Морфин. Фантом любви [Ром Амор] (fb2) читать онлайн

© Copyright. All Rights Reserved

Пролог

«Люблю…» – шептали мы друг другу, купаясь в нежностях рук и глаз. Мне не доводилось переживать счастливей момента, нежели те мгновенья, проведенные с ней, с ее сладкими губами, что своими гранями разжигали мои порывы, с ее ресницами, что, стесняясь, замирали в ожидании яркого полета. Особого полета – на высоте нашего счастья. Счастья быть друг у друга, владеть друг другом, любить друг друга.

Мы, словно подростки, путались в белых шелковых простынях, что пропускали теплый обеденный свет и наполняли наш мир наивностью и легкостью бытия.

– Ты опять кусаешься? – нежно отдернув свою щеку от меня, сказала Марина.

– Да, если бы мог, съел тебя, – шутил я, продолжая целовать ее шею и чувствуя дрожь любимого тела под собой, – это все, что мне остается… только легонько покусывать тебя.

Ах, как нежна ее кожа, что словно шелк обвивает ее тело… как нежны блуждания ее пальцев по моему затылку… Как нежны ее губы, которые робко приоткрылись, почувствовав мое приближение…

Нам казалось, мы могли бы заниматься любовью вечно. И те длинные ночи страсти между нами всегда оставляли нам силы для желания реванша по утрам.

С того времени, как мы появились друг у друга, мои утренние часы жизни не только наполнились особыми красками, но и сдвинулись ближе к полудню. Я, ранее человек – утренняя птица, не смог справиться с мыслью, что мне нужно покинуть постель с этим очаровательным созданием, лежавшим рядышком со сладко закрытыми глазами, и начинать рабочий день, пока она дальше видит свои яркие сны. Поэтому со временем я перенял у Марины привычку долго спать, сквозь сон чувствуя близость любимого человека. Даже просыпаясь с полной уверенностью, что уже время, я отпускал себя обратно в сновидения, если замечал, что моя драгоценная женщина еще спит. Это лишь одна из немногих привычек, которая навсегда осталась со мной от нее… Сейчас я уверенно могу сказать, что она, как никто другой, целиком изменила мой мир.

Глава І

Блестящая от вчерашних капель дождя брусчатка вела случайных прохожих, глазеющих по сторонам туристов и спешащих на работу жителей по Андреевскому спуску. Мимо расставленных картин и репродукций талантливых художников и менее талантливых торгашей шныряли люди, заглядывая в каждую работу и пытаясь найти в ней шедевриальность и гений художника, которыми зачастую там и не пахло.

Придя раньше обычного, я стал доставать из черной сумки картины и небрежно развешивать их в хаотичном порядке по своей раскладке. Это был очередной ничего не обещающий день торговли, уставшего от жизни человека.

– Дай-ка погадаю тебе, милок? – обратилась ко мне женщина с голосом старухи и внешностью уже не молодой цыганки.

– Еще чего! Убирайся прочь. Не хватало мне на твои басни время и деньги тратить!

– Кому-то басни, а кому-то советы на всю жизнь, – скривившись в ожидающей улыбке бросила она.

– Нет уж, ступай! Таких шарлатанов и без тебя здесь хватает!

– Вот сейчас ты обозвал меня шарлатанкой, а еще ведь не знаешь, как подшутила жизнь над тобой, пока ты держал глаза закрытыми. Ах, эти люди-люди, ходишь к ним с правдой, а они слепо прогоняют тебя прочь! Ничего, милок, скоро ты поймешь… Все поймешь… Глянешь в свое отражение на холсте и вспомнишь тогда цыганку… Припомнишь ее слова… Только будет поздно, не спасешься сам, не спасет никто. Погубит она тебя, погубит.

Старуха поплелась прочь, сетуя и негодуя моему отказу. А я больше ничему не верю. Просто существую, перелистываю свои одинокие дни да прогоняю холодные ночи.

Уже который год подряд я торгую на этом месте. Торговлей это сложно назвать, скорее выставка. Выставка эмоций жизни. Каждое утро я открываю миру свои семь картин, а на закате исчезаю с ними прочь.

Андреевский спуск – особенное, чарующее своей красотой и шармом место древнего города Киева, немудрено, что именно сюда стекаются толпы туристов и влюбленных парочек, которые наслаждаются красотой и пытаются оставить себе на память кусочек этой атмосферы, купив одну из недешевых картин или банально сфоткав ее на новенький iPhone, чтобы в коей раз подчеркнуть «мол, я Homo sapiens и знаю толк в искусстве или как минимум в красоте». Этим и пользуются местные художники, выставляя свои творения на обозрение прохожих, в надежде, что у очередного туриста найдется несколько тысяч, чтобы купить уникальную картину в Городе Души.

Если тебе удалось за день продать хотя бы одну – ты или счастливчик, или просто установил цену ниже планки. Говоря экономическим языком – использовал демпинговую составляющую. Таких дельцов здесь не любят. В обществе художников и продавцов картин есть свои негласные правила: если о том, что ты играешь на понижение цены, станет известно другим, они найдут возможности выдавить тебя из этой среды.

Как любой бизнес – этот не менее жесток, пусть и кажется малым в своих масштабах. Выжить на заработанные деньги нелегко, хотя это утверждение, наверное, справедливо ко всей моей стране. Впрочем, если у тебя хватает мозгов и сноровки, тебе это удастся. К примеру, семейство Пожаловых: Валентин с утра до темна продает картины незаурядного сюжета, которые дома рисует его жена. Им удаётся неплохо сводить концы с концами, учитывая, что их старший сын получает высшее образование за границей, а дочурка ходит в достойную школу и еще на множество дополнительных занятий.

Вы спросите, почему я считаю их картины заурядными? Да очень просто – они лишены всякого сюжета, зачастую это просто красивые краски на холсте. Нет, конечно, вы можете увидеть глубочайший смысл и философию в раскрывающемся тюльпане на фоне трепетно-голубого неба, но поспешу вас разочаровать: художник ничего этим не хотел вам сказать, ну разве что: «Купите ее у меня. Она отлично впишется в интерьер вашей кухни».

Таких «глубоко сюжетных» картин здесь большинство. «Поле красных маков», «Целующиеся влюбленные на мостовой», «Блики золота куполов Андреевской церкви», «Цвет киевских каштанов», «Одинокий причал», «Собака на сене» или банальные натюрморты – это типичное предложение фантазий здешних созидателей. Нет, конечно, есть исключения. Именно к таким исключениям некоторые мои коллеги, да и зрелые покупатели относят меня.

Таких, как я, здесь меньшинство. Пускай не гении, но люди, которые используют искусство как эмоции вовне. Мы рисуем не ради денег, их вечно не хватает, а ради утоления крика души, порой вырывающегося из прочных объятий нашего сознания и естества.

Геннадий Васильевич, наверное, чуть ли не один из тех, кого я искренне уважаю за то, что ему пришлось пережить, и за то, что он пытается донести людям в своих картинах.

Вы ведь наверняка знаете, как тяжело достучаться до человеческих сердец в нашем двадцать первом веке. Здесь правят бал безрассудство, жадность, власть фактов, технологий и нефильтрованной информации. Люди отключают свое несознательное и чувственное восприятие мира, отдаваясь целиком в руки зверя- материалиста, подпитывающегося человеческими пороками и страхами. Страхом быть хуже, чем кто-то, страхом быть нищим, страхом быть невостребованным и забытым, страхом быть раскритикованным и преданным суду чужих суждений, страхом быть непризнанным…

Так вот, Геннадий Васильевич умело пытается задеть человеческие струны, включив свет в их сердцах и обнажив их страхи. Другой вопрос, что далеко не каждый человек способен взглянуть этим страхам в лицо. В картинах Геннадия Васильевича вы не увидите множества ярких красок, которые напыщенно льются отовсюду весенним днем на Андреевском спуске, вы не заметите там красоты или эстетики, там есть место лишь правде. Ибо победить свои страхи можно, лишь взглянув правде в глаза.

И мне кажется, что те люди, которые покупают его картины, становятся на шаг ближе к себе настоящим.

Худое и костлявое тело обнаженной женщины, вытянутой в длину, на фоне серо-зелёных клубов дыма сигарет, что затушенными бычками валяются у ее ног, кажется зрителю сперва отталкивающим. Кожа с виду молодой женщины – дряблая и сухая. Усталость – то ли от жизни, то ли от банального недосыпания – выдают синие круги под закрытыми глазами. Создаётся впечатление, что она наполовину мертва, но все еще наполовину жива. И только стороннему наблюдателю остается домыслить картину до конца.

Как по мне, мысль здесь одна. Мы прожигаем нашу жизнь, не ведая зачем. Мы пребываем в полудреме, растрачивая свой физический потенциал и интеллект на сомнительные радости, которые рано или поздно приведут к смерти.

Поздоровавшись с Геннадием Васильевичем и перекинувшись несколькими словами о погоде, которая собиралась, видимо, на дождь, я достал из кармана пачку Lucky Strike и закурил.

– Володь, а ты ведь неисправим, – подметил старик.

– Нет, Геннадий Васильевич, просто моя жизнь уже давно потеряла всякий смысл.

– Хочешь, чтобы я нарисовал тебя вместо этой девушки с сигаретой? – с ухмылкой продолжал он.

– Нет, думаю, зрителям больше по вкусу все же придется обнажённое тело этой особы, нежели мое, – произнес я, бросая взгляд вдаль, на кучку старшеклассников, возвращающихся домой.

– Так ты бы бросил курить, занялся собой и обрел бы цели… Ты ведь здоровый, не старый и не глупый мужик, у тебя еще полжизни впереди, а ты так рано отрекся от всего.

– Нет, я не отрекся… Я просто уже давно перестал жить. Жизнь без нее – жизнь без себя…

Старик, похлопав меня по плечу, словно дал знать, что он полностью меня понимает, пусть и видит призрачный выход из этого состояния. Ему-то тоже довелось проститься со своей любимой. Но куда болезненней было прощанье с детьми…

Он имел все: успешную должность, красавицу жену, великолепных деток, уважение коллег, материальный достаток, популярность среди женщин (которой, впрочем, ему и не нужно было, так как он искренне и безудержно любил лишь одну – мать своих детей). Но в одно мгновение, словно рухнувшие небеса, его привычная жизнь обвалилась и уже никогда больше не стала такой, как прежде…

Холодным декабрьским вечером за окном зажиточного дома главы райкома на крыльцо стаей падал зимний снег. За белым пеплом скрывались очертания соседских домов и деревьев, а в двух окнах гостиной зажегся свет. Жена Геннадия Васильевича подошла к звенящему телефону.

– Алло. Я вас слушаю, – произнесла стройная и ухоженная супруга большого, по местным меркам, человека.

Сухой голос без лишней интонации проговорил что-то в трубку и, не дождавшись ее ответа, скрылся за частыми короткими гудками телефона.

– Кто это был? – войдя в комнату, спросил Геннадий.

– Она хочет нас всех видеть, – медленно, словно из последних сил, произнесла женщина, бледность которой не смогла бы сейчас скрыть даже импортная косметика.

– Дети, собирайтесь, мы едем к бабушке! – голос отца настиг играющих в другой комнате детей. Они аккуратно собрали свои игрушки в огромную железную коробку из-под песочного печенья.

– Ей стало хуже?

– Врач сказал, что она умирает, – потупившись в пол, произнесла жена.

Он подошел к ней и, присев на край кресла, обнял, отдавая свое тепло оледеневшим рукам любимой.

Эльвира не знала материнской любви в детстве. Она всегда думала, что по-настоящему ее любили только родной отец, который скончался очень рано, видимо, не выдержав стервозного характера своей супруги, и Геннадий.

Потеряв отца, она так и не смогла наладить отношения с матерью, которая всегда была слишком требовательна к ней, никогда не разделяла ее взглядов и только одним своим взглядом осуждала Эльвиру, не пряча презрения.

Даже сейчас, несмотря на все эти трудности и напряженные отношения, Эльвира чувствовала, что теряет родного человека. Какой бы ни была мать, она всегда остается связанной со своим ребенком особыми нитями. И эти нити не оборвутся даже тогда, когда ее не станет в живых.

Эльвире следовало быть к этому готовой, ведь шел восьмой месяц госпитального лечения ее матери. Врачи давно хотели ее выписать и оставить помирать на руках у детей, дома, в семейном кругу. Только связи Геннадия Васильевича решили этот вопрос и убедили руководство оставить больную под присмотром людей в белых халатах. Да и оба супруга были едины в том, что детям не следует видеть, как их слабеющая бабушка умирает и при этом никто не может помочь.

Сашеньке было двенадцать, Марку – семь. Они были гордостью своих родителей. Отличники, красавцы, дети с образцовым поведением, которых ставили в пример в школе и которых друзья родителей, словно в шутку, выпивая за столом, называли будущим комсомола.

Геннадий собрал детей, надев на них зимние дубленки и сказав старшему сыну завязать шапку Марку. После он заглянул в гостиную, ожидая увидеть там собранную супругу, но Эльвира так и осталась сидеть в кресле.

– Дорогая? Нам стоит поспешить, если ты хочешь успеть с ней проститься.

Эльвира оторвала взгляд от одной точки, повернула голову к Геннадию и добавила:

– Ты прав.

Она поднялась и накинула в спешке с его рук норковую шубку, которой было лет так семь, но которая все еще оставалась гордостью и предметом зависти многих подруг в округе.

– Погоди. Может, нам не следует брать с собой детей… – неуверенно произнесла она, наблюдая, как дети застёгиваются в прихожей.

– Мама, мама… Что-то случилось с бабушкой? – подбежав и обняв ее за ноги, спросил десятилетний сын. Она погладила его по голове и лишь посмотрела на мужа.

Геннадий перевел взгляд от них на окно, где в сумерках все еще падал снег, и подумал, что зря он отпустил водителя на эти выходные.

– Милый, – обратилась Эльвира к сыну, – ты знаешь, как я тебя люблю?

– Конечно, мамочка.

Она поцеловала его сухими губами в лобик, крепко-крепко прижав к себе. В этот момент Сашенька обнял ее и брата за плечи.

– Я думаю, ничего не случится, если дети поедут с нами, – решил Геннадий. – Ведь это единственная бабушка, которую они знали.

Они сели в прогретую машину. Дети, словно все понимая без слов, хранили молчание на заднем сиденье авто, водя теплыми пальчиками по морозным окнам. Геннадий закрыл ворота гаража, и машина выехала со двора.

Их черная «Волга» мчалась по шоссе. Автомобильные дворники едва успевали вытирать снег со стекла. Эльвира едва успевала смахивать жемчужины слёз, сорвавшиеся с глаз. Он взял ее холодную руку в свою правую ладонь и гладил, успокаивая и не произнося ни слова.

Со снегом за окном проносились ее воспоминания о детстве и юности. Мгновения, где, несмотря ни на что, она дарила свою любовь женщине, которая родила ее на свет. Сколько слез она пролила тогда из-за матери и ее хладнокровия, и даже сейчас мать заставляет ее плакать. Странно, но как-то все старые обиды в сердце Эльвиры исчезли. Теперь она готова была отдать многое, чтобы ее мать осталась с ними. Чтобы вместе, всей семьей они могли снова собраться за новогодним столом. Вместе гордиться внуками. Вместе готовить кушать и ждать тестя домой. Чтобы вместе слушать сплетни о своей семье от парикмахерши в салоне. Вместе бурчать друг на друга без повода и с.

Резким движением он отбросил ее руку. Громкий крик сорвался с ее уст. Снег с разбитыми кристаллами стекла ворвался в салон авто. Перед глазами встала мама, обняла ее теплыми руками и позвала за собой…

Крик людей… Сигналы скорой помощи… Чьи-то слезы и стоны навзрыд уже не могли разбудить двух мальчишек, тела которых сковало черное железо, укрывающееся белым пеплом декабрьского снега.

В ту ночь он потерял больше чем все, он потерял людей, ради которых жил. Водителя грузовика, выехавшего на встречную, привлекли к ответственности, но это не вернуло Геннадию Васильевичу семью. Врачи не спасли Эльвиру, а дети погибли на месте катастрофы. Богом спасен, он остался сам для себя.

Вот уже много лет он рисует словно не в себе. Человек без таланта заплатил за него огромнейшую цену. Возможно, он был послан ему, чтобы донести людям нечто большее в этом множестве картин… То, что нужно ценить и дорожить каждым мгновением своей жизни, ведь этой же жизни иногда свойственно так внезапно обрываться.

Глава ІІ

Говорят, чтобы осознать, как малы твои беды, иногда следует взглянуть на человека, кому жизнь преподала не менее суровые уроки. Видимо, этот трюк далеко не со всеми работает. Вот так мы и стоим, продаем свои картины по соседству, я и Геннадий Васильевич.

Потушив докуренную сигарету, я расставил картины привычным мне образом и посмотрел на свои старенькие часы марки Breitling. Да, это, наверное, последнее, что у меня осталось от прошлой жизни: две позолоченные стрелки, уверенно отмеряющие отрезки моей никчемной жизни. Уже была половина одиннадцатого утра, и потому я очень удивился, заметив группу школьников, глазеющих на картины моих коллег.

Школьная пора – это самое беззаботное время. Тебе практически ничего не мешает тыняться по городу во время уроков. Ты столь наивен и счастлив, что влюбленности становятся обычным делом для тебя. И пусть за одной идет другая, ты все ровно уверенно твердишь, что это на всю жизнь. Хотя сам ведь точно знаешь, что ничего ты в этом пока еще не смыслишь. Но всякий другой раз напускаешь на себя вид измотанного сердечными историями и практикой ловеласа.

Четыре симпатичных девушки и столько же веером тянущихся за ними парней-старшеклассников подошли к моей раскладке. Я уверенно распознал, как в глазах парней появился некий интерес к выставленным картинам. И если до этого они хихикали, стебаясь над работами иных торговцев, тем самым выпендриваясь пред юными мордашками своих дам, то теперь просто умолкли. Две старшеклассницы повели носом, тихо прокомментировав мои работы друг другу на ухо, и потянули за руку остальных девушек. Спустя минуту компания двинулась прочь.

– Подумать только, и кто покупает эти пессимистические картины?!

– Ты права, на улице весна, время любить и радоваться…

– Да я и сам могу такое начеркать!

– Дима, да ты свое имя не умеешь написать, не то что картину, – раздался удаляющийся хохот троих девчонок. И лишь их подруга, одна, застыла здесь, рассматривая «За три минуты до шторма».

– Вы сами их рисуете? – спросила русоволосая девочка.

– Да.

– Очень красиво.

В основном на подобные комментарии я отвечаю молчанием, но в этот раз добавил лишь тихое: «Спасибо».

– Вы могли бы научить меня?

– Научить чему? – с недоумением переспросил я.

– Мне нравится, как вы подбираете тон красок. Мне кажется, именно это придает вашим картинам чувственность и выразительность, делая их особенными.

По правде говоря, меня это вывело из себя. Я всегда знал, что мои картины не такие, как у других, и совершенно не из-за того, что там краски верно подобраны, а потому что за каждым рисунком прятались годы моей боли.

– Ступай на урок, – отрезал я, тем самым заставив девчушку перевести взгляд с картин на меня. Ее очень знакомые глаза, с зажигающимся светом двух маленьких огоньков, ошарашили меня.

– У нас сегодня больше нет уроков. Сможете ли вы обучить меня? Моя семья все оплатит, – со смесью дерзости и просьбы добавила она.

– Послушай сюда, я не учитель и никогда в них не нанимался. Я рисую для себя. И если тебе нравится то, что ты видишь, тогда просто приведи своих родителей и пусть они купят тебе эти картины, – нервно ответил я, не желая вести с ней разговор.

– Вы грубиян!

– Я? Пускай даже так. Мне безразлично, что обо мне скажет проходящая мимо старшеклассница.

На ее лице пронеслось некое раздражение, и лишь подоспевшая за ней подруга избавила меня от этого ребенка.

– Пойдем, хватит мяться здесь! Тебя все уже ждут! – потянула она за собой мою клиентку.

– Да, уже иду! Сейчас только попрощаюсь с дядечкой хамом.

– До свидания, дяденька хам. Надеюсь, вам удастся продать хотя бы одну свою картину. В чем я очень-преочень сомневаюсь!

– Давай пока, – бросил я в ответ и достал из-под прилавка свеженький номер экономических известий, в котором каждый день читал о том, как моя любимая страна катиться ко дну, на всех парах, ко всем чертям.

Не обращая внимания ни на уходящих старшеклассниц, ни на прохожих, я отвлекался только на очередную сигарету, чашку кофе и редкие вопросы покупателей о цене. Услышав стоимость, люди быстро исчезали или пытались научить меня чему-то своими пустыми замечаниями.

Обычно я пропускал мимо ушей чужие замечания, что это слишком дорого или не стоит тех денег. Нам решать, что чего стоит, и я уж точно знаю, в какую цену мои усилия.

– Мне иногда просто кажется, что ты совсем не хочешь, чтобы твои картины продались, – прервал мое чтение Геннадий Васильевич.

– Да нет. Я ведь просто жду клиентов, которые сумеют увидеть в этих кусках холста нечто большее, нежели удачное сочетание красок.

– Володя, ну если бы ты снизил цену хоть немножко, тогда у тебя от покупателей не было бы отбоя. А так, вот уже седьмой месяц кряду я не припомню, чтобы хоть кто-то купил твое творение…

Я только промолчал в ответ.

– Вот каждый день ты приходишь, расставляешь все те же семь картин, а в конце дня все те же семь картин обратно упаковываешь в целлофан и идешь домой.

– Пусть… Так что, вы повелите мне демпинговать?! – немного раздраженно возразил я.

– Вова, – продолжил старик, – твои картины одни из самых дорогих на Спуске. Не думаю, что это ваше заумное экономическое слово «демпинг» – подходящий эпитет в данной ситуации.

– Геннадий Васильевич, а что если я здесь не ради денег?

– Что же, тогда я крепко пожму твою мужскую руку и скажу тебе ступать домой, оставив картины в какой-нибудь галерее. Однако мы оба прекрасно знаем, что деньги, сколь бы маловажными они ни казались нашим душам, все равно играют весомую роль для наших тел.

«Да, этот пожилой мужчина как скажет что-то, так вот бери и в афоризмы записывай, – подумал я. – Возможно, он прав. Возможно, мне следовало приспустить цену. Но что будет после того, как я продам свои семь картин? Ведь он-то не знает, что я больше не пишу. В моей мастерской так и остался пылиться тот восьмой рассказ любви, замерший на холсте в длительном ожидании своего финала. Уже почти как год мне все не до него.

Поначалу это должно было быть пышное поле красных маков, где влюбленный я бежал за ней вдогонку. Но мне все никак не хватало мужества и музы очертить образ Марины в восьмой раз.

Я не знаю, что со мной. Раньше не могло и часа пройти, чтобы я не подумал о ней. Все мои работы – это ее воплощения и мои переживания о ней. А сейчас я словно отупел. Чувства мои есть, боль все еще там, но вот желания взять в руки кисть пропало. Наверное, я не могу продать эти чертовы картины, потому что в глубине себя не смею распрощаться с ними. Возможно, время оставляет эти семь картин, чтобы сохранить ее в моей памяти. Нет… Зачем сохранять ее в памяти, если она навеки жива в моем сердце? Нет, бред!» – оборвал я себя на полумысли и стал прятать рисунки в чехлы.

На Андреевском спуске зажглись старинные фонари. Проведя глазами по отблеску искусственных светил на старинной брусчатке, я спускался вниз по улице. За моей спиной оставались все еще торгующие люди, целующиеся парочки, прогуливающиеся старушки, спешащие домой жены. Все те, у кого было для кого жить. Жить ради своих любимых и родных. Ради тех, кого не осталось у меня. У меня – одинокого художника, с осколками ранее любящего сердца.

«Вов, смотри сюда! – улыбчиво звала она меня, взбираясь со смехом на пьедестал столетнего фонаря. – Я без ума от тебя! Я без ума от тебя! Я без ума…» – я подбежал к ней и, обняв ее, спускал вниз к себе. Она смотрела в мои зеленые глаза и шепотом вторила: «Без ума, ты меня слышишь… Я без ума от тебя, родной».

«Я без ума от тебя, моя ты сумасшедшая», – и мы замирали в своей любви посреди спуска, а прохожие завистливо, но по-доброму смотрели на нас, приподнимая уголки своих губ.

Как я могу забыть это? Я ведь обещал ей, я обещал себе, что никто и никогда не сумеет отобрать ее у меня. Но как же я ошибался…

– Добрый вечер, Владимир, – поздоровались со мной две старушки у крыльца нашего пятиэтажного дома.

– Добрый вечер, как ваше здоровье, Галина Олеговна?

– Спасибо, дорогой, хорошо. Познакомься, это моя старая подруга Ольга Дмитриевна. Она тоже знала твою маму.

– Очень приятно, – натянув улыбку, ответил я на искреннее «приятно» с ее стороны.

– А я помню тебя еще совсем маленьким, – продолжала разговор женщина лет шестидесяти. – Тебя родители привели однажды с собой на вокзал. Я тогда работала бухгалтером на центральной железнодорожной станции. Вы семьей как раз отправлялись на отдых в Крым.

– Так часто случается, наши детские воспоминания выталкивают воспоминания последующих лет. Мне жаль, но я вас совсем не припомню.

– Ничего страшного, я рада узнать, что ты вырос таким красивым и здоровым мужчиной.

– Спасибо вам на добром слове. Я, пожалуй, пойду, тяжелый день выдался, – попытался я увильнуть от продолжения знакомства.

– Ах да, Володя, пока ты еще здесь, – что-то вспомнив, прервала нас Галина Олеговна, – сегодня опять приходила сотрудница ЖЭКа. Ты так и не погасил долг за квартиру?

– Нет, все никак не соберу нужную сумму, – со стыдом перед новой знакомой ответил я.

– Она сказала, что там уже набежала серьезная пеня и просила меня передать тебе конверт, – старушка полезла в старомодную сумочку и, копаясь в упаковках лекарств и газетных вырезках, нашла тот самый белый конверт, в котором, вероятно, в который уже раз меня вызывают в суд по поводу оплаты долга. – Вот возьми, – и, бросив пристальный взгляд на упакованные картины, добавила: – Я вижу, ты опять несешь их домой…

– Да, все свое ношу с собой, – старушки улыбнулись, а я, забрав очередное послание ЖЭКа, попрощался с ними и поднялся на свой пятый этаж.

Как только я скрылся за дверью нашего подъезда, а мои шаги по идущей вверх лестнице прекратили доноситься, Галина Олеговна, обратно застегнув свою дамскую сумочку, с придыханием продолжила делиться с подругой последними сплетнями и историями микрорайона.

– Олечка, как мне его жаль. Такой был мальчик, превосходно воспитан своими любящими родителями, всегда с иголочки одет, изумительно галантен и общителен. Он был обласкан судьбой. Я вот уже почти сорок лет живу в этом доме и знала его мать с отцом более трех десятков лет. Как они им гордились! Да что они – все мы гордились этим мальчишкой. Он получил превосходное образование и к тридцати годам уже возглавил огромнейшую фирму. Как нынче модно называть – корпорацию. Володю уважали все в округе, от булочника до мэра города. Он часто мотался по заграницам и всегда был мишенью для женских взглядов и объятий.

– Что же произошло? Почему сейчас он не в состоянии оплатить даже жилище? – с придыханием перебила Галину Олеговну подруга.

– Ой, дорогуша, если мужчине плохо – виновата женщина, – Галина Олеговна с напущенным видом драматизма заново перевязала на шее свой маленький шелковый шарф и продолжила: – Только женщина может окрылить и погубить мужчину.

– Он влюбился?

– Еще как, деточка, еще как… – затянула компаньонка. – Он души в ней не чаял.

– Как ее звали? – с возбужденным интересом спросила Ольга Дмитриевна.

– Марина.

– Морская.

Не обращая внимания на уточнение приятельницы, Галина Олеговна с присущей ей эмоциональностью в голосе продолжила:

– Они были безумно красивой парой. Бывало, посмотришь на них, аж глаз радуется. Я-то знаю, они часто приезжали сюда навестить его родителей, пока те еще были живы. Любили Марину как свою дочь. Она была чуток моложе его, но под стать этому мужчине. Красивые каштановые волосы, осиная талия, грациозная походка, манера речи… А какие у нее были живые глаза!.. Вот взглянешь в них и теряешь точку опоры. Безумно обворожительные. Ты знаешь, она напоминала мне меня в молодости, – на лице Галины Олеговны промелькнуло чувство собственного достоинства. Она бросила взгляд на подругу, которая уже полностью погрузилась в повествование, и продолжила: – Несколько лет они были вместе. И своей любовью добавляли красок этому дому и этой улице.

– Но что же случилось? – теряя терпение, перебила ее Ольга Дмитриевна.

– Олечка, не торопите меня! Так о чем это я? Ах да, любовь была, как в фильмах. Он ей и цветы дарил, и на руках носил, и машины дарил.

– Машины?!

– Да, я же упоминала, что он был очень успешным? – Галина Олеговна нагнулась к приятельнице и на ухо медленно протянула: – Богат, очень богат, – а выпрямившись, добавила: – Это был яркий пример самостоятельного и успешного мужчины!

– А она? Чем она занималась?

– А вот это, дорогушечка, секрет, – повела бровями старушка. – Несколько раз я расспрашивала его матушку об этом, с Володи ведь самого ни слова не вытянешь о личной жизни, но и та увиливала от ответа, я же в меру своего аристократизма не могла напрашиваться. Ты ведь знаешь, я скромная женщина и не люблю лезть в чужие дела, – опять поправив свой шарф, словно ореол достоинства, заметила Галина Олеговна. – Но я знаю одно – это Марина научила его рисовать. Живопись ей безумно была по душе. Однажды она показала мне свой рисунок. И я буквально сразу разглядела в ней гений. Володя, помнится мне, даже открыл для нее картинную галерею на Софиевской площади.

– Какой мужчина! – восторгаясь, воскликнула собеседница.

– Да, мужчина – это тот, кто способен на поступки. А Владимир умел эти поступки свершать. Я припоминаю, что ради нее он даже отказался от своей карьеры и бизнеса.

Ольга Дмитриевна, не веря своим ушам, только удивленно качала головой.

– Я, конечно, не знаю, насколько это так или нет, но мне известно наверняка, что было время, когда они отправились жить в Южную Европу. Сколько тогда слез выплакала мне его мама, предвидя расставание с детьми. А я ее утешала. Успокаивала. Говорила, что все только к лучшему. А сама про себя думала, что, когда мы любим, мы все совершаем безрассудные поступки. Ведь, согласитесь, влюбленный человек – безумный человек.

– Ах, как бы я хотела, чтобы моей внучке попался такой жених, – мечтательно добавила Ольга Дмитриевна.

– Не спеши желать чьей-то жизни для себя, ты ведь не знаешь, что находится за ее фасадом.

– Что же случилось с этим успешным мужчиной? Почему сейчас он не способен расплатиться даже с ЖЭКом? – отвлекшись от своей мечтательности, обратилась к Галине Олеговне подруга. – Как человек, который не знал недостатка ни в чем, опустился до подобной жизни? Ты ведь видела его? Несмотря на высокий рост и красивые черты лица, его кожа посерела и появились мешки под глазами.

– Когда он расстался с любовью…

– Она ушла от него? – с недоумением переспросила Ольга Дмитриевна.

– Можно сказать и так, – Галина Олеговна посмотрела на светящиеся окна его квартиры и тихо вздохнула. – Ты знаешь, дорогая, вечера все еще холодные, а я слишком легко одета, к тому же уже позднее время, нам следует с тобою проститься.

– Погоди, расскажи мне, что произошло? Она его бросила?

– Я не знаю. Знаю лишь то, что он здесь, один. И так вот уже который год.

Поднявшись со скамейки, Галина Олеговна взяла в руку сумочку, поправила шарфик и обняла подругу.

– Я бы с радостью пригласила тебя на чай к себе, но…

– Не стоит волнений, – перебила ее собеседница, – мне тоже столько всего нужно сделать к приходу мужа. Пообещай, что мы как-нибудь обязательно вернемся к этому рассказу, – и, увидев обещающий взгляд, с благодарностью продолжила: – Я была очень рада тебя видеть. Знать, что в своем уважаемом возрасте ты полна сил и здоровья, даже год спустя, как твой любящий муж покинул нас.

– Я тебе очень благодарна за поддержку, – подруги обменялись поцелуями в щеки, словно молодые кокетки, и распрощались.

«И зачем только я вздумала развязать свой глупый язык с человеком, который никогда не знал вкуса одиночества», – подумала про себя Галина Олеговна, маленькими и неспешными шажками возвращаясь к себе домой.

Я расставил свои семь картин на места, где они ночевали каждую ночь, а сам разместился в кресле у камина.

Подолгу вглядываясь в желтое пламя, в то, как оно поглощало сухие куски дерева и маленькими взрывами изгоняло из него воздух. Я провожал еще один вечер из жизни моей. Я возвращал тепло ласковых рук Марины, греясь у огня. Я видел, как она сидит у меня на коленях, как кладет голову мне на плечи, а своими маленькими пальчиками теребит верхнюю пуговицу моей одежды, делясь со мной мечтами и переживаниями. И пока в камине догорают огни, я провожу свое время с ней – женщиной, которую люблю. Люблю, как прежде. Люблю, как обещал любить. Крепко и навсегда. Ее одну, мою Марину.

Глава III

В квартире было весьма прохладно. От вчерашнего огня в камине осталась лишь горстка пепла. А я так и проспал всю ночь одетым в уютном кресле. Я глянул на свои часы и встрепыхнулся, было одиннадцать утра. Мне следовало поторопиться, если я не хотел упустить очередной день торговли. Полностью уверовав в то, что и сегодня их никто не купит, я все же позавтракал и, собрав свою ношу, понесся на Андреевский спуск.

– Добрый день, Владимир.

– Здравствуйте, – отставив кофе в сторону, ответил я женщине, которая так пристально смотрела на мои работы. – Хотите купить? У нас сегодня акция, – унеслись с моего языка две дурацкие строчки.

– Акция говорите? И по чем?

– Какая вам больше всех понравилась?

– Да любая, – безразлично ответила она, сверля меня карими глазами.

– Так, стоп, а откуда вам известно мое имя? Я не припомню вас среди моих постоянных клиентов.

– Постоянных клиентов? – женщина расхохоталась, заставив меня достать сигарету. – Да у вас их уже как полгода нет, и вряд ли найдется хоть один человек в округе, кто согласится выложить свои деньги за вашу мурню. Меня зовут Шлепко Виктория Александровна. Я глава ЖЭКа, а вы, велико уважаемый, возглавляете наш список самых ярых неплательщиков. Вас, видимо, уже не беспокоит, что мы отключили отопление и телефонную линию в ваших апартаментах за неуплату? Что ж, нашим следующим шагом будет электричество и вода.

– Постойте, – перебил я заведенную женщину, – даже в силу технологических процессов вы не сможете этого сделать.

– Поверьте мне, для меня нет ничего невозможного! – прокричала она.

– Нет, вы ошибаетесь. Видимо, есть одно нелегкое дело для вас, – улыбнулся я.

– Какое же это дело? – спросила мадам Шлепко.

– Вам все никак не удаётся склонить меня к оплате долга, ведь так?

Она достала какой-то документ и швырнула его на раскладку моих картин, добавив:

– Это судебный иск. И знайте, что я больше не намерена ждать, пока ваши картинки кто-нибудь купит. Ищите деньги и приходите в суд уже с ними. Вы дорого заплатите за мои нервы! И за время, которое я вынуждена на вас тратить!

Она с раздражением вздрогнула плечами и, развернувшись, думала было уходить, как ее догнало мое унылое:

– У меня для вас денег нет!

– Что ж, тогда нам придётся отнять у вас вашу запустелую и наверняка прогнившую обитель.

– Вы задумали выгнать меня на улицу из моего собственного дома! – меня переполняла злость, тремя шагами я оказался напротив нее, глядя прямо в суровые глаза.

– Владимир, если вы не можете заработать на своих мазках, может, стоит задуматься о рисовании карикатур и шаржей?! – с ухмылкой заметила она.

– Тогда моя первая карикатура будет с вашего перекошенного лица, Виктория!

– До встречи в суде! – она развернулась и оставила меня посреди улицы с повесткой в суд и с осуждающими взглядами моих коллег и прохожих, которые со стороны наблюдали весь этот цирк.

За семью сигаретами прошел этот день. И в чем-то женщина из ЖЭКа, возможно, была права: и сегодня я не продал ни одной картины. Может, мои рисунки и вправду никчемны? Ведь я не мечтал быть художником. Ведь я не учился этому. Я просто рисовал то, что чувствовал… Но видимо, этих чувств недостаточно, чтобы картины были распроданы. Ничего, нарисую еще десяток. Если мне нужны эти деньги, я могу позволить себе нарисовать банальное поле маков или купола Андреевской церкви на фоне весеннего неба. Это ведь проще простого.

Я собрал свои картины и поплелся домой. Возможно, вам знакомо настроение человека, который решил отказаться от своих принципов. Вернее, он просто решил немного, лишь на краткий срок, отступиться от них. Сменить картину восприятия. И ради чего? Конечно, ради денег. Деньги – это то, ради чего многим наплевать на свои принципы и взгляды.

Проходя мимо лавочек у своего подъезда, я уже на автомате поздоровался с Галиной Олеговной, которая на этот раз в полном одиночестве наслаждалась свежим воздухом все еще прохладного весеннего вечера.

– Дорогой, сегодня к нам приходила глава нашего ЖЭКа, очень уважаемая особа, зовут ее Виктория…

– Ах, значит, это вы подсказали ей, где можно меня найти, – перебил я недослушав.

– Да, прости, если это вызвало некие трудности для тебя.

Я было думал взвинтиться и отругать старушку за слишком уж длинный язык, но вовремя остановил себя, проявив терпимость и уважение к ее годам.

– Она сказала, что если хотя бы один из жильцов просрочивает оплату за коммунальные услуги на энную сумму, это дает ей право поднимать вопрос об отключении всего дома от услуг. Прошу, пожалей нас, здесь ведь живет много пожилых людей. И мне даже страшно подумать, какие болячки могут нас застать на старости лет, если в квартирах будет холодно. Это же мгновенно появится грибок на стенах и прочая гадость, – продолжала драматизировать старая женщина. – А главное, Володь, я бы так не хотела, чтобы некоторые жильцы порочили твое доброе имя и память твоих родителей.

С грустным видом она поправила шелковый шарфик, окутывающий ее шею голубым цветом.

– Конечно. Я приму ряд действий. Не стоит беспокоиться, Галина Олеговна.

Я подошел к ней, оставив картины рядом на скамейке, обнял и поблагодарил за поддержку. Женщина сразу воспряла, лицо грусти сменилось лицом понимания.

– Я бы с удовольствием помогла тебе. Но моей пенсии едва хватает мне на лекарства. Да и мои дети не так уж хорошо зарабатывают.

– Нет, что вы, я бы ни в коем случае не обратился к вам за деньгами.

– Но знай, Владимир, пусть у меня нет денег, но ты всегда можешь ко мне обратиться за советом.

– Конечно.

Я стал было собирать свои картины, но женщина попросила меня провести ее домой, так как на холодном воздухе она легко может простудиться. Словно еще раз подчеркивая, что она никак не переживет отключение дома от услуг ЖЭКа.

Я взял ее под руку, и мы мало-помалу, короткими шажками проследовали в подъезд.

Поднявшись к себе домой и состряпав на скорую руку ужин, я заварил себе кофе и набрался решимости рисовать попсовые картины. Вошел в холодную мастерскую и, надев свой старенький, потертый и испачканный красками свитер, принялся за работу над новым холстом.

Семь часов я провозился с этими «Маками», а потом, не в силах больше удерживать себя ото сна, рухнул на кровать. Утро вечера мудренее.

Только к полудню я открыл глаза. Приведя себя в порядок и позавтракав, достал свою первую на сегодня сигарету, глянул на солнечный день за окном и, подумав о том, что хорошо было бы бросить курить, наполнил легкие никотином. Людям свойственно быть зависимыми, так пусть лучше я буду зависим от сигарет, нежели от других пороков современности. Войдя в мастерскую, я взглянул на вчерашнее ночное творение, и меня едва не вырвало. «Неужели истинный мужик может нарисовать этот бред? – задался я вопросом и тут же получил ответ: – Деньги творят чудеса». Картина была лишь наполовину готова, и потребовалось бы еще немало стараний, чтобы довести ее до ума. Я налил чистую воду для щеток и вышел на кухню за кофе.

Как же это смешно, мы все осуждаем кого-то, зарекаемся, что никак и никогда, а приходит все же момент и все наши прежние росчерки мышлений летят чертям под хвост. Особенно, когда появляется нужда в «зелененьких», ну или какого они там цвета в нашей стране.

Вот мазок за мазком – я рисую, смешиваю краски, меняю тона, играю со светом, и все ради того, чтобы выжить. Ведь сейчас у меня ноль эмоций. Вы спросите, нравится ли мне то, что я делаю? Совершенно нет. Это механические движения, за которыми нет ни идеи, ни энергетики. Вернее, одна есть – энергия денег. Ведь мне так, черт побери, нужны ваши денежки, покупатели! Я остановился, моя рука устала выводить цвета. Мне надоело смотреть на эту тупость и осознавать, что ее сотворил я. Как раз время закурить. Я вытаскиваю очередную Lucky Strike и, наполняя свой мозг никотином, а комнату дымом, переношу картину с мольберта на стол.

«Ничего, Вова, еще чуток и я продам это дерьмецо, и просто об этом забуду, – подумал я и, держа в зубах сигарету, продолжил рисовать. – Что бы мне сейчас сказала Марина?».

Мои зубы сжались в улыбку и потянули за собой кожу лица, а в голову ворвались воспоминания.

– Милый, ты опять предаешь свою сущность за доллар… – вспомнился мне ее образ. – Хочешь рисовать – рисуй, хочешь петь – пой, сходить с ума – сходи… Только по-настоящему, на все сто, нет – двести процентов. Наша жизнь ведь так коротка, чтобы тратить ее на зарабатывание бумаги.

– Ты права, милая. Но эта самая бумага в итоге можетпринести тебе море радости.

– Бумага – нет. Деньги ничто по сравнению с процессом их заработка. И если тебе приносит радость сам процесс, тогда ты уверенно можешь сказать, что это твое дело. А так, сам подумай: как будет лечить врач, если он терпеть не может слушать жалобы? Как раскроет очередное убийство следователь, если ему противен вид крови? Как тебя спасет твой телохранитель, мечтающий быть актером в театре? Понимаешь?

– Понимаю, но все же…

Она обрывала мои фразы. И я уже не смел ей перечить. Я только хотел обнимать ее. Владеть ее мгновениями и делать нас еще чуточку счастливее.

Я остановился. Моя сигарета догорела. Упаковка оказалась пустой, и даже запасная пачка сигарет в столе на кухне сегодня подвела меня. Не люблю, когда мне приходится идти в магазин за сигаретами. «А почему бы мне не бросить курить прям сегодня?» И вправду, это было бы очень здорово, ведь раньше я обходился без них. Я сбросил с себя только что надетое пальто и вернулся к холсту. Где-то час провозился с той же картиной, но результат мне был все еще противен. Это полотно стало меня раздражать. Не столь даже само полотно, а сколь мысли о том, что я нуждаюсь в деньгах. Человек, который мог себе купить все что угодно в этой стране, сейчас калякает что-то, чтобы заработать гроши на хлеб! Неужели таков был мой выбор пять лет назад? Неужели так я видел свободу? Неужели этим я хотел заниматься?!

Я бросил кисточки и пошел в ванную умыться. Холодная вода смыла выступившие капли пота на лбу. Я поднял голову и взглянул на свое отражение. Передо мной стоял все тот же человек, которого я так не рад был встречать по утрам. Со времен прежнего беззаботного и окрыленного мужчины не осталось ровным счетом ничего. Куда подевался мой успех? Мой достаток? Моя жажда к жизни?

Да, видимо, все это ушло следом за ней.

С полным раздражениям я схватил пальто и спустился вниз за сигаретами.

Этот день был пропитан весной. Птицы возвращались домой с южных берегов. Солнце топило остатки снега на земле. Люди открыто улыбались. Даже вечно хмурая продавщица сигарет в киоске мне пожелала хорошего дня. На обратном пути я закурил очередную сигарету, решив, что брошу курить как-то в другой день.

– Добрый день, Галина Олеговна, – у подъезда я застал медленно шлепающую соседку, несущую в руках батон.

Пожилая женщина обернулась и расплылась в улыбке. Хотела было поправить свой новенький салатовый шарфик, но одна из рук была занята.

– Здравствуй дорогой, как примечательно, что я тебя встретила. У меня к тебе просьба, – она взялась за мою руку. – Одна моя старая хорошая знакомая ищет своей внучке учителя по рисованию. Вот я и сразу вспомнила о тебе. Что думаешь? – поинтересовалась она.

– Ну ведь, Галина Олеговна, я же не учитель.

– Да, возможно, ты не учитель, но зато художник.

– Художник, чьи картины никто не покупает, – поправил я.

– Обязательно кто-нибудь их купит, а пока что это отличный шанс для тебя подзаработать и оказать мне услугу.

Понимая, что перечить этой женщине себе дороже, я пообещал, что подумаю.

– Обязательно подумай. Это довольно состоятельная семья. С бабушкой этой ученицы мы весьма хорошо знакомы, тебе не составит труда обучить неким приемам малышку.

– Малышку? – насторожился я. – Сколько ей лет?

– Сколько лет, сколько лет – какая разница?! Она платит, ты ее учишь, вот это главное.

– У меня совершенно нет опыта работы с детьми! – категорично заявил я.

– Вот, как раз и получишь свой опыт! Подержи мой батон, – Галина Олеговна сунула мне в руки булку, – нужно найти ключи в сумке… здесь всегда такой бардак… – она начала рыться в своей сумочке, а я понял, что за эти дни у меня передоз от общения с ней. – Все. Нашла. Ну что же, обязательно скажи мне сегодня свой ответ, будет жаль, если этот шанс достанется кому-то другому.

– Хорошо, – пообещал я и поднялся к себе.

Подойдя к своей новой картине, я еще раз скривился. Нет, рисунок не был дурным, просто он был пустым. Возможно, кто-то бы нашел в нем что-то свое, но я в нем находил лишь отвращение к себе. Я ведь обещал Марине, что больше никогда не стану узником денег.

Я бросил взгляд на конверт с вызовом в суд, думал было уже протестовать, отказаться и вовсе не платить. Но потом до меня дошло, что идея Галины Олеговны очерчивает выход из сложившейся ситуации. Это быстрые деньги. Если девочка совсем еще юная, это значит, что она не так уж много ведает об искусстве и я смогу ей быстро передать базу.

Метеором спустился на первый этаж, позвонил в квартиру номер три и пообещал старушке, что возьмусь за это дело.

– Как я рада! – всплеснула руками та. – Это замечательно! Сейчас же позвоню ее бабушке и скажу, что с моей помощью внученька получит самого талантливого художника города!

Я захлопнул двери в свое жилище, а сквозняки открыли двери на балкон. Я развел небольшой огонь в камине, а затем вышел на балкон… я ощущал облегчение.

Я любовался видом на Андреевский спуск и Днепр. Могучая река почти избавилась от глыб льда, сковывающего ее берега. Весна – это время, когда нужно отбросить все, что сковывало тебя до сих пор. Увы, это не так легко.

Я стоял и просто наслаждался солнцем. Оно слепило глаза, а закрывая их, я видел женщину, по которой до сих пор невероятно тоскую.

– Ты думаешь, мы никогда не расстанемся? – спросила она.

– Я знаю, что нет…

– А если я уйду?

– Куда уйдешь?

– Вот просто возьму и исчезну… Тогда, что тогда ты будешь делать?

– Я найду тебя.

– А если не найдешь?

– Тогда я заставлю тебя искать меня.

– Как? – озадаченно спросила она с нежной улыбкой на личике.

– Просто исчезнув, однажды ты вспомнишь мою любовь к тебе и поймешь, что так тебя никто и никогда не любил.

– Вов, – на секунду замолчала она, – я так рада, что ты у меня есть.

– Значит, ты никуда уходить не будешь? – дурачась спросил я.

– Нет, глупыш, – она своим маленьким кулачком толкнула меня в руку. – И ты не смей уходить.

– А если все-таки возьму и уйду?

– Тогда я останусь навсегда одна.

– И не станешь искать мне замену? – задевал я.

– Нет.

– Почему?

– Потому что ты навсегда в моем сердце. И даже если тебя не станет, я не посмею отдать это место кому-то другому. Я не посмею касаться чужих губ, называть ласковыми именами чужого мужчину. Я не позволю никому больше прикасаться ко мне. А оставаясь прохладными вечерами наедине с собой, я буду вспоминать, как ты заменял мне весь мир. Да что там мир! Всю Вселенную.

– Все, прекращай, – оборвал я ее, мне стало не по себе от мысли, что мы можем расстаться, – мы с тобой всегда будем друг у друга, что бы ни случилось, что бы ни произошло.

Я поцеловал ее в щеку и, обняв за талию, стал позади нее.

– Видишь, вот там Днепр находит свою затоку, – я протянул свою руку к югу.

С родительского балкона открывался чудесный вид на Андреевский спуск и на весенний Днепр.

«Один и тот же вид, но такие разные ощущения, – подумал я, стоя в полном одиночестве на залитом солнцем балконе. – Я не верил, а ты все же ушла… И знала бы ты, Марина, как мне безразлична вся эта Вселенная без тебя. Без тебя…»

С моих губ слетела пара фраз и небрежный ветер унес их за угол дома, а дальше, наверное, на край земли, туда, где кончается мир и начинается целая Вселенная.

Глава ІV

Я просыпался и гладил ее каштановые волосы, покрывал поцелуями плечи, исследовал руками изгибы ее спящего тела, пока она спросонья не открывала глаза и не одаривала меня нежностью своего взгляда. Нас накрывала волна наслаждения, мы пряталась в простынях. Я входил в нее, глядя прямо в глаза. Она тянулась ко мне и спускалась обратно вниз. Своими руками я держал ее, наслаждаясь движениями наших тел, касаниями наших душ. Она вскрикивала мое имя от оргазма, а через мгновение от страха.

Мы были в темной воде. Она шла ко дну, теряя воздух. Я пытался нырнуть глубже, к ней, но что-то мне не давало. Марина протягивала ко мне руки, но как ни пытался, я не мог настичь ее. Она кричала, я не слышал что. Вода заполняла ее легкие. Она уходила все дальше, растворяясь во мгле. Вода не пускала меня к ней, словно что-то держало на расстоянии. Чувство, когда твое тело не слушает твои мысли. Ее почти не было видно. Я набирал полные легкие морской воды, надеясь уйти за ней. Что-то вытолкнуло меня на поверхность. Задыхаясь, я широко распахнул глаза.

Это был еще один кошмар. Я успокаивал свое сердцебиение. А в голове прокручивались кадры моего сна. Я откидывался назад на простыне своей холодной кровати. Руками гладил пространство по сторонам от себя. Там не было ее. Там больше никогда не будет женщины, которую люблю.

Я закрывал глаза и возвращался к ней.

– Это всего лишь сон, – Марина гладила меня по голове, словно мама испуганного ребенка. – Плохой сон.

– Ты уходила от меня, – я обнимал ее все сильнее.

– Я всегда здесь. Я всегда с тобой, – шептал мне родной голос.

– Всегда со мной, – проговорил я сквозь сон.

Глава V

На кухне был полный хаос. Я давно уже не готовил что-то серьезное для себя. Обычно обходился овсяной кашей с орехами и фруктами на завтрак, иногда заменял ее омлетом с сосисками – в общем, тем, что занимает минимум времени для приготовления. Обед – это бессменные сэндвичи с кофе. А за ужином довольствовался заказной едой. Я обожал итальянскую пиццу и китайскую лапшу. Конечно, ее доставляли не из Италии или Китая, но по купонной цене – это казалось шикарным ужином холостяка.

Сейчас я готовил отбивные к жареному картофелю. Из головы все никак не выходил сон вчерашней ночи. А за окном термометр поднялся до семнадцати градусов тепла, и это в марте.

«Хотелось бы чего-то выпить», – пришло мне на ум, и я полез в бар.

– Да, не густо… – бутылка дорогого рома, валявшаяся там лет семь, и дешевенькое вино. Еще не было обеда, потому ром я оставил там еще на годик-полтора, а сам взялся откупоривать вино.

