Но проще было, наверное, разжать челюсти нильского крокодила.

«Антон, произошла ошибка. Ужаснейшая ошибка,» – проникновенно начала Наталья. – «Все задумывалось по-другому и должно было быть иначе. Ты влюбился в эту черную ворону случайно.» Влюбленная фурия, не глядя, ткнула пальцем в сторону Нателлы.

«Кто это здесь ворона?» – возмутилась Нателла. – «На себя посмотри, корова.»

«Мама, почему тетя тебя обзывает?» – встряла Сусанна.

«Это глупая и злая тетя,» – сказала Нателла, покрепче ухватила дочь за руку и стала пробираться к подъезду.

«Я злая?» – возмутилась Наташка. Она бросила злосчастного Ромео, развернулась и уперла руки в боки на манер буквы «Ф». Сейчас она способна была закатать в асфальт одним взглядом. Повиснувшая у нее на руке Маша была сметена в сторону легким движением руки. Нателла только сейчас узнала в ней свою квартирную хозяйку. Выставив впереди себя школьный рюкзак, она пробиралась к подъезду. Наташка бросилась на нее молча, точно подслеповатый злобный черный носорог. Нателла взвизгнула, оттолкнула в сторону дочь, двумя руками метнула фурии в лицо розовый рюкзак и бросилась в другую сторону. Через пару шагов ее подхватили сильные руки. Антон обнял молодую женщину и прижал к себе. Спустя мгновение ему в скулу врезался волосатый кулак и послал в глубокий нокаут.

***

Закон трех поросят гласит: чем крепче дом, тем больше иммигрантов. Иммигранты бывают разные. Одни везут с собой мешки с деньгами и получают весьма теплый (или хотя бы равнодушный) прием. Другие везут цыганский табор: жен, детей, других многочисленных прожорливых родственников, а также вагон и маленькую тележку проблем: хаос, грязь, болезни, средневековые обычаи, криминал и прочее.

Местное население немедленно дистанцируется от визитеров и начинает активно проявлять недовольство. Это наш, мол, крепкий и уютный домик, чего понаехали? Нам самим здесь тесно. Запуганные иммигранты в ответ сбиваются в стаи, вызывая агрессию со стороны местного населения. Что совершенно естественно, ведь вместе во враждебной среде выжить проще. Ну а где агрессия, там и мордобой.

Мордобой – явление интернациональное. Начистить друг другу морду могут и продавцы на центральном рынке, не поделившие денежного клиента; и разгоряченные покупательницы торгового центра, не поделившие последний рулон туалетной бумаги во время «черной пятницы»; и даже в университетской курилке, во время диспута о научной теории, вам вполне могут подправить лицо. Но классика жанра, конечно, мордобой из-за женщины. В нем обычно побеждают те, у кого в крови горячее солнце и домашнее вино.

Вагиф, гневно соря, потирал ушибленный кулак. Пустить его в ход еще раз ему помешала повисшая на руке Сусанна. Минуту назад, въехав во двор дома, он лицезрел немыслимое: его собственная жена бесстыдно бросилась в объятия другого мужчины. Теперь хахаль, в котором он с удивлением узнал программиста Антона, был повержен, порядок восстановлен. Вмиг побледневшая жена стояла рядом с дрожащими губами. Ее самый страшный кошмар сбывался наяву. Сусанна плакала навзрыд. Ей вторил младенец в коляске.

«Мария Александровна?» – удивился Вагиф. – «Здравствуйте.»

«Наталья? И вы тут? Что здесь происходит? Что здесь происходит, я Вас спрашиваю? Вы же на больничном? А? Сусанночка, не плачь моя девочка. Все хорошо, все в порядке.»

Вагиф, клокоча от ярости, обводил взглядами странную компанию. То, что его собственная жена сама бросилась в объятия незнакомца, было неоспоримо, но для адюльтера здесь было слишком много народа. Да еще такого разношерстного. Однако размышлять было некогда. Он схватил поднявшегося Антона за грудки. Хотя тот и был выше его ростом, живым весом Вагиф соперника превосходил.

«Мою жену обнимать? Вот тебе,» – сопроводил ритуальную фразу ударом в челюсть разбушевавшийся супруг, краем глаза удовлетворенно заметив, что супруга не делает ни малейших попыток хахаля защитить. А даже, вроде как, наоборот. Зато его бессменный в течении нескольких последних лет бухгалтер Наталья грудью бросилась на защиту поверженного.

«Да что же это такое делается? Прекрати немедленно! Он ни в чем не виноват.»

«Откуда знаешь?» – подозрительно скривился Вагиф. – «Я своими глазами видел.»

«Да что ты видел? Что видел? Твоя жена споткнулась просто, чуть не упала. Антон ее поймал. Спасибо скажи, что нос не разбила. Они и не знакомы даже. Вот скажи, Антон, ты знал, что эта женщина жена Вагифа?»

«Нет,» – проблеял чистую правду парень, не предпринимая попыток подняться.

«Тогда что тут делает?» – кричал Вагиф.

«Да встречаемся мы тут. Вот. Встречаемся,» – рассержено завопила Наталья.

«В смысле встречаетесь?»

«В прямом смысле. Любовники мы,» – запечатлела для наглядности смачный поцелуй на лбу неудачливого кавалера Наташка.

«Ты говорила, что на больничном?»

«Мало ли что я говорила. А ты и поверил.»

Оскорбленный Вагиф все еще кипятился, чувствуя обман. Но формально придраться вроде было не к чему. К ноге его жалась испуганная Сусанна.

«Мария Александровна, а вы тут как?»

