Три сестры [Фёдор Вадимович Летуновский] (fb2) читать онлайн

Фёдор Летуновский Три сестры

1. Пробуждение

Случилось так, что арабская авиакомпания потеряла багаж примерно шестидесяти пассажиров, в том числе и мой. Все эти рюкзаки и чемоданы из аэропорта страны-перевозчика отправили куда-то в другое место. О количестве людей я сужу потому, что прилетев в Бангкок, мы ночью стояли в трёх очередях писать заявления об утрате, некоторые девушки плакали, все были очень уставшими. Тем более на подлёте к Королевству Таиланд в самолете всем очень щедро раздавали алкоголь, и вот потом людям пришлось трезветь таким образом.

Когда подошла моя очередь и мне стали заполнять документ о пропаже багажа, я спросил у сотрудницы компании: «А что же мне сейчас делать? У меня в шесть утра самолёт из другого аэропорта и потом я еду на Самуи?» А она ответила: «Поезжайте, а здесь укажите, где вы там остановитесь, мы вещи вам туда перешлём».

У меня не было никакой брони, но я написал название гестхауса, где собирался остановиться на первые два дня, девушка проверила в базе данных, есть ли у них такой, и я был свободен. Времени к тому моменту было уже полчетвёртого утра и у меня появились серьёзные измены, что я не успею на другой рейс в аэропорт Дон Муанг. Я вспоминал, как в день отъезда избавлялся от лишнего груза в рюкзаке, чтобы на этом внутреннем рейсе не платить за перевес багажа и невесело улыбнулся.

Однако, выйдя из аэропорта, я немного пометался, выкурил сигарету, взял в автомате талон на такси, и оно приехало через минуту. На вопрос, успею ли я в Дон Муанг, водитель только усмехнулся и сказал, что это далеко.

Когда я попросил его включить счётчик, он мне ответил: «А не надо никакого счётчика, я вас довезу сложными дорогами».

Этого таксиста звали Vadit – я прочитал о нём в бумажке, которую мне выдал автомат, а так же в его удостоверении, которое специально крепилось на видном для пассажира месте. Ему было за пятьдесят, он чем-то внешне напомнил мне одного из наших музейных охранников и не вызвал у меня абсолютно никаких подозрений.

Впрочем, не смотря на то, что Бангкок – большой город, его понятия о дальности сильно расходись с моими, или он, как в фантастическом романе, просто умел сворачивать пространство. Пол часа неспешной поездки по задворкам и пустым дорогам – и я увидел вывеску аэропорта.

Так, в половину пятого утра я уже зарегистрировался на рейс и ещё долго ждал, когда начнётся посадка на маленький самолёт; мы стартовали в темноте, а вскоре рассвело, и под нами показалась гладь Сиамского залива. Я знал, что мы будем пролетать над островами Тао, Панган и Самуи – места, куда я, собственно, и собирался, но мне очень хотелось спать, и я их так и не увидел, хоть и приготовил фотоаппарат, чтобы заснять.

Из аэропорта, больше похожего на маленький и чистый автовокзал, нас отвезли на пристань, и там я разглядел на горизонте другие острова, вспомнил, что здесь их называют «сёстрами» и, наконец, осознал, что вернулся в Таиланд. Наш корабль шёл по самому известному местному маршруту, с его палубы без труда можно было разглядеть острова заповедника, на одном из которых происходило действие истории Алекса Гарднера под названием «Пляж».

В столице острова Самуи, Натоне, я быстро нашёл тот гестхаус и, хоть я ничего и не бронировал, меня без проблем туда заселили. Я предупредил чувака с рецепшен, что компания потеряла мой багаж, но может его прислать, принял душ и пошёл покупать самое необходимое. Маме я не стал писать о случившемся, купил сим-карту и попытался дозвониться до компании, но там было либо занято, либо никто не брал трубку. Вечером я поужинал на ночном рынке у пристани, выпил мохито в кафе на набережной и, не смотря на стресс, первый раз за двое суток нормально поспал после долгой дороги. Правда, я уже начинал прицеливаться к рому «Сэнг Сом», но остановил себя, решив, что завтра мне надо быть в форме.

Утром я побрился китайскими бритвами, которые купил в Теско Лотусе, порезал себе всю шею, и мне было невесело. Именно в этот момент в дверь мне постучал чувак с рецепшен и сказал, что привезли мой рюкзак.

Я спустился вниз, бегло осмотрел его и расписался в бумагах.

Воистину, как сказал кто-то из мудрецов: Если хочешь сделать человека счастливым, то сначала устрой ему писец, а потом верни всё так, как было.

Но на этом история не закончилась. Вечером, когда я достаточно рано вернулся в свой гест, за рецепшен стоял… большой чёрный чемодан! Да и не чемодан даже, а кофр – в вертикальном состоянии он достигал высоты моей груди. Оказалось, что его доставили всего час назад, и на нём была бирка с моим именем, фамилией и названием этого геста. Я, как мог, объяснил тайцу, что это ошибка авиакомпании – слишком много вещей других пассажиров потерялось в дороге, и это уже точно не мой багаж. Он меня понял, я дал ему телефоны, чтобы они сами туда звонили и по-тайски с ними разбирались.

Утром перед выпиской, когда я несколько раз уходил и возвращался, чувак с рецепшен каждый раз с иронией спрашивал меня: «Твой чемодан?» А когда я сдал ключ и попрощался, он сказал, что дозвонился в контору и за ним скоро приедут.

Дальнейшая судьба таинственного чёрного кофра известна теперь разве только представителям авиакомпании. Чувака с рецепшен я часто потом встречал, проезжая на велосипеде мимо его гестхауса, но тему большого странного чемодана мы с ним не обсуждали. Надеюсь, что он нашёл своего владельца, а я так и никогда не узнаю, что в нём находилось.

2. Страна Отливов

…Теперь в семи метрах от веранды, за зелёным забором моего двора шумит опоясывающая весь остров кольцевая дорога. Но это не так страшно, как может показаться на первый взгляд, тем более прямо за ней начинается море. Правда оно почти всегда мелкое из-за отлива, даже во время большой воды в него не стоит заходить из-за острых камней и мёртвых остатков кораллового рифа. Оно создано только для успокоения глаз, поэтому первыми чувствами, которые меня здесь посетили, были именно спокойствие и умиротворённость. Вторым стало удивление. Удивление от того, что я даже не ожидал, как здесь окажется хорошо. Привыкнуть к этому невозможно, если только ты не местный долгожитель, поэтому улыбка больше не покидала моё лицо. Теперь я проводил свои дни в мире маленьких радостей и открытий, из которых, по большому счёту, и должна состоять наша жизнь.

Собственно, я и прилетел сюда, чтобы избавиться от вакуумной среды, окружавшей меня в родном городе зимой 2015 года, и постепенно начинал выздоравливать. Уволившись с опостылевшей работы, я больше никуда не спешил и не рассчитывал на какие-то популярные и загадочные «восточные» методики, предлагающие исцеление от душевных ран, догадываясь, что половина из них является пусть авторитетным, но шарлатанством. Мне просто доставляло удовольствие ощущать тихую радость, красоту и неспешное движение этого пространства, напоминавшего незаметное для человеческого глаза мощное течение вод Сиамского Залива – кажется, я смог быстро настроить своё «внутреннее радио» на волну этого места.

До приезда в Натон я рассматривал Самуи только в качестве перевалочного пункта, но уже через сутки понял, что уезжать отсюда не надо. Мелкое море проблемой для меня не являлось, а жильё, после безуспешных блужданий по задворкам, нашёл с помощью работающей на пирсе прожжённой тётки под псевдонимом Мадам Марина. Она и свела меня с домовладельцем по имени Ки – невысоким усатым тайцем, который в первый же день откуда-то раздобыл для меня газовую плиту с баллоном, сушилку для одежды, чайник, посуду, таз для стирки и прочие необходимые мелочи.

Мой деревянный дом состоял из гостиной со столом и скамьёй, спальни с кондиционером, второй спальни, большей похожей на чулан, кухни и просторного душа с туалетом. Его внутренняя отделка немного обветшала, но это не вызывало отторжения. Я не нашёл в нем никаких следов прошлых жильцов, возможно, он давно пустовал, впрочем, как и соседний, а так же трёхэтажное, более новое строение напротив. Всё это находилось на окружённой забором территории, имевшей небольшой двор с цветущим садом и искусственным, работающим от электричества маленьким водопадом. Кроме меня там никто больше не жил.

Первые дни Ки часто приезжал и интересовался, всё ли работает и не нужно ли чего ещё привести. Я угощал его красным и зелёным чаем, а он присматривался ко мне, поливая из шланга свои цветочки. И когда увидел, что в половину седьмого утра я уже делаю йогу, а вечером не вожу домой проституток и пьяных ледибоев, то и успокоился.

Так как из-за больших расстояний на острове необходим личный транспорт, то сразу же после выдачи ключей домовладелец отвёз меня в веломагазин, где немного поторговавшись, я приобрёл себе неплохой горный байк, и первые две недели занимался исследованием своей территории – мест, куда можно добраться, крутя педали. Так и открыл для себя тихий мир западного побережья, а сложив впечатления о нём в цельную картину, назвал это место Страной Отливов. Да, море в закатной части острова действительно мелкое и единственный пляж с глубокой водой, пригодный для плавания в любое время суток, располагался километрах в восьми от моего дома, но доехать туда не сложно, дорожное движение здесь относительно безопасно. Никто не ломится вперёд, чтобы успеть первым, на поворотах все смотрят по сторонам, пропускают друг друга, а если тебе сигналят – то только по делу.

Благодаря одному русскоязычному ресурсу острова я обнаружил пару мест, где, если сидеть вечером на закате, мимо тебя пройдут два или три человека. Ну, ещё пейзаж дополниться несколькими местными женщинами, что просеивают песок и собирают ракушки. А растут здесь лиственные и хвойные деревья, под которыми хорошо укрываться от солнца, потому что в отличие от кокосовых пальм, с них ничего не падает.

С двух сторон от города располагались два больших по территории храмовых комплекса, по-тайски называемых словом «Ват». Бывало, что я заходил туда и несколько раз даже попадал на праздничные службы, а если, находясь в самом городе стоять лицом к Сиамскому заливу, то слева и справа от тебя горизонт скрывали два одинаковых мыса. У одного из них, увенчанного маяком, я и жил, а к другому, с военно-морской базой, приезжал плавать. И всё это, освоенное мной для ежедневных перемещений пространство напоминало зеркальный симметричный пейзаж – самодостаточный, лишённый какой-то экзотики и настолько привычный, словно я явился сюда очень и очень давно.

Я познакомился со своими соседями, хозяевами бара Марком с острова Мальта и его тайской девушкой Ио, а так же обнаружил неподалёку Музей Раковин, владельцем которого оказался чудаковатый шестидесятилетний дядечка, которого я часто встречал потом в городе.

Вечером в Натоне и его окрестностях тихо, все достаточно рано ложатся спать, лишь один из дальних ресторанов, название которого как-то связано с пиратами, был открыт до полуночи. Из него доносилась живая музыка – какой-то заунывный сопливый рок, мешающий мне засыпать, пока я не догадался делать это, слушая лекции по литературе. Лишь один раз, прямо напротив моего дома всю ночь шумно гуляла китайская свадьба, и так как спать я совсем не мог, мне пришлось к ним присоединиться. Там мне сразу налили виски и я, поздравив жениха и невесту, танцевал с расфуфыренными девушками и подпевал песням на китайском языке.

Чтобы закрыть тему дальних передвижений, я прокатился на местной маршрутке под названием «сонгтэо» к двум популярным пляжам на противоположной стороне острова – Ламай и Чавенг. Первый представлял из себя четырёхкилометровую полосу жаркого песка, а местная публика напомнила мне условные «Сочи». Второй же пляж, самый тусовочный, показался мне более интересным, но существование там сильно напоминало жизнь в большом городе, и я лишний раз убедился, насколько правильный совершил выбор, поселившись недалеко от Натона. Так же разочаровал меня Большой Будда, который оказался не храмом, а специально построенным для туристов аттракционом, но я всё равно прошёлся по периметру верхней галереи, ударив бамбуковой палкой в каждый колокол и пожелав избавления от страданий всем живым существам. На этом мои дальние поездки закончились, только пару раз в месяц я приезжал по четвергам на север, в Маенам, когда там проходила ярмарка, чтобы набубениться недорогими коктейлями, побродить среди толп людей и снова вернуться к своим безлюдным закатным пляжам.

Тем временем остров готовился к главному событию февраля – китайскому новому году, в городе всюду висели круглые красные бумажные фонарики и продавались специальные пироги – мой домовладелец Ки подарил мне один такой в канун праздника.

Мир наполнился для меня простыми и интересными мелочами: как-то, возвращаясь с пляжа, я увидел птичьи соревнования. На специально устроенной для этого поляне большое количество людей с клетками по очереди подвешивали их на конструкцию из железных реек, примерно по четыре-пять одновременно. Потом они около минуты осматривали их, что-то решали и на их место приносили новые клетки. Я наблюдал за этим с дороги и не совсем понял смысл происходящего, но такое массовое действие меня позабавило. А один раз в поисках места для заката я свернул с кольцевой дороги и наблюдал купающегося в небольшой реке буйвола. Иногда он почти полностью погружался, и из воды торчали только кончики его рогов, а потом на поверхности появлялась голова, и тогда он становился похож на дракона из китайской мифологии или мультфильма Миядзаки. И, кстати, я потом пытался опять приехать в это место, но так его и не нашёл.

Короче говоря, ничего особенного со мной не происходило, но в тоже время, постоянно было на что посмотреть. В самые первые дни, просто поехав в город за продуктами, я стал свидетелем уличного шествия с танцующими женщинами, барабанщиками в зелёной форме и едущей за ними открытой повозке, где с торжественным видом восседали усатые военные в бежевой форме и буддийские монахи в оранжевых кашаях. У въезда на территорию храма их торжественно встречали, выстроившись по сторонам, мальчики и девочки в различной по цвету школьной форме.

И ещё мне очень понравилось, какие тут все приветливые и всегда говорят «спасибо» – «ка пун кап». Когда я два года назад жил на соседнем острове Панган, что-то гораздо реже это слово там произносилось, практически, я его и не слышал. Теперь же тайские девочки кормят меня бесплатно едой на праздниках, тайские мальчики-официанты пускают в туалеты самых пафосных ресторанов, а когда я предлагал им десять бат, они отказывались брать эти деньги.

Все одинокие путешественники делятся на две категории – одни постоянно куда-то продолжают ехать, примерно каждые несколько дней меняя города, а другие выбирают себе красивое, как-то связанное с их сознанием место, потому что понимают, – от себя никуда не убежишь. Даже в бесконечность, в неё очень сложно уехать, это ведь всего лишь красивая теория, которую привнесла в нашу жизнь загадочная квантовая физика.

Поэтому, я принадлежу ко вторым.

3. Водопад

На самой окраине Натона располагался большой перекрёсток, где я обычно останавливался на второй завтрак по дороге на пляж в Липа Нои. Тайский завтрак – это рисовая каша, куда разбивают сырое яйцо, бросают обрезки печени, зелёный лук, имбирь и ещё какую-то прелесть, что найдётся на кухне. Я наслаждался им в весьма популярной едальне, заполненной большим количеством местных жителей, сам же всегда оставаясь в ней единственным фарангом. И это не смотря на то, что после поворота направо находился иммиграционный центр, где продлевают свою визу все иностранцы. А если двигаться дальше и свернуть на дорогу в джунгли, то очень скоро можно оказаться в тихом и чудесном месте для встречи заката рядом с пагодой и поселением монахов.

У поворота налево стоял указатель на водопад, мимо него я проезжал каждый день, считая, что все они уже пересохли и делать там нечего. Только на третьей неделе, возвращаясь как-то после заплыва, я всё-таки отважился туда повернуть, чтобы на всякий случай взглянуть, что там, вообще, происходит.

И это решение полностью изменило спокойное течение моих одиноких каникул.

Подъехав к подножию водопада, я увидел уютное тенистое место и запруду, где очень большое количество рыб величиной с локоть грелось у самой поверхности в проходящих через листву лучах солнца. На другой стороне возвышалась белая скульптура Будды, которого спасал от страшной грозы царь нагов Мукалинда, по образу зонта нависая над ним своим телом с семью змеиными головами. Я прошёл туда по мосту, обнаружив похожий на беседку маленький храм, где, молитвенно сложив руки, сидели на коленях три красивые девушки, разложив дары прямо перед собой.

Не став им мешать, я вернулся к стенду с картой и фотографиями, выяснив, что это не совсем водопад в привычном для нас понимании, а протяжённая цепь порогов и по всей её двухкилометровой длине проложен маршрут, представляющий из себя обычную лесную тропу. К нескольким её точкам прикладывались изображения мест, где вода всё-таки падает с высоты, но в основном, конечно, это были запруды, хотя в них и можно было хорошо окунуться. Лезть наверх в самую жаркую часть дня смысла уже не имело, поэтому я решил прийти сюда завтра утром и попытаться подняться как можно выше.

Так я и сделал.

…В восемь утра здесь никого ещё не было, кроме тайской тёти, продававшей еду незнакомого вида. Поздоровавшись с ней я потопал наверх, настроившись на восхождение, но при этом не испытывая острого желания добраться до конечной точки маршрута, потому что и так каждый день кручу педали, проезжая по пятнадцать километров. После зимы это достаточно непривычно, поэтому в те дни, когда я совершаю заплывы вдоль бухты, вечером сил хватает только на поездку к ночному рынку в Натоне или встречу заката на пляже у полуострова с маяком в паре километров от дома.

Конечно, если полностью отказаться от употребления алкоголя, то можно было бы прийти за это время в более спортивную форму, но я слишком долго оставался трезвым в своём подточенном кризисом зимнем городе и здесь чередовал пять дней острого ощущения реальности с двумя или тремя днями пьянства. Поэтому я просто хотел увидеть место, которое бы мне подходило, посидеть там, а потом вернуться обратно.

Тропа среди высоких деревьев с широкими, скрывающими солнце листьями напоминала мне восхождение на Ай-Петринское плато в Крыму, только над головой здесь висели сухие и толстые лианы. Людей в восемь утра не было вообще, но и особого пения птиц я тоже почему-то не слышал. Идти вверх было легко – переплетения пересекавших тропу корней создавало нечто вроде естественных ступеней.

На всём своём протяжении водопад был достаточно однороден, но в тоже время гармоничен. Хотя дождей на побережье не было, у вершин гор постоянно клубились тучи, именно они его и питали. Самые гигантские из камней за тысячелетия успели уйти под землю, а вода превратила их поверхность в наклонные пандусы, ставшие руслом для её стока. Кое-где она неспешно протекала сквозь обломки скал и замирала в естественных ваннах, став полупрозрачным зеркалом с песчаным или каменистым дном.

Вообще, по пейзажу это место сильно напоминало север России – горную речку с оставшимися после ледника валунами. Пару раз я проходил мимо небольших прудиков, окружённых камнями – примерно такие их уменьшенные копии устраивают японцы у себя на балконах. Это были хорошие места для созерцательного отдыха, но я надеялся увидеть впереди нечто похожее, поэтому продолжал двигался вверх.

Там, где деревья расступились, пропуская ещё не горячий солнечный свет, я обнаружил бетонную дамбу и идущие мимо неё железные трубы водопровода, решив, что из этого можно придумать забавную мистификацию о том, как тайцы специально подвели сюда воду из озера на горе, чтобы устроить платную достопримечательность для туристов.

Не знаю, какое расстояние я прошёл, но минут через сорок пять услышал шум и вышел к одной из верхних точек маршрута. Это место уже напоминало настоящий водопад, только маленький, не больше пяти метров в высоту, а под ним располагалось место для купания. Здесь я и решил остановиться, потому что идти дальше особого смысла не было. На сегодня у меня планировался день спокойного отдыха, так как всю неделю я занимался разработкой истории – такой комедии про арт-среду во время кризиса, действие которой происходит в месте, напоминающем «Винзавод». Из этого должен был получиться сериал, но я понимал, что этой зимой подобные вещи никого не заинтересуют – если продюсеры и ищут какой-то материал, то это должна быть дешёвая долгоиграющая мелодрама, нацеленная на массовую аудиторию. Надежды на то, что ситуация измениться в лучшую сторону у меня давно уже не было. Я делал это лишь для того, чтобы по возвращению домой иметь в загашнике некий проект, за который мне бы не было стыдно – короче, писал то кино, которое бы сам хотел посмотреть, а то, что мои вкусы не совпадают с молодёжной и пенсионерской аудиторией, меня не смущало. Но в этом, возможно, и заключалась главная проблема – из-за такого отношения к делу я уже несколько лет не работал по профессии, и шансов вернуться в неё в разгар кризиса у меня нет. Впрочем, о своих делах по возращению домой я пока не задумывался. Благодаря заранее спланированному увольнению из музея, где я исполнял обязанности монтажника экспозиции – до тех пор, пока это занятие не встало мне поперёк горла, мне удалось отложить некую сумму денег и успеть перевести её в более твёрдую валюту. Именно поэтому я и сидел сейчас в тени деревьев, а не месил мокрый снег в своём родном городе.

Понемногу начинало припекать – солнце нагревало камни и от них поднимались потоки тёплого воздуха, омывая берега ленивым течением. Тогда я и понял, что опоздал на утренний пляж – крутить педали туда уже не было смысла, оставалось всего лишь полтора часа комфортной погоды, поэтому решив заняться поиском новых видов, забрался на камни и обнаружил невдалеке от тропы гигантский валун. Он был покрыт мхом и опоясан лианами. Цепляясь по ним, я пробрался на противоположную сторону и был вознаграждён за свои усилия – мне открылось потайное место, огороженное со всех сторон скалами и неприступными зарослями. Там находился ещё один, малый рукав водопада и окружённая мелкой водой песчаная поляна.

Осторожно спустившись вниз, я ступил на песок, ощутив разумом и телом перемену в ощущениях и новую атмосферу, будто я погрузился в менее плотную среду некого «верхнего места»; во мне словно проснулись чувства древнего человека, который умел отличать разнородность среды на интуитивном уровне.

Там было ещё тише и прохладнее, чем на туристической тропе и этот самодостаточный, замкнутый на себе мир мог находиться где угодно, в джунглях любой части света, но это зачарованное пространство… Оно, как не странно, почему-то напомнило мне потайные уголки моего города до того, как предпоследний мэр почти полностью его уничтожил. Тогда, в 90-е годы, можно было гулять по московским переулкам и неожиданно попасть в такой двор, где время словно остановилось ещё в ту эпоху, когда здесь смотрели по чёрно-белому телевизору знаменитую трансляцию про идущего по ковровой дорожке Гагарина, который всё время косился на свой развязанный шнурок. Там мог стоять гипсовый памятник девушке или чаша давным-давно высохшего маленького фонтана и всё это было окружено зеленью и пропитано теплом домашнего счастья нескольких поколений людей.

То же самое я почувствовал и сейчас, только вместо кирпичных стен были скалы и стволы необычных деревьев со свисающими с них длинными жгутами, а вместо неработающего фонтана – настоящий водопад. Но и в том и другом случае это была среда, лишённая привычного течения времени, оно словно закольцовывалось или двигалось по спирали к неизвестной мне точке выхода и, конечно же, здесь тоже был чей-то дом.

Размышляя об этом, я вдруг с удивлением обнаружил в дальнем конце поляны сидящую на корточках девушку. Повернувшись ко мне спиной, она что-то сосредоточенно чертила или писала на белом песке короткой палочкой. И, судя по проделанной ей работе, она была здесь всё время, пока я пил пиво с другой стороны.

По всем меркам здешних приличий с ней надо было поздороваться, но она выглядела настолько сосредоточенной на своём деле, что отвлекать её совсем не хотелось. И пока я размышлял, как мне себя повести, она, не оборачиваясь, вдруг сказала по-русски:

– Доброе утро.

– Здравствуйте…

Не сказать, что родная речь застала меня врасплох или удивила, ведь многие считают Самуи русским островом, но тут было другое. Да, мои соотечественники известны тем, что их можно встретить в самых труднодоступных местах земного шара, но чем в более далёком месте они проживают, тем более это непростые люди. И некоторых из них не стоит просто так беспокоить.

– Я вам не помешал?

– Да я уже давно знаю, что ты здесь, услышала тебя ещё на той стороне, – ответила она, продолжая что-то вычерчивать на песке.

Такая возможность показалась мне маловероятной, но я не стал об этом спорить и на всякий случай добавил:

– Красивое тут у вас место, но вы не думайте, я скоро уйду.

– Да оставайся, раз уж ты смог сюда перейти. Поможешь мне кое с чем.

– С удовольствием, – отвечал я, – У меня есть ещё час времени до наступленья жары.

– Хорошо, – сказала она, вставая и поворачиваясь ко мне, – Только то, что я делаю, занимает гораздо больше времени, чем один час.

Мы сделали несколько шагов навстречу друг другу и одновременно улыбнулись.

Она была немного выше меня, кареглазая и темноволосая. Те девушки, что приезжают сюда надолго, перестают пользоваться косметикой, благодаря чему их естественная красота приобретает черты некого явления природы; словно скалы, она шлифуется ветром, водой и солнцем, поэтому оценить их возраст становится невозможно.

Подойдя ближе, мы остановились на середине этого песчаного острова. И у меня было такое ощущение, будто наша встреча произошла где-то в затерянных джунглях вдали от цивилизации, и это не смотря на то, что мы находились всего в паре километров от оживлённого перекрёстка, на острове, к которому причаливают паромы, везущие в своем чреве двухэтажные автобусы и людей, прибывших сюда из всех концов света.

– Я – Надя.

– А я – Федя.

Он внимательно всмотрелась в мои глаза, и, наверно, что-то про себя решила, потому что протянула мне руку, я пожал её и прошёл вслед за ней к краю поляны.

– Смотри, что я делаю. Пишу стихи.

Я вгляделся в начертанные на песке знаки и обнаружил, что это действительно письмена на языке, чьё словесное формообразование показалось мне смутно знакомым благодаря хоть какому-то минимальному культурному багажу.

– Неужели это латынь? – удивился я.

– Да. Учила ещё в лицее и нужно хоть где-то её использовать. Хотя тут и никто этого не оценит, ну, может, только французы, у них же корни общие в языках…

Это было четверостишие, смысла которого я, разумеется, не понимал, а ещё дальше, перед ним, из воды выступали три кучи песка, похожие на осыпавшиеся детские куличики. Однако, присмотревшись, я с удивлением понял, что они представляют из себя старательно изготовленные рельефные макеты островов Самуи, Панган и Тао – на них даже были воспроизведены покатые горы. Они пропорционально совпадали в масштабе друг к другу – даже расстояния между ними были примерно такие же, как на карте. Да и уходящий в воду край поляны был рукотворно изменён, повторяя очертания материкового Таиланда, провинции Сураттани, чьё название в переводе на русский означает: «Город добрых людей».

Я покачал головой, оценив качество проделанной работы.

– Слушай, впечатляет. Ты художник и это твой проект?

– Да, я художник острова Самуи, а мои сёстры – двух остальных. А сейчас помоги найти мне улиток. Их нужно минимум девять. По три на каждый остров. С их помощью я собираюсь кое-что посмотреть.

– Улиток? А больших?

– Желательно одного размера, но это нестрого. Мне подходят любые не слишком прыткие существа, но улитки – это идеально. Они не такие шустрые, как жабы и их маршруты легко отслеживать.

– Понятно. Но знаешь, я когда сюда утром ехал, то видел на дороге мёртвую змею, раздавленную колёсами. Она была длинная такая, больше метра…

– А, да, сейчас, – она запустила руку в свой рюкзак и достала оттуда что-то вроде погремушки или марокасы, – Возьми, это их отпугнёт. Ну и смотри вверх на ветки, когда идёшь. Маленькие зелёные змейки – они дико ядовиты.

И я пошёл в джунгли собирать улиток.

Кому-то может показаться, что лепить из песка копии островов занятие, по меньшей мере, бессмысленное и детское, но за годы работы в Музее Современного Искусства я насмотрелся такого бреда, по сравнению с которым работа моей новой знакомой представлялась мне в высшей степени художественным произведением. В Музее же симпатичные девочки либо раздевались догола, устраивая перформанс, либо окружали себя старой мебелью с дачи и снимали на вэб-камеру, как они там сидят и читают книжку, либо выкладывали абстрактные картины из использованных чайных пакетиков. Было печально наблюдать, как интересная с виду девушка открывает рот и начинает нести какую-то чушь по поводу «авторского высказывания», а сама при этом заворачивается в фольгу и оплетает себя гирляндами новогодних лампочек. Такими вещами люди занимались ещё на кислотных дискотеках в 90-е годы, просто чтобы повеселиться, а теперь девочка, которая в то время только родилась, перенесла это в музейное пространство и считает себя художником.

Поэтому то, что делает Надя показалось мне любопытным и, в некоторой степени, медитативным. Ведь создают же буддисты состоящие из песка мандалы, а потом сами их разрушают. Поэтому мне стало интересно увидеть, чем всё это закончится.

Минут за пятнадцать я нашёл одиннадцать улиток, а так же увидел сколопендру, здоровённого паука на натянутой паутине величиной в четыре квадратных метра, большую чёрную пчелу и разноцветную ящерицу, живущую в дупле на дереве и издававшую странные звуки, напоминающие кваканье.

Когда я вернулся, Надя распределила улиток по островам. По четыре на Самуи и Пангане, а трёх на Тао, сфотографировала их расположение и принялась ждать.

Я закурил. Близился полдень, становилось уже ощутимо жарко, и мне было желательно попасть домой до часу дня, успев пообедать в городе и затариться продуктами в магазине.

Улитки тем временем шевелили своими рогами в попытке сориентироваться и разбрелись по своим территориям. В воду никто из них не полез. Надя несколько раз сфотографировала их перемещения на свой телефон, потом устало вздохнула и убрала его в рюкзак.

– Ничего не понимаю, – сказала она, – Ладно, пошли вниз, а то уже припекает. Завтра я вернусь сюда и посмотрю, что изменилось.

…Спускаться по ступеням из корней было менее удобно, чем идти вверх. Навстречу уже попадались небольшие компании европейцев, они с улыбками здоровались с нами.

– Ты, кстати, на Тао не собираешься? – спросила меня Надя.

– Да, я хочу туда. Может, вместе поедем?

Она отрицательно покачала головой.

– Мы сейчас не можем свои острова покидать, а мне надо для сестры передать кое-что. Это не срочно, но необходимо. Конечно, если ты не против.

– Я еду налегке, и если оно поместиться в этот рюкзак, – я указал себе за плечи, – То смогу, наверно.

– О, спасибо. Тогда скажешь мне, когда туда соберёшься, хорошо?

– Конечно. А мы вечером ещё увидимся? Знаешь, я тут ни с кем особо не общаюсь…

– Давай, – неожиданно легко согласилась она, – Я тебе одно хорошее место для заката покажу.

Мы сошли к подножию, к заводи с крупными ленивыми рыбами, которых словно специально тут разводили. Людей здесь даже днём было немного – вообще, это место поражало спокойствием, и всё благодаря тому, что автобусы с туристами возят совсем на другие водопады – просто так сложилось исторически.

Один из продавцов воды и фруктов, пожилой дядечка с чистым, совершенно незатронутым морщинами лицом поздоровался с Надей и что-то у неё спросил. А она как-то по-новому улыбнулась, прищурив глаза, и бойко заговорила с ним по-тайски, настолько став похожей на местную жительницу, что далеко не всякий смог бы опознать в ней девочку из далекой страны, где – как некоторые тут думают – всегда идёт снег и его можно при этом есть. Хотя я сам один раз видел, лет двадцать назад, как мои знакомые пили водку, закусывая её снежками из сугроба на Страстном бульваре, а теперь один из них стал церковным служащим, а другой уехал в Израиль.

– Это человек, у которого я снимаю второй этаж, – объяснила мне Надя, когда мы пошли дальше, – Здесь рядом.

– Такое ощущение, что ты давно на Самуи, – ответил я, идя вместе с ней по дороге и катив одной рукой велосипед, – Чтобы выучить тайский… это ж надо минимум лет пять!

– Ну, когда мы впервые с мамой все сюда приехали, то бэкпэкеры ещё тусовались тогда на Чавенге, а про другие острова вообще смешно сейчас вспоминать. Панган был такой дырой, куда только в полнолуние съезжались всякие персонажи, а на Тао путешественники в самодельных хижинах жили.

– Ого, – удивился я, – Это, наверно, ещё в те времена, когда писался роман «Пляж»?

– Ты почти угадал… Ну всё, мы пришли, – она указала мне на двухэтажное строение за забором, – И подъезжай в половину шестого, сюда, на перекрёсток, я тебя встречу. Поедем на Талинг Нгам.

– Спасибо. Очень приятно было познакомиться.

– Ты только не опаздывай. Закат ждать не будет.

Я ещё постоял и посмотрел, как она отпирает ворота, а потом сел на велосипед и всю дорогу думал о том, как же мне повезло познакомиться со старожилом острова, ведь такие люди обычно живут своими закрытыми компаниями и не общаются с новичками. И вообще, судя по скудности информации о западном побережье, даже зимовщики мало что о нём знают, а живут здесь примерно такие вот люди, но они о нём не болтают.

Я был настолько впечатлён от встречи, что как-то задумчиво крутил педали, а повернув на кольце одностороннего движения в центре Натона, остановился у магазина иностранных товаров. Мне захотелось угостить Надю вином, а заодно пополнить и свои запасы, поэтому я выбрал самый приемлемый вариант – белое сухое из Южной Африки, которое продавалось здесь в двухлитровых бутылках. Правда, после следующей остановки и покупке продуктов в Теско Лотусе мой рюкзак приобрел такой вес, словно его набили кирпичами, но, обливаясь потом, к часу дня я всё-таки добрался домой.

Часа в четыре солнце переваливало через крышу, отражаясь в зеркале Сиамского залива, наполняя мир золотым светом, на который больно было смотреть. От него исходил нестерпимый жар, и часам к пяти мне всегда приходилось покидать перегретый дом, а сегодня выехать чуть пораньше, чтобы не спеша добраться до перекрёстка. У ворот я встретил домовладельца, который приехал поливать во дворе цветочки. Господин Ки сегодня тоже был на велосипеде – шоссейном байке с узкими колёсами, и щеголял в спортивной форме и велошлеме.

– Отличный стиль! – сказал я ему после приветствия и покатил по Main Road – опоясывающей весь остров кольцевой дороге.

Мимо домиков и лавок, едален и ресторанов, лежащих на обочине собак, цветочных магазинов и автомастерских, мимо музыкальной школы, микроскопической художественной галереи и большого по территории храма. До самого города справа от меня тянулось мелкое отливное море с зависшим над водой светилом, которое совсем скоро, с наступлением марта, станет воистину беспощадным.

Сегодня была пятница, поэтому проезжая мимо первого, самого большого пирса для паромов, я имел возможность наблюдать приготовления к празднику окончания трудовой недели. Там, около сцены, примерно такой, как ставят по большим праздникам на Пушкинской площади, уже стояли ряды накрытых белыми скатертями столов, за которыми могут разместиться примерно триста-четыреста человек. Так здесь отдыхают местные жители, наслаждаясь культурной программой в исполнении песенно-танцевального коллектива тёток в золотых нарядах, попивая виски и кока-колу, и поглощая еду, которую им разносят в алюминиевых вёдрах.

У перекрёстка я оказался минут за десять до назначенной встречи и сразу увидел Надю, поджидавшую меня у выезда с водопада. Она сидела на сиреневом скутере Honda, это была современная модель, но сделанная под 70-е годы, в салоне фирмы такая продаётся за сорок тысяч бат.

– Привет, – сказала она, – Оставь где-нибудь велик, и поехали.

Я пристегнул его к какой-то ограде, сел сзади и, подавив искушение обнять Надю за талию, ухватил руками поручни за сидением.

– Я готов.

Она плавно стартовала, мы доехали до второго перекрёстка, где тоже был указатель на другой водопад, и затем повернули в сторону Липа Нои.

– А этот водопад как тебе? – поинтересовался я.

– Он большой, там бизнес для туриков поставлен на поток, целые автобусы приезжают, уединение найти трудно.

– Понятно.

В это время суток, за час до заката, движение на острове становилось самым оживлённым и, по местным меркам, быстрым. Надя вела уверенно и спокойно, а нас то и дело обгоняли фаранги и местная молодёжь – все спешили найти подходящее место для просмотра погружения солнца.

Мы миновали мыс с военно-морской базой и поворот во вторую на всё западное побережье глубокую бухту, часть которой занимала оживлённая пристань для международных паромов. Дальше начинались места, до которых я ещё не доехал. Дома местных жителей там были хоть и попроще, но совсем не напоминали деревенские развалюхи, какие стоят вдоль дорог на выходе из любого крупного российского города. Здесь, как и везде, тоже бегали куры, а одна из них важно перешла перед нами дорогу с выводком цыплят.

– Слушай, – спросил я у Нади о том, что меня уже довольно давно занимало, – А почему тут пальмы такими ровными рядами стоят, как на лесопосадке?

– Ну да, их китайцы и посадили, когда берега острова осваивали.

Вскоре с правой стороны опять показалось море и это означало, что мы добрались до Талинг Нгама – самого протяжённого и тихого пляжа на всём острове. У шикарного отеля Интерконтиненталь мы проехали нечто вроде тоннеля в скалах, скрытого от солнца арочными сводами деревьев, и после него я увидел Пять Сестёр – маленькие буро-зелёные острова, над которыми в вечерней дымке возвышались изломанные очертания гор материка. Когда дорога прошла сквозь небольшой посёлок, Надя сказала, что здесь находится весьма интересный храмовый комплекс со вторым, менее известным мумифицированным монахом. У него нет модных очков Ray-Ban, как у его более знаменитого собрата с восточного побережья, и туристов к нему не возят, зато там стоит много красивых храмов, и почти нет людей, но заезжать мы туда сейчас не будем, чтобы не терять времени.

Вскоре мы съехали на небольшую, но заасфальтированную дорожку и остановились на какой-то поляне. Неподалёку от нас пасся одинокий чёрный буйвол, а на его спине сидела белая цапля.

Надя заглушила мотор и сказала:

– Вот мы и приехали. Дальше пешком.

Мы пошли по едва заметной тропе в джунглях и скоро попали на узкую полосу пляжа среди угловатых, источенных ветром камней.

– Как здесь по-разному природа работает! – восхитился я, – В одних местах камни круглые, а тут такие, будто их ломали и точили напильником!

– Конечно, – ответила Надя, – Даже на таких маленьких островах, как у нас с сёстрами, побережья сильно между собой отличаются. На севере всегда растительность более пышная, а на юге всё выжжено, на западе море более мелкое, чем на востоке, это такие тонкости, зависит от ветра, от течений, да и солнце с востока на запад идёт через юг.

– Да, у меня на северо-западе такое место, его можно называть «Южный Север». Я в тринадцать лет отдыхал в Репино, под Петербургом и там тоже были такие же хвойные деревья и мелкое море.

Мы пробирались по скалам мимо каких-то ниш в каменной породе, они были неглубокими, но в принципе, два человека, обнявшись, могли бы переждать там сильный ливень.

– Так это и есть те самые знаменитые пещеры?

– Ну да, одно название. У меня тут тоже есть пещера, в горах, но я туда гостей не вожу.

Когда солнце зависло достаточно низко, но не успело ещё покраснеть, мы миновали скалы и попали на совершенно затерянный пляж, где людей не было вообще. Я уже привык к малолюдности своей Страны Отливов, но в поле моего зрения всегда попадала пара человек, а здесь не было даже тайских тётечек, которые вечерами собирают ракушки. Просто никого.

Пройдя по песку, мы выбрали место с таким расчётом, чтобы солнце садилось именно в воду, а не пряталось за одной из Пяти Сестёр или болеё далёких островов заповедника Анг Тонг. Теперь я понимал, почему люди живут здесь в дорогих отелях, не имея даже возможности нормально поплавать в море – исключительно ради тишины и редкостного вида. В нём было что-то сродни японскому саду камней, он настраивал на созерцательный лад; все эти изломанные скалистые очертания на переднем и заднем плане тревожили, но в то же время и умиротворяли. Они как бы давали тебе понять, что сейчас ты лишь на мгновение очутился в одной из уютных точек бытия между рождением и смертью.

