Написано слезою. Сборник рассказов [Илья Курдюков] (fb2) читать онлайн

Илья Курдюков Написано слезою. Сборник рассказов

Перелом

Его мучение началось ещё ночью. Он долго лежал и не мог заснуть. Его мучили различные мысли о прошлом, о том, что он мог сделать и что мог не делать… О том, что всё могло быть по-другому или не быть вообще… Он смотрел в потолок и думал, что же ему делать? Он не знал, но он верил…

Он вспоминал, как это всё началось. Как она полюбила его. Как он провернул всё так, чтобы она сама призналась ему в этом. Как они проводили время вместе, как они целовались… Ему так не хватало сейчас этого поцелуя, что давал ему такую силу, которая и самым сильным людям на свете не снилась, самым умным людям не пришла никогда бы в голову – бессмертная и великая сила любви…

Он проснулся рано утром, посмотрел на часы. Было семь часов утра. Он не решился идти в такую рань и решил еще поспать немного. С горем пополам он смог заснуть вчера, только заснул он где-то часа в два ночи. Всё время он думал о ней и обо всём, что было с ней связано. Он очень много думал о прошлом…

Во второй раз он проснулся в одиннадцать. Дома уже никого не было. Он быстро умылся, перекусил, оделся и ушёл… После долгих дней терпения и страданий он всё-таки не выдержал и сдался. Почти…

Этот день, к счастью, был как бы для него, а иначе бы случилась беда… Он шёл по улице и плакал. Всё время до этого дня он был сильным и не показывал слабость, он терпел до последнего. Но теперь его сердце окутал такой мрак и ужас, такая боль от потери любимой, что он не выдержал. Его душа была «проиграна». Она растворилась во тьме, и только чудо могло спасти её. Он долго ждал этого чуда, но оно как будто специально проходило мимо него.

Он шёл по светлой улице и сильно рыдал. Пройдя один квартал, он лёг на землю и, немного полежав и посмотрев в небо, сел, обняв колени руками. Этот день был для него, потому что сулил спасение, но не простое, каким он его себе представлял. Этот день послал ему на помощь таких людей, которые очень редко встречались в его жизни или ненавидели его.

Первым человеком была женщина, лет шестидесяти, с очень чудной причёской. Он не знал её, но дал ей когда-то прозвище «Мадам Тю-лю-лю» за её прическу. Она шла в его сторону, а когда увидела, что он плачет, остановилась. Начался диалог:

– Что случилось, мальчик?

– Ничего…

– Почему ты плачешь? Тебе плохо?

– Да, мне плохо…

– Я могу тебе чем-то помочь или, может, вызвать скорую?

– Вы ничем мне не сможете помочь! Скорая тут не поможет!..

Он с трудом выдавливал из себя слова, так как не хотел больше ни с кем говорить. Он планировал закончить этим днём всё…

Мадам «Тю-лю-лю» немного разозлила его, он не хотел с ней говорить и после своих последних слов встал и побежал в сторону школы…

Когда он подбежал к перекрёстку, где был светофор, загорелся зелёный свет. Он лишь поднял голову, чтобы увидеть этот свет, который как будто говорил «можно идти», а затем опять опустил её.

Он бежал так быстро, что никто и не замечал его. Он смотрел вниз себе под ноги: поднимать голову ему уже больше не хотелось. Он спрятался за старым тиром, который находился на территории школы. Там он сидел так же, как и на своей улице – обнял свои колени и плакал. Небольшая злость, вызванная мадам «Тю-лю-лю» прошла, но оставила после себя отвращение, которое должно было сыграть в битве за его разум одну из главных ролей.

Следующим человеком, которого он встретил, была его бывшая одноклассница. Она очень ненавидела его, но он не знал, за что. Да и она сама не знала. Она шла за забором, но, услышав плачь, обернулась в сторону стона и рассмотрела своего врага. Этот день был действительно необычным для него. Ведь теперь, когда бывшая одноклассница узнала его, ей стало немного жаль его, хотя отвращение всё же было. И опять начался диалог:

– Ты чего это тут нюни распустил?

– Не твоего ума дело!

– Что? Не спас тебя твой свет?

– Он-то меня спасал, это всё злые люди виноваты…

Она хоть и испытывала отвращение к нему, но увидеть его таким здесь было удивительно. Ей ещё больше стало жалко его, но эта жалость была всё равно очень мала: жалость переросла из ничтожного в очень малое. Одноклассница продолжила разговор:

– Так стань сам злым, чтобы не злые люди тебя доводили, а ты их доводил. И я бы тогда, наверное, согласилась на мир, если бы ты стал другим…

– Уходи!

– Ну и уйду!

После этих слов она ушла. Он не принял их, он тоже решил встать и уйти. Но он не знал, куда ему идти, не знал, что делать. Он до сих пор был в этом отчаянии, которое уже с каждой секундой нарастало и поедало его. Сердце и душа были проиграны и остались за тёмной чертой. Теперь шла последняя битва – битва за разум.

Что-то в нём направило его в сторону горы. Теперь он шёл медленно, всё так же опустив голову. Он выглядел очень печальным. Все, кто замечал его, либо впадали в недоумение, либо становились немного хмурыми. Одна машина даже посигналила ему, но он не обратил на это внимания – уж очень сильно он был углублён в себя. Он был даже не углублён! Он уже был захвачен мыслями, которые понемногу начинали управлять им! Ведь именно они вели его вперёд…

Когда он подошёл к ещё одному перекрёстку, он всё-таки поднял голову на мгновение, чтобы увидеть, какой горит свет. На этом перекрёстке тоже, как и на предыдущем, горел зелёный. Теперь он обратил на это больше внимания. Зелёный означал для него то, что он правильно идёт. Он ещё не знал, куда ведут его мысли, но он был уверен, что правильно идёт. Когда он перешёл дорогу, ему нужно было повернуть направо или налево. Его левое плечо немного свело… Для него это тоже был знак. Он повернул налево. Он шёл теперь ещё медленней, а выражение его лица стало ещё печальней. Все, кто ехал мимо и обращал на него внимание, теперь либо были награждены кусочком этой печали, либо хмурились. У всех вызывала недоумение его печаль. Но он не видел всего этого, он был весь погружён в себя. Он уже не думал, что делать, куда идти, что-то само вело его. Он просто держал в себе оборону от тёмных мыслей, ибо они уже подступали к его разуму…

Пока он шёл (ещё не зная куда), он начал вспоминать то, что с ним уже произошло сегодня. И вот тут восстало в его разуме отвращение к самому себе, пока ещё слабое, но многообещающее. Он вспомнил, как нагрубил своим ответом мадам «Тю-лю-лю», как он крикнул бывшей однокласснице «Уходи!». Он подумал, что именно от этих слов она и ушла. И, если бы он не сказал ей этих слов, она бы ни за что не покинула его. Эти мысли вызвали в нём ещё большее отвращение к себе. Через несколько мгновений он вспомнил слова бывшей одноклассницы насчёт злых людей, и теперь он понял, куда лежал его путь.

Эти слова он бы не принял ни в здравом уме, ни сейчас, ибо в его душе находится свет, и сам он является светом. Он направлялся в церковь. Он всегда ходил туда, когда его настигал такой час: час отчаяния, час смуты. Но он не ходил туда просить помощи себе, нет. Он ходил молиться о других и просить помощи другим. Он просил прощения перед Богом за себя и за всех. Но теперь дело должно было пойти иначе…

Он не поднял голову, чтобы перекреститься перед входом, он сделал это с опущенной головой. И он сделал это не как обычно два раза – один перед входом на территорию церкви, второй перед входом в само здание. Он перекрестился быстро один раз перед входом на территорию церкви. Когда он вошёл в церковь, он быстро промелькнул мимо прихожанки, пока та смотрела вниз, и, только когда она могла увидеть лишь его спину, еле выжал из себя слово «Здравствуйте». В ответ он услышал добродушное «Здравствуй», как и всегда слышал здесь, но не обратил на это внимания. Дальше произошло что-то странное и двоякое.

Наверное, факт того, что он не обращал внимания на многие вещи, являлся одной из главных причин его нынешнего печального положения. Судьба не раз посылала ему знаки о том, что не нужно было вестись за этой девочкой. Он даже видел однажды в её глазах пустоту… Там не было любви к нему. Но он был так зомбирован своей любовью к ней, что не обратил на эту пустоту внимания…

Всё это время почти все его мысли сбывались почти в точности. Все, кроме мыслей о девочке, из-за которой он страдал. И вообще мыслей о любви. Но сбывались лишь короткие мысли, которые можно было легко запомнить в точности. Длинные выдумки уходили в бездну, так и не исполнившись. Но теперь, в этот ничем не особенный, но переломный, наверное, для него день это правило сломалось или поменяло полюса.

Он давно представлял себе то, что он, придя в церковь, падал на колени и плакал. Но такого не было ещё ни разу. До этого дня. Теперь он всё же упал на колени и заплакал пуще, чем на улице и у тира. Прихожанка услышала это и подбежала к нему, спросив затем «Что случилось?». В ответ он издал такой дикий плач, что сам батюшка, который находился в церкви в этот момент в другой «комнате», услышал его. Он вышел, услышав этот стон.

Это был третий человек, которого не ожидал увидеть страдалец. Это был тот самый батюшка, которого он полюбил ещё в детстве. Он полюбил его за то, что тот поливал его святой водой на каждый его день рождения. Но, когда он был в этом храме на каком-то празднике, уже и не вспомнить каком, он изменил любовь к этому батюшке на отвращение. Причиной тому было то, что батюшка слишком долго просил деньги. Это длилось минут пятнадцать точно. Но сейчас парнишка уже забыл об этом. Батюшка всегда говорил ему, что он хороший и будет очень добрым человеком. Он не ошибся. Но он не знал, что этот добрый и хороший человек будет так страдать. Причём страдать из-за любви! Точнее он страдал из-за потери любви. Об этом он должен был рассказать батюшке…

Когда батюшка вышел, парень всё ещё рыдал, не обращая ни на что внимания. Батюшка обратился к нему.

