Курортный роман. Приключившаяся фантасмагория [Артём Михайлович Захаров] (fb2) читать онлайн

qwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmrtyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmrtyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmrtyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmrtyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmrtyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmrtyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmrtyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnm

qwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmrtyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmrtyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmrtyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmrtyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmrtyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmrtyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmrtyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnmqwertyuiopasdfghjklzxcvbnm

И увидел я сон, и тот сон ускользнул от меня… (Книга пророка Даниила, 2:1)

Глава 1.

Он открыл свою страницу в социальной сети на стареньком ноутбуке. На аватаре красовалась осклабленная небритая физиономия в солнцезащитных очках и черном спортивном костюме возле белого японского спорткара. Информация о пользователе: Алексей Романов, город Челябинск 1983 года рождения. Статусом значилась чья-то цитата:

« Любовь слепа и безумна, её не нужно понимать и нельзя бояться,– смелым она дарует прозрение высшего бытия, устрашившихся покидает, лишая божественного смысла». Над иконкой сообщений стояла цифра 15. Сердце Алексея радостно забилось, « от нее» – подумал он. Он открыл сообщения и шумно выдохнул.

«Ничтожество, жалкий неудачник! Я никогда не буду твоей и никогда ею не была. Ты думал, что вот так просто можно было взять и ворваться в мою жизнь, а потом ее разрушить? Я презираю тебя!!!!!!!!!!!» Уставившись на монитор, Алексей смотрел сквозь него.

Он прикурил сигарету и выпустил дым в потолок, на нем желтыми разводами виднелись пятна. Рядом с обшарпанным столом, на котором стоял ноутбук, валялась одежда, лежал большой туристический рюкзак и рюкзак поменьше. На грязном линолеуме валялись бутылки и окурки, царила мерзость запойного притона. В комнате стоял кислый запах табака и перегара. Романов подскочил с табурета и с остервенением оторвал кусок свисавших желто-зеленых обоев и бросил его на пол. Вошел на кухню и открыл окно, в квартиру с паром ворвался морозный воздух. Он подошел к окну и стал вглядываться в наступающую ночную мглу. Незнакомые силуэты заводских труб, нежилые постройки и темное без звезд небо быстро надоели его теперь сосредоточенному взгляду, а мороз заставил съёжиться и закрыть окно.

Вернувшись к ноутбуку, Романов стал перечитывать предыдущие сообщения и, прочитав последнее, выругался громко и со смехом. Все сообщения несли приблизительно один посыл, посыл утереться и сгнить вместе с отвергнутым чувством. Аккаунт отправителя был удален, а вот даты не соответствовали событиям бурно разворачивавшегося романа Алексея. Поэтому тот стал внимательно перечитывать всю переписку и дошел до своих сообщений, которых не отправлял.

– Сломали страницу – тихо и задумчиво произнес Алексей, и уже про себя добавил: « Зачем? И кто?».

Он снова стал перечитывать сообщения, обращая особое внимание на даты. Первое сообщение от его имени было отправлено 6 октября 2017 года. Романов хорошо помнил этот день, ведь тогда он мчался к Ней, за тысячи километров, полный надежд и чаяний…

…Приглушенный свет плацкартного вагона и ритмичный стук колес усыпляюще действовали на всех пассажиров поезда № 113С Кисловодск – Челябинск. Но ароматы колбасы, копченого сала и вермишели быстрого приготовления, быстро распространяясь из одного купе в другое, нагоняли аппетит. В вагоне ужинали.

Алексей же, казалось, не замечал ничего вокруг. Одетый в синий спортивный костюм он лежал на верхней боковой полке и придавался воспоминаниям…

В последний раз он видел ее, когда прощался на краснодарском вокзале, стоя у подножки вагона, перекрикивая провожающих, заверяя, что скоро приедет. Расставание оказалось пугающе трогательным – она расплакалась, когда вагон тронулся, а он еще минут пять смотрел вслед ушедшему поезду. Его не покидало ощущение, что она прощалась с ним навсегда. Но он же сказал, что приедет, обязательно приедет. Уже в машине Алексей понял, что его жизнь больше не будет прежней. Его будто лишили чего-то настолько важного, сравнимого только со свободой или, вообще, с жизнью. Строки родились в голове практически сами собой, картина расставания будто застыла перед глазами Алексея ярким, в мелких деталях, кадром:

Глаза сверкавшие твои

И слезы в тамбуре вагона,

И шум взволнованной толпы,

И запах масляный перрона

Мне не забыть. Дым-пелена

Поверх идущего состава

И сумерек внезапная волна,

И только на надежду право…

Он остановился на обочине и отправил ей это двустишие смс-кой. Снова тронулся в путь и минут через пять получил ответ:

« Какие классные стихи !:)».

Что-то резануло его будто ножом, он почувствовал фальшь, но отмахнулся, даже не прислушиваясь к этому ощущению…

Алексей лихо спрыгнул со своего места прямо в тапки, стоявшие между нижними полками, поймал восхищенный взгляд юной попутчицы из соседнего купе, и отправился курить между вагонами. Эту возможность курить на протяжении всего пути ему удалось выторговать, купив три лотерейных билета у проводницы. Взглянув по пути в зеркало у двери туалета, Романов отметил про себя, что он в отличной форме.

Между вагонами сильно трясло, громыхали стальные колеса и узлы состава, со всех сторон дул ледяной ветер, пронизывающий до костей. Алексей неторопливо втягивал крепкий ароматный дым, выпуская его большими сизыми клубами, и представлял как поезд, светящейся змеей скользит сквозь темноту, навстречу к его «любимой». Мысль о встрече с ней перехватывала дыхание и вызывала сердцебиение. Он ехал без приглашения за 2500 километров, и не хотел думать, чем станет его приезд – сюрпризом или фиаско. Он представлял, глядя в пустоту между вагонами, ее лицо такое детское и открытое. Ему вспомнилось, как впервые довелось утонуть в ее темно-зеленых глазах августовским вечером, сидя с ней на лавке под платанами в центре черноморского курорта. Нежность и счастье буквально выплескивались из этих глаз, трогая самое сокровенное, очищая мысли и унося к первозданному почти младенческому восприятию мира и жизни …

Бросив окурок на мелькающие рельсы, Алексей отправился с мыслью поскорее уснуть, но взобравшись на свою полку, услышал сигнал пришедшего смс-оповещения, поезд подъезжал к какому-то городу и появилась сеть. Пассажиры хаотично затыкали в свои телефоны, и вагон наполнился многоголосьем уставших от скуки длинного пути. Алексей тоже набрал смс своей любимой и неожиданно получил моментальный ответ, что было, пожалуй, впервые. Завязалась короткая переписка:

«Привет, красота! Как ты?)»

« Ц. Я же просила так меня не называть. Привет(»

« У тебя все хорошо? Как погода?)»

« Нормально погода. А у меня всегда все замечательно, если ты не помнишь»

« Сомневаюсь насчет погоды ( смайлик с языком) . А я вот в Геленджик еду, там сегодня +27)))»

« Здорово) искупайся и позагорай там за меня)))»

«Обязательно) приезжай! будем вместе бархатный сезон провожать.»

« Ахахаха, сейчас купальники только постираю ( смайлик с языком)»

« Ладно, пока, красота (смайлик с языком) фуры скопились впереди, неудобно обгонять»

«Ц. Пока(»

Итак, Алексей был доволен таким незамысловатым обманом своей возлюбленной, сделал он это ради того, чтобы не оказаться раскрытым в своем сумасшедшем к ней вояже. Он переживал, что по времени появления его в сети она может догадаться о его маршруте, совсем недавно та проделала тот же путь. Но переживания эти были напрасны, никто пока за ним не следил. И Романов радостный и уверенный в собственных силах, уснул под мерное раскачивание вагона…

Глава 2.

Она проснулась в 10 утра. Первым делом, едва открыв глаза, не вставая подняла с пола мобильник, пролистала новостную ленту, ответила на сообщения из соцсетей и просто классические смс. Это заняло у нее минут десять.

« Как же хорошо, что суббота. Можно еще пару часиков поспать» – подумала она. Но ее не покидало тягостное ощущение беспокойства после тяжелого сна, который она, как ни старалась, не могла вспомнить.

Она окликнула свою подругу, с которой вместе снимала квартиру, но та не отозвалась.

« Ааа, Света к родителям уехала на выходные» – вспомнила сонная девица.

Встав с постели на холодный пол и не отыскав глазами тапки, она зашлепала босыми ногами на балкон. Это была крупная, что называется кровь с молоком, высокая, эффектная девушка на вид лет 20-25. На ней была только облегающая майка, едва прикрывавшая большие круглые ягодицы, и она напоминала античную статую. С балкона открывался живописный вид на университетскую набережную реки Миасс. Улыбнувшись новому дню, барышня минут пять любовалась одновременно собой, представляя себя глазами своих поклонников, и давно знакомым видом, который ей до сих пор не надоел.

Звали эту девушку Алиса Ланская. Родом она была из Магнитогорска, ей было 27. Лет пять она уже жила в этой уютной «двушке», почти в самом центре Челябинска. Вернувшись в свою комнату, она плюхнулась в свою огромное ложе и стала с неподдельным интересом изучать свой интерьер, как будто видела его впервые. Небольшая светлая комната, треть которой занимала красивая кованая кровать, белый комод с трюмо, напротив тоже белый шкаф-купе с большим зеркалом, на стенах были развешены фотографии и, будто вьющимся растением, белые провода гирлянд. Бессознательно поставив удовлетворительную оценку своему качеству жизни, Алиса совсем забыла про свое тревожное пробуждение.

« Тренировку не проспать бы»– последнее, что пронеслось в голове перед тем, как она вновь заснула. И действительно, Алиса проснулась, когда уже стемнело, взглянув на время в телефоне подскочила из постели, за минуту почистила зубы и умылась, и пулей понеслась в свой любимый « Fitness-hype».

Ланская вышла из фитнесс-центра, который находился в километре от ее дома. С ее лица не сходила улыбка, глаза излучали теплоту и свет. Но что-то едва уловимое, что-то липкое и приторное было в этом взгляде с поволокой, взгляде красивых и больших темно-зеленых глаз.

« Чего это она так смотрела на меня? Нужно запомнить номер ее машины, она, кажется, работает в нашем бизнес-центре. Блин, классный у нее GL», – улыбаясь, Алиса обнажила два ряда жемчужно-белых зубов.

« Так классно потянулась сегодня. Сессия еще эта некстати. На работе завал, хоть бы к новому году разгрести», – ее мышцы приятно ломило от усталости и, вскинув плечами, она, приосанившись, возвращалась к себе на квартиру.

Почти у самого дома ей пришло смс, на дисплее высветилось « Отбитый». Открывая сообщение, она мысленно посетовала: «Капец, блин! Что ему нужно от меня?».

Решив сразу ответить, она остановилась возле своего подъезда, несколько минут потратив на переписку. Закончив, вслух Алиса громко произнесла: « Ну и катись! Меня-то, зачем доставать?»

Ланская вспомнила вдруг свой сегодняшний сон, который не давал покоя. Во сне он приехал к ней, этот « Отбитый» из своего Пятигорска или откуда он там, и стоял у порога с блестящими от гнева глазами. От этих глаз становилось жутко, и Алиса во сне пыталась закрыть перед ним дверь, но не могла. А он просто молча стоял и смотрел.

« Увидал во сне хомут – не видать лошадки»– мысленно успокоила себя Алиса, – « Да и не настолько же он отбитый, чтобы через всю Россию переться от ворот поворот получить».

Эти мысли занимали ее всего несколько секунд. Уже в лифте она опять вспомнила, что ей нужно было готовиться к экзаменам, через два дня начиналась сессия. В институте культуры, где она училась на музеолога, Ланская была на хорошем счету у преподавателей, благодаря своим достаточно глубоким и разносторонним знаниям. По поводу сессии она нисколько не переживала, и поэтому поднявшись к себе она сразу отправилась в душ, а после принялась за мейкап. В этот субботний вечер ее ждали сразу в двух компаниях, а она еще не решила, куда ей отправиться. Прихорашиваясь возле зеркала, она выбирала свой вечерний наряд. В этот момент зазвучала тихая мелодия ее мобильника, звонил « Любимый человечек». Алиса вкрадчивым и нежным голосом заворковала с длинными паузами.

– Привет! Я соскучилась…

– У меня все хорошо, ведь ты же со мной…

– У нас так холодно. Вот-вот снег выпадет…

– Как твоя рука? Все еще болит?..

– Это хорошо. На новый год не меняются планы?..

– Я буду ждать и надеяться, что мы увидимся…

– А мне вчера снилось, что мы по Ростову с тобой гуляем…

– Лучше ты приезжай ко мне в Челябинск. Ахахаха…

–Да и я тебя целую. Звони чаще, пожалуйста. Пока!

Весь этот, видимо, «содержательный» разговор занял почти четверть часа, и Алиса поняла, что опаздывает. Она решила, что поедет в то место, где раньше забеспокоятся и поторопят ее. Снова раздался телефонный звонок .

– Да, привет! Уже еду!

– Вы в VIP-зоне? Ок, я найду.

Ланская отправлялась в клуб, сегодня ее ждали мегаватты света и звука, и конечно танцы. Она вызвала такси и вышла на улицу, не дожидаясь ответного звонка о подаче машины.

Глава 3.

Алексей сладко потянулся и уперся левой рукой в стену вагона, в котором происходила гастрономическая вакханалия – запахи копченой рыбы и колбасы, сала, вареной курицы и яиц, вермишели и пюре быстрого приготовления, свежих томатов, огурцов, дыни и арбуза, груши, корейских салатов и солений смешались в один, вызывавший обильное слюноотделение, – поезд завтракал. Алексей слез с верхней полки, огляделся и не увидел вчерашних попутчиков– в его купе было пусто; он встал в приподнятом настроении впервые за несколько дней. К его неописуемой радости, ночью на какой-то из станций сошла брюзжащая на всех и вся бабка, занимавшая место под ним. Алексея мало трогало ее желчное недовольство по поводу практически всего, но его раздражал запах смальца, который он с детства не переносил. А эта престарелая женщина везла его каком-то невероятном количестве, помещенным в трехлитровые банки, накрытые полиэтиленовыми крышками. Нагреваясь, этот адски экологичный продукт бил своими испарениями прямо ему в нос, заставляя Алексея бегать на перекур практически каждые полчаса.

Улыбаясь помятым лицом и неспешно следуя в туалет для всех утренних процедур, он обнаружил, что тот закрыт. Поинтересовавшись в ближайшем к туалету купе о длительности санитарной зоны, Алексей решил покурить. Откуда-то вынырнула проводница и противным голосом, словно гнущаяся пила, сказала: « Курить пару часов нельзя. Начальник поезда ходит ». Романов вернулся на свое место и начал приготовления к завтраку. Разложив мало отличавшийся от всех остальных провиант на столике под своей полкой уже было собрался завтракать, но поезд остановился. В окне напротив показался вокзал Самары. Алексей оставил все на столе и поспешил на перрон за утренней дозой никотина. Вернувшись в вагон, он обнаружил рядом со своим завтраком пыхтящего армянина лет 50-ти рослого и крупного с большим животом и могучими плечами.

–Убирайте еду, я спать собираюсь,– недовольно бросил он Алексею.

–Уважаемый!!!– ощерился было Алексей, но тут же улыбнулся. – Утро же, присаживайтесь со мной завтракать, после выспитесь. Вдвоем аппетитнее.

И не дожидаясь ответа, достал сверху из своего огромного рюкзака бутылку горькой настойки. Поставив ее на стол, Романов увидел, что его новый сосед тоже достает из пакета еду.

–Алексей,– важным тоном, но с широкой улыбкой сказал он и протянул руку своему попутчику.

– Армен,– ответил тот сухо и пожал руку в ответ. Они уселись завтракать, и после третьей рюмки завязалась беседа о том кто и куда держит свой путь. Армен уже начал рассказывать про свою многочисленную родню и Романов понял, что отмолчаться не получится, поэтому решил врать напропалую, чтобы не сглазить свое, итак имевшее мало шансов на успех, предприятие.

– Живешь в Челябинске с семьей? – спросил Армен почти без акцента и после короткой паузы, закончив свою длинную тираду о запутанном и изломанном «перестройкой» генеалогическом древе его семьи.

–Да жена есть, но гражданским браком живем, – ответил, улыбаясь, Алексей.

– Мм, а детки есть?

– Нет пока, да мы и не планируем.

– Плохо. Без детей женщина – пустоцвет. Деток надо. А сколько ей лет, чем занимается?

– 33. Она нейрохирург.

– Ох, а тебе сколько? Чем сам занимаешься?

– Мне 35. Я торгую… детским…

Наливая следующую рюмку, Алексей прислушался к собственным мыслям и ощущениям. Постоянные размышления о своей зазнобе уже стали привычными и существовали неким фоном в его сознании, но когда они начинали визуализироваться, это выбивало его из колеи и практически парализовывало на какое-то время, поэтому Романов как можно реже старался ее себе представлять. Сейчас он явственно увидел ее улыбающееся лицо и, чтобы отвлечься, решил реабилитировать образ возлюбленной в глазах своего собеседника. Экспромтом он придумал и неспешно начал свой монолог.

– Она врач от бога. По 18 часов в сутки работает. Все время на семинарах и конференциях, а после практика в больнице. Я, бывает, ее за месяц 2-3 раза вижу. То в Москву, то в Питер летает, за границей часто бывает. Ее в институт Склифосовского приглашают сейчас, а она Москву не любит.

Сама она из Питера, но уже семь лет живет в Челябинске. Мы с ней 2 года назад познакомились на море, я там торговал, а она на конференции очередной была. Через месяц я к ней в Челябинск приехал. С тех пор вместе, эх, правда часа два в день и когда спим. Естественно, при ее ритме жизни она ничего не успевает, все хозяйство на мне, но я не жалуюсь – у меня свободного времени хватает, даже слишком,– Алексей уставился в окно, вспоминая как на самом деле, произошло их знакомство.

– Жениться на ней хочу, но она говорит, что только после того как осядем где-то насовсем,– лицо Алексея принял мечтательное выражение и глядя куда-то вдоль всего вагона он продолжал. – Она в Германию хочет, ей в Гамбурге уже давно место приготовлено в какой-то дорогущей частной клинике. Но в Германию я наотрез отказался, у меня-то и в Челябинске знакомых почти нет, а там, в Германии, еще и языковой барьер, да и вообще, ненавижу я этих «толерантных». Вот так и живем: она – светило, а я вокруг так сказать вращаюсь.

Но без нее не могу, как-то поскандалили еще в самом начале, я на две недели уехал на родину в Ставрополь, приревновал ее к научному руководителю их института, а сам потом места себе не мог найти – вернулся,– Алексей улыбнулся одними губами, продолжая смотреть в сторону купе проводников. – Она приняла, посмеялась только и попросила не ревновать. Не ревнуй тут как же, вокруг нее хороводами вьются и не абы кто, все со степенями научными каждый при должности. Но привык уже, да и верю ей как себе. Вот такая вот, девочка моя любимая!

Алексей смотрел на Армена и пытался прочитать реакцию в его глазах, но кроме жалости ничего не увидел.

– Тебе ребенка срочно надо зачать, ты ее не спрашивай, тогда все наладится,– заключил Армен и неожиданно сам перевел тему разговора.

Последний день пути прошел почти незаметно в непринужденной беседе и легком подпитии. Алексей очнулся лишь, когда его теперь хороший знакомый Армен сошел в Орске. На прощание они обменялись номерами телефонов, и, пожимая руку, уже спустившись с подножки вагона, Армен сказал Алексею:

« Обязательно ребенка сделай, ахпер. Не будет без него счастья».

Алексей вернулся в вагон, до Челябинска оставалась шесть часов пути, зная, что уснуть не получится, он вновь предался мечтам и воспоминаниям. Он представлял, как уже сегодня на автовышке с цветами влезет на четвертый этаж этаким донжуаном , и все будет хорошо. Потом его вместе с любимой люлька вышки поднимет метров на 30, и они там будут долго-долго целоваться. После вспомнилась их первая встреча, и Алексей заново отматывая и перематывая кадры, наблюдал, словно со стороны, за их первым поцелуем.

За окном светало, пейзаж стал меняться. Вместо бесконечных непроходимых лесов появлялась то тут– то там открытая местность с многочисленными водоемами, и день обещал быть солнечным. Романов посмотрел на наручные часы, было пять утра, и отправился бриться, чтобы хоть чем-то себя занять и не толкаться в очереди, когда все проснуться, хотя вагон был почти пустой. Через полчаса гладко выбритый он, наконец, покинул туалет и, набрав кипятка, заварил себе чай, а после пошел курить. Проделав эту процедуру раз десять, он снова взглянул на часы, было 6:15, до прибытия оставалось 15 минут, и Алексей уже с трудом скрывал, охватившее его волнение.

« Ну, откажет, так откажет!» – мысленно произнес он и начал переодеваться.

Перед поездкой он обдумывал, в каком облачении предстать пред ясны очи своей ненаглядной, и решил остановиться на повседневной своей одежде. Теперь Романов стоял в своем купе ростом чуть ниже среднего обутый в серые похожие на армейские ботинки, в песочного цвета штанах с накладными карманами выше колена и синей куртке «а la aviator»,бритую голову скрывала серая бейсболка. Густые черные низкие брови и блестящие близко посаженные глаза, тоже черные, словно угли, предавали лицу Алексея излишнюю суровость, особенно когда он не мог себя контролировать.

Именно это часто влияет на первое впечатление о человеке, но задумываться о таких пустяках Алексею сейчас было некогда. Он выскочил из вагона, словно на крыльях. Большой туристический рюкзак литров на 60 он нес на одной лямке, найдя глазами переход, через минуту вошел в челябинский вокзал. Почти бегом проскочив надземную галерею, зашел в основное здание, спустился в камеру хранения и оставил там рюкзак, заплатив за сутки. Пройдя через рамки металлоискателей, которые беспрестанно пиликали и на которые, никто не обращал внимания, включая полицейских, Романов вышел на привокзальную площадь.

– Ну, здравствуй, Челябинск!– почему-то вырвалось у него, хотя с этим городом его ровным счетом ничего не связывало.

Поискав такси и не найдя свободных Алексей ввел поисковый запрос в смартфоне и через 2 минуты оператор сообщил, что его ожидает коричневый фольксваген с номером таким-то.

– Доброе утро, университетская набережная 22 , – сообщил водителю Алексей, усаживаясь рядом. – Да, и по пути надо будет за цветами заехать.

Водитель кивнул, ничего не ответив, повез его на указанный адрес. Когда-то лет 17 назад Алексей уже был здесь проездом, он ждал пересадки до Сургута. Но в памяти никаких откликов не возникло. Вглядываясь в архитектуру, он отметил для себя, что город, как город – ничего примечательного, только вот пробок нет, несмотря на пиковое время. Водитель остановил у цветочного киоска, и Алексей энергично проследовал к надписи « открыто». Розы из тех, что были, не слишком ему нравились, но он решил не привередничать и попросил букет из 25 штук. Романов был ограничен во времени, в девять должна была приехать автовышка, а по местному времени выходило, что уже 8:55. Снова сев в машину, он набрал номер диспетчера, через которого заказывал спецтранспорт, но там ему никто не ответил. Уже через минуту он был перед ее домом.

Оставив водителю сумму сверху за ожидание, Романов пошел обходить дом вокруг. Алексей убедился, что вышке хватит свободного пространства для ее манипуляций и задрал голову вверх, нашел окно, которое подходило по всем его локациям, и отметил, что в него можно при большом желании влезть и с букетом в зубах. Но сразу же откинул эту мысль, вспомнив, как влез однажды в юности в чужую квартиру, – в чужом городе это было, мягко говоря, неприемлемо. Он снова набрал биржу спецтранспорта и услышал в трубке только гудки.

« Ладно, без вышки придется, не так эффектно, зато меньше соблазна поддаться влиянию момента», – подумал Алексей.

Именно да или нет, он желал сейчас услышать от своей Алисы, и ничего кроме.

Он подошел к водителю и поинтересовался, как пройти к ближайшему супермаркету, который он видел при въезде во дворы. Тот объяснил ему, и Алексей отправился за шампанским. Взяв самое дорогое из того что было, он проследовал назад, по пути все равно вызванивая эту треклятую автовышку. Вернувшись к такси, Алексей достал с заднего сиденья букет и решительно зашагал к ее подъезду.

Набрав через домофон наобум номер квартиры, его устраивали все варианты кроме 11-ой, и дождавшись ответа, он сказал, что это служба доставки. Ему открыли и, буквально на долю секунду Алексей остановился в нерешительности, вспоминая ту длинную отповедь, которая Алиса прислала ему, через голосовой мессенджер. В ней она настойчиво просила его не приезжать, а еще у Алексея появилось мерзкое и довлеющее ощущение от какого-то то ли воспоминания, то ли сна. Но мигом отбросив все сомнения, он пешком стал подниматься на четвертый этаж к той самой заветной двери. Поднявшись, он несколько секунд изучал таблички на дверях, затем подошел к искомой и нажал кнопку дверного звонка. Не дождавшись результата, Алексей затарабанил в дверь кулаком, хотя много позже выяснил, что звонок исправен. За дверью не было слышно ни звука, но тот не переставал стучать.

« Неужели чужой адрес дала ?!»,– зазвучало с каким-то надрывным писком в затуманившимся на мгновение сознании.

Но вот за дверью послышалась какая-то возня, звуки открывания и закрывания межкомнатных дверей, потом было слышно, как возле самой двери, туда-сюда семенили чьи-то босые ноги. Вся эта катавасия длилась минут пять и, наконец, дверь распахнулась. Выглянуло с растрепанными волосами без макияжа девичье лицо с ошалелым, ничего, казалось, не видящим перед собой, взглядом.

– Привет, – все, что смог выдавить из себя Алексей и уставился на возлюбленную. Та смотрела на него все теми же дикими глазами, в которых читалась и оторопь, и недоумение, и злость.

– Я не пущу тебя!!! Нельзя так врываться! Ты вообще адекватный?! – наконец произнесла Алиса после более чем мхатовской паузы, и теперь в ее взгляде застыла лишь злость. Сердце Алексея сжалось, и он почувствовал, как оно останавливается. Руки, застывшие в полужесте и готовые отдать букет, опустились, кисть не разжалась, но цветы уже были обречены пасть к ее ногам…

Глава 4.

Лицо любимой расплылось в неясные темные контуры, перед Алексеем вновь возникли мрачные стены его временного пристанища. Он медленно водил белками мутных глаз, в которых с недавних пор стал вспыхивать тот нехороший огонек, заставляющий всех, на кого он смотрел внутренне вздрогнуть. Наконец картинка сфокусировалась: на грязном подоконнике двумя стопками лежали забытые кем-то книги, на мутном стекле окна видны были плевки и смазанные следы чьих-то ладоней. Романов пошарил рукой под столом, и достал початую бутылку водки, сделал 3 больших глотка, осушив почти половину, поставил бутылку на пол перед собой.

С ним и раньше случались такие ретроспективные погружения, но они не были настолько яркими. Он не мог сейчас сказать, сколько времени он был в полузабытьи час или сутки. На дисплее ноутбука разноцветными лентами извивалась заставка. За окном стояла глубокая ночь. Романов допил оставшуюся водку и закурил шумно и жадно. Опьянение и следующее за ним облегчение все не наступали. Пошарив по карманам и нащупав кошелек, Алексей отправился в круглосуточный магазин в цоколе рядом с подъездом.

Набрав целый пакет выпивки, он вернулся в свою нору, но перед тем, как вдрызг напиться, достал из рюкзака конверт с новой сим-картой и четыре мобильника. Он выложил их на стол – два обычных кнопочных «фонарика» и два смартфона. Алексей вставил симку в первый попавшийся фонарик и привязал все свои аккаунты к новому номеру, поменял пароли и записал их на куске обоев, подобранным с пола . Отодвинув ноутбук, он сходил на кухню за стаканом и поставил его на стол, достав из пакета водку, налил в стакан почти до краев, залпом выпил и медленно сполз с табурета на пол, проваливаясь в пахнущую топленым жиром темноту…

Все четыре телефона разом затрезвонили разными по высоте звуками, Алексей очнулся, полусидя на полу, и несколько минут пытался справиться с ними, отключая на всех будильники. В голове пульсировал нестерпимой болью, казалось, весь головной мозг. Уже приложив горлышко бутылки к губам, чтобы опохмелиться, он заметил на телефоне какое-то оповещение, поднес к лицу и с трудом прочел: « У тебя завтра выставка. Екатеринбург. Atrium palace. Екатерина Ивановна +79221561544.» Скорчившись, он поставил бутылку под стол и с трудом поднялся. Алексей не помнил, с каких пор заимел привычку оставлять себе напоминания, но теперь они стали его единственной путеводной нитью.

Он долго шарил в вещах и, наконец, достал пластинку каких-то красно-белых капсул, выдавил горсть себе на ладонь и разом закинул в рот, запив их все-таки водкой. После поплелся в ванну и, взглянув на себя в зеркало присвистнул. В нем отражался алкоголик лет 50-ти со взглядом перепуганной лани. Набрав ванну, он приготовил все для бритья и полез в нее, что называется откисать, после долгого запоя.

Через три часа бритый от затылка до кадыка, словно бильярдный шар, из зеркала на Алексея смотрел вполне приличный лет 35 мужчина, с блестящими неуемной энергией глазами. Заварив себе чай, Алексей расположился на кухне и стал звонить администратору выставки. Ни на одном из трех телефонов, которые он взял с собой денег на счету ни оказалось. Поэтому он отправился в комнату за тем, в который вчера вставил новую симку. Договорившись о встрече завтрашним утром он закончил разговор и увидел непрочитанное смс. Открыл сообщение и замер. «Номер отправителя скрыт или неизвестен:

«А ты знаешь, я до сих пор помню тот первый букет, который ты кинул мне тогда под ноги. Цветами в меня никто не швырял) ».

–Как?! Ведь нашла же! Да что за качели!? – почти взвыл Алексей, и ему невыносимо захотелось к ней в ее светлую комнату, где пахло ванилью, а на стенах висели их общие фотографии и на полу перед кроватью сидел огромный плюшевый медведь, которого он подарил ей на Новый год.

« Никогда!!!» это слово ножом вошло от темени до сердца, причинив физическую боль.

« Да, нельзя. Навсегда нельзя. Но ведь должен быть способ»,– подумал Алексей и криво ухмыльнулся,– « Хватит, брат, ты все перепробовал».

Он вернулся в комнату, бросил телефон на грязную кушетку, накрытую засаленным пледом, собрал ворох грязных вещей и запихнул в стиралку. Достал из рюкзака чистое и наспех, не глаженным ,одел на себя, накинул пуховик и выскочил из квартиры, забыв запереть дверь. Ему срочно нужно было проветриться. Он отправился в центр города, где, даже не сознаваясь самому себе, надеялся ее повстречать.

Мороз и миорелаксанты сделали свое дело – впервые за несколько дней сознание прояснилось, и Алексей улыбался в ответ на улыбки встречных прохожих. Был вечер воскресенья, и в центре было полно народу. Семьи с детьми, студенты, престарелые интеллигентного вида пары, какая-то иностранная делегация наводнили центральную пешеходную улицу Челябинска. Поперек широкого проспекта сновали торговцы блошиного рынка. У разнообразных бронзовых скульптур фотографировались гости города. С неба сыпал редкий пушистый снег, взметаемый фонтанчиками от легкого ветерка с тротуарной плитки. Ноги сами понесли его туда, где совсем недавно он обрел счастье, Алексей направился к колесу обозрения. Он снова погрузился в воспоминания, но уже без надрыва и, вначале, не теряя связи с реальностью.

– Тогда была гораздо теплее, родная!– сказал он вслух, глядя на электронное табло, которое показывало «-25».

Глава 5.

Он вспомнил ее злые глаза, буравившие его и готовые, казалось, испепелить. Он с букетом, открытая дверь и будто стекло между ними.

– Скажи, чтобы я уезжал, и я пойду, – сказал Алексей ровным низким голосом и его взгляд из щенячьего вдруг стал волчьим.

Алиса наблюдала за этой метаморфозой, и было видно, что ей не по себе, она молчала.

– Ну, говори же, – почти прохрипел он через минуту, но это не возымело никакого результата, девушка смотрела на него молча, взгляд ее стал разве что чуть мягче.

– Скажи мне, чтоб я уходил!!! – наконец проревел Алексей.

– Уходи,– будто очнувшись от этого окрика, тихо ответила Алиса.

На глазах ее наворачивались слезы, но Алексей этого уже не мог заметить. Он бросил букет на пол, развернулся и, перескакивая по три ступеньки, стал спускаться по лестнице, хотя все зашаталось вокруг, и свет как из перегорающей лампочки засветил тускло-тускло.

– Это финиш, брат!– одними губами прошептал Алексей, и словно ошпаренный выскочил из ее подъезда.

Он молча уселся в такси, которое не отпускал и поехал обратно на вокзал. Машина не проехала и нескольких сотен метров, как пришла «смска». Он вздрогнул всем телом, выходя из оцепенения, но, не доставая телефон из кармана, продолжал сидеть с безучастным видом. По пути водитель стоически хранил молчание, изредка поглядывая на своего странного пассажира. Мысли Алексея путались, он рассеяно наблюдал за потоками машин, глядя в лобовое стекло. Ему казалось, он был готов к такому исходу, а выходило, что нет. Романов сам вынудил прогнать его. Он знал, что ее реакция лакмусовая бумажка – это все равно, что разбудить близкого ночью и попросить у него воды.

Алексей понимал, что проиграл и битву, и войну без сражения – он просто не интересен. С наскока взять эти стены не получилось, да и выходило, что не зачем. К долгой осаде он не то что не привык, а вообще считал это пустой тратой времени, к тому же экспромт всегда был его коньком. А может необходимо доказывать свою любовь долго и упрямо, что все люди разные и кто-то может усмотреть в его действиях подвох, а кто-то простое сумасбродство, и только время расставит все по местам? Наконец он пересилил себя и достал телефон, чтобы прочесть смс.

« Ну, нельзя же так врываться. Ты бы мог как-то предупредить. Ты ненормальный. У меня сессия и я спать сегодня легла в 4 утра ».

Он выругался про себя, а вслух произнес: « Поучи меня жизни еще».

Романов твердо решил первым же поездом возвращаться домой. Вернувшись на вокзал, он купил обратный билет – ближайший поезд шел следующим вечером. Он взял вещи из камеры хранения и снял номер в гостинице вокзала. Около часа он провел в душе пытаясь мысленно собраться , но ничего не выходило. Мысль, что вот она его любимая рядом только протяни руку, не давала Алексею покоя. Он оказался почти в катотоническом ступоре. Тело сковало, словно судорогой, и он тихо замычал, точно глухонемой, обливаясь ледяной водой гостиничного душа. Кое– как придя в себя, он вышел из номера и отправился побродить по городу, в надежде, что ходьба успокоит его. Но дошел до ближайшего фастфуда, зашел внутрь и заказал пива. Отчаянье и гнев бессилия переполняли его. Что он еще мог сделать, чтобы быть с ней.

И он, впервые за много лет, взмолился, обращаясь к небесам:

« Господи, я знаю, что не заслужил ее. Пусть она будет счастлива хотя бы и не вместе со мной, но не сейчас. Умоляю, пусть она будет моей хоть на час, на минуту. Я не вынесу этого Господи! Умоляю, дай мне ее!»

Через десять минут от нее пришло сообщение следующего содержания:

« Если ты еще не уехал, то я хотела бы тебе вечером показать Челябинск. Ну, если захочешь, конечно)».

– Жестокая! – вырвалось у Алексея.

« Друзьями не будем»– написал он в ответ. На это Алиса ничего не ответила.

Алексей тут же забыл про все на свете: про свои мольбы, внутренние стенания и про утреннее фиаско, и про то, что собрался завтра ехать обратно в Ставрополь. Он стремглав помчался в номер, необходимо было немного отдохнуть и привести себя в порядок. По местному времени было 2 часа дня. Эти несколько часов, которые он находился в Челябинске стали настоящим испытанием для него. Это все походило на какой-то странный глупый сон.

Он вернулся в номер и снова принял душ, но на этот раз теплый, вымывшись, лег на кровать, закинул руки за голову и уставился в окно. Теперь в его голове возникла другая дилемма, что значили ее сообщения – это простое женское любопытство или польщенное тщеславие, требовавшее еще этого сумасшедшего накала эмоций, который он принес со своим появлением? Ответ лежал на поверхности – это одно помноженное на другое. Естественно, он приехал к ней за 2500 км, приехал без приглашения просто, чтобы увидеться – тут ни одна не устоит перед соблазном рассмотреть внимательнее такого пылкого ухажёра. Но и надежда, что она испытывает к нему все-таки еще что-то кроме этого, конечно, не покидала его. Убедившись, что уехать у него просто не хватит сил, Алексей и такое положение вещей принял, как божественный дар. Он снова увидит сегодня ее – ненаглядную, ее – царицу дум своих.

Он ждал, что Алиса еще раз напишет, чтобы договориться о времени встречи, но та, похоже, не торопилась. Поразмыслив о том, как он будет выглядеть в ее глазах, если сам напишет и спросит, понял, что в любом случае проиграет: пойдет он на эту встречу или нет. Он теперь просто игрушка в ее опытных женских руках, но с этим был готов поспорить. Хотя также, всего несколько часов назад, он считал, что готов уехать в случае отказа.

Он написал первый. Встреча была назначена на начало шестого возле ее института. До встречи оставалось больше двух часов и, не зная чем себя занять, тот решил снова пройтись. На этот раз прогулка получилась более продуктивной, он дошел до сквера , табличка перед входом в который именовала его пушкинским садом, и уселся на лавочке изучая прохожих и тех немногих, кто сидел неподалеку. Только сейчас Романов почувствовал, что, не смотря на солнечный день, погода стояла прохладная. И одет он оказался легко, так что его уже начинал пробирать озноб, но отметил с облегчением, к нему вернулась былая уверенность в себе. Он решил не торопиться с теми выводами, которые успел сделать в первой половине дня и предоставить Алисе право самой объяснить свой холодный прием. Ведь еще месяц назад «на море» он видел, как ей хорошо рядом с ним. Он не мог ошибиться, ее глаза светились тогда счастьем. Но вспомнилось и то, как резко его возлюбленная оборвала с ним любые контакты, как только она покинула его, а затем прислала голосовое сообщение, в котором убеждала, что между ними ничего уже нет, и требовала оставить в покое и не приезжать.

Алексей отправился в ближайшее кафе, чтобы согреться и заказал кофе. Через 40 минут он вызвал такси и, оказалось, что он находился в паре минут ходьбы от института, где Алиса сдавала сегодня экзамен. Он снова оставил щедрые чаевые таксисту, чтобы оставшееся до встречи время подождать в машине. Продумывая начало разговора, он решил, что совершенно необходимо дать понять ей – он если не контролирует ситуацию, то хотя бы владеет собой.

«Но теперь это не война, это охота. И дичь на ней я»,– с рассеянной улыбкой подумал Алексей. После недолгих попыток решить такую задачу, он еще раз усмехнулся и понял, что если бы он владел собой, его бы здесь не было.

« Посмотрим, что ОНА скажет»– заключил он и отправился ко входу института.

Она была одета в черное короткое пальто поверх красного вязаного свитера, в светло-синие джинсы и обута в белые кеды, на левом плече ее висел маленький коричневыйрюкзак. Прислонившись к перилам, Алиса стояла на ступеньках у входа и внимательно наблюдала за приближающимся Алексеем, глаза ее как всегда ярко блестели, но лицо не выдавало ни радости, ни волнения. Он тоже рассматривал ее и ему захотелось бежать к ней, но справившись с этим порывом, Романов прежним шагом подошел к ней.

–Привет еще раз!– стараясь придать тону как можно больше ироничности сказал Алексей.

– Виделись же вроде,– с той же иронией ответила Алиса.

« Началась травля. В шахматах, по-моему, это называется отдать качество»,– подумал Алексей, а вслух сказал:

– Я подумал, может ты удивлена, что я жив. Ты меня уже дважды убиваешь, я прямо не успеваю тебе патроны подавать.

Он рассмеялся, но в глазах Алисы мелькнула злость и тот осекся.

– И когда же я тебя убила впервые?– серьезно спросила она.

Романов хотел ответить, что когда перестала отвечать на его звонки и везде заблокировала, но интуитивно почувствовал, что после выяснения отношений все вновь будет кончено.

Поэтому он спокойно ответил:

– Когда впервые я увидел тебя.

И как только Алиса улыбнулась, Романов понял, что капкан захлопнулся, теперь он пойдет за ней, даже в преисподнюю.

– Ну, пойдем, горячий южный парень, покажу тебе красоту, – сказала Алиса слегка пренебрежительным тоном.

И они через дворы отправились к тому самому скверу, где еще час назад прогуливался Алексей. Алиса старалась держать Алексея немного поодаль от себя и тот не сопротивлялся. Они выглядели любопытной парой – она на полголовы выше него, с горделиво расправленными плечами, яркая и естественная, он сутуловатый с шаркающей походкой, угрюмый, с пронизывающим взглядом, который не выдерживал почти никто из прохожих, обращающих на них внимание.

« Господи. Я чувствую себя рядом с ней, как школьник, и она это понимает, ну или догадывается. Остается только верить, что еще она понимает, какая буря во мне сейчас… Я даже сам не знаю, что может случиться, когда… Господи избавь!», – так вот незамысловато и коротко помолился Алексей второй раз лет за десять.

После этого он взял его под руку, слегка потянул к себе, развернул, и хотел было поцеловать, но Алиса упреждающим жестом поднятой вверх ладони остановила его, посмотрев свысока и укоризненно.

– Слушай, любимая, ты же понимаешь, что долго еще не встретишь такого придурка, который примчится к тебе за тысячи километров?– спросил Романов, когда они уже были в парке и наблюдали, как ребенок гонял огромную стаю голубей, расхаживающих вокруг скамеек.

– Это шантаж? – парировала Ланская и повернулась к нему.

– Это факт. И я тебе в любви признался еще таким образом! – с волнением выдавил он из себя и заглянул в ее искрящиеся от смеха глаза.

– Ну не знаю, не знаю, – многозначительно ответила Алиса и рассмеялась, при этом на несколько шагов отстранившись.

« Да что она мысли читает что ли?», – с досадой подумал он.

Новая попытка поцеловать ее была раскрыта и уничтожена в зародыше. И он, как побитый, поплелся за поведшей его из парка Алисой. По пути с пылом молодого краеведа та стала рассказывать о достопримечательностях Челябинска. Он слушал вполуха, а сам изнывал от желания просто прикоснуться к ней. Они прошли мимо здания театра, пересекли площадь и через подземный переход вышли на «Кировку». На этой оживленной пешеходной улице в самом центре города располагалась выставка местных фотографов. Ланская подвела Алексея к стенду и не без гордости, но все же больше кокетливо, указала пальчиком на фото. На нем были запечатлены пара черных жеребцов, вставших перед друг другом на дыбы, на фоне живописного ландшафта. Под фото значились ее инициалы и фамилия, но он не обратил на это внимания, потому что рядом увидел фотографию, которая тронула его воспаленное сознание.

На черно-белом фото была изображена престарелая женщина в исконно русском наряде возле покосившейся хаты, в ее глазах застыло одиночество. Алексей вспомнил, что у его матери вчера был день рождения, он совершенно забыл про это. С отрешенным видом он отошел в сторону и остановился.

« Господи, девочка моя! Стоишь ли ты этого всего?», – спросил себя он мысленно. Алиса в свою очередь надула свои пухлые губки и расположилась на противоположенной стороне галереи.

Уличный музыкант метрах в десяти от них затянул «сиреневый туман», Ланская улыбнулась и, глядя на музыканта, смеясь произнесла:

– Тебя тут прямо все провожают.

Алексей от такого укола душевно почти сник вовсе, но внешне старался держаться, как и прежде.

– Ни черта ваш кондуктор челябинский не понимает! – бросив пригоршню монет в чехол из-под гитары, сказал Романов музыканту, а Алисе показал язык.

Та в ответ игриво замотала головой, скашивая глаза к носу. Алексей кисло улыбнулся и они пошли дальше. Остановившись на набережной, они несколько минут простояли молча глядя на заросший травой Миасс. Прогулка подходила к концу, а Алексей так и не услышал объяснений утреннего поведения Алисы. Свести на нет, эти итоги у него тоже не вышло. Он с отчаяньем поглядел ввысь.

– Пойдем на колесе обозрения прокатимся, – предложил он без намека на энтузиазм.

– Пойдем, – просто, и как ему показалось, с грустью в голосе ответила та, из-за которой ему сейчас хотелось броситься в воду и утонуть.

До колеса обозрения было минут десять ходьбы, и Алексей решил все же говорить с любимой, пусть и о пустяках, но все же слушать и внимать ее нежный голос. Ему нравился ее тихий уральский говор и юный чистый смех. Он совсем перестал улавливать суть произносимых ею слов, он наслаждался музыкой ее речи.

Хотя при этом Романов рассуждал уж совсем упаднически: « Она даже не в кошки мышки со мной играет, она, как паучиха, просто ждет, когда я перестану трепыхаться, чтобы сожрать меня. Даже не так, она давно высосала всего меня, а теперь в недоумении смотрит на трупик, который колышется ветром, и цепляет ее сигнальную паутину».

Они поднялись в развлекательный комплекс, взяли билеты и по длинному коридору отправились к аттракциону.

– Вот здесь и придется распрощаться, – прошептал Алексей.

Алиса не услышала его слов. Они сели кабинку на разные сиденья напротив друг друга. Поднявшись на самый верх, Романов почувствовал, как тоска несбыточного и обманутого чувства раздавила его. Он смотрел на нее, та же с детской непосредственностью любовалась панорамой, а Алексей не обращал внимания на потрясающий вид. Давно уже стемнело, и город вспыхнул тысячами разноцветных огней.

– Жаль, что снаружи кабинку запирают, – вдруг нарушил он молчание.

– А ты бы прыгнул? – с непонятным восхищением и интересом спросила Алиса.

Он горько ухмыльнулся, придвинулся к окну и посмотрел вниз, затем подняв глаза на несколько секунд, с восторгом смотрел на открывшийся городской пейзаж. Повернувшись к ней, он с удивлением поймал на себе ее нежный взгляд. Такой взгляд был у нее там, на юге, когда они были вместе.

– А помнишь ту ночь, звезды в соснах, круча над морем? Помнишь, ты сказала, что мы обязательно прокатимся на этом колесе, если я приеду к тебе? Помнишь!? Что изменилось? – выпалил надрывно Алексей.

Глаза Алисы увлажнились, она была готова вот-вот расплакаться, как показалась ему.

« Какой романтичный конец!»,– пронеслось в голове у Романова и острым крюком засело в сердце.

Он только сейчас физически почувствовал, что его грудь сковали, будто стальные тиски. На самом деле боль в груди начала преследовать его с самого начала встречи со своей милой сердцеедкой. Он надеялся, что сейчас его просто не станет, и завтра его окоченелый труп будет лежать с биркой на ноге в челябинском морге. Он задыхался. Сквозь какую-то дымку он видел, как выходя из кабинки, подал ей руку, и они пошли по бесконечному коридору назад. Они оба не замечали, что теперь шли, держась за руки. Проходя мимо кассы, Алексей остановился, заметив барную стойку.

– Сто… один грамм водки в один стакан, – обратился он к официантке, стоявшей у стойки.

– Будешь что-нибудь? – спросил Алексей у Алисы. Та отрицательно мотнула головой и недоумевающе на него глазела.

–А почему именно сто один грамм? – спросила официантка Алексея, широко улыбаясь.

– А это, чтобы в грязь лицом не ударить перед дамой…

Не помню как правильно сто грамм или сто граммов, – ответил он, хмыкнув, и улыбнулся.

Официантке он видимо понравился, та прыснула от смеха:

– Как скажете. Вот сто один грамм.

И подала ему водку в широком стакане для виски. Алексей залпом выпил стакан и поставил на стойку, а рядом положил купюру.

–Пойдем, – непринужденно сказал он Алисе.

В ее глазах читался теперь испуг. Алексей поймал былой кураж, он наитием почувствовал, что немного крепкого алкоголя поможет избавиться от того стресса, в который он сам себя загнал, не без участия Алисы, конечно. Он знал правила русского языка и этот экспромт, пусть и не смешной, помог ему овладеть собой. « Боевые» сто граммов тоже сделали свое дело.

«Да ты просто любопытная девчонка!.. Моя любимая девчонка!», – подумал он глядя на теперешнее беспокойство Алисы.

Они вышли из комплекса и через несколько шагов Алексей круто развернул, взяв под локоть свою пассию, и впился в ее губы жадным поцелуем. И она ответила взаимностью. В ее взгляде вновь вспыхнула нежность, та хорошо ему знакомая, та из-за которой он здесь и оказался. Все вокруг закружилось хороводами огней и звуков города. Он не мог оторваться от нее, впитывая ее аромат кожи, волос, наслаждаясь ее объятьями, целующими его губами, иногда на секунду замирая, а после сам осыпал ее лицо и шею горячими поцелуями. Ему хотелось съесть ее, когда он обнимал до шумного ее выдоха, пугаясь, что может сломать ей ребра. Счастье захлестнуло его девяти бальной волной. Он отдался ему со всей страстью, как будто впервые держал в своих объятьях женщину, как будто впервые видел перед собой этот мир. Его бесконечный внутренний диалог смолк. В его сознании осталась только точка, как система координат чуждая времени и пространству, понимание, что любимая с ним в этой точке, и ощущение виденья, нет не виденье, ощущение близкое к осязанию, бесконечного многообразия вселенской любви глазами Бога. Минут через десять с трудом остановившись, Алексей открыл глаза и огляделся, пытаясь впитать эти мгновения всей кожей, всем естеством. Но увидев, спешащих и измученных хлопотами дня людей, ему вдруг почти до слез стало жаль всех этих прохожих.

Алиса вдруг ни с того ни с сего выдала:

– Жаль что это уже не ты!

–То есть? – впервые с удивлением взглянул на нее Алексей.

– Ну, ты же выпил, – после недолгой паузы ответила она.

« Решила, что напился что ли?», – недоумевающе заключил он про себя.

С обожанием погладив ее щеку возле угла рта, после он тыльной стороной кисти прикоснулся к ее носу. Снял ее руки со своих плеч и мягко сжал ее ладони в своих, почти шепотом сказал ей:

– Ты замерзла вся. Пойдем куда-нибудь греться скорей.

И они пешком пошли искать уютное и немноголюдное кафе.

Глава 6.

Алиса открыла глаза и чуть не закричала от неожиданности.

– Тсс. Там какой-то мужик с цветами к нам ломится. Я его не знаю, похоже к тебе,– приложив указательный палец к губам, испуганно прошептала, склонившаяся над ней подруга.

Гулким эхом по всей квартире раздались тяжелые удары в их входную дверь. Алиса вздрогнула.

– Пойди посмотри! – кивком головы указывая на источник шума сказала Света, с которой она снимала эту квартиру.

Алиса подскочила с кровати и на носочках подошла к двери, заглянув на несколько секунд в глазок, а после, забыв про осторожность, в испуге побежала обратно в комнату. Хлопнув за собой дверью, словно желая отгородиться от этого непрошенного гостя, она побледневшая уставилась сначала на подругу потом на свою кровать, где на отдельно застеленном белье сопел щуплый паренек лет двадцати.

– Ну что? – спросила Света, разглядывая лицо подруги. – К тебе? – через паузу продолжила выспрашивать она.

Алиса кивнула, не сводя глаз со спящего юноши.

– С этим, что будешь делать? – поглядывая на кровать Света, безотчетно проникаясь беспокойством, перешла на сдавленный шепот.

Снова раздался грохот, обеим подругам показалось, что в дверь стучат, словно молотом, и она вот-вот сорвется с петель. Алиса в панике, хлопая везде дверями, побежала сначала в ванную, а потом на кухню. Выпив воды, Алиса взяла себя в руки и вернулась в свою комнату.

– Разбуди его и пусть он к тебе в комнату идет. Скажи, чтоб не шумел и, чтоб не дергался. Да, и пусть оденется. Набери 112, но не вызывай пока не скажу. А этот отбитый может сам уйдет,– в тоне Алисы зазвучали привычные обеим подругам командирские нотки.

Света была младше Алисы на четыре года и беспрекословно во всем ее слушалась. Пока Света возилась со спящим гостем, за порогом гость бодрствующий не унимался. Уже не обращая внимания на стук, Алиса зашла в ванную, чтобы умыться. Через пару минут она вышла в коридор открыла дверь в свою комнату, прикрыла в комнату Светы, чтобы не видеть перепуганных лиц своего одногруппника и подруги, и уселась прямо на пол возле самого порога. Не поднимаясь, она убрала в шкафчик для обуви пару черных мужских туфлей и прислонилась к его стенке.

– Жесть… Ну ты реально отбитый что ли?– тихо и почти плача сама с собой заговорила Алиса. Прямо над ее головой снова раздались удары.

– Господи, ну я все же тебе объяснила. Зачем ты приехал?– продолжила она уже шепотом.– Ну что за треш-то такой с утра пораньше?

Непрерывный стук начал раздражать ее. Алиса поняла, что открыть все-таки придется, а вызывать полицию глупо. Она решительно встала, зашла в комнату и взяла простынь, на которой ночевал ее одногруппник. Накинула ее сверху майки, в которой спала, на манер римской тоги через плечо, придерживая одной рукой у подмышки. Затем, высвободив руку, свернула второе одеяло и засунула под свое. После подошла к зеркалу и задумчиво посмотрела на свое отражение. Ей уже овладевало бешенство от этого бесконечного стука, от этих нелепых приготовлений. Она развернулась и твердыми шагами направилась в прихожую. Остановившись перед порогом, Алиса закрыла дверь до щелчка в комнату Светы, а после дважды провернула ключ во входной двери.

Ярослав, так звали одногруппника Алисы, после того как комната их закрылась, уже одетый, стал нервно выхаживать взад – вперед от окна к противоположенной стене, вплотную к которой стоял диван. На диване сидела Света, одетая в лиловый шелковый халат и с полотенцем на голове. Волнение ее слегка поулеглось, и та недовольно поглядывала на перепуганного Ярослава, в руках ее был телефон.

– Ярик, да не ерзай ты. Сядь,– прошептала Света. Но тот не услышал ее и продолжал ходить, словно заключенный, заламывая руки за спиной.

– Я же ничего не сделал. Мы же просто шпаргалки писали. Мы с ней только друзья. Мы с ней не целовались даже никогда! – с отчаяньем, еле слышным голосом обратился он к Свете.

– Да тише ты! – зашипела на него Света, бросив взгляд полный злости.

– А кто он? Ты его знаешь? – не унимался Ярослав.

– Мужик он ее. Заткнись и сядь рядом! – уже в не себя от гнева тихо, проговаривая каждую букву, зарычала Света.

В ее голубых глазах, Ярослав, наконец, разглядел те гром и молнии, которые Света в него метала, и присел рядом с ней.

Не прошло и минуты, как к ним вошла Алиса, держа в руках большой букет красных роз. Все еще нервно улыбаясь, но с облегчением она выдохнула:

– Все. Ушел.

Несколько секунд она разглядывала две пары удивленных глаз, смотревших то на нее, то на букет, а после поманила рукою Ярослава.

– Так, сейчас обувайся, поднимись пешком вверх этажа на 2-3, только тихо. Потом спускайся и если увидишь его в подъезде, мне как выйдешь на улицу напиши. Смотри, если вдруг спросит, ты из 15 квартиры. Запомнил? – почти приказным тоном сказала она Ярославу и вынула его туфли, прижимая цветы к груди.

Тот неуверенно кивнул и стал обуваться. Алиса достала из шкафа и подала ему куртку.

– Давай. Не бойся,– напутствовала она, с большой неохотой уходящего Ярика, который казалось еле держался на ногах.

– А как он выглядит-то? – обернувшись на самом пороге, спросил Ярик.

– Желтые штаны, синяя куртка и злой, как собака,– тихо ответила Алиса, улыбаясь и подталкивая его вперед.

Выпроводив Ярика, обе подруги сразу прошли на кухню и уселись друг напротив друга, за большим и круглым обеденным столом.

– Капец, жесть какая! Я думала, он меня убьет!! Он реально отбитый, на всю голову при чем!!!– притворно испуганным голосом начала делиться впечатлениями Алиса.

– Пипец, я в шоке просто! А как ты его отшила, он же ломился, как ненормальный? Я так боялась, что он к нам в комнату ворвется! – с глазами навыкате спросила Света, разглядывая розы, Алиса в этот момент подрезала их снизу ножницами.

– Не поверишь, он сам меня попросил, – засмеявшись, ответила Алиса.

– В смысле?! Реально треш полный! – удивленно улыбаясь, воскликнула Света.

– В прямом. Я сказала, что не пущу, а он сказал, чтоб тогда я сказала ему, чтобы он уходил, – тоном полным напускного спокойствия объяснила Алиса, но под конец снова рассмеялась от неправдоподобности сказанного.

Затем она встала и достала высокую стеклянную вазу с холодильника, наполнила ее водой из-под крана и поставила на стол. С трудом втиснув в нее букет, она выдвинула вазу на центр стола. Света молча наблюдала за ней.

– Красивые, – наконец с плохо скрываемой грустью сказала Света.

Света всегда восхищалась своей подругой, ее умением владеть ситуацией, умением преподать себя, но сейчас ей стало грустно, и интерес ее угас.

« Ну что вот в ней такого. Почему к ней мужики, как мухи липнут. А у меня даже на примете никого нет, одни уроды с сайтов знакомств », – думала она, рассматривая Алису. Та повернулась к ней и, казалось, прочла ее мысли.

– А ты давно его знаешь, он откуда вообще? – не выдержав хитрого взгляды Ланской, спросила Света.

– Из Ставрополя он что ли или из Пятигорска. Мы «на море» с ним познакомились в августе,– ответила Алиса снова безучастным тоном, как будто рассказывая об очередном обыденном событии.

– Пипец! Просто, лютый пипец!!! Тут из «Ёбурга» не могут приехать!– возмутилась Света, такой несправедливости судьбы по отношению к себе, вспомнив, как просила приехать своего молодого человека из Екатеринбурга сюда в Челябинск, когда ей была очень одиноко и плохо.

Алиса уловила в ее голосе зависть и задумалась. Именно этой эмоцией, как оценочной реакцией, которую в двух словах можно описать как « надо брать», она чаще всего руководствовалась в общении с подругами, – зависть скрыть почти невозможно.

Алиса сходила за телефоном и вернулась на кухню, успев по пути набрать смс. Она ждала, что, помешавшийся на ней, утренний их гость обязательно ответит, и они вместе со Светой решат его судьбу, наслаждаясь триумфом неограниченной женской власти. Но « Отбитый» молчал.

« Странно. Может не дошло сообщение?»– подумала Алиса, взглянув на алые розы и заново переживая события этого утра.

Было в этом « Отбитом» что-то такое необузданное, очень пугающее, но то, чем Алиса, как оказалось, может управлять. А может он просто позволил управлять собой и это лишь приманка для нее. Ни на какие полумеры Алиса никогда не соглашалась.

« Он или будет у моих ног, и я подумаю, что с ним делать, или пусть валит на все четыре стороны», – таким умозаключением постаралась подытожить Алиса все случившееся.

Но она, наверняка, знала, что если он окажется у ее ног, как брошенные им цветы, то шансов у него нет никаких. То есть выходило, что она хочет быть с ним ровно до того момента, пока либо она его не отправит, либо он сам не отправится восвояси, что тот похоже сейчас и собирался сделать. Но главное отбить у него желание возвращаться к ней еще раз.

«Значит, ты решил не уронить лица. Похвально, конечно. Но за мой сегодняшний стресс заплатить придется», – решила Алиса, заняв очень нена-долго выжидательную позицию в этой борьбе характеров. Хотя тут же, ей стало безумно интересно, что движет этим странным человеком и на что он вообще способен, и способен в первую очередь ради нее.

– А он ниче так, – нарушила Света ее размышления.

– Ну да, только мелкий. Я с ним рядом, как мама с сыном, – ответила ей Алиса, а после повисшей паузы постаралась как можно естественней рассмеяться, чтобы скрыть ревность. Сам факт появления этого чувства не смущал ее, но когда Алиса поняла, что ревнует к нему свою лучшую подругу, то от такого сумбура пережитых за одно утро эмоций ей стало вновь тревожно.

– Что? Вернуть хочешь? – спросила Света, как показалось Алисе, с надеждой.

– Кого?.. Его!? – Алиса успела отвернуться от Светы прежде, чем в ее взгляде пробежала злоба. И глядя вновь на красивый букет она уже с улыбкой превосходства ответила:

– Да я только щелкну пальцем, и он опять здесь будет стоять.

– Не злись. Он тебя любит, похоже, – сказала Света с искренней теплотой, давая понять, что ей видны все душевные переживания Алисы.

Алису тронули такая забота и проницательность, она подошла и поцеловала в темя, свою подругу, будучи выше нее почти на голову, сделала она это впервые, но очень естественно. Длинные светло-русые волосы уже успели высохнуть после мытья, и Света почти закончила их расчесывать.

– Ни на кого я не злюсь. Просто с этим ненормальным всегда так. Он сначала делает, а потом страдает и сам, и все вокруг. Я такого самонадеянного идиота еще не встречала. И никого он не любит, кроме себя, и думает, что самый умный на свете, – сказала Алиса, обнимая Свету за ее миниатюрные острые плечи.

Потом взяла у Светы из рук расческу и, как всегда залюбовавшись ее огромной копной, стала медленно, задумчиво водить ею по золотым волосам. Алиса вспоминала, как они впервые увиделись с Алексеем. На самом деле это было в июле, он сам к ней первый подошел, а ровно через 2 минуты потерял к ней всякий интерес. Потом явился через месяц и не скрывал, что просто от делать нечего, хотел бы с ней прогуляться. А еще через неделю, когда они все-таки отправились вместе гулять по набережной, он с равнодушным видом рассказывал о своих бесчисленных поклонницах, которые его «бедного» недооценили, и как она, Алиса, далека от спорта, от искусства, от всего в общем. Для Ланской было не важно, помнил ли он все это. Она лишь хотела его проучить, заставить уважать свободу и выбор каждой из его бывших и будущих спутниц, и думала, что добилась своего. Но его сегодняшний приезд полностью переворачивал все представления не только о нем самом, но и о всех мужчинах в целом. Алиса была, мягко говоря, в замешательстве.

К двум часам дня Алиса уже успела сдать на «отлично» экзамен по истории зарубежного изобразительного искусства, не без помощи шпаргалок, которые они вместе с Яриком, писали до самого утра. Ярик все еще был сам не свой, и кое-как получил удовлетворительную оценку. Он весь день изредка посматривал на Алису, думая, что она не замечает его тоскующего взгляда. Теперь они всей группой в составе семи человек сидели в большой аудитории и ждали лекций по музеологии, но преподаватель задерживался, а мог и вовсе не прийти, как в деканате сообщили – по семейным обстоятельствам. Алиса достала телефон и просмотрела входящие сообщения, непрочитанных не было.

« Каков подлец?! Это же хамство – не отвечать девушке!», – находясь в приподнятом настроении, Алиса все же закусила нижнюю губу, думая о своем отчаянном визитере.

« Неужели уехал?! Чего ради приезжать тогда было? Может он правда душевнобольной?», – задавала она себе почти риторические вопросы.

И в голове ее, в конце концов, созрела мысль, что она что-то упустила, принимая его за объект изученный и не требующий более от нее никакого внимания. Утренний накал страстей и ее до сих пор не оставил в покое. Она заметила, что ее пробирает дрожь при одном воспоминании о его хищном, зверином взгляде, но одновременно с дрожью рождается и необъяснимый восторг от уверенности, что она причина всех этих эмоций уже испытанных сегодня и будущих, которыми она уже сейчас в состоянии управлять. Прекрасно зная свою выдержку, она, без ложной скромности, могла себе сказать, что в любой момент может прекратить эти ни к чему не ведущие, по ее мнению, и еще заново не начатые отношения.