«Мимо проходила,» – уверенно соврала Маша, взяв на руки тут же переставшую орать Ксюшу. – «Мы с Нателлой договорились, что сегодня я зайду за деньгами. Из-за вашего мордобоя у меня ребенок проснулся и испугался. А через полчаса мне Лизу из школы забирать. Так что Вы, Вагиф, извольте отвезти меня домой.» И вежливо добавила: «Пожалуйста».

Оскорбленный муж свирепо сверкнул глазами на супругу, погрузил в багажник детскую коляску и захлопнул за Машей дверцу автомобиля. Грозно фыркнув, машина уехала. Нателла облегченно перевела дух. Антон, наконец, рискнул подняться с асфальта. Наташка по-прежнему суетилась вокруг него, поправляя сбившуюся шапку.

«Слава Богу, пронесло!» – выдохнула она. Соучастники согласно закивали. Совместно пережитый стресс совершенно неожиданно их сплотил.

«Слушай, ну чего ты привязался ко мне, а?» – с мольбой спросила Нателла Антона. –«Я замужем. Муж вон какой, видел? Мне ничего другого не надо. Отстать по-хорошему, а?»

«Да я и сам не знаю,» – откровенно признался Антон. – «Как увидел тебя в Египте, так словно по башке стукнули. Влюбился. А сейчас вот вроде обратно стукнуло, когда Вагиф кулаком врезал.»

«Правда?» – просияла Нателла. – «Вот и славно.»

«А Вы, Наталья … э, простите не помню Вашего отчества, почему так обрадовались?»

«Да ни почему,» – обреченно вздохнула Наташка. – «Ищи работу, дружок. Вагиф тебя точно выпрет. Да и меня заодно.»

***

История – штука злопамятная. Она все помнит и ничего не забывает. Вот пукнули Вы вчера в маршрутке и хотели бы забыть сей позорный факт биографии навсегда. А не получится! Все уже там, в анналах. Зафиксировано носами недовольных пассажиров, назад не выковырнешь.

Вот и у Вагифа память была хорошая. Антон оказался без работы на следующий день, Наташка – через две недели. Это айтишников вокруг пруд пруди, а бухгалтера еще найти надо, дела передать. Все честь по чести, а то проблем не оберешься.

В жизни Нателлы видимых перемен не произошло. За исключением того, что муж с ней не разговаривал. Молча ел приготовленную еду, молча одевал выглаженную одежду, молча отворачивался к стене в постели, а утром также молча уходил на работу. И это пугало больше всего. Без вины виноватая Нателла передвигалась по дому бесплотной тенью, нерешаясь и слова сказать мужу.

***

Тургеневской бабушке Клавдии Петровне было скучно. Пенсионером вообще быть не очень весело. И дело даже не в мизерных пенсиях, а в социальной невостребованности. Особенно если ты по жизни человек активный, общественник, в каждой бочке затычка, одним словом. Увы, пенсионные развлечения в виде скандинавской ходьбы, вязания, роликов на Дзене и даже ласкового, но боязливого пуделя Ленечки, никак не могли удовлетворить ее деятельную натуру. Возиться с единственным на сегодняшний день внуком Клавдия Петровна не любила. То ли дело было в том, что он был слишком мал. А она по роду своей деятельности (а учитель – он и на пенсии учитель) привыкла иметь дело с ребятами постарше. В свое время Клавдия Петровна преподавала биологию. А может надоели они ей, дети в смысле, хуже горькой редьки. Одним словом, пенсионерка маялась от безделья и скрашивала свое одиночество банальным образом – подглядывала за жизнью соседей.

Молодой и резвый человек по имени Николай из 23-ей квартиры, подвизающийся на ниве торговли автомобилями, был бы сильно удивлен, ведай он, что баба Клава всех его девиц знала наперечет: и пухлую милашку Настю с вечной жвачкой во рту, будущую медицинскую сестру; и провинциалку Нину, обладательницу несовременного имени, бюста 4-го размера (падок был Николай на это дело и девушек без весомых достоинств вовсе не замечал) и чрезвычайн редкого в наше время у девушек умения варить борщ; и Ренату Аркадьевну – холеную супругу владельца автосалона, где трудился Николай, слегка позабытую супругом и жаждущую развлечений. К ее визитам, по наблюдениям Клавдии Петровны, ловелас готовился особо, затаскивая домой пакеты с виноградом и зеленоватыми бутылками «Мартини» и выволакивая на мусорку пивную тару за предыдущую неделю.

Именно Клавдия Петровна была виновницей того, что хозяйка 37-ой квартиры уже уволила двух нянь. Одна из них – молодая, несерьезная, подозрительно чернявой национальности, во время прогулки с ребенком все время зависала в телефоне, пока не случилось неизбежное. Оставленный без присмотра малыш чебурахнулся с горки и рассадил бровь до крови. Тогда Клавдия Петровна быстро вывела пытавшуюся юлить никчемную няньку на чистую воду, не поленившись выскочить во двор и лично поведать правду расстроенной мамаше ребенка. В ответ получила полную признательность и горячую благодарность.

Со второй нянькой – такой же молодой, но куда более ответственной и целеустремленной студенткой-заочницей вышло не так гладко. Целеустремленность девушки распространялась, как оказалось, не столько на ребенка, сколько на его отца, имевшего неосторожность подсаживать девушку к себе в машину прямо за углом дома. Но от Клавдии Петровны – владелицы угловой квартиры, им было не спрятаться.

