Старик и рыба, и автомат [Александр Эл] (fb2) читать онлайн

– Пап, а пап, какая книга, моя любимая?

– Откуда я знаю, какая книга, твоя любимая? Это что ещё за вопрос?

– Мне нужно написать, а я не знаю что.

– Ну, напиши, что тебе нравится.

– Да, не люблю я книги, я не знаю, какая хорошая. Напишу, а мне скажут, неправильно.

Сын Алексея учился в университете. Изучал Городское планирование. Там, в группе однокурсников услышал, что он учится на бюрократа, и чтобы им не стать, нужно развиваться. Университет предлагал дополнительные, необязательные курсы, на выбор студентов. Сыну показалось, что самым лёгким, для развития, будет изучение литературы. Читаешь в своё удовольствие, и развиваешься.

И вот сейчас, было что-то вроде экзамена или зачёта. Нужно было назвать любимую книжку и объяснить, почему она любимая. Сын прочитал несколько книг и сказал, что все они хорошие, но кино он любит больше. А ещё больше, он любил компьютерные игры. Но деваться некуда, надо признаваться, какая книга – «самая любимая!»

Хороший вопрос, подумал Алексей. А моя, какая самая любимая книга? В юности Алексей читал запоем, полными собраниями сочинений. Жил жизнью героев этих книг, жизнью немцев, французов, американцев, русских. Языков Алексей не знал, всё читал в переводе, и всегда восхищался этими переводами. Никаких различий между немцами, французами или русскими, не ощущалось. Разве, что имена и географические названия. Даже возраст героев не мешал, и не вызывал раздражения, старики не казались стариками. Все люди разные, со своими проблемами, и в то же время, понятные. Откуда же сейчас взялось это – «наши ценности», или «не наши ценности»? Почему ценности вдруг стали разными? Неужели люди настолько изменились? А может, просто, те книги были хорошими? А какая же, самая любимая? Или нет, какая книга самая запомнившаяся? Конечно та, что читал ночью, в автобусе.

***

Автомат мой, автомат, я люблю тебя, как брат.

Я люблю тебя, как брат, автомат мой, автомат…

– Это чего такое? – ответственный секретарь дивизионной газеты поморщился, и отодвинул от себя помятый листок бумаги.

– Это солдат стихи написал.

– Ах, это солдат написал? Ну-ка, дай сюда. Так, автомат мой, автомат. Я люблю тебя как брат… Так дальше, стреляет…, чистит…, хорошо, хорошо! Спит с ним? На посту, что ли? А, он во сне с ним спит. Хорошо, хорошо… Давай поставим. А это, что за солдат? Не разгильдяй какой-нибудь? Или это ты, из командировки привёз? А почему, не показал?

– Да я показал, Лившицу. А он спрятал. Я сегодня спросил, где? А он говорит, что это говно.

– Ладно, иди отдай Лившицу, скажи, я сказал – готовить в номер. Да, и вот, чуть не забыл, тебя тут наградили, поздравляю – майор сунул в руки картонную коробочку.

Алексей, от неожиданности забыл сказать, как положено, – служу…. В коробке лежал знак «За отличие в службе, Второй степени» и удостоверение, что знак действительно принадлежит Алексею. Это награда была самой маленькой наградой из тех, что прикручивали к кителю. Ведомственная, награда, даже не государственная. Но всё же, не это смутило Алексея, а то, за что дали? За работу в газете? Этим знаком награждали далеко не всех, поэтому награда вызывала зависть, особенно у солдат. Считалось, что её дают за что-то необычное. А необычное, случалось…

Восемнадцатилетние парни, после недолгой подготовки, получали в руки оружие с боевыми патронами, и должны были охранять матёрых, опытных уголовников, никогда не оставлявших мысли о побеге. Для «криминалитета», препятствием к свободе был желторотый подросток с автоматом, стоящий перед выбором, стрелять, или не стрелять. Вчерашний школьник должен быть морально готов, стрелять в человека, возможно, убить его. Если сбежит, сядешь вместо него, – внушали командиры. Но это ещё хорошо, по сравнению с тем, что мог сделать настроенный на побег уголовник, чтобы устранить препятствие, вставшее у него на пути. Именно поэтому, солдат-охранник, заступая на пост, заряжал магазины автомата только по десять патронов. Чтобы, если его убьют, не вооружать убийцу полным боекомплектом. Максимум, два рожка, по десять патронов. Два, для того, чтобы запаниковавший солдатик, не расстрелял все патроны сразу, одной очередью. Для второго шанса, ещё десять патронов. И всё. Несколько часов, подросток, заступивший на боевую службу, оставался наедине с собственными мыслями.

Вот был бы десантником, прыгал бы с парашютом. Страшно, конечно, зато драться научился бы, силу бы накачал. Пришёл бы после армии домой, готовый спортсмен. А форма, какая красивая. И стрелял бы только по мишеням. Герой, защитник Родины! А я кто? Два года с зэками. Тюремщик, НКВДист. Форма солдата внутренних войск, особенно в некоторых областях России не вызывала энтузиазма у населения. В той самой командировке, мотаясь несколько дней по ротам, Алексей решил пойти с солдатами в баню. Своей бани в части не было. Строем ходили в городскую. Чтобы не перегружать это заведение, которое и так не простаивало, мыться шли в 6 часов утра. Город уже просыпался, на остановках уже ждали автобус пассажиры. Вдруг, вслед строю солдат с вениками, кто-то закричал, – фашисты! Эсэсовцы! Слышать это, было обидно. Ведь мы же, такие же пацаны, как и те, что на остановке. Казалось, что это случайность, чтобы так кричали, Алексей раньше не слышал. Однако, в этот же день, солдатик узбек, собиравшийся в очередное увольнение, надоумил Алексея сходить с ним в город, посмотреть в местном кинотеатре, узбекский кинофильм. На улице спросили двух, случайно проходивших солдат-танкистов, как пройти к кинотеатру? Те, с презрением ответили, что с эсэсовцами, они не разговаривают. Солдаты были одеты в точно такие же сапоги, шинели и шапки. Отличался лишь цвет погон и буквы на них, не ВВ, Внутренние Войска, а СА, Советская Армия.

Случалось, что попав во внутренние войска, поняв, куда они попали, новобранцы служить категорически отказывались. Чаще всего это происходило, когда кто-то из родственников уже успел отсидеть, а таких, на бескрайних просторах Родины, было немало. Отказников переводили куда-нибудь в армейский стройбат, с глаз долой. А те, вчерашние школьники, что остались служить во внутренних войсках, начинали изучать тёмную сторону жизни, о существовании которой ещё вчера они даже не подозревали.

Алексей случайно узнал, что конвойный полк попал служить, его школьный приятель. Пользуясь привилегией сотрудника дивизионной газеты, он попытался навестить его, однако, как оказалось, тот попал в медчасть. Новобранцам, в порядке образования, показывали специальный вагон для перевозки заключённых. Там, стояла вызывающая рвоту, кислая вонь. Одна из скамей была залита, стекавшей на пол, ещё не засохшей кровью. Жуткая картина вызвала вопросы. Инструктор объяснил, что один из заключённых, где-то раздобыл гвоздь, и ухитрился прибить свою мошонку к скамье, на которой сидел. Когда вагон прибыл к месту назначения, заключённым приказали встать и выходить из вагона. Встал и тот, с прибитой мошонкой. Кровь хлынула потоком. Предположительно, заключённый так спасал свою жизнь. Скорее всего, его ждала расправа, внутренние разборки заключённых между собой. А с такой раной, его немедленно вынуждены были отправить в госпиталь. Выслушав этот увлекательный рассказ, надышавшись невыносимой вагонной вони, знакомый Алексея упал в обморок, и сейчас находился под наблюдением медиков. Им предстояло решить, сможет ли данный солдатик служить дальше, можно ли ему доверить боевое оружие, или же, обследование следует продолжить в психбольнице.

Нервные срывы, у мальчишек, с ещё неокрепшей психикой, происходили не часто, но происходили. Во время судебного заседания, охранявший подсудимого, солдат срочной службы, наслушавшись показаний свидетелей, убил обвиняемого, прямо в зале суда, разрядив всю обойму пистолета. Солдатику повезло, его наказали, но могло быть хуже. Судебное заседание продолжилось, и уже мёртвого обвиняемого, приговорили к расстрелу.

К слову сказать, в судах, где судили за тяжкие преступления, чаще всего приходилось охранять преступников от их жертв. Вчерашние школьники, рискуя здоровьем и жизнью должны были защищать подонков, от ослеплённых гневом и жаждой мести, родственников пострадавших, подкарауливавших конвой, в самых неожиданных местах. В кино, эти жуткие ситуации не показывали. В кино, было принято показывать отважных разведчиков, героев парашютистов, пограничников с умными собаками. У конвойников тоже были собаки, тоже овчарки. Только тренировали их не по следу ходить, а пугать зэков. Эти злые сторожевые псы реагировали на звук выстрела, и на запах арестантской робы, якобы сохранявшей после санобработки, специфический запах.

Травить собаками живых людей, стрелять в безоружных? С такими, и другими похожими мыслями, солдаты ложились спать. Так, где же, служить легче? Там где почётно, там, где готовят защитников Родины, где бояться нужно лишь собственной глупости, ведь это, всё та же учёба, продолжение школы, или там, где уже реальная работа, страшная и грязная? Сколько там всего происходило. Сумел взять ситуацию под контроль, не растерялся, спас чью-то жизнь, получи награду. Вот, такую же, как сейчас получил Алексей. Что он скажет, когда спросят, за что? А не надеть знак нельзя, тут уж начальство спросит, почему не надел. Теперь, это уже часть формы.

***

– Лившиц! Майор приказал ставить стихи в номер.

– Ах так, да? – взорвался Лившиц, – стихи говоришь? Это не стихи, а говно. А ты читал стихи Анны Ахматовой? Ты помнишь…, – Лившиц стал бросаться цитатами.