Алиса решила немного простимулировать своего бунтаря, пока объект был еще в поле зрения. Она написала Алексею ни к чему необязывающую смс-ку, но все же с перспективой встречи с ним сегодня вечером, и стала ждать ответа. Спустя минуту получила ответ, который ее озадачил своей дерзостью.

« Ты еще смеешь мне условия ставить. Да пропади ты пропадом, идиот!», – возмущение Алисы было таково, что она не заметив, произнесла все это вслух и очень громко.

Она отругала себя за такую несдержанность, но в этот раз, конечно же, про себя, и почувствовала на себе взгляд Ярослава. Минуты через две ей надоело следить за ним периферическим зрением, и она резко развернулась к нему лицом и недовольно вскрикнула:

– Ну что?

Он сидел, справа, через парту от нее, и после того, как она обратила на него внимание, сразу же поднялся, и подошел вплотную к ней.

– Пойдем, поговорим, – сказал он дрожащим от волнения голосом, и с лица его сошла краска.

– Зачем? – еще менее располагающим тоном спросила Алиса.

– Хочешь, я с тобой пойду и поговорю с ним? – совсем теряя самообладание, спросил Ярик заикаясь.

– С кем!? – глаза Алисы округлились, она действительно не поняла о ком идет речь.

– Ну, с этим твоим злым, в желтых штанах, – в этот раз у Ярика вышло немного увереннее.

И Алиса залилась тем ужасным хохотом, который слышал хоть раз в жизни каждый мужчина, и Ярику захотелось провалиться сквозь землю. Все уставились на них с большим интересом, но так и не могли понять, о чем идет речь.

А Алиса, давясь от смеха, вдруг остановилась и не своим голосом, но шутливо, ответила, глядя Ярику куда-то в область кадыка:

– Он тебя съест!

Ярик подготавливаясь гневно вскинуть на Алису глазами, опешил, услышав то, что меньше всего ожидал, и выдал на своей физиономии, что-то среднее между облегчением и унынием, а глаза вообще выражали радость. Та ноша ответственности за нее, которую он на себя взвалил и носил с самого утра, не спрашивая Алисы, была ему явно не по силам. Одногруппники так ничего и не поняли, и с разочарованием уткнулись обратно в свои смартфоны.

« То пусто, то густо. Прям рыцари кругом», – Алисе вернулось былое расположение духа, но схватив суть пантомимы Ярика, она посмотрела на него с разочарованием.

Тот же, вмиг преобразился, перестал смотреть даже в сторону Алисы и порозовел, а на лице его появилась улыбка.

« Эээх, защитничек»,– посетовала Алиса снова мысленно.

После она узнала в сети интернет, когда идет ближайший поезд и до Ставрополя, и до Пятигорска. Поезд был один и тот же – Тында-Кисловодск, и по расписанию приходил в Челябинск завтра вечером.

Получив необходимую информацию, Ланская мысленно обратилась к Алексею: « Ну, посмотрим, насколько тебя хватит. До четырех, если не напишешь – буду пай-девочка».

Решив хоть немного отдохнуть, она зашла за задние парты, сдвинула в одну линию четыре стула и с минимальным, но все же комфортом расположилась на них бочком, подложив под голову свой рюкзак.

Не поворачиваясь, она громко крикнула:

– Разбудите, если что, пожалуйста!

Она почти сразу уснула. Но проснулась, где-то, через час – запиликал смартфон, на который пришло ожидаемое ей, почти с полной уверенностью, сообщение от Алексея. Прочитав его, не выходя из дремы, Алиса поставила будильник на 16:30, а на часах было 15:07. После написала короткий ответ, в котором было только время и адрес, и посмотрев сквозь полуприкрытые длинные ресницы на свою группу, она снова уснула.

Ланская проснулась за несколько минут до будильника, полностью выспавшейся и полной сил. Принявшись поправлять макияж перед маленьким раскладным зеркальцем, она на свежую голову решила поразмыслить, что же ее так легко сегодня вывело из душевного равновесия. Дрожь восторга, куда-то, улетучилась. И первое, что пришло на ум – это страх, затем сам факт, что за ней все-таки готовы ехать на край света, и третье – это симпатия ее подруги к этому напыщенному болвану, который считает себя неотразимым или просто совершенством во всем, раз уж ему пришла в голову такая бредовая идея. Хотя идея, вроде бы и не бредовая, она достаточно замечательная девушка и заслуживает безумных поступков. И тут она поняла, не от него она ждала этих безумств. Там в Ростове живет тот человек, который разделяет все ее стремления и принимает такой, какая она есть, только с ним ей не надо играть, это его она так мечтала здесь увидеть.

Но Алиса все же признала, что лукавит себе, что и этот ей приятен – ненормальный, вернее больше его поступок. Она вообще вдруг засомневалась, что кто-то еще способен на такое, и ей это все не приснилось. Но непредсказуемость и необузданность – этого больше всего она боялась в людях, ведь это то, что противоречит контролю. Может, если снизить эмоциональность, тогда возможен контроль и самоконтроль, решив, что додумает по пути, Ланская посмотрела на время и выйдя из аудитории стала спускаться по длинным пролетам лестниц на встречу с Алексеем.

Она стояла на порожках и пристально изучала проходящих мимо молодых людей, на часах над главным входом института было уже 16:59, а его нигде было видно. Алиса решила набросать для себя хоть какой-то психологи-ческий портрет Алексея, ведь о нем она почти ничего не знала, а то, что узнала сегодня вообще с трудом вписывалось в ее понимание самой сути человеческих отношений.

Они были знакомы меньше двух месяцев. Она знала, что он взбалмошный, грубый, часто нахальный и, наконец, просто запредельно высокого мнения о себе, ну или так ей виделось. И приходилось признать, что еще он решительный, но что с этим всем делать, было для Алисы совершенно непонятно. Неожиданно он вышел из такси, которое стояла метрах в пятидесяти от Алисы, и та отметила, что вновь ощутила волну дрожи, а еще, что эта машина стояла еще до того как она вышла на ступеньки.

В руках Алексея было пусто и он, широко размахивая ими, уверенно приближался к Алисе, явно внимательно рассматривая ее. Она тоже вначале смотрела с любопытством, но потом, одернув себя, просто стала смотреть перед собой, развернув лицо в его сторону, зная, что, как только он подойдет ближе, ему покажется, что она все время смотрела на него с подчеркнуто холодным выражением лица. Наконец, Романов оказался перед Алисой .

«Ну что же ты такой маленький, мм? Свете бы ты точно подошел», – подумала Ланская, посмотрев на подошедшего к ней Алексея, который, если она «оденет каблуки» будет ростом ей ровно по плечо.

Ей не понравилась его самодовольная, как ей показалась, улыбка, она предпочла бы сейчас тот злостью горевший взгляд, что видела утром. Они скомкано поздоровались и после недолгих пикировок, на его лице появилось понурое, и давно привычное большинству поклонников Алисы, выражение. Уверенность его тоже таяла.

« Ну вот, так-то лучше»,– она посмотрела на него с улыбкой и, выбрав ему удобную для себя дистанцию между ними, неспешно повела за собой.

« Так, первые люли-писюли и домой, на паровоз, в гостиницу или куда там еще. Решено и обжалованию не подлежит», – сказала она себе мысленно.

Это значило, что прогулка их продлится до первой мольбы о поцелуе, встрече или до иного сентиментального проявления чувств, простительного только девочкам. Такая реакция родилась в ответ на неуверенную попытку Алексея поцеловать ее. Хотя, не дожидаясь этой попытки, она с большим азартом принялась раздергивать его, то есть всячески лишать равновесия. Алиса выбивала у него почву из-под ног разнообразными своими несовместимыми, на первый взгляд, эмоциями и тщательным контролем над мотивацией к ее особе. Она была уверена, что не пройдет и часа, как Алексей запросит пощады и все будет кончено.

Они снова продолжили прогулку, и Алиса переключила все свое внимание на его мимику, почти не обращая внимания на смысловую нагрузку их диалогов. Последовала вторая попытка с ней сблизиться, она отметила, что более умелая и не такая обреченная. Спустя более получаса она решила все-таки дать ему немного прийти в себя и оставить хотя бы один шанс, чтобы он для себя смог разобраться, что здесь делает. Она стала делиться своими познаниями об истории своей малой родины, которых было достаточно на хорошую многочасовую экскурсию, но, не прекращая взвинчивать Алексея своими то томными, то холодными к нему взглядами.

« Как просто, но какой поразительный эффект – эта растерянность в мужских глазах, эти непроизвольные басящие вздохи, которые так забавляют!»,– ей нравилось наблюдать, как он непрестанно смотрит на нее и ловит каждый ее взгляд.

«А ведь утром, какой был грозный, прямо волком смотрел!»

Потом она решила, что чем черт не шутит, и повела его к «своей» лакмусовой бумажке.

Фотовыставка членов союза фотохудожников Челябинска располагалась в центре на открытой площадке в начале улицы Кирова. Заметив, что он крайне рассеян, даже подвела и показала пальчиком на свою работу, но как и большинство тех, кого она считала обремененными интеллектом, Алексей уставился на эту чертову «бабку» рядом с ее «лошадками», на «лошадок» даже не взглянув. Ей вдруг стало обидно до слез, и она еле сдержалась. Это все же не помешало отпустить ей колкость в адрес Алексея, рядом какой – то забулдыга с гитарой затянул про расставание, и Алиса с издевкой передавала ему весь смысл их прогулки, озвучив суть песни, мол тебе пора . Но реакция Алексея удивила ее, он не без остроумия отшутился, и почему-то Алисе стало невероятно весело. Однако, заметив, как это удручающе подействовало на него, но как из последних сил тот пытался с собой справиться, Алиса решила прекратить избиение, тем более давно уже шел второй час прогулки. А ведь больше часа не выдержал еще никто, кроме него.

Тут она испытала какое-то странное чувство чужой тоски и одиночества, оно ей передалось от Алексея. Она и раньше видела это в глазах своих не в меру надоедливых кавалеров, но принимала лишь сам факт, оставаясь безучастной к их просьбам и мольбам. На этом самом месте Алиса поняла, что если он сейчас попросит быть с ним, то она почти точно дрогнет.

« Что за чушь? С кем быть? С ним?»,– спрашивая себя, она переполошилась не на шутку.

Заглядывая в его глаза, она разглядела боль, которой всегда так чуралась. Они стояли на набережной и он предложил идти на колесо обозрения . Вдруг боль в его глазах исчезла, и он страстно посмотрел на нее, начав какой-то непринужденный разговор совсем не о высоких материях. Алиса с облегчением сама теперь перевела дух, и с радостью поддержала. Внезапно Алисе захотелось рассказать, как ей тоже одиноко, как она устала от лжи, но разговор шел об экологии, промышленности, ГОКах, хоккее, временах года.

Она и не заметила, как они оказались на колесе обозрения, как канул навсегда этот день, и как понимание того, что он все-таки не попросит ее ни о чем, тихой грустью разлилось, перемешиваясь с вечерними красками ее любимого города. Она восхищалась видом, открывающимся с высоты, кажется, каждой клеткой своего существа, а то щемящее чувство, взятое взаймы у Алексея, предавало этому всему великолепие шедевра.

Глава 7.

Прямо за знаком « Стоянка запрещена», возле парковки напротив государственной думы Челябинской области, стоял наглухо тонированный огромный серый внедорожник. Внутри на передних сидениях два стероидных амбала в дорогих деловых костюмах, изредка переговариваясь, наблюдали за кем-то в большие армейские бинокли.

При каждом движении их непропорционально большие мышцы обнажали швы на костюмах, так, что, казалось, они вот-вот разойдутся. Шить на заказ им видимо не хватало ни вкуса, ни желания. У обоих во рту была по жвачке, которые каждый из них с остервенением месил своими тяжелыми челюстями. Тот, что сидел за рулем, поднял вверх указательный палец, а затем повел им вдоль верхнего края лобового стекла и замер, оба продолжали смотреть в бинокли.

– Объект в зоне прямого визуального контакта, – по рации сообщил тот, что сидел на пассажирском сиденье.

– Их двое? – спросил мужской хриплый бас в рации.

– Да, разговаривают идут, – снова ответил пассажир.

– Ничего странного не заметили? – раздалось после треска из рации.

– Нет, все как обычно, – передал громила и положил бинокль на панель, глядя на своего товарища за рулем, который чему-то улыбался.

– Все отбой. Пробили залетного. Снимайте «наружку», – скомандовали им.

– Принял. Отбой. 1-ая группа быстрого реагирования наблюдение прекратила, – отрапортовал все тот же рядом с водителем и положил рацию рядом с биноклем.

– Чё ты ржешь? – спросил он у того, что за рулем.

– Ты мне «пятеру» проспорил. Смотри вон они к лошадям ее пошли, – ответил тот.

– Ну, это еще не известно. Давай заводи, поехали на базу, – недовольно пробубнил он в ответ, поглядывая туда, куда смотрел его товарищ.

– Все там известно. По геотрекерам посмотрим завтра, – ухмыляясь, сказал водитель и завел двигатель.

Через секунду, свистнув резиной шинных протекторов, серый внедорожник вклинился в общий поток, подрезав при этом две «маршрутки», и скрылся из виду.

Глава 8.

Алексей, проходя по безлюдному и длинному коридору развлекательного комплекса, окончательно созрел в своем намерении еще раз поехать к ней и, если придется, то умолять, ползать в ее ногах, неважно, лишь бы она выслушала его. Он должен ей сказать, что готов ждать столько, сколько потребуется, чтобы вернуть ее и сделать счастливой.

Уже сидя в такси снова вспомнилось колесо обозрения, тот октябрьский вечер, и Алексея вновь охватило жуткое волнение. Подъехав к ее дому, он опомнился, что не купил цветы и, отпустив машину, решил пройтись в цветочный магазин и собраться с мыслями. Обходя знакомую серую многоэтажку, он поднял вверх голову и нашел заветное окно, в котором горел свет. Снег усилился и крупными хлопьями сыпал, видимый только вдалеке под светом уличных фонарей, которые стояли, как часовые, вдоль длинной набережной. Он поспешил за цветами, задумав, наконец, претворить в жизнь бесшабашную мысль о том, чтобы влезть к Алисе в окно.

Через 15 минут он уже стоял под окном с букетом роз и внимательно изучал маршрут, который вел его до окна четвертого этажа. Снег и мороз сильно мешали его отчаянному плану, потому что в одном месте, в стыке между стенкой и полом балкона, ему нужно будет перехватиться, держась за абсолютно плоскую поверхность с небольшим выступом, и если в этом стыке будет лед, то он неизбежно упадет. Он в нерешительности переминался с ноги на ногу, им овладело предчувствие бесполезности этой затеи.

«Она может просто молча показать на дверь и не произнести ни слова», – подумал Алексей, представляя столь долгожданную для него и ничего не значащую для нее встречу.

Но сообразив, что если последняя решительность покинет его, то он и через дверь побоится к ней войти, и начал свое «восхождение». Добраться до четвертого этажа не составляло никакого труда и через минуту, сжав в зубах букет, он по водосточной трубе добрался почти до угла ее балкона. С секунду помешкав, он, прижимая к стене, перехватил зубами букет поближе к середине. После вставил пальцы левой ладони в щель и с облегчением ощутил холодный и сухой бетон, перенеся весь центр тяжести тела на левую руку. Путь был открыт, и ему не придется прыгать вниз и ломать себе ноги. Взявшись правой рукой под изгиб на отливе подоконника, Алексей подтянул колени к животу, ботинками упираясь горизонтальную часть декоративного бетонного узора на стенке балкона. Затем он поставил левую ногу в нишу рядом с левой рукой, и смог перехватится за железную трубу, на которой была проволока для сушки белья. Таким образом, он преодолел самую сложную часть пути, обойдя угол застекленного балкона. Дальше по сантиметровой бровке выступающей плиты, опираясь на проволоку и держась за отлив, он быстро добрался до раздвижных створок окна. Достав из кармана, еще в магазин приготовленный, тоненький нож-карту, провел им между створок и без труда отодвинул одну из них. Перемахнув через подоконник, Алексей, весь дрожа от волнения и холода, стараясь не издать ни звука, приник к занавешенному окну. После положил букет на пол, чтобы тот не шуршал и раньше времени не выдал его. Его руки окоченели и он дул на них складывая обе ковшиком.

Изучая знакомую обстановку, он вдруг увидел то, что его чуть не лишило сознания. Там где раньше стояло трюмо, теперь стояла детская кроватка, в которой мирно спал щекастый карапуз. Алексея как будто окатило ледяной водой. Он не понимал, как и когда Алиса могла успеть забеременеть и родить ребенка. Вдруг в комнату вошла рыжеволосая женщина лет сорока в ярком желто-красном халате и подошла к кроватке, убедившись же, что ребенок спит, она вышла.

Алексей знал, что она не могла его разглядеть, и поэтому даже не шелохнулся, когда та вошла снова. Теперь он стоял как вкопанный и долго-долго силился понять, как же это Алиса пустила к себе женщину с ребенком, и куда делись фотографии со стены и гирлянды, где же его подарок – огромный плюшевый медведь. И наконец, понял. Алиса здесь больше не живет, и вряд ли ему удастся ее когда-нибудь найти, если тасама не захочет. После пришло понимание, что оттуда ему надо выбираться.

Сделав ставку на неожиданность, в случае своего обнаружения, он заклинал провидение, чтобы ключи оказались во входной двери. Дождавшись, когда женщина снова выйдет из комнаты, он подошел к двери смежной комнаты, где раньше, а может и сейчас, жила Света, и, зная, что она до конца не закрывается, потому что не раз чинил ее, надавил на нее все весом и та распахнулась. Подняв букет, он уверенно проследовал почти до входной двери, остановился и прислушался. В ванной шумел душ и он надеялся, что в квартире, кроме этой женщины и ребенка никого нет. Он вышел из комнаты в коридор и, увидев ключи в замочной скважине, за доли секунды открыл дверь, и вылетел вон, словно выпущенный катапультой.

Через несколько секунд, Алексей уже стоял на улице и переводя дыхание, глупо озирался вокруг. Теперь его мало заботило то, чего он сейчас избежал. Мысль, вернее предчувствие, что он потерял Алису навсегда не находила выхода и безостановочно металась по кругу в помутившемся сознании Алексея . Он пытался вспомнить когда приходил к ней в последний раз и не мог.

Ему хотелось завыть во всю глотку и уткнуться лицом в сугроб. Неосознанно мотая головой, он пытался отряхнуться от этого тревожного чувства, как от снега, который теперь сеял, словно из дырявого мешка с мукой. Выронив себе под ноги букет, и не переставая шевелить губами, он побрел, не разбирая дороги.

Алексей очнулся, когда настолько замерз, что даже при ходьбе его ноги ощущались какими-то деревянными культями. Остановившись, он негнущимися пальцами кое-как открыл на пуховике внутренний карман и достал бумажник. Посмотрев, навскидку, что денег хватит и на ужин в кафе, и на такси, он отправился в какую-то забегаловку в паре километров от него, которая призывно светила яркой неоновой вывеской. Ему никак не удавалось согреться, и он просидел в кафе до самого закрытия, переваривая неутешительный итог своего фатально запоздалого визита.

Все же трезвый смысл возобладал, и Алексей решил, что еще не все потеряно, взяв в расчет ее сообщения, которых насчитал больше 30-ти за этот месяц. Но его не покидало ощущение, что он в каком-то бесконечном кошмарном сне. Со всем этим хаосом нахлынувших чувств, воспоминаний, безуспешных попыток их проанализировать, язвительных сообщений похожих одно на другое, явно было что-то не так. Он не находил ответа, но чувствовал, что он видит лишь вершину айсберга. Какая-то мысль или воспоминание постоянно ускользали от него, доводя до исступления.

Молодой официант уже минут 15 недовольно посматривал на Алексея, кафе опустело еще два часа назад, а он, так и не притронувшись к пасте, все сидел, рассеяно скручивая и раскручивая уголок большой тканевой салфетки.

– Молодой человек, мы закрываемся! – не выдержал, наконец, официант и подошел к столику Алексея, держа в руках кожаную обложку с его счетом.

– А … Да-да, сейчас, – ответил Алексей и наклонился за портмоне к пуховику, развешенному рядом на стуле. – А какой здесь адрес, подскажите?– спросил он официанта, рассматривая счет, который уже лежал на столе, и отсчитывая требуемую сумму.

– Проспект Ленина 123, – ответил официант и, забрав оплату, вышел из зала.

Алексей взял со стола телефон и набрал номер такси.

– Здравствуйте! Откуда вас забрать? – уставшим голосом спросила девушка-диспетчер.

– Ленина 123,– ответил Алексей.

– Куда поедете? – медленно и как-то уныло проговорила девушка.

Алексей открыл рот и так и застыл, не проронив ни слова. Его снова прошиб холодный пот. Он не помнил своего нового адреса. Все вокруг Алексея закрутилось волчком, издавая при этом характерный звук той самой забавной детской игрушки. В глазах потемнело, и он угасающим сознанием слышал лишь этот мерзкий жужжащий звук. Каким-то чудом он смог переселить себя и, открыв глаза, наблюдал, как окружающие предметы постепенно прекратили свою бешеную пляску.

«Господи! Как же это? Что происходит? Что со мной? Я болен?», – все еще паникуя, вопрошал неизвестно к кому Алексей.

И он наитием понял, что главное сейчас не поддаться страшной и безжалостной тоске, которая неизбежно придет на смену панике. Он чувствовал, что это убьет его физически, если не сразу, то очень и очень быстро. И как будто воспоминанием из прошлой жизни пришла мысль пошарить все-таки по карманам. Судорожно роясь в своей одежде и выкладывая все, что в ней было на стол, Алексей заметил в обложке паспорта какую-то бумажку, выглядывавшую из него заломленным краем. Он нерешительно вынул ее и развернул, на ней был написан адрес: г. Челябинск, ул. Дружбы, д.35, кв. 19.

На сердце у него отлегло, но облегчением назвать это было сложно. Это был его подчерк, но он хоть убей, не помнил, когда это писал. Он поискал ключи и нащупав их выложил к общей кучке вещей на столе. На ключах вместо брелока была красная пластмассовая бирка, внутри которой на белом квадратике, тоже был его рукой написан адрес, тот же, что и на бумажке.

Немного успокоившись, Алексей вызвал такси и уже через пять минут отправился к себе на квартиру, которую так и не смог вспомнить. Вернее не так, он конечно помнил, что в ней находился, но как и когда там оказался, сколько не старался ответить не мог. Он больше с удивлением, чем со страхом обнаружил, что больше трех месяцев его жизни просто стерты из памяти. Спрашивая себя как такое возможно, пришел к выводу, что он просто никогда раньше не пил запоями и все это последствия бурно развивающегося алкоголизма. Но все же решил как можно точнее восстановить хронологию событий, как только окажется в своем съемном жилье.

Поднявшись к себе тоже на четвертый этаж, и снова насторожившись от того, что дверь оказалась не заперта, Алексей вошел в квартиру не включая свет. Сделав два шага, он, чертыхаясь, растянулся на полу с ужасным грохотом, запнувшись о пакет с мусором, который уже сам покрылся пылью. Вспомнив, что просто забыл запереть квартиру, Алексей поднялся и включил свет, обнажив всю неприглядность своего жилища.

Он решил хоть немного прибраться и вынести для начала мусор. За три спуска он выкинул весь в мусорный бак на улице, и вспомнил, что закинул в стиральную машинку перед уходом вещи. Зашел в ванную и достал постиранное для того, чтобы развесить на балконе. Он бросил вещи на кушетку в комнате и взял, что первое попалось под руку, это были синие потертые джинсы. В одном из карманов он нащупал то ли платок, то ли какую-то скомканную бумажку и засунув туда руку немного удивленно вынул оттуда деньги. Пересчитав влажные бумажки, он насчитал «11к» с мелочью и решил пересмотреть все вещи, и не только постиранные. К своему радостному изумлению он почти в каждой, имеющей карманы, находил несколько купюр. Еще раз, пересчитывая все найденное, Алексей с удовольствием озвучил последнюю цифру уже вслух:

– Сто одна тысяча шестьсот пятьдесят рублей.

Вопросов было снова больше чем ответов, вернее, ответа, откуда деньги не было вовсе.

Тогда он решил проверить баланс карты, а заодно историю операций с ней. Карту он приобрел давно, пару лет назад выкупив ее в Геленджике у знакомого алкоголика. Купил он ее вместе с договором, привязав к его же номеру, приобретя все одномоментно, то есть, насколько можно, обезопасив конфиденциальность и легальность этой банковской карты. Алексей с облегчением отметил, что логин и пароль он помнит наизусть, вводя его в соответствующие поля личного кабинета на своем смартфоне. Он несколько секунд ждал загрузки программы, затем, когда она открылась, взглянул на баланс и вышел из программы. Секунд через десять он повторил всю операцию и, глядя на дисплей, расплылся идиотской улыбкой. Баланс карты составлял 9 999 005 р. Из его груди непроизвольно вырвался победоносный клич и он, вскинув руки над головой, запрыгал в каком-то диком, почти ритуальном танце.

После он еще несколько раз перепроверил баланс, ошибки не было, с имевшейся наличностью, он, как по взмаху волшебной палочки, стал обладателем 10 000 000 рублей с «гаком».

История операций с этой картой сейчас волновала Алексея меньше всего. Ему нужна была сейчас только одна операция – снятие наличности. Он знал, во что бы то ни стало, деньги нужно снять. А потом сколько угодно можно разбираться, откуда они. Ведь теперь появилась не надежда, нет, уверенность – он обязательно найдет ее, хоть на луне, из-под земли достанет свою ненаглядную Алису. Ему теперь есть куда ее привести. Можно купить квартиру в Челябинске или в Геленджике, или и здесь и там. А еще они могут отправиться, обязательно отправятся, в ее любимые Лондон и Барселону вместе.

События прошедшего вечера больше не пугали, а забавляли Алексея. Он даже успел пофилософствовать о том, как слаб человек, и как сильны в этом мире деньги. Ведь еще два часа назад он сидел за столиком кафе абсолютно раздавленный, не зная, как и чем жить дальше. Все изменилось раз и навсегда, он найдет ее и это лишь вопрос времени, нужно только скорее снять деньги. И он молодым спаниелем закружился по квартире из комнаты на кухню и обратно, продумывая план дальнейших действий.

Для начала нужно было найти саму карту, в бумажнике ее не оказалось. На ее поиски ушло не меньше 15 минут, и Алексей уже было, снова лишился надежды. Проклиная судьбу за такую изощренную пытку, он копался в вещах, несколько раз передвигал мебель и уже собрался идти на улицу, чтобы проверить пакеты с мусором, который он так опрометчиво выбросил. Но нашел ее в своем сером рюкзаке, который досконально осматривал уже в третий раз, карта лежала в потайном кармане за длинной прямоугольной планкой, предназначенной для удобства носки. Там же было несколько конвертов с сим-картами разных операторов, мельком взглянув, Алексей положил их обратно. Нервно выдохнув, он закурил и отправился на кухню.

Глотнув из стеклянной кружки холодного недопитого утром чая, он взял с кухонного стола ключи от машины, накинул легкую спортивную куртку и не гася в квартире свет отправился за деньгами, на этот раз заперев за собой дверь и дважды вернувшись, чтобы это проверить.

Глава 9.

Дорога разматывалась бесконечной серой лентой в лобовом стекле старенькой «двенашки», на резиновом коврике перед пассажирским сиденьем валялись пустые пачки из-под сигарет, алюминиевые банки и пластиковые бутылки из-под колы, бумажные стаканы из-под кофе. Алексей ехал уже вторые сутки без сна и за это время, судя по навигатору, он преодолел 1500 км. Пепельница давно переполнилась, ощетинившись, рыжей вонючей горкой непомещающихся в нее окурков, и бросалась в глаза. Из динамиков на всю мощность гремел аритмичный дабстеп.

Он снова ехал к ней. И в этот раз без особой надежды на успех. Но с самого начала пути им овладела жажда приключений и новизны, и это гнало его вперед.

Всю прошедшую ночь, почти сразу за Волгоградом, видимо, как только ночное небо рассеялось от туч, он наблюдал звездопад. Каждый раз, видя след сгорающего метеора, он иногда вслух, но чаще про себя повторял: « Пусть все у нас с ней сложится». Это была хорошая примета, а само зрелище убивало, в самом зачатке, дурные мысли о тщетности путешествия. И Алексей представлял Алису сидящей рядом, мчащейся с ним под этим звездным дождем куда-то далеко и без какой-либо цели.

За все время пути не вынужденно он остановился лишь однажды, перед самым рассветом миновав Саратов, он увидел «волжское море», которое поразило его своим величавым спокойствием и размахом. Остановившись на обочине, Алексей с полчаса глядел на стальные волны и зарумянившийся восток с торжественно выплывающим прямо из воды солнцем. Он представлял себе, как много веков назад в один из таких же восходов на легких деревянных ладьях с резными навершиями на носах, в виде древних богов-покровителей, его далекие предки, рассекая бесконечный речной простор, возвращались из далекого похода. Возвращались к своим семьям, к родным берегам, где их ждали и помнили. И наверняка, над рекой раздавался негромкий, но слышный далеко вниз по течению, мотив русской песни. Алексей вышел из машины и во всю силу луженой глотки затянул свою:

« Небо синее, степь бескрайняя,

Луги дивные, реки полныя.

Здесь ветрам, да нам препросторно жить-

Не бывать врагам, казакам тут быть.

Мать родна земля черноземие,

Ой, ли нам страдать от безделия?

Здесь ветрам, да нам препросторно жить-

Не бывать врагам, казакам тут быть.

Здесь гостям почет, уважение,

Хлеб, да соль вперед – вслед веселие.

Здесь ветрам, да нам препросторно жить-

Не бывать врагам, Русичам тут быть».

Еще долго после чему-то улыбаясь, он воодушевленный увиденным, ехал неутомимый и радостный.

Но сейчас после 25 часов пути, Алексей почувствовал, как на него наваливается усталость. На это указывали не только воспаленные от напряжения и встречных фар глаза, но и заметно ухудшившееся настроение.

После последней их встречи в Челябинске прошел ровно месяц. И за этот месяц он для Алисы из ее жениха, официально представленного даже родителям, снова превратился в назойливого поклонника. Смысл всей этой поездки опять сводился к одной простой встрече, к одному разговору. Но ему нужно было услышать все, что она ему написала, глядя ей в глаза. Он чувствовал спинным мозгом, что все сказанное ей неправда, точнее, далеко не все, правда. И он считал, что заслуживает объяснений такому ветреному поведению от Алисы лично.

И по тому, ничтоже сумняшися, он собрал весь свой скарб – теплые вещи и необходимое торговое оборудование с товаром, и отправился из Ставрополя в Челябинск. Даже, если он не получит никаких объяснений от Алисы и все между ними будет кончено, он рассчитывал какое-то время пробыть на Южном Урале поработав на выставках, которые в большом количестве открывались перед Новым Годом в Екатеринбурге, Уфе и Челябинске. Так что это его поездка не выглядела такой сумасбродной, как прошлая, когда он отправился к ней на поезде, по крайней мере, не выглядела таковой в глазах Алексея.

Он зарабатывал себе на жизнь тем, что давал платные мастер-классы по лепке на своем маленьком переносном гончарном круге, а еще торговал игрушками ручной работы, тоже предназначенными для лепки, которые делал сам. То есть работа его была, в основном, в общении с детьми и их мамашами. Хотя деток, признаться, он недолюбливал, в силу современной и повальной тенденции воспитания вседозволенности, но случались и исключения, приносившие, если не радость, то что-то вроде мысли о том, что он не даром ест свой хлеб.

Бизнесом это было трудно назвать, но иногда случалась неплохо подзаработать, в общем, если бы у Алексея хватало желания и настойчивости расширяться и развиваться, то безбедное существование было бы ему гарантировано. Однако и нынешнее положение его дел позволяло ему спокойно путешествовать из одной части страны в другую уже второй раз за полтора месяца.

В его первый приезд в октябре, действительно, не имело значения, как и сколько он зарабатывает, но в этот раз, справедливо полагая, необходимо будет из кожи вон вылезти, чтобы доказать, что он в состоянии прокормить и ее, и их будущую семью. Ведь именно в этом, как считал Алексей, и есть основная причина их размолвки, в том, что Алиса не считает серьезными ни его намерения, ни его образ жизни. Она ему бросила вызов и нужно во что бы то ни стало доказать что он мужчина, мужчина достойный ее руки. И этот вызов Алексей принял вроде бы даже с радостью, но где-то внутри поселилось сомнение, что не слишком ли Алиса перегибает, ведь они разговаривали на эту тему. Он разве что на иконах не поклялся сделать все, что в его силах, чтобы сделать ее счастливой.

Получается, что не верит она ни одному его слову. С другой стороны, если он вот так просто отступится, значит и все его обещания лишь слова. Но зачем же опять эта пауза в отношениях, он же и в мыслях ничего не сделал, чтобы доказать обратное? Зачем мучить его своим молчанием, ведь хотя бы написать что-нибудь теплое в ответ можно, не говоря уже о том, чтобы просто поговорить по телефону? Зачем снова эти странные просьбы не приезжать и оставить ее в покое? На эти вопросы, сколько ни старался Алексей, ответить не получалось. А в тот ответ, элементарный и самый уместный, что она просто не хочет или не может принять его руку и сердце, он, увы, поверить не мог, это было выше его сил.

« Ой-ой-ой-ой-ой-ой!!!»– наигранно запричитал Алексей, заметив, что не успевает обогнать фуру, и одновременно мигая дальним светом встречной машине, он выжал сцепление и включил третью передачу, утопив педаль газа в пол. Выскочив у «встречки» перед самым носом он крикнул вслед:

– Сам дебил.

Он заметил, как усатый мужик в шапке, сидевший за рулем, разъезжаясь крутил ему у виска, вместо того чтобы до этого сбавить скорость или хотя бы взять правее.

Пошарив левой рукой в пластиковом кармане на двери, не отрывая глаз от дороги и не сбавляя скорости, он достал глазные капли. Переложив тюбик с каплями в правую руку, он поочередно вставил его носик в уголки глаз, а после, моргая, с интересом стал поглядывать направо. Справа от трассы открывался вид на огромную долину с глубокими впадинами и высокими холмами. А в ней бардовые краски опадающих листьев, бурая, местами выгоревшая до белесо-желтого цвета, а местами даже зеленая, трава, коричневые стволы деревьев, кустарника и валуны, разбросанные стихией в незапамятные времена, упирались в слегка изогнутую бесконечную, насколько хватало глаз, четкую линию. За ее границей все было инистым и кипельно-белым. То ли сказочный, то ли зловещий густой туман, начинавшийся прямо за чертой, скрывал перспективу и предавал таинственности этой завораживающей картине.

Небо давно, от самой Самары, скрывали серые тучи, но переход из осени в зиму был настолько красочным и контрастным, что казался нарисованным на детском рисунке. Алексей видел, что через несколько километров он тоже упрется в этот рубеж и попадет в «царство» своей снежной королевы, как он уже успел мысленно пошутить, и представил Алису в ледяной короне и в искрящемся бело-синем одеянии.

– Ну, что, уралочка моя? Я скоро!– произнес он, хитро улыбаясь.

Он давно проехал Жигулевск и Тольятти, и уже около часа ехал по Башкортостану. Взглянув на навигатор, он решил, что и оставшиеся почти десять часов пути он преодолеет без сна, поглядывая затем на тахометр, прибавил обороты двигателя. Но долго мчаться, что называется, с ветерком у Алексея не вышло. Проехав еще с пятьдесят километров, он попал в пробку, перед самой развилкой на Уфу и Челябинск.

Он стоял без движения уже час, и не став исключением, потянулся к телефону. Его электронный помощник «Александр», как его потом назвала Алиса, подсказывал, что до точки назначения осталось семь с половиной часов.

Алексей памятуя, что сюрприз с его первым неожиданным появлением вышел так себе, послал смс Алисе о скором своем прибытии: « Привет, я через 10 часов буду в Челябинске. Выдели мне пару минут и поговори со мной». Ответа пришлось ждать минут двадцать, за это время он не двинулся с места.

« Хорошо, но за мной будут следить. Из окна»,– написала Алиса.

Он тут же вспомнил, что до этого она писала о принятии каких-то мер, если Алексей ей будет досаждать. Он решил, что речь идет о неизвестном сопернике, имевшем на Алису больше прав, чем он. Настроение было вконец испорчено. Отстегнув ремень безопасности, он развернулся к задним сиденьем и извлек из-под кучи вещей свой бездонный рюкзак, и положил себе на колени. Он отыскал в нем свой большой охотничий нож, в добротных ножнах из бычьей кожи, и положил его у креплений снизу своего кресла, накрыв его резиновым ковриком, и бросил со злостью рюкзак на пассажирское кресло.

– Посмотрим, что там у тебя за суровые челябинские…хлопчики, – с металлом в голосе произнес Алексей, сжимая кулаки.

Убивать он никого не собирался, но в случае превосходящего числа противников, готов был пустить в ход оружие.

Он и до этого момента несколько раз за время пути вспоминал, как восемь лет назад продал свою белую «impreza wrx», с которой не расстался бы не за какие деньги, если бы не обстоятельства действительно непреодолимой силы. Не любил он ворошить в памяти те времена, когда каким-то чудом остался на свободе и сумел выйти из круга тех «близких», что могли заставить его лет двадцать размышлять о том «как жить и не работать», говоря проще, находится в местах заключения. Но сейчас ему вновь захотелось выглядеть тем безголовым юнцом в глазах Алисы, зная не на словах, что именно от таких плохих парней девушки без ума. Понимая всю глупость такого сиюминутного порыва, он сразу отбросил эту мысль, припоминая судьбы тех, кому повезло не так как ему – они или давно были мертвы или отбывали свои сроки.

Алексей все же до сих пор считал, что у мужчины может быть только три украшения: часы, автомобиль и его женщина. И ему с отсутствием одного из украшений приходилось мириться, а именно его «тазик», как он ласково называл свой ваз 2112, под статью украшение никак не подпадал, хотя и никогда не подводил его. Рассуждая уже спокойно, на встречу с Алисой и, вероятнее всего, ее молодым человеком, нож он решил не брать.

Через пять часов Алексей не продвинулся вперед и на пять километров. За это время, он уже несколько раз успел выругаться по поводу дорог, водителей, ремонтников и всей ситуации в целом, используя исключительно нецензурную лексику, которой владел в совершенстве. Вспоминая водительскую примету, строго на строго запрещающую зарекаться о времени пути, отругал он и себя за опрометчивое утверждение, что будет у Алисы через 10 часов. Он уже хотел было остановиться на обочине для того, чтобы поспать или переждать, пока этот бесконечное автостолпотворение не исчезнет само собой. Но загуглив пробку в тысячный раз увидел, что тот участок на карте, где он сейчас находился, из красного стал желтым. Он, наконец, приблизился к краю затора.

Неожиданно объявилась Алиса, прислав сообщение: « А где ты сейчас?».

« Перед поворотом на м-5, на Челябинск, почти перед Уфой. В пробке»,– ответил Алексей.

« Ааа, так тебе еще всю ночь ехать. В час я завтра свободна. Ровно две минуты»,– резюмировала Алиса.

Алексей опять посмотрел на навигатор и задумался: « Осталось четыреста верст, с чего это я всю ночь ехать буду, издевается что ли?»

Взглянув на свои «эдифайсы», он никак не мог представить, что Алиса была права. Сейчас было 18:30 по Москве и не так давно стемнело. По его расчетам он будет в Челябинске, ну, максимум в третьем часу, даже если еще пару часов простоит в пробке, но потом вспомнил про разницу во времени и отвечать ничего не стал.

Списывая на усталость, он попытался отогнать зарождавшееся беспокойное чувство, которое в тех кругах, которые он с невероятными усилиями покинул навсегда, как он считал, называлось « чуйкой». Перед глазами возникло лицо матери, ее горящий гневом взгляд, именно этот образ, возникающий в голове до начала каких-то важных событий, несколько раз спасал его жизнь и свободу.

« Разворачивайся. Всё. Домой. Там нечего ловить»– настойчиво требовал внутренний голос.

Но Алексей был подперт машинами со всех сторон и двигался до сих пор с большими остановками. Поворачивая голову изредка налево, он проехал уже несколько мест для удобного разворота и, стиснув зубы, с какой-то невероятной гримасой продолжал свой путь.

Глава 10.

Ланская только что вернулась с тренировки, и, раздеваясь в своей прихожей, увидела сапоги Светы.

– Свет, я дома, – громко сказала Алиса. Света не отвечала. Послышался скрип стула в кухне, Ланская, вешая на ходу свою куртку, поспешила на этот звук.

Света сидела на стуле, поджав ноги под себя и обнимая руками колени, на ней была длинная белая майка, которую она натянула почти до пальцев ног. Из майки выглядывали только ступни, руки и голова, с заплаканным лицом и растекшейся на нем тушью.

– Моя маленькая, кто тебя обидел? – переполненным сочувствия голосом спросила Алиса, обнимая свою подругу и прижимая ее голову к своей груди.

Света попыталась высвободиться, но находясь в столь неудобной позе, у нее получилось только замотать головой.

– Никто! – искривившимися и дрожащими губами Света озвучила что-то больше похожее мяуканье, чем на нормальную человеческую речь.

Через секунду из ее глаз брызнули слезы, и она зашлась в рыданиях, содрогаясь всем телом при очередном всхлипе. Алиса крепко, обоими предплечьями, прижала к себе голову подруги и щекой прижалась к ее растрепанным волосам. Зафиксировав в своих объятьях Свету, поглаживая ее по голове, она ждала, когда та сама успокоится и расскажет в чем дело, хотя Алиса уже догадалась, в чем кроется причина этого ниагарского водопада. Света перестала всхлипывать и еле слышно мелко-мелко дрожала, иногда вздергивая вверх плечами от еще прерывистых вдохов. Алиса отпустила ее голову и Света подняла на нее полные, почти детской обиды, с опухшими от слез веками, глаза.

Повисло молчание, и Алиса, предупреждая новый поток слез, с материнскою заботою тихо спросила:

– Это из-за Влада своего ты так убиваешься? Знаешь, где я его вчера видела и с кем?

Но Света молча продолжала смотреть на нее маленьким нашкодившим сенбернаром, который понес незаслуженно суровое наказание. Алиса не выдержав этого растерянно-обиженного взгляда, отпустила подружку и отошла к углу кухонного гарнитура. Достав из шкафа стакан и коричневый пузырек с «успокоительным», она налила из графина воды и капнула несколько капель в стакан.

– А давай мы ему сейчас позвоним, пусть он сам расскажет о своих подвигах? – сказала Алиса, протягивая стакан и возвращаясь поближе к Свете.

Та отрицательно завертела головой, отказываясь от «успокоительного». Алиса со звоном поставила стакан на стеклянную столешницу и придвинула стул, стоявший рядом, в плотную к Светиному. Она уселась в такой же позе, как и ее расстроенная визави, подобрав руками щиколотки себе под бедра. Зная, что Света долго не вытерпит, Алиса просто сидела и ждала теперь уже душевных излияний подруги.

– Не надо никому звонить!! Он все про тебя рассказал! – сказала Света, и лицо ее вновь исказила страдальческая гримаса, она снова готова была разрыдаться.

– Что он рассказал?! Какой он кобель? И что вчера в « Роднике» с какой-то девкой в кино делал? – ответила вопросом на вопрос, не меняя прежнего ласкового тона Алиса.

– Нет, он сказал, что у меня до сих пор парня нет из-за тебя! Что ты с бандитами в одном…, что ты с ними…, что ты в мафии, в общем. И что твои бандиты никого и близко к нам не подпускают, – последнее слово Света снова промяукала и зашлась в рыданиях.

– Вот же козел! Я вчера его в кафе перед кинозалом видела, он там с малолеткой какой-то целовался, пьяный в зюзю. Он меня даже не узнал сначала, – продолжая миндальничать, начала было оправдываться Алиса.

– Нет! Он не врет! Я у него синяк видела. Он сказал, что это твои бандиты его избили, – отрывисто между всхлипываньями, успела пролепетать Света.

– Успокойся! Нажрался, как свинья, вот и схлопотал где-то, – сверкнув глазами, тоном, не терпящим возражений, урезонила Алиса.

Соскочив со стула, она пошла за телефоном и уже из прихожей крикнула:

– Сейчас он сам все объяснит.

Находившись вне поля зрения Светы, она успела отправить Владу смс-ку:

« Возьми трубку, не то хуже будет». Вернувшись в кухню, она положила телефон на стол перед Светой, включив его на громкую связь. Света успокоилась и внимательно смотрела на телефон. Долго раздавались длинные гудки, наконец дрожащий юношеский голос ответил « Алло» и начался весьма неприятный разговор.

– Алло, Влад. Ты на «громкой». Это Алиса, мы вместе со Светой сидим. Расскажи, что ты вчера вечером делал в « Роднике»?– начала Алиса.

– Ну, я. Ну. Ну, это…– замямлил Влад из трубки после почти полуминуты молчания.

–Ты не гунди. Ты отвечай, что ты там делал и в каком состоянии?– хищно улыбаясь, спрашивала Алиса.

– Ну, в, в кино хотел пойти…П. Пьяный чуть-чуть, я немного с, совсем…– заикаясь, проговорил Влад.

– А с кем ты туда ходил?– перебила его Алиса.

– Я тебя спрашиваю, с кем ты хотел пойти в кино?– после паузы опять спросила Алиса.

– Ну, с та… С девушкой, – упавшим голосом ответил их невидимый собеседник.

– С малолеткой ты там был, а не с девушкой. А меня ты там видел?– поглядывая на Свету, которая вытирала лицо бумажной салфеткой, почти завизжала Алиса от злости, посмотрев снова на телефон.

– Ну да, видел, – заблеял он.

– А теперь расскажи мне то, что ты рассказал Свете, – ровным голосом сказала Алиса.

– Алиса. Алис, ты прости, я просто испугался, что…– начал неуверенно Влад. – Испугался, что я все расскажу Свете?– опять перебила его Алиса и смотрела на подругу с улыбкой, мол, что я тебе говорила.

– Ну, да,– после долгой паузы послышалось из трубки вместе с глубоким вздохом.

– Ну и тварь же ты! Чтобы близко ко мне больше не подходил, понятно? Мало тебе там надавали по морде. Не звони и не пиши мне никогда, урод!– наконец вмешалась в разговор Света.

Из динамика телефона раздалось три коротких гудка и все смолкло. Света с извиняющимся видом потянулась руками к Алисе и притянув ее за шею к себе, несколько раз поцеловала в щеку.

Не выпуская ее из объятий, она негромко затараторила Алисе в ухо.

– Ты меня прости, пожалуйста, Алисонька. Он так правдоподобно рассказывал. Он сказал, что просто хотел поговорить с тобой. Я ему, дура, поверила. А еще этот синяк. Он меня просил уехать от тебя. Он говорил, что ты опаснее, чем твои бандиты. А еще я видела один раз, как тебя с остановки на огромном джипе забирали. А еще я у тебя в «ноуте» кучу мужиков на фотках нашла, ты его открытым сегодня бросила. Там все такие солидные, на тачках дорогих. Я так испугалась. Ты простишь меня, а, Алис?– наконец закончила Света, продолжая висеть на шее у Алисы.

Прежде чем Алиса ответила, она на секунду закрыла глаза, затем открыла и мысленно сосчитала до десяти, после чего отлепив от себя Свету и чмокнув ее в лоб сказала:

– Я и не сердилась на тебя, глупая. Это Влад твой просто – пакость. Я тебе сразу говорила, что он мизинца твоего не стоит. И вообще, поменьше слушай мужиков, которые оправдываются перед тем, как уйти, потому что это, скорее всего, навсегда.

– А он не хотел меня бросить, он к нему предложил мне переехать, – наивно выпалила Света, и снова ее глаза увлажнились.

– Понятно. Давай я тебе покажу, чем я занимаюсь, раз уж ты все равно видела. Но только в душ схожу сначала, – широко улыбаясь и протягивая забытый стакан с разведенными в воде каплями, вымученным голосом сказала Алиса.

Света в этот раз послушно взяла стакан и выпила его содержимое.

Запершись в ванной, Алиса открыла воду, и снова набрала Влада. Она знала, что Света не сможет разобрать ни слова из-за шумящего напора воды, даже если захочет.

– Значит так, ловелас доморощенный. Не перебивай и внимательно слушай.

– Не перебивай, я сказала. Мне плевать, о чем ты там вчера хотел со мной поговорить. Теперь ты будешь делать то, что я тебе скажу. Если не хочешь, конечно, еще одной профилактической беседы, но уже не со мной. Усвоил?

– Отлично. Во-первых – ко мне, чтобы на выстрел не приближался больше. Во-вторых – к Свете ты можешь подойти или с ее разрешения или если я тебе скажу об этом. В-третьих – сейчас ты хорошенько погуглишь и найдешь штук десять способов как попросить прощения у любимой девушки. Начнешь с сообщений и будешь слать их Свете, пока она тебя или не простит или не забудет. А потом я скажу, что тебе надо будет делать и как.

– А если – а если. А если надо, то и женишься на ней.

– Да никто б тебя придурка не тронул, если бы ты меня за руки не хватал и не лез ко мне своим слюнявым ртом. Фу, блин.

– Так что давай, начинай смс-ки писать, чтобы не меньше пяти в день было. Понял?

–Раньше был бы такой понятливый, эти разговоры не состоялись бы и фэйс твой целый был. Да, мне не вздумай писать и звонить, я сама, если что.

Алиса разделась и, наконец, смогла принять душ. Она знала, что минут через пятнадцать капли подействуют, и Света уснет и проспит, наверное, до завтрашнего утра. Сейчас было ровно три часа дня. Алиса постаралась успокоиться и сосредоточиться на проекте, как и собиралась еще накануне. Она предполагала, что за ней могут следить и без ее согласия, но такое положение вещей назвать нормальным у нее не получалось. Подставляя лицо под теплые струи воды, она пыталась себя успокоить тем, что все произошедшее вчера лишь случайный эпизод и, что она легко нашла выход для всех в этой непростой ситуации. И возможно так оно будет и дальше, убеждала себя Алиса, но интуиция подсказывала ей, что она сильно заблуждается.

Алиса вышла из ванной минут через десять и увидела, заснувшую прямо за столом все в той же позе эмбриона, Свету. Она прошла на кухню и попыталась ее разбудить. Но решив, что так будет быстрее, аккуратно стащила ее ноги со стула, закинула ее руку себе на плечо, обняла за талию и без видимых усилий перенесла, словно ребенка, на застеленный мягким и пушистым пледом диван. Накрыв ее одеялом и подложив под голову подушку, еще раз чмокнула в лоб, так и не проснувшуюся плаксу, и, выйдя из ее комнаты, закрыла за собой дверь.

Это был ее первый важный проект, суливший немалые деньги. Алиса внимательно рассматривала фотографии на своем ноутбуке. На фото был запечатлён немолодой человек, носивший усы и жидкую шевелюру с сильной проседью и большими залысинами, начинавшимися ото лба. Человек, судя по всему, солидный и имевший отношение, косвенное или непосредственное, к людям власть имущим. Об этом говорили сами фото. На них эта персона заседала среди подобных ему в дорогих кабинетах с геральдикой и гербами, нежилась на фоне дорогих яхт и лазурных берегов в окружении знойных длинноногих брюнеток и блондинок, ела из дорогих сервизов и, явно, серебряными приборами, важно что-то декламировала с трибуны.

Рассматривая эти фото в сотый раз, Алиса все время делала пометки в своем коричневом кожаном ежедневнике, который хранила как зеницу ока в тайнике внутри мягкой игрушки. Она никогда не ленилась зашивать и распарывать своего рыжего львенка, подаренного неизвестно кем, заново.

Вот и сейчас эта игрушка лежала на ее кровати со вспоротым животом возле ноутбука, за которым, полулежа, работала Алиса. Звук пришедшего смс, заставил ее прерваться и встать для того, чтобы взять телефон, поставленный на зарядку.

Прочитав сообщение, она погруженная в рабочий процесс, только мысленно отмахнулась: « Тебя тут только не хватало».

Ничего не ответив, она продолжала сосредоточенно наблюдать за однообразным и часто повторяющимся слайд – шоу на дисплее. Но в какой-то момент с неудовольствием отметила, что она слишком рассеяна, а причина была проста.

– Господи, да он же не шутит! Это сколько сейчас? И ночью покоя мне не будет?!

– Похоже, действительно влюбился.

– Вот же упрямый осел! Ну что мне с тобой делать?

– А ведь этот наломает дров!

– Ужас, его же убьют!!!

Такой вот несвязный мысленный монолог пронесся за несколько секунд в голове у Алисы, и она впервые в своей жизни даже не представляла, как ей нужно поступить, чтобы избежать предсказуемый и поистине страшный исход.

Ей еще не встречались мужчины, несмотря на богатый опыт отношений, для которых категоричное женское « нет» значило бы стопроцентное «да». Она считала, что вопрос ее связи с Алексеем закрыт раз и навсегда, что у него и мысли больше не возникнет ее тревожить . Но сейчас он, наверное, где-то перед Уфой и скоро будет здесь, и в этом сомневаться не приходилось.

« Господи, это кошмар какой-то. Сначала этот придурок Светкин, теперь он. Хорошо хоть предупредил. А может тоже напугать его или просто проигнорить? И покатит он обратно в свой Ставрополь», – подумала Алиса, цепляясь за эту последнюю надежду.

Она хаотично перебирала в голове всевозможные варианты, а подсозна-тельная тревога за его жизнь и ее дальнейшую судьбу, вылилась, в конце концов, в настоящую панику. Она поняла, что и так уже использовала весь свой арсенал средств, для того чтобы Алексей оставил ее в покое, но все безрезультатно. Ей оставалось только одно – тоже предупредить, его ждет здесь настолько холодный прием, что он даже не может себе представить. И Алиса написала короткое сообщение, постаравшись как можно туманнее и призрачней обрисовать перспективы Алексея. Она отправила сообщение и, неожиданно для самой себя, заплакала. К ней вернулось то ощущение, которое она так настойчиво старалась не замечать, когда сегодня размышляла о случившемся в дУше, ощущение, что она себе больше не принадлежит.

На несколько минут в окне ее комнаты кроваво-огненные отблески зари и цвета переспелой вишни, ознаменовали победу солнца, прорвавшего в конце дня серый заслон облаков . Она уже давно успокоилась и снова полулежа перед открытым ноутбуком, сгибая в коленях, болтала своими стройными ножками. Она решила, что ничего такого уж страшного произойти не может.

«Ну, подумаешь, дадут ему пару раз по шее. Зато в следующий раз подумает, прежде чем что-то сделать, когда ему сказано, что не твое, а еще и просят оставить в покое», – рассуждала Алиса, листая ленту своего профиля в соцсети.

« Да вообще, с какого перепуга я должна жертвовать своей карьерой, ради влюбленного идиота, который ничего не слышит, а главное не хочет слышать?», – она нашла страничку Алексея и рассматривала аватарку.

На ней был изображена мужская фигура с голым торсом, сидевшая за столом и ковырявшаяся одной рукой в часовых шестеренках, разложенных на советской газете «Правда». От головы у нее была только ниша с полностью отсутствующей плоскостью лица и черепной коробки, как если бы у манекена их просто срезали и бросили в таком неприглядном виде. Фигура задумчиво подпирала другой рукой эту самую нишу, в которой тоже были шестерни и все это на фоне мрачного советского постмодернистского интерьера.

« Ну вот что за претензия на оригинальность? Нельзя что ли как у всех, чтобы возле машины или мотоцикла, или просто нормальную фотку? Нет же, надо гениальность свою подчеркивать, которой и в помине нет», – анализировала Алиса.

– О, да тут еще Эдипов комплекс, похоже! Или просто мама – главная? – вслух подумала она, глядя на очередную фотографию Алексея.

К ней пришло понимание, что Алексей по-настоящему заинтересовал ее только сейчас, но она считала, что эта эмоция искусственна, и вызвана, в основном, его непоколебимым упрямством.

Противоречащие друг другу симпатия к нему и досада, или скорее даже раздражение, из-за таких разных взглядов на жизненные ценности ее и Алексея, легко уживалась в Алисе. Все благодаря тому, что над всем этим довлела одна цель – Алиса хотела быть успешной и финансово независимой, а никак не заглядывающей в рот своему мужу, которого не представляла себе даже гипотетически. Романтичность и цинизм ее натуры сочетались в ней настолько же естественно, как ее соблазнительные формы сочетались с цветом ее черных волос и темно-зеленых глаз.

Проблема же, обозначавшаяся было сегодня после всей этой истории со Светой, окончательно снималась с повестки и не то что не беспокоила, а вообще не имела больше места быть, как самонадеянно посчитала Алиса.

Глава 11.

После того, как Алексей опустошил восемь или девять банкоматов, он полностью обнулил свою карту. Прижимая к груди черный спортивный рюкзак, доверху набитый, еще пахнущими краской, красными банкнотами, он сидел за рулем своей черной «двенадцатой» и соображал, что делать дальше. Не имея ни малейшего представления о происхождении этих десяти миллионов, он решил, что самым разумным будет не оставить никаких следов ведущих в его угрюмое логово. На часах было 2:32, но мысль, что все это просто сон и он вот-вот проснется, мешала сосредоточиться и предпринять какие-то действия.

– Десять «лямов», «кикоз», десять «мультов», туды ж ее в качель! С каких же таких яиц, радость-то такая вылупилась, а, Алексей Николаевич? – улыбаясь, он разговаривал сам собой.

Первое волнение постепенно отступило и, набросав у себя в голове нехитрый, но безукоризненный план, Алексей начал претворять его в жизнь. Он огляделся по сторонам, его машина стояла с работающим двигателем, но с выключенными фарами и заблокированными дверями на парковке возле большого супермаркета, который был закрыт. Посмотрев на навигаторе, далеко ли он сейчас от своей квартиры, и убедившись, что достаточно далеко, Алексей включил ближний свет и аккуратно тронулся с места. Обогнув магазин, он с полчаса ехал дворами, пока, наконец, не уперся в бетонные блоки внутри какой-то огромной коробки темных многоэтажек.

Во дворе не было ни души и лишь несколько окон где-то на верхних этажах светились маленькими прямоугольниками. Он вышел из машины и достал из багажника плоскогубцы и отвертку. Открутив номера с 26-ым регионом, точно бы бросившиеся в глаза, жителям этих челябинских дворов, он сел обратно в машину и засунул их под задние сиденья. После открутил флажки на дверях, закрывающие машину изнутри, сняв на каждой двери панель, загнул шпильки, торчащие из дверных замков, и поставил панели на место вместе с ни к чему теперь непригодными флажками. После этих несложных манипуляций открыть машину без пульта сигнализации становилось гораздо сложнее, вернее обычному человеку без специальных приспособлений практически невозможно. Затем он открыл капот и вышел из машины, меньше минуты он потратил на то что бы обкусить тросик открывающий капот и провод динамика сигнализации. Он потихоньку захлопнул капот и снова вернулся за руль.

Прикурив сигарету, Алексейнежно погладил нелепый, похожий на игрушечный, вазовский руль, отполированный до блеска сотнями тысяч прикосновений, и с таким же трепетом провел рукой по панели.

« Я тебя обязательно заберу, родной. Ты здесь постой немножко, а я потом приеду и привезу тебе новую резину с красивыми дисками, потому что эти сволочи тебя точно разуют и тебе придется постоять на кирпичах. Но ты не переживай это ненадолго. Ты меня никогда не подводил и я тебя здесь не брошу. Ты прости меня, но так надо»– обратился он к своему стальному коню, прощаясь с ним, словно со старым другом.

Он еще несколько минут сидел, вспоминая, как исколесил на нем без преувеличения пол-России, лица близких людей, ездивших с ним рядом, и ему вновь стало до безумия одиноко. С трудом пересилив себя, он снял с лобового стекла навигатор вместе с креплением и зарядкой, засунув все в накладной карман рюкзака. Его приятная тяжесть вернула Алексею приподнятое настроение и надежду, что он еще вернется сюда.

Перевернув рукой в бардачке какие-то бумажки, он нащупал газовый баллончик, и переложил его в карман своей синей спортивной куртки. Выйдя из машины и закинув на обе лямки рюкзак себе за спину, он еще раз взглянул на свою машину, услышав, как щелкнул центральный замок, и та беззвучно мигнула на прощанье «поворотниками».

Все, что он проделал с машиной, на языке автоугонщиков называется «бросить в отстойник без фокса», и в таком «отстойнике» она могла простоять хоть год, если бы на ней были челябинские номера. А так у него был от силы месяц, чтобы ее забрать, прежде чем бдительные жильцы начнут закидывать местный отдел ГИБДД жалобами и заявлениями с требованиями эвакуировать его «бесхозный» и по тому опасный автомобиль.

Чтобы не возвращаться тем же путем, которым сюда попал, он перешагнул через бетонные блоки и по свежим сугробам пошел на зияющий чернотой выход со двора. Снег давно кончился, но темно-серое одеяло облаков, скрывало луну и звезды. Оказавшись на пустыре, Алексей осмотрелся, дав привыкнуть глазам к темноте, потом сильно забирая вправо, зашагал к далеким огонькам, стараясь не выходить на освещенные участки.

По пути, проходя мимо больших мусорных баков, он достал из рюкзака навигатор и со словами « Не обессудь, Александр, и тебе пора», он выкинул его в бак, предварительно растоптав ногами и вынув карту памяти, которая последовала туда же, но уже полностью оплавленная зажигалкой. В бак отправился и смартфон с программою банка, предварительно разобранный и также разбитый подошвами его ботинок, с симкой он поступил также как и с sd-картой.

Продолжая свое шпионское отступление, он вспомнил поездку вместе с Алисой на термальный курорт. В этой поездке она обиженная из-за какой-то ерунды, придумала имя голосовому помощнику и полдороги общалась только при его посредничестве или исключительно с ним, начиная свои фразы со слов « Александр считает, что вы не правы». На минуту остановившись, он прислушался к происходящему вокруг, и успокоенный ночной тишиной зашагал дальше, улыбаясь и тихо напевая себе под нос.

Он плохо знал этот район и передвигался какими-то подворотнями, решив что он уже довольно далеко от того места, где оставил машину, Алексей вышел на свет фонарей и неожиданно оказался уже в знакомом ему жилом массиве. Посмотрев на часы, показывавшие четверть пятого, он решил, что пора и домой. Свернув с переулка во двор, он посмотрел на адресную табличку и вызвал такси, набрав номер на одном из дешевых «фонариков». Он предусмотрительно захватил их собой, несмотря на волнительные и поспешные сборы.

Уже сидя в такси, он понял, что уже второй раз за сутки промерз до костей, но изо всех сил старался не подавать виду. Его природная осторожность, если не сказать подозрительность, в очередной раз сыграла ему на руку. Выезжая из спального района на широкий проспект, он увидел патрульную машину ДПС и, судя по рефлекторно выскочившему ругательству водителя, Алексею не показалось, что патрульный махнул им жезлом. Алексей изо всех сил постарался изобразить на своем лице улыбку, но она не понадобилась. Гаишник, рассмотрев стиккеры такси на кузове, небрежно сделал несколько полных оборотов своим полосатым инвентарем, мол, проезжай, и они, не останавливаясь, проследовали дальше. На следующем перекрестке стояла еще одна патрульная машина, но рядом стояли две тонированных, что называется « в хлам», лады приоры черного цвета. Вокруг стояли хулиганского вида парни, все одетые по-спортивному, но, видимо, имевшие отношение к спорту такое же, как и пузатые «гайцы», обыскивавшие их машины. Поэтому на такси, в котором ехал Алексей, никто даже не обратил внимание.

После четвертого увиденного им экипажа, сомневаться Алексею больше не приходилось – в Челябинске объявлен «перехват». Но вот по его ли он душу, Алексей точно сказать не мог. Он и до этого тревожного момента собирался устроить «карусель» при любом, подозрительном на его взгляд, событии или факте, выходящим из ряда вон, но теперь назрела просто жизненная необходимость.