Отбивные начали гореть, и в этот момент, словно на зло, в дверь кто-то позвонил.

– Сейчас открою! – я мигом отдер куски мяса от сковороды и переместил их на тарелку. Вытер руки и пошел открывать незваным гостям.

– Добрый день. Меня зовут Валерия. Друзья называют меня Валери, – протянула мне руку улыбчивая девушка, – вы мой новый учитель рисования.

Это была красивая девушка, которая пару дней назад назвала меня хамом.

– Возможно, вы пригласите меня войти? – она опустила свою руку, не дождавшись пожатия от меня.

– Да, конечно, – я отступил в сторону, приглашая свою ученицу войти.

– Хам? – с улыбкой переспросил я.

– Похоже на то, – Валери кивнула, и мы оба рассмеялись.

– Честно говоря, я ждал тебя к трем, – пальцы моей руки потянулись к бровям.

– Меня просто папа подвозил, у него какие-то дела сегодня в центре. Мы живем не очень близко к Андреевскому, поэтому я упала ему на хвост. Но если я слишком рано, вы только скажите, – она медленно начала отходить обратно к дверям, – я могу прогуляться и вернуться через час.

– Нет, ну что ты, – попытался я исправить ситуацию. – Я как раз приготовил обед… если ты голодна, буду не против разделить его с кем-то.

– Ммм… – закрыв глаза и вдохнув запах еды, она добавила: – Давно я не ела горелого. Так и быть, составлю вам компанию.

Она рассмеялась и, не дожидаясь моей помощи, сбросила с себя пальто на кушетку и побежала на кухню.

– Нужна моя помощь?

– Нет. Все, что можно было спалить, я уже сжег, – мы оба рассмеялись. – Садись за стол.

Я насыпал порцию ей и себе.

– О, это будет много для меня.

– Ничего, оставишь, если не понравится, – успокоил я ее.

– А вы так и не представились, – заметила девушка без всякого стеснения, глядя мне в глаза.

– Владимир.

– А по отчеству?

– Можешь со мною быть на «ты».

– Тогда и ты можешь быть со мною на «ты».

Таким образом она, наверное, хотела сказать, что я беспардонно с порога перешел на «ты» в своих обращениях к ней.

– Приятного аппетита! – пожелал я.

– И вам, – последовала короткая пауза, и Валери моментально исправилась, – и тебе.

– Будешь вино? – я привстал за бутылкой, которая стояла на столешнице позади меня, а потом до меня дошло: – Хотя тебе, наверное, еще нельзя.

Не поднимая глаз на девчонку, я стал наливать красное вино в чашку. Когда я закончил, меня смутило, что она смотрит прямо на меня, не говоря ни слова.

– Что-то не так? – мои глаза забегали по углам.

– Да, не так.

Валерия поднялась из-за стола, и я было уже подумал, что обидел ее, но она уверенно подошла к кухонным шкафчикам и, как будто зная, где находятся покрытые пылью фужеры, из которых я никогда не пью, достала один бокал. Затем, прополоснув его под струйкой холодной воды, подошла ко мне, поставила бокал на стол и самостоятельно налила себе вина.

– Мне уже семнадцать, и вино – это последнее, что в этом возрасте может навредить человеку.

Ей семнадцать. Она с такой гордостью это произнесла. Но ей же всего-то семнадцать лет.

– Что ж, за знакомство! – Валери поднесла свой бокал к моей чашке и хотела чокнуться, но я отодвинул стакан, сделал глоток, после чего добавил: – Извини, но я не чокаюсь.

– Почему? – удивилась она.

– Не привык.

Она сделала глоток и, усевшись за стол, принялась за еду.

Не знаю, что меня так обескуражило в ней, но я просто делал медленные глотки вина и смотрел на нее. «Неужели в этом возрасте все школьницы настолько раскованны?» – пронеслось в моей голове.

– Что-то не так? – заметила она мой взгляд.

– Да нет, все так.

Мы продолжили обедать. Чтобы не молчать, я решил задать ей пару вопросов:

– Как долго ты рисуешь?

– Два года. А вы? Прости, а ты?

– Около семи лет.

На ее лице промелькнуло удивление, но она не стала заморачиваться над числами.

– И чем ты рисуешь, Валери?

– Акварелью, маслом, пастелью.

– Занималась до этого с кем-то?

– Да, еще в детстве родители меня отдали в школу рисования. Мне очень нравилось. Потом я забросила, лишь спустя пять лет вернулась к этому хобби, которое может стать моим призванием.

– Ого! – покивал я. – Даже так?

– Да, если кто-нибудь у меня спросит, чем я хочу заниматься всю жизнь, я смело отвечу: «Рисовать».

– Интересное желание, – заметил я и принялся за следующий кусок мяса.

Словно не найдя во мне истинного понимания, она опустила взгляд к тарелке с картофелем и отбивной и, попробовав маленький кусочек мяса, похвалила меня: – А ты неплохо готовишь.

– Я в целом не готовлю.

– Оу, тогда мне очень повезло, раз ты решил в день знакомства с ученицей проявить себя с этой стороны. Я запомню это блюдо.

– Я готовил для себя.

Она прочувствовала нервность этих слов и сменила тему разговора на и вовсе провальную.

– Ты сам живешь здесь?

– Да, – быстро ответил я, забросил последний кусок мяса себе в рот и динамично стал его пережевывать.

– А почему? – наивно поинтересовалась девушка, наверное, даже не осознавая, что этими вопросами сыпет мне соль на рану.

– Валери, это не твое дело, – я сложил свою вилку в тарелку и поднялся из-за стола. – Ты закончила?

– Да, – сменив ноты в голосе, ответила она.

Я положил посуду в раковину и думал было убрать за девчонкой, но заметил, что ее еда осталась практически не тронутой.

– Но ты ведь совсем не поела?!

– Я не голодна, – она отодвинула тарелку и сделала глоток вина.

– Ну что ж… – я отставил ее тарелку в сторону, взял свою чашку с вином и пригласил ученицу в мастерскую.

– Я могу взять бокал с собой?

– Можешь. Но я надеюсь, что ты не сопьешься на моих уроках.

Она снова улыбнулась и последовала за мной из кухни.

– Сколько часов в неделю ты хотела бы заниматься?

– Владимир, у меня в середине лета вступительный конкурс в академию искусств. Я намереваюсь к этому времени в разы улучшить свое мастерство и думаю, что для этого мне понадобится хотя бы одно занятие в неделю. Что скажешь?

Я проигнорировал ее вопрос и поинтересовался, принесла ли она образцы собственных работ. На что Валерия достала телефон и показала мне фотографии своих картин. Я был приятно удивлен. У этой семнадцатилетней девочки определенно был талант.

– Думаю, ты смогла бы пройти конкурс и без моей помощи.

– Нет, Вова, ты не знаешь, какой сильный отбор в эту академию. На одно место порядка ста претендентов, и все они рисуют не хуже.

– Что ж, тогда мы сделаем из тебя лучшего абитуриента! Каким образом будет проходить отбор?

– Там есть свои критерии, мы должны предоставить домашние работы, сделанные с натуры, после их оценки меня должны допустить к конкурсу, где я смогу показать все свои качества и технику рисования.

– Значит, упор будем делать на рисунке с натуры, – отметил я и закурил.

– Верно.

– Ты не против? – я показал на зажжённую сигарету.

– Нет, кури.

Валерия осмотрелась вокруг.

– Значит, это твоя мастерская?

– Да.

– А это твоя последняя работа? – она подошла к столу, на котором лежало полотно с синим небом и полем маков. – Так странно, эта картина совершенно не похожа на те, которые я видела вчера, на Спуске.

– Ты верно подметила. Нравится? – с подозрительным равнодушием спросил я ее.

Валери промолчала, а потом добавила:

– Она другая…

– Насколько другая? – я выпустил дым.

– В ней нет той глубины грусти, что я заметила в других твоих работах. Она более теплая, но в то же время поверхностная, если так можно сказать.

Я опять взял сигарету в зубы, подошел к девушке, развернул полотно и присмотрелся еще раз.

«А ведь она совершенно права».

– Я рисовал ее, чтобы заработать денег на оплату своих счетов.

– А как же остальные картины? Ты рисовал их не для заработка, верно?

– Нет.

В этот раз она не стала выпытывать подробности, видимо, все-таки вынесла уроки из предыдущего опыта общения со мной.

– И сколько же тебе нужно провести со мною часов, чтобы погасить счета?

– А сколько часов я смогу тебя вытерпеть?

Краешки ее губ опять смялись в улыбку.

Она была весьма приятной и раскрепощенной в общении, однако множество вопросов уже в первый день нашего знакомства меня то выводили из равновесия, то возрождали умение улыбаться. Я находил ее симпатичной и целеустремленной школьницей, не лишённой внимания родителей и, видимо, избалованной вниманием мальчишеских сердец. И это не странно, Валерия была красивой, стройной девушкой, с уже сформированной грудью и хорошей осанкой. Ее густые золотистые волосы обворожительно меняли свой цвет в зависимости от освещения.

Мы подошли к балкону, и она попросила у меня еще вина.

– А ты уверена, что сможешь после второго бокала держать кисточки в руке?

– Прекрати. Просто кто-то боится опьянеть быстрее, чем я, – она улыбнулась.

Я не боялся опьянеть. Однако вино с сигаретами меня уже немного расслабило. Я давно не пил алкоголь. Зима не предрасполагала. Для многих людей именно зима с ее новогодними праздниками становится периодом, когда градус в их крови поднимается, но только не для меня. Я практически не отмечаю праздники, что приходят в дом к нормальным людям.

– Окей, давай начинать.

Я убрал свою картину со стола и на секунду вышел из мастерской. Когда вернулся, то застал Валерию сидящей за столом и рассматривающей интерьер комнаты.

– Что это?

– Яблоко, сейчас мы посоревнуемся с тобой в рисунке с натуры.

Нарисовать яблоко представляется элементарным трюком, который показывает базовые умения начинающих художников.

– Чем будем рисовать?

– Цветными карандашами, – я достал два листа белой бумаги и огрызки карандашей из тумбы. – Вот, держи. На раз, два, три время пойдет. На все про все – десять минут.

– Я готова, – заверила меня моя ученица.

– Три! – и я начал рисовать.

– Что? Уже?! А как же раз… два?.. – она рассмеялась, но увидев, как быстро забегал мой карандаш по бумаге, тоже стала рисовать, просто добавив: – Жулик!

Я улыбнулся и сконцентрировался на линиях. Минуты через четыре яблоко было готово, оставалось лишь придать ему цветной объем, и я не торопясь стал дорисовывать и поглядывать за работой Валерии.

Она делала все верно, естественной формы контуры, ямочка сверху, основа снизу. Время теней. Я заметил, как Валери замешкалась, решая, где же разместить центр света на рисунке. Она поглядывала то на яблоко, то на лист, то на яблоко, то на лист.

– Что подсматриваешь, жулик?!

Я опять улыбнулся и вернулся к своему рисунку. Десять минут подходили к концу. Мое яблоко было уже завершено, и я наблюдал за тем, как заканчивает свое Валери.

– Время истекло!

Она отложила красный карандаш в сторону и пододвинула ко мне рисунок. Я оценивающе промолчал, глядя на ее творение. В нем были определены верные пропорции объекта, сделан конструктивный анализ формы, линии, штрихи и светотеневые отношения были хорошо скомбинированы.

– Молодец…

– Ты тоже, – ответила мне Валери, возвращая мой рисунок.

Я понял, что эта девушка находится не на начинающем уровне, и решил дать ей задачу посложнее. К яблоку я добавил ее бокал вина и низкую вазу с кисточками для рисования. Но чего-то не хватало. Я встал и зашторил окна, и дверь на балкон. Достал толстую свечу, зажег ее и разместил позади бокала. Так, чтобы красное вино играло рубиновым цветом в хрустале, а свет свечи бросал тени на предметы.

Я смотрел на выражение лица Валерии и понимал, что она с легкостью примет этот вызов. Мне нужно было усложнить задачу. Я зажег сигарету и ее искрящуюся поместил в стеклянную, полную окурков пепельницу.

Валери достала бумагу из того же комода и, передав один лист мне, увлеченно стала рисовать.

Дым сигареты медленной струйкой поднимался вверх, обходя грани бокала и заигрывая с огнем свечи. Когда догорела одна сигарета, я сменил ее другой…

Мы старательно рисовали, запершись в темной комнате, посреди солнечной весны. Я должен признаться, впервые за последнее время мне понравилось это занятие. Я даже включил музыку, которая помогла мне полностью расслабиться и сосредоточиться на рисунке.

Когда он включил музыку, все вокруг неожиданно преобразилось. Темнота, запах сигаретного дыма, игра теней в бокале вина, музыка, уносящая ввысь, мужские жилистые руки в закатанных до локтя рукавах рубашки, черкающие изгибы и линии, его редкие вздохи, как отсчеты пауз, его поглядывания и моя робость завораживали и уносили меня к иным берегам.

Сейчас я не смела даже взглянуть на него. Только натюрморт и бумага. Сказать, что я могла на этом сконцентрироваться, – совершенно нет.

Я пребывала в непривычной растерянности. Я, с едва знакомым мужчиной, который к тому же одинок и бывает иногда грубым в общении, в замкнутом пространстве. Я думала, что он станет до меня дотрагиваться. Но его отстраненность, даже отдаленность, на протяжении всего последующего часа или двух меня действительно поразили. Я поняла, что физически он здесь, но на самом деле где-то далеко, поглощённый единственным источником света и дымом вокруг него.

Мы закончили. Свет опустившегося солнца проник в комнату. Сигарета догорела. Свеча погасла.

Он взял мой рисунок, даже не взглянув на него. Уже через минуту он помог мне накинуть пальто и попрощался со мной до следующей встречи.

Я спускалась по лестнице словно завороженная. Что-то в этом мужчине было скрыто… И это что-то приводило меня в состояние смятения и необычайного любопытства. «Почему он один?» – это был лишь первый вопрос в череде иных, крутящихся в моей голове.

– Ну как прошло занятие? – спросил папочка.

– Хорошо.

Еще под впечатлением нового знакомства я села в черный «ауди» отца, и мы отправились домой.

Сигарета наполняла мои легкие дымом, в руке я держал рисунок этой талантливой девушки. Он был идеален. Такой же, какой станет ее жизнь. Их машина скрылась за углом дома, и я оставил недокуренную сигарету томиться в хрустальной пепельнице на балконном крыльце.

Глава VI

Сине-зелёное море, рождающее десятки волн, поднимающихся завихрёнными белыми гребнями и опускающихся вниз, накатистыми ударами боролось с серым творением человека. У начала этого пирса искали свою добычу три голодных чайки, не обращая внимания, как другие их подобия вздымаются ввысь к единственному лучу света. Птицы, летящие навстречу солнцу, среди туч скованного грозного неба. Они еще не догадываются, что скоро разразится шторм и летать станет невыносимо.

На другом конце пирса пара влюбленных затаилась, шепча друг другу что-то в глаза. Мужчина в мокром от соленой воды твидовом пальто обнимает девушку с каштановыми развивающимися на ветру волосами. Сжимает в объятиях, словно чему-то предначертано вот-вот их рассоединить. Обнимает, будто в последний раз. В последний раз их глаза смотрят друг на друга, а губы роняют слова, растворяющиеся в вечности за три минуты до шторма.

– В какую цену эта картина? – заинтересовался мужчина средних лет в черном твидовом пальто. Его левая рука пряталась в кармане пальто, а в правой он держал черную шляпу, которой собственно и указывал на картину.

– Какая именно? – поспешил к нему я.

– С влюбленными на пирсе, – он нагнулся к ней поближе, словно пытаясь узнать лица героев.

– «За три минуты до шторма…» – понял я и, пытаясь успокоить вздымающуюся во мне бурю, добавил: – Она не продается.

Мужчина поглядел на меня своими черными глазами, большим и указательным пальцами левой руки поправил чёрно-серые усы сверху вниз, а затем вернулся взглядом к полотну.

– Я даю за нее десять тысяч.

– Вы не поняли, она не продаётся, – я попытался откашляться, чтобы унять дрожь в голосе.

– Нет, – он поглядел на меня через плечо, – это вы неправильно поняли. Я говорю о десяти тысячах долларов.

Я сжал края губ и стал вровень к нему, заглянув в лицо: кто же этот мужик, что готов заплатить за одну мою картину многомесячную выручку рядового художника? Он сперва ответил мне таким же взглядом, а после мы, словно по команде, повернулись к картине. Я не знаю, что он рассмотрел в этом сочетании красок и моих страданий. Мне не догадаться, почему и для кого он готов был выложить весьма приличную сумму. Я знал лишь одно – я не могу так просто с ней расстаться. В молчании я смотрел на картину и видел там только себя и свою возлюбленную на краю пропасти. Я переживал те же чувства, взывая о помощи к единственному и последнему лучу света, струящемуся с небес. Я вспоминал, как мы бессильны перед стихией, перед природой и небесами. Перед силами, что подглядывают за нами из-за туч и бросают нам жребий выбора.

– Картина не продается, – медленно ответил я.

– Тогда, что она здесь делает? – как спичка вспыхнул мужик и тут же погас, назвав новую сумму в двенадцать тысяч.

– Нет, – снова отказал я.

– Пятнадцать…

– Мне жаль.

Мужчина непонимающе смотрел на меня, по сторонам на других торговцев, на другие картины, потом снова на меня. Он не сдвинулся с места и хотел что-то сказать, но я сделал это первым:

– Возможно, вас заинтересуют другие мои картины?

– Вы их создатель?

– Да.

– Тогда, думаю, для вас не составит труда нарисовать что-то подобное еще раз. Я ценю ваши другие работы, но хочу приобрести только эту.

– Понимаю, – как будто провинившийся мальчишка я опустил глаза, – но не смогу.

– Что не сможете? – он нахмурил брови, пытаясь расслышать мой тихий от сухости голос.

– Не смогу нарисовать еще одну такую…

– Вам мало, – я зря надеялся, что он прочувствовал всю важность этой картины для меня. Мужчина качнул головой и продолжил торг. – Пятнадцать тысяч, – он заинтересованно провел пальцами по своей бороде, испытывая мои принципы.

– Увы…

– Да черт побери, сколько же вы хотите за этот кусок живописи?! – он вспыхнул от раздражения.

– Я не смогу продать ее ни вам, ни кому-либо другому, – мои глаза все еще были направлены в пол.

– Понимаете, художники такие странные люди, – вмешался в разговор Геннадий Васильевич, – рисуют картины для других, а избавляясь от них, словно избавляются от самих себя. И проблема иногда состоит в том, что не всегда они готовы проститься с частью себя, какой бы надоевшей она ни была.

Мужчина выслушал Геннадия Васильевича и собрал свою раздраженность в кулак.

– Что ж, я предложил справедливую цену за эту работу. Пятнадцать тысяч долларов США. Я более чем уверен, что половина из вас не видела в глаза таких денег!

Геннадий Васильевич обхватил его рукой за спину и проводил к своему стенду, тихо объясняя:

– Понимаете, Владимир – очень особый человек.

– Зачем мне это понимать? Если он здесь, значит ему есть что продать. Но к чему же тогда отказываться от столь щедрого предложения?

Геннадий Васильевич не стал во второй раз пытаться разъяснить клиенту, почему же он не может приобрести «За три минуты до шторма».

– Вот, взгляните на мои картины, думаю, вы высоко оцените их и найдете значимость и в моих трудах.

Но мужчина в черном твидовом пальто лишь кратким взглядом осмотрел картины Геннадия Васильевича и несколько секунд спустя произнес:

– Спасибо, но нет здесь того, что мне было бы интересно, – он опять оглянулся и крикнул в мою сторону: – Вы зря отказались от столь удачной сделки, – надел шляпу и медленно пошел прочь.

– Ты чудак, Вова, большой чудак, – Геннадий Васильевич похлопал меня по плечу, мотнув головой. – Тебе только что предложили не просто огромную сумму денег, от которой ты отказался, тебе предложили стать на шаг ближе к своей свободе. К свободе от мыслей, сковывающих и разрушающих тебя из середины. Эти мысли подобны тем, которые преследуют меня самого многие годы.

– Если вы говорите, что это похожие мысли, неужели вы приняли бы его предложение, будь на моем месте.

– Если бы мне было сорок лет – да. Ты еще в том возрасте, когда можешь впустить в свои дни полноценную жизнь и изменить образ бытия.

Я закурил и, не проронив ни слова, думал над всем вышесказанным.

– Наши мысли нас же и губят. А в твоем случае тебя губят еще и семь картин-воспоминаний, – добавил он.

Я молча пускал дым от сигарет.

– Ты скован своим прошлым, Вова. Ты разрушаешь себя. Послушай,– он встряхнул меня за плечи, – избавься от них, и станет легче жить. Ты еще так молод. Не иди этой дорогой. Я шел по ней. В конце тупик.

– Почему?

– Потому что однажды ты проснешься прекрасным весенним утром на старости лет и поймешь, что совершенно одинок. Поймешь, что когда твое безжизненное тело опустят в гробовую яму, вокруг тебя никого не будет. Никто не всплакнет и не вздрогнет от твоего исчезновения. Твои друзья, на которых ты мог бы уповать, или сами уже уйдут на тот свет, или просто не придут с тобой проститься. С тобой умрут и воспоминания о любви. Ты слышишь? Все те воспоминания, всплывающие в твоем сердце, уйдут вместе с тобой. А что останется? – он спокойно продолжал свои рассуждения. – Я скажу тебе, что останется. Останется лишь семь твоих картин. Но если ты и их не сможешь отпустить, как и свои воспоминания, то ничего, кроме забвения, их не ждет. Картины не могут жить без владельцев. Таящиеся на чердаках – они никому не будут нужны.

– И что мне делать?

– Продай их или выброси, – настоятельно посоветовал Геннадий Васильевич и отошел к своему стенду.

«Эта? Три тысячи гривен, – отвечал он на вопрос случайного покупателя. – Вам нравится? Да, конечно, сейчас упакую».

Поглядев на то, как он продает очередную картину, я просто собрал семь своих работ в чехлы и ушел. Мне нужно было подумать о произошедшем, о советах старца, о моих чувствах внутри, обо всем.

Дома я разжег камин, достал недопитую бутылку вина и наполнил бокал. О старое кресло оперлись мои семь картин, а на душе семь кошек скребли свои мелодии.

А ведь старик был прав: мне действительно не так просто расстаться с этими картинами. Они были нитью, что связывала меня с прошлым. Каждая из них хранила в себе глубину чувств, которые мы с Мариной испытывали в нашей любви. Некоторые мы даже вместе рисовали. Разве можно продать искренность и теплоту воспоминаний?

– Ты опять их испортишь! – шутя вскрикивал я, как только ее кисточка дотрагивалась до полотна красок.

– Прекрати, ничего я не испорчу, – возясь около мольберта с полной концентрацией на маленьком кусочке рисунка, говорила моя любимая. – Я просто немного хочу добавить теней на твою траву.

– Эй, это моя акварель. Значит, и тени мои! – я вскочил со стула и, обняв Марину, перевесил ее через плечо и унес прочь от мольберта. Она вскрикнула от неожиданности, болтала ножками, грозилась изрисовать мне всю футболку.

– Опусти меня, Вова, опусти!

А я носился с ней по всей квартире.

– Все? Наигрался?

Я спустил ее вниз.

– Да, – переводя дыхание, удовлетворенно добавил я.

И в эту же секунду, той кисточкой, что оставалась в ее руке, Марина начала водить по моему лицу: я превращался в кота с зеленой бородой. А она смеялась. О, как божественно она заливалась хохотом! Я бы позволил ей вылить на себя всю банку краски, только чтобы она не останавливалась радоваться. Очарованный ее смехом, я оставался неподвижен. Дорисовав и превратив меня в человека-зеленку, она прижалась ко мне и поцеловала в губы.

– Ну берегись, теперь ты у меня получишь! – я подхватил ее на руки и понес в спальню. Сперва она просила меня оставить ее в покое, а потом уже не могла остановиться, умоляя наказать еще и еще. Мы занялись любовью…

Пламя с треском поглощало дрова, а я с жадностью допивал вино. Я не посмею избавиться от картин, наверное, я слишком тонкокожий человек. Невольным быть тому, кто и вправду любит.

Я взял со шкафа коробку, в которой когда-то хранилось печенье, а сейчас наши с Мариной воспоминания. Она завела эту «шкатулку» на первую годовщину нашей любви. Я, тридцатитрехлетний преуспевающий бизнесмен, тогда только стал подумывать над предложением руки и сердца этой девушке. На крышке коробки с внутренней золотистой стороны блестела надпись: «Тем, кому суждено быть вместе».

В коробке уместилось два десятка полароидных фотографий, моя открытка на День святого Валентина, бутоньерка с нашей свадьбы, жемчужное ожерелье, которое я ей подарил. Ах, как красива она была, держа на хрупкой шее ряды жемчужных бус… В каком волнении я пребывал, делая ей предложение руки и сердца в День всех влюбленных.

Уловив свет от огня, мое обручальное кольцо, блеснуло золотом. Я все еще носил его. Оно стало продолжением меня. Весомей всех фото и подарков. Восьмой нитью связи с Мариной.

Я достал фотографии и стал их пересматривать. Я знал каждую наизусть. Я мог повторить все слова, сказанные в те моменты, залитые вспышкой фотоаппарата.

Здесь Марина в первый раз села за руль подаренного мною автомобиля. Тем сентябрьским днем она чуть было не угробила этот новенький Aston Martin. Вождение не было ее коньком, да и особой страсти к автомобилям она, как и многие женщины, не испытывала. Жаль, что авто пришлось продать. Оно ей так подходило по образу. Хотя Марина своим образом в глазах людей не особо-то и дорожила. Ее главной добродетелью было сострадание. Ездить на шикарной тачке, в то время как многие люди в этой стране едва сводили концы с концами, она считала позорным. Хотя, мне кажется, еще одной причиной, почему она отвергла мой подарок, было то, что ей нравилось ездить в городском трамвае. В этом навеянном временем трамвайчике по Подолу. Трамвайчике, который медленно и нарочито ехал старенькими и узенькими улочками одного из самых красивых городов на земле.

Часто бывало, ей что-то придёт в голову, и в выходной день она тащит меня за руку на трамвайную остановку, мы запрыгиваем в красно-жёлтый вагон и медленно, под стук рельсов и механизмов, отправляемся в путешествие по ее детству. Это была дань тому времени, когда родители возили маленькую Марину в детский сад и школу на вот таком же трамвайчике. Воспоминания настолько сладко сохранились в ее памяти, что иногда мне казалось, будто ее тяга к стучащим составам даже сильнее любви ко мне.

В подобные поездки она всегда брала с собой мелочь и оплачивала проезд за нас двоих. Словно ухаживая за мной. Я всегда шутил, что один проезд в трамвае мне уж слишком дорого обходится после.

Стоящая спиной девушка в красном вязаном платье и мужская рука в кадре – это мы в день ее рождения. Задувая свечи на торте, она загадывала желание стать моей женой. Я бы вечно продолжал воплощать ее мечты в реальность, если бы только Бог дал нам больше времени. Возможно, нам бы удалось открыть еще тысячи вселенных на двоих, но как теперь знать.

Она оставила меня одного в необъятной вселенной одиночества.

Нет, я не стыжусь его. Я даже полюбил это чувство. Ведь за ним кроется возможность проводить время с ней. Даже сидя здесь, этим вечером у камина, я не так уж одинок, пока в моем сердце искрится все та же любовь к моей жене.

Когда ты одинок, тебе не сразу это разгадать. Иногда суетливые будни настолько сильно нас затягивают, что, даже пребывая в сердечных отношениях с человеком, ты все же остаешься один. Подобное чувство испытывает много семейных пар, в которых добытчики материальных благ слишком увлечены миссией прокормить семью. Подобная угроза нависала и над нами. В первый год нашей любви я все еще вел несколько весьма успешных проектов в России и Европе, поэтому очень много ночей и дней проводил вдали от дома.

Когда я был совсем еще маленьким мальчиком, мечтал о том, чтобы путешествовать по миру и зарабатывать огромные деньги. Я несколько лет шел к этому. Моя мечта сбылась, когда меня избрали исполнительным директором одной из самых больших украинских компаний. Именно в тот год мы и познакомились.

Прилетая в Киев, я обязательно навещал родных и друзей, но не только за этим я преодолевал далекие расстояния. Именно в этом городе мне удавалось отыскать и себя. Во время прогулок в киевских парках я находил это единение.

В один из теплых весенних дней, ожидая своего времени приема с важным человеком государства, я прогуливался по роскошному парку, раскинувшемуся на Печерских холмах. Женщины и мужчины уверенно проносились по его тропам в деловых костюмах без верхней одежды. Я же, напротив, не учтя погодные обстоятельства, задыхался в своем бежевом пальто, пока не снял его, небрежно перевесив через руку. Так вот гуляя и думая о своем, я понял, что мне уже за тридцать, а я в разъездах между Веной или Ригой, Москвой или Киевом все так же вечно холостой. Пришло время жить не только для себя и отца с матерью, пришло время самому стать отцом и мужем. Возможно, не совсем типичные размышления для мужика, но именно такие мысли не покидали моей головы в тот день, когда навстречу мне шла она.

Все эти мысли о семье и женитьбе вдруг обрели фокус. Я увидел ее. Девушку в красивом легком платьице цвета неба, с каштановым золотом волос. Мой шаг замедлился, и я едва сумел остановить себя в желании прикоснуться к этому ангелу. Сраженный ее красотой и грацией, я сперва не нашел слов, чтобы первым начать разговор. Не говоря уже о том, что знакомиться с девушками на улице не совсем в моих правилах воспитания. Сперва она показалась мне недосягаемой, как далекая звезда для пилигрима. Идя навстречу друг другу, мы просто молча разошлись.

Я не мог не оглянуться, мои глаза требовали еще, а сердце стало биться чаще. «Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я». Но увы… Девушка столь же медленно и уверенно шагала дальше, наслаждаясь теплым днем. Я не знал, сколько мне еще предстоит ожидать аудиенции, потому решил проследовать за незнакомкой. Я тут же развернулся и медленно пошел за ней, все больше и больше очаровываясь ее походкой. Она была столь легка, словно птица в полете. Наблюдая за ней так несколько минут, я понял, что она, возможно, как и я, кого-то ждет. Вдруг она резко обернулась и с невозмутимым видом двинулась мне навстречу, ускоряя шаг. Я хотел опять с ней заговорить, но струсил. В этот раз, когда мы дважды разминулись, я смог разглядеть ее лицо, вишенные губы и изумрудные глаза.

– Меня зовут Марина, и я знаю, что вы наблюдаете за мной, – донесся до меня женский голос.

Я остановился. Видимо, она второй раз давала мне шанс первому заговорить, только я, глупец, и этот шанс провел в растерянности.

– Я Вова, очень приятно, – наши глаза смотрели друг на друга, а руки впервые соприкоснулись. – Почему бы нам не выпить по чашечке кофе?

– Я обручена, но можно.

Меня словно облили сперва горячей, а после холодной водой. Моя улыбка, возникшая от прикосновения к этой девушке, едва не сошла на нет. Но здесь уже не было места для растерянности. Я быстро вспомнил, где поблизости есть хороший ресторан, и мынаправились туда.

К счастью, Марина оказалась очень общительной и непринужденной. Барьер, который иногда возникает при новом знакомстве, словно бульдозером снесло. Уже на второй минуте нашей прогулки к месту, где подавали отличнейшие французские закуски и горячий бельгийский шоколад, мы заливались звонким смехом. В тот день я обрел невероятную легкость бытия. Это счастье мне подарила без пяти минут незнакомка.

– Добрый день, Владимир Романович, – услужливо поздоровалась администратор ресторана, в который мы вошли. Я почувствовал себя шишкой Коммунистической партии времен Советского Союза.

– Вас здесь даже по имени зовут, Владимир Романович. Подрабатываете промоутером заведения? – пошутила Марина.

– Время от времени приходится, – подыграл я.

Нас провели за мой любимый столик, у окна на втором этаже. Я дружил с владельцем этого ресторана, и мы частенько здесь вместе обедали в перерывах суеты.

– Так чем вы занимаетесь? – с интересом в глазах спросила моя новая знакомая.

– Я летчик-испытатель.

– Летчик-испытатель?! – она вскрикнула от восторга.

– Нет, это я шутки шучу, на самом деле я обычный сотрудник в большой компании.

Ее энтузиазм поубавился.

– А вы?

– А я маркетолог, но больше мне по душе рисование, поэтому и занимаюсь созданием дизайна различных продуктов.

Марина назвала некие бренды, отметив, что их дизайн разработан с ее подачи.

– Очень интересно, – отметил я.

– На самом деле это не так. Я вот сейчас подумываю уволиться.

– Почему же?

– Просто эта работа крадет слишком много времени, и его у меня совсем не остается на хобби.

– Любопытно. Я надеюсь, вы рисуете не в детских книжках-раскрасках?

– Нет. Здесь я отдаю предпочтение японским аниме. Если вы понимаете, о чем я.

Мы рассмеялись. Она была еще и чертовски остроумной.

– Какое хобби у вас?

– Я зарабатываю деньги.

– Скучный ответ, – она наигранно зевнула.

Нам принесли меню. Моя знакомая растерялась в выборе. Я же, прокручивая в голове фразу, что она обручена, смотрел на ее пальчики, на которых красовалась пара аккуратных колец. Я всегда забывал, на каком пальце носят обручальное кольцо, поскольку не слыл знатоком подобных нюансов.

– Посоветуете что-то? – перелистывая меню, спросила девушка.

Я с охотой отозвался на ее просьбу и, узнав, что она предпочитает, порекомендовал свой любимый десерт. Заказ был сделан.

– Марина, вам говорили, что вы очень красивы? – вырвалось у меня.

«Да зачем такое спрашивать, дурень, конечно, ей говорили».

– Спасибо, приятно слышать, – девушка приняла мой неумелый комплимент. – Погода сегодня отличная, – глядя в залитое солнцем окно, отметила Марина, поинтересовавшись, что я делал в парке.

– Прогуливался. Погода ведь действительно шикарная. А вы?

– Мой офис неподалеку, а сейчас обеденный перерыв, – она взмахнула ресницами, посмотрела на свои наручные часы и добавила: – Был обеденный перерыв.

– Вам нужно идти? – с плохо скрываемой досадой в голосе спросил я, опасаясь, что ее кто-то ждет и наше время может оборваться прямо здесь и сейчас.

– Нет. Я же согласилась выпить с вами кофе, а его даже еще не принесли, – улыбаясь, успокоила меня красавица.

– Это хорошо.

Фактически в тот самый день я испытал ощущение, которое называют любовью с первого взгляда. Марина была божественна. Ее внешность, голос, манера разговора и поведения. Я был очарован с первой минуты. И каждую последующую минуту рядом с ней чувствовал все нарастающее притяжение. Это была нить электрических зарядов между двумя людьми, нить, которая сковывала, грела и притягивала два сердца.

Мы пили горячий шоколад, общались, ели сладости, смеялись. Потом перешли на ты. Проводив ее к офису, я все же набрался смелости спросить:

– Марин, в самом начале ты сказала, что обручена, это правда?

Она остановилась, сняла с пальца кольцо и переместила его на палец другой руки.

– Нет, это была ничего не стоящая фраза, – Марина отвела глаза, а потом взглянула на меня с огромной нежностью и верой. А я не стал рыться в деталях, почему она это сказала, и был невероятно рад получить подобный шанс. Не упуская возможности, сразу пригласил ее на еще одно свидание.

Из коробки я достал наше первое фото. Прогуливаясь по Крещатику на втором свидании, она затащила меня в специальный автомат, где вы сидите кривляетесь, а он вас щелкает, выдавая целую ленту снимков. Я, конечно, выгляжу как идиот на половине из них. Но именно эти фото запечатлели на пленке ее невероятный смех.

Сегодня я бы многое отдал, чтобы заслужить смех этой женщины.

Огонь в камине то разгорался, то утихал. Пришло время подбросить еще дров. Я обратно уселся в кресло и отбросил голову назад.

– Зачем ты ушла?! Зачем оставила меня?! Марина, Марина… – мои глаза наполнились грустью, а кровь разносила по телу огонь, сжигающий сердце.

Я не был один и был. Физически квартира была лишь в моем распоряжении. Но я знал, что ее образ всегда сопровождал меня. И возможно, даже сейчас, в этот тихий вечер она жалеет меня, взывая к пламени огня обогреть меня, как ей уже не удастся.

Раздался звонок. Я пошел открывать дверь.

– Валерия?

– Здравствуй, – закутываясь в шарф, на пороге ждала девушка. – Прости, что без предупреждения. У меня даже нет твоего номера телефона.

– Проходи, – пригласил я.

– Я буквально на секунду. Мне кажется, я забыла у тебя свой клатч, – она посмотрела по сторонам и, нагнувшись, достала из-за дивана нечто, что принадлежало ей. – Вот он. Видимо, когда мы прощались, я так спешила, что даже не заметила, как обронила его. Все хорошо? Вы… Вернее, ты выглядишь озабоченным. Что-то случилось?

– Нет, все в порядке. Я просто не ждал тебя в гости.

– Вова, если бы ты дал мне свой телефон, нам было бы легче договариваться об уроках.

– Увы, у меня нет телефона.

– Нет телефона? Как это может быть в двадцать первом веке? – ее глаза округлились до пяти копеек.

– Вот так, – я улыбнулся.

– Ни мобильного, ни домашнего? – уточняла она.

– Нет, – у меня действительно не было телефона. Да у меня не осталось и людей, кому звонить или кто звонил бы мне. А на тот свет телефонов еще не придумали.– Вам говорили, что вы очень странный?

– Тебе говорили, что ты очень странный? – исправил я девчонку.

– Да, тебе говорили, что ты очень странный? – она все еще удивленно смотрела на меня.

– Может, чаю? – решил я проявить гостеприимство.

– Да, было бы неплохо. Уж очень холодно сегодня вечером на улице, а у тебя, как всегда, камин греет, – она, не раздеваясь, прошла в холл, завидев горящий камин в мастерской.

– Да, греюсь, как выходит, – я вспомнил, что у меня нет чая. Ведь сам-то я обычно пью кофе. – Я предложил тебе чай, но у меня его совсем нет. Может, кофе? – виновато переспросил я.

– Нет, спасибо, я не пью кофе вечером. Ладно, тогда в другой раз.

– Я могу смотаться в магазин внизу, – сам не знаю зачем предложил я.

– И вправду ничего страшного, не стоит, – заверила меня Валери.

– Решай. Мне все равно нужно сигареты купить, – я стал накидывать на себя куртку.

– Может, ты занят, а я опять тебя буду отвлекать?

– Ничего страшного, – я снова попытался проявить гостеприимство, к тому же было видно, что она действительно замерзла. – Ты раздевайся и проходи на кухню, я вернусь через пять минут.

Он закрыл за собой дверь. Я осталась одна. Но чувство было, словно кто-то находится рядом. Я расстегнула пальто и подошла погреться у камина. Это был очень красиво декорированный старинный камин, исполненный в черном мраморе со вставками коричневого дерева. Не знаю, как в пятиэтажном жилом доме им разрешили его установить. Но судя по холодным батареям, именно этому орудию приходилось согревать всю квартиру. Я присела на кресло рядом у огня и случайно задела что-то, что с грохотом свалилось на пол. Это была коробка с фотографиями и мелкой ерундой. Я спохватилась, чтобы быстро все исправить и вернуть на место, но фотографии вызвали во мне безумный интерес.

Мой новый учитель на всех фотографиях обнимал красивую девушку, светясь от счастья. Сперва я даже не поверила, что парень на фото и мужчина, которого я знаю лишь второй день, это один и тот же человек. Они на море, в парке, в кабине фотоснимков, на дне рождения… Очень красивая пара. Каждая фотография была пропитана любовью и нежностью. Мне даже захотелось оказаться на месте этой шатеночки. Они были прелестны. Я аккуратненько все сложила, как оно и было, и втупилась в огонь. «Почему же они не вместе?» – задалась я вопросом, но знала, что пока не смогу подобное спросить.

От огня в камине мои щеки пришли в себя. Я согрелась, мне даже стало жарко. Сняв пальто, решила оставить его в холле. Холодный воздух ворвался из открывшейся входной двери. Вова держал в руках коробку чая.

– На улице действительно не мартовская холодина, но чай я достал. Пойдем пить?

– Конечно.

Мы прошли на кухню, он поставил чайник. Уселись за стол.

– Извини, я забыл, что у меня нет совершенно ничего к чаю.

– Не стоит переживать.

– А что, нынче дети не едят больше сладостей?

– Дети, возможно, и едят, но старшеклассницы, следящие за фигурой, нет.

– Вот оно что, – рассмеялся Вова.

– Именно.

– И как же обстоят любовные дела у этой старшеклассницы?

Сама не знаю почему, но меня очень смутил подобный вопрос от этого мужчины. Однако, почувствовав это отличным шансом затронуть тему, которая была интересна мне, я ответила искренне, в надежде установить доверительные отношения.

– От парней нет отбоя. Но влюблена я лишь в одного. Да и тот дурак. Наверное, в подростковом возрасте все парни глупцы.

– Оу-оу-оу. Дамочка, а вы, я вижу, уже этот возраст покинули, что ли?

Он смеялся надо мной.

– Нет, но иногда эти мальчишки как учудят что-то, так хоть не разговаривай с ними! – вспомнив, как меня разозлил мой бойфренд, я немного повысила голос.

– Ну это приходит со временем.

– Что приходит со временем? – я попыталась уточнить поучения Владимира.

– Чувство такта и верных поступков.

– Ой, мне кажется, что женщины и мужчины всегда будут немного на разных осях.

– Это тебе мама говорила? – он опять улыбался.

– Нет, бабушка, – меня немного стал раздражать его несерьезный подход ко мне. – Моя бабушка действительно считает, что мужчины и женщины очень разные, чтобы быть безоблачно счастливыми друг с другом. Но именно эта расхожесть и притягивает их, восполняя пробелы одного тем, что есть у другого.

– Очень интересная теория, – так отозвался мой собеседник на идею моей бабушки. – А вдруг встречаются люди, которые могут создать друг другу безоблачное счастье?

– Ты думаешь?

– Почему бы и нет?

– Мне просто кажется, даже Золушка не жила со своим принцем без единого скандала.

Мы оба рассмеялись.

– Иногда я, бывает, придумаю что-то такое нелепое и не могу удержаться, чтобы не ляпнуть. Хотя с каждым последующим годом этого во мне остается все меньше и меньше.

– Конечно, ты ведь взрослеешь, – Вова приподнялся за чайником и стал разливать в чашки кипяток.

– Вов… Вот ты мужчина, который уже взрослый, скажи, у тебя были когда-либо отношения с женщиной без единого пятнышка скандала? – я решила выруливать на интересующую меня тему таким вот образом.

Он подумал несколько секунд, наверное, вспоминал все свои амурные делишки, и сказал, усаживаясь обратно на стул:

– Без ссор не обходятся ни одни любовные отношения. Вот как ты поймешь, что чай сладкий, не попробовав перед этим горечи? – он, ухаживая за мной, пододвинул горячую чашку чая. – Вот, грейся.

– Спасибо.

Меня действительно быстро согрела его компания и наш разговор. Он поначалу всегда казался таким хмурым, но пока что мне удавалось быстро вызвать на его лице улыбку. И я думаю, он не пожалел, что взял меня в ученицы. По крайней мере, теперь ему есть, с кем вечерами пить чай.

– Надо бы придумать, как я могла бы с тобой связываться, а то без телефона это совсем не годится. Не голубями же тебе письма слать.

Допивая чай, я еще немного позадалбливала его своими вопросами, но напрямик спросить так и не смогла. Наверное, и не стоило. Когда чашки наши опустели, он предложил мне еще, но я отказалась. Не хотела, чтобы мои родители волновались, да и телефон, спрятанный в кармане джинсов, время от времени вибрировал. Наверняка сообщения от моего бойфренда. Но, так как мы повздорили недавно, я могла себе позволить включить режим недотроги и немного поизмываться над ним своим молчанием.

– Спасибо за чай и компанию, думаю, мне пора.

– Обращайся, – с улыбкой произнес он и первый встал из-за стола.

Проводив меня до двери, он удостоверился, что я ничего не забыла, и пожелал хорошо добраться домой.

Я шла на трамвайную остановку неподалеку от его дома и прокручивала в голове фотографии, которые увидела. Я не узнала, что случилось, но судя по всему, он очень любил эту женщину. Я надеялась, что он когда-нибудь мне все же расскажет о ней сам. А пока что это было не мое дело.

Я дождалась трамвая и, сев на семерку, идущую ко мне домой, наслаждалась видом ночного Подола. Ах, как не хочется идти завтра в школу… Опять видеть этого Влада. Вспомнив о нем, я достала мобильник и не ошиблась – это его сообщения приходили во время нашего с Вовой чаепития. Я прочла их все и, ничего не ответив, опять воткнулась в окно, за которым огнями рассыпался ночной Киев.

Я принял душ, надел халат и вернулся в кресло у камина. Со всей трепетностью закрыл коробку и вернул ее на привычное место. Далее взялся за картины, стоявшие рядом, и расставил их в мастерской.

Да, я не сумею с ними проститься. Ни продать, ни выбросить их прочь. Они не смогли бы поместиться в той же коробке. Оставив их на виду, я обнажу наши с Мариной чувства, что жили в этих работах. И если Геннадий Васильевич говорит, что картины умрут вместе с художником, если их не вывести в свет, – что ж, невелика потеря. Я не считал себя особым талантом. Так, посредственный ама́тор с чувствами все еще влюбленного мужчины. Возможно, навеянные воспоминания вдохновят меня к большему.

Жизнь – это решения. И мое решение – не отпускать ее образ из своего сердца. Пока смогу удерживать ее рядом с собой, до тех пор буду знать, что она все еще здесь, что мы все-таки вместе.

Глава VI

I

– Привет. Почему ты не в школе?

– Привет. У меня уже закончились занятия.

– Я думал, у старшеклассников график поплотнее.

– Не умничай. Ответь-ка мне лучше, почему ты не на Андреевском спуске. Я дважды все ряды обошла в поисках тебя.

– Я взял отпуск.

– Отпуск? Надумал куда-то уезжать? Скрыться от меня решил?

– От тебя скроешься!

Валери посмеялась и всунула мне в руки маленькую коробку.

– Вот держи!

– Что это?

– Твой новый мобильный телефон. Там уже вставлена симка.

– Но он мне не нужен. Спасибо.

– Это подарок, – и он тебе понадобится.

Я попытался отдать коробку, но Валери спрятала руки за спиной.

– Нет, обратно я не возьму.

– Я не могу его принять.

– Но он недорогой, вправду.

– Все равно не могу.

– Давай так – отдаю тебе в короткое пользование. Как только мы с тобой закончим мою подготовку, ты сможешь вернуть его обратно. Если, конечно, не передумаешь до тех пор. Идет? – она улыбнулась, довольная своей находчивостью.

– Ладно, – старшеклассница была права, лучше пусть звонит этот телефон, нежели мой входной звонок от ее нежданных приходов.

– Так нам будет намного удобней договариваться о занятиях. Ведь иногда планы меняются. Вот, к примеру, на следующей неделе я не смогу прийти, так как в школе будут каникулы, и мы с семьей уедем путешествовать.

– Тогда нам следует перенести занятие со следующей недели на эту.

– Почему бы и нет, как насчет пятницы?

– Пятница – отлично, – да какой бы день она ни назвала, планов у меня не было. Разве что в ЖЭК могли бы вызвать или прямиком уже в суд, но тот намечался в конце следующего месяца.

– Тогда до пятницы!

– До пятницы!

Валери с легкостью и радостью побежала по ступенькам вниз, а я запер двери и остался один. Вернее, я думал, что один, пока маленькая коробка не начала двигаться под мелодию. Я понял – звонит Валерия.

– Что?

– Привет. Значит, ты не настолько отсталый и знаешь, как пользоваться мобильником.

– Нет, это мой автоответчик, оставьте ваше сообщение после короткого гудка, – она смеялась на другом конце трубки. – Конечно, знаю.

– Ну и отлично. А то я думала уже просить Галину Олеговну провести тебе мастер-класс.

– Очень смешно, – без капли смеха отреагировал я.

– Ладно, не буду тебя отвлекать от чего бы то ни было, – пожелав мне хорошего дня, она отключилась.

Пряча коробку от подарка, я уткнулся в письмо из ЖЭКа, что со всем церемониалом вручила мне его директор. Пробежавшись по нему взглядом, меня посетила замечательная мысль. Я быстро перенабрал номер Валерии.

– Что так скоро? – спросила она.

– Что скоро?

– Так скоро соскучился по мне?

Она шутила, я это знал, но все же придал своему голосу вид полной серьёзности и продолжил:

– Валерия, не забывайте, что разговариваете с вашим преподавателем, – а сменив тон на более дружественный, добавил: – У меня есть идея. А что если мы устроим на этой неделе интенсивный курс рисования?

– Что ты имеешь в виду?

– Я предлагаю видеться каждый день.

– Ты уверен, что сможешь меня вытерпеть?

– Думаю, да, – лучше потерпеть эту малую, нежели сурового директора ЖЭКа на суде.

– Даже не знаю. У меня на этой неделе в среду дополнительные занятия по украинскому языку. Ну разве что после них?

– Это примерно в котором часу?

– Семь вечера.

– Хорошо. Я смогу. Наверное, тебе следует согласовать наш график со своими родителями?

– Думаю, они не будут против. В любом случае я тебя наберу позже и уточню. А сейчас, извини, меня здесь кавалеры ждут. Пока-пока!

Валерия перезвонила мне позже и сказала, что наш договор в силе. Так мы стали заниматься с ней каждый день.

<Вторник˃

Мы рисовали новый натюрморт.

– Первое, что ты должна знать, непосредственно перед работой над рисунком целесообразно выполнить одну-две зарисовки постановки для поиска наилучшей компоновки изображения на бумаге.

– Некую схему? – уточнила Валери.

– Верно. Зарисовки желательно выполнять быстро, основываясь на первом, еще очень свежем впечатлении от постановки, стремясь передать в них характерные особенности натуры, взаимосвязь и пропорции формы каждого предмета, отношение площади изображения к площади формата листа.

– А если простыми словами? – девушку немного озадачили мои почти что профессорские комментарии.

– Главное, угадать в пропорциях.

– Поняла. С этим у меня частенько бывают проблемы, – она сложила руки на коленях, а глазами осматривала мастерскую. – И вообще я не большая фанатка этого вида рисунка.

– Ты можешь не любить рисовать натюрморт, но это обязательная часть твоей вступительной программы, – я напомнил Валерии, зачем она здесь, и девушка собрала все свое внимание.

– После ты выбираешь формат – горизонтальный или вертикальный. Когда ты рисовала в прошлый раз со мной, как раз не верно выбранный формат немного исказил пропорции предметов натюрморта, – я достал ее рисунок и сравнил с моим. – Видишь разницу?

– Ага… – она взяла два рисунка в руки и изучала их. – А ты неплох, – улыбнувшись, она вернула их мне.

– Спасибо, – с ухмылкой ответил я и продолжил свою лекцию…

Я еще долго говорил, прежде чем мы начали рисовать. В этот раз Валери была полностью сосредоточена на рисунке, стараясь учесть все мои наставления и все грани экспозиции. Она рисовала, чтобы стать лучше. Делая лучше и меня.

<Среда˃

– Привет.

– Привет. Проходи. Готова к сегодняшнему уроку?

– Да. Но сперва угостишь кофе? Я сегодня весь в день в тумане, возможно, из-за скверной погоды.

Я приготовил нам кофе, на этот раз даже заранее купил печенье, чтобы было, чем ее угостить. Мы пили бодрящий напиток, а за окном моросил противный дождь. Валери рассказывала мне о своей семье, я даже не понял, как мы затронули эту тему, но я поделился с ней историями о моих родителях и детстве. Она спросила меня о супруге, но я не хотел с кем-либо обсуждать эту часть моей жизни и потому просто предложил еще кофе, на что она вежливо согласилась.

Сегодня мы рисовали воображением.

– Представь для себя заботу. Что ты ощущаешь в звуках этого слова? Попытайся прочувствовать моменты, когда ты дарила либо же ощущала чью-то заботу. Я хочу, чтобы твое воображение продиктовало тему для рисунка, а ты потом воплотила этот рисунок в жизнь.