– Что случилось, дитя Божие?

– Ничего…

– Почему же ты тогда плачешь? Ведь слёзы твои, да такие горькие, не должны быть напрасны. Ты что-то сделал плохое?

– Нет…

– Что же тогда случилось? Пойдём со мной, ты мне всё расскажешь, и я постараюсь тебе помочь. Ведь не зря же ты пришёл сюда именно сейчас, когда я здесь. Я скоро должен был уйти, но я останусь.

Батюшка отвёл его в ту самую «потайную» комнату. Парень не знал, как она называется, а узнать её название ему и не приходило в голову. Поэтому он зазвал её «потайной». Батюшка дал выпить ему святой воды, перекрестил его, как следует, три раза и дал в руки библию. Это, скорее всего, и успокоило его на время пребывания в церкви. После этого «обезболивающего обряда» батюшка вновь заговорил.

– Ну что же, расскажи мне, дитя Божие, чем же ты так печалишься?

Он не хотел и не должен был ничего рассказывать. Его миссией было покончить всё это, но, к его же счастью, отвращение, которое поднялось в нём, заставило его рассказать всё. Тем самым отвращение хотело увеличить само себя, ибо от воспоминаний о ней он ещё больше теперь ненавидел себя. Он смотрел в пол, еле дышал и немного стонал (почти про себя). Он начал говорить довольно ясно, но медленно и печально:

– Горюю я, батюшка, оттого, что оставила меня любовь моя. Она мне стала до того необходимой, до того нужной, что без неё я как без воздуха – задыхаюсь, трудно жить. Я помню всё. Как она влюбилась в меня. Как я потом сделал так, чтобы она сказала об этом. Как она потом вынудила меня стать её парнем. Помню, как мы часто долго сидели и говорили, смеялись, целовались… О, эти поцелуи – они стали для меня дыханием Бога… И я помню, как в один ужасный день она просто так взяла и бросила меня… Я только потом понял за что. Но и это, возможно, не было правдой. То ли я надоел ей своим злом… Я иногда говорил про него, что оно мучает меня. Не примите за грех, батюшка, но я скажу вам, что во мне демон… А понял я это потому, что причиняю боль людям, сам не видя этого. И никакие молитвы его не изгоняют, я пробовал. Бог изначально дал мне решение этой проблемы – любовь. Только она может его унять, наверное. Так оно и было с моей возлюбленной, пока она не перестала меня любить. Это произошло в середине наших «отношений». Я сильно ревновал её, потому что сильно люби… Да и сейчас люблю. Я так сильно приревновал её к одному мальчишке. Она часто бегала с ним на тренировке и секретничала, что однажды у меня заболело сердце, и меня положили в больницу. Ничего там такого не оказалось, но вот последствия… Когда меня только положили, она, узнав об этом, сказала мне, что плакала. Это и было слышно по её разговору. Она даже плакала мне в трубку. Но потом, почти под конец моего «срока» лечения, я заметил, что ей эта история не понравилась. Я увидел в ней отвращение ко мне. Но я не обратил на это особого внимания. Вообще никакого внимания я на это не обратил. Я так был увлечён любовью к ней, что всё вокруг стало проходить мимо. И не примите за грех, батюшка, но вот вам крест (он перекрестился)… Я полюбил её больше, чем родную мать… И даже больше, чем собственную жизнь! И я поклялся Богу любить её! Поэтому она мне так нужна – эта любовь требует меня вернуть её, но… Ей уже на меня, наверное, наплевать. Я причинил ей сначала боль случайно. Я бежал мимо неё и случайно ударил её локтём в глаз. Она на меня из-за этого сильно обиделась, но тогда всё обошлось. Это было до того, как она меня… оставила (он очень тяжело вздохнул)… А после я… Я бы оправдался, но всё-таки скажу, как было. Я дал управление над собой своему злу, своему демону. И он схватил её за горло, чтобы напугать. Он хотел мести, ибо она причина мне боль: я не мог несколько дней подряд заснуть, ворочался во сне, в школе я не мог сосредоточиться и дела мои пошли насмарку. До того я впал в отчаяние от потери, так мне хотелось вернуть её, что я совершил такой вот поступок: можно сказать, поднял руку на девочку. Но я ни за что не позволил бы себе, то есть ему… Я бы ни за что не убил её! И в мыслях этого не было! Я её безумно любил и люблю её! А она мне не верит теперь… Боится… Но если бы она видела меня, слышала мои стенания… Хотя нет, скорее всего, из-за моей слабости она и оставила меня. Первое время я был сильным, показывал ей это своим терпением и выносливостью. А потом она сама сделала так, чтобы я показал слабость – довела до ревности. Я не… не должен… не…

Мысли его закончились, далее могли идти новые мысли о том, что бы он мог сделать или не сделать. Но он уже не мог думать, что-то в нём начало заводиться… Похоже, это начала играть нотка спасения, похоже, Господь всё же смиловался над ним…

Тут батюшка хотел начать свою лекцию, но не смог. Тот, кто сейчас пересказал ему 6 месяцев своей жизни, сразу же поднялся и мигом выбежал наружу. Батюшка поспешил за ним, но как только он вышел из «потайной комнаты», тот, за кем он спешил, уже выбежал из церкви и побежал куда-то… Дальше действия разворачиваются сразу в нескольких местах.

«Герой романтик» направился в сторону города. Раньше он хотел идти за город к речке… Но теперь он свернул на рынок к тому месту, где останавливаются маршрутки. Всё это время он бежал, но бежал не быстро, всё так же с опущенной головой. Она была опущена не совсем из-за грусти, он смотрел под ноги, чтобы не упасть. Вид его был всё такой же печальный, но уже более рассеянный – отвращение взяло над разумом верх. Он уже почти не чувствовал себя. Когда он подбежал к остановке, он поднял голову и увидел то, что ему было нужно. Он увидел номер одиннадцать на маршрутке. Он сразу же забежал в неё. Он бежал так быстро, как будто за ним гналась целая тёмная армия, которая хотела уничтожить его медленной и мучительной смертью. Он не боялся смерти, он не хотел и не должен был умирать, ибо смерть не была для него выходом, он хотел найти другой выход. Хоть и мыслил он ночью о смерти, в глубине души, что уже была захвачена тьмой, но в которой ещё был глубоко свет, он верил в то, что всё будет иначе. Так оно и вышло…

И опять нашлось подтверждение тому, что это был его день: он надел именно те штаны, в которых была мелочь на проезд. Он быстро передал её и уткнулся в окно. Он опять плакал. Горько, но тихо, чтобы его никто не слышал. И пока он ехал, все хотя бы один раз посмотрели на него. И все они либо хмурились от его печального вида, либо получали заряд недоумения.

А тем временем, пока он ехал к месту назначения, происходили параллельные события: был уже обед, его родители вернулись домой перекусить, но дома не обнаружили сына. Это было воскресенье, он должен

был остаться дома. Родители начали искать его, так как телефон он оставил дома… К счастью, когда он выбегал из церкви, его заметила его учительница. Она была волонтёром в церкви. Она заметила своего ученика и позвала его, но он не услышал её. Она направилась в храм. Уже на пороге её застало удивление: два батюшки и прихожанка церкви говорили между собой с немного нахмуренными лицами. Она подошла к ним узнать, о чём же они говорили. Молодой батюшка, который пришёл сюда чуть раньше учительницы, вместе с прихожанкой начал обсуждать ситуацию. Батюшка, разговаривавший недавно с юношей, остановил их. Теперь он пересказал всё, что он услышал от юноши. Лицо молодого батюшки и прихожанки нахмурились ещё больше. Учительница же пришла в ужас. Ей было уже около семидесяти, она уже набралась доброты за свою жизнь, и эта доброта заставила переживать за её ученика. Тем более она любила его, так как он один из лучших. Она считала его одним из самых добрых, что придавало её любви к нему ещё большую силу. Можно сказать, что он был для неё почти как внук.

Учительница решила позвонить ему на телефон. Первый раз никто не ответил. Он не взял с собой телефон, оставив его дома. Второй раз трубку взяла его мать. Тут начался небольшой «Шерлок Холмс». Мать начала говорить первая:

– Он оставил телефон дома, мы не знаем, куда он делся

– Вот какое совпадение, я его видела. Он недавно, минут двадцать назад, выбежал из церкви и побежал в сторону города

– Куда бы он мог направиться?! Вы, наверное, не можете знать

– Можно предположить, куда он отправился. Он говорил батюшке про свою любовь. Скорее всего, он мог поехать к ней. Вы знаете, где она живёт.

– Знаю. А вдруг он поехал не к ней, а пошёл куда-то…

– Он не может, он бы этого не сделал. Поезжайте, проверьте, он точно должен быть у неё.

Учительница была уверена в том, что он не пошёл бы убивать себя. Почему-то она была уверена…

Всё это была опять же удача этого дня. Мать думала, что он мог пойти на речку, куда он и собирался. Но всё случилось так, как он задумал в глубине души – всё пошло иначе. И вот, он поехал к ней…

Пока батюшка рассказывал всё, что услышал, и пока происходил разговор по телефону учительницы и матери юноши, пока мать собралась с отцом ехать за сыном, прошло около тридцати минут. И за эти полчаса на основной сюжетной линии произошло нечто…

Маршрутка, в которой сидел он, быстро наполнилась, как будто время специально поторопило всех людей, вскоре сидевших в ней. Времени было немного. Его нутро чувствовало, что за ним уже идет его мнимое спасение. Но на самом деле это он шёл к спасению. Половину дороги он плакал «в себя» и смотрел в окно. Когда же он подъезжал ближе к месту назначения, он вдруг затих и вспомнил, что он был тут не раз. Он беспокоился о том, что ему может не повезти. Тогда это всё бы закончилось в лучшем случае больницей, а в худшем… тем, о чём он думал ночью.