Он, специально указывая свой адрес, назвал первый номер дома вместо тридцать пятого, чтобы пройти два-три квартала и лишь убедившись, что все в порядке, он поднялся бы к себе в квартиру. Но пока в свою «хрущевку» он не собирался.

Выезжая за деньгами, он видел в 2-3 км от дома круглосуточное кафе, у которого стояло несколько таксистов-частников, этот вывод он сделал, разглядев их шашки на крышах. У кого-то это самая шашка была вся в изоленте, у кого-то на ней была наклейка «продаю», в любом случае эти «бомбилы» должны были подобрать его «с колеса», точнее отвезти без всякого предварительного заказа. И Алексей не ошибся, он вышел из такси в нескольких метрах от кафе и тут же пересел в другое, в этот предрассветный час таксистов оказалось гораздо больше, чем он видел ночью.

Оттуда он поехал на вокзал, по пути считая и запоминая марки машин и типы кузова. На курилке у вокзала он избавился от кнопочного «фонарика», просто оставив его на лавочке. Ему нужно было знать «ориентировку», по которой работал, видимо, весь личный состав дорожно-постовой службы города, поднятый ни свет, ни заря в ружье. С ЖД вокзала он отправился в Копейск на автостанцию, а оттуда обратно в район металлургического завода, пересев за это время еще в три машины.

Он насчитал около 20-ти хэтчбеков и 25 остановленных седанов прежде, чем оцепление сняли. Все они были разных марок и разного цвета, но большинство российского производства, номера регионов тоже у всех машин был разный. К ясности и какой-либо конкретики его наблюдения не привели. Толи «перехват» ввели, не раздав экипажам «ориентировку», либо она все время менялась по ходу операции, что больше походило на правду. Так что догадаться о ее настоящем содержании не представлялось возможным. Но главное, что с машинами ГАИ Алексей не увидел ни одной машины ОМОНа или СОБРа, и сделал вывод, что искали каких-то дилетантов и, скорее всего, нашли.

Он посмотрел на часы – было уже начало седьмого. Восток подернулся розовой ватой облаков, но день сулил быть пасмурным и снежным.

Почувствовав смертельную усталость, Алексей все же похвалил себя за все меры предосторожности и выдержку. Если бы он очертя голову, сразу кинулся с деньгами домой, то неизбежно попал бы в поле зрения полиции. Чеки-то из банкоматов он сохранил, но объяснять происхождение карты и неизбежно той огромной суммы наличности с нее снятой, меньше всего входило в его планы. Да и объяснить, конечно же, он пока ничего не мог, даже себе.

Нервное напряжение и переохлаждение сделали свое дело, его начал бить озноб. Он снова назвал номер дома подальше от своего, хотя понимал что это уже излишне. Но подчиняясь внутреннему чутью, решил придерживаться плана действий, выбранного еще ночью. За все время своей «карусели» со сменой такси, он ни разу не вспомнил об Алисе, да и о деньгах думал постольку поскольку. А вопросы, поставившие его в тупик вчерашним вечером, вообще, вылетели из головы.

Но сейчас все это навалилось разом, огромным разнородным комком. Поначалу, Алексей вновь почувствовал всю гамму ощущений кошмарного сна, которая, напрочь, лишила его ощущения реальности происходящего. Он как бы видел себя со стороны сквозь какую-то красноватую дымку. Лишь оказавшись на воздухе, он снова пришел в себя и неуверенной походкой поплелся к своему жилищу, вызывавшему у него только смутное беспокойство и отвращение.

Относительной безопасностью и теплом своих убогих стен, на самом деле мерзкая квартира, лишила Алексея последних сил. Сидя на грязном пороге он пытался разуться, но руки едва слушались его. Почти на четвереньках добравшись до раковины в ванной, он все-таки смог умыться и немного воспрянуть. Ладонями ощутив жар от своего лица и догадавшись, что его лихорадит, он собрал последние силы. Но если бы отвертка оказалась в каком-нибудь другом месте, а не на стиральной машине, то вряд ли бы он стал ее искать.

Перекрыв трубу подающую воду в стиралку, он отодвинул громоздкий агрегат и открутил четыре шурупа, сняв на нем заднюю крышку. Снял рюкзак, и не вытаскивая из него содержимое, засунул его под ячеистый барабан. Долго не попадая в отверстия, с трудом прикрутил крышку и придвинул бытовой прибор на место. Обливаясь пОтом, мокрый с головы до ног, он скинул прямо на пол с себя куртку и шатаясь, при каждом шаге упираясь руками в стены, добрался до кухни.

Плеснув себе почти половину в стакан из большой прозрачной бутылки с ярко-красной этикеткой, он долго искал перец, намереваясь сделать перцовку, но, так и не отыскав пряности, поставил стакан на стол. И снова, словно пьяный заковылял на кушетку.

Его моральное состояние было на порядок лучше, чем физическое и не утратив ясности мысли, он успел задать себе несколько вопросов прежде, чем забылся тяжелым и недолгим сном. К уже имевшимся: куда пропала Алиса, куда делось больше трех месяцев его жизни, откуда эти десять миллионов; добавился еще один – как можно забыть про эти деньги. Наверное, позволь его организм ему еще какое-то время бодрствовать, то нервное возбуждение не позволило бы ему уснуть. Но к счастью для Алексея, он провалился в пустоту под шум собственного пульса в ушах, похожий на грохот стальных колес о железнодорожное полотно и с тем же укачивающим ощущением собственного тела в пространстве, словно внутри вагона.

Глава 12.

Алексей давно свернул по м-5 на Челябинск и, не проехав и часа, попал в настоящую метель. Бесконечные вереницы фур медленно взбирались на уральское взгорье, постоянно останавливаемые снегоуборочной техникой. Он пробовал на первых порах обгонять их при каждом удобном случае, но убедившись в нескончаемости этих караванов, встал в хвост идущему из Питера рефрижератору и пополз за ним. Дорога напоминала бобслейную трассу, она не только извилисто поворачивала на подъемах и спусках, но и имела наклон относительно вектора движения. Проще говоря, с нее запросто можно было соскользнуть либо в кювет, либо выехать юзом на встречную полосу, в зависимости от того, в какую сторону был этот самый наклон.

С оглушительным ревом локомотива, мимо Алексея промчались несколько грузовиков, которые до этого отчаянно сигналили и ослепляли дальним светом своих мощных фар. Он едва успел дернуть руль вправо, чтобы не попасть под многотонную махину. Алексей понял, что засыпает, как говорится, с открытыми глазами. Доехав до ближайшей придорожной гостиницы с громким названием motel «Plaza» он решил снять номер и, отдохнув, продолжить свое путешествие.

Лишь только перешагнув порог гостиницы, и оказавшись внутри, Алексей решил, что задерживаться тут не станет, несмотря на свою адскую усталость. Компания молодых людей, сидевших за двумя сдвинутыми столиками, явно нетрезвая, поблескивала в полумраке вытянутыми бритыми головами. Что-то бурно обсуждая до его появления, молодчики на полуслове оборвали свою застольную беседу, и пялились на Алексея дюжиной злобных глаз.

Моментально оценив ситуацию, он неторопливо прошагал к стойке администратора, за которой стояла перепуганная молоденькая девица. Спросив у нее, где находится бар, он отправился в дальний конец длинного зала, где светилась стойка с напитками. Девушка, по совместительству выполнявшая и роль бармена, последовала за ним. Он купил две бутылки дорогого чешского пива, которое в баре было только одного сорта и, взяв в каждую руку по бутылке, зашагал обратно. Стараясь смотреть поверх голов, он придал своему лицу максимально невозмутимое и бесстрастное выражение, изможденному дорогой Алексею это было не сложно. Пиво, кстати, ему вовсе не хотелось, он собирался использовать бутылки в качестве эффективного и грозного оружия. Но все обошлось.

Возможно, пьяная компания разглядела-таки его славянскую внешность, а может ее остановила его непоколебимая уверенность в себе. Ровно с того дня, как он покинул Челябинск, перестал он и бриться, отпустив густую черную бороду. И без того, восточный тип лица, в довесок с растительностью, придавал ему исключительное сходство с горцем. Как бы то ни было, он спокойно при полной тишине вышел из мотеля, и, не теряя ни секунды, устремился к своей машине. Сев за руль, он, не мешкая, поспешил покинуть такой негостеприимный приют.

Через несколько километров он остановился на заправке и решил отдохнуть. Найдя глазами камеры видеонаблюдения, он припарковал машину прямо напротив. Уткнувшись головой в руль и закрыв глаза, Алексей попытался хоть немного прикорнуть, но расслабиться не удавалось. Переутомление вызвало обратную реакцию, сон сняло как рукой, но бодрости совсем не прибавило.

То нехорошее предчувствие, закравшееся в душу после переписки с Алисой, не оставляло его. Он достал из-под коврика нож, расстегнув ремень, вынул его из штанов, а после снял куртку. Продев ремень в петлю на ножнах, застегнул его, затем перекинул за голову на правое плечо и под левую руку, чтобы нож не мешал и не выглядывал из-под куртки. Застегивая куртку, он не стал обглядывать себя в зеркало, зная, что со стороны ничего заметно не будет. Посмотрев на часы и понимая, что звонить матери слишком поздно, подстегиваемый желанием быстрее расквитаться с неизвестностью, он завел машину и продолжил свой автомарафон.

Преодолев крутой и затяжной подъем, оказавшись впервые за долгое время на ровном участке дороги, Алексей справа от себя заметил далеко внизу огни какого-то небольшого городка, растянувшиеся длинной мерцающей сетью. Теперь извилистая и непредсказуемая дорога все время вела вниз. Дально-бойщики целыми группами стали съезжать на стоянки, останавливаясь на ночлег, и через полчаса на трассе его 2112 ехал совершенно один. На часах было 1:10 по МСК, до Челябинска осталось меньше 200 км пути.

Алексей перевел свои «Casio» на два часа вперед и все же решил, что заедет к Алисе ровно к часу дня, как и было договорено. Он не хотел ранним утром мыкаться по гостиницам, не зная есть ли свободные номера. Можно конечно было бы остановиться в хостеле рядом с ее домом, в котором он провел пару дней в октябре, съехав из привокзальной гостиницы, и сдав свой билет. Но зная себя, у него вряд ли бы получилось, сразу вместо хостела, не поехать к ней. И пришлось бы ему ночевать под ее окнами, как безродному псу. Алексей, опираясь на предыдущий печальный опыт и ее прозрачные намеки вчера вечером, понимал, что ночью и без предупреждения, Алиса к себе его не пустит.

Метель кончилась, изредка проезжали встречные автомобили, а ни за ним, ни впереди не было никого. На ходу он вглядывался в сумрак непроходимых дремучих лесов, останавливаться здесь ему тоже не захотелось. Лишь спустя два часа он выбрался из темных дебрей уральских гор и подъехал к какой-то местечковой заправке с нечитаемым названием на башкирском или татарском языке.

Заправка, видимо, не работала, но ярко и хорошо освещалась. Встав на обочине возле нее, Алексей выудил из вещей на задних сиденьях спальный мешок. Заблокировав двери, он влез в синтепоновый кокон, положив ноги на пассажирское сиденье, открыл бутылку пива, осушив ее за три глотка, поставил будильник на 12:00 в своем телефоне и, несмотря на неудобства и тесноту своего «тазика», наконец, уснул.

Алексей проснулся за час до будильника от того, что сильно замерз. Едва открыв глаза, им обуяло дикое волнение, позабыв и думать про свои роковые знамения, он практически бегом совершил все утренние процедуры и помчался навстречу с Алисой. Тридцать километров остававшиеся до Челябинска он проехал по автомагистрали минут за пятнадцать и, вновь удивившись отсутствию пробок в самом городе, уже через сорок минут стоял у нее во дворе.

Этот воскресный полдень 19 ноября 2017 года, да и вся поездка в целом, запомнились Алексею ощущением какой-то нарочитой предсказуемости дальнейших событий и вместе с тем холодной закономерностью, происходивших сцен, будто теперь он и только он творец своей судьбы. Серое хмурое низкое небо, почти не пропуская солнечных лучей, давило своим плотным покровом, грозив, в любой момент, обрушиться своей невообразимой массой и уронить свой тяжеловесный свод. Все вокруг напоминало декорации – дома, деревья, машины, люди, все казалось ненастоящим.

Конечно, отступать теперь, было бы верхом идиотизма, но он никак не мог взять в толк, как здесь оказался, и что на это подвигло. Осознавая, что если Алиса откажет ему во всем, то рухнет вся его жизнь, все помыслы и мечты разом, окажутся меньше, чем просто частицами прошлого.

« Может стоило отпустить ее и жить надеждой, что судьба сведет нас когда-нибудь вновь»,– с горечью подумал он всматриваясь в небесный свинец.

Но сразу лишь грустно улыбнулся, представив, как пытается жить своей прежней жизнью и мечтает по ночам о том, что могло бы быть или не могло. Он взял в руки телефон и набрал номер матери.

– Привет, мам, я в Челябинске – придавая голосу бодрости, скороговоркой проговорил Алексей.

– Здравствуй, сын! Где-где? Это ты к невесте своей умчал? – меняя тон от удивленного к ироничному, спросила мать.

– Надеюсь, – выдав свои противоречивые чувства, печально вздохнул он.

– Я буду молиться за тебя, сынок!– уже серьезно и даже с каким-то смятением в голосе сказала мать. Возникла недолгая пауза.

– Ладно, мам, пока. Я буду звонить. Береги себя, – прервал молчание, впадающий в какую-то прострацию, Алексей.

– Обязательно звони, сынок! Храни тебя господь! Целую, мой хороший! – уже не скрывая волнения, попрощалась с ним единственная горячо любившая его женщина.

Безвольно уставившись на телефон, Алексей, казалось, на несколько минут окаменел. Из оцепенения его вывело движение каких-то полутеней, замеченных краем глаза. Он повернул голову и увидел два громадных черных пикапа, подъехавших к дому Алисы. Он с любопытством стал их разглядывать, но чем больше смотрел, тем меньше ему нравилось то, что происходило. Две тойоты «тундры» сначала остановились друг за другом, затем одна из них поехала к выезду из двора, и, остановившись, почти перекрыла его, другая осталась стоять возле подъезда и так, чтобы объехать ее тоже было практически невозможно. С черными непроницаемыми стеклами, с длинными антеннами раций на крышах, эти два автомобиля явно не собирались на увеселительный променад.

Нащупав за пазухой нож, Алексей отстегнул лямку, фиксирующую рукоять в ножнах, а сам сделал вид, что чешет грудь. И рассуждая о происхождении этих двух «автобусов», как он мысленно окрестил для себя эти два пикапа, он несколько раз демонстративно зевнул. Для «оперов» и «фсбэшников» такие громадины не годились, слишком приметные. Для охраны тоже уж очень неповоротливые, да и дорогие заоблачно. Значит, рассудил Алексей, это может быть группой сопровождения или что-то в этом роде. Он взглянул на часы, было уже без пятнадцати час. Еще раз пересмотрев все варианты, он не нашел никакой связи между собой и этим неуклюжим эскортом.

Немного погодя, он послал Алисе смс: « Привет! Я во дворе». Через минуту пришел ответ: « Через 5 минут выйду».

В тысячный раз им овладело прекрасное чувство нетерпеливого и радостного томленья, позабыв про все на свете, он выскочил из машины. Затем вернулся за книгой, которую взял у Алисы перед самым отъездом, чтобы в поезде хоть чем-то отвлечься. Теребя в руках «Айвенго», он поспешил к ее подъезду. Рассматривая достаточно ли хорошо подклеил, полученную изрядно потрепанной, замечательную своим патриотичным романтизмом книгу, он пожалел, что сознательно явился без цветов.

« Их можно было бы ей вручить, даже в присутствии ее молодого «чемодана»», – запоздало размышлял Алексей, стоя у входной двери подъезда. И вдруг как-то странно запищал домофон, словно выпуская пар, дверь отворилась и на пороге застыла Алиса. Мельком взглянув на него, она с явным недовольством смотрела на черный пикап у подъезда, о котором Алексей уже и думать забыл.

– Привет! У тебя две минуты,– отчеканила ледяным тоном Алиса, проходя от порога в угол крыльца, и облокотившись на перила, подарила Алексею не то усмешку, не то презрительную улыбку.

– Привет, я ж не Аристотель, так коротко у меня не получится. Я все-таки полтора дня к тебе ехал и, надеюсь, ты меня хотя бы выслушаешь, – улыбнувшись, начал Алексей.

– Хорошо. Говори по делу. У меня действительно мало времени, – теперь заметно нервничая, перебила Алиса.

– По делу, так по делу. Понимаешь, Алиса, я знаю, что могу показаться идиотом, что все, что у нас было – это только курортный роман, то есть всего лишь эпизод, – сбивчиво начал он и осекся, как будто вспоминая что-то.

– Но ты должна знать, что все для меня очень серьезно. Я готов мириться с любым положением дел, лишь бы ты говорила мне всегда правду,– он снова замолчал, понимая, что не может точно выразить свою мысль.

– То есть я адекватный человек, и понимаю, что у тебя тут могут быть отношения, о которых ты могла мне не сказать, да я и не спрашивал, если помнишь. Ну, или какие-то обязательства, которые сейчас могут помешать нам быть вместе. Мне плевать на это,– он снова прикусил язык, осознавая двусмысленность своих фраз.

– Ну, то есть мне плевать, сколько потребуется времени, чтобы ты могла сделать выбор. Независимо от того, что ты мне ответишь, я пробуду здесь до Нового Года. И ты не сможешь запретить мне видеть тебя. Не торопись пока что-то отвечать. Я же сказал, я адекватный и не собираюсь подстерегать тебя здесь каждый день, просто иногда мне хотелось бы куда-нибудь сходить с тобой или просто поговорить,– он замолчал, глядя на ее реакцию. Она хотела что-то сказать, но лишь улыбнулась в ответ.

– Ах да, вот, возвращаю тебе в целости и сохранности. И заметь твои дарственные надписи, вовсе не понадобились,– Алексей протянул ей книгу и тоже заулыбался. Услышав глухое рычание мощных моторов, он повернулся и увидел, как те самые пикапы друг за другом выезжают из двора.

– Спасибо,– забирая из рук книгу, ответила Алиса и каким-то непонятным ему изучающим взглядом посмотрела на него, как будто увидела впервые.

Неловкая для обоих пауза затягивалась.

– Ну, я пойду,– неуверенно нарушила молчание Алиса.

– До вечера,– неохотно отпуская ее, сказал, улыбаясь, Алексей.

Алексей упустил момент, когда можно было ее поцеловать, и, предугадав уже фальшивую и по тому необязательную сцену с поцелуем, остался неподвижным, провожая Алису теплым и нежным взглядом. Он победил, зная теперь наверняка, что его упорство принесет столь вожделенные плоды – Алиса будет его женщиной. И кто-то неведомый вдруг вновь вдохнул жизнь в происходящее, озаряя все вокруг смыслом. И все такое же жуткое небо больше не тяготило, от него лишь хотелось немного снега, но и без него Алексею оно виделось в тот миг удивительно живописным.

Глава 13.

Алиса подошла к окну, одернув занавеску, уперлась руками в подоконник. За окном вечерние сумерки, подернув пеплом угли догорающей зари, расплескивали свои чернила. Вдалеке зажглась подсветка красивого автомобильного моста через Миасс, напоминающего своими легкими арочными проемами древнеримский акведук. Вспыхнули фонари, освещая набережную, в размытой глубине перспективы торговые центры ярко пульсировали неоном рекламы. Тонкий снежный покров, вырванный искусственным светом из полутьмы, заигрывал разноцветным сиянием с непроглядной толщей воды на реке, а в ней, качаясь, кое-где отражались огоньки фонарей. Она никогда, если ей выпадала такая возможность, не пропускала эту вечернюю феерию, всякий раз мечтая, как однажды, сможет уловить всю ту бесподобную игру света и запечатлеть ее на холсте.

Сейчас же ее мысли были заняты вопросом куда более насущным, она решала, что же ей все-таки делать с неугомонным и упрямым мужчиной, который нравился ей гораздо меньше, чем нервировал. Она хотела посоветоваться со своим настоящим героем ее летнего приключения, оставшимся в далеком и сказочном Ростове, о котором тот так красиво и много рассказывал. Тот самый « Любимый человечек» был музыкантом и имел семью, у них недавно родилась девочка. И с тех самых пор, как появилась дочь, их общение с Алисой практически сошло на нет. Она понимала, что обижаться глупо, но ей и правда сейчас нужен был совет и поддержка. Все же молчание в ответ на ее деликатные призывы о помощи, она уже была готова воспринять как личное оскорбление. Алиса около часа назад послала сообщение с просьбой поговорить, и ее терпение было на исходе.

Последние светлые полутона горизонта утонули за соснами огромного городского парка, и подступавший ночной сумрак поглотил мимолетную прелесть маленького вечернего чуда. В комнате стало совсем темно, Алиса отошла от окна и села на кровать, прислонившись спиной к стене. Она включила гирлянду, и комната наполнилась радостной и праздничной иллюминацией.

Взяв в руки кнопочный телефон, использовавшийся для экстренной и тайной связи с « Любимым человечком», Алиса послала еще одно сообщение:

« Он снова едет ко мне. Мне страшно. Я его боюсь».

Она улыбнулась своему коварству, намеренно сгущая краски. Предполагая, что этот «Любимый человечек» может очень нескоро прочесть ее сообщения, Алиса сделала ставку именно на это. В ее голове уже сложилась незатейливая комбинация, вызванная простой ревностью. Хотя в этом она никогда бы себе не призналась, считая ревность одним из самых низких чувств, наряду с трусостью и подлостью. Именно свобода, их «высоких» чувств друг к другу от обязательств и условностей, от нелепых выяснений и взаимных претензий, от изнуряющего, и убивающего самое ценное в человеке, быта, была для Алисы дороже всего на свете.

Сама судьба даровала ей шанс восстановить статус-кво, посчитала она. У ее человека есть семья, с которой того многое связывает, а у нее будет этот не совсем адекватный, но не лишенный какого-то природного магнетизма, по уши влюбленный в нее Алексей. Тем более она, действительно, сделала все, чтобы избавиться от этого полоумного Ромео. Алиса была почему-то уверенна, что даже, если завтра Алексея изобьют до полусмерти, тот не отступится от своих слов и будет с ней рядом.

Придя в согласие с собой, Алиса теперь забавлялась хитросплетениями таких сложных отношений, имеющих все же какое-то будущее, а ведь совсем недавно ей казалось, что на их «любви на расстоянии» можно поставить крест. Мало заботясь о том, на что будет способен Алексей, узнай он о своей роли в ее любовном противостоянии, она, не без оснований, полагала, что такой сценарий просто невозможен.

Разложив по полочкам все возможные мотивы и последствия, она не нашла серьезных шероховатостей, связанных с появлением еще одной фигуры в своей жизни. Алиса уже в зрелом размышлении решила, что ей будет необходимо лишь держать Алексея в достаточном удалении от себя, во всех смыслах.

–Ставки сделаны, господа, ставок больше нет!– торжественно произнесла Алиса, встав у трюмо и любуясь своим отражением, возникающим ненадолго при всполохах гирлянд. На секунду представив себя в дорогом лондонском казино в окружении лордов и пэров, одетой в умопомрачительное вечернее платье и блиставшей искрящейся россыпью бриллиантовых украшений, она безудержно рассмеялась.

Вся нелепица и «драма», связанная с приездом Алексея, неожиданно стали ключом к решению гораздо более волнующей и почти неразрешимой дилеммы с ее таким близким, почти родным, по духу человеком, как ей с некоторых пор казалось. Алиса собиралась позже, если вдруг у нее не поинтересуются, обязательно ненароком сообщить «Любимому человечку», что Алексей остался с ней, ведь они не скрывали ничего друг от друга.

Все еще озоруя возле зеркала, она еще немного подождала уже совсем лишнего ответа из Ростова и решила начать переписку с Алексеем. Но тот не пошел на контакт, заставив Алису вновь задуматься. Ей лишь удалось выяснить, что Алексей практически не сдвинулся с места и находится все там же перед Уфой. Назначив ему время встречи, она долго ждала каких-нибудь подвижек в смс-диалоге с его стороны, но тот упрямо отмалчивался. Ей даже захотелось поговорить с ним по телефону, но вовремя остановив себя, она вспомнила про то, что ей необходимо держать его на расстоянии.

Внезапное желание узнать насколько тверды его намерения, не уедет ли Алексей завтра после неизбежной беседы с бойцами из ее могущественной конторы, возбудило в ней неподдельный интерес. И она еще несколько раз изучила все имеющиеся профили Алексея в соцсетях, придя к выводу, что тот всегда делает то, что сказал, даже в противовес здравому смыслу. Глядя на фотографию, на которой он карабкается по отвесной скале без какого-либо снаряжения где-то в горах Кавказа, она вслух, не скрывая, однако, своего восхищения, громко посетовала: « Нет, ну, реально непроходимый идиот! Ты не просто отбитый, ты какой-то дикий шизик!»

Она вновь улыбнулась, вспоминая, как он впервые переступил порог ее дома. Они лежали с ним здесь на этой кровати, он без устали целовал и гладил ее плечи, шею, лицо. Она чувствовала его трепет, лишенный похоти, но не лишенный страсти. Она помнила, как внезапно поддавшись этой нежной и обволакивающей волне, совершенно потеряла ощущение времени, как перестала представлять себе другого человека и лишь изредка приоткрывала ресницы, убеждаясь, что это не сон. Он смотрел на нее так, словно выиграл целое состояние или она нечто божественное и святое.

Помнила Алиса и как всерьез испугалась, когда ей пришла в голову мысль, что именно с ним ей надо связать свою жизнь. И после волшебство рассеялось, он тоже почувствовал это, заведя разговор о своих серьезных намерениях. Ей вообще иногда казалось, что Алексей в состоянии читать ее мысли, и это пугало ее больше всего. Но сейчас, после того как Алиса вплела его в свою жизненную канву, и совсем не главным узором, эти воспоминания лишь тешили ее самолюбие и никакого страха она не испытывала. Наоборот, она как ребенок, с нетерпением ждала начало увлекательной игры, в которой только ей будет доступно супероружие и запрещенные правилами приемы. Так и не дождавшись ответа ни от одного из своих воздыхателей, она уснула с той же снисходительной улыбкой на своих чувственных губах.

Алиса проснулась от невообразимой суматохи, поднятой взбудораженной видимо с самого пробуждения Светой. Та уже «накрашенная» занималась примеркой выходного гардероба и от волнения, позабыв про спящую подругу, хлопала кругом дверями и все время возбужденно с кем-то говорила по телефону.

– Свет, ты куда собралась?– слегка удивленно, сонным голосом спросила Алиса, выйдя в коридор.

– Алис, он меня в «солнечную долину» приглашает на лыжах кататься! Представляешь!?– обнимая Алису, затараторила Света, закончив разговаривать по телефону.

– Подожди. Кто он? Там же еще снега толком нет,– не понимая о ком идет речь, Алиса вопросительно посмотрела на подружку.

– Ну, как кто, Влад!– в наивных глазах Светы светился восторг.

– Жесть! Светка, блин, ну ты его хотя бы помурыжила б немного. Кто ж такое сразу прощает? Он же, пипец, как накосячил!– недовольно забубнила Алиса, отправляясь в ванную.

– Представляешь?! Он мне 43 смс-ки прислал и все разные. Там прощения просит, в любви признается. Мне столько приятного еще в жизни никто не писал. Он такой милый, – не слушая Алису, продолжала тарахтеть Света.

– Угу. А позавчера с малолеткой какой-то в кино сосался, – коверкая слова из-за зубной щетки во рту, продолжала злобствовать Алиса.

Но Света толи не расслышала ее, толи ей было действительно все равно на недавние события. Она невесомым мотыльком порхала от зеркала к своему шкафу.

– Алис, а можно я твой комбинезон возьму розовый?– из своей комнаты почти прокричала Света.

– Ты ж в нем утонешь. Хотя если хочешь – бери, там лямки регулируются,– ответила Алиса тоже громко, отставив в сторону свои «душеспасительные» нравоучения.

Алиса закрыла дверь и собралась принять душ. Но тут же к ней постучалась Света со словами:

– Ну все, я поехала. Пока, моя хорошая!

– Пока, Свет! Передай ему, если он явится к тебе без цветов, я его прокляну!– не открывая двери, улыбаясь, распрощалась с ней Алиса.

Услышав, как хлопнула входная в дверь, она вслух подумала:

– Вот дуреха! Через месяц же ему надоест,– но вспомнив про вновь открывшиеся обстоятельства, добавила.– Хотя куда он теперь денется.

Она вместо душа, захотела принять ванну и, открыв воду, пошла в комнату за телефоном. Заразившись восторгом подруги, Ланская тоже надеялась найти у себя в телефоне несколько непрочитанных смс. Но два самых важных для нее абонента, как сговорившись, проигнорировали ее нетерпеливое ожидание.

И былой восторг, вдруг, уступил место страху, вернувшемуся с утроенной силой. Еще вчера казавшийся таким идеальным, план с началом новых отношений ее с Алексеем, на поверку оказывался просто никчемным. Алиса поняла свою промашку, считая реакцию Алексея заранее предсказуемой, а также совместив работу над проектом и личные взаимоотношения. У нее просто не хватило времени все тщательно взвесить.

А сегодня ситуация стала проста и беспощадна, если Алексей окажет сопротивление, его убьют, и она не в силах будет помешать. Об этом она задумалась всерьез только сейчас. А странная мысль, что он все-таки выживет и обо всем догадается, и неизвестно, что сделает потом с ней, на некоторое время лишила здравого смысла. Ей стало жаль себя и его, и захотелось убежать куда-нибудь, чтобы никто и никогда не нашел ее, став маленькой-маленькой. Такого градуса эмоций она не ожидала и уж точно не хотела.

Позвонить и попросить своего куратора, чтобы Алексея не трогали, значило оказаться быть обязанной человеку, одно имя которого наводило ужас на всех, кто хоть однажды с ним сталкивался. А еще это значило отказаться от взятых на себя обязательств и поставить крест на своей карьере. Самое главное не факт, что ее оставили бы после этого в покое, и скорее обратное. Иного пути у нее не было.

Масштаб ее личной трагедии и безвыходность той западни, в которой она оказалась со своего молчаливого согласия, открылись Алисе только теперь. Она больше не винила во всем Алексея, он стал лишь катализатором неизбежного ее закабаления, это случилось бы, если не сейчас, то очень скоро. Она дрожащими руками взяла телефон и набрала семизначный номер.

Глава 14.

В офисе, занимающим верхний этаж элитного делового центра на ленинском проспекте Челябинска, за дорогим бюро из красного дерева восседал в кожаном кресле, едва различимом под седоком, поистине исполинского телосложения человек. Его огромная лысая голова сильно диссонировала с маленьким лицом, наделенным такими же мелкими чертами и маленькими же голубыми поросячьими глазками, водянистыми, словно у рыбы. Он был похож на инопланетянина из американского комикса.

В его кабинете стояла гробовая тишина, нарушаемая лишь цыканьем настенных «Кенингеров», висевших на, стилизованной под японскую, бумажной перегородке. О звуке часового механизма можно было скорее догадаться, чем услышать, да и то, если взглянуть на секундную стрелку. «Кенингеры» показывали без пяти час. Фигура неподвижной скалой, в измятом сером пиджаке высилась над столом. Она почти заслоняла собой старинный, из дубового массива, шкаф с книжными полками, заставленными хоккейными кубками и грамотами. Над шкафом висел портрет президента России, а рядом с ним в двух петлях находилось древко с российским флагом, придававшим, наверное, на взгляд хозяина, кабинету чинность МИДа или на худой конец посольства. Рядом с бюро стоял столик-трансформер, на котором располагались стационарный телефон и открытый работающий ноутбук. На зеленом сукне бюро перед неподвижным великаном лежала фотография красивой юной девушки зеленоглазой и темноволосой, на фотографии красным маркером было выведено слово «самородок».

Поросячьи глазки забегали, как ходики на часах, обнаруживая сосредоточенную работу мысли. Огромный кулак, размером с голову пятилетнего ребенка, вынырнул из-под стола, сверкая платиновой запонкой и золотыми Rolex на широченном запястье. Пальцем похожим на сардельку, этот, будто дремлющий, гигант нажал кнопку селекторной связи.

– Люся, с киборгами соедини,– дребезжащим и хриплым, но все равно поразительно высоким для такой массы, голосом приказал исполин.

– На линии, Виктор Григорьевич,– ответила секретарь.

– Катюша, голуба, а расскажи-ка мне, где наши бойцы ГБР сейчас находятся?– елейным голосом, почти без хрипоты спросил Виктор Григорьевич.

– Виктор Григорьевич, в Калининском две группы сейчас… Минуту назад сигнал получен о несанкционированном контакте с «Самородком» у ее дома,– отчеканила Катюша.

– Бойцам отбой! Данные все мне. Сию секунду!! Оставаться на линии!!!– завизжал, резаным поросенком, Виктор Григорьевич.

–Есть,– плаксиво отозвался динамик аппарата.

– Люся! На вторую линию мне начальника ГБР. Мигом!– прежним голосом с хрипотцой скомандовал Виктор Григорьевич.

– Так, киборги, вы мои недобитые. Премии вы считайте, что лишились. Катя, золотко, а с каких это пор вы «папу» не курсуете о ходе операций, а? Вечером ко мне, поняла?– облизывая тонкие губы, уже совсем спокойно спросил Виктор Григорьевич.

– Так точно,– обиженно, каким-то совсем неуставным тоном ответила Катя.

–Так теперь с вами, черти вы загудроненные,– снова будто засыпая, процедил свозь зубы, Виктор Григорьевич, переключаясь на вторую линию.

– Борисыч, пес, ты, сумасшедший! Ко мне, бегом!– с печалью провинциального актера проговорил сонный колосс.

– Есть,– действительно, будто пролаял «Борисыч» в ответ.

– Люся! Десять минут меня ни с кем не соединять,– опять захрипела гигантская туша.

Эту странную особенность менять манеру и тембр голоса, Виктор Григорьевич заимел, будучи еще начальником московского РУБОПа. Нельзя сказать, что в она в корне меняла отношение, и без того боявшихся его как огня, подчиненных, но применяя к каждому индивидуальный подход, Виктор Григорьевич, всегда добивался благоговейного трепета к собственной персоне. То есть, та кажущаяся легкая невменяемость была лишь издержкой ненасытной жажды власти.

Убрав в ящик бюро фотографию со стола, Виктор Григорьевич, повернулся к ноутбуку. В этот момент без стука в его кабинет влетел, запыхавшийся субъект, худощавый и широкоплечий.

– Ааа, Борисыч, пожалуй на ковер,– снова заунывно пропел Виктор Григорьевич.

Прибывший субъект подошел к бюро и вытянулся струной, глядя на кончик собственного носа.

– А, поведай ты мне, Борисыч, что твое бычье безмозглое сейчас в Калининском делало?– не поворачиваясь к подчиненному, продолжал петь свою мантру, Виктор Григорьевич, глядя на дисплей ноутбука.

– Так как же!? Ваше указание было пресекать любые контакты с «самородком», Виктор Григорьевич. Отдел «К» сообщил о готовящейся встрече с тем залетным, помните в октябре который, как снег на голову свалился,– ответил «Борисыч» глухим, как из бочки, голосом.

– А как давно у нас отдел кибербезопасности команды отдает, а, Борисыч? Ты меня в известность не забыл часом поставить? – развернувшись к «Борисычу», начальник посмотрел на него, закипавшим злостью взглядом, но вопрошал все тем же голосом грустного клоуна.

– И какие шаги вы предприняли для ее предотвращения?– заревел вдруг, Виктор Григорьевич, словно взбесившийся слон.

– Значит так, Борисыч, если вы мне девочку задергали, то я ТЕБЯ на новогоднем корпарате под зампреда подложу, понял? Теперь свободен. Да, подожди, завтра проверка твоих бойцов на физику и стрельба на стенде. И не дай бог, хоть одна сволочь, меньше девяносто выбьет, ты у меня сам будешь тогда на каждое задание ездить. Проверю лично, – в прямом смысле, прошептал, Виктор Григорьевич, глядя на съежившегося « Борисыча».

– Слушаюсь, Виктор Григорьевич. Разрешите идти?– лающим басом отрапортовал «Борисыч».

– Свободен!– рыкнула, опять развернувшаяся к ноутбуку, гора плоти и замерла.

Когда, буквально, на цыпочках «Борисыч» покинул кабинет, Виктор Григорьевич опять погрузился в раздумья. И сейчас даже взгляд его неприятных глаз оставался неподвижным.

В его огромной голове происходили сейчас одновременно два мыслительных процесса. Виктор Григорьевич не мог для себя решить, кем же является этот «залетный» для «самородка», и где ему встречалась это запоминающееся сочетание ФИО, как у последнего российского престолонаследника. До этого он уже ознакомился с их перепиской, но не понял в ней ровным счетом ничего. Из нее вытекало, что его подопечная просто морочит голову, влюбленному в нее придурку. Но тогда откуда взялось такое рвение его защищать, и мало того, ставить себя в такое, мягко говоря, затруднительное положение. Ведь теперь она, то есть «самородок», простой аналитикой не отделается. С этого момента она входила в полное его распоряжение, а планов на нее у Виктора Григорьевича возникло сейчас простогромадье. Да и про свой трофейный интерес он ни на минуту не забывал, понимая все же, что у нее достанет ума не понравиться ему в первый же раз.

Так и не придя к какому-либо выводу по поводу взаимоотношений этой странной парочки, и не вспомнив, откуда ему знакомо имя гостя его протеже, он решил сопоставить их для начала внешне. Ему необходимо было знать насколько важный ресурс давления на «самородка» попал к нему в руки.

– Люся. Киборгов дай мне опять, – продребезжал Виктор Григорьевич.

– Соединяю, шеф,– услышал он в ответ, вперив взгляд в громадное панорамное окно.

– Катя, все, что есть на «самородка» и на ее «залетного» дай на мой экран, только чтобы обе инфы вместе видны были. И сама на линии будь. Поняла, моя куколка?– приторно-ласковым голосом заговорил он.

– Сейчас, минутку, Виктор Григорьевич,– ответила девушка игриво.

В нетерпении он забарабанил до хруста своими огромными пальцами по ноутбуку, рискуя его сломать. Через совсем короткий промежуток времени на дисплее возникло две фотографии с личными досье.

– Так, Алиса Станиславовна Ланская, дата рождения 07.07.1990, место рождения г. Магнитогорск, псевдоним «самородок». Так образование, угу получает третье высшее… Так, должность, начальник аналитического отдела. Так связи, угу, вот!– читая вслух, он дошел до фотографий ее поклонников тайных и явных, где совершенно четко просматривался славянско-скандинавский типаж – все ее молодые люди были голубоглазые, светловолосые и высокорослые.

– Так, ну и что же это у нас выходит?.. Ну, предположим, сердцу не прикажешь, ладно…– задумчиво, покусывая своими мелкими острыми зубами верхнюю губу, сказал Виктор Григорьевич. – Так, Алексей Николаевич Романов, дата рождения, место рождения, образование, хм. Приводов, судимостей нет, по «пилатону» нет. Так ИП, личные фото, так, данные слежения, угу, есть!– снова проговаривая не всю информацию, он «пролистал» досье до необходимых ему фото.

Его интересовали сделанные несколько минут назад. Глядя на фото, где этот Алексей Романов роется у себя за пазухой, у него, как будто сложилась полная картина, и тут же вспомнился 2008 год, когда он возглавлял районную управу по борьбе с организованной преступностью. Он скорее догадался, чем понял, что Алиса боится своего Алексея, а еще отметил, что его бойцы и ухом не повели, глядя на такие красноречивые телодвижения этого сердитого бородача.

В 2008 его отдел взял интернациональную банду из 15 человек, сроки всем грозили немаленькие за грабежи и разбойные нападения на игровые клубы, в деле было более 50 «эпизодов». Но не кому, даже организатору преступной группы, не светило больше 15 лет, убийств они не совершили, а вот до суда дожило всего трое и вся троица славяне. Остальные, возомнив себя крутыми гангстерами, погибли при задержании, открыв беспорядочную стрельбу, не желая сдаваться. Экспертиза установила, что из убитых, только двое были в состоянии наркотического опьянения, а остальные получалось, что были «идейные». По показаниям тех троих, оставшихся в живых, главарь и его правая рука, перед самым задержанием, как в воду канули. Со слов задержанных, оба были чеченцами, но, толком, ни кличек, ни фамилий их они не знали или не хотели говорить, и несли какую-то околесицу. Один утверждал, что помощника главаря звали, как сына Николая второго. Другой говорил, что помощник метис и зовут его Али. А третий, вообще, видел их обоих всего один раз. Само собой разумеется, было ясно, что преступники просто вводят следствие в заблуждение, и организатором группы признали любителя истории, а его помощником того, который был знаком с межнациональными браками.

Сверкнувшая было догадка, была навсегда погребена под толстым слоем других пыльных воспоминаний о том, как Виктор Григорьевич дорвался-таки до организаторов подпольного игорного бизнеса, сразу после закрытия этого громкого дела о банде грабителей.

Именно тогда, Виктор Григорьевич Малышинский, стал долларовым миллионером, и если бы не его алчность и неумное властолюбие, то заседать бы ему сейчас где-нибудь в минюсте.

В очередной раз, отметив свою феноменальную память, он открыл другую фотографию, где бородач зевает и чешет грудь. Версия с криминальным прошлым нового бойфренда «самородка», не выдерживала ни какой критики. На следующем снимке были оба объекта и все концы в голове Виктора Григорьевича сошлись. На нем Алиса смотрела на своего Алексея не просто с интересом, а с искренней надеждой и нежностью. Стало очевидно, она скрывала свою связь и, по всей вероятности, дорожила ей, отсюда и странная переписка, и неожиданные визиты помешавшегося на ней молодого человека. Капкан теперь захлопнулся и для Алисы.

Ну что ж, ей нужна будет тихая гавань, где она сможет зализывать свои душевные раны, заключил для себя Виктор Григорьевич, и появление этого странного субъекта, как нельзя кстати. Кстати не только потому, что тот поможет пережить последствия непременных моральных падений в плоскости нового амплуа «самородка», но и сам этот Романов стал для нее наживкой. Именно первое его появление натолкнуло Виктора Григорьевича на мысль начать слежку за Алисой для того, чтобы найти необходимый и безотказный инструмент влияния на нее.

По большому счету, сломать и уничтожить человека Малышинскому не составляло никакого труда, но в таких сложных категориях, как любовные интриги и порочные связи, просто необходимо добровольное согласие сторон. По тому с прекрасным полом Виктор Григорьевич обходился без физического насилия, считая это проявлением породы. Если геральдист, подтверждавший его право крови, не ошибся, то в каком-то двудесятом колене далекие предки Малышинского были мелкопоместными польскими князьками, бежавшими, впоследствии, в Россию.

Его охранное агентство «Штурм», занимавшее весь верхний этаж высотки на Ленинском, было лишь ширмой. На самом деле вся его деятельность была направлена на сбор политического компромата любого рода. Не брезговал Малышинский и промышленным шпионажем, и выбиванием долгов, да в общем, всем, что сулило хорошие барыши. Располагая связями двоюродного брата, занимавшего не последнюю должность в правительстве области, и в тандеме с ним, Малышинский имел карт-бланш практически на все. При большом желании Виктор Григорьевич мог давно быть депутатом челябинского «ЗагСобрания», но громадные амбиции вели его гораздо выше.

Вовлекал он в свои предприятия девушек исключительно образованных и ослепительно привлекательных, именно они составляли арьергард его гвардии. Подкупал он их тем, что их деятельность была, абсолютно конфиденциальна, о них, действительно, знал только Малышинский и сотрудники отдела «К». И, конечно же, на первых порах Виктор Григорьевич не скупился на весьма солидные гонорары.

Должностные же обязанности Алисы Ланской до сих пор заключались в составлении психологических портретов, с детальным анализом предпочтений, привычек, и тайных фантазий фигур весьма известных, но далеко не публичных. Ей всегда удавалось подобрать ключ к любому, самому огрубелому и избалованному властью сердцу. Эта информация позволяла «сладким агентам», как называл своих девушек Малышинский, без особого труда очаровывать и выуживать нужную информацию, фактически у любого.

Виктор Григорьевич не вложил ни копейки для улучшения квалификации и материального обеспечения деятельности Алисы, именно поэтому она носила псевдоним «самородок». Да и самого аналитического отдела не существовало до ее появления в стенах этого здания. Но отныне, именно она должна была осуществить, лично, последний и самый важный проект. Малышинскому был нужен «выход» на Москву, он изначально знал, что доверить такое важное дело можно только ей.

– Так, Катюша! Сворачивай наблюдение за «самородком» и Романовым этим…И не могу я вечера ждать, приходи-ка ты сейчас. Расскажешь «папе» почему ты так плохо себя ведешь. Да, и коньяк у Люси захвати, кое-что отметим,– убрав палец с кнопки селекторной связи, инопланетное чудовище сладко зажмурилось.

– Уже бегу, «папочка»,– ответила нескромно «плохая девочка».

В кабинете раздался громкий шорох и скрип, готового сломаться под неимоверной тяжестью кресла. Виктор Григорьевич встал и, обойдя бюро, подошел к окну. В кабинете стало значительно темнее. Он открыл створку, и поморщившись от неприятного запаха мазута, вместе с гулом машин явственно расслышав звуки поезда и шум перрона, хотя вокзал находился километрах в семи к югу. Он вроде бы знал про какие-то погодные явления, способные порывами ветра и при определенной влажности распространять звук на десятки километров, но столкнулся с этим впервые. Еще раз сморщившись, он закрыл окно.

Глава 15.

Алексей очнулся от нестерпимой жажды, одежда, в которой он заснул, была насквозь мокрой. Пытаясь встать, он все никак не мог понять где находится и то, что ему нужно напиться. Его лихорадило, а во рту стоял ужасный привкус топленого жира. Справившись с собственными чреслами, он встал на пол и тут же рухнул, успев кое-как сгруппироваться. Попытавшись еще раз, до него все-таки дошло, что это простое действие, на данный момент, невыполнимо. Он на четвереньках дополз до ванной и из собственных ладоней долго, глоток за глотком, пил воду из крана.

Напившись, ему стало немного легче – вернулась ориентация в пространстве и координация. Возникла мысль о вызове скорой помощи, ведь именно на этот случай он прятал деньги в стиральную машину. Но он с упрямством маленького ребенка уцепился за страшное предчувствие, если его отсюда заберут в больницу, то больше ему сюда не вернутся.

Не помня, как он оказался в комнате, Алексей уже сидел на кушетке и вытряхивал свою аптечку на грязный плед. Ему нужен был парацетамол и аспирин. Но с его зрением творились странные вещи. Он высыпал из своей пластиковой коробки кучу пустых картонных упаковок и облаток из-под лекарств, которых никогда не покупал. Стараясь прочесть названия, он подносил упаковки к самому носу, но буквы расплывались еще сильнее. Он так и не нашел то, что сейчас ему было жизненно необходимо. И его самочувствие резко ухудшилось.

Кушетка, словно детский аттракцион с лошадками, вздыбливалась вверх, а затем падала вниз, увлекая Алексея за собой. Все вокруг закружилось, и к горлу подступил горький комок. Он в последнем волевом усилии постарался сосредоточиться и принять какие-то меры, судьба и на этот раз сжалилась над ним.

Его незаконченное медицинское образование, в отличие, от законченного лингвистического, принесло для неспокойной жизни Алексея гораздо больше пользы. Он вспомнил, что по медицинским показаниям при сильной лихорадке одним из лучших немедикаментозных средств является простая холодная ванна. Алексей даже не обратил внимания на последнюю часть заученной информации: !!! только под контролем артериального давления !!!

Через минуту он уже набирал в ванну холодную воду и, каким-то невероятным усилием стянув с себя одежду, пытался перелезть через ее край. Справившись с этой задачей, он вытянул ноги и уперся спиной в холодный поперечный борт. Так он какое-то время полулежал с закрытыми глазами, пока вода полностью не стала покрывать его тело.

Облегчение наступило не сразу, но через какое-то время вернулась ясность мысли и владение собственными конечностями. Первым делом он жадно приник к гусаку крана и на этот раз большими глотками полностью утолил свою жажду. Затем вспомнив про странные лекарства, вернее, упаковки, оставшиеся от них, хотел было пойти и посмотреть, что за названия и не причудились ли они ему. Но испытывая все еще сильную слабость, он решил это сделать все-таки тогда, когда окончательно придет в себя.

Романов не помнил, какое время предусмотрено для той процедуры, которая сейчас вернула его к жизни, и по тому позволил себе еще какое-то время остывать в уже прохладной воде. Но не прошло и нескольких минут как его снова залихорадило, но теперь его бил озноб – ему опять стало ужасно холодно, словно он вновь оказался на улице. И уже не так досконально припоминая последующие этапы этой процедуры, Алексей спустил холодную и стал набирать горячую воду. Добившись некоторого эффекта, он даже почувствовал тот минимальный необходимый комфорт для того, чтобы снова уснуть.

Но спустя пару минут, открыв глаза, он увидел, что потолок ванной комнаты устремился вверх и поднялся до высоты многоэтажного дома, а затем с невообразимой скоростью стал падать вниз, совершенно точно желая расплющить его. Алексей вскрикнул, когда потолок оказался у самого его лица и остановился. Все четыре стены раскрылись, на подобие, цветка кувшинки, а за ними появилась набережная с белой балюстрадой и широкой полоской песчаного пляжа. Он бредил.

Глава 16.

Изнемогая от жары, толпы отдыхающих слонялись от пляжа и обратно к многочисленных киоскам с мороженым, водой и пивом. Прибрежная полоса мутного, и, наверняка, теплого моря в этот полуденный час, бурлила и пенилась. Залив кипел от непоседливых шумных детишек всех возрастов, их мамаш и нянек с кондициями шпалоукладчиц, гогочущих студентов, женщин бальзаковского возраста в широкополых шляпах, ищущих в этих пенных водах свое счастье, и немногочисленной части остальных обывателей, решивших провести свой отпуск в череде солнечных и морских ванн. Мощенная брусчаткой, красивая длинная набережная изгибалась немного неправильной подковой, окаймляя геленджикскую бухту. На переполненной набережной среди прогуливающихся было много народа, пестрившего яркими пятнами своих купальников и плавок, и в таком виде отправляющихся вглубь города к своим «нумерам». Далеко за выходом был виден сухогруз, а внутри самой бухты стояло на якоре несколько прогулочных яхт разных размеров. Синее небо, с золотым глазом палящего солнца, не оставляло никакой надежды на прохладу, на горизонте не было ни облачка.

Алексей равнодушно наблюдал за этой, повторяющейся из года в год, картиной с балкона верхнего этажа шестнадцатиэтажной свечки, находящейся в двухстах метрах от моря.

– Ты «ешшо» можешь отказаться, брат!– сказал с вайнахским акцентом сероглазый и светловолосый атлет, стоящий рядом и положивший руки на балконные перила. Он явно продолжал на время прерванный разговор.

– От таких предложений не отказываются, Али. Я не дурак,– с ироничной улыбкой ответил Алексей, продолжая смотреть на гудящий и шевелящийся муравейник внизу.

– Если я говорю, что можешь отказаться – это значит, что о тебе ни одна душа не знает, и знать не будет,– не повышая тона и не поворачиваясь к собеседнику, сказал Али.

– Дело не в этом, брат. Я не сомневаюсь. Мне нужна будет твоя помощь после,– сказал Алексей, развернувшись лицом к Али, и всматриваясь в его налитые кровью глаза.

– Говори,– Али тоже повернулся и с улыбкой смотрел на Алексея.

– Нужно будет девушку одну украсть, мою девушку. Там, в Челябинске!– заметно волнуясь, выпалил Алексей.

– Ааа, «мужшшина»!!! – сильно хлопая Алексея по плечу, своей тяжелой рукой, радостно и одобрительно закричал Али.

– Да, тише. Поможешь?– убирая уже начавшее саднить плечо, от, словно кирзовой, ладони Али, с довольной миной спросил Алексей.

– Мой друг, художник и поэт, жениться хочет, а я не помогу? Шутишь что ли?– с трудом сдерживая смех, снова зычно прогорланил Али.

– Ты же жениться на ней хочешь?– через паузу уточнил он.

– Нет, блин, стихи ей хочу свои прочесть!– тоже сквозь сдавленный смешок ответил Алексей.

– Что, стихи за калым не канают? – уже не сдерживая смеха, с хохотом съязвил Алибек.

Через секунду оба заржали, как два породистых жеребца, возгоняя друг друга в этом неудержимом порыве. На столике, стоявшем между ними, рядом с полной вазой фруктов в пепельнице дотлевала «олдскульная» папироса.

Успокоиться им удалось лишь спустя несколько минут, и, вытирая слезы, они уже вполголоса, почти шепотом, неразличимым и в метре от них, продолжили обсуждать непосредственную причину их встречи. Договорившись о всех деталях невероятно безумного и дерзкого, по меркам Алексея, плана, Алибек уехал к своим « старшим » на встречу в Ростов. Алексей же, оставшись один, размышляя о своем будущем и настоящем, никак не мог отпустить своего прошлого. Именно прошлое толкнуло его на такие отчаянные и безрассудные шаги.

Еще три месяца назад, услышь он свое имя из уст этого чеченца, то, несомненно, прошел бы мимо, сделав вид, что тот ошибся. И он знал, что Али бы понял его. Они оба учились в мединституте и познакомились, подравшись с друг другом, что называется не жалея живота своего, из-за первой красавицы института. Али был физически сильнее Алексея, но так и не смог заставить его сдаться, да и сам был изрядно измят неуступчивым соперником. Возникшее между ними уважение, быстро переросло в дружбу. А через пару лет набедокурив на своей малой родине, Алибек был тоже уроженцем Ставрополя, и исключенные из института, они вдвоем оказались в Москве. Три года спустя их можно было назвать закоренелыми преступниками. И если бы не, просто какая-то кошачья, интуиция Алексея, этой встречи на балконе, и той недавней, где Али выкрикнул его имя на набережной, вовсе не было.

Дальнейшая их судьба до этого момента складывалась по-разному. Алексей, решивший навсегда покончить с прошлым, жил избегая любых возможных связей с криминалом. Али же за это время успел жениться, заиметь две судимости за бандитизм и распространение наркотиков, но благодаря своему богатому и влиятельному тейпу, он лишь несколько месяцев провел в следственном изоляторе. Так и не разорвав поруку с «близкими», Алибек Гароев сейчас возглавлял уральское направление преступной группировки, состоящую, по разумению Алексея, не только из бандитов, но и из представителей силовых структур. Алексей осознанно вернулся к той жизни, которую, всячески и не без успеха, столько времени избегал.

В конце апреля, после почти полугода их странной, но все-таки совместной жизни, Алиса без объяснения причин и со словами « мы слишком разные » исчезла, словно агент под прикрытием. Все попытки ее найти, тогда, не увенчались успехом. Вернувшись из Челябинска в Ставрополь, Алексей не находил себе места и через полтора месяца предпринял еще одну попытку вернуть ее, с самого начала зная о бесполезности такого шага. Он приехал в Челябинск с настоящим предложением женитьбы, с кольцом и преклоненным коленом, внушив себе, что именно этого ждала от него Алиса и не дождалась. Найти ее оказалось делом непростым, но совершенно понятно, что отыскав свою «любовь», Алексей ничего не добился.

Сразу после встречи с Алисой, напившись до беспамятства, он оказался в челябинском вытрезвителе без денег, но с заблаговременно приобретенным обратным билетом, настала пора отпусков. Трое суток Алексей провел на вокзале. Он не спал эти три дня, и его не покидала мысль, что всю свою жизнь он ждал именно ее, Алису. Он не представлял себе другой жены, семьи и детей с нелюбимой женщиной, да и, вообще, другой жизни. Все было кончено.

Он не знал, что ему делать теперь и куда отправится. Билет у него был до Краснодара. Он сдал его, и дозвонившись старшей сестре попросил выслать ему денег. Алексей решил отправиться в Москву, чтобы попасть добровольцем на страшную войну между братьями – славянами.

Он знал, что с его военным билетом, в котором значилась отметка «не служил», для достижения своей цели у него есть лишь один вариант – попасть на прием к хорошему другу своей матери, генерал-лейтенанту ФСБ Пронкину Ивану Ивановичу. И тот, чуть было, не дал ход его благородному порыву, но узнав фамилию Алексея и внимательнее ознакомившись с его документами, наотрез отказал, поставив на его деле жирный крест. Алексею ничего не оставалось, как вернуться к своей прежнему занятию, к той рутине, которая теперь была для него просто непостижима своей бессмысленностью.

Так Романов оказался здесь, в Геленджике. Он жил по инерции, не обращая внимания ни на что. Какая-то призрачная надежда, что все еще образуется, еще теплившись, в его опустошенном существе, не позволяла ему опуститься и наложить на себя руки. Каждый день, гуляя после работы, которая с недавних пор ему обрыдла, вдоль набережной он проходил мимо тех мест, где еще все напоминало о ней. Вот там, напротив колеса обозрения, они познакомились, здесь у вечного огня они назначали свидания друг другу, вон на том каменистом пляже, почти у самого края тонкого мыса он впервые поцеловал ее…

Он жил с кошмарным ощущением, что похоронил свою Алису, но боль утраты все не притуплялось, а с каждым днем росла.

И вот неделю назад, августовским вечером, сидя на лавке под раскидистыми платанами, Алексей услышал свое прозвище, но не с первого раза понял, что обращаются к нему.

– «Лэкс»! Братан!– кричавший сидел за столиком на летней террасе небольшого грузинского ресторана.

Алексей, наконец, повернул голову в сторону такого знакомого ему голоса и подскочил, как ужаленный. Человек за столиком тоже вскочил, и обходя пустые столы пошел к нему.

– «Нохча», брат!!– крикнул радостно Алексей и устремился на встречу.

Раскинув в сторону руки, Алексей хотел обнять своего давнего приятеля, но тот, схватив его выше пояса, подкинул вверх, словно куклу и, вытянув горизонтально, перехватил одной рукой под поясницу, а другой костяшками пальцев стал натирать Алексею макушку.

– Вот и свиделись, вот и свиделись, – улыбаясь, приговаривал силач, и его «вот» звучало, как английское «what».

– Поставь на место, Али! – уворачиваясь и вращая головой, грозно рыкнул Алексей, тоже не переставая улыбаться.

– Нееет. Скажи: дядя Али, отпусти, пожалуйста,– продолжая тормошить Алексея, осклабился Али.

– Ну, хорош уже. Дырку сейчас протрешь. Али Баба – разбойник! Поставь! – сказал со смехом Алексей, поймав руку Али и с трудом двумя руками, удерживая ее.

Оба были искренне рады встречи и со стороны напоминали младшего и старшего брата. Хотя чисто внешне были совсем не похожи. Али больше походил на славянина, рослого и невероятно мощного, а Алексей на сердитого абрека. Али так и не отпустив своего, уступавшего физическими данными, товарища, понес его, как котенка, прямо к своему столу, не обращая внимания на удивленные улыбки прохожих. Именно в тот момент Алексею вернулась надежда и жизненные силы, он верил, Али поможет осуществить его безрассудное желание вернуть Алису, в который раз вопреки всему.

Сейчас, глядя сверху на беспечных гостей курорта, Алексей уже не задавал себе вопросов, не размышлял, отчего все сложилась так, а не иначе, и не искал себе оправданий. Он поставил на любовь все, что у него было, включая жизнь и свободу, не раздумывая есть ли у него, хоть один мало-мальски вразумительный довод для этого. Самым главным было то, что Али не понял, Алексей не решился бы на его авантюру, если бы не стремление вернуть Алису, о которой до сегодняшнего разговора тот не знал ни сном, ни духом. Предполагая его одобрительную реакцию, однако, все же сомневаясь. На Кавказе обычай воровать невест, хоть и существует, но придерживаются его, чаще всего, только с согласия родителей невесты.

Дело, в роде бы, оставалось за малым – решить проблемы Али и вновь оказаться на южном Урале. Но проблемы Алибека не шли ни в какое сравнение с его собственными. Последней же попытки трезво оценить положение вещей от Алексея не последовало. Его благоразумие и осторожность, как ему казалось, остались при нем, пусть ставки и непомерно возросли. Играя ва-банк против собственной судьбы, Романов считал, что ему просто больше нечего терять. Он почувствовал опьяняющий кураж от того, что в силах изменить безнадежную и фатальную несправедливость, нависшего над ним рока.

Алексей, как-то совсем, между прочим, смотрел на то, что ему предстояло сделать вместе с Али. Сто килограммов чистейшего колумбийского кокаина ждали отправки в Екатеринбург. Курьеры, занимавшиеся этим вопросом, были или мертвы, или бесследно исчезли. Али пришлось принять непосредственное участие в решении этой проблемы, у него горели сроки, а товар заказчиками с Урала был наполовину оплачен. Это была первая крупная партия, и не выполнить условия этой сделки не сулило ничего, кроме обязательств несовместимых с жизнью. Осложняло и без того нелегкую задачу то обстоятельство, что коридор по которому должен был идти товар со вчерашнего дня был закрыт – в двух областях сменились губернаторы и соответственно вся верхушка. Ждать нового или поменять маршрут не было никакой возможности, и Али, целиком и полностью, полагаясь на ум и изворотливость Алексея, принял без оговорок его отчаянно смелый и простой план.

«Товар» в четырех пластиковых пакетах по 25 кг был упакован в мешки с рисовой мукой и уже сложен в багажнике неприметной двенадцатой модели волжского автозавода. Алексею лишь оставалось дождаться Али, уехавшего решать еще часть «организационных» вопросов.

Глава 17.

Вековые корабельные сосны, темными марширующими колоннами мелькали по обе стороны заснеженной трассы. Полутораметровые сугробы начинались почти сразу за обочиной и возвышались над дорогой сплошным белым крепостным валом. Вьюжные вихри выхватывал из сумерек дальний свет фар. Разыгравшийся буран застал Алексея по дороге из Екатеринбурга в Челябинск. Он меньше всего хотел сейчас застрять здесь, ведь дома, (Алексей не помнил, с каких пор, стал так называть свою съемную «однушку» в Челябинске на братьев Кашириных) его ждала Алиса.

Плавный затяжной подъем с каждой минутой все сильнее заметало снегом и если он не успеет его проскочить, переживал Алексей, то неминуемо окажется в этом снежном плену. Прибавив обороты, Алексей озабоченно всматривался в снежные переметы, растущие как на дрожжах. Он разглядел выше, где-то в паре километров от себя, буксующий грузовик, без прицепа с одной кабиной, и, наверное, на всесезонной или летней резине. Он начал подстраивать свою скорость, чтобы ни в коем случае не остановиться перед этим грузовиком, а сразу его обогнать. Встречная полоса была пуста и, уже почти закончив маневр, к которому он заранее подготовился, Алексей почувствовал совершенно «пустой» руль, машину потянуло вправо. Выворачивая руль в сторону заноса и «поддав газа», он ощутил легкий толчок в собственный бампер и увидел в боковом зеркале вывернутое колесо грузовика. Грузовик, выехавший из заноса, придав инерции, выровнял его машину и Алексей, вовсе не думая останавливаться, поехал дальше.

Благополучно преодолев подъем, он послал Алисе смс: « Я скоро, Любимая!».

« Ну, и поросенок же ты! Ты когда последний раз квартиру убирал? Я полдня ее тут уже драю. Жду тебя, очень»– в ответ написал Алиса.

Согретый такой теплой заботой, он замурлыкал себе под нос, первую пришедшую на ум, песню.

– Запах женщины моей, запах женщины моей… Я хочу остаться с ней.