Лившиц закончил факультет журналистики, и даже успел поработать на радио, слыл грамотеем, и при каждом удобном случае, демонстрировал интеллектуальное превосходство над окружающими. Его призвали на год. Побегав, для вида месяц в учебке, его прямиком направили в дивизионную газету. И вот сейчас, Лившиц изображал из себя начальство, хотя его никто не назначал, и никакой властью не наделял. Задача Лившица была исправлять ошибки, составлять удобоваримые тексты, из тех обрывков, что поступали в редакцию. Однако Лившиц почему-то считал, что это именно его дело, не допускать на страницы газеты стихи, если по качеству они уступали Ахматовой.

– Лившиц! Ты не перепутал дивизионную многотиражку с Литературной Газетой? – Алексей всё ещё пытался убедить Лившица в том, что ничего ужасного не произойдёт, если эти, недостаточно художественные, с точки зрения Лившица стихи, увидит высококультурное конвойно-милицейское сообщество. Тем более, что стихи в газете появлялись лишь тогда, когда медведь в лесу сдохнет. Желающих добровольно писать в эту газету, не то что стихи, но и вообще что-либо, практически не было. Это делали либо политработники, после очередного нагоняя, либо, штатные сотрудники газеты. Солдаты же, даже не пытались, для них это был недосягаемый, даже в мечтах, уровень творчества, что сейчас изо всех сил и доказывал Лившиц. Алексей был убеждён, что Лившиц радостно «зарезал» бы и Анну Ахматову, да и Пушкина заодно. Но сейчас он использовал Ахматову, как аргумент.

– Нет! Мы не можем! – продолжал распаляться Лившиц, – Гумилёв сказал… „Правдива смерть, а жизнь бормочет ложь…“

– Лившиц, я тебя убью! При чем тут Гумилёв? Майор сказал, в номер! Вот и готовь в номер!

Сколько же дури в голове у этого Лившица. Не учили его уму разуму. Не красил он траву, не копал канаву от забора и до обеда, и не чистил унитаз зубной щёткой, как все нормальные салаги.

Алексей вспомнил, как ему «открывали глаза на жизнь». Он тогда только пришёл с учебки. Майор, из милицейского батальона, притащил откуда-то из городского УВД, фоторужье. Одно время стало популярно заниматься фото охотой. Зачем зверя убивать, если зверя можно сфотографировать? Для этих целей, промышленность выпустила фотоаппарат, с длиннофокусным объективом и прикладом. Птичек всяких, можно фотографировать, ну и вообще. Вот такую штуку и притащил майор. Однако сам пользоваться не умел. План у него, был коварный – сфотографировать солдат милицейского батальона, во время патрулирования в городе. А то, понимаешь, они перед бабами … «выпендриваются», и кители не застёгивают, безобразно нарушая форму одежды! Вот на таких … «разгильдяев», мы и будем охотиться! А потом, карточки, в Ленинской комнате повесим!… Дело пахло керосином.

– Товарищ майор, эти головорезы, мне жопу отобьют, – связываться с милицией, у Алексея не было никакого желания. С ними, даже драться бесполезно. Всё равно побьют. Этот вывод Алексей сделал недавно. Себя он считал, если не спортсменом, то крепким парнем. Но убедился, что это, ровным счётом, ничего не значит.

Каждый солдат милицейского батальона, за семь часов вечернего патрулирования неблагополучных районов, совершал в среднем, до восьми задержаний. В основном задерживали пьяных забулдыг и хулиганов. Редко, кто из них не сопротивлялся. Бывало всякое, но почти всегда, удавалось доставить задержанных в райотдел. Учитывая то, что служба была ежедневной, это превращалось в регулярные тренировки, каждый раз с новым, непредсказуемым противником. У любого из них, вполне могло оказаться оружие. А вот, солдатам на патрулирование по городу, оружие почти никогда не давали, не доверяли. Задержать нужно, голыми руками. Не было даже наручников. Всё что есть, милицейская фуражка с кокардой. Но что любопытно, лица никогда не прятали, а неоправданный мордобой, осуждался и солдатами, и офицерами. А чтобы пакостить было неповадно, одних и тех же солдат направляли патрулировать, одни и те же улицы. Чтобы улица, в лицо знала своих героев. Если напакостит, то не спрячется. Либо улица накажет, либо придётся отвечать по закону. Так воспитывалась ответственность.

Задача – подозреваемого задержать, и доставить, и ничего больше. Такая тренировка не имеет ничего общего со спортом, или даже с боями без правил, в которых всё равно есть правила. Нельзя бить пальцами в глаза, нельзя бить кирпичом, стамеской, или топором. Нельзя обливать бензином, ну и так далее. Улица не спортзал, солдат должен быть готов ко всему. Каждый день реальная опасность, если случится бой, и затрещат кости, то никто, никакой рефери, его не остановит. А каждый мужик на улице, каждый пьяница, служил в армии, встречались и спортсмены, и просто сумасшедшие.

Однажды Алексей бежал по вызову начальства, а одному из милицейских сержантов захотелось поговорить.

– Эй ты, с фотоаппаратом, сфотографируй.

Алексей отмахнулся, всем видом показывая, что торопится, и сейчас не до этого. Тогда сержант рявкнул, – задержать! Два солдата в милицейской форме, без всякой подготовки, мгновенно схватили Алексея, что совершенно его взбесило. Каждый солдат, был на полголовы ниже его, но самое ужасное, что Алексей ничего не мог сделать. Он пытался драться даже ногами, но всё было бесполезно. Ему не заламывали руки, не валили на землю, просто держали. И было ощущение полной беспомощности. Его могли увести, или унести, стоило лишь сержанту приказать. Все, кто видел эту сцену, и солдаты, и офицеры от души потешались над тем, как трепыхался Алексей, перед задумчиво разглядывавшим его, сержантом. Оторвать мухе крылышки, или так, отпустить? Алексея отпустили, но урок он запомнил. И вот сейчас, майор готовил такую подставу.

– Не бойся. Ничего не будет.

– Товарищ майор, жопу отобьют! Вы не слышали, что дежурный по дивизии, рассказывал?

Ответственный секретарь газеты, как и любой штабной офицер, по графику отбывал очередное дежурство. Где-то под утро, делая формальный обход подразделений, он оказался в казарме милицейского батальона. Слышу, из Ленинской комнаты раздаются странные звуки. Как будто мешки на пол сбрасывают, и ухают, при этом. Ух, ух… Хотел дверь открыть, а она изнутри заперта. Постучал, ухать перестало, и тишина. Я громче постучал. Дверь открыли, но внутрь не пускают. Солдат дверь перегородил, наглость какая! Я ему, что происходит? А он говорит, политзанятия! Ну, я его оттолкнул, а там на полу, один лежит, корчится, он уже кричать не может, а другие вокруг стоят. Все в форме милиции. Спрашиваю, в чем дело, кто такие? Молчат. Короче, оказалось, что этот, который на полу, напился во время патрулирования, и попался. В наказание, вместо того, чтобы спать после службы, весь взвод подняли в ружье, и бегом на стрельбище. Всю ночь они копали окопы, и вот только сейчас вернулись. Скоро подъем, и опять на службу. Спать некогда. Вот, говорят, воспитываем, чтобы больше не пил. Спрашиваю, вы что, его били? Нет, говорят, только жопой об пол, чтобы, говорят, следов не осталось! Я говорю, безобразие! А, они меня, как-то так обступили… Подумал, а вдруг и меня, вот так же, об пол, и следов не останется. Я им, – равняйсь, смирно! А они как-то так, нехотя. Едва ноги унёс. Да ну их, пусть сами разбираются. Тот-то, наверное, пить больше не будет.

– Ладно, я понял, жопу не отобьют, – правдами и неправдами, майор всучил Алексею фоторужье. Однако охотится на милицию, оказалось непросто. Все ходили по городу чинно и благородно, в застёгнутых кителях.

– Признайся, ты их предупредил? – второй день подряд охота не удавалась. Мотаться по всему городу на машине, незаметно выискивая, где, в какой подворотне, ходят патрульные, оказалось очень затяжным, и непродуктивным занятием. От скуки, майор учил Алексея жизни. Поводом послужила книга про донкихота, которую Алексей недавно прочитал, и был впечатлён тем, что свои подвиги Дон Кихот посвящал женщине. Тема женщины, в таком возрасте, всегда актуальна, особенно у солдат, когда нерастраченная энергия рвётся наружу, а обстоятельства вынуждают соблюдать моральный облик. А майор человек восточных кровей, рассуждал о женщинах в упрощённом, прикладном смысле. Нарушив субординацию, Алексей обозвал майора циником, «ничего не понимающим в женщинах». Потому, что Дульсинея Тобосская, возлюбленная дама сердца Дон Кихота, хоть и была плодом его воображения, но олицетворяла суть и смысл женщины! Ладно, сказал майор, мне тут нужно, в одно место заехать …

Зашли в ворота двора с высоким забором, милиционер изнутри закрыл их на замок.

– Ты меня здесь подожди, я быстро, – сказал майор и вместе с милиционером скрылись за дверями длинного, одноэтажного здания.

Во дворе было темно, Алексей стоял под единственным фонарём и пытался сообразить, почему майор не оставил его в машине. Он не сразу заметил шевеление возле неосвещённого забора. Там были люди. Послышались голоса, они разговаривали между собой. Вероятно, появление Алексея прервало их общение. Сейчас они снова заговорили, и при этом женскими голосами.

– Молоденький…, совсем молоденький, – вдруг громко сказала какая-то женщина.