Рассекретив заговорщиков, благодарности она, против ожидания, не получила. В результате грянувшего скандала папа съехал из квартиры вместе с машиной и няней. Мама же, оставшаяся с алиментами вместо мужа, третью няню себе позволить уже не могла. С Клавдией Петровной она отныне не здоровалась, и та чувствовала себя оскорбленной. Она ведь хотела как лучше.

Пенсионерка искренне восхищалась главой семейства из 54-ой квартиры, который неизменно возвращался каждый вечер домой с полными пакетами продуктов из Ашана. И не было там, Господи упаси, никаких чипсов, пива и газировки. Клавдия Петровна специально поджидала его у подъезда, чтобы заглянуть в пакеты, несмотря на то, что Ленечка уже давно сделал свои делишки и поджал хвост от холода. Из пакетов торчали бутылки с молоком и кефиром, выпирал круглым боком кочан капусты, перекатывались мандарины. Исключительно положительный человек! И ничего, что иногда он приползает домой на бровях, бросая машину как попало. Ничего страшного. Может себе позволить с устатку. Добытчик. А вот эта новая черная машина наверняка его новая, кто еще в их пятиэтажке такой дом на колесах купит.

Про Машу Лаврову Клавдия Петровна, разумеется, знала все и за перипетиями ее судьбы наблюдала с интересом. И не напрасно. Появление нового мужчины в жизни соседки она не прозевала. Затаив дыхание любопытная Варвара наблюдала с улицы через окошко, как мужчина с коротко стриженной макушкой шарит по кухонным шкафчикам. Сразу видно, хозяйственный, готовит что-то на Машиной кухне, пока той нет дома. Ну кто бы мог подумать? Мать-одиночка с двумя детьми, а гляди-ка – новый кавалер! Прыткая какая особа!

***

В жизни всегда есть место подвигу.

Подвиги бывают разные. Кто-то бросается грудью на амбразуру, идет на таран вражеского бомбардировщика, добывает миллион тонн угля или выплавляет миллион тонн чугуна. А кто-то мужественно отказывается от шестой конфеты, оставляя ее скучать в вазочке. И, поверьте, силы воли для этого нужно ничуть не меньше.

Наташка фигней не страдала. Конфеты кончились еще вчера. Сегодня утром она методично и планомерно прикончила четыре йогурта, упаковку шоколадного печенья, половинку батона с маслом и вареной сгущенкой, догрызла завалявшийся пакет семечек и со вздохом стала собираться в магазин. Вкусняшки кончились. У Натальи был стресс, и она его заедала. Занятия йогой были заброшены, напольные весы покрывались пылью, сыновья безнаказанно резались в игрушки на компьютерах до двух часов ночи, а сама Наташка спала до обеда, нимало, впрочем, не заботясь о том, чтобы его приготовить. Нужно было искать работу, разгребать срач дома, отросшие корни волос покрасить, в конце концов. Но делать не хотелось ничего. Идти в магазин тоже было лень. Хотелось завернуться в теплое одеяло и тупо валяться весь день, пялясь на экран смартфона. Серии туповатого ситкома сменяли одна другую, за сюжетом Наташка не следила.

На дверной звонок она поначалу не отреагировала. У всех домашних есть ключи. А остальные пусть идут лесом. Но непрошенный гость был настойчив. Наталья выползла из-под одеяла, пригладила пятерней всклокоченные волосы и пошлепала открывать дверь.

«Ты?» – изумилась она вместо приветствия.

«Я,» – решительно заявила Нателла. – «Надо поговорить. Можно зайти? Ты одна?»

«Слишком много вопросов, аж голова заболела. Откуда ты адрес узнала?»– отступила назад Наталья, приглашая гостью.

«У Вагифа в документах подсмотрела. Так ты одна?»

«Да. Проходи. Только у меня не убрано.»

«Вижу,» – недипломатично заметила Нателла, остановившись посреди комнаты, напоминавшей скорее хлев. В центре журнального столика между двумя креслами высился 2-х литровый пакет сока, обставленный со всех сторон тарелками с мандариновыми шкурками и обертками от мишек Барни, пустыми пачками из-под чипсов и грязными кружками с засохшими чайными пакетиками. Семейство прозябало на подножном корме. Кресла были завалены одежками, оставленными здесь по принципу: где снял, там и бросил. Пол был густо усеян разнокалиберными грязными носками. Пыль клоками лежала по углам, где не ступала нога человека.

«Ну ладно. Посиди тут пока, я хоть зубы пойду почищу,» – Наташка сгребла с кресла кучу мальчишеских одежек, закинула их, не глядя, в детскую и предложила Нателле присесть.

«Ты что, только встала? Полдень скоро.»

«А мне пофигу,» – спокойно поставила гостью в известность хозяйка и ушла.

Вернулась через десять минут, плюхнулась в другое кресло и предложила: «Ну давай, вещай. Не стесняйся. Чем обязана?»

«Чем обязана?» – неожиданно взорвалась невозмутимая прежде на вид Нателла. – «Всем обязана. Я знаю, что это вы с нашей квартирной хозяйкой что-то подстроили. Врет она все. Она не просто мимо проходила. Вы вместе это спланировали. Красавчика наняли. Что ты хотела ему тогда объяснить? Что должно было быть по-другому? Если бы она не запретила тебе говорить, ты бы тогда сказала. Разлучить меня с мужем хотели? Сама глаз на него положила что-ли? Или Лаврова решила приличного папочку своим детям подыскать? Ничего не вышло? Сразу было понятно, что не выйдет. Армянские мужья не разводятся. Убить могут, развестись нет.»

«Ну не убил же? Живите дальше, да радуйтесь,» – пожала плечами Наташка.