– Ну всё, можешь доставать свой фотоаппарат и снимать закат, – с некоторой иронией произнесла Надя.

– А у меня его с собой нет, – отвечал я, открывая рюкзак и доставая оттуда вино, воду и стаканчики, – Решил вечером налегке приехать и вот, что вместо него.

Она взяла пластиковую бутылку с вином, посмотрела на него через свет, открыла крышку, понюхала и вернула обратно.

– Мне, к сожалению, нельзя алкоголь, пока я работаю. Ещё пару недель. Но может, мы ещё с тобой выпьем, если не поссоримся.

– А почему мы должны поссориться, чего нам с тобой делить? Этот остров?

– Просто молодые люди, когда лучше меня узнают, то начинают побаиваться и, вследствие этого, нервничать и ругаться.

– А я уже не молодой, мне осенью исполнилось сорок лет.

– Мне, кстати, тридцать пять. И я думала, что ты – мой ровесник или чуть помладше – в Москве ведь мужчины рано теперь лысеют.

Последней фразой она сильно меня удивила и, впрочем, далеко не первый раз за сегодняшний день.

– Разве я говорил, что из Москвы?

– Ты из тех, кто там родился, но ничего не достиг, – ответила она спокойно, без малейшей ноты презрения или пренебрежения, словно давно меня классифицировала, – Такие, как правило, сразу про свой город не упоминают.

– Не вижу особого смысла хвастаться тем, что живу в Железном Вавилоне.

– Вот видишь. А мы из Ярославля.

– Там хорошо. Правда, я был там всего один раз, проездом из Костромы и два часа укрывался от ливня в знаменитой беседке на набережной, где до революции стоял самовар, и всех поили чаем. Но теперь чая нет, поэтому я выпил там бутылку вина и поехал на вокзал.

– Вот выпей и сейчас.

Я последовал мудрому совету, налил в один стакан воды для Нади, а вдругом пополам разбавил себе воду вином.

– Надя, спасибо за это место, – сказал я, – Очень приятно было с тобой познакомиться.

Мы чокнулись и оба опустошили свои стаканы до дна, а потом сразу налили по второй, так как так по дороге сюда совсем ничего не пили. Но надо было привыкать, потому что нам в затылки уже дышал жаркий март.

А вокруг тем временем уже начиналось ежедневное представление, когда освещение и цвет неба меняются каждые несколько минут благодаря яркости светила и расположения облаков. Ещё, будучи подростком, я читал, что тропические закаты быстро вспыхивают и гаснут, погружая мир во тьму, однако здесь существовали достаточно продолжительные, двадцатиминутные сумерки и я совсем не волновался, как мы будем выбираться отсюда по камням, да и фонарики у нас имелись. Поэтому можно было расслабиться, выпить вина и попытаться сохранить в своей эмоциональной матрице ощущение спокойствия этого времени суток. Запомнить навсегда, чтобы потом доставать его ранним зимнем утром, когда ты будешь ехать в переполненном метро на работу.

– А почему ты всё время говоришь «мы»? – поинтересовался я у Нади.

– Потому что нас трое, и мы делаем одно дело.

– Какое дело?

– Нашу общую Работу.

Мне сразу почему-то вдруг вспомнилось понятие «Великая Работа» или «Великое Деланье», которым средневековые алхимики называли процесс получения философского камня. Поэтому я спросил:

– Так вы всё-таки кто, художники или алхимики? Это искусство, мистика или наука?

– И то и другое. Наука, правда, в самой меньшей степени. Мы не учёные, а наблюдатели и творцы. Я – здесь, Вера на Тао, а Люба, наша самая младшая сестра – на Пангане.

… И тут я, кажется, начал осознавать, пускай ещё очень смутно, что здесь, на острове, я оказался в эпицентре истории, которая непрерывно текла всё это время где-то рядом, как неизвестный мне до вчерашнего дня водопад за привычным перекрёстком. Так бы он и пронес свои воды мимо, если б сегодня я не ступил в них, найдя за зелёным камнем Надино место.

– О-о, так вы – три сестры Вера, Надежда и Любовь! Это так… символично!

Надя посмотрела мне прямо в глаза.

– Да, и на Тао ты встретишься с Верой, только будь с ней поосторожнее.

– Она опасна?

– Просто ты можешь в неё влюбиться.

– Ты меня заинтриговала, – попытался иронизировать я, но Надя слегка нахмурилась.

– И когда ты собираешься? – по-деловому серьёзно спросила она.

– Ну, сейчас выпью в выходные, а потом потрачу несколько дней, чтобы прийти в хорошую форму – Тао ведь горный остров, хочется полазить там по бухтам… Вот тогда и стартую.

– Давай уточним, – Надя достала из рюкзака телефон и открыла в нём календарь, – Завтра у нас суббота, последний день зимы, а четвёртого, в среду будет Маха Буча.

– Тогда я в четверг сразу после неё и отправлюсь.

– Хорошо. И, кстати, имей в виду, что с первого числа у нас в Натоне открывается ночная ярмарка, вот давай на ней и увидимся, я тебе передам всё, что надо.

А потом мы снова выпили, Надя воды, а я свой коктейль, и замолчали, потому что именно в этот момент солнечный шар наклонился к самой линии горизонта.

Никакой мешающей наблюдению дымки в тот вечер не было, поэтому выглядел он не однородным, а многослойным, как с фотографии в моём старом учебнике по астрономии. Сверху он был ярко-белый, потом переходил в жёлтый, который к середине темнел, в нижней части становясь фиолетовым, а затем розовым. Казалось даже, что это не Солнце, а какая-то горячая планета, Газовый Гигант, как лишённый спутников и колец Сатурн или Юпитер, который стремительно падает, всё-таки задев при своём уходе край одного из дальних островов архипелага, и теперь проваливается в его округлые, ассиметричные очертания.

А когда она скрылась, и оставленное ей яркое пятно пропало с сетчатки моего глаза, высоко в небе обнаружился молодой месяц. Узкий и длинный, с половину лунного шара. В здешней долготе он лежит на боку, поэтому напоминает лодку с высоким носом и кормой – именно так рисовали корабль бога Ра в древнем Египте.

Неожиданно мне захотелось обнять Надю, я посмотрел на неё, а она прыснула от смеха.

– Что, вштырило тебя?!

– Ещё как.

– Закаты они всегда разные. И к этому, к счастью, не привыкаешь.

– А как давно вы распределились по островам? И не ссорились, кому на какой?

– Да это всё постепенно происходило, не думай, что я тут живу безвылазно. Я три года назад в Москве была. И в Барселоне. Понимаешь, то, что мы делаем – я тебе буду про это рассказывать, но постепенно, чтобы ты мог всё спокойно переварить. Просто сейчас такая фаза, когда мы должны быть каждая на своём острове.

– Ясно, – ответил я, хотя ничего толком не понял.

Видимо просто привык, что в моём родном городе люди зачастую занимаются весьма странными вещами, и никакого удивления у меня это давно уже не вызывало.

Но когда я перевёл взгляд с Нади в сторону неба, то просто обомлел, ведь вечерние чудеса на нём не закончились.

– Смотри, что это?

– Ого! – ответила она, взглянув в ту же сторону, – Да это путь от солнца к луне!

Выше горизонта, над полосами тёмно-красного и жёлтого цвета, в том самом месте, где упала горячая планета, в небо поднимался теперь синий след. Расширяясь, как луч гигантского, в полнеба, прожектора, он вёл в сторону месяца и исчезал, сливаясь с синевой неба.

Вот тогда я действительно пожалел, что не взял с собой фотоаппарат – слишком необычное оптическое явление мы сейчас наблюдали.

– Такое здесь случается?

– Первый раз вижу, – ответила Надя и как-то забеспокоилась.

Она достала из рюкзака телефон, пару раз сфотографировала синий шлейф и приложила трубку к уху.

– Извини, я должна узнать, видят они это или нет.

В ответ я молча кивнул и закурил сигарету.

Позвонив сначала на Панган, а потом на более далёкий остров Тао, Надя сказала:

– Люба сидит сейчас в кафе «Амстердам» и там все наблюдают ту же картину, как и у нас. Я слышала в трубку, что там творится – хоть военные и взялись за травокуров, у них сейчас стоит дым коромыслом. Все очень веселятся и считают это хорошим знаком… А Вера живёт на востоке Тао, в Ау Лёке, но она сейчас звонит знакомым на пляж Сэйри, чтобы узнать, как у них там.

Её телефон ожил, и она взяла трубку.

– Да? Никто не видел? Понятно… А молодой человек, про которого я тебе говорила, он собирается приехать в четверг… Что? Только в субботу? Хорошо, я ему передам.

– Ну вот, – заключила она, убрав телефон, – Это явление видят только два острова, а Вера сможет встретиться с тобой только в субботу, седьмого марта.

– Жаль, что не восьмого, – ляпнул я, а Надя как-то странно на меня посмотрела, и я сразу попытался перевести разговор в другое русло:

– Но это ведь просто необычный эффект на небе… Или он является для вас событием и что-то означает?

– Тут всё что-нибудь означает, если прислушаться и присмотреться. Но мы всё-таки чужие, поэтому ещё многое не понимаем

Она даже как-то погрустнела, и я принялся развлекать её, рассказав несколько коротких историй из своей музейной работы. Благодаря этому к ней вновь вернулась улыбка, а когда синий шлейф стал сливаться с темнеющим небом, мы собрали свои вещи, убрали оставленный за собой мусор и полезли по скалам в обратную сторону.

Пока мы ехали в сторону Натона, будучи в хорошем пьяном настроении, я пел Наде песни. Особенно мне удалась одна, про то, как «…Уносят меня в звенящую снежную даль три белых коня – декабрь, январь и февраль», чем очень сильно её развеселил.

– Спасибо, Федя, тебе удалось меня насмешить, – сказала она, когда мы остановились на перекрёстке, и она продиктовала мне свой телефон.

– А тебе меня удивить.

Мы ещё посидели немного на лавочках за каменных столом, которые стоят тут повсюду, договорились встретиться в понедельник на ночной ярмарке, а потом попрощались. Я протянул ей руку, как сегодня утром на водопаде, а она неожиданно быстро поцеловала меня в щёку. Забравшись на свой велосипед, я включил фонарик и габаритные огни, без приключений доехал до дома, но ещё некоторое время простоял у моря напротив своих ворот и допивал вино, глядя на зелёное свечение из-за мыса. Там, между Панганом и Самуи, скрытые от моего взора, стояли на рейде лодки рыбаков, приманивающие кальмаров неоновыми фонарями.

4. Ярмарка

А когда наступил март, в наш горячий и ещё пахнущий новогодними китайскими пирогами город приехала ночная ярмарка.

Сначала на пустом пространстве за Фэрри пирсом появились бирманские гастарбайтеры. Я часто видел их утром и вечером, когда в открытых грузовиках этих людей везут на работу и обратно. Они всегда носят одежду с длинными рукавами и их лица обёрнуты длинными кусками ткани. Впрочем, так же выглядят рабочие из соседних Лаоса и Камбоджи, у тайцев достаточно более бедных соседей, с которыми они веками воевали – причём именно они их и завоёвывали, а теперь, в отместку, их труд они используют для самой тяжёлой работы, но, кажется, именно бирманцы мажут лица чем-то белым, чтобы они не сгорали на солнце.

Так вот, эти люди принялись возводить каркасы конструкций, в которых я разглядел будущие шатры и торговые палатки. Как-то давно мне довелось торговать киноклассикой на Горбушке и такой же каркас, только меньшего размера, мы собирали каждые выходные.

Полиция частично перегородила дорогу у начала ярмарки турникетами, вывесив объявление, ограничивающее поворот машин на эту улицу. Оно было на тайском, но там был нарисован знак «стоп» и стояли числа «1-9» из чего я сделал вывод о датах её работы, а сам размах осознал, только когда увидел, как в дальней части возводят детское колесо обозрения и ещё одну сцену, кроме постоянной, у паромного пирса. Правда в первый, пробный день её работы 1 марта, ярмарка не произвела на меня особого впечатления, но на следующий вечер она уже заработала в полную силу, став местом притяжения тысячи людей.

В тот день в городе сняли последние красные бумажные фонари, а мы с Надей встретились около выезда с самого большого пирса и пошли среди вечерней толпы местных жителей и фарангов.

– Как твои успехи? – поинтересовался я у Нади.

– Да ничего, как обычно. Всё идёт медленно, но в правильном направлении. Вот, я принесла для сестры посылку, давай сразу тебе отдам. Ты можешь потом её открыть и убедиться, что там нет ничего опасного.

Она протянула мне квадратную коробку размером десять на десять сантиметров и весившую не более килограмма. Я убрал её в рюкзак и сосредоточился на происходящем вокруг.

В отличие от туристических ярмарок, которые проходят в определённые дни недели в разных частях острова, это было место именно для тайцев. Кроме большого количества еды, одежды и прочих товаров, здесь существовали определённые виды детских и взрослых развлечений, когда нужно запульнуть какую-то хрень в доступную, на первый взгляд, цель, но больше всего меня поразила одна игра, смысл которой я так до конца и не понял.

В одном павильоне, в надувном бассейне плавало большое количество разноцветных шаров, размером с мячики для настольного тенниса, и их нужно было вылавливать сачками, а красивые девушки открывали их и доставали оттуда номера и потом складывали эти цифры. В первый день, когда между собой соревновались команды, одетые в разного цвета форму, это было ещё более менее ясно. Но сегодня поймать шарики в сачок мог любой желающий и, на основании тех цифр или знаков, что в них находились, можно было получить подарок, либо уйти с пустыми руками. Поэтому теперь тут стояла очередь из детей тайцев и фарангов, я даже увидел, как двум симпатичным европейским девушкам дали какие-то игрушки в качестве приза, и они были очень довольны.

– А что это такое? – поинтересовался я.

– Такая разновидность тайской лотереи. Хочешь в неё сыграть?

– Да нет, мне в такие игры не везло никогда. Я никогда не вытягивал случайный приз, а всего, чего добивался, стоило мне достаточно серьёзного труда, и не всегда количество затраченных сил было пропорционально полученному результату.

– Тогда пойдём, поедим чего-нибудь.

На большой сцене у пирса тем временем начался концерт, где пели и плясали тётки в золотых нарядах, а мы набрали себе всякой еды на палочках, взяли по стакану фреша и, в окружении местных жителей, уселись на ступени какого-то монумента.

Там до нас доносилось уже другое музыкальное сопровождение – мужские лирические песни, исполняющиеся вкрадчивыми «дюдюкающими» голосами. По сравнению с индийской музыкой, имеющей за плечами тысячелетний опыт сложноузорчатых аранжировок, их мелодии были просты и ненавязчивы, они не мешали течению твоих мыслей, а просто вносили в них умиротворение. И очень отличались от них слепые певцы с сильными, пронзительными голосами, чьи песни, как не странно, были наполнены радостью. На них Надя указала мне, когда мы опять гуляли по рынку. Это были трое немолодых мужчин, они играли на двух подключённых к усилителю струнных инструментах и синтезаторе. Двое из них пели. Та песня, что перевела мне Надя, была о том, как чудесно жить в мире, наполненном звуками и запахами, ощущать прохладу воды и тепло ветра, обнимать и целовать друга, любить и сострадать тем, чья любовь отвергнута…

Эти певцы, своими голосами выпускающие в мир красоту, как освобождённых из клеток птиц, всегда были окружены зрителями, в основном, европейского вида, которые, безусловно, понимали, что именно они хотят до них донести.

– Надя, а почему ты сразу, в нашу первую встречу решила доверить мне посылку? – поинтересовался я, когда мы отправились дальше.

– Ну, во-первых, тебе удалось попасть в моё место, и это не так просто, как ты думаешь, а во-вторых, ты одинокий, а ещё мягкий и твёрдый одновременно, это редкое достаточно сочетание. Ты можешь оказать нам помощь. Не сказать, что она неоценима, но мы не просим кого попало, и посторонних людей обычно в наши дела не впутываем.

То, чем мы занимаемся, процесс достаточно сложный и мы не обязаны никому его объяснять, особенно тем, кто испытывает навязчивый интерес и задаёт много вопросов.

– Сам не люблю людей, которые много вопросов глупых задают.

– Вот поэтому я с тобой и общаюсь. Только ты когда сестёр моих встретишь, то особо ни на что не рассчитывай, потому что я первая с тобой познакомилась!

Последняя фраза была сказана так по-детски, что я засмеялся, но, судя по выражению Надиного лица, шутить она вовсе не собиралась.

Поэтому, чтобы сменить настроение, она подошла к рядам, где располагались тиры для бросания шаров, метания дротиков, а так же прочих загадочных предметов и спросила:

– Хочешь, я что-нибудь для тебя выиграю?

– Да нет, спасибо, я лучше просто посмотрю, как ты это делаешь.

Её заинтересовал аттракцион, где надо было попасть мячом в, на первый взгляд, близкое и широкое горло большого алюминиевого сосуда. Мне было понятно, что устроено оно так, что мяч в любом случае отскочит от его краёв, его можно было только положить туда, занеся ровно над центром отверстия и на небольшой высоте – короче говоря, это был обычный ярмарочный развод.

Когда я указал на это Наде, она только улыбнулась и протянула хозяину аттракциона десять бат – именно такую низкую цену он и назначил, чтобы привлечь как можно больше участников, которые не будут расстраиваться в случае своего проигрыша.

Там полагалось три попытки. Первые два раза Надя провела мячи по разным траекториям, и они закономерно отскочили от краёв; держа в руке третий, она повернулась ко мне:

– А теперь смотри.

И мягким и плавным движением руки, совсем как у иллюзиониста, когда он сбрасывает покрывало с исчезнувшего предмета, она метнула третий мяч, который действительно словно растаял в воздухе – никто ведь не ожидал, что он не отскочит от горла, а провалиться ровно внутрь, гулко загремев в чреве сосуда. Особенно это касалось самого хозяина аттракциона, который издал сиплый горловой звук, словно его немного придушили. Он даже заглянул внутрь своего устройства для развода публики, чтобы убедиться, действительно ли мяч теперь там.

В качестве приза там полагались большие плюшевые игрушки, Надя выбрала синего слона, вручив ей которого обалдевший хозяин начал быстро кланяться, делая «ваи». Надя тоже совершила ответный «вай», продолжая обнимать игрушку, а потом посмотрела по сторонам и увидела пятилетнюю тайскую девочку, которая, вместе со своей мамой, внимательно наблюдала за происходящим. Надя улыбнулась, подошла к девочке, что-то вкрадчиво стала говорить ей по-тайски, а потом протянула слона.

Не знаю, чему больше удивились тайцы – самому жесту подарка или знанию языка, но Надя, видимо, произнесла нечто такое, отчего девочка сразу вцепилась в подарок, который был размером больше её самой, а её мама тоже принялась делать «ваи», как мгновения назад хозяин аттракциона, продолжающий наблюдать за нами. На лице у него поочерёдно сменялись выражения удивления, ужаса и какого-то свящённого трепета.

– Надя, а что ты ей сказала? – поинтересовался я, когда она снова подошла ко мне.

– То, что когда я была в её возрасте, то хотела иметь такого же. А теперь я выросла и могу отдать его ей, чтобы, когда она станет такой же большой как я, могла сделать кому-нибудь подобный подарок.

– Это очень мудро… Слушай, раз ты попала в такую цель… ты, наверно, и ножи кидаешь хорошо?

– Папа в детстве научил, – коротко ответила Надя, и я подумал о том, что мне пора бы уже перестать удивляться.

Было девять вечера – для тех, кто тут встаёт в шесть утра, час уже достаточно поздноватый. Меня в это время уже начинало немного подрубать, поэтому пора было расставаться.

Когда мы прощались, она сказала:

– Я эти дни буду сильно занята, поэтому мы увидимся, только когда ты вернёшься. Запиши Верин телефон, а я отправлю ей твой.

Потом она обняла меня и поцеловала в щёку. Но уже не так быстро и напряжённо, как в первый раз.

– Ну всё, пока. И будь осторожнее.

– Да, я знаю, там люди умирают.

– И не только там, Федя, но и на других островах. Просто об этом не говорят – не хотят туристов отпугивать. И мы пока не можем ничего с этим сделать.

…Мы разошлись в разные стороны вдоль растянутой по побережью дороги, она на юг, а я на север. Покидая ярмарку, я увидел, что на малой сцене идёт концерт джаз-рока и там разливают пиво, но прошёл мимо этого места безо всякого сожаления. Рядом, в зоне детских развлечений, стояла имеющая большой успех гигантская резиновая горка, маленькая железная дорога и сияющее неоновыми очертаниями колесо обозрения, где, почему-то, никто не катался.

Я сфотографировал его, отстегнул велик от ограды и поехал в сторону дома.

У магазина Фэмэли Март меня попыталась атаковать чёрная собачка, которая живёт здесь неподалёку. Это единственное злобное существо, которое мне пока тут попалось, к встречи с ней я был готов, но не смотря на свою глупость она, видимо, обладала организаторскими способностями – в её компании были ещё две собаки, которые обычно спокойно лежат у обочины. Я ехал по другой стороне, но дорога была пуста, поэтому они перебежали её и бросились за мной.

По своей московской велосипедной привычке я втопил, переключив скорость, и стал орать на них, следя, что бы хищники не подобрались слишком близко к педалям. Тогда бы мне пришлось отмахиваться ногами, а на дороге это чревато потерей равновесия или аварией. Но подобные твари, как правило, не преследуют тебя долго, поэтому метров через пятьдесят они отстали, и я был в безопасности.

На следующее утро, возвращаясь домой после заплыва, я встретил в Теско Лотусе Директора Музея Ракушек и сказал ему, что на несколько дней еду на остров Тао.

– О-о, – устало потянул он, – Там столько народу! К тому же людей ещё и убивают.

– Да, я в курсе, что он называется теперь «Остров Смерти»!

Мы оба посмеялись, подхватили свои корзинки с продуктами и разошлись в разные стороны.

Конечно, у меня были некоторые измены, что меня могут использовать в качестве наркокурьера, поэтому дома я открыл коробочку Надиной посылки и стал рассматривать её содержимое.

В отдельном пакете там лежали небольшие амулеты из проволочных каркасов, опутанных цветными нитками, заплётёнными косичками, или свободно свисающими пушистыми гривами. Одни из них напоминали фигуры людей и животных, другие выглядели, как цветы с колокольчиками, и я почему-то был уверен, что Надя сделала их сама.

Вторая часть посылки представляла из себя завёрнутые в бумагу стеклянные пузырьки с песком разного цвета и фактуры. Каждый из них был подписан, с какого именно пляжа собрано его содержимое. Там был и крупный жёлтый песок Маенама, и порошковый коричневый с Липа Нои, и мелкий белый, похожий на сахарную пудру, из Сильвер Бич, а всего пузырьков было семь.

Мне подумалось о том, что это достаточно интересный арт-проект – пески островов. Ведь сам песок зависит от геологических процессов и даже в одном конкретном месте может быть весьма неоднороден. В индийской Керале, например, я видел на пляже зоны чёрного, вулканического песка, которые неожиданно переходили в обычный жёлтый. Вот только вести домой пакетики с чем-то похожим на порошок будет весьма подозрительно и поэтому проблематично.

Безусловно, я не понимал, для чего всё это нужно, но содержимое коробки не вызывало у меня отторжения, поэтому я упаковал всё обратно и приготовил её для поездки.

Утром в среду я зашёл в русскоязычное сообщество острова, чтобы узнать о времени и возможных местах проведения Маха Бучи, но не нашёл там никаких упоминаний о предстоящем событии. И это не смотря на значимость праздника, посвящённого тому дню, когда к Будде, не сговариваясь, приехали из разных мест больше тысячи его будущих учеников, и он впервые дал им учение. Тогда я позвонил Наде, в надежде, что она знает какие-то подробности, но её телефон был отключён, а сев на велик и поехав в Липа Нои я не выдержал и повернул на перекрёстке налево.

Прошёл безлюдную тропу водопада, перелез через камень на её место, но там никого не было, а макеты островов размыла вода и теперь они были почти незаметны – скорее всего, она уже пару дней сюда не приходила. Однако, приглядевшись, я обнаружил написанные на песке знаки – горизонтальные чёрточки, в которых опознал гексаграммы из «Книги Перемен» и, на всякий случай, переписал их в блокнот, чтобы позже попытаться выяснить их значение.

Ехать плавать было уже поздно – март реально проявлял себя в медленном, но ежедневном нарастании жары, поэтому, окунувшись в одной из запруд, я пошёл обратно, а в городе купил маску и трубку, потому что свою, хорошую, но тяжёлую, оставил дома, опасаясь перевеса на внутреннем перелёте. Я, вообще, вспомнил про эти ограничения только в день отъезда, и избавился килограмм от пяти – тех вещей, которые счёл менее необходимыми, не подозревая о том, что самолётом компании Nok Air я полечу налегке, с рюкзаком за плечами и расстройством от потери багажа в голове.

Днём никакой информации о местах проведения праздника на ресурсе острова так и не появилось. Тогда в два часа, когда уже наступило самое пекло, я вышел из дома, решив расспросить местных жителей, которые наверняка должны это знать.

Первым делом я заглянул в кафе Марка и Ио, но они были не в курсе. Как владельцев заведения их волновало только то, что из-за Маха Бучи сегодня запрещено продавать алкоголь, однако ответ я получил достаточно скоро. В лавке-мастерской, где местные художники расписывают красками футболки, создавая незатейливые рисунки, пожилая женщина рассказала, что служба начнётся в пять часов в самом ближнем от нас месте рядом с Натоном. Поблагодарив её, я на всякий случай проверил эту информацию у другой женщины, вернулся домой, а уже без пятнадцати пять очутился на достаточно большой территории этого комплекса. Там, у одного из самых маленьких храмов уже собрались, в ожидании, люди. Их было немного – в основном женщины, человек пять молодых мужчин и влюблённая пара.

Когда монахи сказали, что можно заходить, одна бабушка, увидев, что я пришёл с пустыми руками, протянула мне букетик со свечой, ароматическими палочками и красно-жёлтыми цветами, обрамлёнными широкими листьями, похожими на ландыши.

– Вам надо? – поинтересовалась она.

– Ой, спасибо! – обрадовался я, взяв предложенный атрибут праздника.

Мы сняли обувь и, поднявшись по ступеням, прошли в достаточно небольшое помещение, центральную часть которого занимал подиум, где стояли ритуальные предметы, назначения которых я не знал, и сидели монахи. За ними находился алтарь, а пространство для посетителей располагалось по периметру форме буквы «П».

Все расселись на пол вдоль стен. У многих были с собой тексты молитв, а остальные могли взять здесь же подшитые брошюры с распечаткой. Мне в этом смысла не было, тем более тайскими буквами была записана только транскрипция, а сам язык службы, как я позже выяснил, представлял собой буддийскую лексику палийского канона – даже на слух он сильно отличался от ставшего мне уже привычным говора тайцев.

В храме нас было всего человек тридцать пять, среди них несколько детей и я – единственный фаранг, но моему присутствию никто тут не удивлялся. Кроме одного из монахов, который с любопытством рассмотрел меня, когда я поздоровался с ним на входе.

Здесь царила исполненная уюта домашняя атмосфера, час службы пролетел совершенно незаметно, а потом все вышли на квадратную, огороженную перилами галерею у стен храма и зажгли свечи и палочки на своих букетах. Тихой процессией мы три раза обошли вокруг храма, а потом потушили свечи и положили свои букеты на перила. Дым от палочек продолжал красиво подниматься вверх и трепетать от ветра, я не удержался и сделал несколько фотографий. Все пошли на вторую часть службы, но я на неё не остался – мне и так было достаточно впечатлений. А когда я зашёл в магазин 7/11, то увидел пожилого европейца, который с задумчивым видом стоял у холодильника с пивом и читал надпись о том, что в связи с важным буддийским праздником алкоголь сегодня не продаётся. Помедитировав немного на витрину, он печально вздохнул, сел в машину и уехал.

…Вечером я без труда нашёл сайт, посвящённый «И Цзин», но гораздо сложнее оказалось отыскать три Надиных гексаграммы – а именно столько раз можно гадать за один день на «Книге Перемен» – среди всех шестидесяти четырёх.

Первая из них имела седьмой номер и говорила о сознательном уединении и роли гадаемого, как выжидающего полководца, выбирающего нужную стратегию и оптимальное время для наступления.

Следующая, номер шестьдесят один, советовала работать в сотрудничестве, избегать переоценивать собственные способности и вести себя поскромнее.

Заключительная, пятьдесят первая, рассказывала о близком успехе, которому пытается кто-то помешать, о неприятном и неожиданном событии, которое не сможет навредить, а так же о том, что то, якобы, необходимое, чего стремится заполучить гадаемый, окажется совсем не таким, как ему представлялось, и он может смело и спокойно уступить это сопернику.

Прочитав всё это, мне стало понятно, что беспокоить Надю больше не стоит, и она сама выйдет со мной на связь, когда будет надо. Поэтому, приготовив вещи для поездки, я сделал вечернюю йогу и лёг спать, привычно ворочаясь под заунывный рок из дальнего ресторана.

5. Тао

Для поездки я выбрал самого недорого перевозчика, поэтому корабль этой компании оказался, соответственно, и самым медленным. Шёл он более трёх часов, по палубе бродили татуированные молодые люди с банками пива, а девушки в купальниках загорали на носу и верхней палубе, абсолютно не пугаясь жгучего мартовского солнца.

Приехали мы в половину третьего, и я нашёл только одно из мест, присмотренных мной в интернете, оно представляло из себя вереницу деревянных домиков под названием Save Bungalows. Но все бунгало там были заняты, и мне предложили за триста бат каморку под лестницей с вентилятором, а душ и туалет там был за углом.

Мне не хотелось болтаться по жаре, и я снял её на один день, хотя, как потом оказалось, другой гестхаус из моего списка находился прямо через дорогу, но так как он сменил название, никто не смог мне на него указать.

Я получил ключ у нервной девушки с рецепшен, оставил за него залог в 500 бат и попытался принять душ, после чего понял, что: а) это проходной туалет для работников ресорта и всех желающих, б) душ здесь не работает. Тогда я помылся с помощью туалетной подмывалки – шланг у неё был достаточно длинный, после чего почувствовал себя настоящим бэкпекером. Хорошо ещё, что отдельно от туалета здесь была вмонтирована в стену раковина с краном, где хоть можно было нормально помыть руки и почистить зубы, не входя в эту мокрую душевую с комарами. Позже выяснилось, что за туалетом живёт тайская семья с маленьким ребёнком, там располагался их дворик с разбросанными игрушками, я мог видеть его из своей комнаты через затянутое москитной сеткой окно, но меня это уже не пугало.

Крутыми тропами, напомнившими мне Южный берег Крыма, я добрался до первого пляжа. Он был совсем небольшой и принадлежал отелю, в интернете писали, что за присутствие на нём могут потребовать деньги, но я не нашёл этому никаких письменных подтверждений, только у входа в бухту висело большое объявление, что здесь нельзя плавать в ластах и кормить рыб.

До этого момента Ко Тао казался мне бестолковым, наполненным большим количеством людей и не очень приветливыми тайцами, явно от этих людей устающими. Но стоило зайти в воду, где меня окружили стаи рыб, а потом надеть маску с трубкой и поплыть, то впечатление от острова сразу переменилось. Здесь я наконец-то увидел живые кораллы и их обитателей, которые буквально паслись на подводных лугах. Конечно, кораллы эти были не такие внушительные, как показывают в тематических телефильмах, к таким надо плыть на специальные дайверские «сеты», но мне хватило и этого. Пару раз мне встречались пни, усеянные хрупкого вида растениями, я нырял к ним, а из маленьких пещерок, как из своих домиков, выглядывали и смотрели на меня разноцветные рыбки.

На закате я поужинал лапшой с курицей и отправился на поиски жилья, но мне отвечали, что либо всё занято, либо, не моргнув глазом, называли какую-то несусветную цену. Впрочем то, что это не дешёвый остров, было понятно сразу – даже еда в 7/11 стоила здесь дороже, чем у меня на Самуи. К счастью, по наводке парня из ресторана я нашёл хороший гестхаус, где приветливая тётя показала мне просторную комнату с холодильником и балконом, и мы договорились с ней о переселении завтрашним утром.

Вернувшись, я обнаружил на кафельном полу своего жилища достаточно большое количество муравьёв, которые транспортировали куда-то мёртвую муху, а уже перед сном заметил небольшое отверстие в стене между плитками, где и располагался вход в муравейник. Теперь муравьи пытались затащить туда добычу, но она не проходила по габаритам. Я не стал дожидаться, пока они разберут её на части, выключил свет, но ещё пару часов проворочался на каменных подушках и дерматиновом матрасе.

Проснувшись в шесть утра, мне пришлось сделать минимальную йогу, потому что ложиться на пол в этой муравьиной комнате, даже на подстилке, совсем не хотелось. А в половину седьмого вдруг заработал какой-то дикий электрогенератор, настолько шумный, что я даже удивился, почему никто в соседних бунгало не проснулся, не стал хлопать дверями и кашлять – здесь, вообще, все сильно кашляют. Только через пять минут я понял, что это просто с наступлением рассвета включились цикады.

Я прогулялся по бухте у пристани, встретил ещё несколько человек, которым пожелал доброго утра, но вода тут была не очень чистой из-за пятен солярки – плавать здесь не стоило, поэтому позавтракав, собрал вещи и принёс ключ девушке на рецепшен, но даже утром она была уже нервная. Дело в том, что к купюре в пятьсот бат она степлером прикрепила бумажку с надписью, что это депозит за ключ от моей каморки, а когда попыталась эту бумажку оторвать, то порвала и банкноту с изображением Короля Рамы IX, что здесь считается достаточно радикальным жестом, за такое могут даже и в тюрьму посадить.

Я сочувственно пробормотал «сорри» – типа, мне очень жаль, а она дала мне другую купюру и так сурово зыркнула, что я поспешил скорее удалиться на встречу к другой, доброй женщине, которая привела меня в мою новую комнату, показала, как всё работает, и добавила, что с балкона можно наблюдать закат солнца. Вид с балкона на бухту и окружающие её скалы был действительно прекрасен, номер чист и хорош, правда вода в умывальнике почти не текла, но я побрился тёплой водой, опустив в раковину душ.

Дорога на Sai Nuan Beach напоминала тропу Голицына в Новом Свете и, судя по большому количеству упоминаний о ней на форумах, пользуется сейчас гораздо большей популярностью, ведь многие из тех людей, что раньше годами ездили в Крым, переключились теперь на Юго-Восточную Азию, как, собственно и я сам.

Только в отличие от Нового Света скалы здесь были покрыты деревьями, тень от них немного облегчала многочисленные подъёмы и спуски, а на перилах висели плетёные корзинки для мусора и в некоторых местах даже присутствовали пепельницы для курящих.

Маленькая бухта была красива и полна приветливых рыбок, но идти до следующей смыла не было, поэтому я успел до жары добраться до дома, а ранним вечером пошёл на тусовочный пляж Sairee – место, где в прошлом году была убита молодая английская пара да и, вообще, начали умирать люди, из-за чего в англоязычном интернете Тао уже успели окрестить «Островом Смерти».

Выглядело это место, как дугообразная полоса жёлтого песка длинной примерно в три километра. Здесь действительно не было ни мам с детьми, ни пенсионеров – только компании молодёжи. В нескольких местах уже вовсю играла музыка, на катерах возвращались после погружений на «сетах» дайверы; многие бросали тарелочку или играли в волейбол – короче, царила такая расслабленная атмосфера модного курорта, все люди выглядели достаточно красиво, но гулять здесь было не интересно.

Мне лишь понравилось место у одного из баров, пляж перед которым был огорожен огромными покатыми валунами и на этом пятачке стояли низкие столики и лежали большие подушки, а тайцы натягивали над ними широкие полосы белой ткани – тут было уютно. Впрочем, уютным можно было назвать весь этот пляж, он мне понравился гораздо больше, чем популярные Маенам и Ламай на Самуи, а возможно дело лишь в том, что я попал сюда не в горячий полдень, а за час до заката, когда свет становится мягким, а музыка умиротворяет.

В приятном настроении я возвращался на Мае Хад. Под ногами шелестели сухие опавшие листья, а мир вокруг имел совершенно октябрьский цвет, сочетание пронзительно синего неба с жёлто-оранжевым оформлением пейзажа, и я вдруг осознал, что попал в лучшее время года – жаркую осень.

Покинув Сэйри, я присел у воды с видом на закат и рыбацкие лодки, размышляя о том, с каким диким опозданием происходит всё в моей жизни, ведь лет в двадцать я бы очень хотел побывать в таком тусовочном месте, с нормальной музыкой и без быдла.

Всю юность мы ездили в Симеиз. Тогда нам казалось, что пройдёт относительно небольшое количество времени, люди станут жить лучше и успокоятся, а наплыв талантливой молодёжи предаст маленькому крымскому посёлку статус альтернативного курорта. Но этого так и не случилось, а мне пришлось постареть на двадцать лет и приехать в другую часть света, чтобы увидеть место, где это действительно работает. Прекрасно понимая, что я сюда, в свои сорок, уже опоздал. Мне этого больше не надо.

В немного грустном, но приподнятом настроении я проводил уходящее солнце и зашёл к себе в гест, чтобы принять душ и переодеться. Утром надо было решить, стоит ли оставаться здесь ещё на сутки, но сначала надо было договориться о встрече с Верой, а дальше действовать по ситуации – возможно, она как житель острова, знает, где ещё можно тут поселиться. Однако обе попытки дозвониться до неё успехом не увенчались – в трубке раздавался лишь длинный гудок.

Тогда я решил взбодриться, занявшись тем, что называется «шляться по барам», но музыка везде играла достаточно дурацкая, танцев не было, поэтому я купил в магазине пластиковые стаканчики, спрайт и флягу «Сэнг Сома». С этим багажом пришёл на самый дальний и маленький пирс, выложенный кривыми досками с большими щелями между ними, навёл себе первый коктейль и, под ненавязчивый аккомпанемент музыки из пляжного ресторана, принялся разглядывать усеянное звёздами небо. И неизменно находил моё любимое тайское созвездие, где три звезды стоят ровно в ряд, расположенные по одной линии, с равными расстояниями друг от друга.

Этим я занимался до тех пор, пока часть звёзд надо мной вдруг не исчезла. Продолжалось это всего мгновение, доли секунды, но, разумеется, сильно меня насторожило. И тогда я заметил чёрную бесшумную тень, плавно скользящую по небу в сторону запада. И одновременно услышал плеск, будто где-то рядом с выходом из бухты что-то упало в воду. Сразу после этого слева от меня завёлся мотор лодки. Судя по отдалённому звуку, она стартовала с каменной гряды в окончании Мае Хада и теперь плыла без огней к месту падения.

Мне стало интересно. Я налил себе ещё рома со спрайтом и, чтобы оставаться незаметным, присел на пирс. У меня не было сомнений, что бесшумная тень в небе являлась планером или дельтапланом, сбросившим некий груз, а лодка направляется к месту падения, чтобы его забрать. Огней она не включала, я мог только прислушиваться к звуку мотора, но он эхом отражался от скалистых берегов, и вычислить по нему местонахождения судна было не возможно. Когда шум двигателя стих, я начал шарить глазами по линии горизонта, отмеченной далёким светом рыбацких лодок, и мне удалось заметить вспыхнувший на пару секунд луч фонарика.

Теперь я следил только за этим местом и в течение минуты ещё два раза кто-то провёл лучом с лодки по поверхности моря. Мотор они не включали, видимо, гребли всё это время вручную.

Темнота и тишина не давала никакой возможности для наблюдений, и лишь когда мотор вновь заработал и звук его стал приближаться, я понял, что всё там прошло удачно и теперь они собираются высаживаться на берег.

Шли они прямо на меня, но здесь причалить никак не смогут – этот пирс для них слишком высокий и предназначен для кораблей, курсирующих между островами, поэтому я лёг на доски рядом со своим рюкзаком и увидел, как они прошли мимо справа от меня.