Валери поняла задание и, закрыв глаза, погрузилась в свои ощущения. Ее зрачки бегали под тонкой кожицей век, а губы расплывались в легкой улыбке. Просидев так несколько минут, она взяла карандаши и стала рисовать.

– Чашка? – я удивился, увидев в итоге ее творения – коричневую чашку с дымящимся напитком, которую держали мужские руки.

– Это кофе, которым ты меня напоил.

Я улыбнулся. Мне стало понятно, что таким образом она отблагодарила меня за заботу. И от этой благодарности мне и самому стало теплее. Я давно уже не испытывал удовольствие дарить свою заботу. И сейчас во мне пробудилось это забытое чувство. То самое чувство благодарности за отданную теплоту моей черствой души.

– Значит вот какой он – образ «заботы» в твоей голове.

– А что-то не так?

– Нет, все замечательно. Пусть рисунок и не выглядит изощренным, но главное, это энергия, которую ты донесла до меня. Запомни, именно энергетика картины предопределяет ее место на полке человеческой жизни. Я надеюсь, что со временем твои картины станут не просто предметом интерьера в чьих-то домах, а будут светилами в стенах человеческих сущностей, озаряя их путь. Напоминая о чем-то важном.

Валери прям зажглась от такой похвалы.

– Пока рядом со мной люди, которые вдохновляют, я обещаю тебе рисовать всей душой и сердцем.

Даже не подозревая об этом, Валери только что возвратила меня к прошлому. Ее фраза меня ошеломила. Точь-в-точь такое же обещание когда-то мне дала Марина.

Она любила носить мои вещи. Сине-полосатая рубашка служила ей ночной сорочкой и едва скрывала сладкие бедра. Она рисовала пейзаж утренних гор, утопающих в сиреневых лучах теней и золоте солнца. Синие горы вставали на бумаге, рядом вырисовывалось итальянское море…

– Ты мой Рафаэль в женской плоти, – я нежно обнял ее, поцеловав в щеку.

– Доброе утро, соня.

– Доброе утро, солнышко. Я рассчитывал на нашу встречу в утренней постели, но ты сбежала к краскам.

– Прости, милый, – она виновато поцеловала меня, а я в который раз потерял голову от прикосновений линий ее губ, – рано проснулась, а ты еще так сладко спал, вот и решила изменить тебе с музой.

– Ты ведь знаешь, мне изменять нельзя, ну разве что с музой, и то по праздникам.

– Вова, единственная моя настоящая муза – это любовь к тебе. Ты мой афродизиак, мой вдохновитель, мой судья и мой палач.

– Ну если я твой афродизиак, то мне следует заварить кофе, разместиться подле тебя и вдохновлять…

– Хочу, чтобы ты знал, я обещаю тебе рисовать всей своей душой и сердцем, пока рядом со мной ты, мое вдохновение.

– Прости, все хорошо? Ты немного побледнел, – Валери дотронулась до моей руки, вернув меня в мастерскую.

– Да, – я сбросил с себя воспоминания. – Продолжим завтра.

<Четверг˃

Сегодня мы работали над красками. Ко времени прихода Валерии я подготовил множество эскизов, которые она должна будет разрисовать. Но она явилась совсем без настроения.

– Что-то случилось?

Валерия обвела меня подозрительным взглядом и сняла свою курточку, бросив ее на диван в прихожей.

– Ты сегодня совсем не в духе.

– Да, такое бывает, – она прошла в комнату. – У тебя есть что-нибудь перекусить, я проголодалась.

– Давай взглянем.

Сегодня я ничего не готовил, но надеялся, что в холодильнике есть какие-то продукты. Очень часто там просто валялись тюбики из-под майонеза, горчица, масло и, если повезет, кусок сыра. Мы прошли на кухню. Валери взяла из холодильника несколько яиц, молоко и стала делать омлет. Казалось, сейчас она всю свою злобу выбрасывает на те несчастные яйца, которые вот-вот превратятся в пену от ее взбивания.

– Думаю, достаточно, – остановил ее я.

– Вова, вот ответь мне как мужчина… Сколько бы ты согласился ждать секса с человеком, которого любишь?

Я был повален с ног этим вопросом. Чего-чего, а подобного я услышать не ожидал. От ученицы, с которой мы едва знакомы. На мгновение я даже растерялся, позабыв о вопросе как таковом.

– Да, я знаю, что для вас парней секс очень важен, но все же.

– Валери, может, ты мне расскажешь всю историю?

– Зачем тебе знать подробности, просто ответь.

– Я тебе обещаю, что это останется только между нами. Если ты мне расскажешь, что происходит, возможно, я смогу тебе помочь.

Валери пару секунд помолчала. Потом вылила желтую смесь на сковородку и подсела ко мне за стол.

– Я встречаюсь с парнем, уже достаточно долго. И он мне часто намекает на секс, но у нас с ним никогда еще не было. Вернее, было… Но это был не секс. Понимаешь?

Мне было немного смешно и даже дико, так как я себя чувствовал на месте ее отца. Но призвав на помощь всю свою серьезность, я произнес:

– Да, понимаю.

– Так вот… – щеки Валери налились румянцем, и она запнулась, видимо, не зная, как продолжить.

– И как же зовут того ромео, что покорил сердце нашей прелестной девушки?

– Владик этого уродца зовут!

– И что он сделал не так?

– Дело не в том, что он сделал, а в том, как он себя ведет.

– И? – я словно вытаскивал щипцами из нее слова.

– Он хочет секса.

– Ну, я думаю, в семнадцать лет любой юноша не прочь проверить свой пистон.

Я улыбался, а Валери разнервничалась.

– Очень смешно: «проверить свой пистон», – передразнила она меня.

А мне стало еще веселей, но я укротил свою улыбку и тихо спросил:

– А вы до этого ни разу не спали?

– Вова, я девственница, – выстрелила на одном дыхании Валери.

– Ну а сама-то ты хочешь его?

– Сейчас нет.

– Хорошо, задам вопрос по-другому. Испытывала ли ты к нему физическое влечение?

– Конечно, испытывала, он высокий, подкачанный, красивый парень. Все девки в школе по нему сохнут. Но я пока не готова. Я хочу еще немного проверить его чувства, понять, что это любовь. Не хочу быть у него очередной.

– Очередной? У него были девушки до тебя?

– Конечно! И не одна…

– Он что – бабник?

– Был таким, – Валери подорвалась к плите, чтобы перевернуть омлет. – Ходят слухи, что до меня он уже нескольких оприходовал.

– Наш парень! – неудачно пошутил я.

– Вова, зря я тебе все это рассказываю, ты только насмехаешься, а посоветовать чего-то толкового не можешь!

– Могу!

– Так давай!

Готовый омлет с характерным звуком упал на тарелку.

– Вам следует поговорить. Скажи ему, что ты его любишь и что тебе нужно еще время. Если его чувства взаимны, для него не будет проблемой подождать. Если же нет, тогда грош цена твоему донжуану.

– А ты вот и вправду думаешь, я с ним не говорила?

– Что именно ты ему говорила?

– Что пока еще не готова, боюсь, не уверена…

– Нет, Валери, так ты долго не сумеешь сдерживать напор. Если у тебя есть принцип, то озвучь его и обоснуй, почему именно так ты считаешь. К примеру, «родительское воспитание» или «неуверенность в искренности его чувств». Подобные доводы обезоружат его на некоторое время. Пускай он поищет выход из ситуации, в проявлении искренности чувств или в иных доказательствах своей надежности. Возможно, к тому времени у тебя отпадет необходимость сдерживать его пыл.

– Спасибо, я обязательно подумаю над твоим советом, а сейчас давай кушать, я так голодна.

– Конечно. Приятного аппетита.

Накормив это дитя ею же приготовленным омлетом, мы оставили ее плохое настроение на кухне и ушли рисовать.

<Пятница˃

Чашка кофе и несколько сигарет начинали мое утро пятницы. Я прокручивал в уме сумму долга и как можно скорее хотел расстаться с этим обязательством. Одними уроками быстро денег не заработать, и я вернулся в свою мастерскую, достав незавершенный пейзаж. Видимо, деньги – зачастую ключевой мотивационный фактор. Эту истину я знал еще из своей корпоративной биографии, но сейчас впервые осознал ее на примере изобразительного искусства. Мне следовало закончить полотно и продать его, но это оказалось настолько трудным. Легче было нарисовать новую картину.

Пальцем не дотронувшись до красок, я оставил все как есть и ушел на прогулку. Давно я не дышал свежим воздухом. Солнечный день, шум проезжающих мимо трамваев, настроение весны на лицах прохожих – все это делало конец марта свежим глотком воздуха после холодной зимы.

Не знаю почему, но ноги меня вели в Мариинский парк. Тот самый, где мы когда-то впервые встретились с Мариной. Здесь все было по-прежнему, не хватало только одного – ее. Сам не зная зачем, я искал ее в каждом миге, в каждом уголке. Я бы сейчас все отдал, чтобы прикоснуться к ней, почувствовать запах ее волос, услышать нежность голоса. Как мало человеку нужно для счастья – лишь присутствие любимой рядом.

Я вспоминал, как наши души замирали на весеннем ветру, как сердца грели друг друга, как мои руки держали ее… Мне казалось, весь мир потеряет смысл без нее. Так и случилось.

Еще с детства родители мне вторили, что мысли материальны, а страхи вдвойне. Видимо, я так сильно боялся разлучиться с ней, что сам и притянул события, после которых мне было больше не найти ее.

На деревьях уже образовались первые почки. Птицы возвращались к теплу. Близился апрель. Месяц той самой черной даты календаря. Месяц, определивший наши судьбы.

Я не хотел думать о плохом, но отвести мысли о ней, как всегда, не мог. Я вспоминал наши вечера в этом парке на лавочке. Как часами мы говорили ни о чем. Как я ее впервые поцеловал. Как провожал домой после наших встреч. Как ждал ее звонка или сообщения. Как ревновал, когда был не дома. Как сходил с ума, считая минуты расставанья. Как радовался ее улыбкам. Как тонул в ее глазах.

В моем кармане коричневых брюк завибрировал телефон.

– Привет. Вова, давай отменим наш сегодняшний урок.

– Что-то случилось? – с каким-то волнением спросил я.

– Нет. Вернее – да. Я поговорила с Владом, и мы все наладили. Сегодня хотим провести романтический вечер, – ее голос был приятно взволнован.

– Смотри, не наделай глупостей, – предупредил я, переживая, что мог насоветовать чего дурного малой.

– Все под контролем, детка. Не нервничай, – она расхохоталась. – И да, спасибо за твой совет.

– Какой? Какая я тебе детка?

– Шучу-шучу, – Валери продолжала смеяться, и видимо, этот смех был довольно заразителен – я расплылся в улыбке.

– До завтра.

Она отключила телефон. Я не очень был рад отложенному уроку. То ли из-за упущенной выгоды, то ли из-за недоверия к ее парню. Все-таки он представлялся мне не самым надежным типом по рассказам Валери. Но это ее жизнь – ее и решения. Сегодняшний вечер мы проведем в кругу любимых. Она с бойфрендом, а я с грустью о Марине.

Отключившись, я возвращался к первым дням нашей любви с Мариной. Мгновениям, когда я понял, что хочу эту женщину. К словам, произнесенным через долю смущения. К первым минутам совместного времени. Того самого времени, которое судьба у нас так нещадно отобрала. Пусть даже прожив вместе с ней всю свою жизнь, я уверен, что просил бы еще. В любви есть времени нехватка.

Прогуливаясь, очутился напротив того самого ресторана, куда когда-то впервые пригласил любимую. Я открыл дверь. Со мной уже никто не здоровался, как прежде. Все официанты были заняты делами. Я медленно поднялся на второй этаж.

Тот самый столик у окна оказался пуст. В ресторане не многое изменилось с тех времен. Я присел за наш стол. Передо мной сидела Марина. Мне даже показалось, что я схожу с ума, настолько четким был ее образ. Вторгшийся в мое сознание официант вернул мне чувство реальности и уверенность в том, что я все еще при своем уме.

– Желаете чего-нибудь выпить? У нас отличная обновленная чайная карта.

– Не пью чай, – оборвал я парнишку и машинально взял из его рук меню.

– Это наше меню. Как только будете готовы сделать заказ, позовите меня.

То ли испугавшись, то ли будучи действительно занятым, он оставил меня наедине с ней так же быстро, как и появился. Я рассматривал меню. Листая страницы, с легкостью мог бы угадать заказ Марины: «Яблочный штрудель и манговый сок, пожалуйста».

Наслаждаясь компанией друг друга, мы могли бы долго наблюдать за солнцем, играющим лучами в бокале белого вина. Она всегда предпочитала белое. Я тоже. Но сейчас мне не хватит денег не то что на бокал вина здесь, но даже на стакан воды. Я ничего не заказывал. Медленно листал меню, пытаясь выиграть время для нас двоих. Я уткнулся в страницы, а видел лишь ее. Зная, что все это иллюзия, я сознательно продолжал свой самообман.

– Восемь? Почему восемь? Почему не шесть или тринадцать?

– Милый, восемь – это просто мое самое любимое число. Это знак бесконечности. Бесконечность радости, счастья, любви…

– Значит, ты плюс я равно восемь?

– Да. Ты плюс я – знак бесконечность.

Я часто надоедал ей подобными вопросами: любимое число, любимый фильм, пора года…

Через некоторое время ко мне еще раз подошел официант с готовностью принять заказ. Но я лишь поднялся из-за стола и, попрощавшись с ним, быстро покинул ресторан. Мне здесь нечего было делать одному.

По дороге домой в вагоне трамвая я набрал сообщение Валерии: «Надеюсь, ты не наделаешь глупостей по моим советам». Я долго не решался это отправить, но на экране высветилось «Сообщение отправлено». Должно быть, я волновался. Впервые за последнее время меня кто-то стал волновать. Думаю, я боялся, что эта девушка могла неправильно расценить мои комментарии и предать свои принципы. Я пытался припомнить все, что говорил ей вчера. Но ничего особо страшного не нашел в нашем диалоге.

Не знаю, почему я переживал, но сам факт того, что я неравнодушен к этой ситуации, меня немного взбесил. Сейчас я бы закурил, но в транспорте не принято. Пришлось отложить эту затею.

Тут же получил от нее сообщение: «Переживаешь?»

Мой ответ был прост: «Волнуюсь».

Она промолчала. Добравшись домой, я затушил свое волнение сигаретой. И веря в то, что каждый волен сам определять свою жизнь, желал увидеть во сне сегодняшней ночи Марину.

<Суббота˃

– Как прошло вчерашнее свидание с бойфрендом? – спросил я, помогая Валерии снять курточку.

– Великолепно! Я впервые увидела его в образе романтика. Он приготовил замечательный ужин. Вино… Разговоры… Поцелуи…

– Звучит, как хорошая прелюдия к сексу? – подколол я.

– Прекрати. Никакого секса не было. Более того, мы договорились, что обязательно займемся этим, но лишь когда я буду готова.

– Поздравляю. То бишь никакого прессинга с его стороны?

– Нет.

Мы прошли в мастерскую.

– А ты, видимо, вчера немного разволновался, что даже вспомнил, как писать сообщения на сотовом? – заметила девчонка.

– Я боялся, что мог не то ляпнуть, а ты могла бы меня послушаться.

– Вова, неужели я похожа на наивную девочку?

– Ну да, немного.

Мы заулыбались.

– Мой цвет волос не в счет, – попыталась пошутить она и с энтузиазмом спросила, что будем рисовать.

– А что ты хочешь?

– Давай нарисуем влюбленную пару?

Ее глаза так заблестели от этой идеи, что я не смог отказать. Хотя сама мысль не пришлась мне по душе.

– Влюбленную пару?

– А почему бы и нет? На улице весна – пора любви.

– Валери, у любви нет поры.

– Не будь занудой. Лучше принеси материалы.

Я потянулся за бумагой и всем необходимым, и мы стали рисовать. Сперва я помогал ей правильно сделать пропорции людей, их размещение на рисунке, но после Валери потребовала от меня не мешать и не пугать ее музу.

– И вообще мы с тобой договаривались: я рисую свою влюбленную пару, а ты свою.

– Зачем эти соревнования? – с недоумением спросил я.

– Затем, что я могу почерпнуть что-то важное из твоей техники. Но как я это сделаю, если рисовать приходится только мне?

Я согласился и стал рисовать. Образы наших воображений воплощались в жизнь красками и графитом. Говорят, рисование лечит души. Думаю, что это так. Это как особый портал, который связывает твое я с остальным миром. Ты воплощаешь в изобразительном искусстве свои мысли, скрывающиеся по закоулкам твоего сознания.

– Ты посещал какие-то курсы?

– Что, прости?

– Я спросила, ты сам научился рисовать или с помощью учителей? – Валери не отрывала взгляда от своей работы.

– У меня была одна учительница.

– Сколько ей было лет?

– Что? Почему тебе это интересно? – я с недоумением смотрел на Валерию, но она хоть бы голову повернула, все так же сосредоточенно водила кисточкой по бумаге.

– Да так, просто спросила.

Мы продолжили рисовать молча, но и здесь Валери опять прервала тишину:

– Я вижу, ты не очень разговорчив?

– Нет, просто, когда рисую, я люблю это делать в молчании, тогда мне легче сконцентрироваться.

– А мне все равно, я могу и так, и так, – она выпрямила спину, дав своим мышцам немного отдохнуть. – Мне просто интересно с тобой говорить. Ты такой взрослый и сознательный.

– Это комплимент?

– Нет, просто мои наблюдения.

– И что же твои наблюдения тебе еще говорят?

– Ну они говорят мне, что ты закрыт для общения. И я даже не знаю, как мне удалось перейти с тобой на ты.

– Я тоже не знаю.

Я смотрел на свою работу. Здесь уже вырисовались два силуэта – мужчины и женщины, следовало придумать фон.

– Как это не знаешь?

– Что? – запутался я.

– Как ты думаешь, почему мы с тобой можем хорошо общаться?

– Хм… – это был странный вопрос. – Возможно, потому что нам друг от друга кое-что нужно. Тебе – мастерство. Мне – деньги, – только проговорив это, я понял, насколько грубо звучат мои слова, но ничего умнее не пришло в голову.

– Ради денег?! – она уперлась руками в бока. – Так и обидеться можно!

Я прекратил рисовать и посмотрел на Валерию. Она в мгновение немного разозлилась и дальше сама моментально переключилась на смех.

– Я так и знала. Вот так вот. Ради денег. Я ему здесь хорошую компанию составляю, а он мне говорит, что это все ради денег! – саркастически произнесла девушка.

– Нет, ну не то чтобы только ради них, – начал оправдываться я, но она меня перебила хлопками по плечу.

– Не стоит выкручиваться. Я-то знаю, ты просто тайно в меня влюблен.

Валери говорила эти строки шутя. Возможно, она хотела проверить мою реакцию. Но сама реакция была очень резкой. Я никогда не мог даже представить себе, что полюблю еще кого-то. Я не стал дорисовывать картину. И встав со стула, ушел за сигаретой.

– Я закончил. Время истекло!

Она почувствовала, что сказала что-то лишнее. Возможно, ей хотелось бы умерить мое раздражение, но от нее я больше не услышал ни слова. Валери уткнулась в свой рисунок, медленно черкая на нем что-то кисточкой, и больше даже не улыбнулась.

Докурив сигарету, я подошел к ней, хотел было взглянуть на работу, но она ее убрала.

– Покажи!

– Нет.

– Почему «нет»? – я заглядывал ей через плечо.

– Она не готова.

– Значит, я прокомментирую то, что есть.

– Нет.

– Брось, Валери. Мне полная композиция не важна. Я смогу провести анализ и того, что ты уже нарисовала.

– Я не хочу тебе показывать.

– Ты ведешь себя как ребёнок.

– Это ты ребёнок!

Здесь я понял, что, скорее всего, обидел ее. Несмотря на все усилия Валери спрятать за спиной лист бумаги, я все же смог выцепить его. Она замерла в ожидании вердикта.

На рисунке я увидел два человеческих лица, смотрящих друг на друга на расстоянии выдоха. В профиле девушки с легкостью можно было распознать Валери, но профиль парня…

– Это твой парень?

– Ну… не точтобы…

Я видел лицо мужчины, которому явно намного больше двадцати.

– Ты говорила, что он твой одногодка, а черты этого персонажа напоминают мне мужика значительно старше.

– Я же говорю, что работа еще не завершена, – Валери выхватила у меня рисунок и устремилась в холл. – Мне нужно идти. Я оставлю деньги на комоде. До завтра. Она пулей вырвалась из квартиры, я только успел увидеть ее бегущей по ступенькам лестницы вниз.

Что-то подсказывало мне, парень на рисунке влюбленных – это я сам.

<Воскресенье˃

Ее звонок разбудил меня утром этого дня.

– Привет. Прости, но сегодня я не смогу прийти. Мне нужно готовиться к поездке с родителями. Не переживай, пропущенный урок я оплачу.

Спросонья я едва смог сообразить, о чем речь.

– Доброе утро. Нет, не нужно никаких денег.

Она меня перебила:

– Мне не трудно, к тому же эта моя вина.

– Говорю же, нет, ты мне платишь только за проведенное время обучения. Если ты не можешь прийти сегодня, значит мы просто позанимаемся в другой раз.

– Хорошо.

– Валери, твой рисунок красив, прости, если… – я не успел договорить. Не знаю даже, слышала ли она меня. В ответ раздались короткие гудки, она повесила трубку.

<Понедельник˃

Я открыл входную дверь и, к своему удивлению, увидел там Валерию, державшую в руках походный рюкзак.

– Привет. Что ты здесь делаешь?

– Привет. Я поживу у тебя пару дней, – воспользовавшись моей растерянностью, она вошла в квартиру и, бросив рюкзак на диван, стала разуваться.

– Но ты ведь с родителями должна быть в поездке?

– Я им сказала, что не смогу поехать, потому что моей подруге нужна помощь, так как она рассталась с бойфрендом.

– Что?!

– Да, возможно, я не самый легкий подросток, но все же умею готовить, стирать и убирать. В общем, в хозяйстве я тебе пригожусь.

– Валери, я совсем ничего не понимаю.

– Все очень просто, я отказалась от поездки с родителями и некоторое время поживу у тебя.

– Ты отказалась от отдыха с семьей, ради чего?

– Ради своего будущего!

– Я ни черта не понимаю, – тихим голосом проговорил я.

– Вова, я действительно очень хочу поступить в академию. И эти школьные каникулы мне только напомнили, как мало времени осталось. Я очень переживаю. Я очень хочу воспользоваться этим временем и научиться у тебя многому. Ты ведь не будешь против?

– Эээ… – я стал несвойственным мне образом запинаться. – Но зачем врать родителям?

– А ты думаешь, они бы меня вот так просто отпустили к сорокалетнему мужику на неделю?

– На неделю?! – мои глаза вылезли на лоб.

«Эта девушка хочет жить со мной. У меня в квартире. Неделю. Невероятно».

– Ну раз ты против, я тогда ухожу, – Валери схватила обратно рюкзак, впрыгнула в свои кроссовки и бросилась к двери. – Пока!

– Погоди! – я захлопнул дверь. – Оставь портфель.

– Но ты ведь не рад моей идее? – она смотрела в мои глаза с какой-то тигриной резкостью.

– Ты можешь остаться у меня.

Валери вцепилась мне в шею, ударив рюкзаком:

– Спасибо, спасибо, спасибо!

– Но…

– Я так рада, – она запрыгала по прихожей.

– Но есть условие – ты себя достойно ведешь и ужины готовишь ты.

– По рукам, – мы обменялись рукопожатием.

– И еще…

– Да?

– Я курю, потому не следует жаловаться на сигаретный дым в квартире.

– Я тоже курю.

– Что?!

– Да пошутила я, пошутила. К тому же я уже привыкла к твоей прокуренной обители зла.

Валери снова скинула с себя обувь и пошла на кухню.

– Еще одно, – вдогонку кричал я, – у меня нет электричества, поэтому твой телефон негде будет заряжать.

– А где же ты заряжаешь свой?

– Я заряжал его лишь однажды в кофейне неподалеку.

– Значит и я буду сбегать от тебя в кофейню за углом.

– Ах, еще одно – тебе запрещено ходить голой по квартире.

– Как жаль, я ведь так мечтала показать тебе все мои полушария, —проговорила она с сарказмом и рассмеялась. – Это все? Больше никаких правил?

Я уже не знал, что могло бы сподвигнуть эту девушку отказаться от ее затеи. В целом мне оставалось только смириться и принять предложенные правила игры.

– Вот. Я захватила с собой некоторые продукты, – она стала доставать из рюкзака нутеллу, батончики, безе и выкладывать на полку кухонного шкафчика, словно зная, что она всегда пустует.

– Это ты называешь продуктами? – рассмеялся я, а про себя подумал, что действительно следует запастись продуктами, чтобы это дите не умерло с голоду.

– Ну по крайней мере теперь нам будет, с чем пить чай.

– Мне аж захотелось шоколада. Давай поставим чайник?

Мы сделали себе чай и, разделываясь с шоколадными батончиками, говорили обо всем.

В молодости я был очень легок на подъем. Но с возрастом у многих людей это качество рассеивается, и сейчас было очень странно осознавать, что во мне все еще сохранилась та самая капля авантюризма. Мне казалось, что эта русоволосая девчонка меня преображает, я еще не знал, в какую сторону, но от ее выходок мне становилось веселее. Зная или сами того не подозревая, мы вместе меняли мои привычные дни бытия.

– Я думал, ты на меня обиделась?

– Из-за чего?

– Ну ты как-то странно себя повела во время нашего последнего урока, – я хотел расставить все точки над «и».

– Нет. Все хорошо.

Видимо, тема разговора была исчерпана. А сам инцидент, не дающий моим мыслям покоя, и вовсе оказался не стоящим внимания.

– Что будет, когда твои родители узнают, что ты не у подруги?

– А они не узнают. Если ты, конечно, не собрался им это рассказать, – Валери вопросительно посмотрела на меня, держа в руках остывающую чашку чая.

– Да нет. Просто я думаю, что правда всегда вылезет наружу.

– Но во всей моей затее нет особого криминала. Даже если им станет известно, где, с кем и для чего я провела эту неделю, они не слишком будут огорчены.

Так она осталась жить у меня. Всю неделю мы фактически провели вместе. Двадцать четыре часа в сутки. Я – оторванный от мира сего мужик, и целеустремленный подросток делили одно пространство. С каждой последующей картиной ее искусность и талант все больше и больше раскрывались передо мной. Я бы не постеснялся выставить эти рисунки на всеобщее обозрение. Более того, я даже думаю, что нашлось бы немало желающих прикупить их. Для меня и моего одиночества это было очень странно – наблюдать подле себя кого-то еще.

В первые дни я иногда сбегал от нее, так как не был готов проводить все свое время с девчонкой, снегом упавшей на мою голову. Утром, пока она спала, я украдкой выходил то в магазин, то на долгую прогулку. Конечно, с каждым разом мне все труднее было найти отговорки, да и в магазин мы уже ходили вместе.

Мы спали в разных комнатах. Иногда, просыпаясь утром раньше ее, я шел на балкон покурить и заглядывал в гостиную к ней – проверить, не холодно ли там. Я укрывал Валери вторым одеялом, боясь за ее здоровье, а она с миловидным видом смотрела свои собственные сны.

Валери мне многое рассказала о своих мальчишках. Их у нее было не много, но Влад действительно стал первой любовью. Она его ревновала, критиковала, прощала, любила, пилила – в общем, девочка училась строить свои первые серьезные любовные отношения.

В перерывах между занятиями Валери готовила мне кушать. Несколько раз я пытался ей помочь, но с критикой в мой адрес она попросила не вмешиваться и просто ждать. Эта старшеклассница была способной девушкой, умеющей печь очень вкусные пироги и даже лепить вареники.

Одним вечером Валери устроила мне марафон кинокомедий на своем ноутбуке. Я давно уже не смотрел фильмов, а смеяться над ними и вовсе разучился. Было здорово заново открывать для себя обычные человеческие радости.

Мне кажется, за эту неделю нам удалось стать очень хорошими друзьями. Она не задавала неудобных вопросов, не срывала крышу и не стояла на голове. Родители все-таки хорошо воспитали девчонку.

Еще одним моим интересным наблюдением было то, что не так уж сильно я отстал от молодого поколения. Да, разница в возрасте между нами была двукратная, но я без труда улавливал все детали ее рассказов и всегда мог посоветовать что-нибудь толковое. Думаю, именно за это она меня и ценила.

Когда неделя подошла к концу, я понял, что, возможно, даже буду скучать, когда ее обучение завершится. А эта финишная прямая уже виднелась на горизонте. За долгие часы совместного рисования Валери открыла много нового для себя, многое переняла. Сейчас мы дорисовывали ее пятую картину. Она была очень способной ученицей.

– Синий или зеленый? Какой цвет лучше подойдет к волнам?

– Ну поскольку солнце у нас в этой позиции, думаю, море в зеленом отливе будет выглядеть более реалистично.

Я учил ее всегда привносить как можно больше реалистичности в картины. Обращать внимание на детали и с таким же педантизмом воссоздавать их на холсте.

– Люди должны верить твоим картинам.

– Поверят. Обязательно поверят! Куда же им деваться? – она рисовала море.

Наблюдая за ее работой, я думал, чему же мне ее еще научить. Ведь сам-то я непрофессионал, так себе – аматор-самоучка. Хотя она всегда убеждала меня в обратном.

Еще пару часов и работа была окончена. Краски сохли. Настало время обеда, после которого ее ожидало собирание вещей и возвращение домой.

– Вова, кто эта девушка, чей портрет ты хранишь у себя?

Я сперва не понял, о чем меня спросили, но потом до меня дошло, что Валери спрашивает о портрете Марины.

– Это моя жена.

– Значит, ты все-таки был женат?

– Да, однажды.

– Я все время смотрю на твое кольцо и стесняюсь спросить.

– Видимо, больше не стесняешься.

– И что же случилось? Вы разошлись?

– Нет, она погибла.

Валери затаила дыхание и извинилась за то, что затронула эту тему.

– Ничего страшного, – заверил я, хотя сам не хотел этого разговора.

– Ты любил ее?

– Да, очень, – легкость моего настроения испарилась, на смену ей возвращалась грусть.

– А кроме нее ты кого-то любил?

– Нет, она была моей первой любовью и, думаю, последней.

– Что же случилось?.. – осторожно спросила Валери и сразу же себя поправила: – Нет, если тебе трудно, можешь не рассказывать.

Я просто молчал.

– Вижу, что тебе не очень приятно говорить об этом. Знаешь, меня бабушка учила, что иногда легче рассказать кому-то, что тебя тревожит, и оно отпустит.

– Что ж… Тогда давай проверим теорию твоей бабушки.

Я набрал воздуха полную грудь и решился поделиться с девчонкой историей моей первой любви.

Валери с полным вниманием погрузилась в рассказ.

– Это было наше свадебное путешествие. Тогдашний я – это не тот унылый и потерянный мужик, которого ты видишь перед собой. К своим тридцати годам я успел заработать достаточно денег, чтобы осуществить мечту любимой женщины – уехать жить к морю вдвоем навсегда.

Мы собирались прожить жизнь друг для друга, не отвлекаясь на корпорации, карьерный рост, дивиденды, бум или падение финансовых рынков. Наш план был прост – уютный домик у моря и одна любовь на двоих. Моего банковского счета хватило бы, чтобы обеспечить тихую жизнь нашей молодой семье, стареющим родителям и будущим детям. Она мечтала рисовать со мной. Рисовать в удовольствие, как хобби. Уже потом я преобразил ее стремления, решив, что, поскольку правильное хобби должно приносить выгоду, вырученные деньги мы могли бы жертвовать в фонд помощи бездомным деткам.

– Это так мило.

– Мы были без ума друг от друга. Влюбленные не ищут рай. Но в этом мире есть одна страна, которая влекла наши души. Вина ее виноградных лоз, шум морской воды, врезающейся в прибрежные скалы, теплое солнце закатов и восходов, краски разноцветных домиков и выжженных глиняных крыш – Италия. Манящая… Душистая… Страстная… Там мы должны были сотворить свой рай на Земле. Мы тогда еще не подозревали, что на берегах, созданных Богом, нет места для нас.

Уволившись с работы, мы сыграли свадьбу и улетели в солнечную Италию. Первое соприкосновение с этой страной произошло в вечном городе Риме. Мы часами, раскрыв рты от увиденной красоты, бродили его улицами, кушали желато (местное мороженое со свежими ягодами и фруктами, а еще с орехами и шоколадом), рвали горькие апельсины с деревьев, ужинали в семейных ресторанчиках, восторгались вечным искусством.

– Я тоже так мечтаю попасть в Рим, а еще в Нью-Йорк и Амстердам, – перебила меня Валери, но все мои мысли были уже там, я проматывал воспоминания, словно киноленту.

– Видя восторг любимой, я изменил планы нашего путешествия и купил два билета в Венецию. И вот уже морская жемчужина встречала нас хорошей погодой и часами счастья, разделенного на двоих.

Спустя два дня скорый поезд мчал нас сквозь горы и равнины в приморский город Портофино. Здесь мы провели три счастливых дня, а после на моей яхте взяли курс на юг. Рассекая волны кормой, минуя пять чудесных деревень Лигурии, нас приютила Пиза, а после Латина.

Марина еще никогда не путешествовала на яхте. Я никогда еще не был капитаном своего судна. Я и не знал, насколько это увлекательно – отправляться вдаль, слышать команды с берега, искать течения, анализировать показания приборов на панели управления яхты.

– Ты умеешь управлять яхтой? – удивилась девушка.

– Я только учился под присмотром нанятого мной капитана.

– Ты не справился с управлением? – меня перебили.

– Прости, что?

– Я угадала? Что-то произошло с яхтой? Она разбилась?

Мое лицо наполнилось теплой кровью. Я хотел прервать все. Выгнать эту девчонку. И лишь когда зажженная сигарета превратилась в пепел, ко мне вернулось самообладание.

– Нет, яхта не разбилась, – резко ответил я. – Она сгорела, – я потушил сигарету. – Тебе не пора домой?

Словно не понимая моего намека, Валери отрицательно покачала головой и продолжала молча смотреть на меня. Ее глаза вопрошали. Ее жесты были скованными. А я слышал стук своего сердца в голове. Возможно, она тоже его слышала. Мне нужно было покончить с этим разговором. Оно ей совсем не нужно. А мне так и подавно. Чужое осуждение и расспросы. Кто эти люди? Проходящие зеваки, не чувствующие меня, воображающие картинки из моего прошлого-настоящего, словно под прицелом очередного дешевого киносеанса.

– Это был морфий, он забрал ее у меня. Мы были одни на яхте. Марина упрашивала меня попробовать и побаловаться первый и последний раз вместе с ней. Я поддался соблазну. Нам нипочем была меняющаяся погода. Мы ее словно не замечали. Мы занимались любовью, а яхту уже вовсю бросало из стороны в сторону. Неизвестно откуда возникшее пламя ворвалось на нижнюю палубу. Дым сковал мои легкие. Я пришел в себя от резкого крика. Она моля звала на помощь. Миг – и ее уже не было рядом. Я слышал по крику, что она наверху. В клубах дыма находил силы идти. Задыхаясь, прикрывал лицо, защищаясь от дыма и яростных языков пламени. Когда я выбрался на палубу, мне казалось, что все стихии восстали против нас, решив поиграть с двумя смертными. Вода окатывала судно, но не тушила пожар. Молнии сверкали на расстоянии, бросая свет, но заглушая ее крики. Ветер убирал дым, но разжигал пламя еще сильнее.

Я кричал. Я ревел. Я взывал к Небу. А в ответ ровно ничего. В одно мгновение мне показалось, что, возможно, я ошибся, и она осталась на нижней палубе. Я попытался вернуться, но мне было не прорваться сквозь огненные стены. Что-то белое мелькнуло в воде. Это могла быть ее рубашка. Не раздумывая ни секунды, я нырнул за ней. Потом была пучина, крики, попытки увидеть что-то на глубине, оглушающие удары волн и страшная тишина вокруг.

Темноту ночи нарушал свет бликов молний и остающийся на плаву горящий факел, что освещал море огненным цветом ада. Волны поднимали меня над горизонтом. Я пытался обогнуть яхту. Ловя вздымающиеся гребни, я не терял надежды отыскать ее. Она исчезла. Словно растворилась во тьме и огненных отблесках. Вокруг было лишь взбесившееся море. Я терял силы. Я все еще кричал ее имя, звал на помощь. Схватился за принесенный с яхты ветром спасательный круг. Не знаю, сколько времени стихия продолжала эту игру. Каждой новой волной меня ударяло об алюминиевый корпус. Я не чувствовал боли. Во мне все еще играл морфин с адреналином.

– Ты ее не спас? – по щекам девушки скатывались серебристые слезы.

– Нет, – мои глаза стали мокрыми. – Ты даже не представляешь, сколько раз я винил себя. Лучше бы море забрало меня!

Она закрыла глаза, а слезы ручьем неслись вниз по лицу.

– Зря я тебе все это стал рассказывать, – я подошел к ней и погладил по плечу.

– Нет, это не ты. Сама просила, – она вытирала слезы. – Я сама настояла на этом, – ей наконец удалось побороть эти соленые капли, идущие от сердца человека. – Скажи мне, как ты сам уцелел?

– Меня откачали спасатели. Мы стояли на берегу, огражденном волнорезом. Яхта еще долго пылала, пока бригаде все-таки удалось подобраться к ней и потушить. Костер на воде к тому времени уже собрал на берегу кучу зевак. Свет в окнах домов, укрывшихся на склоне горы, означал, что люди наблюдают за всем этим. Несколько недель опытные команды водолазов, спасателей и полицейских обыскивали всю местность вокруг. Марина пропала без вести той мятежной ночью.

Валери тихонечко мотала головой, не веря всему только что услышанному, и, словно надеясь найти опровержение, заглянула в мои глаза. Стоявшие в них мужские слезы заверили ее в правдивости поведанного.

– Мне так жаль, – она с невероятной дружеской заботой обняла меня.

– Ничего, я с этим не первый месяц живу.

– Ты думаешь о ней?

– Постоянно, – прошептал я.

– Я уверена, она всегда подле тебя. Ты знаешь, даже в первый раз, когда я осталась одна в этой квартире, мне показалось, что кто-то есть рядом. Я думаю, это она – оберегает и тоскует по тебе.

– Ты даже не представляешь, как по ней тоскую я. Я не мог есть, пить, спать. Мне хотелось прыгнуть с обрыва в то самое море. Я думал, что, разделив одни и те же волны на двоих, мне станет легче.

– Ты пытался покончить с собой?

Я молчал. Она повторила вопрос.

– Да, тот самый мужчина, который сейчас перед тобой, провел несколько недель в инвалидной коляске.

– Как? – она была потрясена.

– Ты действительно хочешь знать?

– Да, абсолютно все.

– Море меня не приютило. Скалы не стерли в пыль. Врачи обследовали, провели нужные манипуляции, прописали обезболивающее и поставили на два колеса.

– Володя…

– Не стоит жалости, это излишне. Тем более жалости к человеку, по чьей вине погиб другой.

– Но ты не виноват? Ведь так, не виноват?

– Да, таково заключение экспертов. Но я-то знаю, что если бы в тот раз отказал, пристыдил ее, если бы как следует отругал и не поддался соблазну пойти за ней в мир морфия, мы смогли бы миновать этот шторм.

– А как же вам дали разрешение выйти в море?

– Шторм был внезапным. Быстрым и неожиданным. Никто не ждал его. В регионе Амальфи стечение ветров не часто приносит морские бури. Если же они и возникают, то быстро зарождаются и быстро проходят. Но сколько нужно времени стихии, дабы погубить человека? Всего пустяк. Человека сломать можно довольно быстро, но на его чувства и века может не хватить.

– Ее потом нашли?

– Нет.

– Как нет?

– Море скрыло все следы преступлений.

– Но в фильмах я видела, что волны выбрасывают людей на берег.

– Валери, это не фильм!

– Прости-прости, вот я глупая со своими комментариями.

– Местность обыскивали несколько раз. Она словно растворилась в море.

Валери сидела затаив дыхание. В ее глазах читалось сожаление, в моих сгорала скорбь. Она не знала, что сказать, а я сказал уж слишком много.

– Я знал, что не стоит поднимать эту тему.

– Нет, что ты… Просто, я не знала, что все так… – она подбирала слова.

– Да, любовь – это не всегда «жили они долго и счастливо».

– Но у вас ведь было свое «счастливо»?

– Да, мы были безумно счастливы вместе. Когда-то и ты обретешь человека, который сможет подарить тебе больше чем мир.

– Думаю, я такого человека уже встретила…

Произнесенные ею слова заставляли меня задуматься. Я вспомнил тот рисунок, где влюблённой парой она изобразила себя и меня. Вот здесь я-то и вздумал все прояснить, но Валери продолжила:

– Я думаю, Влад все-таки мог бы сделать меня счастливой.

– Так позволь ему это. Не закрывайся в себе, а просто люби – ведь каждый прожитый день без любви потрачен зря.

– Вова, я очень хочу узнать больше о вас с Мариной.

– Я тебе как-нибудь расскажу, но пока что езжай встречать родителей, они, наверное, уже приехали.

– Нет, обещали вернуться к семи. Но ты действительно прав, мне следует поторопиться.

Валери взяла собранный рюкзак с вещами и попрощалась со мной, бросив женское:

– Не грусти.

А для меня не было дня без грусти. Без памяти о женщине, которую люблю.

Я храню ее в каждом дне, в каждом вздохе…

Глава VI

II

– Какая красивая девушка, а как похожа на свою бабушку!

– Здравствуйте, – Валери остановилась, пытаясь разглядеть в пожилой женщине знакомую, но никак не могла припомнить ее. – Мы знакомы?

Галина Олеговна поправила свой золотистый шарф:

– Как же, где мои манеры: я старая подруга твоей бабули, Галина Олеговна.

– Очень приятно, я Валери.

– Ты, наверное, к Владимиру?

– Да.

– А я смотрю, что за молодая девочка всю прошлую неделю к нам бегает. Думаю, возможно, какая-то новая семья заселилась в наш подъезд. Навела справки – все сожители на месте. А теперь я вижу, ты же вылитая копия своей бабули в молодости: такие же шикарные русые волосы, фигурка, аккуратненькие черты лица – одним словом, красавица.

– Спасибо вам, – застенчиво ответила Валери.

– Присядь со мной на пять минут, хочу разглядеть тебя и поговорить. Как же вы похожи, как похожи! – она восторгалась сходством поколений. – Скажи мне, как твои успехи в рисовании? Мне бабушка сказала, что ты хочешь поступать в Академию художеств.

– Да, верно, – Валери присела на лавочку во дворе. – Успехи потихоньку.

– А Владимир чему-то толковому учит?

– Да, он очень хороший учитель.

Старая женщина всплеснула руками:

– Как я рада! Ах как я рада! Это ведь я нашла его и посоветовала твоей бабуле. Надеюсь, он передаст тебе все свои знания. Я видела его картины, очень красивые. Немного, конечно, пессимистичные, но стоящие.

– Да, мне безумно нравится его способность угадывать с палитрой цветовых решений.

– И как часто вы занимаетесь с Вовой?

– Ну раз или два в неделю, – Валери почувствовала себя, словно на допросе у директора школы. Она не часто попадала в перипетии школьных историй, но пару раз ей доводилось беседовать с директором по поводу собственного поведения и поведения ее друзей. – А долго вы знакомы с моей бабушкой? – Валерия решила взять инициативу вопросов в свои руки и не ошиблась.

Галина Олеговна минут десять рассказывала о том, как они познакомились с ее бабушкой. Как дружили. В театр на двойные свидания вместе ходили. Как она поддерживала свою подругу, когда та забеременела мамой Валери.

– Твоя бабушка – замечательная женщина, – резюмировала Галина Олеговна. – Вижу, что и внучка у нее растет достойная.

– Спасибо вам на добром слове еще раз. Увы, мне пора бежать – не хорошо опаздывать на занятие.

– Ах да, конечно-конечно, ступай-ступай. Я, между прочим, живу на первом этаже в квартире номер три. И если у тебя будет время или желание наведаться ко мне, всегда рада. Угощу тебя вареньем с чаем и историями нашей с твоей бабушкой молодости, – Галина Олеговна посмотрела вдаль, словно пролистывая книгу воспоминаний, и поправила свой идеально завязанный шарфик.

– Спасибо большое. Обязательно зайду к вам в гости. До свиданья! – Валери распрощалась с новой знакомой и поторопилась к Вове.

– Здравствуй.

– Привет.

– Я как раз приготовил утку, присоединишься?

– Ты приготовил полноценный обед? Вау, я удивлена.

– Не нужно сарказма, проходи.

На кухне уже был накрыт стол на двоих. Бутылка вина и салат.

– Прям не хватает свеч для полной романтики, – подстегнула Валери.

– И не говори… – Володя достал из духовки румяную утку, фаршированную яблоками, и запеченный картофель.

– Пахнет очень и очень вкусно. Давай-ка ее сюда!

– Руки мыли?

– Сейчас, – Валери вскочила со стула и, вернувшись из ванной комнаты, принялась за аппетитный кусок мяса с картофелем, оказавшиеся на ее тарелке.

– Вина?

– Конечно. У меня есть тост.

– Ты ведь знаешь, я в этом не участвую.

– Ты можешь не участвовать, но выслушать меня придется. Так вот, я хочу пожелать тебе радости. Ты невероятно добрый и заботливый мужчина. У тебя еще полжизни впереди, и я хочу, чтобы эта половина жизни была наполнена лишь счастьем! Ты достаточно настрадался и достоин лучшего. Более того, я знаю, что и Марина хотела бы, чтобы ты был счастлив. Потому я пью за твое счастье! – Валери пригубила вино. Вова подождал с мгновенье, словно думая о чем-то, глядя в лицо девушки напротив, а затем последовал ее примеру и выпил свое вино.

– Спасибо.

– Я действительно хочу, чтобы ты был счастлив, ваша история меня безумно сильно растрогала, я всю неделю прокручивала в голове эти события. Я проводила параллели с твоим состоянием и более чем уверена, что тот Вова, которого я знаю, это не тот Вова, которого знала Марина.

Разговор был прерван звонком в дверь.

– Ты кого-то еще ждешь?

– Если я и жду кого-то, так это ее, – он налил себе еще вина и ушел открывать дверь нежданным гостям.

– Здравствуй.

– Здравствуйте. Проходите, пожалуйста.

Валери обернулась на голос мужчин.

– Валери, познакомься, это Геннадий Васильевич, очень талантливый художник и мудрейший человек.

– Геннадий Васильевич, это моя ученица Валерия.

Валери поднялась со стула и протянула руку пожилому мужчине:

– Очень приятно.

– Взаимно. А я вас помню, вы частенько проходите мимо наших торговых рядов на Андреевском, разглядывая картины. Интересуетесь живописью?

– Очень! Хочу связать свою жизнь с искусством.

– Это весьма интересный выбор для современной молодой девушки, – одобряюще поддержал Геннадий Васильевич. – Мне очень неудобно, что я так без приглашения явился и потревожил вас. Я просто хотел убедиться, что с тобой, Володя, все в порядке. Ты давно не приходил на Спуск, я думал, может, тебе не здоровится или нужна помощь с управляющей ЖЭКа, – мужчины рассмеялись.

– Спасибо, Геннадий Васильевич, – Володя пожал ему руку, – как видите, со мной все в порядке. Я обучаю молодежь тому, что сам знаю. Да и помимо этого, послушав слова, сказанные вами, понял, что не смогу сейчас расстаться со своими семью картинами.

– Что ж, вижу, с тобой все хорошо, рад знать, что ты в хорошем расположении духа, – пожилой мужчина развернулся к Валерии спиной, думая распрощаться и оставить учителя и ученицу вдвоем, но она вмешалась в ход событий:

– Мы будем очень рады, если вы с нами пообедаете.

– Да, отличная идея, останьтесь с нами на часок, – поддержал Вова.

– Спасибо за предложение, пахнет очень ароматно. Это, Володя, ты сам приготовил или эксплуатируешь детский труд?

– Сам.

– Что же, тогда с радостью останусь с вами. Все равно сегодня торговля не идет.

– Проходите к столу, – Володя вышел из кухни и вернулся с креслом. – Увы, поскольку гостей я не принимаю, даже нет третьего стула. Но думаю, на кресле вам будет весьма удобно.

– Спасибо, Вова.

Валери подсуетилась и поставила дополнительные приборы. Как только все уселись за стол и принялись пробовать духмяную утку, раздался еще один звонок в дверь.

– Я вижу, ты весьма популярен, Вова.

– Нет, Геннадий Васильевич, просто, видимо, вся округа сходится на запах его утки, – похвалила Валери.

– Надеюсь, это не управляющая ЖЭКом, – Вова поднялся из-за стола и ушел открывать дверь очередному гостю.

– А вы, Валерия, учитесь в школе еще?

– Да, это мой выпускной класс.

– Золотая пора. Наверняка все мальчишки в вас влюблены?

– Не то чтобы все… – скромно возразила Валери.

– Красивая девушка с талантом. Что может быть прекрасней? Расскажите мне, почему вы выбрали этот род деятельности?

– Во мне есть нужные задатки, и к этой деятельности я чувствую наибольшее влечение.

– Да, это очень хорошо. В нашем деле не хватает молодых дарований. Я, конечно, еще не видел ваших работ, но если Владимир взялся за обучение, значит вы действительно многообещающая девушка.

– Спасибо.

– Честно говоря, он никого не обучал до вас. Весьма замкнутый тип. Сумели найти с ним общий язык?

– Он мне очень нравится. Конечно, немного зажат, но я чувствую, что расту с каждым последующим уроком.

– После такого, что ему довелось пережить, – не каждый может быстро прийти в себя. Но я очень надеюсь, ему это удастся. По крайней мере, сейчас я вижу, что он даже готовит еду.

– Очень, кстати, вкусную, – Валери облизала пальчики.

– Так, прекращайте сплетничать обо мне и знакомьтесь с нашей новой гостьей. Галина Олеговна, подруга моих родителей, царство им небесное. Я уговорил ее присоединиться к нашей трапезе. Сейчас принесу еще одно кресло.

– Прошу прощения, что вот так вот заявилась. Я хочу передать внучкой маленький подарочек моей дорогой подруге, – старушка протянула девушке упакованный в прозрачный кулек шарфик.

– Какой красивый, – с восторгом отозвалась внучка. – Спасибо, обязательно передам. Думаю, бабуле он непременно понравится.

– Присаживайтесь, – Геннадий Васильевич уступил пожилой даме свое кресло. – Меня зовут Геннадий, Геннадий Васильевич, – он протянул ей руку, расплывшись в приветливой улыбке.

– Очень приятно, я Галя, Галина Олеговна, – она робко ответила на рукопожатие и, словно в смущении, стала нервно поправлять бантик на своем шарфе. – Не стоит волнений, сейчас Вовочка принесет мне еще один стул.

– Очень красивый, – отметил седовласый кавалер шарф дамы.

– Благодарю, – щеки Галины Олеговны набрались румянцем, она словно помолодела на глазах. – А вот и Вовочка.

Вова усадил гостью напротив Геннадия Васильевича. Валери позаботилась обо всем остальном для обеденной трапезы.

– Вовочка, ты сам приготовил?

– Да.

– Ну я поражена! Очень, ну очень вкусная утка. Дашь рецепт?

– Да, рецепт очень прост, ему меня научила моя покойная жена.

– Ах Мариночка… Сколько лет прошло, как она оставила нас… Какой же замечательной она была…

– А вы с ней тоже были знакомы?

– Конечно, деточка. Я наблюдала эту пару несколько лет, когда они гостили или наведывались к родителям Вовочки.

На миг за столом воцарилось молчание. Владимир, словно отпуская тяжесть, медленно вздохнул. Гости поникли во взглядах. Галина Олеговна оборвала минуту молчания:

– А чем вы занимаетесь? – обратилась она к Геннадию Васильевичу.

– Я художник.

«Этого еще не хватало, еще один», – про себя подумала Галина Олеговна, а вслух произнесла:

– Надо же, как интересно! Выходит все здесь, помимо меня, художники. А я думала, нынче модно быть банкиром или компьютерщиком.

– Галина Олеговна, вы весьма правы, но не всем же быть банкирами и компьютерщиками, – возразил Геннадий Васильевич.