Алексей тут же забыл про то, что собирался остановиться и посмотреть насколько пострадал, хрупкий на морозе, пластиковый бампер его «тазика». Он ехал с православной ярмарки, немного подзаработав, и в отличнейшем настроении. Ему вспомнился канун Нового года, который они провели с Алисой в постели, занимаясь любовью, и чуть не пропустили из-за этого бой кремлевских курантов. Алиса вела себя странно в эту новогоднюю ночь, и Алексей предпочел не тратить эти волшебные минуты уходящего года на препирательства и выяснения отношений.

Да и в отношениях этих все было, в буквальном смысле, пронизано странностями. Они жили отдельно друг от друга. Ему было запрещено, без ведома Алисы, приближаться к ее дому. И, наконец, их общение сводилось к двум, максимум, трем дням в неделю и большей частью в выходные. Но не это огорчало Алексея, хотя мысли о женатом любовнике Алисы посещали его одинокими вечерами, он почему-то верил, что причина кроется в чем-то ином.

Приглядевшись внимательнее, и родилась эта догадка после январских каникул, он заметил, что у нее отмечаются частые, ничем не мотивированные, перемены настроения. Оно несколько раз за день могло поменяться от эйфоричного до подавленного, почти депрессивного, а ее огромные зрачки наводили на мысль об употреблении психотропных препаратов. Он несколько раз пытался вывести Алису на откровенный разговор, но в ответ упирался в глухую стену молчания или сам молча наблюдал за вспышками ее необузданного гнева и раздражения.

Еще вчера он собирался поставить, что называется, все точки над i и объяснится с Алисой. Но стоило Алисе проявить к нему совсем немного простой женской заботы, и Алексей предательски обмяк, не в силах ничего с этим поделать. А кроме его подозрений, то положение, в котором он оказался, в двух словах выглядело просто – Алиса его не держит, но и не отпускает.

На самом деле, она ему ничего не обещала, не клялась никогда в вечной любви и верности, и еще ни разу не назвала по имени, глядя в глаза. Это казалось простыми манипуляциями со стороны Алисы с его волей и сознанием, но попытавшись соревноваться с ней в безразличии, он с треском проиграл. На десятый день их молчаливого противостояния и отсутствия любых проявлений отношений, Романов приехал к ней с цветами. Алиса приняла его, мягко говоря, сдержанно и дала зарок, если он еще раз так поступит, то больше ее не увидит. Сомневаться в ее словах не приходилось.

Никакие известные ранее Алексеем рычаги воздействия на психику людей, с Ланской не работали. Он испробовал все: и лесть, и устрашение, и холодность, и непредсказуемые поступки. Не приблизило все это Алексея ни на шаг к пониманию того, что же может управлять Алисой или, в конце концов, хотя бы «выводить» ее на эмоции. А главное, он с недавних пор, даже не мог сказать с уверенностью, нужен ли он ей, вообще, и испытывает она к нему что-нибудь, хоть отдаленно напоминающее светлое чувство.

Но все беспросветное и обыденное меркло в душе Алексея, стоило ему увидеть свою Алису. Рядом с ней мир был полон красок и смысла, а вера в их общее будущее и взаимное счастье, не смотря ни на что, непоколебимая вера предавала ему сил. Эта наметившаяся двойственность, как будто не беспокоила Алексея, да он ее и не замечал, не предавая особенного веса своим надуманным, по его мнению, умозаключениям. Ведь, казалось бы, ничто не заставляет Ланскую быть с ним, а она все еще без притворства рада его объятьям, пусть уже и не так часто.

Не замечал он и того факта, что его душевное равновесие если и имело место быть, то лишь в тот короткий момент после пробуждения вместе с Алисой и ровно до той секунды, когда будет произнесена первая фраза. Затем, стоило начать разговор, он каждый раз наблюдал, как медленно и неотступно, она превращалась в чужого постороннего человека. Ее раздражение и злость передавалось и ему. Все выглядело так, словно они были женаты лет десять. Пока ему еще удавалось смягчать Алису искренним и теплым взглядом или жестом, но вот нежные слова вызывали реакцию обратно противоположенную. Он решил, что та просто не любит разговоров по утрам, что отчасти было правдой.

И сейчас желание Алексея поскорее обнять свою милую девочку, чудесным образом уживалось, со стремлением раз и навсегда покончить с недомолвками и страшными подозрениями. Назвать это борьбой было бы неверно, все прекрасное и светлое, было несоизмеримо выше в сравнение с дурными мыслями, которые одолевали Алексея лишь в одиночестве. Он имел еще в себе силы оставлять за скобками чувств не такую уж и слепую ревность и совсем небезосновательные выводы.

Две патрульных машины ДПС, присыпанные изрядно снегом, показались на повороте и из одной, завидев машину Алексея, тут же выскочил гаишник. Яростно потряхивая поднятым над головой жезлом, он не переставал дуть в свой блестящий в темноте служебный свисток.

– Николаевич, ты как на подъем забрался?– громко спросил усатый капитан в форменной шапке, ветром сдвинутой набекрень, разглядывая документы с фонариком, которые Алексей подал ему в открытое окно своей «двенадцатой».

– Капитан, не поверишь, чудом каким-то!– ответил Алексей, широко улыбаясь.

– А с бамперами что? Паркуешься до характерного хруста?– без тени улыбки задал вопрос наблюдательный капитан, будто задыхаясь от шквальных порывов.

– В роде того,– Алексей, предвосхищая дальнейший ход мыслей капитана, улыбаться перестал.

– А откуда ты у нас такой, говоришь, а, Николаевич? И куда едешь в буран такой?– внимательно оглядывая салон и заглядывая в глаза Алексею, спросил его офицер, словно закадычного друга.

– Из Ёбурга, капитан, с ярмарки. В Челябинск еду, у меня жену в роддом положили. Если нет ко мне претензий, командир, разреши я поеду, тороплюсь реально!– сделав озабоченное лицо, Алексей приврал на счет жены, что называется на ход ноги, догадываясь, что панибратский тон их беседы теперь уж точно не грозит ничем хорошим.

– Ишь ты, какой быстрый. Ты, друг, тут надолго. Мы сейчас документы твои пробьем для начала, багажничек твой осмотрим, да и сам ты какой-то заполошный. Там все равно замело трассу, часа через два только техника доберется. Так что давай-ка, Николаевич, из машинки вытряхивайся – теперь уже ухмыляясь, раскрыл Алексею все карты капитан.

На все перечисленное у капитана ушло около получаса, но большая часть времени на досмотр. Тот залез в каждую сумку, не тронул только мешок с мукой, который был зашит заводской строчкой. Алексею пришлось объяснить и показать, для чего его продукция и каким образом она развивает ребенка. Поймав его заинтересованный взгляд, Алексей подарил капитану «капитошку», игрушку, сделанную из воздушного шарика и рисовой муки. Вылепив из нее поросенка под одобрительное кряканье капитана, Алексей молча вручил тому игрушку. Покончив, тем самым, с досмотром, Алексей, подгоняя капитана, попросил скорее связаться по рации с отделом и проверить документы. С документами у Алексея все было в порядке, но у полиции было распоряжение никого не пропускать и останавливать всех без исключения до приезда спасателей и остальных экстренных служб. Так что ему стоило больших усилий убедить полицейских, что ему «действительно» нужно в роддом к жене. Только убедившись, что у него полный бак бензина и исправный навигатор, те со скрипом его отпустили, попросив в случае чего сказать, что он ехал из какой-то деревни, расположенной километрах в десяти от того места, где они сейчас находились.

До улицы братьев Кашириных Алексей добрался лишь к половине третьего ночи, измотанный и раздосадованный упущенным вечером наедине с Алисой. Она узнала о буране из новостей в интернете и просила его никуда не ехать и ждать МЧС, но, конечно, он не послушал ее советов. Он успел за это время побывать в пробке, проехать в сцепке с КАМАЗом, водитель которого сжалился над ним и километров двадцать тащил на буксире какими-то «козьими тропами». Еще несколько раз ему пришлось увещевать полицию о его безотлагательном происшествии с его «беременной женой», но все же Алексей приехал не вовремя.

Стоя на лестничной клетке перед квартирой, он с неудовольствием отметил, что кто-то из соседей сегодня на славу потрудился на кухне. На весь подъездом пахло жареным мясом и свиными шкварками. Он бесшумно открыл свою дверь и вошел. Не включая свет, он тихо разделся и, шурша упаковочной бумагой, обернутой вокруг трех красных роз, прошел в комнату.

На большой двуспальной кровати, укрывшись с головой одеялом, спала Алиса. В комнате пахло ее духами, на напольной деревянной вешалке были развешены ее вещи, на окнах появились шторы, брошенные Алексеем в стирку сразу после заселения. Ступая, по вымытому до скрипа, ламинату, он на цыпочках подкрался к кровати, и осторожно присел на край. Положив цветы возле завернутой, словно в кокон, Алисы, он долго нащупывал рукой его край. Откинув угол тяжелого верблюжьего одеяла, он увидел такое родное, детское, с застывшей полуулыбкой лицо любимой.

– Девочка моя!– благоговейно прошептал Алексей.

Поцеловав ее в щеку у самого глаза, он услышал ровное дыхание Алисы, та крепко и сладко спала. Он еще минут пять сидел склонившись над ней и, поглаживая ее волосы, шепотом приговаривал :

– Любимая моя – любимая моя .

Привыкнув к аромату Алисиных «жадор», Алексей учуял доносящийся из кухни запах жаркого и тут же в нем проснулся просто звериный аппетит. Он аккуратно встал с постели и, все также на цыпочках, торопливым страусом из старого советского мультика пошел на запах жареной телятины, дразнящий его подергивающиеся ноздри.

Алексей прикрыл дверь на кухню и включил свет. На обеденном столе в круглом глубоком блюде возвышающейся пирамидой из больших и толстых кусков было выложено жаркое, украшенное зеленью. Рядом стояло две полных салатницы с его любимым оливье и «под шубой». Стол был сервирован на двоих, на нем было все кроме тарелок. Алексей заглянул в навесной шкаф над раковиной, но тарелок не оказалось и там.

Оглядевшись по сторонам, он увидел возле холодильника небольшой треугольный осколок, и понял, что единственное место, где они могут быть – это то, в котором они сложены уже непригодными частями. Он заглянул в мусорное ведро под «мойкой» и, убедившись в своей правоте, уселся за стол, вооружившись вилкой. Ей он уплетал салаты прямо из салатниц, а мясо ел руками. Насытившись, его вновь посетила мысль о неадекватности Алисы, он же все-таки не на вертолете из Екатеринбурга добирался. Но посомневавшись, склонил чашу весов в пользу того, что любимая девочка просто уж очень хотела его видеть, и ничего такого в битье посуды нет. А спустя минуту ему стало даже приятно, что она столь бурно выказала свои эмоции по поводу его отсутствия.

Его разморило после тяжелой дороги и сытного, вкусного ужина, Алексей, чтобы немного собраться, достал из кармана пачку желтого «кэмэла», и, приоткрыв форточку, закурил. Он знал, что Алиса его завтра точно покусает, если рухнуть сейчас немытым на только что застеленное чистое белье. Взглянув на два пустых фужера, одиноко задвинутых к подоконнику, он открыл холодильник и достал из морозилки шампанское, положив его на полку над фруктами. Докурив, он кавалеристской походкой, очень даже не слегка в вразвалочку, проследовал в душ.

Стоя в душе, Алексей опять напевал привязавшуюся песенку про женские феромоны. Идиллия была налицо: ужин на столе, любимая в постели, кругом чистота, которую он ценил, но всегда ленился поддерживать. И так ли уж важно, что будет завтра, ведь счастье вот в этих простых мелочах здесь, сейчас. Именно об этом ему не уставала напоминать Алиса, но он и без того умел ценить и любить жизнь, находя в ней крупицы прекрасного среди серости будней и поголовной одержимости успехом современных человеческих взаимоотношений.

Не успел он закрыть глаза, расположившись с краю от «любимой» и, ужом проникнув к ней под одеяло, как услышал вибрацию телефона. Кто-то настойчиво названивал Алисе, Алексей даже обрадовался, что сейчас она проснется, чтобы ответить, и тогда он ей не даст снова просто так уснуть. Но Алиса спала, как убитая, а телефон все вздрагивал своей неприятной дрожью, передававшейся по всей поверхности кровати. Алексей не выдержал и перелез через «любимую», нашарив рукой около ее подушки этот проклятый телефон. Он хотел его выключить, но не успел, на дисплее появилась надпись:

« Входящий вызов от « Любимый человечек»».

Алексей обомлел впервые за много лет, не зная как это понимать и принимать. Горло сжал спазм, сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет через глотку, в висках застучало, а руки Алексея тряслись, как у паралитика. Оправившись после первой волны шока, он попытался разбудить Алису, все еще держа ее телефон в руках, но та лишь сладко постанывала. Телефон вновь завибрировал, и он затравленным взглядом наблюдал, как медленно его кисть разворачивает телефон дисплеем к нему. От «любимого человечка» пришло смс, но на заблокированном телефоне прочесть можно было лишь его часть:

« Я устала. Я развожусь с мужем и скоро еду к тебе.

Я убью твоего Алексея, если ты останешься с н..»

От сердца у Алексея отлегло, ведь это, наверное, ее лучшая подруга, о которой Алиса просто ему не рассказывала. А он ревнивый глупец чуть с ума не сошел, успокаивал себя Алексей. Но где-то под ложечкой сосущая пустота подсказывала, что он больше не сможет обмануть себя, и верна та первая мысль, что это действительно ее любимый человек, а вовсе не подруга. И тут страшное озарение открыло ему все темные глубины души его любимой Алисы. Все недомолвки и странные, вскользь брошенные ей фразы, все ее странные поступки и просьбы оставить в покое, в свете этой страшной мысли вдруг сложились в отвратительно правдоподобную мозаику.

« Она – лесбиянка! Твоя Алиса – лесбиянка! Ты не нужен ей ни сейчас, ни потом. Она никогда не будет твоей!» – с Алексеем разговаривал абсолютно посторонний голос в собственной голове, и он чуть было не начал с ним спорить. Спохватившись, что эта ужасная догадка доведет его до безумия, он хаотично попытался найти ей опровержения.

Схватив сумку Алисы, он, спотыкаясь, побежал на кухню. Вытряхнув все содержимое на кухонный стол возле печки, он увидел среди косметики, каких-то напоминаний на свернутых стиккерах, блокнотов и ручек, пачку антидепрессантов «Золофт» и дешевый кнопочный телефон. Телефон был выключен и Алексей долго не решался нажать на нем кнопку питания. Когда телефон включился, Алексей первым делом открыл «контакты» и нашел только один, конечно, это был все тот же « Любимый человечек ».

Спасительная мысль, что все женщины по природе своей бисексуальны, а Алиса всегда со страстью отдавалась ему, разлетелась в дребезги об аннотацию к антидепрессантам. В побочном действии препарата значилось: …, повышение либидо,…

Обхватив свою голову руками и присев посреди кухни на корточки, Алексей закричал в бессмысленном и безотчетном страхе. Срывая связки и не слыша себя, как во сне, когда во что бы то ни стало нужно закричать, он видел, как на кухню вошла какая-то посторонняя женщина, а ему так сейчас нужнабыла его Алиса.

Глава 18.

Желто-зеленые стены сотрясались от гула проходящих составов, а в зарешеченном окне можно было рассмотреть небольшой кусок железнодорожного полотна. На подоконнике в серой замусоленной пижаме с закатанными до локтя рукавами сидел, прислонившись щекой к стеклу, субтильный, взъерошенный и крайне неопрятный человек. Из четырех больничных коек, находящихся в палате, одна пустовала, на двух других лежали двое в таких же пижамах, как и у пациента на окне, но с заломленными под спину руками и перетянутые широкими кожаными ремнями. На койке у двери в разительно чистой, по отношению к остальным, пижаме спал гладко выбритый и, также в сравнении с другими, ухоженный мужчина.

Вся палата вновь заходила ходуном от проезжавшего мимо поезда, и пациент возле двери проснулся. Его открытое мужественное лицо можно было бы, наверное, назвать красивым, но страшно скошенные к переносице глаза придавали ему не то злобное, не то жалкое выражение. Уставившись своим косым взглядом вверх, видимо, на потолок, а может и сквозь него, он долго пытался сглотнуть, шевеля языком и открывая рот. Увидев пробежавший по потрескавшемуся потолку солнечный зайчик, он улыбнулся и, нехотя, перевел себя в сидячее положение. Не нащупав босыми ногами больничные тапки, он наклонился и заглянул под кровать, а после поднял голову и хищно уставился на того, что сидел на окне.

Шум койки кривого пациента привел больного на подоконнике в невероятное возбуждение, тот повернулся к кривому и словно макака запрыгал у окна. В руках у него были тапочки, одетые на кисти, которыми он то радостно хлопал, то опирался на них при очередном скачке, но, главное, вторая пара была там, где нужно – на ступнях.

– Алися пхоснулась. Алися даст мне сигаэту? – инфантильным, или скорее дебиловатым, тоном шепелявя и картавя, спросил любитель чужих тапок.

– Алися, ешли не даст мне сигаэту, то я ей тапоськи не отдам – улыбаясь, продолжал юродствовать субтильный идиот.

Кривой молниеносно встал и в два прыжка оказался возле подоконника. Молча сорвав тапки с рук, застывшего в страхе, убого шантажиста.

– Алися, ну дай сигаэту. Я видел, ты пацьку в матхас спьятал – заныл больной у окна.

Кривой уже снова сидел на своей койке и смотрел куда-то на пол.

– Алися, ну дай сигаэту. Ну дай, ну дай, а то я сестъе хассказу– не переставал канючить субтильный.

– Алися, ну дай сигаэту. Алися, ну хоцесь, я тебе зад вылизю? Дай, позалуйста – на губах тощего пеною засохла слюна, и он при каждом слове быстро облизывал свой беззубый рот.

Кривой не обращал на тощего никакого внимания и, видимо, ждал, когда тот замолчит и успокоится. Но субтильный больной все не унимался.

– Алися, ну дай сигаэту… Алися, ну дай. Алися, ну дай – все ныл тощий пациент.

Видя бесперспективность своих попыток добиться желаемого, тощий замолчал, и, оставаясь сидеть на подоконнике, подобрал свои колени к лицу. Кривой поднял глаза к окну и почти сразу отвернулся. Через пару минут комната наполнилась зловонием человеческой утробы, и тощий вновь оживился.

– Алися – слюха, Алися – патаськуха. Алися – слюха. Алися-патаськуха – загундел тощий, ровно тем тоном, которым в детстве маленькие задиры дразнят своих чем-то им не угодивших сотоварищей. Но теперь, он еще кидал в кривого шариками из собственного кала.

– Заткнись, сука – прорычал кривой.

– Алися – слюха. Алися – патаськуха – с еще большим азартом заголосил тощий.

Ровно через секунду кривой, тяжелым наотмашь ударом, угодил тощему в нос и верхнюю губу, превратив их в кровавое месиво.

– Сестхаааа! Сестхааа!– жалобно и истошно завопил тощий, но второй удар пришелся ему в подбородок и он моментально затих.

Снимая умолкнувшего больного с окна, кривой явно брезгая, пытался схватить тощего так, чтобы не испачкаться в его экскрементах. Ему удалось поставить того на пол, держа сзади за пижаму в районе подмышек. И в этот момент в палату влетели двое дюжих санитаров в сопровождении мужеподобной медсестры и молоденькой симпатичной девушки-врача. Кривой отпустил тощего, и тот растянулся на полу, весь окровавленный и изгаженный. Санитары живо скрутили кривого, завязав рукава пижамы у него за спиной, и бросили на койку рядом лицом вниз.

– Так, этому три кубика аминазина – скомандовала доктор, подавая медсестре шприц и ампулу с лекарством.

– А с этим что? Господи, он его убил что ли?– врач склонилась над тощим, с выпученными от страха глазами, и нащупывала у него под челюстью пульс.

– Так я в «процедурку», за нашатырём, а этого буйного после инъекции зафиксировать – уже выходя из палаты, протараторила красавица взволнованно.

– Не надо аминазин, – умоляюще прохрипел кривой. И медсестра молча засунула ампулу в карман халата и достала оттуда совсем другой препарат в стеклянном флаконе, на нем было написано « Галапередол ». Кривой благодарно улыбнулся, мудрой и многоопытной медсестре.

После укола санитары отнесли кривого на его койку и перетянули ремнями, как двух других, таких же бедняг, лежавших на соседних кроватях без признаков жизни.

Тощий на полу начал приходить в себя и опять заныл что-то нечленораздельное.

– Это тебя, козла, фиксировать надо. Вон из-за тебя уже троих сегодня утихомирили. Когда ты угомонишься уже, Кривцов? – глядя на тощего сама с собой заговорила медсестра.

– И зачем тебя доктор от «принудетельных» вытащила?– продолжала она рассуждать, вытирая тампоном его испачканное кровью лицо.

В дверях палаты возникла доктор и укоризненно смотрела на медсестру.

– Вы, что, не понимаете, Анна Семеновна?! Он же там повесился бы, если его от этих уголовников не уберечь– с пылом пионервожатой советской эпохи возмутилась доктор.

– Кто? Этот?– недоумевающе воскликнула Анна Семеновна, указывая пальцем на Кривцова. – Да он нас с вами переживет, Алла Андреевна.-

С ним, кстати, что делать?– Кривцов уже полностью пришел в себя, и даже вроде бы виновато улыбался, посматривая на врача и медсестру.

– Помыть и накормить. А то у него дистрофия скоро начнется – с состраданием отозвалась Алла Андреевна, и понимая некую свою некомпетентность быстро ретировалась из палаты.

Через два часа она сидела в кабинете главврача с насупленными бровями и зардевшимся от праведного гнева лицом.

– Вы, понимаете, Анатолий Михайлович, что это уже ни в какие рамки? Мало того, что Анна Семеновна мои назначения проигнорировала, так она еще и вам пожаловалась на меня!– чуть не подпрыгивая от негодования в кресле, громко возмущалась Алла Андреевна.

– Тише-тише, милочка! Это для вашего же блага. А если бы Романов убил этого Кривцова, вам разве удалось бы спокойно жить после этого? – тихо спросил пожилой доктор с густой серебристой бородой и богатой седовласой шевелюрой.

– Не убил бы, я велела этого Романова зафиксировать – совсем по-детски нахохлилась девушка.

– А, кстати, от кого вы узнали, что Анна Семеновна не выполнила ваши назначения, от Кривцова?– вкрадчиво вглядываясь в глаза Аллы Андреевны, спросил Анатолий Михайлович.

– Нет, мне санитары сообщили – еще сильнее раскрасневшись, отвечала Алла Андреевна.

– Санитары!?– улыбнулся себе в бороду Анатолий Михайлович.– Ну что ж, давно вас надо было ввести в курс дела, вы, у нас человек новый. Касаемо этих двух пациентов, конечно – он на секунду замешкался, как бы, собираясь с мыслями.

– Так вот, относительно Кривцова, там вообще банально все – распад личности на фоне наркомании, у него не 7Б даже. То есть он, в принципе, абсолютно вменяемый, условно, конечно же, – Анатолий Михайлович закашлялся.

– Да вы разве не знаете?! Его же там насилуют эти уголовники после принудительного лечения – снова вне себя от гнева, вспылила Алла Андреевна.

– Тише, милочка, тише – миротворчески выставив открытую ладонь, сказал Анатолий Михайлович. – Все там происходит сугубо добровольно, за сигареты, алкоголь и барбитураты.

–Да, как же вы допускаете такое?– снова негодуя, вскричала красавица-врач.

– Как бы вам, голубушка, это доступнее объяснить, гм– снова закашлялся седовласый доктор.– Понимаете ли, милочка, я здесь себе противоречу, но это упрямый факт – все эти люди здесь не по своей воле. И как в любой замкнутой социальной среде, у них существуют строгие иерархия и законы, которые позволяют им здесь выживать. Вне периодов обострения все пациенты добровольно подчиняются своим негласным правилам и по ним живут.

Мы же не можем постоянно обкалывать их лошадиными дозами транквилизаторов, так не то, что не будет ни одной выписки с ремиссией, а они будут, как мухи гибнуть от дистрофии. Да и изворотливость их просто феноменальна. Мы и так проводим досмотр палат ежедневно, но они умудряются прятать сигареты, выпивку и тому подобное, кто в прямую кишку, кто под линолеум, кто куда, в общем.

Все, конечно, от тяжести заболевания зависит, но в большинстве своем все наши пациенты нас, мягко говоря, недолюбливают. Мы для них, Алла Андреевна, их кара небесная и, вам, следует об этом помнить. Не стоит лишний раз усугублять их и без того страшное и болезненное состояние – Анатолий Михайлович внимательно посмотрел на собеседницу, гадая правильно ли та его понимает.

– Я вас поняла. Вы, кажется, об этом Романове мне что-то хотели сказать,– Алла Андреевна, развернув лицо вполоборота, смотрела на макет мужского тела в разрезе, стоявший в углу.

– Ах, да-да, его случай вовсе не уникален… – старый доктор замолчал, роясь в своей, уже начавшей подводить, памяти.

– Он попал к нам, как мне помнится, три с половиной года назад, этот Алексей Романов, – старик снова задумался. – Его привезла к нам девушка, его невеста. У него в истории, по-моему, маниакально-депрессивный синдром диагностирован, если я не ошибаюсь. С его диагнозом тоже все банально – посттравматический синдром (несколько сильных сотрясений мозга и закрытых ЧМТ), плюс шизоидный тип личности, родовая травма и предрасполагающая наследственность,– Анатолий Михайлович снова замолчал.

– Я знакома с его историей болезни, – скучающе отозвалась красавица в белом халате.

– Дело в том, что проявляется его диагноз не совсем академично, я бы сказал, – после короткой паузы продолжил Анатолий Михайлович. – У него социофобия, как у безнадежного аутиста, а в остальном, вне фазы обострения заболевания, его можно, пожалуй, назвать, абсолютно точно, нормальным. Он не утратил пока еще живости ума и нравственных критериев, не смотря на постоянное медикаментозное воздействие и окружающую его действительность. Он, как бы это точнее выразить, слишком человечен для этих стен, – старик снова замолк внимательно глядя на своего юного коллегу.

– Ничего себе человечный, видели бы вы, как он Кривцова избил, тот бедный даже обгадился. Вот в чем, скажем, этот Кривцов виноват? Ведь кто-то дал ему в первый раз эти наркотики попробовать. Все это уже некоторым цинизмом с вашей стороны отдает,– бесстрашно глядя на своего начальника сказала Алла Андреевна.

– Жаль, милочка, что вы никак не можете понять, что даже у этих больных людей есть границы дозволенного, – по-отечески улыбаясь, Анатолий Михайлович заговорил почти шепотом. – А цинизм, Алла Андреевна, это необходимое качество в профессии любого врача, опять же, но всему есть границы. Со временем, я уверен, вы это поймете.

–Невозможно, голубушка, профессионально выполнять свои обязанности, каждый раз пропуская через себя боль и страдания пациента. Тут нам на выбор или лечить, или сострадать. Понимаете?– заметно оживившись, опять начал свою витиеватую тираду старик.– В случае же с Романовым, все в корне наоборот, тут мое человеколюбие всячески взывает к нему.

– Я, наверное, на старости лет стал подвержен мистицизму, но тут такого насмотришься, во что угодно поверишь, – Анатолий Михайлович снова начал терпеливо подготавливать почву для своего рационального зерна.– Так вот с этим Романовым, тут, какая штука. Я бы сказал, что привела его в нашу юдоль скорби, болезненная страсть, если бы ни некоторые но. Между ним и его любимой женщиной существовала некая связь, наподобие той, что можно наблюдать между матерью и ребенком на первых этапах его развития, когда ребенку от матери и наоборот передается психоэмоциональный настрой, болевой синдром и так далее, даже на расстоянии. Вы решите, видимо, что старик сам выжил из ума, но я не могу объяснить для себя это ничем иным.

А именно, как я уже говорил, он попал к нам из рук своей невесты, милой девушки, тоже с некоторыми странностями, но сейчас не об этом. Уже через неделю пребывания в клинике у Романова наблюдалась стойкая и прогрессирующая ремиссия – он был вменяем, совершенно точно. И вот еще через две недели он неожиданно впал в аффективное состояние, и по прошествии нескольких часов у него начался галлюцинаторный бред. Тогда у него был другой Завотделением, ваш предшественник, так вот, он назначил ему несколько капельниц разных нейролептиков и транквилизаторов, с большим трудом, получив желаемый эффект. В тот же вечер явилась его невеста Алиса, кстати, ее имя он повторяет каждый раз в бреду, признаваясь ей в любви, и именно поэтому больные зовут его «Алиса». Уж не знаю, чего она хотела от этой встречи, но сильно расстроившись из-за состояния Романова, эта Алиса поспешно удалилась и приехала в следующий раз почти через год. И за несколько часов до этой самой встречи, с Романовым вновь приключилось обострение, я тогда лично составлял ему назначения.

В общем и целом, его Алиса приезжала к нему пять раз за все это время и каждый раз история повторялась, сначала у него галлюцинации, затем мы его состояние купируем, а после появляется она.

– А вы не думали, что они всего-навсего посредством мобильных телефонов связывались с друг другом – перебила Алла Андреевна, ехидно улыбаясь, отвернувшись от старого профессора.

– Ну, что же вы, милочка!– старик печально взглянул в окно, находившееся в цоколе и отгороженное от прямого солнечного света, соседствующей в метре кирпичной стеной. – Вы мне совсем в уме отказываете. На четвертый раз, мы разве что ремонт в его палате не затеяли. Говорю вам, что-то необъяснимое между ними было. Не мог он узнать, что она к нему собирается.

– Так почему же она его не забрала? Вы же сами говорите, хорошо шел на поправку, связались бы с ней или с родственниками его, дел-то номер набрать, – проявляя уже некоторое внимание к затянувшейся беседе, поинтересовалась Алла Андреевна.

– Да в том-то вся и закавыка – нет у него, похоже, родственников, и не шла эта Алиса на контакт совсем, то есть категорически. Я даже склонен считать, что из-за нее Романов здесь и оказался. Уж слишком виновато она на него смотрела каждый раз, и очень пыталась это скрыть – старик задумчиво продолжал смотреть в окно.

– Анатолий Михайлович, а почему вы о ней все время в прошедшем времени говорите? С ней что-то случилось?– с нескрываемым женским любопытством спросила девушка.

– Случилось, Аллочка, случилось,– услышав долгожданный интерес, старик неспешно подытожил, повернувшись к девушке.– В Америку его Алиса перебралась на ПМЖ, я ее родителей совсем недавно разыскал, они и сообщили. А у Романова в день ее отъезда случился парез лицевого и глазных нервов, ровно в этот вечер он окривел.

Глава 19.

Алексей очнулся в горячей ванне, с нахмуренными бровями и пульсом под двести ударов в минуту. Отрывки бреда разрозненными и несвязными кадрами стояли перед глазами. Прошло совсем немного времени с того момента, как он впал в свое бредовое состояние. Вода еще бежала из крана, а в воздухе ванной витали клубы пара. Взглянув на свое красное, как у вареного рака, тело, он медленно стал приходить в себя. Критическое состояние миновало, хотя его сердце, едва справилось с запредельными нагрузками. В ушах сильно звенело, а налитые кровью глаза вылезали из орбит, и у Алексея ужасно болела голова.

Он закрыл кран и неуверенно встал на ноги. Стоя по колено в воде, Алексей вспоминал, нужно ли еще продолжать эти водные процедуры, но в сознании только мелькали картинки, рожденные лихорадкой и его нездоровой фантазией. От головной боли его начало мутить, и позабыв, что час тому назад уже рылся в своей аптечке, он снова надеялся отыскать в ней какое-нибудь обезболивающее, а заодно и жаропонижающее.

Оставляя за собой лужицы, стекавшей с него воды, он зашел в комнату и увидел на кушетке разбросанные упаковки из-под «Галапередола» и «Циклодола». Не имея ни малейшего представления об их происхождении, Алексей бестолково крутил прямоугольную коробочку, подобранную с пола. Ему вдруг вспомнилось его кошмарное видение, в котором довелось побывать в шкуре душевнобольного, и он ринулся к зеркалу в ванной.

Вытирая ладонью скрипнувшее запотевшее стекло, Алексей с замиранием сердца посмотрел на собственное отражение. С его глазами было все в порядке –они не косили, но снова подскочивший пульс, словно забивал большой длинный гвоздь в левую часть головы. Он припомнил, что аптечка пуста и, упершись обеими руками в раковину, пытался совладать с разыгравшейся мигренью. Стоя неподвижно боль еще можно было терпеть, но стоило ему шевельнуться, как безжалостный молоток вновь приводился в действие.

И ему опять пришлось прибегнуть к целительным силам «колыбели всего живого» на Земле. Алексей решил, что контрастный душ, уж точно не ухудшит его состояние, и скорее всего, именно он был необходим до того, а никак не кипящие и ледяные ванны. Каждые несколько секунд вращая кран от холодного до горячего положения, он даже не заметил, как боль исчезла, но закрепляя результат, еще долго монотонно двигал рукой, будто засбоивший робот.

Уже лежа на кушетке, Алексей пугливо пробираясь через непролазные дебри накопившихся в своей голове вопросов, старательно пытался обойти новый – откуда лекарства. Он не хотел сейчас гадать на кофейной гуще, но совсем не замечать еще одного неприятного открытия, сколько ни старался, не мог.

– Давно пора было навести порядок. Как свинья грязью зарос, вот и не знаю что откуда появляется. Может тут его гнездо – пытаясь успокоить себя, Алексей попытался отнестись ко всему с юмором.

Вышло неубедительно, а стоило ему представить гнездо, как перед глазами воспоминанием из прошлого возникла заснеженная дорога из Екатеринбурга. На одном из редких участков пути, где пахотное поле не без участия человека, наверное, отвоевало у высоченного соснового леса себе небольшой кусок, на мачте опоры электропередач желто-бурым пятном прилепилось аистовое гнездо. Алексей тут же вспомнил в подробностях все, что привиделось ему в горячечном бреду.

Сдвинув брови, он горько задумался.

– Господи, а ведь это действительно все объясняет. Неужели она, правда, лесбиянка?– муссируя одну и ту же мысль, Алексей до крови искусал свою нижнюю губу.

Но поворошив память, он вспомнил, что антидепрессанты чаще всего снижают либидо, а не наоборот, да и были ли они вообще у Алисы, вот в чем вопрос.

– Да нет же, не так все было. Я точно помню! Я проскочил буран, мы же с ней вместе новости читали! Там же на сутки все застряли, а я проскочил. И приехал я восемь вечера, а не ночью – вступая в противоборство с играми своего разума, Алексей все больше терял контроль над собой.

Он снова и снова просматривал восстановившееся в памяти настоящее развитие тех событий. Не было тогда никакого буксующего грузовика, но гаишники были. И досмотр был.

– Растудыть нихай! «Нохча»!!!– воскликнул Алексей, вспомнив то ли бред, то ли действительно случившееся.

Подскочив с кушетки в невероятном возбуждении, Алексей начал носиться по комнате нагишом, не обращая внимания на прилипающие к ступням окурки и мусор. Отчетливо явилось перед Алексеем видение с его приятелем Алибеком. И вопрос происхождения денег на его карте, кажется, стал проясняться. Но отделить правду от вымысла было невозможно.

– Неужели, кокаин? А где тогда, «Нохча»? – вопросы, нарастая снежным комом, угрожали снести последний оплот разума и воли Алексея.– Мы что с ним украли Алису? А может с ним она?

Догадка почему-то показалась Алексею очень вероятной и он, наконец, остановился и замер посреди комнаты. Предчувствуя, что он не хотел бы знать этой правды, Алексей весь внутренне сжался, и нараставшее психологическое напряжение вылилось в бурную истерику. Алексей хохотал, положив себе на темя ладонь, а выставленным вперед локтем выписывал невероятные пируэты. Вдруг неожиданно начавшаяся истерика, сама собой прекратилась, а он так и стоял с выставленным локтем и ладонью прижатой к голове.

Роившиеся воспоминания, гудящим и рассерженным ульем, все еще оставались за пределами его сознания, но он их чувствовал и внутренне трепетал перед ними. Откуда-то послышался сигнальный гудок тепловоза, похожий на свист чайника и Алексей вышел из своего пограничного состояния. Прислушавшись, он определил, что свист доносится из-за стенки и, скорее всего, это действительно свистит чайник на соседской кухне. Отпустив себе хлесткую пощечину, он смог собраться и, одевшись, пошел кипятить уже свой.

Так и не притронувшись к остывшему чаю в стеклянной кружке, Алексей, осоловелым взглядом пьяных глаз, смотрел в черное пространство за окном, а отсвечивающее отражение кухни в стекле причудливо дорисовывало неясные темные очертания чужого города. На грязном столе стояла открытая бутылка водки, но ни стакана, ни закуски не было и в помине. Он тихо запел свой казачий плач:

« Думу горькую-у

Думаю я думаю-у.

Вороги – завистники-и

Кружат, что стервятники-и.

Полный злата мой сундук,

Да не нужен, стал мне вдруг.

Табуну лихих коней

Я ничуть не рад теперь.

Не вернусь я в отчий дом,

Там от хат угли кругом.

Хоть проеду «тыщу» верст

Все равно один, как перст.

Распрягу я всех коней,

Им верну простор степей.

Брошу я на землю злато-

Для кого мне быть богатым?

Думу горькую-у

Думаю я думаю-у».

Закончив петь, Алексей облизал распухшую нижнюю губу и поморщившись приложился, поставив после бутылку обратно на стол. На душе у него было также чернО, как и за окном. Каким-то невообразимым волевым сверхусилием Алексей смог загнать свои бредовые галлюцинации в те закоулки рассудка, откуда они явились, но от былой радости и уверенности, благодаря свалившимся на голову деньгам, не осталось и намека. Все же ключ к ответу на один из вопросов он подобрал. Алексей намеревался позвонить завтра утром своему одногруппнику по Медакадемии, тот теперь практикующий врач, и он уж точно сможет объяснить хотя бы действие этих препаратов, которые в огромном количестве находились когда-то в аптечке Алексея. Но и сам он кое-что помнил из курса фармакологии и психиатрии, и эти осколочные знания не давали ему сейчас покоя.

У него сложилась очень убедительная версия, что кто-то очень сильно хотел, чтобы Алексей смог забыть несколько месяцев своей жизни, но каким образом этот кто-то не оставил даже следа воспоминания о себе, оставалось не понятным, и совсем лишало здравого смысла такой ход рассуждений. Но Алексей чувствовал, что причина в этом, его хотели заставить что-то забыть и добились-таки своего.

Твердо Алексей помнил себя ровно до того момента, как напился после своей несостоявшейся помолвки с Алисой. Потом череда каких-то черных и схожих между собой, как две капли воды, дней. Он даже не мог сказать с уверенностью, покинул ли тогда Челябинск или остался, топил ли дальше свое горе в вине или нет. Одним из последних воспоминаний было то, в котором Алексей у входной двери Алисы, прямо на стене карандашом написал ей прощальное стихотворное послание. Он напряг свою зрительную память и смог увидеть ее лестничную площадку, железную, облагороженную лакированной сосновой вагонкой, дверь, наполовину окрашенные темно-синей краской и наполовину зашпаклеванные белым стены. Закрыв глаза, он сначала все же вспомнил, а потом увидел эти строчки:

« Моя к тебе вела дорога,

С нее мне было не свернуть,

Но холод твоего порога

Меня толкнул в обратный путь.

Ах, как же просто была ты не моя,

Но иногда тебе казалось,

Что боль и нежность утая,

Ты с трепетом души моей касалась.

Я жил тобой и верил в чудо,

Что страх, ты свой преодолев,

Ко мне из нравственного блуда

Придешь, весь прошлый прокляв блеф.

Но снова ветры, снег и пепел,

И луны полные тоски,

Когда никто уже не светел

И сталь предчувствуют виски».

Печально улыбнувшись своим наивным стихам, Алексей, однако, смог утвердиться в мысли, что хоть это он все-таки помнит, и от этой точки можно будет вести отчет. Снова сделав пару добрых глотков, он почувствовал, как навалившееся изнеможение, словно обернуло его тяжелой истомой, не уносившей прочь переживания и тревоги. Едва опустив голову на локти, он уснул прямо за столом.

Глава 20.

Грунтовая дорога с глубокими колеями и рытвинами, темнеющая черноземом среди высокого бурьяна, вела к невысокой и длинной хате накрытой камышом. Свежая побелка стен даже в этот предрассветный час была на удивление яркой,– постройка выглядела празднично, напоминая красивый сувенирный пряник. Хата стояла на отшибе в пологой низине, приникнув к склону, на краю узкого, но глубокого оврага. Серая дымка – отголосок прошедший ночи, окутала облачный горизонт и, слившись с туманом, тянулась бесконечной хлябью, изредка в своих разрывах, оголяя выгоревшую за лето степь. Откуда-то свысока и вдалеке, прокукарел один из первых вестников нового дня и ему тут же ответил с подворья хаты другой. Обильная роса легла белесой пеленой, скрывая настоящие краски затерянного в степной глуши уголка.

Из сенцев вышла хрупкая невысокая старушка с седыми, как лунь, волосами до пояса в темно-серой домотканой рубахе по щиколотки. Ступая босыми ногами по росе, она подошла к большому деревянному чану, стоявшему под высокой акацией у самого забора. Заглянув в чан, наполненный водой, старушка стала водить руками по поверхности, подбирая опавшую листву и насекомых. Подняв лежащие около бадьи ведра, она зачерпнула воды в оба и без видимых усилий понесла их в дом. Трижды возвращаясь к бадье, старушка, не согнув спины и не расплескав ни капли, носила воду в хату.

У деревянного низенького крыльца, тоже крытого камышом, появился огромный рыжий кот с забавной и хитрой мордой. Несколько раз, громко мяукнув, тот стал тереться об подпиравшие навес бревна. Не дождавшись появления хозяйки, кот прошмыгнул в незакрытую дверь и уселся перед порогом в темных сенцах. За серой дощатой дверью сквозь щели можно было рассмотреть свет керосиновой лампы и часть ее самой. На небольшом куске стола, накрытого полосатой красно-белой скатертью, была видна икона казанской Божьей Матери с младенцем Христом на руках. Перед столом на отполированной временем деревянной скамье стояло большое овальное корыто, высокие края которого скрывали его содержимое.

Старушку, жившую в этой хате, звали Хавронья Никитична Лебедянская. Хавронья Никитична была женщиной одинокой и глубоко верующей, и не смотря на почтенный возраст абсолютно и намеренно целомудренной. Она все свою сознательную жизнь, за исключением времени Великой Отечественной Войны, провела в служении простой монахиней при тбилисском женском монастыре. Но смерть ее отца, а затем и матери, еще десять лет назад в далеком 1973 году заставила вернуться на свою малую родину в пригород Ставрополя. Сейчас ей шел уже 77-ой год, и о возвращении в монастырь она уже и не помышляла, и к тому же здесь в ней нуждались в этом маленьком и забытом богом селе. Не смотря на официальную линию партии простой советский народ, продолжал отпевать своих покойников, крестить своих детей и венчать свои браки; ее участие в проведении крещения и отпевания было незаменимо и неизменно.

Впустив кота, Хавронья Никитична налила ему из глиняной крынки вчерашнего молока в железную миску у двери, после накрыла крынку марлей и поставила ее за угол большой русской печи. Подойдя к умывальнику возле окна, занавешенного желтой тюлем, она еще раз за утро умылась перед утлой оловянной лоханью. Скудное убранство комнаты сильно отличалось от нарядного и ухоженного фасада. Его составляли плохо оштукатуренные серые стены, правда с высокими и большими окнами, деревянный крашенный скрипучий пол и обшитый фанерой потолок; из мебели были два стула, скамья и стол, и низкий топчан с двумя стегаными одеялами. Остальные четыре комнаты некогда шумного и людного дома пустовали, заколоченные досками.

Хавронья Никитична, одевшись, подошла к иконе на столе и, перекрестившись три раза, встала на колени, начиная долгую утреннюю молитву, лишь изредка шепча ее отрывки вслух. На ней была одета простая коричневая сатиновая юбка до пят, штапельная черная рубаха без пуговиц, а поверх, простая без выточек, темно-серая ситцевая кофта с пуговицами точно в тон. Лишь на голове ее был повязан батистовый платок с неброским цветным узором, ноги были обуты в светло-коричневые чувяки – кожаные низкие тапки с задником и тонкой подошвой.

Уже несколько раз, она, за время молитвы, наклоняясь, касалась своим лбом пола. Заканчивая «заутреннюю», Хавронья Никитична трижды поклонилась таким же образом, перекрестившись, она встала. Подойдя вплотную к стоящему посреди комнаты корыту, она снова осенила себя тремя перстами и глядя на прозрачную отстоявшуюся воду начала обряд ее освящения.

В руках Хавроньи Никитичны появился большой православный серебряный крест, украшенный крупными красными александритами по одному на каждую сторону. На столе была открыта старая, с истрепанным корешком, сдвинутым от центра, книга Священного писания.

– Боже великоименитый, творяй чудеса, имже несть числа,– окрестив воду знамением, Хавронья Никитична услышала как рыжий разбойник громко и страшно зашипел. Изогнувшись дугой и вздыбив шерсть, став похожим на большой огненный шар, кот с ужасными подвываниями выскочил из хаты.

– Господи прости! – яростно прикладывая пальцы, собранными в горсть, поочередно сначала ко лбу, затем к пупу, к правому и левому плечу, Хавронья Никитична прочла про себя «Отче наш» и лишь после этого громко продолжила.

– Прииди к молящимся рабам Твоим, Владыко!– снова осеняя крестом корыто, она вздрогнула, услышав как на улице надрывно закричал петух.

– Поели Дух Твой Святой и Освяти воду сию, и даждь ей благодать избавления и благославления Иорданова! Сотвори ю источник нетления, освящения дар, грехам разрешение, недугов исцеление, бесам погибель, противным силам неприступну, Ангельския крепости исполнену! – в третий раз, окрестив посудину, Хавронья Никитична услышала, как задребезжали стекла в оконных рамах и раздался громовой раскат прямо над крышей.

Святый Боже! Святый Крепкий! Помилуй нас!– запричитала испуганная старушка, но набираясь смелости глядя на икону продолжала. – Яко да вси почерпающий ю и приемлющий от нея имеют на очищение души и тела, в изменение страстем, во оставление грехов, в отгнание всякого зла! – дом снова сотрясли, словно пушечными выстрелами, звуки разбушевавшейся грозы.

– Да отымется всяка нечистота, да избавит от всякого вреда, неже да выдворяется дух губительный, да отбежит всякое мечтание и навет крыющагося врага. Яко да благославися и прославися имя Твое, Отца и Сына и Святого духа ныне и присна и во веки веков. Аминь! – последние слова Хавронья Никитична прокричала, пытаясь услышать собственный голос сквозь оглушительный рев стихии. Последний раз, перекрестив воду, она положила крест на дно посудины и вышла во двор.

Бледный рассвет утонул в черно-синих низких облаках, и загостившиеся сумерки снова набросили на степь свой серый саван. Всполохи грозы, обходя стороной поселок, были видны уже далеко за холмами, к которым если идти пешком будет с полдня пути. Не проронив ни капли грозовой фронт все продолжал недовольно рокотать, сотрясая воздух гулкими взрывами. Хавронья Никитична озабоченно вглядывалась в этот небесный катарсис, но с водой, кажется, темная облачная рать расставаться не спешила.

Знак, конечно, ей был недобрый, но поддаться суеверию значило усомниться во всепобеждающей вере в Господа своего всемогущего. Потому склонив голову и прочитав заступническую молитву, она скрестила руки на груди и стала ждать.

Хавронья Никитична повернулась лицом к дороге и, напрягая зрение, высматривала, не едет ли кто, но вокруг не было ни души. Вытирая кончиком завязанного под подбородком платка, слезящиеся большие карие глаза с воспаленными веками, она, снова разволновавшись, неосознанно осеняла правой ладонью дорогу, водя ей как бы по кругу.

Ей вспомнилась война, и ее скуластое морщинистое лицо с крючковатым носом на миг омрачилось. В ту страшную пору во фронтовом госпитале под Сталинградом Хавронья Никитична познакомилась с Раисой Васильевной, и именно ее сейчас ждала бывшая монахиня. Во время войны обе они были медсестрами, и как оказалось, их родители были родом из одного села. Очень сблизившись с тех пор, Хавронью Никитичну та почти каждую неделю навещала, помогая по хозяйству и скрашивая одиночество, несильно, впрочем, тяготившее старую послушницу.

Но сейчас у Раисы Васильевны случилась беда. Меньше двух месяцев назад у нее родился внук с врожденным недугом, врачи, кажется, поставили «порок» сердца. С того момента они виделись однажды и очень мельком. Раиса Васильевна вкратце рассказала о постигшем их семью несчастье, и взяв трехлитровую банку «свеченой» воды, второпях уехала в город к недавно родившей дочери. Из короткого разговора Хавронья Никитична уяснила, что Раиса Васильевна очень желала окрестить внука, но категорически против этого была ее дочь Маруся.

У Хавроньи Никитичны была еще твердая память и абсолютно трезвый рассудок, но, сколько ни старалась, она не могла вспомнить, кем же работает Маруся.

«Может быть, в Крайкоме или Райкоме?»– морща свой высокий лоб, старушка сложила сомкнутые ладони на животе и быстро вращала большими пальцами вокруг друг друга.

Причина отказа от крещения младенца была в том, что Марусю выгонят с волчьим билетом в случае чего. Хавронья Никитична не сомневалась в этом, но должность Маруси вспомнить не могла. И с невесть откуда взявшимся упрямством, она перебирала в памяти все известное о родне Раисы Васильевны, но бес толку, лишь дальше по времени забираясь в анналы далеко не чужой ей семьи. Громовой грохот снова заставил Хавронью Никитичну вздрогнуть и вернуться из глубин далеких воспоминаний.

– Пресвятые угодники!– воскликнула она, увидев надвигающуюся градовую тучу.

Еще несколько секунд можно было рассмотреть лиловые и желто-зеленые оттенки огромного темного облака, а затем сплошная стена из града и дождя скрыла от взгляда все, словно заштриховывая пространство грифелем простого карандаша. Первые порывы ледяного ветра, обгоняя стихию, принесли ее устрашающие шипящие и завывающие звуки, закручивав в невысоких вихрях сухую листву и траву. Затем хлынул ливень с обильным и крупным, размером с вишню, градом.

Затрещали буковые щепки в печи, и по хате вместе со струйками дыма поплыл запах горящего дерева. Хавронья Никитична, набрав жестяным совком с длинной ручкой угля из кучи сложенной в сенцах, насыпала его в топку. Град давно кончился, но по-осеннему холодный дождь продолжал мелко моросить из непроглядного облачного неба. Запотевшие оконные стекла, скрывая унылый пейзаж, слезились изнутри избыточной влагой. Но вот от печки повеяло теплом и топленым жиром, и, подкинув еще угля, старушка закрыла дверцу, сев рядом на старый и шаткий стул со скрипящей спинкой.

Она уже успела собрать освященную воду в банки, убрала корыто, сходила в хлев и курятник, чтобы покормить скотину, и подоила корову Чернушку. Не зная чем теперь себя занять, Хавронья Никитична открыла ветхозаветное писание, которое знала наизусть, и рассеяно читала, будто в полудреме.

Рев мотора неподалеку от ее двора заставил Хавронью Никитичну встрепенуться, она действительно задремала, и с радостным волнением она поспешила за порог.

Черная 29-ая «волга» увязла в грязи, сев «на брюхо», и водитель пытался, раскачивая машину задним ходом и первой передачей, выехать из колеи. Еще больше зарываясь в грунт, он оставил тщетные попытки и выключил зажигание. Открылась задняя дверь и из автомобиля вышла пожилая женщина, держа на руках какой-то большой сверток в ярко-красном одеяле.

Хавронья Никитична узнала подругу и поспешила ей навстречу. Между машиной и ее двором не было и двухсот метров, половину из которых Раиса Васильевна уже преодолела. Одетая в черный пиджак с пузырившимися плечами поверх белой блузки и серую юбку сильно ниже колена, она запачкалась в непролазной грязи почти по эту самую юбку так, что обувь на ней разглядеть было невозможно. На голове ее тоже был повязан белый шелковый платок, но элегантнее, чем у подруги, вокруг длинной и тонкой шеи. Ее, не утратившее еще былой красоты, лицо, бросалось издалека пронзительным взглядом огромных голубых глаз. В них отражалась несгибаемая воля и врожденный ум.

– Никитична, стой! Выгвоздаешься вся, грязища вон какая. Я сейчас, ужо!– прокричала хозяйке гостья, и та остановилась у своего забора.

Чем ближе, тем явственнее и громче из свертка Раисы Васильевны был различим детский плач.

– Неужели согласилась Марусенька? Ну, вот и дождик, знать богоугодное дело,– тихо произнесла старушка, опираясь рукой на заборный столб.

– Согласилась?– не выдержала, закричав, Хавронья Никитична.

– Тише, Никитична!– с улыбающимся лицом, радостно сказала гостья, уже подходя ко двору.

В комнате хаты вновь появилось наполненное водой корыто на своем прежнем месте, но теперь еще в красном углу горела прозрачная лампада с розовым маслом, и пахло ладаном. На столе на красном одеяле извивался и без устали кричал спелёнатый младенец полугодовалый на вид, а рядом с ним лежало несколько церковных свечей и маленький медный крестик на тонкой капроновой нитке.

Пока Раиса Васильевна распеленала внука, Хавронья Никитична принесла неизвестно откуда белый монашеский фартук и белые нарукавники, и детскую светлую распашонку. Она перекрестилась и, облачаясь в приготовленную одежду, вся просияла. Молчаливая торжественность нарушалась диким криком будущего маленького православного, но, наконец, Раиса Васильевна сняла с него пеленку и он ненадолго затих. Действительно не по возрасту развитый младенец, перевернувшись на живот, казалось, с большим интересом наблюдал за происходящим.

Обойдя импровизированную купель, Хавронья Никитична окурила ее ладаном из небольшой синей лампадки и вручила Раисе Васильевне, заранее подожженную свечу. У той на руках уже был нагой младенец, который испугавшись, а может, обжегшись растопленным воском, снова неистово закричал. Не обращая на крик никакого внимания, Хавронья Никитична, встав между корытом и крещаемым, тонким и срывающимся голосом начала Таинство:

– Благославенно Царство Отца и Сына, и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков.

– Аминь,– подхватила на распев Раиса Васильевна под аккомпанемент горластого внука.

Далее Хавронья Никитична стала читать мирную ектимию, где вместо хора вступала Раиса Васильевна. Прося в своей молитве для крещаемого вечных благ и нетленного Царствия Божьего, причастия его к смерти и воскрешению Христа, неопороченного обручения с Духом Святым до времен Страшного суда, Хавронья Никитична со светлой улыбкой изредка поглядывала на шумное дитя.

Затем последовала молитва, в которой она приобщала и себя, и крестившегося младенца, и всех православных к великому Таинству. Зайдясь в искреннем духовном экстазе, Хавронья Никитична не заметила, как между распахнутых настежь дверей, появился еще один невольный свидетель священного обряда. Большой черный козел, забредший откуда-то с вольного пастбища, стоял в сенцах и обнюхивал дверной косяк. Раиса Васильевна, стоявшая к двери боком, видеть его не могла, и он никем незамеченный еще долго оставался на пороге.

Заканчивая торжественную евхаристию, обе женщины переводя дыхание после длинного и многословного служения переглянулись. Младенец больше не кричал, а лишь изо всех сил вытягивался руками и ногами в сторону двери. Погрузив ладонь в «купель», Хавронья Никитична на мгновенье застыла, но размашисто и быстро перекрестив корыто, пригоршней зачерпнула из него воды и плеснула на порог со словами:

– Да сокрушатся под знамением образа Креста Твоего все вражеския силы!

Перепуганный ее резким и неожиданным движением козел, зацепившись копытом об порог, кубарем вылетел прочь из хаты и с жалобным блеянием, встав на лапы, пустился наутек.

Раиса Васильевна застыла и была ни жива, ни мертва. На ее благообразном лице была гримаса удивления, граничащая с ужасом. И она лишь крепче прижала к себе внука, не заставившего себя долго ждать, чтобы вновь проявить свой буйный норов. Хавронья Никитична еще дважды повторила слова о знамение креста. Раиса Васильевна, воодушевляясь непреклонно радостным, несмотря на такое пугающее предзнаменование, ликом подруги, передала ей младенца.

– Крещается раб Божий Алексей. Во имя Отца, Аминь. И Сына, Аминь. И Святого Духа, Аминь!– на каждом слове «Аминь», Хавронья Никитична, закрывая младенцу ладонью рот и нос, полностью погружала его в воду.

Раиса Васильевна, взяв в руки распашонку, принесенную подругой, готовилась одеть ее на ребенка. Она взволнованно трепала еерукавчик и, проявляя нетерпение, переминалась с ноги на ногу.

– Облачается раб Божий Алексей в ризу праведности во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь!– с этими словами Хавроньи Никитичны маленького Алексея облачили обе старушки, помогая друг другу. На младенца они сразу после одели крест.

– Подая мне светлую ризу, Ты, одевающийся светом, как ризою многомилостивый Христе Боже наш!– пропела запоздало еще не совсем оправившаяся Раиса Васильевна, держа на руках неумолкающего внука, закончив тем самым святое и праздничное Таинство.

Обе женщины радостные и возбужденные, мешая одна другой, пытались запеленать новокрещенного Алексея, который яростно сопротивлялся, не переставая оглашать хату своим криком. Справившись с этой, простой на первый взгляд, задачей, старушки без сил плюхнулись на топчан.

– Васильевна, не хворь то была,– многозначительно посмотрев на дверь, Хавронья Никитична, опять улыбнувшись, вся сияла праведным покоем и блаженством.– Я, конечно, не врач, но детки с «пороком» сердца так не орут. Он же без умолку второй час белугой ревет.

– Я давно поняла, что ошиблись врачи. Марусе только не говорила. А Алешенька сутками кричать может, хоть бы раз губы посинели,– продолжая кивать головой после фразы Хавроньи Никитичны, сказала Раиса Васильевна.

И в ее глазах тоже можно было прочесть несказанное удовлетворение и тихую светлую радость. Расцеловав плачущего Алешеньку, она крепко прижала его к своей груди, взрастившей семерых детей, переживших войну и голод. Украдкой сняв с руки золотой перстень с большим изумрудом (подарок Маруси), она незаметно положила его на стол за иконой.

Глава 21.

За южными воротами большого красивого храма, в пристроенной крещальне было многолюдно. Не смотря на то, что пристройка отапливалась, собравшиеся стояли поеживаясь. Кто-то был одет в банные халаты, кто-то поверх халатов и нательных рубах накинул верхнюю одежду. Всего несколько человек, видимо, были сопровождавшими или крестными родителями; детей среди принимающих православную веру не было.

Баптистерий пестрил новомодной отделкой. Яркими натяжными потолками и квадратными колоннами, отделанными нержавейкой храмовое сооружение больше походило на простой круглый зал с бассейном, нежели на крещальню. Хотя стены и низкие арочные своды этого большого помещения были украшены фресками и иконами. Среди собравшихся в нем витало беспокойное ожидание, и лишь на некоторых лицах была улыбка. Переговаривавшись между собой все громче и громче, потихоньку обвыкнувшиеся в незнакомой обстановке адепты начинали терять терпение.

В нескольких метрах от купели, небольшого выложенного голубой плиткой резервуара с поручнями и ступенями, между отчимом и матерью стояла Алиса, одетая в бледно-розовый махровый халат. Непринужденно улыбаясь, она с интересом рассматривала фрески и отпускала короткие замечания по поводу присутствующих.

– Странно, такое ощущение, как будто в очереди за колбасой стоим,– спрятав ладони подмышками, Алиса глядела на болезненного вида мужчину, который огрызался с пришедшей поддержать его супругой.– Я, наверное, утрирую, но что-то есть во всем этом потребительское.

– Алиса! Ну, зачем ты так!? Просто повальная безграмотность и утерянная связь поколений,– поспешил вмешаться отчим, склонивший Алису к этому духовному выбору.

– Володя-ааа! Она права! Посмотри ни капли искренности, ни какого благоговения перед Таинством!– бросилась мать на защиту дочери, словно ту обвиняли во всех смертных грехах.

– Нет! Все верно! Для большинства это все-таки осознанный выбор, но им не хватает веры что ли. Да и мне самой, по-моему,– сказала Алиса, рассматривая сцену крещения Христа Иоанном в водах Иордана.

Между ними воцарилось молчание, наполнившееся смутным раздражением и пробежавшей тенью непонимания. Остальные, как ни в чем не бывало, разговаривали уже в голос, и все явственнее выказывали свое недовольство по поводу затянувшегося ожидания начала обряда.

Наконец, в сопровождении певчих, державших в руках нательные рубахи, и дьякона, несшего свечи, вошел батюшка с дымящимся кадилом и сосудом с миррой. Моментально в крещальне все смолкло, и десятки глаз воззрились на батюшку. Алиса поистине с детской непосредственностью разглядывала Епископа и его прислужников.

Символ духовного покоя и отрешенности от мирской суеты – ряса и подрясник священника, были сшиты из серебристо-белого сукна. Ниспадавшая в пол ряса, скрывала ноги Батюшки, а длинные ее рукава закрывали ладони, одета она была поверх наглухо застегнутого подрясника. Украшенные нашитыми парчой узорами крестов и замысловатых повторяющихся орнаментов, оба одеяния Священнослужителя обвивала широкая, тоже суконная, епитрахиль. Эта длинная лента, свисавшая с шеи обоими концами, своей золотой бахромой тоже стелилась по полу. На ней было вышито семь крестов, как символ семи Таинств, но видно было только шесть,– седьмой был сзади на шее священника. Под ногами Епископа уже лежал бордовый с золотым орлец – коврик в виде ромба с вышитым на нем орлом. На длиной золотой цепи, почти на пупе Батюшки висела круглая, размером с ладонь, панагия из белого золота. На ней было изображение Иисуса с Божьей Матерью, инкрустированное бриллиантами. Но больше всего в одеянии священника притягивала и радовала глаз бело-красная митра, одетая на его голову почти на брови. Густо усыпанная жемчугом и рубинами, митра поражала тонкой работой и изяществом. Нанесенные эмалью миниатюрные изображения святых, Богоматери и Христа были выполнены с потрясающей художественной точностью, и вложенной в них возвышенной духовностью. Ажурный золотой крест, покрытый небольшими сапфирами, венчал ее макушку и блистал фиолетово-голубым сиянием.

Ланская стояла в метре от Батюшки и могла рассмотреть все до тонкостей. Ее профессиональный взгляд быстро различил «новодел» панагии от средневековой руки мастера, выполнившего замечательную митру. Алиса перевела взгляд с Епископа и аналоя на суетившихся вокруг священника Диакона и служек. Она с тем же интересом изучала их внешний вид.

Эти церковнослужители были тоже облачены в честь Таинства крещения в белые одежды – стихари с длинными широким рукавами. Стихари были абсолютно одинаковы, и Дьяка отличало от служек лишь нахлобученная на глаза белая шерстяная скуфья, а певчие стояли простоволосые. Поверх стихарей на всех были орари – длинные ленты, одетые на левое плечо, а на рукавах стихарей были зауженные нарукавники – поручи. Узоры и кресты, украшавшие стихари, были заметно проще и гораздо в меньшем количестве, чем на рясе священника.

Запах амбры и ладана, и тонкий трудноразличимый чего-то животного – может мускуса или жира, торжественные приготовления и сакральная таинственность момента подталкивали Алису проникнуться чудесным смыслом Таинства. Она пришла, подготовившись к обряду, досконально его изучив.