Эта была обычная лодка, их ещё называют такси-ботами, потому что днём они возят туристов по бухтам и стоит это, надо сказать, весьма не дешево. Но, видимо, этих денег им всё равно не достаточно, поэтому по ночам они занимаются контрабандой. Причём настолько серьёзной, что её перевозят ночью по воздуху над островами.

Лодка тем временем причалила и её поглотила тьма в самом не обустроенном месте между двумя пирсами. Видно там ничего не было, но вот я услышал, как некто спрыгнул в воду, а потом ему что-то бросили или кто-то бросился сам – всё происходило молча, поэтому я лежал дальше и допивал свой коктейль.

Потом лодка включила двигатель и пошла в обратную сторону, её мачта проплыла мимо и повернула влево, к месту своего старта, а в оконечности моего пирса, там, где горел единственный фонарь у закрытых на ночь касс, я разглядел очертания двух приземистых тайских рыбаков. Они вдвоём несли что-то похожее на округлую сумку, с двух сторон держа её за ручки. При свете фонаря сумка поблескивала и была, судя по всему, запакована в водонепроницаемый пластик.

Не знаю почему – возможно, во мне сработал какой-то охотничий инстинкт, но когда они миновали пятно света, я встал, надел рюкзак и быстрым шагом, почти бегом, последовал за ними.

Они повернули налево, в сторону центра, я вышел из-за угла в метрах десяти от них и остановился. Сидевшие у закрытой витрины салона три молодые девушки-массажистки смотрели какое-то тайское видео по телефону одной из них и смеялись – на меня они внимания не обратили.

Дальше начиналась оживлённая узкая улица, где слонялось большое количество людей, так поразившее меня поначалу после относительно спокойного Натона, и теперь я мог подобраться поближе к несущим сумку людям. Вот они остановились у одного из баров, что-то сказали сидящей за кассой или компьютером девушке и прошли внутрь. Пересекли бар и скрылись за дверью, явно не предназначенной для других посетителей.

Тогда мне и стало грустно. Вот собственно, и всё. Да, мне повезло, что я увидел настоящих контрабандистов, но на этом моя игра в расследование закончена – ведь не ломиться же мне за ними следом или идти в полицию – и то и другое глупо, тем более ни одного полицейского я тут не видел. Лучше оставить всё как есть и не лезть в дела этого таинственного острова, которым негласно управляют потомки Пяти Семей, что первыми приплыли сюда во второй половине двадцатого века и до сих пор находятся между собой в состоянии жёсткой конкуренции.

Тем более, завтра мне предстояла встреча с Надиной сестрой, и именно из-за этого я не стал искать других приключений, а пришёл к себе в номер и спокойно провёл остаток вечера, допивая свои коктейли и переписываясь с друзьями по скайпу.

С утра я позвонил Вере, но она опять не взяла трубку. Не знаю, что у них у всех за такие загадочные дела, но, возможно, проведя много времени в Стране Улыбок, они сами стали такими же беззаботными, как и местные жители.

Я прикинул, что эта двухдневная поездка, если считать билет в обратную сторону, уже обошлась мне почти в сто долларов, поэтому завтра надо в любом случае возвращаться домой и, скорее всего, придётся поменять ещё деньги по курсу, который здесь гораздо хуже, чем в банках Натона.

И ещё было непонятно, чем тут, вообще, завтракать, потому что еда из 7/11 порядком уже надоела, а тайской рисовой каши здесь не найдёшь. В результате я купил йогурт, банан и пару мандаринов, съев всё это на пирсе в окружении добрых собак и ласковых кошек, которые тоже завтракали остатками человеческой пищи из стоящих у стены картонных коробок и, казалось, совсем не обращали внимания друг на друга.

А когда я закурил сигарету, зазвонил телефон.

– Фёдор, здравствуйте, это Вера, – раздался в трубке бодрый и слегка взволнованный голос, – Извините меня, что я вчера и сегодня не смогла вам ответить, но я только сейчас добралась до телефона. Где вы находитесь?

– В Мае Хад. Сижу около пристани.

– Я могу подъехать минут через двадцать. Где вам удобно со мной встретиться?

– Я живу в гестхаусе чуть выше Сэвен-Элевэн, первый поворот налево, если снизу. Давайте там и встретимся на углу.

– Хорошо. Я приеду настолько быстро, как мне позволят наши капризные дороги.

Ну вот, наконец-то.

…Приезд Веры был стремителен и прекрасен. Она, в коротком зелёном платье и тёмных очках вырулила к моему переулку на небольшом квадроцикле – достаточно распространённом транспорте на этом острове. Прокат такого на сутки стоит примерно столько же, как и мой номер с балконом, выходящимна бухту.

Мы как-то сразу узнали друг друга.

Она подошла ко мне, и я заметил, какая у неё крепкая фигура физически сильного человека. Ростом Вера была выше меня, впрочем, ниже меня тут только тайцы, сам я достаточно невысок. А она имела светлые волосы и интересное лицо с немного заострёнными, угловатыми чертами, делавшими её похожей на дочь вождя индейского племени. Возможно, так оно и было, потому что потом Вера рассказала мне, что у них разные папы. Она мне сразу понравилась. Девушка с мудрой, иронической улыбкой, а понять, сколько ей лет, так же, как и в случае с Надей, не представлялось возможным.

– Привет, – сказала она, – Простите, что я так поздно, вчера были такие вещи, из-за которых я не могла говорить по телефону.

– Здравствуйте Вера, – ответил я, и неожиданно добавил, – Вы прекрасны.

Она улыбнулась.

– Надя сказала, что вы – весёлый юноша. Может, перейдём на «ты»?

– Да, давайте… То есть давай, конечно, мы ведь, наверное, ровесники.

– Я в курсе, что тебе сорок. Так вот, – гордо продолжала она, – Я старше! А как там коробочка? С ней всё в порядке?

– Конечно, могу её сейчас вынести.

– Ты ведь посмотрел, что в ней, она ведь сама тебя попросила?

Я кивнул.

– А ты это фотографировал? – строго спросила она.

– Нет. Мне почему-то это в голову не пришло.

– Значит, она в тебе не ошиблась. А вот мои посылки даже открывать нельзя.

– Тогда я их и не повезу.

Вера пожала плечами.

– Да как хочешь.

Но, в отличие от своей сестры, она не нахмурилась, а продолжала разглядывать меня с любопытством.

– И давно ты здесь? Как тебе остров?

– Два дня, с четверга. А впечатление такое, что много красивых рыбок, но только людей на поверхности ещё больше!

– Так это Мае Хад, а ты в отдалённых бухтах был каких?

В ответ я лишь отрицательно покачал головой.

– Это надо исправить.

– Вообще, я завтра собираюсь уже домой. Но здесь решил не оставаться, может, ты мне какое-то место посоветуешь?

Вера ещё раз внимательно оглядела меня и сказала:

– Знаешь что, поехали в Ау Лёк. Можешь до завтра у меня пожить, а утром я тебя к пирсам подвезу.

Такого я не мог ожидать, но почему-то не слишком удивился.

– Вера, спасибо.

– Ну всё, я жду.

Так быстро, как я собрал свои вещи и выбежал из гестхауса, я наверно, никогда до этого не делал, за исключением далёкого детства, когда посреди скучной августовской смены в дождливом пионерском лагере меня забирали домой родители.

Я устроился на заднем сидении квадроцикла и мы стартовали. Вела Вера сосредоточенно и молча, лишь пару раз по пути поздоровалась с женщиной, продающей фрукты у обочины и мужиком, курившим, сидя на стуле около автомастерской.

Путешественнику, приехавшему на острова в первый раз, сразу бросается в глаза, что даже в самых крутых местах дороги здесь проложены напрямую, иногда с настолько диким подъёмом, что их не всегда выдерживают взятые на прокат скутера. Из всёх трёх островов Тао самый экстремальный, даже квадроцикл, не смотря на кажущуюся устойчивость, может запросто перевернуться на склоне пересечённой местности. И так как Ау Лёк – место уединённое и сложнодоступное, то последнюю треть пути дорога напоминала специальную трассу для тестирования экспериментальных моделей вездеходов. Мы взбирались на гору, перегретый мотор тревожно гудел, сидение подо мной мелко дрожало, а рюкзак за спиной тянул меня вниз и я крепко ухватился за поручень, чтобы не сорваться, сделав при этом заднее сальто через голову.

Наконец, мы остановились на перевале, у смотровой площадки, откуда открывался вид на Акулий остров и гладь Сиамского залива. Вдалеке, похожий на лежащее на горизонте синее штормовое облако, маячил Панган, а над ним висело ещё одно облако, белое и настоящее.

Акулий же остров или Shark Island представлял из себя конусообразную скалу, торчащую из воды неподалёку от северо-восточного мыса и в его виде было что-то зловещее, мне сразу вспомнились фильмы про пиратов. Именно в таком месте они оставляли на верную гибель провинившегося члена команды или прятали в расщелине часть своей добычи, чтобы никогда уже за ней не вернуться по причине собственной смерти. Вера сказала, что назвали остров не просто так, акул там действительно много, но на человека они не нападают, поэтому любопытных людей с аквалангами там бывает и больше.

Вниз мы осторожно спускались на одних тормозах, а затем свернули в джунгли на уже ровную дорогу и минут через пять остановились у стоящего на сваях дома. Вера загнала свой транспорт прямо под него, мы вылезли, и она указала мне на деревянную лестницу. Пройдя по ней, я попал на веранду, и вид там был не хуже, чем со смотровой площадки.

Бухта Ау Лёк оказалась совсем маленькой, украшенной по бокам зелёными скалами, а благодаря отсутствию подводных камней и растительности, вода была нежно-голубого цвета, в неё очень хотелось окунуться.

– У вас там на Самуи закаты, а у меня здесь рассветы, – прокомментировала мой восторг Вера, – Теперь ты у меня в гостях. Наслаждайся ситуацией.

И в этот момент я заметил, что глаза у неё светло-синие, как полуденное небо над Сиамским заливом.

– Слушай, а что же мы по дороге не заехали в магазин? – спохватился я.

– Думаешь, не смогу тебя прокормить? – удивилась Вера, – Такого худенького?

– Ну это не совсем здоровая худоба. Я в музее заработал начальную стадию язвы двенадцатипёрстной кишки на нервной почве. Поэтому мне всё время хочется чего-нибудь молочного… И тайскую кашу я тоже полюбил.

– А Сэнг Сома тоже по этим же причинам вчера накатил? – усмехнулась Вера, – Ты когда ко мне подошёл, от тебя такой выхлоп был хороший!

– Да, я здесь выпиваю. Но далеко не каждый день.

– Как не странно, я тоже, – ответила Вера, отпирая дверь, – Всё важное я за эти дни сделала и мне теперь можно. Проходи.

Сняв обувь, мы вошли в дом. Это было деревянное жилище в тайском стиле, достаточно простое, но удобное. После входа сразу начиналась светлая гостиная с большим окном, забранным решёткой. Я заметил, что оно выходит на восток, поэтому в самую жаркую часть дня ни сюда, не на веранду солнце не проникает. Из мебели там имелся стол с деревянной скамьёй – почти такой же, как и у меня дома – и большой шкаф для одежды.

Дальше располагалась спальня, где стояла только большая кровать и высокая тяжёлая тумба со множеством отделений. За спальней, в небольшом коридоре находился душ с туалетом, а за ним кухня с плитой, внушительного размера холодильником и полками, уставленными большим количеством посуды и баночками со специями.

– И как тебе моё логово? – поинтересовалась Вера.

– Очень аскетично, – ответил я, – И уютно.

– Давай пообедаем, а потом спустимся пешком плавать в соседнюю бухту. Идти придётся по жаре, но это учитывая время, что мы там пробудем и вернёмся до темноты. Но оно того стоит.

– Вера, как скажешь. Я готов.

Мы пообедали на веранде жареной рыбой с картошкой – и то и другое здесь достаточно вкусное, а потом пили тёплую воду с какой-то травой, заменяющей россиянам привычный для них с детства напиток.

– С чаем беда тут, конечно, – прокомментировала это Вера.

– Да, я с собой поэтому и взял. Знал бы – тебе привёз. А вот по сыру я тут скучаю. Он, конечно, продаётся у нас в Натоне, но кусочек размером с сигаретную пачку за такие деньги мне как-то не хочется покупать.

– О, от сыра я отвыкла. Но тут надо вместо него есть гадов морских с этим сладким майонезом, это как-то восполняет. Слушай, а я читала, что в России тоже сыр запретили?

– Да весь импорт. Типа всяких трюфелей и фетучини. Но, знаешь, я весь прошлый год вёл образ жизни достаточно аскетичный, примерно как твоё жилище, где нет ничего лишнего, поэтому меня это не коснулось.

– Мы все уже три года не были дома. С тех пор, как начали процесс Работы, так и не возвращались.

– Когда вы с Надей об этом говорите, у меня почему-то возникают ассоциации с понятием алхимиков о «Великой работе».

– А так оно и есть. Только «Философский камень» не является чем-то материальным.

Я не стал задавать других вопросов на эту тему, решив, что подробнее она сама потом расскажет, если захочет.

После обеда у нас оставалась ещё пара часов до выхода из дома, Вера занялась Надиной посылкой и другими домашними делами, а я провёл время в интернете, избегая при этом читать новости из России, чтобы лишний раз не расстраиваться.

Понемногу становилось всё жарче, а зайдя умыться в душевую-туалет я заметил, что кроме средства «до» и «после» солнца никакой косметики у неё нет, за исключением пары тюбиков с мазями и нескольких баночек с бальзамами. Жила Вера действительно очень просто и аккуратно, нигде не валялись разбросанные вещи, всё лежало на своём месте, а посуду я сам вызвался помыть сразу после обеда, и она показала мне, куда её поставить.

В три часа дня, взяв всё необходимое, мы вышли из дома и, вернувшись на дорогу, спустились вниз и стали обходить бухту с правой стороны.

Перед Ao Leuk Resort дорога закончилась, Вера объяснила, что дальше начинается частная территория, и вывела меня не на тропу даже, а на какую-то узенькую тропинку среди камней и широколистных деревьев, дававших хорошую тень в это самое суровое время дня. Минут тридцать мы продвигались по ней, то взбираясь верх и протискиваясь между плоскими валунами, то осторожно спускаясь вниз по естественным ступеням древесных корней и скальной породы. В это время я рассказывал ей всякие смешные истории про свой институт и последнюю часть дороги мы с Верой обменивались воспоминаниями о студенческой жизни в девяностые годы.

Наконец мы вышли на неприступный скалистый берег и дошли по валунам до широкого и плоского камня, где был удобный вход в воду.

– Это моё место, – пояснила Вера, когда мы бросили свои вещи, – Тут редко кто бывает, потому что никаких дорог сюда не ведёт. Поэтому обычно я голая плаваю, но тебя решила не смущать.

Подтверждая свои слова, она разделась до состояния топ-лесс. Вид её крепкого тела и красивой груди взволновал меня, но я старался не подавать виду.

– Ты далеко плаваешь? – поинтересовалась она, когда мы спустились в воду.

– Дома в бассейне тысячу двести метров без остановки.

– Это хорошо. Тогда пойдём, я покажу тебе настоящие кораллы.

И мы двинулись вправо от берега, держа курс прямо на Акулий остров. Казалось, до него не так уж и далеко плыть, но это была всего лишь иллюзия, не дающая правильно оценивать величину островов и, вследствие этого, расстояние между ними. У нас обоих были подводные очки, поэтому время от времени мы ныряли, иногда соревнуясь, кто уйдёт ниже. В бассейне я специально ходил иногда в «прыжковую ванну», где сейчас занимаются дайверы, и погружался на шестиметровую глубину, поэтому оказался для неё хоть и достойным соперником, но всё равно практики у неё было больше.

– А мы акулу хоть одну увидим? – поинтересовался я.

– Да может и целую стаю. Они встречаются чаще, чем скаты и черепахи. И, кстати, избегай триггера, они сейчас активны, гнёзда защищают. Ты его узнаешь, он крупный и такой желтоватый, если будет на тебя плыть – отмахивайся и уходи в сторону, вверх не в коем случае. И близко к себе не подпускай, у них зубы, как у собаки!

– Вера, ты меня пугаешь!

– Федя, здесь тебе не Азовское море, это дикая природа!

Минут через двадцать, когда мы оказались на достаточном расстоянии от острова, начался коралловый лес. И это были уже не пни с цветочками, которые я видел в свой первый день на Тао, а полноценные заросли. В них плавали серьёзные рыбы, некоторые из них действительно имели острые зубы, ими они обгрызали фрагменты разноцветных растений, а иногда и гонялись друг за другом.

– Давай я тебе свою мурену знакомую покажу. Плыви за мной.

И Вера лихо ушла под воду, взметнув над поверхностью свои сильные ноги. Я последовал за ней и на глубине четырёх-пяти метров увидел, как она зависла напротив небольшой пещеры, откуда высунулась голова этого хищника.

В детстве, когда я отдыхал с мамой в курортном городе, мы смотрели идущее тогда в советском прокате американское кино под названием «Бездна». И там одним из героев была мурена, которая хватала и убивала людей, которые пытались подобрать ампулы морфия с затонувшей яхты. Учился я классе во втором, и после каникул мы потом целый месяц эту мурену обсуждали с теми одноклассниками, кто тоже кино смотрел, а тем, кто не смотрел, рассказывали про неё с настолько дикими подробностями, присочиняя их на ходу, что некоторые даже стали её бояться.

Теперь же я воочию увидел это умное морское животное, которое, судя по всему, узнало Веру и вылезло из своего домика наполовину. Однако, хмуро посмотрев на меня, втянулось обратно, только её голова с недовольным видом выглядывала из пещеры.

Воздух кончился, и мы всплыли, а потом ещё много раз погружались, зависая над подводными цветами, некоторые из них колыхались, реагируя на наше присутствие, а похожие на раковины растения испуганно закрывали створки. Мимо нас проходили целые стаи ярко окрашенных рыб, резко увиливая в сторону при попытке близко к ним подобраться, и над всем этим, затмевая своим силуэтом хорошо видимое из-под воды солнце, парила почти обнажённая Вера – дикая красавица и хозяйка подводных джунглей, а я любовался ей, как можно любоваться только стихией или явлением природы. И хотя ни ската, ни акулу мы так и не повстречали, в один момент она показала мне направление и, посмотрев туда, я увидел степенно плывущую по своим делам черепаху – символ этого маленького острова, где ещё уцелели коралловые сады.

Через полчаса единения с подводным миром мы повернули обратно. Риф остался позади и, опустив голову вниз, нельзя было ничего разглядеть кроме тёмно-зелёной бездны.

– А ты умеешь нырять на выдохе? – поинтересовался я.

– Конечно. Давай попробуем, вдвоём это безопаснее.

Сначала мы за несколько минут скорректировали дыхание, как делают это фри-дайверы, а когда поняли, что готовы, выдохнули большую часть воздуха, взяли друг друга за руку и стали плавно уходить вниз. Каждые пару метров, когда давление нарастало, я либо сглатывал, либо продувал через нос остатки кислорода, а Вера медленно падала абсолютно безо всяких усилий. Неожиданно вблизи показалось дно, мы коснулись его ногами, тогда она посмотрела на меня и улыбнулась, а я – ей в ответ.

И тогда, стоя на мягком песке и держа Веру за руку, я вдруг понял, что это моё самоё сильное впечатление от жизни за последние несколько лет. Теперь я уже знаю, что мы в этот момент оказались чем-то похожими на изображение Адама и Евы времён квадроченто, только никакого плода в руках у нас не было. Конечно, мы могли бы подобрать с морского дна какую-нибудь раковину – тогда бы это было совсем уже символично, но подобные мысли в отсутствии воздуха не могли прийти в наши головы. Именно так я и представляю себе эту застывшую картину, увиденную со стороны, в чуждой стихии, на морском дне, вдали от питающего нас кислорода. Но больше нескольких секунд продолжаться это событие не могло. Отпустив друг друга и оттолкнувшись от дна, мы стали загребать руками, медленно и с некоторым трудом возвращаясь к поверхности, как летящие против ураганного ветра птицы.

Когда мы вынырнули и подышали, я сказал:

– Вера, там, на дне, я был счастлив с тобой.

А она только рассмеялась в ответ.

Обратно мы плыли молча, экономя силы. Солнце уже ушло за скалы, но до заката оставалось ещё часа полтора, поэтому на берегу мы неспешно обсохли и переоделись, целомудренно отвернувшись друг от друга, как в первый раз купающиеся вместе подростки.

Вера преложила пройти немного другой дорогой, чтобы добраться до тайского магазина и купить что-то из выпивки, поэтому наш путь обратно занял ещё больше времени. Зато в сумерках мы прогулялись над бухтой, обходя её против часовой стрелки, а внизу светилось лишь несколько огоньков – такое впечатление, что там не было никого, кроме отельного обслуживающего персонала.

Впрочем, если там и играла музыка, её всё равно заглушали адские трещотки цикад. Этот звук работающей бетономешалки с прицепленными к ней погремушками поначалу лишал слуха, но к нему оказалось достаточно легко привыкнуть. Он был частью местной деревенской атмосферы и после базарной толпы Мае Хада у меня возникло ощущение, словно я попал совсем на другой остров.

– А кто, вообще, живёт в этой бухте? Что-то я не вижу ни дайверов, ни пенсионеров.

– В основном, конечно, любители тишины. Отвязная публика тоже тут бывает, но больше пары дней не задерживается. Да и остальным быстро надоедает ходить три раза в день в два единственных ресторана.

– Да, место ты идеальное себе выбрала. Вода чистая, людей нет.

– Ага, помнишь, как в нашем детстве говорили: меньше народу – больше кислороду.

– Прости пожалуйста, а сколько тебе лет?

– О-о, а я всё ждала, когда ты спросишь, – она улыбнулась, – Я всего на два года тебя старше. Мне сорок два.

Уже не первый раз за сегодняшний день мне захотелось её обнять, но сейчас я просто взял Веру за руку. Так мы и дошли до магазина, словно утомлённая морем супружеская пара, приехавшая сюда в надежде повторить свой медовый месяц.

Магазин представлял из себя деревянный сарайчик всего с двумя боковыми стенами и крышей со свисающей с потолка жёлтой лампочкой. Мне было непонятно, как его запирают на ночь, скорее всего, просто раскатывают висящий у потолка брезентовый рулон, подвязывают его к столбам, а кто-то остаётся дежурить или просто спать внутри.

Вера по-тайски поздоровалась и перекинулась несколькими словами с уткнувшейся в свой телефон продавщицей. Вместо прилавка стоял обычный стол, где лежал калькулятор и дремали в обнимку две кошки, чёрная и белая, сложив своими телами знак, очень похожий на Инь и Янь. Выбор алкоголя там был такой же, как и везде в подобных местах – в холодильнике стояло пиво, а рядом, на полке, ром и виски под названием «Хонг Тонг», но я его ни разу не пил, так как много лет назад понял, что виски и велосипед – вещи несовместимые. Ещё там была популярная местная «косорыловка» в небольших бутылках, где на этикетках изображены ленты с колосьями, напоминающие советские гербы каких-то южных республик СССР и ни слова не написано по-английски – это был крепкий алкоголь исключительно для здешнего населения.

– А что ты обычно выпиваешь? – поинтересовался я, – Мне лично в Азии приходиться отбрасывать свои винные привычки.

Вера ненадолго призадумалась.

– Давай возьмем пивка, а там посмотрим. Если не хватит, сгоняем в тайский бар, это недалеко.

Мы купили бананов, мандаринов и ананас для завтрака, взяли четыре бутылки пива, а я ещё и на всякий случай воды, хотя Вера говорила, что у неё есть.

Когда мы пошли по дороге вверх, было совсем темно, но это лишь означало, что сейчас чуть больше семи часов вечера. Мы светили перед собой фонариками, а я рассказал Вере про сброшенный с планера груз.

– Как ты думаешь, что это может быть? – спросил я, закончив свою историю, – Кроме наркотиков?

– Если сумка была тяжёлой, и они тащили её вдвоём, то, судя по объёму, слоновые бивни вполне могли туда поместиться, здесь этим сурово промышляют. Второй вариант – оружие. Скорее всего, винтовки. Автоматы маловероятно, их легко засветить и они есть только у мусульманских партизан на границе с Малазией, а вот разборная винтовка с оптическим прицелом… Это дорогой товар. Хорошо, что ты проследил за ними, надо будет предупредить кое-кого.

Приняв душ и побрызгавшись спреем от комаров, мы уселись на веранде. Первым делом Вера включила ноутбук, открыла подробную карту острова, и я указал ей на бар-гестхаус, куда занесли сумку двое рыбаков. После этого она написала сообщение на английском, отправила его по двум адресам, а потом сказала:

– Ну, Федя, расскажи мне немного о себе.

– Рассказывать нечего особенно, – я открыл бутылку и разлил пинту пива по двум бокалам, – Я неудачливый сценарист, который после краха своего собственного проекта пошёл работать музейным монтажником, потратил там годы на обслуживание интересов других авторов и теперь пожинает плоды собственной беспечности и лености.

– А какая у тебя фамилия?

Когда я сказал, Вера набрала её в поиске и пробежала взглядом по появившимся ссылкам.

– Но у тебя есть работы в кино.

– Но у нас нет сейчас кино. И не самое подходящее время, чтобы запуститься со своим сериалом, а чтобы работать на заказ, нужно сначала убедить компанию продюсеров и редакторов, почему именно ты должен писать это говно, а не кто-то другой.

– Федь, писателям во все времена было тяжело.

– Да, я в курсе. Многим более талантливым людям в другие времена жилось гораздо хуже чем мне, поэтому я могу только молиться за них и пытаться самому что-то написать. И я только сейчас начал приходить в себя, а в январе, перед отъездом, вообще не мог ничего делать.

– Я вижу, как ты восстанавливаешься, – ответила Вера, – У тебя цвет меняется.

– Какой цвет?

– Ауры, – тут Вера засмеялась, – Извини за это слово, оно уже так затаскано, что практически потеряло свой изначальный смысл. И ещё Надя говорила, что ты одновременно мягкий и твёрдый. Это хорошее качество, оно тебе поможет.

– За это и выпьем, – произнёс я, чтобы закрыть тему.

Мы чокнулись бокалами и, услышав чистый стеклянный звук, я вдруг осознал, что цикады, наконец, смолкли и мы сидим в полной тишине, а перед нами – тёмная широкая даль, где небо сходится с морем, и в нём медленно перемещаются огоньки катеров, везущих дайверов на ночные «сеты».

– Вера, расскажи мне про остров.

– Тебя, наверно, как пишущего человека, волнуют все эти смерти и убийства? Но я сама толком ничего не знаю и не лезу в дела Пяти Семей, а они не лезут в мои. Всё слишком запутано. Могу только сказать, что это не только здесь происходит, – Вера отхлебнула пиво, – Ты думаешь, на Пангане никто не умирает? Зайди к ним в сообщество, сразу увидишь очень странные вещи. Например, одно из последних объявлений – на дороге нашли кошелёк с деньгами, банковскими картами и ключами. А самого человека нет. Какой-то европеец лет сорока. Просто исчез, понимаешь?

– То есть двойное убийство просто нельзя было скрыть, в отличие от смертей фарангов на других островах?

– Да. Я слышала, на Пхи-Пхи – там тоже всё невесело… Но ты ведь читал наверняка, что Таиланд признан самой опасной туристической страной.

– А так же страной с самыми счастливыми жителями.

– Ну, это без комментариев.

Мы немного помолчали, а потом я сказал:

– У меня тут есть любимое созвездие, может ты знаешь, как оно называется?

Я подошёл к краю веранды, выглянул из-за крыши и увидел три яркие звезды, горевшие на одной линии и равных расстояниях друг от друга.

– Вот, смотри.

– А-а, так это же Андромеда! И на картах неба так рисуют, что эти три точки – её щиколотка, пояс и плечо. Ты что, не знал?

– Нет, – я обнял сидящую за столом Веру и поцеловал её в затылок.

Она как-то устало вздохнула и убрала мои руки со своих плеч. Я зашёл в дом, взял из холодильника новое пиво, а когда вернулся и стал его разливать, то заметил, что Вера смотрит на меня как-то строго и грустно.

– Федя, тебя ведь Надя предупреждала.

– В смысле?

– Не надо пытаться со мной кокетничать, ты прекрасно понимаешь, что мы нравимся друг другу, но по условиям соглашения, которое мы с сёстрами заключили ещё в нежном возрасте, это невозможно.

– Какое соглашение?

– То, что мы мальчиков друг у друга не отбираем. Мы просто тогда не сможем вместе сделать ничего, если будем завидовать друг другу и ревновать. Кто тебя первый встретил – с той ты дружишь. Это наше главное правило. Или ты не рад, что Надя тебя нашла? Там, где вы познакомились, туда просто так люди попасть не могут, а она тебя впустила. И доверила привести мне посылку.

– Вера, я понимаю, что всё не просто. И мне очень грустно.

– Я, между прочим, тоже здесь одна. Но так надо. Поэтому мы с тобой сейчас допьём пиво, поедем в бар и там ещё добавим. Но безо всяких для нас последствий, понимаешь? Ты просто поспишь здесь, а завтра уедешь к себе на Самуи. И всё.

Я молча кивнул, и мы допили третью бутылку, решив не открывать последнюю, оставив её про запас. А когда мы неспешно собирались для выхода, случилось так, что события этого вечера сами нас поторопили.

Сначала вдалеке послышался нарастающий рёв мотора, он приближался прямо к нам, а потом темноту прорезал белый, бьющийся из стороны в сторону свет. Где-то совсем близко от дома мотор захлебнулся, сноп фонаря застыл, осветив сваи дома, снизу послышались возбуждённые голоса и выкрики:

– Вэра! Вэра!

За мгновение помрачнев, Вера сбежала вниз по лестнице и я увидел, как она идёт в луче света, а её окружают трое тайцев, что-то возбуждённо ей говоря. Выслушав их, она молча кивнула и быстро пошла обратно. Выглядела она теперь очень сосредоточенной.

– Федь, у нас опасное дело, – сказала она, поднявшись на веранду, – Ты со мной поедешь?

– Конечно, – ответил я, ни секунды не размышляя.

Она зашла в дом и сразу вернулась обратно, держа в руке два плетёных цветка с колокольчиками из Надиной посылки. Она положила их в разные карманы шорт и заперла дверь.

– Ты готов?

Я молча кивнул.

– Но, только, когда там начнут стрелять, ты сразу падай на землю и прячь в песок своё милое личико и пипиську. Ты меня понял?

– Думаю, да.

Мы сбежали вниз по лестнице и сели на квадроцикл.

– Держись крепче! – бросила через плечо Вера, включив фары и двигатель.

Мы стартовали. Трое тайцев на одном мотоцикле ехали перед нами, а пока мы осторожно забирались в гору, Вера, перекрикивая шум двигателя, кратко рассказала мне о случившемся.

Оказывается в том тайском баре, куда мы, собственно и собирались, весь вечер пил некий полицейский волонтёр, который неожиданно решил увести с собой выступающих там музыкантов. То ли он пытался их арестовать, заподозрив в них нелегалов, то ли просто захотел взять их с собой, чтобы они ему ещё поиграли – это непонятно, теперь расскажет на суде. Музыканты, разумеется, отказались куда-то с ним идти и тогда чувак достал своё оружие и принялся стрелять в воздух, выкрикивая угрозы. Хозяин бара вызвал полицию, а когда она приехала, волонтёр нашёл себе какое-то укрытие и вступил со своими коллегами в перестрелку. И теперь один из полицейских ранен.

– И ты можешь им помочь?! – прокричал я в спину Вере.

– Для этого меня и позвали!

Спустившись с перевала, мы принялись петлять в темноте. Я вцепился за поручни, понимая, что если вдруг выпаду, искать меня сейчас Вера не будет, а сам я в ночных джунглях просто никуда не дойду. Но продолжалась эта тряска недолго, ехавшие впереди тайцы сделали знак рукой и мы стали притормаживать, остановившись метрах в пятидесяти от освещённой поляны, где и находился бар для местных.

Исходящее оттуда ощущение тревоги я почувствовал сразу.

Это было просторное и открытое сооружение под навесом. В одной части находилась барная стойка и кухня, а в другой стояли столы и располагалось угловое сценическое пространство с ударной установкой. Именно там и сидели на полу трое музыкантов, прячась за деревянным ограждением.

Никаких посетителей здесь уже не было; на полу поблёскивали осколки разбитых бокалов, а один из столов был перевёрнут, и за ним притаился человек в полицейской форме с пистолетом в руке.

Стояла тишина.

Впятером мы начали осторожно приближаться, обходя бар со стороны кухни. Там, у задней стены стояли ещё трое полицейских, одному из которых две женщины, судя по всему, работницы кухни, перевязывали окровавленную руку.

Стараясь держаться за деревьями, мы подошли ближе, потом один из тайцев предупредил их о нашем появлении и мы быстро перебежали под защиту глухой стены.

Таец, которого я воспринял, как командира полицейского отряда, указал нам с Верой на поляну за баром, в дальнем конце которой лежал кривой и толстый ствол поваленного когда-то дерева. Именно там и окопался обезумевший волонтёр. Что ж, позиция у него была выгодная.

– Почему он не убежит? – спросил я у Веры.

– Там обрыв. Это место с видом, просто сейчас темно… И мне надо попасть в бар…

Вера заговорила по-тайски, её выслушали, и один из полицейских что-то негромко выкрикнул своему напарнику, что сидел за перевёрнутым столом. Тогда он пополз вместе со столом, используя его как щит, прямо к соседнему, и опрокинул его вниз, создавая дополнительное укрытие.

Сразу раздались несколько хлопков. Я не сразу понял, что это были выстрелы из-за покорёженного дерева. Полицейские и другие тайцы занервничали. Вера опять что-то сказала, и они встали на изготовку.

– Ну всё, я пошла. Пожелай мне успеха.

В ответ я приподнялся на цыпочках и поцеловал Веру в лоб.

И тогда командир отряда высунул из-за стены руку и, не прицеливаясь, два раза пальнул в сторону дерева – было видно, что после ранения одного из них рисковать они не хотят.

В следующее мгновение Вера вышла из-за угла, с неожиданной лёгкостью перемахнула через перила, быстро доползла до укрытия и передвинула стол в самый конец бара, к деревянному ограждению напротив музыкантов. В это время пьяный волонтёр ещё пару раз выстрелил, а потом выкрикнул какую-то короткую фразу. Вера звучным голосом прокричала ему в ответ.

Я стоял рядом с женщинами с кухни, приехавшими за нами тайцами и полицейскими, один из которых держал на весу окровавленную руку в самодельной повязке, наблюдая их полнейшую растерянность. Парни в форме явно не собирались играть в коммандос и устраивать захват, им оставалось только ждать, когда чувак начнёт трезветь или у него кончатся патроны. А роль Веры в этой истории тем более казалась мне невероятной, впрочем, я был уверен, что она знает, что делает и одними переговорами дело тут не ограничится.

Так оно и случилось.

На свой страх и риск я выглядывал из-за угла, наблюдая, как Вера сначала достала из карманов Надины амулеты с колокольчиками и, держа их в руках, начала звонить. Сидевший за деревом опять что-то прокричал и выстрелил, а Вера приоткрыла рот, словно в беззвучном крике. Сначала я испугался, что этому психу как-то удалось её ранить, но вскоре понял, что она просто приготовилась и начала транслировать некий сигнал.

А потом его услышали все.

Мне очень сложно описать этот звук, он был где-то на границе обычного человеческого восприятия, и напоминал не голос, а скорее скрежет быстро работающего механизма, вроде циркулярный пилы. Только более тихий и одновременно пронзительный.

Вера словно выдавливала из себя высокие ноты, на границе ультразвука, и они заставили стоящих рядом со мной людей заткнуть уши. Звук не становился громче, но в тоже время как-то нарастал, делался объёмным и плотным. Казалось, что пространство вокруг начало вибрировать, даже волоски у меня на руках встали дыбом. Полицейскому, сидящему в укрытии неподалёку от Веры, явно стало плохо, он сидел, уронив лицо в колени и закрыв уши руками, а спрятавшиеся в углу бара музыканты словно окаменели.

Я не понимал, почему стоявшие вокруг меня тайцы начинают оседать на землю, а я продолжаю твёрдо стоять на ногах. Зато я мог видеть, как Вера встала во весь рост, держа в руках колокольчики. Как неумолимый и безжалостный музыкальный инструмент, продолжая транслировать высокую частоту своих вибраций, она двинулась в сторону стрелявшего.

Пересекла поляну, переступила через дерево и достала оттуда худого тайского парня в форме волонтёра. Кажется, он был без сознания, а в руке у него болтался пистолет, который тот так и не смог выпустить.

Вера перетащила его через ствол, прихватила под плечи, затем, вместе с ним пересекла поляну и буквально поднесла его к ногам сидящих в трансе полицейских, положив рядом. После этого она отобрала у парня пистолет, рассмотрела оружие, видимо, оценивая модель, и презрительно бросила его на землю.

Только тогда звук оборвался.

«Ох», – только и смог выдохнуть я.

Понемногу тайцы приходили в себя, полицейские застегнули наручники на волонтёре, мы отошли в сторону, и я протянул Вере бутылку воды, которую догадался с собой захватить. Пока она пила, её окружили женщины с кухни, они что-то уважительно говорили Вере, гладили её плечи, а она только кивала им в ответ и пыталась улыбаться.

Откуда-то из-за деревьев неожиданно появилась группа тайских мужиков, видимо, посетителей бара. Оказывается, всё время они прятались неподалёку, чтобы посмотреть, чем закончится это представление. Среди них был и хозяин заведения. Его я опознал по тому, как он исполнял перед Верой многочисленные «ваи», а потом с благоговейным трепетом пожал ей руку. Остальные же мужчины поглядывали на Веру с некоторым опасением.

– Ну всё, поехали домой спать, – сказала она, возвращая мне воду.

Мы быстро попрощались и покинули поляну. Слух мой до сих пор не оправился, и все звуки казались приглушёнными и гулкими, как под водой.

– Теперь тебе, наверно, какую-то награду дадут за это? – поинтересовался я, когда мы садились на квадроцикл.

– Мне главное, чтобы мне не мешали, – ответила Вера, заводя мотор и плавно стартуя.

Обратно мы не торопились – спокойно поднялись на перевал, а потом, на тормозах, медленно съезжали с горы и по дороге не разговаривали. Дома она сразу отправилась в душ, а когда из душа вышел я, Вера уже спала, включив вентилятор на самую медленную скорость и накинув на бёдра простыню. Я поцеловал её в плечо, пожелал спокойной ночи и лёг на другую половину кровати.

Во сне я бесконтрольно прижался к ней, обнял её, но тут же почувствовал момент головокружительного падения. Вздрогнув, я перекатился на свою сторону, а потом вновь приблизился, просто прикоснувшись плечом к её спине, ощущая в течение ночи, как остывает её перегретое тело.

Утром мы одновременно проснулись и улыбнулись – оказалось, что спали мы, повернув лица друг к другу.

– Знаешь, я раньше думал, что вы художницы, а теперь понял, что волшебницы, – сказал я сразу после того, как пожелал ей доброго утра.

– Теперь ты знаешь, – просто отвечала она.

– И я отвезу твои посылки, которые нельзя смотреть.

– Спасибо.

Расстелив на веранде покрывала, мы вместе сделали йогу в лучах раннего, ещё ласкового солнца и я приготовил омлет с помидорами. Вера в это время чем-то занималась у себя в спальне, а когда она вышла оттуда, по дому распространился запах цветущей сирени, которой здесь уж никак быть не могло.

Мы завтракали фруктами и омлетом, любуясь на блестящую гладь залива, жмурясь от золотистой ряби на его поверхности, пили тёплую воду с какой-то травой, заменяющей Вере чай и обсуждали события прошлого вечера.

– Там вчера были только местные, и про эту перестрелку никто теперь не узнает, – подытожила Вера, – Если, конечно, ты про неё где-нибудь не напишешь.

– Не думаю, что я это сделаю.

– Поэтому я тебе и доверяю.