– Конечно-конечно. Я всегда считала, что искусство спасет мир. Вы не могли бы быть столь любезны и подать мне салат, пожалуйста.

– Да, конечно.

Валери и Вова наблюдали за ходом беседы и заметили зародившуюся симпатию между двумя пожилыми людьми. Галина Олеговна внимательно, почти что с восторгом, слушала рассказы Геннадия о картинах и художниках, а он не мог отвести взгляда от собеседницы, вызывая на ее щеках вспышки румянца с каждым своим обращением.

Вова закрыл за гостями дверь. Валери тем временем мыла посуду.

– Не могу поверить, что это закончилось. Дай им волю, они могли бы говорить недели напролет друг с другом.

– Да, а как смешно было, когда Галина Олеговна каждый раз передергивала свой шарфик и застенчиво «ну что вы, Геннадий Василевич, ну что вы», прям само кокетство, – согласилась с ним Валери.

– Да уж, они определенно друг другу понравились.

– Но это ведь замечательно, что в их-то возрасте они оставляют место для симпатий. Как ты думаешь, из этого что-то может получиться?

– Что, к примеру?

– Глупенький, ну любовь.

– Ха-ха. Не знаю даже.

– Тогда я знаю. Вернее, вижу – они очень подходят друг другу. И представляешь, если твоя утка станет предлогом их свадьбы?! Вот это мы будем смеяться!

– Да, иногда судьба преподносит нам очень интересные встречи.

– Вот прям, как наша с тобой, – Валери протерла насухо последнюю тарелку и спрятала в шкафчик.

– Валери, что ты имеешь в виду?

Валери посмотрела на Вову и заметила легкую нервность и мятежность.

– Ты можешь стать человеком, предрешившим мою судьбу.

Вова сел на стул.

– Посуди сам, наши с тобой уроки служат моему вдохновению и мастерству, и возможно, спустя несколько лет я стану очень известной художницей, разъезжающей по всему миру и коллекционирующей шедевры современного искусства. Нет! Наоборот! Самые богатые люди всего мира будут стоять в очереди за моими шедеврами в списках «Сотбис». Как тебе?

– Значит, вот она – твоя мечта?

– Да. И когда я ее осуществлю, не бойся, о тебе не забуду. Мы будем попивать вместе чай у меня в картинной галерее, где-нибудь на втором этаже моего собственного замка.

– И сколько же лет тогда мне будет?

– Ну я не знаю. Может, сто?

Они рассмеялись.

– Тогда есть повод подождать.

– Ну, главное – это трудиться и всегда совершенствоваться, верно? Это мы собственно и делаем с тобой.

– Да, труд и самосовершенствование очень важны, в союзе они могут привести тебя к твоей мечте. Но еще важнее твои мысли и цели. Пока ты держишь на горизонте свою мечту, действуешь, безоговорочно стремясь к ней, думаешь и наслаждаешься ею, словно она уже свершилась, – ты сможешь превратить даже самую дерзкую фантазию в реальность.

– Значит, мне недостаточно просто каждый день рисовать и брать уроки? – удивилась Валери.

– Нет. Недостаточно. Можно каждый день рисовать, учиться и прожить обыкновенную жизнь – скажем, преподавателя или никому не известного художника. Понимаешь, о чем я говорю?

– Кажется, да.

– Вот-вот. А сейчас пойдем трудиться, – Вова оторвался от стула и позвал девчонку за собой.

Валери догнала его в мастерской. Пока он раскладывал мольберт и все необходимое, она задала ему вопрос, ответ на который не могла даже предположить:

– Вова, а какая твоя мечта?

Вова прекратил суетиться. Застыл, лишь повернул голову в сторону расставленных картин.

– У меня больше нет мечты, – низким голосом ответил он.

– Как нет мечты? Не может такого быть! Я не знаю ни одного человека без мечты! – возразила Валери.

– Теперь знаешь.

– Нет, я не принимаю твой ответ. Подумай хорошенько. Вспомни, о чем ты мечтал. Ведь ты же мечтал, Вова. Ты не мог жить без стремлений к заветному!

– Хорошо, я скажу тебе, о чем мечтаю, только обещай тогда отцепиться от меня.

Валери села стройненько за стол, продемонстрировав полное внимание.

– Я мечтаю лишь о том, чтобы когда-нибудь встретиться с ней.

– С Мариной?

– Да.

Тонкие брови ученицы поднялись и опустились от непонимания.

– Но… но ведь это… Это невозможно, – тихо произнесла она, боясь расстроить своего друга.

– Вот поэтому у меня нет мечты в том смысле слова, который подразумевают прочие люди. Ведь мечтая, они, пусть и сильно сомневаются, но все же надеются. Я же, мечтая, не надеюсь. Потому и мечтаниям не часто отдаюсь.

– Но что если она жива? – в ее глазах загорелся огонь идеи. – Что если она выжила в той катастрофе?

– Валери, это невозможно!

– Но ты ведь сам говорил, что ее тело не нашли?!

– Прошу тебя, прекрати, – Вова закрыл глаза и сделал полный вдох. – Мне все еще больно вспоминать о том дне.

– Прости.

– Бери карандаши – будем рисовать.

– Вова, после того ты возвращался в Амальфи?

– Нет.

– И ни разу не хотел?

– Я несколько недель провел у берега катастрофы. Крутя руками колеса инвалидного кресла, я много дней просидел на берегу моря, отобравшего ее у меня.

– А после возвращения в Киев тебя никогда не посещала идея поехать туда снова?

– Зачем, Валери? Чтобы еще раз отдаться своему бессилию? Чтобы в который раз терзать себя за все? Чтобы ходить улицами, где нас было двое? Чтобы дышать воспоминаниями, от которых мне и так не спрятаться, не скрыться?!

– Значит, ты не хотел. Я не могу поверить, ты так ее любил, но так быстро сдался. Тебе сказали, что ее тело не нашли, – и ты отрекся.

– Тебе легко осуждать со стороны. Ты не знаешь, каково это терять любимых людей. Ты не знаешь, каково это терять себя вслед за ними.

– Я просто…

Вова перебил Валери, поднявшись из-за стола и схватив пачку сигарет.

– Валери, думаю, тебе следует оставить меня одного.

Валерия виновато встала и ушла в холл. Накинула верхнюю одежду и, осознавая свою нетактичность, попыталась извиниться.

Он не стал ее слушать и, перебив на полуслове, пообещал перезвонить. Его голос звучал отстраненно и холодно.

Валери закрыла за собой дверь. Она проскользнула мимо сидящих на лавочке пожилых знакомых. Геннадий Васильевич взглядом, переполненным нежности, полностью захватил внимание Галины Олеговны, которая непривычно для нее самой молчала, сосредоточенно слушая собеседника.

В жизни нет ничего таинственней и загадочней мечты. Именно мечты движут людьми. Они заставляют нас просыпаться каждый день и засыпать ночью с чувством выполненного долга. Они определяют наше прошлое, настоящее и будущее. Именно мечты движут нашим развитием, заставляя вращаться этот маленький голубой шарик Земля.

Не каждый из нас ясно и вовремя может определить свою мечту. Мы теряемся в своих и чужих желаниях, порывах и страхах. Они затмевают наш Эверест, сбивают с ног, уносят на ложные пути. И лишь понимание своего предназначения в сочетании с верой и дерзостью способно вернуть нас на путь к взлелеянным вершинам.

Но что происходит с нами, стоит лишь отклониться или потерять из виду свою мечту? Мы растворяемся в суете ненужных дел, прожигая жизнь свою. Мы забываемся в кругу людей, но не живем вовсю. А иногда, закрывшись в одиночестве своем, мы ищем извинения и оправдания всем тем растерянным часам и дням, что повлекли за собой несбыточность желаний.

– Алло. Привет, Валери. Прости, что я позавчера так себя повел. Я уже оставил у тебя в телефоне несколько пропущенных звонков, а сейчас надеюсь, что ты прослушаешь это голосовое сообщение и поймешь меня. Где-то ты права, страхи и инстинкты самосохранения отбрасывали мысли о возвращении в Италию и возобновлении хоть какого-нибудь поиска. Я действительно смерился с утратой Марины. Так поступают люди не от слабости, а от беспомощности своей. Для того чтобы возвращаться в те места, где мы были счастливы с ней, мне не обязательно покупать билет на самолет, ведь у меня есть память и мои воспоминания. Мне кажется, что они всегда будут со мной, пусть даже я буду стареньким дедушкой-склеротиком. Валери, позвони мне, пожалуйста.

– Валери, прекрати обижаться, возьми трубку. Я ведь уже извинился. Неужели мы пропустим урок на этой неделе?

– Валери, ты совсем мне не отвечаешь. Надеюсь, с тобой все в порядке? Вот уже почти что неделю ты игнорируешь мои звонки и сообщения на автоответчике. Хочу, чтобы ты знала, как бы странно это ни прозвучало, что я соскучился по тебе. Набери меня.

– Алло. Привет, Вова.

– Валери? Рад тебя слышать.

– Ты не мог бы открыть мне свою дверь, а то я устала стучать?

Вова впустил девушку.

– Вот это у тебя накурено!

– И тебе привет. Вообще-то я… А что ты здесь делаешь?

– Пришла к тебе на занятие. Я уже стучу минут так пять. Видимо, у тебя что-то со звонком.

– Да, его тоже отключили за неуплату. Я был в спальне, потому и не слышал твой стук. Но ты разувайся и проходи. Я, конечно, не совсем уверен, как мы при свечах сможем с тобой заниматься, но ведь люди как-то это делали до изобретения лампочки.

Они прошли в мастерскую, лучи заходящего солнцаукрадкой пробирались в комнату, оставляя полосы света на обоях.

– Ты обижалась на меня?

– Совсем чуток, пока не поняла, в чем дело.

– В чем же?

– Все очень просто. Ты любишь женщину, которой нет. Иногда ты все еще винишь себя за утрату, за бездействие или бессилие. Но на самом деле всем распорядился Его Величество Случай. Он распорядился вашими судьбами. Ведь подумай сам, если бы вы в тот вечер остались в гостинице, не отправились в море… Если бы о шторме вы знали или предчувствовали заранее… Если бы Марине не вздумалось играть с морфином… Возможно, все произошло бы по-другому.

– Слишком много «если бы».

– Да, но все произошло так, как произошло. Ты не можешь быть уверен в том, что случись бы иначе – сегодня вы были бы вместе. Тем более ты не можешь винить себя за случившееся и взращивать глупые мысли о самоубийстве.

– Ну с последним я покончил еще в Италии.

– Да. Но все же в себе, помимо любви и памяти к ней, ты держишь вину. Она сковывает тебя, разрушая жизнь.

Вова сидел оторопев, он не ожидал, что эта совсем еще юная девушка умеет так глубоко рассуждать о человеческих судьбах.

– Ты знаешь, моя бабушка учит меня, что иногда то, что происходит в твоей жизни, нужно просто принять как должное, смириться и жить дальше. Так вот, и для тебя пришло время жить дальше. Я видела, как ты страдаешь, вспоминая о былом. В то же время я видела, как твои глаза и слова наполняются теплотой, когда ты говоришь о своей жене. Но, Вова, ты не можешь жить в прошлом. Неужели за все эти годы ты этого не понял?!

– Нет.

– Возможно, ты не заметил то сострадание, которое проявляли за ужином к тебе Галина Олеговна и Геннадий Васильевич. Неужели ты этого хочешь? Всего-то быть объектом чужого сострадания?

– Нет, мне не нужно чье-то сострадание, но еще больше мне не нужны чужие советы, Валери.

– Хорошо, тогда ответь мне. Разве это твой выбор – отреченная жизнь без места для мечты?

Владимир молчал.

– Я знаю, ты не воспринимаешь меня всерьез. Я знаю, что мои слова разобьются о стены твоей боли или просто пройдут мимо твоих ушей. Да и что известно семнадцатилетней девушке о любви и жизни?! Пусть. Но я хочу, чтобы ты знал лишь одно. Ты достоин жить. Жить не одним лишь прошлым. Жить, чтобы чувствовать весеннее тепло, чтобы заботиться о ком-то, чтобы радоваться, чтобы быть счастливым.

– Но что если я и так счастлив?!

– Если бы ты был счастлив, ты бы не закрывался от всего мира за четырьмя стенами. Ты бы творил и развивал свой гений. Если бы ты был счастлив, ты бы не возвращался в холодный дом. Ты бы не скрывался от сегодняшнего дня за днем вчерашним.

– Валери, я очень признателен тебе за твои старания донести до меня другое виденье моей жизни, но…

Валери перебила его, достав из своей сумки конверт и положив его на стол пред Вовой.

– Вот возьми.

– Что это?

– Это билет в твое прошлое и обратно.

Вова с непониманием открыл конверт.

– Два авиабилета на мое имя. Неаполь?!

– Да.

– Откуда ты узнала мое полное имя?

– Ну, мир не без добрых людей.

– Вижу, Галина Олеговна и вовсе не умеет держать язык за зубами. Может, объяснишь, что здесь происходит? – он сложил билеты обратно в конверт и отодвинул его к Валерии.

– Это мой подарок тебе.

– Зачем и в честь чего?

– Считай это благодарностью за то, что ты помог мне открыть мои таланты.

– Не понимаю, что все это значит?

– Это значит, что поскольку мы хорошие друзья и ты мне помог обрести себя, я могу сделать то же самое для тебя. Вскоре ты отправишься в Неаполь, а затем в Амальфи, чтобы разобраться со страхами и вернуть мечту.

– О чем ты говоришь? Я никуда не полечу! Какие мечты?! За чьи деньги и как ты достала эти билеты?! – Вова сорвался с места и закурил.

– Успокойся. Это твой шанс встретиться с Мариной. Ты должен понять, что время идет и тебе следует жить дальше. Жить, а не просто быть. Я думаю, это поездка пойдет тебе на пользу. Возможно, там ты сможешь в себе толком разобраться и окончательно перевернуть горькие страницы своей жизни. Деньги на билеты я достала от продажи моей первой картины. И поверь, я уж очень обижусь, если ты отвергнешь мой подарок.

Замешательству Вовы не было предела, он придвинул конверт обратно, потушил сигарету и молча глянул на билеты.

– Я знаю, что у тебя совсем нет денег, а того, что я плачу за уроки, тебе едва хватит, чтобы покрыть долги. Потому я прошу тебя взять от меня еще кое-что.

Валери полезла в сумочку.

– Вот возьми. Это мои карманные сбережения, – она протянула деньги. – Конечно, на пятизвездочный отель, в которых в свое время ты привык останавливаться, здесь не хватит, но этих денег будет вполне достаточно, чтобы оплатить дешевенькую гостиницу или гостевой дом.

– Валери, спасибо, – Вова поднялся и обнял девчонку.

– Тебе действительно удалось продать свою первую картину?

– Да.

– И кто же ее купил?

– Геннадий Васильевич. Он оценил ее, но очень удивился, когда я рассказала, почему ее продаю. Теперь она красуется на его лотке.

– Влип старик, – Валери смеялась, не в силах отвести взгляд от своего милого друга.

Он понимал, какого хорошего товарища ему послала судьба, а она, застыв в мужских объятиях, чувствовала невероятное тепло, которое ни с чем было не спутать.

Глава IX

«Дорогая Валери. Мой самолет собирается оторваться от земли, на экранах уже загорелось табло „Застегнуть ремни“, и я, кажется, готов заглянуть в самую гущу своего прошлого. Даже сейчас не совсем понимаю, зачем я согласился на эту авантюру. Видимо, где-то тебе удалось меня переубедить. Надеюсь, эта поездка даст мне ответ на вопрос, куда двигаться дальше. Зато сейчас я точно знаю, что ты движешься в верном направлении. До сих пор не могу поверить, что тебе удалось хорошо продать свою первую серьёзную художественную работу. Пожелай мне удачи и пообещай самостоятельно изучить материал о портретном рисунке. P. S. Буду скучать. Вова».

Я отправил сообщение, и бортпроводник попросил меня выключить телефон, так как самолет идет на взлет. Уже через десять минут белые крылья этой махины рассекали облака на пути к городу моей пережитой боли.

Неаполь встретил меня утренним туманом. Покинув аэропорт, я понятия не имел, что делать дальше. На минуту даже возникло желание просто развернуться и улететь обратно. Но приведя хоть немного в порядок мысли, я покатил маленький черный чемодан по мостовой припортовых улиц южной столицы Италии. Навстречу мне шли люди в деловых костюмах. Утренние торгаши завлекали проснувшихся прохожих к покупке мелкого ширпотреба. Африканские эмигранты подозрительно слонялись из угла в угол. Колеса машин раздавали громкий шум, гоняя по избитым улицам города. С Корсо Умберто я повернул в сторону порта, откуда дул свежий морской ветер. Вот еще чуть-чуть – и я уже вижу море. Сегодня оно спокойное. Только сейчас я стал понимать, насколько сильно мое отвращение к нему. Достигнув портового причала, я задержался здесь на минутку. Оглядел весь горизонт: за равнодушно медлительными кораблями виднелась белая полоса, там рождалось солнце. Оно наверняка уже было над нами, просто густой туман не давал ему коснуться улиц.

Слева от меня, вдали за серыми домами, спал Везувий. Если бы я не знал, что это и есть тот некогда ярый вулкан, то не смог бы сейчас разглядеть его очертания. Он словно был окутан крепким сном, давая людям возможность жить и сохраняя страх перед Его Величеством. С другой стороны, в конце портовой части города, на мысе раскинулась Кастель-дель-Ово – средневековая крепость, бережно хранящая секреты своих героев.

Ко мне подошел какой-то итальянец и стал было что-то спрашивать, но как только я дал понять, что мой итальянский словарный запас – это ровно десять слов, и предложил изъясняться на английском, он со своим «скузи-скузи» быстренько убрался от меня. А я пошел дальше.

Было бы хорошо поймать такси, но до Сорренто от Неаполя около шестидесяти километров хода, и такси влетело бы мне в копеечку. А у меня на все про все меньше сто двадцати евро, и за эти деньги нужно прожить неделю. Хорошо, что туристический сезон не в самом разгаре, а это значит, если повезет, можно снять на месте какой-нибудь хостел за приемлемую сумму. Во всяком случае таковы были мои надежды.

В метрах двухстах от меня откуда ни возьмись появилась толпа кричащих что-то и подгоняющих друг друга на итальянском языке людей. Это паром привез пассажиров на работу в Неаполь. Я подошел ближе к судну и увидел ржавую табличку «Сорренто». Узнал стоимость и, убедившись, что это всего несколько евро, понял – как раз то, что мне нужно. Уже через полчаса наш паром, фыркая маслом и парами бензина, затерялся в белом тумане в Тирренском море.

Пять лет назад, словно пять минут спустя: я стоял на палубе корабля и приходил в чувства. В середине меня просыпалось равнодушие. Я все еще не понимал, куда иду и зачем мне это. Прямо по курсу виднелся обрывистый берег Сорренто.

Погрузившись в потрёпанный междугородний автобус и заплатив сущие копейки, я с шиком отправился на побережье Амальфи. Это была той же красоты земля, с ласкающими взгляд морскими пейзажами, чудесными террасами, окружающими все побережье лимонными и апельсиновыми деревьями, но несущая в себе уже совсем иные чувства.

Водитель уведомил пассажиров, что следующая остановка Piaza Flavio Gioia – это конечная. Вслед за другими я вывалился из душного автобуса и на минуту замер на месте. Со скал срывались гущи облаков, а с другой стороны расположилось серое море. Перед глазами, всего-то в двух шагах от меня стояла… Марина.

Она была все так же молода и красива. Ветер играл с ее волосами, запутывая их в пряди, а зеленые глаза без следа удивления глядели на меня. Она прятала руки в рукава легкого свитера, а краешки губ приподнимались в легкой улыбке.

Марина совсем не изменилась. Словно наше расставание произошло всего лишь вчера. Словно и не было тех лет одиночества и небытия. По-прежнему знакомые ощущения моей души, все те же потные ладони, все тот же давно позабытый стук моего восторженного сердца.

– Уйди с дороги, осел! – выругался толстый водитель, выглядывая из по-женски красного фиата и бибикая со всей силы. – Че уставился?!

Он еще что-то кричал, мешая английские слова с итальянскими, до тех пор пока до меня не дошло, что я стою посреди дороги, а автобуса позади меня давно уже нет. Я прыгнул на тротуар и огляделся по сторонам.

– Привет, – прошептал я еле слышно.

– Привет. Пойдем? – Марина повернулась ко мне спиной, глядя себе под ноги и спрятав рукава в карманы джинсов, она медленно шла в сторону причала.

Я плелся за ней. Не веря своим глазам.

Мы шли в тишине. Я волочил за собой маленький чемодан и глядел на нее, как на чудо. Она же ни разу не подняла и взгляда на меня. Мы остановились на краю одинокого пирса.

– И как ты без меня?

– Как я без тебя?! Да я сходил с ума! Я ни минуты не прекращал думать о тебе. Я просыпался в холодном поту, теряя тебя в своих ночных кошмарах. Мои дни без тебя выпали из жизни. Я едва не покончил с собой. И ты спрашиваешь, как я без тебя?! Где ты была все это время?! Почему не дала знать о себе?! Почему не позвонила?! Не позвала?! Почему бросила своих родителей, меня?! Почему, Марина, почему?!

– Я не бросала…

– Все же думали, что ты погибла!

– Так оно и было.

– Что? – я ударил себя по щеке. Надеялся, что боль меня протрезвит, и я проснусь. Но она стояла на расстоянии дыхания от меня. – Ради тебя я отказался от всего мира, а ты оставила меня одного в нем.

– Прости, прости меня, Вова. Я все еще люблю тебя. Люблю так же, как любила все эти годы. Прошу тебя – прости.

Я набрал полные легкие воздуха и затаил дыхание.

– Ты знаешь, не стоит извиняться, даже если бы мне пришлось ждать тебя всю жизнь, я бы ждал.

Мы опустились вниз на бетонные плиты, свесив ноги над водой.

– Мне не передать тебе, сколько раз я смотрел на дверь и надеялся, что ты без звонка войдешь. Сколько раз я просыпался ночью и искал тебя рукой на измятой постели. Сколько раз оглядывался на прохожих в надежде разглядеть тебя. Но каждый раз я понимал, что мне привиделось, я осознавал, что ты не обнимешь холодным будничным утром, не позвонишь в мою дверь…

Сейчас мне следовало умолкнуть и все позабыть. Все прошедшие годы заблуждений и самообмана. Все прожитые дни без нее, все часы горя и тоски. Я безумно хотел только одного – обнять эту женщину. Прижать к себе и крепко-крепко, не разжимая рук, зацеловать ее.

Почувствовав дрожь, током пробежавшую под сердцем, я медленно наклонился к Марине, положив свою руку на ее. Меня обдало холодом.

Вслед за нотками тока в моем теле небеса всколыхнулись от громовых раскатов. Ее образ вмиг растаял, и я понял, что моя рука касалась мокрой от морской воды бетонной плиты.

Я тут же подорвался с места. Оглянулся вокруг. В двухстах метрах никого не было. На моем лбу выступили капли пота. Я не мог поверить, что это был миф. Я пытался проснуться, но тщетно. Я закрывал и открывал глаза, но ничего не менялось. Я сходил с ума.

Капли пота смешались с каплями дождя. Я опустился на колени, легкий дождь моросью возвращал меня на этот свет. Я не мог остановить все те слезы, которые хранил в себе. Они сами собой начали убегать из моих глаз. Я был обессилен. Упал на бетон и, зажмурившись от капель дождя, ревел, взывая к серым небесам.

– За что?! За что мне это?!

Потерянная грань – между выдумкой и реальностью – обнажила во мне страх. Играющий в глупые игры мой собственный мозг приводил меня в бешенство. Меня терзала моя слабость от любви.

Смахивая следы дождя с лица, я покидал пирс, волоча одной рукой чемодан, а другой покуривая слегка намокшую сигарету. У меня не было ни гостиницы, ни друзей в этом чертовом городке. Я переждал противный дождь на автобусной остановке, с такими же застигнутыми врасплох погодой зеваками. Здесь же увидел потёртое объявление местного хостела, вот туда я и решил двигать.

Стуча своим чемоданом по брусчатке и ступая по лужам, я расспрашивал местных дорогу к хостелу. Он оказался близко. Поднявшись на два квартала вверх по склону, я очутился перед довольно потертым желтым зданием с красивой вывеской Хостел «Виктория». Я очень надеялся, что сегодня мне удастся остановиться у Виктории. И действительно, свободных номеров было много, поэтому я заселился в номер для четверых, заручившись обещанием приятной работницы ресепшена не подселять ко мне других путешественников.

Вопрос с ночлегом разрешился, оставалось найти, где поесть. Хотя я и не был особо голоден, в самолете перекусил разогретым авиазавтраком и чашкой кофе, но время близилось к обеду. Та же приятная девушка со стойки регистрации посоветовала мне закусочную за углом, куда я и отправился. Чашечка итальянского кофе и кусок посредственной пиццы обошлись мне в тройку евро – в целом довольно недорого.

Противный дождь быстро прошел. И уже через час-другой над городом воцарилось солнечное сияние. Остаток дня я провел шатаясь по Амальфи, то здесь, то там вспоминая Марину. Как мы дурачились, пачкая друг друга мороженым, а потом поцелуями, словно котята, вытирали друг дружку. Как она просила меня фотографировать ее около каждого столба, а потом мне приходилось вечерами удалять гигабайты не получившихся фотографий, чтобы освободить место для дня грядущего. Как мы вместе готовили пиццу в кафе, где гостеприимный хозяин настолько нас полюбил, что пригласил на кухню на свой мастер-класс. Как мы медленно распивали итальянское вино, валяясь на траве у акациевых деревьев.

Я был там, где остались наши дни, как нетронутый белый снег. Там я возвращался к ней, словно только вчера она сказала мне, что ничего менять не нужно и что эта любовь навсегда. Там она открыла для меня полную сущность мира любви.

Мои ноги наливались свинцом, мое сердце распадалось на куски, а мозг выдавал прерывистые картинки далекой памяти – я терял и вновь обретал ее.

Кто-то верит, что человеческие пути неизменны, словно орбиты планет, но я знаю, что сумей я предотвратить события одной ночи из жизни моей, я смог бы повернуть всю нашу судьбу в другое русло.

– Привет. Я соскучилась по тебе.

– Я хочу к тебе.

– Еще рано…

– Я не могу без тебя.

– Знай, я всегда с тобой, в горизонтах земли, в дуновении ветра, в каплях дождя, в тумане дней и звездах ночи.

– Я знаю, только мне этого мало. Скажи мне, где истинная ты, или забери с собой.

– Дорогой, просто не ищи, тебе меня не найти, еще не время.

– Когда?

Образ растворился в неизвестных мне лицах, потом я видел взлетающий самолет, бушующее море, горящие картины, а в конце ее смех. Ночь была полна тревожных снов, а последующий день полон воспоминаний о женщине, которую люблю.

Днем я слонялся по местам, которые когда-то существовали только для нас, а сейчас пустовали или служили убежищем перелетных птиц. Я без цели бродил по родным улицам, напоминающим призрачность моего существования. Я заглядывал в сады, дворы и на площади, то находя, то теряя образ единственной.

На ступеньках очередной лестницы у склона горы старая женщина, скрутившись пополам, просила милостыню. Я не смог пройти мимо, рука потянулась в пустой карман, потом в другой. Наконец, мне удалось отыскать пару центов, служивших сдачей за билет на паром. Я бросил эту мелочь в стальную чашку старухи. Она подняла на меня глаза, и я увидел старое, выжженное солнцем многих лет лицо, обрамленное седыми волосами и с отрешённым взглядом затянутых серой пеленой слепоты глаз. Услышав звон падения монет, старушка благодарным голосом вторила:

– Gracias.

Мои мысли перенеслись на сотни километров вдаль, на десятки часов обратно, в тот день, когда старая гадалка на Андреевском спуске несла свой бред. И только сейчас я понял, а ведь кое-что она угадала. Я нашел дорогу в прошлое, но смогу ли я отыскать путь в будущее.

Садившееся за горизонт солнце извещало о конце еще одного дня воспоминаний о былой любви. Решившись прикоснуться к воде, я спустился вниз к морю. Слабые волны ласкали галечный пляж. А в округе не было ни одной души, только редкий крик пролетающих над головой чаек мог перебить монолог моей души.

Я начну с банального «прости». Нет, пожалуй, начну с того, что не нахожу места себе. Нет, не то, не то… Все не то! Все не так! Стереть! Удалить! И выбросить навсегда! Мои глаза, мой рассудок, мое сердце не находят нужных слов. Не находят достойных оправданий моим ошибкам. Стереть! Удалить! И выбросить навсегда – меня! Человек, поднявший ввысь и сбросивший тебя в бездну. Человек, что стрелял прямо в сердце, без права на осечку. Человек, который погубил женщину, знающую чувства, что так чужды этому миру. Стереть! Удалить! И выбросить навсегда.

Виновен. Я никогда, слышишь, никогда не хотел так поступить с тобой! С той, которой ничего не нужно было, кроме тепла. Какой мир может быть мне в радость без тебя?! Без тебя единственной. Той, чью руку я готов держать вечность.

Виновен. Я каждый вечер остаюсь один и мечтаю о тебе. Мечтаю о том, что мы есть друг у друга. Вне зависимости от времени и места. Да, теперь мне остается только быть в одиночестве… и лишь мечтать. Сам виноват. Люди далекие мечты превращают в реальность. А я реальность превратил в мечту, такую далекую.

Виновен. Я каждый вечер буду приходить на все тот же пустынный пляж… Смотреть в бескрайнюю даль и останавливать свои глаза за секунду до слез… Я каждый вечер буду думать о тебе, о том, как находил и терял… О том, что ты больше не посмотришь в мои усталые глаза… О том, что не доверишь мне свои тайны, свои фильмы, свои прикосновения…

Виновен. Я рисую тебя на холстах и храню их за семью печатями. Я пишу тебе письма и оставляю их в черновиках, не зная твоего адреса.

Я буду думать о тебе даже в свои сорок, пятьдесят, сто. Даже когда ты забудешь, кто я, я все равно буду думать о тебе.

Виновен. Я каждый раз буду слушать ветер в надежде услышать тебя. И с терпением проигнорирую крики морских птиц, которые хором кричат: «Дай ей уйти». Я буду слушать волны, молящие не отпускать тебя, любимую.

Пусть грустит ночь, пусть дождем слез прольются звезды, оплакивая то, что я не смог уберечь тебя.

«Не отпускай ее», – шептали волны. «Дай ей уйти», – кричали чайки.

Марина, я все еще люблю тебя.

Так я разговаривал с Мариной, стоя на краю пустынного пляжа Амальфи, а после касался тяжелой головой подушки в пустой комнате хостела и, закрывая глаза, погружался в сон в надежде встретиться с ней там.

Утром я проснулся от храпа толстого мужика на соседней койке. Стрелки на моих наручных часах показывали полдень. Видимо, приятная девушка снизу не сдержала своего обещания. Но что поделаешь, бизнес есть бизнес. Спускаясь вниз за завтраком, я увидел, что сотрудница стойки регистрации сменилась и сейчас здесь стоял заросший черной бородой итальянский мачо. Поздоровавшись, я выскользнул в дверь. А вернувшись, решил подыскать себе новое жилье, увидев, как мой проснувшийся сосед развешивает свои постиранные носки по комнате.

Уладив все вопросы с менеджером хостела и оставив в камере хранения багаж, я отправился в город. Прошелся по набережной, где чудак дед интересным образом рыбачил без применения удочки, лишь прикармливая булкой рыбу и леской вылавливая добычу. Неподалеку я увидел табачный магазин, куда и поспешил, чтобы потратить четыре евро на пачку итальянских сигарет. Затянувшись одной, я расслабился. В голове всплыл минувший сон о Марине, но и он быстро улетучился, как только ноги привели меня к Grand Hotel Convento di Amalfi. В этом шикарном отеле когда-то мы наслаждались медовым месяцем. Некогда благодатный монастырь, превратившийся сегодня в гостиницу экстра-класса, стоит на вершине восьмидесятиметрового утеса, откуда открываются потрясающие виды на побережье Амальфи. Услужливый привратник открыл передо мною двери, и я окунулся в атмосферу праздника, который когда-то дарила судьба нам с Мариной.

– Что я могу для вас сделать? – с услужливой улыбкой спросила меня девушка в аккуратном костюме кофейного цвета.

– Я… Я хотел бы пообедать в вашем ресторане, – выкрутился я.

– Да, конечно, пройдемте со мной.

Она вела меня коридорами, которыми я не раз проходил в воспоминаниях. Я до сих пор помнил этот божественный вид на город с открытой террасы ресторана, где мы с Мариной так любили полакомиться вкусной рыбкой и вином.

– Желаете ли вы присесть у фонтана или на краю обрыва?

«На краю», – подумал я.

– У фонтана, – произнес.

Девушка проводила меня к столику на двоих у старинного фонтана, а официант тут же подоспел с меню.

– Приятного вам дня, – она улыбнулась и ушла.

Еще долго я просидел здесь, прежде чем сделать заказ. Я любовался Мариной, которая пять лет назад сидела со мной за ланчем и играла с мяукающими рядом котятами, периодически стаскивая для них со стола маленькие кусочки рыбки и светясь при этом от счастья. Я вспоминал, как отражались огоньки свечи в ее бокале вечернего вина. Как я держал ее ладонь. Как набрасывал свой пиджак на оголенные женские плечи, оберегая от ветра. Я вспоминал наши длинные разговоры в одном из самых красивых мест на земле. А после заказал бокал того же любимого Марининого вина и представил, что она все еще со мной.

Остаток дня я ходил по тем же местам и тропам, где когда-то ступали наши влюбленные сердца. Здесь все дышало моей Мариной. Каждый переулок, каждый дом напоминал мне о ней, вызывая чувство грусти и теплоты в душе. Неутомимо я взбирался на самые далекие скалы своих воспоминаний и срывался с них в реальность бытия.

Я не знаю, где живет она, но знаю точно лишь одно – ее образ сейчас здесь, со мной. Не важно, ночь это или день, рассвет или закат, она всегда со мной.

Как и обещал ей, я пришел к тому же пустынному пляжу, на разговор. Уселся на берегу и уставился на сменяющуюся череду слабых волн. Я смотрел, как за волной приходит новая волна. И понимал, что, наверное, вот она разгадка сущности человеческой жизни. Наш срок, как срок волн, – мизер по сравнению с океаном, по сравнению с вечностью. Наша жизнь, как волны, бывает спокойной и гладкой, а бывает штормящей и бушующей. Равно как накатывающие и уходящие волны, мы быстро влюбляемся, потом медленно отходим. Мы поднимаемся над другими, а потом точно так же падаем вниз. Сегодня мы в паршивом расположении духа, но завтра нас точно ждет отлив. Мы разбиваемся в одной любви и восстанавливаемся в другой. Мы яростно несемся куда-то, не зная зачем. Вокруг нас такие же волны, но мы и дальше одни. В целом нам кажется, что жизнь бурлит переменами, но на самом деле это все то же море, где за волной приходит новая волна и разница лишь во времени.

Я почувствовал пронизывающий холод в ногах. Вода настигла мою обувь и промочила насквозь. Я снял туфли, закатал штаны и босыми ногами остался в воде. Она была обжигающе холодной, и вряд ли нормальный человек стал бы купаться. Вдруг я заметил в десяти метрах от меня женщину в плавательной шапочке, ныряющую в ледяную воду. У меня у самого холодная дрожь пробежала по всему телу, и я непроизвольно сделал несколько шагов назад. Не желая и, наверное, сама того не подозревая, она приковала мой взгляд к себе. Мне нравилась ее дерзость и легкость, с которой она скользила по волнам. Так я и уставился на нее, не стесняясь и думая, что она вряд ли это заметит.

Выбегая из воды и потирая руки и плечи, она приказала мне подать полотенце. Я не совсем понял, о чем идет речь, но, повернув голову, увидел, что сижу как раз рядом с ее небрежно брошенными вещами. Я протянул ей белое полотенце.

– Спасибо.

– Вы русская? – удивился я.

– Вы тоже? – еще с большим удивлением спросила она. – Да чему здесь удивляться, этот берег Италии можно уже смело называть еще одной русской Турцией.

Женщина сняла шапочку, тщательно вытерлась и быстро прыгнула в голубые джинсы, надев поверху свободную кофту.

– Очень помогает держать тело и мысли в тонусе. Рискнете? – обратилась она ко мне.

– Нет.

– Меня зовут Александра.

– Я Вова.

Мы протянули друг другу руки, и я почувствовал, что ей все еще холодно.

– Вова ваше настоящее имя?

– Да, а что?

– Оно вам не идет?

– А какое идет?

– Не знаю, – она потянулась к своей сумке. – Поможете развести костер?

– Костер посреди пляжа? – удивился я.

– Да, а что?

– Ну не знаю, разве это не запрещено?

– Вова, вы давно из школы выпустились?

– Ну вообще-то лет так двадцать пять тому назад.

– Значит, я немного старше вас.

– Ну я не совсем уверен, – попытался было я ответить комплиментом на ее колкости.

– Спасибо. Будем считать ваш комплимент засчитанным.

Александра достала из сумки зажигательную смесь, бумагу и несколько заготовленных дровишек. Вид всего этого вызвал у меня ироническую улыбку и недоумение.

– И как давно женщины ходят на пляж со всем этим?

– Ну, обычные женщины, конечно, с собой не носят всю эту ерунду, но женщины, ищущие вдохновение, и не на такие причуды готовы.

– Вдохновение?

– Да, сама я писательница. Вернее, называю себя таковой, а сейчас работаю главным редактором одного из глянцевых журналов в Москве. А вы-то сами откуда?

– Из Киева.

Я наблюдал, как она пытается разжечь костер.

– У вас это очень профессионально получается.

– Спасибо, мне приходится много статей бездарных журналистов сжигать, и эта практика, видимо, дает о себе знать. Киев, значит. Люблю этот город. Совершенно спокойный, красивый, древний. Чем вы, Владимир, занимаетесь в Киеве?

– Я художник.

– Ох, как сексуально.

Я заулыбался.

– Не так сексуально, как вам это кажется.

– А давайте перейдем на ты, а то как-то действительно стала чувствовать себя старушкой, – она хлопнула в ладони. – Вуаля – костер готов!

Слабенький огонь прошелся по бумаге, и отчетливый дым, предвестник тепла, понесся вверх.

– Присаживайтесь, коллега. Поищем вдохновение вдвоем.

– Спасибо, но я его не ищу.

– Ну раз сами не ищете, тогда, возможно, просто мне поможете?

Я оставил туфли в стороне и присел напротив Александры, глядя на огонь.

– Не нужно смотреть на огонь – загрустите.

– А на что мне смотреть?

– На меня, если не запечалитесь еще больше, – по ее лицу скользнула мимолетная улыбка.

Я отвел глаза и увидел лейбл на полотенце женщины.

– Вы остановились в Convento di Amalfi?

– Да, компания оплатила. Тебе известен этот отель?

– Я гостил там со своей покойной женой.

Лицо Александры застыло, лишь глаза сверху донизу ходили по мне. В них крылось изучение и журналистская хватка. В словах прозвучало сожаление в мой адрес, но в них его совсем не было, лишь банальное любопытство. Видимо, подозревая, что я не стану делиться своими историями с едва знакомым человеком, Александра отпустила тему.

– А сейчас ты здесь для чего? Отдых?

– Нет, совсем нет.

– Вот и я бы по твоему виду этого не сказала.

– Я так устало выгляжу?

– Нет, но однозначно не похож на типичного туриста, обитающего в этих неаполитанских краях, – она протянула руки к огню.

– Я тоже потеряла мужа.

– Правда?

– Да, троих.

Мои глаза раскрылись от удивления.

– Первый ушел к паршивой блондинке, второй – к пламенной рыжей фурии, а третий оказался геем.

– Тогда наши потери разные.

– Я знаю, что не стоит лезть людям в душу, но разве когда-нибудь это остановит представителей моей профессии? Расскажите, Владимир, что стряслось? С вашей любимой что-то произошло на этой Ривьере?

– Вы словно в воду глядите.

– Такая моя работа. Но сейчас с тобой, Вова, обычный собеседник. И если тебе захочется рассказать мне, я всегда выслушаю, если нет, держи это при себе. Но знай, я не стану судить. А иногда людям необходимо выговориться. И чужим людям это сделать порой намного легче, нежели тем, кого знаешь десятки лет. Потому линия поддержки клиентов «Александра» открыта.

– Спасибо, но, боюсь, ваш сервис влетит мне в копеечку.

– Да что ты, с друзей я денег не беру.

– С друзей?

– Да, у тебя очень располагающие черты лица. К тому же мы разговариваем на одном языке и, похоже, вдвоем вдоволь настрадались от любви. Я, правда, с этим покончила давно, а ты?

– Наверное, я здесь, чтобы тоже с этим покончить.

– Вот оно что. Это место было особенным для вас?

– Да. Мы здесь провели самые счастливые часы нашей жизни и ее самые трагические минуты.

– Она утонула?

– Откуда вам известно?

– Я просто предположила.

Я охватил ее глубоким, изучающим взглядом.

– Но как это произошло? Она не умела плавать?

– Мы были на яхте довольно далеко от берега, внезапно разразился шторм, яхта загорелась, и огонь стал распространяться вокруг.

Брови женщины нахмурились, и ее лицо приобрело черты сыщика.

– От чего произошло возгорание?

– Скорее всего, замыкание.

– Скорее всего, что бы это значило?

– Таково было заключение следователя.

– Хорошо, я поняла. Яхта, наверное, была старенькой? Здесь полно таких корыт, которые если не развалятся, то вот-вот потонут.

– Нет, на самом деле эту яхту я купил новенькой, ей было меньше года.

– Вижу, Владимир, ты весьма успешен. Не каждый может себе позволить яхту. Здесь многие даже на катер будут годы копить.

Я пропустил этот комментарий мимо ушей.

– Ладно, не в этом суть, что же произошло? Спасаясь от огня, она прыгнула в воду?

– Да, я подозреваю это.

– Подожди, я не понимаю. Ты оставался на палубе и, зная, что она не умеет плавать, не прыгнул за ней?

– Я прыгнул, но ее в воде я не видел, я слышал крики о помощи, но не мог понять, то ли они шли с корабля, то ли с моря. И она умела плавать.

– Так что же случилось дальше?

– В море я нашел только ее рубашку, но самой Марины нигде не было.

– Она так и не появилась?

– Нет.

– А как ты спасся?

– Меня подобрала береговая охрана, весь город видел пылающий факел нашей яхты.

– Страшно… – на выдохе произнесла Александра.

– Да, очень страшно терять любимых.

– А вы были вдвоем на яхте?

– Да.

– Ты уверен?

– Александра, я сейчас чувствую себя, словно на допросе.

– Нет, нет. Я просто воссоздаю картинку этих событий в своем воображении, и у меня не хватает деталей.

– Да у меня у самого осталось много вопросов.

– К примеру?

– Как совершенно исправная яхта могла загореться?

– Ты подавал иск на компанию-производителя?

– Да, судебное слушанье состоялось спустя пять месяцев. Суд признал отсутствие состава преступления.

– Я бы их на кол посадила. Как это нет состава преступления?! Ты знаешь, сколько в море штормов?! Если бы от каждого происходило замыкание и пожар, думаю, моряки и вовсе отказались бы выходить в море.

– Здесь был еще один нюанс. На яхте обнаружили следы морфия.

– Вы принимали этот наркотик?

– Нет, – я глядел на огонь, – лишь один раз.

– Но как?! Зачем?! Откуда он взялся у вас?!

– Марина не имела пристрастий к подобного рода вещам, но в тот вечер она захотела попробовать. И наверное, обдумывала это и раньше, если ей удалось его достать.

– Это значит, что любое следствие могло зайти в тупик, имея следы распада опиума в твоей крови и таким образом доказывая твое неадекватное состояние при управлении судном.

– Именно.

– Но подожди, достать морфий не так уж легко. Ты отдаешь себе отчет в этом?

– Да. Она нашла его в аптечке на яхте.

– Что он там делал? Я больше чем уверена, что это не обычная практика в судоходстве!

Александра вся словно загорелась, глаза пылали возмущением, руки нервно жестикулировали.

– Мой капитан хранил его как самое эффективное болеутоляющее.

– Он был морфинистом?

– Нет, совсем нет. У его жены были проблемы со спиной, доктор ей выписал морфин как болеутоляющее, но у нее пошла реакция. Чтобы попросту не выбрасывать препарат, он оставил его в аптечке, еще раз повторюсь – исключительно как болеутоляющее. Я знаю, что не все так просто понять. Я и сам винил всех и вся в той беде. Спасателей, опоздавших прийти на помощь, производителей яхты, продавца, умело втюхнувшего яхту мне, работников метеослужбы, разрешивших нам выйти в море, – всех, пока не понял, что единственная вина лежит на мне.

– Почему на тебе?

– Я не сумел уберечь ее и предвидеть случившееся.

– Знаешь, вот как раз подобную позицию я считаю деструктивной. Ты бы мог доказать вину третьих лиц в случившемся, если бы приложил достаточно усилий. Ведь как минимум, если яхта была новенькой – у нее не должно было быть никаких сбоев. Я, конечно, женщина и в технике могу ошибаться, но интуиция мне подсказывает, что ты – судя из всего вышесказанного – занимаешь последнее место на скамье виновных в произошедшем.

– И что из этого?

– Я бы их по судам затаскала!

– А дальше что?

– Доказала бы их вину, получила бы компенсацию, очистила свое имя….

– Да, только ничего из этого не помогло бы вернуть мою девушку.

Александра сложила руки, утихомирив эмоции.

– Да, ты прав. Ты совершенно прав. Людей, которых мы теряем, нам не вернуть и не прожить с ними жизнь, отобранную Богом. Я всегда считала, что жизнь – это поезд, в нем одни пассажиры едут с нами с самого начала, а другие, подсев на полпути, выходят через несколько остановок. Иногда вагоны поезда пусты и одиноки, а иногда переполнены и шумны. Его маршрут – это выбор машиниста. Его дороги иногда гладкие и ровные, а иногда скользкие и опасные. Как только люди начинают использовать запрещенное горючее, их поезд может сойти с рельсов гораздо быстрее, нежели они себе это представляют.

– Кажется, кто-то обещал не судить меня.

– Я не осуждаю. В любом случае конечная остановка наших поездов всегда одна.

– Я думаю, даже она отличается.

– В какой-то мере. А ты знал о ее тяге к особым ощущениям?

– Особым ощущениям?

– Согласись, не каждая девушка ищет большего с мужчиной в объятиях морфия.

– Александра, мы не были зависимы от наркотиков, единственной зависимостью для нас была любовь.

– И ты до сих пор не прошел курса реабилитации от этой любви?

– Да нет, я и не подписывался на подобное.

– Понимаю…

Мы умолкли и вдвоем глядели на теряющий жар огонь костра. Александра подсела ближе, пытаясь согреться.

Ночь заставила людей зажечь свет в окнах. Нашим же светилом был медленно тлеющий костер.

– Нас не повяжут карабинеры?

– За то, что ты мне поведал свою историю?

– За то, что мы здесь костер развели.

– Ладно тебе, мы туристы, а им многое прощают. Меня и так некому согреть, так может, хоть карабинеры постараются. Мы рассмеялись, и я понял, что мне стало легче, когда я поделился с ней историей, которая все эти годы заезженной пленкой моталась в моей голове.

Я оставил ее одну на несколько минут и вскоре вернулся с небольшой охапкой хвороста для нашего костра.

– Это все, что добытчик Владимир смог достать?! – Александра зябко потирала руки.

– Ну извините, не ношу с собой в кармане уголь и дрова, как некоторые!

Она заулыбалась. Я присел на гальку.

– Но твоя история все же весьма загадочная, не находишь?

– Пускай. Однако для меня – это не загадка, а трагедия.

– В ту ночь на судне вы были только вдвоем?

– Да.

– Ни капитана, ни любого третьего лица?

– Нет. Капитана, что заботился об этой яхте тем вечером, я отпустил отдыхать на берег. Кроме нас, там никого не могло быть. Почему ты спрашиваешь?

– Спрашивать – это привычка у меня такая. Обычная журналистская жажда видеть большее в меньшем, предугадывать, вчитываться между строк и заглядывать за границы молчания. Сам посуди, девушка ни с того ни с сего предлагает тебе вещество, притупляющее реакцию. А ты единственный человек, знающий, как управлять судном, на котором вы вдвоем за десятки километров от берега. На совершенно новой яхте происходит замыкание, в результате чего пламя весьма быстро распространяется по всему судну. Неужели эта яхта столь легко воспламеняема?! Ужас, никогда и не подумаю о покупке подобной игрушки! – и уже другим тоном новая знакомая продолжила: – Ты слышишь ее крики о помощи, но ее нет. А возможно, и криков не было?

– Я похож на того, кто бы выдумывал?

– Нет, совсем нет… Я хотела сказать… – Александра умолкла, дав себе время на раздумья, а после переспросила: – Я так понимаю, ее никто после этого инцидента больше никогда не видел?

– Александра, вам нужно было не в журналистику идти, а детективом работать. Нет, ее тело не нашли.

– Вот, еще одна загадка! Уж слишком много нюансов! – она замерла на секунду, глядя куда-то вверх. – А ты веришь в то, что ее больше нет?

Я не знал, что ответить. В моем глубоком молчании, наверное, прозвучало и «да», и «нет».

– Знаешь, ты вот так вот все мне рассказал, и у меня возникло чувство, что она не погибла той ночью, – Александра обхватила себя за колени, опустив на них подбородок. – Я, конечно, не экстрасенс, но чувствую людей очень хорошо. Моя бабка обладала фантастической интуицией.

Во мне стала бушевать гроза. Что бы я сделал, если бы оказалось, что Марина жива и просто была вдали от меня все это время? Я не знаю.

– Я не думаю, что это возможно, – выдавил из себя я.

– А так подумать, это был бы хороший материал для моего нового детективного романа.

Я немного опешил. Я только что поделился с человеком частью своей жизни. Думал, она – мимо проходящая персона, которая забудет обо всем мною сказанном на следующий день, а персона заявляет сейчас, что это хороший сюжет для ее книженции.

– Александра, не думаю, что эта история достойна какой бы то ни было книги.

– Значит, ты был бы против, если бы я взяла твою историю за основу романа?

– Да.

– Что ж, мне жаль. Хотя не стоит беспокоиться, я уже восемь лет ничего не пишу, все некогда, то ребенок отвлекает, то работа. Но основное, наверное, это отсутствие музы. Хотя буду откровенной, меня действительно заинтриговала эта история.

– Я вижу это по вашей реакции.

– И все же ты против моей затеи развить эту историю?

– Зачем?

– Только представь. Молодой парень, безумно влюбленный в свою девушку, при стечении трагических обстоятельств теряет ее.

– Мне это и представлять не надо! – я достал сигарету из кармана брюк.

– Не перебивай мой полет мысли! – обрушилась Александра. – Так вот, влюбленный парень не находит себе места от вины и грусти об утерянном счастье. Но спустя пять или десять лет, когда он возвращается на место катастрофы, он встречает ее, женщину, которую любил и которую потерял. Почему так все произошло? Почему она храниламолчание все эти годы? Неужели позабыла его? Неужели не любила?

Я слушал эту женщину, и мне на секунду даже показалось, что она немного чокнутая. Ее жестикуляция и эмоциональность явно не были присущи каждому человеку.

– Александра, вы можете писать все что угодно, все равно ваша история и моя – это разные жизни.

– Ты прав. Но скажи мне, как давно это случилось?

– Пять лет назад.

– И с тех пор ты часто бываешь здесь?

– Откровенно говоря, нет.

– Но получается, у ее семьи не осталось ни могилы, ни знака, где они могли бы преклонить колени и возложить цветы в память об этой женщине?

– Нет. У ее семьи остались лишь глубокие шрамы на сердце от утраты и ненависть ко мне – мужчине, погубившему их дочь.

– Они виновным считают тебя?

– Конечно. После случившегося я не смею посмотреть им глаза, а чувство вины ходит за мною по пятам.

– Бедные они. Бедный ты. Мне искренне жаль, что все так произошло. Я не знала ее, да и тебя я знаю ровно один час, но все же эта история трогает мое сердце, как ни одна другая за многие годы.

– Спасибо, что выслушали историю, которую я не намеревался рассказывать миру.

– Твой намек поняла.