Это было его третье путешествие сюда, третий визит к кому-то. В первый раз он ехал сюда, чтобы попросить у её родителей прощения за то, что он сделал. А ещё он хотел узнать, что он может сделать, чтобы вернуть её. И это была судьба: он встретил её отца. Он хотел увидеть её мать, но он понял лишь потом, что ему нужно было встретить именно отца. Он извинился перед ним и рассказал правду, ибо его возлюбленная ничего не рассказала родителям. Она пощадила его. Это не давало ему покоя.

Отец к этому времени «остыл», он не стал ничего делать, но раньше он бы точно сделал что-то нехорошее. Он похвалил юношу за то, что он осмелился приехать сюда. Это помогло немного откупиться от совести, но она всё равно огромными и тяжёлыми ударами гнала сердце вернуть её. Ничего больше нужного он не услышал…

Во второй раз он хотел принести своей любимой книжку на память об именах. Но судьба подловила его и тут. Её мать ехала на машине прямо за ним. И она узнала, что это он. Она остановилась и позвала его поговорить.

Она давно хотела поговорить с ним, но всё не могла найти его, как она сказала. Скорее всего, это была отговорка, но не будем судить. Она несколько минут «учила его жизни». Она объясняла ему то, что он уже знал и о жизни, и о его возлюбленной. Ему так хотелось возразить её матери, но он молчал, поддакивая, тем самым обманывая её. Он передал книжку и ушёл домой.

И вот наступил третий раз. Мысль промелькнула в нём: он думал, что увидит теперь только её. Но потом он вспомнил, что такого не будет. Но он верил, что судьба его не оставит с пустыми руками. О, как он был прав! На конченой остановке он вышел. Теперь он шёл медленно, всё с такой же опущенной головой. Он знал, куда идти и где сворачивать, поэтому не поднимал её. Он начал плакать сильнее, уже что-то в его голове предвещало перемену. И это что-то было терпение. Оно разрезало некоторые тёмные мысли у него в голове и постаралось помочь ему. Он продолжал плакать, но уже как-то умеренней, спокойней. Там, где надо было повернуть, он повернул, не глядя. Он начал замедляться с этого момента. Когда он был близко к её дому, он поднял глаза…

Его оглушило что-то внутри. Он увидел её. С ней были и её родители. Они все увидели его. Тут началась игра глаз: мать сделала недовольный, слегка злой взгляд, отец при виде его принял немного жалобный и беспокойный взгляд, а она – его возлюбленная – была очень недовольна его появлением. Он, увидев всё это, поник. Он опустился на колени и, набравшись сил, которых в нём почти не было, поднял голову и произнёс с большим трудом слова, что произносил в себе почти постоянно.

– Я не могу, не могу без неё! Я люблю её! Убейте меня, но я не перестану её любить!..

Он опять опустил голову. Мать начала медленно подходить к нему. Она начала что-то говорить. Наверное, она ругала его, но он не обращал внимания на это. Он был опять в себе, ожидая чего-то. Отец растерялся и взглянул на дочь, что же она? А с ней что-то произошло внутри. Она спросила себя «Неужели он никогда не перестанет меня любить и бегать за мной?». На этот вопрос должен был ответить он. Она взглянула на него, чтобы прочитать там ответ. Он вновь поднял голову, почувствовав, что ей нужен ответ. Он как будто бы слышал её вопрос и пробормотал «Никогда». Она услышала его. Она не хотела слышать этот ответ, но почему-то знала, что именно такой ответ и будет.

Отец тем временем пробил её «стенку» в глазах и наблюдал за тем, что творилось в ней. Всё-таки от отца не скроешь ничего. Он был один из тех, кто умел читать людей по глазам. Парень тоже это умел, но не так хорошо. Ему помогало его нутро. Она же, его возлюбленная, училась читать людей у отца. И только мать здесь была пока что недоумевающей и лишней. Она просто что-то говорила, точнее, ругала парнишку, затем смотрела то на отца, то на дочь, что-то растолковывая. Но её уже никто не слушал. Все перенеслись в мир тишины и мыслей… Отец глядел на дочь, а она глядела на парня, который глядел на неё…

Теперь, когда его возлюбленная получила ответ на первый вопрос, она задала второй. И она спросила сама про себя «Может мне всё-таки простить его?». На этот вопрос она должна была ответить сама. Он поднял глаза опять, чтобы увидеть свой приговор. Он всё ещё слышал её мысли…

Тут в ней произошёл процесс, подобный кровообращению – сложный и быстрый. Когда она увидела, что он вновь явился к её дому, её охватило чувство неудовольствия, затем отвращения к нему. Но теперь от его вида и от того, что он пришёл сюда с такими словами, ей стало жалко его. Светлые чувства начали бурить её. Она начала потихоньку вспоминать всё хорошее, что происходило с ними. И плохое тоже всплывало, но отделялось от хорошего. Это происходило быстро. Она осознала, что хорошего было намного больше. Тут плохое начало принимать значение меньше, чем хорошее, оно стало терять смысл. Она поняла, что всё это можно простить и что это может не повториться. Всё это длилось секунд десять от силы.

Она посмотрела на него опять и увидела, что он изменился. Она поняла это очень быстро. Ей удалось глубоко заглянуть к нему в душу, ибо он открыл её полностью. Тут она произнесла про себя: «Ладно… Я тебя прощаю…». Он увидел эти слова в ней. Теперь она получше вгляделась в него и увидела израненного до смерти человека, только не снаружи, а внутри. Она поняла, какую она сделала ошибку тогда. Поняла, что можно было его простить раньше и дать шанс раньше. И, может быть, ничего бы этого не случилось. То зло, которое он сделал, ещё не исчезло из её памяти. Она спросила про себя последний, третий вопрос: «Такого больше никогда не повториться?». На этот вопрос должен был ответить он. Она глядела на него, а он на неё. Он промолвил уже погромче «Никогда»…

Она начала сначала медленно двигаться к нему. Но потом резко прибавила и подлетела к нему. Она села перед ним на колени и обняла его…

Её отец, когда они ещё говорили глазами, наблюдал за ними. Он видел, что происходило, и он не был сильно удивлён тому, что произошло сейчас. Но он всё же удивился. Её мать, ничего не видевшая, а говорившая всё это время, замолкла с недовольным удивлением. Она не могла понять, что произошло. Она посмотрела на мужа и теперь попыталась прочитать у него в глазах, что же произошло.

После того как его любовь опять вернулась к нему и обняла его, он почувствовал величайшее облегчение. Как будто Бог мигом снял с его сердца и души тёмную плёнку и развеял все плохие мысли в голове. Его возлюбленная поспособствовала этому. Он теперь принял спокойное и довольное лицо, хоть и слегка уставшее от долгого стенания (такого в его жизни никогда не было; возможно, это было наказание за содеянное зло). Она тоже была рада тому, что смогла победить в себе что-то, что нашло на неё тогда. Но её борьба с мыслями всё ещё продолжалась, хотя она не была жесткой и должна была вот-вот закончиться.

Тем временем прошло ещё полчаса. Сюда приехали родители, потерявшие своего сына. Её родители подошли к ним и начали вести разговор. Точнее начали говорить мамы. Отцы же перемолвились парой слов и наблюдали за детьми. Они все отвлеклись от того, что происходило между ними.

Он и она как бы остались наедине. Теперь они сидели рядом друг с другом. Сейчас должно было решиться всё окончательно. Она сидела, облокотив свою голову на его плечо, и держала обеими руками его правую руку – она сидела справа. Она сильно сжала его руку, но ему не было больно. Ему было даже приятно. Она спросила его теперь уже наяву:

– Что же будет дальше?

– Всё будет так, как должно быть. Всё будет хорошо, если мы будем вместе.

– Но я же вряд ли смогу полюбить тебя так, как ты любишь меня.

– Мне главное, чтобы ты была со мной. Чтобы ты была моей и хоть как-то любила меня. Со временем ты полюбишь меня сильнее…

Тут она немножко помолчала, сделав паузу для раздумья. Потом она спросила.

– Всё будет как прежде?

– Всё никогда не будет как прежде… Всё будет так, как мы захотим. Главное – быть вместе и любить друг дуга…

Все эти его слова казались ей простыми, но в то же время хорошими и нужными. Она опять начала вспоминать прошлое. Всё плохое теперь казалось ей таким пустым, что она тут же забывала его, как будто его и не было. Про тот плохой поступок она и не вспомнила, поверив ему, что такого больше не повторится. И правда, такого больше не должно было быть. Она видела в его глазах теперь такую радость и покой, что сама захотела успокоиться и порадоваться. И она сделала это.

Он придвинул её к себе и обнял, но она отодвинула его. Она посмотрела на него игривым взглядом. Она придвинула голову ближе, и они поцеловались. О, как нужен был ему этот поцелуй! Как он скучал по нему! Он был для него глотком свежего воздуха после долгой задержки дыхания. Теперь дышать можно! Он очень любил целовать её. Она тоже вспомнила, как это было хорошо…

Когда родители все вместе замолчали, они посмотрели на своих детей… Наверное, там шла баталия между мамами. Отцы же всё поняли и догадались, чем всё кончится. Их дети сидели в обнимку. Он придвинул её голову к своему подбородку и поцеловал её в макушку. Она закрыла глаза и приняла вид довольного маленького ребёнка. Это было действительно так. Ведь ей теперь незачем было волноваться и бояться его, ведь теперь она вновь любила его, не так сильно, но любила. И со временем её любовь должна была вырасти. Но это уже совсем другая история…

Губернаторский бал

«Судьба неизбежна…»

Этот рассказ не посвящается той девчонке, о которой пойдёт дальше речь; он не совсем о танцах (но и о них тоже). Этот рассказ гласит о том, что наша судьба неизбежна. Как бы мы ни пытались изменить её ход… Как бы мы ни убегали от неё, ни прятались… Всё равно она нас постигнет, и будет всё так, как должно быть (не всегда так, как мы хотим)…

***

Всё началось с того, как я узнал о Губернаторском бале: в школе рассказали о бале, который будет в Краснодаре, куда приглашаются лучшие выпускники: победители олимпиад, отличники, волонтёры и спортсмены-победители. Бал будет транслироваться по телевидению, на нём будет присутствовать губернатор края, и будет приглашена звезда (о которой мы узнаем на самом мероприятии)…

Позже я узнал, что участникам будет необходимо выучить и прорепетировать несколько танцев, в связи с чем будут назначены репетиции. Через несколько дней я узнал, что репетиции будут проходить по средам и пятницам в 15:00, приехать должны «выпускники-звёзды» не только из города, но и из района…

Я поначалу не хотел участвовать в этом всём, потому что понимал: нужно, во-первых, выбрать партнёршу, во-вторых, «притереться» к ней, ну, и, в-третьих, для меня этот выбор должен был стать душевной изменой… Пока что мне только казалось…

Я говорил матери, что не собираюсь участвовать в «танцах», она расстроилась и даже начала немного плакать. Больше всего на свете в тот момент я не хотел расстраивать её и поэтому, взяв за основу плюсы этого мероприятия, согласился участвовать.