– Должна же у нас быть какая-то общая тайна.

– Кстати, по поводу тайн. Вот они.

Она зашла в дом и, быстро вернувшись, положила на стол две небольшие коробочки, шириной десять на десять сантиметров и высотой не более четырёх. Они были запакованы синим скотчем. Именно от них и шёл запах сирени.

– Одна для Нади, а другая – для Любы. Кому какая – не важно, там всё одинаково.

– О-о, значит, мне придётся ехать ещё и на Панган… – призадумался я.

– Да. Это не срочно, но лучше всё-таки в этом месяце. А чего ты так приуныл? Познакомишься с Любой, травы с ней покурите, – Вера засмеялась, – Знаешь, как тебе повезло, что ты с нами связался!

– Я уже давно это понял. Но что будет, если я нарвусь на выборочную проверку, здесь или на другом острове? Хотя весь наркотический расколбас, связанный с полнолунием уже прошёл и досматривать меня вряд ли будут, но всё-таки, если это случится, что может произойти?

– Тебе лично ничего не будет, – успокоила меня Вера, – Понимаешь, это такие вещи, которые посторонним людям просто не надо видеть. Поэтому я поставила защиту. Открывший коробочку человек сразу о ней забудет. Но кроме самой коробочки, он может ещё чего-нибудь потерять, возможно, нечто для него важное. Память – тонкая материя, с ней тяжело работать.

После завтрака, убедившись, что все мои вещи собраны, я убрал коробочки в пакет и положил их в рюкзак.

– Спасибо за гостеприимство, – я сделал «вай», и спустился с веранды.

Вера довезла меня до пристани, где я купил билет той же компании, что и привезла меня на остров. До отправления оставался час и я сказал Вере, что провожать меня необязательно – сегодня, в отличие от вчерашнего утра, мне было как-то печально покидать Тао и я просто хотел посидеть в каком-то красивом месте у воды.

– Спасибо, Вера, я никогда тебя не забуду, – говорил я, когда мы крепко обнялись и стояли так, мягко покачиваясь из стороны в сторону.

– Прощай, грустный мальчик, – шептала мне Вера, – Возможно, мы никогда больше не увидимся. Занимайся только тем, что действительно важно и выпускай в мир красоту.

И она неожиданно поцеловала меня в губы. Так мы и стояли в тени дерева и целовались, не в силах выпустить друг друга из объятий. Мимо нас, громко стуча ногами по деревянному настилу, проходили увешанные рюкзаками люди, только что прибывшие на остров, и никто из них не обращал внимания на двух человек, прильнувших друг к другу в момент своего прощания.

От Вериного поцелуя я чуть не потерял сознание, даже пошатнулся, когда она меня отпустила и, как-то грустно улыбнувшись, быстро ушла. Приходя в себя, я услышал рёв двигателя её квадроцикла и, восстановив равновесие после приступа головокружения, медленно зашагал туда, где начинался песчаный берег.

В обратную сторону путь был таким же долгим, только на корабле теперь стало очень спокойно, лишь работал его шумный двигатель. Тогда мне вспомнилось, что композитор Олег Каравайчук сказал в одном из своих последних интервью, что ему надоело жить в Комарово, потому что железная дорога здесь работает в «до-мажоре». А тайские корабли работают в «до-миноре», я слышал эту навязчивую музыку всё время своей поездки, она рифмовалась с отголосками рэйвов девяностых годов и ещё другими, пока не осмысленными мной фрагментами классической музыки.

Выйдя на корму, я с удивлением обнаружил, что она пуста. В отличие от путешествия «туда», когда по палубе расхаживала татуированная неформальная молодёжь, сейчас здесь никого не было. Практически все спали у себя на сидениях, либо наблюдали по плазменным панелям какой-то дурацкий ситком с закадровым смехом.

Я смотрел, как удаляется за кормой остров Тао, и вдруг подумал о том, что сегодня – восьмое марта, а Веру я так и не поздравил, но уже поздно и нет никакого смысла звонить ей или написать сообщение – мы уже попрощались.

На палубу вышли моряки – судя по их виду, явно уроженцы одной из бедных стран, граничащих с Таиландом на севере. Я угостил их сигаретами, протянув пачку, они пустили её по кругу и закурили. Потом я закурил сам, смотря на остров до тех пор, пока он не превратился в мираж, в синее облако на горизонте. Мне вспомнилось, что средневековые европейские путешественники называли это явление словом «Фата Моргана».

А потом он исчез, как будто его и никогда и не существовало.

6. Возвращение домой

На следующий день после моего возвращения ночная ярмарка заканчивала свою работу. Там даже устраивали салют, но я на нём не присутствовал, а наблюдал его из кафе Марка и Ио напротив своего дома – мне в тот вечер не хотелось никуда ехать. Салют этот был не хуже, чем в Москве на День Победы и раскрасить ночное небо ему очень хорошо удалось. На следующее утро те же неизменные работники с набелёнными лицами невозмутимо разбирали шатровые конструкции, чтобы через некоторое время возвести их на другом конце острова.

Проезжая мимо, я ощутил атмосферу уехавшего цирка и, вместе с ней, некоторую печаль. Надо сказать, что после возвращения с Тао несколько дней я был достаточно грустный, и меня утешало лишь то, что впереди оставался ещё целый месяц жизни на острове. И я уже так успел привыкнуть к своему Западному Побережью.

У меня больше не немели руки от велосипедного руля, а поездки на пляж два раза в день стали привычными и не приносили усталости. Я знал, где можно вкусно пообедать за смешные деньги и купить пиво с двух до пяти часов вечера, когда алкоголь официально не продаётся. А засыпал я теперь под лекции по литературе и не слышал больше заунывных песен из «пиратского» ресторана, который закрывался в районе полуночи.

И ещё я почувствовал, что когда испытываю голод, желудок уже не крутит спазмами, как было у меня начиная с января – начальная стадия язвы двенадцатипёрстной кишки начала меня отпускать. Конечно, я привёз с собой таблетки, но пил их не регулярно. Да и вообще, на второй месяц пребывания у меня стали проходить все мои привезённые из Вавилона болезни. А первым, ещё в феврале, прошло «зажатие» шеи, преследовавшее меня несколько лет, и теперь я спокойно мог держать голову при плавании и ходьбе.

Здесь, в Стране Отливов, стояла теперь жаркая осень. Дороги усыпали жёлтые и красные листья и иголки хвойных деревьев. Как-то раз, проезжая по джунглям я увидел, как с пальмы оторвалась серьёзных размеров ветка и бумажным самолётиком спикировала вниз, шумно упав в траву.

С домовладельцем Ки мы заранее договорились о скидке за второй месяц, пообещав оставить свой велосипед, чему он был весьма доволен. В компьютерном магазине я приобрёл вентиляторную подставку для нэтбука, потому что он начал перегреваться и подвисать. Но мозги пока ещё работали исправно, и я, наконец, доработал заявку на сериал про арт-среду во время кризиса, отправив её знакомой редакторше и одной режиссёрше, которая стала продюсером. Обе они ответили, что подобный проект для них не актуален и я вернулся к повести, которую урывками писал в прошлом году.

Это была история моего вымышленного друга, через которую я рассказывал о том, что происходило в моём родном городе последние двадцать лет. Однако здесь, на острове, я за три дня дописал тот фрагмент, на котором застрял, вымучивая его в Москве, и двинулся дальше.

В тот вечер, когда мы встретились с Надей, на большой сцене у пирса шёл дневной или ранне-вечерний концерт для школьников. Последними там выступали парень и девушка. Они пели вместе какие-то лирические песни про любовь, но в это время все уже расходились. Раз в пять минут кто-то из подростков клал на сцену пышный букет цветов, а потом дети садились в автобусы и уезжали. Во время последних песен этого дуэта площадь стремительно пустела, но они стоически продолжали исполнять запланированную программу, и я понял, что даже если у них совсем закончатся зрители, они всё равно будут петь дальше. Возможно, только для нас, ведь мы как раз встретились, когда все там расходились.

Надя сменила причёску, подстриглась и щеголяла теперь с короткой чёлкой-каре. Некоторые пряди её волос были окрашены в тёмно-синий и тёмно-фиолетовый цвет, что делало её ещё более похожей на модную азиатскую девушку лет двадцати.

– Надя, ну что это за детский сад! Ты же не тинейджер, а серьёзная и умнаядевушка!

– А может, я хочу казаться глупее, чем я есть, тебе это в голову не приходило?!

– В наше время это весьма редкое качество.

Она села на свою «Хонду», а я на велосипед, мы проехали её перекрёсток с водопадом, повернув направо, чтобы встретить закат в тихом месте с буддийской пагодой и поселением монахов. Там стояли каменные столы со стульями и сейчас они были усыпаны пожелтевшими иголками, упавшими с хвойных деревьев. По берегу бродили куры в сопровождении петуха, несколько женщин собирали ракушки и лишь какая-то парочка фотографировалась около кривой, полуповаленной пальмы.

Я вручил Наде Верину коробочку, от которой до сих пор исходил запах сирени. Она поблагодарила меня и, смахнув со стола иголки, достала предметы для гадания по «Книге перемен». Это были три монеты с квадратными дырами посередине, вроде тех «феншуйских денег» для привлечения богатства, что продаются в эзотерических магазинах.

– Ну что, давай я тебе погадаю, – она протянула мне монеты, – Сосредоточься на своих причинно-следственных связях, сформулируй вопрос и бросай.

– Я так понимаю, решка – это там, где цифры?

– Да, но для тебя это не важно. Думай только о вопросе. Ты готов?

Кивнув, я поболтал монетки в сложенных лодочками ладонях и шесть раз выбросил их на стол. Когда выпадало больше решек, Надя выкладывала из иголок непрерывную небесную линию Янь, а когда больше орлов – две коротких, или прерванную, земную линию Инь. Каждую из новых линий она располагала над предыдущей, благодаря чему результат последнего броска становился первым элементом гексаграммы.

Затем, открыв книжку – это было достаточно потёртое русское издание комментариев к «И Цзин» карманного формата – Надя пролистала её, пока достаточно быстро не нашла толкование.

– Вот. Номер двадцать пять, – и она зачитала, – Господствует единство ясности и простоты, которое принесёт вам пользу, если достойные замыслы вы будете проводить в жизнь достойными средствами. Время высшей активности ещё не настало. Судьба скоро улыбнётся вам, но лишь в том случае, если вы умеете терпеливо ждать. Порой вы слишком озабочены любовными делами, но не волнуйтесь, все ваши желания исполняться в свой срок.

Надя на мгновение призадумалась, потом нахмурилась и посмотрела мне прямо в глаза.

– Ты что, влюбился в Веру?! – неожиданно строго спросила она.

– Слушай, я всего лишь задал вопрос, какой род занятий мне предпочесть по возвращенью домой…

– Ты не ответил.

– Она мне понравилась.

– Больше, чем я?

– Разве вас можно сравнивать? Вы обе очень интересные. И знаком я с вами совсем недолго. Тем более, Вера попросила меня отвести вторую посылку на Панган и вот когда я там встречусь с Любой, то и пойму, кто мне из вас больше нравиться.

Финальная моя фраза – неудачная попытка пошутить – стала последней каплей, после которой Наде было уже не до шуток.

Она резко захлопнула книгу и убрала монетки.

– Какой ужас! Так ты просто используешь меня, чтобы напиваться и флиртовать с моими сёстрами?!

– Надя, это не так, – попробовал возразить я, но уже было поздно.

– Слушай, я не хочу сегодня больше с тобой общаться. И по тебе видно, что ты втрескался в неё по уши!

Впрочем, я ожидал какого-то скандала, но ещё пытался её успокоить.

– Вера научила меня, что я должен дружить по-настоящему только с тобой – ведь это ты позволила мне войти на твою территорию. Я очень тебе за это благодарен.

– Ах, Вера его, видите ли научила! – распалилась Надя, вставая из-за стола и подхватывая свой рюкзак, – Ладно, всё, прости меня, но я в гневе!

– Ты уже уходишь? До свидания.

– Да какие же вы все лицемерные, москвичи!

Надя быстрым шагом прошла в сторону стоянки, завела свою «Хонду» и уехала, а я опять остался один.

Горизонт ещё горел ярко-красным, но вокруг стремительно темнело.

К берегу подъехали тайские парни с удочками и налобными фонариками, они о чём-то переговаривались между собой, готовясь к ночной рыбалке.

Я решил не возвращаться сразу домой, а проехать чуть дальше, в одно место, где можно было увидеть звёзды, потому что на главной кольцевой дороге, где я жил, мне всегда мешали фары проезжающих автомобилей. Поэтому, съехав с неё у подъёма на перевал, я взял курс к маленькому полуострову с маяком, за которым начиналось северное побережье и крутил педали до тех пор, пока дорога не вывела меня на просторную поляну. И хотя было всего лишь восемь вечера, в джунглях стояла тишина – никакие птицы и ящерицы не бегали и не шуршали, даже белки – и те, наверно, легли уже спать.

Меня окружила совершенно ночная тьма – нигде вокруг не горело ни одного огонька, и я очутился один среди звёздного неба, как совсем недавно на Тао. Только зная теперь, как называется моё любимое созвездие, помня прогулку в подводном саду Эдема и ощущая на губах поцелуй, после которого я и был изгнан оттуда.

То есть, я, конечно, могу в любой момент вернуться на Остров Черепах, но Веру там просто не найду. Судя по всему, эти девочки умеют так хорошо исчезать и прятаться, что обычному человеку отыскать их следы невозможно. Это нужно просто принять и идти дальше «проводя в жизнь достойные замыслы достойными средствами» – как мне и было сегодня сказано. Тогда я улыбнулся небу, и печаль упорхнула в него тёмной птицей, затмевая в полёте звезды, как бесшумный планер контрабандистов, увиденный мной на Тао.

Далее мои мысли настолько расфокусировались, что я уже и не помню, о чём, вообще, думал и сколько времени там простоял. Из этого состояния меня неожиданно вывел звук падения моего велосипеда. Не смотря на складную подножку, которая есть тут у всех моделей, он почему-то не удержался на ней и грохнулся на асфальт. Подняв его, я заметил, что пластиковое крепление для фонаря разбилось и хотя сам фонарь не пострадал, как-то пришпандорить его к рулю было уже не возможно.

…И в этот момент вдруг осознал, что не понимаю, в какую сторону мне нужно ехать, да и вообще позабыл, в каком именно месте нахожусь – вот как тут накрывает звёздное небо. Меня охватило волнение. Я сел на велосипед, включил зажатый в руке фонарь и сделал несколько кругов по поляне, в надежде услышать хоть какие-то звуки большой дороги или музыки из ресторана, чтобы уловить по ним направление, но всё было тщетно.

К счастью, мне вскоре попался идущий пешком человек. Я спросил его, где находится Натон, он молча указал мне направление и, поблагодарив его, покатил в полной темноте, держа в прижатой к рулю руке фонарик, освещая им путь перед собой, а проехав всего метров триста, очутился у сверкающего огнями фасада пафосного отеля и только тогда понял, что нахожусь всего в пяти минутах езды от своего дома.

…Ночью мне приснилась Вера. Она была полностью обнажённой, смеялась, грозила мне пальцем и говорила: «Федя, хватит обо мне думать!» Проснувшись, я решил, что уже действительно хватит, а раз сегодня четверг, то надо поехать на ярмарку в Маенам и набубениться там коктейлями. Возможно, это меня успокоит, а так же развлечёт и лишит глупых мыслей.

Поэтому плавать я не пошёл, потратив самые ценные утренние часы на свою повесть, а в одиннадцать, когда порядком уже припекло, выдвинулся в город – поменять деньги и затариться едой про запас. И в магазине, конечно же, опять встретил Директора Музея Ракушек.

– О, ты вернулся с острова Тао, живой, это круто! – обрадовался он, – Ну и как тебе там?

– Many fish and many people, – кратко отозвался я на кривом английском, потому что, конечно же, не собирался никому открывать свою рану в сердце.

Директор Музея рассмеялся и побежал догонять каких-то французских бабулек, с которыми он тут же и познакомился, выбирая продукты, а теперь, видимо, рассчитывал на дальнейшее развитие отношений.

Днём я получил сообщение от Нади, где она извинялась за вчерашнюю грубость и предлагала в ближайшие дни прокатиться по самым труднодоступным местам южного побережья. Я ответил, что с удовольствием приму её приглашение и позвоню завтра вечером, чтобы уже точно договориться о встрече. В ответ она написала мне: «Жду. И эти дни я на связи». Хорошо, что она такая отходчивая. Оставалось только надеяться, что Вера не сообщила ей о том, что мы целовались.

Включив кондиционер, я улёгся на диване, читая один хороший современный роман, потом сделал минимальную дневную йогу и в четыре часа дня вышел из дома, в надежде поймать идущую в сторону севера маршрутку. Сделал я это так рано по двум причинам – чтобы успеть поплавать в глубоких водах Маенама и заодно не попасть в «час пик» – к вечеру в этот транспорт народ набивается ещё в городе, и они могут просто не остановиться.

Дойдя до ближайшего тайского магазина, я сел в сонгтео и, миновав горный перевал, оказался в северной части острова. Туда я ещё добирался самостоятельно, но дальше было непонятно, где заканчивался Банг По и начинался сам Маенам – именно тогда у меня возникло ощущение, что ты просто продвигаешься по какому-то бесконечно длинному городку, где дома постепенно становятся выше, а сам он – всё более шумным и оживлённым. Появились модные магазины, отели с зеркальными фасадами, переходящие дорогу высокие загорелые русские женщины в купальниках, а вслед за ними и первые пробки.

У самой ярмарки, которая ещё только начинала свою работу, движение регулировали несколько дорожных полицейских. Я выскочил из маршрутки, расплатился и быстро двинулся по улице в сторону моря, чтобы успеть поплавать и обсохнуть, пока ещё не стемнело. Торговцы тем временем раскладывали свой товар на прилавках, обмахивали его пушистыми мётлами и обкуривали благовониями.

Море оказалось спокойным, но вода достаточно мутноватой из-за высоко содержания ила. Зато остров Панган просматривался во всём своём великолепии и на его фоне степенно проплывал деревянный бриг с алыми парусами, на котором тут катают туристов. Солнце зависало над деревьями, собираясь уйти прямо сквозь них – здесь, на севере совсем нет закатов – только сиреневые сумерки. Обитатели отелей покидали пляж, только двое явно русских пузатых мужиков на лежаках продолжали задумчиво сжимать бутылки с пивом, словно они намертво приросли к ним на всё время отдыха.

Раздевшись, я заметил идущих по берегу парня и девушку с картонкой в руках – примерно такой, с какими сидят на улицах бездомные люди, на ней шариковой ручкой было написано по-русски: «Квас 0,5 – 40 бат». Я улыбнулся им, а они – мне в ответ.

Немного поплавав и смыв морскую соль под душем у какого-то ресорта, я оделся, а попав в пространство ярмарки, поужинал мясом с жаровни и порцией клейкого риса на палочке, чем-то напоминавшим эскимо из моего детства. В этот момент в другой части улицы начал своё выступление «местная звезда» – певец Эдгар Мюррей, которого на русскоязычном ресурсе острова называют «ВИА Поющие Зубы» из-за его шикарной пенсионерской улыбки. Динамики разнесли по всей ярмарке сочинённый им рэггэй про остров Самуи, и я воспринял это как сигнал – пора выпивать.

Здесь достаточно передвижных уличных стоек, похожих на те, с которых у меня дома торгуют мороженным, только там было написано: «Все коктейли по 60 бат» и приводился список примерно из тридцати наименований. У ближайшей из них стояла девушка и двое молодых тайцев хипстерского вида, они приготовили для меня «текилу санрайз». Я немного отпил из стакана, чтобы не облить случайно детей, которые могут неожиданно врезаться в тебя в этой толпе, неспешно вернулся к началу ярмарки и сел на табуретку у бара, специально чтобы полюбоваться на певца. Он выплясывал на пространстве, которое невозможно назвать сценой – маленькая бетонная площадка у стены дома, прямо за столами, с которых шла торговля всяким туристическим хламом.

Поёт Эдгар под заготовленную фонограмму, всё время одни и те же песни – сначала парочку своих, а потом чужие – навязшие у всех на слуху старые хиты поп-рока. Их он исполняет на всех ярмарках острова, но делает это настолько самозабвенно, что к нему нельзя не проникнуться уважением. Ему явно под шестьдесят, одет он в чёрные джинсы и чёрную майку с надписью «I (сердечко) Samui», а на голове у него бандана. Кроме меня, других зрителей у него не было – все ходили вдоль торговых рядов или поедали какую-то тайскую снедь, иногда кто-то всё же останавливался, чтобы послушать и похлопать в конце песни. Но он всё равно выкладывался по полной программе, двигался и пел с таким кайфом, что не оставалось никаких сомнений – этот человек нашёл своё место и здесь, вдали от дома, он действительно счастлив.

Впрочем, долго смотреть на это всё равно было невозможно, поэтому я пошёл дальше, пока не заинтересовался разрисованными дощечками с минималистическими картинками. Ими торговала интересная синеглазая женщина, она поздоровалась со мной по-русски, а когда я ответил, рассказала, что помимо дощечек они производят настойку на привезённых из России кедровых орехах, да и вообще делают много интересного. Мы мило пообщались о быте на острове, и я пошёл дальше. Мне понравились складные бумажные фонарики-ночники, но я подумал, что в Бангкоке они наверняка стоят дешевле, а ещё в одном месте был целый развал разнокалиберных ножей и кастетов. Мне вдруг подумалось, что кастет может оказаться весьма полезен с наступлением новой эпохи «быдла» в моём родном городе, а выкидной нож очень приятно лежал в руке и послушно раскрывался, я даже призадумался о покупке, но быстро понял, что если с такими сувенирами меня случайно примут московские мусора – проблемы возникнут точно.

Сама ярмарка занимала всего две улицы или одну в форме буквы «П», вершина которой выходила к пляжу. Я часто встречал ребят, которые две или три недели назад изготавливали для меня коктейли, они узнавали меня и улыбались.

– Привет! – говорили они, тряся лёд в шейкере, – Тебе текилу санрайз?

– Да, – с улыбкой отвечал я.

Было удивительно, что они не только узнавали меня, но и помнили, что именно мне налить.

Позже, с коктейлем в руке я двинул в сторону моря, прошёл маленький китайский храм и оказался у самого спуска на пляж. Там, где заканчивался бетон, около домиков для духов стояли удобные тумбы, на них хорошо было сидеть в сумерках. Рядом со мной тихо располагались тайские девушки и европейские пары, а слева, из близлежащего ресторана доносилась красивая и спокойная музыка. Это было самое уютное место. Я выпил там свой коктейль, а потом сбегал ещё за одним и вернулся.

Меня больше не пугали мысли о возвращении в Железный Вавилон и не тревожили любовные переживания. Я понимал, что, возможно, ничего более прекрасного в этом году со мной уже не случится, поэтому первый раз за много лет жил настоящим. Наслаждался тем, что имею и не переживал из-за того, чего нет.

Стоял штиль – идеальная погода для запуска «фонарей желаний» и один из них уже сиял достаточно высоко надо мной, медленно поднимаясь всё выше, оставаясь видимым во тьме лишь благодаря своему огненному сердцу – горящему куску сухого спирта.

Тогда я подумал, что если его запустили с чистыми помыслами, то могу присоединить к нему и своё желание тоже. Оно у меня на данный момент было одно – по возвращению домой работать с талантливыми и интересными людьми, а не с кем попало, как это иногда случается, когда тебе нужны деньги. Да, по большому счёту, всё упирается в них, а точнее, в ту независимость, которую они нам дают. Но при этом их не должно быть очень много – большие деньги рождают зависимость от их количества и волнение, связанное с их сохранением. Конечно, я читал материалы о людях, которые полностью исключили себя из мира финансово-денежных отношений, но к такому опыту я пока не готов.

С пляжа, тем временем запустили ещё один гигантский оранжевый фонарь и он, быстро набирая высоту, полетел на запад, слегка вращаясь вокруг своей оси. Я посмотрел на него, сформулировал ещё одно желание и допил свой коктейль.

Покидая ярмарку часов в девять – хотя для многих это ранний вечер, когда всё только начинается, последнее, что я там увидел – это местного «юродивого», инвалида по прозвищу Сэнг Сом, который пережил серьёзную аварию и несколько лет, до недавнего времени, половина его тела оставалась парализована. Он стоял посреди обтекающей его толпы, в рваной футболке и босиком, смотрел по сторонам и улыбался всем, проходящим мимо него людям.

7. Пещера

Два дня спустя Надя в семь утра подъехала к воротам моего дома, и я показал ей своё жилище.

– А чего ты не сказал, что только заплатил за второй месяц? – удивилась она, – Я бы тысяч за шесть или за семь тебе нашла, с моей стороны от города. Тебе и на пляж было бы ближе.

– Да я уже как-то привык к этому месту. И я ведь тут не так уж и надолго.

– И скоро ты уезжаешь?

– Перед Сонг Краном. Решил на него не оставаться. Мне кажется, что когда тебя в сорокоградусную жару поливают водой со льдом, это весело только первые пять минут.

– Жаль, я думала, ты дольше здесь пробудешь.

Она передала мне посылку для Любы, и я положил её в пропахший запахом сирени пакет вместе с загадочной Вериной коробкой.

– А когда ты собираешься на Панган? – поинтересовалась она.

– Сейчас допишу один фрагмент и поеду. Хотя, честно говоря, не очень мне туда и хочется. Но я в курсе – вам это необходимо… Тебе, кстати, Вера сообщила, что я понял, кто вы такие?

– Да, ты назвал нас «волшебницами», но это просто смешное слово из детской сказки. И мы не волшебницы, не ведьмы и не колдуньи. Хотя то, что мы делаем, обычные люди иначе как колдовством не называют. Но мы только осваиваем ремесло, а острова – хорошее место для практики.

– И в чём она заключается?

– В том, чтобы найти своё место и работать с ним, изменяя в лучшую сторону. И я не могу рассказать тебе про аспекты, этого нельзя просто так сесть и объяснить, как на уроке. Понимаешь, тут всё надо показывать на примерах, событиях, и они должны рядом с тобой происходить. Причём некоторые из них осуществляются в течении долгого времени. И они не безопасны, могут поставить под угрозу твою картину мира, а пересмотреть свои взгляды дано не всякому.

– Но если в двух словах,– не отставал я, – Как бы ты назвала вашу, как вы говорите «Работу»?

– В двух словах, Федя, это называется «генерировать красоту»! – Надя улыбнулась, – И ты взял плавки и полотенце? Тогда всё, поехали!

Мы промчались через просыпающийся утренний город, позавтракали рисовой кашей на перекрёстке, миновали все знакомые мне места и свернули на ответвление главной дороги, ведущее к юго-западной оконечности острова.

– Я всё-таки решила кое-что тебе показать, – сказала Надя через плечо, – Это немного прояснит общую ситуацию.

Мы приблизились к морю в самой дальней части Талинг Нгама, а потом Надя круто завернула влево, сначала на просёлочную, а затем на горную не заасфальтированную дорогу, состоящую из застывших после последнего сезона дождей подтёков жёлтой и красной глины.

– Держись! – бросила Надя, но я и так прекрасно понимал, что надо делать.

Штурмуя гору под углом в сорок пять градусов, мотор Хонды визгливо и обиженно ревел, а мой рюкзак начал опасно оттягивать меня вниз, поэтому одной рукой я продолжал цепляться за поручень под сидением, а другой обнял Надю за талию. Она же вела транспорт сосредоточенно-точно, выбирая самую безопасную траекторию пути, как хирург, делающий надрез по живому телу.

Наконец мы приехали, остановившись на вершине зелёного холма. Он был самый низкий из окружающих нас покрытых зеленью покатых гор, похожих на такие же холмы, только гигантских размеров. Кто-нибудь решил бы, что это отличное место для пикника, но природа здесь была настолько нетронутой, что её даже не хотелось беспокоить слишком долгим присутствием.

– Надя, спасибо, – проговорил я, доставая фотоаппарат, – Ты не представляешь, как я люблю подобные виды.

– Пожалуйста, не надо фотографировать, – ответила Надя, вытаскивая ключ из зажигания, – Никто не должен этого видеть, я и так рискую, тебя сюда взяв.

– А-а, так это твоё место силы? – догадался я, – Как на водопаде?

– Типа того.

Мы принялись спускаться вниз с другой стороны холма, ещё более крутой и поросшей кустарником. Никакой тропы там не было вовсе. В одном месте Надя протиснулась среди низких веток, а когда я последовал за ней, то увидел, как она достала нож, прорезала им что-то в траве на склоне и отделила от него квадратный кусок дёрна. Он откинулся в сторону, оказавшись крышкой люка, с внутренней стороны обитого плотно пригнанными друг к другу досками. За ним темнела дыра лаза, оттуда веяло холодом.

– Добро пожаловать в пещеру ведьмы, – объявила мне Надя, – Я долго думала, приводить тебя сюда или нет, но теперь знаю, что можно.

– А почему ты так решила?

– Федь, мне лень объяснять тебе это так, чтобы ты меня понял.

В ответ я промолчал. Надя достала из рюкзака фонарик, и я последовал её примеру. Углубившись внутрь мы почти сразу попали в пространство не больше комнатки в московской хрущёвке. При свете наших неоновых лучей я разглядел что-то вроде деревянного топчана и столика, а у другой стены стояли, поблёскивая, большие и прозрачные пластиковые пакеты.

– Дай мне зажигалку, – попросила Надя.

Склонившись с фонарём у стола, она нашла керосиновую лампу, сняла крышку, зажгла фитиль и земляная пещера осветилась, хотя в углах её теперь волнами перекатывались бесшумные тени.

При свете жёлтого огня ничего нового мне не открылось, кроме того, что стены и потолок здесь были обиты досками, причём весьма старыми – эта пещера явно была рукотворной. Она напоминала землянку, вроде тех, где жили во время войны с фашистами партизаны, только потолок у неё был высокий, благодаря чему здесь не возникало ощущение тесноты и клаустрофобии.

– Давно её построили?

– Да. Это старое укрытие. И я получила его, скажем так, «по наследству».

Надя достала из одного пластикового мешка матрас и два одеяла. Матрас она постелила на деревянную лежанку, в одно одеяло закуталась сама, а другое протянула мне – здесь было действительно холодно.

– А теперь приляг и расслабься, – сказала Надя, – Закрой глаза и представь себе три наших острова, вспомни карту, которую я делала на водопаде.

Я укрылся одеялом и сказал:

– Ты представляешь, я заснул в утреннем самолёте и ваши острова с высоты так и не увидел.

– Тогда увидь их сейчас. И больше не разговаривай.

Надя всё это время сидела рядом, держа меня за руку. И перестав следить за течением времени, в какой-то момент я действительно увидел «трёх сестёр» – все три острова разом. Как с большой высоты или на карте Google Earth. И на каждом из них сияла фиолетовая точка, от которой на некоторое расстояние расходилось более слабое свечение, покрывающее часть острова. Так, например, на Самуи точка показывала наше местоположение, а сияние от неё охватывало более половины западной части острова и, судя по всему, это и была сфера влияния Нади.

На острове Тао точка показывала, что Вера сейчас находится у себе дома в Ау Лёке и её излучение охватывает добрую треть острова – всё юго-восточное побережье.

Переведя внутренний взгляд и сконцентрировавшись на Пангане, я нашёл подобный «маяк» в районе Бан Тая, где, наверное, живёт или сейчас находится Люба. Однако её сфера влияния была гораздо меньше, чем у её сестёр.

Затем я снова охватил своим подсознательным видением все три острова и вдруг между местами нахождения девушек вспыхнули трассирующие волны, образующие правосторонний треугольник с плавными гранями. Это напоминало открытую линию, как если бы все три сестры вышли между собой на связь. И так как я был совсем рядом с одной из них, то смог и уловить трансляцию – какие-то шёпоты и улыбки, быстро мелькающие огненные узоры, а так же присутствие на периферии чего-то скрытого и тревожного.

Потом всё исчезло. Я пошевелился и понял, что Надя выпустила свою руку.

– Они тебя почувствовали и передали приветы, – сказала она.

– Но там было что-то ещё. И не очень доброе…

– Именно это мы и обсуждали.

Судя по всему, все свои дела она завершила, потому что принялась убирать одеяла обратно в пластиковые мешки, которые, как я понял, служили для того, чтобы вещи не покрывались плесенью – подобные причиндалы для хранения одежды в сезон дождей мне доводилось видеть в Теско Лотусе, но только сейчас я понял их предназначение.

– Знаешь, я и раньше верил в подобные вещи, но увидеть, как всё происходит… это впечатляет.

– Ты увидел то, что можешь осознавать, не разрушив при этом свою привычную картину мира. А так, на самом деле, всё гораздо сложнее.

– Надя, я понимаю, что это серьёзный знак доверия, и как мне тебя за это благодарить?

– Ты и так помогаешь нам гораздо больше, чем тебе кажется.

– А почему на Пангане у твоей сестры самая маленькая территория влияния?

– Ей что-то мешает. Поэтому мы и хотим, чтобы ты съездил и помог ей разобраться.

– Значит это и будет моей благодарностью. Но насколько там, вообще, опасно?

– Надеюсь, что ты там точно не умрёшь, а если будешь ранен, мы тебя вылечим!

– Ты меня успокоила, – усмехнулся я.

– Пошли, – ответила она, включив фонарик и погасив лампу, – Мы ещё успеем поплавать до полудня.

– Надя, а тебя-то мне можно фотографировать? – поинтересовался я, когда мы покинули её берлогу и маскировали вход пучками травы.

– Меня можно, – и она улыбнулась абсолютно новой из сотни своих улыбок, – Но только не здесь и не сейчас.

…В укромном месте, белом песчаном пляже длинной не более десяти метров, мы разделись и вошли в воду. Отсюда хорошо просматривались тёмно-синие, укрытые дымкой горы материкового Таиланда, похожие на покатые волны, за которыми возвышались ещё более мощные, резанные и грубые. Это напоминало вид штормящего океана, только нарисованного в обратной перспективе.

С детства мне доводилось бывать на море, но оно всегда оставалось лишь бескрайней линией горизонта, а здесь же вдали виднелись острова самых причудливых очертаний. Их вид будоражил, но в тоже время расслаблял. В изломах их линий ощущалось нечто тревожное, но одновременно и завораживающее, поэтому один раз увидев, хочется возвращаться в этот пейзаж снова и снова.

– Ну что, поплыли вперёд? – прищурилась на солнце Надя.

– Только давай не будем соревноваться, кто дальше.

– Федя, это стихия, с ней бессмысленно соревноваться, она всегда победит.

– Помниться, когда я был молодым человеком, многие увлекались сочинениями Кастанеды, и некоторым из них это стоило жизни, – говорил я, пока мы шли по пояс в воде, а глубина всё никак не начиналась, – Один парень, например, вошёл в штормящее море, чтобы испытать свою силу, в горах тоже люди пропадали, ну и ели при этом, конечно, всякую хрень, типа шишечек крымского дурмана.

– Есть версия, что писатель Кастанеда не встречался ни с каким Доном Хуаном, а все свои сочинения выдумал от начала и до конца.

– Тогда смерти этих людей становятся ещё более бессмысленными.

Миновав мелководье, мы, наконец, неспешно поплыли в сторону материка. Слева от нас маячил небольшой остров Тэн и парочка «лонгтэйлов» – местных «длиннохвостых» лодок, тарахтя моторами весла туда компании туристов.

Минут через двадцать нам открылся хороший вид на юго-западный мыс острова. На его склоне гнёздами ласточек зависали стоящие на сваях белые домики какого-то большого отеля, их было очень много, они чем-то напоминали европейский городок где-нибудь на Адриатическом море.

В паре километров от нас пролегала достаточно оживлённая трасса туристических кораблей и паромов, идущих в сторону Чумпона и Сураттани, вот и сейчас сразу несколько судов шли навстречу, приветствуя друг друга протяжными гудками. Мне вдруг подумалось о том, что через три недели я тоже поплыву этой дорогой в столицу Королевства, а оттуда полечу прямиком в апрельский Вавилон, где, я надеюсь, к этому времени уже закончится снег.

– Что, домой захотелось?! – засмеялась Надя, заметив, как я провожаю грустным взглядом один из кораблей.

– А как вы летом здесь живёте? – поинтересовался я.

– Нормально. Здесь апрель и май два самых тяжёлых месяца, летом уже получше, ну а осенью и до января погода действительно скверная, но год на год не приходится. Хотя штормит сильно. Я один раз ехала отсюда на Тао, на корабле, который весь заливало волнами и там блевали все пассажиры, в том числе и я.

Повернув назад, мы заметили, что нас стало сносить течением к острову Тэн, поэтому обратный путь занял у нас в два раза больше времени. Под конец я даже немного устал, но меня успокаивала мысль о том, что Надя отвезёт меня домой на скутере и мне не придётся крутить педали. Здесь у меня бывали дни, когда после заплыва в сочетании с дальней поездкой вечером я чувствовал себя, как после своей музейной работы в авральные сутки беготни перед открытием выставки.

Наконец мы достигли нашего личного пляжа и присели отдохнуть на выступающий из песка горячий валун. Полуденное солнце нагрело нас достаточно быстро – оставаться долго здесь больше не стоило.

– Отвернись и не подглядывай, – приказала Надя, когда мы переодевались, – Или ты надеешься, что я буду, как Вера, сиськи тебе показывать?!

Я смутился, а она неожиданно засмеялась.

– Ты больше меня к ней не ревнуешь? – удивился я.

– Ты быстро восстановился, это видно. Поэтому я тебя и выбрала.

…Дневную жару мы пережидали в кафе над морем, где она попросила улыбчивого тайского официанта, за ухом у которого кокетливо висел бутон цветка, снять нас на память. Для него мы были лишь одной из тысячи пар, прибывающих сюда каждый день, но он искренне обрадовался, деловито принял из моих рук фотоаппарат, велел нам сесть рядом и приникнуть друг к другу. Мы послушно обнялись, и я почувствовал, что от её волос пахнет имбирём, а сердце учащённо бьётся, как у попавшей в человеческие руки птицы. Такой она и осталась на единственной у меня фотографии – солнечная девочка с карими глазами и немного грустной улыбкой человека, наблюдающего изнанку этого мира.

Закат застал нас на вечернем городском рынке. По счастью сегодня там оказался один популярный дядечка, который делает самые вкусные блины и мы отстояли целую очередь, состоящую из тайских детей и фарангов. Я взял блин с бананом и шоколадом, а Надя с сиропом и ананасом. Мы присели на ближайшей пристани, дождались, когда они остынут, а потом угощали ими друг друга, прямо как настоящая влюблённая пара.

С соседнего пирса раздавались звуки ритмичной музыки – это местные жители, в основном молодёжь, под руководством шустрого чувака со свистком занимались тайской разновидностью аэробики. Солнце садилось куда-то за корабельные мачты, а два судна ночных рыбаков, испуская дикие клубы чёрного дыма, по очереди отчалили в открытое море. Причём часть рыбаков ещё продолжала намыливаться и обливаться из вёдер на корме, а по всем палубам висело большое количество одежды – какие-то штаны, рубахи и прочие детали их гардероба.

Порывшись в рюкзаке, Надя извлекла оттуда обмотанную разноцветными нитями проволочную фигурку человека с прикреплённым к его голове колокольчиком.

– Вот, я его сделала специально для тебя, это такая защита. Когда поедешь на Панган, всегда держи его при себе. А лучше положи в карман прямо сейчас и больше не доставай. До тех пор, пока не придёт время позвонить в колокольчик. Ты это поймёшь или почувствуешь.

Я взял его в руки, рассмотрел и убрал именно в тот карман, который лучше всего закрывается.

– Спасибо за подарок. Понимаю, что он очень важный, но это так неожиданно. Я видел подобные вещи в твой посылке.

– Да, они сильные.

Нам не хотелось сразу расставаться, и мы ещё посидели в кафе у дороги на набережной, где интеллигентный парень в очках играл для двух ребят и одной девушки свои песни под электрическую гитару. Эти его друзья были работниками кафе и никаких других посетителей, кроме нас, там не было. Надя переводила мне, и я потом, извинившись, сказал ему, что для настоящего магнетизма ему не хватает страсти, и посоветовал почитать мёртвых европейских поэтов первой половины ХХ века, особенно русских.