– Уже стемнело, и мне пора идти. Еще не знаю, где буду ночевать этой ночью.

– У тебя нет места для ночлега? Человеку, имеющему свою яхту, негде переночевать?! – сокрушалась Александра.

– У меня больше ничего нет.

Я стал обуваться, намереваясь покинуть свою собеседницу.

– Ты знаешь, я тоже, наверное, пойду. Как-то совсем похолодало, и костер уж не греет. Проводишь меня?

– А это необходимо?

– Нет, не необходимо, но желательно.

– Тогда, кажется, у меня нет выбора.

– Верно, – Александра улыбнулась и стала складывать мокрое полотенце в сумку.

Мы шли по берегу, не касаясь волн, разговаривали о моих самых ярких воспоминаниях о Марине, и я вдруг осознал, что слишком много говорю. То ли мои пять лет аскетизма давали о себе знать, то ли просто есть в этом мире люди, настолько легко располагающие к доверию.

– Я все говорю о себе, а совершенно ничего не узнал о тебе, Александра?

– А что ты хочешь обо мне знать?

– Ну… было ли в твоей жизни что-то большее, нежели три неудачных пассии?

– Ты имеешь в виду настоящую любовь?

– Да, любила ли ты по-настоящему, полной грудью, до последнего вздоха?

– Да, все мы женщины, если и любим, то только так – полной грудью, до последнего вздоха. Но потом приходит момент, и мы понимаем, что были влюблены в идиота. Затем маемся, переживаем, грустим и играем в «сильную-слабую женщину» до тех пор, пока не встретим нового идиота, в немного усовершенствованной версии.

– Как-то уж очень грустно ты отзываешься о нас – мужчинах.

– Не пойми меня неправильно, конечно, из всех правил бывают исключения, но они мне пока не встречались. Хотя я, как и моя семилетняя доченька, все еще верим в принцев. Искренне надеюсь, что еще не все принцы в геев переквалифицировались.

– Семилетняя дочурка, как здорово! Мы с Мариной тоже мечтали о своих детках, и так жаль, что этим мечтам не суждено было сбыться.

– Вова, откуда тебе знать, что суждено, а что нет? Ты даже не можешь быть на сто процентов уверен, что ее больше нет на этой Земле. Возможно, ты все же встретишь ее одним майским утром, и твоя жизнь обретет совершенно другие краски.

Я поглядел в ее глаза и понял, что она совершенно серьезно делает подобное предположение. На миг ее вид пробудил во мне наивную надежду, но как только мои мысли вернулись на круги своя, я отбросил эту фантазию, посчитав ее несбыточной и наивной. Ведь я был вполне уверен, что Марина меня любила и за пять лет, будучи живой, дала бы о себе знать – если не мне, то своим родителям, которые уже все слезы выплакали о ней.

– Ты можешь не верить мне, но судьба-хитрюга очень часто преподносит сюрпризы.

– Тогда я безумно обрадуюсь подобному подарку.

Мы шли все той же дорогой. Фонари блестели по бокам. Шумные итальянские голоса доносились из ресторанов. Домики, крадущиеся вверх по скалам, усыпали горы огнями. Огнями семейных очагов, где царили тепло и уют.

– Ну вот мы и пришли. Думаю, здесь мы закончим наше знакомство.

– Я настолько тебе не понравилась?

– Нет, я просто думаю, что достаточно нагрузил тебя своими историями.

– Если бы я не хотела слушать, то, скорее всего, разожгла бы костер в стороне.

– Тоже верно, – я спрятал руки в карманы брюк. – Всего хорошего.

– Рада была знакомству. Счастливо!

Александра засветилась улыбкой и поднялась по наружной лестнице в гостинице. Ее улыбка подарила мне часть какого-то необыкновенного света. Может, это была не улыбка, а надежда, которую она привнесла в мое сознание. Я медленно зашагал вниз.

– Вова! – крикнула она мне вслед. – Пойдем со мной!

– Нет, Александра. Вы, конечно, очень симпатичная женщина, но я верен своей ушедшей любви.

– Нет, не будь глупым! Я тебя не зову ни на секс, ни на глоток вина, просто я поняла, что ты мне очень помог. Ты подарил мне вдохновение. И я хочу тебя отблагодарить. Пойдем.

Я не понимал, зачем, куда и стоит ли идти, но шел. Мы очутились напротив ресепшена.

– Здравствуйте, Роберто, пожалуйста, оформите для моего друга номер с красивым видом на город, думаю, он не большой фанат моря.

– Что ты делаешь? – одёргивая ее за руку, шёпотом спросил я.

– Увы, у нас все номера выходят на море.

– Вова, это тебя устроит?

– Нет, я не собираюсь здесь оставаться.

– Брось, ты сам сказал, что тебе негде ночевать. И к тому же я видела тебя сегодня за обедом в нашем ресторане, ты минут тридцать просидел, глядя на бокал вина.

– Спасибо за понимание, но это совсем не нужно.

– Вова, я хочу тебя отблагодарить.

– За что меня благодарить?

– За откровения, которые заставили стучаться в висках и сжиматься в груди. Ты только не подумай, что я влюблена в тебя. И не прими за жест, продиктованный какой-либо жалостью. Это всего лишь моя благодарность.

– Но эта благодарность стоит триста евро.

– Триста двадцать семь за ночь, с завтраком, – поправил меня Роберто.

– Мы берем. Оформляйте, Роберто! – отдала распоряжение женщина.

– Возможно, ты сможешь хоть на шаг приблизиться к ответам, озвучив свою историю. И я буду лишь рада помочь.

– Ваше имя? – обратился ко мне Роберто.

– Владимир.

– Можно ли ваши паспортные данные?

– Роберто, зачем все эти нюансы, вы можете его оформить под моим именем, а все растраты переведите на мой номер.

– Увы, я не смогу заселить гостя без номера паспорта.

– У тебя ведь нет паспорта при себе? – поинтересовалась у меня Александра.

– Мой номер ME440023, – продиктовал я по памяти.

– Господин Владимир, вы ведь не первый раз у нас останавливаетесь.

– Верно.

– Роберто, давайте меньше разговоров и больше дела. Наш гость устал.

– Вот ключ. Вы получите тот же номер, что и несколько лет назад, 337.

Мы умолкли. Я смотрел на электронный ключ в золотисто-белом конверте.

– Все хорошо, Вова? – спросила Александра и услышала молчание в ответ. – Роберто, а у вас есть какой-нибудь другой номер, у моего друга не очень приятные воспоминания о 337.

– Нет, все в порядке. Я останусь в 337. Благодарю.

Я взял ключ. И мы оставили Роберто в покое.

– Мне налево, твой номер направо, – поспешил уточнить я, увидев знаки, распределяющие комнаты по крыльям здания.

– Да, я знаю. Мужикам всегда налево, – засмеялась Александра. – Что же, я рада, что ты принял мой знак благодарности. Желаю тебе приятных снов о Марине. И если я уж не слишком тебе надоела за сегодняшний день, я бы с радостью позадавала тебе еще больше вопросов за завтраком. Ты не против?

– Думаю, мы можем позавтракать вместе.

– Отлично. Будем считать, что договорились. А сейчас я побегу, уже время выходить в скайп с моей дочуркой, она у меня приболела немного, с ней бабушка нянчится.

– Спокойной ночи и спасибо вам.

– Спасибо тебе.

Мы разошлись по разным сторонам холла. Я запер за собой дверь.

Она сбрасывала с себя одежду на белое кресло в углу комнаты. Передо мной открылись пышные ягодицы и аккуратная талия. Она бросала мне вызов. Я этот вызов принимал. Окутывал ее стан руками. Поцелуями усыпал нежную шею. Мы стояли абсолютно голые, где нас никто не видел и в то же время видел весь мир. Я чувствовал ее желание, я преследовал свою страсть. Она медленно подавалась в сторону моей крайней плоти. Ее дыхание становилось все чаще. Мое сердце разгоняло кровь по венам, накачивая размеры пениса.

– Я хочу тебя.

В ответ я только сладко и тихо шептал ее имя:

– Марина.

Она прогнула свою кошачью спинку, и руки ее оперлись о стекло огромного окна нашей комнаты. Заведенный до предела, я резко вошел в нее. Она застыла от боли и наслаждения. В отражении я видел, как она закрывает глаза, а после сладко постанывает, покусывая свои вишневые губы. Мой член ходил в ней. Я наращивал темп. За наши многочисленные акты любви я научился иметь ее долго, резко, жестко, нежно, медленно и быстро… Бешено и до потери пульса. Ее стоны приводили меня в состояние самолета в момент взлета. Я знал, что шлепки мошонки по ее ягодицам заставляли ее желать меня еще больше.

Я овладел ею сзади, одной рукой удерживая от падения, от натиска моего тела, а пальцами второй вонзаясь в ее волосы. Она была подчинена лишь мне. В эти минуты я повелевал ее телом, разумом и сердцем.

Я резко потянул ее волосы назад, и в свете отражения стекла наши взгляды столкнулись. Она была моей добычей, но взгляд был, словно у царицы. Словно это она сейчас может сделать со мной все что угодно, не бросая просьб и не спрашивая моих разрешений. Этот взгляд только повышал градус. Я сделал шаг вперед, полностью прижав ее тело к холодному стеклу. За ним сияла полная луна, а в комнате лишь мягкий свет от торшера в углу окутывал наши тела. Ее руки поднимались вверх. А я, ощущая готовность кончить, вышел из нее, резко развернул к себе и приказал встать на колени. Она подчинилась с послушностью служанки. Ее губы коснулись моего ствола и медленно стали поигрывать с ним. Вслед за губами – язык. Теперь от удовольствия стонал я. Играя внизу, она смотрела на меня. Я развел руки и нашел опору на запотевшем от страсти стекле.

Она поднялась с колен и, не желая ни на мгновение отрываться от меня, медленно продвигалась вверх поцелуями и остановилась на расстоянии миллиметра от моих губ. Мои руки нежно коснулись ее головы, мы смотрели друг на друга искрящимися глазами. Марина послушно следовала за движениями моих ладоней, наклоняя голову то влево, то вправо. Любовь овладевала нами. Я притянул ее к себе и поцеловал. Дерзко, отбрасывая все границы приличия, наши языки сплетались и расходились, словно вражеские армии в бою. Я вкушал сладость ее губ, она напряжение моего тела. Мы возносились к небу и срывались в бездну страсти.

– Войди в меня…

– Что? – не расслышал я.

– Войди в меня. Я хочу тебя.

– Скажи это громче! – приказал я.

– Прошу! – яростно молила она, чувствуя новый прилив оргазма.

Она была порочна. Резко притянула меня к себе, крепко обхватив руками мою шею. Вонзалась губами в губы. Кричала, голосом раздаваясь внутри меня. А я не прекращал. Я чувствовал, как дрожь пробегает по ней. Она теряла равновесие. Я подхватил ее на руки, дав возможность полностью повиснуть на мне, скрестив ноги у меня за спиной. Я вошел в нее. Мы продолжали наш сумасшедший забег. Я заставлял ее кричать и просить еще.

Наслаждение без предела.

Понимая, что в подобной позе быстро растеряю силы, не выходя из нее, я понес ее в угол комнаты, где стоял небольшой письменный стол, а в метре от него торшер. Она опустилась на деревянный стол, я рукой сбросил с него все лишнее – все, что могло причинить неудобства. Она медленно развела ноги и забросила их мне на плечи.

Мне нравилось, как мягкий свет придает ее телу еще больше желанности. Глаза хищницы смотрели на меня, а я проверял свою выносливость. По моей спине маленькими струйками стекал пот. Я думал было остановиться, но она сжимала мою шею ногами и впивалась в мои руки. Еще один ее оргазм.

Мне невероятно хотелось выйти на финишную прямую, но в то же время хотелось оставаться на дистанции как можно дольше.

Сбросив с себя ее ножки, я наклонился к ней, целуя набухшую грудь, играя с робкими сосками. Она водила пальцами по моему затылку, нежно перебирая волосы. Я был ее любимой игрушкой.

С новым витком страсти я оторвал ее от стола и перенес к стене. Моя женщина поддавалась всем инициативам. Теперь она самостоятельно взяла мой член и направила в себя. Опираясь спиной о стену, а телом об меня, она вонзала свои ногти в мои плечи, отталкиваясь вверх и возвращаясь обратно. Мои руки поддерживали ее неутихающие порывы, создавая некую опору для движений. Я был в мгновении от экстаза.

Комнату окатил стон. За ним последовал звук падения стоящего рядом с нами торшера. Вокруг воцарилась темнота.

Я зажег свет. Это была та самая комната, где мы с Мариной проводили наши сладкие ночи медового месяца. Разбитый торшер они заменили на точно такой же. Мне кажется, за пять с лишним лет в обстановке этой обители ничего не изменилось.

Я медленными шагами двинулся вперед, остановившись по центру. Перед моими глазами мелькали картинки из прошлого: как Марина расчесывает густые волосы; как она разбрасывает вещи по комнате в надежде найти нужную; как я отжимаюсь от пола, а она лежит на моей спине.

Я вспомнил, как мы разлили белое вино на постель; как бесились, прыгая на кровати, до тех пор пока Марина локтем случайно не врезала мне и из носа у меня не потекла кровь. Она тогда отшучивалась, мол, это мне за то, что той ночью я был чересчур жесток с ней в постели.

Меня захватил водоворот воспоминаний, а на лице блуждала довольная улыбка, как признак иллюзорного счастья.

Я опустился на кровать, мои руки расстегнули пояс, глаза закрылись. Я представлял ее…

– Доброе утро. Подскажите, пожалуйста, в каком номере остановилась госпожа Александра, с которой вчера мы к вам подходили. Мы договаривались о совместном завтраке, но, видимо, она позабыла об этом.

– Доброе утро. Смею вам сообщить, что госпожа Александра покинула гостиницу три часа назад.

– Как покинула? Когда она вернется?

– Она не сообщила. Мне известно, что она сократила пребывание у нас и велела свои оплаченные последующие ночи перевести на ваш номер. Поэтому вы сможете и дальше наслаждаться атмосферой нашей гостиницы.

Мне пришлась по вкусу идея остаться дольше в этой гостинице, но я был разочарован внезапным отъездом новой знакомой.

– Роберто, куда она направилась?

– Не могу знать.

– Спасибо.

Я развернулся и пошел в ресторан на завтрак, перебирая в голове причины побега Александры.

– Доброе утро. Вы один?

– Доброе утро. Да, всегда один, – с чувством легкости ответил я приятной официантке, которая поспешила меня проводить за сервированный на одну персону столик с нежными подснежниками в маленькой чаше.

– Господин Владимир, приятного вам завтрака. Простите, что отвлекаю, но я позабыл вам передать кое-что, – Роберто вручил мне бежевый конверт с фирменными знаками гостиницы. – Это госпожа Александра просила передать лично вам.

– Спасибо Роберто, – я взял конверт, с интересом поглядывая на него.

– Могу ли я быть еще чем-то полезен? – поинтересовался услужливый итальянец.

– Да. Не могли бы вы послать кого-нибудь за моим чемоданом?

– Да, конечно, по какому адресу?

– Хостел «Виктория».

– Рад буду услужить. Он будет в вашем номере к окончанию завтрака. Приятного аппетита.

– Большое спасибо.

Роберто удалился. Я открыл конверт, в котором нашел целое письмо от Александры: «Дорогой обаятельный Влюбленный. Доброе утро. Мне безумно жаль, что наше знакомство оказалось столь коротким. К моему большому сожалению, моя дочурка с воспалением легких попала в больницу, и я просто вынуждена сократить свое пребывание в сказочной Италии и позаботиться о ребенке. Как настоящая мать, я вылетаю первым же рейсом на Москву. Увы, рейс очень ранний, и ты, наверное, будешь еще спать, потому наш завтрак я смею отменить. Но все же хочу пожелать тебе приятного аппетита и хорошего времяпровождения.

Мой журнал проплатил мне этот отпуск, но поскольку я не смогу воспользоваться им в полной мере, не хочу, чтобы деньги пропадали зря. Я все организовала. Роберто должен проинформировать тебя о возможности твоего дальнейшего пребывания у них. Надеюсь, ты не будешь упрямиться и останешься гостевать в лучшем отеле на побережье.

Это тот минимум, который я могу позволить себе в знак благодарности за гораздо большее, что дал ты мне. Историю, которую я смогу воплотить в достойную книгу. Знаю, ты не сильно обрадуешься этой затее, но я обещаю поменять имена главных героев. Ты и так знаешь, что твое имя мне не пришлось по вкусу. Первый экземпляр с моим автографом – обещаю, будет твой.

Вместе с этим письмом ты найдешь мою визитку, пожалуйста, свяжись со мной, когда расставишь все точки над «и» в своей истории любви и заполнишь все пробелы событий одной штормящей ночи.

И да, самое главное, Вова, я искренне желаю тебе все же отыскать свою Марину. С благодарностью, Александра».

Дочитав ее послание до конца, в моей голове произошла назревавшая революция. Александра, видимо, нажала на курок, где выстрелом стала новая надежда. Теперь я начал собирать все тот же пазл, но по иному образцу. Мне нужны были ответы, и я, кажется, понимал, где стоит начинать их искать.

Смуглый офицер в униформе главного отделения полиции провинции Салерно вежливо пропустил меня первого внутрь, а сам поспешил по своим делам. Я достал заготовленную записку на итальянском языке и зачитал ее девушке с серьезным видом служителя закона у входа.

– Добрый день. Я хотел бы переговорить с начальником Сальваресом.

– У вас назначена встреча с ним? Будьте добры, ваш документ?

– Простите, что?

– Паспорт, пожалуйста!

Я отдал ей мой слегка потрепанный частыми поездками загранпаспорт.

– Мне жаль, но господин Сальварес не сможет вас сегодня принять, так как вы не заявлены в списке посетителей. Если у вас имеются срочные жалобы или прошение о помощи, я могу направить вас к соответствующим сотрудникам.

Заметив мой растерянный вид, девушка все повторила по-английски.

– Но я летел сотни миль, чтобы увидеть и поговорить конкретно с господином Сальваресом.

– Я могу назначить вам встречу в следующий понедельник после обеда.

– Но меня не будет здесь в следующий понедельник.

– Тогда мне жаль.

– Не могли бы вы перезвонить ему и передать мне трубку.

– Нет, такое мне не позволено. Я не его секретарь, это офис регистрации. Пожалуйста, не задерживайте очередь, если вы не являетесь пострадавшей стороной и вашей жизни или жизни ваших близких ничего не угрожает в провинции Салерно.

Я оглянулся и убедился, что за мной уже успела выстроиться очередь с весьма интересным контингентом: пожилая женщина, за руку держащая внучку, резво обсуждающая что-то пара любовников или супругов, проститутки с задранной до шеи юбкой и солидно одетый мужчина, нервно шатающийся в самом конце очереди. Поймав на себе раздраженный взгляд этих людей и сотрудницы департамента, я отошел в сторону. Мне нужен был Сальварес. И похоже, сегодня эта рыба сама плыла ко мне в руки.

Важной походкой, тяжело перекатываясь с одной ноги на другую, в коридоре появился господин начальник. С ним здоровались коллеги и те, кто его знал, но он не перекидывался с ними словами, просто уважительно кивал головой. Как только он случайно заметил меня в толпе – вся его важность рассеялась, а на лице мелькнула некая озадаченность. Он понял, что я пришел к нему, и потому уже не мог притвориться, будто не заметил меня.

– Добрый день, Владимир. Какими счастьями в наших краях и несчастьями в нашем участке?

– Здравствуйте, комиссар. Я хотел бы переговорить с вами один на один, – я оглянулся по сторонам и заметил слегка удивленный взгляд моей прежней собеседницы.

– Один на один? Ну что ж, тогда пройдемте в мой кабинет.

Мы прошли в противоположный конец коридора, и, впустив меня в свой просторный кабинет, наполненный сигарным дымом и пронзенный лучами солнца, проникающего из-за жалюзи, комиссар закрыл за собой дверь.

– Вижу вы обменяли свой прежний крохотный цех на кабинет побольше.

– Да, в Италии говорят «великим людям большие стены», – он гордо выпрямил спину.

– Можете присесть, – он указал мне на коричневое кожаное кресло, а сам уселся за рабочий стол. – Вы все еще не смирились со своей утратой?

– Как раз наоборот, боюсь, что я очень долго мирился с этой утратой.

– Да, я о вас уже давно ничего не слышал.

– Значит ли это, что последние три года вы не получали никаких новых сведений по делу катастрофы?

– Владимир, смею вам напомнить, что это дело уже вот как три года закрыто.

– Да, я знаю. Последнее слушанье суда не принесло никаких результатов, – с разочарованием отметил я.

– А каких собственно результатов вы от него ожидали? На яхте, равно как и в вашей крови, было найдено вещество, при употреблении которого запрещается выход в море и управление судном. Конечно, компания – производитель яхты, цепляясь за этот неопровержимый факт, выиграла бы любое слушание. Доказав, что судно было полностью исправным и лишь под влиянием неумелого управления и неблагоприятных погодных обстоятельств произошло то, что произошло, они поставили точку в этом вопросе.

– Господин Сальварес, я очень хорошо ознакомлен с вердиктом последнего судебного слушанья.

Итальянец подался вперед, опершись на стол локтями.

– Владимир, поймите меня сейчас правильно, я рад видеть сегодня напротив себя человека с остывшей головой и взвешенной позицией. Но ответьте мне на один вопрос: раз вы не ищете больше виновных, почему вы здесь?

– Потому что ко мне возвратилась надежда, которую я должен либо разнести в прах, либо рискнуть и обратить в жизнь. Вы знаете, в первый год я думал покончить жизнь самоубийством, так как читал в глазах людей свою вину и считал себя главным виновником катастрофы. Когда мои эмоции и злость на себя поутихли, я остался один на один с собой – без друзей, семьи, работы, денег. Но даже все эти лишения казались мне крохами по сравнению с потерей любимой женщины. Время шло, а я все никак не мог смириться с потерей. Ко второму году без нее я увидел множество пробелов в работе местных метеорологов – отдавших разрешение выйти в море, спасателей – не успевших вовремя, карабинеров – ведущих поиск с недопустимой вальяжностью, водолазов – не видящих дальше вытянутой руки, производителей яхты. Тогда я возвращался в суды, требовал действий и правосудия, но увы, уступил. Затем последовали три года одиночества и отречения. И вот, казалось бы, когда все улеглось в моей голове, а чувства смирения и тоски окончательно сковали сердце – я понял, что рано сдался. Я понял, что в сущности ничего не сделал, чтобы отыскать ее! Вы скажете, что это глупость и чушь, погибших на том свете не отыщешь, но ведь мы не знаем, на каком свете она сейчас! Я безумно ее люблю и не могу так легко от нее отречься, пуская все на стечение обстоятельств одной штормовой ночи.

– Владимир, я знаю, что, не увидев холодного тела, тяжело поверить в гибель человека. Но очень часто утонувших не удаётся отыскать. Местные говорят, что это Нептун забирает их в свое царство.

– Комиссар, негоже вам верить в сказки местных!

– Пусть так. Но я верю в то, что время лечит. Да и верить в другой ход событий мне не позволяет отсутствие фактов и зацепок.

– Понимаю. Именно поэтому я сегодня сижу напротив вас. Эта поездка была инициирована не мной, но с каждым часом пребывания здесь я наталкиваюсь на забытые вопросы, оставленные без ответов. Я заглядываю в темные уголки своего подсознания, где, задыхаясь, прячется моя растерзанная надежда.

– Надежда на что? – он поправил усы.

– Комиссар, какова вероятность того, что эта женщина жива?

Господин Сальварес откинулся на спинку кресла и развернулся ко мне профилем, отводя взгляд в сторону. Он молчал и в напряжении сводил губы, кроющиеся за седыми усами полицейского опыта.

В комнате царила тишина. Я смотрел на него, а он – на тлеющую в пепельнице сигару, пускающую слабый дым.

– Желаете закурить? – взяв сигару и не поворачивая в мою сторону головы, спросил он.

– Пожалуй, да. Но обойдусь своими дешевыми сигаретами. А что курите вы, господин Сальварес?

– Вы хороший знаток сигар?

– Не так чтобы очень…

– Это дешевый местный бренд.

– Не знал, что Arturo Fuente производят в Италии. Но рад видеть, что жалованье итальянских служителей законопорядка улучшилось настолько, что они могут позволить себе курить хорошие кубинские сигары.

– У каждого из нас есть свои слабости. Ваша слабость – одна женщина, моя – хороший вкус сигар. Желаете отведать? – он протянул мне новенькую сигару.

– Нет, спасибо, – я достал пачку своих Lucky Strike и закурил.

– Могла ли ваша жена уцелеть – это только одному Богу известно, – комиссар сделал короткую затяжку.

– Но ведь ее тело до сих пор не обнаружили?

– Владимир, мне не хочется это говорить, но боюсь, что ее тело никогда уже не обнаружат. Вы прекрасно знаете, что мы не один день проводили поисковые операции и не один раз к ним возвращались. Все попытки были тщетны, да и против статистики не пойдешь.

– Именно факт того, что ее тело не было найдено и похоронено, дает мне право на надежду.

– Дорогой мой друг, боюсь, что ваша надежда себя не оправдает. Человек бессилен против стихии. Да, теоретически эта женщина могла бы спастись. Но тогда возникает вопрос, как быстро должна она уметь плавать и какой выносливостью обладать, чтобы самостоятельно покинуть место бедствия в штормовую погоду, подобную той, что имела место тем самым вечером.

– «Самостоятельно» может быть и нет.

– Владимир?

– Комиссар, в ту ночь могли иметь место, по крайней мере, три варианта развития событий.

Я умолк и проверял реакцию, а еще предел заинтересованности начальника отделения и по совместительству следователя происшествия.

– Поделитесь же со мной, что это еще за три варианта, засевших в вашей голове?

– Она могла утонуть. Она могла без чувств быть выброшенной на берег или скалы волнами. Или же она покинула место трагедии на другом судне.

– Два из озвученных вами вариантов – это не подтвержденные гипотезы.

– К сожалению, три варианта – это не подтвержденные гипотезы.

– Пусть даже так. Но давайте рассмотрим их ближе. Вы же здесь для того, чтобы услышать мою точку зрения?

– Да, господин комиссар, вы меня совершенно верно понимаете.

– Сперва позвольте мне достать ваше дело. Я его, конечно, и так хорошо помню – не часто у нас яхты по полмиллиона горят, но все же для большей убедительности и ясности разрешите, – он нажал кнопку на старом телефоне, и в аппарате раздался голос женщины, которая спустя несколько минут после озвученной им просьбы принесла нам папку с документами. Комиссар пробежался глазами по ее содержимому.

– Итак, – он начал раскладывать варианты, – причина катастрофы достоверно неизвестна, ключевая версия – это замыкание в моторном отсеке от попадания влаги в приведённом в ненадлежащее состояние приборе двигателя. Позже причина возгорания была обжалована в суде, и в результате ответственность легла на неумелое управление яхтой в состоянии неадекватного физического аффекта в экстремальных погодных условиях. Ваш иск о том, что команда спасателей прибыла не наискорейшим образом и была мало профессиональной, также отвергнут судом.

– Да. И мне жаль, если это зацепило вашу профессиональную гордость.

– В сложившейся ситуации мне предельно ясен мотив и эмоции любящего человека, потому не стоит извиняться. Я повторюсь, наша команда делала все максимально возможное, чтобы найти ответы и довести дело до конца.

– Но не кажется ли вам, господин Сальварес, что вы закрыли дело преждевременно?

– Никак нет, Владимир. Я действовал, согласно законам страны и детективной практики. К тому же мы по вашей просьбе повторно возвращались к этому инциденту.

– За что я вам очень признателен.

– Так вот продолжим, – он отложил бумаги в сторону и сделал короткую затяжку, – вариант о том, что волны ее отнесли на берег не подтверждается, так как совместная бригада моих ребят и карабинеров из Амальфи не выявили никаких следов спасшейся или находящейся в бессознательном состоянии женщины в окрестностях. Никто из местных не заявлял о подобном инциденте. И понятное дело, никакая женщина не обращалась в местные участки полиции с просьбой о помощи после бедствия на яхте «Эпирус». Также особа, с указанными вами личными данными, никогда не покидала страну после трагических событий и не была замечена при пересечении границы государства Италия. Вы понимаете, о чем я говорю, Владимир?

– Конечно, господин Сальварес. Но смею отметить и тот факт, что здесь мы располагаем сведениями эмиграционных служб лишь по конкретным именам.

– Да, верно, Владимир.

– Национального розыска ведь не было?

– Конечно нет, для этого не было никаких показаний. В первую очередь ваших показаний! – детектив немного разнервничался.

– Хорошо, продолжайте.

– Нет, я думаю, здесь нам нужно четко понимать возможную мотивацию без вести пропавшей женщины, – Сальварес достал из папки два листа с моим почерком и стал их зачитывать. – Вы ведь сами это написали?

– Да, сам.

– Значит, и фраза «не была предрасположена или мотивирована к самоубийству или побегу» была осознанно написана вами.

– Да, совершенно верно.

– И сейчас вы подтверждаете эти слова?

– Да, я подтверждаю. Мы любили друг друга до последнего. Я никогда не обижал ее. У нас практически никогда не случались перепалки. Она была обеспечена абсолютно всем с моей стороны: любовью, достатком, заботой. Это был наш свадебный месяц, ровно пару недель до того события она четко и внятно сказала мне «да» у алтаря. Находившись рядом со мной, ее глаза всегда горели от счастья, и даже если в них иногда и закрадывалась грусть, то только от того, что она была человеком творческих порывов. А чтобы творить – иногда нужно уметь грустить.

– Погодите. Значит иногда, находясь рядом с вами, она была грустной.

– Очень редко.

– Тогда ей не зачем было покидать вас на судне, подстраивая катастрофу?

– Нет, что вы, конечно же, нет! – у меня в груди вздымался ураган.

– Тогда о чем мы с вами должны рассуждать? Вариант, что, прежде чем пришли на помощь спасатели, ее мог подобрать другой катер, исключен, так как вы бы должны были его увидеть при свете грозы и пламени огня или же, как минимум, услышать посторонние звуки, – Сальварес затянулся сигарой и уставился в пожелтевший лист бумаги. – К тому же, судя по отчету наших коллег из береговой охраны, ваше судно было последним получившим разрешение диспетчера на выход в море и единственным не вернувшимся в порт ко времени, когда шторм вовсю разбушевался.

Я молча слушал его доводы.

– Виновность диспетчера не была установлена. В докладе ясно сказано, что в момент бури командование яхты «Эпирус» не отвечало на призывы незамедлительно выполнить предписанные правила безопасности управления судном при неблагоприятных погодных условиях. Ваше объяснение было банальным – вы находились в каюте и не слышали обращения диспетчера, пребывая в глубоком сне.

С каждым его последующим словом во мне все сильней разгоралось чувство презрения к себе.

– Именно на этом факте настаивала прокуратура, предъявляя вам обвинение в катастрофе. Вы помните?

Я сразу вспомнил горькие упреки родителей жены, прокурора, ведущего дело от имени Италии, сведения диспетчеров. Я помнил, как они доводили меня до состояния самоотречения и агонии своим абсурдом, подозрениями в том, что трагедия была подстроена мной.

– Комиссар, такое не забывается. Однако вы, я и присяжные точно знаем, что это не были преднамеренные действия с моей стороны. Моей виной могло быть только бездействие или промедление в ее спасении.

– В любом случае я думаю, ваши теории беспочвенны.

– Тогда я поведаю вам четвертую.

Комиссар с неприкрытым раздражением вздохнул:

– Ну раз вы уже заявились, тогда… – он протянул руку, словно приглашая меня к повествованию.

– Что если ей помогли? Помогли исчезнуть, раствориться, без вести пропасть… До катастрофы… До того как я вернулся к реальности ото сна, навеянного морфином.

– Исключено! Простите, но вы все еще в бреду! – он бессознательно теребил пальцами верхнюю пуговицу своего пиджака и, словив себя за этим занятием, тут же прекратил. Натянув прежнюю фальшивую улыбку, добавил: – Владимир, я считаю, вам следует до конца разобраться в себе, прежде чем выдвигать любые теории произошедшего, – Сальварес отодвинул пепельницу в сторону и поднялся из кресла. – Боюсь, вы отнимаете у меня слишком много времени.

Его резкая смена тона разговора застала меня врасплох. Фактически, сейчас он меня разнес в пух и прах, словно маленького наивного мальчика. Комиссар вышел из-за стола. Я инстинктивно подался вслед за ним.

– Мой вам совет, Владимир, оставьте свои надежды быть с этой женщиной, она больше не вернётся в вашу жизнь. Теряя одну надежду, людям свойственно обретать другую. Надеюсь, что той другой может стать незваная любовь, если вы еще не разучились любить. А если разучились, тогда я посоветую вам хорошие кубинские сигары Arturo Fuente, – детектив Сальварес выпроводил меня за дверь своего кабинета. – Не стоит искать то, что давным-давно утеряно. Ведь даже если найдете, не факт, что эта находка вам придётся по вкусу. Всего доброго, Владимир.

Так я понял, что в жизни есть только два типа людей: те, которые окрыляют, и те, кто эти крылья обламывает.

На шумной улице Салерно я подождал свой желтый автобус и, сделав одну пересадку, направился обратно в Амальфи. Мы проезжали невероятной красоты места, когда дорога серпантином проходила над морем, по которому ветер гонял белые кудри. Я прокручивал в голове все слова Сальвареса.

– Где ближайшая остановка? – подбежав к водителю, спросил я по- английски.

– Через два километра.

– Хорошо. Остановите!

Мы только что проехали место, которое я часто вижу в своих кошмарах. Место, где когда-то я пытался безумнейшим образом загасить свою боль от потери Марины. Автобус остановился на возвышенности, и под палящим солнцем весенней Италии мне пришлось плестись два километра назад к обозначенному месту.

На пустынной обочине мои мысли приходили в порядок. Иллюзии и догадки развеивались. Ослабленная надежда растворялась под давлением нещадных фактов. Один поворот, и я наконец-то спускался тропой к морю, к дикому месту, где волны яро сражались со скалами.

Я вышел к обрыву, где впереди качалось море. Я не мог понять, как же когда-то мне удалось вскарабкаться на острый пик одной из выступающих над водой прибрежных скал. Я видел это место, и примерно полчаса мне понадобилось, чтобы очутиться сверху на скале.

Стоя на краю почти что семидесятиметровой высоты, испытываешь особые ощущения. Здесь, сверху, ты чуть ближе к небу, но стоит сделать лишь один шаг – и ты окажешься в пучине глубины, среди подводных выступов скал и ударных волн.

Спустя столько времени я снова здесь. Тогда я думал, что жизнь окончена, но оказалось, что она и не собиралась покидать мое тело. Тогда я знал, что нет меня без нее, но все же я есть вот уже почти как пять лет. Потеряв любовь, мне так и не удалось себя отыскать. Кто я сейчас? В кого превратился? В сопляка без цели и достойной мечты? В сумасшедшего, грезящего встречей с женщиной, которой больше нет?

Взглядом я провожал зеленые волны за горизонт. А сердцем отпускал ее из жизни своей.

Глядя вниз на бегущие волны, крушащие известняковые глыбы, я видел свой полет. Когда я расставался с жизнью, не знал, что встречусь с ней так скоро. Теперь же я знал, если дважды море меня не погубило, значит мой путь иной.

Когда людей настигает черная полоса, они думают, как фаталисты: если эта полоса и есть знак «Тупик» на дороге нашей жизни, тогда следует развернуться и выбрать иное направление движения.

Я пять лет убивался по женщине, которую любил и люблю, но что мне эти муки дали? Отречение от мира в обмен на музу вдохновения. Но даже музы живут не вечно. Запас моего творчества иссяк, и я уже не нахожу себя в картинах.

– Марина, ты знаешь, что любовь к тебе всегда жива во мне. Так будет все время, даже если я стану немощным старцем и потеряю память. Даже если мне кто-нибудь скажет, что ты жива и столько лет молчала, я все равно буду любить тебя. Ведь первую любовь не спутаешь ни с чем. Ее не сотрешь из памяти. Она всегда особеннее тех, что случаются с тобой в течение жизни.

Марина, мне тебя не отыскать. Мне не возвратить событий и не изменить мне их. Уже который год я живу между двумя мирами: тем, где тебя нет и где ты в каждом дыхании. Время и копошение в случившемся лишь породило во мне сомнения в твоей любви. Любила ли ты меня на самом деле или просто я был столь сильно влюблен, что видел желаемое в действительном?!

Как просто и так легко ты могла исчезнуть в тот вечер, не оставив ни следа о себе, а лишь сплошные догадки? Была ли забавой твоя игра с морфином, а катастрофа стечением несчастных обстоятельств?! Если ты на том свете, прошу, ответь мне, дай знак или приснись! А если нет, тогда убирайся вон из моих дней. Дай мне спасти свое сердце, не запятнав памяти о моей любви к тебе. Дай мне возможность дышать полной грудью, а не задыхаться от боли! Верни, прошу, верни мне краски дней, отобранных навечно. Верни мне чувство счастья и спокойствия, растерянные в погоне за тобой. Возврати мне жизнь мою. Оставь мне то, что от нее осталось.

Я сорвал со своего пальца обручальное кольцо и выбросил в море. В последний раз искрой света оно мелькнуло в воздухе и устремилось в пучину волн.

– Морская, – скулы передернулись от ироничной улыбки, – пойми, мне жить пора не так, как раньше. Жить – а не существовать по подобию призрака. Не скитаться по миру в поисках тебя, а просто жить. Жить, чтобы снова любить. Жить, чтобы творить.

Я знаю, что давно уже не мальчик, но искренне верю, что полюбить я все еще смогу. Пусть не так, пусть по-другому… Пусть не на высоте вселенной, но хотя бы на высоте Земли.

Я не отрекаюсь от тебя, не предаю все, что между нами было. Лишь точно зная, что мне не вернуть тебя сейчас, я тихо отпущу все, что сковывает мои дни и ночи. Я отпускаю тебя в небо, веря, что именно там, спустя некоторое время наши дороги вновь сойдутся и не расстанутся больше никогда.

Надеюсь, что ты смотришь на меня с высоты небес и будешь рада, если счастье и радость снова вернутся ко мне. Я верю, что ты меня простишь и однажды мы встретимся с тобой уже на том берегу как старые и близкие первые влюбленные.

Я стану счастливее, если в моем сердце подле тебя освободится местечко и для другой женщины. Но пока тебя так много в моих мыслях, этому не бывать. Потому с сегодняшнего дня мне следует тебя все чаще в свои мысли не пускать.

Сегодня я намереваюсь взять управление своей жизнью в свои руки и, не глядя в зеркало заднего вида, двигаться вперед, дальше, убегая от прошлого. Ведь только не оглядываясь назад, ты поймешь, что там тебя никто не ждет. Я много раз ходил в прошлое. Хватит. Теперь я хочу в будущее!

Я разговаривал сам с собой. Я кричал в пустоту. Ветер срывал мои слова и уносил вдаль.

Я сжимал кулаки, а по щекам текли слезы. Я верил, что больше не вернусь сюда. Я знал, что больше не оглянусь в прошлое. Соленая капля коснулась моих губ, сжавшихся в улыбку. Я покидал место своей грусти. Я прощался с болью несчастной первой любви.

Вечернее солнце тонкими струями проникало в лобби отеля.

– Добрый вечер, Владимир, как прошла поездка в Сорренто?

– Спасибо, Роберто, немного утомительно. Могу ли я попросить вас об услуге?

– Конечно, я слушаю вас.

– Узнайте, пожалуйста, возможно ли поменять мои билеты в Киев на дату раньше воскресенья и сколько это будет стоить, – я протянул ему свой авиабилет, подаренный Валерией.

– Как только выясню, я сообщу вам, – Роберто взял билет и тут же стал клацать что-то на компьютере.

Я поднялся в номер. Принял прохладный душ. Ровно полчаса спустя получил ответ от Роберто.

– Ваш билет подлежит обмену, но ваш рейс этой авиакомпанией самый ранний. Есть другие варианты, однако аэропортом вылета будет либо Фьюмичино из Рима или через Флоренцию. Я могу обменять билет, но вы потеряете приличную сумму на нем, плюс разницу стоимости подобных рейсов нужно будет доплатить.

– Я понял, Роберто. Тогда полечу прежним рейсом. Спасибо.

class="book">– Хорошего вам вечера.

Я повесил трубку. Мне не очень хотелось оставаться здесь еще пару лишних дней, но наличных денег в кармане явно едва хватило бы, чтобы добраться до Рима, не говоря уже о прочих дополнительных издержках. Значит, мне оставалось лишь одно, наслаждаться подаренным пребыванием в отеле.

Солнечные лучи скользнули по моему улыбающемуся лицу, сегодня я открывал новую главу своей жизни.

– Buongiorno!

Таким же приветливым buongiorno мне ответила продавщица яркого магазина красок. Рай для художника: холсты и кисти, акварели и пигменты, рамки и этюдники, планшеты и мольберты. Глаза разбегались, а кошелек смущенно краснел. Я выбрал подходящую бумагу, пару кисточек и набор масляных красок и со всем этим добром пошел на кассу, где с улыбкой расстался с львиной долей своего бюджета. Наши радости стоят гроши. Так почему же нам горевать? Ответив улыбкой улыбающейся продавщице, я заплатил необходимую сумму и расслабленным шагом пошел по городу.

Я удобно разместился на террасе полупустого отеля и, выбрав нужный ракурс с фокусом на величественные скалы, бирюзовое море и разноцветные домики, принялся писать. Ароматы весны, нежные прикосновения сопутствующего вдохновения сподвигнули меня раскрыть свое непривычное состояние покоя в рисунке на холсте. Я давно уже не был таким. Давно не чувствовал подобной легкости и желания творить.

Целый день, лишь с короткими перерывами на белое вино, я рисовал. Мое лицо не отпускало слабую улыбку, а мои руки верно орудовали материалами. Масло ложилось на бумагу, словно тексты на музыку. Я рисовал свое новое счастье, где бирюзовое море ласкало сильные горы, где небо созерцало землю, где птицы раскрывали крылья над простором. Я творил до самой темноты, пока на город не опустилась ночь и в ресторане не заиграла живая музыка, пока звезды не стали зажигаться одна за другой и выстраиваться в яркие созвездия летнего танца.

С первыми лучами рассвета я возвратился туда, где черпал свое вдохновение. Закусывая круасаны фруктами и запивая все это теплым кофе, я не отрываясь сливался со своей работой. Официанты причудливо смотрели на меня, но я смотрел лишь вдаль – на дома, деревья, облака, блики солнца и порхания птиц. Здесь все сияло непринужденностью. Здесь время застывало в оковах гор. Здесь солнце грело человеческие души. Видимо, ему и мою душеньку удалось отогреть.

– Простите, что отвлекаю вас от созидания, могу ли я взглянуть? – обратился ко мне мужчина седых лет в сером костюме.

– Пожалуйста, – я развернул рисунок к незнакомцу, а сам взял бокал вина.

– Вы профессиональный художник?

– Возможно.

– Как так возможно?

– А что по-вашему отличает профессионального художника от непрофессионального?

– Его талант и картины, – не думая ответил мужчина.

– И как вам мои талант и картина? – улыбнулся я.

– Очень даже впечатляюще!

– Спасибо.

– Я и сам люблю этот вид на город. Как по мне, это самый совершенный вид в мире.

– Я с вами соглашусь, здешние виды действительно приковывают взгляды и, видимо, сподвигают к творчеству.

– Меня зовут Франческо Минорри. Я владелец этой гостиницы и еще нескольких в округе.

– Мне очень приятно, я Владимир, постоялец вашей гостиницы.

– Честь имею познакомиться со столь талантливыми гостями.

– Это взаимно.

– Владимир, сколько времени вам понадобилось, чтобы нарисовать это чудо?

– Ну вообще-то картина еще не окончена. Это второй день моей работы над ней. Рисуя маслом, мы должны быть очень аккуратны и терпеливы.

– Могу ли я прикоснуться? – спросил господин Минорри.

– Да, но только внизу, там краски уже должны были порядком загустеть.

– Владимир, вам нравится у нас? Как долго вы еще будете с нами?

– У меня особенные чувства к вашей гостинице, но увы, это мой последний день. Завтра самолет.

Мужчина сменил улыбку на озабоченность, помолчал несколько минут, а после спросил:

– Я могу приобрести эту картину? Дело в том, что мы планируем реновацию террасы и ресторана и по замыслу хотели бы разместить в новом интерьере самые удачные образцы здешних пейзажей.

– Да, – ни секунды не колеблясь, ответил я, – вы можете приобрести этот рисунок.

– Какова его цена?

– Пятнадцать тысяч евро, – с потолка пробил я.

– Пятнадцать тысяч? Это недешевое удовольствие! – засмеялся господин Минорри.

– Ну я думаю, что за подобный рисунок столь уважаемому господину не будет жалко выложить подобную сумму. К тому же я уверен, что вы как умный и предприимчивый владелец этого шикарного места знаете толк в искусстве и с удовольствием оставите частичку моего гения с вами.

Мужчина расплылся в улыбке, видимо, он был в восторге, когда люди льстят ему наилучшим образом. Я же был в восторге от назревшей сделки и проснувшейся во мне сноровки бизнесмена.

– Хорошо, Владимир, по рукам. Только вы должны закончить эту работу до отъезда, – из левого внутреннего кармана серого пиджака господин Минорри достал чековую книжку и ручку. Одним махом чернил поставил подпись под суммой с тремя нулями евро.

– Я оставлю рисунок на ресепшене при выселении.

– Да, пожалуйста, – он протянул мне зеленоватую бумажку.

– Спасибо вам, господин Минорри. Вы истинный обладатель вкуса.

– Я уверен, что со временем я оценю эту инвестицию в талант неизвестного мужчины. Приятно было иметь с вами дело, Владимир.

Мы пожали друг другу руки, и он ушел по своих делах, а я остался дорабатывать рисунок. Сегодня мне понадобилось гораздо больше времени, и в номер я вернулся около полуночи. Утром меня ждал самолет, поэтому я сбросил все свои вещи в чемодан. Из кармана штанов выпала пачка сигарет. И только сейчас я понял, что за два дня не выкурил ни одной. Самое интересное, и не тянуло. Но словно отдавая дань привычке, достал одну и, заведомо открыв окно, сделал затяжку. От нее мне стало тошно, а в животе закололо. «Видимо, я совсем уж мало сегодня ел», – сперва подумал я. А после просто решил бросить курить.

Начиная уже новый день без сигарет, я насладился полноценным завтраком, после чего отнес картину на ресепшен. Узнав, что обналичить чек я смогу только завтра в ближайшем банке, пересчитал наличку в кармане и словил такси. Водитель согласился отвезти меня в аэропорт всего лишь за двадцать евро, и пусть его старенький фиат не ослеплял лоском, меня такой расклад событий вполне устраивал. Я погрузил чемодан в багажник, и мы отправились в путь.

По дороге он расспрашивал меня о семье, детях, любимом занятии, профессии, хобби, любимой футбольной команде, я же понимал, что большинство вещей и увлечений, которые столь естественны для всех людей, эти пять лет были совсем чужды мне. Я позабыл, как играть в футбол, я давно не слежу за новостями Премьер-лиги. Я растерял всех друзей, мне даже не с кем встретиться за бокалом вина пятничным вечером. Я безработный, и единственное мое хобби – рисование, казалось моему спутнику не совсем мужским занятием. Поняв, сколько я упустил за эти годы, пообещал про себя, что отныне все изменю, что возьму ответственность за свою жизнь в свои же руки.

Машина мчалась по крутому серпантинистому спуску вниз, как вдруг за резким поворотом появился черный джип, несущийся по центру дороги. Мне хватило лишь доли секунды, чтобы увидеть всю свою жизнь и понять, что на самом деле она не в моих руках. Фиат со скрипом продрифтел, увернувшись от прямого столкновения, и на полном ходу летел вниз со склона холма.

Глава

X

От кого: Валерии

Кому: Ане

Тема: Влюбилась, как дура

Привет, подруга. Как твои дела? Прости, что так долго не отвечала на сообщения, в школе после каникул завал, а в сердце сплошной хаос. Я ни учиться не могу, ни готовиться к экзаменам. А все почему? Потому что я, дуреха, влюбилась…

От кого: Ани

Кому: Валерии

Тема: Влюбилась, как дура

Привет. Я слышу панику и запах горелого мяса. Зачем?! Зачем было влюбляться в выпускном классе, за месяц до экзаменов?! Да и к чему тебе сдался этот недоделанный ловелас Влад?! Он же уже всем девкам в параллели по деснам прошелся! Странно, как это меня такая радость обошла стороной?! Шучу-шучу. Но как твоя лучшая подруга, которой придется всю эту кашу расхлебывать вместе с тобой, должна тебя предупредить – он тебе совсем не нужен! Ну и что, что за ним полшколы малолеток увивается? Ну и что, что он нападающий? Я тебя прошу, и получше видали! Я знаю, что мои слова сейчас проходят мимо твоего мозга, но поверь мне, подруга, ты достойна лучшего!

От кого: Валерии

Кому: Ане

Тема: Влюбилась, как дура

Подружка, ты отстала от жизни. Влад – это сейчас проблема номер два. Я влюбилась в другого!

От кого: Ани

Кому: Валерии

Тема: Влюбилась, как дура

Валери, подожди, в кого это ты втюхалась? Я думала, ты с Владом встречаешься?

От кого: Валерии

Кому: Ане

Тема: Влюбилась, как дура

Да, Анюта, встречаюсь-то я с Владом, но по уши влюбилась в другого мужчину.

От кого: Ани

Кому: Валерии

Тема: Влюбилась, как дура

Стоп. В какого это еще мужчину?

От кого: Валерии

Кому: Ане

Тема: Влюбилась, как дура

Помнишь, я тебе рассказывала, что моя бабушка пристроила меня на уроки рисования? Так вот мой учитель – очень обаятельный, высокий, статный и милый мужчина. Вот в него я и втюрилась, словно в первый раз. Хотя, подожди, наверное, это действительно первый раз.

От кого: Ани

Кому: Валерии

Тема: Влюбилась, как дура

Я не верю своим ушам, вернее глазам! Еще пару дней назад ты мне все уши прожужжала о Владе.

Так, рассказывай, что за мужик? Сколько ему лет? Толстый? Богатый? Чем занимается? Требую деталей и подробностей! Давай, подружка, выкладывай, я вся внимание. Хотя чувствует мое сердечко, что раз он художник, то явно не богат.

От кого: Валерии

Кому: Ане

Тема: Влюбилась, как дура

Его зовут Владимир. Скажи, классное имя, да? Он немножко старше тридцати лет. Без детей. Зарабатывал хорошо, хотя сейчас в основном зарабатывает на мне. Он совершенно не толстый, а даже наоборот немного худощав, хотя я его пока не видела без одежды, может, это мне кажется. Но не переживай, я уже занялась процессом его откармливания. Несколько раз готовила для него, и мне это очень понравилось. Ты знаешь, я ведь никогда раньше не готовила для мужчины. Ну папа не считается. Я даже не подозревала, что это столь увлекательный процесс. В общем, я согласна готовить ему всю свою жизнь!

От кого: Ани

Кому: Валерии

Тема: Влюбилась, как дура

Ага, и носки, значит, ты тоже уже готова стирать ему всю жизнь? И вообще, где это я была, что пропустила момент, когда моя девочка готовить научилась?

От кого: Валерии

Кому: Ане

Тема: Влюбилась, как дура

Ну готовить я всегда умела. А пропустила ты, конечно, многое. Мы уже даже жили неделю вместе.

От кого: Ани

Кому: Валерии

Тема: Влюбилась, как дура

Что?! Жили вместе? Я сейчас обижусь на то, что ты мне столько времени ничего не рассказывала! Где жили, у него?

От кого: Валерии

Кому: Ане

Тема: Влюбилась, как дура

Да, у него. Я устроила все так, чтобы мои родители поехали в отпуск без меня. А бабушке сказала, что останусь на недельку у тебя. Я знала, что они не станут это все проверять, ни через тебя, ни через твою маму.

От кого: Ани

Кому: Валерии

Тема: Влюбилась, как дура.

Ну ты и шарлатанка! Хоть бы меня предупредила! Но не об этом сейчас, рассказывай, как впечатления? Вы целовались? Спали вместе? Был секс?