Церковнослужители зажгли свечи на аналое возле купели и стали одевать поручи на Епископа. Глядя на дрожащее пламя свечей Ланская представила средневековую Русь: набожных далеких предков, собравшихся в этом храме, их священный и благоговейный трепет перед каким-нибудь Первопрестольным празднеством. И наконец, всей душой она ощутила свою принадлежность к этому Великому телу Православной церкви, к этой вере, за которую ее пращуры пролили реки своей крови. Смутный восторг и верность своего выбора неуклонно подводили Алису к душевному раскаянью и освобождению ее гнетущегося духа от злодеяний чужих и собственных, к душевному осознанию, что Бог – есть любовь.

– Благославенно Царство Отца, Сына и Святого Духа, ныне, и присно, и во веки веков,– громогласно запел дородный Батюшка.

– Аминь,– затянул хор певчих.

– Миром Господу помолимся,– гнусавым голосом подхватил Дьяк.

Начало Таинства для Алисы стало столь неожиданным, что та вздрогнула от этих громких песнопений и лишь смущенно оглядывалась вокруг.

Со всеми адептами произошло что-то странное, еще минуту назад все с негодованием озирались по сторонам и исходились желчью и злостью, а теперь в глазах каждого из них был покорный фальшивый испуг и такое же фальшивое благоговение. Стараясь вернуть то благостное ощущение умиротворенности и веры, Алиса перестала рассматривать крещаемых и сосредоточилась на словах Евхаристии.

– О том, чтобы ниспослано была благодать избавления, благославления Иордана, Господу помолимся.

О том, чтобы пришло на эту воду очистительное действие пресущественной Троицы, Господу помолимся,– через нос все гнусавил Диакон, поправляя свою скуфью на аналое возле открытого священного писания.

Быть может, в его заученном речитативе, и не было столь явного намека на рутину, но и подобающего праздничному Таинству радостного рвения или хотя бы искренней осмысленности Алиса не почувствовала. Ланская с надеждой взглянула на Батюшку. Оттопырив верхнюю губу, уже без митры на голове, священник, помахивая кадилом, обходил по кругу купель, глядя куда-то перед собой. Важно надувая щеки, он иногда искоса поглядывал на свою будущую паству. Алиса обреченно посмотрела на родителей и разглядела в их глазах все ту же фальшивую пелену, они были заняты лишь своевременным осенением себя крестным знамением, как впрочем, и большая часть присутствующих в баптистерии.

Безвольно опустив руки, Ланская широко распахнула глаза и умоляюще смотрела вверх на Богородицу с Христом на руках. Внутри Алисы вместе с предчувствием какого-то гадкого недоразумения поселился страх, беспричинный и абсолютно аморфный.

И вдруг этот младенец с печальными и умными глазами, глядевший на Ланскую с фрески, покинул свой хлев, окруженный волхвами, направившись к ней навстречу, проделывая свой страшный и предрешенный земной путь. И вот он уже красивый юноша, длинноволосый и стройный, входит в коричневые илистые воды пустынной реки. Вот является он народу и творит свои чудеса. И наконец, изуродованный и истерзанный восходит на Голгофу, волоча свой ужасный крест. Он смотрит все тем же взглядом младенца с фрески, но уже прибитый к кресту, и все это сделано ради нее, ради Алисы. Его жертва безмерна, но чего же тот хочет взамен? Его взгляд больше не печален – он пронзает и видит насквозь, его взгляд умоляет верить…

Верить не обращая внимания на весь этот фарс, придуманный и разыгранный людьми, верить несмотря на духовную нищету и скверну, несмотря на глупость, фарисейство и алчность, царящие вокруг. Он просит верить в его любовь, в любовь заполняющую каждую частицу этой Вселенной…

– О том, чтобы вода послужила ему купелью возрождения, и прощения грехов и одеждой нетления, Господу помолимся.

О том, чтобы Господь Бог услышал голос нашей молитвы, Господу помолимся,– начиная вскрикивать в конце каждого стиха, Дьяк вывел Алису из ее странного видения.

Опустошенным и бессмысленным взглядом Алиса уставилась на купель, откуда-то зная, что именно сейчас произойдет то, что навсегда укоренит в ее душе страх и сомнение.

По толпе прокатился недовольный ропот, а затем раздался сдавленный смешок. Епископ, подняв левую бровь, неодобрительно повел поверх голов, а Дьяк, подкатывая глаза к потолку, продолжал, как ни в чем не бывало, читать молитву.

– Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже твоею благодатию. Пресвятую, пречистую, преблагославенную, славную Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию, со всеми святыми помянув, сами себе и друг друга и весь живот нашу Христу Богу предадим,– монотонно оборвав концовку, Диакон перевел глаза с потолка на Батюшку.

– Тебе Господи,– тоненько запел хор.

Вдруг по цепочке от выхода из баптистерия к купели донеслось, что кому-то плохо и собравшиеся в конце полукруглого зала недовольно загудели, а кто-то уже в голос смеялся. Батюшка ринулся к источнику всеобщей сумятицы, и протиснувшись своими тучными телесами сквозь крещаемых, оказался возле седого немощного старика.

Его кривые и иссохшие старческие ноги были облачены в широченные и длинные до колен трусы, в которые была заправлена, тоже не по размеру большая, нательная рубаха. Выпирая из трусов огромным пузырем, рубаха просвечивалась сквозь трусы, темнея вместе с ними влажной линией от паха до колен,– старик обмочился. С ним не было сопровождающих, и он беспомощно озирался, потряхивая почти лысой головой с редкими пучками седых волос на затылке.

В глазах старика было искреннее раскаяние и мольба. В силу возраста, наверное, он не понимал что происходит, и чем привлек всеобщее внимание. Сообразив все же что с ним что-то не так, он стал, заискивающе улыбаясь, заглядывать каждому в глаза, и с наивностью ребенка пытался угадать, чем развеселил до того почтенную публику.

Ланская, поддавшись всеобщему любопытству, сделала несколько шагов вперед в сторону выхода. Разглядев и старика, и ухмыляющихся рядом с ним адептов, она зажмурившись отвернулась, сообразив для себя в чем причина всего конфуза.

Батюшка вернулся к аналою и подозвал к себе дьяка и одного из певчих. Шепотом задав Дьяку несколько вопросов, Епископ после отдал короткое поручение служке, и тот очень торопливо зашагал к выходу. Из короткого разговора Алиса смогла расслышать только, что больше нательных рубах нет и мыть беднягу – старика негде. Через минуту в баптистерий вошли два дюжих охранника и, подхватив под руки, вынесли безропотного старика вон.

Священник подошел к купели, держа в руках огромное золотое распятие.

– Велик ты, Господи, и дивны дела твои, и никакое слово недостаточно для воспевания чудес Твоих,– поставленным громким голосом начал Батюшка молитву ко всеобщему одобрению растревоженных инцидентом со стариком крещаемых.

Трижды повторяя начало молитвы, Епископ размашисто крестился, а за ним и все присутствующие в крещальне.

Алиса же замерла, и вся ее поза и угасающий душевный огонь, говорили о замкнутости и отчужденности. Не глядя никому в глаза, Ланская чувствовала, что в зале вновь воцарилась эта фальшивая набожность. Ее сознание лишь краем зацепило мысль о том, что фальшь эта вызвана страхом и неумением полностью открыться и раскаяться. Но ее мучил другой вопрос: вошла бы она в купель после старика, смогла бы она перебороть свою брезгливость и отвращение ради спасения своей души? И несколько секунд сомневаясь угнетаемым состраданием рассудком, она утвердительно и категорично ответила себе – нет!

Вдруг у Батюшки зазвонил где-то в подряснике мобильник. На секунду замешкавшись, он глядя на Дьяка и продолжая песнопение уже вместе с ним, с большим трудом вытащил из одеяния телефон. Отвернувшись как можно от большей части присутствующих, он замолчал и поднес к уху трубку. Через секунду помрачнев, Батюшка беззвучно процедил губами: «Как умер?»

Только Ланская в этом зале смогла прочесть по его мимике этот вопрос и догадаться, что речь идет о старике. Снова подхватив слова молитвы, читаемые Диаконом, Священник невозмутимо продолжил Таинство.

« Господи! Что за трип!?»,– Алису, словно бичом ударила эта мысль о странной несообразности происходящего, и она готова была зарыдать.

Все священнодействие разом превратилось для нее в противоестественный абсурд, нелепый сон, – и Ланская кинулась было прочь. Но поймав умоляющий и растерянный взгляд матери, словно у того умершего старика, Алиса остановилась и нерешительно вернулась к купели…

Новокрещенная Калиса вместе с отчимом и матерью, сидела в уютном ресторане недалеко от того самого красивого храма, в коем ей и было взято новое имя в честь мученицы Калисы Коринфской. Разглядывая всей семьей в смартфоне отчима фотографии, где Ланская погружается в купель, родители наперебой восторгались таким искренне счастливым выражением ее лица и не могли нарадоваться столь удачным кадрам. У всех троих на лицах была сдержанная благостная улыбка, вызванная, наверное, чувством выполненного долга.

Глава 22.

В окрестностях села Киряй Мордовской АССР, по узкой просеке, вырубленной для лесовозов, советский внедорожник ВАЗ 2121« Нива», медленно взбирался на крутую гору. В салоне из кассетной магнитолы громко голосила разбитная девица, расхваливая своего бухгалтера. В машине, кроме водителя, находился только один пассажир, явно не привыкший сидеть на первом сидении. Все время, поправляя свой бежевый деловой костюм, и упираясь в потолок какой-то невообразимой по высоте прической каштановых волос с редкой проседью, рядом с водителем сидела на вид лет сорока, чопорная и осанистая женщина.

Под покровом густого леса было темно и сумрачно, хотя солнце только собиралось покинуть небосвод, и в редких просветах между деревьями можно было видеть его оплавленную красноватую медь закатных лучей. В салоне было душно, но стекла не опускали из-за гнуса и комаров. Легкий конденсат на окнах размывал и без того унылую и однообразную серость, тянувшихся бесконечной вереницей глухих чащоб.

– Миша, долго еще? Четвертый час трясемся,– голосом громким ровно настолько, чтобы перекричать магнитолу, без тени какой-либо эмоции спросила женщина.

– В скорях, Евдокия Дмитриевна. Если не размыло за перешейком дорогу, за час доберемся,– громко и радостно сообщил усатый водитель, одетый в модный свитер с иностранными аббревиатурами и в бейсболке перевернутой козырьком назад с эмблемой клуба NBA, о котором он и слыхом не слыхивал.

Водитель, хорошо знавший немногословность своей спутницы, хотел было что-то добавить, но взглянув на нее в зеркало заднего вида передумал. Евдокия Дмитриевна, повернувшись к боковому стеклу, с раздражением поправляла прическу. На ее коленях лежал увесистый портфель с длинной лямкой, свисавшей до пола. На очередном ухабе машину сильно тряхнуло, и лямка вновь больно ударила Евдокию Дмитриевну по голени маленьким железным замочком. Женщина с неистовым упрямством каждый раз терпела эти болезненные удары, вовсе и не думая поправлять, так раздражавшую ее петлю, предназначенную для удобства.

Конечно же, не лямка столь сильно нервировала эту очень миловидную и волевую женщину, причина была, ой, как серьезнее. Позавчера Евдокия Дмитриевна узнала, что у Станислава, ее бывшего гражданского супруга, недавно родилась дочь, и это обстоятельство просто разъярило ее непоколебимую и во всех смыслах железную натуру. Эта новость означала лишь одно – Стас, оставивший ее три года назад, был, совершенно прав, утверждая, что она, Евдокия Дмитриевна, совершенно точно бесплодна.

А ведь, сволочи, все-таки врачи! Она же три раза проходила обследование в областном диагностическом центре, все делалось при помощи новейшего оборудования, купленного в ФРГ. Ведь ее каждый раз заверяли, что с ее репродуктивной способностью все в порядке. Может, конечно, врачи это делали, зная, что в противном случае она обрушит на них весь свой гнев, ежегодную диспансеризацию-то Евдокия Дмитриевна никогда не пропускала. А именно в диспансере давным-давно должны были выявить какие-то отклонения. С этого момента Зам Здравоохранения Мордовской АССР, назначивший ей эти обследования, для Евдокии Дмитриевны становился заклятым врагом. Такого рода мысли занимали голову высокого чиновника, трясшегося по ухабистой лесной дороге.

Черт побери! Ведь именно Станислава она обвиняла в том, что у них нет детей, и именно он мешает ее простому женскому счастью. Хотя Евдокия Дмитриевна Гурина и тогда понимала, что мешает ее личной жизни вовсе не он, а ее работа в республиканском кабинете министров. И ребенок этот долгожданный был вовсе не таким уж желанным. И отношения их со Стасом неузаконенные не то чтобы приходилось скрывать, но все-таки жить с постоянной оглядкой.

К слову сказать, Стас был почти на десять лет младше нее, и до романа с ней подавал большие надежды в области кибернетики или электронно-вычислительной техники, или чего-то в этом роде. Евдокия Дмитриевна мало интересовалась его работой, и этот факт из его биографии вспомнился ей даже как-то некстати. Некстати ей вспомнились сейчас и его добрые карие глаза, при взгляде на которые в первый момент могло показаться, что он или немного не в себе или несказанно рад всех и каждого видеть.

– Выключи, ты, эту дрянь новомодную!– недовольно поморщившись, сказала Гурина, повернувшись к водителю лицом, но вперив глаза в магнитолу.– Неужели кому-то может нравиться эта ерунда?

Водитель молча вынул кассету, и салон наполнился ревом двигателя и гулом шин, бьющихся о неровную и заросшую молодой порослью дорогу. Михаил вставил другую кассету, и через несколько секунд из магнитолы слезливо затянул свою серенаду знаменитый французский шансонье, которого Евдокия Дмитриевна с полчаса назад назвала « французским мурлыкой ».

Вокруг совсем стемнело, и кроме извилистой колеи в свете фар, без ощущения горизонта, без звезд и ночного светила на многие километры вперед тянулась непроглядная глушь. В машине стало заметно прохладнее и стекла покрылись уже совсем белесой влагой. Михаил протер тряпкой лобовое стекло, включил его обдув, и в автомобиле запахло чем-то сладковато-молочным.

– Ты, что, Михаил, топленый жир с собой везешь? – брезгливо поглядывая на тряпку, спросила начальница.

– Никак нет, с улицы, наверное, пахнуло, – поспешил оправдаться водитель, убирая грязную ветошь под сиденье.

Вдруг невдалеке послышался словно бы гул поезда, а совсем рядом истошный женский крик, пробиравший до костей своим каким-то потусторонним ужасом.

– Ты слышал, Миш? – взволнованно, но без испуга спросила Евдокия Дмитриевна.

– То выпь, похоже, Евдокия Дмитриевна. Тут болото где-то неподалеку было. Не волнуйтесь,– спокойно ответил водитель.

– Да нет же! Я не про птицу. Звук поезда слышно было. Звук колес о рельсы, ты разве не слышал?– привыкшая, что подчиненные с полунамека ухватывают требуемую от них суть, она впервые с недовольством взглянула на своего водителя.

– Какой поезд, Евдокия Дмитриевна!? Послышалось вам, птицы они знаете как пересмешничают,– не уловив недовольства со стороны начальницы или сделав вид, также спокойно ответствовал Михаил.– Хотя то болото мы уж как час назад миновать должны…

Снова раздался крик, но такой силы, что обоим путникам показалось, что кричал кто-то или что-то в салоне их авто. Водитель резко ударил по тормозам и щелкнул выключатель лампы на потолке, осветившей два перепуганных лица. Михаил, обернувшись и осмотрев задние сидения, с большой неохотой вышел из машины, чтобы проверить багажник. И опять раздался женский вопль, но в метрах десяти поодаль. Удостоверившись, что в багажнике, кроме запасного колеса и пакета с продуктами ничего нет, он пулей вернулся за руль и сразу же поспешил тронуться в путь. В этот момент, Гурина, неуклюже вывернув руку, посмотрела на свои наручные часы, было начало двенадцатого.

– Михаил, ты же говорил, через час доберемся, а мы уже два едем. Что тут за представление ты мне решил устроить?– леденящем голосом вопрошала начальница, глядя в лобовое стекло и поправляя воротник на своей блузке.

– Клянусь вам, Евдокия Дмитриевна, ни сном, ни духом! Чертовщина какая-то! Дорога тут одна – проехать не могли,– и раздосадовано и оторопело, пытаясь убедить даже больше самого себя, отвечал Михаил.

– Смотри мне! Если что задумал – со свету сживу,– без угрозы, но полным уверенности голосом бросила женщина, сидевшая теперь неподвижно, словно каменное изваяние.

– Да что вы, Евдокия Дмитриевна! Да я ж. Да я же ради вас в огонь и в воду. Да вы мне как …– взмолился водитель.

– Как мать родная,– загробным неестественно низким голосом закончила она за него фразу.

Перед тем как Михаил сел в машину, она внимательно осмотрела его и в случае чего, готова была прыснуть ему в лицо из баллончика с надписью «черемуха 6», который она заблаговременно вытащила из портфеля. Этот презент от одного комитетчика, она всегда носила с собой. Но выходило, что всего-навсего заплутал человек, ну, с кем не бывает, хотя вопли, конечно, прямо театральные раздавались, под них только в преисподнюю на экскурсию. И Евдокия Дмитриевна, не теряя, однако ж, бдительности, уже абсолютно успокоившись, решила поразмышлять в который раз о цели этой поездки.

А может и к лучшему, что не отыщут они этого экстрасенса доморощенного? Будучи убежденной атеисткой, Гурина с большим непониманием относилась к повальному увлечению, а лучше сказать, умопомрачению по поводу гремевших на всю страну деятелей от непознанного, как она их для себя называла. Все эти заряжающиеся от экрана телевизора кремы и банки с водой, многотысячные стадионы с массовой истерией и психозом,– все это на ее взгляд отдавало банальным шарлатанством. Однако, какое-то внутреннее чутье и рассказы ее водителя о всемогущем старике, о котором тот слышал еще с детства, подтолкнули Евдокию Дмитриевну совершить визит к старику лично, не без огромной доли скепсиса, конечно же.

Да и чем поможет ей этот содыця или содай, или как там его еще называют. Она теперь глубоко несчастный человек, лишенный главного – надежды на семью, опору и безмятежную старость. Разве поможет этот ведун вернуть ей Стаса? А главное, вернуть его любовь и эту пресловутую надежду, которую, казалось, отнять у нее не сможет никто. Но подходя ко всему трезво и практично, Гурина решила на месте разобраться следует ли этого экстрасенса переместить в Саранск или, вообще, это затея гроша ломанного не стоит.

– Слушай, Миш, а как этот ваш шаман местный называется: содыця или содай?– решив сменить гнев на милость, первая завела разговор чиновница.

– Какой же он содыця, он душман. Вороном его все кличут. Вон третий час нас уже по лесу водит,– ответил водитель с суеверным волнением.

– Душман!? Он что из Афганистана?– не уловив суть ответа, переполошилась бывалая номенклатурщица, переживая, что дело может принять политический оборот.

– Да нет. Душман – злой колдун, то есть, – терпеливо объяснял Михаил, а сам внутренне все больше сжимался от нарастающего ужаса, при одной мысли об этом самом « Вороне ».

– А, понятно. Я подумала, не пуштун, ли какой или араб не дай Бог,– не замечая обеспокоенности водителя, и не стараясь произвести на него впечатления своими познаниями, уже просто вслух рассуждала Евдокия Дмитриевна.

Ей тут же вспомнилась лекция профессора-лингвиста на кафедре повышения квалификации, в ней он как раз говорил что-то о тюркских заимствованиях в мокшанском и эрзянском языках. Они снова ехали молча, незаметно и, видимо, давно закончилась пленка в кассете, потому как их слух привык к шуму двигателя и не замечал его.

Ни с того, ни с сего Гуриной вновь стало жутко интересно, что знает Михаил про этого, как он выразился, душмана. Настолько ли он могущественен своими экстрасенсорными способностями, как ей описывал, поверенный во все ее тайны подчиненный, крутивший сейчас баранку. Разговоры же и рассуждения о колдовстве или пресловутой черной магии, Гурина считала настолько досужими, что относилась к их носителям чуть ли не с презрением. Предвосхищая косноязычный ответ Михаила с отсылками к этой самой магии, который она уже дважды от него слышала, свои расспросы она решила оставить.

Наконец окутанный фиолетовой дымкой и освещаемый полной зеленовато-люминесцентной луной, словно на картине великого русского художника, показался длинный и узкий перешеек. Соединяя два скалистых небольших плато у самого основания широкого горного хребта, перешеек по обеим сторонам был окружен глубокой пропастью, а над ним шапкой висел густой туман. Подъехав к началу узкой каменной смычки, Михаил остановился, туман был до того непроглядный, что в метре от машины фары лишь бесполезно подсвечивали его непроницаемую белую пелену. Он вышел из машины и протер беспомощные перед силой природы световые приборы от мошкары и грязи, не увидев после, да и не ожидая, какого-то положительного эффекта.

– Может переждем, а, Евдокия Дмитриевна? Туман, как молоко, того и гляди в пропасть ухнем,– тоже безо всякой надежды, вяло поинтересовался Михаил, зная характер своего «шефа в юбке».

– Мишенька, езжай потихонечку, я тебе всецело доверяю,– ответила Гурина, голосом, лишенным любой эмоциональной окраски.

«Нива» медленно поползла по каменистому перешейку, заваленному ветками и поросшему густым вьюнком. Поминутно останавливаясь, для того чтобы убедиться, не сворачивает ли передними колесами в пропасть его внедорожник, Михаил весь потный от напряжения, мысленно закипал от негодования. Он проклинал начальницу, сидевшую этаким истуканом; свою работу, от которой ему достался только геморрой и простатит; этого душмана, о котором сам рассказал, будь он не ладен. Хотя подспудно в нем сидела мысль о его кооперативной трехкомнатной квартире, черной волге, пристроенных в институт сыновьях и еще множестве других благ, приобретенных не без помощи Евдокии Дмитриевны, разумеется. Но на кой ему это все сейчас спрашивается, если они сейчас из-за этой взбалмошной и упрямой бабы полетят вниз ко всем чертям, что никто и костей их потом не соберет.

Минут через двадцать машина все же благополучно миновала опасный переезд, и сразу за ним туман стал редеть. Все в том же зеленоватом свете луны показался чахлый корявый сосняк, до того причудливо обезображенный, что не верилось в его природное происхождение. Где-то кроны кривых и разлапистых сосен напоминали скрюченные старческие кисти, местами же было можно разглядеть обрубленные ветви похожие на фигуры диковинных птиц.

Через пару сотен метров на прямоугольной каменистой площадке размером с футбольное поле, то, что и так с трудом можно было назвать дорогой, закончилось совсем. Вокруг уродливые низкие сосны росли реденькими рощами, а по земле под их полночной тенью стелился ковер пестрого коричнево-черного мха. «Нива» остановилась у края площадки перед изогнутым почти пополам деревом. Неспешно покидая салон, Евдокия Дмитриевна, внимательно осмотрелась и прислушалась к окружающей тишине. Закинув лямку портфеля на плечо, она решительно шагнула в обманчивую лесную полутьму. Не дожидаясь, догонявшего ее Михаила, она только сейчас поняла, что не поинтересовалась у него о главном: знает ли тот где точно найти этого душмана. И желая исправить это недоразумение, решила его об этом расспросить.

– А ты знаешь, где его дом?

– Сам он нас найдет, Евдокия Дмитриевна.

– То есть не знаешь. А ты его сам-то видел хоть раз?

– Боже упаси. И если бы не просьба ваша, век бы и не слыхал о нем. А то, что найдет он нас, вы не сомневайтесь. Я сейчас только очнулся, я эту местность впервые вижу, хоть ребенком и исходил тут все вдоль и поперек.

–Ты хочешь сказать, что мы вообще неизвестно где!? Так может и душмана ты этого выдумал?– вопрос так и застыл в ее прозрачно-голубых глазах.

–В детстве мы на его землянку натыкались пару раз, но гор там этих и пропасти в помине не было, – а вот во взгляде Михаила читалась смиренная покорность к своей неизбежно страшной участи, которую он неизвестно от кого узнал сейчас наперед.

Смысл ответов подчиненного, наконец, достучался до рассудка Евдокии Дмитриевны, и негодующая гримаса исказила ее лицо. Крепко сжимая в руке баллончик, она резко остановилась и развернулась к отстающему на пару шагов Михаилу, и тот почти врезался в нее. В этот момент мимо них промелькнула огромная тень, и послышалось хлопанье птичьих крыльев над головой. И буквально из пустого места перед ними возникла фигура, в замызганной плащ-палатке, скрывавшая под капюшоном свое лицо.

Справившись с оторопью, вызванной таким неожиданным появлением, Гурина смело и изучающе взглянула на выросшего, словно из-под земли субъекта. Пытаясь рассмотреть лицо под капюшоном, она несколько подалась даже навстречу этому человеку, но с отвращением отвернулась, увидев на его плаще остатки окровавленной плоти и прилипшей к ней хвое и листве. От фигуры пахнуло старческой подпревающей кожей и топленым жиром.

– Это он?– спросила тихо Гурина Михаила, рассматривая на субъекте резиновые сапоги сорок шестого размера, тоже сильно забрызганные чем-то похожим на слизь или кровь.

Михаил молча кивнул в ответ. Хотя знать он этого не мог, но в отличие от своей начальницы Михаил всей душой ощутил рядом с собой громадное зло.

– Так, хорошо. Меня зовут Евдокия Дмитриевна Гурина. Я являюсь первым заместителем министра внутренних дел Мордовской АССР. А к вам как я могу обращаться?– решив взять быка за рога, уверенно начала разговор Гурина.

В ответ душман толи громко раскашлялся, толи рассмеялся и продолжал стоять неподвижно.

– Дело в том, что узнав о неких ваших способностях, мы хотим предложить вам место при нашей научно-исследовательской группе, в качестве эксперимента,– не моргнув глазом продолжила гнуть свое, Гурина. Но фигура вдруг заговорила каркающим голосом и оборвала ее.

–Ты иди в машину,– указывая рукавом плаща на Михаила, сказал душман.– А ты пустоцветная иди за мной.

– Да по какому праву вы тут командуете? Миша ты куда? Не бросай,– в голосе Евдокии Дмитриевны, наконец, появились человеческие нотки.

Впервые, наверное, со времен своего детства, Гурина поняла, что абсолютно потеряла контроль над ситуацией, глядя на удаляющегося, словно под гипнозом Михаила. Но полная решимости, она готовилась дать отпор этому мерзкому колдуну, сбросив с баллончика большим пальцем колпачок на землю. Душман тоже стал удаляться от нее, но почувствовав или догадавшись, что она остается на месте, развернулся и в мгновение ока оказался перед ней.

– Ты сама меня искала. Так не ропщи теперь и не трепещи,– сказал колдун и махнул окровавленным рукавом ей в лицо.– Хотя ты смелая, не чета твоему Мише.

Евдокия Дмитриевна, рефлекторно закрываясь от этого взмаха своим портфелем, успев только почувствовать пряный запах каких-то кореньев и трав, так и замерла в этой уклоняющейся позе. Через несколько секунд Гурина поняла, что полностью парализована и находится, наверное, в гипнотическом трансе под воздействием колдовского снадобья, в которые она до сих пор не могла поверить. Ей безумно хотелось закричать, но даже этого она не могла сделать, и вот только теперь ей стало действительно страшно. Последнее, что она увидела, находясь в ладу со своим сознанием, это то, как душман открыл полы своего огромного плаща, в котором зияла пустота. Плащ как бы сам собой накинулся ей на голову, ударивши в нос запахом мерзкого топленого жира.

Через очень короткий отрезок времени, а может и сразу, Гурина уже не могла сказать себе точно, она оказалась в сырой дымной землянке. Свет лучины в углу, едва освещал ее бревенчатые стены и земляной пол, поднимающийся почти к потолку у выхода, завешенного темной шкурой. Она сидела на какой-то деревянной колоде или бочке, все еще не в состоянии пошевелиться, а посередине этого логова у открытого очага сидело нечто – лишь призрачный силуэт, отдаленно напоминавший огромную птицу.

Над очагом что-то вспыхнуло, и все вокруг залил яркий свет. Евдокия Дмитриевна, щурясь, пыталась рассмотреть то существо, что сидело у очага, но без удивления вдруг обнаружила себя в своей парткомовской квартире в центре Саранска. Все в квартире было на своих местах, ровно так, как она ее оставила сегодня утром перед отъездом. Она сидела за туалетным столиком, на котором лежал открытый журнал «наука и жизнь» за август 1990 года и недопитый кофе в маленькой фарфоровой кружечке. К ней вернулась способность двигаться, и она бессмысленно водила пальцами по шершавым страницам. Вдруг в комнату ворвался Стас, и, остановившись возле Евдокии Дмитриевны, стал с улыбкой ее рассматривать. Поддавшись безотчетному порыву, Гурина кинулась в такие долгожданные объятья, но Стас, грубо оттолкнув, водворил ее на место.

– Говори, чего хочешь? Со свету сжить меня хочешь? Вековуху на доченьку мою ненаглядную наслать? Говори,– прокричал Стас и со всей силы ударил кулаком по столику так, что кружка опрокинулась, а журнал, подскочив, закрылся. – Может на жену мою красавицу, порчу хочешь навести? Говори, подлая.

Гурина не моргая наблюдала за Стасом, слыша его слова и звук покатившейся по столу кружки, как сквозь воду. Стас склонился над ней и схватив ее за горло начал душить.

– Говори! Говори!– рычал он.

Через миг все померкло, и Гурина вновь оказалась в темной землянке.

– Ты зачем меня искала, ущербная? Если ты развеяться сюда отправлялась, то дорого тебе эта прогулка встанет,– каркающий голос раздавался откуда-то с потолка, но его источник был невидим.

В голове Гуриной был полный вакуум, что, наверное, и позволяло ей не тронуться умом. Но она какими-то крупицами сознания поняла, что голос разговаривает с ней мысленно.

– Что вы за людишки пошли? Ладно любить, ненавидеть вы разучились. Но вы и алкать, завидовать уже всей душой не умеете. Неоткуда в вас мне силу черпать, – сокрушался невидимый собеседник. – Ладно, посмотрим, что на счастье чужое глядючи запоешь.

Очаг опять вспыхнул, и Гурина оказалась в «Ниве» вместе с Михаилом. Из магнитолы доносились радостные возгласы по поводу работника из бухгалтерии, а за окном проносились густые хвойные пущи.

– Угощайтесь, Евдокия Дмитриевна,– сказал Михаил и протянул ее любимую грильяжную конфету.

– Спасибо, Миш,– сказала Гурина и положила конфету в рот.

Только разжевав и проглотив конфету, она расслышала вкус похожий на сушеные грибы или вяленое мясо. И с машиной произошло то же, что и с квартирой, она вновь превратилась в землянку. К несказанному облегчению Евдокии Дмитриевны, теперь она была здесь одна, и к ней понемногу стал возвращаться трезвый рассудок. А еще она легко могла передвигаться по мягкому земляному полу, землянка разве что сильно увеличилась в размерах.

После целого дня проведенного Гуриной в туфлях, пусть и на сдержанно низеньком каблучке, ее ступни ощущали приятную прохладу. Она не могла вспомнить, когда сняла их и потому решила поискать, не идти же босой отсюда, да и портфель куда-то подевался. Взглянув себе под ноги Гурина тут же обомлела. Во-первых что-то произошло с ее носом– он потемнел и вытянулся так, что мешал рассмотреть что –либо на полу не наклоняя головы, но это полбеды. Самое страшное, что вместо своих стройных и длинных ног она видела белеющие узкими кожистыми кольцами птичьи лапы, которые двигались так словно они ее собственные…

– Будет. Уже вижу, не свихнешься,– снова заговорил с ней мысленно таинственный некто.– В путь пора.

Бедная женщина взглянула туда, где должны были быть ее руки, а увидела крылья, покрытые черными с синевой перьями. Но на сей раз подчинялись они не Гуриной. Сделав два коротких взмаха, она с искрами вылетела через отверстие, служившее дымоходом, в потолке землянки, и уже через несколько секунд высоко за облаками парила по полночному небу. Евдокия Дмитриевна свыкаясь со своим положением, может из любопытства, а может из вредности решила тоже поучаствовать в полете и тут же закрутилась в неуправляемом пике. Но тотчас же в доступе к управлению ей было отказано.

– Не мешай, не то навсегда вороной оставлю,– раздался голос в ее сознании.

И тут Гурина поняла, что она соединена с этим неведомым собеседником не только сознанием, но и телом. Эта мысль не укладывалась в ее голове, и она ждала, когда же сработает тот защитный механизм психики, который заставит проснуться.

– Не надейся, не спишь ты. И долго еще спать не сможешь,– зловеще предрекло Евдокии Дмитриевне на время ее второе я. – И это ты у меня в голове, а не я в твоей. Слишком просто было бы: ты рехнешься, а мне с тебя и взять будет нечего.

Очень медленно в памяти Гуриной восстановились события прошедшего дня и даже подробности видений ночи, и она, наконец, поняла, с кем общается, не задаваясь вопросом посредством чего. Пока ее какое-то время занимало такое несуразное и невообразимое положение, в котором она оказалась, память и мысли душмана были от нее сокрыты, словно завесой совести и всего светлого, что в ней еще оставалось.

Но стоило Евдокии Дмитриевне копнуть чуть глубже, как она, внутренне холодея и сжимаясь от первобытного почти ужаса, среди своих воспоминаний стала обнаруживать чужие. Верх похоти, алчности и предательства, неведомый ею восторг от убийства и мучений людей и других живых существ бесконечной цепью сцен и лиц всплывали в ее сознании. Их неприкрытая сущность, эта квинтэссенция разрушения очень недолго отталкивала, а затем женщина почувствовала то упоение безнаказанностью и властью, которое испытывал при всех этих злодействах душман. Колдун далеко не всегда был лишь проводником и чужим инструментом в этих черных делах, иногда он участвовал лично в жертвенных убийствах и обрядах, но она на удивление просто согласилась, что это стоит того.

То, что раньше Гурина скупо представляла себе в цифрах и видела на бумаге в отчетах о преступлениях, на поверку выходило именно тем, что дает почувствовать настоящий вкус жизни, наполняет абсолютной энергией, тем, что не идет ни в какое сравнение с пресловутой любовью. Пребывая в этом хаосе новых страшных мыслей и открытий, Евдокия Дмитриевна, не заметила, как ее оперенное тело стало снижаться. С этой высоты уже можно было рассмотреть дымящие трубы горно-обогатительных комбинатов вблизи Магнитогорска. Все еще стояла темная ночь.

Когти царапнули жестяной отлив подоконника и перед открытой настежь створкой окна, медленно складывая крылья, опустился большой ворон. Через тюлевую занавеску в свете ночника, просматривалась деревянная детская кроватка. Малыш в ней не спал, шевеля ручками и ножками, тихо лепеча о чем-то только ему одному ведомом. Птица шагнула через окно вовнутрь и замерла у прозрачного занавеса.

Ребенок раскапризничался, и несколько раз хныкнув, расплакался в голос.Тут же возле кроватки появилась светло-русая девушка в длинной белой сорочке и, взяв ребенка на руки, принялась его баюкать. Младенец долго не успокаивался, молодая мама спросонья не сразу догадалась его покормить, и, в конце концов, проснулся и встал рядом широкоплечий молодой мужчина. Обняв свою жену, он шепнул ей что-то на ухо, а после отошел к кроватке, сложив локти на ее поручни. Мама с ребенком присела на супружеское ложе и, сняв тонкую бретельку рубахи, стала кормить проголодавшееся чадо. Отец семейства же завороженно наблюдал за этой картиной.

– Ну что теперь скажешь? Могу быстро дело разрешить, а могу хворью. Завтра его машина задавит. Жена, если хочешь повесится после, а девочку в детдом. А могу прямо сейчас на его разум затмение навести, сам всех убьет и себя следом,– раздался голос в голове у Евдокии Дмитриевны.

Она не испугалась. Глядя на эту идилличную семейную сцену, какое-то время Гурина размышляла, зная и без того, всю неограниченную мощь возможностей колдуна.

– Нет. Хочу, чтобы до конца дней своих они проклинали друг друга. Хочу, чтобы каждый из них почувствовал, что и я во сто крат хуже. Хочу, чтобы навсегда они были одиноки, имея друг друга, – наконец ответила, не вынесшая испытания чужим счастьем, женщина.

– Да, что вы за полумерки!? Проклинали! До конца дней!– возмутился было « Ворон», не сразу разглядев изощренное женское коварство.– Хотя постой, есть соль в этом. По-твоему быть.

Ворон громко каркнул и семейство Ланских в комнате вздрогнуло. Птица камнем кинулась вниз с окна седьмого этажа панельной девятиэтажки. А за занавеской, зигзагами воображаемого маятника, в узкую размером с палец, щель между стеной и радиатором отопления, навсегда опустилось черное перо.

Давно рассвело, черная птица все неслась над бескрайней страной, чем дальше, тем сильнее забирая на юг.

– Куда мы летим «Ворон»?– спросила без капли робости Евдокия Дмитриевна.

– Увидишь. Все важное надо смертью венчать, – ответил ей колдун.

Гурина изредка посматривая вниз замечала, что принимаемый ей было за смену климатических поясов калейдоскоп красок на земле, оказался сменой времен года, только в обратном порядке. Она видела, как распускающиеся сады покрывались инеем и снегом, а потом из-под заснеженных лесов, полоскаемых осенними ливнями, обнажались бардовые кроны. Евдокия Дмитриевна насчитала шесть или семь зим, прежде чем они вновь опустились на землю. Все это время, забавляя себя тем, что в ее распоряжении было не только прошлое шамана, но она теперь могла заглядывать и в будущее. Гурина упивалась сценами раздоров в семье Ланских, и это занятие ей нисколько не приедалось. Она не чувствовала ни голода, ни усталости, лишь какой-то внутренний душевный передавался ей от «Ворона», и этот голод требовал крови.

Когда Евдокия Дмитриевна, привыкшая, уже было, к своему птичьему телу, обнаружила вместо крыльев лапы, покрытые черной шерстью и заканчивающиеся копытами, она ничуть не удивилась. Принимая за должное, она наблюдала, как «Ворон» повлек их общее с ней тело козла, а может быть барана, к какой-то игрушечной на вид избушке, такие она видела только на иллюстрациях к произведениям Гоголя, если ей не изменяла память.

Войдя вовнутрь, черный козел встал на пороге маленькой комнатки и стал с остервенением тереться о дверной проем, роняя и оставляя в неокрашенной древесине целые пучки своей шерсти. В комнатке две пожилые женщины, одна из них с ребенком на руках, совершали какое-то действо, стоя у корыта и нараспев произнося молитвы…

Евдокия Дмитриевна заглянула в бесконечную своей злобой душу колдуна и увидела, что в этой комнате сейчас находится тот, кто будет в силах разрушить их страшные колдовские козни и чары, кто подарит ее постылому Стасу внуков. Еще она узрела в его черном существе, что «Ворон» опоздал, видя, как он в десятый раз уже входит в эту самую избу в обличии то козла, то ворона, но каждый раз не успевает наложить свое заклятье, и бежит прочь от великой всемогущей силы чуждого ему тройственного бога.

Глава 23.

Романов открыл глаза и обвел взглядом кухню. Все еще не отделяя сон от реальности, он апатично обглядывал свои руки и ноги, сидя на табурете около кухонного стола, заставленного выпивкой. Шевельнувшись и почувствовав, как тысячи тонких игл пронзили его левую руку от плеча до кончиков пальцев, Алексей глухо простонал. За окном светало.

Свет, горевший на кухне всю ночь, раздражал, но вставать с табурета было лень, хотя пятая точка тоже невыносимо затекла и требовала поменять положение тела. Кряхтя и шумно вздыхая, он, наконец, встал и первым делом выпил из-под крана три стакана воды к ряду, затем щелкнув выключателем, вяло передвигая ногами, поплелся на кушетку досыпать.

Но сон не шел. Ворочаясь с бока на бок, Романов лежал с закрытыми глазами, кутаясь в грязный плед. Он не был особо суеверен, но часто и подолгу мог размышлять о значении некоторых сновидений, считая их поводырем подсознания в реальном мире. Сегодняшние он помнил полностью от начала и до конца. Его любимая бабка, та, которая как раз приснилась сегодня ночью, всегда говорила, то, что приснилось с участием высших сил, будь то ангелы или демоны, особенно заслуживает внимания. Таким образом, провидение пытается указать сновидцам путь, считала она, и Алексей тоже разделял такое мнение.

Не уловив никаких зацепок, Романов только припомнил, как с некоторых пор сны, вообще, перестали ему снится, а нынешней ночью они были красочными и удивительно реалистичными. На всем их протяжении ему и в голову не приходило, что все это может быть лишь результатом работы его правого полушария. Особенно его удивляло, как он совсем не со стороны, участвовал в колдовских кознях и перипетиях, будто незримо присутствуя в голове каждого из участников своего сна. Такое с ним было, пожалуй, впервые. Все это сильно походило на психическое расстройство, и в перспективе угрожало шизофренией, что на самом деле и беспокоило его больше всего.

Алексей имел весьма отдаленное понятие о, так называемых, осознанных сновидениях, по тому разуверившись в надежде разгадать свои не стал их причислять ни к вещим, ни к осознанным. Да и не мог же он втайне от себя желать Алисе и ее семье зла, или настолько не верить в искренние религиозные ценности Ланской, чтобы выстроить своим подсознанием такие замысловатые сюжеты. Или мог?

Снова не склонившись к какому-либо однозначному ответу, Романов лишь отметил для себя, что вот ни свет, ни заря, а мысли его уже опять о ней, словно нет у него больше других забот, кроме как воздыхать о любимой…

–Стоп! Все ясно,– заговорил вдруг вслух Алексей, не открывая глаз.

Он понял, что подсознание давало ему передышку, чтобы хоть ненадолго разгрузить его психику от неразрешимых дилемм и вопросов. Чтобы Алексей смог полностью абстрагироваться от переживаний собственного я. Но вот эти переживания, прорвав хлипкий дремотный кордон, хлынули в его мысли, превратив сознание Романова в настоящий проходной двор. Он мог сначала с трудом, а потом и вовсе перестал отличать вымышленные события, мечты и страхи, от тех, что были на самом деле, но пока, к его счастью, касаемо только периода жизни связанного с Алисой.

Грязно выругавшись по поводу канувшего в лету отдохновенного сна, он продолжая изрыгать ругательства встал и шаркая по грязному полу босыми ногами пошел в ванную. Поднявши с пола куртку, Алексей даже с какой-то радостью решил задаться теми вопросами, в существовании которых не сомневался, несмотря на всю их кажущуюся неразрешимость и непроглядную таинственность.

По пути в ванную ему даже показалось, что он все еще пребывает во сне, и пожелай он сейчас сильно-сильно чего-нибудь, то это неизменно произойдет. И являя собой саму противоречивость он, словно малое дитя, не преминул такую странную догадку проверить. Держав в руках куртку, он представил, ну конечно же, Алису. Романов всеми фибрами души возжелал, чтобы она сейчас вошла в его квартиру или на худой конец позвонила на мобильный. Простояв, как буддист в неподвижном дзен минут пять возле зеркала, Алексей нервно хохотнул и решил сосредоточиться на делах более актуальных, чем опровержение догадки об осознанных сновидениях.

Он хорошо помнил, что собирался позвонить своему знакомому доктору и выяснить действие препаратов и показания к их применению, бесчисленные упаковки от которых он нашел вчера в своей аптечке. Романов, изучая свое отражение и решая бриться ему или нет, заметил, что сон пошел ему на пользу, и от вчерашней лихорадки не осталось и следа. Умывшись и отложив бритье «на завтра», Алексей пошел искать записную книжку, где надеялся отыскать номер своего «Борменталя».

Да-да, именно в записной книжке хранил он важные номера и адреса. Алексей уже дважды наказывался за отданное на откуп гаджетам владение важной информацией, и не допуская третьего раза, он постаринке записал все необходимые контакты при помощи бумаги и авторучки.

Романов полез в свой рюкзак и, чертыхаясь, долго пытался среди кучи разных вещей нащупать необходимую, пока все же не высыпал все содержимое на измятую постель. Среди десятка пар носков и чистого нижнего белья, на пледе оказались две серебристые флэшки, водонепроницаемый фонарь с охотничьим ножом, О. Генри в мягком переплете, армейская фляжка в чехле, несколько таблеток сухого горючего и красный ежедневник.

Набирая номер, Алексей взглянул на часы и учтя разницу во времени, решил не беспокоить человека в такую рань. В Челябинске было 7:45, а в Ставрополе сейчас, следовательно, без пятнадцати шесть. Отложив телефон, он не зная чем себя занять еще пару часов, взял обе флэшки и сел за стол возле ноутбука. Романов открыл содержимое первого попавшегося usb-накопителя и щелкнул по иконке видеофайла.

На экране показались две головы, его и Алисы. Два счастливых и мокрых лица выглядывали из прозрачной воды крытого плохо освещенного бассейна. Держась за красные пластиковые ленты, разделяющие дорожки, Алиса свободной рукой поправляла прилипшие к щекам волосы, а он энергично размахивал своей, заметив, что их снимают. Ланская тоже обернулась, показывая оператору язык, затем притянув Романова за шею, страстно поцеловала его. После звонко рассмеявшись, она нырнула под воду, призывая перед этим своей игривой улыбкой Алексея отправиться за ней вдогонку. На этом видео обрывалось.

Просматривая ролик в десятый раз, превозмогая боль, разбередившихся душевных ран, Романов остановил видео в самом начале и мрачно изучал кадр, запечатлевший стены и часть кровли бассейна. Откуда этот файл попал к нему в руки, он знать не мог, учитывая, что не помнил, даже когда переехал в эту квартиру. Но Алексей, сколько ни старался, не мог понять, где все это снято.

Если это термальные источники, находившиеся под Курганом, то откуда стены и кровля, там был маленький открытый бассейн, а не полноценные 25 метровые дорожки. Если это Челябинск или любой другой город, то значит, видео сделали совсем недавно, а он и близко не может вспомнить хотя бы что-то об этом дне, но выглядит на этих кадрах вполне вменяемым. Открывая информацию о файле, Романов надеялся узнать хотя бы дату, но толи, издеваясь, а скорее случайно, человек его создавший указал одни ноли в графе «дата и время».

Выходит, что он встречался с Алисой за время своего беспамятства, а ее странные смс-ки, лишь отзвук тех игрищ, столь обожаемых его не совсем адекватной пассией. Неужели она виновна или причастна к его теперешнему такому беспомощному и изводящему волю и разум состоянию?

Позабыв про скромность, он набрал своему земляку-психотерапевту.

–Алло, – раздался недовольный сонный голос из динамика телефона.

–Здорово, Борменталь!– радостно поприветствовал Алексей своего близкого знакомого.

– Алло, Леха!? Ты попутал!? Полседьмого. Я тебя в черный список вношу,– без намека на продолжение разговора послышалось из трубки.

– Подожди, Геннадьич. Не гунди. У меня край. Будка едет без шуток. Помоги, а?– торопливо начал Романов, опасаясь, что тот не станет с ним разговаривать.

– Ну, рассказывай, только быстро. Я еще поспать хочу часок перед работой.

– Слушай, Геннадьич, тема такая. У меня в аптечке штук тридцать упаковок пустых из-под «Галапередола» и «Циклодола». Откуда взялись не пойму. Ты мне можешь хотя бы применение их вкратце обрисовать?

– Край…Unreal cry, Николаич!– скаламбурил «Борменталь» и пару раз хмыкнул.– Ты ж мне сам звонил в конце октября, интересовался той же мутью…

– То есть как сам!? – перебил Романов.

– Да вот так. Я решил, может, с перепоя. Ты чет вообще не в адеквате был. Тебя интересовали эффективные и доступные средства для медикаментозной амнезии. Ты че, все-таки попробовал, дурик?– совсем проснувшись и сообразив, что к чему, психотерапевт в конце издевательски рассмеялся.

– Не знаю,– обескураженный таким поворотом, Романов опустил руку вместе с телефоном и остолбенел.

– Ты сдохнуть можешь, придурок! Ты ж вообще после этого мог «мама» не суметь сказать. Я же тебе говорил, что только в клинику…

Алло…Алло…– раздавалось из трубки с каким-то зловещим эхом.

Алексей озирался затравленным взглядом и ничего не видел перед собой. Телефон выскользнул из его ладони и от удара об пол, на нем отскочила задняя крышка и батарея. На какое-то время сознание Романова полностью помутилось, и не в силах пошевелиться он продолжал стоять, словно манекен не двигая даже глазами. Вокруг была сплошная темнота и тишина, без мыслей и ощущений, вообще без какого-либо намека на то, что он, Романов, существует.

Но вот в темноте возник освещенный ярким желтым светом круг, и в нем появилась женщина в бежевом брючном костюме с портфелем на плече. Глаза женщины были закрыты, руки застыли на вороте белой шелковой блузки, а элегантные зауженные брюки заканчивались босыми ступнями. Но как только, глаза ее открылись, Алексей, переполняемый невесть откуда взявшимся суеверным ужасом, разглядел в женщине нежить, а вместе со страхом к нему вернулось и осознание самого себя.

– Ну, что же ты, мой хороший? Все важное нужно смертью венчать. Вот и твой черед пришел,– загробно-низким голосом изрекла демоница и двинулась к нему.

Романов стал хаотично вспоминать «Отче наш», но не мог вымолвить даже строчки. Демоница рассмеялась и, подойдя, обвила его шею своими ледяными руками.

– Что же ты, Алешенька? Про отца своего небесного вспомнил, а про меня и забыл, – вдруг сказала она голосом его матери.

Романов опешил и увидел перед собой лицо матери. Ее нежный взгляд вопрошал с укоризной и печалью.

– Тебе после того, что ты натворил, только со мной век вечный свой вековать,– опять превратившись в потустороннюю фурию, прошипела нежить.

Алексей хотел было спросить, что же он такого натворил, но вместо этого метнулся в сторону, избавившись от отвратительных объятий, и мелко и быстро перекрестился. Нежить издала истошный вопль и исчезла вместе с темнотой и ярко-желтым кругом. Он стоял бледный с испариной на лбу посреди грязной однокомнатной квартиры и, переводя дыхание, ждал, когда же придет в норму бешено подскочивший пульс.

– Вот тебе и передышка, Алексей Николаевич!– нервно содрогнувшись, Романов был все же рад услышать звук собственного, а главное человеческого голоса, несмотря на то, что вновь представил ту женщину из сна.

Решение отправиться в церковь возникло почти тут же, потому как суеверный, мистический страх не оставлял Романова теперь ни на секунду.

Машинально подобрав с пола телефон и его комплектующие, он одел спортивный костюм, схватил куртку и прямо на босу ногу, обув кроссовки, выскочил бегом из квартиры, опять ее не заперев. Через две минуты Алексей уже сидел в такси, вспомнив про телефон, он собрал его и включил. И тут же раздался сигнал входящего звонка, звонил тот самый приятель – врач.

– Ты живой там, а, «Николаич»?

– Живой, но кукушка вот-вот отскочит. Видения какие-то, сны странные.

– Галлюцинации – эт нормально. Так вот, скажи спасибо, что живой. Не, ну, ты, конечно, обморок отбитый…Это ж надо додуматься… Сердце как у тебя не отказало, не пойму. Кому расскажи, не поверят. Ладно. Я тебе там щас смс-кой назначение пришлю. Ты если не дурак совсем, рецепт не игнорируй, а то реально чайник так засвистит, что не один эскулап за тебя не возьмется. Будешь лежать на «дурке» прихихикивать. Понял?

– Понял. Спасибо, Геннадьич!

– Давай, не хипишуй, экспериментатор. Самое страшное у тебя позади, не бухай только на радостях, у тебя там и так печень с футбольный мяч, наверное. А мне на работу пора. Ты там сообщай о динамике периодически. Может, что еще присоветую.

– Подожди, Серег. Слушай, а как бы мне теперь вспомнить, что было?

– Нормальный ход! Тебе теперь Богу молится, голубчик, чтоб себя не забыть. Шучу, само отпустит, у тебя ретроградная амнезия от медикаментов. Как только полностью выведутся из организма, начнешь вспоминать свою ненаглядную или кого ты там хотел забыть, а может и нет. Шучу. Давай, пора мне.

– Счастливо.

Романов приободрившись, действительно почувствовал облегчение после разговора с близким, а главное компетентным в столь специфичных вопросах человеком, и почти полностью пришел в себя, но ненадолго. Мысль о том, что он сам заставил себя что-то забыть, рождала догадки одну хуже другой. Ну не мог он просто ради того, чтобы забыть свою Алису, решиться на такой безрассудный шаг. А эти деньги, а исчезнувшая Алиса, а видео?

И вспомнив про деньги, Романов вспомнил незапертую дверь. Он попросил таксиста развернуться и через пять минут снова оказался в своем убогом жилье. К его изумлению в квартире не оказалось ни рюкзака с вещами, ни ноутбука. Он бросился в ванную – стиралка стояла на своем месте, но Романов не поленился и открутил на ней заднюю крышку. Лишь удостоверившись, что рюкзак с деньгами на месте, он перевел дух и решил немного перекусить.

Кроме консервов и половины буханки черствого белого хлеба, в холодильнике из съестного больше ничего не оказалось, зато выпивки хватило бы на месяц, и странно, что ее не прихватили вместе с вещами. Алексей долго искал, чем бы открыть банку с килькой в томате, но не найдя ни одного ножа со злостью плюнул, в прямом смысле слова, прямо на пол кухни и вызвал такси на адрес одного приметного своей синей кровлей дома в квартале от своего.

Он переоделся в постиранные вещи, которые не тронули неизвестные грабители, и достал рюкзак из машинки, захватив его с собой. Через час, пообедав в уютном недорогом ресторанчике в центре города, Романов, приводя мысли в порядок, насколько возможно было в его положении, уставился в окно, сидя за столиком. Понимая, что сам загоняет себя в угол, он решил закрыться и абстрагироваться от этой чехарды совершенно немыслимых происшествий.

Пока жизни его ничего не угрожает, одни лишь подозрения, вызванные галлюцинациями. И гора с плеч от того, что он теперь знает, чем его видения вызваны. А деньги – деньги, конечно, это опасный куш, потому что неизвестно чей. По поводу украденного рюкзака и ноутбука, с полной уверенностью можно сказать, что замешан кто-то из соседей. Поиски Алисы еще не начаты, значит, шансы 50 на 50, как минимум. Так что же так гложет и выворачивает наизнанку душу, все не мог уловить Романов, что за мысль постоянно ускользает от него?

Алексей на память набрал номер матери, затем сестры и ее мужа. Каждый раз слыша, что абонент не доступен, он встревоженно заерзал на мягком диванчике. Предчувствие непоправимого холодом вошло в желудок и внутренности. Романов помрачнел. Остановившись глазами на зеленых куполах-маков-ках большого храма из красного кирпича, он неожиданно для себя вновь уверовал, что там лишь его ждет какое-то прозрение, а может и успокоение. Бросив на стол красную купюру, Алексей поспешил в церковь.

Яркая переливающаяся под солнечным светом идеально подобранных оттенков смальта, придавала мозаике с изображением взошедшего на небеса Христа торжественность и одновременно живую красочность, будто фигура Иисуса вот-вот оживет. Разноцветные витражи у основания купола, с набранными из закаленного стекла Святыми мучениками и Архангелами, заливали пространство церкви радостным радужным сиянием. Неброские фрески на сводах и стенах таили в себе глубинный посыл смирения и нравственности. Любуясь шедеврами русского зодчества, Алексей, не опуская головы, ходил по внутреннему убранству храма. Долгий молебен, читаемый священником, мало интересовал Романова, но он все же решил дождаться его конца и совершить причастие и исповедь. За всю свою жизнь, он впервые действительно захотел раскаяться и попросить у Господа защиты и помощи.

« А выходит в руку сон»,– подумал Алексей, рассматривая драгоценный старинный оклад иконы Николая Угодника. Он опять вспомнил Алису.

В храме действительно прошло у Романова всякое смятение и терзания по поводу своего беспамятства. Рядом с людьми ему стало не просто спокойнее, ему захотелось поделиться с ними всем, что он имеет, ибо все сущее тлен. Но такой импульс альтруизма и одновременно ощущение мировой гармонии продлились всего несколько секунд. Краем глаза он, словно робот, зафиксировал малиновое пятно слева от божьих врат. Продолжая отслеживать динамику жестов, походку девушки в малиновом пуховике, Алексей уже точно знал это она – Алиса.

Стоило ему повернуться, как девушка, почувствовав на себе сумасшедший взгляд Романова, стараясь не поворачиваться к нему лицом, засеменила к выходу. Он, как вкопанный, стоял и просто смотрел ей вслед. Не понимая, как же это Алиса прошла мимо, ведь узнала же она его, Алексей это почувствовал. И только лишь когда она скрылась за высокими дверями храма, Романов очнулся и бросился за ней, расталкивая шикающих и цокающих от такого обхождения, прихожан.

Выскочив на большое мраморное крыльцо, Алексей увидел, как брюнетка в малиновом пуховике уселась в огромный серый Infiniti QX, и машина отъехала от остановки общественного транспорта. Он подбежал к дороге и, размахивая руками, пытался остановить какую-нибудь попутку или такси, но как назло, не нашлось никого, кто захотел бы остановиться. Алексей в бешенстве закрутился, пиная снег на обочине и пронзая пустоту кулаками, заревев обезумевшим раненным зверем. Он упустил свою Алису.

Романов вернулся к себе, до крайности подавленный и изможденный. Не успел он раздеться, как в дверь постучали. Подпрыгнув от неожиданности, Алексей вдруг вновь обрел надежду на встречу с любимой, полагая неизвестно почему, и даже уверенный, что за дверью его ждет Алиса. Но открыв дверь, он увидел на пороге средних лет женщину в домашнем халате и тапках, в руках у нее был его серый рюкзак и ноутбук.

– Извините, ради Бога! Это сынок мой непутевый к вам наведался, у вас дверь нараспашку была. А он, чтобы дружки его у вас ничего не умыкнули, к себе это все занес. Вот возьмите,– сказала, краснея, не умеющая врать интеллигентная женщина, протягивая Алексею ее вещи.

Алексей молча забрал свой скарб и закрыл перед соседкой дверь, все еще слыша ее извинения. Бросая всё на кушетку, он, теряя последние остатки самообладания, начал разговаривать с пустой комнатой, представляя в ней Алису.

– Ну как же ты могла, Алисонька? Мы же с тобой так долго не виделись.

– А чей это джип? Ну что ты молчишь, ответь.

– Что ты от меня скрываешь? Чем я провинился перед тобой?

– Родная не молчи, заклинаю! Я не знаю, что мне делать и как дальше жить. Я устал бороться, устал бояться потерять тебя. Я устал жить, не зная, где ты и с кем.

– Объясни мне, что произошло со мной. Кого я хотел забыть или что? Откуда эти деньги? Не молчи, не молчи, ради бога, Алиса! Алисаа!

– Соберись! Не веди себя, как слюнтяй! Ты в беде и тебе нужно действовать! Слышишь, соберись!– вдруг ответила воображаемая Алиса.

Но ополоумевший Алексей, не внемля своему подсознанию, кинулся с объятьями к своей галлюцинации и, ударившись сначала лбом о стену, а затем затылком об ножку кушетки, растянулся на полу и потерял сознание.

Глава 24.

С тихим треском в казенной люстре на три плафона взорвалась и потухла лампочка. Под ней женщина в черной мантии и очках на пол-лица в роговой оправе, стоя у трибуны с двуглавым орлом, склонившись в свою папку, монотонно зачитывала текст с листа.

– Согласно статье 105 УК РФ части второй, пункта а; пункта б; пункта д; пункта е. Согласно статье 111 УК РФ части первой; части второй, пункта а; пункта в; части третьей, пункта б. Согласно статье 112 УК РФ части первой; части второй, пункта б.

По совокупности совершенных преступлений и учитывая их особую общественную опасность Челябинский Областной Суд постановил:

Романова Алексея Николаевича признать виновным, и назначить Романову Алексею Николаевичу наказание, в виде пожизненного лишения свободы, с отбыванием наказания в Федеральном Казенном Учреждении Исправительной Колонии №1 Управления Федеральной Службы Исполнения Наказания России по Республике Мордовия.

Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, – стукнув молоточком, судья взяла со своей трибуны наполненный стакан и сделала несколько глотков.

В гробовой тишине переполненного зала судебных заседаний было слышно, как жужжит муха, бьющаяся в стекло, залитое каплями серого дождя.

Секунду спустя зал наполнился гулом сотни голосов, и послышались полные ненависти реплики:

– Чтоб ты сгнил там, паскуда!

– До конца дней сыночка моего будешь вспоминать, ирод!

– Получил, гнида! Таких к стенке надо ставить!

– Чтобы ты вечно там мучился, тварь!

– Ты еще, сука, пожалеешь, что тебя не расстреляли!

Но, наконец, вмешалась судья.

– Попрошу соблюдать тишину и всех покинуть зал судебных заседаний.

Но не все выпустившие пар свидетели этого громкого процесса прислушались к ее требованию, и многие уже на ходу продолжали сыпать на голову Романову свои проклятья.

Он стоял одной рукой, прикованный наручниками к «стакану» – решетчатой клетке для подсудимых, и смотрел на Алису. Его сердце обливалось кровью от того, что он видел. Ланская, вжав голову в плечи и вздрагивая от очередного проклятья, как от удара, не могла подняться из кресла. Ее бледное лицо осунулось, и впавшие от бессонницы и голодания глаза светились нехорошим тревожным блеском.

Через минуту его отведут в другой «стакан», поближе к выходу из здания суда, а через пять он будет уже в «автозаке» и, если Алиса сейчас не придет в чувства, они даже не успеют попрощаться.

– Алиса!– не выдержал, наконец, Алексей и тут же пожалел о своем возгласе.

Алиса, вздрогнув от его окрика еще сильнее, чем от проклятий, залилась слезами, сначала тихо, а потом навзрыд. Повернувшись к Алексею и не выдержав его горящего любовью и нежностью взгляда, она отвернулась и зашлась в самой настоящей истерике. Алексей, не веря своим глазам, был прожжен от макушки до пяток, словно огнем, слезами Алисы – это были слезы стыда. Она стыдилась его, стыдилась своей сопричастности к его преступлениям, стыдилась их связи, из-за которой и случилось все то теперь бессмысленное и непоправимое, то почему он оказался здесь…

Уже выходя из будки «автозака», нагнутый лицом до земли спецназовцем из УФСИН, он почувствовал, как в карман его куртки кто-то опустил конверт. Его вели в Следственный изолятор, где он провел полтора долгих и черных года, в ожидании приговора по делу об убийстве семерых человек. Это была последняя ночь Романова здесь, а дальше «этап» и колония, из которой он не выйдет никогда.

Его завели в одиночную камеру и, сняв наручники, спецназовцы, выходя, оставили тяжелую металлическую дверь открытой, со словами « не дергайся». Алексей посмотрел на пустой проем в надежде, что сейчас его мучениям придет конец и «торпеда», заказанная с воли, своим длинным шилом пронзит его печень и сердце. Но вместо проигравшегося заказного убийцы в камеру вошел старый авторитетный вор с большой клетчатой сумкой в руках.

– Давай присядем на дорожку,– хриплым голосом сказал сутулый старик, одетый в черную твидовую тройку, сшитую в Италии.

Они сели на железные нары. Романов не глядя на старика, внимательно рассматривал нацарапанную нецензурную надпись на противоположенной стене. Вор же, не обращая внимания на столь холодный прием, с каким-то отеческим теплом и заботой посмотрел на Алексея.

– Пацаны тебе «грев» собрали. Тут все, что для «этапа» понадобится. Благодарят тебя все за «Мультика» и псов его, он хоть уже и не мент был, но крови свернул многим на две жизни вперед,– промолвил старик рассеяно глядя на сумку, и будто вспоминая что-то.

– Да, забыл совсем. О девочке мы твоей позаботимся, в обиду не дадим родственникам «жмуров» твоих.

–Скажи честно из-за нее все?– хитро прищурившись, спросил старик.