Шевеление у забора усилилось, и женщины стали приближаться, выходя на свет. Их было пятнадцать, или двадцать, самого разного возраста. Те, что старше, наблюдали происходящее на расстоянии, а те, что моложе, вели себя нахальнее. Казалось, они хотели произвести впечатление на старших, что-то выкрикивали, некоторые были злые, другие весёлые. Они подначивали Алексея. – Эй, пойдём со мной, научу. А хочешь, прямо тут? Давай, молоденький! Не стесняйся. Дуська! Покажи ему сиську! Ошалевший от этого натиска Алексей растерялся. Ворота заперты, в дом, что ли бежать? Майор сказал здесь ждать. В этот момент Алексей увидел совсем юную девушку, лет пятнадцати, а может и меньше. Она перехватила его взгляд, подошла ближе, и под одобряющие возгласы окружающих, задрала юбку и стянула трусы. Затем наклонилась, стоя вниз головой, показывала свой голый зад, и громко спрашивала, – нравлюсь я тебе, да? Правда, нравлюсь? Женщины вокруг, прыгали от восторга. В этот момент Алексей увидел майора, который смеясь, толкал локтем милиционера, того, что закрывал ворота. Тот перестал смеяться и громко сказал:

– девушки, успокоились! Не шумим! А где Дульсинея? Дульсинея здесь?

– Ну, я. Чего надо? – из темноты вышла женщина лет далеко за пятьдесят, в очень тесной засаленной блузке и короткой мини-юбке. Одна нога у неё, была явно толще другой. Помятое лицо, с обвисшими щёками и тяжёлыми мешками под глазами, ярко и грубо накрашено. Редкие седые волосы, с остатками рыжей краски, связанны в хвост, торчащий сбоку головы. Сверкнув множеством колец на руке, женщина вынула сигарету изо рта, выпустила дым, и повторила вопрос, – чего надо?

– Дульсинея, познакомься, – майор показывал на Алексея, стараясь быть серьёзным.

– Чего надо? – Дульсинея, с удивлением смотрела на потерявшего дар речи, ошалевшего Алексея.

– Ладно, – сжалился майор, – иди в машину.

– До свидания, – сказал Алексей, чем вызвал бурную радость, и женщин, и милиционера.

– Ну, что, познакомился с Дульсинеей, Дон Кихот? – спросил он уже в машине.

– А что это было? Что это за место? Кто эти сумасшедшие? – Алексей с трудом приходил в себя. Он родился в этом городе, но никогда ничего подобного не видел.

– Это приёмник-распределитель. Сюда свозят проституток, со всего города. В основном с вокзалов и притонов. Элитных шлюх, здесь нет. Здесь, только самое дно. Есть такие, что за рубль.

– Там же, малолетки, – Алексей, мальчик из благополучной семьи вообще не знал, что в городе есть проститутки и про то, что есть «дно», – откуда это всё?

– Жизнь, штука сложная. Как кому повезёт. Воспитание, – философствовал майор, – у мужика, если не сумасшедший, даже у самого опущенного, всегда есть тормоза. А баба, пойдёт в разнос.

Аргумент майора, Алексей понял. Но сознание отказывалось принимать увиденное. Это был какой-то дурной театр, параллельный мир. И он ему, неинтересен.

***

Неожиданное упрямство, обычно покладистого Лившица, выглядело странно. Газета, конечно, внешне была похожа на газету, и делалась по всем правилам, в собственной типографии. Но по содержанию, не могла быть, не удручающей. Публиковать в ней хоть что-нибудь из реальной жизни, было практически невозможно. Так или иначе, всё, что происходило в частях, считалось, как минимум, «для служебного пользования». Поэтому, обычно публиковались перепечатки отдельных ура-патриотических статей, из центральных газет, и по сути бесконечные, повторы про то, кто быстрее пробежал и точнее стрельнул в мишень, во время очередной тренировки, или проверки. Всё это, сопровождалось обязательными фотографиями героев «репортажей», в разных позах, то лёжа, то стоя, то набегу, и все в одинаковой форме. Но и здесь нельзя было разгуляться. Не дай бог, на фотографии появится не застёгнутая пуговичка, или что-нибудь не по уставу.

Однажды Алексей решил превзойти самого себя, и внести новизну в военное фотоискусство. Он уже создал кадр, где лицо прицеливавшегося бойца, Батыра Рустамова, отличившегося меткой стрельбой, было фоном для дула автомата, направленного прямо в объектив фотокамеры. Однако завершить «шедевр», не удалось. Командир полка лично, с матом вынес Алексея «из под огня», вместе с фотоаппаратом. Направлять оружие в сторону людей, категорически запрещалось. Рядовой Батыр Рустамов, вместо газеты попал на кухню, отбывать наряд вне очереди.

Ко всей этой однообразной скучище, добавлялся и тот факт, что газета в основном наполнялась рассказами о героях частей, расположенных недалеко от штаба и редакции газеты, куда добраться не составляло труда. А вот, из дальних отдельных рот, материалов почти не было. Заставить замполита удалённой роты, написать заметку, было нетрудно. Солдат хорошо стрельнул, и хорошо пробежал, и за это получил благодарность от командира взвода. Вот и вся заметка. Проблемой, как всегда, была фотография. Если что-то фотографическое и присылали, то совсем не газетного толка. Газета, всё же, не дембелевский альбом. Если по случайности, кто-то из офицеров и увлекался фотографией, то платить за такую работу, ему никто не собирался. Поэтому, частенько, весь номер газеты заполнялся фотографиями Алексея. При этом, под каждой фотографией, добросовестно указывался автор. Понятно, что фамилия, повторявшаяся по десять раз в каждом номере газеты, не могла не примелькаться. Алексей, стал «звездой многотиражки».

Однако, чем дальше от штаба и редакции находилось подразделение, тем серьёзнее там относились к «прессе». Газеты аккуратно подшивались и хранились в Ленинской комнате. Иногда газету коллективно читали на политзанятиях. Читать в отдалённых конвойных ротах, было особенно нечего. Из высоких материй, была газета «Правда», на которую, в обязательном порядке должен был подписаться замполит роты. А самой доступной, военно-патриотической творческой мыслью, делилась та самая дивизионная многотиражка.

Местные библиотеки, или просто полка с книгами в углу Ленинской комнаты, часто состояли из случайно забытых, неизвестно кем оставленных книг и журналов. Возможно тех, что офицеры приносили из дома, что жалко было выбросить. Замполит строго следил, чтобы туда случайно не затесалась «антисоветчина», «порнография», и всякая прочая «безыдейщина». Однажды командир полка, посетив одну из отдельных рот, с ужасом для себя, и соответственно, для командования роты, обнаружил журнал Огонёк, с публикациями картин из коллекций столичных музеев. На некоторых картинах изображались полуобнажённые, а кое-где, какой ужас, и совершенно обнажённые женщины. Тыкая пальцем в репродукции, комполка ревел так, что дрожали стены казармы.

– Порнография! Порнография!

– Это Тициан, искусство, утверждённое и разрешённое, из столичных музеев, – пытался робко возражать замполит роты.

– Цици что?! Искусство? Порнография! Порнография! – ревел полковник, – солдат насмотрится, потом всю ночь, под одеялом!…, – далее следовали, проясняющие процесс, матерные подробности, – а зэки, бегут! – завершил мысль полковник, – убрать эту гадость!

***

– Так, слушай сюда. Едешь в командировку по дальним ротам. Нужно отразить тамошних отличников боевой и политической. Определишь их на месте, – ответственный секретарь держал в руках список рот.

– Куда ехать, сейчас же зима?

– Ничего, не замёрзнешь, начальству виднее.

– А, как ехать-то?

– Общественным транспортом.

Это означало, на перекладных. Поезд, автобус, электричка, попутка. Сложность была в том, что отдельные роты были ничем иным, как внешней охраной колоний, разбросанных по нескольким областям, и далеко не всегда расположенных в населённых пунктах. Внешняя охрана это те, кто с оружием, конвойные войска. Их задача следить, чтобы из колонии никто не сбежал. А внутри колонии работали надзиратели, воспитатели и прочие сотрудники, не имеющие отношения к войскам. У них было своё начальство и свои порядки. В колонию с оружием входить нельзя, его могли отобрать заключённые.

Нередко, населённым пунктом была сама колония, с надзирателями, администрацией, ротой охраны, семьями офицеров и несколькими вольнонаёмными из обслуживающего персонала. Добраться из ближайшего населённого пункта, туда можно было грузовиком, возившим продукты, или попутным автозаком. Но об этом нужно было договариваться, заранее. Поэтому Алексей предпочитал общественный транспорт. Обычно это был рейсовый автобус, колесивший по бескрайним просторам, в том числе, мимо таких удалённых колоний. Иногда раз в день, а то и реже. Но если правильно составить маршрут, то со всей командировкой можно было управиться недели за три.

В первую из списка роту, Алексей приехал вечером, когда уже стемнело. Выйдя из автобуса, он оказался один в поле. Как ездил автобус, было вообще непонятно. Дороги не видно вовсе. Кругом белое поле, покрытое тонким слоем слежавшегося снега, порывистый ветер, лёгкая метель и мороз градусов, наверное, десять. Автобус уехал. Куда идти, нигде ни огонька. Покрутив по сторонам головой, Алексей разглядел в темноте подобие ворот, или арки сделанной из арматуры. Никакого забора, или хотя бы каких-либо столбиков рядом, не было. Подойдя ближе, удалось прочитать надпись, выложенную из арматуры полукругом вверху арки, «Добро пожаловать в ИТУ…» и номер, который Алексея не интересовал. ИТУ – это Исправительно-Трудовое учреждение. Рота должна быть где-то здесь.

Никакой дороги, или хотя бы следов от машины, за воротами не было. Но уже совсем стемнело, и если тут дожидаться, то и волки сожрут, – подумал Алексей, и на свой страх и риск двинулся через арку в поле. Через несколько десятков метров, глаза привыкли к темноте, вдалеке стали видны слабые, редкие огоньки. Люди должны быть там. Как долго шёл, и как много прошёл, в темноте понять было трудно. Наконец появились какие-то сооружения, подобие улицы и пару фонарей, болтавшихся на ветру. Внезапно, откуда ни возьмись, появилось стадо животных, поначалу испугавших Алексея. Когда животные приблизились, оказалось, что это небольшое стадо свиней разного размера, от маленьких, до крупных хрюшек. Показалось, что свиньи были дикими. Они, не обращая никакого внимания на Алексея, прошли мимо и двинулись дальше по своим делам. Как позже объяснили, свиньи были домашними, но их никто не закрывал, поскольку разбегаться им было некуда. Кормили только здесь. Постепенно свиньи адаптировались к окружающей среде и даже обросли шерстью, без которой они вряд ли смогли бы бегать по морозу. Цель их прогулки было непонятной, разве что волков искать.