Позже меня всё-таки одолело нежелание танцевать, и я решил не идти на репетицию, сделав вид (сам для себя), что забыл о ней. В первый день репетиции я, после того как пришёл со школы, уселся что-то писать… Я знал, что репетиция будет именно в этот день, но я сделал вид (сам для себя), что забыл о репетиции.

Вдруг у меня зазвонил телефон: это был мой классный руководитель. Она напомнила мне о репетиции и сказала, что я опаздываю на неё (было уже около 15:15). Я резко подорвался, оделся и поехал в дом детского творчества, в котором должна была проходить репетиция.

К счастью, я пропустил только «введение» (информацию о бале и о репетициях), на саму «тренировку» я не опоздал. И, к великому счастью (как я думал на тот момент), я опоздал на «выборку» партнёров (как я понял, только парни выбирали себе девушек, у девчонок же выбора не было). Вместо выбора из «толпы» мне достался выбор из двух. На первый взгляд они обе показались мне неподходящими для меня. Но я, быстро подумав и пробежавшись по ним взглядом, сделал именно тот самый должный выбор. Не буду говорить, чем я руководствовался, чтобы никого не обидеть.

Я был поражён стечением обстоятельств: когда я спросил имя моей «партнёрши», оказалось, что её зовут так же, как и мою возлюбленную…

Первое занятие было самым отвратным для меня, ибо самым первым «пунктом тренировок» был вальс (элемент главного танца бала), который я как не любил, так и не люблю (хотя вальс на «губере» был самым замечательным вальсом в моей жизни). Все участники кружились по кругу, но у меня и моей партнёрши не получалось кружиться так, как от нас хотели. Я бы даже сказал «у меня», ибо в вальсе ведёт мужчина, и, следовательно, если что-то не получается, то виноват именно он.

Вальс нужен был для основного танца (как я уже сказал выше), поэтому мы репетировали его почти всё занятие… Между тем я скажу, что пропустил: звали мою напарницу Ксения. Я так хотел называть её ласково «Ксюша» (как и свою возлюбленную). Но она запретила называть её так. Она сказала, что её так называют только близкие. Все друзья и знакомые зовут её «Ксения». Я не стал настаивать, мне было всё равно…

После первого же занятия я поближе познакомился с напарницей и стал с ней понемногу общаться, хотя это, наверное, было лишним для меня… Тем не менее я общался с ней в переписках…

Поначалу Ксения не вызывала у меня никакого интереса: я имел о ней «первый взгляд», мы ещё не «притёрлись» друг к другу, не провели достаточно времени вместе.

Постепенно мы начали смотреть друг на друга иначе: после выученного «хастла» она стала чаще улыбаться мне, после выученного вальса я стал чаще шутить с ней, а после трёх или четырёх выученных танцев мы уже не только вели активное общение, но и даже встретились один раз вне репетиций…

У нас получалось довольно-таки хорошо танцевать: на одной «тренировке» у нас у всех был якобы «зачёт», по которому всех должны были расставить по «достойным» шеренгам; в каждой шеренге было по шесть пар, всего было четыре шеренги; в первой оказались самые лучшие «танцоры». А лучшие они потому, что кто-то из них занимался танцами. А кто-то просто был с тем, с кем хотел. Я с Ксенией за хорошее «выступление» попал во вторую шеренгу по центру (прямо за самой «лучшей» парой). Мы были довольны этим, ибо хотели попасть именно в эту шеренгу. Ксения боялась, что из-за наших «косяков» (которые происходили редко) мы могли попасть в третью, но этого не случилось…

Хотя смысла от этой расстановки шеренг было немного: каждую репетицию (с какого-то момента) разные шеренги были первыми, вторыми, третьими и четвёртыми. Все побывали впереди и позади, а на самом балу нас было так много, нас так переполняли эмоции, что наше местоположение совсем не имело значения…

С каждым танцем, с каждой репетицией я сближался с Ксенией. В какой-то момент я настолько поменял отношение к ней, что она… Стала нравиться мне, я могу сказать с уверенностью: я влюбился. Это было, наверное, самой грубой моей ошибкой…

Из-за того, что Ксеня «понравилась» мне, я стал пытаться ухаживать за ней. Я говорил комплименты (для поддержания духа). Поддерживал по необходимости, что-то делал для неё по надобности… Мои действия потихоньку стали приносить ей вред (ибо она почти всегда не просила меня что-либо делать для неё). Вред заключался в том, что мои действия бесили её, а потом (случайно и редко) причиняли ей настоящий вред. Она злилась от этого, а позже стала портить своё отношение ко мне (как говорится, «инициатива наказуема»).

Большую часть тренировок мы не ссорились, а только улучшали отношение друг к другу, но ломать – не строить…

Самое лучшее время для меня было в середине тренировок, когда мы почти всё выучили, а наши отношения с Ксенией были довольно хорошие. Это был пик, дальше – танцы шли в гору, а отношения – на спад…

Ближе к балу мы все вместе стали ездить в Краснодар на всеобщую репетицию (там собирались участники со всех районов края). Ездили мы немного, зато все дружно на одном выделенном нам автобусе. Там мы тоже смогли отличиться (наш район) и нас поставили в «достойное» место. Уже к этому моменту отношение Ксении ко мне пошло на спад…

В один прекрасный день я признался Ксене в любви… Это было уже напрасно, ибо она уже догадывалась об этом…

Я успел побывать «на двух берегах». Как-то раз она сказала мне, что, по словам её матери (вывод из встречи вне репетиций), Ксеня дышала рядом со мной спокойнее… А позже, уже ближе к балу, Ксеня сказала мне, что она не хотела бы себе такого мужа… Всё это было странным и ненужным, но это был не предел…

На последних репетициях мы тренировались на улице (было жарко, было лето). Одна тренировка проходила на площади. На этой самой тренировке я случайно «заехал» Ксении локтём, только уже даже не помню куда… А не помню я это оттого, что мне стало так больно… Так ужасно от самого себя, что я сбежал с репетиции, пока мы все делали перерыв…

День бала был просто прекрасным: с утра у меня было хорошее настроение (хотя позже ненадолго пропало); рано утром мы выехали в Краснодар, там нас по приезде покормили, мы успели немного прогуляться, пофотографироваться; вечером мы танцевали довольно долго (примерно 4 часа), но это всё же закончилось; ночью мы отправились в отель, где провели весёлую ночь. Танцы все были прекрасны, каждый запал в душу (несмотря на то, что я танцевал не с тем, с кем хотел). Жаль только, что я сам умудрился испортить себе праздник…

Я во время «медляка» в одном из танцев признался Ксене, что готов бросить всё ради неё… Она не поверила мне. Она сказала, что я об этом пожалею. Наверное, намекала, что это мне не нужно. Но, скорее всего, ей было всё равно… Хотя я говорил чистую правду на тот момент…

***

Неизбежность судьбы заключается в том, что именно этот человек с именем моей возлюбленной был моим партнёром. В том, что я влюбился в Ксеню и признался ей в этом (чтобы изменить свою дальнейшую судьбу). И в том, что всё-таки вышел ни с чем из этой истории (разве что с хорошим уроком)…

Слава Богу, всё обошлось: я не только получил заслуженное «нет» от Ксении, но и получил незаслуженное прощение от своей Ксюши, которая, несмотря на всю мою подлость, смогла простить мне мой проступок. Я ничего не скрывал от неё, ибо мне было так гадко от самого себя, что… Совесть заставила меня излить всю правду…

Это была душевная измена, которую я до сих пор не могу простить себе… Но всё же именно так, на мой взгляд, должно было быть (неизбежность судьбы): если бы не было ничего этого, я бы не сделал такую ошибку и не извлёк из неё урок. Следовательно, я мог бы в дальнейшем совершить ещё более серьёзную ошибку, которая стоила бы мне сердца; я бы не полюбил ещё сильнее свою Ксюшу и не стал бы ценить её ещё больше без этого случая. С другой стороны, если бы я не надоедал Ксении, если бы всё было хорошо между нами всё это время, и на моё признание я бы получил такое же… Я не представляю, что бы было дальше, ибо, скорее всего, в итоге я бы лишился любви из-за дальнейшей судьбы и получил бы такое же разбитое сердце, как и при первом варианте…

Я хотел танцевать на балу со своей Ксюшей, не с этой, но, к сожалению, у меня не было такой возможности. Однако, несмотря на всё равнодушие и самолюбие Ксении, я благодарен ей не только за все наши с ней незабываемые танцы. Я благодарен и за тот урок, который она невольно преподала мне…

Напоследок скажу, что я бы всё-таки не участвовал в этом «мероприятии», если бы смог как-то выкрутиться, но, обращая внимание на неизбежность судьбы, скажу следующее: что бы ни происходило с вами, знайте, так, наверное, должно быть…

Разговор у одинокого дерева

Каждый раз, когда я шёл куда-то, я думал о какой-нибудь проблеме или о предстоящем деле, обдумывая детали и варианты исхода. Я обсуждал это якобы сам с собой, чтобы увидеть наглядно, что я бы действительно мог сделать. То есть что могло случиться, а что – нет. Но, к сожалению, мне это не всегда помогало. Дело было не в том, что я не осмыслил тот или иной исход, ту или иную деталь, нет, я наоборот много чего продумывал (в основном хорошего). Дело в том, что в основном всё шло совершенно не так, даже не близко к тому, что я представлял. Иногда вместо должного (того, что я обдумал) случалось всё с точностью наоборот. В этом вот и была моя беда.