– Спасибо, «Бурый»! Но потом, как все уляжется, дайте ей своей жизнью жить, больше не о чем не прошу,– вяло выдавил из себя Алексей, не ответив на вопрос.

– Что ты, дорогой! Не один волос с ее головы не упадет, пока я жив,– заверил старик.

– Слушай, Михал Иваныч! Я же знаю, ты подчищать за кем-то сюда заехал! Наверняка и на меня пару торпед есть. Дай ты им зеленый свет, пусть убьют меня, а,– тихо сказал Романов, уводя разговор подальше от подробностей своих преступлений и личной жизни, оставшейся теперь в прошлом.

– Дурак – ты Леха! Чтоб я на себя такой грех взял! Отсидишь четвертак, а там глядишь по УДО и выскочишь, жизнь – она длинная,– сам не веря в то, что произносит, сказал «Бурый», и под конец закашлялся.

Алексей молча кивнул, а «Бурый» протянул ему пачку желтого кэмэла, и они вдвоем закурили.

– Ладно, пора мне. На воле дел скопилось, невпроворот. А ты, Леха, помни одно – правда она за тобой была, за правду и помирать не страшно. Может когда еще и свидимся,– сказал старик и действительно медвежьей хваткой обнял Алексея и пожал ему руку.

Романов еле дождался, пока за его единственным в этих стенах приятелем закроется дверь, чтобы достать конверт и поскорее прочесть прощальное послание Алисы. Он, пытаясь как можно аккуратнее открыть конверт, долго возился с ним, пока в итоге его не разорвал, потеряв всякое терпение и разволновавшись, как ребенок. Неровный мелкий подчерк, такой знакомый и до боли бередящий душу, на этот раз обдал Алексея таким холодом, что ему вдруг стало все равно, где закончить свои дни. Содержание письма было следующее:

« Здравствуй. Я никогда не произносила твоего имени, и уже, наверное, никогда не произнесу.

Я долго думала прежде, чем написать это. То чувство вины, которое ты нехотя возложил на меня, вся эта ужасная трагедия, произошедшая из-за нас с тобой – это все результат твоей необузданности и упрямства. В том, что случилось винить, конечно, нужно нас обоих, но если бы ты, хоть раз услышал меня, хотя бы один чертов раз сделал так, как я тебя просила, то ничего бы этого не произошло. Смерть семерых, и шестерых из них ни в чем не повинных людей, теперь будет до конца наших дней терзать нас и мучить. Ты понимаешь это?!

Ты понимаешь, что наши с тобой отношения – это была лишь игра, причем навязанная тобою? Я сотни раз говорила тебе, что не хочу быть с тобой, но ты с упрямством осла продолжал настаивать и добиваться. Где были твои глаза, о чем говорило тебе твое сердце, когда рядом с тобой я чувствовала себя загнанной в западню, из которой нет выхода? С чего ты взял, что в праве, решать за нас обоих, как нам стать счастливыми? Теперь ты понимаешь, что ты натворил?

Пойми, я не пытаюсь оправдать себя, я хочу донести до тебя, что твой поступок – это не месть во имя любви и жертва ради меня, это ради себя, ради своего уязвленного чувства гордости и собственного достоинства ты пошел на это. Вместо того чтобы получить такую нужную мне сейчас поддержку, я сама должна носиться с этими осточертевшими «передачками», переживать сможешь ли ты когда-нибудь выйти из этой проклятой тюрьмы и не убьют ли тебя там. Думал ли ты об этом, когда шел на свой «праведный» суд, задумывался ли, легче мне станет от того, что ты убьешь там кучу народу?

В общем, закончить хочу следующим. Мне, конечно, очень жаль тебя, но если тебе завтра дадут пожизненное, не надейся, что я буду мчаться к тебе через всю страну на свидания и каждую неделю слать посылки, а сама уйду в монастырь – этого не будет. Ты был сам кузнец собственного счастья. Прости и, вероятнее всего, прощай!»…

По спазмирующим позывам бронхов, не дышащих легких, Романов понял, что возвращается в собственное тело. Приводя в порядок, едва теплящиеся пульс и дыхание, он продолжал упорно рыскать в своей памяти.

Еще много лет назад, Алексей научился, не теряя концентрации над этими жизненно важными процессами, оставлять часть сознания для любых других, в том числе и мыслительных. И это позволило выйти своим существом за все известные ему дотоле границы и физические, и метафизические, и любые другие. Оказалось, что нужно было лишь захотеть. А он хотел, ох, как хотел, но не верил, что такое возможно.

Несколько лет подряд занимаясь различными духовными практиками, перепробовав в итоге все ему доступные, он довел контроль над своим телом до совершенства. Романов мог часами, не прерываясь ни на секунду, отжиматься от пола, приседать и делать отжимания «на пресс», не испытывая ни усталости, ни боли в мышцах. Для него очень скоро не составляло труда поднимать и понижать свою температуру тела, а затем и управлять более сложными функциями своих внутренних органов, а главное мозга. И, в конце концов, каждая клетка его организма, каждая митохондрия стали для Романова послушным и отлаженным инструментом.

Однажды занятый тем, что старался замедлить свой пульс до одного удара в минуту, Алексей понял, вернее, услышал, что параллельно часть его самого находится в воспоминаниях об Алисе, при чем, погруженная в них до утраты границ с внешним миром. То есть, отслоившаяся грань самого себя, действовала независимо от его воли, но очень жизнеспособно и устойчиво. До полной свободы ему оставался всего лишь шаг, и, не побоявшись раздвоения личности, Романов переместил все свои устремления и желание оказаться рядом с любимой женщиной, в эту новую для него реальность.

То, что открылось перед ним, не поддавалось его пониманию, но восторг и удивительное умиротворение, с лихвой покрывали противоречивое чувство чего-то чуждого и неестественного. В этой ипостаси Алексей оказался демиургом, он мог управлять абсолютно всем, что мог себе представить. Люди, события, явления, да в общем, всё, о чем имелось хоть малейшее представление в разуме Алексея, всё это могло возникать и существовать по его желанию в любом порядке и последовательности. Это чудо стало тем, что на время затмило собой любое воспоминание о жуткой и суровой действительности.

В последующем Романову пришло в голову, что можно попробовать отделить от сознания еще часть, словно оторвать от листа клочок, чтобы записать на нем что-нибудь, и это сработало. И тут его посетила мысль, что сознание это гораздо больше, чем он может себе представить. Проверяя свое предположение, Алексей потерял счет своим сущностям, не переставая создавать все новые и новые. В итоге сотворив тысячи миров, населенных своими фантазиями, мечтами и помыслами, Романов среди этого бесконечного множества потерял ту часть сознания, которая хранила его настоящие воспоминания, его настоящую любовь и те переживания, которые и делали Алексея тем, кем он был.

На помощь ему пришел его же организм, потребовавший через два с полови-ной месяца, хотя бы какой-то энергии извне, эту цифру он выяснил по возвращению из этой плохо поддающейся объяснению плоскости бытия. Как только Романов захотел есть, все его бесчисленные «я» разом схлопнулись и оказались заключены в одном единственном теле, которому требовалось немного пищи и сна. Назвав такое свойство или способность человеческого сознания «осознанной шизофренией», для простоты собственного восприятия этого факта, Романов больше не увлекался созданием бесчисленных копий, по сути одного и того же явления.

Теперь создавая внутри себя новую сущность, он обязательно маркировал свое настоящее сознание воспоминаниями об Алисе и том месте, где он находится, то есть в остальных мирах даже упоминание об этом не допускалось. Да ему и не требовалось теперь больше одного собственного «я». Лишь изредка он вновь погружался в это состояние для того, чтобы получить ответ на интересующий его вопрос или просто отвлечься. Так сознание стало его лабораторией, в которой существовали все возможные реактивы, инструментарий, где экспериментальное поле могло сузиться до частицы размером меньше ядра, а при желании он мог ставить и наблюдать опыты поистине вселенского масштаба.

Именно там у него получилось прийти к мысли, что, наверное, возможно отделить сознание от тела, почти разорвав с ним всякую связь, но все же оставить этот причал для того, чтобы вдоволь напутешествовавшись по мирозданию вернуться к какой-то исходной точке. И опробовав это утверждение на своем воображаемом полигоне, он преступил к практике. Но то, что в его сознании выглядело увеселительной прогулкой, на деле оказалось действием, абсолютно лишенным каких-то волшебных качеств и последствий.

В самом начале, отделяясь от тела у Романова не получалось даже покинуть стен своей одиночной камеры, в которую его поместил начальник мордовской «единички» подполковник Еремеев. Это произошло как раз после того, как Романов провел два с половиной месяца в «поисках себя», просидев неподвижным изваянием посреди ледяного карцера. Дошло до того, что охрана, решившая, что Романов умер, вызвала тюремного врача, который констатировал его смерть. И если бы не бдительный фельдшер, заметивший, что у него все не появляется «кошачий глаз» и не падает температура, то лежать бы Алексею на столе патологоанатома с распиленным черепом и вынутыми внутренностями. Но к счастью, фельдшер догадался проверить его пульс и дыхание тщательнее, чем доктор, и, удостоверившись, что они у Романова все же есть, сообщил об этом начальнику колонии. В этом коматозном состоянии заключенный провел еще месяц, а очнувшись, нес какую-то белиберду о многоуровности сознания и бытия.

Посоветовавшись со своими подчиненными, Еремеев сделал запрос в управление о назначении Романову новой судебно-психиатрической экспертизы. К всеобщему удивлению, приехавшие из Саранска медики, признали заключенного№12141 вменяемым. После чего и было принято решение о помещение его в одиночку, под постоянный надзор. Но со стороны охраны на «зека» из группы риска, посыпались постоянные жалобы о грубых и методических нарушениях режима колонии, что всей тюрьме грозило бунтом. Еремееву пришлось лично увещевать Романова, когда тот изредка «приходил в себя», чтобы Алексей вставал на ежедневную побудку с расчетом и выходил на общие досмотры, когда всех заключенных выводили из камер. Романов нехотя соглашался, хотя он предпочел бы штрафной изолятор, где его вообще никто не трогал, а только прибавлялось время пребывания в нем за очередное нарушение. И даже попросил об этом подполковника, но Еремеев может из принципа, думая, что Алексей хочет быстрее свести счеты с жизнью, а может просто от греха подальше отказал в такой странной просьбе.

Не смотря на то, что время для Романова превратилось в ничего не значащую линию от одной точки к другой, все же какие-то маяки, указывающие, где он и как долго находится, еще были ему нужны. Овладев умением разрывать ткань бытия и оказываться, как бы с той стороны реальности, Алексей столкнулся с серьезными препятствиями. Явления и события, на самом деле происходившие и происходящие, здесь несли собой лишь энергетический след, на который он, в отличие от его «осознанной шизофрении», совсем не мог воздействовать.

Все в этом странном мире подчинялось таким же строгим физическим законам, как и в том от которого его изолировали навсегда. Чтобы отделять прошлое от настоящего, Романову было необходимо знать, в каком месте и в какой момент времени находится его физическая оболочка, лишенная сознания. А взаимодействовать с этими «тенями» настоящей жизни ему удавалось только при условии, что Алексей знал лично когда-то либо человека, либо предмет или географический объект с которым сталкивался. В остальных случаях перед ним были просто разноцветные пятна, подвешенные в пустоте. Именно так, а не иначе удавалось, заключенному в бетонный мешок человеку, покидать свое последнее пристанище. Иногда он осознавал, что скорее всего сошел с ума, но научившись все-таки влиять на свое нынешнее и ближайшее окружение, чем сильно облегчил себе жизнь, Романов перестал задаваться этим вопросом.

Как и должно было быть, существовала внутри него та вещь, которая ему не подчинялась, сколько бы ни бился он над этим. Это была его память. И именно в ней так нужно было разобраться Алексею. Еще до того, как он научился покидать свою бренную плоть, Романов позабыл, что такое боль и страх, унижение и скорбь, зиждущиеся на призрачной надежде когда-нибудь выйти отсюда. Он с трудом мог вернуться в то время, когда только попал в эти, лишенные солнечного света и будущего, стены.

Этапирование сюда Алексея и уголовный процесс, сами преступления, послание Алисы были совсем стерты из его прошлого огромной жаждой жить. Да и само прошлое заигрывало постоянной подменой фактов действительно случившихся с ним и не имевших воплощений, кроме как в его фантазиях.

Тот оборванный кусок, почти без эмоций и мыслей, словно со слов другого человека, где он слышит свой приговор, а затем разговаривает с вором «Бурым» и читает прощальное письмо Алисы, был взят из воспоминаний Алисы и «Бурого», и двух спецназовцев УФСИН, прямо из их головы. Первой ниточкой была, естественно, Алиса, а сдержавший слово иприсматривавший за ней «Бурый» был следующим звеном, у него же сохранились воспоминания о конвойных Алексея.

Эти чужие воспоминания Романову пришлось неизвестно сколько времени складывать и раскладывать, словно пазл,– они были настолько обрывочны и туманны. У Алисы, например, так же как у него, большая часть была просто стерта. У древнего теперь старика «Бурого» расплывчаты, словно отражение на воде, покрытой рябью. А у бывших конвоиров настолько специфичны и безлики, что они виделись Романову просто горстью камней на ладони, едва отличавшихся друг от друга, где один камень это он, а другой письмо в конверте. Все многолетние усилия не привели Алексея ровно ни к чему, он не знал ни из-за чего пошел на эти страшные преступления и совершал ли их вообще. Вот и сейчас сидя на бетонном полу изолятора, только вернувшись из своих безрезультатных блужданий по разнообразным эфирам, Алексей все перебирал свою головоломку из чужих событий, выискивая какие-нибудь крупицы для себя.

Не размыкая век, Романов видел, как к двери его камеры подходит «новенький» – 40-летний сержант, только устроившийся на службу в «единицу». Представлялся он Алексею, зелено-фиолетовой кляксой из субстанции похожей на плесень, но приложив некоторое усилие, заключенный №12141, смог разглядеть низкорослого мужчину в темной камуфляжной форме.

Предугадав дальнейшие действия сержанта, путем несложных сопоставлений со своим многолетним опытом пребывания в ШИЗО, Романов повысил свою температуру тела до 38 градусов и укрылся в одной из своих ипостасей, играя на бильярде с Достоевским и одновременно продолжив недоигранную партию в шахматы с Булгаковым. Скрипнул тяжелый засов и на двери в квадратном отверстии «кормушки», появилось круглое румяное лицо в зеленой армейской кепке.

– Заключенный двенадцать сто сорок один! Встать! Приготовиться к досмотру!– прокричал уничижительным тоном сержант.

Несколько секунд ожидая в ответ скороговорки с ФИО и номером ЗК, статей за который тот осужден, и не дождавшись, охранник озверело повторил свою команду. Через минуту перекинув в камеру ствол брандспойта, и снова скрывшись для его включения, взбешенный сержант, собирался проучить, потерявшего страх заключенного.

С трудом укротив извивающуюся под мощным напором воды змею пожарного рукава, он направил ствол в лицо Романову. Не веря своим глазам, он наблюдал, как широкая струя разбивается об голову заключенного фонтаном брызг, словно об камень. Но пытаясь попасть в рот и в нос, сержант все продолжал свою бесполезную экзекуцию, даже не замечая, что фигура, сидящая на полу, ни разу не шелохнулась от напора, который сбил бы с ног любого.

– Эй, сержант! Ты че там с мавзолеем делаешь? Там горит что ли?– послышалась вдалеке у выхода из карцера.

Сержант никак не отреагировал на такие неуставные вопросы и продолжал поливать наглого зека, а сам уже стоял в глубокой луже, вытекающей воды из-под двери камеры.

Глава 25.

По-кошачьи изогнувшись, чтобы заглянуть себе за спину, у большого зеркала вертелась Алиса. Непослушный бутон ее дерзкого красного платья все никак не хотел принимать нужную форму. Цокая высоченными каблуками своих «лабутенов», Ланская пристраивалась к зеркалу то одним боком, то другим.

Ее зеленые глаза искрились раздражением, а порывистые движения выдавали сильное волнение, вызванное предстоящей встречей. Она никак не могла почувствовать себя уверенно в этом дорогом наряде, хотя выглядела крайне соблазнительно и не слишком откровенно. Открытое платье обнажало ее покатые плечи и руки, подчеркивая ее лебединую шею. Линия декольте огибала ее высокую грудь в том самом месте, где мужчине еще требуется фантазия, а не похотливое пускание слюны. Собранное выше талии, оно ниспадало прозрачным пышным воланом до щиколоток, под которым ярко-красная органза обтягивала ее стройный стан от талии до колен. Манящий темнотой разрез, почти по всей длине бедра, вуалировался нежными бутонами волана, расходившимися клином от колен к груди.

Учитывая тренд, Алиса с удовольствием оставила свои шею и запястья без украшений, потому что на пансион выданный шефом для ее нового образа, она купила себе еще и эко-шубку, мех которой выглядел точь-в-точь как настоящий полярный песец. Примерив сверху белое короткое манто, завершив тем самым свой «look », Ланская сделала еще оборотов пятнадцать, обсматривая свое отражение. И все еще глядя в зеркало она заметила, что с кровати за ней внимательно следит пара черных глаз. Проснулся Алексей.

Восхищение и ревность в этом взгляде прочел бы каждый. Алиса, не выдавая себя улыбкой, продолжала смотреть на завораживающее серебро амальгамы. Она придирчиво изучала сногсшибательную брюнетку с заплетенными в причудливую косу спиралями локонов вместе с ценителем, мнение которого было пристрастно, а по тому ничтожно.

– И чего ж это я такую красоту на Новый Год не увидел?– не смог удержаться Алексей от переполнявших его чувств, заметив, что Алиса посматривает на него в отражении.

– Потому что я эту красоту сама себе купила вчера,– намекая на не состоятельность Алексея, едко парировала Ланская.

Романов на миг сморщился и погрустнел. Отвернувшись к стенке, он по уши натянул на себя одеяло. Алиса вспомнила его подарок, пусть недорогой и банальный, но очень трогательный, и мысленно себя укорила за несдержанность. Огромный плюшевый медведь, с нее ростом, был настолько неожиданным и приятным знаком внимания, что сначала у нее даже не нашлось слов. Она с детства мечтала увидеть под елкой мягкую игрушку, а находила там все, что угодно, но не мишку с доброй вышитой улыбкой и пуговками вместо глаз.

– Я тебе там творог с бананами и медом на столе оставила, съешь, пожалуйста. И прошу, пей кефир вместо чая, ты у меня как из «Бухенвальда»,– заботливо сказала Алиса, одергивая сзади платье и усевшись возле подушки.

Алексей уже улыбаясь, тут же развернулся к ней и притянув Алису за шубку, вовлек в свои объятья, легко справляясь с ее отчаянным сопротивлением.

– Платье порвешь. Пусти! Пусти, говорю!– закричала не своим голосом Ланская, в довершение больно укусив Романова за плечо.

–Дикая что ли?!– вскрикнул Алексей, выпуская Алису и растирая выступившую сукровицу.

– Сам ты больной! Говорю, пусти, а он тянет. Это платье две мои зарплаты стоит!– сказала, метнувшаяся к зеркалу Ланская, в непритворном испуге за наряд.

Увидев, что Алиса уже переодевшись, схватила свой рюкзак и направилась к двери, Романов подскочил с кровати и в три шага оказался возле нее.

– Останься. Мне сон дурной приснился. Не ходи туда.

– Что за сон, где я опять исчезаю в волнах с другим мужиком?

– Нет, мать приснилась и…

– Вот и езжай к своей матери, а меня оставь в покое!

Ланская хлопнула дверью и выбежала на лестницу. Нужно было еще вызвать такси, и она забыла свои духи на полочке в ванной у Алексея. Но возвращаться к нему она совсем не хотела. Она почувствовала, что задыхается в его искреннем чувстве, ей очень неуютно под видящим насквозь взглядом, неумело скрывающих грусть глаз. Алиса давно стала замечать за собой одну странность, она перестала разговаривать с Алексеем на любые хоть сколько-нибудь существенные темы, и сейчас пришло осмысление почему. Ей было страшно и противно. Страшно от того, что он обо всем недосказанном догадывается, а противно то, что приходилось ему лгать и угрожать расставанием. Она твердо решила покончить с этими затянувшимися играми, сразу после окончания проекта.

По возвращении к себе домой, Ланская первым делом поспешила достать ежедневник из львенка и была до огорчения удивлена – львенок был распорот, но, слава Богу, ее рабочие записи были внутри. С ее памятью не случалась капризов, и она точно знала, что первого января она наскоро застрочила игрушку и больше к ней не прикасалась.

Вместе с распоротым куском синтепона и плюша она подошла к Свете, нарезавшей салат на кухне, и вопросительно посмотрела ей в глаза.

– Ой! А зачем ты львенка выпотрошила?– недоумевающе спросила ее Света, вытирая глаза, слезившиеся от лука.

– Батарейку хотела поменять. У тебя ниток нет коричневых, а, Свет?– задумчиво бросила в ответ Ланская.

– В корзинке у телевизора посмотри.

– Ок. Спасибо.

Ланская вернулась к себе в комнату и открыла ноутбук. Набрав свой сложный пароль – ее любимую фразу Оскара Уайльда на английском языке с указанием даты жизни и смерти писателя между словами, Алиса сразу же открыла журнал сессий пользователя. Второго числа была сорокаминутная сессия на ее ноутбуке, а она в это время принимала ванну, это было ранее утро 5:45. Романов в это время, как ей показалось, крепко спал, издавая надоедливый храп, разбудивший Алису.

– Ах, ты, сволочь, догадался!– вырвалось у нее с ненавистью.

По всей видимости, Алексей все знает и о ее проекте, и законспирированной работе, а главное, о ужас, ее контакты и переписка. Нет, ну какая же пакостная скотина, просто слов нет, а еще святошей прикидывался, ведь это подло и гадко. Как она могла доверять такому человеку? Этот низкий поступок моментально перечеркнул в Ланской все хорошее и светлое, что еще могло удерживать ее вместе с Романовым.

Созрев в мысли окончательно покончить с этим придурковатым и гнусным человечишкой сию минуту, Алиса заблокировала Алексея во всех соцсетях и мессенджерах, и внесла в черный список телефонной книги. Получив от столь бесхитростных действий невыразимое, и даже ей непонятное, удовлетворение, она принялась штудировать свои записи.

Через два часа Ланская при полном параде, в коем дефилировала утром перед этим жалким ничтожеством Романовым, ехала в такси, переполняемая радостным беспокойством, безусловно уверенная в своем успехе. Проехав около часа по загородному шоссе в сторону Южноуральска, такси съехало с трассы к шлагбауму и будке КПП. Алиса пересела в ожидавший черный Gelentwagen, привезший ее к огромному трехэтажному особняку, скрытому от лишних глаз высоким холмом и дубравой.

Это смело можно было называть поместьем или дворцом, выстроенное в духе а ля ампир, с атлантами и корреотидами, и прочей не совсем уместной атрибутикой. Здание, большой буквой «А» расходилось под тупым углом двумя своими крыльями на добрую сотню метров, и полностью было облицовано розовым мрамором. Было видно, что в левом крыле еще не закончена отделка, и десятки рабочих снуют в окнах со своим инструментом.

Выйдя из машины, ей бросился в глаза огромный вольер. В нем сидел облезлый двухгодовалый львенок-подросток и зачем-то облизывал прутья решетки, будто желая их умилостивить и тем самым растворить.

« Господи! Бедное животное!»,– всколыхнувшееся жалостью предчувствие опасности, возникло у Алисы одновременно с этой мыслью. Она несколько секунд наблюдала, как прилипает к металлу от мороза его шершавый язык, но он усердно продолжает свое занятие.

Ей почему-то ни в одном фотоотчете не предоставили этой важной детали, так явно характеризующей личность объекта №1. Все это странно, может это не его резиденция, конечно. Обратив внимание, что в гараже, куда уехал парковаться доставивший ее сюда черный сундук на колесах, стоит всего несколько седанов бизнес-класса и пара внедорожников, Ланская лишь приняла это к сведению. Она ожидала увидеть здесь весь цвет Урала, но посчитала, что просто еще не время и позже появятся остальные гости этого грандиозного, со слов Виктора Григорьевича, празднества.

Вернувшийся из гаража охранник сопроводил ее к ступеням, ведущим к входу в особняк, находящемуся посередине между крыльями. Поднимаясь, она услышала позади глухой лай. Обернувшись, Алиса насчитала около десятка волкодавов, пристегнутых цепями к тросу, который, видимо, тянулся по всему периметру здания.

« Ну что за варварство! Он бы еще рвы вокруг нарыл и ядом залил!»– подумала Ланская, заметив еще собак, все сбегающихся на лай своих сородичей в каком-то бессчетном количестве.

Алиса просто не знала, что заповедная территория в двадцать квадратных километров, окружена тремя рядами колючей проволоки и камерами слежения. Но все здесь находилось в процессе далеком от завершения, от того, наверное, что хозяин этих хором замахнулся на что-то уж очень масштабное, требовавшее большего, чем имеющиеся возможности.

Все это не скрылось от цепкого взгляда Ланской, и говорило о том, что ее наработки требуют пересмотра и более детального анализа. Шагнув через порог высоченных темных дверей, обескураженная своими выводами, она вошла в блиставший роскошью зал. Ступая по наборному кедровому паркету и оглядывая широкую галерею, превращенную по прихоти хозяина в салон, Алиса непроизвольно приоткрыла рот. Мраморные скульптуры эпохи возрождения и советского постмодернизма, полотна художников – передвижников и мастеров золотого века, гобелены – от китайских, бесценных своей древностью, шелковых шпалер до самых редких рейнских, другие предметы искусства – золотые скифские чаши и языческие алтари, и жертвенники всевозможных культур, находящиеся по данным крупнейших музеев в частных коллекциях, казалось, все были собраны здесь.

Нет! Не может быть! Это все репродукции и копии, на все здесь просто не хватит денег. Но глядя на соседство «Минервы» Рембрандта с древнеегипетской погребальной маской и искривившегося от боли «Сан Лоренцо» Бернини рядом с боевым славянским мечом, она почему-то решила, что хватит. Даже не заметив, что ей на встречу из колоннады выдвинулась фигура в римской белой тунике, а с самого начала доносившиеся звуки голосов и музыка уже слышны фразами и приобрели строй, она все смотрела на это великолепие, сваленное в кучу, словно в антикварной лавке.

– А вот и наша главная менада!– будто со сцены громко продекламировал мужчина в тунике. – Сдвинем же кубки друзья мои! Да прославится великий Вакх!

– За Вакха!– дружным эхом наполнился зал.

По всей видимости, новоявленный Вакх в обличии человека, повлек Ланскую к длинному столу. Вокруг него, римскими патрициями на стилизованных под античные скамьи кушетках возлежали пузатые мужики с юными девицами, все одетые в разноцветные туники и тоги.

– Здравствуйте, Аркадий Веленович,– смущенно и тихо, на ходу сказала Алиса.

– Сегодня я Вакх, девочка! А ты менада,– не ответив на ее приветствие, обсматривая ее прелести под платьем и скабрезно улыбаясь, тоже тихо сказал Аркадий Веленович.

Не уловив от волнения его сального взгляда, Алиса подумала: « Блин, да тут тематическая вечеринка, а я, как дура, в платье буду. Почему шеф ничего не сказал?»

И не отыскав среди немногочисленных гостей за столом Виктора Григорьевича, Алиса начала, не подавая виду, приходить в беспокойство.

– Великий Вакх, а где же средь гостей твоих почтенных тот, что победы имя носит?– найдясь, громко и с улыбкой, спросила Алиса, усаживаясь вместе с Аркадием Веленовичем за его ложе.

– Хм, а ты мне нравишься больше, чем я ожидал,– трогая пальцами свои губы, сказал серьезно престарелый Вакх.– Будет скоро, не переживай. Отведай-ка лучше чего-нибудь и выпей со мной!

Он придвинул к ней действительно серебряный античный кубок эпохи государств-полисов, и тут Ланская снова чуть не открыла рот от изумления, заметив те яства, которыми в изобилии был заставлен стол.

Повар, судя по всему, как и хозяин дома, были знакомы с античным «Сатириконом», заключила Алиса, сразу отдав должное такому неординарному подходу. В центре стола на огромном позолоченном блюде, в виде 12 знаков зодиака, были сервированы соответствующие каждому созвездию деликатесы, но все же адаптированные вероятно к вкусу Аркадия Веленовича. С ее ложа было видно, что на блюде Рака были выложены целые вареные омары и лангусты в лавровом венке, и их мясо под каким-то темно-красным соусом; блюдо Льва наполнено разноцветным и крупным инжиром, какого Ланская никогда не видела; над Тельцом громоздилась гора бифштексов, наверное, из мраморной говядины; блюдо Весов, как и полагалось, было в виде инструмента, где на одной чаше лежала символическая лепешка, а на другой пирог. От блюда исходил запах специй и пряностей, перемешиваясь с запахом жареного мяса.

Не помня наизусть древнего романа и не видя принадлежности к блюду, Алиса заметила еще ядовитую фугу, рядом с которой красовался целиком запеченный гусь. От центра стола по алой скатерти из разнообразных посудин с осетрами и угрями тянулась вереница с диковинными видами рыб бассейнов Конго и Амазонки, о которых, приходящая в какое-то странное возбуждение Ланская, почти ничего не знала.

Похожие на драконов, маленьких чертиков, с крыльями и уродливыми носами, а некоторые с какими-то человеческими чертами вяленные, вареные, жареные и копченые рыбины не вызывали у Алисы аппетит, но придавали столу мифический антураж. Разнообразная икра и морепродукты, как то устрицы и гребешки, мидии, кальмары и осьминоги в различных соусах и подливках разбавляли пресноводную афро-американскую кунсткамеру. На утлых подносах, но на высоких в виде декоративных кованых очагов подставках, украшенная всевозможными фруктами стояла дичь.

Догадываясь о непростой начинке диких гастрономических изысков, Алиса внимательно изучала надрезанного пополам молодого кабанчика с уже сформировавшимися клыками, чернеющего своей необсмоленной шерстью и с выглядывавшими из брюшка отварными перепелами. Рядом с зайцами, фаршированными тривиальной морковью и кроликами-сосунками, лежали головы тигров и медведей, наверняка, с их собственным мясом, разложенным тонкими кусками позади хищных оскалов.

На другом краю стола метрах в 15 от себя, Ланская рассмотрела из темного металла фигуру осла с двумя навьюченными по бокам корзинками, в них были разного цвета маслины, а сверху на седле блюда еще с какой-то небывалой снедью.

Все это время, пока Ланская восхищенно водила глазами вдоль стола, Аркадий Веленович внимательно следил за своей гостьей. Понимая, что та вряд ли сможет остановить свой выбор на чем-нибудь сразу, он жестом подозвал прислуживающего за столом юношу. Вытирая об его длинные волосы свои руки, Вакх прежде жестом указал ему на кубок Алисы. Не замечая ничего, позабыв о цели своего визита, она была поражена задумкой праздника и таким ее детальным исполнением. Ей и в голову не приходило, что можно воссоздать картину древнеримского пиршества не только визуально, но еще и на вкус, и отчего-то Ланскую сейчас не заботило, сколько на это в пустую потрачено денег и жизней животных.

« Да, это не попойки в стиле времен американской депрессии, с дешевым вискарем из батарей»– подумала она, залюбовавшись красавцем-виночерпием в золотистом хитоне, наливавшим ей вино из глиняной амфоры.

– А птицеловы будут?– не выдержав неприятного взгляда Аркадия Веленовича, Алиса первая нарушила молчание.

Она намекала на фаршированных живыми птицами жареных телят и баранов, которых должны будут изловить и на глазах гостей изжарить. Ланская попала в точку, хотя очень поверхностно помнила Петрония, которого на первом курсе пробежала глазами в кратком содержании.

– Ты меня просто покорила, девочка моя!– растянувшись в сладостной улыбке, Аркадий Веленович, действительно с симпатией посмотрел ей, наконец, в глаза.– Малышинский прав – ты редкостный экземпляр.

– Вот. Попробуй пока это,– почти приказал седовласый Вакх, поправляя золотой венец в виде виноградной лозы и картинно указывая кистью, унизанной старинными перстнями, на деревянную курицу на столе.

Алиса с улыбкой и живым интересом уставилась на деревянную корзину с головою курицы, стоявшую прямо возле их ложа.

– Смелее, смелее – подбадривал Аркадий Веленович, снова расплываясь в улыбке, предвосхищая восторг своей менады.

Алиса порылась рукою в соломе корзины и извлекла оттуда страусовое яйцо. На столе не было приборов и даже салфеток, и Ланская посмотрев на жирные пальцы Аркадия Веленовича, стукнула яйцом по столу и стала чистить его руками. Внутри оказалось запеченное тесто.

– Так, теперь надкуси и вылей жир,– преподавая Алисе античный этикет, сказал ряженый Бахус.

Но видя радостное замешательство, он властной рукой притянул ее руку вместе с кушаньем и сам надкусив, перевернул эллипс из слоенного теста над скатертью. Ланская не дожидаясь, когда ее визави поднесет опять ее руку ко рту, сама укусила забавную тарталетку подальше от того места, где остались отметины его резцов. Первым, что удалось ей расслышать, был вкус топленого свиного жира и, конечно, его запах, но после молочно-сладковатый оттенок стал меняться на нежнейший привкус маринованного в гранатовом соке жаренного свиного окорока.

– А теперь посмей сказать, что это не божественно,– полувопрошая, полуугрожая сказал Аркадий Веленович и поднес к ее рту какой-то конусовидный отросток, больше похожий на червя, макнув его предварительно в какой-то соус.

Понимая, что времени у нее на раздумья нет совсем, Алиса закрыла глаза, чтобы не выдать свою брезгливость, и зубами выхватила из пальцев Вакха предложенное яство.

– Мм, что это? – умело вживаясь в роль менады, но не открывая глаз спросила Ланская.

– Это фазаний язык. А в яйце мясо бородавочника под гранатово-черничным соусом,– ответил, жмурясь от собственной важности, искушенный чревоугодник.

Алиса открыла глаза и от вида блюда с горой этих самых конусов-языков, ей стало уже второй раз за вечер не по себе. Она представила, сколько же потребовалось птиц для этого застолья, и ужаснулась.

« Как же так? Я не знаю здесь ни схемы рабочих кабинетов, ни расположение серверных, ни мертвых зон на камерах, если эти зоны есть. Да я вообще тут ничего не знаю. Куда же шеф запропастился?»,– отрезвленная заботливо-принудительными ухаживаниями, подумала Ланская, постепенно возвращая себе самообладание.

– Мясо хочу!– немного капризно, но не менее властно, чем сам устроитель празднества, сказала Алиса, вызвав его одобрительное «хо-хо».

Аркадий Веленович хлопнул в ладоши и из ниш у неосвещенных колонн вышли несколько человек и покинули зал через плохо различимые из-за стола двери. Только сейчас, не привлекая лишнего к себе интереса и подозрений, Ланская смогла осмотреться. За столом возлежали и полусидели около двадцати человек, она насчитала восемь пар, хотя и то, что ей сначала показалось дружескими объятьями, напоминало потом совсем другое. Не зная никого из присутствующих гостей, Алиса внимательно стала изучать планировку.

Мельком взглянув на современные бронзовые люстры, не вписывающиеся совсем в этот раритетный интерьер, она оглядела тоже очень грубо выполненную драпировку стен, с едва угадывавшимися в ней мотивами средневековой Флоренции, и потеряла всякий эстетический интерес к этому странному залу. К ее большому сожалению, зал освещался лишь у входа и над самим столом, а остальная его часть пребывала почти в темноте. Все же какие-то очень общие подробности выходов, площадок и лестниц угадывались, но это все, ровным счетом, ничего не меняло. Выполнение поставленной перед ней задачи в таких условиях невозможно.

Самое главное, что никакого плана «Б» она с Виктором Григорьевичем не обсуждала. Получается, откладывается ее поездка в Барселону. Но что же все это значит? Охраны почти нет, гостей тоже слишком узкий круг, и никого, кто бы забрал ее отсюда. Все же не привыкшая искать худшие стороны в происходящем раньше времени, она решила немного выпить и закусить, тем паче, что кушанья тут удовлетворили бы вкус самого изысканного гурмана.

Глотнув красного вина, действительно, подобающего той посуде, в которую его налили, видевшей, наверное, современников Гомера, Алиса принялась за копченого осетра. Современник динозавров таял во рту странным сладким с горчинкой оттенком и оставлял, лишь на толику уловимое, вишнево-дымное послевкусие. Из-за огромного количества блюд, не оставлявших свободного места и отсутствия тарелок (все ели руками прямо на своих ложах), Алиса замялась. Бросив кости под стол в специальную корзину, заметив, к большому облегчению, как это делает ее сосед – огромный толстяк в фиолетовой тунике, Ланская прислушалась к гомону неспешных и небрежных фраз витавших над столом, и услышала больше причмокивания, чем хоть сколько-нибудь осмысленных разговоров.

Приглашенные на этот праздник живота знали толк в застольях, они ели безостановочно и аппетитно, смакуя каждый кусок, мало заботясь о такой вроде бы само собой разумеющейся вещи, как застольная беседа. Здесь, поняла Алиса, никто не заведет речь ни о каких подковерных интригах и сплетнях, сюда пришли до отказа набить желудок, и может быть отдаться еще каким-нибудь низменным страстям. Глядя на жующие челюсти, перепачканные руки, масляные губы и такие же глаза, она невольно поддалась этому первобытному посылу предков, возникающему где-то на подкорке от окружавшего изобилия и качества пищи. Ланская накинулась на маринованного в можжевеловом соке и тушеного в вине ягненка, отрывая руками от него кусок за куском, и все больше проникаясь этим диким удовольствием обжорства, до этого момента считая, что ей это не свойственно. Аркадий Веленович все это время был занят тем же, набивая свою, казалось, безразмерную утробу, необъяснимо умещавшуюся в его тщедушном теле.

Музыка, почти затихшая после появления Алисы, совсем смолкла, и послышался грохот проносящегося вдалеке скрежещущего металла. Затем голос диспетчера через динамики уличных колонок, раздающего непонятные указания и озвучивая цифры, что-то обозначающие для машинистов составов. Ланская вспомнила, что где-то рядом здесь должен быть железнодорожный хаб, и решила, что его уже открыли или тестируют. Хозяин же застолья состроил кислую мину и, подняв руку вверх, щелкнул пальцами. И то, что Алиса приняла за скульптуры в полутьме колоннады, вдруг задвигало своими мраморными десницами по таким же каменным лирам, арфам и цимбалам, и раздались звуки древней италийской мелодии.

Музыканты и их инструменты, полностью покрытые белым гримом, наподобие уличных мимов, и их действительно проникновенная мелодия, опять привели Ланскую в необъяснимый восторг. Заметивший это Аркадий Веленович понял, что нашел в Алисе благодарного ценителя его сибаритских выдумок. Улыбаясь своими толстыми губами, он жестом подозвал охранника и шепнул ему что-то на ухо.

Через минуту в зал зашла красивая юная девушка в кремово-бежевой накидке из шелка, надетой на голое тело, с серебряным подносом в руках. Подойдя вплотную к Алисе и ее сотрапезнику, она встала на колени, а музыканты заиграли что-то эксцентрично-бравурное и современное. Аркадий Веленович встал и неспешно обошел девушку, остановившись прямо у подноса, касаясь его своим золотым пояском.

В его руках был наполненный кубок, и он поставил его на поднос, затем не с первого раза из-за жирных пальцев подобрал с него большую горсть прозрачных кристаллов. Как только он разъединил эту кучку двумя руками, Ланская рассмотрела в ней ослепительной красоты бриллиантовое колье, с которым Аркадий Веленович приближался к ней. Сердце Алисы затрепетало.

Оказавшись за спиной красавицы, красным пятном своего платья маячившей в центре стола, Аркадий Веленович встал ногами прямо на ложе и дрожащими пальцами надел на нее колье. Для Алисы настал миг торжества и триумфа. Все перестали есть, взоры собравшихся обратились к ним и музыка смолкла. Он поворотом головы показал на место около него, чтобы Ланская присоединилась и встала.

Пытаясь сделать это женственно, насколько позволяло ее платье, она на секунду смутилась, затем отбросив стеснение, сняла туфли и, как восьмилетний уличный мальчишка, подскочила сразу на обе ноги. Переполняемая уже уносившей ее в далекие путешествия сбывшейся мечтою, она не просто сияла, Ланская была само счастье.

В их руках оказались кубки, Аркадий Веленович произносил что-то пафосное и витиеватое, а Алиса думала только об одном – у нее на груди висит целое состояние. И этот было правдой, на ней были настоящие бриллианты, ведь «Аркаша», как говорили про него за глаза приближенные, «фуфла не терпит». Он даже «ролексы» за часы не считал, а носил золотые карманные брегеты XIX века. Алиса не знала только одного, что тем «счастливицам», кому он нацепил такой брильянтовый ошейник, отойти от него хотя бы на шаг уже не удавалось никогда.

Глава 26.

Теплый сухой песок. Крупинки прилипли к щекам. Комфортно и уютно, словно в материнском чреве. Никаких запахов и вкусов, будто в вакууме. Плеск набегающей волны, ритмичный и убаюкивающий. Тихий прохладный ветер касается лица, затем приятно холодит все тело. Темнота нестрашная и почему-то привычная, словно с ней проведена уже не одна вечность. Никаких рамок и шор. Памяти больше нет, только один отголосок. Все вокруг бессмертно. Понимания больше нет, есть одновременное проникновение и наполнение. Вопросов тоже больше нет. Все открылось и ничего не гложет, кроме…

Человек открыл глаза и, давно потеряв счет своему перемежению созерцания и несозерцания этого звездного небосвода, откинул голову вверх. Всходит третья по счету «луна», похожая на красивый елочный шарик – красная огромная с голубыми прожилками льда, отражающими свет ближайшей звезды. Рядом две другие уже закатились за зенит, одна ярко-фиолетовая спряталась за свою спутницу и выглядывает из-за нее своей изогнутой половиной. Сейчас ее оранжевая подруга закроет собой полностью еще видимый фиолетовый кусок и сама станет фиолетовой, поглощая волны другого более сильного светила.

Человеку можно опираться на этот цикл, чтобы как-то отсчитывать свое пребывание здесь. Кажется, в начале, он так и делал, но теперь в этом нет смысла. Здесь ни чем нет смысла. Есть вулканический песок, есть вода и вечная полночь. Ему не хочется есть, пить, спать, да он давно забыл, что это значит. Человек может гулять и наслаждаться звездами, которые выучил наизусть, волнами, которые достигают своими гребнями небес и, останавливаясь перед сушей, покато спускаются, бурлящими пеною ступенями, к береговой линии. Может он когда-то и любовался этим, но сейчас он не замечает гармоничного замысла и красоты ни в чем.

Кроме песка и воды, чуть дальше есть еще горы. Он залезал на них и даже пробовал разбиться, но всякий раз после прыжка открывал глаза на этом самом месте. Пробовал он и утонуть, но ровно с таким же исходом. Здесь все кругом неизменно и волны, и ветер, и звезды. Все двигается по установленному нерушимому порядку, как в огромном часовом механизме, созданному непонятно для чего. Единственное что он пока знает, это то, что он один на этой планете и в этой Вселенной. Кроме него в этом мире нет больше ни одного живого существа. И так было и будет всегда. Но как только он закрывает глаза, ненадолго перед ним возникает одно событие из другого мира и, наверное, из другой жизни.

Здесь нет у человека другого занятия, и он снова закрывает глаза…

…На полу кабинета, забрызганного кровью, неестественно заломив под себя ногу, ничком лежал человек в синем деловом костюме, темневшим под левой лопаткой разрезом, и расходившимся по кругу от него пятном крови. Тело еще издавало хрип, а пятно на костюме все увеличивалось. Спиной к нему стоял сутулый мужчина в красно– синей куртке и желто-красных штанах, словно маляр, неаккуратно поработавший с красной краской. В одной руке у него был длинный окровавленный нож, а в другой пистолет. Из коридора в открытую дверь доносились крики о помощи и истеричный женский вой сразу нескольких голосов, где-то вдалеке с улицы в окно долетали звуки сирен. В кабинете раздался громкий хлопок, и огромная фигура, сидевшая в кресле, напротив пестрившего своей одеждой субъекта, завыла от боли почти фальцетом.

Алексей очнулся от боевого экстаза и перестал видеть себя со стороны, словно в компьютерной игре. Он взглянул на корчившегося от боли Малышинского с простреленными коленом и правым запястьем .

– Говори где она… Всю обойму выпущу, потом резать буду,– тихо сказал Романов Малышинскому. Глаза Алексея были безумны.

– Кретин! Ты не жилец после этого! Ты ж ее не увидишь теперь никогда! Ты это понимаешь?!– справившись с болевым шоком, Виктор Григорьевич, попытался поймать Романова на простой психологический крючок. Прислушавшийся к сиренам Малышинский понимал, что это его последний шанс потянуть время и может сохранить себе жизнь.– Ты пойми дурак, ну что ты ей можешь дать, а? В Анапу ее на неделю летом свозить? В дисконтах шмотки раз в месяц покупать? Ей другая жизнь нужна, понимаешь? Ей нравится там, где она сейчас. Ты просто муд…

Снова раздался хлопок и Виктор Григорьевич может специально, а может, не удержав свою гигантскую тушу, упал с кресла. И прижимая ладони к коленям, он снова издал вой, но уже раненного бизона.

– У тебя полминуты. Пока тебе есть, чем говорить – говори, где Алиса,– захрипел Алексей, впадая в бешенство и глядя на часы.

У Романова было в распоряжении минут пять не больше, прежде чем в этом кабинете окажутся бойцы спецподразделений, он торопился. А Малышинский все продолжал поскуливать и тянуть время. Алексей направил ТТ в сторону огромного лица, напоминавшего сейчас капризного ребенка, и дважды выстрелил. Холоднокровно прострелив Малышинскому обе ключицы, и тем самым обездвижив его окончательно, Романов посмотрел на видеокамеру в углу и после еще двух выстрелов вместе с клочьями белого гипсокартона оттуда полетели осколки пластмассы.

Отбросив пистолет в сторону, он склонился над огромной горой плоти и звонкой пощечиной привел Малышинского в чувства.

– Говори, я все равно узнаю,– заорал Романов, стискивая обеими руками нож, направленный лезвием в горло Малышинского.

– Ну, у « Аркаши» она. Знаешь кто такой «Аркаша», а, утырок? Ты же за мной следом отправишься. Тебя до отдела не довезут даже. Тебя же прямо в машине повесят, как…, – Малышинский не успел договорить и лишь засипел что-то булькающим горлом, дергаясь всем телом в предсмертных конвульсиях.

Алексей подошел к отрытому ноутбуку, достал из внутреннего кармана куртки флэшку и сигареты, закурив, сел в кресло Малышинского…

Человек открыл глаза и яростно закричал, наполняя несмолкаемым воплем, как громом, пространство вокруг себя. Планета отреагировала, словно медведь, разбуженный посреди спячки. Поднялся ураганный ветер, вначале глухо порывисто ухая, стал переходить на свист, звенящий и отдающий неприятной дрожью в ушах. Километровые волны стали ближе подходить к берегу и уже просматривались их, отливающие кровью под светом взошедшего спутника, изогнутые твердыни, будто возгоняемые к звездам каким-то невидимым поршнем.

Разбиваясь у берега мириадами мельчайших брызг, стены красноватой воды грозят затопить песок, на котором стоит человек, но он не унимается. Человек продолжает неистово заполнять своей злобой планету. А над ним в ярком мерцающем зареве отражающих и преломляющих свет капель, идущих горизонтальным от урагана дождем, как через покрытое тонким инеем стекло, видно, что с небесами тоже что-то происходит. Алая зловещая «луна» мелко-мелко дрожит и изменяется в размерах, становясь то меньше, то больше. Об этом можно догадаться по пульсирующей оранжевой кромке, появившейся вокруг нее. Далекие звезды мигают очень контрастно, напоминают новогоднюю гирлянду.

Человеку опять кто-то неведомый и навсегда покинувший его, ненадолго возвращает воспоминание о далеком и странном мире, о смехотворно коротком отрезке времени, именуемом в этом мире жизнью. В этом воспоминании нет ничего кроме злости, злости отравляющей, иссушивающей все до дна, побуждающей люто ненавидеть любое проявление чего-то целого и цельного, порождающей лишь желание разрушать.

Отдаваясь этому растущему и неукротимому, как лавина, потоку, берущему началу в нем самом, человек продолжает кричать. Невообразимые массы воды, подошедшие в плотную к берегу, уже обрушивают свои белые пенистые шапки прямо на его голову. До того момента, как он вновь откроет глаза на теплом сухом песке, человеку теперь дано знать чем в очередной раз все закончится. Это злит его еще больше, его поместили сюда, чтобы злиться. Человек уже чувствует биение почвы под ногами и застигаемый потоком воды он отбрасывается далеко от берега. На мгновение ветер стихает и все замирает: и волны, и вибрация небесных тел над головою; человек снова закрывает глаза…

…– В себя его приведите,– сказал средних лет мужчина в белой накрахмаленной сорочке и черном галстуке в горошек, глядя на заплывшее от гематом лицо задержанного.

В допросной без окон и дверью, сливавшейся неразличимо со стеной, было душно. На стуле, намертво прикрученному к полу, скованный наручниками за спинкой, без сознания, подавшись всем телом вперед, сидел Романов. На сером потрескавшемся потолке нудно гудела вытяжка вентиляции и лампа дневного света. Кроме стула в кабинете стоял стол с креслом, а у стены на цепочке, как в поезде, была откинута скамейка, на ней сидели двое в черных масках.

Один из них поднялся и, взяв из угла белое пластиковое ведро, окатил Романова с головы до ног его содержимым. Алексей громко застонал. На стяжке бетонного пола повсюду выступили, намоченные водой и навсегда въевшиеся в цемент, темные островки крови. Романов, неслушающимся ртом заматерился и сплевывая черные сгустки, закашлялся. Открыв узкие щелки глаз, он водил безостановочно головой, подрагивая ей каждый раз, когда направлял ее в обратную сторону.

– Вот тебе и карачун корячится, Романов,– сам собой заговорил мужчина в галстуке, и уже обращаясь к тем, что были на скамье с досадой рявкнул. – Я же просил, чтобы в сознании был, чтобы разговаривать мог. А это что за мясо? Мне обвинительное уже надо в комитет, а он еще не подписал ничего, а уже не мычит.

– Да нормально у него с башкой. Он нас так обкладывает, что можно стенографировать для пособий,– сказал тот, что вставал за ведром.

– Пусть выйдут! Пусть выйдут!– вдруг завопил Романов, подпрыгивая и беснуясь.

– Да выходили уже! Ты опять свой фуфломицин про «Аркашу» мне будешь вкручивать?– повышая тон к концу фразы до крика, спросил галстучный.

– Ты понимаешь, что все – тю-тю твоего Аркаши, сдулся он. А девочка твоя дома, мы ее уже неделю как забрали из особняка Аркашиного. И никто ее там насильно не держал. Слышишь Романов? Не прокатил Армагеддон с твоим запилом кавказским?– продолжил он уже тише, но все же раздраженный бесполезностью вопросов. И склонившись прямо перед лицом Алексея, застыл, изучая его реакцию. Романов перестал дергаться, и, видимо, улыбаясь синюшного цвета лицом, смотрел сквозь него.

– Что? Позвонить опять дать? Не хочет она с тобой разговаривать. Понимаешь ты, Романов, не хочет! Ты у нее бога карманного из-под носа, можно сказать, спугнул. Ты своей резней лишил ее всех благ земных, понимаешь ты это или нет? И твои мотивы, которые ты мне впариваешь, не пришью я к делу, не числилась твоя Ланская у Малышинского в «Штурме». А мне мотивы нужны, понимаешь? – размахивая перед Романовым ладонью, снова возбужденно обращался к нему человек в галстуке.

Алексей перестал улыбаться и с недоверием, сузив и без того сейчас куцый разрез глаз, посмотрел на галстучного, а затем на людей у стены. Очень медленно переваривая смысл услышанного, Романов, напрягаясь всем телом и стараясь высвободиться из наручников, захрипел с каким-то змеиным придыханием и вдруг расхохотался.

– Дай позвонить. Будут тебе мотивы! Дай позвонить, слышишь?! Слышишь, дай!!!..

… Человек вновь открывает глаза, а вокруг него к двум бушующим стихиям вот-вот добавится третья. Почва планеты вся сотрясается и уже слышен ужасный треск ее коры, очень скоро ее раскаленные внутренности вырвутся из глубин. В нем тоже клокочет ненависть, теперь абсолютно конкретная и ясная. Ненависть к человеку, которым он из-за чего-то дорожил больше, чем тем самым мгновением, которым все дорожат в том абсурдном мире, о котором он теперь зачем-то знает все. Эта ненависть сильнее той предыдущей бессмысленной злобы на все гармоничное и совершенное, она концентрирует всю эту злость, она ищет ей выход и у нее есть лицо, лицо с большими темно-зелеными глазами. Человек больше не кричит, он только улыбается страшным кровожадным оскалом и хохочет в лицо урагану, срывающему своим острым песком с него кожу кусок за куском.

И вот уже от человека остается лишь остов с остатками плоти, а его смех, в тысячи децибел, слился с какофонией светопреставления происходящего уже по его воле. Песчаная буря раздувает его ненависть и становится ее частью, послушной и управляемой. Очень скоро этой ненависти места будет мало и во всем чуждо-планетном океане, куда разносит ее ураган. И грохочет и стонет каменный каркас это странной древней планиды, и извергается повсюду желто-красная жижа лавы, испаряя гигантские волны, словно капли на раскаленной сковороде.

И когда последний прах его скелета уносится серым песком, человек становится духом, духом лишенным оков и пределов. Этот дух теперь и есть сама ненависть, сама злость, само разрушение. Этот дух теперь часть пространства, и с каждой секундой он ширится и рано или поздно заполнит собою все. Его сила безгранична и беспощадна. Словно птичье яйцо с тонкой скорлупой разлетается планета, приютившая это бесконечное зло. А за ней следом и все видимое вокруг не минует этой участи. Сюрреалистичным фейерверком взрываются звезды, бесчисленные черные дыры, появляющиеся на их месте, утаскивают в свое бездонное чрево остатки когда-то задуманного и воплощенного.

Духу потребуется не одна вечность, чтобы добраться до той Вселенной, где еще остается память об этих зеленых глазах, где еще жива многократно переродившаяся их сущность, и дух не может ждать, да и на полвечности у него еще недостаточно сил. Разрушение прекращается. Духу нужны еще воспоминания того жалкого существа,которое кричало и хохотало несколько тысячелетий назад где-то в ближних галактиках, от которых нет теперь и следа. И ненависть в последний раз обретает совершенное воплощение…

… В комнате для свиданий с зарешеченными окнами и сизо-синими стенами стоял сумрак. За железным столом под светом дико архаичной лампы накаливания, седая женщина доставала из своей сумки нехитрый провиант, выкладывая его на блестящую от царапин столешницу. Одетая в черный, из чего-то наподобие кожи, комбинезон, женщина походила на байкера, только шлема при ней не было. Ее круглое и детское, совсем без морщин лицо, светилось улыбкой надежды, а темно-зеленые глаза любовью, той диковинной и чистой любовью, какую можно разглядеть только у юных наивных девочек во взглядах, еще не знавших никогда горя. Закончив с провизией, женщина достала из дорожной сумки красное из органзы платье, и помещение наполнилось запахом ее холодно-цветочных немного терпких духов.

Женщина стояла спиной к двери в красном, открытом до талии платье, с платиновыми волосами, заплетенными в ассиметричную косу, в терракотовых туфлях с высоким каблуком, со скрещенными на груди руками и опущенной головой. Ее фигура пребывала в статичном напряжении ожидания. Гулко и мерзко, пробирая до нутра, заскрипела тяжелая дверь, и в комнату, громыхая подошвами тяжелых ботинок, вошел конвойный. Не в силах повернуться и ощутив на себе ледяной взгляд, женщина пошатнулась и уперлась обеими руками в острые края стола.

На пороге стоял лысый старик в темно-серой полосатой робе, скованный наручниками по рукам и ногам, накинув на обе ладони свою тюремную шапку. С выцветшими карими глазами и застывшими скорбными складками морщин у рта и лба, его лицо походило на безжизненную маску. Медленно без всякого интереса он переводил свой тяжелый взгляд с охранника на женщину и обратно, оставаясь неподвижным. И как будто, пресытившись отсутствием всякой динамики в позах двух этих нескончаемо чуждых ему людей, он развернулся и шагнул в темноту коридора. Остановившись лицом к стене рядом с дверью, заключенный №12141 закрыл свои утомленные, отвыкшие от любого света, глаза.

– Сержант, в карцер отведи,– атрофированными связками прохрипел заключенный и, как паясничающий клоун, заковылял, стреноженными ногами, к выходу из тюремного коридора.

– Алексей!!!– закричала женщина с той безнадежностью, как будто мужчина вышел не в коридор, а исчез в какой-нибудь тихоокеанской пучине.

Услыхав свое имя впервые за 35 лет и впервые из уст этой женщины, старик остановился. Сотрясаясь всем телом от гнева, он вдруг обрушил свои проклятья на эту бедную женщину, которую столько лет призывал сюда всеми фибрами души и жил мечтой о встрече с ней. Он проклинал вернувшуюся память, не возвратившую ему былых чувств, свою участь, выбранную им самим так бездарно и нелепо. Он проклинал запоздалую любовь этой женщины к нему, заставлявшую его снова чувствовать жалость к себе. Он изрыгал последние слова в адрес своего создателя за всю несвоевременность своей жизни, за ее никчемность и бесполезность. И возненавидев его всей своей сутью, давно отыскав в Верховном Существе все первопричины, не дойдя до решетки двух шагов, старик назло Ему умертвил себя. В его потерянной, среди времен и бестелесных граней мироздания, душе уже не было место ни любви, ни раскаянью…

…Покидая такую противоречивую и несуразную оболочку, считающую себя то божеством, то былинкой на бескрайних просторах сущего, Дух обретает тот необходимый импульс, с которым не сравнится в силе ни одна стихия. В этом импульсе сила замысла и конечности, направленная вовнутрь, а не вовне. Только эти жалкие людишки в состоянии, сами того не подозревая, трансформировать энергию, которую Верховное Существо, давало им как прорастающее семя, на энергию, необходимую Духу, чтобы превратить все сущее в ничто, в прямо противоположенное бытию состояние. И Дух уступает место человеческому сознанию, больше не растворяя его, а предоставляя себя как инструмент для его деятельной осмысленной силы.

Теперь последнему союзу Духа и сознания не нужны ни черные дыры, ни темная энергия, ни антивещество. Нащупав нить временного пространства, они не разматывают клубок эпох и эр, а наоборот сворачивают его к самому началу. И все к чему прикасается этот губительный тандем, словно в бешеной пляске, приходит в странное движение. Метагалактики сначала превращаются в простые звездные скопления, затем в крохотные звездные системы, пока не исчезают совсем. Бесконечно растущее тело Вселенной останавливается в своем росте, а после начинает стремительно таять, будто стираемое ластиком.

И лишь перед тем, как вспышка давно потухших протогалактик осветит первое поле для уже отжившей свое жизни, возвращенной в свое зачаточное состояние, в человеческое сознание приходит первая за миллиарды лет назад мысль и воспоминание. Он все равно всего лишь часть Великого замысла. Так было и так будет бессчетное количество раз, только теперь ему никогда не перейти на другую сторону этого противостояния бытия и хаоса. Теперь это его ад, где он навсегда один, где не нужны его страдания и мучения, а нужны лишь ненависть и гнев, и то воспоминание из другой Вселенной будет навсегда при нем.

Взрыв гаснет, собираясь наподобие цветка кувшинки перед закатом, Вселенная превращается в точку. Остается только «белый шум» в бескрайней темноте. Скрежет медленно стихает. Абсолют пустоты пожирает и шум, и тьму без остатка. Пройдут триллионы лет прежде, чем человек снова почувствует своей щекой теплый сухой песок…

Глава 27.

Серо-зеленая рябь. Пятнами плавают какие-то разноцветные огоньки. Что-то звенит и пищит одновременно. Везде прямые линии: параллельные, пересекающиеся, изломанные острыми углами. Глазу не за что зацепиться. Все вокруг незнакомо. Картинка расплывается. Животная вонь, от которой во рту стоит сладкий привкус. Мутит. Темно…

Что-то желтеет, наощупь оно гладкое и холодное. В пещере или норе сильно пахнет скотиной. Желтое – это пол. Странные зеленые стены пещеры, на них какие-то линии и цветы. Их кто-то изрисовал, повторяя и повторяя один и тот же рисунок. Нужно пощупать стены. Мутит. В темноте подвешены огоньки, от которых тошнит еще сильнее…

Потолок неаккуратно заклеен квадратными пенопластовыми плитками, кое-где обвисающими, образуя пазухи с паутиной и черной плесенью. Это не пещера, это чья-то квартира. Нужно убираться отсюда. Какая ужасная вонища. Голова кружится. Тошнит и нужно присесть. Нельзя закрывать глаза. Только не закрывать. Проклятый смрад. Чертовы огоньки…

Сидя на кушетке, Романов, чуть не плача, разглядывал неизвестные ему предметы в чужой квартире. Сказывались последствия сотрясения, вызвавшие полную потерю памяти. Только после того, как его трижды вырвало, к нему вернулись элементарные знания о предметах и явлениях. Но с ними появилось ощущение безнадежности и беспомощности. Романов не помнил, где он находится, где его дом и кто он такой. По спирали сомкнутой в круг, бегала бесполезная мысль о необходимости что-то сделать, загоняя все глубже и глубже в неуправляемый штопор.

Подорванная психотропными препаратами психика дала серьезный крен в сторону психоза, а добавившиеся органические поражения, после сотрясения мозга, пусть и обратимые, могли не оставить от нее камня на камне. И вдруг каким-то неведомым образом он смог услышать именно это рассуждение о своем психическом состоянии, словно эти строки вещал ему его внутренний голос. И он действительно слышал его. Сознание откликнулось моментально. Алексей, понимая, что это парадокс, сравнил его с эффектом матрешки, где его «я», сознание и подсознание, находятся по такому же принципу друг в друге, но могут, как ни странно, меняться местами. Не придавая значению такому вопиющему нонсенсу, как существование некоего независимого над ним наблюдателя, он решил прибраться за собой, потому как запах кругом стоял действительно тошнотворный.

Убравшись, Романов нащупал на затылке огромную шишку и перевел дух. Память возвращалась, но не фрагментами, а целыми пластами. То, что могло превратить его в бессловесный овощ, послужило толчком к полному восстановлению утраченных воспоминаний.

В течение нескольких секунд все недостающие звенья в цепи загадочных до того обстоятельств и событий заняли свое место. Но на Алексее не было лица и ему очень хотелось верить, что он все выдумал сам, как и этот распроклятый внутренний голос. Просидев неподвижно несколько минут на постели, Романов сорвался с места и подбежал к окну, одернув пыльную занавеску. На подоконнике стоял новенький музыкальный центр, который Алексею там хотелось найти меньше всего. В него была воткнута черная металлическая флешка. Он медленно потянулся рукой к вилке провода питания и, понуро опустив голову, вставил ее в розетку на стене.

– Никакой Алисы Ланской в твоей жизни не было. Ты ее выдумал, – противный и не сразу угадываемый в записи собственный голос Романова, не слишком умело передавал интонации гипнотизёра.

– Алиса просто тебе приснилась. Ты никогда и никого не любил.

– Ты, Романов Алексей Николаевич. Ты абсолютно свободен. Тебя ничего не беспокоит и не тревожит.

– Не снимай свои часы и не забывай на них смотреть. Каждые шесть часов принимай лекарства. И не забывай поесть после приема таблеток.