Чудное место, животные бегают и никого не боятся. Людей рядом не было. Кроме шума ветра, никаких звуков не доносилось. Было жутковато и становилось всё холоднее. Алексей пошёл наугад, пытаясь найти жилой дом, или хотя бы какие-нибудь надписи, на окружающих темных, одноэтажных строениях. Наконец повезло, на одном здании было написано, «Магазин». Теплее, – подумал Алексей. И правда, через сотню метров, на таком же здании барачного типа, было написано «Войсковая Часть». Увидев форму, впустили внутрь.

Прибытию Алексея командование роты, явно не обрадовалось. Никто не предупредил о внезапном появлении корреспондента, который сидит где-то при штабе дивизии. Это пахло неприятностями. Тем более, что в части произошло ЧП, с которым ещё не успели разобраться сами. А тут готовый стукач, приехавший с непонятной целью. Алексею пришлось долго убеждать командира роты и замполита, что он хороший, и прибыл с добрыми и неопасными намерениями. Просто фотографировать отличников боевой и политической. Поверили ли, такой «отмазке» или нет, командиры виду не подали, и лишь передали Алексея одному из сержантов, чтобы устраивал на ночлег.

Вообще, в каждой роте встречали по-разному, это полностью зависело от настроения местного начальства. Некоторым было наплевать. Приехал, делай свою работу, и вали. Служить в отдельной далёкой роте, офицеры не стремились. Туда попадали либо из училища, либо за провинность. Жёнам и детям такая служба была совсем не в радость. Редко рядом была нормальная школа, а если работа, то скорее всего, в колонии. Медики, библиотекари, кто как устроится. Если уж попал за провинность, то быстро выбраться служить куда-нибудь поближе к центру, надежды было мало. Службу свою они делали, но без огонька.

Командование рот, во внезапном приезде корреспондента из дивизии, подозревало либо скрытый подвох, либо невезение. Ходит, вынюхивает, стучит наверное. Потом жди проверку. Наводили справки, пытались выяснить настроение начальства, и смирялись с неизбежностью.

Третьи, видели в этом возможность быть замеченными в штабе дивизии, и всячески старались угодить. Если одинокий солдат, самостоятельно, без всякого офицерского контроля, разъезжает на общественном транспорте по бескрайним просторам и заброшенным ротам, и при этом не сбегает, и не напивается, значит, это не простой солдат. Не зря же, в каждом номере газеты его фамилия, конечно блатной. Глядишь, где-нибудь в штабе проговорится, про бойкого командира, которому явно тесно, в столь малозначительном подразделении. А сверкнуть лицом в газете, совсем хорошо. Её не могут не читать в Политотделе. А тут тебе и портрет, и фамилия, и геройский поступок. Может, заметят, приблизят, чем чёрт не шутит.

Были ещё и четвертые, просто весёлые добродушные люди. К службе они относились добросовестно, а в остальном старались жить в своё удовольствие, насколько это было возможно, в глухом заброшенном месте. Приезд нового человека из центра, воспринимали, как подарок, в смысле развлечение, нарушавшее привычную рутину. Было с кем поговорить, послушать новости из столицы, пофилософствовать о жизни.

Ужин уже давно прошёл, но стакан чая нашёлся. В темной казарме, сержант показал свободную койку, подождал, пока Алексей уляжется, и зачем-то взял под мышку его китель и брюки, явно собираясь забрать их с собой. Это было против всяких правил. Не успел Алексей спросить, в чем дело, как тот спросил сам,

– Еда в карманах есть? – вокруг все уже спали, поэтому сержант говорил очень тихо.

– Какая еда? – не понял Алексей.

– Ну, конфеты какие-нибудь, или печенье?

– Да нет, ничего такого нет.

– А было что-нибудь? – вопросы сержанта становились всё интереснее.

– А тебе это зачем? – никакая фантазия Алексея не могла объяснить смысл этой странной ночной беседы.

– Буду знать, куда повесить твою одежду. Если еды не было, то можно в нижний ряд. А если было, тогда лучше на верхний.

– Это ещё зачем? – Алексей уже начал подозревать некие местные казарменные шутки, типа «прописки». Утром все встанут в строй, а твоей одежды нет. Будешь стоять в кальсонах. – Вот же, у других форма на табуретках лежит. Зачем, ты мою забираешь?

– Ты приезжий, твою форму капитан сказал повесить, в каптёрку.

– Капитан сказал? – что же это за чудеса такие? Неужели, командиру роты больше нечего делать, как только заниматься чьими-то штанами?

– Ладно, иди за мной, сейчас всё объясню, – понял смущение Алексея сержант.

В каптёрке, пристроив форму Алексея, сержант рассказал, что ночью по казарме бегают крысы в поисках солдатских заначек. Почувствовав запах съестного, крысы прогрызают одежду снаружи, безжалостно уничтожая её. А в каптёрке, одежду можно повесить на недосягаемую для крыс высоту. Не доверяя утверждению Алексея, что в карманах не остался запах еды, капитан, на всякий случай, приказал форму приезжего повесить в каптёрку. Такое объяснение, не налазило на голову. Откуда в казарме могли быть крысы?

– Крысы идут из зоны, она через дорогу. Ночью перебегают, и прячутся под полом. Там их сотни. Ночью они выходят через щели в полу, и хозяйничают по всей казарме, – сержант рассказывал буднично, явно не в первый раз.

Это что же щели такие, что крыса пролезет? – может, эта такая местная страшилка для новобранцев, подумал Алексей.

– А ты посмотри, возле своей кровати.

– А как же ночью в туалет ходить? – неужели, правда, подумал Алексей.

– Крысы на людей не нападают, иди себе спокойно.

– Может, кота надо завести?

– Говорят, кот когда-то был тут. Поначалу пытался драться с крысами, но их слишком много. Кот перестал обращать на них внимания, и сам стал шарить по кухне.

– А травить крыс, не пытались? – Алексей глядел в глаза сержанта и не видел в них никакой хитрости.

– Да что только не делали, ничего не помогает. Крысы уходят в зону, а потом опять возвращаются. Я вижу, ты мне не веришь. Давай так, я тебя до подъёма разбужу, сам увидишь. А сейчас давай спать. Я устал, да и ты, я вижу тоже.

Одолжив у сержанта фонарь, Алексей внимательно осмотрел пол вокруг кровати. Рядом у стены проломались прогнившие доски. Из щели дул морозный ветер. В свете фонаря было видно, что там гуляла метель. Вообще, все доски казармы были прогнившими и с большими щелями. Температура в помещении, удерживалась раскалённой докрасна «буржуйкой», и кирпичной печкой в углу. Усталость, наконец, свалила Алексея, и он провалился в сон. Казалась только лёг, а его уже тряс сержант, вставай, вставай, пошли.

Было темно, казарма ещё спала. С трудом продрав глаза Алексей проследовал за сержантом. В каждой руке у того, были красные пожарные вёдра. Вероятно, он только что снял их с пожарного щита. Подойдя к пирамиде с оружием, которая стояла тут же в казарме, сержант стал быстро собирать штык-ножи. Он снимал с них тяжёлые металлические ножны и складывал в вёдра, и ножи и ножны. Наполнив, таким образом, вёдра, одно из них он дал Алексею, и показал, чтобы тот шёл за ним, стараясь не шуметь. Пройдя по коридору всего несколько метров, сержант остановился возле двери с надписью «Столовая».

– Сейчас я открою дверь, а ты включишь свет, – сержант показал, где выключатель, – ну готов? Давай!

В широко открытую дверь была видна комната метров сорок, со столами и табуретками. На столах копошилось что-то тёмное. Алексей даже не сразу понял, что это крысы. Сержант, не раздумывая и не прицеливаясь, стал быстро, как только мог, бросать в них без разбору ножи и ножны, как бросают камни. Крысы завизжали и бросились к щелям, в панике мешая друг другу. Образовался затор. Сержант продолжал бросать туда до тех пор, пока все ножи и ножны не закончились. Лопатой добил раненых крыс. Затем крысиные трупы сложил в вёдра и отнёс на помойку, по ходу поясняя, что всё это бесполезно, потому, что на помойке мёртвых крыс сожрут другие крысы, и опять будут тут ходить. От этой картины Алексею стало дурно. Но сон отлетел.

– Если здесь столько крыс, и ты говоришь, что они идут с зоны, то, сколько же их там?

– Не знаю, я там никогда не был. Думаю, что столько, сколько и здесь, кочуют туда-сюда. А может там даже меньше, там есть, кому их ловить.

Зона, как и казарма, была старой, ещё дореволюционной. С тех пор, наверное, никогда не ремонтировалась. Охранные системы, тоже наверное, были такими же. Солдаты говорили, что там те же самые старые вышки по углам, а вдоль забора простреливаемые коридоры. Как и все зоны эта тоже была огорожена основным забором. Если беглецам удавалось его преодолеть, это считалось свершившимся побегом, и часовые были обязаны стрелять. Всё охранное хозяйство загораживалось от посторонних глаз внешним забором. Между основным и внешним образовывался коридор, по которому могли ходить часовые и бегать собаки. Это и был простреливаемый коридор. Пару лет назад, когда в колонии был бунт заключённых, на вышки вытащили пулемёты, и когда толпа пыталась проломить забор, часовые стреляли трассирующими пулями вдоль этих коридоров, охлаждая пыл атакующих. Вот и вся нехитрая система охраны.

Зона была, строгого режима. В таких в основном сидят те, кто попал за решётку уже не первый раз. Народ опытный и без каких-либо комплексов. Это не «жертвы режима», или шофера, совершившие по пьянке аварию. Здесь, в основном сидели те, кто не сомневался в своём праве брать, что хочу, и резать всех, кого хочу. Если такие вырвутся, мало никому не покажется.