Как-то раз я решил, что мне необходимо всё-таки избавиться от этой мысленной «беды». Я решил обратиться к самому мудрому человеку – к бабушке. Она уже много прожила, многое повидала, обдумала, поняла «кучу» всего. Был, конечно, человек ещё мудрее – дедушка, но он не был дома в тот день, когда я решил разобраться со своей «эдакой» проблемой.

К моему удивлению, после моих невнятных объяснений вместо долгого рассказа или уникальной истории и наставлений я услышал от бабушки лишь подсказку.

– Ступай по нашей улице вниз до спуска, там поверни налево. Как выйдешь в поле, ищи дерево одинокое. Только ищи его либо утром в тумане, либо ближе к ночи… А там сам разберёшься. Только не бойся…

Ну, что делать? Пришлось послушать бабушку, деваться было некуда. Только ночи я ждать не стал, особенно утра с туманом. День был пасмурный, небо тёмно-серое, хмурое настолько, что далеко было плохо видно, в некоторых местах виднелся якобы туман – это где-то шёл ливень.

После разведки обстановки в окне я, недолго думая, накинул куртку, надел шапку, кроссовки и без лишних мыслей пошёл в указанном бабушкой направлении. Сначала я шёл быстрым темпом, а, перейдя дорогу, замедлился. Я подумал, мне некуда спешить, меня никто не ждёт. На минуту я почувствовал себя как бы в игре: мне дали «квест» – пойти туда-то, найти то-то. Награда такая… Тут я остановился и задумался: что же может там быть такое, что может решить мою проблему? Но я резко убрал этот вопрос у себя в голове, решив, что на месте я всё узнаю.

Когда я подошёл к спуску, в камышах как будто стоял лёгкий туман. Выйдя к полю, что было наполовину в камышах и на котором тоже стоял лёгкий туман, я увидел единственное дерево в центре поля. Не могу сказать, что это было за дерево, ибо листвы на нём не было, а издалека я не видел коры. Зато я рассмотрел довольно большое количество веток у столь низкого дерева. Также видно было, что вокруг него был сплошной камыш (напрямик нельзя было пройти к этому деревцу). Я пошёл ниже, пытаясь найти хоть какую-то тропинку. Чуть спустившись, я обнаружил довольно широкую тропу.

Я пошёл по тропе, через метров сто тропа поворачивала налево, обращаясь в спираль и сужаясь. Я стал идти медленнее и прислушиваться: нет ли здесь никого?

И вот я подошёл настолько близко, что мне стоило лишь отодвинуть камыш (тропа закончилась за метров шесть до дерева) и я бы оказался на месте назначения. Резко я вспомнил бабушкины слова «только не бойся». Я сделал глубокий вдох и выдох и отодвинул камыш (он был по высоте такой же, как и я)…

Что-то тёмное и неясное лежало под деревом. Потом, когда я подошёл ближе, это «что-то» село, опираясь спиной на дерево.

– Подходи ближе, чего встал? – заговорила со мной хриплым мужским голосом эта якобы «тень».

– Что ты? – спросил я тихо, оставаясь на месте.

– Ты пришёл сюда, чтобы узнать это? Или есть вопрос более стоящий?

Я много насмотрелся всякого мистического и фантастического, поэтому почти не боялся этого существа, только лишь опасался. Было неожиданно увидеть такое вживую. Я так и не понял, человек это был или тень (причём не двухмерная, а трёхмерная); я сделал пару шагов вперёд и заговорил чуть громче, смелее.

– Да, есть более стоящий вопрос…

– Тогда задай мне самый стоящий вопрос, чтобы наш диалог не был напрасным.

– Мой вопрос будет не короткий, я хочу объяснить кое-что, чтобы можно было задать вопрос.

– Валяй.

Я немного замялся и перевёл взгляд на дерево, ибо смотреть на «тень» становилось всё страшнее с каждой секундой (меня как будто начинало кидать в дрожь, когда я смотрел на неё).

– Дело в том, –начал я медленно и спокойно, чтобы не запутаться и не показаться глупым – что я обдумываю многие предстоящие события у себя в голове: я рассматриваю свои возможности, детали событий и возможные исходы. В основном хорошие исходы. Но, к сожалению, всё заканчивается даже не близко к моим раздумьям. Многое заканчивается худо… Я считаю это проблемой, ибо это часто со мной происходит. Мой вопрос звучит так: как мне быть с этим, то есть, могу ли я что-то изменить, чтобы всё кончалось иначе?

«Тень» около минуты обдумывал мои слова, несколько раз он сам себе усмехнулся под нос.

– Хороший, но глупый вопрос. Глупый потому, что ты особо не в силах что-то исправить, ведь судьбу, человек, очень уж трудно изменить. Прежде всего, тебе нужно готовиться не к лучшим исходам, а к худшим. Во-первых, так ты будешь морально готов принять «поражение». Может быть, когда будешь готовиться к худшему, ты увидишь какой-то момент, который действительно произойдёт. И который ты, может быть, сможешь предотвратить. Во-вторых, есть «закон обратного», который гласит: когда ждёшь хорошее, происходит плохое, и наоборот. Готовиться к плохому трудно, я не спорю. Ты сам, я думаю, прекрасно понимаешь это. Поэтому лучше всего ничего не продумывать, принимая от судьбы всё, как есть. Ты тяжело принимаешь плохое, потому что много думаешь о хорошем. Я не заставляю тебя думать о плохом, если ты этого сам не хочешь. Я хочу тебе доказать, что лучше ни о чём не думать. Будь что будет.

Далее он как будто читал мои мысли. Но не только те, которые были у меня в голове сейчас. Но и те, которые были у меня в голове раньше…

– Конечно, нужно прикладывать максимум усилий, чтобы не случилось нехорошего, думаешь ты. Тогда намотай себе на ус ещё кое-что: чтобы ни о чём не думать, нужно больше совершать каких-либо поступков, «делать дела» так сказать. То есть предпринимать больше каких-либо усилий для улучшения ситуации, для улучшения исхода. Но если подумать ещё глубже, то действия не всегда помогают исходу. Иногда лучше ничего не делать. Из этого выходит, что не стоит ни думать, ни делать ничего. Решай проблемы по мере их поступления, ничего лишнего не делай, а то себя погубишь…

Тут «тень» приостановил речь, сделав хмурый взгляд (я в этот момент почему-то посмотрел на «тень», он смотрел всё это время на землю перед собой в метрах трёх). Только я хотел что-то сказать, но «тень» продолжил речь.

– Запомни лишь одно: что бы ни случилось, всё к лучшему, ибо никому из нас не дано знать, что действительно хорошо, а что плохо. Может, с тобой наоборот только хорошие вещи случались; да, не так, как ты хотел, но так лучше. Не задумывайся о событиях, не заостряй внимания на такой глупой проблеме, живи тем, что Бог шлёт, ведь Он однозначно лучше знает, что для нас положительное, а что – отрицательное.

После этих слов «тень» тяжело вздохнул и выдохнул, я резко вспомнил, что сделал так же перед тем, как отодвинуть траву, затем я услышал шорох сзади, резко обернулся, ничего не увидел и вернул взгляд обратно, но «тени» уже не обнаружил.

Я не стал думать о «тени»: как он исчез, почему он тяжело вздохнул… Я задумался о прошлом: стал обдумывать произошедшее со мной, смотря на всё с другой стороны. И действительно, я находил аргументы в подтверждение того, что события, на которые я говорил «плохие», показались теперь вполне нормальными для меня и даже положительными.

После этого диалога я не стал обдумывать события, смирившись с прошлым и усвоив слова «тени». Я взглянул на небо: разговор был недолгий, ибо темнее не стало (пока я слушал слова «тени», я как бы отключился от мира и не видел окружающего – это было для улучшения внимания). Только тучи стали постепенно уходить вдаль. Я потихоньку отправился домой, решив никому ничего не рассказывать…

Фонари

Этот юноша уже не помнил своего имени, он настолько далеко ушёл в себя, что забыл многое о себе, своей жизни, о прошлом и о многом, что происходило и происходит в мире. Днём он сидел дома и некуда не ходил, ибо ему было всё равно на многое… Он очень любил просто смотреть в окно на фонари в парке, который был рядом с его квартирой.

Этот юноша был высоким, черноволосым и худощавым человеком лет двадцати. За эти двадцать лет с ним произошло столько «тяжёлых» для него событий, ненужных его душе и разуму, что он стал уходить в себя со временем всё больше и больше; ему стало всё надоедать…

Юноша ждал лишь ночи, когда загорятся те самые фонари, на которые он смотрел из окна каждый день. Когда же наступала та самая долгожданная ночь, парень пулей выбегал на улицу и шёл в парк. Он любил смотреть на горящие фонари, на листья, которые становились намного зеленее от света, на сам свет, падающий на землю. Иногда парень просто садился на лавочку, закрывал глаза и отдыхал от жизни, просто переставая думать.

Мысли его были о прошлом и, хоть ему было всё равно на то, что было и будет, в парке под фонарями юноша невольно вспоминал о былом. Но эти мысли не давили на него, не заставляли страдать; он смотрел как бы фильм о себе, но со стороны случайного и безразличного ко всему прохожего…

Паренёк жил с мамой, которая целыми днями пропадала на работе, лишь на выходных она была дома. Эта женщина не обращала особого внимания на её грустного и молчаливого сына, её не смущало то, что он целыми днями был дома, а по ночам уходил и часами пропадал где-то (но всегда возвращался целый, как будто он нигде не бывал).