«Да какая теперь жизнь? Хуже собачьей. Вагиф со мной не разговаривает. Не смотрит на меня даже. А ведь я и шагу в сторону не сделала. Я ни в чем не виновата. Это все вы, оговорили, оболгали, подлые сучки.»

Наталья оскорбление проглотила молча. А ведь и правда, подгадили они Нателле. Как бы ни была Наталья зла и раздосадована, она не могла не признать, гостья дело говорит. Она ни в чем не виновата. Неожиданно всхлипнув та продолжила: «Что я вам такого сделала? Почему я?»

«Ты его видела? Антона?»

«Издеваешься?» – зло спросила Нателла. – «На что он мне сдался твой Антон? Хорошо хоть перестал у дома торчать, а то Вагиф бы его прибил.»

Потом помолчала и добавила: «Значит так. Это вы все устроили, вы и должны исправить.»

«Это как же?» – усмехнулась Наташка.

«Не знаю. Придумаете. Иначе скажу мужу, что бы он тебя уволил.»

«Испугала ежа голой задницей. Он уже уволил. Опоздала ты маленько со своими угрозами. Да и не послушал бы он тебя, судя по всему,» – совсем развеселилась Наташка.

Нателла насупилась. Пугать Наталью было больше нечем. Аргументы кончились.

«Если он меня выгонит – это позор. Вы просто не представляете себе, какой это позор. Вы, русские, по сто раз можете замуж выходить или не выходить, а вообще просто так с мужиками. Даже детей рожаете в никуда. А мне так нельзя. Я без Вагифа пропаду. Куда я денусь? У меня ни образования, ни работы. А дети? Потом и на моей Сусанночке никто жениться не захочет. Скажут, она гулящая, как мать.»

«Не в средневековье, слава богу, живем. От развода еще никто не умирал.»

«Ничего ты не понимаешь. Сломала мне жизнь и лыбишься, кошка драная,» – разъярилась Нателла и, не в силах сдерживаться, бросилась на обидчицу.

Наташка упала назад вместе с креслом, не выдержавшим резкого толчка и веса двух женщин, да так и осталась лежать вверх ногами. Нателла перекувырнулась через нее и шмякнулась спиной о стену, не отпуская Наташкиных волос. Женщины сползлись в один визжащий клубок.

«Отвали, чокнутая. А-а-а,» – орала хозяйка.

«Ненавижу, сука,» – визжала гостья.

***

«Значит так: я ничего не обещаю, но помочь – попробую,» – вещала Наташка со стопкой в руке. Пили водку. Больше ничего дома не оказалось. Зато нашлась банка с солеными огурцами и пачка пельменей в морозилке. Нателла к водке не привыкла, морщилась и старалась скорее чем-нибудь перебить мерзкий вкус. Наташка пила водку как воду. Как анестезия та действовала прекрасно. Нателла еще потирала ушибленную спину, а Наташка уже не обращала внимания на расцарапанную шею и пламенеющее ухо.

«Пусть Антон пойдет к мужу и скажет …»

«Да он тут вообще не при чем, поверь мне,» – отмахнулась Наташка. – «Можно сказать такой же невинно пострадавший, как и ты. Ты не наседай, мне надо подумать.»

«Что тут думать? Если не он, то сама пойди к Вагифу и скажи.»

«Что сказать? Я уже говорила ему, что это мы с Антоном любовники. Он, сама видишь, не сильно поверил.»

«Конечно не поверил. Парень молодой, красавчик и вдруг ты.»

«Ты что это имеешь в виду?»

Обстановка снова угрожающе накалилась. Но Наташка неожиданно обмякла: «Да права ты, конечно. Поэтому и надо хорошо подумать, прежде чем что-нибудь делать. А то опять ерунда получится, как обычно.»

Собутыльницы приуныли.

***

Алкоголь – друг человека. В определенном количестве. Количество у каждого свое, это дело индивидуальное. Два бокала вина способны расслабить после тяжелого рабочего дня и начисто вымыть из головы мысли о недоделанных сводках и отчетах, они придают игривости взглядам и доброжелательности мыслям. После трех бокалов просыпается певческий талант, до сих пор дремавший где-то очень глубоко, в теле образуется небывалая легкость, бедра начинают вилять в танце безо всякого удержу. Четвертый бокал вводит в легкую задумчивость, усиливающуюся до тоски после пятого. Не говоря уже о головной боли на утро. Главное в дружбе с алкоголем – вовремя остановиться.

В дружбе с водкой романтики и вовсе нет. Она приятель жесткий и конкретный. Наташка, находящаяся на той стадии опьянения, которая заставляет двигаться, не танцевала. Она, отирая рукавом пот, драила ванну, сопя, шурудила шваброй под кроватями, ворча, сгружала кучи мусора в 60-ти литровый плотный черный пакет. На плите шкворчала жареная с луком картошка, в ванной ревела турбинами взлетающая стиральная машинка.

К вечеру, когда домочадцы появились на пороге, квартира сияла чистотой и пахла едой. Хозяйка спала без задних ног. Ее хандра прошла бесследно.

***

Общеизвестно: те, кто сегодня читает книги, завтра будут управлять теми, кто зависает в смартфонах.

К счастью, Лиза унаследовала Машину страсть к чтению, чему та была несказанно рада, стараясь поддерживать ее всеми силами. А поскольку цены на книги давно оторвались от реальности и устремились в космос, купить себе (а чаще Лизе) новинку Маша позволяла себе очень редко. А вот в библиотеку дочь записала.