Так называемая, типическая, рота охраны, на самом деле, скорее взвод, всего сорок человек пацанов, от восемнадцати лет. Они должны удержать, не выпустить, около тысячи головорезов, с территории в несколько гектар, где сосредоточено огромное количество всего, что можно превратить в оружие, от сельхозинвентаря, до транспортных средств. Чтобы охранники не испугались, не запаниковали, их нужно было учить. Учить действовать слажено и быстро, учить стрелять, учить, не спать на посту, и точно выполнять устав караульной службы. Поэтому, день солдата конвойной роты расписан по минутам. Нужно, как в школе, сидеть в учебном классе, слушать лекции замполита, о неизбежном крахе загнивающего капитализма в странах запада, стрелять на стрельбище, маршировать на плацу, бегать, чистить оружие, стирать белье, ходить в баню, но главное, с боевым оружием, круглосуточно охранять зону. Такого дополнения нет в армии. Дело не в физических нагрузках, а в недетской ответственности, которая обычно возникает у солдат, лишь на войне. Ловить крыс, или латать казарму, у солдат-конвойников просто нет времени. Одному богу известно, почему государство допускает такое состояние, части своего государственного хозяйства.

Прочухавшись от недосыпа, и утреннего кошмара, Алексей снова оказался в «Столовой», где били крыс. Там было оживлённо, день начался. Солдаты уплетали свою пайку, сидя за теми же столами, вымытыми и пахнущими хлоркой.

Заниматься Алексеем, командование роты не хотело. Были заняты разборками досадного несчастного случая. За сутки до этого, ночью, роту подняли в ружье, из-за ложного побега. В отличие от Армии, оружие конвойников, поднятых по команде «в ружье», заряжено боевыми патронами. Поэтому в расположениях отдельных рот, редко устраивались учебные тревоги. Привыкнув к ним, солдат может начать проявлять халатность. Вот и в этот раз, солдатики стали в строй, и следуя команде, побежали. Внезапно раздался выстрел. Однако движение продолжалось, пока не убедились, что тревога – ложная. Построив подразделение, стали выяснять, что за выстрел был. Однако никто не признавался. Обследовав оружие каждого, выяснили, что произошёл случайный выстрел у одного из солдат. Пришли к выводу, что при подъёме по команде «в ружье», когда за одну минуту солдат должен проснуться, одеться, вооружиться и стать в строй, каким-то образом, вероятно за что-то зацепившись, предохранительный рычаг автомата, оказался переведён в боевое положение. Солдат повесил автомат на плечо, стволом вниз, что случалось довольно часто. Во время бега затвор, якобы передёрнулся, и произошёл случайный выстрел. А возможно, солдат просто не признался в том, что сам загнал патрон в патронник. Самое интересное, что этим случайным выстрелом, он прострелил себе ступню, но не почувствовал этого, и продолжал бежать. Как он объяснил, он решил, что кто-то пошутил, налил в сапог воду, и было мокро бежать. До самого последнего момента, солдатик так и не понял, что это именно его автомат выстрелил. Он заорал от боли только тогда, когда ему показали прострелянный сапог. Сейчас начальство решало, что с этим делать. Скрыть несчастный случай, не удавалось из-за внезапного приезда Алексея. Впрочем, и так могли настучать, а тут вообще никаких шансов.

Весь день, Алексей возился сотличниками боевой и политической, чтобы к вечеру попасть на тот самый проходящий автобус. Он вписывался в его маршрут до следующей роты. Хотелось, как можно скорее убраться подальше от крыс. Сержант организовал для него ранний ужин, за это Алексей сфотографировал повара. Пока в одиночку доедал кашу, подошёл солдат и робко попросил разрешения обратиться.

– Я пишу стихи, нельзя ли их опубликовать в дивизионной газете? Я бы послал газету маме, и моей девушке, – он протянул Алексею листок в клеточку, вырванный из тетради:

«Автомат мой автомат,

Я люблю тебя как брат,

Я люблю тебя как брат,

Автомат мой автомат… ….

И дальше много всего, на ту же тему. Никто никогда не просил Алексея, ни о чём подобном, да и не решал он ничего, и не задумывался, кто и почему ставит материалы в номер. Стихи? В них Алексей не разбирался, прав был Лившиц. В газете иногда публиковали цитаты, из стихов Маяковского, на злобу дня. Но солдатских стихов, он в газете никогда не видел. Скорее всего, солдат сложил эти строки, стоя с автоматом на вышке. А потом, придя в казарму, записал их в тетрадочку. Должен же солдат о чем-то думать в ожидании смены. Наверное, у него и другие стихи есть, но ведь принёс только эти. Подумал, наверное, что если покажет, что-нибудь про свою девушку, или ещё что-нибудь недостаточно патриотическое, не поймёт его начальство, и не опубликуют. А про автомат, отказать не должны. Алексей дочитал строки до конца. Чувствовалось, что парень хочет угадать, попасть в тему, и в газету, но в то же время звучало всё искренне, и наивно. И ничего не было такого, за что мог бы зацепиться острый глаз политотдела.

– Ладно, обещаю, в редакцию передам. Может и опубликуют.

– Спасибо, спасибо, – парень явно воспринимал это как свою удачу, везение. Эх, хороший сегодня день!

Собрав свою сумку, Алексей прощался с сержантом.

– Послушай, мне четыре часа до пересадки, в автобусе кантоваться. Может, у вас тут есть что-нибудь почитать, кроме нашей газеты. Ну, такое чтобы прочитать, и выбросить?

Зашли в ленинскую комнату, но подобрать что-нибудь подходящее не удавалось. Газеты были подшиты, журналов не было, а несколько десятков книг, кроме уставов, явно были где-то учтены. Почти уже разочаровавшись, Алексей случайно обнаружил некое издание, вроде тонкой книги, но только без обложки, титульного листа и оглавления. Как называлась книга и кто автор, установить не было никакой возможности.

– Ну, эту бери, её никто искать не будет. Вот её и выбросишь, когда прочтёшь, – сержант был доволен, что удалось угодить.

Выбирать не приходилось, Алексей сунул книжку в карман и зашагал к автобусной остановке.

Выхлопная труба автобуса, наверняка заканчивалась в его салоне. Иначе было трудно объяснить запах гари и бензина. Устроившись на заднем сидении, Алексей убедился, что заснуть не сможет, хотя за окном было темно. Вспомнив про книжку в кармане, и понадеявшись, что вдруг это окажется каким-нибудь детективом, попытался её читать, но это было невозможно. Пришлось пересесть поближе к одной из двух работавших лампочек, освещавших салон.

Описанное в книге действие происходило далеко, где-то на Кубе или Багамских островах. Рассказывалось о жизни тамошних рыбаков. Если бы не ночной автобус, или был хоть какой-то выбор, Алексей никогда не стал бы читать о таком далёком, чужом и непонятном. Несмотря на темень и тряску автобуса, Алексей силой заставлял себя читать, этот неизвестный текст без заголовка, в надежде измотать себя чтением, и всё же попытаться вздремнуть. Строчки прыгали перед глазами. Чтобы хоть как-то понимать содержание, приходилось перечитывать каждую фразу по нескольку раз. Постепенно Алексей приспособился, и втянулся в процесс. Теперь речь уже шла о старом рыбаке мечтающем поймать наконец рыбу, чтобы произвести впечатление на соседей, которые не хотели с ним общаться потому, что он неудачник. Единственным другом у него оставался соседский мальчик. Как всё это было далеко от крыс, зэков, газеты, и зануды Лившица.

Однако сон не приходил, а вместо этого что-то стало происходить. История почему-то становилась всё более интересной, хотя людей в ней уже не было. Лишь одинокий старик плыл в своей лодке, в океане и разговаривал сам с собой. Увлекаясь всё больше, Алексей хотел узнать, что будет дальше, чем закончится. Но больше всего его возбуждало то, что он совершенно не мог понять, почему этот простой сюжет не отпускает, держит, заставляет забыть, про автобус, про тряску и вонь. Хотелось читать дальше и сидеть в этом автобусе, пока книга не закончится. Старик упорно ловил и наконец, поймал большую рыбу, привязал её к лодке, но появились акулы и стали отгрызать от неё куски. А старик в одиночку отбивался от них. Ну и что?

Алексею нравилось перечитывать фразы, искать, что именно в них особенного, в чем секрет, почему он не может оторваться. Он волновался, что скоро нужно выходить, и это помешает ему читать. Он читал на автовокзале, куда приехал автобус, и уже в другом автобусе, и наконец, дочитал до конца, заснув лишь под утро. Когда его растолкали, первое, о чем он подумал, это название книги, которую он не знал. Как, без названия узнать, кто это написал? У кого спросить? Как спросить? Ведь придётся пересказывать содержание. Только, кто захочет слушать, про какую-то рыбу? Но, Алексей уже точно знал, что не успокоится, пока не узнает, кто не давал ему заснуть. Вот бы, поговорить с ним. Как он это делает? Мне двадцать лет, почему я хочу читать про какого-то старика, который даже ни с кем не разговаривает?…

Здесь, куда прибыл Алексей, он должен был ждать полковника из Москвы. Тот был важным специалистом по охранным системам. Он ездил по интересовавшим его колониям, и собственноручно, с известной одному ему целью изучал действие этих систем, в реальных условиях. Задача Алексея была сфотографировать всё, что скажет полковник. А пока, в ожидании его приезда, Алексей мог отдохнуть и спокойно выполнять редакционное задание.

Местный замполит книжку про рыбу не читал, и ничего про такое не слышал. Да разговаривать и не стремился, хотя всё быстро и хорошо организовал. Командира роты не было. Солдаты шептались, что он бухает уже не первый день. Не то жена от него ушла, не то ещё что-то, что совершенно не интересовало Алексея. Он уже переделал всё, что только мог, по своему плану, вдоволь выспался, и успел опросить всех, кого видел, про книжку с рыбой. Наконец прибыл полковник, и сразу, решительно приступил к делу.