От кого: Валерии

Кому: Ане

Тема: Влюбилась, как дура

Тише-тише, сестренка. Какой секс? Я же говорю, что без футболки его даже не видела! Какой секс, в скафандре, что ли? В общем секса не было и не целовались мы – но я и так уже без ума от него. И он, между прочим, от меня тоже.

От кого: Ани

Кому: Валерии

Тема: Влюбилась, как дура.

Ага, конечно. Он без ума от тебя. Наверное, даже и не подозревает о девочке Валерии, которая вовсю слюни пускает за ним. Почему такой старый и не женат? В чем подвох?

От кого: Валерии

Кому: Ане

Тема: Влюбилась, как дура

Прекрати. Он не старый, а очень даже свеженький. Я уже поняла, что молодые девчонки должны встречаться с более опытными мужчинами, а не со своими безмозглыми одногодками. Так что Вова идеально подходит мне на роль бойфренда.

От кого: Ани

Кому: Валерии

Тема: Влюбилась, как дура

Значит, его зовут Вова. А я думала Питт, ну который Брэд. Хотя тот уже занят. Так, подруга, я требую его фоток. Он есть в соцсетях? В инстаграмме? Скинь ссылку, проведу профессиональный анализ.

От кого: Валерии

Кому: Ане

Тема: Влюбилась, как дура

Фоток нет. Он же не малолетка, чтобы везде светиться. Мужчины его полета уже выросли из этого детства.

От кого: Ани

Кому: Валерии

Тема: Влюбилась, как дура

Охохох. «Мужчины его полета». Точно какой-то старый пердун. Мобильный телефон у него хотя бы есть? Ахахахах…

От кого: Валерии

Кому: Ане

Тема: Влюбилась, как дура

Конечно, есть – крутой и навороченный. Последний айфон кажись. Но ведь главное – не это, главное, что я не могу дождаться встречи с ним. Каждый час расставания – невыносимая мука. Вот сейчас он по делам улетел в Италию, а я места себе не нахожу. Влад уже расспрашивает меня, что случилось и что со мной происходит. Надоел мне до предела.

От кого: Ани

Кому: Валерии

Тема: Влюбилась, как дура

Вырисовывается любовный треугольник. Хотя между нами девочками, я думаю, что ты нужна Владу только для статусности, мол, самая крутая девочка школы встречается с самым «офигенным» парнем школы. Между прочим, как там его домогания? Я надеюсь, ты держишь «крепость» неприступной?

От кого: Валерии

Кому: Ане

Тема: Влюбилась, как дура

Хахахах. Подруга, ты как скажешь, «крепость неприступной», не переживай. Моя крепость за семью замками. Хотя иногда я ловлю себя на мысли, что уже готова и даже хочу.

От кого: Ани

Кому: Валерии

Тема: Влюбилась, как дура

Хочешь кого, Влада или Владимира? Ты ничего не перепутала? Еще неделю назад ты мне говорила, что секс только после свадьбы.

От кого: Валерии

Кому: Ане

Тема: Влюбилась, как дура

Я просто прикинула, что между мной и Владом любовь не столь сильна, чтобы к свадьбе привести. А если я встречу другого парня или мужчину, мы займемся любовью, и я ему не понравлюсь, так как ничего не буду уметь, ведь он меня бросит. И кому тогда будет нужна моя неопытная «крепость»?

От кого: Ани

Кому: Валерии

Тема: Влюбилась, как дура

А ты думаешь, кто-то обрадуется потрепанной «крепости»? Не думаю, что мужчины приходят в восторг, когда узнают, что их подружка повидала многих в своей постели! Вот я лично не собираюсь ради опыта бросать клуб девственниц. К тому же это, кажись, твоя бабушка говорила, что женщина выбирает мужчину по его большому будущему, а мужчина выбирает женщину по ее маленькому прошлому. Или я что-то путаю?

От кого: Валерии

Кому: Ане

Тема: Влюбилась, как дура

Почему сразу «потрепанной»?

Ладно, чего спорить. Я свой партбилет девственницы пока что сдавать не собираюсь и ряды партии не брошу! Посмотрим, как будут развиваться события с Владимиром. Может, мне только первого поцелуя с ним придется ждать сто лет, кто знает?

P. S. Нет, ты ничего не путаешь.

От кого: Ани

Кому: Валерии

Тема: Влюбилась, как дура

Значит ли это, дорогая подруга, что ты будешь флиртовать с ними обоими параллельно?

От кого: Валерии

Кому: Ане

Тема: Влюбилась, как дура

Да, именно это и значит, я должна дать себе еще некоторое время, чтобы разобраться в своих чувствах. К тому же и на выпускной я не хочу идти одна. Понимаешь?

От кого: Ани

Кому: Валерии

Тема: Влюбилась, как дура

Все с тобой ясно, подруга. Одной попой на двух стульях.

Как там наша училка-страшилка? Ты уже выучила процессы самоиндукции? В среду ведь контрольная.

От кого: Валерии

Кому: Ане

Тема: Влюбилась, как дура

Спасибо, что напомнила, сейчас буду читать. Хотя я совершенно не понимаю, зачем мне эта физика, если я хочу быть художником?! Я же не собираюсь изотопы рисовать! Ладно все, ушла. Отпишусь потом. Чао!

От кого: Ани

Кому: Валерии

Тема: Влюбилась, как дура

Давай, успехов! Обязательно отпишись, когда твой итальянский донжуан вернётся из поездки. Люблю тебя. Чао!

Как бы я ни старалась, мне все равно не удавалось сконцентрироваться на учебе в эти дни. Все мои мысли были прикованы только к Владимиру. Я с нетерпением ждала воскресенья, дня, когда он должен был вернуться из Италии. Сейчас я отчетливо понимала, что он все еще принадлежит Марине, но я надеялась, что эта поездка изменит это.

«Привет. Рассказывай, как долетел? Где остановился? Все ли благополучно?» – я нажала «Отправить».

Буквально через секунду на экране открылось входящее сообщение: «Привет, милая. Я безумно соскучился по тебе. И жду тебя во дворе с цветами. Выходи! Целую».

Мое сердце бешено затрепетало, а внутри что-то перевернулось. Я закрывала глаза и как сумашедшая кричала от радости. А когда я перечитала сообщение и поняла, что оно от Влада, все вернулось на круги своя. Я не могла проигнорировать его, как делала это уже десятки раз. Не потому что он стоял внизу моего дома, а потому что у него наверняка высветилось, что это сообщение было мною прочитано. «Дай мне пять минут», – ответила сухо, но приукрасила все смайликом. Какая же все-таки полезная вещь эти смайлики!

Я поднялась с кровати, отбросив ноутбук в сторону, натянула джинсы, посмотрела в зеркало – решив, что и без косметики пойдет, спустилась вниз.

В непривычном для себя образе, с огромным букетом цветов Влад ждал меня во дворе дома. На нем не было больше футболок с надписями или затертых джинсов поверх спортивных кроссовок линии AirMax. Вместо этого передо мной стоял симпатичный парень в хорошо подобранном костюме и черных туфлях. Вот здесь я поняла, что все-таки следовало нанести хоть какой-то мейкап. Одной рукой он обнял меня, другой вручил цветы.

– С годовщиной, любимая.

Я совсем забыла, сегодня, видимо, было ровно полгода, как мы стали встречаться. Я стала на цыпочки и поцеловала его.

– Спасибо, они очень красивые! И ты сегодня просто неотразим, прям первый жених на селе.

– Спасибо, крошка. Ты тоже, как всегда, красотка.

– Да ладно, я совсем забыла, что у нас с тобой сегодня свой праздник. Прости, что ничего не приготовила тебе. Идиотка, даже не успела накраситься.

Он рассмеялся и просто обнял меня.

– Поднимешься ко мне? – спросила я, желая избавиться от этого тяжелого букета цветов.

– Я думал, что мы вместе поужинаем в одном ресторанчике.

– Конечно. Но давай я сперва сменю джинсы на что-нибудь поприличней и поставлю цветы в воду. Ок?

– Конечно, – он мягко улыбнулся. Мы поднялись ко мне и спустя полчаса уже ехали в такси ужинать.

Он выбрал уютный и недорогой ресторан, где подавали безумно вкусную пиццу. Конечно, я более чем уверена, что эта пицца уступала той, которую сейчас пробует Вова в далекой Италии, но в Киеве я вкуснее еще не пробовала. В знак праздника, отдавая должное вкусовым предпочтениям моего бойфренда, мы заказали бутылку красного вина. Вино было тоже отличным. Или это просто общая атмосфера располагала к этому? Свечи, легкая музыка, малое количество посетителей. Мы отлично провели время, и пусть Влад и рассчитывал на продолжение этого вечера у меня, ему суждено было закончиться у моего подъезда.

– Спасибо тебе, Валери, что терпишь меня уже столько времени, – засунув руки в карманы брюк, застенчиво произнес он.

– Влад, это тебе спасибо за то, что терпишь мои женские выходки. И отдельное спасибо за ужин, я и не знала тебя таким.

– Каким «таким»?

– Таким ухаживающим, романтичным, милым. Нет, пойми меня правильно, ты-то всегда или почти всегда добр ко мне. Но свечи, ресторан, музыка – это у нас с тобой впервой.

– Ну свечи и ужин – не новинка для нас, – мы рассмеялись, припомнив многократные попытки соблазна при свечах, которые так и не доходили до секса через мое упрямство.

– Да, ну я думаю, ты понял, о чем я.

– Наверное, да. Просто ты в последнее время так изменилась, и это меня волнует.

«Опять он за свое», – подумала я.

А вслух, прикидываясь, что ничего не понимаю, лишь переспросила:

– Изменилась? Я?

– Да. Не знаю почему, но иногда ты игнорируешь мои сообщения. Пропускаешь мои звонки. При встречах не так нежна со мной, как раньше. С тобой все в порядке?

– Да, вроде как все в порядке. Наверное, я сейчас очень стрессую из-за выпускных экзаменов и вступительного конкурса в академию.

– Только это?

– Да. А что ты еще ожидал услышать?

– Нет, ничего не ожидал. Просто хочу знать, что все в порядке, что ты не заморачиваешься по поводу секса. Я ведь тебе говорил, что это может подождать.

– Нет, милый, все действительно в порядке. И я помню, что мы с тобой пришли к общему мнению.

– Тогда я могу быть спокоен.

– Совершенно.

Влад притянул меня к себе и поцеловал. Его язык шастал у меня во рту, а губы настойчиво играли с моими. Что-что, а целоваться он умел. Видимо, опыт давал о себе знать. Вот еще одно доказательство моей новой теории, что опыт, приобретенный в прежних отношениях, может сыграть позитивную роль в дальнейших.

– Валери… У тебя ведь, кроме меня, больше никого нет? – серые глаза прищурились, пытаясь прочесть что-то большее в моих.

Я немного занервничала, но, выдержав его взгляд, прямо ответила:

– Конечно же, нет. Я не из той категории девушек, что меняют парней, как перчатки. Ты ведь знаешь?!

Согласившись со мною, он предложил посидеть на улице подышать свежим воздухом.

– Прости, но я немного замерзла, – и вправду тоненький свитерок поверх платья совсем не грел этим вечером.

Тогда Влад снял с себя пиджак и аккуратно накинул мне на плечи. Я благодарно укуталась.

Еще где-то с час мы просидели вдвоем на лавочке в сквере напротив моего дома, разговаривая о планах на будущее, о предстоящем выпускном вечере, о его чувствах. Мы признавались, что будем скучать по школе, и обещали не расставаться после.

Сегодня я узнавала совсем другого Влада. Нежного, заботливого, менее эгоистичного… Этим вечером он мне открылся с той стороны, которую так редко я замечала в нем и которой в свое время я интуитивно была очарована.

Но даже несмотря на временное притяжение, после нашей встречи я все же мыслями возвращалась не к нему, а к Владимиру. Уже был одиннадцатый час, а он так и не ответил на мое сообщение. Равно как не ответит завтра, послезавтра и послепослезавтра.

«Вова! Ау! Это уже мое седьмое сообщение тебе! Ты жив? Я вообще-то здесь уже соскучилась по тебе! Ну ответь мне хоть что-нибудь. Когда я тебе советовала разобраться в себе, я не имела в виду отключиться от всего мира и без вести затеряться в той убогой деревушке!»

Но и это сообщение осталось без внимания. Я надеялась, что они просто не доходят к нему за границей и когда он приземлится на родной земле, прочтет их все и поймет, насколько я скучала по нему, а он по мне.

Мысли о нем вдохновляли меня к рисованию. Я взялась за карандаш и четкими движениями стала воплощать на бумаге черты полюбившегося лица, всплывающие в памяти. Это была моя таблетка от мучительного ожидания.

В подобной путанице чувств прошла вся неделя. Я завалила контрольную по физике. Влад мне больше не дарил цветов. И после очередного моего отказа выйти на прогулку стал и сам сторониться общения со мной, всем своим видом показывая в школе, что он самодостаточен и сможет легко компенсировать отсутствие моего внимания чужим женским. Именно это я до чертиков ненавидела в нем! Он всегда любил подергать струны моего собственнического интереса и ревности. Но я уже давно раскусила этот трюк и на сей раз реагировала относительным спокойствием. К тому же завал в учебе мне пришлось разгребать ценой пятничного вечера и всей субботы.

Хорошо, что сегодня, в воскресенье Вова возвращается домой. И в аэропорту его будет ждать сюрприз. Такси довезло меня до терминала нашего международного аэропорта. На табло уже мелькал номер его рейса. Боясь упустить Володю, я поспешила к коридору прибытия. Здесь уже столпилось много людей, таких же как и я – ожидающих родных и близких.

«Ищу пропавшего котёнка» – гласила табличка в моих руках, только вот пропажи все не было и не было. Толпа одних ожидающих сменялась другими, а Вова все не появлялся. Я стала набирать его номер телефона, а он, не давая мне в ответ ни единого гудка, сбрасывал вызов. Я думала, что, скорей всего, он еще не включил телефон или просто аккумулятор разрядился, и пробовала еще и еще. На экране терминала исчезла строка «Неаполь – Киев». Мое волнение стало нарастать. Неужели я перепутала дату или рейс? Я, суетясь, достала копию его обратного авиабилета, но нет, все было верно.

Еще с полчаса я оставалась на месте и пристальным взглядом сканировала каждую особь противоположного пола. Пока не поняла, насколько глупо сейчас выгляжу, держа в руках эту дурацкую табличку и стреляя по мужчинам взглядом полным надежды.

– Возможно, я и есть ваш котенок? – обратился ко мне молодой парень.

Я обернулась, ничего не ответила, скомкала плакат и, не скрывая досады, быстро убралась вон, оставив парня в полном недоумении.

«Неужели Вова все-таки нашел ее? Ни слова не сказал мне и остался с ней в этой Италии?! Неужели я не удостоилась услышать простое «спасибо» от него?! Да пошел он к черту! Маразматик! Тоже мне нашла, в кого влюбиться! Дура!»

Я пулей неслась к выходу, прокручивая в голове сценарии их возможной встречи и комкая плакат в руке.

«Дура! Дура! Дура! Какая же всё-таки я дура…» – сокрушалась я про себя.

– Валери, что ты здесь делаешь? – из-за спины донесся знакомый голос, а чья-то рука схватила меня за локоть и развернула к себе.

– Вова! – я кинулась ему на шею, а на глазах выступили слезы. Я обнимала его долго-долго и не хотела отпускать.

Наконец, высвободившись от моих объятий, он взглянул на меня.

– Ты плачешь?

– Нет, – смахнула слезы рукой, – я просто очень рада тебя видеть. Ты знаешь, я ведь так скучала по тебе.

– И я.

– Очень?

– Очень, – он чуточку сильнее прижал меня к себе. – А что это у тебя в руке?

Я улыбнулась и развернула скомканный плакат.

– «Ищу пропавшего котёнка»?

– Да. Теперь он мне больше не понадобится, – выбросила бумагу в стоящую рядом урну, – я нашла его.

Я таяла от его улыбки и его объятий. Прилипнув друг к другу и тарабаня за собой чемодан, мы направились к выходу. Я слушала все его истории о дороге обратно, о том, как он едва ли не разбился в автокатастрофе и с горем пополам успел на рейс. Я была безумно счастлива, что он рядом.

Глава XI

– Вы так и не встретились с Мариной?

– Нет, нам это не суждено. Возможно, когда-то, отправившись в облака, я узнаю ее среди небесных ангелов, конечно, если сам не попаду в ад.

– Ну тогда я буду ждать тебя в аду.

– Ты уже натворила что-то, что может послужить пропуском в ад?

– Нет, – я облизывала мороженое, – но раз на небе тебя будет ждать она, тогда я сделаю ставку на ад.

– Тогда мне придётся выбирать между небесами и преисподней.

– В любом случае ты останешься в выигрыше, – смахнула плечами Валери и потянулась своей ложечкой к моему шарику фисташкового мороженого. – Эй, твое вкуснее!

– Вот держи, – я поделился с ней.

– Окей, тогда я предлагаю равноправный обмен.

– Ты знаешь, Валери, я хочу тебе сказать большое спасибо за то, что заставила меня взглянуть прошлому в лицо. Теперь я знаю, что мне не за кем больше гнаться, мне ничего не вернуть. Снова начинаю дорожить своим сегодняшним днем и, прижмуриваясь, заглядываю в день завтрашний.

Валери отставила мороженое в сторону, взяла мою руку и с нежностью произнесла:

– Я рада была помочь, – а после, словно проверяя мою реакцию, добавила: – Настоящие друзья ведь и нужны для того, чтобы помогать.

– Бери мороженое с собой, мы уходим.

– Что? Почему?

– Хочу кое-что тебе показать!

– Это не подождет?!

– Пойдем, – я тянул ее к выходу с террасы ресторана.

Три поворота, два квартала, пять остановок трамвая и две станции метро – и вот мы напротив трехэтажного новенького здания. Во дворе на разноцветных горках играли детки, а рядом беседовали молодые воспитатели.

– Где мы?

– Это интернат.

– Почему ты привел меня сюда? Хочешь сдать в интернат? – ее брови сложились домиком, а весь образ являл собой ангельское личико ребенка.

– Нет, глупышка. Этот дом, эти улыбки здоровых детей, это чувство огромной семьи – все то, на что я отдал заработанные ранее деньги.

– Я не понимаю, Вова.

– Пойдем внутрь.

– Но здесь же забор, нас накажут.

– Пойдем-пойдем, там за деревьями нас никто не увидит.

Мы тайком пробрались внутрь на площадку, воспитатели были полностью отвлечены криками ребятишек.

– Я всегда хотел иметь ребенка. Возможно, даже двоих или троих. Я представлял, как держу маленькую ручку и отвечаю на детские вопросы «зачем?» и «почему?». Я рисовал в воображении свою счастливую семью, гуляющую в парке. Как малыши вскарабкиваются мне на копки и просят покатать, как они, хватаясь за ветки, играют в казаков-разбойников, как случайно упав, ищут глазами маму и папу, не начиная плакать, пока не дождутся нашего полного внимания. Я представлял, как увижу своих детей в красивых нарядах на новогоднем утреннике в детском саду. Как вместе мы пойдем на первый звонок в школе и как я буду гордиться ими на последнем звонке выпускного бала. Как они будут обращаться к своим стареющим родителям за советами. Как мы будем говорить счастливые поздравления на их свадьбах. Как будем радоваться внукам и, возможно, правнукам, – Валери уносилась с моими словами. – Но когда я понял, что этим желаниям нет места в реальности, направил все свои сбережения на то, чтобы видеть улыбающиеся лица детей хотя бы здесь.

– Ты основал это место?

– Я оказал материальную поддержку, да и только.

– А ты думал об усыновлении?

– Я надеялся, что государство предоставит мне подобную возможность, но пять лет ничего не изменили. Законодательство не предусматривает возможность усыновления детей одним родителем, – Валери прикоснулась рукой к моей спине. – Но я не грущу. Я дал им многое, а дам еще больше.

– Вова! Вова! – воздух взорвался криком деток, бегущих нам навстречу и размахивающих ручками.

– Мне кажется, нас заметили, – я улыбался.

– Они тебя издалека узнают.

Девочка с золотистыми кучерями волос, разглядев нас за зеленью деревьев, на всей скорости мчалась к нам. Увидев, что я не один, она, ни секунды не стесняясь, прыгнула ко мне на руки, одарив теплотой детских объятий.

– Где ты был столько дней? – спросила она, поцеловав меня в щеку. – Мы так скучали!

– Вова, привет! – протягивали руки мальчишки.

Минута – и нас окружил рой детских голосов. Малыши и малышки теребили мои штаны. Обнимали меня. Прыгали на месте от радости. Кто-то стал знакомиться с Валерией.

– Это твоя девушка? – спросила меня кудрявая принцесса.

– Это мой хороший друг, ее зовут Валери.

– Привет, я Маша.

– Очень приятно, Маша, я Валери.

– Дети, не разорвите их на части! – послышался голос воспитательницы. – Здравствуйте, Владимир.

– Добрый день.

– Они, словно туча бабочек, облепили вас.

– Думаю, мы просто соскучились друг по дружке, да, ребята?

– Да! – ответил хор голосов. Кто-то уже бежал играть дальше, а кто-то все никак не мог отлипнуть от взрослых.

– Вы давно к нам не заглядывали.

– Да, я знаю. Но теперь буду наведываться чаще, если вы не против.

– Конечно, вы же знаете, мы, как и дети, всегда вам рады, – с улыбкой отозвалась воспитательница. – Пойдёмте, мы угостим вас пирогом, который наши взрослые девочки сегодня испекли.

– Да-да, ты должен его попробовать! Я сама его пекла, – с восторгом отзывалась Маша.

– Не ври, мы все вместе делали, – поправила ее подружка.

– Пойдем? – обратился я к Валери.

– Конечно!

Мы провели оставшиеся полдня в гостях у большой семьи. Дети рассказывали нам свои новости и истории. Одна чашка чая сменялась другой. Мы не могли нарадоваться общению.

– Простите, что мы с пустыми руками.

– Что вы, что вы. Вы давно уже преподнесли их жизни огромный подарок, – успокоила воспитательница.

– Вова, пойдем со мной, я тебе покажу свою новую комнату! – стала тянуть меня в сторону Машка.

– Вы позволите? – переспросил я воспитателей и детей.

– Да, конечно, – мы отлучились на пару минут, и Маша показала мне новую просторную комнату с кучей игрушек и цветами на подоконнике.

– Теперь я живу здесь вместе с Таней.

– Вау! Крутая у тебя комната!

– А у тебя крутая девушка! Ты уже сделал ей предложение? – поинтересовалась малышка.

Я присел, чтобы оказаться с ней в один рост, и думал было объяснить, что мы с Валерией всего лишь друзья, но Маша отказывалась в это верить.

– Знаешь, я ведь тоже мечтаю, что за мной приедет принц, как ты, и предложит руку и сердце. И я ни секунды не сомневаясь скажу «да»!

Я обнял ребенка:

– Так оно и будет. Главное, обязательно мечтать!

На высоте эмоций спустя несколько часов мы покинули детский дом и направились ко мне.

– Я и не догадывалась, что ты настолько любишь детей.

– Видишь, в каждом из нас есть разные стороны. Просто, наверное, эту сторону я долгое время подавлял. Мне было больно смотреть на них и понимать, что мечты иметь своего ребенка с Мариной не сбудутся, равно как и не сбудутся желания усыновить ребенка и подарить ему частичку настоящей семьи. Хотя в то время, даже если бы и можно было совершить подобный шаг, мне не следовало этого делать, так как я едва справлялся с самим собой, не говоря уже о заботе, в которой нуждаются эти крошечные создания.

– Да, я думаю, твой ребенок умер бы с голоду, так же как и я сейчас умираю от него. Давай заедем в магазин, купим продуктов и я приготовлю что-нибудь?

– По рукам! – согласился я.

Мы переступили порог моего дома, и Валери сразу же направилась на кухню, а я вспомнил, что кое-что привез для нее из Италии.

– Это тебе.

– Что это? – с удивлением спросила Валери, взяв в руки врученную ей коробку.

– Это мой подарок-сувенир.

Она с нетерпением развернула бумагу и увидела набор для рисования.

– Спасибо большое, Вова. Я всегда мечтала о подобном.

– Я рад, что тебе понравилось.

– Но неужели моих скопленных денег хватило, что ты даже подарки смог прикупить?

– Нет, не совсем.

– Что это значит?

– Я вернулся к рисованию и сумел продать там свою новенькую картину типичного пейзажа Амальфи.

– Молодец! Поездка не только отыгралась свежестью на твоем лице, но и пробудила к творчеству!

– Видимо. И еще одна новость – бросил курить, – я с улыбкой выжидал ее реакции.

– Круто! Теперь мне не придется дышать дымом твоих сигарет за уроками рисования.

– Я думал, он тебе не мешал?

– Я просто привыкла к твоему запаху пропаленного костра.

Мы рассмеялись, и Валери приказала мне достать тарелки под нарезку и салат.

– Я не стану тебя расспрашивать о подробностях поездки, но ответь мне на один вопрос: что ты будешь делать дальше?

– Завтра я рассчитаюсь с долгом по квартире, а после пойду на Спуск, мне предстоят долгие торговые дни. Я решил продать всю свою коллекцию картин.

– Что я слышу? Ты говоришь о тех картинах, которые с честью пылятся в твоей мастерской? О тех картинах, которые еще некоторое время назад ты не мог оторвать от себя?

– Да, я говорю о тех картинах, что плотными цепями памяти возвращают меня в прошлое. Туда, где я уже не раз бывал и куда больше не хочу.

– А на что ты планируешь потратить заработанные деньги?

– Я отдам их детскому дому. Это учреждение, как и подобные ему, без финансирования добрых людей едва сводит концы с концами на деньги государства.

– Благородная цель. А дальше?

– А дальше меня ждут еще десятки новых холстов и сюжетов картин.

– Значит, меня в твоем плане нет? – Валери остановилась и спиной задала мне этот вопрос.

– А ты хотела бы быть в моем плане?

Она повернулась ко мне. Помолчала несколько секунд, словно думая над вопросом, а после, надев ироническую улыбку, ответила:

– Не знаю насчет плана, но сюжетом твоего шедевра, красующегося на «Сотбис», не отказалась бы.

– Договорились! – улыбчиво ответил я, взяв из ее рук миску с салатом и подавая его на стол.

– Помимо этого, я бы очень хотела, чтобы когда-то и мои картины уходили с молотка за баснословные деньги, которые я смогу направлять на благие цели.

– Например, куда?

– Ну даже на поддержку бездомных талантливых ребят.

В моей голове яркой вспышкой пронеслись похожие слова Марины. Почти что точь-в-точь озвученные ею много лет назад. Я быстро прогнал эти воспоминания. «И все-таки эти две девушки так похожи».

– Прости, что? – переспросила Валери. – Ты что-то сказал?

– Нет, ничего важного. Я верю, что у тебя непременно получится достичь желаемых высот и однажды, когда твоя картина будет сиять в зале «Сотбис», ты обязательно с улыбкой вспомнишь обо мне.

– А кто сказал, что к этому времени я тебя позабуду? – как никогда игриво спросила девушка, поправляя прядь золотистых локонов.

С приходом нового дня я навестил свою горячо любимую управительницу ЖЭКа госпожу Шлепко и вручил ей квитанцию об уплате долга. Она с видом британской королевы взяла бумагу и, не проронив ни слова, помахала мне рукой, давая понять, что теперь я могу катиться на все четыре стороны. Не став трепать ей нервы, я заехал домой за картинами и пешком отправился на Андреевский спуск.

Здесь уже вовсю цвели каштаны, и сладостный аромат весны витал в воздухе. Это был один из тех моментов, который утверждает вечность, круговорот жизни, как часовая стрелка, как восход солнца.

– Добрый день, Геннадий Васильевич! Как идет торговля понедельника?

– Привет, Володя. Рад тебя видеть! Какими судьбами? Неужели все-таки решил расстаться со своими детками или что-то новое нарисовал?

– Нет, пока что распродаю свое прошлое.

– И это я слышу от Владимира? – с улыбкой переспросил Геннадий Васильевич.

– Я понял, что наши мысли определяют наши будни и праздники. Эти картины – мое избавление, мое очищение.

Я достал раскладной столик и с осторожностью развесил картины. В обед перекинулся несколькими словами с Галиной Олеговной: она принесла выпечку Геннадию Васильевичу и угостила меня вкуснейшими варениками с творогом. Я думал, что она не ходит дальше нашего продуктового магазина, но, видимо, желание заботы и зародившееся чувство любви заряжает и пожилых людей энергией.

Солнце уходило на закат, а все картины оставались на месте. Под свет фонарей я прятал рисунки обратно в бумагу и последним уходил со Спуска. Я верил, что не сегодня, так завтра, но кто-нибудь да купит их.

Возвратился сюда на следующий день и с улыбкой приветствовал каждого прохожего, интересовавшегося полотнами. Но второй день догорел, как и первый. Лишь на третий день я избавился от первой ласточки в своей коллекции. Пересчитывая купюры, мне хотелось поделиться этой новостью лишь с единственным человеком в мире, кому я казался все еще важным. Я набрал номер Валерии. Она радостным голосом приняла предложения встретиться.

Мы гуляли под каштанами, она рассказывала мне о своем приближающемся выпускном бале и надеждах на новую взрослую жизнь. Мы приземлились на траве. Смотрели в небо, высоко-высоко. Наблюдали за тем, как зажигались первые звезды.

– Когда-то ты станешь одной из тех звездочек. Твои картины станут достоянием страны. И тывспомнишь обо мне, старом учителе рисования.

– А где будешь ты? – с тревогой спросила Валери.

– Возможно, к тому времени меня уже не будет.

– Тогда зачем мне одной все эти звезды? Нет! Мой успех, равно как и твой, мы должны встретить вместе. Пусть даже ты к тому времени женишься на длинноногой модели, я хочу, чтобы в такие моменты ты был рядом.

Она опустила свою руку в мою открытую ладонь. Мы лежали на траве, уставившись в небо, держались за руки и просто молчали. Внутри стало как-то спокойно. На небосклоне сгорала звезда, очерчивая путь вниз.

– Ты загадала? – вскочил я.

– Тише… – она закрыла глаза.

Я вернулся на траву. Шум листьев на ветру успокаивал все мои предубеждения по поводу происходящего. Сейчас все было так легко.

– Что ты чувствуешь? – поинтересовалась Валери.

– Руку своей юной ученицы в своей руке, – я выдержал короткую паузу. – Ладно, пойдем. Земля еще не достаточно хорошо прогрелась, можно что-нибудь себе простудить.

Мы убрались с травы и прогулистым шагом пошли к остановке трамвая.

– Ты знаешь, я никогда не была в Италии.

– А какую страну тебе хотелось бы посетить в первую очередь?

– Амстердам, – с невероятной мечтательностью произнесла Валери.

– Амстердам – это ведь город.

– Да, я знаю. Забыла просто, как страна называется. Хорошо, что мне не нужно сдавать вступительный тест по географии, а то я бы его точно завалила. А ты был в Амстердаме?

– Мне действительно много приходилось путешествовать, но в Голландии я не бывал.

– Значит есть повод поехать туда вместе! – бодро добавила она.

– Да, думаю, мы могли бы. Тем более я твой должник.

– В смысле «должник»?

– Ты организовала для меня поездку в Италию, почему бы мне не отплатить тебе поездкой в Голландию?

– Оу, звучит очень круто! Я была бы очень рада. Да и подруги мои обзавидуются!

– Ты только сперва школу закончи и поступи. В целях всегда нужно правильно приоритеты расставлять.

– Тогда считай, что ты уже можешь выбирать отель и покупать билеты.

Мы оба рассмеялись от ее непоколебимой уверенности в себе. Моя рука опять было потянулась ее обнять, но я инстинктивно убрал руку за голову, словно собираясь почесать затылок.

– Вова, ты только представь, как было бы круто вдвоем поехать в этот сказочный город. Мы бы катались на велосипедах вдоль длинных каналов, гуляли в парке тюльпанов, пробовали легализированную травку. Я бы спасала тебя от проституток на улице Красных фонарей, а ты меня от последствий наркотического опьянения.

– Это ты сейчас меня агитируешь или пугаешь?

– Агитирую, конечно. Пугать я тебя стану потом, – она сыграла глазками и коварно потерла руки.

Я все-таки обнял ее.

– Вот и твой троллейбус едет. Так что, в котором часу ты завтра ко мне придёшь? – я с удивление уловил в своем голосе ласку.

– Как насчет сразу после уроков?

– Думаю, лучше ближе к вечеру. Завтра я снова планирую торговать своими картинами. Давай часикам к пяти вечера? Заодно и ужин приготовишь. Нужно же мне все-таки хоть какую-то пользу извлекать от тебя.

Я не смог увернуться от ее легкого удара, и он пришелся мне в предплечье. Таков был девичий ответ на мою шутку.

Красно-жёлтый трамвай открыл свои двери и медленно, со стуком рельс увез ее от меня. Я смотрел ему вслед и махал рукой.

На следующий день мне удалось продать еще одну картину, и это вызвало во мне ощущение некоторой свободы и уверенности в себе. Да, возможно, мне было все еще грустно прощаться с ней, но я знал, что это того стоит.

Вечером мы сели за рисование. Я раскрывал Валерии подробности, позволяющие различать качество бумаги и красок. Она с глубоким интересом слушала и даже что-то себе записывала. Это было так на нее не похоже. В основном она, как юла, внимание рассеянное, мысли в облаках. Наверное, приближение ответственных моментов заставляет человека собирать весь свой потенциал в кулак. После мы стали рисовать геометрические фигуры. Я учил ее ловко и быстро чертить линии и круги карандашом и кисточкой.

Прервавшись на быстрый ужин, приготовленный ею, а на самом деле просто размороженный в микроволновке, мы перешли к более сложным упражнениям.

– Я совершенно устала, – наконец сдалась Валери. – Может, продолжим завтра? Мы и так превзошли сегодняшний лимит времени, и у меня не хватит денег, чтобы заплатить тебе.

– А мне и не нужно платить.

Глаза Валери округлились, словно пуговки.

– В смысле?

– Ты мне нравишься. Мы друзья. А с друзей, как известно, денег не берут. Поэтому с сегодняшнего дня я не хочу видеть тебя сующей мне деньги.

– Но как же твой долг?

– Все уже погашено.

– Я даже не знаю, что сказать родителям. Они еще подумают, что ты не художник, а шарлатан.

– Тогда ничего не говори им. Это будет наш с тобой секрет. А на сэкономленные деньги купишь себе кексов в Амстердаме.

Мы заулыбались. Валери подскочила ко мне, поцеловала в щеку и поспешила в коридор.

– Тогда до завтра! Я убегаю!

– Вау, так быстро, – я не успел дойти до входной двери, как она уже захлопнулась. – До завтра, – проговорил я ей вслед, да только вряд ли она слышала это.

Следующий день не принес мне успехов в торговле, и целых семь часов я чувствовал себя надзирателем в музее. Люди подходили, всматривались в рисунки, что-то спрашивали, интересовались и уходили, на их месте появлялись другие, и так целый день.

– Не могу поверить, что ты с ними со всеми сегодня разговаривал и даже спрятал куда-то свой привычный нахмуренный вид вслед за пачкой сигарет, – заметил Геннадий Васильевич, когда мы после работы спускались к моему дому. – С тобой все в порядке? Ты случайно не приболел? – с улыбкой поинтересовался он.

– Я здоров как никогда.

– Тогда я рад видеть тебя в подобном расположении духа. Скажи мне, сегодня – это случайность или новое правило?

– Что именно?

– Улыбка на твоем лице.

Я сразу же выровнял губы строго по струнке.

– Больше никаких улыбок! – я скорчил строгий вид, но мы тут же разразились смехом.

– А почему это вы идете со мной, если живете в другой стороне? Неужели на свидание к Галине Олеговне?

– А ты сообразительный малый.

– Вот это мне кажется более интересным, нежели моя улыбка. Будут детали?

– В любви детали не важны.

– Это серьезное заявление.

– Знаешь, Вова, она единственная женщина, к которой я испытываю чувства, подобные тем, которыми пламенел к своей покойной жене. Я думал, это больше не случится со мной никогда. Но нам неведомы дороги судьбы. У нас, конечно, всегда есть выбор пути, но вот его протяженность и состояние уже вне нашего контроля. Если мир начинается с тебя, так почему бы не начать мыслить качественно по-новому?

– Качественно по-новому?

– Именно. Я приведу тебе пример. Представим сотрудника некой фирмы, который не верит в себя и свои шансы карьерного роста. Сколько бы возможностей ему ни предоставляла судьба, сколько бы нужных ситуаций и людей ни создавала вокруг него – он не примет должное решение и не увидит возникшей возможности, так как качество его мыслей этого не позволяет.

– Интересная теория. Что-то в ней есть.

– А главное, это работает. Если бы я навсегда закрыл свое сердце и мысли от чувств к другим женщинам, я бы никогда не испытал того, что сейчас чувствую рядом с Галиной.

– Но много времени утекло для этого, – добавил я.

– Да, времени жаль. Но лучше поздно, чем никогда.

«Лучше поздно, чем никогда», – я прокручивал в голове слова старика, а ключ проворачивал замок моей входной двери. Через тридцать минут должна была приехать Валерия.

Я оставил картины в углу мастерской, поставил чайник и, осознав, в какую дыру превратилась моя обитель, взял тряпку, чтобы протереть пол в комнатах. С мастерской я разделался быстро, а вот в спальне пришлось потрудиться. Много малодоступных мест хранили в себе слои «древней» пыли, и вот в одном из подобных храмов покоя, куда чистота не захаживала уже не один месяц, я наткнулся на вещь, считавшуюся давно утерянной. Это было обручальное кольцо Марины. Помню, целый вечер Марина провела в слезах. Мол, только поженились, а оно пропало. Глупые, даже заказали новое. Его так и не успели изготовить, ее не стало.

Очистив кольцо от пыли, меня поразила гладкость этого изделия из белого золота. Из памяти хлынул поток воспоминаний и подвенечная клятва молодых. Эти воспоминания мгновенно развеялись от звонка в дверь.

– Привет, – отдышавшись сказала Валери.

– Привет. Заходи, – я спрятал кольцо в карман брюк. – Ты бежала?

– Да, решила сделать кросс-тест по твоей лестнице, – она бросила дамскую сумку и тубус в сторону.

– Будешь чай?

– Да. Я еще с собой печенье принесла, – Валери достала упаковку из сумки, и мы, заварив чай, последовали в мастерскую.

– Как твой день?

– Хорошо. А твой? Продал картины?

– Нет, сегодня ни одной. Но ведь скоро придёт завтра.

Она скрутила губы трубочкой, остудила не сильно горячий чай и добавила:

– У меня есть кое-что для тебя. Только пообещай строго не судить?

Заручившись моим обещанием, она вышла из мастерской и вернулась с тубусом в руке.

– Вот взгляни, – Валери протянула мне серый цилиндр, – внутри мой подарок тебе.

Я достал содержимое и развернул свиток. На бумаге был мой портрет.

– Ты сама его нарисовала?

– Да. Перед отъездом ты просил меня изучить портретный рисунок. Считай, что это моя контрольная робота. Тебе нравится?

– Да.

– Нет, тебе не нравится! Ты переменился в лице. Скажи мне, что не так, я обязательно исправлю. Ты был далеко, поэтому довелось рисовать по памяти.

Я молча глядел на свое отражение.

– Скажи что-нибудь?

– Он хороший.

– Но тебе не нравится, верно?

– Нет, не то чтобы…

– Тогда можешь его выбросить, – она обиженно фыркнула.

– Я не стану его выбрасывать. Он довольно хорошо прорисован, по крайней мере, я могу себя узнать, – попытался я успокоить Валери, и, похоже, это подействовало. – Просто есть примета, в которую я особо-то не верю…

– Что еще за примета?

– Неважно, это пустяки. Все хорошо.

– Нет! Я хочу знать! – упрямствовала Валери. – Расскажи. Что за примета?

– Тебе совсем не нужно забивать голову глупостями.

– Вова, я все равно узнаю либо от тебя, либо от гугла.

– Нарисованный портрет живого человека – к его смерти.

Она побледнела:

– Но ты ведь знаешь, что я не имела это в виду?! Я не знала. Прости. Можно я заберу его обратно?

– Нет, не беспокойся, я не верю в бабушкины страшилки. Тем более уже на протяжении многих столетий художники и их ученики рисовали портреты и продолжают это делать, не создавая совершенно никаких жизненных угроз заказчикам. Так что портрет оставляю себе. К тому же я весьма хорошо на нем получился. Дурацкое поверье. Давай проведем работу над ошибками и сегодня потренируемся в рисунке с натуры?

– Хорошо, но рисовать мы будем акварелью.

– Как пожелает ученица.

Мы сели по одну сторону стола.

– Акварель часто называют самой непослушной, самой капризной краской. С ней трудно работать, ее трудно хранить, она непредсказуема и требует от художника максимальной сосредоточенности. Зато те, кому удалось ее покорить и приручить, знают секрет создания по-настоящему потрясающих работ, глядя на которые задаешься единственным вопросом: «Кому они продали душу, чтобы так рисовать?» – я достал акварели и поставил их перед Валери.

Глава XII

– Ты стопроцентно уверена?

– Да, Аня, я сделаю это сегодня. Только так я смогу понять, куда мне двигаться дальше.

– Но что если он тебя отвергнет?

– Я смело приму это, – мое сердце бешено забилось. – Но ведь он не посмеет?

– Конечно же, нет, – успокаивала меня подруга. Крепко обняла и поцеловала в щеку. – Ты у меня молодчина, красавица и умница. Я верю, что ты поступаешь правильно. И если ты чувствуешь, что это твоя первая настоящая любовь, не дай шансов страхам преодолеть тебя. Действуй! Ведь в любом случае просто ожидание подобно пытке, так почему бы не ускорить исход. Может, он тоже проводит ночи, не зная, как подступиться к молодой ученице. Ну а если нет… Чем быстрее обожжешься, тем быстрее переболит.

– Верно.

Я набрала полные легкие воздуха и, сжав руку своей школьной подруги, отпустила ее домой держать за меня кулаки, а сама отправилась на урок.

Целых два часа Володя рассказывал мне о чертежах, схемах, правильном нажиме карандаша, тушировании и прочей ерунде, которая мне ну совершенно не лезла в голову. Там правили бал мысли о мужчине, который намного старше меня и в которого мое сердце посмело влюбиться.

– Валери, ты здесь?

– Да-да.

– Повтори, что я сказал…

– Что?

– Повтори, что я только что тебе сказал, – напрягая скулы, спросил он.

– Ну… ты говорил о технике передачи света карандашом.

Он улыбнулся. Я возвращала себя на землю.

– Нет, об этом я говорил полчаса назад, – он отставил в сторону примеры рисунков, скопированных из какой-то книги. – Думаю, на сегодня хватит. Мне кажется, ты совершенно сейчас не со мной. Тяжелый был день?

– Нет. То есть да. Нет, не то чтобы тяжелый, просто длинный, – пыталась выкрутиться я.

– Тогда поезжай домой и отдохни.

– А можно я останусь у тебя?

Он свел брови домиком, выражая удивление:

– Ты хочешь остаться у меня на ночь?

– Да, а что в этом такого?

– А твои родители не станут волноваться?

– Да ладно тебе, я уже весьма взрослая и самостоятельная девушка.

– То бишь это значит, что ты им опять соврешь, что ночуешь у подруги?

Мы рассмеялись.

– То бишь это твое да?

– А разве у меня есть шанс ответить нет?

– Как прекрасно, что ты и сам все понимаешь. Позвоню родителям, – схватив в руки свой телефон, я вышла на кухню.

Оставаться на ночь не входило в мои планы. Но я не знала, как совершить задуманное. Мне нужно больше времени.

Поговорив с мамой и уверив ее, что ночую у Ани, я вернулась в мастерскую.

– Вова, ты где?

– Я в гостиной, – доносился до меня его голос из соседней комнаты.

Я отправилась туда. Он раскладывал кровать.

– Только я сразу предупреждаю – завтра встаю рано. Суббота – это перспективный день для торговли.

– Ты хочешь, чтобы я тебе помогла на Спуске? – поинтересовалась я.

– Нет, это совершенно ни к чему. Ты можешь в принципе спать сколько тебе угодно. Я вижу, ты действительно устала, совсем не улавливаешь информацию. Отдохни хорошенько, а ближе к полудню я приду к тебе на обед.

– Звучит отлично, – поддержала я. На минуту он оставил меня одну.

«Я под твоим окном. Жду тебя, нам надо поговорить», – пришло от Влада.

«Я не дома. Сегодня ночую у Ани». – «Тогда я еду к ней».

«Вот черт, – подумала я. – Как же он все-таки не вовремя».

– Сообщения от мамы?

– Нет, от подруги, – соврала я Вове.

«Влад давай поговорим завтра?» – «Нет. Я хочу сейчас!» – «Завтра в обед у меня под парадным».

Я отключила телефон, заведомо отправив Ане сообщение с предупреждением игнорировать звонки и эсэмэски от Влада.

Спустя час разговоров ни о чем в гостиной на расстеленной для меня кровати нас стал одолевать сон.

– Ну что же, я пошел. Приятных сновидений.

– А как же поцелуй на ночь?

Он замер у дверей.

– Поцелуй на ночь? Это что-то новенькое?

На минуту он засомневался, но все же подошел и поцеловал меня в щеку. Я вздрогнула от прикосновения его грубой щетины.

– Сладких снов.

– Сладких.

Он ушел в свою спальню. А я полночи не могла сомкнуть глаз. Мы были совсем рядом. Несколько шагов навстречу, и мой мир мог бы обрести другие краски. Я лежала и представляла, как сейчас он войдет в эту комнату, скажет, что любит меня, и мы станем целоваться всю ночь до утра. Я уже вовсю мечтала о касаниях его рук, его губ, наших тел…

Он сорвал с меня одеяло и стал щекотать.

– Просыпайся, соня, уже двенадцать часов дня.

Приоткрыв глаза, я увидела мужчину с сияющей улыбкой. И от этого мне стало так хорошо, «не потому что от него светло, а потому что рядом с ним не надо света».

– Кофе в постель? – бархатный голос пробудил мое сознание. Он указал на кофе с круасанами у изголовья кровати.

– Доброе утро.

Он взъерошил мои волосы:

– Доброе утро.

И это утро было действительно добрым. Мы лежали на скомканных простынях, комнату заливало солнце, струящееся из окон, а аромат кофе бодрил сонные мысли. Это было мое счастье. Быть рядом с человеком, который похитил мое сердце, пусть даже и не знать, но чувствовать его любовь. Его взгляд, голос, теплые руки.

– Ну что ж, дорогая, я ухожу?

– Может, останешься еще на чуток?

– Увы, не могу, Геннадий Васильевич смотрит за моей раскладкой, я должен сменить его, чтобы он ушел на обед к госпоже своего сердца.

– К Галине Олеговне?

– Да, они теперь вместе.

– Это же так круто! Ты можешь поверить в то, что именно ты сыграл решающую роль в их знакомстве?

– Я думаю, если людям суждено быть вместе, они будут, – он приподнялся. – Если хочешь, можешь принять душ. Я оставил в ванной чистое полотенце.

– Спасибо.

– Когда я тебя увижу снова?

– А ты уже соскучился?

Он лишь улыбнулся.

– Я пошел, пожелай мне удачи.

– Еще чего. Так быстро уходишь? – с возмущением заметила Валери.

Вова направился к входной двери. Я тут же подорвалась с кровати и догнала его.

– Вова, погоди!

– Что? – обернулся он, держась одной рукой за приоткрытую дверь.

– Удачи, – я встала на цыпочки и поцеловала его. Вкус кофе на губах смешался с ароматом его тела. Открыв глаза, я заметила его удивление. Он не отодвинулся, но и не продолжил поцелуй.

В то время как во мне переворачивался целый мир, им управляло полное самообладание.

– До скорой встречи, – он обнял меня и вышел.

От кого: Ани

Кому: Валерии

Тема: Первый поцелуй

Он так ничего и не ответил?

От кого: Валерии

Кому: Ане

Тема: Первый поцелуй

Нет.

От кого: Ани

Кому: Валерии

Тема: Первый поцелуй

А ты ему призналась, что влюблена?

От кого: Валерии

Кому: Ане

Тема: Первый поцелуй

Нет, я струсила. Я хотела сперва посмотреть на его реакцию на поцелуй. Но он мне ни о чем не говорит. Я не знаю, как разгадать его. Помоги!

От кого: Ани

Кому: Валерии

Тема: Первый поцелуй

Мне кажется, он просто выигрывает себе время на раздумья. Ты, главное, не торопи его.

От кого: Валерии

Кому: Ане

Тема: Первый поцелуй

Хорошо, я поняла. Не буду торопить события, пусть все идет, как идет.

Вчера все прошло успешно, мои родители тебе не звонили?

От кого: Ани

Кому: Валерии

Это как раз то, о чем я хотела тебе рассказать. Твои родители не звонили, но звонил твой бойфренд. И как назло моя мама взяла трубку. На вопрос, можно ли Валерию к телефону, она ответила, что ты сегодня не у нас.

От кого: Валерии

Кому: Ане

Что???!!!

От кого: Ани

Кому: Валерии

Но ты не переживай, что-нибудь придумаем. Можем соврать, что мы были в каком-нибудь кафе или гуляли и поздно вернулись домой. Что скажешь?

От кого: Ани

Кому: Валерии

Ты здесь?

От кого: Ани

Кому: Валерии

Валери???

Захлопнув дверь своего дома и не дождавшись лифта, я бегом спустилась по лестнице вниз. Влад уже ждал меня снаружи. Его лицо переполняла злоба, а голос был резким и грубым. Мои попытки пошутить обламывались одна за другой.

– Валерия, оставь эти шутки!

– Хорошо, о чем конкретно ты хочешь со мной переговорить?

– Я хочу, чтобы ты мне ответила, как давно ты с ним?

– С кем?

– Повторю: как давно ты встречаешься со своим художником?

Мои ладони вспотели.

– В плане? Как давно я занимаюсь уроками рисования?!

– Нет. Как давно ты спишь, целуешь, обнимаешь, ласкаешь другого?

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, Влад!

– Я все о вас знаю. Знаю, что ты не ночевала у Ани ни прошлой ночью, ни всю неделю, когда твоя семейка была в отпуске.

Мне становилось трудно дышать, я знала, что рано или поздно мне придётся отвергнуть этого парня, но я и не догадывалась, что всё будет именно так.

– Откуда ты знаешь?

«Вот глупая, надо и дальше прикидываться, что он не в себе и несет чушь. Но что если Аня все ему рассказала? Нет, она не могла. Но кто, если не она?!»

– Это не важно. Я знаю то, что знаю. Ты думаешь, я не заметил, как ты холодна ко мне и равнодушна?

– Влад, я…

Он перебил меня:

– А я дурак, слушал твои рассказы, что ты еще маленькая, не готова, что ты не уверена во мне. Да какого черта?! Ты просто все это время спала с этим мужиком!

– Влад, я не спала с ним!

– И ты думаешь, я тебе поверю?

– Это твое дело, верить или не верить. Но чего не было, того не было.

– Значит, свои чувства к нему ты отрицать не станешь?

Я молчала.

– Ты знаешь, Валери, мне до мозга костей жаль, что я влюбился в тебя.

– Влад, прошу не говори так…

– Сейчас я хочу знать, кого ты выберешь – меня или его.

Словно тысячи иголок одновременно дотронулись до моего тела и были готовы вонзиться. Мне стало не по себе. Вот он решающий момент, когда я должна сказать правду.

– Прости, но сердцу не прикажешь, и оно выбирает его, – я сомкнула глаза, то ли боясь расплакаться, то ли просто скрывая свою вину за чужую боль.

– Я все понял. Прощай!

Он больше ничего не сказал, развернулся и медленно пошел.

– Влад, постой. Давай останемся друзьями, – догнала я его.

– Нет, Валери, мы не останемся друзьями. У друзей не встает на друга! Друзья не предают! Они не причиняют боль! Нет, мы не останемся друзьями!

Его голос срывался, и в нем я слышала тысячи прячущихся нервов и таящихся обид. Я осталась одна.

Глава XIIІ

Кровь капала на черный от ночи асфальт. Руки пытались опереться и поднять тело, но невыносимая боль возвращала меня на холодное шершавое покрытие улицы. Я не мог ни позвать на помощь, ни сообразить, что произошло.

Проблеск в сознании. Беглый шум. «Картины… Где мои картины?»