Поход в библиотеку, совершаемый обычно во второй половине дня по пятницам раз в две недели, со временем превратился в целый ритуал. В библиотеку Лиза теперь заходила одна. Маша торчала с коляской на улице. Сдав принесенные книги и затерявшись среди стеллажей, она набирала мамин номер и, зачитывая название книги, привлекшей ее внимание, допрашивала: «Живая шляпа» – это о чем? «Федорино горе» – это интересно? Точно? А кто такой Урфин Джюс? Имя какое-то дурацкое.» И так до бесконечности, пока не выбирала дозволенные пять книг.

Поход в библиотеку всегда поощрялся какой-нибудь вкусняшкой из кондитерской. Маша вырабатывала у Лизы рефлекс: чтение – это удовольствие. Заставлять читать взятые книги дочь не надо было. Пока у Лизы не было смартфона – токсичной игрушки, убивающей интерес ко всему, кроме себя самого. Но рано или поздно, и это Маша осознавала с внутренним содроганием, словно приговоренный к четвертованию, сам несущий топор на плаху, его придется купить. Исключительно ради того, чтобы ребенок не выглядел белой вороной в классе. Дети жестоки. Они, словно свора собак, затравят любого, кто хоть чем-то выбивается из стаи: лишним весом, скобкой на зубах, незавидным материальным положением.

В декабре темнеет рано. Домой Маша с детьми возвращались уже затемно, покружив вокруг установленной на площадке у торгового центра елки, заглянув в кондитерскую, проверив, хорош ли свежезалитый лед на хоккейной коробке.

Маша ввалилась в подъезд, одной рукой прижимая к себе тяжеленную, убряхтанную в зимний комбинезон Ксюшу, а в другой держа загодя вынутые из кармана ключи. Лиза осталась на улице караулить коляску, как обычно. Маша открыла оба замка, втиснулась в прихожую, щелкнула выключателем и, не снимая сапог, понеслась в комнату. Действовать надлежало быстро. Нужно было оставить Ксюшу на диване, расстегнув комбинезон, и нестись на улицу за Лизой и коляской. Благо этаж первый. Выскочив из комнаты Маша на полном ходу врезалась в появившуюся из кухни фигуру и в ужасе попятилась назад.

«Ну привет, подруга. Долго гуляешь. Ночь уже на дворе,» – сказал Михаил, спокойно глядя ей в глаза. Такой же крепкий и коренастый, как раньше, он занимал почти весь дверной проем. Свет уличного фонаря образовывал нимб вокруг его головы.

Однажды в детстве в какой-то стычке с мальчишками Машу ударили под дых. Ощущения она помнила до сих пор. Маша открывала рот, силясь вдохнуть, но ничего не получалось. Где-то внутри все окаменело и не двигалось: ни вдохнуть, ни выдохнуть. Боль замерла, не имея выхода наружу. На глаза немедленно навернулись слезы.

«Ну чего молчишь? Язык проглотила? Соскучилась? Давно не виделись.»

Воздух, наконец, со свистом вырвался сквозь зубы.

«Неужто моя?» – кивнул Михаил Маше за спину. – «Ну ты и дура! Почему аборт не сделала? Или не моя?»

«Не твоя,» – отмерла Маша.

«Врешь,» – спокойно проговорил незваный гость. Похоже, ситуация его забавляла.

«Как ты сюда попал?»

«Через дверь, как все нормальные люди.»

«Я поменяла замки.»

«Да неужели?»

Невозмутимость бывшего любовника Машу просто ужасала. Она была в ловушке. Метнуться в комнату, схватить Ксюшу и выбежать из квартиры никак не получится. Он не позволит. Не дай бог Лизе надоест ждать, и она прибежит домой. Что же делать?

«Что тебе нужно?» – спросила Маша, и тут едва прикрытая входная дверь распахнулась.

«Ты тут?» – сунула голову в квартиру Катя.

«Нет,» – завопила Маша. – «Беги. Катя беги. Вызови полицию. И Лизу возьми во дворе.»

Не обращая на нее внимания Катя вошла и прикрыла за собой дверь.

«Чего приперлась?» – досадливо поморщился Михаил. – «Почему не предупредила? Я же велел на стреме быть.»

«Интересное дело! Пять минут тебе названиваю,» – возмутилась та. – «Небось телефон сел.»

Маша привалилась спиной к дверному косяку. Ноги не держали.

Бывший любовник достал из кармана смартфон, глянул на экран и молча сунул его обратно.

«Где он?»

«Кто?» – соображала Маша туго, но сразу поняла о чем речь.

«Прах где? Идиоткой не прикидывайся,» – накинулась на нее Катерина. Михаил поморщился.

«А ты откуда знаешь?»

«От верблюда. Глянь на себя: овца овцой. Где уж тебе колдовать? Чего вылупилась? Прах где?» – Катя придвинулась вплотную и гневно сопела Маше в лицо. От нее пахло чем-то сладким: ванилью, карамелью, шоколадом. Наверное, пекла сегодня торт на заказ.

«В банковской ячейке,» – сказала чистую правду Маша. – «Боялась, что украдут. Ты что, слепок с ключей сделала, да? То-то они все время куда-то девались.»

«Мозги включила для разнообразия? Как ты меня достала, клуша, своим вечным нытьем. Говорила же: нет его здесь. Я сто раз тут все обыскала. А ты не верил.»

«Только тебе он без надобности, Катя. Это сработает лишь с членами семьи, родственницами по крови. Ты колдовать не сможешь при всем желании. Ты ей разве не рассказал? Уж ты то все нюансы знаешь от бабки,» – обратилась Маша к бывшему любовнику.