Она не замечала своего сына потому, наверное, что имела хорошую должность и, соответственно, зарплату, периодически посещала любовников и вообще вела активный, но отдельный от сына образ жизни. Единственное, что делало её матерью – это забота, хоть и отдалённая. Она готовила своему сыну поесть, убирала за ним (хотя он почти не мусорил), стирала его вещи. Она была довольна сыном в том плане, что он не доставлял ей проблем. Он менял одежду один раз в неделю, очень мало ел и почти ничего такого не делал, что могло вызвать хлопоты. А парнишка уже не обращал на мать внимания…

И вот в очередной вечер в парке юноша снова видел «фильм» о своём прошедшем у себя в голове. Это было прошлой осенью, в этом же самом парке. Только был не вечер, была ночь. Парнишка шёл рядом с той, которую любил. Но он не знал о том, что его возлюбленной было «плевать» на него. Он был ей интересен, но не более. Они вдвоём часто прогуливались здесь, обсуждая самые разные темы. Он любил шутить с ней, она всегда смеялась, ему нравился этот смех…

Он всё больше и больше со временем влюблялся в неё, а от неё не было ничего, кроме разговоров и смеха…

Однажды они гуляли вечером в том самом парке. Тогда паренёк ещё не любил фонари, он не обращал даже малейшего внимания на них, он был увлечён ею, полностью погружен во внимание к ней… И вот, присев с ней на лавочку и разговорившись, после первой минутной паузы он признался ей в любви…

Много ненужных слов она сказала ему, пытаясь сказать «нет» намёками. Он был не глуп и всё понял сразу; далее у него был выбор: промолчать или сказать что-то. Если бы парень молчал, всё могло быть иначе…

Юноша не стал молчать, он уподобился девушке и стал воспроизводить множество ненужных слов в едком тоне. В итоге они поссорились, девушка встала и ушла быстрыми шагами…

Парню даже захотелось заплакать, он впал в ступор. Но он не стал плакать, а просто закрыл лицо руками и долго сидел в такой позе, уйдя в себя. Когда он всё-таки смог выйти из «забвения», он открыл лицо и сразу же поднял глаза наверх. Парнишка увидел горящий фонарь окружённый листьями какого-то дерева. Они были очень-очень зелёные из-за освещения. Юноше это очень приглянулось, у него как будто отлегло с души. Он долго смотрел на листья и фонарь, уже ни о чём не думая, грусть стала сменяться спокойствием и лёгким весельем. Но это было даже не веселье, а скорее эстетическое удовлетворение души…

Вернувшись домой и, завалившись на кровать, парень потерял хороший настрой, к нему вернулись мысли о ссоре, и он пролил немало слёз, уткнувшись лицом в подушку…

Несколько ночей после ссоры юноша долго не мог заснуть. Потом пришла бессонница и, не решившись просто так лежать, он принял решение пойти в парк. Первый раз он просто прогуливался, борясь с мыслями о ссоре, но потом, в следующий раз и каждый любой другой, он садился на лавочку и смотрел на фонари. Какой-то из них светил старым жёлтым холодным светом, другие горели белым. Он был более приятен для глаз.

Через некоторое количество прогулок паренёк стал смотреть только на один фонарь перед ним. Это тот самый фонарь, на который юноша смотрел после ссоры с девушкой. Тот самый фонарь, который освещал листья, делая их очень зелёными. Тот самый фонарь, который помог юноше смириться с несправедливостью людей «любишь ты, не любят тебя». Который помог ему уйти в себя. Фонарь как бы лечил паренька…

Всё это паренёк видел в своей голове в этот вечер и этой ночью, ведь пока он смотрел «фильм» у себя в голове, время быстро шло к полночи.

Через несколько очередных посиделок на лавочке по вечерам и по ночам фонарь начал стирать парню память: некоторые детали событий стали забываться, искажаться, постепенно оставшиеся события стали сливаться в быстрый и непонятный «фильм», который со временем потерял как смысл, так и значение, а потом забылся полностью и навсегда…

В один пасмурный вечер юноша пришёл в парк, уже не зная зачем, он не думал больше ни о чём, он был «исцелён от прошлого». Он перестал ходить в парк вообще, стал больше спать, а его жизнь стала налаживаться…

***

И весь смысл не в пареньке, не в девушке и даже не в фонарях. Весь смысл в том, что для исцеления души человека необходимо что-то такое, что возьмёт его за душу (но желательно, чтобы это не был какой-нибудь человек, за исключением близких). Это может быть всё что угодно: дерево, которое растёт у вас за окном, какая-нибудь ваза с красивыми цветами, вид из окна, домашнее животное, какая-нибудь интересная картина и многое, многое другое. Даже те же самые уличные фонари…

Конец эпохи

I

Это было зимой, в краю, где снег выпадает очень редко, а если он всё-таки выпадет, то полежит день или два и растает. Погода всё же была пасмурная, но дождя не было и не намечалось; тучи просто растянулись по всему небу, создавая грустную атмосферу. Её дополняли безлиственные деревья вокруг. Из-за них всё вокруг казалось серым и печальным. Температура была не минусовая, но настолько маленькая, что «пробирало» сильнее, чем при морозе (по ощущению). В такое время хотелось сидеть либо дома в кругу семьи и пить горячий чай, либо сидеть в компании приятных людей и пить «горячительные» напитки. Я не собирался заниматься ни тем, не этим, и потому отправился в клуб литераторов.

Это было в посёлке «Z», недалеко от большого города «X». В одном из немногих двухэтажных зданий этого посёлка как раз и располагался клуб литераторов. Почему он не был в городе? В городе большинству людей было уже, честно говоря, плевать на книги, и это не только потому, что «прогресс» заменил многим людям книги. Но ещё и потому, что все истории были уже предсказуемы, не было ничего «нового и уникального», чего ещё никто не писал (всё уже было перечитано ни один раз). В городе люди ходили в библиотеки только для решения какой-то поставленной им задачи, не для собственного интереса, а в посёлке люди посещали библиотеку часто, почти всегда ради себя и своих знаний. Вдобавок в этом селе проживали некоторые писатели, не слишком известные, но, тем не менее, вызывающие внимание к себе. Они и организовали клуб литераторов, который помогал читателям в их выборе хорошей и полезной книги, а также пытался решить вопрос о создании «новых и уникальных» рассказов.

В двухэтажке на первом этаже находилась библиотека (одна на весь посёлок), а на втором этаже находился этот самый клуб литераторов. Он разделялся на три кабинета: комнату хранения книг литераторов (в этих книгах они и пытались найти зацепку для решения вопроса о «новых и уникальных» историях), зал заседания литераторов (в нём было три дивана, стол и несколько шкафов с предметами для чаепития) и кабинет для «оказания помощи читателям» (в которой было три стола: главный – председателя общества литераторов, а два других – для «собеседования»). В кабинете в основном происходила «консультация» по поводу выбора книги, либо председатель или кто-то из литераторов читали и размышляли над какими-то вопросами. Все массовые обсуждения, разговоры или что-то другое массовое происходило в зале заседания. Там-то сегодня ждали меня и других литераторов для очередного «консилиума».

Прежде чем рассказать про заседание, я расскажу про литераторов и самого председателя (весьма интересного человека, озадаченного вопросом о «новых и уникальных» рассказах, причём озадаченного больше всех, как и я). Нас было четыре литератора: Романов, Северов, Тихий и я. Председателя звали Надеждин, а его секретаря (который не был литератором, но присутствовал на всех заседаниях) Балаболов. На этом заседании должен был ещё присутствовать какой-то юноша, уверявший председателя, что может помочь нам (с нашим вопросом). Мы слабо поверили в это, а Надеждин в надежде на любую подсказку или зацепку впервые разрешил присутствовать ещё кому-то кроме постоянного состава «шести дум» на заседании.

На самом деле это уже были не заседания, а обычные чаепития, ибо все наши попытки что-то найти уже были тщетны: мы уже перепробовали действительно много методов и способов поиска «нового и уникального» (НИУ – как мы привыкли сокращать). Несколько последних «заседаний» были обычным чаепитиями, где четверо «дурачков» говорили не о книгах, а о жизни, а мы с Надеждиным молча смотрели друг другу в глаза, ожидая, что кто-то из нас всё-таки придумает что-то.

У всех нас (кроме Балаболова, он «загонял» нам про прогресс и перестроение потребностей человека и не искал ответов, а только сбивал нас с толку) были свои идеи и мысли по поводу НИУ. У меня с Надеждиным была одна идея: найти ответы в книгах. Мы подозревали, что где-то глубоко они есть, потому-то мы и читали каждый день, когда было свободное время. Мы хотели попробовать создать сами это НИУ (только вот сделать планировал я, Надеждин не был Литератором, он всего лишь написал пару рассказов и одну повесть). У Романова была идея создать что-то большее, чем роман, объединив несколько сюжетов в одно целое. Он хотел создать несколько параллельных сюжетных линий, не имеющих отношения друг к другу, которые должны были сойтись по стечению обстоятельств. Он планировал создать что-то наподобие сериала, только в книжном виде: большую историю, которую можно было бы продолжать и продолжать, выпуская своевременно новые «серии» книги. Северов был пессимистом: он почти принял «поражение» книг перед «прогрессом». Единственным выходом он считал углубление в фантастику, то есть он хотел написать ещё больше фантастических историй, но куда ещё больше? Тихий же пытался найти ответ не в книгах и в мыслях, как я с председателем, а в словах и историях людей ведь именно «со слов других» писалось много историй, вот он и думал, что НИУ можно создать «со слов». Для этого он и показал Надеждину юношу, у которого хотел узнать какую-то историю. Он убедил председателя в том, что что-то у него всё-таки есть. А Надеждин от безысходности даже разрешил пригласить юношу на заседание, чтобы лично послушать историю и, возможно, сообразить что-нибудь.

II

«Собрание» было назначено на 12 часов, раньше, чем обычно. А раньше для того, чтобы мы сначала смогли подискутировать без гостя (ему было велено прийти в 16). Председатель с Балаболовым обычно приходили раньше, но в этот раз раньше пришёл только Надеждин, а «секретарь» опоздал на полчаса. Но он не опоздал на начало дискуссии, так как мы подготавливали стол как раз всё то время, пока отсутствовал Балаболов.