А потом она подвезла меня к дому.

– Надя, ты можешь у меня остаться, – сказал я, когда мы обнялись на прощание.

– Хочешь проснуться вместе со мной? – прошептала она.

– Да.

– Я тоже. Но не сейчас. Знаешь, здесь всё происходит очень медленно и немного трагично.

Последняя её фраза словно послужила для меня неким сигналом, вроде тех, что используют гипнотизёры, заложив в человека ключ к действию, впоследствии активизируя его одной кодовой фразой – на самом дне моей памяти заворочались смутные образы, словно неразличимые во тьме глубоководные существа, пребывавшие в вековой спячке и вот теперь чем-то потревоженные.

Я замер, прислушавшись к этой глубине, а Надя быстро поцеловала меня в губы, надела шлем и, развернув скутер, скрылась во тьме кольцевой дороги, которая в этом месте совсем не освещалась.

Вызванное последними Надиными словами наваждение, кажется, закончилось, но я не стал открывать калитку и заходить во двор, а перешёл через дорогу, чтобы немного постоять у моря, разглядывая зелёное свечение за мысом.

Безусловно, я не испытывал к Наде настолько пронзительного чувства, как к её старшей сестре, но здесь ощущалось нечто совсем другое. С ней мне было как-то привычно, будто мы давно знакомы, и спокойно. У себя дома я долго был один, и меня это вполне устраивало, а здесь на южном солнце, я оказался взбудоражен эротической энергией этих мест. Мне не хотелось искать случайных связей, иначе я бы поселился в другой части острова, но желание прижаться к кому-нибудь и обнять преследовало меня постоянно, особенно утром и перед сном, а Надя являлась привлекательной и интересной молодой женщиной, к тому же ещё и волшебницей. И, судя по всему, я тоже ей нравился, иначе бы мы просто не встретились.

Размышляя об этом, я прохаживался по темному отливному берегу, светя перед собой фонариком, а потом вдруг увидел внутренним зрением некую метафору, достаточно для себя важную. Она не являлась сном или галлюцинацией, просто визуальным образом – либо поднятым к поверхности моего разума после последних Надиных слов, либо просто каким-то остаточным явлением после посещения её пещеры.

Это был корабельный якорь, высотой около трёх метров.

Он долгое время пролежал на дне, где оброс кораллами и полипами, а выброшенный штормом – ещё столько же на берегу. Солёный ветер и солнце высушили и выжгли его органическую поверхность, и теперь он был совершенно белый, мёртвый и красивый. И тогда я неожиданно понял, что именно он и является воплощением страхов всей моей жизни, но теперь, когда я мог визуализировать их как объект, они меня покидали. Всё, чего я так пугался, оказалось застывшим и окаменелым. Конечно, оно может тяжело ранить или убить, даже находясь в мёртвом виде, но зато я знал – это существует отдельно от меня, нас не связывает никакой цепи. И теперь я его не боялся.

Поэтому, придя домой, мне удалось первый раз за много дней сразу уснуть, не обращая внимания ни на твёрдую кровать, ни на проезжающие в ночи ревущие мотоциклы или жалостливую полуночную музыку из дальнего ресторана.

8. Панган

На Панган я выехал на следующее утро после маминого дня рождения, пообщавшись с ней накануне по скайпу и выпив за её здоровье литр белого вина. Сначала я собирался снять на один день гестхаус, что располагался близко от пирса и ориентиром на него служил военный крейсер, стоящий на суше в выкопанном для него мелком бассейне. Не знаю его историю, возможно для тайцев он был чем-то вроде нашей «Авроры». Однако, уже в пути я поговорил по телефону с Любой и она пообещала поселить меня на одну ночь неподалёку от её дома за символическую плату в сто бат. Это меня вполне устраивало и, сойдя с борта корабля в компании интернациональной молодёжи, я купил в 7/11 сэндвич и присел за каменный столик в тени деревьев напротив магазина.

Люба ответила на мой вызов и сообщила, что приедет минут через двадцать. В это время я пытался осмотреться, но за два года на этой тихой маленькой площади с круговым поворотом у монумента, увенчанного точной копией острова, ничего не изменилось.

Если сравнивать «столицу» Пангана Тонг Салу с Мае Хадом на Тао, то размером она побольше, но гораздо менее оживлённая. Помню, часов в десять вечера она уже вымирала. Это всего лишь перевалочный пункт и на моих глазах все приехавшие туристы расселись по сонгтео и разъехались по своим бухтам. И хотя жилья здесь достаточно, найти недорогой дом за последние годы стало нелегко – остров слишком известен, даже, можно сказать, перехвален, а каждую зиму на нём грозятся открыть аэропорт, строительство которого вот-вот закончится. Впрочем, несколько месяцев назад кто-то отправил к нему квадрокоптер с фотоаппаратом и заснял парочку экскаваторов, печально разгребавших красно-оранжевую глину там, где ещё два года назад обещали проложить взлётно-посадочную полосу.

Любу я увидел ещё издалека, хотя ещё не был уверен, что это она. Появившись со стороны Бан Тая, она описала круг у монумента и притормозила прямо передо мной – синеглазая девушка с пышными рыжими волосами. Одетая в короткие штаны и просторную разноцветную рубашку, она рассекала на синем пижонистом скутере Vespa и действительно выглядела, как местная долгожительница, а все остальные проходящие мимо персонажи по сравнению с ней просто казались какими-то бойскаутами в своём первом походе.

– Ты, наверно, Федя? – поинтересовалась она.

– А вы – Люба?

– Можно и на «ты».

– Очень приятно.

– Мне тоже. Поехали, здесь недалеко.

Я сел сзади и мы двинулись по знакомой дороге, где по субботам устраивают пешеходную улицу и дальше, по шоссе, мимо пары супермаркетов, заброшенного овощного рынка и недавно открытого магазина «Makro», торгующего только едой – жаль, что два года назад его ещё не было.

Впереди маячили покатые горы, и над ними не висело ни одного облака – во второй половине марта солнце стало воистину беспощадным, и я начинал истекать потом уже после девяти утра, привычно вытирая лоб длинными рукавами дневной одежды, которую я менял раз в пол дня, прополаскивая её в воде.

После места, которое я называл «заброшенный пионерский лагерь» потому что там стоял большой пустой бетонный корпус и располагался заросший травой стадион, мы повернули в глубь острова, немного забирая в гору.

Вскоре слева от нас появились ряды пальмовых посадок, а справа лиственный лес. Въехав в него, мы остановились около деревянного дома, а ещё парочка подобных построек маячила вдалеке, скрытая стволами деревьев.

Дом хоть и не стоял на сваях, но на большую веранду с внушительного размера обеденным столом вели высокие ступени, а внутри находилась только одна комната с занавешенной москитной сеткой кроватью и кухня, дверь из которой вела, видимо, в душевую с туалетом.

– Видишь, места у меня тут немного, – сказала Люба, когда я осматривался, – Поэтому ты можешь поспать либо на матрасе у меня на веранде, либо за сто бат тут в сарайчике неподалёку.

Люба была выше своих сестёр и при этом не казалась сильно моложе. То, что ей двадцать пять лет, сообщила мне Надя, иначе я бы принял её за тридцатилетнюю.

Я привёз немного красного китайского чая, и мы сели пить его на веранде, обсуждая наши дальнейшие планы.

– Так что здесь происходит? – поинтересовался я.

– Меня кто-то вычислил. Скорее всего, какие-нибудь лаосские или бирманские колдуны из тех, кто попал сюда под видом гастарбайтеров и теперь пытаются здесь закрепиться. Я это поняла перед последним полнолунием. На фулл мун пати сюда много сброда всякого приезжает. Но они так, в основном, по мелочи – крадут телефоны и фотики у людей. А в этот раз я ощущаю реальное противостояние.

Люба посмотрела на меня своими ярко-синими глазами, и я понял, что она действительно волнуется, поэтому, в отличие от более расслабленных Нади и Веры, ведёт себя так серьёзно.

– Кто-то явно мешает мне работать, чтобы усилить своё влияние, – продолжала она, – Панган – слишком богатый остров. Его чистый доход за год – семь миллионов бат, если я ничего не путаю. А это два миллиона долларов. К этому источнику многие хотят присосаться.

– И какова моя роль во всём этом?

– Надо, чтобы тебя восприняли, как связного. Ты мне посылки прямо сейчас передай, если за мной действительно следят, пусть они знают, что ты мне их привёз.

Я достал из рюкзака пакет с двумя коробочками и положил его на стол перед Любой. Она приоткрыла его и, почувствовав запах сирени, удовлетворённо улыбнулась.

– Отлично. Вечером мы поедем на расколбас, и пусть эти люди думают, что мы расслабились. Ты там делай вид, что много пьёшь, а сам держи себя в форме. Если на нас и нападут, то сегодня. Но не волнуйся, тут живёт одна женщина, я называю её баба Катя, очень непростая тётя. Она нас прикроет и будет тут поблизости, я её попросила.

Так мы и сидели, как на военном совете, а когда обговорили все тонкости, Люба сказала:

– Ну а теперь можно и расслабиться. Ты ведь мой сад ещё не видел? Тот, что за домом?

Она поднялась, выложила из пакета Надину посылку, а Верину убрала в дом, а так же попросила меня оставить у неё рюкзак, налила нам ещё чая и заперла дверь на ключ.

– Меры предосторожности, – объяснила она, подхватив коробочку и свою кружку, – Это на тот случай, если за нами действительно сейчас наблюдают и захотят украсть мои посылки. Я ведь хоть и многие вещи могу почувствовать, но пока не знаю, какая у них защита.

Любин сад располагался так, чтобы его не было видно с просёлочной дороги. Кроме обычных деревьев здесь росли цветы в пластиковых горшках и деревья поменьше, установленные в бочках со специально удобренной землёй. Они по периметру окружали навес с дощатым настилом, поднятым на метровую высоту – такие здесь весьма популярны, чтобы вздремнуть в жаркий сезон или отдохнуть, если ты так устал, что не в состоянии преодолеть тридцать метров до своего дома.

Люба присела на настил, а я принялся бродить из стороны в сторону, осматриваясь по сторонам. Время от времени она говорила мне: «Холодно… Теплее… А здесь Холоднее…» – в такие игры мы играли ещё в детском саду, когда искали какие-то предметы. Я уже начинал догадываться, что именно я ищу, а когда Люба произнесла слово «Горячо», осмотрел ствол дерева за навесом, обнаружил в его развилке углубление и извлёк оттуда забитую сигарету.

– Ты, вообще, куришь?       – спросила Люба, когда я вернулся к ней и присел рядом.

– Здесь нет. Мне даже хозяин растафарианского бара у мыса с маяком ничего не предложил.

– Ну правильно, здесь те, кто действительно этим занимаются, а не разводят туристов на бабло, сами первыми ничего не скажут. И брать стоит только у проверенных людей, а не у проходимцев, а для этого надо тут пожить достаточно долго. Тем более полиция может просто так на дороге для проверки остановить, поэтому я дома не держу и с собой не ношу…У тебя зажигался есть?

В ответ я кивнул.

– Тогда взрывай!

Я закурил изатянулся. Трава, судя по всему, была дикая, поэтому сильно обжигала горло, а возможно я просто привык за последние лет десять к выхолощенным московским сортам, которые выращивают из голландских семечек подпольные умельцы-ботаники.

– Да, это «горлодёрка», – кивнула Люба, словно угадав мои мысли, – И она растёт на природе, а не в теплицах на грунте и под лампами, а солнышко здесь злое и земля суровая.

С непривычки я даже закашлялся и передал самокрутку Любе. Она несколько раз затянулась и вернула её мне.

– Добивай, там чуть-чуть осталось. Её много не надо.

После того, как я потушил косяк, тщательно распотрошив его в пепельнице, чтобы не оставлять улик, я угостил Любу обычной сигаретой, но она отказалась, заметив, что табак плохо влияет на обоняние и мешает различать запахи.

– А эти местные шишки, они тебе помогают?

– У меня трава притупляет ощущения, а не обостряет. Поэтому я и курю, чтобы меньше воспринимать всё печальное, я ведь могу слушать людей, улавливать их волны настроения, как радиотранслятор, а это не всегда приятно, даже здесь, на солнечном острове.

– Но сейчас вокруг никого нет.

– Это так кажется. Вот смотри, – она указала мне настоящий вдалеке дом, – Сюда позавчера поселилась французская пара. Сейчас они сидят на веранде, и мужчине – ему лет под сорок, здесь хорошо, потому что у себя дома он много работает с людьми и устаёт от них, а его девушка или жена, которая гораздо его моложе, очень недовольна. Она считает, что они приехали в какую-то дыру, где нечего делать и переживает за потерянный отпуск. Сегодня утром она даже плакала.

– Да, тебе, наверное, тяжело было дома жить.

– Ну, Ярославль всё-таки не такой уж и злой город, но да, в детстве было хреново, пока я только училась всем этим управлять. А по поводу запахов – вроде всё сейчас тихо, никого нет, только буйвол тут пасётся неподалёку… Ладно, угости меня своей сигаретой.

Мы закурили, Люба открыла коробочку и, порывшись в ней, вынула одну из Надиных поделок – нечто вроде ореха с мягкой скорлупой. Он был, судя по всему, изначально разрезан на две части, чем-то наполнен, а потом опять склеен.

– Смотри, очень ценная вещь, может секунд на десять замедлять время, – она убрала орех в карман, – И сегодня может сильно нам пригодиться.

Она порылась ещё, доставая и разглядывая перламутровые, сделанные из раковин пуговицы, а потом показала мне большой вязаный колокольчик, проволочный каркас которого оплетали толстые пушистые нити, свисающие вниз, как синие, красные и оранжевые водоросли. Он отличался от других работ Нади тем, что звонить в него не представлялось возможным.

– Это молчаливый колокол, – объяснила Люба, – Мне нужно дома его повесить.

– И как он работает?

– Так же, как и обычный. Только бесшумно.

– Мне Надя тоже кое-что дала в качестве защиты.

– Это хорошо, но проблема в том, что мы не можем провести разведку и понять, кто именно мне мешает, а вызывать сюда маму нам бы не хотелось. Конечно, если она приедет, тут от страха все обосрутся, но у неё свои дела и беспокоить её стоит только в случае наступающей катастрофы, а здесь ей вроде пока и не пахнет.

И действительно, жаркий дневной мир вокруг словно застыл на пике своей тишины, в котором не было ни шелеста древесных крон, ни пения птиц, ни треска цикад. Лишь иногда сверху медленно планировал пожелтевший лист, беззвучно упав в траву. Это был штиль, долгий и мёртвый, в котором когда-то могли неделями дрейфовать корабли, не в силах поймать парусом ветер и, несмотря на предгрозовую духоту, даже вероятность короткого дождя была сейчас слишком мала.

– Ну что ж, – подытожила Люба, закрывая коробку, – Спасибо тебе, что вовремя всё доставил. А я, к сожалению, ничего делать не умею, поэтому от меня посылок не будет.

И она ушла в дом, но вскоре вернулась с садовым шлангом и принялась поливать цветы и деревья.

– Люба, я так понял, что мне больше отправлять уже ничего не надо? – осторожно уточнил я.

– Куда отправлять? Вере опять на Тао? Хочешь снова туда к ней приехать? – и Люба, впервые после нашей встречи засмеялась, – Я слышала, ты пытался к ней подкатить? Ну и как успехи?

– Думаю, вы уже давно всё это обсудили.

– Надя тогда немного приревновала, но уже успокоилась. Ты уж, пожалуйста, бережно к ней относись. Знаешь, она самая сильная из нас. И самая серьёзная, поэтому с парнями ей никогда не везло. А ты ей нравишься, но она боится тебя спугнуть и общается с тобой, как обычная девушка.

– Хорошо, что ты мне об этом сказала.

– Ладно, давай примем душ и будем уже выдвигаться на расколбас.

– Так рано? – удивился я.

– Ну, это вечерний расколбас, а не ночной. Ты же ведь знаешь наверняка, что у нас теперь все пати кроме самого главного запрещены. Тем более по дороге нам надо пообедать, – она как-то смущённо улыбнулась, – А то готовить я тоже особо не умею…

Перед выходом она попросила меня подождать её на веранде, а сама ушла в дом, чтобы поработать с молчаливым колоколом. Занималась она этим минут пятнадцать. Не знаю, показалось мне это или нет, но в какой-то момент я ощутил нечто вроде вибраций, какие действительно бывают во время ударов по массивному колоколу, если находиться прямо под ним. Потом из дома появилась сияющая Люба, поинтересовалась, взял ли я всё необходимое для вечера и в самое жаркое время – три часа дня, мы выдвинулись на другой конец острова.

По дороге на юг мы пообедали в кафе для местных рисом с курицей, а потом остановились у тайской лавки, где продавались разные виды алкоголя. Люба сказала, что никакого бара там не будет, и каждый приезжает со своей выпивкой, поэтому я приобрёл фляжку рома и местный газированный напиток для самодельного мохито. Захватив ещё по бутылке воды, мы проехали Као Ра – самую большую гору острова, высотой всего 620 метров, а так же поворот на водопад, которому специально для туристов дали романтическое имя Paradise.

Приблизившись к посёлку Чалоклам мы не стали спускаться вниз и начали объезжать бухту справа, в один момент забрав по тропе круто вверх. Я привычно ухватил руками поручни за сидением скутера, стараясь не ерзать или отклоняться из стороны в сторону.

Вела Люба спокойно, твёрдо и уверенно, а когда мы достигли более менее ровной части горного склона, то прибавили скорости и через несколько минут очутились на парковке, где стояло множество скутеров и с десяток джипов. Пройдя дальше, мы попали на поляну, где уже играла музыка из привезённых кем-то клубных колонок, но людей было пока немного – всего человек пятьдесят.

Я разглядел в толпе нескольких тайцев, одетых в форму полицейских волонтёров, однако они не во что не вмешивались, не пытались вычислить среди танцующих людей под веществами и заставить их пописать в баночку, как это здесь принято, а только приветливо улыбались и, судя по всему, выступали как полуофициальная охрана мероприятия. Организаторов же этого действа я опознал по тому, как они кучковались у диджейского пульта и стоящего неподалёку стола с закусками и напитками для особо приближённых. Люба направилась прямо к ним, поздоровавшись со всеми и представив меня в качестве друга её сестры. Многим я пожимал руку и представлялся, а они называли мне свои имена, которые тут же вылетали из моей головы.

– И ты участвуешь во всей этой островной движухе? – поинтересовался я у Любы, когда мы отошли от колонок.

– Скорее, это часть моей роли. Но, знаешь, я ведь не такая старая, как Вера с Надей, мне пока интересно с людьми общаться. Это они там у себя сидят на одном месте, а я тут половину острова знаю. Впрочем, – она как-то помрачнела и оглянулась по сторонам, – В столкновении с лаосскими колдунами мне это всё равно не поможет.

И действительно, подходили к Любе перекинуться парой слов здесь очень многие. На меня же кто-то из них смотрел с любопытством, кто-то бросал равнодушный взгляд, а сам я отметил для себя нескольких интересных девушек.

Публика здесь была более неформальная, чем на Самуи, где предпочитает зимовать условно называемый «средний класс», а Панган всегда славился молодёжно-анархическим настроением. Впрочем, разделять острова по публике не совсем правильно – на каждом из них есть свои заповедники, где живут весьма непростые люди, а так же и места массового скопления интернационального быдла. А весь этот скромный расколбас устраивался явно для своих, возможно, участников какой-нибудь закрытой группы из социальных сетей и, скорее всего, русскоязычной – других иностранцев здесь было мало.

Достав телефон, я заметил, что уже пять часов вечера, поэтому решил выпить. В этом году я впервые находился на вечеринке, среди большого количества людей. Последний раз такое происходило ещё в декабре на пятнадцатилетнем юбилее нашего музея – странном празднике, где нам никто из руководства не сказал слово «Спасибо», а новогоднюю премию все получили гораздо меньше, чем в предыдущие годы. Уволившись в первый рабочий день нового года, я почти весь январь просидел дома, приходя в себя после самых мрачных, финальных четырёх месяцев работы. Потом я очутился здесь и выбрал для жизни самую спокойную часть достаточно популярного острова и только сейчас, через полтора месяца, впервые попал на тусу. Но здесь все были своими компаниями, а постоянно ходить за Любой мне не хотелось, поэтому оставив её среди каких-то молодых айтишников, я присел в дальнем конце поляны, отпил примерно четверть газировки, влил туда ром и огляделся по сторонам.

Место для проведения «вечернего» пати было выбрано весьма удачно. Со склона горы открывался вид на одну из самых больших бухт острова, где уже более полувека жили рыбаки. Пару лет назад я сам собирался там остановиться, но по приезду она меня разочаровала своим унынием, и это не смотря на красивые фото, тем более, мне по нраву открытые пейзажи с длинными береговыми линиями, а жить в замкнутом пространстве достаточно скучно. Теперь же я вглядывался с высоты в ту сторону горизонта, где, по всем моим расчётам, должна была находиться южная оконечность острова Тао, но из-за жары и марева, стоящего над вечерним Сиамским заливом в тот день он был совсем неразличим.

В одиночестве я оставался не долго. В нескольких метров от меня на склон присел высокий парень с бутылкой тайской «косорыловки», что здесь очень дёшево стоит и пробовать которую, не смотря на его приветливые жесты, в мои планы не входило. Поздоровавшись с ним, я вновь повернулся в сторону горизонта, но он не считал моего желания уединения и заговорил со мной, из чего я сделал вывод, что а) этот человек находится здесь недолго и не знаком со здешними формами вежливости, б) попал сюда случайно и мало кого знает, в) уже сильно нетрезв и теперь желает общения, а так как девушки его избегают, то он и избрал меня в качестве жертвы.

– Ты давно здесь? – спросил он.

– Нет. Только приехал в гости.

– А к кому? – начал допытываться он.

– К друзьям, – уклончиво отвечал я.

– А я тут зимую, – чувак отхлебнул из своей бутылочки и поморщился, а потом протянут её мне, – Хочешь глотнуть?

– Нет, спасибо.

– А у меня тут дом с бассейном в Шритану, хочешь, сдам тебе половину?

– Не хочу.

– Зря. У меня там вай-фай хороший и рядом центр йоги, где все занимаются тантрическим сексом. Всего за десять тысяч.

– Тантрический секс за десять тысяч? Это как-то дорого для меня.

– Да нет, половина моего дома, – он совершенно не понял моей иронии, – Там одна комната, ну и кухня общая с холодильником. А за две тысячи могу тебя на лодке вокруг острова прокатить – я тут всё знаю, у меня друзья – тайцы из местной мафии!

– А я живу на Самуи и плачу за дом восемь тысяч. И приехал туда по билету за тысячу восемьсот, включающему в себя самолёт, трансфер до пристани и паром. И ты хочешь, чтобы я заплатил за покатушки на лонгтэйле больше, чем за билет из Бангкока?

– На Самуи? – презрительно переспросил он, – Так там живут одни мажоры и пакетники! И пляжи так забиты, что яблоку упасть негде!

– Я живу с обратной стороны острова и там никого нет. Как на обратной стороне Луны.

Такой ответ слегка озадачил моего подозрительного собеседника. Он переваривал его в течение минуты, пока я пил свой ромовый лимонад. Мне хотелось курить, но я не рискнул доставать при этом разводиле свои сигареты, чтобы он не расстрелял у меня половину пачки – судя по всему, у парня явно существуют серьёзные финансовые проблемы, вот он и прощупывает меня в надежде развести на какие-то услуги. Однако, убедившись, что этот номер не пройдёт, он попытался очаровать меня своей философией.

– За пол года жизни на Пангане я понял, что всё вокруг нас наполнено глубоким смыслом, – начал он вступление к своему предположительно длинному прогону, – И что этих смыслов не может быть очень много. Смысл – он один!

На этих словах чувак сделал большой глоток, но поперхнулся своим элексиром, предназначенным для самых бедных слоёв тайского общества и принялся кашлять с интонациями, напоминающими рвотные спазмы. Я поднялся на ноги и быстро его покинул.

Людей на поляне стало к этому времени заметно больше. Я прикончил коктейль из бутылочки и, чтобы не пить чистый ром, решил подойти к общему столу и попросить там сока или газировки.

К этому времени я стал уже достаточно общительным и вступил в беседу с приветливой семьёй из Подмосковья, Наташей и Олегом. Им было лет по тридцать, а их детям – три и четыре года. Мальчика звали Радомир, а старшую девочку – Глафира. Они угостили меня соком, я разбавил Санг Сом и послушал, о чём они болтают с другими ребятами. Речь там шла о каком-то бизнесе с тайскими партнёрами, идеями стартапов и открытии шопа с дешёвыми товарами из Китая. Впрочем, такой магазин уже на острове есть, да и вообще процентов восемьдесят всех начинаний тут не осуществляются – магазины закрываются, кафе прогорают, поэтому теперь они размышляли о том, как им найти лазейку в законах Королевства и построить бизнес-модель, которая бы никак не была завязана на местных жителях. Короче, это были какие-то совершенно московские разговоры, в них я ничего не понимал, поэтому мне стало скучно и я налил себе ещё выпить.

– А вы, Фёдор, чем тут занимаетесь? – поинтересовался кто-то из них.

– Да я так… Пишу повесть, на которую дома мне не хватало времени из-за большого количества работы и надеюсь потом её где-то опубликовать.

– И сколько это стоит?

– Да какие-то смешные деньги. Если их ещё и заплатят.

– Значит, вам нужно сменить род деятельности, – сказала мне серьёзная девушка в очках и причёской каре, – Сейчас ценность интеллектуального труда неуклонно падает. Вы никогда не думали о том, чтобы что-то делать своими руками?

– Да я много лет проработал монтажником в Музее Современного Искусства. Сверлил потолки, вкручивал в них анкера и таскал по лестницам какие-то здоровенные инсталляции. Я потратил много времени и здоровья на музей и ничему новому за эти годы так и не научился.

– А меня зовут Настя и я веду тренинги по личностному росту, здесь в Чалокламе, – продолжила девушка в очках, – Приходите ко мне на занятия, они вам помогут. Это, правда, не бесплатно, но поверьте мне, эффект от них потрясающий. Впрочем, если вы поможете мне с ремонтом и покрасите у меня дома стены, я сделаю вам хорошую скидку или проведу вводную консультацию.

– Спасибо, но я сюда совсем ненадолго.

– Ой, извините, а вы не могли бы перед своим отъездом наладить электропроводку у нас дома? – неожиданно поинтересовалась одна из женщин, стоящих неподалёку, – А то эти тайские работники всё время говорят нам слово «тумара».

– Да я вообще-то гуманитарий, я в электричестве не разбираюсь.

– А шкафы на кухню вы нам можете повесить? Это ведь вы наверняка можете? И с нас печеньки в качестве оплаты! – поинтересовалась ещё одна девушка, держащая на руках свою годовалую дочь, которая спала, не смотря на близкое нахождение от источника громкой музыки.

– А вы нам не поможете поменять прокладки в кондиционере? Он что-то сильно барахлит, а наш хозяин уже четвертый день обещает это сделать, а сам, кажется, ушёл в запой, потому что днём всё время спит на улице в гамаке…

Со всех сторон на меня посыпались предложения. Я даже подумал, что стоило чему-нибудь поучиться у наших музейных электриков, тогда бы мне здесь на островах цены не было. К счастью, в этот момент меня нашла Люба, позвав секретным жестом следовать за ней, чтобы пойти курить, и я с радостью покинул компанию бизнесменов, никому ничего так и не пообещав. По дороге Люба сообщила, что тайские полицейские волонтёры по договорённости с организаторами мероприятия разрешают курить марихуану, но делать это они советуют строго до шести часов вечера, потому что после заката сюда вполне может нагрянуть другая, независимая от них полиция.

Солнце уже ушло за гору, начинались сине-серые сумерки. Они не были живописны, но принесли умиротворение и некоторую прохладу. Правда, вместе с ней появились и комары, а свою прыскалку с репеллентом я оставил дома у Любы. Оставалось лишь надеяться, что здесь нет насекомых-переносчиков лихорадки денге, по воздействию похожую на острую форму гриппа с температурой за сорок и общим недомоганием.

Мы шли в другой конец поляны, к стоящему у склона большому дереву. Я смотрел в тёмно-синее небо, а когда обнаружил на нём висящий лодочкой месяц, лицо моё непроизвольно расплылось в улыбке. Люба посмотрела на меня и тоже улыбнулась. За нашими спинами играла музыка, впереди слышался гул барабанов, а в лицо осторожно подул едва заметный юго-восточный бриз с просторов Сиамского залива.

Под деревом, увешанным разноцветными флажками с буддийскими молитвами, кружком сидело человек пятнадцать. Двое парней с дредами лупили по барабанам. Царила здесь более раскрепощённая и душевная атмосфера. Все смеялись, что-то громко говорили друг другу, пили из горла пиво и ром, а невысокая и наголо стриженная девушка с татуировкой в виде знака «Ом» на затылке аккуратно скручивала косяки в бумажки для табака и складывала их на тайскую газету, где на первой странице была заметка о взрыве бомбы в самом модном торговом центре острова Самуи. Закончив четвёртый, она попросила тишины и пустила два из них по кругу в разные стороны.

Заметив Любу, часть компании потеснилась, мы присели на землю и вскоре получили с двух сторон каждый по самокрутке. Затянувшись, я передал свою Любе, а она свою мне. Днём мы покурили совсем немного, просто для поднятия настроения, а вот сейчас, вместе с алкоголем, меня очень хорошо нахлобучило.

Голоса людей вокруг слились в однородный гул, движения приобрели некую скованность, даже голос мой изменился и я решил сбить это состояние, сделав глоток чистого рома и запив его большим количеством воды. Мне сразу стало лучше, давление вернулось в норму, и я включился в общую беседу, которая не была такой занудной, как у «успешных» людей на поляне, которые постоянно пытались впарить друг другу какие-то услуги, типа поездок по острову для тех, кто не владеет скутером или продажи русской домашней еды с доставкой. Публика здесь была более беспечная и, судя по всему, не такая уж и бедная, потому что никто не вёл разговоров о том, как им заработать денег и, в основном, все обменивались информацией, на что эти деньги можно с пользой и бюджетно потратить, а так же шутили на метафизические темы.

Один парень рассказал, как прошлой осенью тайцы повезли их кататься на какие-то острова, и из-за шторма им пришлось сутки отсиживаться на одном из них, совершенно необитаемом. К счастью, там росли кокосы, и они всё это время пили кокосовую жидкость и ели их мякоть, потому что другой еды у них не было.

После прохождения по кругу всех косяков кто-то вскрыл четырёхлитровый пакет белого австралийского, достал оттуда сам пластиковый пузырь с вином и тоже пустил его по кругу. Те, у кого не было стаканов, отжимали кран, направляя струю прямо себе в рот, а какие-то девочки разбавляли им воду в своих бутылках. Я благоразумно отказался смешивать напитки, заметив, что этот пузырь напоминает винные меха, из которых раньше пили в Грузии. Тогда тот же парень рассказал, как другой осенью он ездил туда в винный тур и потом не мог пить и, вообще, видеть красное вино до самого нового года.

Меня угостили соком, я вылил туда остатки рома и только тогда обнаружил, что уже стемнело, лишь далеко в небе вспыхнули напоследок яркие отголоски невидимого для нас заката, а за пульт встал другой диджей и сходу включил «даб». Эта музыка, представляющая из себя замедленный кислотный реггей, весьма подходила ко времени суток и моему настроению, тело начало медленно раскачиваться в такт и я сам не заметил, как вместе с другими людьми поднялся на ноги, ощутив себя уже в плавном медленном танце.

С моря, наконец, подул лёгкий ветер, он не приносил прохлады, но овевал наши лица и устроил маленький листопад. Сухие листья касались наших рук, опускались на плечи и хрустели под ногами, это неожиданно напомнило мне октябрьские вечера, какими они были в детстве, когда день так заметно убывал, что нас начинали отпускать гулять в темноте. Тогда, для меня это было первое ощущение взрослости, а сейчас я находился в компании людей, каждый из которых нашёл возможность покинуть свой родной город, чтобы снова отправиться на прогулку, а уж в темноте или при свете, это каждый решает для себя сам. И мне было хорошо вместе с ними под ветвями дерева, которое стало для нас чем-то вроде временного убежища.

– Мы – люди дерева! – прокричал я, и в ответ мне раздалось множество одобрительных возгласов.

Со стороны основной тусы к нам, пошатываясь, приближался мой недавний долговязый знакомец. Подойдя ближе, он тоже что-то прокричал, а потом попытался выдать танцевальное па, но споткнулся и упал, оставшись лежать в траве.

– Слушайте, а кто это? – спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Да это Петя, – ответила мне девушка с татуировкой «Ом» на затылке, – Мы называем его Петя-Трилобит. То есть он сам так себя называет. Он тебе предлагал дом с бассейном?

– Конечно.

– Ага! А сам живёт в сарае за пять тысяч и едой его из жалости кормит одна сорокалетняя тайская массажистка, он ей наплёл какую-то ахинею про свой русский бизнес и что он не может получить деньги из-за кидалова партнёров.

– А мне он говорил, что снял здесь на пол года виллу за сто пятьдесят тысяч бат, но его обманули венгерские посредники, – добавила другая девушка, продолжая танцевать.

– Венгерские посредники! – засмеялся я, – Звучит весьма загадочно и правдоподобно!

Потом мы ещё много и над чем-то смеялись, а мир тем временем погрузился в полную темноту, только в центре поляны, где происходило основное действие, светило несколько прожекторов, но отсюда они казались далёкими огоньками. Чтобы избегать случайных столкновений мы достали фонарики, а те, у кого их не оказалось, подсвечивали себе телефонами, их неоновые лучи выхватывали из мрака бледные, искаженные тенями лица. Выглядело это несколько мрачновато, напоминая малобюджетные фильмы ужасов про заплутавших в лесу подростков. Я с трудом узнавал своих недавних собеседников, тем более в темноте меня стало как-то совсем развозить, но я ещё успел познакомиться с Ирой, которая чем-то напомнила мне одну старую подругу. Ира сказала, что она вич-инфицирована, а здесь на острове основала благотворительный фонд помощи бывшим наркоманам, удачно получив наследство от умершей в Израиле бабушки. И что ей нужны волонтёры, а я могу бесплатно у неё жить и работать за еду. Я пообещал подумать над её предложением, а немного позже мы с ней обнимались и громко пели: «А-ах, в Африке горы вот такой вышины!» Потом мы обменялись телефонами и попрощались, потому что действие подошло к финалу и в девять вечера, по договорённости с властями, устроители должны были вырубать музыку, а гости начинать расходится. Некоторые уже засобирались домой, а самые неугомонные принялись выяснять, куда можно поехать для продолжения, но только не на Хад Рин, обозвав пляж, где в полнолуние происходит главная вечеринка острова «гадюшником для школоты».

Я нашёл Любу и сказал, что мне надо немного вздремнуть до нашего отъезда. Она где-то раздобыла одеяло, я сел на него под дерево, прислонившись к стволу и, словно погрузившись в зыбучие пески, ушёл в сон, наполненный затихающей музыкой и голосами.

Проснулся я в тишине и при довольно ярком свете месяца. Рядом со мной на одеяле сидела Люба, что-то читавшая у себя в телефоне. Больше под деревом, да и на самой поляне никого уже не было.

– Ой, ты меня ждала всё это время, спасибо, – проговорил я.

– Да всё нормально, – отозвалась Люба, – Сейчас почти одиннадцать. Лучшее время отсюда выдвигаться. Съешь это и ты взбодришься

И она потянула мне какие-то мятые листья.

– Что это?

– Твоё лекарство.

Я прожевал листья и запил их водой. Проверил содержимое своего рюкзака и убедился, что Надин колокольчик по-прежнему лежит у меня в кармане.

Мы двинулись в сторону стоянки, где кроме нашего скутера находился лишь один джип с потушенными фарами, а неподалёку от него на земле что-то лежало. Сначала я принял это за мешок с мусором, который не успели убрать организаторы вечеринки, но, подойдя ближе, разглядел спящего беспробудным сном Петю-Трилобита и накрыл его оставшимся у нас одеялом.

Люба достала из-под сидения шлем, завела скутер и мы начали осторожный спуск с горы на дорогу. Северная часть острова погружалась в сон, мы неспешно проезжали над Чалокламом, замечая, как гаснет свет в домах и кафе на берегу и одновременно на выходе из бухты зажигается всё больше зелёных неоновых огней рыбацких лодок, приманивающих кальмаров. А когда мы выехали на северную трассу, я ощутил физическую бодрость и ясность сознания – скорее всего на меня подействовали неизвестные целебные листья.

Люба сосредоточенно вела байк, но не увеличивала скорость, не смотря на пустую дорогу. За весь путь до города навстречу нам не попалось ни одной машины. Мы проехали спящую «столицу» острова, где сияли электричеством лишь два магазина 7/11. Бан Тай так же встретил нас тишиной, лишь один раз сзади раздался дикий грохот мотоцикла и какой-то обезумевший фаранг, мгновенно обогнав нас, скрылся впереди, и рёв его мотора ещё долго стоял у нас в ушах.

А когда мы свернули в сторону дома, Люба заговорила.

– Вот сейчас, Федя, я уже явно ощущаю угрозу, какие-то вибрации против нас, – бросила она через плечо, – Это тоже как колокол, я слышу его удары… Будь внимателен и смотри по сторонам.

Конечно, в отличие от Любы я ничего не почувствовал, но каким-то слишком безлюдным предстал мне Панган. У себя на острове я как-то, ещё в феврале проснулся среди ночи и поехал кататься, с удивлением обнаружив, что в это время суток по дорогам ездит много велосипедистов, искавших утешение в предрассветной прохладе. Здесь же, на острове, прославленным столь шумными вечеринками, вокруг не было не души.

– Неужели эти колдуны так могущественны, что всех вокруг усыпили? – спросил я у Любы.

– А вот сейчас и узнаем, – проговорила она, – Ты видишь фигуру впереди?

Я выглянул из-за её плеча, сразу заметив стоящего на пути высокого человека. Он преграждал нам дорогу, махая над головой руками.

– Не останавливаемся, – проговорила Люба, попытавшись резко его объехать, но когда свет фары скользнул по его лицу, мы узнали Петю-Трилобита, которого сейчас ну никак здесь быть не могло.

От удивления Люба сбавила скорость и тогда сверху на нас сбросили сеть. Она упала со стоящих по обеим сторонам дороги деревьев, полностью накрыв скутер. Надо отдать Любе должное, она в этот момент не растерялась и вывернула к обочине.

– Я падаю направо, подними ногу, и я зову бабу Катю! – быстро произнесла она перед тем, как мы завалились, и скутер беззвучно рухнул на поросшем травой склоне у обочины.

Теперь мы оба лежали на боку, поджав под себя правые ноги, но встать из этого положения не могли, так как скутер придавил собой сеть, сделав нас лёгкой добычей. Однако я ещё имел некоторую свободу действий, потому что мои руки располагались за спиной у Любы и их не зажало, а свои она держала на руле и теперь не могла вытащить их из-под натянутой сети.

– Федя, залезь мне в правый карман штанов, достань орех и дай его мне!

Я просунул руку под бедро Любе, нащупал его и вытащил, но передать так и не успел – откуда-то выпрыгнули двое каких-то маленьких, но шустрых азиатов и попытались меня скрутить, впрочем, мелкоячеистая сеть помешала им это сделать и тогда они принялись бить меня по голове. Мне пришлось прикрыть голову от их ударов, а когда один из них заехал мне ногой под рёбра, я выругался, схватился за ушибленное место свободной левой рукой и тут вспомнил про Надин талисман. Но лежал он в правом кармане, поэтому мне пришлось открыть голову, переложить орех в левую руку, и только тогда схватить колокольчик. В это время я ощутил сильный удар по затылку и перед глазами закружились светящиеся точки, визуально подтверждая выражение «искры из глаз».