– О Боже мой, Вова, что случилось? – ко мне приближался звон знакомого голоса.

– Мне… трудно… дышать.

– Вот подонки. Кто же так поступил с тобой? Люди, помогите! – из последних сил кричала Галина Олеговна.

– Вова, ты меня слышишь? Я сейчас вызову скорую и милицию.

– Со мной все будет хорошо.

Я потерял сознание. Очнулся уже на больничной койке, в окружении людей в белых халатах и моих дорогих стариков, Геннадия Васильевича и Галины Олеговны.

– Помогите ему подняться, – доктор с седой щетиной обратился к стоящим рядом медбратьям, а затем представился. Сперва я не расслышал его имени или просто не запомнил. Мне понадобилось несколько минут в сидячей позе, чтобы окончательно прийти в себя. А затем врач меня предупредил, что сотрудники рентген-кабинета хотят разойтись по домам, потому медбратьям следует меня поторопить. Повиснув на двух крепких мужиках, едва перебирая ногами и преодолевая невыносимую боль, я двигался по направлению откуда-то ранее известного мне кабинета. Уже после я припомнил, что приходил сюда на обследование позвоночника после моего прыжка со скалы.

На меня навесили специальное оборудование, зафиксировали в одной позе и, глядя через маленькое окошко соседней комнаты, начали приводить в действие аппарат, который, принимая во внимание его долгий строк службы, издавал невыносимо свирепый звук. Подобное повторилось несколько раз, в разных позах. Спустя полчаса снимки были на руках у доктора. Наверное, столько же времени и мне понадобилось, чтобы с помощью тех же медбратьев вернуться в палату.

– Владимир, как долго продолжался бой? Можете ли вы показать, куда пришлись основные удары?

– Доктор, я не знаю, как долго. Знаю, что их было четверо или пятеро, молодые.

– У вас перелом ребра, несколько гематом средней тяжести. Хорошо, что нет сотрясения мозга. Ушиб позвоночника без неврологических нарушений.

– Жить буду?

– Конечно.

– А боли?

– Сейчас я введу вам обезболивающее. Мне в регистратуре нашли вашу медкарту, я вижу, вы аллергик на некоторые препараты.

– Верно, – боль в груди заставила меня сжать зубы.

– Помогите ему лечь на бок. Сейчас я сделаю вам укол.

Укол я совершенно не почувствовал, а вот боль разрасталась все сильнее, спазмируя дыхание.

– Подготовьте спиртово-прокаиновою блокаду, – обратился доктор к одному из своих ассистентов. – Это позволит устранить боль. Еще я выпишу вам отхаркивающее и выдам легкое обезболивающее, в случае если боль не исчезнет полностью спустя пару часов. Вы живете один?

– Да.

– Тогда я распоряжусь, чтобы вас оформили в стационар.

– Нет, не надо.

– Владимир, за вами нужен уход.

– Я смогу присмотреть за ним, – услышал я голос Галины Олеговны.

– Это очень мило с вашей стороны, но зачем вам в вашем возрасте лишняя забота. У нас есть молодой персонал, они помогут его привести в чувства. Дмитрий, узнайте, в какую палату мы сможем его разместить, – отдал указание доктор.

Медбрат вернулся спустя несколько минут и поспешил расстроить доктора новостью, что в этой больнице в ближайшие четыре дня в стационаре мест нет.

– Боюсь, тогда вам и вправду доведётся приглядеть за ним. Но не переживайте – я все распишу.

– Конечно, – утвердительно кивнула Галина Олеговна, держась руками за свой черный шарфик.

– Я ей помогу, – отозвался Геннадий Васильевич.

– Вы так добры ко мне.

– А кем вы собственно ему будете? – поинтересовался лекарь.

– Мы друзья семьи, – мгновенно нашелся Геннадий Васильевич.

– Верно, – подхватила спутница.

Поиздевавшись надо мной еще час и убедившись, что старики правильно поняли схему лечения, доктор попросил медбрата Дмитрия отвезти нас на скорой домой, пожелав мне скорейшего выздоровления.

Лежа на носилках в карете скорой помощи и слушая тревожный стук собственного сердца, я обратился к своему другу-старику:

– Они отняли у меня все картины.

– Что?

– Это глупо, но им нужны были картины.

– Не переживай, Вова, на месте происшествия остался наряд милиции, мы все выясним и обязательно вернем. Ты узнал кого-то из нападавших?

– Нет.

Разговоры с полицией ничего не дали. Они опрашивали людей в округе, но и эти попытки оказались тщетны. Ситуация обстояла таким образом, словно в те минуты я и мои обидчики были один на один в целом мире. По истечении некоторого времени мне дали несколько рапортов на подпись и обещания приложить все усилия в поиске мерзавцев и моих картин.

– Ты думаешь, они специально тебя выследили из-за картин? – спросил Геннадий Васильевич.

– Конечно, ты же видел его картины. Он талант. А у талантливых людей всегда найдутся враги и недоброжелатели. Думаю, следователь верно подметил, что следует опросить тех, кто с вами торгует на Спуске. Зависть порой толкает людей на страшные вещи.

– Галя, прекрати, мы знаем в лицо всех торговцев картин, со многими я лично уже знаком более десяти лет. Это не тот сорт людей!

– Я лишь даю вам пищу к размышлению. – она передернула свой шарф и ушла на кухню, добавив: – Сейчас гляну, что можно состряпать из твоих запасов в холодильнике.

Как я ни уговаривал ее, что не голоден и совершенно не хочу кушать, она с заботой родной бабушки считала, что детей непременно следует накормить. – Хорошее питание – это залог здоровых костей!

– Вова, – оставшись со мною, Геннадий Васильевич повторил свой вопрос, – нападение ради картин?

– Не думаю. Вернее, не знаю. Они больше смахивали на ночных хулиганов. Но в то же время я уверен, что они следили за мной. Если им нужны были картины, то для чего? Ради денег и наживы?

– Тогда почему они не отобрали твой бумажник?

– Верно.

– Дивный случай.

– Мы непременно его разгадаем, но не этой ночью. У меня болит все тело, а глаза слипаются. Могу ли я попросить вас оставить меня одного?

– А как же ужин? Галина Олеговна сейчас тебе что-то приготовит перекусить, врач сказал, что болеутоляющее только после еды принимать.

– Я знаю, пожалуй, обойдусь яблоками. Они на столе, – я попробовал сдвинуться с постели, но не смог. Наружу вырвался тихий стон боли.

– Лежи-лежи, я сейчас все принесу. И раз ты этого хочешь, то мы придём к тебе завтра утром.

– Спасибо.

– Галушечка, дорогая, мы уходим! – позвал Геннадий Васильевич свою родную половинку.

– Геннадий Васильевич, я не смогу подняться закрыть дверь. Возьмите, пожалуйста, мой ключ со стола и закройте ее снаружи.

– Хорошо.

Оставшись один, я принял обезболивающее в двойной дозе и, не дождавшись его полного эффекта, отключился.

Всю ночь мой мозг бушевал, выдавая фрагментарные сновидения одно за другим. До самого утра шла борьба: то за мною гнались, то потом я гнался за кем-то. И вот от последнего кошмара, чувствуя сквозь сон боль, я проснулся.

– Тише-тише… это всего лишь плохой сон, – Валери сидела у изголовья моей кровати и гладила меня по волосам. – Все хорошо.

– Валери, что ты здесь делаешь? Как ты вошла?

Я попытался привстать и придать себе мужественный вид, но это у меня сейчас вряд ли получилось. Сегодня к слабо подвижному телу еще прибавилась и боль в левой части лица.

– Все будет хорошо, – успокаивала моя молодая ученица. – Меня впустила Галина Олеговна. Она вчера сплетничала с бабушкой о произошедшем, а я была как раз у нее в гостях. Прости, что не приехала ночью. Но ты наверняка уже спал. Мне очень жаль, что подобное произошло с тобой.

– Не надо жалеть меня, – ни с того ни с сего огрызнулся я.

– Почему?

– Я не люблю, когда меня жалеют!

– Хорошо, тогда не буду. Но надеюсь, ты будешь не против, если я помогу старикам ухаживать за тобой, мне это не трудно, не волнуйся, – добавила девчонка, заметив мое равнодушие к подобной идеи.

– Но ведь тебе нужно в школу ходить?

– Да, но я могу приходить к тебе перед уроками, приносить завтрак, а после уроков быть полностью в твоем распоряжении.

Она продолжала медленно гладить меня по волосам. Это было так непривычно. Я чувствовал себя маленьким беспомощным ребенком, получающим теплоту и заботу от мамы.

Я взял ее руку в свою:

– Спасибо, ты так добра ко мне.

– Как же я могу оставить своего друга без этой доброты в подобные минуты? Ведь ты всегда был так добр и заботлив.

Это был миг, когда ты понимаешь, что не одинок в своих печалях и горестях. Как же счастливы те люди, которым есть с кем разделить трудности!

Целый день Валери ухаживала за мной, она заверила Галину Олеговну, что сама со мной управится, и так оно и было. Она готовила мне кушать, подавала лекарства, веселила меня, рассказывала грустные и смешные истории и, понимая, насколько может быть ранимым мужчина, проигравший схватку, ни слова не спросила о случившемся.

Рядом с ней моя боль затихала, а тревоги прятались от ее улыбки.

– При такой терапии я обязательно скоро поправлюсь.

– Я рада, что моя забота идет тебе на пользу.

–Ты знаешь, когда мы с тобой только познакомились, я и не думал, что мы настолько привяжемся друг к другу. Я, конечно, остерегался подобного исхода событий, но теперь знаю наверняка, что, впустив тебя в свою жизнь, я обрел в ней некий смысл.

– Вова, знал бы ты, насколько я рада нашей встрече. Я никогда…

Валери мгновенно умолкла.

– Что никогда?

– Я никогда… ни за кем не ухаживала. Не то чтобы я эгоистка, просто не доводилось. Потому в некой мере ты стал для меня не только верным другом и учителем рисования, но и в некотором смысле подопытным кроликом.

– Подопытным кроликом?

– Ну да. Ты пьёшь из моих рук, ешь, что я приготовила, и не жалуешься на вкус. Думаю, я была бы хорошей женой.

– Ну в этом я даже не сомневаюсь. Правда, только если муж будет обедать в ресторанах.

– Прекрати! – она легонько пнула меня рукой, я скривился, разыгрывая сильную боль, и мы расхохотались.

Стоило смеху вырваться из глубины, как я мгновенно почувствовал резкую боль. Мне было тяжело громко разговаривать, смеяться, переворачиваться с боку на бок. Сегодня я уже мог ходить без помощи двух амбалов, опираясь лишь на костыли. Значит, процесс выздоровления шел полным ходом. Правда, от частого приема обезболивающих у меня было весьма заторможенное состояние.

В таком духе прошло несколько дней. Синий цвет некоторых участков моей кожи сменился на светло-зеленый, что уже было неплохо. Но боль в спине все еще заставляла меня принимать таблетки, которые, как мне казалось, совсем ее не утоляли. Валери проводила рядом все часы моего бодрствования, пропуская свои уроки. И как я ни ругал ее и ни упрашивал относиться серьезней к учебе, она это все игнорировала. Лишь однажды явилась в школу под предлогом важной контрольной работы. В этот день меня веселила старушка. Признаться честно, лучше бы Валери была со мной. Мне кажется, за один день, проведенный в компании этой пожилой женщины, я узнал истории жизни всех людей в округе, плюс их перспективы и риски на будущее. А потом самое интересное, когда Галина Олеговна, видимо, исчерпав свой запас персонажей, переключилась на меня.

– Валерия прекрасная девушка, так добра, так заботлива. Вы с ней, я вижу, хорошо ладите? – она вопросительно взвела серебристые брови.

– Да, мы подружились.

– То-то я вижу. А еще я вижу, что она неравнодушна к тебе. Интонация ее голоса, взгляд, поведение – все об этом говорит.

– Да ладно вам, Галина Олеговна. Бросьте, это лишь дружба.

– Ох нет, Володя. Я прекрасно знаю, как выглядят эти два различных чувства. Пусть кажется, что испытывала я их давно, но мне очень хорошо знакома разница между ними. И это, Вова, больше чем дружба. Неужели ты не заметил?

– Нет, – я не лишал себя надежды убедить ее в обратном. – Я думаю, вам показалось.

– Не глупи, Вовочка. Не глупи! Влюбилась в тебя девка, еще как влюбилась!

– И что прикажете мне делать?

– Ну это уж тебе решать. Если есть ответные чувства, тогда действуй. Если же их нет, тогда не нужно девчушке пудрить голову.

– Раз вы так всех видите насквозь, то скажите, есть ли у меня к ней чувства?

– Вова, я же тебе не детектор лжи. Что замечаю, то и говорю. А в твоем случае, кому как не тебе это знать.

– Галина Олеговна, вы иногда бываете до боли смешной.

– Я? Смешной? – женщина возмутилась, стала нервно гладить свой шарфик. – Доживешь до моих лет, тогда и узнаешь, чтобы увидеть бо́льшее, достаточно взглянуть и вспомнить себя.

– Дай Бог мне дожить до ваших лет и так же бодро и здорово выглядеть.

Старушка прям расцвела от моих слов и, несколько раз поблагодарив, ушла открывать дверь следователю, который вот уже второй раз пришел с пустыми руками. Картин нет. Зацепок нет. Кто нападал и почему – тоже неизвестно. Иногда мне кажется, что даже Галина Олеговна справилась бы с его работой куда лучше, нежели он сам.

Прошло десять дней, а мне так и не стало легче. Пусть дыхание нормализовалось, но мои ночи разрушала бессонница. В голову все чаще приходили мысли, что картины утеряны навсегда. Наверное, эти уроды их просто выбросили на мусорник. И от этих мыслей мне становилось все тоскливей. Картины так много для меня значили.

И зачем только в тот злосчастный день я потащил с собой портрет Марины. Ведь что-то мне подсказывало оставить его дома. Да, возможно, я хотел избавиться от всего, но не таким же образом!

– Ты снова куришь? – удивилась Валери, войдя в комнату.

– Да, я не могу больше справляться с физической болью. А сигареты помогают отвлечься.

– Как ты спал этой ночью?

– Разве по мне не видно?

– Опять бессонница… Я думаю, тебе следует увидеться с доктором, – она швырнула свой рюкзак на пол.

– Да, ты права. Можешь взглянуть, среди тех папок в шкафу должна быть зеленая, в ней контакты моего предыдущего лечащего врача.

Валери полезла в шкаф и с легкостью нашла нужную папку.

– Если тебе не трудно, набери его номер, у меня нет денег на счету.

– Почему ты мне раньше не сказал, я бы положила? Как же можно быть таким безответственным, вдруг с тобой что-то приключится, а ты даже не сможешь меня набрать, Вова! – она негодовала.

– Прости, я забыл тебя об этом попросить. Но со мной все хорошо.

– Конечно, я вижу. Корчишься от боли вторую неделю, а эти лекарства, что коню пальто.

Она набрала указанный номер и настояла на том, чтобы проводить меня к доктору.

Как только я покинул его кабинет, Валери подбежала ко мне и, держась за мой костыль, стала интересоваться, что он сказал.

– Жить буду. Но скорей всего боли от этого инцидента усложнены последствиями моей безуспешной попытки суицида.

– Не говори этого слова. Прошу.

– Мой прыжок со скалы не прошел бесследно. Через две недели он сделает повторный рентген, так как не хочет меня снова облучать, учитывая, что снимки были сделаны совсем недавно.

– А что тем временем?

– Тем временем – лежачий стиль жизни, легкая физкультура и обезболивающее перед сном.

– Надеюсь, это тебе поможет. А то мне самой больно смотреть, как ты терпишь боль.

«Да уж, это точно поможет», – подумал я про себя, а в середине аж словно что-то оборвалось.

Мы ехали ко мне домой в такси на заднем сиденье, и она положила голову на мое плечо. Сразу вспомнился разговор с Галиной Олеговной. Превозмогая боль, я обнял Валерию левой рукой.

– Что? – отозвалась она.

– Спасибо тебе еще раз.

– За что?

– За все.

Она молчала. Мы наслаждались этой тишиной и даже не заметили, как попали в пробку, а небо пролилось первым летним дождем.

– Ты расстроен, что потерял их?

– Да, очень, – с тяжестью вздохнул я. – Но что случилось, того не вернуть.

– Я заметила, ты спрятал портрет Марины. Почему?

– Нет, я его не прятал.

– Но раньше он стоял в мастерской.

– А сейчас, наверное, валяется где-нибудь на задворках городской свалки.

– Ты его выбросил?!

– Нет, он был среди тех картин, которые у меня отобрали эти подонки.

– Поверить не могу. Ты решился на продажу этого портрета?! Помнится, когда-то ты говорил, что это последняя память о ней.

– У нее и так достаточно места в моей памяти, зачем занимать еще место в моей квартире, – я сам не верил своим словам. А где-то в глубине души сожалел, что захватил эту картину с собой.

– Ничего, теперь у тебя есть повод нарисовать новый портрет.

– Нет, портретов я больше не буду рисовать.

– Почему?

– Просто так.

– Ты все-таки веришь, что они несут горе, да?

– Нет.

– Не следовало мне дарить тебе портрет, видишь, это я виновата, что это все случилось с тобой! – лицо Валери наполнилось грустью и виной. Я прижал ее крепче к себе.

– Все хорошо. Я тебя ни в чем не виню.

– Правда?

– Да, ты ведь знаешь, я с тобой предельно честен.

– Все равно я верю, что картины найдутся. Следователь говорил, что они проверяют ломбарды и галереи, куда картины могли быть проданы.

– Брось, Валери, для прочих людей они не имеют никакой ценности и чести быть в галереях. Их покупали исключительно для собственных коллекций.

– Жалко, ведь на вырученные деньги мы могли помочь детскому дому.

– Ты знаешь, если твое сердце чисто, ты обязательно найдешь путь, чтобы помочь другим. Я нарисую еще много новых картин. И возможно, однажды все мои труды, которые я вкладывал в тебя, принесут плоды, и тогда мы сможем сделать тех деток еще капельку счастливее.

– Я тебе обещаю, Вова, я не подведу! – в ее глазах я читал уверенность в себе, ту уверенность, которой мне давно так не хватало в себе самом.

Я остался один. Валери поехала домой совершенно выжатой. А мне оставалось утолить боль и лечь спать.

В квартире было холодно и сыро. Я разжег огонь в камине. Закурил третью засегодня сигарету.

Я развернул из газеты лекарство. На баночке из коричневого стекла этикетка содержала множество слов, напечатанных мелким шрифтом, и лишь одно было набрано крупным – МОРФИН.

Я приготовил все необходимое, как пять лет назад. Сорок миллиграмм внутримышечно ворвались в мой организм.

Мой взгляд был прикован к огню… Совсем скоро я почувствовал расслабление. Боль исчезла. Перед глазами всплыла пелена. В мгновение тяжелые от бессонных ночей веки сомкнулись. Я погрузился в глубокий сон.

Там стояла она. Встретила меня одна. Вся облаченная в черное. Голова покрыта ситцевым платком, на груди маленький золотой крест. Она не обронила ни слова. Вытянутая рука приглашала меня в никуда. По сторонам темнота, и лишь вокруг нее серый свет.

Я дотронулся до ее руки. Обжигающий холод пробежался по пальцам. Ветер срывал с меня пиджак. Мы стояли в полной темноте, держась за руки, и странно молчали. Рывком она притянула меня к себе. Мои ноги непослушно последовали к ней в полупадении, полушаге. Лицом к лицу. Теперь я ощущал ее холод всем телом. Она обратила на меня свой взор. И лишь сквозь ситцевый платок мне удалось разглядеть ее уставший, отрешённый взгляд, неподвижные черные брови, суровость скул и мольбу едва приоткрытых губ.

– Марина… – прошептал я.

Она поднесла указательный палец к моим губам. Я больше не сказал ни слова. Ее руки медленно и осторожно трогали мое лицо. В глазах просыпалась вера. Я стоял словно вкопанный, ни слова сказать, ни пошевельнуться. Ее руки нервно ходили по моей шее, затылку, груди… Она закрыла глаза и со всей силы начала бить кулаками по моей груди. Глухой звук ударов разорвал ее крик:

– Как ты мог?!

Я рванулся ее обнять. Едва у меня получилось, как она растаяла в сером облаке. К моменту, когда я понял, что своими руками обнимаю лишь себя, – она стояла уже в нескольких шагах от меня. Я сделал шаг навстречу. Она – два от меня.

– Стой там.

Я остановился.

– Как… Как ты мог? – шепот ее губ донес ко мне три слова.

– Прости.

– Разве предательство прощают?

– Я же твое простил.

Она резко отвернула голову в сторону, а потом снова прошлась по мне своим медленным взглядом.

– Ты ее любишь?

– Не знаю.

– Нет, ты должен знать. Ты ее любишь? – повторила она.

– Так, как тебя? – я слышал лишь молчание в ответ. – Как тебя – нет.

– Но все же любишь?

– Если я тебе отвечу, что лишь чуть-чуть, ты возразишь, что чуть-чуть не считается.

– Ты вышвырнул меня из памяти… Ты продал и потерял картины… Ты разделил с ней наши мечты… Ты осквернил место нашей любви… Ты усомнился во мне… Ты дотронулся до чужих губ… Ты уверовал в нее…

Она смотрела в мои глаза, а подбородок дрожал.

– Прости, прости за любовь, – молил я.

– Я не прощу тебя никогда.

– А разве у тебя есть выбор?

Она опустила взгляд. Вокруг нас опять вздымались сквозняки. Секунда – и она уже стояла позади меня.

– Да.

Я испуганно оглянулся.

– У нас двоих был выбор. Ты выбрал будущее, я же выберу прошлое. Слышишь, я выбираю тебя! Тебя, Вова! Одного тебя!

Ее крик вторгался в мое сердце, а я стоял безоружный. Она сняла со своих кос черный как смоль платок и отпустила его струящимися линиями вниз. Марина сделала шаг ко мне. Я – два от нее.

– Этого выбора на самом деле нет. Я проснусь, и ты исчезнешь, равно как и появилась. Ты ночной мираж. Ты маятник вдали, отсчитывающий дни прошлого. Прошлого, где застыла наша любовь. Именно та – одна, которой нет полноценного места в будущем.

– Я докажу тебе обратное.

– Доказательств нет. Как и тебя, – я закрыл глаза и мантрой стал вторить: – Ты сон, ты сон, ты всего лишь сон. Обычный сон. Ты сон…

– А я все еще здесь.

– Нет, это сон. Я проснусь и пойму, что видел очередной сон, – я открыл глаза, а она стояла передо мной, как и мгновение назад.

– Если я сон, то почему твои руки холодные?

– Не знаю. Думаю, это обычный озноб. Плохая циркуляция крови.

– Если я сон, то почему твое сердце болит?

– Оно болит от расставания с тобой.

– Так же болит и мое сердце от мук, причинённых тобой.

– Марина, прекрати, тебя нет. Слышишь – тебя нет!

– Нет, Вова. Я есть. Я здесь. Стою перед тобой. Говорю с тобой. Слышу твое дыхание. Касаюсь твоих рук, лица. Я рядом с тобой, как пять лет тому назад.

– Не правда! Ты умерла. Я схожу с ума? Почему этот сон не растворяется. Вова, проснись же! Брось эту чертовщину!

– А если я скажу, что жива. Ты мне поверишь?

– Как же я могу поверить фантому, видению, иллюзии?

– Так вот, Вова, поверь – я жива.

Непроизвольно по моим щекам ручьем скатились слёзы.

– Прекрати, Марина!

– Милый, не плачь, – она опять касалась моих щек, вытирая падающие капли. – Я все еще люблю тебя.

– Где же ты была столько лет? И почему только сейчас объявилась, когда мне удалось с тобой проститься? Когда мне удалось избавиться от мучений и обрести себя в другой?

– Милый, ты слишком долго обманывался. Нет никакой другой. Она пустышка. Игрушка – ничего не стоящая.

– Не говори о ней так. Она мой друг. Ты совсем не знаешь ее!

– Как же я ее не знаю? Если ты привел ее в дом своих родителей, как же мне ее не знать? Она смотрела на меня, через фотографии. Как же мне не знать ее, если это она – та воровка, которой вздумалось отнять у меня самое ценное – тебя?!

– Нет! Время – это тот беспорядочный вор, который отнял нас друг у друга.

– Забавно. Каким всемогущим оно нам кажется, словно это время предопределяет твои мысли, словно оно руководит твоими мотивами, словно оно управляет твоими чувствами. Нет, Вова, время не властно. Оно лишь отрезок. Не важно, отрезок длиною в жизнь, в историю или эволюцию. Это всего лишь отрезок от точки отсчета. Движение за или против стрелки часов. Мы выше его. Нам может быть достаточно мгновения и не хватить всей вечности. Мы, только мы решаем, что есть время для нас.

– Марина, ты так ничего и не поняла. Время и судьба отобрали тебя у меня. Счет лет предопределил веру в любовь. Счет месяцев предопределил надежды на чудо. Счет дней предопределил надежды на случай. Счет часов предопределил разрешение на выход в море. Счет минут предопределил опоздавшую к яхте бригаду. И счет секунд предопределил запас воздуха в твоих легких. Все решило время.

– Нет, оно не в силах решать за нас! Сейчас мы принимаем решение. И теперь слово за тобой. Я выбираю быть любимой тобой и любить тебя. А кого выберешь ты? Меня или ее?

Она гордо приподняла подбородок. Белый свет осветил ее вызывающий на бой взгляд. Она ждала моего слова.

– Я выбираю спасение. И мое спасение – это она.

Губы Марины сомкнулись, а тело пошатнулось. Между нами снова возникли сквозняки. Они волнами пускали ее платье и играли волосами. Она заплакала. Я хотел обнять ее.

– Нет, не надо.

Мы стояли напротив и сквозь слёзы в глазах глядели друг другу в души.

– Если ты захочешь когда-нибудь узнать меня снова, отыскать в сумраке дней и холоде ночей, если ты наберёшься дерзости вернуться, знай, я буду тебя ждать. Ждать, как ждала тебя все это время, оставляя приоткрытой дверь.

– Не стоит… Затвори эти двери… Закрой свою душу. Там больше нет тепла для меня.

Она приблизилась ко мне и снова коснулась указательным пальцем моих губ. Мокрые от слёз щеки в этот раз еще сильней передавали ее холод.

– Марина, у меня больше нет ключей от этой любви.

– Как раз наоборот, сегодня ты вернул себе ключи от моей сущности. Морфин – твой ключ.

Я открыл глаза. Мой пиджак валялся на полу возле камина. Я же всю ночь проспал, вопреки приказаниям докторов, в сидячем положении, в том же кресле, где остался вчера. Мои щеки и глаза были скованы сухостью высохших слез. В камине тлели искры угасшего пламени. На полу валялась закрытая коричневая банка.

Глава XIV

– Зачем ты меня звал? Чтобы рассказать, какая я плохая? Об этом и так вся школа от тебя уже знает. Зачем было подсылать ко мне подруг?

– А как же мне следовало тебя уговорить спуститься к мирской суете и прийти сюда?

– Что ж, я здесь. Говори, что хотел сказать?

– Валери, я не буду повторять, что любил тебя. Ты это чувство уже смешала с грязью. Я хочу тебе кое-что показать. Кое-что, что, возможно, тебя заинтересует побольше моих былых чувств.

– Влад, не смеши. Что же это были за чувства, если они исчезли спустя двадцать дней.

– Прошло далеко не двадцать дней. Ты их убивала еще раньше. С каждым твоим «нет». С каждым твоим «прости, мне следует учиться».

– Я сожалею о сделанном. Этого разве не достаточно?

– Нет.

– Влад, чего ты хочешь? – я стояла в его комнате и совсем не понимала, что я здесь забыла. Зачем согласилась на уговоры Ани встретиться с ним?! Зачем теряю свое время?! Ведь Вова там сейчас совсем один, ждет меня не в состоянии позаботиться о себе. – Как еще я должна извиниться?

– Помолчи пока и внимательно смотри.

Он достал из-за шкафа широкий чехол.

– Не говори, что ты заказал мой портрет? – я узнала типичный чехол для картин.

– Ты думаешь, что достойна этого? – он самодовольно заулыбался, а глаза зажглись двумя черными огоньками. – Даже твой покаянный рисовал далеко не тебя.

Он снял черный чехол, и от увиденного у меня подкосились ноги. Я оперлась на письменный стол, стоявший рядом. Передо мной была украденная картина Вовы. Это был портрет Марины.

– Где ты ее взял?!

– Это не важно.

Я подошла к полотну и, дотронувшись, убедилась, что это не сон.

– Ты ее купил? Откуда у тебя деньги?

– Детка, чтобы владеть чем-то или кем-то не обязательно иметь деньги. Достаточно иметь мозги, ну или как минимум силу. Он отшвырнул картину в сторону. Она едва уцелела, попав на его не застеленную кровать. Он достал следующую картину. И наслаждаясь моим выражением лица, продолжил свой спектакль. Схватил за раму «За три минуты до шторма» и со всей силы ударил о стену. Рама раскололась на две части.

– Прошу тебя, остановись! – я упала перед ним на колени и от страха закрыла глаза. – Хватит! – я умоляла, обхватив его ноги руками.

Он присел и дотронулся до моего лица свободной рукой. Провел пальцами по губам и глазам. Внутри меня ревели нервы. Я знала, насколько дороги эти картины для Володи. Сейчас я поняла, что все случившееся случилось из-за меня.

– Поднимись, – приказал Влад.

Я встала вровень с ним и посмотрела в глаза.

– Зачем?

– Я не из тех, кто проигрывает.

– Но ведь ты можешь попасть за решетку за разбой? Влад, неужели ты не понимаешь, что натворил?!

– Не волнуйся за меня, детка, я все учел, – он снова улыбнулся, и эта улыбка придала ему еще большей уверенности.

– Верни мне, пожалуйста, картины. Я никому не скажу.

– Конечно, ты не скажешь.

Я смотрела на лежащие в стороне холсты с разгромленными рамами.

– Прошу тебя, отдай их мне.

– Забирай! – он махнул рукой и отошел к окну.

Я кинулась собирать картины.

– Видишь, Валери, я всегда делал для тебя все, о чем ты просила. А чем же ты мне отплатила в итоге? Изменой? Предала и ушла к другому, – сидя на подоконнике, он всматривался в окно.

Только теперь я поняла, что он и в самом деле был влюблен. А я любила другого. Застыв и прижав картины, я смотрела на Влада и сожалела о том, что не ушла от него, когда начала терять голову от Вовы.

– Что, хочешь получить их все?

Я молча кивнула.

– Вон они, в углу, за шкафом. Какая же ты жалкая, в страхе подбираешь его ничего не стоящие каляки. Подберешь, помчишься к нему и падешь к ногам, как тряпка.

Он спрыгнул с подоконника и, подбежав ко мне, схватил за плечи:

– Ты ему дала?

Ни слова в ответ.

Он сжал плечи сильнее:

– Скажи, ты спала с ним?! Дала ему сразу, как только он запустил свои пальцы тебе под юбку! Сколько ты с ним раз спала?! Ответь мне! Я хочу знать!

Я заплакала.

– Мне больно…

Влад мгновенно убрал руки. Мои обрывистые всхлипывания прерывали молчание в комнате. Слезы не останавливались. А он с отвращением смотрел на меня.

– Ты вынесешь эти картины целыми из этой комнаты лишь в одном случае.

Я вопросительно взглянула на него сквозь слезы.

– Ты получишь то, что хочешь, но лишь после того, как я получу свое.

Он двумя пальцами расстегнул верхнюю пуговицу на моей блузке. С дрожью я отступила назад.

– Неужели я тебе столь противен, что ты предпочла этого мужлана? Этого слабака? Никчёмного художника? Мне?

Я боялась проронить и слово. От страха слезы остановились, их последние капли скатывались на бежевую блузку.

Рывком он отнял у меня картины и оставил их в стороне. Двумя руками рванул блузку – пуговицы рассыпались под ногами. Глаза хищника и резкость его движений сделали меня абсолютно безоружной. Одна мужская рука схватила меня за талию, а вторая забралась под юбку.

– Прекрати! – вскрикнула я и стала вырываться.

Он дал мне возможность отстраниться. Я пыталась закутаться в свою блузку, пряча руками просматривающийся лифчик. Сердце билось как бешеное. У меня был выбор, но не было понятия, как действовать.

Влад стал собирать картины обратно в чехол.

– Что ж, раз они даже тебе не нужны, значит не нужны никому! Я от них сегодня же избавлюсь, а ты даже не сможешь никому рассказать о произошедшем здесь. Никто тебе не поверит. Картин нет – доказательств ноль.

– Прошу тебя, Влад, просто отдай их мне.

– Нет, так не интересно. Скажи мне, лично для тебя они важны?

– Да, – ни секунды не задумываясь, ответила я.

– Ты мне врала столько раз. Но есть способ взглянуть на твое да с другой стороны.

Он взял одну из картин, а из-за спины достал нож-бабочку. Один взмах. Один разрыв лезвием. Треск – и просвечивающийся сквозь порез на холсте росчерк ножа прошёл внутри меня.

– Остановись! Умоляю тебя!

– Раздевайся!

С ненавистью я сбросила с себя разорванную блузку, руками защищая грудь.

Влад обошел меня, исследуя взглядом каждую часть моего тела. Я слышала его дыхание сзади. Закрыла глаза от ужаса. Застежка бюстгальтера отскочила в сторону, от прикосновения ножа. Кровь застыла в венах. Он держал меня за грудь и влажными губами впивался в мою шею, поднимаясь все выше. Покусывал мочку уха. Сорвал бюстгальтер и пальцами стал играть с моей грудью.

– Шлюха!

Я предавала себя. Я отдавала себя зверю, чтобы искупить свою вину. Вину перед Вовой. А может, вину перед Владом? Мне было тошно от себя самой. Я хотела, чтобы все это закончилось как можно скорее. А после смыть весь страх, ужас и презрение водой.

Я забуду этот час и день. Я забуду его имя. Я больше никогда не взгляну на него. Никогда не заговорю с ним. И пусть, глядя на себя в зеркало, порой я буду ненавидеть себя. Пускай… Это будет моей ценой.

– Забирай свои картины и убирайся вон! Я презираю тебя! Ради этого подонка ты даже согласна переспать со мной! Ничего не стоящая девка, за которой я так убивался – ты обыкновенная шлюха. Взяла картины и уматывай!

Я не поняла, что переменилось, но в страхе от его крика и ножа в руке накинула на себя белье и блузку, быстро схватила картины, взглянула на него в последний раз, не пытаясь сказать и слова.

Я бежала по ступеням многоэтажного дома и ревела как резаная. Люди на улице недоумевали, что за полураздетая девочка, вся в слезах и с огромной черной сумкой, несется по серому тротуару. Ноги уводили меня за тридевять земель от моего унижения.

Закрывшись дома в своей комнате, я проплакала весь вечер, пока ко мне не явилась сердитая мамочка с негодованием, почему я пропустила семейный ужин. И как мне было ей объяснить, что произошло?!

– Доченька, с тобой все в порядке? – из-за двери донесся мамин голос.

– Да.

– Откроешь? Поговорим?

– Давай завтра.

Я услышала удаляющийся звук ее шагов. В комнате зазвенел телефон.

– Привет, малая. Как твой день прошел? Я так тебя и не дождался…

– Привет, Вова, – я проглотила ком слез, застрявший в горле, и попыталась справиться с собственным голосом. – Прости, я забыла предупредить, что не смогу сегодня приехать.

– Ты кажешься весьма расстроенной, что-то случилось?

– Нет, все в порядке.

– Точно?

– Да, просто мелкие неурядицы испортили настроение. Как твое самочувствие? Ты сегодня кушал? Может, мне попросить Галину Олеговну принести тебе что-нибудь поесть?

– Нет, что ты, не стоит тревожить пожилую женщину. Я ел. Приготовил себе аж целый омлет.

– Тебя посетили силы?

– Да, я спал полных двенадцать часов прошлой ночью.

– А как боль? Ушла?

– Она ушла, но обещала вернуться. И я потихоньку опять ее чувствую. Если не принимать лекарства – она будет все чаще давать о себе знать.

– Тогда прошу тебя, не игнорируй предписания доктора.

– Постараюсь.

– Пообещай мне.

– Валери, к чему все это?

– Просто пообещай.

– Обещаю.

– Поскольку я хочу поехать с тобой в Амстердам – ты мне нужен здоровый!

В ответ я услышала его смех, и на сердце стало на минуточку легче.

– Ты придёшь ко мне завтра?

– Да.

– Тогда до завтра?

– Спокойной ночи.

– Как же я надеюсь, что она такой будет…

– Прости, не поняла?

– Ничего, не обращай внимания.

– Ты что там девочек собрался звать на ночь?

– Нет, девочка, которую я зову, сегодня ночует у себя дома. Потому нет поводов для беспокойства.

– Сладких снов.

– Сладких.

Мы впервые общались на таких милых тональностях.

– Валери, открой, нам нужно поговорить.

Я открыла дверь отцу.

– Хочу поговорить о твоем будущем.

– Папа, можно не сейчас?

– Нет, как раз сейчас это и нужно сделать.

Тридцать минут я выслушивала, какой важный этап в своей жизни сейчас переживаю и как серьезно я должна к нему отнестись, отодвинув на задний план первые влюбленности, парней, выпускной бал и прочие девчачьи шалости. Еще минут десять мне понадобилось, чтобы уверить папочку, что я вовсю готовлюсь к предстоящим экзаменам, а о парнях и вовсе позабыла, что уроки с художником мне идут только на пользу, так как я уже многому у него научилась.

Доверившись словам своей дочурки, папа оставил меня одну, пожелав спокойной ночи и заботливо поцеловав в лоб.

Летний обеденный ветер ворвался в его дом, как только Вова отворил мне двери. Он стоял весь испачканный в краске. Измотанный вид, капли желтой гуаши на четырехдневной щетине.

– Да, Вова, видок у тебя оставляет желать лучшего.

– И тебе добрый день.

– Как спалось этой ночью?

– Никак.

– В смысле?

– От силы, может, часок вздремнул.

– Почему?! Ты же обещал пить лекарства!

– Я так и делаю.

– И?

– Кто виноват, что мое лекарство до обеда сидит в школе?

Я просто таяла от его слов.

– Что рисуешь?

– Не знаю! Все не так! Ни черта не получается! – разозлился он и, взявшись за костыли, поволочил ноги в мастерскую. – Можно я закурю?

– Ну если тебе от этого станет легче… – я обратила внимание на десяток бычков в пепельнице. – Вова, мне нужно тебе кое-что рассказать, – я набиралась смелости. – Можно мне одну?

– Сигарету? – с явно неодобрительным удивлением спросил он.

Я поняла, что это значило «нет».

– Может, пойдешь лучше нам чаю сделаешь?

Я послушалась и решила использовать эти три минуты, чтобы еще раз про себя повторить речь. Вернулась с двумя чашками черного чая и кубиками льда на прозрачной тарелке.

– Спасибо, – Вова взял чашку чая, бросив туда несколько ледышек. – Между прочим, очень милый портфель.

– Какой?

– Твой розовенький.

– Спасибо, я его редко когда выгуливаю. Мои подруги считают его уж слишком мимими.

– Что такое «мимими»?

– Это обозначение сверхмилой вещицы или человека.

– Понял. Мимими, как учеба?

– Экзамены уже совсем скоро.

– Я вижу по тебе, что ты переживаешь.

– Правда? Неужели так заметно?

– Да.

– На самом деле я переживаю не только из-за этого.

– А из-за чего еще? – Вова скривился от боли и сел в кресло.

Ничего не ответив, я вышла на лестничную клетку, где оставила черный чехол с картинами, достала «За три минуты до шторма» и, забросив на плечо чехол с остальными твореньями, вернулась в мастерскую.

– Я нашла твои картины.

Он засветился от радости и, подорвавшись с кресла, едва не упал на пол в порыве к своим творениям. Его удержал стол. Стеклянные банки с желтой и синей краской свалились на паркетный пол, разбившись вдребезги.

– Оставь! Не важно, – он с любовью взял в руки картину.

– Здесь есть и остальные. Словно не слыша меня, он не мог оторвать взгляда от картины. Казалось, сейчас он ее сожмет в объятиях и скомкает до неузнаваемости. И лишь после того, как я принесла остальные, он отвлекся от нее.

– Я так счастлив, что они нашлись! – его улыбка освещала комнату теплом младенческой радости. Словно ребенок получил назад свои любимые и долгожданные игрушки. – Но как? Как тебе удалось их раздобыть? – он смотрел то на чехол, то на меня широко открытыми глазами, а я так хотела провалиться сейчас сквозь землю.

– Это совсем не важно. Важно, что они у тебя снова есть.

Вова, превозмогая боль, стал распаковывать остальные.

– Но что случилось с этой? – он с грустью взглянул на порезанный холст живописи.

Я не хотела ему лгать и, позабыв подготовленный текст, рассказала всю правду. Он сидел на полу и смотрел вниз. Не говоря ни слова, ни взгляда не даря, уставился в одну точку и о чем-то думал.

– Я не могу поверить, что ты была готова предать себя из-за этих картин.

– Нет, Вова, я готова была предать себя из-за тебя. Возможно, ты не заметил, возможно, не обратил внимания, как твоя ученица в тебя влюбилась? Я держала это в себе. Но так долго не могло продолжаться. Я знаю, что сейчас слишком много говорю. Но это лучше, нежели мое горькое молчание. Да, Вова, признаюсь, я тебя люблю. Люблю первой любовью. Люблю каждой частью себя.

Он молчал, не поднимая глаз.

– Вова, прошу тебя, взгляни на меня. Скажи, что любишь, или отвергни!

Он медленно поднял голову и пристально посмотрел на меня каменным взглядом. Железным лицом без эмоций.

– Вот теперь ты знаешь всю правду. Оставляю эту правду тебе, – добавила я.

– Время.

– Что?

– Мне нужно время… Время, чтобы побыть одному.

– Хорошо, тогда я уйду.

– Спасибо.

– Спасибо за что?

– За все.

Его голос звучал грустью. Он попытался подняться с пола, но без моей помощи не справился.

– Валери, зачем я тебе? Я немощный, бедный, пустой человек. Намного старше тебя. Намного слабее тебя. Зачем я тебе нужен?

– Потому что я люблю, а любовь не выбирают. Потому что жизнь – это эксперимент. Так почему бы нам не действовать самым безумным образом?

Он повернул голову, словно пытаясь разглядеть в моих глазах нечто большее.

– Не смотри на меня так…

– Как?

– Так странно…

– Валери, я не хотел тебя расстраивать. Но раз ты набралась смелости поведать правду мне, я должен поделиться ею с тобой. Доктор сказал, что эти боли могут не пройти, тогда мне нужна будет операция, которая может лишить меня возможности самостоятельно передвигаться.

– Что? Нет, нет! Не может быть!

– Да.

– Этого не будет! Ты выздоровеешь! Главное, верить! Слышишь, вера – это шанс. Вера – это то, что очищает наши мысли, то, что дарит другое качество жизни! Кто, как не ты, это должен был выучить?!

– Да, я выучил этот урок! И пусть доктора говорят мне обнадеживающие слова, за ними все же стоит язык эмоций и жестов. А их я умею считывать очень хорошо. Видишь, сейчас на твоем лице воцарился страх.

– Это ты его вызвал!

– А сейчас он превратился в чувство вины…

– Конечно, теперь мне не найти места себе. Ведь это я виновата во всем, что случилось с тобой! Я пойду в полицию и все расскажу.

– Нет, не стоит. Влад любил тебя. Мужчина, который теряет любовь, способен на многое. Не стоит портить жизнь молодому парню, пусть даже сердце его ты уже и искомкала.

– Как же я виновата… Вова, скажи, я могу искупить свою вину перед тобой? – я закрыла глаза, пропуская глубокий вдох через себя.

– Просто дай мне время побыть одному. Слишком многое ты мне поведала сегодня. Я слишком сильно чувствую боль, чтобы отреагировать прямо сейчас.

– Конечно.

Он остался в комнате в лучах обеденного летнего солнца. У его ног лежали картины, разлитые краски. Я оставляла его в одиночестве и так надеялась разрушить это одиночество. Взяла портфель и, поцеловав Вову в щеку, ушла со вкусом краски на губах.

– Я тебе позвоню.

– Я буду ждать.

Но он мне не позвонил. Ни на следующий день, ни через два, ни в пятницу, ни неделю спустя.

Тысячу раз я проверяла телефон в надежде на пропущенный звонок или сообщение от него. Сотни раз божилась сама его набрать, но женская гордость брала верх.

Сказать, что я скучала, – не сказать ничего. Я просто лезла на стену, оттого что, открывшись ему, осталась отвергнутой. Я ждала и надеялась, что вот-вот наступит день, когда он скажет, что любит меня или хотя бы предложит остаться друзьями. Я ждала, когда же этот проклятый телефон зазвонит и его бархатный голос сообщит, что он уже вдоволь насладился своим одиночеством и скучает без меня.

Сотню раз я набирала его номер, но ответа не было. Я перезванивала, писала глупые сообщения, звонила Галине Олеговне, дабы убедиться, что он жив. Устав от ожидания, я просто поехала к нему домой.

Мне пришлось двадцать минут стучать в его дубовую дверь, прежде чем Вова отворил. Сперва я даже не поняла, что это он. Передо мной стоял вконец измотанный мужчина с неаккуратной бородой. В каких-то лохмотьях и с красными отпечатками от одеяла на лице.

– Ты не сдержал своего обещания, не перезвонил!

– И тебе доброе утро.

– Вообще-то уже четыре часа дня.

– Правда? – зевая, равнодушно отреагировал он.

– Вова, можно мне войти?

– Да, конечно.

– Как ты себя чувствуешь?

– Лучше не бывало.

Я обратила внимание на бардак на кухне и в прихожей.

– Ты один?

– Сейчас? Да. Ну разве только ты рядом стоишь. Между прочим, что ты хотела узнать? Разве мы договаривались об уроке?

– Нет, но я думала…

– Что я тебе позвоню? Прости, просто забыл.

– Забыл? Но сколько дней уже прошло?!

– Валери, успокойся, меня и так тошнит, не хватало еще слушать твой резкий голос.

– Резкий голос… – тихо повторила я. – Я вижу, ты уже без костылей передвигаешься?

– Да, они мне не нужны больше. Лекарство действует.

– Хорошо.

– Еще что-то?

Не спрашивая разрешения, я заглянула в его комнату, после в мастерскую. Хотела убедиться, что он один и не завел себе никакой подруги. Хотя я и так знала, что он не такой. В мастерской по центру опять стоял портрет Марины, а рядом наброски новых картин.

– Опять рисуешь!

– Бывает…

– Где твой телефон? Я сотню раз пыталась с тобой связаться! Я же переживала.

– Успокойся, малая. Я знаю, что ты переживала. Ко мне даже эта старуха не единожды поднималась по твоей просьбе или же своей инициативе. Надоела!

– Ты знал, что я переживаю, и даже не подумал мне перезвонить?! Вова, ты пьян? Что с тобой происходит?! Я тебя не узнаю.

– Конечно, ты не узнаешь. Ведь теперь я другой! – он с такой злостью это говорил, что воздух вокруг, казалось, накалился до предела. – Ты меня вернула в эту пучину! Ты, именно ты обрекла меня на эту боль, раскрыв мои глаза шире! Но я тебя не виню, я тебе даже благодарен. Ты мне подарила многие встречи с ней.

– Я не понимаю, о ком ты говоришь. Скажи мне, ты употреблял?

– Валери, я хочу, чтобы ты забыла дорогу в мой дом! Я желаю тебе всего хорошего с твоим поступлением! И на этом все. Хотя нет, не все, вот, держи свой сотовый.

– Но это был мой подарок тебе! – я едва сдерживала слезы обиды.

– Мне он больше не нужен. Как и мы больше не нужны друг другу.

– Но ты… Ты мне нужен, как никто другой.

– Валери, уходи! – он сцепил зубы.

С каждой последующей секундой я узнавала его все меньше и меньше.

– Вова, – я смотрела в его потерянные глаза, – ответь мне, ты меня хоть чуточку любишь?

Он молчал. Я догадывалась, что обозначало это молчание.

– Но как же можно жить, никого не любя?! – не контролируя себя, от беспомощности я перешла на крик. – Ты изверг! Ты, ты!.. Я бы отдала все за тебя, но ты… Тебе это просто ни к чему! Ты не ценишь человеческое тепло! Ты суровая глыба льда! Ты море стали! Ты обречен на страдания! На нелюбовь и одиночество! Я готова была отдать тебе всю себя, но ты и этого не оценил!

– Мне не нужна ни ты, ни твоя любовь, ни твое сочувствие или забота!

– Что же тебе нужно, Вова, скажи?

– Мне нужна она одна, моя Марина!

Он оттолкнул меня. Вложил в руки свой сотовый и молча указал на дверь. Я уходила из его квартиры, зарекаясь, что ухожу навсегда, что не вернусь и не вспомню о нем. Мое сердце было разбито с грохотом захлопнувшейся двери.

Глава XV

Райское вещество мчалось по моим венам, неся с собой предчувствие эйфории. От шеи и по всему телу прокатывалась волна тепла, и вдруг под ложечкой пронесся холод. Мысли становились ясными, как хрусталь, и, пользуясь своей невероятной силой, я закрываю глаза, и вижу ее. Я ощущаю ее образ настолько отчетливо и ярко, что не замечаю грани между выдумкой и реальностью. Морфий – это та сила, что дарит тебе безграничную власть над реальностью.

– Ты все-таки вернулся?

– Да. В который раз я понял, что хочу быть только с тобой.

Она улыбнулась и дотронулась до моего плеча.

– Я так рада. Ты и не догадываешься, как я по тебе скучала.

Мы стояли на вершине той самой скалы в Салернском заливе. Я прикасался к ее телу, испытывая переживания семнадцатилетнего юноши, что очарован женскими формами. Марина потянула за краешек ленты, бантом венчающей ее блузку. Все остальное с изящностью сделал я сам. Мы очутились на теплых камнях.

Взгляд Марины проникал мне в душу, а я тонул в ее зеленых, как море, глазах. Тогда я забывал, что этот рай подарен мне морфином.

Мы встречали закат, кутаясь в объятия друг друга и не говоря ни слова. Сколько времени мы потеряли, а сейчас единственное, чего хотелось и ей, и мне, – так это просто молчать. Молчать и знать, что рядом человек, который любит тебя.

– Когда мы снова с тобой встретимся?

– А разве я уже ухожу? – спросил я.

– Нет, но я знаю, что ты скоро исчезнешь. Как только закончится действие этого наркотика.

– Единственный мой наркотик – это любовь к тебе. Его действие никогда не закончится. Эта зависимость непреодолима. Я пробовал избавиться от нее, но тщетно. Я хочу только тебя. Всегда и везде. Хочу жить тобой, дышать одной тобой…

– Значит, ты вернёшься?

– Да. Я никуда не ухожу. И пока ты меня ждешь, я буду с тобой.

Марина вгляделась в сумрачное небо, там зажигалась звезда.

– Я тебя всегда буду ждать.

Я взялся рисовать. Словно заведенный, выводил на бумаге черты детей, грацию природы. Я передавал все свои ощущения холсту. Каждое мое последующее движение было безошибочно точным, а мазки кисти безупречными. В глазах мелькала гамма цветов, отправляя посылы в мозг и превращая гущи красок в особые отливы и тона. Я был возбужден до предела. Я был на грани.

Я и не обратил внимания, как перестал чувствовать боль в теле. Мой фокус был прикован к впечатлениям от последней встречи с Мариной. Я не хотел ни есть, ни пить, а только рисовать. Утреннее солнце слепило сквозь рамы в окна мастерской. Я оторвался от полотен и занавесил их. Приглушенная темнота снова окутала эту комнату. С ней пришел глубокий сон.

Я проснулся от того, что мне снова не хватало ее. Открыл окна, впустил свежий ветер в комнату и закурил. Удовольствие от никотина было столь малым в сравнении с морфием, что я отбросил сигарету на половине ее жизни. Кофе, который раньше меня бодрил, казалось, потерял всякий вкус и свойства. Несколько часов я противостоял своей тяге к ней, ну а после все же сдался. Достал из тумбочки коричневую банку, смазал кожу спиртом и ввел раствор. Кровь наполнялась морфием.