Сообщники переглянулись. Катя победно вскинула нос. У Маши похолодело внутри от недоброго предчувствия. Надежда выпутаться из силков, обменяв спокойную жизнь для себя и детей на урны с прахом таяла на глазах. Она слишком много знает. Собственно, она все знает.

«Как думаешь, чем я занимался все это время?» – спросил Михаил. –«Я тебе расскажу.»

«Не надо,» – мысленно взмолилась Маша. –«Вряд ли мне это понравится.»

Но Михаил продолжал: «Ездил на экскурсию на малую родину твоего семейства. Очень познавательная поездка. Ты знала, что у твоей бабки Таисии была не одна сестра, а две? С контрацепцией в то время дела обстояли неважно. А сливки только одной Таисии почему-то достались. Разве это справедливо? Вот справедливость я и восстановил. Познакомься, это Катерина – твоя сколькотоюродная сестра. Не знаю точно, как это родство называется. Седьмая вода на киселе, в общем. Но тем не менее, кровь – не вода.

Несколько минут назад Маше казалось, что хуже уже не бывает. Оказалось, бывает. Парочка злобно ухмылялась, глядя на ее лицо.

«Так ты специально рядом поселилась?»

«Конечно. Очень кстати квартира подвернулась. Поселилась, подружилась, в доверие втерлась,» – хвасталась Катя.

«Заткнись,» – беззлобно посоветовал Михаил. – «Удивила ты меня, подруга. И как тебе такое в голову пришло – отнести в банк? Честно говорю: не ожидал. Только хуже себе сделала.»

«А вот и нет,» – неожиданно хладнокровно подумала Маша. – «Пока урны не получишь, ничего со мной не сделаешь.»

Больше ничего подумать Маша не успела. Входная дверь неожиданно распахнулась и грохнула по вешалке на стене, с которой тут же с грохотом и звоном посыпались на пол ключи, зонты, шарфы и перчатки. В дверном проеме спиной вперед показалась дражайшая свекровь Тамара Ивановна.

«Мария,» – взвыла она, не оглядываясь, пятясь раком в прихожую и закатывая за собой детскую коляску. – «Что за безобразие? Разве же так можно? Почему моя внучка мерзнет одна на улице, карауля коляску? Какая безответственность! Ее же украдут вместе с ней. Хорошо мы с Павлушей решили в гости заехать по-родственному. Они сейчас в снежки у подъезда играют.»

Втиснувшись в тесный коридорчик вместе с коляской Тамара Ивановна попыталась совершить следующий маневр – закрыть входную дверь, дотянувшись до нее из-за коляски. Маша, не издавшая до сих пор ни звука, давно на собственном опыте убедилась, что это невозможно. Коляску сначала придется дотолкать до ванной комнаты, потому что втиснуться между ней и стенами узенькой прихожей никак нельзя. Только на пятачке, куда выходили двери единственной комнаты, кухни и ванной комнаты, можно было разминуться с коляской. Свекровь, видимо, пришла к тому же выводу и вновь начала пятиться назад. Головы она при этом не повернула, продолжая яриться: «Мария, ты что уснула?»

Еще когда только Тамара Ивановна шарахнула входной дверью о стену Катя, тихонько пискнув, юркнула за широкую спину любовника на кухню. Он сам, обескураженный вторжением, замешкался, тоже сделал шаг назад и скрылся в темноте. Когда зад свекрови почти уткнулся в дверь ванной комнаты Маша сообразила: «Вот он, шанс.» Она ринулась в комнату, схватила Ксюшу, и, толкнув боком коляску и сопровождаемая негодующим воплем Тамары Ивановны, вынеслась в открытую входную дверь. Участь свекрови ее не волновала. Два хищника как-нибудь найдут общий язык. Ну или поубивают друг друга. Плакать Маша точно не будет ни по одному из них. Михаил дернулся было ее остановить, но свекровь с коляской намертво перегородила ему путь.

«Твою мать,» – в сердцах выругался мужчина, попытавшись ткнуться и так, и эдак.

«Молодой человек!» – шумно возмутилась Тамара Ивановна, крепко вцепившись в ручку коляски. – «Вы что себе позволяете? Извольте не выражаться в моем присутствии.»

«Вы кто такой, собственно, будете?» – подозрительно спросила она. – «А-а-а. Вы, наверное, и есть тот самый, в наколках, отец Ксении?»

Она критически оглядела нового знакомого. Взгляд Тамары Ивановны стал совсем уж подозрительным. Мужик показался ей опасным, но в борьбе за счастье собственного сына уголовником ее было не напугать.

«Как удачно, что я Вас здесь застала. У меня к Вам, молодой человек, серьезный разговор. Несмотря на временные трудности у Паши и Маши семья. Они изо всех сил пытаются наладить отношения. Я думаю, Вы понимаете, что в такой ситуации третий лишний.»

«Это точно,» – неожиданно согласился мужчина. – «Давай двигай свою коляску, старая карга. Пошевеливайся.»

С этими словами он бесцеремонно затолкал возмущенную донельзя тетку в комнату, пнул туда же перевернувшуюся коляску и выбежал из квартиры. Следом за ним молча выскользнула Катя.

***

Тургеневская бабушка Клавдия Петровна клокотала от негодования, прижимая к себе трясущегося пуделя.