– Ты успешный человек. У тебя есть деньги и возможности. Никакой несчастной любви в твоей жизни не было. Тебя ничего не беспокоит и не тревожит…

Алексей выключил питание, нажав на кнопку, и без того уже припоминая, что на флэшке полный распорядок дня с элементами аутотренинга, который он слушал на протяжении целого месяца, находясь под воздействием фарм-препаратов. Как же Романову хотелось, чтобы все, что он сейчас услышал, было правдой, но он знал, это не так. Он вспомнил, как ездил два месяца назад в психоневрологический диспансер, где долго и нудно уговаривал седовласого врача, чтобы тот выписал ему рецепт на курс нейролептиков и транквилизаторов. Припомнилось, как он сочинил целую историю про младшего брата, которого не хотел отдавать в психушку, а готов был лечить на дому. Врач отказался от взятки, а в историю с братом почему-то поверил.

Романов присел возле ноутбука и открыл свой профиль в соцсети, где на главном фото было его щетинистое лицо и белая «импреза», хотя в его настоящем профиле должна была быть картинка голого торса без лица и черепной коробки. Над иконкой сообщений снова висела двузначная цифра. Он не стал открывать сообщения, потому что теперь знал об их искусственном происхождении, проще говоря, это была программа, а не настоящее приложение с его аккаунтом. Он вспомнил лицо прыщавого юнца за столиком какого-то кафе, где семнадцатилетний парень передает ему установочный диск с этой программой, а Алексей отсчитывает ему кругленькую сумму. Конечно, проще было бы завести еще один аккаунт, но Романов опасался и опасался не зря.

Он нехотя проверил сетевые подключения и журналы посещений, убедившись, что его ноутбук не подключен к сети интернет и в данный момент, и никогда не был. Закрывая ноутбук, Романов хлопнул им так, что дисплей разлетелся вместе с клавишами клавиатуры. Сделал он это специально, чтобы не доискиваться происхождения того видеоролика в бассейне с Алисой, который был создан тоже с его легкой руки.

Теперь он понимал и откуда эти смс-ки, приходящие на только что активированные сим-карты. Он не был уверен, но скорее всего, он заплатил какой-нибудь студентке, чтобы та ежедневно в течение какого-то времени делала смс-рассылку на заранее обговоренные номера, а может, сделал это и сам при помощи современных мессенджеров. Отныне Романов знал, зачем потребовалась ему такая противоречивая и изворотливая стратегия с медикаментозной амнезией и всеми этими «фейковыми мэссэджами».

Но как безнадежно больной цепляется за любую надежду на свое спасение, так и Алексей хотел убедиться в невозможности тех абсурдных событий, участником которых он стал лишь благодаря своему упрямству. Он взглянул на рюкзак с деньгами и, махнув на него рукой, вызвал такси прямо на адрес, чувствуя, что совершает большую глупость. До этого он лишь боялся потерять Алису, вернее боялся попасть в ситуацию, которая помешает ее найти, а теперь все было ровным счетом неважно.

Через полчаса он уже был возле огромного торгового центра и, свернув за ним к многоэтажкам спального района, вошел в ни чем непримечательный двор. Он заметил машину издалека и, как приговоренный, идущий к своему эшафоту, Романов, превозмогая желание убежать оттуда, шел на негнущихся ногах вперед. Серебристый «кайенн» со свердловскими номерами, почти не тронутый пылью и грязью, стоял так, словно Романов оставил его здесь вчера, но случилось это два месяца назад. И предшествующие этому события предстали перед Алексеем сейчас со всей своей уродливой подноготной. А в его голове гадким собственным голосом из утренней записи все настойчивее повторялась одна фраза: «Это ПЖ, брат! Это ПЖ!» …

… Долгая монотонная дорога подталкивала к задушевному разговору двух таких близких по духу и совершенно разных по существу людей. Из колонок тихо звучал русский рок, который оба знали наизусть и не раз вместе пели под гитару. Опасный и полный преступного азарта путь только начался, подогревая в каждом немного мечтательное настроение. Но беседа с самого начала не задалась.

– Слушай, Леха! Ты же спортивными всегда бредил, а теперь вот на этой ездишь. Или это рабочая просто?– спросил сероглазый блондин спортивного телосложения.

– А у тебя акцент пропал,– сказал Романов и, не поворачиваясь к собеседнику, оскалил правый угол рта, показывая зубы.

Блондин улыбнулся одними глазами и вопросительно взглянул на Романова, склонившегося к неуклюжему вазовскому рулю. Но Алексей предпочел отмолчаться.

– Ничего. После скока, возьмешь себе «скайлика» последнего. Не могу я на тебя без смеха смотреть за рулем этого корыта,– продолжал подтрунивать блондин.

– Многоуважаемый Алибек Юнусович, по завершению нашей сумасшедшей концессии, некто обещал мне совсем иное,– пафосно ответил на этот выпад Романов, целенаправленно вводя в замешательство Али.

–Чего?

– Только не надо шлангом прикидываться, я помню, как ты целыми главами Онегина декламировал, так что такие обороты вам вполне знакомы,– теперь заулыбался Алексей.

– А расскажи о ней. Реально такая строптивая? Может, просто подъедешь к ней на каком-нибудь «мустанге» и она твоя?– разобравшись в витиеватом ответе Романова, Али нехотя обнажил тот самый нерв, терзающий Алексея с самого начала романа с Алисой.

– Да как тебе сказать, Али,– Романов нахмурился и после долгой паузы начал делиться своими размышлениями.– Не могу сказать, чтобы какую-то нездоровую меркантильность заметил или строптивость, женщины ведь от природы ответственнее подходят к вопросам благополучия и достатка, им же о детках надо думать в первую очередь. И «моя» не исключение, но тут вопрос в приоритетах. Странная она, за путешествия и новые впечатления, мне кажется, готова душу дьяволу продать. Я, если честно, так и не смог в ней разобраться. Мне она, вообще, мало что рассказывала о себе, так ни о чем и вкратце…

– А о чем вы с ней тогда говорили?– спросил Али, глядя на загрустившего товарища, и хлопнув его по плечу, попытался приободрить.– Да ладно, не поверю, чтобы ты перед ней млел и все, что тебе нужно не узнал.

– Не поверишь это точно,– заулыбался Алексей,– я только с ней так обманывался. Она четыре образа сменила передо мной. Нельзя сказать, что все четыре сыграла убедительно, но свою настоящую натуру, да и жизнь личную от меня, таким образом, скрыла. Она и девочкой наивной побыла, и стервой, и мамочкой, и леди; сумела внушить мне, что она жертва, и только я смогу ее спасти…

– Ну, так и должно быть, это ж женщина. Утром – одна, вечером – другая, – перебил Али и подвел разговор к главному.– И что думаешь? Я не спрашиваю, нужна она тебе такая или нет, я хочу знать, что ты с этим «счастьем» делать будешь. Ну, увезем мы ее в аул к Абу, будет там под присмотром женщин, а дальше? Ты же понимаешь, что жениться ты на ней там не сможешь, только если ислам оба примите? Находится долго у Абубакара, по той же причине, вам не позволят. Да и несладко ей там будет, поверь.

– Там видно будет,– поспешил убедить Алексей товарища в твердости своего решения. – Мне без нее никак.

– Ладно. Может кто-нибудь из вас двоих образумится. Хотя если говоришь, что на деньги не падкая, тогда не знаю… Она тебя первому встречному сдаст и затарахтишь ты в цугундер лет на пятнадцать, и мне проблем наживешь… Или сломают ее у Абу на перевоспитании, запугают, а оно тебе надо? И мне не надо, чтобы ты на меня косо всю жизнь смотрел,– задумчиво рассуждал Али, глядя на своего «близкого» с той стороны, о которой не догадывался.

– Подожди, Али! Ты меня сейчас отговариваешь?!– возмутился Алексей.

– «Мошна» подумать я тебя не знаю! Ты был «упрамым», как ишак, таким и остался. Я просто хочу, чтобы ты знал, что у тебя будет один вариант – посадить ее в золотую клетку, и посадить так, чтобы твоей «женшыне» там нравилось! Я тебе скажу «прамо» – теперь на тебя большие планы, если этим планам что-то будет мешать, то все уже будет зависеть не от меня и с этой проблемой быстро покончат. Ты «панимаышь», о чем я?– с чеченским акцентом прикрикнул Али, заглядывая в глаза Алексею, и даже подался к нему вперед.

– Да куда уж яснее. Мне все равно с тобой или без тебя, я ее оттуда увезу, а пугать меня длинными руками, дело пустое. Ты не хуже меня знаешь, что при случае есть, кому заступиться, кто бы там ни был у тебя в старших, можешь им сразу так и передать,– злобно глядя исподлобья, свозь зубы процедил Романов.

– Ты меня услышал,– спокойно ответил на это Али.

Оба замолчали. И Алибек, и Алексей понимали, что раскачивать раньше времени лодку, в которой оказались по воле случая, чревато для обоих. Али нуждался в надежном человеке с самым, что не на есть максимальным кредитом доверия, а Романову без Гароева невозможно было осуществить похищение Алисы. То есть украсть – то Алексей бы ее может и украл, но куда ее везти и что с ней делать потом, он совершенно не представлял.

– Неужели, так любишь?– нарушил озлобленное молчание Алибек, спустя несколько минут.

– Хм, люблю, да она мне целым миром стала. Она теперь, как ты говоришь, моя женщина на всю жизнь,– буркнул, все еще недовольный Алексей, понимая, что Али спросил лишь с целью разрядить обстановку.

– А она? Готова она быть твоей женщиной, готова рожать тебе детей, готова быть твоим миром?– спросил философски Гароев, умышленно переводя разговор в риторическую плоскость.

– Ты хочешь спросить, не придумал ли я ее себе? Нет, не придумал! В ней сошлось все, чего я хочу от жизни,– ответил Алексей нехотя.

– Браво! Только она этого не хочет! Вся твоя любовь – это разговор слепого с глухим! Ты не увидишь ее настоящую, а она не услышит твоего настоящего чувства, – Али криво ухмыльнулся и продолжил.– Почему твоя женщина не с тобой? Ответь себе сам. Может быть, ты недостаточно смел, чтобы защитить ее? Может, ты не прокормишь ее и своих детей? Может быть, ты глуп и жесток? Может быть, это не твоя женщина, а, Алексей?

– Я не могу это объяснить в двух словах, Али. Она – свет, манящий и прекрасный. Все к чему она прикасается становится светом. Ее радость и улыбка дарит мне надежду, что все в этой жизни не зря… – Алексей задумался, и улыбка, появившаяся при воспоминании об Алисе, сошла с лица, а на лбу появилась глубокая складка.

Романов не ожидал от Алибека такой прозорливости в делах сердечных, и теперь осознавая, как наивно прозвучали его слова о высоком и светлом, все искал внутри себя ответ, позволяющий и дальше верить в божественное происхождение и предназначение любви.

– Вы дали своим женщинам столько свободы, что скоро просто выродитесь. Они стали сильнее вас, а так быть не должно. И не спорь, иначе я решу, что ты не только потерял хватку, но и последние мозги из-за своей любви, – резюмировал Алибек, явно не желая слушать романтично-экзистенциальный бред, готовый вот-вот опять сорваться с губ Романова…

… Подталкиваемый наитием, а не памятью, Романов наклонился к переднему колесу с красно-черным на золоте шильдиком и нащупал в техническом отверстии арки крыла ключи с брелоком. Открыв машину, он сел за руль и вновь почувствовал себя дурно, его мутило, и разболелась голова. Весь его разговор с Алибеком так подробно возникший перед глазами, казалось, был пережит только что, а не три с половиной месяца назад или и того больше. Все припоминалось как-то смутно и интуитивно. Зачем-то вспомнилось, как он пару дней назад вот также оставил свою «двенашку» в одном из челябинских дворов, но забыл посмотреть даже адрес. От этого ему стало еще тоскливее и захотелось бежать без оглядки к своей неказистой машине, к прежней жизни и к прежнему себе.

Разглядывая бежевую кожаную отделку салона, Алексей будто бы и помнил, что в бардачке находится черный полиэтиленовый пакет с долей Али и австрийским «Глоком», но ему казалось, что представь он сейчас бриллиантовое колье Алисы и оно непременно окажется там. Романов потянулся к отделению для перчаток и, открыв его, извлек черный увесистый пакет. Заглянув в него, он обнаружил в перемотанные зелеными резинками полмиллиона евро, матово – серый пистолет и… бриллиантовое колье. Вынув, не разглядывая ожерелье, Алексей машинально засунул его в нагрудный карман куртки, а пакет положил обратно.

Романов почему-то не удивился своей находке, но откуда взялись «камни», не понимал. Мутная взвесь отзвуков от каких-то образов и впечатлений застилала перед Алексеем и прошлое, и настоящее, но поразительно и необъяснимо открывала будущее. Вместе с фигурами из пережитого являлись перед Алексеем и обрывки противоречивой будущности, понять в которых хотя бы что-то не представлялась ему возможным. Параллельно за красным предупреждающим рубежом памяти, сами собой проигрывались сцены из позабытых снов и, наверное, из бредовых галлюцинаций. Пространство вокруг Романова потеряло всякие очертания и накрыло его сплошным светло-коричневым шатром…

… Алексей стоял возле открытых ворот гаража, в который был загнан серебристый «кайенн». На корточках у порога сидел Алибек и держался одной рукой за голову.

– Не обессудь, брат. Нельзя ее к Абу везти, она у тебя «шумоголовая» и не боится ничего. Это будет гол в свои ворота,– сказал Юнусов, потирая на голове ушибленное место.

– Объяснишь, что случилось?– заметно нервничая, спросил Романов.

– Я ж тебе сказал по телефону, соскочила твоя Алиса, огнетушителем меня выключила и «подмоталась» отсюда. И это под «стволом», «Лэкс»! Она или думала, что он не заряжен или на такой «броне вольфрамовой» была, что любой «игровой» бы позавидовал. Понимаешь, она уверена была, что я не выстрелю, а он заряжен был, брат, на предохранителе, но заряженный!– эмоционально и с характерным акцентом, отвердив шипящие и звук «р», ответил Али, подскакивая на ноги.

– А ты ей обо мне ничего не сказал?– с потухшим взглядом Алексей интересовался, уже догадываясь об ответе.

– Да сказал только, что это твоя машина и твое поручение доставить ее сюда. Хотел за тебя чешуей блеснуть, ты ж, придурок, всегда считаешь это ниже своего достоинства. Думал «подкинется» на «тачку» и может, везти ее никуда не придется.

– Ну и что, «подкинулась»?

– Не «стебись». Она как имя твое услышала, словно с цепи сорвалась. Я понимаю теперь за что, ты ее любишь, но прошу, не советую, а прошу – оставь ее. Она тебя не уважает, Алексей, и никогда не полюбит…

– И чем же подкреплены такие глубокие выводы, Алибек?

– «Лэкс»! Хорош язвить, тебе говорю!!! Тем, что она сказала «подкреплены»! Она готова была со мной уехать и говорила, поверь, серьезно. А как только поняла, что не прокатит эта педаль, схватила огнетушитель. Вот тебе и расклад весь. Давай закончим эту тему на том, что если ты не угомонишься со своими страданиями, я ей сам голову откручу. Я серьезно, руки уже чешутся, наше общее с тобой только останавливает.

Романов сел за руль алибековского внедорожника из Штутгарта, а сам Али разлегся на заднем сидении. Разочарованием нельзя было охарактеризовать состояние Алексея, это было скорее бесконечное уныние и отчаянье. Все его усилия, безумные шаги и бесконечные попытки вернуть Алису потерпели крах. Он слышал, что Алибек рассуждает о делах в Екатеринбурге, о поставке новой партии товара и новом транше, но у Романова было ощущение, что он вообще впервые видит эту дорогую машину, и дошло до курьезного, даже самого Гароева.

Поднявшись в пентхаус жилой челябинской высотки, Романов и Гароев разошлись по разным комнатам. Алибек что-то шумно выяснял по телефону, а Алексей, не прислушиваясь, бродил от окна к стене, в тоске заламывая руки. В комнате раздался странный писк, на который Романов сначала не обратил внимание. Лишь спустя какое-то время он смог связать его с сигналом собственного смартфона, хотя и сам не понял как – звук не был похож на уведомление.

Алексей достал телефон и увидел значок непрочитанного смс от Алисы. Невероятно взбудораженный и снова окрыленный надеждой, он сумбурно провел несколько раз пальцем по экрану и застыл, не понимая смысл написанного:

« А он красавчик этот твой Алибек, такой рельефный весь, просто прелесть*) Ты думаешь, он просто так меня отпустил? Наплел тебе, наверное, что-нибудь про огнетушитель или ключ разводной? Посмотри у него в кармане нагрудном, только не смей забирать себе. Это мой ему презент) Счастливо оставаться, неудачник!*»

Опрометью бросившись к входной двери, Алексей подбежал к вешалке и засунул руку в куртку Алибека. Нащупав внутри хрустящую материю, он вынул из кармана красные кружевные стринги. Схватив лежащий перед зеркалом «Глок», Романов побежал на звук голоса Алибека, сжимая в кулаке нижнее белье Алисы. Ослепленный неистовой ревностью, он не осознавал на какой дешевый трюк купился, как, впрочем, не знала, что натворила и та, по чьей вине все началось и, конечно, должно было кончиться.

Вломившись в комнату к Алибеку, Алексей, не раздумывая, направил дуло прямо на него и трижды с осатанелым ожесточением спустил курок. К этому моменту Али закончил свои телефонные переговоры и, повернувшись к двери при появлении Романова, смотрел ему в глаза. Эхо выстрелов зазвенело в тишине пустой и большой комнаты, а Алибек медленно осел на пол, заваливаясь навзничь.

– Что ж ты, бес, даже помолиться не дал? Я ж ее пальцем не тронул, гяур ты нечестивый!– простонал Гароев, собрав последние силы и разглядывая пикантный предмет женского гардероба в руках Романова.

– Как!?– все что смог вымолвить Алексей, продолжая держать пистолет нацеленным на Али.

– Так же как трогал, только наоборот, – улыбаясь чему-то, еле слышно сказал Алибек, и взгляд его серых глаз стал стеклянным.

Понимая, что перед лицом смерти Али не стал бы оправдываться или лгать, Романов схватился за голову и заметался вокруг Гароева, нарезая круг за кругом, не веря в действительность происходящего…

… Романов воткнул ключ в замок зажигания слева под рулем, с первой попытки заведя турбированный двигатель внедорожника, тот отозвался глухим топотом неудержимого огромного табуна. Поставив селектор коробки передач в положение «Manual», Алексей сорвал с места три c лишним тонны металла, пластика и резины с пронизывающим и неестественно громким свистом покрышек на сером льду. Он перестал обращать внимание на странности, происходящие ежеминутно, и отмечал их больше из-за привычки держать все под контролем. Но теперь это было ни к чему – тот гандикап, выигранный у судьбы, Алексей разбазаривал сейчас безо всякого сожаления.

Заехав на мойку, Романов, не выходя из машины, наблюдал за тем, как медленно оползают пузырьки пены по стеклам, смешиваясь с пылью и грязью, а в салоне сгущается темнота. Он знал, что сходит с ума, что действовать в его положении также бесполезно, как и бездействовать. В конце концов, невообразимые наслоения из сновидений, воспоминаний, фантазий и простых размышлений приобрели совершенно отчетливую взаимосвязь. Алексея уже не страшили кровавые эпизоды возвратившейся памяти и потери сознания, от части, занимало, не более того, виденье им картины в целом с прошлым, настоящим и будущим.

Простым дежавю нельзя было объяснить то, например, что он знал заранее, с точностью до секунды, как запутается сейчас в шланге миловидная мойщица и шлепнется на свою пухлую пятую точку, а насмехающийся парнишка, ее коллега, получит за насмешки от нее струей из шланга в лицо. Вся соль была в том, что можно было вмешаться в эту предопределенность, но нельзя было ее изменить, удлинялась лишь цепь событий или становилась короче, а финал оставался неизменным. И Романов видел, как и когда опустится занавес, ему лишь оставалась выбрать из неисчислимой вариабельности сюжетов свой сценарий, который подведет его к неизбежному. Алексей только не понимал, как умещается в его голове такое грандиозное количество составляющих, и откуда ему известна формула, по которой они складываются в один и тот же результат.

Из автомойки Романов направился на выезд из города. Съехав с эстакады к воротам гаражного кооператива « Искра », расположенного еще в черте города, но на самом отшибе, Алексей вышел из машины и вдоль высокого забора проследовал к мусорным бакам, сопровождаемый лаем местных собак. Остановившись рядом с площадкой для вывоза мусора, он окинул взглядом заснеженный пустырь и отыскал глазами бочку, в которой сжигали разнообразный автомобильный хлам.

Отсчитав три столбика от площадки, Алексей подошел к забору и засунул руку в углубление между забетонированной трубой столба и вкопанным швеллером, служившим опорой для какой-то конструкции за забором. Несколько секунд поковырявшись в обледеневшей ямке, Романов извлек, покрытое сильным белым окислом, тоненькое золотое кольцо с маленьким бриллиантом. С ним он делал Алисе предложение…

… Поднимавшаяся к себе домой по ступенькам, не дождавшись лифта, Ланская просто закипала от негодования. Романов – это, опять явившееся откуда-то, ничтожество, ревнующий ее ко всему и вся, сочиняющий небылицы, в которые сам верит, хотел сымитировать ее похищение. Нет, ну какой же беспробудный осел! Он хотя бы пистолет похожий на настоящий нашел, а не эту серую пластмасску. И нанял кого – актера какого-то второсортного, у которого то есть акцент, то нет, да и на кавказца не похожего совсем. Выходит Алексей совсем ее за дуру принимает. За креативный подход, конечно, Романову пять баллов, но с его опротивевшими Ланской ухаживаниями нужно было покончить сегодня же.

Алиса почувствовала подвох еще, когда начала общение с этим странным типом, назвавшимся Алибеком, на сайте знакомств. Он просто волшебным образом угадывал все ее предпочтения и тайные движения души. Ланская, вообще, ожидала, отправляясь к нему на встречу, встретить там Романова и приструнить его безумные посягательства. По тому, не растерявшись при виде настоящего так называемого « Алибека », она согласилась поехать в кафе для разговора, так сказать тет-а-тет.

С самого начала разглядев постановочность этого действа, Алиса наблюдала, как нелегко дается роль Ромео этому симпатичному блондину на арендованном, наверняка, « Porsche», и готовилась действовать по ситуации. Пустив в ход все свои чары, Ланская без особых усилий выведала намерения этого якобы «кавказца», который походил на викинга огромного и могучего, но упорно продолжающего коверкать слова совсем невпопад. План отмщения родился, как только Алиса услышала имя Романова, но надеялась, что апогея ситуация не достигнет. И когда этот самый « Алибек » направил на нее игрушечный серый пистолет, она решила ему подыграть, изобразив из себя жертву обстоятельств.

После недолгих препирательств с «Алибеком», Ланская украдкой, включив диктофон на мобильнике, сообразила, что может смело обратиться в полицию с заявлением о собственном похищении, несмотря на дрянную его пародию. Видя, что так называемый похититель собирается на самом деле оставить ее в гараже, она не стала дожидаться Алексея, а решила оставить ему сюрприз. Заигравшийся актер утомил ее своими угрозами и настолько пренебрежительным тоном, словно она не женщина, а какая-то вещь, что Алиса решила проучить этого бесталанного Зевса, похищающего свою Европу.

Схватив первый тяжелый предмет, попавшийся под руку, она внезапно и уверенно нанесла сокрушительный удар огнетушителем по пустой голове этого атлетичного красавца. Превратившись из нимфы в фурию, Ланская оставила Романову красноречивейший повод для размышлений о собственной никчемности в качестве ее кавалера и была такова.

Теперь оказавшись дома, памятуя истину про месть, как блюдо, подающееся холодным, Алиса приняла душ и пообедала. Придя в согласие с собой, она написала Романову настолько уничижительное сообщение, насколько позволяло ее изощренное женская каверзность. Не рассчитывая, в прочем, на то, что Алексей еще вместе с этим несчастным «аниматором», но убежденная в том, что ее «посыл» не останется без внимания, Ланская с удовлетворением выгнулась всем телом, подняв руки над головой и сомкнув в замок пальцы. Оставшийся козырь, в виде записи разговора с ее незадачливым похитителем Алиса не стала приберегать на потом. Прослушав запись и убедившись, что в ней достаточно фактов для обращения в органы правопорядка, она решила добить ей Романова вечером, когда тот уже будет знать наверняка про ее такой откровенный и говорящий сам за себя «подарок».

Но Романов откликнулся сам спустя несколько часов. Он позвонил толи пьяный, толи под воздействием наркотиков и нес бессвязный бред, словно семнадцатилетний мальчишка, про то, что он пропал, что ему нужна помощь, и если Алиса не приедет, то он покончит с собой. Имея на руках весомый аргумент для того, чтобы отрезвить безудержного и невменяемого поклонника, Ланская очень неохотно согласилась, решив прихватить на всякий случай «перцовый» баллончик у Светы в шкафу.

Обычно она в такой ситуации выбирала совсем другую позицию, демонстрируя циничную холодность и непреклонность перед лицом тех, кто собирался сводить из-за нее счеты с жизнью, и даже провоцировала их сделать это быстрее. В ста из ста случаев Алиса слышала в свой адрес кучу «комплиментов», на чем, собственно, все и заканчивалось; о сопутствующих «издержках» «роковой женщины», та знала не понаслышке. Но в этот раз она почему-то решила, что Романов сделает то, о чем говорит. И, наверное, из жалости, Ланская сама не могла сказать отчего, она отправилась на указанный Алексеем адрес, предупредив, что при повторении сегодняшнего эксцесса или чего-то в этом роде, прямиком от Романова отправится в полицию. Алису вновь увлекал накал бушующих из-за нее страстей.

На свой последний к Алексею визит, Алиса на сей раз дала себе в этом твердое обещание, она должна была явиться во всеоружии, все – таки человек в четвертый раз проделывает к ней путь почти в две с половиной тысячи километров. Потратив не меньше часа на макияж, вовсе не переживая, что ждет Романов ее можно сказать вчера, она отыскала подаренное им кольцо среди пылившихся безделушек и припомнила его скомканное предложение руки и сердца. Улыбнувшись, она не без труда нанизала изящное колечко на свой безымянный палец и, «одев» высоченные каблуки и «маленькое» черное платье, вызвала такси.

По пути на встречу, показавшуюся Алисе, ни с того ни с его, вдруг такой удручающей и необязательной, она вспоминала, как познакомилась с этим, теперь можно было сказать не колеблясь, неадекватным человеком. Ей отчего-то стало невыносимо одиноко и грустно, и захотелось развернуть машину обратно. Но понимая, что точку нужно поставить именно сейчас, пусть и при помощи угроз, Ланская справилась с беспричинным сплином. Перебирая успешные и не очень попытки Романова добиться ее расположения к себе, Алиса вдруг поняла, что он также одинок и нелюдим, как и она. Может, если он был бы, хоть немного менее порывист и ревнив, тогда бы …

Ее недолгие размышления прервал водитель такси своим, полным пренебрежения, «Дамочка, приехали!». Стряхнув с себя налет романтической ностальгии, Ланская вскинула голову к плечам и походкой от бедра, неторопливым шагом, вышла из такси к, оставленной кем-то открытой, двери нужного ей подъезда. В лифте продумывая фразы для начала разговора, чтобы сразу же перевести его в конструктивное русло и не затягивать, Алиса рассматривала себя в зеркале, занимавшем всю площадь одной из стенок просторной кабины.

Она была неотразима. Высокие каблуки зрительно удлиняли и без того ее длинные стройные ноги, открытые выше колена; короткий персиковый плащ с затянутым пояском выделял, сходившуюся конусом от бедер талию и подчеркивал высокую грудь; белый шелковый платок, повязанный на шее, волосы без изысков зачесанные назад и неброский макияж предавали образу целомудренную нежность, а платье, скрытое под верхней одеждой, было самым настоящим секретным оружием, при чем, ни чем не хуже, чем баллончик с перцовой жидкостью в кармане плаща. Подобранный так тщательно женственный образ, по ее мнению, очень подобающе выглядел для этого случая и предавал Алисе уверенности в себе и в неумолимости выбора не в пользу Романова.

Нажав кнопку звонка, с указанным Алексеем номером квартиры, Ланская напустила на себя настолько ледяное безразличие, что сам Создатель дрогнул бы сейчас перед ее непреклонной волей. Такой хотела себе казаться Алиса и нельзя сказать, чтобы у нее это выходило тщетно. Спустя несколько секунд за дверью послышались какие-то стоны и грохот, а дверь все не открывалась. Насторожившись, Ланская прислушалась, но в квартире все смолкло. Неожиданно дверь бесшумно распахнулась, на пороге стоял Романов.

Его облик выдавал в нем сумасшедшего, больше сходства имевший с загнанным в западню животным, чем с человеком. Затравленный взгляд Романова и неестественная мимика с координацией, его беспричинно подергивающихся конечностей, заставили Алису попятиться. Разглядев на Алексее и за ним, на полу и стенах квартиры, следы волочения окровавленного тела, Ланская долго не могла их увязать с сегодняшними событиями, и все, не веря собственным глазам, рассматривала размазанные кровавые потеки на паркете и одежде Романова.

Рефлекторно распыляя в кармане содержимое баллончика, Алиса бросилась к ступенькам, почувствовав смертельную опасность, но Алексей успел схватить ее за полу плаща и дернул к себе. Вырвавшись, но потеряв равновесие, Алиса услышала сначала, как предательски треснул сломанный двенадцатисантиметровый каблук, затем хруст шейных позвонков, передавшийся прямо по костям черепа, и короткий собственный вскрик от нестерпимой кинжальной боли, пронзившей ее от затылка до костей таза…

… Все еще держав двумя пальцами покрытое, словно мыльным раствором, кольцо Алисы, Романов поднял его зачем-то над головой и долго смотрел сквозь него на хмурые облака. Он приехал на этот пустырь, чтобы попрощаться. Именно здесь он сжег останки и развеял прах Алисы и Алибека. Правда в начале, он пытался растворить обоих в «царской водке», но вопреки ожиданиям скелеты с зубами и скальпами требовали, наверное, гораздо более длительного пребывания в растворе двух кислот, поэтому их пришлось распилить и сжечь.

Алексей знал, что его уже ищут и совсем скоро найдут. Вчерашний звонок « Борменталю» раскрыл убежище Романова и его поимка этот вопрос всего лишь нескольких часов. У него было в запасе еще несколько уловок и ухищрений, которые дали бы ему возможность, если не уйти от преследования, то растянуть ее не на один день, но больше он не видел в этом смысла. Романов без ужаса и дрожи, глядя на кольцо, вспоминал мерзостные детали своих попыток к бегству от самого себя …

…Совершенное Романовым кощунство было продиктовано не одним только страхом, но и желанием обезопасить своих близких. Зная щепетильность родственников Алибека в вопросах кровной мести, Алексей подверг опасности всех, кто был ему дорог. Даже покончи он свою жизнь самоубийством, это в корне не изменило бы ситуацию. Прознай братья и дядьки Алибека из-за чего Романов застрелил Гароева, они бы костьми легли, чтобы вырезать всю ближайшую родню Алексея, не пощадив и Ланскую. Именно для этого он позвал ее тем вечером к себе, Романов хотел объяснить Алисе что ей угрожает. Он не безосновательно полагал, что Алиса захочет обратиться в полицию по поводу своего неудавшегося похищения, а это стало бы для них обоих роковой ошибкой. Неожиданный звонок в дверь застал тогда Романова врасплох, испугавшись, он потащил зачем-то тело Алибека в ванную, куда спустя пару минут занес еще одно. Подойди он сразу к дверному глазку, Алиса не бросилась бы от него по ступенькам, и осталась бы жива.

Как известно, любое бытие не терпит сослагательных наклонений, и хотя Романову это самому казалось диким, но после того как он убедился в том, что Ланская мертва – ему стало гораздо спокойнее, был исключен фактор собственной непредсказуемости для ее спасения. После того он целиком смог направить все свои усилия на защиту себя и своих родственников, а главное вернулась способность его изворотливого ума искать выход при всей безнадежности своего положения. Не заламывая больше рук и не рвав на себе волосы, чему тоже он был несказанно удивлен, Алексей холоднокровно решил свое уравнение уже без его главного члена. Ему, вообще, ненадолго показалась, что Ланская была дьявольски права, много раз утверждая, что Романов выдумал свою любовь к ней, и что это его погубит.

Уничтожение тел и остальных улик для Алексея не было решением задачи, ему необходимо было залечь на дно, чтобы о его существовании забыли все и, главное, он сам. Романов догадывался, что по звонкам с телефонов Алисы и Алибека найти место, где оба они побывали в последнийраз, не составляет никого труда. Но если Алексей сделает все правильно, в квартире не найдут никаких следов, то у него будет время и небольшой шанс, в очередной раз, выйти сухим из воды. И это ему отчасти удалось.

Подделав накладные, скачанные в интернете, Романов приобрел соляную и азотную кислоту в необходимом ему объеме на базе химреактивов и избавился от трупов, в прочем, не так как планировал; полностью освежив отделку в съемном пентхаусе, но оставив его в неизменном виде, он сокрыл следы биологических жидкостей и любых иных веществ, по которым можно было бы установить их принадлежность к Гароеву и Ланской. Чтобы развести два следа из одного места Алексей передал через девушку, отправляющуюся автобусом в Москву, телефон Алисы, который там естественно никто не встретил. Он предварительно стер из него все данные и вставил новую сим-карту, оставив созданный им самим же контакт, с совершенно случайным номером одного из тройки операторов в Рязанской области, надеясь, что девушка обязательно вызовет этого абонента, потому что Романов хорошо ей заплатил за эту посылку. Перечислив половину своей доли сестре, полученной от Алибека, а именно десять миллионов рублей, Алексей смог убедить ее покинуть вместе со своей семьей и матерью Ставрополь, чтобы даже он не знал где их искать. Было лишь договорено, что как только у него появится возможность, он даст знать о своем местоположении своим теткам в Самаре. Машину, купленную Гароевым с рук простым договором купли-продажи и еще оформленную на прежнего хозяина, Романов бросил за одним из крупных торговых комплексов в центре Челябинска.

Оставалось снять какую-нибудь «нору» на окраине и долго-долго из нее не высовываться, что и было, наверное, самым сложным для Романова. Он, конечно, не единожды отмечал за собой собственную импульсивность и непоследовательность, но в этот раз был в ней просто уверен. Окажись он в безопасности, и с вероятностью совпадения в сто процентов Алексей мог себе напророчить, что точно не усидит на одном месте и натворит еще непоправимых глупостей, которые не оставят шансов его семье.

Но стоило найти корень проблемы, как решение возникло само собой. Нужно было лишь стереть из памяти случившееся, что давало шанс не только выиграть время, но и зажить совершенно новой жизнью, ведь о его пребывании в Челябинске мог никто и не узнать. Для этого был придуман и воплощен в жизнь Романовым такой, на первый взгляд, нелепый план, целью которого было запутать себя самого к моменту возвращения этих кошмарных воспоминаний…

… Романов положил кольцо на открытую ладонь и сосредоточено двигал его указательным пальцем другой руки из стороны в сторону. Кроме испорченного кислотой украшения не было никаких достоверных фактов, что все эти, без сомнения, трагические события развивались именно так, а не иначе. Он оглянулся назад, там, где должен был стоять тяжелый SUV с заводским внедорожным тюнингом, было пусто, и больше того, на рыхлом снегу не было ни одного следа от шишкастых протекторов всесезонной резины. Алексей засунул руку во внутренний карман и тоже ничего в нем не нашел, колье Алисы исчезло.

Первой мыслью было кинуться на поиски пропаж, для начала хотя бы своего средства передвижения, но вместо этого Романов без всякого сожаления бросил свой подарок Алисе в снег и увлекаемый каким-то неведомым зовом, бросился бежать по глубоким сугробам совершенно без цели. Голося во всю глотку песню про женские феромоны, он сбросил оковы памяти вместе с оковами разума.

Глава 28.

Романов подкараулил Алису возле ее подъезда ранним утром, когда она выходила на работу. Стоял необыкновенно знойный июль, это было в канун ее дня рождения. Алексей вынырнул из-за декоративной стенки крыльца столь неожиданно, что Ланская бросилась наутек, от страха не придумав ничего лучше. Но обутая в туфли на высоком каблуке и одетая в вовсе неприспособленное для бега короткое платье Алиса была настигнута, не отбежав от подъезда и 50 метров.

Однако Ланской хватило времени, чтобы оправиться от шока и разглядеть на лице Романова уныние, недоумение и, пожалуй, впервые неуверенность. Молниеносно среагировав, она «ударила» первая, глядя на то, как Алексей растерянно мнет красивый букет ярко-алых роз с бледно-голубыми лилиями.

– Зачем ты приехал? Зачем испортил день себе и мне? – спросила Алиса так, словно они расстались вчера.

Романов замялся и прошептал что-то вроде « прости», а потом совсем беззвучно зашевелил губами. Алиса вдруг испытала к нему чувство близкое к отвращению, от Романова ее презрение также не ускользнуло. Она поняла это по выпрыгнувшей на секунду злобе из глубины его воспаленных глаз, но затем вновь принявших жалкое выражение.

– Я же тебе все уже объяснила. Что ты еще хочешь от меня услышать? Что тебе, в конце концов, от меня нужно?– разглядывая Романова сверху вниз, Алиса уже не пыталась выглядеть равнодушной и лицо ее перекосила мина гадливости.

Романов нервно оскалился и протянул Ланской букет, который та не имела никакого желания принимать из его рук. Алексей, как всегда не по погоде, одетый в кожаную куртку и плотные синие джинсы, густо покраснел и на его лбу под хулиганской кепкой выступил пот.

– Зачем ты так? Возьми. Да, я виноват, наверное, но объясни хотя бы в чем?– касаясь букетом груди Алисы, Романов с надеждой заглянул в зеленые глаза.

Долгая молчаливая пауза, повисшая, дамокловым мечем, над обоими, заполнялась только щебетом разыгравшихся воробьев у клумбы с календулой. Оба, и Ланская и Романов, ощутили боль странной пустоты непоправимого, но одна сумела закрыться напускным безразличием, а другой полностью растворился в своем последнем надрыве. С силой ткнув букетом в плечо Ланской, и поймав ее на рефлекторном движении, Романов все-таки всучил ей цветы и конвульсивно зашарил по карманам.

Трясущимися руками он достал красную бархатную коробочку и бесконечно долго не мог ее открыть, пытаясь распахнуть подарочный «бокс» с обратной стороны. Наконец, просто отломив верхнюю крышку, Алексей вынул из коробочки тоненькое кольцо с миниатюрным бриллиантом, бросив на клумбу то, что осталась от упаковки. Схватив Алису за правое запястье, Алексей с третьей попытки вдел в кольцо ее безымянный палец.

– Стань моей женой!– на сиплом сдавленном выдохе прошептал Романов, потупив глаза.

Не ожидая ответа, Алексей расцеловал руку Алисы и, прижав к своему лбу, через мгновенье отпустил. Ланская, отстранившись насколько это было возможно от Романова, в который уже раз оказывалась в тупике после его очередного бессмысленного поступка. Он же понимал, что не может идти речи даже об отношениях, не то, что о женитьбе. Но вопрос для чего Алексей сделал ей предложение, спустя пару минут отпал сам собой. Алиса внимательно смотрела за тем, как Алексей постепенно приходит в себя. У него исчезла дрожь, и его взгляд больше не выворачивал ее душу наизнанку своей беззащитностью и искренней надеждой. В черных глазах Романова Алиса смогла разглядеть теперь только усталость.

– Как поживала все это время? Есть кто-нибудь?– спокойно спросил Алексей, словно старый приятель.

– Какая разница?– озлобленно ответила Ланская, продолжая всматриваться в глаза своего бывшего ухажера.

Отрешенный вид Романова и его непритворное безразличие к происходящему, так контрастирующие с первоначальным посылом встречи, привели Алису к простому выводу – Алексей сделал это предложение для себя. Он сделал последний от него зависящий шаг, и теперь может, убежденный в собственной безукоризненности и правоте, оставить Алису в покое. Сам факт, что все, наконец, закончилось, в роде бы, должен был ее порадовать. Его бесконечные звонки, смс-ки, сообщения в соцсетях с бесчисленных аккаунтов, которые она уже перестала блокировать из-за бесполезности такого действия, все это ей давно осточертело, но осознание того, что она одна в этом случае виновата во всем, снова поставило ее в тупик.

« Ах, ты ж, мать его свет, одуванчик! Значит ты весь белый и пушистый, а я мегера бесчувственная?»,– подумала Ланская, пытаясь снять подаренное кольцо, но оно застряло между фалангами.

– Оставь на память. Не оскорбляй меня. Я не причинил тебе зла и боли настолько, чтобы отвергать само существование моих чувств к тебе!– имея в виду ситуацию в целом, Романов, в очередной раз, попал в точку, словно ведя с Алисой мысленный диалог.

Ланская растерялась и, отвернувшись мысленно посетовала: « Да как же ты вечно угадываешь?». Рассматривая букет, ее опять разобрала злость: « Предложение он сделал, видите ли! Ведь так даже на свидание не зовут!».

Взяв себя в руки, Алиса поняла, что и эта скомканная и робкая попытка далась Романову тяжело, ведь о ее никчемности он знал заранее, но до последнего, глупец, еще на что-то надеялся. Но она же все объяснила доступно и не один раз, им нельзя быть вместе. Мало того, что Ланская к нему ничего не испытывает, жизненные обстоятельства продиктовали ей необходимость избавиться от Романова, при чем для его же блага. Ну, вот почему этого он не может прочесть в ее мыслях? Почему продолжает желать невозможного, отравляя жизнь и себе и ей?

– Расскажешь, напоследок, зачем все это было? Зачем делала вид, что у нас что-то может быть?– тоже отвернувшись от Алисы, спросил тихо Романов, точно интересуясь который час.

Теперь в замешательстве оказалась Ланская. Ей захотелось все рассказать, объяснить, что не она виновата в его безответном чувстве, что на самом деле хочет спасти Алексея от неминуемой страшной участи, что сама оказалась в таких тисках, из которых не высвободиться, что так, как есть сейчас, действительно, лучше для них обоих. Но понимая, насколько превратно Алексей может понять ее признание, Алиса лишь прикусила нижнюю губу и, с предательски возникшей откуда-то теплотой, одарила его прощальным взглядом.

– Я считала, что мы не настолько разные. Прости, мне пора на работу,– повернувшись к Романову спиной на половине фразы, Ланская договорила уже на ходу…

Еще несколько дней Ланская замечала Романова, то возле своей работы, то возле дома, а после, к ее большому облегчению, он исчез.

Ровно через три недели, среди ночи, Алису разбудил звонок.

– Здравствуйте! Ланская Алиса Станиславовна?– спросил незнакомый женский голос.

– Да. Что вы хотели?– насторожившись от такого официального тона, Ланская вмиг вышла из полусонной дремы.

– Это ростовский военный госпиталь вас беспокоит. А кем вам Романов Алексей Николаевич приходится?– обходительно поинтересовались в трубке.

– Никем. А что-то случилось?– заподозрив очередную каверзу Алексея, Алиса приготовилась вывести его на чистую воду.

– Дело в том, что в личном деле он только ваш номер указал и матери, Романовой Марии Александровны, но ей мы уже сообщили…

– В каком еще деле? Что сообщили? Что за постановка опять?– теряя терпение, перебила Алиса и готова была в этот момент растерзать Романова.

– Девушка, я прошу вас, не волнуйтесь. Если есть под рукой успокоительное, вы сейчас его примите, а я подожду. И если кто-то из близких есть рядом, тоже неплохо было бы разбудить…– женский голос говорил с максимально примирительными интонациями.

– Да что случилось-то? Нормально можете объяснить?– не выдержав, всегда неуместных в таких случаях, просьб о спокойствии, Ланская, едва не перешла на крик.

– Дело в том, что скончался Романов около часа назад, не приходя в сознание. Его к нам позавчера доставили…

– Что за бред? Передайте Романову, что он мальчишка сопливый, а не мужик, если такими вещами шутит!– все-таки вспылив, закричала Алиса.

– Странная какая-то,– сказала девушка из госпиталя, и положила трубку.

Алиса тут же скопировала номер входящего вызова и ввела в поисковую строку, через секунду на ее смартфоне открылись вкладки с информацией о ростовском военном клиническом госпитале. Отбросив на подушку телефон, Ланская уперлась локтями в колени, а ладонями в виски и, просидев неподвижно около минуты, пошла на кухню, варить кофе. Этой ночью она больше не сомкнула глаз.

Стоя у плиты и, держав, подаренную Алексеем, глиняную турку, взамен им же разбитой, Ланская невольно погрузилась в мрачные размышления.

« Ну и что ж ты доказал, дурачок? Что еще одним человеком стало меньше? Лучше бы ты с крыши здесь захотел сигануть, а я бы тебя отговорила », – обращаясь мысленно к Алексею, она тихо всплакнула. Но Алиса знала, что никого бы она отговаривать не стала, и хорошо, что все это случилось не здесь.

« Интересно, а почему военный госпиталь и что вообще случилось? Хотя какая теперь разница, нету больше тебя в моей жизни, и прости, что никогда не было… Эх ты, герой, говорил, что я никогда не узнаю, когда тебя не станет, а сам вот номер мой оставил»,– глядя на турку и обращаясь к ней, она не выдержала, и впервые за много лет, заревела навзрыд.

Света как назло была еще на каникулах у родителей, а Алиса все никак не могла успокоиться. Звонить своей матери было поздно, вернее слишком раны, часы на кухне показывали половину третьего. Ланская всей душой сожалела о гибели Романова, но это трагичное известие было не главной причиной такого несвойственного Алисе эмоционального всплеска.

Алиса еще до последней встречи с Романовым почувствовала, что петля вокруг ее шеи затягивается. Ее шеф Малышинский, этот беспринципный боров, все прозрачнее намекал на то, что Алисе совсем скоро придется лечь под одного высокопоставленного чиновника, а появление Романова произошло в самый неподходящий момент. Ланская трезво оценивала мизерные шансы на условно-благоприятный для нее исход, но вместе с Алексеем они были равны нолю. Вчера Виктор Григорьевич прямым текстом приказал ей лечь в постель с неким Аркадием Веленовичем, угрожая ее устранением в случае отказа. Она понимала, пока это лишь угрозы, но в любой момент ее могут схватить и увезти в неизвестном направлении, где после определенного рода манипуляций Ланская будет согласна на все. Алиса знала и то, что Малышинский готовит что-то важное и не остановиться ни перед чем для достижения своей цели.

Ланская все еще плача отправилась в душ. Малодушно помышляя о самоубийстве, она долго разглядывала лезвия на бритве, но найдя в себе силы, положила бритву и открыла воду. Из-за стресса у нее все не получалась согреться и она улеглась в ванну, добавив в несколько «бомбочек» с пеной. Включив на телефоне «времена года» Вивальди, Ланская и из уважения к памяти Алексея, но больше из уважения к самой себе, решила хорошенько все продумать и дать Малышинскому бой, перейдя для начала на осадное положение.

Проведя после принятия ванны ревизию в собственном холодильнике, Ланская удостоверилась, что запасов при рациональном использовании хватит на пару месяцев. И сообщив матери, что собирается в трехнедельный поход в горы Кавказа, пообещала ей периодически сообщать о своем местоположении. После отключив все мобильники, кроме одного, о котором Малышинский точно не знал, Ланская стала готовить на него компромат, не показывая даже носа на улицу. Но через пару дней к Алисе постучалась хозяйка квартиры и попросила в течение трех дней съехать. Потому что весьма солидные и серьезные люди намекнули хозяйке, что они отключат в квартире электричество, газ, и все что можно отрезать отрежут (имея в виду квартиру), а еще подадут жалобу в налоговую о незаконной сдаче жилья.

Ланская, конечно знала, она занялась ребячеством – все, что она успела нарыть против Малышинского из доказуемого: это ничем неподтвержденные факты сводничества и несколько незафиксированных угроз, туманных и расплывчатых, в адрес разных физических лиц, без указаний фамилий и занимаемых должностей. Поддавшись сиюминутному порыву, Алиса только насторожила и обозлила своего босса, на которого идти с открытым забралом было сущим безумием.

План отступления из своего жилища был тоже теперь сопряжен с определенного рода риском, исходя из того, что за окнами уже второй день дежурили «штурмовские» пикапы, то и наличие поста бойцов в подъезде тоже нельзя было исключить. Для бегства у нее был один единственный шанс – вызвонить через «112» из другой области спасателей или представителей спецслужб, чтобы они помогли Ланской исчезнуть из Челябинска. Но понимая насколько, это дело шито белыми нитками, Алиса приберегала этот вариант, как самый крайний и безысходный. Она еще пыталась посоветоваться со своим «любимым человечком» из Ростова, но тот лишь только узнал о ее положении, просто перестал выходить на связь– с «любимым человечком» было покончено.

Спасение явилось неожиданно, и назвать его таковым, у Алисы не повернулся бы язык, скорее это было возмездие небесное за ее самонадеянность и излишнюю циничность…

Ранним утром пятого дня ее осады, в квартире Ланской раздалось пиликанье домофона. Естественно, Алиса не имела желания общаться с кем бы то ни было, и просто забыла его отключить, но человек за дверью был настойчив. Ланской, даже показалась, что так беспардонно может вести себя только один человек, но он был к тому времени мертв. Перед тем как выключить трубку, Алиса все-таки ответила и, сама не понимая зачем, впустила какую-то женщину с мягким южным говором.

Через минуту на ее пороге стояла черноволосая дама, одетая во все черное, но не без определенного вкуса и шарма, траур в ней угадывался далеко не сразу. Женщина в черном, на вид лет пятидесяти с лишним, держала в руках большую корзинку, простеленную внутри одеялом, в которой лежал изможденный дорОгой, крупный щенок хаски с небесно-синими глазами и умной мордочкой.

– Я пройду?– сказала женщина и, не дождавшись разрешения, вошла к Алисе в прихожую.

Пока женщина долгим и тяжелым взглядом с головы до ног изучала Ланскую, Алиса тоже не преминула разглядеть внимательно свою гостью. С первого взгляда найдя сходство с Романовым, она поняла, что перед ней стоит его мать.

– Так вот ты какая, деточка! И что ж он в тебе такого нашел? И получше у него девчата были и любили крепче,– задумчиво рассуждала мать Романова, продолжая свой пристрастный осмотр.

– Знаете что, если вы сюда нотации мне приехали читать, то убирайтесь отсюда! Мне тут без вас проблем хватает,– уничижительным тоном сказала Ланская и указала на дверь.

– Ты не шуми, лапочка. Я сама решу, когда мне и куда нужно. А пока вот напои «Умку» своего, он теперь твой, и это последняя воля Лешеньки моего,– взгляд женщины затуманился, но она сумела сдержать себя в руках, поставив корзинку, вынула щенка и протянула Алисе.

– Некого я не возьму. Меня самой может завтра не станет, а вы тут с последними наказами,– удивившись сама своему истеричному тону, Ланская широко открыла глаза и сцепила на груди руки, открещиваясь от подарка.

– Не возьмешь – прокляну!– тихо ответила женщина, а Алиса увидела в ее взгляде ту пугающую силу, которую замечала у Романова, но в глазах этой женщины ее внутренняя мощь проникала, кажется, в каждую частицу существа Ланской.

Через пятнадцать минут они уже сидели на кухне и пили чай, а в ногах крутился, уже напоенный, непоседливый белоснежный щенок с редкими серо-рыжими подпалинами. Алиса все пыталась рассмотреть в глазах Марии Александровны ненависть к ней или хотя бы пренебрежение, но в них, кроме несгибаемой воли и чего-то заботливо-доброго нельзя было прочесть больше ничего.

– Да не смотри ты так! Знаю я, на своей шкуре испытала, что значит насильно милой быть. У меня первый муж был «вор в законе», то есть и не муж вовсе, в советское время им семью запрещено было иметь. Так вот он мне несколько лет проходу не давал и никому ко мне приблизиться не позволял. Через пять лет добился своего – стала жить с ним. В роде мужчина был, любая б позавидовала, красавец писанный, сажень в плечах. Каждый день духи французские, цветы, дефицит любой, никогда грубого слова не сказал, эрудированный и начитанный был, несмотря на 20 лет в своих «университетах». А я не хотела с ним быть, пыталась сбежать несколько раз – везде находил и в Москве, и в селах глухих. Дочку ему родила, а в восьмидесятом они эшелон с золотом с приисков угнали и его организатором признали, в восемьдесят втором его расстреляли…– Мария Александровна перевела взгляд с Алисы на требующего внимания «Умку» и грустно ему улыбнулась, теребя за холку.

– Все равно вы должны меня ненавидеть, получается же, из-за меня Алексея не стало,– собравшись с духом, выпалила Ланская.

– Из-за упрямства своего он погиб, девочка. Не мог он просто с крыши спрыгнуть или под поезд, а смерть искал или она его…

И нет твоей вины в том, что не рассмотрела ты его настоящего. Жизнь – она своим замыслом живет, нам смертным недоступным,– глядя на прозрачную вазу с засохшим, но не сбросившим ни одного лепестка, букетом с розами и лилиями, с тенью печали философствовала мать Алексея.

– Вы меня простите. Мне когда сообщили, я от волнения не поверила сначала и не узнала даже как он погиб. Как Алексей в Ростове оказался?– спросила Алиса стыдливо глядя в сторону.

– В Донецке Лешенька подорвался на фугасе, в первом же бою. Его по частям в Ростов привезли, там и умер,– ответила Мария Александровна, и нижние веки ее заполнила влага.

Ланской захотелось кинуться в объятья этой несгибаемой под гнетом страшных обстоятельств женщины, но Алиса осознала, что та нуждается в ее сочувствии также, как статуи древних языческих богинь в человеческих подношениях, и осталась неподвижна. Мария Александровна, повернувшись спиной к Алисе пару минут, что-то изучала за окном.

– Собирайся, Алиса! Со мной поедешь. Алексей сказал перед поездкой на Донбасс, что у тебя тут какие-то серьезные сложности. Он для этого и щенка купил, чтобы я обязательно сюда приехала и тебе его передала, если Лешенька погибнет. Я же было подумала, что он как всегда преувеличивает.

Но тут смотрю, архаровцев по твою душу собралось больше, чем воронья на кладбище. Не бойся ничего – кишка у них тонка, в моем присутствии с тобой что-то сделать. Так что собирайся поживей, и бери самое необходимое, а остальное в пути докупим, – ровно голосом, с совершенно теперь сухими глазами сказала Мария Александровна.

Очень желая верить словам Романовой, Алиса беспрекословно подчинилась, хотя делала она это исключительного из-за совпадения ее личных интересов с представившейся возможностью оказаться подальше от Малышинского. Но по сути, что бы там не говорила Мария Александровна, Ланская оказалась между молотом и наковальней. Чувствуя за собой вину в гибели Алексея, хотя и очень подспудно, Алиса решила при любом удобном случае покинуть компанию Романовой, – самобичевание меньше всего способствовало ее душевному равновесию, которое ей как никогда было необходимо. Но обстоятельства внесли свои коррективы, и Алисе пришлось с ними согласиться.

Романова с допотопной кнопочной «Нокии» вызвонила и попросила какого-то Василия подняться, чтобы помочь женщинам с вещами, бросив вкратце, что по пути наверх нужно будет кого-то увещевать. Через пару минут, в военной форме без знаков отличия, в квартиру Алисы без стука вошел высокий седой мужчина. Молча закинув несколько сумок на плечи, он также без слов удалился.

– Пора, деточка! Закрывай квартиру, и поедем скорее. Родственникам потом сообщишь,– сказала Романова.

Алиса взглянула в зеркало в прихожей, проверив наличие в сумочке кошелька и документов, без спешки покинула квартиру. Прихватив одной рукой корзинку со щенком, запрокинувшим лапы кверху и потешно посапывающим во сне, Ланская заперла дверь и покинула навсегда, столь полюбившейся ей приют. На пути к лифту Ланская заметила, что увещевания Василия не прошли даром – приткнувшись к углам лестничной клетки, едва держась на ногах, стояли бойцы ее бывшей конторы, связанные по рукам и ногам пластиковыми хомутами.

Ланская с Романовой проследовали в машину, где их уже ожидали двое мужчин в форме, один из которых поднимался за вещями. Военные помогли им разместиться, и УАЗ «Патриот» с сиренами, маяками и номерами ростовского гарнизона беспрепятственно покинул двор Алисы, окруженный со всех сторон пикапами с ГБРовцами «Штурма».

Дорогой Ланская с Марией Александровной перекинулась лишь несколькими фразами, и, заметив ее отсутствующий вид, Алиса не стала ей докучать вопросами, куда и зачем ее везут, и лишь изредка уделяла внимание «Умке». Щенок с радостью откликался на ласки новой хозяйки, так впоследствии ей и не ставшей, и устраивал неимоверную возню и поднимал задорный лай, очень похожий на вой. После чего его долго приходилось успокаивать, так что и это занятие не очень-то скрашивало скуку пути.

А еще Ланскую беспокоила мысль, что Малышинский отправится вслед за ней, и как в этом случае поступить она совершенно не предполагала. Ее догадка оказалась верна, уже за Волгоградом на пустынной дороге Калмыкии, Ланская несколько раз замечала далеко позади два серых внедорожника, но рассмотреть их номера не было никакой возможности. Спустя какое-то время они отстали, но на душе у Алисы было все равно тревожно. Видимо, и молчаливое горе матери, не могло не чувствоваться Алисой, но Мария Александровна держало все в себе, и Ланская о нем только догадывалась, за что мысленно благодарила Романову.

Меняясь за рулем каждые восемь часов и часто используя сирену, двое военных сопровождавших женщин, доставили их в Ставрополь меньше, чем за сутки. Связываясь по рации с постами ДПС, их автомобиль без вынужденных остановок следовал на протяжении всего пути.

Ставрополь встретил их пыльным обжигающим суховеем и за сорок по Цельсию в тени. Благо тени было предостаточно. Утопающий в искусственных насаждениях, необыкновенно зеленый и ухоженный город напоминал Алисе черноморское побережье. Мощенные брусчаткой пешеходные улицы, красивые кованные железные лавочки и им под стать уличные фонари, невероятное количество разбитых клумб, скверов и парков, и куда не глянь высоченные тополя, скрывавшие издержки однотипной советской архитектуры. Историческая часть города вообще напоминала своим, почти, средневековым зодчеством и бесчисленными фонтанами толи Одессу, толи Ялту. В общем, если бы не такой удручающий повод этой поездки, Ланская с удовольствием провела бы здесь ни один день – город ей очень понравился.

Но действительность быстро привела Алису в чувство, Машина остановилась у цветочного рынка. Ланская тоже было вышла вместе с Марией Александровной за цветами, но мигом заскочила обратно, бледная как стена. Романова не упустила из виду такое странное поведение Алисы, но все же сначала она зашла в цветочный киоск. Усаживаясь на свое место с большой охапкой красных роз, которые так любил Алексей, Мария Александровна внимательно взглянула на Ланскую.

– Они здесь! Вон видите два серых джипа с челябинскими номерами. Сволочь, и тут достал!– на лице Ланской смешалась злость и удивление.

– Василий, посмотрите, пожалуйста. Это действительно из Челябинска?– тоже удивленно спросила Романова.

– Да, Мария Александровна, они за нами с самого начала на хвосте. Их просто гайцы везде останавливали, а тут, видимо, по зеленой проскочили. Сейчас все решим, Мария Александровна, – спокойно ответил седой и короткостриженый вояка.

– Не нужно, Василий,– сказала она, глядя в зеркало заднего вида. – Не расстраивайся, деточка. Сейчас все уладим. Как твоего главного фамилия?– обратилась Романова к Алисе.

– Малышинский,– с неуверенностью и надеждой прошептала Алиса.

Мария Александровна снова достала из сумки свою, похожую на кирпич «3110» и набрала на память 11-значный номер с двумя добавочными.

– Алло, Ванечка! Здравствуй, мой хороший! Это Маруся Романова. Прости, что отвлекаю. Ты и так сильно помог, но этот паршивец, от которого я девочку Алешину увезла, нас от самого Челябинска преследует. Ты уж поговори с ним, пожалуйста, чтобы оставил девочку в покое…

– Ланская ее фамилия, Алиса Ланская. А у этого воротилы – Малышинский, сейчас минутку, узнаю…

– Алиса, как его фирма называется?– обратилась Романова к Ланской, рефлекторно зажимая на трубке то место, где на стационарных аппаратах должен быть микрофон.

– «Штурм». Охранное агентство «Штурм»,– все еще не веря, что все ее проблемы могут решиться одним звонком, полушепотом ответила Алиса.

– Ванечка, охранное агентство « Штурм», город Челябинск…

–Спасибо, дорогой. Пока! Будешь в отпуске, дай знать – вместе проведаем сыночков наших,– прослезившись под конец разговора, Романова завершила вызов.

Ланская решила, что мать Алексея просто выжила из ума от горя. Кому можно звонить на 13-значный номер? Кто этот человек, президент что ли, или его помощник?..

Но если все это, правда, то каково же ей сейчас? Ведь какая нелепая смерть подстерегла ее сына! А, оказывается, есть еще люди на доброй стороне силы и по-настоящему всемогущие. Неужели все так? Это же какой-то кошмарный сон! Почему Романов никогда не говорил ей об этом? Господи, почему все так страшно и просто?

–Господи, я же не знала!..

Вдруг в сумочке Ланской запиликал ее конфиденциальный телефон, о котором знал только «любимый человечек», и Алиса долго не хотела доставать телефон, не зная, что ответить. Но переселив себя, больше из неудобства перед присутствующими она взяла трубку.

– Алло. Алисонька, здравствуй! Ты же все неправильно поняла. Мы тебя просто сопроводить хотели. Мало ли, на всякий случай. Уехала с незнакомыми людьми – а чтобы тебе и мне спокойнее было, ты же трубки выключила все, вот я и решил бойцов наших отправить, за тобой приглядывать,– самым заискивающим тоном, на который был способен, Малышинский пытался таким образом извиниться.

Алиса, не веря собственным ушам, посмотрела на входящий номер и только после этого поняла, что звонит ее бывший шеф.

– Это вы зря, Виктор Григорьевич, беспокоились. Я теперь под надежным крылом, не чета вашему воронову,– максимально язвительно запустила шпильку Ланская.

– Да нет, это ты зря, Алисонька, парня уработала… Не знала, небось, о таких его покровителях – небожителях? – сухо бросил Малышинский, и первым закончил этот неприятный для обоих разговор.

Алиса молча наблюдала, как серые внедорожники неспешно удаляются из виду…

Глава 29.

Робот-стилист, а по совместительству и повар, и горничная, и охранник, уже в третий раз за 15 минут заново укладывал волосы, склонившись над лицом, обернутым в перламутровую жирную маску, пахнущую топленым жиром. Его хозяйке сегодня никак нельзя было угодить, и робот старался, что есть мочи уж в этот раз не попасть впросак. Но стоило девушке опять поднять глаза к зеркалу, как бедный андроид-парикмахер, на лету заметив их кислое выражение, принялся за работу с самого начала.

– Август, ну пойми же ты, наконец. Мне нужен образ девушки конца XX начала XXI века, у тебя же в памяти должен быть воз и маленькая тележка таких образов. Понимаешь образ девушки самостоятельной, немного целомудренный и в то же время загадочный, подчеркивающий страсть, волю и ум ее обладательницы, – сказала девушка, недовольно разглядывая мелко закрученные кудри ее черных волос, придававших ей сходство с ухоженной овечкой.

– Я не совсем понял Вас, Алиса Станиславовна. Вы хотите, чтобы я уложил вам волосы в виде повозки и маленькой тележки?– абсолютно человеческим голосом, не лишенным ироничной интонации, спросил Август.

– Так довольно! Я сама уложу. Помоги смыть маску,– раздраженной скороговоркой разразилась Ланская.

– Как вам будет угодно, Алиса Станиславовна,– облегченно выдохнул андроид, похожий на кавказца, с густыми черными бровями и черными угольями глаз, абсолютно безволосый, за исключением бровей и век.