Прибыли в караульное помещение колонии. Сержант, начальник караула был обут в один сапог. Другая нога покоилась на табуретке, нежно прикрытая портянкой. Увидев полковника, в сопровождении разводящего офицера, он встал, перекосившись от боли и отрапортовал дежурными фразами. Нога сильно распухла и сапог на неё не налазил.

– Почему начальник караула, в таком состоянии, на службе? – удивился полковник.

– Сам напросился, зря, наверное. Людей не хватает, да он же никуда не ходит. Он на пульте сидит.

Разводящий исчез. Алексей завозился с аппаратурой и не заметил, как полковник ушёл в зону. Нужно было догонять. КПП в колонии оборудовано тройными дверями-шлюзом. Если нужно войти или выйти, сначала открывается первая дверь. Как только она закрылась, дежурный по КПП охранник, блокирует её изнутри, из своего помещения, зарешёченной и застеклённой до пола комнаты. Вошедший, оказывается заперт. Не войти, не выйти он не может, пока охранник не выяснит цель визита. Общаться они могут только через решётку. Если дежурный решит, что посетитель может пройти в зону, он открывает среднюю дверь. Посетитель проходит, за ним средняя дверь блокируется. Только после этого открывается дверь уже внутри зоны.

Пройдя первую дверь, Алексей ждал, когда откроют вторую дверь. Она открылась из неё шагнули на встречу два мужика, и уставились на Алексея. Оба они были выше и крупнее его. Это были зэки. Каждый из них держал в руках по топору. У одного топор лежал на плече, прямо перед глазами Алексея. Зэки смотрели на него сверху вниз, и улыбались. Запертый в тесном замкнутом пространстве, с двумя вооружёнными зэками, Алексей струхнул. Кто помешает им, тюкнуть его прямо тут, и порубить на части?… Спина моментально стала мокрой. В чувство привёл окрик охранника за стеклом: «Проходим, проходим, не задерживаемся»

Ограждения колоний строились по похожему принципу. Внутри зоны сначала шли проволочные препятствия, через которые невозможно было пробежать, нужно было через них пробираться, что безусловно привлекло бы внимание часовых. Затем шёл проволочный забор, который часто использовался для разного рода сигнализаций. Следующим был основной забор, просто прочная и высокая стена. За ней была тропа, по которой ходил часовой, а всё это хозяйство загораживалось от любопытных глаз внешним забором. Сложность и навороченность сигнализации в каждой колонии была разной. Где-то супер современной, а где-то, как там где крысы. Это колония была самой совершенной, чуть ли не показательной. Вероятно, поэтому полковник сюда и приехал, делать свои эксперименты.

– Вот смотри, – объяснял полковник, – вокруг этого проволочного забора создаётся невидимое поле.

– Товарищ полковник, там зэки с топорами ходят, на улицу пошли! – перебил его Алексей, – их через КПП выпустили!

– Так это разконвоированные, они пошли внешний забор ремонтировать, – вмешался сопровождающий.

– Ну, вот видишь. Смотри сюда, внимательнее, внимательнее, – полковник одёрнул вертевшего головой по сторонам, Алексея, – если к проволочному забору приблизиться, сантиметров на тридцать, сработает сигнализация. А на пульте, будет видно, в каком месте произошла сработка. Система работает, и на подкоп, и даже, реагирует на птиц. Создают они нам проблемы. Вон, видишь, вышки есть, а часовых нет. Такая система позволяет одному часовому или двоим, охранять весь периметр. Когда сигнализация срабатывает, часовой бежит к тому месту, откуда сигнал.

Привели двух зэков, "фотомоделей". Они должны были изображать то, что им скажет полковник, то, что нужно было сфотографировать. Внезапно заревела сирена, и один зэков, не задумываясь, заехал другому кулаком в нос.

– Ты зачем, гад, это трогал?! Теперь в Штрафной изолятор из-за тебя попадём!

– Ничего я не трогал! – орал другой, размазывая кровь по лицу.

– Ну, вот, понял, как работает? Он ничего не трогал, просто близко подошёл, – пояснил полковник.

Позже, через несколько лет, Алексей вновь встретил того зэка, с разбитым носом. Как-то вечером возвращаясь на электричке с чьей-то дачи, задремавшего Алексея, разбудил шум и крики, с сидений напротив, через проход. Ввалившаяся шумная компания, исколотых татуировками пьяных мужиков, сгоняла пассажиров с сидений, требуя освободить для них место. Машинально, ещё не проснувшийся Алексей, уставился на эту компанию. Вдруг один из них, с бутылкой водки в руке, шатаясь, подошёл к Алексею. – Эй, братан, айда к нам, там все свои, – это был тот самый зэк, с разбитым носом. От неожиданности Алексей растерялся и ничего не понимая, сел рядом со старым знакомым.

– Расступись братва, я кореша встретил, мы вместе чалились!

Сидя в кругу уголовников, Алексей сообразил, что бывший зэк, вероятно, вспомнил, что видел Алексея на зоне, но с пьяных глаз забыл, что тот был в форме, и что они вообще-то, были по разную сторону забора. Целую остановку Алексей слушал пьяный бред о том, как «он чалился вместе с другом на зоне» и думал, что хорошо, что сидят они рядом, а не напротив. Можно было только догадываться, чем бы закончилась эта «ментовская подстава!» если бы четверо исколотых мужиков, вдруг узнали бы в нём не своего, а совсем-таки, наоборот. С трудом дождавшись остановки, Алексей поспешил выйти. Бывай, земеля!

Завершив фотографирование, прошли через КПП, полковник предупредил, что нужно сделать ещё один снимок, с часовым. Это уже считалось за пределами колонии, поскольку находилось за основным забором. Начальник караула вызвал по связи часового и предупредил, что сейчас придут фотографировать. Часового нашли за углом, метров за сто от КПП.

– Вот видишь, эти две стальные струны вдоль забора, это связь. У часового телефонная трубка, с крокодилами. Когда нужно, с КПП подают звуковой сигнал, часовой цепляет трубку, к этим проволокам и переговаривается с начальником караула. Вот этот момент, мы сейчас и сфотографируем.

Часовой достал из-за ремня трубку, накинул на проволочные струну крокодилы и изобразил переговоры с КПП.

– Но это ещё не всё, – продолжал полковник, – если на эти струны просто нажать, или их оборвать, на пульте получат сигнал, «нападение на часового». Например, часового ранили. Он должен постараться упасть на эти струны. Вот этот момент, мы сейчас тоже сфотографируем. Так, рядовой, по моей команде нажмёшь на проволоку. Просто рукой, натяни её. Падать и рвать ничего не нужно. Нажми, и держи. Фотограф скажет, когда отпустить. Всё поняли? Так, приготовились. Ну, давай, нажимай.

Алексей снял раз, затем сменил точку съёмки, и щёлкнул ещё раз. Ну вот, вроде всё. В этот момент за спиной раздался громкий окрик.

– Лечь на землю лицом вниз! Стреляю без предупреждения!

Обернувшись на окрик, Алексей увидел, метрах в восьми начальника караула, с перекошенным от злобы и боли лицом. На одной ноге был сапог, другая распухшая босая нога, по щиколотку была в снегу. Рядом с ним стоял ещё один солдат. Оба держали в руках автоматы, направленные прямо в Алексея.

– Ты на кого оружие наставляешь, мерзавец? – заорал полковник.

В ответ, ударила автоматная очередь. Алексей с полковником, дружно упали в мокрый, грязный снег. Пока сержант допрашивал часового, полковник, лёжа на животе, громко матерился. А Алексей почему-то вспомнил стихи солдата: «Автомат мой автомат, я люблю тебя как брат…» На выстрелы, казарму подняли по тревоге. Уже через пару минут прибежали с оружием в руках разводящий офицер, а за ним и командир роты. Не прекращавшему ругаться полковнику и Алексею разрешили подняться. Начальник караула, с босой ногой, сам идти не мог, ему помогал солдат.

Разборки продолжили в казарме. Полковник требовал наказать сержанта, а командир роты отказывался, заявляя, что тот действовал по инструкции.

– У нас боевая часть! Мы тут учебных тревог не делаем! Мало ли, что Вам захочется! – орал на полковника капитан, – Вы не предупреждали, что будет сигнал «нападение на часового»! Да Вам бы никто и не разрешил, такой сигнал подавать! Нельзя было, без этого обойтись?!

– Ты у меня пойдёшь! Белых медведей, будешь охранять! – орал в ответ полковник.

– Да посылайте! Хоть на кудыкину гору, – махнул рукой капитан.

Вдоволь накричавшись друг на друга, поняли, что случилось ЧП, и стали вместе думать, как выкручиваться из создавшейся ситуации, пока не начались разборки. Алексея могли допрашивать, как свидетеля, поэтому ему объясняли суть произошедшего. Комроты говорил, что здесь не учебный полигон, а боевая служба, и никакие игрушечные эксперименты, недопустимы. На колонию могут напасть, и изнутри, и снаружи. Кем бы ни вырядился посторонний, хоть генералом, караул ему не подчиняется и никакие указания слушать не должен. А полковник, поостыв, уже вечером, за чаем, рассказал историю, в которой не то учувствовал сам, не то слышал от других.

Дело было, вроде бы в Брестской области, через несколько лет после войны. Караул охранял, удалённый от населённых пунктов, склад с оружием. Туда собирали всё, что находилось на полях сражений, что было у партизан, у полицаев и вообще везде, где находили. Постепенно поток поступающего оружия иссяк, и на складе наступили относительно спокойные деньки. За войну оружие всем так надоело, что про этот склад все можно сказать забыли, и не хотели вспоминать. Но оказалось, что у некоторых интерес к складу всё же был.