Третий мужик в это время боролся с Любой, прижав к рулю её руки и при этом обматывал её плечи поверх обычной сети какой-то липкой хернёй, похожей на паутину. Всё это он проделывал, бормоча какие-то слова, больше похожие на заклинания, чем на ругательства. Люба в это время пыталась ударить его головой в шлеме по лицу и что-то кричала в ответ, её голос срывался на хрип, а мужик ловко уворачивался и тянул из небольшого мешка свою паутину, от которой Любе становилось всё хуже.

Превозмогая боль я зазвонил в колокольчик, и тогда трое этих бирманцев или лаосцев, колдунов или просто бандитов – хер знает, кем они были – одновременно поперхнулись и закашлялись. Воспользовавшись их замешательством, Люба высвободила руки, стащила с себя фрагмент сети, охваченный паутиной, а я передал ей орех, и она, стиснув мою руку, сразу раздавила его.

Прозвучавший хруст был слишком громким для его скорлупы. Он больше напоминал звук, как если бы мы сидели в полностью закрытом стеклянном аквариуме, а по его стенам пошли трещины, пропустив в пригодный для жизни инкубатор чуждую внешнюю среду. Или же эта среда вырвалась из своего вскрытого семени, создав вокруг нас пузырь со своими собственными законами времени и пространства.

Сначала нас объял дикий холод, от него при вздохе леденило горло, а на выдохе изо рта выходил пар, впрочем, и дышать теперь было особенно нечем – образованная вокруг нас среда оказалась не богата кислородом, либо он просто выходил сквозь невидимые трещины мира, потревоженного вмешательством в его основные физические константы.

Время не остановилось, но как-то замедлилось. Я увидел, что мои противники заносят ноги для новых ударов, а так как ответить им, достав через сеть, я не мог, то пролез немного внизу и схватил каждого по очереди за другую ногу, оторвав её от земли. Тогда они принялись плавно заваливаться в канаву спинами назад; я не мог оторвать взгляда от их падения, одновременно ощущая, с каким трудом даётся мне каждый вздох. Из этого созерцательного состояния меня вывела Люба, с трудом прошептав:

– Быстро лезь мне в рюкзак, боковой карман, достань оттуда хлопушку!

Я запустил туда руку и вынул небольшой цилиндр.

– Это она? – еле слышно произнёс я.

– Давай! И обними меня!

Тем временем происходящее вокруг уже напоминало внезапное обледенение. Температура стремительно падала, наша одежда и наброшенная сеть затвердела, всё вокруг покрылось инеем, мы ловили ртами воздух, но ещё как-то могли дышать, а вот говорить стало практически невозможно.

– Э-э-э? – прохрипел в ответ я.

– А-а-а! – отозвалась Люба.

А третий мужик стоял перед ней, уперев взгляд в её голову, продолжая медленно, но неумолимо вытягивать из мешка паутину, и я больше не сомневался, что именно он и является колдуном.

Протянув Любе хлопушку, я прижался к ней сзади, случайно ухватив её руками прямо за грудь, но она, не обратив на это внимания, вскрыла цилиндр. Оттуда, прямо вверх, в проколотое белыми звёздами чёрное небо, хлынул поток огня, а по бокам от него, по земле, как кольцо от взрывной волны, пронёсся другой. Он сжёг сеть и опалил трёх напавших на нас мужиков, а так же Петю-Трилобита, о существовании которого мы вообще забыли в момент нападения.

Судя по всему, действие этого Надиного артефакта заглушило работу предыдущего, возможно, такие вещи вообще нельзя использовать вместе, потому что меня потом не покидало ощущение, что на одно мгновение всё стало как-то «не так». Мир словно перестал быть узнаваем, растеряв свои привычные имена, накрепко заложенные в нашем сознании, сохранил те же очертания, но став при этом чужим и невыразимым, а мы увидели это лишь потому, что сами находились в центре созданного нами тайфуна. Впрочем, всё случилось так быстро, что задумываться об этом я стал гораздо позже.

Время вернулось к своему обыденному течению и теперь двое нападавших тихо стонали, валяясь в канаве, Петя-Трилобит лежал на дороге, судя по всему, без сознания, и только Колдун, первым оправившись после удара хлопушки, зашевелился на земле перед нами. Весь в обгоревших лохмотьях, он встал сначала на четвереньки, а потом на колени и поднял своё обожжённое лицо, с ненавистью глядя на Любу. Тогда она сняла шлем и со всей силы ударила его им по голове.

Колдун рухнул к её ногам, а мы, находясь в состоянии шока и пытаясь переключиться на какое-то новое занятие, принялись деловито вытаскивать скутер из канавы. Пострадала Vespa не сказать, что сильно и даже совсем не обгорела, однако, внимательно осмотрев её, Люба разразилась настолько продолжительной матерной тирадой в адрес Колдуна и его приспешников, что даже я сумел почерпнуть из её речи парочку новых выражений.

При свете месяца мы стояли на пустой дороге в окружении четырёх тел и в ожидании бабы Кати, которая, по словам Любы, должна захватить с собой средство для их перевозки. Я не стал уточнять, как именно они связываются друг с другом, и вскоре мы услышали звук мотора.

Баба Катя оказалась маленькой и плотной тайкой, пожилой, но шустрой, а с ней был помощник – молчаливый и флегматичный мужчина с внимательными глазами. Приехали они на популярном местном транспорте – скутере с приваренным к нему вместительным квадратным кузовом. Спутник бабы Кати оказался достаточно крепким, он без труда погрузил туда двух постанывающих мужиков с ожогами на теле и обгоревшей одежде, а судя по брошенной им презрительной фразе в их адрес, они действительно оказались лаосскими гастрарбайтерами.

Что же касается колдуна, то баба Катя долго всматривалась в его лицо, качала головой, а потом разразилась длинной тирадой, адресованной Любе.

– Она говорит, что нам очень повезло отбиться от этого лаосца, – перевела Люба, – Но ей очень жаль, что она опоздала к нам на помощь и теперь сама им займётся.

Помощник бабы Кати тем временем обследовал с фонариком джунгли у дороги и обнаружил два мотоцикла с ключами зажигания в моторах – судя по всему, на одном из них кто-то и привёз сюда раньше нас Петю-Трилобита. А когда мы с этим мужиком взяли его за руки и за ноги, чтобы положить в кузов к остальным, то тут уже насторожилась Люба.

– Подождите. Я теперь совсем по-другому его чувствую. Он изменился. Разве так бывает?

Она дотронулась ладонями до его висков, и парень открыл глаза. Поначалу его взгляд был спокоен, но затем он дёрнулся и привстал, испуганно оглядываясь по сторонам.

– Ой, а кто вы? Я что, проспал до ночи? Меня чем-то напоили?

И действительно, голос у него стал какой-то другой, да и взгляд более осмысленный. Я связал его растерянность с неожиданным протрезвлением, но очень скоро стало ясно, что дело не в этом.

– Как тебя зовут и что случилось? – спросила Люба, уже явно о чём-то догадываясь.

– Сергей, – ответил Петя-Трилобит, – А где это мы?

Услышать подобный ответ я не ожидал. Баба Катя бросила взгляд на моё искажённое удивлением лицо и подошла ближе, проявив заметный интерес к идущему на чужом языке разговору.

– Я был в Чумпоне, ждал корабль до Тао, – продолжал он – Там какой-то местный человек угостил меня пивом, я с ним выпил и вот уже ночь… Мы на Тао?

– Нет, это Панган.

– О, Господи, что же он…

– Он – это он? – Люба указала на лежащего в прицепе Колдуна.

Петя-Сергей обернулся и только сейчас заметил кузов с тремя телами. Взгляд его наполнился ужасом, но, судя по всему, он узнал своего похитителя.

– Что это с ним? И со мной?

– Скажите лучше, когда вы его встретили?

– Сегодня.

– А какое сегодня число?

– Что-то не так?

– Нет, вы скажите.

– Двадцать третье февраля.

Мы с Любой переглянулись.

– Я что, был в отключке больше, чем полдня?

Люба повернулась к бабе Кате и начала объяснять ей, что случилось. Баба Катя слушала, хмурилась и кивала, время от времени что-то добавляя.

Наблюдая за этим, Сергей испытывал всё большее беспокойство, а я вдруг сильно за него испугался. До меня понемногу стало доходить, что именно с ним произошло, но как он сам к этому отнесётся и сможет ли, вообще, поверить? А если поверит, то как себя потом поведёт? Впрочем, если у него прямо сейчас произойдёт нервный срыв, баба Катя, скорее всего, сумеет его успокоить – то, что она «непростая тётя» я уже понял.

– Ребят, не томите, скажите мне… – произнёс он.

– Понимаете, Сергей, вам будет очень нелегко это принять, но вы подверглись не совсем обычному нападению… – вновь обратилась к нему Люба, но запнулась, пытаясь подобрать подходящие слова.

– Меня похитили? – перебил её парень.

– Да. Вашу личность.

Баба Катя опять что-то сказала.

– Она говорит, что лаосские колдуны умеют поселять в человеческих телах своих домашних духов, – перевела Люба, – Но первый раз сталкивается с переселением в другое тело целого человеческого сознания. Этот колдун как-то перекрыл ваше эго и поставил на его место матрицу подвластного ему разума, тоже нашего соотечественника. Кто это такой и что с ним случилось, мы будем ещё выяснять, но он, в вашем теле, целый месяц практически бомжевал здесь, на Пангане, жил с тайской массажисткой и называл себя Петей-Трилобитом.

– Да что вы несёте? – разозлился Сергей, – Что это за херня?!

– У вас есть с собой хоть какие-то документы или вещи?

Он похлопал себя по карманам и молча покачал головой.

– Ничего, на острове вас многие знают, вы живёте в Шритану. Где именно – мы ещё уточним. Но будьте готовы к тому, что этот Петя оставил после себя массу нерешённых проблем.

Сергей закрыл лицо руками.

– Бред какой… – только и смог произнести он.

– Поехали с нами, – сказала ему Люба, – Утром я вам помогу.

Дома у Любы баба Катя наложила мне травяную повязку под рёбра и ещё одну на затылок, так прикрутив её бинтом к голове, что я стал похож на пациента бангкокской психбольницы, любителя биться головой об стены. Впрочем, на реальное место пациента вполне мог претендовать наш новый товарищ, но, надо отдать ему должное, держался он хорошо, а возможно, просто не до конца ещё осознал всю глубину произошедшего.

Сергей остался спать на веранде, а баба Катя отвела меня в сарай, что находился в полукилометре от Любиного дома. Я дал ей сто бат и запер дверь на щеколду. Здесь была только кровать, заправленная чистыми простынями и небольшой столик, где стояли свечи в блюдцах с водой. Зажигать я их даже не стал, потому что уснул почти сразу после того, как моя голова прикоснулась к подушке, ведь она оказалась не дерматиновой, как у меня дома, а мягкой и тоже набитой какими-то травами. Видимо, исходящий от них запах меня и успокоил.

Проснулся я на рассвете и вместо будильника мне послужили цикады. Травяная подушка и примочки сделали своё дело – затылок совсем не болел, хотя на нём была здоровённая шишка, а над бедром расплылся внушительных размеров синяк, но в любом случае я слишком легко отделался, ведь настоящий профессиональный тайский кикбоксер оглушил бы меня с одного удара.

Однако последствия избиения помешали мне проделать обычные утренние асаны, я ограничился минимальной йогой, подхватил рюкзак и зашагал к Любиному дому. В это время мне на телефон пришло сообщение от Нади: «Ты справился, молодец! Обнимаю тебя и буду ждать на пристани, только сообщи время». Мне было приятно, что она написала, впрочем, речь в этом деле шла об их общей «Работе» и безопасности её сестры, но, надеюсь, что за меня, использованного в качестве «живца», она тоже волновалась.

Когда я подошёл к дому, то понял, что Люба ещё спит, а Сергей, обгорелую одежду которого пришлось выбросить, сидел на веранде, обернув бёдра в какую-то тряпку на манер индийского саронга и пил воду из бутылки.

– Доброе утро! – по местной привычке поприветствовал его я, но тут же осёкся.

В ответ он только кивнул и тяжело вздохнул.

Некоторое время мы посидели молча, утонув в металлическом лязге цикад, но этот звук так угнетающе действовал мне на уши, что я заговорил с ним.

– Я понимаю, вам дико сейчас хреново, но скоро проснётся Люба, и вы с ней поедете разбираться, остались ли у вас какие-то вещи, деньги или документы.

– Целый месяц… – пробормотал Сергей, – Почти целый месяц во мне жил посторонний человек, какой-то Петя-Трилобит, придурок и алкаш! Теперь придётся анализы сдавать… А у меня ведь репутация в городе, семья, бизнес! И вот решил съездить один на месяц, отдохнуть… Вот и отдохнул от самого себя!

– А обратный билет на какое число у вас?

– Двадцать второго марта.

– Уже совсем скоро… Главное, паспорт ваш отыскать, если этот Петя его, не дай Бог, куда-нибудь не заложил за разбитый байк или за долги. Но у Любы здесь хорошие связи, она выяснит. Просто непонятно, где сейчас настоящий Петя и что он, будучи вами, за это время тут натворил.

– Но тот, кто всё это сделал… Я не спрашиваю как, оно за гранью моего понимания, но вопрос – зачем?

– Из-за Любы. Он решил, что с помощью фаранга ему будет легче к ней подобраться.

– А кто она такая? И для чего вообще городить весь этот ад?

– Думаю, она гораздо лучше всё объяснит. И поможет – вы ведь из-за неё пострадали.

– Я был приманкой что-ли какой?

– Выходит, что так. Так же, впрочем, как и я.

– А почему нельзя было просто взять этого Петю, напоить его, или там, загипнотизировать и сюда подослать?

– Да может и нет никакого реального Пети, а это просто искусственно созданный из слепков разных людей образ идеального фаранга-раздолбая.

Из дома вышла Люба. Она протянула Сергею какую-то рубашку и сказала, что готова к выходу. Конечно, мне хотелось больше с ней пообщаться, но из-за всей этой ситуации у неё сейчас другие заботы, я понимал, что мне не удастся провести с ней сегодняшний день и задать кое-какие, интересующие меня вопросы. Ещё можно было поехать с ними в Шритану и, пока они будут решать дела Сергея, провести там несколько часов до полуденной жары, тем более, я никогда не был в этом районе острова. Но что я найду там кроме мелкого моря и белого песка, который не является моим фетишем, в отличие от других северных жителей, которые везде пытаются отыскать пейзаж встиле «баунти», сделав фото на его фоне.

Тем более мне, побитому этой ночью подручными колдуна и за одну минуту побывавшему в эпицентре медленного холода и быстрого огня, впечатлений от поездки и так достаточно. Пора возвращаться домой.

Я представил, что на пирсе меня встретит Надя, вспомнил её и улыбнулся.

Мы уселись втроём на «Веспу», где на правом боку красовалась заметная вмятина и несколько царапин. Казалось, Люба переживает из-за них больше, чем из-за себя самой, обмолвившись только, что «паутина» которой пытался обмотать её Колдун, способна на долгое время парализовать человека и, как следствие, лишить его жизни. И меня и Сергея сильно интересовало всё, связанное с этим человеком. Кто он конкретно? Зачем ему нужна была Люба и её вещи, и что он собирался сделать? Но на это она лишь ответила: «А вот это мы с бабой Катей у него спросим, и он обязательно нам расскажет!»

Люба высадила меня у пирса в Тонг Сале. Я пожелал Сергею благополучно вернуться домой, избежав при этом говорить какие-то банальности, обнялся с Любой, она сказала «спасибо» и поцеловала меня в щёку. При этом я почувствовал, что она положила мне в карман маленький свёрток, прошептав, чтобы я на всякий случай спрятал его получше, и мне не трудно было догадаться, в чём заключался её прощальный подарок.

Проводив их взглядом, я купил билет на корабль, отходящий через пол часа. Ещё оставалось время, чтобы успеть позавтракать, но избитое тело тоже начало ныть – травой для новых компрессов баба Катя меня не снабдила. Поэтому я был рад, что принял решение свалить домой, не дожидаясь наступления жары или вечера.

И ещё мне было приятно, что там, дома, меня кто-то ждёт.

9. Прогулка

После возвращения с Пангана я пару дней отлёживался из-за нанесённых мне побоев, лишь один раз съездив за едой в город, а закаты встречал на пустом, усыпанным хвойными иголками пляже у полуострова с маяком, покуривая Любину марихуану. К выходным я пришёл в форму, совершил заплыв в Липа Нои, а вечером в воскресение мы договорились с Надей встретиться и вместе напиться – она сообщила, что в ближайшие дни ей, наконец, можно расслабиться. Тем более, мы собирались отпраздновать победу над лаосскими колдунами – после моего отъезда Люба и баба Катя с помощью пленного колдуна вычислили и поймали ещё двоих его сообщников, о чём Надя собиралась подробно рассказать мне при встрече.

Какой-то конкретной программы мы не планировали, решив покататься по настроению, поэтому велосипед я оставил дома и добрался до Натона на проходящем мимо сонгтэо. В городе мы зашли в магазин иностранных товаров, где Надя настояла на том, чтобы самой купить бутылку красного австралийского вина, которое здесь недёшево, после чего мы двинулись в Талинг Нгам, проехав гораздо дальше того места, где наблюдали закат в первую нашу встречу и, в результате, попали на малоизвестную среди туристов смотровую площадку в горах.

Постелив плед, Надя достала из рюкзака связку маленьких бананов и увесистый плод манго, разрезала его, а я открыл вино, слушая её рассказ о дальнейших событиях на Пангане.

После того, как лаосского колдуна взяли в плен, Любе удалось проникнуть в его сознание и определить вид энергии, которым он переселил эго Пети в тело Сергея. По этим и другим сходным признаками им с бабой Катей удалось вычислить и поймать ещё двух его коллег, которых помогли опознать местные жители, которые за двое суток проверили по указанным приметам всех наёмных работников острова и визитёров из соседних стран, прибывших этой зимой, а обнаружив что-то подозрительное, немедленно вызывали подмогу.

Так как весь шухер происходил среди коренного населения, туристы ничего не заметили. Даже когда один из колдунов, самый опасный, пошёл на крайние меры – поджёг себя в заброшенном доме, а сам попытался переправить своё сознание в тело одной из молодых английских туристок, которые похмелялись в соседнем баре, а заметив пожар, принялись танцевать у огня. Однако подобные фокусы требуют слишком серьёзной подготовки, поэтому Любе и бабе Кате совместными усилиями удалось отбить сознание юной европейской дурочки, о чём она никогда не узнает, списав общий дискомфорт и сильную головную боль на большое количество выпитого алкоголя.

Оказалось, что у обоих пойманных лаосцев так же имелся свой фаранг с внедрённой чужой личностью, у одного француз, а у другого – австралиец. Колдуны удерживали их на энергетической цепочке, словно бомбы с часовыми механизмами. И всё лишь для того, чтобы в определённый момент они сработали, осуществив их план по захвату острова, подробности которого ещё только предстоит выяснить.

– А эти личности, которых перенесли, с ними-то что? – поинтересовался я, разливая вино по стаканам.

– Они живы, но все трое удерживаются в одном опиумном притоне в Лаосе. Место мы узнали и передали в полицию, чтобы они связались со своими коллегами, совместно освободили их и отправили по домам.

– Будем надеяться. Людей, конечно, жалко, а что сделают с колдунами?

– Для таких в Королевстве существует особая тюрьма. Я даже не могу сказать, где именно она находиться, но она достаточно современная, их там изучают. Одно время наша мама работала в ней консультантом.

– А ваша мама, она где сейчас?

– В Чианг Мае. И неудивительно, что этот город считается лучшим для длительного проживания среди иностранцев… Впрочем, что это мы не пьём, солнце уже низко, пора!

Мы подняли стаканы и чокнулись.

– За Любины успехи! – произнёс я.

– И твою помощь! – добавила она.

Так как я с самого нового года не пил хорошего красного вина, то испытал приступ радости от самого запаха и вкуса. Такое вино грех было даже из-за жары разбавлять водой и стоило пить, конечно, из нормальных бокалов, а не пластиковых стаканчиков, но зато само наше местоположение было достойно любого ресторана западной части острова – на горе, с видом на Пять Сестёр и подёрнутые синей дымкой, причудливо изогнутые горы материковой части Таиланда.

Чем более усиливался градус мартовской жары, тем красочней становились дикие пылающие закаты с фантастическими силуэтами облаков, а гладь залива, каждые несколько минут меняющую свои цвета, бороздили лодки рыбаков и корабли многочисленных транспортных компаний. Кажется, что мы оба запьянели с первого стакана и начали беспричинно смеяться. Впрочем, что значит беспричинно? Для хорошего настроения у нас были все основания.

– Давай сегодня будем гулять всю ночь! – сказала Надя, – Вспомним молодость!

И сама улыбнулась собственной шутке.

– Только где мы тут найдём круглосуточные заведения? Или ты хочешь поехать на восток, туда, где дым коромыслом? Только как потом пьяными возвращаться?

– Что, испугался?! – раззадорилась Надя, – Ну и где твоя любовь к приключениям?

– Да я и так уже получил по голове от гастарбайтеров и наблюдал укрощение безумного волонтёра, который стрелял из пистолета. Не хватало здесь ещё попасть в какую-нибудь облаву…

– Облавы начнутся только перед Full Moon Party, – успокоила меня Надя, – Так что пока можно и расслабиться.

– Ну, хорошо, тебе лучше знать, – согласился я, потому что чувствовал себя с ней в безопасности, а в том, что с каждой из сестёр можно «идти в разведку» я уже убедился.

К тому времени, когда солнце скрылось за горы материка, мы уже успели уговорить всю бутылку и сочли торжественную часть вечера завершённой, съехали вниз и неспешно покатили по самой безлюдной части острова. Я вспомнил о существовании одного интересного заведения у мыса рядом с военной базой, но до него ещё надо было доехать, а здешние рестораны при пафосных отелях ориентировались на более состоятельную публику, вынужденную пить алкоголь по любым заявленным ими ценам, потому что никаких магазинов тут поблизости нет.

Нас это не устраивало, и мы остановились у какого-то придорожного шалмана. Надя поинтересовалась по-тайски, что у них есть кроме пива и хозяйка заведения окликнула своего мужа, который тут же, за дальним столиком, что-то выпивал с улыбчивым дедушкой.

Здесь, как и во многих других деревенских едальнях, кафе плавно переходило в домашнее пространство живущей там же семьи. Сразу за четырьмя столиками стоял диван и висел достаточно большой плазменный экран, а по полу были разбросаны детские игрушки. Мужчина пригласил нас присесть и показал Наде стеклянную бутылку без этикетки. Она открыла её, понюхала и объявила мне, что это самодельный ром и пить его можно. Мы радостно закивали, и тогда довольный мужик налил нам по трети стеклянного стакана, по нашей просьбе разбавив его чем-то вроде сока из большой канистры, купленной в Теско Лотусе. Вместе мы выпили, наблюдая по телевизору события одного из последних фильмов про Гарри Поттера, когда там всё уже стало совсем мрачно.

Мужчина спросил меня, откуда я прибыл и когда я ответил ему по-английски, на его лице возникло недоумение – что такое Russia и Moscow он не знал. Но когда с ним заговорила Надя, лицо его просияло.

– А-а, Лусия! – произнёс он на «японский» манер, не выговаривая букву «Р», а дедушка закивал и подлил себе выпивки.

Причём Надю он вообще не спрашивал, откуда она родом, как будто ему с ней и так всё было ясно. Я закурил, а улыбчивый дедушка по местной традиции не стал стрелять у меня сигарету, а предложил мне поменять её на свою махорку, которая тут продаётся вместе с бумажками для скручивания во всех тайских лавках. Брать табак я не стал и просто угостил его, и улыбка дедушки стала ещё более довольной.

Допив алкоголь, мы спросили у хозяйки, сколько с нас, она перебросилась парой фраз со своим мужем, и он ответил, что ни сколько, и он просто нас угостил.

На прощание я сделал им «вай», не забыв сказать «Ка Пун Кап», а Надя ещё и пожелала им успеха и процветания, поэтому провожали нас как старых знакомых, предлагали приходить ещё и уверяли, что такого вкусного домашнего рома мы нигде больше не найдём.

– Вот видишь, как здесь всё просто, – говорила Надя, когда мы садились на скутер, – И никто даже не спросил, могу ли я пить за рулём и сколько мне лет. А в Ярославле с моей внешностью мне вообще алкоголь без паспорта не продавали, в тридцать лет думали, что мне семнадцать.

– А тайцы, они за кого тебя принимают? Кем ты для них предстаёшь? – поинтересовался я, пока мы ехали по пустой дороге обратно на север.

– В основном они думают, что я – лукрынг.

– Это дети тайцев с европейцами?

– Просто тайцев и фарангов. А фарангами ведь называют всех белых иностранцев. Но у меня-то в крови нет ничего тайского, просто мне от папы такие тёмные глаза достались – он из сибирских переселенцев, а где тайга, там и азиатские гены. Поэтому убедить кого-то, что я местная мне при желании особого труда не составит.

– Вера говорила, что у вас у всех разные папы. Вы с ними общаетесь?

– Ну конечно. Только сюда их просим не приезжать. Папы, они ведь пытаются отцовскую заботу тебе транслировать, а это, знаешь ли, отвлекает… – как раз в это время мы проезжали мимо забора и ворот большого по территории храма у единственного здесь тайского поселения, – Ты, кстати, так сюда и не съездил?

– Нет, но собираюсь.

– Обязательно попади туда до своего отъезда. Это хорошее место для размышлений в одиночестве.

Когда мы в темноте проезжали лесистый «полутоннель» в скале у шикарного отеля Интерконтиненталь, то по двум сторонам от него, освещённые мощными прожекторами, стояли тайцы с рациями, которые передали друг другу о нас сообщение, чтобы другие машины не помешали нашему продвижению. При этом они улыбались нам и чуть ли не отдавали честь.

Вскоре мы очутились на оживлённом перекрёстке неподалёку от пристани для международного парома Raja Ferry, зашли в 7/11 и приобрели флягу рома и бутылку местного лимонада. Теперь оставалось выбрать место для распития. В принципе, эта бухта, не смотря на два здоровенных пирса и шума от больших паромов, нам вполне подходила. Даже в темноте здесь можно насладиться зрелищем отплывающих кораблей, а один из них, правда не слишком большой, лежит на берегу, весь изрисованный граффити.

Однако Надя оказалась склонна к более радикальной прогулке – в глазах у неё мелькнули хулиганские искры и она сказала, что сосед мужика, у которого она снимает второй этаж дома, сторожит сейчас так называемый «Центр культуры и искусства Юго-Восточной Азии». И если его предупредить, то можно с его разрешения зайти на территорию и с фонариками там прогуляться.

Я знал, что это за место с таким громким названием и даже видел его фотографии. Располагалось оно меньше, чем в километре от тропы, по которой я, срезая путь через джунгли, каждый день ездил плавать. Один раз я даже вырулил к его входу, но сидевшая там девушка сказала, что пройти туда стоит 80 бат, а за возможность поснимать на камеру надо отдать ещё бат сто пятьдесят или двести – я уже точно не помню, но, в любом случае, эти цифры показались мне неразумными.

Все кто там был, описывали его как запущенный сад со множеством скульптур, поставленных относительно недавно, но уже каких-то обветшалых. Ещё там должен быть похожий на музей дом, тоже новый, но заброшенный. Бытовало мнение, что это какой-то богатый человек построил для себя резиденцию, а после знаменитого наводнения в марте 2011 года отказался от неё и передал острову. Власти решили устроить тут очередную достопримечательность для туристов, но о ней мало кто знает, экскурсий туда не водят, и пока тайцы лениво пытаются навести там порядок.

– Надя, ты мне напомнила моих приятелей юности, которые тоже любили «партизанить» – накуриться и лазить по каким-то стрёмным задворкам!

– Федя, ты даже не представляешь, что это такое! Тем более в темноте там гулять!

– Да я разве против, звони ему и поехали!

Сначала Надя связалась с домовладельцем, который перезвонил этому человеку, а затем Наде и сказал, что сторож будет ждать нас у входа, но мы должны привести ему выпивку. Многие фаранги рассказывают о том, что с тайцами совершенно невозможно договариваться по телефону, потому что если визуально тайский английский можно сопроводить красноречивыми жестами, то не видя перед собой собеседника, бывает невозможно понять, о чём он вообще говорит. Поэтому нам удалось разрулить проход в закрытый на ночь центр только благодаря Надиным связям и знанию языка, иначе бы всё превратилось в «испорченный телефон». Так что мы вернулись в магазин ещё за одной фляжкой и двинулись в путь по уже знакомой дороге.

Вход в музей располагался прямо у заасфальтированной тропы, где с трудом могут разъехаться две легковые машины, а его каменная арка была погружена во тьму – фонари тут не горели вообще. Припарковавшись, мы достали фонарики, осветив табличку с надписью «Cultural Center and Fine Art of Southeast Asia» и двинулись, было, внутрь, но нас сразу встретила стая собак – защищая свою территорию, они не нападали, но и не давали нам пройти дальше. Вслед за собаками появился сноп света. Покачиваясь из стороны в сторону, он неспешно приблизился, высветив наши лица.

Зажмурившись, мы поздоровались с источником света и увидели перед собой немолодого тайца со слегка настороженной улыбкой. Надя что-то сказала и протянула ему, в качестве платы за вход, трёхсотграммовую флягу «Санг Сома». Улыбка его сразу изменилась, став добродушной, он велел нам следовать за ним, а собаки, осознав, что теперь мы официальные гости, молча обнюхали нас и моментально исчезли.

Это место сразу меня поразило, и я не пожалел, что попал сюда именно сейчас. Много лет работая в музее, я сам оставался в нём по ночам, но одно дело бродить по пустым сумеречным залам среди странных объектов и картин, а совсем другое – пробраться ночью в сад заколдованных скульптур.

Он сразу обрушивал на тебя всю свою мощь, когда ты проходил по первой узкой каменной дорожке между выхваченными из тьмы фрагментами каменных изваянии, давая представление о высокой концентрации заключенных здесь мифологических героев и магических существ.

– Ты что-нибудь ощущаешь? – спросил я у Нади, пока мы следовали за сторожем, чей мощный, крупного размера фонарь пьяно балансировал из стороны в сторону, повторяя его нетвёрдую походку и открывая нам лица и тела охраняющих дорогу существ.

– Определённо. Но я здесь уже была и могу сказать, что никакой магией тут не пахнет. Если конечно, не считать ей саму попытку создания такого количества образов, чьи прототипы имеют сверхъестественное происхождение и помещения их в одном месте. Впрочем, это всё условные измышления. Спроси меня, живут ли реальные духи в этих домиках, стоящих у любого тайского жилища и я не смогу тебе ответить, сказав конкретно «да» или «нет». Но для такого сборища, как здесь, любой, по-настоящему магический объект может послужить катализатором и тогда всем мало не покажется.

– Любой – это вроде тех колокольчиков и амулетов, что ты делаешь? У тебя сейчас они есть?

– У меня всегда на всякий случай с собой что-то есть.

– И это никого не разбудит?

– Нельзя разбудить то, что не спит, – уклончиво ответила Надя, и я понял, что она просто не хочет вдаваться в объяснения о природе своих возможностей.

– Да, Федя, – произнесла она после недолгого молчания, – И извини меня за орех…

– Какой ещё орех? – удивился я и тут же вспомнил, как барахтаясь под сетью я передаю его Любе и она, накрыв мою руку своей ладонью, вместе со мной ломает его, – А, ну да… Это было сильно.

– Я знаю, что вы чуть не замёрзли и не задохнулись. Мне очень за это неловко, но я просила Любу доставать его только в самом крайнем случае. Время – слишком сложная сила, непросто с ней работать.

Так, говоря о времени, мы сами тем временем неспешно брели по территории Центра, рассматривая гипсовые, каменные и стальные фигуры, количество которых не поддавалось подсчёту. Именно из-за этого они выглядели не как расставленные по саду скульптуры, а скорее напоминали их склад под открытом небом. Подобное мне уже доводилось видеть в резиденции Зураба Церетели и в парке Музеон во время его ремонта, когда все экспонаты составили в одном небольшом пространстве.

Я не настолько силён в мифологии, чтобы знать всех этих персонажей «в лицо», но набор их оказался достаточно эклектичным. Здесь были буддийские демоны и святые, тайские принцы и китайские драконы, индуистский Ганеша и индонезийские монстры, разбавленные человеческими фигурами в позах из Камасутры.

Я даже поймал себя на мысли, что перечисление всех этих существ могло бы напоминать отрывок из романа начала двадцатого века – тогда тоже валили в одну кучу мифологии разных стран и всё это называлось «востоком». Однако же здешнее собрание создали не европейцы – сейчас бы они классифицировали их по странам и эпохам – а какой-то богатый и лишённый вкуса азиат, который всё равно устроил не музей, а хаос, да и всё скульптуры представляли из себя «новодел», заимевший обшарпанный вид благодаря пребыванию на улице под дождями и солнцем. Я ещё раз порадовался, что не пошёл сюда днём, потому что не обнаружил бы ничего, кроме резервации кича, переходящего в трэш. Сейчас же, в нервном дёрганье фонарей, вся эта обветшалость выглядела таинственной, словно мы забрались в дом к старому волшебнику, чтобы его ограбить и пока ещё не поняли, что сами угодили в ловушку.

Царило тут странное запустение. В одном месте среди пальм стояла высокая, но покосившаяся пагода, её верхние этажи сильно заваливались в сторону – без ремонта она вряд ли переживёт пару дождливых зим. Так же мы прошли мимо беседки с проломом в крыше, через который можно было наблюдать столь любимое мной созвездие Лебедя. У стены, огораживающей сад, возвышался небольшой курган из обломков деревянной мебели, в траве у дороги белели осколки разбитых скульптур, а один раз мы наткнулись на свалку брошенных и гниющих стройматериалов.

Наш тайский проводник молчал почти всю дорогу, а пил он тут, скорее всего, потому, что сам чувствовал себя неуютно. Лишь когда мы добрались до дома бывшего владельца, он оживился, включил там электричество и предложил нам войти. Только тогда я заметил, что сам дом стоит на маленькой реке, она протекала прямо под ним и, по замыслу архитектора, заполняла два соединённых между собой бассейна – внешний и внутренний. Сторож объяснил, что нырнув тут в саду, можно вынырнуть у себя в прихожей.

– Ох, как же я в детстве мечтал жить в таком месте! – с восторгом произнёс я, – Только не на реке, а у открытого моря!

– Иметь дома стекающую с гор реку хорошо только в мечтах, – сказала Надя, переведя слова тайца, – Сюда вложили очень много денег, но жить тут оказалось невозможно.

– Ну да. Мутная вода и комары… – ответил я и по-английски спросил у нашего проводника, – Здесь есть москиты?

– Да, немного, – с улыбкой ответил он и поджёг стоящую на подставке спиральку от насекомых.

Окуривая пространство дымом, мужик провёл нас по комнатам, чьё внутреннее убранство больше напоминало не жилое помещение, а азиатский магзин с беспорядочно расставленными статуэтками, китайскими ширмами, зеркалами в медных рамах, какими-то шлемами на подставках, кинжалами и разбросанными повсюду тканями и покрывалами. Так же попадались лежащие в беспорядке детали мужской и женской одежды, а сторож объяснил нам, что это национальные костюмы, которые можно взять на прокат, чтобы сфотографироваться в них на фоне полуповаленной пагоды или сценок из Камасутры. Ещё здесь стояло несколько неубранных кроватей, но я не стал интересоваться, кто на них спит. Короче, вся здешняя атмосфера напоминала какой-то ночной бардак перед утренним открытием фальшивой антикварной лавки.

Мужчина достал стаканы, я помог ему вытащить на улицу столик, а он показал нам на внешней стене дома специально оставленную «ватерлинию» – жёлтый след уровня воды от разлива этой реки в марте 2011 года, когда дожди затопили всю провинцию Сураттани. Я мальчик невысокий и эта черта была мне по грудь. Принеся из дома термос для льда и спиральку от комаров, мы разбавили ром лимонадом, а сторож просто накидал себе в стакан льда. Его английский был совсем «литл», поэтому наша беседа велась, в основном, с помощью Нади. Про Россию он тоже ничего не знал, поэтому о политике нам говорить не пришлось. Я поинтересовался, случалось ли ему наблюдать здесь нечто странное или необычное, и он совершенно серьёзно ответил, что не ложится спать трезвый, поэтому духи его не беспокоят. Ещё из его слов я понял, что не ошибся по поводу склада скульптур – они действительно изготавливаются здесь же, в мастерской на задворках Центра, их производство поставлено на поток и ритуальных обрядов с ними не проводят, поэтому никаких необычных свойств у них нет.

Россыпи звёзд просачивались сквозь неподвижную листву. Стояла тишина, которую изредка нарушали лишь мелкие ночные животные, шуршащие в траве и на ветвях деревьев. Но для охраны к нам пришли местные собаки и прилегли на деревянные ступени, свернувшись калачами и уткнув носы себе в задние лапы. Сторож включил маленький магнитофон, размером не больше сигаретной пачки и состоящий из одной колонки, поставив для нас какую-то лирическую тайскую поп-музыку. Мы выпили ещё, а после попрощались и пожелали ему спокойной ночи, так как оставаться здесь не имело смысла – это место больше не казалось таинственным и теперь представлялось мне памятником чьей-то грандиозной, дорогостоящей неудачи. Сначала в качестве несостоявшейся резиденции, а затем и в попытке создать здесь культурное пространство. Впрочем, именно это и порождало особую атмосферу «заброшенного новодела», а когда пройдёт время и история сада обрастёт мифологией – тогда он действительно оживёт, став цельным существом со своим характером, который будет зависеть только от того, как в дальнейшем обойдутся с ним люди.

Уходили мы в половину десятого вечера, с надеждой на то, что даже в таком тихом городке, как наш, мы ещё найдём, где повеселиться.

В небе появилась половина луны, и сияния от неё вполне хватало, чтобы рассматривать крупные детали фигур и видеть обратный путь, не подсвечивая себе фонарём.

– Надя, а может, ты мне расскажешь, что конкретно вы делаете, находясь на островах? – осторожно поинтересовался я, в надежде, что она стала более разговорчивой и не ограничится односложными ответами.

– Мы ещё только учимся.

– А чему именно?

– Улучшать саму атмосферу места. Делать его более пригодным для жизни в отсутствии печали и других человеческих омрачений. Начиная со своего дома, своего двора. Мы этим занимаемся с глубокого детства, но в небольших масштабах и к противостоянию в городах пока не готовы.

– И кто вам противостоит?

– Чем огромнее город, чем больше в нём крутиться денег, тем озлобленнее его жители, потому что соблазнов много, но доступны они меньшинству, остальные просто их обслуживают. А там, где с работой плохо и денег мало, вообще царит ненависть. В Ярославле мы ещё могли что-то менять своими силами, но в твоём городе это вообще бессмысленно. Если бы мы там попытались практиковать, нас бы сразу в клочья изорвали.

Как раз в этот момент мы проходили мимо фигур каких-то демонических существ, скорее всего, из индонезийской культуры и Надя указала на них.

– И не какие-нибудь там абстрактные демоны, типа этих, а человеческие мысли, принявшие чудовищную форму, материализация всех этих омрачений. А здесь, на островах, более дружелюбная атмосфера. Мама давно это поняла, поэтому нас и стала сюда привозить. Мне было шестнадцать, когда я первый раз здесь очутилась, а Любе всего шесть, представляешь! Это сейчас с годовалыми младенцами все сюда прилетают, а тогда только на Самуи было хоть какое-то подобие цивилизации. Вот мы и с девяносто пятого года каждую зиму тут проводили, а потом потихоньку начали разбредаться по островам. Так, в результате, и выбрали каждая себе место и там остались. Уже три года мы работаем, а о результатах рано пока ещё говорить.

– Спасибо, теперь я хоть что-то понимаю. А ты можешь сейчас сотворить здесь что-то небольшое и красивое? – поинтересовался я, остановившись на главной аллее у самого входа, в окружении сторожевых львов, слонов и героев.

Но в ответ Надя лишь хмыкнула, покачала головой и двинулась дальше.