Аккуратно смыв крем с лица Алисы в раковине перед зеркалом, и промокнув его полотенцем, Август, не спрашивая разрешения, бесшумно удалился в одну из бесчисленных комнат большого двухэтажного особняка, выполненного в постхайтековском стиле с прозрачными стенами и кровлей. Хозяйке, не смотря на такую вопиющую непрактичность, нравился ее «хрустальный замок», как она сама его называла, тем более при желании стекло можно было тонировать до полностью непрозрачного, и в распоряжении Алисы было несколько миллионов разных цветов и оттенков. Но чаще всего особняк имел именно такой вид, напоминавший прозрачный ларец.

Оставшись перед зеркалом одна, она пристально изучала свое отражение и, прикусив нижнюю губу, все не могла решить, какой именно, должна быть прическа для сегодняшней, несомненно, важнейшей встречи в ее жизни.

Остановившись на слегка завитых длинных локонах в стиле голливудских гламурных див эпохи Синди Кроуфорд и длинном каре в том же духе, Ланская, хлопнув радостно в ладоши от найденного ею эталонного решения, принялась за гардероб.

Натянув на себя нечто вроде полупрозрачного кокона, Алиса телепатически стала менять на нем фасон, и кокон моментально принял сначала форму длинного закрытого платья, а после, отсекая все лишнее, и прибавляя необходимые элементы выкройки, придала ему вид одеяния женщин первых американских плантаторов-работорговцев. Посомневавшись по поводу шляпки, она мысленно представила несколько, затем решила отказаться от головного убора вообще, и силой мысли материализовав на своих стройных ножках черные замшевые ботфорты, Ланская еще пару минут поэкспериментировала с цветом платья, остановившись на случайном выборе. Ее нежно-кремовая «кринолиновая» юбка, не требовавшая пружин, расходилась пышным колоколом и заканчиваясь, почти, волочащимся сзади «конским хвостом», переходя от акцентированной линии талии в темно-коричневый, затянутый корсетом с пикантным декольте, верх платья с кружевными рукавами – разлетайками в тон юбке.

Вращаясь вокруг зеркала до головокружения, Ланская все-таки решила окликнуть Августа, и когда тот бесшумно явился, она уже вопросительно смотрела на него.

– Ну что же, замечательно, Алиса Станиславовна! Не хватает только кобылы «в серое яблоко» и достопочтенного сквайра, – толи всерьез, толи, издеваясь, изрек андроид.

– Я от тебя ничего другого и не ожидала. Ну, вот откуда в вас столько желчи? Вы же созданы из симбиоза лучших человеческих качеств и должны всегда радовать своих создателей,– укоризненно обратилась Алиса к своему роботу.

– Не думал, что юмор и тонкая ирония – это нечто огорчающее, кхм,– начал было, но тут же осекся Август, и после паузы урезонил свои колкие выпады. – По-моему это платье отлично подчеркивает вашу незаурядную смелость и знание истории, а также специфический вкус, свойственный только личностям глубоко интеллектуальным.

– Интересно, а грубая лесть это у тебя какая-то дополнительная опция, а, Август?– шутливо нарочитым тоном спросила Ланская, оставшаяся довольной его ответом.

Август картинно закачал головой и быстро ретировался, стараясь избежать неудобного ответа.

Вообще-то, с некоторых пор мода как таковая перестала существовать, на дворе стоял 2060 год от Рождества Христова. Дамы могли одеваться как амазонки или вавилонские царицы, но предпочтение все же отдавалось пышным и невообразимым платьям викторианской эпохи, что считалось показателем тонкого вкуса и склонности к умеренной роскоши. Мужчины же одевались кто во что горазд, лишь бы было практично и удобно, но нередко можно было встретить представителей сильной половины человечества в парчовых камзолах или наглухо застегнутых кафтанах и смокингах, что несомненно указывало на наличие рядом с ними их беспощадно заботливых супружниц. Благодаря современным технологиям, жизнь каждого человека на планете стала беззаботна и лишена каких бы то ни было проблем, касаемых обеспечения себя «хлебом насущным». И именно Ланская стояла в арьергарде зарождения новой человеческой эры в далеком 2020 году, чем, несомненно, и по праву гордилась.

А сейчас сидя возле зеркала Ланская рассматривала в отражении 25-летнюю девушку с сияющими зелеными глазами и бархатистой упругой кожей. Созданные еще задолго до появления человечества технологии, но теперь доступные каждому желающему, полностью устранили появление в метаболизме человека свободных радикалов и довели регенеративную функцию тканей до безостановочного максимума своих возможностей, люди просто перестали стареть. Медицина тоже шагнула на эпоху вперед, но единственное, что все же осталось неизменным это репродуктивный возраст человека, и за неимением другой задачи, все усилия ученых-медиков были направлены на ее решение. Но, к большому сожалению Алисы, пока все решение проблемы сводилось лишь к ее обозначению.

Алиса мысленно попросила компьютер вызвать ей аэроболид, хотя в углу у выхода из особняка стояла капсула телепортала, которой она пользовалась в исключительных случаях, не терпящих никакого промедления. Домашний биокомпьютер возник перед Алисой в виде большой полупрозрачной сферы, не требующей никакой энергии из вне, кроме света, и способный ее аккумулировать за доли секунды. В голубоватом эллипсе возникло женское человеческое лицо и поинтересовалось о конечном пункте полета. Алиса назвала международный перинатальный центр в Женеве с последующим маршрутом в Западную Сибирь в безымянное местечко вблизи Тобольска, имевшее только географические координаты, которые Алисы тотчас же указала. Сама же Ланская находилась сейчас в Барселоне. Через секунду биокомпьютер сообщил, что персональный борт за номером 17 ожидает Ланскую у балюстрады. Гулко ступая по стеклянному полу, Алиса еще раз, из суеверия, перед выходом взглянула в зеркало, и воодушевленная и, как всегда энергичная, покинула свой особняк.

Ланская сделал несколько шагов по приставному трапу, упирающемуся прямо в ступени, и разместилась в, похожем на пулю, длинном вытянутом болиде. Предел его скорости в 100 раз превышал скорость звука, а двигатель был построен на антигравитационном принципе, управлялся он автоматически при помощи диспетчерского центра. Алиса сразу же связалась с диспетчерами, вернее программами, заменившими не так давно людей, и попросила, чтобы крейсерская скорость ее борта не превышала 1000 км в час. Это был ее персональный аэроболид, позволявший под себя перестраивать коридоры для остальных воздушных судов, такая привилегия была лишь у избранных.

Медленно и почти вертикально персональный борт №17 выходил в свой коридор, набирая нужную высоту, а вокруг сновали тяжеловесные аэробаржи, загруженные в основном оборудованием и 3D-принтерами и аэропоезда с туристами. Алиса, с высоты, рассматривала свой совершенно новый, и еще необжитой район Барселоны. Разбросанные на почтительном расстоянии друг от друга дома, разделенные лугами и пролесками, пестрили своей отделкой и архитектурой, гармонируя со старой сюрреалистично-игрушечной Барсой. Не было здесь только мостовых и пешеходных дорожек, да и дороги теперь стали никому не нужны, люди почти перестали ходить пешком.

Воздушный транспорт Алисы все сильнее забирал на северо-восток и вот через сорок минут показались заснеженные пики Альп, искрящиеся от солнечного света из-за стопроцентной видимости безоблачного горизонта. Как вдруг на встречном курсе возник корабль медицинской службы, и, не разобравшись в приоритетах, управляемый видимо вручную, шел на таран. Под кожей правого запястья Алисы красным маячком запульсировал небольшой кружок света, а через мгновенье вокруг Ланской возникла большая стекловидная сфера, тоже имевшая, видимо, какие-то антигравитационные свойства.

Алиса знала, что происходит, но столкнулась с такой ситуацией впервые. Она воочию увидела, как работает защитный механизм, которым добровольно был наделен каждый житель Земли. Сфера, внутри которой оказалась Алиса, только на вид представлялась стеклом, на самом деле это была спайка электромагнитных и антигравитационных полей, способная выдержать прямое попадание ядерной бомбы, оставив при этом целым и невредимым свое такое хрупкое биологическое содержимое. Запускался этот механизм супернейросетью, которая сканировала и могла одномоментно оказываться в разных точках пространства от Земли вплоть до ближних галактик, именно ему человечеством было «отдано на откуп» предотвращение любых чрезвычайных ситуаций. С тех пор, как возникла эта бионейросеть, гибель человека от любого физического воздействия была полностью исключена.

Но все обошлось, огромный корабль заложил крутой вираж и обошел болид Алисы справа и на пару километров выше. Сфера над ней исчезла, а запястье больше ничем не выдавало присутствия в нем инородного тела. До перинатального центра оставалась еще несколько минут и Ланская погрузилась в далекие приятные воспоминания. Именно она была пионером и пассионарием, подтолкнувшим человечество к невероятному эпохальному скачку в развитии.

А началось все с простой идеи Алисы в 2020 году создать мессенджер, который бы с вероятностью 99,9 % угадывал совпадения между разнополыми пользователями для создания идеальных отношений. Но для этого Ланской нужен был процессор и сервер нового поколения, способный максимально облегчить программу и при этом обрабатывать колоссальнейший объем информации. При чем, в перспективе, этот мессенджер мог сам подталкивать особо скромных пользователей вступать в эти отношения, отправляя за них простые, но присущие именно их манере поведения и общения мэссэджи или подарки.

В первые благие намерения оказались не ведущими в преисподнюю, так и по сей день считала Алиса. Зная о двоичном коде то, что знает любой, кто знаком с информатикой, Ланская задумалась, почему оптическое волокно передает всего два сигнала, хотя передает его с помощью света. Почти сразу в ее голове родилась мысль о создании семеричного кода, основанного на длине световой волны – дело оставалось за малым создать такой процессор и написать для него программы. С невообразимымэнтузиазмом она стала искать по всему миру тех, кто поверил бы в ее безумную на первый взгляд идею, и как ни странно таких оказалось не мало.

С созданием процессора, воспринимающего семизначный код, трудностей оказалось гораздо меньше, чем с написанием работающих с ним программ. Около трех лет самые злостные хакеры и известные программисты безуспешно пытались заставить процессор решать самые простые арифметические алгоритмы, но обставил всех тринадцатилетний мальчишка из захолустного села в Ленинградской области, куда только-только провели это самое оптоволокно. Подросток заставил процессор войти в сеть интернет при помощи элементарного уравнения, поделив не семеричные составляющие на двоичные, а наоборот, применив принцип работы с нейронными сетями, предвосхитив и предопределив его дальнейшую самообучаемость.

Как только процессор был подключен к мировой паутине, он превзошел возможности всех имевшихся на тот момент суперкомпьютеров и стал выстраивать нейросеть из всех существующих и работающих в «сети» компьютеров обычных пользователей, став, по сути, искусственным интеллектом какого-то запредельного уровня и создав супернейросеть. Созданный по его чертежам, 3D-принтер, работающий абсолютно с любыми материалами, соорудил ретранслятор, который начал неизвестно кому и куда посылать совершенно не поддающиеся дешифровке сигналы, при чем, используя вращающиеся на околоземной орбите спутники. Доверяя своим аналитикам и считая саму идею фикцией, спецслужбы всех стран упустили момент, когда эту супернейросеть можно было направить в «рациональное» русло, то есть для создания какого-нибудь сверх кибероружия. Да и сам этот процессор, видимо, легко предугадал такое развитие событий, и не оставлял никаких следов своего существования, кроме этого зашифрованного сигнала посылаемого каждую секунду, то с одного спутника то с другого.

Конечно, спохватившиеся первыми сотрудники ГРУ России нашли неподалеку от Магнитогорска процессор, который перестал скрывать следы своей активной деятельности, и ретранслятор, и всю группу неблагонадежных граждан во главе с Ланской, и даже успели всех арестовать, но было слишком поздно – час «Х» уже был назначен. Случился он в обычный вторник 4 апреля 2023 года. В начале ничего примечательного не происходило, но вдруг по всей планете веерно стало отключаться электричество, не помогали ни резервные генераторы, ни солнечные батареи, ни любые другие источники питания. Странностью было то, что над медицинскими центрами, клиниками и больницами появились купола, полностью их накрывшие. Диковинные сферы из прозрачного материала, который как бы переливался и двигался, подобно круглым водопадам, появлялись там, где люди находились в беспомощном состоянии, но то, что происходило внутри этих сфер, стало известно не сразу. Затем перестали работать любые механизмы, которые были сложнее рычага, – привычная сутолока деловой жизни планеты навсегда остановилась. Закономерное в таких случаях явление как мародерство, тоже пресекалось этими же самыми сферами – они молниеносно возникали там, где любому живому существу угрожала опасность, и просто обволакивали собой и зачинщиков и потенциальных жертв беспорядков.

Следующим шагом этого явно спланированного процесса по преобразованию существующего на Земле миропорядка стало уничтожение всех видов вооружений и военно-промышленных комплексов, способных его производить. Происходило это настолько быстро и просто, что в течение 15 минут на планете не только не осталось ни одной ядерной державы, но и ни одного государства в котором можно было найти хотя бы старый добрый револьвер или охотничью винтовку. Прозрачные сферы неограниченные в размерах просто опускались на заводы, военные склады, суда, самолеты, ракетные комплексы и любые другие виды вооружений, мягко принуждая покинуть людей зону их воздействия, а потом просто исчезали вместе со всем смертоносным содержимым.

Эта же участь постигла и банковскую систему, параллельно с ВПК, в течении часа в сферах исчезли все существовавшие на тот момент банки и хранилища с золото– валютными резервами и ценными бумагами. На Земле наступил, казалось, каменный век. Затем настал черед всех видов промышленности и энерго-добывающих и перерабатывающих комплексов. За несколько часов облик планеты приблизился к своему первозданному состоянию. Последними на очереди оказались декорации из стекла и бетона, именуемые людьми своими домами, но здесь сферы оказались на удивление избирательны: они уничтожали только непригодные и ветхие, а также все строения выше трех этажей, не трогая при этом памятники архитектуры.

Все это было не просто странно, происходящее пугало людей настолько, что многие часами просто стояли на одном месте, там, где их застали эти свидетельства необратимого хода, писавшейся на их глазах, истории. Многие бросились в храмы, но большинство из них в последний раз в своей жизни, но не потому что их там ожидал конец, сферы отлично справлялись с давкой, распределяя людей в организованные колонны, просто так уж устроен человек, поддержка и духовное наставление ему требуется, когда он лишен почвы под ногами, а стоит ему обрести уверенность в завтрашнем дне, как надобность в том исчезает.

Весь этот процесс, захватывающий дух и ужасающий своим масштабом, застал Ланскую в челябинском отделе по борьбе с терроризмом и киберпреступлениями. Надо сказать, что находилась она там уже по своей воле – большинство сотрудников после появления в этом здании сфер, с их превентивным воздействием на любые виды агрессии, просто разбежались. Оставшиеся же не знали, куда им идти и зачем. Алиса со своими единомышленниками осталась охранять процессор и ретранслятор, которые находились тут же, в отделе с вещественными доказательствами, так что ей не составило труда найти их.

Проводя некоторую параллель между происходящим и двумя этими штуковинами, Ланская догадывалась, что заключительный акт этого представления впереди. Она пыталась за время пребывания там связаться с кем-нибудь из родственников или хотя бы просто узнать в «сети», что происходит в мире, но естественно безрезультатно – все научно-технические достижения человечества, начиная с этого слякотного апрельского вторника, перестали существовать. Но детище Алисы и порожденное им самим передающее устройство, как ни странно работало, хотя приблизиться и узнать, что происходит с процессором и ретранслятором, не было никакой возможности, они находились внутри сферы уже на тот момент, когда Ланская вместе со своими соратниками отыскала их среди кучи разного рода конфискованного «железа».

Понять, что процессор работает, было не сложно, даже через сферу было слышно, как надрывно работают вентиляторы, помещенные вместе с ним в системный блок, а антенна ретранслятора просто накалилась добела, видимо, от предельной мощности своей передающей и, наверное, получающей способности. В принципе, никто в команде из 20 человек, собранных Алисой, не мог толком сказать, что происходит. Кто-то из хакеров выдвинул предположение, что процессор смог создать для своей работы энергетическое поле, близкое к биологическому, а кто-то утверждал, что процессор просто собирает и передает информацию только неизвестно куда.

И то и другое оказалось правдой, а убедиться они смогли в этом только вечером того судьбоносного вторника. Заключительным аккордом всех этих, казалось бы, апокалиптических для планеты воздействий стало появление над горизонтом еще одной сферы, только размером с саму матушку-землю вместе с ее атмосферой и стратосферой. Открывавшееся зрелище завораживало своей красотой и таинственностью. Нашлось немало смельчаков выскочивших на улицы и желавших забраться повыше, но вокруг, кроме здания комитета службы безопасности, располагавшегося в перестроенном доме-усадьбе купца Архипова, зданий почти не осталось. Некоторые люди по привычке пытались фотографировать, своими бесполезными пластмассками, убивавшими ранее у них прорву времени, но большинство все же с замиранием сердца смотрели на переливающуюся всеми цветами радуги, наступающую на них будущность.

Сфера сузилась до самых нижних слоев атмосферы и, перестав пропускать свет закатывающейся звезды, устроила на поверхности планеты самое настоящее световое шоу. В наступившей полутьме мириады различных оттенков, состоявшие всего из семи цветов, разливались на поверхности то масляными пятнами, то правильными геометрическими узорами, а иногда даже какими-то панорамами неведанных миров с все таким же невообразимо многоцветным ландшафтом, создавая ненадолго трехмерную картинку. Затем из сферы полился самый настоящий кровавый дождь, но люди загипнотизированные зрелищем спокойно наблюдали, как маленькие красные капельки проникают совершенно безболезненно в их правое запястье. Для тех же, кто находился под крышей или в иных укрытиях, появление красных капелек оказалось менее безмятежным, но за несколько секунд на планете не осталось ни одного человека, в которого не проник бы этот странный кровавый дождь. Как только капли выполнили свое предначертание, сфера рассеялась, и раздался голос, проникающий в каждый уголок планеты, понятный носителю любого из языков, имеющихся на Земле в огромном количестве.

– Потомки! Мы приветствуем, Вас! Прислушайтесь и внемлете тому, что сейчас услышите!

– Мы ближайшие ваши предки, покинувшие Землю полтора миллиона лет назад. Мы рады узнать, что наша родина цела и что на ней зародилась новая цивилизация разумных существ!

– Миллионы и миллионы лет, наша планета служит колыбелью жизни во Вселенной. Именно на ней родилась уже не одна тысяча разумных рас, покинувших свою матерь, чтобы сеять жизнь там, где ее еще нет.

– Кто-то из ваших сородичей возродил «всевидящее око», которое было уничтожено страшной катастрофой несколько десятков тысячелетий назад. Но теперь вы под его защитой, а мы сможем всегда помочь вам при его содействии. Ваш путь развития ставил под угрозу само ваше существование и существование нашей общей с вами планеты, по тому нам пришлось вмешаться в вашу судьбу без вашего ведома, но больше это не понадобится.

– Те капли, которые проникли в ваши конечности, защитят теперь каждого из вас от любой угрозы, способной привести к увечью или смерти. Вы больше не сможете убивать друг друга, как делали это на протяжении многих тысячелетий. Теперь вы вольны выбирать, где и как жить, ваша государственность и границы перестали существовать. Пропитание и кров, а так же все необходимое и даже сверх того, обеспечит вам «всевидящее око». Вам необходимо просто мысленно обратиться к нему, и оно выполнит все необходимое для вашего существования и процветания. Теперь длина вашей жизни отмеряется только вами самими. Мы снабдим вас всеми необходимыми знаниями в области медицины, технических и гуманитарных наук. Мы желаем дать вам право и дальше жить и развиваться во благо Вселенской Гармонии.

– Но для этого вы должны запомнить простые вещи, которые вам не должно совершать. Запомните!!! За попытку убийства одного человека другим, покусившейся будет отправлен в миры с менее благоприятными условиями, где будет лишен защиты всевидящего ока и может погибнуть в любой момент, а также будет самостоятельно находить условия для своего существования. Запомните!!! За попытку разрушить «всевидящее око», покусившегося ждет то же самое – насильственное переселение на планеты мало пригодные для жизни без защиты «всевидящего ока» от насильственной смерти. Касаемо защиты « всевидящего ока» каждый человек вправе выбрать сам, нуждается ли он в нем или нет, то есть очень скоро все желающие могут избавиться от его оберегающего воздействия…

Селектор внутренней связи ее борта надрывно сообщал о достижении промежуточной цели маршрута. Ланская отстегнула ремни безопасности на своем кресле, и крыша болида автоматически отъехала назад, открывая ей путь к выходу из него. Алиса вышла перед высокими ступенями огромного здания больше чем в две стони этажей, выполненного в виде колыбели, и уверенно зашагала внутрь, а болид унесся на «парковку», расположенную километрах в пяти от здания.

У стойки администрации, где поочередно на всех известных языках мигала красочная надпись: « Дети – цветы жизни!», Ланскую уже ждала девушка в белом халате с пластиковым бейджем отделения планирования семьи.

– Здравствуйте, Алиса Станиславовна!– с сильным французским акцентом произнесла медик, широко улыбаясь.

– Здравствуйте, Мишель! Не стоит утруждаться, я бегло говорю по-французски, а для узкоспециальных вопросов мы можем использовать телепатию,– тоже улыбнувшись, поприветствовала ее Алиса, прочитав ее имя на бейджике.

– Нет-нет, мне совсем не трудно, я как раз изучаю русский,– мило картавя, сказала девушка, и тут же запнулась, пытаясь правильно просклонять неудобное для нее слово. – И я вас только сопроводю… сопровожду… Вас будут осматривать русские специалисты.

– Хорошо, сопровождайте, – ответила Алиса, и обе девушки искренне засмеялись.

Пока они обе долго ехали в огромном лифте, останавливавшемся на каждом этаже впускавшим и выпускавшим посетителей и работников центра, Мишель внимательно рассматривала необычный наряд Алисы, а Ланская размышляла, как же она так припозднилась с визитом сюда. Ей скоро исполнится 70 биологических лет, а мысль о ребенке возникла у нее совсем недавно. Конечно же, мешала работа, она председатель комитета по этике, истории и развитию межрасовой коммуникации, по сути одного из единственных оставшихся со времен государственности административных аппаратов, кроме медицинской службы, но так ли уж важна его функция.

Нет, без сомнения важна, под ее руководством готовится программа для освоения дальнего космоса, проекты, возглавляемые Ланской, направлены на воспитание толерантности к любым формам разумной жизни во Вселенной. Как раз благодаря накопленному опыту нетерпимости на протяжении всей человеческой истории даже к себе подобным, Алиса вместе с группой ученых нашла способ вычленить основные камни преткновения, мешающие человеку бесстрастно и с изначально уважительным отношением взирать на любые проявления отклонений от общечеловеческой нормы в облике и образе жизни других существ.

Заметив радостную толчею на одном из этажей, Ланская попыталась оставить на время свои минорные раздумья. Глядя на счастливых матерей и отцов с младенцами на руках, которые туда-сюда сновали по этажам и кабинетам, Ланская не увидела ни одной беременной женщины. Значит, все эти младенцы были созданы здесь в искусственной плаценте из биоматериала родителей. Неужели ни одна из этих мамочек не вынашивала сама своего ребенка?

Лифт остановился на необходимом для Алисы этаже, и Мишель жестом попросила следовать за ней. Проходя по запутанным коридорам мимо бесчисленных дверей лабораторий и палат, Ланская поняла, что в жизни бы сама не нашла нужную ей, хотя была здесь уже несколько раз. Они остановились у двери с табличкой на возрожденном эсперанто, именовавшем ее «Консультации по естественному зачатию».

В ослепительно-белом кабинете Алиса уселась на такую же белую кушетку, кроме нее мебели или какого-нибудь оборудования не было, а Мишель отправилась в смежное с кабинетом помещение за доктором. Через минуту из двери показалось лицо совсем юного парня, но дверь тут же захлопнулась. Ланская в удивлении привстала с кушетки, но дверь снова отворилась, и парень явился-таки в кабинет целиком.

– Э, Здравствуйте, Алиса Станиславовна! Я – Николай, ассистент Андрея Борисовича! Он сейчас занят, я проконсультирую Вас вместо него,– немного испуганно, представился юный доктор.

– Здравствуйте, Николай! А когда я могу видеть Андрея Борисовича?– профессиональным чутьем раскусив юного ассистента, спросила Алиса, понимая, что от нее хотят поскорее отделаться.

–Э… Видите ли , он готовится к конференции в Санкт – Петербурге, так что в ближайшее время это вряд ли возможно. Но я думаю, что смогу Вам помочь, Андрей Борисович ввел меня в курс дела и я подробно ознакомился с вашими биометрическими показателями, так что думаю, что отвечу на все ваши вопросы,– заметно увереннее и с нескрываемой симпатией, улыбнувшись, ответил Николай.

– Хорошо, Николай! Тогда сразу к делу. Меня интересует вопрос естественного зачатия и вынашивания ребенка, касаемо меня. То есть, возможно ли это в моем возрасте?– теперь сама немного смущаясь, спросила Ланская.

–Дело в том, Алиса Станиславовна, что гипотетически это возможно, – начал юный врач, собрав губы дудочкой, будто погружаясь в рассеянное и задумчивое состояние, но на самом деле подбирая слова.– Но, с некоторых пор, в акушерстве естественное зачатие, даже в детородном возрасте, не рекомендовано. Всегда существует риск, несмотря на благоприятное развитие и течение беременности, потери плода, мертворождения, ранней младенческой смерти, а самое главное риск угрозы жизни и здоровью матери. То есть на данный момент в ста процентах случаев мы назначаем внеутробное зачатие в биоплацентарном субстрате, где развитие ребенка происходит под постоянным контролем и любые риски исключены. Таким образом, от Вас потребуется только ваш биологический материал и материал вашего…

– Я все это уже слышала,– грубо оборвала Ланская.– Андрей Борисович утверждал, что может подготовить меня к зачатию с помощью каких-то препаратов.

– Алиса Станиславовна, не горячитесь,– откровенно любуясь ее образом, Николай бесстыдно поедал ее глазами.– Все это очень условно и крайне опасно. Мы, конечно, можем создать у Вас гормональный фон девушки детородного возраста, но это вне всяких сомнений отразится на вашей психике, что впоследствии отразится на здоровье ребенка. Период вашей реабилитации после такой беременности может занять несколько лет. Все это противоречит главному принципу медицины « Не навреди», то есть ни один доктор не даст согласие на такое неоправданно рискованное мероприятие. Вы неправильно поняли Андрея Борисовича, он рассуждал о такой возможности, но никак не о ее воплощении в жизнь. Не расстраивайтесь, пожалуйста, Вы в любой момент можете зачать ребенка у нас в нашем центре и получить его здоровеньким и целехоньким, не мучаясь от токсикоза, перепадов настроения и испорченной фигуры. Ну, разве не прелестно?

– Не прелестно!– снова грубо отрезала Ланская и приказным тоном громко обратилась к тем, кто был в соседней комнате.– Мишель позовите, пусть проводит.

–Да, и последний вопрос. А возможно ли воскрешение человека «всевидящим оком»?– ни с того, ни с сего спросила Алиса.

–Ну, в принципе, да. Нужен только образец ДНК. А вам зачем?– удивленно выпучил глаза Николай.

– Гипотетическая возможность интересовала,– сардонически гаркнула Ланская так, что юный доктор от страха зажмурился.

Уже сидя в болиде и пролетая над Европой, Алиса пришла к неутешительным выводам, что, во-первых естественное зачатие давно перестало быть нормой, а во– вторых с этим внеутробным выращиванием младенцев, что-то явно не так. Не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять – медики руководствуются какой-то странной директивой, отговаривая людей от естественного процесса появления человека на свет. Все это выглядело, мягко говоря, странно. Алиса была максимально осведомлена о демографической ситуации в мире и данные эти были весьма прискорбны. От былой численности, до создания супернейросети, в семь миллиардов человек не осталось и четверти.

В первый же год после появления «всевидящего ока» земляне лишились ровно половины своих соплеменников. Большей частью это были люди находящиеся на исправлении в пенецинтарной системе, проще в местах заключения, другая часть состояла из чиновников и представителей карательных органов, ну и самая незначительная включала в себя просто неадекватных личностей с маниакальными наклонностями – всех этих несознательных землян суперкомпьютер зашвырнул в какие-то неведомые дали, где вроде бы им и было самое место. Но уменьшение численности человеческой популяции на этом не остановилось. Исчезли почти все коренные поселенцы Папуа Новой Гвинеи, Океании и Новой Зеландии с Австралией, часть населения Африки, в общем, все те, в чьих обычаях и нормах поединок между двумя мужчинами из разных племен был делом не то что обычным, а обязательным. И этот процесс сокращения продолжался до сих пор.

Совсем недавно Ланская летала в Танзанию и пыталась убедить местных старейшин, что обряд инициации, связанный со шрамированием юношей, для придания им сходства с тотемным крокодилом, необходимо заменить на что-то менее кровавое. Это был самая безрезультатная поездка за всю историю ее комитета, старейшины не стали слушать доводы какой-то бледнолицей девушки, которая в их понимании не имела права, даже находится там. И их можно было понять, они жили так тысячелетиями, а теперь их насильно заставляли отказаться от своих корней. Алиса знала, что дни их на Земле сочтены.

С цивилизованной частью человечества ситуация была, хоть и в корне иная, но ни чем не лучше, чем у диких островитян. Ни чем не мотивированные вспышки агрессии возникали с такой жуткой регулярностью, что Ланская иногда не верила данным статистики. Более 10 тысяч человек ежедневно пытались напасть или на «всевидящее око» или на своих близких, либо же просто на обычных прохожих. Штатные психологи при медицинской службе объясняли такую ситуацию простым комплексом неполноценности. Действительно, с апреля 2023 года абсолютно все жители планеты оказались предоставлены сами себе, только малая часть была занята вопросами образования, науки, медицины, и как в случае с Алисой, освоением дальнего космоса.

Людей быстро утомляла безмятежная жизнь, однообразные полеты на отдых к ближайшим Солнцу экзопланетам. Люди не стремились заводить браки, а тем более детей. Человек стал еще более одинок в окружении роботов – андроидов, чем был во времена появления первых социальных сетей. На первый план вышла похоть и чревоугодие, то есть все, что было не запрещено– было разрешено. Многотысячные оргии длились неделями, а иногда и месяцами, но Ланская считала это сильно преувеличенными домыслами. Алиса успокаивала себя мыслью о том, что таким образом «старшие братья» просто доводят людскую численность до некоего идеального количества, и спустя какое-то время, очень скоро, человечество вновь воспрянет и «световечными» шагами пойдет по бескрайним космическим просторам, сея разумное и доброе.

Что-то в этой формулировке было точно не так, но Ланская никак не могла понять что именно. Вновь из глубоких раздумий ее вывел бортовой компьютер аэроболида, сообщая о прибытии в заданную точку. Алиса осмотрелась и увидела слева от лесистого холма старую тобольскую церковь, но сюда она прилетела не для паломничества, Ланская более сорока лет не посещала храмы. Она искала то, что видела, когда, как раз, возвращалась из Танзании, решив сделать крюк и посетить малую родину. Заставив свой болид передвигаться не быстрее велосипеда, ей от чего-то захотелось рассмотреть красоты Западносибирской тайги, где он никогда не бывала. Тогда она заметила возле этой церкви допотопную машину, а именно черный ВАЗ 2112, тюнингованный под «бигфут» с огромными двухметровыми колесами. Что-то екнуло в тот момент у Алисы под сердцем, но, не желая так жестоко обмануться, она малодушно полетела дальше, хотя и заставила компьютер сохранить геоданные этой точки.

Теперь машины возле церкви, конечно же, не оказалось. Нисколько не опасаясь диких животных, Ланская покинула болид и, увязая по щиколотку своими ботфортами в сером таежном песке, не слишком элегантно продефилировала к церкви. У церковных врат ее встретил андроид – прислужник, следящий за чистотой и порядком. Поинтересовавшись у него о хозяине раритетного транспорта, Ланская выяснила, что живет он километрах в двадцати севернее храма и по описанию очень похож именно на того, кого искала Алиса. Искренне отблагодарив робота, Алиса поспешила обратно в болид.

Задав курс «следовать по вон той просеке», который компьютер уяснил только с десятой попытки, Алиса, сгорая от нетерпения, разрешила ему двигаться с максимально возможной скоростью. Через несколько секунд она оказалась возле грубо срубленной, но добротной избы, из трубы которой вился голубоватый дымок. Рядом стояла неуклюжая, и благодаря своим колесам, казавшаяся огромной черная «двенадцатая». В нерешительности Ланская застыла в кресле и все смотрела на дым из трубы.

Ее болид бесшумно парил в паре метрах над землей, но все равно, учуяв чужака, из избы выскочила стая сибирских хаски. Подпрыгивая под болидом, они, видимо, яростно выли и визжали, судя по их открывающимся пастям и вырывающемуся из них пару, но в звуконепроницаемом салоне слышно было только неровное дыхание Алисы. Наконец, появился и хозяин избы с винтовкой на плече, в серой фуфайке, шапке-ушанке набекрень и длиннющих болотных сапогах, которые Алиса приняла сначала за мужские ботфорты. Длиннющая черная борода оставила от лица только черные глаза, которые Ланская тотчас узнала, – это был Романов, собственной персоной.

Не ожидая от себя таких бушующих эмоций, ведь дело было больше сорока лет назад, Алиса не сдержавшись, заплакала. Вспомнилось ей и свое спасение из лап Малышинского, благодаря матери Романова, и сцена на кладбище, где Ланская не смогла закрыться от переполнявшего беззвучного, но от того невыносимого, горя матери над могилой сына. Но теперь вот он жив и здоров,– значит, все было не зря. Значит, нужен был этот процессор, значит, Романова она ждала всю свою жизнь. Ей захотелось броситься в его объятья, и да, от него и только от него, иметь детей, рожденных, самым что ни на есть, правильным образом.

Но холодной сталью в сознание вошла беспощадная своей правдой мысль: это уже не тот Романов, и она не может ему родить детей. Моментально собравшись, Ланская вытерла слезы и, отстегивая ремни безопасности, пожалуй, впервые в жизни просто выбирала свой жребий. Оказавшись перед выходом из болида, она приветливо помахала Романову рукой и попросила отогнать собак, которые уже готовы были запрыгнуть в опустившийся до самой земли борт № 17. Романов громко свистнул, и вожак увлек всю свору за собой, побежав на зов хозяина.

– Что вы хотели, девушка?– не слишком дружелюбно спросил Алексей, но именно тем знакомым Алисе баритоном и она снова чуть не расплакалась.

– А вы меня не узнаете?– с надеждой и трудно скрываемым отчаяньем спросила Ланская.

– Да кто ж вас не знает. Вы почетный гражданин мира – Алиса Станиславовна Ланская, воссоздавшая «всевидящее око», чтоб оно провалилось,– со злобой произнес Романов и, отвернувшись, тихо выругался в бороду.

И Алиса испытала неожиданное чувство досады от того, чем гордилась на протяжении многих лет. Разговор не клеился. Жуткая неуверенность и груз прошлого мешали Ланской почувствовать себя женщиной, женщиной по которой сходили с ума. Неужели она растеряла все свое обаяние и таинственную притягательность, заставлявшие плясать мужчин под ее дудку, даже просто из ее прихоти. Нет, этот шанс, подаренный самой судьбой, она не упустит.

– Вы же Романов Алексей Николаевич, верно? Я представляю комитет по этике, истории и развитию межрасовых коммуникаций, и у меня есть к вам пара вопросов,– уверенно выдала Алиса первое, что пришло в голову, и на ходу нащупав, что, наверное, самое беспроигрышное в этой ситуации.

– Ну да, я – Романов. Если вы поводу охоты, так мне уже наши «Великие» предки все уши прожужжали по поводу моей кровожадности,– кисло сморщился Романов и еле удержался, чтобы снова не выругаться.

« Так, так, так. Давай, мой хороший, открывайся. Сейчас я тебя разговорю, бирюк ты эдакий»– подумала Ланская, но продолжала многозначительно молчать и, напустив на себя важности и спокойствия, почувствовала так необходимую ей сейчас уверенность.

– Ну, а что! Они сами разрешили. Договор простой – я отказываюсь от их защиты, а они мне разрешают дичь бить и рыбу ловить. Но каждый раз, когда впрок запасаю, они меня до самых косточек, кажется, просматривают через шар этот проклятый. Думают, что я ради забавы убиваю,– слегка инфантильно пожаловался Алексей.

« И что же это у нас выходит? Теперешний Романов также далек от Мандельштама, как я от охоты и рыбалки? Да, незадача. Такого томными вздохами и разговорами об античной скульптуре и живописи не проймешь. Ну что ж, если гора не идет к Магомеду, то придется и на охоту сходить, а если надо и в доме прибраться, и ужин сварить, и обстирать этого вольного стрелка. Лиха беда – начало, а там глядишь до ямба и хорея-то, и дойдем», – молниеносно решив про себя этот ребус, Алиса кокетливо улыбнулась.

– А я с вами могу на охоту пойти, чтобы так сказать удостовериться в вашей честности?– продолжая улыбаться, она смело зашагала к Романову и его пушистым «волчатам».

– Вы, наверное, за этим и прилетели? Чего ж комедию ломать, моего вам разрешения видать не нужно,– нахмурился Романов и, разглядывая Алису с головы до ног, добавил.– Только как же вы в таком платье и по тайге? Гнус заест, да и изорветесь вся.

– Нет-нет. За это не беспокойтесь. Я сейчас что-нибудь более подобающее случаю сооружу,– сказала Ланская, подойдя вплотную к Алексею, и с нежностью заглянула ему в глаза.

Вожак стаи моментально выдал Романова, вильнув хвостом и уткнувшись мокрым носом в ладонь Алисе. Ланская склонилась над черным, как смоль, кобелем с зелеными глазами и погладила его за холку, а он в ответ лизнул ее в щеку.

– Ну, ты чего это, Анубис? Девушка вы мне так моего лучшего охотника в сосунка превратите, – смущенно глядя Алисе в глаза, сказал Романов.

И Анубис, и Ланская повернулись к Романову – четыре зеленых глаза смотрели на него одинаково хитро, как бы говоря « врешь брат, девица и тебе по сердцу»; и Алексей, не ожидавший такого поворота, рассмеялся, в шутку грозя своему верному псу указательным пальцем, хотя глаза его были печальны. Но Алиса не заметила этого, она снова гладила пса.

Романов пошел загонять остальную свору на две упряжки в просторный вольер, а Анубис остался с Алисой. Закончив, Алексей с восхищением наблюдал издалека за тем, как кобель хаски-полукровки, рожденный от случки с волком, покорно терпит, до толе ненавистные ласки от совсем незнакомой женщины. Анубис просто, чувствовал расположение хозяина к этой зеленоглазой брюнетке и, видимо, знал наперед что-то еще.

– Ладно. Жалко мне вас по тайге гонять, охота – это не прогулка. Да и наряд мне ваш больно нравится. И думается мне, вовсе не на охоту вы сюда собирались?– Романов подошел к Ланской сзади, желая застать врасплох и спрашивая теперь сам лукаво улыбался.

– Алексей, называйте меня Алисой! И, да, мне действительно не хотелось бы смотреть, как вы убиваете беззащитных животных,– горделиво, укоризненно, но одновременно кокетливо, а затем, чтобы потрафить Романову, слегка боязливо ответила Ланская.

Лебедем, изогнувшись навстречу Романову, Алиса поняла, что впервые в жизни произнесла его имя, глядя ему в глаза. Неужели такое возможно? Возможно ли, что бытие может отматывать события и чувства вспять? Возможно ли, было подумать тогда тем знойным августом, что она встретит его опять, после того как оплакала его могилу? Конечно теперь, возможно! И эта она вернула его к жизни своей неуемной жаждой нового, своим упорством и безрассудством, под стать его безрассудной к ней любви, но гораздо более целеустремленным и целеполагающим.

Пока Алиса находилась в своей некой прострации, Романов говорил что-то про ужин и какой-то садок на реке, откуда он должен принести рыбы, которую она, не расслышав его вопроса, кивком согласилась приготовить. Анубис не отходил теперь от нее ни на шаг, и, казалось, даже ревновал к Романову, замечая, как Ланская смотрит на Алексея.

Романов ушел к реке, оставив пса и красавицу-гостью у избы дожидаться его возращения. Ланская, привыкшая подходить ко всему аналитически, поглаживая пса и называя его имя, неожиданно поняла, что кличка у пса уж больно мудреная для такого неотесанного мужлана, каким хотел показаться Романов. Взглянув на его машину и отыскав в памяти совместные поездки с Алексеем на точно такой же модели, только на колесах обычного размера, в начале XXI века, Ланская продолжила свой аналитический ряд осведомленностью Романова по поводу того, кто она такая. Конечно, любой желающий мог поинтересоваться и узнать, с чьей подачи на планете Земля наступила эра « всевидящего ока». Но уже как 30 лет, Ланская, с одобрения самой супернейросети, удалила личную информацию вместе с фото из свободного доступа – это мешало ее работе.

Совершенно ясно, что в воскрешении Романова главную роль сыграла его мать, и именно она могла наделить его какими-то воспоминаниями и фактами из его собственной жизни. Но что, если все-таки это он, тот самый по уши влюбленный в нее Романов, со всеми воспоминаниями и пережитыми чувствами и эмоциями?

Не в силах дожидаться разгадки этой тайны Ланская бросилась на реку, сопровождаемая Анубисом. Алексей в это время уже достал из садка две увесистых щуки и, нацепив их на железный кукан, водил одной рукой с сачком, вылавливая третью. Увидав бегущую к нему Алису, он положил сачок и рыбу на деревянные хлиплые мостки и, ополоснув руки в речной воде, не спеша, но с трудом сдерживая себя, отправился к ней навстречу.

Когда между ними не оставалось и пятидесяти шагов, Алексей, переселив в себе желание, последний раз обнять Алису, снял с плеча винтовку, пахнущую почему-то топленым жиром, и остановился. Откуда-то сверху донесся рев аэропоезда, сильно походивший на звук обычного подвижного состава начала века.

Проклиная ту силу, что воскресила его и, казалось бы, вернула ему Алису, Алексей ясно понимал, что именно она помешает им быть вместе. Романов давно разобрался, что «всевидящее око»– это инструмент гуманнейшего и невиданного еще за всю историю Земли геноцида разумной расы, в котором, от части, виновато само человечество. Он почти сразу пожелал избавиться от опеки своих «заботливых» предков, а вот Алиса этого не сделала бы никогда.

Сколько ей сейчас семьдесят, наверное? Если она не сделала этого давным-давно, то уж точно не решиться и теперь. Из юной красавицы превратиться в женщину, у которой останутся только воспоминания и вечная приставка « пожилая», ради чего или кого? Ее переполняют гордость зачинателя новой эры, идеи покорения новых миров, где на самом деле, и без нас все сложится так, как должно.

Решиться самому, прозябать вместе с Алисой вечность, в надежде, что их труды принесут какую-то пользу Гармонии и Созиданию, для Алексея было настолько же смешно и нелепо, насколько для Ланской превратится из девушки в старуху. Все должно идти своим чередом, у всего должен быть начало и конец. А свое он уже выстрадал, и повторить это дважды, не заставит его даже сама смерть, тем более с ней он уже был на короткой ноге.

Романов прицелился и, зная, что это не причинит Алисе даже царапины, разглядев ее лицо на мушке прицела, мягко спустил курок. Последнее что он увидел на Земле – это молниеносно возникшие над ним и Алисой прозрачные сферы, пулю, воткнувшуюся в сферу Алисы, любимые темно-зеленые заплаканные глаза и, исказившийся неслышным криком, рот, который он так жадно целовал когда-то.

Глава 30.

В палатке было нестерпимо душно. Алексей открыл один глаз и поднял левую руку, чтобы взглянуть на часы, и с трудом разглядев циферблат, он тут же расслабил руку настолько, что она шлепнулась на пол, словно у тряпичной куклы.

«Половина седьмого, а уже пекло, блин!»,– стирая с лица пот и не открывая глаз, подумал Романов. Пошарив под простыней в поисках бутылки с водой, Алексей нащупал горячую ладонь Алисы.

« Так, воды, похоже, нет, зато красота моя вот она!»,– эта мысль сразу же поборола в Алексее дремотную леность и жажду, заставив его прильнуть всем телом к Алисе.

Ланская тоже давно не спала из-за духоты и гораздо раньше Романова обнаружила отсутствие воды, но, как и он, находясь во власти ленивой и томной неги, ждала, когда он проснется, чтобы тот напоил обоих.

– Привет!– нежно прошептал Алексей на ушко, обнимая со спины Алису, лежащую на боку.

– Привет! Ты зубки не чистил. И твоя девочка хочет пить,– промурлыкала Ланская, пытаясь выскользнуть из объятий Алексея, уперев локоть в его живот.

– Так и ты не чистила,– проигнорировав просьбу Алисы, ответил, улыбаясь Романов, непринужденно отводя локоть, и его ладони оказались на ее груди и животе, а губы прильнули к шее.

Желтая палатка закачалась, как при порывах ветра, на фоне зеленых изогнутых пицундских сосен, растущих на каменистой круче, омываемой прозрачно-синими волнами. Минут через десять, палатка приняла статичное положение, и из нее показалось мокрое и красное щетинистое лицо. Романов нагишом вылез из палатки и, подняв пятилитровую пластиковую баклажку, обливаясь, жадными глотками утолял жажду. Напившись, он нырнул обратно, прихватив воду для своей «девочки».

Завороженно постигая простую истину, Романов не мог наглядеться на обнаженную Алису, которая в отличие от него, мелкими глотками пила из неудобной бутыли. Ему вдруг захотелось, чтобы к этой нежной груди прикоснулись губы его ребенка, явившегося на свет из ее лона, чтобы эти изящные руки баюкали их общее с ней чадо; чтобы ее открытого красивого лица и их, несомненно, очаровательного малыша, никогда не коснулась тень печали. К Романову пришла пусть и запоздалая, но настоящая мужская зрелость.

Ланская, не догадываясь о духовном становлении своего, невесть откуда взявшегося на ее голову, мужчины, с интересом и задором смотрела в его черные глаза, заполнившиеся нежностью и обожанием. Романов не выдержал заигрывающего взгляда Алисы и потянулся своим лицом к ее.

– Иди зубы чисти, неряха! Пока не умоешься, не подходи,– убирая от лица бутыль и, показав Романову язык, сказала Ланская.

Романов чмокнул ее в лоб, несмотря на попытки увернуться от его губ, и все тем же «аполлоном», вылез из палатки для восстановления, требуемой Алисой гигиены. Соорудив умывальник из полуторалитровой бутылки воткнутой между сучьев сосны, Алексей, как в детстве, не желая тратить лишней секунды на умывание и чистку зубов, кое-как справился с «поставленным заданием». Он хотел было уже вернуться в палатку, но повернувшись к морю, застыл в благоговейном восторге, не смея даже позвать Алису, чтобы не нарушить это таинство рождения нового дня и, как ему хотелось верить, новой жизни.

Перед ним открывалась, простиравшаяся далеко за горизонт, синеющая бездна, смешивающаяся где-то там, где вода изгибалась вместе с изогнутой поверхностью планеты, с пыльно-розовыми облаками, с бескрайним красно-золотым заревом, отраженных от моря лучей восходящего солнца, с расходящимся во все стороны от светила переливающимся перламутром. Море и небо, слившись воедино и стерев горизонт, казалось, подталкивали огненно-желтый шар занять свое верховенствующее место над всем, что было вокруг. Воздух был пронизан золотом и сквозь него: краски морской зари, белый скалистый берег, врезавшийся острыми клиньями в море, зеленые полосы сосновых крон на нем, были чем-то настолько радующим и переполняющим душу, что на несколько минут в ней не осталось ничего, кроме этой удивительной красоты.

Алексею захотелось сделать для Алисы что-нибудь необыкновенное, под стать своим зародившимся девственно чистым чувствам, точно родом из добрых сказок. Романов не переживал, чем покажется банальный «крабик» или ракушка для этой зеленоглазой нимфы. Ему совершенно необходимо было преподнести какой-то дар к ее божественным ногам, ведь через неделю эти ножки окажутся в далеком Челябинске, и теперь решено – туда он отправится вслед за Алисой. И спустившись на дно морское, Алексей передвигал камни в поисках крабов и выискивал ракушки побольше, да покрасивее. Выловив-таки краба, размером чуть больше циферблата своих часов, и отыскав такого же размера ракушку, он довольный собой, поспешил удивить свою Афродиту.

Поднимаясь по хрупким выступам известняка, сжав в одной руке краба и ракушку, Алексей подготавливал пафосную шутливую речь. Он собирался преподнести дары моря, как знак своей верности. И неужели, любви? Романов на секунду задумался и перестал карабкаться вверх, хотя мог спокойно невдалеке подняться по выдолбленным, какими-то радивыми туристами, ступеням.

«Господи! А я же всерьез люблю ее!»,– подумал Романов, и осознание этого откровения чуть не опрокинуло его вниз на острые камни.

Он опустил обе руки и, прижавшись к отвесной стене высокой кручи, закрыл глаза, представив Алису в свадебном платье, а рядом с ней себя. Впервые за много лет жизнь Романова наполнилась смыслом и светом, ему захотелось петь, веселиться и сумасбродничать. Выбрав более отрицательный угол, он, по-лягушачьи расставив ноги и руки и поджавшись всем телом, быстро вскарабкался наверх.

Облачившись, наконец, в плавки, Алексей подошел к палатке и, приклонив одно колено, нарочно громко откашлялся.

– О, несравненная милейшая богоподобная Алиса! Услышь своего недостойного обожателя и снизойди к нему своей милостью!– почти лишенным иронии голосом продекламировал Романов, на открытых ладонях держа свой улов.

Но ответом ему была тишина. Алексей огляделся и не нашел рюкзак Алисы. Выбросив ракушку и краба, он резким движением расстегнул молнию входа и кроме расстеленного на полу спального мешка и простыни не увидел больше ничего. Над головой раздался скрежещущий звук стартера и, задрав голову вверх, Романов увидел рядом со своей «двенашкой» зеленый мерседес близкий к раритетному году выпуска. Алексею показалось, что он смог увидеть бешеный выброс адреналина из надпочечников в свою кровеносную систему. Мир на мгновение застыл, а Романов схватив свой рюкзак с ключами и документами от машины, длинными прыжками взбирался вгору. Он почти настиг этот зеленый мерседес, но все вокруг опять пришло в движение, и Алексей лишь успел рассмотреть тщедушного парня за рулем отъезжающей машины, а рядом с ним одетую и причесанную Алису.

Не веря собственным глазам и не следуя старой как мир формуле « бей или беги», Романов почувствовал, как его тело сопротивляется ступору, порожденному мозгом. В конце концов, злоба и гормоны одолели вереницу вопросов, вызванных воображением Алексея. Похищение ли это или побег, для Романова стало ничуть не важно, он бросился в погоню, жаждущий мести и крови.

Запрыгнув в свою «двенашку», он утопил педаль газа в пол и больше не убирал оттуда своей ступни. Через пять минут он нагнал беглецов у выезда на асфальтированную трассу, но видавший виды « немец» с ростовским номерами, вдруг, проявил какие-то чудесные технические характеристики. Машине Романова явно не хватало мощности, чтобы тягаться с трехлитровым бременским С-классом. Укладывая стрелку тахометра до отсечки, Алексей кое-как поспевал за зеленым седаном, рискуя перегреть свой двигатель и лишиться такого желанного возмездия.

Впереди показалась крутой, почти разворачивающий трассу, поворот, огибающий высоченную скалу. Романов хорошо знал дорогу и понимал, что сейчас его единственный шанс обогнать и прижать к обочине этого ретивого «мерина». Алексей дождался, когда вспыхнут впереди красные стоп-сигналы и, переходя на пониженную передачу, по встречной полосе начал свой отчаянный рывок. Догнав мерседес у самого поворота, Романов не сбавляя скорости, притормаживая левой ногой, первым въехал в петлю, за которой дорога резко ныряла вниз, но перепуганный водитель мерседеса вдруг прибавил скорости, а Алексей увидел в правом зеркале его переднее крыло и понял, что столкновение неизбежно.

Повернув голову вправо, Алексей встретился глазами с Алисой, но не увидел в них ничего, кроме испуга. Через долю секунды обе машины, пробив металлическое ограждение, вращаясь в своем последнем пируэте, полетели вниз, цепляя поверхность, почти, вертикального склона. За этим Романов уже наблюдал откуда-то сверху. Грохот гнущегося железа, снова напоминал звуки железной дороги, а брызжущее из разбитого двигателя масло пахло смальцем. Он знал, что в его машине собственное тело от удара кузова в скалистый выступ лишилось головы и весь салон залит кровью, а более крепкий немецкий кузов еще сохранил жизни своих пассажиров, но оба они уже без сознания. Накопившаяся инерция свободного падения при столкновении с землей все равно не оставила шансов никому, кинетический удар был такой силы, что тела просто сплющило и разорвало.

Романов инстинктивно захотел приблизиться к мерседесу, чтобы рассмотреть Алису, может быть она еще жива и ей требуется помощь, но пространство вокруг стало распадаться на сегменты. Похожие на фигуры из «тетриса», а где-то на остроконечные части мозаики – эти несимметричные кресты, квадраты, загогулины в виде буквы «г», и просто изломанные многоугольники стали забеливаться ярким светом. Все стало белым бело, без дна и без верха, Романов ощущал себя рыбой в круглом прозрачном аквариуме без грунта. Тело его исчезло, но сознание продолжало существовать в неизменном виде.

– Вы использовали все доступные сценарии для данного воплощения. Желаете изменить сюжет и персонажей?– спросил омерзительный женский голос, вещающий из каких-то ужасно «фонящих» невидимых динамиков.

– Что!? С кем я говорю? Где я? Что происходит?– пытаясь держать себя в руках, Романов не хотел верить, что все кончается вот так, белым светом и какой-то ахинеей про воплощения.

– Я ваш проводник. Вы находитесь в самом соответствующем вашему сознанию месте,– ответил голос в прежней невыносимой манере и необъяснимо огрубляющей слова чванливыми интонационными ударениями.

– Проводник кого и куда? Это чистилище какое-то? Зачем я здесь?– спокойно пытался выяснить свою участь Алексей.

– Вопрос некорректен. Я ваш проводник для воплощений. Вы здесь для воплощений,– продолжал уничижать противный невидимый собеседник.

– Какие воплощения? Почему эти воплощения для меня?– Романов взял себя в руки, и в его тоне уже не было неуверенности.

– Эти воплощения не для вас. Эти воплощения для Высшего Порядка. Вы лишь их невзаимоисключаемая часть.

– Что это значит?

– Это значит, что вы будете находиться здесь, пока вас нельзя будет исключить.

– Я что какая-то ошибка? Зачем меня исключать?

– Вопрос некорректен. Высший Порядок не допускает ошибок. Это недоступно вашему пониманию. Вы задаете одни и те же вопросы каждый раз по окончании воплощения. В виду нецелесообразности нашего с вами диалога предлагаю поменять сюжет и персонажей, и начать воплощение.

Романов пытаясь хоть как-то принять к сведению такую чуждую и неподдающуюся анализу информацию, связанную с собственной судьбой, замолчал и попытался выяснить главное.

– А я всегда выбираю одно и то же воплощение? И как давно я здесь?– спросил он после короткой паузы.

–Да вы всегда выбираете воплощение, в котором вероятность вашего слияния с Высшим Порядком невозможна, как и ваша исключаемость из череды воплощений. Второй вопрос некорректен – здесь нет временной давности, как и самого времени.

– А что будет, если я выберу другое воплощение и сольюсь с Высшим Порядком или не сольюсь?

– В случае слияния вы станете одной из бесконечных составляющих Высшего Порядка, при ином результате останетесь его невзаимоисключаемой частью, то есть в этом самом месте.

– Да я в твой свет и в душу, и во все хорошее! Верни мне Алису, слышишь ты, говорильня пустозвонная! Я тебе сейчас устрою невзаимоисключаемость!– разойдясь не на шутку, Романов даже не понимал, чем он разговаривает с этим проводником, но он вспомнил все свои безрадостные злоключения вместе с Ланской, чего вероятно, не должно было быть.

– Ваша агрессия некорректна. Она мешает процессу воплощения. Вы должны сосредоточиться, иначе…

– Что иначе? Я такой Высший Порядок в гробу видел? Я вам не игрушка! Слышите, вы, мироустроители умалишённые? У меня каждый раз даже шанса нет, ты же само только что сказало. Кто эти сценарии пишет? Покажи мне его, я сейчас все вспомнил, все его выкрутасы кровавые… Алису мне верни!!!– отрезал Романов и почувствовал, что с этим белым пространством что-то происходит.

– Вы не должны ничего помнить – это исключено! Вы должны сосредоточиться, иначе воплощение будет невозможно,– жалобно завыл женским голосом Проводник.

– Алису мне верни!!!– завопил Романов, угадав, что может повлиять на это белое нечто, а его вопль с каждым разом становится все материальнее.– Алису, верните Алису!

Омерзительный голос больше не отзывался, а белый фон вокруг снова начал распадаться на части, за ним уже можно было рассмотреть кусок стены с желто-зелеными обоями. Романов понял, кажется, где находится и испытал неимоверное облегчение …

Алексей оказался на грязном вонючем полу. В дверь его убогой квартиры на окраине Челябинска кто-то настойчиво стучал и не отпускал кнопку дверного звонка. Он поднялся и, почти не управляя своим одеревенелым телом, поплелся в прихожую. Взглянув в глазок, Романов медленно осел, сползая спиной по стене, не в силах подняться. На душе у него был радостный испуг и тающая боль избавления от невыносимой тоски по этой встрече. За дверью стояла Алиса в ярко-красном платье и, неизвестно куда запропастившейся при первой их встрече, бутылкой шампанского.

Звуки реальности стали все явственнее врываться в сон, постепенно разрушая его, а Романову так хотелось еще немного продлить свое бесконечное видение, чуть не лишившее его разума, чтобы обнять свою Алису. Но он уже слышал как кто-то, проходя по узкому проходу вагона, громко и настойчиво предлагает чудо-массажеры и газеты, а из уличных динамиков неимоверно гундосый женский голос сообщал, что поезд 113С Кисловодск – Челябинск отправляется с третьего пути. Его кошмар закончился, а Алексей еще долго не решался открыть глаза и, даже смог несколько раз, под покачивание мчащегося состава, снова провалиться в темноту, но уже без сновидений.

Глава 31.

Алексей проснулся около полудня. Свесившись вниз головой со своей полки, он оглядел плацкартное купе и улыбнулся. Брюзжащей бабки со смальцем в вагоне больше не было, хотя до сих пор улавливался этот противный сладко-молочный дух. Места почти всех вчерашних попутчиков пустовали. Лишь у окна напротив сидел угрюмого вида молодой человек, читавший книгу, и постоянно хмурившийся. Улыбаясь помятым лицом, Романов неспешно проследовал для всех утренних процедур, которые весь вагон совершил за несколько часов до этого.

Вернувшись на свое место, он хотел было запоздало позавтракать, но запах смальца перебивал весь аппетит. Алексей поискал его источник и нашел под нижней полкой большое маслянистое пятно. Мигом, отыскав в своем сером рюкзаке влажные салфетки и, не дожидаясь пока это сделает проводница, Романов вытер пол с растекшимся вонючим жиром до стерильной чистоты. И теперь он полностью довольный поездкой наслаждался монотонными изгибами ландшафта за окном.

Романову было невдомек, что Армен, собиравшийся на вахту в Орск, выходя сегодня из дома, серьезно вывихнул лодыжку, и, взяв больничный остался в Самаре. И никак Алексею было не узнать, что Валерия, диспетчер биржи спецтранспорта, не поругается сегодня с собственным мужем и не уедет завтра к своей матери в Златоуст вместе с детьми, а водитель автовышки не встретится завтра со своим однополчанином. И конечно для Алексея осталось тайной то, что Алиса, решив проявить рвение и сознательность, сама решила подготовиться к экзамену по истории зарубежной живописи, не привлекая для помощи одногруппника Ярослава. А самое главное, в новостной ленте он совсем скоро прочтет, что в Челябинске задержан по обвинению в вымогательстве и подкупе высокопоставленных чиновников некто Малышинский В.Г., но это событие будет занимать Алексея ровно до той поры, пока он будет пробегать глазами эти строчки на своем мобильном. А много лет спустя он узнает, что его товарищ Алибек, еще в 2015 году обосновался в Швейцарии и, как и Романов, также далек теперь от криминала и ведет достопочтенную жизнь главы большого семейства, работая частным дантистом.

Алексей ехал навстречу своей судьбе, не гадая, каким будет его неожиданный визит – провальной и болезненной осечкой или волнительно-приятным и хорошо спланированным эффектным появлением у окна своей любимой девушки в люльке автовышки. Тягостное беспокойное ощущение после полузабытого сна, легко и незаметно отметалось одной мыслью – он встретится со своей Алисой и, уж точно, проведет с ней какое-то время.

Мечтательное выражение лица Романова не оставило равнодушным угрюмого попутчика. Они оба разглядели друг в друге бывалых путешественников и совсем скоро вели непринужденную беседу, закусывая, чем бог послал, и «смачивая» разговор горькой душистой настойкой. Алексей не стал кривить душой перед своим случайным знакомым и рассказал о своей настоящей цели поездки в Челябинск, чем немало того удивил и в глубине души тронул таким отчаянно-бесшабашным и, в то же время, не лишенным мужества поступком.

Романов обстоятельно жаловался на какой-то кошмарный сон, все не дававший ему покоя, предавая сновидению излишнюю на взгляд попутчика значимость. Изредка, удивленно приподнимая брови, на тех моментах, где Романов подробно описывал, полное перевоплощение во сне в свою возлюбленную, не опуская подробностей ее эмоций и действий, новый знакомый Алексея все участливо и терпеливо выслушал. После также внимательно слушая о достоинствах, о необыкновенных чертах в характере и внешности любимой девушки Романова, уже не такой угрюмый пассажир поезда №113С Кисловодск-Челябинск, размышлял о том, как много осталось еще на этом свете искренне влюбленных людей.

Весь оставшийся путь они провели, рассказывая друг другу всякую быль и небыль о том, кто, где охотился и рыбачил, кто и какие в свои жизни «вершины» покорял. Попутчик был тезкой Романова и в чем-то очень на него походил, не внешне конечно, а например, в отчужденной манере вести себя на людях и с большой неохотой с ними сходиться, совсем ничего не рассказывая о себе. Его тонкий и обходительный юмор настолько был сродни самоиронии и душевной прозорливости Романова, что как только они открыли друг в друге этот искрящийся отклик взаимопонимания, то да самой ночи прогоготали над шутками, историями из жизни и анекдотами, которыми так редко приходилось с кем-нибудь делиться.

Расстались они на привокзальной площади Челябинска, сев в разные такси, но Романова не покидало ощущение, что он совершенно точно еще до знакомства в поезде уже где-то встречался с этим человеком. И когда тот на прощанье, желая ему удачи в делах амурных, вдруг в конце бросил: «… к ростовчанину ее не ревнуй, он тебе в подметки не годится…», Алексей толком не мог себе ответить, когда он об этом ростовчанине мог упомянуть, да и зачем. Но отбросив эти ненужные размышления, Романов, взбудораженный и дерзостный, отправился на Университетскую набережную, благополучно созвонившись с диспетчером Валерией, связавшей его с водителем автовышки. Романову оставалось только купить цветы.

Послесловие автора:

В этой, во многом, наивной и, наверное, излишне мрачной истории, правда, то, во что сложнее всего поверить. Клянусь своей любовью, жизнью и свободой – на свете еще остались люди, способные отправиться за своими возлюбленными на край света, и совершать ради них другие, на первый взгляд, неоправданные безумства. Я лично знал такого человека, я ехал с ним в одном купе до Челябинска.