Небольшая группа, три или четыре человека, не то бывшие полицаи, сбежавшие из под ареста, или дезертиры, прятавшиеся по лесам, решили захватить оружие, или поживится чем-то ещё, что рассчитывали найти на этом складе. Доподлинно известно лишь то, что они на него напали. Ножами убили часовых, которые отдыхали от войны, и службу несли «без фанатизма». Переодевшись в форму часовых, бандитам удалось захватить разводящего офицера, и угрожая ему смертью, принудили провести их поочерёдно к каждому посту, а затем и в помещение где солдаты отсыпались после дежурства. Им удалось убить всех, и практически уже захватить весь склад. Оставался лишь последний пост, часовой с ручным пулемётом, на высокой вышке, с которой просматривался единственный вход в склад и прилегающий двор, где обычно разгружались машины и телеги.

Вероятно, необычная ночная активность, насторожила часового на вышке. Его могли снять одним винтовочным выстрелом. Но бандиты решили не испытывать судьбу, а может быть просто не знали, что пост был последним, или сколько человек на вышке. Они повторили трюк, но почему-то, оказались все вместе с разводящим. Позже предположили, что разводящий сказал им, что при смене караула должно быть определённое число солдат, иначе это могло вызвать подозрение часового. Они строем подошли к вышке и разводящий на неё полез. Следом за ним по ступенькам поднимался один из бандитов. Почему часовой убил разводящего, не известно. Возможно, тот сам предупредил его. Вслед за этим, пулемётчик сразу расстрелял всю группу бандитов. Побоявшись спускаться, он до утра звал на помощь. С рассветом он увидел страшную картину, в том числе трупы раздетых часовых.

Через сутки где-то в штабе сообразили, что склад не отзывается, и послали туда проверяющих. Однако, пулемётчик стал стрелять без предупреждения, и никого не подпускал, ни к вышке, ни ко входу в склад. К нему посылали командиров, которых он знал лично. Но он никому не доверял. Нашли его однополчанина и близкого друга, но и того часовой не подпускал. Прошло уже три дня и все понимали, что там, на вышке нет еды и, конечно, кончилась вода. На переговоры солдат не шёл. Встал уже вопрос, о его жизни. Он не спал и не ел. Последним аргументом был комендантский взвод с оркестром, и знаменем части. Когда заиграл марш, и солдаты с барабанным боем и в парадной форме вынесли знамя, выстрелы прекратились. Часового увезли в больницу. Говорили, что он сошёл с ума.

– Вот так, вот, – закончил свой рассказ полковник, – знаешь, как бывает.

– Товарищ полковник, а спросить можно?

– Ну, давай, спрашивай.

– А, Вы случайно, не читали такую книгу, где старик ловил рыбу?

– Какую ещё рыбу? При чём тут рыба?…

Проехав без приключений пару отдельных рот, Алексей оказался в той, где было неспокойно. В воздухе висело возбуждение от какого-то недавно произошедшего события. Однако делиться с Алексеем никто не хотел. Скорее всего, приказали не трепаться перед приезжим. У одного из солдат, что дали Алексею в помощники было залеплено пластырем всё ухо. Успев, за день подружится, он под секретом признался, что его отстранили от службы, чтобы он «не позорил своим видом всё подразделение». Оказалось, что часть уха оторвала пуля, а то, что осталось, залепили пластырем.

ЧП было серьёзным, хоть и крайне нелепым. Оказалось, что два солдата выясняли, как Дантес застрелил Пушкина. Спорили они, не один день. В конце концов, решили с целью какого-то, только им понятного, эксперимента, имитировать дуэль во дворе казармы. Для этой цели они взяли из пирамиды первое, что попало, пистолет, и короткий автомат со складным прикладом. По команде добровольных «секундантов», повторили дуэль так, как вычитали в какой-то книге. Стрелять, понятно, они не планировали. Просто хотели пощёлкать затворами. Самым ужасным было то, что в магазине автомата, каким-то непонятным образом оказался боевой патрон. Никто не мог объяснить, как он попал туда, где его быть не должно. Зачем вообще понадобился магазин, для этого эксперимента? В общем, произошёл случайный выстрел. Пуля оторвала кусок уха. Обоих от службы отстранили. Теперь пострадавший чистил туалеты, а стрелок сидел под арестом.

– Ну, и повезло же тебе, – посочувствовал Алексей, – ещё пару сантиметров, и ты труп. Автомат мой, автомат…

– Чего? Не понял.

– Я говорю, повезло тебе, что ты не труп.

– Конечно, повезло, – с удовольствием согласился «Пьер Безухов», так теперь его называли в роте, – мне тут офицеры рассказали, про двух придурков, которые тоже спорили. Не у нас, в другом месте. Ухо, это что.… Вон, борцы уши ломают, они у них как пельмени, и ничего живут, это не мешает. А там один другого, на всю жизнь покалечил. Представляешь, он доказывал, что холостыми патронами можно убить, поэтому стрелять в сторону людей, всё равно нельзя, особенно с близкого расстояния, а другой не верил и смеялся. В конце концов, они чуть не подрались. Этот, что не верил, смеялся, дразнил, – стреляй, стреляй в меня, я не боюсь. Солдаты вокруг потешаются, а другой бесится от бессилия, он уже рожок холостыми патронами набил, а стрелять боится. А этот, что смеялся, послал его, и повернулся задницей, да ещё и наклонился, зачем-то. Все вокруг, опять заржали. Не выдержав такого унижения, тот присел и пальнул в задницу, очередью, сантиметров с пятнадцати. Представляешь, не убил, а отстрелил тому яйца. Это же, ужас, как больно! Представляешь, остался без яиц! Интересно, это правда, что после такого, тонкими голосами разговаривают?

– Да уж…. Автомат мой, автомат… Насчёт голосов, не знаю…

Ни «Пьер Безухов», ни другой участник литературно-исторического диспута, ничего не знали про книгу, где старик ловил рыбу. Не знали про это и офицеры, и даже замполит.

В очередной роте, куда добрался Алексей, главным событием был зэк, который ходил по трубе. На территории колонии было какое-то производство, а может просто котельная. Там стояла высоченная, толстая, кирпичная труба. На неё по боковой лестнице забрался зэк, и уже несколько часов ходил по торцу трубы, протестуя против какой-то несправедливости. Слезать, отказывался, пока не будут выполнены, его требования. Стащить его оттуда не было никакой возможности, зэк угрожал сброситься с высоты, если кто-то попытается к нему приблизиться. Вся картина была хорошо видна за пределами колонии, и даже в населённом пункте, где зеваки были рады любому развлечению, редко случавшимся в этой глуши. Если зэк разобьётся, все будут об этом судачить, приедут проверки. В общем, никому не нужные неприятности. Руководство колонии совместно с командованием роты охраны, искали выход из положения, когда Алексей, «голубь из штаба», свалился им на голову. Поразмышляв, решили, от него не прятаться. Может, это даже и неплохо, что был «незаинтересованный свидетель». Да, и куда спрячешься.

Замёрзнуть, зэк на трубе, не мог. Из неё шёл тёплый поток воздуха. Если бы было холодно, замёрзнув, зэк мог и сам слезть. А в тепле, он уже несколько часов чувствовал себя хозяином положения. Да вот, только воздух этот, был отравлен. Как объяснил начальник колонии, внизу располагалось вредное, гальваническое производство. Труба для него и строилась. Зэк на трубе дышал вредными выбросами. Рано, или поздно, где-нибудь к ужину, проголодавшись, он мог бы и слезть. Этот зэк не был похож на самоубийцу, и если бы хотел умереть, то давно бы прыгнул с трубы. Однако, было подозрение, что надышавшись отравы, человек мог стать неадекватным, мог потерять чувство времени и прочие чувства. Мог свалиться от усталости, или головокружения. Начальник колонии психовал.

– У этого мерзавца, третья ходка. Бандит, клейма негде ставить! Это он перед своими авторитет зарабатывает. Зачем, таких вообще держать? Их никаким чёртом не перевоспитаешь.

– А что с ними делать? Стрелять? – вмешался в разговор замполит роты.

– Я думаю, что если на четвертую ходку пошёл, то нужно стрелять. Ничего с него не будет. Выйдет, опять кого-нибудь ограбит или зарежет. А тут есть такие, что по седьмому разу сидят. Есть такие, что всю жизнь по тюрьмам. Тут, недавно, одного выпустили. Он походил, походил, да и назад пришёл. Некуда ему идти. Тюрьма ему – и мать родная, и дом.

– А этот то, что хочет?

– Чтобы сменили зама по режиму, и убрали локальные зоны.

– Ну… Это же не реально.

– Да, он это знает, дурака валяет! Авторитет, перед своими зарабатывает.

– А как вы его прохлопали? Там что, любой может залезть?

– Куда там. Он же ночью залез. Кто там, на ту трубу смотрит. Готовился заранее, продумал всё.

– Зэк хитёр и коварен! Помнишь, рассказывали, как один, из бензопилы вертолёт сделал, и чуть уж не улетел.

– Ладно, что делать то будем?

– Он же с ночи не жрал, а уже ужин. Голодный, наверное. Давай скажем, что ему посылка пришла, с едой. Есть у него родственники, кто бы послать мог?

– Это, если он, что-нибудь соображает ещё. Его же теперь, лечить надо.

Вскоре, через мегафон кричали: «Кому отдать посылку, если что?…» Кричали, что там еда, сгущённое молоко, и письмо большое. Походив по трубе ещё с полчаса, зэк согласился спуститься. Голод, усталость, и любопытство, победили.

Ни начальник колонии, ни зам по режиму, ни замполит, никто в роте никогда не читал книгу, про старика, который ловил рыбу. Замполит сказал, что читать ерунду ему некогда потому, что «нужно читать устав, и материалы Съезда Коммунистической партии». Книжкой заинтересовался только заместитель командира роты, тоже капитан. Он был рыболовом любителем, поэтому тема про рыбную ловлю была ему близка. Рота была последней в списке Алексея. От ближайшего к ней города, прямиком, без пересадок шёл поезд, прямо к пункту назначения, туда, где штаб дивизии и редакция газеты. Капитану тоже нужно было в штаб. Договорились ехать вместе. По дороге, Алексей обещал рассказать про книжку. Капитан оказался говорливым. Не спали почти всю ночь, болтали о разном. Поняв, что Алексей не рыбак, капитан рассказывал о службе, о том, как в первый год после училища попал в роту, в Красноярском крае.