– Нет, Федь, в пьяном виде не стоит этого делать! – сказала она, когда мы вышли на дорогу, – Сегодня мы просто гуляем и нам надо ещё выпить! Поехали!

Она вытащила из-под сидения шлем и, надев его, стала совсем неприступной, давая мне понять, что этот разговор окончен, а уже через пятнадцать минут мы очутились в караоке-баре за последним 7/11 на севере Натона.

Бар был маленький и битком забит тайцами, но мы сразу со всеми подружились, только из-за сильного шума я стал совсем плохо воспринимать на слух тайский английский и на все не понятые мной вопросы – а их было большинство – загадочно отвечал словами типа «позже» или «может быть».

Вместе с каким-то пухлым мужиком с куцей бородкой, обладателем шикарного баритона, Надя исполнила парочку местных хитов, и их дуэт сорвал аплодисменты. Нас угостили текилой и пригласили поехать в какой-то модный клуб на северо-востоке, название которого ничего нам не говорило, но мы вежливо отказались, потому что делить наш вечер ни с кем не собирались.

В этой грохочущей и пропитанной табачным дымом коробочке мы провели не более получаса, а когда выскочили оттуда, нам даже показалось, что на улице очень тихо и прохладно. Однако, кроме этого шалмана идти было особо и некуда – концерт на сцене у паромного пирса прошёл вчера, поэтому никаких танцев с музыкой тут не предвиделось, в местных ресторанах заседали, в основном, пенсионеры или семьи с детьми, а в пафосном пабе с дорогим европейским пивом люди просто тупили в телевизор.

– Кажется, мы не профессионально подошли к самому моменту пьяного отрыва, – поделился я с Надей своими мыслями, – Нам надо было снять на одну ночь гест или бунгало где-нибудь на восточном побережье и нормально там набубениться.

– На Чавенге? Да там мрачно на самом деле, – отозвалась Надя, – Представь себе толпы нетрезвых мужиков с ищущими взглядами и этих девочек замученных, которые пытаются выглядеть загадочными и как-то себя преподнести. А по поводу Ламая ты мне сам сказал, что это «Сочи», тем более там сегодня ярмарка и людей сейчас, как в Москве на День Города.

– А, ну тогда давай лучше спокойно проведём время вместе.

Так мы и решили доехать до моего дома, оставить там скутер, а дальше просто погулять по местам в пешей доступности и именно тогда рядом с нами и притормозил на мотоцикле живущий в двух шагах отсюда Директор Музея Ракушек. Судя по всему, он был очень удивлён, увидев нас вместе, и поинтересовался у Нади, как поживает её мама и не собирается ли она приехать. Надя отвечала, что в ближайшие полгода её ждать не стоит и Директор – Надя назвала его Вильямом – заметно погрустнел. Затем она предложила ему с нами выпить, но он отказался, ведь сегодня ночью намечался большой прилив и ранним утром он на своём каяке собирался – как и обычно в такие дни – плыть к рифу в поисках новых раковин.

Вместе с ним мы прошлись с десяток метров до его дома-музея, и он расспрашивал Надю о жизни Любы и Веры, а прощаясь просил передать большой привет Елене Арсеньевне.

– Вот это да! – произнёс я, когда мы снова двинулись в путь, – Поклонник твоей мамы?

– Конечно! И один из главных долгожителей, представь себе – чувак на острове почти тридцать лет! Мы с ним с одним из первых тут познакомились.

– Он, наверное, хотел стать вашим папой?

– Ох, и не говори! Ещё как! – засмеялась Надя.

Купив по дороге флягу «Сэнг Сома», мы закатили «Хонду» ко мне во двор, умылись, выпили холодного зелёного чая и направились в заведение Марка и Ио. Они к этому времени уже закрывались, но сделали нам по последнему «мохито», а в качестве музыкального сопровождения поставили альбом Gotan Project «Lunatico».

Ребят сильно заинтриговала Надя, как ещё один резидент острова, хорошо говорящий не только по-английски, но и на тайском. Они задали ей несколько бытовых вопросов, и она подробно на них ответила, так же рассказав о ценах на овощи и рыбу дальнего рынка с другой стороны города.

– Повезло тебе с девушкой! – сказала Ио, вручая нам напитки и стаканчик с нарезанной морковкой в качестве угощения.

– Я знаю, – скромно проговорил я.

А что мне ещё оставалось на это ответить?

Что благодаря Наде я узнал о существовании чего-то большего, нежели обычное человеческое миропровождение? Что я укрепился в своей вере о существовании чуда, которое неспешно творится здесь, рядом с нами? Или о своём желании прикоснуться к чему-то ценному и хрупкому, как спокойствие, которое она здесь поддерживает?

– Заходите почаще, – сказала нам на прощание Ио – красивая девушка, которая была явно старше своего парня, и, обратившись ко мне, с улыбкой добавила, – А то уж мы думали, что ты совсем бросил пить – всё время видим тебя только днём, как ты проходишь мимо с шестилитровой бутылкой воды.

В ответ я промолчал, потому что последнее время предпочитал захаживать пару раз в неделю в тихий ресторан у полуострова с маяком. И хотя вела туда чудовищно раздолбанная дорога с острыми камнями, где реально могла лопнуть камера на колесе, зато в этой дальней оконечности безлюдного пляжа делали чудесную текилу санрайз и всегда было очень тихо.

Когда мы покинули кафе, служившее ребятам так же и домом, Марк, зевая, закрыл за нами выдвижную дверь, а очутившись на дороге, мы заметили, что она совсем опустела, свет нигде уже не горел, лишь вдалеке, из дурацкого «пиратского» ресторана доносились звуки заунывного рока.

Появляться там мы не собирались, поэтому повернули в другую сторону и, пройдя совсем немного, спустились на пустой берег, где уже начинался прилив, а на невидимом горизонте, во тьме залива, почему-то не горело ни одного огонька. Впрочем, мы тоже не нуждались в фонарях – растущая луна наполняла пространство мягким белым светом, как рассеянный луч прожектора, а по дороге лишь изредка проносились машины, поэтому мы ощущали себя достаточно уединённо

– Помнишь, что я делала, когда ты первый раз меня встретил? – поинтересовалась Надя.

– Ну конечно. Ты выпускала улиток. А зачем?

– Проверяла острова на прочность, – и она бросила взгляд на меня, как будто тоже осматривала для какого-то важного дела, – А сейчас я тебя кое-чему научу… Ведь ты видел якорь?

– Откуда ты знаешь? – удивился я, но сразу осознал, что на моём месте глупо задавать подобные вопросы, – Ну да, именно здесь.

– А теперь мы соберём тут что-то другое. Ищи материал. А я тебе помогу.

Мы хлебнули прямо из горла рома, запили его водой и побрели по берегу, медленно таявшему под напором маленьких шумных волн.

За полтора месяца большой прилив я видел здесь всего пару раз. И хотя перед отъездом скачал себе их расписание, это никак мне не помогло – один раз во время глубокой воды я пытался поплыть с понтона у пафосного отеля для пенсионеров, но там оказались такие заросли морской травы, что продираться через них не было смысла – гораздо проще доехать на велике за сорок пять минут в Липа Нои. Здесь же дно было совсем острым от омертвевших кораллов и сейчас, вместе с волнами, их обломки попадали на берег. Я отбирал самые длинные и светлые фрагменты, похожие на твёрдые и пористые белые веточки. И, кажется, начинал понимать, что именно я из них сложу, какую символическую фигуру, противоположную якорю.

Минут за двадцать у меня набралось достаточно подходящего материала. Я присел на корточки и сосредоточенно, как ребёнок в песочнице, принялся заниматься строительством – предал своему творению форму, скрепив ветви кораллов найденными в прибое обрывками рыболовных сетей.

Понемногу мой замысел воплотился, и теперь на песке лежала небольшая, похожая на грубо сделанную игрушку для детей из рыбацкого посёлка, вытянутая в длину лодка. Проблема оставалась лишь в том, что созданная из подаренных мне морем материалов, плавать по нему она всё равно не могла, но тогда в дело вмешалась Надя. Она начала разглаживать мою поделку быстрыми и плавными жестами, словно мнущий мягкую глину скульптор. И тогда что-то произошло с самим материалом – в её руках он действительно становился податлив, словно подчиняясь ей, и твердел, когда она его отпускала.

Так на моих глазах и произошёл акт творения, когда мёртвая материя меняет свои свойства и химический состав – тот самый процесс Великой Работы, о котором лишь упоминали алхимики. Ведь нет никаких конкретных доказательств, что у них хоть один раз это получилось – они просто тогда обманывали глупых европейский королей, которые финансировали их исследования, показывая им золото, якобы полученное из других, более дешёвых металлов. А современная наука вообще отрицает саму возможность превращения одного элемента в другой, поэтому я так до конца и не понял, что именно произошло. Но теперь это была настоящая коралловая лодка – лёгкая, прочная и готовая к своему старту.

– Ох, Надя, – слегка прифигел я, – Ты всё-таки это сделала!

– Я решила, что тебе необходима новая метафора для дальнейшей жизни, – отозвалась она, – Тем более, лучше творить на пустом берегу, чем в саду чудовищ.

– Спасибо…

– А как ты его назовёшь? Этот свой корабль?

– Сontinuity! – неожиданно выпалил я слово, которое весь вечер крутилось у меня в голове и означало понятие последовательности, целостности и непрерывности.

– Неплохое имя для кругосветного плавания. Сейчас мы его украсим – хоть сегодня и не Лой Кратонг, но свечи у меня есть.

Надя достала из рюкзака свёрток, а я, разрезав поперёк пластиковую бутылку, сделал из неё укрытие для пламени, чтобы его не задуло ветром. Мы выбрали свечу, зажгли её, установили в лодке, накапав на днище парафина, и накрыли её защитным колпаком с открытым горлом.

Спустив лодку на воду, мы подтолкнули её, и мой корабль, словно оживший после Надиных прикосновений, достаточно бодро двинулся вперёд, против течения, прямо в открытое море, став теперь единственным огоньком во тьме залива. Мы уселись на покрывало, как-то одновременно обняли друг друга и сделали по глотку рома, глядя на мерцающий лепесток его пламени. Наши головы, щёки и виски вдруг соприкоснулись так, что я почувствовал некий упорядоченный шум, различив в нём голоса, словно вращая ручку радио, наткнулся на чью-то передачу, но не могу разобрать её через помехи.

– Это что, твои мысли? – стараясь не спугнуть наваждение, прошептал я.

– Нет, это трансляция. Вроде той, что я показывала тебе в пещере. Не обращай внимания, такое случается, когда я выпиваю.

И я расслабился. Исходящий от Нади радиошум рифмовался с шелестом прибоя, он убаюкивал, расслабив и расфокусировав мои мысли, как в тот вечер, когда я потерялся в паре километров от дома, засмотревшись на звёздное небо. Так мы и просидели до тех пор, пока вода не подступила к нашим ногам, грозясь намочить одежду и покрывало.

Мы встали, как-то смущённо улыбнулись друг другу и пошли спать.

…Часов в восемь утра нас разбудили оживлённые голоса.

Привстав, я посмотрел в окно и увидел какого-то мужика, деловито перелезающего через забор. Приглядевшись, я опознал в нём своего домовладельца Ки, вышел на веранду, чтобы узнать, что случилось, а он со смехом сообщил мне, что забыл ключи.

Быстро заскочив в свою комнатку во дворе, он отпер ворота и к нам заехал небольшой грузовик, в кузове которого лежал какой-то шкаф, стол и вешалки для одежды.

Посмотрев на всё это с грустью, я вернулся обратно в спальню

– Что там? – сонно поинтересовалась Надя, приоткрыв один глаз.

– Кажется, у меня появились соседи, – печально отвечал я, ложась рядом и взяв её за руку.

Дело в том, что пару дней назад, когда я сидел на веранде, пережидая жару, какие-то азиатские тётки долго стояли у ворот, что-то бесконечно обсуждая, звонили по телефону, указанному на висевшей там табличке, а потом к ним приехал Ки, открыл дверь и долго показывал все три этажа нового дома, стоящего напротив моего жилища. Говорили они по-тайски и, возможно, являлись обычными городскими жительницами, решившими провести время на Самуи, но так же могли оказаться и риэлторшами, способными заселить сюда полчища китайцев – прожорливых, необузданных и крикливых.

Ещё пару раз за утро наш сон прерывали громкие голоса, звук открываемых ворот и тарахтящего транспорта, поэтому мы решили, что пора подниматься. Наш первый и последний совместный завтрак оказался лишённым романтического флёра – сидя на веранде, мы ели фруктовый салат с йогуртом, пока бирманские парни с набелёнными лицами разгружали очередной грузовик с мебелью, разнося её по этажам, несколько женщин драили полы и ступени лестниц, а господин Ки властно командовал ими.

В какой-то момент он отвлёкся от своих суровых дел и переключил своё внимание на меня и сидящую рядом со мной Надю, с интересом на неё посмотрев, а потом бросил взгляд на свой маленький, заботливо опекаемый сад и улыбнулся.

– Посмотрите на это чудо! – обратился он к нам по-английски, указав на большой цветущий бутон какого-то растения, нежно-синего, как утреннее небо над Сиамским заливом, – Мой цветок всё-таки распустился, не смотря на жаркий сезон! И это, девушка, – он сделал Наде «вай», – Благодаря вам!

И Ки засмеялся, глядя то на Надю, то на цветок.

Надя по-тайски поблагодарила его за комплимент, а он ничуть этому не удивился.

– Увидев вашу красоту, он решил сам показать вам свою! Спасибо!

Надя совершила ответный «вай», и довольный домовладелец чуть ли не вприпрыжку побежал вверх по ступеням.

– Надя, это правда? – осторожно поинтересовался я, – Это ты сделала?

В ответ она пожала плечами.

– Ну, я действительно во сне попыталась немного этот сад обустроить…

После завтрака она выкатила на дорогу скутер, а я – свой велосипед, с некоторой похмельной грустью наблюдая за тем, как заканчивается моя уединённая жизнь.

Через город мы вместе доехали до перекрёстка у водопада и присели за наш любимый каменный столик в тени деревьев. Я закурил, уже понимая, что Надя сейчас скажет нечто, способное меня расстроить.

– Ты знаешь, что в это полнолуние будет полное лунное затмение? – начала Надя.

– Кажется, читал где-то.

– Это очень редкое и важное событие, поэтому мне сейчас надо опять быть одной, готовиться к нему и, наконец, попробовать совершить то, на что раньше мне не хватало ни сил, ни смелости. А благодаря тебе, Федя, я, наконец, успокоилась и теперь уверена – у меня всё получится.

– Но ведь я ничего конкретно для тебя не сделал. Ну, не считая двух своих курьерских поездок…

«В одной из которых я влюбился, а в другой мне чуть не проломили голову», – подумал я, но не стал высказывать эти мысли вслух и продолжил:

– Мы просто встречались и улыбались друг другу.

– Нет, не просто. Это более важно, чем ты думаешь.

– Но ты так со мной говоришь, будто мы больше не увидимся, – отвечал я, потому что её недомолвки больше не ставили меня в тупик, я научился сам делать из них надлежащие выводы.

– Нет, почему же, я приду тебя провожать. Когда ты уезжаешь?

– Мне нужно шестого числа быть в Бангкоке.

– Значит, пятого апреля?

– Да, но билет ещё не купил, – я потушил сигарету, убрав окурок в целлофан от пачки, чтобы позже выкинуть его в ящик для мусора.

– Обязательно напиши, когда купишь. И я за тобой заеду.

– Конечно, мне это приятно, но, знаешь, я только стал к тебе привыкать и неужели мне придётся провести последние дни на острове одному?

– Извини, но так надо. В этом и заключается «Тема».

– Какая Тема? Это какое-то важное понятие?

Она кивнула.

– А почему ты раньше о нём мне не говорила?

– Чтобы ты не допытывался у моих сестёр, что это означает. Но я тебе расскажу. Перед отъездом. А сейчас давай я тебе погадаю.

И она, порывшись в рюкзаке, достала оттуда, протянув мне, три монетки.

Я машинально взял их в руки и, особо ни о чём не задумываясь, совершил шесть коротких бросков, а Надя фиксировала каждый из них, проводя ногтем черту на одном из упавших с дерева листьев.

У меня выпали все длинные линии кроме одной – третьей снизу.

– О, я её знаю, эту гексаграмму, – сказала Надя, открывая книгу, – И она не самая плохая.

Я невесело усмехнулся, а она принялась листать потрёпанные страницы.

– Вот, номер десять, послушай, – и Надя зачитала, – В настоящее время ваше поведение должно быть вежливым, дружелюбным, сдержанным. Уйдите в себя и как следует обдумайте своё положение. Произойдёт неожиданное событие, которое доставит вам большую радость. Для флирта время неподходящее. Это период, когда претензии к жизни следует снизить до минимума…

И она захлопнула книгу.

– Да, – задумчиво произнёс я, ощутив неожиданное желание выпить, – Похоже, именно этим советам я тут и следую.

– Так это и хорошо… А ты сохранил мой колокольчик?

– Конечно, он всегда у меня в кармане.

– Тогда у тебя всё будет в порядке.

– Надя, мы что, уже прощаемся?

В ответ она как-то порывисто и быстропоцеловала меня в губы, упав мне на плечи и обнимая прямо через стол. В другой момент меня это сильно бы насмешило, но сейчас я не совсем понимал, что именно происходит.

– Если со мной всё будет хорошо, то после затмения я приду тебя провожать, – сказала она, поднимаясь из-за стола, – До свидания.

А на прощание она дотронулась пальцем до моей переносицы, и я вдруг ощутил какое-то мягкое, обволакивающее меня спокойствие – то щемящее чувство под сердцем, что бывает, когда ты соприкасаешься с чем-то неуловимо прекрасным.

– До свидания… – практически прошептал я вслед отъезжающей на скутере Наде, даже не пытаясь сдвинуться с места, чтобы не спугнуть это посетившее меня состояние.

10. Низкий сезон

Жгучая поступь близкого апреля ощущалась уже всем телом – воздух остывал теперь только глубокой ночью, а жара вновь включалась, как по расписанию, после семи утра. На вершинах приземистых гор, скрывая их покатую поверхность в тумане, висели тучи, но не одна из них не пролилась пока на побережье. Зато появился ветер. Он хоть и будоражил горячий воздух, но в тоже время приносил некоторую угрозу – с пальм теперь срывались огромного размера высохшие ветки, грозившие спикировать прямо тебе на голову, и все обочины дорог в джунглях были усеяны ими. На ресурсе острова часть зимовщиков готовилась к отъезду, распродавая ненужные им вещи, а те, кто собрались остаться, жаловались на озверевших муравьёв и обсуждали способы борьбы с ними.

Моими новыми соседями стали три тайские тёти лет тридцати пяти. Они заняли каждая по номеру или квартире на втором этаже, а с одной из них жил ещё сын-подросток. У них была одна на всех машина, и они часто куда-то на ней уезжали. По утрам эти женщины переговаривались грубоватыми громкими голосами, напоминавшими воронье карканье, но жить мне совсем не мешали. Мы всегда здоровались и улыбались друг другу – особенно приветливой была самая младшая из них, но не общались. Зато Ки стал бывать здесь гораздо чаще, они вели с ним долгие беседы и над чем-то смеялись.

Всю неделю я добивал ту часть своей повести, где рассказывалось про девяностые годы, и два раза в день ездил плавать, а ощущение того, что скоро эти места придётся покинуть, наполняло моё существование некой грустью, но, в тоже время, и полнотой чувств. Впрочем, что значит скоро – некоторые только на такой срок сюда и приезжают. Однако осень в Стране Отливов подарила мне какую-то дивную, приятную печаль глубоко под сердцем. Я понимал, что произошедшее здесь останется одним из главных событий всей моей жизни и сейчас, находясь непосредственно в них, надо, никуда не спеша, прочувствовать каждый момент медленного течения дня, каждую незначительную деталь окружающего пространства, чтобы навсегда сохранить их в глубине своей памяти. А ранним утром в тихое воскресение я сел на велосипед и отправился в Талинг Нгам.

В заросшем травой бетонном полутоннеле у отеля Интерконтиненталь, где деревья сходились подобием свода, создавая атмосферу места, давно покинутого людьми, я устроил привал и сделал абсолютно октябрьские фото с велосипедом на фоне жёлтых опавших листьев, а спустившись вниз со склона, попал в так полюбившуюся мне самую тихую и красивую часть острова. Сельская, но хорошо заасфальтированная дорога – гораздо лучшего качества, чем у меня на даче в Подмосковье, пролегала мимо кокосовых посадок; вскоре я увидел старую бетонную стену, въехал в низкую арку и оставил велосипед неподалёку от входа.

Здесь действительно не было ни души, а сами храмы оказались гораздо более красивыми, чем в известных мне «Ватах» по обе стороны от Натона. Казалось немного странным, почему такое удивительное место возникло именно тут, рядом с крошечным посёлком рыбаков. Впрочем, храмов на острове много, туристов можно возить и по другим, более близким к их резервациям, а этот безлюдный монастырь тайцы оставили для себя и он, как нельзя кстати, подходит для уединённого созерцательного времяпровождения. Правда я совершенно не собирался молиться или пытаться войти в состояние медитации – это прибежище покоя и так давало тебе необходимые эмоции.

Здесь не было надписей на английском языке, поэтому я не понимал, для чего именно предназначено каждое строение из этого комплекса. Так, например, одно здание полностью состояло из колонн и на большой высоте там висели не известно для кого устроенные деревянные качели; под ними располагался подиум с вырезанной из дерева и раскрашенной птицей с распростёртыми крыльями. Другие же храмы оказались закрыты, зайти туда не представлялось возможным из-за отсутствия хоть каких-нибудь служителей или монахов, а стоящие вдоль забора ступы выглядели гораздо более старыми, чем те, что имелись у меня в городе. Так же на территории висела большая таблица с расценками из около сотни наименований разных ритуальных услуг, не предназначенных для фарангов.

Сделав несколько фотографии, я, наконец, заметил трёх человек, сидевших на полу в одном из самых маленьких строений. Среди них был пожилой дядя с круглым лицом и в синей полосатой футболке. Он широко улыбался беззубым ртом и манил меня к себе. В ответ я тоже улыбнулся, но подходить к нему не спешил. Однако мужик настойчиво подзывал меня, как будто чего-то от меня хотел. Такая навязчивость немного напрягала и только подойдя ближе я понял, на что он пытался мне указать – именно в этом павильоне, на подиуме и за стеклом находилась мумия монаха, а у входа даже висела единственная здесь экспликация на английском, рассказывающая об этом человеке.

Как оказалось, мир он покинул в возрасте восьмидесяти семи лет, 9 января 1976 года. Ещё я узнал, что ещё в юности он изучал древние тексты, в семнадцать лет был рукоположен в качестве послушника, но ещё четыре года помогал своей семье, работая на плантации, а в двадцать один стал монахом, занимался медитационными практиками, вёл уединённую жизнь и принимал пищу один раз в день.

Я снял обувь, с почтением совершил «вай» и поднялся вверх по ступеням.

Двое сидящих тайцев в тёмных брюках и белых рубашках вели себя тихо, а мужик, продолжая улыбаться, предложил повязать мне на руке верёвочку, но я отказался, не желая получать ритуальные услуги от такого странного типа. Тем более в качестве талисмана мне вполне хватает Надиного колокольчика.

В полутёмном прибежище монаха оказалось совсем немного места, и я сразу очутился совсем близко от сидящей за стеклом фигуры, а наши головы располагались примерно на одном уровне. Выглядел он вполне нормально для такого почти сорокалетнего существования, только имел грубый продольный разрез по всему черепу поверх лица, словно у него, как крышку, когда-то сняли верхнюю часть головы и, удалив мозг, поставили обратно.

Попав после яркого дня в тусклое пространство с низким потолком, мне было трудно разглядеть его лицо, но у него, похоже, уцелели, словно окаменев, глазницы – если такое, вообще, возможно, а взгляд его оставался достаточно печальным – или это лично мне так показалось.

Выйдя на свет, я не испытал каких-то особенных эмоций, что тут скажешь, каждый способен распоряжаться не только своей жизнью, но и посмертием, а сам момент мумификации не казался мне чем-то странным или необычным. Я вдруг подумал о том, что это первая, увиденная мной в жизни настоящая мумия, не считая каких-то странных человеческих остатков в Египетском зале Пушкинского Музея, ведь в мавзолей на Красной Площади я так и не попал, потому что когда нас принимали в пионеры, там стояла слишком большая очередь и мы обломались.

В любом случае, мне тут понравилось – это был действительно прекрасный Ват, а поблизости от него – очень красивый берег. Я прокатился по нему, осмотрев несколько мест с белым песком и тихими мини-отелями.

Около «места для фото в стиле «баунти» – кривой, падающей в сторону моря пальмы, сидел на бетонном ограждении для волн лишь один человек и читал книгу. Неподалёку от него резвились две собаки – рыжая и белая, а прямо напротив, из моря, величественно выступали Пять Сестёр – как строения, созданные природой по принципу «золотого сечения», поэтому определить точное расстояние до них не представлялось возможным. Они были так далеко-близко, как и всё самое важное, происходящее в нашей жизни.

Однако становилось всё жарче – пора было возвращаться.

Часов в одиннадцать я вырулил на главную дорогу, осматриваясь по сторонам в поисках парикмахерской, где меня смогут постричь под машинку, но, проезжая перекрёсток с водопадом, решил завернуть туда, чтобы посидеть внизу, у пруда с рыбами – иногда я так делал, там было хорошо.

На идущей под уклон дороге я опять увидел мёртвую, раздавленную колёсами змею, длинной больше метра, а на парковке перед входом стоял целый автобус с тайскими школьниками, но они уже уезжали. Впрочем, из-за выходного дня здесь царило оживление – местные жители пришли сюда целыми семьями.

Людей вокруг оказалось слишком много, спокойно посидеть было негде и ноги сами понесли меня вверх. Поднимаясь вдоль русла, я видел, как тайцы отдыхают на пикниках, заняв самые удобные места у запруд; взрослые, расстелив покрывала на камнях, что-то ели, пили и улыбались, а их дети с хохотом плескались в мелкой воде.

Идти вверх было гораздо легче, чем спускаться, благодаря древесным корням с уплотнённой меж ними землёй, это создавало естественное подобие ступеней. За два месяца ежедневного вращения педалей мои ноги достаточно окрепли, а рюкзак ничего не отягощало, поэтому примерно через пол часа я оказался в верхней части водопада, у пятиметрового каскада, справа от которого и начиналось заповедное пространство.

Собирался ли я опять встретить там Надю? Конечно, я скучал по ней, понимая, что если она не захочет, то просто себя не явит, а я её не найду. Но желание попасть туда, где всё началось, пересилило, поэтому внимательно осмотревшись, я забрался на оплетенный лианами камень и перебрался по нему на другую сторону, а спрыгнув вниз, ощутил едва уловимую дрожь от перемены мира, как всегда случалось, когда я попадал во владения Нади.

Ступив на песчаную поляну, я заметил, что часть её затоплена водой и теперь она напоминала настоящий остров – зависшие над горами тучи питали водопад и совсем скоро он станет полноценной горной рекой, стремительной, но и помутневшей.

Как я и ожидал, никаких следов пребывания Нади тут не было, поэтому вздрогнул, когда она неожиданно появилась в двух десятках метров от меня, среди необычного вида деревьев, раздвинув в стороны свисавшие с них жгуты, словно края ширмы у себя дома.

– Ку-ку! – сказала она и засмеялась, подойдя к воде, окружавшей песчаный островок.

Из одежды на ней была только длинная синяя футболка, напоминающая платье, в ней она казалась похожей на принцессу, которая заплутала в джунглях, но быстро освоилась и осталась там жить.

– Привет… – сказал я, ощутив, будто меня застали врасплох, – Извини, но я не смог ждать до отъезда.

– Да, ты всё-таки пришёл, это хорошо, – сказала Надя, как мне показалось, безо всякого удивления, – А то я уже закрываю это место, как дачу после окончания сезона. Поэтому пойдём, я тебе кое-что покажу.

Я перепрыгнул с песчаного островка на камень, подошёл к ней, собираясь обнять, а она взяла меня за руку и повела в джунгли, где под скалистым козырьком у неё было летнее жилище с подобием деревянных стен – нечто среднее между шалашом и пещерой.

Там не было ничего кроме низкой лежанки и деревянного ящика, который она использовала в качестве рабочего стола. На его поверхности аккуратно располагались разной длинны иглы, катушки с нитями, металлические цепочки и куски проволоки – вещи, необходимые для создания её амулетов. Остальные детали хранились, судя по всему, в многочисленных корзинах, подвешенных на анкерах и верёвках к каменному потолку.

– Ты не волнуйся, сюда никто не придёт, – сказала она и быстро сняла футболку.

Судя по всему, я уже давно хотел увидеть её обнажённой, но никак не рассчитывал, что случится это именно здесь и сейчас. Шёл я сюда совсем не за этим, да только при виде её тела у меня сразу выскочило из головы, за чем именно.

– Пожалуйста, не задавай мне вопросов, просто снимай одежду и ложись рядом со мной, – попросила она.

– Да у меня и нет никаких вопросов.

– Вот и хорошо.

Надя оказалась внимательной и спокойной. Мы делали всё то, что совершают мужчина и женщина, когда хотят по-настоящему познать друг друга и при этом никуда не спешат.

День в джунглях был тих и жарок. Над нашими телами плавно раскачивались корзины, а в помутневшем из-за жары воздухе иногда вскрикивали какие-то птицы. Всё эти медленные полуденные часы мы почти не разговаривали, только улыбались друг другу. Иногда мы поднимались и проходили к малому рукаву водопада, стояли под его сильными струями, смыв себя пот, а потом высыхали и возвращались обратно в постель.

В какой-то момент я заметил, что солнце сильно изменило своё положение, его жалящий свет бил теперь не сверху, а откуда-то сбоку – это означало, что начинает вечереть. Тогда мы последний раз приняли природный душ, наконец-то оделись и поели фруктов, сидя на большом корне дерева.

– Извини, но мы вместе вниз не пойдём, я ещё тут останусь, – сказала она, проводив меня до края поляны, где мы впервые увиделись, – Надо готовиться к затмению, а после него меня до начала дождей здесь не будет – в апрельскую жару лучше работается в пещере, где мы были.

– Ты выполнила свою программу?

– Почти. И ты тоже стал её частью.

– В смысле? Хочешь сказать, что у нас теперь будут дети?

Надя засмеялась.

– Ну, к этому я пока не готова. Вот если бы ты подольше здесь остался…

– Надя, у себя в городе я не смогу в этом году заработать денег, чтобы снова сюда приехать.

– Я знаю. Но зато теперь наша общая печаль и грусть друг по другу поможет для рождения чего-то другого. Для этого я тебя и впустила…

– Надя, кажется, я что-то понял. Сегодня. Сейчас. С тобой.

– Вот и отлично. Тогда до встречи пятого числа на пирсе. И не забудь мне заранее написать время.

– Ты что, как я могу забыть?!

– Да, и не думай про меня слишком много. Для тебя сейчас это вредно.

– Спасибо за совет.

Потом мы долго стояли, обнявшись, слушая спокойное биение наших сердец, чувствуя тихое дыхание и движение крови по нашим, ставшим близкими друг другу телам.

– Помнишь историю Орфея? – прошептала Надя, когда наше прощание слишком затянулось, – Так что уходи не оглядываясь.

А я лишь кивнул в ответ, не понимая, шутит ли она или это действительно серьёзная просьба, но, на всякий случай, поступил так, как она говорила.

Когда я спустился к подножию водопада и вырулил на дорогу, солнце уже цеплялось за верхушки пальм. Всю дорогу к городу мне навстречу проносились компании молодых тайцев и фарангов, спешивших к своим любимым местам встречи заката, а смотровая площадка в конце набережной оказалась до краёв заполнена людьми и заставлена их скутерами. Проскочив мимо, я остановился у одной из скамеек и, несмотря на усталость, был настолько эмоционально взбудоражен, что принялся расхаживать у края бетонных плит, дымя сигаретой.

Зачем она так поступила? Ведь нам обоим было бы лучше, если б всё случилось гораздо раньше, либо вообще не происходило. К чему ей вступать со мной в близкие отношения перед самым отъездом? Это был прощальный подарок? Или она просто захотела крепче меня к себе привязать? Впрочем, у неё и так это получилось.

Но теперь я действительно начал понимать, почему она вообще со мной подружилась – наши отношения должны были стать неким катализатором для успешности её «Работы» и, кстати, для моего вдохновения тоже. Если, конечно, в двадцать первом веке ещё можно использовать слово «вдохновение». Но только неожиданная, непредсказуемая близость и последующий за ней разрыв способен стимулировать творческий прорыв, и в её случае это ещё более значимо, чем в моём. Помогая себе самой, она подарила мне действительно волшебное путешествие – пора уже начать называть вещи своими именами. И за это я навсегда останусь ей благодарен. Как говорят тут на острове – forever and ever.

…Конечно, я так и не подстригся, до дома добрался уже на исходе светового дня, в уютных сине-фиолетовых сумерках, принял душ и сразу прилёг, а засыпая неожиданно осознал, что именно так и состоялось моё прощание с островом.

А потом наступил апрель и совершать любые усилия – физические, либо интеллектуальные, стало непросто. В половину седьмого утра с меня уже капал пот во время занятий йогой; писать же я теперь не мог из-за адского шума цикад – он стал уже практически такой, как на Тао. Один раз, чтобы взбодриться, я специально купил себе тайский энергетический напиток, но выпив его после обеда, тут же уснул.

Третьего числа, в первый день полнолуния, я всё-таки совершил финальный большой заплыв в Липа Нои, купил билет до Бангкока и устроил себе одиночное Fool Moon Party. Прошёл в дальнюю часть пляжа напротив своего дома и, обнаружив там висящие на пальме качели, самозабвенно раскачивался на них под музыку из «пиратского» ресторана.

На следующий день, в мой последний вечер, должно было состояться полное лунное затмение, поэтому я решил найти особое место для его наблюдения и таким образом, как-то отметить свой отъезд. Более всего для этой цели подходил полуостров с маяком, куда я до сих пор так и не забрёл, потому что никаких дорог туда не вело, но стратегически его расположение показалось мне идеальным. Начало небесного представления астрономы обещали нам в 18.58 – примерно через пол часа после заката, поэтому к шести я подъехал к растафарианскому бару у ведущего к полуострову перешейку.

Хозяин приветливо поздоровался со мной по-русски, в надежде, что я собираюсь пить в его дыре дорогое пиво, но я объяснил ему, что хочу дойти до маяка, погулять там и сделать фото затмения. Он сразу как-то посерьёзнел, сказал, что забираться туда не стоит и в темноте можно просто не найти дорогу обратно, тем более это дикое место, где живут змеи и другие обитатели джунглей. В ответ я показал ему два фонарика и продемонстрировал свою крепкую спортивную обувь – в ней я приехал в аэропорт, здесь же эта пара два месяца простояла у меня под кроватью и вот теперь мне, наконец, пригодилась.

Тогда хозяин бара объяснил про ведущую на вершину тропу и указал направление к её началу в конце перешейка. К нам подошла пожилая женщина, его помощница, поинтересовалась, чего именно я хочу, а когда узнала про моё предстоящее путешествие, нахмурилась и покачала головой. Однако, поблагодарив мужика и сказав, что оставляю свой велосипед у него на стоянке, я пошёл к полуострову, ступая по обнажившейся при отливе скалистой породе, напоминающей застывшую в древние времена вулканическую магму.

В конце перешейка я действительно обнаружил узкую тропинку и двинулся вверх, внимательно смотря под ноги. Судя по всему, пользовались ей хоть и редко, но на протяжении долгого количества лет. Она была хорошо утоптана и каждые пару десятков метров обозначена для удобства путников надетой на обрезанную ветку пластиковой бутылкой. И хотя солнце скрывалось за холмом, среди деревьев стояла тёмная и влажная духота, а они арками сплетались над головой; сумерки наступали здесь ещё до заката, поэтому пробирался я весьма осторожно, глядя одновременно перед собою и вверх, в поисках свисающих с веток маленьких зелёных змей.

Минут через пятнадцать я очутился на вершине, у выкрашенного в белый цвет стального каркаса, увенчанного небольшой площадкой. Надо отметить, что это был сигнальный маяк без прожектора, просто в темноте на его вершине раз в несколько секунд вспыхивала гигантская лампа или что-то в этом роде.

Солнце тем временем беззвучно погружалось в облака за самым большим из островов заповедника, поэтому мой последний закат оказался не таким впечатляющим, как красочные пожары двух последних недель, словно светило утомилось каждый раз уходить красиво, уступив сегодня Луне право на своё преставление.

Прогуливаясь вокруг конструкции маяка, я любовался открывшимися мне новыми видами. На севере в закатной дымке лежал край Пангана, казавшегося отсюда весьма далёким, а на юге зависшими над горизонтом грозовыми тучами возвышались очертания материка.

Прямо подо мной начиналась внушительная, идущая вдоль всего берега ребристая отмель, где песчаные наносы повторяли очертания волн. Широкая и жёлто-синяя, она обрывалась только за городом и, глядя на неё, казалось странным, почему именно на таком мелководье рыбаки и основали своё первое на острове поселение.

Сама же «столица» острова отсюда просматривалась хорошо и, если бы у меня было, чего выпить, поднял сейчас тост за прощание со Страной Отливов, но ни вина ни, тем более рома я не взял, чтобы потом нормально спуститься отсюда в темноте. Да и моя тайская страховка – если я куда-то упаду, будучи пьяный, или меня просто укусит змея, когда я буду нетрезв – она в этом случае не покроет потраченные на лечение деньги.

Близоруко прищурившись, я пытался отыскать местоположение своего дома, но укрытая деревьями кольцевая дорога с уходом солнца уже сливалась в общий тёмно-зелёный фон.

Начинались сумерки и в них, как всегда резко и неожиданно, включились цикады. На этом диком холме звучали они гораздо громче, чем в окрестностях моего дома, а по силе и монотонности шума напоминали механизм для разработки скальной породы. Вдобавок одновременно с ними заработала сигнальная лампа маяка, раз в четыре секунды бьющая по глазам зелёной неоновой вспышкой; всё это немного сбивало столку и подменяло ощущение среды, будто вместо нетронутых джунглей я очутился на задворках какого-то карьера, где сосредоточено большое количество строительной техники.

Ожидание затягивалось, и только когда окончательно стемнело, на западе, из низины между двумя горами начал подниматься ярко-жёлтый диск, левую часть которого уже затмевала полукруглая тень нашей планеты. И было так странно наблюдать за её медленным и неумолимым движеньем, осознавая, что именно мы накрываем собой этот мёртвый необитаемый спутник, влияющий не только на отливы, но и наше повседневное настроение.

Я достал фотоаппарат и, используя сваи маяка в качестве опоры, попытался сделать снимки луны с разной выдержкой. Когда же её полностью скрыла земная тень, и она стала кроваво-серого цвета, произошло нечто непредвиденное.

В какой-то момент шум усилился, будто зарождался теперь не из пространства вокруг, а из моей головы. Мне подумалось, что это благодаря жаре, ведь последние две недели тело так перегревалось за день, что вечерами я сам ощущал его, как горячую батарею – наверное, так здесь бывает сейчас у многих, но только не хватало ещё получить тепловой удар накануне своего отъезда.

Поэтому я присел на подстилку, облокотился спиной на стальную опору, закрыл глаза и вдруг почувствовал, как ногу у бедра, словно после укола заморозкой, обожгло холодом, а дотронувшись до неё ощутил, что это превратился в стальную льдинку лежащий в шортах Надин колокольчик. Не открывая глаз и успев лишь подумать, что всё это неслучайно, я достал его, сжав в ладони, и тогда одновременно увидел Надю, Веру и Любу.

Каждая из них располагалась на открытом возвышении – скорее всего, какой-нибудь горе у себя на острове, но, в тоже время, находились в общем внутреннем пространстве, где могли видеть и слышать друг друга. Несколько недель назад, я уже присутствовал при их сеансе связи в земляной пещере, но тогда рядом со мной была Надя, а почему я вижу их всех сейчас? Позже, размышляя об этом, я решил, что наша последняя встреча с Надей оказалась чем-то большим, нежели прощальное занятие любовью. Скорее всего, она провела со мной некий обряд инициации и теперь, догадавшись попасть в нужное время в подходящее место, я оказался на линии связи, на пути непрерывного, объединяющего острова потока и смог к нему подключиться благодаря подаренному мне талисману.