Я, к моему сожалению, в этот раз пришёл последним, а явился я за 10 минут до назначенного времени. Несколько последних «чаепитий» начинались на 5-10 минут позже назначенного времени, так как все литераторы специально опаздывали (кроме меня, я приходил всегда чуточку раньше). В этот же раз они, наверное, пришли минут на 20 раньше, чтобы пообсуждать «жизнь», ибо после начала заседания у нас планировалось серьёзное обсуждение нашей злободневной темы.

Почему я сожалею об опоздании? Это не из-за того, что я не попал на беседу этих «дурачков», нет. Я просто люблю устраивать хорошее место себе на диване, которое было постоянно одно: на среднем диване. В этот раз оба места на диване по краям были заняты: с одной стороны сидел Северов, а с другой (на моём месте) сидел Балаболов (точнее там лежала его шляпа – место забронировано, сам он ещё где-то «шлялся»).

На диване по левую сторону от стола сидели Романов и Тихий, а по правую сторону, облокотивший на дужку рукой и, подпирая голову, сидел Надеждин с задумчивой и хмурой гримасой. Место рядом с ним было, слава Богу, свободно, оно «ждало» меня. Это меня немного обрадовало, ибо приятно было сидеть только с Надеждиным.

В 12:00 мы начали накрывать стол. Не буду рассказывать, что на нём было, просто скажу, что он был довольно богато накрыт. К 12:30 мы закончили. Балаболов, как всегда, опоздал, мы уже не стали спрашивать его, почему он опять пришёл позже назначенного времени. Единственное, что заставляло его отчитываться, это выговоры председателя. Но в этот раз он даже не взглянул на Балаболова. Он просто молча смотрел в одну точку, не обращая внимания на разговоры наших «товарищей», на наши «манипуляции» для накрытия стола, на громкий гул, создаваемый всей нашей суетой. Он как будто спал.

Когда все уселись (я сел рядом с Надеждиным), председатель вдруг повернул голову в мою сторону и взглянул на меня. Мне показалось, что он хотел узнать, кто сел рядом. Ибо, наверное, он не только ничего не слышал, но и ничего не видел, пока мы накрывали стол. Он, как мне показалось, чуточку обрадовался, увидев рядом меня. Затем председатель осмотрелся и понял, что пора начинать. Он очнулся от своих мыслей и начал диалог тем, что сказал всем замолчать. Далее развязался диалог между всеми нами, где каждый говорил по очереди, мы уже ждали этого с нетерпением, ибо с началом диалога мы начинали чаепитие. После просьбы председателя замолчать Балаболов взял чайник и начал наливать себе чай. Мы много раз говорили ему, что это не по правилам этики, что нужно наливать сначала другим, а потом себе. Но ему, этому эгоисту, было всё равно.

Н: «Что ж, господа, давайте начнём наше очередное собрание по поводу НИУ. Итак, у нас с вами сегодня план таков: до 16 часов мы будем подводить итоги нашей с вами работы, пытаясь найти что-то упущенное. А после 16 нам нужно радушно принять гостя и внимательно выслушать его, законспектировать его слова по возможности. Я надеюсь, что этот день будет продуктивным».

Многие фразы Надеждин говорил на каждом заседании, мы уже привыкли к ним, и поэтому они уже не внушали нам надежды, а вот председателю… Он верил в лучшее, хотя понимал, что мы все в тупике, по крайней мере пока что.

Б: «Итоги, так итоги. Я так понимаю, товарищ Надеждин, нам нужно вспомнить все «жанры» и «типы» историй, которые есть. А точнее нам нужно найти тот «тип», которого ещё нет, а для этого нужно перебирать все имеющиеся, но не только в литературе, но ещё и в наших головах».

Н: «Да, товарищ Балаболов, вы правильно поставили нашу задачу на сегодня. Я попрошу вас помечать всё, что сможете вспомнить, и поправлять нас, если мы будем повторяться. Так же я попрошу вас следить за тем, чтобы ни один «жанр» или «тип» не улизнул мимо. Если вдруг кто-то из нас не скажет о нём».

Б: «Слушаю-с».

Сначала Балаболов налил всем чай (мы в это время все молчали, подготавливая мысли и слова), а потом начал дискуссию (мы пили чай в ходе беседы).

Б: «Ну что, товарищ Тихий, что вы скажете? Или за вас сегодня будет говорить гость?»

Балаболов иногда пытался шутить, но у него этого совсем не получалось, ибо шутки у него были глупые и тупые. А иногда он умудрялся своей шуткой оскорбить кого-то, за что Надеждин выгонял его. Председатель вообще относился к Балаболову строго, но в этот раз он как будто не обращал внимания на него.

Т: «Гость будет говорить, но не за меня, а за самого себя. Я за себя и сам могу, товарищ секретарь. Прошу вас отложить шуточки в сторону и записывать. Значит, нужно начать с глобальных тем, таких как любовные истории, коих очень много и коими уже мало кого удивишь. Истории про войну, которых ещё много нерассказанных, но уже уходящих из «тренда». Детективы, переездившие все преступления от и до. Исторические рассказы, повести и так далее. Их тоже много нерассказанных, но они уже наскучили и стали неинтересны народу. Различные пьесы, собирающие только интеллигенцию в свою аудиторию и никого более. Различного рода дневники, мемуары, автобиографии и так далее, далее, далее, которых тоже может быть ещё очень много разных, новых, но не уникальных, ибо у всех нас в жизни есть похожие моменты, уже изложенные на бумаге ещё давно, да и сами мы все похожи…»

Б: «Извините, что перебиваю, товарищ Тихий, но вы забываете упомянуть про истории «со слов», коих, как вы говорили, тоже есть много не рассказанных, но они все уже похожи на предыдущие, если хорошо «покопать». Тем более будет очень трудно искать людей, у которых есть не похожие ни на что истории. Но даже если вы их и найдёте, то всё равно окажется, что такая история уже была когда-то. Это вызовет у вас огорчение, и вы перестанете искать «индивидуумов» с “индивидуальными историями”».

После этой «выходки» председатель с укором взглянул на Балаболова, но тот сделал вид, что не заметил этого.

Я: «Давайте оставим тему «рассказов со слов» на потом, ибо вечером у нас будет шанс убедиться, правы вы, или нет, товарищ Балаболов. А пока не перебивайте нас и записывайте».

Б: «Всё как скажет председатель, товарищ Искалов».

Н: «Пишите, Балаболов, пишите, не забывайте нас поправлять. Тему, названную вами, не трогайте. Пока что».

Б: «Слушаюсь и повинуюсь».

Р: «Ваши слова напоминают мне о многочисленных историях о битвах на мечах, войнах кланов, глобальных сражениях в стиле средневековья, приключениях, поисках сокровищ, экспедициях и ещё…»

Б: «Записал! Товарищ Северов, а что у вас на уме?»

В этот раз я заметил, как Надеждин сжал руки в кулаки. Сделал он так, как я подозреваю, из-за Балаболова.

С: «Неприятно перебивать товарища Романова, но скажу, раз уж вы перебили его за меня. Есть очень много сказок, которые являются своеобразной фантастикой. А ещё можно наложить на любой жанр «эффект фантастики», и тогда это станут совершенно другие истории. Но, к сожалению, уже и этого очень много: фантастических историй. Только вот они ещё не все обузданы полностью, есть ещё что-то, что можно раскрутить».

Я: «Вы опять за своё, товарищ Северов. Ну, хорошо, пусть ваши слова будут нашим планом «Б». Возможно, вы думаете правильно. Только вот нужно найти эти самые «необузданные истории…»

Б: «Могу предложить инструкцию для поиска!»

На этот раз председатель не выдержал и крикнул на Балаболова.

Н: «Товарищ Балаболов! А что вы можете сказать, что мы упустили? Я вас внимательно слушаю! Говорите и записывайте!»

Б: «Вы не назвали самого элементарного, господа: есть уже очень много учебников, инструкций, пособий, энциклопедий, сочинений, писем и тому подобное. Многое из этого с каждым годом обновляется, появляются новые «научные книги» с изобретением или открытием нового. Прогресс, господа. Вот ваше НИУ. И…»

Н: «Довольно! Мы уже слышали это, но это не выход, товарищ Балаболов. Вы предлагаете нам сдаться… То есть вы не на нашей стороне? Я попрошу вас покинуть это заседание…».

Б: «Но…»

Н: «Я сказал вон!»

Балаболов быстро схватил со стола несколько вкусностей и вышел с хмурой и недовольной «миной». После того как секретарь вышел, председатель протёр медленно рукой лицо, опять облокотился на диван и изобразил на своём лице уставшее выражение».

Мы сделали тактическую паузу: все начали есть и пить. Затем соседи по дивану начали негромко говорить между собой. Все, кроме нас с Надеждиным. Но, спустя десять минут молчания, он вдруг заговорил со мной, не смотря на меня.

Н: «Я очень надеюсь на этого мальчишку, очень надеюсь. Если он действительно принесёт нам «ответы», я уволю Балаболова, а на его место поставлю тебя… Но всё-таки мне кажется, что мы что-то упустили…»

Б: «Библия! Вот что вы забыли!» – раздалось из-за двери.

Балаболов хотел войти, так как его манило наше чаепитие, но как только Надеждин увидел приближающегося Балаболова, он стукнул по столу кулаком, и тот резко «испарился». Весь чай был у нас в руках, а кружка Надеждина была пуста, поэтому ничего не разлилось.

Надеждин, как и я, был человеком верующим, и тот факт, что Балаболов, будучи атеистом, вспомнил про библию, взбесил его.

Н: «Чтоб я тебя здесь сегодня больше не видел!» – крикнул председатель, смотря в сторону двери.

Р: «А кто же будет «писарем»?»

Н: «Ты и будешь!»

Председатель был уже на нервах, но, когда я налил ему чаю и достал со своей стороны ему его любимую конфету, он успокоился, захлюпав быстро чашкой чая.

III

Н: «Господа, прошу извинить меня за этого человека и за мою несдержанность. Я, как вы заметили, сегодня задумчив. Это всё потому, что я хочу высказаться вам по поводу ваших мнений о решении нашей всеобщей проблемы. Начну с более короткого «комментария».