На вокзале его встречал командир роты и какой-то офицер из колонии. Потом долго ехали автобусом, а дальше нужно было добираться по узкоколейке. Другого транспорта не было, и дорог других тоже не было. Вагоны маленькие, пассажирские. В них ехали, и зэки, и охранники, и редкие гражданские, что работали в колониях, которых было не одна, вдоль этой узкоколейки. Заглянув в вагончик, капитан, тогда ещё лейтенант, понял, зачем его встречали. Сам бы он не решился зайти внутрь. Да и указателей никаких не было. Не было, у кого спросить. Ни кассиров, ни билетных касс, никаких железнодорожников, или проводников. Доехав до места, вышли из вагона, а вокруг, вдоль железки, непролазная грязь по колено, сапоги можно оставить. Уже несколько дней шли дожди. Ну, никак не выбраться на сухое место. Пока размышляли, как быть, откуда-то пригнали колону зэков, вероятно должны были сесть на поезд. Тут офицер, что был с командиром роты, вдруг крикнул конвоиру,

– Сержант, дай пройти! Раздалась команда, «ложись!», и зэки легли прямо в грязь.

– Ну, пошли, – сказал офицер.

– По людям, что-ли? – не поверил Алексей.

– По людям, – сказал капитан.

– Автомат мой, автомат…. И ты, пошёл?

Капитан промолчал. Сказал, что ту ночь не смог заснуть.

– Как же там, зэки сами в вагонах ездят? Неужели, не разбегаются?

– А там некуда бежать, кругом тайга, болото, комары. Если, и были беглецы, то погибали.

– Откуда известно, что погибали? Может, удавалось выбраться?

– Нет, беглецов всегда искали. Всегда находили. Там был, такой старшина, страшный. Следопыт. Он один, ловил всех. У него другого дела не было. Если побегов нет, он только тренировался, и собак тренировал. Для себя, отбирал лучших. У него всегда свои собаки были. Если, где-то побег, его звали. Он всегда один шёл. Назад, живых не приводил. Всех убивал, при попытке к бегству. За свою службу, лет за тридцать, говорят, сотни людей убил. Только один раз, не убил, пожалел. Побег случился в день рождение его дочери. Он догнал троих беглецов и сказал, чтобы те, сами вернулись. Что он дарит им жизнь, в честь рождения его дочери, чтобы они за неё молились. А если не вернутся, то он всё равно их догонит, и убьёт всех. И ушёл. И беглецы вернулись, сами… Однако, самое большое впечатление, на Алексея произвёл другой рассказ капитана.

Чуть ли ни в той самой колонии, откуда они сейчас ехали, был застрелен зэк. Ему, каким-то образом, удалось преодолеть уже внешний забор, и он уже оказался в поле. Стреляли сразу с двух вышек, и оба часовых попали. Было раннее утро, все ещё спали. На звук выстрелов, казарма поднялась по тревоге. Первым, к раненому зэку подбежал дежурный сержант, и сразу упал перед ним на колени, пытаясь помочь раненому. В руках он держал щётку для чистки обуви. Когда раздались выстрелы, он чистил сапоги, и так, со щёткой в руках, и прибежал. Зэк лежал лицом вниз, но как только сержант попытался его приподнять, зэк, кухонным ножом для разделки мяса, с размаха нанёс удар, сержант инстинктивно откинулся назад, и нож пробил ногу возле паха, насквозь. Раненный зэк опять пытался ударить, но подбежавший следом солдат прикладом автомата, сломал ему челюсть. Зэк упал на спину. Из-за потери крови, сержанта едва спасли, он остался инвалидом. Когда подбежал тот самый капитан, кто всё это рассказывал, зэк уже успел, каким-то образом, даже встать на ноги. Ошалевший капитан сразу не понял, что зэк тяжело ранен, и даже пытался говорить с ним. – А что это у тебя? – ему показалось, что у зэка, под робой что-то спрятано, и он потянул за неё. Пулями и раздробленными костями таза у зэка был вспорот живот, кишки выпали на землю. Секунду простояв, он упал и умер на месте.

Это был один из лагерных поваров. Он, как обычно, задолго до подъёма, встал и должен был готовить завтрак для заключённых. Почему он сорвался, никто так и не узнал. Вооружившись кухонным ножом, он стал пробираться в спальную зону. По пути убил другого зэка, художника, который тоже встал до общего подъёма, и шёл рисовать лагерную агитацию. Затем повар зашёл в спальное помещение и убил дневального, того, что всю ночь стоит у тумбочки и охраняет покой спящих. Затем он пошёл по рядам, и стал убивать всех подряд. Он нащупывал у спящих сердце, затыкал рукой рот и пробивал спящего человека насквозь, вместе с тюфяком, на котором тот спал. Ему удалось зарезать ещё шестерых, но его заметили, он попытался бежать, и был убит. После расследования его закопали в безымянной могиле.

Однако, через некоторое время, откуда-то издалека, приехала его дочь, и попросила отдать тело. Она прождала несколько дней или недель, пока оформляли документы и получали разрешение. Тело выкопали, соорудили гроб, и она на поезде его увезла, чтобы где-то похоронить. Капитан разговаривал с ней несколько раз, изучив до этого уголовное дело, по которому отбывал срок этот лагерный повар. Капитан уговаривал женщину оставить всё как есть, но она стояла на своём. На вопрос, зачем ей всё это нужно, она отвечала, – мы русские, христиане, негоже бросать родителей, и что она, прощает его.

– Вот ты можешь такое объяснить? Я не могу, – капитан говорил, что до этого, было всё понятно. И как жить, тоже понятно. А теперь, капитан, не знает, думает. Неужели, есть люди, которые в любой ситуации, могут оставаться, людьми? Наверное, на таких земля держится. Может, она святая? Или, сумасшедшая?

– Автомат мой, автомат…, – всё, что смог сказать Алексей.

– Автомат тут, ни причём… Присказка твоя, дурацкая какая-то. Это, что-то означает?

– Да нет, ничего, так, к языку привязалось. Солдат стихи написал.

В том уголовном деле было написано, что повар сидел за убийство ребёнка, которого родила эта самая его дочь, которая забеременела от него, в результате изнасилования. Всё это было доказано, и подтверждено его признанием. Он, ни от кого и не скрывался. Это был, нелюдь.

***

– Лившиц, ты не знаешь такую книгу, где старик в океане ловит рыбу, а когда поймал, её акулы сожрали? Не могу название вспомнить.

– Знаю, конечно. Это любой дурак знает. Называется, «Старик и Море», Эрнеста Хемингуэя.

– Так, я же его читал, «Прощай оружие». Но там, совсем про другое. Ты, точно знаешь, что он?

– Ну, темнота. Это знает любой, кто книжки читает. Он на Кубе жил. Там и написал. И за это Нобелевскую премию, получил.

Так вот, за что премии дают. Да, правильно дали! Никогда эту книгу не забуду, думал Алексей. И правда, книга без обложки много лет хранилась на полке, пока жена «этот хлам» не выбросила.

– Лившиц! А, Лившиц, а чего это я стихи, в газете не видел? Их когда опубликуют? Может я пропустил?

– Какие стихи?

– Ну, те, что я привёз. Автомат мой, автомат…

– А, то говно? Так я же их выбросил.

– Как выбросил? Тебе же майор сказал, печатать!

– Ничего мне майор не говорил.

– Ну, Лившиц, ну погоди! – Алексей помчался искать майора.

– Товарищ майор, Лившиц стихи выбросил!

– Какие стихи?

– Те, что Вы в номер сказали поставить! Автомат мой автомат… Он сказал, что это – говно!

– Ну, выбросил, и ладно. Они и правда, были не очень. У тебя ещё что-то?

Алексей хлопал глазами. Стихи выбросили… Ну, Лившиц!…

– Товарищ майор, Вы случайно не знаете такую книгу, где старик в океане ловит рыбу, а когда поймал, её акулы сожрали? Не могу, название вспомнить.

– Какую ещё рыбу? Нет, не знаю, не помню. Тебе что, заняться нечем? Не видишь, я вёрстку проверяю.

– А Лившиц сказал, что это знает любой дурак, кто книжки читает…

Майор, поднял голову от стола.

– Каждый еврей, профессор! – глаза стали наливаться кровью. Ну-ка, тащи его сюда! … Отношение майора к вопросу, Алексей услышал даже через закрытые двери…

– Рядовой Лившиц! Где стихи для номера?! Как там, ну, это…. А, автомат мой, автомат…

– Не могу знать, товарищ майор, куда-то листок пропал.

– Так найди! Где хочешь, найди! По памяти восстанови! Профессор, твою мать… А если не найдёшь, на вышке будешь стоять, пока не вспомнишь, куда девал! Редакционные документы! Пропали у него! А, если бы ты, патроны нёс?! Тоже пропали бы? Марш искать!

– Скотина ты, Алёша. Думаешь, медальку надел, так тебе всё можно? – Лившиц готов был расплакаться, – задницу лизал, а тебе за это, медальку…

Автомат мой, автомат, я люблю тебя, как брат …

***

– Ну, как, литературу сдал?

– Какую литературу? Макулатуру, что ли?

– Да нет, курс по литературе, сдал?

– А, сдал, сдал, уже и забыл…

– Так, что ты сказал? Какая книжка – твоя любимая?

– А, ты про это. Ну, сказал, как ты сказал. Ну, это, про рыбу. Во, вспомнил «Старик и рыба».

– «Старик и море», наверное?

– Да, какая разница? Ну, море…

– И что сказали?

– Сказали, хорошо. Хорошая книга.

– Ты, хоть прочитал?

– Да…, прочитал…

– Не понравилось?

– Понравилось…. Пап, кто сейчас книжки читает….

– Автомат мой, автомат…

– Какой ещё, автомат? Там что, про автомат было?

Александр AL, 2020