За высокой июльской травой мелькала серая река, а по ней пускалась лодка. Человек без лица, маневрируя длинной палкой по глади воды, переправлял меня на тот берег.

Морфин открывал мне путь к ней.

Там на выжженной земле ждала она. Раскрыв руки, влекла меня. А я, словно маленький мальчик, бежал в эти бездонные объятия.

– Я же говорила, что дождусь.

Она коснулась пальцев моей руки и повела за собой. Мы проходили странные места. Здесь не было ни шума, ни ветра. Здесь не летали птицы и не падала листва. Место невероятного спокойствия и тишины. И в этой тишине одни лишь мы. Солнце светило, словно через затемненные коричневые стекла, заливая местность тускнеющим светом.

– Пойдем я кое-что тебе покажу?

Я повернул за ней, в мгновение ока местность преобразилась, и я увидел свое детство. Ровно в десяти шагах от меня на сухой траве сидел играющий мальчик. Те же волосы, те же знакомые черты лица.

– Это я?

– Да, это ты в твой самый счастливый миг.

– Я думал, мой самый счастливый миг жизни был с тобой?

– Конечно, он здесь и сейчас, – она опустила голову мне на грудь и, проведя рукой в пространстве, обнажила еще один миг счастья. Теперь позади играющего мальчишки бежала маленькая девочка в голубом платьице, неся за собой в воздухе гелиевый шарик. Она так заразительно смеялась. Она так была счастлива.

– Она же сейчас собьет меня?! – дернулся я.

Марина отстранила меня:

– Постой. Не мешай. Только представь, что если бы мы встретились за двадцать лет до того, как я заговорила с тобой первой в парке…

Девчонка приближалась к сидящему малому.

– Мне кажется, что ты заметил меня. Смотри, ты уже отставил машинки в сторону.

– Конечно, я и сейчас бы предпочел твой гелиевый шарик, – мы улыбнулись.

Девочка наткнулась на мальчика, упала на траву, испачкала платье и отшвырнула его игрушки. Оба малыша валялись плашмя на земле и вовсю смеялись. Шар поднимался в небо.

– Лови его! Лови! – послышалось из мизансцены.

Одно мгновение – и дети уже неслись за шаром, подпрыгивая и пытаясь его схватить.

– Но здесь ведь нет ветра?

– Здесь, может, и нет, но в детских мечтах возможно все.

– Так почему же во взрослых это невозможно? – озадаченно спросил я.

– Это ты мне скажи, – Марина смотрела на меня ласковым взглядом.

Я остановил свои мысли и прижал ее к себе, ощущая каждую малость ее тела.

– Как же я тебя люблю…

– Правда?

– Да. Я не могу без тебя, как ночь без дня, как сумерки без рассвета.

– А я люблю тебя очень-очень! Ты, я и знак бесконечность.

И пока мы целовались, дети упустили шар, отобранный ветром.

– Я был так близко к нему, но он был шустрей.

– И с чем теперь я буду играть?

– Ну ты все еще можешь играть со мной, с моими машинками.

– Но я ведь девочка, – возразила малышка.

– А во что ты хочешь играть?

– Я хочу играть в дочки-матери!

– Значит, я могу быть твоей дочкой или мамой…

– Нет, будь лучше моим Кеном. Моим мужем.

Марина рассмеялась:

– Видишь, даже здесь я взяла инициативу в свои руки!

– Нет, ты просто настолько сильно очаровала меня как сейчас, так и двадцать лет спустя, что я безвластно отдал эту инициативу в твои руки.

– Как же мы заговорили! – она улыбнулась. – Что? Почему ты так смотришь на меня?

– Твои ямочки… Я совсем о них забыл, – виновато опустил взгляд я.

– Да, они все еще здесь. Пойдем я тебе покажу нечто большее.

– Но я еще не налюбовался маленькими нами.

– Если ты когда-нибудь придёшь ко мне еще раз, я приведу тебя сюда.

– Конечно, приду. Ведь теперь я нашел тебя и никогда не потеряю больше.

– А ты когда-нибудь думал, как сложились бы наши жизни, если бы мы не встретились?

– Нет, я себе и представить не могу этого.

– Тогда разреши мне представить это вместо тебя.

Мы сделали шаг и очутились на двойной сплошной посреди шумной дороги. Машины обгоняли нас. Шел дождь. Мелкий и неприятный.

– Вон я, – Марина указала на черную дорогую машину, в которой сидела благородная женщина с изящной вуалью.

– Зачем ты спрятала свое красивое лицо?

– Так я держу подле себя мужа.

– Но мне это не нравится. Вернее, тебе идет вуаль, но без нее ты еще краше.

– Вова, здесь не ты мой муж.

– А кто?

– Мужчина, что подходит к машине.

– Но он ведь старый?! За вуалью ты от него стесняешь свою молодость?

– Вуаль нужна лишь для интриги. Мой муж мне изменяет. Не потому что перестал любить, а потому что его увлекла неизвестность, неожиданность, заворожила чужая вуаль – он охотник, ощутил острую необходимость узнать, что под ней. И как обычно, разочаровавшись в содержимом, спешит вернуться к той единственно любимой, родной и ласковой, с которой так хорошо и спокойно.

– Прекрати! Не хочу даже думать, что ты можешь растрачивать себя на кого-то, но не меня.

– А вон ты, – перебила она.

– Где?

– Идешь за руку с молоденькой девочкой?

– Но это же…

– Да, это она – твоя Валери.

– И зачем ты мне все это показываешь?

– Как ты думаешь, ты здесь счастлив?

– Марина…

– Погляди на себя, свою улыбку, легкую походку, смех этой девчонки и ответь мне, счастлив ли ты с ней.

У меня не нашлось слов для ответа. Отыскав логическое объяснение, я обронил категоричное:

– Это всего лишь выдумка

– Кто тебе это сказал?

Я умолк.

– Хорошо, Вова, раз ты не можешь определить состояние своей души, скажи мне, счастлива ли я здесь.

– Здесь со мной или там в авто?

– В машине, подле другого мужчины.

Я направил взгляд сквозь стекло автомобиля, где пожилой мужчина целовал свою жену в щеку и, гладя ее по коленке, крутил рулем, выезжая с паркинга.

– Думаю, нет.

– Ты ошибаешься… Там я счастлива. Счастлива в той мере, в которой мне знаком смысл этого слова. Там я не знаю тебя, как не знаю радости быть с тобой.

Машина отъехала от тротуара, пропустила Валери и Вову, перебегающих дорогу.

– Видишь, я даже не взглянула на вас. Ты даже не помахал мне рукой. Именно так все произошло бы, если бы наши пути не пересеклись.

– Пускай! Если ты все знаешь, тогда скажи мне, что произошло бы, если бы мы с тобой не оказались на той яхте в медовый месяц.

Марина умолкла. Дождь все моросил, только падающие капли испарялись, попадая на нас.

– Почему ты молчишь? Покажешь мне мир с тобой после шторма в Амальфи?

– Он здесь, в этом моменте.

Ее губы коснулись моих. Тело бросило в дрожь. Руки обхватили ее за талию. Глаза сомкнулись…

Она вела меня к реке.

– Ты зря летал в Италию. Искал ответы зря. Все случилось именно так, как должно было произойти.

– Нет, я в это не верю.

– Тогда поверь. Не стоит винить себя, равно как и других. Мы были счастливы, и это главное.

– Но мне этого недостаточно.

– Как и мне, всего было мало.

– Ты о чем?

– О том, что люди всегда просят большего и зачастую не умеют ценить обретенного.

– Хм… Интересно… Сейчас ты сказала, что не ценила меня, ведь так?

– Да, отчасти так.

– Зачем ты мне это все говоришь?

– Затем, что мы с тобой связаны. Я этого тогда еще не знала. Потому, возможно, и наделала глупостей.

– Каких еще глупостей?

– Не важно.

– Марина, не ты, не твой фантом, стоящий здесь передо мной, – врать не умели. Какие глупости ты натворила?

– Отстань от меня, – она сжала губы. – Уходи!

– Не уйду! Не отстану!

– Милый, не нужно ссориться. Главное, мы вновь обрели друг друга, – она оставила печать своего поцелуя на моих губах и исчезла в никуда.

Безликий паромщик причалил к берегу. Я ступил в лодку. Сон растаял.

Глава XVI

От кого: Ани

Кому: Валери

Тема: Королева выпускного

Подруга, только что получила наши фото с выпускного!!! Ты просто прекрасна! Королева бала! Вотвзгляни, парочку я тебе отправила по электронке.

Я даже не знаю, как тебе пришло в голову идти на бал с Марком. Он же всю свою жизнь был тихоней и серенькой мышкой, даже не ожидала, что он так преобразится подле тебя. Он мне сказал, что костюм ему ты помогала выбирать. Это правда? Даже если и нет, все равно отмечу, что вы смотрелись неотразимо. Даже мои родители фотографировали вас чаще, нежели нас с Владом.

Касательно Влада, я очень рада, что ты вошла в мое положение и нормально отреагировала на то, что именно он сопровождал меня на этом вечере. Если бы этот козел Алекс не подвел меня, заболев в последнюю минуту…

От кого: Ани

Кому: Валери

Тема: Королева выпускного

Подруга, почему ты онлайн и не отвечаешь? Я так и знала, что ты обиделась на меня из-за того, что я согласилась идти с Владом на выпускной.

От кого: Валери

Кому: Ане

Тема: Королева выпускного

Привет, дорогая подруга. Нет, я не таю обиды на тебя из-за того, что ты провела наш последний школьный вечер с этим козлом Владом. Хотя я искренне надеюсь, что его порывы не обвалили стены твоей неприступной девичьей крепости.

Фотографии нормальные. Я рада, что наконец вступаю в новую жизнь.

От кого: Ани

Кому: Валери

Тема: Королева выпускного

Как-то ты не очень радостно звучишь. Что-то случилось?

От кого: Валери

Кому: Ане

Тема: Королева выпускного

Не то чтобы. Я просто волнуюсь по поводу вступительных экзаменов. Вдруг не пройду?

От кого: Ани

Кому: Валери

Тема: Королева выпускного

Конечно, пройдешь! Ты же три месяца готовилась к этому со своим Дон Жуаном. Между прочим, ты наладила с ним связь или вы все еще не разговариваете?

От кого: Валери

Кому: Ане

Тема: Королева выпускного

Нет, мы не виделись и не слышались уже больше месяца, и я не думаю, что что-либо изменится. Он мне ясно дал понять, что наше общение для него менее ценно, нежели его устарелые воспоминания на холстах. Я четко поняла, что была для него всего лишь ученицей, об успехах которой он даже не удосужился поинтересоваться после. Потому, дорогая моя подруга, я планирую его совершенно забыть и выбросить из своего сердца!

От кого: Ани

Кому: Валери

Тема: Забыть его

Звучит серьезно. Надеюсь, у тебя это получится. Чем же ты сейчас занимаешься? Как борешься со своими воспоминаниями о нем?

От кого: Валери

Кому: Ане

Тема: Забыть его

Убираю у себя в шкафу. Видела бы ты мою комнату. Здесь такой бардак, словно целая армия прошлась. Все разбросано где попало. Последние три месяца не было толком времени и прибраться.

От кого: Ани

Кому: Валери

Тема: Забыть его

Тогда буду тебя отвлекать. Вот лови еще пару фоточек.

От кого: Ани

Кому: Валери

Тема: Забыть его

Ладно. Я поняла, что ты очень занята, раз ты ни разу не прокомментировала десяток моих сообщений с гигабайтами веселых фото с нашего пьяного выпускного.

Все, я выключаюсь. Всего хорошего, засранка.

Аня заспамила всю мою новостную ленту. А я в борьбе с мыслями о Вове неожиданно потерпела поражение, как только в руки попала записка, завалявшаяся в боковом кармане моего розового портфеля.

От кого: Валери

Кому: Ане

Тема: Забыть его

Аня, ты здесь? Аня?

От кого: Валери

Кому: Ане

Тема: Забыть его

«Дорогая Валери, я не знаю, с чего начать. Веришь, когда мы повстречались, я не сразу заметил в тебе то, что стало для меня столь родным. Сперва мне раскрылся твой талант, и лишь со временем ты сама. Ты невероятно очаровательная девушка, с заботливым и добрым сердцем. Своей заботой ты спасаешь меня от отречений и забвения. Рядом с тобой мои тревоги исчезают, а на душе становится спокойно. Ты даришь мне улыбки и растворяешь мои черные мысли в цветных красках дней. Я так обязан тебе за это. Самое главное, за что я благодарен, – ты побудила меня взглянуть на мир по-другому.

Скорее всего, ты сама не осознаешь, как много стала для меня значить. Теперь в тебе я вижу не только свою ученицу и верного друга, но и девушку, с которой хочется быть рядом. Ты знаешь, мужчины так часто трусят. Вот и я пишу тебе это письмо, боясь признаться в своих чувствах в открытую.

Возможно, ты найдешь меня слишком старым для себя. Но разве возраст имеет значение?

Возможно, я не смогу вести полноценную жизнь… Доктор мне сказал, что, скорее всего, потребуется операция, результат которой сложно предугадать. Но даже если все пойдет не по плану, я справлюсь с этим, если ты будешь со мной рядом. Рядом как друг… Рядом как невеста…

В последние дни я много думаю о нас. И я хочу, чтобы эти мы были вместе.

Прошу тебя, дай мне знать, что ты думаешь по этому поводу. Я очень надеюсь, что этим письмом я не испорчу то, что у нас с тобой есть. И еще больше я хочу окрепнуть и свозить тебя в Амстердам. Я верю, что мы проведем незабываемое время вместе.

Обнимаю, Вова».

От кого: Ани

Кому: Валери

Тема: Забыть его

Я в шоке! Ты не могла раньше найти это письмо и не парить себе и мне мозг?!

От кого: Валери

Кому: Ане

Тема: Забыть его

Что мне теперь делать?!?!?!?!?!?!

От кого: Ани

Кому: Валери

Тема: Забыть его

Пойти и поговорить с ним. Если вы друг друга любите, так зачем же молчать? Ах да, совсем забыла, он ведь выставил тебя вон.

От кого: Валери

Кому: Ане

Тема: Забыть его

Последний раз, когда я ходила к нему, он не открыл дверь, хотя я больше чем уверена, что он был дома. Дельцы на Спуске сказали, что уже долгое время его не видели, да и любопытная соседка ничего о нем в последнее время не слышала.

От кого: Ани

Кому: Валери

Тема: Забыть его

Может, он съехал?

От кого: Валери

Кому: Ане

Тема: Забыть его

Не думаю. Хотя возможно всякое.

От кого: Ани

Кому: Валери

Тема: Забыть его

Тогда напиши ему письмо. Если он и в этот раз не откроет, оставь письмо под дверью.

От кого: Валери

Кому: Ане

Тема: Забыть его

Я даже не знаю… Я так много хочу сказать ему, что не хватит и стопки листов А4. Но спасибо за идею. Напишу тебе позже, нужно прийти в себя.

Жаркое солнце раскалило асфальт до предела. Уличный воздух словно сжали в стеклянной банке. От жары в Киеве не спасала даже тень каштанов.

Преодолевая волнение в себе, я шла привычной дорогой к Вове. Я так надеялась, что увижу его, мы поговорим, и он меня обнимет. Отбросив все обиды, я мечтала услышать заветные три слова.

Мокрые ладони, трепет в душе, я стою в ожидании у запертой двери. В голове проносятся теплые вечера с ним, волшебные прогулки, заботливые взгляды.

Дрожащими пальцами дотронулась до звонка. Секунды ожидания, кажется, длиною в жизнь. Глухой шум шагов остановился по ту сторону. Между нами звучала тишина.

– Откроешь?

Молчание.

– Вова, прошу.

В ответ удаляющиеся шаги.

Я достала запечатанное письмо и просунула под дверь. А сама осталась сидеть на бетонном полу, подпирая дверь спиной.

«Дорогой Вова, прости за все. За боль, за муки… Прости за любовь.

Я каждый вечер возвращаюсь к тебе, к нашим урокам рисования, к моим несбывшимся грезам. Своей глупостью я перечеркнула все, что было и могло быть между нами. Мне очень жаль, что я не остановилась вовремя с Владом. Равно как жаль, что ты принадлежишь другой. Той, которая пленила, и ушла. Разве она не поступила эгоистично и глупо? Однако ты простил ее, и правильно, ведь люди должны уметь прощать. Прошу прости меня за то, что без спроса вошла в твою жизнь, за то, что не совладала с собой, за то, что обнаружила твое письмо только сейчас.

Ты должен знать, что я чувствую к тебе. Я никогда не чувствовала этого раньше, ни к кому. Никто не заставлял меня плакать летними ночами. Никто не приносил мне столько радости от встречи. Ты как будто пропасть, только б не упасть.

Первая любовь причиняет боль, а безответная разбивает сердце. Ты преуспел сразу в двух. Поздравляю. Ты заставил меня повзрослеть. Пусть за первой любовью всегда следует вторая, но я обещаю, что чувства, пробужденные тобой, останутся со мной надолго, на всю жизнь.

Если сегодня ты не откроешь мне дверь и не впустишь обратно в свою жизнь, хотя бы на краешек ее, в далекий невзрачный угол, обещаю, что не потревожу тебя больше никогда. И даже если ты встретишь меня однажды на улице в компании другого мужчины, я притворюсь, что не знаю тебя, пройду мимо, а потом с улыбкой заплачу. Мой спутник спросит, в чем дело, а я промолчу, понимая, что переболела. Переболела тобой. Однажды приняв эту вакцину «первой любви», человек становится менее подвержен эпидемии чувств. И пусть я больше никогда и ни с кем не почувствую то же, что испытывала с тобой, я с радостью отмечу, что моя первая любовь осталась позади.

А ты живи своей иллюзией, питайся своими страхами. Береги и перематывай снова и снова свои шрамы от сильной любви. Пусть. Тебе очень больно, но до слез приятно их касаться. Надеюсь, когда-нибудь ты перестанешь бояться и с головой уйдешь в новую любовь.

Сегодня мне жаль, что я не смогла стать для тебя этой новой любовью. Завтра, оставив свою первую любовь в прошлом, я встречу другого, того, кто не побоится обнажить себя для новых ран.

Я могла бы стать твоей новой, лучшей, искренней, необыкновенной Мариной. Пусть второй, я бы смирилась, доколе вторая значит последняя. Я знаю, быть первой всегда легче, но я бы смогла, слышишь, я бы стала твоей, твоей последней Мариной.

Откроешь ли ты мне дверь в свою жизнь? Впустишь ли обратно в свою душу? Сегодня, будь уверен, ты взял жизнь в свои руки и решение принимаешь только ты!

Знай, я всегда желаю тебе только счастья. Счастья с ней, со мной, с другой или в полном одиночестве. Просто будь счастлив.

С любовью, Валери».

– Войдешь?

Дверь отворилась. Он держал в руках открытое письмо. Уставший взгляд, измотанный вид.

– Ты покрасилась? Тебе идет.

Я молча переступила порог квартиры и на автопилоте направилась в мастерскую. Слабый огонь в камине превращал эту комнату в пекло. Солнце прорезалось сквозь занавешенные окна, отбрасывая линии лучей на наши лица.

– Тебе не жарко?

– От твоего письма или вида?

– От огня в камине.

– Ты изменилась.

– Ты тоже, – его землистое лицо напоминало маску, за которой разыгрывалась настоящая трагедия. Взгляд был погасшим, а движения шаткими.

– Спасибо.

– За что?

– За любовь.

– За любовь, которая тебе совсем не нужна?

Он обошел меня, став сзади. Его рука поправила мои каштановые волосы на плече.

– Ты так похожа на нее. Когда я тебя встретил первый раз на Спуске, я не сразу заметил схожесть, но глаза… Твои глаза выдавали ее. Когда ты появилась на пороге этой квартиры, чтобы брать уроки рисования, я, сам того не сознавая, согласился не потому что отчаянно нуждался в деньгах, а потому что в тебе я подсознательно чувствовал ее. Когда ты говорила, я каждый раз находил ее…

– Так почему же ты отверг меня?

– Я нашел лучший заменитель любви. Он не причиняет боли, он от нее освобождает.

– Не могу слушать твой бред! «Заменитель любви» тогда, когда я тебе была готова отдать всю себя. Подарить любовь настоящую.

Трудно передать, каково это – оказаться в треугольнике любви, между сумасшедшим и его фантомом.

– Тише-тише… Это лишь слова… Давай помолчим… О тебе и обо мне —помолчим.

Он осторожно касался моих волос. Гладил каштановые пряди. Я закрывала глаза и видела нас двоих на краю земли, только я и он. Никаких воспоминаний. Никаких преград.

Я обернулась. Его рука плавно замерла в воздухе. Закрытые глаза обнажили розовато-сиреневые веки.

– Вова, давай исчезнем?! Сорвемся и побежим?! Я увезу тебя в Амстердам. Я подарю тебе сына и дочь. Я отдам себя до последней капли. Ты позабудешь о ней. Я обещаю…

Он все так же тихо молчал. Никто не знал, какой ураган эмоций сейчас проносился во мне, от сердца до головы и с такой же бешеной скоростью обратно. Подобного я не испытывала никогда. Я никогда не пробовала других наркотиков… Но разве может хоть один из них по силе своего действия превзойти дурман первой любви?! Он поглотил меня неожиданно. Привязал меня к человеку раз и навсегда. Он ослепил… Обезоружил… И отнял рассудок.

– Хочешь я стану для тебя твоей Мариной? – я прикоснулась к его руке.

Ничего не сказав, он притянул меня к себе. Мгновение взгляда. Мое лицо подалось навстречу. Его холодные губы робко дотронулись до моих. За миг до поцелуя цунами возбуждения пронеслось между нами. Я уносилась в туман его глаз. Уже было поздно отступать.

Поцелуи – как кардиограммы. Они показывают, насколько серьезна болезнь. Я была неизлечимо больна им, он смертельно болен Мариной.

Один за другим он брал эти поцелуи без спроса. Я жаждала еще и еще. Горячий воздух комнаты поднялся еще на пару градусов. На наших телах выступили капли пота. Одежда спала на пол. Здесь заканчивалась наша дружба.

Он поднял меня на руки и возложил на стол. Наши обнаженные души встретились на виражах первой любви.

Поцелуй за поцелуем – я просила еще. Касание за касанием – я уходила ввысь.

– Только ты…

– Тише… – его губы прикрыли мой рот.

Сейчас все, что существовало для меня, – это его подтянутое тело, прижавшееся ко мне, нежные губы за колючей щетиной, ожидание неизбежного.

Он отобрал у меня мораль, воспитание и принципы, привитые с детства. С ним я открыла себя. Новую. Другую. Я тонула в его объятиях. Он поглощал меня без остатка.

Когда все закончилось, он опустился на мои руки. Обнял и попросил прощения.

Я обрела того, кого хотела. Он получил то, в чем нуждался.

Холодная вода в душе, бегущая по моему телу темными окрашенными струями, возвращала меня в реальность. Я была счастлива и растеряна одновременно.

Счастью судилось быть не долгим. У выхода из ванной на полу меня ждали мои вещи. Я переступила их и голая подошла к Вове. Он молча курил очередную сигарету и глядел на огонь.

– Не стоит смотреть так долго на пламя – загрустишь.

– Марина, уходи, – он даже не взглянул на меня.

– Что?

– Прости, Валери, это было ошибкой.

– Тебе не понравилось?

– Понравилось. Даже очень.

– В чем же тогда дело?

– Я не хочу тебя погубить…

– Вова…

– Ты не она. Ты никогда не сможешь стать ею и тем более заполнить ее место в моей жизни. Прости, но любовь вне обстоятельств. Жизнь в погоне за прошлым – это мой выбор сегодня, завтра и вчера.

– И там нет места для меня?

– Нет, – он подошел ко мне и прикоснулся к руке. От отвращения меня отбросило в сторону. – Валери, пожалуйста, прости меня за все. Я мог бы влюбиться в тебя, но разделаться с любовью к ней мне не по силам. Я слаб, я очень слаб… Я не хочу рушить твою жизнь, словно карточный домик. Верю, ты будешь счастливой. Ведь именно ты, как никакая другая девушка, заслуживаешь этого счастья. Я, как никакой другой мужчина, не смогу подарить тебе это счастье.

Капли воды на моем теле высохли, а вслед за ними испарились все мои иллюзии. Превозмогая физическую боль внутри себя и только что нанесенные душевные раны, я тащилась домой.

Глава

XVII

– Ее могли звать Дианой. Она стала бы воплощением нас двоих. В ее глазах я узнавал бы себя, а в роскоши волос тебя. Вместе вы бы готовили теплые ужины к моему возвращению домой после работы. Летом мы бы отправлялись к морю, распевая глупые песни в машине, устилая салон автомобиля крошками из-под крекеров, чипсов и сладостей. Только представь, как убегая от ласковых волн, скользящих по песчаному берегу, она светилась бы от счастья… Однажды малышка бы спросила о том, как мы повстречались, как полюбили друг друга, как родилась она. Сперва нам в миллионный раз пришлось бы выдумать теорию о том, как аисты дарят очаровательных деток их родителям. А мы были бы самыми счастливыми родителями на свете. Когда бы она повзрослела, тебе пришлось бы делиться с ней своей одеждой, а мне отгонять назойливых мальчишек. Ночами, ожидая ее возращения со свиданий, ты бы просила меня поехать за ней. А я бы отговаривал тебя от этих навязчивых идей, в тайне молясь за нее. Ах, как бы ты сияла от счастья, увидев нашу девочку в белом подвенечном платье…

– Хватит, Вова. Прекрати! – оборвала меня Марина. – Это все абсолютно ни к чему.

– Но только представь…

– Я себе это тысячу раз представляла. Все случилось по-другому.

Я взял ее за руку. Она оторвала взгляд от юной девушки, читающей книгу в парке на скамье. Тот самый парк, где мы когда-то встретились, подыгрывал моему рассказу.

– Зачем ты здесь?

– Я возвращаю тебя в твои самые счастливые дни… Самые счастливые дни…

– Брось, Вова. Ты возвращаешь себя в растаявшие дни, – она выдержала паузу и таким же резким тоном добавила: – Ты безнадежен. Упорствуешь. Бежишь. А оказавшись на краю, опять сорвешься вниз.

– Ты меня совсем не любишь…

– Вова…

– Ты любишь меня?

В ее глазах мелькнула грусть:

– Да. Люблю.

– Милая, что-то не так?

– Все не так…

Полились слезы. Ни она, ни я не могли остановить этот безудержный поток. Марина смахивала их ладонями, а они настойчиво продолжали катиться вниз. Я никогда не видел ее такой. Да, порой она была надменной, порой нежной и беззащитной, но такой, как сейчас, я ее не знал. Она изменилась. На лице читалась усталость. В глазах вина и грусть. Она не сказала еще ни слова, но зеленые огни глаз уже просили о прощении.

– Что-то случилось, любимая? – я обнял ее, прижав к себе. – Прости, что затронул эту тему, я всего лишь снова хотел помечтать с тобой. Я думал, что хотя бы здесь мы могли бы стать счастливее.

Я уловил ее слезу касанием ладони, и птицы взлетели. Мы оказались посреди весны.

– Видишь, я научился управлять своими грезами. Почему же ты не прекращаешь плакать? Хочешь, мы вернемся в вечерний трамвай? А хочешь, окажемся в Париже? Или я отведу тебя в Гималаи? Или скроемся в комнате за семью замками? Марина, прекрати, прошу! Останови все эти слезы!

Мне казалось, она мало обращала внимания на то, что я говорю. Сосредоточившись на своем, спросила меня о чем-то, но ответа не дождалась.

– Знаешь, я покажу тебе все, – вдруг уверенно произнесла она. – Я буду до предела откровенна. Я знаю, что виновата. Я знаю, ты не простишь. Вряд ли поймешь. После никогда не обнимешь. Затем навсегда пропадешь… – она сжала мою ладонь, давая знак молчать. – Ты увидишь больше, нежели я смогу вложить в свое «прости меня за все».

Мне стало страшно. В мгновение ока мы оказались на краю скалы. То самое место, с которого человек, переполненный болью утраты, сорвался в бездну пять лет назад. Место, где обрывалась моя вера в нормальную жизнь без нее, моей Марины.

– Это ты сделала?

– Да.

– Зачем мы здесь?

– Я возвращаю тебя в твои самые печальные дни… Самые печальные дни…

– Зачем? Я так долго от них уходил. Я же наконец обрел тебя!

– Нет. Ты всего лишь создал идеал. А мне следует его разрушить.

Марина всматривалась в горизонт, я последовал взглядом за ней. На краю земли садилось солнце. Его золотой диск таинственно освещал море, красками мелькая в глади воды. Погода – как состояние любви, не предвещающее шторма.

– Ты ведь все еще веришь мне? – вдруг спросила она.

– Да, – ни секунды не раздумывая, ответил я.

– Я должна признаться.

– В чем?

– Прежде чем ты все поймешь, я сознаюсь, что никого не любила сильнее, чем того молодого и самоуверенного парня в парке. Ты мне подарил чувство истинной первой любви. Не влюбленности. Не страсти. Не увлечения. Настоящей любви – в полную грудь, шириной во Вселенную, длиною в жизнь. Я уверена, что если бы мне пришлось ждать столетия, чтобы повстречать тебя, я бы ждала. Это я знаю сейчас. Но тогда… Тогда все было по-другому. Страх изменил все. Он заставил меня позабыть, как я обретала себя рядом с тобой. Как ты наполнял мои дни верой и светом. Сперва по капле, а после бурным потоком привнес в мою жизнь невиданное счастье. Страх и сожаления о прошлом перечеркнули все.

– Прошлом? О чем ты? Ты не в себе. Несешь чушь. Пойдем отсюда? – я дернулся, пытаясь сделать шаг, но она удержала меня на месте рукой не женской силы.

– Молчи. Я ведь так долго молчала.

– Тогда давай вместе молчать. Зачем эти слова? Зачем эти волнения? Сейчас есть только я и ты. Здесь, на краю земли, за тысячи ветров от прежних бед я могу обнять тебя, взглянуть в родные глаза, уловить аромат твоих волос. Я многое готов был отдать за это. И вот случилось. Я не знаю, на сколько меня хватит, так давай просто помолчим – моя рука медленно поднялась к ее плечу, чтобы тут же устремиться к милому лицу.

Марина закрыла глаза с застывшими в них слезами, прикусила верхнюю губу и прильнула к теплу моей ладони. Второй рукой я обнял ее за талию. Это было самое сладкое мгновение до шторма, пробужденного шепотом ее губ.

– Вова, ты бы остался со мной, если бы узнал, что у нас никогда не будет своих детей?

Ячейки моей памяти активизировались, мысли выстраивали ответ, а параллельно, где-то на сером фоне вдали соревновались два заветных желания, брошенные судьбой на весы: услышать теплые слова от живой жены или взять на руки свою новорожденную дочь.

– Да, – одна из чаш перевесила.

Дрожь скользнула по ее телу. Она немедленно отстранилась, резко отдернула голову от моей ладони и шагнула в темноту. Я подался за ней.

– Даже если бы ты совершила убийство, – ускоряя шаг, она убегала не оборачиваясь. – Я бы совершил другое, лишь бы быть с тобой, – я гнался следом. – Даже если бы ты не могла говорить, видеть, слышать или ходить… Я бы всегда, слышишь, всегда был с тобой!

Марина замерла. Что-то заставило ее это сделать. Оставался один шаг до пропасти.

– Я так сильно тебя любил, – едва слышно бросил я и остановился напротив.

Наши глаза виновато глядели друг на друга, но исправлять больше было нечего.

От края до края неба прокатился гром. Пространство окутывала тьма. Казалось, она пробиралась даже в наши сердца, отбирая последние проблески света. Темнее ночи, она укрыла все вокруг. Здесь солнца стало не видно. Непредсказуемо вдали зажегся слабый огонек. Тихим, но ровным светом он застыл между чернотой моря и неба. Этот единственный источник света у берегов Амальфи не загасил поднявшийся ветер, не скрыло шатающееся море.

– Яхта… Это наша яхта… – моя рука сжалась в кулак, прикрывая губы.

– Да, это последняя ночь вдвоем, – Марина медленно, словно натягивая струны своей затаившейся души, сделала глубокий вдох.

– Я не хочу ее видеть! Мне хватило! Давай вернемся, давай останемся в других воспоминаниях! Прошу тебя!

– Не отворачивайся. Просто смотри. Смотри, как я, перепуганная и глупая женщина, разрушила твою жизнь вслед за своей.

– Нет, не буду! Не хочу! – я закрыл глаза как напуганный и непослушный мальчишка.

В воздухе пронеслась молния. За ней еще одна. Вот уже сотни вспышек освещали все вокруг. Белая яхта качалась на освирепевшем ветру. На море царил шторм. У нас оставалось уже куда меньше трех минут.

– Слышишь?

– Что?

– Свой крик!

– Да.

– Знал бы ты, каким эхом этот крик раздается каждый раз в моей душе.

Крепко обняв ее, я прошептал:

– Прошу тебя – остановись. Мне нужна только ты. Сейчас. Без воспоминаний… Вне загадок… Только ты…

Марина, не отрываясь, смотрела вперед.

Дождь заливал мир рядом с нами. Молнии бросались из стороны в сторону. Волны врезались в скалы. Сильнее. Громче. Далекий огонек поднимался вверх и исчезал внизу. У моря появилась новая игрушка.

– Смотри, еще один огонь!

– Ты его видишь?

– Да, рядом с нашей яхтой! Прежний свет яхты превратился в яркую горящую звезду, а рядом с ней мелкий мерцающий огонек. Видишь, Марина, видишь?!

– Вижу…

Два светила пристали друг к другу, а затем мерцающий огонек отгородился от пламенеющей яхты и стал набирать ход, вопреки обрушившейся непогоде и жестокости волн.

– Он отдаляется от нее, – я вопрошающе смотрел то на Марину, то на два мерцающих источника света. Один по-прежнему мучился вдали, а другой уходил в сторону.

– Так расходились в море два корабля, – Марина повернулась ко мне, наблюдая в моих глазах горящее пламя яхты и приближающийся к берегу второй огонек.

– Ты не погибла… – выдавил я из себя. – Ты покинула меня на другом судне…

Ее губы дрожали, взгляд растерянный и направлен вниз. Я больше не слышал ни грома, ни дождя. Мне казалось, ощущений было так много, что я перестал на них реагировать. Тело стало не подвластно мне. Мозг зажигался фразами, но губы не смели шевельнуться. Между нами стояла тишина. За разрушенным доверием погибала вера в человека, которого я любил сильнее всего на свете. Сомнения слабели. Тревожный вопрос, ноющий во мне все эти годы, обретал болезненный ответ.

– Фантом… Безжалостный и холодный фантом моей любви у края пропасти.

Руки Марины опустились объятием на мои плечи, а я стоял как вкопанный. Ни единого слова от нее. Картина произошедшего говорила сама за себя.

– Почему?! Зачем?!

Холод охватил все тело. Бит моего сердца выныривал из водоворота переживаний. Все вокруг теряло смысл.

– Это ведь ложь?! Скажи мне, Марина, это ведь не правда?!

Краешки ее губ иронически вздрогнули.

– Я брал у жизни столько попыток тебя повстречать, а ты ни одной?! Я так хотел тебя вернуть, прижать к себе и никогда больше не отпускать. Мне было бы гораздо проще изначально тебя возненавидеть. Однако я и подумать не мог…

В голове все затуманилось. Ощущение паршивейшее. Обессиленное падение. Ноги подкашивались и приземляли меня на камни. В глазах будто кто-то выключил свет. Лишь безудержные раскаты грома в ушах вернули все на свои места. Марина медленно присела рядом со мной. В ее глазах по-прежнему стояли слезы, а весь вид был полон сожаления и раскаяния.

– Я виновата.

Я схватил ее за руку, требуя деталей и объяснений. Я кричал. А что еще я мог сделать?! Развернуться и уйти? Ударить? Я понял, насколько бессилен. Обманутый. Преданный. Опустошенный.

– Я не заслужила тебя… Тебе будет лучше без меня… Береги себя… Пожалуйста…

Ее образ растворялся во тьме. Молнии угасали, теряя прежнюю яркость. Пелена возникла перед глазами.

Я не мог прийти в себя. Глаза – мокрые от слез, тело разогрето жаром. Жадные глотки воды из-под крана все никак не успокаивали пустыню во рту. Жутко хотелось блевать. Просто нужно было освободиться. Вывернуть наружу все, что засело внутри, что ходило ножом в животе. Меня штормило в девять баллов. Дышать было нечем.

Глава

XVII

І

Осень окутывала желтыми листьями тротуары и дома. Иней приставал к одиноким киевским мостам. Я шагала в никуда. Вязаный свитер, серый плащ, волнение в груди и запечатанное письмо в руке.

Я смотрела вверх, замедляя шаг. Хватала холодный воздух. На миг закрывала глаза и признавалась, что так и не забыла, не выбросила из жизни, не похоронила в памяти… Я все еще люблю, я все еще вижу его в своих снах, ощущаю в глубине души. Лишь за одну его любовь я отдала бы все на свете.

Безответная любовь ровным пламенем терзала мое сердце. Она преодолела обиды и отвращения. Она была сильней меня.

Остановившись на середине моста, я слышала, как позади меня проносились своры машин. А перед глазами стояли лишь два берега. Им, так же как и нам, не суждено сойтись. Но везло им куда больше нашего – у них были мосты. Мы же свои разрушили.

Сев на краю пролета и свесив ноги в пустоту, я смотрела на два берега Днепра. Такие красивые и величественные холмы с золотыми куполами церквей и домами, утопающими в листве того же оттенка… Я бы нарисовала этот пейзаж, но во мне больше не было сил. С разочарованием в любви пришло безразличие к творчеству. То, на что я отдала столько усилий и времени, стало мне безразличным. Словно кто-то отнял жажду к жизни, к новым ощущениям, к открытиям. Тот, ради кого я взлетала, заставил меня падать.

Мне говорили, что любовь в семнадцать долго не живет. Я упорно не верила и не верю. Лучше любить по-настоящему в семнадцать, нежели прикидываться в тридцать. Да и кому знать, сколько нам отведено? Возможно, жизнь кончается не завтра… А что, если послезавтра не придёт?.. Что, если ты так и не встретишь человека на всю жизнь? Ведь людям так легко разминуться. Почему же мы самовольно проходим мимо, не давая ни одного шанса другим? Зачем верим, что вернем прежних или бросаемся в длительные поиски лучших? Почему не слушаем сердце в эту секунду, в это мгновение? Зачем прячемся за ширмами отговорок и иллюзий, вымыслов и оправданий?

А может, вся проблема в том, что женщине легче полюбить? Ведь чувственность – это ее сила, так же как и слабость. Мужчины – они ведь сначала думают и лишь потом чувствуют. А в любви думать противопоказано. Нужно закрыть глаза и… отдаться чувствам. Пусть другие кричат, что ты на краю. Но как же сладко оказаться на краю любви, у предела чувств, у обрыва логики! Главное, быть там не одной. И паря в высоте, просто довериться ему, словно себе. Довериться, не ожидая взаимности. Любить вне обстоятельств. Чувствовать, забыв прежний опыт. Жить, чтобы любить, а не любить, чтобы жить.

«Глупая? Наверное… Что же со мной сегодня происходит?»

Я долго просидела на холодном мосту, пока не осознала, что впервые испытала то, что называют женским предчувствием. Ощущение, когда в груди что-то стучит. Импульс идет в мысли. Сознание отключается. Тело объявляет бойкот. Возможно, это был страх. Хотя чего бояться?! Я и так на краю пропасти.

Открыла сложенное пополам письмо из художественной академии. И прежде чем прочесть, поняла, что ответ, хранившийся в его строках, все еще в силах изменить мою судьбу. То, ради чего я находила силы жить последнее время, черным по белому хранит это письмо. Либо ввысь, либо вниз. Сердце усилило свой стук. В голове метнулись жуткие мысли, по телу пробежал страх. Глаза прошлись по строчкам. Слеза катилась по щеке.

Ветер рывком выхватил конверт из рук и бросил в несущиеся воды Днепра, с ним оборвалась моя застывшая жизнь долгих ожиданий.

Она ушла от меня осенью. Когда на деревьях едва успела пожелтеть листва, а город окутал холодный циклон.

Она ушла, отобрав состояние рая. Больше я не видел ее глаз, не слышал ее речи. Наша нить оборвалась. Очередная раздобытая порция морфина не возвратила мне Марину.

Черно-белый кафель. Пар и одинокие капли влаги на зеркале у стены. Бешеное биение сердца. Раздающиеся шумы и ревущие звуки в моей голове. Я погружался в ванну, полную воды. Ток по телу и невыносимый холод. Мысли агонизировали, покидая свою прежнюю обитель. Дикий взгляд, метающийся от стены до стены. Шум воды, бегущей по трубам и водопадом вливающейся в меня. Я забывался.

Вода вырывалась за грани, лужами разливаясь по кафелю. В моих глазах мелькали яркие вспышки. Я чувствовал, как мокрая одежда окутывает тело.

Больше ни минуты, ни секунды я не мог без нее. Я взывал, требовал и молил. Я желал, жаждал и нуждался. Это была полная зависимость. Я думал, что научился контролировать ее, но ошибся.

– Где же ты, Марина?.. – я стучал кулаками по груди. – Где же ты? – бил я себя по лицу.

Это была вторая доза. Последняя сказка морфина.

«Мне нужно успокоиться. Прийти в себя. Настроиться. Она вернется. Не может быть, чтобы вот так просто она ушла. Морфин, не смей предать!»

Я выскочил из воды и босой побежал в комнату. Возможно, в старой банке что-то еще осталось. Но нет, опустошённые коричневые емкости валялись на деревянной полке. А рядом стояли мои непроданные полотна… Такие же пустые картины, десяток новых рисунков и среди них красный цветок мака, окутывающий в объятиях силуэты влюбленной пары.

Любовь к ней вернулась в мои дни музой. Я сумел сотворить много новых образов. Но по-прежнему дорожил лишь одним – тем, что замер в трех минутах от шторма. Там я видел нас прежними, такими мы не будем больше никогда.

То самое полотно стояло в углу мастерской, а рядом с ним ее портрет. На нем она была такая настоящая, счастливая, безупречная. Черты ее лица привлекали, а взгляд диктовал расслабленность. Остановившись напротив, я взглянул ей в глаза, рукой коснулся губ. На них застыло счастье, пронзенное искусством. Я отпускал на волю слезы… Так, словно их запас был неиссякаем. Так, словно все еще верил ей. Словно не подозревал, что иллюзия первой любви рано или поздно развеется.

Мокрые пальцы оставили следы на портрете. Точки соприкосновения начали расплываться. Я схватил лежавший у камина свитер и стал быстро вытирать капли, но это только усугубило положение. Казалось, картины плакали вместе со мной.

Меня накрывала волна гнева. Беспомощной ярости. Злости на нее.

– Что же ты со мной сотворила?! Во что превратила мою жизнь?!

Схватив холст, усеянный красками ее образа, я швырнул его в сторону, разломав при этом на части. Теперь изувеченный портрет валялся у моих ног. Подобрав его, я медленно направился к камину. Ровные языки пламени играли с тенями. Огонь принял ее, даже не раздумывая. Он словно ждал этого всю свою короткую жизнь. Языки пламени кружились в танце с женщиной моей ушедшей любви.

– Зачем мы встретились?! – сетовал я без остановки, метаясь по комнате и кроша все на своем пути. Бросал банки с красками о стены. Разрывал рисунки в клочья. Предавал картины огню. Я искал избавления. Я нуждался в спасении. Лишь на миг остановившись, я замер, держа свой портрет.

«Погубит, погубит тебя она», – припомнил я давние слова прогнанной цыганки.

Жар вырывался из камина и жаждал новой пищи. Я отдал ему себя. Я видел, как он поглощал графитные черты изменившегося лица.

Задыхаясь, я оперся на стол и, не удержав равновесия, очутился на полу. Подняться не смог. Нет, боли я не почувствовал, ее было слишком много. Я вгляделся в белый потолок. Там кинолентой проносилось мое прошлое. Все мои ошибки. Моя первая и последняя любовь.

Я видел весеннюю встречу с Мариной. Чувствовал робкие касания ее губ в нашем первом поцелуе. Слышал ее ровное дыхание, просыпаясь в одной постели. Ощущал движение ее ноги по моей под белой скатертью празднично накрытого стола – в вечер знакомства с ее родителями. Предвкушал аромат ее волос. Глядел, как она готовит на нашей кухне, раздувая муку по сторонам, словно магический порошок. Наслаждался ее заботой и сексуальностью, когда она гладила мои рубашки в одном нижнем белье. Тонул в милости засыпающего у меня на плече солнца.

И лишь на последних кадрах во мне все изменилось. Когда я увидел другую. В сиянии ко мне стремилась Валери. В касании руки она несла тепло и спокойствие.

Бросаясь в объятия ушедшей любви, гоняясь за призраком растаявших дней, блуждая в грезах морфина, я так и не смог разгадать, что во спасение мне была послана другая женщина. Во мраке ложных мыслей я не разглядел любви созидающей.

Вокруг становилось все светлей и светлей. Мы поднимались ввысь сквозь серое облако дыма, туда, где когда-то я надеялся повстречать Марину. Женщину, которая стала моим самым сладким вымыслом и самой безумной иллюзией.

– Его там не было. Его там не было… – Геннадий Васильевич уверял Галину Олеговну, которая, скрестив руки, смотрела на пылающий верхний этаж дома.

– Что случилось?! Где он?! – едва переведя дыхание, Валери бросилась к испуганным старикам.

– Валери, что ты здесь делаешь? Он с тобой?

– Кто?!

– Вова!

– Не может быть! – вскрикнула от ужаса девушка, начиная осознавать, что здесь происходит.

Пожарные только прибыли на место.

– Почему?! Почему так долго?! – кричала на них Галина Олеговна.

– Сколько людей живет на верхнем этаже?

– Один.

– Вы не знаете, он был дома?

– Возможно, – на выдохе ответил Геннадий Васильевич.

– Ясно. Расступитесь, – пожарник побежал к своим коллегам, которые уже приводили в готовность оборудование.

– Женщина, вы что-то обронили, – обратился к Галине Олеговне совсем молодой парень в форме.

Она нагнулась за белой бумагой.

– Вам нужна помощь? – спросил Геннадий Васильевич убегающего к своим юного пожарника.

– Стой здесь, ради бога, молю. Лучше посмотри, что тут написано. Я ничего не вижу при таком освещении.

– «Мы счастливы сообщить вам, что вы приняты в Национальную академию изобразительных искусств…» Это же письмо Валери.

– А куда она сама подевалась?!

А она была уже в самой гуще событий. Проскочив через круг глазеющих зевак и взволнованных жильцов дома, Валери мчалась по лестнице на верхний этаж. Туда, где пахло гарью, где воздух накалялся до предела.

Она кричала его имя. Дергала за еще не нагретую ручку. Ломилась в закрытую дверь. Разносила ее ногами. И последняя сдалась. Поток дыма ослепил девушку. Она оказалась один на один со стеной яркого пламени, охватившего все вокруг.

– Вова! Вова! – дым ворвался в легкие, заставив задыхаться от кашля. Она пыталась увидеть его за вспышками, но глаза отказывались смотреть. Она слышала только треск и свист огня. Она теряла сознание.

– Там молодая девушка! – вопила Галина Олеговна. – Спасите ее! Прошу вас!

Тот же парень в форме, не раздумывая бросился в подъезд. Галина Олеговна, не в силах скрывать слезы, спряталась от происходящего ужаса в объятиях любимого мужчины:

– Он попал в зависимость от первой любви, и мысли сделали свое дело.

Пять лет назад, словно пять минут спустя, стая людей в стороне наблюдала за тем, как костром горела чья-то мечта, как погибала чья-то первая любовь. Черный пепел на ветру вздымался к небу и, перемешиваясь с белыми хлопьями первого снега, медленно падал на землю.

Глава

XIX

Семь рядов, сорок девять мест – и ни одного пустого. На линии Москва, Цюрих, Лос-Анджелес и Нью-Йорк. Сегодняшний лондонский «Сотбис» в ожидании лота номер двадцать три.

Белые перчатки ассистентов обнажили перед зрителями полотно.

– Говорят, что художник этой единственной уцелевшей в пожаре картины изобразил на ней себя самого со своей возлюбленной. Идеальное сочетание красок и теней весьма прочно укрепилось во вкусовых предпочтениях ценителей живописи и частных коллекционеров, превознося на новый уровень современное восточноевропейское изобразительное искусство. Неоспоримая эксклюзивность наряду с новаторской техникой передачи цвета подчеркивают уникальность экспоната, удостоенного вашего внимания. Дамы и господа, «За три минуты до шторма», – с утонченной манерой в идеальной английской речи произнес аукционист. – Начальная цена сто тысяч фунтов стерлингов.

Старт торгам дан.

– Сто пять тысяч, клиент номер 170.

– Сто тридцать, номер 201.

– Сто тридцать пять тысяч. И тут же сто сорок.

– Сто сорок пять тысяч.

Ставку поднял клиент, пребывающий на телефонной линии.

– Сто пятьдесят тысяч, номер 888.

– Сто пятьдесят пять тысяч, клиент под номером 170.

– Сто шестьдесят тысяч, снова 888.

В зале воцарилось молчание. Шедевр от малоизвестного таланта оценен на шестьдесят тысяч больше от базисной стоимости.

– Сто шестьдесят тысяч раз, сто шестьдесят тысяч… Сто шестьдесят пять тысяч от клиента под номером 201.

– Двести тысяч от дамы с восьмерками.

Женщина в черном демонстрировала свою настойчивость. Ее красивые скулы сталью блеснули от света. Она была непреклонна.

– Двести двадцать тысяч фунтов стерлингов от дамы с позицией 201.

– Двести семьдесят пять. Номер 888.

– Прошу уступите! – вырвалось у женщины из последнего ряда.

Славянский акцент и не принятая здесь манера поведения заставили сидящих рядом джентльменов неодобрительно взглянуть на нее. Она не знала правил «Сотбис». Тут уступают лишь те, у кого недостаточно средств.

– Двести семьдесят пять тысяч раз, двести семьдесят пять тысяч два…

– Двести восемьдесят, номер 322.

– Двести девяносто, от дамы с тремя восьмерками.

– Триста, – мужчина, державший в одной руке телефон, а в другой табличку с номером 500, повысил ставку. Он повышал ее трижды, пока не убедился, что все та же дама с восьмерками не намерена уступать полотно, доводя ставки до заоблачных сумм.

Состязание окончилось на отметке пятьсот тысяч фунтов стерлингов. Когда цена достигла этого психологического барьера, участникам оставалось только тайком оглядываться на женщину, готовую отдать полмиллиона фунтов зарисунок предстоящего шторма.

Позади любопытных взглядов, не таясь сидела одинокая женщина. Ее движения были ровно отточенными и требующими смирения. Ее осанка выдавала благородность происхождения. Ухоженные руки намекали на скрытую женскую нежность. Длинные пальцы говорили об артистическом роде деятельности. Черная вуаль возбуждала интерес мужчин, украдкой ищущих ее взгляда. Единственное украшение – обручальное кольцо – не раскрывало ее истинного благосостояния.

Она долго молчала. И сейчас, и много лет кряду. Молчанием сковывала свою боль. Хранила в нем чувство первой любви. Прятала свою вину и роковые ошибки.

Она не заметила, как люди вокруг разошлись. В опустевшем зале померк свет. Она неподвижно сидела в нескольких метрах от приобретённой картины.

Женщина отпускала себя. Приоткрыла вуаль, за которой скрывалась пустота глаз. Казалось, они сейчас могли обрушиться слезами, да только аккуратные морщины вокруг них намекали на опустошенную глубину души. Ей так и не удалось по-настоящему полюбить дважды.

Тяжело поднявшись с места, она шла к холсту, туда, где две влюбленные души застыли за три минуты до шторма.

Остановившись в полушаге от воспоминаний первой любви, она заново уловила его аромат. Рука охватила замерзшие пальцы другой руки. Едва ощутимый холод сквозняком прошелся за спиной. Он был здесь…

Примечания автора

Обложка оформлена в сотрудничестве с Fabian Schewe. В оформлении обложки использована фотография автора Shootdiem «The Mosque-Madrassa of Sultan Hassan located near the Saladin Citadel in Cairo, Egypt» с https://www.shutterstock.com – В оформлении обложки использована фотография с https://pixabay.com/ по лицензии CC0.