Ну что за сумасшедшая семейка! Сначала Мария выбежала на улицу как полоумная – с выпученными глазами, в распахнутой куртке и ребенком наперевес. А девочка то, девочка! Расстегнутый комбинезончик сполз и болтается внизу, удерживаясь только сапожками, мотыляется, шлепая нерадивую мамашу по коленям. Ни слова ни сказав, она схватила играющую у подъезда Лизу за руку и потащила вдоль дома, точно за ней черти гнались. С неимоверной скоростью и невзирая на сопротивление ребенка, она уволокла детей и скрылась за углом дома, оставив в полном недоумении разинувшего рот бывшего мужа Павла и топтавшуюся неподалеку Клавдию Петровну с собакой. До сего момента она с умилением взирала на играющих в снежки отца с дочерью, гадая, неужто семейство воссоединилось?

Паша, заколебавшись, сделал было пару шагов за бывшей женой, но потом передумал и шагнул к подъезду. Клавдия Петровна тоже подобралась поближе, потянув за поводок Лёнечку, с упоением обнюхивающего щедро обоссанный за день другими собаками сугроб. Стоило только бывшему в употреблении Машиному супругу взяться за дверную ручку, как в ту же секунду дверь резко распахнулась и лишь по счастливой случайности не припечатала Пашу к стене. Выскочивший из подъезда крепкий мужик с силой оттолкнул недотепу и ринулся к противоположному концу дома.

Ленечка, тщательно описывающий в этот момент злополучный сугроб, попался грубияну под горячую руку, точнее, ногу и был безжалостно отброшен в сторону. Бедный пудель, взвизгнув, пролетел недалеко, поскольку Клавдия Петровна крепко сжимала в руках поводок. Натянувшись, тот едва не задушил песика. Ленечка упал, словно подстреленная птица, и жалобно заскулил. Ирод же скрылся за углом дома.

Клавдия Петровна, причитая, подхватила пуделя на руки. Паша выковырнул себя из колких, почти засыпанных дворником снегом кустов, распоров острой веткой рукав куртки и намереваясь немедленно бежать и навтыкать в морду тому мужику. Да передумал. В этот момент из подъезда показался единственный приличный человек в этом семействе, по мнению Клавдии Петровны, – Тамара Ивановна.

«Нет, вы видели? Вы видели, я вас спрашиваю? Это просто ни в какие ворота не лезет,» – распалялась она. Работа на публику – целое искусство, которым отдельные одаренные личности владеют в совершенстве едва ли не с рождения. Тамара Ивановна безусловно была одной из них. Спектакль, разыгрываемый ей, содержал гневный монолог (именно монолог, ассистенты гарпии не требовались), нашпигованный многозначительными театральными паузами, как окорок чесноком.

«Что эта сумасшедшая о себе возомнила? Куда это она с дитем рванула? И Лизу забрала? Ни здрасте, ни досвидания. Квартиру нараспашку бросила. Заходи, бери – не хочу. И где искать эту оглашенную? Мы должны, нет, просто обязаны что-то предпринять. Слышишь, Павел, это нельзя просто так оставить.»

«Да, мама,» – привычно поддакнул тот.

«Полагаю, она не в состоянии как следует заботиться о моей внучке. Думаю, ты должен взять это на себя, Павел, – заботу о девочке,» – торжественно заключила Машина бывшая свекровь.

«Что?» – вытянулось лицо у Паши.

«А Мария может вносить посильный вклад материально. Например, обеспечить ребенка нормальным жильем, чем сдавать его абы кому,» – развивала свою мысль Тамара Ивановна.

Клавдия Петровна, изображающая публику, согласно кивала, не замечая, как получивший физическую и психологическую травму и грубо прерванный в середине процесса Ленечка обмочил ей пальто.

Только при виде двух подъехавших машин, из которых горохом посыпались крепкие мужчины, Тамара Ивановна застыла с открытым ртом. Часть мужчин скрылась в подъезде, часть бросилась врассыпную вокруг дома.

***

Оказалось, Маша знала не все. Новости сыпались, как из рога изобилия.

Катю, которой, в отличии от Михаила, некуда было бежать от своих детей, задержали дома. Но вовсе не из-за предположительного сделанного ей слепка с ключей от Машиной квартиры и произведенного обыска. Все это было недоказуемо. Дубликата ключей у Кати не нашли. Их, видимо, унес с собой ее подельник. А в обилии Катиных отпечатков в Машиной квартире не было ничего удивительного. Ведь она часто здесь бывала. Порой каждый день.

Задержали же Катю за убийство мужа. Для Маши эта новость стала, как ни дико это звучит, приятной. Значит, не ее неумелое, недальновидное колдовство стало причиной смерти человека. Причины были самые что ни на есть классические – любовь и деньги. Гремучая смесь.

Влюбиться в Михаила Кате было несложно. Это Маша знала по себе. Он выглядел надежным, как железобетонный забор, за которым можно спрятаться от жизненных невзгод. Провинциалке Кате – девушке без особых претензий, обремененной в совсем еще молодом возрасте двумя детьми, мужем, двадцатью сотками огорода, двумя десятками кур и старым частным домом, в котором что ни день, то либо потолок протечет, либо электричество коротнёт, он показался принцем. В ее годы душа требует любви, чудес и принцев, а не ежедневной прополки сорняков и стирки. Михаил пообещал Кате все и сразу.

Поверить в то, что она – особенная было совсем не сложно. Ведь не для того она на свет родилась, чтобы крутиться всю жизнь, как белка в колесе. Любой хороший фильм начинается с того, как главный герой осознает, что он особенный, не такой, как все прочие: юный волшебник, инопланетянин с планеты Криптон, человек-паук или ведьма. Катя была в восторге. Она не просто какая-то там обычная девчонка. Она – потомственная ведьма. Ее новый принц подробно растолковал ей, на что она, оказывается, способна. Голова у Кати кружилась, в животе щекотало. Принц свои матримониальные планы скрепил тут же, на заднем сидении автомобиля. Катя не возражала. Ей было не привыкать. Она уже воображала себя на яхте в лазурных водах какого-нибудь теплого моря или в личном самолете.