Товарищ Романов, даже если вы возьмёте сто романов и соедините их в один, вам будет очень сложно объединить их по смыслу. Но если у вас это всё-таки получится, то вы всё равно в итоге получите роман, просто очень объёмный и сложный. Сколько бы вы не брали романов, они или не будут сходиться по смыслу, или дадут вам новый роман, который содержит в себе существующие истории. Единственное, что можно предпринять – создать другой сюжет при взаимодействии больших историй и, конечно же, другую концовку… Ваша идея может и имеет шанс на реализацию, но шанс очень маленький.

Что же касается вас, товарищ Северов, фантастика, как уже сказал товарищ Искалов, может являться нашим с вами «спасением», но подумайте сами, всё равно углубившись в фантастику, вы не уйдёте от схожести сильно далеко, ведь уже, как вы знаете, и фантастику «переездили вдоль и поперёк». Не спорю, эта тема довольно хороша, можно «колдовать» сколько угодно и «наколдовывать» разные миры, существа и так далее, но всё оно одно и то же… Даже если у вас что-то и получится, то знайте, с вашей истории срисуют фильм или игру, и наши с вами читатели станут зрителями или игроками. Зачем тратить время на скучную книжку, в которой ничего не нарисовано, где нужно всё рисовать самому, если есть игра, в которой уже всё нарисовали и даже анимировали. И зачем читать книгу и тратить на неё много времени и сил, если можно посмотреть фильм, не напрягая себя и своё воображение. А вообще, товарищ Северов, вы смахиваете на предателя… Но я вас таким не считаю, хоть вы и принимаете поражение перед прогрессом, вы всё равно пытались найти решение именно для нас, писателей. Вы, слава Богу, не предлагаете и не намекаете полностью взять и сдаться, то есть всё бросить и примкнуть к «игроманам» и «телелюбам».

О вас, товарищ Тихий, я пока промолчу, ибо ваш подход не вызывает у меня сомнения, я очень надеюсь на нашего гостя… А вы, товарищ Искалов, считаете, что можно найти что-то в себе? Но что конкретно вы имеете в виду? Я знаю, что вы не говорите об обычных историях из жизни. На мой взгляд, вы хотите копнуть глубже: в душу. И что же? Излагать секреты? Да они вряд ли кому-нибудь будут интересны. Только если рекламным компаниям или секретным службам».

Я: «Нет, товарищ председатель, я не про секреты думаю. Я думаю, как вы уже сказали, нужно «копнуть душу». Нужно попытаться изложить душу человека, но не в том смысле душу – его музу, а саму сущность человека, его особенности. Книги по психологии что-то подобное пытались сделать, но это всё «земные факторы». Я хочу, как бы это глупо не звучало, попробовать затронуть «неземные факторы» человека. Вы скажете, что я хочу предложить создать какую-то биографию, но вы ошибётесь. На свете есть уникальные люди, заслуживающие внимания. Они много «сражаются» и многого добиваются. Я предлагаю описать путь этих людей от их лица: их поступки, чувства, мысли. Мне кажется, это будет очень интересно…»

В этот момент мы услышали быстрые шаги за дверью. Мы взглянули на часы, уже было 15:59. Через пару секунд в двери стоял юноша…

Юношу звали Путев. Невысокий, светлый, худой и улыбающийся парнишка лет девятнадцати. Он, наверное, был рад попасть на столь «важное» заседание. Он был в чёрном пальто без шапки, немного покрасневший. В руках у него был свёрток бумаги…

П: «Здравствуйте, дорогие господа литераторы! И вам здравия желаю, товарищ председатель!»

Надеждин нахмурился, не понимая, почему юноша выделил его. Неужели он не литератор?

П: «Не поймите меня неправильно, председатель. Просто я очень рад вас видеть, ибо вы единственный, кому моя история может принести пользу…»

Он говорил быстро, запыхиваясь из-за того, что, скорее всего, бежал к нам на заседание.

Н: «Успокойтесь, всё нормально. Раздевайтесь и присаживайтесь. Всем взять ручки и бумагу и внимательно слушать!»

Путев быстро скинул пальто на вешалку и уселся на место, где сидел Балаболов. Надеждин сам налил чай гостю, предложил угощения и, пожав ему руку, сел, уставившись на него очень внимательным взглядом.

П: «Извиняюсь за суету, торопился, боясь опоздать. Я бы пришёл раньше, но меня у двери остановил какой-то тип и стал расспрашивать меня о моих намерениях. Ну, я сначала дал слабину и начал было ему докладывать, но потом взглянул на часы и, осознав, что могу опоздать, пытался сбежать от него. Не пускал, представляете! Ну, я осмотрелся, нет ли кого по близости, и, недолго думая, как дал ему с колена… Тот загнулся, начал кряхтеть, но остался, слава Богу, цел. Вот я и улизнул…»

После этих слов Надеждин захохотал, за ним захохотали и остальные литераторы, в том числе и я. Парнишка улыбался. Досталось же этому Балаболову.

Н: «Не обращайте внимания на наш смех, юноша. Умоляю, расскажите уже историю».

П: «Хорошо, слушайте. Я сам не прочь почитать что-то интересное, а где его взять, сам ума не приложу. Дай, думаю, спрошу у бабки. Сказала она, что сейчас есть писатели новые, которые пишут про эту «фантастику», они о себе дают знать, а есть писатели – «хранители старого». Они скромные: кто-то просто печатает ограниченную партию своих историй, а кто-то держит при себе и ждёт, пока кто-то его на свет «вытащит». Так вот она мне и сказала, где живёт один такой «скромный» писатель. Ну, я отправился к нему. Это оказался мой ровесник, представляете. Пришлось долго вымаливать его, чтобы он дал почитать мне хоть что-то. Но он сжалился и дал самое интересное, самое странное, что у него есть. И знаете что? Я такого никогда не видел и не читал! А читаю я, поверьте, достаточно. Не могу вам пересказать этот «роман»: автор мне запретил это делать. Я могу только сказать, что этот парнишка сам себя наружу «вывернул» и всё это изложил… Это было бы не столь интересно, если бы ни его попытки изложить чувства. У него это почти получилось! Был бы я философом, я бы задумался о том, что там написано, а так просто скажу, что мне было очень интересно, грустно и… страшно… будто за душу взяло…»

Н: «Скажите, а где найти этого юного писателя?»

П: «Давайте я лучше напишу вам его адрес, ибо его мне тоже выдавать нельзя. Это только для вас, председатель, никому не показывайте и не рассказывайте, пожалуйста, и с собой никого не берите, если собираетесь туда отправиться».

Н: «Спасибо тебе большое».

Он пожал руку юноше и поспешил удалиться с заседания. Что было дальше я узнал по секрету со слов председателя.

IV

Председатель побежал домой в надежде успеть посетить юного писателя. Но жил этот парнишка относительно далеко от нас – это осознал Надеждин, когда пришёл домой. Но всё равно он второпях сварил себе кофе, выпил его, сел в машину и поехал в нужном направлении.

Было пять часов вечера, когда Надеждин ушёл с заседания, а время его выезда приблизительно шесть часов. Он ехал всю ночь не останавливаясь. На уме у него была лишь одна мысль: встретить нужного ему человека. Путев будто раздул мехами огонь надежды председателя.

В нужный город Надеждин приехал примерно в четыре часа утра, то есть он доехал до места назначения за 10 часов с учётом одной остановки перекусить, заправить себя «кофеем», а машину – бензином. Эта остановка была уже в городе. Глаза у него были сонные, сам он на вид был очень уставший, но внутри он бодрствовал, ибо почти был у цели. Чуть позже четырёх он уже стоял у нужного дома. Тут Надеждин подумал о том, что юноша спит в это время, и сам быстро заснул.

Примерно в десять часов утра его разбудил юноша, который постучал в окно машины. Он спросил Надеждина: «Вы ко мне?». Тот спросонья кивнул, молча вышел из машины и проследовал за пареньком в дом. После кружки кофе Надеждин объяснил молодому писателю цель прибытия к нему в дом. Юноша спросил у председателя, откуда он узнал о нём, Надеждин солгал, не выдав Путева.

Несколько минут юноша сидел молча и о чём-то думал, а Надеждин смотрел на него и смиренно ждал. Потом парнишка встал, пошёл в комнату и принёс оттуда небольшую книжку. По словам председателя всё в ней было написано карандашом, немного неразборчивым почерком, который при старании всё-таки можно было разобрать, иногда подбирая слова по смыслу. Надеждина юноша оставил наедине с книгой, а сам удалился куда-то вглубь дома.

Странно только то, что Надеждин напрочь отказался рассказывать прочитанное им. Он сделал хмурое и грустное лицо, когда я попросил его рассказать о прочитанном. Единственное, что он рассказал, было описание изумления. Когда юноша вернулся к председателю (а это произошло минут через десять после окончания чтения Надеждиным книжки), Надеждин исступлённо, с горечью на душе посмотрел на молодого писателя и сказал: «Странно и печально, но очень интересно». Надеждин попросил почитать ещё что-нибудь, но уже ничто не могло вызвать такого удивления у него, как тот роман. Надеждин спросил: «А есть что-то наподобие того романа?». Юноша с печалью помахал головой, но вдруг начал чесать затылок и сказал, что будет продолжение, ещё более философское…

Мне самому захотелось прочитать этот роман и у меня получилось это сделать, правда, с трудом. С трудом я прочёл роман, с трудом осмыслил, но, слава Богу, осмыслил. И знаете, я тоже не могу вам его рассказать… Ничего из этой книги. Это нужно прочувствовать самому…

Мы с Надеждиным перестали писать что-либо, мы нашли то самое НИУ, но пока только для себя. Мы ждали продолжения, обдумывая и обсуждая прочитанное. Но больше всего нас интересовало другое: как бы отреагировали на этот роман другие? Мы с нетерпением стали ждать выпуска этого романа и создания его продолжения…

Оглавление

Перелом

Губернаторский бал

Разговор у одинокого дерева

Фонари

Конец эпохи