Сейчас же у каждой из сестёр имелось по тайскому музыкальному инструменту, и хотя я никогда не интересовался местной народной музыкой, они показались мне знакомыми. Надя держала в руках сложную флейту «вод» – пучок, собранный из других флейт разного диаметра и размера, всего их было семь. Перед Верой стоял на подставке изогнутый дугой ксилофон «ранад», без которого в странах Азии не обходиться ни один национальный оркестр, а Люба держала в ладони «чинг» – две небольшие бронзовые тарелки, связанные между собой продетой через их середины верёвкой. Именно она задала ритм, несколько раз щёлкнув бронзовыми чашечками, и тогда они заиграли.

Их мелодия казалась поначалу простой и спокойной, как и вся услышанная мною тайская музыка, но только звук исходил будто бы изнутри меня, зарождаясь в районе солнечного сплетения, создавая вибрацию и запустив в моём сознании процессы, благодаря которым я впервые увидел Нити. И почему-то их присутствие не показалось мне чем-то необычным. Я читал у Мирча Элиаде о случаях, когда после удара молнии или при других странных обстоятельствах люди становились шаманами, то как раз и начинали различать эти пронизывающие мир струны. Однако, там не объяснялось, что именно они из себя представляют, а сейчас же я ощущал их, как квантовые волны, наблюдая, как они видоизменяются с помощью вибраций, исходящих от музыкальных инструментов девушек.

Музыка тем временем становилась всё более завораживающей, а меня не покидало ощущение, словно я проник за кулисы во время таинственного концерта, адресованного даже не людям, а самому пространству их обитания. Из мировой мифологии нам известно, как жестоко наказывали тех, кто намеренно или даже случайно подсматривал ритуальные действия, не предназначенные для человеческих глаз, меня же успокаивало лишь то, что я имею дело хоть и с могущественными, но всё-таки добрыми женщинами, а не суровыми языческими богинями.

Квантовые волны – или то, что я принимал за них – напоминали разного цвета нити, как ворсинки, вылезающие по краям холста из картины, описывающей саму структуру пространства. Они сплетались между собой, складываясь в узорчатую ткань причинно-следственных связей между событиями, сглаживая бушующие конфликты, гася вспышки ненависти и омрачений. Чем глубже сёстры погружались в свою игру, тем менее ясно я различал их самих в этом сверкающем танце, состоящего из элементов нашего возможного «прошлого-будущего».

Когда «симфония затмения» достигла своего пика, я засмотрелся на гипнотическое движение одной из волн, мысленно соприкоснулся с ней и она, как освобождённая пружина, сдёрнула часть моего сознания, унеся его высоко вверх. Теперь мой разум зависал над тёмными морскими водами и тремя островами, чьи очертания легко считывались из-за огромного количества горящих на них огней. Но Тао, Панган и Самуи сияли явно не электрическим светом – он исходил от самих людей и связующих их нитей. Подобно особенностям зрения совы или орла, различающих с большой высоты и пейзажи и бегущую в траве мышь, я мог приближать детали и увиденные мной человеческие существа напоминали кометы с тонкими и длинными хвостами, сцепленными ими друг с другом. И благодаря пронизывающей острова мелодии их цвета на глазах менялись, теряя свой ядовитый окрас, а беспокойное и суетливое мерцание сглаживалось, превращаясь в огни, насыщенные тёплым и ровным светом.

Затем финальные аккорды музыки подбросили меня совсем высоко, а когда я принялся падать, надеясь не промахнуться и снова угодить в собственное тело, то успел на мгновение увидеть Луну. В этом моём образе восприятия она являла собой явно рукотворную конструкцию, которую удерживал от вращения вокруг своей оси расположенный в её глубине некий непостижимый механизм. Как и мой маяк, он тоже издавал сигнал, но только его длительность и частота занимала гораздо более долгий временной промежуток. Снаружи всё это оказалось затянуто каркасом, который был, в свою очередь, скрыт бутафорской скорлупой, где виднелись знакомые очертания лунных морей и кратеров.

Чуждый облик привычного спутника на мгновение вверг меня в панику – к этому зрелищу я был действительно не готов, но уже в следующую секунду падение остановилось, и я очнулся сидящим на подстилке, привалившись спиной к нагревшейся за день стальной сваи. Музыка смолкла, цикады тоже прекратили свой скрежет, спрятавшись от ночных грызунов, но настоящей тишины не было – в лесу что-то непрерывно шуршало, с вершины маяка доносился электрический треск проводов под напряжением, а сигнальная лампа раз в четыре секунды била по глазам яркой зелёной вспышкой. В промежутке между залпами я посмотрел вверх и увидел, что земная тень только начинает отходить, открывая в левой части кровавого диска жёлтый блестящий месяц. Значит, времени прошло совсем мало – не более пары минут.

Выпив воды, я немного пришёл в себя, а выкурив сигарету и убрав окурок в целлофан от пачки, решил, что впечатлений для последнего дня на острове я получил более, чем достаточно. Мысленно поблагодарив сестёр за то, что они разрешили мне присутствовать на своём выступлении, к которому так серьёзно готовились все эти недели или месяцы, я принялся спускаться вниз, светя перед собой сразу двумя фонарями. Мелкие лесные твари разбегались в стороны при моём появлении, древесные ветви качались, ящерицы квакали, а кто-то скрёбся на верхушках уходящих в темноту узловатых стволов.

Вскоре я вышел к тускло освещённому бару, где на поддерживающем навес столбе висел большой чёрно-белый фотопортрет его владельца в молодости – с длинными, свисающими ниже плеч дредами. Там же обнаружился и он сам, уже давно коротко стриженный и немного грустный, потому что отсюда луны видно не было и все его посетители разбежались по другим смотровым площадкам. Только в подсвеченном аквариуме неутомимо плавал его талисман – крупная розовая рыба с большим наростом на голове, напоминающим растафарианскую шапочку.

– О-о, ты вернулся! – обрадовался он, – Ну и как тебе затмение?

– Там было удивительно… – отозвался я.

– Может, пойдём на берег и покурим? – поинтересовался он.

Конечно, я понял, что именно он предложил, наконец, покурить, только после всего того, что случилось, этого было уже не надо.

– Нет, спасибо, мне пора спать, завтра я уезжаю в Бангкок, а потом домой…

– О-о, ну, тогда покурим, когда ты снова сюда вернёшься, – улыбнулся он, – Счастливого пути!

– Спасибо! И до встречи.

– До свидания! – прокричал он мне вслед по-русски, когда я уже сел на свой велосипед, включил зажатый в руке фонарик и стартовал в сторону дома по этой жуткой, усеянной острыми камнями дороге.

11. Отъезд

Утром после завтрака я вышел за ворота, перешёл дорогу и в последний раз осмотрел пейзаж своего «зазеркалья» – многокилометровую полосу берега от ближнего мыса с маяком до его дальнего брата-близнеца с военно-морской базой.

Затем, не собираясь подводить каких-то итогов своего путешествия, просто собирал рюкзак – это занятие и стало моей медитационной практикой. В его среднюю часть я уложил те вещи, что мне больше не пригодятся, оставив сверху сменную одежду для Бангкока и штаны для поездки в аэропорт, убрав в самый низ куртку и ботинки, чтобы, получив багаж в Домодедово их можно было легко достать, открыв нижнюю молнию.

В половину первого за мной приехал Ки, как всегда, сияя улыбкой.

– Оставляешь велосипед? – спросил меня он, хотя мы ещё месяц назад договаривались о том, что велик будет теперь у него.

– Конечно, – отвечал я.

Домовладелец на мгновение задумался, после чего спросил:

– Две тысячи хватит?

Такого я никак не ожидал, но постарался сделать вид, что не удивлён его вопросу.

– Да, спасибо, – закивал я головой, а домовладелец достал кошелёк, вытащил оттуда четыре бумажки с изображением буддийского храма в Бангкоке и памятника королю Раме III и вручил их мне.

Я поблагодарил его, будучи приятно удивлён, что покупка моего велосипеда полностью отбилась.

Ки даже не стал заходить в дом, чтобы проверить сохранность всяческих вещей и просто попросил меня оставить ключи на столе веранды. Я сел в его белый «шевроле» с открытым кузовом, и мы доехали до пристани, где тепло попрощались. Я заверил его, что через какое-то количество времени снова к нему приеду, но когда вытащил тайскую сим-карту для работы с мобильным банком, а потом опять её вставил, то телефон Ки, которому я звонил, странным образом исчез из исходящих вызовов. Впрочем, я знаю, где находится его штаб-квартира в городе, но, по большому счёту, селиться стратегически лучше с южной стороны от Натона – ближе к недорогому деревенскому рынку, пляжу в Липа Нои и закатным красотам пустынного Талинг Нгама.

Надю я увидел стоящей у маленького дома администрации на моей пристани. Она крепко обняла меня и поцеловала. Несмотря на предгрозовую духоту самого пика дня, от неё исходила какая-то приятная прохлада, которая теперь бывает здесь только перед рассветом. Это подарило мне ощущение нежности и мы присели на бетонной скамье в тени одного из раскидистых деревьев на набережной, приникнув друг к другу.

– И с каким ты настроением уезжаешь? – первым делом поинтересовалась она.

– Просто знаю, что моё время здесь истекло…И вчерашнее затмение было шикарным. Ты ведь знаешь, что я видел вашу Работу.

– Да, мы решили, что тебе можно посмотреть. Тем более ты сам нашёл для этого удачное место.

– Но Луна… Чем она является на самом деле? Я вчера такое вместо неё увидел!

– Знаешь, не бери в голову, не стоит об этом думать. Наш спутник на самом деле очень сложный объект, он действительно способен притворяться чем-то иным, поэтому каждый может разглядеть в его маскировке какие-то свои предпочтения, а ты, наверно, просто много читал фантастики.

– Правда? Ну хорошо, ты меня успокоила.

– Да, – отозвалась Надя, – Всё хорошо. Кроме того, конечно, что ты уезжаешь, и мы больше никогда не увидимся.

– Ну почему никогда? Я ведь могу когда-нибудь снова сюда приехать.

– Потому что мы закрываем «Тему». И Тема этого этапа была «Радость и Печаль», именно с ней и связано твоё появление. Это как один из эпизодов в длинной истории – и ты, Федь, как пишущий человек, должен это понимать. Теперь сезон закончен, но не наша Работа – мы ведь здесь всегда чем-то заняты и долго ещё пробудем. А ты… Я ведь не знаю, кем ты станешь, когда опять сюда попадёшь.

– Значит это действительно наша последняя встреча?

Она молча кинула.

– Вера мне тоже самое говорила, когда мы прощались.

– Федя, прости, но несчастливая любовь – она тоже является частью нашего проекта. Мы просто пытаемся понять, как затем с этим жить и что можно сделать, чтобы эта жизнь потом не сломалась.

– И ещё вам это надо для создания особого эмоционального фона в вашей работе, – устало отвечал я.

– Ладно, хватит уже меня упрекать. За подобные вещи нам тоже приходится расплачиваться. Между прочим, Вера уже похоронила одного своего мужа, а Люба ещё слишком молода и у неё всё впереди.

– А чем ты платишь, кроме одиночества?

В ответ Надя пожала плечами.

– Мы всегда платим тем, что представляет из себя особенную ценность, – и она прилегла на бетон скамьи, положив голову мне на колени.

– Ты не обижаешься на меня? – спросила она, устроившись удобней.

– Я могу тобой только восхищаться.

– Не издевайся. Мне правда грустно от того, что ты уезжаешь.

– А мне грустно, что я не надолго прикоснулся к твоему миру, миру трёх сестёр, и теперь покидаю его, зная, что это не моя история и я просто оказался у тебя на пути.

–Ты сам знаешь, что всё не «просто».

– Надеюсь, что так.

И мы вместе замерли, глядя на бликующую от солнца воду, что плескалась у нас под ногами. Не смотря на самый центр города и проходящую мимо кольцевую дорогу, парковку таксистов и рыбаков, а так же женщин, торговавших их уловом прямо на тротуаре, здесь было очень спокойно.

Мне вдруг вспомнилось, как в день своего приезда, выйдя на набережную из какой-то подворотни в паре шагов отсюда, я увидел статичную картину, после которой тут и остался. Со стороны могло показаться, что в нёй нет ничего особенного – ещё один проулок между домами и перспектива с видом на море, где на фоне далекого и огромного океанического лайнера плывёт рыбацкая лодка, по пустой набережной идёт собака, а над всем этим покоится мягкое бело-синее февральское небо, пронизанное бессчетными рядами электрических проводов. Но в этой перспективе и заключался именно тот собирательный образ, что всегда присутствовал в моём сознании. Тогда мне даже показалось, что я всего лишь возвращаюсь домой, а вот теперь опять его покидаю.

…Над нашими головами прошумел ветер. Надино веко тревожно дёрнулось, когда на неё, лежащую с закрытыми глазами, упало несколько больших оранжевых листьев. Я посмотрел на экран телефона и обнаружил, что мы неподвижно просидели так минут сорок, и уже пришло время отправления.

Мы пришли к месту сбора, но там, как обычно, никто никуда не спешил, и на площадке под навесом ожидало отправления большое количество путешественников. Соотечественников среди них я не обнаружил, либо они тоже являлись бывалыми бэкпекерами и сливались с общей интернациональной компанией, где никто не таскает с собой неудобные чемоданы.

Мы встали в тени неподалёку от перил и неожиданно у неё из глаз потекли слёзы.

– Надя, ну ты чего? – удивился я, – Видишь, я же не плачу!

Ляпнув это, я сразу прикусил язык, осознав неуместность подобной шутки.

– Потому что ты меня не любишь! – мгновенно парировала она.

Когда она заплакала, то стала опять похожа на тайскую девушку, невольно создав у бросающих на нас взгляды посторонних людей ощущение, что это высокооплачиваемая проститутка, нанятая на «лонг-тайм», умело инсценирует привязанность, провожая своего кавалера. Один пузатый мужик с банкой «Чанга» даже подмигнул мне и показал большой палец, но я от него отвернулся.

И тогда на застывший в жарком апрельском оцепенении городок обрушился первый ливень. Он был не слишком продолжительным, но настоящим тропическим, с тяжёлыми большими каплями и барабанным грохотом по навесу. Под крышу сразу набежало много людей и мы едва нашли место сбоку у стены дома, тесно прижавшись друг к другу. Мне вспомнились микроскопические пещеры Талинг Нгама, где едва можно было так же стоять вдвоем, пытаясь укрыться в них от будущего, представляющего из себя редкие моменты обычного человеческого счастья, щедро разбавленного разочарованиями и расставаниями.

Наш катер всё не ехал, весь народ, в ожидании команды на посадку, томился со скучающим видом, кто-то улыбался, глядя на бушующую природу, а я обнимал плачущую Надю. Дождь так и не развеял дневную духоту, мой пот смешивался с её слезами, но её тело по-прежнему оставалось прохладным, и я подумал: «А через сколько часов или минут она обо мне забудет, снова погрузившись в свои дела?» Впрочем, меня это совершенно не смущало, лишь вдруг вспомнилось, как два года назад, покидая Панган, я застал сцену прощания тайской девушки и интеллигентного европейского парня в очках. Когда его подруга зашла на паром, она лишь помахала ему рукой на прощание и пошла занимать удобное место, а он ещё долго стоял на пристани, до самого отправления и было ясно, что этот человек сейчас переживает самое сильное любовное переживание всей своей жизни.

Однако в моём случае всё было немного по-другому. Я уезжал, твёрдо теперь зная о том, что в мире есть место чуду и если вести себя подобающим образом, или, как мне было сказано в двадцать пятой гексаграмме – «достойные замыслы проводить в жизнь достойными средствами» – то можно не раз ещё к нему прикоснуться.

– Надя, продолжай и дальше наполнять мир красотой, – сказал я, достав салфетку и вытирая её слёзы, – А я буду знать, что ты занята своим делом и мне этого вполне достаточно.

Тогда она успокоилась, улыбнувшись мне одной из самых красивых своих улыбок, и в этот момент дождь перестал так же неожиданно, как и начался.

Какой-то тайский парень дал сигнал на посадку и вся толпа, встрепенувшись, подхватила рюкзаки, двинувшись за ним вдоль по пирсу.

– Спасибо тебе, – продолжал я, – Для меня действительно было необходимо повстречаться с тобой и твоими сёстрами – людьми, которые заняты чем-то непостижимым, но очень важным.

– А я буду думать о тебе каждое новолуние.

– До тех пор, пока меня не забудешь.

– Да, до тех пор, пока…

Она стиснула мои плечи в своих ладонях и быстро отвернувшись, ушла, почти сразу скрывшись за домиком пирса, а я подхватил свои вещи, вливаясь в растянувшуюся цепочкой толпу, по бокам от которой двое мужиков проверяли билеты, выдавая всем разноцветные наклейки с названием пункта их предстоящего назначения.

Мы ещё подождали, пока наш транспорт подойдёт к причалу и пришвартуется, с него хлынул поток вновь прибывших, а когда он иссяк, нам дали команду на вход.

Погрузка на судно происходила спокойно и быстро, небольшой трёхпалубный корабль тронулся и отошёл от берега, а я принялся снимать пенный след за кормой и вид на уходящий городок – издалека стало ясно, что зародился он в ложбине между тремя горами – именно там и была основана первая пристань, вокруг которой и разрослось поселение.

Затем мы легли на фарватер, двинувшись на юг, но не параллельно острову, а всё больше отдаляясь от него на запад – прочь от тех мест, куда я добирался сам или меня привозила Надя.

Мы прошли со стороны открытого моря от Пяти Сестёр – покрытые зелёным лесом, вблизи они казались величественными и пустыми, а их форма настолько соответствовала принципам золотого сечения в архитектуре, что даже сейчас они походили на камни из японского сада, только очень большие и определить величину и расстояние до них по-прежнему не представлялось возможным.

Мы медленно отдалялись от юго-западной оконечности острова и когда-то – теперь кажется, что очень давно – мы с Надей плавали там, глядя на такие же корабли. Теперь же на одном из них стою я, фотографируя мыс с висящими на его склоне ласточкиными гнёздами – белыми домами дорогого отеля. Это был последний вид Самуи – вскоре корабль оставил его позади, и остров словно скрылся за занавесом: складки пейзажа, распрямляясь, надвинулись на него и поглотили – он стал совершенно неразличим за другими, малыми островами, слившись в цельную фактуру с синим маревом воздуха.

Теперь мы начали продвижение вдоль материка. Его горы причудливо изгибались плавными и остроконечными формами, и я не первый раз поймал себя на мысли, что в них заключено нечто тревожное. Здесь хорошо снимать кино про космический корабль, совершивший вынужденную аварийную посадку на необитаемую, на первый взгляд, планету, таящую в себе скрытую угрозу.

Плыть было совсем не жарко, всю дорогу меня обдувал ветер и я так и простоял весь путь на корме, снимая эти завораживающие, сменяющие друг друга пейзажи. Потом мы миновали парочкунебольших островов, и в финальной части нашего плавания вода залива поменяла свой цвет, из прекрасно-морской тёмно-синей став прибрежной мутно-зелёной, а над кормой принялись кружить стаи чаек – мы приближались к порту в Сураттани.

На пирсе я пересел в автобус, где в салоне, чуть дальше и слева через проход от меня сидела миловидная девушка со странными татуировками, набитыми синими чернилами, как у российских зеков. Я назвал эти тату «тюремный детский сад», потому что выполнены они были в такой девичьей стилистике, как обычно рисуют школьницы у себя в тетрадях, когда им скучно на уроке. Я смог разглядеть кошечку, месяц и принцессу в короне с коктейльным бокалом в руках. Ещё она носила короткие шорты, а свои достаточно крупные ноги ставила на перила перед собой. И на правой её ноге, между шортами и коленом, было написано прописью целое стихотворение, но я видел его кверху ногами, да и в нормальном виде вряд ли смог прочитать. Но всегда, когда в автобусе горел свет, мой взгляд натыкался на эту её ногу с набитым на ней длинным стихотворением.

В Бангкок нас привезли не в пять утра, как это планировалось, а в половину четвёртого – самой глубокой ночью и высадили у какого-то странного забора, где дежурило несколько тук-тукеров и таксистов. На лицах многих людей я заметил выражение полной растерянности, а парень с дредами, который показался мне бывалым, в ответ на вопрос в какую сторону мне идти на Каосан, смог выдавить из себя только: «I don't know».

Однако, найдя свой рюкзак в куче других вещей, я спросил дорогу у тук-тукеров и они, в отличие от наших таксистов, не стали уверять меня, что «это очень далеко, дороги я не найду, да и вообще здесь опасно», а просто указали мне направление.

В отличие от климата островов, даже ночью тут было достаточно душно. Очень скоро я вышел к магазину 7/11, где сидели за уставленными пивом столами компании местных ребят полубандитского вида, однако никакой агрессии от них не исходило. Я купил йогурт, сэндвич и бутылку воды, уточнил направление у стоящих у жаровни тёток и через несколько минут вышел к площади, откуда попал на противоположную часть нужной мне улицы.

В это время суток, называемого «часом Быка» людей тут было даже как-то слишком много, но вели они себя очень спокойно – просто куда-то шли, в основном, по двое, и никто из них не шатался и не орал, выкрикивая песни или ругательства.

Минут через пятнадцать я перешёл дорогу и попал в самую тихую часть Soi Rambuttri, прошёлся по гестхаусам и с третьей попытки нашёл себе нормальную комнату с вай-фаем на всё время до моего вечернего отъезда. К пяти утра я уже успел принять душ, переодеться и посмотреть в интернете, как дойти пешком до храма Золотой Горы, ведь если мне повезло прибыть сюда раньше назначенного времени, да ещё и выспаться по дороге, то не стоит пренебрегать встречей рассвета. Поэтому, положив в рюкзак фотоаппарат, я быстро покинул своё жилище.

В шестом часу утра здесь стояла ещё совершенно ночная тьма, но по улицам уже ходили босиком монахи из близлежащего храма, и я увидел как одна женщина, опустив свёрток с едой в чашу для подношений у одного из них, встала на колени, сложив на груди руки для принятия благословления.

Снимая полную Луну на фоне старинных крыш, я не мог теперь избавиться от странного ощущения, что прошлой ночью она явила для меня ложный образ, чтобы скрыть свой настоящий. Не зная, как теперь жить с этим дальше я действительно решил, по совету Нади, просто забыть об этом.

На Каосан уже не играла музыка, но часть баров оставалась открыта, здесь ещё бродили в поисках приключений страдающие бессонницей романтики-одиночки, за одного из них меня даже принял стоящий у дверей магазина 7/11 таксист и между нами состоялся следующий диалог:

– Давай я отвезу тебя к леди? Будешь делать «бум-бум».

– Нет, спасибо, не надо.

– А к ледибоям?

– Не стоит, благодарю вас.

– Может, ты ещё чего-нибудь хочешь?

– Нет, я ничего не хочу.

– Ну, тогда давай я тебя просто кругами по городу покатаю…

Не став посвящать этого водителя в свои планы, я вышел на широкий проспект.

Ориентиром мне послужили издалека заметные четыре крыла Монумента Демократии, а когда я миновал их и увидел реку, уже начало светать – времени до восхода оставалось не более получаса, поэтому передвигался я достаточно быстрым «городским шагом», отчего редкие утренние прохожие смотрели на меня с некоторым удивлением. Благодаря отсутствию машин я без труда пересёк два моста через каналы и очутился среди деревьев у подножия стоящего на искусственном холме Ват Сакета – круглого белого храма, увенчанного золотой ступой.

Для посетителей он открывался в половину восьмого утра, а в шесть часов здесь не было ни души, даже монахов – возможно, они ещё ходили по городу, собирая пожертвования. Прочитав на входе о стоимости билета в двадцать бат, я бросил в ящичек у кассы две монеты, а немного поплутав, обнаружил среди пышной зелени и цветов одну из двух лестниц, опоясывающих храм по стене.

Не смотря на духоту бангкокской ночи, в саду царила предрассветная прохлада, исходящая от старых каменных стен с таинственными нишами. Некоторые из них пустовали, в других же спали укрытые тьмою статуи, а откуда-то сверху доносилось журчанье воды. Это было по-настоящему уютное и душевное место, не смотря на то, что когда-то храм использовался в качестве крематория и во время последней эпидемии чумы в начале XIX века в нём сожгли большое количество заражённых тел.

Нижняя часть лестницы проходила через заросли с такими же деревьями, как и во владениях Нади – со свисающими с них жгутами или воздушными корнями. Здесь, кстати, тоже имелся свой водопад и хотя это являлось лишь совпадением, теперь все места, где я оказался за последние пару дней, представлялись мне не случайными этапами на пути домой.

Поднявшись над вершинами сада и стараясь пока не смотреть по сторонам, я поспешил навстречу рассвету, к золотой ступе, а у закрытой внутренней части храма повстречал занятых уборкой монахов, приветствовал их и попал на смотровую площадку.

Готовый к пробуждению город тянулся до самого горизонта, становясь значительно выше к своим окраинам, застроенными белыми небоскрёбами. Пришедший из туристического района, то есть с запада, я встал в противоположную сторону, обратившись лицом к востоку.

Отсюда был виден весь центр с храмовым комплексом прямо подо мной и многочисленными жилыми кварталами – одни из них выглядели весьма аккуратно и современно, а другие казались высеченными из потемневшего бетона, грязного от времени и многомесячных проливных дождей. Да, своим хаосом Бангкок чем-то напоминал мой родной город, а может даже визуально казался и пострашнее, но я знал, что внутренне он гораздо более душевней и даже добрей ко мне, замечая это по улыбкам незнакомых людей на улицах. Мне захотелось покурить, но, в отличие от тайцев, я не позволял себе делать этого на территории храма, просто расслабился, наблюдая, как прямо над головой, поймав первый утренний луч, золотой шпиль ступы наливается медно-красным сиянием.

В узкой щели между двумя далёкими небоскрёбами показался фрагмент, похожий на огненную планету и сходство с ней увеличилось, когда светило вырвалось из западни. На него ещё можно было смотреть не отводя глаз, но чем выше оно поднималось, тем более разгоралось, начиная выглядеть как-то угрожающе, а луна, что ещё так недавно сияла жёлтым холодным огнём, стремительно угасала, не в силах вынести этого соперничества.

Свет разгладил скомканный город, сразу сделав его объёмным, стекая в каменные низины, проникая в душные и сырые дворы, отражаясь от стёкол богатых кварталов, играя на воде каналов и падая на подушки к разметавшимся во сне детям.

И тогда я сбежал по ступенькам на этаж ниже, раскачал висящее на цепях нечто вроде деревянного орудия с обмотанным материей наконечником и ударил им в огромный бронзовый гонг. Его вибрация глухо отозвалась у меня в районе солнечного сплетения, разбудив нечто затаившееся внутри, и я опять увидел исходящие от чёрно-золотого гонга пронизывающие мир прозрачные струны причинно-следственных связей.

Ощутив неожиданный порыв, я прошёлся вдоль стен, потревожив и разбудив каждый из висящих там многочисленных колоколов. Играл на них, совершенно по-детски удивляясь тому, как вибрация порождает бесцветные но почему-то хорошо различаемые мной нити – они лучами расходились от храма по всему городу, меня это завораживало, но и немного пугало.

Вскоре, поймав на себе удивлённые взгляды монахов – не знаю, видели ли они тоже самое, или моё поведение просто показалось им странным, я двинулся к лестницам, а они о чём-то возбуждённо перешёптывались, глядя мне вслед.

Спустившись вниз, я попрощался с храмом, а оказавшись на мосту, достал из рюкзака воду и после первых нескольких глотков перестал видеть нити.

Конечно, меня немного беспокоил этот полученный во время затмения побочный эффект от восприятия мира, но я не строил иллюзий, что он останется со мной навсегда. Мне вполне достаточно груза воспоминаний своего самого необычного путешествия, зная, что далеко отсюда, под глубоким северным небом сейчас зарождается новая весна, а за ней лето, которое я проведу, заново учась радоваться миру и воздвигая свой собственный храм. И меня не пугало потратить ещё много времени на его постройку, ведь в сорок лет жизнь не заканчивается, как я думал раньше, а только становится ещё более интересной.

Гуляя в компании со своей длинной утренней тенью, я наблюдал за пробуждением огромного города – занятие затягивающее и увлекательное, а пройдя в обратном направлении, сам не заметил, как очутился на пристани главной городской реки Чао Пайя, по которой уже курсировали баржи, паромы и речные трамваи. Один из них, совсем маленький, остановился в ожидании пассажиров, на нём играла музыка, а пятилетний сын речного водителя, которого папа в выходной день взял с собой на работу, выбежал на пирс и принялся танцевать, кружась и расставив в стороны руки.

В одиннадцать утра я вернулся в гестхаус, за какие-то небольшие деньги заказал микроавтобус в аэропорт на девять вечера и сразу же уснул в своём одноместном номере на нормальном, не дерматиновом матрасе и мягкой подушке.

Проснувшись в четыре часа дня, я включил нэтбук и обнаружил в скайпе Надю. Мы достаточно давно друг друга туда добавили, но она всегда была недоступна, и только сейчас рядом с её именем появился зелёный кружок.

Заметив, что я зашёл в интернет, она поинтересовалась, как я добрался, после чего написала: «Ты на улице Рамбуттри? Очень хорошо. Там есть такой бар, где напитки разливают из кабины грузовика или автобуса, будь там в восемь вечера. Это важно».

Я ответил, что знаю это место, после чего она сразу вышла из скайпа.

Умывшись, я вышел на улицу, поужинал рисом с курицей, купил подарки для мамы, а себе – складной светильник для дачи в японском стиле. Закат я встретил на большом мосту над пристанью, снимая городские виды, и с этой точки Бангкок показался мне как-то даже слишком похожим на Москву.

В наступившей темноте я зашёл в гест, подготовил рюкзак для дальнейшей дороги и отправился в последний раз выпить коктейлей в этом приветливом и жарком городе. Я прошёлся по Каосан Роад, но с последнего моего приезда успел произойти военный переворот и по распоряжению генералов из нового правительства там убрали практически все макашницы и нелегальные уличные бары. Теперь тут стало как-то более пустынно и скучновато – понятно, что они хотели как лучше, пытаясь сделать этот перевалочный пункт для путешественников со всего мира более чистым и менее разнузданным, но тем самым только лишили улицу части её колорита.

В результате, сделав круг, я опять вернулся в свою дальнюю часть Rambuttri, где и находилась та самая коктейльная распивочная, на которую указала мне Надя. Каждый вечер на одно и тоже место туда приезжает машина с высоким кузовом, которая и становится барной стойкой. Из неё выгружают пластиковые стулья и столы, сделанные из срезанных верхушек топливных баков. Вот и всё – недорогой бар готов.

Присев там и выпив первую текилу санрайз я даже пожалел, что заказал минибас на девять, а не на десять или одиннадцать вечера, но потом понял – здесь нельзя надолго задерживаться, ибо с каждым часом будет всё труднее покидать эту уютную улицу.

Играла музыка, в лавках горели огни, вокруг меня разворачивались неспешная вечерняя жизнь. Рассматривая гуляющих людей, я затеял игру, пытаясь определить из какой страны они прибыли, а так же куда держат путь дальше и, как ни странно, мне это удавалось. Ощущая исходящие от людей вибрации, как круги на воде, я улавливал обрывки их мыслеобразов, узнав, например, что пожилая супружеская пара из Франции завтра выезжает в Краби, две австрийские девушки ночью улетают в Чианг Май, а прошедший мимо итальянец вернулся сегодня с полудикого острова Пайям в Андаманском море и теперь по нему скучает. Это открытие сильно поражало. Я всегда мечтал читать людей, как книги, да и не только самих людей, но и созданные ими предметы, слушать и понимать их истории, как умел это делать Ганс Христиан Андерсен.

Так я и сидел, потрясённо наблюдая за прохожими, плавно покачиваясь на сотворёнными их мыслительными движеньями волнами, как пловец между идущими по реке кораблями, а потом заметил необычную женщину. У неё были длинные светлые волосы и просторная одежда синих и зелёных цветов. Она могла казаться или быть кем угодно, легко затерявшись в вечерней толпе, но, в тоже время, в её облике заключалось ощущение мощной, спокойной силы. Глядя на неё, я был уверен, что такой человек обладает энергетикой, способной открывать любые замки и двери, так как сам по себе является неким ключом от них.

И эта женщина тоже обратила внимание именно на меня. Сначала мне показалось, что случайно, но потом всё стало ясно.

– Здравствуйте, а вы Фёдор? – поинтересовалась она, подойдя к моему столу.

– Да.

– А я Елена Арсеньевна. Мама Нади, Веры и Любы.

– Ой… – только и смог сказать я, а спохватившись, добавил, – Очень приятно… Извините, я просто уже выпил.

– Да ничего, вы ещё слишком трезвы для человека, который покидает Таиланд не зная, когда вернётся сюда в следующий раз.

– Пожалуйста, присаживайтесь, – произнёс я, – Хотя вы, наверное, считаете отравой все эти напитки…

– Да почему же, – она улыбнулась проскользнувшей мимо столов девушке-официантке и попросила её по-тайски, – Пожалуйста, принесите мне тоже самое, что и этому парню.

Да, я действительно понял, что именно она говорила. И догадаться об этом по моему виду было нетрудно.

Елена Арсеньевна улыбнулась.

– Не волнуйтесь, это пройдёт, – отозвалась она, выдвинув стул и присев напротив, – Вы сумели войти в трансляцию, отсюда все эти свойства, но не думайте, что вы теперь по своему возвращению станете шаманом или, как царь Соломон, начнёте понимать языки – скоро всё закончится и дома у вас будет из-за этого нечто вроде ломок или отходняков.

– Да отходняки по-моему бывают у всех, кто уезжает отсюда, – невозмутимо отвечал я, – А то, что я на некоторое время стал зеркалом, отражающим чужие способности – так мне самому станет лучше, когда это кончится.

– Посмотрим, – Елена Арсеньевна приняла из рук девушки стакан с коктейлем и покрутила в нём трубочкой, взболтнув тающий лёд, – Но, в любом случае, это хорошо, что после всего случившегося вы не решили поменять билет и ещё здесь остаться.

– У меня и в мыслях не было.

– Это потому что вы любите не только сам мир, но и своё место в нём. И теперь, когда я вас увидела, – слово «увидела» она произнесла выделив его таким образом, будто за несколько мгновений просканировала всю мою эмоциональную и мыслительную сущность, – Хочу сказать только одно. Возвращайтесь в ваш любимый Железный Вавилон, работайте, зарабатывайте деньги, разберитесь там с тем, чего вы до сих пор боитесь, напишите, что вам надо написать, а потом приезжайте и мы вас все вместе встретим. Конечно, я понимаю, для этого может понадобиться не один год, но вы дружите просто со временем и тогда оно само вас сюда приведёт.

– Простите, я что, получил сейчас приглашение? – попытался уточнить я, не до конца осознавая смысл сказанного.

– Да, кажется, вы понравились моим детям. А то, что Надя перед отъездом вас напугала, ну это так было надо, чтобы вы при расставании особенно ни на что не рассчитывали.

Мне вдруг стало ещё жарче. К вискам прилила кровь. Наверное, я даже покраснел, но в свете неоновых фонарей в глаза это не бросалось. «Я смогу туда вернуться! – застучало у меня в голове, – Хоть и не скоро, но они будут ждать…»

– …И всё время непрерывно работайте над своими качествами. Тренируйте выносливость, наблюдательность, сострадание, – продолжала Елена Арсеньевна, – И когда вы научитесь изменять в лучшую сторону хотя бы небольшое пространство вокруг себя – тогда вы и сами не заметите, как опять здесь окажетесь…

Она прикоснулась губами к трубочке и достаточно быстро втянула через неё весь коктейль, оставив на дне бокала прозрачную гальку льда. Что же касается моего стакана, то я сам не заметил, как поглотил его содержимое, слушая Надину маму.

– Но где мне в моём городе найти таких учителей как вы или ваши дети?

– Один урок вам уже дали. А когда вы сделаете по нему домашнее задание, то потом сами всё и увидите.

– Спасибо, я понял.

– Ну всё, мне пора. Хорошей вам дороги.

– А вам успехов в делах.

– До новой встречи через много лет, – и она чуть склонила голову, совершив «вай».

В ответ я почтительно поклонился ей, встав из-за стола.

– Вы только не умирайте на пол пути! – сказала она, удаляясь, – Это ошибочно и глупо!

– Да, постараюсь… – пробормотал я и тут же попросил весёлую девушку-официантку с большим родимым пятном на симпатичном лице принести мне ещё один коктейль.

Мама Нади, Веры и Любы моментально растаяла в толпе, а я постарался приглушить в своём сознании шум, состоящий из обрывков чужих эмоций, воспоминаний и страстных желаний. Мой разум настолько перегрузился от событий последних полутора суток, что я решил отложить все измышления до тех пор, пока не окажусь в своей комнате с видом на едва проступающую сквозь апрельскую метель ажурную конструкцию Шуховской башни, а сейчас насладиться последним часом пребывания в столице Королевства.

Без пяти минут девять я забрал свой рюкзак, сдал ключ на рецепшен, попрощался и присел на диван у входа в ожидании своего минибаса. В фойе гестхауса на большом экране показывали кино и множество постояльцев, на вид старше тридцати лет, словно дети, увлечённо смотрели картину про подростков, которых непостижимым образом перенесли в какой-то лабиринт, где они теперь бегают в поисках выхода и решения главных вопросов. Эти зрители не знали о том, что похожую историю – только лучше, уже заявил и написал более двадцати лет назад русский писатель Сергей Лукьяненко.

Минут через двадцать за мной пришёл транспорт. Проехав по узким улочкам, мы забрали по пути ещё несколько человек и помчались по вечернему городу. Так как я был уже пьяный, то хоть и понимал, куда именно меня везут, но не предавал этому слишком большого значения, как не догадывается корова, когда её транспортируют на скотобойню. Я разглядывал город, улыбался и отпивал из пластиковой бутылки разбавленное водой белое тайское вино, купленное мной ещё в предпоследний день на острове в Теско Лотусе. Даже аэропорт меня не напугал, а произвёл какое-то восторженное впечатление, как на ребёнка, которому нравиться кататься на самолётиках.

И лишь когда, стоя неподалёку от входа, я докуривал последнюю сигарету перед тем, как пройти на регистрацию, песок из пепельницы вдруг напомнил мне по своей фактуре пляж около моего дома. Только в этот момент мне и стало ясно – вот и пришёл конец моему путешествию.

Именно тогда я и услышал странный приглушённый звук и какую-то вибрацию в одном из карманов шорт, словно там зазвонил телефон. Но телефон я здесь всегда убирал в рюкзак, а в кармане у меня лежал… ох, неужели?!

Да, это действительно был вызов от Нади.

Я достал её колокольчик и несколько секунд смотрел на него, наблюдая, как он звонит сам по себе, не подверженный действию никаких видимых сил, кроме, наверное, любви. Он вплетал в звуковую палитру аэропорта свою лирическую мелодию, адресованную лично для меня – так она решила со мной попрощаться.

Тогда я засмеялся, набросил на плечи большой рюкзак, взял в руку маленький и бесстрашно ринулся в крутящиеся двери. Я шёл по огромному залу международного аэропорта Суварнабуми и улыбался, выглядя со стороны, как обвешенный рюкзаками дурак с весёлыми глазами и тихонько звенящим в руке колокольчиком, похожий на персонажа из сказки, которую ещё только предстоит рассказать. И все идущие навстречу люди улыбались мне в ответ, перед тем как выйти из герметичных дверей и вдохнуть полными лёгкими сухой и жаркий воздух Бангкока.

Оглавление

1. Пробуждение

2. Страна Отливов

3. Водопад

4. Ярмарка

5. Тао

6. Возвращение домой

7. Пещера

8. Панган

9. Прогулка

10. Низкий сезон

11. Отъезд