Дело оставалось за малым. Светлому будущему мешала, как водится, злобная старая карга, которая как собака на сене, припрятала так необходимый Кате для счастья расходный материал – прах усопших кровных родственниц по материнской линии. А также Катин муж – закостенелый пережиток ее прошлой жизни. В новой жизни ему места не было. Каких трудов Кате стоило уговорить муженька переехать поближе к цивилизации, бросив обрыдший старый дом на родственников. Точнее, к злобной старой ведьме, сидящей на ее сокровищах. Пока муж еще был нужен ей. Надо ведь кормить мальчишек, пока она не раздобудет расходный материал.

Когда сыновья пошли в детский сад, встречаться с принцем стало проще.

Сочувствия к убитому мужу Катя не испытывала, лишь сожаление о том, что ничего не получилось. Новая, сказочная жизнь поманила, показала раздвоенный язычок и ускользнула змеей.

Михаил же снова был в бегах. Его черная машина была брошена во дворе одного из спальных районов, съемная квартира оказалась пуста.

Маша, окончательно бросившая кормить ребенка грудью, глотала горстями успокоительное. Лиза безутешно рыдала. Во время вчерашней суматохи бесследно исчез кот. Удрал, шельмец. Сытый, домашний, избалованный котяра на улице, да еще зимой, не жилец. В этом Маша отдавала себе отчет. Но бродить по улице в поисках кота, да еще вместе с Лизой, откровенно побаивалась. Коржик мрачнел с каждым прошедшим впустую часом. Наташка внимательнейшим образом изучившая ассортимент металлических дверей, активно ругалась с фирмой-установщиком, что две недели ждать не может. Дверь нужна сейчас. И точка.

***

К исходу второго дня определенности по-прежнему не было никакой. Существовать, трясясь, точно заяц под кустом, больше было невозможно. Нестерпимо ежесекундно бояться за себя и детей. Она не выдержит, просто свихнется. Надо было действовать. К моменту открытия банка Маша была у его дверей. С детьми осталась безработная ныне Наташка.

Маша была хладнокровна, как змея. Серо-бурая тошнотворная субстанция на кончике чайной ложки была проглочена ей без малейших колебаний. Пожелание произнесено. Пожелание смерти. И ни сожалений, ни угрызений совести. На одной чаше весов находились она и дети, на другой – отец ее дочери Михаил. Необычайно серьезная и притихшая Наташка сосредоточенно закрыла урну с прахом и убрала ее в коробку.

«Мы можем никогда не узнать, сработало ли. Найдут где-нибудь на другом конце страны неопознанный труп и закопают. Долго заморачиваться не будут. А если и опознают, тебе не сообщат. Вы же не родственники.»

«Все сработает,» – убежденно сказала Маша. Прозвучало это так, что сомнениям места не осталось. – «И вот еще что. Пусть наш рыжий кот найдется сегодня. Живой и здоровый.»

Маша упаковала коробку с урной, вызвала такси и поехала назад в банк. Обратно вернулась таким же образом.

«Глядите-ка, у вашего подъезда гладиаторские бои,» – загоготал таксист, не доехав до места назначения несколько метров. И действительно. Рыжий котяра, выгнув спину, гонял по двору робкого пуделя. Тот, повизгивая, носился вокруг своей хозяйки, обмотав ту поводком.

Маша вышла из машины, подхватила кота на руки, механически извинилась перед Клавдией Петровной и, не слушая возмущенного ропота последней, пошла домой. Теперь она была уверена совершенно точно – колдовство сработает.

Под восторженные вопли Лизы рыжее зло рвануло к миске и требовательно закружило по кухне. Дочь понеслась следом.

«Ну чего жмешься? Я же вижу, ты чего-то хочешь.»

Они сидели на кухне. День клонился к вечеру. Сытая Ксюша довольно гукала, глядя, как Лиза репетирует танец к школьному утреннику. Кот, зарывшись в покрывало и свернувшись клубком, блаженно спал. Уличная жизнь если и не пошла ему на пользу, то и не навредила.

Наташка состроила виноватую мину.

«Наташ, если ты опять о своем Аполлоне, то извини … .»

«Да нет,» – отмахнулась та. – «Бог с ним, с Антоном. Я про Нателлу. Она вроде как невинно пострадавшая во всей этой истории. От моей дурости. С мужем у них дела совсем плохи. Она заходила ко мне на днях.»

«Новая подруга?» – иронично спросила Маша. – «Поаккуратнее. А уже обожглась на этом.»

«Дружить я с ней не собираюсь. Просто чувствую себя погано. Будто слямзила последнюю котлету с тарелки, а дети голодными остались.»

«Ладно,» – вздохнула Маша. – «Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец. Только давай все четко сформулируем. Чтоб на этот раз никаких неожиданностей.»

Уже ночью, когда дети заснули, Маша дымила в форточку на кухне. По полу немилосердно дуло. Босые ноги мерзли. Как и большинство людей, курить она пробовала сначала в школе, потом в институте. Но не зашло, как говорится. А вот сейчас вдруг потянуло нестерпимо. Настолько, что распотрошила забытую еще бывшим мужем пачку.

Маша – ведьма. И от этого нельзя просто так отмахнуться. Придется принять и жить дальше.